Красный и белый террор в России. 1918–1922 гг. [Алексей Литвин] (fb2) читать постранично, страница - 4

восприняты ни в России, ни в Германии. В непродолжительной идейной борьбе победило беспощадное, фанатичное зло, принесшее столько невиданных ранее страданий людям.

Политика насилия и террора^[11], проводимая в России большевиками, меняла сознание населения. А. С. Пушкин в «Борисе Годунове» отмечал безмолвие народа при казнях, большевистская периодика полна громогласных одобрений массовых убийств.

Естественны извечные вопросы: кто в этом виноват? Каковы причины трагедии? Как объяснить, попытаться понять происшедшее?

Основные тенденции решения проблемы были намечены для советской историографии высказываниями В. И. Ленина о том, что красный террор в годы гражданской войны в России был вынужден и стал ответной акцией на действия белогвардейцев и интервентов^[12]. Тогда же было сформулировано мнение: «…те репрессивные меры, которые вынуждены применять рабочие и крестьяне для подавления сопротивления эксплуататоров, не идут ни в какие сравнения с ужасами белого террора контрреволюции»^[13].

Одновременно, усилиями прежде всего российской эмиграции, создавались книги и рассказы о застенках ЧК, характеризовалось различие между красным и белым террором. По мнению С. П. Мельгунова, красный террор имел официальное теоретическое обоснование, носил системный, правительственный характер, а белый террор был похож на «эксцессы на почве разнузданной власти и мести». Потому красный террор по своей масштабности и жестокости был хуже белого^[14].

Подобную точку зрения разделял и генерал А. И. Деникин, назвавший гражданскую войну «русским погостом», на котором, по его словам, и красные, и белые пустили реки крови. «Различны были способы мучений и истребления русских людей, но неизменной оставалась система террора, проповедуемая открыто с торжествующей наглостью. На Кавказе чекисты рубили людей тупыми шашками над вырытой приговоренными к смерти могилою; в Царицыне удушали в темном, смрадном трюме баржи, где обычно до 800 человек по нескольку месяцев жили, спали, ели и тут же… испражнялись. Повсюду избивали до полусмерти, иногда хоронили заживо. Сколько жертв унес большевистский террор, мы не узнаем никогда». (Хотя тут же сообщал, что, по данным комиссии, созданной им, эта цифра только в 1918–1919 гг. составляла 1 млн. 700 тыс. человек.) Деникин признавал, что «набегающая волна казачьих и добровольческих войск оставляла грязную муть в образе насилий, грабежей и еврейских погромов». Но уточнял: «Мы грозили, но были гуманнее. Они звали, но были жестоки»^[15].

В годы гражданской войны возникло и третье мнение, согласно которому любой террор был бесчеловечен и от него, как метода борьбы за власть, следовало отказаться. М. Горький заметил в то время взаимоистребление демократий к злорадному удовольствию ее врагов и призвал не закрывать глаза на то, что «теперь, когда народ завоевал право физического насилия над человеком, — он стал мучителем не менее зверским и жестоким, чем его бывшие мучители». И уточнил свою мысль: «Матрос Железняк, переводя свирепые речи своих вождей на простецкий язык человека массы, сказал, что для благополучия русского народа можно убить и миллион людей… Людей на Руси много, убийц — тоже достаточно…» Поголовное истребление несогласно мыслящих — старый, испытанный прием внутренней политики российских правительств. Горький отвечал на вопрос: «Кто жесточе — красные или белые? Вероятно, — одинаково, потому что все они — и красные, и белые — одинаково русские… В России любят бить, — безразлично кого»^[16].

В. Г. Короленко записал в дневнике 24 июля 1919 года: «Нет, не восхвалять надо террор, а предостерегать против него, откуда бы он ни исходил. Если бы он мог принести пользу большевистской революции, то так же полезен был бы и ее противникам… И благо той стороне, которая первая сумеет отрешиться от кровавого тумана и первая вспомнит, что мужество в открытом бою может идти рядом с человечностью и великодушием к побежденному»^[17].

Подобные свидетельства защитников общечеловеческих, гуманных ценностей можно продолжить^[18], и все-таки их намного меньше высказываний адептов классовой ненависти и непримиримости, оправдания действий красных и белых времен гражданской войны в России. В основе последних — дискуссии тех лет между социал-демократами.

Г. В. Плеханов, в начале века наряду с Лениным не видевший греха в убийстве своих политических противников, после прихода к власти большевиков и обысков у себя в доме мнение изменил. В январе 1918 г. он писал в газете «Наше единство», что «употребление террористических средств… есть признак шаткости положения, а вовсе не признак силы. И уж во всяком случае, ни социализм вообще, ни марксизм в частности тут совершенно ни при чем». Тем более что, по мнению Плеханова,