Всегдай Эго-Футуристы: Альманах VII
Ивей
Эгофутурист о футуристах
Можно доходить в искании новый путей до пределов возможного и невозможного, но при одном, главнейшем условии – последовательности и непротиворечия самому себе. Московские кубофутуристы грешат по этой части с самого явленья своего на свет. Когда появился первый периодический официоз русского (эго)футуризма («Петербургский Глашатай» – февраль 1912 г.)[1], московская группа тепленьких модернистов, группировавшихся около умиравшего содружества «Гилея», выкинула флаг с словами «футуризм»! (На созданном уже фундаменте легче возводить успех). И, может быть, выбрасывая этот флаг, «Гилейцы» комкали и рушили свои намерения планы, – «жертва» была не из тяжелых, судя по последним выступлениям московской группы[2]. К ранее высказанным тезисам, москвичи прибавили «новые» «параграфы» «устава» (кубо)футуризма: – Уничтожить ритм, ибо он напоминает собою бесконечное капанье холодной воды на голову. – Уничтожить (т. е. совершенно игнорировать) слово «Красота». – Посвятить свое творчество всецело Современности. – Создать новый язык взамен того, которым изъясняются торговки и дворники… – Созидать заумный и вселенский (из одних гласных букв) языки, так как наши переживания не успевают укладываться в слова (застывшие понятия) и т. д.[3] («Декларация слова» от 19 апр. 1913 г.) Кроме заумного, предумного и просто неумного языков «поэт современности» должен «мгновенно овладевать» всеми наречиями земного шара. Увы, иллюстрации москвичей к этим тезисам не выдерживают ни малейшей критики: Японские (?) и арабские (?) стихи их представляют собою лишь далекую схожесть с произношением звуков, а единственное слово, написанное еврейским начертанием, если вглядеться внимательно, читается одинаково (слева направо и справа налево) – «шиш»! Думаем, что комментарии не требуются! «Новые» рифмы и «отрицание ритма» московские футуристы подтверждают такими «стихами»:«…Угрюмый дождь скосил глаза.
А за решеткой,
Четкой,
Железной мысли проводов
Перина…»
«…Зовет за собою
старик аргонавт,
взывает
трубой
золотою:
„За солнцем, за солнцем, свободу любя,
умчимся в эфир голубой!..“»
«…В „Кафе де Пари“
Сидели три
Дамы
Из „Ямы“.
На одной была
Шляпа с кроликом,
На другой – боа роликом,
А третья была
Алкоголиком…»
…Если хочешь быть несчастным
Ты вослед прекрасным
И фигуры замечай!
За глаза красотки девы
Жизнью жертвует всяк смело,
Как за рай…
И Ее тогда, несчастный,
Ты не смей уж звать прекрасной,
Не терзай…
Девий бог.
…Ты вся мила, ты мне близка
И вот – дала кольцо.
Это уж, простите, просто:
Дарила – говорила:
Носи и не теряй.
Рюрик Ивнев
На Волге
I.
Ждать и смотреть на рекламы,
На будочки, на буфет, на всех;
Мысли всегда те же самые:
Любовь, Смерть, Грех.
Кто нибудь пройдет сердитый.
Кто нибудь – голубой,
Голос шуршит разбитый,
Шарманщик с птичкой-судьбой.
Все равно: вот взял билетик
– Проживешь до 97-ми лет –
Как одинаково все на свете,
Хорошо еще, что я поэт.
Ожиданье, печаль и томленье –
Все то же самое, а впрочем – нет!
Я выдумаю какое нибудь приключенье,
Хорошо еще, что я поэт!
II.
Я близорукий. В глазах – туман.
Вот полоса – это берег или пароход?
Не пойму хитроумный обман.
Может быть – ледоход?
Кто смеется? Вижу лицо,
Но туманно и только рот,
Как с рубином огромных кольцо,
Как далекий, обманный пароход.
Я заплакал. Зачем мне опять
Эта штора напомнила что-то!
Лучше успокоюсь! Обедать в пять,
В салоне, где зеркала и позолота.
