Ночные туманы [Игорь Евгеньевич Всеволожский] (fb2) читать постранично

Игорь Всеволожский Ночные туманы Сцены из жизни моряков

Интерес к морякам стал на долгие дни

Самым главным моим интересом;

Мне в огромном лесу человечьем они

Представляются мачтовым лесом.

Юхан Смуул

И вот я опять в Севастополе, в кругу друзей моряков, в кают-компании нового катера.

Сегодня празднуют годовщину соединения.

Командира соединения Сергея Ивановича Тучкова я знавал молодым офицером. Его в дни Великой Отечественной войны наградили Золотой Звездой Героя. Он выходил в торпедные атаки, топил врага, высаживал десанты.

Я, честно говоря, удивился, встретив Сергея Ивановича через восемнадцать лет после войны не в отставке.

Не меня одного Тучков удивил, удивил все начальство.

Попросил два года назад послать его переучиваться: прослужив всю жизнь на ТК^[1], он решил изучить современные катера.

Учитывая боевые заслуги Сергея Ивановича, просьбу его уважили. Он изучил новые катера с такой же легкостью, как изучил бы их в двадцатилетнем возрасте.

И склероз обошел его стороной!

Давно знаю я и начальника штаба Василия Филатыча Филатова: он молодым матросом служил на катере Всеволода Гущина, о котором слагали легенды.

Молодым офицерам есть с кого брать пример. И я говорю им об этом, когда первое слово предоставляется старейшему. Я старше всех, даже старше Тучкова. Мне становится, черт возьми, грустно…

Командир катера Дмитрий Бессонов, Юрий Строганов, штурман, и их молодые товарищи слушают очень внимательно. Для них мой рассказ о временах исторических — как для меня «Севастопольские рассказы»

Толстого. Я плавал на катере с Гущиным и с Филатовым, плавал с Сергеем Ивановичем и с другом его Васо Сухишвили. Молодым не мешает знать, какую жизнь они прожили и что пережил их адмирал, отец моряков.

Но рассказать о нем я могу слишком мало. В дни войны от докучливых корреспондентов и флотских писателей Сергей Иванович отмахивался: на беседы с ними у него не хватало времени.

Может быть, сейчас я смогу узнать о нем больше?

Я надолго остаюсь в Севастополе. Выхожу на катерах соединения в море, бываю в их базах.

В воскресенье прихожу на Большую Морскую к Сергею Ивановичу…

Книга первая Юность ваших отцов

Глава первая

Мы сидим у окна. Струйки дождя бегут по стеклу и стекают на улицу.

Девушки в форменных, василькового цвета халатах открывают магазин в доме напротив. У витрин толпятся вымокшие покупатели. Матросы строем проходят в матросский клуб на воскресный утренник. Женщины с кошелками торопятся с рынка к троллейбусу. Он разбрызгивает колесами воду и втягивает длинную очередь.

За стеной заплакал ребенок; на него зашикали, успокаивая. Сергей Иванович пустил к себе лейтенанта с женой, ютившихся в комнатке, продуваемой всеми ветрами.

Сергей Иванович перешагнул возраст, когда выходят на пенсию. Перешагнул, не оглядываясь на прожитое, не обремененный болезнями. Он не чувствует себя стариком и не торопится выйти в отставку. Он побывал во многих боях, о чем свидетельствуют рубцы и шрамы на голове и на теле, не раз смотрел в глаза смерти.

Мы принадлежим к старшему поколению. Многие герои войны для нас остаются Севами, Васями, Мишами, и мы их помним душевными, простыми ребятами. Одни из них погибли в бою, — таких было много, — некрологов о них не печатали. Их вспоминали товарищи с кружкой спирта в руке: «Будь море (или берег) им пухом!»

В послевоенные годы наши сверстники начали умирать от гнуснейших болезней, о которых мы и понятия не имели в войну: от саркомы, рака, инфаркта, инсульта.

Время от времени мы читали в траурной рамке на четвертой странице «Красной звезды»: «Память о нем останется в наших сердцах». С каждым из них мы побывали в боях, лечились в госпиталях и снова возвращались на свои корабли.

— Вот вы писали о Гущине в свое время, писали о нем хорошо, — говорит адмирал. — Он заслужил! А вы знали, что у Всеволода был сын?

— Да, он мне говорил.

— Но вы не знаете, что я разыскал его после войны в детском доме. И привез его в Севастополь. Вы помните, как мы жили тогда в Севастополе? Сплошные развалины — ни домов, ни улиц. Мы с женой поселились в крохотной комнатке. У нас уже был тогда Севка. Вадимка старше его. Он называл меня дядей Сережей. Я и не претендовал, чтобы он меня звал отцом: наверняка он запомнил своего отца — веселого, шумного, добродушного, похожего, как вы помните, на большого медведя… Стремительно быстро шли годы. Севастополь отстраивался, мы получили хорошую комнату, потом квартиру. Севка целыми днями пропадал у моря, ходил на шлюпках с матросами, завел друзей на морских трамваях, перечитал сотни книг о героях войны, о морских боях и походах. Он с радостью пошел в морское училище. Я хотел, чтобы и Вадимка стал моряком, как отец, но понял, что у него нет пристрастия к морю.

— Я не