Принцесса мафии [М. Джеймс] (fb2) читать онлайн

ПРИНЦЕССА МАФИИ

ЧТО ЕСЛИ?

Лука&Катерина

АВТОР: М.ДЖЕЙМС

ПЕРЕВОДЧИК https://t.me/HotDarkNovels

Просьба не использовать данный файл без ссылки на канал переводчика!

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

"Принцесса мафии" – это первая новелла в серии "Что если? Невесты мафии", в которой рассматриваются различные варианты развития событий для каждой из героинь, которых вы узнали и полюбили в основных трилогиях. Эта серия не призвана изменить или переиначить события основной серии, она лишь дает вам возможность исследовать возможный альтернативный исход для наших персонажей.

В этой серии мы узнаем, как могли бы сложиться судьбы героя трилогии "Обещание" Луки Романо и героини трилогии "Невеста" Катерины Росси, если бы некоторые вещи произошли по-другому.

Что, если бы отцы Луки и Софии не были убиты? Что, если бы они так и не дали обещание? Что, если бы Лука не подружился с Франко Бьянки на той детской площадке?

Что, если...?

Обратите внимание, что эта новелла содержит мрачные темы, подходящие для мафиозного мира и брака по расчету, включая темы насилия, предательства, альфа-героя и женщины, которая должна стать его невестой. Здесь будут присутствовать сомнительное согласие, шлепки, бондаж, сексуальное подчинение и т.д., а также сцены насильственных нападений и попыток сексуального насилия.

Пожалуйста, будьте осторожны, если эти темы вызывают у вас беспокойство.

1

КАТЕРИНА

— Катерина Росси? Сегодня определенно, ты выглядишь великолепно.

Я слышу эти слова из уст мужчины, стоящего передо мной, но они не доходят до меня. Потому что, насколько я знаю, после сегодняшнего вечера он станет моим женихом.

Лука Романо. Старше меня почти на десять лет, высокий, смуглый, красивый, и, как я знаю, уже давно входит в список будущих мужей, которых рассматривал для меня отец. Знал ли он об этом, я не совсем уверена. Потому что, хотя он и улыбается мне, улыбка не доходит до его глаз, а я уже знаю, когда кто-то притворяется.

В этом есть смысл. Лука - сын ближайшего друга и заместителя моего отца, я - единственный ребенок моего отца. Долгое время сокрушались, что я не сын, но все равно меня ценят за то, что я могу укрепить структуру власти в нашей семье, сказав "да" мужчине, которого отец выберет мне в мужья. И, по словам моей матери, сегодня вечером Лука сделает мне предложение, и я сделаю именно это.

— Спасибо, — говорю я, принимая его джентльменски протянутую руку. Его улыбка все еще не сходит с его лица, когда он провожает меня через двойные двери ресторана, который он выбрал для ужина. Это новый модный ресторан азиатской кухни, отмеченный звездой Мишлен и еще не открытый для широкой публики. Но, конечно же, Лука без проблем забронировал один из ранних столиков, несмотря на то что он не является фуд-блогером, журналистом или кем-то в этом роде.

Никто не хочет попасть под дурное настроение моего отца, Витто Росси. Что, в свою очередь, означает и отца Луки, Марко Романо, и самого Луки. Если принц главной преступной семьи Нью-Йорка хочет получить приглашение в самое востребованное место города, чтобы сделать предложение своей будущей невесте, он его получит.

Не то чтобы я не знала, что произойдет сегодня вечером. Все это далеко не сюрприз. Я знала, что так будет, но теперь, когда это действительно происходит, меня переполняют тревожные эмоции, которые, как мне казалось, я уже давно не испытываю. Было несколько человек, которых, возможно, мог бы выбрать мой отец, но на самом деле все сводилось к тому, кто, по его мнению, должен унаследовать его место, соответственно, - если Лука достоин этого. Тот факт, что мы стоим здесь, рука об руку, перед столом хостес, означает, что Лука сделал что-то, чтобы доказать моему отцу раз и навсегда, что он достоин унаследовать место Росси в один из дней, то есть, когда мой отец наконец уйдет из жизни.

Я не хочу думать о том, что это могло бы быть, какой кровью могли бы окраситься руки Луки, чтобы доказать свою значимость. За годы жизни в качестве дочери и принцессы мафии я поняла одну вещь: иногда, чаще всего, лучше не знать.

— Сюда. — Официантка у входа едва смотрит на меня, все ее внимание приковано к Луке, и я вряд ли могу ее в этом винить. Помимо того, что Лука сам по себе богаче Бога и наследник гораздо большего, он великолепен. Рост метр восемьдесят пять, одет в сшитый на заказ угольный костюм, с галстуком цвета лесной зелени, который подчеркивает пронзительную зелень его глаз на резко очерченном красивом лице. На его подбородке лишь намек на щетину, достаточный для того, чтобы он выглядел скорее небрежно, а его густые темные волосы уложены таким образом, что они свисают на одну сторону, заставляя любую женщину с глазами захотеть провести по ним пальцами.

Сейчас я хочу провести по ним пальцами, а я всю свою жизнь с момента полового созревания старалась не испытывать желаний. Ничего больше, чем влюбленность. Никаких тайных поцелуев, никаких школьных парней и уж тем более никаких случайных поцелуев на женских вечеринках в колледже. Во всех студенческих братствах меня прозвали Девой Марией, потому что я была известна своей "фригидностью".

Но последствия даже самого незначительного промаха могли быть гораздо хуже.

У моего отца везде есть глаза, и уж точно в колледже, где я училась. Моя невинность охранялась так же тщательно, как бриллиант "Надежда", и для моего отца была ничуть не менее ценной. Я не мазохистка – это мне известно, - поэтому вместо того, чтобы лелеять тоску по вещам, которых у меня нет, я предпочла просто... не хотеть их.

Могу ли я захотеть их сейчас? Я смотрю на мужчину рядом со мной, когда мы поднимаемся по ступенькам на крышу ресторана, на его зеленые глаза, холодные, как изумруд, и чувствую совершенно незнакомое мне трепетание в животе. Этот мужчина, этот великолепный, элегантный человек, станет моим мужем. Через несколько месяцев он отведет меня наверх, в роскошный номер для новобрачных, вытащит из свадебного платья, посмотрит и потрогает все те места, которые мне велели держать в тайне все эти годы.

А что касается его...

Его глаза буравят меня, когда он отодвигает стул от стола, и я пытаюсь представить, что он видит.

Сегодня определенно, ты выглядишь великолепно.

Я сделала все возможное для своего сегодняшнего образа. Платье, выбранное вместе с мамой и моей лучшей подругой Софией Ферретти, дочерью консильери моего отца, призвано заставить меня сиять, как бриллиант, который Лука наденет мне на палец сегодня вечером, демонстрируя все мои достоинства в наилучшем свете. Оно сшито из серебристого шифона, задрапировано и приталено так, что слоями ложится на мои стройные изгибы, поддерживается двумя тонкими бретельками на плечах и облегает мою грудь так, что лишь слегка намекает на декольте. Оно мерцает в каждом луче света, который его ловит. С обеих сторон оно разрезано до середины бедра, чтобы Лука мог разглядеть мои подтянутые ноги. Я надела его с высокими серебряными босоножками Dior, демонстрирующими идеальный гранатово-красный педикюр, и бриллиантами моей матери. Подвеской в виде одной капли, усыпанной бриллиантами поменьше и висящую прямо над моей грудью, и серьги-капли в тон, сверкающие из-за моих густых темных волос, которые были профессионально уложены этим вечером и заколоты сбоку так, чтобы пышные локоны спадали на плечо.

Я выгляжу утонченной, элегантной, изысканной, роскошной. Принцесса, которую нужно завоевать. И все, что нужно сделать Луке, – это попросить, потому что нет никакой возможности, чтобы я когда-нибудь сказала нет.

Все свелось к этому моменту.

Его глаза задерживаются на мне, когда я осторожно сажусь, и я боюсь смотреть в них, боясь увидеть там жар. Я не знаю, как справляться с желанием, как управлять мужской потребностью. Все, что сказала мне мама, это то, что самое важное, что я могу сделать для своего мужа, - подарить ему наследника. Что касается того, как эти наследники появляются, все это я узнала сама, из сплетен и чтения.

Насколько я поняла, удовольствие - не для меня. Это для других женщин - женщин, на плечах которых нет груза семейной ответственности. Я должна быть благодарна, что меня выдают замуж за молодого и красивого человека, а не за одного из пожилых боссов, которые могли бы претендовать на мою руку и наследство. Уверена, несколько из них, овдовевших, делали мне предложения.

Но мой отец выбрал именно Луку.

Лука, который опускается за стол напротив меня, пристально смотрит на меня, его изумрудные глаза теперь горят, при взгляде на меня.

— Итак... — Он делает паузу, когда подходит официант и наливает каждому из нас по полбокала красного вина, выбранного Лукой. Я сижу молча, сложив руки на коленях, а мягкий ветерок ерошит кончики моих волос - великолепная ранняя летняя ночь, и крыша у нас в полном распоряжении.

Мой желудок совершает небольшое сальто, и бабочки снова взлетают в воздух, когда это осознается. Как только официант уйдет, мы с Лукой останемся здесь одни. Только я и третий по влиятельности человек в Нью-Йорке, да еще и отъявленный плейбой.

— Уверен, ты знаешь, зачем мы здесь, — продолжает Лука, когда официант ставит первое из наших блюд.

— Первое блюдо из дегустационного меню, мистер Романо, — вклинивается официант. — Маринованный тунец эсколар на ложе из маринованных овощей.

— Спасибо, — четко произносит Лука. — Дайте нам немного времени, прежде чем вы принесете следующее, пожалуйста.

В его голосе звучит властная нотка, которая меня пугает. Это напоминает мне о том, как мало я его знаю. Мы росли вместе, но за последние пять лет я видела его очень мало. Он бывал у нас дома на семейных ужинах вместе с Софией и ее отцом, но мы почти не общались. Чем старше мы становились, тем меньше и меньше он обращал на меня внимания, поскольку отец старался держать меня подальше от всех мужчин. Ужины проходили в почти интимной обстановке: Лука сидел в дальнем конце нашего длинного официального обеденного стола, а после все мужчины уходили в кабинет моего отца, чтобы выпить, выкурить сигару и поговорить о том, чем занимаются мужчины.

Теперь Лука очень близко - фактически через стол. На расстоянии прикосновения. И он смотрит на меня таким горячим взглядом, его глаза полны внезапного собственничества, которое меня поражает. Никогда раньше я не видела, чтобы мужчина так смотрел на меня. Никто никогда не осмеливался.

Но Лука смотрит на меня так, словно я уже принадлежу ему.

— В этом платье ты похожа на подарок в рождественское утро, — говорит Лука низким голосом, глубоким, ровным и насыщенным, как шоколад, стекающий по моей коже. — Ты просто сногсшибательна, Катерина.

Когда он это говорит, я понимаю, что не ошиблась в выражении его лица. Он смотрит на меня так, будто не может дождаться, пока я расслаблюсь. Как будто он хочет гораздо большего, чем просто быстрая консумация в брачную ночь и обычный секс, пока я не забеременею. Мама намекнула, что именно этого мне следует ожидать, что меня к этому готовили, но это не соответствует тому, что я вижу в глазах Луки.

— Я рада, что ты доволен. — Это все, что я могу сказать. — В конце концов, я собираюсь стать твоей женой.

Лука смеется, его рот искривляется в ухмылке, когда он подносит палочками кусок рыбы к губам. Я ни на секунду не могу оторвать взгляд от этих губ. Они полные и идеальной формы, и в какой-то момент - даже сегодня ночью - они окажутся на моих. Меня никогда раньше не целовали, и Лука будет моим первым.

Моим первым всем.

— Итак, ты знаешь о цели сегодняшнего вечера. — Его губы в улыбке, но голос лишен юмора. — Почему мы на этом так называемом свидании.

— А разве это не свидание? — Я удивлена, что вообще способна отвечать, но что-то в его саркастическом тоне меня раздражает. Я откусываю кусочек своей рыбы, соленый вкус которой взрывается на моем языке, и вижу, что взгляд Луки задерживается и на моих губах. — Я ведь не знаю.

Вот опять. Мерцание похоти, которое даже такой невинный человек, как я, не смог бы неправильно истолковать.

— Действительно. Ты очень невинна, не так ли?

— Думаю, это часть сделки. — Мой голос стал заметно холоднее, чем раньше. — Девственная принцесса мафии для мужчины, которого мой отец сочтет достойным меня. А раз мы здесь, то, полагаю, это ты.

Между нами возникло напряжение, которого раньше не было. Мое неприкрытое упоминание о девственности добавляет к нему заряд, и я чувствую, как бабочки в моем животе превращаются в прилив тревоги, заставляя меня отложить последний кусочек еды. Рот Луки подергивается.

— Свидание предназначено для того, чтобы пара лучше узнала друг друга, чтобы решить, достаточно ли они совместимы, чтобы быть вместе. Так что нет, Катерина. Я бы не сказал, что это свидание. — Он приподнимает бровь. — В конце концов, нам просто сказали, что мы должны пожениться. И я не чувствую необходимости узнавать тебя лучше, чем я уже знаю.

— Значит, ты считаешь, что мы совместимы? — Я не знаю, откуда взялась эта внезапная бравада, но его тон и то, что он говорит, заставляют меня чувствовать, будто мой мир сдвигается с места. Кажется, будто он не хочет на мне жениться - но это бессмысленно.

— Во всех отношениях, которые имеют значение, да. — Лука поджимает губы и замолкает, пока официант убирает наши первые тарелки, заменяя их нежными хрустящими креветками в апельсиновом соусе. — А что? Ты ждала привязанности? Признания в любви? Конечно, твоя мать, по крайней мере, воспитала тебя с лучшими ожиданиями, чем это.

— Я… — Я тоже умолкаю, все мои попытки возразить пропали. — Я не знаю, чего я ожидала. По крайней мере, что ты будешь счастлив жениться на мне?

Рот Луки снова подергивается, на этот раз, похоже, от искреннего веселья.

— Я доволен своей жизнью, Катерина. Ты знаешь, как выглядит моя жизнь в ее нынешнем виде?

Я ошеломленно качаю головой.

— Нет, — шепчу я. — Не знаю.

Лука откидывается на спинку кресла, бросая салфетку на стол.

— Я живу в самом высоком жилом доме на Манхэттене, из пентхауса которого открывается вид на весь город. Я трахаю любую женщину, какую захочу, скольких угодно, иногда одновременно. Я живу один, в тишине и покое, с любой роскошью, которая только может быть в моем распоряжении, пока я не захочу компанию. У меня есть все, что только может пожелать мужчина. А теперь?

Он наклонился вперед, его глаза снова стали изумрудными, а лицо - твердым и каменным.

— Чтобы сохранить все это, чтобы не быть сброшенным с высоты и не стать никем иным, кроме как капо или человеком, когда новый наследник поставит своего собственного босса и консильери, я должен жениться. О, у меня останется мой пентхаус, возможно, мы даже поживем там какое-то время, но, когда придет время занять место твоего отца, мне придется переехать в особняк Росси и застыть там, в старинном мавзолее. Мне придется заводить детей, быть мужем, воспитывать семью. Все то, что я не хочу делать, чтобы сохранить то единственное в этой жизни, что меня радует.

— И что же это? — Мой голос теперь тоже резкий, сердце колотится в груди. Его слова, словно лезвия ножа, врезаются в мою плоть. Я не ожидала любви, но это презрение - нечто иное. Это негодование.

— Сила. — Глаза Луки сужаются. — Чтобы сохранить свою власть, я должен жениться на тебе. Так что извини, если я не прыгаю от радости при мысли о том, чтобы связать себя узами брака.

Он резко встает, прежде чем я успеваю сказать еще хоть слово.

— В общем давай покончим с любезностями.

Я не знаю, должна ли я сидеть или стоять. Я не уверена, что смогу стоять. Я застыла на месте, шокированная открытием того, как мало я нужна этому человеку, которого мне вручили, и еще мне больно. Я даже злюсь. Я старшая дочь Витто Росси. Как он смеет так со мной разговаривать?

Но слова не идут с языка, даже когда Лука опускается на одно колено, его лицо ничего не выражает, когда он открывает коробку от Тиффани.

— Катерина Росси, окажешь ли ты мне великую честь и станешь ли моей женой?

Эти слова настолько противоречат его тону, прозвучавшему за мгновение до этого, что мне требуется секунда, чтобы заговорить. Кольцо мерцает на свету передо мной, круглый солитер в три карата из белого золота, и я на мгновение задумываюсь о том, что может случиться, если я скажу нет.

Но это невозможно. Нерационально. Даже учитывая все, что он сказал сегодня, я знаю, что это не вариант. Мне придется все бросить, начать с нуля. Начать все сначала.

Я не могу так поступить.

— Да. — Слово вырывается густо, из онемевших губ. — Я выйду за тебя замуж, Лука.

— Хорошо. — Он надевает кольцо на мой палец, оно идеально подходит. Иронично, учитывая, что я только сейчас поняла, насколько мы не подходим друг другу. — Тогда решено.

Решено. Никогда в жизни я не чувствовала себя так неуверенно. Я смотрю на Луку, когда он занимает свое место напротив меня, шокированная до абсолютного молчания. Я не ожидала романтики сегодня вечером, но и такого, я тоже не ожидала.

Он снова принялся за еду, как будто то, что все закончилось, вернуло ему аппетит, но я чувствую, что меня сейчас вырвет, если я прикоснусь хоть к кусочку. Через мгновение Лука поднимает глаза, выражение его лица озадаченное.

— Что-то не так?

Все. Все. Я хочу все выложить, потребовать, чтобы он объяснил мне, чего он хочет, как мы будем двигаться дальше, что совсем не похоже на то, что я себе представляла. Но вместо этого, с колотящимся в груди сердцем, я просто качаю головой и беру в руки керамические палочки для еды.

— Нет. Все в порядке.

Это первая ложь, которую я говорю Луке Романо.

2

ЛУКА

НЕДЕЛЕЙ РАНЬШЕ

Кровь повсюду.

Она на моей рубашке, брюках, пистолете, даже на лице. Мои руки пропитаны ею. А вокруг меня и моих людей, столько русских тел разбросанно по ковру отеля, что я едва могу разглядеть его уродливый узор.

Один из них, лежащий у моих ног, изрезан на куски. Ключ, который он пытался проглотить перед неудачной попыткой бегства, лежит у меня в руке, измазанный его кишками. Я бросаю его своему второму командиру Алессио, который аккуратно ловит его.

— Женщины будут в доках. Отвезите их в одно из наших убежищ. И разберитесь там Джованни с ними.

— А что с Виктором Андреевым?

— Он не был нашей целью сегодня вечером, и он не наша работа. А вот этот ублюдок - да. — Я пихаю выпотрошенное тело к своим ногам кончиком одной туфли из итальянской кожи. — Вторая часть – это женщины. Для этого я вам не нужен.

— Понял, босс.

Виктор Андреев, известный торговец плотью и пахан русской братвы на Манхэттене, крупно облажался. Мы уже несколько месяцев выслеживали эту партию женщин, потому что Виктор отошел от своей обычной схемы, – похищения бывших сирот и обездоленных женщин на улицах, и вместо этого взял дочь одного из мафиозных боссов на Сицилии. Большую часть времени мы позволяем Виктору делать то, что он хочет, до тех пор, пока он не трахается с женщинами, которые работают в наших клубах, или не пытается внедрить туда своих, и до тех пор, пока он не продает наркотики на нашей территории. Но когда он забрал Джианну, это была уже другая история.

С тех пор у него на хвосте сидят все боссы и капо в Штатах, жаждущие показать себя Витто Росси по одной-единственной причине – борьба за руку и сердце Катерины Росси. К большому несчастью Витто, у него никогда не было сына, и поэтому мужчина, который станет его преемником, будет тем, кого он выберет для своей дочери.

Человек, которого я только что выпотрошил, как рыбу, обеспечив безопасность Джианны Розетти, означает, что я победил. Это горько-сладкий момент. Сладкий, потому что, став преемником Витто, я выполню все, чего когда-либо требовал от меня мой отец, и потому что это означает, что я не только сохраню всю власть и богатство, которые я накопил, но и продолжу приобретать еще больше.

Горько, потому что это означает, что мне придется жениться.

У меня никогда не было ни малейшего желания связывать себя узами священного брака. Мне нравится моя свобода. Мне нравится быть самым отъявленным манхэттенским плейбоем-холостяком без необходимости держать свои дела в тайне. Я не выношу детей. Мне нравится мой современный пентхаус, спроектированный по моим требованиям, и у меня нет желания съезжать, чтобы жить в особняке эпохи Возрождения, в котором живет семья Росси и который однажды перейдет к Катерине и ее мужу.

Но альтернативы нет.

У меня нет другого выбора, кроме как вернуться к Витто и забрать свой приз, хотя на самом деле я предпочел бы заняться чем-нибудь другим.

***

Всего один телефонный звонок, сделанный на заднем сиденье моей машины по дороге домой, в мой пентхаус, и все решено.

— Выбери место и кольцо, — сказал мне Витто. — Я попрошу ее мать все устроить. Завтра мы составим договор о наследстве.

И вот так моя холостяцкая жизнь превращается в тикающие часы, которые вот-вот истекут.

Разумеется, для этого есть только один выход. Я наливаю себе щедрый глоток лучшего бурбона с полки по пути в душевую, на ходу снимая одежду и оставляя ее окровавленной кучей. Вероятно, это будет худшее состояние, в котором горничные найдут мою одежду – на самом деле, они могут просто сжечь ее. Пустая трата хорошего итальянского мастерства, но это не значит, что ее нельзя легко заменить. У меня уже есть больше денег, чем я мог бы потратить за десять жизней, и наследство, которое придет с моим предстоящим браком, сделает меня еще богаче.

Горячий душ – это просто рай. Я стою под двойной струей, склонив голову и упираясь руками в импортную плитку, позволяя крови и грязи, накопившимся за день, стечь. Я чувствую, как напряжение в моих мышцах уходит вместе с ним - до некоторой степени. Осталось лишь напряжение, вызванное осознанием того, что через некоторое время я женюсь на Катерине Росси.

Дело не в том, что она некрасива или не подходит мне. За последние недели я достаточно часто видел ее на другом конце обеденного стола Росси, чтобы понять, что с возрастом она стала только прекраснее: из миловидного неловкого подростка она превратилась в элегантную, потрясающую молодую женщину. Ее воспитывали как жену дона, поэтому она знает, как себя вести, чего от нее ждут. Она никогда не будет смущать меня, жаловаться на мои привычки или предъявлять слишком много требований. Она будет образцовой женой, но проблема в том, что мне вовсе не нужна жена.

Я хочу свободы.

Я хочу всего.

Обещание предстоящей свадьбы, смешанное с остатками адреналина от успешного выполнения сегодняшнего задания, заставляет меня еще больше жаждать секса сегодня вечером. У меня есть список женщин, длинною в руку, которые с радостью придут ко мне, стоит мне только написать сообщение, и я уже размышляю над тем, какую из них или нескольких я хочу сегодня вечером, пока заканчиваю принимать душ. От одной этой мысли мой член утолщается, пульсируя в предвкушении предстоящего удовольствия, и я тянусь вниз, чтобы рассеянно погладить его.

Сколько еще ебли я смогу выжать из себя, прежде чем меня потащат лягушкой по проходу к алтарю к Катерине Росси?

На сегодня ответ - три. Я уже наполовину выпил бутылку бурбона из граненого стакана, когда закончил трахать третью, стоящую у окна от пола до потолка в моей гостиной, а две другие разлеглись голые и довольные на моем кожаном диване. Я поворачиваюсь, когда выскальзываю из нее, член мокрый и все еще полу-набухший упирается мне в бедро, и я смотрю на открывшееся передо мной зрелище. Я чувствую себя гребаным королем, когда все эти киски с готовностью расстилаются передо мной. Королем моих собственных владений здесь, над остальным городом, и кто, черт возьми, захочет отказаться от этого счастья?

Но чтобы сохранить хоть что-то из этого, мне придется уступить изменениям, которые мне навязывают.

Однако сегодня я буду наслаждаться этим.

— Дамы? — Я поднимаю бутылку бурбона, а девушка, которую я только что трахнул, уже обхватывает меня за бедра стройной рукой, проводя пальцем по моему размякшему члену. — У меня достаточно большая кровать для нас всех, если вы последуете за мной.

И черт меня побери, если они все не шествуют прямо за мной, на кровать нестандартного размера в центре моей огромной главной спальни.

***

Однако все эти излишества приводят к тому, что неделю спустя я с похмельем сижу в кабинете Витто и пытаюсь расслышать хоть одно его слово, рассеянно потирая виски.

— Не слишком ли рано через шесть месяцев?

Я моргаю, вглядываясь в лицо Витто, сидящего по другую сторону стола, а рядом со мной - мой отец.

— Для чего? — Мне это удается, и я улавливаю раздражение, мелькнувшее на его лице.

— Для твоей свадьбы, — нетерпеливо говорит он. — Ты что, не слышал ни слова из того, что я сказал?

— Прости. — Я не смотрю на отца, чувствуя, как его глаза раздраженно буравят меня справа. — Я плохо спал прошлой ночью. Слишком много волнений.

По правде говоря, я вообще почти не спал последнюю неделю, с тех пор как мне сообщили, что я выиграл право жениться на Катерине, а затем сделал ей предложение на крыше ресторана. Сделал предложение – это, пожалуй, слишком мягко сказано, скорее, я произнес вслух то, что мы оба и так знали, что произойдет. Она знала, зачем пришла на это фарсовое свидание, а я знал, что выхода из него нет.

Очевидно, что то, как прямо я высказался о ситуации, задело ее чувства. Мне действительно не по себе. Я стараюсь не быть мудаком по отношению к женщинам, не в открытую, а она явно ожидала чего-то более романтичного, я полагаю. Откуда мне было знать об этом, ума не приложу, ведь сама принцесса мафии должна была знать, что подобные отношения в лучшем случае остаются без любви. Но, очевидно, моя незаинтересованность и даже негодование по поводу того, какими нитями Витто связал наследство, заставили ее почувствовать себя плохо.

Впрочем, сегодня вечером состоится вечеринка по случаю помолвки, так что у меня будет шанс загладить свою вину. Может быть, объясню свою позицию немного лучше. Я могу только надеяться. Я не хочу сближаться со своей будущей женой, но я не хочу, чтобы мой брак превратился в поле битвы еще до того, как мы дойдем до алтаря.

Моя жизнь далека от спокойствия. Я хотел бы, чтобы мой дом был хотя бы таким.

— Лука! — Витто щелкает пальцами перед моим лицом, наклоняясь вперед с мрачным выражением на лице. — Знаешь, еще не поздно передумать. Ты еще не женат и не в постели.

Это привлекает мое внимание.

— Прости, — повторяю я. — Что там было про шесть месяцев?

— Для твоей свадьбы. — Витто хмурится. — Шесть месяцев – это слишком рано?

— А можно пораньше? — Полушутя-полусерьезно отвечаю я, откидываясь в кресле. — Или давайте немного затянем. Пусть это будет долгая помолвка. Что бы вы предпочли? Я не против ни того, ни другого.

На самом деле это правда. Короткая помолвка означала бы, что нужно покончить со всем этим, чтобы я мог понять, как выглядит моя новая норма в качестве женатого мужчины. Более длительная помолвка означала бы больше времени для сохранения моего нынешнего статуса - что, возможно, предпочтительнее, но с другой стороны, это означает, что над моей головой все время будут тикать эти чертовы часы, напоминая мне, что дни моей свободы подходят к концу.

— Нетерпеливый жених. — Витто усмехается. — Так торопишься быть связанным?

Ничуть.

— Не хотелось бы, чтобы она передумала. — Это неудачная попытка пошутить, и никто в комнате, похоже, не находит ее очень смешной, но сегодня у меня немного сбилось время для шуток. Четыре часа сна или меньше сделают это с человеком, но, боже мой, оно того стоило.

— Это не зависит от нее, — категорично заявляет Росси. — Моя дочь будет делать то, что ей скажут. Но я думаю, что ей и ее матери нужно время на подготовку.

Я выдохнул.

— Шесть месяцев – это нормально, — говорю я ему. — Значит, зимняя свадьба?

В моей голове проносится внезапная, поразительная картинка: Катерина, одетая по высшему разряду, как вчера вечером, но на этот раз в белый шелк и меха, сияющая в свете свечей на площади Святого Патрика, пока на улице падает снег. Я чувствую странное сжатие в груди, когда вижу ее в своем воображении, странное, почти тоскливое чувство, и это не дает мне покоя.

Какого хрена я думаю о ней в день нашей свадьбы, как какой-то гребаный романтик?

Мое настроение резко падает.

— Мы закончили? Мне нужно готовиться к вечеринке по случаю помолвки.

— Алессио и остальная команда доставили всех женщин в убежище, включая девушку Розетти, так что да. Думаю, на этом наши дела закончены. Некоторое время мы будем присматривать за Виктором и его Братвой, чтобы убедиться, что он не попытается повторить это дерьмо.

— Я попросил оставить куски его человека, из которого я выпотрошил ключ, на пороге его шикарной двери, прямо там, где его детям придется переступать через них утром, чтобы пойти в школу. Это должно дать ему понять, что мы не шутим. — Я приподнял бровь. — Но да, присматривать за ним какое-то время - хорошая идея. — Я поднимаюсь со стула и встаю на ноги. — А теперь, если вы меня извините, мне нужно забрать свой костюм.

В основном я просто хочу выбраться из этой клаустрофобной комнаты. События развиваются стремительно, и, хотя часть меня ожидала этого, груз новых обязанностей, приходящих вместе с этим, кажется почти сокрушительным. Не только обязанности мужа, но и все то, что я возьму на себя, когда однажды официально займу место Росси в качестве дона.

Если повезет, этот день наступит нескоро. Наша жизнь таит в себе немало опасностей, но и Росси, и мой отец на протяжении многих лет были достаточно проницательны, чтобы перехитрить их. Я могу только надеяться, что так будет и дальше не только потому, что они мне очень дороги, но и потому, что это откладывает время, когда вся ответственность за лидерство ляжет на меня. А пока я собираюсь в ближайшие полгода таскать свою новую невесту по разным мероприятиям, позволяя нью-йоркским тусовщикам видеть ее на моей руке, начиная с похода в оркестр в ближайшие выходные, где дочь нашего консильери, София Ферретти, будет играть свой первый концерт в качестве скрипачки в первой линии в Нью-Йоркском филармоническом оркестре.

— О, есть еще кое-что. — Голос Витто доносится через всю комнату до того места, где я стою почти у самой двери и держу руку на ручке.