Зеркала! Позолота! Опять…
Пароход? Берег? Где же
Мой покой, мой доктор? Обед в пять!
Волноваться реже!
Иван Игнатьев
«Покорность – коварный безвестья миг…»
Покорность – коварный безвестья миг –
В Пропасть у Кратера прыгайте!
Вздрогнет Время-Ремесленник,
Бешеней забьется Двигатель.
Жизнь – Ожидание. Искариота
Не зная встретить где, Мечта
Летит к Таинственному «ЧТО-ТУ»
И… тАЕТ в чАДНОЙ чАРЕ «чТА»
Жестокая нежность
Снова туманит взор…
Надежд безнадежность,
Это не твой ли узор?
Мигающее Пламя
Взоры Проклятьем молитвенны.
В отмели чувств
Серые рытвины
Медлительны, как лангуст.
Сердце Бодрю Отчаяньем,
Пью ужас закрыв глаза.
Бесцельно раскаянье –
Тихая гроза.
Жду, Кончаются лестницы –
Неравенства Светлый Знак…
Начертит какая Кудесница
Новый Зодиак?
Ассоид
Заткни уши и не слушай, что Тебе говорят. Разбирайся Сам – плохо или хорошо – живи, хоть минуту, собственно соб дом собственно говоря соболий говор сделанное тобою свято и лежит в тебе и что вне Тебя ложь Закрой занавески закройщик кровельщику кров крыша чердаке крысы черными чернь черносливом Распояшься Яша шалун Иди не упади напасти. Упасть легко воспаление легких Все овес сев стулья чего-то чет и нечет Истертому стереотипа тип истерию истории Астория Австрией Вера суеверия на штыке штуки тюком вокзале зала отправления правлению право правда прав да Верю сегодня день завтра не верю заутреня Утро России три копейки ѣ е? копье монета казнь казна Скажу Тебе сказка Больше Я большой И если слива примешь близко Мое к Твоему Поцелуй мой целый портрет трижды – (девять) С благоговением благовест благовонный вон он √(a+b).Павел Коротов
В кафэ ночном
Со всех сторон застлали
Гладью мой стан,
В глубине пристали
Губы яркие румян.
Как у Ропса сладострастье
Извивалося в глазах…
Издавался над бесстрастьем
Шелк бесстыдный на ногах…
Что в простеночность толкало
Незабвенное продать –
Давно не изумляло
Последнюю предать.
Шелками в душу ляжет
Топкий груз чужих тревог!
Разве солнце мне не скажет:
– Окончательно не смог –
Разгоравшуюся страсть
Трио струннее печалит…
И уж мрак меня не жалит
Целомудренно упасть.
Театр будущего
Горестна Судьба Театра. Мертвит глыба, «тягот» Современного театра. Но «я» не задавлено. Я мыслю тезы мои: Искусство дифференцируется неустанно. Недавно явлена Пляска-Искусство. Мысль трепещет. Театр – сепаратное искусство. Далее следует маленькая сумятица: Я говорю Театр-концепция религиозная, так как Театр предполагает Зрителя и Артиста, а Религия средостенит их. Основа – «Смерть-тайна» – тут общность людская (альтруизм), и пусть, сладостным страхом превзнесенная, в «обиходе» – она будет база Театра. Но не дебри ли тут, где Вечная Мера а не Интуит. Мысль интеллектуального интимника тоскует. Интуит сам колоссалит в себе «Альтруизм», а потому и базу Театра… От страха перед потоплением Корабля Театра грузом «Литературности»: пришел драматург, за ним художник, режиссер и… не крушение ли будет от тяжких пудов их? – А потому «очистимся» к единому артисту-лицедею и четырем стенам к «Я» мимирующему, пляшущему, выявляющему Ритмы и Слова своего «Его». Харьков.Димитрий Крючков
На шхуне призрачной
Огнистый сноп лучистых злаков
Весна мне сыплет на главу,
Я с небом снова одинаков –
Венчанный мощью царских знаков
На шхуне призрачной плыву.
Как сердца ночь – ее путины,
А светлый парус – облака;
Но порожденье тяжкой глины
Я славлю гордые судьбины,
Рок звездочета-моряка.
