Поиск-88: Приключения. Фантастика [Эрнст Бутин] (fb2) читать постранично, страница - 2

слава...

А вон там, в самом дальнем углу Иннер-дока, стояла когда-то крохотная деревянная «Кассиопея». Зеленая вода, как и тогда, лизала замшелые сваи, лебеди, как и в ту пору, словно маленькие фрегаты, медленно пересекали док, и так же качались на легкой волне желтые лимонные корки.

...Нельзя слишком пристально вглядываться в прошлое — недолго и споткнуться. Вот и я зацепился за швартов, но чья-то рука вовремя удержала, несильно сжав локоть.

— Простите, сэр, но, судя по форме, вы — русский моряк?

— Да. Из Москвы. — Я с любопытством окинул взглядом коренастого, страшно широкоплечего деда («...примерно моих лет...») с багровым лицом, как бы приставленным к белому треугольнику рубашки, упрятанной за отвороты черной морской тужурки. — Чем могу быть полезен?

— Разве Москва стоит на море? — удивился краснолицый.

— Столица пяти морей! — улыбнулся я. — К тому же в столице имеется министерство, где я работаю в главной инспекции по безопасности мореплавания.

— О-о, в инспекции морского министерства!.. В таком случае, сэр, по роду службы вы обязаны знать многих капитанов?

— Да, вы правы, сэр... — Ответ прозвучал слишком сухо, о чем я тут же пожалел, так как заметил на груди англичанина среди орденских ленточек знакомую колодку боевого Красного Знамени: ошибиться невозможно — две точно таких же были приколоты к собственной тужурке. — Вас интересует конкретное лицо?

— Да. Но... мы называли его «чокнутым». И вовсе не за то, что русский капитан называл себя Арлекином.

— Арлекином?! — воскликнул я.

На «чокнутого» (моряк произнес это слово «натти» — на сленге, известном мне со времен войны) я просто-напросто не обратил внимания.

— Ну да. Уверял, что прозвище связано с приятными воспоминаниями. Если вы слышали о нем — сразу вспомните. Потому и не называю фамилии.

«Арлекин!.. Черт возьми, даже здесь, Володька, знают о тебе!» И стало неловко, стыдно перед собой: столько лет собирался отыскать старого товарища, да так и не собрался. Прособирался, выходит, за делами, за морями, за множеством забот и командировок. Когда же мы виделись в последний раз?.. Мать честная, страшно подумать: еще в войну. И где!.. Право слово, и тут невероятность: в Лондоне, вот где свела судьба!

— Я знаком с капитаном, о котором вы говорите. Слышал, что жив. Простите, с кем имею честь?

— Кептен в отставке и кавалер ордена боевого Красного Знамени Джордж О’Греди, сэр! Познакомился с вашим соотечественником в мурманском конвое. Мы были молодыми и дерзкими. О годы, годы!..

— Джордж О’Греди! — И снова не было предела моему изумлению. — Это не о вас мы пели когда-то: «И английский офицер Джордж О’Греди носит орден эСэСэР, Джордж О’Греди!» А?

— А что — была такая песенка? — в свою очередь, удивился кептен в отставке.

1

Встреча с О’Греди взбудоражила и оказалась последней каплей: все, хватит ссылаться на занятость, хватит откладывать на потом. Вернувшись из Англии в Москву, я обзвонил кучу близких и дальних знакомых и в конце концов раздобыл координаты Арлекина, Володьки, Владимира Алексеевича, старого черта. Покончив с делами и высвободив целых три дня, махнул к нему в крымский совхоз. Телеграмму решил не давать — ошеломлю!

Приехал. И торкнулся в запертую дверь. Пришлось заглянуть в контору совхоза. Молодайка в теснющих джинсах и с равнодушным взглядом из-под зеленющих новомодных век пожала плечиками: «Владимир Алексеевич часто уезжает в область... — качнула бедрами и, вжик-вжикнув жесткой материей, с трудом уселась за стол. Пишущая машинка ударила кастаньетной дробью. Я ждал. — Вам же русским языком говорят: он уехал рано утром с женой и директором совхоза. Если решили дождаться — идите на море. К вечеру они непременно вернутся».

Что ж, спасибо, зеленовекая, за совет! Так и сделаю. Тем более, что ничего другого мне и не остается.

Я брел молодыми яблоневыми посадками. Портфель оттягивал руку, палило солнце, но впереди, за желтыми глинистыми горбами, заманчиво шумела прохладная черноморская синева.

...Мы быстрее стареем от равнодушия и лености. Память о друзьях выпадает в осадок, и, словно зыбун-песок, засасывает прошлое сиюминутная и обильная неотложность маленьких и больших, но не всегда обязательных дел. На берегах  э т о г о  моря — все просто и ясно. По крайней мере, для меня. Мы не загорали на этих пляжах, не мяли их спинами, зато исползали на животах и подсолили кровью. Здесь — наша молодость. И она, черт возьми, осталась вокруг, потому что вокруг — вечное: эти волны, это небо и этот зной, эти чайки... Наша юность внутри нас, она оживает в полузабытых снах, которые становятся явью даже от немудрящей песенки, что сейчас наяривает то ли магнитофон, то ли горластый проигрыватель: «...не зная горя, горя, горя, в стране магнолий плещет море!..» Тревожит душу надрывная истома, и не понять уже: от нынешней ли шлягерной поделки накатывает грусть, или всплывает она из памяти вместе с вязью довоенных мелодий.