Медведь [Элина Спартовна Виноградова] (fb2) читать онлайн

Элина Виноградова Медведь

Пролог

…Вдруг, на минуту гомон смолк, словно кто-то незримый взмахнул волшебной палочкой. Так бывает, когда бесконечную какофонию звуков рассекает мгновение тишины, потому, что сразу всем нужно набрать в лёгкие воздуха для нового звукового залпа. И в этот момент в отрезвляющей полной тишине послышался медвежий рёв, а от леса отделилась тёмная фигура огромного медведя и стала приближаться к людям.

— Смотри, и не боится ведь, — рассуждал кто-то из толпы зевак.

— Видно медведя разбудили в берлоге! Не к добру это, ох, не к добру!

— Да, это шатун! — предположил кто-то ещё.

— Нечисть накликали!

— Братцы! Драпать пора!!!

Да и так уже, большинство народа, побросав свои сани и корыта, не оглядываясь, что есть мочи, мчалось прямиком к деревне. Гармонист, вмиг протрезвев, бросил свою гармонь и улепётывал впереди баб — частушечниц!

Ребятня, позабыв глупое любопытство, мелким горохом катилась по домам. Даже старая, ворчливая бабка, критиковавшая всех ещё минуту назад, припустила так, что только пятки сверкали!

Марина хотела бежать со всеми, но Пётр стоял, как вкопанный. Оставить его она тоже не могла. Поэтому тянула его за собой, но тщетно:

— Петя, ты что стоишь, побежали! Очнись! — кричала она ему в лицо, тормоша за отвороты куртки.

— Ты беги, а я должен остаться, он ко мне пришёл, — ответил мужчина, не глядя на неё, всё его внимание было приковано к неумолимо приближающемуся огромному зверю. Марина огляделась в растерянности, вокруг уже ни души, как корова языком всех слизнула, только Палыч стоял поодаль и никуда не торопился. Она в отчаянии подбежала к нему:

— Палыч, помоги увести его! Что же он стоит?!

— Он ждёт…

— Это Михаил?! — вдруг осенило Марину.

— Да, — Палыч не сводил глаз с Петра и с медведя, который, приближаясь, рос на глазах, — не мешай, другого шанса у него уже не будет…

…Это было год назад. Так же в канун Нового года. И скоро участники тех событий сядут за праздничный стол, и когда ударят куранты, будут пить Шампанское и желать друг другу счастья, здоровья и, конечно, любви! Они опять собрались в Калиновке, даже родители не усидели в столице и тоже сорвались, несмотря на дальнюю дорогу к бабке Матрёне, и только Палыч не будет сидеть за их праздничным столом. Марина много раз пыталась ему дозвониться, но сотовый сначала не отвечал, а потом и вовсе снял трубку какой-то незнакомый человек. На просьбу позвать хозяина телефона, недоумённо ответил, что он и есть хозяин, уже лет десять, как этим номером пользуется. Ну, в общем-то, всё логично. Марина слегка побаивалась «лешего», но уважала и была ему безумно благодарна за ту роль, которую он сыграл в её судьбе. Девушке хотелось его увидеть ещё хотя бы раз, или может, хоть по телефону рассказать все свои, вернее их общие новости. Всего лишь год прошёл, а новостей накопилось много…

Боже, как давно и как недавно это было, сколько наслоилось событий и новых впечатлений! Но даже спустя год, пять, десять, да хоть пятьдесят лет, Марина будет помнить те минуты посекундно до мелочей. При этих воспоминаниях её сердце, будет так же колотится, как бешенное, где-то в районе горла. Может быть, да, даже наверняка, она будет рассказывать, всё, что с ней произошло в Калиновке своим детям или внукам, как семейную легенду, а скорее сказку для романтических девушек. И даже украсит её какими-нибудь новыми придумками и сюжетными поворотами, добавит эмоций и таинственности. Пусть слушают, пусть удивляются и передают её рассказ дальше из поколения в поколение, как семейную сказочную быль…

История эта, отдаляясь во времени всё дальше, тем не менее, будет становиться для неё самой, всё понятней и ближе. И в какой-то момент, со стеклянной ясностью откроется истина: случайных вещей не бывает. Вся цепь событий в этой истории словно выстроена чьей-то опытной рукой, как череда разноцветных бусин на нитке, они всё время чередуются так, чтобы одинаковых рядом не оказалось. А первым звеном, с которого началась вся цепочка, оказалась безобидная поездка к бабуле в деревню…

Глава 1

Наступило утро. Солнечный луч нагло проклюнулся в щель меж занавесками и упрямо полз по цветастой подушке, медленно, но верно подбираясь к лицу. Наконец, он достиг своей цели и заполз, сначала на лоб, а потом прямиком устремился к глазам. Невозможно было не ощутить его назойливость даже во сне. Пришлось перевернуться на другой бок, но сон уходил, так и не закончившись. Снилось что-то приятное и вместе с тем тревожное, будоражащее. Марина сосредоточилась, пытаясь в памяти воспроизвести сновидения: был тёмный дремучий лес, какой-то незнакомец, он ей, кажется, нравился, но никак не удавалось разглядеть его лица. Что-то такое опасное должно было произойти, но сон оборвался, оставив чувство тревоги, ожидания чего-то нового и волнующего. Вчера, когда Марина укладывалась спать, бабка Матрена сказала:

— Запомни, Маришка, что приснится: первая ночь на новом месте принесет тебе вести.

— Да, брось, бабуля, это в детстве я верила в присказку «Сплю на новом месте, приснись жених невесте!», а теперь уже взрослая — двадцать три года. Знаешь, сколько новых мест было, и женихи попадались тоже, но все какие-то непутные, — отшутилась Марина.

— Как же так? — удивилась бабка Матрена, — ты у нас красавица, вся в Евдокию пошла: и статью, и лицом — хоть картину пиши. Глаза — васильки, точно, как у сестры. А волосы! Да такой золотой копны я за свою жизнь ни у кого не видывала — это от матери, наверное, я то, ведь с ней разу не встречалась. Не поверю, чтоб на такую сказочную красоту не сыскался ни один путный ухажёр!

— В том-то и дело: ухажёры они и есть, от слова уходить, а принцев нет. А, что ухажёр? Он сегодня с тобой навсегда, завтра с твоей подругой и, главное, тоже навсегда…

Марине вспомнилась её недавняя личная драма, которая как раз и толкнула в дальнюю дорогу в гости к бабке Матрёне: её Антон, её милый и любимый Антошка, с которым встречались целый год! Как красиво, как замечательно он ухаживал, дарил конфеты и букеты, а уж, как в вечной любви клялся! А, родителям, как нравился! Ещё бы: мальчик из хорошей интеллигентной семьи, один у родителей. Подавал большие надежды в карьере, продвигаясь в банковском деле. К тому же, красавчик: высокий стройный блондин, ну, если честно, то чёлку всё-таки слегка осветлял, голубые глаза, аккуратный, чуть вздёрнутый нос и пухлые соблазнительные губы — просто сладкий пряник. Антошка знал себе цену. Он точно считал себя принцем! Марина подходила ему вполне, так он рассуждал: воспитанная девочка, перспективная, умница и красавица, по всем критериям она была ему под стать. Наконец, убедившись в серьёзности отношений, родители с той и с другой стороны дали добро, пожить молодым вместе, так сказать проверить семейную лодку на крепость. С какой любовью Марина обустраивала их гнёздышко, пусть это была всего лишь съёмная квартира, но она была только их! Если всё пойдёт хорошо, предки, поднатужившись, приобрели бы для молодых своё жильё. Как много строилось планов на будущее, их совместных с Антоном серьёзных планов! А, оборвалось всё в один миг, причём концовка оказалась банальной до примитивности, как в дешёвой бульварной книжке, названия которой и не вспомнишь никогда, не то, что её автора…

Наконец-то закончилась летняя сессия, Марина — студентка теперь уже пятого курса, летела домой как на крыльях — последние волнения позади, экзамен на отлично, привет, каникулы, и счастье с Антошкой! Заехала в родительский дом взять кое-что, маму порадовала, рассказала, как счастлива со своим парнем и полетела дальше. Забежала в кондитерский, тортик прикупила по такому случаю, да ещё бутылочку игристого, чтоб в голову ударило пузырьками, надо же отметить целых два месяца свободы! В лестницу влетела на крыльях, дверь открыла потихоньку своим ключом, туфли сбросила, хотела Антошку напугать в шутку, а напугалась, вернее, офигела сама, просто была обескуражена недвусмысленными стонами, доносившимися из глубины спальни. Мозгами поняла всё через мгновение, а сердце верить отказывалось. Когда потихоньку вошла в комнату, была просто убита наповал: Антон кувыркался в постели с её лучшей подругой Оксанкой! Как?! Марина села на стул в спальне и, молча, созерцала картину маслом, не потому что ей она очень нравилась, просто девушку сковал столбняк, и она, никак не могла отвести глаз от этого безобразия, задыхаясь от шока двойного предательства. Наконец, прелюбодеи заметили неладное, голый Антоха свалился с Оксанки на край кровати:

— Марина!

А эта зараза — лучшая подруга, стыдливо подтянув простынку к груди, не теряясь ни минуты, спросила:

— Ты же к маме поехала? — нормально?! Вместе из универа уходили, ещё поболтали на остановке, и она поехала к Антону! Вот, как так?!

Взятый с поличным герой-любовник, наконец-то нащупав трусы, нацепил их под простынкой и начал скакать резвым козликом вокруг Марины, с какими-то дурацкими оправданиями. А Оксанка, даже бровью не повела, обмотавшись простыней, как греческая богиня, гордо прошествовала в ванную, прихватив по дороге своё барахло. Марина даже не стала разговаривать, просто достала чемодан, в котором перевезла вещи от родителей, молча, побросала свои тряпки, что попались под руку, вызвала такси и, бросив ключи на тумбочку, пошла на выход. Антон всё пытался её удержать, но тщетно, всё было слишком очевидно:

— Марина, а как же торт и шампанское?! — крикнул он вдогонку, увидев, покупки в коридоре, как будто надеялся этим её остановить.

— Угощайтесь! Хороший повод отметить подлость и предательство! — было единственной Марининой репликой…

Так, что разочарование в ухажёрах у неё было ещё слишком свежо.

Об этом она и рассказала Матрёне:

— Вот так вот, бабуля! А, ты говоришь: ухажёры! Где они, настоящие мужики? Я уж не говорю — принцы! Где он, тот самый, с которым, так, чтобы по-настоящему: чтобы я для него единственной была, и он для меня тоже, что немаловажно? Такое, пожалуй, только в сказках бывает. А в жизни — как в чёрно-белом кино! Даже не так, как в тривиальном заезженном романе или сериале! Всё предельно низко и пошло, цинично до безобразия, и никакой романтики. Жизнь, оказывается, крайне прозаична и ни капли не сказочна. Скука.

— Погоди, какие твои годы, будет и у тебя сказка! Жизнь — штука интересная, такие чудеса творит, куда кино до нее. Хотя, конечно, мне сравнивать не с чем, у нас тут и электричество-то лет двадцать, как появилось, и телевизор всего одну программу показывает, да и ту глядеть не охота, как кино, так один срам! — и бабка Матрена возмущенно перекрестилась, а, потом, немного помолчав, спросила:

Маришка, а хочешь, я сказку тебе расскажу на ночь, как маленьким деткам обычно рассказывают?

Глава 2

— Конечно, бабуленька! Очень хочу! Мне уже лет двадцать сказок никто не рассказывал, — обрадовалась Марина.

— В, общем-то, это даже и не сказка, а легенда наша местная. Ну, так вот, слушай: Было это много-много лет назад. Не только до моего рождения, а намного раньше. Водилось в наших лесах Чудище Поганое, а леса у нас большие, дремучие, за тысячи вёрст иди в любую сторону, жилья не встретишь. И вот Чудище это изводило немногочисленный здешний народ. То коза у кого-то пропадёт, то овечка, а потом найдут от неё только рожки да ножки, а у кого-то и корова даже. Охотники в лесах пропадали, от них потом вообще ничего не находили, разве, что ружьишко или картуз с головы. Скажешь: волки скотину жрали или ещё, какие хищники? А охотники блудили в чащобе и, не найдя выхода, пропадали по своей оплошности? Можно и так подумать, да только произошёл один случай, когда девушка пошла в лес с подружками по ягоды и тоже пропала. И, вот, что-странно-то: девчонки гурьбой держались, друг от дружки ни на шаг, про Чудище-то все знали и опасались, конечно. Все воротились, а одной нет. Куда пропала? Никто не знает. Уж искали её, да искали, все леса окрестные прочесали, туда, где девчонки ягоду брали, всей деревней мужики ходили не один раз, да всё без толку. А девушка эта не простая была, а дочь местного старосты, если по колхозному — председателя, значит. Да, ты и колхозов-то не застала, главный он был в селе, в общем.

— Бабуль, я поняла, не отвлекайся, дальше рассказывай, интересно же!

— Ну, коли так, слушай дальше: девица эта была писаная красавица и к тому же умница большая и рукодельница. И приданое богатое за ней отец назначил, староста же. Всякому бы молодцу в жены подошла. Да к ней и сватались женихи местные. Но отец её всем отказывал, считал, что не ровня они ей. Искал повыше кого-то. А она, возьми, да и пропади в лесу, да ещё и при таких странных обстоятельствах, все вернулись, а она — нет. А, главное, с тех пор и скот больше не пропадал, и люди тоже. Ясное дело, без Чудища Поганого тут не обошлось. А нечисть, она и есть нечисть, с ней бороться бессмысленно, так что поискали красавицу, поискали, да и отступились. И даже забывать уже о ней стали. А, она, родимая, через три года сама вышла, да не одна, а с дитём на руках, и к отцу пришла. Говорит, проведать, да с внучком дедушку познакомить. Тут уж радовались все, ликовали, а староста столы накрыл всей деревне. Видано ли дело, через три года вышла целая и невредимая! Погостила дочка у отца недельку и опять засобиралась в лес: домой, говорит, пора, муж, любимый заждался. — Какой ещё муж? — возмутился староста, — мы тут тебя уж похоронили и оплакали, а ты вернулась и опять пропадёшь? Не пущу! Не нужен тебе никакой муж, здесь тебе мужа найдём, может, не такого родовитого, как три года назад планировали, но из местных любой согласится. А, она ни в какую, говорит: не нужен мне никто, кроме любимого мужа. А, кто же муж твой? — спрашивает отец изумлённо. А муж мой — тот самый, кого вы Чудищем Поганым называете! Староста чуть с ума не сошёл: отвергал женихов-то всех подряд, а она Чудище Поганое выбрала! И никого, говорит, милее его для меня на свете нет! И ушла с сыночком, сколько он её ни уговаривал. Что делать, отец хоть и горевал сильно, однако, головы не терял и послал мальчонку, сына своего вслед за дочерью, дорогу выследить. Сынок всё выполнил, дорогу запомнил и воротился. А, староста этот собрал мужиков, и вот они, кто с вилами, кто с кольями, а кто и с ружьями, пошли Чудище убивать, да красавицу вызволять, хоть она к нему по собственной воле вернулась.

— Вот, не пойму я людей, бабуля! — Марина не могла сдержать возмущения, — чего им надо было? Живёт девчонка, пусть и с Чудищем, но счастлива, ребенка родила, отца пришла проведать, честь по чести! Видит же, что всё у неё хорошо, счастлива! Так, порадуйся за дочку-то! Плохо было бы, не стала бы возвращаться обратно в лес! Так нет же, надо влезть со своим уставом в чужой монастырь и всё там перепоганить! Почему так?

— Потому, что себя умнее всех считают, главнее, и думают, что знают, как осчастливить других. А счастье у всех своё, оно чужого вмешательства не терпит. Хрупкое оно, его беречь надо, а то разобьётся… Ну, так вот, пришли туда, куда мальчонка указал и видят дом, а возле дома поляна цветочная. На ней Чудище Поганое сидит, а дочка старосты ему шерсть его длинную чёрную расчёсывает, заплетает в косы, да ещё и цветочки вплетает в них, красота! Ну и сыночек их невдалеке резвится. Вроде всё у них хорошо, дочка улыбается супругу своему страшному и не боится его вовсе. И встали мужики в недоумении. Куда вся решительность пропала, хоть назад поворачивай. Но староста наоборот, ещё больше ожесточился и приказал мужикам делать то, зачем собрал их. В, общем, убили они Чудище Поганое на глазах у жены и сына, жилище их сожгли, а дочку с внуком домой вернули. Думал староста поскорее замуж её выдать, а она возьми, да и утопись в речке. А отцу перед этим сказала, что когда он мужа её убил, то это он жизнь её уничтожил. А Чудище Поганое добрым было, и скотина пропадала, и люди не из-за него. И, верно оказалось. Внучок у деда остался, вырос, но старика не любил, сколько тот, ни старался мальчишку задобрить. А, как вырос, так в лес ушёл. Может, и сейчас там обитает…

— Бабуля! Какая же это легенда? Эта сказка называется «Красавица и Чудовище»! — рассмеялась Марина, её знает каждая современная девчонка. Только в ней Чудовище в Принца превращается, и всё хорошо заканчивается.

— Она ещё «Аленький цветочек» называется, — ничуть не смутившись, продолжила Матрёна, — но легенду это не отменяет, и жизнь это тоже не отменяет.

— Это, как? — не поняла Марина.

— А, так, что в жизни сюжет о том, как Красавица встречает Чудовище и влюбляется в него, а он в неё, повторяется из века в век, из поколения в поколение. Просто, это не так очевидно, как в сказке. А, уж чтобы Чудовище превратилось в Принца, надо столько всего сделать! И, чтобы не мешали ещё люди добрые, а то, как в легенде всё получится…

— Вечный сюжет, — зевая, заключила девушка.

— А, то, как же, — согласилась бабка Матрёна, — а сон, все-таки запомни!..

Глава 3

С Матреной Марина познакомилась только вчера, но встретились они, и девушке показалось, будто знает ее всю жизнь. Да и как же иначе: ведь Маринина бабушка очень много рассказывала внучке о своей сестре. Рассказы эти были настолько живыми, что у Марины сложилось чувство, будто знала ее всегда.

Бабушка Дуся и Матрена были родными сестрами, родились и выросли в простой крестьянской семье, в небольшой сибирской деревушке. Но жизнь их сложилась по-разному: старшая — Евдокия, смелая и активная всегда хотела вырваться из глуши, выучиться и жить в городе. Поэтому, окончив сельскую школу, при первой же возможности уехала из родительского дома, сначала в райцентр, а потом, в область. Там поступила на завод и в вечерний техникум от завода.

Однажды, на вечеринке в военном училище, куда стремились попасть все заводские девчонки, познакомилась с курсантом. Стали встречаться, а по окончании училища, поженились. Так бабушка стала женой офицера. Куда только судьба не забрасывает военных, а вместе с ними и их семьи. Бабуля вслед за дедом исколесила полстраны, но в Сибири больше жить не довелось. К пенсии дедушка с семьей плотно осел в Подмосковье, дети укоренились в столице, а внучка Марина уже и вовсе родилась москвичкой.

Матрена была младшей сестрой, маминой дочкой и, в отличие от старшей, улететь из родительского гнезда не стремилась. Так и осталась с родителями. Там же в деревне вышла замуж за местного деревенского парня и дальше райцентра и области никуда не выезжала.

Встречались сестры лишь изредка, когда Дусе, удавалось вырваться на Родину, показать старикам внуков. У Матрены детей не было. С годами встречи сестер становились все реже и реже, а к старости осталась только переписка.

Марина на бабушкиной Родине не была никогда и вот решилась приехать. Бабули уже год нет в живых, а все никак не привыкнешь, что она не войдет в комнату, не сядет в любимое кресло с вязанием или не позовет пить чай с мятными пряниками, на сон, грядущий. Хорошо в такие вечера было просто так за чашкой горячего ароматного чая сидеть и слушать бабушкины рассказы о житье — бытье, а повидала она много за кочевую жизнь офицерской жены. Но особенно интересны были воспоминания о детстве и юности, которые прошли в Сибири. И о Матрене. Сестра была робкой и не очень общительной, но был у нее дар от Бога — целительство. Сначала, родители заметили необычные способности у младшей дочери: то руками поводит и головную боль снимет, то кровотечение из раны остановит, нажав пальцем на невидимую точку, да и рана заживала неправдоподобно скоро!

Потом, она стала помогать односельчанам, а с годами потянулся народ и из более дальних мест. Никому Матрена не отказывала, а вот себе помочь не могла, так и состарились они с мужем бездетными сиротами — видно, такова плата за дар. Сначала, один за другим умерли постаревшие родители, а еще через два десятка лет схоронила мужа. И осталась Матрена одна век вековать. Одиночества не чувствовала — помогала людям, но чувство это хитрое: сидит и ждет до поры, до времени, а к старости, да к немощи подкрадывается все ближе и ближе, и берет власть над слабым человеком, но не такова была бабка Матрена.

Со смертью сестры переписка бы прекратилась, но внучка Марина взяла на себя обязанность писать письма Матрене, как и обещала бабушке. Сначала, чтобы скрасить старушке одиночество редкой весточкой, а потом, увлеклась. Бабушка Матрена, несмотря на жизнь в глуши оказалась очень интересным человеком и, наконец, Марина созрела для того, чтобы познакомиться с далекой, но не дальней родственницей. Предательство Антона лишь оказалось дополнительным поводом для этого. Сразу, после летней сессии и собралась. Последнее лето полноценных институтских каникул, а потом, пятый курс, диплом и работа, больше не вырвешься.

— Плюнь на этого мерзавца! Хватит изводить себя! — причитала мама, -

куда ты поедешь? Люди на юг едут отдыхать, а ты в Сибирь, комаров

кормить!

— Ну, надо же мне хоть раз побывать на Родине предков! С Матреной

хочу познакомиться, — настаивала Марина.

— Да там, наверное, и мобильный-то не берет, вдруг случится чего, не дай Бог, конечно, а я и знать не буду! Ты, что хочешь, чтобы я инфаркт заработала?! Нет, не могу отпустить!

— Мамуля, я уже взрослая, что со мной может случиться? В лесу, что ли заблужусь? Обещаю, пока будет связь, изведу тебя звонками, а потом, с каждой станции буду слать телеграммы. И как доберусь, тоже сообщу. А хочешь, мам, поехали вместе! — это был хитрый психологический ход. Марина знала, что мама откажется, она закоренелая горожанка, москвичка в неизвестно, каком колене. Ее и в ближайший подмосковный лесок за грибами не заманишь, не только в сибирскую тайгу. Трюк удался:

— Что ты, Мариночка, а папу-то мы на кого оставим, у него, ведь, работа, да и что мне там делать? — выкрутилась мама, — ты уж поезжай, раз решила, а мы с папой тут волноваться будем, только звони и пиши, непременно, но я все равно, валокордином запасусь!

Вопрос с мамой с повестки дня был снят. Оставались подруги, ну, кроме Оксанки, конечно. Девчонки просто пребывали в шоке от такого вероломства и Марину жалели, а Оксанку презирали:

— Марин, да плюнь ты на них! Ничего ведь у этих придурков не

получится! Вот увидишь! На чужом несчастье, своего не построишь!

Да и не любовь у них никакая, подлость тупая только, а у Антохи, так вообще, дурь! Это Оксанка — стерва, всё от зависти, а Антоха — настоящий тупой баран!

— Ты, что, Мариш, с ума сошла? Клин клином выбивать надо: клубы, тусовки разные. Давай уж лучше на Кипр махнём или хоть в Турцию, ну на худой конец, в Крым, а ты в какое-то Мухоморово собралась!

— Еду искать снежного человека, в Москве парни — говно! — отшучивалась Марина.

— Может, поищем пляжного человека? — предлагали девчонки. Но Марина была непреклонна, и подруги смирились, -

— Ладно, поезжай, только возвращайся и снежного человека не забудь, или, хотя бы, его шкуру. И еще кедровых орехов, побольше…

Глава 4

И вот, наконец-то позади долгая дорога: несколько дней в поезде промелькнули, как многосерийное кино, основным лейтмотивом которого были виды, сменяющие друг друга за окном, постепенно переросшие в один сплошной лес, потом автобус, и телега с лошадью, что совсем уж непривычно для столичной пассажирки…

Укатанная грунтовка вильнула в очередной раз между сосен, и глазу открылась потрясающая красота: небольшая речушка, окутанная утренним туманом, петляла на свободном от леса пространстве и уходила в чащу. В изгибе ее петли, на небольшой возвышенности рассыпались высокие избы с огородами. И все это в обрамлении светлого, почти прозрачного березняка. А трава — просто изумруд, такой зелени в Москве не увидишь. Солнце поднялось над кронами совсем недавно и осветило деревню, спрятавшуюся в лесу. Роса еще не высохла, и от этого изумрудные лужайки мерцали бриллиантами крупных капель. Воздух был чистым и прохладным с ароматами трав и сосновой хвои. Дорога плавно спускалась в туман, к мостику через речку и снова, слегка поднималась в деревню.

— Вот и Калиновка — конечный пункт назначения, — гордо сообщил дед

Матвей, сосед бабки Матрены, которого она специально откомандировала на станцию, встречать внучку. Всю дорогу, а она заняла почти три часа, дед исправно развлекал Марину, периодически покуривая самокрутки с ядрёным самосадом. Колоритный старик, как из старых советских кинофильмов: загорелое обветренное лицо, всё вдоль и поперёк изрыто морщинами, большие такие же морщинистые и тёмные кисти рук с толстыми загрубевшими ногтями, а между средним и указательным пальцами правой руки всё жёлтое от цигарок. Одет дед Матвей тоже был традиционно по-деревенски: штаны, заправленные в кирзовые сапоги, старая клетчатая рубаха под ремень, а сверху потрёпанный, видавший виды пиджак, ну, и засаленная кепка, прикрывала лысину, куда же без неё! Как потом выяснилось — это был постоянный имидж бабушкиного соседа.

Вскоре миновали мостик, поднялись в горку и въехали в деревню. Издалека казалось, что все укрыто сном, но деревня уже ожила: хозяйки выгоняли разномастных коров на выпас, и те послушно собирались в стадо, продвигаясь по деревенской улице, гонимые пастухом. Кричали горластые петухи, встречая солнце, лаяли неутомимые собаки, в общем, кипела жизнь.

— Маришка, глянь-ка, кто на крыльце-то стоит? — спросил дед Матвей.

— На каком? — Марина вертела головой во все стороны.

— Да, вон, третья изба от края, Матренина, а на крыльце — Матрена. Уж заждалась, наверное!

Марина отсчитала третью избу и увидела на крыльце сухонькую старушку в белом платке — это и была бабка Матрена. Сердце так и защемило, как же похожи они с бабулей. Хоть та, конечно, горожанка, платков вообще не признавала, держалась гордо. Но, чем ближе подъезжала телега к дому, тем отчетливей в этой старушке проступали родные черты бабушки Дуси: те, же глаза, улыбка, да всё неуловимо было, похоже. Наконец, Марина не выдержала, спрыгнула с телеги и, раскинув руки, бегом побежала к крыльцу:

— Бабуля! Это — я!

— Мариночка! Внученька! — только и смогла вымолвить бабка Матрена.

Встреча была бурной, со слезами и с радостью. Сразу стало понятно — встретились родные люди, просто разлука была очень долгой. Дед Матвей принес с телеги Маринину сумку и встал у калитки, громко шмыгая носом и, вытирая глаза рукавом пиджака:

— Вот, Васильевна, и дождалась внучку то, и ты не одна теперь, — прокряхтел он, — ну, ладно, поехал я.

А Матрена уже вела Марину в дом, откуда разносился такой соблазнительный аромат свежеиспеченных пирогов, что можно было захлебнуться слюной. Весь день бабка Матрена не расставалась с новообретенной внучкой, вспоминали бабушку Дусю, листали старые альбомы с фотографиями, говорили обо всем, Матрена, лишь изредка отлучалась по хозяйству. За разговорами и воспоминаниями не заметили, как наступил вечер, и деревню накрыла ночь…

Глава 5

… И вот уже утро. Марина еще немножко понежилась в постели, силясь вспомнить лицо незнакомца из сна, но потом бросила пустое занятие и встала. Бабка Матрена в это время вовсю хлопотала на кухне. На столе стояла кринка парного молока, а из печи она доставала пухлую, запеченную до румянца ярко-желтую, почти оранжевую яичницу.

— Встала, моя родная, давай к столу, кормить тебя буду, как раз и яишенка горячая готова.

— Какая красивая! — изумилась Марина.

— А на домашних яичках, да в русской печке, только такая и получается.

За завтраком бабка Матрена сказала:

— Письмо твое родителям отослала с Михеичем, он сегодня опять на станцию ездил, за внучкой. Может, вам с ней подружиться, а то, что тебе со мной — старухой целыми днями делать? Так и заскучать недолго.

— Что ты, бабуля, мне с тобой совсем не скучно! А кто у нас Михеич?

— Так, дед Матвей, тот, что вчера тебя привёз — Михеич и есть, а внучка у него — Верка, в районе живет с родителями, в техникуме учится. К деду каждое лето ездит с измальства. Твоя ровесница, примерно.

— Можно и с Веркой познакомиться, — не все же девчонки такие стервы, как Оксанка, — подумалось Марине, — а еще тут есть кто из молодых?

— Летом у нас молодых всегда много, к кому внуки, к кому дети едут. Только ко мне все посторонние люди, — вздохнула бабка Матрена.

— Какие еще, посторонние? — не поняла Марина.

— Так, лечиться народ едет, разве откажешь, если помощи попросят?

— Неужели и вправду можно серьезную болезнь без лекарств вылечить? Как-то не верится, — усомнилась горожанка.

— Я институтов не кончала, болезни лечить не пробовала, а человека вылечить можно, главное, причину найти, отчего в человеке хворь завелась. Ты думаешь, девонька, что живёт человек, живёт, и вдруг, не с того не с сего, возьмёт, да и захворает? Нет, не всё так просто в этом мире. Ну, ежели, конечно, он с дерева свалился да спину повредил или ногу сломал, то тут всё ясно. Да и то, чего ему на дереве делать, если он не мальчишка хулиганскго возраста. А вот, ежели вроде причина не видна, а человек сохнуть начал на корню, как дуб, который червь изнутри гложет? Что тогда? А, вот тогда, моя милая, надо этого червя найти. А, найдя, изловить и вывести из человека.

— Какого ещё червя, бабуля? — не поняла Марина.

— Ну, зависть, например, чёрную, она же сглазом, называется. Гордыня бывает, ненависть, ревность, да всякого много. Но зависть самый ядовитый червь, уж поверь мне.

— Почему?

— Да, потому, что она порождает всех остальных червей. Если человек сам завидует кому-то, то он и ненавидеть начинает, до звериного состояния дойти может в исступлении, и ревновать может также исступлённо, даже без любви.

— А, гордыня, как же?

— Тоже зависть, только наоборот, гордец, выставляя напоказ то, что только ему доступно, сам зависть в других порождает и питается ею.

— А сглаз тогда, что такое?

— Это когда зависть, питаясь соками человеческими, такую мощь обретает, что может навредить не только завистнику, но и предмету зависти. Вот слышала, говорят: «чёрной завистью завидует», ну а от чёрной зависти до сглаза рукой подать.

— А, как же, бабуля, такого червя изгнать можно?

— Тут в двух словах не расскажешь, на каждый случай, свой способ. По-разному бывает, такие чудеса видеть привелось, не поверишь, и ничего — справлялась с Божьей помощью, — перекрестилась Матрёна, глядя на образа. — Много народу приезжало, теперь уж не так часто, я старая стала, сил не на все хватает, но и сейчас нет-нет, да и нагрянет, кто… Ладно, хватит об этом, пойдем с Веркой знакомиться…

Знакомство с Веркой состоялось, девицей она оказалась веселой и энергичной. Глядя на неё, Марине всё время хотелось улыбаться, потому, что Верка напоминала солнце. Невысокого роста, крутобёдрая не по годам, рыжая, да ещё и в мелкую кудряшку, со смешными хвостиками, перехваченными разными резинками. Непослушные подволоски выбивались вокруг конопатого курносого лица и создавали пышный солнечный орел, вокруг. На мир Верка смотрела широко распахнутыми круглыми зелёными глазами, обрамлёнными такими же, как волосы рыжими длинными ресницами…

А после знакомства с Веркой, Марина вскоре подружилась и с остальной молодежью. Все они здесь у бабок и дедов, можно сказать, выросли, и все им было с детства знакомо. Вечерами собирались на танцульки, как называл дед Матвей здешнюю дискотеку на свежем воздухе, днём бегали на речку купаться, крутили летние деревенские романы. Марину приняли в компанию с удовольствием, из такой дали-далёкой она была одна, многие ребята и в Москве-то никогда не бывали, расспрашивали столичную гостью обо всём, удивлялись её рассказам, а она удивлялась в ответ. Одним словом, Марина влилась в молодёжный коллектив с удовольствием и уже думать забыла и про змеюку подколодную Оксанку, и про недоумка Антоху.

А дней через несколько, когда все развлечения надоели, девчата собрались в лес, по грибы. Чуть свет, прибежала Верка:

— Баб Матрен, отпусти Маришку за грибами, мы недалеко, к обеду вернемся!

— Да спит она еще, жалко будить, — вяло отказывалась Матрена.

— Встаю, встаю уже! — вскочила Марина.

— Не надо, Мариночка, не ходи! Ты леса не знаешь. Что-то мне волнительно, как-то на душе, не ходи, — уговаривала бабушка.

— Да за кого ты меня, баб Матрен, принимаешь?! Нас много, далеко не пойдем, лес знаем и Маришку не бросим! Или в Чудище Поганое всё ещё веришь? Так это — романтическим дурёхам сказки на ночь! — смеялась Верка.

— Бабуля, отпусти, — уговаривала Марина, — а то, что же, в сибирскую тайгу приехала и в лесу не побывала, смешно даже.

— Ну, хорошо, иди. От девчонок не отставай. Оденься, чтоб мошкара не заела, а я тебе паек соберу пока, — сдалась бабка Матрена…

Глава 6

Так и пошли. Старушка перекрестила Марину на дорожку и прошептала какую-то молитву. Миновали мостик, немного прошли по дороге и углубились в лес. Разбрелись слегка в стороны, чтобы уж совсем друг дружке на пятки не наступать, но перекликались регулярно. А Марина и вовсе держалась около Верки, не отставала. Не столько грибы искала, сколько по сторонам смотрела. Вот, повернула голову на ритмичный стук и увидела дятла на дереве. Его красная шапочка была хорошо заметна на фоне коричневого ствола. Он упрямо выстукивал свою дробь, и Марина вспомнила, как где-то читала, что дятел умирает не от старости, а от сотрясения мозга.

— Ничего удивительного, — ответила Верка, — попробуй-ка так, побейся башкой об сосну хотя бы один день, а он, бедный, только этим и занимается. Потом, видела белок и зайца, на тропинке попался ужик. Марина испугалась, думала змея, но Верка успокоила:

— Видишь, пятнышки желтые на голове, у змеи таких нет. А ты, что это, с пустой корзиной ходишь? Обратно пойдем скоро. Все с грибами, а у тебя и дно не прикрыто. Хватит головой вертеть, вниз смотри, в траву. Будешь в грибах сомневаться, мне показывай, я все знаю. Меня дедушка еще в детстве научил…

И Марина стала искать грибы, увлеклась не на шутку. А они, то и дело попадаются, и один другого лучше! Сначала, Верке показывала, потом, стала разбираться сама. Отошла немного от подруги, но аукалась с ней регулярно. Наткнулась на такую полянку: боровиков видимо-невидимо, да такие плотненькие, молоденькие, и не одного червивого! Вот, уж вроде, за последним нагнулась, а глаз следующий примечает. Наконец, все собрала, да и корзина уже полная. Крикнула Верку, а в ответ — тишина. Еще покричала, нет ответа.

Вернулась на тропинку, с которой вышла, побежала по ней. Но тропинка оборвалась круглой лужайкой, и куда идти дальше, непонятно. Сколько не аукалась — никто не отозвался. Начал подбираться страх, постаралась собраться с мыслями и вспомнить, как учили когда-то в школе, казалось, абсолютно ненужным вещам: ориентироваться по деревьям, по солнцу. На часах 14.00, значит за полдень, солнце опускается к западу.

А, что толку! Если б знала, посмотрела бы, откуда заходили: с запада, с востока, а может, с севера или с юга. И по стволам ориентироваться, и по муравейникам бессмысленно, если не знаешь, откуда пришел. Попыталась вспомнить, как поднималось солнце, когда дед Матвей привез ее на телеге в деревню. Кажется, разобралась, получалось надо идти на восток, то есть против солнца. Шла долго, но видно, не учла чего-то в своих расчетах и к вечеру, когда стало смеркаться, вся измученная и ободранная, поняла, что окончательно заблудилась. Но остановиться не могла, ужас гнал и гнал ее вперед. Хоть что-то делать, только не отдавать себя этому дикому страху!..

Основная ошибка заблудившихся — загнать себя до бессилия, вместо того, чтобы засветло устроиться на ночлег и продолжить поиски выхода со свежими силами утром, — все эти умные правила всплывали откуда-то, но взять себя в руки Марина никак не могла. И брела, не разбирая дороги, наобум, уже не надеясь никуда выйти. А сумерки сгущались и сгущались. Наконец, стемнело так, что она стала натыкаться на стволы деревьев. Девушка брела, размазывая слезы по грязному исцарапанному лицу. Козина давно была потеряна, лишь за плечами все еще болтался рюкзак, в который бабка Матрена предусмотрительно уложила паек. А Марина еще отказывалась:

— Зачем, все равно, вернусь к обеду, чего лишнее таскать?

— Бери, бери, лучше лишнее протаскать, чем без необходимого остаться. В тайге всякое может случиться, — учила бабка Матрена.

Так оно и вышло. Только есть не хотелось, осталось одно главное желание — выйти к людям. Марина начала вспоминать молитвы, которым когда-то учила бабушка Дуся: «Отче наш! Да святится имя Твоё! Даждь нам днесь…» — в голове всплывали лишь бессвязные обрывки, но она их повторяла и, исступленно все шла и шла куда-то. А тайга тем временем жила ночной жизнью, то и дело раздавались незнакомые пугающие звуки: то кто-то выскакивал с писком из-под ног, то хрустели ветки за спиной, и девушке казалось, что её преследуют хищные звери, то кричала какая-то ночная птица, а то будто бы чудился блеск чьих-то голодных глаз во тьме. Да ещё ветер шумел в сосновых кронах, довершая жуткую картину. Марина просто не в силах была остановиться хоть на миг, она бы бежала бегом сколько угодно, не чувствуя усталости, если бы знала куда. Но отчаяние и неизвестность гасили последние надежды, и отнимали силы…

Вдруг, почудилось, что между деревьями мелькнул огонек. Она стала вглядываться в темную даль, и ей снова привиделся свет, маленький, как искорка, но он точно был, и Марина пошла на него…

Глава 7

Откуда-то взялись новые силы для последнего рывка. Марина так боялась потерять этот слабый огонек из виду, что даже не думала о том, что же это светится вдали. Она шла и шла на этот свет, но путь оказался не таким уж близким. Девушка старалась двигаться напрямик, чтобы не потерять заветный огонек из виду, поэтому пришлось идти напролом, через все кусты и валежник. Наконец, продравшись через очередную преграду, Марина вышла на небольшую полянку, в центре ее темнело какое-то невысокое строение, а из подслеповатого оконца пробивался мерцающий свет. Девушка остановилась в нерешительности, теперь, когда до жилища оставалось меньше десятка шагов, ее охватил страх неизвестности: кто там, в этой избушке? Чудище Поганое? Может, безопасней ночевать в лесу с дикими зверями, чем явиться незваной гостьей к неизвестному хозяину? Марина еще немного посомневалась и, все-таки решилась войти в избушку: «Будь, что будет! — подумала она, — Не может Господь взвалить столько несчастий на одного человека одновременно!» Она подошла к вросшему в землю подобию крыльца и постучала в дощатую дверь. Никто не отвечал, и тогда она решилась войти вовнутрь. Открыла и ступила в темные сени, потом, нашла следующую дверь в горницу, нащупала скобу и потянула на себя. Та со скрипом приоткрылась, и Марина робко заглянула в комнату:

— Эй, хозяева! Есть кто-нибудь?

