На три мѣсяца.............. 2 j> — »
Редакція: Малая Подьяческая, д. 4, кв. 16
СОДЕРЖАНІЕ: I. Помпея. (Изъ путешествій по Ита
ліи). Е. Бороздиной. — II. Вечерь. (Стих.). И. О,—
III. Маленькій пѣвецъ. Е. Бороздиной,—IY. Звуки.
(Стих.). Н. О. — Y. Коралловый островъ на Тихомъ
океанѣ. А. С—вой.
Помпея.
(И зъ путеш ествій по Италіи),
Д ВНО хороша дорога изъ Неаполя въ Кастельамаре
И
и Соренто! съ одной стороны ея высятся горы, съ
другой плещетъ Средиземное море. Мы выѣхали изъ
Неаполя по желѣзной дорогѣ и передъ нами снатала тяну
лись какіе-то длинные, красные дома, построенные на пе
ресохшемъ руслѣ рѣки Сабето. Дома эти—казармы. Да
лѣе открылся прелестный видъ: справа виднѣлся Неа-
860
И ГРУ Ш ЕЧ КА
поль и Позалиппо, сзади, въ прозрачной голубой дали, вы
сились горы Искіи, а прямо, противъ насъ, Соренто и
Капри. Поѣздъ остановился на нѣсколько минутъ въ Пор
тили, маленькомъ городкѣ, построенномъ около самаго порта.
Тутъ видѣнъ лазорево-голубой Неаполитанскій заливъ, весь
залитой полуденными лучами итальянскаго солнца, и высится
мрачный замокъ Ово (сІеГОѵо). Отсюда дорога пошла бере
гомъ Средиземнаго моря, голубыя волны котораго неслись
съ серебряною пѣною на хребтахъ, и ударяясь о берегъ,
разсыпались безчисленными жемчужинами. Желѣзная дорога
пересѣкла громадный потокъ застывшей лавы и поѣздъ оста
новился въ Торре-дель-Греко, прелестномъ, маленькомъ го
родкѣ, лежащемъ какъ разъ у подножія Везувія, и выстроен
номъ на потокѣ лавы, которая въ 1881 году поглотила по
ловину города. Торре-дель-Греко много выстрадалъ отъ из
верженій Везувія въ 1737 и 1799 годахъ, и въ особенности
много вынесъ онъ отъ изверженія 1861 года. Одиннадцать
маленькихъ кратеровъ открылись надъ самымъ городомъ,
дома колебались, улицы покрывались слоями пепла и самый
берегъ моря приподнялся на цѣлый метръ. Здѣсь до сихъ
поръ видно множество полуразрушенныхъ домовъ, глыбы ле
жащихъ камней, кучи лавы—все признаки послѣдняго из
верженія. Отсюда, вплоть до города Торре-дель-Анунціата,
глазамъ путешественника представляются страшныя опусто
шенія, причиненныя изверженіями; что, впрочемъ, вовсе не
мѣшаетъ людямъ снова строиться и селиться тутъ же, такъ что
въ Неаполѣ сложилась поговорка: „Napoli fa peccoti etlaT orre
il pega, t . e. Неаполь грѣшитъ, a Toppe расплачивается.
Проѣхавъ еще потокъ лавы, мы остановились въ Торредель-Анунціата, прелестномъ оживленномъ городкѣ. Отсюда
видны Еастельамаре съ своимъ голубымъ заливомъ и горою
Сентъ-Анджело, а, далѣе, позлащенное лучами солнца ри
суется Соренто. Тутъ мы вышли изъ вагона и, взявъ ко
ляску, отправились въ Помпею, этотъ подземный городъ,
пролежавшій подъ лавою и пепломъ цѣлые вѣка.
ПОМ ПЕЯ
861
Дорога шла между полями хлопчатника. День былъ жар
кій и южное итальянское солнце давало себя .чувствовать
намъ, жителямъ сѣвера, а мелкая известковая пыль уси
ливала жару. Наконецъ показались большіе, бѣлые холмы,
едва покрытые растительностью—это холмы отъ раскопокъ
Помпеи. Коляска наша остановилась у гостинницы дома
Діомеда. Домъ этотъ одинъ изъ обширнѣйшихъ домовъ Пом
пеи. Онъ окруженъ померанцовыми и лимонными деревьями,
кто знаетъ, можетъ быть такими же, какія цвѣли вокругъ
него за 1,000 лѣтъ до нашего времени. Мы вошли въ нее,
чтобы отдохнуть и позавтракать, а потомъ отправились на
верхъ, въ кассу, чтобы получить билеты и проводника для
осмотра Помпеи.
Нельзя выразить того впечатлѣнія, какое производитъ
на живаго человѣка этотъ замогильный городъ, столько вѣ
ковъ похороненный подъ землею. Когда ходишь по его ули
цамъ, совершенно непохожимъ на наши, вся исторія Рим
ской имперіи, встаетъ передъ вами, какъ привидѣніе. Пе
редъ вами являются тѣни людей временъ давно прошед
шихъ, вы какъ будто видите тѣхъ римлянъ, которые въ
блестящую эпоху своей имперіи предписывали законы чуть ли
не всему тогдашнему міру, ихъ роскошь, нѣгу, побѣды. Вы
сокая цивилизація ихъ воскресаетъ передъ вами въ величе
ственныхъ памятникахъ, художественныхъ статуяхъ и кар
тинахъ. Вся жизнь древнихъ римлянъ во всей полнотѣ и
красотѣ отпечатлѣлась на этомъ замогильномъ городѣ. Но
чтобы оцѣнить и уяснить себѣ всю занимательность и важ
ность Помпеи, должно вспомнить ея исторію.
Помпея стала извѣстна еще за 300 лѣтъ до P. X., но
памятники ея указываютъ на болѣе древнее происхожденіе
этого города. Помпея была основана осками, находилась въ
Кампаньи и была построена въ глубокомъ заливѣ, называв
шемся Кратерскимъ, который былъ образованъ изъ двухъ
мысовъ—Мизенскаго и мыса Минервы. Городъ этотъ былъ
не только на берегу моря, но и при устьѣ рѣки Сорнуса,
862
И ГРУ Ш ЕЧ КА
тогда судоходной, нынче же ручья Сорно, который въ на
стоящее время течетъ далеко отъ своего первоначальнаго
русла. Помпея была построена на высокомъ холмѣ, обра
зованномъ лавою; вѣроятнѣе всего, что холмъ этотъ былъ
когда-то жерломъ вулкана, такъ какъ около Везувія часто
образуются подобныя жерла.
Такимъ образомъ, Помпея занимала обширную скалу на
самомъ берегу моря, которое славилось, да и до сихъ поръ
славится своими прелестными видами; городъ этотъ въ то
же время стоялъ при входѣ въ самую плодоносную равнину,
въ сосѣдствѣ съ судоходною рѣкою, почему и былъ въ
одно и то же время военнымъ портомъ и торговою при
станью. Не удивительно, что греческая цивилизація рано
была усвоена помпеянцами. Послѣ войны съ семитами, въ
которой Помпея приняла участіе, она перешла подъ влады
чество римлянъ; но во время соціальной войны помпеянцы,
вмѣстѣ съ другими народами Италіи, возстали противъ рим
лянъ. Силла разбилъ возмутйвшихся, осадилъ Помпею, но
безъ успѣха; однакоже, послѣ этой войны, именно въ 82 г.
до P. X., Силла основалъ въ Помпеѣ военную колонію для
римскихъ войскъ, которымъ туземцы должны были уступить
третью часть своихъ земель. Мало по малу Помпея совер
шенно итальянизировалась и стала однимъ изъ богатѣйшихъ
и красивѣйшихъ городовъ Римской имперіи. Ея прелестныя
окрестности привлекали римскихъ аристократовъ, которые
строили здѣсь свои лѣтніе дворцы, такъ что всѣ окрестности
Помпеи, вплоть до Везувія, покрылись жилищами, а берега
Средиземнаго моря до самаго Неаполя застроились дерев
нями, дворцами, виллами, украсились роскошными садами,
виноградниками, и весь заливъ принялъ видъ одного гро
маднаго города. Римскіе императоры оказывали большое
покровительство Помпеѣ. Однакоже, несмотря на всѣ пре
имущества, данныя этому городу, какъ природой, такъ и
людьми, Помпея находилась въ постоянной опасности, бла
годаря близкому своему сосѣдству съ грознымъ Везувіемъ.
