«Палач и Черная птичка»

Автор: Бринн Уивер

Серия: Трилогия «Разрушительная любовь»

Книга в серии: 1 (про разных героев)

Переводчик: Татьяна Н.

Редактор: Оля Л.

Специально для группы и тг-канала:

https://vk.com/towwersauthors

https://t.me/towwersauthors

 

Оглавление

ТРОПЫ

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

ПРОЛОГ

1 _______________ ОДНО МГНОВЕНИЕ – ОДИН ШАНС СЛОАН

2 _______________ РАЗВЛЕЧЕНИЯ И ИГРЫ РОУЭН

3 _______________ СВЯЗКИ СЛОАН ГОД СПУСТЯ…

4 _______________ АТЕЛЬЕ РОУЭН

5 _______________ ОПРЕДЕЛЕННО СЛОАН

6 _______________ ДЕЛО РОУЭН

7 _______________ ЭПОХА КУБИЗМА РОУЭН

8 _______________ ПОД СТАКАНОМ СЛОАН

9 _______________ КРЕНС РОУЭН

10 _______________ ДИЖОН СЛОАН

11 _______________ НЕСОГЛАСИЕ РОУЭН

12 _______________ ЗАГАДКА СЛОАН

13 _______________ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО РАЗРУШЕНО СЛОАН ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА СПУСТЯ

14 _______________ РАЗБИТЫЙ СЛОАН

15 _______________ ОТПЕЧАТОК РОУЭН

16 _______________ РАЗБИТОЕ ДАРОВАНИЕ СЛОАН

17 _______________ ПРЕКРАСНАЯ КАТАСТРОФА РОУЭН

18 _______________ ВЗРЫВ СЛОАН

19 _______________ ВОЗРАЖЕНИЯ СЛОАН

20 _______________ БАШНЯ РОУЭН

21 _______________ КЛЮЧ СЛОАН

22 _______________ ТОНКОСТЬ РОУЭН

23 _______________ ПИГМЕНТ СЛОАН

24 _______________ ЗАЩИПНУЛА РОУЭН

ЭПИЛОГ _______________ ПРИЗРАК

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ТРОПЫ

• от друзей к возлюбленным
• она угрюмая/он милый
• одна кровать
• slow burn 
• он влюбляется первым (и сильно!)
• вынужденная близость
• дружеское соперничество
• курортный роман (необычный отпуск)
• тронь её/его и УМРЕШЬ, жестокой и ужасной смертью 

ПЛЕЙЛИСТ от автора собран VK ЗДЕСЬ

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

Несмотря на то, что «Палач и черная птичка» — мрачная романтическая комедия и, надеюсь, заставит вас посмеяться над безумием, она все равно мрачная! Пожалуйста, читайте с ответственностью.

✦ Глазные яблоки и глазницы
✦ Любительская хирургия
✦ Украшения из кожи
✦ Бензопилы, топоры, ножи, скальпели — много острых предметов
✦ Непреднамеренный каннибализм (А может, и нет?)
✦ Сомнительное использование мумифицированного тела¹
✦ Слуга-мужчина, подвергшийся лоботомии
✦ Неразумное использование кухонных принадлежностей
✦ Извините за печенье и сливочное мороженое (хотя, не извиняйте)
✦ Подробные сексуальные сцены, которые включают в себя (но не ограничиваются ими) разогрев члена, грубый секс, кинк на похвалу, анал, игрушки для взрослых, удушение, плевки, моменты доминант/саба, пирсинг гениталий
✦ Ссылки на родительскую безнадзорность и жестокое обращение с детьми
✦ Потеря родителей (не изображена)
✦ Упоминания о сексуальном насилии над детьми (не в деталях)
✦ Это книга о серийных убийцах, так что в ней есть убийства и хаос
~

 

Для тех из вас, кто прочитал предупреждения о триггерах и сказал:
«Непреднамеренный каннибализм?! Это по мне!»
Это для тебя.

От переводчика: Перевод содержит нецензурную лексику. Никаких звезд*чек и «черт». Только хардкор.

«Этот урок говорит о том, что, в конце концов, мы можем обрести покой в нашей человеческой жизни, только приняв волю Вселенной».
— Стивен Кинг, Кладбище домашних животных

 

ПРОЛОГ

 

 

1
_______________
ОДНО МГНОВЕНИЕ – ОДИН ШАНС
СЛОАН

Быть киллершей, которая убивает серийных убийц, — отличное хобби…

Пока не оказываешься запертой в клетке.

На тря дня.

С мертвым телом.

Летом в Луизиане.

Без кондиционера.

Я свирепо смотрю на изъеденный мухами труп, лежащий за запертой дверью моей клетки. Пуговицы рубашки Альберта Бриско натягиваются на его вздувшемся серо-зеленом животе, который шевелится, тонкая кожа кишит личинками, которые прогрызают плоть. Вонь разложения, жужжание насекомых, запах дерьма и мочи… Все это чертовски отвратительно. Я не брезглива. Но у меня есть стандарты. Я предпочитаю, чтобы мои трупы были свежими. Я просто беру свои трофеи, делаю все дела и ухожу, а не слоняюсь без дела и смотрю, как они разлагаются.

Словно по сигналу, раздается тихий рвущийся звук, как будто рвется мокрая бумага.

— Нет…

Я почти слышу Альберта из могилы: Да.

— О, нет, нет, нет…

Да. Это тебе за то, что убила меня, тупая сука.

Кожа лопается, и наружу вываливается белая масса личинок, похожих на макароны «Орзо». Затем некоторые личинки ползут ко мне с ледяной скоростью, ища тихое местечко, чтобы завершить следующий этап своего жизненного цикла.

— Иисус долбанный христос, — я ползу задницей по грязному каменному полу своей клетки, чтобы свернуться калачиком. Прижимаю лоб к коленям до тех пор, пока не начинает болеть голова. Я напеваю в надежде заглушить звуки, которые внезапно стали слишком громкими вокруг. Моя мелодия становится все громче и громче, пока потрескавшиеся губы не начинают произносить непонятные слова. Никто здесь не сможет полюбить или понять меня… Черная птичка, пока, пока… Я напеваю до тех пор, пока слова не исчезают, и мелодия тоже.

— Я отрекаюсь от своих греховных поступков, — говорю я после того, как песня затихает среди пылинок и жужжания насекомых.

— Позор. Держу пари, мне бы понравились твои грехи.

Я вздрагиваю при звуке глубокого, ровного мужского голоса, в котором слышен слабый ирландский акцент, согревающий каждое слово. Мои проклятия прорезают влажный воздух, когда я ударяюсь головой о железную перекладину клетки, ползу подальше от человека, неторопливо входящего в тонкую полоску света из узкого окна, стекло которого замазано пометом от насекомых.

— Похоже, ты попала в затруднительное положение, — говорит он. Кривая усмешка скользит по его лицу, остальные черты скрыты в тени. Он делает несколько шагов по комнате, глядя на труп, наклоняясь, чтобы рассмотреть его поближе. — Как тебя зовут?

Я уже третий день не пью кофе. Никакой еды. Мой желудок, наверное, взорвался и засосал другие органы в пустоту. Громкий хор отчаянно голодных внутренних монологов пытается убедить меня, что на самом деле это макарошки ползут ко мне, и они вполне съедобны.

Я не могу справиться с этим дерьмом.

— Не думаю, что он тебе ответит, — говорю я.

Мужчина хихикает.

— Еще бы. В любом случае, я уже знаю, кто он. Альберт Бриско, «Зверь из Байо», — взгляд мужчины задерживается на трупе на долгое мгновение, прежде чем он переключает свое внимание на меня. — Но кто ты такая?

Я не отвечаю, сижу неподвижно, пока мужчина осторожными, размеренными шагами огибает угол клетки, чтобы получше разглядеть меня там, где я прячусь в тени. Когда он подходит настолько близко, насколько позволяют прутья, то приседает. Я пытаюсь спрятаться за своими спутанными волосами и скрюченными конечностями, показывая ему только глаза.

И поскольку мне не везет больше всех, он, конечно, сногсшибателен.

Короткие каштановые волосы, искусно растрепанные. Резкие черты лица, но не суровые. Хитрая улыбка с идеальными зубами и прямым шрамом, пересекающим верхнюю губу. А губы, кстати, слишком привлекательны, нижняя немного пухлее верхней, насколько я вижу. Я не должна думать о том, как бы мне хотелось укусить их. Нисколько.

Но думаю.

А я, наоборот, чертовски отвратительна.

Собранные в узел волосы. Испачканная, окровавленная одежда. Самый ужасный запах, ни у кого в жизни так не воняло изо рта.

— Ты не во вкусе Альберта, — говорит он.

— Что ты знаешь о его вкусе?

— Ты слишком молода для него.

Он прав. Не то чтобы я взрослая, мне всего двадцать три. Но этот парень знает, что я не подхожу Альберту.

— И откуда тебе это известно?

Взгляд мужчины скользит по трупу, и слабое выражение отвращения пробегает по его затененному лицу.

— Это моя работа, — он еще раз смотрит на меня и улыбается. — И предполагаю, твоя тоже, раз у него охотничий нож в горле. Дамасская сталь ручной работы. Где ты его взяла?

Я вздыхаю. Мой взгляд задерживается на трупе и моем любимом ноже, я прижимаюсь щеками к подтянутым коленям.

— На «Этси²».

Парень хихикает, и я подбираю маленький камешек в своем вольере, просто чтобы бросить его на пол.

— Я Роуэн, — говорит он, протягивая руку в клетку. Я смотрю на нее и бросаю еще один камешек, и хотя не делаю никакого движения, чтобы принять его жест, он все еще держит руку поднятой в мою сторону. — Возможно, ты знаешь меня как бостонского палача.

Я отрицательно качаю головой.

— Массовый резник…?

Снова качаю головой.

— Призрак восточного побережья…?

Я вздыхаю.

Я точно слышала все эти прозвища, но не говорю ему об этом.

Но внутри мое сердце колотится так, что кровь снова бежит по венам. Я просто рада, что он не сможет увидеть, как у меня щеки залились пунцовым пламенем. Я точно знаю, какими именами его называют, и что он не так уж сильно отличается от меня — охотник, который предпочитает худшее, что общество может извлечь из глубин ада.

Роуэн, наконец, убирает руку от клетки, его улыбка гаснет.

— Жаль, я думал, ты узнаешь мои прозвища, — он хлопает ладонями по коленям и встает. — Что ж, я, пожалуй, пойду. Рад почти познакомиться с тобой, неназванная пленница. Желаю удачи.

С последней мимолетной улыбкой Роуэн поворачивается и направляется к двери.

— Стой! Подожди. Пожалуйста, — я вскакиваю на ноги, чтобы ухватиться за холодные прутья как раз в тот момент, когда он доходит до порога. — Слоан. Меня зовут Слоан. Ткачиха Сфер³.

Между нами на мгновение воцаряется тишина. Единственный звук, заполняющий пространство, — это жужжание мух и размеренная работа личинок, поглощающих разлагающуюся плоть.

Роуэн поворачивает голову, бросая взгляд через плечо.

И в мгновение ока он оказывается прямо передо мной, его движение настолько быстрое, что я отпрянула от решетки, но он успевает схватить меня за руку и энергично трясет ее.

— О боже мой. Я так и знал. Я, блять, так и знал, что они всё неправильно поняли. Это была женщина. Ткачиха Сфер! Офигенное прозвище. Леска, выдавливание глаз и все такое. Удивительно. Я твой большой поклонник.

— Э-э-э… — Роуэн продолжает пожимать мне руку, несмотря на мои попытки отдернуть ее. — Спасибо… наверное…?

— Это ты придумала такое название? Ткачиха Сфер?

— Да… — я вырываю свою руку, чтобы отойти от этого странно восторженного ирландца. Он улыбается мне, словно охваченный благоговейным страхом, и если бы на моей коже не было шестидесяти слоев грязи, я уверена, он смог бы увидеть румянец на моих щеках во второй раз. — Ты не думаешь, что это глупо?

— Не, это прикольно. Массовый резник — глупо. Ткачиха Сфер довольно круто.

Я пожимаю плечами.

— Мне кажется, звучит как убогий супергерой.

— Лучше так, чем власти что-то придумают за тебя. Поверь мне, — взгляд Роуэна перемещается на труп и обратно, его голова наклоняется, когда он рассматривает меня. Он коротко кивает в сторону Альберта. — А он, видимо, правда вел себя как червяк. Поняла?

Повисает долгая пауза, тишина между нами прерывается жужжанием насекомых.

— Не-а. Не поняла.

Роуэн машет рукой.

— Ирландская поговорка, означающая, что он замышлял что-то нехорошее. Но это была довольно умная шутка, учитывая обстоятельства, — говорит он, его грудь раздувается от гордости, когда он указывает большим пальцем на труп. — Хотя напрашивается вопрос — как ты оказалась в клетке, если он мертв, а твой нож там? Ты проткнула его ножом сквозь решетку?

Я опускаю взгляд на свою некогда белую рубашку и грязный отпечаток ботинка, который скрывается под брызгами крови.

— Ну, можно сказать, что это был неподходящий момент.

— Хм, — произносит Роуэн с мудрым кивком. — Возможно, в прошлом у меня самого было одно или два таких момента.

— Ты хочешь сказать, что тебя запирали в клетке с мертвым телом и маленькой пехотой макарон орзо, марширующей в твою сторону?

Роуэн оглядывает пространство вокруг нас и хмурится.

— Нет. Не могу сказать, что у меня это было.

— Вот и я о том же, — бормочу я с усталым вздохом. Я вытираю руки о свои грязные джинсовые шорты и делаю последний шаг назад, приподнимая бедро. Меня начинает раздражать этот незваный гость, который, кажется, только и делает, что оттягивает мою медленную смерть от голода. Я почти уверена, что он немного чокнутый, и у меня не складывается впечатления, что он так уж сильно хочет выпустить меня отсюда.

Поэтому, не вижу смысла томить.

— Ну…?

— Они делают приличные успехи, маленькие орзо, — говорит Роуэн больше себе, чем мне, поскольку его взгляд по-прежнему прикован к следу крошечных белых червей, направляющихся в мою сторону. Когда он поднимает глаза от пола, они встречаются с моими с нетерпеливой улыбкой. — Хочешь пообедать?

Я смотрю на незнакомца равнодушным взглядом и указываю на свою окровавленную рубашку с отпечатками ботинок.

— Если только ты не хочешь посидеть здесь со мной…не…?

— А, точно, — говорит он, нахмурившись, направляясь к трупу Альберта. Он шарит по карманам, но ничего не находит. Когда поднимает взгляд на раздутую шею, то издает тихий торжествующий звук, вытаскивая мой нож, прежде чем дернуть за серебряную цепочку, звенья которой щелкают от сильного рывка. Он поворачивается ко мне с улыбкой, когда встает, его пальцы сжимают ключ, который лежит у него на ладони.

— Прими душ. Я найду тебе какую-нибудь одежду. Потом спалим дом дотла.

Роуэн отпирает дверь и протягивает руку в тень моей клетки.

— Давай же, Черная птичка. Устроим барбекю. Что скажешь?

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

2
_______________
РАЗВЛЕЧЕНИЯ И ИГРЫ
РОУЭН

Ткачиха сфер.

Я сижу за столом напротив гребаной Ткачихи.

И она чертовски красива.

Волосы цвета воронова крыла. Теплые карие глаза. Россыпь веснушек на щеках и маленьком носике, который немного покраснел. Она прочищает горло и делает большой глоток пива, а затем хмурится, ее взгляд прикован к бокалу, когда она отодвигает его.

— Ты заболела, — говорю я.

Глаза Слоан встречаются с моим настороженным взглядом, потом ее внимание переключается на наше окружение. Ее острый взгляд лишь на мгновение задерживается на одном столике с посетителями, прежде чем переместиться на следующий. Слоан очень нервная девушка.

Ну, это оправданно, учитывая все обстоятельства.

— Три дня в этой адской дыре сказались на мне. Слава богу, черт возьми, что там была вода, — она тянется к диспенсеру для салфеток и достает одну, чтобы высморкаться. Ее взгляд снова встречается с моим, ненадолго задерживается. — Спасибо, что выпустил меня.

Я пожимаю плечами и потягиваю пиво, молча наблюдая, как ее взгляд скользит к официанту, который выходит из кухни с заказом для другого столика. Слоан попросила кабинку на полпути к окну, указав именно на ту, которую она хотела, когда хозяйка провела нас в другое место. Теперь я понимаю почему. Мы сидим на равном расстоянии между парадным входом и запасным выходом рядом с туалетами и кухней.

Она всегда такая взбалмошная, или время, проведенное в клетке Альберта, напугало ее? Или это из-за меня?

Она мудра, раз проявляет осторожность.

Мои глаза не отрываются от нее, и я пользуюсь возможностью открыто оценить свою спутницу по ужину, пока она осматривает ресторан. Слоан перекидывает влажные волосы через плечо, и мой взгляд опускается к ее груди, как это происходит каждые две минуты с тех пор, как она вышла из ванной Альберта Бриско в футболке «Pink Floyd» и без лифчика.

Без лифчика.

Эта мысль эхом отдается в моем мозгу, как церковные колокола ясным воскресным утром.

Ее тело соблазнительное и сильное, она сотворила какое-то колдовство над украденной одеждой, которая должна выглядеть совсем не сексуально, учитывая, что она взята из шкафа Бриско. Даже его джинсы хорошо смотрятся: подолы длинных штанин закатаны до лодыжек, а мешковатая талия перетянута двумя красными платками, связанными вместе, образуя импровизированный пояс. Она завязала низ футболки узлом так, что она стягивается на талии, показывая полоску соблазнительной кожи и проколотый пупок, когда с измученным вздохом откидывается на спинку кабинки.

Без лифчика.

Мне нужно взять себя в руки. Ради всего святого, она же Ткачиха Сфер. Если она поймает меня на том, что я пялюсь, то выколет мне глаза и намотает на леску прежде, чем я произнесу слова «без лифчика».

Слоан поводит плечом, не помогая моей миссии отказаться от мантры «без лифчика». Пальцами она щупает сустав, и легкая гримаса боли искажает ее черты. Она хмурится, когда ее глаза встречаются с моими.

— Он пнул меня, — объясняет она, массируя плечо в ответ на мой невысказанный вопрос. — Я ударилась плечом о край клетки, когда падала внутрь.

Мои руки сжимаются в кулаки под столом, когда раскаленная добела ярость разгорается в венах.

— Ублюдок.

— Ну, а я ударила его ножом в шею, так что, думаю, это было оправдано, — ладонь Слоан скользит вниз по руке, и она шмыгает носом, морщась. Чертовски очаровательная. — Он успел закрыть меня, прежде чем упал. И ржал, как придурок.

Подходит официантка с двумя тарелками ребрышек и одной с картошкой фри, за что Слоан бросает на еду голодный взгляд. Когда перед ней ставят тарелку, она улыбается, и рядом с ее губой появляется маленькая ямочка.

Мы благодарим официантку, которая на мгновение задерживается на периферии, Слоан говорит, что нам больше ничего не надо. Когда женщина уходит, Слоан хихикает, и ямочка на ее щеке становится еще глубже.

— Только не говори мне, что с тобой это случается так часто, что ты даже не замечаешь. Это удручает.

— Ты про что…?

Взгляд Слоан устремляется к официантке, и я следую за ее взглядом к женщине, которая бросает улыбку нашему столику через плечо.

— О боже мой, я и правда не замечаю. Вообще, — Слоан качает головой и отрывает ребрышко на своей тарелке. — Что ж, приготовься, красавчик. Последние три дня мой желудок поедал близлежащие органы, и я съем эти гребаные ребрышки самым неподобающим для леди способом.

Я ничего не говорю, прикованный к виду ее идеальных зубов, когда она вгрызается в дымящуюся плоть, соскальзывающую с серой кости. Капля соуса барбекю собирается в уголке губ, она высовывает язык, чтобы слизать, а я чуть не подыхаю, черт возьми.

— Итак… — я прочищаю горло в надежде, что мой голос не дрогнет. Слоан хмурит брови, когда вгрызается в мясо еще раз. — Почему не Черная птичка?

— Хм? — она засовывает кончик ребрышка в рот и обсасывает мясо прямо с кости, держа перепачканными соусом пальцами. Мой член напрягается под ширинкой, просто наблюдая, как она втягивает щеки.

Представь, что она могла бы сделать этим ротиком.

Я делаю глоток пива и смотрю в свою тарелку.

— Твое имя, — отвечаю я, прежде чем приступить к ребрышку, исключительно для того, чтобы отвлечь определенные части тела, которые становятся довольно настойчивыми в своих желаниях. — Почему ты не выбрала прозвище «Черная птичка»? Черные волосы, взбалмошный характер, та песня… рискну предположить, что она из твоего детства, да? Я слышал, как ты пела там, в клетке.

Слоан на мгновение перестает жевать и смотрит на меня, задумчиво проводя большим пальцем по нижней губе. Это первый раз, когда ее взгляд по-настоящему останавливается на мне, и он проникает прямо в мой череп.

— Это прозвище для меня, — говорит она. — Ткачиха сфер — для остальных.

Глаза Слоан потемнели, и всего за мгновение она превратилась из сексуальной, голодной красавицы с насморком в злую, безжалостную, с железной волей убийцу.

Я киваю.

— Понимаю.

Возможно, я единственный человек, который правда понимает ее.

Слоан не сводит с меня своего непоколебимого взгляда.

— А у тебя что за дела, красавчик?

— В смысле?

— Ты меня слышал. Ты приходишь в дом к этому придурку, выпускаешь меня из клетки, сжигаешь его дом дотла и угощаешь меня ребрышками и пивом. И все же я практически ничего о тебе не знаю. Итак, в чем дело? Почему ты был у Бриско?

Я пожимаю плечами.

— Я пришел, чтобы отрубить ему конечности и насладиться его мучительно медленной смертью.

— Но почему именно он? Мы немного далеко от Бостона. Я уверена, что там полно подонков-наркоторговцев для развлечения, и тебе не нужно ехать так далеко ради одного мужика.

Тяжелая тишина сгущает воздух, мы оба замираем с ребрышками возле рта. Хитрая улыбка появляется на моих губах, когда лицо Слоан вытягивается.

— Ты прекрасно знаешь, кто я такой.

— О боже мой.

— Это точно. Ты знаешь, что я люблю охотиться на своей родной территории. Как давно ты по мне фанатеешь?

— Боже милостивый, остановись.

Я хихикаю, когда Слоан опускает лоб на тыльную сторону согнутых запястий, ребрышко все еще зажато между ее липкими пальцами.

— Какой был твоим любимым? — спрашиваю я. — Тот парень, с которого я содрал кожу и вздернул на носу корабля на пристани Гриффинс? Или как насчет парня, которого я подвесил к крану? Этот случай вроде был популярным.

— Ты просто ужасен, — Слоан поднимает руки в тщетной попытке скрыть пылающий румянец, вспыхивающий на ее щеках. Ее карие глаза танцуют, несмотря на свирепый взгляд, который она пытается бросить в мою сторону. — Отправь меня обратно в клетку Бриско.

— Твое желание для меня закон.

Я смотрю в сторону стойки для подачи блюд и поднимаю руку, подзывая официантку, которой требуется всего одна секунда, чтобы заметить меня, прежде чем она направляется в нашу сторону с растущей улыбкой.

— Роуэн…?

— Чего? Ты сказала, что хочешь вернуться к Бриско, так что погнали.

— Я пошутила, ты, псих…

— Не волнуйся, Черная птичка. Я доставлю тебя обратно в твою маленькую вонючую клетку. Уверен, что она все еще стоит, несмотря на пожар. Как думаешь, личинки выжили? Можешь откопать их из пепла.

— Роуэн… — рука Слоан протягивается и обхватывает мое запястье, оставляя липкие отпечатки пальцев на коже. От ее прикосновения по мне пробегает электрический разряд. Я едва сдерживаю свое веселье при виде растущей паники в ее глазах.

— Что-то не так, Черная птичка?

Официантка с лучезарной улыбкой останавливается рядом с нашим столиком.

— Что-нибудь еще вам предложить?

Я не спускаю глаз со Слоан, приподнимая брови, когда ее дикий взгляд мечется между мной и выходом.

— Еще два пива, пожалуйста, — говорю я. Взгляд Слоан становится ровным, останавливается на мне, ее глаза сужаются до тонких щелочек.

— Сейчас принесу.

— Как я и сказала, — ворчит Слоан, убирая пальцы с моего пульса. — Ты просто ужасен.

Я одариваю ее кривой усмешкой. Взгляд Слоан ловит мою улыбку, и ее взгляд смягчается, хотя я вижу, что она этого не хочет.

— Однажды ты полюбишь меня, — мурлычу я, удерживая ее взгляд, когда они встречаются с моими. Мой язык медленно облизывает соус, который она оставила на моей коже. Глаза Слоан блестят в теплом послеполуденном свете, проникающем сквозь окна закусочной, ямочка у ее губ — тень веселья, которое она не может полностью сдержать.

— Не думаю, Палач.

«Посмотрим», — говорит моя ухмылка.

Темные брови Слоан приподнимаются, как будто бросая вызов, затем она переключает свое внимание на еду.

— Ты толком не ответил на мой вопрос о Бриско.

— Ответил. Хотел порубить конечности. Понаслаждаться агонией.

— Но почему именно он?

Я пожимаю плечами.

— Полагаю, по той же причине, по которой ты его выбрала. Он был куском дерьма.

— Откуда ты знаешь, что я выбрала его именно поэтому? — спрашивает Слоан.

— А почему нет? — отвечаю я, облокачиваясь предплечьями на алюминиевую обивку пластикового стола. Слоан вздергивает подбородок, выражение ее лица возмущенное.

— Может быть, у него были красивые глаза.

Смех вырывается из моей груди, когда я беру еще одно ребрышко. Тишина затягивается, я откусываю кусочек, прежде чем ответить.

— Не думаю, что ты именно поэтому вырываешь глазные яблоки из черепов своих жертв.

Слоан склоняет голову набок, ее глаза сияют, пока она оценивает меня.

— Нет?

— Нет. Определенно нет.

— Тогда зачем я это делаю?

Я пожимаю плечами, не готовый встретиться с ней взглядом, несмотря на то, как он манит меня.

— Думаю, глаза — это зеркало души?

Слоан усмехается, и я поднимаю взгляд, видя, как она качает головой.

— Не, больше похоже на «приручи ворона, и он выклюет тебе глаза».

Я наклоняю голову, пытаясь расшифровать смысл ее слов. О Слоан известно очень мало, не так уж много просочилось в прессу. Она специализируется на других серийных убийцах и оставляет за собой запутанное место преступления. На этом все. Любые другие теории у ФБР относительно Ткачихи Сфер ничего особенного из себя не представляют. Из прочитанного, идея о том, что неуловимый мститель — женщина, даже не приходила в их маленькие заурядные мозги. Каким бы ни было ее прошлое и мотивы, что бы она ни подразумевала под своим убийством, все по-прежнему скрыто.

С той секунды, как мы встретились, она подпитала мое любопытство, тлеющие угли вспыхнули, и теперь она разожгла первую ниточку пламени.

Я хочу знать. Я хочу знать правду.

И, может быть, я хочу, чтобы она испытывала такое же любопытство ко мне.

— Ты знала, что это я убил Тони Уотсона, Портового убийцу? — спрашиваю я.

Она отнимает бокал с пивом от губ, ее движение медленное, глаза прикованы к моим.

— Это был ты?

Я киваю.

— Я думала, он подрался с тем, кого сам пытался убить.

— Отчасти правильно. Он полез драться, изо всех сил старался убить меня, но у него не получилось, — этот кусок дерьма, Уотсон… Я бил его до тех пор, пока у него не треснул череп, а тело не задергалось в конвульсиях, а затем наблюдал, как последний, кровавый, булькающий выдох вырвался из его выбитых зубов и разбитых губ. Когда его тело успокоилось, я оставил его в переулке на съедение крысам.

Это было некрасивое убийство. Не элегантное. Без наигранности и продуманности. Это было интуитивно и грубо.

И я наслаждался каждой гребаной секундой.

— Уотсон был не так глуп, как я думал. Он поймал меня, когда я следил за ним. Пытался устроить мне засаду.

Задумчивое «хм» слетает с поджатых губ Слоан.

— Я расстроена.

— Потому что он не убил меня первым? Как грубо, Черная птичка. Я обиделся.

— Нет, — говорит она вслед за лающим смехом. — Просто у меня был очень классный план для него. Тела его последних пяти убитых уже отмечены на моей паутине, — говорит она. Ее липкие пальцы танцуют в моем направлении, как будто чертят узор в воздухе. Она даже не поднимает глаз. Ведет себя так, будто не делает грандиозное откровение между нами.

Отмечены. В паутине.

— Наверное, это даже не было важно. Похоже, что тупоголовые придурки из ФБР еще не поняли ничего. Но даже в этом случае… ты взял и все испортил, — продолжает Слоан, не отрывая взгляда от следующей косточки, которую отрывает от ребер. Тяжелый вздох вырывается из ее губ, она подносит к губам мясо. — Думаю, я должна быть благодарна. Возможно, я тоже недооценила бы Уотсона. Учитывая, что Бриско так легко загнал меня в свою клетку, а он был ленивым придурком, не уверена, что смогла бы отбиться от Уотсона так же хорошо, как ты, — ее яркие, необычные глаза находят мои сквозь пряди черных волос, упавшие на лоб, и их очаровательный блеск сдирает кожу с моей почерневшей души. — Кстати, мне физически больно признавать это. Но сильно себя не восхваляй, красавчик.

Ухмылка расползается по моим губам.

— Ты считаешь меня красивым.

— Я буквально только что сказала, чтобы ты себя не восхвалял из-за истории с Уотсоном. Это относится и к твоей привлекательности, — говорит Слоан, эпично закатывая глаза, одно из ее век подергивается. — Кроме того, ты и так это знаешь.

Моя улыбка становится немного шире, но я прячу ее за краем своего бокала. Наши взгляды остаются прикованными друг к другу, пока Слоан, наконец, не выходит из транса и не отводит взгляд, легкий румянец заливает ее веснушчатые щечки.

— Ну, а ты добралась до Билла Фэрбенкса раньше, чем я, — говорю я, — так что, думаю, мы квиты.

Глаза Слоан расширяются, ее густые темные ресницы поднимаются к бровям.

— Ты охотился за ним? — спрашивает она, когда я киваю ей и приподнимаю одно плечо. Раньше меня раздражало, что я потерял Фэрбенкса, даже если это произошло из-за Ткачихи Сфер, которую я считал своим кумиром. Но сейчас? Узнав, что за всей этой паутиной стоит девушка? Я бы снова проиграл ей, лишь бы увидеть, как горят гордостью ее глаза. Может быть, и не один раз.

Уголок нижней губы Слоан поджимается между зубами, она пытается скрыть свою злую усмешку.

— Я понятия не имела, что ты охотился за Фэрбенксом.

— Я следил за ним два года.

— Правда?

— Я планировал взять его за год до тебя, но он переехал, я не успел. Мне потребовалось несколько месяцев, чтобы снова найти его. А потом куски его тела были нанизаны на рыболовную леску с выколотыми глазными яблоками.

Слоан фыркает, но я вижу искру, вспыхивающую в ее усталых глазах. Она садится немного прямее, ерзая на сиденье.

— Я их не выкалываю, Палач. Вырываю. Деликатно. Как настоящая леди, — Слоан засовывает палец за щеку, обхватывает губами, и с хлопком высовывает. — Вот так.

Я фыркаю от смеха, и Слоан одаривает меня сияющей улыбкой.

— Виноват.

Слоан поворачивает свою улыбку к столу, у меня уже нервы сдают, а ее взгляд скользит по обстановке. Она берет немного картошки фри, ее взгляд все еще скользит по посетителям, потом она отодвигает тарелку с ребрышками к краю стола.

Она хочет уйти

И если она это сделает, я никогда больше ее не увижу. Она, черт возьми, сделает для этого все возможное.

Я прочищаю горло.

— Ты когда-нибудь слышала о серии убийств в национальных парках Орегона и Вашингтона?

Внимание Слоан возвращается ко мне, и она прищуривает глаза. Между ее темными бровями появляется едва заметная складка. Легкое покачивание головой — единственный ответ.

— Убийца — призрак. Профильный. Требовательный и очень, очень осторожный, — продолжаю я. — Он предпочитает пеших туристов. Отдыхающих. Кочевников, одиночек в охотничьих угодьях. Он пытает их, потом кладет труп лицом на восток в густо заросшей лесом местности, помазав лоб крестом.

Тонкая маска Слоан дрогнула. В глубине души она — настоящий хищник, учуявший след. Я почти вижу, как ее мысли закручиваются спиралью в голове.

Эти детали — следы, по которым может пройти любой талантливый охотник.

— Сколько уже убито?

— Двенадцать, хотя могло быть и больше. Но об этом мало кто говорит.

Слоан хмурит брови. В зелено-золотистой глубине ее карих глаз вспыхивает искра.

— Почему? Боятся спугнуть убийцу?

— Возможно.

— И откуда ты об этом знаешь?

— Точно так же, как ты знала, кто такой «Зверь из Байо». Знать — это моя работа, — я подмигиваю. Взгляд Слоан скользит по моим губам, задерживается на шраме, прежде чем вернуться к моим глазам. Я кладу руки на стол и наклоняюсь ближе. — Что скажешь о дружеском соревновании? Первый, кто победит, должен убить его.

Ее спина опирается на виниловую подушку кабинки, она барабанит по столу своим облупившимся кроваво-красным маникюром. Покусывает свою потрескавшуюся нижнюю губу в течение долгого, молчаливого мгновения, внимательно изучая мои черты. Я чувствую ее взгляд своей кожей. И глубоко внутри. Это пробуждает ощущение, за которым я всегда гоняюсь, но никогда не могу ухватиться.

Риск меня не пугает. Награда не насыщает.

До сих пор.

Барабанная дробь ее пальцев прекращается.

— Какого рода соревнование? — спрашивает Слоан.

Я подзываю официантку и жестом прошу счет, когда она ловит мой взгляд.

— Просто небольшая игра. Давай сходим за мороженым, и тогда сможем все обсудить.

Я смотрю на Слоан с хитрой улыбкой.

Злобной и желанной.

…Коварной.

— Ты же знаешь, как говорят, Черная птичка: «играть все любят, пока кто-нибудь не потеряет глаз», — шепчу я. — И вот тогда начинается настоящее веселье.

 

 

 

 

 

 

 

3
_______________
СВЯЗКИ
СЛОАН
ГОД СПУСТЯ…

Потребность.

Начинается с зуда. Раздражения под кожей. Что бы я ни делала, ничто не освобождает от постоянного шепота внутри. Заползает мне в голову и не отпускает.

Становится болью.

Чем дольше я отрицаю это, тем сильнее меня затягивает в пропасть.

Я должна остановить это. Я готова сделать все, что угодно.

И есть только одна вещь, которая помогает.

Убийство.

— Мне нужно собраться с мыслями, — бормочу я, в пятидесятый раз за сегодняшний день, уставившись на свой одноразовый телефон. Мой большой палец скользит по гладкому стеклу, когда я прокручиваю смс-ки с единственным контактом.

Палач написано под фотографией, которую я выбрала для номера Роуэна — дымящаяся сосиска на конце вилки для барбекю.

Я решаю не разбирать различные причины, по которым выбрала эту картинку, и вместо этого прибегаю к визуализации того, как я вонзаю ему вилку в член.

Держу пари, у него он симпатичный. Точно так же, как и все остальное в нем.

— Господи Иисусе. Мне нужна помощь, — шиплю я.

Мужчина на столе из нержавеющей стали прерывает мои напряженные мысли, борясь с путами, которые связывают его запястья и лодыжки, голову и туловище, бедра и руки. Тугой кляп удерживает мольбы в разинутом, похожем на рыбий, рту. Может быть, это перебор — так тщательно привязывать. Не похоже, что он убежит. Но скрип кожи о сталь меня раздражает, превращая зуд в жгучую пытку, будто когти царапают.

Я отворачиваюсь с телефоном в руке, прокручивая несколько сообщений, которыми мы с Роуэном обменялись за последний год с того дня, как встретились и согласились на это, по общему признанию, безумное соревнование. Может, я что-то пропустила в наших ограниченных беседах за последние двенадцать месяцев? Указание, как должна проходить эта игра? Может, следовало лучше подготовиться? Я ни хрена не понимаю, и у меня от этого ужасно болит голова.

Подойдя к раковине, я беру с полки флакон ибупрофена и кладу телефон на столешницу, вытряхивая две таблетки на руку в перчатке, просматривая сообщения, отправленные на этой неделе, хотя я могла бы пересказать их по памяти.

Напишу тебе подробности в субботу.

Откуда мне знать, что ты не сжульничаешь, чтобы выиграть этот раунд?

Тебе придется просто довериться мне…

Это тупо.

И весело! *задыхается* ты ведь знаешь, как веселиться, верно…?

Закрой хлебало.

Ты имеешь в виду мое хорошенькое личико?

…фу.

В субботу! Держи телефон под рукой!

Я так и делала. Большую часть дня я сжимала свой телефон в руке, сейчас 20:12. Тиканье огромных настенных часов, которые, по правде говоря, установлены на стене напротив стола только для того, чтобы еще больше мучить жертв, теперь мучает меня. Каждый тик вибрирует в моем черепе. Каждая секунда обжигает мои вены пульсацией желания.

Я не осознавала, как сильно нуждалась в этой игре, пока предвкушение не укоренилось в моих мыслях.

Мужчина на столе вздрагивает, когда я открываю кран и вода льется в раковину из нержавеющей стали.

— Успокойся, нытик, — бросаю я через плечо, наполняя стакан. — Мы еще даже не дошли до самого интересного.

Всхлипы, причитания, приглушенные жалобы. Его страх и мольба одновременно возбуждают и расстраивают меня, когда я проглатываю ибупрофен и выпиваю стакан воды, с громким стуком ставя его на стойку.

Снова проверяю одноразовый телефон. 20:13.

— Черт возьми.

Мой личный телефон жужжит в кармане, и я достаю его, читая уведомление. Ларк. Ее сообщение — это просто эмодзи с ножом и вопросительный знак. Вместо того чтобы отправить ей ответ, я достаю из кармана Аир-подсы и звоню ей, чтобы руки были свободны

— Привет, детка, — говорит она, отвечая после первого гудка. — Есть новости от Палача?

Я наслаждаюсь летним солнечным голосом Ларк на мгновение, а потом делаю тяжелый вздох. Помимо своего порочного хобби, Ларк Монтегю — единственная в этом мире приносит мне ясность, когда мой разум погружается в другое измерение тьмы.

— Пока никаких.

Ларк задумчиво напевает.

— Как себя чувствуешь?

— Нервно, — в трубке раздается тихий звук задумчивости, но Ларк просто ждет. Она не давит и не высказывает своего мнения о том, что я должна или не должна делать. Она слушает. Она слушает, как никто другой. — До сих пор не понимаю, это эпически глупая идея или нет, понимаешь? Я же совсем не знакома с Роуэном. Это безрассудный, импульсивный поступок.

— А что плохого в импульсивности?

— Это опасно.

— Но еще весело, да?

Тонкая струйка дыхания проходит сквозь мои поджатые губы.

— Может быть…?

Звенящий смех Ларк наполняет мои уши, когда я направляюсь к рядам полированных инструментов на прилавке: ножи, скальпели, шурупы и пилы поблескивают под лампами.

— У тебя другое представление о… веселье… — говорит Ларк, ее голос затихает, как будто она видит скальпель, который я беру и осматриваю. — Тебе же весело?

— Наверное, — говорю я, пожимая плечами. Я кладу лезвие на подставку для инструментов рядом с хирургическими ножницами, упаковкой марли и набором для наложения швов. — Но кажется, чего-то не хватает, понимаешь?

— Это потому, что ФБР не отслеживает улики, которые ты обычно оставляешь на леске?

— В конце концов они отследят, а если нет, я отправлю анонимное письмо. «Проверьте паутину, тупорезы».

Ларк хихикает.

— Файлы в компьютере, — говорит она, цитируя Зуландера⁴. Она никогда не упускает возможность вставить случайную, но уместную реплику из фильмов.

Я хихикаю, пока Ларк смеется над своей шуткой, ее смех наполняет прохладу в помещении, как будто она подключилась к электрической схеме. Легкомыслие между нами исчезает, когда я хватаюсь за края подноса и пододвигаю его к своему пленнику.

— В этом соревновании есть нечто… вдохновляющее. Как приключение. Давно ничто по-настоящему не вызывало у меня такого возбуждения. И я думаю — или надеюсь, — что Роуэн уже попытался бы убить меня, если бы захотел. Не знаю почему, и это, возможно, самая безрассудная мысль, но я верю, что он чувствует то же самое, как будто он ищет как бы облегчить зуд, который все труднее почесать.

Ларк снова хмыкает, но на этот раз звук более глубокий, мрачный. Я уже говорила с ней об этом раньше. Она знает про меня. С каждым убийством найти облегчение становится все труднее. Кайф длится недолго. Чего-то не хватает.

Именно поэтому у меня на столе лежит этот ублюдский педофил.

— А как насчет того неуловимого убийцы с Западного побережья, о котором рассказывал Роуэн? Ты нашла какие-нибудь подробности?

Я хмурюсь, головная боль колет глаза.

— Не совсем. Я читала об одном убийстве, которое, возможно, совершил он, два месяца назад в Орегоне. Туриста убили в Эйнсворт-парке. Но не было никаких подробностей о намазанном кресте, как описывал Роуэн. Может быть, он прав, может быть, власти держат все в секрете, чтобы не спугнуть убийцу, — мужчина на столе издает пронзительный вопль из-за кляпа, и я хлопаю ладонью по подносу, дребезжа приборами. — Чувак, заткнись. Нытьем делу не поможешь.

— Ты сегодня явно в плохом настроении, Слоани. Уверена, что ты не…

— Нет, — я знаю, о чем Ларк хочет спросить, но я не собираюсь уступать. Я не выхожу из-под контроля. — Как только соревнование официально начнется, со мной все будет в порядке. Я просто хочу знать подробности о первой цели, понимаешь? Я не из терпеливых. Мне нужно снять напряжение, вот и все.

— До тех пор будь осторожна.

— Конечно. Всегда, — говорю я, направляя электрический аспиратор к мужчине, который пытается освободиться от неумолимых кожаных ремней. Я включаю его, отчаянные всхлипы мужчины становятся все громче. Тонкая пленка пота покрывает его кожу. Из морщинистых уголков широко раскрытых глаз текут слезы, когда он пытается покачать головой, его язык борется с кляпом во рту. Мои глаза сужаются, когда я рассматриваю его напряженные черты, отчаяние просачивается сквозь поры, как мускус.

— Сегодня достойный гость, да? — спрашивает Ларк, когда паника мужчины просачивается через аспиратор.

— Конечно, — металлическая ручка моего любимого скальпеля «Swann-Morton» охлаждает кончикипальцев сквозь латексные перчатки, успокаивающим поцелуем касаясь моей разгоряченной кожи. От напряжения мой голос становится тоньше, когда я пытаюсь расположить острие ножа под кадыком мужчины. — Настоящий утырок.

Я глажу заостренным кончиком лезвия, выстраивая прямую линию, нажимаю и провожу им по его коже. Он кричит в силиконовую помпу, зажатую во рту.

— Это последствие твоих действий, Майкл, — я вытираю кровь, выступившую бисеринками вдоль разреза. — Хочешь пообщаться с несовершеннолетними мальчиками онлайн? Покажешь им фото своей сморщенной пиписьки? Хочешь заманить соседских детей, обещая дать конфетки и показать щеночков? Раз тебе так нравится говорить, я сначала заберу твой голос, — говорю я, вдавливая скальпель в линию на горле Майкла Нортмана для второго, более глубокого разреза, чтобы получить доступ к истинным и ложным голосовым связкам. Аспиратор булькает, всасывая его кровь через регулирующий клапан, зажатый в моей свободной руке. — А потом я отрежу твои пальцы за каждое отвратительное сообщение и угрозу, которые ты отправил, и засуну их тебе в гребаную задницу. Если повезет, и мне станет скучно, я убью тебя прежде, чем доберусь до твоих ног.

— Господи, Слоан, — говорит Ларк, и ее мрачный смешок разносится по линии. — Да, знаешь что? Думаю, тебе правда стоит поучаствовать в этом соревновании с Палачом. Тебе не помешает выплеснуть немного агрессии, юная мисс.

Я не могу не согласиться.

Последние крики Майкла Нортмана наполняют мою комнату для убийств, когда я прощаюсь со своей лучшей подругой, отключаю звонок и вырываю голосовые связки своей жертвы. Когда хирургическая процедура закончена, я накладываю швы на рану только для того, чтобы дать ему ложную надежду на выживание, проинструктировав Майкла не спускать глаз с часов, потом поворачиваюсь к подносу с инструментами, чтобы взять щипцы «Liston» для резки кости. Может быть, он и не послушается моих приказов, но я достаточно узнала о хрупком человеческом разуме в этой комнате, понимая, что ему захочется на чем-то сосредоточиться в ближайшие часы, и нет ничего более заманчивого и неумолимого, чем наблюдать, как время медленно приближается к твоей гибели.

Я собираюсь вернуться к мужчине, пристегнутому ремнями к столу, когда в кармане звенит одноразовый телефон.

Мой брат Лаклан будет кем-то вроде жюри. Он отправит смс нам обоим с указанием местоположения. Как только он это сделает, игра начнется. Побеждает тот, кто убьет первым. Если ни один из нас не найдет цель в течение семи дней — ничья. Тогда, думаю, нам придется использовать камень-ножницы-бумагу.

Сильный толчок ударяет по моим ребрам, сердцебиение учащается.

У тебя смехотворное преимущество.

Я наблюдаю, как в диалоге мелькают точки, Роуэн печатает свой ответ на мое сообщение.

Поверь, Лаклан хочет, чтобы победила ты, а не я. Здесь у меня нет никаких преимуществ. Он ни хрена мне не сказал.

Моя улыбка становится шире. Отчаянные метания Майкла Нортмана и учащенное дыхание становятся туманным фоном, когда я набираю свой ответ.

Я не так хорошо тебя знаю, чтобы доверять. Если выясню, что он сливает тебе информацию, то надеру тебе задницу. Просто предупреждаю сейчас, чтобы мы были на одной волне, понял?

Охлажденный воздух в контейнере кажется тяжелее, когда я наблюдаю за серыми точками в левом нижнем углу экрана.

Надеюсь, ты окажешься права, ведь меня такой исход устраивает…

Ты ужасен.

Может быть… но, по крайней мере, ты считаешь меня красавчиком!

Господи помилуй.

Я знаю, что улыбаюсь, глядя на гаджет в своих руках. Я должна чувствовать себя по-другому. Это ведь опасно. Но единственное, что я ощущаю, — это облегчение, которое проникает в мой мозг, а возбуждение в покои сердца. Этот ток пропитывает светом каждую клетку.

Я уже хочу положить телефон и сосредоточиться на своем пленнике, когда он жужжит у меня в руке от неизвестного отправителя.

Айвидейл, Западная Вирджиния.

И удачи тебе, глазастая леди-паук, или как там тебя зовут. Надо же, титул младшего брата-неудачника вот-вот подтвердится.

Моя улыбка становится шире. Сообщение от Палача приходит сразу после сообщения Лаклана.

Видишь? Я же говорил. Увидимся в Западной Вирджинии, Черная птичка.

Я меняю щипцы на окровавленный скальпель.

Когда поворачиваюсь к мужчине, привязанному к столу, его глаза широко раскрыты от страха, который приносит мне умиротворение. Его лицо бледное от напряжения и боли. Кровь и слюна стекают с уголков губ. Он пытается покачать головой, когда я поворачиваю скальпель при искусственном освещении.

— Мне нужно уходить, так что нам придется прерваться, извини за каламбур, — говорю я, втыкая лезвие ему под ухо. Кровь проливается на стол алым потоком.

— Сегодня вечер игр.

 

 

 

 

 

 

 

 

4
_______________
АТЕЛЬЕ
РОУЭН

— Что делаешь? — спрашивает Фионн, заходя в мою комнату с морковкой, хрустящей во рту. — Собираешься в путешествие?

Я закатываю глаза и указываю на морковку.

— Что за фигня? Это что, новый этап в твоем обучении кроссфиту — есть сырые овощи?

— Бета-каротин, дебил. Антиоксиданты. Я помогаю своему организму избавиться от свободных радикалов.

— Тогда принимай витамины. Выглядишь как придурок.

— Отвечая на твой вопрос, доктор Кейн, Роуэн отправляется в охотничью экспедицию с единомышленником, — вмешивается Лаклан, опускаясь в одно из кожаных кресел в углу комнаты. — Но в истинном стиле Роуэна он решил превратить это в соревнование. Заставил меня найти подходящую добычу, которая станет сюрпризом для них обоих. Так что, по сути, ему надерут задницу, как маленькой мазохистке.

Я бросаю на Лаклана убийственный взгляд, но он только ухмыляется поверх края своего бокала, делая большой глоток бурбона и постукивая серебряным кольцом по краю хрусталя.

— Где? — спрашивает Фионн.

— В Западной Вирджинии.

— …Почему?

Лаклан разражается лающим смехом.

— Я бы сказал, потому что он пытается выбраться из френд-зоны, но думаю, он вообще ни в одной из зон.

Фионн с хрустом откусывает еще один кусочек моркови, набивая рот, и издает глупый смешок, как тупой ребенок.

Поэтому я поступаю так, как поступил бы любой разумный, взрослый мужчина со своим младшим братом.

Я выхватываю морковку у него из рук, а затем швыряю ее в Лаклана, наслаждаясь, что попал ему в лоб.

Мои братья протестуют, и я ухмыляюсь, глядя на свой багаж, запихивая в ручную кладь еще одну пару джинсов.

— Ты не прилагал столько усилий ради девушки… никогда. Ты не видел ее сколько, год? — спрашивает Лаклан.

Звук сдавленного кашля Фионна наполняет комнату. Мы с Лакланом наблюдаем, как он плюет оранжевые крупинки в свой сжатый кулак.

— Что? Целый год? Почему я узнаю об этом только сейчас?

— Ты засунул голову в задницу, играя в городского доктора, вот почему, — хихикает Лаклан. — Давай в Бостон, Фионн. Перестань маяться фигней, как в каком-нибудь знаменитом фильме про грустную золушку, или как там, возвращайся домой, занимайся настоящей медициной.

— Придурок, — произносим мы с Фионном в совершенный унисон.

Лаклан ухмыляется и ставит свой бокал на приставной столик, достает из кармана складной нож с перламутровой ручкой, откидывается назад, отстегивая лишнюю полоску потертой кожи от изготовленного на заказ ремня на талии. Надевает металлическое кольцо на провисшем конце ремня на средний палец, растягивает кожу, затем начинает затачивать лезвие о грубый край шкуры. Он делает так с самого детства, его это успокаивает. Лаклану, возможно, нравится подшучивать надо мной и Фионном, но я знаю, как он переживает из-за того, что наш младший брат больше не живет с нами в одном городе, а теперь еще и из-за того, что я ухожу играть в безумную смертельную игру с серийной киллершей, которую едва знаю.

— Я серьезно, — говорит он после нескольких пассов лезвием по воловьей коже. — Небраска слишком далеко, малявка. А еще ты упускаешь из виду все приятные подробности несуществующей, до смешного печальной личной жизни Роуэна.

— И правда, — признает Фионн. Его задумчивый взгляд опускается на деревянную столешницу, он скрещивает руки на груди и прислоняется к комоду. Видимо, он присваивает числовые значения знанию сплетен и тому, что он не в курсе событий, и взвешивает статистическую вероятность своего счастья, деленную на число пи.

Гребаный ботаник.

— Ты ее видел? — спрашивает Фионн, выходя из своего аналитического оцепенения и глядя прямо на Лаклана, как будто меня здесь даже нет.

— Только на фотках, — Лаклан делает глоток своего напитка, ухмыляясь моему убийственному взгляду. — Она чертовски сексуальна. Определенно, у нее есть темная сторона — ей нравится вырывать глазные яблоки у своих жертв, пока те еще живы. Федералы называют ее Ткачихой Сфер. Настоящее имя — Слоан Сазерленд.

— Не смей произносить ее гребаное имя, — рычу я.

Раскатистый смех Лаклана наполняет комнату. Он подносит руку, сжимающую складной нож, ко рту, когда звуки его веселья заполняют пространство между нами. Этот умник, несомненно, напоминает мне, что из нас двоих только у него оружие наготове.

Если бы в его руке не было зажато острое как бритва лезвие, я бы уже врезал по его самодовольной физиономии.

— Допустим, тебе удастся пробраться во френдзону, а затем, чудесным образом, ты выйдешь за ее пределы и снискаешь расположение леди-паучихи, не потеряв при этом ни одного глаза, как мне ее называть?

— Не знаю, придурок. Королева? Ваше высочество. А вообще, отъебись.

Я стону, когда смех Лаклана снова окружает нас, даже громче, чем раньше.

— Отъебись? Ладно. Рад с тобой познакомиться, Отъебись.. Я твой шурин, добро пожаловать в семью, Отъебись.