— Да?— Я поворачиваюсь к нему лицом, не уверен, что мне нравится его расчетливое выражение лица.

— Мне хорошо известна твоя репутация дамского угодника, Лука. И я могу это оценить, было время, когда я тоже прокладывал себе дорогу среди женщин этого города, да и многих других. Но в течение следующих шести месяцев, пока моя дочь будет готовиться к свадьбе с тобой, ты должен сосредоточиться на подготовке к этому, и ни на чем другом. — Он сужает глаза. — Я понятно изъяснился?

Я моргаю, не в силах понять, о чем он меня просит.

— Ты просишь меня хранить верность в браке? — Честно говоря, не похоже, что он вообще просит, но то, что он требует, откровенно нелепо и чертовски лицемерно. Я не знаю ни одного высокопоставленного мафиози, включая самого Витто, который хранил бы верность своей жене. Может быть, Джованни Ферретти, который всегда был тупо верен, в буквальном смысле, своей русской жене, но это исключение. Правило таково: пока на воротничке мужчины нет губной помады, он делает все, что хочет.

Витто ухмыляется.

— Разве это не игра во власть? Но нет, Лука. То, что ты будешь делать после свадьбы, - твое дело, если только ты не опозоришь мою дочь или нашу семью.

Я прекрасно знаю, что это значит - хранить свои отношения в тайне и не дать другой женщине забеременеть. Витто питает отвращение к бастардам.

— Тогда я все еще не понимаю, что ты хочешь сказать, — жестко произношу я, моя рука все еще лежит на ручке. — Что именно тебе от меня нужно?

Витто откидывается в кресле, выглядя слишком довольным собой, как мне кажется.

— Я хочу, Лука, чтобы ты доказал мне, что сможешь уделять моей дочери все свое внимание, сохраняя ее невинность, конечно, в течение шести месяцев до свадьбы. Покажи мне, что ты достаточно дорожишь подарком, который я тебе делаю, чтобы использовать это время для знакомства со своей новой женой, обустройства вашей совместной жизни и будущего, а не для того, чтобы трахать каждую киску, которую ты сможешь зацепить до свадьбы. Это достаточно ясно для тебя?

Черт. Я планировал встретиться в полдень с аспиранткой из Колумбии, которая у меня на быстром наборе, - начинающим терапевтом и преподавателем йоги с гибкостью на уровне, но теперь стало ясно, что придется отменить эти планы. Я думал, что испытание заключается в поимке приспешника Виктора, но теперь ясно, что у Витто другие идеи насчет того, как убедиться, что я готов прыгать через все препятствия, чтобы унаследовать титул, богатство и власть, которые ждут меня в конце этого срока.

Шесть гребаных месяцев.

— Конечно, — пробурчал я, собираясь уходить. — Без проблем. — Только это большая, блядь, проблема. Не думаю, что я прожил шесть дней без какого-либо сексуального контакта с того момента, как к моему члену впервые прикоснулась рука, отличная от моей собственной, не говоря уже о шести месяцах. И, видит Бог, если я трахну Катерину до нашей брачной ночи, меня ждет совсем другой вид ада.

Или все-таки?

Я размышлял об этом, пока спускался на первый этаж. В конце концов, если я лишу Катерину девственности до нашей свадьбы, она вряд ли расскажет об этом своему отцу. А если он и узнает об этом, несмотря на все наши усилия, то вряд ли расторгнет помолвку из-за этого. За кого бы он тогда выдал свою драгоценную дочь? Большинство игроков старой закалки, заинтересованных в ней сейчас, не стали бы этого делать. Нет, я оставлю ее и все, что с ней связано, с дополнительным преимуществом - мне будет чем занять свое время в ближайшие несколько месяцев.

Соблазнить Катерину Росси. Это может стать забавной игрой. Посмотрим, удастся ли мне уговорить эту защищенную принцессу мафии сдаться перед тем, как мы пойдем к алтарю. Готов поспорить, что она никогда даже не целовалась, и наблюдать за тем, как она распутывает одну нить за другой, пока я дразню ее до предела, будет очень весело.

Давненько я не испытывал трудностей. Теперь женщины бросаются на меня, падают в мою постель без всяких усилий, делают все унизительные и эротические вещи, о которых я могу попросить их без малейшего колебания. Я бы не сказал, что это стало скучным, но, возможно, немного повторяющимся. Могу признать, что они начали сливаться друг с другом. Но Катерина ничего этого не делает.

Она не будет бросаться на меня. Она не будет легко падать в мою постель. А что касается всего остального...

Когда лифт въезжает в вестибюль офисного здания, у меня уже наполовину встает, и я поправляю себя, выходя на улицу и направляясь к своей машине.

Возможно, следующие шесть месяцев окажутся не такими уж плохими. И что самое приятное?

Она и понятия не имеет, что я для нее приготовил.

3

КАТЕРИНА

— Что он сказал?

София почти задыхается, растянувшись на моей кровати с балдахином и наблюдая за тем, как я перебираю платья для сегодняшней помолвки, доставленные сюда личным шоппером, чтобы я могла выбрать одно из них. Я бы предпочла отправиться за покупками, но после недавней стычки с Братвой, о которой отец отказывается рассказывать, мне велели как можно больше оставаться дома, усилив охрану, если уж совсем приспичит выйти. Мне с трудом удалось получить разрешение на приезд Софии, и меня это уже раздражает.

Одна вещь, которая мне нравилась в колледже, даже если мне приходилось жить дома и иметь при себе незаметную охрану, это то, что он предоставлял мне больше свободы. Возможность гулять по кампусу, заводить новых друзей, сидеть в кафе и читать книгу. За эти четыре года я проводила вне дома больше времени, чем когда-либо прежде, и свобода была божественной. Теперь, когда у меня ее отняли - да еще и ограничили - я чувствую себя более чем в замкнутом пространстве.

— Он сказал, что не хочет на мне жениться. Вернее, не на мне конкретно, а вообще не хочет жениться. Но, конечно, ему придется это сделать, если он хочет остаться в высшей структуре власти, как сейчас, и когда-нибудь получить наследство.

— Как романтично. — София закатывает глаза. — Значит, он заставит себя жениться на тебе, чтобы сохранить свою власть и деньги. Прекрасно. Ты должна была сказать ему, чтобы он сразу отвалил.

— Как будто я могу это сделать? — Я смотрю на нее с легким раздражением. — София, ты единственная дочь мафиози, о которой я знаю, которая имеет такую свободу, как ты. Ты ходишь куда хочешь, встречаешься с кем хочешь - у тебя даже есть гребаная карьера. Ради всего святого, ты даже не девственница.

— Ни капельки. — София ухмыляется. — Честно говоря, мне очень грустно, что твой единственный сексуальный опыт, судя по всему, будет с этим гребаным высокомерным мудаком, который тебя не заслуживает и не ценит.

Я вздохнула.

— София, ты знаешь Луку всю свою жизнь, как и я. Что, по-твоему, должно было случиться? А что я думала, что произойдет? Он годами пестрел во всех нью-йоркских таблоидах, каждую неделю с разными девушками. Я была идиоткой, если думала, что он будет хоть немного рад жениться.

— Блядские мужики. — София покачала головой, подперев подбородок руками. — Я, конечно, тоже не очень хочу замуж, но если бы кто-то предложил мне все то дерьмо, которое Лука получает за то, что женится на тебе, у меня бы блядь хватило порядочности изобразить хоть немного гребаной благодарности.

— Сколько раз ты можешь сказать "блядь" в одном предложении, София? — Я бросаю на нее косой взгляд, и она смеется.

— Нам стоит это выяснить?

— Пожалуйста, нет. — Я снимаю с вешалки платье и протягиваю ей.

— Тебе нужно немного расслабиться, — жалобно говорит София. — Тебе следовало бы больше веселиться в колледже, как это делала я. Бросить своих охранников, сходить на несколько вечеринок, немного пошалить. Ты бы хорошо провела время.

— Или попала бы в невообразимые неприятности, когда мой отец узнал бы об этом.

— Что самое худшее, что могло бы случиться? Он лишил бы тебя наследства, и тогда ты использовала бы свой диплом, чтобы жить нормальной жизнью? Это не самое худшее, Кэт.

— Тебе легко говорить, — отвечаю я, расстилая платье на кровати. Оно прекрасное, великолепного королевского синего цвета, с приталенным лифом и воротником-мандарином, короткими рукавами и парчовым узором по всей ткани до колен. — Твой отец ни за что не лишит тебя наследства.

— А еще он не потерпит, чтобы кто-то вел себя так, как Лука в отношении брака. — София вздохнула, откинув темные волосы на одну сторону и посмотрев на меня. — Я выросла, видя, что значит быть в счастливом браке. Мои родители так любят друг друга, что это отвратительно. Но это также означает, что я не соглашусь на меньшее. Если я когда-нибудь выйду замуж, то хочу, чтобы мужчина был влюблен в меня до безумия, до беспамятства, до смерти. Если я не могу этого получить, я буду просто весело проводить время на свиданиях.

— Хотела бы я иметь такую возможность. — Я беру платье, жестом указывая на вешалку. — Выбери себе одно. У нас одинаковый размер. А потом помоги мне застегнуть молнию, потому что у меня мало времени, чтобы подготовиться.

***

Через час я уже еду на вечеринку в королевском синем платье, дополненном нюдовыми туфлями Louboutin и жемчугом моей матери и, конечно, сверкающим кольцом Луки на левой руке, напоминающим мне о том, ради чего затевается сегодняшний вечер.

Моя семья арендовала для вечеринки популярный итальянский ресторан в современном стиле недалеко от Пятой улицы, и к моему приходу он уже полон гостей, несмотря на то что я пришла на десять минут раньше. Я сразу же замечаю Луку, когда вхожу вместе с мамой и Софией, и на секунду задерживаюсь, чтобы взять бокал шампанского с подноса, желая взглянуть на него так, чтобы он не увидел. Он стоит рядом с моим отцом и Софией и выглядит великолепно, в еще одном идеально сшитом костюме, его щетина сбрита до слабой тени на челюсти, а волосы искусно уложены с помощью небольшого количества средства.

Мой будущий муж. Эта мысль не может не пугать. Я не знаю, чего ожидать от Луки. Я знаю, что он никогда не будет жесток со мной - мой отец никогда бы этого не допустил, но я не знаю, что будет представлять собой брак с ним. Я не знаю, как он будет себя вести, чего захочет, что будет представлять собой наша совместная жизнь. Я знаю, что он не будет уступчивым, не будет легко поддаваться моим желаниям, сама мысль о том, что я навсегда свяжу себя узами брака с кем-то, кто обладает таким сильным, интенсивным присутствием немного пугает меня.

Словно услышав мои мысли о нем, Лука ловит мой взгляд, и на его губах играет легкая ухмылка, когда он начинает двигаться ко мне сквозь толпу, держа в руке хрустальный бокал с темным ликером.

— Моя будущая жена. — Он останавливается передо мной, его взгляд устремлен на меня, а губы все еще подрагивают. — Как так получается, что с каждой нашей встречей ты становишься все прекраснее?

У меняперехватывает дыхание. Вблизи, в тишине комнаты, с его кольцом на моем пальце, он кажется еще более внушительным.

— Мы уже помолвлены, Лука, — говорю я немного резко, делая глоток шампанского и пытаясь скрыть нервозность. — Тебе не нужно меня соблазнять.

Он подходит ко мне ближе, так близко, что его рука касается моего бедра, хотя я не думаю, что кто-то видит. Надеюсь, никто не видит. От его прикосновения по моей коже пробегает дрожь, и я плотно сжимаю губы, не желая, чтобы он это видел, и гадая, смогу ли я скрыть, что мой пульс тоже трепещет в горле.

— А что, если я хочу? — Шепчет он, наклоняясь к моему уху.

Я с трудом проглатываю еще один глоток шампанского.

— Лука, люди увидят. — Я отшатываюсь от его прикосновения и замечаю, как он сужает глаза, как будто его что-то в этом раздражает.

Что ж, очень жаль. Я не полностью его, пока нет.

— Ты моя невеста, — говорит Лука и тянется к моей руке, проводя большим пальцем по ее тыльной стороне. — Я могу прикасаться к тебе, если захочу.

Могу только представить, что сказала бы София о таком высокомерии. Это задевает меня так же, как его комментарии в ночь нашей помолвки, и я поднимаю на него глаза, позволяя намеку на неповиновение в моих глазах промелькнуть.

— А если я скажу, что не хочу этого?

У Луки дрогнул мускул на челюсти. Мы все еще стоим очень близко, теперь немного покачиваясь, чтобы замаскировать наш разговор, как будто в такт струнному квартету, играющему с балкона над нами. Так романтично.

— Я никогда не принуждал женщин, Катерина, хотя ты не хуже меня знаешь, что в браке полагается определенное количество прикосновений. Например, нужно делать наследников.

Мои щеки мгновенно вспыхивают от его прямоты.

— Я не идиотка, — резко говорю я, отдергивая руку. — Я знаю, как делаются дети.

— Мм, но знаешь ли ты, какое удовольствие можно получить, делая их? — Голос Луки, как шелк, скользит по моей коже, когда он тянется к моей талии, практически мурлыча мне на ухо, пока он ведет меня к настоящему танцполу. Я знаю, что он использует медленный темп музыки как предлог, чтобы приблизиться ко мне, и, хотя мне хочется оттолкнуть его, я знаю, что не могу. Это же наша помолвка, мы должны танцевать, и я не могу устроить сцену и опозорить свою семью.

Кроме того, какая-то крошечная часть меня не хочет, чтобы он отпустил меня. Никогда раньше на моей талии не было мужской руки, широкой и уверенной, притягивающей меня к себе. Пряный, лесной аромат его одеколона заполняет мои ноздри, и от этого дыхание снова перехватывает, а сердце трепещет в груди, как пойманная птица.

— Что ты делаешь? — Мой голос – это шепот с придыханием, и я чувствую, как руки Луки сжимаются на моей талии, когда он слышит его. Я поднимаю глаза и вижу в его взгляде тот же жар, что и на крыше. Может, он и не хочет жениться на мне, понимаю я, но он хочет меня. В этом есть определенная сила, просто я не знаю, как ею распорядиться, ведь меня всю жизнь держали под замком.

Принцесса семьи Росси, не знающая разницы между удовольствием и долгом на брачном ложе.

— Танцую с моей будущей женой. — Лука притягивает меня ближе, одной рукой придерживая за талию, а другой за спину, ведя по полу. — Ты очень хорошо танцуешь.

— Все это часть уроков для будущей жены мафиози в моем положении. — Я поднимаю на него глаза, тщательно скрывая свое выражение лица. Я не хочу, чтобы он видел, что я чувствую от его рук на моей талии, и как от близости с ним у меня учащается пульс. Я хочу злиться на него, ненавидеть его, и часть меня ненавидит за то, что он заставил меня чувствовать себя так, как я чувствовала на крыше. Но он также так разрушительно привлекателен… и скоро он станет моим мужем. — Понимаешь, нет ничего более важного, — продолжаю я, пока мы кружим по танцполу, — чем уметь танцевать, накрывать на стол, управлять персоналом и планировать званый ужин. И уж точно не образование. Мое обучение в колледже поощрялось, но никогда не было приоритетным.

Я не могу скрыть язвительности в своем тоне, но, к моему удивлению, Лука лишь усмехается.

— Если у нас будут дочери, — спокойно говорит он, — ты сможешь дать им образование, какое захочешь. Отправишь их в лучшие школы. Они смогут быть не только блестяще умными, но и утонченными.

— Как прогрессивно с твоей стороны. — Пробормотала я, глядя на него из-под ресниц, и Лука рассмеялся низким, темным звуком под его дыханием.

— Жаль, что мы собираемся пожениться, — говорит он тем же ровным, шелковистым тоном. — На самом деле я думаю, что ты мне нравишься, Катерина Росси. При других обстоятельствах мы могли бы даже стать друзьями.

Ответная реплика срывается с моих губ, и я даже не задумываюсь об этом.

— У тебя вообще есть друзья-женщины?

Лука фыркает, крутя меня по кругу.

— Мне нравится думать, что я дружу со всеми женщинами, которых знаю.

— Друзья с выгодой, ты имеешь в виду.

— Дружба всегда выгодна.

Мы снова оказываемся лицом друг к другу, его рука лежит на моей спине, прижимая меня к себе. Это почти неуместно, насколько мы близки, или, может быть, это только кажется, потому что впервые я чувствую, что мое тело оживает. Моя спина слегка выгибается под его прикосновениями, и моя грудь прижимается к его груди, а бедра к его бедрам.

Я чувствую, как он твердеет, его член упирается в меня с внезапным давлением, заставляющим меня отпрянуть назад. В его глазах вспыхивает жар, и я отстраняюсь от него, чувствуя, что мне вдруг стало трудно дышать, как будто в комнате слишком душно.

— Извини, — быстро говорю я, когда музыка заканчивается, и мой голос звучит слишком громко в комнате. Лука ухмыляется мне, как будто знает, какие ощущения проносятся через меня прямо сейчас, заставляя меня чувствовать слабое головокружение, с которым я не знаю, как справиться.

Мне нужна минута, чтобы прийти в себя, и я отступаю от него.

— Я просто пойду схожу в дамскую комнату.

Лука ничего не говорит, только кивает, я поворачиваюсь, и почти бегу обратно в сторону туалетов.

Оказавшись в прохладной ванной комнате с темными тонами, я позволяю себе отдышаться и опускаюсь на бархатную кушетку в зоне отдыха по другую сторону кабинок. Я закрываю глаза и прижимаю одну руку к груди, пытаясь замедлить свой учащенный пульс и взять себя в руки.

Лука не должен заставлять меня чувствовать себя так. Он хочет меня, но я ему не нужна. Он не хочет ни любить свою жену, ни дружить с ней, ни иметь партнерские отношения. Он так и сказал. А я не хочу быть в односторонних отношениях, где я чувствую к мужу больше, чем он ко мне.

После нескольких минут молчаливого дыхания, сидя в тишине единственного места, где я точно знала, что могу от него сбежать, я медленно встаю. Я должна вернуться туда, но на этот раз я не позволю Луке добраться до меня. Я проверяю свой макияж в зеркале с золотой оправой, подправляю помаду, а затем делаю глубокий вдох.

Я дочь Витто Росси. Никто не может заставлять меня чувствовать себя так.

Даже Лука Романо.

4

ЛУКА

Я не ожидал, что она окажет на меня такое сильное воздействие. Одно прикосновение ее голубого шелка к моему телу, и я уже был твердым, пульсирующим в своих костюмных брюках, сшитых на заказ. Я жаждал ее, хотя мы едва прикоснулись друг к другу. Я еще даже, блядь, не поцеловал ее, а она уже заставляет меня чувствовать себя полубезумным от желания. Что, блядь, не имеет никакого смысла, потому что я не испытывал недостатка в женщинах в своей постели. Я всего один день как вступил в безбрачие, навязанное Витто, и уже ощущаю его напряжение, что меня просто бесит.

Если я должен чувствовать себя так, то и она, блядь, тоже должна.

Я иду по тускло освещенному коридору в сторону дамской комнаты, намереваясь дождаться, пока она выйдет. Как выясняется, я почти безупречно рассчитал время, потому что спустя мгновение черная лакированная дверь открывается, и из нее выходит Катерина, ее волосы приглажены, губы накрашены, и у меня возникает внезапное, ужасное желание все испортить своим ртом.

— Лука. — Она произносит мое имя с придыханием, как будто не ожидала увидеть меня здесь. — Что ты...

— Я хотел побыть с тобой наедине. — Я делаю шаг к ней и вижу, как расширяются ее глаза.

— Нам пора возвращаться на вечеринку...

— Через минуту, — настаиваю я, и когда она пытается пройти мимо меня, я поворачиваюсь к ней спиной, фактически прижимая ее к стене.

— Лука! — Она снова выкрикивает мое имя, на этот раз почти протестуя, но мне все равно.

Пора Катерине узнать, что ждет ее в нашей супружеской постели или раньше, если мне это удастся.

Я планировал подождать еще немного, прежде чем прикоснуться к ней в интимной обстановке, поцеловать ее, чтобы соблазнить более основательно. Но мой член уже до боли тверд, и мое раздражение на ее отца, требующего от меня безбрачия до тех пор, пока я не получу законного права трахать его девственную дочь, быстро перешло на эту конкретную ситуацию.

Катерина будет моей. Я хочу дать ей представление о том, что это значит.

Она выглядит потрясающе красивой, стоя между мной и стеной с зажатой между зубами нижней губой. Не уверен, что смог бы остановиться, если бы захотел, даже если бы не планировал ее соблазнять. В любой момент кто-то может выйти из-за угла и увидеть нас, но это только добавляет эротизма, заставляя меня еще сильнее желать поглотить ее.

Я придвигаюсь к ней, вижу, как расширяются ее глаза и перехватывает дыхание, когда я прижимаю ее к стене, а моя рука ложится на ее талию. Это уже не такое нежное прикосновение, как раньше. Я удерживаю ее на месте, моя вторая рука ложится на ее шею, и Катерина задыхается, когда я делаю последний шаг вперед, и мое тело прижимается к ее телу, задерживая ее там.

— Я собираюсь поцеловать тебя, Катерина, — мурлычу я. Ты можешь сказать мне нет, если хочешь, но я думаю, что ты тоже этого хочешь. И это будет отличным уроком послушания своему мужу.

Ее губы разошлись, и я не стал ждать, что она скажет дальше. Вместо этого я использую все преимущества, прижимаясь к ней, прижимаясь своим ртом к ее рту, раздвигая ее рот языком и прочно проникая внутрь. Она задыхается и хнычет под натиском моих губ и языка, прижимаясь спиной к лакированной стене, шелк скользит по скользкой поверхности. Моя рука движется вниз, чтобы обхватить изгиб ее бедра, я просовываю пальцы в ее прическу, ее волосы становятся шелковистыми и густыми под моим прикосновением, и я загибаю их, притягивая ее рот плотнее к своему, пока я поглощаю ее.

Она такая чертовски сладкая на вкус, как шампанское и невинность, и я хочу трахнуть ее прямо здесь, прямо сейчас. Все во мне кричит о том, чтобы подхватить ее на руки, обхватить ногами за талию и вогнать в нее мой ноющий член, и если бы ее платье не было таким чертовски обтягивающим, сужающимся до колен без единой щели, я, возможно, так бы и поступил.

— Это платье создано для того, чтобы разочаровывать меня, — прорычал я ей в губы, разрывая поцелуй и проводя рукой по ее бедру, и резкий вздох Катерины только усилил мое желание.

— Лука, кто-нибудь увидит...

— Пусть. Пусть все видят, что ты моя. Что я буду прикасаться к тебе, как захочу, сейчас и до конца наших дней. — Я чувствую, как теряю контроль над собой. Моя рука вцепилась в подол ее платья, потянув его вверх, и, когда Катерина прижимается ко мне, мне кажется, что я могу взорваться от желания.

— Лука..., — задыхаясь, произносит она мое имя, и я не знаю, умоляет ли она о большем или умоляет меня остановиться.

Я не знаю, есть ли мне до этого дело.

Я не уверен, что кто-то когда-либо заставлял меня чувствовать себя настолько обезумевшим от вожделения, и я не знаю, как это произошло. Все, что я знаю, это то, что мой план по ее соблазнению теперь кажется гораздо более срочным, потому что я не только не думаю, что смогу прожить шесть месяцев без секса, я не думаю, что смогу прожить шесть месяцев, не трахая ее.

— Лука... — Катерина полу-стонет, полу-шепчет мое имя снова, и на этот раз она действительно пытается вырваться из моей хватки, прижимаясь к стене в попытке ускользнуть от меня. — Мы не можем этого делать. Мы еще не женаты.

— Мы будем женаты, — говорю я ей, небрежно скользя рукой по ее бедру. — То, что мы сделаем между этим и тем, не имеет значения, если мы оставим это между нами.

— А если что-то случится? — Ее голос - придыхательный писк. — Что, если мы не поженимся, и тогда я...

— Твой отец ясно дал понять, что из этого ничего не выйдет, если я хочу получить наследство. — Мой голос стал грубым, раздраженным, и я сжал внешнюю сторону ее бедра. — Может, я хочу попробовать, что я получу. Если бы я хотел трахнуть тебя в первый раз в переполненном ресторане, мой член уже был бы в тебе. Я знаю, ты чувствуешь, какой я твердый. — Я покачиваю бедрами в такт ее движениям, доводя мысль до конца. — Но сейчас я просто хочу прикоснуться к тебе.

— Тогда тебе придется подождать, — вызывающе огрызается она, извиваясь подо мной. Все, что она делает, это заставляет мой член болеть еще сильнее.

Я не думал, что идея разврата девственницы может меня возбудить, но мне это нравится. В свою бытность главным плейбоем Манхэттена я держался подальше от дочерей мафиози и дочерей других боссов мафии, Братвы и им подобных. Их слишком тщательно оберегают, и риск, связанный с сексом с такой, никогда не стоил сомнительного удовольствия.

Но с Катериной...

Риск не может быть меньше. Я все равно женюсь на ней, и она никогда не признает, что я лишил ее девственности до брачной ночи. А что касается кровавых простыней, на которых будет настаивать ее отец...

Я что-нибудь придумаю на этот случай.

— Лука! — Она выкрикивает мое имя, поворачивая голову, чтобы посмотреть в коридор, и я снова прижимаюсь к ней бедрами, желая вернуть ее внимание к себе. Я представляю, как эти мягкие округлые губы обхватывают мой член, и он пульсирует, неловко упираясь в брюки костюма.

— Неужели ты никогда не испытывала подобных ощущений? — Бормочу я, когда ее голова откидывается назад, а глаза расширяются от ощущения, что мой толстый член трется о нее. Я тянусь вверх другой рукой, прижимая ее к себе, и зачесываю прядь волос за ухо, нежно касаясь ее щеки. Я хочу вывести ее из равновесия, чтобы мягкость моих ласк противоречила настойчивому трению моего члена о ее бедра. — Как будто ты разойдешься по швам, если не получишь удовольствия? Разрядки?

Глаза Катерины расширяются, и я вижу, как она тяжело сглатывает.

— Нет, — шепчет она, качая головой. — Я никогда... никогда не позволяла себе.

— Ты когда-нибудь прикасалась к себе? — Я позволяю своей другой руке спуститься к ее бедру, прекрасно понимая, что скоро мне придется прекратить прикосновения и позволить нам обоим вернуться на вечеринку, где нас уже точно хватятся. Эта мысль раздражает меня. То, чего я хочу, я должен иметь возможность получить, независимо от того, где мы находимся. — Когда ты остаешься одна ночью и чувствуешь пульсацию желания...

— Лука! — Она задыхается, ее щеки снова пылают красным. — Это неподходящий вопрос для меня...

— Ты моя невеста. — Я хищно улыбаюсь ей. — Разве я не должен знать, насколько хорошо информированной будет моя жена, когда я впервые возьму ее в свою постель?

Катерина сужает глаза.

— Я достаточно осведомлена, — огрызнулась она. — Я знаю, что мы будем делать. Этого достаточно.

Этого далеко не достаточно. Если бы ты знала, что я планирую с тобой сделать...

— Скажи мне, — приказываю я ей. — Что заставляет тебя прикасаться к себе по ночам? О чем ты думаешь, когда кончаешь? — Я ухмыляюсь ей, все еще слегка покачивая бедрами. — После сегодняшней ночи, надеюсь, это буду я...

Я снова наклоняюсь к ней, собираясь поцеловать ее еще раз, прежде чем требовать ответа, но она внезапно и совершенно неожиданно прижимается ко мне всем телом. Это застает меня врасплох, между нами возникает небольшое пространство, и Катерина пользуется этим, чтобы ускользнуть от меня, быстро отступая назад, чтобы оставить между собой и мной еще больше пространства.

— Я никогда не позволяла себе думать о таких вещах, — твердо говорит она, отступая назад. — Не было смысла фантазировать о том, чего у меня не может быть. Это только соблазнило бы меня на поступки, которые навредили бы мне и моей семье. Я была очень осторожна, чтобы не хотеть. — Она наклоняет подбородок вверх. — Я никогда этого не делала.

Такая абсолютная неопытность должна меня расстраивать, а не возбуждать. Но в этот момент, когда Катерина поворачивается на каблуках и идет обратно по тускло освещенному коридору, оставляя меня смотреть ей вслед, я чувствую, что вот-вот потеряю контроль над собой и сожму в кулак свой вздыбленный член прямо здесь, в открытом пространстве, из-за потребности в разрядке после того, что она только что сказала.

Значит, моя будущая девственная жена невинна в большей степени, чем я мог себе представить. Я толкаю член вниз плоской стороной ладони, сопротивляясь потребности, думая о том, как может пройти ее ночь, когда она вернется в особняк Росси после вечеринки. У меня такое чувство, что после сегодняшней ночи она может оказаться не такой уж невинной.

Надеюсь, если она будет прикасаться к себе сегодня, то будет думать обо мне.

5

КАТЕРИНА

Я не могу перестать думать о Луке.

Вечеринка закончилась. Я вернулась в безопасную комнату в родительском доме, выскользнула из вечернего платья и положила одолженный мамой жемчуг обратно в шкатулку. Кольцо на пальце блестит на свету, тяжело лежит на руке, и я чувствую, как по позвоночнику пробегает дрожь, когда вспоминаю сегодняшний вечер, и то, что сказал мне Лука.

Он поцеловал меня сегодня вечером - мой первый поцелуй. Я не знала, что делать, но мне и не нужно было. Он взял мой рот грубо и тщательно, с голодом, как будто ждал всю жизнь, чтобы поцеловать меня вот так.

Меня разозлило, что он так вольничает на людях, и одновременно возбудило.

Я была плоха в поцелуях. Я уверена в этом. Но он, казалось, не возражал. Он продолжал целовать, продолжал прикасаться, бормоча самые мерзкие вещи и предлагая еще худшие. Соблазнительные вещи, неуместные вещи. Все это совершенно не соответствовало его уверениям в том, что на самом деле он не хочет на мне жениться. Но он и не хочет. Он просто хочет трахнуть меня. У него нет выбора насчет брака, поэтому он пытается решить, когда ему удастся лишить меня девственности.

В эту игру могут играть двое. Я не для того так долго за нее цеплялась, чтобы отдать ее Луке до свадьбы. Он может пытаться сколько угодно, но...

Я тоже хочу его.

У меня перехватило дыхание, когда я вспомнила, как он прижимался к моему бедру, горячий, твердый, требовательный и огромный. Я чувствовала сдержанность его мышц, когда он целовал меня, слышала, как он стонал мне в рот, и это заставило меня тоже что-то почувствовать. Я притворялась, что это не так, но в глубине живота ощущала странную горячую пульсацию, которая, казалось, растекалась по венам, и мне приходилось заставлять себя не выгибаться навстречу ему. Это было похоже на прилив, грозивший захватить меня и утянуть под воду, и мне приходилось бороться с этим изо всех сил.