ПОМПЕЯ
863
И дѣйствительно, въ 63 г. по P. X., т. е. за 1800 лѣтъ
до нашего времени, Помпея испытала ужасное землетрясе
ніе, пробудившее крѣпко заснувшаго Везувія. Это землетря
сеніе описано Сенекою. „Большая часть Помпеи", пишетъ
онъ, „ея храмы, портики, театры и множество частныхъ
домовъ были совершенно разрушены. Жители пришли въ
неописанный ужасъ, многіе изъ нихъ сошли съ ума отъ
страха, животныя задыхались". Послѣ этой катастрофы рим
скій сенатъ разсуждалъ, не лучше ли воспретить возобнов
леніе города; однакоже это запрещеніе существовало не
долго: городъ сталъ отстраиваться лучше и роскошнѣе
прежняго, несмотря на то, что небольшія колебанія земли
повторялись и служили предвѣстниками новаго изверженія.
Постройки города далеко еще не были окончены, когда раз
разилось новое землетрясеніе и вмѣстѣ съ нимъ страшное
изверженіе Везувія. Это случилось въ 77 году, когда въ
Римѣ царствовалъ императоръ Титъ, прозванный Милосер
дымъ. Очевидецъ этой ужасной катастрофы Плиній Младшій,
едва не сдѣлавшійся ея жертвою, описываетъ это страшное со
бытіе въ письмѣ своемъ къ Тациту. Вотъ отрывокъ этого письма.
„Дядя мой (Плиній Старшій или Натуралистъ), пишетъ
Плиній Младшій, былъ въ Мизенѣ и начальствовалъ надъ
флотомъ. Двадцать третьяго августа, около трехъ часовъ
пополудни, мать моя сказала ему, что показалось какое-то
чудное облако, необыкновенной величины. Въ это время
дядя, по своему обыкновенію, отдыхалъ на солнцѣ; но тутъ
всталъ и взошелъ на такое мѣсто, откуда ясно могъ видѣть
чудо. Трудно было различить, изъ какой горы выходитъ
облако, но послѣ событіе показало, что оно было изъ Ве
зувія. Фигурой облако это походило на дерево, въ особен
ности на пинію *), потому что, поднявшись высоко въ видѣ
*) Пиаія—хвойное дерево, въ родѣ нашей 'сосны, 'оно принадлежитъ соб
ственно Италіи и имѣетъ куполообразную крону, которая дѣлается искусственно;
нижнія вѣтки дерева обрубаются и оставляются однѣ верхнія, которыя и об
разуютъ крону.
864
И ГРУ Ш ЕЧ К А
столба, оно расширялось на верху и принимало форму рас
простертыхъ вѣтвей... Облако казалось то бѣлымъ, то чер
нымъ, то радужнымъ. Такое чудное явленіе изумило моего
дядю, отличнаго ученаго, и онъ рѣшился разсмотрѣть его
поближе. Онъ велѣлъ приготовить себѣ шлюпку и спросилъ
меня, не хочу ли я ѣхать вмѣстѣ съ нимъ. Я отвѣчалъ, что
лучше желаю заняться ученіемъ, да къ тому же онъ самъ
поручилъ мнѣ что-то написать. Только что дядя вышелъ съ
таблетками въ рукахъ, какъ войско съ флота, стоявшаго въ
Ретинѣ, испуганное угрожавшей опасностью, такъ какъ Ре
тина подлѣ самаго Везувія и снастить изъ нея можно только
моремъ, умоляло дядю спастися. Дядя однакоже не пере
мѣнилъ своего намѣренія и съ геройствомъ упорствовалъ въ
томъ, на что рѣшился сначала изъ любопытства. -'Онъ ве
лѣлъ подвести галеру и отправился узнавать, какую помощь
можно подать не только Ретинѣ, но и всѣмъ прибрежнымъ
селеніямъ. Онъ торопился къ тому мѣсту, откуда всѣ бѣжали,
и гдѣ, казалось, была наибольшая опасность. Его присут
ствіе духа было такъ велико, что едва онъ замѣчалъ что
либо необычайное, тотчасъ же диктовалъ свои замѣтки. На
суда уже сталъ долетать пепелъ, и тѣмъ гуще, чѣмъ ближе
они подплывали къ берегу. Наконецъ стали падать раска
ленные камни; море будто хотѣло выйти изъ береговъ, ко
торые стали неприступными отъ навалившихся на нихъ гро
мадныхъ камней. Остановившись на нѣсколько минутъ въ раз
думьѣ,'возвратиться или нѣтъ, дядя сказалъ кормчему: „счастье
покровительствуетъ смѣлымъ, плывемъ къ Помпешанусу“.
Помпеніанусъ былъ въ Стабіи (нынѣшней Кастерльамаре) въ
такомъ мѣстѣ, которое отдѣлялось небольшимъ заливомъ, не
замѣтно образуемымъ у здѣшнихъ береговъ моремъ. При
видѣ опасности, хотя и отдаленной, но быстро приближаю
щейся, Помпеніанусъ перенесъ всѣ свои пожитки на корабли
и ждалъ только уменьшеніе противнаго вѣтра, чтобы от
плыть отъ берега. Этотъ же самый вѣтеръ былъ очень бла
гопріятенъ для моего дяди, такъ что онъ скоро вышелъ на
ПОМПЕЯ
865
берегъ и расцѣловалъ своего, дрожавшаго отъ страха,
друга, ободрялъ своею увѣренностью старался разсѣять
страхъ его, и, наконецъ, велѣлъ нести себя въ баню. Между
тѣмъ, во многихъ мѣстахъ Везувія показалось пламя, кото
рое, благодаря темнотѣ, было необыкновенно ярко. Дядя
мой, желая успокоить спутниковъ, увѣрялъ ихъ, что 'это го
рятъ деревни, покинутыя жителями. Затѣмъ онъ легъ спать
и спалъ крѣпко. Дворъ, но которому проходили въ его ком
нату, сталъ наполняться пепломъ такъ сильно, что скоро по
немъ не было бы прохода. Дядю разбудили. Онъ вышелъ
къ Помпеніанусу и другимъ не спавшимъ товарищамъ. Стали
разсуждать—запереться ли въ домѣ или выйти въ полѣ, такъ
какъ дома отъ частыхъ ударовъ землетрясенія колебались
какъ будто бы, кто снялъ ихъ съ фундамента и швы
рялъ то въ одну, то въ другую сторону. Наконецъ всѣ вы
шли изъ дома, покрывъ головы подушками, привязанными
платками—единственная взятая ими предосторожность. Въ
другихъ мѣстахъ начинался день, но вокругъ нихъ была чер
ная, ужасная ночь, мракъ, который отчасти освѣщался мно
жествомъ факеловъ. Рѣшили идти къ берегу и посмотрѣть
вблизи, что дѣлается съ моремъ. Тутъ дядя мой попросилъ
воды, напился, велѣлъ разостлать простыню и улегся на ней.
Вдругъ необыкновенно сильное пламя и удушливый сѣрный
запахъ заставилъ всѣхъ бѣжать. Поддерживаемый двумя слу
гами, дядя мой всталъ, но въ тоже мгновеніе упалъ мерт
вымъ. Я думаю, что онъ задохся, такъ какъ всегда былъ
слабогрудымъ. Черезъ три дня, когда снова стало свѣтло,
тѣло его было найдено на томъ же мѣстѣ, совершенно цѣ
лымъ—казалось, онъ спалъ, а не умеръ".