— Кто-нибудь есть, — ответил грубый мужской голос, и из-за печки выглянул его обладатель. Марина опешила, такого живописного экземпляра человеческой породы увидеть она не ожидала: перед ней стоял мужчина неопределенного возраста, так как пол лица скрывала густая, почти черная борода. Глаза незнакомца тоже черные очень внимательно рассматривали растерявшуюся девушку. Чёрные с каштановым отливом волосы спускались до плеч и были столь густыми и лохматыми, что хозяину пришлось перетянуть их полоской кожи. Все-таки, судя по голосу и осанке, а также потому, что седины в волосах не было, хозяин был молодым. Из одежды на нем были линялые солдатские штаны, едва доходившие до щиколоток босых ног, да видавшая виды футболка, плотно обтягивающая могучий торс. Из ее растянутого ворота, выбивались курчавые темные волосы, судя по всему, в изобилии покрывавшие грудь, среди них терялся металлический крестик.

— Я из Калиновки, заблудилась, — промямлила она, очнувшись от вызванного таким зрелищем столбняка и, закрыла за собой дверь, — с утра с девчонками в лес пошли, и я как-то от них отбилась, леса совсем не знаю. Можно мне у вас до утра остаться? А утром я сразу уйду.

— Оставайтесь, не жалко, — ответил, нахмурившись, хозяин. — Только, если леса не знаете, то, вряд ли самостоятельно выйти сумеете. Там, за печкой, у входа умывальник, можете умыться, полотенце чистое, там же.

Марина чувствовала, что этот человек не в восторге от ее вторжения, но ей было все равно и, скинув рюкзак, она пошла умываться. Как приятно, смыть пот и грязь с лица и шеи. Кожа зудела от укусов мошкары, но почувствовала она это только сейчас, а холодная вода приятно снимала зуд. Вытершись потрепанным, но чистым вафельным полотенцем, Марина прошла в комнатку, можно сказать каморку, по-другому это помещение и не назовешь. Здесь было тепло, и царил относительный порядок, но все равно, чем-то это жилье напоминало не то, звериную нору, не то, берлогу. Девушка присела на деревянную скамью у печки и блаженно вытянула гудевшие ноги. Прижалась к теплой печной стенке спиной и, прикрыв глаза, наслаждалась покоем. Вести светскую беседу с хозяином не было никаких сил. Да и он, общения с гостьей не искал, шевелил в печке угли, и что-то там готовил, пахло жареным мясом…

— Ужинать будете? — услышала Марина сквозь сон, незаметно ее накрывший, — вам надо поесть, а потом, ляжете, как следует. Не будете же вы всю ночь сидеть в резиновых сапогах?

— Сейчас, сейчас, — заплетающимся языком прошептала девушка, не в силах вырваться из объятий сна.

— Просыпайтесь, надо поесть, — хозяин тряхнул ее за плечо, и Марина окончательно очнулась от дремоты, — садитесь к столу.

Девушка послушно переместилась на лавку, к грубо сколоченному из досок подобию обеденного стола. В центре его красовалась пирамида из нескольких запеченных кусков мяса, гигантского размера, на большом глиняном блюде. Рядом лежали пучки каких-то пряных трав, и стоял кувшин с питьем. О вилках не было и речи.

— Ешьте, не стесняйтесь, — и хозяин плюхнул в жестяную миску перед ее носом шмат вкусно пахнущего мяса, — это — оленина.

Марина, вдруг почувствовала, что голодна, взяла кусок руками и впилась в него посередине. Но вкус ожиданий не оправдал:

— Соль! Вы забыли посолить!

— Нечем, соль давно закончилась. Вот, для остроты можете закусывать травой, — и он протянул ей пучок со стола.

— Как же вы без соли-то живете? И хлеба, тоже нет? К мясу хлеб так и просится. Подождите! Мне бабуля, что-то с собой положила, я даже не знаю! — и Марина стала вытряхивать содержимое рюкзака на стол.

Заботливая бабка Матрена положила краюху ржаного хлеба, пяток вареных яиц, ломоть домашнего сыра и пол-литровую бутыль молока, которое, правда, успело за день скиснуть, не забыла и спичечный коробок с солью, а ещё один со спичками.

— Вот! И я внесу свою лепту в нашу трапезу,угощайтесь, — предложила Марина. Сама отломила хлеба от краюхи, поскольку ножа на столе не наблюдалось и, хорошо посолив мясо, принялась за еду.

— Давно хлеба не ел, — сказал хозяин, отламывая кусок. А вот от соли уже отвык, и привыкать не буду, все равно кончится.

— Так вы бы в деревню сходили, запасли побольше. Соль не дефицит.

Хозяин, молча, поглощал пищу и беседу поддерживать не собирался. Насытившись, взял две деревянных самодельных кружки и налил из кувшина себе и Марине. Она отхлебнула немного с опаской, вкус был просто волшебным!

— Что это, морс? Не пойму из чего!

— Мед, земляника, немного трав, а вода из родника.

— Потрясающий вкус! Можно, еще? — и Марина протянула кружку за добавкой. Хозяин пододвинул к ней кувшин:

— Пейте, хоть все, — и вышел из-за стола. Марина пила морс и наблюдала за его манипуляциями. Он, молча, убрал какое-то тряпье с лежанки, вышел из комнаты и вернулся через некоторое время с сенником — матрасом, набитым сеном или соломой, развернул его на лежанке, сверху накинул подобие домотканого половика и звериную шкуру. Принёс видавшую виды подушку в цветастой выгоревшей наволочке.

— Вот вам постель, — распорядился гостеприимный хозяин, — сейчас, может, будет жарковато, но за ночь печка остынет, так что, укроетесь шкурой.

— Спасибо, — поблагодарила девушка, — а как вас зовут, можно узнать. А то, как-то нехорошо пользоваться гостеприимством и не знать имени хозяина.

— Я — Петр, — мужчина был немногословен.

— Очень приятно. А меня Мариной зовут, — и она стала устраиваться на ночлег. Ноги, извлеченные из резиновых сапог, были премного благодарны, а под голову пришлось добавить свернуть куртку. Марина блаженно вытянулась на лежанке, прикрыла глаза и из-под опущенных ресниц стала наблюдать за хозяином. Петр убрал со стола остатки пищи, бережно развернул скомканные газеты, в которые бабка Матрена заворачивала Марине еду. Сел поближе к свечке и принялся читать. А девушка тайком его разглядывала: могучий широкоплечий атлет, которому эта каморка явно была не по размеру, не стриженный и не бритый, наверное, несколько лет. Под ветхой футболкой плотно облегавшей тело, видны были очертания мощной мускулатуры, рельефность которой проступала даже в расслабленном состоянии. Правильный профиль, открытый умный взгляд, возможно, мужчина был бы даже симпатичным если привести его в порядок, а так из-за всей этой растительности ни черт лица не разобрать толком, ни возраст определить.

«Почему этот человек спрятался от мира?» — думала девушка, — «может, он беглый преступник, скрывающийся от правосудия или добровольный отшельник? Что могло заставить молодого, здорового, сильного мужчину уединиться в тайге?» — с этими мыслями она уснула, так и не дождавшись, когда хозяин начитается и погасит свечу…

Глава 8

Марина проснулась от щебета птиц за окошком. Открыла глаза и вспомнила вчерашний день, скитания по лесу, отчаяние, охватившее ее к вечеру от бесплодных поисков дороги, надежду, когда она вышла к избушке в лесу и странного хозяина. Она села, и с ее плеч упала шкура. Марина помнила, что было и так тепло, видно, Петр заботливо укрыл ее под утро, когда остыла печка, и стало прохладно. Девушка огляделась, поискала глазами Петра, но его не было в доме. Она встала, обула сапоги, вышла в сени, потом, на улицу. Окликнула хозяина, но в ответ лишь, стрекотали кузнечики, да пели птицы. День обещал быть погожим, солнышко уже потихоньку пригревало, а на небе не было ни облачка.

Марина вернулась в дом. Налила в деревянную кружку простокваши, получившейся за ночь из молока, и с удовольствием выпила, с оставшимся от вчерашнего пиршества ломтем хлеба. Она размышляла, куда мог уйти Петр и надолго ли, надеясь, что он поможет ей выйти из леса. «Бабуля, наверное, с ума сходит», — думала Марина, — «и девчонки должны переживать. И, что всего страшней, не сообщила бы бабушка родителям о ее пропаже! Это даже хорошо, что сотовой связи в деревне нет, пока бабуля до телефона доберётся или телеграфа, ещё есть время вернуться», и она решила подождать Петра. Помня вчерашние плутания, Марина не решалась двинуться в путь самостоятельно. «Может, он лесничий?» — осенило девушку, — «тогда, его жизнь в лесу понятна и утренний уход тоже, должен же он обходить свои владения, по долгу службы. Пусть даже Петр придет уже ближе к вечеру, ему ничего не составит проводить меня домой». Она успокоилась и решила прибраться в избушке — сделать приятное хозяину, вымела пол, протерла окно.

В углу комнатки стоял большой оструганный ящик, наподобие сундука. Марина нашла в нем клетчатую скатерку и накрыла дощатый стол, сразу стало, как-то уютней. Чем бы она ни занималась, везде глаза натыкались на глубокие, почти параллельные царапины: и на двери, и на косяке, и, даже на краях стола. Наверное, у Петра была собака, — подумала Марина, — судя по следам когтей, крупная. Вдоль одной из стен тянулись две длинные дощатые полки, на них в несколько рядов стояли книги, самые разные. От учебников за курс средней школы, до энциклопедических словарей и самоучителей по иностранным языкам. И много классики: Пушкин, Толстой, Куприн и другие. «Ничего себе, лесничий! Целая библиотека всякой всячины, а по лесному делу ни одной книжки!» Среди книг Марина наткнулась на фотоальбом. Не удержалась, конечно, решила полистать.

На фотографиях, в основном, повторялись одни и те же лица: яркий брюнет с мужественным подбородком, и худощавая высокая блондинка с прозрачными голубыми глазами. Вот они вместе — счастливые лица, большой букет, и она в белом платье — свадьба. Вот она в окружении группы детей на фоне сельской школы, — значит, учительница. А это — он в высоких сапогах, с ружьем и охотничьим патронташем, а через плечо трофей — пятнистая оленья туша, которую он удерживает с трудом. Снова он, улыбается, явно позируя, сидит на лежащем убитом медведе. А это — зимой: из снега торчат широкие охотничьи лыжи, и около его ног в ряд разложены тела убитых волков. А это — опять блондинка, теперь с младенцем на руках. На следующей фотографии ребенок уже подрос, сидит на трехколесном велосипедике. Приятный мальчик, явно сын своих родителей, волосики и глаза темные — в отца, а черты лица, в основном, матери. Вот семья на море, малыш восседает на надувном круге, а родители придерживают его с обеих сторон. А вот сын и отец вместе, здесь их сходство заметнее, мальчику примерно, лет пять, он устроился на отцовских плечах. И все, альбом еще не завершен, остались пустые страницы, но больше нет, ни единой фотки. Кто этот удачливый охотник, может, Петр? А где теперь женщина и малыш? Марина вгляделась в лицо мужчины — трудно сказать, Петр ли это. Может быть и он, да как же определить, когда пол лица у хозяина нынче скрывает борода?

Может, его родственник, фотографии какие-то несовременные, с ажурным краем. А на свадебной, обнаружился штамп фотоателье с датой почти тридцатилетней давности. Марина бросила гадать, мало ли чей это альбом и вернула его на место…

Близилось время обеда, и девушка, проголодавшись, достала из печки вчерашнее мясо, еще оставались яйца. Сыр, судя по всему, съел хозяин. Отобедав, решила почитать. Взяла книжку наугад, оказался Тургенев. За чтением, она не заметила, как подкрались сумерки, а Петр все не возвращался. Марина нашла сальную свечку и достала из своего рюкзака спички, спасибо предусмотрительной бабке Матрене. Она уже не мечтала сегодня попасть домой, вернулся бы хозяин. Наконец, когда уже совсем стемнело, и ожидание стало невыносимым, хлопнула дверь. В следующее мгновение в комнату вошел Петр с мокрыми волосами и в прилипшей одежде, как видно, одетой на мокрое тело. От него пахло рекой, полынью и ещё чем-то лесным.

Глава 9

— Добрый вечер, Марина, — сказал он, приглаживая мокрые непослушные волосы.

— Где же вы так долго были? Я уж и не думала, что вы сегодня вернетесь! — промолвила девушка, невольно любуясь мускулистой фигурой, в прилипшей футболке.

— Я всегда возвращаюсь в это время, — ответил великан и вышел в сени. Вернулся с берестяным коробом, в котором среди листьев лежали куски сырого мяса.

— Это опять олень? — спросила Марина, чтобы как-то продолжить разговор.

— Это, все тот же олень, — ответил Петр, — я храню мясо в леднике, на дворе. Это — большая яма, если с зимы ее набить плотным льдом с реки и держать закрытой, то его хватает до осенних холодов. А зачем, зря живность бить, если еще не все съел?

Марина смотрела, как Петр раздувает угли в печи и хотела предложить спички, но в это время искра разгорелась, и занялись сухие щепки.

— Петр, я понимаю, что вы очень занятой человек. Вы, ведь, если я правильно поняла — лесничий?

— Я — лесничий? — переспросил Петр.

— Ну, не знаю, как это правильно называется, лесник, егерь, суть не в этом. Не могли бы вы меня вывести к людям, хоть куда-нибудь, — задала Марина наболевший вопрос, — мне бы выйти на дорогу или тропу, а дальше, я — сама.

— Здесь не близко, что до тропы, что до дороги. Давайте, завтра. Я подумаю, как это лучше сделать, — успокоил ее хозяин, натирая куски мяса какими-то травами и выкладывая на железный лист.

— Послушайте, я заранее извиняюсь за любопытство, но что вас заставило забраться в такую глушь, спрятаться от людей? Я смотрю, — продолжала Марина, — вы такие книги читаете серьезные, вроде, цивилизованный человек. Что подвигло вас на отшельничество?

— Я так живу с детства, привык. Да по-другому у меня и не выйдет. А книги эти, я уж все наизусть знаю, — нехотя ответил Петр, вороша угли в печи. Потом, подхватил лист с мясом и задвинул его в печь.

— Так почему бы вам иногда не выбираться в район за новинками? И хлеба бы с солью, и чего другого купили, одежду, например, — не унималась девушка, — денег нет? Забейте кабана и продайте, вам на все хватит.

— Одежда у меня пока есть, за два года я еще не все износил, да в лесу её много-то и не нужно, а к такой еде привык. Вот чего не хватает, так это действительно книжек, вообще информации, — посетовал Петр.

— Почему за два года? Вы сказали, что так всю жизнь живете! — пытала его Марина.

— Так и живу всю жизнь, мать умерла два года назад. Она все покупала, а я здесь оставался, так всегда было, с детства, — Петру явно не очень нравилась тема разговора, но тем не мене, он был с гостьей терпелив.

— Что же это за мать-то такая! — возмущению Марины не было предела, и она не заметила, как перешагнула черту, за которую вход воспрещен, — собственного ребенка растить, словно Маугли в джунглях, вот последствия такого эксперимента — человек дичает на глазах…

— Замолчите! Это не ваше дело! — рявкнул мужчина, не дав Марине закончить обличительную речь, — моя мать была прекрасной женщиной, — и без того чёрные глаза хозяина сделались просто угольными, того и гляди искры полетят, — И закроем этот вопрос! Не то, пойдете гулять по лесу!

Марина обиженно замолчала, а Петр выскочил в сени, громко хлопнув дверью. Вернулся минут через двадцать с кувшином холодного морса. Молча достал мясо из печки и стал выкладывать его на блюдо.

— Может, уберем скатерть со стола? Боюсь испачкать. Я заметил, какую красоту вы здесь навели, — пошел он на мировую, — мне нравится, но я от этого отвык.

— Вот и продолжайте в том же духе, скоро отвыкните от всего человеческого! — все еще обижаясь, пробурчала Марина.

— Наверное, так и будет, — вздохнул печально Петр, — а пока, давайте ужинать.

Когда с едой было покончено, хозяин достал с полки коробку с шахматами и принялся расставлять на доске фигуры. Марину в сон пока не клонило, но удивляло, что Петр после целого дня походов по лесу не засыпает на ходу:

— А вы спать не хотите? Уже ночь на дворе.

— Я по ночам очень редко сплю, только, если заболею. А обычно и не ложусь.

— Когда же вы спите? Днем по лесу ходите, ночью не ложитесь.

— Днем сплю немного, в лесу.

— Странно, иметь дом, а спать в лесу! Все не как у людей! — поразилась Марина.

— Да, вот! Люблю спать на свежем воздухе, — Петр снова начинал злиться, — а ночь тратить на сон для меня — расточительство!

— Что вы все со мной загадками говорите? Так и скажите: не твое дело! — нахохлилась девушка.

— Все, все, мир! — тряхнул хозяин лохматой гривой, — если и вам не спится, лучше составьте мне компанию в шахматишки, а то надоело все время у себя выигрывать, — и в зарослях чёрной бороды сверкнула белозубая улыбка.

— А, скажите, Петр, где вы берете зубную пасту? А то, я себя с нечищеными зубами ощущаю первобытным человеком.

— Нет ничего проще, — усмехнулся хозяин, — зола из печки лучше любой пасты отчищает. А вместо зубной щетки приспособил полоску кабаньей шкуры. Намотал на палочку, да щетину обрубил покороче. Вот и вся премудрость.

— Фу, какая гадость, — Марину даже передернуло.

— Ладно, давайте в шахматы играть. Или обсудим, что я использую вместо туалетной бумаги? — рассмеялся хозяин.

— Я буду белыми, — Марина с удовольствием сменила тему и подсела к шахматам, — но, предупреждаю, я не очень хороший шахматист. Только с папой дома — вот и вся моя практика.

Конечно, она продула. Даже непонятно, как это Петр, так ловко добрался до ее короля какой-то невзрачной пешкой и поставил мат.

— Все, ложусь спать, глаза уже слипаются, — и Марина отправилась устраиваться на свою лежанку. Петр был верен слову, так и не лег. Принес чурбак из сеней и стал что-то выстругивать. Девушка, делая вид, будто спит, разглядывала на фоне света свечи правильный мужской профиль с высоким лбом и прямым носом, и мучилась загадкой этого человека. Петр ловко орудовал ножом, мурлыча под нос какую-то песенку. Под эту колыбельную она и уснула…

Глава 10

Когда ночная тьма еще не рассеялась, а лишь начинала немного сереть, Марина проснулась оттого, что хлопнула дверь. Петр опять уходил, а она так и не поняла, поможет ли он ей сегодня вернуться домой. Она быстро спрыгнула с лежанки, сунула босые ноги в сапоги, и в одной футболке помчалась вслед за ним. Петра уже не было видно, но Марина услышала лёгкий хруст веток и побежала на звук. Хотела, было окликнуть его, но не успела проронить, ни звука, как до нее донесся человеческий стон. Девушка остановилась в нерешительности, стон повторился. И она, не жива, не мертва потихоньку стала пробираться к его источнику. Пройдя не более двадцати шагов, Марина остановилась, стоны повторялись все чаще.

Девушка увидела Петра, он стоял к ней спиной, возле сосны, упираясь в ствол обеими руками. По его телу пробегала мощная судорога, как будто он держался за оголенный электрический провод под напряжением. Наконец, он с трудом отлепился от ствола и начал раздеваться. Обнажившись окончательно, а кроме футболки и солдатских штанов на нем ничего не было, он снял с шеи шнурок с крестиком и убрал в карман штанов. Все это добро кое-как свернул, несмотря на то, что мешали постоянные конвульсии, запихнул под торчавший тут же корень и снова уцепился за сосну.

Фигура, конечно, у него была божественна, на каком-нибудь конкурсе «Мистер Вселенная» получил бы Гран-при, но любоваться ею как-то не получалось, и вовсе не из-за того, что безупречную гладкость кожи нарушали пара-тройка давнишних шрамов, но слишком непривлекательное зрелище представляла собой ломка, происходившая с этим могучим атлетом. А то, что произошло потом, было и вовсе ужасно. Руки, которыми он крепко обхватил ствол, вдруг, начиная с пальцев, стали обрастать бурой длинной шерстью, а ногти превратились в большие черные когти. Буйная поросль постепенно продвигалась к локтям. С ногами происходило то же самое. Мало того, что они начали покрываться шерстью, так еще и искривились колесом. Шерсть уже доходила до бедер и до плеч.

Марину колотила дрожь, чтобы не заорать от ужаса и не выбивать слишком громкую, как ей казалось дробь зубами, она впилась ими в собственный кулак. Другой рукой вцепилась в какую-то ветку и не могла шелохнуться. А мужчина на ее глазах все больше и больше превращался в зверя, шерсть ползла к лопаткам и снизу, и с рук. Человеческими пока еще оставались плечи и голова. Весь этот процесс сопровождался мощными судорогами и невыносимыми стонами.

Вдруг, ветка в руке у Марины треснула, не выдержав нажима, и монстр с человеческой головой обернулся. — Уйди! — прорычал он, и его сотрясла очередная судорога. Процесс завершался, длинные чёрные волосы на голове тоже превратились в шерсть, и вот, под сосной уже стоял огромный бурый медведь. Он взглянул на Марину глазами Петра и рявкнул, что-то медвежье. Нервы у девушки не выдержали, и она рухнула в обморок. А медведь углубился в чащобу…

…Солнце проникало сквозь густые ветви деревьев, лес был наполнен звуками жизни: куковала кукушка, стрекотали сороки, дятел выбивал свою морзянку, и еще множество птичьих голосов заполняли эфир. На этой оптимистичной ноте Марина очнулась и не могла понять, долго ли она пролежала без чувств. Разделить восторга природы она не могла, в глазах стояла картина достойная фильма ужасов. Только намного страшней, потому, что это было не кино, а жуткая реальность. В голове снова и снова прокручивалась сцена, в правдоподобность которой она ни за что бы не поверила ещё вчера. Бред, бред, бред… Вот вам и сказки на ночь для романтических девиц про Чудище Поганое! Девушка встала и направилась в избушку, нужно забрать свои вещи поскорей, пока медведь не вернулся. Она не хотела оставаться здесь более ни минуты, — «бежать куда угодно, лишь бы подальше от этого чудовища». Придя в дом, Марина стала быстро одеваться, ее глаза то и дело натыкались на доказательства звериной сущности хозяина: вот откуда, кругом эти глубокие царапины, никакая это не собака, это — дело рук, вернее когтей самого Петра. Марина покидала в рюкзак остатки вчерашнего ужина, налила воды в бутыль из-под молока, что давала бабка Матрёна, и покинула гостеприимное жилище не оглядываясь, пошла, не разбирая дороги, только бы подальше отсюда. Она не думала, о том, куда придет, но была твердо убеждена, что за целый день пути, какие-нибудь следы существования человеческой цивилизации ей попадутся. «Выйти бы к реке и двигаться вдоль ее русла, люди всегда селятся у воды, значит, вполне реально наткнуться на какое-нибудь поселение», — эта мысль казалась логичной, дело было за малым — найти реку, — «где-то же этот оборотень мылся, прежде чем вернуться домой». Марина шла и шла, а река все никак не попадалась. День перевалил за середину, а она двигалась, не имея никаких шансов выбраться к людям. Ею все больше овладевало отчаяние. «Сколько человек может прожить в лесу? Допустим, если питаться какими-нибудь листьями или ягодами, можно немного протянуть, только бы не наесться чего ядовитого. Хоть бы карта была, да компас, а то эта тайга тянется на тысячи километров, а я, даже направление выбрать не могу»! — за этими тяжелыми мыслями, Марина встретила вечер. День не заладился с утра: сначала ужасное превращение Петра, а потом, невыносимое разочарование от тщетности своих попыток выбраться из тайги, и ни капли везения!

Быстро смеркалось, девушка вымоталась окончательно. Дальнейшее движение не имело никакого смысла, Марина плюхнулась на поваленный ствол и горько зарыдала. Соленые слезы лились сами собой, в горле стоял ком, было страшно и больно, от безысходности случившегося…

Стемнело, а она, наревевшись, сидела в полном оцепенении на том же стволе, не имея ни сил, ни желания хоть как-то устроиться на ночлег. Все её предыдущие неприятности на фоне нынешней ужасающей реальности выглядели глупыми детскими проблемами. А вот сейчас столкнувшись лицом к лицу с тем, что не имеет решения, Марина всё отчётливей понимала свою беспомощность и безвыходность ситуации… Вот такой бесславный конец! Мама, как всегда была права! Куда черти понесли!..

Вдруг, Марине показалось, что кто-то коснулся ее плеча, девушку сковал леденящий ужас, и она не смела даже оглянуться, чтобы посмотреть, кто это…

Глава 11

— Пойдем домой, — это был Петр.

— Я с тобой не пойду никуда, и к тебе домой мне не надо. Мне надо к себе домой, — проговорила она, почти шепотом, боясь оглянуться и опять увидеть чудовище.

— Теперь к тебе домой не успеть за ночь, ты слишком далеко ушла. Сначала придется дойти до моего дома. Да на большее у тебя и сил не хватит.

— Как ты меня нашел?

— По запаху, у меня нюх хороший, — шутка удалась.

— Я повторяю, никуда с тобой не пойду! — закричала Марина в отчаянии, — какая мне разница, кто меня сожрет: незнакомая зверюга или медведь, с которым я успела познакомиться, или я вообще подохну от голода!

— Зачем, мне тебя жрать, ты тощая, грязная. Я лучше кабанчика завалю, — рассмеялся Петр, а потом, уже серьезно добавил, — я — человек, Марина, и мне это известно наверняка, а тебе придется просто поверить моим словам, сама все равно не выберешься.

После этого, Петр взял ее за руку и лёгким рывком поднял на ноги, рюкзак, словно пушинку закинул себе на плечо, и они пошли, девушка уже не сопротивлялась, будь, что будет. Они шли достаточно долго, Марина ничего не разбирая, двигалась на автопилоте. Ноги не слушались, и она то и дело запиналась и падала. После очередного падения, Петр не выдержал, поднял ее на руки и понес сам. Марина так устала, что ей было уже все равно, она обхватила его шею руками и, прижавшись к широкой груди, пригрелась и задремала. Он двигался ровно и уверенно, как будто шел не по лесу, а по дороге, и мерное покачивание от его шагов, убаюкивало ее еще больше. Ей даже приснился сон: она маленькая качается на качелях, а рядом родители, светит солнышко, и все хорошо. Потом, будто бы она уже взрослая, в белом платье и фате выходит замуж, рядом жених, но его лица не видно, мешает фата. Марина все пытается ее поднять, но путается в душных складках, и у нее ничего не получается. Ей приходит на помощь жених, он откидывает фату и говорит: «Марина, это — я, Петр!» В этот момент она проснулась на своей лежанке, над ней и в самом деле склонился Петр:

— Марина, мы пришли. Ты спи, я скоро опять уйду, только хотел предупредить, чтобы ты никуда больше не убегала. Я вернусь ночью и отведу тебя в деревню.

— Ты опять станешь медведем? — Марина окончательно проснулась, — это повторяется каждый день?

— Да, но ты не бойся, на самом деле, я — человек, и тебе ничего не грозит.

— Еще есть время, поговори со мной, — девушка взяла его за руку, она была большой, немного шершавой и горячей, — почему это происходит?

— Не знаю, — ответил Петр, — только помню, что в детстве я таким не был. Мы с родителями жили в поселке, я ходил в детский сад, мама работала в школе, а отец был охотником. Он подолгу не бывал дома, пропадал на охоте. За его трофеи, наверное, хорошо платили, потому, что мы ни в чем не нуждались. Я жил обычной счастливой жизнью деревенского мальчишки: ходил в детский сад, играл в песочнице в машинки со своими ровесниками, зимой катался с горки на санках. Мы ездили в область на карусели, в цирк. На юг ездили, когда подрос. Таких игрушек, как у меня, в поселке больше ни у кого не было. И, вдруг, я заболел, почти умер, я этого не помню, мать рассказывала, но потом, поправился и стал таким. Из поселка пришлось уехать. Ну, где такое чудо спрячешь, только в лесу. Вот и спрятались, построили эту избушку, отец охотился, но как-то уже без азарта. Дичь и шкуры продавал в районе, на вырученные деньги покупал все необходимое. А мама посвятила себя моему воспитанию, это она не дала мне озвереть, в прямом смысле слова. Днем я бегал по лесу в облике медвежонка, а ночью начиналась интенсивная человеческая жизнь. Мама старалась вложить в меня максимум знаний, и всегда напоминала мне, что я — человек. Отец, в конце концов, не выдержал, хотел меня пристрелить, чтобы я не ломал им жизнь, но мать не дала — закрыла собой. Тогда он начал пить. Потом ушел, мы думали, бросил нас и подался к людям, но вскоре я его нашел. Когда я — медведь, у меня очень хорошее чутье, и я его обнаружил по запаху, он висел на осине, на собственном ремне. Мы с мамой его похоронили. Я сам уже мог охотиться, научился плести корзины, резать по дереву, в общем, всему, чему можно. А мама ездила продавать и покупала все, что нужно, но вот уже два года, как ее не стало…

— Прости меня, — Марина почувствовала жгучий стыд за свои вчерашние суждения, которые она выговаривала Петру, теперь-то понятно на что он так разозлился. И ещё, ей стало безумно жаль этого человека. Ведь совсем недавно, несколько часов тому назад, она ненавидела его и боялась. А теперь, сердце сжималось от душевной боли. Она, не отдавая себе отчета, вдруг, протянула руку и погладила его волосы, лоб. Он поймал ее пальцы своей большой рукой и, поднеся к губам, начал целовать один за другим, медленно продвигаясь к ладони и запястью. Марина не сводила с него глаз, ей хотелось плакать и смеяться одновременно, она не осознавая, что с ней творится, села и, обвив руками его шею, стала целовать в каком-то страстном порыве. Петр на мгновение ошеломлённо замер, но потом откликнулся на ласки, и дальнейшее происходило, не поддаваясь никакому контролю, ни с той, ни, с другой стороны.

Оленья шкура свалилась на пол, и они переместились вслед за ней, одежда была сброшена и закинута неизвестно куда. «Я, наверное, схожу с ума!» — пронеслось у неё в голове. Такого с ней не бывало еще никогда. Такой ласки, такой пронзительной нежности, какую дарил ей этот получеловек — полу зверь, она никогда не получала ни от одного мужчины. Свои поцелуи, словно горячие красные угли, он так щедро рассыпал по всему её телу, что оно горело огнём. Все было похоже на сон, прекрасный и нереальный: красивый и сильный мужчина любил ее страстно и отчаянно, как приговоренный перед казнью, знающий, что это в последний раз. Её тело плавилось от его ласк, отзывалось на них, и готово было раствориться в них без остатка, голова кружилась от новых, ни разу не испытанных ощущений, а душа была не на месте, и от этого щемящего чувства, ощущения обострялись ещё сильней…

…Близился рассвет, Петр склонился над ней и нежно поцеловал в плечо:

— Мое время истекло, пора уходить, а ты поспи.

— Мне так жаль отпускать тебя, побудь еще, хотя бы минутку, — и она прижалась к нему всем телом.

— Не могу, уже скоро, — он обнял ее напоследок и, не одеваясь, голый, как был стремительно вышел. В следующую секунду Марина услышала знакомый стон, потом, еще, но уже тише, видимо, Петр уходил подальше, не желая ее тревожить. А сердце сжималось от нежности, боли и любви.

«Я не могу его потерять, и я очень хочу ему помочь. Должен же быть какой-то выход!»

Глава 12

День тянулся безумно медленно, Марина скучала по Петру, она больше его не боялась. Опять листала альбом с фотографиями, теперь она знала этих людей. И кто этот удачливый охотник, и кто эта женщина со светлыми глазами, и кто этот смеющийся малыш…

Наконец, сумерки сменились ночью, и она услышала шаги в сенях. Вошел Петр, бодрый и мокрый, опять с реки, из одежды на нём был лишь какой-то лоскут, прикрывавший бёдра:

— Как я соскучился по тебе, день был бесконечным! Может, ты останешься хотя бы еще на одну ночь? — помедлив, спросил он и ждал с надеждой ответа.

— Я бы с удовольствием, — искренне сожалела она, не в силах отвести взгляд от такого первобытного, дикого и безумно манящего чужого, и такого теперь близкого ей мужчины, — но у меня бабуля там с ума сходит.

— Да, конечно, я как-то забыл об этом. Сейчас поедим быстренько и пойдем.

Он оделся во вчерашнюю футболку и штаны, развел в печке огонь и когда угли немного прогорели, выложил на лист две большие рыбины, принесенные с реки:

— Сутки голодный пробегал, и тебе на весь день ничего не оставил.

— Петр, я, кажется, люблю тебя, — проговорила Марина, и сама не поняла, как это у нее вырвалось. Он замер, не решаясь поверить в услышанное, потом, повернулся к ней, взглянул печально и замотал головой:

— Не надо, Марина, мне уже двадцать восемь лет, из них я двадцать три года живу здесь вот так, ничего невозможно изменить, я — существо без будущего. И у тебя со мной нет никаких шансов на счастье. Мы, сейчас перекусим и пойдем. Ты вернешься в нормальную жизнь, и через некоторое время, все, что здесь произошло, будешь воспринимать как сказку или сон.

— А ты, как будешь воспринимать все, что здесь произошло?

— У меня ничего подобного не было и, уж точно, никогда не будет. Я не забуду тебя никогда, — ответил он тихо. Больше, ни говоря, ни слова, он достал из печки зарумяненную рыбу, разломал ее на куски, и наскоро поев, они отправились в путь…

Шли молча. Марина совершенно не понимала, как Петр в полной темноте движется нужным маршрутом, но была твердо уверена, что он выведет ее в Калиновку. Путь оказался неблизким, двигались уже несколько часов, девушка устала, но Петр не хотел делать привал, боялся, что не успеет до рассвета, вывести ее к людям. Когда она, вконец измучившись, уже еле переставляла ноги, он остановился:

— Все, Марина, мы пришли. За этим оврагом кусты, а дальше дорога, сразу за поворотом спуск к мосту, и Калиновка.

— Я поняла. Меня этой дорогой дед Матвей вез, когда я к бабуле приехала.

— Скоро рассветет, нам пора прощаться, — сказал Петр, в темноте Марине было не видно его лица, но она почувствовала горечь и невысказанную боль в его голосе. Она не могла долее его удерживать, но и отпустить была не в силах:

— Я не могу расстаться с тобой! Это неправильно! Невозможно! — к горлу подступил ком, она держалась из последних сил.

— Это необходимо, к сожалению. Я хочу сказать тебе напоследок, что никогда не мечтал о таком счастье: в моей жизни на миг появилась девушка, удивительная и прекрасная! Красивая, как сказочная фея! Я благодарен матери за то, что она не дала мне опуститься до звериного состояния, тогда я никогда не узнал бы, что такое нормальное человеческое счастье, что такое любовь! Значит, все было не напрасно, я буду помнить тебя всю свою бестолковую жизнь! — он крепко прижал ее к себе, нетерпеливо нашел своими горячими губами ее губы. Поцелуй был долгим и отчаянным…

Неминуемо надвигался ненавистный рассвет, небо едва заметно начало сереть. Пётр, вдруг резко замер, потом, по его телу пробежала судорожная волна — предвестница последующего превращения, и он, поцеловав Марину в последний раз, прошептал:

— Прощай, не ходи за мной, — и, не оглядываясь, пошел в чащу. Она, не

взирая на его слова, побежала следом. Пётр ушел не далеко, ломка уже всецело завладела им, и Марина ничего не могла поправить, только стояла и с ужасом понимала весь трагизм сложившейся ситуации. Когда всё было кончено, и медведь направился вглубь леса, она все же крикнула ему вслед, нисколько не надеясь, на то, что он её поймет:

— Пётр! Я приду сюда ночью, каждую ночь буду приходить, и ждать тебя!

Потом, собрала его одежду, бережно свернула, и хотела было, убрать в свой рюкзак, но передумала и оставила здесь же, под деревом. Устало опустилась на траву, и, привалившись спиной к толстому стволу сосны, сидела абсолютно опустошенная. Она устала от ночного перехода, и отчаяние давило на плечи тяжёлым грузом. Наконец, она поднялась, поплелась к дороге, добрела до поворота, и её глазам предстала картина, которую она уже видела: речка, мосток, и Калиновка на пригорке. Ничего не изменилось, такой же волшебный рассвет, лёгкое покрывало тумана поднимается из низин, воздух прозрачен до звона, блестит роса в изумрудной траве, пробуждается деревня, но Марину ничего не радовало. Как она хотела ещё сутки тому назад, вернуться в эту идиллию, всё бы отдала, а теперь плелась равнодушно к дому бабки Матрены. Одно только радовало, что успокоит её, и родителей, если они уже в курсе. О Петре Марина решила никому не говорить, все равно не поверят, подумают, рехнулась в лесу со страху.

Кроме того, ей ни с кем не хотелось обсуждать его тайну, и бередить душу себе.

Глава 13

Марина вошла во двор, Матрена сидела на ступеньках крыльца в длинной ночной рубахе, больше похожей на рубище, да на плечах была накинута косынка.

— Бабуленька, ты, что тут сидишь? — опешила Марина.

— Жду тебя, — просто ответила та.

— Так ведь, я могла и не сейчас прийти, а завтра, ты бы так все и сидела?

— Я так три дня сижу, и дольше сидела бы. — И тут подойдя поближе, Марина заметила, как осунулось ее лицо, заострились черты, а руки старушки дрожат.

— Прости меня, пожалуйста, за то, что не послушалась тебя, не надо мне было с девчонками в лес идти, — и Марина, обняв бабушку за плечи, села рядом и горько заплакала.

— Может не надо, а может, и надо. Нам не ведомо, — сказала бабка Матрёна, непонятную фразу. — Ну, да ладно, сделанного, не воротишь, пошли в избу. Ты, небось, вымоталась совсем, оголодала? Мы, тебя всей деревней, как пропала, так и ищем. Все леса вокруг прочесали. Верка третий день ревёт. Как же ты выйти-то сумела?

— Наткнулась на избушку в лесу, в ней оказались охотники, они и помогли выйти, — уклончиво ответила Марина.

Бабка хлопотливо накрывала на стол, а внучка, скинув с себя грязную одежду баландалась у рукомойника.

— Баньку истопим, напарю, намою тебя, как следует, — ворковала Матрёна, — вся лесная грязь смоется.

— Бабуленька, ты родителям уже сообщила о моей пропаже? — спросила Марина, не сомневаясь в положительном ответе.

— Нет, Маринушка, не стала их тревожить, знала, что ты жива и вернешься обязательно.

— Откуда? — опешила девушка.

— Сердцем чувствовала, — просто ответила бабка. — Сейчас, Пеструху подою, молочка парного попьешь, и силы восстановятся. Молочко парное, оно завсегда полезное, — щебетала Матрена уже в сенях.

Марина решила прилечь на минутку, пока бабка возится с коровой. Легла на кровать и мгновенно провалилась в глубокий долгий сон, без сновидений.

Проснулась уже под вечер. Бабка Матрена, суетилась вокруг:

— Выспалась, Маринушка, а я как раз баньку истопила, пойдем, попаримся.