Я уже собираюсь наброситься на Лаклана, когда в моем кармане звенит одноразовый телефон.

Извлекаю из этого максимум пользы.

И фотография, на которой изящные пальчики Слоан сжимают бокал шампанского в бизнес-классе самолета, ее кроваво-красный маникюр сияет в искусственном освещении салона.

Мое сердце колотится о ребра.

Я почти чувствую, как эти ногти царапают мою грудь и спускаются вниз по прессу, обхватывая мой член с обманчивой силой. Я могу представить жар ее карих глаз, устремленных на меня, как ее дыхание согревает мою шею, когда она шепчет мне на ухо.

Лаклан хихикает, как будто читает каждую мою мысль, и я прочищаю горло.

Вижу, ты уже в самолете. Это… здорово…

Еще как здорово. А ты явно нет. Увидимся, если в конце концов догонишь меня! Я не буду сидеть и ждать тебя!

Мои щеки вспыхивают, когда мои большие пальцы зависают над клавиатурой.

Уже поздно просить начать все заново?

Реакция Слоан последовала незамедлительно.

Абсо-блять-лютно.

Рычание вибрирует в моей груди, когда я пытаюсь еще быстрее собрать вещи, хотя знаю, что это не поможет мне быстрее сесть в самолет.

— Все в порядке, братишка? Или «Отъебись» уже убила твою цель?

Я подумываю швырнуть свой наполовину упакованный багаж в ухмыляющееся лицо Лаклана, когда звонит его телефон. Любой намек на юмор исчезает с его лица, как пепел, падающий с обугленного полена, оставляя после себя только потрескавшийся уголь.

— Лаклан слушает, — говорит он. Его голос хриплый, когда он отвечает звонящему отрывистыми ответами «да» и «нет», низким тембром. Я скручиваю рубашку в тугой рулон, до тех пор, пока у меня не белеют костяшки пальцев. Мои глаза прикованы к старшему брату, но он не отрывает взгляда от ножа, который вертит в руке. — Сейчас буду. Через тридцать минут.

Когда он встречается со мной взглядом, улыбка Лаклана становится мрачной.

— Ночная смена? — спрашиваю я.

— Ночная смена, — отвечает он.

Днем Лаклан руководит Ателье «Кейн», своей специализированной студией по обработке кожи, где он создает красоту из шкур. Но ночью, когда бы ни позвонил Леандер Мэйс, мой брат становится безжалостным орудием дьявола.

Лично мне нравится лишать жизни любых подонков, которые случайно оказываются на моем пути в адском бульоне современного общества.

Лаклан…? Не знаю, нравится ли ему сейчас что-нибудь. Он убивает целенаправленно, но окутывает себя холодной отстраненностью. Ему нравится лишь срезать шкуру своими руками или издеваться надо мной с Фионном, но кажется, будто жизнь для него вообще не имеет значения.

Острая боль пронзает грудь, когда Лаклан поднимается со стула, прячет свой клинок в карман и хрустит шеей, застегивая ремень на талии. Слабый отблеск его улыбки возвращается, когда он смотрит на меня.

— Будь осторожен, придурок, — говорит он.

— Ты тоже, придурок.

Лаклан усмехается, но все равно хлопает рукой по моему плечу, проходя мимо. Он прижимается своей головой к моей, чтобы перевести дыхание, а затем уходит, направляясь к двери, чтобы сделать то же самое с Фионном. Наш младший брат никогда не умел хорошо скрывать свои тревоги. В светло-голубых глазах Фионна отражаются все оттенки печали и беспокойства, и он смотрит, как Лаклан уходит, с болезненным беспокойством, отразившимся на его мальчишеских чертах.

— Увидимся позже, детишки, — говорит Лаклан, переступая порог и исчезая в тускло освещенном коридоре. — И возвращайся домой, Фионн.

— Я пас, — отвечает Фионн, и из темноты раздается смешок, прежде чем тяжелая дверь моей квартиры закрывается с гулким стуком. Фионн поворачивается ко мне, беспокойство все еще запечатлевается в виде складки между его бровями. — Ты уверен, что эта поездка — хорошая идея? Ну, насколько хорошо ты вообще знаешь эту Слоан?

Я отворачиваюсь, ухмыляясь, застегиваю молнию на своей сумке и перекидываю ее через плечо.

— Не очень хорошо. Встречался с ней всего один раз.

Почти слышно, как нервно сглатывает Фионн.

— Один раз? Как вы познакомились?

— Тебе лучше не знать.

— Это немного импульсивно, Роуэн, даже для тебя. Я знаю, у тебя травма среднего ребенка и все такое, — говорит он, махая рукой в мою сторону, как они с Лакланом всегда делают, чтобы объяснить мое дикое поведение и безрассудные решения. — Но встречаться с девушкой, да еще и серийной убийцей, с которой ты разговаривал всего один раз год назад, это… ненормально.

Мой смех, похоже, мало его успокаивает.

— В нас нет ничего нормального, но со мной все будет в порядке. У меня внутреннее чутье на счет нее.

В кармане звенит одноразовый телефон.

Мы снижаемся. Если бы это была гонка, ты бы уже был позади.

О, подожди… это и ЕСТЬ гонка! Ну ты только посмотри… Надеюсь, тебе нравятся раздавленные глазные яблоки, потому что я скоро покончу с этим дерьмом, смешно, да. Счастливого пути, тебя поимели! xo

— Да, Фионн, — говорю я с лучезарной улыбкой, засовывая телефон обратно в карман и направляясь к двери. — Я думаю, со мной все будет в порядке.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

5
_______________
ОПРЕДЕЛЕННО
СЛОАН

Это абсурд. Я идиотка.

Сижу в вестибюле гостиницы «Каннингем Инн», пытаясь сосредоточиться на той же странице в своей электронной читалке, на которой я застряла пять минут назад, раздумывая, сбежать отсюда или остаться.

Какого хрена я делаю со своей жизнью?

Это опасно.

И глупо.

Бред какой-то.

Но не могу заставить себя уйти.

Мои легкие наполняются ароматом сосновой соли и неверных решений, когда глубокий, нервный вздох срывается с моих губ. Заблокировав читалку, я откидываюсь на спинку и осматриваю тихий вестибюль, где моя единственная компания — угрюмый серый кот, который свирепо смотрит на меня из кожаного кресла рядом с незажженным камином. Комната устаревшая, но уютная, с панелями из темного дуба и старинным узорчатым ковром, который когда-то был бордового цвета. Антикварная мебель разнообразна, но отполирована и сверкает. Два чучела совы в полете охраняют выгоревшие на солнце репродукции скульптур Родена и разбросанные вдоль стены железные дороги и инструменты для добычи полезных ископаемых.

Я снова вздыхаю и смотрю на часы. Сейчас почти два часа ночи, и я должна быть уставшей, но это не так. Сегодня вечером было много суеты: от нарезки тела Майкла Нортмана и запихивания его в морозилку, пока я заказывала билет на рейс из Роли, до упаковки вещей за рекордные тридцать минут, и аренды машины для прибытия в Западную Вирджинию, пока Ларк отвозила меня в аэропорт. Когда я посетовала, что все это глупая затея, она ответила: «Может быть, но тебе правда следует выбраться и завести больше друзей».

«У меня есть друг», — сказала я. — «Ты».

«Больше, чем один, Слоан».

«Но он? Этот непонятный парень, Роуэн?..Правда?»

Я все еще слышу звонкое хихиканье Ларк, когда она с нежной улыбкой взглянула на мое замешательство.

«Завести еще одного друга, который может понять тебя настоящую, не так уж плохо», — сказала она, пожав плечами, и ее улыбка не потускнела под моим непоколебимым взглядом. «Ты не выпрыгнула из машины. Мы все еще едем в аэропорт. Так что да, я думаю, этот непонятный Роуэн теперь твой друг».

Может быть, мне следовало выпрыгнуть из машины.

Я стону, еще больше вжимаясь в кресло.

— Ее доводы бессмысленны, — говорю я кошке, проигрывая тот разговор с Ларк, кошка смотрит на меня в ответ с закипающей яростью.

— Пытаешься поглотить его душу, Черная Птичка?

Вздрогнув, я роняю читалку и поворачиваюсь к источнику едва уловимого ирландского акцента, прижимая руку к сердцу.

— Господи Иисусе, — шиплю я, когда Роуэн с ухмылкой выходит из тени у двери. У меня перехватывает дыхание, когда до меня доходит реальность того, что он здесь, действительно здесь. Роуэн выглядит точно так же, как и год назад. Возможно, я выглядела бы лучше при нашей первой встрече, если бы не провела последние несколько дней в отвратительной клетке рядом с разлагающимся телом. Не думаю, что его так уж сильно волновало отсутствие у меня макияжа, спутанные волосы или потрескавшиеся губы, учитывая, что он лишь пялился на мои сиськи. Вспоминая это, я краснею, и не от смущения.

Я проглатываю внезапный нервный ком в горле.

— Может, мне стоит поглотить кошачью душу? Моя только что вылетела из тела.

— Думаю, именно так у тебя и появились веснушки. Ты крала души.

— А я вижу, ты такой же веселый, как и при первой встрече, — закатываю глаза и наклоняюсь, чтобы поднять свою читалку, но Роуэн добирается до нее первым. — Отдай это, красавчик, — говорю я, когда он одаривает меня притягательной улыбкой, которая наполняет мои чувства и заглушает тревоги другим беспокойством. Прямой шрам на его губе выделяется, когда он дерзко улыбается.

— Интересно, что любит читать моя маленькая нервная птичка? — поддразнивает он, помахивая передо мной устройством.

Пренебрежительный смешок срывается с моих губ, хотя его слова проникают в мои вены и заливают щеки пунцовым жаром.

— Порнушка с монстрами, это очевидно, — отвечаю я. Роуэн смеется, и мне удается выхватить устройство у него из рук, отчего он смеется еще сильнее. — У разумного человека-дракона есть два члена, и он знает, как ими пользоваться. И еще раздвоенный язык. И очень талантливый хвост. Так что не смейся надо мной.

— Дай почитаю. У меня в номере сломался телевизор, я нуждаюсь в подобном развлечении.

— Иди на хер, Палач, — я засовываю читалку под левую ягодицу и одариваю Роуэна убийственным взглядом. — Подожди секунду. Телевизор сломался? Когда ты сюда заселился?

Он пожимает плечами и с глухим стуком роняет свой рюкзак на пол, лукаво улыбаясь и опускаясь на кресло рядом со мной.

— Около сорока пяти минут назад. Ты, наверное, была в своем номере. Я ушел, чтобы найти немного выпивки. Кстати, мы соседи.

— Фантастика, — невозмутимо отвечаю я, закатывая глаза, что только заставляет его ухмыльнуться.

Роуэн расстегивает молнию на рюкзаке, открывая ее ровно настолько, чтобы показать бутылку красного вина, которая лежит внутри.

— Сейчас два часа ночи. Разве не все магазины закрыты?

— Кухня нет.

— Кухня тоже закрыта.

— Да…? Виноват, — Роуэн достает бутылку из сумки и откручивает завинчивающуюся крышку, его пристальный взгляд сливается с моим, когда он делает большой глоток. Мои глаза сужаются до щелочек, когда он подмигивает. — Только не говори, что ты расстроена из-за какой-то мелкой кражи.

— Нет, — усмехаюсь я. Мурашки пробегают по моей руке в тот краткий миг, когда наши пальцы переплетаются вокруг прохладного горлышка, когда я вырываю бутылку из его руки. — Я расстроена тем, что ты слишком долго не передаешь бутылку. И микробы еще свои распространяешь. Небось, пытаешься заразить меня, чтобы я заболела твоей мальчишеской оспой, а ты пойдешь и выиграешь наше соревнование.

— Мальчишеская оспа, — фыркает Роуэн, когда я делаю большой глоток и передаю бутылку обратно. Он не сводит с меня пристального взгляда, пока делает глоток, ухмылка на его лице все еще светится в глазах. — Ну что ж, — говорит он, с размаху протягивая мне бутылку, — теперь я от тебя подхватил девчачью сифу, так что мы квиты.

Я стараюсь не улыбаться, но это все равно происходит, и как только усмешка появляется на моих губах, глаза Роуэна светлеют, будто он отражает мое веселье в ответ. Нет, он улыбается сильнее.

Откидываюсь на спинку, внутри ощущение, будто мы виделись вчера. С ним так легко, даже когда я этого не хочу, совсем как в закусочной год назад. Несмотря на то, как сильно я старалась переключить свое внимание на что-то другое, оно продолжало возвращаться к нему. И сейчас ничего не изменилось. Он манит меня, как лучик света в темноте.

— Есть идеи, ради кого мы здесь? — спрашивает Роуэн, отрывая меня от мыслей, которые захлестнули с головой. Я делаю глоток вина и настороженно смотрю на него.

— Конечно.

— Под «конечно» ты подразумеваешь «совсем нет», верно?

— В значительной степени. А ты?

— Нет.

— И вообще, как Лаклан узнал об этом месте? И откуда мне знать, что он не даст тебе инфу, которая поможет тебе победить?

Роуэн насмешливо фыркает и забирает бутылку из моих пальцев, делая большой глоток, прежде чем ответить.

— Потому что, как я уже сказал, мой брат не заинтересован в том, чтобы я добился успеха. Если я проиграю, он сможет целый год тыкать мне в лицо, и будет наслаждаться каждой секундой издевательств, — когда Роуэн возвращает мне бутылку, то оглядывает комнату, его пристальный взгляд внимательно скользит по вещам, как будто он ищет скрытые камеры или гостей, но ничего нет. Я уже знаю, что мы единственные, кто зарегистрировался. Кроме владельца, парня по имени Фрэнсис, который живет в ухоженном домике в стиле второй империи с видом на гостиницу, мы единственные в отеле. Я уверена, что Роуэн тоже это понял, но он прав, что следует быть осторожнее. — Что касается того, почему он выбрал Западную Вирджинию, ну… скажем, что у него есть связи с некоторыми людьми, которые могут получить доступ к определенным файлам неких правительственных учреждений, и партнерами, которые могут кое-что подсказать.

— Звучит сомнительно, — говорю я, ухмыляясь, когда Роуэн закатывает глаза в ответ на мое поддразнивание. — А чем занимается твой брат?

Роуэн откидывается на спинку кресла и постукивает по подлокотнику, пока его глаза следят за чертами моего лица. Их темно-синяя ласка вызывает румянец на щеках. Он смотрит на меня так, как никто другой не смотрит, как будто он не только пытается расшифровать мои мысли и мотивы. А словно пытается запомнить мельчайшие детали на коже, раскрыть каждый секрет, скрытый за моей плотью.

— Для нас это хобби, — говорит он, когда решает, что может спокойно ответить мне по этому поводу. — Для Лаклана это не развлечение. А профессия.

Я киваю. Теперь понятно, как он смог получить доступ к информации об уголовных расследованиях. Либо он работает на военных, либо на опасных людей с хорошими связями.

— Значит, ты уверен, что он не будет помогать тебе жульничать, — говорю я.

— Скорее, он тебе будет помогать жульничать.

— Он мне уже нравится, — моя улыбка становится ярче, когда Роуэн бросает на меня притворный взгляд. Я делаю глоток из бутылки и передаю ее ему. — А как насчет тебя? Наслаждаешься ресторанным бизнесом?

Роуэн с лукавой улыбкой поворачивается в мою сторону.

— Ты рыскала инфу обо мне, Черная Птичка?

— А ты будто не рыскал, — возражаю я.

— Виновен по всем пунктам обвинения, — Роуэн делает большой глоток вина и ставит бутылку на колено. Он мгновение наблюдает за мной, прежде чем кивнуть, его улыбка немного задумчива. — Да, наслаждаюсь. Нравится управлять собственной кухней. Никогда не стоишь на месте. Иногда безумно, но мне нравится. Я хорошо справляюсь с хаосом. Может быть, именно поэтому ты мне нравишься, — говорит он, подмигивая.

Я издаю смешок и закатываю глаза. Ну что за человек. Он все что угодно превратит в кокетство.

— Что за название такое? — спрашиваю я, не обращая внимания на его комментарий, кажется, это его нисколько не беспокоит. — Почему ты выбрал «3 в Вагоне»?

— Из-за братьев, — говорит Роуэн, и его улыбка снова приобретает ностальгическое выражение, когда взгляд падает на бутылку в руке. — Мы были подростками, когда покинули Слайго и приехали в Америку. Я помню, как Лаклан покупал билеты. Третье купе в вагоне. Для нас это было началом другой жизни.

— Прямо как ресторан, — говорю я, заканчивая цепочку мыслей, которую он оставил для меня. Его глаза светлеют, когда он кивает. — Мне нравится.

Роуэн передает бутылку мне. Наши пальцы соприкасаются на прохладном стекле. Прикосновение задерживается на мгновение дольше, чем следовало бы, но по какой-то причине я не хочу убирать руку.

«Это абсурд», — напоминаю себе. «Ты не знаешь этого человека».

Я выпрямляюсь, перевожу взгляд на стойку регистрации, видя Роуэна только краем глаза, когда пью из бутылки. Нужно возводить стены. Границы необходимы. Он из тех парней, которые пронесутся сквозь них бульдозером, если я ослаблю бдительность. И, в конце концов, это соревнование. Я должна искать только ту информацию, которая поможет мне победить.

Краем глаза вижу, как рука Роуэна подбирается ближе к моему креслу, и я поворачиваюсь, чтобы пригвоздить его взглядом. Нахальный ублюдок дарит мне свою самую невинную улыбку.

— Что, черт возьми, ты делаешь?

— Думал украсть твою электронную читалку. Хочу почитать о человеке-драконе с двумя членами.

— Я сижу на ней. Дотронься до моей задницы, и я сломаю тебе руку, — говорю я, не в силах сдержать смех, когда он ритмично толкает меня.

— Я не буду. Толкну тебя и заберу, а потом с триумфом побегу в свою комнату, злобно хихикая.

— Скачай приложение, как обычный человек, и прочитай на своем телефоне, шизик.

— Давай на камень-ножницы-бумага.

— Ни за что.

— Давай же, Черная птичка. Я хочу узнать о писюнах драконо-человека.

Он снова тычет меня в бицепс, и я хихикаю, когда до нас доносится посторонний звук. Резко возникает ощущение, что мы были в мыльном пузыре, который только что лопнул. Для меня это ненормально, и появление Фрэнсиса на стойке регистрации — шок для моего организма. Обычно я очень хорошо ориентируюсь в том, что меня окружает. Но Роуэн запер меня в другом мире, как будто кроме нас ничего больше не существовало. И по какой-то причине это было похоже на облегчение, на передышку от постоянного давления поиска опасности, таящейся в тени.

— Привет, чувак. Я надеюсь, мы никому не помешали, — говорит Роуэн. Он даже не пытается спрятать бутылку вина, которую держит на колене, другой рукой обхватив подлокотник моего кресла.

Взгляд Фрэнсиса перебегает с вина на Роуэна, его губы сжимаются в натянутой улыбке.

— Нет, вовсе нет. Вы здесь единственные гости. Я зашел забрать Уинстона Черча на ночь, — отвечает он, кивая в сторону кота, все еще свернувшегося калачиком у камина. Фрэнсис проводит рукой по своему розовому галстуку, и его взгляд мечется между нами. — У нас не слишком оживленное место, да и в этом районе появляются новые заведения. Сейчас у всех есть AirBnB⁵, люди пытаются подзаработать.

Я указываю в сторону вестибюля.

— Мне здесь нравится. Есть некое очарование. Хотя, кажется, Уинстон готов расцарапать мне лицо, если я слишком близко подойду.

— Нет, он безобиден, — Фрэнсис проводит рукой по своей копне темных волос и подходит к коту, который бросает на него неодобрительный взгляд и шипит, прежде чем перевести свои желтые кошачьи глаза на меня. Я не уверена, хочет ли он спасения от Фрэнсиса или просто хочет посверлить меня взглядом, но его ворчание пропадает, когда Фрэнсис подхватывает его серое тело на руки. — Вы, ребята, навещаете кого-то в этом районе? Или просто проезжали мимо?

— Это наш ежегодный пеший поход, — отвечаю я. — Каждый год мы выбираем новое место, обычно где-нибудь «в стороне от протоптанных дорожек», так сказать.

Фрэнсис кивает, поглаживая кота по голове.

— Здесь есть несколько отличных местных трасс. Элк-Ривер — хорошее место для начала. По мостам можно рассмотреть живописную природу. Будьте осторожны, если пойдете в сторону Дэвис-Крик. Там легко заблудиться. В прошлом году пропал турист, его так и не нашли. И это было не впервые.

— Спасибо, чувак. Мы постараемся быть осторожными, — говорит Роуэн тоном, который вежливо говорит: «Пожалуйста, отвали нафиг». Фрэнсис понимает намек и кивает каждому из нас.

— Хорошего вечера, ребята. Не стесняйтесь звонить, если что-нибудь понадобится, — говорит он, затем машет нам лапой Уинстона, уходя.

Наши слова благодарности следуют за ним, когда он исчезает в коридоре справа от вестибюля. Мгновение спустя до нас доносится звук закрывающейся вдалеке двери.

— Он выглядит так, будто рожден пикапить девушек с тупой аватаркой, непохожей на себя, и ведет стримы на "Twitch" или что-то в этом роде, а не управлять отелем непонятно где, — ворчит Роуэн. Он не сводит взгляда с коридора и дергает подлокотник моего кресла в попытке придвинуть его.

— В чем твоя проблема? — спрашиваю я сквозь смех, когда он притягивает меня ближе. — Тоже хочешь розовый галстук или что?

Роуэн усмехается и переводит свой тяжелый взгляд на меня, снова двигая кресло.

— Нет. Господи. А теперь дай почитать про драконий член, Черная птичка.

— Ни за что, — мне удается встать с кресла с читалкой, и я, насмешливо помахав ей в его сторону, отступаю в сторону наших комнат. — Спокойной ночи, шизик. Я иду спать. Знаешь, кто рано встает, тому Бог подает. Можно запланировать пеший поход в Дэвис-Крик. Мальчики не допускаются, если у них нет чешуи и склонности к размножению.

— Блин, я как на зло забыл дома свою пижаму с динозавриками, — Роуэн вздыхает, затем наклоняет бутылку в мою сторону, прежде чем откинуться на спинку кресла. Его улыбка теплая, глаза сияют, несмотря на поздний час. — Увидимся завтра, Черная птичка.

Помахав на прощание, я поворачиваюсь и иду в свой номер.

Лежу в постели, уставившись в потолок, когда мой телефон звенит с текстовым сообщением.

Спокойной ночи. Отгоняй клопов.

Зуб даю, они там есть.

Я ухмыляюсь в темноте. А потом засыпаю.

 

 

6
_______________
ДЕЛО
РОУЭН

Я до сих пор не понял, за кем, черт возьми, мы охотимся.

С другой стороны, Слоан тоже не знает.

Двойной плюс: она терпеть не может, когда я указываю на это.

Я стучу в дверь Слоан и засовываю руки в карманы, стараясь выглядеть беспечным, несмотря на бурю возбуждения в груди. Когда она открывает, ее лицо сразу же становится мрачным и хмурым.

— Ждешь кого-то другого? — спрашиваю я с ухмылкой.

— Нет, — фыркает она, как будто это самая нелепая идея на свете, что какой-то другой парень может захотеть прийти в девять часов вечера в четверг. Ну, в деревне Айвидейл выбор невелик. — Я знаю, что ты пришел позлорадствовать.

Я театрально ахаю.

— Да я бы никогда, — улыбаюсь еще шире, и взгляд Слоан опускается на мои губы. Ей нравится притворяться, что на самом деле она не хочет узнавать меня получше, но каждый раз, когда ее взгляд останавливается на моем шраме, между ее бровями появляется маленькая складочка. — Если впустишь, расскажу, как у меня появился этот шрам, на который ты не перестаешь пялиться.

Взгляд, который она бросает на меня, полон чистого ужаса. Румянец поднимается по ее шее, щеки краснеют.

— Я не… я не… — она фыркает и вздергивает подбородок. — Ты ужасен.

Ярость в сочетании с застенчивостью… ее смертоносность конкурирует с замешательством. Она чертовски очаровательная. Мне требуется все мужество, чтобы не рассмеяться, и она это видит.

Слоан перегибается через порог, вцепившись пальцами в край двери, пытаясь не дать мне заглянуть внутрь ее комнаты. Ее яростный взгляд обшаривает мое лицо.

— Ты же знаешь, я киллерша, — шипит она. — Я могу вломиться в твою комнату, пока ты спишь, и высосать твои глазные яблоки прямо из головы пылесосом, которым Фрэнсис счищает кошачью шерсть с уродского ковра в вестибюле.

— Я уверен в твоих угрозах, Черная птичка. Без сомнений, — моя улыбка становится шире, и я поднимаю руки в знак перемирия, хотя Слоан, похоже, это не убедило. — Так ты пригласишь меня войти или как?

— Вообще-то, нет, — Слоан выхватывает карточку-ключ из держателя рядом с дверью и засовывает ее в задний карман своих джинсов, проходя мимо меня. Дверь за ней закрывается с громким щелчком. — Мне пора.

Мои ноги словно приклеились к полу, когда я смотрю, как Слоан шагает по коридору, перекидывая на ходу ремешок рюкзака через плечо.

— Пора… что? — я бегу за ней трусцой и подстраиваюсь под ее шаг, изучая ее профиль, пока она шествует по коридору с самодовольной ухмылкой. — Пора? Куда?

— Куда-то, Роуэн. Или ты забыл, что это соревнование? — спрашивает она, пытается скрыть растущую ухмылку, но не может.

Мое сердце колотится о грудную клетку, когда я понимаю, что она немного больше принарядилась, чем обычно. Белый кашемировый свитер. Ее макияж такой же, как в последние три дня с тех пор, как мы приехали, подводка для глаз, черная тушь и матовая красная помада, но она сменила свои многочисленные серьги на другой набор золотых украшений, некоторые с камнями, которые сияют под ее темными локонами.

У меня пересыхает во рту.

— Ты пошла на свидание? — спрашиваю я, когда мы поворачиваем за угол и направляемся к широкой лестнице, ведущей в вестибюль.

Слоан вздыхает.

— Я бы не назвала это свиданием…

— Тогда куда ты? Ну, знаешь, типа… в целях безопасности и все такое…

Слоан фыркает.

— Ты думаешь, я нуждаюсь в твоей защите, красавчик?

Нет. Но также и да.

— Я должен пойти с тобой, просто на всякий случай. Вдруг все произойдет как с Бриско, — говорю я, когда мы входим в вестибюль. Слоан останавливается и поворачивается ко мне лицом.

— Нет, Роуэн, ты не пойдешь. А если это свидание? Будет неловко, — она похлопывает меня по груди и улыбается. — Не волнуйся, потом расскажу тебе обо всех кровавых подробностях.

В последний раз хлопнув меня по груди, что на самом деле больше похоже на пощечину, она поворачивается и уходит.

— Но… это я должен был злорадствовать, — кричу я ей вслед, когда она подходит к выходу из вестибюля.

— Извини, но мне не жаль, — дразнит она, показывает средний палец, проскальзывая за дверь, оставив после себя лишь гулкий стук.

Я стою, ошеломленный. Волна замешательства, беспокойства и ревности захлестывает мою грудь. Одним махом я наполнился океаном эмоций.

Какого хрена?

— Слоан, — кричу я ей вслед, направляясь к двери. Резко распахиваю ее, она ударяется о дверной стопор с удовлетворительным стуком. — Слоан, черт возьми…

Смотрю налево и направо. Задерживаю дыхание и прислушиваюсь.

Ничего.

Провожу рукой по по волосам. Я не уверен, что меня больше раздражает: то, что я, возможно, проигрываю в нашей первой игре, или то, что Слоан, возможно, на свидании с каким-то придурком.

Я напрягаюсь, стараясь услышать что-нибудь, кроме сверчков, но Слоан по-прежнему не слышно и не видно.

— Блять.

Бросаюсь к двери вестибюля и сильно распахиваю ее, возвращаюсь в отель и направляюсь в свой номер. Я прохаживаюсь там некоторое время, обдумывая свои варианты. Может быть, стоит пойти, найти местный паб и напиться в стельку. Что, если она столкнется с кем-то вроде Бриско или Уотсона? Бриско то повезло в тот раз — чувак был жирный, как гребаный валун. Но Уотсон — хитрый ублюдок. Что, если такой же, как он, загонит ее в угол?

Что, если она в ловушке и я не смогу ее найти? Что, если она позовет на помощь, а я буду пьяный в стельку в баре, распевая «Проселочные дороги»?

Никогда не думал, что буду расхаживать по комнате, переживая из-за местонахождения гребаной Ткачихи Сфер, с бешено колотящимся сердцем, потными ладонями, беспокоясь, не пострадает ли она.

Звон входящего сообщения — единственное, что останавливает меня от того, чтобы проделать дыру в полу.

Я в порядке.

Я фыркаю.

Я и не переживал.

Полная ложь, очевидно. Я сажусь на край кровати, пытаясь подавить желание продолжить бегать по комнате, дергая коленом.

О, хорошо.

В таком случае, не жди меня!

— Какого хрена…

Я с трудом сдерживаю желание швырнуть телефон об стену, решив вместо этого сжать его железной хваткой и ударить кулаком по матрасу. Кстати, колотить кулаком по гребаному матрасу — дико неудовлетворительно.

Поэтому я продолжаю расхаживать взад-вперед.

Через некоторое время я отказываюсь от беготни и пытаюсь провести кое-какие исследования в окрестностях, но почти ничего не нахожу, как и за последние три дня. Единственное, что я нашел, — это несколько новостных статей. Случайные истории, не связанные друг с другом. Пропавший турист, как и сказал Фрэнсис. Еще одно мертвое тело в овраге. Автомобиль с нью-йоркскими номерами выловили из реки Канава. Как, черт возьми, Лаклан догадался, что в этом районе орудует серийный убийца, я понятия не имею. На самом деле, я начинаю думать, что он отправил нас сюда от балды.

Я сдаюсь и плюхаюсь на кровать, уставившись в потолок.

Три часа спустя я, наконец, слышу тихий щелчок закрывающейся двери Слоан, когда она заходит в соседний номер.

Три гребаных часа.

Помимо того факта, что она могла бы выиграть нашу игру за такое количество времени, она также могла бы сделать множество других вещей. Например, побывать на свидании. Может быть, она ужинала где-нибудь, ведь в этом отеле лишь замороженный горошек, несоленые, пережаренные свиные отбивные, от которых у меня, вероятно, еще до конца недели сломаются зубы.

…Может быть, она переспала с каким-нибудь парнем.

Из моего горла вырывается стон, и я переворачиваюсь, чтобы задохнуться в цветочном узоре дешевого одеяла из полиэстера.

— Роуэн, ты гребаный придурок, — рычу я в безразличный матрас. — Эта игра уже меня бесит, а прошло лишь три дня.

Словно по сигналу, из соседней комнаты доносятся звуки музыки.

Громкость слабая, но я могу разобрать несколько слов сквозь тонкие, как бумага, стены, а затем звук голоса Слоан, когда она подпевает.

Хотя я рад, что она вернулась целой и невредимой, я все равно накрываю голову подушкой и пытаюсь приглушить звук, в основном, чтобы не пойти туда и не потребовать объяснений, что она задумала, хотя это, черт возьми, не мое дело, и я, возможно, не хочу этого знать.

Подушка, конечно, не помогает. И не только потому, что она тонкая, как салфетка. А потому, что я напрягаюсь и слушаю, хотя притворяюсь, что нет.

Песня меняется, и тихий голос Слоан исчезает.

Отсутствие ее звука тянется бесконечно, царапая мой череп. Вопреки здравому смыслу, я скатываюсь с кровати и направляюсь к разделяющей нас стене, прежде чем наклониться вперед и прижаться ухом к выцветшим дамасским обоям.

Музыка звучит немного четче, громкость по-прежнему низкая. Я слышу, как скрипит ее матрас. А затем тихое жужжание.

— Иисус, Мария и Иосиф, — шепчу я, проводя руками по лицу. Чего бы я только не отдал, чтобы оказаться сейчас в той комнате. Хриплый стон Слоан воспламеняет мою кровь. Мой член уже чертовски тверд, как камень.

Я хочу отойти от стены. Я действительно пытаюсь. Начинаю отстраняться, когда слышу, как с ее губ слетает одно-единственное слово.

Роуэн.

Или, может быть, Шоун. Или Коуэн. Или Смоун. Не понимаю. Поэтому, пусть будет Роуэн.

Моя кровь, блять, бурлит как вулкан. Сердце бешено колотится. Каждая клеточка тела кричит от желания. Требуется вся сила воли, чтобы уйти от стены, но затем слышу что-то странное, доносящееся чуть дальше в стене.

Тихий стон.

Я крадусь к источнику звука.

Еще один стон. Искаженный шепот. Когда прижимаю ухо, все еще улавливаю слабое жужжание игрушки Слоан. Но гораздо ближе слышен характерный звук, как кто-то дрочит.

Я отшатываюсь от стены и замечаю выступ. Примерно на две трети ниже задней части номера, есть прямой угол, где стена углубляется в жилое пространство. Я иду туда, делая каждый шаг осторожно и бесшумно.

Пятка. Носок. Пятка. Носок.

Останавливаюсь у выступа стены и прижимаюсь ухом к медной раме картины.

Мужской шепот доносится до меня сквозь ритмичный звук дрочки.

— Да, детка… вот так…

Ярость разливается по венам.

Я отступаю назад и осматриваю комнату в поисках, чем разрушить эту гребаную стену, или буду долбить голыми руками. Мой взгляд падает на прикроватную тумбочку и застывает там. Если бы неодушевленные предметы обладали чувствами, латунная лампа рядом с кроватью обделалась бы.

Подхожу к ней и выдергиваю шнур из розетки, сжимая подножку, как бейсбольную биту, и поворачиваюсь к той части стены, где спрятался извращенец. Я как раз собираюсь сделать первый замах, когда глаза на картине резко открываются. Настоящая пара человеческих глаз смотрит на меня в ответ и расширяется от тревоги.

— О черт, — шепчет мужской голос.

Мой мгновенный шок сменяется яростью, когда глаза исчезают, оставляя после себя темные и пустые дыры.

— Ублюдок.

Я бросаюсь к стене и разбиваю картину своим оружием, открывая крошечное, скрытое пространство, когда тонкий холст поддается, а за ним ничего нет. Я даже не замечаю другого мужчину — я только слышу, как он удирает прочь, как гребаная крыса.

Вопль Слоан перекрывает хаос, череда ее ругательств сливается в неразбериху.

— Роуэн Кейн, ты долбанный ирландский извращенец, ЧТО, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ты делаешь, я ТЕБЯ УРОЮ…

— Нет, нет, нет, — протестую я, хотяона не слышит меня из-за продолжающейся череды ругательств, а теперь и звуков удара. Должно быть, она швыряет свои вещи в стену. Мое воображение мгновенно представляет как в меня летит вибратор, когда тяжелый удар обрушивается на гипсокартон. Я, спотыкаясь, выхожу в коридор, все еще сжимая лампу в руке, мчусь к ее комнате и колочу в дверь. Она распахивается еще до того, как я успеваю постучать в третий раз.

Слоан чертовски зла.

— В стене был человек, — выпаливаю я.

— Я знаю, — рычит она, толкая меня обеими руками. — Его зовут Роуэн Кейн, и у него нет гребаных границ, потому что он чмошный извращенец…

— Нет, я клянусь…

— Ты подглядывал, как я кончаю?

— Нет, — протестую я, но она смотрит на меня так, словно совершенно не убеждена в моей правде. Моему делу не помогает то, что на ней крошечные шортики и маечка на бретельках, и она, вероятно, слышит, как в моей голове на повторе звучит сигнал тревоги «без лифчика». — Ладно, я слышал тебя, но я отошел от стены…

— Роуэн…

— А потом я услышал кое-что еще, — говорю я, хватая ее за запястье свободной рукой. Тащу ее за собой. Она извивается и протестует, но я отказываюсь отпускать ее. — Ты права, кто-то наблюдал за тобой через стену. И он убежал прежде, чем я успел разглядеть его лицо, даже не успел лампой по башке дать.

Мы останавливаемся у зияющей дыры, где криво висит разрушенная картина, и я отпускаю запястье Слоан, чтобы она могла заглянуть в узкое пространство между двумя нашими номерами. Она наклоняется, разглядывая потайной коридор.

— Мразь, — шепчет она.

— Видишь? Я же говорил.

Слоан поворачивается ко мне, скрестив руки на груди. Я ожидаю увидеть гнев или подозрение, но не блестящие глаза, танцующие в тусклом свете, и убийственную ухмылку, которая скользит по ее губам.

— Я так и знала, черт возьми.

Мгновение спустя Слоан проходит мимо меня.

— Подожди… что происходит? — я следую за ней и останавливаюсь у ее двери, пока она натягивает клетчатую рубашку, не застегивая пуговицы. Она натягивает кроссовки и поднимает с пола свой охотничий нож, а затем снова проталкивается мимо меня, направляясь по коридору к лестнице. Я швыряю лампу в ее комнату, та разбивается, и бегу за ней, догоняя, пока она торопливо спускается по лестнице.

— Что ты делаешь?

— Трясу сиськами, Роуэн. На что это похоже?

— Ты…что?

— Преследую этого ублюдка, вот что.

— Кого?

— Фрэнсиса, — говорит она, врываясь в вестибюль. — Фрэнсиса Росса.

Все кусочки встают на свои места, и в поле зрения появляется картинка. Машина в реке. Нью-Йоркские номера. Когда жертвы терялись и оказывались в «Каннингем Инн», он наблюдал за ними. И иногда убивал.

Он наблюдал за Слоан. Может быть, он бы попытался убить ее.

Ярость окрашивает мое зрение в красный цвет, когда мы вырываемся из вестибюля в ночь.

Мысль о том, что он мог причинить ей боль, сталкивается с другим осознанием, останавливая меня как вкопанного на парковке, когда Слоан несется вперед по мощеной дорожке, которая огибает отель и ведет к домику сторожа.

— Этот эмо-подражатель-долбоящер в розовом галстуке и есть убийца? И ты ходила на свидание с этим придурком?

Слоан фыркает от смеха, но не останавливается.

— Отвратительно.

— Слоан…

— Это соревнование, Палач, — говорит она, дойдя до угла отеля. Она даже не оглядывается через плечо, показывает мне средний палец и уходит, сказав на прощание два слова: — Иди нахуй.

Слоан заворачивает за угол с дьявольским смехом, ее бегущие шаги поглощаются тенью.

— Черта с два, — шиплю я.

А потом убегаю вслед за ней в ночь.

 

 

7
_______________
ЭПОХА КУБИЗМА
РОУЭН

Фигура Слоан — не более чем силуэт, когда она взбегает на холм к старому черному дому, крутые пики крыши которого торчат к луне, как копья. Полосы желтого света льются из окон вниз по крутому склону сада и пересекающей его тропинке, давая мне ровно столько освещения, чтобы разглядеть свою добычу.

Моя ухмылка становится дикой, когда я сокращаю расстояние между нами.

Я со всей силы врезаюсь в Слоан и сбиваю ее с ног, как в регби. Мы крутимся в воздухе, так что основная тяжесть удара приходится на меня. Трава и гравий впиваются в предплечья, когда я резко переворачиваю нас, прижимая девушку к себе.

Тяжелое дыхание Слоан наполняет мои чувства ароматом имбиря и ванили. Она сдувает прядь волос с глаз и свирепо смотрит на меня, дергаясь под моим тяжелым весом.

— Отвали на хрен. Он мой.

— Ничего не поделаешь, Персик.

— Назовешь меня так еще раз, и, клянусь богом, я отрежу тебе яйца.

— Как скажешь, Черная птичка, — улыбаюсь и быстро целую ее в щеку, ощущение ее мягкой кожи врезается в память в тот момент, когда я ее касаюсь. — Увидимся.

Я отталкиваюсь и бегу, восхитительный звук ее разочарованного протеста звучит самой прекрасной мелодией позади меня.

Сердце бешено колотится, а ноги горят, когда я взбегаю по крутому склону. Почти добираюсь до низкой ограды из кованого железа, окружающей дом, когда ночь прорезает звук двигателя.

Фрэнсис сбегает.

Я сворачиваю и иду вдоль линии забора к подъездной дорожке, где на асфальт падает свет от машины в гараже. Добегаю до края тротуара и подбираю камень с бордюра как раз в тот момент, когда дверь гаража открывается до конца и машина выезжает изнутри.

Поэтому я делаю то, что сделал бы любой здравомыслящий человек.

Я запрыгиваю на гребаный капот.

Слоан выкрикивает мое имя. Визжат шины. Я встречаюсь взглядом с водителем, его паника сталкивается с моей решимостью.

Прижавшись всем телом к капоту, я хватаюсь за его край одной рукой, а другой разбиваю лобовое стекло камнем. И не останавливаюсь, даже когда мы набираем скорость, даже когда машина сворачивает, водитель пытается меня сбросить. Я бью и бью. Стекло крошится от многократных ударов. Впивается в костяшки пальцев. Врезается в кожу, пока я пробиваюсь внутрь и роняю камень, чтобы дотянуться до руля.

Над хаосом разносится панический крик.

— Роуэн, дерево!

Я отрываю руку от лобового стекла и отпускаю капот, соскальзывая с машины и тяжело приземляюсь на бок. Мой стон боли заглушается симфонией металла, когда передний бампер встречает дуб.

Мгновенно вскакиваю на ноги. Тяжелое дыхание вырывается из груди. Ярость опускается подобно красному занавесу, когда я наблюдаю за медленным, затрудненным движением дезориентированного водителя внутри дымящегося куска металла.

— Господи Иисусе, Роуэн, что ты…

Беспокойство Слоан пропадает, когда я набрасываюсь на нее, хватая за горло липкой рукой. Я загораживаю ей пространство, отталкиваю ее назад с каждым шагом, в ее глазах отражаются тревога и вызов. Она сжимает мою руку обеими руками, но не пытается сопротивляться, когда я оттаскиваю ее от машины. Только отойдя от подъездной дорожки, скрывшись в глубокой тени дерева, я останавливаюсь. Но не отпускаю ее.

Позади меня раздаются удары, стук заглушается завесой моего сердцебиения, звенящего в ушах, когда я смотрю в остекленевшие глаза Слоан. Изящная линия ее горла изгибается под моей окровавленной ладонью.

— Роуэн, — шепчет она.

— Мое.

Ее глаза сияют в лунном свете.

— Хорошо, — она кивает в моей хватке. — Он твой.

Я притягиваю ее ближе и вглядываюсь в чернильную бездну ее страха и стойкости, не останавливаясь, пока ее теплые выдохи не овевают мое лицо. Порезы на предплечье горят, когда ее грудь с каждым вздохом задевает изуродованную плоть.

— Слоан…

Стон искореженного металла и череда проклятий, стук позади прекращается.

— Оставайся здесь, — говорю я и, по одному пальцу за раз, выпускаю ее из хватки.

Я бросаю на нее последний взгляд, оставляя на ее коже черное пятно крови, разворачиваюсь на пятках и ухожу.

Ускоряю шаг, когда замечаю свой приз, который, прихрамывая, выходит из машины. Одну ногу тащит за собой, сломанная рука прижата к груди. Он оборачивается, когда мои шаги приближаются, его глаза расширяются, когда он замечает мою злую ухмылку.

— Я буду наслаждаться каждой гребаной секундой, — говорю я.

Фрэнсис уже молит о пощаде, когда я хватаю его сзади за рубашку. Сжимаю в кулаке его отвратительный розовый галстук, чтобы задушить его, но он соскальзывает с его шеи.

Я смотрю на ткань, скомканную в кулаке. Затем на Фрэнсиса. Затем снова на галстук.

— Галстук на клипсе? Сколько тебе, двенадцать?

— П-пожалуйста, чувак, отпусти меня, — умоляет он подо мной. Слезы застилают его глаза, когда я бросаю галстук на подъездную дорожку и хватаю его обеими руками.

Моя ярость обжигает горло, но я проглатываю ее.

— Расскажи, что ты делал в стене.

Его взгляд скользит вокруг, возможно, выискивая Слоан, возможно, ища спасителя.

— Я не хотел причинять ей боль, — говорит он, когда его внимание переключается на меня. — Я п-просто наблюдал.

Его страх подобен наркотику, который проникает в каждую клеточку моего тела, каждое желание струится по венам. Медленная усмешка расползается по моим губам, когда он сопротивляется, я меняю хватку и сжимаю его горло.

— Две вещи. Во-первых, я тебе не верю, сука. Я считаю, что сначала ты хотел поглазеть, а потом убить ее. Это ведь не в первый раз, а, Фрэнсис?

— Нет, я клянусь…

— Во-вторых, и самое важное, так что слушай внимательно, ублюдок, — я поднимаю его дрожащее тело с асфальта, пока его ухо не оказывается рядом с моими губами. — Та девушка, за которой ты наблюдал?..

Мои пальцы сжимаются на его горле, когда он отчаянно кивает.

— Она моя.

Я уверен, что он умоляет. Но не слышу его мольбы. Это бесполезные слова, которые сейчас его не спасут.

Я роняю Фрэнсиса на тротуар и падаю вслед за ним, как безумный.

Мой первый удар попадает ему в челюсть. Следующий в висок. Удар за ударом. Челюсть. Висок. Челюсть. Висок. Промахиваюсь и с удовлетворительным хрустом разбиваю ему нос, он вопит. Кровь хлещет из ноздрей и покрывает мои костяшки пальцев. Следом с хрустом ломается его челюсть. Сломанные зубы падают на землю, как осколки фарфора. Сразу вспоминаю то, что хочу забыть. Поэтому я отгоняю эти мысли прочь. Стискиваю зубы и бью сильнее.

Запах крови, мочи и асфальта. Бульканье сдавленных вдохов. Его скользкая разорванная плоть на моих кулаках. Это гребаное топливо. Я думаю о том, как он наблюдает за ней. Я думаю о ее лице. И продолжаю бить. Даже когда он дергается в конвульсиях. Даже когда он захлебывается в своей крови.

Даже когда умирает.

Я бью по куску изуродованной плоти, пока наконец не останавливаюсь. Дыхание вырывается из моих легких, когда я кладу одну руку на теплый асфальт и смотрю вниз на костяшки пальцев, где с каждым ударом сердца пульсирует боль. Приятное ощущение. Не потому, что я этого хотел, а потому, что он виноват, и я, черт возьми, справился. Убил его голыми руками. Он сдох так, как заслуживал.

Только сейчас в моей груди зарождается страх.

— Слоан, — зову я тени.

Меня встречает только тишина.

— Слоан.

Ничего.

Дерьмо.

Дерьмо, дерьмо, дерьмо.

Свежая волна адреналина захлестывает мое сердце, когда я откидываюсь на пятки и осматриваю каждый оттенок темноты, которая меня окружает. Возбуждение от убийства улетучивается, накатывает приливная волна паники.

Я, черт возьми, напугал ее.

Она, наверное, побежала обратно в отель, чтобы забрать вещи и уехать отсюда. Визг автомобильных шин будет следующим, что я услышу, когда она уедет и ни разу не оглянется.

И могу ли я ее винить?

В конце концов, мы оба монстры.

Разные монстры, запертые вместе в клетке, которую я создал.

Слоан расчетлива, методична. Она ждет, плетет паутину и заманивает в сети свою добычу. И хотя мне нравится время от времени устраивать сцены, чтобы продемонстрировать некоторую театральность, но это убийство? Месиво из разорванной плоти и обнаженных костей? Это было от души. Я чертовски дикий.

Может быть, это и к лучшему, что она держится от меня как можно дальше.

Даже сейчас у меня жжет в груди, словно раскаленная игла скользнула между ребер и вонзилась в самый центр сердца. Не думал, что смогу больше испытывать боль или тоску. Но вот как получилось.

Я провожу липкой рукой по волосам, когда мои плечи опускаются.

— Черт возьми, Роуэн, ты гребаный придурок, — мои глаза плотно закрываются. — Слоан…

— Я здесь.

Мой взгляд направлен в тень, когда Слоан вырывается из ее объятий. Вдыхаю так, как будто ныряю слишком глубоко, не зная, успею ли вовремя всплыть на поверхность. Ощущаю облегчение каждой клеточкой, когда воздух попадает в легкие.

Я не двигаюсь, когда она подходит ближе, ее шаги неуверенны, тело освещено тусклым светом от фар разбитой машины, на ее горле моя запекшаяся кровь. Ее пристальный взгляд впитывает каждую деталь, от пленки пота на моем лице до моих опухших рук. Только когда она оценивает меня и останавливается рядом, ее внимание падает на остывающее тело.

— Ты в порядке? — спрашивает она. Смотрит на меня, и между ее бровями пролегает легкая складка.

Я хочу потянуться к ней, почувствовать утешение от ее чужих прикосновений. Но ничего не делаю. Просто наблюдаю.

— Как у Пикассо, — продолжает она, кивая на изуродованное лицо Фрэнсиса. Ее рука тянется в его сторону с птичьей грацией. — Глаза здесь, нос там. Очень вычурно, Палач. Как в эпоху кубизма. Круто.

Я по-прежнему не отвечаю. Не знаю, что сказать. Может быть, это из-за усиливающейся физической боли. Или, может быть, из-за убывающего адреналина. Но думаю, что это просто Слоан. Отголосок ее потери и облегчение от ее присутствия.

Она одаривает меня слабой, кривой улыбкой и опускается до моего уровня, ее глаза впиваются в мои. Ее улыбка длится недолго. Тихим голосом, почти шепотом, она говорит:

— Язык проглотил, красавчик? Не думала, что доживу до этого дня.

Дыхание срывается с моих губ, капля пота падает с моих волос и скатывается по щеке, как слеза.

— Ты в порядке?

Слоан фыркает от смеха, и у нее появляется ямочка рядом с губой.

— Да, конечно. Почему не должна? — ее слова повисают в воздухе без ответа, когда мой взгляд опускается на тело. Удивление вспыхивает в груди, когда ее изящные пальцы касаются тыльной стороны моей ладони, ее прикосновение легкое, как перышко, когда она проводит по полоске крови, которая стекает из пореза на моем суставе. — Это я должна спрашивать тебя об этом.

— Я в порядке, — говорю я, качая головой. Мы оба знаем, что это ложь, точно так же, как и ее слова. Она хотела уйти. Я не сомневаюсь.

Но не ушла. Она все еще здесь. Может быть, ненадолго, но, по крайней мере, пока что.

— Нужно привести себя в порядок, — говорит Слоан, убирая свою руку с моей и вставая. Ее взгляд пробегает по телу рядом с нами, потом останавливается на разбитой машине. — Хорошо, что у меня еще есть несколько выходных. Вероятно, нам это понадобится.

Слоан протягивает руку, и я смотрю на линии, пересекающие ее ладонь. Жизнь и смерть. Любовь, потеря и судьба.

— Мы? — спрашиваю я.

— Да, мы, — говорит она. В ее улыбке есть какая-то нежность. Ее рука придвигается ближе, пальцы широко растопырены. — Но сначала нам лучше начать с тебя.

Я вкладываю свою руку в ее и поднимаюсь с дороги.

Мы оставляем Фрэнсиса на подъездной дорожке и молча направляемся к его дому. Он живет один, но, тем не менее, мы осторожны. Мы разделяемся и проходим по периметру, снова встречаясь в гостиной, когда понимаем, что тут чисто.

— Здесь ты была сегодня вечером? — спрашиваю я, обводя взглядом комнату. Она оформлена почти так же, как и отель, с антиквариатом и выцветшими картинами, мебелью с потертой обивкой, но блестящими деревянными рамами, отполированными деталями. Слоан кивает, когда мой взгляд останавливается на ней. — На самом деле это не похоже на его стиль.

— Да, я то же самое подумала. Он немного рассказал о своей семье. Сказал, что они жили здесь на протяжении многих поколений. Словно он попался в ловушку призраками чьего-то прошлого, — говорит она, останавливаясь у каминной полки и наклоняясь к старому фонарю.

— Это самый идеальный дом для привидений.

Слоан поворачивается ко мне и одаривает быстрой, слабой улыбкой, прежде чем кивнуть в сторону коридора.

— Ладно. Давай приведем тебя в порядок.

Я следую за ней по пятам, как призрак. Мы останавливаемся в ванной, где она жестом предлагает мне присесть на край ванны, а сама достает из аптечки необходимые принадлежности. Распаковывает рулон марли, готовит бинты с заживляющим кремом. Когда все разложено, она смачивает стерильный тампон спиртом и опускается передо мной на колени, протирая рассеченную кожу на костяшках пальцев.

— У тебя останутся шрамы, — говорит она, прикладывая мазок к самой глубокой ране, оставляя неприятное жжение.

— Мне не в новинку.

Слоан отрывается от своей работы. Ее взгляд падает на мои губы, прежде чем вернуться к моей руке, ее прикосновение такое нежное, несмотря на внутреннюю жестокость, на которую, я уверен, она способна.

