Книга в формате epub! Изображения и текст могут не отображаться!
Моей тете Элизабет Вудторп, которая всегда со мной, посвящается
Отрывистый стук, — стук грубых сандалий о влажную мостовую, — отлетал эхом от грязных кирпичных стен темного переулка на Виминале, по которому быстрым шагом двигались две закутанные в плащи фигуры. От первого зимнего тумана, который в тот вечер опустился на город раньше обычного, темная безлунная ночь казалась еще непрогляднее. К туману примешивался дым многочисленных очагов, поднимавшихся в воздух со стороны перенаселенной Субуры, что раскинулась далеко внизу, у подножья холма. Эта смесь дыма и сырости липла к влажным шерстяным плащам, закручивалась вслед шагающим подрагивающими змейками.
Лишь тусклый свет дегтярных факелов, которые эти двое держали в руках, освещал им путь в кромешной тьме городского предместья. Оба знали, что кто-то идет за ними по пятам, однако ни один из них не рискнул обернуться, зная, что это замедлило бы их шаг. Кроме того, в данный момент их жизни ничего не угрожало. Судя по тому, как бесшумно двигались те, что шли за ними следом, это наверняка были вражеские соглядатаи, а не грабители.
Оба спешили, торопливо обходя груды мусора, дохлую собаку, кучи нечистот и даже несчастную жертву уличных грабителей, что лежала, тихо постанывая в луже собственной крови. Не желая разделить судьбу умирающего, они прошли мимо, даже не взглянув в его сторону, и двинулись дальше, к самой высокой точке Виминала. Улицы в этой части холма были шире и кое-где даже охранялись вооруженной дубинками ночной стражей. Однако двое мужчин знали, что им лучше избегать встреч с представителями римского правопорядка, ибо не могли позволить себе такую роскошь, как остановиться даже на миг, не говоря уже о том, чтобы тратить драгоценное время, отвечая на чьи-то вопросы. Именно по этой причине они выбрали кратчайший путь от самого Палатина, даже если путь этот означал опасность для их жизней, идя к Виминалу кривыми переулками Субуры. Зато здесь им не грозило столкнуться с ночной стражей, которая наверняка встретилась бы им, шагай они по широким, освещенным улицам.
Увидев их спешащими по городу в столь поздний час и, главное, без охраны, стражники тотчас заподозрили бы неладное и остановили бы их, чтобы поинтересоваться, кто они такие. А ведь успех их дела зависел в первую очередь от того, насколько быстро они преодолеют этот путь, не привлекая к себе внимания.
Чтобы сбить с толку соглядатаев, они пустились едва ли не бегом, несколько раз быстро свернули налево и направо. Увы, несмотря на их усилия, шаги у них за спиной раздавались все ближе. Теперь они уже были отчетливо слышны среди приглушенных туманом криков, бесконечного грохота повозок, стука лошадиных копыт, что просачивались сюда сквозь туман Субуры, этой клоаки нищеты, болезней и прочих человеческих страданий.
Когда оба мужчины в очередной раз свернули за угол, один посмотрел на второго.
— Думаю, нам стоит взять их, прежде чем мы двинемся дальше, — процедил он сквозь зубы, увлекая своего спутника за собой в темный дверной проем.
— Как скажете, господин, — спокойно ответил второй. Он был старше своего товарища. В подрагивающем свете факела под капюшоном была видна густая черная борода. — Вот только как, по-твоему, мы это сделаем? Судя по звуку шагов, я бы сказал, что их — самое малое — четверо.
По лицу мужчины помоложе пробежала тень недовольства, однако зная своего спутника вот уж четыре года, он давно привык к его почтительному тону. С другой стороны, что в этом удивительного? На то он и раб, чтобы выказывать хозяину почтение.
— Не знаю. Просто накинемся на них, когда они пройдут мимо. — негромко ответил он, вытаскивая из-под плаща меч. Право носить в городе оружие имели только преторианцы и те, что служили в городской когорте. Именно по этой причине двое мужчин старались не попадаться на глаза представителям власти.
Старший из них улыбнулся безрассудству своего юного друга и тоже вытащил меч.
— Самые простые планы обычно срабатывают, но смею ли я, господин, кое-что предложить?
— Что именно?
— Давай, я останусь стоять на этой стороне, держа оба факела, а ты перейдешь на другую, и когда наши преследователи устремятся ко мне, нападешь на них сзади. Думаю, такой маневр подарит нам успех в этой стычке.
Слегка задетый тем, что сам не додумался до такой уловки, молодой человек, однако, последовал совету своего старшего спутника. Вытащив из-за ремня короткий кинжал, он встал, невидимый в темноте заполненного липким туманом переулка, и, зажав в обеих руках холодное оружие, принялся ждать. При этом ему не давал покоя вопрос, как его спутник сумел приглушить пламя двух факелов.
Спустя несколько мгновений на другом конце переулка послышались голоса.
— Клянусь Юпитером, они свернули сюда, — прорычал главарь, обращаясь к своему спутнику, когда оба показались из-за угла. — Им известно, что мы идем за ними по пятам, и они наверняка ускорили шаг... Что за?..
Не успел он договорить слово «проклятие», как воздух прорезал пылающий факел и, воткнувшись ему в шею, прожег полосу в шерстяном плаще и опалил волосы. Еще мгновение, и вся голова превратилась в огненный шар. Мужчина пронзительно вскрикнул и упал на колени. В смрадном воздухе тотчас разлился резкий запах жженой шерсти, обугленной плоти и обгоревших волос. Не успел его спутник сообразить, что происходит, как ему в горло впилось острие меча, а в следующий миг оно уж пронзило ему горло и, наполовину разрубив ему челюсть, вышло через левое ухо. Захлебнувшись собственной кровью и болью, преследователь, прижимая к ране руку, рухнул на землю. Из его горла вырвался долгий и мучительный, почти животный крик, а вместе с криком, смешиваясь с туманом, в стороны разлетелись густые, темные брызги крови.
В следующий миг молодой человек обрушился на двух других преследователей, что шли следом за первыми. Новая угроза, свалившаяся на них откуда-то из темноты, явилась для обоих такой неожиданностью, что они, сами привыкшие исподтишка нападать на своих противников в темных переулках, бросили на землю кинжалы и, освещаемые языками пламени, — это все еще пылал плащ их главаря, — опустились на одно колено, всем своим видом признавая поражение.
— Вы, жалкие трусливые червяки! — презрительно крикнул им молодой человек. — Решили следить за нами? Надеялись перехитрить нас? Кто вас послал?
— Прошу тебя, господин, у нас и в мыслях не было никакого зла, — произнес тот, что был всего ближе к нему.
— Никакого зла? — раздраженно бросил ему молодой человек. — Вот и у меня к вам нет никакого зла.
С этими словами он умелой рукой воина вонзил меч говорившему в грудь, проткнув его насквозь. Не издав даже звука, тот замертво повалился на землю. Его товарищ с ужасом посмотрел на еще один труп и поднял умоляющий взгляд на тех, кого они преследовали. В следующее мгновение, позорно не сумев сдержать мочевой пузырь, он разрыдался.
— У тебя есть возможность остаться в живых, — бросил ему молодой человек. — Скажи нам, кто вас подослал.
— Ливилла.
Молодой человек кивнул. Судя по всему, его подозрения подтвердились.
— Спасибо, — сказал его бородатый спутник, шагнув из темноты из-за спины коленопреклоненного врага. — Но, похоже, мы не можем тебя отпустить.
С этими словами он схватил его за волосы и, дернув голову назад, ловким движением перерезал ему горло. Истекая кровью, последний из четверки преследователей свалился на землю.
— А теперь прикончи его, господин, — сказал бородатый своему молодому спутнику, указывая на главаря, больше напоминавшего стонущую, обугленную массу, лежащую у их ног. — Нам нужно двигаться дальше.
Пройдя без каких-либо приключений еще около четверти мили, они наконец добрались до того места, куда направлялись: к окованной железом двери на улице, населенной ремесленниками-изготовителями ламп, рядом с воротами Виминала. Подойдя к двери, бородатый мужчина трижды в нее постучал, затем выждал какое-то время и постучал снова. Спустя полминуты в двери приоткрылось оконце, из которого выглянуло чье-то лицо, плохо различимое в полумраке.
— Что вам надо?
Оба мужчины стащили с головы капюшоны и поднесли ближе факелы, чтобы спрашивающий мог видеть их лица.
— Я Тит Флавий Сабин, а это Палл, управляющий высокородной Антонии, — ответил молодой человек. — Мы здесь потому, что у меня назначена встреча с трибуном Квинтом Невием Кордом Суторием Макроном из преторианской гвардии по делу, которое касается только вышеназванной госпожи и трибуна.
Окошко в двери захлопнулось, зато сама дверь приоткрылась. Поставив факелы в специальные скобы снаружи стены, Сабин и Палл вошли в крошечную, тускло освещенную комнату, которая, однако, по сравнению с царящим на улицах мраком, показалась им теплой и даже уютной.
На голом деревянном полу стояли несколько складных табуретов и пара столов, на которых мерцали масляные лампы. В дальнем конце, перед занавесом, за которым скрывалась еще одна дверь, стоял простой письменный стол, а на его краях — еще две лампы. Вот и все освещение.
— Трибун сейчас выйдет к вам, — коротко ответил стражник, одетый в форму преторианца, какую те надевают, когда несут службу внутри стен города: черная туника с белой полосой, перехваченная в талии ремнем, и белая тога, под которой с переброшенной через плечо перевязи свисал короткий меч-гладий. — А вы пока сдайте оружие.
Оба нехотя протянули свои мечи и кинжалы стражнику, который, к их досаде, положил оружие на стол, куда они никак не могли дотянуться. Поскольку им не предложили сесть, Сабин с Паллом остались стоять. Преторианец тем временем подошел к прикрытой занавесом двери и, положив руку на рукоять меча, встал рядом с ней, буравя гостей светло-голубыми глазами из-под сросшихся на переносице бровей.
Откуда-то из-за занавешенной двери донеслись сдавленные стоны удовольствия. Голос был женский, и нетрудно было догадаться, что там происходит. Но стражник не шелохнулся даже тогда, когда стоны сделались громче и пронзительнее и в конце концов завершились оглушительным воплем животного наслаждения, который, правда, тотчас оборвался, вернее, его оборвали несколько звонких пощечин. Женщина неожиданно зарыдала, но ее рыдания тотчас же оборвались. Правда, оборвали их не пощечины, а всего один удар, который наверняка лишил ее чувств. Сабин нервно покосился на Палла, но тот сохранял непроницаемое выражение лица, так же, как и стражник. Будучи рабом, он привык к тому, что его воспринимают как предмет мебели, и давно научился скрывать эмоции за маской холодного равнодушия.
Затем чья-то рука резко отдернула занавес в сторону, и стражник тотчас подтянулся и встал навытяжку. Из-за занавеса шагнул Невий Суторий Макрон, высокий мужчина с бочкообразной грудью, на вид лет пятидесяти. Одет он был в одну лишь преторианскую тунику, перехваченную на поясе ремнем. Его толстые, мускулистые руки поросли короткими черными волосами. Такие же черные волосы виднелись и в горловине его туники.
Квадратная челюсть, тонкие губы, холодный взгляд, коротко, на военный лад, стриженные волосы — все это говорило само за себя. Перед Сабином и Паллом был человек, привыкший к власти и всегда к ней стремившийся.
Лицо Палла осталось все той же невозмутимой маской, хотя увидев того, кого его хозяйка выбрала для осуществления своих целей, он внутренне улыбнулся. Сабин поймал себя на том, что при виде Макрона невольно вытянулся в струнку, хотя от него этого и не требовалось. На лице преторианца мелькнуло подобие улыбки. По всей видимости, он привык к тому, какой эффект производит на людей и наверняка получал немалое удовольствие, ощущая свое превосходство.
— Вольно, молодой человек! — пророкотал он, обращаясь к Сабину, отчего тот еще больше сконфузился. — Ты знал, кто я такой, иначе бы не пришел сюда. Назови свое имя, а затем скажи мне, зачем высокородная Антония прислала ко мне в качестве посыльных юнца вроде тебя и раба? Неужели ей было больше некого послать?
Сабин с трудом сдержал душивший его гнев: было видно, что Макрон намеренно оскорбляет его. Тем не менее он сжал в кулак волю и смело посмотрел преторианцу в глаза.
— Я Тит Флавий Сабин, а это...
— Я знаю, кто этот раб, — перебил его Макрон и опустился на табурет возле стола. — А вот ты мне интересен. Скажи, откуда родом твоя семья?
— Мы из Реате. Мой отец был центурионом во второй когорте Двенадцатого легиона «Валерия Виктрикс» и сражался вместе с нашим возлюбленным императором в Германии до того, как был уволен по состоянию здоровья. Брат моей матери, Гай Веспасиан Полон, имеет ранг сенатора и семь лет назад исполнял обязанности претора.
Сабин недоговорил, неожиданно поняв, сколь скромны заслуги его семьи.
— Да, я знаком с сенатором Полоном. Когда-то я даже был его клиентом, но, увы, он оказался слишком мягкотел и слаб, чтобы осуществить для Рима то, о чем я мечтал. Поэтому я отрекся от него, чем навлек на него бесчестье. Что будет, если в один прекрасный день тебе неожиданно захочется отомстить мне за нанесенное твоей семье оскорбление?
Сабин покачал головой.
— Я здесь исключительно по поручению высокородной Антонии.
— Ответь, племянник бывшего претора, кем же ты приходишься ей? — Макрон буквально буравил юношу взглядом.
— Мой дядя у нее в фаворе, — просто ответил юноша.
— Значит, мелкая рыбешка, бывший претор, ищет защиты у этой пышнотелой особы, в качестве благодарности делает за нее всю грязную работу, а его племянник даже получил повышение до звания посыльного. Ну что ж, в таком случае, посыльный, сядь и сообщи свою весть.
Сабин принял его приглашение, благодарный за то, что Макрон избавил его от необходимости и дальше выступать в роли нашкодившего школьника, представшего перед грозными очами учителя и что-то жалко лепечущего в свое оправдание.
— Я не принес никаких вестей, трибун, — начал он. — Я здесь лишь затем, чтобы прибавить веса к голосу раба. Потому что послание передаст Палл.
— Веса? Голосу раба? — презрительно фыркнул Макрон. — Неужели высокородная Антония решила, что я не стану слушать раба? Что ж, она была права. С весом или без оного, с какой стати мне его слушать?
— Потому что в противном случае ты упустишь интересную возможность, — спокойно произнес Палл, глядя прямо перед собой.
Макрон злобно посмотрел на него, отказываясь верить собственным ушам, однако сдержал клокотавший внутри гнев.
— Кто дал тебе право разговаривать со мной, раб? — процедил он сквозь зубы, после чего повернулся к Сабину. — Интересную возможность, говоришь? Продолжай.
— Боюсь, что я ничего не скажу тебе, трибун. Высокородная Антония доверила послание Паллу, так что независимо от твоего желания тебе придется его выслушать. Или же мы уйдем.
Говоря эти слова, Сабин чувствовал, как колотится в груди его сердце. Еще бы! Ведь он только что переступил невидимую черту и даже загнал Макрона в угол.
Макрон ничего не ответил, разрываясь между желанием узнать послание самой влиятельной женщины Рима, выяснить, зачем он ей понадобился, и твердой решимостью не уронить себя в глазах стражника, выслушивая послание из уст презренного раба. В конце концов любопытство взяло верх.
— Что же, говори, раб, — бросил он Паллу, — но только будь краток.
Палл посмотрел на Макрона, а затем взглядом указал на преторианца у него за спиной.
— Сатрий Секунд останется здесь, раб, — ответил Макрон на его немой вопрос. — Он никому не скажет того, что прозвучит здесь. Он мой человек до мозга костей и никогда меня не предаст. Верно я говорю, Секунд?
— Верно, господин! — рявкнул Секунд.
— Как скажете, господин, — ответил Палл, запоминая имя стражника, чтобы потом доложить о нем хозяйке. — Высокородная Антония шлет свой привет и приносит извинения за то, что не пригласила тебя к себе в дом, чтобы поговорить с тобой лично. Однако она нисколько не сомневается, что ты проявишь понимание, ибо ради безопасности вас обоих между ней и тобой не должно быть никакой видимой связи.
— Да-да, продолжай, — подстегнул его Макрон. Этот грек с его медоточивым голосом не понравился ему с первого взгляда.
— Надеюсь, господин, для тебя не секрет взаимная нелюбовь моей хозяйки и Сеяна. Теперь ей кажется, что она в состоянии положить конец этой вражде и разоблачить Сеяна, представить его в глазах императора как предателя, задумавшего надеть на себя пурпурную тогу.
Макрон вопросительно выгнул бровь.
— Смелое заявление. И какими же доказательствами располагает она, дабы убедить императора в вероломстве Сеяна?
— Какое-то время она собирала свидетельства его вероломства. К сожалению, их недостаточно, чтобы открыто обвинить его в предательстве. В ее распоряжении лишь несколько документов, составленных с чужих слов, но их явно мало. Нужны веские доказательства — улики, свидетели. И, похоже, такой свидетель у нее появился.
— Свидетель? — переспросил Макрон, явно заинтересовавшийся услышанным. — А какие показания он способен дать?
— Моя хозяйка не делилась со мной своими секретами по этому поводу.
Макрон понимающе кивнул.
— Тем не менее, — продолжал Палл, — мне известно, что свидетель — не гражданин Рима и потому не способен давать показания под клятвой. Показания он может дать только под пыткой, причем перед самим Тиберием.
— И как же она рассчитывает привести его к Тиберию, если путь к нему охраняем мы, преторианцы?
— Вот поэтому ей и требуется твоя помощь, и она хочет, чтобы ты помог ей низложить Сеяна. В благодарность за твою услугу высокородная Антония обещает сделать тебя префектом преторианской гвардии.
Глаза Макрона на миг вспыхнули радостным огнем, однако он тотчас взял себя в руки и лишь криво улыбнулся.
— Как же она мне это гарантирует?
— Если слова невестки императора тебе недостаточно, подумай вот о чем. Когда Сеян падет, а он непременно падет, для того, чтобы держать в узде преторианцев, тотчас же понадобится новый префект. Я имею в виду не только рядовых гвардейцев, но и офицеров, которые могут сохранить верность старому правителю. Это нужно будет проделать как можно быстрее, что будет стоить денег, и немалых, а их у тебя нет. Высокородная Антония снабдит тебя всем необходимым, чтобы ты, когда настанет нужный момент, купил себе верность офицеров. А пока она поручает тебе выяснить, кого можно подкупить, с тем, чтобы ты заранее начал их обрабатывать.
Макрон задумчиво кивнул.
— А что делать с доставкой свидетеля к императору?
— При всем уважении к тебе, господин, моя хозяйка предоставляет решение этой задачи тебе самому. По ее мнению, ты сможешь добиться перевода на Капри.
— Вот как? — усмехнулся Макрон. — Можно подумать, это делается так легко! Как будто для этого достаточно лишь подать прошение о переводе на новое место службы!
Произнеся эти слова, Макрон смерил Палла ледяным взглядом. Несколько мгновений он сверлил грека глазами, но лицо раба оставалось все той же каменной маской.
Скажи, — продолжил Макрон, — а что может помешать мне пойти к тому же Сеяну и рассказать ему то, что я только что услышал от тебя? Ведь за твою жизнь я не дам и ломаного гроша, да и жизнь племянника бывшего претора и его семьи тоже не слишком дорого стоит. Верно я говорю?
Все верно, господин, но и твоя жизнь после того, что я тебе рассказал, будет стоить не дороже.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что согласившись выслушать нас, ты уже замарал себя, и у Сеяна будут все основания усомниться в твой преданности. Он решит, что тебе просто посулили слишком мало денег, зато в следующий раз, возможно, предложат больше. Так что если ты обратишься к нему, смерть грозит и тебе тоже, а не одним только нам.
Макрон встал и с силой ударил по столешнице кулаком.
— Секунд, меч, живо! — крикнул он, хватая со стола клинок. Стражник тотчас выхватил свой и ринулся на Сабина и Палла.
— Энния! — неожиданно выкрикнул Палл.
Макрон поднял руку, не давая Секунду нанести удар.
— Погоди! — рявкнул он. Секунд неохотно подчинился.
— Какое отношение к этому имеет моя жена? — прорычал Макрон.
— Пока никакого, — спокойно ответил Палл. — Она в хорошем обществе, где наверняка приятно проводит время.
— Ты на что намекаешь, подлый раб? — было видно, что Макрон вот-вот взорвется от злости.
— Как только ты ушел из дома сегодня вечером, высокородная Антония послала за твоей женой Эннией носилки и приглашение приехать и разделить трапезу с ней и ее внуком Гаем. Разумеется, твоя супруга никак не могла отказаться от такой высокой чести. Мы ушли как раз в тот момент, когда она туда прибыла, и она останется там, пока мы туда не вернемся, причем в целости и сохранности. Так что я бы посоветовал, чтобы Секунд проводил нас до дома.
Макрон напрягся. Глаза его пылали ненавистью. Казалось, он вот-вот кинется на Палла с кулаками. Постояв так несколько мгновений, он вновь опустился на табурет.
— Похоже, раб, ты не оставил мне выбора, — негромко произнес он и вновь смерил Палла взглядом, полным ненависти. — Но поверь мне, раб. Ты у меня еще поплатишься за эту дерзость. Я своими руками оторву тебе яйца.
Палл счел разумным воздержаться от любых заявлений на этот счет.
— Хорошо, — произнес Макрон, немного остыв. — Секунд проводит вас до дома. Скажи своей хозяйке, что я выполню все то, о чем она меня просит. Но сделаю я это ради себя, а не ради нее.
— Ничего другого она от тебя и не ожидала, господин. Она отдает себе отчет в том, что это союз ради выгоды. А теперь мы бы хотели уйти.
— Да, живо выметайтесь отсюда! — рявкнул Макрон. — И последний вопрос. Когда Антонии нужно, чтобы свидетель предстал перед императором?
— По крайней мере, не в ближайшие полгода.
— Не в ближайшие полгода? Ты хочешь сказать, что его еще нет в Риме?
— Нет, господин. Скажу больше, его нет даже в Италии. Более того, он еще не пойман.
— Где же он тогда?
— В Мезии.
— В Мезии! И кто же его там найдет и привезет в Рим?
— А вот это уже не должно тебя заботить, господин, — ответил Палл и повернулся в двери. — Этим уже занимаются.
Стараясь не шуршать листьями и не трещать сухими ветками, что устилали промерзшую землю между деревьями, Веспасиан осторожно перенес тяжесть тела на левую ногу. Последние несколько шагов он проделал, не издав ни звука, и теперь пытался отдышаться после долгого преследования. В морозном воздухе дыхание вырывалось из его рта туманным облачком.
Он был один. Своих спутников — двух рабов, которых Веспасиан позаимствовал в императорской конюшне, он оставил позади, на расстоянии примерно двух миль. Они должны были медленно следовать за ним вместе с лошадьми, пока он сам преследовал свою раненую добычу пешком. Его добыча, молодой олень, был теперь совсем близко. На снегу, который кое-где покрывал землю, алела полоска крови — выпущенная им стрела попала животному в шею. Веспасиан отметил, что кровавый след стал заметно свежее, что в свою очередь означало, что животное теряет силы и расстояние между ними заметно сократилось. Оттянув тетиву охотничьего лука, Веспасиан прижал оперение стрелы почти к самой щеке, готовый в любое мгновение выпустить ее в свою жертву. Опасаясь издать даже вздох, он сделал еще пару шагов вперед и огляделся по сторонам, стараясь увидеть, не мелькнет ли в просветах между деревьями на фоне буро-красных красок прошлогодней листвы, устилавшей землю, лесной красавец-олень.
Краем глаза заметив какое-то движение, Веспасиан моментально застыл на месте. Стараясь не дышать, он медленно повернулся и тотчас понял, что это такое. Примерно в двадцати шагах от него, наполовину скрытый густым подлеском, застыл на месте окровавленный олень, который с упреком смотрел на него. Не успел человек выпустить стрелу, как животное само рухнуло наземь. Выстрел оказался не нужен. Веспасиан выругался. разъяренный тем, что после долгой погони олень лишил его главного удовольствия — выпустить стрелу, чтобы прикончить жертву. Для Веспасиана в этом было нечто символичное. После подавления восстания он три с половиной года провел во Фракии, неся службу в местных гарнизонах. И все эти годы разочарования преследовали его по пятам. Каждый раз, когда где-то назревал мятеж, они не успевали прибыть туда вовремя. В результате он возвращался в лагерь, так и не обмакнув в крови изменников свой меч, зато до крови натерев ноги, гоняясь по полям за горсткой несчастных разбойников. Увы, суровая правда заключалась в том, что союзница Рима Фракия была довольно мирным местом, зато он сам не знал, куда ему деться от скуки.
Впрочем, нет, так было не всегда. В первый год ему там очень даже нравилось. Сокрушив остатки фракийских мятежников, Помпоний Лабеон перебросил Пятый Македонский легион, большую часть Третьего Скифского, конницу и вспомогательные когорты назад, в Мезию, в их прежние лагеря на берегах Данувия. Командовать оставшимся гарнизоном он оставил Публия Юния Цезенния Пета, префекта одной из иллирийский вспомогательных конных частей. Что касается самого Веспасиана, то он номинально остался командовать двумя оставшимися когортами, второй и пятой, Третьего Скифского легиона, хотя на самом деле командование взял на себя старший центурион Луций Цел, выполнявший также обязанности префекта лагеря. Цел терпел его скрепя зубы, хотя и давал понять, что не слишком жалует молодых выскочек, которые получили командование исключительно благодаря своему происхождению и семейным связям.
Впрочем, Веспасиан многому у него научился, равно как и у других центурионов. Те не давали солдатам маяться бездельем. Что ни день, в лагере проводились маневры, устраивались смотры, отрабатывалась техника возведения мостов.
Легионеры чинили и чистили снаряжение, наводили порядок в лагере. Но это все были мирные дела, и спустя какое-то время Веспасиан заскучал. Ему недоставало волнения, риска, крови военных действий, которые он успел изведать в первые месяцы своего пребывания во Фракии. Но войны закончились, и никакие смотры и парады, никакие учения не могли заменить собой то, что он испытал на полях сражений.
Из развлечений ему оставались разве только пиры во дворце в обществе царицы Трифены и заезжих римских вельмож, что вскоре начало сказываться на его талии. Все его попытки выяснить у них, — будь то царица или ее гости, — что нового в Риме, заканчивались туманными отговорками. Даже здесь, вдали от столицы, люди не желали говорить начистоту, ограничиваясь словами о том, что обстановка в городе напряженная. Сеян по-прежнему оставался префектом претория и был в фаворе у Тиберия, который предпочитал уединенную жизнь на Капри. То, как его патронессе Антонии — учитывая борьбу, которую она вела с Сеяном, — удавалось поддерживать в Риме видимость законности и порядка, оставалось для Веспасиана загадкой.
Пойманный, словно в ловушку, постылой службой в далекой стране, лишь номинально считавшейся частью империи, Веспасиан чувствовал себя чем-то вроде одинокой фишки, забытой на краю игральной доски. С каким удовольствием он вернулся бы в Рим! Там он вновь поступил бы на службу к Антонии и благодаря ее покровительству его карьера быстро пошла бы вверх. Здесь же ему ничего не оставалось, как киснуть от скуки.
Впрочем, затянувшееся пребывание во Фракии имело одно положительное последствие: он научился бегло говорить по-гречески, что здесь, на Востоке, существенно облегчает жизнь. Кроме того, он овладел местным диалектом, фракийским, правда, не столько по необходимости, сколько для собственного удовольствия. Охота — единственное, что наполняло его возбуждением и радостью, но сегодняшнее утро, похоже, принесло лишь разочарование.
Охваченный яростью, Веспасиан выпустил стрелу в поверженное животное. Та впилась оленю в шею, пригвоздив его к мерзлой земле. Веспасиан тотчас мысленно отругал себя за этот мальчишеский поступок. Как охотник, он должен был воздать оленю почести, ведь тот на протяжении нескольких часов упорно пытался уйти от него. Проложив себе путь сквозь подлесок. Веспасиан опустился на одно колено рядом с мертвым оленем и, пробормотав дежурную молитву богине охоты Диане. достал нож и принялся потрошить еще теплую тушу. При этом он утешал себя тем, что четыре года, проведенные в армии, наконец позади. Март подходит к концу, и с окончанием зимы возобновится судоходство. Вскоре в лагерь прибудет его замена, а сам он вернется в Рим, где его ждет продвижение по службе, например, пост младшего помощника магистрата, одного из Двадцати Мужей, а также, что немаловажно, встреча с личным секретарем Антонии, рабыней по имени Ценис. Веспасиан продолжал свежевать оленя, но перед его внутренним взором продолжала стоять Ценис — нежные, сочные губы, горящие голубые глаза, полные любви и горя, когда она пришла попрощаться с ним, ее гибкое тело в тусклом свете масляной лампы в тот единственный раз, когда они вместе провели ночь. Как он мечтал вновь заключить ее в объятия! Как ему хотелось вдыхать ее запах, ощущать вкус ее губ, владеть ее телом. Но разве такое возможно? Она все еще была рабыней и согласно закону могла быть отпущена на свободу лишь после тридцати лет. Понимая всю тщетность своих мечтаний, Веспасиан несколько раз с силой вогнал лезвие ножа в плоть мертвого животного. Но даже будь Ценис отпущена на свободу, он все равно не сможет взять ее в жены, как когда-то о том наивно мечтал, когда ему было шестнадцать. Человек его положения никогда не возьмет в жены вольноотпущенницу. Правда, ничто не мешает ему держать ее в доме в качестве любовницы. Но с другой стороны, как к этому отнеслась бы та, которую он сделал бы своей законной супругой? Вряд ли она согласилась бы делить его с другой женщиной. С этими мыслями Веспасиан вытащил из туши остатки внутренностей.
— За это время, господин, что я сижу здесь, я мог бы выпустить тебе в спину дюжину стрел, — раздался за его спиной чей-то голос.
Веспасиан вздрогнул и обернулся, причем так резко, что порезал большой палец. Примерно в двадцати шагах перед ним верхом на коне сидел Магн и, осклабившись, целился в него из лука.
— Ты меня напугал, приятель, — с досадой воскликнул Веспасиан и тряхнул порезанной рукой.
— Представляю, как бы ты испугался, будь на моем месте фракийский мятежник. Вот уже кто давно бы выпустил стрелу тебе в задницу.
— Но ты — не он, и стрелы ты не выпустил, — надменно ответил Веспасиан, приходя в себя, и, припав губами к порезу, втянул в себя смесь собственной крови и крови оленя. — И вообще, зачем тебе было подкрадываться ко мне?
— Я и не подкрадывался, господин. Я скакал верхом и производил такой шум, какого не производит даже целая центурия рекрутов, когда те прощаются со своими мамашами, — ответил Магн и опустил лук. — Просто ты о чем-то замечтался и потому не услышал моего приближения. Позволю себе изречь очевидную истину: это могло стоить тебе жизни.
— Можешь не продолжать. Сам знаю, что это великая глупость с моей стороны, но я действительно задумался, Магн, — смущенно признался Веспасиан, поднимаясь на ноги.
— В таком случае в скором будущем дум у тебя прибавится.
— Это почему же?
— Потому что у тебя гость. Сегодня ближе к полудню в лагерь прибыл твой брат.
— Что?
— То, что слышал.
— Но что забыл здесь Сабин?
— Откуда мне знать? Хотя осмелюсь предположить, что сюда его привели отнюдь не братские чувства. Он велел мне как можно скорее разыскать тебя, так что поторопись. Где твоя лошадь?
К тому времени, когда они наконец нашли сопровождавших Веспасиана рабов и привязали к лошади добычу, перевалило далеко за полдень. Правда, день был пасмурный, отчего в лесу царил полумрак, и они были вынуждены вести лошадей под уздцы, опасаясь, что те могут споткнуться в тусклом сумеречном свете уходящего дня. Веспасиан шагал рядом с Магном. размышляя про себя о том, что могло подвигнуть брата совершить столь далекое и опасное путешествие. Вряд ли Сабин преодолел сотни миль для того, чтобы лишь поболтать с ним. Вскоре он заподозрил самое худшее. Два года назад отец написал ему, чтобы сообщить о смерти его дорогой бабушки Тертуллы, и Веспасиан, стоило ему подумать о ее любимом серебряном кубке, всякий раз испытывал душевную боль.
— Наверно, умер кто-то из родителей, — размышлял он, надеясь в душе, что это не отец. — Как тебе показался Сабин? Был ли он чем-то расстроен?
— Скорее наоборот, господин. Твой брат сказал, что хочет тебя видеть, причем как можно скорее. Будь у него дурные известия, вряд ли бы он так торопился сообщить их тебе. Более того, он явно расстроился, когда я сказал ему, что тебя в лагере нет.
— Понятно, — ответил Веспасиан с кривой улыбкой. Они не ладили с Сабином, будучи детьми. Более того, в течение многих лет брат как мог помыкал им, и эти издевательства прекратились лишь тогда, когда Веспасиану исполнилось одиннадцать лет, а Сабин ушел служить в легионы. И хотя по возвращении Сабина из армии отношения между братьями немного улучшились, Веспасиан не мог представить себе, чтобы брат расстроился от того, что не застал его в лагере.
— Ничего, вскоре мы узнаем, что ему надо, — произнес Веспасиан, оглядываясь по сторонам и поправляя на плече лук, чтобы не так терла тетива. — Ну что, деревья почти кончились. Может, все поскачем верхом? — с этими словами он запрыгнул в седло. — Пока еще светло...
Он не успел договорить: что-то со свистом прорезало воздух, и в шею лошади — там, где мгновение назад находилась его голова, — впились две стрелы. Лошадь встала на дыбы и пронзительно заржала. Веспасиан свалился на землю, а в следующий миг в шею животному вонзилась третья стрела, а затем еще одна. Эта последняя попала лошади в грудь, и животное повалилось на землю.
— Клянусь Аидом, что за!.. — воскликнул Магн, прикрывая своим телом Веспасиана. Его собственная лошадь с громким ржанием бросилась в бегство. — Эй, господин, давай живо на ту сторону от твоей лошади. Прыгай!
Они вдвоем перепрыгнули через поверженное животное и притаились, согнувшись в три погибели. Не успели они спрятаться, как в брюхо раненой лошади впились еще две стрелы Бедное животное подняло голову и всхрапнуло от боли. Оно отчаянно било в воздухе копытами, тщетно пытаясь подняться. Тем временем к Веспасиану и Магну бросились оба раба, пытаясь, как и они, укрыться за лежащей на земле лошадью Один из них с пронзительным криком крутанулся, словно волчок, а вместе с ним и его плащ, который, описав круг, плотно укутал его фигуру. Когда раб вновь повернулся к ним лицом, из его глазницы торчала стрела. Подстегиваемый страхом, его товарищ одним прыжком преодолел расстояние между собой и мертвой лошадью и в следующий миг скрючился на земле рядом с Магном и Веспасианом.
Вслед ему устремились новые стрелы, но и они впились в лошадиное брюхо. Несчастное животное снова задергалось, но затем по его телу пробежала волна судорог, и оно стихло.
— Что нам теперь делать? — прошипел Магн, когда буквально в пяти шагах позади него в землю вонзились еще две стрелы. А потом все стихло.
— Похоже, им нужен я, — прошептал Веспасиан. — Все выстрелы были нацелены в меня, пока я не спрятался за лошадью. Лишь после этого начали убивать рабов, — он посмотрел на обоих своих спутников, а затем вытащил нож и принялся разрезать кожаные веревки, которыми убитый им утром олень был привязан к мертвой лошади. — Похоже, что их только двое. Предлагаю следующее. Сейчас я брошусь бегом в одном направлении, а вы двое — в другом. Предполагаю, что они помчатся вслед за мной, и тогда вы сможете подкрасться к ним сзади. Как твое имя? — обратился Веспасиан ко второму рабу, мужчине средних лет, с темными курчавыми волосами, на лбу у которого было выжжено греческое клеймо.
— Артебудз. хозяин, — ответил раб.
— Скажи, Артебудз, тебе случалось убивать человека? — спросил Веспасиан. Тем временем веревки лопнули, и оленья туша соскользнула на землю. В следующий миг в мертвую лошадь впились еще две стрелы.
— В юности, хозяин, до того, как я попал в рабство.
— Убей одного из этих мерзавцев, что стреляют в нас, и ты больше не будешь рабом. Обещаю.
Раб кивнул, и его лицо осветилось искрой надежды. Он снял с пояса свой охотничий лук. Веспасиан похлопал его по руке, схватил оленью тушу за передние ноги и взвалил ее рабу на спину.
— На счет три я приподниму оленя. Как только они выпустят в него стрелы, беги. Пока они будут перезаряжать луки, ты успеешь скрыться. Ты меня понял?
Раб кивнул. Веспасиан тем временем подсунул колено под брюхо оленьей туши, готовый в любую минуту ее приподнять.
— Тогда давай. Раз, два, три!
С этими словами он приподнял оленью тушу, чтобы та показалась из-за мертвой лошади, и тотчас же ощутил двойной удар — это почти одновременно в тушу врезались две стрелы. Опершись на правую ногу, он вскинул тушу вверх и вперед и выпрямился сам, после чего, сгибаясь под ее весом, бросился к ближайшему дубу, до которого было шагов двадцать. Тотчас последовали еще два удара в спину. Веспасиан споткнулся, однако не упал и не ощутил никакой боли. Оленья туша надежно, словно щит, прикрывала его сзади. Подбежав к дубу, он нырнул за его ствол, где остановился, жадно хватая ртом обжигающий морозный воздух. На его счастье, он успел отпрянуть вовремя, потому что в следующий миг в дерево впились еще две стрелы.
Веспасиан приник лбом к мягкому мху, что покрывал кору дуба, и шумно втянул в себя зимний воздух. Голова оленя упала ему на плечо, словно изрядно подвыпивший собутыльник, клянущийся в вечной дружбе. Веспасиан осторожно выглянул из-за дуба на мертвую лошадь и деревья за ней, но не увидел ни Магна, ни Артебудза. Он затаил дыхание и прислушался Тишина. Никакого движения. Понимая, что должен как-то отвлечь невидимых врагов, пока его спутники пробираются к ним в тыл, он опустил тушу на землю, снял с плеча лук и вставил стрелу. Мысленно проследив траекторию недавних выстрелов, он вычислил направление, откуда те были сделаны, и опустился на одно колено.
Довольный своей сметкой, он набрал полную грудь воздуха и, прицелившись из-за дуба, выпустил стрелу — всего за миг до того, как еще одна со свистом пронеслась всего на ширину ладони над его головой. Веспасиан улыбнулся. Похоже, невидимые враги решили действовать по одиночке, что существенно упрощало его задачу. В десяти шагах от него лежал поваленный дуб. Ствол был довольно толст, так что за ним можно было спрятаться. Вставив в лук новую стрелу, Веспасиан крепко сжал его левой рукой, а правой приподнял оленью тушу, после чего, прижимаясь спиной к дубу, медленно выпрямился. В следующий миг там, куда он целился, раздался короткий крик, а затем чей-то возглас.
— Остался один!
Веспасиан узнал голос Магна. И тотчас понял, что не может стрелять вслепую, ибо так недолго угодить в своих. Поскольку они теперь знали положение друг друга, прятаться не имело смысла, и он крикнул в ответ:
— Это римляне или фракийцы?
— Не те и не другие. Таких дикарей я еще ни разу не видел. Они в штанах, — ответил Магн.
— Будем надеяться, что они не понимают латынь. Ты видишь мертвую лошадь?
— Чуть-чуть, она примерно в пятидесяти шагах впереди меня. А ты, похоже, от нее слева.
— В таком случае ты поосторожнее. Второй где-то рядом Я сейчас пошевелюсь, и он даст о себе знать. А ты пригнись. Сейчас выпущу стрелу на уровне головы. Артебудз, ты гляди в оба, может, заметишь какое-то движение.
Веспасиан на миг застыл, собираясь с силами, после чего оттолкнул свою ношу вправо. В воздухе тотчас что-то просвистело, и в тушу впилась очередная стрела. Сам он едва успел отскочить за поваленное дерево, где одним быстрым движением натянул тетиву и выстрелил. После чего со всех ног бросился к лесу. И вновь — вовремя. Не успел он спрятаться за ближайший ствол, как в дерево вонзилась новая стрела. Правда, уже в следующий миг неподалеку кто-то негромко вскрикнул. Веспасиану этого звука хватило, чтобы понять: где-то рядом кто-то кого-то ударил.
— Я его уложил, хозяин, — крикнул Артебудз. От волнения его голос звучал на октаву выше.
— Насмерть? — уточнил Магн.
Последовало короткое молчание.
— Да, теперь насмерть.
— Спасибо, дружище.
Веспасиан покинул укрытие и зашагал к Магну и Артебудзу. Те стояли рядом с мертвыми стрелками. При его приближении Магн поморщился.
— Поверить не могу, как мы не учуяли их до того, как они заметили нас. Еще ни один дикарь не вонял так, как эти. Не иначе, как они подкрались к нам против ветра.
Оба трупа и впрямь «благоухали». Это была забористая смесь мужского пота и прочих дурно пахнущих выделений, что годами копились в складках одежд, сшитых из сыромятных звериных шкур. Возможно, одежды эти ни разу не снимались с тех пор, как были надеты. Букет ароматов венчал резкий дух застарелого конского пота.
— Кто он? — спросил Веспасиан и, прикрыв нос, отпрянул прочь.
— Не знаю. Артебудз, ты их когда-нибудь видел?
— Нет, хозяин. Но борода у него рыжая, а шапка напоминает фракийскую.
Веспасиан присмотрелся к одежде поверженного врага. Шапка явно была фракийской — кожаный шлем, закрывавший щеки и шею. Такие носят племена, населяющие северную Мезию. В отличие от них в южной Фракии местные жители предпочитают меховые головные уборы из лисьих шкур. Но эту шапку украшала грубая вышивка с изображением лошадей, а под подбородком она завязывалась на грубые, крашенные травяным соком тонкие веревки. Не считая сапог до колеи, одежда на убитом выдавала в нем чужака: кожаные штаны, вы тертые на внутренней стороне, что наводило на мысль, что он долгое время проводил в седле, кожаная рубаха до бедер, на детая на некрашеную шерстяную тунику.
— Наверно, скиф, — предположил Магн, поднимая с земли лук убитого, сделанный из рога и дерева.
— Нет, скифов я видел — у них темная кожа и странные раскосые глаза. Этот же выглядит вполне обычно. Давайте пока не будем забивать себе головы ненужными мыслями. Я должен вернуться в лагерь, где меня ждет брат. Завтра мы дадим в помощь Артебудзу рабов и отправим сюда, чтобы они забрали этих двоих и нашего мертвого раба.
Артебудз расплылся в улыбке от уха до уха. Он уже представлял себе, как вновь обретет свободу.
Веспасиан отвернулся.
— Давайте найдем лошадей.
К тому времени, когда они вернулись в лагерь, расположенный рядом с воротами Филиппополя, ужестемнело. Веспасиан отправил Артебудза назад в конюшню, предупредив, чтобы тот никому не рассказывал об их приключении до тех пор, пока он сам не переговорит с царицей, которой, собственно, и принадлежал Артебудз.
Отдав ответный салют дежурившему у ворот центуриону, они с Магном как можно быстрее проскакали по Преторианской улице, что протянулась между низкими кирпичными казармами к его гораздо более уютному жилищу на пересечении с Принципиальной, главной улицей лагеря. Овладевшее им волнение было столь велико, что он почти не замечал плохо скрываемого недовольства, с каким более тысячи солдат поглощали вечернюю трапезу, щедро запивая ее гарнизонным вином. Впрочем, одним вином здесь не обошлось. Солдаты явно подмешивали в него забористый местный напиток, который покупали у горожан. Мысли самого Веспасиана метались в поисках ответа на три вопроса. Какие причины побудили его брата предпринять столь долгое путешествие? Какие чувства они испытают при встрече после долгих лет разлуки? Что это за странные люди, которые пытались убить его сегодня днем?
— Солдаты сегодня как будто чем-то недовольны, — прервал его мысли Магн.
— Чем же?
— Мне уже случалось видеть такое. Вроде бы все спокойно, сиди себе в лагере, ходи в караул, ешь, пока тебя кормят. Так нет, им, видите ли, скучно. Сначала они потихоньку начинают ныть, затем жалуются все громче и громче, начинают задавать вопросы, мол, какого лешего они здесь забыли и сколько им еще гнить в этой вонючей дыре. Ведь они легионеры, и вот уже три года сидят без дела. Уже успели позабыть, когда в последний раз вступали в хорошую схватку. А вот некоторым дуракам везет. Например, тем, что расквартированы в Мезии. Вот там, если верить слухам, что ни день, то новое сражение.
Веспасиан бросил взгляд на солдат, сидевших вокруг жаровен. От него не скрылось, как некоторые из них одарили его из-за краев поднесенных к губам кубков колючими взглядами. Нашлись и такие, что смело выдержали его взгляд, что считалось нарушением субординации, чего он обычно не потерпел бы, не будь у него сейчас на уме другие заботы.
— Я утром поговорю с центурионом Целом, спрошу у него, что не так, — устало ответил он, прекрасно понимая, что вообще-то это прямая обязанность Цела — лично явиться в нему и доложить о любых проявлениях недовольства в рядах когорт, которыми тот командовал. Кстати, это очередной признак того, как тонко Цел пытается подорвать его авторитет. Доехав до своего жилища, Веспасиан спешился. В принципе оно мало чем отличалось от солдатских казарм, разве что было попросторнее, и ему не нужно было делить свои две комнаты с другими людьми.
— Я отведу лошадей в конюшню, — предложил Магн, беря у него из рук поводья.
— Спасибо, увидимся позже, — ответил Веспасиан и, набрав для смелости полную грудь воздуха, шагнул в дверь.
— Итак, младший братишка, ты вернулся. Сколько можно рыскать по лесной чаще, — процедил знакомый голос, в котором не чувствовалось никакого тепла и сердечности. Сабин лежал, растянувшись на обеденном ложе. Судя по его виду, он уже посетил офицерские бани. Ни пыльных одежд, ни грязи Лицо его сияло чистотой, а сам он был одет в свежую тунику, поверх которой успел набросить сверкающую белизной всадническую тогу.
— Пусть я твой младший брат, но я был уже далеко не мал, когда пошел служить в легионы, — огрызнулся Веспасиан. Кроме того, я не рыскал ни по каким чащам.
Сабин встал с ложа и посмотрел на брата. В тусклом свете двух масляных ламп его глаза насмешливо сверкнули.
— Изображаешь из себя солдата, я смотрю. Не иначе, как ты мне сейчас скажешь, что ты больше не пользуешь мулов вместо женщин.
— Послушай, Сабин, если ты приехал в такую даль, чтобы подраться со мной, что ж, давай подеремся, и потом ты можешь убираться назад в Рим. Если же ты хочешь побыть здесь, то не надо грубить. Лучше скажи мне то, что ты хочешь сказать. — Сжав кулаки, Веспасиан встал перед братом. Сабин едва заметно улыбнулся. Веспасиан отметил про себя, что четыре года сытой жизни в Риме сделали свое дело: за это время брат слегка раздобрел.
— Что ж, твоя правда, братишка, — ответил Сабин, присаживаясь на табурет. — Старые привычки не так-то легко изжить. Но я здесь не для того, чтобы драться с тобой. Меня к тебе по одному делу прислала высокородная Антония. Кстати, ты не предложишь мне выпить?
— Если ты закончил оскорблять меня, то предложу, с этими словами Веспасиан отошел в дальний конец комнаты. Взяв с грубо сколоченного сундука, стоявшего рядом с дверью в спальню, кувшин, он смешал грубое местное вино с водой и разлил по кубкам, один из которых протянул брату. — Как там родители?
— Оба живы и здоровы. Я привез тебе от них письма.
— Письма? — удивился Веспасиан.
— Да, от них и от Ценис. Ты можешь прочесть их позже. Но сначала ступай помойся и переоденься. Мы с тобой должны доставить царице Трифене письмо от Антонии. Дело важное, и нам понадобится помощь.
— Что за дело?
— Такое, после которого спасение Ценис покажется детской забавой, прогулкой по Лукулловым садам. Тебе знакомо фракийское племя под названием геты?
— Первый раз про такое слышу.
— Мне тоже про них почти ничего не известно. Знаю лишь то, что они живут за пределами империи по ту сторону Данувия. Обычно они заняты тем, что воюют с племенами, обитающими к северу от них, однако в последнее время у них вошло в привычку высаживаться на наш берег и грабить Мезию. Причем в последнее время эти вылазки участились и сделались более дерзкими. И Пятый Македонский легион, и Четвертый Скифский уже с трудом сдерживают их натиск. Император весьма озабочен и даже готов вновь сделать Поппея Сабина наместником.
— А что должны делать мы? — спросил Веспасиан. Он был далеко не в восторге от того, что рядом вновь может появиться Поппей, тем более что он союзник Сеяна.
— Антония не требует от нас, чтобы мы положили конец набегам гетов. Они ее не волнуют. Ее интересует другое: проверить кое-какие сведения, которые ей несколько месяцев назад прислал один из ее соглядатаев в Мезии.
— То есть у нее в Мезии есть соглядатаи?
— Они у нее имеются везде. В любом случае этот доложил ей, что в трех или четырех набегах участвовал некто, с кем наша высокородная Антония хотела бы мило побеседовать в Риме.
— И теперь мы должны доставить его к ней?
— И как только ты догадался? — расплылся в ухмылке Сабин.
У Веспасиана тотчас неприятно свело живот.
— Кто это? — спросил он, уже зная ответ.
— Это посредник Сеяна. Фракийский главный жрец Ротек.
Царица Трифена положила письмо Антонии на полированный дубовый стол и посмотрела на обоих братьев. Веспасиан, как и Сабин, был в тоге, поскольку встреча имела частный характер. Они сидели в роскошном, ярко освещенном кабинете, который был частью личных покоев царицы, спрятанных в глубине дворцового комплекса, подальше от любопытных ушей дворцовых чиновников и рабов, от которых было негде шагу ступить в официальной части дворца. Сюда могли свободно заходить лишь ее секретарь и личный раб. Даже ее сын, царь Реметалк, должен был ждать снаружи, пока его не допустит внутрь один из четырех стражников, что денно и нощно несли караул у входа в покои царицы. Благодаря его тесным связям с Антонией, Трифена, как правило, была рада видеть у себя Веспасиана.
— То есть моя родственница обнаружила жреца, который вознамерился убить меня и моего сына, и править Фракией от имени богов? — спросила она, глядя пронзительно голубыми глазами то на одного брата, то на другого. — И она просит меня помочь вам его схватить, для чего я должна выделить своих солдат. Что я с удовольствием сделаю. Но вот какой от них будет толк против гетов, этого я не знаю.
— Что ты хочешь сказать, домина? — спросил Веспасиан, подаваясь вперед. Он сидел в роскошном кресле, и ему неприятно щекотали ноздри резкие благовония, что курились в жаровне у него за спиной.
— Мои солдаты — это в основном пехота. Лишь зажиточные люди, коих здесь немного, могут позволить себе иметь лошадь. Так что наша конница немногочисленна. Геты же обитают на открытых пространствах степей и потому сражаются в основном верхом. Наши всадники им не годятся в подметки, и наша пехота их никогда не догонит. Я даже могла бы, как римская гражданка самого высокого положения здесь, во Фракии, правящая от имени Рима, приказать вам взять с собой две когорты, расквартированные в этом городе, но и от них не будет особой пользы, поскольку преимущество на стороне противника. Надеюсь, господа, вы помните Карры?
— В таком случае мы будем вынуждены ждать, когда эти геты сами к нам явятся, — ответил Сабин, вспоминая стратегию, которую они применили, чтобы сокрушить нумидийских мятежников, когда он служил в Восьмом легионе в Африке. — Мы отправимся на север и поговорим с Помпонием Лабеоном, выясним у него, откуда они приходят, что грабят, и тогда сможем вычислить, куда они нагрянут в следующий раз. Мы притаимся в засаде и будем ждать, когда они явятся. Кто знает, вдруг с ними будет твой жрец, как это якобы бывало во время других набегов.
Веспасиан смерил брата насмешливым взглядом.
— Надеешься на голую удачу?
— А у тебя есть что-то получше, братишка? — бросил ему Сабин. — Давай, пришли им приглашение на игры, а после них пригласи к себе на пир. Верно я говорю?
— Веспасиан, твой брат прав, — сочла нужным вмешаться в их перепалку царица, чтобы братья окончательно не рассорились. — Все это требует времени. Но, в конце концов, вы непременно к ним подберетесь. И тогда вам будут дарованы все возможности, какие только Фортуна решит вам ниспослать.
— Прости, я был неправ, домина, — пошел на уступку Веспасиан. Но что ему оставалось делать? Его брат бывал прав, как бы это ни раздражало. Тем не менее он поспешил взять свои чувства в кулак и принялся развивать идею Сабина. — Нам понадобятся солдаты, но не так много. Мне кажется, такое лучше осуществить, имея в своем распоряжении с полдюжины отборных опытных воинов. Главное — осторожность. Мы должны незаметно подкрасться к врагу, если не можем тягаться с ним в открытом сражении.
— Отлично, братишка, — похвалил его Сабин. — Похоже, что до тебя наконец дошло.
— Если главное — это осторожность, то могу я предложить в качестве девиза гармонию? — спросила царица.
Братья переглянулись и кивком заключили молчаливое перемирие.
— Вот и хорошо, — продолжала тем временем Трифена. — Значит, договорились. Я велю начальнику моей стражи выделить вам пять или шесть лучших воинов, искусных во владении любым оружием, но особенно боевым луком, поскольку вам придется сражаться против лучших лучников в этой части мира.
— Но ведь ты сказала, что обычно они сражаются верхом, — напомнил ей Веспасиан. — Насколько мне известно, фракийские всадники не пользуются луком.
— Чего не скажешь про гетов. Они переняли немало привычек своих северных соседей, сарматов и скифов. Они даже носят штаны.
При этих ее словах глаза Веспасиана полезли на лоб.
— Штаны? Тогда сегодня я встретил двоих.
Трифена улыбнулась.
— Невозможно. Здесь у нас никто не видел гетов с тех пор, как пятьдесят лет назад Рим занял Мезию и сделал ее своей провинцией.
Веспасиан счел своим долгом коротко поведать ей о событиях этого дня. При этом он всячески подчеркивал роль Артебудза и признался, что пообещал рабу свободу. Как только он закончил свой рассказ, в покоях Трифены воцарилось молчание. Царица задумалась над его словами.
— Судя по твоему описанию, это действительно геты, — подтвердила она. — Ты уверен, что они целились именно в тебя?
— В этом нет ни малейших сомнений.
— Что в свою очередь означает, что наш друг Ротек не простил тебе того, что ты не дал ему убить моего сына, и потому в отместку подослал наемных убийц.
— Но зачем ему было ждать четыре года?
— После того как он сбежал к гетам, ему наверняка потребовалось время, чтобы втереться в доверие к их племенным вождям. У них не такие обычаи, как у нас, и они наверняка отнеслись к нему с глубоким подозрением.
— Получается, что в конце концов он сумел-таки склонить их на свою сторону и даже уговорил племенных вождей подослать к Веспасиану наемных убийц. Но как они узнали, как выглядит мой брат? — удивился Сабин.
— На этот вопрос у меня ответа нет. Но я точно знаю, что Ротек — настоящий фанатик, и если кто-то мешает осуществлению его планов, то считайте, что этот человек уже мертвец. Ротек переступит через него и пойдет дальше. И так будет, пока он не добьется своего. Это делает твою поездку в Рим в его обществе весьма любопытной. Но сначала его нужно схватить. Вы должны отправиться на его поиски уже завтра. Снег в горах начинает таять, так что перевал, ведущий в Мезию, уже открыт. Мои люди будут ждать вас завтра в полдень рядом с лагерем. Я запиской извещу твоего начальника, префекта Пета, чтобы он не ждал тебя назад.
— Это почему же, домина? Мы намерены сюда вернуться, — возразил Веспасиан.
— Ничуть не сомневаюсь, но только не в этот раз. Я не хочу рисковать и потому не позволю, чтобы этот человек вновь оказался в границах моего царства. Многие из моих подданных видят в нем героя, который смог бы спасти их от римского вмешательства в наши дела. Если о его присутствии во Фракии станет известно, равно как и том, что я помогла вам отправить его в Рим, ситуация станет крайне опасной. И тогда исход будет один: сначала начнется кровопролитие, а потом Рим присоединит нас к своей империи.
— И что нам с ним делать? — уточнил Веспасиан.
— Отправляйтесь в Томы, что на берегу Понта Эвксинского. В тамошнем порту вас будет ждать моя личная квинквирема. Ее экипаж верен мне. Капитан получит приказ ждать вашего появления, после чего доставит вас прямо в Остию. Думаю, провести целый месяц в море, пусть даже в трюме и закованным в цепи, гораздо приятнее, чем два месяца путешествовать по суше, да и вам не нужно будет день и ночь не спускать с него глаз, чтобы он не сбежал. Как вам мое предложение, господа?
— Щедрость твоя безгранична, домина, — ответил Сабин. Слова царицы вселили в него чуть большую надежду на успех, нежели прежде, тем более что обратное путешествие морем займет всего месяц. Ладно, месяц морской болезни еще можно стерпеть, подумал он.
— Не знаю, не знаю. Настолько ли велика моя щедрость, чтобы я даровала свободу своему лучшему охотничьему рабу? — Трифена улыбнулась Веспасиану. Тот залился краской, осознав, что слишком многое пообещал чужому рабу, не зная его истинной стоимости.
— Я возмещу тебе его потерю, домина.
— Сомневаюсь, что это тебе по карману. Артебудз стоит целое состояние. Он не только лучше других умеет выслеживать дичь, но и считается самым умелым лучником. Равных ему в этом искусстве я ни разу не встречала. Именно по этой причине я и дарую ему свободу, но с условием: он отправится вместе с тобой. А теперь, пока я не раздала все мое царство, скажи мне, Сабин, каковы успехи кампании, которую Антония ведет против Сеяна? В ее письмах я нахожу лишь туманные намеки. Впрочем, я отлично ее понимаю: кто поручится, что в пути письмо не попадет в руки врага.
Сабин поморщился и растерянно поерзал на стуле.
— Успехи не слишком велики, домина. Сеян укрепил свое положение в глазах императора. Теперь он едва ли не единственный, кто имеет доступ к Тиберию на Капри. Этот наглец даже сумел убедить императора, что это его собственная семья строит против него козни, а вовсе не он, Сеян. Буквально накануне моего отъезда были схвачены внук Антонии Нерон Германик и его мать Агриппина. По приказу Сеяна они предстали перед судом по обвинению в измене. Агриппину сослали на остров Пандатеррию, а ее сына отправили на Понтию. Так что теперь Антония боится за двух своих других внуков и возможных наследников трона, Друза и Калигулу. Кто поручится, что вскоре те не последуют за своей матерью и старшим братом. Сеян осторожничает. Он выбирает свои жертвы медленно и осмотрительно.
Царица Трифена кивнула, задумавшись об услышанном.
— Все верно. Стоит Сеяну убрать всех ближайших наследников Тиберия, которым не требуется регент, как путь к трону для него будет открыт. Он назначит себя регентом юного императора, который затем погибнет при трагических обстоятельствах, и Сенату ничего не останется, как во избежание новой гражданской войны провозгласить его императором.
Веспасиану стало не по себе при мысли, что его друг Калигула может пасть жертвой козней Сеяна.
— А как же письма Сеяна к Поппею, доказательства того, что эти двое сообщники? Даже если они и были уничтожены, разве не могла Антония заявить, что они у нее, и тем самым переманить Поппея на свою сторону?
Сабин тяжело вздохнул.
— Боюсь, что нет. Полней какое-то время проявлял признаки беспокойства и, как мне кажется, был готов переметнуться в наш лагерь. Но он потребовал, чтобы Антония показала ему письма, а когда та не смогла этого сделать, обвинил ее во лжи. Затем исчезли ликторы Азиния — по всей видимости, после того, как под пытками рассказали правду о его смерти. Я склонен так думать, потому что Поппей написал Антонии письмо, в котором заявил, что, мол, с самого начала знал, что никаких изобличающих писем у нее нет.
Трифена вновь задумалась, затем покачала головой.
— Значит, смерть Азиния была напрасной. Что ж, мы должны сделать все для того, чтобы она была отомщена.
С этими словами она поднялась с кресла, давая понять братьям, что аудиенция окончена.
— А теперь ступайте. Да пребудут с вами боги.
Братья поднялись с кресел.
— Спасибо тебе, домина, — в один голос поблагодарили они Трифену.
— И вам спасибо. Ибо если вам повезет, то вы избавите меня от моего злейшего врага, а также оградите мою родственницу в Риме и ее семью от посягательств на их жизни. — Сказав это, Трифена по очереди обняла обоих братьев. — Удачи вам, дорогие мои. Доставьте жреца к Антонии, чтобы с его помощью она смогла избавить Рим от Сеяна.
Братья шагали по сумрачным коридорам дворца. Под мерный стук шагов, эхом отлетавших от мраморных стен и низких потолков, Веспасиан судорожно пытался осмыслить услышанное. Похоже, скуке и бездействию скоро придет конец, и это хорошо. Кроме того, у него появится возможность отомстить за смерть Азиния, которому он был обязан своей должностью военного трибуна. Для этого он доставит в Рим того, кто станет главной уликой, неопровержимо доказывающей, что серебро, с помощью которого был поднят фракийский мятеж, поступило из кармана Сеянова вольноотпущенника Гасдрона. Хватит ли этого, чтобы низвергнуть Сеяна, он не знал, но если Антония обратилась с такой просьбой, значит, оно того стоит. Но сколько на это потребуется времени и сил? Последние недели он жил в предвкушении того, как в следующем месяце вернется в Рим, к Ценис, и вот теперь путь его лежит в противоположном направлении. Более того, ему поручено схватить того, чье местонахождение известно весьма приблизительно.
— Проклятье, я рассчитывал скоро быть дома, — пробормотал он.
— Ты отправишься домой уже завтра, братишка, — рассмеялся Сабин. — Правда, окольными путями.
Шутка брата не вызвала у него даже тени улыбки.
— Верно, в лучшем случае не раньше, чем через полгода.
— А вот это ты зря. Потому что меня в Риме ждут. Антония добилась у императора разрешения внести мое имя в список будущих квесторов. При ее поддержке я могу рассчитывать на то, что меня изберут, тем более что теперь избиратели — это сенаторы, а не представители триб.
— Что ж, я рад за тебя, — буркнул Веспасиан. Сказать по правде, успехи брата не вызывали у него особых восторгов.
— Благодарю тебя за теплые слова и поздравления, братишка.
— Не смей меня так называть.
— Да пошел ты!
— Господин! Господин!
Это был голос Магна, который ждал их у входа во дворец. Путь ему копьями перегородили два крепких, облаченных в доспехи стражника.
— Магн, что такое?
— Эти ублюдки не пускают меня, — ответил тот, глядя на двух рыжебородых гигантов.
— Попридержи язык, римлянин, — прорычал один из них, который был, самое малое, на целую голову выше Магна. — Это тебе не Рим.
— А ты, рыжий, иди откуда пришел!
Рассвирепевший фракиец ткнул в лицо Магну древком копья. Тот вовремя успел присесть. Более того, обхватив правой ногой левую ногу стражника, он потянул того на себя. Его противник пошатнулся и шлепнулся на мягкое место.
— Довольно! — рявкнул Веспасиан и прыжком оказался между ними. — Отойди, Магн!
С этими словами он оттолкнул Магна и повернулся к стражнику.
— Приношу свои извинения за этого наглеца. Будем считать, что ничего не произошло.
Сабин тем временем встал перед вторым стражником, который уже нацелил на Веспасиана свое копье. Лежащий на земле стражник посмотрел на обоих братьев, смерил Магна полным ненависти взглядом и медленно кивнул, отлично понимая, что связываться с римлянами опасно, тем более с римлянами, которые вхожи во дворец.
Веспасиан повел Магна прочь, через освещенную факелами площадь перед дворцом.
— Ты, безмозглый идиот, слышишь? Ты что, совсем потерял голову, ввязываясь в драки с дворцовой стражей?
Но Магн, похоже, не собирался раскаиваться.
— А почему они меня не впустили? Дело срочное. Меня отправил сам Пет, сказал, чтобы я как можно скорее вернул тебя в лагерь. Там сегодня небольшая заварушка.
Не успели они шагнуть за древние ворота Филиппополя, как из лагеря легионеров, до которого было еще с полмили, до них явственно донеслись громкие крики и улюлюканье. Все трое тотчас бросились бегом, насколько это позволял тусклый свет ущербной луны и неровная земля. Вскоре они уже были у стен лагеря.
Магн не смог назвать братьям причину недовольства. Он знал лишь то, что произошла потасовка, после чего к Пету явилась целая делегация недовольных. И вот теперь, прежде чем дать им ответ, Пет хотел посоветоваться с Веспасианом как трибуном двух когорт Третьего Скифского легиона.
У Преторианских ворот не было никакой стражи, лишь один центурион, который, заметив их приближение, хмуро посмотрел на Веспасиана.
— Не знаю, какая муха их укусила, — произнес он, отдавая салют. — Но дело весь день к этому шло, после того как мы утром нашли тела.
— Чьи тела, Альбин? — уточнил Веспасиан, салютуя в ответ.
— Сегодня утром в лесах нашли троих наших солдат. Они пропали пару дней назад. Говорят, все трое были изуродованы до неузнаваемости, как будто их нарочно исполосовали ножом. Сам я не видел, но мне так рассказывали. Двое были уже мертвы, третий выжил, хотя ему не позавидуешь.
— Спасибо, центурион, — поблагодарил его Веспасиан, входя в ворота на Преторианской улице. Сабин и Магн шагнули вслед за ним.
Лагерь гудел, как улей. Повсюду, — будь то в подрагивающем свете факелов или в тени между казармами, — сбившись в большие и малые группы, о чем-то громко спорили между собой легионеры. Время от времени между ними вспыхивали драки, и тогда центурионы вместе со своими помощниками- опционами были вынуждены разнимать забияк. Впрочем, похоже, они не утратили своей власти над рядовыми, потому что даже протиснувшись в самую гущу дерущихся, каким-то чудом не получали ответных ударов и тогда, когда пускали в ход свои дубинки.
— По крайней мере, остатки дисциплины налицо, — заметил Веспасиан, глядя, как какой-то центурион бесцеремонно оттащил убеленного сединами ветерана от его окровавленного юного противника. Ветеран замахнулся было на своего начальника, однако тотчас опустил кулак, в последний миг вспомнив, что ни при каких обстоятельствах легионер не поднимет руку на офицера, ибо наказание за это одно — смерть.
— Да, смотрю, тут у вас заварушка что надо! — усмехнулся Сабин. — Что же тогда, по-вашему, хорошая дисциплина, хотел бы я знать? В Девятом Испанском за такое весь легион ждала бы децимация.
В эти минуты Веспасиану меньше всего хотелось вступать в пререкания с братом по поводу относительных достоинств их легионов.
— Замолчи, Сабин. Если сейчас я и должен что-то сделать, так это не потерять лица. А еще я должен найти Пета. Вы с Магном ступайте ко мне и ждите меня там. Навести порядок в лагере — моя задача, и тебя она не касается.
С этими словами он поправил на левой руке тогу и, не обращая внимания на царящий вокруг хаос, с высоко поднятой головой не спеша зашагал по Преторианской улице. Он шел мимо спорящих, и голоса постепенно смолкали, драки прекращались. Легионеры заметили наконец присутствие трибуна, который с гордым видом, словно магистрат в Риме, шагал по улице, всем своим видом давая понять, что не собирается снисходить до их мелочных потасовок. Врожденное уважение к представителям власти и высших сословий тотчас привело их в чувство: оставив споры, солдаты молча увязались вслед за Веспасианом, шагавшим к расположенной в центре лагеря принципии.
Заметив приближение трибуна, толпа, что уже собралась на тамошней площади, расступилась, пропуская Веспасиана вперед. Пройдя между колоннами, поддерживавшими портик, он поднялся на несколько ступеней. Два центуриона, охранявшие штаб гарнизона от бесчинствующей толпы, тотчас встали навытяжку и, звякнув оружием, образцово отдали салют. Веспасиан ответил на их приветствие, после чего, ни разу не обернувшись на собравшуюся на площади толпу, шагнул внутрь.
Увидев его, Публий Юний Цезенний Пет поднялся из-за огромного стола, стоявшего в дальнем конце комнаты.
— А, трибун, рад тебя видеть! Как хорошо, что ты пришел! — хорошо поставленным аристократическим голосом воскликнул он, четко произнося каждый слог. — Надеюсь, я не оторвал тебя от приятной беседы с царицей. Твой человек сказал мне, что вы с братом получили приглашение к ней во дворец.
Нет, мы встретили Магна уже на выходе, — ответил Веспасиан, пройдя примерно двадцать шагов, отделявших его от стола начальника.
— Что ж, отлично, отлично. Я жду, когда наконец познакомлюсь с твоим братом. Насколько мне известно, во время мятежа в Африке он служил в Девятом Испанском легионе. Мой двоюродный брат тоже был там, служил трибуном в Третьем Августовом. Нелегкое было время, что и говорить. Как ты смотришь на то, если я вас обоих приглашу завтра к себе на обед? — сказал Пет, вновь опускаясь в кресло и жестом приглашая Веспасиана сесть в другое, по другую сторону стола. — Устраивайся удобнее.
— Спасибо за любезность, Пет, — ответил Веспасиан начальнику, который явно дал ему понять, что не настаивает на соблюдении формальностей.
— В данный момент мы имеем очень деликатную ситуацию. Солдаты недовольны. Сегодня вечером между ними вспыхнули драки, а затем ко мне пожаловала от них делегация. Впрочем, ты знаешь, что это их право — доводить жалобы до сведения их непосредственного командира.
— Верно, я это тоже заметил, когда днем возвращался с охоты, — ответил Веспасиан, стараясь держать в узде свой провинциальный акцент, что делал всякий раз, когда разговаривал с высокородным патрицием. — А на что собственно они жалуются?
— Вся беда в том, что они не знают, чем себя занять, и мы оба это прекрасно знаем. Да что там говорить, мы все здесь не знаем, чем себя занять, но они, по крайней мере, раз в год получают законный отпуск, в то время как такие, как ты и я, безвылазно сидим здесь все это время. Я не видел своего дорогого Луция с тех пор, как ему исполнилось пять лет, а сейчас ему уже десять. Все эти годы я ни разу не был в театре, я целых четыре года не охотился на дикого зверя, а ведь я, как тебе известно, обожаю охоту.
— Согласен, однако скука — не оправдание тому, что происходит здесь.
— Разумеется, нет. Заводилы подвергнутся публичной порке и будут переведены в другие когорты. Однако боюсь, завтра утром нам придется казнить парочку из них, за то, что они подняли руку на офицеров. Сейчас они находятся пол стражей в караульном помещении. Представляю, какими дураками они себя чувствуют. Ведь в рукоприкладстве не было никакой необходимости.
Дело в том, что сегодня утром мы нашли троих наших солдат. которые подверглись варварским издевательствам. Один из них вес еще жив и находится в лазарете. Врач говорит, что возможно. он выживет, хотя на его месте я, наверно, предпочел бы умереть. Но это так, к слову. Двоих его товарищей нашли уже мертвыми. Кстати, оба были вестовыми. Судя по их виду, это были императорские курьеры, но не было ничего, что помогло бы нам их опознать, так что правды мы никогда не узнаем. Тем не менее наши солдаты жаждут мести. У них руки чешутся взять факелы и пустить в ближайших деревнях красного петуха. а заодно показать местным жителям, что с Римом шутки плохи: мужчинам устроить резню и взять силой всех женщин моложе шестидесяти. Я попытался втолковать им, что с тех пор, как мы подавили мятеж, такие вещи недопустимы, поскольку местное население извлекло для себя урок. Но несколько зачинщиков принялись кричать, что это несправедливо, что им надоело торчать без дела в этой глуши, в то время как их товарищи из восьми когорт, что были переброшены в Мезию, сейчас отводят душу после длительного безделья, отбивая набеги варваров с того берега реки.
— Мне понятны их требования. Но что мы можем с этим сделать?
— Потому они и прислали ко мне делегацию. Они хотят, чтобы я написал наместнику Помпонию Лабеону и попросил вернуть их в Мезию, а на их место прислать две другие когорты. Должен сказать, что, по-моему, это вполне разумное требование. Прежде чем им что-то ответить, я хотел бы обсудить его с тобой как с их непосредственным трибуном. С ответом тянуть нельзя, потому что они все еще спорят между собой. Среди них есть зачинщики, которые никогда не пойдут на попятную, зато не прочь взять дело в свои руки.
— Это здравая идея, — согласился Веспасиан. — После столь долгого безделья солдаты теряют хватку, так что с военной точки зрения такой маневр имеет смысл. Беда в том, что, по словам моего брата, делами в Мезии теперь вновь заправляет Поппей Сабин, так что Помпоний — всего лишь легат Четвертого Скифского легиона.
Пет поморщился. Они с Поппеем недолюбливали друг друга.
— Что ж, в таком случае я напишу Поппею, мой юный друг, — Пет с виноватым видом посмотрел на Веспасиана. — Извини, я не хотел обидеть тебя моими словами.
Веспасиан улыбнулся. Хотя Пет происходил из древнего и знатного рода, ведущего свое начало еще от этрусков и давшего Риму не один десяток консулов, он всегда относился к Веспасиану как к равному, по крайней мере, с точки зрения армейской субординации.
— Я и не думал обижаться, Пет.
— Вижу. Но иногда мне кажется, что мои отношения с Поппеем таковы, что он вряд ли захочет выслушать мою просьбу, не говоря уже о том, чтобы пойти мне навстречу. Но если ты как трибун Четвертого Скифского легиона обратишься с просьбой к Помпонию как к легату, это будет исключительно наше внутреннее дело, и Поппей не будет иметь к нему никакого отношения.
Веспасиан понял, что дальше держать начальника в неведении относительно его планов нельзя.
— У меня есть идея получше. Я могу лично обратиться к нему от имени наших солдат.
— В этом нет никакой необходимости, мой дорогой мальчик.
— Я хотел дождаться, когда царица пришлет к тебе своего посыльного, который официально объявит тебе ее распоряжение. Но она попросила меня об одной услуге.
С этими словами, не упоминая имени Антонии и фракийского жреца, которого должен был схватить, Веспасиан поведал Пету о данном ему Трифеной поручении. Когда он закончил говорить, Пет подался вперед и, опершись подбородком на сложенные домиком ладони, пристально посмотрел на него.
— Ты явно чего-то недоговариваешь, — сказал он спустя несколько мгновений. — Из Рима приезжает твой брат, вы оба несетесь во дворец к царице, а потом неожиданно выясняется, что тебе в срочном порядке нужно в Мезию. причем в сопровождении фракийских воинов. Там вы якобы должны перехватить банду гетов — правда, непонятно зачем и почему. Но и это еще не все. Сюда ты уже не вернешься. Я правильно тебя понял. Веспасиан?
— Да. все так, — ответил тот, понимая, что подобная авантюра наводит на подозрения.
— Что ж, я не настолько глуп. Я происхожу из семьи, которая на протяжении столетий участвовала в политических играх, так что если ты позволишь, я заполню за тебя несколько зияющих дыр в твоем рассказе. Во-первых, Трифена — правнучка Марка Антония, чья дочь, Антония, была союзницей консула Азиния, которому ты обязан своей должностью и к которому ты бросился, как только он прибыл в лагерь Поппея. Ты ни разу не обмолвился, о чем вы говорили тогда, я же со своей стороны ни разу не задал тебе такого вопроса. Но теперь это неважно, ибо Азиний вскоре уехал и затем умер от лихорадки по пути к себе в провинцию. По крайней мере, так нам было сказано.
Пет развел руки и вопросительно посмотрел на своего собеседника.
— Тем не менее в тот день, когда Азиний уехал, я обнаружил секретаря Поппея, Крата, нескольких ликторов Азиния, нескольких преторианцев, а также еще кое-кого, кто, похоже, где-то забыл свою голову, мертвыми в той самой палатке, в которой останавливался Азиний. После этого ты пропал на целых два дня и вернулся лишь после того, как Поппей отбыл в Рим.
Веспасиан нервно поерзал в кресле. Он понимал, что Пет у него на глазах умело собирает мозаику событий. И хотя Пет был ему симпатичен и пользовался его уважением, кто знает, каковы его политические симпатии? Раскрывать перед ним все карты просто опасно. Словно догадавшись о его сомнениях, Пет продолжал:
— Кстати, ты не единственный, кого там не было. Был еще один малоприятный, похожий на хорька жрец, которого, если я не ошибаюсь, с тех пор никто не видел. — Пет замолчал и подался вперед, сверля Веспасиана глазами.
— Если бы я сказал тебе, что обезглавленное тело в палатке принадлежало вольноотпущеннику Сеяна — Гасдрону, которого я узнал, поскольку он был знаком мне еще по Риму, и если бы я сказал тебе, что мне известно, что он и Поппей имели со жрецом какие-то дела, потому что я видел их вместе; если бы далее я сказал тебе, что мне известно, что Антония не слишком расположена к Сеяну, то позволил бы ты мне сделать вполне оправданный вывод и задать вопрос: в какой заговор ты вовлечен?
— Думаю, Пет, этого лучше не делать, ради нас же обоих, — осторожно ответил Веспасиан. — Факты, в том виде, в каком ты их мне изложил, верны, но я бы не хотел оказаться на месте того, кто был бы вынужден, покривив душой, отрицать верность умозаключений, которые из них следуют.
Пет медленно кивнул.
— Понятно. В таком случае будет лучше, если я оставлю свои мысли при себе. Впрочем, одну вещь я все же скажу. Если твой брат прибыл сюда для встречи с царицей Трифеной по поводу дела Азиния, и если это дело имеет отношение к тем фактам, которые я только что тебе изложил, я был бы только рад тебе помочь, поскольку это в интересах моей семьи.
— Если все, сказанное тобой, верно, я был бы рад принять твою помощь, — ответил Веспасиан, чувствуя, как у него отлегло от сердца.
— Отлично, будем считать, что мы договорились. — Пет хлопнул в ладоши, а затем с довольным видом потер их. — Мы воспользуемся беспорядками в лагере как прикрытием для твоего отъезда на север. Мы скажем солдатам, что ты отвезешь Помпонию прошение от их имени, а заодно возьмешь с собой зачинщиков. Я дам тебе в сопровождение отряд моей вспомогательной конницы, чтобы ты мог без опаски преодолеть горы.
— А зачем нам нужно что-то выдумывать? Да и сопровождение тоже ни к чему, — произнес Веспасиан, полагая, что это лишь усложнит его миссию.
Нам нужна убедительная история, потому что не все центурионы думают так, как мы. Мне, например, доподлинно известно, что кое-кто в Риме подозревает в убийстве Гасдрона и Крата нас с тобой. Тебя - потому что ты потом на некоторое время исчез, меня - потому что я не доложил начальству про это убийство.
А кто знал, что тебе про него должно быть известно?
Например, наш центурион Цел видел, как я выходил из палатки, а он, если ты не в курсе, человек Поппея. Он предан ему телом и душой.
— Ах вот оно что!
— Да-да. И я подозреваю, что он стал старшим центурионом отнюдь не случайно. Скорее всего, он следит за нами и обо всем докладывает Поппею и своему другу. Если он донесет, что я отпустил тебя в Мезию с солдатами Трифены, это будет выглядеть, как если бы я открыто пошел против них, а этого бы мне не хотелось, особенно, если тебе будет сопутствовать успех, и ты доставишь в Рим то, что я подозреваю. Это с одной стороны. С другой — тебе потребуется сопровождение, потому что я точно знаю, что твоя жизнь в опасности.
Веспасиан вздрогнул.
— Откуда тебе это известно? Сегодня утром меня пытались убить какие-то двое, но я рассказал об этом лишь двоим людям, брату и царице.
— Двое, говоришь?
— Да, и они оба мертвы.
— Думаю, ты должен поговорить с тем несчастным, что лежит в лазарете, но сначала выйди к солдатам.
Веспасиан и Пет спустились с крыльца принципии в освещенный факелами лагерь. Солдаты обеих когорт и вспомогательных отрядов собрались на площади перед принципией, ожидая, что им скажет начальство. Дыхание нескольких сот человек парило в морозном воздухе легким туманом. Пет, стоявший на верхней ступеньке крыльца, развел руки, как будто хотел заключить в объятия весь лагерь. Голоса тотчас смолкли, и на площади воцарилось выжидающее молчание.
— Солдаты Фракийского гарнизона! — обратился он к ним, и его резкий голос долетел даже до задних рядов. — Вы пришли ко мне с жалобами. К сожалению, мы не можем отомстить за наших товарищей здесь, во Фракии. Однако я посоветовался с нашим трибуном, и он предложил лично отправиться в штаб легиона и доложить о вашем недовольстве самому легату. Он будет просить легата о том, чтобы тот прислал вам замену, с тем чтобы вы могли отомстить за своих товарищей не здесь, а в Мезии.
Площадь взорвалась сотнями радостных голосов.
— Тем не менее, — продолжал Пет, перекрывая шум. — Сегодня имели место случаи неповиновения начальству, которые я в целях поддержания боевого духа не имею права оставить безнаказанными. Двое солдат, поднявшие руки на офицеров, утром будут казнены. — При этих словах радостные голоса тотчас стихли. — Потому что иначе нельзя. Кроме того, вы выдадите для наказания зачинщиков. Каждый из них получит по двадцать ударов палкой, а затем, поскольку они больше не смогут оставаться в лагере, запятнанные позором неповиновения, их отправят сопровождать трибуна в его поездке в штаб, после чего переведут в другую когорту. Такова цена, которую вы должны заплатить за подстрекательство к мятежу. Ведь вы знали, что в первую очередь должны были обратиться с вашими жалобами ко мне, в манере, какая пристала славным римским воинам. Рим не потерпит мятежных настроений в рядах своих легионов. Если вы не принимаете такие условия, в этом случае вам придется убить меня и вашего трибуна, и тогда вы превратитесь в изгоев, жить которым осталось недолго, ибо рано или поздно кара настигнет вас. Поднимите руки те, кто согласен со мной.
По рядам легионеров пронесся ропот, кое-где переросший в крики. Однако той напряженности, какую Веспасиан заметил в солдатах днем, как не бывало. Постепенно то там, то здесь солдаты начали поднимать руки, и в конце концов над площадью перед принципией вырос лес рук. Пет кивнул.
— Отлично, а теперь выдайте мне зачинщиков. С другой стороны, если они сами, по собственной воле выйдут вперед, я снижу число ударов до дюжины.
После этих слов в толпе возникло движение и вперед вышли три солдата. Среди них Веспасиан узнал и убеленного сединами ветерана, который у него на глазах в последний момент сдержался и не ударил центуриона. Ветеран шагнул вперед и, встав навытяжку, обратился к Пету:
— Легионер Варин из второй центурии пятой когорты, просит твоего разрешения что-то сказать.
— Продолжай, легионер, — ответил Пет.
— Мы трое — товарищи по контубернию двоих солдат в карауле и тех троих, кого нашли сегодня утром. Мы берем на себя всю ответственность за сегодняшние беспорядки, которые мы начали, движимые естественным желанием отомстить за наших товарищей, и потому беспрекословно отдаем себя в твои руки для наказания. Но мы просим тебя об одном: проявить милосердие к тем нашим двоим товарищам, которым грозит смертная казнь.
— Это невозможно, Варин. Они оба подняли руку на офицера. Они должны умереть.
По лицам легионеров Веспасиан понял: если приговор будет приведен в исполнение, это породит в их рядах новое недовольство. Он наклонился к Пету и что-то шепнул ему на ухо. Лицо Пета просветлело: он был рад найти выход из этого тупика. Он кивнул Веспасиану. Тот в свою очередь повернулся и обратился к толпе.
— Префект Пет согласен со мной, что когда это правонарушение имело место, было уже темно, и нельзя исключать того, что драчуны обознались, по ошибке приняв офицера за простого солдата. Возможно также, что этот проступок совершил всего один солдат, а не двое. Поскольку мы не можем быть уверены в том, кто именно из них виновен, мы предложим им тянуть жребий. Проигравший будет казнен. Выигравший понесет такое же наказание, что и зачинщики. Это мое последнее слово и обсуждению оно не подлежит.
Варин и двое его товарищей вытянулись в струнку.
— Центурион Цел! — выкрикнул Пет. — Уведи их. Наказание будет исполнено завтра, во втором часу. Распустить остальных.
В ответ на его слова вперед шагнул коренастый центурион с квадратной челюстью, на вид лет тридцати пяти. На голове у центуриона был шлем, увенчанный пышным плюмажем из конского волоса.
— Префект, прежде чем солдаты разойдутся, позволь мне сделать одно предложение.
Пет недовольно закатил глаза. Ему уже начало казаться, что это собрание никогда не кончится. Тем не менее он был вынужден выслушать мнение старшего центуриона, который также исполнял обязанности префекта лагеря.
— Говори, центурион.
Цел обратил на Веспасиана холодный, подозрительный взгляд.
— Я рукоплещу решению трибуна предстать перед легатом от лица простых солдат. Тем не менее, мне кажется, что его прошение имело бы еще больший вес, если с ним к легату отправится кто-то из центурионов.
По толпе пробежал одобрительный гул.
— Более того, я считаю, что из всех центурионов на эту роль более всего подходит фигура старшего из них, то есть меня.
После этих слов сдержанный гул голосов перерос в громкие крики и скандирование «Цел! Цел!».
Пет повернулся к Веспасиану и виновато улыбнулся.
— Прости, приятель, похоже, нас перехитрили, и в твоем отряде будет тот, кто меньше всего тебе там нужен, — негромко произнес он, после чего повысил голос. — Хорошо, я согласен. Центурион поедет с трибуном.
С этими словами он повернулся и, спустившись по ступеням принципии, зашагал в сторону лазарета. Веспасиан последовал за ним. На ходу он покосился на Цела. Тот одарил его улыбкой, в которой читалось плохо скрытое злорадство.
— Похоже, что центурион собрался следить за тобой, — заметил Пет, когда они шагаличерез тускло освещенный плац позади принципии, двигаясь в направлении лазарета.
— Да, что-то вызвало у него подозрения, — ответил Веспасиан. — Но сейчас не время переживать по этому поводу. Спорить с ним бесполезно. Гораздо важнее то, как мы объясним ему присутствие в отряде шестерых солдат царицы и как мне избавиться от Цела после моего разговора с Помпонием.
— Ответ на первый вопрос очевиден. Скажи, что ты везешь Помпонию послание от Трифены, для чего она выдала дополнительную охрану из числа своих воинов. А вот на второй вопрос ответить сложнее, — Пет выразительно посмотрел на Веспасиана.
— Мне придется его убить?
— По всей вероятности, да. Если, конечно, ты не хочешь, чтобы Поппей узнал, куда ты собрался и каковы твои истинные цели.
С этими словами Пет шагнул в дверь лазарета. Веспасиан последовал за ним.
Пет прав, подумал он, переступая порог.
Не успели они войти, как в ноздри им ударил липкий запах гниющей человеческой плоти и подсохшей крови. Пет подозвал раба, который тряпкой вытирал пол.
— Иди, приведи лекаря.
Раб поклонился и поспешил выполнить его приказание. Вскоре к Пету вышел врач.
— Добрый вечер, чем могу быть вам полезен? — поинтересовался он. Его акцент выдавал в нем грека, что, впрочем, было характерно для всех полковых лекарей в восточных провинциях империи.
— Мы хотели бы посмотреть на солдата, которого принесли сюда сегодня днем, Гесиод.
— Но сейчас он спит.
— Значит, разбуди его. Нам нужно поговорить с ним.
Лекарь настороженно кивнул, взял масляную лампу и повел их за собой вглубь лазарета. Они прошли мимо палаты на двадцать коек, причем почти все они были заняты, и далее вошли в дверь в самом конце темного коридора, в который выходили три других двери. Здесь еще сильнее пахло кровью. Лекарь остановился рядом с первой дверью.
— С тех пор как я был у него последний раз, разложение плоти заметно усилилось. Боюсь, что он все-таки не выживет.
— Вряд ли ему это нужно, — ответил Пет, входя вслед за лекарем внутрь. Веспасиан последовал за ними. В следующий миг его едва не вырвало. В нос ударил липкий, сладковатый запах гниющей плоти, от которого было некуда спрятаться. Лекарь поднял лампу, и Веспасиан увидел, почему этому солдату нет смысла жить дальше. Уши и нос несчастного были отрезаны, все лицо в ножевых ранах, на которые врач исхитрился наложить повязку. Впрочем, та успела насквозь пропитаться кровью. Забинтованы были и ладони, на которых отсутствовали пальцы, а судя по окровавленной повязке в паху, пальцы были не единственным, чего он лишился. Как только свет упал ему на лицо, раненый солдат открыл глаза и посмотрел на вошедших взглядом, полным мольбы и отчаяния.
— Помогите мне умереть, — прохрипел он. — Мне все равно больше никогда не взять в руки меч.
Пет посмотрел на лекаря. Тот пожал плечами.
— Хорошо, легионер, но сначала расскажи трибуну то, что ты до этого рассказал мне.
Легионер печально посмотрел на Веспасиана. Тот подумал, что несчастному солдату не больше восемнадцати.
— Они поджидали нас в лесу, — он произнес эти слова медленно, надрывно хватая ртом воздух. — Мы убили двоих, но численный перевес был на их стороне. Они были похожи на фракийцев, но язык их отличался от того, на каком говорят здешние жители. И еще на них были штаны.
Голос несчастного легионера сделался едва слышен. Лекарь поспешил поднести к его губам чашу с водой, и раненый жадно припал к ней ртом.
— Сначала они принялись издеваться над Постумом. Они завязали ему рот, чтобы он не мог кричать, после чего принялись полосовать его ножами — медленно. Он уже получил ранение, когда они выскочили к нам из засады, поэтому вскоре испустил дух. Один из нападавших говорил по-гречески он сказал нам, что если мы не поможем им, с нами сделают то же самое. Мой товарищ послал их куда следует. Это привело их в ярость, и они изрезали его даже сильнее, чем Постума. Я смотрел на них с ужасом, и когда они взялись за меня, крикнул, что готов помогать им. Простите меня.
— Что им было нужно? — спросил Веспасиан.
— Они велели мне опознать тебя, когда ты выйдешь за пределы лагеря. Мы прождали пару дней, а затем этим утром ты с двумя рабами отправился на охоту. Еще раз прости, я думал, что на этом мои мучения закончатся, и они оставят меня в покое. Но они обозвали меня трусом за то, что я предал своих, и двое принялись резать меня ножом, а двое других пошли следом за тобой.
— То есть их было четверо? — уточнил Веспасиан и посмотрел на Пета. Тот удивленно выгнул бровь.
— Да, господин, а теперь прикончи меня.
Пет вынул меч.
— Как твое имя, легионер?
— Деций Фалент, господин.
Пет прижал острие меча к нижнему левому ребру.
— Покинь этот мир с чистой совестью, Деций Фалент. Твое имя не будет забыто.
Придержав левой рукой ему голову, Пет вогнал под ребро Фаленту меч и пронзил ему сердце. На какой-то миг Фалент передернулся и его глаза от боли вылезли из орбит. Но уже в следующее мгновение жизнь оставила его: он обмяк и с облегчением посмотрел на Пета.
Солдаты второй и пятой когорт Четвертого Скифского легиона застыли навытяжку перед деревянной колодой и четырьмя шестами, каждый высотой в семь футов. Пронзительный сигнал горна, так называемой буцины, эхом пронесся над плацем. Веспасиан стоял рядом с Петом на возвышении, глядя усталыми глазами на стройные ряды легионеров. Этой ночью ему плохо спалось. До самого утра его одолевали тревожные мысли. Выйдя из лазарета, он вернулся к себе, где его уже ждали Сабин и Магн, и рассказал им о том, что только что узнал. То, что Пет предложил им в качестве сопровождения целую турму из тридцати всадников, их слегка взбодрило, однако ни тот, ни другой не выказали особого восторга по поводу того, что в штаб Помпоний их будет сопровождать соглядатай Поппея. Не прибавило им радости и известие о том, что в лесу затаились еще два гета, чьи стрелы будут нацелены в их сторону. Правда, Веспасиан выслушал их жалобы вполуха, сосредоточив все внимание на привезенных братом письмах. Два письма были от родителей и ничего нового для себя он в них не нашел: отец писал, как обстоят дела в поместьях, мать как обычно давала бесконечные советы. А вот слова Ценис, полные любви и тоски, заставили его сердце сильнее забиться в груди.
Пронзительный звук горна вывел Веспасиана из задумчивости. Из караульной рядом с лазаретом вывели пятерых солдат. Сначала они прошли перед когортами, после чего стражники подвели их к столбам и колоде. Все пятеро были в одних сандалиях и туниках, на женский манер не перехваченных ремнем, что также было частью наказания.
— Центурион Цел, — выкрикнул Пет, — приготовь арестованных к наказанию!
— Внимание, узники! — рявкнул Цел. Все пятеро вытянулись в струнку. — Выходите вперед и тяните жребий!
Двое из пятерых вышли вперед. Цел поднял верх руку с зажатыми в кулак соломинками.
— Тот из вас, кто вытянет короткую, будет считаться поднявшим руку на обоих офицеров и услышит приговор от командующего гарнизоном. Тот, кто вытянет длинную, получит дюжину ударов палкой, как и все остальные. Итак, тяните!
Двое несчастных — обоим было чуть больше двадцати — мрачно посмотрели друг на друга. Они одновременно шагнули вперед, и каждый выдернул из кулака центуриона по соломинке. Веспасиан тотчас узнал того, кому досталась короткая — несчастный тотчас опустил голову и ссутулился, в то время как второй стоял, расправив плечи, и только грудь его высоко вздымалась от только что пережитого волнения. Наверно, еще ни один солдат не был так рад порке, как этот, подумал про себя Веспасиан.
— Префект Пет! — крикнул Цел. — Этот солдат виновен. Каково твое наказание?
— Смерть, — коротко ответил Пет.
Скорость, с которой приговор был приведен в исполнение, потрясла Веспасиана. Солдата подвели к колоде и поставили перед ней на колени, после чего он положил на нее руки. Он сам наклонил голову и уперся руками в колоду, зная, что для того, чтобы долго не мучиться, должен держать тело напряженным. Один из стражников шагнул к нему с мечом наготове и одним быстрым, энергичным ударом отсек ему голову. Обезглавленное тело тотчас рухнуло вперед и, выбросив фонтан крови, обмякло на колоде.
Солдаты второй и пятой когорт застыли в молчании, с ужасом глядя на своего мертвого товарища. Тем временем стражники подняли с земли голову и унесли прочь тело.
— Узники к столбам, — рявкнул Цел и стегнул себя по ноге палкой. Четверо оставшихся шагнули к столбам и подняли руки над головой. Они сами были свидетелями не одной порки и знали, как это бывает. Стражники закрепили их запястья кожаными ремнями, после чего разорвали у них на спинах туники. Наказуемые остались стоять в одних набедренных повязках. Размахивая палками, которые были отличительным знаком их ранга, Цел и три других центуриона заняли позицию слева от каждого узника.
— Дюжина ударов по моему сигналу, — крикнул Цел. — Один!
По его команде четыре палки обрушились на плечи несчастных. Те тотчас напряглись и шумно, со стоном, выдохнули.
— Два!
И вновь четыре палки со свистом прорезали воздух, чтобы оставить новый след рядом с первым рубцом.
Веспасиан тотчас понял, что все четыре центуриона отлично знают свое дело. Каждый новый удар они наносили ниже предыдущего, чтобы не бить по одному месту и не сломать костей, ибо целью было наказать виновного, а не искалечить. В противном случае в ход пошли бы не палки, а хлысты.
К восьмому удару по спинам несчастных уже струилась кровь, правда, стекала она вниз по рукам с запястий, где кожаные веревки, впившись в плоть, успели содрать кожу. Руки были целы только у Варина. Веспасиан подумал, что не иначе как ветеран не раз подвергался порке и потому научился не тянуть вниз руки после очередного удара. Интересно, поделился ли он этим секретом с молодыми солдатами? Потому что даже если и поделился, тем явно не хватало его выдержки и самообладания, отчего они сами навлекали на себя дополнительные страдания.
— Десять!
На этот раз четыре палки опустились на ягодицы, причем с такой силой, что одна из них — та, которую держал Цел, разломилась пополам. Сломанные концы взлетели в воздух и с громким стуком упали на возвышение, на котором стояли офицеры.
— Дайте мне другую! — рявкнул Цел.