— Пойдем, бабуля, я с удовольствием! — и они с бабкой пошли в баню

на дальнем конце огорода. Баня у бабки Матрены была не простая, а целебная. В предбаннике на стенах развешаны веники и пучки сушеных трав. В зависимости от потребности, Матрена зашпаривала определенные из них и использовала в лечебных целях. Так и тут, у нее стояли две деревянные шайки, а в них плавали пучки и букетики. По всем правилам банного искусства, бабка то гоняла внучку в парную и хлестала веником, то окунала в огромную бочку с холодной водой, стоявшую у входа. Проведя эту процедуру троекратно, пересыпая её все время какими-то замысловатыми приговорами, она напоследок, окатила ее сначала настоем из одной шайки, а потом из другой.

— Ну, вот, внученька, и попарилась, и помылась. И от неприятных мыслей, забылась! — приговаривала старушка.

— А если, мысли разные, бабуля? — весело спросила Марина. После Матрёниной баньки, у неё как будто выросли крылья, упал тяжкий груз с души, и она успокоилась, в твердой уверенности, что Пётр обязательно придёт на условленное место.

— Если, мысли хорошие, добрые, то они не забываются, — обстоятельно объясняла бабка. — Потому, как русская баня, на хорошие мысли настраивает, а плохие, мы все веником выбили, вот так-то…

Потом, прибежали девчонки, рвавшиеся ещё с утра, начали её тискать и обнимать, поздравляя с возвращением. Верка валялась в ногах, вымаливая прощение за то, что не доглядела. Марина зла на подругу не держала, сама виновата, слишком увлеклась грибной охотой. На вопросы девчат, о том, как выбралась из леса, рассказывала ту же версию с охотниками, что и бабке Матрёне. А сама ждала темноты и мечтала, чтобы старушка уснула покрепче…

Вот и наступила долгожданная ночь, бабка Матрена, прочитала как обычно, перед сном, все нужные молитвы и в придачу благодарственный молебен за Маринино благополучное возвращение и, пожелав внучке спокойной ночи, угомонилась на печи. Марина выждала для верности еще полчаса, и когда бабка тихонько захрапела, осторожно, на цыпочках выскользнула в сени. Там прихватила куртку и приготовленную корзинку, в которую заранее сложила нехитрый провиант: бутыль молока, да краюху ржаного хлеба. И, стараясь не скрипеть дверью, вышла на улицу…

Деревенский народ засыпает рано, и сейчас ни в одном окне не горел свет. «В Москве в это время, только настоящая жизнь начинается», — подумалось ей без сожаления, потому, что здесь, в Калиновке, у Марины, как раз и начиналась самая настоящая жизнь. Могла ли она представить ещё неделю назад, какие чудеса с ней здесь приключатся? Если бы даже заранее знала, что предстоят скитания по лесу, поехала бы всё равно, конечно из-за Петра. Он теперь занимал все её мысли. Пройдя по сонной деревне, девушка спустилась к мостику, а когда миновала его, стало как-то страшновато. Впереди чернел безмолвный таинственный лес, но она все-таки пошла дальше. «Хоть бы пришел! Если его нет, сколько ждать? Вдруг он меня не услышал? А, может, услышал, но не придет, сказал же: «Прощай!» Только бы найти это место!» — такие мысли роились в голове, когда она услышала неприятный сиплый голос:

— Витёк, глянь-ка! К нам Красная Шапочка пожаловала! — и из темных кустов, Марине навстречу выдвинулись две мощные фигуры, явно неместные жители.

— Да у неё, и корзинка с собой, наверное, нам пирожки принесла, — ответил второй голос, ничуть не лучше первого.

— А я, как раз серый волк, давайте познакомимся поближе! — глумливо

рассмеялся первый. Марина разглядела в темноте их одежду, незнакомцы были одеты в черные тюремные робы. Она стояла в полном смятении, не зная, что предпринять. Бежать было поздно, до деревни далеко, а эти двое вышли так близко от неё, и были совсем рядом. Кричать? В деревне, вряд ли кто услышит, да и не дадут ей даже пикнуть. Вон один встал перед ней, как скала, а второй пытается обойти и загородить путь к отступлению. «Надо же, как глупо получилось, — думала Марина, — в лесу не пропала, а тут около деревни, ни за что, пропадаю! "

— Ребята, — начала она, как можно тверже, — вы бы шли своей дорогой, а я — своей пойду!

— А, может, у нас дорога общая? Пойдем вместе, с нами не соскучишься! — зэки просто так её отпускать, конечно, не собирались.

— Нет, молодые люди, у нас с вами разные дороги, — она старалась не

— выдать своего волнения, ни голосом, ни поведением, но в это время, тот, что зашел сзади, крепко схватил её за локоть, а второй прошипел злобно:

— Хватит болтать, а если пикнешь, то вот, — в руке у него блеснул выкидной нож, и он сделал им довольно недвусмысленный жест. -

Тащи ее с дороги, — сказал тот, что с ножом, — я видел тут одно уютное

местечко, там и позабавимся…

Глава 14

И Марину поволокли в лес, за кусты, через овраг, как раз туда, куда она и собиралась, но совершенно с другой целью и в другой компании. «Петра там нет. Никто мне не поможет. Сама виновата! Теперь уж, точно конец!» — выхода не было, Марина мысленно начала прощаться с жизнью, а подонки, уверенные в своей безнаказанности, глумливо рассказывали, как они с ней сейчас развлекутся…

И, вдруг, что-то произошло, она не успела сообразить, что, но её обидчики, почти одновременно повалились на землю, один согнулся пополам и зажимал живот, а другой закрыл руками лицо, и оба отчаянно матерились. «Он всё-таки пришел! И спас меня опять!» — пела душа. Но радоваться долго не пришлось, обиженные товарищи сдаваться не собирались, и, поднявшись с земли, наступали на Марининого спасителя, явно, не входившего в их планы, с обеих сторон. У того и у другого в руке блестело по ножу. Манёвр первого был не точен, и Пётр ловко выбил нож из его руки, но второй, в это время всё-таки успел нанести удар, хотя тоже после этого полетел на землю. Дальнейшее понять было невозможно, все трое сплелись в один клубок и катались с хрипами и воплями по земле. Марина ничего не могла поделать, лишь молила Бога, чтобы всё обошлось.

Наконец, битва была закончена полной победой Петра, и безоговорочной капитуляцией бандитов: один волочил, сломанную ногу, а второй, размазывая кровь по лицу, помогал ему идти, посылая проклятия в адрес обидчика. Марина кинулась к своему спасителю:

— Прости, от меня одни проблемы!

— Всё нормально. Я соскучился по тебе, — он обнял её и поцеловал в макушку, но Марине показалось, что с Петром, что-то не так и, приглядевшись в темноте, она увидела, как на серой футболке справа, увеличиваясь на глазах, растёт чёрное пятно.

— Что это? Кровь! Ты ранен! — ужаснулась девушка, — надо что-то делать!

— Спустимся к реке, промыть рану, — сказал он, зажимая бок. Кое

как они добрались до реки, Пётр бодрился, но это явно давалось ему с трудом. С Марининой помощью, он кое-как стянул с себя окровавленную футболку, и девушка, макнув ее в воду, стала смывать кровь вокруг раны. В ночной темноте порез не выглядел опасным, он был небольшим, но видно, достаточно глубоким, кровотечение не останавливалось. Вскоре вся футболка стала черной и липкой. Марину охватила паника:

— Давай, я отведу тебя к бабуле, она поможет!

— Нет, не нужно! Что я скажу ей? Кто я такой? А, потом, вдруг, я потеряю сознание, и утром превращусь в зверя у нее дома?

— Ничего ей говорить не нужно, я все сама скажу! Она поймет! И руки у нее золотые, к утру, ты уже будешь молодцом! — Марина уговаривала

Петра, как могла, а он начинал потихоньку слабеть, и ей удалось сломить его сопротивление. Подставив плечо, она обхватила его за талию, насколько позволяла рука, и потихоньку они направились в деревню. С великим трудом, преодолев отрезок пути до Матрениного дома, Марина распахнула калитку, и втащила за собой Петра. Бабка Матрена сидела на крыльце. Удивляться этому было некогда, и Марина даже обрадовалась:

— Бабуленька! Объясню все потом, а сейчас, человека спасать надо!

— Конечно, надо! — и, подхватив, уже теряющего сознание Петра, с другой стороны, бабка Матрена помогла Марине дотащить его до кухни. Там, на ярком свету, она осмотрела его рану, и осталась, очень недовольна:

— Плохи дела, рана слишком глубокая, и крови потерял много. Все, что могу, сделаю, но не знаю, оклемается ли, — и, не теряя понапрасну времени, принялась колдовать над раненым.

Марина, как зачарованная, смотрела на Матренины манипуляции, машинально повторяла приговоры, которыми, та сопровождала свое священнодействие, и все ожидала, что Петр сейчас очнется. А он лежал на широкой длинной скамье и не подавал никаких признаков жизни. Впервые ей удалось разглядеть его при ярком свете. Даже сейчас, бледный, словно полотно, с резко заострившимися чертами лица и черной, особенно контрастной на фоне бледного лица бородой, он был необычайно привлекателен. Могучее тело с трудом умещалось на скамье, широкие плечи держались на весу, руки безвольно свисая, лежали кистями наполу, мускулистая грудная клетка еле заметно вздымалась при редких вдохах. «Только бы не умер!»

Кровь постепенно остановилась:

— Неужели, вся вытекла? — испугалась Марина.

— Не бойся, девка, у такого бугая сил много и крови много, вся не вытечет, — успокоила бабка Матрена, вдевая вымоченную в какой-то настойке льняную нитку, в обыкновенную портновскую иглу. И принялась зашивать рану. — Где же ты этого лешего-то выискала?

— В лесу. Как сказала подружкам, что еду в Сибирь за снежным человеком, так и вышло. И Марина рассказала бабке Матрене все, как на духу.

— Да, внученька, — задумчиво проговорила Матрена, дослушав ее рассказ до конца, — пути Господни неисповедимы. Но скоро рассветет, и будет у нас в горнице на лавке лежать медведь.

— А, может, он очнется до утра?

— Сегодня, точно не очнется, чтобы такую кровопотерю восстановить несколько дней нужно. Давай-ка, его в баню перетащим, он конечно, тяжелый, сущий медведь и есть. Но надо поторопиться, а то на утрянке, на общем обозрении будем тягать медведя.

Делать нечего, кое-как перекувырнули неподъемное тело на половик и поволокли между гряд по огороду в баню. По дороге Марина сказала:

— А я боялась, бабуля, что ты мне не поверишь!

— А чего ж не верить-то, в жизни всякое бывает, девонька. Это вы там, в Москве живете ненастоящей придуманной жизнью, потому многого не знаете, а здесь у нас и не такое возможно. Парня вот жалко, проклятье на нем, как видно сильное, только, за что?

— Не знаю, он не говорил, — размышляла Марина над сказанным бабкой.

Наконец, они дотащили свою тяжелую ношу до бани и устроили раненого на нижнем полке в парной, там, где не было окна, чтоб, не дай Бог, никто не увидел.

— Бабуля, надо ещё штаны с него как-то снять, а то, боюсь, порвутся, он

раздевался, когда в медведя превращался, — Марине было неловко, но что делать, кое-как стянули штаны. Успели вовремя, по телу Петра начали периодически пробегать все учащающиеся судороги, потом он начал покрываться шерстью и вскоре перед женщинами лежал медведь. Марина, наблюдала этот процесс уже в третий раз, но ей по-прежнему становилось не по себе от увиденного. Особенно рвали душу мучительные стоны, которыми сопровождалось превращение, не обошлось без этого и сейчас, хотя Петр был без сознания.

— А ты, как думала! — отвечала бабка Матрена, на незаданный вопрос, — легко ли сущность изменить? Мучительный процесс. На то оно и проклятье!

— Так, что же делать-то, бабуленька, неужели нельзя помочь ничем?

— Ты что так о нем печешься? Уж не влюбилась ли в оборотня? — попала бабка в самую точку, увидев, как Марина опустила глаза, — вижу, угадала. — Марина лишь молча, кивнула. — Дура я старая, недоглядела, прозевала девку! Он — красавец, конечно, всё при нём, трудно устоять, понимаю… — сокрушалась Матрена по пути из бани.

— Не ругайся, бабуля, так уж вышло, но никто мне больше не нужен, кроме этого человека.

— Да кабы человека, так кто бы спорил, а то ведь человек-то он всего наполовину, а наполовину зверь лесной! И поверь мне, такое проклятье запросто, на человека не нашлют. Значит, вина на нем немалая! А много ли ты о нем знаешь?

— Может, я чего и не знаю, а сердцем чувствую — он хороший!

— Ладно, как очнется, я сама его расспрошу, когда в человеческом облике будет. А вот, если твой хороший человек днем придет в сознание, он нам всю баню разнесет!

— Скорей бы ночь, — вздохнула Марина…

Глава 15

Весь день она ходила сама не своя, дважды заглядывала в баню, медведь по-прежнему лежал, как его оставили. Стемнело, и она засобиралась туда. Бабка Матрена пошла с ней. Взяли с собой керосиновую лампу, Матрена припасла каких-то снадобий, да полоску чистой ткани, сменить повязку, если понадобится. Пока шли по огороду, бабка крестилась и приговаривала какие-то молитвы, а перед входом в баню, повесила иконку. Войдя в предбанник, она зажгла лампу и дала ее Марине:

— Осторожней, смотри, керосин не разлей, да не обожгись об стекло. Как там наш раненый поживает? — спросила она, нарочно погромче, чтобы Петр ее услышал. Поскольку в ответ не раздалось ни звука, пошли смотреть. На полке лежал Петр все так же без сознания, но живой. — Маришка, возьми-ка простыню в предбаннике, дай прикрою ему наготу-то, а то мы с тобой замучаемся штаны на него обратно надевать. Марина послушно выполнила ее распоряжение:

— Бабуля, почему он не приходит в себя? Он не умрет? — спросила она дрожащим голосом.

— Если бы собирался умереть, то уже бы преставился, а раз до сих пор дышит, и жара нет, значит, выживет, — успокоила Матрена. За разговорами она осмотрела рану, и осталась довольна результатом. — Сейчас мазью смажем, и зарастет все, как будто и не было ничего, — комментировала она, открывая склянку, с чем-то темным и пахучим. Толстым слоем покрыла кожу вокруг шва, засомневалась, но, всё-таки, наложила повязку, — что толку, днем все сдерет! — Но, пока, лучше рану прикрыть.

— А ты думаешь, он до завтра очнется? — оживилась Марина.

— Надо его привести в себя, иначе завтра, не знаю, что из этого выйдет. –

И Матрена занялась непонятным действом, внучке оставалось лишь смотреть. Бабка взяла пучок какой-то сухой травы, зажгла его, немного подождала, а потом притушила и оставила тлеть. В тесном помещении быстро распространился сладковатый, пряный запах. У Марины закружилась голова, и она, пошатываясь, вышла на воздух. Потоптавшись немного в темноте, вдохнув кислорода, она прислушалась к звукам, доносившимся из бани, и вернулась обратно. С дымовухой было покончено, но пахучее облако еще витало под потолком.

— Бабуля, можно проветрить? — спросила девушка.

— Теперь, можно, — удовлетворенно ответила Матрена, — просыпается наш спящий красавец. Взяла кувшин с каким-то настоем, умыла раненого. И произошло чудо, его лицо порозовело, он сделал глубокий вдох и закашлялся. Марина смотрела и не верила своим глазам:

— Да ты — волшебница! — прошептала девушка. В это время Петр открыл глаза, непонимающе осмотрелся и хотел, было, сесть, но схватился за бок.

— Ты бы, парень, прыгать-то погодил, — остановила его Матрена, — вон какая дырка в боку, не зажила еще, потому лежи и не вскакивай!

Когда в поле зрения Петра появилась Марина, он немного успокоился.

— Не бойся, это бабуля моя, она тебя спасла, ее надо слушаться, — Марина подошла к нему и присела рядом. Он смотрел в ее светящиеся радостью и любовью глаза, и молчал.

— Ну, молодежь, я оставлю вас ненадолго, милуйтесь, а я пойду нашему молодцу поесть принесу, — она отозвала Марину в сторонку и вполголоса предупредила, — ты сильно-то его не тревожь, не дай Бог, шов разойдется, — и ушла в темноту.

Марина осталась. Керосиновая лампа горела неверным светом, то вспыхивала, то почти тухла. Девушка подкрутила фитиль, как это делала бабка Матрена и повернулась к Петру. Он лежал и улыбался.

— Чему ты улыбаешься? — спросила она.

— Тебе, — просто ответил он, — не могу поверить, что мне, зверю лесному, судьба сделала такой подарок: красивая сказочная принцесса с золотыми волосами или, может, нимфа нашла меня сама, вдохнула смысл в мою жизнь, и, несмотря ни на что, готова быть рядом. Я рад, что ещё одну ночь могу провести с тобой. Если бы я превращался, хотя бы в собаку или в кота, что ли, мог бы и днем ходить за тобой следом, — вздохнул он.

— В кота-а? — протянула Марина и рассмеялась, — ну, нет! Какой же ты кот? Кота бы я не полюбила…

— Почему? Котов все любят. Их любить намного легче. Я был бы большим пушистым Барсом, ходил бы целыми днями за тобой по пятам, и тёрся спинкой о твои колени, — мечтательно произнёс Пётр, — А, знаешь, какие песенки я мог бы мурлыкать тебе на ночь?

— Не-ет, — смеялась Марина, — ты именно медведь! Мне тут бабуля, когда я приехала, легенду про Чудище лесное рассказала, так вот — это ты! И я знаю, что на самом деле ты — Принц, только надо очень постараться, чтобы наша история оказалась сказкой, а не легендой.

— Почему? — не понял Пётр.

— Потому, что легенды всегда заканчиваются плохо, а сказки — хорошо, на то они и сказки!

— Почему всё так трудно? — задумался он.

— Это для того, чтобы в конце сказки, герои знали, что такое счастье, а иначе, грош ему цена, — философски промолвила девушка, и встряхнув гривой золотых волос, рассмеялась, возвращаясь в обыденность, — лучше бы ты, вообще ни в кого не превращался, были бы всегда вместе, — мечтательно произнесла она. — Знаешь, я тут вспоминала, как подруги не хотели меня отпускать сюда, говорили:

«Зачем ты едешь? Что там делать?», а я им сказала, что еду на поиски снежного человека, еще смеялись: «…если не получиться самого, так хоть шкуру его привези», — вот глупые-то. А я теперь, все время думаю, как тебя от этой шкуры избавить?

— Не надейся, сказки не будет, — взгляд его мгновенно потух, — мать тоже ждала, что все пройдет, пустая трата времени. Я побуду здесь с тобой еще немного и уйду на рассвете.

— Я бабуле все рассказала, она мудрая, может, что и придумает, — старалась она его утешить и, уговаривала себя. Он гладил золотистые волосы, и печально улыбался, разглядывая ее лицо, стараясь запомнить каждую черточку, каждую мелочь. У Марины от этого взгляда, навернулись на глаза слезы, но она решила держаться. Улыбнулась ему в ответ и поцеловала в щёку, он взял в свою руку её ладонь и, поднеся к губам, начал с невообразимой нежностью, медленно целовать пальчик за пальчиком, как тогда в избушке. Маринино дыхание уже стало сбиваться с ровного ритма, но тут пришла бабка Матрена:

— Все, Маришка, надо парня кормить, а то он у нас не от ранения, а то голода помрет, — и она стала вынимать из корзинки снедь, — я много есть не дам — вредно пока. Вот бульончик куриный, хлеб белый, ну и ножка куриная — это, пожалуй, не повредит, — потихоньку, они с Мариной устроили раненого, полусидя-полулежа, опустив на свернутый в виде валика тулуп, нашедшийся в предбаннике. И Петр принялся за еду.

— Спасибо, бабушка, — поблагодарил он Матрену, закончив трапезу.

— А теперь, выпей вот этот отвар, — Матрёна протянула раненому кринку, — он после кровопотери восстановит силы, и не будем время терять, скоро утро, давай, дружок, рассказывай, как ты дошел до жизни такой? — начала бабка Матрена свой допрос. Марина услышала, примерно то же, что ей уже рассказал Петр.

Дослушав до конца, и не узнав ничего нового, Матрена начала сама задавать вопросы: Как звали твоих родителей? В каком селе ты родился? Сколько тебе лет? Не было ли каких серьезных происшествий в вашей семье, когда вы жили в селе, может, погиб кто, а винили твоих близких? Получив все ответы, Матрена поднялась:

— Давайте, ребята, прощайтесь, скоро утро.

— Да, мне пора, — Петр сделал, еще одну попытку подняться, но Матрена строго ее пресекла:

— Ты, Петруша, меня не понял, никуда не пойдешь. Сейчас дам тебе сон-травы, и уснешь до вечера. С таким ранением, негоже по лесу бегать, отлежаться надо, да и нам спокойнее. Вот отвар, действовать он начинает примерно, через полчаса, так что, у вас осталось немного времени, а я пойду, у меня теперь много дел, — и Матрена оставила их…

Глава 16

Потихоньку приближался рассвет, Марина хотела, как можно дольше задержаться с Петром, но чувствовала, что бабка Матрена заторопилась неспроста — что-то замыслила.

— Я счастлив, что могу хотя бы так, быть с тобой. Выпью любую дрянь, надеюсь, бабуля правильно рассчитала дозу, — неловко пошутил Петр.

— Она что-нибудь придумает, я уверена. — Марина разглаживала пальцем его большую горячую ладонь, ощущая уже знакомую шероховатость. — Скажи мне, ты слышал, что я тебе говорила, когда мы простились на опушке?

— Ты сказала, что не хочешь расставаться со мной, а я сказал «Прощай!» — вот и все, — недоумевал он, шутливо ловя её пальцы.

— Нет, я не о том. Когда ты превратился в медведя, я тебе крикнула вслед, что приду ночью на то место. Ты меня понял?

— Я не помню, что ты мне кричала. Если я уже был медведем, то может, и слышал, но понять не мог. Когда я становлюсь им, то это захватывает меня целиком, человека во мне не остается, — сокрушенно ответил Петр и сжал её руку.

— Почему же ты вернулся, если не слышал моих слов? — допытывалась девушка.

— Я не знаю, ноги сами привели. Я ни на что и не надеялся. А когда увидел, что эти звери к тебе пристают, мне вообще некогда было удивляться, что ты тоже оказалась там.

— Вот они то, точно звери, а ты у меня — человек, — рассмеялась Марина и шутливо поцеловала его в нос. Теперь она была уверена, что он пришел по зову собственного сердца.

— Пора мне пить снотворное, — глядя с грустью на девушку, произнес он, — а то подействовать не успеет до превращения. — Выпил отвар, и Марина пробыла с Петром, пока он не начал засыпать:

— Спокойного дня, любимый мой, — шепнула в ухо, когда он уже мирно

посапывал. И притворив дверь, ушла на цыпочках, хотя с Матрениного снадобья, он и так бы не проснулся, хоть в барабаны бей. Смотреть на то, как Петр станет медведем, она не стала.

Придя, домой, Марина застала бабку Матрену за сборами:

— Бабуля, а ты куда собралась?

— Та слышала, что сказал Петр? Он в детстве жил с родителями в Макаровском. Так вот до этого Макаровского полдня езды на лошади, да считай, полдня обратно. А еще там все узнать надо, поняла?

— Так ты поможешь Петру? Бабуленька, как я рада! — запрыгала Марина.

— Рано радоваться, еще ничего не ясно, а помогаю я не Петру, а тебе. Глупая ты еще, не понимаешь, что настоящая любовь человеку один раз выпадает, да и то не каждому. За нее бороться надо, вдруг, это как раз она?

— А тебя дед Матвей повезет? Может, меня с собой возьмете?

— Нет, — отрезала Матрена, — ты дома оставайся, по хозяйству. На тебе куры, корову вечером загонишь на двор, если задержусь. Кто спрашивать будет, говори: уехала больного навещать. Да выспись, ночью опять глаз не сомкнешь…

Матрена уехала, а Марина осталась ждать. «Что бабуля хочет узнать в Макаровском, какие вести привезет оттуда?» — за этими размышлениями девушка уснула. Разбудили ее подруги, точнее Верка:

— Маришка, пошли на рыбалку! Ты как в лесу заблудилась, совсем затворницей стала, хватит прятаться, — смешно хлопая рыжими ресницами, щебетала подруга, — На речке не заблудишься!

— Ой, Верунчик, что-то мне никуда идти не хочется, да и бабуля уехала к больному, я — за старшую.

— Да знаю я, дед ее и повез. Странно, к кому она поехала? Давненько никто не приглашал. Старая уже стала, а вот раньше к ней толпами люди шли. Она у тебя, просто волшебница, такие чудеса творит!

— А я и не подозревала, — прикинулась, что вовсе не в курсе Марина.

— Ну, не хочешь на рыбалку, как хочешь, а я побежала, — и Верка,

крутанувшись на каблучках, слетела с крыльца. Марина прогулялась до бани, там все было тихо, оставалось ждать бабку Матрену…

Глава 17

Приехали они с дедом Матвеем, когда солнце уже коснулось верхушек деревьев, и вот-вот собиралось за ними скрыться. Матрена вошла в избу уставшая, но вид у нее был удовлетворенный:

— Ну, как ты тут без меня хозяйничала, рассказывай!

— Все в порядке, бабуля! Кур накормила, они уже на насест спать устроились, огород полила, Пеструху на двор загнала, правда, доить не решилась, — выдала Марина полный отчет. — А как ты съездила? Удалось, что-нибудь выяснить?

— Нетерпеливая ты какая, — усмехнулась Матрена, — что ж, томить не стану: парень не врет, жили в Макаровском такие Савины. Он — охотник, звать Николаем, она — учительница, точно не вспомнили, но вроде Ольга. Он — местный был, а Ольга эта — приезжая, попала по распределению после института, в общем, городская девица. Собиралась отработать положенные три года, да вернуться домой, но познакомилась с Николаем, поженились и остались жить в Макаровском. Хорошая была девушка, добрая, детки её любили. Про него хорошего никто не вспомнил, говорят тяжелый человек. Как она могла с таким жить? Охотник был удачливый и опытный, но жестокий. Не жалел ни зверя, ни птицу. Мог и детенышей у матери отнять, и мать убить, а детенышей на верную погибель оставить. Ну, про это я у Федора Гаврилыча выспрошу, лесничего нашего, он на этом посту, почитай, три десятка лет состоит. Завтра на кордон к нему поеду. Был у Савиных ребенок, правда, имени не помнит никто, маленький был еще, но точно мальчик. Жили зажиточно, да и что тут удивительного, к Николаю постоянно перекупщики ездили за пушниной, за медвежьими шкурами, за чучелами и другой добычей. Платили хорошо, он машину покупать собирался. А потом, ребенок, что ли заболел, и они уехали, говорили, в город, к Ольге на родину. Хотя, Николая и потом в лесу видывали, но мало ли что, приехал человек поохотиться в родные места, что такого? Дом их мне показали, и сейчас стоит, пара молодая в нем живет. С хозяйкой познакомилась, Полиной звать, а вот хозяина не видела, на работе был. Она ничего не знает, из другого села замуж за него вышла, а он-то с детства в том доме живет. Вот такие у меня новости, — подвела итог Матрена.

— И что все это нам дает, бабуля? — не унималась Марина.

— Пока, ничего, больно ты скорая! Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается! А вот Пеструху надо подоить, — и ополоснув подойник, Матрена пошла на двор…

Когда с хозяйством было покончено, выпив парного молока, бабка и внучка заданным курсом направились к бане, прихватив, корзинку с провиантом.

Петр уже поджидал их, и выглядел молодцом:

— Добрый вечер, девушки, — встретил он их шутливо.

— Вот хулиган! Какая я тебе девушка! — в тон ему возмутилась Матрена, но чувствовалось, что слышать такое обращение ей приятно. — Ежели шутить принялся, значит идешь на поправку, — удовлетворенно сказала она.

— Спасибо, бабуля, спасли вы меня, а уж выспался, сразу на неделю!

— Ну, вот и хорошо, и мы времени напрасно не теряем, дайка шов погляжу, — и бабка Матрена развернула Петра на бок, — как, шевелиться не больно?

— Не больно, я как новенький, вы, бабуля, просто волшебница!

— Где-то я это уже слышала сегодня, — пробормотала Марина себе под нос.

— Ты, Маришка, не ворчи, корми своего подопечного, а я спать пойду. Устала сегодня. Вот отвар сон-травы, ты, Петруша, останься еще на один денек, не повредит. Выпей на рассвете, а ты проследи, внученька. Ну, все, спокойной ночи вам, — лукаво улыбнулась бабка и ушла спать.

— Как мне нравится твоя бабушка, — рассмеялся Петр, — Мариш, а нет ли тут в бане бритвы и зеркала хоть какого-нибудь? Ужасно хочется сбрить эту бороду.

— Зеркало точно есть, а бритву поищу сейчас, — в предбаннике Марина нашла опасное лезвие, каким-то чудом завалявшееся в Матрёнином хозяйстве и ножницы, и Петр принялся за дело, а Марина держала зеркало. Постепенно, по мере ликвидации буйных зарослей перед ней предстал просто писаный красавец: правильно очерченный твёрдый, довольно крупный рот, губы не пухлые, но и не тонкие, мужественный с лёгкой ямочкой посередине подбородок. Да и моложе Петр стал сразу лет на десять. Марина не могла оторваться от этого действа, оно было похоже на сказочное превращение принца из лесного чудовища. Девушке до невозможности хотелось провести рукой по его гладкой щеке, ощутить тепло его губ и обязательно поцеловать ямочку на подбородке. Пётр сосредоточенно занимался туалетом, но всё равно, довольная улыбка освещала его лицо, как, только отвлекаясь от зеркала, он ловил влюблённый и восхищённый Маринин взгляд. Чтобы как-то отвлечься, она болтала без умолку:

— Ты знаешь, бабуля сегодня была в Макаровском, совсем недавно вернулась.

— Зачем? Она мне не доверяет? — улыбка сползла с его лица.

— Нет! Что ты! Просто, она хочет тебе помочь, то есть нам.

— Если бы это было возможно! Был бы хоть шанс из тысячи, я бы его обязательно использовал! Не могу представить, что придется вернуться в лес и доживать свою унылую жизнь без тебя. Знаешь, Мариш, я бы всю ее променял на один день нормальной человеческой жизни с тобой, — вздохнул он. Она наклонилась к нему и поцеловала:

— Почему-то я верю, что у тебя будет этот шанс…

Глава 18

Он обнял ее, прижал к себе крепко-крепко, а она и не собиралась сопротивляться. Мощная магнетическая волна, исходящая от его тела, мгновенно затянула Марину в своё энергетическое поле, словно в омут и, не давая вынырнуть и опомниться, закружила и понесла в такие глубины, из которых и выныривать не хотелось. «Боже мой! — думала она, — как притягивает меня этот человек. Это какая-то магия. Неужели все оттого, что он оборотень?» Но страха не было, вернее, был — страх потерять любимого. Потом, мысли исчезли, все поглотило огромное чувство любви и блаженства. Тонкая ткань простыни, разделявшая их, не могла служить преградой, и только путалась в ногах. Его руки были сильны и ласковы, а губы настойчивы и требовательны. Он, словно, путник, заплутавший в пустыне, доселе томимый жаждой, припал к вожделенному источнику, и никак не мог напиться. А влюблённая девушка готова была утолять его жажду сколько угодно. Когда, они уставшие, но счастливые, откинулись на полке, Марина испугалась:

— Что же мы делаем-то, Петенька, вдруг это тебе может навредить?

— Мне может навредить бездействие, я не хочу напрасно терять ни минуты. Как ты меня назвала: «Петенька»! Так только мама называла. Я абсолютно счастлив, любимая моя и, практически здоров!

— Пора, скоро утро, — с сожалением произнесла Марина, проводя пальцем по его непривычно гладкому подбородку и, всё не могла налюбоваться.

— Да-да, конечно, что-то я увлекся. Давай бабушкино чудо-зелье, спится с него крепко, я так раньше никогда не спал. В лесу все время надо быть начеку, а то какой-нибудь охотник пристрелит еще, — неудачно пошутил он.

— Кошмар, с этим надо что-то делать, так жить, по-звериному невозможно! — возмутилась Марина. Петра начало клонить ко сну, она чмокнула его в гладкую щеку, ямочку на подбородке и потихоньку вышла.

Осторожно, стараясь не шуметь, Марина пробралась в дом. Каково же было изумление, когда ее встретила бабка Матрена, в полной амуниции, готовая к выходу.

— Ну, бабуля, ты меня и напугала! Я думала, ты спишь, крадусь тихонько, чтоб не разбудить, а ты уже собралась куда-то.

— Я к Федору Гаврилычу собралась, хочу узнать кое-что про Николая Савина. Сдается мне, что Петруша по его долгам расплачивается.

— Опять меня дома оставишь? — надулась Марина.

— Ладно, сейчас Пеструху в стадо выгоним, курам дадим и поедем, Михеич, наверное, запрягает уже. Сегодня путь не такой дальний, после обеда вернемся.

— Ура! Спасибо, бабуля, я мигом! — и Марина побежала переодеться.

Глава 19

Только выехали за деревню, как девушку сморило и, устроившись в сене, разложенном на телеге, она уснула. Проспала всю дорогу, и проснулась только, когда приехали на кордон к лесничему. Федор Гаврилович был дома, принял гостей с радостью:

— Какими судьбами, Матрена Васильевна, к нам пожаловали. Да не одна: Матвей Михеич, ясное дело — водитель кобылы, а что это за красавица с вами?

— А это внученька моя, Евдокии внучка, Мариной звать. Из Москвы погостить приехала, — гордо заявила бабка Матрена.

— Ну, раз такое дело, тогда чай пить будем, с медом липовым, -

пригласил гостей в дом Федор Гаврилович.

Марина с восхищением разглядывала лесничего. Вот уж волшебный персонаж из сказки: здоровый мужик, лет семидесяти был почти на две головы выше деда Матвея, а бабка Матрёна по сравнению с ним выглядела, вообще гномом. Кудрявая седая, а скорее белая голова, как у деда Мороза и по контрасту тёмно-рыжая окладистая борода делали Фёдора Гавриловича каким-то невзаправдашним персонажем, а не реальным человеком. Весёлые серо-зелёные глаза великана светились добром и радостью! Могучую спину прикрывала бордовая стеганая жилетка, по краям которой торчал какой-то мех, накинутая на рубаху-косоворотку на выпуск, образ завершали широкие полотняные штаны, заправленные в сапоги, как и у деда Матвея.

У лесничего была просторная светлая изба, похожая настроением на него самого: золотистые брёвна изнутри ничем не были обшиты, огромные оленьи или лосиные рога, Марина в этом не разбиралась, бросались сразу в глаза при входе в горницу. Вся мебель была такой же светлой, самодельно-грубой, но очень гармоничной для этого хозяина, а посередине горницы располагался широкий стол, застеленный яркой в цветах скатертью. В центре возвышался шикарный медный самовар, такой начищенный, хоть глядись в него. Хозяин вышел в сени и принес настоящий бочонок, только маленький, открыл его, и оттуда разнесся волшебный аромат настоящего липового меда.

— А еще варенье есть, земляничное, сейчас подам, — хлопотал радушный хозяин. Гости, тем временем, разместились на широких скамейках, поближе к самовару.

— Ты уж извини, Федор Гаврилыч, мы по делу приехали, — внесла ясность бабка Матрена.

— Понятно, кто ж такую даль без дела потащится. А дело-то, серьезное?

— Серьезное, и непонятное.

— Ну, тогда и я сейчас, чего посерьезней, приготовлю.

И на столе, как по волшебству, стали появляться сибирские яства: блюдо со студнем, вяленое мясо, хрустящие малосольные огурчики, не обошлось без штофа с домашней клюквенной настойкой. И вскоре, венец творенья — мелкие сибирские пельмени подоспели.

— Гаврилыч, ты прямо, как на свадьбу накрыл, — восхитился дед Матвей, искоса поглядывая на запотевший штоф.

— Так не часто меня такие гости посещают, можно и отметить слегка, — развёл руками хозяин.

Марина с восторгом разглядывала всю эту красоту, и ей казалось, что она в сказке, а на столе раскинута волшебная скатерть-самобранка. Принялись угощаться, все было таким вкусным и настоящим! Хотя Марина у бабки Матрены уже привыкла к натуральной аппетитной еде, но все еще продолжала удивляться новым вкусам. Попробовала она и клюквенную настойку — просто волшебство: яркий рубиновый цвет, натуральный аромат, терпкий вкус ягод, — так и выпила стопку до дна, внутри, сразу разлилось приятное блаженное тепло.

— Ты, смотри, Гаврилыч, внучку мне не спои своей знаменитой настойкой, — шутливо пристрожила хозяина Матрена.

— Что ты, Матренушка, от моей настойки только польза одна, сама знаешь! — начал заступаться за свое произведение лесничий.

— Хороша штука, Гаврилыч! Только у тебя такую прелесть и попробуешь! Ты на это дело мастак! — нахваливал дед Матвей. Хозяин от этих слов расцвел.

А Марина не могла налюбоваться на лесника, смотрела на него, а рот сам расплывался в детской улыбке, как будто и впрямь деда Мороза увидела, и будто ждала от него чуда, как в детстве. Вообще, с того момента, как коренная москвичка попала в Калиновку, ей казалось, что она в каком-то месте перешла невидимую грань между реальностью и сказкой, и пребывает сейчас в волшебном мире. В нём, возможно, всё, и никогда не ведаешь, чего ждать в следующий момент. Весь её опыт прежней жизни был не в счёт. Здесь всё было по-другому…

— Я вот что-спросить-то хочу, — решила, наконец, перейти к волнующей теме Матрена, вернув Марину к проблеме, из-за которой они здесь оказались, — не знал ли ты, Фёдор, Николая Савина — охотника из Макаровского. Дело давнее, лет двадцати тому назад. Может, вспомнишь такого?

— Фу, Матрена, ты мне весь аппетит испортила! Я этого мерзавца, не то, что за двадцать лет, за всю жизнь не забуду! — рассердился Гаврилыч.

— Чем же он насолил-то так тебе, Федор? — пытала Матрена, а Марина навострила уши.

— Я такого жестокого человека, среди охотников не встречал никогда! Бил зверя надо и не надо, удовольствие от убийства получал! Сколько я на него дел заводил, жаловался, куда только можно, но он был неуязвим. Покровителей имел сильных, конечно, кому меха нужны, кому шкуру медвежью на пол кинуть. Да еще поговаривали, золотишко у старателей с прииска скупал помаленьку, откупиться мог от любого обвинения, так, что я ему не закон. У него свой закон был, по которому, все дозволено. Мое терпенье лопнуло, когда он медведицу завалил, а медвежат маленьких в лесу погибать бросил — это, как раз в его духе было. И собрался я над ним свой суд учинить, подготовился, думаю: «Дай, только встретиться в лесу, пристрелю, как собаку!» Но не успел грех на душу взять, что-то там у них случилось, и уехал он в город с семьей. Потом, мужики говорили, что опять видели Николая в наших лесах, но мне он больше не попадался. А тебе-то, Матрена, почто этот гад?

— Да вот, сынок его объявился, так и вспомнилось, — навела туману бабка Матрена.

— Тоже охотник, что ли? — насторожился Гаврилыч.

— Да, вроде нет.

— А давайте, выпьем за мир во всем мире, — вывел Матрену из сложного положения, сам того не понимая, дед Матвей.

Посидели еще, вспомнили былое, даже песен попели и чаю напились с липовым медом и земляничным вареньем, в общем, уважили гостеприимного хозяина и, наконец, засобирались домой.

— А приезжали-то зачем? — вспомнил, вдруг лесничий.

— Так тебя проведать, Федор Гаврилыч, давно не виделись, — успокоила его Матрена, усаживаясь на телегу.

— А-а, — протянул удивленно хозяин, — спасибо, еще приезжайте!

— Непременно приедем!