Но какая-то часть меня хотела отпустить себя.

Ты когда-нибудь прикасалась к себе?

Не то чтобы я никогда не думала об этом. В конце концов, мне хочется удовольствия не меньше, чем другому человеку. На самом деле я не фригидна, я чувствую желание, я жажду его. Но я так старалась запереть эти чувства и мысли подальше, что позволять себе что-либо, даже собственную руку, казалось скользкой дорожкой к тому, чтобы позволить себе переступать все новые и новые границы, которые в итоге могут закончиться тем, что я потеряю девственность на футоне какого-нибудь студента, а не на кровати моего будущего мужа.

Для моей семьи такая участь была бы хуже смерти.

Но теперь я благополучно обручена с Лукой Романо. Нет более подходящего мужчины для меня, нет лучшей пары, которую я могла бы найти. Всего через полгода я стану его женой, и, судя по тому, что он говорил и как вел себя со мной после нашего свидания на крыше, он захочет от меня большего, чем просто покорный секс. Я не позволю ему взять то, что он хочет, до свадьбы, но после...

Может быть, мне пора научиться позволять себе хотеть?

Я откинула голубое платье на спинку кресла у окна и повернулась, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Бюстгальтер под платье не понадобился, так что на мне остались только кружевные трусики цвета слоновой кости, которые я надела под него. Я вспомнила, как Лука пытался задрать мою юбку, и меня пробирает дрожь при мысли о том, как он мог бы отреагировать, если бы занес руку достаточно высоко, чтобы коснуться мягкого кружева между моими бедрами, или погладить мое бедро и почувствовать его.

Мысль о руке Луки между моих ног вызывает еще одну дрожь.

Будет ли он так же сильно хотеть меня после нашей брачной ночи, когда увидит меня обнаженной, когда я буду у него? В устах моей матери это звучало как ужасно непостоянная вещь: что у мужчин есть свои предпочтения, и что обычно это гораздо большая грудь и более пышные формы, чем у меня, и что, как только они трахнут девушку, к которой испытывают вожделение, они быстро теряют интерес. Она не выразила это так ярко, но, насколько я могла судить, суть была именно в этом. Она определенно высказалась так, будто будущие измены моего мужа были чем-то таким, с чем мне оставалось только улыбаться и мириться.

Я провожу руками по своим грудям, пытаясь представить, каково это, когда к ним прикасается кто-то другой. Они заполняют мои руки, но у Луки они шире...

Медленно я провожу кончиками пальцев по соскам. Покалывание распространяется по моей коже, согревая ее, и мои губы раздвигаются, когда я слегка сжимаю их, чувствуя, как они напрягаются.

Сделает ли это Лука? И каково это будет?

Я осторожно пощипываю их чуть сильнее и задыхаюсь, чувствуя мягкий толчок ощущений от груди вниз, к вершине бедер. Я завороженно наблюдаю, как румянец начинает распространяться по моей груди, вверх по шее и к щекам, слегка розовея на коже, пока я перебираю и играю со своими грудями, перекатывая соски между пальцами и дразня их твердыми пиками. Я отпускаю один из них и медленно скольжу рукой по изгибу талии и плоскому животу, останавливаясь только тогда, когда звук в коридоре заставляет меня подпрыгнуть.

Я виновато опускаю руки, чувствуя, как еще больше краснеют мои щеки, и спешу к двери, чтобы запереть ее. Мысль о том, что кто-то может вот так войти ко мне... Мысль о том, что кто-то из моих родителей зайдет ко мне, приводит меня в ужас. Но что, если это был бы Лука? Глубокое, извилистое смущение проникает в меня и нагревает мою кожу при этой мысли, но в то же время я чувствую ответное тепло между бедер и чувствую, как кружево влажно прилипает к моей коже.

О боже. Я тяжело сглатываю и возвращаюсь к зеркалу, привлеченная идеей понаблюдать за собой. Кружевная ткань слишком светлая, чтобы на ней была видна влага, но, когда я сдвигаю ее вниз по стройным бедрам, обнажая пучок темных волос и мягкие складки, я слабо вижу, как они блестят на свету.

Захочет ли он, чтобы я побрилась? Я слышала, что мужчинам нравятся обнаженные женщины, но никогда не пробовала, полагая, что мой муж сам скажет мне о своих предпочтениях. Я провожу пальцами по темным влажным кудрям, слегка раздвигаю себя перед зеркалом, чувствуя стыд и возбуждение одновременно.

Возбуждение нарастало и пульсировало в моих венах, напоминая о словах Луки на вечеринке: когда ты остаешься одна ночью и чувствуешь этот пульс желания...

Я ответила, что никогда не чувствовала ничего похожего, но теперь я чувствую. Я чувствую, как желание нарастает, как ноющая потребность, подобная той, что он описал. И если он тоже это чувствует...

Я не дура. Я знаю, как выглядит обнаженный мужчина, даже если никогда не видела его вживую. Я знаю, что мы с Лукой будем делать в постели. Но если моя мама говорит об этом как о чем-то, что я должна буду сделать, то Лука говорит об этом как об ужасающе разрушительном удовольствии. Как о чем-то, что я сделаю все, чтобы насытиться. Как будто это нечто большее, чем то, что он уже заставил меня почувствовать.

Именно этого я всегда и боялась, поэтому так старалась никогда не позволять себе ничего подобного.

Я провожу пальцем между мягкими, набухающими складками своей киски, чувствуя, как меня пронзают ощущения, когда я прикасаюсь к своей самой интимной, чувствительной плоти. Покалывание усиливается, мышцы бедер и живота напрягаются, когда я чувствую электрические пульсации удовольствия, скользя пальцем выше, по твердому, тугому месту на вершине.

Когда я впервые касаюсь своего клитора, мне кажется, что колени могут подкоситься. Ощущения очень приятные, дыхание перехватывает в горле, возбуждение только усиливается, когда я наблюдаю за собой в зеркале, когда начинаю тереть. Я представляю, как Лука делает то же самое, лежит в постели и думает обо мне, проводит рукой вверх и вниз по той жесткой, огромной эрекции, которую я почувствовала, когда он поцеловал меня, и стонет от удовольствия, приближая себя к интенсивной кульминации.

Как это выглядит для него? Что он чувствует? Я даже не знаю, каково это для меня, но знаю, что скоро узнаю. Ничто не могло бы убедить меня отдернуть руку сейчас, когда я трусь сильнее, другой рукой обхватывая и сжимая грудь, щипая сосок и прикусывая губу, чтобы не застонать.

Я смотрю на себя в зеркало: волосы в беспорядке разметались по лицу и плечам, щеки, горло и грудь розовеют, покрасневшая губа зажата между зубами, когда я лепечу от удовольствия, одной рукой сжимая грудь, а другой судорожно двигая между ног.

Я чувствую, как в животе завязывается узел удовольствия, как твердеет и набухает мой клитор под кончиками пальцев, и это ощущение переполняет меня. Я упаду, если буду так кончать, с отчаянием думаю я, но не могу заставить себя остановиться настолько, чтобы лечь в кресло или на кровать. Это слишком хорошо, и я боюсь, что если позволю себе остановиться, то приду в себя и буду слишком смущена, чтобы продолжать.

Мне нужно кончить. Мне это необходимо. Я понимаю, что имел в виду Лука, и опускаюсь на колени на ковер, развратно раздвигая бедра перед зеркалом, наблюдая, как я тереблю свой клитор двумя первыми пальцами, мои внутренние бедра липкие и блестят от возбуждения, и я задыхаюсь, чувствуя, как начинаю развязывать себе руки.

Мне страшно. Ощущения ужасающие, всепоглощающие, и я зажимаю рот рукой, боясь закричать от их интенсивности, когда оргазм начинает обрушиваться на меня, заставляя мои бедра раздвигаться, а спину выгибаться, все тело вздрагивать и дергаться, когда удовольствие накатывает на меня волнами, начиная с тугого узелочка плоти под моими пальцами и каскадом разливаясь по всему телу, пока я не прихожу в себя, задыхаясь от дрожи. Я чувствую, как все еще трепещет мое ядро, как набухли и подергиваются складочки моей киски, как пульсирует мой клитор под легкими поглаживаниями пальцев. Мне никогда не было так хорошо, и я уже хочу этого снова, чтобы почувствовать прилив дикого освобождающего удовольствия, охватывающего все мое тело.

И если это так приятно, то...

Многие мужчины должно быть не очень хороши в сексе, решила я, пытаясь перевести дыхание, отдергивая липкие пальцы и чувствуя, как сердцебиение медленно приходит в норму. Иначе я не могу представить, чтобы кто-то хотел заниматься чем-то другим, или почему моя мама говорит об этом как о такой рутине.

Будет ли Лука хорош в этом? Передо мной словно открылся новый мир возможностей, новые представления о том, каким может быть брак. Если да, то...

Это может быть лучше, чем я думала. Но это значит, что и я должна быть хороша в этом деле. Я вспоминаю неуклюжий поцелуй на крыше и краснею, смущаясь при воспоминании о том, какой наивной и непросвещенной я, должно быть, выглядела.

Может быть, он научит меня.

При этой мысли меня охватывает еще одна волна возбуждения, и я поднимаюсь с ковра, все еще чувствуя слабость в коленях и дрожь.

Моя свадьба с Лукой состоится только через шесть месяцев. Мы должны потратить это время на то, чтобы узнать друг друга получше, и не только физически. На самом деле я должна сделать все возможное, чтобы он не лез ко мне, потому что после того, что я только что пережила, если я позволю ему зайти слишком далеко, мы не дотянем до брачной ночи.

Это и так будет нелегко, особенно если учесть, что он, похоже, настроен на то, чтобы все пошло совсем по-другому.

6

ЛУКА

— Блядь!

Все мое тело вздрагивает, рука сжимает пульсирующий член, горячая вода брызжет на плечи, пальцы ног упираются в кафельный пол. Передо мной нет ничего, кроме мраморной стены моей душевой, но в моем воображении вместо нее - Катерина, повернувшая голову, чтобы посмотреть на меня, и ее мокрые темные волосы, рассыпающиеся по спине, когда я кончаю на ее идеальную попку.

На самом деле, если бы мы действительно трахались в душе, я бы кончил в нее, потому что это лучший способ обеспечить будущее наших объединенных семей. Хотя в этой идее есть свои плюсы, это моя фантазия, и сейчас я думаю только о том, как будут выглядеть полоски моей спермы, разбрызганные по ее идеальной оливковой коже.

Господи, как же мне не терпится трахнуть ее.

Шесть месяцев никогда не казались такими долгими. И я никогда не дрочил так много раз за неделю, как с тех пор, как прижал Катерину Росси к стене и впервые поцеловал ее, шепча ей на ухо всякие гадости.

Чаще всего я представляю, как она прикасается к себе. Изучает себя, преодолевая свою стеснительность с помощью потребности, которую я помог в ней пробудить. Большую часть времени. Но сегодня я думаю только о том, чтобы трахнуть ее, потому что сегодня я снова увижу ее впервые после вечеринки по случаю помолвки. Сегодня мы идем в оркестр, и именно поэтому я провел последние пятнадцать минут, отбиваясь в душе.

Весь вечер я буду рядом с Катериной и обеими нашими семьями, а это значит, что я должен держать себя в руках и вести себя как джентльмен. Я не могу делать это, когда у меня бушует стояк на мою невесту, поэтому я... принял меры.

Понятия не имею, насколько успешными они окажутся, но это точно не повредит.

Выйдя из душа и высушившись, я надеваю свой вечерний костюм, сшитый на заказ, один из моих любимых темно-синих, с шелковым галстуком и изящными итальянскими туфлями, чтобы завершить образ.

Моя машина уже ждет меня на улице, когда я спускаюсь на лифте из своего пентхауса. Вечер в оркестре, это не новость, но сегодня - грандиозное событие: София Ферретти, дочь нашего консильери и лучшего друга моего отца Джованни Ферретти, играет сегодня свой первый концерт в филармонии в качестве скрипачки первого состава после окончания Джульярда. После концерта будет вечеринка, и я приглашу Катерину туда же и повторю данное себе обещание не пытаться затащить ее в темные углы.

Обещание, которое я теряю из виду, как только вижу ее.

Боже, как она прекрасна. Сегодня на ней лавандовое атласное платье с драпированным декольте и тонкими бретельками, облегающее все ее изгибы, с разрезом с одной стороны до середины бедра, и босоножки на высоком каблуке, из-за которых ее ноги кажутся еще длиннее, чем обычно. Ее волосы распущены, немного откинуты назад с одной стороны и украшены бриллиантовым зажимом в тон бриллиантовым и аметистовым украшениям, и мне сразу же хочется провести по ним руками, снять с нее это платье и исследовать каждый сантиметр ее тела. Когда она выскользнула из машины, юбка немного приподнялась, а лиф затянулся, показав мне и бедра, и форму груди сквозь атлас - очевидно, что лифчика на ней нет.

Может, на ней нет и трусиков? Мысль направляется прямо к моему члену, и я рычу от досады. Конечно, на ней есть, ты, озабоченный идиот, - говорю я себе, шагая ей навстречу с улыбкой на лице. Она девственница, которая в последний раз, когда вы были вместе, сказала тебе, что никогда не мастурбировала. Она определенно не пришла на важное мероприятие без трусиков.

На этом следовало бы закончить, но все, что я сделал, это направил свои мысли по другому пути, где я приказываю Катерине, как своей жене, пойти со мной на ужин без трусиков и провожу вечер, лаская ее пальцами под столом, пока она не разрыдается от желания кончить.

Черт, мне нужен секс. А поскольку мне категорически запретили под страхом потери наследства трахать других женщин до дня свадьбы, это значит, что мне нужно соблазнить будущую жену. Но не здесь, не сегодня, что добавляет еще один слой разочарования.

— Лука. — Катерина одаривает меня приятной улыбкой, переплетая свою руку с моей, пока я киваю Витто Росси и его жене, ожидая, пока они пройдут вперед, прежде чем подняться по ступенькам вместе с Катериной. — Прекрасный вечер, не так ли?

— Да. — Слова выходят неловкими, но я уже который раз чувствую себя не в своей тарелке. Я не хочу говорить с ней о погоде. Я хочу...

Я хочу так много чертовых вещей, и ни одна из них не подходит для публики.

У нас места в ложе, где сидят семья Катерины и моя, и я веду ее к одной стороне, желая, чтобы она была по другую сторону от меня, чтобы я мог хоть немного прикоснуться к ней. Она безропотно занимает место на внешней стороне ложа, и когда я опускаюсь рядом с ней и касаюсь пальцами ее обнаженного бедра, я слышу, как она вздыхает.

Она впивается зубами в нижнюю губу, когда я смотрю на нее, мышцы ее бедра напрягаются, а руки сжимаются, и я все понимаю.

Я не должен ничего говорить. Но я не могу удержаться, чтобы не поддразнить ее, хотя бы немного.

— Ты сделала это, не так ли? — Я шепчу, мои пальцы все еще касаются ее бедра, когда я наклоняюсь к ее уху. — После вечеринки. Ты пошла домой и подарила себе свой самый первый оргазм, не так ли?

— Лука! — Катерина выкрикивает мое имя, и у меня такое чувство, что до конца жизни я буду слышать, как она выкрикивает мое имя по разным причинам.

Со временем это надоест, я уверен, но сейчас я чертовски не могу дождаться.

— Мы на людях, — процедила она между зубами низким тоном. — И мои родители здесь. Как и твои, если уж на то пошло.

— То есть ты хочешь сказать, что тебе не нравится немного эксгибиционизма? — Я позволил своим пальцам скользнуть под разрез ее платья, не настолько, чтобы встревожить ее, но достаточно, чтобы подразнить. — Тебе не нравится, когда за тобой наблюдают?

Ее румянец мгновенно становится еще глубже, настолько тревожно, что мне требуется все, чтобы не заставить ее сказать мне почему. Здесь определенно есть какая-то история, что-то, в чем моя милая принцесса мафии не хочет мне признаваться.

Но рано или поздно она это сделает. Но я знаю, что лучше не давить на нее слишком сильно сегодня.

— Не волнуйся, — шепчу я ей на ухо. — Сегодня я не собираюсь делать с тобой ничего плохого. Но однажды ты расскажешь мне о своем первом оргазме, о том, почему ты покраснела до цвета этих сидений... и ты будешь делать это с моими пальцами у тебя между ног, я буду мучить тебя, пока ты не расскажешь мне все.

Катерина почти задыхается, когда я заканчиваю, ее грудь быстро поднимается и опускается, она сжимает губы, чтобы не выглядеть так, будто она сильно возбуждена, а я прекрасно знаю, что так оно и есть. Все, что я могу сделать, это не прокомментировать состояние ее трусиков или не поддразнить ее за то, что она промочила платье, в основном потому, что в этот момент свет начинает мерцать, давая нам понять, что концерт вот-вот начнется.

Я изо всех сил сосредоточен на музыке, чтобы не касаться своей невесты, что еще более соблазнительно в относительной темноте ложи, когда на сцене загорается свет. Конечно, все сыграно великолепно, особенно партия Софии, когда свет прожекторов падает на нее во время соло. Она прекрасная девушка, темноволосая, стройная и настолько сосредоточенная на своей музыке и инструменте, что кажется, будто весь ее мир сосредоточен на этом. Изящество, с которым она играет, поражает воображение, и хотя я никогда не видел ее игры раньше, я вижу, что Джованни не был просто типичным отцом, когда он с такой гордостью говорил о ней и ее талантах на протяжении многих лет.

— Надеюсь, мафия оставит ее в покое, — пробормотала рядом со мной Катерина, и я удивленно взглянул на нее. Я никогда раньше не слышал, чтобы она говорила что-то негативное о жизни мафии или ее семьях, да и вообще не уверен, что когда-либо слышал, чтобы она говорила что-то настолько негативное, и это немного шокирует, это другая сторона ее личности.

— Что ты имеешь в виду? — С любопытством спрашиваю я тем же низким тоном, когда свет снова переключается на остальных участников оркестра, а музыка все нарастает и нарастает.

— Она талантлива и влюблена в свое искусство, — говорит Катерина, кивая в сторону сцены. — Было бы жаль, если бы отец выдал ее замуж за какого-нибудь мелкого босса ради союза, и она была бы вынуждена отказаться от всего этого. — В ее тоне нет обиды или ревности, но я вижу нотки тоски в ее взгляде.

— Сомневаюсь, что он это сделает, — пробормотал я. — Джованни всегда баловал ее и давал ей полную свободу, насколько я знаю. Ее не оберегали, как большинство дочерей мафии.

— Я знаю, — сухо говорит Катерина. — Мы же подруги, ты же знаешь, да? Но кто знает, о чем думает ее отец? До сих пор он держал ее подальше от этого, но теперь она закончила школу и созрела для заключения сделок с влиятельными людьми.

На этот раз в ее голосе явно слышится обида.

Лично я не думаю, что у Джованни есть такие планы на свою дочь, и я не могу его в этом винить. Всегда было ясно, что он дорожит своей семьей так, как не дорожит большинство мафиози, а при всем богатстве и гламуре нашей жизни мы живем в опасном мире, особенно мужчины, но также женщины и дети. Росси хорошо сделал, что не стал заводить слишком много врагов, даже Братва, с которой мы постоянно конфликтуем, не представляет такой угрозы, чтобы поджигать наши дома, насиловать наших женщин и убивать детей, расстреливать на улицах наших мужчин и их семьи. Такой войны не было уже несколько десятилетий, и во многом благодаря удушающему страху, который Росси нагнетает на все остальные организации. Ирландцы были уничтожены тридцать лет назад и отступили вплоть до Бостона, даже не пытаясь вернуться за последние три десятилетия с тех пор, как он занял это место. Братва снова и снова наносит удары, убивая горстки наших людей и похищая наши грузы, а Росси жестоко пытает всех, кого ловит, и отправляет Виктору Андрееву обратно их части. Мы, мужчины, можем проявлять осторожность, когда дело касается Братвы, особенно держаться подальше от их территорий в городе, но мы не боимся за свои семьи. Картель не появлялся на Манхэттене с тех пор, как отец Росси был молодым человеком, а якудза...

Ну, якудза всегда держались особняком. Я даже не уверен, что они вообще есть в Штатах.

— Раз уж он держит ее так далеко от этого, вряд ли он сделает разворот и выдаст ее замуж, — говорю я Катерине, когда музыка стихает, переходя к следующей части.

Катерина пожимает плечами.

— Надеюсь, ты прав, — говорит она, поднимая одно изящное плечо, и я тут же замечаю, как она прижимает атлас к груди, позволяя мне увидеть мягкий изгиб сбоку. — Отцам свойственно менять свое мнение, когда их дочери становятся пригодными для замужества.

Она смотрит назад, на сцену, и я не могу не задаться вопросом, есть ли где-то в глубине души у нее тоска по другой жизни. Некоторые жены мафии никогда не желают ничего другого - моя мать всю жизнь процветала в своей роли, - но я не могу представить, чтобы все женщины, выданные замуж за мафиози, начиная с дона и заканчивая мафиози, радовались такой жизни хотя бы потому, что она лишает их выбора.

Катерина никогда не будет работать или делать собственную карьеру, развлекаться, как другие двадцатилетние, ходить на свидания или спать с кем попало. Ей разрешили получить высшее образование, потому что Росси хочет казаться прогрессивным, но с той минуты, как мое кольцо оказалось на ее пальце, ее будущее было предопределено.

Она выйдет за меня замуж, без колебаний ляжет в мою постель, родит мне детей и будет управлять моим домом. Ее верность, ее жизнь теперь принадлежат мне.

Она не выглядит несчастной. Большинство мужчин в моем положении, похоже, не очень-то заботятся о том, счастливы их жены или нет. Мне все равно, или, по крайней мере, я говорю себе это, но странное чувство поднимается в моей груди при мысли о том, что Катерина несчастна. При мысли о том, что она обижается на меня… ну, как я обижаюсь на этот брак.

Глядя на ее лицо, я чувствую боль, которую никогда не испытывал раньше, желание чего-то большего, чем ее тело, и это тревожит меня. Я не хочу, чтобы она жалела, что не может выбраться из этого, понимаю я, сжимаясь в своем нутре. Я хочу, чтобы она пришла в мою постель и захотела остаться там. Я хочу, чтобы она была предана мне. Я хочу, чтобы она хотела меня.

Она выглядит невероятно красивой в отблесках сценических огней, и в этот момент я представляю себе сотню таких ночей, когда она будет рядом со мной на протяжении многих лет, идеальная жена мафиози. Моя жена.

Господи, мужик, ты неделю не был внутри женщины, и уже срываешься с катушек. Нелепо, что я могу хотеть этого, когда всю жизнь у менябыла одна цель - трахнуть как можно больше женщин, сохраняя при этом свои банковские счета толстыми. Но в этот момент я инстинктивно тянусь к руке Катерины, а не к какой-то другой, более эрогенной части ее тела.

Я настолько поглощен борьбой с самим собой, попыткой понять, что за хрень происходит в моей голове, что лишь через мгновение замечаю звук выстрелов в зале, и еще через мгновение, когда ложа сотрясается, понимаю, что взорвалась бомба.

Театр атакован.

7

КАТЕРИНА

Я никогда не испытывала такого ужаса, как в этот момент.

В одну секунду я бросаю взгляд на Луку, недоумевая, почему он смотрит на меня со странным выражением лица, а в следующую нашу театральную ложу сотрясает внезапная волна звука, заставляя меня кувыркнуться вперед и закрыть уши руками, где-то в зале раздается странный тусклый треск, который я едва могу разобрать за звоном. Кажется, я слышу и крики, но не могу быть уверена.

Я поворачиваю голову к нему, морщась от боли, и мне кажется, что все вокруг кружится и мерцает. Я вижу маму на полу, лежащую в позе зародыша, и отца, склонившегося над ней, который кричит что-то Луке, что я едва могу разобрать, но могу прочесть по его губам.

— Позови кого-нибудь из мужчин и отвези ее в безопасное место! Уведи мою дочь отсюда!

Лука не теряет времени. Одной рукой он достает пистолет из кобуры куртки, которую я никогда не видела, а другой крепко сжимает мою руку, побуждая меня идти вперед.

— Ползи! — Кажется, я слышу, как он кричит мне в ухо. — Ползи, пока мы не убедимся, что там только наши люди!

Удивительно, что я вообще могу двигаться. Пол твердый под коленями, юбка зацепилась за туфлю и немного порвалась, но сейчас я не могу об этом думать. Взрыв, продолжаю думать я, снова и снова, сердце колотится в груди. Это был взрыв, выстрелы? О Боже, София...

— София! — Кричу я Луке, и он вздрагивает от громкости моего голоса, как будто может слышать немного лучше, чем я. — Мы не можем бросить Софию!

— Ей поможет кто-нибудь другой, — настаивает он. — Мы должны выбраться...

— А что, если она ранена?

Понять, что он говорит, - странная смесь попытки расслышать и попытки прочитать по губам, но мне кажется, он говорит, что ты важнее, и это понятие, против которого я одновременно и решительно восстаю, и испытываю странное, теплое ощущение в груди при одной мысли об этом.

Ты для него не важнее, напоминаю я себе. А если и важнее, то только потому, что он хочет получить наследство. Власть. Это и есть твоя важность.

Если бы я не имела значения, получит он наследство или нет, не уверена, что он не бросил бы меня на полу театральной ложи. Я не должна обманывать себя ни на секунду, думая, что я ему небезразлична, потому что это может привести только к разочарованию и к тому, что Лука возьмет верх.

Он протягивает мне руку, когда мы выскальзываем из ложи через занавес в холл.

— Подожди, — шипит он, произнося это отчетливо. — На случай, если там есть кто-то еще, кроме наших людей. — Он толкает меня спиной к стене, шатко стоя на ногах, его равновесие явно нарушено так же, как и мое. Каждый инстинкт во мне кричит встать и бежать, особенно когда я слышу еще больше этих трещащих звуков из того, что кажется слишком близким, если это действительно выстрелы. Я хочу выбраться отсюда, хочу найти Софию, и когда несколько фигур в черных ботинках выходят из дверных проемов в конце коридора и направляются к нам, мне приходится зажать рот костяшками пальцев, чтобы подавить крик.

К моему полному шоку, Лука направляет пистолет на людей в черных ботинках, и его взгляд гневно сужается.

— Кто вы такие? — Требует он. — Кто вас послал, и какого хрена вы думаете, что можете напасть на это место и причинить вред Витто Росси и его семье?

О Боже, моя мать. Моя грудь сжимается при мысли о том, в каком состоянии она может быть, что могло произойти, что заставило ее лежать без движения на полу театральной ложи, а моего отца склониться над ней. Мне приходится сильнее прижать кулак ко рту, глубоко дышать, чтобы сдержать порыв броситься вокруг Луки и вернуться в ложу...

Раздается щелчок пистолета, и мое сердце ускоряется в груди, а пульс становится пульсирующим комком в горле. Мне нужно узнать, что случилось с моей матерью, мне нужно найти Софию, и я чувствую, как дрожу всем телом, когда один из мужчин говорит, возвращая мое внимание к их противостоянию с Лукой.

Мужчина, стоящий впереди, тоже поднял пистолет.

— Франко Бьянки передает вам привет, — рычит он, и я чувствую, как Лука напрягается, а давление его руки на мою руку ослабевает, поскольку его внимание переключается.

Именно страх за себя и близких мне людей заставляет меня поступать так необдуманно. Как только рука Луки ослабевает, я бросаюсь прочь от него и бегу обратно к шторам. Я чувствую его руку на своем локте, быстро, как вспышка, он отбрасывает меня к стене, а звук выстрелов раздается так громко, так близко, что я глохну. Я не слышу, что Лука кричит мне вслед, только вижу ярость на его лице, то, как он толкает меня вперед, и вижу, как его рот четко произносит слово "беги".

Один из мужчин в черном лежит на полу. На ковре кровь. Желчь поднимается у меня во рту от этого зрелища: я впервые вижу мертвого человека, и нет никаких сомнений, что он мертв. Часть его челюсти исчезла, видны зубы, некоторые из них треснули и лежат на полу в быстро растекающейся крови. Я чувствую, что бледнею, у меня кружится голова, но тут мне на спину опускается рука, и голос, похожий на эхо голоса Луки, кричит мне в ухо, приказывая бежать к выходу.

— Бруно, мне нужна машина, — слышу я его слова, доносящиеся словно из длинного туннеля. Я пытаюсь повернуться, вернуться назад, но он не дает мне этого сделать. Он заставляет меня идти вперед, к выходу, вниз по металлическим ступенькам, которые подминают мои каблуки и посылают меня вперед, только сильные руки Луки обхватывают меня и не дают упасть головой вперед на землю.

Я мельком вижу его лицо, напряженное, с выражением смешанного беспокойства и гнева, причем первое проступает все отчетливее, когда он смотрит на меня сверху вниз.

— Ты у меня в руках, — кажется, слышу я его слова, но, конечно, это просто обман моих ушей, все еще звенящих от выстрелов? Это не похоже на то, что сказал бы Лука, которого я знаю.

К задней части театра подъезжает черная машина, из нее выпрыгивает человек в форме и распахивает дверь.

— Сюда, сэр! — Кричит он, и Лука подхватывает меня, как будто я ничего не вешу, несет меня на руках до машины и помогает мне забраться внутрь, а затем идет следом за мной и опускается на прохладное кожаное сиденье, когда дверь захлопывается рядом с ним.

— Отправляйся в безопасное место, Бруно, — огрызается Лука. — Как можно быстрее.

— Уже еду, сэр.

Машина отъезжает от театра, и мне кажется, что я все еще слышу стрельбу внутри. Из верхнего окна валит дым, и я бросаюсь к другой двери, думая в безумном страхе за маму и Софию, что успею выбраться из машины, пока она не разогналась еще больше.

Щелчок замков и рука Луки, крепко сжавшая мой локоть, говорят об обратном.

— Нет! — Я качусь к нему, глаза расширены, сердце бьется так сильно, что становится больно. — Ты не можешь забрать меня отсюда! Там моя мама! Она может быть мертва, а София...

— Я поступаю именно так, как хотел бы, чтобы я поступил в этой ситуации твой отец, — резко говорит Лука. — Он хотел бы, чтобы я доставил тебя в безопасное место, что я и собираюсь сделать. Если твоя мать ранена, ее доставят в больницу. Если она мертва, ты ничего не сможешь сделать в любом случае. Что касается Софии, то я понимаю, что ты беспокоишься о своей подруге, но то, что происходит с тобой сейчас, и твоя безопасность гораздо важнее.