Восток молитвенно неясен
И в небе зреющий пожар
Таит смущенный, дымно-красен,
Очарованье древних басен
И огнеликость новых чар.
Кто путь для шхуны нежно кажет?
Все Он, в цветеньи томных роз.
Безумный Отрок – Солнце скажет,
Лучистым словом вновь завяжет
Алмазный пояс поздних рос.
О, этот день – лети грядущий!
Зарозовели облака –
Мой голос радостен зовущий:
Как я певуч, немолчно ждущий,
Как шхуна дымчато легка!
Скрипач зеленый
Весна, весна – скрипач зеленый,
Веселый отрок хмелевой,
Венчанный белою короной
Цветов черемухи святой!
Смеешься маем изумрудно
И белой ночи жемчуга
Бросаешь детски безрассудно
Не зная друга и врага.
И благовонием короны,
Как в детстве вновь ослеплены,
Тебе во след, скрипач зеленый,
Бежим мы резво на уклоны,
Где упоительные сны
Цветут под звон твоей волны.
Твоей струны, скрипач зеленый.
В саду
Сирень играет на свирели
Душистой, свелой, фиолетовой.
И, улыбаясь, Вы присели –
Над Вами солнца свет эгретовый.
Он золотит песок дорожек.
Тоскою светлою Вы схвачены.
В траве густой змея и ежик
Борьбою яростной захвачены.
Так блеск колец змеи чешуйчат,
А иглы ежика так колются;
Фонтан дождит лениво-струйчат,
Березы небу пестро молятся.
Ленивым полуднем захвачены,
Вы задремали светло-розово
В саду, жарою озадаченном,
В покрове зелени березовой.
Вдовун
Был хвойный лес душист, игольчат
И странно скользок перекат
И темным зовом был окольчат
Твой вечереющий наряд.
Уж на поверхности озерной
Дробились лики кротких лун
И кто-то плакал, как упорный,
Неутешаемый вдовун.
Нам было сумрачно и жутко,
Был странно скользок перекат,
И ожидал напрасно шутку
Твой оробевший, жалкий взгляд.
Я под срываемым покровом
Читал сплетенья страстных рун
И плакал в бешенстве суровом
Неутешаемый вдовун.
Бессонница
Глухая ночь. Луна ползет, как рак,
На голубую мель нечаянно попавший,
В саду шуршит уныло лист упавший
И старые часы твердят упорно «так».
Все люди мертвые. И сонные гробы
Объемляют их. В окне – навесы елей,
Ночных цветов пьянящие свирели
И томно-важные и старые грибы.
Глухая ночь. Лишь мягко бродит сон
И ворожит и заклинает сладко
И мир творит, где каждый шаг – загадка,
Где каждый лик – властительный уклон.
И сердце ждет и чует знак.
Глухая ночь. Окно глядеть устало
На белый пруд, на блеск лампады алой.
Но медлит сон – чародарящий маг.
Белая ночь
Эта ночь безумна, так необычайна,
Словно вальс Шопена тает эта ночь.
В сердце же молитва, радостная тайна
Ласкою мне сердце пылко оторочь!
Над громадой сонной и над сталью водной
Тонкою иглою золотеет шпиц…
Сердцу смутно больно, сердцу так угодно
Лепетанье старых, канувших страниц.
За оградой, в парке, тополей аллея
Дышит светлым маем, пряности лия,
Зеленеет тонко, словно как робея,
Словно институток нежная семья.
Снова в сердце – муки, ландыши и зори,
Снова ночи крылья веют и плывут,
Снова ты алеешь, северное море.
Снова в сердце много нежности кают.
В алтаре беззвездном дышит маем тайна…
Робкие желанья, город, не порочь!
Ты мне так желанна, так необычайна.
Словно вальс Шопена, словно эта ночь!
Константин Олимпов
Происхождение слова: Бессмертие в Вечности плюс «Alter Ego» Фофанова плюс Футуризм и – обобщение – «Вселенский Эго Футуризм».
Посвящение К. М. Фофанова.