— Ну, Милка! — слегка шевельнув поводьями, прикрикнул на свою лошадку дед Матвей, и двинулись в обратный путь…

Глава 20

Дорога назад была долгой. Каждый думал о своем. Телега мерно покачивалась на кочках. Марина лежала на сене и смотрела в голубое небо. Такого простора и яркой, можно сказать васильковой синевы, раньше ей видеть не приходилось. А может, просто не выпадало случая, вот так никуда не спеша поднять голову. И глядеть, не отрываясь, в огромное бездонное пространство. Какие тайны скрывает эта бездна? Зло наказуемо? Сын в ответе за поступки отца? Оттуда, из этой синевы, мы все, как на ладони, не спрячешься и ничего не утаишь. Можно даже себе не признаваться в ошибках, но бездна видит всё!

Бабка Матрена сидела на краю телеги, свесив ноги в длинной юбке. И то ли думала какую-то свою думу, то ли дремала. Дед Матвей, изрядно захмелев, от усиленного возлияния чудотворной настойки, лениво правил своей лошадкой, да тянул под нос, протяжную заунывную песню…

Вернулись, конечно, не к обеду, а гораздо позднее. Пеструха уже бродила по двору, флегматично пощипывая мелкую травку, самостоятельные куры забрались на насест. Бабка Матрена занялась коровой, а Марина пошла в избу. Наконец, бабушка вернулась с полным подойником и принялась процеживать молоко, а у Марины появилась возможность спросить то, что ее волновало:

— Бабуля, теперь мы знаем, что отец Петра был, мягко сказать, не подарок, и уверены, что его сын наказан за проступки, которых не совершал. Ну и что из этого? Как этим можно помочь Петру?

— Ты, Маришка, не торопи меня, дай подумать. Сейчас чайку попьем, а потом, и мысли появятся, — пресекла все вопросы бабка Матрена.

За столом молчали, напившись чаю, бабуля изрекла,

— Шуруй к своему подопечному, время подходит. Еду не бери, приведешь Петра сюда. Вставать ему можно. Только, приходите не раньше, чем через два часа, мне одной побыть надо, — и Матрена принялась сосредоточенно ходить по дому и выставлять на стол какие-то подозрительные предметы, не обращая внимания на внучку. Перед уходом Марина заметила на столе толстую восковую свечу, комок меха, принадлежавшего некогда животному, пучок сухой травы, глиняную чашу и ещё какие-то непонятные штуки, видно неотъемлемые атрибуты предстоящего, только Матрёне ведомого таинства. Девушка хотела, было, задержаться и посмотреть, что будет дальше, но Матрена ее выпроводила:

— Иди, иди, тебе не надо здесь быть, и крикнула вслед, — не раньше, чем через два часа! — Марина окончательно заинтригованная, отправилась к Петру…

Он ее уже ждал:

— Ну, что же ты так долго не шла? Я заждался! — он нетерпеливо обнял ее

и принялся целовать, иногда прерываясь и нашёптывая в ухо всякие милые словечки.

Марине было безумно приятно, но у неё все никак не шли из головы приготовления Матрены к какому-то подозрительному ритуалу. Петр почувствовал ее настроение:

— Что-то случилось?

— Нет, все в порядке, бабуля велела часика через два пожаловать домой на ужин. Кстати, тебе можно вставать.

— Мариш, а пойдем на реку, я искупаться хочу, мочи нет!

— Так, что же ты в бане не искупаешься, воды-то полно.

— Нет, я на речке привык, люблю простор, чтоб воды много было…

Огородами спустились к реке. Светила полная луна, и вода поблескивала неровной рябью в ее тусклом свете. Петр скинул свои солдатские брюки и с разбегу кинулся в прохладную воду. Его мускулистое тело, почти не разбило водной глади и вошло плавно, без брызг. Какое-то время, Марина напряженно вглядывалась в черное пространство, в поисках его силуэта, а когда уже начала отчаиваться, он вынырнул совсем рядом и протянул ей несколько белых кувшинок.

— Петенька, красота-то, какая! А где ты их нашел?

— У того берега заводь, там и растут. Мариш, а хочешь искупаться? Вода совсем не холодная! — радостно предложил он, смешно отряхивая воду с волос и обдавая Марину россыпью брызг. Она медлила, но потом, сдалась на уговоры, отбросив стыдливость, скинула с себя одежду и стала осторожно спускаться в воду. Ее кожа в лунном свете мерцала мраморной белизной, и влюбленный мужчина невольно залюбовался изящными формами.

А она уже сомневалась в правильности своего опрометчивого поступка, вода оказалась просто ледяной. Но Петр, почувствовав ее сомнения, не дал опомниться и, потянув за руку, увлек в воду. Погрузиться без визга не получилось, Марина шутливо отбивалась, но он прижал ее к себе, обнял сильными руками, и сквозь холод воды, она ощутила горячие токи, исходившие от его тела. Вмиг успокоившись, она почувствовала мощную энергетику влюблённого мужчины, а он, не давая опомниться, целовал её в шею, ключицы и обнажённую грудь.

Странные немыслимые ощущения зарождались где-то в глубине её тела: с одной стороны, ледяная вода охлаждала снизу, а с другой пламя, разгоравшееся на теле ожогами его поцелуев, будоражило так, что темнело в глазах. Разбираться в этом не было сил, девушка просто отдалась страстному порыву, который буквально сносил их обоих. Петр поднял Марину на руки, и она каким-то естественным движением обвила его талию ногами, сильные руки мужчины и вода помогали ей держаться на плаву, они слились в единое целое, так что никакая сила не смогла бы их разделить…

Мгновения таинства страсти в слиянии с природой, показались Марине вершиной человеческого счастья. Петр, тяжело дыша, наконец, разжал объятия, и девушка опустилась на водную гладь и поплыла. Ее охватило доселе неведомое первобытное чувство свободы. Кругом лес, темная река, спящая деревня, рядом любимый человек, еще более первобытный и свободный. И только мудрая молчаливая Луна была свидетельницей этого порыва. Петр догнал ее, какое-то время, они, молча, плыли рядом. Он оказался прекрасным пловцом, движения его были естественны и непринужденны, он словно гигантская рыба, плавно рассекал воду, не чувствуя напряжения и усталости…

Глава 21

— Мариш, пора возвращаться, ты озябла уже, а мы сильно отдалились от нашего места.

Они повернули, двигаться против течения было тяжелее, и Марина стала быстро уставать, но о том, чтобы выйти на берег, не было и речи — с обеих сторон реку окружал густой кустарник. Петр, поняв, что девушка выбилась из сил, предложил, — цепляйся за шею и держись, — так они и доплыли: она у него на спине, словно на дельфине. Казалось, Петр совсем не уставал, со своей ношей он двигался по-прежнему легко, его тело согревало Марину, несмотря на холод воды, а близкий телесный контакт снова и снова будоражил воспоминания о недавнем страстном порыве. Когда показалось знакомое место, а под ногами нащупалось дно, он легко взял ее на руки и вынес на берег.

Мокрое тело вмиг обдало прохладным ночным воздухом, и Марина покрылась мурашками, а зубы стали выбивать ритмичную дробь. С трудом, натянув, прилипающую одежду, они быстро припустили домой…

Добежав до крыльца, Марина вспомнила бабушкин наказ, не возвращаться раньше, чем через два часа. Но никак не могла сообразить, сколько прошло времени с ее ухода.

— Ты, Петенька, подожди меня здесь, а я погляжу, как там дела у бабули.

Петр присел на ступеньку крыльца, а она босиком бесшумно стала пробираться в сени. В избе было тихо, и Марина уже протянула руку к двери, как вдруг ей почудилось, будто бабка Матрена с кем-то разговаривает. Девушка сосредоточилась и попыталась разобрать слова, но понять ничего не смогла. Только по тембру чувствовалось, что голос мужской, низкий и скрипучий. Девушка замерла, не в силах покинуть свой пост, почему-то подумалось, что именно сейчас решается судьба Петра. В этот момент, совершенно отчетливо она услышала слова ночного гостя:

— Все, старуха, это последнее мое слово. И запомни, если у медведя родится ребенок, он потеряет человеческую сущность окончательно. –

К горлу подкатил ком, а сердце сжалось, как от боли, — Прощайте, надежды на счастье, — с этой горестной новостью она вернулась к любимому.

— Мы пришли рановато, у бабули гости, — прошептала она и, взяв его за руку, увела подальше от крыльца.

— Марина, ты все никак не можешь согреться, у тебя руки дрожат, — волновался Пётр.

— Я и забыла, что мокрая, просто сейчас там, в доме находится хозяин твоей судьбы. Он сказал, что тебе нельзя иметь детей, иначе ты навсегда останешься медведем, — всхлипнула она.

— Что ж ты сразу-то не сказала, я давно хочу с ним встретиться! — и Петр рванул обратно к крыльцу.

— Постой, туда нельзя! Бабуля не велела! — Марина старалась удержать его за руку, но силы были не равны. В это время, открылась дверь, и вышла бабка Матрена:

— Чем вы тут занимаетесь, марш в дом! Сейчас всех соседей перебудите!

— усталым голосом добавила она.

— А как же ночной гость, ведь он еще не выходил, или нам к нему можно? — осторожно полюбопытствовала Марина.

— Ушел гость! Айда в дом, парня кормить надо, а то совсем отощает, ты его одними разговорами потчуешь.

— Как он мог уйти? — не унималась внучка, — мы около крыльца стояли, никто не выходил.

— Этому гостю двери не нужны, для него нет стен и преград. А ты, Петруша, что пригорюнился?

— Не успел я, хотел спросить его, как мне человеком стать?

Пойдемте в дом, я все теперь сама знаю…

Глава 22

Бабка Матрена медлила с рассказом. Громко кряхтя, устроилась за столом, смахнула с него какие-то невидимые соринки. Молодые люди с нетерпением ждали ее откровения, а она мужественно выдерживала паузу. Марина, чтобы чем-то заняться, начала накрывать на стол, а Петр, молча, рассматривал узор на скатерти, прислонившись к дверному косяку. Наконец, бабка Матрена подала голос:

— Ты присядь, Петруша, в ногах правды нет. Вот Маришка нам сейчас стол накроет, а то я, что-то подустала. С таким гостем разговаривать непросто, много сил уходит.

По всему видно было, что Матрена никак не могла собраться с духом и поведать услышанное. Принялись за ужин, но аппетита, ни у кого не было, Петр не выдержал и, резко отодвинув тарелку в сторону, обратился к Матрене:

— Все, бабуля, хватит темнить, я хочу знать все, что меня касается!

— Тут все тебя касается, мне скрывать нечего.

— Бабуленька, а кто это тебя посетил? — задала наводящий вопрос Марина, чтобы подтолкнуть Матрену к разговору. Бабка отхлебнула горячего чаю из блюдца и буднично обронила:

— Так Бог Медвежий был, сама его вызвала, вот он и пришел.

— Бабушка, ты что? Такого Бога не бывает, шаманство какое-то! — возмутилась внучка.

— Вот он тебя услышит и обидится, тогда узнаешь, какой бывает, а какой нет! У людей и то Бог разный, а у зверей, думаешь, нет никакого? Ошибаешься. Вот, Петруша, папа твой, все пределы жестокости перешагнул, медведицу убил, просто так для потехи, а малых деток ее в лесу на погибель бросил. Тогда лопнуло терпение у Медвежьего Бога, и учинил он над ним свой суд. Я считаю, справедливый. Один медвежонок погиб, а другой, поздоровее, выжил. И тогда, Бог этот взял самое дорогое, что может быть у человека — его ребенка, да и превратил его в вечное напоминание о проступке, совершенном этим человеком. Он соединил судьбу ребенка и выжившего медвежонка, и сделал их неразрывными. Ты, Петруша, днем живешь жизнью того самого медведя, которого осиротил, когда-то твой отец, а медведь в свою очередь живет твоей жизнью. Только ночью вы оба становитесь самими собой. Ты неправильный оборотень. Обычно человек становиться зверем ночью, а ты наоборот, днем. Это для того, чтобы отец твой лучше видел дело рук своих.

У Марины от этого рассказа по телу побежали мурашки от услышанного кошмара, казалось бы, чему можно удивляться, если ты уже неоднократно видела превращение этого оборотня своими глазами? Однако, поражала жестокая, справедливая правда, от которой никуда не убежать. Она так и представляла себе маленького мальчика, который страдая и ничего не понимая, превращался в дикого медвежонка на глазах своих родителей каждую ночь. Слёзы, сами наворачивались на глаза от переполнявшей её жалости и любви к Петру.

— Бабуля, я понял, но отца давно нет в живых, а я по-прежнему днем в медвежьей шкуре. Есть ли у меня шанс искупить вину отца, или я должен мучиться так до конца дней? — нетерпеливо перебил Матренино повествование Петр.

— Шанс-то у тебя есть, да уж больно призрачный, слабенький шансик.

— А почему Петру нельзя иметь детей? — не утерпела Марина.

— Уши у тебя длинные, а толку мало, — усмехнулась Матрена, — детей никто не запрещал. Вот если, у медведя родится ребенок, то Петр безвозвратно примет медвежью сущность, а медведь наоборот, станет абсолютным человеком.

— Если я до сих пор, еще не медведь, стало быть, ребенка нет. Ну и как, каждому из нас стать самим собой?

— С медведем встретиться нужно, и предложить ему жить своей жизнью, если он согласиться, то Медвежий Бог все вернет на свои места.

— Так дело плевое, я встречусь с ним и поговорю! — обрадовалась Марина, — одна проблема — где его искать?

— Это-то, как раз не проблема, он живет в родительском доме Петра со своей женой Полиной. Я, когда в Макаровском была, разговаривала с ней, но мужа не видела, на работе был. Вот он, оказывается и есть тот самый медведь. Только чувствую, не захочет он стать медведем, у него в семье полный лад, а Полина кстати, беременна. Она поди-ка ещё никому и не говорила, срок не большой, а я сразу вижу, мне рентген не нужен.

— Вот, значит, какой шутник, этот Медвежий Бог! Шансик, значит, дал! Это не шансик даже, а жестокая насмешка! — расстроилась девушка.

— Да я, просто убью этого медведя, вот и все! Пусть попробует не согласиться! — вскипел Петр.

— Просто убить его не получиться, он не слабее тебя, — охладила его Матрена, — а вот на честный поединок вызвать можешь. Для этого нужно его предупредить и выбрать подходящее время. Потому что, если ты победишь, будучи медведем, то им и останешься. Поединок должен состояться, когда каждый из вас будет самим собой.

— Но медведь-то, тоже не дурак, если он хочет оставаться человеком, то ему нужен поединок днем! Да и вообще может не шевелиться, станет отцом и победит, — дошло до Марины, и она совсем сникла.

— Хватит нюни распускать, будет горе, тогда и горевать, будем, — отрезала Матрена, — надо в Макаровское ехать, с медведем поговорить. Время позднее, точнее раннее, надо отдохнуть немного, а когда рассветет, я и поеду.

— Бабуленька, я с тобой, пожалуйста, — взмолилась внучка, — хочу его увидеть.

— А я в лес пойду, загостился тут у вас, ночью вернусь, — начал собираться Петр. Марине не хотелось его отпускать, но Матрена поддержала:

— Иди, Петруша, рана зажила, тебе скоро силы понадобятся, с нашим банным режимом ты только раскиснешь.

Марина проводила его до калитки, хотела хоть немного задержать, но все мысли Петра занимали новости, услышанные от Матрёны. Мыслимое ли дело, чтобы какой-то медведь жил в его родном доме, имел семью и всё, как у людей, а он — человек, вынужден был прятаться всю жизнь от людских глаз, будто Чудище Поганое! Поэтому поцеловав любимую на прощание, он ушёл в темноту, а Марина очень быстро вернулась домой.

— Ты Петрушу не держи, ему одному побыть надо, переварить такую информацию. Шутка ли, какой-то медведь проживает его жизнь, а виноват отец, — как в воду глядела бабка Матрёна. — Давай-ка, поспим немного, завтра будет трудный день. Еще Михеич не знает.

— А вдруг откажет, как добираться будем?

— Ни разу пока такого не случалось. Понимает, что без дела не попрошу…

Глава 23

Замечательный человек — бабулин сосед, лишних вопросов не задает, а выручить готов всегда. Не отказал и в этот раз, запряг свою Милку, и подкатил к калитке.

— Слышь-ко, Васильевна, ночью русалки на реке резвились, сам слыхал, вот те крест! — дед Матвей размашисто перекрестился, — так и хохочут, так и плещутся!

— Так полнолуние, чего же удивляться, — равнодушно произнесла бабка Матрена, лукаво подмигнув внучке.

Дорога в Макаровское, была неблизкой, Марину, как обычно убаюкивал мерный скрип колес, и плавное покачивание телеги, и она не сопротивляясь, уснула, тем более ночь была по обыкновению последнего времени бессонной. В село прибыли к полудню, Марина как раз проснулась и с любопытством рассматривала местные достопримечательности. Собственно, рассматривать было нечего, село как село, но только большое, значительно больше Калиновки. По пути попались школа, клуб, пара магазинов и здание местной администрации, аж в два этажа.

— Тпрууу, — неожиданно крикнул дед Матвей, — все, девчата, приехали!

Марина рассматривала дом Петра и представляла, как двадцать с лишним лет тому назад, в нем жила вполне благополучная счастливая семья. Из палисадника навстречу им вышла молодая женщина и приветливо улыбнулась:

— Здравствуйте, Матрена Васильевна, вы к нам?

— Да, Полиночка, к вам, здравствуй, родная, — начала проникновенно Матрена, — к тебе и мужу твоему. А это — внучка моя, Марина.

— Я рада гостям, проходите в дом. А вот Мишенька на работе, но думаю, скоро придет на обед.

— Мы дождемся, — решительно заявила Матрена. Хозяйка встревожилась, но виду старалась не подавать:

— А дядечка с вами, может, его тоже позвать? — заглянула она в глаза бабке Матрене.

— Нет, Михеич подождет здесь, это дело его не касается.

После этих слов, Полина, совсем разнервничалась и, войдя в дом, приступила к Матрене с расспросами. Бабуля темнить не стала и вылепила все, одним залпом:

— Я, Полиночка, интриги плести не умею и не люблю. Потому, сразу говорю, как есть: я знаю — твой муж оборотень. Медведь. Может, он и хороший, но не человек. А есть человек, и твой Миша живет его жизнью. Как мне не жаль твоего мужа, но пришло время становиться самим собой. Медведь должен стать медведем, а человек — человеком.

Полина молчала, по ее лицу тихо потекли слезы, она не старалась их скрыть, только вытирала краем передника. Марине было искренне жаль эту молодую женщину, не хотелось быть причиной ее горя, но по-другому, не получалось. Она подсела к ней на диван, обняла за плечи, а та не оттолкнула, и неожиданно для себя, Марина тоже разревелась. Всю эту картину и застал пришедший на обед Михаил:

— Что за горе случилось в этом доме, пока я отсутствовал? — попытался он шутить, но в глазах застыла тревога. Полина, шмыгнув носом, попыталась успокоиться:

— Это — Матрена Васильевна, помнишь, я говорила тебе, она на прошлой неделе была здесь, а это — ее внучка Марина. Они к тебе приехали, — и она опять залилась слезами.

А Марина замерла от неожиданности, перед ней стоял ее Петр, вернее, точная копия. Он глядел внимательно его чёрными глазами, разговаривал его голосом, носил такие же длинные волосы до плеч, такая же ямочка на подбородке была едва скрыта такой же трёхдневной щетиной. Он улыбался улыбкой Петра и хмурился, как Петр. Только, одет был, как полагается…

Полина продолжала реветь, на Марину напал столбняк. Ничему не удивлялась и сохраняла холодность рассудка только бабка Матрена:

— Здравствуй, Михаил, как тебя по батюшке-то?

— Будьте и вы здоровы, бабуля. Михалыч — я, только рано меня пока по батюшке величать, еще тридцати не минуло. Какими судьбами к нам пожаловали? Что это жена моя на слезе?

— Пусть они тут ревут, а нам с тобой поговорить нужно, пойдем на крылечко, — увлекла его за собой Матрена. — Ты кем-работаешь-то?

— Я — кузнец, — это последнее, что слышала Марина. Полина тревожно взглянула на нее, в глазах читался вопрос, который она и задала:

— Мариночка, милая, что же теперь будет? — и ее, как прорвало, видимо, давно хотелось поделиться, но приходилось скрывать подробности семейной жизни, — я его люблю. Знаю, что он другой, не такой, как все. Днем это — нормальный человек, добрый, ласковый, заботливый. А ночью он уходит в лес, и я его не вижу. Сначала, когда только поженились, расстраивалась, плакала. Как же, муж с первой ночи дома не ночует. Чего только не передумала, подозревала измену. А он одно твердит: «Полина, я тебя люблю, но сказать ничего не могу». Ну, я и проследила за ним, когда он в сумерках к лесу побежал. Потихоньку следом поспешила. Что за дела у человека могут быть в лесу по ночам? Только хотела его окликнуть, а он как начал стонать, а потом его совсем закрутило. И вижу, уже не Мишенька мой стоит, а настоящий медведь. Еще рявкнул на меня, думала с ума сойду. Утром вернулся, как ни в чем не бывало. Я, конечно, глаз не сомкнула, проревела всю ноченьку, все думала, что делать дальше? Как жить со зверем? Скрывать, что все знаю, не стала, вижу, и у него гора с плеч свалилась. Но жизнь наша семейная пошла под откос, долго не получалось смириться с мыслью, что муж — медведь. А претензий других, кроме этой, у меня к нему не было. Бабы все обзавидовались: и работящий, и непьющий, и красавец какой. А главное, при всём при этом, любит меня и на других не заглядывается. Вот я потихоньку и свыклась с его недостатком. Даже ребеночка решилась родить. Хотя, страшновато, конечно, вдруг, получится медвежонок?

Жалко было вторгаться в чужую, с таким трудом налаженную семейную жизнь, невольно рушить ее. Этот бесхитростный рассказ, убил в Марине остатки решительности, с которой она хотела подступиться к медведю и требовать отдать Петру его законную половину жизни. Но другого выхода не находилось, и Марине было нечем утешить эту женщину.

Матрена с Михаилом вернулись в дом. Он был хмур и молчалив. Полина попыталась усадить его обедать, но он отказался, взял зачем-то старый охотничий нож, и злой и голодный ушел в свою кузницу.

— Что же теперь будет-то? — повторила свой вопрос Полина. Теперь он был адресован бабке Матрене.

— Теперь все зависит от того, кому больше повезет, — изрекла философски бабуля, — ни тот, ни другой не уступит. А чем все это закончится, одному Богу известно. Полина смотрела на Матрену непонимающим взглядом. И бабка смилостивилась, растолковала все подробно, — придется им силушкой померяться, за то, чтоб человеческую судьбу себе отвоевать. Кто победит, тот человеком и останется.

— А побежденный, кем останется? Медведем, навсегда? — не унималась Полина.

— Я думаю, мертвым медведем, — уточнила Матрена, — потому, что никто из них друг другу не уступит, пока жив.

— Когда это случиться? — у Полины опять задрожал голос, — и где?

— Завтра приезжайте на старый кордон к Федору Гаврилычу, лучше места не найти, да в случае чего там и заночуем, не известно, каков итог этой драмы.

Простились до завтра и двинулись в обратный путь. Дед Матвей, видя задумчивость обеих дам, лишних вопросов задавать не стал. Покинув Макаровское, сделали привал, шло время обеда. Развернули припасы и принялись за трапезу. У Марины не было никакого аппетита…

Глава 24

Воротились в Калиновку под вечер и стали дожидаться Петра.

Время тянулось медленно, стемнело и, казалось, пора бы ему уже и прийти, но он все не шел и не шел.

— Маришка, хватит по окнам прыгать, придет он, — успокаивала Матрена, — хотя, может, лучше бы и не приходил.

— Почему, бабуля? — Марине ответ был известен и самой, но хотелось услышать, что скажет Матрена.

— Так, хотя бы оба живы. Каждый кому-то дорог, а после схватки, одного из них не будет. Одним словом, кто бы ни победил, получиться плохо.

Их рассуждения прервал Петр. Он пришел довольный и возбужденный, обнял Марину, от него пахло лесом, малиной и еще, чем-то таежным:

— Здравствуйте, девушки. Я там кабанчика освежевал, может, пожарим. Вы, как? Есть не хотите?

Марина рассматривала его, как будто видела вновь. Ну, Михаил в точности! Как в игре «Найди десять отличий» пыталась увидеть хоть какую-то разницу между этими двумя. Матрена откликнулась на призыв пожарить мясо и разожгла огонь в печи.

— Эй, вы что, обидел кто, что ли?

— Никто нас не обижал. Мы сегодня, вернее уже вчера в Макаровском были. Медведя видели, точнее Михаила, — очнулась Марина, смотревшая, не отрывая глаз, как легко Петр орудует огромным ножом над кабаньей тушей.

— И, какой он?

— Хороший мужик, в общем, это — ты, только днем, — поделилась впечатлениями бабка Матрена, — жена его любит, живут хорошо.

— Он согласился встретиться со мной? — оторвался Петр от разделки мяса.

— Завтра вы должны встретиться на старом кордоне, правда, лесничего мы предупредить не успели. Утром туда поедем. Михаил, ясное дело, и слышать не захотел, чтобы отказаться от человеческой жизни. Придется побороться, — вздохнула Матрена, — ты бы, Петруша, подумал хорошенько, сейчас хоть так живешь, а может получиться, что и этой жизни лишишься.

— Мне, бабуля, терять нечего, если родится ребенок, то я и так ее лишусь. Медведь в собственную шкуру лезть не хочет, а я в его и подавно.

— Раз уж ты все для себя решил, то надо тебе к следующей ночи быть у старого кордона. Михаил там будет еще днем. Чтобы поединок мог считаться справедливым, он должен состояться на закате или рассвете. Тогда каждый из вас может вступить в борьбу и как человек, и как медведь. Но победитель останется в том виде, в каком одержит победу.

— Стало быть, мне нужно добраться туда до заката, не раньше. Хотя, может, мы друг за дружкой не одни сутки пробегаем, тогда уж, как получиться…

Глава 25

Марина удивлялась его хладнокровию и спокойствию. Как будто он просто хотел прогуляться к старому кордону, а не собирался туда, возможно, на свою погибель. Бабуля жарила мясо, а они с Петром вышли на крыльцо. Очень может быть, что это их последнее свидание, Марине хотелось сказать, как сильно она его любит, что верит в него. Что будет ждать его возвращения. Но нужные слова как-то не шли, а молчание говорило само за себя. Он тоже, не говоря ни слова, обнял ее сзади, и так они и стояли, тесно прижавшись, друг к другу и молчали, глядя на ночное звёздное небо, как будто силясь прочесть на нём ответы на вопросы о будущем. Но звёзды светили холодным равнодушным блеском, им было всё равно, что происходит на Земле. Немой диалог с небом был понятен обоим, и ни один не хотел его прерывать. Потом, Матрена позвала их ужинать. Когда с ужином было покончено, Марина собралась проводить Петра и побыть с ним еще немного перед прощанием, но он ее остановил:

— Погоди, Мариш, я еще не ухожу. Мне с бабулей поговорить нужно, — и они с Матреной вышли в сени. А Марина осталась в комнате, не ведая, какие секреты могут быть между Петром и ее бабушкой. Через некоторое время бабка Матрена вернулась, в руках у нее был какой-то увесистый сверток:

— Иди, внученька, проводи Петрушу, ему уже пора.

Марина вышла на крыльцо, он ждал ее, сидя на ступеньках. Она присела рядом, Петр, по обычаю обнял ее за плечи и притянул к себе, целуя в макушку. Как всегда, от него исходила мощная энергетическая волна, а Марина улавливала ее, словно антенна, настроенная именно на его частоту. Она всхлипнула, представив, что это их прощание навсегда, а дальше тревога, неизвестность и, если все случится не в его пользу, то — целая вечность одиночества, без него.

— А, может, не надо? Или хотя бы через неделю? — ей казалось, что она придумала, как оттянуть неизбежность. Он понял её с полуслова:

— Зачем откладывать? Я не могу так больше, понимаешь! — он развернул её лицом к себе. И Марина увидела полные отчаянной решимости глаза.

— Ну, ты же жил так целых двадцать три года, а теперь неделю не можешь? — она не теряла надежды выторговать у него хотя бы несколько дней.

— Жил, пока ты не зашла в мою берлогу. Я так жил бы и дальше, и стал бы медведем в один прекрасный момент, не потому что Полина родила, а потому что озверел бы окончательно, ведь человек во мне медленно слаб и умирал постепенно. Ты думаешь, моё одиночество не располагало меня к этому? Ты во мне человека разбудила, расшевелила всю мою душу. И я больше не смогу жить, как раньше. Лучше никак не жить!

— Прости меня за бестолковость, просто, я боюсь, — она даже не скрывала своих сомнений.

— Не грусти, Мариш, все будет хорошо. Я уверен, у меня все получится.

Это не конец, все только начинается, — он взял в ладони ее лицо и принялся целовать ее глаза, мокрые от слез, лоб, губы. Она откликнулась на этот молчаливый и страстный призыв и, увлекая его за собой, повела на сеновал, возможно, это было их последнее свидание. Всё было, как всегда ошеломляюще прекрасно. Петр не подавал виду, но и он обнимал и целовал Марину с таким отчаянием, и страстью, что у неё просто разрывалось сердце. А когда она, целуя его лицо, ощутила на губах солёный вкус, то просто разрыдалась. Эта ночь получилась особенной: они оба словно хотели напоследок вобрать друг друга по-максимуму, чтобы хватило навсегда, раствориться в телах друг друга так, чтобы никакая сила не смогла их разлучить, чтобы частица каждого из них осталась в любимом и помогала жить и помнить, даже если его не будет рядом, возможно, никогда…

Но время минута за минутой неумолимо приближало утро. В положенный час Петр ушел, и девушка осталась одна. На душе было тревожно, щемящее предчувствие непоправимой беды только усиливалось, как она не старалась гнать его от себя. Забрезжил рассвет, в деревне во всю мочь надрывались петухи, приветствуя зарю, и Марина пошла домой.

Бабка Матрена суетилась, собирая поклажу:

— Мариночка, собирайся, возьми необходимое дня на два — три. Не знаю, как сложится. Сейчас, Михеич подъедет. Я уже с соседкой договорилась, чтобы за хозяйством присмотрела. Огород совсем зарос, все не до него. Ну, да ладно, авось в ближайшие дни все разрешится, — бормотала Матрена, уговаривая себя и внучку. Марина машинально побросала кое-что в сумку, выпила кружку молока, и была готова в путь.

На этот раз, хоть ночью девушка не сомкнула глаз, дорога не усыпляла. Бабка Матрена завела с соседом разговор о погоде нынешним летом и видах на урожай. Потом, они с Михеичем припомнили, как в старые времена в период сенокоса почти не отдыхали, косили, сушили, убирали сено — все вручную. Уставали страшно, но были счастливы, молоды, а потому вместо того, чтобы поспать те немногие часы, что выделялись на отдых, шли гулять с гармошкой, пели песни, спешили на свидания. А с утра, как ни в чем не бывало опять на сенокос.

Марина, хотела возмутиться, как же они могут болтать о пустяках, когда решается судьба человека, но поняла, что, таким образом, бабка Матрена и дед Матвей хотят отвлечь ее от тяжелых, тревожных дум. И стала стараться вникнуть в их беседу. Постепенно разговор стал от нее отдаляться, и она забылась коротким тревожным сном…

Глава 26

Пробуждение застало ее почти в конце пути. Сосны расступились, и показалась изба лесничего. Невдалеке от дома, под березой стоял чёрный мотоцикл, рядом нервно прогуливался Михаил. Увидев прибывших, он что-то крикнул, и из дома вышел Федор Гаврилович, а следом за ним Полина.

— Ну, ребята, вы даете! — возмущался он, размахивая руками, и рыжая борода как живая двигалась в такт его возмущённым возгласам, — решили побоище у меня здесь устроить! Матрена Васильевна, хоть ты то, можешь объяснить, что все это значит?

— Здравствуй, Федор Гаврилыч, не кипятись. Сейчас все объясню, вот еще Михеич не совсем в курсе, а не возмущается, знает, всему свой черед. Вот время, как раз и подошло.

— Давай, Васильевна, рассказывай, я уж признаться, тоже истомился весь, — вставил свое слово дед Матвей.

Бабка Матрена увела обоих дедов в дом и, не вдаваясь в подробности, посвятила в каверзу, сотворенную Медвежьим Богом с Петром и Михаилом. После чего, тот и другой высунулись в окно и стали придирчиво рассматривать Михаила, пытаясь выискать в нем черты медведя. Но так, ничего подозрительного и не заметили, кроме того, что парень обладает могучим телосложением.

— Хватит дурака-то валять, не медведь он сейчас, ничего и не найдете. Я вам не для того сказала, чтобы вы в гляделки играли. Ты, Федор Гаврилыч, эти места, как никто другой знаешь. Боюсь, как бы они друг дружку не покалечили так, что и до нас ни один не сумеет добраться, потому присмотреть за ними надо, если что, помощь оказать. Думаю, и без твоего участия не обойдемся, Михеич.

— А я, что? Я завсегда, ты ж, Васильевна, меня знаешь, — стыдливо отходя от окна, промолвил дед Матвей.

— Я тоже, Матрена, свою задачу понял, — ошеломлённый всеми этими новостями, поддержал лесничий.

Марина, удивилась, что оба деда, как школьники слушались бабку Матрену и не в чем ей не перечили.

— Вот и молодцы, — похвалила их Матрена.

— Я вот, что уразуметь никак не могу, — удивлялся дед Матвей, — как это Михаил в Макаровском с детства жил, а никто не замечал, что он — медведь?

— Приемные родители у него были, Медвежий Бог назначил, исполняли сами повинность за какой-то грех. Болтать лишнего им было не велено, вот и скрывали, как могли. Хорошо скрывали, невеста и та узнала только после замужества. За хорошую службу грех им простился, и когда Михаил вырос, их с миром отпустили, мне Бог Медвежий сам сказывал.

В это время в избу лесничего ворвался Михаил:

— Хватит болтать! Я так понимаю: мне надо найти медведя и пристрелить его!

С этими словами он сдернул со стены охотничье ружье Федора Гавриловича и направился к выходу. Он заметно нервничал, но волнение пытался скрыть за решительными действиями.

— Нет, Миша, так дело не пойдет, — остановил его у дверей лесничий, — во-первых, я свое ружье никому не даю, во-вторых, ты в таком нервическом состоянии мне всех медведей перебьешь, которые на пути попадутся. А в-третьих, я слышал, поединок должен быть честным, а какая уж тут честь, когда вооруженный убьет безоружного.

— Ничего, дяденька, его папаша не особенно церемонился о таких пустяках, и я не буду! — упирался Михаил, и сколько Гаврилыч не отдирал его пальцы от ружья, кузнец был сильней.

— Ты, Миша, сейчас действительно сможешь убить только невинную тварь, — спокойно заговорила Матрена, — а вот, когда к ночи станешь медведем, тогда Петру твое ружье может очень пригодится.

— Я найду его раньше, — прорычал Михаил и, вырвав ружье из рук лесничего, вышел вон.

Марина видела в окошко, как за ним увязалась Полина, она что-то пыталась втолковать своему супругу, но он держал курс к лесу и не оглядывался. Женщина заплакала, тогда Михаил резко остановился, сгрёб жену в свои медвежьи объятья и прижал к себе. Что-то горячо ей объяснял, шептал на ушко, лицо его в этот момент светилось такой нежной теплотой и любовью, что у Марины навернулись слёзы на глаза, потом, поцеловал в губы и, не оглядываясь, направился в лес. Полина тяжело опустилась на траву, закрыла руками лицо и, наверное, плакала.

— Теперь будем ждать, — вздохнула Матрена.

— Только бы он его не нашел до темноты, — думала вслух Марина…

Глава 27

Наступил вечер, смеркалось. Марина хорошо знала это время, еще немного, и пришел бы Петр, как всегда бодрый, свежий, пахнущий лесом и рекой. Но не сегодня. Эту ночь он проведет там, в лесу, и возможно, она станет для него последней. Полина заметно волновалась, если Михаил не вернулся до сумерек, значит, его черед быть добычей…

В мучительном ожидании прошло два дня. Гости, да и сам лесничий уже истомились вынужденным бездельем. Каждую смену дня и ночи, то Марина, то Полина не находили себе места, обходя угодья вокруг дома, а Гаврилыч, да и дед Матвей уже несколько раз порывались кинуться в лес на поиски поединщиков, но Матрена их каждый раз останавливала, говоря, что еще не время…

К исходу третьего дня, когда все уже не знали, что и думать, собака лесничего словно взбесилась, схватила хозяина за штанину и с лаем и визгом потащила к лесу.

— Жулька, я понял, понял! — повторял Гаврилыч, еле поспевая за ней.

Следом припустили все. Пробежав с полкилометра, Жулька вывела народ на небольшую полянку, и все остановились. На траве лежало подобие человеческого тела, от запекшейся крови, налипшей на неё травы и грязи, ничего нельзя было разобрать. Все понимали, что это кто-то из них. Марина кинулась к нему, надеясь, что человек жив, и что это ее Петр. Матрена нагнулась, нащупала на шее артерию и, по-видимому, пыталась поймать пульс. Все вокруг замерли и старались не дышать, даже умная Жулька замолчала и больше не лаяла. Только счастливые птицы продолжали разноголосый концерт.

— Ребята, а ведь он, кажется, жив! — наконец, изрекла Матрена, оттянув верхнее веко и заглянув для верности раненому в глаз.

Лесничий и дед Матвей побежали к дому и, соорудив подобие носилок из всего, что нашлось под руками, вернулись на полянку. Всем миром аккуратно переместили раненого на самодельные носилки и понесли в избу.

Федор Гаврилович предоставил свою кровать ради такого случая, но Матрена попросила освободить стол и застелить на нем клеенку. Полина только охала и утирала слезы. Она не сомневалась, что это ее Михаил и всей душой желала, чтобы он выжил. Марина, если бы не знала, что оба мужчины похожи, как две капли воды, не сомневалась бы, что перед ними Петр. Но в любом случае, хотела помочь оставшемуся в живых.

— Хватит причитать, Полина, — строго приказала Матрена, — помогайте. Тело надо обмыть, тогда будут видны раны, а то, я не знаю, за что хвататься.

Лесничий достал из печи котел горячей воды. Приготовил два таза и разорвал на тряпки чистую простыню. Дед Матвей принес ведро воды из колодца, и женщины принялись за дело. От Полины толку было мало, ее тошнило, и она постоянно выбегала на воздух.

— В ее положении не удивительно, — посетовала бабка Матрена и освободила бедную женщину от тяжкой повинности. Но та не уходила, бестолково топталась рядом, то и дело, спрашивая Матрену, как он.

А он был никак, вроде и не мертв, но не скажешь, что и очень жив. Постепенно смывая запекшуюся кровь, женщины открывали все новые и новые раны и царапины, оставшиеся от медвежьих когтей и клыков. Марина ничего не спрашивала, только обмакивала тряпку в таз с теплой, тут же становившейся красной жидкостью. Ещё совсем недавно этот человек был здоров и крепок, обнимал и целовал её. Энергетика такой мощи исходила от этого тела, что хватило бы на нескольких человек. Третьего дня, вернее ночи она таяла в его горячих крепких объятьях. А теперь в этом теле едва теплиться жизнь, и неизвестно не потухнет ли окончательно. «Да и он ли это? Ну, конечно, это должен быть он! Иначе и быть не может, Пётр так хотел расставить все точки над i в своей жизни, так уверен был в победе. Иначе и невозможно, несправедливо, должен же он получить хоть капельку своего счастья, не всю же жизнь расплачиваться за отцовский грех. А, вдруг, несколько дней их любви и были той самой капелькой, а теперь всё!» — девушка гнала от себя эти сомнения, а Полина и не сомневалась, только причитала: «Миша, Миша…».

