Последний из оглашенных [Андрей Георгиевич Битов] (fb2) читать постранично, страница - 2

осколок, тем кривее отражение.

Тем временем прошла и моя безальтернативная история.

Третья женитьба, рождение последнего сына, смерть мамы… бесконечная (разрешенная и уже лишенная вкуса) заграница! ПЕН-клуб, Пушкин-бэнд, книги и книги…

Рак-1994 и рак-2003… Выжил в двух веках!

(Как раз в Каширке-2003, в год 300-летия Петербурга, лежа в «Отделении головы от шеи», в одиночной камере с видом на Коломенское, под химией, как под кайфом, я и стал снова беседовать со своим любимым персонажем.)

2003–2011… Нет не только моего конца, но и конца света тоже нет. Однако…

Сначала стали помирать мои герои, мои «солдаты империи», мои «оглашенные»: Виктория Иванова, Даур Зантариа, Геннадий Снегирев, Андрей Эльдаров, Сергей Салтыков, мой брат Олег…

Не выдержали не иначе как новой экологии. Доктор Д., великий этолог и мученик, слава богу, еще держится.

Потом вдруг, за последние пять лет, удары пошли погрознее: смерть Гранта, смерть жены, смерть Саши-соратника, смерть великой подруги…

«Давно, друзья мои, замыслил я побег…» — бежать стало некуда, кроме как в пустую заграницу, не осталось обители на нашей необъятной (ни тебе Аптекарского острова, ни Токсово, ни Куршской косы, ни Армении, ни Грузии, ни Абхазии), все описано и списано… лишь в «пятое измерение»: «Оглашенные», «Преподаватель симметрии», «Моление о чаше»…

Стали помирать и старцы: Надежда Мандельштам, Лидия Гинзбург, Олег Волков, Алексей Кедров…

Памятник Мандельштаму (Владивосток) — 1998-й, памятник Зайцу (Михайловское) — 2000-й, памятник Хаджи-Мурату — 2010-й… «нерукотворный».

Памятник всем им и всем нам.

Итак, август 2008-го: война в Южной Осетии, смерть Солженицына.

В Грузию пришлось лететь через Киев: грузинское небо после Осетии для России было заперто. И грузинский компьютер реагировал на российский паспорт дольше, чем на прочие.

Старший офицер совершал более ответственную работу: прохаживался по желтой полосе, строго отодвигая очередь за ее границу, и я спросил встречавших нас священнослужителей, как поживает архимандрит Торнике.

Недавно скончался…

Так я узнал, что не стало отца Торнике, черного монаха, настоятеля монастыря Моцамета, крестившего нас, изъявившего волю стать и крестным отцом. Выходит, он долго ждал, чтобы я его навестил… Сначала передавал приветы, потом перестал. Я боялся подумать, что он умер, и все же подумал: ведь под девяносто! Однако скончался он лишь в прошлом году. Выходит, это я не дождался, а опоздал, достигая заветной точки: ее не стало для нас с Анной без Торнике.

А дождался я лишь смерти моего последнего героя.

Вот был красивый грузин! Чабуа, хорошо, еще жив. Но он герой собственного романа.^[2]

К счастью, прибавился еще один — сам патриарх Илия Второй.

Вот кем может гордиться нация, кто может годиться ей в отцы! Это он сумел вывезти из Осетии сквозь наши танки тела грузинских юных солдат для захоронения в родной земле.

Подставили меня тогда с Абхазией, теперь подставляли с Осетией… испытывали то ли на прочность, то ли на вшивость. С Абхазией я был вынужден занять свою привычную позицию, меж двух стульев, — большой не должен подавлять маленького: Россия — Грузию, Грузия — Абхазию. Про абхазскую ситуацию я знал с 1984-го, до которого Союз все-таки «дожил». Это же надо было так умело обустроить административное деление СССР, чтобы отрезать Карабах и Абхазию, разрезать Осетию! Отец народов знал, что делал, заминировав уже тогда все будущие «горячие точки». Вот и отвечай теперь «за наше счастливое детство» (и за свое тоже)… С Абхазией подставил меня, даже знаю, кто — мой собственный живой, даже процветающий персонаж, хотя и грозится, что ждет «маслину в живот». А вот с Осетией, даже не знаю, кто, видимо, моя собственная репутация «кавказца».

На прощание патриарх подарил мне браслет, а на дочь надел крест. Отца Торнике теперь нет, сказал я тогда ему, можно я теперь за вас буду молиться? Можно, согласился патриарх.

Браслет не снимал — не снимал и… потерял.

Чтобы уснуть, вместо того чтобы считать слонов, поминаю всех, кого могу вспомнить, и лишь потом во здравие. Список помина втрое длинней, и я часто засыпаю, не дойдя до живых.

Поэтому и за Илию молюсь через раз. Поменять, что ли, списки местами?

В этом году, 2011-м, выпал и еще повод посетить — теперь Абхазию. Вспомнили Даура (которого тоже нет) как классика абхазской литературы, достали даже денег, чтобы провести «чтения» его имени… пригласили и меня. Поезжай, там хорошо: май, весна!

Что ж, не увидел крестного, не увижу и крестника…

Воспользуюсь билетом, туда и поеду.

Сухум не произвел на меня прежнего впечатления. Новейшие инвестиции никак не срастались с прежним его образом. На уцелевших зданиях замазанные отметины автоматных очередей выглядели как оспа, новоделы торчали как надгробия истраченным миллионам. Гостиницу «Абхазия», правда как могли, так и восстановили — как «Апсны». Кофе на набережной