Я молча наблюдаю, как она берет с тумбочки первый бинт и накладывает его на разорванную плоть, прежде чем приготовить еще один марлевый тампон, начиная процесс сначала на следующем порезе.

— Мне его оставил отец, — говорю я. Слоан поднимает на меня взгляд с вопросом в глазах. — Шрам на губе. Тот, на который ты продолжаешь пялиться, потому что он чертовски сексуальный.

Слоан фыркает от смеха. Волосы закрывают большую часть ее лица, поскольку она не сводит глаз с моей руки, но я все еще вижу румянец в промежутках между ее черными прядями.

— Я же тебе уже говорила, чтобы ты не хвалил свое эго, — говорит она.

— Просто хотел убедиться, что ты до сих пор считаешь меня симпатичным.

Слоан опускает голову, но закатывает глаза. Я ухмыляюсь, когда она устремляет на меня злобный взгляд.

— Еще я говорила, что ты ужасен, и это звучит правдоподобнее.

— Ты так жестока, Черная птичка. Ты снова ранишь меня, — говорю я, прижимая свободную руку к сердцу. Я улыбаюсь, а она прячет свое лицо. Слоан накладывает следующую повязку на мои костяшки пальцев, и у меня не хватает духу сказать ей, что они отвалятся в душе, который я приму сегодня вечером, чтобы расслабиться. Я решаю украсть упаковку с оставшимися бинтами, когда мы будем уходить, пока она не видит.

— Он еще жив? Твой папа? — спрашивает она, отвлекая меня от мыслей, что еще здесь можно взять, возможно, какой-нибудь маленький сувенир о нашей первой игре.

— Нет, — я сглатываю. Секреты, которыми я никогда не делюсь, просятся наружу всякий раз, когда она рядом, и сейчас все по-другому. — Мы с Лакланом убили его. В ту же ночь, когда он оставил мне этот шрам. Разбил мне лицо куском тарелки.

Движение ее руки замедляется, пока Слоан наблюдает за мной.

— А твоя мама?

— Умерла, рожая Фионна.

Плечи Слоан поднимаются и опускаются с глубоким, тяжелым вздохом. Ее нижняя губа поджимается, когда она смотрит мне в глаза.

— Мне жаль.

— Не стоит. Я бы не оказался здесь, если бы все было по-другому, — говорю я, заправляю прядь ее волос ей за ухо, чтобы поглядеть на ее веснушки. — Я не жалею о том, где сейчас нахожусь.

И вот оно. Этот румянец. Розовый будет преследовать меня. Я хочу запечатлеть Слоан, ее раскрасневшееся лицо, танцующие глаза, ее улыбку, которую она пытается скрыть.

— Ты ужасен. Ты ведь знаешь это, верно?

— Технически, я лучший. Потому что победил.

Слоан хочет застонать, но не может удержаться от смеха.

— И я уверена, что ты будешь регулярно напоминать мне об этом.

— Возможно.

— Знаешь, несмотря на то, что я не выиграла, что, кстати, полный отстой, — говорит она, делая паузу, чтобы прищурить на меня глаза, прежде чем выражение ее лица смягчается слабой улыбкой. — Мне было весело. Я чувствую себя… хорошо. Лучше. Как будто мне это было нужно. Так что… спасибо тебе, Роуэн.

Она разглаживает последнюю повязку на моей коже медленным движением большого пальца, а затем ее прикосновение исчезает. Затем она встает и пятится назад, останавливаясь на пороге, обхватив себя рукой за локоть.

— Я пойду, начну с подъездной дорожки, — говорит Слоан и, в последний раз неуверенно улыбнувшись, исчезает.

Я жду долгое мгновение. Ее тихие шаги ведут к входной двери, а затем все звуки в доме затихают.

Она могла бы ускользнуть в ночь. Оставить все это позади. Сделать все возможное, чтобы ее никогда не нашли.

Но в течение следующих трех дней каждый раз, когда я думаю, что она исчезнет, она доказывает, что я ошибался.

 

8
_______________
ПОД СТАКАНОМ
СЛОАН

Знаешь, что я сделал сегодня утром?

*глубокий вздох*

Украсил свой штрудель из тостера.

Очаровательно. Я удивлена.

 

Штрудель в тостере? Я думала, его изобрели для подростков с гормональным дисбалансом, которым требуется обработанный сахар, чтобы нормально функционировать утром? Надеялась, ты взрослый мужчина.

Я человек, который обожает слоеное тесто и ванильную глазурь, на которой можно написать «ПОБЕДИТЕЛЬ».

Я на 100% ненавижу тебя.

А я на 100% уверен, что однажды ты меня полюбишь!

Прошло шесть месяцев.

Шесть месяцев прошло с тех пор, как мы виделись. Шесть месяцев ежедневных бесед. Шесть месяцев Роуэн рассказывал мне о том, как он празднует свою победу. Шесть месяцев мемов, шуток, сообщений, а иногда и звонков, просто чтобы поздороваться. И каждый день я с нетерпением жду этого. Каждый день внутри согреваются мои темные места.

И каждую ночь, когда я закрываю глаза, все еще представляю его в луче лунного света на подъездной дорожке в Западной Вирджинии, склонившегося на одно колено, как будто он собирался принести клятву. Рыцарь, облаченный в серебро и тень.

«Я считаю, что сначала ты хотел поглазеть, а потом убить ее», — говорил он. Фрэнсис молил о пощаде, сжимая руку Роуэна. И Роуэн ответил лишь шепотом, но эти слова высвободили демона из его сердца. Ничто не встало бы между ним и яростью, которая сжигала его изнутри. Не осталось маски, за которой можно было спрятаться.

— Он буквально выбил из него все дерьмо, — говорю я Ларк, в последний раз просматривая диалог, откладывая телефон в сторону. Ставлю тарелку с попкорном между нами и беру Уинстона на руки, усаживая вечно недовольного кота к себе на колени. С Ларк мы тоже последний раз виделись шесть месяцев назад. В свойственной ей манере, в последнюю минуту ей предложили отправиться в турне с инди-группой, и она согласилась, переезжая из одного маленького городка в другой. И теперь она выглядит счастливой. Будто светится.

— Было жарко? — спрашивает она, собирая свои длинные золотистые локоны в беспорядочный пучок на макушке. Почему-то, у нее он всегда выглядит в идеальном беспорядке. — Вроде как звучит сексуально.

— Сексуально, да. Однако на минуту я забеспокоилась. Я привыкла к… контролю. А это было жестоко. Полная противоположность контролю, — мой взгляд падает на вязаный плед под ногами, который тетя Ларк сшила для меня в тот год, когда мы закончили колледж Эшборна. Тогда семья Ларк взяла меня к себе, сделала одолжение, за которое я никогда не расплачусь. Я просовываю пальцы в маленькие дырочки между переплетенными нитками, и когда снова поднимаю взгляд, Ларк наблюдает за мной, ее ясные голубые глаза прикованы к моему лицу. — Я чуть не оставила его там.

Ларк наклоняет голову.

— И ты плохо чувствуешь себя из-за этого?

— Да.

— Почему?

— Думаю, что он бы меня не бросил в подобной ситуации.

— Но ты не ушла.

Я качаю головой.

— Почему?

У меня болит грудь. Это происходит каждый раз, когда я вспоминаю, как он произносил мое имя, словно прерывистую молитву. Его поникшие плечи — яркий образ в моем сознании даже сейчас.

— Он казался таким уязвимым, несмотря на то, что сделал. Я не могла оставить его в таком состоянии.

Губа Ларк дергается, как будто она сдерживает улыбку.

— Это мило, — она закусывает нижнюю губу, и я закатываю глаза. — Очень мило. Ты осталась. У тебя появился еще один друг.

— Заткнись.

— Может быть, будущий парень.

Я издаю недоверчивый смешок.

— Нет.

— Может быть, родственная душа.

— Ты моя родственная душа.

— Тогда лучший друг. С привилегиями.

— Пожалуйста, прекрати.

— Представь, — говорит Ларк, ее глаза сверкают, когда она садится прямее, подняв одну изящную руку вверх. Прочищает горло. — Он покажет тебе мир… — поет она. — Бесконечный, прекра-а-асный… любовь способна сотворить любое чудо.

— Ты смешала песню «Аладдина» с цитатой из «Дневника памяти». У тебя ангельский голос, Ларк Монтегю, но это ужасно.

Ларк хихикает и устраивается поудобнее на диване, на телевизоре фильм «Константин» — любимый в нашем ограниченном списке «фильмов для утешения». Мгновение мы молча наблюдаем, как Киану заманивает паука в ловушку под стаканом.

— Я бы пригласила его к себе домой ловить пауков каждый день, — говорит она, указывая пальцами на экран. — Мрачный, задумчивый и сварливый? В моем вкусе.

— Ты говорила так каждые двести раз, что мы смотрим этот фильм.

— Это пик карьеры Киану. Ты не можешь меня винить, — Ларк вздыхает и берет горсть попкорна из миски. — У меня сейчас период затишья. Казалось бы, на гастролях будут какие-нибудь секси музыканты, но все они как эмо. Хочу, чтобы меня немного пошвыряли. Жестоко обращались, понимаешь? Называй меня маленькой грязной шлюшкой, я не против. Чуваки, кричащие в микрофон, не для меня.

Я издаю смешок и подбрасываю кусочек попкорна в воздух в безуспешной попытке поймать его ртом.

— Не говори мне о затишьях. Понадобится суперкомпьютер, чтобы подсчитать дни моего безбрачия.

— Или… слушай, — говорит Ларк, шлепая меня по руке, когда я стону. — Ты можешь съездить в Бостон, навестить своего палача и прекратить этот период засухи. Наполни свой колодец, сестра.

— Отвратительно.

— Наполняй его до тех пор, пока вода не начнет хлестать. Пока не переполнится.

— Ты начинаешь меня беспокоить.

— Держу пари, он бы согласился.

— Мы буквально только что об этом говорили с тобой. Он мой друг.

— А можно стать друзьями с привилегиями. Нет такого свода правил, в котором говорится: «нельзя трахнуть друга и перестать дружить», — говорит Ларк. Я пытаюсь не обращать на нее внимания и не отрывать глаз от экрана, даже несмотря на то, что ее пристальный взгляд, словно горячая вуаль, прижимается к моей щеке. Когда я, наконец, оглядываюсь, ее дразнящая улыбка превращается в понимающую. — Да ты же боишься.

Я снова отвожу взгляд и сглатываю.

— Я понимаю, — говорит она. Ее рука обхватывает мое запястье, и она сжимает его, пока я не смотрю на нее. Улыбка Ларк как солнечный свет, и она всегда готова поделиться его ярким свечением. — Ты права.

Моя бровь приподнимается.

— На счет?

— Ты думаешь, что никогда больше не встретишь такого, как он. Что он единственный похож на тебя. Что ты все испортишь. Или он тебя подведет. Или, возможно, ваша дружба сгорит дотла. Ты права насчет всех тех тревог, которые крутятся у тебя в голове. Может быть, все это правда. Все портят друг друга. Мы время от времени подводим людей. Но иногда из огня да в полымя выходит все самое лучшее.

Мой голос мягок, когда я говорю ей простую правду:

— Ты никогда меня не подводила.

— А что, если однажды подведу? Ты не позволишь мне исправить свою ошибку?

— Конечно позволю, Ларк. Я люблю тебя.

— Тогда и для Роуэна прояви немного милосердия.

Мой противоречивый вздох никак не помогает избавиться от внезапного нервного напряжения в груди. Ларк дергает меня за запястье, пока я не закатываю глаза.

— Ладно, ладно. Если у меня будут дела в Бостоне, я, возможно, узнаю, свободен ли он, чтобы увидеться.

— Тебе не обязательно придумывать какое-то оправдание. Клянусь, он будет рад тебя увидеть. Давай езжай. Даже если это будет просто дружеская встреча чаще одного раза в год. Ты скучаешь по нему, верно?

Господи, да. Я скучаю по его легкому акценту, широкой улыбке и его вездесущим шуточкам. Я скучаю по его милым поддразниваниям, по тому, как легко просто находиться рядом с ним, как приятно сбросить свою маску. Я скучаю по чувству, что я не какое-то отклонение от нормы, а уникальна.

— Да, — шепчу я. — Скучаю.

— Тогда езжай, — говорит Ларк, сворачиваясь калачиком под одеялом и улыбаясь Киану. — Иди и развлекайся. Знаешь, можно делать это больше одного раза в год.

Мы погружаемся в молчание, пока я думаю об этом.

И продолжаю думать.

…Еще три месяца.

И теперь я стою, съежившись, у входа в универмаг через дорогу от «3 в вагоне» дольше, чем, вероятно, сделал бы любой здравомыслящий человек, просто наблюдая за обслуживающим персоналом и посетителями, пока обеденный ажиотаж сменяется затишьем. Как истинный сталкер, я просмотрела все статьи об этом ресторане со дня его открытия семилетней давности. Каждую фотографию, вплоть до конца результатов поиска Google. Сотни отзывов. Я даже нашла чертежи из заявки на получение разрешения на строительство. Наверное, я могла бы обойти это место с завязанными глазами, хотя никогда не была внутри.

Может, пришло время это изменить.

Моя нижняя губа проскальзывает между зубами, я засовываю руки в карманы своего шерстяного тренча и подставляю лицо не по сезону холодному весеннему ветру.

Войдя в ресторан, я слышу звуки модной, но бездушной музыки, встречаюсь с красивой улыбающейся блондинкой-администратором.

— Добро пожаловать в «3 в вагоне». У вас забронирован столик на сегодня?

Нервный спазм прокатывается по моему животу, когда я бросаю взгляд на открытое пространство со столами из темного дерева и кирпичными стенами.

— Нет, извините.

— Это не проблема. На сколько человек?

— Только я.

Пристальный взгляд женщины скользит по моим волосам, перекинутым через плечо, прежде чем встретиться со мной взглядом с огорченной улыбкой, как будто ее застукали за чем-то непристойным.

— Идемте. Вот сюда.

Я следую за администратором внутрь, и прежде чем успеваю попросить конкретное место, она ведет меня к полукруглой кабинке вдоль задней стены, а не к одному из столиков поменьше в центре зала. Она убирает ненужные приборы и направляется на кухню, но входит большая группа людей, поэтому она меняет курс и вместо этого здоровается с ними.

Чудовищность этой глупой идеи просачивается в мои вены, как извивающиеся черви. Я позволила незнакомым эмоциям взять верх. Мной двигало страстное желание. И одиночество. Это как если бы меня бросили в океан, я тонула в волнах, и внезапно поняла, что могла бы расслабить ноги. Я могла бы сориентироваться и подумать о спасении. Все это было всего лишь моим воображением.

Я должна просто уйти. Это глупо. Тупо и назойливо. И не в сексуальном смысле сталкерши. Больше похоже на странное, жутковатое преследование серийной убийцы. Так что мне нужно уходить, прежде чем…

— Здравствуйте, меня зовут Дженна, и сегодня я буду вашим официантом. Предложить вам что-нибудь выпить?

Я откидываюсь на спинку, притворяясь, что двигалась по диванчику в конец кабинки, и поднимаю взгляд на Дженну. Она еще более сногсшибательна, чем администраторша, ее лицо озаряет искренняя, широкая улыбка, а густые каштановые волосы собраны сзади в идеальный конский хвост.

Почему я делаю это с собой?

— Алкоголь… — говорю я.

Дженна сияет, чувствуя мое беспокойство. Это всегда срабатывало в мою пользу. Такая женщина, как Дженна, которая открывает меню коктейлей и предлагает несколько своих любимых напитков, никогда бы не заподозрила, что я способна кого-то убить.

Все, что она видит — это нервную специалистку по обработке данных, сбитую с толку красивой, дружелюбной, общительной женщиной, которая только что посоветовала Маргариту с замороженным огурцом, и твердит, что это ее любимый коктейль. Это правда, я нервничаю и выбита из колеи не только из-за напитка, который, видимо, заказала, но и из-за всей ситуации — я незваный гость в слишком священном пространстве, не созданном для моих одержимых затей.

Может быть, мне нужно напиться. Позитивно мыслить, помнить о своих сильных сторонах и прочем дерьме. Потому что какой бы тихой и испуганной я ни казалась со стороны, я серийная убийца, которая увлекается вскрытием и немного картографией.

И еще мне нравится этот ежегодный конкурс убийц.

Возможно, меня привлекает другой серийный убийца, и теперь я не так уверена, что Ларк ошибалась в прошлом году, твердя, будто я теряю самообладание.

Я пытаюсь ухватиться за рациональные мысли, которые все еще плавают в тревожном бульоне моей головы, как тонущие мухи. Роуэн, возможно, даже не придет сюда. Ладно, вру, я ознакомилась с расписанием ресторана, и он забронировал столик на обед. Ну и что с того, что он придет? Роуэн сейчас на кухне. Если я встану, чтобы уйти сейчас же, он даже не узнает, что я была здесь.

Я перемещаюсь на середину кабинки, где меня прикрывает высокая изогнутая спинка. Требуется минута, чтобы сосредоточиться и прочитать меню, хотя оно короткое и хорошо написано, но к тому времени, когда Дженна возвращается с ярко-зеленым напитком, я уже готова сделать заказ.

А потом сидеть в тишине.

И пить в тишине.

И кушать в еще большей тишине.

Я достаю свой одноразовый телефон и думаю о том, чтобы написать Роуэну, но в итоге убираю его, потому что беспокойство усиливается. Вместо этого я беру ручку и блокнот и перехожу к новому листу бумаги.

Сосредотачиваюсь на том, чтобы перевести образ из сознания на бумагу. Вся вселенная может уместиться на одной странице. Отвлекающие факторы ослабевают, и мои мысли следуют за линиями чернил, все улетучиваются в темных штрихах, нанесенных моей рукой. Даже когда Дженна приносит брюссельскую капусту и кокосовый суп с карри, я едва ее замечаю, не обращая внимания на окружающий мир.

По крайней мере, так было до тех пор, пока дверь не открылась и в ресторан не вошла шумная группа из семи человек. Я поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с мужчиной, которого никогда не видела, но чьи черты безошибочно знакомы.

Темные волосы. Пухлые губы изогнулись в усмешке. Татуировки, которые виднеются на шеи из-под воротника. Его рука лежит на плечах миниатюрной брюнетки, кольца на татуированных костяшках пальцев блестят под ее идеальными кудрями. Он высок и мощно сложен. Даже несмотря на кожаную куртку и толстый свитер, можно понять, что он жутко мускулистый. И темные, хищные глаза, острые, как лезвие, я осознаю, что от него одни неприятности.

Огромная гребаная неприятность по имени Лаклан Кейн.

Я отвожу взгляд, когда Дженна возвращается к моему столу с десертом — Наполеон с инжиром.

— Извините, можно упаковать с собой и принести счет, пожалуйста? Проблемы возникли, мне нужно идти.

Улыбка Дженны не дрогнула.

— Конечно, без проблем. Сейчас вернусь.

— Спасибо.

Когда мой взгляд возвращается к Лаклану, его внимание сосредоточено на длинном столе в центре комнаты, где рассаживаются его друзья, некоторые уже сидят, другие болтают, снимая пальто. Но в ту секунду, когда я подтягиваю пальто поближе к сиденью, чтобы одеться, его глаза встречаются с моими, веселье окрашивает их темные оттенки раздражающими искорками.

Я сосредотачиваюсь на своем наброске и заставляю себя не поднимать глаз, когда накидываю пальто на плечи и застегиваю пуговицы с легкой дрожью в пальцах. Появляется Дженна с десертом в коробке, и я даю ей более чем достаточно наличных, прежде чем она направляется к столику Лаклана выслушать заказ. Когда я слышу ирландский акцент в голосах, то пользуюсь возможностью сбежать, но не раньше, чем вырываю рисунок ворона из блокнота. Какая-то часть меня просто хочет оставить маленькую частичку себя позади, существовать в месте, которое что-то значит для Роуэна, хотя бы на мгновение. Может быть, Дженна выбросит его. Или, может, повесит где-нибудь на кухне. Может, рисунок останется здесь надолго после того, как я найду нору, чтобы заползти внутрь и умереть.

Как только оставляю листок, выхожу из кабинки.

Торопливыми шагами я оказываюсь на полпути к двери, прежде чем два единственных слова останавливает меня.

— Черная птичка.

Голос разносится по всему ресторану, и я почти уверена, что сейчас все смотрят на меня.

Я шепчу проклятие, делая глубокий вдох, который наполняет мои легкие до краев, в тщетной попытке избавиться от румянца на щеках. Когда я медленно поворачиваюсь на каблуках, мой взгляд сначала падает на Лаклана, чья ухмылка просто как у дьявола.

И тут мой взгляд встречается с Роуэном.

Рукава его поварского халата закатаны до локтей, несколько оранжевых крапинок усеивают белую ткань. Пятна того же цвета, что и мой суп, и по какой-то причине от этого румянец на моих щеках разгорается еще сильнее. Его черные мешковатые брюки невероятно сексуальны и очаровательны одновременно. Но именно выражение его лица сжимает мое горло в тисках. Он полон шока, замешательства, волнения и нечто горячего, отчего я горю изнутри. Это сочетание эмоций захлестывает до тех пор, пока я не произношу одно-единственное писклявое слово.

— Привет.

Роуэн почти улыбается.

…Почти.

— Мэг, — рявкает он, переключая свое внимание на входную дверь и указывая на меня. — Что за хрень?

Администратор Мег застывает на месте, краска отхлынула от ее лица, как будто из нее высосали кровь соломинкой.

— О боже, простите, шеф. Я хотела прийти и сказать, но отвлеклась.

Взгляд Роуэна перемещается на ту самую кабинку, где я сидела, а затем на Дженну, которая идет туда с распылителем и тряпкой. Лист бумаги, который я оставила, лежит на столе как неопровержимая улика, четкая и очевидная на фоне глянцевой черной поверхности.

— Не прикасайся к этому гребаному столу, — огрызается Роуэн.

Глаза Дженны расширяются, она переводят взгляд с меня на него, ее губы сжимаются в улыбке, когда она поворачивается на каблуках и направляется к бару. Роуэн мгновение наблюдает за ней, его хмурый взгляд мрачнеет еще больше, когда она бросает усмешку через плечо.

И он смотрит на этот чертов рисунок.

А потом на меня.

— Слоан… — говорит он, делая несколько осторожных шагов ближе, как будто боится спровоцировать дикое животное. — Что ты здесь делаешь?

Очевидно, умирала мучительно медленной смертью от унижения.

— М-м-м… ела?

Темно-синие глаза Роуэна мерцают, в их глубине вспыхивает мимолетная искра.

— В Бостоне, Черная птичка. Что ты делаешь в Бостоне?

— Я… я здесь по работе. Встреча. Рабочая встреча. Очевидно, не здесь, не в ресторане. В городе. В Бостоне, — боже милостивый, заставь меня остановиться. Мне жарко, пальто делает все хуже, кажется, что кровь превращается в лаву. Пот зудит между лопатками, и я стараюсь не ерзать, предпочитая отступить на шаг к двери, а не снимать пальто.

Взгляд Роуэна скользит вниз, к моим ногам, он пытается продвинуться на дюйм вперед, между его бровями образуется складка, он задумчиво хмурится.

— Останься, — говорит он низким и тихим голосом. — Мы можем посидеть в кабинке.

Нервный смешок срывается с моих губ, у меня внутри лишь мысли о том, как сбежать. Последнее место в мире, куда я хочу пойти, — это вернуться в ту кабинку, где я оставила рисунок, как какая-то застенчивая, жалкая ученица, страдающая от любви и тоски по своему крашу.

Поэтому я делаю то, что сделала бы любая школьница. Еще один шаг назад, к двери.

— Вообще-то, мне пора идти. Но была рада повидаться.

Я одариваю Роуэна извиняющейся улыбкой, прежде чем повернуться и шагнуть к выходу, но меня резко останавливает Лаклан, который стоит как часовой между мной и побегом. Он подносит стакан виски к губам и с дьявольской ухмылкой делает глоток. Я была так поглощена Роуэном и борьбой с эмоциями, что даже не заметила, как он взял свой напиток, встал из-за стола и преградил мне путь к двери.

Черт.

— Так-так-так, — говорит Лаклан, самодовольно ухмыляясь. — «Отъебись».

Роуэн рычит у меня за спиной.

— Лаклан…

— Да это же неуловимая Слоан Сазерленд, — продолжает Лаклан, взбалтывая лед в своем бокале. — Я уже начал думать, что ты — плод чересчур активного воображения моего брата.

— Сядь, Лаклан, — выдавливает Роуэн. Я бросаю взгляд через плечо туда, где он неподвижно стоит на небольшом расстоянии позади меня, его руки сжаты в кулаки.

— Как скажешь, братишка.

Лаклан поднимает свой бокал в шутливом тосте, неторопливо направляясь к столику, где я сидела.

— Прикоснешься к этому гребаному столу, я оторву тебе руки и буду подтирать ими свою задницу до самой смерти, — рычит Роуэн.

Лаклан останавливается, медленно поворачивается, чтобы одарить брата коварной ухмылкой, прежде чем пожать плечами и пойти обратно к своему столу, проходя достаточно близко к кипящему от ярости шеф-повару, один раз хлопая его по плечу и шепча что-то на ухо. Глаза Роуэна темнеют, но не отрываются от моих. Даже когда мой взгляд мечется по сторонам, каждый раз, когда он останавливается на нем, тот смотрит в ответ.

— Слоан…

Прохладный сквозняк из открытой двери доносит в ресторан шум с улицы.

— Роуэн! Ты закончил?

Я поворачиваюсь и наблюдаю, как великолепная блондинка входит в ресторан в сопровождении двух не менее красивых подруг, следующих за ней по пятам, обе они увлечены оживленной беседой, полной смеха и уверенности. Блондинка шагает прямо к Роуэну. Не стесняясь, надела туфли на шпильках, которые подчеркивают ее голые загорелые ноги, а кожа сияет так, словно она только что вернулась с дорогого спа-отпуска. Она одаривает Роуэна широкой улыбкой, не обращая внимания на напряжение, которое только что разрушила в комнате, и осколки которого ранят меня до глубины души.

— Привет, Анна, — говорит он. Эти два слова кажутся полными смирения, когда девушка обнимает его за плечи в объятии, на которое он не отвечает, хотя она этого не замечает. Когда она отпускает его, то поворачивается и впервые замечает меня.

— О, простите, я помешала, да? — она одаривает меня, как кажется, искренне извиняющейся улыбкой. Она пытается распознать, я недовольный посетитель или, может быть, кулинарный критик, или продавец мяса или овощей, хотя я не похожа на садовода.

Нет, Анна. Я пришла, чтобы сдохнуть от смущения.

— Анна, это Слоан, — Роуэн замолкает, словно обдумывая, как бы ему подробнее рассказать, откуда он меня знает, но ничего не приходит в голову. — Слоан, это моя подруга Анна.

— Привет, приятно с познакомиться, — говорит она, и ее профессиональная улыбка превращается из извиняющейся в приветливую. — Ты присоединишься к нам?

У меня саднит в горле. Мой голос звучит хрипло, сиплый по сравнению с ровным, жизнерадостным тоном Анны.

— Нет, но спасибо за предложение.Мне пора идти.

— Слоан…

— Рада была повидаться, Роуэн. Спасибо за обед, было очень вкусно, — говорю я, трясу коробкой с инжирным «Наполеоном», которую мне хочется выбросить в ближайший мусорный контейнер, где и должна быть вся моя оставшаяся жизнь.

Я встречаюсь взглядом с Роуэном всего на мгновение и тут же жалею об этом. Покорность, которая звучала в его голосе несколько мгновений назад, отразилась в его глазах, смешавшись с отчаянием и тревогой. Это ужасное сочетание создает в моем сердце в острую, пронзительную боль.

Я одариваю его последней, мимолетной улыбкой, не дожидаясь, какой эффект это может произвести. Желание бежать настолько сильно, что мне приходится обдумывать каждый поспешный шаг, который я делаю к двери. Вероятно, у меня осталось не так уж много достоинства, которое можно сохранить, но, по крайней мере, я могу заставить себя идти.

Так вот, что я делаю. Я ухожу. Через парадную дверь. Вниз по улице. Не зная, куда иду. Не помню, когда выбрасываю коробку с десертом. Не замечаю, когда первая горячая слеза смущения скатывается по моей щеке.

Я продолжаю идти, вплоть до островка Касл, где останавливаюсь на берегу и смотрю на темную воду. И я остаюсь там надолго. Обратная дорога в отель кажется бесконечной, как будто вся моя энергия потратилась впустую.

Как только я переступаю порог, то включаю свой ноутбук, меняя билеты на самый ранний рейс следующего утра, затем забираюсь в постель и проваливаюсь в беспокойный сон.

Мы можем поговорить?

Я сажусь в самолет. Может быть, когда я вернусь домой?

Да, хорошо, напиши потом. Счастливого пути.

Хэй, ты нормально добралась?

Да, извини. Просто замоталась. Много работы.

Весь день на встречах, напишу, когда смогу.

 

Много несостыковок на этой неделе.

 

И извини за то, что пришла в твой ресторан, не предупредив.

Это было глупо с моей стороны.

Каждый из последних десяти дней, с тех пор, как я вернулась из Бостона, проходил как в тумане, и каждый раз, когда телефон звенел, сердце бешено колотилось от нервного напряжения. Я долго настраивала себя написать последнее сообщение, но когда нажимаю отправить и кладу телефон экраном вниз на колени, уже задаюсь вопросом, не удалить ли смс-ку до того, как Роуэн прочитает. Я все еще смотрю на свой ковер, погружаясь в пучину нерешительности, когда на коленях трезвонит телефон.

Ничего глупого. Жаль, я не знал, что ты была там. Я бы хотел, чтобы ты осталась.

Я выключаю телефон и кладу его на кофейный столик, затем опускаю голову на ладони и надеясь, что они смогут поглотить меня в другой мир.

Туда, где я ничего не буду чувствовать.

Потому что мстить легко.

Но все остальное дико сложно.

9
_______________
КРЕНС⁶
РОУЭН

Я наблюдаю из-за дерева на другой стороне улицы, как пацан, которому я заплатил, стучит в желтую дверь дома 154 на Жасмин-стрит. Мгновение спустя дверь открывается, и появляется она, на ее прекрасном лице отражается замешательство, когда она смотрит на бумажный пакет, который ребенок сует в ее сторону. Не понимаю вопрос, который она ему задает, но замечаю, как он слегка пожимает плечами, потом убегает, чтобы избежать пристального взгляда Слоан, пока та смотрит по сторонам. Моя улыбка становится шире, когда я внимательно прислушиваюсь к звуку закрывающейся двери и шаркающим шагам пацана, который выходит из-за дома, приближаясь к моему укрытию.

— Все готово, мистер, — говорит он, хватая свой велосипед там, где оставил его прислоненным к дереву.

— Она спросила, от кого это?

— Ага.

— Ты ей что-нибудь сказал?

— Не-а.

— Молодец, — я сую парню пятьдесят долларов сверху тех, что дал до этого, и он засовывает купюры в задний карман джинсов. — Завтра в это же время. Встретимся у почтового ящика дальше по улице, хорошо?

— Окей. Пока.

С этими словами парень уезжает на своем BMX, став на сто долларов богаче, чтобы потратить их на конфеты, видеоигры или что там еще покупают двенадцатилетние в наши дни. Пусть хоть что делает, главное, чтобы придерживался нашей договоренности.

Отдай ей пакет. Делай все, как надо. Пятьдесят за доставку, пятьдесят - когда отдашь.

Я достаю свой одноразовый телефон, открывая диалог со Слоан.

«Я бы хотел, чтобы ты осталась», — в моем последнем сообщении. И она не ответила.

Это было больше недели назад. Прошло почти три недели с тех пор, как она стояла в ресторане с каким-то унижением в глазах, как будто она вывалила свое сердце на пол, а его растоптали. Это, черт возьми, меня так задело. Я думал, что смогу уговорить ее остаться и поболтать, но время было выбрано как нельзя хуже: наши друзья пришли на обед в честь дня рождения Лаклана. В типичной для Слоан манере ее первым побуждением было взлететь, как перышко на северном ветру.

Я не могу позволить ей отстраняться и дальше, иначе она ускользнет у меня из рук, и я никогда ее не найду.

Я выглядываю из-за ствола дерева в сторону дома, когда телефон вибрирует у меня в руке.

Орзо…?

Я прислоняюсь к стволу и улыбаюсь в телефон.

???

Ты заказал пасту орзо ко мне домой?

Я понятия не имею, о чем ты говоришь.

Но… раз так, тогда приготовь.

И если в пакете есть пармезан, натри на терке.

Да, и еще измельчи немного чеснока, если он есть.

А грибы? Не забудь промыть их.

Спаржа хорошо сочетается с гарниром. Есть спаржа?

Звонит телефон, и я заставляю себя немного подождать, прежде чем ответить на звонок.

— Чем я могу тебе помочь, Черная птичка?

— Что ты делаешь? — ее голос насторожен, но я все еще улавливаю слабый оттенок веселья под ее тревогой.

— Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

— Ты заказал еду мне домой? — наступает пауза. Я представляю, что она, вероятно, проверяет окна в поисках каких-либо признаков моего присутствия. — У меня есть еда, Роуэн.

— Рад за тебя. Значит, ты настоящий взрослый человек.

Я почти слышу, как Слоан закатывает глаза, почти чувствую, как жаркий румянец заливает ее щеки, как бы я хотел дотронуться до этой россыпи веснушек на ее коже.

Ее долгий, ровный выдох — единственный звук между нами. Голос Слоан печален и тих, когда она спрашивает:

— Что ты делаешь?

— То, что должен. Я буду готовить с тобой, — говорю я. — Давай сделаем это вместе. Включи громкую связь и начинай натирать пармезан.

Очередная пауза натягивает нить между нами, кажется, что она вот-вот оборвется.

Мой голос тих, веселье улетучилось, когда я говорю:

— Я бы хотел, чтобы ты осталась, Черная птичка. Я бы отвел тебя на кухню. Мы могли бы приготовить что-нибудь вместе.

— Ты был занят. Я была… лишней.

— Я бы нашел для тебя время. Ты… — я сглатываю, пока не начал болтать больше, чем нужно. — Ты моя подруга. Может, когда-нибудь станешь лучшей подругой.

Тишина тянется так долго, что я отнимаю телефон от уха, проверить, не прервался ли вызов. Когда в трубке раздается голос Слоан, он чуть громче шепота, но все равно звучит громче крика.

— Ты едва меня знаешь, — говорит она.

— Думаешь? Потому что, держу пари, я знаю твои самые темные стороны лучше, чем кто-либо другой. Точно так же, как ты знаешь мои. И, несмотря на это, ты все еще хочешь общаться со мной. По крайней мере, иногда, — я улыбаюсь, когда тихий смешок Слоан разносится по линии. — Это значит, что мы друзья, нравится тебе это или нет.

Наступает долгая пауза, а затем раздается звук открывающегося ящика, шуршание столовых приборов.

— Надо натереть на терке весь кусок? Он размером с маленького ребенка.

Я знаю, что, наверное, выгляжу нелепо, ухмыляясь, как гребаный псих, рядом с деревом, но мне насрать.

— Насколько сильно ты любишь сыр?

— Очень сильно.

— Тогда три весь.

— Серьезно?

— Ты же сказала, что любишь сыр. Принимайся за работу, Черная птичка.

Неуверенное «оке-е-ей» раздается в трубке, хотя я уверен, что она разговаривает сама с собой. Ритмичный стук твердого пармезана по металлическим зубьям терки мягко вторгается в мои мысли, когда я пытаюсь представить, как все могло бы выглядеть: Слоан, стоящая у стойки, с черными волосами, собранными в неряшливый пучок, и в какой-нибудь крутой старой футболке, подол которой завязан на талии. Хотел бы я быть там с ней, подойти к ней сзади, прислонить к стойке, прижать член к ее круглой заднице, которую я просто жажду укусить, а потом…

— Что делать после того, как я натру на терке сыр размером с детскую голову? — спрашивает Слоан, пока на заднем плане продолжает натирать. На секунду мне кажется, что я, возможно, застонал вслух.

Я прочищаю горло, забыв об ингредиентах, которые положил для нее в пакет.

— Э-э-э, вымой спаржу и обрежь концы.

— Хорошо.

Она продолжает натирать сыр в ритмичном темпе. Я провожу рукой по волосам и решаю взять себя в руки.

— Итак, ты сказала, что была в Бостоне по работе. Встреча?

— М-м-м… да.

— Что за встреча?

— Со следователем.

— Звучит… устрашающе.

Слоан фыркает от смеха.

— И да, и нет. Не такие следователи, как полицейские. Скорее, врачи-исследователи, которые проводят испытания в своих клиниках. На встрече мы обучаем их и персонал проведению исследований. Страшно только когда приходится выступать с докладами. Находиться на сцене перед толпой врачей просто настоящая жуть. В аудитории может быть пятьдесят человек, а может и триста. Я много раз выступала, но иногда нервничаю, когда на меня цепляют микрофон.

— Маленький, который на ухо крепится? Чувствуешь себя Мадонной, Бритни Спирс?

Слоан хихикает.

— Иногда.

Вот тебе и решение взять себя в руки.

Мысль о Слоан в чертовски облегающей юбке-карандаше и с микрофоном, как у Мадонны, стоящей на сцене и командующей группой врачей своим скрипучим голосом лаунж-певицы, — я даже и не думал, что подобная фантазия настолько сексуальна.

Да я законченный идиот.

— Круто, круто… — говорю я, меняя позу, поскольку мой член практически умоляет подойти к двери и трахнуть ее на кухонном столе. — Можно мне прийти посмотреть?

Слоан смеется.

— Нет…?

— Пожалуйста?

— Нет, шизик. Нельзя.

— Почему? Это звучит одновременно сексуально и познавательно.

Ее хрипловатый смех согревает мою грудь.

— Во-первых, потому что все это конфиденциально. А во-вторых, ты будешь отвлекать меня.

Мое сердце вспыхивает фейерверком.

— Своим симпатичным личиком?

— Пфф. Нет, — это «нет» точно означает «да». Я практически вижу, как вспыхивает ее румянец на той стороне звонка. Жаль, что я не могу связаться с ней по видео-связи, но Слоан узнает, что я стою на другой стороне улицы, как влюбленный дурак, слишком нервничаю, чтобы отпугнуть ее, подойдя к двери, но слишком отчаянно хочу быть рядом с ней. — Сыр с детскую голову готов. Сейчас займусь спаржей, — говорит она мягким голосом.

— Когда закончишь, вскипяти немного подсоленной воды.

— Хорошо.

На заднем плане, сквозь отсутствие голоса Слоан, доносится звук ножа о спаржу. Я закрываю глаза и прислоняюсь головой к дереву, пытаясь представить Слоан с ее рукой, умело обхватывающей рукоятку ножа. Не знаю, почему это так чертовски сексуально. Точно так же, как мысль о ней на сцене с маленьким микрофоном. То же самое, что образ Слоан в моем ресторане, склонившейся над рисунком.

— Почему ты там работаешь? — резко спрашиваю я.

— В «Виамаксе»?

— Да. Почему бы не зарабатывать искусством на жизнь?

Наступает пауза, прежде чем она фыркает. Сто процентов, у нее румянец на шее и на груди.

— Я не заработаю денег, продавая зарисовки птиц, Роуэн.

Я удивлен, что она продолжает эту тему, потому что в ресторане казалось, что она была готова из пулемета всех расстрелять, лишь бы никто не увидел ее листочек. Но как бы сильно она ни хотела, все равно не забрала его.

— Но все возможно. Ты могла бы заниматься другим искусством, если хочешь.

— Я не хочу, — ее твердые слова звенят между нами, как будто она ждет, когда они осядут у меня в голове. — Мне нравится то, что я делаю. Да, я в детстве об этом не мечтала. Ну, не у всех детские мечты сбываются, да? Как будто все стали дрессировщиками дельфинов или что-то подобное, — она хихикает и снова замолкает, но на этот раз я не давлю на нее, молча предлагаю ей продолжить. — Иногда творчество пробуждает плохие воспоминания. Раньше я любила рисовать. Я рисовала часами. Начинала экспериментировать со скульптурой. Но все… изменилось. Остались только эскизы. А остальное сгорело дотла. Это единственное, чем я до сих пор наслаждаюсь. Ну, и еще своими паутинами, которые я считаю тем еще произведением искусства.

Возможно, это всего лишь крошечные кусочки Слоан, но, тем не менее, я сохраню их в голове. Мое творчество не так сильно запятнано. И я задумываюсь, что лишило Слоан внутреннего искусства настолько, что она больше не может рисовать или лепить, ограничившись только набросками.

— Я всегда хотел стать шеф-поваром, — говорю я. — Даже в детстве.

— Правда?

— Да, — опускаю взгляд на свои ботинки, вспоминая кухню в доме своего детства в Слайго, где мы ели за маленьким столом с братьями, обычно втроем, одни в темном, неприветливом доме. — Лаклан приносил еду домой. Я готовил. А наш младший брат в том возрасте был придирчивым засранцем, но у меня неплохо получалось, учитывая ограниченные ресурсы. Готовка стала своего рода спасением. Безопасной вещью, где мой разум мог свободно разгуливать и исследовать мир.

— Кулинарное искусство. В буквальном смысле.

— Вот именно. И мое умение готовить немного облегчало трудные времена в доме, — по крайней мере, папины приступы ярости из-за пьянства или наркоты не усугублялись голодом. Было несколько раз, когда он кое-как сдерживался, толкал меня на кухню и требовал пожрать, а не сразу избивал. Приготовление пищи стало своего рода доспехом. Не настоящей защитой от пьяного дурака, но, по крайней мере, неким барьером. То, что смягчало удар. — Наверное, мне повезло. Мое рвение к этому занятию не угасло. В конце концов, это стало для нас с братьями еще одним механизмом построения лучшей жизни.

Слоан делает паузу, ее голос печален, когда она говорит:

— Мне жаль, что вы с братьями прошли через это. Но я рада, что твое искусство выжило.

— А мне жаль, что ты больше не получаешь наслаждения от своего.

— Мне тоже. Но спасибо, что научил меня немного. Может, я и натерла сыра с целую голову, но… — она делает паузу, делая глубокий вдох, как будто набираясь храбрости, — было весело.

Я театрально ахаю.

— Ох, тебе не должно быть весело, это не входило в мои планы.

Слоан хихикает, я ухмыляюсь, она продолжает готовить блюдо. Мы остаемся на связи, пока она ест, и настаивает, чтобы я нашел чего-нибудь перекусить, чтобы она не кушала в одиночестве. У меня есть лишь злаковый батончик, который раздавился в ручной клади, но я все равно ем его, пока мы говорим о всякой ерунде. Об этом городе — Роли. О Бостоне. Еде. Напитках. Обо всем. И ни о чем.

Я ухожу, когда она заканчивает есть, выхожу из своего укрытия, убеждаясь, что она занята у раковины.

На следующий день возвращаюсь. Жду за деревом, пока пацан доставляет пакет с продуктами. Он зарабатывает еще сотню баксов. Слоан звонит мне, и мы готовим жареные креветки с сыром фета и поленту⁷. Я приношу с собой заранее приготовленный салат, чтобы поесть вместе. Мы говорим о работе. О веселье. Немного об Альберте Бриско и последствиях нашего счастливого визита в его дом. На него повесили несколько убийств, и Слоан, похоже, довольна. Возможно, я и подтолкнул полицию в правильном направлении, но не говорю ей об этом.

На третий день я прячусь за другим деревом немного ближе к дому, где я слышу, как она открывает дверь. Слоан засыпает парня вопросами, но он держится. Надо отдать ему должное, на него можно положиться. Когда я выглядываю из-за ствола, вижу ее разочарование, но она не хочет пугать ребенка. Когда он забирает свой велосипед, я спрашиваю его, что он будет делать со всеми этими деньгами, и он говорит, что копит на «PlayStation». Перед уходом даю ему еще двести баксов.

Слоан готовит стейк — прекрасное филе Вагю-миньон с гарниром из обжаренной брюссельской капусты. Она больше нервничает из-за этого блюда. Не хочет все испортить. И у нее получается идеальная средняя прожарка. Она стонет, откусывая каждый кусочек. Мы говорим о наших семьях. Ну, я говорю о своих братьях. Ей почти нечего сказать о себе. Никаких братьев и сестер. Никаких близких родственников. Ее родители напоминают о себе в день ее рождения и на Рождество, на этом все. Они слишком заняты своей жизнью, и я совсем не понимаю, что они за люди. Может, и не стоит. И знаком с этим лучше, чем большинство.

На следующий день я долго прятался за деревом и наблюдал за ее домом. В какой-то момент она открывает дверь, делает несколько шагов наружу. Смотрит вниз по улице, нахмурив брови. Я исчезаю из поля зрения, когда ее взгляд устремляется в мою сторону, пока она рассматривает другой конец дороги. Но там нет мальчишки. Никаких продуктов.

Она возвращается внутрь, запирает дверь. Занавески дергаются на окне.

Еще через несколько минут я ухожу. Сижу в своей взятой напрокат машине и уже еду в аэропорт, когда на телефоне появляется сообщение. Но я заставляю себя не читать. Не раньше, чем вернусь в свою квартиру в Бостоне.

Потому что я знаю, что если прочитаю, то вырву гребаную дверь из самолета, лишь бы вернуться к ее дому.

Несколько часов спустя, крепко сжимая телефон в руке, я наливаю щедрую порцию виски поверх хрустящих кубиков льда. Только когда устраиваюсь в своем любимом кожаном кресле, сбрасываю обувь и задираю ноги, смотрю на экран.

Заставлять себя ждать — это восхитительное мучение. Алкоголь обжигает горло, когда я открываю непрочитанное сообщение от Слоан.

Сегодня тебя не хватало.

А еще я поняла, что ни хрена не умею готовить без твоей помощи. Значит, я не настоящий взрослый человек, как ты говорил.

Я улыбаюсь и делаю большой глоток напитка, отставляя его в сторону, и печатаю свой ответ.

Я тоже скучал по тебе. В следующий раз, когда прилетишь в Бостон на очередную встречу, приготовим в моем ресторане инжирный Наполеон.

Сначала кажется, что она не ответит, учитывая поздний час и то, сколько времени у меня ушло на отправку ответа. Но почти сразу же я вижу, как три точки мерцают, а затем:

Буду рада.

Мои глаза закрываются, голова опускается на кожаную обивку. Я улыбаюсь, вспоминая ее лицо сегодня, когда она стояла на крыльце и смотрела в обе стороны в поисках доставки. Разочарование никогда еще не выглядело таким чертовски сладким.

Телефон жужжит в руке.

Увидимся через несколько недель на игре. Друзья мы или нет, я все равно надеру тебе задницу. Просто предупреждаю…

Я улыбаюсь в тусклом свете.

Я надеюсь на это.

 

 

 

 

 

 

10
_______________
ДИЖОН
СЛОАН

Загнать в угол такого человека, как Торстен Харрис, — целое искусство.

Первый шаг: подойти к нему в таком месте, где он чувствует себя уверенно, думает, будто он главный хищник в своем маленьком пруду, там, где он успешно охотился раньше. Например, в заведении «Orion Bar», высококлассном коктейль-баре, где, как я уже знаю, много ассортимента в его вкусе. Не так близко от его дома, отчего ему кажется, что это приключение, и не так далеко, чтобы заманить туда свою добычу.

Второй шаг в этом процессе — узнать, что ему нравится. Что его возбуждает. Что он ненавидит. Торстен любит красное вино, безупречную кухню и дорогие вещи. Они не всегда симпатичные, часто безвкусные и вычурные, но, тем не менее, дорогие. А что он ненавидит? Плохие манеры. И батат, видимо. Затем нужно, зная все эти факты, начать налаживать с ним общение.

И последний шаг — самая сложная часть: заставить его поверить, что я достаточна умна, чтобы стать интересным объектом для завоевания — можно быть просто добычей, но нужно стоить того, чтобы рискнуть и получить трофей. А еще показаться немного туповатой, охотно принять его приглашение поужинать у него дома завтра вечером, даже несмотря на то, что он, по сути, незнакомый человек.

…Или выбросить всю эту информацию в окно и просто быть Роуэном Кейном.

Мотоциклетный шлем падает на пустое место рядом со мной на белом кожаном диване.

Моя кровь мгновенно бурлит в венах.

— Приятно видеть тебя в этих краях, — говорит Роуэн, плюхаясь рядом с самодовольной ухмылкой.

В ответ я бросаю на него злобный взгляд.

Из-за своей свирепости я лишь подмигиваю, а он наклоняется вперед, протягивая руку через кофейный столик к мужчине, сидящему напротив меня.

— Привет, приятно познакомиться. Я Роуэн.

— Торстен Харрис, очень рад, — говорит мой хорошо одетый взрослый спутник, принимая рукопожатие. Я потратила последние четыре дня, пытаясь избежать именно этого сценария в своих попытках загнать Торстена в угол, который, как теперь знает Роуэн, является нашей ежегодной целью, хотя, похоже, он не знает почему.

Я думала, что наконец-то сбежала от Роуэна, когда выскользнула из отеля, пока его арендованная машина все еще стояла на стоянке.

Очевидно, я недооценила его.

И он чертовски рад этому.

— Извините, что прерываю, — продолжает Роуэн, готовый поджечь фитиль для каждой пушки из своего арсенала обаяния. Он нацеливает свою гребаную безупречную улыбку на мою жертву, его кожа яркая и раскрасневшаяся, вероятно, из-за возбуждения от успешной погони за мной. — Я увидел здесь на стоянке машину своей подруги, когда проезжал мимо, мы с ней давно не виделись, подумал, что просто обязан зайти и быстро поздороваться.

И тогда он обрушивает всю силу своего обаяния на меня.

— Привет, подруга.

— Как же я рада видеть тебя здесь, Роуэн. Я просто в шоке, — делаю большой глоток своего вина, прежде чем натянуто улыбнуться ему. Молчание между нами затягивается. Торстен ерзает на своем месте, и я подавляю стон, осознавая, что уже раздвигаю границы манер Торстена. — Не хочешь присоединиться к нам? — сухо спрашиваю я. В моей улыбке есть порочный оттенок, который ясно говорит: «Сейчас же вали к черту».

А Роуэн говорит:

— Буду очень признателен.

В течение одной минуты Торстен наливает ему щедрый бокал дорогого кьянти.

Не проходит и пяти минут, как Роуэн заставляет его покатываться со смеху и хлопать в ладоши.

Не проходит и десяти минут, как Торстен чуть ли не из кожи вон лезет, чтобы пригласить Роуэна на наш ужин у него завтра дома, на что я потратила весь вечер, организовывая это сольное предприятие.

Два часа спустя мы бок о бок покидаем шикарный бар вслед за Торстеном, тщательно обговорив завтрашние планы.

А я киплю от злости.

— Должна отдать тебе должное, — шепчу я, когда Торстен садится в свою машину, и мы машем ему на прощание. — Твой трюк с доставкой продуктов был очень милым. Чуть не одурачил меня этой штукой с совместной готовкой.

— Одурачил? — глаза Роуэна блуждают по мне, яркие и лукавые. — Не понимаю, о чем ты, Черная птичка.

— Одурачил, заставив думать, что ты не станешь огромной занозой в моей заднице при первой же представившейся возможности на игре в этом сезоне, — говорю я. Он разражается смехом, и я складываю руки на груди, свирепо глядя на него снизу вверх. — Ты мошенник.

— Нет.

— Ты следовал за мной повсюду, пытался выяснить, за кем мы охотимся, вместо того, чтобы искать самостоятельно.

— В своде правил нет запретов на это.

— У нас нет долбанного свода правил. Но нужно его составить. Правило номер один: сам ищи блядскую жертву.

— Зачем, если мне больше нравится следить за тобой? — улыбка Роуэна становится еще коварнее, когда я рычу, и злюсь точно также, как кот Уинстон на меня. — Итак… кто этот парень?

Я фыркаю и закатываю глаза, разворачиваюсь на каблуках и топаю к своей взятой напрокат машине.

— Ты ужасен, — шиплю я, когда Роуэн открывает для меня водительскую дверь. — Ты и твое… — я машу рукой в его направлении и опускаюсь на свое место. — Корсарство.

Роуэн фыркает, наклоняясь так близко к моему лицу, что я чувствую его дыхание на своей щеке. Я стараюсь не обращать внимания на то, как у меня скручивает живот от другой ярости.

— Корсарство, значит. Так ты перешла от драконов к порнушке с пиратами?

— Может быть, и так.

— Знаешь, ты такая милашка, когда злишься.

— А ты все равно ужасен, — рычу я, дергая дверь из его хватки.

Он успевает отодвинуться, чтобы я не прищемила ему руку, но все равно слышу его дразнящий смех и прощальные слова:

— Когда-нибудь ты меня полюбишь.

Следующий день идет не по плану.

Роуэн приходит на мой завтрак в ресторане отеля. Появляется в торговом центре, когда я выбираю наряд, хотя он несет пакеты и помогает выбрать милое платье на бретельках в стиле ретро. В конце концов, это всего лишь уловка, чтобы получить преимущество. Хитрый ублюдок. И когда я паркуюсь у великолепного уединенного дома Торстена в Калабасасе, арендованный мотоцикл Роуэна уже там. Он прислоняется к нему, греховно сексуальный, в черной кожаной куртке, его пристальный взгляд скользит от моих пальцев ног до глаз с горящим выражением, воспламеняя меня, и он это знает.

