Поворотный круг [Борис Афанасьевич Комар] (fb2) читать постранично, страница - 4

Смеялись, шутили, перекидывались остротами. Когда же фигур у них оставалось мало и игра приближалась к концу, темп значительно замедлялся, оба умолкали, становились серьезнее, все ниже склонялись над шахматной доской, сосредоточенно выискивая возможные ходы.

Так было и на этот раз. Как только потеряли по четыре пешки, по два коня и по одной ладье, сразу смолкли.

Следующий ход был за дядей Павлом. Он пододвинулся поближе к столу, подпер рукой голову. Анатолий словно окаменел, его взгляд был прикован к шахматной доске.

— Ну ходите скорее! — не терпелось Борису. — Сколько можно!

— Не торопи, — отмахнулся дядя Павел.

Однако он еще долго не решался пойти.

— Игра принимает затяжной характер, — поддел Борис дядю его же излюбленной фразой.

— Дорогой племянничек, — не отрывая глаз от шахматной доски, произнес дядя, — я уже давно хочу рассказать тебе поучительную притчу. Вот послушай и запомни ее навсегда… Когда-то в давние времена шахиншах очень любил, как и мы с Толей, игру в шахматы. Выбирая себе визиря, то есть самого высокого своего сановника, он устраивал для проверки довольно своеобразное испытание: приглашал всех претендентов к себе во время игры, и тех, которые выражали чрезмерное, ненужное волнение, вмешивались в игру и навязывали свои советы, шахиншах признавал недостойными звания визиря: он считал, что судьба его страны должна быть вручена только тому, кто способен вдумчиво и молчаливо наблюдать ход борьбы, проявляя таким образом и мудрость и выдержку…

— Хитро, — согласился Борис. — Но меня это не касается: я не претендую быть у кого-либо визирем. Я судья и как судья требую от вас не затягивать игру.

— Подожди, подожди, сейчас пойду, да так пойду…

Тем временем Тамара достала с этажерки альбом и карандаш. Посмотрела сначала на отца, потом на Бориса, затем перевела взгляд на Анатолия, начала внимательно изучать его лицо.

Темно-русые, густые, как щетка, волосы. Такие же густые, только гораздо темнее, почти черные неширокие брови над серыми глазами. Чуть заостренный нос как нельзя лучше подходил к его овальному лицу. Слева возле носа — большая родинка. А вот уши… «Ты гляди, раньше я и не замечала: одно больше, другое меньше. Почему так?..»

Тамара раскрыла альбом, нацелилась карандашом на бумагу. Поглядывая время от времени на Анатолия, она рисовала его портрет. Штрих за штрихом, линия за линией, и в альбоме уже появлялась голова. Еще не совсем похожая, но все-таки — Анатолий. Нарисовала левое ухо, слегка набросала правое и остановилась. Ей не хотелось рисовать его таким, какое оно есть: это каждый может заметить, и получится, будто она нарочно подчеркивает его недостаток, который, если не присматриваться, совсем незаметен.

По-видимому, под впечатлением рассказанной отцом притчи и сама припомнила историю, некогда ею прочитанную.

В какой-то стране однорукий царь заказал известному художнику свой портрет. Художник нарисовал царя таким, каким он был на самом деле, — одноруким. Царь очень рассердился и приказал сжечь портрет. Пригласили другого художника. Тот, наученный горьким опытом своего коллеги, нарисовал царя уже с двумя руками. Портрет не вызывал у царя гнева, но и не заслужил похвалы: слишком он был неправдоподобен. Тогда согласился нарисовать портрет царя третий художник. Его работа царю понравилась. На портрете царь был нарисован так, что своим туловищем он закрывал ту сторону, где была когда-то рука. Художник нашел выход — и царя не показал одноруким, и против правды не погрешил.

«Наверное, эту историю знает и наш фотограф с базара, — подумала Тамара. — Придет к нему фотографироваться человек с каким-то физическим недостатком, он и так его вертит и этак, лишь бы на снимке не было видно его недостатка».

— Все!.. Проиграли!.. Сдавайтесь!.. — как ошпаренный вскочил со стула Борис.

— Не кричи, прошу, — не подымая головы, проворчал дядя Павел. — Вижу, моя притча нисколько не повлияла на тебя.

Он нервно бегал глазами по фигурам, искал спасения. Анатолий был спокоен, улыбался. И Тамара поняла: отец проиграл первую партию.

Но больше в тот день им играть не пришлось.

— Что, тебя бьют, Павел? — неожиданно раздался в комнате густой бас. — Я почувствовал и прибыл на помощь.

Все повернули головы. В дверях стоял высокого роста грузноватый человек в военной форме, с двумя шпалами в петлицах.

— Тарас! — удивленно вскрикнул дядя Павел и бросился к военному.

Обнялись. Поцеловались.

— Каким ветром?

— Западным.

— Давно?

— Сегодня утром.

— Один?

— С супругою и детьми.

— Где же они?

— В Нижнем Булатце. К сестре приехали. Она там преподает. А я прикатил сюда — надо отметиться в военкомате. По дороге Нестор Малий встретился. Вспомнил тебя. Не утерпел я, давно ж не виделись, расспросил, где живешь, и айда…

— Молодец! Вот и молодец!..

— Это твоя? — кивнул военный на Тамару.

— Моя.

— Сразу видно. Вашего роду. Уже десятилетку