Далѣе, въ другомъ письмѣ къ Тациту, Плиній продол
жаетъ свой разсказъ. „Послѣ отъѣзда дяди я занимался изы
сканіемъ, которое помѣшало мнѣ отправиться съ нимъ.
Землетрясеніе продолжалось уже нѣсколько дней и мало
тревожило насъ, такъ какъ оно очень обыкновенно въ го
родахъ и селеніяхъ Кампаньи. Но въ эту послѣднюю ночь
866
И ГРУ Ш Е Ч К А
было такое ужасное землетрясеніе, что, казалось, всѣ пред
меты не колебались, но сокрушались. Въ семь часовъ утра
въ мою комнату поспѣшно вошла мать моя: было такъ темно»
какъ будто бы еще и не начинало свѣтать. Удары сдѣла
лись такъ сильны, что оставаться въ городѣ было не безо
пасно. Мы вышли изъ него съ толпою народа; но едва
вышли, какъ остановились—тутъ были новыя чудеса, новые
ужасы. Экипажи, слѣдовавшіе за нами изъ города, такъ
сильно качались, что даже, обложенные камнями, они не
удерживались на мѣстѣ. Море точно опрокидывалось само
на себя и отталкивалось отъ берега колебаніями земли. Дѣй
ствительно, берегъ сталъ гораздо обширнѣе и покрылся мно
жествомъ рыбъ, очутившихся на пескѣ. Страшное, черное
облако раздиралось пламенемъ и огни этого пламени змѣи
лись, подобно нескончаемой молніи. Облако это почти тот
часъ упало на землю и скрыло отъ насъ Мизенскій мысъ.
Началъ падать пепелъ. Мы были точно въ комнатѣ, въ ко
торой внезапно погасили всѣ свѣчи. Вы услышали бы только
стоны женщинъ, вопли дѣтей, крики мужчинъ, перекликав
шихся между собою... многіе молили боговъ о помощи, иные
думали, что все уже кончено и наступила послѣдняя ночь,
когда все перейдетъ во тьму. Показался блескъ, но онъ былъ
не возвращеніемъ дня, а приближеніемъ пламени, которое
однакоже остановилось далеко отъ насъ, а насъ снова окру
жалъ мракъ. Пепельный дождь усилился такъ, что мы при
нуждены были безпрестанно вставать и отряхаться. Нако
нецъ, мало по малу густой, черный паръ разсѣялся, исчезъ,
какъ туча. Показалось солнце, красноватое, какъ бы во
время затмѣнія".
Но чего Плиній не говоритъ и чего онъ тогда не могъ
знать, это то, что подземный огонь сорвалъ вершину горы,
которая, раздробившись на безчисленное множество ку
сковъ, вмѣстѣ съ потоками лавы покатилась къ морю.
При этомъ пепелъ и зола переносились даже въ Еги
петъ. Можно вообразить себѣ, что было съ Помпеею, кото-
ПОМ ПЕЯ
867
рая стояла очень близко отъ жерла вулкана. Земля тряслась,
густой, непроницаемый дымъ выходилъ изъ кратера Везувія
и изъ него раздавались страшные удары. На верху носи
лись тучи пепла и золы. Помпеянцы въ ужасѣ остав
ляли свои дома, ища спасенія въ бѣгствѣ; но бѣдствіе ста
новилось все ужаснѣе и ужаснѣе. Сорвалась вершина горы,
какъ уже сказано выше, раскаленные камни, какъ дождь,
посыпались вмѣстѣ съ пепломъ, и потекли потоки огненной
лавы. Страшный мракъ царилъ вездѣ. Мало по малу, камни
и пепелъ покрыли улицы Помпеи, ея дома, и наконецъ, со
вершенно засыпали городъ. Облака пепла были такъ сильны,
что не видно было солнца. Наконецъ, воздухъ сталъ очи
щаться, показалось солнце; оно освѣтило Помпею и ея
окрестности. Вся мѣстность измѣнилась. Помпея исчезла, за
сыпанная обрушившеюся вершиною горы, и съ нею вмѣстѣ
погибли Геркуланумъ, нынѣшній Портичи и Стабія — Кастельамаре.
Прошли цѣлые вѣка съ тѣхъ поръ, какъ Помпея исчезла
съ лица земли и была совершенно забыта. Люди снова стали
селиться на этихъ же самыхъ мѣстахъ, потомки начали жить
на могилахъ своихъ предковъ. Толстый слой пепла, золы и
земли, скрывавшій эти три, когда-то, прелестныхъ города,
до того былъ плодороденъ, что соблазнилъ жителей: они
начали воздвигать зданія, разводить виноградники, сажать
апельсинныя и лимонныя рощи, сады, огороды, стали рыть
колодцы, проводить дороги и проч., совершенно забывъ со
сѣдство грознаго Везувія. При такихъ работахъ находили
и выкапывали различныя вещи, когда-то принадлежавшія
этимъ городамъ, домашнюю утварь, статуи и проч., но все
это оставлялось безъ вниманія, никому не приходило въ го
лову, что потомки попираютъ ногами художественныя произ
веденія предковъ. Наконецъ, въ 1502 году архитекторъ
Фонтана началъ устраивать подземный водопроводъ, посред
ствомъ котораго должны были провести воду изъ рѣки Сарно
въ Торре-дель-Анунціата (древній Оплонтъ). Онъ проводилъ
868
И ГРУ Ш ЕЧ К А
его среди Помпеи, такъ что прорылъ много улицъ, находилъ
каменья съ надписями и наткнулся на амфитеатръ; но всетаки никто не обратилъ на Помпею ни малѣйшаго вниманія.
Наконецъ, въ 1748 году одинъ земледѣлецъ, копая землю,
нашелъ бронзовую статую. Находка эта заставила короля
Карла III обратить вниманіе на Помпею, тѣмъ болѣе, что
открытіе Геркуланума сильно заинтересовало его, и онъ ве
лѣлъ начать раскопки на томъ мѣстѣ, гдѣ скрывалась Пом
пея, которую сначала приняли за Стабію. Работы начались,
но шли медленно и безъ всякой системы. Отрыли амфи
театръ и другія части города, но никто не заботился объ
отрытыхъ зданіяхъ: они не только подвергались разруше
нію, но нерѣдко снова были засыпаемы, — довольствовались
найденными статуями и драгоцѣнными вещами. Въ Неаполѣ
воцарились Мюраты, они скупили всю землю, покрывавшую
Помпею, и обратили ее въ государственную собственность.
Въ это-то время отрыли въ Помпеѣ Форумъ, два театра,
храмъ Изиды и Ескулапа, городскія ворота, нѣсколько гроб
ницъ и много частныхъ домовъ. Но все это продолжалось
не долго: Бурбоны возвратились и работы не только были
прекращены, но вся земля была продана въ частныя руки
и раскопки совершенно прекратились — ихъ производили
только въ присутствіи коронованныхъ и знатныхъ лицъ, по
сѣщавшихъ Помпею, о сохраненіи отрытыхъ зданій и найныхъ вещей незаботились.
Въ 1860 году всѣ маленькія государства Италіи соеди
нились въ одно цѣлое государство,—въ составъ его вошло
Неаполитанское королевство и тогда уже началась система
тическая раскопка погребенной Помпеи. Главное завѣдыва
ніе надъ работами было поручено свѣдущему инженеру Фіорелли, который располагаетъ значительными средствами и
имѣетъ 700 рабочихъ, благодаря чему, въ нѣсколько лѣтъ
отрылъ и открылъ гораздо больше, нежели во всѣ предъидуіція тридцать ' лѣтъ. Нынче отрыта третья часть города и
кажется самая лучшая часть его. Устроенъ музей, въ со-
869
РАСКОПКА ПОМПЕИ.
ПОМПЕЯ
храняются отрытыя вещи, устроена библіотека, гдѣ нахо
дятся сочиненія, относящіяся до Помпеи. Здѣсь же и мастер
ская, въ которой исправляются и чинятся попорченныя вещи.
Е.Бороздина.
(Продолженіе слѣдуетъ).
Вечеръ.