Блажен, кто понял страсть науки
В кипенье юношеских сил.
Кто дерзкий бред сердечной муки
Познанья Правдой утолил.
Кто, заплетая в струны, нервы
Берег, как ты, мой милый сын,
Не покидая храм Минервы
И олимпийский свет вершин.
«Я хочу быть душевнобольным…»
Я хочу быть душевнобольным,
Чадной грезой у жизни облечься,
Не сгорая гореть неземным,
Жить и плакать душою младенца
Навсегда, навсегда, навсегда.
Надоела стоустая ложь,
Утомили страдания душ, –
Я хочу быть душевно больным!
Над землей, словно сволочный проч,
В суету улыбается Дьявол,
Давит в людях духовную мочь,
Но меня в смрадный ад не раздавит
Никогда, никогда, никогда.
Я стихийным эдемом гремуч,
Ослепляю людское злосчастье.
Я на небе, как молния, зряч,
На земле – в облаках – без поместья.
Для толпы навсегда, навсегда,
Я хочу быть душевнобольным!
«Гении в ритмах экспрессий…»
Гении в ритмах экспрессий
Мыслят созвездьем талантов.
Сказочнят в море эксцессов
Их острова хиромантий.
Ясного Гения остров
Терем воздвигнул Искусства:
С Лирой великого чувства,
С Музой – любовницей острой.
Райчатся окна Бессмертья,
Солнчится Гения терем!
Люди! в мой терем уверьтесь?
– «Верим в Олимпова, верим!»
Интерлюдия
Эмпиреи – эмблема феургий,
Силуэт сабеизма фетиша.
В роднике вдохновенных вальпургий
Ищет лунное сердце финиша.
Электрический пламень миража
Обезкрайнил кудрявые спазмы
И волна вольной волнью виража
Метит путь из огня протоплазмы.
Искрострунный безгрезия крензель
Тки, шутя, экзотичную гибель.
Позвони литургийных бурь вензель
И себя светом солнечным выбель.
Музыкальных религий хоругви
Нюансируют в радужной гамме.
Мы – поэты, пророки, хирурги –
Молньеносно играем богами!
Эван, Эвоэ!
«Созвездья Лиры, созвездья Лиры».К. Фофанов.
«Эван, Эвоэ! – вперед, вперед».Мирра Лохвицкая.
Жонглеры-нервы – безумий ветры
Офимиамен Вселенной путь.
Струите грезы в гаремы света, –
Грозою слова червонит грусть.
Хвалебнят гномы. Молебнят ладон.
Жонглеры-нервы – умолньте шаг.
Звучат созвездья мирами радуг
И солнчит чувства электромаг.
Мой Бог зарничит эфиры молний.
В садах надзвездий бряцанье лир.
Жонглеры-нервы – плывите взволно,
Играйте в звезды – иллюзий пир…
Ликуйте люди, – обратнят нервы.
Порфирит матовь волшебных рун.
Мир Футуриста в огнях Минервы.
Жонглеры-нервы – созвездья струн!
Абан
Лев – медный сон пустынь, – горит безлюдий блюдо,
Мираж – тропический обман.
Шатровый караван, горбатого верблюда,
Ведет гранатовый абан.
Ползут созвездия по бархату индиго,
Луна – янтарный апельсин.
В сонь, страуся, моргнет седая тень дигдиги.
Спит ветрогон – сухой хамсин.
Оазис – гамаюн, кудесно успокоясь,
Младенчит пальмное окно.
Издальни дробнит звон – пустынный богомолец, –
Опеньяв молчное зерно.
Флюидвые волхвы, павлины волшебной пальмы,
Качелят радуг барабан.
Футурная весна безпланнит толпы – цамы…
Крылатит Вечности Абан!
Шмели
Шмели серебросные крылят, ворча бурунами,
Смеются броской солнечью над людными трибунами.
Пилоты смелоглазые, шмелей руководители,
В безветрие стрекозятся в эмалевой обители.
Небесная игуменья – симфония влюбления –
Молчит молчаньем траурным в друидном отдалении.
Бурлится шум пропеллеров. Глаза толпы овысены.
