Не все в душе тоска сгубила (Н.П. Огарев и А.И. Герцен) [Георгий Петрович Чистяков] (fb2) читать постранично, страница - 2

- Не все в душе тоска сгубила (Н.П. Огарев и А.И. Герцен) 21 Кб скачать: (fb2) - (исправленную)  читать: (полностью) - (постранично) - Георгий Петрович Чистяков

 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Восторгов светлых, упованья
И вдохновения полна,
И сердца скорбного страданья
Развеет так тепло она...

Читаю дальше поэму «Юмор»:

Уж полночь. Дома я один Сижу и рад

уединенью. Смотрю, как гаснет мой

камин, И думаю - все дня движенье,

Весь быстрый ряд его картин

В душе рождают утомленье.

Блажен, кто может хоть на миг

Урваться наконец от них.


Камин погас. В окно луна
Мне смотрит бледно.
В отдаленье
Собака лает - тишина
Потом; забытые виденья
Встают в душе - она полна
Давно угасшего стремленья...
В такую ж ночь я при луне
Впервые жизнь сознал душою,
И пробудилась мысль во мне,
Проснулось чувство молодое,
И робкий стих я в тишине
Чертил тревожною рукою.
О Боже! в этот дивный миг
Что есть святого я постиг.
Проснулся звук в ночи немой
— То звон заутрени несется,
То с детства слуху звук святой.
 О! как отрадно в душу льется
Опять торжественный покой,
Слеза дрожит, колено гнется,
И я молюся, мне легко,
И грудь вздыхает широко.
Не все, не все, о Боже, нет!
Не все в душе тоска сгубила,
На дне ее есть тихий свет,
На дне ее еще есть сила;
Я тайной верою согрет,
И, что бы жизнь мне ни сулила,
Спокойно я взгляну вокруг
- И ясен взор, и светел дух!

Какой же атеист? Нет, все-таки, наверняка, это не ате­ист. Конечно, стихи эти грустные, конечно, стихи эти печальные, конечно, они написаны пессимистом, но, во всяком случае, не безбожником.

Далее поэт вспоминает свое детство:

На ум приходят часто мне
Мои младенческие годы,
Село в вечерней тишине,
В саду светящиеся воды
И жизнь в каком-то полусне,
В кругу семьи, среди природы,
И в этой сладостной тиши
Порывы первые души.
И вот теперь в вечерний час
Заря блестит стезею длинной,
Я вспоминаю, как у нас
Давно обычай был старинный:
Пред воскресеньем каждый раз
Ходил к нам поп седой и чинный
И перед образом святым
 Молился с причетом своим.
А блеск вечерний по окнам
Меж тем горел. Деревья сада
Стояли тихо. По холмам
Тянулась сельская ограда,
И расходилось по домам
 Уныло медленное стадо.
По зале из кадила дым
Носился клубом голубым.
И все такою тишиной
Кругом дышало, только чтенье
Дьячков звучало, а с душой
Дружилось тайное стремленье,
И смутно с детскою мечтой
Уж грусти тихой ощущенье
Я бессознательно сближал...

Конечно, я сам родился не только после революции, но и после войны, и тем не менее, детство мое в чем-то по­хоже на его детство, на детство Огарева, и детские воспо­минания мои тоже. Поэтому, когда я открываю эти стихи, то всякий раз думаю не только о детстве поэта, жившего в середине XIX века, но и о своем собственном, и они для меня очень о многом говорят. Но что, что в конце концов увело Огарева из церкви? Почему этот мальчик, который каждым субботним вечером участвовал в домашней Всенощной, который так глубоко ее переживал в те годы, который так замечательно описал звон Пасхальной зау­трени и воскликнул: «Не все, не все, о Боже, нет! Не все в душе тоска сгубила, На дне ее есть тихий свет, На дне ее еще есть сила...», - почему он порвал с церковью и, может быть, навсегда даже порвал? «Тихий свет» - под этими словами имеется в виду, конечно, Христос и песнь «Свете тихий...», которая поется на вечерне. Так вот что, спра­шивается, увело Огарева из церкви?

И вод весенние разливы,
И детства мирную весну...
Но ненавидел строй фальшивый -
Господский гнет, чиновный круг,
Весь «царства темного» недуг.
Покинул я родной народ,
 Где я любил село родное,
Где скорбь великая живет
Века в беспомощном застое,
Где гибнет мысли юный всход.
Томит насилие тупое,
И свежим силам так давно
В жизнь развернуться не дано.

Вот где ответ на мой вопрос. Россия - страна не толь­ко преподобного Серафима, Иисусовой молитвы и «От­кровенных рассказов странника» - этой удивительной по глубине своей и благоуханию своему книги, - страна не только тех Всенощных, которые служатся субботни­ми вечерами, и тихой молитвы; нет, это еще страна по­зорного рабства и работорговли, и поэтому любить Россию можно было только той «странною