произведений Каронин показывает, как крестьяне оказались обманутыми в своих надеждах на получение земли. "Светлые фантазии", "фантастические замыслы" крестьянина неизменно связаны с землей. В "Рассказах о Парашкинцах" (1879–1880) писатель ярко изобразил сокровенные думы крестьянина Миная:
"Когда он мечтал, то прежде всего рисовал себе землю, много земли, и был уверен, что надел положен будет способный во всех смыслах. На этом он и проекты свои основывал, на одном этом. И избу построить, и соху починить в кузнице, и рукавицы купить, и хозяйке платок приобресть — всё это можно было сделать только при земле. И вдруг — болотца! Мгновенно все предположения и мечты Миная разлетелись прахом. Так и сам Минай думал, признаваясь, что "теперь уже что ж… теперь уж больше ничего"… ни в настоящем, ни в будущем".[7]
В итоге реформы крестьянство нищает, голодает и, как о высшем счастье, мечтает о чистом, беспримесном "святом хлебе".
В цикле очерков "Снизу вверх", дающих "историю одного рабочего", Каронин правдиво показывает бедствие пореформенной деревни. В семействе Луниных "ели какую-то выдумку, которую Мишка называл не хлебом, а "штукой"" и "питал к нему отвращение" (стр. 510). В результате голода — физическое вырождение:
"… оказалось, что Михайло в солдаты не годится. Раздетый в рекрутском присутствии, он обнаружил всю свою физическую несостоятельность. Смерили его рост — мал; измерили и выслушали грудь — плоха и узка. Ноги оказались выгнутыми кнаружи. Позвоночный столб кривой. Брюхо большое. Малокровие… Во всей его фигуре в исправности были только лицо, холодное, но выразительное, и глаза, сверкающие, но темные, как загадка" (стр. 515).
Каронин всесторонне изображает бесправие народа. Юридически свободное, пореформенное крестьянство находилось в постоянной зависимости от власть и капитал имущих. "… крестьяне вышли "на свободу" ободранные до нищеты, вышли из рабства у помещиков в кабалу к тем же помещикам и их ставленникам",[8] — писал В. И. Ленин о пореформенном крестьянстве.
Правовое положение крестьянства оказывается ужасным: мужики подвергаются порке как в одиночку ("отчехвостили" отца Мишки), так и группами ("экзекуция" в Яме).
Говоря о противоречиях деревенской жизни и о жизненных впечатлениях молодого крестьянина Михайлы, писатель замечает: "Невольно приходили ему на ум самые неожиданные сравнения. Воля и… отчехвостили! Свободное землепашество и… "штука"! Он сделался угрюмым" (стр. 514).
Каронин наглядно показывает, что восхваляемые либералами царские реформы воспринимаются крестьянами как новый вид кабалы. Парашкинцы резко отрицательно относятся к земству: "… они, можно сказать, не считали даже событием выбор гласных в земство, глубоко убежденные, что это повинность, исполнять которую должно потому лишь, что "начальству виднее, что? и как"" (стр. 76–77).
Крестьянин-гласный в условиях цензового земства чувствует себя "безгласным". Дворяне и мужики — это два чуждых лагеря, имеющих резко выраженные противоположные интересы. Избранного гласным Сысойского земства парашкинца Фрола "бросало в жар" от одной мысли, что ему придется заседать вместе с "господами", "которых он никогда не понимал".
Писатель сатирическими чертами рисует заседание земского собрания, подчеркивая при этом преступное равнодушие дворян к общественному делу: "Председатель дремал иногда. Чекменский барин громко сопел, ничем не смущаясь. Землянский барин зевал до слез. Многие для развлечения читали газеты, некоторые шептались, кто-то смеялся… Каждый оратор говорил вяло, иной раз брезгливо; если же кто и пылал жаром, то тотчас же остывал, лишь только садился. Чрезвычайно было скучно" (стр. 91).
Под разными предлогами, приводя самые нелепые мотивировки, гласные дворяне доказывают "бесполезность и обременительность" расходов на образование парашкинцев.
В очерке "Ученый" рассказывается, насколько непрочными были земские школы: "Может быть, дядя Иван преодолел бы свой страх перед письменною азбукой, но школа была земская, Сысойского земства, следовательно, в некоторой степени эфемерная. Через год после своего основания она была закрыта" (стр. 101).
Писатель не идеализирует и крестьян. Деревенский сход Каронин рисует далеко не в привлекательном виде: "Лишь только сходятся парашкинцы, вспоминал Фрол, так, не медля же ни минуты, начинают брехать, ожесточаются и сулят друг другу чудовищные кары. Каждый парашкинец в эту минуту своей жизни пылает огненною злобой, и над местом, где кипит эта злоба, стоит неумолкаемый лай" (стр. 92).
Но, подчеркивает писатель, между обрисованными двумя собраниями есть и существенное различие: на крестьянском сходе нет места равнодушию, так как там, "на парашкинском скопище, обсуждаются кровные интересы, разрешение которых представляет жгучий вопрос" (стр. 92). Но к земским начинаниям, которые, казалось бы проводятся в интересах крестьян, парашкинцы
Последние комментарии
19 часов 7 минут назад
19 часов 21 минут назад
20 часов 29 минут назад
1 день 7 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 8 часов назад