К ОГДА настанетъ вечеръ ясный,
Люблю на берегу пруда
Смотрѣть, какъ гаснетъ день прекрасный
И загорается звѣзда,
Какъ ласточка, неуловимо
По лону водъ скользя крыломъ,
Несется быстро, быстро мимо—
И исчезаетъ... Смутнымъ сномъ
Тогда душ а полна бываетъ'—
Е й какъ-то грустно и легко,
Воспоминанье увлекаетъ
Е е куда-то далеко.
Мнѣ грезятся иные годы,
Такой ж е вечеръ у пруда,
И тихо дремлющія воды,
И одинокая звѣзда,
И ласточка,— и все, что было,
Что сладко сердце разбудило
И промелькнуло навсегда.
Н. О.
Маленькій пѣвецъ.
(Дѣти-музыканты).
I.
ДЛГО бродила я по улицамъ красавицы Флоренціи
О
и вышла къ прелестному мосту Santa Trinita,
перекинутому чрезъ Арно, украшенному ста
туями четырехъ временъ года. Я перешла мостъ,
пошла вдоль берега рѣки и скоро набрела на
маленькую хижину. Бѣдный домикъ стоялъ оди
ноко у самой рѣки, бѣлыя стѣны его были обвиты
виноградомъ, кругомъ росли кусты пахучей жимолости и
жасминовъ, большое лавровое дерево стояло среди грядокъ,
на которыхъ пестрѣли яркіе цвѣты. Птички весело чирикали
въ кустахъ, цвѣты наполняли воздухъ ароматомъ. Отъ до
мика вѣяло такой свѣжестью, такою опрятностью, что я за
любовалась имъ. Вдругъ изъ-за кустовъ жасминовъ раздался
чистый, звучный дѣтскій контральто, онъ пѣлъ пѣсенку,
которую передаю въ переводѣ:
Ave Maria *)! Далеко несется звонъ призывнаго коло
кола, въ храмахъ Божьихъ поется пѣснь Дѣвѣ Маріи!
*) A ve Maria—молитва Богородицы, которая соотвѣтствуетъ нашей молитвѣ:
„Богородица Дѣво радуйся и пр.“ н которая у католиковъ поется ежедневно въ
церквахъ, при солнечномъ захожденіи.
872
И ГРУ Ш ЕЧ К А
Ave Maria! Сонмы лучезарныхъ ангеловъ, передъ тро
номъ Всевышняго, поютъ тебѣ, Дѣва Пречистая, хвалебную
пѣснь.
Ave Maria! Зайдетъ солнышко, заснетъ вся природа,
дитя въ колыбелькѣ, птичка въ гнѣздышкѣ.
Въ этомъ дѣтскомъ голосѣ слышалась грусть, какъ будто
рыданіе и при послѣднихъ словахъ пѣсни изъ-за кустовъ
вышелъ мальчикъ лѣтъ семи. Его темные волосы разсыпа
лись кудрями по плечамъ, черные, выразительные глаза
блистали слезами, а смуглыя щечки были блѣдны. Одѣтъ
онъ былъ бѣдно, но опрятно. Я вынула мелкую монету и
сунула ее въ руку мальчика, глаза его заискрились непод
дѣльнымъ удовольствіемъ.
Мальчикъ этотъ былъ сынъ бѣдной вдовы, которой при
надлежала хижина. Его звали Джакото. Отецъ его былъ рыба
комъ и года два тому утонулъ въ Арно, оставивъ вдову съ
тремя маленькими дѣтьми безъ всякихъ средствъ, такъ какъ
онъ содержалъ всю семью своимъ рыбацкимъ промысломъ.
Не легко было бѣдной вдовѣ прокормить такую семью и
несмотря на то, что двое старшихъ изъ нихъ Джакото и
сестра его Тонета по мѣрѣ силъ своихъ помогали матери,
имъ все-таки часто приходилось голодать. Тонета, дѣ
вочка восьми лѣтъ, ростила въ своемъ саду цвѣты, изъ ко
торыхъ составляла букеты и носила продавать ихъ во Фло
ренцію, въ то время какъ Джакото игралъ на мандолинѣ и
пѣлъ на улицахъ той же Флоренціи, но какъ часто бѣдныя
дѣти возвращались домой, не добывъ ни копѣйки. Мать ихъ,
оставаясь дома съ своей меньшой трехлѣтней дѣвочкой,
весь день пряла, мыла, шила, но зарабатывала очень мало
и вся семья перебивалась изо-дня въ день. »
Маленькій Джакото сталъ звать сестру, которая скоро
пришла къ нему, неся въ рукахъ корзину съ цвѣтами.
Дѣти оживленно стали разговаривать, можно было понять,
что они собираются въ городъ. Я купила у Тонеты нѣ
сколько букетовъ и пошла обратно во Флоренцію. Дорогой
МАЛЕНЬКІЙ ПѢВЕЦЪ
873
мнѣ вспомнилась исторія одного мальчика, который подобно
Джакото былъ бѣденъ и сталъ знаменитымъ человѣкомъ.
Это было очень и очень давно въ 1527 году. Мальчикъ
этотъ жилъ на берегу Тибра, около маленькаго города Палестрино.
Тамъ же какъ и тутъ, стояла бѣдная хижина, въ которой
жила вдова съ своимъ маленькимъ сыномъ. Хорошенькій
садикъ окружалъ хижину, въ немъ росли миртовыя и лавро
выя деревья, кусты розъ и жасминовъ, въ которыхъ весело
пѣли птички, но звонче ихъ пѣнья раздавался свѣжій, мо
лодой голосъ маленькаго сына вдовы.
Однажды, въ прекрасный весенній вечеръ мальчикъ пѣлъ
свою обычную пѣсенку, когда около забора сада остановился
какой-то путешественникъ. Онъ съ восторгомъ слушалъ пѣ
ніе ребенка а наконецъ увидалъ и самого пѣвца, который
стоялъ, прислонившись къ дереву и пѣлъ, тогда какъ слезы
крупными каплями катились по его смуглымъ щекамъ. Не
знакомецъ тихо и ласково подозвалъ къ себѣ мальчика.
— Какъ зовутъ тебя, милый мой мальчикъ? спросилъ
онъ его.
— Алонзо, отвѣчалъ ребенокъ.
— Кто же твой отецъ? Какъ зовутъ его?
— Отца у меня нѣтъ, онъ давно умеръ.
— А мать твоя?
— Мама моя живетъ вотъ тутъ. Вамъ надобно ее?
— Нѣтъ, нѣтъ, дитя мое, отвѣчалъ незнакомоцъ, но какъ
зовутъ твою мать?
— Джіована Піетро.
—• Чѣмъ живете вы?
— Мама цѣлый день прядетъ, а когда напрядетъ много,
много, я ношу пряжу въ Палестрино къ ткачу, полу
чаю деньги за ея работу и приношу ихъ къ ней. На эти
деньги мы на рынкѣ покупаемъ хлѣбъ и кой-какіе при
пасы; изъ большихъ черныхъ глазъ мальчика выступили
слезы.
чалъ незнакомецъ, я путешественникъ и вѣроятно нынче
же уѣду изъ Палестрины.
— Скажите мнѣ ваше имя, настаивалъ мальчикъ, ска
жите мнѣ его, добрый господинъ, чтобы я и мать моя могли
молиться за васъ Богородицѣ. Вѣдь я бѣдный мальчикъ и ни
чѣмъ не могу отблагодарить васъ.
— О! дитя, если ты непремѣнно хочешь отблагодарить
меня, то спой мнѣ свою пѣсенку.
— Только-то, улыбнулся ребенокъ, и звучная пѣснь его
раздалась по садику. Онъ пѣлъ съ такимъ чувствомъ, что
незнакомецъ не помнилъ себя отъ восторга.
— Какой голосъ! Какой голосъ, шепталъ онъ. Я отдалъ
бы все мое состояніе, еслибы могъ купить его для моего сына.
Мальчикъ кончилъ свою пѣсенку и смотрѣлъ на незна
комца съ удивленіемъ.