Дед Матвей менял воду, но она снова и снова становилась красной от крови. Матрена сосредоточенно оглядывала раны. Наконец, вся кровь была смыта, и они увидели во всей красе изувеченное тело. «Что он с ним сделал?! — думала Марина. Казалось, на теле раненого не было живого места, но обнадеживало то, что бабка Матрена активно взялась за работу. Она распаковала свою корзинку и начала доставать из нее какие-то баночки и кулёчки. Потом, выпроводила всех на улицу и колдовала дальше одна, без чужих глаз.

Деды, выйдя на воздух, принялись курить самосад, утопая в облаках табачного дыма. Полина все охала и ахала. А Марина без сил опустилась на завалинку и так сидела, мучаясь вопросом: «Кто же из них выжил?» Как бы она хотела, чтобы там, у бабки Матрены на столе лежал Петр.

Прошло много времени, все устали от томительного ожидания, а Матрена не спешила их позвать.

— Видно, плохи у парня дела, — тоном знатока изрек дед Матвей, — Васильевна никогда так долго не задерживалась.

— А ты почем знаешь? — спросил Гаврилыч, чтобы поддержать беседу.

— Так ведь, я при ней завсегда, когда на такие дела выезжаем. Всякого навидался. Ну, Матрена, скажу я тебе, попусту так долго возиться не стала бы, значит дело серьезное.

Время потеряло счёт, а все продолжали оставаться в гнетущем неведении, не зная, что и думать, но наконец-то дверь отворилась, и бабка Матрена разрешила войти. Раненый все так же лежал без сознания, но раны были зашиты и перевязаны, а тело приобрело живой оттенок.

— Матрена Васильевна, а что же он, в себя то, так и не приходил? — тоскливо поинтересовалась Полина.

— А это мы сейчас, — и бабка Матрена подожгла пучок травы, потом,

оставила его тлеть, и Марина ощутила уже знакомый ей сладковато-пряный дурманящий аромат. Но на этот раз выдержала и на воздух не побежала. Полина сначала терпела, потом, ей сделалось нехорошо, и она вышла на улицу. Когда Матрена разрешила проветрить комнату, Полина вернулась назад. Больной начал понемногу оживать, стало заметней его дыхание, порозовели щеки, потом, дрогнули веки, и он открыл глаза. Полина тут же кинулась к нему:

— Миша, Мишенька, — бормотала она, расправляя его волосы, и заглядывая в глаза.

Он лишь слабо кивнул ей в ответ и ничего, не сказав, снова провалился в безсознание. Полина принялась, было его тормошить, но Матрена ее одернула:

— Хватит, что тебе еще от него нужно, убедилась и будет. Он еще слаб совсем. Время должно пройти, когда в силу войдет, тогда и наговоришься.

У Марины оборвалось сердце, все кончено, это — Михаил. Ждать нечего. Ее Петра больше нет на свете, вся суета как-то сразу потеряла смысл. Марина потихоньку вышла из дома и, отойдя подальше, села прямо на траву. Видеть никого не хотелось, и вообще, не хотелось ничего. Неизвестно, сколько она так просидела, ощущение времени исчезло, но ее нашла бабка Матрена и села рядом.

— Вот и все, Маринушка, сейчас домой поедем, Михеич уже запрягает.

— А как же Полина с Михаилом?

— Он полежит еще денька два, а потом, Михеич и их отвезет на своей лошадке. Раненого сейчас лучше не трогать, и дома недели две еще проваляется. Шутка ли против такого медведя устоять.

— Не говори так, бабуля, это не медведь был, а Петр. Это он против медведя не устоял.

— Ну, как знаешь, как знаешь, — не стала спорить Матрена и надолго замолчала.

Потом, они простились с Полиной и лесничим. Устроились на телеге и отправились домой.

— Надо было заночевать, Васильевна, куда на ночь глядя, выехали, не ровен час, волки нападут или, кто пострашней, — ворчал дед Матвей.

— Не робей, Михеич, сегодня больше ничего не случится, я тебе точно говорю.

Добрались и, правда, без происшествий. Марина сразу ушла к себе и легла спать, но сон не шел, весь остаток ночи она проворочалась, а на утро встала с твердой решимостью, как можно скорей вернуться в Москву. Бабка Матрена отговаривать ее не стала:

— Понимаю, Маринушка, держать тебя здесь не стану. Там в городе скорее отвлечешься от горестных мыслей. А здесь, все будет тебе напоминать Петра.

— Спасибо тебе, бабуленька, ты меня понимаешь. Я так тебя люблю! — Марина обняла Матрену, чувствуя, что, скорее всего, больше никогда не сможет сюда приехать.

Собралась быстро, сбегала проститься к Верке. Та попыталась уговорить ее остаться еще ненадолго, но, видя Маринину непреклонность, обменялась с ней контактами и договорилась хотя бы найти друг друга в соцсетях и писать. С бабкой Матреной прощание вышло не без слез, на душе было скверно и тяжело. Но и это осталось позади. К автобусу, в район Марину отвез бессменный дед Матвей. Расцеловал на прощание. Просил приезжать еще, в глубине души сознавая, что вряд ли она, когда-то сможет сюда вернуться. С билетом на поезд проблем не возникло, все складывалось, как нельзя лучше. Словно специально, что-то гнало ее отсюда, скорей, скорей…

Глава 28

Вот и Москва, вот и дом, и мама с папой. Марина только сейчас поняла, как соскучилась по ним. Родители были рады ее приезду, забросали её вопросами, а она все вынимала и вынимала из сумок сибирские гостинцы, которыми снабдила ее бабка Матрена, да смеялась без умолку, лишь бы они не заметили черной тоски в ее глазах…

Жизнь потихоньку входила в свое привычное русло. От каникул еще оставался приличный кусок, и чтобы никого не видеть и ничего не врать, Марина купила недельную путевку в Рим и уехала туда ото всех. Рим — самое место, чтобы сбежать от тоски. Волшебный город, его величие и божественная красота, чувство причастности к прошлым эпохам, завораживают и перед ощущением вечности, личные беды кажутся менее значительными.

Марина часами бродила по узким колоритным итальянским улочкам, слушала мелодичную незнакомую речь, фотографировала красивые места, даже улыбалась в ответ на комплименты горячих итальянских парней, которые понятны были без перевода. Недельная итальянская терапия оказала на девушку благотворное воздействие, и она уже вполне могла общаться с родными и друзьями без фальши и лишних эмоций. Однако, как только темнело за окнами, Марине вспоминались те несколько ночей с Петром в его лесной избушке и в Калиновке, она как будто вновь проживала моменты их близости, их разговоры и ночное купание в ледяной речке. Не было смысла растравлять душу этими воспоминаниями, надо было регулярно занимать себя разными делами и пустыми суетными заботами, так, чтобы к ночи коснувшись головой подушки тут же проваливаться в сон от усталости. Она так и делала. Но в глубине души поселилось горе, и оттуда его никто не гнал…

Глава 29

…Бабка Матрена, как всегда спозаранку, подоив Пеструху, выгнала ее в стадо и собиралась всецело посвятить себя огороду, как вдруг, в калитку постучали, и вошел Михаил.

— Здравствуй, болезный, как здоровье? Раны зажили?

— Все вашими молитвами, если бы не вы, бабуля, гнил бы сейчас в земле.

— Зачем пожаловал? Отблагодарить хочешь? Так не стоило и приходить такую даль, я не за благодарность старалась… Али, что ещё приключилось?

— Я к Марине пришел, — тряхнув своей чёрной гривой, сказал мужчина и внимательно глянул на Матрёну.

— Так Марина уехала домой, в Москву. Уж, почитай недели две, как я ее проводила.

— Почему же она меня не дождалась, что за срочность? — нахмурился мужчина.

— А чего ж ей ждать-то было, коли ты Михаил? Ей-то Пётр нужен был!

— Но вы то, бабуля, знаете, что я не Михаил! Или нет?..

— Что говорить, были у меня сомнения, конечно, но уверенности-то не было, — развела руками Матрёна, — вроде и шрам я разглядела у тебя на боку после того ранения, когда Маришка тебя привела, но на тебе ж живого места не было, рана на ране, поди разберись…

— А почему ж вы, уважаемая Матрена Васильевна, скрыли свои сомнения ото всех?

— Если ты сам это скрыл, зачем я буду тебе мешать. Судьба твоя, ты заслужил этот выбор, и ты его сделал, — недоумевала старушка.

— Господи, как я устал доказывать, что не назывался Михаилом, Полина меня с этим уже с ума свела! — простонал Петр, схватившись за голову.

— Ладно, коли так, Петруша, что сделано, то сделано, пойдем в избу, чайку попьем. Все и расскажешь, — примирительно сказала Матрена, а сама всё гоняла в голове: как же так получилось, что она ошиблась? Или не ошиблась?

В избе, за самоваром, за бабки Матрениным ароматным, настоянным на травах чаем, поведал Петр о своих приключениях:

— …Он не нашел меня в тот день, а ночь я понапрасну пробегал. Увидел его, когда начало светать, опоздал. Ушел подальше, насколько успел. К исходу второго дня, он напал на мой след и хотел догнать, но не смог. Зато метнул нож и попал. Видно на шее таскал на шнурке, потому, что иначе потерял бы, когда медведем был. Одежду-то мы оба потеряли.

— Я заметила, — не удержалась от реплики Матрена.

— Ну, так вот, он мне в ногу попал, вернее в лапу. Я, конечно, так быстро двигаться уже не мог, и он меня настиг, в конце концов. Ножа у него больше не было. Он схватил какую-то дубину и пытался бить меня ею, я как мог, увертывался. Потом, изловчился и повалил его. Конечно, медведь по сравнению с безоружным человеком находится в преимуществе, но мне то такое преимущество зачем? Чтобы весь век в медведях оставаться? Хорошо хоть не убил его в этот момент. Сам не знаю, какая искра во мне горела, не давая забыть, что я человеком хочу остаться, когда я медведем обычно бегал по лесу, ничего человеческого не оставалось, а тут я помнил Марину всё время, и меня удерживало что-то от обычной звериной ярости.

— Наверное, любовь Маришкина. Она все окна у Гаврилыча проглядела, ночи не спала, всё ждала тебя, непутёвого… — сокрушалась бабка Матрёна.

— Вот это меня и спасло! Слава Богу, подошло мое время, — продолжил своё повествование Петр, — тут уж нам стало не до чего, пока не поменялись ролями. Когда процесс превращения был окончен, он от меня не побежал, видно в такой ярости был, что забыл, кем останется. Вот уж мне от него и досталось, да еще и нога ранена. Я не надеялся, что мне повезет, когда совсем уж прощался с жизнью, собрал все силы, что ещё мог, и что есть мочи, столкнул его с себя. И вдруг, он как-то начал оседать, а потом, из пасти потекла кровь. Он так и умер сидя, напоролся на сучок, и тот проткнул его насквозь. Я похоронил его там же, столкнул в яму и закопал насколько смог. А вот до кордона чуть-чуть не дошел, сил не хватило. Дальше не помню ничего, сколько пролежал в лесу, не знаю, помню, что Полина, тогда, я ее еще не знал, сказала, что в лесу остался Михаил, и я ей кивнул. Потом, опять провал, очнулся у нее дома, опять она рядом. Ухаживала за мной, ничего не говорила. Вдруг, слышу, Михаилом меня называет. Когда смог говорить, я ей сказал, что она ошиблась. Так она поверить не могла, все думала, что у меня после пережитого, память отказала. Пока я не мог ходить, все уговаривала остаться, никто и не понял бы, что я — не он. А так, говорит: «Дом этот твой, тебе в нем и жить. Документов, у тебя своих нет, а у Михаила все с этим в порядке. Будем жить, как ни в чем не бывало». В общем, жалко ее, конечно, да я вроде как, и виноват перед ней: мужа убил, ребенка будущего осиротил, ее вдовой оставил…

«Врёт — не врёт?» — думала про себя бабка Матрёна, напряжённо вглядываясь в лицо мужчины, вслух же ответила:

— А не будет ребенка-то, никто у неё не родится. Медведя нет, и ребенка его не будет. Вот, если бы он жив остался, тогда другое дело, а так, иллюзия одна, наваждение. Сейчас оно прошло, и все встанет на свои места. Получит она ещё своё бабское счастье, настоящее. Так что, ты сильно-то не казнись.

— Спасибо, бабуля, хоть камень с души сняла, выдохнул он радостно. — А то, ведь, еле сбежал от нее, и ревела, и в ногах валялась, и проклинала меня, на чем свет стоит.

Только, зачем она мне? Я кроме Марины и думать-то ни о ком не могу.

Но, как же мне теперь с ней увидеться?

— Нет ничего проще. Документы выправишь, я подтвердить могу. Ты теперь нормальный человек, хотя и в медвежьей шкуре, она все

равно любила тебя. А сейчас, препятствий нет никаких, поедешь в Москву. Только сначала, в порядок тебя надо привести, а то в столице-то примут за чудище лесное, так и до Маринки не успеешь добраться, в зоопарк посадят, — засмеялась Матрена. Её сомнения по мере повествования Петра мало-помалу развеялись, и, убедившись, что парень искренен с ней, она радовалась за внучку…

Глава 30

… Вот и сентябрь наступил. Родители, как всегда в бархатный сезон укатили на курорт, а у неё завтра начинается учеба. Марина наводила порядок в своем письменном столе, когда раздался звонок в дверь: «Кто бы это мог быть, вроде никого не звала?» — размышляла она, открывая. На пороге стоял спортивного вида высокий мужчина, в джинсовом костюме, с короткой стрижкой и в тёмных очках. Марина всматривалась в его лицо, в ямочку на подбородке и никак не могла оторвать от неё взгляд, подумалось, не наваждение ли это от постоянной тоски. А он стоял и улыбался застенчивой улыбкой, и было в этой улыбке что-то до боли знакомое и родное. А уж, когда снял очки, да глянул на опешившую девушку, то она поняла, что такие пронзительные черные глаза наваждением быть не могут, и видела она их только у одного человека.

У Марины, сердце подпрыгнуло — Петр, только без обычной своей бороды и трёхдневной щетины, как под конец было, и без гривы своей до плеч. Ну, конечно, же, это он. Но тут, возникла мгновенная догадка: нет, не Петр это, а Михаил, и сердце сжалось от боли.

— Михаил, здравствуйте, рада вас видеть. Какими судьбами в Москве? — Марина, как могла, сдерживалась, чтобы не разреветься. Зачем, он здесь, для чего мучает ее, напоминая о том, чего и так не забывалось ни на минуту?

— Девушка, вы кое-что позаимствовали у меня, а мне без этого никак, так что пришлось приехать? — в его улыбке появилась искра лукавства.

— Михаил, я не понимаю о чём Вы? — недоумевала она.

— Сердце моё у Вас на хранении, не могу без него, и я не Михаил, я всё-таки Пётр.

Марина замерла, слишком резкая смена впечатлений, вогнала ее в ступор, она смотрела на пришельца, широко раскрытыми глазами и боялась снова, как минуту назад поверить в свое счастье.

— Марина, что с тобой? — начал волноваться Петр. Наконец, до нее стал доходить смысл его слов, и она еще умудрилась ответить ему в той же манере.

— Не знаю, что и сказать, меня за шкурой и орехами кедровыми в тайгу посылали, а не за сердцем, — Петр смотрел на нее в полной растерянности.

А Марина продолжила:

— Но мне нужен только мой любимый медведь! — и радостно засмеялась.

Пётр сбросив с плеча спортивную сумку, широко раскинул руки, и девушка радостно кинулась в его объятья.

— Как же мне тебя не хватало! Я соскучилась! Петя, это точно ты? — Марине вдруг пришла мысль, что перед ней всё-таки стоит Михаил, а она его так крепко обнимает, и она отшатнулась от него в сомнениях.

— Мариш, ты что? Это я! — такого поворота мужчина не ожидал, — как тебя убедить-то? — задумался он на минуту.

— А, помнишь, как ты боялась меня, помнишь, думала, что я тебя сожру? А, ночи наши, помнишь? — и у самого в глазах искры вспыхнули.

В это время на площадке приоткрылась дверь соседней квартиры, и оттуда высунулась любопытная голова тёти Гали — вездесущей соседки-сплетницы.

— Да, помню я! Всё помню, — смеялась Марина, втаскивая Петра за руку в квартиру.

Захлопнув двери и заперев их на все замки, чтобы счастье больше никуда не упорхнуло, девушка наконец-то отпустила все запреты последнего времени. Запреты на радость, счастье и любовь. В это невозможно было поверить: её мысленно похороненный и стократно оплаканный, но так и не забытый любимый, стоял перед ней целым и невредимым. А он не мог оторвать от неё глаз.

Дольше это терпеть было просто невыносимо, теряя по дороге одежду, и сбивая преграды в виде стульев и ещё чего-то на своём пути, влюблённые добрались до постели. И всё, утонули: в страсти, в ласках, друг в друге. Всё повторилось, но всё было ново! Ну, это и понятно, не надо теперь вглядываться в окно, не близок ли рассвет, прислушиваться, не начались ли судороги, предвещавшие скорое преображение. И вообще, впервые влюблённые встретились днём и торопиться им было некуда, поэтому всё было по-другому…

… Когда страсти понемногу утихли, они лежали в постели и просто отдыхали, Марина, наконец-то разглядела все шрамы, оставленные медведем на теле Петра. Они были ещё свежими, и довольно грубыми. Зрелище не для слабонервных, Марина нежно, боясь причинить боль, проводила пальцами по розовым корявым рубцам, изучая каждый из них в отдельности, и от увиденного у неё щемило сердце:

— Это чудо! Просто фантастика, что ты остался жив! — наконец, ей удалось сформулировать свою мысль.

— Так и должно было произойти, это справедливость, — поймав её руку и целуя пальцы, буднично и просто сказал Пётр.

— Но как? Как так получилось, что ты смог убить голыми руками медведя? И почему обманул нас всех? Зачем? — Марина, вспомнила тот момент, когда он откликнулся на Полинин призыв. Тяжело вздохнув, Пётр по прядку, в подробностях поведал девушке историю, которую ещё недавно рассказывал бабке Матрёне…

Прошло несколько дней, Марина бегала по утрам на учёбу, но при первой же возможности мчалась домой. Подруги, не видевшие её два месяца и считавшие, что она всё никак не может склеить осколки своего сердца, после вероломства Антона и Оксанки, были приятно удивлены её оптимизмом и совершенно не понимали, куда она сбегает с пар? Уж не говоря о том, чтобы задержаться после них и зайти в кафешку поболтать, или прошвырнуться по торговому центру. А она и не посвящала их в свои дела, жалко было тратить время на всю эту ерунду. Если бы девчонки только знали, какие преграды и трудности она прошла за это лето, чтобы бытьвместе со своим снежным человеком, со своим любимым медведем…

Родители всё ещё были на отдыхе, Марина с ними созванивалась регулярно, но в новости свои не посвящала. Слишком долго придётся объяснять. «Вот приедут, и всё узнают на месте», — так и Петру сказала.

Влюблённые были счастливы каждый день и каждую ночь, боясь расстаться хоть на миг. Только университет их разлучал на несколько часов, и всё.

Петру в столице всё было ново и непривычно. Человек только из лесу выбрался и попал не то что в райцентр, а сразу в Москву! Это стресс! Понимая всё это, Марина уводила его подальше от шумных улиц, они гуляли по паркам и скверам. Впрочем, метро Петр оценил по достоинству, вот только толпы народа и суета, его безусловно, нервировали. Он стал другим, каким-то новым и немного чужим. Временами, девушка вглядываясь в любимого, вспоминала того Петра, с которым она встретилась в лесной избушке: с длинными волосами, в линялой старой футболке и ободранных солдатских штанах, и ей его не хватало. Конечно, это было объяснимо: первое впечатление, когда искра любви вспыхивает в сердце, остаётся в уголках памяти навсегда. Даже старые люди помнят свои первые свидания с любимыми до мельчайших подробностей, а спроси, в чем они были одеты на третью годовщину свадьбы, например, и сказать ничего не смогут. А после всего, что с ним произошло, после тяжёлой дуэли не на жизнь, а на смерть, отпечаток суровости и некоторой жёсткости, безусловно должен был остаться на душе, тем более, здесь он был не на своей территории и чувствовал себя не в своей тарелке. Они подолгу разговаривали, но больше о настоящем, прошлое ушло на второй план, и лишь служило фоном их нынешних отношений, что касается будущего, то они не находили для Петра в столице реальных перспектив. Пришли к выводу, что этот вопрос, как-то решится сам собой…

Глава 31

Однажды Марина предложила пойти в зоопарк, поглядеть на медведей. Он согласился, но оказавшись возле клеток с животными, задумался и погрустнел. Вдруг, около одного из вольеров, игнорируя табличку «Осторожно, к вольеру не приближаться», перешагнул через заградительный ров и, странно раскачивая головой, подошёл вплотную к решётке, а потом протянул между прутьев руку. Большой бурый медведь, заметив его, сначала неохотно, но потом с интересом, приблизился, почти с точностью повторив его движения, и встал на задние лапы, шумно втянув ноздрями воздух. Прибежали смотрители, уже хотели было решительно вмешаться и отогнать зверя подальше от заграждения, но остановились и смотрели зачарованно, как Петр и мишка, голова к голове, соприкасались друг с другом носами.

Собралась толпа зевак, но странному мужчине было всё равно, он будто никого не замечал, он разговаривал с медведем. Марина тоже смотрела на это таинство, и Пётр открывался ей с новой, до селе неизвестной стороны. Не в силах сдержать любопытство, девушка приблизилась к вольеру и попала в поле зрения медведя. Он отвлёкся от Петра и, повернувшись к ней, всматривался в лицо одно короткое мгновение, а потом, вдруг, потянулся к девушке и издал звук, похожий на стон…

Пётр при этом повёл себя более чем странно, он приопустил голову, при этом пристально глядя на зверя и почти не мигая, широко раскрыл рот и издал клацающий звук. Медведь в ответ, грозно рыкнул, шерсть на его загривке поднялась дыбом. Марина отшатнулась от неожиданности, отбежала от вольера за спины зевак, но агрессия зверя была направлена не на неё, а на Петра. В ответ на изменившуюся реакцию медведя, Пётр ещё больше оскалил зубы, и, приняв воинственную медвежью позу, тоже зарычал, как настоящий медведь. Марина ошеломлённо глядела, как звериная натура прорывалась в её любимом на свободу, «неужели всё возвращается?» — подумалось ей, и мысль эта не на шутку её испугала. «В зоопарк больше не пойдём», — мелькнуло в голове. А Пётр, оторвавшись, наконец, от медведя, тяжело дыша, пошёл от клетки, не оборачиваясь на громко рычащего зверя.

— Что это было? — спросила Марина, когда они отошли подальше.

— Я представил, что это могла бы быть моя жизнь, — задумчиво вздохнул Пётр и добавил, — не хотелось бы.

Зрители, коих было не мало, живо делились впечатлениями от увиденного, а к Петру подошёл один из смотрителей, видимо главный.

— Молодой человек, — обратился он нему, — за несоблюдение правил, которые должны строго выполняться посетителями зоопарка, Вас полагается оштрафовать на крупную сумму, но, как я вижу, Вы разбираетесь в повадках животных. Вы — дрессировщик?

— Я — егерь, — замешкавшись на минуту, ответил Пётр, — понимаю язык медведей.

— Это, как?

— Много контактировать приходилось по работе, — Пётр ориентировался на ходу, а Марина слушала и не вмешивалась.

— Вас работа в нашем зоопарке не интересует? — перешёл к делу смотритель, — у нас этот мишка новый, привезли по обмену на орангутанга, а мы подход к нему не можем найти, дикий он какой-то. Может, конечно, стресс с дороги не прошёл ещё, не понимаем, — пожал смотритель плечами. — Но Вы — первый, на кого он хоть, как-то отреагировал. А у нас, как раз вакансия есть для специалиста по работе с медведями.

Петр и Марина переглянулись, — чем ни вариант?

— Я готов попробовать.

— Только, объясните, почему мишка сначала был к вам расположен, а потом, разозлился?

— Считает, что моя девушка ему больше подходит, — пошутил Пётр и обнял Марину за талию.

— Приходите завтра, с документами, я отведу Вас в администрацию и будем оформляться…

Так работа Петра нашла сама…

Когда до возвращения родителей оставалась пара дней, молодые люди сняли небольшую квартирку, и Петр перебрался туда, а Марина решила дождаться их приезда и всё объяснить, а потом познакомить с любимым.

И отец, и мать были удивлены Мариниными новостями, но что уж поделать, дочь взрослая. С Антоном счастья не получилось, может, с Петром повезёт. Только для начала, неплохо бы с ним познакомиться. На следующий день после приезда смотрины и назначили. Всё прошло традиционно, хотя родителей Маринин выбор удивил, избранник показался им слишком нетипичным и довольно взрослым мужчиной. Особенно волновалась мама. Уже после смотрин, когда Петра проводили, она завалила дочь вопросами:

— Мариш, а не слишком ли он опасен для тебя? — начала она без обиняков, — очень взрослый, такой брутальный, от него прямо тянет дикостью какой-то за версту. Не то, что с ёлки только, что слез, но всё же? Ты его не боишься, детка, по-моему, он опасен? Мне кажется, ему ничего не составляет, кому угодно голову свернуть? Ты в нём уверена?

— Как в себе, мамуля, не сомневайся. И, он меня любит, и я его очень-очень!

Ну, что тут скажешь? Соглашайся, не соглашайся, благословляй, не благословляй, сильно-то и не спросят. В общем, Марина перебралась в съёмную квартиру…

Шли дни, Марина летала на крыльях, Пётр пропадал в зоопарке с медведями, всё было прекрасно. Иногда девушке казалось, что мужчина становится более властным, слишком уж активно интересуется её делами, но её это не напрягало, опять же, человек одинок, лишён привычной обстановки, а Марина — единственное, что у него есть…

Марина регулярно переписывалась с бабкой Матрёной, подробно расписывая их жизнь с Петром. Бабуля радовалась за молодых, желая им счастья и Божьего благословения в каждом письме. А в Калиновке, судя по переписке с Матрёной, всё шло своим чередом…

Но однажды, забрав у родителей очередное Матрёнино послание, Марина не на шутку встревожилась. Бабуля писала о том, о сём, но тревога сквозила в каждой строчке, она несколько раз спросила, всё ли хорошо у Марины с Петром, как дела у Петра? Что делает Пётр? Тревоги старушки стали понятны, когда в конце послания, Матрёна сообщила, что виделась с Полиной, и женщина по-прежнему была беременна, теперь это было заметно всем, а не только Матрёне.

Этот факт мог означать только одно: Михаил жив! Но, как? Как одновременно могли выжить оба? К тому же, что Пётр подробно рассказал, как всё было, что без сомнений подтверждало: медведь погиб, и он его даже, пусть непутём, но похоронил! Стоит ли тревожить Петра этой новостью, тем более, что поединок всё равно разрешился в его пользу? И Марина решила ничего не говорить, а бабуле отписала, что всё в порядке, и у Петра всё хорошо…

Глава 32

Любимый строил планы на их совместное будущее, в его фантазиях, они с Мариной жили в большом собственном доме, с огромным садом, конечно же, не в Москве, но и не обязательно в глухомани, просто за городом. Было заметно, что мегаполис давил ему на плечи. Человеку, привыкшему быть в единении с природой, по сути, быть её частью, привыкшему к свободе, просторам лесов и лугов, свежему воздуху и безлюдью всего этого не доставало. Марина это прекрасно понимала. Девушку переезд за город не пугал, после отдыха в Калиновке она тоже почувствовала вкус этой жизни. Реализации планов мешала одна причина — отсутствие денег. Мужчина несколько раз рассказывал Марине о том, что отец оставил им с матерью приличное наследство, но никак не мог вспомнить, где оно находится. Последствия травм, нанесённых медведем, начисто стёрли из его памяти информацию о прошлой жизни.

— Твоё наследство в избушке, наверное, осталось, — предполагала девушка.

— Вряд ли. Что же я, пошёл на верную погибель и никому не передал его?

— Почему же на погибель? Ты, ведь, жив, слава Богу! И сам сказал, что вышло всё по справедливости, значит, не сомневался и тогда! — удивлялась его выводам девушка.

— Мариш, а может, ты знаешь, где это наследство? — не унимался Пётр.

— Как хоть оно выглядит? Это сундук с драгоценностями или мешок с деньгами? Что там, вообще было-то?

— Я не помню, — сокрушался мужчина, — после окончательного превращения в человека, как корова языком слизнула, не могу вспомнить.

— Так, может, его и не было никогда?

— Оно, должно быть, — обронил Пётр загадочную фразу, и разговор на этом был закончен…

Если бы не эти регулярные попытки вспомнить, где отцовское добро, да тревожное письмо Матрёны, отношения влюблённой пары ничто бы не омрачало. Конечно, у каждого из них происходила своя жизнь, связанная с работой и учёбой, но чувства Марины к Петру не остывали, как и его к ней. Правда, у Петра почти всё изгладилось в памяти из их отношений в Калиновке, но это и понятно, он и про наследство-то всю голову изломал, а вспомнить ничего не мог. Зато, они снова начали всё с чистого листа, и у них получалось неплохо…

Однажды, когда Марина гостила у родителей, мама спросила, не зовёт ли Пётр её замуж. И девушка не припомнила такого его предложения, а мать попыталась заронить зерно сомнения в её душу:

— Дочь, а может, он женат?

— Мам, ну откуда?! Он в лесу всю жизнь прожил! На ком ему жениться-то там было? — отмела все сомнения Марина.

— Ты, считаешь, что за ним, таким раскрасавцем в его избу никто бы не пошёл жить? Нашлись бы, точно и, побежали бы, как миленькие! Ты же, например, пошла, ну, ладно, он сюда приехал, а если позовёт, ты же поедешь за ним и в лес? — не унималась мать.

— Да, кто бы за ним побежал-то? Он же медведем был! — вырвалось нечаянно, и Марина тут же осеклась.

— Он и сейчас медведь, — не понимая, о чём это она, продолжала мама, — но тебя же, это не останавливает! Ты хоть, документы его видела? Только не говори, что нет!

Марина в задумчивости помотала головой, ей и в голову не пришло копаться в документах. Там в лесу, чтобы понять, кто её любимый, документы были не нужны. Если уж она поверила оборотню, что толку смотреть в паспорт? Марине было странно, что мама не понимает таких простых вещей, но ей не объяснишь. И она торжественно пообещала всё проверить…

Придя домой, девушка забыла об этом разговоре, как только увидела Петра, и было чему впечатляться: всю левую щёку до самой шеи закрывала медицинская повязка, обклеенная пластырем.

— Петенька, что это с тобой! — она быстро скинула в прихожей пальто и кинулась к любимому. Он отвёл её руку и отвернулся к окну, нехотя обронив:

— Рабочий момент, издержки производства, так сказать…

— Что с тобой случилось? Ты упал? — не унималась Марина.

— Можно сказать и так…

— Это медведь? Тот самый? — догадалась она, обойдя Петра и пытаясь заглянуть в его глаза.

— Какая разница, который!

— Может, он бешеный, лучше бы его усыпили! У тебя уже была одна битва с медведем! Я не переживу этого снова! — её руки дрожали, когда она ощупывала кожу на лице Петра возле повязки.

— Ну, тогда, вспоминай, куда дела отцовское наследство, — вдруг рявкнул Пётр, оттолкнув её руку и сверкнув злым взглядом угольно-чёрных глаз.

Девушка отшатнулась, недоумённо глядя на изменившегося любимого, она попятилась назад, не зная, что и думать. Опять это чёртово наследство! В это время, гневный огонь в его глазах потух, и Пётр виновато понурив голову, сказал:

— Прости, это нервы…

И она простила, увидев рану, когда делала ему перевязку: всю щёку, начиная от скулы и заканчивая шеей, пересекала широкая рваная борозда, две параллельные ей, были не такими глубокими и длинными, но автограф зверя читался прекрасно. Петру наложили несколько швов и дали больничный лист, и Марина заботилась о нём, как могла. Парень был ей очень благодарен, и между ними опять воцарилась полная идиллия…

А от Матрёны снова пришло тревожное письмо. Она писала о том, что к ней от имени Петра приходили подозрительные люди и интересовались отцовским наследством. Потом, приезжал лесничий с заимки Фёдор Гаврилович и рассказал, что у него тоже были непрошеные гости, но он их не видел, побывали, когда он был в лесу, перевернули весь дом, чего-то искали, но видно, не нашли. Потому что, спустя пару дней после погрома, явились двое молодцов и попросили проводить в лесную избушку Петра, а лесничий отказал, сказав, что не понимает, о чём они спрашивают. Бабуля просила Марину быть очень осторожной…

И вот, когда Пётр с больничного вышел на работу, девушка, вспомнив недавний разговор с мамой, всё-таки решила посмотреть его документы. Не сразу, но ей удалось найти паспорт во внутреннем кармане лёгкой куртки. «Сам-то хоть помнит, где документ хранит?» — ворчала она, листая страницы паспорта. Вот его фотка, не из недавних, конечно, в двадцать пять сменил, хотя, как? А в графе имя значилось: МИХАИЛ!

Михаил Михайлович Петров — оригинально, однако! Полистав книжицу, она обнаружила, что на четырнадцатой страничке в графе «Семейное положение» красовался штамп районного Загса, гласящий об их браке с Полиной! Марина оторопела, она, как села на диван с его паспортом, так и не могла встать. Что это всё значит?! Он её обманул? Это всё-таки Михаил, а Петра давно нет в живых? И всё это время, она живёт с его врагом? Спит с ним, ест с ним, любит его?! — все эти мысли накрыли девушку одновременно, в душе металась бешеной птицей такая смута, что темнело в глазах! Нечего и думать! Надо немедля поговорить с Петром! Или с Михаилом? Этому кошмару необходимо положить конец…

Глава 33

Марина рванула в зоопарк. Не найдя своего обманщика в служебных помещениях, девушка выбежала на территорию. Она летела вдоль вольеров с медведями, все они были пусты, ну, само-собой, зима на носу, звери впали в спячку. Лишь в последнем кто-то шевелился. Навстречу ей поднялся большой бурый медведь, вид у него был удручающий. Хотя девушка не разбиралась в этом, было понятно, зверь не здоров: шерсть на нём свалялась в грязные комья, не скрывая сильного истощения, к тому же ей показалось, что медведь хромал на заднюю лапу. Она не собиралась тормозить возле клетки, но медведь, обхватив лапами прутья, встал в полный рост и заревел, глядя прямо на неё.

Марина остановилась, как вкопанная: на какой-то миг девушке показалось, что она его уже видела… ну да, конечно, это тот самый медведь, из-за которого Петра и взяли сюда на работу. Только выглядеть он стал намного хуже. Между тем, зверь поймал её взгляд своими чёрными глазами, она замерла не в силах отвести свои. Медведь, молча, смотрел на неё, а она на него. Вдруг, Марине показалось, что из его глаза выкатилась слеза и утонула в шерсти на морде, у девушки к горлу подступил комок, в голове зашевелились смутные сомнения, а душу этот взгляд зверя просто выворачивал наизнанку. Сколько бы они так простояли, глядя глаза в глаза, неизвестно, но в это время появился Пётр. Завидев его, медведь просто озверел, шерсть на его загривке вздыбилась, а из оскаленной пасти раздался рёв такой мощи, что Марина невольно зажмурилась. В следующее мгновение, Пётр, бороздя длинной палкой по прутьям вольера, начал отгонять зверя, но тот только злился и свирепел ещё сильней. Чтобы поговорить, пришлось отойти подальше из его поля зрения.

— Петя, что с ним? — спросила Марина, забыв, зачем пришла.

— Да, не спит, зараза! Жира не нагулял, в спячку уйти не может.

— Он не здоров, даже я это вижу! Его лечить надо! — это тот самый, который в сентябре был?

— Ага!

— Это он тебя разукрасил? — потрогала Марина его раненую щёку.

— Он, он, но ты не волнуйся, зоопарк его продаёт, больше он мне ничего не сделает, — успокоил её любимый.

— Как продаёт? Почему? — странное дело, но думала она в этот момент не о Петре, а о медведе.

— Зря брали, думали с Машкой его свести, а он на неё и не глядит. Толку никакого, людям не показывается, потомства не дождёшься, так хоть какие-то деньги зоопарк выручит, а то кормим только бесплатно.

— Да, похоже, что и не кормите уже, — мелькнула у неё догадка.

— Он сам ничего не жрёт! Будь моя воля, я бы его убил уже давно, и чучело сделал! — проворчал Пётр, а в глазах опять молнии сверкнули…

— Любимый! Я тебя не узнаю! Никогда бы не подумала, что став окончательно человеком, ты так возненавидишь медведей! — Марина была просто поражена этим открытием.

— Я не ненавижу медведей, — сказал Пётр уже спокойнее, — кроме этого.

— Почему? Что он тебе сделал?

— Я не понял, Марина, ты за него или за меня?! Он чуть твоего парня без глаза не оставил, а ты его жалеешь? — возмущался рассерженный мужчина.

— Нет. Я, всего лишь, хочу понять, с чего всё началось. Ты ему что-то сделал?

— Ничего я ему не делал. Он, просто упрямый очень, — оправдывался Пётр, — неуправляемый, в общем.

— А, ты попробуй поставить себя на его место, и, может быть, тебе станет понятно, почему он так себя ведёт!

Петра от этих слов просто затрясло:

— Я на его месте никогда не окажусь! Поняла! Это его место, и пусть он сдохнет в этой клетке!..

Девушка остолбенела, она смотрела и будто видела своего любимого впервые. Но Пётр уже взял себя в руки, лицо его просветлело:

— Прости, любимая, я не хотел напугать тебя. Это всё отголоски прошлого. Конечно же, я не желаю смерти этому медведю. Ну, всё? Мир?

Пётр повернул Марину лицом к себе и пытался поймать её губы своими. Метаморфоза происходила на глазах. Марина растерялась. А, потом, опять поддалась на его очарование. Она ответила взаимностью на его требовательный поцелуй, но сейчас мозг расслабиться не дал, и девушка вспомнила, зачем она здесь. Освободившись от объятий, ничего не понимающего Петра, она покопалась в сумочке, достала найденный паспорт и протянула ему:

— Что это?

— Паспорт какой-то, — недоумённо ответил Пётр.

— Это твой паспорт! И ты — Михаил! — крикнула она прямо ему в лицо, и увидела снова этот угольно-чёрный взгляд, из которого рвались молнии. Мгновение, он моргнул и рассмеялся:

— Дурочка ты моя, глупенькая! Ты подумала, что я — Михаил? Это просто его паспорт. Я купил его у Полины, пришлось выложить кругленькую сумму, иначе отказывалась продать. Вот зачем он ей, если мужа всё равно уже нет? А, как бы я приехал к тебе? Я никто, и звать меня никак, чудище лесное. Другого выхода не было, пришлось по документам стать Михаилом.

— А, мне, почему не сказал сразу? — перед его железной логикой Марине пришлось отступить.