— Добрый вечер, Черная птичка, — говорит он, отталкиваясь от мотоцикла.

— Палач.

Роуэн останавливается передо мной, когда я скрещиваю руки на груди и опираюсь весом на одну ногу.

— Какое красивое платье. Кто помогал выбирать? У этого человека явно безупречный вкус.

— Отличный вкус. Абсолютно никаких границ.

Он ухмыляется.

— Я так рад, что мы на одной волне.

Я самым драматичным образом закатываю глаза и уже собираюсь наброситься на него, когда входная дверь распахивается и Торстен стоит на пороге, приветственно раскинув руки.

— Добро пожаловать, мои юные друзья, — говорит он, выглядя готовым принять знатных гостей. Его седоватые волосы идеально уложены. Смокинг из бордового жаккарда переливается в лучах заходящего солнца. Улыбка, которой он одаривает нас, имеет скрытый, острый оттенок. — Пожалуйста, входите.

Он отходит в сторону и жестом приглашает нас войти в роскошный дом.

Мы начинаем с коктейлей в гостиной, где нас окружают книги первого издания, керамические статуэтки и картины, и я трачу время, чтобы оценить произведения искусства, пока Торстен проводит экскурсию по своей коллекции, где его самые ценные вещи тщательно маркированы. Даже после того, как он уходит, я еще долго смотрю на гравюру Эдварда Хоппера «Полуночники» с автографом. На наброске сверху изображен мужчина, идущий в одиночестве по городской улице, свет фонаря отбрасывает вокруг него глубокие тени. Что-то в нем кажется зловещим. Словно он выслеживает. Или охотится. И когда я смотрю налево и направо, вижу, как возникает повествование от картин.

Слева — черно-белая фотография Эндрю Прокоса под названием «Окулус Фултона#2». Изображение вызывает ощущение всевидящего, зловещего ока, сделанного из стали и стекла.

Справа от меня картина Джона Сингера Сарджента, на которой изображена женщина, сидящая за обеденным столом. Она сидит лицом к зрителю, ее рука сжимает бокал красного вина. В дальнем правом углу изображен мужчина. Но он не смотрит на зрителя. Он смотрит на женщину.

А еще гравюра с вальсом Феликса Валлоттона. На ней изображены танцующие пары, но они кажутся почти призрачными. Женщина в правом нижнем углу будто спит.

После этого…

Я смотрю на Роуэна, ставлю свой коктейль на подставку и оставляю его нетронутым на столике. Он погружен в беседу с нашим хозяином и не замечает меня.

Но Торстен видит.

— Напиток не по вкусу, моя дорогая? — спрашивает Торстен с натянутой улыбкой.

— Восхитительно, спасибо. Просто приберегаю себя для вашей замечательной коллекции вин, — отвечаю я, склонив голову.

Его улыбка кажется непринужденной, когда он ставит свой напиток на стол и объявляет, что пора переходить к главному событию.

— Не могу передать словами, как я рад, что профессиональный шеф-повар посетил нас этим вечером, — говорит Торстен, ведя нас в столовую, где тихо играет классическая музыка и мерцают свечи среди изысканных блюд. Он указывает мне на стул из красного дерева, обтянутый роскошным красным бархатом, отодвигает его от стола и двигает обратно, когда я сажусь. — И, конечно, его очаровательная спутница.

— Спасибо, — говорю я, скромно улыбаясь. Я ничего не смыслю в антикварном костяном фарфоре, но готова поспорить, что Торстен будет в полном ужасе, если что-то разобьется вдребезги.

Я оставляю эту мысль на потом.

— Вы такая прекрасная пара. Кстати, как вы познакомились?

— Ох, мы просто друзья, — говорю я в то же время, когда Роуэн говорит «на экспедиции».

Мы многозначительно смотрим друг на друга, а Торстен смеется.

— Похоже, у вас разные мнения по поводу статуса в отношениях.

— Ну, трудно конкурировать с его потрясающими гостями, посещающими ресторан, да и персонал там как на подбор, — говорю я с приторно-сладкой улыбкой.

— Слоан никто не ровня, — глаза Роуэн приковываются к моим, увлекая меня в глубины темно-синего моря. — Она просто еще этого не осознала.

Мы смотрим друг на друга мгновение, и мне кажется, что в груди слишком тяжело бьется сердце. Но повисший момент прерывается слишком быстро, когда Торстен хихикает, и хлопок винной пробки разрывает связь между нами.

— Возможно, сегодня вечером осознает. Давайте черпать вдохновение в искусстве кулинарии. Ибо, как сказал Лонгфелло: «искусство долговечно, а время быстротечно, наши крепкие и храбрые сердца подобны барабанам, отбивают похоронные марши до самой могилы».

Мы с Роуэном обмениваемся взглядами, пока Торстен сосредоточенно наливает себе вино, мне удается закатить глаза и поймать его мимолетную ответную улыбку, пока хозяин не смотрит в нашу сторону.

Когда вино переливается в хрустальный бокал с гравировкой и Торстен устраивается на стуле, он поднимает свой бокал для тоста.

— За новых друзей. И возможно, однажды, кое-кто станет больше, чем просто друзья.

— За новых друзей, — повторяем мы эхом, и неожиданное разочарование пробирается у меня под кожей, когда я понимаю, что Роуэн сарказмом повторил последнюю фразу тоста.

Хозяин делает глоток вина, и я делаю то же самое, полагая, что оно будет безопасным для питья, если сделать небольшой глоток. Он поднимает свой бокал и улыбается рубиновой жидкости.

— Тенута Тиньянелло две тысячи пятнадцатого года, резерв «Маркиз Антинори». Я обожаю хорошее кьянти, — говорит он, делает еще один глоток, закрывая глаза на глубоком вдохе, прежде чем его веки распахиваются. — Давайте начнем.

Торстен поднимает маленький колокольчик, стоящий рядом со своим сервизом, звон наполняет столовую. Мгновение спустя медленными, осторожными шагами входит мужчина, толкая к столу серебристую тележку. На вид ему под сорок, высокий, атлетически сложенный, с широкими плечами, которые сутулятся, как будто мышцы забыли, как работать. Пожелтевшие заживающие синяки обрамляют его пустые глаза.

— Это Дэвид, — говорит Торстен, когда Дэвид ставит передо мной тарелку с закусками. Слуга не поднимает глаз, просто плетется обратно к тележке, где берет тарелку для Роуэна. — Мистер Миллер немой. Недавно с ним произошел ужасный несчастный случай, поэтому я взял его к себе на работу.

— О, как это любезно с вашей стороны, — говорю я. Мой желудок скручивает от дискомфорта. Я думала, что Роуэн, возможно, со вчерашнего дня понял, с кем мы имеем дело, но когда смотрю на него исподлобья, первые намеки на сожаление начинают просачиваться у меня под кожей. Мои брови приподнимаются, когда он встречается со мной взглядом. Ты еще не понял, красавчик? Я пытаюсь передать эти слова широко раскрытыми глазами.

Он наклоняет голову и бросает на меня мимолетный, насмешливый взгляд, который говорит: …а?

Нет. Он точно нихрена не понял.

Укол сожаления начинает обжигать.

Когда тарелка Торстена ставится на стол, Дэвид уходит.

— Кростини из козьего сыра с оливковым тапенадом, — объявляет Торстен. — Наслаждайтесь.

Я стараюсь, чтобы мой вздох облегчения не казался слишком очевидным, когда мы приступаем к первому блюду. Это довольно вкусно, может быть, немного солоновато, но, по крайней мере, достойное начало. Роуэн очаровывает Торстена комплиментами, которые кажутся искренними, и они вдвоем обсуждают возможные дополнения, которые придали бы блюду изысканный вкус. Роуэн предлагает инжир, чтобы сбалансировать сладость, и я сосредотачиваю свое внимание на нашем хозяине, чтобы избежать его тяжелого взгляда. Он обжигает мне щеку, как клеймо, когда упоминает инжирный Наполеон из десертного меню «3 в Вагоне».

Я подыгрываю разговору, киваю и смеюсь в нужных местах, но не уделяю так уж много внимания — я раздумываю, как предупредить Роуэна с помощью силы мимики.

Когда с блюдом покончено, Торстен снова зовет Дэвида через колокольчик, и тот забирает наши тарелки, возвращаясь с супом гаспачо. Вкусно, ничего особенного, но Роуэн, кажется, доволен, и они вдвоем обсуждают сорта помидоров, которые Торстен выращивает на участке.

— Я бы с удовольствием посмотрел на ваш сад, — говорит Роуэн после того, как Торстен подробно рассказывает о других травах и продуктах, которые растут на заднем дворе.

Приятная маска Торстена сползает, в его глазах загорается дикий блеск, и через секунду исчезает.

— О, я уверен, что это можно устроить.

Роуэн улыбается, но это его улыбка, полная тайн, хорошо мне знакома. По крайней мере, он знает, что мы в присутствии другого убийцы, так что, думаю, это плюс. На мгновение у меня появляется надежда, что, возможно, Роуэн все-таки знает, кто такой Торстен, и он просто держал это в секрете в надежде выиграть раунд нашего соревнования.

Но когда Торстен откупоривает свежую бутылку вина, доливает в оба наших бокала, но не в свой, и с хищным интересом наблюдает, как Роуэн делает большой глоток, я понимаю, что мои надежды рухнули.

Наверное, я должна быть счастлива. Похоже, это будет легкая победа. Однако из-за беспокойства в груди чувство, словно меня подключили к электросети. Я благодарна за отвратительно богато украшенную скатерть, которая скрывает от посторонних глаз мои дрожащие ноги.

Роуэн делает еще один щедрый глоток вина, пока продолжается кулинарная дискуссия. Торстен зовет Дэвида вернуться за пустыми суповыми тарелками, передавая четкие инструкции принести блюдо с салатом с определенной полки на кухне. Он повторяет Дэвиду три раза, что нужно сделать, когда Роуэн ловит мой взгляд поверх края своего бокала с вином, вопросительно приподнимая брови, как будто спрашивает, что, черт возьми, происходит.

— Лоботомия, — одними губами говорю я ему, пытаясь сделать вид, что чешу лоб, постукиваю по нему и киваю в сторону Дэвида. Роуэн наклоняет голову, и я закатываю глаза, стискивая зубы. — Ло-бо-то-мия.

Роуэн наклоняет голову в другую сторону, его лоб все еще нахмурен, но на губах играет намек на усмешку. Он незаметно указывает на меня, а затем на себя.

— Ты любишь меня? — одними губами произносит он.

Я хлопаю себя по лбу.

— Все в порядке, моя дорогая? — спрашивает Торстен, когда Дэвид уходит на кухню.

— О да, конечно. Вспомнила, что забыла сделать на работе перед уходом. Но все в порядке, сделаю утром, — Торстен улыбается моему оправданию, но злоба просачивается сквозь его маску. — Такими темпами, поздним утром. Вино просто с ног сшибает, — продолжаю я с очаровательной улыбкой. Он наблюдает, как я подношу бокал к губам и делаю глоток, хотя не глотаю ни капли. Обман, кажется, успокаивает его, и я ставлю бокал на стол, складывая руки на коленях.

Сдержанность Торстена ослабевает, когда в коридоре скрипит приближающаяся тележка, сияющая, хищная ухмылка появляется на его лице, изысканная маска распадается на кусочки. Но Роуэн этого не замечает. Он просто улыбается мне, слегка покачиваясь на стуле, стеклянный блеск затуманивает его полуприкрытые глаза.

— Ты такая хорошенькая, Черная птичка, — говорит он, когда Дэвид входит в комнату с тремя закрытыми тарелками на тележке.

Румянец вспыхивает на моих щеках.

— Спасибо.

— Ты всегда хорошо выглядишь. Когда ты пришла в ресторан, я сказал… — Роуэн дважды икает, затем заливает следующую икоту глотком вина. — Я сказал: «Слоан — самая красивая девушка в мире». А потом брат назвал меня гребаным придурком, потому что в Бостоне я мог бы поиметь любую, но вместо этого дал обет упрямства…

— Воздержания.

— …воздержания из-за девушки, которая меня не хочет.

Уверена, что румянец воспламенил щеки, и источник пламени — мое испепеленное сердце.

Торстен улыбается, явно веселясь нашей беседой. Мои губы приоткрываются, дыхание обжигает грудь. Все, что мне удается произнести, — это одно-единственное слово:

— Роуэн…

Но его внимание переключилось на блюдо, поставленное перед ним.

— Говядина Нисуаз, — с довольной улыбкой произносит Роуэн, берясь за нож и вилку. Я бросаю взгляд на Торстена, который с пристальным вниманием наблюдает за Роуэном. — Обожаю говядину Нисуаз.

— Да, — говорит наш хозяин, кладя на язык тонкий, как бумага, кусочек редкого мяса. — Нисуаз.

— Роуэн…

— Любопытно узнать ваши мысли, шеф, — продолжает Торстен. — Это мой особый взгляд на традиционный рецепт.

— Роуэн… — шиплю я, но уже слишком поздно. Роуэн уже отправил в рот вилку с салатом, его глаза закрылись, он смакует нарезанный салат-латук, зеленую фасоль, помидоры черри и… говядину.

— Фантастика, — говорит он, невнятно произнося слова. Нетвердой рукой он накалывает на вилку еще одну порцию салата и запихивает ее в свой и без того полный рот. — Домашний дижонский соус?

Торстен сияет от комплимента.

— Да, я добавил еще пол чайной ложки коричневого сахара, так мясо получается сочным.

— Очень вкусно.

Я провожу рукой по лицу, когда Роуэну удается запихнуть в рот еще один кусочек, прежде чем он падает лицом вниз на свою тарелку.

На мгновение воцаряется тишина. Мы с Торстеном смотрим на мужчину, спящего на тарелке с салатом, изо рта которого свисает тонко нарезанный стейк из редкого человеческого мяса.

Когда Торстен встречается со мной взглядом, он словно выходит из эйфорического тумана.

Он думал, что я пью вино. А раз я не опьянела, рассчитывал, что справится с девчонкой.

Он ошибся.

Я выдерживаю растерянный взгляд Торстена, когда переворачиваю ножку своего бокала с вином, опрокидывая его на тарелку. Хрусталь разлетается вдребезги, разбивая фарфор, заливая салат кровавым цветом.

— Ну что ж, — говорю я, откидываясь на спинку стула и кладя руку на поверхность стола, сжимая в ладони лезвие из полированной стали. — Остались только ты да я.

 

 

 

 

 

 

 

11
_______________
НЕСОГЛАСИЕ
РОУЭН

Моя первая осознанная мысль — одно-единственное слово, которое невнятно слетает с губ, словно оно застряло в вязком сиропе.

— Слоан.

Моя вторая мысль — я слышу ровный ритм музыки. Сначала подумал, что это мое сердцебиение, но ошибся. Ангельский голос мужчины плывет над легкими барабанами и мелодией гитары, которая напоминает пустыню на закате.

Слоан напевает в такт музыке, которая кружится вокруг меня. Когда она подпевает слова «приготовь его, размозжи ему голову», я узнаю песню. Knives Out — «Radiohead». Хриплый, сочный голос Слоан наполняет мою грудь облегчением. Я знаю, что с ней все в порядке, и слава богу. Потому что я не в порядке.

Комнату наполняют крики, и я открываю глаза. В поле зрения появляется смутно знакомый канделябр, украшенный яркими кристаллами. Пытаюсь сосредоточиться на них, пока остальная часть стола кружится.

— Просто… не… двигайся… — говорит Слоан, выдавливая каждое слово из-за искаженных криков мужчины. — Я бы сказала, что будет менее больно, если перестанешь сопротивляться, но это вранье.

Мужчина снова кричит, и я поворачиваю голову на звук. Возможно, это самая трудная вещь, которую я когда-либо делал. Ощущение, будто голова весит сто фунтов.

Визг достигает лихорадочной высоты. Слоан стоит ко мне спиной. Она оседлала перепуганного мужчину, сидящего на стуле во главе стола, заслоняя его от посторонних глаз. Не помню конец ужина из-за вина и снотворных, затуманивающих мои мысли. Торстен. Этого человека зовут Торстен. И он меня надул, как малявку.

— Небольшой надрез. Вот так.

Крики резко прекращаются, и плечи Слоан опускаются от разочарования.

— Слабак.

Не оборачиваясь, она протягивает руку за спину, ее кулак в перчатке покрыт кровью, и роняет вырезанное глазное яблоко рядом с другим, уже лежащим на тарелке с хлебом прямо рядом с моей головой.

Меня тошнит.

Слоан резко оборачивается на звук.

— В миску, Роуэн. Господи Иисусе, — она срывает перчатки, слезая с мужчины, и приподнимает мое туловище, чтобы меня вырвало в миску из нержавеющей стали. Ее руки крепко сжимают мои плечи, пока красное вино и еда опустошаются из моего желудка. — Лучше пусть все выйдет. Поверь мне, — ворчит она мрачным тоном.

— Этот ублюдок накачал меня, — удается выдавить мне, когда рвота наконец прекращается, и я вытираю рот салфеткой, моя липкая рука дрожит.

— Еще бы.

— Как долго я был без сознания?

— Пару часов, — отвечает она. Одной рукой протягивает мне неоткрытую бутылку воды, другой забирает миску. Слоан в нерешительности смотрит на дверь в коридор. — Надо бы убрать это, но Дэвид бесит до чертиков.

— Он угрожал тебе? Сука, если он угрожал тебе, я клянусь богом…

— Нет, вовсе нет, — говорит Слоан, усаживая меня обратно на стул, когда я пытаюсь встать. Мое тело заваливается набок. Кажется, она пытается улыбнуться, но это выходит как гримаса. — Он кажется довольно безобидным.

— Тогда в чем проблема?

— Он доедает. На кухне, — говорит она. Я качаю головой, не понимая, о чем она говорит. — Другие блюда. Эту… еду.

— Ну… то, что ест большинство людей. Обычная еда.

Краска отхлынула от ее лица.

— Да… большинство…

— Я не понимаю…

— Ты съел гребаного человека, — резко выпаливает она.

Я моргаю один раз, забираю у нее миску с блевотой обратно.

— О боже, Роуэн, это было отвратительно. Ты сожрал его. Никак не мог насытиться.

Меня тошнит.

— Ты потерял сознание пока жевал. Мне пришлось соскребать мясо с твоего языка, чтобы ты не подавился.

Я смотрю на нее слезящимися глазами, потом меня снова стошнит, хотя, к счастью, уже подступает желчь.

— Ты знал, что это было жаркое из копчика? Я пытала Торстена, пока он не рассказал. Мне пришлось вытаскивать человеческую задницу у тебя изо рта.

— Ты хотя бы доставала,а я ел! Какого хрена ты меня не остановила?

— Я пыталась, но ты внимания не обращал. Не помнишь?

Черт. Я помню.

Я помню гораздо больше.

Слоан слишком пристально наблюдает за мной. Она не такая апатичная, какой пытается казаться. Чем дольше я смотрю, тем больше рушится ее безразличная маска, и слабый румянец проступает под веснушками, покрывающими ее щечки и нос.

Чертова девчонка. Паникует, потому что я немного поделился своими чувствами. Явно нервничает из-за разговора, которого ей отчаянно не хочется заводить. Птичка готова улететь.

И я сделаю все, что угодно, лишь бы она была рядом, даже готов ударить молотком по собственному сердцу.

— Нет, — я качаю головой, когда мой взгляд устремляется куда-то в центр. — Последнее, что я помню, — это как Дэвид пришел с тележкой. После этого — ничего.

Когда я поднимаю взгляд, губы Слоан подергиваются. Это почти улыбка. Ее глаза стали немного мягче.

Проклятье.

Все именно так, как я и подозревал. Она, блять, испытывает облегчение.

Я впитываю в себя яд жгучего жала. Опускаю голову на руки. Она никогда не узнает, что я помню каждую секунду своего позорного, безответного признания. Я никогда не забуду, как ее кожа приобрела приятный розовый оттенок, когда говорил, что она красива. Я бы переполз через стол, чтобы поцеловать ее поджатые пухлые губы, когда поделился секретом.

Мне нужно вбить это в свой гребаный толстый череп. Она не захочет большего. Но я отказываюсь терять ее. Слоан — единственный человек в мире, который может взглянуть на моего монстра и найти в нем друга. И я знаю, что она нуждается в друге так же сильно, как и я. Может быть, и больше.

— Ты в порядке? — спрашивает она, ее голос едва ли громче шепота.

— Да. Все из-за наркоты, — снова вру я. Я даю клятву прямо сейчас, что это будет последняя ложь, которую я скажу Слоан Сазерленд. — Дерьмово себя чувствую.

Это правда.

— Я тоже так думаю. Знаю, как это бывает, — говорит она. Убирает миску, почти удостоверившись, что я закончил. — Ну, не по части поедания людей. Об этом я ничего не знаю.

Я бросаю на нее грустный взгляд, который только усиливает ее улыбку, прежде чем она отворачивается и несет миску, чтобы поставить ее в холле, бормоча себе под нос, что разберется с этим позже. С другого конца стола доносится стон боли, и я немного благодарен за то, что могу сосредоточиться на чем-то другом, помимо жжения в горле.

Я смотрю на Торстена. И впервые по-настоящему сосредотачиваюсь на происходящем вокруг.

— Ткачиха сфер, — шепчу я, и у меня перехватывает дыхание от прекрасного ужаса замысловатой паутины из лески, мерцающей в отблесках свечей. — Слоан… как?

Ее улыбка застенчива, когда она, пожав плечами, отодвигается от стола.

— Убивала время.

Слоан подходит к Торстену. Его голова свисает на грудь, а кровь стекает по лицу из темных пещер, где когда-то были его глаза. Он немного шевелится и стонет, потом снова впадает в беспамятство.

— Почти готово, — говорит она, похлопывая его по плечу, и останавливается, чтобы рассмотреть узор из лески позади него, который тянется от пола до потолка.

Некоторые линии пересекаются, другие накладываются одна на другую. Какие-то толще, чем другие, некоторые тонкие линии завязываются маленькими узелками, удерживая более тяжелую нить под определенными углами и со специальным изгибом. В разных местах и на разной высоте с паутины свисают тонкие кусочки плоти.

Слоан достает пару латексных перчаток из коробки на столе, затем рулетку и два отрезка предварительно нарезанной лески. Она напевает под музыку, звучащую из ее плейлиста через переносную колонку, и завязывает первую из двух нитей на паутине над головой Торстена, используя рулетку, отмеряя один метр от первой нити, и размещая вторую. Когда измерения закончены, она возвращается к столу, встречая мое пристальное внимание коварной улыбкой.

— Возможно, ты захочешь отвернуться, красавчик, — говорит она, двумя пальчиками двигая тарелку с хлебом и глазными яблоками ближе к себе.

— Нихрена подобного. Я не брезгливый.

— Уверен?

Мой желудок не согласен.

— Ну, обычно я не брезглив. Со мной все будет в порядке.

Слоан пожимает плечами и осторожными, изящными пальцами берет один глаз с тарелки.

— Уверен на сто процентов?

— Я лучше посмотрю, как ты делаешь украшения из кожи и безделушки для глаз, чем пойду на кухню и проверю Дэвида после лоботомии. Давай уже.

— Справедливо.

Слоан возвращается к паутине, аккуратно наматывая первую из двух отмеренных нитей вокруг глаза, закрепляя его в прозрачной нити.

— Ты правда сделала все это за пару часов? — спрашиваю я. Подол ее платья задирается выше сзади на бедрах, когда она завязывает леску узлами. Мой член твердеет при одном только воображении того, как ощущалась бы ее мягкая пока в моих руках.

— Сначала я готовлю все в отеле. Проще приклеить лески к листам, а затем свернуть в рулон, чтобы потом легко снять их, когда приду на место, — отвечает она, кивая на несколько смятых кусочков тонкого пластика на полу рядом со стеной. — Я заранее решила, что хочу сделать композицию в столовой, поэтому нашла размеры комнаты в записях риэлтора.

Слоан подходит, чтобы забрать второй глаз, одаривая меня еще одной застенчивой улыбкой, возвращаясь к паутине со своим призом. Точно так же, как она сделала с первым глазом, она наматывает тонкую нить лески вокруг яблока и завязывает его в свой шедевр, отходя назад, любуясь своей работой.

— Вуаля! — восклицает она на ухо Торстену, но он не просыпается. Мгновение она наблюдает за ним, толкая его окровавленную руку, привязанную к стулу. Тот не приходит в сознание, она вздыхает и поворачивается ко мне лицом. — Не очень крепкий орешек. Уже пятый раз теряет сознание.

— Но ведь ты же все-таки ему выдави…

— Вырвала, Роуэн. Я вырвала ему глаза.

— Ты вырвала ему глаза. Хотя не знаю, Черная птичка… левое отверстие выглядит немного раздробленным.

Она с хмурым видом наклоняется к Торстену, внимательно изучая пустые глазницы, а я сдерживаю улыбку.

— С его левой стороны? Или с моей?

— Его.

— Отвали, нормальное оно, — говорит она. Ее сомнение превращается в хмурый взгляд, когда она оглядывается через плечо и замечает веселье в моих глазах. — Мудак.

Я смеюсь и пытаюсь увернуться от рулетки, которую она швыряет мне в голову, но из-за того, что я еще слишком пьян и накачан, не получается избежать удара по руке. Когда я встречаюсь с ней взглядом, она пытается выглядеть разозленной, но это не так.

— Ты раньше говорила, что паутина — это карта, — говорю я, потирая предплечье. Она кивает. — Каким образом?

Слоан улыбается и подходит ближе, стягивая перчатки, смотря на меня сверху вниз яркими карими глазами. Рядом с уголком ее губ появляется ямочка, когда она протягивает перевернутую ладонь.

— Покажу, если заверишь, что будешь держаться на ногах и не обрыгаешь меня.

Я хлопаю ее по ладони, и она смеется, но снова протягивает ее, и на этот раз я хватаю ее. Комната кружится, когда я встаю. Не уверен, что смогу держать себя в руках, но Слоан ждет, терпеливо и уравновешенно. Ее хватка как якорь. Когда я перестаю раскачиваться, она все еще идет рядом, следя за тем, чтобы каждый мой шаг был твердым, пока она ведет меня к своему произведению искусства.

— Это шкала, — говорит она, указывая на глаза, расположенные на расстоянии одного метра друг от друга над головой Торстена. — На этой карте один метр равен десяти километрам.

Слоан притягивает меня ближе. Тепло, исходящее от ее тела, согревает ароматом имбиря и ванили. Она подводит меня к краю первого слоя лески, а затем отпускает мою руку, заходя мне за спину. Ее пальцы обхватывают мои плечи, когда она приподнимается на цыпочки, чтобы заглянуть мне через плечо.

— Трудновато, но попробуй представить паутину в трех измерениях. Один слой предназначен для улиц. Второй для водно-болотных угодий. Другой для почв, — говорит она, кладет нежные руки по обе стороны от моей головы и поворачивает так, чтобы я мог видеть слои под углом, где отрезанная плоть аккуратно перевязана в определенных точках паутины. — Если бы эти идиотские копы взяли каждый раздел проекта и поместили в программное обеспечение «ArcGIS», то смогли бы составить топографическую карту. Кусок кожи с его груди в центре паутины — это дом, где мы сейчас. Каждая частичка Торстена представляет собой последние известные местонахождения пропавших людей, которых он похитил или убил, — рука Слоан лежит на моем плече, когда она указывает на кусочек кожи, намотанный на леску. Ее дыхание согревает раковину моего уха, вызывая мурашки на шее. — Это обозначение человека по имени Беннетт, которого он убил два месяца назад. Я сняла кусок с бицепса Торстена. «Б» для Беннета.

Я бросаю взгляд на Торстена, который снова начинает шевелиться. Его рукав отрезан, оголяя участок, где содрана кожа.

— Кропотливая работа, — говорю я, когда Слоан убирает руки с моей головы и подходит ко мне.

Она смотрит на меня, на ее щеках появляется легкий румянец, прежде чем она ухмыляется и закатывает глаза.

— Ты, наверное, думаешь, что мне следует начать вязать крючком, завести двенадцать кошек и кричать на соседских детей, чтобы они убирались с моей лужайки.

— Ни за что, — я поворачиваюсь и выдерживаю ее настороженный взгляд. — Ну, на детей покричать стоит. Но, Черная птичка, это? Это искусство.

Взгляд Слоан смягчается. Слабая улыбка в виде приподнятого уголка губ. Я так легко могу наклониться и вдохнуть ее запах. Могу поцеловать ее. Провести рукой по черным волосам. Сказать, что я считаю ее блестящей, хитрой и чертовски красивой. Что мне с ней весело. И несмотря на дерьмовое состояние, я расстроен, что игра в этом году почти закончилась, ибо ненавижу смотреть, как она уходит. Что у нас с ней сейчас? Мне этого недостаточно. Я хочу большего.

Но боюсь, если буду настаивать, то оттолкну ее. Учитывая то, как она ушла в ресторане и сколько времени потребовалось, чтобы уговорить ее вернуться, я не хочу рисковать.

Я делаю шаг назад и скрываю свои мысли за дерзкой ухмылкой.

— Хотя я удивлен, что у тебя еще нет двенадцати кошек. Мне кажется, ты из тех, кто любит копить деньжата в тряпочном кошельке.

Слоан хлопает меня по руке, и я смеюсь.

— Пошел ты, красавчик.

— Ты могла бы подзаработать, продавая наполнители для кошачьих туалетов в Инстаграме.

— Я хотела оказать честь и быстро убить этого вычурного придурка, но беру свои слова обратно, — бросив последний взгляд, в котором нет настоящей злобы, Слоан поворачивается и идет обратно к столу, чтобы натянуть еще одну пару латексных перчаток, прежде чем взять скальпель. Торстен шевелится и стонет, но не приходит в сознание до тех пор, пока она не отвинчивает колпачок от флакона с нашатырем и не подносит его к его носу.

— Пожалуйста, пожалуйста, стой…

— Знаешь что, Торстен… или Джереми? Это твое настоящее имя, верно? Джереми Кармайкл? — Слоан останавливается рядом с его плечом и смотрит на свою паутину, протягивая руку, чтобы коснуться одного из глаз, смотрящих через комнату. — Ты напоминаешь мне кое-кого.

Крики Торстена становятся все более отчаянными, когда Слоан проводит кончиком скальпеля по его шее. Легкая царапина рассекает его кожу, и я улыбаюсь, глядя, как мужик дергается. Я знаю ее обычный процесс и следующие шаги. Она нанесет точный удар по яремной вене, а затем оставит его истекать кровью на стуле.

Последний штрих на ее идеальном полотне.

— Тот человек заманивал людей обещаниями безопасности и заботы, добиваясь обратного, — говорит она, с презрением глядя на трясущееся тело Торстена. — На самом деле, он очень похож на тебя. Ты заманил нас обещанием ужина и приятной компании только для того, чтобы накачать наркотиками и обмануть. Просто все получилось не совсем так, как ты надеялся, ага?

— Я умоляю тебя, прости, правда, я…

— Дэвид умолял тебя остановиться, когда ты решил поиграть в лоботомию с его лицом? Держу пари, он умолял тебя, и ты наслаждался его криками. Но самое смешное, мистер Кармайкл, у нас с тобой есть кое-что общее. Открою тебе маленький секрет, — говорит она. Потрясающе красивая улыбка расползается по ее губам, когда она наклоняется к его уху. — Я тоже обожаю, когда мои жертвы умоляют.

— Нет, нет, ты не понимаешь… Дэвид! Дэвид, помоги!

Его мольбы о помощи остаются без ответа, поскольку Слоан отступает и возвращается к столу, чтобы поменять свой скальпель на дамасский клинок. Голова Торстена мотается из стороны в сторону, когда он теряет представление о ее местонахождении из-за своих отчаянных, прерывистых криков. Но Слоан не издает ни звука, подкрадываясь ближе к своей добыче. Она двигается, как сова в полете, плавно, бесшумно и грациозно. Хищная и могущественная.

— Человек, которого ты мне напоминаешь, представлял миру отполированную маску, но под ней он был дьяволом. Он обещал лучшее образование. Лучшие возможности для студентов, одаренных в области искусства. Безопасное место для учебы и наилучшие шансы поступить в самые престижные университеты для детишек с богатыми родителями. А поскольку моих никогда не было рядом, они и не заметили, какую цену я заплатила.

Все те времена, когда я думал, что моя душа сделана из гребаного камня, Слоан Сазерленд доказывает, что я ошибался.

Ее слова эхом отдаются в моей голове, пока воображение не переносит меня ко всем темным и ужасным возможностям того, что с ней случилось. Мое сердце отбивает эхо о каждую кость внутри. Все, что осталось позади, — это черное пространство, которое разгорается все жарче с каждым глухим стуком.

— Я могла бы это вынести, — говорит она. — Я бы справилась. Хотела лишь дойти до конца. И в каком-то смысле я многому научилась. Скрывала свою ярость и тьму под маской, продолжая жить в этом мире. Поэтому я держала рот на замке, не выдавая частички себя. Но знаешь какую цену я не смогла заплатить? — спрашивает она, останавливаясь позади Торстена. Ее улыбка исчезла. Она смотрит прямо перед собой, ее глаза в тусклом свете кажутся почти черными. Ее голос низкий и сочится угрозой, когда она говорит: — Цена, которую я никогда не смогла бы заплатить — это Ларк.

Лед разливается по моим венам. Холодок пробегает по рукам. Стекает по спине.

— Она была единственным важным для меня человеком. Когда я узнала, что он с ней делал, и что она держала втайне, я сама кое-что скрыла. В ту же ночь, когда она призналась мне в чужих грехах, я ждала в тени. Дала клятву в темноте. Что уничтожу всех таких, как он, всех, кого смогу найти. Что я не остановлюсь, пока не найду худших, самых ублюдских, самых порочных, и сотру их из этого мира, одного за другим. И я пообещала себе, что никогда больше никому не позволю причинить боль дорогим мне людям.

Руки Слоан поднимаются по обе стороны от головы Торстена, рукоятка ножа сжата обеими руками, кожа на костяшках пальцев побелела.

— Я просто выполняю свое обещание, — говорит она.

Музыка нарастает в динамиках. Слоан чертовски виртуозна, окруженная своим шедевром. Она ждет хоть одного слова от мужчины, ожидая идеальной ноты.

— Пожалуйста…

Слоан вонзает лезвие в живот Торстена.

— Раз уж ты так любезно попросил, давай вместе вытряхнем грязь из твоих кишок, — выдавливает она, протягивая заточенную сталь вверх по его животу под мелодию его пронзительного крика.

Кровь и внутренности вытекают из прямой линии, вырезанной на Торстене. Тяжелые вздохи вырываются из груди Слоан, когда она выхватывает нож, легким движением руки окрашивая ковер в алый цвет. Вопль Торстена замедляется, пока не замолкает под угрожающим, настороженным взглядом Слоан, и, сделав несколько последних прерывистых вдохов, он умирает, пристегнутый ремнями к своему богато украшенному креслу.

Нас окружает электрический заряд. Аромат горячей крови наполняет воздух. Свечи мерцают, отражаясь в паутине. Каждая деталь становится четче, как будто вселенная сузилась до этой единственной комнаты.

И Слоан, богиня хаоса, стоит в центре.

Ее нож начинает дрожать. Мой взгляд медленно прослеживает путь вверх по ее руке. Плечи дергаются, ее внимание сосредоточено на каком-то далеком воспоминании, которое слишком сильно вылезло на поверхность. Я знаю это, потому что иногда тоже чувствую подобное. У нее все написано в лишенных света глазах.

Никому из нас не следует доверять. Она может наброситься на меня, пока находится в этом смертельном тумане. Но когда я вижу первую дрожь на ее губах и скатывающуюся слезу по веснушчатой щеке, я понимаю, что готов на любой риск ради Слоан.

Я приближаюсь осторожными, размеренными шагами. Она не двигается, когда я обхватываю ее запястье и вырываю рукоять ножа из ее хватки. Кладу его на окровавленные колени Торстена, и она даже не переминается с ноги на ногу, ее взгляд все еще прикован к другому моменту времени.

— Ты в порядке. Ларк в порядке, — шепчу я, скользя одной рукой по ее спине. Когда Слоан не реагирует, я обнимаю ее другой рукой, пока она не оказывается в моих объятиях, как в клетке. — Ты молодец.

В ней ничего не меняется, даже когда я крепче обнимаю ее и кладу голову ей на плечо.

— Я тоже в порядке, — продолжаю я. — Хотя, возможно, мне понадобится немного антацида для желудка. Наверное, дижонская заправка была не очень. Даже не знаю, почему так.

Слоан издает смешок и немного прислоняется к моей груди. Куда бы она ни ушла, в этот момент я понимаю, что смогу вернуть ее обратно.

— Может, у Дэвида спросить. Похоже, ему понравился ужин.

— Это отвратительно, Роуэн, — говорит она мне в кофту приглушенным голосом. — Когда я пошла на кухню за миской, у него изо рта свисала длинная колбаса.

— Ну и что такого…

— Сырая.

— Хорошо, да. Это ужасно, — я проглатываю неприятные протесты своего желудка и прогоняю образы из головы, глубоко вдыхая имбирный аромат Слоан. Не хочу отпускать ее, но время всегда работает против меня, когда дело касается ее.

Время точно не на нашей с ней стороне.

Слоан напрягается в моих объятиях, и я отпускаю ее прежде, чем она успевает отстраниться.

— Наверное, нам стоит проверить, как он, — говорю я, отвлекаясь, когда она вопросительно смотрит на меня, нахмурив брови.

— Да, я тоже так думаю.

Слоан обходит меня, ее взгляд опущен под ноги, пока она выходит из столовой. Когда я предлагаю взять металлическую миску, она отказывается, утверждая, что я могу разлить ее по стенам и ей придется в два раза больше убираться, но не думаю, что это настоящая причина. Может быть, она чувствует себя виноватой за то, что не рассказала мне о Торстене раньше. Может быть, ей нужно сосредоточиться на чем-то другом. Или, просто может быть, она сказала правду. И ей не все равно.

Я обдумываю все доводы, следуя за Слоан по коридору, которая держит миску так далеко от лица, как только может, не рискуя пролить. Ее шаги замедляются, пока она не останавливается и не задерживается прямо перед порогом кухни. Когда я останавливаюсь рядом с ней, она поднимает на меня взгляд с гримасой, ее нос морщится, небольшое пятнышко крови покоится на ее щеке, втесняясь между веснушками. Моя воля, я бы вытатуировал эту капельку прямо на ее коже.

Чертовски очаровательно.

— Здесь слишком тихо, — шепчет она. — Мне это не нравится.

— Может, он пошел погулять.

— Или, может быть, он в мясной коме.

— Господи. Это слишком.

Мы наклоняемся вперед и заглядываем в дверь.

Дэвид сидит на кухонном столе, болтая ногами с отсутствующим взглядом, отправляя в рот ложкой что-то похожее на печенье и сливочное мороженое прямо из ванночки.

— Фух, — говорю я, переводя задержанный вдох.

— Он живет своей лучшей жизнью, — плечи Слоан опускаются, и она чуть наблюдает за Дэвидом, прежде чем войти в комнату осторожными шагами, словно стараясь не спугнуть его. Он отслеживает ее движение, когда она останавливается у раковины, чтобы вылить содержимое миски, а потом заливая все отбеливателем, но чувак не двигается, просто продолжает медленно есть мороженое.

Я прислоняюсь к дверному косяку и скрещиваю руки на груди, наблюдая, как Слоан копошится над раковиной.

— Когда ты выяснила, кто такой Торстен?

— Почти сразу же, — она пожимает плечами, ее внимание все еще приковано к своим рукам, когда она моет миску тщательнее, чем нужно. — Несколько лет назад я слышала об убийце-каннибале в Великобритании, который в последнее время залег на дно. Когда Лаклан сообщил нам местоположение, и я изучила случаи исчезновения поблизости, они соответствовали прошлым случаям. После этого просмотрела покупки местной недвижимости за последние несколько лет и, бинго, нашла его.

— Ты не задумывалась в какой-нибудь момент… рассказать, что каннибал пригласил нас на ужин? — спрашиваю я.

Слоан пожимает плечами, ее внимание не переключается на меня.

— Может быть. В основном тогда, когда соскребала человеческое мясо с твоего языка. До этого момента, нет, кажется не хотела. В конце концов, ты буквально напросился на этот ужин.

— Господи.

Она хихикает, явно довольная собой. Ее глаза сияют весельем, когда она поворачивается ко мне, вытирая руки бумажным полотенцем.

— Получилось довольно неплохо, не думаешь?

— Не думаю.

Слоан улыбается, направляясь к Дэвиду, чье внимание поглощено мороженым. Она бросает на меня неуверенный взгляд, останавливаясь у его болтающихся ног.

— Привет, Дэвид. Я Слоан, — говорит она. Он не обращает внимания на ее слова, просто наблюдает за ней, отправляя в рот ложку мороженого. — Может, сделаем перерыв, что скажешь?

Улыбка Слоан милая, ее движения плавные и грациозные, когда она одной рукой берет ванночку, другой — ложку, а затем осторожно вынимает их из рук Дэвида. Он не протестует и отказывается от обоих предметов по ее просьбе.

— Что ж, — говорит она, подходя ближе ко мне, на ее ямочке появляется тень сдержанного веселья, пока она не сводит глаз с баночке в своей руке. Она читает этикетку «самоделки», когда останавливается передо мной. — Я больше никогда не буду смотреть на мороженое по-прежнему.

— Я не хочу знать.

— Ингредиенты: сливки…

— Слоан…

— Сахар…

— Я умоляю тебя, — говорю я, но как только «умоляю» слетает с моих губ, улыбка Слоан разгорается. Мой желудок переворачивается самым неприятным образом.

Слоан прочищает горло.

— Сперма, добытая с десятого до тринадцатого апреля. Интересно, слушай, чем заменили соль…

Я бегу мимо нее, и меня рвет в раковину под звук ее предательского смеха. Господи, я думал, в желудке ничего не осталось, но ошибался. Требуется много времени, чтобы прийти в себя, я полоскаю рот и раковину, выравнивая дыхание.

— Ради всего святого. Настоящее чудило, — говорю я, вытирая тонкую пленку пота со лба и поворачиваясь лицом к Слоан, которая стоит рядом с Дэвидом, скрестив руки на груди, и на ее губах расплывается гадкая ухмылка.

— Да, он был странным человеком.

— Не знаю, кого я имел в виду, тебя или Торстена.

Слоан хихикает и пожимает плечами.

— А мне забавно видеть идеального симпатичного мальчика немного испорченным.

Мой мрачный взгляд, кажется, только еще больше забавляет ее.

— Я думал, ты уже достаточно насмотрелась, — отвечаю я, когда воспоминания о прошлогодней игре всплывают на поверхность. Я до сих пор помню прикосновение Слоан, когда она перевязывала мои окровавленные костяшки, до сих пор чувствую тепло ее пальцев на своей коже.

— Это было по-другому, — говорит она. — Ты был в своей естественной стихии. Это… определенно не то.

Я выдыхаю в знак согласия, но больше ничего не говорю.

— Но ты вроде как должен мне доплату за победу в этом году, — говорит Слоан, подходя ближе.

Я бросаю на нее подозрительный взгляд, прислоняясь к раковине из нержавеющей стали.

— Почему это?

— Во-первых, спасла тебя от асфиксии. Я думала, это вроде как очевидно, — отвечает она, пожимая плечами. Она останавливается вне пределов досягаемости и покусывает краешек нижней губы. — Мне очко.

— Какое еще очко?

— Очко за победу.

— Подожди, — говорю я, качая головой. — Я не претендовал на победу в прошлом году, когда втоптал тот кусок дерьма в землю за то, что он шпионил за тобой.

— Честно говоря, ты тоже вроде как шпионил.

Я усмехаюсь, но это звучит натянуто.

— Ничего я не делал.

— Нет? Насколько я помню, ты был практически вжат в стену, напряженно слушая, как я занимаюсь своими делишками.

— Я слушал, как этот ублюдок в розовом галстуке дрочил на тебя. Так что, нет.

— Конечно, — говорит она с безразличным взглядом. Она поворачивается к Дэвиду, долго смотрит на него, прежде чем развернуться на пятках и смерить меня свирепым взглядом своих зелено-золотых глаз. — Дэвид.

Мой взгляд перемещается на отсутствующее выражение лица мужчины, который сидит на столе для приготовления пищи, все еще с болтающимися ногами.

— Что с ним? — спросил я.

— Дай ему работу.

Я фыркаю от смеха.

— Работу, — еще один громкий смех вырывается из груди, прежде чем реальность доходит до меня. Она чертовски серьезна. — Что за хрень?

— Ты меня слышал. Работу, — Глаза Слоан сужаются, когда я качаю головой. Она делает шаг ближе и пронзает меня убийственным взглядом. — Мы не можем оставить его в таком состоянии.

— Конечно, можем. Пусть радуется, что его не сожрали. Он вне подозрений. Увернулся от пули. Или вилки, — говорю я.

— А теперь у него ничего нет. Ты можешь дать ему работу. Цель.

— Ты заметила, что мы в Кали-гребаной-Форнии? Я живу в Бостоне, Слоан. Как, черт возьми, я его туда привезу, не вызвав подозрений?

— Не знаю, — говорит она, пожимая плечами, с выражением безразличия на лице к этой дилемме, которую она свалила мне на колени. — Если никто не заявлял о его пропаже, ты можешь просто… забрать его.

— Это тебе не Уинстон. Я не могу положить его в переноску для кошек и взять с собой.

Слоан вздыхает и пытается не закатить глаза, хотя ей отчаянно хочется.

— Расследуя, я не нашла ничего о пропавшем человеке, подходящим под его описание в этом районе. Если Торстену нужен был слуга на длительный срок, он, видимо, взял кого-то, чье отсутствие никто не заметил. Скажи, что это твой брат. Он не будет перечить.

— Это эпически плохая идея, Черная птичка.

— Тогда отвези его в больницу и уезжай. Если он попадет в новости, то свяжись с ними, предложи встретиться. Просто скажи, что тебя тронула его история или что-нибудь в этом роде.

— Меня не трогает его история, — смотрю на Дэвида, который наблюдает за мной без тени интереса или осознания. — Без обид, приятель.

Он не отвечает.

Я провожу рукой по лицу и пронзаю ее умоляющим взглядом.

— Послушай, Черная птичка, мило, что ты стараешься ради него. Правда. Но это огромная просьба, и, возможно, ему будет лучше здесь. Я уверен, что у него где-то есть семья, люди, которые хотят знать, где он находится, они позаботятся о нем. Мы даже не знаем, что он умеет, благодаря этому ублюдку Торстену.

— Спорим, он умеет мыть посуду, — ничуть не смутившись, Слоан отворачивается от меня и подходит к Дэвиду. Обхватывает его запястье, и он опускает взгляд на ее прикосновение. — Пойдем со мной, хорошо?

Легким толчком Дэвид соскальзывает со стола и следует за Слоан. Я освобождаю им место, чтобы они остановились рядом со мной у промышленной посудомойки. Она берет несколько тарелок и вручает их Дэвиду, отводит его к стойке, с ободряющей улыбкой, и ее чертова ямочка наполняет меня в равной степени теплом и тревогой.

— Поможешь мне помыть посуду, Дэвид? Просто складывай в стеллаж, а затем открывай вот так, — она демонстрирует, как открывать и закрывать отдельно стоящую машину, потом показывает как заполнять стеллаж, что он делает немного быстрее, чем я ожидал. При ее поддержке он успешно выполняет все последующие действия, а когда цикл завершается, вынимает чистую посуду и оставляет ее сушиться на кухонном столе. — Это было потрясающе. Видишь, Роуэн? Он справился на ура.

Я борюсь с желанием застонать, когда сияющая улыбка Слоан озаряет меня.

— Ради всего святого. Ты как ребенок, выпрашивающий конфету.

— Пожалуйста? Очень прошу. Сильно пресильно, — говорит она, останавливаясь передо мной. Ее изящные руки обхватывают мои бицепсы нехарактерным для нее жестом, кроваво-красные ногти, словно когти, впиваются в мою кожу. — Я отдам тебе право на победу за прошлый год. Все, что захочешь.

Я сглатываю и сопротивляюсь желанию либо растерзать ее, либо убежать. Мои ноги остаются на месте, а глаза сужаются от скептицизма.

— Все, что я захочу?

Она кивает, но ее лоб хмурится, как будто она начинает осознавать, во что ввязалась.

Моя медленная улыбка порочна.

— Ты уверена в этом на сто процентов.

Ее лицо морщится. Моя улыбка растягивается.

Дэвид делает отрыжку.

И вот так просто моя улыбка исчезает.

— Черт возьми. Я еще пожалею об этом, да?

Слоан подпрыгивает на месте.

— Тогда мне тоже одно очко, — предупреждаю я.

— Хорошо.

— И ты поможешь мне убраться.

— Думала, это очевидно, учитывая, что я вымыла миску с твоей блевотиной.

Я испускаю тяжелый, продолжительный вздох.

— Прекрасно, — говорю я со стоном, и Слоан сияет. Она подпрыгивает на месте. Возможно, даже пищит. Я никогда не видел, как она подпрыгивает или пищит, и не уверен, что это связано лишь с Дэвидом, скорее из-за того, что он уговорила меня сделать так, как она хочет.

— Спасибо тебе, — выдыхает она.

Одним прыжком она целует меня в щеку.

А потом отпрыгивает, и эхо ее прикосновения затихает, как будто этого никогда не было на самом деле, только в воображении. Но мне кажется, я замечаю легкий румянец на ее щеке, когда она отворачивается. Она стесняется, когда собирает принадлежности, чтобы начать уборку. А я-то все вижу. По застенчивой улыбке, которую она бросает в мою сторону, прежде чем опустить голову и уйти в столовую.

Требуется несколько часов уборки, чтобы стереть наше присутствие из дома Торстена. Когда мы заканчиваем, я учу Дэвида на кухне, снова и снова загружая одни и те же три стойки с посудой, а затем провожаю Слоан на улицу.

Мы стоим в тишине, оба смотрим вверх на несколько звезд, чей свет проникает сквозь загрязненный дым от города, раскинувшегося за темными холмами. Всего несколько часов назад казалось, что на нас обрушилась вселенная. Вся мощь была отточена в одном лезвии. А теперь мы — мимолетное дыхание времени под звездным светом.

Голос Слоан разрывает ночь.

— Кажется, теперь мы официально лучшие друзьяшки, — говорит она.

— О, да? Хочешь пойти позаниматься карате в гараже?

Слоан улыбается, глядя себе под ноги. Ее ямочка — тень в свете фонаря на крыльце. Мое сердце переворачивается, когда ее улыбка исчезает.

— Кстати, я солгала, — говорит она.

Я бы хотел, чтобы она ответила на мой пристальный взгляд, но молчит. Она не может заставить себя. Поэтому я трачу секунду на то, чтобы запомнить детали ее профиля, потому что знаю, что впереди самое сложное, точно так же, как и в прошлом году, точно так же, как и в ресторане.

— О чем? — спрашиваю я.

Тонкая линия ее горла изгибается, когда она сглатывает.

А потом она поворачивает голову, ровно настолько, чтобы посмотреть мне в глаза, и меланхоличная улыбка приподнимает один уголок ее губ, так что становится виден слабый след ямочки на щеке.

— Бостон. Я была там не ради встречи.

Ее слова эхом отдаются в моей голове, и прежде чем я успеваю осмыслить их или спросить, что она имеет в виду, она закидывает сумку повыше на плечо и уходит.

Я не просто ненавижу этот момент. Я чертовски его презираю.

— Увидимся в следующем году, Палач, — говорит она, а затем садится в свою машину и исчезает в ночи.

Я тоже солгал, — хочу сказать. Но не подворачивается шанса.

 

 

12
_______________
ЗАГАДКА
СЛОАН

— Больше сисек.

— Серьезно?

— Больше. Сисек.

Я опускаю взгляд на свое черное платье и возвращаюсь к экрану ноутбука, где Ларк держит руки под грудью, приподнимая их.

С моих губ срывается глубокий вздох. Сердце бешено колотится последний час.

И остался всего час!

Мой пульс учащается вдвое.

— Действуй по-крупному или вали домой, Слоуни! — из динамика ноутбука доносится пение Ларк. — Сиськи!

Противоречивый стон вырывается из моей груди.

— Ладно…

— Вот это настрой!

Я издаю неуверенный смешок и иду к чемодану взять то, что Ларк называет «одеждой для экстренных случаев». Облегающее коктейльное бархатное платье кровавого цвета в винтажном стиле с отделкой из черного фестончатого кружева на низком вырезе. Оно облегает как вторая кожа. Я переодеваюсь, скрываясь из камеры, и надеваю пару простых черных туфель, любуясь своим отражением в зеркале в пол рядом с телевизором. Чувствую себя девушкой из ретро-фильма «пин-ап». Сделав глубокий вдох и в последний раз проведя руками по мягкой ткани, я подхожу к камере.

