Весна [Иван Дмитриевич Василенко] (fb2) читать постранично, страница - 3

Пауль Рубенс, Рембранд ван Рейн, Пьер Корнель, Мигель Сервантес де Сааведра, Лопе де Вега… Кто же этот великий, бывший современником других великих и свидетелем неизгладимых в памяти человечества событий? Имя ему — Вильям Шекспир! — Алексей Васильевич склонил голову набок, помолчал, будто прислушивался к давно минувшим событиям. Потом раскрыл книжечку, на обложке которой стояло: «Ричард III», и принялся читать:

Раздается звонок, но Алексей Васильевич не слышит и продолжает читать. Мы не спускаем с него глаз. За дверью крики, топот. Алексей Васильевич читает. Опять звонок. В коридоре постепенно все стихает. Алексей Васильевич читает. И вот раскрывается дверь, на пороге появляется Артем Павлович, наш учитель математики. Он недоуменно таращит глаза.

— Э-э… Алексей Васильевич, это, кажется, мой урок?

Алексей Васильевич, в свою очередь, смотрит на него с недоумением, потом спохватывается, кладет под мышку журнал с кипой брошюр и газет и быстро уходит.

На том урок истории и закончился. А задавал Алексей Васильевич на этот день «Тридцатилетнюю войну».

От Артема Павловича, когда он еще только появился в дверях, понесло на нас крепкой сигарой и водочным перегаром. Усевшись за стол, учитель журнала не раскрыл, а просто спросил:

— Кого я еще не вызывал?

— Меня, — поднял руку Илька. — Идти?

— Иди, — кивнул Артем Павлович.

Илька положил ему тетрадь на стол и начал решать, задачу. Но что-то пальцы слушались его плохо: мел выпадал из руки и закатывался то под парту, то под учительский стол. Да и голос был какой-то спотыкающийся. Кое-как Илька добрался до последнего действия, разделил 27,5 на 4,5, поставил знак равенства и вывел 13.

Учитель сидел спиной к доске и о чем-то думал.

— Готово, Артем Павлович, — неожиданно бодрым голосом сказал Илька. — Тринадцать.

— Правильно, тринадцать, — вяло отозвался Артем Павлович.

Он раскрыл журнал, выставил отметку и только после этого повернулся и повел по доске всегда слезящимися глазами. Смотрел он со скукой, даже с отвращением. Видно было, что ему уже давно приелись и одни и те же задачи, повторяющиеся каждый год, и порыжевшая доска с грязной тряпкой, и все мы, сорок горластых, непоседливых сорванцов. Вдруг его помятое, все в серой щетине лицо напряглось, мутные глаза уставились на последнюю строчку.

— Что тако-ое? Ты разделил 27,5 на 4,5 и у тебя получилось 13? Как же это могло быть?

Гиря пожал плечами:

— Сам удивляюсь. Только сходится: в задачнике, в ответе, тоже 13.

Они смотрели один на другого, пока Илька не вскрикнул:

— Ой, да я ж, кажется, что-то пропустил! — Он схватил со стола тетрадь, глянул в нее и засмеялся. — Так и есть, одно действие пропустил. Сейчас, Артем Павлович, сейчас. — Дописав пропущенное действие и исправив последнее, он задорно сказал — Вот так будет правильно!

Лицо учителя опять потускнело.

— Садись. Кого еще не вызывал? С парт закричали:

— Мимоходенко! Мимоходенко!

В этой четверти я уже отвечал, и против моей фамилии в журнале стоит тройка с минусом. Но раз ребята выкрикивают мою фамилию, значит, им самим не хочется отвечать, и я пошел к доске. Я кратко записал условие задачи. Перед тем как начать решать, посмотрел на Артема Павловича. Лицо у него было скучное-скучное. Мне стало жалко учителя. Я спросил:

— Отчего это, Артем Павлович, в задачах говорится все про чиновников да про купцов? Купцы продают, а чиновники покупают. Будто других людей на свете нету.

Учитель о чем-то думал и машинально ответил:

— А какие ж еще люди?

— Мало ли. Есть еще рабочие, мужики, босяки, циркачи. Да вот, например, учителя — это тоже люди!

— Учителя тоже чиновники, — по-прежнему машинально сказал Артем Павлович.

— Чиновники?! — недоверчиво воскликнул я. — Какой же наш Алексей Васильевич чиновник? На нем и золотых пуговиц нет. Или Циолковский. Мы в чайной «Обозрение» получаем, так там его портрет напечатали. На Циолковском тоже пиджак обыкновенный.

— Кто такой Циолковский?

— А вы не знаете? Учитель, что в Калуге живет. Он собирается на Луну лететь.

Артем Павлович точно проснулся. Он вскинул голову и свирепо крикнул:

— Врешь!.. Учитель на Луну не полетит. Врешь!..

— Нет, полетит! — стоял я на своем. — Курганов говорит, что обязательно полетит.

— Какой Курганов? Что ты врешь?

— Вы и Курганова не знаете? — еще больше удивился я. — Это ж и слесарь, и лудильщик, и столяр, и все на свете. Его будка против нашей чайной-читальни стоит. Как же вы такого мастерового не знаете? Его весь город знает. Если, к примеру, принесут ему фаянсовый чайник с отбитым носиком, он обязательно скажет: «Трудная это задача, а в технике я слаб».