— Для тебя, — выплюнула я. — Потому что тебе нужны деньги моего отца и его место. А на меня тебе плевать. Если бы не это, ты бы оставил меня умирать...

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — шипит Лука, его красивое лицо внезапно напрягается. — И когда мы доберемся до убежища я преподам тебе урок непослушания, и вспомню, что ты сейчас сказала.

Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, мой мозг медленно улавливает слова, которые он произносит.

— Преподашь мне урок? Какого хрена...

— Я думал, ты умеешь говорить только как леди. Вижу, я ошибался. — Лука наклоняет голову в сторону от меня, его лицо ожесточается. — Конечно, твоя мать учила тебя, что так нельзя разговаривать с мужем.

— Ты еще не мой муж. — Я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы, чем дальше мы отъезжаем. Раньше я считала Луку высокомерным плейбоем, но не ненавидела его. Теперь же я чувствую, как во мне поднимается глубокая, нарастающая обида, хотя я знаю, что он говорит правду. Перевезти меня в безопасное место, подальше от опасности – это именно то, чего хотел бы мой отец.

Но я не хочу, чтобы меня прятали. Я не хочу ждать, ничего не зная, не имея возможности помочь, пока люди, которые мне дороги, находятся в опасности.

Однако, похоже, мне не дадут выбора.

Остаток пути до убежища проходит в холодном молчании. Я держусь как можно дальше в машине, вглядываясь в темноту, пока мы выезжаем из города и направляемся куда-то еще. Возможно, куда-то в сельскую местность на севере штата Нью-Йорк, где находится одна из конспиративных квартир моего отца.

Вдали от мест, где меня никто не достанет.

Только я и Лука.

Как бы я ни злилась на него, эта мысль вызывает дрожь по позвоночнику, и не совсем в плохом смысле.

Он неподвижно сидит на боку, челюсть сжата, взгляд устремлен прямо вперед. Он не двигается и не говорит, и мне интересно, о чем он думает.

Интересно, что он имел в виду, говоря о том, что преподаст мне урок.

Когда мы добираемся до убежища, уже очень поздно. Как я и ожидала, оно находится в роще деревьев, немного в стороне от горы. Мы подъезжаем к двухэтажному деревянному домику с закрытыми ставнями окнами, который выглядит очень грозно.

Бруно открывает дверь, и Лука выскальзывает первым, обходит вокруг, чтобы открыть мою дверь и помочь мне выйти.

— Осторожно, — отрывисто говорит он, когда я ступаю на гравий, и мои каблуки подкашиваются. — Возьми меня за руку.

Мне не нужна его помощь. Я даже не хочу прикасаться к нему. Но было бы еще унизительнее упасть на гравий и заставить его поднимать меня с него, поэтому я жестко беру его за руку и иду за ним по тропинке.

Лука крепче сжимает мою руку, доставая свой телефон, как будто думает, что я могу попытаться сбежать, и подносит его к замку на двери, сканируя его. Как будто здесь есть место, куда я могу убежать, с горечью думаю я. Я не смогу вернуться в город. Я застряла здесь, с ним, нравится мне это или нет.

А мне не нравится, твердо говорю я себе, предпочитая не обращать внимания на то, что я чувствовала раньше при мысли о том, чтобы остаться с ним наедине, вдали от тех, кто мог бы контролировать или осуждать наше поведение.

Лука заталкивает меня в дом.

— Сообщи Витто, что она в безопасности, — говорит он Бруно. — И предупреди остальных мужчин, что мне может понадобиться подкрепление. Пусть они сначала разберутся с тем, что происходит в городе.

Еще одна дрожь пробегает по мне. Значит, мы одни. И так будет еще долго?

Не знаю.

— Да, сэр, — резко отвечает Бруно, и Лука закрывает за нами дверь, громкий писк сигнализирует о том, что замок снова сработал. Помимо цифрового замка, на внутренней стороне двери есть три засова, тупиковый замок и тяжелая цепь, которую Лука защелкивает, пока я стою там, еще до того, как он включит свет.

Когда он это делает, у меня перехватывает дыхание, когда я осматриваюсь.

Это совсем не похоже на особняк, в котором я живу дома. Если бы я не знала лучше, то подумала бы, что это дом для отдыха. Здесь нет парадного фойе, только выложенный плиткой подъезд, где мы снимаем обувь и попадаем в большую гостиную с деревянным полом, уставленную мягкими диванами и креслами, толстым ковром, деревянным журнальным столиком и книжными полками, расположенными перед массивным каменным очагом и вокруг него. Потолок украшают открытые балки, и в целом дом производит впечатление уютной хижины, вплоть до кашемирового текстиля, наброшенного на кресла и диван. Он почти похож на пещеру, учитывая, как плотно закрыты окна. Здесь четыре двери: одна справа от меня, две слева и еще одна в дальнем конце комнаты, по крайней мере одна из которых, как я предполагаю, ведет на кухню, скорее всего, та, что в дальнем конце. Наверх ведет деревянная лестница, где, как я предполагаю, находятся спальни.

Я чувствую, как мое лицо пылает от осознания того, что мы с Лукой будем спать в одном доме. Конечно, по отдельности, я не могу себе представить, чтобы он позволил себе такую вольность, как попытка разделить со мной постель до того, как мы поженимся, но, с другой стороны, человек, прижавший меня к стене в ресторане, может позволить себе любые вольности.

А сейчас мы одни.

— Как долго мы здесь пробудем? — Спрашиваю я, складывая руки на талии и с тревогой глядя на Луку.

— Пока я не получу разрешение, или кто-то не даст нам знать, что можно возвращаться.

— И ты не знаешь, как долго это будет продолжаться?

— Нет. — Голос Луки резкий, отрывистый. — Не знаю. Есть еще вопросы, Катерина?

Он раздраженно переминается с ноги на ногу, и я замечаю, что его брюки выглядят тесноватыми. Почти как будто он возбужден, но я не могу представить, почему, разве что он воображает, что может сделать со мной здесь, пока мы одни.

Эта мысль не пугает меня так сильно, как должна, и не злит так сильно, как должна. Мы все равно будем спать вместе, шепчет в моей голове маленький, коварный голосок. Когда мы поженимся. Почему бы не узнать, каково это? Почему бы не исследовать все то любопытство, которое он пробудил во мне здесь? Не похоже, что мне есть чем заняться.

Если не считать того, что я не хочу доставлять ему удовольствие иметь меня до свадьбы. Он сгорает от желания, я это знаю, и не столько потому, что хочет меня, сколько потому, что вряд ли Лука Романо когда-либо желал чего-то такого, что не мог бы получить мгновенно. Мне доставляет удовольствие использовать эту небольшую власть над ним, заставляя его ждать нашей брачной ночи, чтобы трахнуть меня.

Пока он не отнимет у меня эту власть.

— Кто такой Франко Бьянки? — Резко спрашиваю я, сжимая руки в кулаки. — Этот человек, он сказал...

— Это не твоя забота, Катерина. Кроме того, у нас сейчас есть другие дела.

— Например? — Я уставилась на него в замешательстве. — О чем ты говоришь? Я…

Лука делает шаг ко мне, берет меня за локоть и направляет к дивану.

— Ты ослушалась меня в театре, Катерина. Тебя могли убить, или даже хуже.

Мне не нужно спрашивать, что может быть хуже, чем быть убитым. Но я не знаю, почему кто-то может этого хотеть.

— Что такого сделал мой отец, чтобы кто-то захотел причинить мне боль? Похитить меня? Ты на это намекаешь?

— Да. — Лука смотрит на меня сверху вниз, его зеленые глаза холодны и суровы. — Эти люди не хотели убивать тебя, Катерина. Они хотели использовать тебя как инструмент, чтобы заставить нас с твоим отцом подчиниться. Они могли подобраться к тебе через меня, потому что ты пыталась бежать. Они могли убить тебя случайно, причинить тебе сильную боль. Я сказал тебе не подходить, и ты должна была послушаться. Это была твоя первая ошибка. Вторая - то, как ты разговаривала со мной в машине, и теперь пришло время для урока и наказания.

Я уставилась на него, и мне пришла в голову ужасная мысль о том, почему он мог показаться возбужденным.

— Урок? Наказание, о чем ты, блядь, говоришь, Лука?

— Опять этот рот. — Он смотрит на меня сверху вниз. — Как насчет этого, Катерина? За каждый раз, когда ты ругаешься на меня, я добавляю к твоему наказанию еще один удар ремнем. Думаю, десять, чтобы преподать тебе урок послушания. Три - за твой рот. А теперь перегнись через край дивана, Катерина, и подними юбку.

Холодный озноб пробегает по мне, когда он говорит мне о моем наказании, моем... уроке. К моему ужасу, когда он инструктирует меня, что делать, за этим следует что-то еще - странное, горячее чувство в животе. Оно распространяется по моим конечностям, когда я смотрю на Луку, представляя, как совершаю немыслимый, унизительный поступок - перегибаюсь для него через диван и поднимаю юбку, чтобы он мог впервые увидеть, что под ней, даже ударить там, в наказание.

Я вызывающе поднимаю подбородок, не зная, что еще можно сделать. Конечно, не поддаваться чувству.

— Я не знаю, кем ты себя возомнил, — огрызаюсь я. — Но ты и пальцем меня не тронешь. Я...

— Ты станешь моей женой, — прерывает меня Лука. — И тебе пора научиться подчиняться мне, для твоего же блага. Для твоей же безопасности. Я думал, что ты более послушна, Катерина, что ты понимаешь свое место, но, очевидно, урок необходим. У тебя пятнадцать ударов. А теперь нагнись...

— Пошел ты! — Теперь я злюсь не только на него, но и на себя, потому что странное тепло разлилось у меня между ног, и трусики словно прилипли к коже, как тогда в ресторане.

— Шестнадцать. Тебе повезло, что я не заставляю тебя раздеваться, Катерина. Если бы мы уже были женаты, я бы заставил. Ты бы сняла это платье, наклонилась и спустила свои трусики по моему указанию. Но поскольку я еще не видел твоего обнаженного тела... — Его голос становится глубже, и я не могу не посмотреть вниз, где теперь отчетливо виден толстый гребень его члена, упирающийся в брюки. — Я даю тебе шанс сохранить немного скромности на протяжении всего урока.

— Ты ублюдок, — шиплю я. — Это тебя заводит.

— Семнадцать. — Лука ухмыляется. — Конечно, это меня возбуждает, Катерина. Ты такая невинная, что, конечно, не знаешь о таких вещах. Но к тому времени, как я закончу наказывать твою сладкую попку, я буду хотеть только одного: трахнуть тебя там и сям, вогнать весь свой член в твою тугую, влажную, сладкую девственную киску и сделать тебя своей.

Я чувствую, как пылает мое лицо, когда он берет мою руку и наклоняется вперед, чтобы его губы оказались ближе к моему уху.

— Но я не собираюсь этого делать, Катерина. Речь идет не о моем удовольствии, а о твоей дисциплине. Теперь ты можешь наклониться и поднять юбку, или я могу сделать это за тебя. Я пойму, поскольку это твой первый раз, если тебе понадобится помощь в подчинении. Но это добавит еще три удара ремнем, итого двадцать.

Я тяжело сглатываю. Я чувствую себя выведенной из равновесия, брошенной на произвол судьбы в нечто непонятное. Меня охватывает странное чувство при мысли о том, как он с силой перегибает меня через диван, задирает мою атласную юбку, пока держит меня, чтобы впервые увидеть мою задницу в кружевных трусиках, которые на мне надеты. При одной мысли об этом по коже пробегают мурашки, и я испытываю искушение продолжать бросать ему вызов, просто чтобы узнать, каково ему будет. Но мысль о ремне по моей заднице пугает и возбуждает меня одновременно, и я понимаю, что, продолжая бросать ему вызов, я только навлекаю на себя еще большее наказание.

Медленно я поворачиваюсь к дивану, понимая, что каждый сантиметр кожи на груди, шее и лице пылает красным огнем, сжигая унижение, которое, кажется, только усиливает мое возбуждение. Я медленно наклоняюсь, кладу руки на подушки, упираясь животом в подлокотник дивана, и, к своему полному ужасу, чувствую, как между бедер собирается еще больше горячего желания, отчего мне становится больно.

— Хорошая девочка, — хвалит Лука, и я не могу остановить хныканье, которое срывается с моих губ, когда я слышу его.

Хныканье.

Стыдливые слезы заливают мои глаза, такие же горячие и мокрые, как у меня между ног, но Лука этого не замечает.

— Теперь потянись сзади и подними платье, Катерина. До самой попки.

С новым приступом стыда и возбуждения я понимаю, что, если я это сделаю, Лука увидит, какие у меня мокрые трусики. Он увидит, что то, что он делает, возбуждает меня, что я не просто злюсь и боюсь. Что это заставляет меня хотеть того, чего я даже не понимаю.

— Сделай это, — говорит Лука, и его голос снова становится жестким. — Или семнадцать превратятся в двадцать, Катерина.

Мое лицо горит, слезы текут по щекам. Я не хочу большего, говорю я себе, но не могу заставить свои руки двигаться. Если я подниму юбку, он увидит. Он узнает, чего я хочу, а я не могу этого вынести.

— Я не могу, — шепчу я, и сзади меня раздается неодобрительный возглас Луки.

— Тогда двадцать. — Он тянется к подолу моего платья, и я безрезультатно протестую, когда он сжимает в кулаке лавандовый атлас, волоча его по моим бедрам и выше задницы, а я слышу, как он другой рукой расстегивает пояс. Он заправляет ткань под мой живот, и я слышу его тихий стон, когда он впервые видит мою попку, упругую форму сердца, обрамленную розовым кружевом.

— Боже, какая у тебя красивая задница, — простонал Лука. — Не могу дождаться, когда увижу ее красной от моего ремня. — Раздается звук вытягиваемой из ткани кожи, и он перемещается ко мне, складывает пояс и защелкивает его у меня на глазах.

Я вздрагиваю от этого звука, но происходит и кое-что еще. Треск как будто отдается во мне, заставляя меня снова хныкать, спина выгибается так, что задница поднимается в воздух, как будто я прошу о порке. Я чувствую, как по моему лицу скатываются слезы стыда, когда я осознаю, что натворила, и что это осознает и Лука. Он еще не видел, насколько мокрые у меня трусики, но теперь не может этого не заметить.

— Хм... — Лука почти мурлычет это, глубоко в горле, когда снова кружит позади меня. — Неужели моя маленькая принцесса мафии все-таки сабмиссив? Ты казалась такой холодной, так не реагировала на мои прикосновения, но кажется, что ты хочешь урока, который я собираюсь тебе придать, Катерина. Неужели моя маленькая мафиозная принцесса - непоседа? Она бросает мне вызов, чтобы я прошелся ремнем по ее великолепной попке еще больше раз, чем планировал?

— Нет! — Кричу я, но Лука уже стягивает с меня трусики.

— Я собирался оставить их на тебе, Катерина. Но теперь я должен знать. — Он рывком спускает их с моих бедер, и я чувствую прохладный воздух комнаты на своей горячей, влажной, чувствительной киске, когда он стягивает их с моих ног, стоя чуть в стороне, так что я могу видеть его в периферии, когда он смотрит на ластовицу моих трусиков.

— Господи, — ругается он. — Они чертовски промокли. — А затем, чувствуя, что это наверняка должно стать моим последним смущением, он поднимает их к носу и вдыхает аромат моей киски, прилипшей к кружеву. — Ты пахнешь как гребаный рай, — говорит мне Лука, и я вижу, как его член заметно пульсирует в штанах, пока он вдыхает мой запах. Он опускает руку, поправляет его, снова нюхает мои трусики, и я всхлипываю не только от стыда, но и от почти болезненного возбуждения. — Если ты будешь хорошей девочкой, — продолжает он, — и хорошо перенесешь свое наказание, то, может быть, я смогу позаботиться об этой нуждающейся в помощи киске, когда закончу. Я и не думал, что ты так сильно этого хочешь, Катерина. Но теперь, когда я знаю...

Он убирает трусики в карман, и я закрываю глаза, из которых капают слезы. Я не могу возбудиться от этого, судорожно думаю я. Это не может меня возбудить. Я хорошая девочка, принцесса мафии, изнеженная и драгоценная дочь самого могущественного мафиози в стране. У меня есть образование, ум, свое место в этом мире, и оно не должно заключаться в том, чтобы перегибаться через диван, превращаясь в дрожащее, капающее месиво, потому что так приказал мне могущественный и красивый мужчина. И не только потому, что он снял с меня трусики, понюхал их, а потом спрятал, чтобы сохранить, как будто они могут пригодиться ему позже, хотя я не могу представить для чего.

Да, ты можешь, шепчет маленький голосок в моей голове. Ты можешь себе это представить.

Лука подходит ко мне ближе, его рука гладит мои волосы, рассыпавшиеся по плечам темными волнами.

— Не плачь, — бормочет он. — Все может быть хорошо, Катерина. У нас все может сложиться. Я никогда не думал, что ты сможешь удовлетворить эти желания, но, похоже, я ошибался. Ты более покорна, чем я мечтал, и если ты позволишь мне... нам может быть потрясающе вместе. Если ты доверишься мне.

Я сглатываю слезы, поднимая на него глаза, и в них светится моя последняя непокорность.

— Почему я должна тебе доверять? — Шиплю я, отворачивая лицо, борясь с возбуждением, которое словно прожигает меня насквозь, ожидая треска его ремня, окончательного подчинения его дисциплине. — Просто покончи с этим, — бормочу я, глядя прямо перед собой.

Челюсть Луки сжимается, я вижу это краем глаза.

— Отлично, — выдыхает он, обходя меня сзади. — Тогда приготовься к своему уроку дисциплины, принцесса. Умоляй, если хочешь, но я не остановлюсь.

Я слышу свист ремня в воздухе и первый удар обрушивается на мою задницу.

8

ЛУКА

Все оказалось лучше, чем я мог себе представить.

Когда я решил, что Катерине нужен урок послушания для ее же блага, я ожидал слез и протестов. Даже криков и оскорблений, особенно когда она поняла, как сильно меня возбуждает ее наказание.

Чего я не ожидал, так это того, что это возбудит и ее.

Мой член так тверд, что почти болезнен, когда я обрушиваю первый удар на ее идеальную вздернутую попку. Запах ее промокших трусиков все еще стоит у меня в носу, напоминая о скомканной ткани в моем кармане и о том, что я планирую сделать с ней позже.

Я бы предпочел трахнуть свою будущую жену, но очевидно, что она еще далеко не готова к этому. Использовать ее трусики для собственного удовольствия будет конечно менее приятно, но, по крайней мере, интересно.

— Ой! — Кричит она, когда ремень шлепает ее по заднице, оставляя красный след на одной щечке. — Ублюдок! — Катерина пытается оттолкнуться от дивана, но я подаюсь вперед, кладу руку ей на спину и прижимаю ее к себе.

— Ты заработаешь больше, если будешь двигаться, — жестко говорю я ей. — Я оставлю это без внимания, поскольку знаю, что ты не ожидала, каково это будет. Но этот удар был пустяком, Катерина. Тебе нужно научиться не шевелиться во время наказаний, а если нет, то научиться вести себя достаточно хорошо, чтобы они тебе не понадобились.

— Я ненавижу тебя, — шипит она, ее глаза мокры от слез, но я вижу, как сжимаются ее бедра, когда я наношу следующий удар.

— Твоя капающая киска говорит об обратном. — Я обхожу ее по кругу, глядя на пухлые складочки, так идеально обрамляющие ее бедра: они блестят и скользят, ее возбуждение стекает по бедрам. — Ты такая мокрая, что я мог бы заполнить твою девственную киску своим членом, даже не пытаясь. Я бы легко вошел в тебя. — Мой член запульсировал от этой мысли, и я снова опустил ремень на ее задницу. — Я не могу дождаться, чтобы трахнуть тебя, принцесса. Ты будешь извиваться на моем члене в мгновение ока.

— Никогда, — шипит Катерина. — Я буду думать об этом и лежать, как холодная рыба.

— Если ты будешь думать об этом, то, скорее всего, кончишь еще до того, как я войду в тебя. — Я вижу, как она ерзает на диване, и снова дважды быстро спускаю ремень, сильнее, чем раньше. — Прекрати. Я вижу, что ты делаешь, Катерина. Ты пытаешься заставить себя кончить так, чтобы я не видел. Но непокорные принцессы не кончают, пока я не скажу. Твоя киска теперь моя, и я говорю, когда ей кончать. Ты меня поняла?

Катерина вскрикивает, когда мой ремень снова опускается.

— Да! — Стонет она. — О боже, пожалуйста, прекрати...

— Ни за что. — Я тянусь вниз, поправляя свой ноющий член, прежде чем нанести несколько следующих ударов. Она корчится и плачет, но с каждым ударом по ее покрасневшей попке я вижу, как ее киска становится все более влажной, а бедра ритмично сжимаются. — Ты заслужила это наказание, принцесса. Ты должна принять его, но ты можешь наслаждаться им, если хочешь. На самом деле, мне бы понравилось гораздо больше, если бы ты это сделала.

— Не притворяйся, будто тебе не все равно, — усмехается Катерина, впиваясь ногтями в кушетку, готовясь к следующему удару. — Тебе все равно, нравится мне это или нет.

— О, но мне нравится. — На пятнадцатом ударе я делаю паузу, наслаждаясь видом ее идеальной покрасневшей попки. — Мне очень важно, потому что я люблю, когда непослушная девочка становится мокрой от наказания. И я бы очень хотел, чтобы мы оба получили от этого удовольствие. В конце концов, ничто не доставит мне большего удовольствия, чем то, что ты будешь не только умолять меня кончить, но и трахать тебя.

— Никогда, — выплевывает Катерина, и я снова опускаю ремень.

К двадцати она уже всхлипывает, впиваясь ногтями в диван, а ее бедра дергаются, скрежеща по его рукам.

— Пожалуйста, — умоляет она, выгнув спину дугой. — Пожалуйста...

Может, она и не знает, о чем умоляет, но я знаю.

— Ты должна кончить, принцесса, — мягко говорю я ей. Я откладываю ремень в сторону и протягиваю руку, чтобы коснуться горячей плоти ее задницы, и она стонет, когда я провожу по ней ладонью. — Умоляй меня позволить тебе кончить, и, возможно, я буду милосерден.

— Нет. — Она качает головой, ее темные волосы рассыпаются по лицу, но она снова стонет, когда я скольжу рукой по задней поверхности ее бедра.

Боже, она совершенна. Я никогда не видел, чтобы женщина так возбуждалась от шлепка. Губки ее киски набухшие и розовые, такие пухлые, что они разошлись достаточно, чтобы я мог видеть ее отверстие, ее влажные внутренние складочки, даже ее твердый клитор. Ее киска так возбуждена, что я думаю, она может кончить от одного только прикосновения, и то, как она бьется о мою руку, когда я провожу пальцами по ее набухшим внешним складочкам, говорит мне о том, что она очень близка к этому.

— Нет, — стонет Катерина. — О, нет...

— Ты близка к тому, чтобы кончить, не так ли, Катерина? — Я нежно глажу ее складочки, проводя пальцами по скользкой плоти. — Все, что тебе нужно, это чтобы я прикоснулся к твоему клитору. Все, что я сейчас делаю, это еще больше мучаю тебя. Умоляй, и я сделаю это.

Ее киска ощущается под моими пальцами как промокший шелк, голая и мягкая, и я стискиваю зубы, борясь с желанием ворваться в нее здесь и сейчас и взять ее себе. Я хочу почувствовать это влажное тепло, окутывающее меня, лишить ее девственности, показать ей, что она моя, пока она кончает на моем члене, хочет она этого или нет. Я хочу, чтобы она покорилась своим желаниям, но гораздо лучше, если она сделает это под собственной властью.

— Наслаждение так близко, — мягко уговариваю я ее, проводя пальцами по краю ее входа. Она хнычет, подаваясь назад, но этого недостаточно. — Я заставлю тебя кончить так сильно, Катерина. Сильнее, чем ты когда-либо могла себе представить. Только попроси. — Я сдвигаю пальцы вперед и очень легко касаюсь указательным пальцем ее клитора. — Умоляй, и ты сможешь испытать оргазм.

Она всхлипывает, сжимаясь, но мой палец уже исчез.

— Я не собираюсь кончать от этого, — хрипит она. — Не от того, что ты, блядь, унижаешь меня...

— Я преподал тебе урок — поправляю я ее. — Как и положено хорошему мужу. Ты должна понять, что послушание может означать разницу между жизнью и смертью, принцесса. Ты знаешь, как опасен этот мир. Ты была хорошей девочкой и приняла свое наказание. Я вознагражу тебя, если ты попросишь об этом.

Интересно, сколько времени это займет. Я глажу складки ее киски, внутреннюю поверхность бедер, а она брыкается, извивается и стонет, не желая прогибаться. Наконец, мое терпение иссякло. Я тверд как скала, жажду собственного оргазма и чувствую, как рвется нить моего контроля.

— Ладно, — огрызаюсь я. — Если ты будешь упрямиться и отказываться просить об удовольствии, значит, ты его не заслуживаешь. Но мой член требует внимания, и как твой будущий муж...

— Нет! — Катерина мотнула головой. — Я же сказала тебе, что не пущу тебя в свою постель, пока мы не поженимся. Ты обещал, что не будешь принуждать меня...

— И не буду. — Я обхожу вокруг, чтобы встать перед ней, где она лежит на диване, ее широкие темные глаза смотрят на меня со слезами и разочарованием. — Я никогда не стану принуждать женщину, Катерина. Но мне нужна разрядка. И поскольку ты не хочешь просить о собственном удовольствии, ты можешь лежать здесь, расстроенная, и смотреть, как я получаю свое.

Ее глаза становятся еще шире, чем прежде, и опускаются к толстому гребню моего члена в брюках. Она начинает отталкиваться от дивана, сердито хмурясь, и моя рука вырывается, обхватывая ее запястье.

— Вставай с дивана, Катерина, или попытайся еще раз, и это будет еще пятнадцать ударов плетью по твоей ярко-красной заднице, — сурово говорю я ей. — Твой урок еще не закончен. Ты можешь ласково попросить о своем удовольствии, и я тебе его доставлю, или ты можешь посмотреть, как я беру свое, и увидеть, чего ты лишаешься. Я дам тебе еще один шанс. Умоляй, и я буду теребить твой маленький клитор, пока ты не кончишь, а потом пойду гладить свой член в уединении собственной комнаты.

Ее губы сжимаются в тонкую, упрямую линию, и я усмехаюсь.

— Думаю, ты просто хочешь увидеть мой член, принцесса.

— Перестань называть меня так, — шипит она, но я вижу, как ее взгляд снова перебегает на мою молнию, когда я одной рукой лезу в карман, а другой начинаю расстегивать ее.

— Ты не только будешь наблюдать за мной, — говорю я ей шелковисто, — но и будешь смотреть, как я глажу себя твоими мокрыми трусиками, Катерина. Это тебя смутит, не так ли? Я вижу, как краснеет твое лицо. Но тебя это также заводит. Я это вижу. — Я полностью расстегиваю брюки, сдвигая их вниз по бедрам ровно настолько, чтобы удобно было высунуть член, и вижу, как расширяются ее глаза.

— О..., — вздохнула она, и я ухмыльнулся.

— Очень скоро он станет твоим, Катерина. Я не думал, что мне нужна невеста, но теперь... — Я поднимаю ее трусики к своему носу, снова вдыхая ее сладкий аромат, пока мой член дергается, а на кончике выступает сперма. — Думаю, я могу передумать.

"Думаю" – это мягко сказано. Я хочу ее так сильно, что мне чертовски больно. Дразнить ее таким образом - такая же пытка для меня, как и для нее, хотя я никогда не дам ей об этом знать. И я еще не забыл, что чувствовал в театре, тот глубокий, защитный порыв, который испугал меня. Я не хочу причинить ей боль. Сегодняшнее наказание было необходимо, чтобы обезопасить ее, чтобы она увидела, как неповиновение мне, споры со мной в такой момент могли стоить ей жизни или еще хуже. Но я начинаю чувствовать, что очень хочу Катерину Росси не просто трахнуть, а чтобы она стала полностью моей.

Даже ее непокорность привлекает. Всю свою жизнь я провел с женщинами, которые фанатели от меня, и ее отказ делать то же самое, умолять, заводит меня еще больше. Но я не хочу ее ломать.

Я хочу, чтобы она прогнулась по собственной воле.

Медленно я обтягиваю шелк ее трусиков вокруг своего члена и вижу ее тихий вздох.

— О нет, — шепчет она, но я вижу пульсацию возбуждения, которая проходит через нее, как ее попка слегка выгибается, а бедра сжимаются. — Нет, нет...

— Это тебя заводит, правда, Катерина? Не лги мне. — Я застонал от ощущения ее влажных трусиков, скользящих по моей горячей, напряженной плоти.

— Я… — Она зажимает рот, ее щеки пылают красным. Я вижу, как она переводит взгляд на кончик моего члена, на выступившую там сперму, и провожу по нему кончиком пальца, вздрагивая от ощущения, когда поднимаю блестящий палец.

— Хочешь попробовать? — Я сужаю глаза. — Каждая ложь – это удар ремнем, моя будущая красавица жена.

Она закрывает глаза, ее голова повисает. Ее шепот настолько тих, что я не могу разобрать его.

— Я тебя не слышал. — Я сдвигаю трусики на головку члена, вставляю в них, а затем спускаю обратно. — Боже, это так чертовски приятно. Теперь ответь мне, Катерина.

Она резко поднимает голову, в ее заплаканных глазах читается вызов.

— Да, — шипит она. — Я хочу попробовать ее на вкус. Мне чертовски любопытно. Это то, что ты хочешь услышать?

Толчок похоти, который я испытываю от ее признания, делает мой член невероятно твердым.

— Да, — простонал я. — Это то, что я хочу услышать, Катерина. — Я протягиваю руку и нежно обхватываю ее лицо, прижимая кончик пальца к ее губам. — Попробуй мою сперму, принцесса. Скажи мне, как тебе нравится ее вкус.

Ее нежный, горячий язык вырывается, слизывая каплю спермы с кончика моего пальца, и я думаю, что могу кончить прямо здесь и сейчас, от одного только этого удовольствия.

Она морщит нос.

— На вкус она соленая.

Она притворяется, что ей не нравится. Но я был с достаточным количеством женщин, более чем достаточным, чтобы знать признаки того, что она возбуждена. То, как сжимаются ее бедра, то, как она слегка проводит языком по нижней губе, несмотря на себя, как будто ей все еще хочется большего.

Она хочет меня. И это возбуждает сильнее, чем должно быть. Особенно если учесть, как упорно я настаивал на том, что мне не нужна жена.