— Вот так, — говорит Ларк и радостно хлопает в ладоши, подпрыгивая на своей кровати. — На сто процентов. Волосы распусти. Наклей две золотистые звезды. На каждую грудь.

Ларк бы точно налетела на мои сиськи со своими наклейками, если бы была здесь. Она всегда носит их с собой, в основном для детей, с которыми работает музыкальным терапевтом, когда не выступает в разъездах, но не боится раздавать их и взрослым.

— Нервничаешь? — спрашивает она, когда я беру ноутбук с собой в ванную, чтобы заняться прической.

— Нет, конечно, нет, — невозмутимо отвечаю я, когда Ларк скептически приподнимает бровь. — Я чертовски напугана.

И волнуюсь. И дрожу. Еще меня немного подташнивает.

Прошло почти восемь месяцев с тех пор, как я в последний раз видела Роуэна. Первые шесть месяцев мы общались почти каждый день. Иногда просто короткими сообщениями. Иногда мемами или статьями, или забавными видео. Иногда долго разговаривали по видеосвязи. Но в последнее время, с тех пор как он начал работать над открытием второго ресторана, наше общение сократилось. Хотя я сразу отвечаю на его смс-ки, у него уходит неделя, чтобы отправить мне короткий ответ.

На первый взгляд, это кажется идеальной ситуацией. Меньше давления. Я не привыкла к людям вокруг себя. Даже когда мы с Ларк сблизились в интернате, мне потребовалось много времени, чтобы привыкнуть к ней. Она чем-то похожа на Роуэна, тоже изматывала меня, пробираясь сквозь защиту, которую я держала вокруг своей одинокой натуры. Ее свет неудержим. Он проникал сквозь каждую щель. И теперь, через годы, прошедшие с нашей встречи, я скучаю по ней всякий раз, когда мы не вместе.

И как будто я скучаю по нему.

— Он будет в шоке от этих сисек, — говорит Ларк.

Я фыркаю от смеха.

— Не впервой, — моя улыбка быстро исчезает, когда я включаю щипцы для завивки и пальцами наношу на волосы немного лосьона для укладки. — Я не могу зацепить человека только сиськами.

— Ты убиваешь, и ему это нравится.

Я закатываю глаза и смотрю на нее сверху вниз через экран.

— Сиськи плюс убийство не равнозначны отношениям, Ларк. Странная математика.

Мы погружаемся в молчание, когда я начинаю завивать первые локоны. Она, конечно, шутит насчет убийства. Я знаю это. И я знаю, что чувствую к Роуэну. Чем больше мы общаемся, чем больше веселимся и играем, тем больше я привязываюсь. Но я чертовски напугана. Захотеть чего-то помимо дружбы с Роуэном, я боялась больше всего на свете.

На самом деле теперь меня мало что пугает, как будто ощущение притупилось. Так почему же боюсь этого? Почему это обжигает мою кожу, скользит по ладоням и заставляет сердце учащенно биться?

Я знаю почему.

Потому что, кроме Ларк, никто не оставался со мной. Даже родители.

А если я не достойна этого?

— Эй, — говорит Ларк, ее мягкий голос — спасательный круг в потоке мрачных мыслей. — Все будет хорошо.

Я киваю. Мои глаза не отрываются от своего отражения, когда я накручиваю еще один локон на горячий металл.

Что, если я все неправильно поняла? Если эти чувства только в моей голове? Что, если он избегает меня? Что, если я непривлекательна? Если со мной что-то не так? А если я попытаюсь добиться чего-то большего с Роуэном и все испорчу? Если он никогда больше не захочет меня видеть? Я могу просто уехать сейчас же. А если уеду? Что, если, что, если, что, если…

— Слоан. Выбрось все из головы и поговори со мной.

Слезы застилают глаза, когда я опускаю их к экрану. Я проглатываю боль, которая нарастает в горле.

— У него светская жизнь, Ларк. Много друзей. Еще один ресторан, который почти готов к открытию. У него есть братья. А я просто… — я пожимаю плечами и провожу большим пальцем под ресницами. — Я не знаю, втиснусь ли во все это понимаешь?

— О, Слоуни, — Ларк прижимает руку к сердцу. Ее губа дрожит, но она придает лицу решительное выражение, когда берет свой ноутбук и приближает камеру. — Послушай меня. Ты потрясающая, Слоан Сазерленд. Ты великолепная, очень храбрая и преданная. Ты решаешь, и черт возьми, доводишь это до конца. Ты усердно работаешь. Ты забавная. Смешишь меня всегда. Не говоря уже о том, что ты до ужаса красивая. Великолепное лицо. Сиськи с золотыми звездами.

Мой смех выходит сдавленным. Я опускаю плойку и хватаюсь за край столешницы, качая головой и пытаясь дышать, несмотря на жжение в носу.

— Ты находила утешение в одиночестве, потому что у тебя не было выбора. Но как бы тебе это ни нравилось, ты не одинока, — продолжает Ларк. — Я знаю, ты напугана, но ты заслуживаешь быть счастливой. Так что для разнообразия прояви немного храбрости для себя. Роуэну чертовски повезло с тобой.

Я прикусываю губу и смотрю на свои побелевшие костяшки пальцев.

Ларк вздыхает.

— Я знаю, о чем ты думаешь, милая, — говорит она. — У тебя на лице написано. Ты самая лучшая, Слоан. Ведь я люблю тебя. И он тоже может полюбить, если ты дашь ему шанс. Он ведь говорил о тебе такие милые вещи тому каннибалу, да?

— Да, но он был под кайфом, понимаешь? К тому же, это было год назад. Он даже не помнит, что говорил.

— Может, и так, но он ведь попросил тебя проделать весь этот путь, чтобы повидаться, не так ли?

— Я перед ним в долгу. К тому же через два дня у него день рождения, и я не могла отказать.

— Милая, — говорит она, качая головой, — Роуэн мог бы попросить кого-угодно составить ему компанию. Но он попросил тебя.

Она права, он мог бы позвать кого-нибудь другого. Когда он позвонил в прошлом месяце, напоминая о выигрыше, который я ему задолжала за случай в Западной Вирджинии, он сказал, что для разнообразия хочет повеселиться на ежегодном торжестве «Лучшие в Бостоне».

«Ты единственный человек, с которым я могу по-настоящему веселиться», — сказал он, когда звонил по видеосвязи.

Я могла бы отказать. Время выбрано не идеально — завтра утром я должна первым делом отправиться на встречу в Мадрид. Но я не сопротивлялась. Честно говоря, я испытала облегчение, услышав его голос после нескольких недель практически безрезультатного общения. Я сказала ему, что выполню свою часть сделки, а затем сменила рейс, чтобы вылететь на встречу из Бостона, а не из своего города.

И вот теперь я здесь, готовлюсь провести вечер с Роуэном, понятия не имея, чего ожидать.

Я делаю глубокий вдох и разжимаю хватку на столешнице.

— Ты права.

— Я знаю. Как обычно, — говорит она. Я встречаюсь взглядом с Ларк через экран, и она подмигивает. — А теперь сделай прическу, нанеси немного макияжа и иди веселись. Ты это заслуживаешь.

Ларк ловит мой воздушный поцелуй, притворяется, что прижимает его к своей щеке, отправляя мне ответный. Она одаривает меня своей яркой улыбкой, а затем отключает видеозвонок. Я включаю музыку, плейлист с песнями Ларк, смешанными с другими, которые напоминают мне о ней. И я думаю о ней. О всем, что она сказала. И насколько богаче стала моя жизнь с тех пор, как она стала ее частью.

Я уже готова выходить, сижу на краю кровати с подпрыгивающим коленом, когда Роуэн пишет, что он внизу.

Последний раз смотрю в зеркало, а затем выхожу за дверь, крепко сжимая в руке клатч. Поездка на лифте — самая долгая в моей жизни. Когда дверь наконец открывается, он — первое, что я вижу в вестибюле отеля, стоит широкой спиной ко мне, голова опущена.

У меня в сумке звенит телефон. Я вытаскиваю его и читаю сообщение.

Я буду симпатичным мальчиком в черном костюме.

Вижу. Но не знаю, что теперь говорить, лишь бы ты не зазнался.

Роуэн вскидывает голову и поворачивается ко мне лицом. Он так красив, что у меня перехватывает дыхание. Его волосы зачесаны назад, костюм идеально сидит, ботинки начищены до блеска, мгновенный шок сменяется сияющей улыбкой. Он убирает телефон в карман, шагая через вестибюль, не сводя с меня глаз.

Когда он останавливается в пределах досягаемости, оглядывает каждый дюйм моего тела, беззастенчиво оценивая. Я чувствую его пристальный взгляд везде. Мои губы, малиново-красные. Волосы волнами собранные с одной стороны сверкающей заколкой в виде звездочки. Шея, сбрызнутая духами «Serge Lutens Five O'Clock Gingembre» и украшенная простым золотым ожерельем. Неудивительно, что его внимание задерживается на груди, скользя вниз, к пальцам ног, и снова вверх.

— Ты выглядишь… — он качает головой. Сглатывает. Переминается с ноги на ногу. — Ты выглядишь великолепно, Черная птичка. Я так рад тебя видеть.

Он сокращает расстояние между нами и заключает меня в объятия, а я хватаю его в ответ, мои глаза закрываются, я глубоко вдыхаю его аромат, теплый шалфей, лимон и легкий привкус специй. Впервые за последние несколько часов мое сердце замедляет биение, хотя оно все еще отдается в костях тяжелыми ударами. Что-то в этом кажется чужеродным, но в то же время правильным.

Роуэн выпускает меня из своих объятий, но держит мои плечи в своих теплых ладонях. А потом его губы прижимаются к моей шее, там, где учащается пульс. У меня перехватывает дыхание, когда поцелуй затягивается на мгновение, ровно настолько, чтобы запечатлеться в моей памяти навечно.

В воздухе между нами возникает электрический разряд, когда он отстраняется, смотря на меня сверху вниз с кривой улыбкой. Как мужчина может одновременно выглядеть таким самоуверенным и краснеть, я понятия не имею, но это опьяняет.

— Я бы поцеловал тебя в щечку, — говорит он, проводя пальцами по моей коже в том месте, где были прижаты его губы. — Но не хотел испортить макияж.

Мои губы растягиваются в улыбке, которая так и просится наружу. Я знаю, он видит, как в моих глазах пляшет веселье.

— Что задумал, красавчик?

— Заставить тебя краснеть, конечно, — он подмигивает мне, а затем берет за руку, казалось бы, ничего не понимая в какофонии мыслей, которые проносятся в моей голове от простого прикосновения его ладони. — Пойдем. Машина ждет. У нас будет веселая ночка, Чернаяптичка. Гарантирую.

Роуэн ведет нас к дверям вестибюля и круговой дорожке, где припаркован затемненный «Эскалейд», водитель ждет у задней пассажирской двери, которую открывает при нашем приближении. Роуэн держит меня за руку, пока я забираюсь в машину, потом обходит ее с другой стороны, а затем мы едем в отель «Omni Boston» в морском порту, — место проведения торжественного мероприятия.

— Очень вычурно, Палач, — говорю я, проводя рукой по кожаному сиденью. — Знаешь, мы могли бы поехать на такси.

Роуэн ловит мою руку и удерживает ее на пустом сиденье между нами, пока я пытаюсь спрятать удивление на лице.

— Я не повезу самую красивую девушку вечера на светское мероприятие года на гребаной «Хонде Аккорд».

— А что не так с «Хондой Аккорд»? — спрашиваю я, когда стайка бабочек танцует по моей грудной клетке. — У меня такая машина.

Роуэн усмехается и закатывает глаза.

— Не-а. Ты ездишь на серебристой «БМВ третьей серии».

— Сталкер.

— Кстати, ты припозднилась с заменой масла.

— Нет.

— Врушка. Последние три недели машина буквально твердила тебе: «Смени ебучее масло, варварша».

Я заливаюсь смехом и хлопаю Роуэна по руке.

— Откуда ты знаешь?

Он улыбается и пожимает плечами.

— У меня свои способы, — его телефон звенит в кармане куртки, и он отпускает мою руку, чтобы, нахмурившись, прочитать сообщение. — Я подумал, будет неплохо для разнообразия потратиться. А то будто застрял в яме, решая проблему за проблемой между двумя ресторанами. Я бы не отказался провести веселую ночь со своей лучшей подругой.

Мое сердце подпрыгивает в груди, как будто оно повернулось не в ту сторону. Как будто все так, как надо. Держание за руку. Поцелуй на шее. Может быть, я слишком много смысла придаю этим маленьким жестам.

Что, если все это только в моей голове?

Я прочищаю горло и выпрямляю спину, кладя обе руки на сверкающий клатч, лежащий у меня на коленях.

— Как дела на новом месте?

Роуэн наклоняет голову из стороны в сторону, его внимание сосредоточено на экране телефона, когда он набирает ответ.

— Не так уж плохо. Много работы. Готовимся к запуску в октябре, но модернизация электрооборудования оказалась непростой задачей.

— Как Дэвид? Хорошо справляется?

При этих словах он издает смешок, блокируя экран, убирая телефон в карман.

— Вообще-то, здорово. Недавно я попросил Лаклана еще раз поискать какие-нибудь заявления о пропаже людей, подходящих под его описание, но по-прежнему ничего нет. Дэвид отличный помощник. Он аккуратно моет посуду. Надежный. Его заселили в новый пансионат — они привозят его и забирают каждую смену, когда кто-то из кухонного персонала не может подвезти. Все правда хорошо.

— Я рада, — говорю я с улыбкой, убирая волосы с плеча, за этим движением Роуэн следит с большим интересом, а потом переводит взгляд на городские улицы, проплывающие мимо окна.

— Я тоже. Хоть что-то нормальное в ресторане. Последние несколько месяцев похожи на кровавый цирк. Я знаю, что это часть природы бизнеса — дерьмо происходит и нужно все исправлять. Что-то неизбежно идет не так. Просто… в последнее время кажется, что это слишком часто случается.

Я кладу руку на запястье Роуэна, и он смотрит на прикосновение, потом встречается со мной взглядом, нахмурив брови.

— Эй, зато ты получишь награду сегодня вечером. Третий год подряд, да? Я знаю, что управлять сложно, но ты все равно справляешься.

Выражение лица Роуэна смягчается, и впервые я замечаю едва уловимые признаки стресса на его лице, намек на темные круги под глазами.

— И если что-то пойдет не так, я знаю, что поможет, — говорю я с мудрым кивком, когда он наклоняет голову. Его глаза смотрят на мою ямочку и сужаются. — Салат с говядиной Нисуаз.

Роуэн стонет.

— С домашней дижонской заправкой.

— Черная птичка

— И, может быть, немного…

— Не говори этого…

— Печенья и сливочного мороженого на десерт.

Он тычет меня в ребра, и я издаю какой-то звук, которого никогда раньше не издавала.

— Ты знаешь, что с тех пор я не могу есть мороженое? — спрашивает он, пока я хихикаю под натиском тычков. — Раньше я его обожал, большое тебе спасибо.

— Я не виновата, — хриплю я, когда он, наконец, перестает. — Просто хотела убедиться, что ты ознакомлен с ингредиентами, на случай, если бы захотелось чего-нибудь сладенького в дополнение к прекрасному ужину.

— Конечно. Верю.

Автомобиль замедляет ход и сворачивает к месту проведения мероприятия, останавливаясь перед стеклянным зданием, куда прибывают другие участники торжества в мерцающих платьях и костюмах. Я дергаю за подол своего платья там, где оно доходит чуть ниже колена, как будто это волшебным образом удлинит его. Водитель держит мою дверцу открытой, ожидая, что я подам ему руку и выйду из машины, но я этого не делаю.

— Тут нет особого дресс-кода, — говорит Роуэн, просовывая руку между моей спинкой и сиденьем, подталкивая меня к двери. — И клянусь, ты могла бы надеть мешок из-под картошки, и все равно была бы самой красивой девушкой. Платье потрясающее, Черная птичка. Идеально сидит.

Бросив последний неуверенный взгляд на Роуэна, я беру водителя за руку и выскальзываю на свежий воздух, в весеннем бризе чувствуется запах моря. Рука Роуэна ложится мне на поясницу, как только мы выходим из машины, мое сердце подскакивает к горлу и застревает там с каждым шагом.

Бальный зал украшен ярко-белой расцветкой и украшениями в виде тропических цветов, мы находим наши места в центре второго ряда от сцены, обрамленной светильниками темно-розового и голубого оттенков. В нескольких барах разливают напитки, и группы людей смеются и болтают возле своих столиков, фоновая музыка играет из динамиков по периметру зала. Группа настраивает инструменты на нижней сцене, где под приглушенным верхним освещением поблескивает танцпол.

Мы берем напитки, пробираясь сквозь растущую толпу, которая змеится между столиками. Там друзья и знакомые Роуэна. Рестораторы, юристы, профессиональные спортсмены. Постоянные клиенты. Редкие гости. Роуэн в своей стихии, сияет ярче, чем разноцветные прожекторы, мелькающие над головой. У него легкая улыбка, теплый смех. Его энергия заразительна. Несмотря на то, что он способен убить любого без угрызений совести, он все равно успокаивающе действует на людей, его маска непогрешима.

Возможно, это стихия Роуэна, но точно не моя.

Светская беседа обычно дается мне легче, когда я охочусь, потому что у меня есть цель, план, как заманить человека. Мне трудно общаться с людьми, когда я знаю, что они не придурки, заслуживающие смерти. Но с Роуэном все кажется проще. Он помогает мне завязать первые знакомства с другими людьми. Найти точки соприкосновения. «У тебя новый альбом выходит? Поздравляю, а ты знал, что Слоан — близкая подруга Ларк Монтегю?» или «Слоан утром уезжает в Мадрид на встречу, ты же была там в прошлом году?» А потом вливаюсь в толпу как с разбегу, как будто я не просто «плюс один». Он помогает мне выйти за пределы зоны комфорта, не подталкивая к краю.

И все это время его нежное прикосновение служит мне якорем. На пояснице, когда мы стоим. На локте или руке, когда мы двигаемся. И на протяжении всего ужина он продолжает проверять, как я, даже несмотря на то, что мы сидим рядом, улыбкой, или взглядом, или одним пальцем, который скользит по моему запястью. Когда называют его имя, он выходит на сцену и забирает свой стеклянный трофей за лучший ресторан во время церемонии награждения, и даже тогда он подмигивает мне и криво ухмыляется.

А боль, затаившаяся глубоко в моей груди, разгорается все сильнее с каждым проходящим мгновением.

Когда ужин заканчивается, начинает играть оркестр. Некоторые люди переходят на танцпол, другие остаются поболтать за своими столиками. Роуэн направляется к бару, чтобы принести нам еще по порции выпивки, и по пути увлекается разговором. А я увлекаюсь историями и анекдотами наших товарищей по столу.

Но мой взгляд останавливается на высоком красивом мужчине, который высасывает весь воздух из комнаты, как из ада.

Он знает мои самые темные секреты. Я знаю его. Мы монстры, и, возможно, не заслуживаем того, что есть у других людей. Счастье. Привязанность. Любовь. Но я не могу избавиться от своих чувств, когда смотрю на каждую грань Роуэна, от его ярчайшего света до самой глубокой, самой опасной тьмы. Может быть, я не заслуживаю этого. Но очень хочу. Я хочу от него большего.

Внезапно я извиняюсь, выхожу из-за стола и направляюсь к нему, даже не успев сообразить, что буду делать. Он стоит ко мне спиной, в одной руке мой бокал шампанского, в другой — стакан виски со льдом. Он разговаривает с супружеской парой и еще одним мужчиной, которого представил мне как инвестиционного брокера. Я останавливаюсь прямо за ним, и когда в разговоре наступает пауза, я кладу руку на рукав Роуэна, мой разум словно раскалывается надвое, как будто я наблюдаю за собой вне тела.

— Хэй, извини, — говорит он с застенчивой улыбкой, передавая мне бокал. — Мы разговорились о бизнесе.

— Конечно, я не хотела вас прерывать, — я начинаю отступать, но Роуэн хватает меня за запястье. Он говорит, что я не помешала, но я улавливаю только одно или два слова за музыкой и оглушительным стуком своего сердца. Я сглатываю, мои глаза задерживаются на его губах, пока не удается поднять их и встретиться с ним взглядом. — Не хочешь потанцевать? Со мной?..

Мгновенное удивление Роуэна улетучивается, когда его внимание переключается на танцпол, в глазах загорается искра, а уголок губ приподнимается. Это напоминает дьявольскую улыбочку, как когда каннибал предложил посетить сад. Глаза Роуэна снова встречаются с моими и мерцают.

— Конечно, — говорит он. Он забирает у меня из рук бокал и ставит наши напитки на ближайший столик, ведя нас сквозь толпу.

Когда мы приближаемся к танцполу, группа заканчивает одну песню и начинает другую, темп медленнее, но все еще немного энергичный, с романтичной ноткой. Некоторые уходят за напитками. Другие разбиваются на пары. На мгновение мне кажется, что Роуэн вернется к столу или обернется, чтобы оценить мою реакцию, но он этого не делает. Он продвигается вперед, сжимая мою руку в своей, пока мы не оказываемся на танцполе среди пар, лицом друг к другу.

— Ты, по-любому, отлично танцуешь, как на зло, — говорю я, когда его правая рука скользит по моему бедру, а левая высоко держит мою правую, его хватка теплая и уверенная.

Роуэн улыбается мне сверху вниз и начинает вести. Ничего необычного, ничего эффектного. Просто синхронность, как будто мы подходим друг другу, под музыку.

— И у тебя все равно получится лучше, чем у меня, да?

Я улыбаюсь, и улыбка Роуэна становится еще ярче, затем я поднимаю наши соединенные руки. Он чуть вращает меня, выпускает из хватки и снова притягивает ближе со смешком.

— Может быть. Или, может, мы оба хороши, — говорю я и удерживаю его взгляд так долго, как только могу, а потом куда-то за его плечо.

Песня продолжает звучать, и я чувствую каждое малейшее изменение заряда в воздухе. Рука Роуэна на моей спине превращается в объятие. Моя рука на его предплечье обхватывает его за плечо. Его грудь касается моей при каждом вдохе. Когда его дыхание согревает мою шею там, где волосы откинуты назад, я закрываю глаза. Наклоняю голову. Я хочу еще одного поцелуя на шее, прямо там, где бьется пульс, понять, что это не просто момент из прошлого, аномалия.

— Слоан… — произносит он мне на ухо, когда мы плавно поворачиваемся.

— Да, — шепчу я, это простое слово срывается с моего прерывистого дыхания.

— Ты готова по-настоящему повеселиться?

Мои глаза распахиваются. Голос Роуэна ровный и ясный. Окольный. Не такой, как у меня, задыхающийся от нужды и неистовых желаний.

Я ничего не говорю, отстраняясь, показывая ему замешательство и вопросы, отражающиеся в моих нахмуренных бровях. Его дьявольская улыбка вернулась. Улыбка, полная тайн.

— Лысый мужчина в очках и красном галстуке. Ты должна видеть его через мое плечо, — говорит он.

Мой взгляд скользит по танцполу и останавливается на подтянутом мужчине лет пятидесяти пяти в хорошо сшитом дизайнерском костюме. Он танцует с женщиной примерно его возраста, ее светлые волосы зачесаны назад в изящную прическу.

Я киваю.

— Его зовут доктор Стефан Ростис, — губы Роуэна касаются моего уха, затем он шепчет: — И он серийный убийца. За пятнадцать лет работы в Бостоне он убил по меньшей мере шестерых своих пациентов. Возможно, и больше, когда жил во Флориде. И мы можем убрать его вместе. Сегодня вечером.

Мои шаги становятся деревянными. Кусочки, которые я собирала в своей голове воедино, внезапно распадаются на части и складываются в другую картину. Я все неправильно поняла. Это было лишь у меня в голове.

Я оказалась неправа во всем.

Наши шаги замедляются и останавливаются. Роуэн отстраняется и оглядывает меня, в его глазах все еще светится возбуждение.

— У меня есть отличный план. Он никогда не засиживается допоздна на таких мероприятиях. Мы можем схватить его и вернуться сюда так, чтобы наше отсутствие никто не заметил. Идеальное алиби.

— Я… эм… — мысли умирают, не успев сорваться с моего языка, и я прочищаю горло, чтобы попробовать еще раз, надеясь, что смогу придать своему голосу силу, которой просто нет. — Я одета не по случаю, — уклоняюсь я, глядя на красный бархат, мерцающий во вспышках огней.

— Я сделаю всю грязную работу.

Кажется, это первый раз, когда я не в восторге от перспективы убить еще одного убийцу. Наверное, просто это не то, чего я ожидала. Не так я хотела провести этот вечер.

— Эй, ты в порядке? — спрашивает Роуэн. — Я думал, ты выбрала цвет платья специально, ну знаешь, кроваво-красный и все такое, — но я, конечно, прослежу, чтобы оно не пострадало.

Мое сердце сжимается, как бумага, смятая в кулаке.

— Но если ты не хочешь… — продолжает он, его голос затихает по мере того, как беспокойство и, возможно, разочарование отягощают каждый вздох. Кажется, он осознает, что мы совсем не сошлись во мнениях, когда говорит: — Я думал, когда сказал, что мы можем «по-настоящему повеселиться», ты поняла, о чем я.

— Нет, на самом деле не поняла. Но теперь да.

Пауза между нами кажется длиною в тысячу лет. Большим пальцем Роуэн приподнимает мой подбородок, я все еще рассматриваю платье, но вынуждена встретиться с ним взглядом.

Замешательство залегло у него между бровей. Его пристальный взгляд осматривает мое лицо — мои раскрасневшиеся щеки и остекленевшие глаза, губы, сжатые в напряженную линию.

— Ты… ты не знала, что я это имел в виду? — спрашивает он.

— Поразительно, но «я хочу по-настоящему повеселиться» не переводится в «я хочу вместе кого-нибудь убить», может, у тебя гугл-переводчик сломался.

— И ты все равно пришла?

Я сглатываю и пытаюсь отвести взгляд, но он не позволяет. Он занимает все пространство в каждом из моих чувств, и не важно, как сильно я хочу, чтобы меня засосало в пустоту, Роуэн удерживает меня прямо здесь.

Ясность и недоверие переплетаются в его меняющемся выражении лица. Он пытается сложить свою собственную разбитую головоломку обратно, вырисовывается новая картина.

— Срань господня… — его произнесенные шепотом слова едва слышны за голосами и музыкой, которые окружают нас, но я чувствую их, как будто они шипами вонзились в мою кожу. Его хватка на моем подбородке усиливается, и он подходит ближе, нависая надо мной, его глаза мечутся между моими. — Слоан, — шепчет он. — Ты правда здесь.

Я не уверена, что это означает. Но не спрашиваю. Не тогда, когда его взгляд задерживается на моих губах, когда они приоткрываются на дрожащем выдохе. Его другая рука медленно поднимается, чтобы убрать волосы с моего плеча, кончики пальцев посылают электрические искры, когда обводят изгиб моей шеи.

Он наклоняется ближе. Его глаза не отрываются от моих. Губы всего в нескольких сантиметрах от моих…

И тут у него звонит телефон со звуком сирены.

— Блять, — шипит он, его проклятие задевает мои губы. Он отстраняется, несостоявшийся поцелуй теряется в другом измерении, еще один Палач и Черная птичка в другом мире давно целуются.

Но в этом мире рука Роуэна опускается с моего лица, его глаза закрываются. Он вынимает телефон и принимает вызов.

— В чем дело? — спрашивает он, пытаясь сдержать разочарованный вздох. — Что значит «взорвался»?.. Господи, что за хрень? Все в порядке…? — Роуэн проводит рукой по своим волосам, зачесанным назад, теперь они растрепанные. Его глаза останавливаются на мне с темной интенсивностью. — Я уже в пути. Готовьте все, что понадобится.

— Прозвучало не очень хорошо, — говорю я с горько-сладкой улыбкой, когда он отключает звонок.

— Мне нужно идти. Прямо сейчас. Прости.

— Я могу помочь…

— Нет, — говорит он неожиданно твердым голосом. Его рука находит мою и удерживает, извиняясь за свой резкий тон. — Плита в кондитерском отделе буквально взорвалась. Слава богу, черт возьми, никто не пострадал. Я не хочу, чтобы ты и близко подходила туда. Нельзя, Слоан.

Я киваю и пытаюсь улыбнуться.

— Мне жаль, что ночь приняла такой оборот.

— Мне тоже. Мне ужасно жаль, — говорит он с глубокой складкой между бровями и качает головой. — Оставайся и развлекайся. Я поеду на такси в ресторан, пришлю водителя, чтобы ты могла вернуться в отель, когда захочешь.

Его рука ложится мне на затылок, и он запечатлевает поцелуй на моем лбу. Прикосновение отзывается эхом еще долго после того, как его губы исчезают.

У меня болит грудь, когда он делает шаг назад и опускает руку. Улыбка Роуэна слабая, его брови нахмурены.

— Пока, Черная птичка.

— Пока, Палач.

Я наблюдаю, как он отступает, едва не натыкаясь на людей, его глаза сливаются с моими, пока он не заставляет себя повернуться. А я все смотрю, ноги приросли к полу, руки сцеплены вместе, статуя среди стробоскопов и кружащихся вокруг людей.

Только подойдя к дверям, Роуэн оборачивается. Его глаза находят мои. Я одариваю его мимолетной улыбкой. Он проводит рукой по своему лицу, и на нем остается свирепое, решительное выражение. Он делает два шага в моем направлении, но резко останавливается, его плечи опускаются, когда он достает телефон из кармана куртки. Бросив последний, обреченный взгляд в мою сторону, он принимает еще один вызов и поворачивается, чтобы уйти.

Пять минут спустя на мой телефон приходит смс-ка с номером водителя.

Я ухожу, как только получаю ее.

Когда возвращаюсь в отель, то сразу же готовлюсь ко сну и забираюсь под хрустящее постельное белье, засыпая почти мгновенно, как будто мой мозг и сердце пробежали марафон. Встаю незадолго до будильника, выписываюсь через сорок пять минут после пробуждения, выхожу из отеля «Хилтон», чтобы поехать в аэропорт «Логан», когда у меня в руке звенит телефон.

Уже скучаю по тебе.

От эмоций у меня перехватывает горло. Я долго смотрю на экран, прежде чем набрать ответ.

Я тоже скучаю по тебе.

 

Планы на август не сорвались? Я не обижусь, если ты не сможешь, правда.

Знаю, у тебя много дел.

Я полностью готова к отказу. А как иначе? Учитывая, что строится новый ресторан, а старый, похоже, трещит по швам, разумно ожидать, что он захочет отсрочки на год. Я буду опустошена? Конечно. Но пойму ли? Конечно.

Черная птичка…

Многоточия его входящего ответа заставляют неподвижно стоять на дорожке.

Я сам готов взорвать этот ресторан, но наши планы не изменю. Увидимся в августе.

И смени масло, ты, чертова варварша!

Я кладу телефон в карман и проглатываю жжение, подкатывающее к горлу, а затем продолжаю идти, готовая пережить следующие несколько месяцев. Может быть, готовая попробовать еще раз.

Что, если я просто попробую еще раз?

Что, если.

 

13
_______________
ЧЕЛОВЕЧЕСТВО РАЗРУШЕНО
СЛОАН
ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА СПУСТЯ

— Блять. Я опоздала? Ты уже победил?

Роуэн бросает мимолетный взгляд в мою сторону, когда я приближаюсь по дорожке в пыльных кроссовках. Его руки скрещены на груди, рукава футболки обтягивают напряженные бицепсы. В глазах мелькает тревога, они внимательно изучают детали моего лица, потом он снова обращает внимание на то, что стоит за пологими холмами, поросшими травой.

— Нет. Не победил.

— Что делаешь?

— Пытаюсь настроиться.

Я вопросительно наклоняю голову, но Роуэн на меня не смотрит. Я слежу за его взглядом, останавливаясь рядом с ним.

— Ого… это… нифига себе.

Я осматриваю полуразрушенный двухэтажный фермерский дом в Техасе, расположенный за пологим подъемом холмов, разглядываю потрепанное и выбеленное дерево, разбитые и заколоченные окна на втором этаже. Дыра с правой стороны крыши зияет в небе, как кричащая пасть, взывающая к грозе, которая затемняет горизонт. На крытом патио разбросан хлам — сломанные стулья и коробки, канистры из-под дизельного топлива и инструменты, много всего по бокам от расчищенной дорожки, ведущей к закрытой входной двери.

— Ну… уютное местечко, — говорю я.

Роуэн напевает что-то тихое и задумчивое.

— Если под «уютным» ты подразумеваешь «кошмарный», я согласен.

— Ты уверен, что он там?

Маниакальный смех и пронзительный крик мужчины предшествуют рычанию бензопилы, которая заводится внутри дома.

— Почти уверен, да.

Крики, безудержный смех и рев бензопилы рассекают воздух, который внезапно кажется слишком тяжелым, слишком горячим. Мой пульс учащается. Кровь шумит в ушах, в ритме симфонии безумия.

— Можем просто пойти выпить пива, — говорит Роуэн, на фоне в доме царит хаос. — Это делают нормальные люди, да? Ходят за пивом?

— Да…

Часть меня думает, что это мудрая идея, но я не могу отрицать волнения, которое наполняет мое сердце адреналином. Харви Мид — настоящая скотина, животное, и я хочу с ним поквитаться. Я хочу прибить его гвоздями к доскам пола в его же доме ужасов и вырезать ему глаза, хочу помешать ему отнять еще одну жизнь. Я хочу, чтобы он почувствовал то, что чувствовали его жертвы.

Хочу заставить его страдать.

Роуэн тяжело вздыхает, глядя на меня через плечо.

— Мы ведь не за пивом идем, правда?

— Да. Потом сходим.

Еще один отчаянный крик прорезает воздух, вспугивая стаю ворон и одинокого стервятника из редкой рощицы слева от тропинки. Они не уходят далеко, вероятно, уже зная, что звуки в доме сигнализируют о предстоящей трапезе.

Звук бензопилы повышается, и крик становится слабее. Как туман. Безнадежность. Это не крик, молящий о пощаде. Это всего лишь боль, как рефлекс. Человечность выветрилась, исчезла, превратилась в животное, попавшее в тиски отчаяния.

Маниакальный смех Харви Мида затихает. Крики его жертвы становятся все тише, пока не затихают совсем. Бензопила продолжает работать, ее звук то повышается, то понижается, пока, наконец, тоже не прекращается, окутывая нас тишиной.

— Новое правило, — говорю я, прочищая горло от гравия и поворачиваясь лицом к Роуэну. Он смотрит на меня сверху вниз, его щеки раскраснелись, темно-синие глаза горят, как сердцевина алканового пламени. Хотя он кивает, я не вижу никакого волнения на его лице, он сжимает губы в мрачную линию, а складка между бровями углубляется. — Если ты поймаешь его первым, я кое-что заберу.

Роуэн снова кивает, всего один раз. Его присутствие проникает в мое пространство. Его жар. Его запах. Шалфей, перец и лимон окутывают меня.

— Только один, — говорит он, его слова звучат грубо. У меня перехватывает дыхание, когда он подносит сложенную ладонь к моей скуле, проводя большим пальцем, я закрываю глаза. В наступившей на мгновение темноте все кажется более ярким — тишина фермерского дома, аромат кожи Роуэна. Его нежное прикосновение. Стук моего сердца. — Только один, — снова говорит Роуэн, убирая руку. Когда я открываю глаза, его взгляд прикован к моим губам.

Мой голос — тонкий шепот.

— Что «один»?

— Только один глаз, — Роуэн отводит свой тяжелый взгляд от моего лица и поворачивается к ферме. — Я хочу, чтобы он страдал. Но хочу, чтобы он видел каждое мгновение.

Я киваю. Вспышка молнии освещает черный фон надвигающейся бури, за которой мгновение спустя следует раскат грома.

— Независимо от того, кто победит, мы позаботимся об этом.

Достав из-за пояса нож из дамасской стали, я поворачиваюсь, идя к дому, но кончики пальцев Роуэна касаются моего предплечья, их легкое, как перышко, прикосновение вызывает ток, который резко останавливает. Наши взгляды встречаются, и мое сердце сжимается само по себе. Никто никогда не смотрел на меня так, с затаенным беспокойством и страхом. И впервые это не страх передо мной.

Это страх за меня.

— Будь осторожна, Черная птичка. Я просто… — мысли Роуэна улетучиваются от внезапного порыва ветра, когда он бросает взгляд в сторону дома. Он качает головой, опускает свое внимание на мои грязные кроссовки, потом снова на меня. — Он крупный парень. Наверное, сейчас взвинчен. Не стоит рисковать.

Полуулыбка приподнимает уголок моих губ, но это ничего не меняет в суровом выражении лица Роуэна.

Один долгий взгляд. Одно затаенное дыхание. Несколько ударов сердца и вспышка молнии.

Затем я ухожу, шаги Роуэна доносятся за мной, пока мы направляемся к дому Харви Мида.

Тропинка вьется между двумя невысокими холмами, выводя на заросший кустарником двор, окружающий здание. Справа от дома земля переходит в неглубокий проросший овраг, и то, что должно быть ручьем, но больше похож на лужу. Между домом и оврагом раскинулся небольшой сад, окруженный проволочной сеткой и звенящими подвесками из битого стекла, чтобы отпугивать птиц. Слева от задней части дома находятся хозяйственные постройки. Курятник. Старая мастерская с низкой плоской крышей. Сарай, который стоит как зловещая крепость между домом и надвигающейся на нас бурей. Остовы искореженных и проржавевших автомобилей торчат между стволами техасского ясеня и пустынных ив.

Я останавливаюсь на краю двора. Роуэн встает рядом со мной.

— Привлекательная оградка, — шепчу я.

— Вблизи еще лучше. Башка куклы добавляет жути, — шепчет он в ответ, кивая на голову болтливой куклы Кэти 1950-х годов, смотрящей на нас с крыльца бездушными черными глазами.

— Я заберу ее, если… — я наклоняюсь вперед и, прищурившись, смотрю на клочок серого меха, застрявший под креслом-качалкой. — …это что… опоссум?

— Я думал, кошак, но да ладно.

Я выпрямляюсь, поворачиваясь к Роуэну и держа кулак между нами.

— Слоан…

— На камень–ножницы-бумага. Проигравший открывает парадную дверь, — говорю я с мрачной усмешкой.

Роуэн смотрит на меня долгим взглядом, потом качает головой с покорным вздохом. Его кулак, наконец, встречается с моим.

Молча, на счет «три» мои ножницы проигрывают камню Роуэна. Он хмурится.

— Два из трех, — шипит он, хватая меня за запястье, когда я направляюсь к ступенькам.

— И проиграть? Ни за что. Иди к задней двери и наслаждайся преимуществом, шизик, — я улыбаюсь и морщу нос, как будто в этом нет ничего особенного, хотя Роуэн чувствует, как учащается мой пульс под его ладонью, пока я не вырываюсь.

Я не оглядываюсь назад, сосредоточившись на ступеньках. В моей груди горит желание повернуться к Роуэну, остаться с ним и охотиться бок о бок, но я этого не делаю.

Когда встаю на потрескавшиеся доски лестницы, краем глаза вижу Роуэна, который, наконец, идет к задней части дома.

С каждым бесшумным шагом я осматриваю свое окружение, стараясь не потерять равновесие и не опрокинуть что-нибудь. Из дома не доносится ни звука, никакого движения за сетчатой дверью, никаких угрожающих теней, освещенных вспышкой молнии. Первые капли дождя падают на крытое крыльцо как раз в тот момент, когда я подхожу к двери, уворачиваясь от жестяных банок и мусора.

Я приоткрываю сетчатую дверь ровно настолько, чтобы проскользнуть внутрь, тихий скрип ржавых петель поглощается раскатом грома, от которого сотрясаются стены.

Запахи еды, разложения и плесени смешиваются в тошноту, когда я иду по узкому коридору. Слева находится гостиная со старой мебелью и оригинальными элементами декора, покрытыми слоем пыли. Обои в цветочек отслаиваются от стен и развеваются на ветру, проникающего через открытые двери и разбитые окна. В кресле рядом с камином сидит частично мумифицированное тело, ее ноги укрыты вязаным пледом, а в костлявых руках лежит раскрытая Библия. Ее длинные седые волосы спадают с плеч, набор зубных протезов все еще держится за отвисшие челюсти.

— Старая мамаша Мид, я полагаю, — шепчу я ей, делая несколько осторожных шагов по комнате, пока не оказываюсь перед ней. — Спорю, ты была настоящей стервой.

Знание того, что Харви Мид стал серийником из-за жестокой и властной матери, как другие убийцы, не делает его менее опасным.

Но это, безусловно, наталкивает меня на некоторые идеи…

Я наклоняюсь ближе и улыбаюсь, глядя на грубую кожу и впалые глаза женщины.

— Скоро увидимся, мама Мид.

Подмигнув, я крепче сжимаю нож и выхожу из комнаты, направляясь через холл к лестнице, ведущей на второй этаж.

Скрип ступеней заглушается раскатами грома и дождем. Кажется невероятным, что в доме может быть так мало человеческих звуков после только что произошедшего жестокого убийства, но единственное, что я слышу, — это свое сердце и шторм.

Когда я поднимаюсь на лестничную площадку второго этажа, дождь хлещет громче, его запах смывает вонь с первого этажа. Я жду мгновение, наблюдая, прислушиваясь. Но ничего не происходит. Никаких подсказок о местонахождении Харви, когда я останавливаюсь перед входом в коридор.

Я начинаю медленно продвигаться вперед.

Сначала попадаю в спальню, заставленную коробками. Журналы. Газеты. Пожелтевшие руководства по эксплуатации автомобилей и тракторов. Поход по комнате не дает никаких полезных сведений.

Возвращаюсь в коридор и направляюсь в следующую комнату, с треснувшей раковиной на пьедестале и занавеской для душа, прилипшей к внутренней части ванны на ножках, ее некогда белый пластик покрыт черной плесенью. На полу нет крови. Никаких следов. Никаких необычных запахов или звуков.

Следующая комната, в которую я вхожу, — это главная спальня. Из всех комнат, которые я видела, эта самая чистая, хотя назвать ее нетронутой можно с большой натяжкой. Окно покрыто слоем пыли и копоти, но оно не разбито. Кровать представляет собой простую раму из кованого железа, простыни смяты, несколько предметов одежды разбросаны по ее поверхности и полу. Я проверяю комнату, но Харви Мида здесь нет, поэтому я не задерживаюсь, решив просмотреть его скудные пожитки, когда он умрет.

Выхожу из комнаты.

Следующая спальня находится через коридор. Звук дождя, барабанящего по металлическим контейнерам, заглушает мои шаги, когда я вхожу в маленькую комнату. Дыра в потолке зияет в небо, прорезая разрушенные балки чердака. Над головой сверкает молния. Дождь капает в дом и наполняет ряд металлических горшков и керамических емкостей, прижатых друг к другу на листе прозрачного пластика, которым покрыт пол. По краям дыры свисают кости, повязанные на мокрой пряже, как колокольчики на ветру. Позвонки постукивают друг о друга, с них медленно стекают ручейки воды.

Я мгновение наблюдаю, размышляя о психопатии человека, который повесил их здесь, прежде чем выйти из комнаты и направиться к последней двери на противоположной стороне холла в самом конце.

Эта дверь закрыта. Я долго стою рядом с ней, прижавшись ухом к дереву и крепко сжимая в руке нож. Изнутри не доносится ни звука. Снизу тоже, хотя не думаю, как услышу что-то с нижнего этажа, если только там не будет стычка. Гремит гром. Дождь стучит по крыше.

Укол беспокойства наполняет мою грудь из-за Роуэна. Может быть, это и к лучшему, что я его не слышу, но еще я не слышала звуков страданий Харви, и это засело, как заноза, глубоко под кожей. При таких темпах мне все равно, кто победит. Я просто хочу, чтобы Харви умер.

Я встряхиваю запястьями, чтобы волнение, напряжение и страх покинули мои конечности, а затем хватаюсь за ручку двери и открываю ее.

— Какого хрена…

Это не то, чего я ожидала.

Три монитора стоят на столе, заваленном бумагами и усыпанном карандашами. На экранах отображаются данные с восемнадцати камер. Сарай. Мастерская. Задняя дверь. Кухня. Затемненная комната, в которой ничего не видно. Ярко освещенная комната, где на покрытом пластиком столе лежит расчлененное тело, кровь капают на кафельный пол вместе с кусками кожи.

Я вижу Роуэна, входящего в гостиную.

И Харви, направляющегося к нему по коридору.

Кровь отхлынула от конечностей. Лед проник в кожу.

— Роуэн, — шепчу я.

Я выкрикиваю его имя, выбегая из комнаты…

…натыкаясь на ботинок Харви Мида.

 

 

 

 

14
_______________
РАЗБИТЫЙ
СЛОАН

Вода хлещет по моему пульсирующему лицу. Тошнота скручивает желудок. Кровь покрывает язык. Мир вращается вокруг. Кружится. Я лечу с крутого холмика. Перекатываюсь и падаю.

Приземляюсь с сокрушительным хрустом на левое плечо, воздух вырывается из моих легких в беззвучном крике. Я хватаю ртом воздух, но он не поступает. У меня сжимается грудь. Дождь и вспышки света ослепляют, когда я моргаю, глядя на небо, и первые запыхавшиеся вдохи, наконец, проникают в мои охваченные паникой легкие.

Пара ботинок приземляется рядом с тяжелым стуком, останавливаясь рядом с моей головой. Дождь смывает запекшуюся кровь с их черной кожи. Я открываю рот, чтобы простонать имя Роуэна, когда рука зарывается в мои волосы и отрывает от успокаивающего запаха земли и мокрой травы.

Я сталкиваюсь лицом к лицу с Харви Мидом.

Струйки воды каскадом стекают с его лысой башки, со лба и по ничего не выражающему лицу. Он смотрит прямо на меня. Я смотрю в бездну его темных глаз.

А потом харкаю в его уродливую рожу.

Харви не вытирает мою слюну. Он крепко держит меня, не обращая внимания на дождь, стекающий по его покрытой рубцами коже. Медленная усмешка растягивает его губы, обнажая гнилые зубы в улыбке, которая пугающе не сочетается с остальной частью его апатичной маски.

Он роняет меня, но продолжает держать за волосы, тащит мое ослабевшее тело за угол дома. У меня пульсирует голова. Лицо болит. Слезы щиплют глаза при каждом рывке за волосы, боль в плече распространяется вверх по шее и отдает в безвольную руку. Мои ноги скребут по траве, грязи и мусору, но я не могу устоять на ногах из-за того, как низко он держит мою голову. Я царапаю его и бью по ноге здоровой рукой, но он слишком большой, чтобы почувствовать боль от моей тщетной борьбы.

Мы останавливаемся у множества дверей в подвал. Харви отпирает ржавый висячий замок и снимает цепь на ручке, открывая одну дверь и забрасывая меня внутрь.

Я со стоном шлепаюсь в грязь, первый вдох наполняется запахом дерьма, мочи и страха.

Содержимое моего желудка расплескивается по полу.

Только когда меня перестает тошнить, я осознаю, что не одна. Кто-то рыдает в темноте.

— Адам, — произносит девушка сквозь нытье. — Он убил Адама. Я с-слышала. Он у-убил его.

Она держится на расстоянии, повторяя слова отчаянным напевом, который проникает в каждую щель моей груди. Братом, любовником или другом, кем бы ни был этот Адам, она любила его. И я знаю, каково это — быть свидетелем страданий любимого. Я понимаю ее горе и бессилие лучше, чем кто-либо другой.

— Да. Он убил Адама, — отвечаю я, тяжело дыша, и достаю свой телефон из заднего кармана. Он жужжит у меня в руке с сообщением, но сначала я включаю фонарик, направляя его на пол между мной и голой девушкой, прижавшейся к стене, когда она отшатывается от света. — И обещаю тебе, Адам будет последним человеком, которого тронул Харви Мид.

Я не знаю, дает ли это ей какую-то уверенность или завершенность. Может быть, однажды так и будет, но сейчас ее потеря слишком свежа, а рана слишком глубока. Ее тихие всхлипывания продолжаются, когда я переключаю свое внимание на экран, когда приходит еще сообщение.

Слоан

СЛОАН

ОТВЕТЬ МНЕ

ГДЕ ТЫ?!

Точки другого сообщения начинают мигать, когда я набираю ответ.

Я в порядке. Заперта в подвале. Правая сторона дома.

Ответ Роуэна последовал незамедлительно.

Держись, любимая. Я иду.

Я дважды перечитываю его сообщение, прежде чем заблокировать экран и прикусить губу. У меня щиплет в носу. Боль обжигает грудь. Может быть, это просто ирландское выражение, но я слышу его снова и снова голосом Роуэна, как будто он прямо здесь, в моей голове.

Держись, любимая.

— Как тебя зовут? — выпаливаю я, обращая свое внимание на плачущую девушку, которая прижимается к кирпичной стене. Она примерно моего возраста, стройная, вся в грязи.

— Я-я Отэм.

— Хорошо, Отэм, — я кладу телефон так, чтобы фонарик светил в потолок, и начинаю расстегивать кофту. — Я отдам тебе ее, но мне нужна твоя помощь.

Отэм мгновение колеблется, потом приближается неуверенными шагами. Мы не разговариваем, пока она помогает стянуть ткань с вывихнутого плеча, и хотя она на мгновение отстраняется, когда я вскрикиваю от боли, она продолжает снимать кофту. Ткань промокла и заляпана грязью, и, возможно, она не согреет ее в прохладном подвале, но, по крайней мере, она будет укрыта.

Она как раз застегивает последнюю пуговицу, когда топор проламывает двери подвала.

— Слоан, — кричит отчаянный голос Роуэна, перекрывая испуганный крик Отэм, ветер и проливной дождь. — Слоан!

Острая боль сжимает мое горло. Глаза наполняются слезами, когда я хватаю свой телефон и пробираюсь ближе к дверям.

— Я здесь, Роуэн…

— Отойди, — еще несколько ударов, двери разлетаются в щепки и падают в темноту вместе с замком и цепочкой, образуя небольшую дыру. В тусклом свете появляется рука Роуэна.

— Возьми меня за руку, любимая.

Должно быть, когда-то здесь были ступеньки, но их убрали, и мне приходится подпрыгнуть, чтобы схватить Роуэна за ладонь, проскользнув в дыру с первой попытки из-за дождя и пота на нашей коже. Он почти ложится на живот, еще больше наклоняясь в темноту.

— Обе руки, — требует он, протягивая мне ладони.

— Я не могу.

Вспышка молнии освещает лицо Роуэна, навсегда запечатлевая его в моей памяти. Его губы приоткрыты, и я почти слышу резкий вдох, когда его взгляд останавливается на моем деформированном плече и отсутствующей кофте. На его лице — страдание и ярость, нарисованные светом и дождем. Он до жути красивый, взволнованный и пугающий.

Роуэн ничего не говорит, тянется ко мне. Когда я подпрыгиваю, он ловит мою руку и крепко сжимает ее, подтягивая меня, хватая за локоть и вытаскивая из подвала.

Как только я оказываюсь на земле, дрожа, обнимаю его. Сжимаю в кулаке его промокшую кофту. Его запах окутывает меня, и я хочу сохранить этот момент, но он заставляет нас разойтись, чтобы посмотреть мне в глаза.

— Ты можешь бежать? — спрашивает он, изучая мое лицо. Его глаза так и не останавливаются, когда я киваю, блуждая по выражению моего лица, как будто в поисках правды. — Ты мне доверяешь?

— Да, — говорю я, мой голос хриплый, но уверенный.

— Со мной ты в безопасности. Поняла?

— Да, Роуэн.

Мы смотрим друг на друга в последний момент, прежде чем он поднимает топор и хватает меня за руку. Снова смотрит вниз, в подвал, и, кажется, только сейчас понимает, что со мной там был кто-то еще, несмотря на то, что Отэм кричала и молила, чтобы ее вытащили на свободу.

— Оставайся здесь, — говорит он вниз, в яму, не терпя возражений, несмотря на ее рыдания. — Если будешь вести себя тихо и прятаться, он подумает, что ты уже сбежала, и не придет в подвал. Мы вернемся за тобой, как только все сделаем.

— Пожалуйста, пожалуйста, не оставляйте меня…

— Оставайся здесь, черт возьми, и веди себя тихо, — рявкает Роуэн и, больше не оглядываясь, тащит меня отсюда, игнорируя отчаянные крики, которые раздаются вслед, пока мы бежим к задней части дома.

Мы останавливаемся на углу и замираем, когда Роуэн наклоняется вперед, чтобы осмотреть тропинку к сараю. Когда он, кажется, удовлетворен, то сжимает мою руку, немного поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня через плечо. Он кивает один раз, и я едва успеваю ответить на его жест, как он ведет нас через усеянный обломками задний двор к ветхому сараю. Он первым входит туда через открытую дверь, подняв топор, но внутри пусто, если не считать инструментов, голубей и древнего трактора «John Deere». Только убедившись, что тут безопасно, Роуэн тянет меня глубже внутрь, останавливаясь у стены в точке, равноудаленной от переднего и заднего выходов.

