Доказательство [Олег Вячеславович Овчинников] (fb2) читать постранично, страница - 10

твоей жизни. Ну, запомнишь?

Базаров пытливо поглядел на мальчугана. Тот ничего не ответил, но лицо его сразу после слов Евгения приобрело столь не свойственное для его нежного возраста выражение задумчивого сосредоточения, что Евгений невольно сказал себе: «Эге! А ведь и впрямь запомнит!»

— Ну, ладно, — произнес Базаров, опуская малыша на землю. — Долгие проводы — лишние слезы. Addio!

И легко вскарабкался на борт.

— Задраить люки! — громко скомандовал он. — Поджечь фитиль! Павел Петрович, будьте готовы запускать, как только фитиль догорит…

«Небесный Летун», которого по-хорошему следовало бы наречь «Занебесным Прыгуном», исчез в мгновенье ока, оставив после себя только быстро истаивающий белый след в небе, немного оглоушенных провожающих и широкий оплавленный круг на песке.

Все дети и женщины плакали в голос; мужики только поводили головами, недоумевая, куда могла подеваться та «железная раскоряка о пяти ногах», и, зажимая ноздри, выдыхали в нос, чтоб поскорей избавиться от звона в ушах. Только маленький Костя, Эдуардов сын, оставался внешне невозмутимым; выражение задумчивого сосредоточения не покидало его лица.

— Нет! — не своим голосом закричал вдруг Николай Петрович. — Крути, ради Бога, обратно! Пусть возвращаются!

От резкого звука его голоса Павел Петрович вздрогнул, рука его самопроизвольно дернулась, и рукоятка управляющего устройства провертелась до запретной двойки.

Заметив это, Николай Петрович, охваченный смятением, подбежал к брату и стал помогать ему крутить рукоять обратно, но переусердствовал и только окончательно все испортил: в том месте, где рукоять крепилась к ящику, раздался громкий лязг, и рукоять безжизненно повисла, остановившись где-то между тройкою и вообще невесть чем, для которого и нумера-то не было придумано.

В тот же миг первый космический корабль, над которым больше не довлело ничто: ни Земля, ни самое Солнце, ни законы германского физика Кеплера, ни тем более положения релятивистской теории, она же теория относительности, Эйнштейнова тож — по фамилии придумавшего ее автора, который к тому же и не родился еще — «Небесный Летун» преодолел скорость света, отчего у Базарова на мгновенье потемнело в глазах, а у Аркадия пошла носом кровь, — и за короткое время, которое самим путешественникам показалось не длиннее получаса, а для тех, кого они оставили на Земле, растянулось на долгие два столетия, преодолел пространство в четыре с гаком световых года, домчался до безымянной пока планеты в системе Проксимы Центавра, на которую и рухнул, изрядно при этом пострадав.

Именно так, и никак иначе — уж во всяком случае не так, как об этом с помпой возвестило на весь мир CNN — выходцы с Земли впервые высадились на Проксиме. И первыми космонавтами, достигшими чужой звездной системы, были русские.

А вы говорите: Стив Андерсон, Стив Андерсон!..

По счастью, и Базаров, и его приятель остались живы и почти невредимы, отделавшись только легкими ушибами.

— Ну, ты успел заметить, какая она, Земля? — спросил Аркадий своего друга, когда тот, отплевываясь и потирая ушибленный бок, выбрался из-под груды обломков.

— А черт его знает! Вроде круглая.

— Выходит, не зря мы с тобой летели сюда, рискуя жизнями?

— Выходит, не зря…

С тех самых пор Павлу Петровичу Кирсанову, когда он безоблачной летней ночью выходит прогуляться по саду, выгуливая возобновившуюся бессонницу, слышится порой чей-то смех. Ему кажется, что этот смех идет откуда-то сверху, то ли с верхушек деревьев, раскачиваемых ночным теплым ветром, то ли с видимых в просветах меж ветвями звезд, блистающих особенно ярко в это время года.

Обычно ему удается уговорить себя, что это всего лишь залетевшая из лесу маленькая птичка-пересмешник, разбуженная посреди ночи, спросонок начинает вспоминать что-то, подслушанное давно, но иногда… Иногда он узнает в насмешнике Евгения Базарова. И надеется, всякий раз надеется, что этот его смех станет последним.