Я глажу свой член быстрее, чувствуя непрекращающуюся, пульсирующую боль, которая говорит мне, что я слишком долго напрягался без разрядки. Мне нужно кончить, и заполнить этим шелковистые трусики Катерины, пока она смущенно наблюдает за происходящим, уже недостаточно. Я хочу кончить на ее горячий язык, и, кажется, я знаю, как этого добиться.

— Позволь мне кончить тебе в рот, — пробормотал я, придвигаясь чуть ближе, так что моя набухшая головка члена оказалась всего в нескольких дюймах от ее губ. — Проглоти мою сперму, Катерина, и я не буду просто теребить твой клитор, пока ты не кончишь.

Ее глаза расширились, и я ухмыльнулся, застонав, когда мой член запульсировал в кулаке. Я наклоняюсь вперед, продолжая поглаживать, мой голос понижается, как будто я рассказываю ей секрет.

— Я использую свой язык, чтобы заставить тебя кончить.

Она стонет вслух, беспомощно. Ее лицо краснеет от этого звука, но она поднимает на меня глаза, и ее защита наконец-то сломлена.

— Ты..., — ее голос срывается, ее возбуждение превышает все ее возможности.

— Я буду лизать твою киску, пока ты не кончишь, — твердо говорю я ей, мои яйца сжимаются при одной мысли об этом. — И если ты будешь очень хороша, принцесса, я даже позволю тебе кончить больше одного раза.

— Что я должна сделать? — Шепчет она, ее голос мягкий, почти умоляющий, и я стону от почти невыносимого вожделения, мой член близок к тому, чтобы лопнуть.

— Открой рот, Катерина, и протяни язык к моему члену. Тебе не нужно его облизывать или сосать. Просто протяни мне язык и, когда будешь принимать мою сперму, проглоти все до капли. Если ты не растратишь ни капли, я заставлю тебя кончить дважды.

Она всхлипывает, мгновенно повинуясь. Ее красивые полные губы приоткрываются, и я чувствую, как мой член набухает от приближающегося оргазма, когда она высовывает язык и расправляет его, когда я подхожу к ее лицу.

Вожделение, которое я испытываю, когда упираюсь головкой члена в ее язык, потирая мягкую плоть под ним о поверхность, не поддается описанию. Катерина смотрит на меня своими широкими темными глазами, ее бедра бьются о диван, она тихонько пыхтит, пока моя рука грубо гладит мой член, доводя меня до самой грани.

— О боже... — Мой голос густой, хриплый от потребности. — Я сейчас кончу на этот красивый язычок, возьми мою сперму, охренеть...

Я никогда в своей гребаной жизни не видел ничего более горячего, чем густая белая струя моей спермы на девственном языке Катерины Росси, и ее широкие невинные глаза, смотрящие на меня, когда она принимает первую в своей жизни порцию. Вторая струя попадает ей в горло, и она задыхается, ее губы сжимаются вокруг моего члена, когда она пытается принять ее целиком, и толчок удовольствия проносится по моему позвоночнику от ощущения ее губ, сосущих мой член, усиливая мой оргазм.

— О, блядь, — рычу я, запустив руку в ее волосы и удерживая ее голову на своем члене. — Боже, да, блядь, прими все это, такая хорошая девочка...

Она судорожно сглатывает, принимая каждую каплю спермы, которая у меня есть для нее. Мне делали минет гораздо искуснее, женщины умоляли взять мою сперму в рот, на лицо и куда угодно, лишь бы мне было приятно ее выплеснуть, но я никогда в жизни не испытывал лучшего оргазма, чем впервые наполнить рот Катерины своей спермой, когда она случайно сосет головку моего члена, пока я кончаю.

Она не останавливается, лижет, сосет и глотает, пока я наконец не поглаживаю ее по щеке, поднимая лицо вверх.

— Достаточно, — говорю я ей, освобождаясь и убирая член подальше. — Думаю, теперь ты заслужила свой оргазм.

Выражения облегчения на ее лице почти достаточно, чтобы я снова стал твердым, и она начинает толкаться, но я снова хватаю ее за запястье, останавливая ее.

— Нет, Катерина, — говорю я ей строго. — Ты останешься так и получишь свой оргазм точно так же. Если ты будешь очень хороша и кончишь для меня, как я сказал, я позволю тебе сменить позицию для второго раза.

— Я не думаю, что смогу кончить дважды, — мягко протестует она. — И как...

— Сможешь, и ты точно сможешь, — говорю я ей, поглаживая большим пальцем ее нижнюю губу. — Вот увидишь.

Я снова обхожу ее сзади, нежно поглаживая рукой ее великолепную покрасневшую попку, когда она стонет. Осторожно раздвигаю еебедра, оттягивая назад, чтобы ее клитор больше не упирался в подлокотник дивана, и у меня появился лучший доступ. А затем, когда Катерина задыхается от шока, я опускаюсь на колени позади нее и раздвигаю ее бедра.

— У тебя идеальная киска, — говорю я ей, поднимая руки вверх, чтобы раздвинуть ее пошире. — Не могу дождаться, когда заполню ее своим членом. Но сегодня мне придется вылизывать ее.

— Ты не собираешься... О, Боже!

Катерина вскрикивает, когда я наклоняюсь вперед, вдыхая ее сладкий аромат, и провожу языком по ее киске, от клитора по ее влажным складочкам до входа. На мгновение я провожу языком по ее киске, слизывая с нее возбуждение, а затем жестко ввожу язык внутрь, она снова вскрикивает, и дико бьется о мое лицо.

— О боже, Лука, о, о... — Ее стоны превращаются в непрерывную симфонию криков, звуки наслаждения наполняют комнату, пока я лижу ее девственную киску, и мой член мгновенно снова становится твердым, набухая в штанах, пока я пробую ее на вкус. Она невероятна на вкус, и я рад, что пообещал ей два оргазма на моем языке, потому что знаю, что первый не заставит себя долго ждать.

Я могу есть ее всю ночь. И сегодняшняя ночь - лишь первая из многих.

9

КАТЕРИНА

ЧТО СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ?

Вечер вышел из-под контроля. Трудно поверить, что ранее в этот же вечер я направлялась на совершенно обычный вечер в симфонический оркестр с родителями и женихом, не думая ни о чем, кроме того, насколько мне нравится мое новое платье и может ли Лука попытаться сделать что-то большее, чем просто взять меня за руку.

Теперь я нахожусь в убежище в лесу на севере штата Нью-Йорк, то же самое платье накинуто на мою голую задницу, с тем же самым мужчиной, и я понятия не имею, в безопасности ли мои родители или друзья. Я нахожусь наедине с женихом, который имеет наклонности, превосходящие все, что я осмеливалась себе представить. Наклонности, которые приводят меня в ужас.

Но если быть до конца честной, они меня тоже возбуждают.

И я в ужасе от этого - от того, что узнала о себе сегодня.

Еще несколько минут назад я даже не видела мужского члена. Теперь у меня во рту вкус его спермы, когда он стоит на коленях позади меня, а моя мокрая киска полностью открыта его взгляду, и я так возбуждена, что просто награни. Мне нужно кончить, и я никогда не знала, что это может ощущаться так, как сейчас, как отчаянная полая жажда, ради удовлетворения которой я готова почти на все.

Мне потребовалось все, чтобы не умолять его об этом. Если бы я была в состоянии думать, то, наверное, гордилась бы собой за то, что так долго держалась. На самом деле я никогда не умоляла его, он просто выторговал у меня возможность впервые наполнить мой рот его спермой. А теперь...

Я никогда не позволяла себе даже представить, как может чувствоваться язык Луки, или любого другого мужчины на мне. Не знаю, что бы я почувствовала в обычных обстоятельствах, но сегодня, когда мои рецепторы боли и удовольствия запутались, когда моя задница горит и чувствительна от ремня и в то же время излучает пульсирующий, нуждающийся жар до моей ноющей киски, первый взмах его языка по мне ощущается как почти невыносимое удовольствие. Я вскрикиваю, выгибаясь навстречу его рту, и именно тогда я окончательно понимаю, что больше нет смысла притворяться, что я этого не хочу.

Лука Романо станет первым мужчиной, который заставит меня кончить, и это произойдет сегодня ночью. Его уже не остановить, да я и не хочу этого.

Я хочу кончить так сильно, что мне больно.

Я наклоняю голову вперед, мои темные волосы разлетаются во все стороны, лицо пылает при мысли о том, что он стоит на коленях позади меня, вылизывает мою киску, его нос касается моей попки, когда он вводит в меня свой язык, заставляя меня напрячься и снова закричать. Ощущения не похожи ни на что, что я могла себе представить, и он снова вводит язык, изгибая его, вылизывая самую внутреннюю часть меня, и я всхлипываю на сложенных руках от стыда и удовольствия, смешанных воедино.

Его рука обхватывает мое бедро, удерживая меня на месте, другая рука лежит на моей покрасневшей, горящей попке, когда его язык выскальзывает из меня и проникает вниз, к моему клитору. Я чувствую, как он набухает, пульсирует, и когда его язык проводит по нему, комната вокруг меня словно разламывается, ощущения, пронизывающие меня, достигают внезапной, поразительной кульминации, когда это давление отправляет меня за грань.

— Лука! — Я выкрикиваю его имя, ненавидя себя за это, но не в силах остановить вырывающийся изо рта звук, когда моя спина глубоко выгибается, прижимаясь к его лицу, и я дико и бесстыдно скачу на его языке, впиваясь когтями в диван. Это слишком много, слишком хорошо, и он не останавливается с первым щелчком языка по моему клитору, когда я кончаю. Он продолжает лизать, зарывшись лицом в мою киску, как будто хочет, чтобы его окунули в нее, и слезы удовольствия и смятения катятся по моим щекам, пока я катаюсь на бесконечных волнах самого умопомрачительного оргазма в моей жизни.

И я хочу еще.

— Хорошая девочка, — хвалит Лука, его рука все еще успокаивает мою покрасневшую попку, когда он отстраняется. Я издаю небольшой стон протеста, когда его язык покидает мой чувствительный клитор, и слышу его смех позади себя. — Не волнуйтесь, принцесса. У тебя еще все впереди.

— Я не могу... — Это невозможно. После первого оргазма мое тело кажется слабым и бескостным, и я не могу представить себе другого. Каждая частичка меня чувствует чрезмерную чувствительность и дрожь, и каждое прикосновение, даже руки Луки, теперь уже нежные, на моей талии, когда он помогает мне подняться, заставляют меня тихонько скулить.

— Просто сядь здесь. — Он направляет меня к дивану, чтобы я села на край центральной подушки. — Откинься назад и расслабься, Катерина. Сегодня мы не получим ничего, кроме удовольствия, обещаю.

Пока он говорит, его руки гладят мою талию и бедра, поглаживая, успокаивая, и легкие прикосновения приятны. Я погружаюсь в ласку, не в силах думать дальше, чем о теплом жидком чувстве, распространяющемся по мне, делающем мои конечности и веки тяжелыми.

Лука снова опускается на колени, и у меня мелькает слабая мысль о том, как странно, как возбуждающе я вижу эту перемену. Несколько минут назад он нависал надо мной, орудуя ремнем и членом, как оружием, а теперь его руки нежны, и он стоит на коленях, сначала позади меня, а теперь между моих бедер, широко раздвигая их, любуясь моей открытой для него киской.

— Такая красивая, — пробормотал он, скользя руками по моей внутренней стороне бедер. — Набухшая и влажная для меня. Я мог бы войти в тебя прямо сейчас, и это было бы лучше, чем ты можешь себе представить.

Я напрягаюсь под его прикосновениями, и Лука тихонько смеется, успокаивающе потирая ладонями мои бедра.

— Не сегодня, Катерина. Я обещал тебе. Но очень скоро, может быть, раньше, чем ты думаешь, я заставлю тебя кончить вот так, а потом трахну тебя лучше, чем ты когда-либо мечтала.

— Это довольно хвастливо, — шепчу я, мой голос дрожит. — Ты не знаешь, о чем или о ком я мечтаю.

— Не знаю, — соглашается Лука, наклоняясь вперед, чтобы слегка поцеловать внутреннюю сторону моего бедра. — Но после сегодняшней ночи, принцесса, я намерен стать единственным мужчиной, о котором ты мечтаешь.

И тут он наклоняется вперед, его дыхание становится теплым и мягким, а рот снова оказывается на моей киске.

Чувства взрываются по моей коже, наслаждение становится еще лучше, чем раньше, почти слишком сильным. Мой клитор слишком чувствителен после первого оргазма, но Лука не дразнит. Он прижимает к нему язык, обводит и облизывает, трепеща языком по упругой плоти, а его руки обхватывают мои бедра, прижимая меня к своему жадному рту.

— Ты на вкус как гребаный рай, — простонал он, глядя в мои зеленые глаза из глубины моих ног, а я ошеломленно смотрю на великолепного мужчину, стоящего передо мной на коленях, платье задрано выше пояса, и вылизывающего мою киску так, будто он всю жизнь ждал этого момента.

Может, и ждал.

Я не хочу быть такой маленькой дурочкой, чтобы поверить, что самый отъявленный плейбой Манхэттена изменится ради меня в одночасье, станет верным и преданным мужчиной, и все это от одного моего взгляда. Но то, как Лука смотрит на меня, одновременно поражает и возбуждает: яростный, почти собственнический жар в его глазах, прежде чем он снова опускает их, сосредоточившись на своей единственной цели - заставить меня кончить во второй раз за сегодняшний вечер.

Я не думала, что это возможно. Но пока он лижет меня, обводя языком и трепеща, я чувствую, как тяжелое давление снова нарастает, как растет потребность отпустить напряжение, которое пришло, казалось бы, из ниоткуда. Его рука скользит вверх по моему бедру, поглаживая складки моей киски, когда они приближаются к моему входу, и я издаю низкий стон, который может быть поощрением или протестом, я не совсем уверена.

— Нет, Лука...

— Сегодня я не буду вставлять их внутрь, — обещает он, его голос звучит гулко и густо от вожделения, приглушенно доносящегося из-под моих ног. — Я просто немного подразню тебя, Катерина. Дам тебе что-то большее, чтобы ты захотела.

Это работает. Одно только ощущение того, что его пальцы дразнят мой вход, касаясь складок, заставляет меня выгибаться навстречу его прикосновениям и желать большего. Я хочу внезапно, с такой яростью, какой никогда не испытывала раньше, узнать, каково это - быть наполненной, иметь его пальцы или даже член внутри себя. Я чувствую, как моя решимость колеблется, и закрываю глаза, вытесняя все мысли из головы, пока наслаждение от его языка нарастает.

Оно нарастает и нарастает, и мои пальцы впиваются в диван, а я, задыхаясь и откидываю голову назад.

— Я так близка, — умоляю я, чувствуя, как дрожу под его руками, нуждаясь в последнем толчке, и Лука дает его мне.

Он резко засасывает мой клитор в рот, перекатывая нежную плоть, его язык продолжает лизать и кружить, и внезапный всплеск удовольствия оказывается слишком сильным. Я вскрикиваю, мой голос становится криком наслаждения, я снова наполовину произношу его имя и содрогаюсь на волнах удовольствия, выгибаясь навстречу его лицу, не заботясь о том, что я бесстыдно извиваюсь на его языке, не заботясь ни о чем, кроме оргазма, проносящегося сквозь меня, как встречный шторм.

Когда по мне пробегают последние толчки удовольствия, Лука отстраняется, его губы и подбородок блестят от моей влаги, и я краснею от этого зрелища. Он ухмыляется, соблазнительно облизывая губы, а я закрываю лицо руками, не в силах смотреть. Все мое тело все еще дергается от удовольствия, и я с ужасом осознаю тот факт, что я голая от пояса вниз, моя киска набухла, намокла от двух оргазмов, и что Лука сегодня ночью забрал часть моей невинности, от которой я даже не представляла, что откажусь, или что я буду наслаждаться этим так тщательно.

Я чувствую его руки на своих, которые отводят мои от моего лица.

— Ты очень хорошо справилась, Катерина, — говорит Лука, его голос низкий и глубокий. — Ты так сильно кончила для меня, и ты такая вкусная. — Он ухмыляется, складывая свои руки вокруг моих. — Я знал, что не потребуется много времени, чтобы заставить тебя выкрикивать мое имя.

Я смотрю на него, горячий стыд захлестывает меня и смывает последние остатки удовольствия.

— Пошел ты, — шиплю я, отталкивая его назад. Я поднимаюсь с дивана, позволяя платью упасть, и шиплю от ощущения прохладного шелка на моей покрасневшей заднице. — Я ни о чем таком не просила.

Лука тоже встает, его глаза сужаются, и я вижу, что он снова возбужден, толстый гребень его члена упирается в ширинку брюк. Я чувствую кратковременный прилив жара при мысли о том, что я возбудила его настолько, что он уже готов снова кончить, но я отказываюсь дать ему это увидеть.

— Иди и подрочи на мои трусики, что ли, — усмехаюсь я, отступая назад, прежде чем он успевает схватить меня за руку. — Я найду себе спальню.

— Катерина! — Лука выкрикивает мое имя, но я игнорирую его. Он обещал, что сегодня больше не будет наказаний, а что случится завтра - об этом я буду беспокоиться потом. Я устала от его игр и злюсь на себя за то, что наслаждаюсь ими, и отказываюсь уделить ему еще хоть минуту своей ночи.

— Я иду спать, — огрызаюсь я, не оборачиваясь в его сторону. — Мне все равно, что ты сделаешь.

А потом, мои щеки пылают так же жарко, как и моя задница, и я иду к лестнице, ведущей в спальни.

10

КАТЕРИНА

Мы не разговариваем два дня.

Не то чтобы мы не виделись. Домик маленький, по крайней мере по сравнению с домом моей семьи в Нью-Йорке, и полностью избегать друг друга невозможно. Напряжение между нами можно резать ножом, и я, честно говоря, удивлена, что Лука не наказал меня на следующее утро, после того как я снова наговорила ему гадостей, прежде чем отправиться спать. Но он не только не будит меня с приказом нагнуться над какой-нибудь поверхностью и поднять платье для наказания, он даже не замечает меня.

Это даже хуже, чем если бы он решил отшлепать меня еще раз.

На третий день Бруно возвращается с вещевым мешком одежды для меня, чему я очень рада. Я носила то, что было оставлено в комнате от прежних жильцов, а в данном случае это несколько пар черных леггинсов, которые нелестно обтягивают меня, и мужские рубашки на пуговицах больших размеров. Я безмерно благодарна за то, что у меня снова есть своя одежда, и горячо благодарю Бруно, прежде чем отправиться наверх, чтобы переодеться в то, что позволяет мне чувствовать себя более похожей на себя, в данном случае в джинсы и шелковую блузку без рукавов с достаточным декольте, которое, как я надеюсь, Лука сможет заметить.

Динамика между нами изменилась, и я не настолько наивна, чтобы думать, что он мог сделать это не нарочно. Раньше я держала его на расстоянии, пока он дразнил и мучил меня, заставляя постепенно отдавать все больше и больше своей невинности, но теперь он отстранился, став холодным, в то время как я лежу без сна по ночам, сгорая от желания получить больше его прикосновений. Та первая ночь в убежище пробудила во мне что-то, не просто осознание того, что я могу получить удовольствие от мужчины, но и более глубокую, темную потребность, о которой я не подозревала.

Я была почти разочарована, когда на следующее утро он не отшлепал меня.

Когда я спустилась вниз, Луки нигде не было видно. Окна заколочены, так что я не вижу, что происходит, но, стоя возле одного из них, я слышу негромкие голоса снаружи, это разговаривают Лука и Бруно, хотя я не могу разобрать, о чем они говорят. Я беспокойно переминаюсь с ноги на ногу, стискивая зубы от досады, что меня оставили в стороне.

Для меня, как ни для кого другого, важно, что происходит, и я хочу знать. Я ненавижу мысль о том, что меня нужно держать в полном неведении, под полной защитой. Я ничуть не менее умна, чем Лука, и могу помогать ему, быть его партнером. У моих родителей никогда не было такой динамики, но я надеялась, что тот, за кого я выйду замуж, захочет видеть во мне нечто большее, чем просто сосуд для удовольствий и детей, что он захочет, чтобы я стала и его партнером. Кем-то, кто мог бы быть полезен, иметь право голоса при принятии решений.

Это всегда было несбыточной мечтой, но я не могу не бороться с ней. Однако это только усиливает мое беспокойное настроение, когда Лука наконец заходит и закрывает за собой дверь на ключ.

— Что ты делаешь, обтираясь у окон? — Спрашивает он, сузив глаза, когда видит меня, и я краснею, мгновенно раздражаясь от того, что это первые слова, которые он произнес в мой адрес за последние сорок восемь часов.

— Пытаюсь не оставаться в стороне от всего, что происходит, — отвечаю я так же резко. — Тебе есть что мне рассказать? О моих родителях или о Софии?

Лука сжимает челюсть.

— Твое отношение опасно близко к...

— К чему? Ты собираешься привести меня в другую комнату, нагнуть над поверхностью и отшлепать? Заставишь меня снова глотать твою сперму? Если собираешься, то можешь хотя бы ответить на мои вопросы, прежде чем приступать к делу?

Лука усмехается.

— Тебе бы это понравилось, не так ли? — Он подходит ко мне ближе, от него исходит хвойный аромат его одеколона, его высокая мускулистая фигура нависает надо мной, когда он смотрит на мое бледное, вздернутое лицо. — Знаешь, твои комментарии перед тем, как ты легла в постель той ночью, и твое поведение после этого абсолютно точно заслуживали еще одного наказания. Я откладывал его, потому что не хотел навредить тебе, отшлепав еще раз так скоро. Но есть и другая причина, и ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, Катерина.

— Я понятия не имею, о чем ты. — Я скрещиваю руки, вызывающе глядя на него, и он смеется. Это, конечно, только еще больше злит меня.

— Да, это так. — Он уже совсем близко, почти касается меня, и сердце бешено бьется в груди. — Ты хочешь, чтобы я снова наказал тебя, Катерина, осознаешь ты это или нет, но я думаю, что да. Последние два дня ты вела себя как стерва: отказывалась разговаривать со мной, воротила нос, когда я находился в комнате, таилась у окон, чтобы подслушать мои разговоры. Ты хочешь получить то, что тебе причитается. И поэтому я до сих пор не дал тебе этого, потому что это скорее наказание - оставить тебя корчиться, где бы ты ни сидела, желая испытать боль и удовольствие от моего ремня, обещание оргазма, если ты будешь терпеть порку как хорошая девочка. Это скорее наказание, чтобы ты гадала, когда же я наконец дам тебе его…если вообще дам.

Лука наклоняется еще ближе, его губы касаются моего уха.

— Может быть, я больше никогда не буду тебя шлепать, Катерина. Может быть, я позволю тебе всю оставшуюся жизнь хотеть того, о чем ты стесняешься просить, сгорая от этого. Я оттрахаю тебя быстро, красиво и ванильно, как хороший муж, и ты сможешь вечно страдать, желая того, что я дал тебе попробовать.

Я не могу скрыть шокированного выражения лица, когда он отстраняется, выглядя слишком довольным собой за то, что так хорошо меня понял, или остановить вспышку гнева, которая горячо рвется сквозь меня.

— Ты так чертовски доволен собой, — шиплю я. — Ну, ты все неправильно понял. Я не хочу ничего из этого...

— Помни, что я говорил о лжи, Катерина. — Глаза Луки сузились. — Если я еще не решил, наказывать тебя снова или нет, это не значит, что я не веду счет.

Я бросаю на него взгляд.

— Мне все равно, — огрызаюсь я. — Ты скоро станешь моим мужем, независимо от того, как кто-то из нас к этому относится, поэтому я уверена, что ты считаешь, что можешь использовать меня, как тебе заблагорассудится. Мне надоело спорить с тобой об этом. Но я хочу знать, что происходит дома. Я хочу знать, в безопасности ли моя семья. В остальном ты можешь игнорировать меня все время, пока мы здесь, мне все равно.

— Это две лжи. — Лука поднимает бровь, не сводя с меня пристального взгляда. — Но я дам тебе то, что ты так хочешь знать, Катерина, если только ты пообещаешь не пытаться покинуть это убежище, пока я не скажу, и мы не уйдем вместе. Понятно?

Страх пронзает меня насквозь. Что бы он ни знал, это должно быть плохо, раз он хочет, чтобы я дала такое обещание.

— Я обещаю, — быстро говорю я, и мой голос дрожит, несмотря на все мои усилия остановить его. — Я не буду пытаться уйти.

— Хорошо. — Лука проводит рукой по волосам, и в его раздражении появляется вспышка сочувствия, настолько короткая, что я почти не замечаю ее, прежде чем она снова исчезает. — С твоим отцом все в порядке. С Софией тоже все в порядке, хотя она и получила несколько поверхностных травм, когда спешила выбраться из театра. Перелом лодыжки, несколько шишек и синяков. Ничего страшного.

— А моя мама? — Мое горло сжимается от страха, потому что я знаю, что он не просто так оставил этот вопрос напоследок.

Лука испускает долгий вздох.

— Она в больнице, — медленно говорит он. — Это... это выглядит не очень хорошо, Катерина. Она еще не пришла в сознание.

Я чувствую себя так, будто меня сбил грузовик. На мгновение я физически пошатываюсь, сердце колотится в груди, в ушах стоит гул, пока я пытаюсь осмыслить то, что он только что сказал.

— Она выживет? Я имею в виду...

— Сейчас никто не знает, — говорит Лука с ноткой мягкости в голосе. — Она была сильно ранена. Она ударилась головой во время взрыва. Врачи не могут сказать точно...

— Я должна быть рядом с ней. — Я начинаю протискиваться мимо него. — Бруно еще здесь? Он может отвезти меня...

— Нет. — Рука Луки обхватывает мое запястье и тянет меня назад, а я бьюсь в его руках, сопротивляясь. — Катерина, остановись! Ты не можешь уйти. Это слишком опасно. Твой отец хочет, чтобы ты была здесь, и я тоже, здесь ты в безопасности. И твоя мать тоже хотела бы этого...

— Ты этого не знаешь! — Я пытаюсь высвободиться и вздрагиваю, когда он крепко сжимает меня. — Отпусти меня!

— Нет. — Его голос ровный и безэмоциональный, с ним невозможно договориться. — Я не могу этого сделать, Катерина. Даже если бы я хотел, у меня есть приказ твоего отца. Но я хочу оставить тебя здесь, для твоего же блага.

— Как будто то, что ты меня отшлепал, было для моего же блага? — Я снова пытаюсь проскочить мимо него и направиться к двери, но Лука хватает меня и сильно прижимает к ней.

— Да, — рычит он, прижимая меня к себе, его глаза темнеют и сужаются, когда он удерживает мой взгляд. Я чувствую, что мое сердцебиение учащается в соответствии с интенсивностью его взгляда, но я слишком переполнена эмоциями, чтобы обращать на это внимание. — Я оберегаю тебя, Катерина. Твои эмоции, твой страх и гнев берут верх над тобой. Когда это так, когда тебе нужен кто-то, кто присмотрит за тобой, я могу быть рядом. Я могу уберечь тебя. Но ты должна меня выслушать.

Его руки лежат на моих запястьях, прижимая меня к двери.

— Я хочу сделать это прямо сейчас, — выдыхает Лука, в его голосе слышится низкое рычание. — Я хочу развернуть тебя и сказать, чтобы ты держала руки на двери, пока я стягиваю эти узкие джинсы и опускаю ремень на твою задницу. Я хочу поставить тебя на колени и заставить сосать мой член, в извинение за твое поведение. Но я не собираюсь делать этого прямо сейчас. Знаешь, почему?

Я качаю головой, слезы наполняют мои глаза, а эмоции смешиваются, страх и горе, похоть и смятение.

— Нет, — шепчу я, и Лука снова смотрит на меня с оттенком сочувствия в глазах.

— Потому что несмотря на то, что ты можешь подумать, Катерина, я не жестокий. Я не ненавижу тебя и не хочу, чтобы тебе было больно. Я хочу защитить тебя. А сейчас тебе нужно время. И ты получишь его, не беспокоясь о том, что я хочу от тебя, но я сделаю так, что ты не сможешь покинуть этот дом.

Прежде чем я успеваю ответить, он хватает меня за талию одной рукой, поднимает и перекидывает через плечо, как гребаный пещерный человек, словно я ничего не вешу. Лука поворачивается и направляется к лестнице, а я испускаю вопль протеста, бью кулаками по его спине и пинаю его.

— Отпусти меня!

Он ничего не говорит, только наносит один сильный шлепок по одной половинке, когда мы доходим до основания лестницы.

— Ты делаешь только хуже, — категорично заявляет он мне, начиная подниматься. — Тебе опасно пытаться вернуться домой прямо сейчас. Ты подвергнешь опасности не только себя, но и других. И раз уж ты не хочешь слушать, есть только один способ сделать так, чтобы я не беспокоился о том, что ты улизнешь. — Он несет меня до спальни наверху, где я спала последние две ночи, открывает дверь и снимает меня со своего плеча, чтобы поставить на ноги прямо внутри.

Гневно сверкнув глазами, я пытаюсь обойти его, но Лука загораживает дверной проем.

— Ты останешься здесь, пока не успокоишься, — отрывисто говорит он. — Я подумаю, как тебя наказать. Но я не хочу, чтобы ты сбежала и создала еще больше проблем.

Он отходит от двери, плотно закрывая ее, и я слышу звук поворачиваемого ключа. Мое лицо бледнеет, когда я понимаю, что произошло.

Лука запер меня в моей комнате.

И выбраться отсюда невозможно.

11

ЛУКА

Мое разочарование в ней не знает границ.

Я думал, что она более рациональна, что она понимает свое место и то, как все устроено. В конце концов, она выросла в этой жизни, но что бы я ни делал, она, похоже, намерена вернуться в город.

Поэтому у меня не осталось выбора.

Бруно ввел меня в курс дела. В особняке Росси полно охраны, и возле больничной палаты матери Катерины тоже дежурят. Однако это не остановило Бьянки и его головорезов от попыток напасть на дом Росси и добраться до Витто, а также от нападения на его офис, когда он, упрямый старый ублюдок, попытался отправиться туда по своим делам.

Внутри у меня все кипит от того, что я здесь, и это только усиливает мое раздражение несговорчивостью Катерины. Я хочу помочь Витто разобраться с этим, чтобы своими руками обхватить Бьянки за шею и придушить его. Все это назревало уже несколько лет, но я думал, что мы достаточно пригрозили ему, чтобы держать его и его идеи о захвате власти в узде. Как мог ублюдочный выскочка со своими солдафонами вздумать свергнуть самую могущественную мафиозную семью в городе? Да еще из-за обиды, не то, чтобы я не был знаком с людьми, готовыми пролить реки крови из-за обиды. Но Бьянки поднимает это на новую высоту. И я хочу быть тем, кто уложит его, если это вообще возможно.