Возникла заминка, во время которой Пет наклонился к Веспасиану и с ухмылкой шепнул ему на ухо:
— Тебе не кажется, что он должен думать, как попросить новую палку.
Веспасиан улыбнулся намеку на центуриона Люцилла, которого солдаты прозвали «Принесите еще» из-за количества палок, которые он сломал об их спины. Он был в числе первых офицеров, убитых во время солдатского мятежа в Паннонии сразу после восшествия на трон Тиберия. Наконец последовали два последних удара — и четверых сняли со столбов. К великому облегчению Веспасиана, все четверо смогли уйти сами. Не хотелось бы задерживать отъезд в Мезию из-за того, что кто-то из них еще не пришел в себя, пусть даже всего на день-два. Он воздал должное центурионам: те сделали свое дело так умело, что уже во второй половине дня все четверо уже могли сесть в седло, хотя наверно какое-то время еще будут морщиться от боли.
— Легионеры, наказание закончено, — объявил Пет. — В будущем обращайтесь с жалобами непосредственно ко мне, вместо того, чтобы нарушать дисциплину. Центурион Цел, дай команду расходиться.
С этими словами Пет повернулся и сошел с возвышения. Веспасиан последовал за ним.
— Я рад, что все кончено, — признался Пет, пока они шагали к принципии. — Не имею ничего против наказаний как таковых, но когда людей наказывают за то, что они не могут отомстить за своих товарищей, это оставляет неприятный осадок. Спасибо тебе, что ты придумал способ спасти жизнь хотя бы одному. Но в целом, думается мне, порка пошла им всем на пользу. Упомяни об этом, дружище, в разговоре с Помпонием. Похоже, что они все товарищи, и он наверняка попытался разлучить их. Но если ему сказать, что они достойно вынесли наказание, как и полагается настоящим солдатам, он, возможно, определит их в разные контубернии в одной и той же когорте.
— Я так и сделаю, — ответил Веспасиан, — когда найду его. Кстати, нам известно, где сейчас находится Четвертый Скифский?
— До того, как снегопады завалили перевал, я отправлял свои депеши в Эск, на Данувии. Тинос, декурион турмы твоих всадников, был там несколько месяцев назад и потому знает дорогу.
— В таком случае сначала мы направимся туда, и если никого там не застанем, мы, по крайней мере, будем знать, где их искать. Спасибо тебе за помощь, Пет.
— Всегда рад тебе помочь. Я делаю это, потому что считаю: то, о чем просит тебя Антония, — в интересах моей семьи и всего Рима. И очень надеюсь, что я не ошибся.
— Нет, ты не ошибся. Если моя миссия будет удачной, это также означает удачу для всех семей в Риме, которые надеются сохранить законное правительство.
— Что ж, будем надеяться и мы. А пока я прощаюсь с тобой, — произнес Пет и сжал Веспасиану руку выше локтя. — Когда я через пару месяцев, дождавшись, наконец, того, кто меня сменит, буду возвращаться домой, я отправлю твои вещи вместе со своими. Удачи тебе и до встречи в Риме.
С этими словами он повернулся и быстро поднялся по ступенями принципии.
— Жаль, что сегодня вечером мы с братом не сможем составить тебе компанию за ужином, — крикнул ему вслед Веспасиан. — Но так уж получилось.
— Думаю, в Риме я смогу угостить вас куда вкуснее, так что пообедаем в Риме, — ответил Пет и шагнул внутрь принципии. Веспасиан остался стоять снаружи, размышляя о гом. обрел ли он в его лице друга или просто союзника, преследующего собственные интересы.
Ровно в полдень Веспасиан, Сабин и Магн выехали из лагеря, чтобы встретиться с солдатами царицы Трифены. Впереди, под пасмурным небом, маячили три холма древнего Филиппополя. В ста шагах от городских ворот их уже ждала группа всадников. Увидев их, Магн простонал:
— Готов спорить на что угодно. Единственный фракиец, с которым я здесь подрался, едет с нами.
Среди солдат, рядом с Артебудзом, находились и два дворцовых стража, с которыми Магн подрался накануне вечером. Огромный фракиец злобно посмотрел на Магна, после чего шепнул что-то на ухо своему товарищу. Тот ухмыльнулся в ответ и кивнул в знак согласия.
— Это научит тебя быть обходительнее с местными жителями, — усмехнулся Веспасиан, — особенно с драчливыми верзилами.
— Тебе стоит вознести молитву богам, чтобы он не вздумал положить на тебя глаз, — посоветовал Сабин.
— Очень смешно, — обиделся Магн.
— Кстати, я тоже так подумал, — произнес Веспасиан, останавливая коня перед группой фракийцев. Несколько мгновений он пристально их рассматривал. Рядом со стражниками стояли еще трое фракийцев, все трое — чернобородые, в лисьих шапках, этих излюбленных головных уборах южных племен, и плотных плащах, защищающих от холода и сырости последних дней зимы. Все как один были вооружены короткими луками из дерева и кости. Луки крепились к седлу рядом с полным стрел колчаном. С поясных ремней свисали мечи. Веспасиан также заметил, что за плечами у них торчат рукоятки ромфай, знаменитых кривых мечей, — правда, сейчас те покоились в ножнах за их спинами.
Артебудз вывел коня вперед и поклонился.
— Спасибо тебе, хозяин, за то, что ты добыл мне свободу.
— Ты ее заслужил, но я тебе не хозяин. Обращайся ко мне «господин». Кстати, это касается здесь всех.
Веспасиан выразительно посмотрел на каждого из фракийцев.
— Я — трибун Веспасиан. Ваша царица доверила вам сопровождать меня, и это означает, что теперь я ваш офицер и на вас распространяется военная дисциплина. Вам понятно? — фракийцы кивнули в знак согласия. — Отлично. Насколько я понимаю, все из вас говорят по-гречески? — Вновь последовали кивки. — Нам с вами предстоит путь на север, в Мезию. Кроме вас меня будут сопровождать еще один отряд всадников и несколько легионеров. Вы не имеете права с ними разговаривать. Для них вы выполняете поручение царицы Трифены. Как только мы доберемся до места, мы приступим к поискам жреца Ротека. Я намерен схватить его и доставить в Томы, откуда морем вернусь вместе с ним в Рим. Скажите, кто-то из вас имеет что-то против?
Огромный рыжебородый фракиец презрительно сплюнул.
— Проклятый жрец! — прорычал он.
Остальные фракийцы тоже сплюнули и выругались.
— Отлично, значит, между нами по этому поводу царит согласие, — добродушно проворчал Магн.
Громадный стражник смерил его колючим взглядом.
— Я еще с тобой не закончил, римлянин. Думаю, по этому поводу между нами тоже царит полное согласие.
— Довольно! — прикрикнул на них Веспасиан. — С этого момента между нами не будет никаких драк. Любая ссора, какую вы хотели бы затеять, останется здесь, — он холодно посмотрел на стражника. — Как твое имя, солдат?
— Ситалк, — буркнул тот.
— Ситалк, господин трибун! — рявкнул в ответ Веспасиан. — Так надо отвечать!
— Ситалк, господин трибун.
— Вот так-то лучше. Итак, Ситалк, если мы хотим вернуться домой живыми, нам нужно действовать заодно, так что любые перепалки будут нам всем только во вред. Согласен, Магн вчера усадил тебя на задницу, но я не позволю, чтобы такие мелочи угрожали нашему единству. Так что нравится тебе это или нет, а свою обиду засунь куда-нибудь подальше. Ты меня понял?
Ситалк перевел взгляд с Веспасиана на Магна и почесал густую рыжую бороду.
— Да, господин трибун, я тебя понял, — произнес он наконец. — Подождем, когда все это закончится.
— Вот и отлично, — отозвался Веспасиан, понимая, что это самое большее, на что он мог сегодня рассчитывать. Потому что давить на него дальше означало бы выставить на посмешище перед остальными.
— Ждите нас здесь, пока мы не соберем весь наш отряд, - с этими словами Веспасиан развернул коня и вместе с братом и Магном галопом поскакал в лагерь.
— Тебе придется смотреть в оба за своим новым другом, — сказа он Магну, когда они, перейдя на шаг, въехали в ворота лагеря.
— Не переживай, господин. Я сбивал с ног верзил и покрупнее, чем он, — шутливо отозвался Магн. — В любом случае ты всегда можешь отослать его обратно.
— Я уже и сам подумал об этом, но другим это может не понравиться. Кроме того, как мне показалось, от него будет польза в случае рукопашной схватки.
— При условии, что он останется стоять на ногах, — со смехом добавил Сабин.
Они направились к коновязи, где застали сопровождающий их отряд почти в полном составе верхом. Завидев их, к ним навстречу выдвинулся высокий худой офицер, смуглолицый, с курчавыми, коротко стриженными черными волосами, на вид лет тридцати пяти.
— Декурион Тинос, командир турмы вспомогательной иллирийской конницы в твое распоряжение прибыл, — произнес он, салютуя Веспасиану. Его довольно сильный акцент выдавал в нем чужестранца.
— Скажи, декурион, твои люди готовы выдвинуться в поход? — спросил Веспасиан, спешиваясь.
— Да, господин трибун.
— Отлично, а где же центурион Цел?
— Я здесь, — раздался за его спиной голос.
Веспасиан тотчас обернулся и увидел, как Цел ведет к нему Варина и его трех товарищей. У всех четверых через плечо были перекинуты солдатские мешки.
— Отряд, стой! — рявкнул Цел. Легионеры тотчас замерли на месте. От Веспасиана не скрылось, что двое из них при этом поморщились от боли. У троих, тех, что помладше, запястья были перебинтованы, скрывая рубцы от веревок, которыми они были привязаны к столбам.
— Каждый возьмет себе лошадь, — продолжал тем временем Цел. — Пристегните к седлам мешки и садитесь.
Легионеры поспешили выполнить его приказ. Всем своим видом показывая неуважение к молодому трибуну, Цел отвернулся, чтобы выбрать себе лошадь, даже не сочтя нужным доложить старшему по званию.
— Центурион! — окликнул его Веспасиан.
Цел медленно обернулся.
— Центурион, подойди ко мне, — Веспасиан указал на свободное место перед ним. Цел быстро осмотрелся по сторонам. Солдаты были заняты каждый своим делом, но Тинос, Сабин и Магн не сводили с него глаз. При стольких свидетелях демонстрировать свое презрение к вышестоящему офицеру было просто глупо. Он нехотя подошел к Веспасиану.
— Докладывай, центурион, — спокойно произнес тот, буравя Цела пристальным взглядом.
— Центурион Цел...
— По стойке смирно, центурион.
Цел нехотя вытянулся в струнку. Глаза его горели ненавистью.
— Центурион Цел докладывает, что четверо легионеров покидают место расположения гарнизона.
— Я почему-то не услышал слов «господин трибун».
— Потому что их там не было, — ответил Цел шепотом, который мог слышать только Веспасиан.
Веспасиан наклонился к нему и быстро и негромко проговорил:
Послушай меня, центурион, возможно, ты прослужил в армии дольше, чем я, но я все равно твой начальник. Если ты хотя бы раз посмеешь показать мне свое неуважение, я сделаю все для того, чтобы тебя разжаловали в рядовые. Я буду наблюдать за тобой, ты меня понял?
Цел злобно улыбнулся.
— Я-то все понимаю, в отличие от тебя. Тебе меня никогда не разжаловать. Мне покровительствуют наверху. Наоборот, это я буду наблюдать за тобой.
С этими словами он отступил назад и отсалютовал, как будто получил разрешение уйти.
— Господин трибун! — проревел он, чтобы все его слышали, и, развернувшись на пятках, зашагал прочь. Веспасиан остался стоять, ощущая собственное бессилие.
— Что-то мне это не слишком понравилось, — сухо заметил Сабин.
Веспасиан повернулся к брату и окинул его таким колючим взглядом, что Сабин решил больше ничего не говорить. Вместо этого он отъехал к небольшому отряду конницы, которая была почти готова выступить в поход.
— Господин, за этим Целом нужен глаз да глаз, — произнес Магн, когда Веспасиан снова сел в седло. — Если он и дальше будет унижать вас в глазах солдат, нас могут ждать большие неприятности.
— Сомневаюсь, что Варин и трое других питают к нему теплые чувства. Особенно после того, как испробовали его палку на собственных спинах. Думаю, тебе есть смысл с ними подружиться. Я же возьму на себя Тиноса. Таким образом, мы изолируем Цела, после чего мы его где-нибудь потеряем. Главное, придумать подходящий способ.
— Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, — серьезно произнес Магн.
— Вот и Пет предложил то же самое.
Магн удивленно выгнул брови.
— Вот это новость! Командующий гарнизоном предлагает избавиться от центуриона!
— Ладно, будем надеяться, что до этого дело не дойдет, — ответил Веспасиан и, пришпорив коня, направился к голове
колонны. — Тем более что от этого Цела будет не так-то легко избавиться.
Артебудз и фракийские всадники пристроились к хвосту короткой двойной колонны, как только та легким галопом покинула лагерь и направилась по недавно вымощенной дороге на северо-запад, к перевалу, за которым лежала Мезия. Цел окинул их подозрительным взглядом.
— А что эти вонючие лисолюбы забыли здесь? — прорычал он, глядя, как фракийцы гарцуют позади четырех ремонтных лошадей.
Веспасиан отлично знал, что вопрос обращен к нему, однако не снизошел до ответа, поскольку Цел и на этот раз демонстративно опустил обращение «господин офицер».
— Это посыльные в Мезию от царицы Трифены. Они едут вместе с нами, — ответил Тинос. Веспасиан заранее предупредил его о них, и декурион не увидел ничего странного в их присутствии. — Они часто ездят вместе с нами на север, когда им нужно доставить туда депеши. Ведь чем больше народу, тем безопаснее.
Цел фыркнул и умолк. Веспасиан еле заметно улыбнулся и, поблагодарив про себя Пета за эту уловку, повернулся к Тиносу.
— Декурион, отправь вперед группу разведчиков в количестве восьмерых человек, по четыре в каждом звене. Пусть они зорко смотрят по обеим сторонам дороги и каждый час возвращаются с донесением.
Декурион вопросительно посмотрел на Веспасиана. Ему было довольно странно слышать о таких мерах предосторожности в мирной, союзной Фракии.
— Немедленно вышли их вперед, — приказал Веспасиан, — и пусть они будут начеку.
— Слушаюсь, трибун, — ответил Тинос и отстал от него, чтобы передать приказ своим всадникам. Спустя несколько мгновений тишину нарушил пронзительный звук кавалерийского рожка. По его сигналу от колонны отделились восемь всадников и, оставляя слева пологие склоны Родоп, на полном скаку бросились мимо колонны вперед, навстречу маячившему вдали Хемусу, горному массиву, увенчанному снежными шапками и укутанному облаками.
Магн перешел на рысь и тоже слегка отстал, чтобы ближе познакомиться с Варином и его товарищами. Веспасиан продолжал скакать впереди, ведя приятную беседу с Тиносом. Тем временем дорога слегка пошла вверх, а долина сменилась холмами предгорий. Спустя примерно час одна за другой вернулась первая пара разведчиков. По их словам, они нигде не заметили никаких передвижений. Доложив обстановку, оба тут же умчались к своим товарищам. Дождь, который угрожал пойти с самого утра, наконец начал накрапывать, правда, совсем легко. Веспасиан потуже укутался в плащ и поехал рядом с братом.
— Ты молодец, что сумел заметить разницу между количеством серебра в слитках и количеством отпечатанных на монетном дворе денариев, — произнес он, имея в виду ту роль, какую Сабин сыграл в раскрытии денежной аферы, которую пытался провернуть Сеян. Из принадлежавшего Поппею серебра префект претория рассчитывал начеканить монет, как в свое время он поступил, чтобы подкупить фракийцев и подтолкнуть их к мятежу. Тогда Сабин был младшим магистратом, в обязанности которого входило следить за чеканкой серебряной и медной монеты.
Сабин удивленно посмотрел на брата: раньше тот никогда не удостаивал его похвалой, что давало ему повод никогда не хвалить его самого.
— Мне кажется, ты ждешь, чтобы я поблагодарил тебя за то, что ты основательно обучил меня ведению бухгалтерских книг, — отозвался он с нотками подозрения в голосе.
— Ничуть, хотя ты только что это сделал, пусть даже полунамеком, посредством слова «основательно». Так что большое спасибо.
— Что ж, и тебе тоже спасибо, — неохотно буркнул Сабин, однако тотчас отвернулся и нахохлился, поскольку дождь тем временем заметно усилился.
Какое-то время они скакали молча. Время от времени Веспасиан искоса посматривал на брата. Тот в свою очередь делал вид, будто не замечает его. Веспасиан еле заметно улыбнулся. Брат, сам того не желая, сделал ему комплимент, и теперь был зол за это на самого себя.
— А как обстояли твои дела в Риме, после того как ты отслужил положенный год в числе Двадцати мужей? — поинтересовался он у Сабина, надеясь продолжить их беседу.
Брат тотчас насторожился.
— Почему ты спрашиваешь?
— Просто мне интересно. В конце концов, ты ведь мой брат.
— Ну что ж, коль ты настаиваешь, братишка, скажу. Все это время я обихаживал тех, кто может подать за меня свои голоса, когда в этом году я буду избираться квестором.
— Надеюсь, ты не слишком усердно лизал им задницы? — спросил Веспасиан, вытирая капли дождя, что падали с его увенчанного красным плюмажем шлема.
— Еще как! Потому что по-другому не бывает, и чем больше задница, тем усерднее я ее лижу. Корбулон, твой напарник-трибун по четвертому скифскому, в прошлом году был квестором, а теперь он где? Ну конечно в Сенате! И надо сказать, что задница у него вылизана до блеска.
— Ты знаком с Корбулоном?
— А почему ты удивлен? Это благодаря тебе его задница прямо-таки напросилась на услуги моего языка.
— Это как же? — уточнил Веспасиан, заинтересовавшись словами брата.
Сабин расплылся в лукавой улыбке.
— Дядюшка Гай знаком с его отцом. Они в один год были преторами, причем умудрились, так сказать, не прищемить при этом друг другу пальцы и остаться друзьями. Когда Корбулон два года назад вернулся в Рим, его отец пригласил Гая на обед — этакий жест благодарности одного семейства другому.
— Благодарности за что?
— Как тебе это лучше объяснить, братишка. Похоже, Корбулон решил, что это тебе он обязан тем, что остался в живых. Он что-то рассказывал про какой-то странный талисман, который ты носил в том году. Что якобы благодаря ему вам удалось вырваться из фракийского лагеря, хотя вы и были вынуждены биться не на жизнь, а на смерть. Я, правда, толком его не понял, но. похоже, он убежден, что боги даровали вам жизнь, чтобы ты исполнил свое предначертание, — сказал Сабин и, выразительно глядя на брата, добавил: — Каково бы оно ни было.
Странно, лично меня он ни разу не поблагодарил.
— Потому что он заносчивый наглец и считал, что если поблагодарит тебя, то станет чем-то обязан, что, впрочем, так и есть. В отличие от него, его отец всегда был человеком чести и дал понять, что сделает все, что в его силах, чтобы помочь нам, поскольку убежден, что его семья в долгу перед нами и он хотел бы вернуть нам этот долг. Иными словами, он обещал всячески помогать мне, чтобы я получил должность квестора, а затем попал и в Сенат. Надеюсь, теперь тебе понятно, с каким усердием дядюшка Гай и я лизали ему задницу? В кои-то веки, братишка, нашей семье была от тебя хоть какая-то польза.
— Выгода от которой, однако, достанется тебе, — язвительно заметил Веспасиан.
Сабин довольно улыбнулся и кивнул.
— Как старший брат я заслужил это право. Но не переживай, я не единственный, кто на этом наживет капитал. Корбулон также поведал мне про один разговор, который состоялся, когда он вернулся в Мезию. Говорил он с неким центурионом по имени Фауст, который, как я понял, был вместе с тобой во фракийском лагере.
— И о чем же был их разговор?
Сабин бросил взгляд через плечо, желая убедиться, что Цел их не подслушивает.
— О Поппее, — сказал он, снизив голос до шепота.
— А, понятно. Я был вынужден доверять Фаусту, чтобы заручиться его помощью. Я знал, что он вряд ли обрадуется, когда узнает, что Поппей пытался убить нас. Да что там, не только нас, но и всю колонну пополнения, а все для достижения их с Сеяном политических целей. Он рассказал об этом Корбулону?
— Да. А Корбулон и его отец передали его рассказ нам не зная, что мы уже в курсе событий, потому что Трифена и Реметалк уже написали Антонии.
— И?
— Не притворяйся, будто ты меня не понял, братишка. Они хотят отомстить Поппею, а поскольку из-за его интриг твоя жизнь тоже оказалась в опасности, они решили, — кстати, вполне обоснованно, — что мы тоже жаждем отмщения. И потому предложили нам вступить с ними в союз. Мы в свою очередь отвели их к Антонии, и Корбулон согласился составить нам компанию, когда мы повезем жреца на Капри к Тиберию. Там он даст показания, что Поппей хотел скрыть тот факт, что обнаружил принадлежащий фракийцу сундук с денариями, хотя, по идее, он должен был доложить об этой своей находке императору и Сенату.
Веспасиан с отвращением посмотрел на брата.
— Что? Мы должны отвезти Ротека на Капри? Почему ты сразу мне об этом не сказал?
— Кто-то ведь должен это сделать. Император поверит жрецу лишь в том случае, если того в его присутствии подвергнут пытке. Тебе же придется дать показания вместе с Корбулоном. И вообще, велика ли была бы разница, узнай ты все с самого начала? Ты ведь все равно сейчас был бы здесь, не так ли?
Веспасиан нехотя кивнул. Ему и в голову не могло прийти, что жрец предстанет перед самым могущественным человеком мира. Впрочем, Сабин прав. Знай он обо всем с самого начала, это ничего не изменило бы. И он все так же скакал бы на север под дождем, как и в эти минуты.
Кстати, дождь уже успел перейти в настоящий ливень, заслонив своей плотной стеной горы слева и справа от них. Вскоре откуда-то из-за дождя на западе вынырнул разведчик. Веспасиан тотчас же пришпорил коня, догоняя Тиноса, чтобы выслушать донесение дозорного. По словам последнего, ничего подозрительного замечено не было. Разведчик снова устремился вперед, а Веспасиан обратил свой взор на север, откуда по идее должен был прибыть другой разведчик. Они проехали под проливным дождем еще полмили, но разведчик с донесением так и не появился. В душе Веспасиана шевельнулось дурное предчувствие. Он посмотрел на Тиноса, но тот лишь пожал плечами. Впрочем, в глазах его читалась тревога.
Затем впереди неожиданно послышался гортанный крик Тинос вскинул руку приказывая колонне остановиться. Впереди, на расстоянии двухсот шагов, из-за пелены дождя показались четверо верховых. У Веспасиана тотчас отлегло от сердца. Они с Тиносом тотчас пришпорили своих скакунов навстречу возвращающимся разведчикам. Увы, вскоре их радость сменилась тревогой. Лишь один из всадников держался в седле прямо. Остальные трое лежали поперек седел. Стрелы, торчавшие из их тел, были красноречивее любого донесения.
Веспасиан посмотрел на четвертого всадника. Тот хотя и был жив, но по лицу его, размытая струями дождя, стекала кровь и капала ему на тунику. Из правого плеча торчал обломок стрелы. Полными ужаса — если не безумия — глазами он посмотрел на Веспасиана.
— Что случилось? — крикнул тот.
Всадник закатил глаза и мотнул головой, издав при этом омерзительный булькающий звук, прозвучавший как насмешка над человеческой речью. Изо рта у него тотчас выскочил сгусток крови. И Веспасиан понял: несчастному отрезали язык.
Дождь лил, не прекращаясь, целых два дня и две ночи, а потом превратился в противную, липкую смесь влаги и мокрого снега. Колонна начала подъем по извилистой торной дороге, что вела к перевалу, пролегавшему на тысячу футов выше. В отличие от перевала, боевой дух колонны был отнюдь не на высоте. Все до единого не только промокли, но и замерзли до самых костей. Призрак невидимого врага, который мог поджидать их на каждом шагу, наполнял сердца солдат нехорошими предчувствиями, особенно после того, что случилось с их товарищем. Разведчик не смог поведать им почти ничего. Языка он лишился, а писать не умел. Он мог только кивать в ответ на вопросы, прежде чем умер от кровопотери. Впрочем, удалось выяснить, что нападавших было двое, что оба были верхом и в штанах.
Веспасиан тотчас отозвал остальных разведчиков. Было бессмысленно рисковать жизнями четверых, чтобы обнаружить врага, который мог с расстояния убить вдвое больше. Сначала он подумал, а не выслать ли вперед фракийцев. Ко их жизни представляли для него куда большую ценность, нежели жизнь иллирийских всадников, которые — он был вынужден с горечью это признать — не могли тягаться по части меткости стрельбы с их невидимым врагом, даже если сам способ ведения боя исподтишка в его глазах был верхом бесчестия. Тем не менее, рассудил Веспасиан, если геты следят за их колонной, то рано или поздно они столкнутся с ними лицом к лицу, и тогда победит тот, чье преимущество будет заключаться в быстроте и численности рядов. И все же было нечто унизительное в том. что два варвара-лучника могли навести такой страх на колонну из сорока человек.
По мере того, как они поднимались все выше и выше в горы, дождь сменился густым снегом, и теперь путники были вынуждены идти шагом, чтобы лошади не охромели, поранив ноги о невидимые острые камни, что притаились под толстым снежным покровом. Веспасиан, смахнув с губы снежинки, повернулся к Магну, — тот ехал рядом, низко опустив голову, — и спросил:
— Ну как, сумел подружиться с теми четверыми легионерами?
—Да, это веселая компания. Как выяснилось, Луций — тот, которому повезло вытащить длинную соломинку, — страшно рад, что едет с нами. Более того, он знает, что обязан этим тебе. Кстати, прежде чем податься в армию, он был в Риме помощником конюха у Зеленых. У него там до сих пор имеется куча знакомых, и он пообещал мне, что как только мы вернемся в Рим, он сведет меня с ними. Что касается скачек, то свои люди никогда не помешают: кто-то подскажет, на какую лошадку лучше ставить, да и сами ставки можно делать не в последнюю минуту, а заранее. Глядишь, и куш можно будет сорвать побольше.
Несмотря на треснувшие от мороза губы, Веспасиан улыбнулся.
— Похоже, ты обзавелся полезным знакомством, — отозвался он не без сарказма, — особенно, если ты задумал спустить свои деньги на скачках.
Тебе этого не попять. Между прочим, я ведь никогда не заглядывал в твой кошелек. И вообще, главное, он понимает, что своей жизнью обязан тебе, как впрочем, и остальные трое, включая Варина. Ни один из них не питает к Целу теплых чувств, так что если дело дойдет до стычки с центурионом, они будут на нашей стороне.
Что ж, приятно слышать, хотя наш друг, похоже, кроме себя не желает никого знать.
Магн оглянулся на Цела. Тот ехал, по самый нос завернувшись в плащ и низко пригнувшись над холкой своего скакуна.
— Наверно, от такой погоды боевой дух из нашего центуриона вышел полностью.
— Сомневаюсь. Разве что на данный момент.
К тому времени, когда они подъехали к перевалу, снег уже валил сплошной стеной. Увы, если бы только дело ограничивалось этим! С перевала, завывая, порывами налетал ледяной северо-западный ветер, закручивая снежный занавес в настоящую снежную бурю. Веспасиан остановил колонну и наклонился к ехавшему рядом Тиносу.
— Что скажешь, декурион? — крикнул он ему на ухо, пытаясь перекричать завывания ветра. — Может, стоит вернуться и поискать укрытие, чтобы там переждать, когда стихнет буря? Или все-таки лучше двигаться вперед?
— Метель может продлиться как несколько часов, так и несколько дней, — крикнул в ответ Тинос. С его ресниц и ноздрей свисали крошечные сосульки. — Если мы останемся ждать, нас может занести с головой, и тогда мы наверняка замерзнем насмерть. Так что выбор у нас невелик — или вернуться назад, или идти вперед. Длина перевала всего пять миль. Если нам повезет, мы пройдем его меньше, чем за пару часов.
Веспасиан поднес ко рту посиневшие от холода руки и подул на них, вглядываясь в снежную пасть перевала. Впереди виднелась лишь плотная стена падающего снега, но он знал, что дорога через перевал ведет прямая, причем не более тридцати шагов в ширину, так что потеряться там невозможно. И он принял решение. Тинос прав, сейчас для них самое главное - не останавливаться, а все время идти вперед.
И он приказал:
— Вперед!
Тинос кивнул и подал всем пример. Веспасиан был вынужден несколько раз поддать в бока своему скакуну, чтобы тот тронулся с места. Усталый конь недовольно прижал уши, однако был вынужден подчиниться хозяину.
Через несколько сот шагов, каждый из которых давался ценой упорной борьбы со снегом и холодом, Веспасиан заметил, что его пытается нагнать какой-то всадник. Приглядевшись, он узнал Цела.
— Это безумие! — крикнул занесенный снегом центурион. — Мы должны повернуть назад!
— Пожалуйста, центурион, если хочешь, возвращайся, но мы идем вперед.
Цел поравнялся с ним и поехал рядом.
— Но зачем? К чему такая спешка? Нам ничто не мешает вернуться в лагерь, а когда метель стихнет и перевал будет свободен, предпринять новую попытку.
— Перевал может открыться лишь через пару недель, если не через месяц, — крикнул в ответ Веспасиан, заставляя лошадь преодолевать снежные заносы. — Мы должны пробиться на ту сторону.
— Прошение легионеров Помпонию может подождать. Скажи, зачем тебе подвергать риску жизни людей из-за такой мелочи?
Веспасиан понял, что ответа на этот вопрос у него нет. По крайней мере, ответа, который бы удовлетворил Цела. И ему ничего не оставалось, как прибегнуть к начальственному тону.
— Скажи, центурион, когда ты наконец перестанешь требовать отчета у своего командира? Клянусь богами, я разжалую тебя в рядовые, кто бы там ни стоял за тобой.
Цел смерил его пристальным взглядом, в котором читалось подозрение.
— Только не надо меня запугивать, — произнес, и рука его легла на рукоятку меча. — Лучше скажи, что ты задумал, Веспасиан?
— На твоем месте, Цел, я бы не стал этого делать, крикнул за его спиной Магн, плашмя прижимая к бедру центуриона ледяной меч. — Мне ничто не мешает пустить в ход оружие, ведь я, в отличие от тебя, не связан армейской дисциплиной
Цел резко обернулся к нему.
— В таком случае я бы не советовал тебе встревать между двумя военными. Это наше армейское дело.
— Может, оно и так, но мой меч по-прежнему лежит на твоем бедре, и стоит ему соскользнуть, как он распорет тебе ногу, причем в том месте, откуда кровь обычно вырывается фонтаном. Если же учесть нынешний мороз, то ты отдашь концы еще до того, как попадешь в руки лекаря.
— Ты вздумал мне угрожать?
— Отнюдь, у тебя ведь тоже в мыслях не было угрожать трибуну.
Цел вернул свой наполовину вытащенный меч обратно в ножны и повернулся к Веспасиану.
— Как только мы доберемся до Мезии, — вернее, если мы туда доберемся, — я доложу о твоем безрассудстве Поппею, — злобно бросил он и повернул коня обратно.
— Ничуть не сомневаюсь, центурион! — крикнул ему в спину Веспасиан. — Причем не только ему. Хотя легат легиона — Помпоний, и по идее первым ты должен доложить ему, но, как я понимаю, у тебя другие связи.
Услышал Цел эти его слова или нет, когда снова занял свое место в колонне, этого Веспасиан не знал. Впрочем, это было ему безразлично. Зато он мысленно отругал себя за то, что дал центуриону понять, что у него имеется некий, не известный тому мотив.
— Когда я заметил, как он подъехал к тебе, то подумал, что будет лучше, если я на всякий случай его догоню, — крикнул ему Магн, также убирая в ножны свой меч.
— В этом не было необходимости, — сердито отозвался Веспасиан. — Все в порядке.
— Отлично, в следующий раз, когда я увижу, как центурион тянется за мечом, чтобы замахнуться на трибуна, я решу, что все в порядке и в моей помощи нет необходимости.
Веспасиан отвернулся, злясь на самого себя за то, что выплеснул раздражение на друга. Стиснув зубы и сощурившись от ледяного ветра, он сосредоточил внимание на дороге. Снег уже доходил лошадям почти до колен. Животные заметно выбились из сил и передвигались с великим трудом. Веспасиан поравнялся с Тиносом.
Сколько, по-твоему, мы прошли? — крикнул он ему. Голос его был едва слышен, заглушаемый порывами ветра.
— Примерно милю.
— Значит, нам осталось еще четыре, а так как снег и не думает стихать, то я начинаю сомневаться в том, что мы сумеем их преодолеть.
— Я знаю лишь одно: если снег будет лошадям выше, чем по колено, нам всем придется спешиться и вести их за собой, причем в любую сторону.
Сказав эти слова, Тинос неожиданно дернулся и с удивлением посмотрел на стрелу, которая застряла в его груди. Из ноздрей и уголков рта декуриона показались ручейки крови, и в следующий миг он соскользнул на землю.
Веспасиан резко развернул свою лошадь.
— Назад! Засада! — проревел он, скорее почувствовав, нежели увидев, -как слева от него всего лишь на расстоянии нескольких пальцев пролетела еще одна стрела. Ни Магна, ни Сабина долго уговаривать не пришлось, поскольку оба видели, как упал Тинос. Но позади них колонна являла собой сущий хаос. Цел, четыре легионера и первыеиллирийцы моментально подчинились его приказу, однако на них сзади напирали те, кто шли следом, но из-за воя ветра ничего не расслышали.
— Всем развернуться и, держа дистанцию, двигаться назад! — крикнул Веспасиан, пытаясь пробиться сквозь возникшую давку. Рядом с ним в одного из легионеров сзади вонзилась стрела, выбив его из седла. Лишившись седока, испуганная лошадь с громким ржанием встала на дыбы, перебирая в воздухе передними ногами. При этом она копытами задела голову какого-то солдата, и тот без чувств рухнул в снег.
На глазах у Веспасиана ситуация выходила из-под контроля. Передние ряды были охвачены паникой, задние продолжа ли напирать. Вытащив охотничий лук, он вставил в него стрелу и огляделся по сторонам, пытаясь угадать, где мог затаиться враг. Увы, он ничего не увидел, кроме плотной стены снежных вихрей. В следующий момент рядом с ним с луком в руке вырос Ситалк.
— Почему вы не повернули назад?! — накинулся на него Веспасиан.
— Потому что на нас напали сзади, трибун. Не могу точно сказать, откуда, но одного из своих воинов я уже потерял.
И тогда до Веспасиана дошла страшная правда: они угодили в западню, зажатые посреди ущелья двумя затаившимися лучниками. Они не могли сдвинуться ни вперед, ни назад, не теряя при этом своих товарищей.
— Всем спешиться и отойти к краю дороги! — приказал он, перекрикивая ветер, и первым соскочил на землю. Постепенно его приказ достиг хвоста утратившей порядок колонны. Всадники соскочили с лошадей и бросились искать укрытие под отвесными стенами ущелья. Преодолев высокие, по колено, сугробы, Веспасиан, надрывно дыша, прижался спиной к каменной стене рядом с Целом и еще тремя легионерами. В безумном вихре снежинок дыхание вырывалось у него изо рта туманным облачком.
— Ну что, ты все равно считаешь себя правым? — злобно бросил ему центурион. — Твоя спешка теперь стоит нам человеческих жизней.
— Сейчас не время для упреков, центурион. Если мы хотим выбраться отсюда живыми, мы должны быть заодно.
— Лично я не против унести отсюда свою задницу. Вот только как?
Веспасиан не стал с ним спорить. В конце концов, ведь это он привел их сюда, наивно полагая, что из-за метели геты находятся с ними примерно в равном положении. Как оказалось, он ошибался, и теперь его священным долгом было спасти жизни своих воинов.
Вскоре к ним присоединились Сабин, Магн и еще пара солдат, а вот третий не успел добежать, пронзенный стрелой в шею всего в паре шагов от заветного укрытия. Истекая кровью, он рухнул в снег, который тотчас окрасился в алый цвет.
Судя по тому, откуда прилетели стрела, Веспасиан сделал вывод, что стреляющий находится прямо над ними.
— Они. должно быть, совсем рядом, раз могут выбирать себе цель даже в такую метель, — предположил Магн, стараясь отдышаться.
— Мне случалось попадать в такие метели, когда я служил в Паннонии, — произнес Сабин, когда к ним, используя в качестве живого щита лошадей, подбежали Ситалк, Артебудз и остальные фракийцы. — Сверху все видно гораздо лучше, нежели когда смотришь снизу вверх: снег почти не попадает в глаза и поэтому не слепит.
— В таком случае нам нужно оказаться выше их, — сделал вывод Веспасиан. — Ситалк, ты и твои воины, возьмите луки. Скажи, с какой стороны летели стрелы в тыл колонне?
— С другой стороны, господин, — отвечал фракиец, приторачивая к поясу колчан. Другие воины последовали его примеру, после чего отстегнули от седел луки.
— Проклятье, эти ублюдки все хорошенько продумали. Нам придется разделиться на две части. Со мной пойдут Артебудз, Ситалк и Магн. Мы возьмем на себя гета, что засел на той стороне. Ты, — обратился он к Сабину, — бери остальных фракийцев и постарайся убить того, что над нами.
Стоявший рядом Цел вопросительно посмотрел на Веспасиана. Центурион открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, видимо, передумал. Сабин усмехнулся.
— Ладно, братишка, устроим с тобой бег наперегонки.
— Можешь называть это как угодно, Сабин, но нам нужно покончить с ними до того, как нас окончательно занесет снегом. Снова встречаемся в этом самом месте, и хочу предупредить: тому, кто придет последним, мало не покажется, — глядя на брата, Веспасиан позволил себе мрачную улыбку, а затем повернулся к Целу.
— Ты бери легионеров и продолжай двигаться вперед. Найди лошадей, на которых прискакали сюда эти ублюдки, и приведи их сюда. Геты наверняка оставили коней дальше по перевалу, потому что по пути они нам не встретились. Выше они их тоже увести не могли, потому что склоны слишком крутые.
Цел не стал спорить и, стараясь держаться как можно ближе к каменной стене, повел людей за собой. Два всадника из вспомогательного отряда вопросительно посмотрели на Веспасиана, ожидая, какой последует приказ.
— Вы двое найдите как можно больше своих товарищей, затем разделитесь на звенья и соберите наших лошадей, Веспасиан указал на нескольких лошадей, что бесцельно бродили возле мертвых тел. — Об этих можете не беспокоиться, иначе получите стрелу в спину. Эти отсюда никуда не уйдут. Мне нужны те, что убежали, либо вперед, либо назад. Вы меня поняли?
Два иллирийца отсалютовали и принялись пробираться вперед. Веспасиан повернулся и бросил взгляд в противоположном направлении.
— Давайте, пора с этим делом кончать.
Идти вниз было гораздо легче, поскольку ветер и снег теперь подгоняли их в спину. Увы, усталость и холод постепенно начали брать над ними верх. Хотя на ногах у всех под сандалиями были шерстяные носки, а сами ноги перед выездом они обильно смазали свиным жиром, к этому времени ступни успели буквально заледенеть. Кое-как преодолев двести шагов по сугробам, постоянно помня о том, что с противоположной стены ущелья в любое мгновение может прилететь стрела, они прошли мимо мертвой лошади, чей темный силуэт уже едва вырисовывался под снегом. По прикидкам Веспасиана они прошли дальше того места, где засел второй гет. Оставив за спиной ненадежное укрытие каменной стены, они совершили пробежку до противоположной. Для этого им пришлось довольно комично задирать ноги, чтобы как можно быстрее преодолеть высоченные сугробы, которые успел намести пронизывающий северный ветер. И все это время они подставляли себя под стрелы, причем с обеих сторон ущелья. Оглядевшись по сторонам, они обнаружили место, где каменная стена была не такой крутой и где по ней можно было взобраться наверх.
— Я пойду первым, — произнес Веспасиан.
Вперед шагнул Артебудз.
Господин, я родом из горной страны, из провинции Норик. Я умею карабкаться по горам и знаю, как в них охотиться. Так что впереди пойду я.
Веспасиан с готовностью согласился.
Отлично. Нам нужно вскарабкаться как можно выше, чтобы перевал не был виден. Тогда мы точно будем знать, что стрелок где-то под нами, и парами начнем осторожно спускаться вниз.
И Артебудз повел их за собой в горы. Веспасиан следовал за ним вверх по коварному подъему. Зубы его стучали от холода. пальцы онемели и утратили чувствительность. Он поймал себя на том, что с трудом поспевает за опытным горцем, который, невзирая на ледяной ветер и снег, ловко карабкается от одного уступа к другому. По мере того как они карабкались выше, ветер усилился и нещадно трепал его плащ, который теперь развевался, наподобие мокрого паруса, своим весом увлекая его вправо и грозя сбить с ног. Стиснув зубы и собрав в кулак остатки сил, Веспасиан напряг мышцы на руках и ногах и продолжал тянуть и толкать свое окоченевшее тело все выше и выше.
Время от времени он отваживался посмотреть вниз, мимо Магна и Ситалка. И хотя противоположной стены ущелья не было видно из-за плотной пелены снега, дорога, что пролегла по его дну, просматривалась неплохо. Сабин был прав. Если смотреть вниз во время метели, то видимость действительно намного лучше, нежели когда смотришь вверх. Карабкаясь вверх, Веспасиан поймал себя на том, что по-своему восхищен ловкостью лучников-гетов, которые, несмотря на сильный боковой ветер, ловко поражали свои цели. В следующую минуту он понял, что боковому ветру он обязан и своей жизнью. Та первая стрела предназначалась отнюдь не Тиносу, а ему. При этой мысли он пробормотал благодарственную молитву Фортуне за то, что та хранит его от смерти.
Когда они поднялись чуть выше, перевал исчез в белой мгле. Веспасиан велел отряду остановиться.
— Думаю, этого достаточно, — произнес он, громко втягивая в себя острый, как бритва, ледяной воздух, которого так жаждало его тело после крутого подъема. — Мы с Артебудзом пройдем чуть выше, после чего вернемся обратно. Магн, вы с Ситалком оставайтесь на этом уровне и двигайтесь за нами, держась на небольшом расстоянии.
Было видно, что Магн не слишком обрадован тем, что его оставляют одного в обществе огромного фракийца на скользком каменном склоне. Ситалк это тоже заметил, и его физиономия расплылась в довольной ухмылке.
— Не беспокойся, римлянин, пока мы в этом походе, тебе ничего не грозит. Кроме того, от тебя может быть польза. Вдруг я сорвусь, и тогда за кого мне хвататься, как не за тебя?
— Да уж какая от меня польза, — с невинным видом улыбнулся Магн. — Можно подумать, я не видел, как стремительно и как тяжело ты падаешь.
Ситалк ухмыльнулся. Как ни зол он был на Магна, но хорошую шутку оценил.
— Думаю, что к концу похода вы будете не разлей вода, — заметил Веспасиан, разминая затекшие ноги. — А теперь давайте вперед, пока мы не отморозили себе яйца.
Превозмогая себя, он вскарабкался вслед за Артебудзом еще на пятнадцать римских футов, после чего они крадучись двинулись к тому месту, где по их расчетам притаился гет. Артебудз держал наготове лук и, пока они спускались вниз, то и дело целился им в разных направлениях. Его ловкость и богатый опыт охоты в гористой местности позволяли ему держаться на ногах — в отличие от Веспасиана. Тот, чтобы сохранить равновесие, то и дело был вынужден прибегать к помощи рук. Хватаясь правой то за один, то за другой каменный выступ, он крепко сжимал в левой лук со вставленной в него стрелой. Бросив взгляд вниз, он увидел, как Магн и Ситалк с трудом пробираются дальше по горному склону.
Спотыкаясь, они преодолели еще пятьдесят шагов. Внезапно ветер начал стихать и снег уже почти не летел параллельно земле. Видимость улучшилась настолько, что вскоре стаз виден противоположный склон, а также мертвые тела внизу, в ущелье. Сделав еще несколько шагов, Артебудз замер на месте, присел на корточки и указал на свой нос.
— Я его чую, — взволнованно прошептал он. — Ветер приносит его запах.
Веспасиан дал команду Магну и Ситалку остановиться и присесть, после чего втянул в себя морозный воздух. В следующий момент его ноздри уловили пусть слабый, но все тот же «букет» ароматов, который исходил от мертвого гета в лесу.
— Сколько до него?
Артебудз указал прямо перед ними.
— Что это там такое, всего в тридцати шагах от нас?
Веспасиан проследил глазами, куда указывал палец Артебудза. Сначала он ничего не увидел сквозь пелену снежных хлопьев, однако затем его глаза выхватили какое-то движение, как будто слегка встрепенулся снежный сугроб. Спустя еще несколько мгновений он различил на склоне горы рядом с огромным валуном небольшой ком, размером с человека, причем ком этот имел два разных оттенка — чисто-белого, что было свежевыпавшим снегом, и чуть более темного, желтоватого, что могло быть только шерстяной тканью.
Веспасиан кивнул Артебудзу. Они оба прицелились и выстрелили. Их стрелы впились прямо в середину этого кома и исчезли в его глубине. От удара скопившийся снег осыпался, открыв взгляду походное укрытие из белого шерстяного одеяла, наброшенного на шест.
— Проклятье! — выругался Веспасиан и даже сплюнул. И тотчас понял свою ошибку: выпустив стрелы, они выдали себя тому, кто сейчас прятался по ту сторону валуна. — Всем на землю! — проревел он, как только из-за валуна вырос стрелок-гет. Выпущенная им стрела вонзилась в снег в то самое место, где еще мгновение назад стоял Веспасиан.
Пойманный на открытом склоне, не имея никакого укрытия, Веспасиан понимал, что выбора у него нет.
— Нацель лук туда, откуда он только что появился, и прикрывай меня, — приказал он Артебудзу. — Я пойду вперед.
Оставив свой лук на снегу, он отстегнул от пояса меч, дал знак Магну и Ситалку, чтобы те обходили валун, а сам ползком двинулся к нему по мокрому снегу.
К тому моменту, когда он преодолел половину расстояния, одежда на нем промокла насквозь, а бронзовая кираса сделалась ледяной, отнимая у него последние остатки тепла. что еще сохранились в его теле. Зато он подкрался к лучнику довольно близко. хотя тот мог заметить его, лишь выпрямившись во весь рост. В этом случае гета подстерегала стрела Артебудза и верная смерть.
И Веспасиан решил рискнуть и бегом преодолеть оставшийся отрезок пути. Пара мгновений, и он добежал до валуна. Одновременно в воздухе пропели сразу две стрелы, которыми обменялись Артебудз и гот. Магн и Ситалк находились ниже, почти на одном уровне с ним, и осторожно подбирались ближе, чтобы по возможности вести прицельный обстрел. К этому времени ветер практически стих, и на горный склон опустилась звенящая тишина. Исходивший от гета запах был воистину тошнотворен. Затаив дыхание, Веспасиан принялся осторожно спускаться по склону в обход валуна. В какой-то момент он остановился и мысленно подготовил себя к близкой схватке. Сжав рукоятку меча, он кивнул Магну и Ситалку. Тс тотчас прыгнули вперед и. быстро выпустив по стреле, снова распластались на снегу. В следующий миг в ответ на их выстрелы пропела тетива вражеского лука. Веспасиан выскочил из-за валуна и набросился на гета как раз в тот момент, когда тот вытаскивал из колчана очередную стрелу. Не успевая вытащить кинжал, гет ткнул наконечником стрелы Веспасиану в грудь. Металл со звоном уперся в бронзовую кирасу. В свою очередь Веспасиан устремился вперед и с силой вогнал гладий лучнику под ребра. От столкновения наконечник соскользнул и впился Веспасиану в левое плечо до самой кости. Он тотчас весь передернулся от боли, однако остановился лишь тогда. когда острие его меча пронзило сердце противника. Он понял это, когда рука обагрилась горячей кровью его врага. Гет вскрикнул, обдав Веспасиана своим зловонным дыханием, отчего тому едва не стало дурно. Затем оба повалились в снег.
— Господин, с тобой все в порядке?
Первым к нему подбежал Магн, вслед за ним — Ситалк. Вдвоем они оттащили Веспасиана от мертвого гета.
— Если не считать наконечника стрелы в плече, то да, ответил он, когда к ним присоединился Артебудз. Посмотрев на стрелу, бывший раб с силой ее дернул. Вышла она легко, хотя и болезненно. Кость не позволила наконечнику впиться глубже в мягкие ткани, откуда ее вытащить было бы гораздо труднее.
Тем не менее из раны текла кровь. Артебудз сгреб пригоршню снега.
— Подержи у плеча, пока мы не спустимся вниз. Там я смогу перевязать твою рану, — сказал он, прижимая ком снега к левому плечу Веспасиана. Тот внял его совету. Впервые за весь день снег принес ему облегчение от страданий. Кровотечение остановилось, боль утихла, правда, все плечо потеряло при этом чувствительность. Веспасиан посмотрел на мертвого гета, что лежал у его ног. Его серые, но, увы, незрячие, глаза были устремлены в небо, с которого по-прежнему падал снег. Снежинки падали ему на ресницы, а его губы, едва видные из- под густой черной бороды, успели посинеть. Поверх одежды на плечи было накинуто белое одеяло с дыркой для головы посередине, правда, теперь оно было все в крови. К шапке был пришит кусок белой ветоши, что делало его практически незаметным на фоне снега.
— Что ж, ловко придумано, — восхитился Веспасиан. — Неудивительно, что мы их не видели. А теперь нам пора вниз. Интересно, как там дела у Сабина?
С этими словами он мыском ноги приподнял край одеяла и накинул его мертвецу на лицо. Он уже повернулся, чтобы уйти, однако взгляд его упал на странную вещь, которая теперь торчала наружу. Он тотчас опустился на колени и задрал края одеяла выше. Под плотной тканью обнаружился цилиндрический футляр из красной кожи.
— А это у него откуда? — воскликнул Веспасиан, беря в руки загадочную вещицу.
— Похоже на футляр для военных депеш, — предположил Магн, также озадаченный находкой. — Зачем он понадобился этим дикарям? Какая им от него польза? Они ведь не умеют читать.
— Кстати, ты тоже.
— Согласен.
Должно быть, они отняли его у наших курьеров, которых перехватили в лесах. Пет рассказывал мне о них. Ладно, потом глянем, что там внутри. А пока пойдемте, — с этими словами он сунул футляр себе за ремень и осторожно двинулся вниз по крутому, засыпанному снегом склону.
Снегопад тем временем прекратился, а к тому моменту, когда они спустились вниз, среди туч показались просветы. Иллирийские всадники — те из них, что остались в живых, — закончили собирать лошадей. Цел и три легионера тоже вернулись, причем не с пустыми руками: они привели с собой вражеских скакунов. Это были крепкие, выносливые лошадки с густой, жесткой шерстью.
Артебудз тем временем взялся обрабатывать Веспасиану рану и уже почти закончил с этим делом, когда вернулись Сабин и фракийцы.
— Ну как? Все успели? — клацая зубами, спросил Веспасиан у брата. Возбуждение и горячая кровь близкого боя успели остыть, и теперь все вновь продрогли до самых костей, даже несмотря на то, что в просветах между туч показалось солнце.
— Почти. Но я всегда говорю, «почти — это уже хорошо». А вообще ублюдок оказался еще тем хитрецом, из-за него мы едва не потеряли Бризоса, — ответил Сабин, указывая на рыжебородого товарища Ситалка, растянувшего губы в злобной ухмылке.
— Просто Дренису и Цилесу не помешало бы чаще упражняться в стрельбе из лука. — Двое его темноволосых соотечественников виновато потупили глаза. — Лишь один из них сумел попасть в этого вонючего ублюдка, прежде чем я окончательно уложил его, подкравшись сзади. Его рану даже нельзя было назвать раной, так, жалкая царапина, и он сражался, как лев. Впрочем, я все равно его одолел, этого вонючего идолопоклонника.
С этими словами Бризос поднял окровавленный скальп, что болтался у него на поясе.
— Идолопоклонника? — Веспасиан вопросительно посмотрел на фракийца. — Мне казалось, что все ваши племена поклоняются одним и тем же богам.
— Только не геты, — ответил Бризос и сплюнул. — Они отринули наших богов, кроме одного Залмоксиса. Идиоты, как может быть всего один бог?
— Что же тогда делает у них ваш верховный жрец?
— Этого мы не знаем и не хотим знать, — ответил Ситалк и тоже сплюнул. — Но то, что он подался к ним, делает его в наших глазах изменником и вероотступником, и нам он больше не страшен.
Веспасиан кивнул и приказал привязать мертвых — а таковых было семеро — к запасным лошадям. Как только они преодолеют перевал, их тела будут преданы огню. Садясь в седло, он почувствовал, что хотя бы одной заботой у него стало меньше. В душе он опасался, что когда дело дойдет до последней схватки, Ротек поселит в сердцах фракийцев страх перед их богами, и те не позволят ему схватить перебежчика-жреца. Веспасиану было известно, что фракийские боги весьма кровожадны и с ними лучше не связываться.
Наконец колонна снова двинулась в путь, а поскольку погода на глазах менялась к лучшему, то вскоре они уже с приличной скоростью двигались через перевал, среди увенчанных снежными шапками гор. Вскоре эти горные пики величественно сверкали на фоне чистого, без единого облачка, лазурного неба. Подъезжая к концу перевала, Веспасиан, ехавший между Сабином и Магном, вспомнил про футляр с депешами и вытащил его из-за пояса.
— Что это? — удивился Сабин.
— Не знаю, мы нашли его на лучнике, — ответил Веспасиан, снимая крышку, и вытряхнул свиток, который тотчас упал ему на колени. Он осторожно взял его в руки и посмотрел на печать. — «Тиберий Клавдий Нерон Германик», — прочел он вслух. — О боги, ведь это же сын Антонии!
— Он законченный идиот, или, по крайней мере, притворяется таковым, — проворчал Сабин. — Впрочем, думаю, ты согласишься с тем, что для того, чтобы изображать из себя идиота, в первую очередь нужно им быть. По крайней мере, так утверждает Антония.
— Кому же он пишет? — спросил Магн, вытягивая шею, чтобы рассмотреть печать.
Сабин посмотрел на Веспасиана.
Есть только один способ это узнать. Скажи, братишка, тебе хватит духа вскрыть личное послание члена императорского семейства?
Веспасиан на мгновение задумался.
— Как мы узнаем, кому оно адресовано, если не вскроем его?
С этими словам он сломал печать, быстро пробежал глазами свиток и присвистнул.
— Ну? — спросил его Магн.
— Оно адресовано Поппею, но подпись под ним не Клавдия, а некоего Ботера. Более того, не считая приветствия и подписи, само письмо зашифровано.
— А вот это уже интересно, — задумчиво произнес Сабин. — Ботер — из числа вольноотпущенников Клавдия. Лично я с ним ни разу не сталкивался, а вот Палл с ним знаком. Несколько лет назад Ботер обрюхатил первую жену Клавдия. Как ни странно, тогда Клавдий ничего ему за это не сделал. Теперь мне понятно, почему. Значит, Ботер у него в руках, и Клавдий может вертеть им и так и этак, проворачивая свои темные делишки. Если что-то пойдет не так, он всегда может свалить все на Ботера, мол, тот затаил на него обиду и теперь пытается мстить. Ботер наказан, Клавдий отмщен, и никто ничего не заподозрил. Что ж, очень даже хитро.
— А тебе не кажется, что вольноотпущенник мог действовать за спиной Клавдия? — предположил Магн.
— Не исключаю. По словам Палла, честолюбия Ботеру не занимать, — Сабин умолк и на мгновение задумался. — И все же сомневаюсь, что ему хватило наглости воспользоваться печатью Клавдия. Скорее всего, это письмо написано с его прямого согласия. С другой стороны, поскольку оно запечатано его печатью, но под ним не стоит его подпись, оно одновременно и подлинное, и подложное. Так что, вероятно, не такой уж Клавдий идиот, как о нем думают. И если мы хотим узнать правду, то должны сохранить это послание, чтобы показать его Антонии, когда прибудем в Рим. Надеюсь, Палл сможет его расшифровать.
— Но зачем ему отправлять Поппею зашифрованное письмо. если он действует заодно с ним и с Сеяном? — задался вопросом Веспасиан, возвращая свиток в футляр.
Их колонна уже достигла конца перевала и начала спускаться с него. Далеко внизу под ними и линией снега простирались поросшие лесом холмы Мезии.
— Что ж, нельзя исключать и такую вероятность: как племянник императора и брат Германика, которого Тиберий назвал в качестве своего наследника, исходя из условий договора, заключенного с Августом, Клавдий весьма близок к тому, чтобы унаследовать трон, особенно если Сеян ему в этом поможет.
— А зачем Сеяну это нужно?
— Затем, что, по всей видимости, он считает, что Клавдий — слабовольный дурак, которым можно вертеть и так и этак, что, кстати, он уже и делает.
— Это как же?
— Клавдий с первой женой — Плавцией Ургуланиллой — развелся, поскольку та родила дочь от Ботера. Затем спустя два года Тиберий потребовал, предполагаю, с подачи Сеяна, чтобы Клавдии женился снова, на сей раз — на женщине по имени Элия Петина.
Веспасиан нахмурился. Это имя он слышал впервые.
— И?
— В то время никто по этому поводу не задумывался, потому что все считали Клавдия недалеким. Но родители Элии умерли, когда она была еще совсем юной, и потому ее воспитанием занимался Луций Сей Страбон.
Веспасиан вытаращил глаза.
— Так ведь это же отец Сеяна!
— Верно, братишка, — отозвался Сабин. — Отец Сеяна, а значит, Элия приходится тому приемной сестрой, а Клавдий — шурином. И случись так, что Клавдий взойдет на трон, Сеян тотчас станет его законным наследником.
— Спасибо за ваши донесения, господа, — чуть насмешливо произнес Помпоний Лабеон, глядя на Веспасиана и Цела. — Я тут поразмышлял над вашей просьбой и решил, что так и быть, пойду вам навстречу. Как только осада крепости у Сагадавы успешно завершится, я отправлю третью и восьмую когорты на смену фракийскому гарнизону.
Веспасиан и Цел встали перед ним навытяжку и отдали салют, искренне благодарные легату за такое решение.
Все трое находились в кабинете Помпония в недавно возведенной крепости Дуросторум на берегу Данувия, где совсем недавно было расквартировано лишь небольшое подразделение Четвертого Скифского легиона. Сооружение главного здания было завершено лишь к концу прошлого года; внутри еще не выветрился запах навощенных половиц и свежевыбеленных стен. В открытое окно доносились голоса рабов, занятых на завершающей стадии строительства, и крики надсмотрщиков.
— Могу лишь предположить, — продолжил Помпоний, положив на стол пухлые руки и подавшись вперед, — что отличием в ваших донесениях о том, что случилось с вами по пути сюда, я обязан вашей личной вражде. Впрочем, поскольку это не имело своим последствием угрозу жизням вверенных вам солдат, то я, принимая во внимание отзыв трибуна Веспасиана в Рим, готов закрыть на это глаза.
Веспасиан облегченно вздохнул. За те двадцать дней, которые у них ушли на то, чтобы разыскать Помпония, он узнал от командующего гарнизоном в Эcке, что Четвертый Скифский легион сражался против гетов, которых было ни много ни мало три тысячи человек и которые методично опустошали восточную Мезию. Веспасиан ожидал, что Помпоний отругает его за то, что он рисковал жизнью солдат, когда в метель повел свою колонну через перевал. Желая оградить себя от возможных последствий, он устно доложил обо всем Помпонию, тем более что его ранг давал ему преимущество перед Целом, который докладывал вторым. В своем докладе он обошел молчанием тот факт, что Цел настаивал на возвращении назад. Вместо этого Веспасиан всячески подчеркивал ту срочность, с какой он сам стремился доставить легату прошение расквартированных во Фракии когорт, равно как и их недовольство затянувшимся бездельем, которое он счел нужным слегка преувеличить, зная, что тем самым ставит в невыгодное положение Цела как старшего центуриона, ответственного за дисциплину в гарнизоне. Из его слов следовало, что это по вине старшего центуриона солдаты открыто выражали свое возмущение, в то время как Веспасиан и Пет сделали все для того, чтобы погасить в зародыше возможный мятеж.
— Позволь доложить, легат, — пророкотал Цел.
— Помолчи, центурион! — оборвал его Помпоний, и толстые его щеки затряслись. — Ты уже имел возможность высказаться, когда докладывал мне по прибытии сегодня утром. Это дело закрыто. По пути назад во Фракию ты возьмешь с собой троих легионеров, которых прислал сюда Пет, и доставишь к Сагадаве, где перепоручишь их Приму Пилу Фаусту. Там, при осаде крепости, они смогут отомстить за своих товарищей. Скажу больше, сделать это у них будет масса возможностей, так как сражаться они будут в первой центурии первой когорты, а значит, первыми войдут в крепость. Мой секретарь уже подписал бумаги об их переводе, а также приготовил депеши для Пета, которые ты возьмешь с собой. Кстати, ты отбываешь немедленно, ты понял меня, центурион?
— Так точно, легат.
— Отлично. Возьми с собой иллирийских всадников и как можно скорее верни их во Фракию. А теперь свободен.
Цел отсалютовал, развернулся на пятках и, пылая гневом, вышел вон.
Как только дверь за ним закрылась, Помпоний мрачно улыбнулся.
— Он всегда был соглядатаем Поппея и много чего наговорит ему, когда доберется до Сагадавы.
— Поппей находится у стен Сагадавы? — невольно вырвалось у Веспасиана. Он совершенно позабыл о том, что по- прежнему стоит навытяжку, и потому имеет право говорить лишь тогда, когда Помпоний обращается непосредственно к нему. Но тот оставил его оплошность без внимания.
— Вольно, трибун, садись. Да, этот скользкий червяк прибыл четыре дня назад. Я провел последние два месяца, гоняясь за гетами по всей восточной Мезии, и наконец сумел загнать их в угол под Сагадавой, где они ждали прибытия судов, которые переправили бы их назад на тот берег Данувия. Затем, три дня назад, как только мы наконец взяли крепость в кольцо, и стало ясно, что этим вонючим ублюдкам без боя из нее не вырваться, как нате вам, Поппей объявляется с четырьмя когортами Пятого Македонского легиона, приплывает вниз по Данувию на двух речных судах. Более того, этот наглец прибрал к своим рукам общее командование и приказал мне сидеть здесь сложа руки и ждать, в то время как вся слава достанется ему. Скажу больше, этот нахал имел наглость обвинить меня в том, что я не выполняю свой долг перед Римом, ибо не сумел положить конец набегам гетов. Можно подумать, это так легко сделать, когда враг способен преодолевать по сорок-пятьдесят миль в день, в то время как мы — не более пятнадцати, и то если повезет. Клянусь Плутоном и его яйцами, нам здесь нужно больше конницы! — С этими словами Помпоний тяжело опустился в кресло и вытер со лба бисеринки пота. Человек грузный, он умудрился вспотеть, хотя в комнате было довольно прохладно. Веспасиан поерзал на стуле, мысленно задавшись вопросом, как же ему выяснить, где сейчас находится Ротек. Неужели он тоже в осажденной крепости? Но если это так, как им пробраться через римские позиции за ее стены и выкрасть жреца, не привлекая при этом к себе внимания Поппея?
— Почему же набеги гетов на Мезию неожиданно участились? — спросил он. — Неужели здесь так много наживы? Более того, если они и дальше будут продолжать в том же духе, то навлекут на себя гнев императора, и тот наверняка захочет распространить границы империи и на тот берег реки.
Помпоний, слегка было задремавший или задумавшийся о своем незавидном положении, встрепенулся.
— Что ты сказал? Ах да! Со стратегической точки зрения их набеги чистой воды безумие. Но, похоже, что их царь, Котизон, — кстати, он внук своего тезки, которого мы разбили пятьдесят лет назад, — почему-то вздумал отомстить за унижение своего народа.
— Но кто его на это надоумил?
— Этот омерзительный жрец, которого когда-то слушался Поппей. Ты наверняка видел его, когда он вел солдат Диния сдаваться. Ты ведь присутствовал при этом, не так ли?
— Да, я там был, — ответил Веспасиан, стараясь не выдать волнения в голосе. — То есть он был вместе с гетами с тех самых пор, как мятеж был подавлен?
— Не знаю, перебежал ли он на их сторону сразу, но весь прошлый год он уже был у них. По крайней мере, во время набегов его видели с ними вместе.
— А во время этого набега он тоже был? — как бы невзначай поинтересовался Веспасиан.
Помпоний собрался было ответить, но тут же закрыл рот и пристально посмотрел на юного трибуна маленькими поросячьими глазками.
— Все понятно, — медленно произнес он. — Так вот зачем здесь твой брат.
Сердце в груди Веспасиана забилось сильнее.
— Да, легат.
— Однако на данный момент воинского звания у него нет?
— Нет. Он прибыл сюда как гражданское лицо.
— И как давно он прибыл к нам из Рима?
Веспасиан счел разумным сказать правду.
— В конце марта, легат.
Помпоний задумчиво кивнул и медленно поднялся из-за стола. Веспасиан поспешил вскочить со стула.
— Меня ждут другие дела, трибун. — произнес 11омпоний, давая понять, что аудиенция окончена. — Ноя буду признателен, если ты и твой брат отужинаете со мной сегодня вечером.
— Надеюсь, вы по достоинству оцените это блюдо, — с видимым удовольствием произнес Помпоний, когда перед ним на стол поставили огромное блюдо с речным окунем под густым коричневым соусом. — Это коронное блюдо моего повара. Второй такой сливово-медовый соус, как у него, вы больше нигде не попробуете, а главное, он так умеет приготовить рыбу, что мясо легко отходит от костей. В общем, чудо, а не повар. Я купил его двенадцать лет назад. И, что самое главное, он, как хорошее вино, с годами становится только лучше.
Чтобы подчеркнуть значимость своих слов, Помпоний сделал из кубка долгий глоток, отрыгнул, поставил кубок на стол, а сам жадно впился глазами в произведение искусства, которым являлось блюдо с рыбой.
Веспасиан посмотрел через стол на Сабина, который был бодр как никогда, а затем вежливо улыбнулся хозяину дома.
— Выглядит очень даже аппетитно, — произнес он, слегка покривив душой. Нет, оно действительно выглядело бы очень даже аппетитно, будь это второе или третье блюдо. Увы, оно было восьмым. Глядя на внушительное брюхо Помпоний, Веспасиан уже понял, что ужин станет для него испытанием на терпение и выносливость. По этой причине он не стал особенно налегать на первые четыре блюда, наивно полагая, что вскоре последует десерт. Увы, он самым жесточайшим образом ошибался. После первых четырех блюд ему пришлось отведать жареного на вертеле козленка, огромное блюдо с лесной дичью и олениной, — причем все это было густо сдобрено разнообразными соусами. Увы, с его стороны было бы верхом неучтивости отказаться от любого из этих блюд, что сменялись перед ним на столе, хотя ему на ум то и дело приходили такие слова как «сытый», «наевшийся до отвала» и даже «объевшийся до тошноты». Его единственным спасением стала возможность подражать Помпонию, который, не стесняясь освобождайся от тяжести в желудке, причем сразу в оба конца. что в иных обстоятельствах он счел бы верхом неприличия и дурных манер.
Увы. к шестому блюду ему уж было не до приличий, и Веспасиан, следуя примеру хозяина дома, то и дело рыгал и шумно выпускал газы. При этом он искренне завидовал Магну, которого оставил развлекаться в обществе Артебудза, фракийцев и немереного количества вина. Поерзав на пиршественном ложе, он постарался принять удобную позу. Тем временем Сабин наложил себе на тарелку щедрую порцию рыбы и не менее щедро сдобрил ее соусом.
— Давай, угощайся, братишка, — сказал он Веспасиану с насмешливым блеском в глазах. — Наш хозяин припас для нас напоследок самое лучшее блюдо, и мы не можем не воздать ему должное.
С этими словами он отправил в рот внушительный кусок рыбы и принялся громко жевать, всем своим видом показывая, как ему вкусно.
— Ошибаешься, Сабин, — поправил его Помпоний, придвигая к себе блюдо с рыбой, и взял еще больший кусок, чем его гость. — Было бы ошибкой приберегать лучшее блюдо напоследок. Чтобы его хорошенько распробовать, нужно, чтобы в желудках у нас имелось свободное место. Думаю, нам предстоит отведать новых угощений, ну а потом, как обычно, будет подана соня в меде, а после нее сладкое.
Услышав это, Сабин побледнел. Что касается Веспасиана, то его чуть не вырвало. Тем не менее, собрав волю в кулак, он положил себе на тарелку небольшой кусок окуня — положить меньше значило бы обидеть хозяина, — и с притворным аппетитом взялся его поглощать, как бы невзначай роняя крошки на растленную перед ним салфетку.
— Поппей может путешествовать со всеми причиндалами, какие только может купить за свои новые денежки, — произнес Помпоний, возвращаясь к своей излюбленной теме. — У него есть шатер с мраморным полом, переносные фрески, безвкусная мебель и бессчетное количество лошадей, однако недостаток воспитания мешает ему прочувствовать более изысканные стороны жизни.
С этими словами он куском хлеба принялся вытирать с тарелки остатки соуса.
— Поверьте мне, господа, я знаю, что говорю. Я имел несчастье обедать с ним не один раз, и будь на то моя воля, я бы высек его повара за те с позволения сказать «изыски», которыми он нас потчевал. Это мало чем отличалось от обыкновенной солдатской кухни. Неудивительно, что наш генерал такой тощий.
Помпоний был так рад собственным остротам, что едва не подавился, когда поднес к губам чашу с вином.
— Когда такое случается, я заранее прошу моего повара приготовить мне что-нибудь вкусное, чем можно было бы полакомиться по возвращении домой, — продолжал разглагольствовать Помпоний, вытирая вино, которое вылилось через ноздри. — Только это одно вынуждает меня посещать его с позволения сказать пиры.
Помпоний поднял кубок, чтобы стоявший рядом раб- виночерпий наполнил его снова.
— Кстати, о вине. Тут я обязан воздать ему должное. Потому что вино на пирах он всегда подает очень даже приличное.
— Как и ты, Помпоний, — заметил Сабин, поднимая свой кубок, довольный тем, что наконец сумел вставить слово. — Кстати, откуда оно?
Из моих поместий в Авентикуме, на юге Верхней Германии, — ответил Помпоний, делая очередной глоток. — Эго такое прекрасное место, на берегу озера Муртен, что раскинулось на землях гельветов. Мой дед, Тит Помпоний Аттик, скупил там огромные участки земли, когда расширял свое банковское дело в провинции.
Веспасиан попробовал изобразить интерес. Помпоний же тем временем распинался о делах своего семейства В частности, пожаловался на то, что недостаток финансовой хватки у него самого привел к тому, что дело начало приносить убытки, и он теперь подумывает о том, что, возможно, стоит его продать. Затем принесли еще одно блюдо, за ним — другое. Веспасиан уже начал подумывать, что нужно попросить горшок для изрыгания пищи — чего, кстати, он также не одобрял, но чем в данный момент с удовольствием воспользовался бы, — если бы Помпоний не высказался ранее на этот счет: что, мол, негоже зря переводить хорошую пищу.
Наконец у него забрали тарелку с полусъеденной соней, за которой последовали пирожные и фрукты, а на стол поставили два кувшина слабо разведенного водой вина, после чего Помпоний отпустил рабов.
— Итак, господа, поговорим о деле, — произнес он, когда последний раб закрыл за собой двери, и они остались одни в огромной, лишенной каких-либо украшений комнате, которая только-только начала приобретать жилой вид. Солнце за окнами село, и внутри ярко пылали масляные лампы и жаровни.
— Мне хотелось бы знать, Веспасиан, почему ты перевел нашу дневную беседу с такой прытью и с такой ловкостью на личность Ротека? Возможно, я простой солдат и не слишком искушенный в политике администратор, и варюсь здесь, так сказать, в собственном соку, но это не значит, что я не вижу, когда человек один за другим задает мне три вопроса, ответы на которые ему известны, а затем задает четвертый. Ответа на него он не знает, но отчаянно желает его получить.
Веспасиан понял, что загнан в угол. Отрицать, что он пытался выудить из Помпония сведения о том, где сейчас Ротек, — значит оскорбить хозяина дома. Подтвердить, что да, ему требуется ответ, означало бы череду новых вопросов, например, почему он, обыкновенный трибун, хочет знать, находится ли среди гетов верховный жрец. Мысленно предупредив себя в дальнейшем проявлять большую осмотрительность в том, что касается расспросов, он посмотрел на Сабина, но тот лишь пожал плечами.
— Ты должен быть расторопнее, если хочешь вовремя оказаться в нужном тебе месте, Веспасиан, — строго заметил Помпоний. — Уже одно то, что ты тянешь с ответом и даже покосился на брата, говорит мне о том, что тебе нужно отыскать жреца, но ты упорно отказываешься сообщить мне, зачем он тебе понадобился.
— Да, легат, ты прав, — согласился Веспасиан.
— Мы собрались на пиру, а не на плацу, так что ранги можешь оставить, — огрызнулся Помпоний. — Итак, зачем тебе понадобился жрец?
— Мне дано задание доставить его в Рим, — ответил Веспасиан, чувствуя, как у него сводит переполненный кишечник.
— Кем? Кем дано такое задание? — впился в него колючим взглядом Помпоний. Куда только подевалась его недавняя игривость. От этого взгляда Веспасиану сделалось не по себе.
— Этого я тебе сказать не могу, Помпоний, — ответил он, чувствуя, как его собственный голос начинает звенеть сталью. От него не скрылось, что Сабин по ту сторону стола тоже весь напрягся, готовый в любой миг наброситься на хозяина дома.
— Ты скажешь мне, трибун, или я — клянусь всеми богами! — забуду то, что обязан тебе своей жизнью. Кстати, это единственное, что заставило меня сегодня утром пропустить мимо ушей жалобу Цела на твое командование. Мне ничто не мешает изменить свое решение и с позором отправить тебя в Рим.
— В таком случае так и поступи, легат, потому что я ничего тебе не скажу.
В какой-то миг братьям показалось, что Помпоний вот-вот взорвется, однако тот сумел взять себя в руки.
— Отлично, трибун, я так и сделаю.
— Могу я задать тебе один вопрос, Помпоний? — вмешался в их разговор Сабин.
— Если это позволит нам выйти из тупика.
— Мой брат не имеет права говорить тебе, кто дал ему поручение доставить жреца в Рим. С другой стороны, почему ты так настаиваешь на том, чтобы он тебе в этом признался? Может, ты скажешь нам, почему?
Ответ на этот вопрос нашелся у Помпония мгновенно:
— Нет.
— Потому что тебе прекрасно известно: то, что знает этот жрец, важно для двух враждующих фракций в Риме, и ни один из нас не может точно сказать, на чьей стороне второй.
— Это ты верно сказал.
— Поэтому ты заинтересован в том, чтобы жрец попал в руки к некой фракции, прежде чем его схватит кто-то другой или же его уберут?
Помпоний расхохотался.
— Неужели ты думаешь, что я вчера родился? Неужели ты надеялся, что я отвечу на твой вопрос? Нам обоим прекрасно известно, что лишь одна партия в Риме хотела бы видеть Ротека мертвым.
— Да, мы уже сказали тебе, что хотели бы доставить его в Рим. а это означает, что нам он нужен живым.
— Это вы так говорите. Но что, если мне он нужен мертвым?
Рука Сабина тотчас скользнула под тунику, и в следующее мгновение в ней сверкнул нож. Сабин двинулся на хозяина дома.
— В таком случае я буду вынужден тебя убить, что я и так должен сделать, на всякий случай.
Помпоний грузно поднялся на ноги.
— Сабин, прекрати! — крикнул Веспасиан. — Ты ведь слышал, что он говорил за столом. Он же презирает Поппея и никак не может действовать в его интересах.
Толстая физиономия Помпония расплылась в презрительной улыбке.
— Молодой человек, тебе еще учиться и учиться. Презирать кого-то — еще не значит не быть с ним заодно, если ваши интересы совпадают. Мне прекрасно известно, что ты его ненавидишь, иначе ты бы не рассказал мне, как он украл у меня мою победу, когда мы вместе подавили фракийский мятеж. Но это было четыре года назад, и за это время ты мог перейти на другую сторону. Однако ты только что не дал брату поднять на меня руку, что свидетельствует о том, что мы по-прежнему на одной стороне. Или же ты талантливый актер, хотя в этом я сильно сомневаюсь... пока. Поэтому ты все еще пользуешься моим доверием, хотя ты, Сабин, только что замахнулся на меня ножом в моем же доме, что лично я считаю верхом дурных манер. Жрец находится в Сагадаве.
Сабин так и не опустил руки с зажатым в ней ножом.
— Как мы можем тебе доверять?
Помпоний посмотрел ему в глаза.
— Потому что это я сказал Антонии, которая, в свою очередь, отправила вас на его поиски, что Ротек скрывается у гетов.
— То есть ты доверенное лицо Антонии в Мезии? — не поверил своим ушам Веспасиан.
— Неговори ерунды, это не так. Я сказал ей это лишь потому, что в данном случае наши интересы совпадали. После сражения ты, Веспасиан, рассказал мне, как Сеян и Поппей использовали Ротека в качестве посредника. Поэтому, когда в прошлом году он объявился снова, я анонимно передал эту информацию Антонии, полагая, — как оказалось обоснованно, коль она прислала вас сюда, — что она сможет им воспользоваться. Я знаю, что она задалась целью низвергнуть Сеяна, и если ей это удастся, то вместе с ним она сокрушит и Поппея, и тогда я могу считать себя отмщенным за то, что этот выскочка украл у меня мою победу.
— Откуда тебе известно, что Антония подбирается к Сеяну?
— Сядьте-ка оба и вновь наполните кубки, а заодно выслушайте, что я вам скажу.
Братья сели и наполнили кубки, а поскольку вино было крепким, то вскоре оба слегка захмелели. Помпоний одним глотком осушил свой кубок и протянул руку, чтобы Веспасиан наполнил его снова. Тот выполнил его пожелание.
— Спасибо, — поблагодарил Помпоний и откинулся на ложе. — Я буду краток. Когда шесть лет назад фракийцы угрожали нам мятежом, я был в Риме. Меня только что назначили легатом Шестого Скифского легиона и я со дня на день должен был отбыть в Мезию. Перед отъездом ко мне обратился Азиний, попросил меня стать его ушами и глазами в Мезии и Фракии. Он проявил ко мне доверие. Рассказал, что вместе с Антонией они пытаются поставить заслон на пути Сеяна к власти. Помня об огромных суммах, найденных у Такфарина после подавления нумидийского мятежа, Антония и Азиний заподозрили, что все эти мятежи в провинциях есть не что иное, как часть коварного замысла Сеяна по расшатыванию империи, с тем, чтобы потом самому захватить верховную власть, а для начала втереться в доверие императору. Они прониклись подозрением, что фракийское восстание также часть этого замысла. На тот момент они не подозревали Поппея, поскольку в Риме его не было. Двумя годами ранее он был назначен наместником Мезии и Македонии, и с тех пор, насколько им было известно, связей с Сеяном не поддерживал. Кроме того, Поппей считался человеком честным, хотя и без особых талантов, а значит, никакой угрозы не представляющим. С другой стороны, у Антонии и Азиния не было причин всецело ему доверять. Поэтому им понадобился рядом с Поппеем свой человек.
— Почему же он тебе все это рассказал? Откуда такое доверие? — спросил Веспасиан.
— Потому, что мы родственники. Его мать, Випсания Агриппина — племянница моего отца.
— А еще она была первой женой Тиберия и матерью его покойного сына Друза, который, как считает Антония, был убит ее дочерью Ливиллой, а она, как известно, любовница Сеяна, — добавил Сабин.
— Именно. То есть у каждого из нас имелся родственник, за которого мы хотели бы отомстить, и император, с кем мы оба связаны родственными узами и которого мы хотели бы защитить. И поэтому я был идеальной кандидатурой. Тем не менее я отказался.
— Это почему же?
Увидев на лице Веспасиана растерянность, Помпоний расплылся в улыбке.
— Потому что мой разум больше не застилают юношеская пылкость и наивность, как они, по всей видимости, все еще застилают твой, судя по выражению твоего лица. Сеян тогда не позволил мне стать консулом и решил выдвинуть на это место своего человека. В качестве утешения он доверил мне командование Четвертым Скифским, и я знал, что он зорко следит за мной. Возможно, и сейчас тоже. Так что для Азиния и Антонии я был бы не самой удачной находкой. Кроме того, я рассчитываю умереть в собственной постели — в отличие от тех, кто имел несчастье перейти Сеяну дорогу.
— Тогда откуда такая смена настроения? — с ноткой презрения в голосе поинтересовался Веспасиан.
Помпоний пристально посмотрел на своего гостя.
— Я бы попросил, молодой человек, в моем доме вести себя учтиво и не мерить меня своей наивной, незрелой меркой.
Веспасиан покраснел, смущенный не столько мнением Помпония о его персоне, сколько пониманием того, что тот прав.
— Прости меня, Помпоний. Я проявил неучтивость.
Помпоний наклонил голову.
— Хорошо, отвечу на твой вопрос. Срок моего пребывания здесь подошел к концу. Через месяц я вернусь в свое поместье в Авентикуме и буду пить мое вино до тех пор, пока эта заварушка в Риме не разрешится в ту или иную сторону. Вот поэтому я и решил передать Антонии кое-какие сведения, которые бы навредили Поппею, с тем расчетом, что она ими воспользуется.
— А почему ты не попробовал схватить Ротека, когда тот объявился здесь, и не отправил его в Рим?
— Я вот уже год как пытаюсь заполучить жреца в свои руки. Я уже было загнал его в угол и думал о том, как его из этого угла извлечь, как вдруг здесь объявился Поппей. Не иначе, как до Сеяна дошла весть о том, что Ротек снова объявился в здешних краях, и он науськал императора, чтобы тот вновь прислал сюда в качестве наместника Поппея. В качестве предлога этот интриган наверняка использовал участившиеся набеги гетов и мою кажущуюся неспособность положить им конец. И вот теперь Поппей командует армией при Сагадаве, потому что знает, что Ротек прячется за стенами крепости. Он намерен сделать все для того, чтобы жрец никогда оттуда не выбрался. Вам же нужно его оттуда вытащить.
Сказав эти слова, Помпоний осушил свой кубок. Братья переглянулись и молчаливым кивком подтвердили, что доверяют ему.
— И как, по-твоему, нам это лучше сделать? — обратился к нему Сабин. — Ты только что сказал, что якобы был занят разработкой плана.
Я скачал, что думал о том, как его оттуда вытащить, поправил его Помпоний. Плана у меня пока еще нет. Тем более что сделать это будет нелегко. В крепости и окружающих ее фортификационных сооружениях окопались три тысячи мерзавцев. Сомневаюсь, что там есть где развернуться, даже несмотря на то, что большую часть лошадей они бросили пастись на открытом пространстве.
— И даже если мы сумеем пробраться внутрь, мы все равно будем бросаться в глаза, — добавил Веспасиан, которого отнюдь не вдохновляла идея проникновения в крепость.
— Если только мы не переоденемся гетами, — уточнил Сабин.
— Именно, — поддакнул Помпоний, — как раз об этом я и думал. Другое дело, что у меня не было для этого людей. Такое деликатное дело я бы не доверил ни одному фракийцу. Нам, римлянам, будет трудно выдать себя за гетов, даже если мы влезем в их кишащие блохами штаны.
— У меня с собой пятеро фракийских воинов, которых выделила мне царица Трифена. Думаю, они смогли бы выдать себя за гетов, если раздобыть им соответствующий наряд, — сказал Веспасиан. — Сабин, Магн и я могли бы затесаться среди них.
Помпоний посмотрел на него и удивленно выгнул бровь.
— А вот это рискованно. Почему бы тебе не отправить твоих фракийцев в крепость одних?
— Потому что понадобятся как минимум двое, чтобы вынести оттуда жреца, что, в свою очередь, означает, что защищать их при этом будут лишь трое. И если один или двое при этом погибнут, то можно сказать, что дело провалилось. Мы же обязаны сделать так, чтобы этого не произошло.
Сабин презрительно фыркнул.
— Что-то подсказывает мне, Помпоний, что мой братишка на этот раз прав. Итак, как нам попасть туда и как оттуда выйти живыми?
— Первым делом нужно раздобыть одежду. Сделать это будет довольно просто, поскольку в римском лагере полно пленных. Центурион Фауст, с которым ты, Веспасиан, знаком и кому мы оба доверяем, поможет тебе с этим. Что касается того, как вам проникнуть за стены крепости, то это задача будет посложнее. Насколько я могу судить, есть три способа попасть туда, и, на мой взгляд, самый надежный — это через узкий канализационный сток в северной стене, что обращена к реке. К нему можно подобраться на лодке, что в свою очередь означает, что вам не придется пробиваться через линии осады, потому как те тянутся с обеих сторон крепости лишь до реки.
Сабин поморщил нос.
— Скажу честно, меня не слишком прельщает идея пробираться в крепость, идя по колено в варварском дерьме. А что представляют собой два других способа?
— Можно пройти через главные ворота в западной стене или же самим попробовать перелезть через стену. Однако ни то, ни другое неосуществимо, потому что в обоих случаях вас сразу же заметят.
— Мы могли бы дождаться, когда Поппей начнет штурм крепости. Наверняка возникнет всеобщий хаос, и мы под шумок сможем схватить Ротека.
— Все верно, но будь я на месте Поппея, я бы отправил отряд легионеров, дав им задание уничтожить жреца, но в этом случае вам придется отбиваться не только от римлян, но и от гетов.
— Похоже, что кроме дерьма нам ничего другого не остается, — заметил Веспасиан. — Не переживай, Сабин, от тебя самого будет так вонять, что ты даже не почувствуешь вони.
Сабин криво усмехнулся.
— Очень смешно, братишка. Ну а назад как нам выбираться? — этот вопрос был адресован Помпонию.
— На лодке, как же еще. Пусть Фауст приготовит для вас примерно в миле ниже по течению реки лошадей и все необходимое. Прежде чем Поппей что-то узнает, вас, как говорится, уже и след простыл. Единственное, будьте осторожны, случайно не столкнитесь с нашим речным флотом. Наши корабли стоят на Данувии, не давая лодкам гетов прийти осажденным на помощь.
Веспасиан вздохнул, готовясь к неизбежному.
— Что ж, будем считать, что это какой-никакой план, а поскольку другого нет, придется воспользоваться тем, который имеется. Потому что в противном случае нам остается одно — убраться восвояси и дать жрецу умереть в Сагадаве.
— Кстати, тоже неплохая идея, — заметил Сабин, — и главное. никакой нервотрепки.
— С точки зрения данного момента, соглашусь, — произнес Помпоний, — но с точки зрения возможного развития событий — нет. Если Сеяна не убрать, то все, на кого падет подозрение в неприязни к нему, окажутся вместе со своими семьями в положении куда менее приятном, чем прогулки по канализационному стоку. Так что мой вам совет — ступайте к себе и хорошенько выспитесь, потому что вам предстоит провести более суток в седле, а как только вы доберетесь до места, там вас ждет опасное ночное приключение.
— Ты говоришь, что нам следует провернуть это дело в первую же ночь? — удивился Веспасиан. — Но не лучше ли будет провести предварительную разведку и уточнить наш план?
— Боюсь, что времени на это у вас нет. Когда я уезжал от него, Поппей похвалялся передо мной, что к концу месяца в живых не останется ни одного гетского воина. И если он намерен сдержать это обещание, думаю, он начнет штурм за три ночи до окончания месяца. Это значит, что у нас в запасе всего три дня.
Над древней крепостью Сагадавой висело огромное плотное облако серого тумана. Сначала Веспасиан и его спутники опасались, что Поппей уже начал штурм, а значит, они опоздали, однако как только они подъехали ближе, стало понятно, что это дым римских костров и передвижных кузниц, которые были втиснуты среди римских позиций, что окружали крепость осажденных гетов. Хотя масштаб «штурма» не шел ни в какое сравнение с огромными, длиной в четыре мили, укреплениями, которые Поппей возвел четыре года назад, чтобы взять в кольцо фракийских мятежников, тем не менее со стороны это было внушительное зрелище.
Сложенная из огромных каменных плит, крепость была возведена четыре века назад по приказу гетского царя Котеласа, вассала Македонского царя Филиппа Второго, для защиты его западных границ со стороны реки. Она возвышалась на гребне горного хребта, в том месте, где тот соединялся с другим крутым склоном, протянувшимся вдоль реки примерно в ста пятидесяти шагах от берега. В двухстах шагах западнее, вглубь суши вдавался еще один каменный гребень. Это не только затрудняло атаку с того места, но и загоняло тех, кто шел на крепость с юга, на плоскую площадку перед главными воротами в западной стене — туда, где та смыкалась с южной стеной и откуда можно было легко перебить атакующих. В общем, это был крепкий орешек. Огромные стены, триста шагов в длину и двадцать футов в высоту, окружали внутреннюю цитадель, что высилась на холме в северо-восточном углу над водами реки. Когда-то на ее плоской крыше были установлены катапульты, которые могли легко потопить вражеский флот. Однако теперь крыша была пуста. Катапульты давно сгнили. После вторжения галлов власть гетов над южным берегом Данувия сошла на нет, сами они отступили за реку, а на их место пришли более примитивные племена, которые не знали, как починить метательные машины. Когда, в первые годы правления Августа, римская армия под командованием генерала Марка Красса, внука знаменитого триумвира, носившего то же имя, покорила Мезию, крепость пребывала в полуразрушенном состоянии, а обитавшее в ее стенах племя саков сдалось почти без боя. Римляне провели кое-какие восстановительные работы, но поскольку Сагадава уступала по значимости другой крепости, огромной Лисимахиде рядом с Аксиополисом, что высилась всего в нескольких милях ниже по течению, в ней держали лишь небольшой вспомогательный отряд конницы. Увы, им было не по силам тягаться с ордой гетов, когда те нагрянули сюда с другого берега реки.
Веспасиан и его товарищи остановились на вершине холма в миле от римского лагеря. Сам холм был лыс: осаждающие вырубили все деревья на постройку осадных лесов, и теперь с его вершины их лагерь был виден как па ладони. Римляне возвели подковообразную стену длиной более двух миль, которая огибала крепость с трех сторон, и каждый ее конец упирался в реку. Рядом со стеной выросло укрепленное поселение, прикрытое с запада другим холмом. Между стеной и холмом бесцельно бродили сотни лошадей.
В центре осадной стены, на небольшом расстоянии друг от друга, были устроены трое ворот. Рядом с каждыми высилась массивная осадная башня на колесах. Основание каждой было в ширину тридцать футов. Кверху башни сужались, так что верхняя площадка, к которой крепился длинный штурмовой мостик, была в ширину не более десяти футов. Сам мостик приводился в вертикальное положение системой рычагов и канатов. В сложенном состоянии башня была готова к медленному передвижению по ничейной земле к стенам крепости. Там штурмовой мостик откидывался, и на штурм стен из чрева башни устремлялись сотни вооруженных до зубов воинов.
Позади римских позиций, на расстоянии, позволяющем вести обстрел крепости, были установлены баллисты для метания камней и стрел. Вместе с критскими лучниками, которые двигались вместе с башнями, они были призваны обеспечить непрерывный обстрел цитадели, находившейся от них на расстоянии четырехсот шагов, который помешал бы гетским лучникам вести со стен прицельный огонь по наступающим римлянам, а значит, существенно снизил бы число жертв среди атакующих.
Среди военной техники сновали тысячи легионеров. Некоторые трудились плотниками на сооружении осадных башен, другие были заняты выравниваем площадок для установки метательных орудий, третьи работали в передвижных кузнях, изготавливая железные стрелы для ненасытных баллист. Каменщики дробили камень и придавали кускам округлую форму. Беспрестанный шум работ, — стук и звон, — исходивший от лагеря, смешивался с криками офицеров. Эта безумная какофония была отчетливо слышна даже на холме, с которого Веспасиан и его спутники, сидя верхом, наблюдали за происходящим.
— Вот в этом вся наша армия! — воскликнул Магн с кривой усмешкой. — В их распоряжении целая Мезия, а они столпились на каком-то жалком клочке земли!
— Не думаю, что они здесь надолго, — заметил Сабин. — На мой взгляд, у них почти все готово. Помпоний был прав. Штурм начнется уже завтра.
— В таком случае нам нужно поторопиться, — сказал Веспасиан и пришпорил лошадь. — Необходимо найти в этой суматохе Фауста.
Найти Фауста оказалось на удивление просто. Первая когорта стояла рядом с главными воротами и была занята тем, что достраивала огромную осадную башню, что стояла на некотором отдалении. Беспрестанный стук нескольких десятков топоров, пронзительный визг пил, что доносились из чрева башни, — все это говорило об усердии, с каким солдаты сооружали внутренние лестницы и площадки. Впрочем, шум этот был не настолько громким, чтобы заглушить знакомый голос.
— Мне не нужно от вас произведение искусства. Главное, чтобы оно соответствовало своему назначению. Или вы хотите поселиться в ней со своими зазнобами? Забудьте об этом! Вам предстоит в ней сражаться! А теперь пошевеливайтесь. Если Пятый Македонский завершит свою башню раньше вас, я проиграю пари их первому центуриону и буду вынужден отправить каждого десятого из вас к праотцам, предварительно открутив вам яйца.
Темп строительных работ усилился, а в следующий миг, стряхивая с плеча опилки, в одном из отверстий башни показался и сам Фауст.
— Центурион Фауст! — окликнул его Веспасиан, спешиваясь.
Фауст поднял глаза и тотчас вытянулся в струнку.
— Трибун Веспасиан! — воскликнул он, сияя улыбкой. — И ты, Магн, старый пес. Вы прибыли к нам, чтобы принять участие в нашей маленькой войне? Должно быть, во Фракии царит неимоверная скука, коль вы решились проделать не близкий путь, лишь бы пощекотать себе нервы.
— Верно, во Фракии и впрямь неимоверная скука, — ответил Веспасиан, хватая центуриона за мощный бицепс, — но мы прибыли сюда отнюдь не за тем, чтобы помогать тебе махать кулаками. Прежде чем вы приметесь рубить на куски гетов. нам предстоит наша собственная небольшая битва. Кстати. это мой брат Сабин, а это — он указал на Артебудза и фракийцев. — моя армия.
— А теперь позволь мне угадать. Ты охотишься за этим вонючим хорьком — Ротеком. Не стану спрашивать, почему, однако смею предположить, что ты рассчитываешь схватить жреца прежде, чем это сделает Поппей. Что в свою очередь означает, что ты должен постараться сделать это уже сегодня, поскольку ни для кого не секрет, что штурм крепости назначен на завтрашний вечер.
— Ты догадлив, Фауст. Кстати, нам понадобится твоя помощь. Нужно раздобыть лодку и одежду гетов.
Фауст задумался.
— После своего возвращения Поппей только и делает, что ставит мне палки в колеса. Я могу сделать вид, будто не заметил вас, но что касается...
Ему не дал договорить громкий крик:
— Скачут! Примерно человек пятьсот. Пригнитесь!
Это кричал центурион соседней центурии. Его солдаты тотчас присели и приготовились метнуть копья.
— Щиты! — крикнул Фауст. — Всем в укрытие!
Все вокруг побросали свои инструменты, схватили щиты и бросились к стене.
— Трибун, тебе лучше тоже отвести своих людей и лошадей к стене. Там ты будешь в большей безопасности. Эти вонючие геты поступают так примерно каждый час. Пытаются поджечь наши башни. Похоже, что сегодня снова наша очередь, хотя я предпочел бы, чтобы они налетели на Пятый Македонский, потому что мне страсть как хочется выиграть пари.
Воздух наполнился улюлюканьем. Звук нескольких сот копыт сделался ближе. Веспасиан и его товарищи поспешили укрыться под стеной. В следующее мгновение, оставляя после себя шлейф дыма, воздух со свистом прорезали сотни пылающих стрел. Отбивая четкое стаккато, они одна за одной впивались в деревянные стены башни. От силы удара привязанные к ним горящие тряпки отваливались и падали вниз. Со стороны это напоминало огненный дождь. На глазах у Веспасиана осадная башня в некоторых местах занялась языками пламени.
В борьбу с огнем тотчас вступила центурия, которая стояла под башней с помпой и ведрами воды. Солдаты принялись тушить огонь в нижней части башни. Увы, выше, уже вне пределов их досягаемости, одновременное попадание сразу десятка стрел привело к мощному очагу возгорания. Огонь начал быстро распространяться во все стороны, грозя уничтожить верхние ярусы башни.
