Полководец [Борис Николаевич Полевой] (fb2) читать постранично, страница - 3

укрепляемые новыми вводимыми в бой частями, к 15 декабря почти сомкнулись.

– "Мы, по существу, выдавили дивизии противника из города…" продиктовал генерал, но тут же спохватился: – Нет-нет, вычеркнуть "выдавили", несерьезно. Пишите так: "К концу 15 декабря кольцо войск вокруг Калинина почти сомкнулось, враг почувствовал угрозу окружения и начал в панике бежать, бросая орудия, боевую технику…" Написали? Так…

Задумывается. Потом, как нечто уже выношенное, проверенное на практике, добавляет:

– "Борьба за Калинин еще раз подтверждает боязнь немцев окружения: при первой серьезной угрозе окружения они начинают панически метаться и беспорядочно бежать. Отсюда мы можем сделать вывод, что смелые действия наших войск по флангам и тылам противника должны повсеместно применяться как весьма эффективный способ истребления живой силы".

– Это интересная мысль. И очень полезная. Может быть, стоит ее развить, сказать об этом поподробнее?

– Теоретизировать будем после войны, – обрывает он. – Записывайте концовку: "После двухмесячного перерыва советский флаг снова развевается над старым русским городом Калинином. Наши войска продолжают преследовать отступающего противника…" Успеваете записывать?

– Товарищ командующий, такая победа! Может быть, в конце что-нибудь поярче, позвучнее?

– Наоборот, необходимо только спокойствие. Спокойствие и уверенность.

Пока перепечатывали статью, Иван Степанович говорил по телефону с командармами, выслушивал доклады офицеров оперативной службы, на основе донесений сам наносил на свою карту все новое, что происходило на фронте, – словом, продолжал работать. Я сидел возле печки-времянки и смотрел, как веселый огонь с жадностью пожирает сухие сосновые поленца и как искры гуляют по покрасневшей трубе, смотрел и раздумывал о только что одержанной войсками фронта победе в моем родном Калинине – первом областном городе, вырванном у врага в этом грозном наступлении. И еще думал о нашем командующем, в сущности еще довольно молодом человеке, так умело руководившем огромной массой войск. Всего 44 года! И такой опыт!..

– Красивая штука – огонь, – раздался у меня за спиной голос Конева. Недаром ему в древности поклонялись. Я в первую мировую войну фейерверкером служил в орудийном расчете. Не было у нас больше радости, чем погреться у костра… Максим Горький, говорят, костры жечь любил. Это верно? Даже в пепельницах зажигал. Так?

Командующий присел на корточки, стал железным прутом шуровать в печи уголь. Лицо его как бы размягчилось, голубые глаза смотрели задумчиво. Вот тут-то я и решил изложить ему только что пришедшую в голову идею.

– В связи с освобождением Калинина мне захотелось написать очерк о вас. Поможете?

Командующий резко встал. Лицо снова стало твердым.

– Чепуха. Великие подвиги, о которых надо писать, совершают люди, сами идущие в атаку. А вы – очерк о Коневе! Кому он, этот очерк, сейчас нужен? О генералах, товарищ батальонный комиссар, уместно будет писать после войны, когда Красная Армия Берлин возьмет. Не раньше. – Посмотрел на карту Европы, висевшую на стене. – А Берлин, вон он еще где. До Берлина нам с вами далековато.

– Ну, а после того, как… возьмем Берлин?

– Тогда пожалуйста, – скупо улыбнулся командующий. – Тогда и беритесь за нашего брата. Тогда я к вашим услугам, если, конечно, к той поре мы с вами живы останемся.

И вот теперь в Праге вспомнился мне этот давний разговор. Тут, в столице Чехословакии, Конев красиво дописал страницы Своей богатой боевой биографии. Не пришло ли время напомнить ему данное им когда-то обещание?

ДЕТСТВО МАРШАЛА

Штаб маршала Конева в финале войны и в первые послевоенные дни находился в Южной Саксонии, в каком-то замке, вписанном в яркую весеннюю зелень старого парка. Отделы штаба разместились в комнатах, обитых старинным шелком, и офицеры работали, сидя на золоченых стульях с гнутыми ножками. Сам командующий со свойственной ему солдатской неприхотливостью обосновался в маленьком домике садовника, где ничего помпезного, конечно, не было.

Тут я и застал его на веранде. За чаем. В первый раз за годы знакомства увидел я нашего командующего в домашней одежде, в тапочках. И, удивленный его новым обликом, по-видимому, не сумел этого скрыть.

– Что, непохож на себя? – усмехнулся он. – Да, и наш брат не всегда на все пуговицы застегивается. Садитесь, попьем чайку. Самое российское занятие. В детстве бывала самая большая радость в семье, когда на столе поет самовар. Я ведь и сейчас самовар люблю. Только вот затерялся где-то мой при переездах. Вам как, покрепче? С сахаром?

Я напомнил о его обещании. Конев снова усмехнулся:

– А вы памятливы. Ну что ж, как в народе говорят: не дал слова крепись, дал – держись. От своего обещания не отступают.

– Тем более, что теперь рассказать вашу биографию нужно уже и из политических соображений, – сказал я, вспоминая о вчерашней пресс-конференции. – А то вон