— Ну, тебе же это неприятно? — она кивнула, — так зачем мне доставлять неприятности своей любимой девушке? — он опять поймал её в свои объятия. И она, успокоилась: всё верно, она бы и сама, наверное, так поступила на его месте… Да так она в общем и поступила! Ведь, не рассказывает же ему про то, о чём они с Матрёной переписываются…

Глава 34

Марина шла домой, а сама анализировала события последнего времени: вроде всё было складно в объяснениях Петра, только, что он собирается делать с Полиной? Ведь, по словам Матрёны, выходило, что она довольно скоро родит, а он, получается, станет отцом медвежонка. Кто родится у Полины, пока не понятно, может, обыкновенный малыш, но Марина, почему-то заранее окрестила его медвежонком. А ещё, из головы не шёл медведь из зоопарка, покоя не давал. Всё время вспоминался его взгляд и странное поведение, особенно явной была ненависть к Петру. И, главное, Пётр тоже так ненавидел зверя, что девушка была уверена, будь его воля, точно бы убил! Тревожные мысли одолевали Марину, рядом советчиков не было, и она написала обо всём бабке Матрёне. А пока придёт ответ, решила ещё наведаться в зоопарк, к странному медведю, пока его не продали неизвестно куда. Только, чтобы Петра в это время там не было…

А, Пётр, кстати, был само обаяние и нежность, видимо, пытаясь загладить вину с паспортом, хотя, этот вопрос они больше не поднимали. И как Марина могла в нём сомневаться: столько страсти, нежности изливал он на неё, таким был внимательным и заботливым. Старался угодить во всём и порадовать. Не парень, а просто золото! Когда была возможность, он встречал её после учёбы. Девчонки умирали от зависти, без стеснения разглядывая такого красавца. «Мама, как всегда права, любая бы побежала», — поймала Марина себя на мысли. Они, ещё впервые увидев его в конце сентября, единогласно решили, что Антоха — дурак, Петру в подмётки не годиться. Кстати, ничего у них с Оксанкой не вышло, да и не было ничего после того, как Марина, застав их, вместе, забрала вещи и ушла. Антон активно пытался возобновить отношения, после её приезда от Матрёны, но девушка послала его куда подальше. Ей стало плевать на все оправдания и объяснения, она была уже очень далека от всего, что их связывало…

Идиллия в отношениях с Петром продолжалась, когда от бабки Матрёны пришло долгожданное письмо. Оно опять было пронизано тревогой и беспокойством за Марину. Бабуля не доверяла Петру, ей казалось, что есть какая-то нехорошая тайна, которая может внучке нанести вред. Она сожалела, что дала ему Маринин московский адрес…

— Как дела у бабули, — спросил как-то между делом Пётр. Обычно девушка не посвящала его в подробности переписки с Матрёной, но и не скрывала, что поддерживает с ней постоянный контакт, а он передавал бабуле приветы и особого любопытства тоже не проявлял. А тут, его опять клинануло на наследстве:

— Мариш, а ты не можешь узнать у Матрёны Васильевны, может, она в курсе отцовского наследства? — как бы между делом спросил он.

— Да откуда ей знать-то? Она же не была знакома с твоим отцом, — вяло отозвалась девушка.

— А, может, я ей его передал на время, или сказал, где оно хранится? — предположил мужчина.

И тут она вспомнила! Вспомнила свёрток, который Пётр принёс в последнюю ночь, перед тем как им расстаться. Как бабка Матрёна что-то увесистое пронесла в дом, а вспомнив, хотела сразу обрадовать Петра, но что-то её остановило. «Сначала бабулю спрошу, напомню, если забыла. Может, это что-то совсем другое было у неё в руках, а не наследство Петра.» А ему ответила:

— Конечно, Петенька, напишу, — если добро у неё, то было бы здорово! — а сама вспомнила, как Матрёна сообщала ранее, что от Петра к ней приходили люди. «Значит, теперь через меня решил к старушке подобраться…» — и опять Марину начали тревожить сомнения. «Надо проведать медведя», — вспомнилось, хотя какая связь между наследством и медведем? Однако видимо, связь была, раз эти вопросы всплывали вместе, цепляясь один за другой…

На следующее утро вместо университета Марина отправилась в зоопарк, как раз у Петра был выходной день, и он решил выспаться:

— У меня сегодня спячка по плану, — пошутил он, не открывая глаз, когда Марина его тормошила, делая вид, что хочет разбудить. Всё ещё с закрытыми глазами он поймал её в объятья, прижал к себе и начал целовать, но она шутливо вырвалась, напомнив, что опаздывает на учёбу…

А сама забежала в универсам, какой бы гостинец медведю купить? Морковка, яблоки, ну не бочонок же мёду? В общем, что помнила из книжек, того и набрала. Вдруг, они и вправду его не кормят там?

Успела практически к открытию, народу никого, утро, будничный день, да и не сезон, вообще-то. Сразу пошла к медвежьим вольерам, все осмотрела — нет никого. И последний пустой стоит. Землю покрывал девственный, нигде не потоптанный слой выпавшего этой ночью, пушистого снега. «Опоздала!»

Видя мечущуюся возле пустых клеток девушку, подошёл служитель:

— Здравствуйте! Вы, что-то поздновато к нам, мишки спят, теперь весной приходите.

— А, как же, тут был один медведь, он в спячку не впал, я неделю назад видела его в последнем вольере. Где он?

— Так продали его, вчера увезли.

— Опоздала! Куда увезли? Как найти его? — девушке почему-то казалось очень важным, просто жизненно необходимым разыскать этого несчастного медведя.

— Да в какой-то передвижной зверинец продали, знаете, в клетках зверей по разным городам возят, где зоопарков стационарных нет и, людям показывают.

— Но, это же, издевательство над животными, эти зверинцы!

— Абсолютно с Вами согласен: и клетки тесные, пара шагов по диагонали для медведя — это пытка, и кормёжка плохая, чего где придётся, да и в любую погоду на холоде, и спрятаться негде. Для любого животного — этот зверинец тюрьма, а уж для медведя, которому, вообще, сейчас лапу сосать в берлоге положено, совсем никуда не годится! — хмурился смотритель.

— Зачем же продавали? Ах, да! Пользы не приносил! — Вспомнила Марина.

— Понимаете, зоопарки не бюджетные организации, это не в старые добрые времена. Сами себя кормим. Что заработаем, на то и живём. Разве, что благотворители помогают, так на них рассчитывать — большой риск: сегодня у них порыв душевный, или пропиарится надо, а завтра — поминай, как звали. Вот и приходится выкручиваться. А, от мишки этого и правда толку мало было. Когда менялись на обезьяну, обещали молодого здорового самца. В принципе, нас не обманули, он и вправду, молодой половозрелый медведь, только вся штука в том, что он не из медвежат выращен, а ещё лучше бы от зоопарковых родителей брать, таким к неволе привыкать не надо, это их естественная жизнь, они другой не знают. А этот из леса оказался, дикий, выросший на воле медведь. Такому к клетке привыкнуть ох, как трудно, а порой и невозможно. Он тут у нас зачах совсем. Если по-честному, его надо было обратно в лес везти. Выпустили бы на свободу, ещё по лету или в сентябре хотя бы, так он бы не пропал, и жир бы нагулять успел, и в берлогу бы вовремя залёг. А сейчас выпускать никак нельзя — верная погибель для него, стал бы шатуном, чтобы не умереть с голоду пошёл бы к жилью, ну и убили бы его просто-напросто. Руководство решило хоть какую-то пользу поиметь, вот и продали.

— Но в зверинце же, ещё хуже ему будет!

— Что, правда, то — правда, — вздохнул смотритель.

— А, можно, хоть узнать, куда зверинец-то направляется?

— Это вряд ли. Разве, что по документам посмотреть, кто собственник, да отследить маршрут, есть же у них какой-нибудь гастрольный план…

Марина протянула смотрителю пакет с медвежьими гостинцами:

— Скормите кому-нибудь, кто не в спячке, — и пошла в администрацию, наводить справки о покупателе…

Глава 35

Для Марины найти медведя, стало идеей фикс, она думала об этом постоянно. Но не стала делиться своими мыслями с Петром, вряд ли он бы этому сильно обрадовался, поэтому решила действовать сама. Тут, как раз Матрёна ответила. Она помнила про свёрток, который ей передал Пётр на хранение, знала, что в нём отцово наследство. Но не вернула, когда он к ней заявился от Полины после поединка. Почему? Сама не могла объяснить. Нет, конечно, не позарилась на чужое добро, — не в нём настоящее счастье, да и стара она для того, чтобы на золото повестись, а там было именно оно! Однако что-то её остановило от того, чтобы напомнить, а Пётр ни о чём не спрашивал…

— Петенька, бабуля не знает, ни про какое наследство, ты ничего не оставлял ей и не говорил, — соврала девушка, а письмо Матрёнино выбросила…

Сама же придумала правдоподобную идею с преддипломной практикой и засобиралась на месяц в другой город, пообещав вернуться к новогодним праздникам. Родители сначала усомнились, но потом поверили, а любимый пригорюнился совсем от таких вестей. Последние дни много нервничал и, в конце концов, засобирался на родину:

— Мариш, что я тут один делать буду? Медведи всё равно в спячке, меня отпустят легко, да и домой хочу, соскучился.

— Поезжай, конечно, — легко согласилась девушка, — скучать буду по тебе ужасно…

Так и вышло, сначала он уехал, а за ним и Марина, только не на практику, а на поиски зверинца. Предварительно написав Матрёне, что Пётр может заявиться к ней нежданно-негаданно…

* * *

Матрёна готовилась к обряду. Надо было вызывать Медвежьего Бога, иначе не разобраться. Её грызли сомнения ещё с того момента, как в районе, куда она поехала к больному, ей попалась Полина возле женской консультации. Как так могло получиться, что она до сих пор носила медвежьего ребёнка? Значит, медведь жив! Бегает где-то по лесам. Почему тогда проклятье закончилось? Последнее письмо от внучки лишь добавило сомнений. «Если Пётр едет за своим свёртком, зачем надо было спрашивать через Марину, не знаю ли я о наследстве? Значит, он сам не уверен, что оно у меня? Тогда, получается, что не он его и оставлял! А Пётр ли это, всё-таки? Или всё это время Михаил под личиной Петра творит зло? Тогда, это несправедливо! Какой же это честный суд?!» Но ещё страннее и непонятней было то, почему она приняла Михаила за Петра?

Старушка ещё с первого знакомства с Михаилом, на каком-то только ей понятном глубинном уровне, почувствовала в нём зверя, которого в Петре не было совсем. Её не впечатлила их одинаковая внешность, для Матрёны они были абсолютно разными. Если у Марины всё это время находится Михаил, выходит она своими руками туда его и отправила?! Но, как? Куда пропало чутьё? «Старею», — думала бабка Матрёна. «Или есть сила, сильнее моей, что покровительствует этому медведю? Марина — внучка дорогая живёт в обмане и не замечает этого? Или всё-таки это Пётр?» — вот с такими вопросами она и хотела обратиться к Медвежьему Богу. Да уж больно он строптив и своенравен, ответит ли?..

За окном быстро стемнело, метель накидала огромные сугробы, зима уже больше месяца, как вступила в свои права и хозяйничала на многие тысячи километров. Особенно здесь в Сибири. Всякий зверь уже устроил себе нору или берлогу, или иное укрытие и не высовывал носа особенно в такие метельные ночи. Холодно…

На столе у бабки Матрёны горела восковая свеча, а в чаше дымила медвежья шерсть вперемешку с травами, ведомыми только ей. Она исступлённо повторяла какие-то странные слова и призывала важного таинственного гостя…

Глава 36

Это не так-то просто, найти обоз со зверями в нашей огромной стране, куда они едут и где привал сделают, никому не ведомо. А, когда у тебя нет ни прав, ни машины, тем более. Одна надежда на то, что далеко не успели откочевать. Пришлось дать шанс Антону, вернее сделать вид. Она не собиралась прощать измену, но ему об этом знать незачем. Главное, что у него есть машина, и парень готов на подвиги, чтобы загладить свою вину. Она ничего не обещала, но ему показалось, что надежда есть. Что за блажь такая, гоняться за зверинцем, Антон, конечно, не мог взять в толк. Версия, что Марина вступила в ряды зоозащитников и борется за права животных, его вполне удовлетворила, и они отправились на поиски…

Настигнув караван на третий день где-то под Костромой, Марина пошла смотреть на животных. Обоз расположился полукругом, вернее, круг почти сомкнулся, и клетки были открыты вовнутрь. Народу почти не было, кому охота в холод ехать куда-то на окраину городка за такой ерундой. Несколько мамаш с мелкими детками бродили вдоль клеток, терпеливо объясняя своим чадам, кто это там сидит. Купив билет, Антона даже брать с собой не стала, Марина быстрым шагом обошла все клетки, медведя не нашла ни в одной. Вернулась к парню, продававшему билеты:

— А, медведь где?

— Какой ещё медведь? — недоумённо поднял глаза кассир.

— Ну, у вас же был медведь?

— Медведь сдох, — без всякого сожаления ответил парень…

У Марины упало сердце: — опоздала, теперь уж, совсем! — на глаза сами собой начали наворачиваться слёзы.

— Это, что так важно? — удивился её реакции кассир и предложил, — посмотрите на волков, их целых пятеро у нас!

Да! Это было очень важно, жизненно необходимо, найти того медведя, но зачем? Она бы и себе не смогла объяснить, не то, что кому-то другому. Видя глубокое отчаяние на лице посетительницы, парень принялся её утешать, как умел:

— Ну, что Вы, девушка, расстроились, у медведей тоже свой век есть, Потапыч совсем старенький был. Он с нами лет десять проездил, а до этого в цирке выступал лет тридцать, если не больше, может, и тридцать пять даже. Ему у нас было хорошо. Палыч его очень любил…

— Старенький? В цирке? — не понимая смысла слов, повторяла девушка, — как старенький? Он молодой был, и с вами не ездил, вам из зоопарка его только что продали.

— Нее, — протянул парнишка, — такого у нас нет, и не было. Вы к Палычу подойдите. Видите, того плечистого мужика в синей телогрейке? — Марина проследила взглядом за рукой кассира: квадратного вида дядька средних лет, что-то горячо объяснял другому работнику, состоящему у него в подчинении, и тот, подобострастно кивая, готов был сорваться с места и бежать выполнять. Но Палыч всё не отпускал бедолагу, а только сильнее хмурил свои дремучие кустистые брови.

— Это тот страшный леший? — вырвалось у девушки.

— Да, это он. Палыч у нас за старшего, он, конечно, строгий, но справедливый. Вот он, может, что и знает…

И Марина, выжидая, когда «леший» потеряет интерес к подчинённому, и даст ему наконец-то сбежать, с интересом его рассматривала: этот дядька напоминал ей трёхстворчатый шифоньер: обычного среднего роста, он был настолько кряжист и широк в плечах, что девушке казалось, если положить его на бок, то в высоту получится, то же самое. При этом он не выглядел толстяком. Его обросшая голова тоже приличного размера с густой окладистой бородой абсолютно соответствовала ширине плеч. Да ещё антуража добавляли чудо-брови, ну, леший и есть. Палыч был довольно энергичен, если бы не вся эта буйная растительность на его лице, то по возрасту, Марина дала бы ему от пятидесяти пяти до шестидесяти лет. Наконец, выждав момент, когда «леший» освободится, Марина пошла на разговор.

«Леший», если что и знал, то делиться информацией не спешил. Он с подозрением разглядывал странную незнакомку из-под своих кустистых бровей, слушал бред, который она несла, и как ей казалось, всё прикидывал, что они могли нарушить, и из каких проверяющих органов заслали эту засланку? А, Марина сбивчиво пыталась объяснить, что она не корреспондентка и не агент Гринписа, что жаловаться и писать никуда не будет и, вообще, ей всё понравилось! Только не могла придумать никакой правдоподобной версии, зачем ей понадобился медведь!

— Мне обязательно нужно его найти!

— Зачем, почему? — пытал её Палыч.

— Да, потому, потому что, он не медведь! — неожиданно для себя самой и тем более для Палыча, выпалила она…

Глава 37

— А, кто же он, по-твоему? — офигел дядька.

— Вот, как найду, так и выясню…

— Ты, дурочка, что ли? — дядька с усмешкой покрутил у виска и направился по своим делам. Марина, не отставала:

— Палыч, миленький, помоги, пожалуйста! Я заплачу, — и полезла в сумочку, хотя заначка у неё была не велика.

— Странная, ты девка, — остановился он на полдороги и, глянув ей в глаза, понял, что девушка не шутит, — да убери ты свои деньги! Сама-то пойми, у нас таких зверинцев несколько штук колесит по стране, а собственник один, мало ли куда закинули твоего медведя? За каждым поедешь, что ли?

— Значит, поеду за каждым, пока не найду! — удручённо, но твёрдо заявила девушка.

— Ладно, не кипятись, раз уж так припёрло, что-нибудь придумаем, — подобрел дядька и полез за сотовым телефоном. Покопавшись в номерах, куда-то позвонил:

— Привет, Зинуля! Да, я это, Палыч! Не узнала, что ли? Ну, видать скоро разбогатею, — смеясь, подмигнул Марине. Перекинувшись с Зинулей ещё парой-тройкой ничего не значащих фраз, наконец-то спросил:

— Мне Сан Саныч мишку обещал подкинуть, не знаешь, купил или нет? — далее опять выслушал ответ и продолжил: — А, почему не мне, у нас после Потапыча медведя так и нет! — опять пауза, и закивал, и Марине тоже кивнул обнадеживающе. Всё ясно. А, как, сама-то? — ещё немного пустых разговоров и Палыч, наконец, простился с Зинулей.

— Ну?! — у Марины уже терпение лопалось.

— В, общем, так: мишку твоего не отправили ни в один зверинец. Да и то, правда, наши маршруты не пересекаются, чего друг у друга хлеб отбирать, а мимо столицы за прошедшую неделю окромя нас никто не проезжал.

— А, куда же его дели?

— В ресторан какой-то в Подмосковье…

— Господи! — видно Марина так изменилась в лице, что Палыч поспешил объясниться:

— Да, ты не думай, никто его жрать не собирается. Просто, блажь очередная. Бывает такое, что какой-нибудь богач хочет понтануться перед корешами, ну, и заводит зверюгу дикую у себя в усадьбе. А, бывает не в усадьбу, а в ресторан загородный покупают, ну, знаешь там, русский стиль, или цыгане всякие с гитарами. Вот в такой ресторан твоего медведя и купили.

Девушка, облегчённо выдохнув, уточнила:

— А, название ресторана Зинаида Вам не сказала?

— Она и сама-то не знает ничего толком. Только слышала, что новый какой-то открылся.

— Ну, хоть что-то, буду искать, — Марина уже собралась бежать, опять полезла за кошельком, отблагодарить Палыча, но тот её остановил и, заглянув ей серьёзно в глаза, ещё раз спросил:

— Ты, правда, думаешь, что он не медведь?

— Я знаю, — сказала она уже совершенно уверенно.

И Палыч больше не смеялся, и у виска не крутил:

— Тогда, дай мне свой номер телефона, может, что ещё узнаю, сообщу, и мой запиши, вдруг пригодится. И на «не медведя» этого я лично хочу поглядеть.

Девушка быстро забила его номер себе в сотовый, набрала на перезвон, чтобы у Палыча высветился её номер, а потом обняла крепко чужого страшного дядьку, который ещё полчаса назад казался ей лешим, и побежала к машине, надо было возвращаться домой и искать новый ресторан в русском стиле…

Когда вернулись в Москву, Марина наскоро поблагодарила Антона за помощь и уже навострила лыжи бежать. А он-то думал, его простили и на обед позовут или хоть, на чай:

— Мариш, что так и пойдёшь?

— А? — недоумённо обернулась она уже у подъезда.

— А, как же я? — жалобно затянул парень.

Она быстро вернулась, чмокнула Антона в щёку сухими губами:

— Спасибо, Антоха, выручил, но сейчас не до тебя! — и скрылась за дверями, так с собой и не позвав. Антон разочарованно вздохнул, но истолковав по-своему, что это всё женские штучки: помучить, решила, стервоза, сел в машину и поехал с надеждой, что скоро лёд растает…

А Марина, не теряя не минуты, кинулась к ноутбуку, изучать карту ресторанов Подмосковья…

Сколько же этих ресторанов-то развелось! Марина даже не ожидала, что так много. И медведь потенциально мог оказаться почти в каждом. Кропотливо отсеяв те, что были давно известны, девушка сузила круг до нескольких десятков. Но сомнения, всё же, оставались: вдруг его всё-таки купили не в новый ресторан? Или, вообще не в ресторан? Или ещё куда-нибудь перепродадут? Господи, хоть бы повезло! Тут опять потребовался Антон со своей машиной, иначе, колесила бы не одну неделю по Подмосковью на электричках. Рассчитывать, что медведь попадётся сразу, было наивно: где-то около десятка заведений результатов не дали — никаких медведей там не было. Ещё в одном оказалась медведица, конечно же, Машка. Совсем не дикая, а ручная, как раз выращенная из медвежат. Она была наряжена в красную юбку на резинке, крутилась вокруг себя на задних лапах, и радостно кивала, когда кто-то из гостей кидал ей печенье и другие лакомства…

Потом ещё пара десятков заведений принесли только разочарование и усталость, но девушка не отчаивалась, она торопилась…

Глава 38

Наконец, на исходе третьего дня поисков, когда Антон уже решил послать Марину, куда подальше с её дурацкими заморочками, им, кажется, улыбнулась удача: в придорожной кафешке официантка сказала, что в нескольких километрах открыли новый ресторан «Три медведя» — это был знак! Примчались туда уже затемно, взяли для вида закуски и немного вина. Молодая девушка в кружевном фартучке уже подбежала к ним не один раз, уточнить, не надо ли горячего, а они не знали, что делать дальше, медведя нигде не было. И тут Антон решил применить свои чары:

— Красавица! А почему ваше заведение называется «Три медведя»? Я пока не видел ни одного… — девица оживилась и, стрельнув в него глазками, сказала, что один медведь у них всё же есть, но он в вольере на улице, не в зале же его держать.

— Ой! А можно посмотреть? — жеманно взвизгнула Марина. Девица, окинув конкурентку ледяным взором, ответствовала:

— Можно, закажите горячее, а пока готовят, пойдёте медведя своего смотреть.

Заказали, что первое попалось на глаза в красочном новеньком меню и пошли. Марина просто бежала, Антон никак не мог понять её нетерпения.

Во внутреннем дворе по центру стояла огромная высокая клетка, в дальнем углу которой виднелась не то куча тряпья, не то копна. В сумерках было ничего не разобрать.

— А, медведь-то где? — недоумённо спросил Антон у швейцара. Но Марина уже обегала периметр клетки. Поравнявшись с копной, она услышала хриплое дыхание зверя, и ещё ничего не разглядев, поняла, что это был он, тот медведь, которого она искала! Включив фонарик на телефоне, девушка посветила через прутья клетки: зрелище её напугало: неподвижный медведь лежал на снегу, тяжело дыша, а на его шее отливая медным блеском, сиял широкий жесткий ошейник, которым он был прикован к толстой металлической цепи…

— Он сейчас умрёт! — ахнула она.

— Не волнуйтесь, барышня, видите же, что он дышит, — попытался успокоить швейцар, сопровождавший к ней Антона.

— Но, он умирает! — продолжала она, вцепившись в прутья клетки.

— Да он спит просто, его привезли недавно, а ему в спячке быть полагается, вот и уснулопять, — продолжал учтиво свои разъяснения швейцар.

— Какая спячка, ему врача, вернее ветеринара надо вызвать и цепь эту ужасную снять!

Марина буквально трясла клетку, как будто могла оторвать металлические прутья.

— Барышня, идите за стол, пока я охрану не позвал, Вам, наверное, уже горячее подали! — швейцар терял любезность на глазах.

— Мариш, и правда, пошли за стол, — Антон взял её за локоть и, отдирая от клетки, шепнул на ухо, — так ты ему не поможешь, нужен план.

Марина послушалась, они пошли в помещение, но девушка всю дорогу оглядывалась на медведя, не зная, что делать…

Блюдо, наверное, было очень вкусным с учётом цены, но кусок в горло Марине не шёл. Антон же наслаждался ужином и строил глазки официантке.

— Хватит! — громким шёпотом осекла его переглядки Марина, — что ты там придумал?

— Я ещё думаю. Вот как можно использовать эту девицу, например.

— Пока ты думаешь, спасать будет некого!

— Мариш, я всё понимаю, — проникновенно начал Антон, — зверя жалко, помрёт, скорее всего. Но они его купили, он их собственность. Ну, пойдём мы к хозяину ресторана, если найдём его когда-нибудь. Здесь только администратор, а он ничего не решает. Предположим, что нам повезёт, и мы выйдем на собственника, что предъявим? Жестокое обращение с животными? Долго, и не факт, что докажем! Выкупить предложим? Знаешь, какую цену он заломит? Вот если медведь сдохнет, тогда он его нам подарит.

— Я в суд на него подам! — горячилась Марина.

— Ага! Барабан тебе в руки и красный флаг на голову! У него там всё схвачено сто раз, только нервы истреплешь, ещё и за моральный ущерб заплатишь уважаемому человеку! Да и медведь уж точно околеет, пока судопроизводство тянется.

— Замолчи, я сама всё понимаю! Должен быть другой выход, и я его найду!

Задумавшись на минуту, Марина дала новую вводную:

— Лучше швейцара отвлеки, а я пойду ещё раз погляжу на медведя, жив ли он?

— Мариш, вообще-то я за рулём целый день, а уже без четверти двенадцать, я еле на ногах держусь, а ещё обратно такую даль пилить. Может, ну его, медведя этого! Давай домой поедем? Расслабимся, — мечтательно протянул парень.

— У них наверху, кажется, есть номера, узнай пока. — Антон опять понял всё по-своему, это был его шанс! «В одном номере, в одной постели! Вот какое примирение задумала, чертовка!» — и он пошёл отвлекать швейцара. А Марина к медведю…

— Эй, мишка! Ты жив? — Марина прислушалась и, не услышав дыхания, сначала с опаской, а потом, видя, что зверь не реагирует, уже смелей начала тормошить медведя, просунув руки между прутьев клетки. Эффект был нулевой. Ей было холодно, но девушка не уходила, она плакала и трясла, и тянула зверя за шкуру.

— Твоя подружка — психическая, — засунув руки от холода в карманы ливреи, сказал швейцар Антону, наблюдая эту картину с крыльца.

— Петрович, не обращай внимания, у неё пунктик на медведях, лучше давай закурим за знакомство, — и протянул швейцару пачку дорогих сигарет.

Марине было абсолютно наплевать, что они там обсуждали, её главной целью было растормошить медведя, не дать ему вот так уснуть навсегда. Почему она была уверена, что делает правильно, девушка не знала, но уходить не собиралась и всё продолжала своё странное безрезультатное дело, а ей никто не мешал…

Вдруг, в какой-то момент Марине показалось, что медведь шевельнулся, потом ещё…

Глава 39

А дальше последовали одна за другой, судороги, и та самая ломка, которую каждое утро переживал её Пётр, когда становился зверем. Девушка замерла, не веря в такое чудо! Она уже привыкла к темноте и смотрела во все глаза. Антон и Петрович, стоя на крыльце под светом фонарей не видели ничего, только могли слышать стоны, но принимали их за Маринины рыдания по медведю. Между тем, медвежья клокастая шкура исчезала, а под ней проступала человеческая кожа. Сначала открылось лицо. Марина не могла поверить: это был Пётр! Или Михаил? Очень измождённый, худой, но спутать она его не могла, ни с кем, даже в темноте! Когда преображение подошло к концу, в клетке лежал голый, грязный, тощий, сильно обросший мужчина — один из двух, а на его шее врезаясь острым краем, красовался медный ошейник!

— Петенька! — вырвалось у Марины.

Мужчина был без сознания.

Идея пришла мгновенно, девушка, не теряя ни минуты, рванула к крыльцу с громким криком:

— Полиция! Вызывайте полицию! Человек на цепи! Здесь издеваются над людьми! Что же это вы творите? Рабовладением занимаетесь! Что у вас тут, невольничий рынок! — уже обращаясь к испуганному швейцару, — людей на цепь сажаете, голодом морите, да он ещё и голый на морозе!

На крыльцо вылетели все, кто был в зале. Прибежал холёный администратор, за ним перепуганные официанты.

— Петрович, дела плохи, — шепнул Антон ошеломлённому швейцару, — сейчас ещё кто-нибудь снимать начнёт, вам несдобровать. Петрович только размашисто крестился, глядя на Марину, да шарахался от неё, словно увидел привидение.

— Петрович, не тормози! Где ключи от клетки? Давай скорей! — тормошил его Антон. Наконец, ключи нашлись у администратора, но к медведю, или кто там лежал в клетке, он приближаться не собирался, тогда Марина, выхватив у него связку, рванула к замку. В общей суматохе никто толком не понимал, что произошло, но некоторые посетители уже полезли на всякий случай за телефонами, всем хотелось стать обладателем сенсации.

Слава Богу, замок был новый, поддался сразу. Второй ключ оказался от ошейника, пока Марина соображала, куда его вставить, подоспел Антоха, тихо матерясь себе под нос, помог Марине справиться с этой задачей. Потом, разжав скобы ошейника, высвободил пленника, взвалил тело на плечо, и они побежали к машине. Антон через двор, Марина через зал. Кинув несколько купюр на стол, девушка схватила с вешалки верхнюю одежду, свою и напарника и рванула к выходу. По пути столкнулась с администратором, перегородившим ей дорогу.

— Даже не благодарите, что избавили вас от такой рекламы, — ляпнула первое, что пришло на ум, обогнула остолбеневшего администратора и умчалась, только её и видели.

Посетители и персонал из зала помчались за ней и смотрели на всё происходящее, разинув рты, и только швейцар Петрович, округлив и без того большие голубые глаза, показывал пальцем на удаляющуюся Марину и повторял одно слово «Ведьма! Ведьма!»

Антоха уже прогревал мотор, предмет воровства, скрючившись, лежал на заднем сиденье, а Марина, набросив куртки ему на голое тело, уже мостилась рядом с водителем. Через минуту, Антоха, дав по газам, с шумом сорвался с места, только снег столбом полетел из-под колёс…

Марина молчала. Она то и дело оборачивалась назад и пыталась прикрыть съехавшими куртками странного голого мужика, очень походившего на мёртвого бомжа и наконец, когда стало понятно, что погони за ними нет, Антон решил поговорить:

— Однако, вечер перестаёт быть томным. Может, подруга, ты всё-таки расскажешь, что это было? Кто это такой грязный и страшный лежит у меня на заднем сиденье? И куда, в конце концов, девался медведь?

— Антон, останови на минутку! — Антон вопросительно взглянул на девушку, — я хочу пересесть. — Он остановил машину, и Марина перебралась на заднее сиденье к странному персонажу. Надо признать, что мужик был очень крупным, хотя и худым, поэтому втиснуться к нему на заднее сиденье было делом не из лёгких, но девушка справилась, хорошо хоть, машина у Антона была просторной. Устроившись так, что косматая грязная голова чужого человека, оказалась у неё на груди, она подняла глаза на опешившего парня:

— Теперь можем ехать, — и, немного помолчав, продолжила, — спасибо, Антошка! — Маринины глаза светились счастьем и слезами одновременно, — спасибо, что не начал там тормозить, а помог мне без всяких расспросов. Иначе мы бы не увезли его оттуда.

— А, теперь будут расспросы. Я жду! — требовательно заявил Антон.

Всю дорогу, а она была длинной, Марина растирала и отогревала руки грязного бомжа, укутывала его и целовала в макушку. На лице девушки в зеркальце заднего вида Антон мог уловить и смятение, и улыбку, и слёзы. А она, не задумываясь, поверит ей попутчик или нет, выкладывала всю историю с того момента, когда, разочаровавшись в любви, кстати, по его вине, поехала в Калиновку за снежным человеком…

Глава 40

— Мариш, если б я не видел, что медведь исчез из запертой клетки, и там не оказался этот голый мужик, ни за что не поверил бы. Да и сейчас как-то стрёмно, — дослушав до конца, проговорил Антон, — но допустим, что всё это правда. Надеюсь, он обратно больше не собирается превращаться в медведя?

— Не знаю, сама об этом думаю. Раньше утром обратно становился медведем…

— Ну, и куда мы его везём? — недоумевал парень.

— Ко мне, — ни минуты не сомневаясь, просто ответила девушка.

— Как, к тебе? Он же и квартиру разгромит, и тебя сожрёт вдобавок! — ахнул Антоха.

— Не сегодня, слишком слаб, боюсь, не выживет. Эх, бабулю бы сюда, она у меня волшебница! — сожалела девушка, заботливо расправляя спутанные грязные волосы бомжа.

— Я, уж понял… Марин, а как ты думаешь, это тот, который человек или, который медведь?

— Да не знаю я, — нервно откликнулась девушка, — они похожи были, как две капли воды. Пётр, который ко мне вернулся, здоров и прекрасно выглядит, а этот чуть живой. К тому же, теперь их можно отличить: у того шрамы по всему телу и на лице слева ещё свежий. Но мне нужны знаки из прошлого!

— Если к тебе приехал Пётр, то этот, стало быть, настоящий медведь. Зачем он тебе? — недоумевал Антон, — тебе двоих-то не слишком много?

— Антоха! Ты бы помолчал хоть немножко! Мне и без тебя тошно! Как представлю, что я всё это время Михаила за Петра принимала, просто выть хочется! Выходит, я предательница, променяла любимого на зверя и не почувствовала! А он в клетке сидел на цепи!

— Ладно, Марин, извини. Ты разбирайся, кто есть, кто, нужна будет помощь, обращайся…

Украдкой, брезгливо наблюдая, как его подружка трепетно и нежно прижимает к себе этого ужасного грязного не то человека, не то зверя, Антон поражался и одновременно понимал, что сейчас шансы его с Мариной на нуле. Но, это пока, во-первых, ещё не ясно, что это за чудовище они подобрали, очухается гад, вынесет у Маринки всё ценное, да и поминай, как звали. Во-вторых, если всё, что он услышал от подруги не её буйные фантазии, то на кой чёрт ей сдался этот медведь? Только опасен, конечно, ну, хотя, может ещё и сдохнет. А в-третьих, он — Антон ещё покажет, на что способен. Да и любопытство никто не отменял. А такого драйва, как сегодня, он, вообще, не испытывал никогда, так почему бы не поучаствовать?..

Мужчину всё-таки решили устроить в съёмной квартире Марины, главное, успеть привезти его туда до рассвета, а там, будь, что будет! Других вариантов, всё равно не было…

Глубокой ночью втащить в лифт человеческое тело, и потом до квартиры, не привлекая внимания, казалось совсем не сложно. Но Антон и Марина вдвоём еле доволокли его сначала до лифта, потом до дверей и, из последних сил до дивана.

— Антоша, как же ты его один до машины донёс, да ещё бегом? — отдышавшись, изумилась Марина.

— Сам не знаю, как вышло, со страху, наверное… — пожал плечами парень, — Марин, а ведь у него жар, похоже? Я думал, мы труп привезли, а он, как печка. Может, скорую вызовем?

— Что же делать-то? Так бабули не хватает. А если его в больницу увезут? А он там медведем станет? — Марина хлопотала возле мужчины. Его вид, конечно, удручал и пугал, но хоть жив пока.

— Ну, есть вариант утром ветеринара ему привезти, — хмыкнул Антон, но видя, как нахмурилась подруга, добавил, — хотя есть ещё идейка: одноклассник у меня фельдшером на скорой работал, может, и сейчас там же. Только ночь ведь на дворе, не будить же человека?

— Я думаю, всё-таки будить, мы его только ночью можем показать, — такой жалобный взгляд Антон вынести не смог. Созвонился с приятелем, разбудил и поехал за ним.

Девушка, тем временем, намочив полотенце холодной водой разбавленной уксусом, положила его мужчине на лоб, а потом решила обтереть всё тело целиком, заодно и отмыть. Она то и дело меняла воду, смывая мыльной губкой грязь, а кое-где и запёкшуюся кровь. Он был измождён, живот впал так, что вместо него образовалась глубокая яма, обрамлённая по краям остро торчащими под кожей, рёбрами. В курчавых чёрных завитках, обильно покрывавших грудь, набились опилки, по всему телу какие-то ссадины и царапины непонятной природы переходили в коросты, синяки и кровоподтёки, а на шее, словно у висельника, чернело кольцо от ошейника. Вспомнив, каким сильным крепким и ладным был Пётр, когда она увидела его впервые, Марина разрыдалась.

— Петя, Петенька, — гладила и расправляла она его волосы, в очередной раз, меняя мокрое полотенце на лбу, а сама ревела, слёзы крупными солёными каплями падали на лицо мужчины: на закрытые веки, ввалившиеся щёки, нос, рот, — дай мне какой-нибудь знак, кто ты?

Когда очередная горючая слеза упала на его губы, он вздрогнул и медленно открыл глаза…

Глава 41

Обведя мутным взглядом вокруг, он увидел лицо Марины и, силясь улыбнуться, с трудом проговорил:

— Любимая, почему ты плачешь?

— Если бы ты видел себя со стороны… — всхлипнула она, смахивая слёзы.

— Просто, всё повторяется, опять я лежу, а ты рядом со мной…

— Что повторяется? — не поняла девушка, обрадовавшись, что он пришёл в себя.

— Всё, как у твоей бабули в бане, помнишь?

— А, ты помнишь?

— Я помню каждое мгновение: наше знакомство, когда ты забрела в избушку. Помнишь, как ты ругала меня, что соли нет в доме. Как сбежала, кричала, что я тебя сожру. Как я тебя на руках нёс по ночному лесу. Как сказала, что если бы я в кота превращался, ты бы меня не полюбила. А ночь нашу на реке — помнишь? — он говорил с трудом, но каждое его слово было для Марины очень важно, каждое воспоминание вбивало гвоздь за гвоздём в её душу и разрывало на части, но она готова была слушать это сколько угодно, лишь бы Пётр снова не впал в забытьё. «Пусть сначала поправится, а потом я буду думать, что со всем этим делать», — решила она.

— Где я? И как здесь оказался? Что произошло? — не понимал мужчина.

— Долго рассказывать, потом, всё потом, — прошептала Марина, прямо ему в губы и побежала открывать дверь, в которую нетерпеливо названивал Антон…

Заспанный щуплый белобрысый парень был явно не в восторге, от того, что его разбудили среди ночи и привезли на другой конец Москвы, а всё по чьей-то дурацкой прихоти: «Ну, беда у вас, так вызывайте неотложку! Чего, людей-то с постели подымать!» — Марине он совсем не понравился, к тому же она ему не доверяла, — «какой-то мальчишка, что он смыслит в медицине?» Но делать нечего, на безрыбье, как говорится, и рак — рыба…

Хотя, потом, Марина сменила своё мнение о фельдшере…

— Ну, что ж, ребята, вы молодцы! Не знаю, на какой помойке вы откопали этого бомжа, но вы спасли ему жизнь. Думаю, эти сутки были бы для него последними, — Игорь — фельдшер и по совместительству одноклассник Антона мыл руки на кухне, после осмотра пациента, — пневмония, не пневмония, но запущенный бронхит у него точно есть, крайнее истощение, да, и обработайте его от паразитов, он же, изодрал себя всего.

— Паразитов? — протянула Марина недоумённо.

— Ну, да! Вши, блохи, чесотка, сами ведь можете нацеплять. Сейчас я ввёл ему антибиотик и жаропонижающее, пока достаточно. Лекарства я вам оставлю, колоть умеете? — увидев растерянное лицо девушки, всё понял, — придётся научиться, и откармливайте, конечно, только постепенно. Ладно, когда, что делать, я расписал, мне пора, скоро уж утро…

— Игорь, спасибо Вам огромное, — не зная, как его благодарить, Марина полезла за кошельком, — мы Вас разбудили, привезли сюда среди ночи, но Вы поймите, другого выхода у нас не было.

— Мариночка, не надо ничего, даже не вздумайте, — фельдшер отталкивал Маринину руку с деньгами, — это работая моя.

— Но Вы же, сейчас не на смене?

— Я всегда на смене. Клятву-то один раз дают и исполняют независимо от графика, — пошутил Игорь, — к тому же, я Антохин вечный должник, он мне математику всегда списывать давал, что бы я без него делал?

— Игоряха, а можно ещё понаглеть, — остановил его в прихожей Антон, — у тебя снотворным разжиться реально?

— Чего, не спится? Всё дебет с кредитом по ночам сводишь, а он не сходится? — и Игорь шутливо толкнул Антона в бок, — ладно, спрашивать не буду, есть пара ампул, смотри не присядь, — и, достав из чемоданчика начатую упаковку, протянул Антону.