— Сильнее качайте помпу, неповоротливые олухи! Это вам не священный огонь Митры. Давайте тушите его, да пошевеливайтесь!
Фауст издал грозный рык и набросился с палкой на кучку легионеров, которые из последних сил нажимали на рычаг помпы, закачивая воду на верхние этажи. И, о чудо! Устрашающее зрелище — разъяренный центурион с палкой — сделало свое дело: тонкая струйка, вытекавшая до этого из носика шланга, который держали два легионера, превратилась в мощную струю. С ее помощью удалось потушить языки пламени, к которым не могли подобраться те из солдат, которые тушили пожар из ведер.
Но тут из-за стены вылетела очередная угроза. Геты подобрались к лагерю довольно близко и теперь швыряли в римлян горящие просмоленные факелы, от которых лучники перед этим поджигали свои стрелы. Десятки факелов обрушились на башню сверху. Растопленная смола начала языками стекать вниз, распространяя пламя, с которым была бессильна справиться даже помпа. Легионеры удвоили усилия по борьбе с огнем. Откуда-то сверху до Веспасиана донеслась команда центуриона метать в наступающих гетов копья. Устрашающие крики, звучавшие по обе стороны стен, в следующий момент сменились воплями боли — это восемьдесят копий ударились в плотную стену наступавшей конницы гетов. Веспасиан представил себе эту каргину, однако прозвучавший над головой крик заставил его посмотреть вверх. В следующий момент, головой вниз, со стены сорвался и упал к его ногам раненый солдат. Даже если застрявшая в челюсти стрела и не убила его, ее черное дело довершило падение. Шея воина была вывернута под неестественным углом и, по всей видимости, была сломана. На Веспасиана снизу вверх смотрели юные, но, увы, безжизненные глаза. Он подумал, что солдатику было не больше семнадцати.
— Да, не повезло бедняге, — произнес стоявший рядом Магн. — Можно сказать, получил урок, что когда метнешь копье, лучше не высовываться из-за щита, чтобы проверить, попал ты в кого-то или нет.
Веспасиан молча кивнул в знак согласия, и в следующую секунду вновь раздалась команда копейщикам выпустить по врагу копья. На этот раз геты были готовы к атаке, и к ногам Веспасиана с глухим стуком упали еще два легионера, пронзенные стрелами в лицо и шею. Их падение сопровождалось торжествующим улюлюканьем по ту сторону стены.
— Ура, геты уходят! — крикнул стоящий наверху центурион.
— Давно пора. Артиллерия! К бою! — взревел Фауст.
Расчеты, обслуживавшие метательные орудия, выбежали из-под стены и принялись в спешном порядке заряжать свою технику.
— Двести шагов, двести пятьдесят! — крикнул со стены центурион. Он ждал, когда враг отойдет на достаточное расстояние, чтобы не было перелета, поскольку обстрел велся из- за стены.
— Пли! — крикнул он и тотчас распластался, чтобы ему самому не снесло голову камнем.
Под скрип деревянных рычагов и скрежет металлических частей пятнадцать метательных орудий произвели одновременный залп, изрыгнув из себя смертоносный заряд. Под свист снарядов Фауст подошел к Веспасиану.
— Артиллерия еще ни разу ни в кого не попала. Но, по- моему, все равно неплохо послать вдогонку этим ублюдкам град камней и стрел, — произнес он с довольной ухмылкой. — Кроме того, есть на что посмотреть.
— Да и расчеты имеют возможность набить руку, — заметил Сабин. — Вон как быстро загрузили свои машины. Лично я впечатлен.
— Только не нужно этого говорить, чтобы не вскружить им голову. А не то они снова станут неповоротливыми.
— Не волнуйся, не стану, о, мой брат в божественном свете!
Фауст вопросительно выгнул брови.
— Выходит, ты слышал, как я тут не совсем прилично помянул нашего бога Митру, брат? Думаю, он на меня не в обиде, но чтобы наверняка заручиться его прощением, я сделаю все, чтобы помочь моему брату-единоверцу. Лодка и одежда, говорите. Достану и то, и другое.
Сказав эти слова, Фауст переключил внимание на легионеров его центурии.
— Эй, на что вы уставились, бездельники? — взревел он. — Вы что, никогда раньше не видели, как от осадной башни идет пар? Хватит пялиться, живо за работу, все до единого! Пятый Македонский трудился не покладая рук, пока мы отражали атаку, так что давайте, пошевеливайтесь, и уберите погибших.
Реакция солдат была мгновенной: они тут же побросали щиты и ведра и вернулись каждый к своей работе. Убедившись, что работа возобновилась, более того, кипит, Фауст вернулся к Веспасиану и его товарищам.
— Итак, господа, геты решили нашу задачу с одеждой. Мне даже не пришлось брать в плен восьмерых, чтобы потом собственноручно казнить их, потому что по ту сторону ворот их там валяется не один десяток. Как только стемнеет, мы сходим туда и выберем для каждого из вас наряд впору. А пока давайте займемся лодкой.
***
— Из того, что мне известно про тот сток нечистот, — произнес Фауст, указывая на грубо начерченный план крепости, освещенный одной-единственной лампой, — то он расположен западнее главной башни, что означает, что он ведет прямо в главный двор крепости.
Проклятье, похоже, втихаря никак не получится! — воскликнул Магн. — Там будет полным-полно гетов.
Верно, около двух тысяч, остальные засели в укрепленном поселении, — ответил Фауст. — Тем не менее, если вы отправитесь туда в глухую полночь, то можно надеяться, что все они будут в это время спать.
— Надеяться-то можно, но будут ли они спать на самом деле? — заметил Веспасиан, почесывая промежность. С того момента, как он переоделся в варварские штаны, все его тело нещадно чесалось, но эта его часть — больше других.
Фауст пожал плечами.
— Кто поручится, чем будут заняты эти ублюдки ночью. Насколько мне известно, они держат в крепости нескольких лошадей. Как бы то ни было, как только вы проникните внутрь, жреца, скорее всего, вы найдете в главной башне. По словам наших солдат, которым во время штурма удалось выйти оттуда живыми, самые приличные комнаты расположены на третьем этаже. Думаю, их занимают командиры.
— По-моему, мы совершаем глупость, — подал голос Сабин. — Даже если мы на цыпочках благополучно пройдем мимо этих спящих варваров, поднимемся по лестнице на третий этаж и отыщем Ротека, как только мы попытаемся его схватить, сделать это тихо у нас не получится. Тотчас возникнет шум. Как в таком случае, по-вашему, мы стащим его вниз и выведем из башни? Даже сам великий Митра будет бессилен нам помочь.
- Спускаться назад по лестнице вам не придется, а вот помощь Митры вам не помешает, — хитро усмехнулся Фауст. — Я дам вам с собой веревку, по которой вы и спуститесь вниз. Это всего пятьдесят футов, после чего вы окажетесь прямо на берегу. Я выделю вам пару-тройку моих молодцов, которые останутся ждать вас в лодке, и как только вы спуститесь, сразу же подналягут на весла.
Веспасиан кивнул.
— Думаю, это наилучший путь бегства, но, только без обид, Фауст, я бы предпочел, чтобы ты выделил нам в качестве гребцов троих солдат, которые были переведены из фракийского гарнизона. Один обязан мне жизнью, так что у них будет больше причин дождаться нас, если что-то пойдет не так.
Центурион пожал плечами в знак согласия. Они сидели за столом в крошечной, плохо освещенной хижине, пристроенной прямо к оборонительной стене. Фауст использовал ее в качестве штаба вверенной ему когорты. Дышать внутри было едва ли возможно. Воздух был спертый, а виновата во всем вонючая одежда, которую они три часа назад сняли с убитых гетов.
Веспасиан посмотрел на Сабина и Магна. Те нехотя кивнули. Тогда он перевел взгляд на Ситалка и остальных фракийцев, что сгрудились позади него, таращась в карту.
— Итак, Ситалк, что ты скажешь по этому поводу? — спросил он великана-фракийца.
— У нас во Фракии есть поговорка, — ответил тот, — трус никогда не отымеет свинью.
Веспасиан расхохотался вместе со всеми.
— Постараюсь запомнить. Итак, господа, нам предстоит схватить не просто свинью, а целую свинищу, и отыметь ее так, чтобы вовек не забыла.
— Каковы, по-твоему, наши шансы на успех, когда вы завтра постараетесь прорваться в крепость? — поинтересовался у Фауста Веспасиан, когда они в свете факелов вместе шагали к реке по гудящему, словно улей, римскому лагерю. Кое-кто из занятых работой легионеров бросил в их сторону недоуменные взгляды, однако увидев первого центуриона в сопровождении восьмерых тяжеловооруженных солдат — целого контуберния, — решили, что это, по всей видимости, ведут на допрос кучку гетов-перебежчиков. «Геты» заранее сняли с себя оружие, которое вместе с их обычной одеждой, трибунской формой Веспасиана, парой ломиков и мотком каната, были сложены в тележку, которую толкал Варин и два его товарища, Луций и Аррун.
— Дело конечно непростое, но то, что мы туда прорвемся, это я вам обещаю. Самое главное, правильно рассчитать время. Нужно будет удержать на месте около тысячи гетов, что засели в укрепленной деревне. Нельзя допустить, чтобы они с тыла уничтожили наши осадные башни, пока мы будем толкать их к стене, или же, как только мы к ней подберемся, прорвались через наши оборонительные заграждения и сбежали, пока мы будем штурмовать стены крепости. Эта задача возложена на седьмую, восьмую, девятую и десятую когорты. У моей когорты и у шестой другая задача: взять одну башню. Третья и четвертая когорты возьмут вторую, а две когорты Пятого Македонского легиона — третью. Две их оставшиеся когорты останутся охранять ворота. Кстати, следует воздать Поппею должное: он умеет все хорошенько продумать. Он знает, как организовать штурм, чего никак не скажешь про кое-кого из тех. под чьим началом мне доводилось служить раньше.
— На какое время назначен штурм? — спросил Сабин.
Не успел Фауст ответить на этот вопрос, как рядом пророкотал печально знакомый голос.
— Фауст, где ты откопал этих дикарей? — в свете факелов, которые держали два легионера, маячил силуэт центуриона Цела. — Если ты ведешь их на допрос к генералу, то ты явно перепутал направление.
— Отвали, Цел, не твое дело! — огрызнулся Фауст. Веспасиан и Сабин опустили пониже головы, чтобы скрыть свои отнюдь не дикарские, чисто выбритые лица. Магн спрятался за спиной Ситалка.
— Пленники — дело самого генерала, а дело генерала — мое дело, — бросил в ответ Цел и, взяв из рук легионера факел, ткнул им в сторону Веспасиана. — Похоже, им не нравится, когда на них смотрят.
— Кому сказано, не лезь не в свое дело! — рявкнул ему Фауст, стараясь загородить собой Веспасиана, однако Цел его опередил и, схватив Веспасиана за подбородок, приподнял ему голову.
— А это еще что такое? — прорычал он, буравя его взглядом. — С каких это пор трибуны переодеваются в гетов? — Цел обвел взглядом весь их отряд и тотчас узнал Сабина и фракийских воинов. — И все одеты одинаково. Если мне память не изменяет, вы все тут посыльные царицы? Или ее шпионы?
С этими словами он вновь воззрился на Веспасиана.
— Я еще на перевале понял, что ты что-то замышляешь со своими волосатыми ублюдками, когда ты принялся раздавать им приказы. Ты за всю дорогу не обменялся с ними даже словом, зато знал их имена. Теперь мне понятно, почему ты был готов рисковать нашими жизнями. Кто-то послал тебя с тайным заданием, и, судя по всему, срочным. Думаю, генералу будет интересно узнать, что это такое. Я непременно доложу ему обо всем.
— Центурион, ты этого не сделаешь, — спокойно ответил Веспасиан. — Фауст, хватай его.
Первый копейщик ринулся на наглеца, но Цел отскочил вправо и взмахнул факелом. Фауст был вынужден отпрянуть, чтобы пламя не опалило ему лицо. С противным смешком Цел нырнул между сопровождавшими его легионерами и растворился в темноте.
— Вы двое возвращайтесь в свою центурию! — приказал Фауст его легионерам. — И не вздумайте болтать о том, что видели, если не хотите до конца службы чистить нужники и время от времени подставлять спины под хорошую плеть.
Судя по их лицам, оба восприняли угрозу серьезно, потому что тотчас же кивнули, отсалютовали Фаусту и в спешном порядке удалились.
— Проклятье! — выругался Веспасиан. — Этот Цел может нам изрядно подгадить.
— Это верно? Но что может сделать Поппей? Он может предположить, что мы попытаемся проникнуть в крепость, но он не знает, как, и пока Цел доберется до лагеря, мы уже сядем в лодку, — произнес Магн.
— Пожалуй, ты прав. Но нам стоит поторопиться.
Веспасиан спустился по крутому берегу к восьмивесельной дубовой плоскодонке, двадцать шагов в длину и три в поперечнике в своей самой широкой части. Лодка стояла на приколе у небольших мостков, спрятанных среди камышей у самого берега под охраной двух легионеров Фауста. Обычно лодками пользовались для доставки грузов с кораблей, что бросали якорь посреди реки. Вот и сейчас, сонно покачиваясь над водой, в темноте светились их носовые и кормовые огни, отбрасывая на речную рябь тонкие, светящиеся полосы.
Давай. Варин, живо выгружай свою тележку! — распорядился Веспасиан, когда трос легионеров, сыпля смачными ругательствами, наконец спустились к воде с крутого берега.
— В парс миль ниже по течению от нашего лагеря вас будут ждать мои солдаты. Они приведут туда ваших лошадей и еще одну для жреца, — сообщил Фауст, когда отряд Веспасиана начал занимать места в лодке. — У них с собой будут факелы, так что вы их увидите. От того места до Том всего один день пути верхом. Следуйте по течению реки до старой крепости Аксиополиса. Там река резко поворачивает на север, вы же продолжайте двигаться на восток, слегка отклонившись к югу.
— Спасибо тебе, брат мой, — поблагодарил его Сабин и как-то странно пожал ему руку. — Да хранит тебя своим светом великий Митра!
— И тебя также, брат мой, — ответил Фауст, прежде чем Сабин шагнул к воде.
— Дай нам, Фортуна, прожить завтрашнюю ночь, — сказал Веспасиан, пожимая Фаусту руку выше локтя.
Фауст улыбнулся.
— Обо мне не беспокойся. Чтобы отправить меня навстречу свету Митры, кучки дикарей будет недостаточно.
— Не сомневаюсь, — отозвался Веспасиан, садясь в лодку. Не успел он занять место у рулевого весла на корме рядом с Сабином, как тишину ночи у них над головами прорезал пронзительный звук горна.
— Проклятье! — воскликнул Фауст.
— Это сигнал к оружию. Что произошло, как ты думаешь? — спросил у него Веспасиан.
— Одно из двух. Либо геты атаковали всю нашу стену, что вряд ли, потому что в этом случае мы бы уже услышали их боевые крики, либо Поппей передвинул штурм на сегодняшнюю ночь. Если это так, то он сошел с ума. Готов спорить на что угодно, что все пойдет наперекосяк, и дело кончится для нас большой задницей.
— Вот же дерьмо! — Сабин даже сплюнул в сердцах. — Не иначе как из-за донесения Цела он догадался про наши планы и теперь пытается нас опередить, чтобы жрец не попал к нам в руки.
— Я, пожалуй, пойду, — крикнул им Фауст, вскарабкавшись вместе со своими солдатами вверх по берегу. — Если это штурм, я все равно пришлю для вас лошадей. Поппей в чем-то даже вам помог. Если мы идем в атаку, геты будут основной массой находиться возле стен, а значит, двор будет пуст.
— Да, зато теперь вонючие дикари будут начеку, — буркнул Магн. — Да и где нам искать этого жреца?
— Что-то я плохо представляю себе, чтобы этот хорек с оружием в руках защищал стены, если ему есть где спрятать свою задницу, — произнес Веспасиан, берясь за весло.
— Отчаливаем, Варин.
— Слушаюсь, триерарх! — крикнул в ответ седой ветеран с довольной ухмылкой, отвязав причальный конец и оттолкнувшись от мостков веслом.
Веспасиан нахмурился, задетый такой фамильярностью, однако не стал одергивать солдата за его шутку, ибо понимал, что вверяет ему свою жизнь.
Лодка вынырнула из камышей и легко заскользила вниз по течению в направлении крепости, до которой было около полумили. Хотя гребцов хватало на каждое весло, Веспасиан не стал отдавать им команды налечь на весла. Работу гребцов прекрасно дополняло и облегчало течение. Более того, впервые сев на весла, все восемь человек, не имея опыта, могли бы не ускорить, а наоборот, замедлить продвижение лодки. Ущербную луну закрывала гряда плотных туч. И хотя лодку от берега отделяло не более десяти шагов, было так темно, что сам берег уже не был виден. Лишь резкий звук военного горна справа от них указывал, в каком направлении находится римский лагерь. Вскоре высокие звуки горна сменились более низкими, басовитыми. Это, отдавая сигнал о начале штурма крепости, запели тубы. Их специально применяли во время боя, поскольку их низкий звук никогда не сливался ни с лязгом оружия, ни с криками солдат.
— Похоже, они начинают штурм, — прошептал Веспасиан сидящему рядом брату. — Этот наглец Поппей сдвинул его на целые сутки. В лагере наверняка царит неразбериха, которая будет стоить жизни не одному солдату.
Под звуки рога крови льется много, — процитировал Сабин старую солдатскую мудрость.
Веспасиан посмотрел на берег, стараясь по доносящимся оттуда звукам определить, что происходит. Вскоре над берегом возникло тусклое оранжевое свечение. Это запылали факелы в укрепленном поселении гетов в ста шагах от берега, догадался Веспасиан.
— По словам Фауста, для того, чтобы выкатить башни вперед. требуется полчаса. Однако они не станут этого делать, пока не возьмут деревню.
— При условии, что все идет согласно первоначальному плану, хотя лично я склонен думать, что это не так, — произнес Сабин. — В любом случае нам бессмысленно переживать по этому поводу, ибо ничего изменить мы уже не можем. Куда важнее сосредоточиться на том, что нам предстоит сделать. И первый вопрос: где нам пристать к берегу.
Веспасиан кивнул и принялся зорко следить за тем, чтобы лодку не унесло на середину реки. Вскоре он почувствовал, как у него сводит живот, и тотчас вспомнил о том, что рана, полученная на перевале, стала его первым боевым ранением. И хотя она была незначительна и не представляла угрозы для жизни, он не мог не задуматься о том, что любой человек смертен. Не окажись тогда на нем кирасы, его давно бы уже не было в живых. Сейчас же на нем кирасы не было, и он сполна ощущал свою незащищенность перед лицом смерти. В его сознании промелькнули образы детства: вспомнилось, как он работал в семейном поместье, и на какой-то миг Beспасиану страшно захотелось домой, где ему в самом худшем случае угрожали разве что копыта упрямого мула. Он поспешил отогнать от себя эту мысль, осознавая всю ее тщетность. Свой выбор он сделал сам, и этот выбор привел его в конечном итоге в эту лодку. И теперь единственное, что он мог, это собрать в кулак волю и, задвинув на задворки сознания страх смерти, сосредоточиться на практической стороне предстоящего дела.
Он посмотрел вперед и увидел в темноте крошечные светлые точки — это светились окна главной башни Сагадавы. Значит, лодка подплыла к ней довольно близко. Как только они поравнялись с крепостью, Веспасиан начал подталкивать лодку к берегу, стараясь разглядеть в темноте подходящее место, не слишком густо заросшее камышами, к которому можно было бы пристать. До стены крепости было шагов сто пятьдесят, а сама крепость в темноте казалась сплошной каменной глыбой, слегка подсвеченной изнутри светом факелов. Слева над ними высилась главная башня. Ее очертания можно было определить лишь по отблескам факелов во дворе, которые достигали примерно середины се высоты, и странному свечению в открытых окнах внешней стены, которая выходила к реке. Тем временем вдалеке по-прежнему низко гудел походный рог.
Наконец лодка уткнулась носом в илистый берег. Варин привязал веревку к приземистому кусту, и Веспасиан со своим отрядом выбрался на сушу. Луций и Аррун вручили им ломики и веревки, а также снятое с мертвых гетов оружие: луки, колчаны со стрелами, ножи, боевые топоры на длинных топорищах, на другом конце которых зловеще поблескивали шестидюймовые лезвия и шипы, — излюбленное оружие гетов, когда те налетали на врага верхом. Ситалк и его фракийцы захватили свои ромфайи, которые привязали к спинам. Артебудз и Ситалк перебросили через плечо мотки веревки.
— Спрячь лодку в камышах, Варин, — шепнул ветерану Веспасиан, прикрепляя к поясу колчан. — Мы постараемся вернуться как можно скорее.
— Слушаюсь, трибун, и удачи вам всем, — сказал старый воин.
Веспасиан пробурчал что-то неразборчивое, повернулся и, низко пригнувшись, почти до самой земли, крадучись повел за собой отряд на высокий берег. Он уже почти дошел до самого верха, когда уловил впереди какой-то звук, который заставил его тотчас замереть на месте.
— Что это? — шепотом спросил у него шедший следом за ним Сабин.
Гам наверху какое-то движение, — ответил Веспасиан, вытягивая из колчана стрелу и вглядываясь в темноту ночи. Как только глаза его привыкли к мраку, он различил на гребне берега два или три силуэта, затем еще несколько. Стараясь не производить лишних звуков, он вставил в лук стрелу и скорее почувствовал, чем услышал, что товарищи за его спиной сделали то же самое. Затем один из силуэтов пошевелился. Веспасиан застыл на месте ни жив ни мертв. Однако вскоре до него донеслось мягкое шлепанье губ, затем фырканье и пара глухих ударов копыт о поросшую травой землю.
— О боги, это всего лишь лошадь, причем не одна, — шепнул он брату и, облегченно выдохнув, осторожно двинулся дальше. Остальные — вслед за ним.
Веспасиан шел вперед, и узел в его животе с каждой минутой затягивался все туже. Он дал знать о себе тупой болью еще в лодке, а теперь эта боль сделалась почти нестерпимой. Хотя ночь была прохладная, от страха Веспасиана прошиб обильный пот. Только сейчас до него дошло, в какую безумную авантюру он ввязался. Он мысленно проклинал Антонию, которая с такой легкостью распоряжается человеческими жизнями. Сейчас она в Риме, купается в роскоши огромной виллы, в то время как они с Сабином рискуют собой только потому, что ей, видите ли, понадобился жрец. Затем ему вспомнились мудрые слова, сказанные его бабкой Тертуллой: не ввязывайся в интриги сильных мира сего. Ты будешь нужен им лишь затем, чтобы выполнить за них грязную работу, после чего тебя выбросят за ненадобностью, ибо пользы от тебя больше не будет, а знать ты будешь слишком многое.
Смотрю, ты призадумался, господин. Терзают сомнения? — спросил Магн, как будто прочитав его мысли. Они вышли на берег и остановились: впереди были различимы силуэты целого табуна лошадей, что мирно паслись на прибрежном лугу.
— Почему ты спрашиваешь?
А разве не понятно? Вскоре нам предстоит выдержать бой с тысячью дикарей, которых любой человек, будь он в своем уме, обошел бы за милю, а все ради того, чтобы схватить
какого-то омерзительного хорька, встретив которого один раз вряд ли захочешь встретиться с ним снова. И самое главное, чего ради?
Веспасиан улыбнулся в темноте.
— Ради Рима, скорее всего.
— Рима? Ну ты даешь! Может, ты и делаешь это ради Рима, я же выполняю твой приказ и вынужден идти вместе с тобой из-за какого-то долга, который причитается твоему дядьке. Так что не удивляйся, если мне показалось, что ты вдруг засомневался, стоит оно того или нет.
— Эй, вы что, намерены болтать всю ночь? — прошипел в темноте Сабин.
— Лично меня это вполне устроило бы, — пробормотал себе под нос Магн. Поняв, что его приятель тоже трусит, и, как нистранно, черпая душевные силы в присутствии брата. Веспасиан взял себя в руки. С улыбкой вспомнив фракийскую мудрость Ситалка, он, осторожно петляя по лугу, где паслись вражеские лошади, повел отряд вперед. Узнав запах гетских одежд, животные, негромко пофыркивая, слегка расступились, пропуская их.
У Веспасиана и его спутников ушло какое-то время на то, чтобы сквозь их живую преграду преодолеть по неровной земле сто шагов, отделявшие их от крутого склона под крепостью. Дойдя до подножия холма, они услышали над головой крики и топот нескольких сот ног.
— Похоже, там никто не спит, — посетовал Магн.
— Они на крепости, — успокоил его Веспасиан, чувствуя, как в его сердце проснулась надежда. — Давай поищем канализационный сток.
Они двинулись вверх по склону к основанию стены, стараясь держать курс на башню. Сток нечистот они учуяли еще до того, как увидели. На протяжении почти четырехсот лет из отверстия в стене вытекали нечистоты, образуя под крепостью нечто вроде зловонного болота. Вскоре стало слышно журчание воды, а еще через минуту они остановились перед круглой решеткой, три фута в диаметре, из которой вниз изливалась жидкость еще более зловонная, чем раскинувшееся внизу болото.
Клянусь немытой задницей Плутона, тут воняет даже хуже, чем от их штанов! — негромко воскликнул Магн, который к этому времени уже притерпелся к вони, исходившей от его нового наряда.
— Какое меткое сравнение! — заметил Веспасиан. — Думаю, это и есть немытая задница Плутона, и нам предстоит по ней подняться.
— Ты представляешь, как от нас будет вонять, когда мы выйдем на том конце? — спросил Сабин, едва сдерживая позывы к рвоте.
— Ситалк, Зилес, несите сюда ломики. Нужно сломать проклятую решетку, — распорядился Веспасиан, понимая, что тянуть бесполезно.
Внешне равнодушные к зловонию фракийцы просунули в решетку ломики. Несколько мощных нажатий, и решетка отошла от стены. Дренис и Бризос оттащили ее в сторону.
— Чем раньше мы начнем, тем раньше закончим, — пробормотал себе под нос Веспасиан и, задержав дыхание, заставил себя шагнуть в темный, зловонный тоннель. Тот оказался еще и тесным, так что передвигаться пришлось едва ли не ползком, и в первый раз с того момента, когда он влез в варварские штаны, Веспасиан проникся благодарностью к этой странной одежде. Они защищали его колени от соприкосновения с вековыми залежами дерьма, что устилали дно тоннеля. Увы, его руки такой защиты не имели и, пока он на четвереньках пробирался вперед, между пальцами чавкала зловонная жижа.
Ему казалось, будто он ползет по темному и тесному тоннелю уже целую вечность, вдыхая его миазмы. На самом же деле длина зловонной трубы не превышала пятнадцати футов. Вскоре впереди зазвучали лающие голоса, и он сумел различить на том конце тоннеля слабый оранжевый свет.
Разрываясь между желанием поскорее набрать полную грудь свежего воздуха и страхом, что вход в тоннель может охраняться, Веспасиан продолжал ползти все с той же скоростью, не ускоряя, но и не замедляя своего передвижения. Подобравшись почти к самому концу, он понял, что свет бьет не прямо в тоннель, а сражается от стены в нескольких футах от его начала. Веспасиан заставил себя ползти медленнее и застыл на месте, когда до конца лаза оставалось не более трех футов. На него сзади тотчас наткнулся Сабин, на Сабина — кто-то другой, и так до последнего участника их безумного приключения. Все, как один, налетев в темноте на того, кто полз впереди, застыли на месте посреди реки нечистот.
Веспасиан вытянул шею в попытке выглянуть наружу и был вознагражден лицезрением двух волосатых гетских задниц, чьи владельцы о чем-то оживленно спорили, сидя на стене, — одной из трех, что окружали канализационный колодец, образуя открытое и, судя по всему, востребованное отхожее место. Затем над одной из стен появилась еще одна задница, в то время как две первые с громким шлепком закончив свои дела, наоборот, исчезли из поля зрения. Впрочем, на их месте тотчас возникли две новые.
— Что происходит? Почему мы остановились? — прошипел сзади Сабин.
— А чему удивляться? Мы вышли к их уборной, а некоторые из них решили в последний раз воспользоваться ею по ее прямому назначению.
— Проклятье, и долго они еще будут срать?
— Откуда мне знать? — прошептал Веспасиан, вновь вытягивая шею. — Сейчас их там пятеро, и, похоже, у двух из них медвежья болезнь, — добавил он с довольной ухмылкой.
В следующий миг раздался хорошо различимый тумак, за которым последовала еще пара затрещин, вынудившие обе задницы, которые все еще находились в процессе опорожнения кишечника от его жидкого содержимого, в спешном порядке покинуть стену. Веспасиан досчитал до ста, и поскольку на стене больше никто не появился, решил, что можно двигаться дальше, чтобы поскорее выбраться из зловонного узилища. Вынырнув из трубы, он вытер о штаны грязные руки. Стоя почти по колено в свежем дерьме, он тем не менее ощутил себя новым человеком уже потому, что мог вдыхать относительно свежий воздух.
Вокруг стояла какая-то странная тишина. Веспасиан осторожно приблизился к передней стене и, выглянув из-за нее, обнаружил вокруг уборной лошадей. Их загнали в северо- восточный угол двора, как можно дальше от ворот, где кипело основное сражение. Кстати, все животные предпочитали держаться на расстоянии от отхожего места, и Веспасиан отлично понял их нежелание подходить слишком близко. Глядя поверх их спин, он сумел рассмотреть на южной и западной стене шеренги гетов. Они стояли плечом к плечу, в два или в три ряда, нацелив на римлян смертоносные луки, молча наблюдая, как к стенам крепости неуклонно приближается враг.
Тем временем из трубы выползли остальные участники отряда.
Первым рядом с Веспасианом встал Сабин.
— Кажется, нам повезло, — прошептал он, быстро оценив обстановку.
— Первый раз слышу, чтобы кто-то стоящий по колено в дерьме говорил, что ему повезло, — отозвался Веспасиан. — Но в принципе ты прав. А теперь вперед.
Он обернулся, дабы убедиться, что все в сборе, после чего начал карабкаться на стену. В следующий миг тишину нарушило низкое гудение римского рога.
— Проклятье! — прошипел Сабин, стаскивая брата со стены. — Это сигнал артиллерии открыть огонь. Живо вниз.
Все восемь присели на корточки за стеной. Еще мгновение, и воздух наполнился шипением летящих снарядов. На какой- то миг оно сделалось почти оглушающим, а потом сменилось глухими ударами: это каменные ядра начали крушить стены крепости. Они обрушивались сверху на людей и животных, отскакивали фонтаном щебня от стен или же, оставшись целыми, выбивали из камня искры и мелкие осколки, которые потом сыпались на землю, вздымая облака пыли. Какофонию криков и свиста перекрыл собой трубный голос вождя, приказывавший гетам открыть ответный огонь.
Защитники крепости вскинули луки, выпуская в ночное небо залп за залпом. Скорость, с какой они это делали, потрясла Веспасиана.
Проклятье, если они стреляют, это значит, что осадные башни уже близко! — воскликнул Сабин, вытаскивая из-за
пояса боевой топор. — Хватит глазеть по сторонам, братишка, времени у нас в обрез.
С этими словам он выскочил из уборной и бегом бросился к башне, до которой было шагов двадцать. При этом он старался держаться как можно ближе к стене, но не из соображений осторожности, поскольку защитникам крепости сейчас было не до него, а чтобы не быть затоптанным испуганными лошадьми. Веспасиан и его спутники последовали его примеру. Не успели они сделать и пары шагов, как на внутренний двор крепости обрушился настоящий ливень стрел — теперь уже римских. На глазах у Веспасиана на землю рухнули сразу несколько десятков гетских воинов и примерно столько же обезумевших от ужаса лошадей. Испуганные животные уже не могли устоять на месте и бросились к наспех сколоченному ограждению, которое тотчас же рухнуло под их натиском. Вырвавшись на свободу, они принялись носиться по устланному мертвыми телами двору, время от времени вставая на дыбы и оглашая двор громким ржанием.
Зажав в руке топор, Веспасиан нагнал брата у входа в главную башню. Ему было стыдно за свою нерешительность, ведь, упрекая его, Сабин был прав: он действительно медлил, и вот теперь старший брат взял командование на себя.
— На счет «три», братишка, — сказал Сабин, наваливаясь плечом на дверь. — Три!
И они вместе навалились на дубовую дверь. Та даже не дрогнула.
— Проклятье! Ситалк, Зилес! — крикнул Сабин, подзывая фракийцев. — Где ваши ломики? Давайте живо ко мне, потому что сейчас залп повторится. Я смотрю, наши ребята не зевают.
Фракийцы подбежали к двери и быстро сунули свои ломики между дубовым дверным полотном и косяком. Увы, как оказалось, не так быстро, как хотелось бы, потому что в следующее мгновение сверху вновь обрушился камнепад. Это римская артиллерия дала второй залп. Все как по команде присели и втянули головы в плечи. Несколькими футами выше над дверью в стену ударилось каменное ядро. Сверху, громко стуча
по земле и по спинам, тотчас посыпался дождь раскаленных искр и острых осколков. Впрочем, если не считать полученных синяков, никто особенно не пострадал.
Первым в себя пришел Ситалк и всем своим медвежьим весом навалился на торчащий в дверях ломик. Пара усилий, и дверь с громким треском отошла от косяка, но не открылась. Тогда ему на помощь пришел Зилес и просунул свой ломик в образовавшуюся щель. Ситалк вытащил из ножен на спине ромфайю, кивнул товарищу, и они вместе навалились на ломики. На этот раз дверь поддалась их усилиям, и великан-фракиец буквально влетел внутрь, где, потеряв равновесие, растянулся на полу. Зилес бросился вслед за ним, однако тотчас вылетел наружу, как будто отброшенный назад кулаком невидимого титана. Впрочем, кулак титана был здесь явно ни при чем, потому что из груди фракийца торчало с полдесятка стрел. Не успел мертвый фракиец упасть на землю, как Веспасиан уже устремился в открытую дверь. В следующий миг откуда-то изнутри донесся оглушающий рев, вынудивший его броситься влево. Он успел вовремя и потому в свете факела увидел, как Ситалк, размахнувшись двуручной ромфайей, в мощном прыжке бросился на шестерых гетов, которые пытались перезарядить свои луки. Увы, зловеще сверкнув в свете факелов, на них сверху обрушилась смертоносная сталь. Одним ударом фракиец отсек две головы и одну руку, обдав каменный пол фонтанами крови. Пока фракиец крушил правый фланг обороны, Веспасиан с ревом устремился к левому. Стоявший с краю гет бросил лук и схватился за длинный нож, а в следующий миг выпущенная снаружи стрела свалила того, кто стоял с ним рядом. Гет вскинул руку, и длинное стальное лезвие прорезало воздух на уровне груди Веспасиана. Правда, тот вовремя заметил его зловещий блеск и успел присесть. Нож пролетел у него над головой, которой он в следующий миг, словно тараном, боднул нападающего в солнечное сплетение. Потеряв равновесие, гет, словно рыба, хватая ртом воздух, полетел на иол. Веспасиан навалился на него сверху, однако быстро поднялся на колени и с размаху несколько раз ударил его топором по лицу. Череп треснул, в разные стороны полетели осколки кости, кровь и зубы, но Веспасиан, как будто обезумев, продолжал наносить удары, превращая голову гета в кровавое месиво. Неожиданно кто-то схватил его за руку. Веспасиан резко обернулся и увидел Магна: его пальцы крепко сжимали ему запястье.
— Мне кажется, господин, твой враг уже давно мертв, — процедил сквозь зубы Магн. — Более того, они все до одного мертвы.
Веспасиан растерянно заморгал и впервые с того мгновения, как вбежал в башню, осмотрелся по сторонам. Все шестеро гетов были мертвы, а их тела пребывали в разной степени целостности, или лучше сказать, расчленения. Ситалк, Бризос и Дренис были заняты тем, что пытались закрыть разрубленную дверь, в то время как Сабин и Артебудз взяли на себя узкую лестницу, что вела на верхние этажи.
Чтобы успокоиться, Веспасиан сделал несколько глубоких вдохов. Ему хотелось как можно скорее изгнать из себя первобытного зверя, в которого его превратил страх смерти.
— В следующий раз держи себя в руках, господин, — шепотом произнес Магн, помогая ему подняться на ноги. — Враг умирает всего один раз, зато ты легко подставишь себя под удар, если будешь пытаться убить его во второй, третий, или, как в данном случае, в шестой раз.
— Спасибо, Магн, постараюсь запомнить твой совет, — довольно резко ответил Веспасиан и тотчас устыдился своей грубости. — Извини, я просто испугался, — добавил он, чтобы загладить оплошность. В следующий миг его взгляд упал на окровавленную ромфайю в руке своего друга.
Магн перехватил его взгляд.
— Позаимствовал у Зилеса. Она ему больше не понадобится. Чудесное оружие, ею намного удобнее сражаться, особенно если ею размахивает такой умелец как Ситалк. Надеюсь, ты понимаешь, на что я намекаю.
Разумеется, Веспасиан понимал.
Прогрохотавший в следующее мгновение залп, от которого содрогнулись стены башни, окончательно привел его в чувство. Он в два прыжка оказался рядом с Сабином на лестнице.
— Там ничего не слышно? — шепотом спросил он. Его вопрос утонул в шуме и криках, доносившихся со стен крепости.
— Ничего, — ответил брат.
В следующий миг к ним подбежал Ситалк.
—Я сделал все, что мог, но долго дверь не выдержит.
— В таком случае вперед, — сказал Сабин и взял из кольца в стене пылающий факел.
— Вы тоже себе возьмите по факелу. Пусть здесь внизу будет темно. Артебудз, за мной.
С этими словами он бросился вверх по ступенькам. Артебудз, наготове держа в руках лук, устремился следом. Грохот снаружи не прекращался и хорошо маскировал топот их ног.
Схватив факел, Веспасиан вместе с Магном тоже начали подниматься по узкой лестнице. Он шагал вверх, и его сердце бешено билось в груди. Ему по-прежнему было страшно. Страх смерти неотступно следовал за ним, и все же воля к жизни победила, и он поклялся, что останется в живых. Теперь у него было гораздо спокойнее на душе. А еще он был несказанно благодарен брату за то, что тот взял командование на себя, поскольку сам он — что греха таить — оказался не самым лучшим командиром.
Вскоре вверху скрипнула половая доска, из чего он сделал вывод, что Сабин и Артебудз уже на втором этаже. Теперь эти двое двигались с предельной осторожностью. Веспасиан последовал их примеру. Они оказались в просторной кладовой, которая занимала весь этаж. Окон в ней не было, поскольку ее в любом случае загораживала бы стена. В середине помещения виднелась деревянная лестница, которая вела на следующий этаж.
На полу грудами были свалены мешки с зерном, стояли ряды амфор и бочки с водой. Стены были увешаны чем-то, что Веспасиан с первого взгляда принял за мертвецов, но как потом оказалось, это были освежеванные туши овец и оленей.
— Мы прямо пожаловали к гетам на обед, — пошутил Сабин. — Эй, вы не слишком глазейте по сторонам! — поторопил он своих спутников. — Лучше навалите рядом с лестницей мешки и посмотрите, что тут у них в амфорах. Хотелось бы надеяться, что это масло: огонь может сослужить нам хорошую службу.
На все ушло не больше минуты. К тому моменту, когда они закончили поливать пол и мешки маслом — а на их счастье, это действительно оказалось масло, — шум снаружи изменился. Крики сделались громче, и теперь к ним явственно примешивался лязг оружия.
— Похоже, наши парни уже на стене, так что нам нужно поторопиться, — сказал Сабин, передавая факел Дренису, а сам схватил запечатанную амфору. — Возьмите каждый по амфоре, огонь может понадобиться нам наверху. Дренис, подожди, пока мы не поднимемся этажом выше, после чего подожги мешки.
С этими словами брат бросился наверх, Веспасиан — следом за ним.
Вместе они вбежали на третий этаж. Здесь опять оказалось одно-единственное помещение, с лестницей в дальнем его конце. Имелись здесь и окна, которые выходили не только к реке, но и во внутренний двор. Разбросанные на полу одеяла свидетельствовали о том, что эта комната служила общей спальней для тех гетов, что считали ниже своего достоинства спать на улице. Братья бегом бросились к лестнице, но в следующий миг в деревянный пол перед ними впились четыре стрелы. Они тотчас как вкопанные замерли на месте, а потом отступили назад, где к ним присоединился Магн, тащивший две амфоры, а вслед за ним и все остальные.
— На третьем этаже, похоже, для нас приготовлен торжественный прием. Артебудз, Ситалк, Бризос, сделайте ответный подарок встречающим, — скомандовал Сабин. — Веспасиан, а ты давай за мной.
Артебудз и двое фракийцев медленно двинулись вперед, по очереди выпуская вперед стрелы. За ними следом шел Сабин с амфорой масла и Веспасиан с факелом. Затем к ним, вбежав вверх по лестнице, присоединился Дренис, за которым шлейфом тянулся запах гари.
Не доходя десяти футов до лестницы, Сабин прыгнул вперед и швырнул наверх амфору. Та с грохотом разбилась на следующем этаже. Веспасиан подождал, пока его товарищи выпустят очередной залп стрел, после чего зашвырнул наверх факел. Масло мгновенно воспламенилось, и лестничная площадка третьего этажа вскоре запылала. Капли горящего масла, словно огненные слезы, стекали между перилами лестницы.
- Артебудз, Бризос, вы идете первыми и стреляете. Магн, Ситалк и Дренис, вы прикрываете нас сзади! — крикнул Сабин, вытаскивая из-за пояса топор. Все дружно кивнули. Сабин повернулся к Веспасиану и расплылся в довольной ухмылке. — Знаешь, мне это нравится куда больше, чем лизание начальственных задниц в Риме. Хотя предупреждаю, будет больно. Так что, братишка, держись!
Артебудз и Бризос быстро взбежали по лестнице и исчезли в адском пламени. Веспасиан и Сабин бросились вслед за ними. Им в лицо тотчас ударило облако зловонного пара — кто-то попытался потушить горящее масло, вылив на него воду. На мгновение Веспасиан лишился зрения, однако стоило ему выскочить из-за огненной завесы, как способность видеть снова вернулась к нему. Он понял, что стоит на площадке в дальнем конце длинного коридора, который протянулся через всю башню, причем на другом конце имеется еще одна лестница. С обеих сторон коридора было по четыре двери, расположенных через равные промежутки. Стараясь не ступать ногой в горящее масло, Веспасиан повернул влево, Сабин — вправо. В следующий миг в пространство между ними со свистом влетела стрела и вонзилась в противоположную стену. Поблагодарив варварские штаны за то, что те защищают от ожогов его ноги, Веспасиан поднял голову и в отблесках пламени увидел двух своих товарищей. На его глазах они выпустили стрелы в двух гетов — один уже собрался выстрелить, другой вставлял в лук новую стрелу. Чуть дальше по коридору валялись два мертвых гета. Рядом с ними стояли ведра с водой, которыми они пытались потушить пламя.
Выпущенные лучниками стрелы попали в первого гета. Он тотчас рухнул на пол. Стрела гета впилась в деревянный потолок, не причинив никому вреда. Сабин и Веспасиан устремились вперед. В следующий миг выстрелил второй гет. Артебудз упал навзничь. Из его груди торчала стрела. Братья пробежали мимо. Поскольку времени на перезарядку лука у него не было, второй гет бегом бросился по коридору и. в несколько прыжков преодолев ступеньки, с криком исчез этажом выше: прежде чем он успел убрать ногу, в икру ему впилась выпущенная Бризосом стрела.
Теперь коридор был свободен, однако он уже начал наполняться дымом, по мере того как горящее масло растекалось дальше. Деревянный паз и лестница уже пылали вовсю. Вскоре из-за огненной завесы показались Магн, Ситалк и Дренис. Одежда на всех троих дымилась. Шум и лязг кипевшего снаружи боя раздавались все ближе и ближе.
— Похоже, что наши ребята сбрасывают гетов со стен, — крикнул Сабин. — Бризос, полей дальнюю лестницу маслом, и если кто-то на ней появится, поджигай,
Магн передал фракийцу свои амфоры, Дренис — факел, и Бризос бросился исполнять приказ.
— Отлично, а я пока проверю комнату, — продолжал Сабин. — Ситалк, забери у Артебудза веревку.
Ничего, я сам могу ее нести, — возразил «покойник», с трудом принимая сидячее положение. — Я вроде бы как жив. вот только болит бок.
С этими словами он вытащил из мотка веревки застрявшую в нем стрелу. Именно этот моток, а также толстая шкура, из которой была сшита его куртка, спасли ему жизнь
— Ну, ты счастливчик! — воскликнул Сабин. — А теперь вставай. Ты и Ситалк пойдете со мной. Мы осмотрим комнаты справа. Веспасиан, Магн и Дренис проверят те, что выходят окнами во внутренний двор. Сделаем это по очереди, чтобы не попасть под перекрестный огонь. Итак, за мной!
Тем временем жар пламени сделался еще сильнее. Веспасиан ногой толкнул ближайшую дверь и тотчас же отскочил назад к стене, на тот случай, если будут стрелять. Но никаких выстрелов не последовало, зато из распахнутого настежь окна ворвался поток воздуха, и начавшее было гаснуть пламя разгорелось с новой силой. В открытую дверь, с луком наготове, первым прошмыгнул Дренис.
— Никого! — крикнул он секунду спустя. Они вместе перешли ко второй двери. За их спинами Сабин и его помощники с грохотом выбили первую дверь.
К тому моменту, когда обе группы подобрались к своим последним комнатам, дым уже заполнил весь коридор. Чтобы не задохнуться, все пригнулись почти к самому полу. Впрочем, в этом тоже было мало хорошего, так как пол раскалился от жара объятых огнем нижних этажей.
— По мне, уж лучше бы Ротек спрятался в одной из них, — шепнул Веспасиан Магну, приготовившись выбить дверь. — Не хотелось бы подниматься этажом выше.
Увы, не успел он занести для удара ногу, как истошный вопль Бризоса заставил его застыть на месте. Резко обернувшись, он увидел, как рыжеволосый фракиец, ощетинившись стрелами, выронил из рук факел и рухнул на пол у основания лестницы, на которой виднелись несколько пар ног. Ситалк, Дренис и Артебудз тотчас открыли ответный огонь. Несколько из засевших на лестнице гетов кубарем скатились вниз, другие съехали по скользким от масла ступенькам. Собравшись с последними силами, умирающий фракиец потянулся к факелу и кончиками пальцев подтянул его ближе к себе. Веспасиан и его товарищи застыли, наблюдая, как пламя неуклонно подбирается к разлитому по полу маслу. Вскоре оно уже начало шкворчать и дымиться, а в следующий миг взорвалось фонтаном огня, поглотив Бризоса и тела мертвых гетов. Несколько секунд сквозь треск огненных языков слышался истошный вопль фракийца.
Отрезанные от нижних этажей стеной огня, оставшиеся геты оказались пойманы в ловушку этажом выше. Коридор продолжал оглашаться предсмертными воплями Бризоса и наполниться запахом горелой человеческой плоти.
Веспасиан толкнул последнюю дверь. И, как и в другие разы, первым в нее вбежал Дренис и объявил, что внутри пусто. Тогда Веспасиан подскочил к окну и рискнул выглянуть наружу. С левой и правой осадных башен на южную и западную стену, словно волны, обрушивались шеренги легионеров. Центральная, та что ближе к воротам, была объята пламенем, из которого один за другим выскакивали солдаты, кто-то живым факелом, кто-то цел и невредим. Что-то явно пошло не так. Впрочем, во внутреннем дворе, по мере того как в ряды тех, кто уже вел внизу рукопашные схватки, вливались свежие силы, гетов постепенно удавалось разъединить и небольшими группами то там, то здесь взять в кольцо. Прямо под ним силами двух контуберний удалось выбить входную дверь. Оттуда тотчас вырвался язык пламени, вынудив нападающих в срочном порядке отойти к воротам. Руководил солдатами не кто иной, как центурион Цел. Даже в царившем внизу хаосе его фигуру было невозможно с кем-то спутать.
Внутренний голос подсказывал Веспасиану, что Цел явился сюда неспроста. Веспасиан выбежал назад в коридор как раз в тот момент, когда Сабин ногой выбил последнюю дверь, из которой тотчас же со свистом вылетели две стрелы. Одна из них лишь чудом не попала в Веспасиана, когда тот ступил в коридор. Держа наготове заряженные луки, Артебудз и Ситалк быстро запрыгнули в дверной проем и выпустили по стреле. Изнутри тотчас донеслись два глухих удара — это на пол рухнули два раненых гета.
Первым внутрь вбежал Сабин.
— Проклятье! — крикнул он. — Он сбежал!
Веспасиан подбежал к брату и огляделся. К потолочной балке была привязана веревка, которая тянулась к окну. Причем не просто тянулась, а была туго натянута и постоянно дрожала и подергивалась. Братья высунули из окна головы. Десятью футами ниже на ней повис гет, а под ним, примерно в двадцати футах от земли, в оранжевом свете объятой огнем осадной башни, была хорошо различима фигура Ротека.
— Тяните их наверх! — крикнул Веспасиан, хватаясь за веревку. Магн и Ситалк тотчас подскочили на подмогу братьям. Нескольких мощных рывков, и в окне показался испуганный гет. Артебудз послал ему стрелу прямо в разинутый рот. Гет с воплем сорвался вниз, а в следующий миг веревка внезапно утратила натяжение, и весь отряд Веспасиана навзничь повалился на пол.
Этот ублюдок спрыгнул, — проревел Веспасиан, вскакивая на ноги. В три прыжка подбежав к окну, он схватился за веревку выскочил в окно и заскользил вниз.
Спуск был стремительным. Шершавая веревка больно жгла руки, зато толстые штаны в очередной раз сделали доброе дело — ноги не пострадали. На уровне второго этажа его обдало волной жара от бушевавшего внутри пламени. Затем внизу послышалось лошадиное ржание. Шум осады напугал лошадей, и теперь они, напоминая черное облако, устремились на восток по узкой ровной полосе, что протянулась между берегом реки и склоном холма, на котором высилась крепость.
Еще миг, и Веспасиан уже был внизу. Вслед за ним с веревки спрыгнул Сабин. Топот лошадиных копыт звучал совсем рядом.
— Ротеку сквозь них не пройти! — крикнул Сабин брату, когда к ним присоединились Магн и Ситалк. — Он явно двинулся вдоль стены, вот только в какую сторону?
— Думаю, что прочь от лошадей, — ответил Веспасиан. — Как только они пробегут мимо, он прошмыгнет позади них к реке. Это его единственный шанс на спасение.
С этими словами он бросился вдоль стены, против потока напирающих вперед животных. Не успел он отбежать, как на землю спрыгнули Артебудз и Ситалк, а в следующее мгновение из окон башни с ревом вырвалось пламя.
Стоило им выбежать из-за башни, как шум кипевшего во дворе сражения по ту сторону стены сделался громче. Тем временем мимо них пронеслись последние лошади, а они сами пересекли русло канализационного стока. Справа от них темнели очертания мертвых лошадей. Несчастные животные забежали в зловонное болото, в котором увязли, а затем были затоптаны копытами своих же собратьев. Жреца нигде не было видно.
— Мы обойдем болото стороной, подойдем к реке, а оттуда проберемся выше по берегу против течения! — крикнул Веспасиан, сбегая со склона холма. Они уже почти преодолели полпути до берега, когда прорезавший ночную мглу крик заставил их остановиться.
— Вон они! Хватайте их! — это кричал Цел. С ним было еще десятка два солдат, с которыми он пытался проникнуть внутрь башни. Судя по всему, они обошли стену с запада, примерно в ста шагах отсюда, и теперь бежали вниз по склону холма вдогонку Веспасиану и его спутникам. Позади них на фоне ночного неба огромным маяком пылала осадная башня.
— Стреляйте в них! — приказал Веспасиан, и сам отстегнул от пояса лук и вставил в него стрелу. К тому моменту как они добежали до берега, круто уходившего вниз к реке, каждый успел выпустить по три или четыре стрелы. И хотя ни одна из них не попала в преследователей, однако вынудила тех поднять щиты, что существенно замедлило их передвижение: чтобы не упасть, споткнувшись о неровности, они были вынуждены перейти с бега на быстрый шаг. Воспользовавшись этим обстоятельством, Веспасиан и его спутники продолжали обстреливать их из луков. Увы, это не остановило преследователей. Скрытые за стеной щитов, они продолжали наступать, и лишь отблески пламени, которым была охвачена осадная башня, отражались в их шлемах и медной окантовке щитов. Вскоре расстояние сократилось настолько, что солдаты Цела вполне могли пустить в ход копья.
— Кажется, нам пора уносить ноги! — прорычал Сабин.
— Ты как всегда прав, мой брат, — согласился Веспасиан. — Назад, к...
Не успел он договорить, как его перебил хорошо знакомый трубный глас.
— Солдаты четвертой центурии третьей когорты Четвертого Скифского легиона, я приказываю вам остановиться!
Преследователи моментально замерли на месте всего в тридцати шагах от Веспасиана. Еще бы, ведь зычный рев, прозвучавший за их спинами, принадлежал командиру копейщиков. Цел резко обернулся.
— Кругом! — скомандовал Фауст.
Приученные за многие годы беспрекословно подчиняться старшему по званию, легионеры мигом повернулись спиной к убегающим «гетам» и лицом к Фаусту, который вынырнул к ним из темноты. В следующий миг Цел, обнажив меч, бросился на него, стараясь нанести удар в пах. Но и Фауст тоже был не промах. В самый последний момент он отступил влево, и Цел с мечом в руке пошатнулся и упал. Фауст с размаху стукнул его рукояткой меча по затылку. Цел без чувств растянулся на земле. Фауст быстро снял с него все оружие, после чего повернулся к застывшим в растерянности легионерам.
— Этот кусок дерьма использовал вас, чтобы сорвать важное задание, данное самим императором! — рявкнул он на них. — Это наши солдаты, и у них не было иного выбора, кроме как стрелять в вас. Трибун Веспасиан, выведи своих людей!
Веспасиан со своими спутниками вышел из темноты и снял с головы варварскую шапку.
— Как только я увидел, как Цел выводит своих людей назад за ворота, я сразу понял, что этот ублюдок гонится за вами, и тоже бросился за ним вслед, — пояснил Фауст. Тем временем легионеры узнали Веспасиана и принялись обсуждать случившееся.
— Спасибо, мой друг, — ответил Веспасиан. — Но, боюсь, что жрец все-таки ушел от нас, и нам его не догнать.
— В таком случае нам всем выпала неприятная ночка. Весь наш чудный план пошел псу под хвост. Мы не сумели взять в кольцо деревню. Оттуда на нас выскочили около тысячи гетов. Они подожгли осадную башню, когда та уже подошла к самой стене, после чего скрылись через ворота в осадной стене. Знал бы ты, сколько моих ребят сложили головы в этом аду! Но с остальными мы разделались, как надо, и теперь крепость наша.
Братишка, нам пора! — окликнул Веспасиана Сабин. — Может быть, Ротек не успел уйти далеко. Если он на лодке уплыл вниз по течению, то у нас еще есть шанс его догнать.
Веспасиан вздохнул. Он валился с ног от усталости. Тем не менее он понимал: если существует хотя бы крошечный шанс, им нельзя не воспользоваться.
— Что ты намерен с ним сделать? — негромко спросил он Фауста, кивком указав на Цела, который, похоже, начал понемногу приходить в себя.
— Не мог же я прикончить его на глазах у моих солдат, — шепотом ответил Фауст и опустился на колени, чтобы проверить, как поживает его поверженный противник. — Кто-нибудь из них наверняка проговорился бы, и тогда Поппей обвинил бы меня в убийстве. Так что чем раньше я верну его обратно в бой, тем лучше. Пусть повоюет. Ну а если погибнет, туда ему и дорога.
Увы, в следующую минуту тишину нарушило пронзительное конское ржание, а земля содрогнулась от топота копыт.
— Проклятье, лошади бегут назад! — воскликнул Веспасиан.
— Всем встать клином! Сомкнуть щиты! Копейщики — вперед! —скомандовал Сабин.
Сбитые с толку легионеры, поняв, что им грозит неведомая опасность, поспешили выполнить приказ: образовав клин вокруг своих недавних противников, они ощетинились копьями. Надо сказать, что они успели вовремя, потому что в следующую секунду из темноты, стуча копытами, вынырнул обезумевший табун.
Чем тут же воспользовался Цел. Выхватив из ножен кинжал, он вогнал его Фаусту в шею. Из раны вырвался фонтан крови. Цел вскочил с земли и со всех ног бросился в сторону крепости. Веспасиан бросился было ему вдогонку, однако краем глаза заметив, что обезумевшие животные совсем близко, передумал. Предоставив подлого центуриона судьбе, он склонился над раненым Фаустом, стараясь остановить кровотечение.
Тем временем табун добежал до легионерского клина. Первые животные, не столько увидев, сколько почувствовав наличие ощетинившейся копьями преграды, повернули направо и налево, подобно реке огибая с обеих сторон клин, словно остров. Находясь в относительной безопасности за стеной щитов, Веспасиан со всех сил ладонями пережал Фаусту вену. Лишь на миг рискнув обернуться через плечо, он увидел, как Цел прибавил скорости, но уже в следующую секунду, издав короткий вопль, исчез под лошадиными копытами.
Пока лошади неслись мимо них, легионеры даже не шелохнулись, хотя земля содрогалась с такой силой, что они были вынуждены ослабить ноги в коленях, чтобы было легче стоять. От ржания и топота копыт обезумевших, покрытых хлопьями пены животных, что неслись мимо на расстоянии всего вытянутой руки, закладывало уши. Однако движимые каким-то внутренним чувством, лошади огибали людской островок, и ни одна из них не напоролась на острие копья.
Наконец мимо пронеслись последние кони. Оставив позади клин, оба рукава вновь сомкнулись в единый поток, который с оглушающим топотом покатился дальше. Люди остались стоять. Прошло какое-то время, прежде чем кто-то осмелился пошевелиться.
— Проклятье, кажется, я наложил в штаны, — доложил хриплым шепотом Магн. — Хотя вряд ли бы ты это учуял, потому что они и без того воняют. Как там Фауст?
Веспасиан посмотрел на первого центуриона. Тот слабо улыбнулся.
— Я же говорил вам, что этим вонючим варварам меня не убить. Но, боюсь, мой небесный господин уже ждет меня.
Сказав эти слова, Фауст закатил глаза и умер. Веспасиан окровавленной ладонью закрыл ему глаза и поднялся с земли.
— Отнесите тело центуриона Фауста в лагерь и воздайте ему все почести, — приказал он легионерам. — А заодно заберите с собой эту лепешку дерьма, — добавил он, указывая туда, где в нескольких шагах от них на земле распласталось изуродованное тело убийцы.
Легионеры, хотя и не до конца еще пришли в себя, отдали салют и взвалили на плечи тело своего командира. Сабин прикоснулся к груди Фауста и пробормотал какие-то слова, после чего легионеры молча пошли прочь.
Веспасиан посмотрел им вслед, провожая взглядом тело мертвого друга. Затем его внимание привлекла крепость. Гетов на стенах не было видно, зато то тут, то там кучками сидели и о чем-то болтали римские солдаты, как могут сидеть и болтать только те, кому довелось пройти сквозь ад и выйти оттуда живым. Затем на стене возникла небольшая одинокая фигура и встала лицом к реке. По шлему с высоким плюмажем, по красному плащу, что ярко алел в свете пламени, Веспасиан тотчас понял, что это Поппей. Генерал вынул меч и, высоко воздев его над головой, пригрозил им. Видел их Поппей или нет, этого он не знал, да и не хотел знать.
— Нам пора, — сказал он, обращаясь ко всем сразу, и зашагал к реке.
Они не сразу нашли то место, где оставили в камышах лодку, а в ней Варина и его товарищей.
— Варин! — негромко позвал Веспасиан.
Вскоре из камышей показался нос лодки. Луций и Аррун сидели на веслах. Варин был кормчим. Еще миг, и он подвел лодку к берегу.
— Мне кажется, у нас есть тот, кого вы искали, — произнес он с довольной ухмылкой, как только Веспасиан и Сабин шагнули в лодку.
— Что? — не сразу понял его Сабин.
— Мы наблюдали за крепостью и спустя какое-то время увидели в окнах пламя. Затем из одного окна выбросили веревку и по ней начали спускаться двое. Один почему-то снова скрылся внутри, а вот второй спрыгнул на землю. Потом мы увидели, как вы все спускаетесь по ней вниз. И потому я решил немножко изменить полученный приказ. Вместе с Луцием мы вылезли из лодки и крадучись двинулись вдоль берега. Не успели мы проползти нескольких футов, как поймали его, как раз в тот момент, когда он садился в крошечную лодчонку, спрятанную в камышах чуть ниже по течению.
Веспасиан насторожился.
— Вы убили его?
— Нет, я решил, что коль ты приложил такие усилия к тому, чтобы его поймать, то эта честь принадлежит тебе, — ответил Варин и пнул ногой кусок вощеной ткани, под которым, связанный по рукам и ногам, лежал жрец Ротек. Глаза его пылали ненавистью.
— Ты! — он даже сплюнул, когда узнал Веспасиана. — Ты должен быть мертв! Я послал своих людей, чтобы они исполнили волю богов и убили тебя! — прорычал он, словно дикий зверь, обнажив в оскале спиленные зубы.
Веспасиан с размаху врезал Ротеку кулаком в его гнусную физиономию.
— Это тебе за моих солдат, которые погибли из-за тебя!
Взмах руки, и кулак Веспасиана с глухим стуком опустился на скулу жреца.
— А это тебе за Деция Фалента!
Веспасиан занес руку для очередного удара, но кто-то перехватил его запястье.
По-моему, господин, было бы глупо забить его до смерти. — шепнул ему на ухо Магн, — особенно после того, чего нам все это стоило.
— Ты прав, — ответил Веспасиан. Его все еще душила ярость. Чтобы успокоиться и остыть, он сделал несколько вздохов. Высвободив руку, он посмотрел на бесчувственное тело Ротека и плюнул ему в лицо. — Но как же я его ненавижу!
Подгоняемая легким западным ветром небольшая лодка неслышно скользила вниз по течению Данувия, мимо осадной стены, мимо римского лагеря за ней, держа курс на слабый предутренний свет, зародившийся на востоке. Луций и Аррун сидели на веслах, Варин был рулевым и следил за тем, чтобы лодка не слишком отклонялась от берега. Не хотелось привлекать к себе внимание римского речного флота, стоявшего на якоре посередине реки: слева от них, в темноте, его корабли покачивались неясными тенями. Впрочем, Веспасиан и его товарищи были настолько измотаны, что не замечали ни прибрежных камышей, ни кораблей. Молча глядя в темноту, все как один предавались скорбным размышлениям, вспоминая Фауста, Зилеса, Бризоса.
Связанный по рукам и ногам и с кляпом во рту, Ротек лежал на дне лодки в луже грязной воды. Один раз он уже пришел в себя, но как только производимое им мычание и попытки освободиться от пут начали всем надоедать, мощный кулак Магна вновь погрузил его в беспамятство. Теперь вокруг его неподвижного тела плескалась мутная вода.
Спустя какое-то время внимание беглецов привлек слабый желтоватый свет на берегу.
— Это, должно быть, солдаты Фауста с лошадьми, — предположил Веспасиан, стряхивая с себя оцепенение. — Плывем прямо к ним.
— Слушаюсь, триерарх!
Веспасиан закатил глаза, но ничего не сказал. Своим успехом они были в первую очередь обязаны Варину, действовавшему на свой страх и риск, хотя тот, как рядовой легионер, по всей видимости, это плохо осознавал. Вот и солдатам Фауста тоже хватило ума ждать их в том месте, где берег был плоский и свободен от камышей. Лодка бесшумно скользнула к кромке воды и уперлась носом в песок. Где-то рядом, приветствуя скорый рассвет, уже запели первые утренние птахи, а вскоре первые лучи солнца, которое еще не вышло из-за горизонта, уже окрасили облака в пурпурно-синие тона.
— Опцион Мелит, трибун, с вашими лошадьми по приказу первого копейщика! — отрапортовал молодой опцион, встав перед Веспасианом навытяжку, когда тот первым вылез из лодки, а вслед за ним Сабин и все остальные. Впрочем, от Веспасиана не скрылось, что, рапортуя, опцион слегка поморщился — причиной чему наверняка была вонь, исходившая от их варварских одежд.
— Спасибо тебе, опцион, — поблагодарил Веспасиан, устало салютуя в ответ. — Ты и твои солдаты молодцы, — добавил он, кивком указывая на двух легионеров, что стояли вытянувшись в струнку за спиной Мелита. — К моему великому прискорбию, должен сообщить вам, что Фауст мертв, поэтому будьте осторожны, когда вернетесь в лагерь. Последствия могут быть... не совсем приятные.
— Фауст мертв! — вырвалось у Мелита. — Вот это дерьмо, а не известие! Теперь первым копейщиком станет центурион Виридий, а это ублюдок еще тот. До Фауста ему как отсюда до Рима.
Варин и два его товарища выгрузили на берег снаряжение и бесчувственное тело жреца. Веспасиан и его спутники тем временем разделись и окунули измученные тела в ледяную воду. Какое-то время они плескались в ней и терли друг другу спины, надеясь избавиться от омерзительной вони варварской одежды. Увы, их успехи в этом деле оказались более чем скромными.
Наконец они переоделись в свою одежду и, взбодренные холодной водой, а также подкрепившись хлебом, колбасками и сыром, которые захватил с собой Мелит вместе с двумя мехами довольно приличного вина, начали готовиться к отъезду. Жреца и провизию погрузили на двух свободных лошадей, которые предназначались для Бризоса и Зилеса.
— Удачи вам! — крикнул Магн Варину и его товарищам, когда те сели обратно в лодку. — Увидимся в Риме. Луций, мы с тобой вместе наведаемся в конюшни к Зеленым.
Молодой легионер усмехнулся и покачал головой.
— Для начала неплохо бы туда вернуться! — крикнул он в ответ, придерживая лодку, чтобы в нее сел Мелит и оба сопровождавших его легионера.
- Но если Фортуна улыбнется нам и мы туда вернемся, то она наверняка еще больше улыбнется нам и Зеленым, когда мы придем посмотреть гонки колесниц.
Лодка отчалила от берега и развернулась. Гребцы налегли на весла, направляя ее против течения. Западный ветер усилился. Тем не менее лодка, а с ней Варин, Луций и их спутники исчезли из виду. Веспасиан пришпорил коня, и они пустились рысью вдоль реки, держа курс на восток. Магн молча ехал рядом с ним, придерживая под уздцы лошадь, к которой ремнями был привязан Ротек.
Очень даже приличные ребята, господин, — заметил он спустя какое-то время.
Все зависит от того, как ты понимаешь слово «приличный», — ответил Веспасиан. — Впрочем, ты прав, они оказались нам весьма кстати, и будь на то моя воля, я бы за проявленную инициативу сделал Варина опционом.
— Пустая трата времени, господин. Он сказал, что уже пробовал дважды, и оба раза эта должность ему не подошла, если ты понимаешь, о чем я.
— Ты хочешь сказать, что это он для нее не подошел?
— Думаю, можно сказать и так, в отличие от армии. Таких солдат, как он, еще надо поискать.
— Это точно, — согласился Веспасиан и впервые за несколько дней рассмеялся. Ему самому казалось, что с тех пор прошла целая вечность. Наконец солнце поднялось над горизонтом, и он с радостью подставил лицо его лучам. — Как бы то ни было, будем надеяться, что твой приятель Луций вернется домой, и вы прекрасно проведете с ним время, болтая о скачках на языке колесничих или какой там язык у них в ходу.
Магн нахмурился.
— Господин, в тебе говорит зависть. Твоя беда в том, что тебе никогда не понять, что такой человек как Луций многого стоит, особенно если его долгое время прикармливать. Делай ему приятно, и денежки рекой потекут в твой карман.
Магн обернулся через плечо, ища взглядомлодку, которая уносила прочь его потенциальную золотую жилу, и неожиданно замер на месте.
— Вот дерьмо! Они выслали за нами погоню!
Веспасиан обернулся в седле, и в следующий миг лицо его вытянулось. Не более чем в миле от них, на веслах и всех парусах, чему содействовал усилившийся ветер, им вдогонку неслись восемь бирем и две триремы. Их округлые деревянные бока поблескивали в солнечных лучах, а белым парусам солнце добавило янтарный оттенок. В иной момент они показались бы Веспасиану прекрасными, не исходи от них угроза. По воде до беглецов долетал пронзительный звук флейты, которым начальники весельной палубы задавали гребцам ритм.
— Сабин, взгляни! — крикнул Веспасиан.
Брат обернулся.
— Проклятье, Поппей выслал нам вдогонку целую эскадру! Вот же упрямый ублюдок. Давай не будем ждать, когда река повернет на север, а сами свернем на юг.
— Я бы вам этого не советовал, — подал голос подъехавший к ним Ситалк, указывая на облако пыли в трех или четырех милях к югу от них.
— Это римская конница?
— Нет. отряду всадников такого облака пыли никогда не поднять. Их никогда не бывает больше ста двадцати, — ответил Ситалк. — Под тем облаком их движется раз в пять или шесть больше. Это те, кому ночью удалось вырваться из крепости. Это геты.
— Но они вряд ли гонятся за нами. Откуда им знать, что мы здесь? — напомнил ему Магн.
— За нами или нет, но они скачут сюда, мой друг, а это самое главное, — возразил Ситалк. — И я не хочу даже думать о том, что будет, если они догонят нас.
— Придется уходить от берега! — крикнул Веспасиан, пуская коня в галоп. Постоянная тряска привела Ротека в чувство, и теперь даже топот копыт был бессилен заглушить его нечленораздельные протесты. Примерно через треть мили ровная местность кончилась, и лошади были вынуждены перейти в карьер. Впрочем, даже на такой скорости беглецам удалось оторваться от римской эскадры, а вот облако пыли, вздымаемое копытами варварских лошадей, приближалось с угрожающей скоростью.
Спустя какое-то время Веспасиан и его отряд поднялись на холм. С его вершины им отрылся вид на крепость Лисимахиду, до которой было около двух миль.
— В том месте река сворачивает на север! — крикнул Веспасиан Сабину, когда они галопом устремились вниз по склону. — Не хотелось бы заезжать туда вместе со жрецом. Поппею точно не известно, с нами он или нет, но у него наверняка имеются свои глаза и уши в тамошнем гарнизоне. Тамошние соглядатаи тотчас же просветят его на сей счет. Как же нам поступить?
— Может, объехать крепость стороной и продолжить путь дальше? — предложил Сабин. — Таким образом, мы оставим позади флот, и нашей единственной заботой будут геты.
— Убедительно, — отозвался Магн.
Глухой стук и лошадиное ржание заставили всех застыть на месте и обернуться. Подлый жрец исхитрился развязать веревку, которой под брюхом лошади его запястья были примотаны к его лодыжкам, и теперь скакал на связанных ногах, пытаясь уйти.
— Ах ты, мерзкий пес! — воскликнул Магн, соскакивая с коня и бросаясь вдогонку жрецу. Догнав, он повалил Ротека на землю и хорошенько врезал ему кулаком в ухо. Жрец тотчас обмяк. Из-под кляпа, которым был заткнут его рот, показалась кровь, на левой щеке прямо на глазах расплылся огромный синяк.
Ситалк бросился на помощь Магну. Вместе они вернули жреца на его прежнее место на крупе коня, что тоже было делом не из легких. Лошадь пританцовывала, отказываясь стоять на месте, фыркала и мотала головой. Совместными усилиями бывшие недруги закрепили веревку под лошадиным брюхом.
— Живее! — поторопил их Сабин. — Эскадра приближается!
Звуки флейты, доносившиеся со стороны реки, сделались громче. В попытке догнать беглецов прежде, чем река повернет на север, все десять кораблей прибавили скорость, доведя ее до предельной. Обычно на такой скорости суда шли на таран. Долго поддерживать ее было невозможно: несколько сот взмахов веслами, и гребцы обессилят.
Веспасиана и его спутников от кораблей теперь отделяло не более полумили. Он уже мог различить установленные на борту баллисты, возле которых суетились расчеты. Еще немного, и суда обрушат на них тучу смертоносных стрел.
К югу от них гетская конница была уже хорошо различима в виде темного пятна, которое как будто летело над землей.
— Готово! — крикнул Магн, когда они с Ситалком наконец затянули последний узел и направились к своим лошадям. В следующее мгновение поверхность реки взметнулась фонтаном брызг. Ядро не долетело до берега всего пять шагов и, упав в воду, обдало их водяной пылью.
— Проклятье! — крикнул Сабин и уже было повернул лошадь, чтобы сдвинуться места. Увы, через секунду над их головами со свистом пронесся камень. Магн посмотрел вверх и в прыжке сбил с ног Ситалка, подминая его под себя. Камень упал на землю в том месте, где только что стоял великан-фракиец, и, чудом не задев запасную лошадь, которую держал под уздцы Артебудз, покатился вниз по склону.
Я позабыл, какой ты неустойчивый. — пошутил Магн, помогая фракийцу подняться на ноги.
— Если ты считаешь, что поквитался со мной, римлянин, — усмехнулся Ситалк. — то я скажу, что теперь за мной должок за оба раза.
Видя, что они отстали от других, оба бегом бросились к своим коням. Не успел Магн перекинуть ногу, как его лошадь заржала и рухнула под ним на землю. Ее зад представлял собой кровавое месиво рваной плоти и раздробленных костей. На землю с крупа коня скатился окровавленный камень размеров с человеческий кулак.
Быстро садись на другую! — крикнул Артебудз, бросая ему поводья ремонтной лошади, на которую была нагружена провизия. Не успел Магн сообразить, что случилось, как со стороны реки взметнулся еще один фонтан.
Второе приглашение ему не понадобилось. Схватив за поводья коня, к спине которого был привязан жрец, он бегом бросился к свободной лошади, вскочил на нее и, поддав ей пятками в бока, бросился догонять остальных. Раненое животное осталось лежать, истекая кровью. Веспасиан посмотрел через плечо, чтобы убедиться, что друг догоняет их. В следующий миг по обеим сторонам от Магна, обдав его дождем из земли и травы, упали еще два ядра. Он чудом проскочил между ними. Еще несколько ядер угодили в воду. В воздухе над берегом повисла тонкая влажная пелена. От нее тотчас сделались влажными одежда и волосы. Когда они пустили лошадей в галоп, впереди, переливаясь и подрагивая, возникла тонкая радуга.
Теперь ядра не долетали до них. Гребцы, а это были вольноотпущенники, а не рабы, которых можно было засечь до смерти, — выдохлись и ослабили усилия, не в состоянии больше поддерживать сумасшедшую скорость, как бы часто ни свистел в свой свисток их начальник. Веспасиан пустил лошадь в карьер, и так они проделали еще одну милю. Река начала изгибаться, отклоняясь к северу, и отряд свернул на юг, обходя стороной Аксиополис. От гетов, находившихся справа от них, беглецов теперь отделяло не более мили.
— Они изменили направление, — заметил Ситалк, стараясь говорить громко, чтобы перекрыть топот копыт.
— Что? — не понял его Веспасиан.
— Геты. Они изменили направление. Теперь они отклонились влево! — крикнул ему в ответ фракиец. — Похоже, что они скачут к излучине реки и пронесутся сзади от нас.
— Наконец-то я слышу хорошую новость! — воскликнул Магн, пытаясь сдвинуть из-под себя мешок с солониной, который доставлял его натруженному мягкому месту огромные неудобства.
Тем временем они доскакали до поворота реки. Бросив взгляд на север, по течению Данувия, Веспасиан ахнул. Ему стало понятно, что вынудило гетов изменить курс. Река, шириной около пятисот футов, пестрела разноцветными парусами. Это флотилия гетов покинула родные порты на севере Малой Скифии, не покоренной римскими легионами, и пришла на юг на выручку сухопутным отрядам.
— Проклятье, нашим судам их не видно из-за поворота реки! — воскликнул Веспасиан, переходя на рысь, чтобы полюбоваться внушительным зрелищем.
— Что я слышу? — проворчал Магн. — Может, ты забыл, что эти ублюдки пытаются нас прихлопнуть?
— Наше дело сторона. Если мы попробуем предупредить эскадру, они, того гляди, примутся снова обстреливать нас из луков. Так что пусть уж наши морячки разбираются с ними сами, не нашей голове о них болеть.
Сабин, как и большинство римлян, отслуживших в легионах, питал к флоту презрение, будучи убежден, что моряки не чета бравым солдатам, что составляли костяк армии и гордость империи.
— Пожалуй, ты прав, — согласился с ним Веспасиан. — Так что, пока не поздно, давайте-ка поскорее убираться отсюда.
Обогнув с юга Аксиополис, они взяли курс на юго-восток и вскоре уже поднимались на горный кряж, который, собственно, и вынуждал реку, которая до этого текла в восточном направлении, повернуть на север. На его вершине они остановились и оглянулись назад, наблюдая с высоты птичьего полета за тем, как развиваются события там, внизу.
Геты уже домчались до реки и открыли огонь по римской эскадре. Время от времени над водой стремительно проносилось нечто вроде темного облака или роя каких-то насекомых — смертоносные залпы варварских стрел. Геты вели прицельный огонь по кораблям. С высоты горного гребня беглецам было видно, как на палубах падают, сраженные стрелами, артиллеристы и матросы, а на биремах — ничем не защищенные сверху гребцы. Впрочем, несмотря на потери, экипажи судов пытались вести ответный огонь, не подозревая, что всего в полумиле от них за поворотом реки их поджидает флотилия гетских кораблей.
Веспасиан, который вел счет потерям гетов, насчитал таковых несколько десятков. Все они пали жертвами каменных ядер, которыми баллисты поливали их с борта римских судов. В ответ варвары продолжали поливать три ближайших к ним судна стрелами. Количество жертв среди гребцов было столь велико, что биремы утратили способность маневрировать. Западный ветер — а он заметно усилился — доносил до Веспасиана и его спутников какофонию душераздирающих криков. Две триремы и пять оставшихся бирем развернулись носом к варварской коннице на берегу. Выпустив по гетам залп ядер, они тотчас отгребли к обездвиженным судам, которые стояли боком к первым триремам гетов, уже показавшимся из-за изгиба реки. Увидев римские суда, геты прибавили скорости, и вскоре воздух наполнился свистом работающих весел. Правда, в следующий миг, когда они проплывали мимо, по ним со стен Аксиополиса выпустила залп баллиста. Поверхность реки тотчас взорвалась фонтанами брызг, но флотилия гетов не пострадала и продолжала неуклонно приближаться к потрепанным боем римским судам, которые не успели развернуться к ним лицом.
Ритмичные звуки флейт слились в бесконечный истошный визг. Первые суда варварской флотилии устремились навстречу римской эскадре. Два из них врезались в бок триреме, в то время как третье пронеслось мимо биремы, словно сухие ветки, обламывая ее весла и сбрасывая со скамей изувеченных гребцов. С переломанными спинами и пробитыми черепами те гроздьями летели в воду. Вскоре звук флейт потонул в оглушительном треске дерева — это, сделав свое черное дело, первые два судна гетов стали отгребать назад от изуродованного римского корабля. Когда же на потрепанную римскую эскадру налетела вторая волна вражеских судов, Веспасиан повернул коня.
— Все, с меня хватит. Думаю, я насмотрелся достаточно. Не хотел бы я стать участником этого сражения, — произнес он. качая головой.
— Сегодня Стикс пересечет не один десяток отважных воинов, — пробормотал Магн, держа за поводья лошадь, к которой был привязан жрец. — А все потому, что Поппей хочет заткнуть рот всего одному человеку.
— Или же потому, что мы хотим сохранить ему жизнь, — добавил Сабин. — Но я не стал бы переживать по этому поводу, ибо когда человек покинет этот мир, то окажется в руках великого Митры, и не в наших силах что-либо изменить.
Не желая вступать в философские дебаты с собственным братом, Веспасиан пришпорил коня. Тот взял с места в карьер, унося своего седока вниз по склону холма на равнину, что протянулась до самого Понта Эвксинского и портового города Томы.
К тому моменту, когда через два часа после захода солнца Веспасиан и его спутники достигли городских ворот, все как один продрогли до костей. Усилившийся до ураганных порывов ветер разогнал облака, зато принес с собой ледяной холод и чистое, звездное небо. Одного вида облаченного в форму военного трибуна оказалось довольно, чтобы даже после комендантского часа ворота распахнулись, впуская усталых всадников внутрь городских стен. Они проехали по широкой, освещенной лишь лунным светом улице, ведущей прямо к порту, которому город собственно и был обязан своим существованием. Дома по обе ее стороны были невзрачные и приземистые, а весь город нес на себе печать убогости и заброшенности, хотя явно когда-то знавал лучшие дни.
— Что за дыра! — воскликнул Магн, когда на них из темного переулка выглянули несколько оборванных нищих.
— Вес верно, иначе бы сюда не ссылали, — ответил Сабин. — Поэт Публий Овидий Назон провел здесь остаток своих дней, бедняга.
— Когда-то это был главный одриссийский порт, — печально произнес Ситалк, — пока римляне не прибрали к рукам северную часть Фракии и превратили ее в свою провинцию Мезию. Город вскоре захирел, ведь порт вам оказался не нужен, мы же вынуждены пользоваться теми гаванями, которые еще у нас остались.
— А чем же живут его обитатели? — спросил Артебудз.
— Частично торговлей с Боспорским царством на севере и Колхидой на востоке, но это, пожалуй, и вся торговля. А так в основном рыбной ловлей и пиратством, хотя в последнем они вам ни за что не признаются.
— Мне почему-то казалось, что великий Помпей очистил моря от пиратов, — заметил Веспасиан.
— Только не здесь, на Понте Эвксинском, — уточнил Дренис и презрительно плюнул. — Ему было главное защитить вашу бесценную торговлю и перевозку зерна в ваших морях. Так что пираты никуда не делись. Они просто подались на север, в Понт Эвксинский.
—Я бы так не сказал. Пираты остались в Эгейском море, — возразил Сабин. — На тамошних островах много удобных бухточек, где можно спрятаться. На пути сюда за моим кораблем, когда мы проплывали к югу от Ахайи, погнались пираты. И не будь у нас метких лучников, не знаю, как для нас закончилась бы эта погоня. Но нам повезло. Наши лучники уложили около десятка пиратов, в том числе самого капитана. Надо сказать, это был настоящий великан с рыжими волосами, не иначе, как твой соплеменник, Ситалк. К тому же не все пираты так уж и плохи. Например, примерно в то самое время, когда Рим был охвачен восстанием Спартака, киликийские пираты принесли в Империю бога Митру.
— Ну кто бы мог подумать! Пираты, поклоняющиеся Митре! — рассмеялся Веспасиан. — Не иначе как они даже в буре видят божественный свет.
— Смейся, смейся, братишка. — серьезно ответил Сабин. — Великий Митра осеняет своим божественным светом в равной степени всех людей, как хороших, так и плохих. Он их не судит, ибо он умер во искупление наших грехов и воскрес на третий день, дабы показать нам, что можно победить даже смерть.
— Что-то я не заметил, чтобы Фауст ее победил, — заметил Магн.
Сабин смерил его колючим взглядом.
— Смерть может быть не только физической.
Веспасиан, который открыл было рот, чтобы отпустить язвительное замечание, тотчас его закрыл, прочитав на лице брата глубину его убежденности.
— Похоже, это и есть наш корабль, — сказал Ситалк, уводя разговор в другое русло. На мачте огромной квинквиремы, что покачивалась на волнах прибоя, колыхался фракийский царский штандарт. Теологические споры тотчас стихли: все поспешили вдоль причала к сходням, что уже были сброшены на берег.
— Ситалк, кого я вижу! — воскликнул капитан стражи, когда они подъехали ближе. — Вот уж не ожидал, что ты будешь здесь вовремя. Впрочем, в такую погоду мы никуда не торопимся.
— А вот это решать триерарху, Гейдрес, — ответил фракиец, спешившись и похлопав караульного по плечу. — С каких это пор пехота взялась судить о таких вещах, как мореходство?
— Тогда при чем здесь пехота? Я больше не пехотинец. Я моряк и могу судить о таких вещах. Свои суждения я выношу, глядя, сколь истово молится наш капитан, а молится он с того самого момента, как усилился ветер, — ответил Гейдрес с хитрющей ухмылкой. — Поднимайтесь на борт и послушайте сами. И хорошенько привяжите лошадей. Мы займемся ими завтра. Я прикажу, чтобы их накормили.
— Погода ухудшится, — заявил триерарх Раскос, вглядываясь в ночное небо, которое постепенно затягивалось тучами. — Этот ветер принесет с собой гнев Збелтурдоса. Он несется сюда, чтобы обрушить на пас свои молнии. Вскоре мы услышим гром копыт его небесного скакуна и завывание его верного пса.
— Ты хочешь сказать, что надвигается буря? — раздраженно уточнил Веспасиан, который устал слушать все эти бесконечные разговоры про разных богов.
— Да, когда Збелтурдос гневается, жди бури, — ответил Раскос, почесывая седую всклокоченную бороду, которая на фоне коротко стриженных волос производила довольно странное впечатление, и Веспасиану казалось, будто голова капитана перевернута вверх тормашками. — Мы должны умилостивить его. Мы принесем ему жертву. Одна из ваших лошадей сделает свое дело.
— Ты хочешь принести нашу лошадь в жертву своим богам? Даже не думай, — категорично отрезал Сабин. — Лошади...
— Они являются собственностью римской армии, — договорил за него Веспасиан, прежде чем его брат оскорбил бы кого-нибудь из присутствующих заявлением о том, что фракийские боги — ничто по сравнению с великим Митрой.
— Моя лошадь — собственность царицы, — вмешался Ситалк. — Думаю, Трифена не станет возражать, если я предложу для жертвоприношения свою лошадь.
Веспасиан имел на этот счет сомнения, однако понимая, чем грозит ему оскорбление фракийских богов, решил оставить свои сомнения при себе.
Похоже, Раскос остался доволен.
— Отлично, значит, договорились. Насколько я понимаю, вы везете с собой пленника?
С этими словами он посмотрел на Ротека, который связанный извивался на палубе между Магном и Артебудзом.
— Царица Трифена просила меня устроить для него отдельную камеру. Вы найдете ее на гребной палубе. Гейдрес отведет вас вниз. Ему и десяти его караульным поручена охрана пленника.
— Мы с Дренисом... займемся лошадью, — сказал Ситалк Веспасиану, когда тот повернулся, чтобы пойти за Гейдресом. Веспасиан кивнул в знак согласия. Сабин насмешливо фыркнул.
Они прошли за начальником караула по всему огромному судну, длина которого составляла никак не меньше пятидесяти шагов. Магн и Артебудз вдвоем тянули упирающегося жреца. Палуба с треском вздымалась под их ногами. Едва ли не ежесекундно со свистом налетал шквальный ветер, и тогда по судну как будто пробегала дрожь. К тому времени, когда они дошли до люка на носу судна, оба брата — и Веспасиан, и Сабин — уже ощутили приближение морской болезни. Когда же они открыли люк, чтобы по приставной лестнице спуститься на весельную палубу, в нос им тотчас ударила тошнотворная вонь мочи и дерьма.
— Похоже, господин, мы снова по уши в дерьме, — заметил Магн с верхней ступеньки лестницы, спуская вниз Артебудзу и Сабину упирающегося жреца.
Вскоре глаза Веспасиана привыкли к тусклому свету масляных ламп. Затем у него от удивления отвисла челюсть. Перед ним, цепями прикованные к своим веслам, спали несколько десятков гребцов. В отличие от римлян, фракийцы использовали в этой роли рабов.
— Как вам удается поддерживать дисциплину? — спросил он Гейдреса, сраженный наповал этим зрелищем. Фракиец пожал плечами.
— Они все до одного скованы по рукам и ногам, и не могут никуда бежать. К тому же им всем известно, что если они взбунтуются, так тотчас полетят за борт, а их место на веслах займут другие, которых мы про запас держим в трюме.
— Да, но если рабу нет смысла жить, ему нечего и терять. Именно поэтому мы в качестве гребцов используем вольноотпущенников. Им можно доверять. В трудные минуты на них можно положиться. Они всегда проявят мужество и не рискнут поднимать мятеж, ибо знают, что если останутся живы, то отслужив двадцать шесть лет, получат римское гражданство.
— Послушай, что ты пристал ко мне со своими вопросами? Я всего лишь моряк. У меня нет ответов на твои «почему» и «зачем». И мне совсем не жаль эту братию. Многие из них — это бывшие пираты, которые теперь сполна получают то, что когда-то предназначали другим.
— Да я не пристаю, — пробормотал Веспасиан, растерянно оглядываясь по сторонам. — Меня всего лишь беспокоит моя собственная безопасность. Как мне не опасаться за свою жизнь, если трюм набит теми, кому не дорога собственная жизнь?
— Теперь понятно, почему вы так и не стали морской державой, — заметил Сабин. — Вас больше волновало, чтобы рабы в трюме не взбунтовались, и потому были не в состоянии сосредоточить внимание на ходе сражения.
— Так уж у нас заведено, поэтому довольно вопросов. Пойдемте, камера вон там.
С этими словами Гейдрес открыл небольшую дверь и, пригнувшись, нырнул внутрь.
Веспасиан и Сабин последовали его примеру. Шагнув в низкую дверь, они оказались в темной вонючей каморке. При слабом свете луны, проникавшем сквозь решетку в потолке, Веспасиан различил железную клетку, примерно футов пять в высоту, длину и ширину.
— Давай его сюда, Магн. Артебудз, захвати масляную лампу, — велел он своим спутникам, пока Гейдрес возился с замком.
Благодаря тусклому свету лампы, Гейдрес сумел наконец вставить ключ в замок и распахнул дверь клетки. Внутри были приготовлены кандалы, прикованные к прутьям клетки тяжелыми цепями.
— Я сейчас выну у него изо рта кляп, — предупредил Веспасиан Магна и Артебудза, которые сжимали жреца мертвой хваткой. — Смотрите, чтобы он вас не укусил. Зубы у него острые.
С этими словам он вытащил изо рта Ротека кляп, вслед которому прямо ему в лицо полетел сгусток слюны. Веспасиан вытер лицо и кулаком ударил Ротека в живот. Жрец тотчас обмяк и уронил голову на грудь. Он лишь потому устоял на ногах, что Магн и Артебудз крепко держали его подмышки.
— А теперь послушай меня, ты, вонючий кусок дерьма! — прорычал Веспасиан. — Нам ничего не стоит облегчить себе жизнь и заковать тебя в цепи от твоей вонючей макушки до пят, что означало бы, что в один прекрасный день ты проснешься с дыркой в голове.
Жадно хватая ртом воздух, Ротек поднял голову. Его злобные глазки горели ненавистью. Он оскалился, обнажив спиленные, желтые зубы. Рот у него был кривой, губы срослись неправильно в том месте, где четыре года назад по ним полоснул меч Азиния.
— Мне без разницы, римлянин! — прошипел он. — Из вашей затеи ничего не выйдет. Никому из нас не доплыть до Рима. Вам — потому что вы все умрете во время плавания, мне — потому что мои боги живым перенесут меня во Фракию еще до того, как моя нога ступит на землю вашего проклятого города. Это я обещаю вам волею Збелтурдоса, чей гнев вы навлекли на себя, схватив меня. Его именем я проклинаю это плавание. Этому кораблю никогда не достичь Рима.
В следующий момент раздалось пронзительное лошадиное ржание, которое, однако, тут же оборвалось, вслед за чем последовал глухой удар, как будто на землю рухнуло что-то тяжелое.
Оскал Ротека сменился кривой ухмылкой.
— Збелтурдос услышал мое проклятье. И чтобы его умилостивить, одной лошади будет мало. Мои боги оскорблены, и искупить это оскорбление может лишь кровь римлянина.
Не успел Ротек договорить, как кулак Веспасиана с силой врезался ему в физиономию. Нос жреца тотчас превратился в кровавое месиво, а сам он потерял сознание и, словно мешок, обмяк, повиснув между Магном и Артебудзом.
— Заковать в цепи! — приказал Веспасиан и мимо Сабина шагнул вон из железной клетки.
Было жарко. Нестерпимо жарко. И ни малейшего дуновения ветерка, способного принести с собой хотя бы малую толику прохлады, пока квинквирема на веслах шла вдоль восточного берега острова Эвбея. Солнце нещадно палило с небес; деревянная палуба нагрелась до такой степени, что на нее было невозможно ступить, и команда была вынуждена часами томиться бездельем под огромным полотняным навесом, который натянули на корме. Впрочем, чем еще им было заняться? Паруса в такое безветрие не поставишь, тем более что штиль начался сразу же, как только они вышли из Том.
Вот уже в течение двенадцати дней судно шло вперед лишь благодаря рабам, налегавшим на весла в трюме под мерный стук барабана, — фракийцы, в отличие от римлян с их флейтой, предпочитали барабан. И так по десять часов в сутки, словно в печке, в духоте и вони весельной палубы. Единственной их отдушиной были два часа в темноте трюма, после чего их вновь возвращали в душную, потную преисподнюю. Загнанные в тесное деревянное узилище, прикованные цепями к веслам, которые теперь составляли единственное назначение их жизни, испражняясь в ведро, которое подносили прямо к тому месту, где они сидели, эти люди обитали в сумеречном мире. Все их чувства были притуплены. К действительности их возвращал лишь удар плети по голым плечам, когда надсмотрщику казалось, что они не слишком усердно налегают на весла.
Вонь потных, немытых тел и человеческих испражнений просачивалась выше, на залитую солнцем палубу, на которой под навесом, также истекая потом, сидел Веспасиан и его спутники. Нестерпимый зной преследовал их с того момента, как улегся шторм, которым на протяжении двадцати дней не давал им покинуть Томы. Чтобы умилостивить кровожадных фракийских богов, Раскос был вынужден принести им в жертву коней Дрениса и Артебудза. И, о чудо! — шторм внезапно прекратился, и они смогли выйти в море. На следующее утро туч как не бывало. Над головой у них было лишь безоблачное, лазурное небо, зато солнце с каждой новой милей их плавания становилось все безжалостнее.
Жизнь на борту корабля отличала отупляющая скука, скука безделья, а не отупляющего труда: от зари до вечера, когда они бросали якорь, заняться было абсолютно нечем, разве что наблюдать за тем, как мимо проплывают новые берега, и от нечего делать вести пустопорожние разговоры. Единственное разнообразие вносили вечерние охотничьи вылазки в изобиловавшие дичью горы, что высились над бухточками, в которых они на ночь ставили свой корабль.
Но самой большой проблемой была пресная вода. Хотя Раскос знал местные берега как свои пять пальцев и всегда умудрялся бросить якорь где-нибудь поблизости от ручья, запаса воды для рабов все равно не хватало, а, томимые жаждой, они никак не могли выдерживать нужную скорость. Чтобы пополнить запасы бесценной жидкости, корабль порой бывал вынужден делать остановку днем, хотя и этого было явно недостаточно, ибо вскоре рабы начали чахнуть буквально на глазах. В последнюю неделю не проходило и дня, чтобы за борт не летели мертвые тела. Случалось, за борт сбрасывали и живых — тех, кто ослаб так, что уже был не в состоянии грести.
— А вот и еще один голубчик, — прокомментировал Магн, когда за борт полетело очередное покрытое коркой грязи тело. Слабый крик свидетельствовал о том, что принадлежало оно еще живому.
— Если они в таких количествах будут лететь за борт и дальше, до Италии нам не доплыть, — заметил Веспасиан. Он отлично понимал простую истину: чем больше рабов умрет, тем большая работа ляжет на плечи живых, что еще больше увеличит их смертность. — Нам нужен ветер.
Такой затяжной штиль для меня в новинку, — пожаловался Раскос с капитанского мостика. — Я каждый день приношу жертвы великой матери-богине Бендис, но она отказывается внимать моим молитвам, хотя в прошлом всегда одаривала меня своей благосклонностью. Теперь я начинаю опасаться, что на наше плавание наложено проклятие.
Магн вопросительно выгнул бровь и посмотрел на Веспасиана. Лицо его друга ничего не выражало. Никто из них даже словом не обмолвился про проклятье Ротека. В их глазах это было не более чем театральный жест загнанного в клетку человека. и не было смысла придавать ему значение.
Тем не менее странная погода не могла не заставить их призадуматься. К их собственным тревогам постоянно примешивалось странное бормотание, доносившееся из клетки, в которой сидел Ротек, языка которого не понимали ни Ситалк, ни Дренис. Положительную сторону в проклятье, если таковое имело место, видел только Сабин, когда накануне вечером братья обсуждали эту тему. Безветрие означало, что вся съеденная им пища оставалась у него в желудке, ибо в противном случае за их кораблем по всему Эгейскому морю тянулся бы зеленый след его рвоты.