От раскатов грома дребезжат окна и инструменты, свисающие с обшитых досками стен. Роуэн с глухим стуком роняет топор в пыль. Между нами проходит мгновение, когда мы просто смотрим друг на друга, оба насквозь мокрые и грязные.

А потом его руки ложатся на мои щеки, горячее дыхание касается моей кожи, пока его глаза исследуют детали моего лица.

Большой палец проводит по моему лбу, и я вздрагиваю. Проводит по изгибу моего носа. По верхней губе, и я шмыгаю носом, чувствуя привкус крови в горле.

— Слоан, — шепчет он. Не как имя. А как подтверждение того, что я здесь, настоящая, но раненная. Роуэн прижимает меня к стене, заслоняя своим телом, его руки скользят вниз по моей шее, приподнимают подбородок, чтобы проверить каждый дюйм горла на предмет повреждений, пока я дрожу в темноте.

— Твоя кофта…

— Я отдала ее девушке. Он ко мне не прикасался в этом плане.

Глаза Роуэна вспыхивают, когда встречаются с моими. Он ничего не говорит в ответ, просто смотрит на мое раненое плечо, где кровоподтек уже окрашивает сустав в синий цвет. Положив теплую ладонь на мое здоровое плечо, он поворачивает меня так, что я оказываюсь лицом к стене. Он оценивает травму осторожным прикосновением. Хотя я стараюсь молчать, сдавленный крик все равно вырывается, когда он двигает мою руку, прижатую к боку.

— Можешь его вправить? — шепчу я, когда он снова поворачивает меня к себе лицом.

— Оно может быть сломано, любимая. Тебе нужен врач.

Я смаргиваю внезапные слезы, которые застилают глаза, когда Роуэн опускается на колено, осматривая мои ребра, прослеживая каждое. Они болят от падения, но не сломаны. Роуэн просто игнорирует меня, когда я пытаюсь сказать ему об этом, как будто он не успокоится, пока не проверит все сам, проводя кончиками пальцев по костям. Когда он заканчивает, его руки ложатся мне на бедра, долгое, напряженное дыхание обдает мой живот жаром, который я чувствую до самой глубины души.

— Мне жаль, — шепчет, прижимается лбом к моему животу, руками обхватывает ноги, двигая меня к себе.

На мгновение я не знаю, чтоделать. Я обездвижена током, пробегающим по коже. Каждый его выдох заставляет мое сердце биться быстрее, пока оно не превращается в молот, бьющий по костям. И затем моя рука поднимается, тело берет управление на себя без участия разума, зная то, чего не знаю я, и мои пальцы скользят по его волосам. Ногти скребут по голове Роуэна, и он вздыхает, сильнее прижимаясь лбом к моему животу, я делаю это снова и теряюсь в ритме повторяющегося простого прикосновения.

Жар его дыхания поднимается от моего пупка, между грудей, к сердцу, следуя за учащенным пульсом, когда Роуэн медленно поднимается с колена. Я не могу заставить себя убрать руку. Мои пальцы скользят по его влажным волосам, потом ладонь ложится на щеку, щетина царапает. Роуэн наклоняется навстречу моему прикосновению. Он кладет свою руку поверх моей, как будто я исчезну, если он отпустит.

— Слоан, — произносит он, не отрывая взгляда от моих губ. Мое имя — шепот спасения и страдания, когда он произносит его снова. В горле Роуэна возникает тяжелый комок. — Я не могу потерять тебя.

— Тогда лучше поцелуй меня, — шепчу я в ответ.

Роуэн встречается со мной взглядом. Его руки согревают мои щеки. Мы всего в нескольких дюймах друг от друга, и я знаю, что все изменится, как только его губы коснутся моих.

И это правда.

Все преображается с одним поцелуем.

Губы Роуэна мягкие, но поцелуй твердый, как будто в его голове нет места сомнениям или неуверенности. Он знает, чего хочет. Может быть, он хотел этого с самого начала. Может, я единственная, кому нужно было время привыкнуть.

Жар между нами нарастает с каждым стремительным прикосновением. Я открываю рот, когда его язык обводит контур моих губ, и с первой лаской языка Роуэна, все нити сдержанности между нами распускаются.

Я теряюсь в желании. Оно врезается в меня, как будто всегда пряталось за рушащейся стеной.

И как только высвобождается, то поглощает меня.

Поцелуй набирает обороты. Рука Роуэна запускается в мои волосы, он прижимает меня к себе. Я стону, когда он втягивает мою нижнюю губу. Сжимаю его волосы на затылке, впиваюсь ногтями, пока он не рычит и не погружает свой язык глубже, требуя большего от поцелуя, который уже разжег во мне адское желание.

Я совсем забываю, кто мы такие. Где мы находимся.

Почему мы здесь.

Внезапный крик заставляет нас резко расступиться и уставиться друг на друга широко раскрытыми глазами и прерывистым дыханием. Испуганные мольбы о помощи тонут в звуке включенной бензопилы.

Мы высовываемся из тени, видя, как Отэм на полной скорости бежит вокруг дома, направляясь прямо к сараю. Секундой позже появляется Харви, преследующий ее с бензопилой, зажатой обеими руками. Несмотря на свое тяжелое, массивное телосложение, он почти догоняет ее, когда она спотыкается о мусор босыми ногами.

Мы снова скрываемся из виду, и Роуэн одаривает меня опустошающей, дикой ухмылкой.

— Сейчас вернусь, Черная птичка.

Он обхватывает рукой мой затылок и прижимается губами к моим в последнем быстром поцелуе, а затем отпускает, поднимая с пола топор.

— Что ты делаешь? — шиплю я.

Роуэн прижимает рукоять топора к плечу и фыркает, подмигивая.

— Пойду отомщу за то, что он причинил боль моей девочке, что же еще.

Твердые уголки моего сердца немного тают от этих слов, и Роуэн улыбается, как будто видит это. Не говоря больше ни слова, он отворачивается, подходит ближе к двери и прячется за металлическими ящиками с инструментами, а я отступаю назад, пока не оказываюсь под защитой двигателя трактора.

Секундой позже Отэм вбегает в сарай, направляясь к задней двери, каждый шаг сопровождается паническим воплем.

Харви Мид врывается вслед за ней. И дальше все происходит как в замедленной съемке — прекрасная хореография мести.

Роуэн бросается вперед. Взмахивает топором вверх по дуге, опускается так низко к земле, что поднимает пыль. Лезвие соединяется с бензопилой в жестоком ударе. Цепь срывается с направляющей планки. Летит Харви прямо в лицо, и тот издает яростный рев. Машина шипит, когда он роняет ее и, спотыкаясь, останавливается в растерянности. Он рефлекторно поднимает руку к своему окровавленному лицу, еще не осознавая, что Роуэн уже поворачивается к нему для нового удара.

Топор с влажным хрустом раскалывает его коленную чашечку. Харви вскрикивает от боли и падает на другое колено, когда Роуэн вытаскивает лезвие из кости.

— Давай проверим, получишь ли ты удовольствие, — выдавливает Роуэн, и прежде чем Харви успевает упасть на бок, Роуэн пинает его в лицо, подошва с громким стуком попадает как раз между густыми бровями Харви.

Тот падает на спину, стонет, едва приходя в сознание. Его окровавленная голова мотается из стороны в сторону в облаке пыли. Роуэн встает над ним и крепче сжимает рукоять топора. Ярость и сосредоточенность заостряют черты его прекрасного лица. Злоба вспыхивает в глазах, когда он смотрит сверху вниз на своего врага.

— Это будет чертовски приятно, — говорит он, нависая над Харви с убийственной улыбкой. И поднимает топор.

— Подожди… — говорю я, отходя от трактора. Роуэн мгновенно останавливается, хотя, похоже, для этого ему требуются все силы. — Не убивай пока что. Ты обещал мне.

Я мрачно ухмыляюсь, когда приближаюсь. Роуэн изучает выражение моего лица, морщинка между бровями, невысказанный вопрос, проносящийся между нами, на который я отвечаю более широкой улыбкой.

— Развлеки его, — говорю я, а затем направляюсь к дому.

Крики Отэм блаженно затихли в потоке бури, которая все еще обрушивается на нас дождем. Ей будет нелегко идти пешком без обуви, но в конце концов она найдет помощь, если пойдет вдоль ручья или дважды повернет от дома на тропинку, ведущую к гравийной дороге. До ближайших соседей довольно далеко, и на дороге не так много машин, но мы не можем рассчитывать на то, что удаленность сыграет нам на руку. Я знаю, что нельзя оставаться здесь слишком долго.

Только немного повеселиться.

Я не задерживаюсь в доме, быстро собираю все, что нужно, возвращаюсь в сарай.

Когда подхожу к старому зданию, меня встречает череда ругательств. Роуэн отлично развлекается, вонзает металлический шип в руку валяющегося Харви, прижимая того к земле, похожее орудие уже пронзает другую ладонь. Роуэн настолько поглощен своей работой, что не замечает меня, пока я не появляюсь в дверях.

Ему требуется секунда, чтобы осмыслить увиденное, потом он издает недоверчивый смешок.

Я роняю то, что держу здоровой рукой, и подношу палец к губам, сдерживая приступ хихиканья. Слезы прилипают к ресницам, я на грани истерики. Должна признаться, я вполне довольна собой. Возможно, это просто одна из лучших идей, которые приходили мне в голову за долгое время. И я хочу добиться максимального эффекта, поэтому резкими движениями рук мне удается сообщить, чтобы Роуэн закрыл меня от взгляда Харви. Он кивает и встает между нами, пока я маневрирую в тени, подкрадываясь ближе со своим призом.

Когда я подхожу к ногам Харви, то кладу свой маленький подарок ему на лодыжки, и веду выше по ногам.

Мужик стонет, когда я задеваю его раненое колено. Он оглядывает свое тело и встречается с отсутствующим взглядом своей матери.

Харви Мид издает душераздирающий крик.

— Ты был ужасно плохим мальчиком, Харви, — говорю я, изо всех сил имитируя голос пожилой женщины, продолжая двигать труп к лицу Харви. Он сопротивляется, пытаясь сбросить его, но Роуэн вмешивается и удерживает его здоровую ногу.

— Хорошие мальчики не кромсают людей бензопилами.

Еще один отчаянный крик. Он сходит с ума и ничего не может с этим поделать.

Я наслаждаюсь приятным времяпрепровождением. Наслаждаюсь каждой секундой пыток Харви, медленно поднимая маму Мид вверх по его торсу, пока из его груди вырывается напряженное дыхание. Пульс колотится на его толстой шее. Пот бисеринками выступает на его морщинистом лбу, стекает по вискам, когда он качает головой.

Мама Мид и Харви наконец-то встречаются лицом к лицу.

— Я думаю, тебя стоит наказать.

— Здесь очень темно, — говорит Роуэн у меня за спиной, хотя не похоже, чтобы он жаловался.

— Замолчи ты. Мама Мид говорит, — я поворачиваю голову трупа, пока Харви кричит и извивается. Зубные протезы выпадают у трупа изо рта, приземляются ему на лицо, и он попадает в другое измерение страха. — Упс, виновата.

Я сажаю маму Мид ему на грудь, хватаю ее за хрупкое запястье, убирая свою раненую руку в сторону, пока Харви пытается бороться. Ее изогнутые пальцы гладят его по лицу, я случайно зацепляю ими уголок его рта.

— Погоди, сынок. Я просто залезу внутрь, посмотрю.

Харви издает пронзительный вопль.

А потом он хватается за воздух, глотает его, задыхается, его лицо искажает гримаса.

— Э-э-э…

Вены на висках Харви вздулись. Его кожа краснеет, а затем быстро теряет цвет. Губы синеют.

— Что за…

Хриплое дыхание вырывается из его груди. Глаза тускнеют. Зрачки устремляются к потолку и расширяются.

— У него только что случился сердечный приступ? — спрашивает Роуэн. Он останавливается возле неподвижной головы Харви, чтобы посмотреть на его окровавленное лицо.

Мои плечи опускаются от разочарования.

— Ну пиздец, Харви.

— Ты буквально напугала его до смерти. Ты должна гордиться.

— Я хотела большего, — раздраженно толкаю маму Мид, и она скатывается с неподвижной груди Харви. — Может, сделаем ему искусственное дыхание?

— Если хочешь, но, чур, не делать «рот в рот».

— …Вот засада.

Роуэн улыбается, когда я поднимаю взгляд. Он обходит голову Харви и останавливается рядом со мной с протянутой рукой.

— Давай же, Черная птичка. Адреналин скоро выветрится, и тогда плечо правда начнет болеть. Нам лучше сжечь это место дотла и убираться отсюда, пока упорхнувшая птичка не позвала на помощь. Потом заберем вещи в мотеле и отправимся в путь.

Я беру за руку Роуэна, и он поднимает меня на ноги. Шрам на его губе немного светлеет, когда он улыбается мне сверху вниз. Мой взгляд блуждает по его лицу, и я хочу запомнить каждую деталь, от его темных бровей до темно-синих глаз и едва заметных морщинок, до крошечной родинки на скуле и блеска его мокрых волос. Больше всего я хочу запомнить тепло его поцелуя, когда он прижимался своими губами к моим.

Слишком быстро он отстраняется, но держит меня за руку и ведет к дому.

— В путь, — говорю я, и его слова, наконец, всплывают на поверхность из-за прилива адреналина. — Куда?

— В Небраску. К доктору Фионну Кейну, — говорит он. — Моему брату.

 

 

15
_______________
ОТПЕЧАТОК
РОУЭН

Слоан спит рядом со мной на пассажирском сиденье, ее тело укрыто одеялом, которое я украл в отеле, черные волосы разметались по опухшему плечу. Бретелька лифчика удерживает пакет со льдом на месте сустава, и, хотя я знаю, что лед, скорее всего, растаял час назад, у меня не хватает духу сменить его, боясь разбудить.

Когда смотрю на нее, не могу отделить одну эмоцию от других. Все они переплетаются, когда я думаю о Слоан Сазерленд. Страх сливается с надеждой. Забота с контролем, с завистью, с грустью. Все сразу. Даже желание отключить это чувство сталкивается с необходимостью его лелеять. Все это целиком поглощает меня.

И растет с каждым мгновением. Слоан проникает в каждую мысль. Когда мы врозь, ее отсутствие невыносимо. Я беспокоюсь за нее. Мечтаю о ней. А вчера я чуть не потерял ее. Убийство связало нас воедино, и это принуждение, без которого ни один из нас не может жить. Эта потребность, а теперь и игра поглощают меня так же сильно, как и она сама.

Одержимость подталкивает меня к обрыву, с которого я обязательно упаду, и, возможно, падению не будет конца.

Слоан шевелится и стонет, и мое гребаное сердце начинает бешено колотиться. Может быть, оно не замедлялось с того первого дня, когда она вышла из туалета у Бриско с мокрыми волосами, раскрасневшейся, веснушчатой кожей и в футболке «Пинк Флойд», завязанной на талии. Каждый раз, когда я думаю о ней, сердце напоминает, что, в конце концов, я не мертв внутри, как думал.

— Полегче, Черная птичка, — говорю я, когда она снова стонет, на этот раз больше похоже на хныканье, от которого у меня скребут внутренности. Я кладу руку на бедро Слоан, возможно, чтобы успокоить не только ее, но и себя. — Еще несколько часов.

Она ерзает, жмурит глаза, с каждым движением у нее мурашки бегут по коже. Одеяло спадает до талии, когда она выпрямляется, но не замечает этого, и когда я снова натягиваю его, она одаривает меня слабой, благодарной улыбкой. Я передаю ей бутылку воды и горсть обезболивающих, зная, что она попросит.

— Чувствую себя как в аду, — говорит она, снова закрывая глаза, глотая таблетки. Когда я отвечаю задумчивым «хм», она бросает на меня косой взгляд. — Можешь сказать.

— Что сказать?

— Что я ужасно выгляжу.

Я хихикаю, и ее глаза сужаются.

— Не буду говорить. Ни за что, черт возьми, — я оглядываюсь на дорогу, замечая пролетающую сороку, стараясь сосредоточить свое внимание на горизонте, хотя тяжесть пронзительного взгляда Слоан ощущается как горячее клеймо. — Что? Я считаю, ты прекрасна. Злобная, раненная богиня мести.

Слоан фыркает.

— Богиня мести своей задницы, — я оглядываюсь как раз вовремя, чтобы заметить одно из ее эпических закатываний глаз. Прежде чем я успеваю остановить ее, она опускает козырек над лобовым стеклом и смотрится в зеркало.

Маленькая машина наполняется визгом.

— Роуэн…

— Не так уж плохо, если привыкнуть.

— Привыкнуть? У меня на лице ебучий отпечаток ботинка, — она наклоняется ближе к крошечному зеркалу, поворачивая голову из стороны в сторону, осматривая синяки в виде отчетливых следов подошвы и два черных полукружка под нижними ресницами. Когда Слоан поворачивается ко мне, ее глаза наполняются слезами.

— Черн…

— Не птичкай мне. Этот ублюдок поставил печать на мой гребаный лобешник. Даже видно логотип Кархартт, — гундосит она, двигается ближе к зеркалу, потом снова поворачивается ко мне, слеза скатывается по ее ресницам, когда она наклоняется над центральной консолью и указывает на круг в центре своего лба. — Видишь? Здесь. Кархартт. Почему нельзя ударить, как нормальный человек?

— Наверное, потому, что он не был нормальным человеком, любимая. Я думал, бензопила уже все за него сказала, — я вытираю одну из ее слезинок большим пальцем. Ее губа дрожит, и мне хочется одновременно рассмеяться и сжечь мир, пока я не найду способ воскресить этого засранца, чтобы она снова его убила. — Скоро пройдет.

— Хочу в туалет, — говорит Слоан, умудряясь контролировать свой голос, хотя на ее лице по-прежнему отражается страдание. — Куда можно сходить, не привлекая внимания?

Я не осмеливаюсь предложить вариант найти кустик на обочине дороги и присесть там на корточки. Она явно достигла предела своего стресса, и я не горю желанием получить ножевое ранение за рулем.

— Через десять миль будет остановка. Разберемся.

Слоан долго смотрит на меня, и хотя выражение ее лица по-прежнему усталое и страдальческое, оно немного смягчается, прежде чем она возвращается на свое место.

— Хорошо.

Грудь болит от того, что она доверяет мне.

Я сглатываю, возвращая свое внимание к дороге.

— Хорошо.

Воцаряется тишина, пока Слоан покусывает нижнюю губу, наблюдая в окно за проплывающими мимо фермерскими полями. Теперь, когда она проснулась, я включаю музыку погромче в надежде, что это успокоит ее, потому что я чувствую напряжение, исходящее от ее неподвижного тела. Когда она со мной, кажется, что я держу в руках что-то дикое. Она такая же, как и ее прозвище, готовая взлететь с первым порывом ветра. Раньше я никогда не жаждал заслужить доверие. Я никогда не хотел проявлять преданности, только к братьям. И как-то получилось, что доверие Слоан стало для меня одной из самых важных вещей в мире. Я знаю, что если потеряю его, то никогда не получу обратно.

И это пугает меня до усрачки.

— Что, если понадобится операция? — шепчет Слоан. Я улыбаюсь, но, похоже, это ее не успокаивает.

— Тогда тебе сделают операцию.

— Люди будут задавать вопросы.

— Братишка позаботится об этом. Но нельзя утверждать заранее. Посмотрим, что скажет Фионн.

Слоан вздыхает, и я снова кладу руку на одеяло, прикрывающее ее бедро, гадая, не слишком ли это. Но ее здоровая рука скользит в мою, и мое сердце с тяжелым стуком подскакивает к горлу.

В конце концов, не такое уж и мертвое.

— Фионн тоже знает? — спрашивает она, отводя взгляд от меня к открытому пространству земли и неба.

— О наших… увлечениях? Нашей игре? — она кивает, и я слегка сжимаю ее руку. — Да, он знает.

— Но он же врач. Наше представление о веселье — антитеза делу его жизни.

Я пожимаю плечами, кивая в сторону указателя на предстоящий съезд. Напряжение в ее руке ослабевает.

— У нас с братьями было не самое обычное воспитание даже после того, как мы покинули ту дыру под названием дом. Между безжалостностью Лаклана и моим безрассудством у Фиона нет заскоков на темные оттенки жизни. Он выбрал свой собственный путь, как мы всегда и надеялись. Но он принимает то, кем мы с Лакланом стали. Точно так же, как мы принимаем его.

— Твой путь, — говорит Слоан. — Как ты его нашел?

— Ты имеешь в виду ресторан? — спрашиваю я, но, когда смотрю на Слоан, она качает головой, ее пристальный взгляд прикован к моему лицу, словно она впитывает каждый нюанс. — После того, как отец избил нас в последний раз, а мы с Лакланом убили его, я понял, что не чувствовал того, что должны другие. Большинство людей ощутили бы вину. А я — прилив возбуждения, когда это происходило. Некое достижение, когда все закончилось. И умиротворение от осознания, что он никогда не вернется. Спустя некоторое время, когда я встретил того, кто напомнил о нем, то понял: ничто не мешает мне опять это сделать. Всегда находился следующий человек. Кто-то похуже. В конце концов, это стало своего рода спортом — найти самого ужасного человека и навсегда стереть его с лица планеты.

Слоан задумчиво мычит что-то себе под нос и переводит взгляд на заправочную станцию впереди. Я хочу знать о ней то же самое. Как она дошла до этого? Что произошло до и после ее первого убийства? Неужели у нее действительно нет никого, кроме Ларк? Но уже знаю, что Слоан делится, когда готова, а не когда ее просят. Я могу только надеяться, что теперь она хоть немного мне доверяет.

Мы заезжаем на заправку, и я паркуюсь подальше от здания, где нас с меньшей вероятностью заметят, заглушая двигатель, поворачиваясь к Слоан.

— Я оставлю ключи, на всякий случай.

Взгляд Слоан скользит по приборной панели и обратно на меня. Что-то смягчается в боли, все еще бушующей в ее налитых кровью глазах.

— Хорошо.

— Сейчас вернусь.

Она кивает, я тоже в ответ.

Я стараюсь не задерживаться на заправке, покупаю воду, безалкогольные напитки и всякие закуски, а также несколько вещей, которые, надеюсь, помогут Слоан чувствовать себя более комфортно. Я приятно удивлен, когда машина стоит там, где я ее оставил, Слоан наблюдает за каждым моим шагом сквозь ветровое стекло. Ее глубокий вдох и мимолетная улыбка не остаются незамеченными, когда я открываю пассажирскую дверь.

— Думаю, подойдет, — говорю я, отрываю бирку от потрепанной серой кепки дальнобойщика, вручая ей. «Брехня всё это», — написано курсивом на лицевой стороне.

— Согласна, — отвечает она, надевая ее на голову, потом берет дешевые очки-авиаторы, которые я протягиваю.

— Сейчас, скорее всего, будет чертовски больно, — я достаю из пакета рубашку на пуговицах, и она тяжело вздыхает, хмурясь при виде помятой ткани. — Разрежем ее, когда доедем до Фионна.

Слоан не спорит, просто бросает взгляд на свою раненую руку, которая безвольно лежит поверх одеяла, потом кивает.

Сначала я вынимаю растаявший пакет со льдом из-под бретельки ее лифчика, наблюдая, как ее глаза закрываются, а зубы зажимают нижнюю губу. Когда беру ее раненую руку и надеваю рукав на запястье, она издает болезненный стон, румянец поднимается по ее шее и щекам. Я продолжаю, заставляя ее страдать, просто помогая надеть гребаную рубашку. Пытаюсь отогнать мысль, что все из-за меня, эта глупая игра, ее сломанное плечо, разбитое лицо. Но я подавляю эти суждения, потому что она нуждается во мне, и единственное, что сейчас важно, — помочь ей.

Как только я натягиваю рубашку на больное плечо, задача становится проще. Ей удается изогнуться, чтобы без особых проблем просунуть вторую руку, и тогда я опускаюсь на корточки, чтобы застегнуть пуговицы.

— Спасибо, — шепчет она сквозь прерывистое дыхание, когда застегиваю первую. Я поднимаю взгляд на ее лицо, красивый румянец заливает ее щеки под тонкой пленкой пота. — Это ужасно.

— Ты молодец, — говорю я. Мои пальцы касаются ее живота рядом с проколотым пупком, когда я продеваю следующую пуговицу в отверстие. Я не специально, конечно, но не ругаю себя, особенно когда она отвечает легкой дрожью. Ее обнаженная кожа покрывается мурашками, и когда я поднимаю взгляд, карие глаза Слоан сливаются с моими, пульс гулко бьется у нее на шее, когда я смотрю на горло. Смутно осознаю, что мои пальцы замедляются на третьей пуговице, потребность прикоснуться и попробовать на вкус ее кожу притупляет все остальные мысли за туманной пленкой желания. Член напрягается под ширинкой, и я смотрю вниз по изгибу ее ключицы, останавливаясь на гладкой коже ее груди, которая поднимается и опускается при быстром дыхании. Я прослеживаю линию ее лифчика до того места, где край рубашки расстегнут, обнажая испачканную белую ткань.

И тут замираю как вкопанный, а весь мир сужается до одной точки.

У нее проколотый сосок.

Я отчетливо вижу форму сердечка вокруг твердой вершинки и крошечные шарики с обеих сторон.

Этого не было при нашей первой встрече. Я уверен. Точно уверен, потому что мой внутренний монолог прерывался словами «без лифчика» каждые две минуты с той секунды, как она вышла из ванной у Альберта Бриско.

Мне кажется, что руки перестали двигаться. Хрен его знает. Я просто смотрю на маленькое сердечко, и у меня пересыхает во рту, а член твердеет, как чертов камень.

Внезапное движение разрушает чары, когда Слоан резко снимает солнцезащитные очки.

— На что-то засмотрелся, красавчик? — спрашивает она.

Эти губы. Эта ямочка. Гребаная ухмылка. Она надевает очки обратно, подмигивая, карие глаза исчезают за зеркальными линзами, а затем она проскальзывает мимо меня, вся такая соблазнительная и дерзкая, скрывая лифчик рубашкой, и неторопливо идет к заправке.

Нихуя себе.

Как же будет весело наказывать ее.

Проходит десять минут, она возвращается к машине, а я все еще сижу здесь со стояком, погруженный в фантазии о том, как буду пытать ее, чтобы она рассказала все об этом пирсинге на сосках. У моего члена нет никакой надежды успокоиться, когда она подходит, слабо улыбаясь.

— Ты в порядке? — спрашивает она, снимая очки и усаживаясь на пассажирское сиденье. Ее глаза встречаются с моими, когда она пристегивает ремень безопасности поперек своего тела.

— Супер. Ага. Офигенно.

— Уверен? Хочешь, я поведу машину? Ты выглядишь немного… рассеянным. Не хочу, чтобы ты отвлекся на что-то блестящее, и мы съехали с дороги.

Я бросаю на нее свирепый взгляд, завожу двигатель и переключаю передачу.

— Господи помилуй. Дай спокойно пережить еще два часа, а потом перекинемся парой слов.

Именно это я и делаю оставшееся время. Переживаю.

Как только мы подъезжаем к дому Фионна, мне уже не терпится выпить чего-нибудь крепкого. Хотя на дворе только полдень. Отправляю сообщение брату, как только мы паркуемся, но он не отвечает, поэтому я предполагаю, что он занят своими тренировками, и обхожу машину, чтобы забрать Слоан. Синяки потемнели, она выглядит измученной, что неудивительно, но она подавляет любые жалобы, когда я помогаю ей выйти из машины и подняться по ступенькам бело-красного дома Фионна в Кейп-Коде.

Звоню в дверь.

Мы ждем.

Трижды стучу в дверь.

Ждем еще.

— Гребаный Фионн, — шиплю я. — Наверное врубил Металлику на всю в наушниках, делая берпи по восемь тысяч подходов, маленький засранец.

Слоан поднимает на меня взгляд, ее боль теперь смешивается с беспокойством. Я одариваю ее своей лучшей попыткой ободряюще улыбнуться, потом запечатлеваю поцелуй на ее виске.

— Он знает, что мы должны приехать. Все будет хорошо. Он нас не подведет, — говорю я, берясь за дверную ручку.

Открыто.

Закатываю глаза — из всех людей в этом мире Фионну Кейну следовало бы знать лучше.

— Для такого умного парня, он иногда жестко тупит.

Когда мы входим внутрь, в доме стоит тишина. Это чертовски странно. Точно, Фионн на пике стадии «грустной золушки», или как там говорил Лаклан. На кофейном столике даже лежит кружевная салфетка.

Пройдя дальше в жилое пространство, я иду к кухне, где вижу заднюю дверь, ведущую на задний двор.

— Эй, дятел, — кричу я безмолвному дому. — Прекрати дурить.

Кто-то бьет меня по черепу. Звезды взрываются в поле зрения.

— Получай, сволочь!

Женский визг предшествует второму удару, который бьет по моей руке там, где я прижимаю ее к больному месту на макушке. Мне удается схватить оружие и вырвать его из рук девушки. Слоан кричит у меня за спиной «воу, воу, воу», пока я одной рукой держу дубинку, а другой пытаюсь удержать Слоан позади себя. Хотя, это не дубинка, а… костыль…?

— Ты кто, нахуй, такой? — кричит маленькая темноволосая женщина лет двадцати с небольшим, похожая на банши, ковыляя туда-сюда и замахиваясь на меня оставшимся костылем. Я выбиваю его у нее из рук, и тот катится по полу, но маленькой дьяволице удается держаться на ногах. Я хочу ткнуть ее костылем в грудь, пытаясь опрокинуть, но она выхватывает из-за спины охотничий нож, лезвие которого длиной почти с ее руку. — Я спросила, кто ты, нахуй, такой?

— Я? Кто, черт возьми, ты…

— Ты сделал это с ее лицом? — рычит она, направляет кончик ножа между мной и Слоан, которая теперь стоит рядом, подняв здоровую руку в умиротворяющем жесте. — Ты это сделал?

— Нет, господи…

— Я тебя зарежу…

— Хэй, успокойтесь, ладно? Это просто недоразумение, — говорит Слоан, осторожно приближаясь к маленькой банши. — Как тебя зовут?

Темные глаза банши метнулись к Слоан и остановились на ней.

— Роуз.

— Роуз. Круто, ладно. Мило. Я Слоан.

— Выглядишь так, словно одна из балбесок ударила тебя ногой в лицо на аллее клоунов, — говорит Роуз.

Слоан моргает. Ее рот открывается, затем закрывается, затем снова открывается.

— Я… я, честно говоря, понятия не имею, что это значит. Но он не виноват, клянусь.

— Ага, верю, — Роуз усмехается, ее глаза закатываются почти так же сильно, как у Слоан. Она, прихрамывая, подходит ближе, гипс глухо стучит о пол, и она морщится. — Он пнул тебя ногой, да? Бьет — значит любит? Не нужно защищать этот кусок дерьма, милая. Я, сука, отрежу ему яйца, — рычит она, направляя на меня кончик лезвия. Я пытаюсь ударить ее концом костыля, но она уворачивается от моего удара, и Слоан встает между нами.

— Нет, правда. Видишь? Логотип Кархатт. Здесь, — говорит Слоан, приподнимая козырек кепки, указывая на круг, выбитый у нее на лбу. Она машет рукой позади себя, на мои ноги. — Этот больше по конверсам.

— Где ублюдок, который сделал это с твоим лицом?

— Сдох.

— Тогда кто, черт возьми, этот ворюга костылей?

— Это Роуэн, — говорит Слоан, снова указывая на меня. Роуз прищуривает глаза, как будто это недостаточная информация. — Он мой дру…парень. Мужчина. Мужчина-парень. Я… с ним. Вот.

Я фыркаю от смеха, когда лицо Роуз морщится.

— Мужчина-парень, — эхом отзываюсь я. — Очень мило, Черная птичка.

— Заткнись, — шипит Слоан, оглядываясь на меня через плечо, как будто не уверена, стоит ли ей сообщать подробности о том, что Фионн мой брат. Я приподнимаю брови в ответ и плотно сжимаю губы. — Может поможешь, пока меня не зарезали?

Я качаю головой.

— Мужик-парень заткнулся, как и просила.

Слоан стонет, ее закатывающиеся глаза сводят на нет прежние усилия Роуз. Она смотрит туда-сюда, поворачивается обратно к девчонке с лезвием, приставленным к ее лицу.

— Послушай, очевидно, что я нуждаюсь в медицинской помощи. Фионн ведь врач, верно? А еще так случилось, что он брат этого блохастого вора костылей.

Подозрительный взгляд Роуз скользит между нами. Она долго раздумывает, потом вытаскивает телефон из кармана, с направленным ножом в нашу сторону, взгляд отрывается ровно настолько, чтобы выбрать контакт для звонка. Я слышу слабые гудки, когда она прижимает телефон к уху, затем приглушенное приветствие моего брата.

— Здесь побитая цыпочка с высоким парнем, который утверждает, что он твой брат. Он украл мой гребаный костыль, — выпаливает Роуз. Она замолкает, когда Фионн что-то говорит на заднем плане, и затем ее глаза устремляются на меня, как лазеры. Она один раз дергает подбородком в мою сторону. — Говорит, чтобы ты назвал свое детское прозвище.

Кровь отхлынула от моих конечностей, взгляд метнулся к Слоан. Я качаю головой.

— Нет.

Это, кажется, приводит адскую кошку в восторг — ответная улыбка Роуз чертовски дикая.

— Отлично. Тогда я воткну тебе нож в яйца.

— Да? Ковыляй сюда и попробуй, — рычу я. Пытаюсь ткнуть ее резиновым концом костыля, но Слоан отбивает его.

— Ради всего святого, вы двое! У меня раненная рука. Мне нужен врач, — говорит Слоан, поворачиваясь из стороны в сторону, демонстрируя безвольную руку. Она бросает на меня грустный щенячий взгляд. Чем дольше она смотрит на меня, тем больше моя решимость рушится. Ее нижняя губа выпячивается, и хотя это может быть притворством, я знаю, что мне конец. — Помоги мне, мужчина-парень.

Долгий стон вырывается из моей груди, когда я провожу рукой по лицу.

— Пиздец. Замечательно, — обе девушки наблюдают за мной не моргая, их брови приподняты в предвкушении. — Говноед.

Они смотрят друг на друга. Наступает мгновение благословенной тишины.

А потом приступ смеха.

Роуз повторяет мой ответ Фионну, и я слышу, как тот хихикает на линии, потом он дает ей несколько кратких инструкций и отключает звонок. Она убирает телефон в карман и убирает лезвие в ножны, а Слоан вырывает костыль из моих рук и передает ей.

Здорово. Теперь они станут лучшими подружками. Как раз то, что мне нужно.

— Ладно, Говноед. Ты прошел тест. Фионн будет дома через пятнадцать минут, разберется с тобой.

— Подожди секунду. Ты так и не сказала, какого хрена здесь делаешь, — говорю я, когда Роуз расплывается в пренебрежительной ухмылке на моем лице.

— Может быть, я девушка-цыпочка Фиона, мистер мужчина-парень, которому все нипочем.

Слоан фыркает от смеха. Я беру ее за здоровый локоть, направляя к дивану, не сводя пристального взгляда с Роуз.

— Боже, помоги нам всем.

Роуз ковыляет прочь на своих костылях, бормоча что-то о «хуже, чем в цирке», что бы это, черт возьми, ни значило. Я наблюдаю, как она направляется к обеденному столу, и когда убеждаюсь, что она не будет гоняться за нами с костылем и мачете, переключаю внимание на Слоан. Помогаю ей подложить несколько подушек под левый бок, чтобы она могла удобно устроиться на мягком диване, но я знаю, каково это — быть настолько измученной, что отчаянно хочешь отдохнуть, и в то же время испытывать адскую боль, при которой невозможно заснуть. Когда она немного успокоилась, насколько это возможно, я опускаюсь перед ней на колени и убираю с ее лица черные пряди.

— Выпьешь? — спрашиваю я, и она кивает, ее глаза прищурены от боли, которая нарастает сильнее, пока спадает адреналин. — Чего хочешь?

Щель между ее бровями морщится, красивые карие глаза смотрят в мои, и от этого у меня сжимается грудь.

— Я хочу… — она замолкает, когда ее глаза бегают в сторону и снова возвращаются. Затем у нее появляется ямочка на щеке. Эта гребаная штучка как маяк озорства. Мне едва удается подавить стон. — Я хочу узнать, как ты заслужил это дерьмовое прозвище.

— Слоан, — предупреждаю я.

— Это были твои собственные какашки или чужие? Часто так делал? И типа… зачем?

Ее дьявольская маска спадает, когда я наклоняюсь вперед и кладу руки по обе стороны от ее колен.

— Тебе повезло, что ты ранена.

Слоан одаривает меня самодовольной ухмылкой. Черт, я до боли хочу, чтобы этот умный ротик и пухлые губки обхватили мой член.

— О, да? — фыркает она. — Почему это?

Я двигаюсь еще ближе. Вторгаюсь в ее личное пространство. Она сопротивляется желанию поглубже зарыться в подушки, у нее перехватывает дыхание. Моя рука обхватывает ее горло, по одному пальцу вдавливаясь в ее кожу, пульс под моей ладонью звучит как музыка. Она вздрагивает, когда мои губы касаются мочки ее уха.

— Потому что я бы перекинул тебя через колено и отшлепал по идеальной заднице, пока та не раскраснеется. И потом, знаешь что?

Она неуверенно кивает. Три раза неровно вдыхает.

— Что? — шепчет она.

— Я бы преподал тебе урок о жажде. Сильной жажде кончить, что аж приходится умолять, — мой член твердеет, когда кровь Слоан приливает к кончикам моих пальцев. — И как только ты усвоишь этот урок, я научу тебя молить перестать так сильно и часто кончать.

Пульс Слоан, как у колибри, воспламеняет мою кровь, слабый имбирный аромат испорчен потом, кровью и ее затяжным страхом. Интересно, понимает ли она, как легко я могу раздавить ее нежное горло? Интересно, думает ли она о том, что попала в лапы убийцы, который так же смертоносен, как и она сама?

— Ты дрожишь, маленькая птичка.

Молниеносным движением я отпускаю ее и возвышаюсь над ней. Мой член молит об облегчении, когда я замечаю ее раскрасневшиеся щеки и учащенное дыхание. Ее пальцы касаются шеи, легкий след движения по розоватой коже, как будто она скучает по моим прикосновениям.

Когда ее глаза встречаются с моими, я одариваю ее мрачной улыбкой, полной уверенности. Полной обещаний.

— Может, тебе стоит начать практиковаться, любимая. Иначе я не принесу тебе выпивку.

Ответом на раздраженный выдох Слоан является мое подмигивание, прежде чем я поворачиваюсь и ухожу. Трудно не оглядываться назад. Раскрасневшаяся и возбужденная Слоан, возможно, моя самая любимая версия. Пока что.

Конечно, я оглядываюсь назад, потому что ничего не могу с собой поделать. Всего один раз. Хитрую ухмылку бросаю через плечо, запечатлеваю образ ее неприкрытого желания в своей памяти.

Добравшись до кухни, я, не торопясь перебираю варианты напитков, останавливаясь на бутылке бурбона «Weller's Antique Reserve», не потому что хочу, а потому, что это самая дорогая бутылка алкоголя в доме, и этот маленький засранец Фионн должен поплатиться за то, что заставил меня назвать прозвище. Роуз сидит за обеденным столом, свет приглушен, перед ней разложен ряд карт.

— Не думал, что ты любишь пасьянсы, — говорю я, ставя стаканы на стойку и наливая первый напиток. Она быстро смотрит на меня, потом обратно.

— Таро.

— А то я не заметил, — говорю я сарказмом. Ее пристальный взгляд снова поднимается на меня, уголок губ приподнимается в слабой улыбке, как бы извиняясь за то, что она пропустила шутку из-за своей рассеянности.

— Хочешь?

— Пас. Не увлекаюсь призывом призраков или еще каким-нибудь дерьмом. Мне хватает невезения.

Роуз пожимает плечами, переворачивает карту из своей колоды.

— Как знаешь.

Она изучает карты. Складка между бровями становится глубже, когда она переводит взгляд с одной на другую. Переворачивает еще одну карту, ее молчание затягивается.

— Итак… — говорю я, и она, не поднимая глаз, переворачивает другую карту. — Ты с моим братом? Как давно вы встречаетесь?

— Мы не встречаемся.

— Ты же сказала…

— Что я его «девушка-цыпочка»? — Роуз не поднимает глаз и фыркает от смеха. — Да, «мужчина-парень» тоже звучало не очень убедительно. Не обижайся.

Я бросаю взгляд туда, где Слоан сидит в гостиной, опустив левое плечо и сосредоточив внимание на телефоне, лежащем на правом колене.

— Не буду, — бормочу я.

— Как долго ты… — ее глаза отрываются от карточек и блуждают по мне, а затем: — Изнываешь…?

Я со стоном провожу рукой по лицу. Что-то подсказывает мне, что Роуз не дурачится.

— Пиздец как долго.

Роуз опускает взгляд на свои карты и глубокомысленно кивает.

— Да. Я так и думала. Что ж, в таком случае не за что.

— За что?

— За мое счастливое присутствие в этом очаровательном жилище, — говорит она, указывая рукой вокруг. — У Фионна главная спальня. У меня первая гостевая. Значит, ты, мой друг, будешь делить постель со своей девушкой-цыпочкой.

Прилив возбуждения и нервозности переполняет мое сердце. Я провожу рукой по волосам и смотрю на Слоан, которая листает что-то в телефоне. Не уверен, захочет ли она этого. Может, стоит лечь на диван? Смогу ли я? Или поспать на полу. Но я не святой, так что ни за что на свете так не сделаю.

— Ебать, — шепчу я.

Роуз фыркает.

— Вот именно. Сделай свой выстрел, братан.

Я качаю головой и раздраженно смеюсь над маленькой дьяволицей, но ее внимание поглощено картами, разложенными перед ней в форме креста. Она наклоняет голову. Морщит лоб. Ее пальцы танцуют над рядом изображений, их значение мне незнакомо.

— Значит, это ты втянул ее во всю эту чертову ситуацию с плечом и отпечатком ботинка на лице?

— Я… я думаю да.

— Какая-то… игра… пошла не по плану?

Бутылка чуть не выскальзывает у меня из рук. Я ставлю ее рядом со стаканами и делаю шаг к столу.

— Что?

— Игра, — повторяет она, не поднимая глаз. Она указывает на карту, на которой изображен мужчина в венке верхом на лошади, другой венок обвивает шест в его руках⁸. Ее взгляд скользит по оставшимся картам. — Игра не на жизнь, а на смерть. Вижу страдание. Секреты и обманы. Иллюзии, — говорит она серьезным голосом, когда ее большой палец касается края карты, название которой внизу гласит «Луна».

— Я же сказал «пас», — говорю я настороженным голосом, который чуть громче шепота.

— Ну да. А карты разошлись во мнениях, — Роуз пожимает плечами. — Они так делают.

Я оказываюсь на противоположном конце стола, мои глаза прикованы к Роуз, когда она постукивает пальцем рядом с верхней картой в ряду справа.

— Башня, — говорит она, тыкая пальцем на выцветшую золотую молнию, которая ударяет в каменную башню. — Разрушение. Или освобождение. Что это значит для тебя?

Ее глаза кажутся почти черными в тусклом свете, когда останавливаются на мне. Все идет кругом, и мой единственный ответ — это покачивание головой.

— Каменная башня, — говорит она, не отводя от меня взгляда, и один раз стучит по карточке. — Она должна быть крепкой. Но здание построено на неустойчивом фундаменте, и хватит одного удара молнии, чтобы оно рухнуло. Хаос. Измена. Боль. И когда твой мир рушится вокруг, раскрывается истина.

— И что… думаешь, случившееся с ней, — это удар молнии?

Роуз переводит взгляд на Слоан, на ее лице появляется задумчивая гримаса, прежде чем она снова обращает свое внимание на меня.

— Не знаю. Может, так оно и есть. Или, может, этот удар еще впереди.

И хотя она отводит взгляд, когда Фионн широкими шагами входит в дверь, слова Роуз острыми крючками глубоко вонзаются в мои мысли. И отказываются отпускать.

Я всех знакомлю. Пытаюсь объяснить, что произошло, отвечаю на все вопросы брата, пока он осматривает плечо Слоан. Мы не задерживаемся в доме, и через двадцать минут едем в офис Фионна. Но когда я смотрю на Слоан, вопросы Роуз все еще трещат в голове. Может быть, они всегда были там.

Я правда могу стать ее освобождением?

Или погибелью?

 

 

16
_______________
РАЗБИТОЕ ДАРОВАНИЕ
СЛОАН

Моя голова лежит на коленях Ларк, ее пальцы перебирают мои волосы. Она раскачивается в такт мелодии своего хриплого голоса.

— Никто здесь не сможет полюбить или понять меня… — поет она. Ее голос стихает до дрожащего гула.

Я сделала то, чего никогда не смогу повернуть вспять. То, чего я никогда бы не захотела, даже несмотря на то, что большинство людей почувствовали бы сожаление. Но я нет. Мне легко. Я наконец-то открыла ворота, где по ту сторону лежало чудовище, гремя прутьями и умоляя освободить его. Теперь, выйдя наружу, нет никакой возможности снова запереться.

Я и не хочу.

— Мои родители все исправят, — шепчет Ларк, целуя меня в волосы. — Я расскажу им, что ты сделала это для меня. Они помогут нам. Ты поедешь со мной домой.

У меня мокрые руки. Липкие. Я поднимаю их в луч лунного света, падающий из окна. Они покрыты алой кровью.

Когда опускаю руки, то вижу тело на полу. Художественный руководитель колледжа Эшборн.

И мое единственное желание — чтобы он воскрес из загробной жизни, а я смогла сделать это снова.

— Поедем поздно вечером… — Ларк поет: — Черная птичка, пока, пока.

— Черная птичка, — произносит другой, но знакомый голос. Я выныриваю из мрака воспоминаний и грез, которые никогда не отпускают. Когда открываю глаза, Роуэн рядом, сидит на краю кровати. Его рука убирает волосы с моего лица. — Это просто ночной кошмар.

Я моргаю и осматриваюсь в незнакомом окружении. Свет, льющийся из ванной комнаты, освещает часть гостевой спальни, оформленной в темно-серых и белых тонах с вкраплениями желтого, которые теряют свой жизнерадостный блеск в тени. Моменты возвращаются из тумана сильных обезболивающих. Воспоминания об агонии, когда Фионн поворачивал мою руку. Боль в глазах Роуэна, когда он держал меня за руку и напоминал, что нужно дышать. Рельеф кости, возвращающейся на место. То, как Роуэн положил свою голову рядом с моей, когда все закончилось, как будто каждое мгновение оставляло глубокий след в его сердце. Когда он поднялся и посмотрел на меня, в его глазах были и страдание, и сожаление, и не знаю, что из этого было хуже.

И даже сейчас эти чувства горят в его глазах.

— Который час? — спрашиваю я, слегка приподнимаясь со стоном. Болит плечо, но утешает то, что рука теперь на месте.

— Одиннадцать тридцать.

— Чувствую себя отвратительно, — говорю я, опуская взгляд на свои леггинсы и фланелевую рубашку на пуговицах, в которой я спала последние несколько часов. Я не принимала душ уже больше суток, с того утра в доме ужасов Харви. Как будто все осталось вместе с потом на коже.

— Пойдем, — Роуэн протягивает руку, чтобы помочь мне сесть. — Приготовлю тебе ванну. Это немного облегчит боль.

Он оставляет меня на краю кровати и направляется к полоске света, как будто знает, что мне нужна минута, чтобы сориентироваться. Я слышу, как скрипит кран, льется вода. Долгое время япросто стою в тускло освещенной комнате, пока не преодолеваю саму себя и не присоединяюсь к Роуэну.

Ничего не говорю, останавливаясь у туалетного столика, смотрю на свое отражение и пытаюсь прогнать слезы, несмотря на сильное жжение в глазах и комок в горле. Темно-фиолетовые синяки залегают в уголках глаз, след ботинка Харви Мида еще ярче отпечатался на моей коже, чем когда я впервые увидела его в машине. Засохшая кровь виднеется на ноздрях. Нос болит и распух. Однако, к счастью, он не сломан. И это хорошо, потому что я и так выгляжу как сгоревший мусор, и мне не нужен сломанный нос в придачу.

— Готово, — говорит Роуэн, выключая воду. Когда я не отвечаю, он подходит ближе, его отражение останавливается на периферии. Я не отрываю глаз от своего изуродованного лица. — Попрошу Роуз помочь тебе.

— Нет, — шепчу я. Слезы собираются на ресницах, несмотря на все мои усилия сдержать их. — Ты.

Роуэн не двигается с места какое-то мгновение, которое кажется очень напряженным. Когда он приближается, то встает у меня за спиной, его пристальный взгляд настолько прикован к моему отражению, что я чувствую это сквозь стекло.

— Красивая.

Недоверчивый смешок, который больше похож на рыдание, срывается с моих губ.

— Я дерьмово выгляжу, — говорю я, когда падает первая слеза. Знаю, что меня не должно это волновать так сильно. Это же временно. Через несколько недель станет лишь воспоминанием, возможно, даже забавным. Но не могу притворяться, что мне все равно, как бы ни старалась. Может быть, я просто устала от боли, стресса и долгих часов в дороге. Или, может быть, мне просто трудно принять тот факт, что моя уязвимость не просто заперта внутри. Он смотрит на мир в полном цвете. Она с радостью смотрит на него.

— Для меня ты прекрасна, — говорит Роуэн. Протягивает руку из-за моей спины, чтобы большим пальцем стереть слезу. Следующий пассаж его ласки следует за появлением синяка у меня под глазом. — Вот этот цвет, сколько вещей такого же цвета? Это редкость.

Он снова касается моего синяка, его прикосновение такое мягкое, что я не чувствую боли. У меня дрожат губы. Еще больше слез наворачивается на глаза.

— Баклажан, — говорю я дрожащим голосом. — Это самый ужасный овощ.

Хриплый смех Роуэна согревает мою шею и посылает ток по коже.

— Не правда. Сельдерей — самый отвратный.

— Но баклажаны чересчур мягкие.

— Точно не по моему рецепту. Обещаю, тебе понравится.

— У меня лицо цвета баклажана. По сути, как и цвет члена. Смазливая физиономия члена с логотипом Кархартт.

Роуэн убирает волосы с моего плеча и нежно целует в щеку. Мне не нужно видеть его отражение, чтобы почувствовать улыбку, когда его губы задерживаются на моей коже.

— Не помогло. Позволь попробовать еще раз, — говорит он с теплым весельем в голосе. Другой рукой обнимает меня, расстегивая первую из двух застежек на моей перевязке. Моя гримаса боли встречена еще одним поцелуем. — Этот цвет не напоминает мне баклажан, как ни говори. Скорее, ежевику. Самая лучшая ягода, если хочешь знать мое мнение. Еще ирисы. У них самый лучший аромат из всех цветов. Еще напоминает мне о ночи, как раз перед рассветом. Самое лучшее время суток, — вторая пряжка со щелчком расстегивается, и я закрываю глаза от боли, когда Роуэн снимает повязку с моей руки.

— Но…

— Ты для меня — все самое лучшее, Слоан. Неважно, сколько синяков у тебя в сердце или на коже.

Когда я открываю глаза, то не вижу своих отметин. Дело не в шишках, не в царапинах и не в крови. Темно-синие глаза Роуэна сливаются с моими, рука обхватывает меня за талию, другая — медленно выводит узоры на коже.

Я кладу свою здоровую руку поверх его, обхватываю пальцами костяшки его пальцев там, где шрамы пересекают кость крест-накрест. Затем убираю его руку, и мой внимательный взгляд улавливает каждый нюанс выражения его лица. Я веду его пальцы к верхней пуговице моей рубашки и опускаю свою руку на напряженные мышцы его предплечья.

Мы не обмениваемся ни единым словом. Просто непоколебимо смотрим друг на друга в зеркале.

Роуэн расстегивает первую пуговицу. Вторую. Третью. Четвертая находится ниже моей груди. На пятой видна верхняя часть живота. Шестая — возле пирсинга на пупке. Он по-прежнему не сводит с меня глаз, расстегивая седьмую и восьмую. Кусочек кожи моего тела светится в свете, который льется на нас из окна.

Мой пульс учащается. Я могла бы увидеть его на своей шее, если бы захотела отвести взгляд. Но не могу. Продолжаю смотреть, когда пальцы Роуэна обхватывают край рубашки.

Он распахивает ее, подставляя мою грудь теплому воздуху. Затем проделывает то же самое с другой стороной. И все же наши взгляды по-прежнему прикованы друг к другу. Только когда я сглатываю и поднимаю брови, он, наконец, опускает взгляд на мое тело.

