Юность Ашира [Павел Яковлевич Карпов] (fb2) читать постранично, страница - 3

переступил с ноги на ногу и неожиданно тихо попросил — Иван Сергеевич, придете посмотреть, как я работаю?

— Обязательно приду. Ты тоже заходи, не забывай. Тебе вот жалко расставаться с училищем, а мне, думаешь, легко тебя отпускать, да? Эх, ты!.. — Иван Сергеевич взял Ашира за плечи и потряс. — Крепыш! А каким пришел, помнишь?

Ашир вскинул голову и широко расставил ноги — попробуй столкни.

— Не забыл…

Они вышли из мастерской и молча постояли на самом солнцепеке, не замечая, что рядом манит тенью развесистое дерево. А день был на редкость жаркий, ни ветерка, ни облачка на небе. Потом они пересекли двор и опять остановились возле ворот. Прощаясь, они крепко, по-мужски пожали друг другу руки.

— Ну, в добрый час, Ашир, желаю тебе удачи!

В горле у Ашира что-то царапнуло и остановилось, мешая дышать. Он откашлялся, чтобы ответить Ивану Сергеевичу, но не смог и быстро зашагал по тротуару, чувствуя на себе пристальный взгляд мастера.

На автобусной остановке никого не было кроме черномазого парнишки, одетого в мохнатую баранью шапку и длинный халат, подпоясанный белым волосяным пояском. Ашир и парнишка несколько минут смотрели друг на друга, Ашир — с гордостью и снисхождением, парнишка — не скрывая любопытства, восхищенный формой с блестящими пуговицами. Парнишка смотрел до тех пор, пока у «его от напряжения не заслезились глаза. Тогда он вытер лицо рукавом халата, передернул плечами, будто ему было неловко под взглядом Ашира, и почтительно поздоровался:

— Салам-алейкум!

— Салам! — важно ответил Ашир.

— Как твое здоровье? — продолжал свое церемонное приветствие парнишка с таким серьезным лицом, словно оно никогда в жизни не улыбалось.

— Спасибо, — с достоинством поблагодарил Ашир.

— Ты городской?

— Как видишь…

Парнишка в бараньей шапке, оказывается, приехал из дальнего района поступать в ремесленное училище и не знал, где оно находится. Они разговорились. Парнишка попросил померить фуражку со значком, а Ашир надел на себя его мохнатую шапку, — давно не носил он такую.

Из-за угла показался автобус. Заметив, что Ашир торопится, паренек отдал фуражку, надвинул на глаза свою папаху, вскинул на плечо тяжелый мешок и зашагал к высоким тесовым воротам. Уже отойдя на несколько шагов, он обернулся и снова снял с головы шапку.

— Меняю, давай фуражку? — крикнул он на всю улицу.

— Сохрани ее на память, а фуражку тебе дадут, — отозвался Ашир и помахал ему рукой.

Из окна автобуса Ашир в последний раз глянул в конец зеленого переулка. Он видел, как парнишка в цветистом халате несмело подошел к Ивану Сергеевичу, который, оказывается, все еще стоял у ворот.

…Пока Ашир разговаривал с мастером, все было понятно и просто — иди на завод и устраивайся. Но когда он остался один, опять появились сомнения, хотелось еще разок все обдумать и взвесить. Никак не мог привыкнуть Ашир к своему новому положению.

Он проехал одну остановку, вторую, хотел сойти возле общежития, но вспомнил, что в общежитии никого нет, — ребята еще вчера перебрались на новое место. Одиночество было ему в тягость, и он решил ехать дальше вместе с другими пассажирами, все равно куда, лишь бы не оставаться одному.

«На завод пойду завтра с утра, сегодня уже поздно», — подумал Ашир, удобнее усаживаясь на мягком сидении большого, как вагон, зеленого автобуса с дизельмотором.

Было далеко за полдень, а солнце стояло высоко, почти прямо над головой. Ашир облокотился было о железную раму окна, но она жгла руку даже через рубашку. Сквозняк, вызванный быстрым движением, не приносил свежести, а обдавал лицо сухим кипятком и стягивал кожу. Пересохшие губы трудно было разомкнуть, их будто склеило чем-то горьковатым и липким. Пуговицы на рубашке накалились.

Ашир хотел было расстегнуть ворот и снять фуражку, но прежде оглянулся по сторонам. Сзади сидел пограничник. Его, видимо, тоже донимала жара, однако гимнастерку он не расстегивал, очевидно из уважения к своей военной форме. Зеленая фуражка сидела на нем красиво и ладно.

Ашир незаметно послюнил два пальца и приложил их к пуговицам на вороте, словно к клавишам баяна. Пуговицы как будто немного остыли. Этим и обошелся, ворот он не стал расстегивать — ведь на нем тоже форма.

На третьей остановке он доплатил кондукторше за билет, чтобы ехать вкруговую.

«Кого-нибудь из ребят встречу», — с надеждой думал Ашир, гладя в окно.

Поездка по городу была не совсем уместной, но понемногу увлекла его. Автобус завернул за угол и выехал на улицу Свободы. Ашир от кого-то слышал, что эта прямая, как скалка, улица — самая длинная в мире.

«Наверно, и Ашхабад самый красивый город на свете», — думал он, глядя на высокие деревья, мелькающие за ними белые дома и арыки с говорливой водой.

Какие только деревья не росли на этой улице! Здесь был и тутовник, усыпанный сочными ягодами, и колючие, как дикобразы, глядичии, и маклюра с желтыми шарами на ветвях. По изгородям вился