Они вновь погрузились в ставшее уже привычным оцепенение. Убаюканные мерным стуком барабана, они тупо смотрели на проплывающие мимо горы Эвбеи, пока их корабль огибал остров, держа курс на восток, к мысу Каферей.
Из липкой дремоты их вывел крик одного из надсмотрщиков, чья голова показалась из люка на носу судна.
— Триерарх! Ты только посмотри вот на этого! — крикнул он, вытаскивая на палубу тело одного из гребцов, которое затем подтащил ближе к Раскосу, чтобы триерарх мог его осмотреть.
Лица почти не было видно из-за густой, спутанной бороды, зато голый торс покрывала темно-красная сыпь.
— О боги! — воскликнул Раскос. — Корабельная лихорадка! И сколько еще таких там внизу?
— Трое, триерарх, — ответил надсмотрщик, — но они пока в состоянии держать весло.
— Всех за борт!
Надсмотрщик бросился выполнять его приказ, а тем временем двое матросов сбросили зараженного в море. Не успели они это сделать, как из люка донеслись крики и какая-то возня, а в следующий момент на палубу вытащили троих рабов и тоже поволокли к носу судна. Несчастные кричали и сопротивлялись из последних сил. Поскольку все они еще были живы, каждому, прежде чем сбросить беднягу в море, привязали тяжелую цепь, и лишь затем столкнули в белую пену, вздымаемую носом квинквиремы.
— Это последнее доказательство, — объявил Раскос. — На нас лежит проклятие, и я готов поспорить, что причиной этому жрец. Мы оскорбили богов, взяв его на борт.
Веспасиан пододвинулся к Магну и Сабину.
— Думаю, надо ему рассказать, — шепнул он.
— Это еще зачем? — возразил Сабин. — Или ты поверил в эту чушь?
Не успел он произнести эти слова, как раздался грохот весел друг о друга, и корабль накренился вправо. Все тотчас же завалились на бок, в том числе и матросы, сидевшие на направляющих веслах.
— Всем живо на ноги, развернуть судно! — рявкнул Раскос, помогая команде подняться. Снизу, с весельной палубы, до них доносились крики, удары плети и звон цепей. Затем из люка показался надсмотрщик и через всю палубу бегом бросился к Раскосу.
— Триерарх! Рабы обгадили весла и отказываются грести! — доложил он.
— Усерднее работайте плетью! — пронзительно крикнул в ответ Раскос, и в его голосе Веспасиану послышался страх.
— Мы и так стараемся, и все без толку.
— Тогда швырните парочку самых ленивых за борт, в назидание остальным.
— В том-то все и дело, господин. Раз уж среди рабов пошла гулять лихорадка, рано или поздно за борт полетят все до одного, так что какой нам смысл выбрасывать их сейчас?
— Во имя великой матери-богини Бендис, нечего с ними чикаться! — взревел капитан. — Возьмите троих зачинщиков, свяжите одного из них в трюме и на виду у всех выколите двум другим глаза. Пусть до них дойдет: для того, чтобы грести, глаза не обязательны.
— Слушаюсь, господин, это ты хорошо придумал, — ответил надсмотрщик и уже повернулся, чтобы уйти.
— И скажи им, что ни один из тех, кто сидит там с лихорадкой, не полетит за борт, пока не умрет, — крикнул ему в спину Раскос.
— Правильно ли мы поступаем? — спросил Сабин. — Разве это не приведет к тому, что болезнь распространится до тех пор, пока некому будет грести?
— Дня два пусть потерпят, — огрызнулся Раскос. — А мы за это время доберемся до оракула Амфиарая, это в Оропе, на берегу Аттики.
— Это еще что такое? — удивился Веспасиан.
— Святилище, предназначенное для исцеления и предсказания судеб, — ответил Раскос с трепетом в голосе. — Мне и раньше доводилось там бывать — поправить здоровье и расспросить богов о предстоящем плавании. Там я получу ответ на вопрос, что мне делать с проклятием, что лежит на нашем судне, и как остановить корабельную лихорадку среди рабов. Я уверен, что оракул мне поможет.
Их разговор прервали истошные крики, донесшиеся снизу. Затем барабан надсмотрщика вновь начал отбивать привычный ритм, и корабль сдвинулся с места.
— Кто такой этот Амфиарай? — поинтересовался у капитана Магн, когда они, бросив якорь в какой-то бухточке, зашагали вверх по крутой тропе. — Если это бог, то я о нем никогда не слышал.
— Он не бог, он полубог, один из героев, — ответил Раскос, снимая соломенную шляпу и вытирая с бритой головы пот. — Он был царем Аргоса, и ему покровительствовал греческий бог Зевс, который, если верить тому, что говорят, и есть наш Збелтурдос. Он наделил его даром оракула, даром исцеления и предвидения. Амфиарай согласился принять участие в походе против Фив под предводительством Полиника, сына царя Эдипа, который хотел отобрать этот город у своего брата Элеокла. Дело в том, что Элеокл нарушил данное ему слово разделить с ним корону после того, как их отец покончил с собой. Амфиарай отправился в поход — несмотря на то что предвидел собственную смерть. Во время сражения, когда сын Посейдона Периклемен пытался его убить, Зевс метнул молнию. Земля разверзлась, поглотив Амфиарая и его колесницу. Тем самым она спасла его от смерти, чтобы он мог вечно пользоваться полученным от Зевса даром.
— Каким образом дар предсказывать будущее способен снять с нас проклятие? — спросил Веспасиан.
— То есть ты согласен со мной, что на корабль наложено проклятие? — вопросом на вопрос ответил Раскос.
Веспасиан покосился на Сабина. Тот пожал плечами.
— Можешь рассказать ему это, если ему нравится верить во всю эту чушь.
— Это ты о чем?
— Ротек действительно наложил на корабль проклятие, когда мы втащили его на борт, — признался Веспасиан.
— Ну почему, во имя всех богов, вы не сказали мне об этом раньше? — возмущенно воскликнул Раскос. — Пока мы стояли в Томах, я бы мог пригласить другого жреца, чтобы он его снял.
— Потому что все это чушь, вот почему, — раздраженно ответил Сабин.
— Чушь? Разве вы не заметили, как на нас постоянно сыплются несчастья? Разве это не доказательство того, что никакая это не чушь?
— Неужели от погоды пострадали только мы? — вставил слово Веспасиан. — Все суда в Понте Эвксинском были вынуждены пережидать шторм, и все суда здесь, в Эгейском, в равной мере страдают от безветрия. Что заставляет тебя думать, что погода мстит исключительно нам?
— Потому что на борту нашего судна жрец, который способен влиять на богов. Он получает от них помощь.
— В таком случае я получаю помощь от моего бога, Митры, и пока что он благосклонно относился к нашей миссии, — заметил Сабин. — Прежде чем мы покинули Томы, я молился ему, и он мне ответил. Он пообещал, что ради меня ниспошлет штиль, и сдержал свое слово. Меня ни разу не вырвало.
— Можешь верить во что тебе вздумается, — отмахнулся от него Раскос. — Но если ты слышал, как жрец пробормотал проклятие, я точно знаю, что мы прокляты, и намерен положить этому конец.
— Думаю, хуже нам от этого не будет, — примирительно произнес Магн, глядя сначала на одного, затем на другого. Он сам не знал, чью сторону ему занять. — То есть, если действительно на нас лежит проклятие, мы от него избавимся. Если же нет, вознести молитвы лишний раз тоже не помешает.
— Если ты начнешь вымаливать у богов ветер, я буду блевать весь остаток пути до самой Остии. Обещаю тебе, в этом случае я сделаю так, чтобы тебя прокляли все боги, каким ты только поклоняешься, — предупредил его Сабин, когда они вступили под сень вековых кедров.
Преодолев пару миль, которые они прошагали по напоенному ароматами лесу, они оказались в ущелье, зажатом между двумя крутыми склонами. Перед ними, на западном склоне, виднелось святилище Амфиарая, — узкое, длинное сооружение, на которое смотрел театр, вырубленный прямо в склоне горы. Было в атмосфере этого места нечто сонное. Несколько человек, которых различили издали глаза Веспасиана, либо неспешно прохаживались взад-вперед, либо лежали в тени колоннады, которая уводила куда-то прочь от храма. Умиротворенную тишину нарушал лишь треск цикад и жалобное блеяние баранов, что паслись в загоне позади храма.
Воздух наполняли ароматы жареной баранины.
— Как-то здесь пусто и тихо, — заметил Веспасиан, зевая.
— Это потому, что Герой говорит с просящими во сне, — ответил Раскос. — Вы приносите в жертву барана, задаете жрецам вопрос и ложитесь спать на бараньей шкуре. Во сне вам будет явлен ответ.
То есть жрецы вообще ничего не делают? — презрительно фыркнул Сабин.
— Они посредники. Они вкушают часть жертвенного мяса и, делая это, передают вопрос или просьбу об исцелении Амфиараю.
— Все понятно. Они весь день едят баранину, — рассмеялся Сабин. — Непыльная работенка, как я погляжу.
Раскос одарил его колючим взглядом.
— Это старое и уважаемое святилище. От тебя не требовалось приходить сюда, но коль сейчас ты здесь, будь добр, уважай верования людей. Сейчас я куплю барана и принесу жертву. Если хочешь, можешь присоединиться ко мне.
Как и следовало ожидать, цену за барана пастух заломил немыслимую, ибо знал: тот, кто пришел сюда без своего животного, раскошелится. Что ему еще остается? Пришлось как следует поторговаться, а после того как Магн пригрозил пастуху, что после наступления темноты тому лучше не ходить по местным горам в одиночку, сделка наконец состоялась. Баран достался им, и они вступили под крышу храма.
Внутри их встретила приятная прохлада и огромная мраморная статуя Амфиарая, высотой почти до самого потолка. У ее основания были установлены семь пылающих факелов, и под каждым сидел жрец. Перед статуей стояла жаровня, полная раскаленного докрасна древесного угля, прикрытого сверху решеткой. Рядом располагался забрызганный кровью алтарь, на котором лежал нож. Со стен свисали бесчисленные шкуры некогда принесенных здесь в жертву баранов.
— Подойдите ближе, просящие, — произнес, увидев гостей, самый старый жрец, поднимаясь с центрального стула. — Мое имя Антенор, я главный жрец Амфиарая. А вы кто такие?
Раскос подвел барана к алтарю и склонил голову.
— Мое имя Раскос.
— Скажи мне, Раскос, что ты желаешь узнать у Амфиарая, какое исцеление ты от него ждешь?
— На мое судно именем Збелтурдоса наложено проклятие. Я бы хотел узнать, как мне сохранить мою команду, чтобы мы могли завершить плавание, и я прошу исцелить моих рабов- гребцов от корабельной лихорадки.
— Мы передадим Амфиараю твои просьбы. Приноси свою жертву.
Раскос повернулся к Веспасиану, Сабину и Магну, давая понять, что они должны помочь ему положить барана на алтарь. Как только они подошли ближе, Веспасиан обратил внимание, как Антенор внимательно посмотрел сначала на него самого, затем на Сабина.
— Кто эти люди, Раскос? — спросил он у капитана.
— Это путники, совершающие плавание на борту моего судна. Они здесь для того, чтобы убедиться в силе и мощи Героя, а не для того, чтобы принести ему жертву.
— Вы двое братья?
— Да, мы братья, — равнодушно подтвердил Сабин. Наблюдательность жреца не произвела на него впечатления: даже самого быстрого взгляда было достаточно, чтобы усмотреть в их чертах семейное сходство.
— Откуда вы плывете?
— Из Том на Эвксинском море, — ответил Веспасиан, хватая за рога барана, чтобы взвалить его на алтарь.
— Вы держите путь на запад? — уточнил Антенор, подходя к алтарю и не спуская с братьев взгляда.
— Да, в Остию, — подтвердил Веспасиан, вместе с Сабином пытаясь удержать упирающегося барана.
Жрец кивнул, как будто услышал нужный ему ответ, а затем вновь повернулся к Раскосу.
— Во имя истины и исцеления, прими этого барана, о великий Амфиарай!
Раскос взял нож и полоснул им по горлу животного. Алтарь обагрился кровью. Глаза барана закатились, хотя еще несколько мгновений он продолжал бить ногами, как будто пытался отогнать от себя смерть. Впрочем, постепенно он затих, ноги его подкосились, и он рухнул в лужу собственной крови, которая тотчас окрасила его шерсть.
После этого, размахивая ножами, вперед вышли другие шесть жрецов и принялись свежевать барана.
Спустя несколько минут коллективных трудов перемазанная кровью шкура была снята с мертвого барана. Антенор кивнул в знак одобрения и перевернул освежеванную тушу на спину. Взяв у Раскоса нож, он разрезал барану живот. Еще несколько взмахов ножа, и он вынул баранью печень и положил ее на край алтаря. За этим вновь последовал одобрительный кивок. Судя по всему, знаки были добрыми, но в следующий момент что-то привлекло внимание жреца. Он перевернул печень, внимательно ее осмотрел, после чего поднял глаза на Веспасиана и Сабина.
— Подождите, — сказал он им, возвращая печень на алтарь, а сам повернулся к Раскосу. — Теперь спи, Раскос, а мы пока съедим часть твоей жертвы. Ответ Амфиарая явится к тебе во сне. Главное, не забудь его, когда проснешься.
Раскос поклонился и, взяв шкуру, повернулся, чтобы уйти. Шестеро жрецов принялись ловко работать ножами, отрезая от туши куски мяса и кидая их на раскаленную решетку. Бараний жир тотчас зашипел, стекая на угли и брызжа горячими каплями в разные стороны.
— То, что я хочу вам сказать, я скажу вам наедине, — произнес Антенор, когда Раскос ушел.
Веспасиан посмотрел на Магна. Тот улыбнулся.
— Я все понял, господин, я подожду вас снаружи.
Как только шаги Магна по каменному полу стихли, старый жрец подошел к алтарю, взял братьев за подбородки и зажмурился. Веспасиан покосился на Сабина. Вид у брата был растерянный.
В конце концов жрец отпустил их и открыл глаза.
— Все так, как я и подумал, как только увидел вас, — произнес он. — Печень это подтвердила.
— Что подтвердила? — спросил Сабин, потирая подбородок.
— Несколько веков мы ждали, чтобы сообщить пророчество двум братьям, которые будут плыть с севера на запад на проклятом корабле и явятся к Герою как свидетели, а не как просящие. Теперь я точно знаю, что вы и есть те самые братья. — С этими словами Антенор повернулся к жрецам, что сгрудились вокруг жаровни с жареным мясом. — Летон, принеси свиток.
Жрец помоложе тотчас поспешил куда-то в дальнюю часть храма и вскоре вернулся с ларцом. Антенор приподнял крышку и вытащил из ларца потемневший от времени пергаментный свиток.
— Здесь записаны пророчества Амфиарая, — пояснил он, разворачивая древний пергамент. — Каждое содержит описание одного или нескольких человек, кому оно должно быть зачитано. Свиток может читать лишь главныйжрец, с тем, чтобы его содержание ненароком не разболтали языки глупых юнцов.
Взяв по куску жареного мяса, стоявшие позади них жрецы начали возвращаться на свои стулья.
— За эти века не были прочитаны лишь семь пророчеств, — продолжал Антенор. — Если вы оба готовы его услышать, я прочту то, которое касается вас.
Подслушав как-то раз в возрасте пятнадцати лет разговор родителей, когда те обсуждали приметы, окружавшие его рождение, и связанные с ними добрые предзнаменования, Веспасиан с тех пор горел желанием их узнать. Он посмотрел на Сабина, который, как ему было известно, пятилетним мальчиком присутствовал при том пророчестве, однако поклялся никому не говорить то, что слышал, и до сих пор был связан этой клятвой. Позднее их отец, Тит, велел им обоим дать еще одну, еще более сильную, перед всеми богами, включая Митру, — единственного бога, которого по-настоящему чтил Сабин, — что старший брат будет молчать до тех пор, пока не настанет нужный момент. И вот теперь, похоже, этот момент настал.
— Я готов его услышать, — ответил он жрецу. — А ты что скажешь, Сабин?
Похоже, старший брат не разделял его желания.
— Знать собственное будущее бывает опасно.
— Вот уж не думал, что ты веришь в тайны древних богов, тем более сейчас, когда ты осенен божественным светом Митры, — произнес Веспасиан с нескрываемым сарказмом. — Как же ты можешь опасаться того, во что больше не веришь?
— Я не отрицаю существования древних богов, братишка. Я лишь отрицаю их превосходство над Митрой. Пророчества, что произносились до его пришествия, вполне могут сбываться, и потому к ним нужно относиться осторожно. Лично я не хотел бы ничего услышать.
Веспасиан презрительно фыркнул.
— Ну хорошо, если тебе оно неинтересно, пусть будет по- твоему. Прочти его только мне, Антенор.
— Я могу прочесть его только вам обоим, но никак не одному, — ответил старый жрец.
— В таком случае не надо, — ответил Сабин и повернулся к выходу из храма.
— Сабин! — крикнул ему вслед Веспасиан, причем таким властным тоном, что брат тотчас остановился. — Мне нужно его услышать. Так сделай же это ради меня.
— С какой стати, братишка? — крикнул в ответ Сабин, поворачиваясь к брату лицом.
— Потому что я имею такое же право его услышать, как и ты отказаться. Но если его не прочесть, как мы узнаем, кто из нас прав? Если ты сейчас уйдешь, клянусь тебе, Сабин, все обиды, которые ты нанес мне, начиная с самого детства, не сравнятся с обидой, которую ты причинишь мне, отказав мне в моей просьбе. И я до конца моих дней буду носить ее в сердце.
Глаза Веспасиана горели таким огнем, что Сабин остановился и задумался. Веспасиан видел, как брат борется с самим собой: эта внутренняя борьба читалась на лице Сабина. Причем боролся он отнюдь не с собственным упрямством. Он пытался побороть страх.
— Чего ты боишься, Сабин? — спросил у него Веспасиан.
Тот зло посмотрел на младшего брата.
— Того, что меня обгонят.
— Кто? Я?
— Я твой старший брат.
— Сабин, возраст здесь ни при чем, равно как и наше честолюбие. Наш с тобой долг — заботиться о чести нашей семьи, и в этом смысле мы с тобой равны. Что бы там ни говорилось в пророчестве, это касается нас обоих, и мы должны его выслушать ради нашего славного рода Флавиев.
— Как скажешь, Веспасиан, — сдался наконец Сабин. — Хочется надеяться, что я ошибаюсь, и это так называемое пророчество окажется бессмысленной абракадаброй.
— Спасибо тебе, брат.
— Если вы решили его выслушать, я его сейчас вам зачитаю. — спокойно произнес Антенор. Сидящие позади него жрецы тотчас выпрямились на своих стульях и, перестав жевать, навострили уши.
— Читай, Антенор, — сказал Веспасиан.
Сабин промычал что-то невнятное.
Антенор поднес к глазам свиток и начал читать.
—Два тирана падут один за другим, а следом и третий.
Царь на Востоке услышит правду от брата.
С даром этим пройдет он песками по львиному следу.
Чтобы наутро отнять у четвертого Запад.
Веспасиан нахмурился и вопросительно посмотрел на Ан- тенора.
— И что это значит?
— Этого я тебе сказать не могу, — с этими словами старый жрец скатал свиток и положил его назад в ларец. — Мы не занимаемся толкованием, мы лишь...
— Вы лишь посредники? — закончил за него мысль Сабин.
Антенор благосклонно посмотрел на него.
— Именно. А теперь, если вы не против, коль свой долг перед вами я исполнил, я должен исполнить его и по отношению к Раскосу. Я должен вкусить его баранины.
— Спасибо тебе, Антенор, — поблагодарил жреца Веспасиан и повернулся, чтобы уйти.
Сабин кивнул и зашагал следом.
— Впервые я рад признать, что ты, Веспасиан, был прав. В этом пророчестве действительно нет ничего такого, чего нужно бояться. Нет ничего страшного в том, что мы его услышали. К тому же мы сделали приятно этому старому идиоту, который теперь считает, будто исполнил свой долг перед Амфиараем или как его там величают.
— Я думал, тебе есть что к нему добавить, Сабин.
— Что именно?
— Пророчество, которое было сделано при моем рождении. Я точно знаю, что тебе о нем известно.
— В таком случае ты знаешь, что мне запрещено говорить о нем.
— У тебя есть право обойти данную тобой клятву.
— Да, но только в тех случаях, если один из нас не в состоянии помочь другому из-за первоначальной клятвы. Я же в данный момент не вижу никакой необходимости тебе помогать.
— И все же есть нечто такое, чем бы ты мог со мной поделиться.
— Послушай, я был мал и плохо помню, что тогда было. Могу сказать лишь одно: как такового никакого пророчества не было. Был лишь некий знак, который привел родителей в замешательство.
— И что за знак?
— Этого я сказать тебе не могу, потому что дал клятву держать его в тайне. В любом случае, мне было всего четыре года, и я ничего толком не понял, равно как и сейчас, когда жрец читал пророчество, которое тебе так хотелось услышать. В этих вещах, как правило, нет никакого смысла. Мы находим его, лишь когда оглядываемся назад. Но в таком случае какая от них польза?
— А вот тут я с тобой не соглашусь. Пророчества действительно не нужны, когда мы смотрим назад. Когда же мы смотрим вперед, перед нами задача — как-то все это истолковать, — произнес Веспасиан, когда из-под тени колоннады они шагнули на жгучее полуденное солнце. — В данном случае единственная понятная строчка — «услышит правду от брата». Ты сказал бы мне правду, будь я царем на Востоке?
— Я бы сказал тебе не только то, что ты хотел бы услышать, если ты именно это имеешь в виду. Как бы то ни было, я с трудом представляю любого из нас в роли царя. Что касается остальных тиранов, то кто они такие?
— Возможно, Сеяну удастся стать императором, а другие три — это его преемники.
— Тогда какая нам польза от этого пророчества? В таком случае мы будем так же мертвы, как и они, — произнес Сабин, указывая на вереницу мраморных статуй, что тянулись вдоль дорожки, ведущей к колоннаде.
— Все равно я рад, что услышал его, пусть даже оно такое туманное, — пробормотал Веспасиан.
— Ну как? Что там было? — спросил их голос Магна из тени колоннады, когда они подошли ближе.
— Ничего особенного, — ответил Сабин.
— А где Раскос? — поинтересовался Веспасиан.
Магн расплылся в ухмылке и указал на спящую фигуру возле соседней колонны.
— Ушел, чтобы получить сообщение.
Сабин поднял взгляд — и оторопел. В их сторону направлялся огромный рыжеволосый великан, у которого отсутствовал левый глаз.
— В чем дело? — спросил Веспасиан. — Ты как будто только что увидел призрака.
Сабин отвернулся и подождал, пока рыжеволосый гигант пройдет мимо.
— Именно его я сейчас и увидел.
— О чем ты? — спросил его Веспасиан, а про себя подумал, что с братом не все в порядке.
— Вон тот человек, — ответил Сабин, указывая на мужскую фигуру, удаляющуюся от них в сторону берега. — Помните, я рассказывал вам, что на пути во Фракию на нас напали пираты.
Веспасиан и Магн дружно кивнули.
— Так вот, это их триерарх. По идее, он должен быть мертв. Наши корабли разделяло не более тридцати шагов, когда на моих глазах ему в глаз попала стрела.
Его слова не произвели на Магна особого впечатления.
— Ты наверняка обознался. Или же у него есть брат.
Сабин покачал головой.
— Нет, это был он. Ты ведь заметил, что у него отсутствует левый глаз?
— Значит, он остался жив, — сделал вывод Веспасиан.
И матросы привезли его сюда на исцеление.
— Что ж, расстояние и впрямь невелико, — согласился Сабин, — всего несколько дней. Но даже если он еще и был жив, я насмотрелся таких ран в Африке и знаю, чем это обычно кончается.
— Возможно, в этом месте есть нечто такое, чего нам никогда не понять, — заметил Магн с нотками благоговения в голосе.
— То есть мы чего-то в нем не замечаем? — уточнил Веспасиан.
— Только не смейся, Веспасиан, — негромко произнес Сабин. — Если они исцелили того, кто должен был умереть, то это место наверняка наделено некой магической силой, причем гораздо более древней, нежели Митра, и с ней шутки плохи.
К тому времени, когда они вернулись на корабль, уже наступил вечер, так что выходить в море было поздно. Раскос проспал почти весь день, хотя проснувшись, совсем не выглядел отдохнувшим. Он отказался сообщить братьям, какой ответ получил от Амфиарая. Единственное, что он им сказал, это то, что во сне имел с Героем беседу и теперь пытается разгадать смысл того, что тот ему поведал. Общее настроение тоже изменилось. Если утром визит к оракулу вызывал у них улыбку, то теперь даже Сабин разговаривал с Раскосом вполне серьезно. И дело не в том, что все поверили в проклятие. Просто их терзало любопытство. Все как один желали поскорее узнать, излечит ли Амфиарай рабов от корабельной лихорадки.
Проведя ночь на открытой палубе под россыпью звезд, которая ближе к рассвету, как только зашла луна, сделалась еще ярче, Веспасиан проснулся на заре с ощущением прилива сил. Накануне вечером его убаюкал нежный плеск волн о борт корабля, который теперь сменился шумом прибоя о скалистый
берег. Почувствовав, как корабль покачивается под ним, он тут же сел и ему в лицо ударил свежий морской ветер.
Вскоре вокруг него ожил весь корабль. Половина команды из сорока человек взялись готовить паруса: сначала привязали их к реям, затем, скатав, прикрепили к мачтам, чтобы в нужный момент развернуть. Вторая половина готовилась поднять носовой и кормовой якорь. Раскос носился по палубе, словно охотничий пес: рявкал, лаял, скалил зубы и даже рычал, если ему казалось, что кому-то недостает усердия, — столь велико было его желание поскорее отправиться в плавание.
— Что ты на это скажешь, господин? — спросил Магн, вручая Веспасиану ломоть холодной свинины и чашу с разведенным вином. — Проклятый ветер, ну кто бы мог подумать? Нет, это действительно странное место.
— Да, вчера мы насмотрелись немало странных вещей, — согласился Веспасиан, впиваясь зубами в мясо. — А где Сабин?
— Он сейчас занят и потому выйдет к завтраку чуть позже, если ты понимаешь, о чем я, — с этими словами Магн указал на нос корабля.
Веспасиан обернулся. Брат стоял, перегнувшись через борт, и все его тело сотрясалось от приступа рвоты.
В следующее мгновение Раскос прокричал в рупор команды. Скрипнули якорные цепи, а вскоре из воды показался и сам якорь — его роль выполнял приличных размеров булыжник. Не успел он вынырнуть на поверхность, как тотчас раздался мерный ритм барабана, и рабы на нижней палубе взялись за весла. Судно плавно отвалило от берега, но затем натянулась цепь кормового якоря, и огромная квинквирема, развернувшись, встала параллельно берегу. Раскос снова прокричал команды. И снова завертелось лебедка, звякнули цепи, и с морского дна был поднят второй якорь.
Внизу, на весельной палубе, рабы по команде налегли на весла, и корабль устремился вперед. Как только якорь занял свое место на палубе, прозвучала очередная серия команд, и матросы начали поднимать реи. Как только те встали на место, шесть человек вскарабкались вверх по веревочной лестнице, по трое с каждой стороны мачты. По сигналу Раскоса они развернули паруса. Те, словно флаги, трепетали на ветру, пока их как следует не закрепили.
Вскоре паруса наполнились ветром, ритм барабана на нижней палубе участился, и Веспасиан почувствовал, как судно устремилось вперед.
— Спасибо нашей великой матери Бендис за ветер! — воскликнул Раскос, обращаясь к небесам. Матросы тем временем взялись ставить носовой парус.
— Разве не Амфиарая ты должен благодарить? — спросил капитана Веспасиан, становясь с ним рядом, когда тот занял место между двумя рулевыми веслами.
— Нет, это дар Бендис, — ответил Раскос с довольной улыбкой и прокричал в рупор очередную команду.
На передней мачте подняли рею, и как только второй парус наполнился ветром, судно, как на крыльях, полетело вперед.
— Почему ты уверен, что это не Амфиарай? — вновь поинтересовался у капитана Веспасиан, когда у Раскоса вновь возникла свободная минута.
— Потому что сон, который он мне ниспослал, был таким чудным, что я ничего в нем не понял и потому не сделал того, что он мне велел.
— Но ты ведь до сих пор веришь, что на корабль было наложено проклятие?
— Вне всякого сомнения.
— Тогда откуда же мы получили ветер?
Старый триерарх улыбнулся. Веспасиан заметил в его глазах самодовольство.
— Потому что пока вчера я общался с Героем, я на всякий случай дал моему экипажу приказ принести в жертву второго заводилу, причем велел сделать это под мачтой. Они разрезали его тело пополам и, положив половины у правого и левого борта, прошли между ними, неся паруса, чтобы очистить их и самих себя от проклятия. Македонцы проделывают то же самое с собакой, но человеческие жертвоприношения куда более действенные.
Веспасиан недоверчиво выгнул бровь. Религиозное рвение Раскоса давно перестало его удивлять.
— Что ж, похоже, что результат есть, — согласился он. — Но как насчет корабельной лихорадки?
— Нет, здесь проклятие как действовало, так и действует. Теперь ею страдают примерно четверть наших гребцов.
— Так может, нам поступить так, как советовал тебе Амфиарай в твоем сне?
Раскос печально покачал головой.
— Нет, потому что его совет кажется мне смехотворным. И в любом случае это равносильно самоубийству.
— Самоубийству?
— Да. Возможно, мне недостает веры в мощь и силу Героя, но я просто не могу заставить себя сделать то, что он мне советовал, — Раскос посмотрел на Веспасиана взглядом, полным раскаяния. — Мне приснилось, будто я взял раба за руку и вместо весла вручил ему меч.
Ветер и ритм барабана надсмотрщика продолжали подгонять судно. Между тем день шел своим чередом. Вместе с ветром спала жара, так что находиться на верхней палубе стало гораздо приятнее. Однако на нижней по-прежнему свирепствовала лихорадка. Надсмотрщик был вынужден снять гребцов нижнего ряда, где каждым веслом — по тридцать с каждого борта — управлял только один раб, и оставить только средний и верхний ряд, где на каждое весло приходилось по два раба. Скорость тотчас заметно снизилась, к великому неудовольствию Раскоса, который продолжал возносить бесконечные молитвы небесам.
Стараясь идти примерно в миле от берега, корабль проскользнул мимо Марафона и вскоре уже шел вдоль побережья Аттики. Через два дня, лавируя среди целой флотилии торговых судов, что дружно спешили в шумный порт Пирей или же возвращались из него к родным берегам, они подошли к Пелопоннесу. Рано утром, на пятый день путешествия они подошли к проливу, отделяющему южную оконечность Пелопоннеса от острова Кифера.
Веспасиан и Магн стояли на носу корабля, глядя, как мимо проплывает иссушенный солнцем берег. Воздух был настолько чист и прозрачен, что даже с приличного расстояния они могли различить отдельные деревья на прибрежных склонах. Вскоре к ним присоединился Сабин, бледный, не слишком твердо стоящий на ногах, хотя последние пару дней морская болезнь терзала его не так сильно, как раньше.
— Еще немного, и мы уже будем у берегов Италии. — сказал Веспасиан, обращая взор на два торговых судна, что двигались впереди них на расстоянии примерно трех миль. — Что будет, когда мы прибудем в Остию?
— Нам нужно доставить жреца Антонии, — вяло ответил Сабин, облокачиваясь на перила. — А потом — ждать.
— Чего ждать?
— Ждать, когда Макрон скажет нам, как и когда переправить Ротека на Капри.
Магн тотчас насторожился.
— Погоди. В том, что ты только что сказал, мне не понравились две вещи. Это Макрон и Капри. Почему я слышу про них впервые?
— Да, Сабин, — согласился с другом Веспасиан, который тоже заподозрил неладное. — Почему ты умолчал о том, что к этому делу причастен Макрон?
— То есть ты знал, что Ротека нужно будет доставить на Капри, но даже не счел нужным сказать об этом мне? — обиженно произнес Магн, на этот раз обращаясь к другу.
— Потому, что тебе туда не обязательно отправляться.
— А тебе?
— Мне — да.
— В таком случае я с тобой. Но какое отношение имеет ко всему этому Макрон?
— Антонии он нужен, чтобы получить доступ к Тиберию, — ответил Сабин. — В свою очередь, она лестно отзовется о верности Макрона императору и порекомендует его на место Сеяна. Это взаимовыгодный союз.
— Что-то я не вижу в нем особой выгоды, — проворчал Магн. — Последний раз, когда я видел Макрона, он пытался не выпустить нас из Рима. Я попробовал было снести ему голову, но он пустил в ход кинжал, который остался торчать в ноге у Веспасиана.
— Магн прав, Сабин. Тогда он имел возможность хорошо нас рассмотреть.
— Верно, и мне почему-то кажется, что он будет не слишком рад снова посмотреть нам в глаза. Ну, ты понял, о чем я.
— И тем не менее я сомневаюсь, что Антония изменит свои планы лишь потому, что когда-то вы разошлись с Макроном во мнении, — отмахнулся от их доводов Сабин. — И вообще, теперь он с нами заодно и вряд ли захочет ворошить прошлое. Если, конечно, вы вежливо заговорите с ним и вернете ему его кинжал, — с улыбкой добавил Сабин.
— Не смешно, — ощетинился Веспасиан. — Тем более, у меня нет желания подходить к нему близко.
— Кто знает, вдруг у тебя не будет другого выбора? — мрачно заметил Магн и, громко топая, направился на другой конец корабля, где под навесом сидели Ситалк, Дренис и Артебудз.
Веспасиан сглотнул комок: его не слишком прельщала перспектива столкнуться лицом к лицу с Макроном, но, похоже, этого не избежать.
Раздумывая, как ему поступить, он вновь переключил внимание на два корабля, что маячили впереди, и принялся с интересом наблюдать, как они, борясь с ветром, зигзагами пытаются пройти узкий пролив, отделяющий остров от суши. Даже сбросив скорость, огромная квинквирема быстро сокращала расстояние, так как шла на веслах прямым курсом.
— У тебя есть для нас еще какие-то сюрпризы? — помолчав, спросил брата Веспасиан. — Хотелось бы знать заранее, пока еще есть время все хорошенько обдумать.
— Я все всегда говорил тебе вовремя, — довольно холодно ответил Сабин.
— Неправда. Ты говорил мне лишь то, что считал для себя выгодным. Но если мы должны действовать заодно, и с успехом, то нам необходимо делиться друг с другом тем, что мы знаем, потому что иначе как нам принимать правильные решения? Ты не знал, что я имел стычку с Макроном, и потому не счел нужным сказать мне, что теперь наши с ним интересы совпадают.
— Это ты должен был первым сказать мне, что у вас с ним была ссора.
— Четыре года назад он пытался арестовать меня на Эмилиевом мосту, и для меня он был всего лишь преторианец, который делал то, что ему велено. Я бы непременно тебе рассказал, знай я, что теперь он на нашей стороне.
— Теперь ты это знаешь. Это что-нибудь меняет? — огрызнулся Сабин, раздраженный тем, что младший брат читает ему нотации.
Веспасиан с трудом сдерживал гнев.
— Одно то, что Макрон достиг известного положения в преторианской гвардии, говорит о его безграничном честолюбии. Такие люди, как он, обычно злопамятны. Он наверняка попытается мне отомстить, как только меня увидит. В этом не приходится сомневаться. Вопрос лишь в том, помешает ли нам его жажда мести осуществить до конца наш план и доставить Ротека к императору.
— С его стороны это было бы великой глупостью.
— Думай, как хочешь, но гордость часто бывает слепа. Я унизил его, оставил валяться посреди грязи. Он наверняка убежден, что такое бесчестье требует отмщения, и потому при первой же возможности всадит мне под ребра нож, даже если тем самым поставит под удар куда более важные вещи.
Будучи знаком с Макроном не понаслышке, Сабин был вынужден признать, что опасения брата вполне оправданны.
— Пожалуй, ты и прав, — согласился он. — Я постараюсь, чтобы ты не попался ему на глаза.
— Разве такое возможно?
— Не знаю, но что-нибудь мы придумаем. И прости меня за то, что я не сказал тебе о нем раньше.
— Значит, будут и еще какие-то сюрпризы?
Даже если у Сабина и было что сказать, крик впередсмотрящего не дал ему ответить.
— Триерарх! Пираты!
Веспасиан поднял взгляд. Впереди, на расстоянии всего мили от них, из-за скалы на оконечности острова Кифера показалась трирема и на полном ходу устремилась на два торговых судна.
Раскос бросился к носу корабля, чтобы лучше увидеть, что происходит.
— О. великая Бендис! Помоги мне! — запричитал он. — Рядом пираты, а нас слишком мало, чтобы от них отбиться! На нас действительно лежит проклятие!
— Солнце у нас за спиной: мы находимся в полосе его света. Так что они нас пока не заметили, — произнес Веспасиан. — Самое главное — держаться от них подальше. Думаю, с них хватит того, чем они поживятся на борту двух торговых судов.
— Мы можем проплыть мимо, — ответил Раскос. — Но тем самым мы разбудим их любопытство. Судно таких размеров, как наше, по идее, непременно должно вмешаться. Если этого не сделать, они решат, что либо у нас малочисленная команда, либо мы везем какой-то ценный груз, и потому не желаем рисковать. В обоих случаях он погонятся за нами.
— Может, развернуться и попытаться уйти? — предложил Сабин.
— В этом случае они наверняка решат, что мы напуганы. А поскольку значительная часть наших матросов больна и не могут грести, пираты догонят нас часа через два. Единственный выход — попытаться ввести их в заблуждение. Я велю Гейдресу, чтобы он вооружил моих матросов, и мы поплывем прямо на трирему. Пусть пираты подумают, будто мы идем на таран. Мы же вознесем молитвы богам, чтобы они испугались и бросились в бегство.
— Сколько у вас луков? — поинтересовался Сабин, вспоминая свою предыдущую встречу с пиратами.
— Больше, чем матросов, — ответил Раскос и бросился к Гейдресу, чтобы приказать ему готовить оружие к бою.
Впереди по курсу трирема уже дошла до первого торгового судна. На глазах у Веспасиана через корму полетели абордажные крючья. Крошечное суденышко, дрогнув, замерло на месте, и по переброшенным с триремы сходням на него устремились жадные до добычи морские разбойники. Квинквирема подошла к месту событий довольно близко. По воде до Веспасиана долетали крики несчастных мореходов, пойманных, словно в ловушку, собственным крошечным суденышком. Второе торговое судно продолжало идти прежним курсом.
К тому времени, когда сопротивление на первом судне было окончательно сломлено, матросы квинквиремы и Гейдрес со своими воинами уже собрались на палубе. У каждого имелся лук и, — к удивлению Веспасиана, хотя удивляться было нечему, ибо все до единого были фракийцами, — кривой меч за спиной.
Раскос прокричал команду, и надсмотрщик ускорил ритм. Впрочем, теперь снизу доносился не только бой барабана, но и щелканье кнутов по спинам несчастных рабов, которые и без того гребли из последних сил.
Квинквирема устремилась вперед. Ее огромный таран взрезал волны, взбивая под носом судна белую пену. Она неслась прямо на пиратский корабль. Теперь пираты их заметили и, похоже, в спешном порядке пытались уйти, для чего им пришлось бросить добычу. Остатки команды торгового судна принялись сбрасывать абордажные крючья. В следующий миг трирема с поразительной прытью развернулась на сто восемьдесят градусов, готовая дать бой их квинквиреме. Спасаться бегством пираты явно не собирались.
Поняв это, Гейдрес разделил команду на небольшие звенья, назначив во главе каждого по своему гвардейцу, и расставил по всей верхней палубе, чтобы вести обстрел по пиратскому судну. Рядом суетилась пара матросов, таская мехи с водой.
Магн локтями проложил себе путь в толпе, суматошно заполнившей палубу. Ситалк, Артебудз и Дренис следовали за ним.
— Похоже, эти ублюдки готовы сцепиться с нами лицом к лицу, — спокойно заметил он, вручая Веспасиану и Сабину луки и колчаны, после чего, поправив на спине позаимствованную у мертвого Зилеса ромфайю, занял свое место у борта.
Сабин вставил в лук стрелу и мрачно усмехнулся. Куда только подевалось его недомогание! Стоило ему взяться за оружие, как морскую болезнь как рукой сняло.
— Несколько хороших залпов наверняка отпугнут это отребье, прежде чем они рискнут приблизиться к нам, — произнес он с уверенностью в собственной правоте. Квинквирема тем временем миновала скалу на северной оконечности Киферы.
Теперь корабли разделяло не более полумили. С каждым ударом барабана, с каждым щелчком плети расстояние это продолжало стремительно сокращаться. От волнения во рту у Веспасиана пересохло. Он потянулся к рукоятке меча и, чтобы удостовериться, что тот свободно сидит, наполовину извлек из ножен клинок, после чего вытащил из колчана стрелу. Вокруг него матросы и фракийская стража были заняты приготовлениями к схватке. На палубу опустилась напряженная тишина, нарушаемая лишь ритмичным стуком барабана и щелканьями плети, доносившимися с весельной палубы.
Когда расстояние между кораблями сократилось до двухсот шагов, пираты выпустили недружный залп, однако ни одна их стрела не долетела до квинквиремы. Фракийцы разразились насмешливыми возгласами, правда, без особого воодушевления. Гейдрес крикнул им что-то по-фракийски, и они прокричали насмешки с большим задором.
В следующую секунду пираты обрушили на судно второй залп. На этот раз многие стрелы нашли свою цель, но так как нос квинквиремы качнулся вверх, прорезая волну, то часть стрел отскочила от деревянной обшивки корпуса. Другие постигли палубы уже на излете и почти все впились в палубу. Лишь один матрос упал со стрелой в плече. Впрочем, ее тут же вытащили, а поскольку кровотечение из раны было слабым, он снова занял место в строю. Гейдрес снова что-то прокричал по-фракийски. Матросы вскинули луки и прицелились. Веспасиан, Сабин и Магн последовали их примеру, застыв в ожидании приказа открыть огонь. Гейдрес поднял руку и замер, оценивая покачивание носа триремы.
Как только расстояние составило девяносто шагов, рука резко опустилась вниз, и к вражескому судну устремились пятьдесят стрел. Залп настиг трирему, когда ее нос скользнул вниз, оставляя незащищенной палубу вместе с сотней собравшихся на ней пиратов. Примерно десяток из них упали в тот момент, когда морские разбойники собирались дать ответный залп.
Ритм барабана ускорился, и квинквирема, рванув вперед, пошла на таран. Веспасиан перезарядил лук и ждал нового приказа открыть огонь — уверенный, как и вся остальная команда, в умении Гейдреса правильно рассчитать момент.
Гейдрес дал отмашку, и по его команде все как один выпустили в пиратов стрелы. Увы, их дружное «ура!» оборвал крик дозорного на корме. Радостные восклицания тотчас сменились не менее дружным стоном.
Веспасиан обернулся через левое плечо и увидел, как примерно в миле позади них из-за скалы показалось еще одно судно, которое теперь прямиком шло на них.
Они угодили в ловушку.
— С теми сейчас все равно ничего не сделать, — крикнул Сабин, тотчас оценив ситуацию. — Давайте для начала разберемся с этими.
До триремы оставалось не более тридцати шагов. Очередной взмах руки, и на врага устремился очередной рой стрел. Увы, на этот раз Гейдрес ошибся: большая часть стрел ударилась о корпус триремы, почти не причинив ей ущерба.
Затем Раскос что-то крикнул по-фракийски, и его матросы схватились за борт судна.
— Это приказ приготовиться к бою, — пояснил Веспасиан Сабину и Магну.
— Спасибо, — отозвался Магн, хватаясь за поручень. В отличие от Веспасиана, он так и не научился понимать по-фракийски.
Веспасиан широко расставил ноги и весь напрягся в ожидании носового толчка. Но в самый последний момент трирема отклонилась влево и подняла весла правого борта.
Веспасиан услышал, как Раскос выкрикнул очередной приказ, а в следующий миг их корабль отклонился вправо в попытке обойти трирему. Похоже, капитан пиратского судна предвидел этот маневр. Как только нос квинквиремы описал дугу, он убрал весла левого борта и, со всей силы толкнув рулевые, вернул свое небольшое, более маневренное судно в прежнее положение. Затем почти вплотную подвел его к левому борту квинквиремы, осыпая ту с близкого расстояния стрелами. За этим тут же последовала попытка взять судно на абордаж.
Какую команду отдал Раскос, — был ли это приказ убрать весла или что-то еще, — этого Веспасиан не мог сказать. В любом случае капитан опоздал. Пиратская трирема в буквальном смысле сбрила весла левого борта, обламывая их, словно прутья. Лишь оглушительный треск свидетельствовал о том, что ломаются не тонкие ветки, а массивное дерево. Каждое новое столкновение сопровождалось мощным толчком, от которого и защитники квинквиремы, и пираты попадали на палубу. Внизу раздавались крики ужаса: кричали раненые рабы. От ударов рукоятки весел, к которым они были прикованы, врезались им в лицо, в горло, в ребра, в буквальном смысле вырывая их с их скамей, а в следующий миг ножные цепи, которыми они были прикованы к полу, не менее мощным рывком возвращали их назад. От движения триремы обломки весел выворачивало назад, и те рабы, что имели несчастье погибнуть не сразу, были вынуждены терпеть новые мучения, растянутые цепями до тех пор, пока сухожилия на запястьях не выдерживали и лопались. И тогда несчастным отрывало кисти, которые, словно выпущенный из пращи камень, описывали в воздухе дугу и с омерзительным стуком падали на доски палубы. Видя весь этот ужас, рабы, прикованные у противоположного борта, начинали биться в истерике, которая грозила в любую минуту обернуться общей паникой. Грести они перестали.
Лишившись весел правого борта, квинквирема завертелась на одном месте, отходя от своей мучительницы-триремы, которая продолжала двигаться прямым курсом, обламывая остатки весел. Вскоре ее нос поравнялся с мачтой, и группа захвата из тридцати человек временно оказалась в ловушке. Толчки прекратились, и верхняя палуба застыла неподвижно.
Как будто по сигналу, все тотчас вскочили на ноги, отлично понимая, что если хотят жить, то дорого буквально каждое мгновение. Расстояние было слишком близким для стрельбы из лука, и тогда враги просто бросились друг на друга в рукопашную. Веспасиан выхватил из ножен меч и прыжком устремился вперед, слыша, как вокруг него со свистом рассекают воздух ромфайи фракийцев. Исполненный ярости, он бросился на ближайшего противника. Не имея, в отличие от пирата, щита, он тем не менее левым плечом врезался в обитый кожей деревянный оплон и оттолкнул его владельца назад. В следующий миг, словно молнией, сверкнув мечом, из-за щита замахнулась рука противника прямо на Веспасиана, вынудив его занести свой меч высоко над головой, чтобы затем обрушить его на вражеское запястье. Мгновение, и его клинок полоснул пирата по руке. Фонтаном брызнула кровь. Пират с криком отдернул руку, вернее то, что от нее осталось. Отсеченная кисть с зажатой в ней рукояткой меча с глухим стуком упала на палубу. Быстрый выпад, нацеленный противнику в горло, и крик оборвался. Веспасиан, не теряя зря времени, схватил его щит, присел и огляделся по сторонам. Справа от него Сабин и Артебудз сошлись с противником в рукопашной схватке. Слева Магн и Ситалк, а также Гейдрес со своими фракийцами и остатками команды, словно косцы на пшеничном поле, размахивали ромфайями, прокладывая себе дорогу среди пойманных в ловушку пиратов.
Привыкшие нападать на суда в южной части Эгейского моря, где защитники чаще сражались на коротких мечах, пираты сбились в кучку под натиском длинных искривленных двуручных клинков, обрушивавших удары направо и налево.
Не зная дисциплины воинского строя, они, вместо того чтобы образовать из щитов стену, позволили фракийцам разобщить их и теперь платили за это дорогую цену отсеченными конечностями и головами, которыми уже была усеяна обагренная кровью палуба.
Наступая справа, Веспасиан вонзил свой меч прямо в глаз противнику Сабина, после чего переключил внимание на растерянного юношу, который, сжимая в дрожащей руке меч, на нетвердых ногах отступил к самому борту. В следующий миг между ними, разбрызгивая на лету кровь, пронеслась чья-то отрубленная голова. С выражением неподдельного ужаса на лице молодой пират вскрикнул и полетел за борт. Веспасиан рассмеялся ему вслед.
— Что смешного? — прорычал у него за спиной Сабин.
Веспасиан обернулся. Сабин, с ног до головы забрызганный кровью, смотрел на него так, будто не верил своим глазам. Палуба вокруг них была завалена телами мертвых пиратов. Впрочем, были среди них и мертвые фракийцы. Схватка закончилась.
— Просто мне сейчас попался тот, кто предпочел утонуть, нежели с честью принять бой, — ответил он, не в силах унять смех. — Хотя что в этом смешного, я и сам не знаю, — добавил он. стараясь взять себя в руки.
Их разговор оборвал громогласный рык Раскоса, проревевшего очередной приказ. Братья подняли глаза. В ста шагах от них трирема вновь выпустила весла и теперь снова разворачивалась к ним носом. Но что еще хуже, от второго корабля их отделяло не более полумили, и расстояние это стремительно сокращалось. Вскоре они услышали, как мерный стук барабана сменился пронзительной дробью: это второй корабль приготовился идти на таран.
Веспасиан глянул за борт. Внизу, прямо под ним, отсутствовала примерно половина весел, а те, что уцелели, свисали в воду. Не надо было быть моряком, чтобы понять: квинквирема утратила способность маневрировать. На ее борту они оказались в ловушке. Еще несколько мгновений, и второе пиратское судно протаранит их, после чего обе триремы возьмут их на абордаж. Двум же командам пиратов сразу они никак не смогут дать отпор. И Веспасиан понял: им всем грозит верная гибель.
— Сабин! — крикнул он брату, а сам бросился на корму к Раскосу. — Возьми Магна и выведите Ротека из клетки!
Лавируя между матросами, которые сбрасывали в море мертвецов и отсеченные конечности, он пробежал через всю палубу. Тем временем Гейдрес пытался организовать оборону судна — расставлял по обоим бортам отряды защитников, которые постараются отбить абордаж.
Добежав до кормы, Веспасиан наконец увидел Раскоса. Тот на повышенных тонах спорил о чем-то с надсмотрщиком.
— Раскос! — крикнул он капитану, вклиниваясь в их спор. — Нам нужны люди.
Капитан посмотрел на него как на идиота.
— Где я тебе их возьму? Это посреди моря-то?
— Внизу их более двухсот.
— Но ведь это рабы? Кого я тогда посажу на весла?
— Но ведь сейчас они не гребут, да и времени на то, чтобы попытаться бежать, у нас нет. Если корабль потонет, на дно пойдут и они, и мы. Вот о чем был твой сон. Ты должен освободить их всех до одного и дать им в руки оружие. Если мы хотим остаться в живых, за свою жизнь мы должны сражаться сообща, они и мы.
Раскос бросил взгляд на триремы. Те были так близко, что решение он принял мгновенно.
— Ты прав. Если они будут сражаться с нами бок о бок, у нас есть шанс отбить обе атаки. Пусть Гейдрес принесет к люку все имеющееся оружие, — с этими словами капитан посмотрел на надсмотрщика, который с растерянным видом стоял рядом, не веря собственным ушам. Не иначе как он опасался, что освобожденные рабы захотят выместить на нем и его подручных свой гнев. Раскос прочел его мысли.
— Свои страхи оставь на потом, если оно будет, это «потом». Бери ключи и освободи от цепей всех до последнего. Я спущусь вниз, чтобы поговорить с ними.
Веспасиан бросился на поиски Гейдреса. Нашел он его в тот момент, когда на палубу, кося ряды защитников судна, обрушился первый залп стрел с ближайшей триремы.
— Сражаться бог о бок с рабами? — хмуро бросил ему Гейдрес, когда Веспасиан посвятил его в свой план. — Это что-то новое. Ладно, будем надеяться, что они станут сражаться вместе с нами, а не против нас.
— Есть только один способ это выяснить! — крикнул в ответ Веспасиан, бросаясь к люку, что вел на весельную палубу. Не успел он до него добежать, как корабль содрогнулся, и он, потеряв равновесие, упал на палубу. Это первая трирема попыталась протаранить их, но, на их счастье, не сумела развить нужную скорость, а потому окованный бронзой таран лишь потряс их судно, не причинив корпусу вреда. А вот вторая трирема летела на них стрелой, и до нее оставалось не более трехсот шагов. Веспасиан бросил щит и по приставной лестнице быстро спустился вниз.
Раскос держал речь, обращаясь к рабам:
— У вас есть выбор: или пойти ко дну вместе с кораблем и вашими веслами, или сражаться вместе с нами как свободные люди. Жить или умереть, сражаясь за правое дело. И помните: пираты, если победа достанется им, вновь закуют вас в цепи и посадят на весла. Но если мы победим их, вы останетесь свободны. Когда мы вернемся во Фракию, я добьюсь, чтобы царица Трифена подтвердила вашу свободу. Что скажете?
Веспасиан приоткрыл дверь в небольшую каюту в носовой части. Внутри Магн уже снимал с Ротека цепи, пока Сабин удерживал жреца на месте.
— Побыстрее, если можно! — поторопил их Веспасиан.
— Что там у вас происходит? — спросил Магн, возясь с цепным замком.
— Мы собираем небольшую армию, — ответил Веспасиан, а в следующий миг человеческая масса взорвалась оглушительным ревом.
— Снять с них цепи! — приказал Раскос, перекрикивая гром голосов.
Надсмотрщик и его подручные принялись выполнять его распоряжение. Поворот ключа, и очередной раб сбрасывал с себя цепь и вставал навстречу свободе.
— Я возношу молитву Амфиараю, который показал мне, что нужно сделать, и я правильно его понял, — заявил Раскос Веспасиану и под ликующие возгласы бывших рабов поспешил на верхнюю палубу.
— Что он хотел этим сказать? — удивился Сабин, когда на пару с Магном они выволокли закованного в цепи Ротека в дверь каюты. Жрец не переставал что-то бормотать.
Веспасиан открыл было рот, чтобы ответить, но в следующий миг раздался оглушительный треск. По корпусу корабля как будто пробежала судорога, а сам он накренился на правый борт. Людей, словно щепки, подбросило вверх. Впрочем, и щепки тоже, а в образовавшееся отверстие, под оглушающий рев устремившейся внутрь воды, показался окованный медью таран. Веспасиану показалось, будто он движется прямо на него. Затем столь же резко таран остановился, буквально в считанных дюймах от того места, где упал Веспасиан. После этого, сопровождаемый гулким эхом, последовал сильный удар — это в борт квинквиремы уперся нос пиратского корабля. Воздух наполнился истошными воплями. Судно вновь покачнулось, приподнимая вместе с собой таран. Тот с оглушающим треском вспорол деревянное брюхо квинквиремы. Внутрь тотчас устремилась вода. Стоило подбитому судну качнуться снова, как таран с грохотом обрушился на весельную палубу и, разнеся ее в щепы, начал сминать трюм, в котором нашла приют горстка больных гребцов. Увы, несчастные оказались у него на пути, и в следующий миг от них осталось лишь кровавое месиво. Затем, покачнувшись еще раз, судно замерло, и таран вновь вернулся на весельную палубу, где остановился, угрожающе раскачиваясь, словно готовый к прыжку зверь, прямо перед носом у Веспасиана.
— Проклятье! — прохрипел он, в ужасе глядя на бронзовую голову тарана, на которой по-гречески было выгравировано: «Привет Посейдону!» На таран налипло то, что еще мгновение назад было живым человеком. Впрочем, в следующую секунду окровавленный ком мяса снова свалился в трюм.
Первым в себя пришел Магн.
— Бежим отсюда! — крикнул он и потащил за собой Веспасиана. Мимо них, перепрыгивая через застывший на месте таран, уже бежали бывшие рабы, стараясь как можно скорее выбраться по приставной лестнице на верхнюю палубу, подальше от того ужаса, что творился здесь, внизу. Вода тем временем стремительно поднималась, грозя затопить весельную палубу. Надсмотрщик спешно освободил остальных рабов и присоединился к бегущим. Те, что были искалечены и не могли самостоятельно передвигаться, остались ждать своей участи, тщетно взывая о помощи. Через решетку трюма просунулись чьи-то пальцы, но та крепко сидела на своем месте, таран же блокировал путь к спасению, не давая воспользоваться отверстием, что зияло в разнесенной в щепы палубе.
Магн протолкался к основанию лестницы. Сабин притащил за собой Ротека, который продолжал нести какую-то околесицу. Веспасиан прокладывал себе путь вслед за ними, чувствуя, как к нему постепенно возвращается самообладание.
Выбравшись наконец на верхнюю палубу, он поднял щит, вытащил меч и оглянулся по сторонам. Зрелище, представшее его взору, внушало страх. Впереди, с носа второй триремы, словно оливки с дерева, на палубу квинквиремы, в боку которой застрял нос их судна, сыпались пираты. Здесь они сталкивались с разношерстной толпой защитников, которая постоянно пополнялась за счет только что вооруженных рабов, которые наконец получили возможность выпустить накопившуюся за многие годы злость, а потому сражались, как дикие звери, не заботясь даже о собственной безопасности, как будто желая утолить мучавшую их годами жажду свободы. Сколько лет провели они прикованными цепями к веслам, сколько дней и ночей просидели в вонючем трюме, и вот теперь все это было позади. Откуда только взялись силы в их измученных тяжким трудом телах! Свободные от ненавистных весел, их руки потрясали мечами, раздавая удары направо и налево. Беззубые рты оскалены, длинные грязные бороды спутаны, но из глоток рвался ликующий клич. В эти минуты рабы напомнили Веспасиану разъяренных фурий.
Заметив, что теснимые ими пираты постепенно отходят назад, он бросился вдоль палубы туда, где застыла вторая трирема, абордажными крючьями впившись в борт их несчастного корабля. Здесь более широкий фронт означал большую свободу действий для атакующих, которые не замедлили этим воспользоваться. Успев понять, что бывает, когда в ваши ряды врывается потрясающий ромфайей фракиец, пираты быстро образовали из щитов живую стену. Чуть присев и пригнув головы позади нее, они начали надвигаться на защитников корабля, медленно, но неотступно оттесняя ихназад. На ближайшем к нему фланге, рядом с бортом Веспасиан заметил Сабина и Магна. Стоя плечом к плечу, оба со щитами, захваченными в первой схватке, они пытались оттеснить пиратов назад. Сабин механически размахивал двуручной ромфайей. Магн пытался сделать то же самое, но только одной рукой.
Стараясь не поскользнуться на крови, что рекой лилась по палубе, Веспасиан бросился к ним на подмогу. Вклинившись между бортом судна и братом, он прикрылся щитом и тоже принялся разить ромфайей врага.
Увы, пираты продолжали наступать. За первой волной высадившихся на борт квинквиремы последовала вторая и третья, пока, наконец, все шестьдесят гребцов не оказались на борту, внося дополнительный хаос и толкотню. В отличие от них линия обороны фракийцев постепенно истончалась. Защитникам судна было все труднее сдерживать натиск врага. И все-таки — взмах ромфайи, и двое захватчиков, истекая кровью, корчились на палубе, в мгновение ока лишившись конечностей. Что, однако, нанесло не слишком большой ущерб их рядам.
— Что-то мне это не нравится! — крикнул Сабин, отступая еще на один шаг назад. В следующий миг нос корабля внезапно дал крен, и он едва не потерял равновесие. — Мы идем ко дну. Нам нужно захватить их корабль, а они пусть тонут вместе с нашим.
— Их нужно как-то развернуть, — согласился Веспасиан, нанося очередной удар, который, однако, пришелся по вражескому щиту. — Тогда рабы могли бы обрушиться на них сзади.
— Или же они подомнут под себя всю палубу.
— Не подомнут, если мы будем действовать слаженно и быстро. Слушай, пока я не подам сигнал, затем быстро пропусти их вперед.
Сабин кивнул. Веспасиан оставил своего противника и со всех ног бросился в тыл сражающимся. Здесь он застал Гейдреса, Ситалка и Дрениса. Яростно размахивая ромфайями, фракийцы тщетно пытались остановить медленно, но верно наступающую стену вражеских щитов.
— Гейдрес, за мной! — крикнул он. — Ситалк, когда правый фланг отойдет назад, сдерживай левый.
Великан-фракиец крикнул, что задача ясна, и продолжал с силой раздавать удары по стене пиратских щитов.
Тем временем Веспасиан и Гейдрес, перепрыгивая через мертвые тела, бросились по накренившейся палубе к носу корабля, где бушевала вторая схватка. Вырвавшись на свободу, бывшие рабы сумели оттеснить пиратов назад на их трирему. Потери обеих сторон были велики. Вскоре бой уже кипел на борту триремы, где пираты из последних сил пытались отбить атаку своих свирепых, лохматых противников. Тем временем их гребцы столь же тщетно пытались веслами оттолкнуться от борта тонущей квинквиремы, чтобы освободиться от застрявшего в ее борту тарана.
— Гейдрес, мне нужно, по крайней мере, пятьдесят наших гребцов. Ты сможешь ими командовать?
— Попробую, — ответил фракиец, с опаской поглядывая на обезумевшую, кровожадную орду.
В следующий миг крики сражающихся, стоны умирающих, лязг оружия заглушил леденящий душу срежет, и корма квинквиремы угрожающе накренилась. Это трирема сумела-таки отвалить от борта обреченного судна. Лишенный поддержки вражеского тарана, нос квинквиремы опустился еще ниже.
— Поторопись, Гейдрес! — крикнул Веспасиан. — У нас остались считаные минуты!
Гейдрес с гримасой отвращения шагнул прямо в гущу остервеневшей толпы и криком призвал рабов к порядку. Те невольники, что были вооружены луками, выпустили ливень стрел по спасающейся бегством триреме. Лучники-пираты открыли ответный огонь. С обоих судов в пенящуюся воду полетели как мертвые, так и живые. Последние с отчаянными воплями пытались вытащить из своих умирающих тел застрявшие в них стрелы.
Тем не менее Гейдресу удалось придать оставшимся рабам некоторое подобие боевого порядка, и вскоре они уже были готовы к новой атаке. Убедившись, что с тыла им ничего не угрожает, Веспасиан бросил взгляд на удаляющуюся трирему, которая успела отойти от них уже шагов на тридцать. На какой-то миг он встретился взглядом со знакомой фигурой, что застыла на носу судна. Это был одноглазый пират, который повстречался им в святилище. Его единственный глаз сверкал яростью.
Обрушив на Веспасиана поток проклятий, в следующий миг он поспешил пригнуться, спасаясь от очередного залпа стрел, который выпустили по его триреме бывшие рабы.
Стараясь не думать о столь странном совпадении, Веспасиан проревел во всю мощь глотки:
— Сабин, давай!
На другом конце палубы брат услышал его крик и вместе с Магном отступил назад, увлекая за собой левый фланг фракийцев. Ситалк остался стоять в центре, и линия наступления развернулась вокруг него. Не подозревая западни, пираты устремились вперед, и тотчас оказались пойманы в ловушку, когда по накренившейся палубе им вслед, ведя за собой более сотни улюлюкающих лохматых рабов, двинулись Веспасиан и Гейдрес.
Обуреваемые жаждой крови, бывшие невольники вспарывали пиратам спины и бока, потроша их, словно бараньи туши. Даже Веспасиан, который сам нещадно махал ромфайей направо и налево, вздрогнул при виде этого жуткого зрелища. Лишая врагов жизни, бывшие рабы тем самым вымещали на них все унижения, все страдания, которых они натерпелись за долгие годы, проведенные под щелканье бичей в смраде весельной палубы.
Пойманные между озверевшей людской массой у них за спиной и смертоносными взмахами фракийских ромфай впереди, пираты поняли, что обречены, а поскольку на пощаду и милосердие со стороны врага рассчитывать им не приходилось, решили продать свои жизни подороже. Они сражались с таким остервенением, что в последние минуты жизни в своей свирепости не уступали противнику. Увы, постепенно их ряды начали редеть, а держать круговую оборону становилось все труднее.
Веспасиан вонзил ромфайю в спину очередного врага и несколько раз повернул кривой клинок — сначала влево, затем вправо. Пират вскрикнул, голова его откинулась назад, а затем и вообще свалилась с плеч. Веспасиан лишь успел заметить, как блеснула сталь клинка. Сердце в обезглавленном теле продолжало гнать по жилам кровь, и та фонтаном вылетала из шеи. Вскоре Веспасиан уже был забрызган ею с головы до ноги. Впрочем, длилось это считанные мгновения. Тело рухнуло на палубу, кровавый дождь прекратился, а сам он оказался лицом к лицу с Ситалком. На фракийца было страшно смотреть: глаза пылали яростью, зубы свирепо оскалены. Как будто не понимая, кто перед ним, он вновь замахнулся ромфайей. Веспасиан инстинктивно прикрылся щитом, и удар пришелся по его окованному железом краю. Металл лязгнул о металл, в стороны разлетелся сноп искр.
— Ситалк, прекрати! — крикнул Веспасиан, слегка опуская шит.
Фракиец застыл, пристально на него глядя, затем расплылся в виноватой ухмылке. А в следующий миг, с головы до ног вымазанный в крови, к ним с воем подскочил бывший раб и вогнал в горло фракийцу нож.
— Нет! — вскрикнул Веспасиан.
Увы, Ситалк уже лежал у его ног, и обезумевший раб продолжал наносить удар за ударом. Схватив безумца за спутанные волосы, Веспасиан оттащил его в сторону. Раб вывернулся, что-то невнятно прокричал и замахнулся ножом, целясь Веспасиану в бедро. В следующий миг воздух со свистом прорезал чей-то клинок, и рука, с зажатой в ней ножом, со стуком упала на доски палубы. За рукой последовала отсеченная голова.
— Ты, грязный, мерзкий ублюдок! — кипел возмущением Магн, обрушивая ромфайю на безжизненное, обезглавленное тело, чтобы в довершение выпустить мертвому рабу кишки.
Впрочем, ослеплен яростью был не он один. Подобные сцены разыгрывались справа и слева, по мере того как бывшие рабы, пробившись сквозь линию обороны пиратов, сталкивались лицом к лицу с фракийцами. Еще миг, и они сошлись бы в отчаянной схватке. Хотя численное преимущество было не на их стороне, смертоносные ромфайи и военная дисциплина сделали свое дело. Фракийцы остановили натиск своих бывших союзников, правда, лишь после того, как те выместили свою ярость на надсмотрщике и его помощниках, которые на глазах у фракийцев были изрублены на мелкие куски.
Правда, те, кто это сделал, вряд ли успели насладиться этим зрелищем, так как на них самих со смертоносным свистом обрушились фракийские ромфайи. Похоже, это тотчас привело в чувство и остальных. Обе стороны опустили оружие и встали, тяжело дыша и с подозрением глядя друг на друга. Над тонущим судном повисла зловещая тишина.
Веспасиан на миг обернулся: нос квинквиремы уже почти ушел под воду, а сама она оставалась на плаву лишь благодаря пиратскому судну, которое, лишившись команды, было привязано к ней четырьмя канатами, которые с каждым мгновением натягивались все сильнее, грозя вот-вот лопнуть. Впрочем, на помощь опустевшей триреме спешила ее сестра. Пираты явно задались целью не допустить, чтобы она перешла в руки фракийцев.
— Всем пересесть в трирему! — крикнул Веспасиан. — Приготовиться к отражению атаки!
Его окрик сделал свое дело: внезапно до обессиленных защитников дошла вся серьезность их ситуации. Заключив негласное перемирие, обе стороны начали пересадку на пиратский корабль.
— Лучники за мной! — скомандовал Сабин, перепрыгивая через борт триремы, чей нос угрожающе опустился вниз под тяжестью тонущей квинквиремы. — Нужно как можно дольше не подпускать их близко!
На его призыв откликнулись около пятидесяти лучников из числа матросов и бывших рабов.
— Мы заберем с собой всех раненых, даже бывших рабов! — как можно громче крикнул Гейдрес, чтобы быть услышанным. — Как там наш великан?
Магн опустился на колени рядом с Ситалком. Увы, огромный фракиец не подавал признаков жизни.
— Он мертв, — честно ответил Магн.
— Все равно берем его с собой, даже мертвого. Царица наверняка захочет похоронить его с воинскими почестями. Дренис!
— А где Ротек? — спросил Веспасиан. В суматохе сражения он совершенно забыл про жреца.
— Я оставил его на корме вместе с Артебудзом, — ответил Магн, глядя, как Гейдрес и Дренис уносят бездыханное тело Ситалка. Тем временем оставшиеся матросы и бывшие рабы в спешном порядке искали среди мертвых тел раненых.
— Я приведу его. А ты пока возьми наши вещи и, главное, не забудь про свиток.
Магн даже не сдвинулся с места.
— Давай, не то мы последуем за ним!
Его слова привели Магна в чувство. Стряхнув с себя оцепенение. он бросился в крошечную каюту на корме, чтобы забрать их вещи.
Вокруг тонущей квинквиремы, покачиваясь на волнах, плавали мертвые тела. Тем временем ватерлиния поднялась до самой мачты, с которой торопливо слезал матрос, отправленный снять с нее фракийский царский штандарт. Несмотря на царящий вокруг хаос, Веспасиан легко нашел Артебудза. Тот тащил упирающегося Ротека к триреме. В следующее мгновение над их головами засвистели стрелы — это пираты на второй триреме открыли по ним огонь, пытаясь воспрепятствовать захвату фракийцами первой.
Внезапно квинквирема содрогнулась — это Гейдрес перерубил ближайший к носу канат, чтобы тонущий корабль с меньшей силой тянул за собой трирему. Та уже сидела в воде настолько низко, что расстояние от ватерлинии до весельных отверстий было шириной в ладонь.
— Поторопись, Артебудз! — крикнул Веспасиан, пытаясь удержать равновесие.
— Он упирается, господин, — ответил Артебудз, с трудом волоча спотыкающегося жреца по зловеще накренившейся палубе.
— Работай ногами, вонючий хорек! — бросил жрецу Веспасиан, хватая его за тунику. — В чем дело? С какой это стати ты не хочешь покидать проклятый корабль?
— Мои боги спасут меня, если только я останусь на фракийском корабле! — взвизгнул Ротек. Его налитые кровью глаза сверкали религиозным рвением. — Пираты со второго корабля вас всех убьют, но я останусь здесь и спасусь!
— Хватит пороть чушь, — рассмеялся Веспасиан, когда они наконец добрались до борта тонущего судна. — Не представляй ты для меня такую ценность, я с удовольствием оставил бы тебя здесь и посмотрел, придут за тобой твои бесценные боги или нет.
— Я же сказал вам, что этому кораблю никогда не доплыть до Рима.
— Такое предсказать нетрудно, — ответил Веспасиан со зловещей усмешкой, перетаскивая жреца через борт. — Рим — не порт. До Рима кораблю и впрямь не доплыть, потому что он держит путь в Остию. Так что плевал я на тебя и твои предсказания.
Поднатужившись, на пару с Артебудзом они перебросили жреца на трирему, где тот с громким криком упал на палубу. Артебудз запрыгнул следом и потащил Ротека дальше.
Гейдрес тем временем обрубил канат на корме, и квинквирема качнулась снова. Те, кто еще оставался на палубе, заскользили по ней вниз.
— Во имя великой матери Бендис, поторопитесь! — крикнул он. — Я не могу больше ждать!
С весельной палубы пиратского судна уже раздавались испуганные крики рабов: на их глазах вода уже подбиралась к отверстиям, грозя в любой момент хлынуть внутрь. Тем временем над головами фракийцев со свистом проносились выпущенные пиратами стрелы. На борт триремы, один за другим, высаживались вооруженные луками матросы и их неожиданные союзники. Вскоре дуэль лучников достигла наивысшей точки. Под напором фракийских стрел первая трирема была вынуждена отойти.
Наконец на трирему запрыгнули последние матросы. К Веспасиану присоединился Магн, тащивший мешки с их вещами. Через секунду они вместе перепрыгнули через борт на палубу триремы.
Обреченную квинквирему последним покинул Раскос, захватив с собой окованный железом ларец и рупор. Как только он ступил на палубу триремы, Гейдрес и Дренис обрубили последние канаты. Трирема, словно поплавок, тотчас дернулась вверх, едва не выскочив из воды, а затем с громким плеском вновь опустилась на воду. Двести с чем-то фракийцев и бывших рабов все как один потеряли равновесие и растянулись на палубе. Этим моментом воспользовались пираты, чтобы обрушить на беглецов очередной залп стрел. В результате многие остались лежать на забрызганных кровью досках.
Веспасиан кое-как поднялся на ноги. В следующий миг рев ветра заставил его обернуться. Позади него корма квинквиремы встала вертикально, приподнявшись над волнами на семьдесят футов. Не выдержав напора воды, мачта, словно тростинка, переломилась пополам. С палубы вниз, словно черепица с крыши дома, посыпались мертвые тела, с плеском падая в море. По мере того, как вода наполняла брюхо корабля, из весельных отверстий начал подниматься отвратительный смрад. Квинквирема все глубже погружалась в море. Под напором воды ее деревянные части натужно стонали и скрипели, в то время как морская пучина под радостные вопли бывших гребцов продолжала жадно засасывать некогда гордое судно в царство Посейдона.
Последний всплеск, и море сомкнулось над квинквиремой, резко качнув при этом соседнее судно. Сражение лучников, которое временно прекратилось, пока экипажи обеих трирем, в ужасе затаив дыхание, наблюдали за агонией тонущего корабля, возобновилось с новой силой, и Сабин был вынужден приказать своим лучникам увеличить частоту залпов. Его истошный крик возымел действие. Вскоре пиратский корабль был вынужден отгрести назад под смертоносным ливнем фракийских стрел. Еще пара залпов, и Сабин приказал прекратить обстрел. Теперь триремы разделяло около ста шагов. Этого расстояния было недостаточно, чтобы развить необходимую скорость и обломать противнику весла, не говоря уже о том, чтобы протаранить корпус судна, и слишком много, чтобы стрелы могли нанести хоть сколько-нибудь ощутимый вред. Сражение зашло в тупик. Обе стороны ждали развязки.
Теперь на палубе захваченной фракийцами триремы собралось более двухсот пятидесяти человек, многие из которых были вооружены луками. Взять на абордаж такое судно — задача не из простых. С другой стороны, имеющихся на борту припасов вряд ли хватит, чтобы им дойти до Остии. Веспасиану было ясно: они должны захватить трирему пиратов или, по крайней мерс, пока она не потонула, взять с нее запасы провизии. Для этого им следовало двигаться вперед. Они же оставались на месте, а их весла неподвижно свисали в воду. И тогда Веспасиан бросился на корму, где уже занял свое место Раскос.
— Почему мы стоим? — крикнул он капитану.
— Потому что снова угодили в беду, мой друг, и нам лишь остается уповать на небеса, — ответил триерарх, воздевая руки к небу. — До того как мы перебрались сюда, надсмотрщик лишил жизни более ста гребцов, и теперь мы не в состоянии маневрировать. Как только пираты на той триреме догадаются, в какую ловушку мы угодили, они вернутся и им хватит сил, чтобы протаранить нас снова.
— Тогда пусть наши гребцы займут места мертвых, и чем быстрее, тем лучше.
— Да, но как это сделать? Теперь они свободные люди. Как нам снова посадить их на весла? Захотят ли они сесть плечом к плечу с рабами?
— Мы освободим рабов. Я бы в любом случае это сделал, потому что их немало попало сюда с римских кораблей. Поговори с гребцами и отправь ко мне вниз еще одну сотню.
Захватив с собой на всякий случай Гейдреса, Веспасиан спустился на весельную палубу. Зрелище, представшее его взгляду, заставило его содрогнуться от ужаса. Мертвые тела ничком лежали на веслах, а в их спинах зияли кровавые раны. Те, кто остался жив, сидели, глядя перед собой безумным взглядом, пока четверо фракийцев снимали цепи с мертвецов и проталкивали их тела в отверстия для весел.
— Сначала освободите рабов, затем занимайтесь мертвецами, — распорядился Веспасиан. Фракийцы растерянно посмотрели на него.
— Вы слышали, что вам сказано. Немедленно выполняйте! — рявкнул на них Гейдрес.
Фракийцы пожали плечами и принялись выполнять приказ.
— Всем оставаться на местах! — крикнул Веспасиан, чтобы рабы его слышали. — Нам необходимо, чтобы вы гребли, но теперь вы гребете как свободные люди. Если вы откажетесь, то умрете. Сколько среди вас римских граждан?
Вверх поднялось около двух десятков закованных в цепи рук.
— Вы освобождаетесь от гребли. Вместо этого вы подниметесь наверх и возьмете в руки оружие.
За этими его словами последовал недовольный рев остальных.
— Молчать! — рыкнул на них Веспасиан. — Римские граждане не гнут спины на веслах. У вас нет римского гражданства, поэтому вы будете грести. Если вы останетесь живы, то как только мы придем в Остию, мы позволим вам покинуть корабль, или же, если предпочтете, вернетесь на нем на восток. Право выбора остается за вами.
По рядам гребцов пробежал ропот, но в конечном итоге, похоже, все согласились. С верхней палубы спустился их начальник, задававший всем остальным скорость, а с ним еще несколько человек. Он вопросительно посмотрел на Веспасиана. Тот кивком велел ему занять место за круглым барабаном, обтянутым бычьей кожей.
После чего весельную палубу в срочном порядке очистили от мертвых тел, и места у весел заняли другие гребцы. Как только все расселись, Веспасиан и Гейдрес поспешили наверх.
Воздух был наполнен скорбными криками чаек. Словно на некой печальной тризне, птицы кружили над головами, время от времени ныряя в море за очередным лакомством.
— Посмотри, похоже, они уходят, — сказал Магн, указывая на пиратский корабль. Тот уже находился примерно в четверти мили от них и быстро удалялся на запад.
— Будем надеяться, — ответил Веспасиан с сомнением в голосе. — Раскос, гребцы готовы! Что нам теперь делать?
— Возносить молитвы богам.
— А что потом? — взорвался яростью Веспасиан и угрожающе двинулся на старого триерарха. — Идти спать и ждать следующий сон? Подумай сам! Что лучше? Попробовать захватить пиратский корабль с его провизией? Или же спастись бегством и потом чесать голову, думая, чем накормить людей? Ты триерарх, тебе решать, как нам, простым смертным, поступить дальше на борту твоего корабля.
Ярость, с какой Веспасиан налетел на него, явилась для Раскоса полной неожиданностью. Триерарх растерянно заморгал, а затем огляделся по сторонам.
— Они не уходят, — рассудил он вполне здраво. — Как я уже сказал, они просто готовятся протаранить нас, потому что убеждены, что у нас некому сесть на весла. Предлагаю плыть на запад, прямо на них. И тогда им придется выбирать, вступать с нами в очередное сражение или спасаться бегством.
С этими словами он взял в руки рупор.
— Идем на таран! — прокричал он вниз, начальнику весельной палубы. Тому не нужно было повторять дважды. В следующий миг ухнул и зарокотал барабан, сначала медленно, пока корабль разворачивался, затем все быстрей и быстрей. Гребцы, теперь свободные люди, заинтересованные в том, чтобы остаться в живых, дружно налегали на весла, добровольно подчиняясь барабанному ритму.
Увидев, что фракийский корабль движется прямо на них, пиратская трирема сделала резкий поворот, разворачиваясь к преследователям носом.
— Он безумец, если считает, что сможет захватить наш корабль, — произнес Магн, становясь рядом с Веспасианом и Раскосом. Те внимательно наблюдали за тем, как стремительно сокращается расстояние между кораблями.
— Капитан пиратов не безумец, он просто зол. Он потерял одно свое судно, но сохранил здравый смысл. Он не станет брать нас на абордаж, а попытается потопить, — ответил Веспасиан, второй раз за день проверяя, свободно ли ходит в ножнах меч. — Победить ему нас вряд ли удастся, зато и они, и мы вполне можем проиграть. Одновременно.
— Лучникам приготовиться! — скомандовал Сабин, бросаясь к носу триремы.
Хотя на весельную палубу пришлось отправить около ста человек, на верхней защитников также оставалось не менее сотни. Фракийский корабль слегка взял влево.
— Что ты делаешь, Раскос? — крикнул капитану Веспасиан.
— То, что умею, — невозмутимо ответил триерарх, не сводя взгляд с вражеской триремы, что стремительно приближалась к ним. — Думай лучше о том, что будешь делать ты сам, и не мешай мне заниматься моим делом.
Пираты тоже слегка изменили курс. Когда расстояние между ними сократилось до двухсот шагов, Раскос вновь лег на прежний курс. Пираты повторили его маневр. Теперь они были чуть сбоку от них, и перед ними был выбор: либо идти на фракийцев и попытаться обломать им весла, либо отойти чуть левее и попытаться протаранить трирему под небольшим углом. Когда между кораблями осталось сто шагов, Раскос решил пойти на таран.
— Набираем скорость! — скомандовал он в рупор. Ритм барабана ускорился. Капитан развернул трирему вправо, подставляя пиратам борт. Однако трирема теперь двигалась гораздо быстрее и настичь ее было не так-то легко.
— Пли! — крикнул Сабин. К пиратскому кораблю, до которого оставалось не более пятидесяти шагов, с пронзительным свистом полетел рой стрел. Часть их вонзилась в корпус и палубу, но часть попала в цель. Выпустив первый залп, фракийцы продолжили обстрел пиратского судна, и в результате пираты были вынуждены искать спасения за парапетом.
Веспасиану был хорошо виден триерарх пиратов, стоящий рядом с рулевым веслом. Он как будто не замечал ливня стрел. Его громкий голос призывал пиратов ответить залпом на залп, а сам он тем временем пытался повести свою трирему на перехват фракийского корабля. Увы, было слишком поздно. Когда корабли разделяло не более тридцати шагов, Раскос вновь резко развернул судно вправо. Теперь пираты оказались прямо за ними и отчаянно пытались их догнать. На фракийскую палубу полетели стрелы, вслед за чем раздались крики раненых, на миг заглушив ритм барабана и приглушенное сопение ста восьмидесяти добровольных гребцов на нижней палубе. Лучники ответили врагу не менее яростным огнем.
Веспасиан протолкался к Раскосу. Физиономия старого триерарха осветилась довольной улыбкой.
— Ну как тебе? — крикнул он. — Как я ловко его перехитрил, причем даже без единой молитвы. Да простят мне боги такую дерзость!
— Почему ты прошел мимо? — спросил его Веспасиан. — Мне казалось, что мы хотели попробовать протаранить их.
— Потому, мой дорогой друг, что когда он развернулся и направился прямо на нас, я понял, что ты неправ. Он действительно лишился разума. Движимый злобой, он был готов пожертвовать своим кораблем, лишь бы только потопить нас. Это настоящее безумие, а я не любитель сражаться с безумцами. Потому что кто знает, каков будет их следующий шаг?
Веспасиан обернулся через плечо Раскоса на пиратскую трирему.
— И что нам теперь делать? Они сокращают расстояние.
— А мы от них убегаем, причем предельную скорость мы сумеем выдерживать дольше, чем они, — подмигнув, ответил Раскос. — Гейдрес, отправь вниз свежих гребцов, пусть они сменят уставших. Заменяй по четыре весла за один раз, начиная с носа.
Гейдрес кивком принял приказ и повел за собой вниз тех гребцов, у которых не было луков.
Веспасиан встал рядом с Сабином у кормового руля. От пиратского судна их отделяло не более двадцати шагов, и расстояние это постепенно сокращалось. Веспасиан был готов поклясться, что слышит щелканье бича на весельной палубе неприятеля. Это тамошний надсмотрщик пытался выжать из обессиленных гребцов максимальную скорость. Поскольку море было неспокойным, то вести прицельный огонь из луков не представлялось возможным. Как ни старался Сабин лишить трирему ее капитана, триерарх пиратов по-прежнему стоял у руля, крича во всю глотку приказы своим подручным.
— Не иначе, как его жизнь заколдована, — пробормотал он, вставляя в лук очередную стрелу и прицеливаясь.
Постепенно замена уставших гребцов свежими силами начала давать плоды. Сесть на весло вызвались даже римские граждане, отлично понимая, что привилегии полагаются живым, а вот мертвым они ни к чему. Фракийский корабль стремительно отрывался от своих преследователей. Одновременно с этим первые несколько весел на пиратском судне сбились с ритма: измученные гребцы были больше не силах выдерживать бешеный ритм, и трирема начала терять скорость. Очевидно поняв тщетность погони, одноглазый триерарх пиратов повернул судно на юг, к Кифере. Впрочем, он продолжал что- то злобно выкрикивать, пока очередной залп с фракийского судна не вынудил его искать укрытие.
— Сбросить скорость! — скомандовал Раскос. Ритм барабана замедлился, а с ним и скорость корабля.
— Слава и хвала Амфиараю за то, что он указал мне путь! — воскликнул старый триерарх, обращаясь к небесам. — Когда мы прибудем в Остию, я принесу ему в жертву еще одного барана.
— Если мы доплывем до нее, — поправил его Веспасиан. — И как теперь ты собираешься накормить эту огромную массу народа?
— Боги позаботятся о них. В чем лично я нисколько не сомневаюсь, после того как они указали мне, как уйти от пиратов.
— Они почему-то не указали нам, как их победить, — презрительно фыркнул Сабин. — Скажи, разве твой сон был не о том, как сохранить команду и избавить гребцов от корабельной лихорадки?
Вид у Раскоса был довольный.
— Да, но ты ведь не станешь отрицать, что отпустив на свободу рабов, мы тем самым смогли отбить атаку пиратов? Что касается болезни и как предотвратить ее дальнейшее распространение, то я отдал приказ отпустить лишь тех, у кого не было ни лихорадки, ни сыпи. Больные в трюме пошли на дно
вместе с кораблем. Теперь с лихорадкой покончено, и нам ничто не мешает завершить плавание.
Веспасиан не стал с ним спорить: похоже, оракул действительно дал старому капитану верный ответ на его вопрос. Вместо этого он подошел к борту судна и, подставив лицо солнечным лучам и освежающему ветерку, задумался о том, что видел и что слышал в святилище Амфиарая.
— Похоже, его святилище наделено чудодейственной силой, — произнес он спустя какое-то время, обращаясь к брату. Сабин стоял рядом с ним; вместе они наблюдали за тем, как пиратский корабль и захваченное торговое судно постепенно исчезают за Киферой. Еще миг, и обе точки растворились за южным горизонтом. — Что теперь ты скажешь о пророчестве?
— Не знаю, — ответил Сабин. — Но одно мне известно точно. Я буду помнить его до конца моих дней.
— И я тоже, — согласился Веспасиан. К этому моменту Кифера уже осталась позади. Их трирема преодолела пролив и, войдя в Ионическое море, взяла курс на Остию.
Наконец их трирема пристала к одному из деревянных пирсов в порту римского пригорода Остии, этой ненасытной глотки Вечного города. В нос Веспасиану тотчас же ударил букет самых разнообразных запахов. Свежий, соленый морской воздух смешивался с малоприятным душком, которым тянуло от Тибра, изрыгавшего в Тирренское море нечистоты большого города, что раскинулся в двадцати милях выше по течению. К нему примешивалась вонь разлагающихся трупов животных, что покачивались на волнах между кораблями и причалом. Иногда порывы ветра доносили аппетитные ароматы скворчащей на углях свинины, цыпленка и колбасок. Всю эту снедь жарили здесь же, на многочисленных жаровнях, специально в расчете на изголодавшихся матросов, которым до смерти надоело жевать заплесневелый хлеб, запивая его кислым вином и затхлой водой. Неподалеку с сирийского корабля сгружали мешки с душистыми специями — корицей, гвоздикой и шафраном, привезенными из Индии, а может, из еще более далеких стран. Рядом с сирийским судном стояли другие, прибывшие из Африки и Лузитании с грузом гарума, ядреного соуса, который изготавливался из протухших рыбных кишок. Чуть дальше надушенные шлюхи предлагали немытым матросам любовные утехи. Провонявшие чесноком портовые грузчики выполняли распоряжения надушенных лавандой купцов. Взмыленные лошади и мулы тащили телеги, груженные мешками сушеных абрикосов, фиг, фиников и изюма. А еще тут пахло тухлой рыбой, свежим хлебом, потными рабами, прокисшим вином, старой мочой, сушеными травами, жареным мясом, конопляными канатами, трюмом и нагретым деревом. Неудивительно, что от этой невообразимой смеси запахов у Веспасиана закружилась голова, пока он стоял, наблюдая, как фракийские матросы под умоляющие выкрики Раскоса быть осторожнее — закрепляют причальные концы и сходни.
— Порой мне казалось, что я уже никогда не вернусь сюда, — признался Магн, становясь рядом с ним у перил. — И вот теперь не верю собственным глазам. Хотя это точно Остия.
— Никогда здесь раньше не был, и потому полагаюсь на твое слово, — ответил Веспасиан, улыбаясь другу. Как и Магн, он был несказанно рад, что наконец оказался дома.
Тем более что путь сюда лежал непрямой, главным образом из-за трудностей, которые, впрочем, можно было предвидеть, и самая главная из них—как накормить такое количество ртов. Провизии, которую они нашли на триреме, хватило лишь на несколько дней, и хотя благодаря звонкой монете, которую Раскос хранил в своем окованном железом ларце, они по пути покупали в портах горох и сушеную свинину, тем не менее время от времени им приходилось на один-два дня делать остановку, они подплывали к берегу и отправлялись охотиться, чтобы накормить, пусть и не досыта, триста пятьдесят голодных ртов. В результате путь от Киферы до Остии занял почти месяц, то есть гораздо дольше, чем они предполагали, но, по крайней мере, плавание прошло гладко, без происшествий.
Как только корабль остановился у причала, Раскос, растолкав столпившихся на палубе зевак, подошел к Веспасиану.
— Итак, мой юный друг, кажется, нам пора попрощаться, — сказал старый триерарх, вытирая со лба пот. Нелегкая это работа — командовать нерадивыми матросами. — Хотя как теперь я вернусь домой, ума не приложу, ведь я истратил все золото, которым царица снабдила меня для обратного пути.
— Ничего, боги позаботятся, — сорвалось с языка Веспасиана, но он тут же пожалел о своих словах.
На его счастье, Раскос пропустил его колкость мимо ушей. Наоборот, даже кивнул в знак согласия.
— Ты прав. Так оно и будет.
Внезапно с причала донесся какой-то шум и сердитые крики. Это к их кораблю сквозь толпу прокладывали себе путь двадцать вооруженных мужчин. Хотя военной формы на них не было, тем не менее вид у них был воинственный: у всех до одного на поясе висел короткий меч-гладий. По их дорогим туникам и некоей общей холености нетрудно было догадаться, что эти красавцы имеют прямое отношение к преторианской гвардии.
— Нас предали! — это первое, что пришло на ум Веспасиану, и он нервно покосился на Сабина и Магна, которые, услышав шум, встали с ним рядом.
Тем временем гвардейцы дошагали до сходней и их командир, высокий, жилистый человек с каштановыми волосами и нездоровой кожей, жестом велел им остановиться. Из их гущи вперед выступил богато одетый бородатый грек.
—Добро пожаловать домой! — воскликнул он, поднимаясь на борт по крутым сходням.
— Палл! — не поверил собственным глазам Веспасиан. Он никак не ожидал увидеть в порту управляющего Антонии. — Как ты узнал, что мы прибыли в Остию?
— Никак, — ответил Палл, отвешивая низкий поклон. — Вот уже десять дней, как я жду вас здесь — с того самого дня, как к Антонии прибыл, разумеется, сушей, посыльный от царицы Трифены. От него мы узнали, что в конце мая вы покинули Томы. Моя госпожа тотчас отправила меня сюда, чтобы, как только вы прибудете, сопроводить вас и нашего общего друга в Рим.
— Так это наш эскорт? — уточнил Сабин, подозрительно глядя на фалангу гвардейцев на причале.
— Да, господин. Позднее я вам все объясню, когда вокруг нас не будет столько посторонних ушей, — Палл кивком указал на матросов и бывших рабов, что, разинув от любопытства рты, столпились на палубе.
— Буду ждать этого момента с нетерпением, — холодно ответил Сабин.
— Эй, нечего пялиться, живо за работу! — гаркнул на матросов Раскос.
— А ты. как я полагаю, и есть благородный триерарх. — с поклоном обратился к нему Палл. как только матросы вновь забегали по палубе
— Да. господин. Раскос мое имя. — растерянно ответил капитан. не привыкший к стать церемонному обращению.
— Прошу тебя, не величай меня «господин», я самый простой раб.
Веспасиан и Сабин переглянулись. В Падле не было ничего от «простого раба».
Раскоса же его слова окончательно сбили с татку.
— Прости меня, э-э-э...
— Не надо передо мной извиняться. Мое имя Палл.
— Палл. — быстро повторил Раскос. — Спасибо за...
Управляющий вопросительно выгнул бровь. Раскос осекся на полуслове.
— Моя хозяйка, высокородная Антония, велела мне известить тебя о том. триерарх Раскос, что ты отправишься в обратное плавание целиком и полностью за се счет. У меня с собой ее расписка эдилу порта, в которой она гарантирует оплату всех твоих расходов.
— Хвала богам! — Раскос воздел ладони и обратил лицо к небу. — Передай мои слова благодарности твоей доброй хозяйке, высокородной Антонии, господин э-э-э... Палл. Теперь я перед ней в неоплатном долгу.
Сказав это, капитан отвесил поклон, однако тотчас понял свою ошибку и, поспешив выпрямиться, удалился, вознося на ходу слова благодарности самым разным богам, имена которых он только мог вспомнить, а таковых было немало.
Веспасиан не сомневался, что этот разговор позабавил Палла, хотя и не смог бы обосновать это подозрение, поскольку управляющий, как и всегда, был сама невозмутимость.
— Нам пора, господа, — поторопил он братьев с легкой ноткой нетерпения в голосе. — Нам никак нельзя мешкать, если мы хотим попасть в Рим засветло.
Примерно через час они уже были в пути. Попрощавшись с Раскосом, Гейдресом и Дренисом, они закрыли тряпкой Роте- ку лицо и отволокли жреца в крытую повозку, которая уже поджидала их на небольшом расстоянии от шумной гавани. Там же их ждали и верховые лошади. Братьев сопровождали Магн и Артебудз. Последний направлялся домой, в родные горы северной провинции Норик. Эти двое ехали в повозке, охраняя жреца.
— Надеюсь, ты понял, что это преторианцы, — сказал Палл братьям, когда они быстрой рысью выехали за ворота Остии. — Правда, не пешие, а конные, а их декурион, Марк Аррцин Клемент...
— Клемент? — перебил его Веспасиан. — Я слышал это имя раньше. Он был с Макроном и Гасдроном, когда те преследовали меня по Аврелиевой дороге. Макрон отправил Клемента на север с половиной конницы, чтобы они перегородили дорогу, а сам с остальными всадниками отправился на мои поиски в Косу.
— Да, Клемент предан нашему новому другу Макрону, — подтвердил Палл. — А еще он клиент Клавдия, сына моей госпожи.
— И как же так получилось? — Веспасиан был заинтригован таким поворотом событий.
— Просто он любитель делать ставки на скачках на темных лошадок.
— Думаю, есть разница, и немалая, между новичком и тем, у кого нет шансов на победу, — заметил Сабин.
— Я бы не сказал, что у Клавдия такого шанса нет, — с еле заметным раздражением возразил Палл. — Возможно, так считает его мать, равно как сам император и Сеян, но именно поэтому он до сих пор не выбыл из гонки. Согласен, возможно, на первый взгляд он человек не слишком большого ума, причиной чему заикание и хромота. Верно и то, что он имеет привычку говорить вещи, которые на публике совершенно не к месту, да и шутки его, как правило, крайне неудачны, хотя сам считает себя одним из записных остряков нашего времени. Но это не более, чем личина. На самом деле Клавдий честолюбив и жаден до власти, и я бы не советовал ему доверять. Ему не занимать ума, хотя и довольно сумбурного. Клавдий написал ряд обширных трудов на самые разные темы, причем некоторые из его работ, насколько мне известно, достойны похвалы.
— А ты бы сам поставил на него? — спросил Веспасиан. Слова Палла разожгли в нем еще большее любопытство.
Управляющий выразительно посмотрел на него.
— Все ставки на скачках имеют один недостаток, — ответил он. — Их можно сделать лишь до начала заезда. И, на мой взгляд, это самый неудачный момент в том, что касается ваших денег. Лично я предпочитаю делать ставку на финальном повороте, когда уже понятно, кто придет к победе. Такой подход имеет два существенных преимущества: ваши шансы на успех значительно возрастают, да и с деньгами вы расстаетесь лишь на короткий срок.