— Господи… — шепчет он. — Слоан…

Моя кожа — сплошное месиво из царапин и синяков, все отметины темнее и заметнее, чем несколько часов назад. Его пристальный взгляд скользит по каждой частичке обнаженной кожи, как будто я что-то драгоценное, но поврежденное, разбитое дарование. Возможно, все не так, как он ожидал, но я знаю, что он представлял меня такой раньше, обнаженной и уязвимой для его взгляда, его прикосновений. Точно таким, каким я его себе представляла. Но совсем другое дело чувствовать это в тяжелой тишине, которая простирается между нами. Я не ожидала, что моя кровь так загорится, или что весь мир сузится до этой точки, до этого мгновения в зеркале.

Взгляд Роуэна останавливается на моем горле, его темно-синие глаза становятся почти черными, зрачки поглощают цвет, пока не остается лишь тонкая полосочка синевы. Он проводит линию вниз по центру моего тела, его взгляд медленный, как и прикосновение. Он гладит по выступам на моей груди. Поворачивает влево и замедляется над сердцем. Прослеживает пирсинг из розового золота вокруг соска. По моим рукам пробегают мурашки, и я вздрагиваю, когда он разглядывает такой же пирсинг на правой груди.

— На что-то засмотрелся, красавчик? — шепчу я.

— Да, — говорит он с болью в голосе. — Боже, да, Слоан. На всю тебя.

Роуэн сначала стягивает рубашку с моей здоровой руки, затем не торопясь снимает ее с распухшего плеча, не отрывая взгляда от отражения моего тела. Ткань падает к ногам. Он делает глубокий вдох, потом зацепляет большими пальцами за пояс леггинсов и стягивает их с бедер. Его пальцы обхватывают мою лодыжку, поднимая ногу от прохладной плитки, и стягивают одну штанину, затем следующую. Когда он встает во весь рост позади меня, я вижу каждый напряженный вздох в его груди, каждый удар его сердца, и как пульс учащается на шее.

— Мне нужно взять себя в руки, — бормочет он самому себе низким и хриплым голосом. Он протягивает мне руку, и я беру ее. — Давай. В ванну. Пока я, блять, не сдох.

Я еле волочу ноги, когда он тянет меня к облаку белых пузырьков, мерцающих в ванне.

— Если ты умрешь, я получу дополнительный выигрыш?

— Я готов проиграть все игры, Черная птичка, — ворчит он. — Но не думаю, что нам нужно впадать в крайность и убивать меня.

Мы останавливаемся на краю ванны. Роуэн держит меня за здоровую руку, пока я опускаю один палец ноги в теплую воду. Когда делаю первый шаг внутрь, поднимаю взгляд, ожидая застать его пялящимся на мое тело. Но нет. Его глаза смотрят на меня, между бровями залегла складка, как будто все это для него мучительно.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, опираясь на его руку и опуская другую ногу в воду, вставая в маленькую ванну, моя слабая улыбка только усиливает его хмурость.

— Не совсем.

— Ты отлично справляешься.

— Разве не я должен тебе это говорить?

— Возможно.

— Просто залезай, ради всего святого.

— Я залезла.

Роуэн проводит свободной рукой по лицу.

— Как у тебя еще хватает сил издеваться надо мной?

— Для этого всегда найдется энергия. Твои страдания — мой приоритет номер один, — моя улыбка становится ослепительной, но увядает, когда взгляд Роуэна переводится с меня в угол комнаты, как будто он больше ни секунды не может удерживать свое внимание на моем лице. — Что такое? Роуэн?..

— Я страдал четыре года, Слоан. Умоляю тебя. Залезай в долбанную ванну.

Мои глаза не отрываются от его профиля, пока я медленно погружаюсь в воду. С каждым мгновением я надеюсь, что он встретится со мной взглядом, но он этого не делает, как будто не может. Будто он поместил себя в коробку, которую сам же притащил.

Я погружаюсь в воду до тех пор, пока пузырьки не поглощают мою грудь, видны только плечи и верхняя часть спины, я наклоняюсь вперед и обхватываю колени. Надо мной прерывисто выдыхает Роуэн. Проходит мгновение, прежде чем он опускается на корточки до моего уровня. Мой взгляд все еще прикован к нему, и он по-прежнему избегает его.

Роуэн берет маленькое полотенце на краю ванны, намачивая в воде. Он осторожен, не делает резких движений. Достает сжатое полотенце и проводит им по моему здоровому плечу, медленными движения смывая грязь, и, хотя внешне я остаюсь совершенно неподвижной, мои мысли бурлят как ураган.

Я сглатываю, все еще не в силах отвести взгляд от Роуэна. Мой голос звучит тихо, когда я спрашиваю:

— Четыре года?

Глаза Роуэна темнеют, их внимание приковано к движению своей руки, когда он проводит полотенцем по моей коже. Он не задевает меня кончиками пальцев, ни разу.

— Ты уже знаешь. Я говорил тебе у Торстена.

Мое сердце замирает. Роуэн опускает ткань сквозь облако пузырьков в воду, на этот раз мимолетно касаясь моего бедра, возможно намеренно. Прежде чем я успеваю убедиться, ткань вынимается из воды и скользит по моей спине.

— Ты… ты помнишь?

Роуэн не отвечает. И не думаю, что ответит. Поэтому, когда он опускает тряпку в воду в третий раз, я хватаю его за запястье под водой, и, наконец, его глаза встречаются с моими.

— Хэй, — говорю я мягким голосом. — Я здесь.

— Слоан… — Роуэн закрывает глаза и делает глубокий вдох, как будто надеясь смыть боль. Когда встречается со мной взглядом, он выглядит таким же измученным, как и минуту назад. — Если я снова прикоснусь к тебе… — он качает головой. — Я кое-как сдержался, чтобы просто раздеть тебя, а не наклонить к тумбе и трахать до тех пор, пока ты не будешь умолять остановиться.

Мои щеки розовеют, но я пытаюсь изобразить дерзкую улыбку, которая только усугубляет агонию в глазах Роуэна.

— Не вижу проблем в этой идее.

— Ты ранена.

— Только плечо. И лицо. Ладно, у меня еще немного побаливают ребра, но я в порядке, правда. Издержки работы, верно?

— Мне нужно о тебе заботиться. Все по моей вине. Игра была моей дурацкой идеей.

— Эй, не наговаривай на игру. Это самое веселое, что у меня было с тех пор…может быть, никогда. Сколько я себя помню. Я жду этого больше всего каждый год, — говорю я, веселье исчезает из моего голоса с каждым произнесенным словом, по мере того как правда всплывает на поверхность. — Тебя я жду больше всего, Роуэн.

Он сглатывает, выражение его лица скрывает тонкую завесу того конфликта, который гложет его изнутри. Когда он качает головой, внезапные, сдерживаемые слезы обжигают мне нос. Я не хочу его страданий, каким бы забавным это ни казалось всего несколько мгновений назад.

— Я хотела играть, — продолжаю я, мой голос по-прежнему уверенный, хотя не думаю, что это продлится долго. — Я была напугана сначала, боялась, что совершаю огромную ошибку. Но найти того, кто смог понять меня, несмотря на все осколки под маской? Мне это было нужно. До твоего появление чего-то не хватало. Тебя, Роуэн. Я тебя нашла. Благодаря тебе не боюсь быть пойманной. Не боюсь играть на наших условиях. Не боюсь веселиться, даже несмотря на то, что наше веселье, возможно, не соответствует представлениям о хорошем времяпрепровождении.

Его челюсть сжимается, как будто он борется с собой, чтобы не выдавить из себя следующие слова.

— В этом-то и проблема, Слоан. Это все небезопасно. Все, что ты сказала — рискованно, — когда я открываю рот, чтобы возразить, Роуэн хватает меня рукой за подбородок, чтобы поймать в ловушку своего сурового взгляда. — Я. Почти. Потерял. Тебя, — говорит он, каждое слово подчеркивается паузой, как будто он пытается вдолбить каждое из них в мою голову.

— Я здесь, — отвечаю я в том же тоне. Мои пальцы обхватывают его руку, направляя ладонь к моему сердцу, прижимая к учащенному биению. — Прямо здесь.

— Слоан…

С меня хватит слов.

Я сокращаю расстояние между нами и прижимаюсь к его губам. Он замирает от шока, и я сжимаю его руку там, где она все еще влажная и горячая, покоится на моей груди, а мой язык требовательно касается его губ. Впусти меня. В этот момент я понимаю, что всегда была в мыслях Роуэна, в его планах, может быть, даже в его сердце, и теперь меня пугает, что он может отстраниться от меня.

Он целует меня в ответ, но неуверенно, как будто он нехотя пытается удержать меня на расстоянии.

Я провожу его рукой по своей коже. Его дыхание прерывается, когда я останавливаюсь на своей груди, пирсинг на соске лежит в центре его ладони. Противоречивый стон вырывается из-под контроля Роуэна. Его рука сильнее прижимается к груди. Но поцелуй все еще не тот, что был в сарае, когда казалось, что мы избежали одной судьбы, и попали в другую, лучшую.

Поэтому я двигаю его рукой. Прижимаю его к груди. Провожу по моей коже. Позволяю его руке скользнуть в воду, медленно и нежно проводя по пупку. Я знаю, что ему тоже нравится этот пирсинг. Я видела это в его глазах, когда он наблюдал за мной в зеркале.

Наш поцелуй прерывается, когда я продолжаю опускаться ниже. Его дыхание наполняет мои чувства, легкий привкус бурбона призрачно витает между нами. Я вдыхаю аромат и задерживаю его в легких, пока мой пульс гулко отдается в ушах.

Я прижимаю ладонь Роуэна к своим бедрам и держу ее там.

Он делает прерывистый вдох.

— Слоан… это…

Опускаю руку, позволяя ему исследовать себя. Его пальцы находят мой клитор и пирсинг там, а я прикусываю нижнюю губу от всплеска ощущений. Затем он переходит к симметричному пирсингу наружных половых губ, где штанги с каждой стороны увенчаны маленькими титановыми шариками. К тому времени, когда он добирается до пирсинга «фуршет⁹», он почти вибрирует от напряжения.

— Вылезай из ебучей ванны, — рычит он, хватая меня за здоровую руку и поднимая на ноги. Волна воды перехлестывает через край и пропитывает низ его джинсов, но он, кажется, этого не замечает.

— Но я только что залезла, как ты и приказывал, вообще-то.

— Мне похуй.

Я одариваю его невинной улыбкой, за что получаю острый и жаркий взгляд.

— Ты же сказал, что тебе нужно заботиться обо мне.

— Именно это я и буду делать.

В момент, когда моя вторая нога высовывается из ванны и касается коврика, он поднимает меня на руки. Не дает полотенце, не укутывает меня ни во что, кроме своих объятий. Капли пены скатываются с моего тела и падают на пол, его футболка уже намокла.

Роуэн чересчур сильно распахивает дверь и направляется к кровати.

— Но я тебе не ангелок, черт побери.

Он сажает меня на край и отходит в сторону. Его грудь напрягается под мокрой футболкой при каждом вдохе. Скрестив руки на груди, он пристально смотрит на меня сверху вниз, где я сижу, скрестив ноги, здоровой рукой прижимая раненую к телу.

— Покажи, — требует он.

Мои брови приподнимаются, сердце пытается вонзиться в ребра.

— Показать?

— Ты меня слышала. Залезай на кровать, раздвинь ноги и покажи мне.

— Все намокн…

Я даже не успеваю произнести последнее слово, как он оказывается у меня перед лицом, всего в дюйме, руками обхватывает мои бедра по обе стороны.

— Неужели я выгляжу так, будто мне не насрать? Ты правда думаешь, что мне не все равно? — мою кожу покалывает, словно умоляя о его ласке, и я уверена, что он знает это, чувствует в каждом прерывистом вздохе, срывающемся с моих губ. Он старается не прикасаться ко мне, только огнем в горящих глазах. — Мне надоело ходить вокруг да около, Слоан. Я хотел тебя четыре года. И ты покажешь то, в чем я нуждался.

Роуэн не двигается, когда я медленно распрямляю ноги и разжимая руки, чтобы опереться на правую. Приподнимаюсь на кровати, он нависает надо мной, упираясь кулаками в край матраса и не сводя с меня глаз, пока не удовлетворяется моим местоположением. Когда я останавливаюсь в центре кровати, Роуэн выпрямляется и снова скрещивает руки на груди, стиснув зубы.

— Раздвинь ноги, Слоан.

Его глаза не отрываются от моих, когда я шумно выдыхаю. Левая пятка скользит по матрасу, затем правая, мои колени все еще согнуты, я опираюсь на локоть. Глаза Роуэна не двигаются, хотя я обнажена перед ним, как будто он мучает себя, отказывая себе в желании смотреть вниз.

— Шире.

Жар разливается по моему телу, когда я раздвигаю ноги немного шире. Боль нарастает в костях, пустота умоляет о том, чтобы ее заполнили. Каждое требование Роуэна — топливо, каждое слово — зажигалка.

— Шире, Слоан. Перестань пытаться спрятаться от меня, клянусь тебе, что это не сработает.

Я сглатываю. Раздвигаю ноги до такой степени, что мне становится неудобно.

Проходит немного времени, прежде чем взгляд Роуэн отрывается от моего и путешествует вниз по моему телу. Я чувствую его каждой частичкой, тяжесть его желания, его слабеющую сдержанность, все это огнем горит у меня внутри. Его внимание сосредотачивается на вершине моих бедер, и мышцы его предплечий напрягаются.

— Пирсинг клитора. Расскажи.

Он не поднимает глаз, когда я делаю паузу. Просто ждет, наблюдает.

— Мне было восемнадцать, — говорю я. — Мой второй пирсинг на теле, после пупка. Конечно, это было больно, но не так сильно, как я думала. Как только прокол зажил, я подумала, это помогло. С оргазмами.

— Раньше у тебя не было оргазма?

— Не знаю. У меня не было подходящей… ситуации… потом казалось, что это дало мне контроль, — я остаюсь неподвижной, когда мускул на челюсти Роуэна дергается. У него темные глаза с прищуром. Он знает о моем прошлом ровно столько, чтобы восполнить пробелы в своих знаниях собственным воображением. — Пирсинг на половых губах сделала в двадцать. Мне нравилось, как это выглядит. Я знаю, что сережки маленькие, но почему-то они напоминают доспехи. Может быть, в этом нет смысла.

— Есть, — говорит он, когда его взгляд приковывается к моему.

Я одариваю его слабой улыбкой, которая исчезает в мгновение ока.

— Последний, «фуршет», я сделала за несколько месяцев до того, как встретила тебя. С ним я просто почувствовала себя увереннее. И подумала, что партнеру это тоже может понравиться.

Глаза Роуэна — лишенная света пустота, его голос глубокий и скрипучий, когда он говорит:

— Понравилось?

Мой взгляд перемещается по комнате и останавливается где-то в тени. Я не смотрю на него, когда качаю головой.

— Нет. Я ни с кем не была с тех пор, как встретила тебя.

Эти слова встречены молчанием. Они висят в воздухе. Они потребляют кислород в помещении. Когда мой взгляд отрывается от теней, встречается с Роуэном, я вижу как его сдержанность взрывается.

— Почему нет? — спрашивает он.

Я снова качаю головой.

— Я же сказал. Перестань прятаться. Со мной это больше не сработает. Ты хочешь этого? Ты хочешь меня? Тогда, блять, скажи мне, Слоан, — он отрывает руки от груди. Кладет их на мои колени, удерживая дрожь в моих костях, даже не дрожь, а тектонический сдвиг, который раскалывает на части. — Скажи мне, блять, пока я не разрушил тебя для всех остальных мужчин. Скажи мне…

— Ты, — говорю я. Каждый вдох сотрясает легкие. — Я встретила тебя. Я не хотела никого другого. Только тебя. Я хочу только тебя.

В его глазах нет ни веселья, ни облегчения, только хищная напряженность. Он смотрит на меня так, как тигр посмотрел бы на ягненка.

Блюдо, которое хочется проглотить.

Матрас прогибается, когда он кладет одну ногу на кровать, а затем другую, чтобы встать на колени между моими раздвинутыми икрами.

— Вспомни, что ты сейчас сказала, когда будешь думать, что больше не сможешь кончить. Потому что сможешь. Нам надо наверстать ебаных четыре года, — Роуэн опускается между бедер, его мозолистые ладони обхватывают мою нежную плоть, держа широко раскрытой. Каждый выдох согревает влагу, скопившуюся у моего входа. Его глаза все еще прикованы к моим, это гравитационное притяжение, от которого избавиться. — Выбери стоп-слово. Быстро.

Я сглатываю. Трудно.

— Бензопила.

Он издает смешок, и по моему телу разливается тепло.

— Как уместно, любимая. А теперь будь хорошей девочкой и найди, за что ухватиться… — говорит он, затем долго, медленно проводит языком по моему клитору. — Потому что я тебя уничтожу.

 

 

17
_______________
ПРЕКРАСНАЯ КАТАСТРОФА
РОУЭН

Я сказал ей, что не ангел.

Не думаю, что она поверила.

Но она вот-вот поймет, что я тот дьявол, о нужде в котором она и не подозревала.

Я провожу языком по изогнутой металлической сережке чуть ниже ее клитора, большим пальцем обвожу ее чувствительный комок, немного нажимая, чтобы заставить ее желать большего. Слоан приподнимается с матраса и судорожно вздыхает, когда я беру пирсинг в рот. Аромат ее возбуждения смешивается с запахом мыла, оставшимся на ее коже. Я уже почти схожу с ума от потребности погрузиться в ее тугое тепло.

— Роуэн, — шепчет она. Моя свободная рука скользит вверх по ее телу, чтобы поиграть с сердечком на заостренном соске. Щупаю сережку и крошечные шарики на каждом конце, потом слегка тяну, вызывая у нее дрожь. Улыбаюсь ее отзывчивости, но хочу, чтобы она перестала сдерживаться.

— Я не расслышал, любовь моя, — прижимаюсь к ее клитору и провожу языком по бутону и металлическому стержню, пока громкий стон, наконец, не срывается с ее губ. — Так-то лучше, — говорю я, отодвигаясь.

— Нас услышат, — шепчет она. — Фионн и Роуз.

— Хорошо. Покажем, как это делается. Дадим Фионну пищу для размышлений. Может быть, он преодолеет себя и сделает к ней шаг.

Слоан издает смешок, который переходит в крик удовольствия, когда я погружаю язык в ее киску, ощущая вкус ее сладкого, горячего возбуждения, запечатлевая в памяти. Пальцами обвожу симметричные ряды титановых шариков и стержней, обрамляющих ее вход, а она извивается, потом облизываю ее губы и возвращаюсь к клитору, погружая палец в ее киску. Ее глаза закрыты, голова откинута на подушку. Здоровая рука сжимает железную перекладину изголовья кровати, она прикусывает губу.

Мой палец изгибается, медленно проводя дорожку по ее внутренним стенкам. Она корчится и вонзает зубы в губы. Так не пойдет. Я быстро шлепаю ее по сиськам двумя нежными шлепками один за другим, и она немедленно отрывает губы, жадно втягивая воздух.

— Все еще не слышу.

— Роуэн, — хнычет она.

Слоан корчится, когда я легко шлепаю ее по киске и медленно двигаю пальцем внутри.

— Ты чего-то хотела, Черная птичка? Придется сказать погромче.

— Еще, — говорит она, на этот раз громче. — Хочу еще.

Я добавляю еще один палец, и с ее губ срывается более громкий стон. Но она все еще сдерживается.

— Придется придумать что-нибудь получше, если хочешь кончить.

Дрожь сотрясает ее тело, когда я обдуваю тонкой струйкой воздуха ее обнаженную плоть.

— Пожалуйста, Роуэн. Пожалуйста, — хрипит она.

— Вот что я тебе скажу, — говорю я. Она встречает мой выжидающий взгляд, ее глаза прикрыты от вожделения. — Раз уж ты так любезно попросила, я позволю тебе кончить. Но побыстрее обретай свой голос, маленькая птичка. Потому что мы только начали, и я буду продолжать в том же духе столько, сколько потребуется, пока твое стеснение не исчезнет. К концу ты будешь кричать. Я тебе, блять, обещаю.

Из груди Слоан вырывается сдавленный стон.

Я просовываю свободную руку под ее бедра и приподнимаю ее задницу с матраса.

А потом пожираю ее, буквально.

Двигаю пальцами и сгибаю их, глажу самую чувствительную точку внутри. Мой язык танцует над ее клитором, я беру ее пирсинг губами и легонько потягиваю. Она дергается, стонет и хнычет, но Слоан движется в никуда, только к самому краю. И я держу ее там, где хочу, столько, сколько захочу. Засовываю пальцы поглубже и останавливаюсь, лишая ее нарастающего оргазма.

— Еще кое-что, любимая, — говорю я, когда она издает раздраженный скулеж. — Не своди с меня глаз.

Расширенные зрачки Слоан устремляются на мое лицо, и я улыбаюсь.

— Какая хорошая девочка.

Не моргая, я втягиваю ее клитор в рот, прижимаюсь губами, давлю, приближаю к развязке. Она вскрикивает и крепче хватается за железную перекладину. Ее киска сжимается вокруг моих пальцев, и я сосу ее клитор.

Потом снова отпускаю.

— О, и еще кое-что…

— Роуэн, — рявкает она, и я издаю мрачный смешок, касаясь ее кожи. Мои глаза не отрываются от ее, когда я томными движениями провожу языком по треугольнику пирсинга, вызывая у нее дрожь желания. — Ради всего святого, пожалуйста, дай мне кончить. Больше никаких «кое-что». Больше никаких остановок.

— Больше никаких остановок, — повторяю я. Дьявольский блеск в моих глазах встречается с ее вспышкой настороженности. — Как пожелаешь, Черная птичка. Я не остановлюсь, как ты и попросила.

В последний раз я обхватываю ее ртом, облизывая, посасывая и покусывая, пока она не превращается в извивающееся месиво в моих руках, ее возбуждение размазывается по бедрам и моему лицу. Влагалище пульсирует под моими пальцами, она дергается со сдавленным стоном, выгибая спину на влажных простынях. Я продолжаю давить, убеждаясь, чтобы каждая секунда ее удовольствия не прошла впустую, пока она не обмякает и не задыхается.

Высовываю руку из-под нее, кладу ладонь на мягкую кожу ее живота, вынимаю пальцы из ее киски и поднимаюсь на колени. Может быть, она еще не осознает, как долго будет находиться в моей несуществующей власти, но, по крайней мере, она знает, что я еще не закончил.

Я нависаю над ней. Ее глаза не отрываются от меня, пока я провожу кончиком своего блестящего пальца по ее губам.

— Открой, — приказываю я. Она так и делает, высунув язык. Я кладу пальцы на скользкое тепло, и она обхватывает их губами, напоминая то, что я уже много раз представлял себе — фантазию о том, как ее теплый и влажный ротик обхватывает мой член. — Соси.

Глаза Слоан закрываются со стоном, который вибрирует в моих пальцах, когда она сильно надавливает. Ее язык скользит по моей коже. Дрожь пробегает по мне, ее глаза резко открываются, прищуриваясь, тонкая улыбка появляется на щеках.

— Ты знаешь, что творишь со мной, да? Ты хочешь мучить меня так же сильно, как и я тебя, — говорю я, высвобождая пальцы из ее всасывающего рта.

— Может быть, — выдыхает она.

— Но в этой игре ты не выиграешь, Черная птичка, — я одариваю ее мрачной ухмылкой, сползая с кровати задом наперед.

Одной рукой я снимаю футболку и бросаю ее на пол. Глаза Слоан блуждают по моему телу. И я позволяю. Я, блять, красуюсь. Она любит напоминать, чтобы я не зазнавался, но я знаю себя и какой эффект могу произвести. Мускулы и шрамы, смешанные с завитками чернил. Точно так же, как я смотрю на нее и нахожу красоту в синяках, она смотрит на меня и чувствует то же самое. В наших шрамах есть искусство. Удивительно, как мы можем исцелять друг друга.

— На что-то засмотрелась, красотка?

Я вижу, как она сглатывает. Ее взгляд скользит вверх по моему телу, встречаясь с моим.

— Да. На тебя.

— О, хорошо, — говорю я, расстегивая ремень и молнию на джинсах, стягивая их с трусами вниз, освобождая эрекцию. Ее взгляд опускается на мой член, когда я обхватываю его ладонью, чтобы медленно провести рукой по всей длине. Она облизывает губы. Я вижу, как бьется пульс у нее на шее, даже при тусклом освещении. — Не хочу, чтобы ты была разочарована.

Слоан издает недоверчивый смешок.

— Это невозможно, — и затем она встречается со мной взглядом, выражение ее лица серьезное. — Ты прекрасен, Роуэн.

На этот раз моя очередь краснеть.

Я уверен, что она это видит. Ее нежная улыбка вспыхивает и гаснет. Но если она думает, что улыбка и комплименты меня смягчат, то это не сработает.

Я обхватываю рукой ее лодыжку и раздвигаю шире для себя, забираясь обратно на кровать.

— Ты принимаешь контрацептивы?

— Да, — отвечает она, и густой румянец расползается по ее груди. — У меня стоит внутриматочная спираль.

— Хорошо, — я прижимаю головку своего члена к ее входу, провожу им по пирсингу в «фуршет». Черт возьми. Она — как восьмое чудо света, как я всегда и предполагал. — Потому что я наполню тебя до тех пор, пока ты не утонешь в моей сперме.

Мои глаза закрываются, когда я провожу головкой эрекции по пирсингу на ее половых губах, вверх с одной стороны и обратно вниз с другой. Глубокий, прерывистый вдох наполняет мои легкие, пока я еще держусь. Хочу насладиться предвкушением.

Рука Слоан находит мое запястье, ее ногти впиваются в мою кожу. Когда я открываю глаза, то вижу, что на меня смотрит отчаяние. Она не просто хочет этого, как я. Она нуждается.

— Трахни меня, Роуэн, пожалуйста. Уничтожь меня.

Моя сдержанность лопается.

— Тогда смотри вниз. Смотри, как хорошо ты меня поглощаешь.

Я вжимаюсь в ее тугое тепло только по головку. Она смотрит в точности так, как я требовал, со срывающимся дыханием. С ее губ слышен стон, когда я остаюсь неподвижным, все мое внимание сосредоточено на том, как ее тело облегает мое, а пирсинг красиво блестит в тусклом свете.

Я просовываю свой член немного глубже, затем вынимаю всего на дюйм, ее киска сжимается вокруг.

— Блять, Слоан. Посмотри, как отчаянно твоя киска меня жаждет. Так крепко обхватывает, не хочет отпускать.

С каждым неглубоким толчком я двигаюсь глубже, останавливаясь всякий раз, когда Слоан пытается запрокинуть голову со стоном. Я хочу, чтобы она смотрела. Чтобы никогда, блять, не забыла этот момент. Поэтому жду. Всякий раз, когда она пытается отвести взгляд, когда удовольствие отрывает ее от меня, я выжидаю, пока ее внимание не вернется именно туда, куда я хочу. На меня. На нас. И когда она, наконец, остается прикованной к тому месту, где соединяются наши тела, я раздвигаю ее ноги шире и толкаюсь глубже, до самого конца, прижимаясь бедрами.

Я остаюсь там, руками обхватываю ее талию, мой взгляд скользит от того места, где я глубоко погружен в киску, к ее прекрасному, покрытому синяками телу. Сосредотачиваю внимание на ее лице, впитываю каждое изменение в ее выражении, когда вынимаю полностью член, а потом заново вонзаюсь до самого основания. Ответный стон Слоан громкий, отчаянный. Она хватается за спинку кровати, и я делаю это снова. На этот раз она стонет еще громче.

— Моя девочка, — говорю я, встречая ее темный пристальный взгляд с дерзкой улыбкой и наклоняясь вперед. Рукой обхватываю ее за горло. — Кричи так громко, как хочешь. Пусть весь чертов район слышит, мне похуй.

Я врезаюсь в нее долгими, мощными ударами, член с каждым движением скользит по пирсингу, сводя меня с ума от желания. Я переполнен ею. Ее запахом и хриплыми стонами. Ее пульсом, бьющимся под моей ладонью. Ее телом подо мной. Ощущением того, как ее влагалище крепко обхватывает мой член. Она повсюду, в каждой капле моей крови, в каждой искре мысли, и я хочу уничтожить ее за это к чертовой матери. Разбить точно так же, как она меня. Потому что она ставит меня на гребаные колени. Я хочу погубить ее, чтобы она стала моей, моей прекрасной катастрофой. Моим диким созданием. Моей богиней хаоса.

И я трахаю ее так, словно родился лишь для этого.

Я врезаюсь в нее. Сильно. Глубоко. Неумолимо и беспощадно. Она напрягается, когда я сжимаю ее горло, вены вздуваются на шее. Я рассказываю ей обо всех позах, в которых трахну ее. В рот. В идеальную киску. В ее тугую маленькую попку. Я хочу наполнять ее до тех пор, пока не окажусь повсюду. Точно так же, как она повсюду во мне.

И ей это чертовски нравится.

Ее возбуждение наполняет воздух ароматом. Она умоляет о большем. Умоляет не останавливаться. И я не замираю, ни на секунду. Я крепче сжимаю ее горло одной рукой, другой круговыми движениями прижимаю пальцы к ее клитору и врезаюсь в нее, снова и снова, пока она не выкрикивает мое имя и не сжимается вокруг члена, когда кончает. И я прямо за ней. Электрический ток пробегает по позвоночнику, яйца напрягаются, и я изливаюсь в нее, дрожа, пока сердце оглушительно стучит в ушах. Я толкаюсь так глубоко, как только она может принять меня, и наслаждаюсь пульсацией ее киски, которая впитывает каждую каплю спермы.

Я хочу, чтобы меня здесь похоронили, обнять ее и прижать скользкое потное тело Слоан к своему, заснуть с ее влагалищем вокруг моего члена.

Я так и сделаю.

Позже.

Медленно выхожу, дюйм за дюймом, прикованный к виду нашего блестящего возбуждения на члене. Слоан прикрывает глаза рукой, пытаясь восстановить дыхание. Это очаровательно, на самом деле. Она, наверное, уже думает, что я закончил.

Ошибается.

Я наклоняюсь и прижимаюсь ртом к ее киске. Мои пальцы ласкают ее набухший клитор. Я вознагражден потрясенным возгласом своего имени, когда погружаю язык в ее пульсирующий канал.

— Роуэн…

Ее мышцы сокращаются, и наша сперма заливает мой рот. Я улыбаюсь, прижимаясь сильнее, и собираю наше возбуждение на свой язык.

Затем двигаюсь вверх по ее телу.

Карие глаза Слоан вспыхивают, синяки оттеняют радужки в ее глазах, которые мечутся между моими. Думаю, наконец-то, до нее доходит. Это даже близко не конец.

Только начало.

Опираюсь на предплечье, когда нависаю над ней. Прижимаю палец к ее губам.

Тук, тук, тук. Открой пошире.

Губы Слоан приоткрываются. Я выплевываю сперму в ее ждущий рот.

— Проглоти.

Она так и делает, не отрывая от меня глаз, пока я не прижимаюсь к ее губам.

Этот поцелуй грубый. Теперь между нами не осталось никаких преград. Слоан вся горит от желания. Именно это я чувствовал каждый раз, когда был с ней. Словно я сделан из отчаянной потребности. Наши зубы клацают. Она прикусывает мою нижнюю губу, привкус железа смешивается со вкусом сладости и соли.

— Чувствуешь вкус, Черная птичка? — спрашиваю я, когда отстраняюсь ровно настолько, чтобы занять все пространство в поле ее зрения.

— Да, — шепчет она.

— Ты знаешь, что это такое?

У нее хватает здравого смысла покачать головой. Я улыбаюсь.

— Закуска. А теперь пришло время для гребаного пира.

Я скольжу вниз по ее телу, устраиваясь между ее дрожащих бедер, просовываю руку ей под спину, двигая киску к своему рту.

И, как обещал, всю ночь она кричит.

 

 

18
_______________
ВЗРЫВ
СЛОАН

Я не могу уснуть, хотя разум жутко расслаблен, а тело измотано.

Возможно, это как-то связано с членом, погруженным в мою киску.

Я могла бы заснуть вот так, в объятиях Роуэна. Никогда еще не было более безопасного места. И мне нравится идея вот так отключиться, переплетенной с ним.

Но не могу. Ведь, несмотря на усталость, я хочу его.

Он освободил что-то во мне, показав скрытые слои, о существовании которых я и не подозревала. У меня раньше был хороший секс, но он даже близко не похож на то, что было с Роуэном. Он берет так, как будто отдает. Кажется, он точно знает, когда надавить и как сильно. И, в конце концов, это все безумно сексуально. Раскованно.

И я опять хочу этого, хотя хозяева, вероятно, возненавидят нас за это.

Каждый раз, когда я думаю о встрече с Роуз и Фионом завтра утром, мои щеки заливает жар. Мы так кричали. Причем оба. Я выкрикивала имя Роуэна не один раз. Он издал рев, кончая мне в рот, наматывая волосы на кулак.

Когда я, наконец, умолила его перестать доводить меня до оргазма, он заключил мое обмякшее, измученное тело в свои объятия, обложил подушками раненую руку, а затем скользнул обратно в киску под звук моего вздоха. Я почувствовала улыбку на его губах у своей шеи, шепча недоверчивое проклятие.

— Давай спи, Черная птичка, — сказал он, затем поцеловал в шею, опустив голову на подушку. — Или не спи, решать тебе. Но я буду спать как убитый, с членом, глубоко в твоей идеальной киске.

Как, черт возьми, я должна спать после этих слов?

И теперь я здесь, отчаянно нуждаюсь в движении, в трении и не хочу будить мужчину, чей член по самые яйца в моей пизде.

— Господи, — шепчу я.

Сначала я подумала, что он высвободится, но этого не произошло. Не знаю, сколько времени прошло, может быть, двадцать минут, но мне кажется, что прошла гребаная вечность. Если бы я только могла пошевелиться, получить хоть какое-то облегчение от этой ноющей потребности между бедер…

Такими темпами я не усну всю ночь.

Нет. Это будет пыткой. Что ему, вероятно, понравилось бы.

Тонкое, решительное дуновение воздуха срывается с моих губ.

Я просовываю левую руку сквозь груду подушек, со вздохом облегчения прижимая пальцы к своему клитору. Плечо слишком болит, чтобы как следует разыграться, но не все же должно быть идеально, только не с членом Роуэна внутри. Я уже на полпути к оргазму, мне просто нужно немного давления.

Начинаю водить пальцами по чувствительному комочку нервов, по пирсингу и прикусывая нижнюю губу. Стон просится вырваться на свободу. Влага скользит по пальцам. Когда я трогаю себя, то думаю обо всех фантазиях Роуэна, которые он шептал, пока трахал меня — о том, как он хочет взять меня в общественном месте, как широко раздвинул бы мне ноги на столе в ресторане и лизал, как бы он трахал меня игрушкой в киску, пока сам будет наполнять мою задницу спермой.

Тихий стон срывается с моих губ.

Я замираю. Задерживаю дыхание. Ничего не меняется ни в хватке Роуэна, ни в ритме его выдохов. Никаких признаков того, что я его побеспокоила.

Когда убеждаюсь, что ничего не изменилось, возобновляю медленные движения.

— Слоан.

Я замираю, у меня перехватывает дыхание, пальцы все еще прижимаются к клитору.

— Кажется, ты что-то задумала. Не расскажешь?

— М-м-м…

Роуэн приподнимается на локте, чтобы посмотреть мне в лицо.

— Я думал, мы говорили о стеснении, — он убирает другую руку с моей талии и кладет ладонь мне на локоть. Я вздрагиваю, когда его губы касаются мочки моего уха. Мне не нужно видеть его, дабы узнать, что на его лице сияет дразнящая улыбка, как он часто делает, когда мы вместе. Он всегда пытается залезть мне под кожу. Прямо как сейчас. Вероятно, это был его план с самого начала.

Я раздраженно фыркаю.

Он смеется.

— У меня есть кое-какие идеи. Позволь изложить свои теории.

Его ладонь скользит вниз по моему предплечью, по запястью, обхватывая руку. Он сильнее прижимает мои пальцы к клитору, и я зажмуриваюсь, когда меня захлестывает волна ощущений.

— Я думаю, ты не могла заснуть. Ты думала, как приятно, когда тебя заслуженно оттрахали. Признаю, наверное, было трудновато заснуть с моим членом, засунутым глубоко в твою жадную киску, да?

Роуэн медленно выходит и скользит обратно, пока его бедра не оказываются на одном уровне с моей задницей. Я уже дрожу. Он делает это снова, а затем прикусывает мочку уха, не сильно, без боли, но так, что я задыхаюсь.

— Я задал тебе вопрос, любимая.

— Д-да, — говорю я, и в награду получаю поцелуй и более сильное нажатие его пальцев на мой пульсирующий клитор. — Не могла уснуть.

— Это было так трудно?

Я качаю головой, хотя это может быть ложью. Если он и понимает, то не упрекает.

— Я думаю, ты не могла выбросить из головы мои слова о том, что я буду делать с тобой. Ты размышляла, были это лишь фантазии или обещания. И когда ты не смогла остановиться, все эти идеи, проносящиеся в голове, стали необходимостью. Ты нуждаешься в сексе, даже если чертовски устала. Нуждаешься, чтобы это все сбылось.

Он роется у меня в голове. Это пугает и возбуждает одновременно. Я так долго была сама по себе. И теперь он присутствует в каждой моей мысли, как будто всегда был там.

Он сказал правду, от него невозможно спрятаться. Он не просто открыл мою клетку, он разбил ее вдребезги, и первые вдохи свободы обжигают легкие.

— Да, — признаю я, на этот раз с большей уверенностью. — Все это правда.

Долгий выдох Роуэна касается моего плеча, вызывая мурашки на коже. Я знаю, не спрашивая, он радуется, что ему не нужно вытягивать из меня ответ, и что так же сильно, как я доверяю ему свое тело, доверяю и свои мысли, надежды и страхи.

— Оставайся здесь, — требует он, прижимая свою руку к моей в знак просьбы продолжать.

Он выскальзывает из меня, и матрас прогибается, когда он отодвигается. Я поворачиваюсь немного, вижу, что он направляется к нашему багажу. Это первый раз, когда я нормально вижу его спину, и даже в тусклом свете из ванной комнаты замечаю, что его кожа испещрена широкими и длинными шрамами, но что-то еще покрывает его плечи.

Мое сердце подкатывает к горлу и хочет выпрыгнуть на кровать.

— Роуэн…

Он останавливается, поворачивая голову, смотря через плечо, как я сажусь и внимательнее рассматриваю чернила, растекающиеся по толстым мышцам на его позвоночнике. Он поворачивается, насколько позволяет его шея, следя за моим взглядом.

— Это что…? Ты…?

— Сделал тату ворона, которого ты нарисовала и оставила на столе? — его улыбка дразнящая, но в ней есть намек на застенчивость, когда он заканчивает мою мысль. — Да. Похоже, так оно и есть.

Я сглатываю душащие тиски.

— Зачем?

Его улыбка становится шире, и он пожимает плечами, отворачиваясь, чтобы порыться в одной из сумок. В моей сумке.

— Во-первых, я не могу таскать рисунок с собой. Он может порваться, — он издает тихий торжествующий звук и поворачивается ко мне лицом. Мой рот все еще открыт от этого откровения, когда я смотрю на то, что он держит — мой фаллоимитатор в одной руке, флакон со смазкой в другой. — Похоже, мне еще многое нужно прояснить для тебя.

Роуэн крадется к кровати. Мое сердце рикошетит от ребер, как пинбол.

— Повернись. На колени.

Я сглатываю.

— Ты очень требовательный.

Роуэн ухмыляется. Я бросаю на него последний взгляд, прежде чем сделать, как он сказал, и поворачиваюсь к нему спиной.

— Даже не притворяйся, что тебе это не нравится, — говорит он, забираясь ко мне на кровать сзади. Он берет мою здоровую руку и обхватывает ею одну из перекладин изголовья, затем ставит мои бедра так, как ему хочется, раздвигая колени шире своей мускулистой ногой. — Киска выдает тебя. Капает и капает, Слоан, и все для меня.

— Ты был прав. Никакой ты не ангел.

Он просовывает игрушку мне в губы и прижимает ее к моему входу.

— Чертовски верно. И ты тоже, — он вводит его в мою киску и вытаскивает обратно неглубокими движениями, включая вибрацию. — Я сказал, что трахну тебя в рот, и я это сделал. Сказал, что вылижу твою киску в ресторане, словно это самое вкусное блюдо в мире, так и будет. Сказал, что наполню твою задницу спермой, пока буду трахать тебя игрушкой. Изнаешь, что было, когда я это сказал?

— Нет, — говорю я, задыхаясь, когда он вводит игрушку глубже.

— Твоя пизда так крепко обхватила мой член, я думал, что взорвусь, блять. Ты промокла насквозь. Все стекает по бедрам, — крышка на бутылке открывается со щелчком. Смазка стекает по моей заднице и по дырочке. — Ты делала это раньше?

— Ну… только игрушкой, — он прижимает большой палец к моей дырочке, массируя, продолжая ритмично пихать игрушку.

— И тебе это понравилось.

Я снова киваю.

— Да.

— Хорошо, — это все, что он говорит категоричным тоном, когда засовывает большой палец мне в задницу под звук моего вздоха.

Он разжимает тугое кольцо мышц, наполняя меня ощущениями, пока я не толкаюсь в молчаливой просьбе о большем. А затем его большой палец исчезает, заменяясь смазанной головкой члена, он скользит им, прижимая ко мне, преодолевая сопротивление. Он делает паузу, пока я вдыхаю непривычное ощущение наполненности, а затем начинает медленные и неглубокие толчки, каждый из которых становится еще глубже из-за вибрации игрушки.

— Теперь, выяснив, что мои слова — это обещания, — выдавливает он, усиливая ритм своих толчков, — нам следует прояснить другой твой вопрос.

Я дрожу, обливаюсь потом, теряюсь в каком-то бессмысленном измерении, где испытываюсь лишь чувство острого удовольствия, переплетенного с легким дискомфортом, но не возражаю, потому что это только усиливает эйфорическую дымку. Роуэн подхватил непрерывный ритм глубоких толчков, а я не могу даже вспомнить свое собственное имя, не говоря уже о вопросе, который задала несколько минут назад.

— Вопрос… какой…?

Я слышу ухмылку в его раздраженном смехе. Черт побери. Я не способна связать воедино простое предложение, а этот мужчина безжалостно трахает меня, вероятно, готовый пересказать всю историю Наполеоновской войны год за годом.

Роуэн наклоняется ближе, замедляет свои толчки, накрывает мою спину теплом своего тела. Одна из его рук находит мою грудь, он перекатывает сосок между пальцами, обдувая мою шею прохладным воздухом, отчего я вздрагиваю.

— Насчет татуировки, Слоан, — говорит он слащавым голосом. — Ты спросила, почему я набил тату.

Я хнычу, когда глубокий толчок приближает меня к интенсивному оргазму, который почти в пределах досягаемости.

— Точно… а-а-ах…

— Есть какие-нибудь предположения?

Прижимаю лоб к руке, издаю сдавленный крик.

— …я тебе… нравлюсь…?

— Потому что ты мне нравишься? — Роуэн недоверчиво хихикает. — Как… ты… серьезно? Господи, Слоан. Ты чертовски великолепна, но иногда делаешь вид, будто не понимаешь. Правда думаешь, что ты мне просто нравишься, когда я вставил в рамку рисунок, который ты оставила для меня на клочке бумаги, вырванном из блокнота? Тот, который я повесил на кухне, чтобы смотреть на него каждый день и думать о тебе? Думаешь, ты мне просто нравишься, когда я вытатуировал его на своей коже? Я играю в эту гребаную игру каждый год и разрываю себе сердце, наблюдая, как ты уходишь каждый раз только для того, чтобы встретиться снова, и ты мне нравишься? Думаешь, ты мне просто нравишься, когда я трахаю тебя вот так?

Темп ускоряется. Горячая ладонь Роуэна ласкает мою грудь. Он вонзается в меня. Я выкрикиваю его имя, и он трахает сильнее.

— Я бы убил ради тебя, хотя так и было. Я бы делал это снова, каждый чертов день. Вывернулся бы наизнанку ради тебя. Я бы за тебя умер. Ты мне не просто нравишься, Слоан, и ты, блять, это знаешь.

Яростные толчки отбрасывают меня за край. Звезды разбиваются вдребезги перед взором. Звук, которого я никогда раньше не издавала, срывается с моих губ, когда оргазм разрывает меня на части.

Я не кончаю. Я взрываюсь.

Рука Роуэна обвивается вокруг моей талии, он прижимает меня к себе, когда кончает, мое имя заглушается биением сердца, которое гремит у меня в ушах.

Его дыхание все еще прерывистое, грудь вздрагивает, когда я выключаю игрушку, и он шепчет мне в шею:

— Ты мне не просто «нравишься», понимаешь?

Я киваю.

Пальцы Роуэна обводят мой подбородок, мягко и медленно, и я склоняюсь к этому прикосновению, когда его ладонь останавливается на моей щеке.

— И я тебе тоже не просто «нравлюсь», да?

Это не вопрос. Даже не требование. Это потребность освободиться от места, где, как ему кажется, он был один.

Ключ проскальзывает в замке, когда слова Ларк эхом отдаются в моей голове сквозь бешеный стук сердца.

«Побудь храброй ради себя, для разнообразия».

Все эти «что, если» я откладываю в сторону. Все, кроме одного.

— Нет, — шепчу я. — Ты мне не просто нравишься, Роуэн. Я все время думаю о тебе. Скучаю по тебе каждый день. Ты появился в один момент, и с тех пор все изменилось. И это пугает меня. Очень сильно.

Роуэн прижимается поцелуем к моему плечу, а его большой палец скользит по моей щеке.

— Я знаю.

— Ты храбрее меня.

— Нет, Слоан, — говорит он с тихим смешком и отстраняется. — Я просто безрассуднее, у меня меньше чувства самосохранения. Но мне тоже страшно.

Я наблюдаю, как он встает с кровати, идет в ванную, возвращается с полотенцем и салфетками. Очищает мою кожу нежными движениями, его внимание приковано к движению своей руки, а лоб наморщен, кажется, он глубоко задумывается.

— Чего ты боишься? — спрашиваю я, когда тишина надолго растягивается, пробирая меня до костей.

Роуэн пожимает плечами, не поднимая глаз, говорит:

— Не знаю. То, что мои глазные яблоки высосут из головы пылесосом, мне часто снится такой кошмар. Не знаю, почему, — когда я хлопаю его по руке, стоическая маска Роуэна наконец-то расплывается в слабой улыбке. Но она медленно угасает, и он еще немного молчит. — Боюсь, что ты уничтожишь меня. А я уничтожу тебя.

Я драматично выдыхаю.

— Сразу в крайность, да? Лучше пугаться того факта, что мы живем в разных штатах, или, что мы оба безумно заняты на работе, или, что у меня только одна подруга, а ты общаешься со всем Бостоном. Нет. Пошел прямо на рожон.

Его улыбка возвращается, но я все еще вижу в его глазах, как страх цепляется за мысли, проникая и в мои.

— Не вижу в этом ничего сложного. Мы просто должны делать то, что делают нормальные люди. Разговаривать и все такое.

— У нас нет нормального опыта общения с обычными людьми, — я показываю на свое лицо. — Вещественное доказательство. Мы можем пойти выпить пива.

— Тогда у нас хорошо получится. Просто нужно практиковаться.

Кажется так просто, да? Практика. Стараться лучше. Немного сильнее. Трудно представить, как преодолеть эти препятствия, которые кажутся горами, пока стоишь в их тени. Но я никогда не поднимусь, если буду просто стоять на месте. И Ларк была права, я одинока, пока прячусь в тени.

Поэтому продолжаю задавать себе один и тот же вопрос: что, если я попробую?

Не позволяю теряться в поисках ответа. Потому что настоящий ответ таков: я не знаю. Я никогда не пыталась и даже не раздумывала об этом.

Не отвечай на вопрос. Просто попробуй.

Вот о чем я думаю, когда смотрю на свое отражение в зеркале в ванной. Об этом я думаю, когда возвращаюсь к кровати, и Роуэн помогает мне надеть майку и повязку на руку. Об этом я думаю, когда ложусь рядом с ним. Он наблюдает за мной, а я смотрю на него в ответ. Его веки тяжелеют, как и у меня, но он отказывается отводить взгляд. А я думаю: «просто попробуй».

Вытаскиваю правую руку из-под себя и поднимаю кулак между нами.

— Камень-ножницы-бумага.

— Зачем?

— Давай, красавчик.

Он одаривает меня подозрительной ухмылкой, а затем встречает мой кулак своим. На счет «три» мы делаем свой выбор. У Роуэна камень. У меня ножницы.

В большинстве случаев в играх «камень-ножницы-бумага» побеждает камень. Я посмотрела правила после первой встречи с Роуэном, когда он предложил этот способ на случай ничьей. И да, я знала, что Роуэн почти всегда выбирает камень.

— И что я выиграл? — спрашивает он.

— Ты можешь спросить меня о чем угодно, и я честно тебе отвечу.

Его глаза вспыхивают в тусклом свете.

— Серьезно?

— Ага. Давай. Что угодно.

Роуэн прикусывает губу, размышляя. Ему требуется много времени, чтобы определиться с вопросом.

— Ты хотела уехать, когда мы были в Западной Вирджинии, а я убил Фрэнсиса. Почему не уехала?

Образ Роуэна, стоящего на коленях на дороге, всплывает в голове. Я столько раз думала об этом, о том, как он обрушивал безжалостные удары на человека, зажатого в тисках безумия. Я наблюдала из тени, и когда Роуэн замедлился и остановился, я попятилась. Уйти было самым разумным поступком. Он явно был не в себе. Опасен. Всего несколько мгновений назад он схватил меня за горло, и, несмотря на испуг, я все еще доверяла ему. Часть меня знала, что он оттолкнул меня от Фрэнсиса и машины, чтобы спрятать в тени. И когда все закончилось, мой разум кричал бежать, но сердце видело сломленного человека на дороге, изо всех сил пытающегося найти себя в тумане ярости.

И первым словом, сорвавшимся с его губ, было мое имя.

Я отступила лишь на два шага назад. И даже ни разу не отвернулась.

— Ты звал меня. Словно что-то потерял. Я… — я сглатываю, и его прикосновение находит меня из тени, след покалывающего тепла течет вверх по моей руке и снова спускается вниз. — Я знала, ты не просто хотел, чтобы я осталась. Тебе это было нужно. Давненько во мне так не нуждались.

Его нежная ласка находит мою щеку, что контрастирует с жестокостью, оставившей шрамы на его костяшках пальцев той ночью.

— Наверное, сейчас это уже довольно очевидно, но я рад, что ты осталась.

— Я тоже, — наклоняюсь ближе и прижимаюсь к его губам, наслаждаясь его знакомым запахом и теплом. Когда отстраняюсь, говорю: — Можно мне задать вопрос несмотря на то, что я проиграла?

Смех Роуэна прерывает поцелуй в мой висок.

— Ладно, дам тебе поблажку. Но только один вопрос.

— Я помню, как ты шептал Фрэнсису что-то перед тем, как избить. Что ты сказал?

Пауза молчания между нами затягивается, и на мгновение кажется, что он не собирается отвечать. Роуэн просовывает руку под мою подушку и притягивает ближе, пока моя голова не оказывается у него на груди, его сердцебиение успокаивает в темноте.

— То же самое, что говорил тебе перед его смертью: «моё», — наконец произносит он. — Сказал, что ты моя.

Когда этот кусочек головоломки встает на место, мне немного больно, как будто сердце сейчас треснет, чтобы освободить место для него. Вроде и не верится как-то, что Роуэн все это время был уверен в нас, кем мы можем стать и в своих желаниях. Он терпеливо ждал, когда я догоню его.

Я запечатлеваю поцелуй на его груди и прижимаюсь щекой к его сердцу.

— Да. Наверное, так оно и есть.

Мои глаза медленно закрываются, и когда я открываю их в следующий раз, комната залита рассветом, который проникает сквозь решетчатые жалюзи.

Я все еще в объятиях Роуэна, его ноги переплетены с моими, рука обвивает мою талию. Он крепко спит. Я пользуюсь моментом, чтобы просто понаблюдать за подергиванием его век и ровным подъемом груди, а затем высвобождаюсь из его объятий и ускользаю прочь. Когда заканчиваю все дела в ванной, он еще не шевелится, поэтому я молча одеваюсь и оставляю его.

Запах кофе и сдобного теста тянет вниз по коридору. Когда я добираюсь до столовой, Роуз уже там, ее темные волосы заплетены в свободную косу, перекинутую через плечо, а перед ней стоит тарелка с вафлями. Она поднимает голову, когда я подхожу, и одаривает меня яркой улыбкой, ее большие карие глаза приветливы.

— Доброе утро, — говорит она. — На кухне много чего. Угощайся.

— Спасибо. И прости.

— За что? — говорит Роуз с полным ртом вафель. Ее взгляд мечется по сторонам, и она прищуривается на меня, как будто пытается понять, не обворовала ли я ее ночью.

— За то, что… кричали.

Роуз просто пожимает плечами и опускает взгляд на тарелку с едой.

— Милая, я живу в цирке с пятнадцати лет. Я могу спать на качелях, если придется.

