Рассказы [Игорь Александрович Малышев] (fb2) читать постранично, страница - 2

Округа облегченно вздохнула:

— Старается — то как! Хочет чтобы праздник запомнился.

И вправду, никогда в поселке не было такого. Приезжали, конечно, заезжие комедианты, но эти несерьезное все представляли, только бездельников веселить. После них в театре оставались фантики от конфет, запах вечных переездов, да следы в дорожной пыли, что выдавил их скрипучий фургон. А чтобы что серьезное представить, такого еще ни разу не было.

Ждали все с нетерпением. Наряды готовили. Жены вытаскивали из старых сундуков праздничные одежды, пропахшие крушиной и нафталином, чтобы моль не поела. Встряхивали, чихая от пыли, придирчиво осматривали: все ли в порядке, нет ли где дырочек, не торчат ли нитки.

Маленькая Мария Руденсия тоже готовилась. Она за месяц до представления начала приставать к своей матери донье Эмилии, чтобы та сшила ей платье ангела. Донья Эмилия была еще довольно молодая женщина, рано начавшая стареть. В двадцать шесть лет у нее уже были седины в волосах и паутина морщинок вокруг глаз. Говорили, что она сильно переживала из-за смерти мужа, который погиб во время войны за независимость и был едва ли не правой рукой самого Симона Боливара-Освободителя. Когда он ушел воевать, Мария была еще совсем крошкой. По рассказам кухарки, знавшей покойного дона Рафаэля, это был высокий, статный мужчинам с пушистыми усами. От него остался только старый кинжал в потертых ножнах, висевший над каминной полкой, три ордена и десяток золотых монет неизвестной страны, на гербе которой изображены семь звезд на фоне восходящего солнца. Их передал четыре года назад ворвавшийся в селение вестовой. О смерти генерала Рафаэля он ничего не сказал, но посмотрел на донью Эмилию так, что она без чувств упала у порога дома. Увидев распростертую мать Мария закричала так, что, казалось, ее разрывают пополам. Она кинулась к матери, принялась ее поднимать, повторяя ласковые слова, убеждая подняться и сильно заикаясь при этом. Когда безутешную жену, все еще находящуюся без сознания переносили наверх, дочь не отпуская ее руки шла рядом в слезах, повторяя какие-то бессмысленные детские утешения и не желая отпускать руку. Пока донья Эмилия лежала в бреду, она спала у нее в ногах, не соглашаясь отойти ни на шаг. Почти ничего не ела, находясь в странном оцепенении. Когда ее умоляли пойти к себе в комнату поесть и отдохнуть, она, заикаясь просила, чтобы ее оставили с мамой. Больше от нее не могли добиться ни слова. Заикаться с тех пор она не перестала, просто стала чуть меньше разговаривать. Донья Эмилия после удара почти не улыбалась, редко выходила из дому и не принимала гостей. Целыми днями она сидела за книжками в доме или в патио в тени акации, пряча сухие листья меж страниц книг. Постоянно рядом с ней были лишь Мария, да беззаветно преданная им кухарка Летисия, бывшая когда-то их рабыней.

Падре Эрнандо загодя пообещал девочке роль маленького ангелочка с крылышками. Это же обещание было дано еще десятку детей поселка, которые были не старше шести лет. Ангелов должно было быть не менее дюжины.

Платье для будущего ангела сшила Летисия, выполнявшая, когда надо, еще работу прачки и швеи. Летисия была неграмотная негритянка необъятных размеров и необъятной же доброты. Самой заветной ее мечтой было завести детей. Любила она их до безумия, но с семьей у нее как-то не сложилось. Никто к ней не сватался, хотя она была еще довольно молода (ей не было двадцати пяти) и некоторые даже находили ее симпатичной. Женихи ходили к другим, обходя ее стороной. Она уже почти смирилась с этим неутешительным положением дел. Часто в таких случаях люди затаивают на кого-нибудь злобу за свою не сложившуюся судьбу, но Летисия ничем не выказывала своего недовольства, не такой она была человек.

Однажды, когда Мария, шаля, положила на ее стул подушечку с иголками и кухарка села на нее, то бедная негритянка не сказала ни слова упрека, лишь покачала головой. Потом стала вытаскивать из огромного зада глубоко впившиеся иглы. Вытащив их все до одной и воткнув обратно в подушечку, тяжело ступая ушла к себе в комнату. Девочке вдруг стало ужасно стыдно. Когда перед этим она положила иглы на стул, то совершенно не предполагала, что из этого может произойти. Она думала, что Летисия заметит ее шалость и все обернется веселой шуткой, над которой они вместе потом и посмеются.

— Какая же я гадкая! — воскликнула она, хлеща себя по рукам, да так сильно, что они тут же покраснели, став похожими на клешни маленького вареного крабика, что привозили по средам в селение рыбаки.

Не переставая бить себя, она кинулась вслед за ушедшей кухаркой. Летисия стояла у окна спиной к двери, сложив руки на большой груди. Мария подбежала к ней, увидела, что та плачет. И неудивительно, это ведь очень больно, сесть на торчащие во все стороны, как у дикобраза, иглы. Девочка обняла служанку, прижалась к ее толстому животу и заревела так, будто сейчас умрет от горя. Захлебываясь слезами и заиканием, произнесла:

— Л-летисия, ми-милая, прости