— Дитя мое, сказалъ послѣдній, горячо цѣлуя мальчика
въ его кудрявую головку, голосъ твой дороже серебра й
золота. Но уже смеркается, прощай, дитя мое. -Если когда
нибудь судьба заброситъ тебя во Фландрію, въ городъ Ан
тверпенъ, спроси тамъ Андрея Валькенера, постучись къ
нему въ дверь и скажи: Валькенеръ, къ тебѣ пришелъ ма
ленькій Алонзо изъ Палестрины, и ты найдешь друга. И
Андрей Валькенеръ, фламандскій музыкантъ, крѣпко пожавъ
руку своего маленькаго друга, быстро скрылся за деревьями.
II.
Много прошло времени со дня свиданья Алонза съ не
знакомцемъ. Дѣла въ бѣдной хижинѣ не поправлялись, да
и какъ было имъ поправиться. Трудно жить на свѣтѣ бѣд
нымъ людямъ, да еще работою женщины. Стѣны бѣлень
каго домика покривились, почернѣли и пришли въ ветхость.
Алонза не было дома. Бѣдный мальчикъ шелъ изъ Пале
стрины домой; онъ шелъ медленно, тихо, грустно опустивъ
свою курчавую головку, смуглое личико было задумчиво, въ
глазахъ стояли слезы. Тихо подошелъ онъ къ калиткѣ сада
2
876
И ГРУ Ш ЕЧ К А
и почти на цыпочкахъ вошелъ въ домъ. Мать его сидѣла за
прялкой и съ какимъ-то отчаяніемъ смотрѣла на свою работу.
— Мама! Мама! ты опять плачешь, воскликнулъ Алонзо,
бросаясь обнимать свою молодую мать, прекрасное лицо ко
торой было прорѣзано преждевременными морщинами, про
веденными горемъ и нуждою.
— Нѣтъ, нѣтъ, бѣдный мой мальчикъ, я не плачу. Но
скажи, дитя, что дѣлалъ ты въ городѣ?
— Милая, дорогая мама, говорилъ Алонзо, опускаясь на
колѣни и обнимая мать, споемъ вмѣстѣ нашу вечернюю пѣсенку.
— Стало быть ничто не удалось, сказала мать, всплес
нувъ руками. Боже мой! Боже мой! Но говори же, дитя,
что сдѣлалъ ты въ городѣ?
— Что же сказать тебѣ, мама? Ткачъ не далъ денегъ
впередъ за работу, и булочникъ не далъ хлѣба безъ денегъ,
инамъ, мама, вмѣсто ужина надо спѣть нашу вечернюю пѣсенку.
— Господи! Господи! и ты оставляешь меня, говорила
бѣдная женщина, заливаясь слезами.
— Мама, мама, милая, дорогая, не огорчайся, не плачь,
говорилъ Алонзо, обнимая колѣни матери. Андрей Валькенеръ сказалъ мнѣ, что голосъ мой дороже серебра и золота. Съ
какой бы радостью отдалъ бы я его булочнику за кусокъ хлѣба.'
Бѣдный мальчикъ былъ очень голоденъ.
— Боже мой! Боже мой! рыдала мать.
— Мама милая, дорогая, не плачь, говорилъ Алонзо,
схвативъ исхудалую руку матери и прижимая ее къ сердцу.
Знаешь, мама, теперь я сталъ больше, умнѣе, умѣю читать,
писать, считать и знаю еще кой-что, скажи же мнѣ отъ
чего у меня, какъ у другихъ дѣтей, нѣтъ папы, отъ чего
мы всегда одни и у насъ нѣтъ друзей. Пожалуйста скажи
мнѣ, откуда пришла ты сюда въ бархатномъ платьѣ, какъ
говорятъ наши сосѣдки. Скажи мнѣ все, все, я буду слу
шать—эта будетъ наша пѣсенка вмѣсто ужина.
— Хорошо, дитя мое, я все разскажу тебѣ, слушай. Мнѣ
не было еще и двухъ лѣтъ когда умеръ отецъ мой, а за
М А Л ЕН ЬКІЙ
877
пѣвецъ
нимъ вскорѣ умерла и мать моя и я осталась круглой сиро
тою. Мои тетка и дядя взяли меня къ себѣ; они жили въ
Римѣ и торговали шелкомъ.
Пятнадцати лѣтъ я вышла замужъ за ихъ сына, своего
двоюроднаго брата, онъ то и былъ твоимъ отцемъ. Вскорѣ
послѣ нашей свадьбы отецъ и мать твоего отца передали
ему всю свою торговлю, а сами поселились на дачѣ въ
окрестностяхъ Рима, гдѣ оба и умерли. Отецъ твой ничего
несмыслилъ въ дѣлахъ торговли, не умѣлъ вести ихъ, по
палъ въ руки обманщиковъ, которые надували покупщи
ковъ и твоего отца, такъ что онъ лишился обществен
наго довѣрія и попалъ въ руки ростовщиковъ. Чрезъ три
года послѣ нашей женитьбы домъ нашъ наполнился кре
диторами, требовавшими немедленной уплаты. Я въ отчая
ніи спряталась въ самую отдаленную комнату дома, гдѣ
отецъ твой и нашелъ меня.
— Дорогая жена, сказалъ онъ мнѣ, спасайся. Бѣги чрезъ
. калитку сада, бѣги въ Палестрину и жди меня тамъ.
Я не соглашалась, не хотѣла оставить его одного, но
онъ настаивалъ, сердился и наконецъ, сунувъ мнѣ въ руки
кошелекъ съ деньгами, вывелъ меня изъ саду и велѣлъ идти,
я даже не успѣла переодѣться и какъ была въ бархат
номъ платьѣ и шелковыхъ башмакахъ, такъ и пошла въ
Палестрину. Шла я два дня и двѣ ночи, избѣгая человѣ
ческихъ жилищъ, отдыхая на придорожныхъ камняхъ. и
питаясь плодами, которые покупала у поселянъ. Такъ до
брѣла я до Палестрины и въ изнеможеніи упала посреди
дороги, гдѣ и нашелъ меня нашъ добрый священникъ. Онъ
привелъ меня въ свой домъ, разспросилъ обо всемъ под
робно и помогъ мнѣ купить эту хижину, въ которой мы
живемъ и въ которой ты родился.
— А гдѣ же отецъ, мама? Что сталось съ нимъ?'
— Отца твоего кредиторы засадили въ тюрьму, гдѣ
онъ умеръ два года тому и ты, дитя мое, осталось един2*
878
И ГРУ Ш Е Ч К А
ственнымъ моимъ счастіемъ, единственнымъ моимъ сокрови
щемъ и достояніемъ.
— Такъ я твое сокровище, твое единственное достояніе,
мама, хорошо же, теперь уже мое дѣло промыслить тебѣ ужинъ.
Въ эту минуту съ колокольни палестринской церкви раз
дался благовѣстъ къ вечернѣ. Алонзо вскочилъ и бросился
бѣжать. Онъ бѣжалъ въ церковь, куда шло множество на
роду, такъ какъ день былъ праздничный. По дорогѣ встрѣ
тилъ богато одѣтаго мальчика, который шелъ съ своею ня
ней. Онъ держалъ въ рукахъ ломоть хлѣба съ масломъ.
— Кушай же свой хлѣбъ, сказала ему няня.
— Не хочу, я сытъ, отвѣчалъ мальчикъ.
— Онъ сытъ, сказалъ Алонзо, счастливецъ! Да ты вѣрно
никогда и не бываешь голоденъ?
— А ты голоденъ? обернулся къ нему мальчикъ.
— Я никогда не бываю сытъ, отвѣчалъ Алонзо.
— Возьми мой хлѣбъ и кушай.
Но нянька грубо оттолкнула -Алонзо, обозвавъ его бро
дягой, нищимъ и увела своего питомца.