Но вместо этого я здесь нянчусь со своей будущей женой, и это выводит меня из себя. Я мог бы все рассказать Катерине, объяснить, почему она в такой опасности, но какая-то часть меня упрямо считает, что я не должен этого делать. Она должна достаточно доверять моим суждениям, не только как своего будущего мужа, но и как человека, близкого к ее отцу, чтобы выслушать все без моих объяснений.

Если бы я думал, что она останется на месте, я бы оставил здесь несколько человек для ее охраны и вернулся в город, чтобы помочь Витто. Но я ни на секунду не верю, что она так поступит. Именно поэтому я оставил ее запертой в комнате, пока она не успокоится настолько, чтобы видеть ясно.

Не говоря уже о том, что у меня тоже есть время привести себя в порядок.

Я чуть было не поддался порыву и не наказал ее, прижав к двери, как и угрожал. Катерина и раньше была сильным искушением, красивой женщиной, которую я хотел дразнить и соблазнять, чтобы она подарила мне свою невинность, но в этой тесной обстановке желание возросло до такого уровня, что даже мне стало трудно с ним справиться. Дело не только в том, что я хочу ее, но и в том, что я чувствую нечто большее.

Я чувствую себя почти одержимым, как будто ее слезливое возбуждение и протестующее желание, ее совершенное тело и сладкий вкус – это наркотик, которым я не могу насытиться. Я никогда не был зависим от чего-либо, но одна ночь Катерины Росси в моей власти, и я чувствую, что гонюсь за кайфом, который никогда не надоест. Я знаю, чего на самом деле хочет Франко Бьянки, ради чего он нападает на Витто, и мысль о том, что он может прикоснуться к ней, вызывает во мне убийственную ярость, что заставляет меня держаться за здравый смысл и не броситься обратно на Манхэттен, чтобы найти его и разорвать на части.

Катерина - моя. Еще не так давно я с радостью принял бы любой способ выйти из этого брака, если бы мог сделать это и сохранить свое положение, но все изменилось. Теперь я ни за что не нарушу наш контракт. И мне требуется все, чтобы не преследовать ее наверху и не потребовать ее себе.

В течение двух дней я вижу ее только для того, чтобы принести ей еду. У нее комната с прилегающей ванной, ей больше не нужно выходить из комнаты, и я с ней не разговариваю. Я знаю, что если услышу ее голос, если позволю ей втянуть меня в очередную ссору, то все закончится тем, что она окажется полуголой, а я, вполне возможно, буду в ней. И как бы сильно я этого ни хотел, я также не хочу.

Я не хочу, чтобы наш первый раз стал частью ее наказания. Может быть, это я стал чертовски мягким после стольких лет, но я хочу, чтобы это что-то значило. Мне плевать, будет ли это в нашу брачную ночь или раньше, но я хочу, чтобы она получила от этого удовольствие. Я хочу, чтобы это стало началом настоящего брака между нами, полного одинаковой страсти и желания, потому что впервые в жизни я не уверен, что когда-нибудь захочу другую женщину.

Катерина мне по душе.

А это значит, что большую часть этих двух дней я провожу в своей комнате, дроча на мысли о ее обтянутой ремнем попке и мокрой киске на языке, чтобы сдержать свою похоть. Как и большинство защищенных девственниц, Катерина стесняется своих желаний, а это значит, что ей придется смириться с ними, если мы хотим иметь здоровую сексуальную жизнь. Это также означает, что я должен быть осторожен с ней, ведь меньше всего я хочу, чтобы моя невеста отгораживалась от меня, вместо того чтобы подчиняться моим и ее похотям.

На пятый день нашего пребывания в убежище я поднимаюсь наверх, не принеся ей завтрак. Она сужает глаза, и я впиваюсь в нее взглядом, уже чувствуя первые толчки желания от одного только взгляда на мою прекрасную невесту. На ней те самые узкие джинсы, которые так и хочется сжать и пощупать, прежде чем отшлепать по попке, и черная рубашка с закатанными рукавами и расстегнутыми пуговицами, чтобы я мог увидеть намек на ее идеальное декольте. Ее волосы распущены, темные и соблазнительные спадают на плечи, и мой член дергается, когда Катерина вызывающе смотрит на меня.

— Я без завтрака сегодня утром? — Ровно спрашивает она, и я ухмыляюсь.

— Ты спустишься вниз, — говорю я ей. — Думаю, у тебя было достаточно времени, чтобы успокоиться.

Завтрак ждет ее на кухне, и Катерина с подозрением наблюдает за мной, когда садится есть, как будто подозревает ловушку. Я ничего не говорю, позволяя ей наслаждаться завтраком, а сам наблюдаю за ней, предвкушая продолжение этого утра. Я сказал ей, что веду подсчет, и настало время для следующего урока. Она ждала достаточно долго - и я тоже.

К концу утра моя мафиозная принцесса встанет передо мной на колени и сделает это потому, что сама захочет.

В этом я абсолютно не сомневаюсь.

12

КАТЕРИНА

Он что-то задумал. Я поняла это с той минуты, как он открыл дверь, но все, чего я хотела, это убраться из этой гребаной комнаты, поэтому я ничего не сказала.

Последние два дня я только и делала, что читала, принимала долгие ванны и варилась в собственной ярости и тревоге. Если быть до конца честной с собой, то часть этого времени я провела, фантазируя о том, что имел в виду Лука, ведя счет, и размышляя, действительно ли он имел в виду, когда угрожал больше никогда не прикасаться ко мне грубо. Он не мог иметь это в виду, думала я снова и снова. Ни один мужчина с такими жестокими желаниями не смог бы долго держать их в клетке, если только он не имел в виду, что найдет им другое применение. Других женщин, лишь бы только не я.

Возможно. Я знаю, что мой отец не верен моей матери, и я уверена, что она тоже это знает. Она намекала на это, когда заводила со мной разговор о браке и моих обязанностях. Мужчины, обладающие властью и деньгами, привлекают женщин, которые хотят быть рядом с ними, и очень немногие из них не считают, что они должны наслаждаться этим преимуществом. Насколько мне известно, быть женой мафиози – значит мириться с неверностью мужа, зная при этом, что у тебя никогда не будет своих любовников, потому что твоя задача - обеспечить ему наследников, а в этом сомневаться не должны. Мужчину не сделают рогоносцем, но он волен поступать так, как ему заблагорассудится - одна из многих несправедливостей, которым подвергаются женщины в моем мире.

Втайне я надеялась, что найду одного из тех немногих редких мужчин, которые будут верны, но я отложила эту мечту на потом, мечтая о том, что он захочет иметь жену, которая станет его партнером, а не просто приплодом.

Моя мать говорила, что блуждающий взгляд мужа – это благословение. Это означало, что нужно меньше ночей проводить с ним в супружеской постели. Как будто я должна хотеть, чтобы меня оставили в покое. И возможно, в зависимости от мужа я бы так и считала.

Но за последние дни я была вынуждена признать одну унизительную, нежелательную правду. Я не хочу, чтобы Лука заблудился. Я не хочу, чтобы он дарил другим женщинам те удовольствия, которые дарил мне, или получал от них удовольствие. Я хочу, чтобы он был в моей постели, и ни в чьей больше.

Я хочу, чтобы он научил меня всем темным желаниям, которые у него могут быть, и пробудил их во мне. Я хочу его так, как никогда не могла себе представить. И как бы меня это ни злило, учитывая то, как невыносимо он со мной обращается, скрывая от меня все и запирая меня "для моего же блага", я не могу этого отрицать.

Именно поэтому, когда он убирает со стола завтрак и строго смотрит на меня, я чувствую, как в моей крови вспыхивает знакомый жар.

— Вставай, Катерина, — твердо говорит он. — Сними джинсы и трусики и положи руки на стол. Пришло время для следующего урока послушания.

Похоть, горячая и настоятельная, рвется сквозь меня. Я опускаю взгляд на его пояс и вижу, как его губы дрогнули в знающей улыбке. Гнев тоже вспыхивает, борясь с желанием, и как бы ни кричало мое тело, чтобы я немедленно встала и подчинилась, жаждая боли и удовольствия, не в моем характере прогибаться без боя.

— А что, если я скажу нет? — Я сладко смотрю на него, оставаясь на месте, и рот Луки снова подергивается, хотя его зеленые глаза темнеют.

— О, принцесса, я обещаю, что это утро закончится тем, что ты перегнешься через этот стол. Вопрос только в том, насколько красной будет твоя задница, прежде чем мы перейдем к более приятной части урока.

— А если я не хочу? — Мой голос все еще приторно-сладкий, и Лука ухмыляется.

— Я знаю, что ты хочешь, Катерина. И это часть урока. Ты должна научиться принимать свои собственные желания. Наш брак станет намного приятнее, если ты это сделаешь.

Что-то вспыхивает во мне, горячее и мятежное.

— О? — Я смотрю на него, задрав подбородок. — Ты имеешь в виду брак, в котором ты будешь выходить за дверь и трахать кого хочешь, вытворяя с ними всевозможные извращения, а я буду сидеть дома и заниматься твоим домом и детьми? Брак, в котором главное - твое удовольствие, а не мое?

Рука Луки вырывается, хватая меня за руку и вытаскивая из кресла, и я оказываюсь очень близко к нему, почти прижимаясь к его телу, когда он смотрит на меня сверху вниз.

— Ты этого хочешь, Катерина? — Спросил он шелковисто, его голос скользит по моей коже так, что я задрожала. — Ты хочешь, чтобы я был верен тебе? Ты хоть понимаешь, что это значит?

Меня снова пробирает дрожь от темного жара в его голосе и взгляда в глаза.

—Знаешь ли ты, о чем бы я попросил… нет, потребовал от тебя?

Я медленно качаю головой, чувствуя, как сердце бешено колотится в груди.

— Я хотел бы иметь каждую часть тебя, прежде чем мы поженимся. — Другая рука Луки проводит по моей щеке, почти лаская, и поднимает мое лицо навстречу его взгляду. — Не только твой сладкий ротик и киску, но и твою попку, принцесса. Ты узнаешь, каково это - быть связанной, измученной, истерзанной до предела, пока не станешь умолять меня о члене любым способом, лишь бы я позволил тебе кончить. Ты узнаешь, что такое флоггер, трость и весло, а не только мой ремень. Всевозможные игрушки, призванные доставлять тебе боль и удовольствие вместе, пока ты не узнаешь все темные, развратные способы, которыми мы можем кончить вместе и удовлетворить нашу похоть друг с другом. — Он наклоняется ближе, его губы касаются моего подбородка, уха, и я вздрагиваю.

Мое тело дрожит от возбуждения, его слова пробуждают во мне новые чувства, жаждущие узнать, что он имеет в виду.

— Ты будешь плакать и умолять, смущаться и стыдиться, но, если ты хочешь быть моей единственной, Катерина, ты должна удовлетворять меня. Последние слова он выдыхает мне в ухо, а затем отстраняется, отпуская мою руку. — И если ты действительно этого хочешь, то можешь начать прямо сейчас. Повернись, сними для меня джинсы и трусики и перегнись через стол для наказания. А потом мы сможем приступить к урокам наказания и наслаждения, моя маленькая красавица-невеста. Или же... — Лука пожимает плечами. — Ты можешь вернуться в свою комнату, и мы останемся такими же, как многие другие пары: отстраненными и соединяющимися только по необходимости, пока я нахожу других женщин, готовых подчиняться и повиноваться, и наслаждаться удовольствием, которое я даю взамен.

Выбор. Он дает мне выбор. И в тот момент, когда я потрясенно смотрю на него, я понимаю, что он тоже думал об этом. Что Лука Романо, человек, который не так давно с обидой говорил мне, что никогда не хотел жениться, думал о том, что ему нужно для того, чтобы быть верным мне.

Он тоже хочет меня.

Именно это, как ничто другое, заставляет меня потянуться к пуговице джинсов и, не сводя с него взгляда, медленно расстегнуть их, пока он смотрит.

— Хорошая девочка, — вздыхает Лука, когда мои пальцы обвиваются вокруг талии, и очень медленно, когда дыхание перехватывает в горле, я поворачиваюсь лицом к столу.

Мне неловко вот так, по доброй воле, обнажаться перед ним. Принимая не только его наказание, но и свое желание. Но альтернатива - никогда больше не чувствовать этого, никогда больше не быть объектом желания Луки, обрекая себя на холодный и бесчувственный брак, - гораздо хуже, чем встретиться лицом к лицу со своими постыдными потребностями и научиться принимать их.

Отбросить стыд и поддаться желанию.

Я слышу стон Луки, когда спускаю джинсы и трусики, обнажая задницу.

— До лодыжек, — говорит он горлом. — Я хочу, чтобы ты раздвинула ноги, когда я буду тебя шлепать.

Я стягиваю их еще ниже, позволяя им упасть к моим лодыжкам, задерживаясь там, пока я послушно раздвигаю ноги так широко, как только могу, перегибаясь через стол, теперь свободный от посуды и еды. Я чувствую прохладный воздух комнаты на своей разгоряченной киске, чувствую, что я уже мокрая, и Лука издает звук глубоко в горле, приближаясь ко мне, его рука касается боковой поверхности моей попки.

— Уже такая мокрая для меня, — пробормотал он. — Если ты будешь хорошей девочкой и хорошо перенесешь наказание, Катерина, я буду ублажать твою сладкую киску до тех пор, пока ты не получишь больше удовольствия, чем можешь себе представить. Сегодня, — добавляет он, — ты научишься принимать мои пальцы внутрь себя. Выбирай, киска или попка, но мои пальцы будут внутри тебя после того, как ты отсосешь мне. А потом, моя милая принцесса, ты будешь принимать мою сперму, стоя на коленях. Сделай все это, и, возможно, я заставлю тебя кончить еще раз после того, как ты проглотишь мою сперму.

Я чувствую, как дрожу, не только от нервозности, но и от потребности. Инстинкт заставляет меня отказаться, сказать ему нет, но я знаю, что в одном он прав - неважно, что мы делаем сейчас и чего ждем в брачную ночь. Я по-прежнему намерена заставить его ждать, чтобы трахнуть меня, но все остальное...

Если это означает, что я смогу наслаждаться настоящим браком с мужем, страстью и удовольствием, о которых большинство жен мафиози и мечтать не могут, то какая разница?

Лишь бы он предоставил мне только одно - право выбора, когда сделать последний шаг.

Я не слышу, как щелкает его ремень, и, когда он гладит меня по попке ладонью, вдруг понимаю, что на этот раз он собирается отшлепать меня по-другому. Горячий прилив желания, смешанный с нервным страхом, захлестывает меня, и я вздрагиваю от его прикосновений.

— Для начала пятнадцать ударов, принцесса, — мягко говорит Лука. — А потом еще пять за твое неповиновение сегодня утром. Прими это как хорошая девочка, и все закончится с удовольствием, я тебе это обещаю. Я знаю, что ты сможешь сделать это для меня, Катерина.

И с этими словами первый удар его ладони обрушивается на мою попку.

13

КАТЕРИНА

Толчок плоти, встретившейся с плотью, это только боль, поначалу. Он сильно ударяет рукой по моей вздернутой заднице, раз, два, три раза, залп ударов быстрый и болезненный. Я вскрикиваю, хватаясь за край стола, слезы наворачиваются на глаза от жгучего жала. А затем, где-то между пятым и десятым ударом, это превращается в нечто другое.

Жар от шлепка словно распространяется по коже, по бедрам, к моей киске, которая с каждой секундой становится все влажнее, все больнее. Я хочу, чтобы меня заполнили, чтобы меня трахнули, чтобы контакт был где угодно, только не на моей горящей, болезненной заднице, но Лука продолжает шлепать меня. Он отсчитывает каждый удар, а на десятом делает короткую паузу.

— Еще пять по заднице, принцесса, — нежно говорит он мне. — Ты так хорошо справляешься.

Похвала приятна, хотя мне хочется возмутиться. Но я также хочу угодить ему. Если я это сделаю, значит, получу и то, что мне нужно, а именно оргазм. Я отчаянно нуждаюсь в нем, даже не в одном, теперь, когда Лука научил меня, на что способно мое тело в этом отношении.

Пять на мою попку, сказал он. Мои глаза расширяются, и я оглядываюсь через плечо.

— Куда еще ты собираешься... — Я начинаю спрашивать, но последние пять шлепков уже начались, и теперь это не только боль. Каждый шлепок, кажется, бьет прямо в мою киску, в мой набухший пульсирующий клитор, который отчаянно нуждается в трении, которое я никак не могу получить. Я даже не могу сжать бедра вместе, потому что Лука потребовал, чтобы я держала ногираздвинутыми, чтобы он мог смотреть на мою киску, пока он шлепает меня, и я не смею ослушаться. Я не смею делать ничего, что может привести к тому, что мне будет отказано в освобождении, в котором я так отчаянно нуждаюсь, что я готова сделать все, что угодно, лишь бы сейчас кончить.

Я качаюсь на его руке последние три раза, выгибаясь дугой, желая даже шлепка его руки по моей заднице, потому что это каждый раз означает один толчок по моему нуждающемуся клитору. Я слышу тихий смех Луки, когда он говорит "пятнадцать", темным и похотливым звуком, и когда я бросаю взгляд в сторону, то вижу, как его член напрягается в молнии, желая освободиться.

Он сказал, что я закончу это на коленях, посасывая его член, и внезапно я никогда в жизни не хотела ничего большего. Я хочу, чтобы он был у меня во рту, чтобы его рука была в моих волосах, чтобы я узнала, что значит сосать не просто член, а член Луки. Я хочу, чтобы он так же отчаянно нуждался в том, чтобы кончить, как и я, и это кажется отличным способом сделать это.

Меня выбивает из колеи ощущение руки Луки между моих ног, обхватывающей мою киску. Мое лицо раскраснелось, когда он мрачно захихикал, а его средний палец коротко потерся о мой клитор, заставив меня вскрикнуть, выгнувшись дугой.

— Ты такая чертовски мокрая, — пробормотал он. — Я чувствую, как ты капаешь мне в руку, моя маленькая принцесса. Такая жадная киска. Такая плохая девочка, так намокла от наказания. Но ты так хорошо это перенесла. — Его палец снова гладит мой клитор, и я вскрикиваю, настолько возбужденная, что впервые полностью теряю контроль над собой, и умоляю.

— Пожалуйста, — хнычу я. — Пожалуйста, Лука. Пожалуйста, заставь меня кончить. Я встану перед тобой на колени после этого, только, пожалуйста, не заставляй меня ждать.

— О, ты кончишь первой, — обещает он мне. — Но ты будешь кончать для меня, как плохая девочка, которой ты и являешься, мокрая от порки. А потом, когда ты проглотишь мою сперму, стоя на коленях, я подумаю о том, чтобы заставить тебя кончить еще раз в награду за то, что ты так хорошо перенесла порку.

— Что... — Мой разум затуманен похотью и смятением, и я качаюсь назад, желая больше его пальца, больше трения о мой набухший, скользкий клитор. Я хочу кончить, и я готова на все, настолько, что вскрикиваю в знак протеста, когда чувствую, что его рука покидает мою киску.

— Широко раздвинь ноги, — приказывает Лука. — Как можно шире, Катерина. — И тут, прежде чем я успеваю сообразить, что он собирается сделать, его рука резко опускается на мою киску.

Он шлепнул меня. Вот так. Эта мысль проносится в моем сознании вместе с искрами боли и сильным толчком удовольствия, когда его пальцы шлепают по моему клитору, твердому и обнаженному между моими раздвинутыми и набухшими складками.

— Один, — говорит Лука, его голос звучит резко и отрывисто позади меня, и я понимаю, что это еще пять шлепков.

Он собирается нанести их по моей киске. И я понимаю, что он имел в виду, говоря, что заставит меня кончить, как плохую девочку, потому что я знаю без сомнения, как стыд затопляет меня до глубины души, что я собираюсь испытать оргазм от этого.

Я уже на грани, и я не могу остановить это.

Да я и не хочу.

Второй шлепок заставляет меня извиваться, третий - умолять. Каждый болезненный удар его ладони по моим истекающим складкам, его пальцы по моему клитору, это еще и самое сильное удовольствие, которое я когда-либо испытывала.

— Пожалуйста, позволь мне кончить! — Почти кричу я после третьего, выгибаясь вверх, требуя большего, и Лука смеется.

— На счет пять, милая девочка, — говорит он. — На счет пять ты кончишь для меня. А если не кончишь, то оргазмов для тебя не будет до нашей брачной ночи.

Ужас охватывает меня при этой мысли, при мысли о том, что я так долго останусь мокрой и неудовлетворенной. Я даже не знаю, сколько времени пройдет до нашей свадьбы, и вижу его ухмылку, когда он замечает выражение моего лица.

— На счет пять, — повторяет он, а затем его рука снова соединяется с моей киской, на этот раз сильнее, делая паузу, чтобы потереть мой пульсирующий клитор всего на мгновение, прежде чем он отдернет руку. — И это пять. Это твой шанс, Катерина. Кончи для меня, принцесса, и кончи сильно.

На краткий миг мне становится страшно, что я не смогу этого сделать. Я чувствую, что вишу на краю пропасти, мое тело содрогается от боли, удовольствия и запоздалого удовлетворения, мои руки сжимают края стола с такой силой, что костяшки пальцев побелели. Я не могу раздвинуть бедра еще больше, но напрягаюсь, желая, чтобы он как можно больше обнажил мой клитор, желая получить весь его следующий шлепок, и когда я чувствую, как его рука приближается к моей киске, я закрываю глаза.

Мне не следовало волноваться. Удар оказывается самым сильным, и боль перерастает в горячий, яркий фейерверк удовольствия, его пальцы делают паузу, чтобы надавить на мой клитор, массируя его, и я падаю вниз головой, выкрикивая его имя, удовольствие омывает меня волнами экстаза, которые заставляют меня извиваться и стонать, тереться о его руку, обхватившую мою киску, когда я сильно кончаю для него.

Я облокачиваюсь на стол, задыхаясь, и слышу звук расстегивающейся молнии.

— На колени, Катерина, сейчас же, — приказывает Лука, его голос грубый и густой от похоти, и я мгновенно подчиняюсь без раздумий, едва не споткнувшись о джинсы, которые болтаются на лодыжках, когда я поднимаюсь и поворачиваюсь, падая на колени на кафельный пол.

Его член уже вышел, твердый и толстый, с него капает сперма, и я хочу его. Он больше, чем я помню, набухший, вены пульсируют, и я тянусь к нему, обхватывая рукой основание. Я смотрю на него широкими, горящими от удовольствия глазами, и Лука стонет, потянувшись вниз, чтобы погладить меня по волосам.

— Именно этого я и хочу, Катерина. Такая хорошая девочка, жаждущая члена своего мужа. Я знаю, что ты новичок в этом деле, поэтому просто старайся изо всех сил. Лижи меня, соси меня, и если я захочу чего-то конкретного, я скажу тебе, и я ожидаю, что ты подчинишься. Но пока просто исследуй это, принцесса. Хорошая девочка. — Снова говорит он, голос хрипит на последнем слове, когда я наклоняюсь вперед и провожу языком по кончику в экспериментальном облизывании.

Не знаю, чего именно я ожидала, может быть, того, что он протолкнет его мне в горло и будет трахать мое лицо с той же требовательной силой, с какой брал все остальное, но Лука делает совсем не это. Он продолжает гладить меня по волосам, а я нежно поглаживаю его член рукой, провожу ею вверх и вниз по стволу, изучающе облизывая и посасывая кончик, проводя кончиком языка по мягкой плоти под ним и наслаждаясь тем, как он от этого стонет, а его рука крепко сжимает мои волосы. На мгновение я беру его в рот целиком, чувствуя, как губы растягиваются по ширине, а затем облизываю ствол, исследуя каждый дюйм толстого, великолепного члена Луки.

Наконец он застонал, запустив руку в мои волосы, и остановил меня.

— Хватит дразниться, — грубо говорит он. — Пришло время пососать член по-настоящему, Катерина. Теперь возьми меня в рот и скользи вниз, насколько сможешь. Скоро ты сможешь взять его целиком.

Я не знаю, как это возможно. Он не только толстый, но и длинный, и я не знаю, как поместить его целиком в рот и в горло. Я обхватываю губами кончик, пробуя на вкус его соленую сперму, и поглощаю ее, пока Лука стонет в глубине горла, покачивая бедрами.

— Вот так, — бормочет он, когда я беру еще один дюйм, скользя языком по стволу в попытке доставить ему еще больше удовольствия, пока я сосу. — Возьми мой член, принцесса.

Дюйм за дюймом я беру все больше, пока толстая головка не упирается мне в горло, и я кашляю, почти задыхаясь. Я отстраняюсь, его ствол блестит от моей слюны, а глаза Луки темнеют от вожделения, когда он смотрит на меня, стоящую на коленях, и его кончик касается моих губ, пухлых и покрасневших от того, что они растянулись вокруг его члена.

— Такая чертовски великолепная, — пробормотал он. — Такая красивая с моим членом во рту.

Его слова возымели желаемый эффект, заставив меня снова захотеть взять его. На этот раз я пытаюсь проникнуть глубже, позволяя ему проскользнуть в горло, не подавившись, и получаю в награду еще один довольный стон от Луки. Он наматывает мои волосы на кулак, направляя мою голову, когда его бедра начинают медленно двигаться, а я сосредотачиваюсь на дыхании, чтобы не подавиться и не выпустить рвотный позыв, пока он вводит в меня все больше своего члена.

Я знаю, что делаю это не идеально. Я не раз чувствовала, как скребу его зубами, несколько раз у меня вырывался кляп, когда мое горло с трудом принимало его толстую длину. Но Луку это, похоже, не волнует. Его лицо напряжено от вожделения, дыхание участилось, когда его член запульсировал между моими губами, и я чувствую вкус его спермы, стекающей на мой язык и в горло. Я облизываю его, захватывая все больше и больше, обхватываю губами и сосу, и Лука хрипит, подергивая бедрами, и вдыхает с содроганием.

— Вот так, принцесса, о, черт, я сейчас кончу. — Его бедра снова дергаются, член набухает еще больше, и он начинает двигаться, проталкивая свой член глубже. — Умница, прими это… ох, блядь, глотай мою сперму, Катерина, глотай мою гребаную сперму...

Первая горячая струя попадает мне в горло, я задыхаюсь, но продолжаю сосать, продолжаю пытаться, пока его член пульсирует у меня во рту, сбрасывая густую горячую сперму, которую я судорожно сглатываю. Я смотрю на него расширенными, полными слез глазами, наслаждаясь тем, как он теряется в удовольствии, поглощенный своей потребностью так же, как и я, и все это благодаря моему рту, его потребности кончить для меня. Мне не нравится вкус спермы, но мне нравится, как когда я глотаю ее, он реагирует, его лицо сходит с ума от удовольствия, когда он трахает своим членом мой рот, а я беру каждый дюйм, который могу, каждую каплю, которую он может мне дать.

— О боже, — вздыхает Лука, выскользнув из моего рта. — Он хватает меня за руку, поднимает на ноги и прижимает к себе, полутвердый член оказывается между нами, он целует меня, не обращая внимания на то, что я проглотила его сперму всего несколько секунд назад. Его вторая рука скользит между моих бедер, а его язык проникает в мой рот, пальцы лихорадочно работают над моим клитором, пока он углубляет поцелуй, только чтобы прервать его, тяжело задыхаясь. — Боже, мне нужно быть внутри тебя, — стонет он, наклоняясь, чтобы пососать мою шею, его пальцы все еще яростно теребят мой клитор. — Мне нужно трахнуть тебя так чертовски сильно...

Я почти сдаюсь. Я поглощена наслаждением, подавлена им, мое тело содрогается в его объятиях, когда его требовательные пальцы вырывают из меня очередной оргазм, я прогибаюсь под ним, когда мои ноги дрожат и сжимаются вокруг его руки, сильно кончая на его пальцах. Я чувствую, как они проскальзывают внутрь меня, когда я кончаю, и вскрикиваю, прижимаясь к нему, когда моя киска сжимается вокруг них, желая быть заполненной, желая большего.

— Да, — выдыхаю я, теряясь в удовольствии, теряясь в потребности. — Пожалуйста, Лука, пожалуйста, мне нужно больше, мне нужен твой член, мне нужно...

Его губы снова рядом с моими, его грудь вздымается, и он снова упирается в мой живот, как будто он только что не кончил мне в горло.

— Скажи это, — рычит он. — Ты должна сказать только одну вещь. Я не сделаю этого, пока ты не скажешь.

— Ты мне нужен. — Я шепчу это, когда его пальцы загибаются внутри меня. — Мне нужно, чтобы ты трахнул меня, Лука. Пожалуйста. Пожалуйста, сделай это, сейчас же. Мне нужно...

Он прижимается к какому-то месту, о существовании которого я и не подозревала, его пальцы работают быстрее, большой палец на моем клиторе, и я вижу звезды. Я бесстыдно скачу на его руке, трахая себя до очередного оргазма, и этого недостаточно. Ничего не хватает, кроме его члена, но я все равно кончаю снова, и громкие, внезапные звуки, которые на мгновение кажутся мне частью моей кульминации, не успевают полностью оформиться, как рука Луки внезапно отнимается, и он трясет меня за плечо, запихивая свою эрекцию обратно в штаны, а его лицо внезапно бледнеет.

— Одевайся, — шипит он, и только через мгновение я понимаю, что впервые Лука Романо выглядит действительно испуганным. — Быстрее!

— Что происходит? — Хрипло спрашиваю я, нащупывая свои джинсы, мое тело все еще пульсирует от прерванного оргазма. — Лука, что происходит...

— На нас напали, — мрачно говорит он. — Я слышал выстрелы. И ты в опасности.

14

ЛУКА

Катерина смотрит на меня, ее лицо стало белым.

— Нападение? — Шепчет она. — Кто? Те самые люди, что и в театре?

Я киваю, мое желание исчезло перед лицом реальной опасности, в которой мы находимся. Как, черт возьми, он нас нашел? Задался я вопросом, но это не имеет значения. Я не знаю наверняка, что снаружи именно Бьянки, но я точно знаю, что это его люди. Никто другой не пришел бы за Катериной вот так.

— Лука..., — ее голос дрожит от ужаса. — Что происходит? Пожалуйста, скажи мне... — Она прикусила губу, те самые великолепные губы, которые всего минуту назад обхватывали мой член. — Это были выстрелы? В кого они стреляли?

— Я выставил охрану снаружи после того, что Бруно рассказал мне несколько дней назад. Это дополнительная защита. Нападавшие, должно быть, стреляли в них...

Катерина смотрит на меня, ошеломленная.

