Конармия [Часть первая] [Александр Петрович Листовский] (fb2) читать постранично, страница - 2

генерал-квартирмейстер Злынский? — спросил он басовито.

— Отец, ваше превосходительство.

— А где он сейчас? — Должно быть, там, где и все остальные. Или в Петропавловской крепости, или на Гороховой, два. Арестованных тысячи.

— Гм… А как там вообще, в Петрограде?

— Ужас! Сплошной ужас, ваше превосходительство. Голод. Тиф. Да что говорить — гибнет, гибнет Россия!

— Та-ак… — Попов взял карандаш и в раздумье потер им переносицу. — Позвольте, — вдруг вспомнил он, — а чем, собственно говоря, вы можете доказать, что вы действительно то лицо, за которое себя выдаете?

Злынский вынул из кармана небольшой ножичек, подпорол подкладку бекеши и достал сложенный вдвое конверт.

— Вот. Очевидно, вам знаком этот почерк?

— И вы еще спрашиваете?! — Попов всплеснул пухлыми руками. — Позвольте, генерал Алексеев адресует письмо Алексею Максимовичу, но он…

— Я слышал, ваше превосходительство, но, признаться, не верил… Прошу вас прочесть это письмо.

— Да, да, такая потеря, такая потеря… — Попов горестно покачал головой. — Но, собственно говоря, другого выхода для такого человека, как он, не было.

— Мне совершенно неизвестны обстоятельства смерти генерала Каледина, — подхватил Злынский, — и если позволите…

— Казаки не выполнили его приказа. Он не смог перенести этого. Я имею в виду приказ о мобилизации, — пояснил Попов. — Лишь небольшая часть казаков, преимущественно старики, явилась на мобилизационные пункты. Тогда атаман сказал, как мне помнится, следующее: «Казачество отказалось выполнить приказ. Следовательно, казачества более не существует. А если нет казачества более, то не должно быть и атамана».

Попов помолчал, поджав губы, вскрыл конверт и принялся за письмо.

Злынский молча осматривал комнату. Пол просторного кабинета был застелен темно-красным ковром, стоял большой диван и такие же старинные кресла. Чуть слышно тикали стенные часы. Из лепных позолоченных рам смотрели потускневшие портреты донских атаманов. Одна из рам была пуста. Кто-то, видимо, наспех вырезал полотно, и с одного края свисал неряшливый лоскут. За простреленными и заклеенными бумагой стеклами венецианских окон шевелились оголенные деревья дворцового сада.

В нем не так давно мог прогуливаться лишь один наказной атаман. Среди деревьев сиротливо торчал засыпанный снегом пустой пьедестал. На нем стоял раньше памятник Платову, но в октябре прошлого года восставшие солдаты под горячую руку сняли его с пьедестала.

До боли сжав тонкие губы, отчего выражение его рта стало еще более жестким, Злынский глядел на разрушенный памятник. Попов, отложив прочитанное письмо, пытливо посмотрел на него.

— Что с вами, ротмистр? — спросил он, поправляя пенсне. — Вам нездоровится?

— Никак нет, здоров. — Злынский выпрямился. — Возмущен фактом, — он кивнул на окно, голос его задрожал. — Не могу хладнокровно смотреть…

Попов пожал плечами.

— Все это в порядке вещей, — произнес он спокойно. — Стихия. Тут, пожалуй, и винить никого не приходится.

— Извините, ваше превосходительство, но мне бы хотелось точно узнать, что произошло на Дону за эти три месяца, то есть со времени захвата власти совдепами, — попросил Злынский.

— А разве вам не известно?

— Не совсем. Первые сведения я получил еще в Лондоне, но…

— Позвольте, а как вы туда попали? — удивился Попов.

— Я состоял при военном агенте и только что вернулся в Россию. И знаете, за границей, по-моему, слишком легко смотрят на все эти события, предсказывая поражение революции в самое ближайшее время. Между прочим, и в узких кругах Петрограда такие же настроения. Но, по правде сказать, я начал сомневаться в этом еще в дороге. Происходит что-то невероятное. Мне кажется, что борьба будет чрезвычайно серьезной. Это только начало.

— Да, да, — подтвердил Попов, — события приобрели исключительно плохой оборот. Я постараюсь вас информировать, но прошу учесть, ротмистр, что я, собственно говоря, не политический деятель. Да и вообще никогда не интересовался политикой.

И тут Злынский узнал, что казаки не только отказываются выступать, — многие открыто встают на сторону революции. Недавно в станице Каменской, что в семидесяти верстах от Новочеркасска, состоялся съезд фронтового казачества. 10 января 1918 года съезд избрал Военно-революционный комитет и своим постановлением выступил против наказного атамана Каледина, пытавшегося бросить казаков на подавление революции. Верно, полного единодушия достигнуто не было, но все же большинство делегатов, особенно из верхнедонских, пошло за большевиками. И это, как сказал Попов, закономерно, потому что основная масса казачества, главным образом северных областей, живущая на неудобных землях, за время войны обеднела. Короче говоря, некоторая часть казаков превратилась в рабочих. Эта группа вносит в казачью семью новые идеи.

— Поэтому, — говорил Попов, — я имею под рукой всего лишь два надежных полка. Это