Месть венецианки [Жанна Лаваль] (fb2) читать постранично, страница - 2

к удивительно красивому дворцу из белого и цветного — желтоватого и розового — мрамора. В отблесках воды он казался волшебной шкатулкой, украшенной драгоценными каменьями. Полукруглые арочки на всех трех этажах скрывали в тени высокие окна и галереи. Изящные «розетки» из цветного стекла красовались на фасаде палаццо.

На первом этаже, служившем складом и хозяйственным помещением одновременно, все окна были наглухо затворены. Лишь в самом центре фасада, под одной из беломраморных арок, виднелась потемневшая от времени и сырости дверь из мореного дуба: рядом висел массивный молоток. Над дверью, в неглубокой нише, красовался герб князей Гримальди — змея с веточкой лавра в пасти.

— Господи, так это же… — пробормотал незнакомец и нахмурился, отводя взгляд от устрашающего фамильного символа.

Немного помедлив, он постучался в дверь. Через мгновенье она распахнулась и беззвучно затворилась за его спиной.

— …Итак, синьор Фьезоле, я сделала для вас все, что могла. В плену у арабских варваров мучается много добрых христиан. Я не в силах помочь им всем. Но вам оказала милость и заплатила две тысячи дукатов за ваше освобождение.

Хрупкая молодая женщина в трауре указала гостю на кресло. Фьезоле послушно сел.

— Нет-нет, дело вовсе не в деньгах! — продолжала она, нервно теребя кружевной платок и наблюдая, как слуга в золоченой ливрее принимает у гостя плащ. — Но я с нетерпением жду, что вы обнадежите меня…

Хозяйка дома — княгиня Клаудиа Гримальди — сидела у инкрустированного позолотой бюро с письменными принадлежностями. Очевидно, до появления гостя она что-то писала, поскольку чернила на бумаге еще поблескивали.

Княгиня была необычайно красива и величественна. Она сидела, чуть откинув назад свою прелестную голову, сложив на коленях маленькие руки с нервными пальцами. Густые каштановые волосы выгодно оттеняли нежную белизну кожи. Заплетенные в косы, они были уложены в величественную «корону», украшенную шелковым шнуром.

«Должно быть, она уроженка севера — Милана или Флоренции, — рассуждал Фьезоле. — В этом случае она может оказаться моей землячкой или даже дальней родственницей. Но если она все-таки венецианка, то, конечно же, самых благородных кровей».

Необычайно бледное лицо синьоры Клаудии и лихорадочный блеск в глазах невольно напомнили гостю рассказ гондольера о недавнем визите лекаря.

— Вам нездоровится, княгиня?

— Не стоит об этом, Фьезоле. Перейдем поскорее к делу! Я, как вы знаете, выполнила свои обязательства. Теперь ваш черед…

В огромных карих глазах с длинными ресницами застыло ожидание. Красивые руки едва заметно дрожали.

— Думаю, у вас нет оснований не доверять мне, — ответил Фьезоле, — раз я нахожусь здесь, перед вашими очами. Поверьте, я лишь исполняю долг перед своей совестью и Господом Богом.

— В таком случае простите мне мое нетерпение. Но вы должны понять меня… Я не нахожу себе места с тех пор, как мне принесли вашу записку. Трудно представить, что этот клочок бумаги проделал путь из Туниса сюда, в Венецию… Он — словно послание с того света, словно весточка из небытия.

Она взглянула на лежавший перед ней лист бумаги.

— Вот видите, я пишу прошение за прошением в Большой Совет в надежде, что мне, наконец, сообщат что-нибудь об исчезновении моего мужа, но получаю лишь одни жалкие отписки… — Княгиня тяжко вздохнула. — Ведь должны же найтись какие-то свидетели! Не поверю, чтобы исчезновение большой каравеллы могло остаться незамеченным.

Она вопросительно и, как показалось Фьезоле, жалобно посмотрела на него. Казалось, он уже был готов начать свой рассказ, ради которого явился сюда, но язык словно одеревенел.

— Это похоже на какой-то заговор молчания! Даже самые верные приятели мужа избегают говорить со мной о Себастьяно. Они только разводят руками: мол, погибнуть в море — достойная смерть для венецианца. Но мне от этого не легче! Никто не может подтвердить факт его смерти. Все видели его живым и никто… погибшим! Если бы у Энрико Фоскари была хоть капля совести, он давно бы уже отправил один из своих кораблей на поиски лучшего друга и сам бы встал у руля. Или Джан Контарини… с его-то связями в торговом мире! Он должен был сам опросить всех, кто мог видеть «Святую Марию» в тот злополучный день, и, если надо, отправиться за Себастьяно, пусть даже в логово пиратов!

Рука, сжимавшая платочек, упала на колени. Полные слез глаза с надеждой смотрели на гостя.

— Всем им безразлична судьба Себастьяно Гримальди… как и мое горе. Иногда мне кажется, что они что-то знают, но намеренно умалчивают, оставляя меня наедине с моими догадками. О Мадонна, если бы вы знали, как я страдаю от этой неизвестности! Теперь вся моя надежда на вас. Говорите же, не мучьте меня своим молчанием!

В полном безмолвии Фьезоле рухнул к ногам несчастной женщины.

— Умоляю вас! — взмолилась Клаудиа, предчувствуя недоброе. — Я готова ко всему…

Наконец он поднял голову и сдавленным