Звезда и шпага [Борис Владимирович Сапожников] (fb2) читать постранично, страница - 2

первого ряда. Почти сразу бабахнули выстрелы и второго эскадрона.

«Мой» гусар уронил пику — голова его дёрнулась от попадания пули, в массивном наноснике появилась дыра размером с два пальца. Он покачнулся в седле и рухнул вперёд, вывернув ноги из стремян.

Я едва успел спрятать пистолет в ольстру и выхватить палаш, когда два конных строя сшиблись. Благодаря первому залпу, нам удалось выбить немало гусар первого ряда с длинными пиками и знаменитого таранного удара у них не получилось, хотя нескольких карабинеров они всё же выбили из седла. А потом пошла рукопашная. Я обменялся быстрыми ударами палашей с гусаром без шлема. Следом тот вскинул своё оружие, видимо, желая ткнуть меня наконечником в горло, но я опередил его, рубанув снизу вверх, в предплечье, не защищённое доспехом. Гусар заорал что-то, выронил палаш, я же походя ударил его по голове и поспешил вернуться на своё место в строю.

— Отстаёшь, Ирашин! — крикнул мне поручик Коренин. — Рубиться не твоё дело! Ты — знаменщик, а не хрен собачий! Помни!

Бой был кровавый и жестокий. Мы сшибались с гусарами, теснили их, откатывались под напором свежих сил врага. Я орудовал палашом без устали, хотя навряд ли кого-то убил, кроме первых двух, тяжёлый клинок высекал искры из вражьих доспехов, кого-то удавалось достать в незащищеннее части тела, но смертельных ран не наносил. Моё дело — нести штандарт, обороняя его в первую очередь. Думаю, никому не надо объяснять, что он значит для эскадрона и всего полка. Меня прикрывали Озоровский с Корениным, так что особой работы для меня не было.

В тот день мы разбили конфедератов. Сокрушили легендарных гусар, большую часть истребив, обратили в бегство разномастное ополчение. Разгром завершила пехота и казаки Санкт-Петербургского легиона. В тот день во второй раз попал к нам в плен Мориц Беньовский, отправленный в Киев, а оттуда куда-то в глубь Империи, едва ли не на самую Камчатку, а равно и полтора десятка «кожаных» комиссаров.

Как и все офицеры, я, естественно, отправился поглазеть на них. Они заметно выделялись на фоне остальных пленных своими куртками незнакомого покроя со звёздами на рукавах. Во время боя они вдохновляли пехоту конфедератов, продержавшуюся, видимо, именно благодаря им, так долго против нас и Санкт-Петербургского легиона, что ополченцам совершенно несвойственно.

— Кто такие? — спрашивал у них премьер-майор Брюсов, командовавший нашим дивизионом.

— Губители самодержавия, — гордо ответил старший из них на чистом русском, без малейшего акцента, — могильщики капитала! — зачем-то добавил он. Какое отношение мы имели к капиталу — понятия не имею. — Мы прибыли сюда, чтобы свергнуть императрицу и освободить Россию от оков тирании самодержавия!

— Что же вы делали в стане конфедератов? — удивился премьер-майор.

— Они борются против ставленника Екатерины за освобождение Речи Посполитой, — сказал на это комиссар. — Восстание, начавшееся в Польше, пройдётся по всей России. Прогрессивное население империи поднимет голову и свергнет самодержавие. А после придёт время и для Мировой Революции!

— Эк хватил, — крякнул кто-то из солдат Легиона. — Лихо болтает, — поддержал его какой-то карабинер, не из моего эскадрона.

— Прекратить болтовню! — понимая опасность слов комиссара, рявкнул Брюсов. — Отойти от пленных! — приказал он на правах старшего из присутствующих офицера.

— Разойтись! Разойдись! — подержали его унтера, что посмышлёнее. — Чего тут собрались? Пленных не видали? Или дел у вас нет? Так живо сыщем!

Последние слова произвели на солдат особенно сильное впечатление, и они потянулись к палаткам своих полков. Возле пленных остались офицеры и караульные.

— Всем рты не позатыкаете, — мстительно произнёс старший комиссар. — Наше слово уже пошло в народ.

— Ваше слово — ничто против нашего дела, — ответил ему секунд-майор Ерышев из первого эскадрона нашего полка. — Нам ни к чему затыкать вам рты, проще — перевешать. Что мы и сделаем!

— Всех не перевешаете! — пискнул молоденький комиссар, лет девятнадцати — не старше.

— А вот тут вы ошибаетесь, — мрачно усмехнулся секунд-майор, — всех вас перевешаем, как только задавим эту вашу конфедерацию.

— Повесите нас — придут другие, — заявил старший комиссар.

Тогда никто не придал его словам особого значения. Я же вспомнил о них двадцать девятого ноября тысяча семьсот семьдесят третьего года, когда до Петербурга дошли слухи о появившихся в войске «маркиза Пугачёва» странных людей в кожаных куртках, называющих себя комиссарами. В тот же день императрица назначила командующим войсками, отправленными на подавление бунта генерала Бибикова. В составе этой армии находились и два эскадрона моего, Санкт-Петербургского карабинерного полка, где я уже был поручиком и командовал первым взводом третьего эскадрона.

Глеб Бокий выглядел совершенно не так, каким его себе представлял полковой комиссар Андрей Омелин. Известный в