Твое здоровье, мистер Гретшом [Андрей Евгеньевич Фролов] (fb2) читать постранично, страница - 2

Совсем. И я не испытываю от этого ни капли дискомфорта.

Он рассматривал ее восхитительное тело, едва прикрытое халатом, высокую грудь, почти не спрятанную от взора, стройные ноги, красивое лицо. Рассматривал и ужасался брошенным словам. Интересно, это правда, или его пытаются корректно отшить?

— Значит, дело не во мне?

— Ой, дурачок. Ну конечно, не в тебе. Дело во мне. Исключительно. Извини.

Она вновь приникла к нему, оставила на щеке сухой, даже не приятельский поцелуй. Отошла, вернулась на пуфик, воткнула шнур в розетку. Чужая до бесконечности. Кукла.

Как бы он хотел делить с ней все. И обиды, как говорится, и радости. Как бы он хотел рассказать ей, что издательство вновь отклонило один из его романов, забыться на чудной груди и услышать, что она все равно гордится им. Но этого не произойдет. Потому что чужим людям в слабостях не признаются…

И, казалось бы, что сетовать-то не на что. И три книги вышло, причем не где-нибудь, а в крупных московских издательствах, и рассказы его брали призы на конкурсах. Романы были разными, совершенно по-разному принятые читателями. Получавшими совершенно различные оценки на форумах, от восхищенных до сравнивающих с землей. Но… Понять логику издателя, понять, по какому принципу слабенький роман брали, а его личного фаворита заворачивали — Федор так и не научился. Все сводя к элементарному отсутствию у себя таланта. И ни с кем не обсуждая. Ни с кем.

И с ней не будет.

— Я ложусь спать, — прозрачно намекнула она.

— А я?

Она вновь обернулась, все еще не торопясь включать фен. Внимательно посмотрела в глаза.

— Если приставать не будешь, то можешь спать со мной.

Он молча развернулся, аккуратно прикрывая дверь, и побрел к себе на диван.

Федор любил своих персонажей. Кого-то больше, кого-то меньше, но всех без исключения. Как тех, кто вышел в большой мир книгопечатанья, так и тех, кто ждал своей очереди в столе. Любил настолько, что подчас, ложась спать, видел их яркие образы, собирающиеся вокруг своего создателя на вершине высокой пыльной горы.

Там всегда был живописный вечер, ветер закручивал изящные спирали желтого тумана, а камни оставались теплыми, словно на них только что лежала кошка.

Прикрыв глаза и вслушиваясь в гудение фена в соседней комнате, Федор вновь вызвал их. Они явились немедленно, с разных сторон вступая на плоскую площадку на вершине. Кто-то поднимался по камням, беззлобно ругаясь, кто-то материализовался прямо из воздуха, проходя на привычные места. Спецназовцы и вампиры, маньяки и наивные девчонки, гунны и японские демоны, полицейские и князья. Рассаживались кругом, обменивались репликами, словно хорошие друзья. Опускали оружие, у кого было, закуривали, открывали фляжки и бутылки.

Собиратель пришел последним — это была прихоть Федора, до последнего момента не позволявшего своему сознанию сформировать образ. Высокий до ужаса, костлявый как сама смерть. В безупречном черном фраке, столь же элегантной шляпе-котелке. С мертвенно-бледным лицом, на котором горели два пожара глаз. Сцепив тощие пальцы, замер в сторонке, прислонившись к выступу скалы.

«У меня неприятная новость», — привычно подумал Федор, и его мысль услышал каждый из сидящих вокруг.

Сколько раз он сообщал им, что принес неприятные вести? Сообщал, как живым людям, словно обладавшим собственными жизнями. Конечно, бывали и добрые, аж три раза, но это было так давно… Те, кто получил их, например, отряд гуннов, мгновенно теряли яркость и насыщенность красок. Будто говорили ему и остальным — мы прошли, парни, мы в игре, мешать теперь не будем, дело за вами. Ждем.

«Хочешь сообщить что-то неожиданное?» — голос Собирателя скрипел, как песок по стеклу. Страшный ублюдок, и как только Федору удалось такого придумать?

Остальные смолчали, и Федя знал причину. Точнее сказать, придумал ее, но в фантастическим мире его полусна это не имело значения. Причина состояла в том, что остальные его персонажи опасались Собирателя. А кое-кто и откровенно боялся. С тревогой наблюдая за своим автором, откровенно симпатизировавшем убийце.

«„Жизнь на лезвиях ножей“ завернули. Без объяснения причин, как обычно. Отказ. Извини, Собиратель», — Федор уставился на носки своих тяжелых ботинок. В этом мире он всегда носил высокие тяжелые ботинки, громоздкие, но удобные.

«Ожидаемо», — высокий человек в черной шляпе вынул из внутреннего кармана серебряный портсигар.

Открыл, ногтями подцепил сигарету. Убрал портсигар обратно. Где-то там, в отутюженном фраке, совсем рядом с сигаретами, лежала наваха — ужасного вида испанский раскладной нож. Шестнадцать дюймов великолепной отточенной стали. Так же удобно, совсем под рукой. Хладнокровный гаденыш.

«Я сожалею, но в этой ситуации ничего поделать не могу…», — один из коммандос вынул из-под банданы пачку сигарет, протянув Федору. Автор закурил, бросил пачку обратно. — «Теперь вся надежда на наших инквизиторов, другие произведения уже свои попытки исчерпали»…