— Да, не мне, ты бы мужику этому вколол, вдруг чего…

— Нет уж, уморить его только не хватало, вы же не за этим его спасали! Да он и так проспит не меньше суток, обессилел совсем, — обращаясь к Марине, — если что надо будет, зовите, — и, уже зевая во весь рот, — приятно было познакомиться. Пока…

Антон, зевая во весть рот, повёз Игоря домой, а Марина тоже уже валилась с ног, но подошла к Петру.

Ей показалось, что он уснул, но когда она склонилась над ним, мужчина открыл глаза, Марина коснулась губами его лба, покрытого бисеринками пота, жар явно спадал, надолго ли?

— Марина, мне столько тебе надо рассказать, — поймал он её руку.

— И мне, но позже, а сейчас я хочу, чтобы ты поел, пока не рассвело, — что будет потом, она не представляла. Но, он всё понял без слов:

— У бабули на этот случай было снотворное зелье…

… Марина торопилась, сваренный на скорую руку бульон с курицей, заправленный крошечной вермишелью, был ещё слишком горячим, девушка дула на ложку и, заботливо, осторожно, как маленькому ребёнку протягивала её Петру, ему только оставалось открывать рот. Он жадно глотал, засыпая на ходу. Они всё успели, за окном ещё было по-зимнему темно, и всё же часы неумолимо приближались к шести. Пётр больше не в силах противостоять болезни и слабости, уснул. Дыхание его было ровным и спокойным, Марина поправила поудобней подушку под его головой и, осторожно поцеловав в заросшую худую щёку, занялась срочным делом…

Девушка нашла в контакте Верку — внучку бабушкиного соседа Михеича, ту самую, с лёгкой руки которой и начались все её злоключения, и написала ей сообщение: «Передай срочно бабуле, что к ней приедет Михаил. Ничего не спрашивай, потом всё объясню!» — Хорошо, хоть, когда сбежала, а по-другому и не скажешь, из Калиновки, всё-таки отыскала её в социальных сетях, хоть и не сразу, но списалась. И иногда, скорее, из вежливости, чем по потребности, перебрасывалась с ней короткими, ничего не значащими сообщениями, поддерживая связь, а то бы сейчас не знала, что и делать? Верка по-прежнему жила в районе, училась в своём техникуме, так что в Калиновке у деда ей сейчас делать было нечего. Понятное дело, сорваться в такую глушь вот так, с места в карьер по Марининой просьбе подруга не смогла бы, но весточку отправить точно сможет. И уж, само-собой, оттуда до бабули эта новость долетит гораздо быстрее, чем из Москвы…

Сидя в кресле, девушка то гипнотизировала стрелку часов, то вглядывалась в лицо Петра, но в какой-то момент сдалась, и её тоже сморил сон…

Глава 42

Марина проснулась в кресле от того, что у неё в неудобном положении затекла шея, за окном было уже совсем светло. Глянула на часы: без четверти десять, мгновенно бросила взгляд на диван — там по-прежнему лежал человек — её Пётр. Марина поднялась с кресла, разминая шею и, подошла к нему. Он мирно спал, температура вроде бы тоже была в норме. Девушка задержалась возле любимого, присев на край дивана, она всматривалась в спящего мужчину и обдумывала, что произошло: уже день, а Пётр так и остался человеком, в чём же дело? И чего ждать дальше? А он, намаявшись за последние времена, побывав на грани жизни и смерти был тих и спокоен, лицо разгладилось, ей показалось, что он даже чему-то улыбнулся во сне. Марина разглядывала любимые черты и понимала, что надо готовиться к неизбежному серьёзному разговору с Петром о своей измене. «Как сказать ему об этом? Поймёт ли он? Простит ли её? Что за наваждение с ней было? Целых три месяца она одного человека принимала за другого. Вернее, даже не человека, она за человека принимала медведя!» — Марина содрогнулась от одной только мысли об этом. — «Утаить это не получится. Всё равно, он должен догадываться о том, что с Михаилом у нас что-то было, он видел нас вместе. Да и как не сказать, всё тайное когда-нибудь становится явным. Конечно, скажу, но не сегодня, пока есть дела поважнее…»

Вспомнив о медицинских назначениях, она нашла листок, который оставил Игорь, получалось, пора делать укол, но как?! Открыла интернет и стала изучать: разделите каждую ягодицу на четыре квадрата — укол делается в верхний внешний квадрат. Протрите место укола спиртом, наберите в шприц лекарство и выпустите воздух, держа шприц иглой вверх, чтобы показалась капля лекарства. Введите иглу вертикально, на две трети длины и медленно введите лекарство. Вытащите шприц и приложите ватку со спиртом к месту укола… Вроде всё просто, предлагали ещё потренироваться на подушке. Попробовала использованным шприцем потыкать, получалось легко, но одно дело подушка, а совсем другое — человек…

Решила ещё немного подождать, так жалко было его будить. Она просто сидела рядом, заботливо поправляла одеяло, а сама всё рассматривала любимое лицо. Он изменился довольно сильно: тёмные тени под глазами, сильно заострившиеся скулы из-за ввалившихся щёк, и почти чёрная борода, ещё больше подчёркивающая худобу, но это был её Пётр. В длинных волосах, разметавшихся по подушке, кое-где проглядывает седина. Марине нестерпимо хотелось дотронуться до его лица, ощутить тепло его кожи, просто осязать его присутствие тактильно, чувствовать, что это не мираж, что это её единственный и неповторимый мужчина. «Как я могла ошибиться? Как могла принять желаемое за действительное? Вот же он — настоящий! Рядом был, а я не поняла! Ещё немного, и было бы поздно!»

Он открыл глаза, то ли от того, что она так пристально его разглядывала, или эта её потребность осязать его, передавалась на расстояние, то ли организм отдохнул и начал оживать. Марина снова была рядом, и он облегчённо выдохнул:

— Значит, это был не сон, как хорошо!

— Петенька, как ты себя чувствуешь, тебе лучше?

— Несравнимо! Лежать в тёплой чистой постели, когда за тобой ухаживает любимая девушка, намного лучше, чем валятся в клетке на снегу, — пошутил он. Но шутка видимо была неудачной, у Марины на глаза навернулись слёзы и, она, найдя его руку, принялась её целовать и просить прощения.

— Мариш, ты что? — встревожился Пётр, — не вина твоя, а заслуга, что я ещё живой! То, что ты сделала, это настоящее чудо! Ты меня спасла! Как тогда, помнишь, к бабуле на себе, считай, притащила! Теперь всё будет хорошо! Как же я соскучился по тебе! Только не плач, пожалуйста…

Она, заулыбавшись — он всё помнил, — смахнула слёзы, нехотя отпустила его руку и пошла за лекарством:

— Нам надо сделать тебе укол, но имей в виду, я никогда этого раньше не делала и, боюсь, — оправдывалась Марина, набирая из ампулы в шприц лекарство.

— Не бойся, всё получится, я тебе доверяю на сто процентов, — попытался он её успокоить.

— А, напрасно, — сказала Марина, будто бы об уколе, имея в виду совсем другое. Её мучительная проблема, не дававшая забыться ни на минуту, придавала сказанному совершенно иной смысл.

Петр с трудом перевернулся на живот, и Марина увидела какие-то странные иссиня-чёрные кровоподтёки на его спине, они были длинными, параллельными по обе стороны лопаток:

— Что это? — замерев от нового неприятного открытия, спросила девушка.

— Хлыст, — просто ответил он.

— Это сделал тот, о ком я думаю? — Марина затаила дыхание в ожидании ответа.

— И о ком я всё время думаю…

Укол, оказалось, сделать не просто, из-за сильной худобы пациента, девушке представлялось, что игла попадёт в кость, если её воткнуть на две трети, но обошлось:

— Повезло, — выдохнула она, — а теперь, будем тебя откармливать…

* * *

Дед Матвей, как только забрезжил поздний зимний рассвет, собрался на станцию. Раз в неделю старик исправно запрягал свою Милку в сани, и они отправлялись за новостями: газетами, письмами и посылками. Другого транспорта зимой в их Калиновке не бывало. Да и летом-то Милка была самой лучшей машиной для этих мест. Михеич также встречал редких зимних гостей, но было одно время среди зимы, когда народ валил валом — это Новый год! В Новый год, люди начинают верить в сказку и надеяться, что именно в эту самую долгожданную Новогоднюю ночь с ними произойдёт чудо! Калиновка, находясь в глухой тайге, словно была на краю Вселенной, так, где же ещё совершатся чудесам, как не здесь? Да, к тому же Новый год — семейный праздник — дети, внуки, их друзья, все торопились с поезда попасть к деду Матвею в сани, зарыться в сене, да в тёплых овечьих шкурах и катиться по укатанной зимней дороге, среди спящего под искристым снегом леса, покой которого только и нарушал их смех, да звонкий колокольчик под дугой у Милки. Уже сам этот путь среди заснеженного дремучего леса, был дорогой в сказку. Но пока рановато, до праздников ещё три недели…

К вечеру дед Матвей воротился, и сразу к соседке. Обстукав свои огромные подшитые валенки от снега, он вошёл в сени, а затем в избу:

— Васильевна, получи известие!

— От Маришки, давай-давай? — вытирая мокрые руки о подол фартука, обрадовалась Матрёна.

— Почему-то от Верки, внучки моей, — удивился старик, — разглядывая конверт.

— А, коли от Верки, так открывай, да читай! — Михеич разорвал конверт, вытащил чистый сложенный листок, развернул его и отставив руку на полметра от глаз, щурясь прочёл:

— Матрёна Васильевна, Марина велела срочно передать, чтобы Вы ждали в гости Михаила! — дед Матвей вертел листок в поисках чего-нибудь ещё, а Матрёна произнесла странную фразу:

— Это вряд ли…

* * *

Пётр поочерёдно, то ел, то спал, но заметно шёл на поправку, только кашель пока упорно не проходил. Уколы Марина делала уже смелее и увереннее. Она заботливо и нежно смазывала раны и язвы на его теле разными снадобьями, ему, конечно же, было больно, но он только морщился и терпел, зато у неё разрывалось от боли сердце, и почти каждый раз она не могла сдержать слёз. Он даже шутил, что мази — это лишь прикрытие, она лечит его своими волшебными слезами. А, ещё у него обнаружилась острая потребность в том, чтобы Марина была всегда рядом, просто так, он хотел видеть и слышать её, и ощущать. В её небольшой однушке, помимо разложенного широкого дивана, который и представлял спальное ложе, было ещё раскладное кресло-кровать. Когда Петра только привезли, девушке казалось, что верным решением будет перебраться на него, пока он не поправиться, чтобы чем-то ему не навредить. Но буквально на вторую ночь, эта благая идея была отвергнута, как бредовая и с той, и, с другой стороны. Они должны были быть вместе, рядом, как можно ближе друг другу. Слишком долгая разлука заставляла наверстывать упущенное время. Нестерпимая жажда просто касаться любимого, слышать его дыхание, разглядывать любимые черты, когда он безмятежно спит, и даже оставлять лёгкий невесомый поцелуй на его теле, оказалась не то, что желанием, а жизненно-важной потребностью. Пётр заявлял на полном серьёзе, что как раз этот близкий неразрывный контакт и является самым главным условием успешного лечения, а не всякие там уколы. Где-то на периферии сознания, мозг девушки, совершенно автономно, не спрашивая её желания, всё время производил некое сопоставление каждого факта, напоминавшего о времени, проведённом с двойником Петра, и каждый раз выводы были не в пользу Михаила. Не было у неё этого всепоглощающего чувства любви и нежности к тогдашнему, как она думала Петру. Да, они спали вместе на этом диване, да физическая близость не вызывала у неё отторжения, не было никакого неприятия на этом уровне. Но вот такой жгучей неутолимой жажды, хотя бы просто, протянув руку, дотронуться до его ямочки на подбородке, пока он спит, запустить пальцы в эти кучерявые дебри на его груди, просто слегка прижаться к его горячему животу спиной, ощутить приятную тяжесть его руки на своём плече, чтобы даже во сне чувство единения не оставляло ни на минуту — ничего этого не было! Скорее, она любила в нём свои воспоминания, те самые недолгие ночные часы там, в тайге или в бане у бабки Матрёны, когда он был наполовину медведем, и которые они урывками отвоёвывали у злодейки судьбы, чтобы побыть вместе…

Глава 43

Когда мужчина бодрствовал, они разговаривали. Девушка уже узнала, что произошло летом в лесу между ним и Михаилом. Всё было совсем не так, как об этом рассказал Михаил, притворившись Петром…

На самом деле в их конфликт вмешалась третья сила, в расчёт которую никто не брал. Это были охотники, а их целью стал один из них. В начале, это был Михаил, и когда они их настигли, то Пётр был в человеческом облике, он не дал им убить медведя, ведь, это было только их с Михаилом дело, а не кого-то ещё, любое вмешательство могло только всё испортить. Из-за всех этих, откуда не возьмись возникших проблем, мешавших решить их спор по-честному, момент наступления преображения он пропустил и через какое-то время сам оказался жертвой. Михаил же, превратившись в человека, мешать охотникам не стал, решив, как видно проблему дуэли таким образом. В результате, пуля досталась Петру, а Михаил попросту убежал в лес. Но, ни он, ни Пётр не знали, что целью охотников было не убить медведя, а усыпить и доставить заказчику. Так Пётр, сначала попал к какому-то барыге на дачу, но тому, видно быстро наскучило любоваться на здоровенного разъярённого медведя, который, ни в какую не хотел мириться с неволей. Такого и гостям-то не покажешь! Сомнительное удовольствие. Хорошо, хоть не догадался охоту своим друзьям на него устроить. Но, как бы там, ни было, через некоторое время он его сдал в местный зоопарк, там, вечно озлобленный зверь тоже надолго не задержался. Потом по железной дороге в товарняке Пётр попал в Москву, а о дальнейших его злоключениях Марина была в курсе. Но вопрос просто вертелся у неё на языке:

— Почему ты всё это время оставался медведем? Ведь поединок ещё не закончился?

— Знаешь, когда ты не человек, то голова устроена совсем по-другому, поэтому такого вопроса я себе задать не мог, но сейчас, кажется, понимаю, что был третий вариант исхода нашего состязания, при котором мы оба оставались живы. Мы просто его не учли. То, что произошло, как раз и было этим вариантом…

— Но это же, не честно! — возмутилась девушка, — а почему тогда мы нашли Михаила в ужасном состоянии? Бабуля его еле выходила, он весь был изодран так, что нет сомнений, он встретился с монстром!

— Этого я не знаю, — пожал плечами Пётр.

Марина, не откладывая, написала обо всём бабке Матрёне, хоть бы поскорее дошло письмо…

К исходу четвёртого дня, они добрались до той самой темы, которой Марина и боялась, и в то же время ждала, но дальше тянуть с этим смысла не было. Она не стала искать себе оправданий и выкручиваться и рассказала Петру, как в сентябре в её доме появился Михаил, назвавшись его именем, как она была счастлива обрести его вновь, и за этой радостью не заметила подмены. Да, у неё иногда закрадывались сомнения, но она списывала их на то, что ему пришлось перенести глубокий стресс, множество травм, и это всё повлияло на характер и лишило памяти. Наверное, ей очень хотелось в это поверить, и она поверила. Не стала Марина кривить душой и о том, что у них с Михаилом были близкие интимные отношения, и, вообще, эта квартира, в которой они сейчас находятся, то самое любовное гнёздышко, которое они свили с его соперником, а правильнее сказать, с врагом. Заставляя себя рассказывать об этом, она даже не представляла, насколько жестоко это было по отношению к Петру. Этой трудной исповедью Марина хотела разобраться в себе, как так могло получиться, что она оказалась настолько слепа, что не смогла отличить истинную любовь от некачественной подделки, и наказать лишь себя, не понимая, что невольно наказывала его. Она сообразила это только тогда, когда осмелилась взглянуть Петру в глаза. Чувство вины и стыда давило, так, что она, опустив голову всё это повествовала себе под нос, временами отворачиваясь к окну, и созерцая кусок стены соседнего здания. Но, наконец, решив быть сильной до конца, подняла голову и, увидев реакцию любимого, испугалась! Не шевелясь, он, молча, лежал, крепко зажмурившись, так что в уголках глаз выступили слёзы, с искажённым эмоциями лицом и руками, сжатыми в кулаки. Она подумала, что у него что-то болит, кинулась скорее спасать, но он, не говоря, ни слова, отвёл её руку и отвернулся. Это был конец! «Не простит! Так мне и надо!» — думала Марина…

Атмосфера между ними изменилась. Пётр, как-то весь потух, уже не улыбался ей, когда просыпался утром, заставая врасплох её влюблённый взгляд, не шутил, подбадривая её неумелые действия при проведении медицинских процедур, ел без аппетита, на все Маринины вопросы отвечал односложно и вообще почти не разговаривал. Он, будто вмиг перестал узнавать её, стал чужим…

Глава 44

Периодически звонил Антон, справится о делах, когда стало ясно, что в Марининой квартире никакого медведя пока не предвидится, он потерял всякий интерес, успокоился и занялся своими делами. Марина регулярно созванивалась с родителями, разговаривала о несуществующей практике…

Несколько раз она пыталась поговорить с Петром, но он будто выстроил меж ними незримую стену, через которую ей не удавалось пробиться, она устала и оставила тщетные попытки. За день они перебрасывались несколькими словами, да и, то, только по самой острой необходимости. «Надо перебираться в кресло», — подумывала девушка, но всё оттягивала этот момент, пассивно ожидая решения с его стороны …

Где-то, через неделю, Антон снова привёз Игоря. Внимательно осмотрев и прослушав Петра, фельдшер остался доволен состоянием пациента:

— Больной идёт на поправку, даже вроде немного округлился, — ободряюще радовал он Марину, — уколы продлим ещё на пару дней, а так уже вполне можно вставать и расхаживаться. Кашель будет ещё беспокоить, но это вполне нормально, попьёте микстурку, а остальное, организм наверстает сам…

И уже обращаясь к Петру:

— Парень, а ты в рубашке родился! Я уж не знаю, что там с тобой приключилось, что ты дошёл до такой жизни, но вот если бы не эта девчонка, тебя бы уже не было на этом свете! Ты молиться всю жизнь теперь на неё должен!..

Проводив фельдшера и Антона, обрадованная Марина вернулась к Петру:

— Петенька, ты слышал! — всё плохое позади, ты идёшь на поправку. Я думаю, горячая ванна пойдёт тебе на пользу…

… Мужчина сидел в ванной, низко опустив голову, тяжёлую от своих гнетущих мыслей, вода, взбитая с ароматной пеной, доходила ему до пояса. Они с Мариной уже остригли длинные волосы и сбрили бороду, а он всё молчал. Капельки воды, стекая с мокрой головы, собирались на кончиках волос и длинных чёрных ресницах, потом срывались вниз и набегали снова, а он будто не замечал этого, погружённый в какую-то тяжёлую думу. Марина, смочив из душа его волосы, заботливо намыливала их шампунем. За несколько дней вынужденного отчуждения, она уже соскучилась по нему. Находясь рядом, и не имея возможности осязать его в любую минуту, безо всякого повода, лишь по зову тела, изливая на него свою любовь, сейчас она компенсировала этот накопившийся острый дефицит. А он всё мучился своими неразрешимыми вопросами. Держа в одной руке лейку душа, девушка смывала белую пену с его головы, а другой, запустив пальцы в густую чёрную шевелюру, нежно массировала голову. Ей было нестерпимо приятно о нём заботиться, она по-прежнему его любила, даже ещё сильнее, чем раньше, но её угнетало чувство непоправимой вины перед любимым. А, как это исправить, она не представляла. Да, и возможно ли это в принципе…

Вдруг, он, смахнув рукой капли с лица, снизу-вверх пристально взглянул ей в лицо. Марина замерла с лейкой в руке, не в силах отвести взгляда от его чёрных, обрамлённых мокрыми длинными ресницами глаз. В них была целая бездна смятения и вопрос, который он мог и не озвучивать.

— Так уж вышло, прости, — ответила она ему, тоже только взглядом.

Он резко поднялся, голова практически доставала до потолка, и, нагнувшись к девушке, властной рукой собственника притянул её к себе. Она не противясь, подалась всем телом ему навстречу. Вода из душа в Марининой руке лилась на пол, её футболка была мокрой, хоть выжимай, а они всё никак не могли оторваться друг от друга. Этот поцелуй, как будто ставил жирную точку в той неразрешимой проблеме, которая мучила их обоих. Непробиваемая стена, выстроенная Петром за последние дни, сначала дала трещину, а потом рухнула, не выдержав силы любви. Он больше не мог противиться чувствам, его любовь к Марине оказалась намного сильнее обиды, даже такой глубокой. Они снова были вместе и телом, и душой…

Лёжа в постели, после нового обретения друг друга, они молчали, и это их не напрягало, всё встало на свои места. Но, тем не менее, Марина не могла не задать Петру вопроса, возвращавшего их назад к неприятной для обоих теме:

— Ты же видел меня с Михаилом, почему тебя так ошеломило, то, что я рассказала? Ты не догадывался? Ты не понимал, что ли?

— Я был медведем. О чём я мог догадываться? Я жил простыми инстинктами. У меня оставалась одна связь с человеческим миром — любовь к тебе! Или даже не любовь, не объяснить, — это какая-то потребность в тебе, тоже инстинктивная. Как реальность, данная нам в ощущении, истина, не требующая доказательств! Когда я стал медведем, она одна не утратилась, просто изменилась. Я ведь его-то даже не узнал сначала, и тебя я не узнал, просто почувствовал! Чем я жил в это время? Хотел на волю, рвался в лес, ненавидел решётки! Потом появился он, сначала всё было нормально, он был дружелюбен. А потом я почуял тебя, и он тоже это понял, дальше началась война. Он хотел меня растоптать окончательно, у него почти получилось…

— С тех пор, как я нашла тебя и поняла, что это ты, меня мучает один вопрос, — начала девушка.

— Зачем он это сделал? — Пётр читал её мысли.

— Да! Зачем ему это? Ведь у него же всё было: налаженная жизнь, крепкий хороший дом, любимая жена, у него скоро появился бы малыш. Чего ему не хватало? Он получил вольную, можно сказать! Живи да радуйся!

— Хороший вопрос, — размышлял Пётр, — я думаю, у него была потребность доказать, что ли самому себе, что он достойнее меня быть человеком. Наверняка им двигало что-то подобное, может зависть какая-то…

— Я не пойму, в чём ему было тебе завидовать? — недоумевала Марина.

— А, тому, что в глубине души он продолжал осознавать, что остаётся медведем, а я остаюсь человеком. Вот этого он мне простить и не мог. Он упёрся в это так, как будто в этом весь смысл его жизни. Для него это война по всем фронтам, и цена победы его не волнует…

Вот так! Это война! А, Марина выходит, была одной из тех цитаделей в обороне Петра, которая сдалась без боя…

После долгого молчания она спросила, не оставлял ли Пётр чего-то её бабуле, а он подтвердил:

— Оставлял и не просто оставлял, а наказывал передать тебе, — продолжил мужчина, — золото в слитках, то, что от отца осталось. Там довольно много, на целую жизнь хватит. Подумал, кому оно попадёт, если не вернусь? Хотел, чтобы стало твоим. Она тебе отдала его?

— Нет, ты же жив, да и не надо мне его без тебя! Счастье ведь не в этих жёлтых крупинках. Я понимаю, что многое доступно, если есть средства, но ты-то остался бы недоступен… Зато Михаил замучил расспросами про отцово наследство. Интересно, откуда он знает? Кто ему мог рассказать об этом?

— Что-то знает, но видно не всё, раз вопросы задаёт!

— Я думаю, он даже не совсем в курсе, что ищет, про содержание наследства ни разу не говорил.

— Он просто тебе не говорил, хотя, как знать… Как же он на меня зол, я только теперь это понимаю: он отобрал мою жизнь, но этого ему показалось мало, он отобрал у меня любовь, и вот теперь моё наследство не даёт ему покоя!

— Он не отобрал у тебя любовь, — возразила Марина, — он украл её обманом, но, даже получив желаемое, счастья не достиг, потому что я любила в нём тебя!..

Мужчина, окрылённый таким признанием, окончательно сломавшим барьеры его мужских обид, взял Маринину руку в свои ладони и медленно, и нежно, целуя пальчик за пальчиком, заглянул ей в глаза таким жгучим, полным любви взглядом, на который её тело откликнулось, само собой, не спрашивая разрешения у хозяйки. А он, продвигаясь от пальцев к ладони, а потом к запястью и ещё выше и выше, рисовал горячую дорожку из поцелуев, словно ставил на ней свои печати, будто говоря этим: моё, моё, моё! И так, сантиметр за сантиметром. Волшебство повторилось снова, как тогда, в прошлой жизни, её словно захватила неведомая сила, управлять которой умел лишь Пётр, и понесла в те дали, которые были известны ему одному. Её тело вспоминало подзабытые уже нюансы, только им двоим известной любовной игры, и отзывалось на них с ошеломляющей мощью. Но Марина даже в этом сумасшедшем восторге успевала почувствовать разительный контраст между своим прежним любовником и по-настоящему любимым мужчиной. Теперь она понимала разницу: то, что она принимала за новизну в отношениях и списывала на проблемы с памятью любимого мужчины, оказалось жалкой подделкой истинному, никуда не исчезнувшему чувству, такому знакомому в своих естественных и, казалось бы очень простых проявлениях любви. Вот, теперь, это был её Пётр! Это были его руки, такие нежные и чуткие, его губы, такие трепетные и настойчивые, его нежности, такие милые и непосредственные, перемежающиеся теми самыми словечками, нашёптываемыми ей на ушко, от которых она таяла тогда, в начале их отношений. Не забылось и не утратилось ничего…

Глава 45

У Марины накопилось уже больше недели прогулов в университете, пора навёрстывать. На носу Новый год, а за ним сессия, прохлаждаться было некогда. Казалось бы, каких-то семь — восемь дней, а уместилось в них столько событий, будто прошла целая вечность. Марина уже соскучилась по родителям, так, что пора было «возвращаться с практики» и для них…

Пётр постепенно становился похож сам на себя, он опять преображался, только теперь не в медведя, а в красивого молодого мужчину, его тело становилось снова гладким и мускулистым, возвращалась прежняя сила. С лица уходила болезненная худоба, под глазами исчезли синяки. Ничто в нём больше не напоминало смертельно больного бомжа. Его организм жаждал физической нагрузки, и Марина показала ему парк неподалёку от дома, где он начал бегать по утрам и отжиматься, крайне удивляясь этой столичной моде. Это, конечно, был не тот лес, ккоторому он привык, но он хоть немного сближал Петра с природой, в единении с которой он жил все эти годы. Не чураясь общения, Пётр даже свёл там знакомство с любопытным пенсионером, приходившим каждый день кормить белок, поведав ему много интересного из их повадок, чем несказанно впечатлил человека. Они нашли общие темы и начали ежедневно общаться, тот даже принёс ему книги из личной библиотеки.

От Михаила осталось достаточно модной одежды, которой он успел обзавестись, проживая в Москве, всё пришлось Петру впору, если не считать, что слегка болталось. Он сначала не желал носить одежду соперника, но деваться некуда, не голышом же, разгуливать. Кроме того, Пётр в отличие от своего предшественника активно начал интересоваться жизнью и готов был к новым открытиям. Ему нравилось гулять по Москве, большие дома, широкие проспекты, множество лиц на улицах вызывали у него неподдельный восторг, было ощущение, что он старается наверстать годы вынужденного затворничества. Настоящим окном в мир для мужчины оказался интернет. Освоив под руководством Марины азы, он с жадностью поглощал информацию, интересуясь всем подряд в разных областях, а ещё всё время читал, читал, читал…

Иногда к ним наведывался Антон, в качестве теперь уже общего друга. Парень поражался на то, как преображается их полумёртвый трофей, и, видя, что между влюблённой парой стремительно развиваются отношения, понимал: здесь ему ловить нечего…

Наконец-то пришло долгожданное Матёнино послание. Надо было наведаться за ним в родительский дом. Петра уже можно было показывать людям без опасения перепугать всех его дистрофией, да и отпечаток на шее постепенно исчез, и они решили заодно приурочить поход за письмом к ужину с родителями. Для него это было серьёзным испытанием, а для родителей, это был всё тот же подозрительный дикий Пётр, с которым они познакомились в сентябре…

Одежда Михаила сидела на нём немного мешковато, но в целом, неплохо. Хотя мама, конечно же, заметила:

— Пётр, что с Вами, не здоровы?

— Уже всё хорошо, — опередила его Марина. — Он тяжело переболел бронхитом, аппетита не было, вот и похудел…

Держался он молодцом, с интересом поддерживал интеллектуальные и бытовые беседы и с отцом, и с матерью, охотно с аппетитом ел, весело и к месту смеялся. Одним словом, экзамен сдал успешно. Так, что даже мама шепнула Марине на кухне:

— Дочка, ты, что с ним сделала?

— А, что случилось, мама? — испугалась девушка, зная материнскую проницательность, неужели та заметила подмену?

— Так, это ж, совсем другой человек! — сердце у Марины рухнуло в пятки, так и есть, догадалась! — он стал таким открытым! Ты вспомни, каким он был! Куда делась эта звериная подозрительность, неразговорчивость, угрюмость? Он же дремучим медведем был! — ох, как близко мама была к истине, совсем рядом!

— Мам, ну это же логично, человек социализируется помаленьку.

— Такое чувство, что у него есть брат-близнец, на вид такой же, только фигурой поплотней, а по характеру его полный Альтер эго. И ты их перепутала случайно, взяла, да не того, а потом, поняла и исправила ошибку…

— Мамуль, тебе просто необходимо писать романы. При такой сумасшедшей фантазии из-под твоего пера будут выходить шедевры! — рассмеялась Марина, а сама поразилась точности определений, которые давала мать, не зная, что говорит правду.

— Маришка, не смейся! Знаешь, как я за тебя волновалась? Он меня реально пугал! А, теперь, волшебство прямо, нормальный человек, весёлый, добрый, общительный такой. И видно сразу, что любит тебя очень. А тогда я не видела в нём никакой любви… — от материнских глаз не ускользает ничего, кроме того, что ей и знать не надо…

Глава 46

Чтобы сменить тему, Марина вспомнила про письмо.

Матрёна писала, что теперь всё стало намного лучше, что она рада за Петра и Марину, наконец-то они вместе и счастливы, но парню совершенно необходимо побыстрее приехать к ней в Калиновку, так как один важный вопрос остался не решённым, а время поджимает. Они оба догадывались, что это был за вопрос.

А родителям сказали, что бабка Матрёна зовёт их на Новый год, поэтому, конечно, они поедут…

Вот только, как? Документов-то у Петра не было, ни своих, ни Михаила. Ни в самолёт, ни на поезд не возьмут, надо что-то думать. Ответ напрашивался сам собой: Антон!

Но Антон отказался наотрез. Авантюрный азарт, дополнительно подогреваемый интересом к Марине, в нём пропал без подпитки с её стороны, а поездка за тридевять земель по заснеженным зимним трассам не вдохновляла совсем.

— А, сам сказал, обращайся, помогу, — ворчала Марина.

— Мариш, ну, ты пойми, я, когда предлагал у меня интерес был, а сейчас, что? Я же тоже человек! Тем более, я тебе помощь предлагал, а не медведю твоему. Ты не понимаешь, что ли? — возмущался Антон её тупоголовости в таком очевидном вопросе.

Марина лихорадочно искала выход. Но он нашёл её сам…

Часов в шесть утра Марину разбудил телефонный звонок.

— Кому хоть, не спится в такую рань, — ворчала она, с закрытыми глазами протягивая руку к прикроватной тумбе. Наконец, нашла злополучную трубку и, с трудом приоткрыв один глаз, взглянула на экран, там высветился Палыч. «Что ещё за Палыч?» — недоумевала девушка, нажимая кнопку ответа:

— Привет, Маринка! Узнала меня? — радостно прокричал в трубке басовито-хриплый мужской голос. — «Леший» из зверинца, — осенило её.

— Палыч, привет! Узнала! Конечно, я тебя узнала! Я давно хотела позвонить, но всё откладывала, да забывала, — оправдывалась она на ходу, — у меня тут такое закрутилось, не представляешь…

— Ты мне скажи, лучше, «не медведя» своего нашла?

— Нашла, нашла! Вон он спит со мной рядом! — и покосилась на спящего мужчину, не разбудить бы, уже шёпотом — Палыч, миленький, он и вправду не медведь совсем! — Марина окончательно проснулась, и её просто распирало от потребности поведать «лешему» о своих приключениях. Он оказался, как ни странно, одним из немногих посвящённых, кто ей поверил бы, не сочтя сумасшедшей. Вот, так легко и просто совсем чужой человек, вдруг становится близким и доверенным лицом!

— Маринка, я, что, звоню-то, — перебил её «леший», — помощь вам с не медведем никакая не нужна?

— Очень нужна, Палыч, — изумляться своевременной проницательности «лешего» ей даже не пришло в голову, — только, чем же ты поможешь?

— А, ты попробуй, попроси, вдруг и помогу! — продолжал загадочно Палыч, — попросила в прошлый раз, так помог же.

Марина, окончательно сбитая с толку, шлёпая босыми ногами по холодному полу, ушла на кухню, чтобы не разбудить Петра, и там дала, наконец, волю своему красноречию. Хотела вкратце, но вышло в подробностях поведать «лешему» все события, произошедшие с ней и её «не медведем», после того, как он отправил её на его поиски по ресторанам. И завершила свой рассказ очередной неразрешимой проблемой.

— Ну, девка, ты такое дело провернула, а эта беда — не беда вовсе. Буду дедом Морозом для вас, исполню заветное желание, скоро ведь, Новый год, но с одним условием…

— Любое, Палыч, миленький, говори своё условие!

— Возьмёте с собой в Калиновку Новый год праздновать? Зверинец на приколе пока, у меня отпуск, я один, как перст, а в праздники одному знаешь, как одиноко…

— Конечно, конечно, возьмём! — обрадовалась Марина.

Так и решилась проблема…

За неделю до праздников Палыч подкатил к их дому. У него оказался, крепкий отечественный УАЗик, с мощной печкой, да ещё и утеплённый изнутри. Марина бросилась к «лешему» в объятия, как будто это был давний друг или близкий родственник. А он, подхватил её, будто дочку и, как маленькую, смешно закружил вокруг себя.

Пётр с нескрываемым любопытством наблюдал эту сердечную встречу и не мог взять в толк, как его хрупкая интеллигентная Марина, могла с таким восторгом кинуться в объятия очень подозрительного мужика.

— Петя, это Палыч! Спаситель наш, — вновь обретя почву под ногами и, немного пошатываясь от головокружения, повернулась она к подошедшему Петру, — я тебе рассказывала о нём!

— Ну, здравствуй, «не медведь», вот мы с тобой и встретились! — с лукавым прищуром из-под своих косматых бровей, хрипло пробасил «леший» и протянул Петру свою широкую, как лопата, мозолистую ладонь. Рукопожатие было крепким. Палыч, словно проверял его на силу и выносливость. Пётр вызов принял…

Мужчины уезжали вдвоём, а Марина взяла билет на поезд и задерживалась ещё на три дня, чтобы закрыть накопившиеся учебные хвосты. С каким величайшим трудом она приняла это решение. Ей ни на миг не хотелось расставаться с любимым, всё время казалось, что если только она отвлечётся на минуту, оставив его без внимания, то появится какая-то злая сила и вырвет его из её объятий. За то небольшое время, которое они успели провести вместе, их потребность друг в друге только возросла, но настоящее счастье, к сожалению, никогда не может быть полным, всегда чего-то должно не хватать. Вот и теперь, им предстояло расстаться, пусть и ненадолго, но каждая минута, проведенная в разлуке, превращалась в вечность. Не одна Марина страдала от вынужденного расставания, Петру было не менее трудно оторваться от любимой, но Палыч, дав им некоторое время на прощание, уже поторапливал, чтобы поскорее покинуть пределы столицы, не угодив в вечернюю пробку. Они ещё раз обнялись напоследок, пообещав скучать очень-очень, и через минуту от джипа, увозившего её любовь, остался только параллельный след протектора…

* * *

… Ещё минут десять-пятнадцать и заветная станция. Красивая модная молодая москвичка с огромным чемоданом уже стояла в конце вагона и нетерпеливо выглядывала в окно, разрисованное по краям причудливыми морозными узорами. Солнце освещало отдельно каждый снежный кристаллик, преломляя лучи в мириады разноцветных бликов, и от этого ледяной рисунок напоминал дорогую, щедро украшенную бриллиантами и сапфирами картинную раму. А в ней, насколько хватало обзора, сплошной полосой тянулся тёмный дремучий лес. Чёрно-зелёный фон его был нагусто укрыт снежным покрывалом. Покрывало от ярких солнечных лучей искрилось и мерцало драгоценным свечением. Как в сказке. Колёса вагона ритмично стучали на стыках: скорей — скорей, уже — уже, сейчас — сейчас. Марина под этот ритм радовалась и волновалась одновременно: пейзаж за окном сулил радость, восторг и скорую встречу с любимыми людьми, а волновала неизвестность, которая её ждала в Калиновке…

Глава 47

Наконец, долгожданная станция, состав медленно остановился, проводница открыла двери, впустив морозный воздух вовнутрь, а он тут же, согреваясь теплом вагона, превращался в туманный пар, застилая обзор на улице. Когда Марина вышла, то не увидела никого из встречающих. Поезд постоял две минуты, подал визгливый гудок и, быстро набирая ход, скрылся из глаз, увозя расслабленных пассажиров в ещё более дальние дали. Марина осталась на перроне одна и, не дождавшись никого, покатила тяжёлый чемодан, набитый родительскими гостинцами для Матрёны, в здание станции. А сама начала тревожится. Где же Пётр, почему не встречает. Она надеялась, что любимый вместе с Палычем на его машине или с дедом Матвеем на Милке приедет за ней. Как же она соскучилась! Марина считала не дни, часы, а под конец уже и минуты до их встречи. Ей было совсем не просто, все эти дни отвлечься от него. Да, она успела сделать все неотложные дела, сдать все свои накопленные учебные долги, но каково же было на них сосредоточиться, когда голова всё время была занята любимым. Она вставала утром с мыслями о нём, он присутствовал незримо с ней весь день, где бы она ни была и чем бы ни занималась, ложась спать, она мысленно желала ему спокойной ночи, но лишь для того, чтобы во сне встретиться с ним снова. Что бы ей ни снилось, главным героем её сновидений всегда был Пётр, обычно эти сны были приятными, и утро Марина встречала с улыбкой, ведь, каждый новый день неминуемо приближал их встречу. Но в последнюю её одинокую ночь дома, приснилась какая-то дурь, так будто они с Петром вместе куда-то идут, им весело и легко, с ними почему-то Палыч, и вдруг, в какой-то момент у него в руках появляется ружьё, и он целит им в Петра, а тот спрашивает: — Ты мог бы меня убить?.. — Сон, к сожалению, на этом прервался из-за назойливого трезвона будильника. Марина старалась не придавать ему значения, мало ли какая ересь придёт в голову во сне, однако, неприятный осадок царапал душу весь день. Потом всё забылось…

Снег искрился на солнце так, что слепил глаза, и войдя в низкое помещение станции, Марина не сразу привыкла к полумраку. Наконец, глаза адаптировались к затемнённому залу, и девушка, оглядевшись, но никого не увидев, не то что из знакомых лиц, а вообще ни души, ещё больше забеспокоилась: Пётр знал, каким рейсом она приезжает, они условились заранее, ещё в Москве, что он обязательно приедет за ней! А теперь, что же, выходит, они с Палычем не доехали до Калиновки, или сон — в руку? Тревога подбиралась всё ближе и ближе, грозя перерасти в панику. Пока она гоняла эти недобрые мысли, в помещение ввалился дед Матвей в огромном, лохматом тулупе и смешных валенках:

— Маришка! — кинулся обнимать и целовать её, как родную внучку Верку, и отодвинув на расстояние вытянутых рук, — Дайка, я на тебя полюбуюсь! Ты такая красавица! Сразу и не признать, как Снегурочка! — потом отпустил и признался, будто и виноват в чём-то, — задержался я чуток, ты прости старика, у Милки подпруга ослабла, пришлось поправлять. А, ты уж испужалась, смотрю! Не беспокойся, не забыли про тебя! — и, прихватив ручку чемодана рукой в огромной рукавице, покатил его на выход. Милка у самого крыльца уже перебирала копытами в нетерпении, скорей бы потрусить в обратный путь.