— Иными словами, Клемент будет вынужден ждать, прежде чем станет понятно, сорвал он куш или же остался в накладе, — с улыбкой подвел итог Сабин.
— Безусловно, но, как и любой разумный игрок, он обезопасил себя тем, что заодно сделал небольшую ставку на Калигулу. Он сопровождает его во время ночных вылазок по злачным местам, выручает из щекотливых ситуаций, если таковые случаются, а надо сказать, что случаются они довольно часто.
— Ничуть не сомневаюсь, — отозвался Веспасиан, вспоминая непомерные сексуальные аппетиты своего приятеля. — И Клемент при нем в роли стража.
— Можно сказать и так, и я готов поспорить, что и к вам он постарается втереться в доверие.
— А почему ты так думаешь?
— Потому что вы в фаворе у Антонии, а он приходится вам родственником, хотя и дальним. Но родство есть родство. Мать вашего отца и бабка Клемента имели общего деда, и я уверен, что он попытается этим воспользоваться.
— Что-то я не заметил семейного сходства, — скептически отозвался Сабин, с подозрением глядя на щуплого декуриона, что ехал впереди них. — Неприятный тип, если хотите знать мое мнение.
— Я бы воздержался, хозяин, от суждений о людях по их внешности, — холодно отозвался Палл, подводя под разговором черту.
Дальше Веспасиан ехал, погрузившись в молчание. С того момента как на горизонте замаячил итальянский берег, в его душе поселилось предвкушение новых встреч, и вот теперь оно бурлило внутри него, и он поймал себя на том, что не может думать ни о чем другом, кроме как о Ценис. Сегодня, через четыре года после разлуки, он вновь увидит ее. По крайней мере, он надеется на это. Ведь она наверняка до сих пор живет в доме Антонии? Он непременно с ней поговорит, улучит минутку, чтобы остаться с ней наедине, расцеловать, заключить в объятия. А если нет? Эти вопросы не давали ему покоя, и он не находил на них ответа. Ему оставалось лишь одно: ждать. Осознание того, что в данный момент он бессилен что-то изменить, повергало его в ярость. Веспасиан тщетно пытался думать о чем-то другом — родителях, поместье, дядюшке Гае, о Капри, мимо чьих скалистых берегов они проплыли накануне. Увы, мысли отказывались повиноваться ему и упрямо возвращались к Ценис. Внутренним взором он представлял, как она, в дрожащем свете лампы, сбрасывает с себя тунику. Увы, от этих мыслей предательская кровь тотчас прилила к его паху, и он был вынужден поправить на себе одежды.
— Думаешь о том, как дома снова воссоединишься с мулами, брат, — с издевкой заметил Сабин, чей зоркий глаз успел подметить это деликатное обстоятельство.
— Не твое дело! — огрызнулся Веспасиан, готовый от стыда провалиться сквозь землю.
— Я велел Клементу отправить вперед гонца, чтобы тот предупредил мою хозяйку о нашем возвращении, — произнес Палл, который тотчас понял, в чем дело. — Я уверен, там вас уже ждет вкусный ужин, а все обитатели дома будут выполнять свои обычные роли.
Довольный тем, что сегодня вечером он, по крайней мере, увидит Ценис, Веспасиан сконфуженно улыбнулся Паллу. Увы, лицо грека по-прежнему являло собой невозмутимую маску, как будто он не сказал ничего важного. Сабин сухо усмехнулся.
Когда их отряд процокал копытами по Палатинскому холму, уже начали сгущаться сумерки. Первое потрясение от шумных людских толп, как только они въехали в Рим, постепенно прошло. На Палатине людей на улицах стало меньше, зато дома сделались выше и роскошнее.
Печати Антонии оказалось достаточно, чтобы стражники городской когорты беспрепятственно пропустили их с их повозкой в ворота Рима. И это притом что в дневное время колесные средства передвижения в город не допускались. Следующие полчаса ушли у них на то, чтобы по запруженным людьми улицам преодолеть шумный Авентин и объехать стороной Большой Цирк. И вот, наконец, они были у подножия Палатина, где их путешествие завершилось.
Клемент постучал в ворота конюшни в дальнем конце принадлежащей Антонии виллы. Спустя минуту-другую те открылись.
— За нами наблюдают, — тихо произнес Палл, когда они въехали во двор.
Веспасиан оглянулся на улицу и шагах в пятидесяти от ворот, в тени кипариса рядом со стеной, заметил две фигуры.
— Это люди Сеяна? — спросил он.
— Скорее всего, его соглядатаи, — ответил Палл, спешиваясь. — Но что они скажут ему? Что в ворота виллы в сопровождении всадников въехала телега? Сомневаюсь, что они доложат ему нечто большее.
— Добро пожаловать в Рим, — произнес знакомый женский голос. Это по лестнице главного дома спустилась Антония и зашагала навстречу братьям. Хотя ей было уже за шестьдесят, младшая дочь Марка Антония по-прежнему была прекрасна, причем своей красотой она в первую очередь была обязана отнюдь не благовонным мазям и притираниям, дорогим платьям и элегантной прическе. Подойдя ближе, Антония одарила братьев ослепительной улыбкой.
— Спешу засвидетельствовать вам мою благодарность за все, что вы для меня сделали, — произнесла она и, взяв руку Сабина, крепко ее пожала. Тот склонил голову в поклоне и пробормотал что-то нечленораздельное.
Антония повернулась кВеспасиану и взяла его руку в обе ладони.
— Вижу, что четыре года в армии не прошли для тебя даром. — сказала она, понизив голос, чтобы ее мог слышать только Веспасиан. — Ты стал настоящим мужчиной, и таким красавцем! Надеюсь, что твой ум поспевал за твоим телом, потому что в ближайшие месяцы нашей главной заботой будет политика, а не войны.
Веспасиан слегка смутился. Подумать только, эта богатая и влиятельная женщина сама вышла им навстречу, вместо того чтобы в прохладном зале ждать, когда они явятся к ней с отчетом! Он чувствовал себя одновременно униженным и польщенным.
— Надеюсь, я тебя не подведу, домина, — пробормотал он, стряхивая с себя мечтательность. Он преодолел не одно море, но впереди его уже ждало другое — море политических интриг, в бурных водах которого, насколько ему было известно, обожали купаться самые именитые римские семейства.
От новых вопросов его спасло появление Магна и Артебудза. которые волокли от повозки упирающегося Ротека. Подтащив жреца ближе к Антонии, они швырнули его ей под ноги.
— Так, значит, это и есть то самое создание, которое потребовало от нас столь неимоверных усилий, чтобы доставить его в Рим! — произнесла Антония, с видимым отвращением глядя на грязного, всклокоченного жреца, который лежал перед ней, корчась от страха, и униженно тянулся к ее ногам. Магн носком сандалии убрал от подола ее стопы закованные в цепи руки Ротека.
— Благодарю тебя, Магн.
— Всегда к твоим услугам, домина, — ответил тот, осклабившись. — Как только мы высадились в Остии, из него весь пар вышел. Почему-то он вбил себе в голову, что боги этого не допустят, и мы не доберемся до Рима. Теперь он без конца бормочет себе под нос, жалуясь, что они его покинули. Впрочем, я отлично их понимаю — довольно одного взгляда, чтобы...
Магн недоговорил. Внезапно до него дошло, что человек столь низкого происхождения, как он, не имеет права выражать свое мнение при хозяйке дома, каковы бы ни были их прежние отношения.
Антония в свою очередь одарила его слегка укоризненным взглядом, в котором Веспасиан разглядел некий намек на страсть и невольно задумался о том, каковы могли быть их соития. Калигула как-то раз обмолвился в разговоре с ним, что Антония просто обожала кулачных бойцов, разгоряченных после схватки, чьи тела все еще блестели от пота. Кстати, Магн дрался перед ней не один раз.
Магн отвесил поклон.
— Прости мне мою дерзость, домина, — виновато произнес он.
Веспасиан с трудом сдержал улыбку: ответ на один вопрос он уже получил. В этой паре его друг играет отнюдь не главную роль.
— Палл, уведи пленника! — распорядилась Антония, возвращаясь к главному делу. — Корми его, но не закармливай. Главное, чтобы не умер с голоду. А не то он еще вообразит себя гостем Рима.
Палл поклонился хозяйке и с помощью Артебудза поволок визжащего жреца прочь.
— А теперь, господа, — сказала Антония, сморщив нос и повернувшись к братьям. — Думаю, что ради всех нас вам — прежде чем будет подан ужин — не помешает воспользоваться моей баней. Увидимся позже, когда вы смоете с себя усталость. Магн, ты можешь пойти вместе с ними. Покажешь, где находится баня.
Некоторое время спустя все трое уже сидели, обливаясь потом, в небольшом, ярко освещенном кальдарии с мраморными стенами. Рабы втирали им в спины благовонные масла, после чего специальным скребком счищали их вместе с потом и грязью.
Ни Веспасиан, ни Сабин не удосужились спросить Магна, откуда он так хорошо знаком с виллой Антонии, что знает даже, где расположена баня. Его смущенный вид и то, как он избегал встречаться с ними взглядом, когда вел их лабиринтом бесконечных коридоров, явно не в первый раз, говорили сами за себя. Братьям оставалось лишь многозначительно переглядываться и улыбаться друг другу.
В жарко натопленном кальдарии дорожная усталость тотчас дала о себе знать. И пока умелые руки рабов очищали их тела от въевшейся за время долгого путешествия грязи, все трос погрузились в приятную дремоту, из которой их вывел чей-то громкий как труба голос.
Все трос мгновенно встрепенулись, сбрасывая с себя вызванное баней состояние блаженного полусна.
— Мои дорогие юноши! Как я рад видеть вас снова!
Это в кальдарий, в чем мать родила, вошел их дядя. Гай Веспасий Полон. Тряся жирными телесами, он вразвалочку прошлепал босыми ногами по мозаичному полу. Веспасиан и Сабин тотчас вскочили с мест и были заключены в поистине медвежьи объятия.
Магн, к своему великому облегчению, удостоился лишь мощного шлепка по плечу.
— Антония сказала мне, где вас искать! — прогудел Гай, обнимая братьев за плечи и вновь усаживая на горячую каменную скамью. — Ты неплохо выглядишь, Веспасиан! Как я погляжу, армия пошла тебе на пользу. Вон какой ты стал сильный и мускулистый, совсем как я в твои годы. А ты, Магн, знал бы ты, как все эти четыре года мне не хватало твоих услуг! Кстати, пока я не забыл: Антония велела мне отправить тебя прямиком к ней. Она хотела бы увидеть тебя до ужина. Правда, не сказала, почему.
Магн поморщился.
— В таком случае я, пожалуй, вас покину, — пробормотал он, беря свое полотенце, и, избегая встречаться взглядом с остальными, направился к выходу. Как только дверь за ним закрылась, оба брата расхохотались. Гай растерянно посмотрел на них.
— Что смешного, мои дорогие юноши?
Веспасиан поспешил сделать серьезное лицо и незаметно кивнул головой в сторону слуг.
— Узнаешь чуть позже, дядя. А пока расскажи нам, что у тебя нового.
Гай был только рад поделиться своими последними достижениями, даже если те вряд ли представляли собой что-либо выдающееся. Тем не менее говорить о них он был готов часами. К тому моменту, когда он наконец закончил, братья успели перейти в тепидарий, где Веспасиан подставил спину пол ловкие руки массажиста, который с великим усердием принялся мять и растягивать ее, словно тесто. После массажа Веспасиан блаженно улегся лицом вниз на теплый, обтянутый кожей диван. Он смутно слышал, как Сабин и Гай оставили его одного, пообещав, что позовут его, как только ужин будет накрыт. После этого Веспасиана сморил сон.
Впрочем, вскоре он ощутил, как кто-то брызжет ему на спину масло. Затем чьи-то нежные пальцы принялись растирать ему мышцы вокруг лопаток. Веспасиан простонал от удовольствия. Он лежал неподвижно, не открывая глаз, отдавшись во власть этих упоительных прикосновений, куда более нежных, нежели те неистовые удары, которыми осыпал его спину банщик. Невидимые руки спустились ниже, разминая ему усталую спину, и он вновь довольно простонал. Наконец руки добрались до его поясницы и, скользнув к ягодицам, принялись гладить их с такой нежностью, которая почти не имела ничего общего с массажем. Веспасиан рискнул открыть один глаз. И его сердце едва не выпрыгнуло из груди.
— Ценис! — воскликнул он и быстрым движением выпрямился и сел.
— Тсс, любовь моя! — прошептала она, прижимая палец к губам. — Ложись, и дай я закончу. Мы не виделись так долго, что слова могут оказаться бессильны — в отличие от ласк. Так пусть они расскажут тебе о том, что я чувствую. О том, что я буду чувствовать всегда!
Веспасиан пристально посмотрел на нее. Сердце было готово выскочить у него из груди. Перед ним стояла та, о которой он так долго мечтал, стояла обнаженная. Ее нежная кожа цвета слоновой кости, казалось, сияла и лучилась в подрагивающем свете масляной лампы. Черные волосы, локонами ниспадавшие на плечи, отливали красноватой медью. Ценис улыбнулась ему и медленно покачала головой, как будто не верила собственным глазам. Веспасиан заметил, что в ее глазах — огромных голубых глазах — блестят слезы. Это были слезы радости.
Он схватил ее руку и сплел ее пальцы со своими, стараясь при этом не сделать ей больно.
— Ценис. У меня нет слов, чтобы сказать тебе, как я мечтал об этом мгновении. Как сильно я...
— Тише, любовь моя, — сказала она, высвобождая руки, чтобы положить их ему на плечи. — Вот и меня они тоже подводят. Именно поэтому давай не будем полагаться на слова. — Сказав это, она нежно опрокинула его на спину. — Лежи тихонько и позволь мне закончить массаж. Мне хочется вновь изучить твое тело.
С этими словами она наклонилась и поцеловала Веспасиана в губы. Ее поцелуй стал для него подобен дорогому вину, которое он был готов испить до последней капли. Их языки нашли друг друга, а в следующий миг Ценис тоже села на скамью и обняла его ногами. После чего слегка отстранилась от него, чтобы закончить массировать его широкие плечи, а когда закончила, спустилась ниже, к крепким грудным мышцам, все это время глядя на него с восхищением и любовью. Впрочем, пока длился массаж, Веспасиан смотрел на нее точно так же. А когда закончился, оба вознеслись к вершинам блаженства.
***
Ужин оказался очень даже приятным событием, не в последнюю очередь благодаря тому, что между блюдами Веспасиан то и дело бросал взгляд в сторону сияющей Ценис, когда та обслуживала свою хозяйку. Весь вечер улыбка не сходила с его лица. С аппетитом человека, которому требуется восполнить силы после любовных утех, он налегал на пищу, жадно поглощая блюдо за блюдом. Как и следовало ожидать, угощения были выше всяческих похвал, равно как и вино, а разговор за столом куда более оживленным, нежели в тот последний раз, когда он ужинал у Антонии четыре года назад. За четыре года пиров во дворце царицы Трифены в обществе ее знатных гостей он обучился искусству ведения застольных бесед. А ведь в свое время он серьезно опасался, что в силу своего сельского воспитания никогда не сможет его постичь. И вот теперь он, по крайней мере, преуспел в нем настолько, что пиршественный стол его больше не пугал.
Лежа на пиршественном ложе, Веспасиан сумел расслабиться и вел застольную беседу не потому, что этого от него требовал этикет, отчего он, бывало, лишь бы не молчать, говорил первое, что приходило ему на ум, но потому, что ему было что сказать. Присутствие на пиру Гая Калигулы тоже сделало свое дело — Веспасиан был искренне рад видеть старого друга. Кстати, тот, похоже, пребывал в превосходном настроении — и это притом что в прошлом году его мать и старшего брата отправили в изгнание. Впрочем, возможно, именно по этой причине. Другой его брат, Друз, стараниями Сеяна тоже недавно присоединился к ним. Похоже, что префект претория одного за другим убирал потенциальных наследников Тиберия.
К удивлению Веспасиана, помимо него самого, Калигулы, Сабина и Гая, Клемент тоже удостоился приглашения и оказался очень даже недурным собеседником. Он был остроумен и умел поддержать беседу, не навязывая другим своего мнения. Кроме того, он заигрывал с Антонией, правда, делал это умело, не переступая границ учтивости. Она воспринимала его комплименты кокетливо, хотя внимание со стороны мужчины, который годился ей в сыновья, ей было наверняка приятно, как и любой красивой женщине.
К концу вечера Веспасиан понял: Клемент находится здесь при выполнении служебных обязанностей: он был тюремщиком Калигулы. После ареста Друза Тиберий распорядился не спускать с Калигулы глаз. Причиной же тому — постоянные нашептывания Сеяна, который сумел внушить императору, что его ближайшим родственникам доверия нет, и за Калигулой нужен глаз да глаз. Макрон, который все еще пользовался у Сеяна доверием, сумел назначить на это место Клемента, что давало хоть какую-то надежду. Все это Веспасиан узнал, когда Антония отпустила рабов, а место у двери занял верный Палл.
— Новые сведения от Макрона, нашего странного, но, увы, незаменимого союзника, как вы все со мной согласитесь. Так вот. по его словам, в планы императора не входит обижать моего юного Гая. — сказала она, с любовью глядя на внука, что устроился на пиршественном ложе рядом с ней, и нежно взъерошила ему волосы.
— Бабушка, прекрати! — запротестовал Калигула и сделал обиженное лицо. — Когда я стану императором, я первым же своим указом запрещу женщинам ерошить волосы любому мужчине, если только он ей за это не заплатил.
— В таком случае я готов дать высокородной Антонии талант серебра, лишь бы только она ерошила волосы мне, — игриво заметил Клемент, и все рассмеялись его шутке.
— Весьма любезно с твоей стороны, Клемент, — ответила Антония. Она вся сияла, хотя, как понял Веспасиан, не потому что была польщена комплиментом или выпила чересчур много вина. — Тем не менее это станет возможно лишь в том случае, если мой внук доживет до того момента, чтобы взять то, что ему по праву принадлежит. Как я только что сказала, Тиберий не намерен ничего предпринимать против моего внука, что, однако, не означает, что он больше не будет держать его под постоянным надзором. Наоборот, если верить тому, что говорит Макрон, Тиберий в самом ближайшем будущем собирается пригласить Гая к себе на Капри. И когда это произойдет, Макрон сделает все для того, чтобы Клемент тоже отправился туда как его телохранитель. Как только оба, и Гай и Клемент, прибудут на Капри, у нас появится возможность переправить туда и жреца.
По залу прокатился одобрительный гул, который нарушил лишь один несогласный голос.
— Домина, — осторожно начал Сабин. — Не сочти мои слова оскорбительными, но как мы узнаем, что можем доверять Клементу? В конце концов, он человек Макрона.
Клемент было открыл рот, чтобы заступиться за себя, но его опередила Антония, подняв руку.
— Думаю, лучше всего, Сабин, тебе это объяснит твой дядя.
— С удовольствием, домина, — излишне громко пророкотал Гай. Это давало о себе знать выпитое вино. — Помимо обычных средств подкупа — денег, покровительства, содействия в получении места преторианского трибуна, когда Макрон станет префектом, — есть только одна вещь, которая гарантирует верность. Это семейные узы.
— Я знаю, Клемент — наш родственник с отцовской стороны, — отмахнулся Сабин. — Но родственник такой дальний, что мало чем отличается от чужака. Прошу тебя, Клемент, не обижайся на мои слова. Я просто хочу быть в тебе уверен, и все.
— Никаких обид, Сабин, — дружелюбно ответил Клемент, делая глоток вина. — Мне понятна твоя озабоченность. Именно поэтому я и сделал это предложение.
— Какое предложение?
— Позвольте мне, — вновь вмешался Гай, причем довольно резко.
Клемент поднял кубок и кивнул в знак согласия.
— Все дело в том, что тесных семейных уз с нами у него нет, — продолжал Гай. — Ты согласен со мной, Сабин?
— Согласен.
— И поэтому мы должны постараться сделать их более тесными.
— Да, но как?
— Для этого ты женишься на Аррецине Клементине, его единственной сестре.
При этих словах у Сабина отвалилась челюсть. Он попытался что-то сказать, но в конце концов лишь растерянно пробормотал:
— Я вообще-то пока не собирался жениться.
Веспасиан с трудом подавил смешок.
— Мой дорогой мальчик, не говори глупостей. Любой мужчина мечтает жениться! — расхохотался Гай. — За редким исключением, конечно, — добавил он, прижимая к груди мясистую руку. — Кроме того, это будет идеальный союз. Во- первых, это брак внутри одной большой семьи. Во-вторых, невеста из всаднического сословия. В-третьих, тем самым мы приобретаем надежного союзника. И наконец, твоим родителям понравилась эта идея. Более того, твой отец написал мне, что он спит и видит, как ты женишься на ней, и даже, поскольку не имеет возможности прибыть в Рим лично, позволил мне взять на себя все заботы по заключению этого брака.
Сабин сглотнул застрявший в горле комок, отлично понимая. что это означает.
— Что касается меня, — подал голос Клемент, — то я сочту за честь, если моя сестра выйдет замуж за человека с таким блестящим будущим, при условии, конечно, что нам удастся осуществить наш план. Если же нет, то все мы погибнем, и это уже не будет ничего значить. Что касается моей сестры, то она сделает то, что я ей скажу. Наш отец мертв, и теперь мое слово — для нее закон. Я же буду только рад, если она получит столь достойного мужа.
— Сочту за честь, — ответил Сабин, не забывая о манерах и не желая оскорбить Клемента, который только что сделал ему столь щедрое предложение.
— О, послушаем, что ты скажешь, когда увидишь ее, Сабин, — вкрадчиво произнесла Антония. — Она красавица, каких мало.
Сабин посмотрел на Клемента с его узким лицом и нездоровой кожей и позволил себе усомниться в правдивости последнего утверждения.
— Палл, введи нашу невесту, — распорядилась Антония.
Управляющий поклонился и выскользнул за дверь.
— Надеюсь, Сабин, ты не станешь возражать, — сказала Антония с улыбкой, — но я взяла на себя смелость, пока мы тут пировали, послать за Клементиной носилки. Кстати, она знает, что ей предстоит знакомство с будущим мужем.
Веспасиан с улыбкой наблюдал, как его брат угодил в ловко расставленные сети, одновременно поблагодарив судьбу, что та отвела эту незавидную участь Сабину, а не ему самому. Впервые в жизни он был несказанно рад, что он младший из них двоих.
Затем дверь открылась снова, и Палл ввел в зал юную девушку, на вид лет пятнадцати, одетую в оранжевую столу. Лица не было видно, так как поверх столы была наброшена лазурного цвета палла. Остановившись перед пирующими, девушка приподняла край накидки и медленно подняла голову.
Веспасиан ахнул. Сабин вскочил на ноги и, как громом пораженный, отпрянул назад. Антония не солгала. Девушка была прекрасна. Зеленые глаза оттенка нежной весенней листвы, губы и волосы — тоже оттенка листьев, но только алых, осенних. Кожа ее была бледна, как и у брата. Но если бледность Клемента была какой-то болезненной, то у девушки она была сродни матовому блеску мрамора, отчего на ум тотчас приходили мысли о ночах, полных ласк и нежности. Как и у брата, у нее было худое лицо, но если у Клемента оно казалось несоразмерно узким, то у нее, наоборот, поражало тонкостью и изяществом черт: тонкий, благородный нос дополняли полные губы, в которые так и хотелось впиться поцелуем.
— Тит Флавий Сабин, — произнес Клемент и, подойдя к сестре, взял ее за руку. — Позволь представить тебе мою сестру, Аррецину Клементину.
— Сочту за честь, — произнес Сабин дрогнувшим голосом.
— Это прежде всего честь для меня, — голос Клементины звучал нежно и мелодично. Просунув руку в складки паллы, она извлекла небольшую костяную статуэтку, которую затем вложила Сабину в руку. Преподнеся свой дар, она осталась стоять, смущенно опустив голову, ожидая, когда Сабин примет и ее скромное подношение, и ее саму. Сабин поднял руку и улыбнулся, узнав сюжет: Митра, убивающий быка. Последние сомнения тотчас развеялись.
— Спасибо, Клементина, — ответил он. — Я принимаю твой дар как знак нашей предстоящей свадьбы.
— Я хочу больше узнать о твоем боге, — нежно произнесла Клементина, встречаясь с ним взглядом.
— Извини, что сегодня у меня для тебя ничего нет, — Сабин поспешил перевести разговор на другую тему: его бог, Митра, не предназначался для женщин. — Признаюсь честно, все это несколько неожиданно.
Веспасиан проглотил смешок. «Несколько неожиданно» — это еще мягко сказано.
— Надеюсь, это была приятная неожиданность, — заметил Клемент, пытаясь сгладить неловкость. — Я провожу тебя домой, сестра. Сенатор Полон, я зайду к тебе домой завтра, обсудить приданое, условия и время заключения брака.
— Я буду ждать тебя, — пророкотал Гай.
Клемент взял своего будущего шурина за локоть.
— Буду рад считать тебя своим братом, Сабин.
Не сводя глаз со своей будущей жены, Сабин в ответ пробормотал нечто нечленораздельное, что должно было означать согласие.
— Домина, спасибо за прекрасный вечер, — низко кланяясь, поблагодарил Антонию Клемент. — Господа, желаю вам всем доброй ночи.
С этими словами он повел за собой сестру к двери. Палл направился следом — проводить их до носилок. Сабин остался стоять, растерянно глядя им вслед. Гай и Антония обменялись улыбками. Калигула и Веспасиан — недоуменно переглянулись.
Первым в себя пришел Калигула.
— Клянусь мошонкой Юпитера, почему я не...
— Гай, дорогой мой, — одернула внука Антония и вновь взъерошила ему волосы. — Только без сквернословия.
Вскоре Калигула встал из-за стола и, пробормотав что-то про головную боль, направился к двери. Судя по тому, сколь стремительно он вышел вон, Веспасиан сделал вывод, что у друга разболелась отнюдь не голова, а совершенно иная часть тела, отчего он поспешил облегчить свои страдания с одной, а может, и сразу несколькими рабынями, коих в доме Антонии было немалое количество.
После ухода Клемента разговор за столом в основном вертелся вокруг того, что, мол, Сабину крупно повезло заполучить в жены такую красавицу. Сам Сабин в нем почти не участвовал, предпочитая разговорам вино, и вскоре язык у него стал заплетаться. Веспасиан понял, что прежде чем брат окончательно погрузится в пьяные грезы о предстоящем супружеском блаженстве, им следует упомянуть про свиток, найденный на теле мертвого гета. Внутренний голос подсказывал ему, что чем меньше людей будут знать о его содержании, тем лучше, и поскольку Калигула ушел, похоже, настал идеальный момент это сделать.
— Домина, — обратился он к Антонии, как только пирующие опустили кубки после очередного тоста во здравие будущих молодых. — Есть одно дело, о котором я бы хотел тебе рассказать, и чем раньше я это сделаю, тем лучше.
— Какие могут быть вопросы, — ответила Антония. Голос ее звучал твердо. Она почти не пила за столом, предпочитая сильно разведенное водой вино.
Веспасиан повернулся к Паллу, который уже успел проводить гостей и вернулся в пиршественный зал.
— Палл, будь добр, попроси Магна принести свиток. Он знает, что я имею в виду.
— Слушаюсь, господин, — Палл на минутку выскользнул за дверь, чтобы отдать распоряжение, после чего снова занял свой пост.
Пока они ждали Магна, Веспасиан вкратце изложил обстоятельства, при которых был найден свиток и что в нем было. После чего Сабин, который, похоже, успел немного протрезветь, высказал свое предположение. По его словам, Клавдий мог использовать Ботера в качества прикрытия.
Когда братья закончили свой рассказ, Антония покачала головой.
— Для моего сына это слишком тонкий ход. Клавдий никогда не блистал умом.
Веспасиан покосился на Палла: тот — несмотря на сказанное им ранее по этому поводу — отнюдь не спешил оспорить мнение хозяйки. Тем не менее Веспасиану показалось, будто он заметил в глазах управляющего искру интереса.
— Не сочти за неучтивость, домина, — прогудел дядя Гай, — но ты недооцениваешь Клавдия, потому что постоянно сравниваешь его с покойным старшим братом, нашим великим Германиком. Согласен, Клавдий внешне не оправдал твоих надежд, но кто поручится, что под неказистой внешностью не скрывается ум, который унаследовал часть твоего ума, твоей проницательности и хитрости?
Антония одарила Гая недовольным взглядом.
— Ум? Проницательность? У этого уродца? Никогда! По- моему, он просто пишет Поппею, прося у того разрешения взять из его библиотеки никому не нужные книжки, а если и пользуется секретным кодом, то лишь для того, чтобы поиграть в заговорщика.
— Но ведь для того, чтобы получатель прочел письмо, ему нужен шифр, — заметил Веспасиан. — Не кажется ли тебе, что делать это ради каких-то книжек — дело довольно хлопотное?
— Вскоре мы все узнаем, — ответила Антония, услышав, как кто-то царапается за дверью. А в следующий миг Палл впустил в зал румяного Магна. Судя по всему, решил Веспасиан, после своих вечерних трудов его друг решил поближе познакомиться с содержимым винного погреба.
— Добрый вечер, домина, добрый вечер, господа, — пробормотал он, стоя в дверях и решительно отказываясь посмотреть им в глаза.
— Спасибо тебе, Магн, — ответила Антония. — Оставь свиток Паллу. Сегодня вы все ночуете у меня. Палл отрядит раба, чтобы тот показал тебе твою комнату. А пока можешь отдыхать.
Магн нехотя кивнул и вышел вон.
Антония посмотрела на Палла.
— Как ты думаешь, ты сумеешь взломать шифр?
— Будем надеяться, домина, — ответил управляющий, пробегая глазами свиток. — Я хорошо знаком с одним вольноотпущенником твоего сына. Его секретарем по имени Нарцисс. Он будет куда умнее этого Ботера. Мы не раз беседовали с ним о разных кодах и шифрах, и даже делились соображениями о том, как их следует составлять. Я уверен: если этот код написан Ботером, то он получил его от Нарцисса. Дай мне немного времени, и я сумею найти ключ. А пока мне нужно что-то такое, чем я мог бы писать. Одну минуточку. Я сейчас вернусь, — с этими словами он выскользнул за дверь.
Пока Палл отсутствовал, разговор за столом перепрыгивал с темы на тему. Веспасиан слушал вполуха, томимый предвкушением ночи в объятиях Ценис. Сказать по правде, по дороге в Рим он не смел даже об этом мечтать. Внутренний голос подсказывал ему, что Антония устроила это нарочно, даже если предположить, что ею двигали исключительно корыстные мотивы. С другой стороны, женщина се положения всегда может получить все, что ей нужно, не заботясь о чувствах таких, как он, не говоря уже о чувствах рабов. Судя по всему, она действительно любит свою Ценис.
Они успели поднять еще два тоста, когда в зал, с восковой табличкой в руках, вернулся Палл.
— Готово, домина, — объявил он. — Это подстановочный шифр, каким пользовался Цезарь, с той разницей, что он предполагает сдвиг и основан на числе двенадцать. Первую букву мы сдвигаем на одну позицию, и таким образом А становится В. Второй раз мы сдвигаем ее на две позиции, и она уже С. В третий раз — на три и так до двенадцати раз. После чего беремся за другую, но с той разницей, что вторую букву вы сдвигаете на две позиции, третью — на четыре, затем на шесть, восемь, десять и двенадцать. После чего проделываем то же самое со следующей буквой, сдвигая ее на три, шесть, девять и двенадцать позиций. Следующую — на четыре, восемь, двенадцать. Ту, что за ней, на шесть и двенадцать. Затем просто на двенадцать. После чего все начинается снова. И так раз за разом. Как видите, все очень просто.
— Отлично, Палл, — ответила Антония, хотя поняла его не больше, чем остальные присутствующие. — Так что же там написано?
Палл прочистил горло и начал читать:
— Посылаю свой привет и так далее и тому подобное. Затем: как ты наверняка знаешь, у моего господина имеется соглашение с твоим общим другом, что он, когда настанет нужный момент, поддержит моего господина. Однако сейчас мой господин считает, что как только цель будет достигнута, этот друг попробует его убрать и занять его место, сославшись на право родства. С тем, чтобы этого не допустить, мой хозяин предлагает немедленно освободить себя, как только он добьется того, что принадлежит ему по праву, и таким образом оборвать любые узы, связывающие его с другом, а значит, и любые права последнего, из них вытекающие. Поскольку он при этом многое теряет, мой хозяин взамен возьмет то, что тебе всего дороже, и таким образом свяжет себя с тобой, с тем, чтобы и дальше рассчитывать на твою поддержку, особенно когда настанет нужный момент. Он понимает, что предварительно следует обговорить условия, заняться приготовлениями, и потому предлагает тебе это сделать как можно раньше. Он сообщит тебе, когда сделает то же самое, хотя, разумеется, это будут иные условия, нежели с людьми твоего ранга, и он надеется, что тебе хватит благоразумия занять его сторону, а не противоположную. Ибо он высоко оценит твою поддержку и поддержку твоей семьи в осуществлении того, что, по его мнению, скоро должно произойти. И он ждет от тебя ответ.
Палл умолк, и за столом воцарилось молчание. Взгляды мужчин были обращены к Антонии. Но никакого взрыва эмоций не последовало. Антония лишь медленно кивнула, молча переваривая прозрачное содержимое этого послания.
— Похоже, что ты все-таки прав, Гай, — сказала она наконец. — Клавдий не так уж и глуп, как мне казалось. И умеет прятать свой ум.
— Именно поэтому он до сих пор и жив, — осторожно ответил Гай, зная, что когда речь идет о двух ее живых детях, Антонии не всегда удается удержать в узде свой гнев. — Необходимо выяснить, какие это может иметь последствия для нас. Насколько я понимаю, общий друг — это Сеян. Из чего напрашивается вывод, что Клавдий уже заручился его поддержкой в своих притязаниях на императорский пурпур.
— Какая же я была дура! — прошептала Антония, глядя перед собой. — Когда Тиберий предложил женить Клавдия на Элии Петине, я тотчас ухватилась за эту идею, полагая, что Тиберий просто желает дать Сеяну то, чего тот всегда добивался, а именно, родственные узы с императорским семейством, не давая при этом ничего особенно ценного. Ведь сестра Сеяна вышла бы замуж за того, кто равнодушен к славе и власти и вряд ли бы стал к ним стремиться. О боги, как же я ошибалась! Сеян сделает Клавдия императором, затем низложит его и сам облачится в пурпур на том основании, что приходится ему шурином. После чего укрепит свои позиции, женившись на моей дочери Ливилле. Клавдий понимает эту угрозу и потому принимает меры предосторожности: как только Сеян возведет его на трон, он расторгнет брак с Элией Петиной, поскольку она станет ему не нужна, а заодно устранит любые притязания Сеяна на императорскую корону. После чего возьмет в жены дочь Поппея, Поппею Сабину, что даст ему возможность рассчитывать на поддержку со стороны ее отца, под чьим командованием находятся легионы Мезии и вспомогательные когорты. Правда, предварительно ей придется развестись со своим мужем, Титом Оллием, от которого она только что родила дочь. Кстати, ее имя тоже Поппея Сабина. Это и есть те приготовления, которых ждет от Поппея Клавдий. Думаю, с этим никаких трудностей не возникнет, потому что Поппей — никто, и он наверняка не устоит перед соблазном увидеть свою дочь в роли императрицы. «Другие», о которых пишет Клавдий, это губернаторы ближайших к Риму провинций, Паннонии, Африки и рейнских земель. Он попытается со всех сторон окружить себя преданными людьми, и первой жертвой его интриг станет мой милый Гай. Нет, этого я не допущу!
— Этого и не будет, домина, — довольно уверенно успокоил ее Веспасиан, — потому что ты низложишь Сеяна. А без Сеяна Клавдий — никто.
— Я бы не стала так утверждать. Если он тешит себя тщеславными амбициями примерить на себя пурпурную тогу, то такая мелкая неудача, как потеря сомнительного союзника, вряд ли его остановит. Он просто сменит тактику, и единственный способ добиться своего при полном отсутствии желающих посодействовать ему в этом — убийство. Если он на самом деле так хитер и жесток, как следует из этого письма, то он не остановится ни перед чем, чтобы расчистить себе путь к трону. Он уберет всех возможных соперников, и одной из первых его жертв станет мой дорогой внук Гай. Клавдия нужно остановить, но я не вижу способа, как это сделать, кроме как убить собственного сына.
Палл негромко кашлянул в углу.
Антония улыбнулась.
— Насколько я понимаю, Палл, у тебя появилась идея.
— Пока нет, домина, но, может быть, ты разрешишь мне сделать несколько замечаний?
— О, твои замечания я готова слушать когда угодно!
— Я не достоин таких похвал, домина, — ответил управляющий и сделал шаг вперед. — Но мне кое-что подумалось. Во- первых, из письма следует, что Поппей в курсе сделки между Клавдием и Сеяном, поэтому эти трое, а возможно, и еще кто- то. наверняка встречались, чтобы обсудить ее условия. Такая встреча вполне могла состояться, когда Поппей последний раз был в Риме.
— А кто еще мог там быть кроме них? — спросил Гай.
— «Люди иного ранга», как предположила моя хозяйка, это другие наместники или их представители. Во время той встречи они вполне могли пообещать поддержку со стороны своих легионов. Надеюсь, вы заметили, что в письме сказано «все еще рассчитываю на твою поддержку»?
— Что же такое он предложил им, чтобы они перешли на его сторону? — задумчиво произнес Веспасиан.
— Это подводит меня ко второму вопросу. Клавдий исходит из того, что Поппей заинтересован в том, чтобы он стал императором, в той же мере, что и в его низложении Сеяном, ибо Поппей близок к ним обоим и в любом случае останется в выигрыше, независимо от того, какая сторона возьмет верх. Иначе он бы не стал предлагать ему сделать Поппею императрицей. По всей видимости, он убежден, что этот брак перевесит чашу весов в его пользу, иначе он вряд ли стал бы посвящать Поппея в свои планы по устранению Сеяна.
Веспасиан не мог сдержать улыбки, ибо видел в этом плане один существенный недостаток.
— Но ведь другим он этого предложить никак не может, так что некоторые из вероятных союзников наверняка останутся недовольны и, возможно, предпочтут занять сторону Сеяна, а в этом случае план Клавдия вполне может стать всеобщим достоянием.
— Именно поэтому он и пытается им угрожать, причем угрозы эти наверняка были сделаны в самой разной форме в письмах, которые он им написал. Поппею он предлагает выбор: с ним или против него, и никаких промежуточных вариантов. Затем в том же самом предложении он упоминает его семью. Иными словами, Поппея либо становится императрицей, либо ее ждет смерть.
— И если вдруг он станет императором, — медленно произнес Сабин, — и выполнит свою угрозу по отношению к Поппею или другому наместнику, который решится занять сторону Сеяна, они будут вынуждены отомстить, хотя бы для того, чтобы сохранить свою честь, а это значит...
Антония не дала ему договорить и закончила за него его мысль:
— Нам вновь грозит гражданская война, столь же жестокая и разрушительная, что и во времена моего отца.
— Не думаю, что дело зайдет так далеко, — успокоил ее Палл, — поскольку, как только что заметил Веспасиан, Сеян наверняка узнает о планах Клавдия от кого-нибудь из наместников, который сочтет, что ему предложили слишком мало. Более того, я не удивлюсь, если ему уже все известно, ведь это письмо было найдено четыре месяца назад и из него можно предположить, что такие письма ранее были разосланы и другим.
— А поскольку Поппей так и не получил этого письма, то он не сможет выдать Клавдия Сеяну, — с довольной улыбкой подвел итог Гай. — Из чего последний вполне мог сделать вывод, что Поппей настроен против него.
— Поэтому теперь Сеян полагает, что его план по захвату трона с помощью моего сына не сработает, поскольку против него теперь стоят, по крайней мере, легионы Мезии, а возможно, и в других провинциях тоже, — подвела итог Антония с тревогой в голосе. — Так что теперь Клавдий для нас — лишь обуза, от которой следует избавиться. Расставляя другим сети, мой сын сам же в них и угодил, за что может поплатиться жизнью. Впрочем, так ему и надо. С другой стороны, я бы не хотела терять второго сына, даже если он неисправимо глуп.
— Что подводит меня к третьему вопросу, домина. Это письмо писал не его секретарь, не мой старый знакомый Нарцисс, как это, по идее, было бы в иной обстановке. Из чего я делаю вывод, что Нарциссу ничего не известно о сделке с Сеяном, и даже если он что-то и знает, то наверняка пытался отговорить Клавдия, отчего тот теперь вынужден действовать за его спиной.
— Но с какой стати ему прислушиваться к советам вольноотпущенника? — спросил Сабин. — Разве не в том долг вольноотпущенника, чтобы выполнять то, что велит ему его покровитель?
— Дела в доме Клавдия ведут его вольноотпущенники. Все они ненавидят друг друга и ведут между собой вечные войны за влияние на своего покровителя. Поскольку Клавдий слабоволен, он обычно прислушивается к советам того из них, кто говорит громче других, что в свою очередь означает, что очень часто он вынужден колебаться, выслушивая противоположные мнения. Тем не менее Нарцисс, как секретарь Клавдия, ведает его финансами. Клавдий его побаивается, но ничего не может без него сделать, поэтому предпочитает держать свои самые сомнительные планы от Нарцисса в секрете, опасаясь, что иначе тот не даст ему денег.
— Но ведь это возмутительно! — взорвалась Антония. — Как может какой-то там бывший раб иметь столь безграничную власть над членом моей семьи, пусть даже тот глуп, как пень?
— Могу я говорить без обиняков, домина? — спросил Палл, склонив в поклоне голову и придав лицу раболепное выражение.
— Если ты собираешься рассказать мне что-то новое про моего безмозглого сына, чего я еще о нем не знаю, то давай, говори начистоту.
— Слушаюсь, домина. Да, твоему сыну во многих отношениях не хватает ума. Он заикается, пришепетывает, неспособен сам решать свои дела и легко поддается чужому влиянию, ибо неспособен отличить дельный совет от пагубного. Зато у него раздутое самомнение, он болезненно честолюбив и затаил обиду на свою семью за все те унижения, коих он натерпелся от вас за все эти годы. Клавдий никогда не занимал никаких постов, ни на гражданской службе, ни в храме. Он никогда не заседал в Сенате и потому считает себя обойденным и недооцененным, и, как и можно ожидать, намерен отомстить за себя. Нарцисс всегда пытался сдержать его жажду мести. Он отлично знает, что в данный момент его патрону никак не стать императором, потому что среди его родственников есть куда более достойные претенденты.
— Ты сказал «в данный момент»?
— Думаю, что Нарцисс также питает амбиции относительно своего патрона, а значит, и самого себя, домина. Но узнай он, что Клавдий позарился на императорский венец уже сейчас, я уверен, что секретарь попытался бы его остановить, тем более что Клавдий делает это по совету Ботера, которому покровительствует вот уже несколько лет после того неловкого случая.
— Неловкого? Ты это так называешь? Он выставил моего сына на посмешище. И что же? Мой сын даже не счел нужным наказать этого наглеца.
— Кто знает, возможно, сейчас он именно этим и занят. Письмо не подписано. И если план Ботера провалится, — а он наверняка провалится — твой сын всегда может сказать, что в первый раз про это слышит. Он сделает Ботера козлом отпущения, чему Нарцисс будет только рад, поскольку такой ход событий развяжет ему руки, и он сможет взяться за осуществление собственных планов по продвижению патрона к императорскому венцу.
— Ты имеешь в виду ту самую стратегию, какую я только что изложила? Что он попытается устранить тех, кто стоит у Клавдия на пути?
— Не думаю, что он видит в этом необходимость, домина, — успокоил Антонию Палл. — Поскольку в данный момент это делает за него Сеян. Нарцисс же привык смотреть далеко. Его нынешняя стратегия состоит в том, чтобы придержать Клавдия в тени, а значит, сохранить ему жизнь.
Антония криво улыбнулась и кивнула в знак согласия.
— Как всегда, твои замечания были более чем к месту, Палл. Благодарю. Отправь этому Нарциссу записку. Я бы хотела поговорить с ним уже завтра утром, после чего займусь сыном.
а следующее утро Веспасиан проснулся от того, что чьи-то губы осыпали его поцелуями, постепенно двигаясь от груди к животу. Он открыл глаза. В комнате все еще было темно, в открытые окна влетал свежий ветерок. Впрочем, небо за окном уже начинало светлеть легкой предрассветной дымкой. Тем временем губы уже достигли его пупка. Веспасиан с блаженным вздохом снова смежил веки и откинулся на спину.
— Теперь мой господин доволен, — спустя какое-то время прошептала Ценис, вновь кладя ему голову на плечо. — Значит, мне пора вставать и идти к моей хозяйке.
— Надеюсь, она не требует от тебя таких же трудов? — прошептал Веспасиан, нежно целуя ее мягкие, ароматные волосы.
Ценис хихикнула.
— Я делаю все, о чем она меня просит, — поддразнила она его, и в предрассветной мгле, которая постепенно прокрадывалась в окно, Веспасиан увидел ее улыбку. Его сердце тотчас затрепетало, и он улыбнулся ей в ответ.
— Похоже, что и я тоже. В некотором смысле мы оба ее рабы.
— Да, но тебе не приходится стричь ей на ногах ногти или выщипывать брови.
— Согласен. Но и тебе не пришлось тащить омерзительного жреца из самой Мезии, чтобы потом доставить его императору на Капри.
— Тоже верно, — согласилась Ценис, насупив брови. — Для моей хозяйки это сейчас забота номер один.
— Это почему же? Вчера она и словом не обмолвилась ни о каких заботах.
— Потому, что она не уверена, обоснованны ли они.
— Как это понимать?
— О, любовь моя, поклянись мне, что если она заговорит с тобой о них, ты сделаешь вид, будто слышишь об этом впервые. Антония доверяет мне, и мне бы не хотелось, чтобы она подумала, будто я обманула ее доверие. Ведь я делаю это лишь из-за моей любви к тебе, потому что если ее подозрения верны, тебе может грозить опасность.
— Думаю, клятвы ни к чему, ты ведь знаешь: я никогда не скажу и не сделаю ничего такого, что подорвало бы доверие к тебе Антонии.
Ценис наклонилась и поцеловала Веспасиана в губы.
— Знаю, — прошептала она нежно и снова положила голову ему на грудь. — Когда моя хозяйка хочет что-то передать Макрону, она отправляет к нему Клемента. А когда Макрон хочет что-то передать ей, он использует для этого одного из своих людей, Сатрия Секунда, который живет вместе с ним в преторианском лагере. Послания передаются устно, но их содержание мне обычно бывает известно, потому что потом она диктует их мне, вместе с ответами, и потом хранит вместе с другими документами. Так вот, жена Секунда, Альбуцилла, известная шлюха и развратница, но он сам подталкивает ее к этому в надежде тем самым выбиться в люди, при условии, что она крутит романы с мужчинами, хотя порой она бывает и с женщинами, влиятельными женщинами. Несколько дней назад моя хозяйка узнала от одного надежного человека, которого она недавно сумела поселить в дом к своей дочери Ливилле, что в прошлом месяце Альбуцилла начала крутить любовь не только с Ливиллой, но и с Сеяном, а когда тот бывает в Риме, все трое делят одну постель.
— И теперь Антония подозревает, что Секунд нарочно все это подстроил, дабы втереться в доверие к Сеяну и добиться его покровительства. Теперь она опасается, что он вполне мог рассказать Сеяну про переписку с Макроном, а значит, и про ее причастность к заговору против него. Скажи, делилась Антония с Макроном своими подозрениями?
— Да, как только ей об этом стало известно, она отправила к Макрону Клемента. Макрон ответил ей, что перестанет передавать свои сообщения через Секунда. Он также пригрозил Секунду и Альбуцилле некрасивой смертью, если вдруг заподозрит их в измене. Секунд поклялся, что ничего не говорил Сеяну, и чтобы доказать свою преданность, начал снабжать Макрона весьма лакомыми кусочками постельных разговоров, которые его жена подбирает в их многолюдной кровати. Так что Макрон теперь даже рад этому.
— Понятно. Тогда в чем загвоздка?
— Вчера Клемент заметил в Остии двух людей Сеяна, которые с интересом наблюдали за прибытием вашего корабля. Еще двое поджидали вас рядом с домом Антонии.
— Да. этих двоих я видел. Так что возможно, Секунд играет и нашим, и вашим.
— В этом все и дело. Если бы Секунд предал Макрона, Сеян наверняка уже что-то предпринял бы против него, но этого не произошло.Макрон по-прежнему командует гвардией в Риме, Сеян же продолжает выступать в роли посредника между Тиберием и Сенатом.
— Кто знает, вдруг он просто ждет подходящего повода?
Ценис поцеловала Веспасиана и выскользнула из постели.
— Какие еще ему нужны поводы? — спросила она, зачерпывая воды из стоящей на комоде чаши и ополаскивая лицо. — Он знает, что моя хозяйка пытается свергнуть его с трона. Это ни для кого не секрет. Так что если ему стало известно, что Макрон регулярно общается с ней, то он вполне может предположить, что тот участвует в ее заговоре, и наверняка захочет его устранить, и не станет с этим тянуть.
— А жрец? Он может что-то знать про жреца? — спросил Веспасиан, глядя, как Ценис вытирается льняным полотенцем.
— Антония уверена, что подробностей заговора Сеян не знает. Мы проверили все записи. Так вот, Секунд не передавал никаких сообщений, в которых бы упоминался жрец или его доставка на Капри. Самое недавнее сообщение он передал после того, как пришло письмо от царицы Трифены, в котором она извещала нас о вашем скором прибытии. Секунд прибыл с сообщением для Макрона о том, что Калигула будет призван на Капри, и моя хозяйка велела ему передать Макрону, что мы со дня на день ожидаем прибытия важного груза.
— Остию никто не упоминал? — уточнил Веспасиан, с грустью наблюдая за тем, как Ценис надевает тунику.
— Нет. И тем не менее его люди были там.
— Вдруг у него там имеются постоянные соглядатаи?
Ценис присела на край кровати и наклонилась, чтобы застегнуть сандалии.
— Очень даже может быть, но, по словам Клемента, это были отнюдь не завсегдатаи порта, которые любят поглазеть, кто с какого судна сходит на берег. Нет, то были люди далеко не простого десятка. Таких, как они, скорее можно увидеть на Капри. Именно это не дает моей хозяйке покоя. Каким образом Сеяну стало известно о вашем прибытии, причем явно заранее, если он успел выслать в порт своих людей? Да не кого-нибудь, а двух своих самых верных союзников? Или Секунд все-таки выдал ему ее и Макрона?
— Я вполне допускаю, что Секунд передал Сеяну сообщение Антонии, но умолчал о том, что оно предназначалось Макрону. Он вполне мог сказать, что получил эти сведения от одного из людей Клемента. В этом случае он может утверждать, что верен кому угодно, в зависимости от того, какая из сторон, Сеян или Макрон, победит.
— Наверно, ты прав, — согласилась Ценис, наклоняясь, чтобы поцеловать его. — Но в любом случае это ничего не меняет. Его шпионы видели, как вы с Сабином сошли с корабля, причем не одни, а с пленником, которого затем доставили в дом Антонии. Затем они наверняка видели, как сюда прибыл сенатор Полон. Так что Сеян вскоре будет знать твое имя. А сейчас мне пора, любовь моя. Я поделюсь с хозяйкой твоими соображениями, правда, скажу, что они мои.
С этими словами Ценис улыбнулась и погладила его щеку, после чего сняла с его шеи амулет, который подарила на прощанье четыре года назад.
— Ты его хранил.
— Это он меня хранил. Он спас мне жизнь.
— Я так и знала.
Веспасиан недоверчиво посмотрел на нее.
— Откуда?
— Не могу объяснить. Но я точно знала, что должна тебе его подарить.
И тогда Веспасиан рассказал ей о том, как подаренный ею амулет спас его от фракийского племени цениев, и как их вождь. Корон, был уверен, что Ценис — дочь его попавшей в рабство сестры. Когда Веспасиан закончил свой рассказ, Ценис взяла в руки амулет и внимательно на него посмотрела.
— После того как умерла моя мать, я часто лежала по ночам без сна, сжимая в руке амулет. Мне казалось, будто он делал меня ближе к ней, или даже ее частью. А еще я чувствовала, что являюсь частью большой семьи. И хотя ее у меня никогда не было, мне было приятно так думать. Теперь мне понятно, почему. Этот амулет наделен магической силой. Он спас тебе жизнь и нашел моих родных.
— Возьми его себе, — сказала Веспасиан, снимая с шеи кожаный шнурок. — Мне он больше не нужен. Он сохранил мне жизнь. Что еще он может мне дать?
Ценис приняла у него амулет.
— Спасибо, — прошептала она и, поцеловав, тихо вышла из комнаты.
***
Антония призвала к себе Веспасиана, Сабина и их дядюшку во втором часу дня. Палл привел их в приемные покои, где сидя перед низким столиком розового мрамора их уже ждала хозяйка дома. Слева от нее на неудобном деревянном стуле устроился упитанный грек с бледным лицом и смазанными маслом черными волосами и бородой. Одет он был в римскую тогу, наброшенную поверх голубой туники.
Несмотря на существенную разницу в сиденьях, греку удавалось сохранять важный вид, как будто он считал ниже своего достоинства замечать столь вопиющее унижение. Шагая по мозаичному полу, Веспасиан бросил взгляд на занавес, позади которого четыре года назад он прятался вместе с братом и Калигулой. Интересно, подумал он, его юный друг и сейчас верен своей привычке подслушивать чужие разговоры? Поймав его взгляд, Антония улыбнулась.
— Я распорядилась повесить на дверь той комнаты замок, так что малыш Гай вынужден искать другие места, где ему спрятаться.
Слегка обескураженный способностью Антонии читать мысли, пусть даже самые невинные, Веспасиан занял место справа от Антонии, на которое указал ему Палл. Сабин и Гай сели напротив ее.
— Господа, это Нарцисс, вольноотпущенник и секретарь моего сына, — представила она толстого грека.
Даже будучи гораздо ниже их по положению, грек не счел нужным встать. Не встречаясь с ними глазами, он просто помахал пухлой рукой в сторону каждого из братьев, когда Антония называла их по имени, как будто приглашая зайти к себе в гости. Веспасиан отметил про себя, что короткие пальцы Нарцисса унизаны кольцами и перстнями, а от самого грека, наполняя собой комнату, исходит сладкий аромат помады.
Они с Сабином переглянулись.
Впрочем, разговор начался не сразу. Сначала в комнату вошла пара слуг, которые обнесли присутствующих кубками с гранатовым соком. Как только рабы ушли, в комнату скользнула Ценис с письменными принадлежностями и устроилась за столиком позади Антонии. Палл встал рядом с ней.
— Ты не против, если моя помощница запишет наш разговор? — спросила Антония у Нарцисса. Тот наполовину смежил веки, протянул ладонями вверх обе руки и медленно пожал плечами, как будто хотел сказать, что такие мелочи не требуют его согласия. После чего жеманным жестом взял стоящий перед ним кубок и сделал небольшой глоток.
Щеки Антонии на миг вспыхнули гневным румянцем. Веспасиан поразился столь вопиющей неучтивости по отношению к самой влиятельной женщине Рима. Интересно, что за порядки в доме у Клавдия, если его секретарь, бывший раб, позволяет себе такие вольности, как будто сам он — изнеженный восточный сатрап.
— Спасибо, что явился ко мне по первому зову, мой дорогой Нарцисс, — нарочито вежливым тоном произнесла Антония.
— Всегда к твоим услугам, домина, — ответил грек на удивление писклявым голосом и промокнул губы шелковым платком. — Из твоей записки следовало, что ты хотела бы посоветоваться со мной касательно моего патрона и твоего сына, благородного Клавдия. Будучи его верным слугой и постоянно заботясь о его благополучии, я счел себя обязанным оставить все прочие дела и немедленно явиться в тебе.
— В таком случае, поскольку ты у нас человек занятой, я сразу перейду к делу, — произнесла Антония, которая, похоже, задалась целью проколоть раздутый пузырь самомнения толстого грека. — Этим молодым людям в руки попало письмо, которое тайным шифром написал твой коллега Ботер от имени моего сына и даже скрепил это послание его печатью. Палл, будь добр, зачитай его нам.
Палл взял в руки свиток. И пока он читал, Веспасиан не сводил глаз с лица Нарцисса. Тот слушал, смежив веки. Правда, пару раз уголки его губ дернулись, выдавая внутреннюю тревогу. Наконец Палл закончил читать. Нарцисс открыл глаза и быстро окинул взглядом присутствующих. Веспасиан был готов поклясться, что заметил, как в этом взгляде промелькнула паника.
— Это письмо было написано без моего ведома, домина, — заявил грек, и его голос сорвался на писк.
— Палл так и сказал. По его словам, ты слишком благоразумен, чтобы давать моему сыну столь рискованные советы. Например, советовать ему строить против Сеяна козни. Именно поэтому я и решила поговорить с тобой, прежде чем принимать дальнейшие шаги.
Нарцисс бросил на Палла полный благодарности взгляд.
— И что ты намерена предпринять дальше, домина? — спросил он у Антонии.
— А что, по-твоему, я должна?
Нарцисс с надеждой посмотрел на нее.
— Возможно, отдать это письмо мне?
— Мой дорогой Нарцисс, вряд ли это решит наши проблемы, потому что с него уже снята копия. Поскольку ты дал согласие моему секретарю записывать наш разговор, Ценис только что записала содержание письма, причем слово в слово. Я буду рада отдать тебе копию, но оригинал, как ты наверняка понимаешь, я оставлю себе.
Веспасиан с трудом сдержал улыбку. Антония подстроила напыщенному греку столь изысканную ловушку, что тот просто не мог в нее не угодить. Услышав ее ответ. Нарцисс тут же обмяк.
— Моя дорогая хозяйка, кому еще известно об этом письме?
— Только тем, кто находится сейчас в этой комнате. Тебе крупно повезло, что Веспасиан и Сабин привезли его мне, а не Сеяну или императору. Думаю, и тот, и другой щедро вознаградили бы их за это.
— Не сомневаюсь, домина. Я перед ними в неоплатном долгу и постараюсь при первой же возможности засвидетельствовать им мою глубокую благодарность, — произнес Нарцисс, причем, похоже, вполне искренне. — Но до того момента, что бы ты посоветовала мне сделать?
Антония улыбнулась. Теперь грек был целиком и полностью в ее власти.
— Ты задал резонный вопрос, мой дорогой Нарцисс. Надеюсь, мне не нужно тебе объяснять, что я делаю все для того, чтобы ослабить влияние Сеяна. И это письмо — именно то, что мне для этого нужно. Я покажу его Тиберию, чтобы окончательно убедить нашего императора в том, что Сеян метит на его место. Тем не менее оно выставляет в невыгодном свете моего сына, и хотя в нем ничего не сказано о том, намерены ли они ждать, когда Тиберий умрет естественной смертью или же они попытаются ускорить этот момент убийством, император скорее будет склонен поверить во второе. Но в таком случае Клавдия либо казнят, а его собственность конфискуют, и тогда ты останешься нищим, либо Клавдий со всем своим семейством будет сослан на какой-нибудь скалистый островок, и тогда ты станешь никому не нужен.
Нарцисс проглотил застрявший в горле комок. Его не прельщал ни тот, ни другой результат.
— Блистательная Антония, ты ведь не допустишь гибели собственного сына, даже если это поможет тебе устранить Сеяна, так ведь?
Антония надменно прищурилась.
— Не смей говорить мне, что я могу, а чего не могу делать, вольноотпущенник! Сказать по правде, я так зла на Клавдия за его глупость, что почти готова отдать его на милость Тиберия — или же на отсутствие таковой.
— Прими мои нижайшие извинения, домина, — пролепетал Нарцисс, торопливо вскакивая со стула и раболепно кланяясь.
— Сядь и прекрати пресмыкаться! — прикрикнула на него Антония.
Нарцисс с той ж прытью сел на свой неудобный стул. От его былой напыщенности не осталось и следа.
— А теперь выслушай меня. Я скажу, что тебе делать, — произнесла Антония уже гораздо спокойнее. — Я не стану показывать это письмо императору, хотя с его помощью я могла бы легко добиться того, что мне нужно, пусть даже ценой жизни моего нерадивого сына. Взамен я требую, чтобы ты вернулся к своему патрону и уговорил его прийти ко мне. Но не с пустыми руками, а со списком этих «других людей», а также их ответами. Причем сделать это он должен уже сегодня, прежде чем я успею передумать. И постарайся втолковать ему, что если он откажется, то я забуду, что он мой сын.
— Обещаю тебе, домина, что он будет здесь уже через два часа.
— Прекрасно. И второе, что от тебя требуется. Ты должен устранить Ботера. Я не допущу, чтобы он и дальше подзуживал Клавдия, вкладывая ему в голову мысли об императорском пурпуре. Думаю, самое время расквитаться с ним за весь тот позор, какой он навлек на нашу семью.
— Это будет сделано уже сегодня, домина, — пообещал Нарцисс со злобной улыбкой. — Он поставил под удар и меня, и моего патрона, которого я всеми силами стараюсь оградить от всяческих неприятностей.
— Похоже, твоих усилий недостаточно, — заметила Антония. — Что касается твоих личных замыслов в отношении Клавдия, если ты все еще мечтаешь возвести его на императорский трон, то лучше выброси это из головы. Я сделаю все для того, чтобы преемником Тиберия стал мой внук Гай. В отличие от своего дяди Клавдия, он молод и разумен, и народ любит его, потому что он сын Германика. К тому же он будет править гораздо дольше, нежели отпущено жить Клавдию.
— Уверяю тебя, моя благородная Антония, что в мои планы входит лишь оберегать жизнь Клавдия. Что же касается будущего, то оно целиком и полностью в руках богов.
— Неправда. Оно в моих руках. И если я вдруг заподозрю, что ты пытаешься помешать моим планам, обещаю, что закую тебя в цепи, твои яйца засуну в твои пустые глазницы и брошу умирать с голода.
— В этом не будет необходимости, домина, — пискляво произнес Нарцисс, слегка побледнев. По всей видимости, он слишком живо представил себе эту картину.
— Будем надеяться. А пока ты свободен.
— Благодарю тебя, домина, — ответил Нарцисс, вставая и отвешивая поклон. Затем, посмотрев на Веспасиана и Сабина, добавил: — Спасибо вам, господа, за вашу осмотрительность. Если вам когда-либо понадобится моя помощь, обращайтесь. Буду рад оказать вам услугу. Сенатор Полон, рад был снова тебя увидеть. До свидания.
Собрав последние крохи собственного достоинства, Нарцисс удалился. Палл вышел вместе с ним. Затем, одарив Веспасиана нежной улыбкой, следом за ними вышла и Ценис.
— Думаю, ты получила немалое удовольствие, — прогудел дядюшка Гай, как только грек скрылся за дверью. — Было приятно видеть, как ты поставила на место этого жирного зазнайку.
— Ты прав, я действительно получила удовольствие, и немалое, — согласилась Антония. — Остается лишь надеяться, что ему хватит ума держать в руках Клавдия. С другой стороны, до моего сына наверняка дойдет, сколь зыбко его положение, после того как я поговорю с ним.
— Домина, а что ты намерена делать с теми, имена которых он тебе сообщит? — поинтересовался Веспасиан.
— Я займусь ими, как только избавлюсь от Сеяна, — ответила Антония. — Поочередно скормлю их Тиберию и с удовольствием пронаблюдаю, как он разорвет их всех на клочки.
Разговор был окончен, и Антония отпустила братьев. Спустя какое-то время, захватив с собой Артебудза и заспанного Магна, они шагнули на солнцепек июльского дня и пешком отправились на Квиринал, в дом дядюшки Гая. Веспасиан намеревался провести там ночь, прежде чем отправиться домой, в родное поместье, проведать родителей и отдохнуть, ожидая, когда Калигула и Клемент переберутся на Капри. Он также собирался проведать поместье бабушки Тертуллы в Козе, которое она, как и обещала, к великой досаде Сабина, целиком и полностью завещала ему, своему любимому внуку.
— Итак, мой дорогой мальчик, — прогудел Гай, когда Веспасиан поделился с ними своими ближайшими планами, пока они шагали в направлении Священной дороги. — ты решил подышать сельским воздухом. Как странно, однако!
— Думаю, дело не в воздухе, а в мулах. Он слишком привык к их любовным утехам, — заметил Сабин, который при первой возможности старался опустить колкость в адрес младшего брата.
— В таком случае, Сабин, может, ты составишь мне компанию? — с улыбкой ответил Веспасиан. — Будет кому подержать мулу голову. К тому же, ты только представь, как страстно он при этом облобызает тебя!
— Спасибо за соблазнительное предложение, брат, но я, пожалуй, останусь в Риме. Мне нужно успеть сделать кучу дел, если я хочу в следующем году получить пост квестора. Ты только представь себе, сколько сенаторских задниц мне предстоит для этого вылизать! Кроме того, меня ждут поцелуи куда более приятные, нежели слюнявые лобызания твоего любимого хвостатого дружка.
Вскоре они свернули налево, на Священную дорогу, ведущую к римскому Форуму. По мере приближения к сердцу Вечного Города толчея на улицах усилилась, однако Магн прокладывал им путь в толпе, заодно расписывая Артебудзу местные достопримечательности. Горец был сражен наповал высотой и роскошью зданий, многолюдностью улиц. Раскрыв от удивления рот, он полными восхищения глазами озирался по сторонам и, похоже, плохо понимал, что Магн говорил ему. Из городов он знал один лишь Филиппополь, который хотя и был старше Рима, никак не мог тягаться с ним по величию.
Хотя сам Веспасиан провел в Риме лишь короткое время четыре года назад, масштабы города его уже не удивляли, и в отличие от бывшего раба из Норика он чувствовал себя на столичных улицах гораздо увереннее. Наконец они вышли на римский Форум — с его судами под открытым небом и бесчисленными торговцами, на все лады расхваливающими свой товар толпам зевак. Сейчас ничто из этого уже не поражало, в отличие от самого первого раза, когда он увидел Рим с высоты холма на Саларийской дороге. Какой восторг охватил его, когда он впервые въехал в Коллинские ворота! Острота тех первых впечатлений давно притупилась, сменившись ощущением, что он вернулся в свой родной город. Нет, конечно, его родина — это родительское поместье в Аквах Кутиллиевых и поместье бабушки Тертуллы в Козе. Но это скорее те места, куда он будет приезжать для отдохновения. Жить же он будет в Риме.
Они миновали Дом Весталок, прошли мимо Курии, где заседал Сенат, после чего свернули направо и ступили на Форум Цезаря. Здесь вершились не столько юридические дела, сколько гражданские. Эдил, городской претор или префект — к любому из них можно было обратиться с ходатайством прямо на улице, ибо они сидели здесь же, в тени огромной статуи великого полководца, восседающего верхом на Буцефале, коне Александра Македонского, как будто Цезарь все еще имел влияние на то, что происходит в городе.
Пройдя мимо огромной конной статуи, они оказались на Форуме Августа, куда стекались те, кому не достался судья из числа заседающих на многолюдном римском Форуме. В последнее время резко возросло количество дел по обвинению в государственной измене, так что даже этот третий Форум на их пути кишел адвокатами, законниками и любопытными всех мастей, которые, истекая потом, собирались здесь под палящим июльским солнцем. Наконец Форум Августа остался позади, и они начали взбираться на Квиринал. Воздух сделался свежее, с вершины холма потянуло прохладным ветерком.
— Я провожу вас до самого дома, господа, — сказал Магн, — после чего отведу Артебудза в придорожную таверну. Пусть он проведет несколько дней со мной и моими братишками, прежде чем отправиться дальше на север.
— Спасибо, Магн, — ответил Гай. — Думаю, придорожная таверна соскучилась по своему завсегдатаю, а твои дружки — по своему заводиле. Так что тебя сегодня наверняка ждет шумная попойка.
— Еще бы, тем более что она будет за мой счет. Пока меня не было, друзья сберегли мою долю и теперь наверняка ждут, что вино будет литься рекой, а шлюх хватит на всех.
— Ну ты даешь! Неужели тебя еще хватит на шлюху после твоих неустанных ночных трудов? — воскликнул Веспасиан.
Магн смутился.
— Я бы не стал так шутить, господин. И был бы благодарен тебе, если ты не станешь поднимать эту тему. У меня такое ощущение, будто меня использовали и вываляли в грязи. Так что сегодня вечером меня ждет мясцо посвежее. И чем моложе, тем лучше.
— Надеюсь, утром у твоего, как ты выразился, «мясца» не возникнет ощущения, что ими попользовались и вываляли в грязи.
— По крайней мере, им за это заплатят. Мне всегда казалось, что деньги очищают от любой грязи.
Веспасиан рассмеялся.
— Я уверен, что в следующий раз Антония будет только счастлива устроить тебе большую помывку.
Вскоре они уже были у дядюшкиного дома. Увы, стоило им шагнуть к двери, как шутки и смех тотчас же оборвались. Дверь в дом была нараспашку. Старого привратника нигде не было видно. Заподозрив неладное, Гай вбежал внутрь. Выхватив на бегу из ножен кинжал, Веспасиан бросился за ним следом.
— Обнажить мечи! — крикнул Сабин и скрылся за дверью. Магн и Артебудз вытащили из походных мешков клинки и тоже устремились вслед за братьями.
В атрии Веспасиан увидел Гая — тот прижимал к себе тело красивого юного раба, белокурого германца. Старый привратник лежал рядом, в луже крови, с перерезанным горлом. Еще два мертвых юных раба лежали рядом с бассейном.
— Мой дорогой мальчик, мой Арминий! — причитал Гай, гладя слипшиеся от крови светлые пряди.
В следующий миг из сада донесся пронзительный крик.
— Дядя, чьих бы рук это ни было дело, они все еще в доме, — сказал Веспасиан, беря у Магна меч. — Оставайся здесь. Мы сейчас схватим убийц.
— Ты предлагаешь мне сидеть и ждать, когда убийцы зарежут моих мальчиков? Еще чего!
С этими словами Гай со всех ног бросился к себе в кабинет, расположенный слева от атрия, и вскоре выскочил оттуда, потрясая мечом.
— Магн и Артебудз, проверьте все до одной комнаты, что выходят в атрий. Мы должны убедиться, что никто не нападет на нас сзади. И заприте входную дверь.
Не успел он договорить, как из сада донесся душераздирающий вопль. Гай хмуро посмотрел на братьев, развернулся и стремительно зашагал в сторону сада. Братья бросились за ним вдогонку. Из прохладного таблинума Веспасиан и Сабин выбежали на солнцепек сада. Здесь двое незнакомцев согнули над бассейном упирающегося юношу, в то время как третий поднес к его лицу извивающуюся миногу. Вода в бассейне кипела от миног, с жадностью набросившихся на другого юношу. Несчастный отчаянно бил по воде руками и ногами, а тем временем зубастые хищницы отрывали от его тела куски плоти. Лицо юноши было над самой водой и он, жадно хватая ртом воздух, испустил еще один пронзительный вопль. Миноги уже успели присосаться к его голове, отчего та напоминала собой голову Медузы.
С мечами в руках братья, не раздумывая, бросились на троих негодяев. Те поспешили кинуть свою жертву в бассейн, однако прежде чем они успели вытащить оружие, Веспасиан и Сабин уже налетели на них. Колющий выпад мечом в живот противнику, рывок вверх, и кишки первого вывалились наружу. Второй негодяй упал, пронзенный в горло мечом Сабина. Третий, недолго думая, бросился наутек в противоположную часть сада.
— Мне он нужен живым! — проревел Гай. вытаскивая юношу из бассейна. Надо сказать, что он успел вовремя. Миноги еще не успели впиться в него зубами. Несчастного спасло то, что большинство кровожадных хищниц устроили себе кровавое пиршество, пожирая тело его теперь уже мертвого друга.
В следующий миг из таблинума выбежали Магн и Артебудз.
— Мы застукали в триклинии еще двоих ублюдков, — сообщил Магн, — но теперь они нам не опасны.
— Оставайтесь здесь, — приказал им Сабин, перекрикивая вопли выпотрошенного головореза. — Нам нужно поймать вон того приятеля.
Третий бандит, поняв, что безоружен и загнан в ловушку, собрал остатки мужества и с ревом устремился на Магна. Но и тому было не занимать ловкости. Точно рассчитав момент, он врезал негодяю кулаком в живот, а когда тот согнулся пополам, вогнал колено ему в физиономию. Голова нападающего дернулась назад, а из разбитого носа брызнула кровь. Для надежности Магн опустил кулак ему на затылок, и убийца рухнул без чувств.
Оставив спасенного юношу — тот был скорее напуган, нежели ранен, — сидеть на земле рядом с бассейном, Гай подошел к тому из головорезов, которому Веспасиан выпустил кишки. Стоная и истекая кровью, преступник пытался засунуть внутренности обратно в живот.
— Кто вас подослал? — процедил сквозь зубы Гай.
Зная, что его все равно ждет смерть, раненый покачал головой. Тогда Гай наклонился и намотав кишки на кулак, дернул их на себя. Тишину сада прорезал душераздирающий вопль.
— Кто вас подослал? — повторил Гай свой вопрос.
Преступник покачал головой.
— Бросьте его в бассейн. Пусть рыбы сожрут его изнутри, — приказал Гай.
Веспасиан посмотрел на Сабина. Тот пожал плечами. Вдвоем они подхватили преступника за руки и ноги. Кишки тянулись за ним, словно скользкие черви.
— Последний шанс, — произнес Гай. Ответа не последовало. Убийца потерял сознание.
Братья бросили обмякшее тело в бассейн, который вновь пришел в движение. Опьяненные кровью, миноги набросились на новую добычу, впиваясь хищными ртами прямо в зияющую рану.
— Может, нам больше повезет со вторым, — сказал Гай, беря в руки небольшую рыболовную сеть. Опустив ее в бассейн, он вытащил из воды парочку миног.
— Тащите его сюда!
Пара оплеух привела головореза в чувство, и он негромко простонал.
— Твой приятель только что встретил свой конец, который был не слишком приятен, — сообщил Гай, поднося к его лицу сеть с миногами. Вытащенные из воды, те разевали круглые рты, полные острых зубов. — Ты можешь умереть или быстро, или мучительно. Выбор за тобой.
Преступник сплюнул.
— Отлично. Растяните его.
Магн и Артебудз взяли бандита за руки и развели их в разные стороны.
Свободной рукой Гай приподнял на незнакомце тунику и сорвал с него набедренную повязку.
— Подержи, — он вручил Веспасиану сеть. После чего осторожно одной рукой вытащил миногу, а другой оттянул преступнику крайнюю плоть.
Веспасиан закрыл глаза. В следующий миг раздался душераздирающий крик. Тогда он открыл глаза и увидел то, что и ожидал увидеть.
— Вторая минога вцепится тебе в глаз. Кто вас подослал? — в очередной раз повторил свой вопрос Гай.
— Ливилла... — прошептал страдалец.
— Я единственный, к кому вас подослали?
— Нет, других послали куда-то еще.
Несчастный вновь пронзительно вскрикнул. Это минога с еще большей силой впилась в его тело в надежде извлечь из него хоть сколько-то жидкости.
— Сколько и куда?
— Десятерых, но куда, не знаю... Прошу вас, ради всех богов, прикончите меня.
— Куда? — уточнил Гай. вынимая из сетки вторую миногу и поднося ее к правому глазу пленника.
— Я знаю лишь то, что они выехали из города через Кол- линские ворота и направились дальше по Саларийской дороге.
Веспасиан в ужасе посмотрел на Сабина, со всей ясностью осознав, куда направляется вторая банда убийц.
— Спасибо, — произнес Гай и. взяв меч, вогнал его пленнику в рот.
— Магн, возьми Артебудза, собери десяток своих приятелей с большой дороги, и через час ждите нас, с лошадьми и мечами, у Коллинских ворот, там, где Саларийская дорога встречается с Номентанской! —распорядился Веспасиан.
Магн довольно ухмыльнулся.
— Отлично. Значит; сегодня вечером мне не придется тратить деньги на вино и шлюх, — сказал он и побежал выполнять распоряжение.
— Думаю, нам лучше пойти вместе с ними, — сказал Сабин. — Оставаться здесь — значит напрасно тратить время.
— Сабин, они опережают нас самое малое на два часа. Если у нас не будет свежих лошадей, нам их никак не догнать. Нам нужен Клемент с его преторианским пропуском. Это даст нам возможность менять лошадей на императорских заставах. Лишь в этом случае мы сможем догнать их прежде, чем они доберутся до наших родителей.
— Я отказываюсь слушать твое жалкое хныканье, — долетал из парадного зала разгневанный голос Антонии, звучным эхом отскакивая от мраморных стен просторного атрия, в котором Сабин и Веспасиан ждали, пока Палл найдет Клемента.
— Но, м-м-мама, я т-т-требую п-п-по отношению к себе уважения, к-к-которое п-п-положено мне к-к-как члену импе- пе-ператорского семейства, — второй голос тоже звучал на повышенных тонах, однако в нем скорее слышался страх, который казался еще сильнее вследствие сильного заикания.
— Ты не в том положении, чтобы чего-то от меня требовать, жалкий поскребыш! Достаточно одного моего слова, и ты отправишься в изгнание, и это еще самое малое. А теперь давай мне список, и можешь уходить.
— Но м-м-мама...
— Замолчи, можно подумать, я забыла, кто я такая. Вон отсюда, но на прощанье, так и быть, дам тебе совет. Разведись со своей безмозглой женушкой, от которой все равно никакого прока, и проводи больше времени в обществе книг, вместо того чтобы выставлять себя дураком, играя в политические игры.
— Но...
— Вон, я сказала! — истерично взвизгнула Антония.
Сидевший в атрии Веспасиан поморщился.
Затем из коридора появилась неуклюжая фигура и, низко опустив голову и пошатываясь, словно ноги были готовы в любой момент ей изменить, направилась в сторону братьев. Подойдя ближе, Клавдий вздрогнул и поднял глаза на Веспасиана. При этом он постоянно моргал, по щекам стекали слезы, из носа капало.
Веспасиан учтиво кивнул. Сабин последовал его примеру. Клавдий удивленно уставился на них и даже на какой-то миг перестал моргать. В его серых глазах читалась напряженная работа мыслей. Кстати, лицо незадачливого сына Антонии можно было бы назвать красивым и даже благородным, если бы не вечно опущенные уголки рта и мешки под глазами.
— Семейство ублюдков, — пробормотал он все с тем же выражением лица, как будто эти слова вырвались сами собой, без его ведома. Складкой тоги Клавдий вытер нос, кивнул братьям и нетвердой походкой побрел прочь. Как только он шагнул за порог, к братьям вышла Антония.
— Что вы здесь делаете? — резко спросила она. Было видно, что она все еще взвинчена после разговора с сыном.
***
— Значит, Сеян узрел связь между мной и вашей семьей, — сказала она, когда братья поведали ей о нападении на дом дяди Гая и о том, что еще одна группа головорезов сейчас держит путь в поместье их родителей. — И что еще хуже, этот подонок пытается сделать всю грязную работу руками Ливиллы, чтобы никто не заподозрил в покушении на жизнь сенатора его драгоценных преторианцев. Кстати, где сейчас Гай?
— Мы привели его с собой, — ответил Веспасиан. — Палл велел одному из рабов отвести его в баню, смыть с себя кровь и вместе с потом выпустить гнев.
— Отлично. Пусть поживет у меня, пока я не найду способ удалить его из Рима. Эта похотливая сучка, плод моей утробы Ливилла, не остановится, пока не даст своему любовнику все, что он от нее ждет. Подумать только, дети готовы сжить со света собственную мать! И за что боги наслали на меня такое проклятие?
К счастью, братьям не пришлось отвечать на этот вопрос, потому что в атрий, ведя с собой Клемента, шагнул Палл.
— Для вас, молодые люди, в конюшне уже седлаются лошади, — с поклоном произнес он. — Я вернусь, как только они будут готовы.
— Сколько нам взять людей? — спросил Клемент. Судя по всему, Палл уже сообщил ему, куда они направляются и чего от них ждут.
— Пятнадцать, включая нас троих, — ответил Веспасиан.
— Боюсь, моего пропуска будет недостаточно, чтобы всех нас снабдить свежими лошадьми.
— Возьми вот это, — с этими словами Антония сняла с пальца перстень с печаткой и протянула его Веспасиану. — Никто не осмелится отказать владельцу моей печати. Вернешь его назад с Клементом. Кстати, куда ты намерен отправить своих родителей? У Сеяна руки длинные, так что это должно быть какое-то далекое надежное место.
— Я уже об этом думал, — ответил Веспасиан, надевая на мизинец кольцо. — Единственный, кому я доверяю, это Помпоний Лабеон. У него есть поместья в Авентикуме, по ту сторону Альп. Думаю, он уже вернулся туда.
Антония кивнула.
— Надеюсь, это достаточно далеко? А вы сами?
— Я, домина, тотчас же вернусь в Рим, — твердо заявил Сабин. — Мне никак нельзя пропустить выборы на пост квестора.
— По-моему, в данный момент это было бы неразумно, — возразила Антония. — Я бы на твоем месте держалась как можно дальше от Рима, пока окончательно не выяснится, зачем Сеяну понадобился Гай и ваши родители. Только ли потому, что ваша мать приходится сенатору родной сестрой, или же потому, что Сеян вознамерился уничтожить всю вашу семью. В последнем случае Рим для тебя, Сабин, не самое подходящее место. Так что оставь-ка ты лучше выборы на усмотрение Фортуны.
Сабин было открыл рот, чтобы возразить, однако вовремя понял всю правоту ее слов.
— Я бы советовала вам обоим переждать в моем поместье в Кампании. С одной стороны, это не так далеко от Рима, и вы всегда можете вовремя вернуться сюда, если вдруг Макрон сообщит мне, что все готово и можно приступать к осуществлению второй части нашего плана.
— Спасибо тебе, домина, но я бы все-таки предпочел остаться у себя дома в Козе, — ответил Веспасиан. Сабин одарил его кислым взглядом, однако буркнул что-то в знак согласия. — Из Рима до Козы всего один день пути. Думаю, что там мы будем в безопасности. И если мы тебе понадобимся, Магн знает, где нас найти.
— Убедил, — согласилась с ним Антония.
В следующее мгновение в комнату торопливо вошел Палл.
— Ваши лошади готовы, молодые люди.
— Спасибо, Палл, — поблагодарила управляющего Антония, глядя на братьев. — Скачите во весь опор. И да будут боги благосклонны к вам, чтобы вы успели домой вовремя.
***
Тем временем наступила ночь. Медленным карьером — быстрее не получалось — они скакали по Саларийской дороге, держа в руках факелы.
Веспасиан, Сабин и Клемент встретили Артебудза, Магна и его друзей в полдень. Веспасиан быстро обнял медлительного, но надежного Секста и ловкача-Мария, после чего они все вместе поскакали по Саларийской дороге, чтобы засветло проделать как можно большую часть пути. Лошадей они меняли каждые десять миль на императорских почтовых станциях. Надо сказать, что перстень Антонии сослужил им бесценную службу. Смотрители станций не слишком охотно давали им свежих лошадей. Свое нежелание они объясняли тем, что чуть раньше уже поменяли целый десяток скакунов по требованию командира отряда, имевшего при себе подписанный Сеяном приказ. Для Веспасиана и его друзей это известие явилось неприятной неожиданностью. Им и в голову не могло прийти, что нанятые Ливиллой головорезы воспользуются той же уловкой, что и они сами. Неудивительно, что сердца всех с каждой минутой все больше и больше охватывало отчаяние. Им не оставалось ничего другого, как то и дело подстегивать своих лошадей, уповая на то, что те, кто ехали впереди них, не станут гнать своих скакунов, чтобы успеть первыми. Кстати, эта надежда находила свое подтверждение в словах начальников застав, из чьих утверждений выходило, что Веспасиан и его друзья медленно, но верно сокращают расстояние между собой и подручными Сеяна.
К тому времени, когда долгий июльский день сменился вечером, они уже преодолели шестьдесят миль из восьмидесяти, что отделяли Рим от Акв Кутилл. По расчетам Веспасиана, в последний раз, когда они обменяли лошадей, от первого отряда они отставали не более чем на час.
— Мы сэкономим время, если обойдемся без пересадки, — сказал он Сабину, вглядываясь в сгущающиеся сумерки. — Тем шагом, которым мы едем, мы без труда покроем оставшиеся двадцать миль.
— У нас каждая минута на вес золота, — напомнил ему брат. — Эти ублюдки уже на подходе к нашему поместью. По темноте им ехать меньше, чем нам, и мы от них отстаем.
— Но вдруг им захочется заночевать где-нибудь?
— Как же, как же! Эти негодяи все рассчитали с точностью до минуты. Они нагрянут в поместье в тот момент, когда все лягут спать.
— И что ты предлагаешь?
Ты будешь надо мной смеяться, но я предлагаю довериться моему богу Митре. Его свет поведет меня вперед. Ты же следуй за мной и пытайся не отставать.
С этими словами Сабин пришпорил своего скакуна. Веспасиан, недоуменно пожав плечами, последовал его примеру. Видя, что братья устремились вперед, остальные дружно бросились им вдогонку, хотя и считали чистой воды безумием гнать лошадей ночью во весь опор даже по ровной, мощеной дороге.
***
Факелы пришлось затушить. Взяв лошадей под уздцы, Веспасиан и его спутники как можно быстрее повели их по разбитому проселку, что вел к поместью Флавиев.
В доме и прилегающих к нему постройках было темно. Тонкий серпик луны светил тускло и призрачно. Тем не менее они сумели рассмотреть темные очертания зданий, до которых оставалось теперь шагов сто.
Возглавляемые Сабином, они бешеным галопом преодолели последние двадцать миль меньше, чем за два часа. То, что ни одна лошадь не споткнулась и не сбросила своего седока, Веспасиану казалось чудом, однако он не стал говорить об этом вслух, чтобы не выслушивать очередные восхваления Сабина в адрес могущества его всесильного господина Митры.
Темнота обострила все его чувства. В нос тотчас ударили знакомые запахи детства. Они как старые друзья веселой гурьбой высыпали ему навстречу.
От сосен сладко тянуло смолой; земля отдыхала после знойного дня под палящим солнцем. В прохладном ночном воздухе висели запахи свежего сена, полевых цветов, дровяного дымка. и каждый приносил с собой образы далекого прошлого, которые в данный момент грозила заслонить собой жестокая реальность настоящего.
— Вроде бы все тихо, — прошептал он Сабину и Клементу, скакавшим по обе стороны от него. — Может, это просто совпадение, и они торопились куда-то еще.
— Или же мы опоздали, — хмуро ответил брат. Они спешились и привязали уставших лошадей к смоковнице. В ее ветвях нежно шелестел ветер. Затем где-то вдалеке раздалось тявканье лисы, на которое ответила другая рыжая хищница, находившаяся где-то совсем недалеко от отряда братьев.
Артебудз, Магн и его приятели с большой дороги тоже спешились и обнажили свои короткие мечи. От стены, что тянулась вдоль конюшни и была высотой в пятнадцать футов, их отделяло примерно пятьдесят шагов. В тусклом свете луны были хорошо видны ворота. Их створки были закрыты.
— Непохоже, чтобы кто-то врывался сюда. Так что, возможно, мы успели вовремя, — прошептал Сабин. — Мы тихо разбудим весь дом, поднимем всех на ноги и сможем застичь этих ублюдков врасплох, если те, конечно, сюда нагрянут. Веспасиан, бери Магна, Артебудза и еще пятерых. Постарайтесь разбудить сторожа. Я же с Клементом и остальными пойду к главным воротам, где разбужу тамошнего привратника. Если вдруг мы...
Сабин недоговорил: ночную тишину, один за другим, прорезали крики. Над крышами в дальнем конце конюшенного двора в темноте замелькали пылающие факелы.
К ним тотчас присоединились другие, но на этот раз было видно, что их держат в руках темные силуэты, взбиравшиеся на крышу. Некоторые из них спрыгнули в конюшенный двор, другие побежали вдоль крыши, чтобы затем запрыгнуть на крышу главного здания. Пожар, который уже занимался по другую его сторону, озарял происходящее оранжевым светом.
— Проклятье! — воскликнул Сабин. — Перебирайтесь через стену. Веспасиан, я беру собой девятерых и отправлюсь к главным воротам. Никакого плана. Действуйте на свое усмотрение.
С этими словами Сабин и сто отряд бросились вдоль стены к главным воротам.
— Ведите сюда лошадей! — крикнул Веспасиан и, отвязав коня, вскочил в седло и понесся к стене. Доскакав до нее, он резко осадил своего скакуна. Из-за стены доносились крики, плач, лязг оружия. Встав на круп коня, он попытался вскарабкаться на стену. Увы, до ее верха ему оставалось еще два фута.
— Магн, давай сюда! Подсади меня!
Магн слез со своей лошади и вскарабкался на круп лошади Веспасиана. Та испуганно дернулась.
— Секст! — крикнул Веспасиан. — Подержи ей голову, пока Магн подсадит меня.
— Подержи ей голову, пока Магн подсадит меня, — повторил его приказ Секст, до которого все доходило с трудом.
Лошадь успокоилась и встала смирно. Магн подставил сложенные вместе ладони, чтобы Веспасиан оперся на них ногой, и подтолкнул его вверх. Веспасиан уцепился за стену и, оцарапав колени, подтянулся и залез на крышу. Здесь он лег и свесил руку вниз. Схватив за руку Магна, рывком помог ему взобраться на стену. Артебудз и все остальные последовали их примеру.
Хотя с момента нападения не прошло и пары минут, конюший двор уже освещали языки пламени. На земле валялись с полдесятка мертвых тел. Крики доносились из барака, где жили работавшие на полях рабы. Скованные по рукам и ногам цепями, они в ужасе кричали, понимая, что оказались в ловушке в своем тесном жилище без окон, к которому все ближе и ближе подбирались языки пламени. В щели уже начал проникать удушающий дым. Нападавших нигде не было видно. В следующую секунду выходящая во двор дверь главного здания дрогнула на старых петлях и распахнулась.
Веспасиан бегом бросился вдоль крыши и спрыгнул в конюшенный двор как раз в тот момент, когда из той части дома, где жили вольноотпущенники, выбежала группа мужчин, вооруженных мечами, копьями и луками. Веспасиан узнал управляющего Паллона. За его спиной он увидел силуэты скифа Басея и перса Атафана. И тот, и другой были вооружены кривыми восточными луками. К сожалению, оба не узнали Веспасиана: рядом с ним в землю впились две стрелы. Затем над его головой раздалось шипенье, а в следующий миг левое плечо, словно молния, пронзила резкая боль. От удара он потерял равновесие и упал навзничь.
— Паллон! — крикнул он. — Это я, Веспасиан!
Увы, он опоздал. Решив, что он больше не представляет угрозы, Басей и Атафан переключили свое внимание на друзей с большой дороги, которые в данный момент пытались преодолеть стену. Двое из них спрыгнули во двор в тот момент, когда Атафан упал со стрелой в груди. Меткий глаз Артебудза и твердая рука сделали свое дело.
— Артебудз, не стреляй! — собрав последние силы, крикнул Веспасиан в надежде перекричать вопли, доносившиеся из барака, в котором жили рабы. — Паллон, останови их! Это я. Веспасиан!
Он поднялся на колени и отчаянно замахал руками. Увы, в следующий миг он едва не потерял сознание от пронзившей плечо боли. В его плечо впился наконечник стрелы.
На этот раз Паллон узнал голос молодого хозяина, которого не видел целых четыре года.
— Не стрелять! — приказал он и бегом бросился через двор. Его помощники бросились вслед за ним. — Хозяин, это ты? Ты напал на собственный дом?
— Нет, конечно. Я все объясню потом, — произнес Веспасиан, обламывая древко стрелы как можно ближе к телу.
В следующий момент с крыши во двор спрыгнули Магн и Артебудз, а за ним — Секст и Марий.
— Давайте за мной в главное здание! — крикнул Веспасиан, вбегая в распахнутые ворота. — И смотрите, в кого вы стреляете. Потому что перед вами может оказаться Сабин.
Сад внутреннего двора оказался пуст — за исключением тела раба, чья работа заключалась в том, чтобы по ночам сторожить ворота. Из дома доносились звуки рукопашной схватки. Веспасиан бросился по колоннаде к таблинуму. Из его раны сочилась кровь, а туника уже промокла насквозь. От боли слегка кружилась голова.
Оттолкнув сломанную дверь таблинума, он со всех ног помчался через него в атрий. Здесь его встретила жуткая картина всеобщего побоища:несколько десятков тел, извиваясь, сцепились в рукопашной схватке на мраморном полу. Те, что стояли на ногах, размахивали мечами и кинжалами. В дальнем конце атрия пылала, словно маяк, распахнутая дверь. В ее свете Веспасиан сумел разглядеть своего отца. Сражаясь бок о бок с Сабином и Клементом, Тит направо и налево раздавал удары кинжалом. По лицу его текла кровь. Левое ухо отсутствовало.
Со звериным рыком перепрыгнув через бездыханное тело управляющего домом Варона, Веспасиан ворвался в самую гущу этого и со спины набросился на противника отца. Схватив его за волосы, он взмахнул мечом. Описав в воздухе короткую дугу, лезвие вошло в плечо, словно нож в кусок масла, перерубая и мягкую плоть, и твердую кость. Нападавший взвыл от боли. Отсеченная рука с глухим стуком упала на пол. В следующий миг звериный вой оборвался, это Тит вогнал свой меч в горло противника, который тут же свалился замертво.
Позади Веспасиана, словно выпущенные из Гадеса фурии, Магн, Секст и Марий с тыла двинулись на противников своих друзей и собутыльников. Шансов на спасение у подосланных Ливиллой головорезов не было: под ударами, что сыпались на них со всех сторон, их становилось все меньше и меньше. Артебудз, Паллон, Басей и другие вольноотпущенники предпочли отойти в сторонку, не зная, кто в этом хаосе друг, а кто враг. Впрочем, особой необходимости в их помощи не было. Буквально в считанные минуты от нападавших в живых осталось лишь двое. Загнанные в угол и осознавшие тщетность дальнейшего сопротивления, они опустились на одно колено, признавая себя побежденными.
— Вы явились в мой дом, чтобы убить меня перед посмертными масками моих предков и алтарем моих семейных богов? Неужели после этого вы ожидаете к себе снисхождения? — возмутился Тит, проталкиваясь к пленникам. Одним ловким движением он подхватил с земли брошенный меч и взмахнул им на уровне шеи одного из налетчиков. В следующее мгновение голова пленника слетела с плеч, а его тело, обдав Магна и его друзей фонтаном крови, повалилось вперед.
Второй пленник поднял глаза. В них не было и капли страха. Посмотрев на Тита из-под сросшихся бровей, он кивнул и опустил голову, ожидая, как и положено римскому гражданину, когда острый меч в одно мгновение лишит его жизни. Тит занес меч.
— Нет! — раздался за его спиной голос.
Тит резко обернулся, желая увидеть, кто это пытается помешать ему в его законной жажде мести. Вперед шагнул Клемент.
— Кто ты, молодой человек? — спросил Тит, тяжело дыша.
— Марк Аррецин Клемент мое имя, — спокойно ответил тот. — Твой сын вскоре женится на моей сестре.
— Если ты считаешь, Клемент, что узы родства вынудят меня проявить снисхождение к этому негодяю, то ты ошибаешься.
К Клементу шагнул разъяренный Сабин.
— Кто ты такой, чтобы становиться на пути у законного воздаяния? Все до последнего из людей Ливиллы должны умереть! — крикнул он, возмущенно тыча пальцем в коленопреклоненную фигуру пленника.
— Успокойся, мой друг. Все головорезы Ливиллы уже мертвы, — спокойно ответил Клемент. — Этот не из их числа.
Пытаясь унять клокотавшую в груди ярость, Сабин посмотрел на пленника. В его сознании промелькнуло смутное воспоминание, и он внимательно всмотрелся в его лицо.
— Клемент прав, отец, — сказал он, вспоминая стражника со сросшимися бровями, которого он видел в комнате Макрона в прошлом году. — Это не головорез Ливиллы. Это преторианец, Сатрий Секунд.
— Не знаю, какая от него польза, и не желаю знать. Я требую его смерти! — кипятилась Веспасия Полла. Возмущенная побоищем, устроенном в ее собственном доме, и все еще не до конца поверив в то. что чудом избежала смерти, Веспасия горела мщением. — Если ни у кого из вас не поднимается рука, чтобы это сделать, то дайте мне кинжал.
