просвет водяные знаки.
— Поскорей нельзя, товарищ милиционер?— Раньше торопиться надо было, — наставительно сказал милиционер, но паспорт вернул.Он схватил паспорт, торопливо засунул его обратно в карман, одновременно другой рукой подхватывая рюкзак, и заспешил к выходу — лишь чтобы увидеть, как старенький обшарпанный автобус развернулся на площади, выпустил струю сизого дыма и выехал на улицу, ведущую прочь от вокзала.Он побежал за ним, размахивая рукой, но автобус не обратил на него никакого внимания.— Ну что ты скажешь! — расстроенно произнес он.Автостоянка была просто заасфальтированным пятачком перед сквериком. Под чахлым пирамидальным тополем стояла пустая грязная скамейка, когда-то крашенная зеленой краской. Будочка кассирши была открыта, за окошком, забранным решеткой-солнышком, шевелились, пересчитывая деньги, женские руки.— Когда следующий автобус на Болязубы? — спросил он и снова внутренне поморщился от названия.— Завтра, — сказала кассирша.— Но… мне сказали, что раньше девяти автобусы не ходят.— Кто?— Какой-то человек. Такой, в спецодежде.— Это Митрич, — равнодушно сказала женщина, — он всем так говорит.— Зачем? Он же на вокзале работает.— Какое там работает.Ничего не поняв, он беспомощно пожал плечами.— А как можно добраться до Болязубов?— В ту сторону больше ничего не ходит, — сказала кассирша.— Может, на перекладных?— Можно, — сказала кассирша, — в семнадцать тридцать идет автобус до Головянки, от Головянки до Болязубов в девятнадцать десять. К ночи доедете.— А маршрутка?— До Головянки ходит маршрутка. Оттуда в Болязубы только автобус.— А до Малой Глуши?— Туда вообще ничего не ходит.Кассирша потеряла к нему интерес и вновь принялась раскладывать мятые купюры. Он огляделся. Несколько автобусов стояли на асфальтовой площадке, на ветровом стекле — таблички с названиями сел, иконки, календарики с девицами, почему-то пластиковые цветы. Автобусы были маленькие, побитые, угловатые. В городах давно таких нет. Водителей не было видно; водительские сиденья были пусты. Вообще никого не было видно.Одинокий обшарпанный жигуленок притулился сбоку, мужик в мятой рубахе, открыв капот, копался в моторе, время от времени вытирая руки промасленной ветошью. Он подошел к нему, остро ощущая свою чужеродность — рюкзак у него был новенький, импортный, последний раз он ездил с рюкзаком еще в студенческой юности. Ветровка тоже была новая, со множеством кармашков, с разноцветными шнурами, яркая, словно детская. И кроссовки новые, замшевые, на белой упругой подошве, замечательные кроссовки, ходишь — как летаешь. Наверное, потому ко мне и прицепился этот Сергеич, и милиционер Костя тоже, подумал он запоздало, тут таких не любят.— До Болязубов не подбросите? — спросил он.Мужик не повернул головы.— Я спрашиваю, до Болязубов не подбросите? — Он повысил голос.— Не, — уронил мужик.— Я заплачу.— Не, — повторил мужик.— Двадцать.Мужик поднял голову. У него было худое сизое лицо.— Пятьдесят, — сказал он лениво.— Хорошо. Пятьдесят.— Садись, — сказал мужик.Он благодарно кивнул. Сиденья в жигуленке были потертые, грязные, обивка местами прорвалась, на заднем валялся какой-то садовый инструмент — секатор на длинной ручке, веерные грабли, жестяная лейка.— Я вперед? — спросил он.Мужик молча пожал плечами. Он вновь ощутил резь в глазах и с силой протер их ладонями.Посплю по дороге, подумал он.Он отворил дверцу и сел, подумал и опустил стекло.— Подождите!Женщина бежала через площадь. В ярко-красной кофте, в руке — чемодан, и от этого она накренилась на бок. Женщина была черноволосая и маленькая. Когда она, задыхаясь, пригнулась к окошку, он увидел, что она немолода; около глаз собрались пучочки морщин, а в волосах просвечивает седина. Лицо у нее было острое, с четкой лепкой костяка, местное лицо.— Вы в Болязубы? — спросила она, задыхаясь, высоким резким голосом.Точно местная, подумал он.Ему начинало казаться, что местных от приезжих он может отличить с закрытыми глазами. По голосу. И все сильнее чувствовал себя чужим тут. Еще удивительно, что я и вправду не ввязался в драку, подумал он, чужаков никто не любит.— Да, — сказал он. — Я в Болязубы.— Мне тоже в Болязубы. Давайте пополам.— Второго не возьму, — тут же сказал водитель. — Сзади сиденье занято.— Я не помешаю, — сказала она умоляюще. — Я с краешку.— Там инструменты.— Накиньте сверху, — сказал он в окно.— Что?— Мне не нужно пополам. У меня есть деньги. Накиньте десятку.И пожалел, что сказал. Никто не любит, когда у приезжего много денег. Вернее, любят, но очень по-своему.— Двадцатник, — сказал
Последние комментарии
1 минута 58 секунд назад
10 минут 25 секунд назад
21 минут 55 секунд назад
23 минут 49 секунд назад
1 час 41 минут назад
2 часов 47 минут назад