Виктор Аморалов — молодой человек, представитель субкультуры поклонников «металлической музыки», главный герой
Акакий Аморалов — прадед Виктора, мертвец
Никодим Заозерский — сельский священник, самоубийца
Пелагея Егоровна — колдунья, предположительно бессмертная
Иван Викторович Громыко — полковник КГБ
Отец Пётр — настоятель Храма
Матвей Иванович Беспалов («Копчёный») — лицо без определённого места жительства (БОМЖ)
Иван Кожемяка — криминальный авторитет, мертвец
Гэндальф — представитель субкультуры поклонников «металлической музыки», мертвец
Владимир Сивоконь — родственник Виктора, мертвец
Петька — солдат срочной службы
Яма — подземный царь, вершина всех вершин
Настя — дочь подземного царя
Дихлофос — собутыльник Виктора
Прочие мертвецы и здравствующие без имён и речей
Intro
Посвящается лучшим временам, которых больше нет
«В самый критический момент всемирной истории, в самый апогей компьютерных войн и гей-парадов, эту кашу заварили не «от вольного», а по всем канонам — как деды и отцы учили. Когда городские фраера приезжают к нам в клуб на танцы — мы всегда даём достойный бой, стоим насмерть. Молодость не истлела и теперь, она жива и нам ничего не остается, кроме того, как быть компетентными, рэп-уполномоченными товарищами и греметь на широчайших матерщинно-поэтических поприщах захудалых русских выселок и громадных городов-миллионников.
Наши люди уже сейчас занимают очень высокие посты в русском рэпе и на днях, а может и раньше узурпируют всю вертикаль власти бывшей Страны Советов и всех других стран. Так что, очень скоро милиция будет расформирована, а психбольницы и зоны упразднены…»
Захар Алексеев, Великий русский поэт
Часть 1. Мёртвые
Эпизод 1. Полнолуние
Старый, полузаброшенный деревенский погост. Звёздная майская ночь. Полнолуние.
Посреди покосившихся крестов и, поросших густой лебедой-травой, невысоких бугорков — в чёрной, наискосок стеганой кожаной куртке и замусоленной старой майке Motley Crue1 чудил странный длинноволосый юноша: то сядет-посидит по-турецки, как Будда, то вдруг вскочит и, воздев руки к небу, в голос завопит как полоумный, то, переминаясь с ноги на ногу, что-то забормочет себе под нос и, бог весть знает, что ещё творит.
Но, как паренёк не силился и что бы он не предпринимал — ничего незаурядного вокруг не происходило. Только, разве что, звёзды, часто рассыпанные по небесам, светили аномально ярко, а громадная луна озаряла ночной погост не менее ясно, чем это было бы под силу солнцу самым ярким днём. На полном безветрии, будто в такт какой-то нездешней музыке, щедро отбрасывая на всю округу вычурные тени, качались из стороны в сторону разлапистые ели и сосны, а редкие берёзки, насквозь пропитанные лунным соком, казалось, вот-вот заговорят человеческим голосом.
Покойники с надгробных плит взирали на юношу совершенно равнодушно — будто он ни капли их не удивлял и нисколько не возмущал их спокойствия.
А Витя, тем временем, всё не унимался и не прерывал ворожбы: вот он уже исступленно, как бесноватый трясся, сбивчиво, но выразительно выкрикивая заклятия: «Именем Сатаны! Приди, явись, покорись! Мёртвые, восстаньте!» — а в его голове звенели забойные риффы Black Sabbath.2
Но тут за спиной донесся леденящий душу протяжный усталый вздох и на плечо легла чья-то тяжелая и холодная пятерня. Всё тело в раз покрылось колючими мурашками, волосы на голове и жопе наэлектризовались и встали дыборем, волю и разум сковал парализующий страх — нельзя было пошевелить ни ногой, ни головой, ни другими-какими членами. Глаза растопырились настежь — хотелось зажмуриться, но сделать этого было никак нельзя. Впору было кричать: «Караул!»
Но нутро, обуреваемое чудовищным, непостижимым, первобытным ужасом, как молния изнутри, осветила спасительная надежда: «Вдруг это вышел из алкогольного штопора кореш Вася Дихлофос? Или мама не смогла уснуть и пошла повсюду меня разыскивать и сейчас будет бранить и грузить своей совестью, ответственностью и Святым Писанием?»
Все эти короткие мгновения, растянулись в вечность, а Витя всем своим существом лелеял свои зыбкие надежды и не хотел с ними расставаться наперекор всему: «Пусть даже и зря, пусть за моей спиной стоит самое лютое уёбище из самых мрачных глубин преисподней. Я буду надеяться на лучшее! Боженька родненький, помилуй! Я буду хорошим. Послушным. Я завяжу с металлом! Я буду помогать маме!»
И Бог не был глух к позднему раскаянию и отчаянным мольбам заблудшего своего раба Виктора Аморалова — так, по крайней мере, ему, Вите,
Последние комментарии