— Моя дорогая, если Сабин и Веспасиан говорят, что Секунда следует оставить в живых из политических соображений, то я не намерен с ними спорить. — как можно убедительнее произнес Тит. Из его раны по-прежнему сочилась кровь. — И я хотел бы напомнить тебе, что это последний раз, когда ты вмешиваешься в дела, в которых не разбираемся ни ты, ни я, и твоя строптивость...
— Строптивость? — фыркнула Веспасия.
— Да, твоя строптивость, женщина! — резко бросил жене Тит. — Это из-за нее нас, словно воров, тайком, под покровом ночи вывезли из Рима. Это из-за нее я выглядел как обыкновенный сельский недотепа, который не в состоянии совладать с собственной половиной. Иными словами, превратился во всеобщее посмешите. Мало того, что ты во все суешь свой нос и раздаешь советы, когда тебя об этом не просят, так ты еще и науськиваешь оставшихся рабов, чтобы те прикончили единственного свидетеля.
В какой-то момент могло показаться, что Веспасия вот-вот взорвется. Но нет, она посмотрела на сыновей.
— Мама, — произнес Веспасиан. — Поверь нам.
Поняв, что в этом споре мужчин ей не переубедить, Веспасия уступила, хотя и поклялась, что в один прекрасный день отомстит за то, что провела несколько часов, сидя под замком в кабинете Тита, прислушиваясь к шуму ожесточенной драки и сжимая в руке нож, который он ей дал. Казалось бы, она еще недавно мирно спала в постели, как вдруг муж схватил ее за руку и потащил за собой через весь атрий. Из-под входной двери вырывались языки пламени, а в ту, что вела в сад, кто-то ломился. Тит приволок жену в свой кабинет. Это была единственная из выходящих в атрий комнат, на двери которой имелся замок. Прежде чем уйти, он сунул ей в руки нож и велел покончить с собой, если вдруг дверь будет выбита. До смерти напуганная, Веспасия в ужасе посмотрела на собственное отражение на холодной стали клинка, искаженное выгравирован- ними на нем странными письменами. Когда схватка закончилась и Тит с сыновьями открыли дверь, они застали Веспасию на коленях. Острие кинжала было прижато к груди, как будто она была готова упасть на него в любую минуту, как только поймет, что защитников дома больше никого уже нет в живых, а нападавшие нашли ключ. От смерти се спасло лишь то, что муж оказался проворней се: в самый последний миг успел подхватить и не дал упасть.
Гордо вскинув голову, Веспасия удалилась из атрия, переступая через мертвые тела. Тит с сыновьями облегченно вздохнули.
Как только жена вышла, Тит подошел к ним и обнял за плечи. Кроме них в атрии никого не было. Паллон и Клемент повели Секунда в темницу, Магн и его приятели с большой дороги вместе с остальными принимали участие в тушении пожара. Передняя дверь все еще дымилась, однако возгорание уже удалось погасить. В комнатах пахло дымом и гарью.
— Спасибо, мои дорогие сыновья, спасибо вам, — произнес Тит; по очереди привлекая их к себе, чтобы соприкоснуться головами.
Веспасиан попытался положить левую руку на отцовское плечо, но тотчас же поморщился от боли.
— Нужно вынуть из тебя эту штуку, — сочувственно заметил Сабин. — Я пошлю за Хлоей.
— Отцу нужно пришить назад его ухо, — добавил Веспасиан, решив шуткой поднять настроение, и указал на рану на отцовской голове.
— Уха я лишился уже давно, мой мальчик, — Тит осторожно потрогал больное место. — Это ранение едва не стоило мне жизни. Я поскользнулся в одном бою и едва не потерял равновесие. Зато есть в этом и своя положительная сторона. Этим ухом я почти не слышу язвительных замечаний вашей матушки, а она ой как остра на язык!
При этих его словах все трое рассмеялись — не столько самой шутке, сколько признаваясь самим себе в том, что остались живы. Единственным спасением от тревог последних часов стал смех, безудержный, истерический смех, от которого вздымалась грудь Веспасиана, толкая застрявший в плече наконечник стрелы. В следующий миг боль и потеря крови взяли свое, и он без чувств рухнул на мраморный пол.
Когда Веспасиан открыл глаза, он тотчас узнал потолок своей старой комнаты. На дворе стоял день.
— Давно пора!
Он повернул голову и увидел Магна. Тот сидел на стуле в углу комнаты и до блеска начищал свой меч.
— Который час? — слабым голосом спросил Веспасиан.
— Почти полдень, если не ошибаюсь.
Веспасиан поднес к плечу руку и нащупал плотно наложенную повязку.
— Ты даже не пикнул, пока Хлоя извлекала наконечник. Все это время ты был без сознания, даже когда она очищала рану. Замечательная женщина. Никогда еще не видел, чтобы наконечник извлекали так ловко и быстро. И еще я готов поспорить, что в молодости она была красавица!
— Я уверен, что если ее вежливо попросить, она бы не отказалась на какое-то время вспомнить молодость. Тем более что, насколько мне известно, ты питаешь слабость к зрелым женским формам.
— Мне что, теперь до конца моих дней выслушивать от тебя твои глупости? Клянусь Аидом! Стоит поиметь одну козу, как ты уже до конца дней своих считаешься любителем козьего сословия!
— По крайней мере, свою репутацию ты заработал честно. Лично я и близко не подошел ни к одному мулу, Сабин же только и делает, что подначивает меня. Кстати, как там твои приятели?
— Бедняга Луцион отдал концы, но Хлоя считает, что Кассандр должен выжить. Стрела пробила ему нёбо и вышла сквозь щеку, хотя и выбила по пути несколько зубов. Я всегда говорил, что этим грекам вечно везет.
— Я бы не стал называть это везением, если учесть, что в него выстрелил тот, кого он пытался защитить.
Магн осклабился.
— Если посмотреть на это дело так, то ты прав. Да и вообще, неизвестно, сколько пройдет времени, прежде чем он снова сможет жевать сочную римскую колбаску. Ведь он, как и всякий грек, наверняка питает к ней слабость. Ну, ты понял, о чем я.
— Думаю, что да, — улыбнулся Веспасиан. — А теперь помоги мне встать.
— Неужели в этом есть необходимость?
— Ты что, по уши влюбился в Хлою и теперь тоже возомнил себя лекарем?
— Нет. Просто знаю по собственному опыту, что всякий раз, когда меня пытаются проткнуть насквозь, я потом еще долго едва держусь на ногах.
Веспасиан с трудом приподнялся с постели. Рана в плече тотчас напомнила о себе болью, однако кровотечение больше не возобновилось.
— Боюсь, что у меня нет выбора. Я должен попрощаться с нашими мертвыми и уехать.
— Это что еще за спешка такая? — удивился Магн, помогая другу встать на ноги.
— Ливилла наверняка уже ожидает своих бандитов, — ответил Веспасиан, проковыляв к тазу с водой, стоящему на сундуке. — Когда они к вечеру не вернутся, ей захочется узнать, почему, и она наверняка завтра пошлет сюда еще один отряд, выяснить, в чем дело. Нагрянут они сюда только завтра к вечеру, и мне почему-то кажется, что нам не стоит дожидаться их прибытия.
— Если они застанут дом пустым, то наверняка сожгут здесь все дотла.
Веспасиан ополоснул прохладной водой лицо.
— Ничего, отстроим заново.
— И куда ты собрался?
— Ты и твои друзья поможете Клементу доставить Секунда в Рим, — ответил Веспасиан, вытираясь полотенцем. — И я бы попросил тебя дождаться там, пока Антония не отправит тебя в Козу с сообщением для меня.
Было видно, что Магн отнюдь не в восторге от его плана.
— Стоит ей узнать, что я в Риме, как она будет посылать за мной каждую ночь.
— Это, так сказать, дополнительная награда. А еще я с удовольствием одолжил бы у тебя пару твоих дружков, чтобы они вместе со мной и Сабином отправились в Козу. Думаю, так будет надежнее.
— Бери. Можешь взять Секста и Мария. Они знают это место. Но как же твои родители? Куда податься им?
— Они вместе с Артебудзом поедут на север. Ему с ними по пути. Он все не может дождаться того часа, когда наконец вернется в свой родной Норик.
— Знаю, он мне все уши прожужжал, пока мы плыли по морю. По его словам, он опасается, что не застанет отца в живых. Брогдуос, так зовут его отца.
— Сколько лет он не был дома?
— Почти двадцать.
В комнату без стука вошел Тит. Его лицо и голову украшала холщовая повязка. Магн дипломатично вышел вон.
— Смотрю, ты проснулся, — улыбнулся сыну Тит. — Как ты себя чувствуешь?
— Сносно. А ты как, отец?
Тит наклонил голову.
— Что?
— Сносно, отец. Как ты... Ой, и правда смешно!
— Твоя мать была иного мнения, когда я задал ей этот же вопрос рано утром. Сейчас ее настроение испортилось еще больше. Сабин сказал ей, что нам нужно уехать из Италии, чтобы спрятаться в какой-нибудь забытой богами дыре. Кстати, забыл, как там она называется?
— Авентикум. Так лучше всего для вас, пока обстановка в Риме не изменится.
— Я-то сам это отлично понимаю, в отличие от твоей матушки. Она вбила себе в голову, что коль мы вчера задали им хорошую трепку, нам больше нечего опасаться.
— Она неправа, — ответил Веспасиан, просовывая голову в вырез туники.
— Знаю. Постарайся ее переубедить. Мы с Сабином уже пробовали, но все впустую. Лишь когда я велел ей собирать ценные вещи и грузить их на повозки, до нее дошло, что у нее есть выбор. Или остаться одной в пустом доме, где никто ее не защитит, если это ублюдки вновь нагрянут сюда, или уехать вместе со мной.
— Что же она выбрала?
— Не знаю. Она до сих пор в раздумьях. Правда, я оставил ей мой кинжал.
Веспасиан усмехнулся и застегнул на ремне пряжку.
— Что ты намерен сделать со своими стадами?
— Мулов и овец можно оставить пастись на летних пастбищах к северу от поместья. Паллон и пастухи какое-то время побудут там вместе с ними. Там им ничего не грозит. Вряд ли кто-то станет искать их в горах. Что касается рабов, то их мы возьмем с собой.
— Это домашних. А тех, что работают в поле?
— Они все мертвы. Сгорели в бараке прошлой ночью.
— Быть того не может! Все сорок? — Веспасиан поднял голову от сандалий и недоверчиво посмотрел на отца.
— Шестьдесят. С тех пор как ты уехал, мы прикупили новых. Да, боюсь, что так. С другой стороны, это решило мою проблему. Теперь мне не нужно ломать голову, что с ними делать.
— Не слишком ли дорогостоящий способ решения проблем? Они ведь стоили уйму денег.
— Как будто я сам этого не знаю. Ведь это я платил за них из своего кошелька. Но эти убытки втройне возместит приданое, которое принесет с собой сестра Клемента. Сегодня утром мы с ним обговорили все условия. Он в течение месяца привезет ее в Козу, где состоится свадьба. Ведь ты, как я понял, направляешься прямиком туда.
— Да, мы прихватим с собой парочку приятелей Магна и...
Он не договорил. В дверь просунулась голова Сабина.
— Отец, Веспасиан! Атафан умирает и просит, чтобы вы пришли к нему!
Жилище вольноотпущенников находилось в дальнем конце конюшенного двора. Там же располагались жилые комнаты управляющего и его кабинет. Все эти постройки примыкали к стене и потому пострадали меньше других. В поместье тем временем царила суматоха: рабы грузили на три повозки домашний скарб.
Тит повел за собой сыновей в общую трапезную вольноотпущенников. Здесь они ели, а по вечерам пили вино и играли в кости. В дальнем ее конце начинался длинный, без окон, коридор, в который выходили двери комнат. Подойдя к одной из них. Тит остановился. Хотя как хозяин поместья он имел право входить в любое помещение без стука, он счел нужным оказать честь тому, кто верой и правдой служил ему целых шесть лет в качестве раба, а потом еще десять в качестве вольноотпущенника. И потому постучал.
Дверь открылась, и в коридор выглянула Хлоя. Увидев перед собой хозяина, она удивленно нахмурила брови. Ее загорелое лицо тотчас покрылось сетью морщин, сделавшись похожим на скорлупу грецкого ореха.
— Входите, хозяева, — сказала она, склонив в поклоне голову. — Благородный Веспасиан, я рада видеть, что ты пришел в сознание. Как твое плечо?
— Побаливает, но в целом терпимо. Спасибо тебе, Хлоя, за все, что ты сделала для меня вчера вечером, — ответил тот, искренне пожимая ей руку. Когда он был ребенком, Хлоя не раз лечила его ссадины и ушибы, отпаивала целебными отварами. Неудивительно, что он воспринимал ее как члена семьи.
— Тебе повезло, что стрела не задела жизненно важных органов, — ответила Хлоя с улыбкой. Те несколько зубов, что еще оставались у нее во рту, были желты или даже почернели от времени. — Так что я без труда извлекла наконечник и обработала рану. Увы, нашего бедного Атафана стрела пронзила в печень, и у него внутреннее кровотечение. Долго он не протянет.
Веспасиан кивнул и, переступив порог, шагнул в небольшую комнатку с выбеленными стенами. Он никак не ожидал увидеть в ней Артебудза. Тот стоял рядом с единственным окном.
Атафан лежал на низкой кровати. Его некогда гордые, точеные персидские черты словно растеклись по лицу и посерели. Дыхание давалось ему с трудом. Услышав, как они вошли в комнату, умирающий приоткрыл желтоватые глаза и слабо улыбнулся.
Спасибо, что вы пришли ко мне, — еле слышно прошептал он.
— Хозяин постучал в дверь, — сочла нужным уточнить Хлоя. Она отлично понимала, что вклиниваясь в их разговор, она нарушает все писаные и неписаные правила, однако ей хотелось. чтобы он это знал.
— Спасибо, — прошептал Атафан, обращаясь к Титу. — Ты оказал мне честь.
— Лишь ту, которую ты заслужил за долгие годы, пока жил у нас, — ответил Тит, беря умирающего за руку. Пожав ее, он перевел вопросительный взгляд на Артебудза.
— Мое имя Артебудз, господин, — представился тот. — Твой сын выкупил мою свободу. И я перед всей твоей семьей в неоплатном долгу.
— Этот человек выпустил в меня стрелу, господин, — еле слышно сообщил Титу Атафан. — Это был меткий выстрел. Гораздо более меткий, Ахурамазда свидетель, чем тот, который я выпустил в Веспасиана. — Он слабо усмехнулся, а на губах его появилась кровь. — А мой приятель Басей промахнулся. Будем считать, что это было наше с ним последнее состязание на меткость, и я победил.
— Хотя, к счастью для меня, и не попал в яблочко, — заметил Веспасиан, трогая больное плечо.
Атафан кивнул и закрыл глаза.
— Я хотел бы попросить вас о двух вещах.
— Говори, о каких? — уточнил Тит.
— Во-первых, не сжигайте мое тело, а оставьте его на растерзание хищным птицам, как поступают у меня на родине те, кто следуют учению Зороастра, оставляя своих мертвых на башнях молчания.
— Так и будет.
— Спасибо тебе, хозяин. Моя вторая просьба не столь проста. Я скопил приличную сумму денег, золотом. Они в шкатулке под моей кроватью, вместе с личными вещами, которые я хотел бы вернуть моей семье. Я намеревался на эти деньги вернуться к себе на родину, но, видно, не судьба. И я бы просил тебе переедать эти деньги моим родным вместе с письмом, в котором ты расскажешь им, как я жил. Сам я этого сделать не успел. Они умеют читать по-гречески.
Непременно, Атафан. Но как я узнаю, куда мне его послать?
- Моя семья родом из Ктесифона. Они купцы, торгуют пряностями. Как младший из пяти сыновей, я не мог рассчитывать на участие в семейном деле. Вместо этого меня отправили выполнять семейный долг, служа в армии Великого Царя. И вот я здесь, и здесь и останусь. Моя семья в основном торговала с евреями из Александрии. Думаю, торгует и до сих пор. — Атафан на минуту умолк, чтобы отдышаться. Дыхание давалось ему все тяжелее и тяжелее. — Там была одна еврейская семья. Два поколения назад, при Юлии Цезаре они получили римское гражданство. Главу семейства звали Гай Юлий Александр. Он будет знать, куда ему переслать эти деньги.
Атафан вновь умолк, тяжело дыша. Тит печально посмотрел на него.
— Но людей нашего сословия пускают в Египет лишь с личного разрешения императора. Как нам найти ту еврейскую семью, если сами мы живем в Италии?
Атафан с трудом приоткрыл глаза и прошептал:
— Напиши алабарху. Он должен знать. А теперь прощайте.
Сказав эти слова, он испустил дух. Артебудз шагнул к нему, чтобы закрыть незрячие глаза. Несколько мгновений никто не проронил ни слова.
— Достань ларец, Сабин, — наконец нарушил молчание Тит. — Я велю Паллону, чтобы он прислал людей, чтобы они убрали тело. Остальных нужно срочно кремировать. Костры уже готовы.
С этими словами Тит вышел вон. Братья растерянно переглянулись.
— Кто такой алабарх? — спросил Сабин.
— Кто его знает. Пока не стоит забивать этим голову. Доставай сундук, а как только кремация закончится, надо будет допросить Секунда.
Сабин нагнулся и, пошарив рукой под кроватью, вытащил из-под нес деревянный сундучок. Замка на нем было, один лишь крючок. Братья откинули крышку и ахнули. Внутри сундук был на четверть полон не только золотых монет, но также слитков и дорогих украшений.
— Откуда это у него? — удивился Сабин, зачерпывая пригоршню монет и высыпая их назад в сундук.
— Он сохранил все, что отец платил ему за его работу, — пояснила Хлоя. В ее глазах стояли слезы. — Раз в год он ездил в Реате, чтобы купить там золота.
— Но здесь его все равно больше, чем можно заработать за десять лет! — воскликнул Веспасиан. — Мой отец не настолько щедр!
— Бассеос всегда отдавал ему большую часть денег. Говорил, что ему они не нужны. Утверждал, что у него якобы есть все. что ему нужно, и если он когда-нибудь вернется домой, какой прок ему от всех этих денег в бескрайних степях Скифии? Вот он и отдавал их другу, который мог ими воспользоваться.
Сабин усмехнулся.
— Что ж, по-своему разумно, — согласился он, с трудом поднимая ларец. — В будущем я постараюсь завести дружбу со скифами.
С этими словами Сабин вышел из комнаты. Веспасиан — вслед за ним, на ходу ломая голову над тем, как можно добровольно отказываться от такой всесильной вещи, как деньги, которых лично ему всегда не хватало.
Тела остальных покойников сожгли на двух погребальных кострах за воротами конюшенного двора. Один предназначался для рабов, к которым добавили тело Луциона. На второй положили тела остальных. Тит взял на себя обязанности жреца. Каждому покойнику в рот положили по монетке для подземного паромщика, в том числе, — к великому неудовольствию Веспасиана, — и головорезам Ливиллы.
***
Веспасиан стоял рядом с отцом возле наспех сооруженной платформы на четырех высоких шестах, на которую положили тело Атафана. За их спинами столпились вольноотпущенники и Артебудз. Басей рыдал, не стесняясь слез. В руках у старого скифа был лук его покойного друга, который он решил сохранить на память. Когда Веспасиан спросил у него, не желает ли он взять назад какую-то часть своих денег, Басей ответил, что лук Атафана добудет ему больше пищи, чем способны купить деньги. Видя, что скиф более чем доволен таким «наследством», Веспасиан не стал настаивать.
Поскольку никто ничего не ведал о погребальных обрядах зороастрийцев, Сабин решил провести похороны в соответствии с культом Митры, тем более что обе религии были родственными. Держа в руке зеленый пшеничный колос, он вознес молитвы великому солнцу, чтобы оно позаботилось о душе покойного, после чего принес ему в жертву молодого бычка. Сделав над огнем несколько пассов, он бросил в него сердце. В глазах Веспасиана все это было крайне странным и непривычным, хотя в самом жертвоприношении не было ничего нового.
— В чем заключался смысл ритуала? — спросил он у брата, когда они вместе шагнули в ворота конюшенного двора. Шел уже восьмой час дня. Повозки были почти полностью загружены, и рабы впрягали в них мулов. По словам Паллона, в путь им предстояло отправиться уже через час.
— Если я тебе это скажу, то буду должен убить тебя, а потом и себя тоже, — совершенно серьезно ответил Сабин. — Если тебе так хочется знать, сначала ты должен пройти обряд посвящения и занять самую первую ступеньку, став Вороном.
— Откуда мне знать, хочу я или нет пройти обряд, если ничего не знаю о твоей религии.
— Для этого нужна вера, брат.
— Вера во что?
— Вера в господина нашего Митру и в Божественное Солнце.
— И во что именно я должен верить?
— В то, что они направляют твой дух и очищают твою душу, когда ты переходишь из одной жизни в другую.
— Это как?
— Тайны открываются постепенно, по мере того как ты с каждым новым обрядом посвящения поднимаешься на ступеньку выше.
— А ты на какой?
— Я — «Солдат». Это третья ступень. Но все тайны открываются тебе, лишь когда ты достигаешь седьмой ступени. Тогда ты становишься «Отцом». Но я говорю совершенно серьезно. Если тебе это так интересно, я могу организовать для тебя такой обряд.
Веспасиану казалось странным, что религия предполагает столь жесткую иерархию и хранит секреты от рядовых своих членов, от которых требуется лишь слепая вера и повиновение. Он смутно догадывался, что все дело здесь в той власти, которой располагают так называемые «Отцы». Именно поэтому, решил он, эта религия с каждым днем набирает себе новых приверженцев среди солдат.
— Спасибо за предложение, Сабин, но лучше не стоит. Я предпочитаю старых богов, к которым можно в любой момент обратиться за помощью. Например, попросить у них для себя победу, или хороший урожай, или смерть врагу. При этом не нужно заботиться ни о какой душе или духе, что бы это ни значило.
— У старых богов тоже имелись свои мистерии, которые, я склонен полагать, имели немало общего с мистериями Митры.
— Тогда зачем тебе понадобилось следовать этому новому богу?
— Все религии, если их глубоко копнуть, по сути своей сводятся к одному и тому же. И человек выбирает ту, которая лучше всего выражает его мысли по поводу жизни, смерти и перерождения.
— С меня достаточно мыслей о моей жизни. И что там бы ни было после нее, — при условии, что после нее что-то есть, — может само о себе позаботиться.
— Как хочешь, брат.
Их теологические споры завершились сами собой, как только они отыскали Клемента. Будущий шурин Сабина был занят тем, что отчитывал юного конюха за то, что тот недостаточно крепко затянул подпругу на его лошади.
— Готов поспорить, что этот тупой молокосос решил меня угробить! — возмущенно заявил он братьям и, отпустив рабу звонкую оплеуху, отправил его переделывать работу.
— А где Секунд, Клемент? — спросил у него Сабин. — Хотелось бы задать ему несколько вопросов прежде, чем ты отвезешь его Антонии.
— Он заперт в одной из кладовых. Я провожу вас к нему. Но предупреждаю заранее: считайте, что вам крупно повезло, если он вам что-то скажет. Я уже оставил всякую надежду.
— Просто ты не нашел к нему подход, — отозвался Веспасиан, когда Клемент повел их к пленнику.
***
— Нам кажется, Секунд, — вполне резонно рассудил Веспасиан, — что ты отлично понимаешь, какой перед тобой выбор. Или ты во всем признаешься, и тогда я обещаю тебе защиту Антонии, либо ты молчишь, и тогда Антония сообщит Макрону, что ты предал не только ее, но и его. И тогда тебя и твою жену ждет малоприятная смерть, которой он вам пригрозил.
— Только не вмешивайте в это дело Альбуциллу, — процедил сквозь зубы Секунд, хмуро глядя водянисто-голубыми глазами из-под сросшихся на переносице бровей. На его скулах и подбородке темнели синяки.
— Боюсь, что она уже в нем замешана, — холодно ответил Веспасиан, — с тех пор как ты подложил ее в постель Ливилле и Сеяну.
— Я никому ее не подкладывал. Если она что-то делает, то по собственной воле.
— Выходит, что она по собственной воле, — холодно произнес Сабин, — передает тебе все те сведения, которые ей удается узнать, когда она обслуживает сразу двоих своих новых клиентов. Кстати, кто там у них кого имеет?
Секунд вскочил со стула, готовый наброситься на Сабина, но Веспасиан и Клемент не дали ему этого сделать. В следующую секунду кулак Сабина нанес ему удар в солнечное сплетение, и Секунд рухнул на пол.
— А теперь послушай, Секунд, — продолжал Веспасиан, как будто бы ничего не случилось. — Ты и твоя жена затеяли опасную игру, но теперь она для вас закончилась. Антония вполне может по-матерински побеседовать с дочерью, даже если они друг дружку терпеть не могут, и в разговоре вскользь упомянуть кое-что из того, что передавала тебе Альбуцилла и чем ты, в свою очередь, делился с Макроном. Ты только представь, что сделает Сеян, как только узнает, что в его постели побывала шпионка? Не знаю, как ты, но лично я предпочел бы малоприятную смерть, которую тебе пообещал Макрон, чем пожизненные мучения, на которые Сеян, — а я в этом уверен, — обречет тебя и твою жену.
Секунд наконец отдышался и посмотрел на Веспасиана с ненавистью и одновременно с отчаянием.
— Что вам нужно и что вы предлагаете мне? — хмуро спросил он у братьев.
— Вот это уже лучше. Я так и знал, что здравый смысл у тебя есть. Я уважаю в мужчине честолюбие, но только с тем условием, что ему не сопутствует вероломство. Ты, Секунд, похоже, наделен им сполна. И я предлагаю тебе частично от него избавиться. Думаю, Антония и Макрон неплохо тебя за это вознаградят, сохранив жизнь тебе и твоей жене. Что касается того, что нужно нам, все очень просто: ты расскажешь нам, зачем ты пошел к Сеяну и что ты ему поведал.
Секунд, пошатываясь, поднялся на ноги.
— Мне можно снова сесть?
Клемент пододвинул к нему стул. Секунд сел, вытер со лба пот и потер покрытую синяками грудь.
— Итак, — произнес Сабин. — Мы слушаем.
Секунд с несчастными видом огляделся по сторонам. Он отлично понимал, что выбора у него нет. Сделав глубокий вздох, он заговорил.
— Я всегда был верен Макрону. Но когда тот затеял с Антонией заговор против Сеяна, я забеспокоился, на ту ли лошадку я поставил. Сеян — мощный противник, и я опасался, что он способен уничтожить Макрона, а значит, и меня тоже. Но и Антонию тоже нельзя недооценивать. Если ей покажется, что я предал Макрона, то, значит, и ее. В том случае, если победа достанется ей, мне несдобровать.
— Но ты не хотел оказаться стороной проигравшей, — сказал Сабин с ехидной улыбкой. Секунд пожал плечами.
— А кто хотел бы? Я не исключение. Лично я не знаю никого, кто высказал иное мнение, хотя бы потому, что они все мертвы. Как бы то ни было, я поделился своими тревогами с женой, и тогда ей в голову пришла идея соблазнить Ливиллу, а может, даже и самого Сеяна, и в этом случае нам будет все равно, кто победит, а кто проиграет в борьбе за власть, потому что мы будем в лагерях обеих сторон.
— Я бы назвал это иначе, — прокомментировал Веспасиан.
Секунд проигнорировал его колкость.
— Как только ей удалось проникнуть к ним в постель, она стала передавать им то, что узнавала от меня об Антонии. Им она говорила, будто узнала это от одного преторианца, который охраняет Калигулу, с которым — я имею в виду преторианца — у нее якобы связь.
— II кто же он? — с подозрением в голосе спросил Клемент.
Секунд, не скрывая злорадства, посмотрел на него.
— Ты.
Ответом на его слова стал кулак Клемента.
— Ты, мерзкий ублюдок!
Секунд пригнулся и избежал нового удара.
— Кого еще она могла назвать? Разве поверили бы они ей, скажи она им, что крутит любовь с рядовым стражником? Хочешь не хочешь, а пришлось назвать имя капитана гвардии. Благодаря этому я получил возможность передавать то, что я узнал о планах Антонии из посланий, которыми она обменивалась с Макроном, при этом не предавая его.
— И поэтому Сеян не знает, что Макрон заодно с Антонией? — уточнил Веспасиан, положив руку на плечо Клементу.
— Нет, конечно. Я не настолько глуп. Скажи Альбуцилла Сеяну, и Макрону конец. И тогда Антония догадается, что это я выдал их обоих. Можно подумать, я не знаю, что она собой представляет. Я бы не прожил и дня, даже если бы решил бежать.
— И что именно ты передал Сеяну? — требовательно спросил Сабин, вплотную подойдя к Секунду.
— Главным образом мелочи, то, что вполне мог знать Клемент: имена людей, которые входили в ее дом и выходили из него, пока я ждал, когда она меня примет. Самое главное из того, что я ему сказал, — это о прибытии пленника. Дело в том, что я знал, что Антония пытается найти свидетеля, который бы мог перед Тиберием дать показания против Сеяна, потому что я присутствовал на той встрече, когда вместе собрались ты, Палл и Макрон.
— Погоди минутку, — остановил его Веспасиан, поворачиваясь к Сабину. — Ты ни разу не сказал мне, что у тебя была встреча с Макроном.
— Ты и не спрашивал, — отмахнулся Сабин.
— Откуда же мне было знать, что я должен задать тебе этот вопрос. Мне казалось, что между нами существует договоренность рассказывать друг другу обо всем, что для нас важно.
— Послушай, какая разница. Я сопровождал Палла, когда тот от имени Антонии обратился к Макрону с предложением. Секунд присутствовал при этом в качестве телохранителя Макрона. Лишь поэтому я и узнал его вчера вечером. А теперь, Секунд, продолжай.
Тот посмотрел на обоих братьев и заговорил снова.
— Когда Антония велела мне передать Макрону, что то, чего она так долго ждала, вскоре прибудет в Рим, я тотчас понял, что речь идет о свидетеле. Альбуцилла передала это Сеяну, и тот приказал взять под наблюдение порт и все городские ворота. По словам Альбуциллы, Сеян был в бешенстве, что его люди не смогли рассмотреть лица пленника, потому что ему на голову надели капюшон.
— И он понятия не имеет, кто этот пленник? — уточнил Сабин.
— Нет. Ни кто он, ни откуда он прибыл. Я не мог сказать Альбуцилле, что его привезли из Мезии, потому что откуда у Клемента могли взяться такие сведения? Сеян наверняка насторожился бы и вполне мог от нее избавиться, причем самыми разными способами. Мне же она была нужна в его постели, потому что от нес я получал сведения, которые затем передавал Макрону. Это от нее я узнал, что Калигула получил приказ прибыть на Капри.
Веспасиан в душе восхитился хитростью и железной выдержкой Секунда. Он действительно затеял опасную игру, но играл в нее мастерски, стараясь обезопасить себя независимо от того, кому достанется победа. И все было бы хорошо, не поймай они его вчера с мечом в руках.
— Скажи, почему тебя подослали убить наших родителей? — спросил Веспасиан.
— Мы не собирались их убивать. Нам был дан приказ доставить твою мать к Ливилле.
— Зачем ей понадобилась моя мать?
— Дело в том, что Сеяну хотелось узнать, кто он, этот пленник, и поскольку он не мог подобраться к Антонии, то решил спросить одного из ее близких союзников. Альбуцилла несколько раз упомянула имя вашего дяди, а поскольку сенатор Полон, — как, по словам моей жены, выразился Сеян — постоянно устраивал в Сенате драки, тот решил, что сенатор наверняка в курсе планов Антонии, и потому отправил за ним головорезов Ливиллы, чтобы выведать у него ее планы.
— Да-да, мы знаем. Только они не застали его дома, — с горечью заметил Сабин. — Зато убили почти всех его рабов.
Секунд пожал плечами.
— Нам было поручено привезти его сестру, так сказать, для поддержания его памяти. Меня попросили поехать вместе с ними лишь потому, что, как она выглядит, никто из людей Ливиллы не знал. Альбуцилла предложила мне сопровождать их, потому что я несколько раз видел сенатора, и если сестра на него похожа, то я замечу семейное сходство.
— А что насчет нас с Сабином? — спросил Веспасиан.
— Ваши имена не упоминались ни в постели, ни в разговорах с Макроном, — ответил Секунд, проницательно глядя на братьев. — Тем не менее Альбуцилла сказала, что два молодых человека, которых никто так и не узнал, сошли с корабля вместе с пленником, после чего направились в дом Антонии. Думаю, будет лучше, если какое-то время вы воздержитесь от возвращения в Рим.
— Именно так мы и собирались поступить.
— Что вы теперь намерены сделать со мной? — спросил Секунд.
— Ливилла наверняка пришлет сюда своих людей, чтобы узнать, что произошло, — ответил Веспасиан. — Они увидят, что в поместье пусто, а рядом высятся два погребальных костра. Она вполне может предположить, что в одном из них ты. Клемент отвезет тебя к Антонии, где ты поживешь какое-то время, пока она решит, что с тобой делать.
— А моя жена? Она тоже должна считать меня покойником?
— Это пусть решает Антония. Думаю, все будет зависеть от того, насколько ты окажешься ей полезен.
— О, я могу быть даже очень полезен!
Веспасиан внутренне улыбнулся. Он тоже в это очень верил.
— В таком случае ты можешь рассчитывать на ее благодарность.
— Причем весьма щедрую.
— Это почему же?
— Потому что с моей помощью она сможет получить то, что ей нужно. Она получит Сеяна.
— Веселых Сатурналий! —дружно крикнули Веспасиан и Сабин, внося угощения в двери триклиния в поместье Веспасиана в Козе.
— И вам также! — столь же дружно отозвались с десяток вольноотпущенников и рабов, что еще оставались в поместье, а также Секст и Марий.
Домашняя прислуга устроилась на трех ложах вокруг низкого стола, высоко подняв кубки с вином в честь веселого зимнего праздника. Все были изрядно пьяны, так как пили уже весь день. Тем временем Веспасиан, Сабин и Клементина, прихватив одного кухонного раба, хлопотали на кухне, готовя праздничный ужин.
Веспасиан поставил блюда на стол, а Клементина обнесла пирующих вином, наполняя кубки, которые тотчас же выпивались до дна.
Комната была украшена еловыми лапами и ветвями остролиста с яркими красными ягодами. На головах у всех, кто собрались здесь, будто то свободный римлянин, вольноотпущенник или раб, был надет конусовидный колпак, символ свободы. Вместо обычных белых или сероватых туник по случаю праздника все принарядились в цветные. Подобная пестрота одежды дозволялось лишь шесть дней в году, пока вся империя весело гудела, справляя праздник в честь бога Сатурна. Сегодня было самое главное событие Сатурналий — день, когда все в доме менялись местами, и хозяева обслуживали за столом рабов и вольноотпущенников, а тем, в свою очередь, дозволялось проявлять по отношению к ним неуважение, правда, в разумных пределах.
Увидев перед собой новые блюда, — одно с жареной рыбой, приправленной фенхелем, и второе с целым молочным козленком, сдобренным соусом, черносливом и каперсами, — пирующие в предвкушении зачмокали губами.
— Это будет получше, чем то месиво, которым потчевала нас ваша полуслепая бабка, когда ей все-таки удавалось отыскать кухню, — заметил Аттал, управляющий Тертуллы, с которым у нее были вечные перебранки. — Правда, я сомневаюсь, что вы, изнеженные бездельники, помните ту гадость, что стряпала для нас эта старая перечница?
— Мне почему-то кажется, Аттал, что ты всякий раз высказывал ей все свои чувства по этому поводу, — смеясь шутке управляющего, ответил Веспасиан. Ему было прекрасно известно, что Аттал любил Тертуллу, пожалуй, даже больше, чем он сам.
— С точностью до наоборот, приятель, и ты сам это помнишь. — Аттал хитро усмехнулся и осушил кубок. — Хотя, казалось бы, по случаю Сатурналий я мог говорить ей любые колкости, но что, скажи, в этом забавного, если это тебе дозволено? Вот я и лез из кожи вон, проявляя учтивость, был послушным и бессловесным. В общем, идеальный раб. Шесть дней моей угодливости, и она была готова лезть на стенку от ярости и не могла дождаться конца праздников. Иногда мне кажется, что она устраивала праздничное застолье лишь затем, чтобы меня раззадорить. Чтобы я не выдержал и отпустил какую-нибудь колкость в ее адрес. Но я был нем, как рыба. Я дочиста съедал все, что ставила передо мной эта старая корова. Это был умный ход, но с другой стороны, вам всем далеко до меня по части ума, — с этими словами Аттал поднял кубок и, помахав им, крикнул Клементине: — Эй ты, глупая девка, чего уставилась? Живо наполни его до краев!
За столом раздался взрыв хохота. Клементина покраснела, однако улыбнулась и, машинально положив руку на располневший живот, поспешила к Атталу, чтобы вновь наполнить ему кубок.
Сабин нахмурил было брови, однако все-таки поддался всеобщему веселью. В конце концов, шутка была беззлобной, вполне в духе Сатурналий, да и сам праздник продолжал доставлять ему радость, хотя теперь у него была другая религия. Сейчас он воспринимал Сатурналии как своего рода прелюдию к дню рождения Митры, который праздновался несколькими днями позже.
— Если ты думаешь. Аттал, что эти два блюда съедобны, — выкрикнул он, — погоди, когда увидишь остальные! Думаю, их откажется взять в рот даже изголодавшийся моряк-галл, у которого целый месяц во рту не было ни крошки.
За этой репликой последовал новый взрыв хохота. Все знали, что моряки из галлов никакие, да и кулинарными талантами сыны Галлии тоже не блещут.
— Клементина, моя дорогая, будь добра, раздай подарки, а я пока принесу остальные блюда, — сказал жене Сабин, указывая на восковые свечи, глиняные статуэтки и стопку новых туник, сложенных на столе в углу комнаты.
Клементина нежно улыбнулась мужу.
— С удовольствием.
Сабин ответил жене улыбкой и вышел из комнаты.
Веспасиан в приподнятом настроении направился за ним следом. Ему всегда нравились Сатурналии. Они поднимали ему настроение. Впрочем, в этом и заключался смысл праздника, который был впервые отпразднован два с половиной века назад, чтобы хоть немного приободрить римлян после поражения, которое нанес им при Тразименском озере карфагенский полководец Ганнибал. В той битве народ Рима потерял более пятнадцати тысяч своих сыновей, отцов и братьев.
Первоначально праздник продолжался всего один день, но с годами заметно удлинился. Остряки утверждали, что поскольку на следующий год после поражения при Тразименском озере римляне потеряли более пятидесяти тысяч в битве при Каннах, к нему пришлось добавить лишний день, ибо одного дня веселья стало мало.
Так это или нет, Веспасиан точно не знал, но в шутке, хотя и мрачной, была доля истины. Зато он с радостью чувствовал. как после пяти долгих и нелегких месяцев, проведенных в Козе, у него поднимается настроение. Нет, скучать ему здесь не приходилось — работы в поместье было невпроворот, поскольку за те два года, что прошли с момента смерти Тертуллы, оно заметно пришло в упадок. Аттал делал все, что мог, чтобы не дать ему окончательно захиреть, но поскольку в своем завещании Тертулла освободила всех рабов, то рабочих рук не хватало.
Некоторые из вольноотпущенников решили остаться, однако большинство предпочли поискать счастья в Козе или даже в Риме. Аттал купил несколько новых рабов, однако в отсутствие Веспасиана воздерживался от крупных покупок. Так что в первые месяцы почти все его силы ушли на то, чтобы восстановить численность полевых рабов, а недавно он задался целью до наступления зимы вернуть поместью его былое процветание.
Он каждый день трудился с раннего утра до позднего вечера. делая дела, которые представлялись ему важными. Так что все дни его были заняты и не оставляли времени на раздумья. В отличие от вечеров.
С того момента, как Клемент в августе привез в Козу Клементину, которая вскоре стала женой Сабина, Веспасиан был вынужден проводить вечера в обществе этих двоих людей, которые вскоре влюбились друг в друга. Горькая правда заключалась в том, что впервые в жизни он завидовал своему брату. Завидовал его счастью, завидовал любви, которой одаривала Сабина молодая жена. Завидовал, что брату есть с кем каждую ночь делить постель, иными словами, завидовал всему, что было у Сабина и чего был лишенон сам. И потому постоянно думал о Ценис.
Антония однажды прислала ее с запиской в Козу. В этом послании сообщалось, что Калигула вместе с Клементом прибыл на Капри и что она теперь ждет оттуда известий. Увы, через три месяца никаких известий не поступило, и вынужденное безделье стало раздражать Веспасиана. Как ни хороша Коза, как ни приятно заниматься делами поместья, но в такой дали от Рима политическую карьеру не сделаешь.
Ценис оставалась в поместье четыре дня, — и, разумеется, ночи, — но это было в сентябре, и с тех пор он ее не видел. Четыре дня они жили как муж и жена. По утрам совершали прогулки, днем вместе отдыхали в доме, на диване, ночью делили постель. А еще он был благодарен Сабину и Клементине, что те обращались с Ценис, как с равной: хотя она и была рабыня, в их отношении к ней не было и намека на высокомерие. Впрочем, это мало что меняло. Как ни старались брат с женой делать вид, будто Ценис — свободная дочь Рима, все прекрасно знали, что на самом деле она невольница и может лишь надеяться на то, что в будущем получит долгожданную свободу.
Когда в ноябре, вскоре после его дня рождения, подтвердилась беременность Клементины, ревность Веспасиана обострилась насколько, что он едва себя сдерживал. Какая несправедливость! Его брат вскоре станет отцом ребенка, которого ему родит любимая женщина, в то время как он, Веспасиан, лишен этого счастья, потому что его ребенок от Ценис никогда не получит римского гражданства и не станет свободным человеком.
Он никогда не сможет на ней жениться: закон Августа, так называемый закон Папия Поппея, запрещал брачный союз между вольноотпущенницей и сенатором. И если он намеревается служить Риму, то должен быть избран квестором, в двадцать четыре года или позже, а поскольку его дядя принадлежит к сенаторскому сословию, то он автоматически может рассчитывать на место в Сенате.
Выход из этого тупика был один — пожертвовать политической карьерой. Однако вспомнив, какое впечатление на него произвел Рим, когда он впервые увидел его с холма на Саларийской дороге, Веспасиан понял, что никогда не решится на этот шаг. Так что ему оставалось одно — держать свои чувства в узде и заниматься делами поместья, пока Антония не призовет их с Сабином завершить порученное задание и доставить Ротека к Тиберию.
Сегодняшним вечером он, однако, сумел выбросить из головы все свои заботы, ибо как можно предаваться печали, когда вокруг шумят сатурналии, праздник, который изначально был призван разогнать скорбь и уныние, владевшие Римом в темные дни вторжения Ганнибала в Италию.
Стоило им с Сабином войти в триклиний с двумя последними блюдами, как стол вновь взорвался приветственными выкриками.
— Ты не преувеличивал, Сабин, — заметил Аттал, тыча пальцем в густой соус, которым был полит тушеный кролик. — Ты превзошел даже свою бабку. Чтобы такое есть, моряк-галл должен быть слеп и пьян в стельку.
— Ты уже на полпути к этому, Аттал, — рассмеялся Веспасиан и, взяв со стола нож, поднес его острие к носу управляющего. — Не хочешь, чтобы я помог тебе проделать его до конца?
— Весьма признателен тебе за такое предложение, однако вынужден его отклонить, поскольку опасаюсь, что утром, когда все войдет в обычное русло, ты о нем пожалеешь. Тебе ведь наверняка нужен кто-то, у кого зоркий глаз и кто в ладах с арифметикой, чтобы исправлять за тобой ошибки, которые ты наделал в амбарных книгах.
—Да здравствуют Сатурналии! — воскликнули пирующие, поднимая кубки, после чего дружно налегли на угощения.
— Позволь мне поухаживать за тобой, господин Марий, — предложил Сабин, заметив, что однорукий «брат» с большой дороги сам не может отрезать себе ногу козленка.
— Да, лишняя рука ему не помешала бы, — заметил Секст, довольный своей шуткой, которую он отпустил уже не одну сотню раз, однако отнюдь не считал избитой.
— Сразу видно, что сегодня Сатурналии, брат, раз у тебя нет других шуток, — ухмыльнулся в ответ Марий. Сабин тем временем положил ему на тарелку сочную ножку. — Спасибо, Сабин.
— Не стоит благодарностей. Я рад, чтобы могу сделать хотя бы что-то полезное, коль у меня никак не получается пробиться в квесторы.
— Да здравствуют Сатурналии! — вновь разразились возгласами пирующие в ответ на столь самоуничижительное признание. Веспасиан присоединился к ним. Поначалу его удивляло, как спокойно воспринял брат свое поражение на выборах, тем более что Веспасиан не раз упоминал о том, что его друг Пет, который теперь вернулся в Рим, обогнав других соперников, получил больше всех голосов. С другой стороны, в этом нет ничего удивительного, размышлял он, если учесть, с каким усердием брат искал забвения от неудач в объятиях молодой жены. В некотором смысле, пришел к выводу Веспасиан, Сабин по-своему даже рад собственной неудаче.
При желании ничто не мешает Сабину повторить попытку на следующий год, а пока он сполна может наслаждаться прелестями семейной жизни, вместо того чтобы в течение года состоять помощником при наместнике какой-нибудь далекой провинции. Ведь именно это его и ждало бы, победи он на выборах. Потому что самые теплые места и самая непыльная работа в самом Риме, как правило, доставались таким, как Пет.
Шум за столом постепенно стих. Пирующие, опьянев, начали клевать носом, а вскоре и вовсе уснули, кто на пиршественном ложе, а кто и под ним.
Веспасиан, Сабин и Клементина оставили их храпеть среди остатков пиршества. Обслуживание рабов на пиру не предполагало уборку и мытье грязной посуды. Этим наутро, страдая тяжелым похмельем, займутся сами пирующие, когда жизнь войдет в обычную колею и они вновь станут простыми рабами.
Сабин повел Клементину в спальню. По его довольной улыбке было видно, что он уже предвкушает очередную ночь любви. Веспасиан остался один. Поскольку было довольно рано и спать не хотелось, он решил отправиться в кабинет, чтобы поработать с историческими трудами и документами, коих, к его великому удивлению, бабка Тертулла оставила ему в огромном количестве. Он находился в атрие, когда кто-то громко постучал в переднюю дверь. Поскольку привратника на месте не было, — тот в луже собственной рвоты валялся без чувств на полу триклиния, — Веспасиан сам открыл дверь.
— Добрый вечер! Я случайно не опоздал на пир?
— Магн! — воскликнул Веспасиан, не веря собственным глазам. — Боюсь, что опоздал, дружище.
— Какая жалость, — ответил Магн, входя в вестибюль. Сняв с плеч плащ, он с хитрой усмешкой вручил его Веспасиану. — Сатурналии не кончились, так что давай, вешай плащ на крючок, а потом можешь налить мне винца.
— Но что ты здесь делаешь?
— Сначала вино, приятель, потом ответы на вопросы.
Веспасиан закатил глаза. Сатурналии слишком затянулись для него.
— Надеюсь, ты останешься здесь не до марта? — спросил он.
— Март — это самое раннее, — ответил Магн.
Они устроились в небольшом, но уютном кабинете Веспасиана. В углу, даря приятное тепло, пылала переносная жаровня. На столе между ними стоял кувшин с вином и пара масляных ламп.
— Почему такая задержка?
Магн сделал глоток вина, пролив немного на тунику, и вновь опустил кубок.
— Точных подробностей я не знаю. Но это как-то связано с Сатрием Секундом.
— Чем он занят?
— Когда мы доставили его к Антонии, он провел целый час, запершись с ней и Паллом в ее кабинете. Я ждал снаружи, потому что она попросила меня подождать. Ну, ты понял, с какой целью.
— Еще как понял, старый ты козел, — пошутил Веспасиан.
— Потом она вышла, посмотрела на меня и говорит: «Теперь он мой с потрохами».
— И?
— И все. Со мной она почти не разговаривает, лишь раздает указания, что я должен сделать. Поди туда, поди сюда. И вся песня.
— Представляю, — ответил Веспасиан, хотя предпочел бы не представлять. — Значит, Секунд поведал ей про Сеяна что-то такое, что, по ее мнению, убедит императора в его вероломстве?
— Похоже на то. В тот вечер она пребывала в очень хорошем настроении, — ответил Магн с легкой гримасой. — Но я не знаю, почему. Я пытался выведать у Палла, но ты ведь знаешь, какой он. Из него и слова не вытянешь, даже если бы его собственную мать пригвоздили к пылающему кресту и засунули ей вымазанную дегтем палку в...
— Да-да, — перебил его Веспасиан, не желая до конца выслушивать фразу, ибо с него хватило ее начала. — Как дела у Калигулы?
— Антония велела мне передать тебе, что он, похоже, придумал способ, как нам попасть на остров.
— Давай говори.
— Уже сказал.
— Ничего ты не сказал. Что за способ?
— Этого я не знаю. Она лишь сообщила мне, что он нашел способ, а что за способ — об этом ни слова. Она не...
— Она почти не разговаривает с тобой. Ты мне уже это говорил.
— Ну, не совсем так. Если тебе это так интересно, можешь спросить у нее сам.
— Как это? Я ведь раньше марта отсюда не уеду.
— Смотри, не навлеки на свою голову новые неприятности.
— О чем ты? Мне казалось, что для собственной безопасности мне временно лучше не показываться в Риме.
— Антония велела передать мне, что, по ее мнению, тебе лучше вернуться. Так для тебя будет безопаснее. В Новом году Сеяну предстоит вместе с Тиберием исполнять обязанности консула. К тому же первый получил разрешение обручиться с Ливиллой.
Веспасиан нахмурился и сделал глоток вина.
— И как же это меня обезопасит?
— Сеян уверен в непоколебимости своего положения. Сейчас он недосягаем и пытается мстить тем, кто в прошлом осмелился перейти ему дорогу. Планы Антонии его сейчас не волнуют. Он больше не предпринимал никаких попыток против твоего дяди. Тот вот уже три месяца как вернулся в свой
дом в Риме. И как ты наверно уже знаешь, когда они увидели рядом с твоим поместьем погребальные костры, то не стали его трогать. Антония считает, что ты и Сабин — как же это она выразилась? — слишком умная пара пескарей, чтобы Сеян это понял.
— Все это, конечно, приятно слышать. Но почему мне, если я останусь здесь, грозят новые неприятности?
— Потому что Антония и сенатор Полон сумели добыть для тебя должность.
— Какую? Что это за должность?
— А вот это уже глупый вопрос, — ответил Магн и, осушив кубок до дна, наполнил его снова. — Разумеется, на следующей ступеньке карьерной лестницы. Теперь ты один из двадцати младших магистратов.
У Веспасиана загорелись глаза. Он никак не ожидал, что его карьера сдвинется с места, пока Антония ведет подковерную войну с Сеяном. И вот теперь, если она считает, что он вполне может вернуться в Рим и даже подняться ступенькой выше на cursus honorum, «пути чести», было бы великой глупостью упустить такой шанс. К тому же он окажется ближе к Ценис и ему не нужно будет всякий раз с завистью смотреть на брата.
— Отличные новости.
— И да, и нет.
— Как это понимать?
— Это самая непопулярная должность.
— По-твоему, лучше быть помощником эдила и заниматься строительством дорог?
— Кто знает, может, оно и лучше. Потому что ты будешь одним из «триумвири капиталис».
Веспасиан простонал. Он знал, что это такое.
— Боюсь, что да, господин, — с сочувствием ответил Магн. — Одним из трех триумвиров, ответственных за сжигание книг и смертные казни.
— Мой дорогой мальчик. На тебе лица нет. Ты бледен, как твоя тога, — с тревогой в голосе прогудел Гай, когда смазливый привратник впустил Веспасиана в его римский дом.
— Это потому, что сегодня моя служба Риму свелась к очередному убийству, — ответил Веспасиан, отмахиваясь от услуг очередного германского юноши, коими у Гая кишел весь его дом.
— Энор, принеси нам вина, — приказал Гай рабу, который тотчас убежал выполнять распоряжение своего хозяина. — Входи и садись, Веспасиан.
— Ирония заключается в том, что последние три месяца я делал грязную работу за того человека, которого я, по идее, должен был помочь Антонии уничтожить, — ответил Веспасиан, занимая место рядом с бассейном в просторном атрии Гая. Журчанье фонтана приятно успокаивало нервы. Гай сел напротив. Энор принес им вина.
— И кого же Сеян отправил сегодня к праотцам? — спросил Гай, отпуская раба со смачным хлопком по мягкому месту.
— Имени не помню, — ответил Веспасиан, покачав головой. Затем закрыл глаза и сделал долгий глоток. Вино у дядюшки было отменное. — Знаю только, что он из всадников и имел торговые связи в Египте. Судя по всему, он обманул его отца, Страбона, на тот момент префекта провинции, незадолго до того, как тот умер.
— И шестнадцать лет спустя Сеян решил ему за это отомстить?
— Именно. Обвинив его в измене. Несчастному было даже отказано в законном праве римского гражданина на казнь через отсечение головы. И на моих глазах и на виду у всего Рима палач задушил невинного римского гражданина. И как будто этого мало, семье не разрешили забрать тело для погребения, и теперь оно лежит на ступенях Гемониевой лестницы, и любой, кто только захочет, может надругаться над ним. Это верх позора.
— Успокойся, мой мальчик, ты ведь все равно бессилен что-либо с этим поделать. Лучше благодари судьбу, что Сеян сейчас сосредоточил свои усилия на длинном списке тех, кто чем-то оскорбил его семью в прошлом. Хотя, скажу честно, не проходит и дня, чтобы я не опасался, что у дверей моего дома появится какой-нибудь сопляк-квестор и вручит мне повестку.
— Я бы поостерегся называть Пета сопляком.
— Но ведь он младше меня. В любом случае, в чем собственно обвинили этого казненного всадника?
— В том, что он прибыл в Египет без разрешения императора с той единственной целью, чтобы обмануть законного представителя императора в этой провинции.
— Какой ловкий ход. Кстати, оно у него было?
— На суде он поклялся, что разрешение у него было, и тогда представитель обвинения принес список, составленный сам знаешь кем, список всех всадников, которые обращались за разрешением о въезде в Египет за последние двадцать лет. И что же? Ты не поверишь, но его имени в этом списке не оказалось.
— И это перетянуло чашу весов?
— Да, дядя. И это перетянуло чашу. И никакого права апелляции. Я был вынужден сразу же забрать его на казнь. Имущество семьи будет конфисковано и поделено между прихлебателем Сеяна, который написал донос, и императором. Так что его близкие останутся без средств к существованию.
— Постарайся вспомнить имя этого несчастного, потому что когда ситуация изменится, можно будет попытаться вернуть хотя бы часть отобранного.
— Как? Сеян, судя по всему, вымарал его имя из списка.
— Да, но ведь это не единственный список. В Александрии наверняка имеется дубликат. Иначе как префект позволил бы ему въехать в страну? Когда Сеяна не станет, я попрошу Антонию, чтобы она написала своему другу алабарху...
— Алабарху? — перебил его Веспасиан. — Это слово за последнее время я слышу уже второй раз. Что такое алабарх?
— Александрийский алабарх — это светский глава местной еврейской диаспоры. С его помощью император собирает с тамошних евреев налоги, например, пошлины на ввоз товара. Напрямую Риму евреи платить не хотят, но своему соплеменнику — не возражают, даже если деньги в конечном итоге все равно оказываются в Риме.
— И какие у Антонии с ним отношения?
— У нее в Египте имеются обширные земельные угодья. Алабарх присматривает за ними с того самого момента, как получил назначение на эту должность. Кстати, это не первый алабарх, который имеет римское гражданство. Его получил еще его дед от самого Цезаря.
— Гай Юлий Александр, — медленно произнес Веспасиан, извлекая из памяти это имя.
— Так ты с ним знаком?
— Нет, но нам с Сабином нужно его найти, — ответил Веспасиан и рассказал дяде о последней просьбе умирающего Атафана, чей сундучок до сих пор был закопан для сохранности в его владениях в Козе.
— Сдается мне, что кому-то из вас, мои мальчики, придется получить разрешение на поездку в Египет и отвезти сундук алабарху.
— Ты думаешь, Антония сумеет использовать свое влияние на императора и обратится к нему с просьбой о таком разрешении?
— Я уверен, что когда ее ум не будет занят политикой, она с удовольствием подумает о куда более приземленных вещах и напишет Тиберию. Кстати, коль речь зашла о письмах, то я сегодня получил послание от сестры. Похоже, что твой отец решил заняться банковским делом. Он за разумную сумму выкупил у Помпония концессию на такую деятельность в землях гельветов.
Веспасиан удивленно выгнул бровь.
— Похоже, он решил остаться там надолго! Банкир в Гельвеции! Ну кто бы мог подумать! Какой неожиданный поворот судьбы!
Их разговору помешал стук в переднюю дверь. Смазливый привратник тотчас вскочил со своего табурета и посмотрел в прорезь двери. В следующий миг он ее распахнул, и в атрий шагнул — кто бы мог подумать? — Палл собственной персоной.
— Добрый день, добрые господа! — поприветствовал он Веспасиана и Гая с глубоким поклоном. После чего вручил плащ Энору, который вышел ему навстречу.
— И тебе тоже, Палл, — ответил Гай, не вставая с места. Как ни уважал и ни ценил он управляющего Антонии, перед ним все-таки был раб. — Что привело тебя сюда?
— Две вещи. Во-первых, наконец наступил подходящий момент предъявить императору все собранные моей хозяйкой улики. Сабину и Корбулону уже приказано незамедлительно явиться к ней домой. Антония также просит приехать туда Веспасиана. Магн уже там, поскольку он нужен ей для разных поручений. — С этими словами Палл засунул руку в кожаный футляр с документами, висевший у него на шее, и, вытащив оттуда толстый свиток, передал его Гаю. — Моя хозяйка прислала это тебе на хранение. Это копия письма, которое она написала Тиберию, в котором подробно описывает заговор Сеяна. Она просит, в случае, если наш план провалится и на ее имя ляжет темное пятно, чтобы ты зачитал его в Сенате, даже если это будет стоить тебе жизни.
Гай сглотнул комок.
— Сочту за честь служить ей столь героическим образом, — произнес он, беря свиток, и быстро добавил: — Если конечно в том возникнет необходимость.
— Благородный Веспасиан, нам с тобой пора. Моя хозяйка потихоньку договорилась с двумя твоими коллегами, чтобы, пока тебя нет, они взяли на себя выполнение твоих обязанностей. Нельзя, чтобы кто-то заметил твое отсутствие.
— Спасибо тебе, Палл, — ответил Веспасиан, поднимаясь на ноги. — Подожди минутку. Сейчас я сброшу тогу и переоденусь в дорожное платье.
— Но тогу непременно захвати с собой, мой мальчик! — крикнул ему Гай.
— Зачем она мне, дядя?
— Потому, мой дорогой, что ты предстанешь перед императором Рима, как римский гражданин ты должен быть одет соответствующим образом, ибо иное будет воспринято как оскорбление.
***
— Что бы ни говорили, но, по мне, он все равно похож на расфуфыренную задницу, — прошептал Магн на ухо Веспасиану, когда в парадные покои в доме Антонии в сенаторской тоге вплыл Гней Домиций Корбулон. Был ранний вечер, и домашние рабы только-только закончили зажигать лампы в изящно обставленном зале с высоким потолком.
— А мне почему-то кажется, что в его глазах ты по- прежнему неотесанный, неграмотный мужлан, — ответил Веспасиан уголком рта, улыбаясь вошедшему Корбулону.
— Это потому, что он сам — расфуфыренная задница.
— Веспасиан! Как я рад видеть тебя! — воскликнул Корбулон, взяв Веспасиана за локоть. — Говорят, ты вот уже восемь месяцев, как вернулся из Фракии. И ни разу даже за это время не заглянул ко мне в гости!
— Рад видеть тебя, Корбулон, — ответил Веспасиан, и главное, от чистого сердца, чего никак от себя не ожидал. — Извини, но помешали дела.
— Да-да, я наслышан. Сеян не дает своим триумвирам ни минуты отдыха.
— Боюсь, что так оно и есть. Но на мое счастье, он не слишком охоч до чтения, и нам, по крайней мере, не приходится сжигать книги.
— Да-да, все верно, — уклончиво ответил Корбулон, — шутки, как правило, доходили до него с великим трудом, — после чего презрительно посмотрел на Магна. Хотя вместе им пришлось хлебнуть лиха, Корбулон так и не сумел преодолеть предрассудков своего класса и считал ниже своего достоинства замечать рядом с собой плебеев.
— Магн, — произнес он, нахмурив брови, как будто с великим трудом вспомнил его имя.
— Корбулон? — в свою очередь переспросил Магн, с вызовом глядя на него.
Появление Сабина положило конец этому обмену любезностями. Хотя брат и жил ближе всего к Антонии, для чего на Авентине недавно был взят в аренду целый дом, прибыл он к ней самым последним, что заставило Веспасиана предположить, что, скорее всего, у Сабина затянулось прощанье с женой. При этой мысли он ощутил укол ревности, и потому поспешил подумать о Ценис. Интересно, увидит он ее сегодня или нет?
С тех пор как он вернулся в Рим, Антония ни разу не пригласила его к себе, и соответственно, Ценис он не видел. Он также не смог ничего выведать относительно планов Калигулы. Когда они вместе шли от дома Гая, Палл, как и следовало ожидать, ни разу не сказал ничего лишнего.
Заметив, с каким подобострастием Сабин поздоровался с Корбулоном, он в следующий момент был вознагражден: ибо вслед за Антонией и Паласом в зал вошла Ценис. При виде ее сердце едва не выскочило из груди, и он ответил ей счастливой улыбкой.
— Прошу вас садиться, господа, — сказала Антония, усаживаясь на диван, и положила рядом с собой свиток. Ее ярко- красная палла изящными складками ниспадала с головы на колени. Ценис села за стол позади нее и разложила письменные принадлежности.
— Не хватает лишь одного человека, но я все равно начну, поскольку не хочу, чтобы он услышал первую часть из того, что я сейчас скажу.
В последние месяцы мой внук, Гай, сумел войти в доверие к императору на Капри и теперь пользуется его благосклонностью. Чему в немалой степени способствовало то, что Сеян сейчас находится в Риме. Он теперь постоянно в городе, с тех пор как вместе с Тиберием стал консулом. Поскольку Сеяна на Капри нет, Гай сумел приблизить себя к Тиберию до такой степени, что, по его словам, тот склоняется к тому, чтобы сделать моего внука наследником. Сеяну об этом неизвестно, поскольку у него дела в Риме.
Это навело меня на важную мысль. Когда Тиберий впервые объявил о том, что Сеян станет вместе с ним консулом, первое, что я подумала, так это что император воздает ему незаслуженные почести.
Однако затем я задумалась. В этом году Тиберию было необязательно вновь становиться консулом. Вместо себя он вполне мог назначать кого-то другого. И тогда Сеян имел бы полную свободу: мог бы приезжать на Капри и оставаться там, сколько ему нужно, в то время как все дела в Риме ложились бы на плечи его напарника. Но нет. Ноги Тиберия в Риме не было вот уже пять лет. Как вдруг он ни с того, ни с сего он решает стать консулом, а значит, Сеян в течение года не появится на Капри.
Таким образом, через два месяца после того, как на Капри приехал Гай, Тиберий удаляет Сеяна с Капри, удаляет с почетом, как консула и вторую фигуру после императора, чтобы, так сказать, подсластить пилюлю. Вопрос: зачем ему это понадобилось?
Веспасиану была понятна логика рассуждений Антонии, и он присоединился к дружному шепоту восхищения в адрес тонкости понимания ею хитросплетений придворных интриг.
— Будучи не в состоянии заглянуть в мысли моему деверю, — продолжала Антония, — я могу лишь строить догадки. Тиберий хочет, чтобы его преемником на троне стал кто-то из его близких, но выбор у него невелик и с каждым днем становится все меньше. Недавно я узнала, что мой старший внук, Нерон Германик, умер от голода, находясь в заточении, и что Друз вряд ли выйдет на свободу, так что его, скорее всего, постигнет та же участь. Тиберий Гемелл, который одновременно приходится внуком и Тиберию, и мне, слишком юн, а Клавдий слишком глуп, или, по крайней мере, Тиберий все еще так считает. Таким образом, в качестве претендента остается один Гай.
Тем не менее Тиберий в последнее время заподозрил, что Сеян мысленно примеривает императорскую пурпурную тогу, и потому узрел в нем для себя угрозу. Правда, он не знает, как ей противостоять. Если он попытается удалить Сеяна слишком быстро, это чревато переворотом. Наш император отдает себе отчет в том, что находится под охраной верных Сеяну преторианцев. И пока он решает, как ему поступить дальше, он временно отдалил от себя Сеяна, но отдалил тонко, не только не оскорбив, а наоборот, возвысив совместным с ним консульством. Весьма разумный и ловкий ход, сказала бы я.
По залу прокатился шепот согласия как с рассуждениями Антонии, так и с мудростью императорского решения.
— Если я права, то можно предположить, что Тиберий окажется весьма чувствителен к тому, что я для него приготовила. Получив весомые доказательства вероломства Сеяна, он будет вынужден действовать. А поскольку мне известно, что часть преторианцев верна Макрону, то он наверняка так и поступит.
Теперь, когда я положила конец смехотворным заигрываниям моего сына Клавдия с Сеяном и решила не приносить его в жертву, что является для нас весомым доказательством? — Антония на минуту умолкла и обвела взглядом присутствующих.
Веспасиан с восхищением наблюдал за столь великолепно разыгранным спектаклем под названием «политическая интрига». Примерно с тем же, с каким он украдкой поглядывал на Ценис.
— Жрец? — рискнул он высказать предположение.
— Возможно, но Тиберию вложили в уши, будто за фракийским мятежом стоит Азиний, на чьи деньги тот якобы был поднят. Думаю, под пыткой наш свидетель сумеет описать Сеянова вольноотпущенника Гасдрона, чтобы Тиберий поверил, что Азиний непричастен к мятежу, а сам мятеж, по всей видимости, был частью коварного замысла Сеяна.
Но этого явно недостаточно. Когда я попросила доставить в Рим Ротека, я все еще была занята сбором улик, которые, если сложить их вместе, станут неоспоримым доказательством. Однако, получив в наши руки жреца, я все равно отвезла бы его на Капри, особенно в том случае, если Тиберий потребует доказательств стратегии Сеяна по расшатыванию обстановки в провинциях с тем, чтобы отвлечь внимание императора от своих козней в Риме.
С этими словами Антония взяла лежавший рядом с ней свиток и подняла, чтобы все на него посмотрели.
— Содержание этого письма, которое я вручаю Паллу, чтобы он доставил его императору, должно убедить Тиберия в вероломстве Сеяна, как реальном, так и вымышленном. В этом письме содержится подробное описание планов Сеяна, как то мне поведал Сатрий Секунд. Он не был с вами настолько честен, господа, как вам казалось. Хотя он и пытался сохранить доверие и у Макрона, и у Сеяна, он, по его собственному признанию, все-таки больше служил Сеяну, нежели Макрону, и был на волосок от предательства.
Одной из таких услуг, которую он недавно оказал Сеяну, стал яд, который он подмешивал в крохотных дозах моему внуку Тиберию Гемеллу, сыну моей распутной дочери Ливиллы и ее мужа, покойного сына Тиберия, Друза. Этих доз было недостаточно, чтобы убить мальчика, но оказалось вполне довольно, чтобы он выглядел хилым и болезненным. Сейчас, когда я перекрыла Сеяну путь к трону через Клавдия, наш заговорщик придумал новый план, а именно: убить Тиберия, возвести на трон несовершенного и больного Гемелла, чтобы стать при нем регентом, жениться на его матери, моей дочери Ливилле, и наконец довести дозу яда до смертельной. Хилый Гемелл умрет, что никого не удивит, и тогда Сеян, как отчим покойного императора, облачится в императорский пурпур. Что за этим последует, можно назвать одним словом — «истребление». Оно коснется большей части моей семьи. Откуда мне это известно?
Антония, как хорошая актриса, выдержала паузу.
— К этому письму прилагается список, который мы получили, правда, под небольшим нажимом, от жены Секунда Альбуцилла. Добыт он был в кабинете Ливиллы и написан собственной рукой Сеяна. В нем содержатся имена шестнадцати человек, которым грозит смерть. Первым в нем стоит имя Тиберия. Я значусь второй. Имени Ливиллы, как вы могли догадаться, в нем нет. Если же добавить ко всему этому место, откуда этот список был взят, я имею все основания предположить, что ей известно о заговоре. Более того, в своем стремлении стать императрицей она готова убить не только большинство своих близких, включая родную мать, но и собственного сына.
Антония вновь выдержала паузу. В зале установилась мертвая тишина. Веспасиан отказывался верить, что кто-то мог обречь на смерть собственных родных и близких. С другой стороны, он был далеко не новичок по части политических интриг, и потому знал, что такие вещи происходят все чаще и чаще. Но убить собственного ребенка, чтобы стать императрицей! Нет, такое просто немыслимо!
Чем можно оправдать порядок престолонаследования, если порядок этот предполагает убийство детей? Такое не укладывалось у него в голове. Из задумчивости его вывел стук сандалий по каменному полу. Подняв глаза, Веспасиан увидел, что в зал из коридора вошел грузный мужчина. Он тотчас его узнал, а когда узнал, вздрогнул.
— Приветствую тебя, трибун Макрон, — поздоровалась с ним Антония. —Я рада, что ты сумел прийти сюда. Надеюсь, что никто не шел за тобой по пятам.
— Пытались, но я быстро положил этому конец, — отмахнулся Макрон и, не дождавшись предложения, сел. Пока он поправлял складки тоги, взгляд его скользнул по присутствующим и как только упал на Веспасиана, тому показалось, что он заметил в глазах Макрона характерную искорку, словно тот узнал его. Впрочем, в следующий миг тот перевел взгляд на Магна.
— Ты уже знаком с Титом Флавием Сабином, трибун, — сказала Антония, жестом указывая на Сабина. — А это его брат, Тит Флавий Веспасиан.
Смерив Веспасиана холодным взглядом, Макрон неискренне улыбнулся и кивнул.
— Это Гней Домиций Корбулон, — продолжила Антония представлять собравшихся.
Макрон едва удостоил Корбулона взглядом. Его внимание было приковано к Веспасиану и Магну, который, к собственному великому облегчению, не удостоился чести быть представленным.
— А теперь, господа, ближе к делу, — сказала Антония, как будто она ждала прибытия Макрона и встреча только началась.
— Трибун Макрон и мой внук Гай придумали способ, как доставить вас на Капри, не привлекая внимания со стороны преторианской гвардии, верной Сеяну.
Как вы, возможно, уже знаете, когда Гая призвали на Капри, его двух младших незамужних сестер, Друзиллу и Юлию Ливииллу, перевели на виллу Тиберия в Мизене. Это на побережье, недалеко от Капри. Поскольку Гай сумел втереться к Тиберию в доверие, он недавно убедил императора, чтобы тот позволил ему раз в месяц навещать сестер и даже проводить с ними несколько дней. Последнее я не слишком одобряю, зато это нам на руку. Следующий такой визит состоится через пару дней. При Гае, конечно, состоят телохранители, но трибун Макрон, верный своему слову, сделал так, что во время этих поездок моего внука будут сопровождать Клемент и несколько верных ему гвардейцев. А теперь трибун познакомит вас с подробностями плана.
Макрон стряхнул задумчивость и заговорил, причем довольно резко и отрывисто, как будто считал для себя оскорблением выступать здесь в роли простого офицера.
— До Мизена более полутора сот миль. И поскольку свидетеля вы повезете в телеге, путь туда у вас займет шесть дней.
Веспасиан удивленно выгнул бровь. Ему стало понятно, почему Антония начала эту встречу без Макрона. Тот ничего не знал о сведениях, полученных от Секунда и Альбуциллы.
— Если вы отправитесь в путь завтра утром, — продолжал тем временем Макрон, — вы прибудете в Мизен в последний вечер пребывания там Калигулы и проведете там ночь, — стражниками будут мои люди, — а на следующее утро вместе с ним отплывете на остров. Корабль, который доставляет Калигулу на Капри, обычно отчаливает в полдень, с тем, чтобы прибыть туда засветло.
Клемент придумает причину задержки, чтобы он прибыл на Капри после наступления темноты. Как только вы подойдете близко к острову, вас незаметно спустят на воду в небольшой гребной шлюпке рядом с небольшой бухточкой неподалеку от гавани. Корабль проследует своим обычным курсом дальше в порт, где Калигула, Клемент и его люди сойдут на берег под зорким оком преторианцев, охраняющих пристань. Все они, как вы понимаете, люди Сеяна.
— А команда корабля? — уточнил Веспасиан, за что удостоился от Макрона колючего взгляда. — Они ведь будут видеть, как мы садимся в их судно и как покидаем его.
Я как раз собирался сказать пару слов по их поводу, — процедил Макрон. — Вся команда будет из Путеол, это рядом с Мизеном. Перед отплытием их семьи будут заперты в домах. чтобы тем самым обеспечить их молчание. Как только они следующим вечером заберут вас с острова, им разрешат вернуться домой. Они застанут своих домочадцев целыми и невредимыми.
Двое людей Клемента будут вас ждать в бухте. Они покажут вам, где спрятать лодку, после чего отведут вас крутой горной тропой на вершину утеса. Оттуда до виллы Тиберия меньше мили.
Обратное путешествие, которое состоится следующим вечером, пройдет с точностью до наоборот. Начиная с полуночи корабль будет ждать вас в миле от бухты. На нем будет зажжен один фонарь, поэтому с острова его примут за небольшую рыбацкую лодку. Корабль доставит вас назад в Мизен, где вы возьмете своих лошадей и повозку, если та вам, конечно, понадобится, в чем лично я сомневаюсь.
С этими словами Макрон откинулся на спинку стула и умолк. Присутствующие тоже молчали, ожидая, что он посвятит их в детали.
Первой нарушила молчание Антония.
— Благодарю тебя, трибун. Итак, господа, теперь вам известно, каким образом вы совершите путешествие на Капри и обратно. Полагаю, что вас всех интересует, что вам делать на самом острове. Я права?
Ответом на ее вопрос стали нервные кивки. Антония улыбнулась.
— Скажу честно, этого не знаю даже я, но в последнем своем письме, которое ему удалось переправить мне, Гай написал, что к тому времени, когда вы туда доберетесь, у них с Клементом уже будет план действий.
Присутствующие все как один в ужасе переглянулись.
— То есть я рискую собственной шкурой. — взорвался Макрон, — а ты говоришь мне, что эти... — было видно, что он подбирает слово, — эти мальчишки могут в два счета угодить в лапы преторианцев Сеяна, потому что никакого плана нет и в помине? Не думаю, что их хватит надолго. Хорошая пытка, и они выложат все, что им известно. В том числе и мое имя.
— Трибун, прошу тебя! — Антония тоже повысила голос. — Нам всем есть что терять.
— Есть что терять? Лично я потеряю все. Ты же за стенами этого дома сможешь и дальше плести свои интриги, и никакой Сеян тебе не угроза.
— Согласна, в данном деле ты рискуешь больше всех, — согласилась с ним Антония, — однако, позволю заметить, что в случае успеха ты получишь и наибольшую выгоду. Я просто уберу врага, ты же станешь префектом претория.
— А если мне кажется, что риск слишком велик, ибо никакого плана не существует, и я откажусь тебе помогать? Что тогда?
— Сомневаюсь, что ты на это пойдешь, — ответила Антония с нежной улыбкой.
— Это почему же? — бросил ей Макрон, поднимаясь на ноги. — Нас ничего не связывает. Нет ничего такого, при помощи чего ты могла бы убедить Сеяна, что я пошел против него. Уж об этом я позаботился. Я могу хоть сегодня выйти из вашего заговора и сделать вид, будто никогда о нем не слыхал.
— К моему великому прискорбию, вынуждена тебе сообщить, что ты заблуждаешься, трибун. У меня есть Сатрий Секунд.
Макрон оторопел.
— Чушь! Он мертв! После того как он не появился в течение десяти дней, я устроил Альбуцилле допрос. Она была убеждена, что Секунд был убит, когда выполнял задание Ливиллы.
— Думаю, мы все согласимся, трибун, что женам порой неизвестно, где и с кем находятся их мужья. Уверяю тебя, Секунд жив, с памятью у него все в порядке, а сам он находится под надежной охраной в этом доме.
— Докажи, сука!
— Мой дорогой трибун, если ты, когда станешь префектом претория, хочешь рассчитывать, в отличие от твоего предшественника, на дружеские отношения со мной, предлагаю тебе в обращениях ко мне следить за своим языком. На этот раз я закрою глаза на твою грубость. Палл, убеди трибуна!
Палл прошел к другому концу зала, к занавесу, за которым располагалась небольшая комнатушка, из которой братья и Калигула когда-то шпионили за Сеяном, и отдернул его в сторону. Макрон ахнул. Привязанный к стулу, с кляпом во рту, явно опоенным каким-то зельем, однако живой, сидел Сатрий Секунд.
Взревев, словно зверь, Макрон выхватил из складок тоги кинжал и прыжком бросился к нему. Сабин успел вовремя сделать ему подножку. Зацепившись за его ногу, Макрон рухнул на пол и выронил кинжал, который Веспасиан тут же подобрал. Сабин и Магн навалились на Макрона и с трудом завели ему за спину руки. Веспасиан приставил кинжал к его горлу.
— А теперь, мой дорогой трибун, — продолжала Антония, как будто ничего не произошло, — я думаю, будет лучше, если мы продолжим наше совещание.
Макрон яростно отбивался, но Сабин и Магн крепко пригвоздили его к полу.
— Отпустите его! — распорядилась Антония.
Сабин и Магн недоуменно переглянулись и, нехотя отпустив пленника, поднялись на ноги.
Держа кинжал так, что он был нацелен на Макрона, Веспасиан попятился прочь. Макрон тем временем медленно поднялся на колени и злобно посмотрел на него.
— Это уже второй кинжал, который ты крадешь у меня, юнец! — процедил он сквозь зубы, пытаясь побороть унижение. — Бери его себе, как ты взял первый. В один прекрасный день я подарю тебе третий.
— В этом не будет необходимости, трибун, — холодно произнесла Антония, когда Макрон поднялся на ноги. — Он под моей защитой. Можешь ненавидеть его, сколько тебе угодно, но если посмеешь прикоснуться к нему даже пальцем, знай, я быстро заменю одного префекта претория на другого.
Макрон одарил ее полным ненависти взглядом. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, однако передумал и принялся поправлять складки тоги.
— Значит, договорились, трибун, — с убийственным спокойствием сказала Антония.
— Мои люди будут там, — ответил Макрон, расправляя плечи и вновь принимая самодовольный вид. — Пусть эти мальчишки будут там вовремя, и моли всех богов, чтобы Калигула придумал наконец план.
— Можешь не волноваться, — улыбнулась Антония, — Мой внук родился интриганом.
Макрон фыркнул, развернулся на пятках и решительным шагом вышел вон. Веспасиан посмотрел на кинжал в своей руке и простонал.
— Мой тебе совет, господин, прекрати воровать чужие кинжалы, — прошептал Магн с кривой усмешкой. — Ни к чему хорошему это не приведет. Ты понимаешь, о чем я.
Веспасиан кисло посмотрел на друга.
— Постараюсь внять твоему совету.
— Прежде чем мы сядем за стол, господа, — произнесла Антония, опускаясь на диван, — и предадимся куда более приятным беседам, есть еще одна вещь, которую я хотела бы вам сказать. Если вдруг Тиберию понадобится выслушать показания жреца, неизбежно всплывет имя Поппея Сабина. Я бы попросила вас не слишком выпячивать его дружбу с Сеяном.
Услышав такие слова, Корбулон вскочил на ноги, кипя от возмущения.
— Я предложил свои услуги лишь в обмен на возможность отомстить этому вероломному ничтожеству.
— Отлично тебя понимаю, Корбулон, — спокойно ответила ему Антония. — На тот момент, когда ты это сделал, я была благодарна тебе, однако с тех пор обстоятельства изменились, и мне не хотелось бы отвлекать внимание Тиберия от улик, подтверждающих вероломство Сеяна. Я хорошо знаю императора. Он утратил былую решительность. Вспомни он о других предателях, как наверняка начнет осторожничать и выберет тех, что послабее, с кем ему легче покончить, наивно полагая, что тем самым устраняет саму проблему. Наша задача — привлечь его внимание к Сеяну.
— Моя честь требует от меня отомстить негодяю, который пытался меня убить, — кипятился Корбулон.
— Не переживай, ты еще успеешь это сделать. Отомстишь и Поппею, и второму, всем, кто пытался тебя убить. Но прежде всего — Сеян. Со временем я разберусь и с Поппеем. и с остальными прихвостнями Поппея. Я давно сделала для себя вывод, что месть хороша, когда ее совершают регулярно. Если тебя это не устраивает, можешь, пока не поздно, отказаться, однако твои свидетельства относительно серебра, выплаченного цениям, могут нам пригодиться.
Ледяное выражение лица Антонии противоречило сладости ее голоса.
Корбулон на несколько мгновений выдержал ее взгляд, затем снова сел.
— Нет, домина, я остаюсь с вами.
— Отлично, тогда давайте за стол. Вы все заночуете у меня, чтобы отправиться в путь за час до рассвета. Будет лучше, если вы покинете город еще затемно.
Веспасиан проснулся от того, что кто-то тихо, но настойчиво стучал в дверь. Вынырнув из глубокого спокойного сна, он открыл глаза и посмотрел на Ценис, которая спала рядом с ним, положив голову ему на грудь. За окном было по-прежнему темно.
— Кто там? — шепотом спросил он.
— Это я, господин, — Магн приоткрыл дверь и заглянул в комнату. — Нам пора в путь. Боюсь, тебе придется покинуть теплую постель и ее содержимое.
— Сейчас, — ответил Веспасиан, стараясь не потревожить Ценис.
— Встречаемся в атрии. Твоя сумка у меня. Поторопись. — С этими словами Магн закрыл дверь, и комната вновь погрузилась в темноту.
— Проклятье, — выругался Веспасиан, садясь в кровати.
— В чем дело, любовь моя? — сонно спросила Ценис.
— Мне пора, — обняв теплое тело любимой, он наклонился, чтобы поцеловать се.
— Верно.
Ценис жадно откликнулась на его поцелуй, однако уже в следующий миг со смешком оттолкнула его от себя.
— Этак ты никогда не встанешь!
— Еще как!
— Я имею в виду из постели. Давай пошевеливайся, мне тоже нужно встать. Моя хозяйка наверняка захочет вас проводить. Сейчас зажгу лампу.
С этими словами она выскользнула из постели и подошла к комоду. Веспасиан услышал, как она что-то вытащила из ящика, затем чиркнула кремнем, и в следующий миг ее лицо мягко высветилось слабым пламенем на конце тонкого фитилька масляной лампы
— Мне всегда не давал покоя вопрос, как домашние ра... — он недоговорил, смущенно осекшись на полуслове.
— Как домашние рабы зажигают первую лампу? — договорила за него Ценис и вопросительно посмотрела на него. — Ты не сказал ничего дурного, Веспасиан. Я знаю, кто я такая. Мы оба это знаем и должны воспринимать это как данность.
Веспасиан виновато улыбнулся и встал с постели. Он знал, что она права. Это был факт, от которого им никуда не деться. И хотя в жизни он разделял их, словно непреодолимая пропасть, в спальне ничуть не мешал.
Он привлек к себе Ценис и поцеловал.
— Прости меня, моя прекрасная рабыня.
Ценис улыбнулась ему.
— И все же одно дело — принимать это как данность, и другое — напоминать мне об этом, — с легкой укоризной в голосе ответила она.
Через несколько минут Веспасиан вышел в ярко освещенный атрий. Магн и Палл были уже там, а через минуту к ним присоединились Сабин иКорбулон.
— Доброе утро, господа. Сейчас сюда приведут жреца, и мы отправимся в путь, — сказал управляющий, беря бразды правления в свои руки, как будто был с ними на равных. Братья и Магн отнеслись к этому спокойно, однако Корбулон ощетинился.
— Как сенатор и представитель самого знатного семейства из здесь присутствующих, приказы должен отдавать я, — надменно произнес он. — И уж ни в коем случае я не намерен подчиняться рабу.
— От тебя никто этого не требует. — спокойно согласился Палл. — Ты будешь отдавать приказы, я же буду решать, что нам делать, ибо я действую от имени благородной Антонии.
С этими словами управляющий поднял правую руку с перстнем Антонии на мизинце.
Корбулон недовольно посмотрел на братьев.
— Вы готовы принимать от него приказы?
— По-моему, он лучше любого из нас знает, что нужно делать, — уклончиво ответил Веспасиан.
Корбулон, хотя и понимал всю смехотворность ситуации, когда он станет словно глашатай повторять распоряжения Палла, тем не менее был вынужден проглотить свою гордость.
— Отлично. В таком случае Палл наш командир.
— Напыщенный осел, — произнес Магн, как бы себе под нос, однако в расчете быть услышанным.
Корбулон повернулся к нему и смерил ледяным взглядом. Правда, ему хватило ума сделать вид, будто он ничего не слышал. Мало того, что ими будет командовать раб, так не хватало ему портить себе настроение еще больше, требуя извинений у дерзкого плебея. Гордо задрав нос, он повернулся и вслед за Паллом вышел вон.
— Это ты зря, — сквозь зубы процедил Веспасиан Магну, когда они направились следом.
— Может, и зря, зато как я его поддел! — ухмыльнулся тот.
В дальней части дома они спустились по каменным ступенькам в длинный, сырой коридор, освещенный факелами, что были вставлены в скобы одной из стен. Их едкий дым частично застилал потолок, оставляя на нем и на стенах черные пятна копоти. С противоположной стороны в стенах были дубовые двери с решетками на уровне головы. Из-за железных прутьев в коридор просачивались запахи мочи и пота. Здесь царило ощущение страха. Заговорщики шагали по коридору, и стук их сандалий эхом отскакивал от стен и потолка.
— Похоже, здесь у Антонии личная тюрьма, — заметил Магн, когда Палл остановился перед одной из дверей и вставил в замок ключ.
Веспасиан усмехнулся.
— Боюсь, как бы ты не окончил здесь свои дни, если перестанешь ее ублажать.
Ключ с лязгом повернулся в замке. Палл распахнул дверь и шагнул внутрь. Впрочем, он тотчас же появился оттуда, таща за собой за лодыжки грязного, голого, тощего Ротека. Длинные лохмы и борода жреца были всклокочены и все в комках налипшего на них дерьма. Судя по всему, он спал, потому что когда его выволокли на свет, голова его дернулась и он открыл глаза. Ротек тотчас же завопил, стал хвататься за дверной косяк, а когда Палл попытался его оттащить, принялся лягаться.
— Я был бы благодарен помощи с вашей стороны, господа, — вежливо попросил Палл, — но только пощадите его голову. Мне нужно, чтобы он проглотил.
Увы, никто не поспешил откликнуться на просьбу грека, не желая даже приближаться к грязному, омерзительному существу.
— Ладно, была не была, — буркнул Магн и, сделав шаг вперед, оторвал костлявые руки Ротека от дверного косяка и поволок его прочь.
Шум разбудил других пленников, и из-за железных решеток послышались их крики. Кто-то пытался колотить в двери.
— Благородный Веспасиан, будь добр, подержи вот это, — обратился к нему Палл, перекрикивая шум, и предложил взять жреца за лодыжки.
Что делать? Веспасиан взял тощие лодыжки жреца, такие худые, что, казалось, сожми он их сильнее, и они переломятся. Почувствовав, что хватка ослабла, Ротек попробовал брыкаться. Веспасиан был вынужден изменить свое мнение о тщедушном жреце и сильнее сжал пальцы.
При этом он поймал себя на мысли том, что несказанно рад, что тот, кто четыре года назад во Фракии у него на глазах убивал римских пленников, сам за восемь месяцев превратился в грязное, безумное испуганное животное.
— Усади его, — велел Палл Магну, вытаскивая из заплечного мешка небольшой пузырек. — Благородный Корбулон, подержи ему голову и заставь открыть рот. Сабин, приставь к его горлу кинжал.
Корбулон поморщился, но просьбу выполнил. Веспасиан с трудом сдержал улыбку, угадав, что самую неприятную работу Палл припас для него. С запрокинутой назад головой, открыв рот, в котором торчали спиленные зубы, с приставленным к горлу кинжалом, Ротек замер в ожидании того, что последует. Палл подошел к нему и открыл флакон.
— Это тебя не убьет, если ты это выпьешь, чего не скажешь про кинжал, если откажешься. Ты меня понял?
По взгляду жреца было видно, что он понял. Палл влил Ротеку в рот примерно четверть липкого, коричневого содержимого пузырька, после чего быстро закрыл ему рот, и двумя пальцами сжал нос. Ротек проглотил.
— Как только снадобье подействует, он уснет часов на двенадцать, — пояснил Палл. — То же самое мы вчера проделали с Секундом. Теперь давайте его наверх.
Ротек, судя по всему, смирился со своего участью и прекратил вырываться. Пока они тащили жреца по коридору, Веспасиан обратил внимание, что за одной из решеток из-под сросшихся над переносицей бровей на него с мольбой смотрит пара глаз. Он сделал вид, что не заметил.
Выйдя на конюшенный двор, они запихнули бесчувственного Ротека в запряженную парой лошадей закрытую повозку, ту самую, в которой жреца доставили в Рим из Остии. Поскольку он был под действием снотворного зелья, они были избавлены от неприятной работы сопровождать его, сидя с ним в одной повозке.
В свете факела на ступеньках крыльца появилась Антония в сопровождении Ценис. Заметив Веспасиана, его возлюбленная сжала в руке медальон и незаметно послала ему воздушный поцелуй.
— Господа, — сказала Антония. —До Капенских ворот вас будут сопровождать восемь стражников, которых прислал Макрон. Я буду молиться и каждый день приносить богам жертвы, дабы они ниспослали вам успех. Пусть вас в вашем путешествии сопровождает богиня Фортуна.
Она быстро пожала им всем руки, после чего они сели на своих скакунов. Палл расположился на козлах повозки и взял в руки поводья. Ворота распахнулись. Снаружи их уже ждали восемь стражников городской когорты с факелами в руках. С пояса у каждого свисала тяжелая дубинка.
Цокнув языком, Палл дернул вожжи, и повозка сдвинулась с места. Окованные железом колеса загромыхали по камням конюшенного двора. Веспасиан верхом двинулся вслед за повозкой. Доехав до ворот, он повернулся в седле и, поймав взгляд Ценис, помахал ей на прощанье. Она помахала ему в ответ, а в следующий миг он уже выехал за ворота и скрылся из вида.
Стражники сопровождали их, пока они двигались вниз с Палатинского холма, затем свернули направо, на Аппиеву дорогу, что пролегла параллельно фасаду Большого Цирка, и вскоре оказались под арками Аппиева акведука, миновав которые они вскоре подъехали к Капенским воротам.
Официальный эскорт и перстень Антонии сделали свое дело: центурион городской когорты без лишних вопросов выпустил их из города. Правда, здесь им пришлось распрощаться с восьмерыми стражниками, поскольку те остались в городе и теперь были вынуждены прокладывать себе путь сквозь толпы крестьян, которые, наоборот, стекались в город продать плоды своих трудов. Оставив справа общественный водоем, они вскоре выехали к тому месту, где неподалеку от гробницы Сципионов Аппиева дорога встречалась с Латинской, и по первой двинулись дальше, на юго-запад. Тем временем сквозь повисшие над городом облака уже начали пробиваться первые лучи рассвета.
Двигались они быстро: дорога была пуста и пряма, и за два с половиной дня, время от времени останавливаясь в придорожных гостиницах, благо Антония щедро снабдила их деньгами для этого путешествия, они проделали почти семьдесят миль до Таррацины, где дорога упиралась в море по соседству со знаменитым винодельческим районом Цекуба. Здесь она сворачивала на восток и бежала дальше среди бесконечных рядов виноградников. На холмах над виноградниками возвышались виллы, выстроенные на деньги от продажи вина и призванные показать всему миру богатство их владельцев.
Большую часть времени Веспасиан провел в размышлениях о том. как происходит передача власти между поколениями или династиями и как это было в прошлом у других народов. Исторические труды, полученные в наследство от бабки, разожгли в нем интерес, а чуть позже, в последние три месяца, проведенные в доме Гая, он, пусть и с опозданием, ухватился за предложение дяди воспользоваться его богатой библиотекой.
Чтобы чем-то занять себя по вечерам, он прочел Гомера, Геродота и Фукидида, а также отчет Каллистена о победах Александра Великого. Правда, перечень последних оказался неполон, ибо их автор был казнен героем собственных исторических трудов. И, наконец, он прочел Цезаря, а также недавно увидевшую свет «Историю Рима» Тита Ливия. Все эти книги, как и многие другие, расширили его познания и понимание политики, а главное, еще больше укрепили его убежденность в том, что единственное, что двигало людьми, стремившимися к власти и славе, была жажда власти и славы, и ничего больше. Такие же личности, как Цинциннат, встречаются крайне редко.
Проведя третью ночь в Фунди, они вновь двинулись на юго-запад в сторону моря, а затем вдоль побережья. Мартовские дни принесли с собой тепло; небо было чистым и безоблачным. Справа от них сверкало лазурью Тирренское море, по которому в обоих направлениях спешили торговые суда и галеры. Это после зимы вновь открылся морской путь, соединяющий Неаполь и Остию.
Вскоре позади осталась гора Массик, и путники въехали в Кампанию, знаменитую своим фалернским вином. Здесь повсюду было заметно влияние греческого стиля — наглядное свидетельство смешанного происхождения жителей этой провинции.
Пятую ночь они провели в городе Вольтурне на берегах одноименной реки, где прекрасно поужинали на увитой виноградником террасе, глядя, как рыбаки разгружают дневной улов — от моря до города по реке было всего две мили.
Выехав рано утром, они довольно быстро проделали последние несколько миль и, когда солнце начало клониться к закату, миновали порт Юлий, где на якорной стоянке стоял западный флот империи. Вскоре они уже приблизились к скалистому мысу Мизена, что вздымался из моря, словно выгнутая спина какого-то мифического чудовища.
— Похоже, нас уже ждут, — заметил Магн, когда два преторианца в полной форме закрыли за ними ворота императорского поместья на вершине утеса.
— Макрон наверняка заранее поставил их в известность, — ответил Веспасиан, пока они ехали по мощеной дороге к вилле, располагавшейся на самом мысу. — По его словам, Мизену охраняют его люди.
—Да будь это хоть трижды люди Макрона, не знаю, могу ли я чувствовать себя в безопасности или нет, — буркнул Магн.
Веспасиан улыбнулся другу.
— Можешь не объяснять. Но с другой стороны, согласись, это лучше, чем если бы это были люди Сеяна.
— Будем надеяться, что до этого не дойдет, — проворчал Магн.
Вскоре они подъехали к выбеленной стене, окружавшей виллу, и въехали в арку. Веспасиан — впрочем, не только он — ахнул, увидев красоту этого места. Почти на самом краю утеса прилепилась одноэтажная вилла из розового мрамора, крытая терракотовой черепицей. Отсюда открывался неописуемой красоты вид на Неаполитанский залив, весь как будто усеянный бесчисленными кораблями. На другом его берегу на высоту четырех тысяч футов над прибрежной равниной вздымалась громада Везувия.
Перед виллой был устроен круглый бассейн, диаметром в пятьдесят футов, который опоясывала колоннада, которая была уставлена статуями, привезенными из восточных провинций. В центре бассейна располагался фонтан, изображавший морского бога Тритона. Его человеческий торс переходил в рыбий хвост, а сам он, казалось, выпрыгивал из глубины бассейна. Из его широко открытого рта вверх била струя воды. В левой руке Тритон сжимал морскую раковину, в правой — словно отец его Посейдон — трезубец.
Вокруг бассейна, радуя глаз, были разбиты симметричные сады. От колоннады через равные промежутки протянулись восемь широких, усаженных кустами дорожек, которые упирались в кольцевую объездную дорогу, которая пролегла вокруг всего сада. Именно на ней сейчас стоял Веспасиан и его спутники. Дорога эта была усажена акациями и кипарисами, в тени которых стояли низкие каменные скамьи. Здесь можно было уединиться с книгой или просто посидеть и полюбоваться красотой местной природы, чувствуя, как морской ветерок приятно овевает лицо.
Из молчаливого восхищения их вывел девичий визг. Веспасиан бросил взгляд в направлении, откуда доносились голоса, и увидел по ту сторону бассейна Калигулу. Тот бежал по одной из дорожек, а ему вдогонку с визгом и хохотом бежали две юные девушки. Все трое были нагими.
