За год до совершеннолетия... [Эвальд Васильевич Ильенков] (fb2) читать постранично, страница - 2

жили многие замечательные советские писатели. Этому дому сорок лет. Он пережил войну, несколько капитальных ремонтов и множество реконструкций, но в моей памяти и в памяти моих сверстников он навсегда останется молодым, новым, только что отстроенным, с веселым палисадником перед фасадом.

Первый этаж занимала организация «Технопромимпорт». Не задумываясь над значением этого слова, мы, ребята двора, знали одно: специальный мусорный ящик для бумаг набит использованными конвертами с заграничными марками. И многим коллекциям было положено начало из этого ящика.

Зимой во дворе мы строили ледяную гору, заливали маленький каток. В полуподвальном красном уголке вовсю кипела работа – занимались кружки, устраивались встречи, вечера самодеятельности. Наш шумовой оркестр (мода тридцатых годов) выступал даже в Союзе писателей. К нам приезжали детские авторы. Впрочем, писателями нас нельзя было удивить, ведь мы жили среди них...

В нашем доме была коридорная система, и часто двери многих квартир по вечерам были открыты настежь – писатели отдыхали, заходили друг к другу, шутили, спорили, обсуждали свои дела. А наша ребячья жизнь буквально била ключом в этих бесконечных коридорах. Родители нас так и называли – «коридорные жители».

Шли годы... Во время войны дом опустел, промерз. Не было света, газа... Потом постепенно, медленно дом начал оживать, оправляться... Не вернулись с войны критик Марк Серебрянский, поэт Джек Алтаузен... Не вернулись с войны и многие мальчишки из нашего дома – Сева Багрицкий, Шурик Арский, Юра Малышкин...

Они погибли совсем юными. Но уже было ясно, что Сева – поэт, что всем своим характером «Шурик Арский – парень пролетарский» – так звали его все ребята, а Юра Малышкин, пожалуй, был самым умным мальчишкой в нашем дворе. Он был усидчив и серьезен, ему вечно не хватало времени. Он прекрасно учился, владел немецким языком, много знал, умел, был самым начитанным среди нас... Увлекался геологией, химией, весь его стол был уставлен банками с таинственными растворами – он выращивал кристаллы...

23.Х.41 г.

«Утро. Моросит дождь. Вдруг в окно врывается испанская революционная песня. Идет батальон. В первых рядах автоматчики. За ними обыкновенные красноармейцы. Но под меховыми ушанками загорелые лица южан. Это испанцы... Остатки республиканской армии второй раз идут против фашистов. Счастливого пути!..

После длинной увертюры с зенитками и пулеметами объявили тревогу. Самолет кружился все время над нашим районом и где-то недалеко сбросил фугаску. Все вокруг было голубым от горящих зажигалок. На Тверскую, во двор корпуса «А», дома 4, на нашу крышу было сброшено много пылающих бомб. Какая-то гадина разрядила над нашим районом целую кассету. Потом я узнал, что закидали и «Метрополь» и площадь Свердлова...»

24.Х.41 г.

«Сегодня уже точно уезжаем. Утром полез на крышу, так просто, попрощаться. Подо мной, за пятнистой от сгоревших зажигалок крышей, город. Серые улицы разошлись во все стороны. Букашками бегают люди. Дома – серые и черные, белые и красные, маленькие и большие. Самые высокие из них прячут на своих крышах дула зениток и кожухи счетверенных пулеметов. Дует ветер, идут облака, и нет в небе птиц, кроме ворон. Горизонт устлан дымом фабричных труб, только там, где Воробьевы горы, чисто. Там черные шапки потерявших листву рощ. Оттуда начинается Москва-река. Под дугами мостов пробирается она к Кремлю. А он все стоит зубчатый, наперекор всему, исковерканный маскировкой, но не тронутый бомбами. Прощай, Кремль, прощай, родной город!»

1.XII.41 г.

«Вчера утром переехали на нашу самаркандскую квартиру. Она находится в доме № 4 по Заводской улице. Улочка тихая, чистая, безлюдная. Белые глиняные стены домов и оград, качающийся строй кленов и акаций, желтый ковер опавших листьев у арыков – вот и все. Людная часть города далеко, а здесь начинаются окраины. Видны края горной чаши, в которой лежит Самарканд: темно-синие, убеленные сверху снегами Гиссарского хребта. Обо всем этом можно сказать одно: это рай для человека, ищущего покоя, но не для меня».

5.XII.41 г.

«Совершил беглую экскурсию в Старый город. Там интересней, чем в новой части Самарканда. В Старом городе пахнет средневековым Востоком. Старый город начинается за пустырем у южной окраины нового Самарканда. Перейдешь по насыпи быструю речушку и очутишься в низине. Глиняные и кирпичные слепые лачуги без окон лепятся ярусами друг к другу. Между ними извиваются узкие грязные переулочки, тупики, в которых еле-еле проходит арба. [72] Здесь живут самаркандские ремесленники, причем представители какого-нибудь одного ремесла обычно занимают целую улочку. Например, когда переходишь речку, уши наполняются звоном и лязгом металла. Из домов, перед которыми стоят сломанные пролетки, тележки, арбы, вылетают искры, в