Восторгом осиянная сверкает солнца лысина.
Ослабли нервы летные. Пилоты жутко ерзают.
Летят к земле. Встречайте их рукоплесканья борзыя!
Тройка в тройке
Тройка в тройке колокольной.
Громко, звонко пьяной тройке.
Колокольни колокольней
Колокольчик бойкой тройки.
В тройке тройка пой, как тройка,
Звонко громко, пьяно, тройко!
Колокольчик колокольный
Колокольни, колокольней!!!
Колокольчик звонче тройки.
Колокольня колокольни!
Тройка тройкой колокольней!
В тройке тройка пьяной тройки.
Случайные
Амурет Игорю Северянину
Танцуй торжественней, – пророк,
Воспой Кудесному эксцессы,
Воспламеняющим экспрессом
Экзальтированных сорок.
Проснется Мир на лире мира,
Венок оденет Ниобей,
Друг, молодой луной вампира,
Себя собою не убей.
Волнуй толпу, зови к волне,
Качай качель, качель экстазы, –
Сверкнуть рубины и топазы,
Как привиденья в лунном льне.
Мечта звенит опушкой леса,
Околокольченным Венцом.
Душа испанской догарессы
В тебе буянится ключом!
Эскиз
Тепло в Июне, воздух чудный,
Под вечер грезит коростель
И пеленою изумрудной
Травы ослезена постель.
Вдали плывет над плоскогорьем
Завечеревший серп луны.
В слезах долина, точно в горе,
Полна небесной тишины.
Селенье спит, душе не спится,
И чуда ждет – и мнится в тишь –
Вот-вот примчится колесница
В эдемы рая улетишь.
Амфиан Решетов
Тревожный закат
В небе тревожный закат.
Тучи в багряном вине.
Птицы на отдых летят.
Кто-то далеко-далеко,
Кто-то на белом коне
Скачет вдали одиноко.
Овцы на мглистой дороге.
Листья дрожат в полусне.
Сердце в великой тревоге.
В круге я темном и тесном
Жажду я светлой струи.
Мысли о Нем, Неизвестном,
Тяжкие мысли мои.
Теос
«Ego»
Интуиция.
В страшную грозу – бурю родилось оно, это маленькое ничтожное «Я». Оно родилось, но его не было для него самого: для его сознания. Для окружающих его оно представляло желанную и ожидаемую игрушку-ребенка, для родных наследника и представителя рода, но для «себя» оно было непонятно. Мирно текли годы детства этого «Ego», и хотя он при всяких обстоятельствах называл себя: «Я, меня, мне», но все не мог понять: почему он, такое же «Я», как и другие, отделен от них, а иногда даже и враждебен им. Почему это? Прошли школьные годы, он учился и жаждал знать все. И вот оно пришло – это всезнание. Но было бы лучше для него – не узнавать этого всего! Отжившие и жившие философы прошли через его сознание, научные выводы и глубокие впечатления жизни вторгнулись в его «Я»… и терзали, и ломали, и насиловали его безжалостно. Знание только издали хорошо! Принятое в Себя, как сильно действующее средство, оно убивает или переделывает наше «Ego». Счастлив тот, кто найдет в нем счастье; горе тому, кто не перенесет и не усвоит всего им воспринятого! Данный «Ego» был счастлив в этом: он понял Мир, Жизнь и Человечество и остался жить во имя Их: этого непонятного Мира, роковой случайности жизни, и однообразного, хотя и кажущегося разнообразным, Человечества.Вадим Шершеневич
«Толпа гудела, как трамвайная проволока…»
Толпа гудела, как трамвайная проволока,
И небо вогнуто, как абажур…
Луна просвечивала сквозь облако,
Как женская ножка сквозь модный ажур.
И в заплеванном сквере среди фейерверка
Зазывов и фраз, экстазов и поз –
Голая женщина скорбно померкла,
Вставь на скамейку в перчатках из роз.
И толпа хихикала, в смехе разменивая
Жестокую боль и упреки – а там
– У ног – копошилась девочка сиреневая
И слезы, как рифмы, текли по щекам.