Михеич, откинув покрывало из лохматых овечьих шкур, пригласил Марину в сани:

— Маришка, гляди какое царское место я тебе припас, сенцо свежее, пушистое! Овчина тёплая! Сегодня одна ты у меня пассажирка, барыней поедешь, все уж прибыли, тебя ждём, ты последняя…

Старик, устроившись поудобней на краю саней, легонько шевельнул поводьями, и послушная Милка, оглашая сонные окрестности звоном колокольчика, потрусила к дороге…

— А, интересный гость сейчас у Матрёны проживает, — завёл дед Матвей беседу.

— Ты про Петра, дедуля?

— Да, нет. Я про второго. Конечно, и Пётр тоже парень хоть куда. Но я про дядьку бородатого говорю, с которым он приехал.

— А, так это Палыч! — поняла Марина, — он очень хороший человек! Так нам помог! — сомнения, закравшиеся было в душу, развеялись с приездом деда Матвея.

— Не прост, ох, как не прост этот Палыч…

— Да он, вообще, только из-за Петра приехал, привёз его, вот и всё. Обычный человек с добрым сердцем, вошёл в наше положение. К тому же, одинокий, тоскливо ему стало. Сам понимаешь, одиночество не каждому нравится, — недоумевала девушка.

— Я старый человек, Маришка, много повидал разного люда и, поверь мне, этот дядя неспроста приехал к Матрёне, — упирал на своё старик.

— Ты, дедуля, скажи лучше, почему Пётр с тобой не приехал? Я думала, захочет меня встретить…

— Так он и собирался. Да, гостья к Васильевне наведалась не вовремя, пришлось остался, вроде как, и его касается, — принялся разъяснять дед.

— Что за гостья? — Марина не знала, откуда ждать подвоха.

— А, помнишь-ко, мы летом в Макаровское ездили, к кузнецу, с которым Пётр потом по лесу бегал, ну, медведь, в общем, так вот жена его. Кажется, Полиной зовут, она уж, на сносях. Мальчика ждёт, а может, медвежонка, одному Господу ведомо, — и Михеич, сняв рукавицу, размашисто перекрестился…

У Марины в душе аж защипало, только этой Полины и не хватало в их доме! Зачем ей понадобилось ехать в такую даль к бабке Матрёне? Какую пакость ещё ждать от этого семейства? Она была на сто процентов уверена, что супруги состояли в сговоре против Петра…

Дорога была долгой, вокруг такая красота раскинулась, всё белым бело, солнышко, отражаясь от снежной белизны, умножая свою яркость в сотни раз, поднимало настроение. Снег скрипел под полозьями, колокольчик звенел серебром, под ёлками по обочинам залегли красивые голубые тени, а Марина томилась в санях, готовая бежать впереди лошади, лишь бы попасть скорее в Калиновку и не пропустить чего-нибудь важного!..

Глава 48

Подкатили к воротам, когда стемнело, её уже встречали полным составом.

Пётр выбежал навстречу в одном свитере и без шапки, сильным рывком буквально выхватил Марину из саней, не дав замешкаться ни минуты, и радостно закружил на руках. Сердце у неё пело и готово было выскочить от восторга, от взгляда этих чёрных глаз, светящихся любовью и радостью. И в то же время в душе начинало разливаться умиротворение: наконец-то любимый рядом, живой и невредимый, не исчез и не в кого не превратился, ждал и радуется их встрече не меньше её! Можно и выдохнуть! Палыч забрал у Михеича Маринин чемодан и любовался встречей влюблённых, а бабка Матрёна стояла на крыльце, умотавшись в пушистую косынку и, посылала Благодарственный молебен ко Господу, за то, что внучка доехала без происшествий.

Поболтав с соседями, наконец, дед Матвей покатил восвояси, а Марина, перецеловавшись со всеми и переобнимавшись, пошла в избу. А, там, в горнице, прямо под образами её ждал сюрприз, который она предполагала: беременная Полина собственной персоной восседала за столом, словно королева. Ничуть не сомневаясь в своём праве, она гордо кивнула Марине и осталась сидеть на прежнем месте, словно оно уже было её законным. Марина не понимала ничего, но чувствовала, что опять творится что-то непотребное, и это самое касается Петра и её…

Матрёна, как всегда, суетилась у печки, Палыч понёс Маринин чемодан в дальнюю комнату. Пётр был рядом, не отходя ни на шаг, обнимал и целовал её украдкой, не в силах оторваться, хоть на мгновение. Но взгляд его девушке не нравился, с одной стороны его глаза светились неподдельным счастьем, а с другой он будто отводил их куда-то в сторону, словно в чём-то провинился. В избе пахло пирогами, да и стол уже был накрыт, ждали только Марину, но она за стол не спешила. Поймав за рукав Петра, она увлекла его обратно в сени. Там было холодно, но разговор стоил того, чтобы немного помёрзнуть:

— Маришка, наконец-то мы с тобой одни! — он буквально сгрёб её в объятия, и, оторвав от пола, исступлённо целовал в губы, глаза, щёки, нос, не давая сделать даже вдоха, не то, чтобы вставить слово. Она на мгновение забыл про Полину, отдалась безумному порыву, отпустила себя и поняла, как сильно ей не хватало любимого все эти дни. Они оба не могли нарадоваться друг другу.

— Никогда, обещай мне, больше никогда мы не будем расставаться так надолго! — требовательно заявила девушка между поцелуями.

— Мариш, — голос Петра как-то сразу потускнел, и он сник, опустив её на пол, — я очень хочу тебе это пообещать, но не знаю, в моих ли это силах. Одно могу тебе сказать, если я не буду с тобой, то я не буду ни с кем. Даже не так: значит, я вообще не буду!

Марина мгновенно вернулась с небес на землю, вспомнила незваную гостью, сидящую за праздничным столом и, не церемонясь, спросила с места в карьер:

— Что здесь делает эта королевна? — почему ты сам не свой и, вообще, чего я опять не знаю?

И Пётр поведал ей все события последних дней.

С Палычем, кстати, Тимофеем Палычем, они добрались без происшествий, и здесь в Калиновке гостили уже два дня. По дороге, переговорив все разговоры, затронули тему о том, как Пётр оказался в медвежьей шкуре. Палыч, будучи абсолютно земным практичным мужиком, однако, такому чуду ни капли не удивился. Напротив, сказал, что в жизни всякого навидался, и не это его удивляет. Поразительно ему было то, что Марина разглядела в медведе из зоопарка, своего любимого, и, главное, что она была в этом настолько уверена, что сделала всё возможное и невозможное, чтобы его спасти. И ещё: как Пётр, будучи диким зверем, не утратил любовь к человеку, к Марине, как он её смог сохранить в себе и вспомнить. На это у парня не было готовых ответов, он, как и Марине лишь смог объяснить, что в том месте, где у человека живёт душа, у него всё горело и жгло при виде любимой…

— Редко увидишь такую любовь, — вздохнул дядька, — только разве в сказках, повезло тебе, парень. Вам обоим повезло…

За долгую дорогу мужчины неплохо узнали друг друга, а поняв общую сущность своих мужских принципов, подружились настоящей крепкой мужской дружбой, и всё было прекрасно. Плохие новости начались, когда они прибыли к Матрёне…

Встретила она их радушно, нечего и думать здесь на плохое. Но вот, вести у неё были, мягко сказать, не очень…

Оказалось, что Пётр превратился в человека, только после того, как Матрёна вызвала Медвежьего Бога. А с ним разговор вышел не из лёгких. Развеяв её сомнения, суровый гость подтвердил, что на данное время именно Михаил находится в человеческом обличии, а Пётр стал навсегда медведем. Да, он покровительствует медведю, а кому он должен помогать? Человеку, что ли? Поэтому-то Матрёна и не поняла, кто перед ней Пётр или Михаил, Бога не пересилишь. «Тем более, Михаил ещё и крестник мой!» — грохотал он басом. И с чего это глупые людишки, вообще, взяли, что правила этого спора разрешено писать им? Мало ли, что они напридумывали себе, он — Медвежий Бог, и никто не может указывать, как всё должно быть! Бабка Матрёна на свой страх и риск пыталась убедить Медвежьего Бога, в том, что теперь следуя своей же логике, он должен помогать Петру — он теперь стал медведем. А Михаил за свои поступки вообще никакой помощи не заслуживает. Матрёна, как могла, боролась за Петра, доказывая, что вышла несправедливость. Да, это было хорошо, что оба они и Пётр, и Михаил остались в живых. Конечно, все рассчитывали, что в результате, каждый из них станет тем, кем родился, но, если уж Пётр оказался слабее, никто не виноват, так тому и быть. Однако, Михаил повёл себя нечестно, приняв личину соперника, втёрся в доверие к его любимой девушке, всеми правдами и неправдами добирается до чужого наследства. Злоба и зависть заполонили его душу и мозги так, что он оставил законную жену в положении и поехал в столицу за чужим счастьем, а Пётр ничего плохого не сделал, боролся за своё законное, проиграл и отбывает срок в клетке, когда его удачливый соперник вероломно нарушает все правила…

Трудно было убедить Медвежьего Бога, что его урок ничему хорошему никого не научил:

— Всяк платит за то, в чём есть его вина или вина его предков! — вот и весь вердикт.

— Твоё слово — закон, и он справедлив! Пусть платит, но назначь иную цену, и спроси с Михаила за его вину! Или опять повесишь долги на потомков? — стояла на своём Матрёна.

— Будь, по-твоему! Медведю — медвежье, человеку — человечье, но жертву никто не отменял!

— И на том спасибо! Назови тогда свою новую цену. Цену жертвы.

— Ты меня убедила, старуха, я поменяю их местами, но так как Михаил станет медведем окончательно, то ребёнок его родится сиротой. Пускай Пётр будет ему отцом, а жена медведя — станет женой Петру! Теперь справедливо? Думаю, ты довольна? Я всё сказал. Больше ничего не проси, назойливая баба, и так ты обнаглела, зовёшь меня, когда вздумается, да ещё и второй раз по одному и тому же делу!

— А, если не исполнит? — с содроганием спросила Матрёна.

— Пойдёт снова в лес, и будет всё, как было: днём — медведь, ночью — человек…

Глава 49

Когда Пётр закончил повествование, Марину трясло, но не от холода, а от бессилия предотвратить надвигающуюся беду и новую несправедливость.

— Мариш, ты не думай, я на Полину тебя не променяю, даже такой ценой, — утешал он её, как мог.

— Когда? Когда это произойдёт?

— Как только родит малыша, скоро…

— Что же делать?

— Ждать, просто наслаждаться тем временем, что осталось и ждать…

— Я не могу ждать, когда ты превратишься в медведя! Ты что, смирился?

— Если бы смирился, пошёл бы к Полине, тем более, она, когда меня увидела, повисла, словно клещ, всё Миша, да Миша! Думаешь, мне это нравится?

— Ты — слабак! Почему ты опустил руки?! Ты не можешь так всё оставить, надо бороться!

— С кем? Покажи! Я готов бороться! Я всё сделаю, мне не страшно, мне тошно! Почему это продолжается с нами?! Что я должен сделать, чтобы разорвать этот ошейник на своей шее?!

— Так всё кончится, не может!

Марина была готова растерзать Полину голыми руками, но надо было собраться с мыслями и, утихомирив гнев, она снова пошла в дом…

Застольный разговор сначала не клеился, но Палыч был в ударе, разговорил всех. Особенно, когда приняли настоечки на меду, всех как-то поотпустило. Марина, воспользовавшись моментом, решила поговорить с Полиной о её планах на жизнь. Слово за слово, разговор завязался интересный. Разоткровенничавшись, женщина поведала, как Михаил, едва залечив раны, собрался в столицу к Марине, начинать новую жизнь.

— Откуда раны-то у него взялись? Я ж его не трогал? — спросил Пётр.

— Так, это он уж после тебя получил. Побежал на кордон к Гаврилычу от охотников, когда тебя подстрелили, и напоролся на настоящего медведя, с ним-то и боролся не на шутку. Вот тогда ему за тебя хорошо досталось, победил его чудом, насадив на сучок… До кордона еле дополз, если бы не Жучка — собака лесничего, умер бы наверняка, и не нашли бы мы его…

— А, зачем я ему понадобилась? — спросила Марина, — ведь у него ты была…

— Сама не пойму, он словно сорвался с цепи, и бесконечно твердил, что всё, что было твоё, — кивнула женщина на Петра, — станет его, по справедливости. Что тебе, ничего не останется…

— Но, ведь он любил тебя, я помню, ты сама мне рассказывала, даже не глядел, ни на одну из женщин. Тебе ещё все завидовали.

— Тогда думала, что любил, теперь, не знаю… Так, ведь и тебя он тоже не полюбил, — на Полину словно снизошло озарение, — Я думаю, тут дело в другом: он не выдержал испытание быть человеком. Он такую волю почувствовал, будто всё ему можно, и неподсуден он, словно не человек, а сверхчеловек или даже Бог!

— Полина, дочка, — приняла эстафету Матрёна, — он вот наследством Петра интересовался, людей от его имени ко мне засылал. Откуда ему об этом известно?

— Эта забота в нём ещё с детства сидела, словно заноза. По крайней мере, мне он об этом так говорил: в его доме в Макаровском, ну, куда вы с Мариночкой к нам приезжали летом, раньше жил Петя с родителями, а потом, когда эта беда с ним приключилась, они уехали. Через некоторое время дом этот достался приёмным родителям Михаила. А Николай Савин — Петин отец, запил с горя и, как-то по старой привычке наведался в свой дом, там увидел мальчика Мишу, такого же возраста, как его сынок, и сильно похожего и, видно, немного умом повредился. Он сказал Мише, что есть у него тайник, который он хотел передать сыну в наследство, но если Миша пойдёт с ним, то он своего медвежонка выкинет, а его в сыновья возьмёт и наследство достанется Мишеньке. Тут, как раз Мишины родители прибежали и Николая выгнали, а Миша, хоть и маленький был, но слова эти запомнил. Он не раз ходил на поиски их дома в лес, но так его и не нашёл.

— Полина, а давно ты Михаила видела? — спросила Марина.

— Побольше месяца уже, как он домой вернулся. Я, честно говоря, не ждала уже. Да, только ненадолго совсем. Хорошо ты его разукрасил, Петя, так ему и надо, — поощрительно хмыкнула женщина, проведя демонстративно рукой по своей левой щеке.

— Ты бы на его спину поглядела, как его Миша твой разукрасил, — покосившись на Петра, вставила Марина свои пять копеек.

Молчавший до сей поры, Палыч, наконец, тоже подал голос:

— А, чего он хотел-то, когда вернулся к тебе?

— Ко мне он не возвращался, он в дом свой вернулся. У него одно дело здесь и оставалось, наследство найти. А на меня и глядеть-то не захотел. Всё сокрушался, что из Петра ничего не выбил, хоть и рядом был. Хоть убей, скотина бессловесная всё равно ничего не скажет. Да, были тут у него парочка знакомых любителей лёгких денег, пока в Москве гостил, видно пообещал им награду, если найдут то, не знаю, что. Вот они у лесничего и учинили разгром и к Вам, Матрёна Васильевна, наведались, а толку-то что? У Гаврилыча про избушку Савинскую спрашивали, так он не сказал. Сами пошли на поиски, да так и сгинули, никто не знает, живы ли… Наверное, нет.

— Где он сейчас? — спросил Пётр.

— Не знаю, вот уж месяц, как ушёл по делам и пропал, — недоумённо развела руками Полина, поиски я не объявляла, мало ли, куда подался. Он теперь передо мной не отчитывается.

— А, сюда ты зачем заявилась? — подступила Марина к главному, что её волновало…

— Рожать мне скоро, а в роддом ехать боюсь, не знаю, кто там у меня сидит, — с опаской потрогала женщина свой огромный живот, — Матрёну Васильевну приехала просить роды принять, она-то не выдаст. Правда же? — уже обратилась к бабке Матрёне.

«По крайней мере, о своих матримониальных планах в отношении Петра помалкивает», — отметила про себя Марина.

— М-да, занятно тут у вас, — протянул задумчиво Палыч.

— Одно могу добавить, если Полина до сих пор носит младенца, то медведь жив, — ни к кому не обращаясь, сказала Матрёна…

В этот момент в сенях послышался энергичный топот отряхиваемых валенок, и в избу с клубами морозного пара влетела Верка, сжимая в руках вязаную разноцветную шапку с огромным помпоном. Словно яркий огненный факел, её рыжая голова клубилась мелкими непослушными кудрями, буквально магнитом, притягивая взгляды всех:

— Всем, здасьте! — и, взвизгнув от восторга, кинулась к Марине, раскинув для объятий руки:

— Маришка, привет! Дедуля сказал, что ты приехала! Как я по тебе соскучилась, подруга! — и зацеловала, закружила ошеломлённую таким напором Марину, в своём весёлом беззаботном танце:

— Ты, как?

— Да, нормально, вроде…

— А, ты, как?

— А, я — лучше всех!

— Давай к столу!

— Неа, я поздороваться прибежала, спешу!

— Далеко ли?

— А, побежали с горок кататься! Я туда! Сегодня все там!

— Я не одна!

— Всех бери!

— Так ведь ночь? Уже, темно!

— Это самое подходящее время! Знаешь, как круто мчаться в темноту?

Уууух!

— Не страшно?

— Страшно, конечно! А, зачем же ещё кататься-то? — радостно удивилась Верка. Остальные, молча, заворожённо наблюдали весь этот фейерверк беззаботности и счастья.

— Вот стрекоза! — отмерла Матрёна, — Маришка, и правда, чего вам с нами сидеть, забирай Петрушу и айда на горку! Была б я чуть помоложе, сама бы побежала.

А Верка уже кричала из сеней:

— Маришка, штаны надевай потолще, а если санок нет, не беда, возьми у бабуси корыто, на нём ещё страшней будет!

— Девка — огонь, — восхищённо промолвил Палыч, — пойду и я, хоть на молодых погляжу, да за них порадуюсь!..

Глава 50

Полине тоже очень хотелось побежать со всеми на горку. Шальное предновогоднее веселье, звало окунуться её, как и других в счастливую беззаботную юность. Но, понимая своё важное положение, она лишь гордо поглаживала круглый необъятный живот, да с завистью поглядывала на Марину. Ещё, когда она только приехала к бабке Матрёне и увидела Петра, то никак не могла поверить, что это не её непутёвый муж. Она была твёрдо уверена, что Михаил её разыгрывает, как и всех здесь присутствующих. Но, чем дольше она его наблюдала, чем больше видела, как он себя ведёт, о чём говорит, как, наконец, сходит с ума по своей Маришке, тем больше понимала, что это не Миша и претендовать ей здесь не на что. Но самым веским аргументом было отсутствие свежего длинного рубца на левой щеке. Что, однако, не мешало женщине сгорать от ревности и зависти к счастливой, как ей казалось, конкурентке…

За деревней, ближе к лесу, там, где река делала изгиб, опускаясь в овраг, кипела жизнь. Там и правда природная возвышенность образовывала гору, а спуск с неё шёл прямо в реку. Лёд встал ещё в ноябре и уже давно был толстым, так, что народ смело ходил туда-сюда и катался тоже. Саночная трасса была подсвечена масляными факелами на высоких шестах, воткнутых в снег по обе стороны.

Издалека гора напоминала оживлённый муравейник, по которому ползали неутомимые насекомые. Вблизи всё оказалось очень весело: и стар, и мал, кто на чём, с криками и визгами неслись под гору, взметая клубы снега. Верка уже была там. Марина и Пётр по её совету взяли у бабки Матрёны железное корыто и, продев в него верёвку, тянули за собой, вернее, тянул Пётр, а Марина устроилась в корыте. Рядом с ним шёл Палыч, они перекидывались малозначащими фразами, приближаясь к месту веселья…

Достигнув вершины, они оказались в эпицентре сумасшедшего разгуляя, когда дождались своей очереди, Пётр устроился позади Марины, выставив свои длинные не умещающиеся в корыто ноги вперёд, и они помчались вниз. Вот это был драйв: Марина не могла сдержать сумасшедшего восторга, он вырывался из её лёгких громким визгом! Снег мелким ледяным порошком летел ей навстречу, засыпая и обжигая лицо, ветер свистел в ушах, корыто набирало скорость, а сзади её крепко обнимал любимый мужчина. Вот так и выглядит счастье, подумалось ей, когда они приземлились в мягком сугробе, домчавшись по льду до противоположного берега.

— Ээээй! Поберегись, посторонись! — кричали сверху.

— С приездом! — приветствовали внизу.

— Ну, как? Страшно? — спрашивала, обтирая лицо от снега, возбуждённая Верка, уже похожая на снеговика и, поджидавшая их под горой.

— Здооорово! — только и смогла прокричать восторженная Марина. Пётр смеялся, как мальчишка, отряхивая снег с волос, его глаза светились безмятежным счастьем, а куда улетела шапка, ещё надо было поискать…

В детстве Марина, как и все дети, часто каталась с горок зимой, но это были обычные искусственные детские горки в московских дворах. Лет в семь — восемь они уже перестают впечатлять, уж не говоря о более старшем возрасте. Что такое, по-настоящему разогнавшись, лететь в тёмную неизвестность, она поняла только здесь. И это состояние в данный момент характеризовало и её жизнь в целом…

Вакханалия на горе продолжалась третий час, народ и не собирался расходиться, даже сопливых мальчишек, которым давно было пора спать, никто домой не загонял. Наоборот, веселье только начиналось. С учётом приехавших гостей, народу на стихийный праздник собралось раз в пять больше, чем обычно проживало в Калиновке. Кто-то принёс фейерверки, и цветное зарево осветило небо над тихой обычно деревенькой. Одуревшие от свиста и грохота петард собаки, будили своим лаем тех, кто пытался спать, не поддавшись всеобщему разгулу! Народ, на горе, задрав головы, любовался цветными всполохами в небе, а красивая влюблённая пара, накатавшись вволю с горы, целовалась прямо у всех на виду. Никто этого не замечал, разве, что Палыч изредка поглядывал в их сторону, да и то, тайком. Кто-то, устроив маскарад, нацепил бараний тулуп мехом наружу и маску, и колотил в гулкий бубен, а кто-то нарядился в медвежью шкуру с настоящей головой и разинутой пастью, полной зубов! Гармонист, явно навеселе, наяривал то «Барыню», то кадриль, то ещё какие-то разухабистые мотивы. Девчата и бабы в цветастых платках орали во всё горло частушки, самого разного содержания, не особо заморачиваясь цензурой. Одним словом, народ отрывался по полной!

— Вот, нехристи! — истово крестясь, ворчала какая-то старуха, непонятно зачем, оказавшаяся среди этого безумного действа, — ведь, пост же Рождественский идёт! Что творите?!

Но её никто не слышал. Ликование продолжалось и неизвестно, когда бы закончилось, но…

Вдруг, на минуту гомон смолк, словно кто-то незримый взмахнул волшебной палочкой. Так бывает, когда бесконечную какофонию звуков рассекает мгновение тишины, потому, что сразу всем нужно набрать в лёгкие воздуха для нового звукового залпа. И в этот момент в отрезвляющей полной тишине послышался медвежий рёв, а от леса отделилась тёмная фигура огромного медведя и стала приближаться к людям.

— Смотри, и не боится ведь, — рассуждал кто-то из толпы зевак.

— Видно медведя разбудили в берлоге! Не к добру это, ох, не к добру!

— Да, это шатун! — предположил кто-то ещё.

— Нечисть накликали!

— Братцы! Драпать пора!!!

Да и так уже, большинство народа, побросав свои сани и корыта, не оглядываясь, что есть мочи, мчалось прямиком к деревне. Гармонист, вмиг протрезвев, бросил свою гармонь и улепётывал впереди баб — частушечниц!

Ребятня, позабыв глупое любопытство, мелким горохом катилась к домам. Даже старая, ворчливая бабка, критиковавшая всех ещё минуту назад, припустила так, что только пятки сверкали!

Марина тоже хотела бежать со всеми, но Пётр стоял, как вкопанный. Оставить его она не могла. Поэтому изо всех сил тянула за собой, но тщетно:

— Петя, ты что стоишь, побежали! Очнись! — кричала она ему в лицо, тормоша за отвороты куртки.

— Ты беги, а я должен остаться, он ко мне пришёл, — ответил мужчина, не глядя на неё, всё его внимание было приковано к неумолимо приближающемуся огромному зверю. Марина огляделась в растерянности, вокруг уже ни души, как корова языком всех слизнула, только Палыч стоял поодаль и никуда не торопился. Она в отчаянии подбежала к нему:

— Палыч, помоги увести его! Что же он стоит?!

— Он ждёт…

— Это Михаил?! — вдруг осенило Марину.

— Да, — Палыч не сводил глаз с Петра и с медведя, который приближаясь, рос на глазах, — не мешай, другого шанса у него уже не будет…

«Так вот, о чём говорил любимый!» — осенило её, — «вот чего он ждал, а она думала, смирился!»

Марина выла от ужаса, бросаясь от одного мужчины к другому, но её метаний никто не замечал, ещё несколько секунд и случится непоправимое! Мужчины же понимали всё по-своему и делали, что считали нужным. Ей оставалось только ждать развязки…

Глава 51

Из деревни обратно к горе уже вовсю бежали с ружьями мужики и палили в воздух. Ещё немного и самый шустрый поравнялся с Палычем, и тот, молча, выхватил у него ружьё. Мужик оторопел от такой наглости, но спорить, почему-то не решился.

А медведь и Пётр уже стояли друг напротив друга, готовясь схватиться в любой миг, время будто остановилось. Зверь вблизи оказался ещё ужаснее, чем издалека. Он явно был разъярён. Его длинная шерсть встала дыбом на холке и по всему хребту. Грозный рык такой силы вырывался из его пасти, что казалось, его слышит вся деревня. Собаки, спущенные с цепей, в надежде напугать зверя, лишь лаяли поодаль, но их лай не шел, ни в какое сравнение с рёвом медведя. Пётр по сравнению с гигантом, смотрелся явно слабее, но отступать не собирался, и глядел медведю прямо в глаза. Пауза длилась уже слишком долго, или так казалось Марине, для неё это время вообще превратилось в вечность. И, вдруг, медведь, ударив передней лапой о снег, ринулся на Петра. В этот момент Палыч пальнул из ружья прямо над головой медведя, он остановился, но не испугался и не отступал. Решительно настроенный дядька, подбежал к Петру почти вплотную, и был готов выстрелить снова, наведя дуло прямо в голову зверя, из пасти которого раздавался душераздирающий рык, и летела пенными клочьями слюна.

— Не надо, Палыч, — Пётр не сводя глаз с медведя, отвёл в сторону ствол ружья, — иначе это не кончится для меня никогда.

— Надо, парень, надо, у мёртвого медведя потомство не родится, и ты будешь свободен, другого шанса не будет! — торопливо объяснял Палыч, снова наводя ствол и целясь прямо в разинутую пасть хищника. Медведь до этого момента, пепелящий свирепым взглядом прямо в глаза Петра, вдруг, перевёл взгляд своих звериных чёрных зрачков на Палыча и, несколько секунд помедлив и, будто, что-то поняв, развернулся и, грозно рявкнув напоследок, устремился к лесу. Палыч выстрелил вслед, но промахнулся. Быстро перезарядил ружьё, но ещё раз выпустить пулю не успел, дуло упёрлось в грудь вставшего напротив него Петра.

— Уйди! Я не успею, он сейчас скроется в чаще, — отталкивал его разозартившийся мужик, но Пётр стоял стеной:

— Не надо, не такой ценой! Никто, ведь не пострадал! Я был в его шкуре, это не просто! Палыч, а если бы вместо него сейчас был я? Ты бы меня убил? — и выдохнул облегчённо, видя, что азарт охотника в Палыче сразу потух, — он тоже имеет право на свою жизнь…

А Марина поймала себя на том, что эта картина ей уже знакома — дежавю из сна…

— Ну, вот, упустили! Из-за тебя дурака! — огрызнулся Палыч, провожая разочарованным взглядом убегающего медведя и опуская ствол.

Марина на негнущихся ногах подошла к любимому, повисла на его шее и вдруг, принялась рыдать неистово и взахлёб. Шок отпустил, и плотину эмоций прорвало.

Пётр, отстранив её от себя на расстояние вытянутых рук, слегка встряхнул, заглядывая ей в лицо:

— Маришка, любимая, ты, что? Испугалась? Всё уже позади, успокойся, — и прижал её к груди, так что она уткнулась носом в ворот его свитера и продолжала реветь туда. Немного успокоившись, она, всё ещё всхлипывая, спросила, по-прежнему обращаясь куда-то ему в грудь:

— Почему ты не дал его убить? — и, не ожидая ответа, добавила укоризненно, — Ты всё испортил, разрушил наше будущее…

— Мариш, отнять жизнь легко, а подарить трудно… Ты помнишь, почему я превратился в медведя? — вот и весь ответ.

Палыч в задумчивости стоял рядом, обтирая ружьё, и ничего не говорил, а вокруг уже порядком набралось зевак, живо обсуждавших необычное происшествие…

— Пошли спать, завтра Новый год, надо выспаться, — буднично сказал Пётр и взяв Марину за руку, повёл домой…

Но выспаться им так и не удалось…

Глава 52

Пока они были на горе, у Полины начались схватки. Матрёна уже хлопотала над роженицей, но до родов ещё было время. Душа Марины разрывалась на части от её периодических вскриков, которые становились всё чаще. Полинины роды означали конец истории. Истории их такой сильной и такой несчастливой любви с Петром! Бабка хотела было подключить Марину к процессу, но поняв, что девушке не до того, у неё своя драма, бросила эту затею. Зато Палыч оказался, как нельзя, кстати, и вызвался быть на подхвате у повитухи.

А Пётр и Марина уединились в сенях, она опять ревела, а он её утешал, хотя самому было тошно, его бы кто утешил.

— Я думала, у нас ещё есть несколько дней, с чего она, вдруг? Как нарочно! — всхлипывала недоуменно девушка.

— Может, услышала, что Михаил приходил. Переволновалась, наверное, а это предалось младенцу, — размышлял Пётр, лишь бы только не молчать, а сам сходил с ума, от невозможности спасти свою любовь… Выхода не было, хоть вешайся!

Они опять теряли друг друга! Опять навсегда, теперь уж, точно! Они обнимались и целовались в последний раз, предавались любви в последний раз, так исступлённо и отчаянно, как будто завтра конец света. Ну, в общем-то, это и был их личный конец света. Их руки нетерпеливо блуждали по телам друг друга, будто пытаясь запомнить каждый сантиметр тела любимого,губы жадно ловили дыхание друг друга, чтобы поймав, сохранить в себе навсегда. И им было плевать, что кто-то может зайти с улицы или выглянуть из избы. В сенях было холодно, но страсть сжигала их изнутри таким огнём, будто хотела спалить все свои запасы разом дотла, всё равно больше никому не пригодятся. Они не в силах были разнять свои объятия, точно хотели прорасти в телах друг друга так, чтобы никто не смог их разделить, не убив при этом. …

Время потеряло счёт и смысл, они оглохли и ослепли, не в силах остановиться перед неминуемым концом, но раздавшийся в избе звонкий требовательный крик младенца, словно ушат ледяной воды, мгновенно вернул их в реальность.

— Вот и всё! — бесцветно произнёс Пётр, — мне пора уходить.

— Сегодня Новогодняя ночь! Куда ты пойдёшь? Там мороз, голод и холод! Ты погибнешь! Не отпущу! — она вцепилась в него мёртвой хваткой, так крепко, что не оторвать и, ничего не желала слушать, только повторяла, — не отпущу, не отпущу…

— Правильно, Маринка, не отпускай, — поддержал её откуда-то взявшийся Палыч, — держи его крепче! Это мой подарок тебе на Новый год! Дарю!

— Палыч?! — Марина недоумённо подняла на весёлого дядьку зарёванные глаза.

— Так я ж вот-вот стану медведем? — не понял такого широкого жеста Пётр.

— Не станешь, не бойся. Можешь выдохнуть.

— Как это может быть?

— Ты свободен, за всё рассчитался сполна.

— А, жертва? Я же не исполню приказ…

— Так ты же заплатил всё этой ночью, не понял?

Марина смотрела на такого уже родного и такого загадочного Палыча во все глаза:

— Палыч, а ты — кто?

— Вот заладила, Палыч, да Палыч! Я по вашей милости уже целый месяц Палыч! Задали, ребята, вы мне задачку с тремя неизвестными! Но я её решил, — потрясая кулачищем, радостно заверил дядька, — сразу-то и не поймёшь, кто чего достоин, тут время нужно! Ну, теперь-то уж я честно рассудил! А, для вас, я по-прежнему Палычем останусь! — девушке показалось, что у «лешего» подозрительно заблестели глаза, — вот вы меня рассусолили, этак, я скоро сам себя забуду!

Они, онемев, глядели на таинственного Палыча, понимая разгадку, но не в силах вымолвить, ни слова. А дядька продолжал:

— Считай, Маринка, что я — твой личный дед Мороз! Хотя, подарки не часто делаю! Если честно, впервые, — и хохотнул, весело подмигнув Петру, — но полюбилась ты мне, словно родная дочка, да и хорошая ты девка, правильная и верная, несмотря ни на что!

— А, как же медвежонок Полинин? — не веря в происходящее, наконец, спросил Пётр.

— Да, мальчишка у неё, хорошенький такой, глазки чёрные, как бусинки. Пусть растёт, а там посмотрим, что вырастет. Я ещё не решил, что с ним делать. Но теперь, это дело не ваше. Медведи — это по моей части.

А по вашей: Совет да любовь!

Эпилог

…Это было год назад. Они опять собрались в Калиновке, чтобы отпраздновать Новый год. Стол уже накрыт и манит своими разносолами. Бабка Матрёна всё ещё хлопочет у печи, вынимая последние пироги. Старушка за этот год немного сдала, но в целом ничего, бодрится. Она счастлива, второй год подряд родня её не забывает и радует своими визитами. Маринины родители вот тоже собрались наконец-то и приехали. Племянника Матрёна не видела с детства, а с его женой и вовсе познакомилась третьего дня. А всё благодаря Мариночке, внученьке дорогой. Они уж теперь сблизились совсем. Мама выставляет на стол заморские яства, привезённые из столицы, а папа принёс из холодных сеней бутылочку дорого алкоголя и шампанское, и в жарко натопленной избе они уже начали туманиться лёгкой испариной. Заглянул на огонёк и Фёдор Гаврилович, Матрёна давненько его не видела, а тут приезжал зачем-то в Калиновку, и она уговорила его задержаться на праздник, чего одному на кордоне делать?

С утра заходил поздороваться дед Матвей, старик, как всегда, накануне Новогодних праздников занят каждый день вместе со своей Милкой. Регулярно, как на работу мотаются на станцию встречать гостей. Вот и Матрёниных гостей третьего дня он привёз. И Верку, внучку свою рыжую да звонкую тоже встретил вчера.

— Ну, где же молодёжь-то наша? — беспокоится отец, — через два часа куранты пробьют, а их всё нет?

— Так это по-здешнему, если что по Москве встретят, — смеётся Гаврилыч.

— Да, опять на горе, наверное, корыто из сеней пропало, — смеясь, предполагает бабка Матрёна, — там вся Калиновка сейчас. Пусть порадуются, время быстро проходит, и молодость незаметно пролетит.

— А Марине-то не опасно в её положении? — всплёскивает руками мама.

— Ничего ей не опасно! Всё на пользу, — отвечает благостно старушка. Спустя минут пятнадцать, наконец-то глухо хлопает уличная дверь, в сенях раздаётся смех, какая-то весёлая возня, топот отряхиваемых валенок, и в избу врывается счастливая пара, принося с собой морозный воздух, свежий запах снега и счастье. Это Марина и Пётр, румяные с мороза, немного замёрзшие, но счастливые, развешивают и раскладывают на печи сырые рукавицы и шапки.

— Молодёжь, давайте-ка к столу, вас одних ждём! — радуется папа.

— Что же вы так долго? — немного ворчит мама.

— До чего ж пара хороша! — делится с бабкой Матрёной Фёдор Гаврилович.

— А, то! Не зря ж мы старались, а, Гаврилыч! — поддакивает ему Матрёна.

Вот предпраздничные хлопоты закончены, и вся честная компания усаживается к столу. Пётр не в силах сдержаться, тихонько обнимает Марину за слегка раздавшуюся талию, так чтоб никто не заметил, но примечают, конечно же, все и тихо в душе радуются за молодых. Бабка Матрёна и Гаврилыч вдвойне, зная всю трудную предысторию этой счастливой любви. Родители просто радуются: хорошего мужа нашла себе Марина в Сибири, и красив, и умён, и богат, и дочку на руках носит! Не зря поехала тогда на каникулы, видно судьба!

До Нового года меньше часа остаётся! Уж скорей бы! Сколько желаний надо успеть загадать Марине. А самое главное: чтобы их с Петром малыш родился крепким и здоровым, хоть до этого ещё далеко, целых шесть месяцев, но Новогодняя ночь ведь только один раз в году!..

В это время опять хлопает входная дверь, а через секунду с клубами морозного воздуха в Матрёнину избу вваливается …

— Палыч! — в один голос кричат и Пётр, и Марина.

— А, вы что думали?! Пропущу я ваш Новый год?! — хохочет «леший», стряхивая иней со своих лохматых бровей, — Маришка, ты же помнишь, я один как перст! Чего мне одному-то делать в такое время! — и, обращаясь к бабке Матрёне — гостей принимаете, Матрёна Васильевна? — а сам уже снимает свой толстый тулуп, такой же необъятный, как и он сам.

— А, то, как же! Таких дорогих гостей, грех не принять! — посмеивается Матрёна.

— Палыч, куда ты пропал? Я звонила тебе сто раз, — спрашивает Марина, — твой номер у какого-то чужого человека.

— Дела, Маришка, дела! Но, видишь, вырвался, не забыл же!

В это время Палыча уже усаживают на почётное место и наливают штрафную, как опоздавшему. Немного размякнув от тепла и алкоголя, «леший» знакомится с гостями, которых не знал. Стискивает в своих могучих объятиях Петра, который выше его почти, что на голову. Целует и обнимает Марину:

— Милая ты моя девонька, ну здравствуй! Да, никак пополнения ждёте с Петром! — восклицает от своей догадки «леший». — Вот, молодцы! Мальчишка, небось?

— Ещё сами не знаем, — смеётся Марина.

— Мальчишка, даже не сомневайся, — и, кивая в сторону Петра, уверенно утверждает, — у него будет сын, я знаю.

Непосвящённые теряются в догадках на такую прозорливость, а «леший» радостно продолжает, как ни в чём не бывало, возвращаясь на место и, щедро накладывая салат в свою тарелку:

— А, хотите, я ему крёстным отцом стану?!

— Палыч!!!! Только не это! — в ужасе вскрикивает Марина.

— Тимофей Палыч, пожалуйста, не надо, — столбенеет от такого предложения Пётр.

Зрители этой сцены не понимают столь бурной реакции молодых, чего бы им так отказываться, дело-то хорошее? Только бабка Матрёна в курсе, но молчит. И не спорит.

— Да, шучу, я шучу, — подмигивая старухе, успокаивает «леший» будущих родителей, — я свои подарки просто так не дарю…

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Глава 42

Глава 43

Глава 44

Глава 45

Глава 46

Глава 47

Глава 48

Глава 49

Глава 50

Глава 51

Глава 52

Эпилог