Помпеи [Мария Ефимовна Сергеенко] (fb2) читать постранично, страница - 2

люди, которые сошли с ума. Раскопки в Помпеях показывают, что город в 79 г. был охвачен оживленной строительной деятельностью; разрушения, причиненные землетрясением 63 г., были, по-видимому, очень велики: еще к 79 г., когда Помпеи были уничтожены, многие общественные здания стояли незаконченными; это, правда, объясняется еще и тем, что городским властям хотелось их отстраивать, руководствуясь требованиями современного вкуса — с большой роскошью и большими удобствами.

Об извержении Везувия, погубившем Помпеи и Геркуланум, имеется свидетельство очевидца: два письма Плиния Младшего,[3] адресованные знаменитому историку Тациту. Автору этих писем в 79 г. было 18 лет; вместе с матерью он находился в Мизене (около 25 км от Везувия и около 30 км от Помпей, считая по прямой линии морем), где стоял флотский экипаж, которым командовал его дядя — Плиний Старший, знаменитый своей энциклопедической ученостью (памятником ее остались 37 книг его «Естественной истории») и беззаветной преданностью науке. Он погиб во время катастрофы смертью, достойной воина и ученого: «отправившись на помощь бедствующим, он поспешил туда, откуда другие бежали; направил путь свой прямо на самую опасность, при этом с полным бесстрашием — таким, что отмечал и велел записывать все изменения, происходящие в страшном облаке».

Это облако, которое Плиний сравнивает с высокой и раскидистой пинией («вулканическая пиния» над Везувием столь характерна для периодов его деятельности), представляло собой массу горячего пара «местами белого, местами грязного, как бы смешанного с землей или пеплом». В доме Плиниев первая заметила это страшное облако около часу дня 24 августа мать Плиния Младшего, обратившая на него внимание и других членов семьи. Она вместе с сыном осталась в Мизене и после отъезда брата — Плиния Старшего. Ночью началось такое землетрясение, что «казалось, все не только колеблется, а просто переворачивается». Наступило утро 25 августа; вокруг стояли сумерки, здания тряслись и рушились. Плиний с матерью решили наконец бежать из Мизена. Сделать это, однако, было не так-то просто.

«Наши повозки, находившиеся на совершенно ровном месте, кидало из стороны в сторону; даже с помощью камней нельзя было удержать их на том же месте. Мы видели, как море отходит от берега; земля, сотрясаясь, как бы отталкивала его от себя. Оно отступало: на песке лежало много морских животных. С другой стороны [т. е. со стороны Везувия] в черной страшной туче там и сям вспыхивали и перебегали огненные зигзаги, и она раскалывалась длинными полосами пламени, похожими на молнии, но большими…^{1} Туча эта стала опускаться на землю, покрыла море, опоясала Капреи [остров Капри] и скрыла их; унесла из виду Мизенский мыс… Стал падать пепел, пока еще редкий; оглянувшись, я увидел, как на нас надвигается густой мрак — не такой, как в безлунную или облачную ночь, а такой, какой бывает в закрытом помещении, когда огни потушены. Слышны были женские вопли, детский писк и крики мужчин: одни звали родителей, другие детей, третьи жен или мужей, силясь узнать их по раздававшимся зовам; одни оплакивали свою гибель; другие — гибель своих: некоторые в ужасе перед смертью молили о смерти; многие воздевали руки к богам, но большинство утверждало, что богов больше нигде нет и что для мира настала последняя вечная ночь. Не было недостатка в людях, которые увеличивали подлинную опасность страшными выдумками. Рассказывали, что в Мизене одно рухнуло, другое горит: это была неправда, но им верили. Чуть-чуть посветлело; это был, однако, не дневной свет: к нам приближался огонь. Он остановился вдали, вновь настали потемки; пепел посыпался частым тяжелым дождем. Мы все время вставали и стряхивали его — иначе нас раздавило бы под его тяжестью… Наконец мрак стал рассеиваться, превращаясь как бы в дым или туман; скоро настал настоящий день и даже блеснуло солнце, но желтоватое и тусклое, как при затмении. Все представилось изменившимся глазам еще трепетавших людей: все было засыпано, как снегом, глубоким пеплом». Геркуланум вообще исчез с лица земли; на том месте, где стояли Помпеи, кое-где из пепла торчали самые верхушки зданий; под глубоким слоем камешков пемзы и под пеплом лежала долина Сарна (Сарно) и склоны гор, замыкающих ее с юга.

Катастрофа произвела потрясающее впечатление на современников. Марциал[4] запечатлел в коротких и сильных стихах контраст между прежним цветущем краем и теперешней выжженной пустыней, лежащей «под мрачным пеплом». Тацит, начиная свою «Историю» перечислением бедствий, выпавших на долю его современников, упоминает «провалившиеся или засыпанные города на благословенном кампанском берегу», а Стаций[5] меланхолически спрашивает: «Поверят ли грядущие поколения, когда эта пустыня вновь зазеленеет, что под ней скрываются города и люди!» Время шло, рассказ Плиния, которому так удалось передать жестокий и бесстрастный трагизм событий, стал казаться потомкам слишком