— Бродяга, нищій! простоналъ бѣдный Алонзо, схва
тивъ себя за голову. Ну что же, я буду нищимъ. Для го
лодной мамы буду просить милостыню и Алонзо протянулъ
дрожащую руку прохожимъ.
.
Прошли мужчины, прошли женщины веселыя, нарядныя,
никто не обратилъ вниманія на протянутую руку бѣднаго
мальчика и Алонзо вошелъ въ церковь.
Церковь была полна народа. Бѣдный Алонзо пробрался
въ придѣлъ Богоматери и бросился на колѣни передъ ея
изображеніемъ. Горячо молился мальчикъ, слезы градомъ
сыпались по его щекамъ: „Дѣва Марія, пошли намъ хлѣба!
шепталъ онъ: Матерь Божія, сжалься надъ нами!" Мало по
малу молитва такъ увлекла его, что онъ запѣлъ свою пѣснь
Дѣвѣ Маріи. Свѣжій, серебристый голосъ его звонко раз
дался подъ сводами храма, всѣ обернулись въ его сторону,
не понимая, что это значитъ. Священникъ, взошедшій на
:
м а л е н ь к ій
пѣвецъ
879
каѳедру чтобы говорить проповѣдь, остановился и сталъ
слушать. Въ сильномъ волненіи онъ сошелъ съ каѳедры
и направился къ придѣлу Богоматери. Увидавъ священ
ника, Алонзо вскочилъ и собрался бѣжать, но священ
никъ взялъ его за руку, полояшлъ ему въ шапку мелкую
' серебряную монету и, обращаясь къ прихожанамъ, громко
сказалъ: „Кто пріемлетъ единаго изъ' малыхъ сихъ во имя
Мое, тотъ Меня пріемлетъ! “ Всѣ, находившіеся въ церкви,
окружили мальчика и въ шапку его посыпались серебряныя
и мѣдныя монеты.
— Довольно, довольно, говорилъ мальчикъ. Благодарю
васъ всѣхъ за мать мою и за себя. Шапка его была полна.
: Алонзо бросился вонъ изъ церкви, крѣпко держа въ рукахъ
шапку съ деньгами. Онъ не шелъ, но летѣлъ къ своей мамѣ,
повторяя—мама! мама! Милая, дорогая мама!—Быстро вбѣ
жалъ онъ въ хижину и опускаясь передъ матерью на ко
лѣни, положилъ передъ нею свою шапку съ деньгами.
— Возьми, возьми, милая моя мама, говорилъ запыхав
шійся ребенокъ, обнимая колѣни матери.
Съ этого времени Алонзо сталъ пользоваться своимъ го
лосомъ, но никогда' не употреблялъ его во зло. Онъ пѣлъ
у дверей церкви только тогда, когда въ домѣ не было де
негъ, стало быть, не было и хлѣба.
Прошелъ годъ.. Андрей Валькенеръ снова посѣтилъ Па
лестрину. Алонзо, благодаря ; своему голосу, былъ уже из
вѣстенъ во всемъ околоткѣ и Валькенеру поспѣшили сооб
щить о чудномъ дарѣ бѣднаго ребенка. Музыкантъ вспом
нилъ своего маленькаго друга и пошелъ отыскивать уже зна
комую ему бѣдную хижину.
Былъ чудный вечеръ и Алонзо по обыкновенію въ кустахъ
жасминовъ пѣлъ свою пѣснь Богородицѣ, когда замѣтилъ,
что около забора его садика остановился какой-то мужчина.
Онъ тотчасъ же узналъ своего друга Андрея Валькенера и
и бросился къ нему. Долго разговаривали друзья наконецъ
Валькенеръ просилъ его спѣть что нибудь. Мальчикъ запѣлъ,
880
И ГРУ Ш ЕЧ К А
Валькенеръ былъ пораженъ. Чудный голосъ Алонза сильно
развился и окрѣпъ. Валькенеръ вошелъ въ хижину, позна
комился съ матерью Алонза и сталъ уговаривать ее отдать
ему сына. Долго не рѣшалась бѣдная вдова разстаться съ
своимъ единственнымъ ребенкомъ, но наконецъ согласилась
ради пользы и будущаго счастья своего сына, и Алонзо
вскорѣ покинулъ свою дорогую мать и вѣчно голубое небо
Италіи; онъ уѣхалъ съ своимъ другомъ Валькенеромъ. По
слѣдній сталъ учить мальчика музыкѣ и пѣнію, успѣхи пре
взошли ожиданіе, такъ что Валькенеръ передалъ его зна
менитому въ то время музыканту Клавдію Гудиспель, у ко
тораго Алонзо покончилъ свое музыкальное образованіе и
сдѣлался извѣстнымъ подъ именемъ Джіовани-Піетро-Алонзо
де - Палестрино. Впослѣдствіи Палестрино положилъ на
чало духовной или лучше церковной музыкѣ, именно въ то
время когда музыка эта пришла въ такой упадокъ въ Италіи,
что папа Марціалъ II намѣревался уже изгнать ее изъ храмовъ.
Послѣ Тридентскаго собора въ 1665 году Палестрино
было поручено исправить церковную музыку и онъ написалъ
три обѣдни, изъ которыхъ одна извѣстна и нынче подъ име
немъ M essa M arcel И. Потомъ онъ былъ сдѣланъ капель
мейстеромъ въ церкви Санта Марія Маджіора и въ 1571
году капельмейстеромъ въ соборѣ Св. Петра въ Римѣ.
Палестрино умеръ 2 февраля 1594 года и погребенъ въ
соборѣ Св. Петра подъ алтаремъ Симеона и Іуды. При его
отпѣваніи была исполнена обѣдня, написанная имъ самимъ.
Сочиненія Палестрино и до сихъ поръ часто исполняются
въ Италіи. Въ Римѣ, въ Сикстинской капеллѣ, въ Страст
ную Пятницу ежегодно исполняется сочиненная имъ пѣснь
Stabat Mater dolorosa *). Музыкальныя произведенія Пале
стрино хранятся въ архивахъ собора Св. Петра въ Римѣ.
ророздина.
*) Пѣснь эта соотвѣтствуетъ нашей ыолитвѣ: Не рыдай мене Мати и пр.
,f
і
З
ВУ КИ.
К КЪ дорожу я прекраснымъ мгновеньемъ!
А
Музыкой вдругъ наполняется слухъ,
Звуки несутся съ какимъ-то стремленьемъ,
Звуки откуда-то льются вокругъ.’
Сердце за ними стремится тревожно,
Хочетъ за ними куда-то летѣть—
Въ эти минуты растаять бы можно,
Въ эти минуты легко умереть.
Н. О.
КОРАЛЛОВЫЙ ОСТРОВЪ НА ТИХОМЪ
ОКЕАНѢ.
С УСТИТЕ шлюпку, крикнулъ ка
П
питанъ.
Въ минуту шлюпка была спу
щена и наполнена вооруженными
людьми. Черезъ десять минутъ мы
были на палубѣ чужаго судна и
удивились представившемуся намъ зрѣ
лищу.
Вмѣсто экипажа изъ моряковъ, стояло
на шканцахъ человѣкъ пятнадцать полу
обнаженныхъ негровъ. Только на одномъ
изъ нихъ была надѣта пара широкихъ шароваръ, да на дру
гомъ—фартукъ и черная поярковая шляпа. Начальникъ этого
ШКОЛА МИССІОНЕРОВЪ НА ОСТРОВѢ ТИХАГО ОКЕАНА
884
И ГРУ Ш ЕЧ КА
экипажа былъ высокій 'мужчина среднихъ лѣтъ, съ крот
кимъ, простодушнымъ лицемъ. На немъ была бѣлая колен
коровая рубашка, длинный сюртукъ, на головѣ соломенная
шляпа, ноги до колѣнъ обнажены.
— Кто командуетъ этимъ кораблемъ? спросилъ нашъ ка
питанъ, подходя къ этому человѣку.
— Я, капитанъ, отвѣчалъ онъ, снявъ свою шляпу и низко
кланяясь.