Добежав до бассейна, он запрыгнул в воду и двинулся к другой стороне. Девушки последовали его примеру. Шагая, они черпали в пригоршни воду и лили ее ему на спину. Дойдя до края бассейна, Калигула притворился, будто у него не получается вылезти наружу. Девушки догнали его и, схватив за шею, потянули в воду. За этим последовала веселая потасовка, во время которой над водой в фонтанах брызг мелькали руки и ноги. В конце концов, Калигула вынырнул на поверхность и встал во весь рост, держа на плечах младшую из сестер. Взгляд его упал на Веспасиана и его спутников, которые все еще сидели верхом. Он тотчас узнал их и весело помахал им рукой.
— Наконец-то! — крикнул он. — Я вас уже заждался. Давайте сюда!
Веспасиан с опаской подъехал к краю бассейна. Тем временем девушки, с визгом и смехом, вновь затащили Калигулу под воду.
Спешившись, Веспасиан направился к другу, который вновь сумел вынырнуть из воды. На его глазах Калигула сбросил с себя сестер и встал во весь рост. Взору Веспасиана предстала гигантских размеров эрекция, похожая на искусственный фаллос, какие надевают актеры, играющие сатиров: длиной почти в фут и соответствующей толщины. Под стать члену была и мошонка.
— Веспасиан! — крикнул Калигула, выходя из бассейна, и схватил друга за локоть. Его запавшие глаза светились восторгом. — Рад тебя видеть! Посмотри, я все еще жив. Как тебе это? Тиберий решил не убивать меня. Наоборот, он собирается сделать меня своим наследником, — с этими словами Калигула истерично усмехнулся. — Когда я стану императором, я смогу играть с моими сестрами все время. Друзилла, Ливилла, это мой друг Веспасиан и его брат Сабин. Вы должны оказывать им внимание.
— Друзилла, — представилась та, что постарше, и протянула руку. Ей было никак не больше пятнадцати. У нее был небольшой, но хорошенький ротик и пухлые щеки. Кожа цвета слоновой кости блестела от воды, а черные волосы свисали мокрыми прядями и липли к плечам. Она не предприняла никаких попыток прикрыть наготу, и Веспасиан поймал себя на том, что впился взглядом в ее крепкие девичьи грудки, после чего скользнул глазами ниже. Когда же он взял протянутую ему руку, девушка пристально посмотрела на него.
— Рад познакомиться с тобой, — выдавил он, отрывая глаза от девичьего тела и встречаясь взглядом с Друзиллой.
— А я Юлия Ливилла, — сказала младшая из сестер, выходя из бассейна. — Мне нравится заводить новых друзей, особенно, если это друзья нашего дорогого Гая.
— Это хорошая, милая Ливилла, совсем не такая, как моя ужасная тетка, — сказал Калигула, поглаживая ее щеку. Ливилла в свою очередь обхватила его за шею и страстно поцеловала в губы, прижимаясь животом к его восставшему члену.
Она была похожа на сестру ртом, но скулы ее были выше и более резко очерчены, нос — длиннее и тоньше. На ее худенькой груди только-только начали появляться украшенные бутонами сосков выпуклости.
Освободившись от сестринских объятий, Калигула поздоровался с Паллом, который держал себя так, будто не видел в сцене у бассейна ничего из ряда вон выходящего, коротко кивнул Магну и наконец подошел к Корбулону, который стоял, открыв рот и вытаращив глаза. Судя по всему, он пылал аристократическим гневом.
— Это Гней Домиций Корбулон, — представил Веспасиан Калигуле своего спутника.
— Приветствую! — воскликнул Калигула, после чего запрыгнул обратно в бассейн. Корбулон еще больше оторопел. — Скоро накроют обед, — заявил Калигула, вновь выныривая из воды. — Живо домой, мои сладенькие!
Сестры хихикнули и, взявшись руками за пенис брата, повели его к вилле.
— Поеду искать управляющего, — сообщил Палл, вновь забираясь на козлы. — Велю ему приготовить нам комнаты и отвести в стойло лошадей.
С этими словами он дернул поводьями, и повозка двинулась в объезд бассейна. Веспасиан последовал за ним, ведя лошадь под уздцы и надеясь в душе, что Калигула и его сестры все-таки оденутся к обеду.
Когда он вышел из своей комнаты во внутренний дворик, то застал там Клемента с Сабином, сидящими на каменной скамье под фиговым деревом. С трех сторон садик был обнесен стеной. Четвертая, южная сторона выходила к морю, открывая взору потрясающей красоты вид на Неаполитанский залив. А еще дальше, отливая в лучах заходящего солнца красной медью, виднелись скалистые берега Капри.
— Там царит безумие, — произнес Клемент, беря Веспасиана за плечо. — Старик окончательно свихнулся. У него на уме один разврат, смерть и астрология, причем до такой степени, что он не может ни о чем другом думать. Разве что о своей новой вилле, которую он сейчас строит, Вилле Юпитера. Она готова лишь наполовину, но он въехал в готовую часть и наполнил ее непристойными мозаиками и фресками.
Порой я задаюсь вопросом, может, не так уж плохо, если императором станет Сеян. По крайней мерс, он чтит заповеди наших предков. В нем нет ничего греческого. Он вряд ли станет совращать сыновей своих же друзей. А смерть оставит там, где ей место: на арене и на полях сражений.
— Или в суде, — добавил Веспасиан.
— Да, такие вещи можно ожидать от любого императора, но Тиберий перешел все границы. Наши республиканские предки, сгорая от позора, пронзили бы себя мечами, увидь они то, чему я не раз становился свидетелем в последние месяцы.
Однажды он взял тысячу рабов и приказал выпустить кишки одному из них на глазах у остальных, которым было сказано, что любой, кто посмеет ослушаться, умрет такой же мучительной смертью. Затем он выстроил их и велел мастурбировать до тех пор, пока они не возбудятся. Его юные наложники ходили вдоль шеренги, помогая тем, у кого это плохо получалось, после чего их заставили выстроиться колонной и каждый должен был отыметь в зад того, кто стоял впереди. Вы можете себе это представить?
К своему ужасу и стыду Веспасиан смог.
— Затем, — продолжал Клемент, — он пригласил центурию преторианцев — пехоту, а не моих всадников, — и они ходили вдоль колонны и душили тех, кто достиг оргазма. Тем же, кто не достиг, говорили, что с ними будет то же самое, если они остановятся. И подумаешь, что кто-то из них пользует в задницу мертвеца.
— Да, это вам не Сципион и не Юлий Цезарь, — согласился Веспасиан.
— И чем занимался сам Тиберий, пока все это продолжалось? — полюбопытствовал Сабин, впечатленный рассказом Клемента.
— В это время пятнадцатилетний сын Луция Вителлия-старшего делал ему феллацио.
— А Калигула? Он тоже при этом присутствовал? — поинтересовался Веспасиан, в надежде получить объяснение эксцентричному поведению своего друга у фонтана.
— О да! И даже подбадривал старика, — ответил Клемент, качая головой. — Он быстро понял, что если хочет остаться жить, то должен проявлять интерес к новым причудам нашего императора. Первые два месяца он пребывал в состоянии ужаса, думая, что Тиберий в любой момент может его казнить. По-моему, он слегка помешался.
— Слегка? — удивился Веспасиан. — Когда мы прибыли сюда, он предавался любовным утехам с собственными сестрами.
— Этим он занимается последние два года, — пожал плечами Клемент. — Просто, когда дело касается женщин, он превращается в жеребца, даже если это его родные сестры. Но я имел в виду другое. С некоторых пор он стал страшно рассеян, а время от времени с ним случаются приступы истерического смеха. Впрочем, если на такие вещи закрыть глаза, то это прежний Калигула — ненасытный до плотских утех, веселый и жизнерадостный.
— Что ж, я рад это слышать, — ответил Веспасиан, подумав о том, что сцена у фонтана его не слишком удивила. Зато теперь ему стало понятно, почему Антония не одобряла приездов внука в Мизен.
Вскоре их беседу прервало появление управляющего, который объявил, что ужин подан. К этому моменту солнце уже успело опуститься за горизонт, и над потемневшей гладью Тирренского моря зажглась одинокая вечерняя звезда. Друзья поднялись со скамьи и проследовали за ним в дом.
***
— Тиберий не любит сюрпризов, — заявил Калигула, когда убрали закуски, — будь то хорошие известия или даже подарок.
С этими словами он отхлебнул вина и расхохотался, после чего положил свою руку на руку Веспасиана, который делил с ним пиршественное ложе.
— В прошлом месяце один рыбак вскарабкался по утесу, чтобы принести Тиберию огромных размеров кефаль. Старик так перепугался, что кто-то может проникнуть к нему без приглашения, что велел одному из стражников соскрести кожу с лица рыбака чешуей пойманной им же рыбы.
Калигула умолк, чтобы поправить платье Друзиллы. Та лежала справа, спиной к нему, и беседовала с Корбулоном, который делил соседнее ложе с младшей се сестрой Юлией Ливиллой.
— Как бы там ни было, — продолжил Калигула, поправив платье сестры, — рыбак оказался стойким и, несмотря на мучения, рискнул отпустить шутку.
С этими словами Калигула истерически захихикал и придвинулся ближе к Друзилле.
— Он сказал: «Как хорошо, что я не предложил цезарю пойманного утром краба».
Заливаясь хохотом, Калигула поерзал на ложе, устраиваясь поудобнее. Веспасиан тоже рассмеялся шутке, а вслед за ним рассмеялись Клемент и Сабин, делившее ложе слева от него.
— И тогда, — продолжил Калигула, давясь от смеха, — Тиберий приказал найти этого краба. Краба нашли и стерли рыбаку лицо почти до самого мяса.
Калигула снова зашелся в истерическом хохоте. Впрочем, хохот этот резко оборвался в тот момент, когда нижняя часть его тела дернулась, а сам он издал сладострастный стон, после чего потянулся за кубком с вином.
Пока Калигула пил, Веспасиан воспользовался моментом, чтобы слегка приподняться и посмотреть на Друзиллу. И тотчас поспешил отвернуться. Платье на ней было задрано выше ягодиц. Похоже, Калигула в нее проник, однако, судя по положению их тел, не совсем так, как обычно мужчина проникает в женщину. При этом Друзилла как ни в чем не бывало продолжала беседовать с Корбулоном. Впрочем, по лицу Корбулона было видно: тот отлично понимает, что происходит.
— Так что я позаботился о том, чтобы дядя Тиберий вас ждал. Не хотелось бы лишний раз нервировать старика, — произнес Калигула, когда перед ними поставили два огромных блюда с дарами моря. Босоногие рабы суетились вокруг стола, и легкий морской ветерок, влетавший в открытое окно, слегка колыхал подол их туник.
— Это как же? — спросил Веспасиан, выбирая краба.
— У него там живет старый шарлатан-астролог по имени Тразилл. Кстати, это отец красавицы Эннии, с которой я познакомился на пиру в доме моей бабки.
— Жены Макрона? — уточнил Сабин.
— По-моему, для него одна слишком хороша. Я бы не прочь ее отведать. В любом случае этот Тразилл постоянно твердил Тиберию, что тот доживет до перемен, которые начнутся, когда через три года в Египет вернется Феникс.
— Кто такой этот Феникс? — спросил Корбулон, лишь бы не думать о том возмутительном непотребстве, что творилось в непосредственной близости от него.
— Феникс — это такая птица, которая живет пятьсот лет, после чего сгорает в языках пламени. Из ее пепла рождается новый Феникс, и это знаменует собой начало нового века. В любом случае Тиберий рад, что проживет еще самое малое три года, и поэтому смотрит Тразиллу в рот. Я в свою очередь убедил астролога предсказать Тиберию, что вскоре я получу важные известия от моей бабки. А принесет их мне один мой друг.
— Но как нам подобраться к Тиберию?
— Каждое утро, после того как он закончит свои... э-э-э... упражнения, мы с ним идем к незаконченной части виллы Юпитера, проверить, как продвигается строительство. Тиберия особенно интересует фриз, который будет украшать его опочивальню. И если вас спрятать на ночь в этой комнате, я смогу предупредить его, что известия от Антонии прибыли и, по-моему, они такие важные, что он непременно должен их услышать. Будем надеяться, что он согласится вас принять.
— Главное, позаботься о том, чтобы поблизости не было никаких кефалей и крабов, — пошутил Веспасиан, вскрывая краба, и на всякий случай потер пальцем шершавый панцирь.
Калигула взорвался приступом исступленного хохота и вновь пристроился к Друзилле.
— Крабы! — воскликнул он, передавая сестре жареного осьминога, поскольку ей самой было никак не дотянуться до стола.
К великому облегчению Веспасиана, соития брата и сестры происходили довольно тихо, без судорожных движений. Корбулон как зачарованный продолжал смотреть на них, отказываясь верить собственным глазам. Похоже, происходящее не только отбило у него всякий аппетит, но и лишило остатков воли. По крайней мере, он явно проигрывал в битве с Юлией Ливиллой, чья полудетская ручка уже подобралась к его паху.
— Мои люди встретят вас в бухте и проведут вдоль стены, что тянется вокруг виллы, — пояснил Клемент, возвращая разговор в прежнее русло. — Я присоединюсь к вам, как только доставлю Калигулу на место, и провожу вас в вашу комнату. На всякий случай я поставлю моих людей охранять дверь, чтобы утром вас не увидел никто из строителей. После встречи с Тиберием вы останетесь в комнате до наступления темноты, после чего я провожу вас назад к бухте. Таким образом, мы сумеем избежать нежелательных встреч с людьми Сеяна.
Веспасиан и Сабин одобрительно кивнули.
— Если ты считаешь, Клемент, что план сработает, — сказал Сабин, — значит, я доволен.
— Он сработает, — ответил Клемент, отламывая кусок хлеба и обмакивая его в соус на дне стоящего перед ним блюда. — Трудность в другом: в каком состоянии духа будет пребывать Тиберий.
— Но ведь Калигула пообещал предупредить его. Ведь так? — Веспасиан подтолкнул друга, который был занят тем, что кормил Друзиллу креветками.
— Что ты сказал? — спросил Калигула, помахивая креветкой перед носом сестры.
— Я сказал, что ты пообещал заранее предупредить Тиберия, чтобы он, увидев нас, был в благостном настроении.
— Да-да, так и будет, — ответил Калигула, оставляя сестру в покое. — По идее так, но в этом-то вся и загвоздка. Недавно, пребывая в отличном настроении, он начал забавы ради сталкивать людей с утеса. Ему кажется, что это очень смешно. Он проделывал это с такой регулярностью со всеми, кого приглашал на остров к себе в гости, что теперь у основания утеса держит команду матросов, которые дубинками добивают тех несчастных, кто не разбился насмерть. По его словам, нехорошо ради собственного удовольствия подвергать гостей излишним мучениям. Именно по этой причине многие из тех, кому он шлет приглашение в гости, предпочитают покончить с собой.
Калигула издал визгливый смешок и вновь взялся кормить Друзиллу.
Веспасиан в ужасе посмотрел на Сабина и на Клемента и задался мысленным вопросом: что из только что им услышанного было известно Антонии, когда она отправила их к этому безумцу на Капри?
— Вы с ним поосторожнее, — прошептал Веспасиан испуганным матросам, когда те опустили находившегося в полубессознательном состоянии Ротека на руки Магну и Паллу, которые уже стояли в гребной лодке рядом с кормой биремы.
— Все, он у нас, — раздался из темноты голос Магна.
Выгрузив жреца, матросы спустили сумки и помогли пересесть в лодку Корбулону и Сабину. Последний, кстати, все еще не пришел в себя после очередного приступа рвоты. Все до единого были безоружны. На Капри оружие при себе дозволялось иметь лишь преторианцам и личному телохранителю Тиберия, мускулистому рабу-германцу. Для всех остальных это каралось смертью.
Перелезая за борт, Калигула хлопнул Веспасиана по плечу.
— И как настроение, дружище? — спросил он с улыбкой, блеснув в темноте белыми зубами. — Если все сработает, я точно стану императором. Представляешь, как мы тогда повеселимся?
Теперь, когда ему было известно, чем забавляется Тиберий, Веспасиан задумался о том, что подразумевал под весельем Калигула.
— Сначала удостоверься, что Тиберий пребывает в нужном настроении, — ответил он, перекидывая ногу за борт.
— Не переживай. Я даже на всякий случай прихвачу с собой малыша Вителлия. Его присутствие всегда благотворно сказывается на старике.
— Можешь делать все, что сочтешь нужным, лишь бы это помогло нам его урезонить.
— Урезонить? Что за странное слово?!
Веспасиан невольно улыбнулся. Хлопнув Калигулу по руке, он кивнул Клементу и по веревке спустился в шлюпку.
— С меня хватит морских прогулок до конца моих дней, — с несчастным видом пожаловался Сабин, когда Веспасиан занял место рядом с рулевым веслом. Корбулон оттолкнул шлюпку от биремы. Магн и Палл взялись за весла и погребли к берегу. Над ними, освещенные серебряным сиянием луны, что вставала за их спинами, мрачно высились высокие скалы Капри.
Веспасиан почему-то представил себя весь тот ужас, который чувствовали гости Тиберия, когда их забавы ради сбрасывали вниз, и невольно поежился.
Вскоре бирема скрылась в темноте. Они плыли к маяку, находившемуся примерно в миле от них, которым был отмечен вход в главную гавань острова.
Сабин передернулся, и его вырвало за борт.
— Это просто адовы муки, — прошептал он, не поднимая голову от воды.
— Я бы не сказал. Адовы муки были вчера вечером, — заметил Корбулон, который все еще не избавился от потрясения, вызванного застольными «манерами» обитателей виллы. Вскоре за ужином вино стало литься рекой, и если до этого поведение Калигулы и его сестер (по крайней мере, в глазах Корбулона, воспитанного на высоких этических принципах) было возмутительным и разнузданным, то в конце концов оно превратилось в открытый вызов всем известным нормам морали, которые действовали не только за пиршественным столом, но и в любом конце империи, как в общественной жизни, так и в частной.
Чашу его терпения переполнила выходка Ливиллы — младшая сестра Калигулы пыталась похотливо тыкать в него гусиной ногой. Сославшись на то, что съел плохую креветку, Корбулон встал из-за стола и удалился к себе. Удерживать его никто не стал. А вот Веспасиан, Сабин и Клемент были вынуждены терпеть застольные выходки брата и сестер гораздо дольше. Впрочем, в конце концов каждый сумел найти благовидный предлог, чтобы встать из-за стола, правда, предварительно отклонив вежливое предложение поучаствовать в застольных утехах, которые, к ужасу Веспасиана, все больше начинали напоминать оргию. К этому моменту Ливилла уже покушалась гусиной ногой на брата. Вскоре все трое переместились в только им ведомый мир и потому довольно равнодушно отнеслись к уходу гостей.
Гребцы сделали несколько сот взмахов веслами, когда Веспасиан наконец заметил на берегу пару светящихся точек и направил к ним лодку. Вскоре под нежный плеск волн дно лодки царапнуло гальку, и в свете факелов в воду по колено шагнули два преторианца, чтобы помочь им пристать к берегу.
— Рядовые Фульвий и Руфин из преторианской гвардейской конницы докладывают декуриону Клементу, что прибыли в его распоряжение, — сказал тот, что постарше, и отсалютовал Сабину, который, поддерживаемый вторым преторианцем, на нетвердых ногах выбрался из лодки на берег.
Даже обретя под собой твердую почву, он все еще слегка пошатывался.
— Спасибо, служивые.
Вскоре лодка была спрятана в укромной бухте. Магн взвалил на плечи Ротека (действие это сопровождалось жалобами на грязь и исходившую от жреца жуткую вонь). Перебросив через плечи сумки, их небольшой отряд приготовился двинуться в путь по крутой, но в целом вполне приемлемой тропе, что пролегла наискосок по обрыву, который оказался не таким и отвесным, как на первый взгляд.
Фульвий шагал впереди. Двигались медленно и осторожно, при погашенных факелах, полагаясь на призрачный свет луны, однако в конце концов достигли вершины. Затем, следуя по верху утеса, молча двинулись на восток по залитой лунным светом дикой местности. Слева Веспасиану была видна далекая мерцающая россыпь, которая отражалась в морской глади, — огни Помпеи, Геркуланума, Неаполя и Путеол. Между городами вдоль всего побережья то здесь, то там тоже светились огоньки роскошных прибрежных вилл римской знати.
Темное пространство моря между побережьем залива и островом, словно светлячками, было усеяно одинокими огоньками рыбацких лодок. Далеко внизу слышался шорох прибоя — это волны лениво плескались о крутой скалистый берег. Ночной ветерок приносил с собой запах тимьяна.
Спустя примерно полчаса они вышли к высокой каменной стене на восточной оконечности острова. К великому удивлению Веспасиана, Клемент уже поджидал их там, сидя верхом на лошади.
— Все в порядке? — спросил он, разматывая веревку.
— Да, декурион, — ответил Фульвий.
— Отлично. Тогда придержите лошадь, — сказал Клемент и, подтянув ноги, оперся коленями о седло. Придерживаясь одной рукой за стену, он выпрямился и перебросил через нее веревку, после чего, ухватившись за каменную кладку, подтянулся и исчез на другой стороне.
— Готово, я ее закрепил, — негромко крикнул он через стену минуту спустя.
Если не считать небольшой заминки, пока через стену переправляли жреца, все довольно быстро перебрались на другую сторону и оказались в освещенном лунным светом дворе виллы Юпитера.
— Да тут же сплошная стройка, — удивленно прошептал Веспасиану Магн, пока Клемент отвязывал веревку от огромного дубового бревна, лежавшего на земле. В тусклом свете виднелись груды кирпича и тесаного камня. Между штабелей черепицы и корзин со строительными материалами лежали части будущих колонн. Сунув руку в одну из корзин, Магн вытащил оттуда пригоршню мраморных квадратиков.
— Похоже, Тиберий решил украсить свое любовное гнездышко мозаикой, — заметил он и разжал пальцы. Кусочки мрамора с негромким стуком упали назад в корзину.
— Нам сюда, — шепнул Клемент и, низко пригнувшись, повел их за собой мимо куч строительного мусора к громаде недостроенной виллы Юпитера, чей силуэт темнел примерно в четырехстах шагах от них. Редкие огни в окнах на дальнем ее конце свидетельствовали о том, что они приближались к вилле с нежилой, недостроенной стороны.
Когда до виллы оставалось шагов сто, груды стройматериалов сделались реже, а потом и вовсе исчезли. Клемент остановил отряд рядом с последним штабелем кирпича.
— Ждите здесь! — приказал он. — Неподалеку находится караульная будка. Я сейчас постараюсь отвлечь охрану.
С этими словами он выпрямился и решительным шагом направился к вилле.
— Стой! — раздался из темноты голос, когда он прошел примерно половину двора. — Не двигайся и назови свое имя!
Из темноты появились два преторианца в форме и бегом бросились к Клементу, который застыл на месте.
— Декурион Клемент, первое крыло преторианской гвардейской конницы! — крикнул он им.
— Что ты здесь делаешь, декурион? Ты не имеешь права находиться здесь ночью. Тебе придется пройти с нами.
— Я вас искал. Мне показалось, будто я вон там заметил какое-то движение, — ответил Клемент и указал в направлении, где спрятался Веспасиан и его спутники.
— Проклятье, этот ублюдок решил нас выдать! — прошипел Магн, когда Клемент в сопровождении двух стражников направился в их сторону.
— Вряд ли, — спокойно возразил Палл.
Фульвий и Руфин вытащили мечи. Веспасиан машинально потянулся за своим, однако тотчас вспомнил, что их оружие осталось в Мизене.
— Не двигаться! — приказал Фульвий и нацелил острие меча на Корбулона. Руфин шагнул к Веспасиану и уперся кончиком меча ему в спину. — Сюда, декурион! — крикнул он Клементу.
Ладони Веспасиана сделались липкими от холодного пота. Он с ужасом осознал, в какую ловушку они угодили. Безоружные, они были не в состоянии дать отпор пяти вооруженным преторианцам. Сейчас их схватят и... Он на секунду представил себе, как его сбрасывают с отвесного утеса, и поклялся, что отомстит предателю Клементу если не в этой жизни, то в следующей.
— Итак, что у нас здесь такое? — с издевкой произнес Клемент, когда его лисья мордашка показалась из темноты. По обе стороны от него маячило по преторианцу с мечом наготове. — Пища для рыб, смею предположить. Связать их!
— Ты мерзкий ублюдок, Клемент! — сплюнул Сабин. — Сколько же заплатил тебе Сеян, чтобы ты оставил вдовой собственную сестру?
Магн подпрыгнул к Фульвию в надежде боднуть преторианца в пах. Увы, на голову ему с глухим ударом тотчас опустилась рукоятка меча, и он без чувств свалился на землю.
Руфин ногой повалил Веспасиана и, перешагнув через него, молниеносным движением вонзил свой меч в рот преторианцу, что стоял слева от Клемента. Одновременно с ним декурион обхватил второго преторианца за шею правой рукой и, взявшись за голову левой, резко дернул ее в сторону. Раздался хруст сломанного позвоночника, и преторианец обмяк.
— Ты мерзавец, Клемент! — прорычал Сабин. — Я был готов тебя придушить.
— А что мне еще оставалось? — осклабился декурион. — Я не ожидал застать сразу двоих — и не мог сразу с двоими покончить. Для этого мне требовалась помощь, потому что они наверняка отвели бы меня в караульную будку, где мне пришлось бы давать объяснения, что я ночью забыл на стройке. А пока давайте-ка сбросим тела с утеса.
С этими словами он схватил безжизненную руку и потащил за собой мертвого преторианца. Покачав головой, Сабин поднялся, чтобы ему помочь.
Чувствуя, как бешено колотится в груди сердце, Веспасиан помог Руфину оттащить второе тело на пятьдесят шагов к утесу.
— Как ты понял, что преторианцев нужно прикончить? — спросил он.
— Сначала я подумал, что Клемент вас предал, — ответил Руфин. — Но затем он приказал вас связать, и я понял, что от меня требуется.
— Это как же?
— Потому что с того дня, как тот несчастный рыбак вскарабкался вверх по утесу, Тиберий отдал приказ убивать всех без исключения на месте, невзирая на лица.
— Надеюсь, завтра он сделает для нас исключение, — пошутил Веспасиан, когда они подошли к обрыву.
— Это не в его духе, — честно ответил Руфин.
Совместными усилиями они сбросили тело преторианца со скалы. Веспасиан на мгновенье перегнулся и посмотрел вниз: несколько раз кувыркнувшись в воздухе, тело исчезло в темноте. Даже если при падении оно издало какой-то стук, его заглушил рокот разбивающихся о скалы волн. Чувствуя, как кружится голова, Веспасиан поспешил отпрянуть от края скалы и зашагал назад.
Оказалось, что Магн все еще лежит без сознания, и Веспасиан на пару с Паллом был вынужден тащить его. Сабин и Корбулон подхватили Ротека. Быстрым шагом они пересекли открытое пространство перед виллой и в незаконченный дверной проем шагнули в ее темное нутро.
Клемент с удивительным проворством вел их по лабиринту коридоров, подсвеченных призрачным сиянием луны, что проникало в открытые окна. В конце концов, дойдя до огромной двери, он остановился и толкнул ее. Дверь распахнулась. Под гулкое эхо шагов они вслед за Клементом вступили под своды огромного зала и, оказавшись внутри, довольно бесцеремонно бросили Ротека на пол.
— Пока Калигула не приведет императора, Фульвий и Руфин будут стоять на часах, — объявил Клемент. — Я тоже сюда приду, чтобы разделить с вами судьбу, какой бы та ни была.
— Спасибо, Клемент, — отозвался Сабин, пожимая шурину руку.
Клемент с улыбкой ответил на рукопожатие.
— Строители оставили здесь с десяток ведер, так что вам будет куда справлять нужду. Желаю удачи, — с этими словами он повернулся и выскользнул за дверь. Фульвий и Руфин вышли за ним следом.
Веспасиан и Палл осторожно положили Магна на пол. Тот шевельнулся, открыл глаза и простонал.
— Проклятье! Кажется, мы влипли. Теперь нам всем крышка, — проворчал он, потирая затылок.
— Скорее не крышка, а крыша, — отозвался Веспасиан, помогая другу подняться на ноги.
— Что? Мне казалось, будто нас арестовали.
— Зря ты размахался кулаками. Нужно было сначала дождаться, что будет дальше, а не строить из себя героя и нападать на кого не следует.
— Ты хочешь сказать, что Клемент не предатель и мы сейчас не в тюрьме?
— А ты посмотри вокруг, — Веспасиан обвел рукой тускло освещенную комнату. — Скажи, это очень похоже на тюрьму? Думаю, Тиберий вряд ли обрадуется, когда увидит нас в своей новой опочивальне.
По мере того, как занималась заря, огромный зал все больше и больше наполнялся светом, лившимся внутрь через четыре высоких окна над дверью. Вскоре Веспасиан смог разглядеть, что помещение представляет собой огромных размеров куб с высоким мраморным потолком на высоте сорока футов. Вдоль стены напротив двери тянулся незаконченный фриз, которым был так увлечен Тиберий. Веспасиану хватило беглого взгляда, чтобы понять, почему: это были откровенные картины всех мыслимых и немыслимых плотских утех с участием взрослых, детей и животных, ничего не оставлявшие воображению.
— Берешь полезные вещи на заметку, брат, — с иронией произнес Сабин, увидев, как Веспасиан открыв рот таращится на несчастного мула.
— Чувствуется рука мастера, — ответил тот, сделав вид, будто не понял намека, — хотя сама тема, на мой взгляд, несколько непристойна.
— Несколько? Я никогда не видал ничего подобного, — встрял в их разговор Корбулон, — даже в...
Он осекся и покраснел.
— Даже в самых непотребных римских борделях на Викус Патрикус? — уточнил Магн, пытаясь закончить за Корбулона его фразу. Тот высокомерно посмотрел на него и принялся вытаскивать из походного мешка тогу.
— У меня есть хлеб, солонина и вино, господа, — произнес Палл, подойдя к ним после того, как вставил Ротеку в рот кляп. Жрец потихоньку начинал приходить в себя. — Мы должны позавтракать, чтобы потом, переодевшись в парадное платье, ждать императора.
Спустя час они уже сидели вокруг перевернутых вверх дном ведер, каждый погруженный в свои тревожные мысли о том, чем закончится эта авантюра.
За дверью несколько раз слышались голоса — это Фульвий и Руфин не пускали внутрь строителей, однако сама дверь все время оставалась закрыта. Внезапно в коридоре послышались чьи-то быстрые шаги, и в зал вошел старый, но по виду еще бодрый мужчина.
Веспасиан узнал его с первоговзгляда. В руках этого человека была власть над всей империей, и одно его имя внушало страх: Тиберий. Все тотчас вскочили со своих ведер и почтительно склонили головы. Теперь Веспасиану были видны лишь безволосые ноги Тиберия, торчавшие из-под пурпурной туники: на блестящей, туго натянутой коже голеней вокруг открытых язв и засохших струпьев веревками вились вздувшиеся узловатые вены. Обут император был в пару солдатских сандалий. Ногти на ногах были желтые и нестриженые.
Тиберий подошел к Веспасиану и встал прямо напротив него. Почувствовав, как от страха колотится сердце, Веспасиан усилием воли заставил себя успокоиться. Ему почему-то не давал покоя вопрос: неужели Тиберий не может приказать рабу привести в порядок ногти на ногах?
— Это он и есть, мой сладкий? — спросил Тиберий у кого- то, кто стоял в дверях, и потому Веспасиан не мог его видеть. Голос у императора был низкий и хриплый, и доносился как будто издалека, из какого-то потустороннего мира.
— Да, дядя, — ответил голос Калигулы. — Это он, и он мой друг.
В голосе Калигулы слышались напряженные нотки, как будто он пытался говорить легко и беззаботно, хотя на самом деле под этой видимой беззаботностью скрывались натянутые как тетива лука нервы. Еще бы, ведь в эти мгновения Тиберий должен был принять важное решение!
— Твой друг, говоришь?
— Да, дядя, мой друг.
— И его имя Веспасиан, верно я говорю, мой сладкий?
— Верно, дядя. Так его зовут.
— Посмотри на меня, Веспасиан!
Веспасиан поднял глаза: на него смотрела пара серых глаз — старческих, с поволокой. Смотрели они вопросительно, как будто не в состоянии сфокусировать взгляд на том, что перед ними. Лицо Тиберия, которое когда-то отличала строгая мужская красота, теперь было одутловатым и покрытым красными пятнами — сказывались неумеренные возлияния на нескончаемых пирах. Седые волосы, коротко подстриженные надо лбом и ушами, свисали на шею сальными прядями. С ушных мочек осыпалась перхоть, а на кончике носа сидел гнойный прыщ.
Положив левую руку Веспасиану на голову, Тиберий с силой надавил на нее. Казалось, череп вот-вот не выдержит и треснет, а пальцы императора погрузятся в его содержимое.
— Он все еще слишком юн для меня, чтобы я стал запускать пальцы ему в мозг, — заметил Тиберий, по-прежнему глядя Веспасиану в глаза странным взглядом. Его смрадное дыхание пахло свежими человеческими экскрементами.
— Верно, дядя, он слишком юн, но будь иначе, я бы просто лишился друга. — Голос Калигулы слегка дрогнул.
Императорские пальцы еще сильнее стиснули Веспасиану череп.
— Но ведь твой друг — это я! — старческий голос Тиберия сорвался на крик.
— Да, дядя, верно. Но ты мой друг здесь, а Веспасиан мой друг в Риме. Ты ведь не бываешь в Риме. Когда я приезжаю туда, мне нужен там друг.
Тиберий убрал пальцы. Веспасиан поднял было руку, чтобы помассировать голову, но вовремя сдержался.
— Но что будет, если я вернусь в Рим? — спросил Тиберий, буравя Веспасиана глазами.
— В таком случае второй друг в Риме мне станет не нужен, и ты сможешь запустить пальцы ему в мозг.
— В Риме так в Риме, — весело произнес Тиберий, как будто только что сбросил с плеч какой-то крайне важный вопрос, причем решение оказалось простым и очевидным.
С этими словами Тиберий переключил внимание на остальных, и Веспасиан, облегченно вздохнув, решил, что, по крайней мере, временно ему ничего не угрожает. Стоявший в дверях Калигула незаметно кивнул ему, подтверждая его догадку. Рядом с Калигулой застыл симпатичный подросток. Его волосы украшал цветочный венок, а белая туника были вышита по подолу и рукавам золотой нитью. Позади них, между Фульвием и Руфином, положив руку на рукоять меча, застыл Клемент. Лицо его, и без того бледное, сегодня было белым, как мел.
— А как насчет этих, мой сладкий? Кто они? — Тиберий скользнул взглядом по Сабину, Корбулону, Магну и Паллу. — Надеюсь, это не рыбаки?
— Нет, конечно же нет, дядя. Рыбаков сюда больше не пускают, — ответил Калигула, осторожно подбирая слова. — Эти люди прибыли вместе с моим другом с очень важным известием, как то предсказывал Тразилл. У одного из них при себе письмо Антонии.
— То есть они прибыли сюда вовсе не для того, чтобы нарушить мой душевный покой?
— Наоборот, дядя, они прибыли сюда, чтобы его укрепить.
Тиберий несколько мгновений в упор смотрел на Палла. Никто даже не пошелохнулся.
— Я тебя знаю, — произнес Тиберий в конце концов и ткнул в грека пальцем. — Ты управляющий Антонии, и твое имя Палл.
— Для меня великая честь, принцепс, что ты узнал меня и даже помнишь мое имя, — с поклоном ответил грек. Даже в эти мгновение, когда жизнь всех и каждого висела на волоске, он оставался внешне спокоен. Веспасиан поймал себя на том, что хотя утро было прохладным, его самого прошиб пот.
— В таком случае письмо она вручила тебе. Отдай его мне.
Палл потянулся рукой в походную сумку. Тиберий мгновенно отпрянул назад. Поняв свою ошибку, Палл быстро вытащил руку и перевернул сумку вверх дном. Ее содержимое со стуком высыпалось на каменный пол. Веспасиан впервые увидел надменного грека растерянным и даже слегка позлорадствовал на сей счет.
Подняв с пола свиток, Палл вручил его Тиберию. Тот сначала пристально на него посмотрел и, по всей видимости, убедившись в его безопасности, взял свиток у грека из рук.
— Моя хозяйка, принцепс, вручила мне перстень с ее печатью, — добавил Палл и поднял вверх дрожащую руку, — как доказательство подлинности ее подписи.
Тиберий досадливо отмахнулся.
— Ты сам доказательство, — ответил он, разглядывая свиток и как будто взвешивая его на ладони. Его голос сделался не таким потусторонним, как раньше, как будто письмо свояченицы помогло вытащить его на свет из темного мрачного мира, воцарившегося в его голове. Затем его взгляд упал на Сабина. Со стороны могло показаться, будто Тиберий видит его впервые.
— Кто ты такой? — спросил он с неподдельным интересом.
— Тит Флавий Сабин, — поспешил представиться брат Веспасиана.
— Ах да, трибун Девятого Испанского легиона, — тотчас же откликнулся Тиберий. — Достойно проявил себя в Африке при подавлении мятежа Такфарината. Хороший солдат, если верить донесениям, которые ко мне поступали.
— Спасибо, принцепс, — пролепетал Сабин, пораженный, как и все остальные, внезапной ясностью императорского ума.
— Пока я буду читать письмо, ты останешься здесь под присмотром Клемента. Вителлий составит тебе компанию, — с этими словами Тиберий указал на смазливого юношу. — У него немало талантов. Подойди ко мне, мой сладкий, давай посмотрим, чему научила тебя твоя бабка.
С этими словами Тиберий вышел из зала. Калигула растерянно посмотрел на Веспасиана и поспешил следом. Наконец стук императорских сандалий стих. Издав дружный вздох облегчения, Веспасиан и его спутники опустились на свои ведра.
Какое-то время все сидели молча, размышляя о том, что лишь чудом избежали смерти. Из ступора их вывела громкая возня в углу зала. Это в себя пришел Ротек.
— Палл, сделай с ним что-нибудь, — раздраженно бросил управляющему Веспасиан, который на дух не переносил жреца и все с ним связанное.
— Боюсь, придется оставить его в сознании, — ответил Палл, к которому вернулся его былой гонор. — Вскоре его начнут допрашивать.
Хотя эта мысль слегка взбодрила Веспасиана, шум, который производил жрец, болью отзывался в его натянутых как струна нервах.
— Да заткнись же ты наконец! — гаркнул он на Ротека, впрочем, без видимого результата.
— Давай я успокою тебя, Веспасиан, — предложил Вителлий, подходя ближе и кладя ему на плечо мягкую, нежную руку.
— Что? — переспросил Веспасиан, с ужасом глядя на юношу. — Нет!
Он со злостью оттолкнул руку Вителлия.
— Ты омерзителен. Или ты забыл, что такое честь? — бросил юнцу Сабин. — Ты ведь отпрыск Вителлиев, древнего и благородного рода! Так зачем же ты предлагаешь себя всем и каждому, словно портовая проститутка?
— Если этого не делать, меня убьют, — просто ответил юноша. — Ты же видел, какой он.
— Но ты предпочитаешь жить с позором, как его наложник, не желая умереть, как и подобает мужчине?
— Нет, я предпочитаю жизнь, а стыд меня не волнует. Я давно уже забыл про честь и гордость, лишь бы остаться жить, точно так же, как и мой отец, который в обмен на жизнь отдал меня Тиберию. В один прекрасный день я смогу отомстить всем тем, кто унижал меня, а если они уже будут мертвы — то их семьям, — ответил Вителлий, холодно посмотрев на Сабина.
Сабин ответил ему ледяным взглядом.
— Я бы не стал сосать чужие члены ради сохранения собственной шкуры, грязный выродок.
— Надеюсь, в один прекрасный день ты окажешься перед выбором — жизнь или чужой член, Тит Флавий Сабин, и тогда мы посмотрим, что ты предпочтешь, — с этими словами Вителлий развернулся и вышел вон.
— Проститутка! — крикнул ему в спину Сабин.
— Это место творит с людьми странные вещи, — буркнул Магн, когда дверь захлопнулась.
— Это не место, — возразил Палл, стоя рядом с Ротеком. Стоило ему показать жрецу кинжал, как тот моментально притих. — Это власть. Абсолютная власть, которая превращает ее обладателя, если тот слабоволен или непорядочен, в развращенное чудовище.
— В таком случае да храни нас боги от того, что следующим императором станет Калигула, — заметил Корбулон, качая головой. — Я отказываюсь верить, что помогаю этому случиться. Думаю, нам было бы лучше вернуться к республике, когда власть принадлежала двум консулам, причем в течение лишь одного года.
— Боюсь, что уже поздно, — возразил Веспасиан. — Богатство империи сосредоточено всего в нескольких руках. Времена, когда солдат сражался рядом со своим соседом, чтобы защитить свои крошечные земельные наделы, давно прошли.
— А при чем здесь это? — отмахнулся Сабин. — Любой солдат в легионах теперь римский гражданин.
— Да, но теперь все перевернуто с ног на голову. Теперь вместо того, чтобы сражаться за свою землю, чтобы вернуться к ней осенью по окончании военной кампании, простой легионер, даже отдав армии двадцать пять лет, продолжает сражаться за новую землю империи.
— И в чем, собственно, разница? Армия всегда армия, независимо от того, ради чего сражается простой солдат.
— Мы видим эту разницу начиная с гражданской войны, когда Гай Марий сделал армию профессиональной, и до того момента, как Август создал империю. Ты бы хотел снова вернуть те дни?
— Разумеется, нет, — нехотя согласился Сабин. Ему не нравилось, что брат поучает его, даже если в его доводах присутствовала неумолимая логика. — Так что ты предлагаешь, братишка? Глядя на тебя, можно подумать, что ты много размышлял на эту тему.
— Да, я немало размышлял над этим, пока мы по Аппиевой дороге ехали из Рима.
— Так поделись с нами своей мудростью.
— Я убежден, что у нас есть выбор. Либо бразды правления империей крепко держит в своих руках один человек, тем самым гарантируя ее целостность, либо она распадается, по мере того как легионы в провинциях объявляют о поддержке любого генерала, которому кажется, будто его честь оскорблена, разумеется, в обмен на обещание дать им лучшую землю.
И если такое случится, мы либо полностью уничтожим себя посредством гражданской войны, и тогда наши земли на Востоке захватит Парфия, а на севере варварские племена, либо генералы будут сражаться друг с другом до последнего, и тогда империя развалится на части, например, на Италию, Иллирию и Грецию. Затем от нас отколется Галлия, Испания, возможно, Африка, Азия и Египет, и так далее. Иными словами, произойдет то же, что и с империей Александра.
Как и в случае с преемниками Александра, править ими останутся римляне, но между ними будут постоянно случаться войны. И так до тех пор, пока их не поглотит кто-то другой, точно так же, как мы с Парфией поглотили осколки империи Александра.
— С каких это пор ты стал так хорошо разбираться в истории? — удивился Сабин.
— С тех самых, дорогой брат, с каких ты стал проводить почти все свое свободное время в постели молодой жены. Я тоже не терял времени зря — изучил библиотеку, и бабушкину, и дяди Гая. И хотя физически я уставал наверно не так, как ты, удовольствие получал ничуть не меньшее.
Сабин хмыкнул.
— Но что бывает, когда тот, в чьих руках бразды правления империей, впадает в безумие? — спросил Корбулон. — Как то случилось с Тиберием и как то наверняка произойдет с Калигулой?
— Именно об этом я и размышлял, — признался Веспасиан. — Если исходить из того, что империи нужен император, невольно задаешься вопросом: как его выбирать? Как ни симпатизирую я Калигуле, его поведение вчера вечером развеяло все мои надежды. Его неспособность видеть границы дозволенного делает из него наихудшего кандидата на роль того, в чьих руках будет сосредоточена абсолютная власть. Тем не менее он в числе наследников, ибо принадлежит к императорскому роду.
— В таком случае в задницу императорский род! — весело предложил Магн.
— Все верно. Почему императорский пурпур может наследовать лишь родственник? — поддержал его Корбулон.
— Вот и я о том же. Посмотрите, кого мы имеем в качестве будущих наследников: Калигулу, Клавдия и Тиберия Гемелла. Кого из троих вы бы хотели видеть своим повелителем?
— Никого, — хмуро ответил Сабин.
— Поэтому император должен выбрать себе в наследники самого достойного мужа и усыновить его — ради Рима, а не ради верности императорскому роду. И тогда само понятие императорского рода — и вся династическая грызня — исчезнут сами собой, а если выбор будет сделан правильно, то нами будет править тот, кому мы можем со спокойной душой доверить абсолютную власть.
— Звучит довольно убедительно, господин, — заметил Палл, — но каким образом ты заставишь императорскую семью уступить власть чужаку?
— В этом-то и вся загвоздка. Я не знаю, — честно признался Веспасиан.
— Будет еще одна война, — мрачно произнес Корбулон. — Рим долго не потерпит такого императора, как Калигула.
— Даже если и будет, — произнес Веспасиан с надеждой в голосе, — тот, кто выйдет из нее победителем, наверняка вынесет для себя урок: забудь о том, что такое династия, и усынови в качестве преемника самого достойного.
— Но что будет, господин, — мудро рассудил Палл, — если окажется, что самый достойный муж в Риме — это родной сын императора?
Увы, Веспасиан не успел ответить на этот вопрос, потому что дверь распахнулась, и в зал вошел Клемент.
— Император призвал вас к себе в кабинет, — сказал он с едва ли не виноватым видом. — Боюсь, это означает, что твое присутствие здесь недолго будет оставаться секретом.
***
— Какие у нее доказательства? — требовательно спросил Тиберий, размахивая письмом Антонии, как только под конвоем германца-телохранителя Веспасиан и его спутники вошли в просторный кабинет. Калигула сидел у окна, блаженно зажмурив глаза и подставив лицо солнечным лучам, как будто ничто в этом мире его не тревожило.
Как только дверь за ними закрылась, первым заговорил Палл.
— Принцепс, этот список сделан рукой самого Сеяна.
Тиберий поднял свиток, пристально на него посмотрел и бросил на мраморный стол.
— Это всего лишь перечень чьих-то имен, а не доказательство.
— Дядя, — подал голос Калигула, не открывая глаз, — если бы все, кто значится в этом списке, были мертвы, кто стал бы императором? Явно не родственник, а кто-то чужой.
Но Сеян скоро станет членом нашей семьи. Я дал ему разрешение обручиться с моей невесткой Ливиллой.
— Знаю, дядя, и ты был совершенно прав, — проворковал Калигула, — разве что слегка поспешил. Ты сам сказал мне, что у тебя имелись на его счет сомнения, именно поэтому ты отправил его в Рим в качестве консула.
— Верно, отправил, — Тиберий перевел взгляд на огромную непристойную картину, украшавшую стену между его рабочим столом и окном, и как будто вернулся в то состояние, в котором пребывал, когда впервые посмотрел на Веспасиана. — Но я должен быть уверен, совершенно уверен, что он охраняет меня и берет на себя часть ноши, которую я тащу на своих плечах.
— Принцепс, можно мне сказать? — нервно спросил Сабин.
Тиберий ответил не сразу, однако спустя несколько секунд обратил свои старческие глаза на Сабина и почти что выкрикнул:
— Тит Флавий Сабин, из Девятого Испанского легиона, хороший солдат. Да-да, говори!
Сабин поведал Тиберию, как обнаружил недостачу денег и как сундуки с денариями оказались во Фракии.
Казалось, Тиберий его не слушает, но как только рассказ Сабина подошел к концу, император вновь оживился.
— Кто еще видел эти деньги во Фракии? — спросил он, обводя взглядом присутствующих.
— Я, принцепс, — подал голос Корбулон.
На какой-то миг Тиберий растерялся, как будто до этого не замечал присутствия Корбулона.
— Ты кто? — бросил он ему. — И когда ты сюда прибыл?
— Гней Домиций Корбулон, принцепс, — гордо ответил тот.
— Помню, ты в начале моего правления был претором, но до консула так и не дослужился, — ответил Тиберий.
— То был мой отец, принцепс, — ответил Корбулон, явно довольный тем, что Тиберию знакомо его имя.
— Отец, говоришь? А ты его сын? Никогда про тебя не слыхал, — заявил Тиберий. Корбулон поник. — Ну, расскажи мне, что ты видел.
Корбулон поведал ему свою историю, рассказав про Гасдрона и Ротека, однако, как ему было велено, умолчал про Поппея.
Когда он закончил, Тиберий хмуро посмотрел на него.
— И что же ты делал во Фракии?
— Служил трибуном при штабе Поппея.
Похоже, эту фразу Тиберий пропустил мимо ушей.
— И кто еще это видел? — спросил он, как будто рассказ Корбулона его не убедил.
— Я, принцепс, — произнес Веспасиан.
— А, друг моего сладкого друга, — проворковал Тиберий. — Мой сладкий, твой друг говорит, будто он увидел сундук с деньгами, который вольноотпущенник Сеяна передал какому-то фракийскому племени, чтобы те подняли против меня мятеж.
— Я бы на твоем месте, дядя, ему поверил, — отозвался Калигула, так и не открыв глаз. — Он очень хороший друг.
— Но я верю! Верю! — казалось, Тиберий вот-вот впадет в неистовство. — Да, теперь я вижу, что он на самом деле очень хороший друг.
— Мы привезли с собой жреца, принцепс, — признался Веспасиан, — чтобы ты мог лично его допросить.
Императорской радости не было предела.
— Где же он? — сладостно простонал Тиберий. — Давайте скорее его ко мне! Уж он у меня помучается!
***
Истерзанное тело Ротека было привязано к деревянному столу посередине императорского кабинета. Жрец только что во второй раз потерял сознание. Его правая нога представляла собой черные, обугленные дымящиеся кости, часть которых упала на переносную жаровню. В комнате висела сизая дымка и омерзительная вонь горелого мяса. Сквозь эту дымовую завесу на корчащегося в муках жреца падал луч солнечного света.
Как и предполагал Веспасиан, Тиберий пытал пленника сам, причем с видимым удовольствием, отвечая плотоядной улыбкой на каждый крик Ротека, на каждую мольбу о пощаде, как будто для его слуха вопли несчастного были самой сладкой музыкой. И хотя Ротек выложил все, что знал, уже в самом начале, когда его нога соприкоснулась с жаровней, Тиберий решил продлить себе удовольствие.
— Итак, этот человек говорит, что он выполнял волю Азиния, — произнес Тиберий. Он был снова в ясном уме: с неподдельным интересом император рассматривал обугленную ногу своей жертвы. Движимый любопытством, он осторожно прикоснулся к почерневшим костям. Те, по всей видимости, еще не остыли. Тиберий отдернул палец и послюнил, чтобы охладить обожженную кожу.
Да, принцепс, — ответил Палл. — Но он прекрасно описал Гасдрона. Чтобы обезопасить своего настоящего хозяина, Сеяна, тот рассказал ему, что работает на Азиния. Сделано это было на всякий случай, — Палл умолк и махнул рукой на обгорелые останки ноги. — Вроде этого...
— Звучит вполне убедительно, — согласился Тиберий. — Но какова во всем этом роль Поппея? — он повернулся к Корбулону. — Ты утверждаешь, будто служил в штабе Поппея. Ты когда-нибудь видел его с Гасдроном?
— Нет, принцепс, — солгал Корбулон. От Веспасиана не ускользнуло, каких трудов ему это стоило.
— Ладно, на время о нем можно забыть, — сказал Тиберий самому себе и вновь облизал обожженный палец. — Но в один прекрасный день — когда он станет мне не нужен — он заплатит у меня за то, что позволил своим солдатам обращаться к нему «император».
Поняв, что произнес вслух свои самые сокровенные мысли. Тиберий огляделся по сторонам,
— Похоже, я с самого начала был прав, — весело продолжил он. — Сеян предатель. Я это давно знал, но именно моя дорогая свояченица снабдила меня доказательствами, а вы... — Тиберий протянул руки, как будто хотел обнять их всех. Лицо его неожиданно приняло растроганное выражение, и Веспасиан на какой-то миг подумал, что Тиберий вот-вот расплачется. — Вы храбрые, верные, хорошие солдаты, для которых самое главное — мое душевное спокойствие, вы рисковали собственными жизнями, чтобы доказать это мне. Вы вернетесь в Рим и скажете Антонии, что я приказываю действовать немедленно. Пойдемте, давайте прогуляемся вместе!
Сады с обитаемой стороны виллы Юпитера спускались вниз по невысокому холму к площадке на вершине утеса: высокая стена, отделявшая их от стройки, создавала ощущение уединенности.
Сопровождаемый Клементом и двумя его преторианцами, Тиберий повел их вниз по великолепной лестнице, украшенной статуями обнаженных богов и героев. По ней они спустились к широкой, мощенной мрамором дорожке, что протянулась через весь сад, заканчиваясь, насколько мог судить Веспасиан, у самого обрыва, примерно в двухстах шагах от того места, где они сейчас стояли. Согретые весенним солнцем, деревья и кустарники по обеим сторонам дорожки дружно просыпались к жизни. Влагу для листьев и цветения они получали от хитроумной системы орошения, что через равные промежутки времени по трубам накачивала воду прямо к их корням.
Эта же система обеспечивала водой и многочисленные фонтаны, и декоративные бассейны, что были устроены на разных уровнях, отчего вода каскадом стекала из верхнего в следующий, и так до самого низа. Рядом с бассейнами стояли небольшие, похожие на живых людей, статуи. Каково же было изумление Веспасиана, когда при приближении императора статуи начали постепенно оживать, превращаясь в детей, юношей, карликов, которые вскоре принялись непристойно резвиться на краю бассейнов. Парами или группами они принялись спрыгивать в воду и без всякого стеснения совокупляться на мелководье.
— Мои рыбки проснулись, — воскликнул Тиберий, возбужденно махая руками. — Плавайте и играйте, мои милые. Я присоединюсь к вам чуть позже. Ты не хочешь вместе со мной поиграть с этими рыбками, мой сладенький?
— Да, дядя, хочу, — ответил Калигула с нарочитым воодушевлением. Вернее, это Веспасиану хотелось, чтобы воодушевление его друга был нарочитым. — Но только после того, как мой друг и его спутники уедут.
— Вдруг им захочется порезвиться вместе с нами?
— Конечно захочется, дядя. Где же еще они смогут от души порезвиться? Но, к сожалению, они должны срочно вернуться в Рим, как ты им велел.
— Да-да, в Рим. Им нужно назад, в Рим, — со вздохом сказал Тиберий.
— А еще, дядя, ты сказал, — осторожно продолжил Калигула, — что сообщишь им, какие действия они должны предпринять против предателя, чтобы они могли предупредить Антонию, кто тебе друг, а кто нет. Тогда она сможет тебе помочь.
Тиберий резко остановился и злобно посмотрел на Калигулу. Тому тотчас сделалось страшно, однако он сумел быстро спрятать испуг под маской невинности.
— Не смей так говорить, змееныш! — взревел Тиберий. — Или ты пытаешься нарушить мое душевное спокойствие?
Калигула спешно опустился на одно колено.
— Прости меня, принцепс, — униженно произнес он. — Иногда я бываю настолько счастлив, что мой разум подводит меня.
Веспасиан едва не окаменел от ужаса, видя, в какую ловушку угодил его друг. От него также не скрылось, что «рыбки» тоже прекратили резвиться или чем там они были заняты в тот момент, когда их хозяин издал львиный рык, и вновь превратились в живые статуи.
Казалось, Тиберий был готов испепелить Калигулу взглядом. Он стоял, сжимая и разжимая кулаки, и лицо его пылало гневом. Пару раз он так резко наклонил голову, что стало слышно, как хрустнули шейные позвонки. Впрочем, постепенно гнев его начал остывать.
— Да-да, мой сладкий, я знаю, — в конце концов вздохнул он. — Когда человек счастлив, разум порой изменяет ему.
С этими словами он протянул руку и помог Калигуле встать. Веспасиан и его спутники, которые застыли на месте, затаив дыхание, дружно выдохнули. Услышав это, Тиберий резко обернулся к ним и окинул колючим взглядом, как будто успел забыть про их существование. Впрочем, спустя мгновение, стоившее всем немалых нервов, он узнал их.
— Когда вы вернетесь в Рим, скажите Антонии, что в следующем месяце я сложу с себя консульские обязанности, — спокойно произнес он. — Это вынудит Сеяна поступить точно так же, что тотчас же лишит его неприкосновенности. Я напишу Сенату письмо, в котором изложу подробности его заговора, и потребую предать Сеяна суду. На его место я поставлю кого-то другого. Например, того же Макрона, которого Антония рекомендует в своем письме, тем более что он женат на Эннии, дочери моего хорошего друга Тразилла. Я уверен, он прекрасно справится со своими обязанностями и снимет с моих плеч часть моих забот. На него можно положиться. Он хороший человек.
— Да, на него можно положиться, принцепс, — подтвердил Палл. — Макрон — хороший человек.
Таких слов из уст управляющего Веспасиан ни разу не слышал.
— А его жена — красавица, дядя, — добавил Калигула. — Я как-то раз обедал вместе с ней в доме бабушки. Я был бы не против увидеть ее снова.
— В таком случае решено. Я приглашу его сюда, причем вместе с женой, чтобы она могла порезвиться с моим сладеньким. А теперь пойдемте, посмотрим вниз с утесов, — с этими словами Тиберий повернулся и решительно зашагал вдоль дорожки. «Рыбки» возобновили свои забавы.
В самом конце дорожки, глядя на море, стоял смуглый, седобородый человек в кожаной шапочке и долгополом черном одеянии, расшитом астрологическими знаками.
— Тразилл, друг мой! — окликнул его на греческом Тиберий, когда они подошли к краю утеса. — Скажи, благоприятное ли сейчас время для перемен? Я должен это знать, потому что перемены назрели.
Тразилл повернулся к нему лицом.
— Звезды говорят, что ты мастер перемен, принцепс, — ответил он театральным, слегка подрагивающим голосом. — Ты здесь для того, чтобы осуществить самую главную из перемен: рождение нового века. В эти дни Феникс готовится вернуться в Египет, страну, где я появился на свез, где через три года его поглотят огненные языки, после чего он возродится из собственного пепла, дав начало новому пятисотлетнему циклу. Мир станет иным, и ты, принцепс, благодаря своему величию и мудрости, проведешь империю через эти перемены.
— Значит, мне ждать еще три года, — разочарованно произнес Тиберий.
Веспасиан с тревогой посмотрел на Калигулу. Ему показалось, будто Тразилл решил нарочно увести мысли Тиберия в другую сторону.
— Вот увидишь, дядя, эти три года ожидания помогут тебе сохранить душевное спокойствие, — поспешил успокоить его Калигула. Голос его источал заботу. — Мне кажется, что достопочтенный Тразилл говорил о каких-то важных переменах, а не о тех небольших, что ты задумал сейчас.
—Разумеется, мой сладкий, — согласился Тиберий. — Если я сейчас этого не сделаю, то просто не доживу, чтобы увидеть огненную птицу. Тразилл, сверься со своими книгами.
Астролог поклонился.
— Мой ответ будет готов к утру, принцепс, — напыщенно произнес он и, бросив взгляд на Калигулу, развернулся и поспешил по тропе, ведущей к вилле.
Тиберий, явно довольный собой, опустился на каменную скамью, с которой открывался вид на узкий пролив между Капри и берегом, где высилась громада Везувия. Калигула подошел и сел и ним рядом, в то время как все остальные сгрудились у них за спиной, остерегаясь в присутствии Тиберия приближаться к отвесной скале.
Тем временем уже перевалило за полдень. Воздух стал заметно теплее, солнечные лучи, отражаясь от лазурной поверхности Тирренского моря, играли на волнах калейдоскопом сверкающих бликов, над которыми, пронзительно крича, взмывали ввысь чайки, чтобы потом парить в потоках свежего ветра.
— Как жаль, что я не могу взлететь, как они, мой сладкий, — заявил Тиберий, любуясь быстрыми птицами. — Как, должно быть, приятно парить в воздухе, глядя на мир с высоты.
Это был совсем не тот разговор, какой Веспасиан надеялся услышать.
— Да. дядя, но, наверно, нам этого не дано, — осторожно ответил Калигула, как будто он уже слышал эти слова не один десяток раз и знал, что прозвучит дальше.
Какое-то время Тиберий молча наблюдал за чайками.
— Как же я ненавижу несовершенство этого тела! — с неожиданной страстью воскликнул он. — Я повелитель целого мира, и при этом я не могу взлететь.
— Думаю, дядя, нам нужно вернуться и поиграть с рыбками. — произнес Калигула, стараясь отвлечь Тиберия от мрачных мыслей.
— Ах да, конечно, с рыбками, — ответил тот, вставая на ноги. — Но сначала мы должны попрощаться с твоим другом. — Он повернулся к Веспасиану. — Ступай, и да пребудет с тобой моя благодарность и молитвы. Клемент проводит вас в порт.
Издав вздох облегчения, все дружно склонили в поклоне головы и повернулись, чтобы идти.
— Погодите! — крикнул Тиберий. — А это еще кто такой? — он указал пальцем на Магна. — Я первый раз его вижу. Не иначе как это очередной рыбак, который тайком проник сюда. Клемент, пусть твои люди немедленно сбросят его со скалы!
— Дядя, это Магн, он друг моего друга, и он с самого начала был с нами.
— Я не разговаривал с ним и не знаю, кто он такой. Клемент, делай то, что тебе велено.
Калигула жестом приказал им молчать. Фульвий и Руфин тем временем схватили Магна за руки и вытолкнули вперед. Магн бросил на Веспасиана умоляющий взгляд и попытался вырваться. Веспасиан и его спутники с ужасом наблюдали за тем, как преторианцы подталкивают их друга к верной гибели.
— Я знал, мой сладкий, что мои ноги неслучайно привели меня сюда, — довольно проворковал Тиберий. — Обожаю видеть ужас в глазах людей в самый последний момент, перед тем как они оказываются в воздухе.
— Да, я знаю, дядя, — ответил Калигула, когда Магна подтащили почти к самому краю. — Но тебе также приятно слышать их крики. Этот же человек — храбрец. Он не кричит и не взывает о пощаде.
— Ты прав, мой сладкий. Он этого не делает.
— Зато я знаю кое-кого, кто непременно закричит.
— В таком случае мы должны сбросить его.
— Отличная идея, дядя. Клемент, вели своим людям притащить сюда жреца! — распорядился Калигула.
Клемент моментально все понял.
— Фульвий, тащи сюда жреца!
Фульвий и Руфин отпустили Магна и бегом бросились назад к вилле. Магн на трясущихся ногах остался стоять на краю бездны.
— Пока мы ждем, дядя, я попрощаюсь со своим другом. Думаю, ему и его товарищам пора. Им нужно в дорогу, чтобы как можно скорее передать Антонии твое письмо.
— Да-да, мой сладкий, — рассеянно согласился Тиберий, чье внимание было вновь приковано к чайкам. — После этого мы с тобой поиграем с рыбками.
— Отлично, дядя, — ответил Калигула, оттягивая Магна от края утеса. — Увидимся с тобой у фонтанов. А сейчас я должен проводить моего друга.
С этими словами он быстро повел их за собой по тропе мимо резвящихся «рыбок». Со стороны виллы тем временем донеслись крики.
— Клемент, выведи их через главные ворота. Среди бела дня им никак не уйти отсюда незамеченными, — сказал Калигула. Вскоре, таща упирающегося Ротека, со стороны виллы показались Фульвий и Руфин. Несчастный жрец, словно раненая птица, с криками скакал между ними на одной ноге.
— Спасибо тебе, мой друг, — от всей души поблагодарил Веспасиан Калигулу. — Даже не представляю, как ты еще жив в этом месте.
— Все не так уж и плохо, — с улыбкой ответил Калигула. — Рыбки очень даже хороши.
Проходя мимо Ротека, Веспасиан в последний раз бросил в его сторону взгляд и при виде гнусной физиономии жреца ощутил злорадное удовлетворение.
— Вот это годная замена, — буркнул Магн. На нем по-прежнему не было лица. — Он вместо меня. Так бы каждый день.
— Это мог быть любой из нас, — заметил Сабин, поднимаясь по ступенькам.
— Или вы все, — добавил Калигула, останавливаясь на самом верху. — Такое бывало на моих глазах. Палл, передай бабушке, что я постараюсь сделать так, чтобы Тиберий постоянно думал про Сеяна.
— Непременно, благородный Гай, — с почтительным поклоном ответил грек.
— И не беспокойтесь по поводу Тразилла. Старый шарлатан непременно объявит, что для перемен настал благоприятный момент, как только я скажу ему, что его зять станет префектом претория. А теперь быстро уходите, пока Тиберий не передумал. А то вдруг он решит, что хочет провести остаток утра, глядя, как людей сбрасывают с утеса. Пусть лучше он резвится с «рыбками».
Веспасиан пожал Калигуле руку и уже было повернулся, чтобы зашагать за Клементом, когда тишину виллы прорезал звук, которого он уже давно ждал: долгий, душераздирающий вопль. Сначала громкий и пронзительный, он постепенно сделался тише и наконец оборвался.
— Сенат в полной растерянности, — произнес Пет, бросая Веспасиану тяжелый кожаный мяч. — То Тиберий посылает сенаторам письмо, в котором осыпает Сеяна комплиментами за его безупречную службу, то на следующее утро вмешивается в судебное расследование, которое Сеян затеял против одного из своих многочисленных врагов, и приказывает прекратить дело. — Пет негромко крякнул, поймав мяч, и тотчас же с силой отбросил его назад Веспасиану.
— Не просто прекратить, а полностью снять с ответчика все обвинения.
— При этом он подарил Сеяну жреческий сан, ему и его старшему сыну Страбону, — добавил Сабин, лежа на деревянной скамье. Он был занят тем, что упражнял руки и грудь, поднимая над головой два тяжелых свинцовых шара.
— Верно, — согласился Веспасиан, кидая мяч в Пета с такой силой, что едва не сбил его с ног. — Но одновременно он одарил еще более престижным саном Калигулу.
— И вот теперь ходят слухи, будто Тиберий задумал наделить Сеяна трибунской властью, — ответил Пет, целясь мячом Веспасиану в голову. Бросок достиг цели. Веспасиан покачнулся и упал. Пет расплылся в довольной улыбке. — Это даже в случае отказа от консульства все равно делает его неуязвимым. — С этими словами Пет подошел к Веспасиану, чтобы помочь ему подняться. — Я выиграл, дружище. Счет два один в мою пользу. А теперь пойдем в парную.
Взяв полотенца, они зашагали через огромный атрий бань Агриппы. Правая рука Августа, Марк Випсаний Агриппа построил их пятьдесят лет назад за городскими стенами на Марсовом поле. В банях всегда было полно посетителей, молодых и старых. Под их округлыми сводами кто-то был занят физическими упражнениями, кто-то отдыхал, кто-то предавался беседе, кто-то отдавал себя в руки банщиков и массажистов. И пока посетители предавались неге, на них из полукруглых или прямоугольных ниш в мраморных стенах пристально взирали раскрашенные статуи.
Самой знаменитой среди них, как сообщил Веспасиану Пет во время их первого совместного визита сюда, был «Апоксиомен», работы Лисиппа из Сикиона. Это было четырехсотлетней давности изображение красивого обнаженного атлета, скребком удаляющего масло со своей правой руки. Десять лет назад Тиберий так влюбился в мраморного юношу, что велел перенести статую в свою опочивальню, а на ее место в общественных банях приказал поставить копию. Увы, к собственному стыду, он был вынужден буквально через несколько дней вернуть оригинал назад. Потому что, когда он был в театре, толпа начала скандировать: «Верни нам нашего Апоксиомена!»
Шум в атрии стоял оглушительный, во сто крат усиленный круглой конструкцией стен и высоким куполом: кряхтенье борцов, подбадривающие возгласы болельщиков, дружный смех в ответ на удачную шутку, нарочитые стоны любителей наводить красоту, отдавших себя в руки банщиков, пока те специальными щипчиками удаляли лишнюю растительность у них подмышками, на груди, ногах и даже в паху. К ним примешивались выкрики торговцев, продававших посетителям еду и напитки, звонкие шлепки массажистов, чьи умелые руки придавали упругость телам их хозяев и повелителей — римских граждан.
— В результате никто не знает, то ли им поддерживать дружбу с Сеяном, то ли всячески его избегать, — сказал Пет, когда они через высокую дверь вошли в менее шумное помещение, квадратную комнату с украшенными фресками стенами, в которую через расположенные под самым потолком окна внутрь лились потоки солнечного света. Здесь посетители отдыхали, лежа на кушетках, а если им и делали массаж, то гораздо более щадящий, поскольку теперь это была завершающая стадия банных процедур. Купальщики уже прошли через теплый тепидарий и горячий кальдарий, затем переместились в обжигающий жаром лаконикум и завершили удовольствия погружением в освежающую, холодную воду фригидария.
— Мне кажется, Тиберий нарочно создает эту неразбериху, чтобы изолировать Сеяна и вместе с тем не спровоцировать его на мятеж, ведь Сеян явно не уверен, долго ли ему еще оставаться в фаворе у Тиберия, — предположил Веспасиан, а про себя усомнился, способен ли выживший из ума высокопоставленный затворник на столь тонкую стратегию.
Очередные двери вывели их на теплое октябрьское солнце к округлому бассейну — восемьдесят шагов в длину, сорок в ширину. Вокруг бассейна тянулась мраморная колоннада и ряды каменных скамей, сидя на которых посетители бань отводили душу разговорами и сплетнями.
В дальнем конце бассейна, за колоннадой высился храм Нептуна, построенный Агриппой в знак благодарности владыке морей за свои морские победы — сначала в битве против Секста Помпея, затем при мысе Акций. Однако даже это внушительное сооружение казалось карликом на фоне своего гигантского соседа, Пантеона Агриппы.
— Ты видел его, брат, — отмахнулся Сабин, — он не способен даже на две последовательных разумных мысли. Он утратил и душу, и дух, копаясь в самых темных закоулках своего развращенного сознания.
В следующий момент раздался громкий всплеск, как будто в море упал выпущенный из баллисты огромный камень. Как оказалось, это в бассейн, поджав колени и обхватив их руками, прыгнул какой-то на редкость пухлый толстяк, обдав всех, кто стоял поблизости, фонтаном холодных брызг.
— Невежа! — крикнул Пет, когда голова виновника этого холодного дождя вынырнула из воды. — Давно пора повысить плату за вход. Думаю, это повысило бы и ответственность за поведение.
С этими словами он тем же образом прыгнул в воду рядом с толстяком, — как раз в тот момент, когда тот делал вдох, и теперь бедняга был вынужден фыркать и отплевываться. Веспасиан и Сабин прыгнули в воду вслед за Петом, вторично окатив толстяка водой.
— Думаю, нам никогда не узнать, что это такое, — ответил Пет, стряхивая воду с густых, каштановых волос. — То ли продуманная стратегия, то ли результат неспособности Тиберия думать логично, или же приятное сочетание и того, и другого. Главное, что Сеян напуган, а сенаторы в ужасе, не зная, чью сторону занять, чтобы сохранить свою шкуру.
С этими словами он, ловко лавируя мимо других купальщиков, поплыл к дальнему краю бассейна. Веспасиан и Сабин последовали за ним, причем обоим явно не хватало сноровки.
— А ты? — спросил Веспасиан у Пета, когда они, доплыв до конца, расположились на краю бассейна, свесив ноги в прохладную воду. — На чьей стороне ты?
— В этом и заключается для меня вся красота момента, — с улыбкой ответил Пет. — Как городской квестор я всего лишь выполняю законы. Причем я занимаю столь низкую ступеньку на государственной службе, что никому нет дела до того, что я думаю, главное, чтобы я честно исполнял свой долг.
Веспасиан улыбнулся. В последние несколько месяцев они с Петом стали довольно близкими друзьями, поскольку работали вместе. Вернее, как триумвир капиталис, Веспасиан работал под началом городских квесторов. Неудивительно, что теперь по окончании дня они нередко вместе захаживали в городские бани.
С тех пор как Пет стал квестором и вошел в Сенат, он с удовольствием снабжал Веспасиана последними сенатскими новостями и сплетнями, чтобы затем, с довольным блеском в глазах, подтвердить истинность одних и ненадежность всех остальных слухов. Беседы с Петом помогали Веспасиану, пусть временно, забыть тот страх, который поселился в его душе семь месяцев назад после возвращения с Капри.
Хотя Антония и Калигула утверждали обратное, ему не давало покоя, что один из людей Сеяна их тогда узнал, а ведь за этим может последовать весьма пристрастный допрос. Антония также сказала ему, — во время одного из его редких, однако приятных визитов к ней в дом, — что Сеяну известно о том, что у Тиберия побывала некая депутация, но неизвестно, кто именно и с какой целью, и эта неопределенность не дает ему покоя. Кроме того, по ее мнению, перепады настроения Тиберия были неспроста, и что вскоре за этим последует смертельный удар.
Пет ни разу не спросил Веспасиана, что произошло с ним после того, как он покинул Фракию, или же где он пропадал в течение двух недель марта. По мнению Веспасиана, такое нежелание задавать вопросы объяснялось тем, что в обстановке всеобщего страха и неопределенности было лучше ничего не знать ни о каких заговорах сильных мира сего. Это было весьма разумно со стороны его друга.
Завершив купанием в холодном бассейне посещение бань Агриппы, благоухающие чистотой Веспасиан, Сабин и Пет легкой походкой вышли на улицу и по мраморным ступенькам отправились в сады, посреди которых были выстроены бани. Это было одно из немногих публичных мест в шумном, многолюдном городе, где обычно царили тишина и спокойствие.
— Как поживает твоя маленькая дочка, Сабин? — поинтересовался Пет, когда они не спеша миновали храм Эвентуса Бонуса, бога доброго исхода событий, и оказались в садах. Легкий ветерок приносил с собой ароматы лаванды. С тех пор как в мае родилась его дочь Флавия, Сабин стал чаще проводить время в обществе брата и его друга.
— Вечно хнычет, — пожаловался Сабин. — Клементина подумывает сменить кормилицу.
— Понимаю, у меня самого было то же самое с сыном Луцием, — сочувственно отозвался Пет. — Никогда не мог понять, как женщины такое терпят. С другой стороны, в такие моменты им было чем себя занять, и уже за одно это я бывал им благодарен.
— А вот я, боюсь, выношу все это с трудом. Я уже позабыл, что такое сон. Клементина требует, чтобы ребенокспал вместе с ней, но наш дом настолько мал, что я не могу выделить ей спальню подальше от моей, чтобы до меня не долетал этот вечный плач. Мне оставалось одно — отправить ее на другую половину дома, к рабам, что она наотрез отказалась сделать. Мне же не хватило твердости настоять на своем.
— Обзаведись домом попросторней, — предложил Пет как человек, который явно не испытывал недостатка в деньгах.
— На данный момент это самый большой, какой я могу себе позволить, — мрачно отозвался Сабин. — Поскольку в этом году меня в очередной раз не выбрали в квесторы, мне придется ждать до следующего года, когда меня уж точно изберут в должность и я смогу поправить финансовое положение.
— Верно, но получается, что до следующего года ты сидишь на мели? Почему бы тебе не взять денег взаймы? — предложил Пет. — Лично я в течение пары лет не заметил бы отсутствие сотни тысяч сестерциев. Скажу больше, я даже не стал бы заламывать проценты, скажем, назначил бы всего десять за весь срок.
— Это было бы более чем щедро с твоей стороны, — ответил Сабин.
Веспасиана это предложение просто потрясло.
— Сабин, как ты можешь!
— Что тебя удивляет?
— Начнем с того, что сенаторам не дозволено участвовать в ростовщичестве, а взимание процентов за ссуду есть нарушение этого правила.
Пет хохотнул.
— Веспасиан, дружище. Лично я не знаю ни одного сенатора, кто это правило соблюдал бы, начиная с Марка Красса. В иные моменты в Сенате ему были должны едва ли не поголовно все, а проценты, которые он взимал, попахивали сущим вымогательством. К тому же это частная договоренность между двумя друзьями.
— Но что будет, если ты не сможешь вернуть долг?
— А вот это уже моя забота, — бросил в ответ Сабин. — Тебя это не касается. К тому же, как сказал Пет, это частная договоренность. Если сама идея ссуды оскорбляет твои высокие принципы, то никто не заставляет тебя эту ссуду брать. Я же, со своей стороны, не вижу в этом ничего предосудительного. Да, я хочу жить с комфортом, и в данный момент обстоятельства вынуждают меня воспользоваться предложением Пета, которое я принимаю с благодарностью.
— Жить с комфортом, но жить по средствам. Как ты сможешь спать по ночам, зная, что должен кому-то такие огромные деньги?
— Зато сейчас мне не дает спать вечный плач Флавии.
Они молча прошли через городские ворота. Впереди высилась громада Капитолийского холма, увенчанного храмом Юноны. Дойдя до него, Веспасиан хмуро попрощался с братом и Петом, которые затем отправились в располагавшийся на Эсквилине дом последнего, чтобы составить договор о ссуде.
Чтобы развеять дурное настроение, Веспасиан быстро зашагал вверх по Квириналу и вскоре уже стоял у дверей дядиного дома. Войдя в атрий, он застал там самого дядюшку: расположившись рядом с фонтаном, сенатор лакомился пирожными.
— А вот и ты, мой дорогой мальчик! — прогудел Гай, и с его губ на колени ему тотчас посыпались крошки. — Слышал последнюю новость?
— Нет, дядя. Я был в банях.
— Тогда я тем более удивлен, что ты ничего не слышал. Случилось то, чего все давно ждали. Тиберий окончательно сошел с ума, — доложил Гай, вытирая рот салфеткой. — Он попросил Сенат завтра на рассвете собраться в храме Аполлона. Я уже подумываю сказаться больным.
— Но почему, дядя?
— Потому, мой дорогой мальчик, что я не хочу, чтобы все видели, как я голосую против предложения, за которое мне не позволяет голосовать моя совесть. А по слухам, Тиберий обратился к Сенату с письменной просьбой подтвердить трибунские полномочия Сеяна.
Спустя час, когда раб позвал Гая и Веспасиана обедать, во входную дверь кто-то постучал. Быстро глянув в смотровой глазок, дядюшкин новый привратник открыл дверь, и, к великому удивлению Веспасиана, в атрий шагнул Палл, вслед за ним — к его великой радости, Ценис.
Палл, что привело тебя ко мне во столь странный час? — воскликнул Гай. Он, как и всегда, был рад видеть управляющего Антонии, хотя и насторожился, опасаясь, что от него сейчас попросят сделать некое не совсем приятное одолжение. — И главное, в столь прекрасном обществе! — добавил он, покосившись на Веспасиана.
— Добрый вечер, господа! — с поклоном ответил Палл. — Как вы уже догадались, мы пришли к вам по поручению нашей хозяйки.
— В таком случае давайте обсудим его за столом, — предложил Гай, которому не хотелось из-за разговоров откладывать трапезу.
— Это будет уместно?
— Палл, друг мой, ты ведь знаешь не хуже, чем я, что тебе уже больше тридцати лет, и довольно скоро Антония наградит тебя свободой. И когда наступит этот день, ты, вне всякого сомнения, сделаешься влиятельной фигурой. И тогда для меня будет высокой честью принимать тебя за столом в качестве гостя. Так что отобедай со мной сегодня как мой друг, и давай на время забудем, кто из нас - кто.
— В таком случае, господин, я буду всегда помнить оказанную мне сегодня честь, — искренне отозвался Палл.
— И еще я уверен, что Веспасиан наверняка подвинется на своем ложе, чтобы уступить тебе место, моя дорогая, — добавил Гай, с улыбкой глядя на Ценис.
Перед мысленным взором Веспасиана тотчас возникла картина: Калигула и его сестры, но он поспешил отогнать ее прочь.
— Спасибо тебе, господин, — приветливо ответила Ценис, — но мне почему-то кажется, что нам будет тесновато.
Гай от души расхохотался.
— Прекрасно сказано, моя дорогая. Но, по-моему, это должен был сказать Веспасиан.
— Только в том случае, если наши мысли совпали.
Веспасиан покраснел и с обожанием посмотрел на Ценис. Она была прекрасна.
— Итак, мой друг, — весело прогудел Гай, пока симпатичный раб по имени Энор наполнял ему кубок. — Чего на этот раз ждет от меня Антония?
Пустые блюда унесли, и на стол был подан десерт — фрукты и сладкое вино. Веспасиан наелся досыта, и теперь им овладела приятная сонливость. В какой-то момент он случайно коснулся Ценис. Волоски на руке тотчас же встали дыбом, и он не удержался и провел ладонью по ее спине. Ценис улыбнулась ему в ответ и положила в рот виноградину.
— Две вещи, господин, — ответил Палл, неторопливо смакуя вино, вместо того чтобы опрокидывать кубки один за другим, как это делал хозяин дома. — Во-первых, завтра Сенат встречается в храме Аполлона на Палатине, и Антония ждет, что ты там тоже будешь, — с этими словами Палл выразительно посмотрел на Гая, который застыл с недопитым кубком в руке.
Гай печально посмотрел на кубок и поставил его на стол.
— Да, на рассвете. Хорошо, я буду там, если она того требует, хотя, если говорить честно, я хотел сказаться больным.
— Она хочет, чтобы ты там был. Кроме того, ей хотелось бы, чтобы Веспасиан ждал снаружи, причем как официальный представитель власти.
— Но ведь я должен находиться на Форуме, — возразил Веспасиан. — Завтра состоятся три суда по обвинению в государственной измене. Боюсь, мне придется выполнять мои малоприятные обязанности.
— Суды утром отложат. Антонии нужно, чтобы ты находился рядом с Сенатом. С тобой будет Ценис.
— Но почему?
— Не торопи события. Скажу одно, поскольку Ценис будет сопровождать тебя, Антония считает, что будет лучше, если она проведет ночь здесь. Моя хозяйка надеется, что это не создаст для вас дополнительных неудобств. \
— Я всегда могу переночевать на диване, — с невинным видом заметила Ценис.
Веспасиан улыбнулся и погладил ей волосы.
Отлично, продолжал Палл, поворачиваясь к Гаю. — Второе, чего она от тебя ждет — чтобы ты все записывал.
— Записывал? Но ведь она всегда может прочесть протокол заседания и ознакомиться с результатами голосования.
— Ее интересует не столько, что будет говориться. Это она уже примерно себе представляет. Куда важнее, где будут сидеть сенаторы и как долго.
— Ты меня заинтриговал, Палл, — ответил Гай, слегка пригубив вино.
Веспасиан заставил себя временно отвлечься от Ценис и прислушаться к тому, что говорил Палл.
— Ты наверняка слышал, что Тиберий якобы попросит Сенат подтвердить трибунские полномочия Сеяна?
— Разумеется! Это ведь на устах у всего Рима, — ответил Гай. — Именно поэтому я и не хотел бы там находиться.
— Прекрасно тебя понимаю. Тем не менее это не просто слух, а придуманная Калигулой стратегия, с которой также согласились Тиберий и моя хозяйка.
— Чтобы проверить, кто не столь честен, как мой дядя? — высказал предположение Веспасиан. Ему тотчас же стало понятно все изящество этого хитроумного хода.
— Именно, — ответил Палл, пораженный тем, с какой быстротой Веспасиан уловил суть этого плана. — Завтра все известные сторонники Сеяна с готовностью придут на эту встречу, уверенные в том, что им предстоит голосование за трибунские полномочия их патрона, а заодно получить все, что им было за это обещано.
Кроме того, этот слух позволит определить тех сенаторов, которые внешне не торопились его поддержать. Но если они сочтут, что тот, кому они оказывали тайную поддержку, наконец займет положение верховной власти, им тоже захочется выразить свою лояльность ему, дабы не быть обделенными его благосклонностью.
— И Антония хочет, чтобы я записал, кто будет сидеть к нему ближе всех остальных? — уточнил Гай, до которого стало доходить, что от него требуется.
— Отчасти да. Но ее больше интересует другое: как долго они будут сидеть с ним рядом.
— Что ты хочешь этим сказать? Будь добр, разъясни.
— Сейчас, погоди немного. Во-первых, ей потребуется список тех, кто окружал Сеяна в начале голосования. Ценис с Веспасианом будут в толпе снаружи храма. Как только ты сделаешь свои записи, ты выйдешь наружу и продиктуешь их ей.
— Но ведь там может быть до сотни имен, — пожаловался Гай.
— Его открытые сторонники пусть не слишком тебя беспокоят. Ей уже известны их имена. От тебя требуется запомнить лишь тех, кто раньше не был заподозрен в симпатиях к Сеяну. Как только Ценис все запишет, раб отнесет список Антонии.
— Но к чему такая спешка? — удивился Веспасиан.
— Боюсь, ход мыслей моей хозяйки мне неизвестен. Она говорит мне лишь то, что мне полагается знать, — Палл вновь повернулся к Гаю. — И все-таки, мне доподлинно известно, что по мере того, как будет зачитываться письмо Тиберия, сначала в адрес Сеяна будут звучать похвалы, но постепенно письмо сделается все более и более нелестным. Моя хозяйка ожидает, что кое-кто поспешит от него отсесть. Ей необходимо знать, в каком порядке это будет происходить, и в какой момент — во время чтения письма. Веспасиан, как триумвир капиталис, имеет право входить в Сенат, если его призывает кто-то из сенаторов. Поэтому ты должен время от времени приглашать его и передавать ему имена. Как только Ценис составит список, она вернется в дом Антонии.
— Но как нам узнать, полный это список или нет? — уточнил Гай.
— К тому моменту, когда сенатор-консул закончит чтение императорского послания, рядом с Сеяном не будет никого, — уверенно ответил Палл.
— Мне нужно будет проводить Ценис до дома Антонии?
— Нет, господин, ты останешься рядом с храмом. Моя хозяйка надеется, что у тебя будет много работы. По ее мнению, Тиберий завершит свое послание требованием предать Сеяна смерти.
***
— То есть колебания Тиберия были не более чем уловкой, призванной разоблачить тайных сторонников Сеяна, — сказал Веспасиан, обращаясь к Ценис, которая лежала в его объятиях, покрытая капельками пота. В спальне было темно; в воздухе чувствовался сладкий запах недавнего соития.
Ценис нежно провела губами по его шее.
— Не совсем так. Моя хозяйка считает, что император поступил так в первую очередь из опасений, что если он что-то предпримет против Сеяна, то сторонники последнего могут ему отомстить. Антония продиктовала письмо Калигуле в Мизен, — на Капри незаметно доставить письмо невозможно, там его наверняка прочли бы люди Сеяна, — в котором сообщила ему, что все имена сторонников Сеяна хорошо известны.
Калигула прислал ответ, в котором говорилось, что Тиберий опасается, что их на самом деле гораздо больше, просто они не спешат демонстрировать свою поддержку. Он предложил, каким способом их можно выявить. Моя хозяйка нашла его план хитроумным и посоветовала ознакомить с ним императора, который тотчас же за него ухватился. Потому что с тех пор, как вы побывали на Капри, Тиберий только тем и занимался, что пытался выявить тайных сторонников Сеяна.
Веспасиан улыбнулся.
— То есть по-прежнему пребывал в сомнениях?
— Хуже. Он даже пару раз написал Сеяну, говоря, что болен и стоит одной ногой в могиле, и попросил Сеяна вернуться на Капри. К счастью, Калигула имеет на него влияние, и немалое. В обоих случаях он напомнил Тиберию про предсказание Тразилла и даже уговорил написать Сеяну, что чувствует себя гораздо лучше, более того, в скором времени планирует приезд в Рим, и потому Сеян должен оставаться там до его прибытия.
— Я видел, как Калигула вынужден постоянно выкручиваться. Бедняге не позавидуешь — одно неверное слово, и считай, что ты уже мертвец.
— Верно, и тем не менее ему удается самое главное: не подпускать Сеяна к Тиберию слишком близко.
— И завтра этой неопределенности настанет конец?
— Да, любовь моя. Так или иначе. Посмотрим.
— Что ты хочешь этим сказать, так или иначе? Ведь завтра Тиберий попросит Сенат приговорить Сеяна к смерти.
— Возможно. Вчера я для архива моей хозяйки сняла копию с последнего письма Калигулы. В нем сказано, что когда Тиберий писал свое послание Сенату, с Калигулой он не советовался. Калигула не имел возможности прочитать, что там написано, и поэтому нельзя быть абсолютно уверенными в том, что прозвучит в Сенате завтра утром.
— Но ведь Палл был уверен в том, что Антонии содержание послания известно.
— Паллу известно лишь то, что она ему говорит. Кроме моей хозяйки правду знают лишь двое: Калигула и я.
Веспасиан сел в постели.
— Проклятье! С тем же успехом Тиберий мог изменить свое решение. И где тогда будет Антония, а заодно и все мы вместе с ней?
— Давай лучше спать, Веспасиан. Завтра нам предстоит долгий и трудный день.
Веспасиан поцеловал Ценис в губы и откинулся на подушку. Он лежал, закрыв глаза, однако сон не шел. Завтра ему предстоит не просто долгий и трудный день. Ему предстоит день кровавый. Так или иначе.
С первыми лучами зари Веспасиан, Ценис и Гай уже шагали вверх по Палатину. Утренний туман все еще цеплялся за низинную часть города у берегов Тибра, окутывая небольшой островок напротив Марсова Поля. Впрочем, они были не одни: вокруг них, захватив с собой раскладные стулья, в направлении храма Аполлона, что расположился на южной стороне холма, спешили стайки сенаторов. Судя по их лицам, большинство пребывало в бодром настроении. Однако попадались среди них и те, кто явно не разделял всеобщего восторга. Эти шли с мрачными лицами. Со стороны казалось, будто будущее давит на них тяжким грузом.
По мере приближения к храму толпа сделалась гуще. Привлеченный слухами о возвышении Сеяна, плебс стекался отовсюду. в надежде стать очевидцами судьбоносного события. Впрочем, сенаторской тоги Гая были достаточно, чтобы толпа почтительно расступалась, пропуская сенаторов к прекрасному восьмиугольному храму на высоком подиуме, построенному Августом в знак благодарности богу-хранителю за свои победы.
На ступенях, что вели к дверям храма, их встретил Пет. Он быстро провел их внутрь через плотный кордон преторианцев в тогах. Гай шел впереди вместе с Ценис, высматривая местечко под портиком, где при необходимости ее можно было бы быстро найти.
— Почему ты не на Форуме, Веспасиан? — поинтересовался Пет, когда они поднимались по ступенькам.
— Мне было велено прийти сюда, — ответил Веспасиан, глядя, как мимо них внутрь здания один за другим спешат сенаторы.
Пет пристально посмотрел ему в глаза.
— Мне нет необходимости спрашивать тебя, почему. Все может пойти совсем не так, как предполагают римские любители слухов.
— Может, да, а может, и нет. Не знаю. Я нахожусь здесь в довольно неприятной роли орудия, назначение которого мне не совсем понятно.
— Обычная история с младшими магистратами. Согласись, в такой день, как этот, лучше держаться подальше от Рима.
Находившаяся внизу толпа разразилась приветственными возгласами. Веспасиан обернулся и увидел обоих консулов; впереди каждого, неся фасции, шагали двенадцать ликторов. Обе процессии прокладывали дорогу к храму с разных сторон, и казалось, будто каждая задалась целью прийти первой.
— Похоже, будет весело, — сухо заметил Пет. — Давненько оба консула не посещали заседания сената одновременно. Если не ошибаюсь, в последний раз такое было, когда в начале этого месяца Меммий Регул сменил Фауста Суллу в качестве старшего консула, и теперь его младший коллега Фульциний Трион ненавидит его, потому что теперь он человек императора, а не... — Пет резко умолк и посмотрел на Веспасиана. — Все понятно, — медленно произнес он. — Все это было спланировано заранее, верно я говорю?
— Верно, но никто кроме Тиберия не знает, чем все это закончится.
— Думаю, Меммий Регул уверен, что лично он знает все. Иначе с какой стати сегодня утром он отменил на Форуме три суда по обвинению в измене, а ведь все три были затеяны Сеяном. — С этими словами Пет повернулся, чтобы уйти. — Будет лучше, если я зайду внутрь раньше консулов. Увидимся позже, возможно, уже в совершенно другом Риме, так или иначе.
Веспасиан проводил его взглядом, не в силах выбросить из головы последние слова Пета.
Первым из консулов к храму подошел Регул и с гордым видом, приличествующим его сану, прошествовал вверх по ступенькам. Следом за ним, с кислой физиономией, по лестнице поднялся Фульциний Трион. Как только оба исчезли внутри, вернулся Гай. Ценис он оставил стоять между двумя первыми колоннами мраморного портика справа от входных дверей.
— Мне лучше пройти внутрь, мой дорогой мальчик, — произнес он, явно нервничая, и указал в сторону Ценис. — Советую тебе составить ей компанию. Желаю удачи.
Второго приглашения отойти от двери Веспасиану не понадобилось. Как только дядя повернулся, чтобы шагнуть внутрь, толпы плебса взорвались ликующими возгласами и как по мановению руки расступились, пропуская Сеяна, который шагал прямо на него в сопровождении многочисленной свиты приверженцев.
Веспасиан успел отскочить за колонну, где обнаружил Ценис. Та стояла, держа наготове восковую табличку и бронзовое стило. От него не скрылось, что она чем-то обеспокоена.
— С тобой все в порядке, Ценис?
— Я не вижу раба, которому я должна вручить первый список, — ответила она, окидывая взглядом толпу.
— Продолжай высматривать его. Вот увидишь, он непременно появится, — успокоил ее Веспасиан. Тем временем Сеян и его свита дошли до верхней ступеньки лестницы. Здесь Сеян остановился.
— Друзья! — произнес он, обращаясь к преданным ему сенаторам. — Идите внутрь и займите для меня почетное место. Я же останусь здесь, пока все не войдут, и лишь затем войду в храм.
Его сторонники издали одобрительные возгласы и поспешили внутрь.
Веспасиан осторожно выглянул из-за колонны. Почему-то Сеян не произвел на него впечатление человека, уверенного в себе и в своем высоком положении. Челюсти напряжены, брови нахмурены, руки не находят себе места. Как будто почувствовав на себе посторонний взгляд, Сеян резко обернулся и посмотрел на Веспасиана, который в последний миг едва успел нырнуть за колонну.
— Эй ты, что ты там делаешь? — крикнул он, делая шаг в сторону колонны, за которой стояли Веспасиан и Ценис.
— Префект! — окликнул его голос с нижней ступеньки лестницы, и Сеян застыл на месте.
— Макрон! Ну наконец-то! — воскликнул он с видимым облегчением. — От императора что-нибудь слышно? Я вот уже восемь дней не получаю от него никаких известий. Не хотелось бы присутствовать на этом собрании, не будучи уверенным, что меня здесь ждет. Буду ли я обласкан Тиберием или это ловушка?
— Послание было, префект, — ответил Макрон и, взбежав наверх, достал из складок тоги запечатанный свиток.
—Дай его мне! — приказал Сеян.
— Не имею права. Послание адресовано Сенату, — ответил Макрон. — Печать может быть взломана лишь старшим консулом. Такова воля самого Тиберия.
— Кто доставил его?
— Я.
— Ты был у императора? — воскликнул Сеян, отказываясь верить услышанному. — Но кто позволил тебе?
— Император лично вызвал меня на Капри два дня назад. Я видел его вчера утром и только что вернулся, проскакав всю ночь на перекладных.
— Что? Но почему он вызвал тебя, а не меня? — угрожающе процедил Сеян.
— Потому, префект, — спокойно ответил Макрон, — что, по мнению императора, было бы некрасиво, если бы его послание Сенату принес ты сам.
— Скажи, Макрон, тебе известно его содержание?
— Да, префект, известно. Позволь мне первым поздравить тебя, — с этими словами Макрон похлопал Сеяна по руке. — Это именно то, на что мы надеялись. Тиберий просит Сенат проголосовать за тебя, ибо ты своей преданностью и своими делами во славу императора и Рима заслужил эту честь!
— Полномочия трибуна! Скажи, а наследником он меня не сделал?
— Император велел передать тебе, что это письмо содержит почти все, что ты заслуживаешь.
— Почти все?
— Да, почти.
— Тогда я удовлетворюсь тем, что имею сейчас, — сказал Сеян. — Пойдем, друг мой, давай войдем в зал вместе.
— Я только вручу письмо старшему консулу, после чего вернусь в преторианский лагерь — готовить моих гвардейцев к торжественной встрече.
— Давай, мой друг, — ответил Сеян, входя вместе с Макроном под своды храма. — Ты увидишь, я умею быть благодарным.
Стоило им шагнуть внутрь, как зал разразился рукоплесканиями.
Веспасиан встревоженно посмотрел на Ценис.
— Что ты думаешь?
— Думаю, нам нужно дождаться, когда все станет ясно...
— Так или иначе? — перебил он ее с улыбкой.