И когда хотела женщина доверчивая
Из грудей отвислых выжать молоко –
Кровь выступала, на теле расчерчивая
Красный узор в стиле рококо.
Vita nova
Руки луна уронила –
Два голубые луча.
(Вечер задумчив и ясен!)
Ах, над моею могилой
Тонкий, игрушечный ясень
Теплится, словно свеча.
Грустно лежу я во мраке,
Замкнут в себе, как сонет…
(Ласкова плесени зелень!)
Черви ползут из расщелин,
Будто с гвоздикой во фраке
Гости на званный обед.
Скерцо
An Vera Aitschuller.
(Я романтизмом вновь изранен…
Немного грустно…) Лес туманен
В поблекших кружевах ветвей,
И вновь поет, как Северянин,
Как Игорь, нужный соловей.
(Где мрамор отыщу паросский?..)
Пастушка с пастушком своим
Бегут пред томною повозкой
По снежной целине сквозь дым…
(Ах, я неравнодушен к ним!).
(Картонный полукруг столетий…
Я заблудился в трех веках!)
И рады мраморные дети,
Амур приподнимает плети
В белеющих, как пар, руках.
(Благословение эпохе!)
Бесстрелочный колчан сквозь пыль
Стучит, звенит при каждом вздохе…
Так вздрагивает в суматохе
На улицах автомобиль.
Повозка катится в долину
И, словно зал, пустеет даль…
(Ах, под старинную печаль
Рождается у клавесина
Напудренная пастораль!).
Serenade en mi-bemol
Я нервно шляпу коверкаю
И слушаю звуки голоса…
Вы стоите перед этажеркою,
Заплетая волосы.
О, Бледная Дама, как жалко,
Что Вы далеко там…
Влажный запах фиалки
Меж телом и Вашим капотом.
Озираюсь на вечер душный,
Улыбаюсь с тоской…
Вам шлю поцелуй воздушный
Дрожащей рукой…
Ваши черные косы, как рама
Овал лица обрамляют…
Неужели не жалко Вам, Дама,
Что мой поцелуй пропадает.
Петербург
Деревья и крыши намокли
И юноша бледный в монокле,
Влюбленный в молву,
Как в зеркало, смотрит в Неву.
Проспект, побелевший от инея –
Пробора надменная линия.
И юноша с некою дрожью,
На церковь оглянется Божью.
Заплачет над жизнью загубленной,
Над милой возлюбленной.
Она пробежала, как волк,
Он слышал лишь шорох и шелк;
Мелькнула певучая шубка,
Ушла в темноту…
Голландская с копотью трубка
Застыла во рту.
Москва
Вот старушка беззубая, страшная,
Позабыла вчерашнее,
Славословит сегодня
Она имя Господне.
Возле гроба играет колечками
Обручальными,
Ставит свечки на гроб свой со свечками
Подвенечно-сусальными.
Хочет даже в гробу заневеститься,
Обручиться с веселой минутою!
Нагибается, крестится:
«Прости, Господи, мне грехи лютые!».
Подъезжает в карете ко храму
Смерть угрюмая в трауре с севера
И играет, как важная Дама,
Рукояткою веера.
Подает полумертвой невесте
Просветленные вести
В запечатанном сером конверте…
И читает старушка, на посох
Опершись; А в седых ее косах
Улыбаются черти.
Ex libris Дон-Жуана
Вы раскрыли по детски отважно,
Как два веера черных, ресницы.
Ваши тонкие губы влажны,
Словно в новой книге страницы.
Переплет, золотые застежки
И фронтиспис из вычурных линий…
И фарфорово-бледные ножки
Открывает мне бархат синий.
Как отрадно впервые страницы
Проглядеть поцелуем нежным.
(Потянулись отсталые птицы,
Заплетенные шлейфом снежным).
Все прочел: оглавление, цену…
Овдовела душа в печали;
И, постигнув мою измену,
Вы еще доступнее стали.
И знакомую книгу на полку
Я поставлю к забытому строю,
Прикоснусь я к новому шелку,
Неизвестные книги открою.