— Значит, все это время снаружи было больше людей, охрана, а ты мне не сказал? Я думала, что здесь только ты и я... — Ее лицо вспыхивает красным, несомненно, она вспоминает, как кричала от удовольствия, когда я шлепал ее на столе и заставлял кончать.

— Тебе не нужно было знать, — резко говорю я ей. — Все, что это сделало бы, только заставило бы тебя волноваться о том, насколько опасна ситуация. Я принял решение...

— Для моего же блага, разумеется, — огрызается она, выражая ярость. — Мне действительно нужно знать, что происходит, Лука! Я заслуживаю знать! Я хочу знать, не грозит ли мне опасность, и ты не можешь скрывать от меня это дерьмо... — Она тяжело дышит, злится, и это так же великолепно, как и бесит.

— Сейчас не время беспокоиться о том, что тебе стыдно, что охранники могли услышать твой оргазм, — раздраженно огрызаюсь я. — Это серьезно, Катерина...

— Именно поэтому ты должен был сказать мне. — Она смотрит на меня. — Я хочу, чтобы наш брак был чем-то большим, а не чтобы ты что-то скрывал от меня, за исключением тех случаев, когда я нужна тебе в качестве игрушки для секса. Я хочу быть твоей женой. Я хочу, чтобы ты доверял мне. Я могу помочь тебе, Лука...

Я никогда не слышал, чтобы она так много раз ругалась. Я смотрю на нее, раскрасневшуюся, злую и красивую, и не знаю, хочу ли я накричать на нее или трахнуть, но сейчас не время ни для того, ни для другого.

— Мне нужно взять оружие, — огрызаюсь я, когда слышу снаружи новые звуки, крики и выстрелы. — Оставайся здесь.

Катерина замирает на месте, хоть раз в жизни повинуясь мне, пока я иду в гостиную и ищу сейф, спрятанный в панели в стене. Я достаю пистолет, заряженный, и запихиваю в карман запасные патроны, как вдруг слышу звон разбитого стекла. Я поворачиваюсь и возвращаюсь на кухню как раз вовремя, чтобы увидеть, как одному из моих людей разбивают лицо об одно из окон. Кто-то успел сорвать тяжелую ставню, и я вижу разбитое лицо истекающего кровью человека, которого держат за воротник, а в лицо ему летит стекло.

Резкий рывок и его выкидывают в окно, а в дом вбегают еще несколько человек. Я слышу стук во входную дверь, почти как от тарана, и вдруг по дому разносится усиленный голос.

— Все кончено, Лука! — Раздается слишком знакомый голос Франко Бьянки. — У меня здесь твой человек Бруно. Надо отдать ему должное, мне потребовалось немало времени, чтобы заставить его выдать нужную мне информацию. От него мало что осталось, честно говоря. Но в конце концов я ее достал. Так что я знаю, что Катерина здесь. Отдай ее, и никто больше не умрет.

Я хватаю Катерину и тащу ее в гостиную, подальше от мужчин, пытающихся проникнуть на кухню. Я захлопываю дверь между кухней и гостиной, хватаю книжный шкаф и тащу его вниз, чтобы он с грохотом упал перед дверью, выиграв нам немного времени.

— Поднимайся наверх, — шиплю я ей, но она смотрит на меня широкими, полными ужаса глазами.

— Кто это? — Спрашивает она, ее голос дрожит. — И зачем я ему нужна?

— Хватит тянуть время, Лука! — Франко снова кричит, но Катерина не двигается, и я смотрю на нее, разрываясь между тем, чтобы сказать ей правду и крикнуть, чтобы она убиралась к себе наверх.

— Катерина...

— Лука. — Ее голос, как хлыст, рассекает воздух между нами. — Скажи мне, что, блядь, происходит.

— У нас нет времени на это...

— Лука!

— Отлично! — Я поворачиваюсь к ней, глаза сужены, слова вылетают быстро и жестко, как пули. — Он, блядь, здесь из-за тебя. Он напал на этот театр из-за тебя. Человек, которому я доверял большую часть своей взрослой жизни, истекает кровью на этом пороге или даже хуже, потому что Франко Бьянки хочет тебя.

Лицо Катерины бледно как бумага, губы дрожат.

— Почему? — Шепчет она, стиснув руки по бокам, и я качаю головой, когда в дверь снова начинают колотить.

— Потому что он чертов ублюдок. Настоящий ублюдок. Позор ирландца, выпавший на долю дочери младшего босса. Благодаря деньгам и влиянию ее отца он попал в ту же частную школу, в которую я ходил в детстве, и я был жесток с ним. Я ни хрена не горжусь этим. Но я относился к нему как к меньшему, чем я, и теперь все, блядь, платят за это, потому что Франко Бьянки решил доказать, что он не хуже меня или любого другого настоящего мафиози, забрав все, что у меня есть. В том числе и тебя, и то место во главе мафии, которое гарантируют мужчине твоя девственность и рука в браке.

Если до этого Катерина была бледна, то в этот момент каждая капля крови отлила от ее лица.

— Он хочет жениться на мне?

Дверь распахивается в тот же миг, когда эти слова вырвались из ее уст, и в комнату входит Франко, его рыжие волосы аккуратно зачесаны назад, суровое лицо гладко выбрито, он стоит в черном костюме, улыбка на его губах жестока.

— О, я собираюсь сделать больше, чем просто жениться на тебе, Катерина, — говорит он плавно, его голос, как рваный шелк, висит в воздухе между нами. — Я заставлю тебя и твоего придурка-жениха подняться наверх, где он сможет наблюдать, как я забираю у тебя все крупицы невинности, которые он хотел присвоить себе. А потом я убью его, медленно, и снова трахну тебя в его крови. — Его улыбка расширяется, демонстрируя идеально ровные зубы, но при этом он не смотрит в глаза. — После этого мы вернемся в город, и если ты будешь послушной девочкой и безропотно согласишься на нашу скорую свадьбу, я пощажу твою мать. Возможно, я даже позволю твоему отцу жить, хотя, конечно, он должен будет согласиться покинуть город. Я не могу позволить ему оставаться здесь и ждать момента, когда он сможет отомстить. Не то чтобы он это сделал бы, ведь на кону жизнь его дочери и будущих внуков. И даже не обязательна угроза смерти, я могу усложнить тебе жизнь, даже не убивая тебя. Я уверен, что ты думала, что выйти замуж за Луку, который на самом деле не хотел иметь жену, было большой обузой, но ты не представляешь, насколько несчастным может быть брак для женщины, Катерина. Особенно для женщины, которая отказывается выполнять свой долг. — Он сунул руку в карман и достал нож, который раскрыл, проведя острием лезвия по указательному пальцу. — При выключенном свете я могу трахнуть женщину, которой нанесли всевозможные увечья. В хорошем настроении я могу даже не выключать свет.

Пока Франко говорит, угрозы слетают с его языка так легко, словно он заранее подготовил речь, меня охватывает темная ярость. Я делаю шаг вперед, закрывая ему обзор на Катерину, и чертовски надеюсь, что у нее хоть раз хватит здравого смысла обратить на меня внимание и остаться в стороне, а не пытаться бороться.

— Это касается только меня и тебя, Бьянки, — рычу я. — Я уже говорил тебе, как мужчина мужчине, что я был неправ, как вел себя с тобой в детстве. Я был избалованным маленьким засранцем, но мы были детьми, черт возьми. Держать такую обиду - нелепо, но вымещать ее на женщине, которая не имеет к этому никакого отношения, - еще хуже. Если ты хочешь сделать это кровавым, прекрасно, но пусть это останется между нами.

Франко ухмыляется.

— О, Лука. — Он прикасается ко лбу, где проходит тонкий красный шрам, обычно скрытый, когда его волосы естественно спадают вперед. — Ты ведь помнишь, откуда он у меня? Ты бросил в меня камень. На самом деле, ты и твои маленькие друзья собрались вместе и бросили несколько камней. Ты обзывал мою мать, не зная, что в тот самый момент она была в больнице и умирала. Так же, как и твоя сейчас, Катерина.

Катерина издала тоненький плач у меня за спиной, и я стиснул зубы, собираясь схватить ее, если она попытается выскочить из-за моей спины и наброситься на Франко, не то, чтобы он этого не заслуживал.

— После ее смерти, — продолжает Франко кислым голосом, — мой отец не хотел иметь со мной ничего общего. Коннор Макгрегор, лидер ирландских королей, был для него таким великим человеком. Его не интересовал ребенок, о котором он не думал с того самого момента, как избавился от груза, из-за которого у моей матери текло между ног. И я уверен, ты можешь себе представить, как добр был ко мне мой дедушка на протяжении всего моего детства, вынужденный растить меня, чтобы не позволить мне оказаться на улице.

— Но на улице ты все равно оказался, — выплюнул я, гневно стиснув челюсти. — Не более чем бандит и сутенер, управляющий шлюхами и зарабатывающий таким образом деньги, берущий грязные контракты, прокладывающий себе путь вверх по лестнице, погрязшей в дерьме. И ты думаешь, что сможешь занять самое влиятельное место на Северо-Востоке?

— Я уже занял. — Франко фыркнул. — А что мне оставалось делать, Лука? Мой отец все еще жив и не дает мне ничего, даже своего имени. Мой дед оставил все свое состояние гребаной церкви, вместо того чтобы хоть цент из него перешел ко мне. И ты, с твоими окровавленными руками, измазанными наркотиками, сидя в стеклянном доме, построенном на богатствах мертвецов и наркоманов, подсевших на твои наркотики, хочешь судить меня? Это я сейчас бросаю камни, Лука Романо. И все, что мне нужно, это забрать твою драгоценную Катерину, и я смогу получить все, что захочу. Она - ключ, в конце концов. Вот почему ты женишься на ней, хотя ты сто раз говорил на публике, что предпочел бы не жениться, чтобы продолжать трахать всех кладоискательниц отсюда до Лос-Анджелеса, Майами и обратно. Он широко ухмыляется, облизывая губы. — Это ее роль в этом деле. Я заберу ее не потому, что она во всем виновата. Я заберу ее, потому что она твоя, и скоро, Лука, все, что у тебя есть и даже больше, будет моим.

Его люди уже окружили его, и я стиснул зубы, сжимая в руке пистолет. Я позволил себе отвлечься на желание, наслаждаясь игрой с Катериной, вместо того чтобы сосредоточиться на ее защите, и теперь мы оба можем поплатиться за это. Это, как и действия Франко, приводит меня в ярость. Я знал, что нас ждет, знал, от чего мне нужно ее защищать, но все равно облажался, потому что не смог себя контролировать.

Теперь моя охрана мертва, и я, возможно, не смогу защитить Катерину. На самом деле, похоже, мы уже проиграли. Я мог бы попытаться застрелить Франко, но я был бы мертв еще до того, как попала бы пуля. Если я промахнусь, Катерина все равно будет его, а если мне это удастся, у его людей не будет причин не воспользоваться ею самим, а потом убить ее.

Я должен остаться в живых, если хочу иметь хоть какой-то шанс защитить ее. Сохранить ее, чего я в этот момент с болезненной ясностью понимаю, что хочу больше всего на свете. Не только из-за того, что она мне предлагает, но и потому, что я хочу ее.

Моя идеальная невеста, моя принцесса мафии. Женщина, о которой я и не подозревал, что она может быть такой же идеальной для меня, как она, во всей ее упоительной, упрямой красоте.

Франко дергает головой, и в комнату входят еще двое мужчин, волоча за собой тело. Из него доносится тихий стон, и я чувствую, как яма вины и ненавистного гнева разверзается в моем нутре, когда тело опускают на пол между мной и Франко и переворачивают на спину, чтобы я мог видеть то, что было лицом мужчины.

Лицо Бруно - или то, что от него осталось.

Он почти неузнаваем и, несомненно, почти мертв. Он снова стонет - низкий стон боли, который, я знаю, будет преследовать мои гребаные сны до конца жизни, и я стискиваю зубы.

— Просто убей его, блядь, — шиплю я на Франко. — Какой в этом, блядь, смысл? Ты здесь. Тебе не нужно было показывать мне, что ты сделал с моим гребаным водителем.

— Не только с твоим водителем. — Франко улыбается. — Единственный человек, кроме твоей охраны, которому ты доверил местонахождение Катерины. Я притащил сюда то, что от него осталось, по двум причинам. Во-первых, чтобы ты увидел, на что я готов пойти, чтобы получить эту информацию. Во-вторых, чтобы Катерина увидела, на что я способен. Ну же, девочка. Смотри.

— Катерина, не подходи.

— Посмотри на это! — Голос Франко прорезал воздух. — Сейчас же, девочка, или я начну с пули в ноге Луки, чтобы он встал передо мной на колени, где ему и место.

Катерина медленно выходит из-за моей спины, ее шаги замирают. Увидев тело Бруно, она испускает придушенный крик и почти мгновенно откидывается в сторону, ее тошнит, желчь выплескивается изо рта на деревянный пол.

Франко морщит нос.

— Чертовски слаба, — шипит он. — Посмотри еще раз. Вот что я сделаю с Лукой, если ты не подчинишься. Я превращу его в хнычущий комок плоти на твоих глазах, а потом, когда я буду уверен, что выжал из него все возможное... — Франко протягивает руку, и один из его людей вкладывает в нее пистолет, уже снятый с предохранителя. Небрежно, словно жестом указывая на что-то, что он хотел бы съесть на обед, Франко направляет пистолет на голову Бруно и спускает курок.

Катерина затыкает уши руками и вскрикивает, когда раздается звук выстрела, от которого у меня тоже звенит в ушах.

Дулом пистолета Франко показывает в сторону лестницы.

— Поднимайся в спальню, Катерина. Лука, следуй за ней. Я буду прямо за вами с пистолетом и своими людьми. Одно неверное движение любого из вас, и я позабочусь о том, чтобы Луке пришлось проделать оставшийся путь ползком. Понятно?

Лицо Катерины без кровинки, руки трясутся, но она кивает, вытирая рот тыльной стороной ладони. Ее позвоночник напряжен, плечи расправлены, и она смотрит на Франко с ненавистью в глазах, которую я никогда раньше не видел, но она поворачивается к лестнице и медленно поднимается по ней.

— Брось пистолет. — Франко жестом указывает на "Глок", который я все еще держу в руках. — Сейчас же, Лука, или ты больше никогда не будешь пользоваться этой рукой. Не то, чтобы ты это сделаешь к тому времени, когда я закончу с тобой сегодня. Но я могу сделать так, что тебе будет гораздо больнее или гораздо менее больно, в зависимости от того, насколько вы оба сговорчивы.

Я подчиняюсь. Это противоречит всему, что во мне есть, всем фибрам моего существа, но в данный момент я не вижу другого выхода. Я верю, что он сделает это, и знаю, что должен отложить на как можно более долгий срок любое насилие, которое он планирует совершить по отношению ко мне, если у меня есть хоть какой-то шанс спасти Катерину.

Она поднимается по лестнице как можно медленнее, и, даже не видя ее лица, я вижу, как крутятся колесики в ее голове. Я хочу сказать ей, чтобы она подчинялась Франко как можно дольше, чтобы дала мне шанс вытащить нас из этого, а не сопротивлялась сама. Я достаточно хорошо знаю Франко, чтобы понять, что он получит наибольшее удовольствие, если сможет заставить ее сопротивляться ему, если у него будет множество поводов как причинить боль мне, так и сломать ее. Конечно, ему не нужен повод ни для того, ни для другого, но, как все злые люди, он предпочитает чувствовать себя оправданным в своих действиях. Если Катерина будет сопротивляться, это даст ему все, что нужно.

Но я знаю свою будущую жену и знаю, что она так просто не прогнется и не сломается.

— Какая комната его? — Спрашивает Франко у Катерины, когда мы выходим на лестничную площадку. — Мы пойдем туда. Лука ведь не приглашал еще сюда тебя, верно?

Ее лицо вспыхивает.

— Я у него вообще не была — огрызается она. — Я все еще девственница.

Едва ли. Я стиснул зубы, жалея, что у меня не было времени довести до конца то, о чем она умоляла меня раньше. Секс с ней, возможно, не помешал бы Франко сделать все это, никто не смог бы доказать, что я был первым, а после моей смерти он мог бы использовать любые угрозы, чтобы заставить Катерину сказать, что ее девственность была у него, и ни у кого другого.

Но он знал бы правду, и даже такая мелочь была бы для меня утешением.

— Тогда заходи, — говорит Франко, указывая пистолетом на дверь. — И даже не думай что-нибудь попробовать предпринять.

Катерина плотно сжимает губы, но ничего не говорит, толкая дверь и проходя внутрь. Франко жестом подзывает своих людей, которые тут же хватают меня и отводят в дальний конец комнаты, пока Франко садится на край кровати.

— Иди прополощи рот в ванной, — говорит он Катерине. — А потом возвращайся сюда. Быстро, сейчас же.

Он наблюдает за тем, как она подчиняется, и на его лице появляется жестокая улыбка.

— Думаю, сначала я заставлю ее раздеться для меня. Мои люди, конечно, отвернутся, я не могу позволить им увидеть мою будущую невесту обнаженной. Мне придется выколоть им глаза, не так ли, мальчики?

Мужчины, держащие меня, ворчат в знак согласия, а я смотрю на Франко.

— Ты не можешь свалить все это на меня, — шиплю я на него. — Я был жесток с тобой в детстве, я признаю это. Я был неправ. Но ты уже давно прошел тот момент, когда можно использовать это в качестве оправдания. Это не делает тебя сильным человеком, это превращает тебя в посмешище.

— Посмотрим, какую мелодию ты будешь напевать, глядя на собственные пальцы на ковре, — с улыбкой говорит Франко. — А что касается всего остального… ах, вот и она. Иди сюда, Катерина.

Его голос - ровный, четкий приказ, и Катерина повинуется. Ее глаза сверкают злобной ненавистью, но она пересекает комнату и направляется к нему.

— Что? — Спрашивает она, в ее голосе звучит фальшивая покорность, и Франко слышит ее. Он молниеносно встает, его рука внезапно оказывается в ее волосах, причем достаточно сильно, чтобы причинить боль, когда он поворачивает ее ко мне лицом.

— Говори со мной с уважением, девочка, — шипит он. — А теперь скажи мне правду. Он к тебе как-нибудь прикасался?

Катерина качает головой, а я изо всех сил стараюсь сохранить нейтральное выражение лица. Она, конечно, лжет, но еще неизвестно, насколько хорошо ей это удастся и купится ли на это Франко.

— Ты уверена? — Он откинул ее голову назад, а другой рукой провел между ее ног, чтобы погладить киску через джинсы. — Вы оба заверили меня, что его член еще не был здесь, но как насчет его языка? Его пальцев?

Катерина вздрагивает. Она ничего не может с этим поделать, я знаю, не далее, как час назад я отшлепал ее по этому месту и довел пальцами до множественных оргазмов. Она болезненна и чувствительна, а прикосновения Франко слишком грубы. Он сильно шлепает ее по этому месту, и она вскрикивает. Это не крик болезненного удовольствия, как было со мной, а протест, и Франко жестоко усмехается.

— Лгунья, — шипит он ей на ухо. — Конечно, я должен быть зол, и я зол. Но я также доволен. Я хочу причинить вред Луке, и ты даешь мне все необходимые поводы. — Он дергает головой в мою сторону. — Сломайте два первых пальца на его правой руке. Сейчас же.

— Нет! — Кричит Катерина, пытаясь вырваться из рук Франко, но он тащит ее вперед за волосы и удерживает на месте, стоя с ней в футе передо мной.

— Сделайте это, — рычит он, и один из его людей хватает меня за руку.

15

КАТЕРИНА

От звука ломающихся пальцев Луки меня снова чуть не стошнило. Он не произносит ни звука, стиснув зубы с такой силой, что мне кажется, они тоже могут треснуть, но то, как бледнеет его лицо и расширяются от боли глаза, говорит мне все, что нужно знать.

От вида и звука этого, а также от боли, которую причиняет рука Франко, запутавшаяся в моих волосах, слезы наполняют мои глаза.

— Прекрати, — умоляю я, и Франко смеется.

— О, мы только начинаем, — говорит он, поворачивая мою голову так, чтобы я могла видеть его ухмылку. — А теперь скажи мне правду, Катерина. Трогала ли тебя какая-нибудь другая его часть? Как насчет его языка?

— Пожалуйста, прекрати. — Слезы льются ручьем, как бы я ни ненавидела плакать перед этим монстром, мужчиной, о существовании которого я даже не подозревала несколько дней назад. Человека, о котором я ничего не знала до сегодняшнего дня. — Пожалуйста, не делай ему больно.

Франко смотрит на меня.

— Что ты сделаешь, если я скажу, что не буду отрезать ему язык за то, что он посмел лизать киску, которая теперь принадлежит мне?

Гнев поднимается во мне, бурлящий и густой, но я заставляю его сдержаться. Я не могу бороться с ним, пока не могу, и Лука тоже. Я должна быть умной в этом деле, а не реагировать, и я знаю это, как бы трудно ни было смириться с этим в данный момент.

Я не собираюсь принадлежать ему. Я лучше умру. Но мы еще не пришли к этому.

— Что угодно, — шепчу я, ненавидя это слово, когда оно срывается с моих губ, но зная, что мне нужно выиграть время для себя и Луки. — Пожалуйста, не надо.

Франко отпускает мои волосы, вызывая у меня еще один небольшой крик, и отступает на несколько шагов.

— Тогда разденься, — говорит он категорично. — Покажи мне каждый кусочек. Дай мне посмотреть, что принадлежит мне. Отвернитесь, — добавляет он, кивая в сторону своих людей. — Но следите, чтобы этот ублюдок не сдвинулся ни на дюйм. Если вы позволите ему освободиться только для того, чтобы увидеть ее, я сделаю гораздо хуже, чем лишу вас глаз.

Мужчины кивают, поворачиваясь спиной, руки по-прежнему сжимают руки Луки. Дрожа, я поворачиваюсь лицом к Франко, потянувшись к подолу рубашки.

— Очень хорошо, — одобрительно говорит он, когда я снимаю ее и бросаю на пол. — Теперь джинсы. Мне нравится видеть женщину только в лифчике и трусиках. Это так хорошо обрамляет женскую фигуру, подчеркивает ее формы. Я буду ждать, что ты будешь часто надевать для меня нижнее белье, Катерина. Все, что я выберу для тебя, без жалоб.

Стиснув зубы, я сдерживаю желание ответить и вместо этого расстегиваю пуговицу на джинсах. Мои щеки пылают от гнева и смущения, и я не хочу, черт возьми, делать это. Я не хочу раздеваться ни для кого, кроме Луки, не хочу, чтобы этот чудовищный мужчина видел меня голой, но я должна. Я должна выиграть время, повторяю я про себя снова и снова, пока стягиваю джинсы на бедра и отбрасываю их в сторону.

— Прекрасно, — бормочет Франко. — Повернись, пока не сняла остальное. Покрутись немного для меня.

Когда я поворачиваюсь, то слышу его резкий вздох.

— Откуда эти следы? — Требует он. — Лука приложил к тебе руку?

Я снова поворачиваюсь к нему лицом, и мои щеки краснеют еще сильнее.

— Для моего же блага, — скромно отвечаю я и слышу сзади сердитое ворчание Луки на мое признание. Уверена, что Лука злится, слыша, как я впервые признаюсь в этом Франко, но я не знаю, какой у меня есть выбор. Если я разозлю Франко или не смогу увлечь его достаточно долго, чтобы дать Луке или мне шанс придумать способ сбежать, это не будет иметь никакого значения.

Лука будет мертв, а то, что ждет меня, будет гораздо хуже.

Франко ухмыляется, подходя ко мне ближе.

— И как ты себя чувствуешь, Катерина? — Спрашивает он, протягивая руку, чтобы коснуться следов от ремня на моей заднице. Я вздрагиваю от его прикосновения, но не двигаюсь. — Тебе понравилось? Не лги мне. Я ненавижу женщин, которые лгут. — Его рука прижимается к изгибу моей задницы и скользит вниз. — Моя мать долгое время лгала мне, ты знаешь. Она лгала о том, кто мой отец, лгала, что я бастард, лгала обо всем. И только когда мальчики вроде Луки стали жестоки со мной, она наконец рассказала мне правду.

— Да, — шепчу я, слово сухое, как бумага, на языке. — Мне это нравилось.

— Какая маленькая шлюшка. — Рука Франко резко опускается вниз, прямо на рубцы, оставшиеся от руки Луки. — Тебе понравилось? Эта киска стала мокрой для меня, Катерина?

Я смотрю на него.

— Хочешь правду? Нет. Мне не понравилось.

Другая его рука снова закручивается в моих волосах и поворачивает мою голову, а он сжимает мою задницу так сильно, что становится больно.

— Почему так, маленькая шлюшка? Скажи мне, почему это не делает тебя мокрой? — Его рука снова опускается на мою задницу, на этот раз сильнее.

— Потому что это ты, — шиплю я. — А не Лука.

Лицо Франко искажается в такой чудовищной ярости, что у меня чуть колени не подкосились от страха. Он обеими руками толкает меня к кровати, да так сильно, что я чуть не падаю.

— Снимай остатки одежды, — рычит он. — Сейчас же.

Дрожащими руками, пока он продвигается ко мне, мне удается расстегнуть лифчик, и он падает на пол, а я спускаю трусики. Я никогда не была такой голой перед Лукой, и мне неприятно, что он видит меня такой, что Лука впервые видит меня полностью обнаженной при таких обстоятельствах.

Франко кладет пистолет на прикроватную тумбочку и убирает нож обратно в карман.

— Ложись на кровать, — шипит он. — Я собирался насладиться этим, заставить тебя сосать мой член, прежде чем трахнуть тебя, но теперь я думаю, что подожду этого. У меня в голове есть более красивая картина: ты стоишь на коленях в крови Луки, принимая мою сперму в горло, все еще истекая кровью от моего члена. Так что ложись, девочка, и приготовься. Я собираюсь трахать тебя в сыром виде, пока он смотрит.

Я испуганно смотрю на Луку. Его лицо - маска ярости, каждый мускул напряжен.

— Отойди от нее, — рычит он на Франко. — Можешь сдирать с меня кожу живьем, мне все равно. Вымещай все на мне. Но, блядь, не трогай ее.

— Или что? — Франко смеется. — Ты убьешь меня? Ты никогда до меня не доберешься.

— Хочешь, блядь, поспорить? — Лука бросается вперед, вырываясь из хватки одного из державших его мужчин. Человек в черной одежде хватает его и бьет в челюсть достаточно сильно, чтобы Лука отшатнулся, но при этом он держит голову в стороне, стараясь не смотреть в мою сторону.

Лука пытается прийти в себя, но прежде, чем ему это удается, его ставят на колени, а второй мужчина прижимает дуло пистолета к его голове.

— Продолжай бороться, — предупреждает Франко. — Если ты заставишь меня убить тебя до того, как я наслажусь пытками, я вымещу это на Катерине. Ты знаешь, что так и будет. Представь себе, ты мертв и беспомощен, а я мщу ей. Пока она может рожать моих детей, неважно, что еще с ней случится.

Лука выглядит так, словно готов вылезти из кожи вон, несмотря на предупреждение Франко, каждый мускул его тела свернулся, как у змеи, готовой нанести удар. Я никогда не видела ничего подобного гневу на его лице, это ужасает, но в то же время успокаивает. Если я найду способ отвлечь Франко, у нас появится шанс. Лука похож на дикого зверя, готового к убийству, и все, что ему нужно, это начать действовать.

— Лука, не надо. — Мой голос дрожит, но я забираюсь на кровать. — Просто... пожалуйста. Я не хочу смотреть, как он тебя убивает. Все в порядке. — Все далеко не так хорошо, но я стараюсь говорить как можно спокойнее, а сердце колотится в груди. Я должна поверить в то, что это правда, чтобы не разлететься на куски. Если я сломаюсь, Луке придется вытаскивать нас из этого всего самому, а я не могу так поступить с ним.

Это мой шанс доказать ему, что я сильная. Что я могу быть не просто сосудом для секса и детей. Что я могу быть для него настоящей женой, настоящим партнером, на которого он может положиться и которому может доверять. Что у нас может быть такой брак, какого нет ни у одной известной мне мафиозной пары.

С дрожащими руками, к слову, я вся дрожу, я сажусь на кровать. Я чувствую жар Франко у себя за спиной, и он соблазнительно смотрит на меня, пока я откидываюсь на подушки, вцепившись пальцами в простыни, пытаясь сохранить спокойствие.

— Прекрасно, — дышит он. — Начнем вот так. У Луки хороший вид с того места, где он находится, но я думаю, что смогу открыть ему лучший, прежде чем мы закончим. — Он идет за мной на кровать, его рука скользит по моей ноге, а его голодный взгляд скользит между ними. — Пока что ты вела себя хорошо, Катерина. Всего одна маленькая ложь, и ты быстро усвоила урок. За это я облегчу тебе задачу. Я буду действовать медленно, чтобы не было слишком больно.

— Пошел ты, ублюдок! — Рык Луки эхом разнесся по комнате. — Убери от нее свои гребаные руки... — Один из держащих его мужчин снова бьет его кулаком, и я не решаюсь посмотреть. Если я это сделаю, то рухну. Я поднимаю глаза к потолку и стараюсь не смотреть на Франко, пока он не заставит меня.

Его руки скользят по моим бедрам, раздвигая их. Я слышу звук спускающейся молнии и чувствую странный прилив облегчения от того, что он не собирается раздеваться. Он слишком нетерпелив для этого, и это означает, что я избавлена от необходимости видеть его полностью обнаженным, от близости плоти к плоти. В том, что он остается одетым, есть некая отстраненность, благодарякоторой мне становится немного легче сохранять рассудок.

— Посмотри на меня, — требует Франко, и я знала, что эти слова прозвучат. Он хватает мою руку, заставляя ее опуститься на его член. — Посмотри, как я собираюсь сделать тебя своей.

Я не хочу. Все во мне кричит об отказе, но я все равно заставляю себя опустить глаза. Он значительно меньше Луки, длинный и худой, и мне приходится сдерживать язвительный комментарий. Не уверена, что я вообще могла это почувствовать. По крайней мере, это будет не так страшно, ведь я даже не буду знать, когда он окажется внутри меня.

— Я разорву тебя перед ним, — усмехается Франко. — Я заставлю тебя истекать кровью, пока он будет смотреть.

— Не трогай ее, мать твою...

— Давайте, отрежьте ему язык, если он еще раз заговорит, — огрызается Франко, и в это же время я чувствую, как внутри меня что-то разжимается, мой самоконтроль стремительно ослабевает, когда я понимаю, что через несколько секунд Франко будет внутри меня. Может, мы освободимся после этого, а может, и нет, но Франко станет моим первым, насильно, и это то, что я никогда не смогу отменить.

