пожать твою руку.
Т е н о р. Спасибо, старик. А разве Дина тебе говорила?
С т. с т у д е н т. Что?
Т е н о р. Завтра мы с нею едем в Крым.
С т. с т у д е н т. А, к весенним цветам! Там скоро весна, Саша. Весенние цветы!
Т е н о р. Не знаю – я еще не бывал в Крыму. Должен тебе сказать, что этот… папаша выгнал нас обоих, и мы едем, собственно, с горя. Но это, конечно, не серьезно, и Дина рассчитывает так, что папаша этот сам приедет за нами. Оригинальный старик. Ха-ха-ха! Но, однако же, денег у нас, фью-ю. (Свистит.) Ты слыхал – сегодня я буду петь в хоре: Дина приказала.
С т. с т у д е н т. Вот что, милый Саша, не возьмешь ли ты денег у меня? Дело, видишь ли, в том… (Продолжает тихо говорить.)Быстро входит Петровский.
П е т р о в с к и й. Ой, братцы! Ой, батюшки, спасайтесь, Стамескин пришел, сюда идет, вас, братцы, ищет.
К о с т и к. Да ну! А чтоб его черт!
О н у ф р и й. Протестую.
К о с т и к. (беспокойно). Чаю ему, что ли, предложить. Да не пьет он чаю. Кочетов, как ты думаешь?
О н у ф р и й. Глаза мои не могут его видеть, ухо мое не может его слышать, нос мой не может его нюхать, как говорит Соломон в «Песне Песней». Пожалуйста, дети мои, не надо сегодня Стамескина, я этого не выдержу сегодня…
П е т р о в с к и й. Да я соврал, ей-Богу.
Общий смех. В зале музыка смолкла, но публика еще не разошлась: доносится нестройный, веселый шум, требование.
Г о л о с а.
– Испугался, Онуша. Это тебе не вице-губернаторша.
– У него совесть заговорила.
– Гляди, гляди: Онуша языка лишился, ей-Богу.
К о с т и к. А я тебе другой раз, тетя, за этакие шутки голову оторву. Чего от дела отрываешь? Лотоха проклятая.
П е т р о в с к и й. Да я соврал, ей-Богу. Ну, вот и кончен бал. И умаялся же я, братцы.
К о с т и к. (ворчит). То-то, соврал.
Ч е й-т о г о л о с. Господа, в залу. Кончено, чего тут расселись.
В т о р о й г о л о с. Дай поблагодушествовать. Ну и подлец же Онуфрий, хоть бы на донышке оставил. Этакий математический ум, как раз к концу подогнал.
С т у д.-т е х н и к. Подносит Петровский губернаторше цветы, да в шпаге своей и запутался, чуть не забодал ее, прямо головой ей в живот.
Требование песни все настойчивее. Входит рассерженный Козлов.
К о з л о в. Господа, что же это? Ну не свинство ли, а? Расселись, как старухи в богадельне. Там орут, требуют «Gaudeamus», сейчас электричество гасить начнут, ведь в темноте орать придется, черти!
Б л о х и н. Идем. Это Онуфрий тут р-расселся…
К о з л о в. Тенор, ты что же это, брат? Свинство! Я тебя и на хорах ищу, и где только ни был, а ты…
Т е н о р. Я готов.
Шум в зале растет. Со смехом и говором студенты уходят в залу.
Л и л я. Идемте, Петр Кузьмич. Я хочу, чтобы ты тоже пел.
О н у ф р и й. Ты? Это что же такое?
Г о л о с а :
– Волоките Онуфрия.
– На кой он черт, он ни бе ни ме.
– Нечего там, волоки, волоки – для декорации пригодится.
Тащат Онуфрия в залу.
О н у ф р и й (оборачиваясь). Ты смотри, дядя! Мне наплевать, что у тебя римский нос, у меня у самого…
С т. с т у д е н т. Я сейчас. Иди, Лилечка.
Л и л я. Нет, я тебя не пущу. Давай руку.
Все уходят. Остается один замедливший, сильно охмелевший Гриневич: опрокидывает кверху дном бутылки одна за другой, убеждается, что пусты, и бегом направляется в заду. В зале страшный шум. Мгновение сцена пуста. Быстро входит Старый Студент и скрывается в дальний угол, где на скамейках свалены студенческие пальто и шубы. Лампочки вверху гаснут – видимо, в зале погасили электричество; остается только непогашенная свеча на столе. Тишина, и хор молодых мужских и женских голосов поет громко, уверенно и сильно:
Последние комментарии
1 час 39 минут назад
7 часов 44 минут назад
7 часов 56 минут назад
7 часов 58 минут назад
8 часов 4 минут назад
8 часов 5 минут назад