И только пред смертью старинной
Я вспомню в последний миг:
Как много на полке длинной
Забытых книг.
Диссонет
Н. Я. С.
В изящной рамке скуки был журфикс
– (Ах, рамка та изысканно-потерта!)..
Сменялись гости, как в железке карты,
Но Вы вошли и замер зал, как фокс.
И я, покивув чай и вкусный кэкс,
Глядел на Вас. Лицо белей конверта…
Кому письмо? Я знал, что строки флирта
Внутри хранятся дерзкие, без клякс.
Как вкруг берсо подстриженные кустики.
Причесаны Вы тщательно, mon ange,
Но взгляд сомнительней, чем fleurs d’orange.
Наряда подвенечного… Устало
На Вас взглянул – и вдруг – закон аккустики! –
Над сердцем чувственность затрепетала.
Письмо
Милая Дама! Вашу вержетку
Я получил и припомнились вдруг
Ваша вуаль и из скунса горжетка,
Мой кабинет, голубая кушетка,
Ваши духи и Ваш лысый супруг.
Что Вам ответить? Сердце и радо –
Слов не найти мне никак!
Вы не поймете поэзной бравады!
Милая Дама! Мужа не надо!
Муж Ваш напомнил мне твердый знак.
Как деликатен без мужа ужин!
Устриц и раковин пестрая вязь!
Вы утонули в облаке кружев.
Муж Ваш, как «Ъ» для того только нужен,
Чтобы толпа не заметила связь.
Знаете, Дама: я только приставка,
Вы же основа; я только суффикс!
Только к вечернему платью булавка!
Милая Дама! Салонная травка!
Вами пророс комильфотный журфикс!
Что же скажу Вам? Вас обеспокоив,
Хочется вновь Вас отдать тишине…
Завтра придете? А платье какое?
Знаю! из запаха белых левкоев!
Если хотите – придите ко мне!
Свадебное путешествие
Широкой шиной вздымая пыль, Легко несется автомобиль.В. Брюсов.
Мы поехали с Вами в автомобиле сумасшедшем
Лепечущим по детски – в Папуасию Краснокожую.
Фонари не мигали… Мы забыли зажечь их…
И погода была очаровательно-хорошая.
Сморщенный старикашка на поворотах с сердцем
Трубил прохожим и они разбегались озабоченно.
Мы верили во что-то (Ах, всегда нам верится,
Когда мы рядом испуганной ночью!)
По рытвинам выйти нам за ухабы и шлагбаумы
Было легко и весело и, кроме того, надо же,
Надо же уехать из столичной флоры и фауны
И порезвиться экзотично и радужно.
На скалы наскакивали, о пни запинались
И дальше пролетали, хохотали и мелькали мы,
Промоторили крематории и неожиданно, как в вальсе,
В песках Сахары любовались на пальмы.
Уехали из Африки и вдруг пред мотором морем
Заиграли дали, мы хохотали, старикашка правил;
Мы в воду въехали и валом соленогорьким
Захлебнулись и умерли в сумерках яви.
«Год позабыл, но помню, что в пятницу…»
Год позабыл, но помню, что в пятницу,
К entrée подъехав в коляске простой,
Я приказал седой привратнице
В лифте поднять меня к Вам в шестой.
Вы из окна, лихорадочно-фиалковая,
Увидали и вышли на верхнюю площадку;
В лифт сел один и, веревку подталкивая,
Заранее ласково снял правую перчатку.
И вот уж когда до конца укорачивая
Канат подъемника, я был в четвертом –
До меня донеслась Ваша песенка вкрадчивая,
А снизу другая, запетая чертом
И вдруг застопорил лифт привередливо
И я застрял между двух этажей
И бился и плакал и кричал надоедливо,
Напоминая в мышеловке мышей.
А Вы все выше уходили сквозь крышу
И черт все громче, все ярче пел
И только одну его песню слышал
И вниз полетел.
Последние комментарии
3 часов 28 минут назад
3 часов 34 минут назад
3 часов 37 минут назад
3 часов 38 минут назад
3 часов 43 минут назад
4 часов 49 секунд назад