Живые и мёртвые [ОПГ Север] (fb2) читать постранично, страница - 3

стращать? — «Ой, забросили огород! Ай, продали участок! Внучка станет проституткой-потаскухой, ведь она поступила в Москву, в институт, и уехала!» — И давай жути нагонять на православных, страху напущать, мослами стучать, из темноты зыркать, у окошек маячить да красоваться перед роднёй. А ещё в хату ходить кудесить, а то ещё, глядишь, — кого укокошить. Ладно ещё — новобранцы, вон — разбойнички всей честной компанией преставились, сорока дней ещё нет. Им простительно. Ну а когда старожилы веками напролёт озоруют? Это, скажу я вам, — ну просто некрасиво! Ведите себя, пожалуйста, прилично. Это же кладбище! Вечный санаторий для всех и каждого — никакие коммунисты об этом и мечтать не смели, а мы с вами здесь бесплатно отдыхаем!

— Вы поглядите как поёт! Ну прям «Агнец Божий»! Весь благостный такой, тихий… А к моей попадье в коробчонку-то зачем лазишь, Антихрист? — раздался голос.

— Да по-соседски, Никодим, по-соседски! — ни секунды не думая, мгновенно, на голубом глазу соврал Акакий.

— Да хоть ссы в глаза — всё божья роса! Ладно, сосед, кто только к ней не лазил… Чего уж греха таить? Но, правнучка твого я лично разделаю — напьюсь горячей кровушки допьяна. Ну и тебя, конечно, угощу и весь честной народ, конечно, тоже. Но, прежде всего тебя, Акакий, и Марию твою попотчеваю, и сына Ивана с Галиной. Я — добрый дядька.

— С хуя ли сгорела баня? — твёрдо отрезал Акакий.

— А ты что, сосед, сам не видишь, что правнучек-то твой творит? Как кощунствует? Да где? — На святой земле! Нехорошо! Нехорошо!!! Нам, добрым людям спать не даёт, паразит этакий!

— А ты б лучше за комаров взялся, а не за отпрысков моих. Ты троих уже погубил. Проклял. Теперь лежат молодые где-то на свалке, не отпетые — я тебе ни слова не сказал! Ни слова! Помолюсь, поплачу втихомолку, и будет… Но Витю тебе на расправу не отдам! Не отдам, слышишь ли ты меня?! Некому скоро будет за меня жить на белом свете. Кто будет эту лямку тянуть? — возразил Акакий.

— Знаешь, я весь свой земной путь любил и растил твоё поросячье семя. — парировал Отец Никодим. — А когда под старость лет, неподалёку от смерти, моя попадья во всём покаялась — я трое суток ни с кем не разговаривал, сидел один. Скрючился, сгорбился, постарел лет на десять… А потом встал, выгнал и проклял ублюдков и топором супружнице бошку отмахнул! А я ведь любил её… Любил как душу и люблю теперь! И этих отпрысков твоих ублюдков люблю тоже! Люблю, Акакий, понимаешь? Люблю! Но мне не продолжить свой род. Мой дом и дача, и «Волга»⁶, и всё что в тяжком труде нажито — улетело в трубу… Я белыми днями в могиле глаз не смыкаю — мне не спится, не курится, не поётся… Гляжу на деревья, травы, облака, слушаю ночного филина… Гляжу и вижу как всё взывает к отмщению! Всё, Акакий! — от самой ничтожной букашечки, былинки до высочайших ночных светил и созвездий! Всё!!! Понимаешь?! Это сильнее меня, это сильнее нагорной проповеди Христа, это больше самой возвышенной Любви! Вот гляжу я на тебя, и диву даюсь. — продолжал старец Никодим. — Тебе легко рассуждать о смерти… Ты в своё время с утреца самогонкой причастился — и ходишь весь день весёлый. На работе начальство делает вид, что платит, а ты — делаешь вид, что работаешь. С женой живёшь дружно и налево ходить не забываешь, и, на восьмом десятке лет, в окружении взрослых детей и малолетних внуков, тихо помираешь. А сейчас, видите-ли, санаторий у него! Конечно! Как же иначе?! Но, на деле — ты злодей. Злодей, каких ещё поискать нужно. Кто спокойно спит когда ближний так горько мучается — тот впадает в страшный грех, и это — не просто равнодушие, это — архиравнодушие! Ты — страшный человек, Акакий. Ты и подобные тебе, имя которым — легион, ибо вас — тьмы!

— Да чем я перед тобой виновен, Отче? А ли тем, что не такая горькая мне досталось доля? Что не болею я как ты болеешь? Не страдаю как ты? А хоть бы и страдал — то легче тебе с того было, что ли? Сильно полегчало бы? Надолго ли?

Никодим зло перекосил рожу: «А чё? Глядишь бы и полегчало. Хоть на секундочку».

Акакий подошёл и горячо его обнял: «Прости, Отче! Я вижу твои терзания и муки, и сочувствую тебе искренне. Я не чувствую нутром твои страдания и боль за всю твою даром потраченную жизнь. Я так далеко и мне страшно только от того, что во вселенной такое вообще возможно. Я далёк от всего этого, ведь это не мой жребий в конце концов, не мой».

— То есть, другими словами тебе по хую?

— Да что с меня взять? Я — просто мирный мечтатель и тихий созерцатель, не более того.

— Говори прямо! Не юли!

— В общих чертах — да. Да, мне по хую!

Никодим силой оттолкнул Акакия.

— Да, ты в своём праве мстителя. — с готовностью сопротивляться продолжал Акакий. — Но я в своём праве родителя и чура. Так что, Витю тебе не отдам. Тем паче, что я уже возложил на него свою мёртвую руку.

— Знаю я твою руку — то не на смерть вовсе. На удачу скорее. — усмехнулся в ответ старик. — Быть может на болезнь лишь только. И, уж тем паче, далеко не на ту смерть,