— Вы? сказалъ капитанъ съ удивленіемъ.—Откуда вы и
куда ѣдете? какой товаръ везете?
— Мы ѣдемъ изъ Айтутаки въ Раротойчу,—мы тузем
ное миссіонерское судно, имя наше „Оливковая вѣтвь",
грузъ нашъ: кокосовые орѣхи, семьдесятъ свиней, двадцать
кошекъ, да Евангелія.
Экипажъ нашъ расхохотался.
Капитанъ остановилъ этотъ смѣхъ и привѣтливо улы
баясь, радушно подалъ миссіонеру руку, говоря:
— Очень радъ, что столкнулся съ вами, желаю вамъ
всякаго успѣха въ вашихъ миссіонерскихъ предпріятіяхъ.
Пойдемте въ вашу каюту,—я желая поговорить съ вами съ
глазу на глазъ.
Миссіонеръ, взявши за руку капитана, сказалъ:
— Очень радъ, что ваше судно торговое, а мы приняли
его за пирата!
Черезъ четверть часа они вышли на палубу, капитанъ
нашъ, радушно пожимая руку миссіонеру, велѣлъ спускать
шлюпку и мы вернулись на шкуну.
Вскорѣ „Оливковая вѣтвь" далеко осталась за нами.
— Дивлюсь, сказалъ одинъ изъ матросовъ,—ради чего
капитанъ нѣжничалъ съ этимъ долгополымъ, будь это обыкно
венное торговое судно, онъ взялъ бы съ него свиней и по
жалуй пустилъ его ко дну со всѣмъ экипажемъ.
— Миссіонеръ этотъ посланъ на одинъ изъ тѣхъ южныхъ
острововъ, куда долженъ пристать корабль нашъ, а это
капитану и надобно. Если капитанъ пойдетъ за сандаломъ
коралловы й
островъ
885
на острова Фиджи,—то мы увидимъ тамъ этихъ черныхъ
джентльменовъ, во всей ихъ красотѣ. Торговля на остро
вахъ, гдѣ есть миссіонеры, идетъ какъ по маслу.
— Ральфъ Роверъ, крикнулъ голосъ изъ люка,—капи
танъ тебя требуетъ.
Возвратясь на палубу, я старался разузнать отъ Билля
на счетъ миссіонера, и точно ли шкуна торгуетъ сандаломъ.
— Точно торгуетъ, отвѣчалъ Билль, тѣмъ не менѣе это
судно разбойничье. Черный флагъ не обманулъ тебя. Оно
торгуетъ, когда не можетъ забрать силою. Если бы ты ви
дѣлъ какія кровавыя сцены происходятъ на этой палубѣ,
то не спросилъ бы—пираты мы или нѣтъ. Капитанъ покро
вительствуетъ миссіонерамъ потому, что имъ лучше всѣхъ
удается приручать островитянъ. Намъ лежитъ путь между
группой острововъ, гдѣ мы подвергаемся нападенію тузем
цевъ, и опасности отъ множества каралловыхъ рифовъ. Од
нажды мы плыли между острововъ, большинство которыхъ
казалось необитаемо, мы нуждались въ водѣ, капитанъ ве
лѣлъ спустить шлюпку и захватить на берегу воды. Только
что мы приблизились къ берегу, какъ толпа негровъ высы
пала изъ-за кустовъ, угрожая копьями, мы безъ малѣйшихъ
знаковъ непріязни подъѣхали къ берегу, желая перегово
рить съ островитянами, многіе изъ нашихъ знали ихъ языкъ.
Только что нашъ мичманъ обратился къ нимъ, какъ они
отвѣтили градомъ камней. Мы хотѣли сдѣлать залпъ, капи
танъ крикнулъ:
— Не стрѣлять! Гребите къ точкѣ что впереди васъ.
Мы повиновались.
Едва мы отъѣхали, какъ раздался выстрѣлъ изъ пушки
и градъ картечи посыпался въ центръ массы дикарей. Уцѣлѣвшіе бросились въ лѣса.
— Гребите къ берегу, ребята, крикнулъ капитанъ.
Добравшись устья рѣчки, мы наполнили бочки водою,
кровь стынетъ въ жилахъ при воспоминаніи о несчастныхъ
раненыхъ и убитыхъ.
\
886
И ГРУ Ш ЕЧ К А
Вскорѣ попутный вѣтеръ унесъ насъ отъ этого ужас
наго мѣста, но не унесъ тяжелаго, страшнаго воспоминанія,
которое осталось въ душѣ моей.
Капитанъ стоялъ, облокотясь о бортъ шкуны, покуривая
сигару и любуясь восхитительной картиной проносившихся
передъ нами острововъ, покрытыхъ прелестною зеленью.
XX.
Билль—сообщникъ.—Волканъ.—Начальникъ острововъ Фиджи. Удивительные вы
воды.
Все случившееся казалось мнѣ сновидѣньемъ. Я рѣ
шился убѣжать на первый островъ, куда мы причалимъ.
Планъ мой я сообщилъ Биллю. Онъ покачалъ головой и ска
залъ:— „нѣтъ, Ральфъ, о побѣгѣ нечего и думать. Есть та
кіе острова, что это будетъ изъ огня да въ полымя. Ту
земцы съѣдятъ тебя.
— Съѣдятъ меня!сказалъ я съ изумленіемъ. Я думалъ
они ѣдятъ только своихъ непріятелей.
— Гм, отвѣчалъ Билль. Вѣроятно англичане вбили тебѣ
это въ голову. Дикари острововъ Фиджи ѣдятъ даже и другъ
друга. Я, Ральфъ, посѣщалъ въ качествѣ торговца многіе
острова Тихаго океана, и знаю хорошо какъ торговцевъ,
такъ и туземцевъ.
При этомъ онъ разсказалъ мнѣ нѣсколько случаевъ же
стокости тѣхъ и другихъ.
Слушая эти разсказы, я упалъ духомъ и не зналъ что мнѣ
дѣлать.
— Вотъ, продолжалъ Билль, если капитанъ остановится
около Таити—мы могли бы убѣжать; тамъ туземцы христіане.
Принявши христіанство, туземцы отказываются отъ своихъ
кровожадныхъ обычаевъ и имъ довѣриться можно. Только
когда мы подходимъ къ этимъ островамъ, то капитанъ смо
тритъ зорко. Впрочемъ я все обдумаю и приготовлю къ
побѣгу.
КОРАЛЛОВЫ Й ОСТРОВЪ
887
Облокотясь о бортъ корабля, устремивъ взоръ на искря
щіяся волны, я думалъ о своемъ безотрадномъ положеніи и
о друзьяхъ моихъ.
Мечты мои были прерваны заревомъ освѣтившимъ гори
зонтъ съ юга и окрасившимъ пурпуровымъ отблескомъ море,
при этомъ слышался рокотъ, походившій на отдаленный крикъ.
Небо надъ нами потемнѣло и подулъ порывистый вѣтеръ.
Экипажъ быстро собрался на палубу, капитанъ объявилъ,
что мы близъ волкана. Пока онъ говорилъ, сталъ падать мел
кій пепелъ. Почти всю ночь горѣло зарево и слышался
грохотъ. Я вспомнилъ слова Джека, что многіе изъ остро
вовъ Тихаго океана дѣйствующіе или угасшіе волканы.
Проѣхавши мимо волкана, мы очутились противъ роскош
наго, цвѣтущаго острова, окруженнаго еще четырьмя такими
же островами.
—• Это островъ В м о, сказалъ Билль, я не разъ бывалъ
на немъ. Онъ славится сандаломъ. Мы нагружали здѣсь
писуны сандальнымъ деревомъ; а такъ какъ капитанъ ихъ об
манывалъ, то они перестали намъ довѣрять. Кромѣ того сами
матросы вели себя дурно.
Вскорѣ мы вплыли въ коралловый рифъ и стали на якорь
противъ устья небольшой бухты, берегъ которой густо по
росъ мангустановыми рощами и тѣнистыми деревьями. Капи
танъ велѣлъ спустить шлюпку, сѣлъ въ нее съ пятнадцатью
вооруженными матросами и крикнулъ:
— Гребите, ребята!
