Этюды в багровых тонах: катастрофы и люди [Сергей Юрьевич Борисов] (fb2) читать постранично, страница - 2

Разрушения были кошмарными по всей округе, но более всего пострадали Помпеи и Геркуланум, где половина домов превратилась в безобразные кучи камней, из которых торчали обломки стропил. По кучам мусора сновали крысы, и часто можно было видеть, как стая этих отвратительных тварей пирует над рукой или ногой погибшего под обломками человека.

Собрав мертвецов, оплакав их и похоронив, как заведено, вдоль дорог, уцелевшие жители задумались о будущем. Если уходить из обращенных в прах городов, то куда? Если оставаться, то как жить и где? Поднять города из руин собственными силами невозможно, ждать помощи — наивно. И все же, сознавая всю тщетность попытки, власти Помпей и Геркуланума обратились в римский сенат, соответствующая петиция была поднесена и самому императору.

Сенат раздумывал долго. Кто-то доказывал, что владельцы вилл достаточно богаты, чтобы отстроить заново не только свои усадьбы, но и посодействовать в восстановлении домов менее состоятельным горожанам. Кто-то возражал, что помощь нужно оказывать всем. Из этих возражавших многие имели приморские резиденции в окрестностях Везувия…

Однако, какими бы жаркими ни были споры, сенаторы понимали, что решающее слово — за императором, точнее — за Сенекой, его учителем, побывавшем в Помпеях после землетрясения. Сопровождавшие его в той поездке могли наблюдать, какое впечатление произвела на философа пропасть, возникшая на склоне горы. В этой громадной яме, теперь засыпанной комьями земли и мелким щебнем, бесследно исчезли овечье стадо в шестьсот голов и четыре пастуха… Так что же внушит императору Сенека? Что нужно помогать всем или некоторым? А может быть, никому, исходя из соображений о необходимости сбережения государственной казны? Кто их поймет, этих философов!

Нерон повелел выделить деньги пострадавшим городам. Особо было отмечено, что местные власти должны верно определить, кто действительно нуждается в помощи, а кто лишь алкает ее. И пусть только попробуют ошибиться… Хвала тебе, мудрейший!

Прошло семнадцать лет, наступил первый год правления императора Тита Флавия Веспасиана. Жители Кампании успели основательно подзабыть пережитый ужас, уверив себя, что та беда была последней. Потому что они отмолили у богов счастливую жизнь!

Но боги своенравны…

Наказание

— Но боги ваши своенравны, — сказал раб.

— Замолчи, — воскликнул Плиний. — Довольно!

Человек, стоявший перед ним, покорно опустил голову.

Юный римлянин отпил из кубка, и ему почудилось, что прежде великолепное вино — просветляющее голову и ласкающее сердце — теперь явственно отдает кислятиной. Захотелось сплюнуть. Он сплюнул.

— Ваши… — Плиний скривил губы. — Мой дядя, Гай Плиний Секунд Старший, ждет от тебя, Исаак, сущей малости. Обучения наукам любимого племянника! От тебя вовсе не требуется обращать меня в свою веру.

— Я далек от этого, — подал голос раб.

— Конечно! — хмыкнул Плиний. — После пожара Рима вы попритихли. Те, разумеется, кому посчастливилось остаться в живых.

— Это были ужасные дни, — печально сказал иудей. — Страшен был пожар, почти дотла уничтоживший Вечный город. Я видел, как огонь пожирал дома, как тысячи живых факелов с истошными криками метались по улицам, как обезумевшие горожане бросались в колодцы, уже доверху наполненные мертвецами. Я все это видел, господин. Но самое жуткое началось потом, когда в поджоге Рима император Нерон несправедливо обвинил христиан.

Плиний даже приподнялся на своем ложе:

— Да как ты смеешь, червь, сомневаться в прозорливости цезаря!

Раб опустил глаза, но проговорил твердо:

— Смею, господин. Ибо людям свойственно ошибаться и возводить напраслину. Ведь в поджоге обвиняли и самого императора! Говорили, что, желая исполнить песню о падении Трои, он в поисках повода и вдохновения приказал поджечь Рим. Но это ложь! Императора даже не было в городе, когда начался пожар, а вернувшись в Рим, он приказал создать лагеря для погорельцев и бесплатно раздавать зерно из немногих уцелевших складов. На тот момент он вел себя достойно, как и полагается государственному мужу. Но слишком велико было людское горе, скорбь переполняла сердца. Римляне не могли согласиться с тем, что виной всему сильный ветер, раздувший угли в чьей-то опрокинувшейся жаровне. Это было бы слишком просто, это не принесло бы облегчения. Нет, людям был нужен кто-то, на кого они смогли бы обратить свой безрассудный гнев. И тогда Нерон по наущению советников указал на верующих во Христа. И началось побоище, подобного которому не знала история. Тысячи моих единоверцев — прекрасных женщин, невинных детей — были сожжены на кострах, и это была еще легкая смерть, потому что мужчин покрепче выводили безоружными на арену, где они были разорваны дикими зверями под восторженные рукоплескания зрителей. Заботой вашего просвещенного дяди я уцелел в той бойне, но память моя изранена, и шрамы эти останутся до последних дней моих.

— Я знаю, — сказал