Последняя буфетчица «Зарайска» [Станислав Семенович Гагарин] (fb2) читать постранично, страница - 2

побывала, показалось ей житье-бытье у младшей сестренки, по ее уговорам она и порешила навсегда покинуть Дальний Восток, обосноваться на Украине, где, как она под великим секретом поведала Петровне, ей уже и вдовца спроворили, непьющего мужичка и справного хозяина.

Самой Вере Петровне ехать было некуда. Никого из близких у нее не осталось. Была небольшая квартира на Луговой, пустовавшая, когда хозяйка уходила в море, были поблекшие фотографии, их хватило на тощий альбомчик с вытесненным на обложке Ласточкиным гнездом и совсем неподходящим: «Не забывай Одессу!» Она до сих пор дивилась, как мог сохраниться у нее этот альбом, единственное, что осталось у Петровны на память о страшном лете и о том, что было когда-то за ним.

Не было никого у Веры Петровны, а на пенсию она собиралась. Здоровье стало сдавать. Сердце пошаливало, в сильный шторм совсем худо становилось. Заботы у буфетчицы вроде бы и простые. Накорми штурманов с механиками, кают-компанию прибери, сооруди порядок у мастера с дедом в салонах — вот вроде бы и все. Только к вечеру поясница у Петровны разболевалась так, что становилось буфетчице невмоготу. Так и тянуло ее к палубе, будто навесил кто на завязки передника пудовые гири.

О том, что будет делать на берегу, Вера Петровна не размышляла. Приходили к ней мысли, конечно, но женщина прогоняла их, управлять ими, мыслями, она давно научилась, иначе бы не справиться ей с тем грузом, что не забывала судьба подваливать на плечи Петровне.

2

Последний рейс для «Зарайска» и его экипажа складывался благополучно. Груз они взяли на Эгершельде, стояли у новых причалов, куда ездить из центра, правда, далековато, только у многих сейчас и жилье к этому району подобралось, и все это Владик, а не Находка, куда родным добираться сложнее, да и сам с вахты на вахту не наездишься.

Отошли по-тихому, благополучно миновали Японское море, прошли Лаперузов пролив и оказались в Охотском, двинули мимо Курил, держа их на траверзе, по правому борту. Стало задувать в левую скулу, поваливало немного… Таня Ежова побледнела, но крепилась девка, для первого выхода в море держалась молодцом. Петровна ободряла ее, а когда прошли Четвертым Курильским проливом и оказались в океане, Великий встретил их чудесной погодой, и держалась она двое суток.

На третьи сутки «Зарайск», которому некуда было уклониться от идущего с Алеут урагана, слева — Камчатка, справа — самое пекло, стал испытывать сильную бортовую качку, и капитан Свешников, опасаясь за палубный груз, да и старая изношенная судовая машина чувствовала себя неважно, отдал приказ изменить курс мористее, сбавить ход до среднего, подрабатывать на волну.

Бортовая качка сменилась килевой. «Зарайск» продвигался вперед на две-три мили за вахту. Впрочем, на большее никто и не рассчитывал. Главное, переждать эту катавасию, так некстати пришла она в этот последний для теплохода рейс.

Таня свалилась замертво на койку, на позеленевшем ее лице страдальчески светились лишь огромные, тоже зеленые, глазищи, и, забегая порой проведать ее, Петровна поправляла пряди рыжеватых волос, прикладывала ко лбу руку и старалась не думать о том, что работы теперь у нее вдвое, надо не только командиров, но и матросов с мотористами покормить, ведь с девчонки какой сейчас спрос. Первый шторм в жизни — это тебе не шутки.

А шторм все наглел и наглел, никак не хотел утихомириться, отпустить старый «Зарайск» на Чукотку. Ветер зашел к чистому осту, и теперь шли они в открытое море, уходя от камчатского берега, отклоняясь от курса.

Михайловна чудом ухитрялась готовить на камбузе горячую пищу. Правда, на первых блюдах пришлось поставить крест, какие тут к черту супы, да и не разлить их в тарелки, а исхитришься — на колени опрокинешь. А вот гуляши да мясо с картошкой кокша мастерила, чем скрашивала беспросветность и хандру штормового бытованья.

Работать за двоих Петровне было трудно. Она хоть и привычная, а только качка никому не сахар. Могла она, конечно, попросить на подмогу матроса, но просить надо у старпома, а к Черноморцеву она обращаться не станет. Конечно, если бы Макарыч про Таню знал, он бы сам распорядился. Но капитан не сходил с мостика, едва начался шторм. Он и спал там, и поесть ему Петровна носила наверх.

А со старпомом у них сразу были нелады. А потом эта еще История с Танькой…

Вера Петровна вздохнула, бочком выскользнула из буфетной, где она, расставив пошире ноги, чтоб не швыряло от переборки к переборке, едва управилась с посудой, распределила ее вымытую, в шкафы с ограждением. Тотчас судно подбросило волною, и у Петровны ноги так и вросли в палубу. Потом «Зарайск» стал стремительно проваливаться, буфетчица воспользовалась мгновенным облегчением и едва не пролетела по кают-компании, воткнулась в дверь камбуза, откуда невозмутимая Михайловна подала ей через верхнюю открытую половину двери термос с крепким чаем, уложенный в личную, кокшину, сумку, и кое-что перекусить для