Лодка отодвинулась отъ шкуны и черезъ нѣсколько ми
нутъ достигла берега.
Главный начальникъ острова—Ромато—принялъ насъ ра
душно, повелъ къ себѣ въ домъ и усадилъ на цыновки. Тутъ
было до тысячи человѣкъ туземцевъ, большая часть ихъ была
безъ оружія. Послѣ краткаго разговора Ромато угостилъ
насъ разными плодами, кореньями и жареной свининой.
Капитанъ объяснилъ ему съ какой цѣлью онъ пріѣхалъ,
888
И ГРУ Ш ЕЧ К А
потомъ изъявилъ сожалѣніе, что въ послѣднее ихъ свиданіе
встрѣтились между ними нѣкоторыя непріятности.
Ромато отвѣчалъ, что имъ позабыты эти недоразумѣнія, и
онъ готовъ оказать ему всевозможное содѣйствіе въ рубкѣ сан
дальнаго дерева. Затѣмъ были заключены условія и мы от
правились на шкуну.
Ромато проводилъ насъ на корабль и попросилъ позво
ленья представить капитану находившагося у него въ го
стяхъ начальника сосѣдняго острова. Капитанъ согласился, и
Рома,та послалъ за пріятелемъ свой челнокъ, вмѣстѣ съ
этимъ отдалъ приказъ привезти на шкуну своихъ любим
цевъ: пѣтуха и попугая.
Ромато былъ еще довольно молодой человѣкъ, высокаго
роста, плотнаго сложенія, черная борода его, усы и волосы
на головѣ черные были круто завиты, и такъ взбиты, что
походили на огромную чалму, въ нихъ воткнута была длин
ная деревянная булавка.
Черезъ нѣсколько минутъ челнокъ привезъ началь
ника гостя самаго страннаго вида. Одна половина лица его
была выкрашена въ красную краску, а другая въ желтую и
разрисовано все черными узорами. Въ остальномъ онъ по
ходилъ на Ромату. Кромѣ лоскутка сукна, другой одежды
на нихъ не было. Въ торжественные дни Ромато накиды
валъ на себя родъ эпанчи съ широкими складками [изъ ту
земной ткани. Гость былъ пораженъ изяществомъ шкуны и
особенно мѣдной пушкой, изъ которой капитанъ велѣлъ сдѣ
лать залпъ для удовольствія посѣтителей.
■
Желая узнать силу выстрѣла, Ромато попросилъ зарядить
ее ядромъ и выстрѣлилъ въ виднѣвшуюся скалу. Выстрѣлъ
былъ сдѣланъ и скала разлетѣлась въ дребезги.
Ромато пришелъ въ восторгъ, попросилъ выстрѣлить въ
проходившаго по берегу человѣка, и очень разсердился, когда
капитанъ отказалъ ему и приказалъ убрать пушку.
Гостю больше всего понравился корабельный насосъ—
онъ все время выкачивалъ имъ воду, и такъ увлекся этимъ
КОРАЛЛОВЫЙ ОСТРОВЪ
889
дѣломъ, что не могли уговорить его вернуться на берегъ.
Мало того, онъ послалъ челнокъ за своей любимой скамееч
кой, усѣлся и продолжалъ выкачивать воду изъ корабля.
Па слѣдующій день экипажъ, воорулгившись, вышелъ на
берегъ, чтобы рубить сандальное дерево. Капитанъ съ двумя
матросами остался на кораблѣ съ пушкой на всякой случай,
наведенной на домъ начальника. Мнѣ поручено было наблю
дать за работами.
Когда мы, сопровождаемые свитой туземцевъ, гуськомъ
проходили роскошными благовонными рощами банановъ, ко
косовъ, хлѣбныхъ и другихъ деревьевъ, я замѣтилъ много
сливныхъ деревъ и смоковницъ, также много таро, ямса и
сладкаго картофеля за изгороднми. Въ просѣкѣ мы наткну
лись на группу туземныхъ домовъ изъ бамбука, крытыхъ ши
рокими листьями пандана. Въ домахъ и кругомъ нихъ на
ходились группы туземцевъ: мужчинъ, женщинъ и дѣтей.
Пройдя въ глубь острова, гдѣ росло сандальное дерево, ма
тросы принялись за работу, а я забрался на сосѣднюю гору,
чтобы обозрѣть мѣстность. Въ полдень намъ принесли обѣдъ.
Между туземцами я видѣлъ много свѣтлокожихъ. Мнѣ
сказали, что это жители Тоневнскихъ острововъ, которые
пріѣзжаютъ сюда съ Востока, строить большіе военные чел
ноки, что и продолжается довольно долго. Поэтому, сказалъ
Билль, среди этихъ черныхъ змѣй всегда встрѣчаются и
свѣтлокожіе.
— Кстати о змѣяхъ, сказалъ я, странно, что я въ этой
части свѣта совсѣмъ не вижу пресмыкающихся.
— Да ихъ здѣсь и нѣтъ, отвѣчалъ Билль, кромѣ яще
рицъ и еще нѣкоторыхъ безвредныхъ существъ; но если ихъ
нѣтъ на землѣ, за то въ водѣ «не перечтешь, я покажу вамъ
нѣкоторыхъ.
Послѣ обѣда Билль повелъ меня въ лѣсъ къ небольшому
пруду, въ сопровожденіи юнаго туземца. У пруда Билль ска
залъ ему нѣсколько словъ, мальчикъ издалъ особенный свистъ,
890
ИГРУ Ш ЕЧ КА
вода взволновалась и изъ нее выставилась голова огромнаго
угря, весь онъ былъ толщиной въ ногу человѣка.
— Ну, сказалъ Билль улыбаясь, какъ тебѣ нравится
такой богъ, Ральфъ? Это одинъ изъ ихъ боговъ, его уго
щаютъ живыми младенцами.
— Младенцами? сказалъ я недовѣрчиво.
— Да, младенцами, возразилъ Билль. Они не постоянно
кормятъ его ,живыми младенцами, но иногда подносятъ ему
ихъ какъ лакомство. Ахъ! ты животное! вскрикнулъ Билль
съ отвращеніемъ, толкнувъ угря въ морду своимъ тяжелымъ
сапогомъ, угорь, корчась, спрятался въ прудъ. Йъ счастію
для всѣхъ насъ юноша туземецъ стоялъ отвернувшись все это
время.
— Не возможно, Билль, чтобы матери соглашались на
такія ужасныя вещи?
— Соглашались! да вѣдь матери дѣлаютъ это! На нѣ
которыхъ островахъ существуетъ одинъ изъ ихъ обычаевъ
убивать дѣтей въ минуту ихъ рожденія. Убиваютъ ихъ, вты
кая имъ острыя бабмуковыя щепы въ тѣло. У меня сердце
замирало отъ ужаса.
Тамъ, гдѣ удалось водвориться миссіонерамъ всѣ эти
ужасы прекращаются тотчасъ же, дикари становятся добрѣе
и распѣваютъ псалмы подобно методистамъ.
— Да благословитъ Господь миссіонеровъ, сказалъ я съ
восторгомъ. Да благословитъ Господь и да поможетъ Онъ
миссіонерамъ водвориться на всѣхъ островахъ океана!
Я бы сказалъ аминь на такую молитву, но не смѣю, я не
разсказалъ тебѣ и половины тѣхъ ужасовъ, которые видѣлъ
въ продолженіи моего плаванія по этому океану.
А . С—ва.
( Продолженіе слѣдуетъ).
Редакторъ-издательница Т. П А С С Е К Ъ .
Дозволено цензурою. С.-Петербургъ, 14 августа 1882 г.
Типографія А. С. С уворина . Эртелевъ пер., д. № 11—2.
Последние комментарии
15 часов 56 минут назад
18 часов 13 минут назад
1 день 8 часов назад
1 день 8 часов назад
1 день 14 часов назад
1 день 17 часов назад