— Да, любовь моя, — ответила Ценис, пожимая ему руку.
— Веспасиан, господин! — окликнул его из толпы знакомый голос.
Веспасиан обернулся и увидел на нижней ступеньке Магна в обществе двух своих приятелей с большой дороги, Секста и Мария. Как только один из вигинтивиров дал им разрешение пройти сквозь кордон преторианцев, Веспасиан торопливо спустился к ним.
— Нас послала Антония, — объяснил Магн, пытаясь отдышаться. — Велела нам принести ей какую-то записку.
— Ты как раз вовремя, — ответил Веспасиан, заметив, как Гай вынырнул из храма.
— Консулы только что произвели гадание и объявили день благоприятным для принятия решений, — сообщил Гай, подходя к Веспасиану. — Там внутри я узнал для себя много нового. Шесть новых лиц в числе сторонников Сеяна, включая троих бывших преторов и двух бывших консулов, Авла Плав- тия и Силия Нерва. Как только события начнут принимать интересный оборот, я позову тебя внутрь.
С этими словами он быстро перечислил имена, и Ценис записала их.
— Но почему Антония прислала вас? — спросил Веспасиан Магна.
— По ее словам, она опасалась, как бы раба по дороге не перехватили, и решила, что крепкие кулаки в этом деле не помешают. Почему, я не знаю, но она явно чем-то озабочена. Уж кому как не мне это знать.
— Успел изучить перепады ее настроения, старый козел?
Магн нахмурился.
— Не смешно, — обиженно буркнул он, беря у Ценис восковую табличку с именами. — Ну, мне пора. Увидимся на Форуме.
— Почему именно там?
— Не знаю. Я лишь выполняю то, что мне велено, а именно это Антония и приказала мне сделать: пойти с моими братишками на Форум и ждать тебя там.
— Всегда самое разумное — это выполнять последнее из того, что велено. Сказано на Форуме, значит на Форуме.
Магн и его друзья сбежали по ступенькам вниз. Веспасиан проводил их взглядом, чувствуя, как внутри нарастает ощущение, что он всего лишь крошечная фигурка в сложной и непонятной игре, и ради победы в ней его могут принести в жертву с той же легкостью, с какой уже не раз делали это раньше. Звук шагов у него за спиной заставил его обернуться, и он встретился лицом к лицу с Макроном.
— Что ты здесь забыл? — рявкнул Макрон, не скрывая своего презрения.
— Я здесь при исполнении служебных обязанностей как триумвир капиталис, ожидаю решения Сената, — спокойно ответил ему Веспасиан. Он дал себе слово, что не позволит себя запугать.
Макрон расхохотался.
— Тогда молись богам, что это будет не твоя собственная казнь и не я стану твоим палачом, — с этими словами Макрон шагнул мимо него и, встав на верхней ступеньке лестницы, достал из складок тоги свиток и помахал им.
— Солдаты преторианской гвардии! Вы меня знаете. Я — трибун Невий Суторий Макрон. У меня есть ордер от вашего императора! — с этими словами он развернул свиток. — Он повелевает вам возвращаться к себе в лагерь, где я прочту всем вам его личное послание, касающееся событий этого дня. Тем не менее я уже сейчас могу сообщить вам, что в этом письме содержится обещание щедро вознаградить каждого из вас.
Преторианцы разразились приветственными криками и, словно флагами, замахали полами тог. Толпа любопытных разрасталась прямо на глазах. Макрон сделал кому-то знак.
— Можете не опасаться. Сенат есть кому охранять, — продолжал он, когда ему навстречу из толпы, прокладывая себе дорогу локтями, вышла группа солдат. — А теперь следуйте за мной.
С этими словами он спустился по ступенькам вниз и повел за собой центурию.
Как только храм покинул последний преторианец, место гвардейцев тотчас заняли другие. Теперь Сенат охраняла городская стража.
Прошло полчаса. Из-за холмов на востоке, освещая мягким светом городские крыши, уже показалось солнце. В толпе нарастал ропот. Из храма еще не просочилось никаких известий. Несколько опоздавших сенаторов прошли внутрь, а вот наружу никто не вышел, и двери оставались полузакрытыми.
Веспасиан сидел рядом с Ценис на скамье в тени портика. Ему был слышен голос сенатора-консула Регула, который что-то зачитывал вслух, однако разобрать его слова было невозможно. Веспасиан задумался о том, чем может кончиться сегодняшнее собрание, если Тиберий, воздав Сеяну хвалу, все- таки решил осудить его, как то предсказывал Палл. Даже если так оно и было, император явно не спешил. Веспасиан уже было собрался поделиться своими сомнениями с Ценис, когда из дверей показался общественный раб, каких сенаторы обычно отправляют с записками, и с поклоном приблизился к ним.
— Сенатор Гай Полон просил тебя немедленно к нему подойти, — произнес он с сочным галльским акцентом.
Веспасиан как ужаленный вскочил на ноги и, сжав плечо Ценис, зашагал вслед за рабом внутрь храма.
В храме яблоку было негде упасть. Сенаторы сидели в дальнем конце на складных стульях под статуей Аполлона. Перед ними, со свитком в руках, стоял Регул. Проходя вдоль заднего ряда сидящих, Веспасиан услышал, как консул высоким, звонким голосом произнес:
—...и далее, Призванные Отцы, я считаю, что те многочисленные публичные жертвоприношения, которые он совершал перед статуями, воздвигнутыми в честь самого себя, и которые теперь заполонили весь город, являются не чем иным, как вызовом мне как вашему императору.
Я не раз заявлял и заявляю, что не желаю, чтобы меня почитали как бога, и потому разрешил посвятить себе всего несколько храмов, и то лишь в знак благоволения городу, который попросил меня о такой чести, и я счел его жителей достойными этого. Он же возжелал, будь у него такая возможность, чтобы вся империя поклонялась ему словно богу.
Раб подвел Веспасиана к Гаю, который сидел в заднем ряду слева от входа.
— Кажется, началось, мой мальчик. Ты только взгляни, — прошептал Гай, указывая на другую сторону зала.
Веспасиан вытянул шею над рядами голов сидевших перед ним сенаторов. Справа от Регула, в окружении своих сторонников, с каменным выражением лица сидел Сеян. На глазах у Веспасиана двое сенаторов поднялись с мест и, прихватив складные стулья, перешли на другую сторону, где сидел Гай. Тс, что остались сидеть на месте, шепотом переговаривались, причем на лицах всех до единого читались растерянность и страх.
— Передай Ценис: Авл Плавтий и Секст Вистилий при словах «из его менее значимых качеств», и те двое, Силий Нерв и Ливий Галл, при словах «чтобы вся империя поклонялась ему как богу». Ступай и возьми с собой раба, чтобы ты мог сразу же вернуться назад ко мне.
Ценис уже ждала его, и он быстро передал ей имена.
— Похоже, что все так и происходит, — взволнованно произнес он, когда она закончила записывать. — Его сторонники, похоже, утратили свой апломб.
— Если это так, то мы должны поблагодарить Калигулу, — серьезно ответила она, когда Веспасиан приготовился проследовать за рабом в зал.
— ...а его развод пять лет назад, когда он разорвал узы брака со своей верной женой, Апикатой... — гремел под сводами храма голос Регула, пока Веспасиан шел к Гаю, чтобы взять у него новые имена.
— ...самонадеянно решил, что я позволю ему жениться на вдове моего любимого сына Друза. Тогда я счел это верхом наглости, таково мое мнение и сейчас. Возможно, он искренне ее желал, но я не исключаю и того, что, женившись на ней, он рассчитывал еще сильнее втереться ко мне в доверие. Так это или нет, решать вам, уважаемые Призванные Отцы.
Запомнив семь названных Гаем имен и передав их Ценис, Веспасиан в третий раз вернулся в храм. Голос Регула продолжал звучать под его сводами.
— ...и воспользовавшись моей слабостью, которая владела мною после очередного приступа болезни, он в прошлом году вырвал у меня согласие на этот брак. С моей стороны, Призванные Отцы, то была большая ошибка, которую я сейчас хотел бы исправить. Сим я расторгаю помолвку Луция Элия Сеяна и моей снохи Ливиллы.
После этих слов бегство сторонников Сеяна приобрело массовый характер. В зале стоял стук складываемых стульев, сопровождаемый стуком подметок по каменному полу. Сенаторы в спешном порядке перемещались на другую сторону зала. В какой-то момент шум сделался таким оглушительным, что Регул бы вынужден прервать свою речь. Веспасиан снова подошел к Гаю.
— А теперь самая короткая часть, мой мальчик, — шепнул ему Гай. — Все остальные при словах «сим расторгаю помолвку». Кстати, можешь остаться и посмотреть, что будет дальше. В этой суматохе никто тебя не заметит.
Сеян сидел совершенно один, закрыв лицо руками. Регул тем временем продолжал зачитывать послание Тиберия.
— Надеюсь, вы согласитесь со мной, Призванные Отцы, — чье мнение я всегда уважал и ценил, — что эти и другие преступления, которые он совершил, в том числе лжесвидетельства по отношению ко многим из вас, не могут остаться безнаказанными. И потому я обращаюсь к вам с просьбой, Призванные Отцы, проголосовать, должен он или нет...
В этом месте Регул был вынужден остановиться, так как его голос утонул в возмущенных криках в адрес Сеяна, которыми разразились сидевшие в зале сенаторы. Даже те из них, кто всего насколько минут назад сидели с ним рядом, тоже присоединились к всеобщему осуждению — то ли из страха, то ли полагая, что если кричать как можно громче, тем скорее забудется то, что еще утром они были яростными его сторонниками.
Преторы, трибуны, квесторы, включая Пета, окружили Сеяна, однако тот не предпринял никакой попытки к бегству, чтобы воззвать к собравшейся за стенами храма толпе. Он даже не шелохнулся. Наконец шум утих, и Регул закончил фразу:
— ...быть схвачен и заточен в темницу!
В зале воцарилась гробовая тишина. Веспасиан обвел взглядом сенаторов. Похоже, те были в полном замешательстве, как и он сам. Значит, Макрон не солгал Сеяну — император действительно воздавал префекту за все, что тот заслужил.
Регул скатал свиток.
— Призванные Отцы, я полагаю, что мы едины в своем желании выполнить просьбу императора.
По залу тотчас прокатились одобрительные возгласы. Даже младший Консул Фульциний Трион кивнул головой и вышел вперед.
— Видя всеобщее согласие, — начал он, осторожно подбирая слова, — я полагаю, что старшему консулу достаточно спросить мнение лишь одного из вас, и оно будет мнением всех остальных.
— Пусть так и будет, — согласился Регул, когда предложение младшего коллеги было встречено с одобрением. — Луций Элий Сеян, подойди сюда и встань передо мной.
Сеян продолжал сидеть, задумавшись, как будто его не слышал. Тогда Регул повторил приказ, и вновь безрезультатно.
В третий раз он его уже прокричал. Сеян поднял глаза.
— Я? — спросил он тоном человека, за много лет привыкшего отдавать приказы, а не выполнять чужие. — Ты мне приказываешь?
— Да, именем римского Сената я приказываю тебе.
Сеян обвел взглядом зал и, с саркастической улыбкой встав с места, подошел к Регулу.
— Сенатор Поллон! — выкрикнул Регул, отчего Гай едва не свалился со стула. — Как ты считаешь, должен ли этот человек быть брошен в тюрьму?
Гай поморщился и с опаской поднялся с места.
— Да, я так считаю, консул, — медленно и четко произнес он.
— В таком случае это воля всего Сената. Отвести его в Туллианум.
— И кто же проведет меня туда? — процедил Сеян. — Мимо моих преторианцев? Вы думаете, они вам это позволят? Да они вас всех перережут, как стадо баранов.
— Грециний Лакон, твоя стража на месте? — спросил Регул.
Из дальнего конца зала вперед шагнул высокий мужчина с густой черной щетиной на лице.
На месте, консул, а трибун Макрон только что отвел преторианцев в их лагерь.
Что? - прорычал Сеян. Он бы с кулаками набросился на Регула, но его удержали на месте четверо стражников. — Макрон! Вонючий щенок, отродье портовой шлюхи! Он у меня получит! Вот увидите, император одумается и выпустит меня, и тогда я вам всем припомню, каждому из вас, гнусные прихлебатели!
— Уведи его, Лакон! — приказал Регул. — Консул Трион, мы с тобой должны вместе обратиться к народу.
На глазах у Веспасиана Сеяна повели вон из храма Аполлона. Он шагал гордо, широко расправив плечи, и с высоко поднятой головой. Веспасиан и Гай протиснулись сквозь возникшую в дверях давку и отдали последний список Ценис.
— Сейчас я должна вернуться к моей хозяйке, любовь моя, — шепнула она, когда Регул и Трион встали на верхней ступеньке лестницы, чтобы обратиться с речью к народу. Толпа застыла в растерянности. Только что у них на глазах из храма с позором вывели того, кто на протяжении почти десятка лет обладал вторым после императора могуществом.
— Я провожу тебя. Похоже, в моих услугах здесь больше нет необходимости, — с искренним сожалением произнес Веспасиан. Впервые за свою карьеру он едва ли не с нетерпением ждал, когда последует казнь.
— А я, пожалуй, послушаю, что скажет Регул, после чего присоединюсь к тебе, — без особой радости сообщил Гай. — Интересно, что теперь предпримет Антония. Идите в обход храма. С той стороны есть еще одна лестница. Здесь же вас просто задавят.
Веспасиан и Ценис вняли его совету и зашагали в обход. За спиной у них снова прогремел голос Регула.
— Народ Рима! — обратился он к толпе. — Сегодня ваш император и Сенат сочли своим долгом избавить вас от человека, который слишком долго пытался угнетать вас.
Из толпы донеслись несколько ликующих возгласов.
— От человека, который задумал подмять под себя весь город... — За этой фразой последовали новые крики одобрения. — Человека, который подобно Икару, вознесся слишком высоко, к самому солнцу, и вот теперь обжег себе крылья. И это правильно, потому что наше солнце — это император. Это он направляет нас в этой жизни. Не зря Сеян был низвергнут именно здесь, в храме, посвященном солнечному богу Аполлону!
Веспасиан и Ценис уже спускались по ступенькам задней лестницы, когда голос Регула утонул в одобрительном реве сотен глоток.
— Похоже, он их убедил, — заметил Веспасиан, когда они зашагали к дому Антонии, до которого отсюда было рукой подать.
— Что еще ему остается? — ответила Ценис, пытаясь не отставать. — Сеян щедро выделял средства на игры. Да, кто-то его не любит, но обо всех сказать этого нельзя. И если Регул не переманит их на свою сторону, можно ждать чего угодно. Люди могут взбунтоваться и освободить Сеяна.
Веспасиан вздрогнул при этой мысли, однако был вынужден признать, что Ценис права. Дойдя до дома Антонии, они постучали в дверь. Привратнику хватило один раз быстро посмотреть в «глазок», чтобы впустить их внутрь.
Антония уже поджидала их в атрии, держа в руках первый список.
— Веспасиан, — обратилась она к гостю с разочарованием в голосе, — значит, император не потребовал казни Сеяна.
— Нет, домина, лишь предложил заточить его в темницу.
— Я так и думала. Внутренний голос подсказывал мне, что ему не хватит смелости. Он все еще боится, что у Сеяна найдутся сторонники, которые не поддержат призыв к казни, а то и вообще поднимут мятеж.
— В самом конце собрания, домина, все до единого уже осыпали его проклятьями.
— Отлично, потому что я намерена с помощью его сторонников подтолкнуть Сенат сделать то, на что не осмелился Тиберий. Именно на этот случай я и попросила составить для меня списки. Ценис, дай их мне.
Ценис протянула хозяйке второй список. Антония быстро пробежала его глазами и сравнила с первым.
— Ага, бывший консул Авл Плавтий — наш человек. Пришел последним, откололся первым. Ему вряд ли захочется привлекать к своей персоне внимание императора. Я сегодня же напишу ему, и в обмен на мое молчание по данному вопросу, я уверена, он будет только рад ходатайствовать перед консулами о проведении очередного заседания Сената уже сегодня во второй половине дня. на котором он потребует казни Сеяна. Его наверняка под держат те, кого он убедит в необходимости этой меры.
Веспасиан в изумлении покачал головой.
— Домина, это гениально: вынудить бывших сторонников Сеяна потребовать его смерти, — с искренним восхищением произнес он.
— Нет, Веспасиан, это всего лишь политика. Если его смерти потребуют его же бывшие горячие сторонники, то никакого мятежа не будет. А теперь ступай на Форум и жди. Посмотрим, права я или нет. В любом случае до окончания дня тебе предстоит много работы. Пойдем, Ценис, нам тоже надо кое-что сделать. Кроме того, мне нужно отправить записку Макрону.
***
Римский Форум был полон народа. Представители всех сословий, занятий и ремесел отложили свои дела и, как и положено гражданам Рима, стеклись сюда, чтобы следить за ходом событий, гадая, чем все закончится.
Толпа жила слухами, которые то подтверждали, то опровергали друг друга, начиная вполне правдоподобными (Сеяна отправят в изгнание или даже отпустят на свободу) до совершенно фантастических (Тиберий лежит на смертном одре, или готов отречься от пурпура, или будет восстановлена Республика, или Тиберий возвращается в Рим, чтобы лично казнить Сеяна). Все эти слухи находили своих сторонников в разных частях толпы.
Веспасиан кое-как протолкнулся к зданию Курии. Здесь он увидел Пета и нескольких сенаторов, которые о чем-то беседовали на ступенях лестницы с обоими консулами.
— Я расставил вокруг тюрьмы городскую стражу, — доложил Пет. — Каковы твои дальнейшие распоряжения?
— Мы продержим его там до тех пор, пока от императора не поступят новые пожелания, — ответил Регул с нотками неуверенности в голосе.
— Нам уже известны его пожелания, — резко поправил Регула его младший коллега Трион. — Вопрос в том, как долго продержится преторианская гвардия. Если преторианцы маршем войдут в город, чтобы освободить Сеяна, клянусь вам, я не стану у них на пути. Более того, я лично поведу их за собой и сам отомкну тюремную камеру.
— В таком случае ты поступишь против Сената и римского народа! — крикнул в ответ Регул.
— Что мне Сенат и римский народ?! Власть у того, кому верны преторианцы. Я предпочту быть на их стороне, чем валяться мертвым на ступенях Гемониевой лестницы, — ответил Трион, махнув рукой в сторону каменных ступеней, что вели от Форума к вершине Капитолийского холма.
— Но ведь ты вместе со всеми признал его виновным, — напомнил Триону Регул, — как тебе хватает чести отказываться от собственного же решения?
— Да, я был вместе со всеми на том собрании, но я не голосовал. Голосовал лишь один человек. И ты, старший консул, выбрал его лишь потому, что тебе доподлинно известно, что этот сенатор в дружбе с главным врагом Сеяна, высокородной Антонией. Это позволило всем нам остаться при своем мнении до того момента, когда мы сочтем нужным его высказать.
Среди сенаторов прокатился одобрительный шепоток. Однако Регул пришел в ярость.
— Но ведь это была твоя идея. Я согласился с ней ради примирения, дабы не принуждать тех, кто только что поддерживали Сеяна, голосовать против него.
Трион кисло улыбнулся и пожал плечами.
От Веспасиана не ускользнуло, что утреннее единодушие успело дать трещины. Люди начали понимать, что конфликт далеко не исчерпан, и потому переосмысливали свои решения.
Трион же действительно оставил им возможность пойти на попятную.
К стоявшим на лестнице сенаторам торопливо подошел Гай. Его обычно аккуратно завитые волосы были мокры от пота и прилипли к коже.
— Консул Регул, — заговорил он, пытаясь отдышаться. — Могу я поговорить с тобой наедине?
— Разумеется, — ответил тот, отступая прочь. Было видно, что он обрадован такой возможности.
Сенаторы тоже разбились на стайки и разошлись в разные стороны. Пет подошел к Веспасиану.
— Похоже, что все не так просто, дружище. Я бы даже сказал, очень непросто, — произнес он, улыбаясь от уха до уха, как будто был в восторге от такого развития событий.
— Мне кажется, Антония только что навязала кому-то свое мнение, — ответил Веспасиан, заметив, что сквозь толпу к зданию Курии спешит большая группа сенаторов.
Кивнув Гаю в знак согласия, Регул тотчас прекратил свой с ним разговор. Он тоже заметил, как к нижней ступеньке лестницы подошел Авл Плавтий, а с ним еще около трех десятков бывших сторонников Сеяна.
Плавтий гордо расправил мускулистые плечи и гордо вскинул голову, отчего стали видны толстые синие вены на шее.
— Консулы Регул и Трион! — выкрикнул он как можно громче, чтобы его услышали и успокоились все, кто собрался на площади.
На Форуме тотчас воцарилось молчание. Люди поняли, что сейчас произойдет нечто важное. Плавтий дождался, когда стихли последние голоса, после чего заговорил:
— Мы требуем немедленно провести полное заседание Сената, чтобы наконец разрешить ту двусмысленную ситуацию, в которой мы все оказались.
— Целиком и полностью вас поддерживаю! — радостно выкрикнул Трион. — Или ты, старший консул, предпочтешь сделать это сам? День уже утром был объявлен благоприятным для принятия сенатских решений, так что вряд ли у тебя найдутся отговорки.
Регул посмотрел на небо и указал пальцем на стаю гусей, что, гогоча, клином летели на северо-запад над храмом Согласия у подножия Капитолийского холма.
— Я объявляю это знаком богов! — выкрикнул он.
— Ты не можешь отказать впроведении заседания из-за каких-то птиц! — сердито возразил Трион.
— Могу, и очень даже легко. Тому есть немало прецедентов. Но я воспринимаю это как добрый знак, ибо именно гуси спасли Рим, когда спали собаки. Это они своим гоготом разбудили защитников Капитолия, когда галлы пытались под покровом ночи пробраться на холм. Сегодня же они указали нам, что мы должны провести заседание Сената в храме Конкордии, богини Согласия. Созывай Сенат, и мы соберемся вторично в священных пределах ее храма. Там мы устраним любые разногласия. Там примем окончательное решение!
Разразившись одобрительными возгласами по поводу столь патриотичного толкования полета птиц, толпа расступилась, уступая дорогу двадцати четырем ликторам, вслед за которыми оба консула прошествовали к храму Конкордии.
Веспасиан догнал Гая на середине Форума.
— Что ты сказал Регулу, дядя?
— Когда я вернулся в дом Антонии, ей принесли записку от Плавтия, в которой тот соглашался с ее требованиями. Более того, он пообещал, что с ним также согласятся тридцать других бывших сторонников Сеяна, которые в данный момент собрались в его доме, правда, при условии, что Антония лично замолвит за них словечко перед императором.
Антония отправила записки всем сенаторам, которые не пришли на утреннее собрание, поскольку не желали стать свидетелями предполагаемой победы Сеяна, в которых велела им в обязательном порядке явиться на повторное заседание, как только их призовут. Она также попросила меня как можно быстрее прийти сюда, чтобы Регул не смог найти предлог и отказать в проведении повторного заседания.
— Например, узреть в полете птиц дурное предзнаменование?
Гай усмехнулся
— Именно. Он с тем же успехом мог заявить, что пролетая над городом, гуси уносят с собой удачу, и потому больше не будет никаких заседаний. Можно подумать, раньше такого не бывало! Бывало, и не раз!
Вместе они дошли до храма Конкордии, позади которого высился красивый арочный фасад Табулярия, где располагался городской архив. Гай вошел внутрь, Веспасиан остался стоять снаружи.
Примерно в течение получаса Веспасиан наблюдал за тем, как в храм подтягиваются сенаторы, в том числе и те, кто проигнорировал утреннее заседание. Сейчас они со всех сторон спешили к храму, уверенные в том, что именно их партия одержит победу. В числе тех, что прибыли последними, были Корбулон и его отец, который оказался удивительно похож на сына. Было заметно, что оба волнуются, не уверенные в том, каков будет исход.
— Веспасиан, что происходит? — нервно спросил Корбулон, когда его отец прошел внутрь храма.
— Если бы ты был на утренних дебатах, ты бы знал, — уклончиво ответил Веспасиан, чтобы еще больше его раззадорить.
— Нам было нехорошо, — высокомерно ответил Корбулон. — Наверно, накануне мы съели несвежих креветок.
— Я бы не советовал тебе есть креветки, если тебе от них всякий раз бывает дурно.
— Ты прав, — буркнул Корбулон, вспомнив, что он уже как-то раз использовал этот предлог в присутствии Веспасиана. — И все-таки, в чем дело?
— Если ты войдешь и проголосуешь за предложение консула, то все будет в порядке, — загадочно ответил Веспасиан.
Сообразив, что ему не пристало расспрашивать кого-то, кто сам не является сенатором, Корбулон фыркнул и направился в храм.
— Призванные Отцы, — донесся изнутри голос Регула, — прошу тишины!
Гул голосов внутри храма тотчас стих. Двери остались открытыми. Веспасиан встал рядом, чтобы наблюдать за происходящим.
— Хотя день уже объявлен благоприятным, — начал Регул, — теперь мы находимся под опекой другой богини и потому обязаны сделать ей жертвоприношение.
По залу пробежал с одной стороны одобрительный шепот, и ропот несогласия — с другой. Трион тотчас вскочил с места, однако прежде чем он успел возразить, Регул заговорил дальше.
— Дабы меня не обвинили в том, что я корыстно толкую знамения, я приглашаю младшего консула принести богине жертву.
Трион с радостью ухватился за это предложение. Прикрыв голову складкой тоги, он шагнул к алтарю. Поскольку в храм Согласия их привел полет гусей, для жертвоприношения также был выбран гусь. Скороговоркой читая над птицей молитвы, Трион быстро свернул гусю шею, после чего вскрыл тушку, чтобы рассмотреть печень. И тотчас же поспешил объявить, что печень в полном порядке — знак того, что Конкордия благосклонно взирает на их сегодняшнее собрание.
— Спасибо тебе за твои труды, консул, — со всей серьезностью поблагодарил Триона Регул и возобновил свою речь. — Об этом заседании нас просил сенатор Плавтий, и поэтому первое слово предоставляется ему.
Регул опустился на свой консульский стул; Плавтий же поднялся, чтобы заговорить.
— Призванные Отцы! — он в театральном жесте вытянул вперед правую руку и обвел взглядом весь зал, включая в некий незримый круг всех присутствующих. — Я попросил вас собраться снова, потому что я, как и многие из вас, неправильно истолковали пожелания нашего императора и тем самым создали взрывоопасную ситуацию.
По залу пробежал одобрительный гул — с таким утверждением были согласные все.
— И потому я предлагаю тщательно разобраться, что он хотел нам сказать. Он попросил нас проголосовать — «должен он или нет быть заточен в темницу». И мы все единогласно истолковали это как желание императора бросить Сеяна за решетку.
И вновь обе партии согласились с его словами.
— Однако заточение гражданина в темницу никогда не признавалось в Риме в качестве наказания. Как же мог император просить нас проголосовать за наказание, которого не существует?
По лицам сенатором пробежало недоумение. Кто-то нахмурил брови.
— Давайте еще раз задумаемся над словами «должен или нет». Говоря так, Тиберий дал нам понять, что решение, что сделать с этим человеком, остается за нами. Мы же, Призванные Отцы, истолковали эту фразу дословно. Выбор состоял вовсе не в том, заточить Сеяна в темницу или оставить на свободе. Нет, наш император порой бывает куда более тонок, чтобы его мог сразу понять даже верный ему Сенат.
Зал наполнился хором одобрительных возгласов. Веспасиан улыбнулся. Последняя фраза была явно вставлена в речь с тем расчетом, чтобы Тиберий ее прочел, когда будет знакомиться с отчетом о повторном заседании.
— Выбор, который предлагал нам наш возлюбленный император, на самом деле не был столь узок. В своей мудрости он знает, что, заточив Сеяна в темницу, мы лишь дадим повод для недовольства, волнений и даже гражданской войны. «Заточение или свобода» — нет, наш выбор был отнюдь не таков. Император имел в виду нечто иное. «Заточение или утрата всех привилегий», «заточение или домашний арест», или здесь в Риме или в провинции, «заточение или отказ в топливе и воде в пределах трехсот миль от Рима», «заточение или изгнание на остров или в далекий город».
Плавтий на минуту умолк, чтобы смысл его слов дошел до слушателей. Один за другим сенаторы начали выкрикивать свои предложения. Кто-то выбирал то или иное наказание, кто-то — снисхождение. Тогда Плавтий повысил голос, заглушая их.
— Или же, Призванные Отцы, — с пафосом произнес он, — «заточение или смерть». И я выбираю второе. Но не смерть римского гражданина, в которой Сеян отказал своим многочисленным жертвам. Нет, пусть это будет смерть врага Рима, смерть через удушение.
Зал взорвался ревом голосов, но Плавтий остался стоять, вскинув руки, ожидая, когда шум уляжется.
— И пусть это будет не только мое мнение, — продолжил он, как только волнение в зале слегка улеглось и его голос стал снова слышен. — Давайте сделаем все так, как надо — в отличие от утренней спешки, чтобы в воле Сената не осталось никаких сомнений. Пусть каждый сенатор встанет и выскажет свое мнение. После чего это предложение будет поставлено на голосование. Если ты, старший консул, согласен со мной, я бы просил предоставить следующее слово моему коллеге, Силию Нерву. Это его право как бывшего консула.
Плавтий сел, а Регул вновь взял бразды правления в свои руки.
— Консул Трион, ты согласен, что мы должны провести полноценные прения?
Трион не стал спорить: он сам требовал этого заседания и сам же совершил жертвоприношение. Поэтому он встал и что-то пробормотал в знак согласия. Впрочем, было видно, что он потрясен услышанным. Его фракция понесла невосполнимую потерю, лишившись в лице Плавтия авторитетного сторонника.
— Прекрасно. Тогда я предоставляю слово бывшему консулу Силию Нерву.
Вперед, слегка вразвалочку, вышел круглый немолодой мужчина.
— Призванные Отцы, я также требую для Сеяна смерти посредством удушения и также проклятие его памяти. Пусть его имя будет стерто со всех памятников и документов и предано забвению, — произнес он и так же слегка вразвалочку вернулся на место.
Со всех сторон донеслись дружные возгласы. Сенаторы поняли, что угодили в ловушку, из которой Сеяна уже не вызволить. Веспасиан, затаив дыхание, наблюдал, как на его глазах срабатывает план Антонии. Регул поочередно, в порядке убывания статуса, одного за другим вызывал сенаторов сказать свое слово. Лишь немногие находили в себе мужество что-то промямлить про снисхождение или хотя бы просить о том, чтобы Сеяну отрубили голову. Большинство высказалось за смерть посредством удушения.
К тому моменту, когда высказался самый младший из более чем четырехсот сенаторов, солнце уже начало клониться к закату, и консулы были вынуждены завершить прения.
Слово взял Регул.
— Призванные Отцы, прежде чем я поставлю вопрос на голосование, осталось высказаться лишь обоим консулам. Консул Трион, твое слово.
Трион медленно поднялся на ноги и неторопливо вышел на середину зала. У него был вид человека побитого, но не сломленного, готового до конца отставить свою правоту, причем единственно доступным способом.
— Призванные Отцы, в течение столетий мы не раз становились свидетелями тому, как человек по той или иной причине предавался гордыне, — голос Триона звучал ровно и неторопливо. Со стороны сенаторов тотчас же донеслись недовольные возгласы. Было понятно, что Трион нарочно тянет время.
— Кориолан, Гай Марий, Сулла, Тарквиний Гордый, Аппий Клавдий...
Перечисление имен продолжилось, и Веспасиан, как и сенаторы, заволновался, что Трион будет говорить, пока не сядет солнце, и тогда дебаты будут объявлены незавершенными и никакого голосования не состоится.
— Сегодня же нам пора посмотреть, что за человек Сеян, — продолжил Трион, после того как перечислил несколько десятков исторических фигур. В зале то и дело раздавались возмущенные выкрики, отчего он был вынужден повысить голос. — Тот ли он человек, который...
Увы, он не договорил, потому что в лицо ему, едва не сбив его с ног, полетел табурет. Трион покачнулся, по правой щеке потекла кровь.
В забрызганной кровью тоге Трион отступил назад и, расправив плечи, открыл было рот, чтобы заговорить снова, но не успел произнести и слова, как на него обрушился настоящий залп табуретов. Младший консул упал и был вынужден ползком искать спасения позади своего консульского стула.
— Спасибо, мы ценим твое мнение, консул, — кивнув своему коллеге, произнес Регул, как будто не заметил ни крови, ни синяков. — Я тоже требую смерти. Сейчас мы разделимся. Те, кто за — пройдут справа от меня, те, кто против — слева. Итак, мы голосуем за то, чтобы приговорить Луция Элия Сеяна к смерти через удушение и проклятию памяти. Имя его будет повсеместно стерто.
Сенаторы, отталкивая друг друга, наперегонки бросились вперед, чтобы пройти справа от консула, лишь бы никто не подумал, что они против. Через считанные мгновения остался лишь один человек, кто этого не сделал: Трион, который все еще прятался за своим стулом. Осторожно высунув голову, он обвел взглядом зал и понял свое поражение.
— Я объявляю, — выкрикнул Регул, — что данное предложение...
Старший консул не договорил. Открыв рот, он уставился в открытые двери, куда-то мимо Веспасиана.
Веспасиан моментально обернулся, чтобы посмотреть, что он там увидел. В пятидесяти шагах от него, все как один в белоснежных тогах, сквозь испуганную толпу к храму Конкордии уверенно шагала когорта преторианской гвардии.
— Господин, я и мои братишки здесь! — раздался из толпы голос Магна. Веспасиан обернулся и увидел его рядом с храмом. В окружении своих приятелей с большой дороги тот стоял на нижней ступеньке лестницы. В руках у всех были дубинки и палки. Позади них вверх к Капитолию уходила Гемониева лестница.
— Мне кажется, настало самое время подкрепиться, если ты понимаешь, о чем я.
Веспасиан застыл на месте и с опаской посмотрел на главную лестницу, на которую уже ступила первая шеренга преторианской центурии, во главе которой шагал Макрон. Неужели он не смог переманить преторианцев на свою сторону? И теперь сам ради спасения своей шкуры перешел на сторону бывшего врага? Ответа на этот вопрос у него не было. Зато он точно знал, что в данный момент предпочел бы оказаться под защитой Магна и его «братишек». И он повернулся, чтобы уйти.
— Триумвир капиталис! — рявкнул Макрон. — Подойди сюда, или мои солдаты прирежут тебя.
Деваться было некуда, и Веспасиан был вынужден подчиниться. Макрон положил ему на плечо свою пудовую лапищу и толкнул внутрь храма.
Бледные от ужаса, сенаторы словно окаменели. На их глазах в храм прошествовала когорта преторианцев и по команде застыла на месте.
— Что это все означает, трибун? — выкрикнул Регул, когда Макрон вышел вперед, оставив Веспасиана стоять рядом с первой шеренгой.
— Вы уже проголосовали? — прорычал Макрон.
— И каков результат?
— Я как раз собирался его объявить, когда вы столь бесцеремонно прервали меня.
— В таком случае предлагаю тебе немедленно это сделать, консул.
Сенаторы сбились в кучу, опасаясь, что приняли не то решение. Трион с торжествующим видом поднялся из-за стула. Регул сглотнул застрявший в горле комок.
— Сенату было предложено проголосовать за то, чтобы приговорить Луция Элия Сеяна к смерти через удушение и проклятию памяти, — произнес он и с опаской посмотрел на Макрона. — И я объявляю, что это решение принято, —добавил он дрожащим голосом.
На какой-то миг в зале воцарилась мертвая тишина. Сенаторы ждали, что скажет Макрон. Все боялись даже пошелохнуться. Макрон трижды хлопнул в ладоши.
— Поздравляю вас, Призванные Отцы, в кои веки вы приняли верное решение!
Последовал дружный вздох облегчения. Трион поник.
— Я рад, что ты так считаешь, трибун, — ответил Регул.
— Отныне, консул, ты обращаешься ко мне «префект». У меня с собой указ императора о назначении меня префектом претория, — заявил Макрон, размахивая двумя свитками. — Кроме того, я передаю требование императора наказать этого человека точно так же, как и Сеяна. Центурион, подведите его ближе.
Центурион вытащил из середины центурии молодого человека, чьи руки были скованы цепями. Впрочем, голову он держал гордо и высоко, а в его взгляде читалось презрение.
— Кто это, префект? — спросил Регул.
— Страбон, старший сын Сеяна. Двух младших детей император пощадил.
— В чем его обвиняют?
— В том, что он сын изменника.
— Но мы не можем приговорить его к смерти лишь на основании родства. Это означало бы возвращение к беззаконию гражданских войн.
— Консул, если ты хочешь поскорее завершить это дело, поступай так, как велит император. Если ты этого не сделаешь, обещаю тебе, я доведу до его сведения, почему Страбона были вынуждены казнить преторианцы, а не Сенат.
— Ты не оставил нам выбора, — ответил Регул и вновь обратился к сенаторам. — На голосование выносится следующее: Страбон, старший сын Сеяна, должен разделить судьбу своего отца. Те, кто за, становятся справа от меня, те, кто против, — слева.
Сенаторы остались там, где и стояли. Лишь Трион, поняв, что ему подвернулась возможность обелить себя в глазах Тиберия, поспешил присоединиться к остальным.
— Решение принято единогласно, — печально объявил Регул.
К великому удивлению Веспасиана, центурия преторианцев разразилась ликующими возгласами, которые докатились и до остальной когорты, что ждала снаружи.
Призовите одного из триумвиров! — крикнул Регул, стараясь перекричать шум, который поднялся, как только известие о казни, прокатившись по рядам преторианцев, достигло толп на Форуме.
— Я как раз тут одного нашел, — сообщил Макрон. — Веспасиан. выйди вперед!
Веспасиан вышел и встал перед Регулом.
— Мое имя, консул, Тит Флавий Веспасиан. Я один из триумвиров.
—Я поручаю тебе, триумвир, выполнить волю римского Сената, — строго произнес Регул. — Отведи этого человека в Туллианум и проследи за тем, чтобы он и его отец, Луций Элий Сеян, были немедленно казнены через удушение, после чего их тела должны быть выставлены на Гемониевой лестнице.
В сопровождении двух преторианцев Веспасиан вывел Страбона из храма и повел вниз по ступенькам. Шум на плошали стоял оглушающий. Толпа плебса принялась крушить расставленные по всему Форуму статуи Сеяна.
То тут; то там вспыхивали потасовки, и вскоре кровь уже лилась рекой. Жители города устроили самосуд над Сеяновыми шпионами и доносчиками, как настоящими, так и теми, на кого просто пало подозрение. Магн и его товарищи живым щитом заслоняли Веспасиана от разбушевавшейся толпы, пока он шагал ко входу в Туллианум. Вход в тюрьму охраняла городская стража.
— Страбон! Страбон! Мальчик мой! — раздался поблизости исступленный женский крик. — Что они с тобой делают?
Веспасиан обернулся и увидел заплаканную женщину, тянувшую руки к его пленнику.
— Пропусти ее! — приказал Веспасиан Магну, поняв, что перед ним Апиката, бывшая жена Сеяна. — Она имеет право попрощаться с сыном, — добавил он, сурово глядя на двух преторианцев.
Апиката бросилась на шею сыну.
— Мама, ничего нельзя поделать, — сказал Страбон. Закованный в цепи, он не мог ответить на ее объятия. — Все кончено. Отцу никогда не стать императором, так же, как и мне.
Но почему они осудили тебя? Ведь ты ни в чем не виноват! — стенала Апиката.
— Виноват, мама, еще как виноват. К тому же на месте Тиберия я поступил бы точно так же. У тебя для утешения есть Капитон и маленькая Юнилла. Береги их и уезжай с ними из Рима.
— Нам пора, — сказал Веспасиан, отрывая руки Апикаты от сына.
— Прощай, мама. Обещаю тебе, что умру с честью, — сказал Страбон, целуя мать в лоб. — Помни меня.
Веспасиан повел его прочь.
— Буду помнить, сын мой! — крикнула им вслед Апиката. — И клянусь, я скажу Тиберию, что точно так же, как он отнял у меня сына, его собственного отняли у него.
Веспасиан отомкнул низкую дверь Туллианума и подтолкнул Страбона. Тот на мгновение замер на пороге. В последний раз взглянув на ясное, синее небо и набрав полную грудь свежего воздуха, Страбон пригнулся и шагнул внутрь. Подземелье тотчас дохнуло на них могильным холодом. Веспасиан невольно поежился. Так бывало всегда, когда он входил в узилище.
Помещение было тесным, низким и без окон. Посередине пола располагался люк. В дальнем конце за столом сидели три тюремщика и при свете масляной лампы играли в кости. Как только преторианцы закрыли дверь, они тотчас же вскочили с мест. Магн и его друзья остались стоять снаружи, вместе со стражниками.
— Еще одного в камеру? — спросил у Веспасиана старший тюремщик, осклабившись беззубым ртом и вытирая руки о грязную тунику. Он явно получал удовольствие от своей работы, что Веспасиану казалось омерзительным.
— Нет, Спурий, — ответил Веспасиан. — Ты должен немедленно казнить его вместе с его отцом, — с этими словами он указал на люк в полу.
— Сеянов сынок? Ну-ну, отправим к праотцам сразу обоих. Такого у нас еще не было.
Подручные Спурия захихикали.
Рубим или крутим? — спросил Спурий, разглядывая шею Страбона, как будто перед ним был жертвенный баран. Страбон продолжал стоять с гордым видом, не обращая внимания на омерзительного тюремщика.
— Крутим! — едва ли не выкрикнул Веспасиан, чувствуя, как в душе закипает гнев. — И поживее!
— Это хорошо. Меньше грязи потом убирать, ребятки, лишь чуток дерьма и мочи. Гоните мне пару удавок, и я живо вздерну этого паренька, — с этими словами Спурий поднял люк и сбросил вниз веревку, что крепилась к железному крюку на потолке.
— Прошу наверх, господин хороший, — крикнул он вниз с притворной учтивостью.
Веревка тотчас натянулась; в следующее мгновение, ухватившись за края, из люка выкарабкался Сеян, голый, в одной лишь набедренной повязке.
Хотя на его потное тело налипла солома, от него исходило ощущение достоинства и власти. При виде его Веспасиан едва не отшатнулся в ужасе. Взгляд Сеяна был полон ненависти к своему тюремщику.
— Император и Сенат в конце концов одумались! — порычал он в лицо Спурию. — Я никогда не забуду твоего гостеприимства, жалкий червяк!
— Боюсь, ты ошибаешься, отец, — подал голос Страбон.
Услышав голос сына, Сеян резко обернулся. Перед ним, между двумя преторианцами, закованный в цепи, стоял Страбон. Он тотчас понял, что это значит, и на какой-то миг самообладание изменило ему. Однако затем он кивнул и улыбнулся кривой улыбкой.
— Понятно. Так вот значит, чем все кончилось, — он посмотрел на преторианцев. — И сколько же Тиберий заплатил гвардии, чтобы та предала меня?
Оба гвардейца ничего не ответили, глядя перед собой.
— Ага, стыдно признаться? — усмехнулся Сеян. — Хорошо, попробую угадать. По двадцать золотых каждому?
Преторианцы хранили молчание, отказываясь смотреть ему в глаза.
— Значит, тридцать?
Было видно, что обоим неловко.
Глаза Сеяна от удивления полезли на лоб.
— Так значит, и двадцати не дали. Эх вы, продажные шлюхи.
— По десять золотых, отец, — сообщил Страбон. — Они сами хвастались, пока вели меня в Сенат.
— Хвастались! Хвастались, что получили по десять золотых! Какие-то жалкие двести пятьдесят денариев! — Сеян расхохотался. — Император выкупил свою империю меньше чем за годовое жалованье рядового преторианской гвардии! Вот это покупка! Да за такую цену вскоре любой сможет себе позволить императорский пурпур!
С этими словами он плюнул преторианцам под ноги.
— Ладно, давайте кончать!
Его взгляд упал на Веспасиана. Он тотчас нахмурился и ткнул в него пальцем.
— Я знаю тебя. Сегодня утром ты прятался за колонной в храме Аполлона. Если ты один из триумвиров, то что ты забыл рядом с храмом, где проходило заседание Сената, на котором я должен был получить трибунские полномочия?
— Мне было так велено, — ответил Веспасиан, глядя Сеяну в глаза.
— Кем велено? Макроном?
— Нет, Антонией, — честно признался Веспасиан, не видя смысла скрывать имя той, что сыграла ключевую роль в свержении его пленника.
Сеян улыбнулся мрачной улыбкой.
— Эта старая сука? Так значит, это она, а не Макрон?
Веспасиан кивнул, по-прежнему глядя Сеяну в глаза.
В глазах пленника промелькнул огонек узнавания.
— Я ведь уже видел тебя раньше?
— Верно, видел.
— На стене дома Ливиллы пять лет назад. Ты был в числе тех, что пришли освободить рабыню, личного секретаря Антонии.
— Верно. Я был среди них.
Вы поступили как храбрецы.
Веспасиан продолжал смотреть в глаза Сеяну, как будто слова похвалы его не касаются.
Сеян какое-то время молча смотрел на него. Все, кто были рядом, стояли, не пошелохнувшись, как будто чувствовали, что между этими двумя, триумвиром и осужденным на смерть, возникла некая незримая связь. Веспасиан расправил плечи и гордо вскинул голову. Куда только подевался его страх!
— Есть в тебе нечто, молодой человек, — наконец произнес Сеня. — Нечто такое, что есть и во мне. Железная воля. Антония наверняка ее тоже разглядела в тебе, если она спустя пять лет вновь прибегла к твоей помощи. Обычно она выбрасывает людей уже через несколько месяцев, как только использует их в своих целях. Значит, она считает, что ты годен на нечто большее. Вчера помощник Антонии, сегодня римский палач. Что же уготовано тебе завтра? Кстати, как твое имя?
— Тит Флавий Веспасиан.
— Что ж, юный сын рода Флавиев. Я дам тебе совет. Запомни его хорошенько. Это последний совет, который я кому- то даю. Я здесь всего по одной причине. Одной-единственной. Я не взял власть, когда до нее можно было дотянуться рукой. Когда я был консулом, мне следовало поднять мятеж. Гвардия была моей, Сенат по большей части моим, народ тоже был бы моим. Но я не решился.
Почему я не решился, когда столько лет к этому шел, да и сама власть тоже шла ко мне в руки? Почему? Ведь Антония наверняка рассказала тебе, что я делал все для того, чтобы приблизить это момент, как я пытался стать или наследником Тиберия, или, женившись на Ливилле, регентом наследника; как я избавлялся от соперников, пока выбор Тиберия не сузился до троих — Клавдий, Тиберий Гемелл или я?
— А Калигула? — не удержался от вопроса Веспасиан.
Сеян состроил презрительную гримасу.
— Этот юный извращенец-скорпион? Как ты думаешь, зачем я уговорил Тиберия вызвать его на Капри? Я рассчитывал, что наш безумец-император уже в течение первого месяца сбросит его с утеса. Но я ошибся, хотя кто знает, может, еще и сбросит. Но случись все так, как я задумал, разве кто-то обвинил бы меня в его смерти? Как никто не смог бы обвинить меня в смерти любого из вероятных наследников. Подозревать — да, но доказательств не было бы никаких. Ибо если бы они были, меня самого давно не было бы в живых.
Я делал все для того, чтобы во мне не увидели убийцу моих соперников. Я не желал брать власть. Я хотел, чтобы ее мне дали. Я наивно полагал, что если возьму ее силой, кто-нибудь другой наверняка попытается ее у меня отнять. Но если я получу ее на законных основаниях, то смогу ее удержать и передать сыну.
С этими словами он гордо посмотрел на Страбона и, положив ему на затылок руку, привлек его голову к себе и поцеловал в губы.
— Так каков твой совет, Сеян? — напомнил ему Веспасиан.
— Совет? Ах да, — медленно произнес Сеян и похлопал сына по щеке. — Мой совет таков: когда до власти можно дотянуться рукой, не ведай сомнений. Хватай ее, пока она сама идет к тебе в руки. Никто ее тебе не даст, если ты не схватишь ее сам. Потому что если этого не сделать, кто-то другой уничтожит тебя и твою семью за то, что ты вплотную приблизился к тому, что они оберегают как зеницу ока.
— Зачем ты мне это говоришь?
Сеян печально улыбнулся и покачал головой.
— А теперь давайте положим всему конец. Страбон, сын мой, подойди ко мне. Нас обоих сегодня ждет река.
— Я рад разделить с тобой твою участь, отец.
Сеян взял сына за руку, и они оба опустились на колени. Сеян пригнул голову, сын держал свою прямо.
— Меча не будет, отец.
— Нет, зато будет удавка, — произнес Спурий, делая шаг вперед вместе со своими подручными. Оба держали в руках по веревочной петле.
— Луций Элий Сеян и Луций Элий Страбон! — произнес Веспасиан. — Сенат приговорил вас обоих к смерти через удушение. Вы хотите что-то сказать?
Что хотел, я уже сказал, — ответил Сеян. Тем временем тюремщики накинули им на шеи веревочные петли.
Страбон покачал головой.
— Спурий, давай! — приказал Веспасиан.
Оба тюремщика сзади вставили в петли по короткой дубовой палке и принялись их крутить до тех пор, пока веревки не натянулись, врезаясь жертвам в кожу.
Спурий посмотрел на своего товарища и кивнул.
Медленно и методично они продолжили вращать палки, с каждым новым поворотом все сильнее натягивая веревки и сдавливая приговоренным горло. Держась за руки, отец и сын приняли медленную, мученическую смерть. Сначала глаза обоих вылезли из орбит, а из горла вырвалось клокотание. Затем из открытых ртов пеной потекла слюна и вывалился посиневший язык. По полу растеклись лужи мочи.
Лица обоих, теперь почти фиолетовые, являли собой пугающее зрелище: головы запрокинуты назад, глаза вылезли из орбит и безумным взглядом смотрят в потолок, губы растянуты в жуткой улыбке, зубы оскалены. И все же отец и сын продолжали держаться за руки даже тогда, когда костяшки их пальцев побелели. Затем булькающие звуки прекратились, зато воздух наполнил смрад свежих фекалий. В следующий миг лица обоих исказила гримаса, руки разжались, головы безвольно качнулись, а мертвые тела повалились вперед, удерживаемые лишь веревками, что впились им в горло. Палачи отпустили свои палки, и оба тела рухнули в лужи собственной мочи.
Веспасиан посмотрел на того, кто едва не вырвал власть из цепких когтей Юлиев-Клавдиев. В голове у него все еще звучал их последний разговор. Зачем Сеяну понадобилось говорить ему все это? Разве он когда-нибудь сможет захватить власть? Разве такое возможно?
Внезапно в его мозгу, совершенно непрошенная, всплыла последняя строчка пророчества Амфиарая: «чтобы наутро взять у четвертого Запад». Неужели речь идет о нем? Веспасиан покачал головой и оторвал глаза от мертвого тела того, кто так и не сумел взять в свои руки Запад.
Спурий, выброси тела на ступени, — распорядился он С этими словами он резко повернулся и направился к двери. Снаружи городская стража, а также Магн и его дружки с великим трудом сдерживали натиск толпы, пытаясь оттеснить любопытный плебс от тюремной двери. Веспасиан и оба преторианца бросились им на подмогу и принялись отталкивать напирающую человеческую массу, расчищая путь для Спурия и его подручных. Те бесцеремонно выволокли наружу тела Сеяна и его сына и, бросив их бесформенной грудой на Гемониевой лестнице, поспешили юркнуть назад в свое зловещее обиталище.
При виде бездыханных тел изменника и его сына толпа разразилась радостными воплями и подалась вперед. Буквально каждый сгорал от нетерпения первым надругаться над мертвецами. Вход в Туллианум теперь был свободен.
— Думаю, самая пора сматываться отсюда, господин, — предложил Магн.
— Знаешь, Магн, пожалуй, сегодня ты прав, — ответил Веспасиан, переходя на бег.
Они дошли до здания Курии, где было относительно тихо, и обернулись, чтобы бросить взгляд на Форум. В царившем там хаосе кто-то из растущей на глазах толпы переключил свое внимание на когорту преторианцев во главе с Макроном, что с трудом прокладывали себе путь от Форума обратно в лагерь. В преторианцев, сбивая их с ног, полетели куски разбитых статуй, палки, камни — в общем, первое, что попадалось буянам под руку. Так плебс давал выход своему гневу в адрес тех, благодаря кому временщик Сеян так долго продержался у власти.
Не желая терпеть это безобразие, взбешенный Макрон проревел команду, приказывая колонне остановиться. Гвардейцы замерли на месте и вытащили из-под тог мечи. За первым последовал новый приказ. Гвардейцы тотчас развернулись лицом в беснующейся толпе и с мечами в руках ринулись на своих обидчиков.
Не зная пощады, они безжалостно рубили на куски ближайших к ним людей, а когда те падали, переступали через их тела, чтобы обрушиться на очередную жертву. Свист и улюлюканье вскоре сменились воплями ужаса и боли. Толпа повернулась и бросилась врассыпную. Преторианцы устремились вдогонку убегающим, кромсая мечами тех несчастных, чьи ноги оказались недостаточно быстрыми.
На ступеньках храма Конкордии самые храбрые из сенаторов. кто осмелился высунуть нос наружу, беспомощно наблюдали за резней, которая от римского Форума постепенно распространилась на Бычий Форум и близлежащие улицы.
Веспасиан обернулся и посмотрел на Гемониеву лестницу. На ней никого не было, кроме двух изуродованных тел и впавшей в безумие женщины, что в знак скорби рвала на себе волосы и одежду. Это была Апиката.
Затем от Дома Весталок на дальнем конце Форума донесся оглушающий рев и стук кованых сандалий по каменной мостовой, заставив Веспасиана на миг оторвать глаза от Апикаты. Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы он развернулся и бросился в бегство.
— Бежим! — крикнул Магн и вслед за Веспасианом со всех ног бросился в сторону Квиринала. Его товарищи последовали его примеру. У них за спиной на Форум вышла остальная часть преторианцев. Разойдясь во все стороны, гвардия взялась наводить порядок, напоминая плебсу, кто истинный хозяин в городе.
— И как тебе в твоем новом доме? — поинтересовался Веспасиан у Сабина. Братья сидели в саду у дяди Гая, лакомясь медовыми пирожными и потягивая холодное вино.
— Скоро переезжаем, — ответил Сабин. — И чем раньше, тем лучше, потому что Клементина снова беременна.
— Мои поздравления.
— Спасибо, брат. И потому я хочу, чтобы она как можно скорее обосновалась в новом доме. Ты ведь знаешь, как нервничают женщины, когда переезжают на новое место.
— Это точно, — солгал Веспасиан.
— Я все ждал, пока в городе все успокоится. Впрочем, Сенат сегодня снова проводит заседание, так что можно надеяться на восстановление хотя бы подобия порядка.
— Я тоже очень на это надеюсь, — отозвался Веспасиан, вспомнив недавние беспорядки и погромы.
В течение двух суток преторианцы терзали и грабили Рим, после чего Макрон вновь отозвал их в лагерь за стенами города. Ограбленные, присмиревшие горожане теперь не питали никаких иллюзий на тот счет, кому принадлежит реальная власть.
Потребовалась еще неделя, чтобы жизнь вернулась в относительно спокойное русло. Впрочем, то здесь, то там вспыхивали беспорядки, направленные против сторонников Сеяна — если такие еще где-то оставались. Спустя еще несколько дней Сенат смог собраться снова, хотя и не в полном составе. Пока преторианцы творили бесчинства, большинство сенаторов решили переждать беспорядки в своих загородных поместьях.
— Ты раздобыл список предполагаемых квесторов на следующий год? — спросил Веспасиан у брата, чтобы сменить тему разговора. О новом доме он поинтересовался лишь из вежливости. Он по-прежнему не одобрял решения Сабина влезть в долги.
— Раздобыл, — мрачно ответил Сабин. — Такое впечатление, что на этот раз все патрицианские семьи решили выставить своих кандидатов. Плебеям вроде нас с тобой надеяться не на что. Что-то подсказывает мне, что меня в третий раз ждет неудача.
Их разговор прервало появление Гая. Вслед за ним, стараясь на ходу освободить хозяина от тоги, семенил верный Энор.
— Иногда мне кажется, что мои собратья-сенаторы не более чем стадо безмозглых баранов, — гневно пророкотал Гай. — Энор, принеси мне кубок!
Юный германец бросился выполнять его распоряжение. Гай опустил массивный зад на скамейку рядом с Сабином и потянулся за пирожным.
Братья подождали, пока дядюшка насытится сладкими пирожными. которые он запивал неразбавленным вином.
— Эти идиоты спорили о том, наказывать Макрона или нет за то, что с его позволения преторианцы бесчинствовали в городе. — прогудел Гай и в гневе стукнул кубком по столу. Лишь наполовину выпитое вино выплеснулось почти полностью. — И тогда Авл Плавтий встал и заявил, что вместо того, чтобы наказывать Макрона, мы должны быть ему благодарны за то, что он так быстро восстановил в городе порядок. Быстро! Это надо же такое ляпнуть, будь проклята моя толстая задница!
Мы целых два дня просидели, забаррикадировавшись в доме, пока на улицах творились всяческие безобразия вплоть до смертоубийств! — Гай одним глотком допил остатки вина и протянул кубок Энору, чтобы тот наполнил его снова. — Кроме того, Авл предлагает, чтобы Макрона возвысили до экспретора, и это при том, что он даже не член Сената! И что бы вы думали! Все тотчас ухватились за это предложение: мол, это такая блестящая идея, и когда ее поставили на голосование, все единогласно проголосовали «за»!
— Единогласно, дядя? — удивился Веспасиан, глядя, как во рту у Гая исчезает огромный кусок пирожного. — Разве ты не проголосовал против, если ты так зол по этому поводу?
— Нет конечно! — с полным ртом бросил в ответ Гай, и с его губ на стол полетели крошки. — Или ты предпочел бы, чтобы все увидели, что я единственный, кто против? Согласись, что это было бы крайне неразумно!
— Если все будут так поступать, неудивительно, что Сенат принимает возмутительные решения.
— Это еще не самое возмутительное, — возразил Гай. — Боюсь, что началось возмездие, и чтобы отвлечь внимание от своей персоны, его возглавил не кто иной, как Авл Плавтий. Он настоял на том, чтобы троих самых рьяных сторонников Сеяна в Сенате сбросили с Тарпейской скалы, и как будто этого мало, велел тотчас же их привести и лично столкнул их вниз. Боюсь, мой дорогой мальчик, что в ближайшие дни отдыхать тебе будет некогда.
***
Пять дней спустя Веспасиан стоял на залитых утренним солнцем ступенях Курии в ожидании новых постановлений в отношении сторонников Сеяна. Как и предсказал Гай, ему и двум другим триумвирам работы выпал непочатый край: за прошедшие несколько дней шестерым отрубили головы, четверых удушили и одного незадачливого сенатора столкнули с Тарпейской скалы.
Около десятка предпочли совершить самоубийство еще до того, как палачи успели добраться до них, предотвратив тем самым конфискацию имущества. Никто, однако, не удостоился должного судебного разбирательства на Форуме: все казни производились либо по указу Сената, либо по письменной просьбе императора, либо по предложению Авла Плавтия, который выносил этот вопрос на голосование.
В то утро Регул зачитал еще одно длинное письмо от Тиберия. Веспасиан был уже по горло сыт гневными диатрибами против сторонников Сеяна, которыми Тиберий забрасывал Сенат, поэтому на этот раз не стал задерживаться у открытых дверей, чтобы его послушать.
Судя по тому, что внутри стало шумно, Веспасиан понял, что идет голосование. Это тотчас вызвало у него улыбку. Во время последних дебатов Сенат ни разу не разошелся во мнении, единодушно голосуя за смертную казнь.
На какое-то мгновение воцарилась тишина, а затем донесся голос Регула, зачитавшего принятое решение. Сенат взорвался возгласами одобрения. Веспасиан мысленно приготовился к исполнению своих обязанностей, гадая, какого незадачливого сенатора Пет выведет к нему сегодня и какой вид казни назначат бедняге. К его вящему ужасу, Пет вышел из Курии на пару с Гаем.
— Неужели и ты, дядя? — воскликнул он, взбегая по ступеням им навстречу. Неужели ему придется наблюдать за казнью родного человека?
— Что? — переспросил явно сбитый с толку Гай. — Нет, дорогой мой мальчик, не я, — рассмеялся он. — Тиберий
только что поймал в капкан свою самую большую добычу: Ливиллу.
— Ливиллу? Но как?
— Император подтвердил то, что многие давно подозревали: чтобы расчистить путь для брака с Сеяном, Ливилла отравила своего мужа Друза, сына Тиберия. Ее лекарь и один из рабов-телохранителей Друза, оба ныне вольноотпущенники, были схвачены и во всем признались под пыткой. Сенат поручил мне сообщить Антонии о приговоре, вынесенном ее дочери. Не могу сказать, что жду этого разговора с нетерпением.
— Неужели мне придется присутствовать при казни женщины? — уточнил Веспасиан. Несмотря на кровавую репутацию Ливиллы, он был отнюдь не в восторге от такой перспективы.
— Нет-нет, что ты, приятель, успокойся. Сенат не вынес решения о ее казни, — жизнерадостно сообщил Пет. — Нам с тобой лишь предстоит взять ее под стражу. Из уважения к Антонии Тиберий попросил передать Ливиллу матери. Император счел, что Антония, как мать той, что убила собственного сына, лучше других знает, какого наказания заслуживает ее дочь. Впрочем, если хочешь знать мое мнение, то в данном случае Тиберий проявил излишнее мягкосердечие. Ведь какая мать прикажет убить собственную дочь?
Четыре центурии городской когорты окружили дом Ливиллы на Палатине, дабы воспрепятствовать ее бегству, хотя, насколько Веспасиану было известно, решение Сената пока не достигло ее ушей. В сопровождении центуриона они с Петом поднялись по величественной лестнице к парадной двери. Позади них вдоль всего фасада дома плотной шеренгой выстроилась центурия городской стражи. Пет дернул за цепочку, и внутри звякнул колокольчик. Вслед за этим открылся смотровой глазок.
— Квестор Публий Юний Цезенний Пет прибыл к высокородной Ливилле по поручению императора и Сената, — четко и медленно проговорил Пет.
Смотровой глазок захлопнулся, однако впускать их внутрь никто не торопился.
— Похоже, хозяйка дома не желает видеть нас, — заметил Пет, когда дверь так и не открылась. — Впрочем, я ее не виню. Центурион, выбивайте дверь.
— Слушаюсь!
Центурион гаркнул приказ, и к нему с тараном в руках тотчас подскочили четверо его подчиненных. После нескольких гулких ударов дверь распахнулась. Сопровождаемые центурионом, Веспасиан и Пет через вестибюль прошли в роскошный атрий. Такую пышную роскошь, такое обилие золота и серебра Веспасиан видел впервые.
Вокруг низких, полированных мраморных столиков на причудливых золотых или серебряных ножках были расставлены вазы, чаши, статуэтки и канделябры самых разных размеров. Здесь же стояли кресла и диваны, обтянутые темно-красной тканью с золотой нитью. Они превосходно гармонировали с фресками, изображавшими кровавые битвы титанов до появления человека. Потолок над имплювием поддерживали четыре черные мраморные колонны с серыми прожилками, а в центре бассейна высилась огромная статуя Сатурна, серпом оскопляющего своего отца, Цела.
— Как вы смеете врываться в мой дом! — раздался возмущенный женский голос.
Веспасиан и Пет обернулись. В одной из многочисленных дверей, выходивших в атрий, стояла красивая, изящная женщина лет сорока пяти. На ее лице был написан гнев. Они узнали ее с первого взгляда — перед ними была дочь Антонии, прекрасная и надменная. Но если взгляд Антонии был ясен и светел, то глаза Ливиллы были темными и пронзительными, а морщинки, что залегли в их уголках, были обязаны своим появлением отнюдь не улыбке. Маленький рот и полные губы, такие же, как и у матери, кривились в холодной усмешке, которая словно навечно застыла на лице оттенка слоновой кости.
— Мы здесь для того, чтобы проводить тебя в дом твоей матери, — ответил Пет, делая шаг ей навстречу.
— По чьему приказу и по какой причине? — в голосе Ливиллы прозвучала настороженность.
Волею императора и по распоряжению Сената ты должна немедленно последовать за нами.
— Я не сделаю этого, пока вы не назовете причину.
— Ты признана виновной в убийстве своего покойного мужа Друза и теперь передаешься твоей матери, высокородной Антонии, дабы она решила твою судьбу, — ответил Пет, встав лицом к лицу перед ней.
Ливилла смерила его злобным взглядом.
— В таком случае меня ждет смерть.
— Только не от рук собственной матери. Тиберий проявил милосердие, поручив тебя Антонии, — Пет положил ей на плечо руку. — Пойдем с нами.
Неожиданно Ливилла вскинула правую руку и кулаком ударила Пета в грудь, после чего повернулась и бросилась бежать. Пет остался стоять, беспомощно вытянув вперед руку.
Видя это, Веспасиан, не раздумывая,бросился вдогонку за Ливиллой. Шелковая стола мешала Ливилле бежать, и буквально через несколько шагов Веспасиан настиг ее и схватил за волосы. Издав крик, напоминающий вопль гарпии, и извиваясь, словно вавилонская блудница, Ливилла попыталась вырваться. Ее длинные ногти, словно лезвия, полоснули его по лицу, а острые зубы оставили на руке кровавую отметину. Впрочем, в дом уже ворвались стражники городской когорты и теперь удерживали на месте рабов, которые было выбежали на помощь хозяйке.
Пока Веспасиан боролся с Ливиллой, он описал полукруг и теперь за ее плечом снова увидел Пета. Тот опустился на колени, его туника и тога насквозь пропитались кровью. Сам он смотрел на золотую рукоятку кинжала, торчавшего из его груди, и как будто не верил собственным глазам.
Издав львиный рык, Веспасиан еще сильнее схватил Ливиллу за волосы и занес над ней кулак. Ливилла тотчас прекратила сопротивляться и обмякла. Темные глаза ее наполнились ужасом. Веспасиан за волосы заставил ее выпрямиться во весь рост и, смерив взглядом, полным ненависти, сначала плюнул ей в лицо, а затем, ощерившись звериным оскалом, с размаху вогнал кулак в полные, чувственные губы. Было слышно, как хрустнули, крошась, передние зубы.
Из треснувших губ фонтаном брызнула кровь, оставляя алые капли на лицах обоих. Веспасиан отпустил ее, и Ливилла с воем рухнула на пол. В надежде на то, что она беременна, он со злостью пнул ее ногой в живот и, переступив через нее, бросился к Пету, который, пока он сражался с Ливиллой, тяжело опрокинулся навзничь.
Опустившись рядом с Петом на колени, Веспасиан приподнял ему голову. Лицо Пета уже приобрело восковой оттенок. Посмотрев на Веспасиана потухшими глазами, он прошептал:
— Да, не повезло, что и говорить. Обещай мне, что присмотришь за моим Луцием.
— Обещаю, — ответил Веспасиан, чувствуя, как на глаза накатываются слезы. — Прости...
— Это я глупец. Я думал, что передо мной просто женщина...
В следующий миг из горла Пета вырвалось клокотание, глаза закатились. Веспасиан осторожно опустил голову мертвого друга и ладонью закрыл ему веки.
— Пусть кто-то из твоих людей останется сторожить тело, пока за ним не придет жена, — приказал он центуриону, — после этого следуй за мной, и заодно прихвати эти суку.
Веспасиан шагнул на теплое солнце и спустился по ступенькам на улицу. Позади него в сопровождении центуриона и четверых стражников, охая от боли, шла Ливилла — всклокоченная, с разбитым, опухшим лицом. Веспасиана душил гнев. Взгляд его, полный боли и ярости, был устремлен вперед. Боги свидетели, с каким удовольствием он впился бы в горло Ливилле зубами! Ну почему, почему Тиберий решил проявить к этой змее милосердие!
— Ливилла! — раздался пронзительный женский голос с другой стороны улицы.
За спинами стражников городской когорты, размахивая длинным, тонким ножом, стояла Апиката. Одежда на ней была разорвана в клочья, щеки и руки в свежих царапинах, оставленных ее собственными ногтями, под которыми запеклась кровь.
— Ливилла, посмотри на меня! Ты исчадие Горгоны!
Ливилла подняла голову и посмотрела на нее сквозь опухшие веки.
— Это я постаралась, Ливилла! — гордо выкрикнула Апиката. — Это я написала Тиберию. Я рассказала ему, как ты получила яд от своего врача Эвдема и как личный раб Друза, Лигд, потихоньку подмешивал отраву в его еду. Их обоих пытали, и они во всем признались.
Апиката зашлась в истерическом хохоте и замахнулась кинжалом на Ливиллу.
— Ты отняла у меня мужа, из-за тебя умер мой сын, и вот теперь у меня отняли других моих детей, но мне все равно, Ливилла, мне все равно, потому что мы с тобой квиты. Теперь ты — ничто, Ливилла, слышишь, ничто. Знай, что я теперь о тебе думаю!
Сжав обеими руками рукоятку кинжала, она воздела его над головой и, издав очередной пронзительный вопль, с силой вогнала лезвие себе в левое подреберье. Тело ее дернулось, и она согнулась пополам. В уголках рта и в ноздрях показалась кровь. И все же, собрав последние силы, Апиката подняла лицо и посмотрела на Ливиллу.
— Вот что ожидает тебя! — взвыла она и, широко раскрыв глаза, вонзила лезвие себе прямо в сердце, а в следующий миг рухнула на землю.
***
Гай ждал Веспасиана в атрии дома Антонии. От волнения он не находил себе места. Первым его вопросом, когда Веспасиан вошел в дом, было:
— Где Пет?
Веспасиан не ответил. Впрочем, одного взгляда на него и на Ливиллу было достаточно, чтобы обо всем догадаться.
— Понятно, — пробормотал Гай. — Какая, однако, жалость!
Веспасиан молча кивнул в знак согласия. Мимо него провели Ливиллу. Эта гарпия теперь дрожала от страха. Веспасиан проводил ее взглядом, полным ненависти.
— Она заслуживает смерти, дядя, но ее лишь изгонят до конца ее дней на какой-нибудь далекий остров. Никакая мать не убьет собственного ребенка.
— Какой странный день, — виновато вздохнул дядя Гай. — Увы, мне нужно назад, в Сенат. Боюсь, тебе придется еще разок пойти со мной. Приходи, как только передашь Ливиллу Антонии.
— Как скажешь, дядя, — устало отозвался Веспасиан. — Что на этот раз?
— Дело довольно неприятное, но я не знаю, как его избежать, — ответил Гай, качая головой, и вышел вон.
— Ведите ее вот сюда, — произнес Палл, показавшись из- за колонн на дальнем конце атрия. — Госпожа Антония уже ждет ее.
— Спасибо тебе, центурион, теперь я сам. Жди меня снаружи.
С этими словами Веспасиан шагнул вперед и крепко взял Ливиллу за локоть.
Ведя ее за собой, он прошел вслед за Паллом через весь дом, пока они не оказались рядом с дверью, что вела в личную тюрьму Антонии, где когда-то томились Ротек и Сатрий Секунд. Толкнув дверь, Палл зашагал вниз по каменным ступенькам. Поняв, куда ее ведут, Ливилла попыталась сопротивляться, не желая спускаться в темный, сырой, пропитанный запахами испражнений, пота и страха коридор.
— Куда ты меня ведешь? — выкрикнула она, вырываясь из железной хватки Веспасиана.
— Туда, сука, где тебя ждет твоя мать! — прорычал он в ответ, проталкивая Ливиллу в дверь.
Антония поджидала их в низком коридоре рядом с бывшей камерой Ротека.
— То, до чего мы дожили, — сказала она, качая головой и глядя на дочь холодным, пронзительным взглядом, — печалит меня куда больше, нежели тебе дано знать, Ливилла.
— Мама, мама, прошу тебя! — взмолилась та, вырываясь от Веспасиана и, подбежав к Антонии, бросилась ей в ноги и обняла колени. — Прошу тебя, прости меня!
Антония с размаху ударила дочь по изуродованному лицу.
— Простить тебя? Это значит простить ту, что убила собственного мужа, ту, которая, не вмешайся я вовремя, замучила бы до смерти Ценис, которая мне почти как дочь? Ты предлагаешь мне простить ту, которая во имя достижения собственных целей была готова убить собственного сына! И теперь ты просишь меня о прощении?
— Умоляю тебя, мамочка!
— Не смей меня так называть, потаскуха! — взвилась Антония и отшатнулась от дочери. — Между нами больше нет никакой любви и никогда не будет. — С этими словами она распахнула дверь камеры. — Заходи.
Ливилла, скуля, покорно заползла в вонючую каморку. Антония захлопнула за ней дверь и повернула в замке ключ, который затем бросила Паллу.
— Отдаю его тебе на хранение, Палл. Не смей отдавать его мне, даже если я на коленях приползу к тебе за ним. Веспасиан, ты свидетель моему приказу! — властно произнесла Антония и, подтащив к двери табурет, уселась на него.
— Что ты намерена делать, домина? — недоуменно спросил Веспасиан.
Антония сложила на коленях руки.
— То, что должна. Император потерял своего единственного сына только потому, что моя дочь Ливилла была готова сидеть и наблюдать, как ее собственный сын умирает от яда. Я поступлю точно так же. Приноси мне пищу и воду раз в день, Палл. Я буду сидеть здесь и ждать, когда умрет моя собственная дочь.
При этих ее словах из камеры донесся протяжный вопль, а по двери забарабанили кулаки. Веспасиан сделал шаг вперед.
— Но, домина, убийство собственного ребенка идет вразрез со всеми...
Он не договорил. Ему на рот легла ладонь Палла. Управляющий оттащил его от двери. Веспасиан обернулся к нему и не поверил своим глазам: впервые на обычно безмятежном и непроницаемом лице грека был написан гнев.
— Я поступлю так, как ты велишь, домина! — четко и громко произнес Палл, глядя в глаза Веспасиану, после чего повернулся и поволок его вверх по ступенькам. Когда они оказались наверху, Веспасиан оглянулся. Антония сидела, сложив на коленях руки, и смотрела прямо перед собой на закопченную стену. Она как будто не слышала воплей дочери, доносившихся из-за двери камеры.
— Веспасиан! — окликнула его Ценис, подбегая к нему, когда они с Паллом вернулись в атрий. — Что происходит?
Он обнял любимую за плечи и зарылся лицом в ее волосы.
— Демонстрация силы воли твоей хозяйки. Она только что вынесла смертный приговор собственной дочери и теперь решила выступить в роли палача.
Он отпустил Ценис и несколько раз ткнул пальцем в сторону, откуда теперь доносились истеричные вопли.
— Пусть она ее ненавидит, это ее право, — крикнул он Паллу. — Но как можно такое?
— Ей ничего другого не остается, — ответил Палл, к которому вернулась его былая невозмутимость. — Потому что она знает: если этого не сделать, Тиберий, чести ради, непременно отомстит за сына, причем куда более страшным образом. Клавдий, Калигула, Гемелл — все они умрут, а с их смертью власти лишится и она сама.
— Если это единственный способ удержать власть в Риме, то я лучше вернусь к себе в провинцию.
Ценис посмотрела на него и медленно покачала головой. Крики тем временем продолжились.
— Нет, любовь моя. Ты останешься здесь и научишься у нее силе. Палл прав: если она так не сделает, то Тиберий будет вынужден из соображений чести убить всех остальных своих родственников.
— А почему нет? Калигула мой друг, и я не желаю ему зла. Но я видел, каков он, и точно знаю: не дай нам боги иметь такого императора. Мы бы только выиграли, получи Тиберий свободу выбрать себе самого достойного преемника.
— Ты считаешь, что он так поступит? А если он выберет наихудшего, чтобы на его фоне его самого потом вспоминали как хорошего? Если он выберет тирана?
Веспасиану тотчас вспомнился безумный и капризный старик на Капри, и ответ на вопрос Ценис нашелся у него почти сразу.
— Он выберет тирана, и это будет его веселить, потому что...
Он недоговорил, и по лицу его как будто промелькнуло прозрение. Он облегченно вздохнул.
— То есть, нам лучше иметь такого императора, как Калигула, каким бы распутным тот ни был. По крайней мере, Антония сможет оказывать на него влияние, верно?
— Я тоже склонен так думать. Именно поэтому я не позволю тебе ее переубедить. — Палл высоко поднял ключ от камеры Ливиллы. — Я отдам этот ключ моей хозяйке лишь тогда, когда она исполнит свой долг по отношению к Риму. Так будет лучше для всех нас.
Веспасиан посмотрел на ключ и с ужасом понял: Антония отдала его Паллу, потому что не доверяла себе. Она опасалась, что материнские чувства перевесят чувство долга.
— То есть она делает это вопреки себе самой?
— А ты как думал?
— Да, потому что иного выхода нет.
— Это почему же? Она могла бы взять нож и приставить его к горлу собственной дочери. Она этого не сделает. Да и любой на ее месте. И потому она вынуждена терпеть стенания Ливиллы и видеть, как та медленно умирает. Сама она узрит в этом наказание за убийство ребенка, но она готова принять его, чтобы выполнить свой долг перед Римом.
Веспасиан обернулся в ту сторону, откуда доносились крики и плач.
— Что же, кажется, я понял и готов рукоплескать ей за ее мужество. Она платит высокую цену, но цену, без которой нельзя исполнить свой долг.
Палл пожал плечами.
— У нее есть сила воли, и если подумать, ничего другого ей не нужно.
— За это она должна быть благодарна. — Веспасиан посмотрел на Ценис и вздохнул. — А теперь я должен найти в себе силы, чтобы уйти и выполнить мой долг.
Ценис протянула руку и погладила его по щеке.
— Ты найдешь в себе силы его выполнить, так или иначе, — улыбнулась она.
Веспасиан сделал шаг назад и пристально посмотрел на Ценис. В эти мгновения ему хотелось одного: как можно глубже погрузиться в нее, очиститься в ее объятиях от забот и ужасов дня. Увы, он знал: это еще не конец.
— Палл, — тихо сказал он. — Будь добр, пусть кто-нибудь проводит Ценис в дом моего дяди. Сомневаюсь, что в ближайшие дни твоей хозяйке понадобятся ее услуги.
— Я сделаю это сам.
— Увидимся позже, любовь моя, — сказал Веспасиан и, приподняв Ценис за подбородок, нежно поцеловал ее в губы.
— Ты куда?
— В Курию. Выполнить свой долг, причем малоприятный, по мнению дядюшки Гая. Не знаю, что это такое. Но по сравнению с тем, что делает Антония, мне теперь все остальное покажется мелочами.
Он снова поцеловал ее, на сей раз с большей страстью, и направился к выходу. В его ушах по-прежнему стояли исступленные вопли Ливиллы, а перед мысленным взором всплывала картина: Антония, спокойно сидящая перед дверью, за которой умирает ее собственная дочь. Взбодренный примером Антонии, он зашагал прочь.
Когда Веспасиан вошел в распахнутые двери Курии, в Сенате царил оглушительный шум. В дальнем конце зала перед обоими консулами стояли два ребенка — мальчик лет четырнадцати и девочка лет шести-семи. На ступенях с обеих сторон от них на складных стульях расположились сенаторы, которые старались перекричать друг друга.
— Я спрашиваю вас, Призванные Отцы, — кричал, надрываясь, консул Трион, — как вы можете выносить такой приговор невинным детям, которые не совершали никаких преступлений?
С этими словами он сел на стул. Из крикливой сенаторской гущи выскочил Авл Плавтий.
— Призванные Отцы, минутку внимания! — крикнул он и подождал, когда шум уляжется. — Невинные в том смысле, что не совершили никаких преступлений, пожалуй. — Плавтий свысока посмотрел на двух испуганных детей. — Невинные в том, что касается их имени — позвольте не согласиться. Когда мы голосовали за смерть Сеяна, мы также голосовали за проклятие его памяти и за то, чтобы его имя было предано забвению, как будто его никогда не существовало.
Что же это за Сенат, Призванные Отцы, если он отказывается от собственных решений? Разве не мы с вами приняли решение, чтобы любая память о Сеяне была стерта, а ведь они, — он вновь обвиняющим жестом указал на детей, — они носят его имя. Так что исполните свой долг и осудите их!
С этими словами Плавтий театрально взмахнул подолом тоги и сел. В зале воцарилась тишина. Сенаторы мысленно пытались оспорить его логику, но, очевидно, безуспешно. Когда никто не изъявил желания высказать свое мнение, стало ясно, что других выступающих не будет. Регул медленно поднялся на ноги.
— На голосование выносится следующее предложение: в соответствии с предыдущим решением Сената о проклятии его памяти, дети Сеяна, Капитон и Юнилла, должны быть преданы казни тем же способом, что и их отец. Прошу вас проголосовать.
К ужасу Веспасиана, большая часть сенаторов прошла справа от Регула.
— Что ж, пусть так и будет, — устало проговорил тот. — Решение принято. Позовите триумвира.
Веспасиан на свинцовых ногах вошел в зал и остановился за спиной у детей.
— Ты слышал приговор? — спросил его Регул.
— Да, консул.
— Тогда исполни свой долг.
Веспасиан собрал в кулак остатки воли. Похоже, Рим сегодня требует невозможного не только от него. Он положил руки на плечи детям. Мальчик поднял на него холодный, мертвый взгляд и стряхнул его руку.
— Куда мы идем, Капитон? — спросила Юнилла у брата.
— К отцу. — ответил тот, беря ее за руку.
— Но ведь его больше нет.
Мальчик кивнул.
— А что такое казнь?
Капитон сжал ей руку и с гордо поднятой головой повел за собой к распахнутым дверям.
Веспасиан зашагал вслед за ними. Сенат проводил их мертвой тишиной.
Они уже спустились на Форум, когда их догнал Гай.
— Прости меня, мой мальчик, что выбор пал на тебя, — пролепетал он.
— Но почему Авл Плавтий это сделал? Неужели ему мало крови?
— Боюсь, что Плавтий здесь ни при чем.
— Тогда чье же это предложение, дядя?
— Мое.
— Твое? Но почему?
— Так велела Антония, — ответил Гай, которого явно мучила совесть. — Она приказала схватить детей, чтобы отомстить Апикате за то, что та написала Тиберию. Она знала, что Ливилла должна умереть. Тиберий никогда не согласился бы на меньшее, и хотя Антония ненавидит собственную дочь, честь требовала отмщения за нее. И она приказала мне, чтобы я просил Сенат приговорить детей Сеяна к смерти. Я пытался отказаться, и тогда она пригрозила мне.
— Чем же? — удивился Веспасиан. Что такого Антонии было известно про дядюшку Гая, что тот согласился на такой шаг?
Сенатор Поллон посмотрел племяннику в глаза.
— Моей жизнью, — просто ответил он и зашагал прочь.
Веспасиан посмотрел ему вслед и покачал головой, не зная, выполнила бы Антония свою угрозу или нет, откажись Гай исполнить ее распоряжение. Затем он вспомнил, как она сидела рядом с дверью камеры, в которой ждет смерти ее собственная дочь. И ответ пришел сам собой: для нее жизнь Гая — ничто по сравнению с тем, что она вынуждена делать ради долга и чести.
Проводив Гая взглядом, Веспасиан повернулся и пошел следом за детьми. Сопровождаемые центурионом городской когорты и его стражниками, те рука об руку шагали через Форум в Туллианум навстречу собственной смерти.
Шагая. Веспасиан вновь вспомнил бабушку, как та, потягивая вино из своего любимого кубка, говорила ему:
— Мой тебе совет, держись подальше от политики, в которой ты не разбираешься, и от сильных мира сего, ибо они преследуют одну-единственную цель, и цель эта — власть. Люди нашего сословия для них не более чем орудие для ее достижения. Орудие, которое потом можно выбросить за ненадобностью.
Мудрость этого предостережения предстала пред ним во всей своей глубине. Гай был всего лишь орудием. Орудием, возможно, когда-нибудь станет и он сам.
Центурион постучал в дверь Туллианума. Выждав с полминуты, ему открыл Спурий.
— Итак, кто к нам сегодня пожаловал? — произнес он, разглядывая детей и плотоядно облизывая губы.
— Исполни свой долг с достоинством и, главное, молчи! — прошипел на него Веспасиан. — Или же, да видят боги, я сделаю все для того, чтобы следующей жертвой стал ты сам.
Спурий никак не ожидал от него такой ярости и вопросительно посмотрел на Веспасиана. Заметив в его глазах блеск стали, он медленно кивнул в знак согласия и молча отступил от двери, впуская внутрь Капитона и его сестру.
— Что это за место? — спросила девочка, обводя взглядом холодное, темное помещение.
— Это место, где все кончается, Юнилла, — мягко ответил Капитон. — Не бойся.
— Рубим или крутим? — шепотом спросил Спурий у Веспасиана.
— Крутим, — выдавил из себя тот. — Главное, побыстрее.
Спурий заставил детей опуститься на колени. Тем временем один из подручных принес две удавки и надел на детские шеи. Поняв, что с ней делают, Юнилла разрыдалась.
— Стой! — неожиданно сказал Спурий. — Не могу. С девочкой не могу.
— Это почему же? — бросил ему Веспасиан. Его самого трясло от напряжения. — Ведь это воля Сената.
— Она ведь еще... ну, ты меня понимаешь, — пролепетал Спурий, подбирая слова. — И мы не можем, это противно заповедям богов.
Веспасиан закрыл глаза и зарылся лицом в ладони.
— Тогда давай мальчика, только быстро.
На глазах у окаменевшей от ужаса Юниллы Спурий просунул под петлю палку и покрутил несколько раз, чтобы веревка натянулась, после чего вопросительно посмотрел на Веспасиана. Тот нехотя кивнул.
На лице у девочки застыл немой крик. Она полными ужаса глазами смотрела, как на ее глазах петля капля за каплей выдавливала жизнь из ее брата. В следующий миг тело Капитона задергалось в агонии, и она, не в силах это видеть, закрыла лицо руками и тоже вся передернулась.
Еще мгновение, и безжизненное тело брата повалилось вперед, в лужу мочи. Юнилла с рыданиями упала на него сверху.
— Что нам с ней делать? — спросил Спурий.
Веспасиана мутило. Он подумал о Ценис, и ему страстно захотелось в ее объятия. Он повернулся и направился к двери.
— Сенат постановил, что она должна умереть, — сказал он, открывая дверь Туллианума. — Если ты не можешь казнить девственницу, значит, лиши ее девственности.
С этими словами он вышел на солнце и захлопнул за собой дверь. В спину ему прозвучал полный ужаса крик Юниллы.
Этот исторический роман основан главным образом на трудах Светония, Тацита и Диона Кассия. Геты были фракийским племенем, известным своим умением ездить верхом и стрелять на скаку из лука, а также ношением штанов! Возможно, я должен извиниться перед их тенями за то, что на страницах этой книги вывел их этакими грязнулями, не заботящимися о личной гигиене, но мне почему-то кажется, что я все-таки прав.
Первоначально они жили по обоим берегам Дуная в нижнем его течении, однако волны миграций — например, кельты в третьем веке и римляне в первом — оттеснили их на северный берег, откуда они время от времени совершали набеги на Мезию. Велось немало споров о том, можно ли отождествлять их с даками, этими главными врагами Рима веком позже. Или же это был отдельный народ, впоследствии даками ассимилированный. План Сагадавы, гетской крепости четвертого века до нашей эры, и расположенного рядом с ней римского лагеря можно найти по адресу: Wikimapia.org 44.2414329 N, 27.8540111Е.
То, что римляне использовали в качестве гребцов рабов, — весьма распространенное заблуждение. Например, мы видим его даже в таком прекрасном фильме, как «Бен Гур». Ради сюжета я посадил на весла на фракийском судне рабов, хотя так и не сумел найти ответ на вопрос, как было на самом деле. Если это чудовищная историческая ошибка с моей стороны, то я готов принести свои извинения фракийскому флоту, если в то время таковой все еще существовал.
Развалины храма Амфиарая и его святилища сохранились до наших дней. Обычно, для того чтобы получить совет Героя, нужно было, совершив жертвоприношение, уснуть внутри храма. Я нарочно переместил Раскоса на улицу, чтобы Веспасиан и Сабин могли наедине пообщаться со жрецами.
Клемент был преторианцем и дальним родственником Флавиев по линии их бабки Тертуллы. Сабин действительно был женат на его сестре Клементине, хотя обстоятельства заключения этого брака, возможно, отличались от описанных на страницах этой книги.
Иосиф Флавий в своих «Иудейских древностях» упоминает имя Палла как посыльного Антонии, который доставил доказательства Сеянова вероломства (вне всякого сомнения, записанные Ценис) Тиберию на Капри. По словам Тацита, Сатрий Секунд выдал Антонии доказательства заговора, но, как и Иосиф, Тацит умолчал о том, какие именно. Так, например, в своем труде «К Марции» Сенека пишет, что Секунд был клиентом Сеяна, но я решил также связать его с Макроном, а заодно поместил его жену, Альбуциллу, которая «прославилась» своими многочисленными романами, в постель к Сеяну и Ливилле, для получения необходимых Антонии доказательств. Помогал Калигула Паллу незаметно прошмыгнуть на Капри мимо верных Сеяну преторианцев или нет — неизвестно. Однако известно то, что сам он в это время находился на острове и был лично заинтересован в падении Сеяна. То, что Палла на Капри сопровождали Веспасиан, Сабин и Корбулон, — плод моего воображения.
«Забавы» Тиберия, такие как сбрасывание людей с утеса и его общая сексуальная распущенность, описаны у многих авторов. Светоний пишет о том, что специальная команда моряков у подножия утеса добивала тех, кто остался жив. Он также пишет о «рыбках» или «миножках», как их называет в своем переводе на английский Роберт Грейвз. Однако самую жуткую подробность, на мой взгляд, можно найти у Светония, где он пишет, будто левая рука Тиберия была «такая сильная, что он мог без труда проткнуть им крепкое, только что сорванное яблоко или же череп мальчика или юноши». Могу лишь предположить, что это свое мастерство он оттачивал регулярно, чтобы гости запомнили это как один из фокусов на его пирах.
Кровосмесительные отношения Калигулы со своими сестрами описаны Светонием, который говорит нам о его привычке по время пиров класть себе на спину жену, а сестер «попеременно под себя». Правда это или нет, как спорит в своей биографической книге один немецкий автор, сказать трудно, однако я по известным причинам решил воспользоваться более колоритной версией этого императора.
События, окружающие падение Сеяна, я позаимствовал главным образом у Диона Кассия. Труды Тацита об этих днях полностью утрачены. Светоний пишет уклончиво и скороговоркой. Чтобы придать книге динамичность, я позволил себе слегка сжать ход событий: Страбон не был казнен вместе с отцом, а спустя несколько дней, двое младших детей — спустя пару месяцев, а отнюдь не дней.
И Дион Кассий, и Тацит пишут о том, что Юнилла была изнасилована перед казнью. Апиката, прежде чем покончить с собой, действительно отомстила за смерть своих детей, разоблачив Ливиллу как мужеубийцу. Заморила ли Антония дочь голодом — тоже доподлинно неизвестно. Дион Кассий лишь пишет о том, что ему было известно о таком слухе. Авл Плавтий — лицо реальное, но то, что это был сторонник Сеяна, который затем его предал, плод моей фантазии. Думаю, чтобы спасти себя, многие сенаторы поступали так, как он. Я решил включить Плавтия в повествование заранее, до того, как мы снова встретимся с ним уже в качестве генерала, командующего войсками римлян во время вторжения в Британию.
Что приятно, так это то, что, согласно Светонию, отец Веспасиана, Тит, действительно стал в Гельвеции банкиром и, вне всякого сомнения, как и его современные коллеги, весьма успешным. Известно, что после поражения, нанесенного Цезарем гельветам, Тит Помпоний Аттик обрел среди местного населения немало клиентов. Его внук, Помпоний Лабеон, фигура вымышленная, зато с его помощью Тит занял на страницах этой книги исторически правдивое место.
Даты карьеры Веспасиана я позаимствовал из прекрасной биографии, написанной Барбарой Левик. Если наш герой служил полных четыре года во Фракии, то вполне мог стать одним из вигинтивиров. Исполнял ли он обязанности триумвира капиталис — неизвестно.
Барбара Девик пишет, что будь Веспасиан на самом деле причастен к казни младших детей Сеяна, этот факт наверняка был бы использован против него его врагами в год Четырех императоров и в период его принципата, а этого не случилось. Тем не менее такую вероятность исключать нельзя, и я воспользовался ею, вместо того чтобы поручить ему строить дороги, что было бы куда логичней, учитывая его будущую карьеру. Однако я сомневаюсь, что связанная с дорогами концовка была бы столь же эффектной.
Моя искренняя благодарность моему агенту Иэну Друри, без которого я до сих пор стоял бы посреди грязного поля на пронизывающем холоде зимой во время натурных съемок или в духоте киностудии летом, пытаясь снять следующий кадр так, чтобы можно было поскорее перейти к новому фильму, и так до бесконечности. Слова благодарности также полагаются Гайе Бэнкс и Вирджинии Ашионе из отдела зарубежных прав и Люси Фосетт из отдела кино и телевидения.
Мой издатель Ник Чизем сделал все для того, чтобы я прожил богатый событиями год, за что я глубоко признателен ему, а также его прекрасной команде в «Корвусе»: Матильде Имла, Лауре Палмер, Бекки Шарп, Николь Мюир, Рите Гилл и многим другим. Кстати, поздравляю Риту с рождением Амары Грейс Маккуинн.
Опять-таки, мне было приятно работать с моим редактором Ричендой Тодд. Моя благодарность ей за ее кропотливый труд. Спасибо тебе, Риченда, даже если внешне это не всегда проявлялось!
И, наконец, спасибо тебе, Аня, за твою любовь, понимание и поддержку, когда я резко изменил ход моей жизни и пытался хотя бы на самую малость вновь стать хозяином собственной судьбы. И еще за то, что ты покорно слушаешь каждый вечер написанное мною за день.
История Веспасиана будет продолжена в следующем романе — «Фальшивый бог Рима».
Авентикум — столица римской Гельвеции, ныне поселок Аванш в кантоне Во, Швейцария.
Аксиополис — греческое поселение в Македонии, до 1927 года носило название Боймица.
Амфиарай — прорицатель, по греческим сказаниям, сын Экла и Гипермнестры.
Бирема — боевое гребное судно с двумя рядами весел.
Боспорское царство (или Боспор) — античное государство в Северном Причерноморье на Боспоре Киммерийском (Керченском проливе).
Вигинтивир (лат. «Один из двадцати») — титул 20 древнеримских чиновников, обязанность которых заключалась в надзоре за чистотой городских улиц, производством монет, тюрьмами и казнью преступников.
Данувии — Дунай.
Дуросторум — римский лагерь легионеров и город на нижнем Дунае, современный г. Силистра, Болгария.
Збелтурдос — верховное божество племен даков и гетов.
Имплювий — бассейн в средиземноморском (древнеримском) жилище.
Иллирия — древнее название западной части Балканского полуострова.
Кальдарий — самое горячее отделение римских терм.
Квинквирема — боевое гребное судно с пятью рядами весел.
Контуберний — самая маленькая тактическая единица в древнеримской армии, состоявшая из 8—10 солдат.
Лаконикум — парильная печь в бане.
Магистрат — должностное лицо, избираемое населением на один год, для безвозмездного исполнения государственных функций.
Мезия — древняя область между нижним Дунаем и Балканами.
Норик — римская провинция, располагавшаяся между верхним течением Дравы и Дунаем, занимавшая часть современной Австрии, Баварии и Словении.
Паннония — римская провинция, занимавшая часть современной западной Венгрии, восточной Австрии и частично Словении и Сербии.
Понт Эвксинский — древнегреческое название Черного моря.
Префект претория — командир преторианцев.
Принцепс — обращение к императору.
Сагадава — крепость в Мезии, близ г. Констанца, Румыния.
Сатурналии — зимний праздник.
Таблинум — помещение в древнеримском жилище, примыкавшее непосредственно к атрию.
Тепидарий — теплая сухая комната в классических римских термах, предназначенная для предварительного разогрева тела.
Томы — ныне г. Констанца, Румыния.
Трибун — командная должность в римском легионе.
Триклиний — пиршественный зал в древнеримских домах.
Трирема — боевое гребное судно с тремя рядами весел.
Триерарх — командир военного корабля.
Филипполис — ныне г. Пловдив, Болгария.
Эдил — изначально низший римский магистрат из плебеев.
Эск — лагерь Пятого Македонского легиона близ устья Искыра, притока Дуная в Болгарии.
Последние комментарии
1 день 1 минута назад
1 день 5 часов назад
1 день 12 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 15 часов назад
3 дней 2 часов назад