То, чего я отчаянно не хочу.

— Ты собираешься заставить меня истекать кровью? — Я выплюнула в него слюну, злобно сверкнув глазами. — Как? С помощью этого? — Я сильно сжимаю его член, заставляя его дернуться в ответ. — Я не уверена, что смогу почувствовать это, как бы сильно ты меня ни трахал.

Лицо Франко искажается, и он отшатывается назад, отвешивая мне пощечину с такой силой, что у меня звенит в ушах и плывет перед глазами. Он бьет меня еще раз, отчего моя голова отлетает в другую сторону, и у меня на мгновение кружится голова, но не настолько, чтобы я не заметила нож, который лежал в его кармане на кровати, вырвавшись из рук.

— Ты, гребаная сука, — шипит он. Он протискивается между моих бедер, его член прижимается ко мне, но он не может протиснуться внутрь. Я сухая, как пустыня, и мое тело напряжено, эффективно закрывая ему доступ.

— Блядь. Ты ебаная пизда... — Франко сплевывает на руку, трет ее о свой член и между моих рук, пытаясь снова войти в меня. Я сопротивляюсь изо всех сил, пользуясь моментом, когда он отвлекается, чтобы достать нож. Я знаю, что у меня есть только один шанс, если я потерплю неудачу, он заставит меня пожалеть о том, что я вообще пыталась. Он заставит меня смотреть, как он поступает с Лукой, как поступает со мной, что хуже смерти. Хуже, чем это.

Но я должна попытаться.

На долю секунды я расслабляюсь, давая ему возможность почувствовать, как ослабевает сопротивление, чтобы он подумал, что может справиться с этим. А потом, когда он уже готов протиснуться в меня, я изо всех сил вонзаю нож в его горло, направляя острие прямо к нему. Я уже слышала, что перерезать горло сложнее, чем может показаться, но я не собираюсь терпеть неудачу. Я не позволю ему победить.

Собрав все силы, я всаживаю нож в его горло у самого угла челюсти и дергаю вниз.

— Пошел ты! — Слова вырываются из меня рваным криком. Все сливается воедино: горячая кровь, заливающая мои руки, отчаянное бульканье Франко, его тело, пытающееся вырваться. Он дергается в сторону, падая с кровати с ножом в горле, и я вижу, как Лука в этот момент выхватывает пистолет, приставленный к его голове, пока охраняющие его люди отвлекаются.

Раздаются выстрелы. На полу лежат еще тела, но я не могу быть уверена, что одно из них не Лука. Я подползаю к краю кровати, чувствуя жар крови Франко, прилипший к моей коже, и вдруг Лука оказывается рядом, его руки на моих руках, и он притягивает меня к себе, не обращая внимания на свои сломанные пальцы.

— Катерина? — Его левая рука, неповрежденная, проводит по моим волосам. — С тобой все в порядке? Ты... он не...

— Он не зашел так далеко, — шепчу я. — Лука, твоя рука...

— Мне все равно. — Он прижимает мое лицо к себе, его зеленые глаза ищут меня. — Мне так жаль, что я не смог добраться до тебя. Мне жаль, что тебе пришлось...

— Нет. — Слово прозвучало резко, уверенно. — Я рада, что смогла. Я рада, что это сделала именно я, после того, что он думал, что может сделать со мной. Как он думал, что может использовать меня, чтобы причинить тебе боль, забрать то, что построила моя семья. Это была моя месть, Лука, и я не печалюсь об этом. Я не чувствую себя виноватой. — Я сжимаю кулак, чувствуя кровь между пальцами. — Я рада, что его кровь на моих руках.

— Я просто рад, что ты в безопасности. — Обе его руки лежат на моем лице, притягивая мои губы к своим, и на этот раз нет никаких колебаний, нет той части меня, которая хотела бы остановить это. Я целую его жадно, жадно, желая, чтобы он смыл все следы прикосновений Франко за последние минуты, чтобы прогнать его призрак, прежде чем он сможет поселиться в моих костях.

— Лука... — выдыхаю я его имя ему в рот, и он застонал, повалив меня обратно на кровать, когда поцелуй стал яростным и срочным.

— Я думал, что потеряю тебя. — Его рот снова захватывает мой, язык погружается в него, опутывает, поглощает меня. — Я думал, что мы оба уйдем, прежде чем я смогу сказать тебе, как я сожалею о том, что говорил, что ты мне не нужна. И за то, что никогда не думал, что может быть что-то лучше, чем иметь тебя в качестве моей жены. Моя храбрая, прекрасная принцесса...

— Это не имеет значения. — Я снова целую его, скребу зубами по нижней губе, и он стонет. Я тоже это имею в виду, такое чувство, будто то, кем я была, кем мы были до того, как Франко выломал ту дверь, ничего не значит. Как будто все это ушло, и мы теперь что-то новое, что-то другое. — Ты все еще хочешь, чтобы я стала твоей женой?

— Да. — Лука вдыхает это слово в мои губы. — Да, да, тысячу раз да. Моя Катерина...— Теперь он стоит на коленях между моих ног, его тело прижато к моему, и я рву на нем одежду, не заботясь о том, что пачкаю его. — Я никогда не захочу никого другого. Я был дураком, когда думал, что когда-нибудь смогу.

— Тогда покажи мне, — шепчу я ему в губы, мои руки уже стягивают с него брюки, рубашка расстегнута, пуговицы разбросаны по кровати. — Покажи мне сейчас, как сильно ты меня хочешь.

16

ЛУКА

На секунду я подумал, что у меня, должно быть, галлюцинации. Все это, честно говоря: мертвое тело Франко на полу, мертвое от руки Катерины, ее окровавленные руки на мне, трупы, мое собственное тело, кричащее от боли, и все же мне так тяжело, как не было никогда за всю мою гребаную жизнь. Всего несколько минут назад я был уверен, что умру, что мы оба умрем, что последнее, что я увижу в своей жизни, это женщину, которую я слишком поздно понял, что люблю, сломанную и истекающую кровью, когда мой злейший враг покончил со мной. А теперь...

Теперь я могу думать только о том, что я жив, что мы оба живы, несмотря на боль от сломанных пальцев и избитого тела. Катерина, похоже, чувствует то же самое: она рвет мою одежду, кровь Франко размазана по ней и по моей коже, она снова притягивает мой рот к своему, мои брюки наполовину сняты и спускаются по бедрам, когда она освобождает мой ноющий член.

— Катерина... — Я выдыхаю ее имя ей в рот, желая ее так, как никогда в жизни, и желая убедиться, что она понимает, что делает, в то же время. — Ты хочешь этого? Ты хочешь, чтобы я взял тебя здесь, сейчас, вот так? В твой первый раз?

— Да, — шипит она мне в рот, и мой член пульсирует, нуждаясь в ней. — Я не хочу больше ни секунды чувствовать его руки на себе. Я твоя, если ты хочешь меня еще, Лука, так сделай меня своей.

— Я никогда не смогу захотеть никого, кроме тебя. — Слова вырываются наружу, когда я целую ее, горячо и глубоко, моя рука движется между нами, чтобы скользнуть между ее складок. Я хочу, чтобы она была мокрой, чтобы с нее капало, и ее тело мгновенно реагирует. Она говорила серьезно, когда сказала, что не возбудится ни от кого, кроме меня, и это знание обжигает меня, разжигая желание насилия, когда я раздвигаю ее бедра шире, а с моего члена капает сперма от потребности быть внутри нее.

— Он собирался трахнуть меня в твоей крови, — выплевывает Катерина, в ее голосе звучит злость и ярость. — Так что мы сделаем это вместо него. Чтоб он сдох, раз уж решил, что может ко мне прикоснуться. — Она выгибается вверх, ее окровавленные руки путаются в моих волосах, ее ноги обхватывают мои бедра, когда она притягивает меня к себе. — Я твоя, Лука. И ты мой. Никто и никогда не отнимет это у нас.

Ее рот снова переходит на мой, когда я провожу пальцами по ее клитору, чувствуя, как она напрягается и выгибается, как ее киска становится горячей и влажной на моих пальцах, когда я заставляю ее сильно кончить для меня. Она упирается в меня бедрами, головка моего члена скользит по ее влажному отверстию, и я издаю шипение от удовольствия, чувствуя, как она прижимается ко мне. Не в силах больше ждать, я толкаюсь вперед, чувствуя, как она расходится и сжимается вокруг меня, принимая первый дюйм моего толстого члена, впервые пронзающего ее.

— Лука! — Она выдыхает мое имя в мои губы, ее зубы сжимаются от первоначальной боли, вызванной моим проникновением. Я пытаюсь не двигаться, дать ей привыкнуть к моей толщине, прежде чем продолжить, но она толкается на меня, извиваясь на кровати. — Просто сделай это, — дышит она. — Я хочу, чтобы ты был внутри меня, сейчас же. Не останавливайся. Не тормози.

Как будто что-то в моем мозгу отключается при этих словах, все логические мысли исчезают, когда что-то первобытное, животное берет верх. Ее слова дают мне разрешение на все, что я хочу, и я подаюсь вперед, вбирая ее в себя одним длинным движением, погружая каждый дюйм своего члена в нее, чувствуя, как она сжимается вокруг меня, когда я делаю это. В ее тонком и высоком крике, который она издает, смешались боль и удовольствие, но я понимаю, что именно этого она и хочет. Она избавляется от страха и боли последнего часа, заменяя их этим, своим выбором, своей потребностью, позволяя ей очистить ее от всего, что она пережила. Я чувствую это по тому, как она прижимается ко мне, впиваясь ногтями в мои плечи, прикусывая зубами нижнюю губу, когда она встречает меня удар за ударом, ее тугая киска пульсирует по моей пульсирующей длине с каждым ударом. Я долго не продержусь, и я знаю это. Я слишком сильно хочу ее, и накал момента слишком велик. Я никогда не фантазировал ни о чем подобном, но лишение девственности принцессы мафии посреди кровавой бойни, которую мы оставили после себя, - самое эротичное, что я когда-либо испытывал в своей жизни, и я знаю, что это погубит меня для любой другой женщины.

То, что я считал наказанием, стало моим спасением.

— Ты моя, — хрипло шепчу я Катерине на ухо, вжимаясь в нее, скрежеща бедрами о ее бедра, покачиваясь внутри нее, желая, чтобы она почувствовала каждый дюйм моего члена. — Моя, и ничья больше. Моя, чтобы трахать, моя, чтобы наслаждаться, моя, чтобы любить.

Я чувствую, как она напрягается и вздрагивает, когда я произношу слово "любить", как будто оно отдается в ней эхом, более глубоким, чем то, что мы делаем сейчас.

— И ты мой. — Она неистово целует меня. — Мой, чтобы ублажать, и мой, чтобы любить. Мой мафиозный принц.

Катерина вскрикивает, ее волосы спутались вокруг лица, ее голая, забрызганная кровью кожа прижимается к моей, когда она сильно кончает на моем члене, ее ноги плотно обхватывают мои бедра. Ее жар, прилив возбуждения, когда ее киска впивается в мой ноющий член, это уже слишком, и я чувствую, как мой собственный оргазм прорывается сквозь меня, не в силах сдержаться.

— Блядь, — рычу я ей в рот, язык проникает внутрь, чтобы завладеть им на мгновение, прежде чем я откидываю голову назад с гортанным стоном, вколачивая свой член в нее так глубоко, как только могу, чувствуя, как он набухает и твердеет. — Я не могу... Я сейчас кончу... Я заполню тебя своей спермой... О Боже...

— Да! О боже, да... — Катерина снова стонет мое имя, чувствуя первый горячий прилив моей спермы, притягивая меня к себе еще крепче, еще глубже, и мы двое соединяемся так тесно, что кажется, будто ничто и никогда не сможет нас разлучить. Я чувствую, как по мне прокатывается толчок ее собственной кульминации, когда я кончаю, мой выброс пульсирует глубоко внутри нее, и я отклоняюсь назад как раз вовремя, чтобы последние струи моей спермы забрызгали ее живот и грудь, когда я сильно глажу себя, помечая ее своей спермой.

Моя. Моя принцесса, моя Катерина. Моя жена.

Я опускаюсь на нее, мой член все еще наполовину твердый и пульсирует от сильного удовольствия, когда я смотрю вниз на ее прекрасное лицо. Я протягиваю руку, вытирая кровь с ее щеки, вглядываюсь в ее ошеломленное, полное удовольствия выражение и понимаю, что это она. Это единственная женщина, которую я могу желать до конца своих дней, единственная женщина, которая может соответствовать мне.

Наша совместная жизнь не будет идеальной, но она будет идеальной для нас.

— Иди сюда. — Я слезаю с нее, чувствуя слабость в коленях от жестокости моего освобождения, и тянусь к ней. — Нам нужно привести тебя… нас обоих, вообще-то, в порядок.

Катерина одаривает меня маленькой, мерцающей улыбкой, уворачиваясь от моих попыток подхватить ее.

— У тебя сломаны пальцы, — говорит она мне с укором. — Может быть, сейчас ты этого и не чувствуешь из-за прилива адреналина, но тебе не следует поднимать меня, а я не хочу, чтобы меня уронили. — Выглядя слегка пошатывающейся, она перекидывает ноги через край кровати и отталкивается. — Позови кого-нибудь, чтобы разобраться с этим, — добавляет она, жестом обводя комнату. — А я пока приму душ.

Застигнутый врасплох тем, как легко она дает мне инструкции, я киваю и с благоговением наблюдаю за тем, как она встает. Красивая, обнаженная, забрызганная кровью, она похожа на какую-то богиню-мстительницу, но она моя. Моя сперма внутри нее, стекает по ее бедрам, и это знание грозит возбудить меня снова и снова, пока я смотрю, как она идет к ванной, оглядываясь на меня один раз через плечо.

— Не заставляй меня долго ждать, — это все, что она говорит, прежде чем исчезнуть внутри.

17

КАТЕРИНА

От выражения лица Луки, когда он присоединяется ко мне в душе, спустя пятнадцать минут, у меня перехватывает дыхание, а до этого я уже чувствовала себя довольно бездыханной. Он выглядит почти дикарем, его член снова твердый, когда он заходит в душ, мгновенно прижимая меня к стене.

— Еще раз, — это все, что он говорит, хватая одну ногу и обхватывая ее вокруг бедра, прежде чем он оказывается внутри меня.

Его член входит в мою только что распечатанную киску, я ощущаю сырость, жжение, но в то же время и сильное наслаждение. Я не думала, что потеряю девственность сегодня, даже когда я умоляла его об этом на кухне перед нападением Франко, я не думала, что все зайдет так далеко. Но после того, как я едва не подверглась нападению, после страха и ужаса от мысли, что Франко выполнит все свои угрозы, я хотела Луку не только для удовольствия.

Мне нужен был выбор. Я хотела выбрать момент, не позволить отголоскам Франко на моей коже закрепиться надолго и остаться со мной. Я хотела забыть обо всем, и я сделала это, позволив Луке впервые овладеть мной в порыве страсти и кровавого насилия, которые удовлетворили меня не только на физическом уровне.

Это связывало нас не только на уровне секса. Сегодняшний день сделал это в полной мере, и я верю всему, что Лука прошептал мне в пылу страсти. Теперь мы принадлежим друг другу, и мир, в котором мы живем, не готов к такому браку, который мы собираемся заключить, узам, которые ничто не сможет разрушить. Сегодня Франко попробовал, и ничто не может быть хуже того, что мы уже пережили.

Пока Лука вызывал чистильщиков, я оттирала себя до розового цвета и убеждалась, что с меня исчезли все следы крови. Теперь вода льется на Луку, когда он входит в меня, делая то же самое, смывая все, кроме нас с ним. Его член внутри меня, глубокий и стремительный, привязывает меня к нему, пока он целует меня, делая своей. Я на грани того, чтобы снова кончить, мое тело дрожит от удовольствия, когда он внезапно выходит из меня, опускается на колени на пол в душе, когда вода брызжет на нас, обхватывает мое бедро своей здоровой рукой, а его рот опускается на мою набухшую, нежную киску, засасывая мой клитор в рот.

Оргазм обрушивается на меня, горячий и сильный, подгибая колени. Я хватаюсь за волосы Луки, оседлав его язык, пока он удерживает меня своей здоровой рукой, а вторая безвольно свисает вниз, забывшись, пока он доводит меня до кульминации на своем рту и продолжает. Он не останавливается, его язык бьется о мой чувствительный клитор, пожирая меня, пока я заливаю его рот своим возбуждением. Лука снова толкает меня выше, сильно и быстро, требуя моего удовольствия, и я знаю, что снова кончу для него. Я потеряла счет тому, сколько раз я это делала, с сегодняшнего утра до этого момента, но этого никогда не будет достаточно. Он заставляет меня хотеть все больше и больше, он делает меня ненасытной, такой, какой я никогда не знала, что могу быть.

Когда я уже готова кончить, он снова засасывает мой клитор в рот, перекатывая его языком, и я выкрикиваю его имя. Чистильщики могли бы быть уже здесь, если бы я знала, но мне все равно. Я кричу от удовольствия, запутавшись руками в его волосах, скачу по лицу Луки до очередного дикого оргазма. Я все еще кончаю, когда он шатко встает, снова обхватывает меня за ногу, чтобы сильно вогнать себя в меня, и последние спазмы моей кульминации прокатываются по его члену, когда он теряет себя в удовольствии.

Я чувствую, как он заполняет меня, горячий и густой, разливаясь вокруг нас и по моим бедрам, пока он продолжает трахать меня до самого оргазма. Я прижимаюсь к нему, стону его имя, не желая отпускать его и никогда не желая останавливаться.

— Я люблю тебя, — шепчу я сквозь туман наслаждения, прижимаясь губами к его губам, и чувствую, как он говорит мне это в ответ, но слова теряются в наших поцелуях.

Я не хочу покидать теплую гавань нашего душа, но в конце концов нам придется это сделать. Когда Лука, наконец, неохотно выскальзывает из меня, мы заканчиваем принимать душ, после чего он выключает воду и протягивает мне полотенце.

— Я принес тебе одежду, — говорит он, кивая в сторону стопки аккуратно сложенной одежды на краю раковины. — Подожди здесь, пока я проверю, что там происходит.

На кончике моего языка вертится мысль о том, чтобы возразить, но я не делаю этого. Я могу пережить то, что происходит, я в этом уверена, но я могу понять, что Лука хочет избавить меня от вида тел в спальне, которые разбирают и утилизируют. Мне приходит в голову, что это будет частью того, что сделает наши отношения успешными: Лука будет понимать, что я сильная и способная, и в то же время я позволю ему защищать меня. Я не могу всегда быть упрямой, а он не может всегда защищать меня. Но теперь, после всего случившегося, я понимаю, что не всегда могу настаивать на своем. Я хотела вернуться в город, возмущалась, что он держит меня здесь, но я и представить себе не могла весь ужас того, что Франко задумал для меня. Лука не должен был скрывать это от меня, и мы поговорим об этом позже.

Нам предстоит долгий путь к пониманию друг друга. Долгий путь к тому браку, на который я надеюсь, но теперь я верю, что со временем это произойдет. А что касается пристрастия Луки наказывать меня, то, возможно, мне придется иногда быть слишком упрямой, чтобы подзадорить его. Это понравится нам обоим.

Когда Лука наконец открывает дверь в ванную, я осторожно выхожу. Я слышала звуки и пыталась занять себя сушкой волос и не думать слишком много о том, что происходит. К моему удивлению, комната выглядит почти так же, как будто ничего не произошло, если не считать сырости недавно вычищенного ковра и сильного, едкого запаха дезинфицирующего средства в воздухе.

— Мы нанимаем хороших людей, — просто говорит Лука, видя выражение моего лица. — Мы вернемся в город сегодня вечером, — добавляет он. — После смерти Франко его люди больше не будут нападать. И я знаю, что ты хочешь увидеть свою маму.

Я смотрю на него с облегчением и счастьем. Прежде чем я успеваю подумать дважды, я обнимаю его за шею и зарываюсь лицом в его плечо.

— Спасибо, — шепчу я, чувствуя, как Лука обнимает меня.

— Я никогда не пытался оторвать тебя от семьи, — пробормотал он. — Я пытался защитить тебя. Это все, что я когда-либо буду делать, Катерина, - пытаться уберечь тебя.

— Я знаю. — Я слегка отстраняюсь, глядя в его пронзительные зеленые глаза. — Мне жаль, что я так сильно с тобой боролась, даже если все было не так уж плохо.

Его глаза мерцают при этом, точно зная, что я имею в виду.

— Я буду иметь это в виду, принцесса, — пробормотал он, и моя кровь забурлила от этого, а кожу покалывало при воспоминании о его наказаниях, когда дымный шелест этого прозвища окутывал меня.

— Сейчас, — шепчет Лука мне в губы, притягивая меня к себе для очередного поцелуя. — Я провел слишком много ночей в своей кровати в коридоре, представляя себя внутри тебя. Мы уедем в город через несколько часов, когда приедет водитель, а пока... — его глаза мрачно сверкнули. — Я планирую кончить в тебя еще хотя бы раз, в своей постели.

На это у меня нет абсолютно никаких аргументов.

***

Когда мы приезжаем в больницу, к моему огромному облегчению, мама не спит. Она выглядит хрупкой и слабой, но улыбается, когда видит, как я вхожу.

— Катерина. — Она произносит мое имя, протягивая тонкую руку, и я мгновенно иду к ее кровати, сажусь и беру ее руку в свою. — Ты в безопасности.

— Благодаря Луке. — Я смотрю на него, и он качает головой.

— Я сделал свою часть работы, но ваша дочь тоже была очень храброй. Без нее нас бы здесь не было.

У меня сердце замирает, когда Лука признает это. Я улыбаюсь ему, пока мама сжимает мою руку, и впервые с тех пор, как Лука пригласил меня на ужин на крыше ресторана, чувствую, что все в порядке.

— Мой муж сделал прекрасный выбор, выбрав тебя в качестве своего наследника и будущего сына, — твердо говорит моя мать. — Нет никого другого, кто мог бы стать лучшим для Катерины или для наследования. Я в этом уверена.

— Я тоже, — вторит отец, входя в комнату. — Спасибо, Лука, что защитил ее.

— А что насчет тебя? — Спрашивает меня Лука некоторое время спустя, когда мы выходим из больницы, чтобы мама могла отдохнуть. — Ты уверена?

— Да. — Я прислоняю голову к его плечу, когда мы садимся в машину, и чувствую, как меня покидает вздох облегчения. — Я никогда в жизни не была так уверена в чем-либо.

— Хорошо. — Лука целует меня в макушку. — Потому что очень скоро, Катерина Росси, ты станешь моей женой. И я тоже уверен, что не хочу ничего большего.

— Мне приятно слышать это от тебя. — Я наклоняю голову, глядя на него. — Сначала ты не хотел на мне жениться.

— Я знаю. Но я ошибался. Это будешь только ты, Катерина, навсегда. Я обещаю тебе это.

— Навсегда, — повторяю я, когда его губы приникают к моим.

ЭПИЛОГ

КАТЕРИНА

День моей свадьбы наступил ярко и солнечно, прекрасное утро с чистым голубым небом, и нигде не было видно ни намека на старые страхи, которые нас мучили. Люди Франко разбежались, как крысы, после смерти своего босса, и хотя Лука сказал мне, что он и мой отец следят за любыми признаками того, что они могут отомстить, ничего подобного не появилось. Угроза была устранена в тот день, когда я убила его, и хотя я знаю, что в течение нашей жизни будут и другие угрозы, и другие опасности, пока что мы в безопасности.

Все оставшиеся месяцы своего ухаживания Лука вел себя как идеальный джентльмен, дразня и целуя меня в темных углах при любой возможности, но никогда не заходя дальше. В результате сегодня, когда София помогает мне облачиться в свадебное платье, я с большим нетерпением жду брачной ночи, чем самого дня.

Мы не уложились в шесть месяцев, как планировалось изначально. Мы ждали достаточно долго, чтобы моя мама вышла из больницы и смогла выдержать стресс, связанный с организацией свадьбы, а затем организовали это событие как можно быстрее. Я всегда понимала, что моя свадьба, это зрелище, которое должно продемонстрировать богатство моего отца и собрать в одном месте как можно больше союзных семей, и сегодня это будет именно так. Возможно, это обошлось дороже, чем ожидалось, но, едва не потеряв меня, отец был рад заплатить все необходимое, чтобы устроить нам с Лукой достойную свадьбу, и как можно скорее.

Я почти дрожу от нетерпения увидеть его, пока разглаживаю многослойную тюлевую юбку своего свадебного платья. Лиф из гладкого атласа, с вырезом на плечах, сексуальным, но в то же время уместным. На шее и в ушах - жемчуг моей матери, а на руке ярко блестит обручальное кольцо Луки. София застегивает пуговицы на задней части платья и отступает назад с улыбкой на лице.

— Ты выглядишь прекрасно, — мягко говорит она. — Это почти заставляет меня радоваться как собственной свадьбе, — добавляет она дразнящим тоном, когда я смотрю на нее в зеркало.

— О? Ты встретила какого-нибудь счастливчика? — Поддразниваю я ее в ответ, пытаясь успокоить свои нервы. Я знаю, что все в отношении Луки к браку изменилось, но не могу отделаться от чувства неуверенности, от опасения, что, когда дело дойдет до дела, он все еще будет возмущаться тем, что его заставили взять на себя пожизненные обязательства.

— Ни малейшего шанса, — возражает София. — Но кто знает? Может быть, когда-нибудь я встречу человека, готового дать мне такое обещание.

Мне не нужно было беспокоиться. Когда я вхожу в церковь, и музыка заполняет мои уши, пока я иду к Луке с зажатым в руках букетом, выражение его лица говорит мне все, что я должна знать. Как бы он ни относился к браку когда-то, сейчас это не имеет значения.

Ничто не имеет значения, кроме нас с ним.

Свадьба проходит как в тумане. Мы с Лукой даем друг другу обещания, которые, как я знаю, мы выполним. Это больше не просто брак ради власти и удобства. Это гораздо больше, и когда Лука целует меня, я чувствую это обещание в его поцелуе. Я чувствую это в его прикосновениях, когда он кружит меня по танцполу, в том, как он держит меня за руку, когда мы сидим за столиком для влюбленных, в том, как он притягивает меня к себе для страстного поцелуя в лимузине, когда мы едем в наш отель.

— Я хочу сорвать с тебя это платье, — рычит он, разворачивая меня к себе, через несколько секунд после того, как мы оказываемся в номере. — Но оно слишком красивое. Ты слишком красива, и прошло слишком много времени с тех пор, как я был внутри тебя, моя Катерина. Моя жена. Моя принцесса.

Он рычит последнее слово, когда его пальцы расстегивают мои пуговицы, расстегивая их в быстрой последовательности, от которой у меня перехватывает дыхание. Его пальцы скользят по моему позвоночнику, когда он резко стягивает платье с моих рук, атлас и тюль падают на пол, оставляя меня в одном лишь белом кружевном белье, которое я выбрала для сегодняшнего вечера.

Лука задыхается, когда я поворачиваюсь к нему, и мои руки уже быстро расстегивают его рубашку, когда я наклоняюсь для поцелуя.

— Непослушная девочка, — пробормотал он, его руки скользнули по атласному корсету на моей талии. — Так искушать своего нового мужа. Держу пари, ты уже мокрая, не так ли?

— Да, — мурлычу я ему в губы, выгибаясь дугой, когда расстегиваю его пояс. — Может, тебе стоит наказать меня, если ты считаешь, что я так плохо себя вела.

Я чувствую, как Лука ухмыляется мне в губы.

— С радостью, — рычит он, освобождаясь от остатков одежды и поворачивая меня к кровати. Я успеваю мельком увидеть его член, твердый как камень и почти касающийся его пресса, прежде чем он усаживает меня на кровать, а его рука гладит голый изгиб моей попки, обрамленной белыми кружевными трусиками.

— У тебя самая идеальная попка, — говорит он мне с довольным стоном. — Я собираюсь трахать ее до конца нашего медового месяца, принцесса, обещаю тебе это.

Когда его рука опускается на мою задницу, я стону, выгибаясь в такт шлепкам. Мои бедра раздвигаются, желая большего, шелковая ластовица трусиков прижимается к бедрам, а возбуждение вытекает из меня, готовое для него.

— Такая мокрая, — простонал он, просовывая пальцы под трусики и вызывая у меня стон потребности. — Такая грязная невеста.

Его рука снова и снова опускается на мою попку, несколько раз подряд, пока я не сгораю от его желания внутри и снаружи. Я чувствую, как его пальцы зацепляются за край моих трусиков, оттягивая их в сторону, а его пальцы проникают в меня, большой палец перекатывается по моему клитору.

— Давай, Катерина, — бормочет Лука, и я чувствую, как его член скользит по моему внутреннему бедру, горячий и жаждущий меня. — Кончи для меня, и я вознагражу тебя своим членом.

Больше ничего не нужно. Мое тело уже жаждало его, готовое и возбужденное, а его голос, бормочущий эти грязные обещания, и прикосновения его пальцев доводят меня до предела. Я сжимаюсь вокруг него, выгибаясь назад, и сильно кончаю, доводя его руку до блаженства. Он продолжает вводить пальцы, работая ими внутри меня, растягивая удовольствие, поглаживая мой клитор, пока я не задыхаюсь и не вздрагиваю на кровати, обмякнув от удовлетворения.

— Моя, — бормочет он, прижимая головку члена к моему мокрому входу, его пальцы все еще держат мои трусики с одной стороны. — Моя жена.

Когда он входит в меня, я вскрикиваю от удовольствия, выгибаясь навстречу горячему скольжению его члена, когда он полностью заполняет меня. Он невероятен, каждый его дюйм, и я принимаю его снова и снова, пока не вздрагиваю от удовольствия, а затем он выходит из меня, поднимает меня и укладывает на кровать.

— Я люблю тебя, — прошептал он мне в губы, снова входя в меня, на этот раз медленно и уверенно, позволяя мне ощутить его всего. — И я не могу дождаться конца нашей совместной жизни, моя принцесса мафии.

— Я тоже тебя люблю. — Я закрываю глаза и погружаюсь в его поцелуй, пока мой муж полностью овладевает мной, погружаясь в наслаждение и абсолютное блаженство от того, что он держит меня в своих объятиях, теряясь в нас, и я с ним вместе.

Я боялась того, как может выглядеть жизнь с Лукой. Но после того, что мы пережили, я поняла, что бояться больше нечего, и что лучшего мужчины для меня, чем он, просто не может быть.

Вместе мы нашли самое редкое, что есть в нашем мире.

Любовь.

ПЕРЕВОДЧИК https://t.me/HotDarkNovels

Просьба не использовать данный файл без ссылки на канал переводчика!

КОНЕЦ