Я фыркаю от смеха и иду дальше, беру с полки две кружки, чтобы налить кофе.

— Вчерашняя фраза про клоунов теперь обрела смысл.

— Ну, что бы там ни происходило, — говорит она, глупо, преувеличенно подмигивая, когда я встречаюсь с ней взглядом через кухонный остров, — я ничего не слышала. Но он… выглядит немного потрепанным.

Я поворачиваюсь, когда в столовую входит Фионн в пижаме, его волосы взъерошены, глаза полуприкрыты. Он тащится прямиком к холодильнику и достает бутылочку с пробиотиками. Когда я смотрю на Роуз, у нее озорная улыбка.

— Выспался, док? — спрашивает она. — Я спала как убитая. Хотя не уверена насчет Слоан и Роуэна.

Фионн бросает на нее мрачный взгляд. Но в нем есть скрытый жар.

— Прости, — говорю я, мои щеки пылают огнем. — Вы были так добры, что приняли нас без предупреждения. Мы не хотели вас… заводить… хм. И все такое.

— Не волнуйся, Черная птичка. С ним все будет в порядке. Доктор «Синие яйца» просто завидует.

Роуэн подходит к нам в спортивных штанах с низкой посадкой, а сверху ничего нет, кроме восхитительных мышц и татуировок. Я краснею во второй раз, когда он останавливается рядом со мной, целуя в висок.

— Оденься, неудачник, — ворчит Фионн, когда Роуэн хлопает его по спине и проталкивается мимо, чтобы взять молоко.

— Зачем? Я думаю, полезно периодически напоминать тебе, что, даже если ты тратишь целые дни на миллион подходов берпи, я все равно тебе зад надеру.

Фионн выглядит так, будто хочет возразить на это, но его взгляд скользит по мускулистому и покрытому шрамами телу старшего брата, потом он переосмысливает эту идею.

— Я же сказал не напрягаться, — возражает он. — Отдыхать. Никаких жестких… занятий спортом.

Ухмылка Роуэна — не что иное, как дьявольская.

— Мы не занимались спортом. Мы занимались сексом.

Роуз хихикает за столом и отправляет в рот еще один кусочек вафли.

— Офигеть. Я тащусь от них. Можно они останутся с нами?

— Нет, — Фионн пристально смотрит на Роуз, а затем на Роуэна, переключает внимание на меня, выражение его лица приобретает извиняющееся выражение. — Извини, но при нормальных обстоятельствах — что бывает часто, — вон тот придурок, — говорит он, тыча большим пальцем в сторону брата, — будет превращать мою жизнь в ад из-за того прозвища. Мне нужно спать по ночам. И тебе тоже. Вообще, тебе лучше взять отпуск на пару недель, пока руке не станет лучше.

— У меня впереди еще неделя отпуска, — отвечаю я. — Я не брала больничный почти два года, так что это не будет проблемой.

— Я все равно напишу тебе справку от врача, на всякий случай. И носи повязку столько, сколько сможешь. И запишись к физиотерапевту. Никакого поднятия тяжестей, никакого спорта, — говорит он, злобно смотря на Роуэна. Когда взгляд Фиона возвращается ко мне, его лоб озабоченно хмурится. — Кто-нибудь сможет помочь тебе дома, если что?

— Да, — отвечает Роуэн прежде, чем у меня появляется шанс хотя бы упомянуть имя Ларк. — У нее есть я.

Мой взгляд мечется между Роуэном и его братом. Неверие, волнение и беспокойство переплетаются в груди, как веревки.

— Ты едешь в Роли?

Роуэн ставит кофе на стойку. Его голубые глаза не отрываются от моих, цвета глубокого моря под солнцем. Нет дразнящей улыбки, нет веселой ухмылки, когда он подходит ближе и останавливается передо мной. Он наблюдает за движением своих пальцев, которые обводят контуры моей щеки.

Остальной мир исчезает.

— Нет, Слоан, — говорит он. — Я забираю тебя домой. В Бостон.

 

 

19
_______________
ВОЗРАЖЕНИЯ
СЛОАН

— О боже мой. Это ты.

Я смотрю направо, где Ларк стоит рядом со мной, думая, что это ее фанатка. Возможно, Ларк подписала контракт с небольшим инди-лейблом звукозаписи, но у нее много поклонников, и это не первый раз, когда ее узнают.

Но когда я перевожу взгляд на Мэг, администраторшу ресторана, она смотрит на меня.

У меня краснеют щеки.

— М-м-м… привет…?

— Прости. Когда ты приходила в прошлый раз, я совсем отвлеклась и забыла предупредить Роуэна, — красивые голубые глаза Мэг расширяются, когда она качает головой. — Мне все еще неловко.

— Ну, я не заказывала столик заранее, так что не за что извиняться.

— Но у тебя есть свой столик в «3 в вагоне», — говорит Мэг с милой, понимающей улыбкой. Она поднимает со своей планшетки зажим и протягивает мне лист бумаги.

Двенадцатый столик ПОСТОЯННО ЗАРЕЗЕРВИРОВАН для:
— любой брони на имя Слоан Сазерленд
— красивой черноволосой девушки с карими глазами и веснушками, рост примерно 175, одинокая, застенчивая, выглядит так, будто хочет убежать
Немедленно сообщайте Роуэну о любых бронях на это имя или о любых гостьях, подходящих под это описание.

А затем красным текстом, как будто это дописали позже:

Сразу же. Я НЕ ШУЧУ.

Слово «сразу же» подчеркнуто шесть раз.

— Это так мило, — говорит Ларк, кладя подбородок мне на плечо и читая записку, указывая на красный текст. — Словно он готов резать людей ради тебя. Это так Киано-романтично.

Я фыркаю от смеха, возвращая листочек Мэг.

— Во–первых, слово «Киано-романтично» — не существует. Во-вторых, Киану не режет людей в романтическом ключе.

— Режет в «Джон Уике».

— Конечно. Из-за собаки. Я бы не назвала это романтикой, Ларк.

Ларк пожимает плечами, одаривая Мэг лучезарной улыбкой.

— Столик на двоих, пожалуйста, для Слоан Сазерленд, черноволосой, веснушчатой красавицы ростом метр семьдесят пять, которая выглядит так, словно хочет убежать.

Мэг берет два меню и, улыбаясь, подзывает нас вперед.

— Идите за мной. Я сообщу шеф-повару, что вы здесь, как только усядетесь.

Ларк пищит и хватает меня за запястье, когда мы следуем за Мэг к кабинке, в которой я сидела больше года назад. Она, наверное, чувствует, как мой пульс бьется у нее в руке. Я пробыла у Роуэна две недели после продления отпуска, как рекомендовал Фионн. И этих двух недель с Роуэном было недостаточно.

Мое тело все еще было в синяках и побаливало, когда я уехала в Роли, чтобы собрать свои вещи и сдать дом в аренду. Я договорилась на работе о том, чтобы полностью перейти на удаленку, и каждый вечер и выходные разбирала все в контейнере, который почти не пользовался с тех пор, как мы начали игру. Прошло три недели с тех пор, как я видела Роуэна, и мое сердце почти готово выпрыгнуть из груди, пока секунды отсчитывают время до конца нашей разлуки.

Я не знаю, смогу ли жить с ним, каждый день работать из дома, обживаться в новом городе, пытаться превратить этот фундамент в нечто большее. Но хочу попробовать.

— Ты чересчур взволнована, — говорю я Ларк, пытаясь отвлечь внимание от своего бурлящего предвкушения, пока мы пробираемся через оживленный ресторан. Обеденный ажиотаж прошел, но полных столиков по-прежнему больше, чем пустых, многие посетители покончили с основными блюдами и перешли к десертам.

— Конечно, еще бы. Моя лучшая подруга влю-би-лась, а я впервые встречусь с ее мужчиной.

Я фыркаю.

— Я ничего не говорила о любви.

— Разве не ты тайком установила камеру на кухне?

— Это слежка, а не любовь.

— Одно и то же, только разными словами. И очевидно, что он тоже тебя обожает. Он знает мою малышку, — говорит она, указывая на кабинку, пока Мэг раскладывает меню на столе. — Идеальный выбор Слоуни. Скрытая кабинка и на равном расстоянии между выходами.

О, мой гребаный бог. Она права.

Ларк скользит на мягкое сиденье, Мэг исчезает, чтобы позвать Роуэна с кухни, а я все еще стою, как тупица, глазею на стол так, словно никогда его раньше не видела.

Он навсегда забронировал специальный столик в популярном ресторане. Он выбил дерьмо из эмо-извращенца за то, что тот подглядывал, как ты мастурбируешь. Он попросил какого-то соседского мальчишку принести тебе продукты.

Кого, черт возьми, ты обманываешь? Тебе не просто «больше, чем нравится» этот парень.

Ларк наклоняет голову, и между ее бровями появляется складка, когда ее взгляд блуждает по моему лицу.

— С тобой все в порядке, Слоуни? Выглядишь растерянной.

Я собираюсь кое-что сказать. Открываю рот, заикаюсь начать фразу, которая так и не материализуется. Она замирает у меня на языке, когда я слышу тонкий ирландский акцент, возвышающийся над разговорами посетителей и звоном столовых приборов о тарелки, бокалов о столы.

— Черная птичка, — произносит он достаточно громко, чтобы его было слышно сквозь шум. Когда я оборачиваюсь, он проходит мимо столиков с посетителями, выглядя почти так же, как в прошлый раз, когда я приходила сюда, его поварской халат закатан до локтей, а белый фартук повязан вокруг талии. Но на этот раз на его лице нет выражения шока, только теплая улыбка и широко раскинутые руки. — Иди сюда.

Я бросаю взгляд на Ларк, на ней широкая улыбка, в глазах пляшут огоньки. Она мотает головой в его сторону, и хотя я знаю, что, вероятно, выгляжу как влюбленный подросток, ничего не могу с собой поделать. Мое сердце бешено колотится где-то в горле. Будь на то воля, я бы уже бежала в его сторону.

Может, я и не бегу, но все равно иду. Быстро.

Когда мы встречаемся посреди ресторана, Роуэн обхватывает мое лицо ладонями и на мгновение просто впитывает детали моего лица, как будто смакует каждый нюанс. Он сияет, явно чувствуя себя в своей стихии в этом пространстве, его глаза сверкают, а в уголках появляются морщинки от широты его улыбки и глубины облегчения.

Наш поцелуй не затягивается. Но его тепло действует, наполняя каждую клеточку комфортом и потребностью в большем, чем мы можем сделать в данный момент.

— Выглядишь намного лучше, — говорит он, отстраняясь.

Я пожимаю плечами.

— Все еще немного побаливает, но скоро заживет.

— Как доехали?

— Уинстон ненавидел каждое мгновение поездки из Роли. Думаю, я еще неделю буду слышать его рычание во сне, но у тебя дома он успокоился. Чуть бесится, но уверена, что через день или два привыкнет. Я оставила вещи на полу в гостиной, так что на девяносто процентов уверена, что когда мы вернемся, мой кот в отместку изорвет весь багаж в клочья.

— У нас дома, — поправляет Роуэн и кладет руку мне на плечо, направляя нас обратно к кабинке. — Наш кот. Я уже сплю и вижу, как мы станем влиятельными лицами в области наполнителей кошачьих туалетов. Мы разбогатеем.

Я издаю смешок и закатываю глаза.

— Ты ужасен.

— Когда-нибудь ты полюбишь меня.

Один из моих шагов запинается.

Сегодня именно тот день.

Может быть, и вчера тоже. И за день до этого. А, может, уже давненько.

Не могу точно сказать, когда это началось, но не думаю, что когда-нибудь прекратится.

Я беру руку Роуэна, которая лежит на моем выздоравливающем плече, сустав все еще немного болит, но с каждым днем становится лучше. Когда я поднимаю на него взгляд, то пытаюсь подавить улыбку, но безуспешно.

— Да. Может быть.

Роуэн не переспрашивает, не требует большего, но я знаю, что он видит это во мне, как будто все написано в созвездии точек на моей коже, даже когда я пытаюсь отвести взгляд.

— Я же тебе говорил, — шепчет он, целуя меня в висок.

Ларк выскальзывает из кабинки и обнимает Роуэна так, как будто знает его много лет, и когда мы усаживаемся, между ними завязывается непринужденная беседа. Я притворяюсь, что изучаю меню. А на самом деле наблюдаю за ними с переполненным сердцем. Единственные два человека, которых я люблю в этом мире, сидят рядом друг с другом, создавая первые моменты дружбы, тоже своего рода фундамент, который, надеюсь, со временем будет только расти.

Может, у меня не так много людей, но у меня есть Ларк и Роуэн, и этого достаточно.

Мы делим трапезу вместе. Бутылку вина. На десерт разделяем инжирный Наполеон и сидим с чашечкой кофе, пока не уходят последние гости, а ресторан готовится к закрытию, чтобы подготовиться к ужину. Наши разговоры не прерываются. Смех не затихает. А когда приходит время расходиться, мы строим планы снова собраться вместе через несколько дней, пока Ларк будет в городе — живая музыка, ужин вне дома, может быть, прогуляться под парусом по гавани. Когда направляемся к выходу, Роуэн подмигивает мне, как будто все это часть его грандиозного плана заманить Ларк сюда.

Мы обнимаем ее на прощание у двери, у Роуэна оказывается наклейка золотой звезды на щеке, а Ларк, пританцовывая, уходит.

— Давай, нужна твоя помощь, — говорит он, беря меня за руку, когда Ларк сворачивает за угол двумя кварталами ниже, направляясь к своему отелю. Роуэн тащит меня за собой в противоположном направлении. — Очень важное дело, Черная птичка.

— Какое еще дело?

— Увидишь.

— Ты не уберешь наклейку с лица?

Роуэн усмехается.

— Нет. Я так красивее.

Через четыре квартала и один поворот Роуэн останавливает меня. Хотя я спрашиваю, что он делает и где мы находимся, он уклоняется от вопросов. Вместо ответа он заходит за спину, закрывая ладонями мои глаза, толкая вперед. Я хочу подколоть его насчет того, что не собираюсь идти пешком через весь Бостон с закрытыми глазами, когда мы останавливаемся, поворачивая налево.

— Готова? — спрашивает он.

Я киваю.

Он убирает руки от моих глаз.

Передо мной фасад кирпичного здания, где новый черный навес натянут над зоной отдыха на открытом воздухе, на свежевыкрашенной террасе еще нет стульев. Интерьер закончен, роскошные детали мебели и столы из темного дерева сочетаются с открытой кирпичной кладкой и неожиданными оттенками бирюзового декора. Массивные папоротники мягко колышутся на ветру от кондиционера, скрытого среди промышленной сети черных стальных балок и воздуховодов на потолке. Здесь красиво и элегантно, но в то же время уютно.

А через весь фасад ресторана, над дверью и навесом, тянется массивная вывеска.

«Палач & Черная птичка».

— Роуэн… — я подхожу на шаг ближе, разглядывая надпись, красивого ворона из кованого железа и мясницкий тесак, расположенные за первыми буквами. — Ты серьезно?

— Тебе нравится?

— Это невероятно. Очень нравится.

— Что ж, это большое облегчение, учитывая, что до открытия осталось две недели. Места забронированы до Рождества. Было бы неловко все отменять, — со вспышкой улыбки он берет меня за руку и тащит к двери, где на большом плакате подробно рассказывается о предстоящем торжественном открытии и указаны контактные данные. Он отпирает ее и придерживает дверь, чтобы я вошла внутрь, нас встречает запах свежей краски и новой мебели. — Но мне все равно нужна твоя помощь.

Когда мы направляемся на кухню, Роуэн указывает на детали, украшения, которые отражают вкусы его братьев, например, бурбон «Weller's» за стойкой бара, когда Фионн придет на открытие, или фирменные кожаные подставки, изготовленные Лакланом. Но я тоже везде. Огромное черное крыло с замысловатыми перьями на стене над кабинками — именно там, где я хотела бы сидеть. Черно-белые картины местных художников, изображающих воронов, на каждой из них присутствует мясницкий нож или разделочная доска.

Там не только я. А мы.

Я останавливаю Роуэна в центре комнаты. Его взгляд скользит по моему лицу и опускается к шее, когда у меня в горле возникает жгучий комок.

— Ты… — это все, что мне удается выдавить из себя. Я жестом указываю между нами, а затем на помещение. — Это…?

Роуэн пытается подавить смех, когда понимающая ухмылка расползается по его губам.

— Красноречиво. Это еще одна ситуация «мужчина-парень»? Надеюсь, однажды ты придумаешь что-то…

— Я люблю тебя, Роуэн, — выпаливаю я. Мне требуется всего мгновение, чтобы заметить шок на его лице, потом я бросаюсь к нему, заключая его крепкое тело в свои объятия. Его сердце колотится у меня под ухом, когда я прижимаюсь лицом к его груди.

Его руки обвиваются вокруг меня, одна рука запускается в волосы, он целует меня в макушку.

— Я тоже люблю тебя, Слоан. Очень сильно. Но ресторан, думаю, уже сам все сказал за меня.

Я смеюсь ему в грудь и просовываю руку между нами, чтобы поймать слезинку, пока она не упала.

— Я вроде как уловила фишку. Но засомневалась. Возможно, из-за вывески у входа.

Роуэн отстраняется, теплыми руками обнимая за плечи. Когда он смотрит на меня сверху вниз, я вижу, как все мои чувства отражаются в его слабой улыбке и нежных глазах. Я испытываю облегчение, зная, что могу любить и быть любимой, после долгих лет размышлений о том, насколько я сломлена, что в моем сердце оставалось место только для мести и одиночества. И мне кажется, я вижу, как освобождение от этого бремени отражается и в глазах Роуэна.

— Пойдем, — говорит он после быстрого поцелуя в мои губы. — Мне правда нужна помощь.

Роуэн ведет меня на кухню, где под встроенными светильниками на свежевыкрашенном потолке поблескивают совершенно новые бытовые приборы и столешницы из нержавеющей стали. Сначала он направляется к ряду крючков, на которых висят фартуки, и бросает один мне, потом исчезает в холодильнике.

— Что мы делаем? — спрашиваю я, когда он возвращается с ингредиентами, сложенными на подносе, который ставит на стойку рядом со мной.

— Строим космический корабль, — он ухмыляется, когда я бросаю на него равнодушный взгляд. — Готовим, очевидно же. Я все еще подбираю обеденное меню на неделю открытия. Мне нужна твоя помощь.

— Я думала, мы уже выяснили, что готовка — не моя сильная сторона.

— Нет, мы выяснили, что ты прекрасно готовишь, нам просто нужно делать это вместе.

И мы делаем.

Мы начинаем с более простых вещей, например, готовим заправку «red wine vinaigrette» для салата и овощи для супа. Затем переходим к более сложным блюдам — свиной корейке с кольцами лука-шалота, филе лосося со сливочным соусом. И наблюдать за тем, как Роуэн делится своим искусством с такой страстью и уверенностью, все равно что вводить афродизиак прямо в мои вены. Мое желание к нему становится все сильнее с каждым проходящим мгновением, а он настолько погружен в дело, что, кажется, не замечает никаких признаков.

От этого я хочу его еще больше.

Мы пробуем блюда, которые готовим, и Роуэн прижимает золотую звезду со своей щеки к верхней части свежей страницы в испачканном блокноте с загнутыми уголками, где он записывает идеи и отзывы обо всем, что мы готовим. А потом объявляет, что пришло время для десерта, блюда, в котором он больше всего нуждается в помощи. Когда я пытаюсь возразить, что наелась, он отшучивается.

— Я знаю, ты можешь больше, — говорит он с ухмылкой, затем направляется к холодильнику.

Он возвращается с другим подносом, но на этот раз торт «Павлова», крем-брюле и шоколадный кекс уже приготовлены. Их просто нужно подать и добавить сиропы, что Роуэн делает быстро и аккуратно, затем ставит блюда передо мной на стойку. Делает шаг назад и пристально смотрит вдоль всего моего тела. Я чувствую жар в груди, как будто он до боли дергает за невидимую струну.

— Встань лицом к стойке и задери платье, Слоан.

Мои трусики мгновенно становятся влажными, еще до того, как мозг переваривает слова, как будто мое тело знает, что произойдет, раньше, чем разум. Я прерывисто втягиваю воздух, и мой рот приоткрывается, но я не знаю, что сказать.

Роуэн приподнимает брови и бросает взгляд в сторону прилавка.

— Думаешь, я не заметил, как ты одернула платье, а потом наклонилась, показывая сиськи, когда мы готовили соус из белого вина? Я всегда обращаю на тебя внимание, Слоан. А теперь делай, что тебе говорят.

Я с содроганием выдыхаю, хватаюсь за подол платья и задираю его вверх по бедрам, поворачиваясь лицом к стойке из нержавеющей стали, полированная поверхность холодит мою разгоряченную кожу. Тепло Роуэна окутывает спину, когда встает сзади, проводя мозолистой ладонью вверх по моей ноге и по округлости задницы.

Он оттягивает мои трусики в сторону и приставляет свой член, затем скользит в меня одним движением под мой вздох.

А потом просто остается там, неподвижный, по самый лобок в моей киске.

Всхлип застревает у меня в горле. Клитор пульсирует, умоляя о трении, влагалище отчаянно нуждается в движении. Я пытаюсь снова двинуться вперед и назад, но между непреклонной силой Роуэна и острым краем стойки, упирающимся в бедра, деваться некуда.

— Нет, — приказывает он, когда я пытаюсь снова. — Расслабься, Слоан.

Сдавленный стон срывается с моих губ.

— И как, черт возьми, мне это сделать?

Роуэн хихикает, не понимая, насколько меня сжигает желание, а каждая клеточка сгорает от потребности в большем

— Просто попробуй. Посмотрим, куда это заведет.

Мой пульс отбивает бешенный ритм, дыхание прерывистое и неровное. Когда я перестаю пытаться пошевелиться, Роуэн кладет подбородок мне на плечо и берет десертную ложку.

— Такая хорошая девочка, Черная птичка, — воркует он мне на ухо, погружая ложку в крем-брюле и поднося ее к моим приоткрытым губам. — А хорошие девочки получают награды.

Сливочный десерт и терпкая ягодная посыпка невероятны на вкус. Роуэн замирает, пока я смакую.

— Понравилось? — спрашивает он.

— Д-да.

— Чего-нибудь не хватает?

— Я… — черт, я не знаю. Не могу ясно мыслить, когда его толстый и твердый член в моей киске, возбуждение скользит у входа, а клитор требует облегчения. Когда я качаю головой, он, кажется, понимает, что я имею в виду «нет», хотя сама не уверена.

— Закрой глаза. Попробуй еще раз.

Я делаю, как просит Роуэн, и закрываю глаза. Ароматы сахара и свежих ягод наполняют мои ноздри, ароматы, которые я не заметила в прошлый раз. Роуэн проводит кончиком ложки по моим губам, размазывая, потом сует в рот.

— Что чувствуешь? — шепчет Роуэн на ухо.

— Сливки. Ваниль. Карамель. Клубнику и малину, — отвечаю я, мои глаза все еще закрыты. Такое чувство, что я парю, но не вне своего тела, а в таких местах внутри себя, которые я никогда раньше не видела и не ощущала. Внутри есть еще одно царство, о существовании которого я не подозревала. Как будто я оторвана от остального мира, но присутствую в нем больше, чем когда-либо. Каждое ощущение становится более четким при отсутствии постороннего шума.

— Чего не хватает? — Роуэн пробует снова.

— Ничего. Но… — я качаю головой. Рука Роуэна скользит вниз по моей руке, заверяя, что с ним мои слова в безопасности. — Но это не уникально.

— Ты права, — отвечает он. Снисходительный поцелуй задерживается на моей шее, пока его член дергается внутри меня. Я замечаю каждое его движение, как его губы отрываются от моей кожи, как поднимается и опускается его грудь, прижимающаяся к моей спине. — Это не уникально. Это такое же крем-брюле, как и любое другое в городе. Нужно что-то другое. Что-то новое.

— Торстен Харрис предложил бы…

— Черная птичка, — говорит Роуэн, подкрепляя свое предупреждение укусом за мочку уха. — Даже не думай заканчивать это предложение, иначе тебе придется здорово поплатиться.

Мои глаза остаются закрытыми, когда я улыбаюсь.

— Я обожаю твои наказания.

— Это ты сейчас так говоришь. Но я могу оставаться в твоей маленькой тугой киске часами, а вот ты нет, если я не буду позволять тебе кончить, — Роуэн двигает бедрами, всего лишь намек на движение, которое разжигает мое отчаянное желание. — А теперь будь моей хорошей птичкой и назови любой фрукт. Первое, что приходит на ум.

Я даже не думаю об этом. Просто говорю.

— Хурма.

На мгновение воцаряется тишина. Роуэн расслабляется позади меня, как будто сдерживаемое напряжение в его груди улетучилось.

— Да. Хурма. Отличная идея, любимая.

А потом выскальзывает из меня.

Я открываю глаза и оборачиваюсь, когда он делает шаг назад, засовывая свою эрекцию обратно в трусы, и натягивая штаны. Мое дыхание становится прерывистым. В его глазах жар и желание, но он сдерживает их. Не так, как я. Моя отчаянная потребность в большем написана на лице.

— Ты же сказал, что хорошие девочки получают награду, — говорю я низким и хрипловатым голосом.

Медленная улыбка приподнимает уголки губ Роуэна там, где его шрам прямой линией проходит по коже.

— Верно. Я так и сказал. Иди в ресторан и садись на свой столик.

— Который из них мой?

— Узнаешь.

Он подмигивает мне и начинает собирать неиспользованные ингредиенты на поднос. Я наблюдаю за ним мгновение, прежде чем он кивает в сторону двери и говорит, что придет, как только закончит.

Я выхожу в тускло освещенное помещение и направляюсь к кабинкам под черным крылом, прикрепленным к стене. Когда перевожу взгляд между парадными дверьми и табличкой с указанием аварийного выхода рядом с уборными и дверью на кухню, становится очевидно, какой из них я бы выбрала — кабинку, расположенную прямо под вершиной раздвинутого крыла.

Когда опускаюсь на сиденье, на поверхности стола вижу строку, написанную простым курсивом. «Кабинка черной птички», — написано там.

Мой палец обводит каждую букву, пока я рассматриваю каждую деталь. Тепло растекается по венам, когда слышу звук открывающейся кухонной двери.

— Я же сказал сесть на стол, — говорит Роуэн, направляясь в мою сторону. Я перевожу взгляд с него на окна, расположенные вдоль фасада ресторана, и обратно. Предвкушение разливается по венам потоком адреналина.

— Но…

— Залезай, Слоан. Быстро.

Огонь пробегает по коже, когда я указываю в сторону передней части ресторана. Роуэн останавливается рядом с кабинкой со строгим выражением лица, которое говорит о том, что он явно не желает принимать во внимание любые протесты, которые я собираюсь высказать, но это не останавливает меня от спора.

— Я только что видела, как женщина с пакетами проходила мимо, — говорю я. — Она не была бы рада это увидеть. Никто не будет рад.

— Конечно, они будут рады. А если и нет, есть важная деталь, которую ты, возможно, упустила: Мне. Похуй. Ты используешь свое стоп-слово?

— Нет.

Руки Роуэна прижимаются к поверхности, когда он наклоняется ближе, пригвоздив меня взглядом.

— Тогда залезай на ебучий стол, Слоан.

Я поднимаюсь на поверхность, повернувшись спиной к ряду окон, чувствуя, как гулко бьется сердце, и все это время не сводя с него глаз. Когда устраиваюсь, Роуэн скользит по мягкой скамье, пока не оказывается прямо передо мной. Я поймана в ловушку его взгляда, наша связь неразрывна, ни один из нас не двигается. Кажется, ему нравится, что я жду его указаний, так же сильно, как мне нравится им подчиняться.

— Задери платье до талии, — говорит он, его глаза темнеют и наполняются похотью. Я делаю, как он говорит, но не тороплюсь, скользя подолом по коже. — Раздвинь ноги пошире.

Взгляд Роуэна остается прикованным к моим влажным трусикам и очертаниям пирсинга под тканью, пока я раздвигаю бедра так широко, как только могу. Он обхватывает мои колени и подталкивает немного ближе к центру стола.

— Помнишь, что я тебе говорил? — спрашивает он, не отрывая взгляда от моих бедер.

Я киваю.

— Что ты вылижешь меня прямо на столе в ресторане.

— Чертовски верно, Черная птичка. И я так умирал от жажды этого прекрасного блюда.

Роуэн оттягивает мои трусики в сторону, опускает голову и наслаждается.

Он не лгал. Там могли мимо проходить люди. Они могли бы пялиться в окно. Они могли бы сидеть за соседним столиком, а ему, блять, все равно. Он вылизывает мою киску так, словно это его последний прием пищи в жизни. Уделяет внимание каждому пирсингу и посасывает клитор. Погружает свой язык в мое влагалище и стонет. Сжимает пальцы на моих бедрах до синяков, что только усиливает мое желание.

И если кто-то смотрит, мне тоже насрать.

Я крепко сжимаю волосы Роуэна в кулаке и двигаю его к себе, чтобы прижаться своей киской к его лицу. Я вознаграждена гортанным рычанием, и два пальца погружаются в мое влагалище, мгновенный ритм и его умелые прикосновения приближают меня к развязке. Моя задница скрипит о дерево, когда он бросается вперед и поглощает меня, тело и душу.

Я разрываюсь на части, выкрикивая имя Роуэна, пачкая его пальцы и лицо. И он не оставляет мне времени оправиться от сильного оргазма, стягивает трусики вниз по ногам и бросает их на пол. Резко снимает с себя штаны с трусами и скользит в меня.

— Проклятье, Слоан, — выдавливает он с первым толчком. Я уже понимаю, что не пройдет много времени, прежде чем я развалюсь на части во второй раз. — Я пиздец как сильно по тебе скучал. Без тебя здесь был сущий ад.

— Я рядом, — шепчу я. Одной рукой провожу по его волосам, а другой скольжу под его поварской халат, обводя мышцы его спины. Он отклоняется немного, стягивая ткань через голову, и я касаюсь каждой напряженной мышцы и неровного шрама.

Роуэн кладет руку мне на спину и стаскивает меня со стола, не разрывая нашей связи, тянет меня вниз, чтобы я оседлала его на диванчике.

— Ты возьмешь мой член так глубоко, как только сможешь. Будешь скакать на нем, пока не обкончаешь. И сиськи, — говорит он, расстегивая молнию платья на спине и опуская низкий вырез вместе с чашечками лифчика, — Покажи мне эти великолепные сиськи.

Я хватаюсь за верх кабинки одной рукой и наклоняюсь ближе, двигая свою грудь к его ожидающему рту. Он посасывает и проводит языком по пирсингу, его стон отзывается во мне вибрацией, когда он сжимает другой сосок.

Я скольжу по его эрекции, наполняя себя. Хочу, чтобы это удовольствие продлилось как можно дольше. Хочу наслаждаться каждым долгим движением его члена, трением клитора о его плоть, пока глубоко насаживаюсь, каждым прикосновением задевая пирсинг. Но он доводит меня до грани своими поцелуями и грязными словечками каждый раз, когда отрывается от моей кожи. Вот так, милая, возьми меня поглубже в эту тугую маленькую дырочку. Будешь истекать моей спермой всю дорогу домой.

Мой оргазм разбивает зрение россыпью звезд, я закрываю глаза и кричу. Разрываюсь на части, Роуэн толкается вверх, проникая еще глубже, изливается в меня, его руки крепко сжимают мои бедра, он удерживает меня на своем пульсирующем члене. Наши лбы прижаты друг к другу, дыхание смешивается, взгляды слиты воедино. Когда мы, наконец, выходим из эйфорического тумана, я улыбаюсь и провожу кончиками пальцев по щекам Роуэна.

— Я тоже скучала по тебе.

Роуэн вздыхает, и я понимаю, что это первый раз, когда я вижу его по-настоящему расслабленным с тех пор, как вернулась. Он целует меня в кончик носа.

— Давай вернемся домой и сделаем это снова. И снова, и снова, и снова, — он тянет меня вверх, высвобождается, сперма вытекает из моего входа.

— Салфетку? — спрашиваю я, бросая взгляд вниз, на свои ноги.

Роуэн проводит пальцем по внутренней стороне моего бедра. Двумя пальцами собирает молочный ручеек и скользит вверх к моей киске, его глаза уже темнеют от желания, пока он наблюдает за моей реакцией.

— Черт возьми, нет, — хрипит он, вгоняя сперму обратно в меня пальцем медленными толчками. Я вздрагиваю и стону, уже нуждаясь в большем. — Я же сказал. Тыпойдешь домой с этим беспорядком на бедрах, маленькая птичка.

После последнего, глубокого толчка и поглаживания большим пальцем моего клитора, от которого я задыхаюсь и хватаюсь за его плечо, он вынимает свои пальцы и подносит их к моим губам, а я обсасываю их дочиста. Когда он удовлетворен, то двигается в конец кабинки и поправляет свою одежду, потом поднимает меня.

Мы стоим мгновение, держась за руки, глядя на пространство и окна, где, к счастью, никто не остановился, чтобы понаблюдать за нами в святилище, которое всегда нас окружает. Я разглядываю все вокруг, и когда мое внимание переключается в его сторону, чувствую, как взгляд Роуэна прожигает, словно нежная ласка.

— Я так счастлив, что ты приехала, Черная птичка, — говорит он, притягивая меня к своей груди и обхватывая руками спину.

Я закрываю глаза. Мы сжимаемся в объятиях, как два переплетенных темных существа, плывущих по течению окружающего нас мира.

— Я никуда не уйду, — шепчу я. — Только с тобой, домой.

 

 

20
_______________
БАШНЯ
РОУЭН

Такое чувство, что последние две недели я прошел через ад, чтобы добраться именно до этого момента — открытия «Палача и Черной птички».

У нас были обычные трудности перед запуском. Проблемы с кассовыми аппаратами. С поставщиками. Обычные вещи, но ничего особенного — просто куча дерьма, которое складывается воедино. Но в «3 в Вагоне» был совершенно другой ад. Поломки оборудования. Проблемы с электричеством. Неисправные приборы. Как бесконечная заноза в заднице, хотя все должно идти гладко. Я пытался отмахнуться от многих трудностей, чтобы оставаться сосредоточенным, но все равно стрессовал, и у меня даже не было времени выпустить пар, как обычно делал бостонский палач. Можно было бы выбрать легкую мишень, какого-нибудь наркоторговца, чтобы почувствовать себя намного спокойнее. Но просто нет времени.

И, слава богу, единственный яркий свет — это Слоан.

Если ее и беспокоят мои задержки на работе или усталость и стресс, она этого не показывает. Я знаю, что она беспокоится обо мне, но она не злится, и не требует больше внимания. На самом деле, она, кажется, процветает, хотя мне в это трудно поверить.

«Я чувствую себя ужасно, ты проделала весь этот путь, переворачивая свою жизнь с ног на голову, а меня почти нет рядом», — сказал я, глядя в темноту на потолок, когда мы лежали в постели две ночи назад. Но не сказал, насколько я беспокоюсь из-за того, что все идет совсем не так, как я представлял. Я хотел Слоан много лет, и теперь, когда она наконец здесь, меня гложет мысль, что я, возможно, не даю ей того, в чем она нуждается. Кажется, что я просто прихожу домой каждую ночь, немного избавляюсь от стресса, чтобы заснуть, но не отдаю ничего ощутимого взамен. Так и происходит?

«Я счастлива», — просто ответила она, как будто это очевидно. «Я люблю одиночество, Роуэн. Я чувствую себя в безопасности, когда одна. Может, не тогда, когда этот меховой мешок выглядит так, будто хочет расквасить мне лицо», — сказала она, махнув рукой в сторону двери спальни, — «но, если отбросить Уинстона, мне это все идет на пользу. Я не чувствую себя одинокой. В первый раз за долгое время».

Она запечатлела поцелуй на моей щеке, как бы подчеркивая свою мысль, а затем заснула там, где всегда засыпает, положив голову мне на сердце. Но после этого я еще долго не мог заснуть, и в моей голове крутился один-единственный вопрос:

Что, если она лжет?

Я делаю глубокий вдох и сосредотачиваюсь на текущей задаче, а именно на том, чтобы на сковороде не подгорела фуа-гра для закусок, когда Райан, метрдотель¹⁰ входит на кухню, чтобы проверить время подачи закусок. Две минуты. Две минуты, и первые гости будут ужинать в «Палаче и Черной птичке». Две минуты до того, как следующий шаг в моей карьере станет реальностью.

Я кладу фуа-гра на поджаренную бриошь, приготовленную су-шефом Миа. Мы заправляем каждую тарелку, всего пять, и ставим их на стойку для официанта, который уже ждет, и сразу же приступаем к оформлению следующих заказов, которые уже готовятся.

Начинается суматоха.

Супы. Закуски. Салаты. Быстро и ловко. Тарелка за тарелкой. Я слежу за номерами столиков, но семнадцатого нет, тот, что всегда зарезервирован для Слоан.

Бросаю взгляд на часы, висящие на стене.

Семь сорок две.

Укол беспокойства пронзает ребра и скручивает внутренности. Она опаздывает на сорок две минуты.

— Слоан здесь? — спрашиваю я, когда Райан входит на кухню с одним из официантов.

— Пока нет, шеф.

— Черт возьми, — шиплю я.

Миа хихикает рядом со мной.

— Только не этот ирландский акцент, шеф. Она просто опаздывает.

— Она никогда не опаздывает, — рявкаю я, сверкая глазами.

— Она придет, не волнуйся.

Я хочу позвонить ей, но не могу остановиться, даже чтобы проверить телефон. Как раз заканчиваю первую порцию основных блюд, но ресторан заполняется до отказа, и люди заказывают все больше закусок.

Мое сердце разрывается на части в груди и подкатывает к горлу.

Это на нее не похоже.

Она лгала. Она здесь чертовски несчастна.

Она ушла.

Что-то случилось. Она попала в аварию. Она ранена, или ей причинили вред, или, черт возьми, арестовали. Она зачахнет в тюрьме. Это хуже смерти для такой девушки, как Слоан. Вы, блять, можете себе это представить? Застенчивая и язвительная Слоан Сазерленд, окруженная людьми двадцать четыре часа в сутки, где нет безопасного места, чтобы спрятаться?

— Эй, шеф. Слоан здесь, — небрежно говорит одна из официанток, беря с прилавка два блюда. Она уносится прочь с тарелками прежде, чем я успеваю выплеснуть свой шквал вопросов на задержанном дыхании.

Но этого облегчения достаточно, чтобы придать новый импульс моим усилиям и зарядить мою растущую концентрацию.

Мы с командой делим обязанности, я уделяю особое внимание семнадцатому столику, не зная, какой из шести заказов принадлежит ей. А затем натиск постепенно ослабевает, и когда мы, наконец, переходим к десертам, я снимаю фартук со своей талии, благодарю своих трудолюбивых кухонных работников и иду в зал.

Улыбки, аплодисменты, полупьяные, сытые люди приветствуют меня, когда я выхожу, но мои глаза сразу же находят Слоан, где она сидит в окружении моих братьев, Ларк, Роуз и моей подруги Анны, с которой она, кажется, поладила. Райан передает мне бокал с шампанским, а другие официанты переходят от столика к столику, раздавая бесплатные бокалы посетителям.

— Большое всем спасибо, что пришли сегодня вечером, — говорю я, поднимая свой бокал в тосте. Мой взгляд скользит по комнате, задерживаясь на докторе Стефане Ростисе, который сидит за столом со своей женой, но я заставляю себя отвести взгляд. Черт, если я разделаю этого мудака, ночь станет незабываемой. Моя улыбка становится ярче при этой мысли. — Без вашей поддержки не существовало бы «3 в Вагоне» и «Палача и Черной птички». Я хочу поблагодарить моих трудолюбивых и преданных своему делу сотрудников, которые проделали невероятную работу не только сегодня вечером, но и в преддверии открытия.

Вокруг меня раздаются аплодисменты, когда я переключаю свое внимание на столик Слоан. Она сидит между Роуз и Ларк, которые обе приехали на открытие, братья сидят по обе стороны изогнутого дивана.

— Спасибо моим братьям, Лаклану и Фионну, без которых меня бы здесь не было. Мы можем поднасрать друг другу, но они всегда прикрывали мою спину. Знайте, что я люблю вас, ребята.

Роуз наклоняется поближе к Фионну и что-то шепчет ему на ухо. Он ухмыляется, делая щелкающее движение указательным и большим пальцами.

— Ну, как люблю… на самом деле просто терплю большую часть времени. Особенно тебя, Фионн, — уточняю я под звуки смеха.

Затем переключаю свое внимание на Слоан.

Она чертовски красива в платье, которое было на ней в вечер торжества «Best of Boston», темные волосы перекинуты через одно плечо блестящими волнами. Мерцание свечей на столе танцует в ее карих глазах, когда она улыбается. Никто никогда не смотрел на меня так, как она, с опьяняющей смесью гордости и секретов, которыми делимся только мы. Остальная часть комнаты исчезает, я просто впитываю ее.

Когда говорю, то обращаюсь только к ней.

— За мою прекрасную девушку Слоан, — говорю я, поднимая бокал в ее направлении. — Спасибо за то, что доверилась мне. За то, что терпишь мое дерьмо. И дерьмо моих братьев, — толпа смеется, и улыбка Слоан становится шире, когда румянец заливает ее шею. — Раньше я собирал все талисманы на счастье, какие только мог найти. Повсюду носил с собой кроличью лапку. Не спрашивай Фионна, где я ее взял, он не заткнется, — говорю я, и нас снова окружает смех. Но Слоан не смеется, она лишь печально улыбается, оставаясь зацикленной на прошлом, скрывающемся за моими словами. — Я не мог понять, почему эти талисманы не приносили удачу, поэтому перестал верить. Но теперь понял. Судьба приберегала эту удачу до встречи с тобой, Черная птичка.

Ее глаза сияют, когда она касается губами своих пальцев и посылает мне поцелуй.

— За Палача и Черную птичку, — говорю я, поднимая свой бокал. Толпа подхватывает мой тост, и мы пьем, последовавшие за этим аплодисменты ослабляют мои сдерживаемые опасения по поводу нашего успеха.

Я трачу время на проверку гостей, большинство из которых были постоянными посетителями «3 в Вагоне» и их внесли в ограниченный список на бронь этого ужина. Волнение следует за мной от столика к столику. Люди с энтузиазмом относятся ко всему — от дизайна интерьера до коктейлей и меню. Я знаю, что это победа. Чувствую всем своим существом.

И, возможно, безумие последних нескольких месяцев того стоит.

Последний столик, у которого я останавливаюсь, — это кабинка в центре «крыла ворона».

— Я горжусь тобой, маленький засранец, — говорит Лаклан, кладя татуированную руку мне на затылок и прижимаясь своим лбом к моему точно так же, как мы делали в детстве. — Молодец.

— Да, ты не так уж плох. Значит, остаешься с нами, — подытоживает Фионн и хлопает меня по плечу сильнее, чем необходимо. Роуз остается сидеть, ее нога все еще в гипсе, поэтому я наклоняюсь, чтобы поцеловать ее в обе щеки. Анна одаривает меня лучезарной улыбкой и коротко обнимает, прежде чем вернуться к разговору с Роуз, маленькой банши, развлекающей стол своими нескончаемыми рассказами о цирковой жизни. От Ларк получаю пылкие объятия и череду комплиментов, пока Лаклан с досадой наблюдает за ней. Когда я наконец добираюсь до Слоан и усаживаюсь рядом с ней, сочетание облегчения и усталости пробивается сквозь маску, которую, как мне кажется, я носил слишком долго. Она обнимает меня, я кладу подбородок ей на плечо и провожу рукой по мягкому бархатному платью на ее спине.

— Ты не просто красавчик, как я говорила, — говорит Слоан, когда я смеюсь в ее объятиях. — Ты потрясающий, Палач. Это идеально. И прости, что мы опоздали, — она прижимает губы к моему уху, затем шепчет: — Все из-за Лаклана и Ларк. Кажется, они переспали, но я в замешательстве, потому что они чертовски ненавидят друг друга.

— Я не удивлен, учитывая, как Лаклан старался, — отвечаю я, целуя ее в шею и немного отстраняюсь, чтобы увидеть ее глаза. Она улыбается, когда я провожу пальцами по ее волосам. — Следовало бы сказать: «давай пойдем куда-нибудь и повеселимся, сделаем ставки, переспят они снова или нет», но на самом деле я просто хочу украсть твою электронную читалку и свернуться калачиком в постели, почитать порно с пиратами, а потом заснуть на тысячу лет.

Слоан закатывает глаза и отводит взгляд, когда я ухмыляюсь.

— Тебе нужно наверстать упущенное. Я уже читаю порнушку про автостопщиков.

— Тогда я точно ее украду.

— Пошел ты, — говорит она и прижимается губами к моей щеке, переплетая наши пальцы. — С любовью, конечно.

Я устраиваюсь удобнее, ощущая спокойствие ее прикосновений в компании семьи и друзей, потом возвращаюсь на кухню, помогая Мии и команде готовить ужин для персонала. И тогда вихрь хаоса, которого я жажду и в котором процветаю, отступает, оставляя после себя покой.

Уже далеко за полночь, когда мы со Слоан возвращаемся домой, и мне кажется, что я едва успеваю забраться в постель, тут же засыпаю.

Следующее утро — воскресенье — технически выходной, хотя обычно я все равно чем-то занят. Слоан уже проснулась, кофе сварен, ее ноутбук открыт, глаза прикованы к экрану, пока она кидает в рот какие-то шарики. Уинстон сидит на противоположном конце стола, пристально глядя на нее сверху вниз, словно пытаясь телепатически донести до нее свое презрение. Я беру его на руки, когда прохожу мимо, и он рычит, когда я опускаю его на пол.

— Что, черт возьми, ты ешь? — спрашиваю я, щупая ее пульс и продолжая свой путь к благословенной кофеварке.

— Хлопья «Cheerios» уникального цвета. Все утро красила, — язвит она.

Я ухмыляюсь, хотя она не видит.

— Этому умному язычку найдется хорошее применение, как только я выпью кофе.

— Ты угрожаешь мне хорошо провести время?

— Обещаю. И, кстати, о хорошем времяпрепровождении, — говорю я, наливая остаток кофе в самую большую кружку, которая у нас есть, чтобы заварить новый, — ты видела доктора Ростиса вчера вечером?

— О да, видела. У меня не было возможности поговорить с ним. Может, стоит включить его в игру на следующий год вместо того, чтобы привлекать Лаклана.

Приступ беспокойства сотрясает мое тело мелкой дрожью. Я все еще вижу Слоан, запертую в подвале дома Харви Мида, отпечаток ботинка — сердитый красный след на ее лице, кровь, капающая из ее ноздрей под дождем. Вспышка молнии на ее деформированном плече все еще жива в моей памяти. Я слишком часто думаю об этом моменте. Это, блять, меня преследует.

— Или, может быть, вместо соревновательной игры в этом году мы можем поиграть вместе. Поохотиться командой.

Слоан насмешливо фыркает.

— Ты боишься снова проиграть, красавчик?

— Я боюсь потерять тебя.

Слоан поворачивается ко мне, внимательно изучая мое лицо. Ее взгляд смягчается, в нем появляется что-то похожее на жалость. Вероятно, из-за темных кругов у меня под глазами, растрепанных волос и более длинной, чем обычно, щетины. Она запоминает каждую деталь, откидываясь на спинку стула.

— Роуэн, со мной все будет в порядке. Это наше дело. То, что случилось с Харви — моя собственная ошибка.

— Зачем ты это сделала? — давлю я на нее. Хотя уже знаю ответ. И она это знает.

Слоан сглатывает.

— Потому что я думала, что он идет за тобой.

Я направляюсь к столу, и она протягивает руку, окутывая меня своим теплом, обнимая за талию и кладя голову мне на бок, когда я останавливаюсь рядом.

— Я не хочу прекращать, — говорю я. — Но риск больше, когда мы работаем друг против друга, а не вместе.

— Да, но еще весело, когда я надираю тебе задницу.

Вздох покидает мои легкие, намек на разочарование в дуновении воздуха.

— Слоан, я не могу сейчас переживать за тебя. Не вынесу этот стресс вдобавок ко всему остальному. Мне едва удается вести с тобой повседневную нормальную жизнь, не говоря уже об этом.

Слоан напрягается, прижимаясь ко мне. Понимаю, что это прозвучало грубо, но я не нарочно. Просто дико устал, и постоянное беспокойство о том, что я могу испортить эту новую жизнь, проявляется именно так, как я не хочу: портит все к чертовой матери.

— Прости, любимая. Я не это имел в виду.

— Все в порядке, — говорит она, но жизнерадостность в ее тоне звучит наигранно.

— Нет, серьезно. Не думай, будто ты мешаешь мне.

— Все в порядке, — снова говорит она, одаривая меня короткой улыбкой, переключая внимание на ноутбук. — Я все понимаю. Твои тяжелые труды того стоили. Первоначальные отзывы об открытии великолепны.

Она двигает ноутбук поближе, чтобы я увидел отзывы, которые она читала. Но мне требуется мгновение, чтобы сосредоточиться. Не знаю, стоит ли продолжать разговор, или это отпугнет ее еще больше. В конце концов, решаю, что, скорее всего, сделаю только хуже, если открою свой рот без кофеина на эту тему, поэтому сжимаю ее руку и читаю отзывы через ее плечо. Некоторые слишком вычурные и немного предвзятые, поскольку большинство из них от постоянных клиентов, но по деталям и энтузиазму понимаю, что у нас хорошее начало. И поскольку Слоан указывает на конкретные отрывки и комментарии, я знаю, что она тоже гордится, даже если мои слова сейчас задели ее за живое.

— Какие планы? — спрашиваю я, когда мы вместе прочитываем несколько отзывов.

— Встречусь с девочками за чашечкой кофе. Хочу увидеться, пока они не уедут из города, — отвечает Слоан, но ее тон подсказывает мне, что она сейчас придумала этот план, дабы выбраться из квартиры. — Потом, может быть, выполню кое-какие поручения, не знаю. А ты?

— Нужно съездить в «3 в Вагоне», когда закончится поздний завтрак. Дженна написала, что у них возникли проблемы с вытяжкой, — я скольжу пальцам по волосам Слоан, их волны все еще слегка завиты с прошлой ночи. — Давай встретимся там в четыре? Заходи сзади, через кухню. Пойдем куда-нибудь, выпьем.

— Хорошо. Звучит заманчиво, — Слоан встает и одаривает меня короткой улыбкой, когда поворачивается в мою сторону, но в ней чувствуется напряженность. Она целует меня в щеку и уносит свою пустую миску на кухню. — Пойду собираться.

В последний раз улыбнувшись, Слоан подхватывает Уинстона и исчезает в коридоре с урчащим котом на руках.

Я подумываю о том, чтобы последовать за ней в душ. Может, прижать ее к холодным плиткам, зарыться в ее тепло и целовать каждую каплю воды с ее лица, пока не поймет, что она мне не мешает. Но я этого не делаю. Беспокоюсь, что, если ей понадобится личное пространство, она не попросит об этом, постесняется, а я не хочу давить. Иначе оттолкну.

Подпираю лоб руками и долго остаюсь в таком положении, думая обо всех вещах, которые нам следует обсудить сегодня вечером, когда мы сможем расслабиться за парой бокалов. Мы найдем уединенный столик в тихом баре и обсудим все, как договаривались у Фионна. А потом вернемся домой, и этот утренний разговор станет просто еще одним кирпичиком в фундаменте жизни, которую мы вместе строим.

Когда Слоан появляется из коридора с раскрасневшейся от горячего душа кожей и влажными волосами, я все еще сижу за столом, допивая вторую чашку кофе.

— В четыре часа в ресторане, да? — спрашиваю я, поднимаясь со стула.

Она кивает, ее улыбка сияет, но напряженность, которую она не может скрыть от меня, остается.

— Я буду там.

И хотя она целует меня на прощание, и говорит, что любит меня, даже бросает улыбку через плечо, уходя, тонкая маска все еще провожает ее до двери.

— Пиздец, — говорю я себе, проводя рукой по волосам и плюхаясь на диван.

Я придумал эту гребаную игру по наитию, просто чтобы удержать ее рядом, и теперь создаю впечатление, что она — гигантская заноза в заднице. И что еще хуже, я веду себя так, будто ее присутствие в моей жизни — гребаное бремя.

Это не так. Мне просто невыносима мысль о том, что я могу потерять ее, именно это и произойдет, если я не возьму себя в руки и мы не обсудим все.

На этом решаюсь.

Поднимаю свою задницу и иду в спортзал дальше по улице, потом возвращаюсь домой принять душ. Трачу некоторое время на поиск идей для новогоднего меню, до которого еще несколько месяцев, но время быстро летит. Уинстон наблюдает, как я делаю кое-какие дела по дому, готовлю обед и даю ему ломтик бекона, который он не заслужил, потому что придурок. Затем еду в ресторан, зная, во сколько уйдут сотрудники, чтобы посмотреть, смогу ли я сам починить вытяжку до прихода Слоан.

Я вхожу через заднюю дверь и отключаю сигнализацию, затем направляюсь по темному коридору без окон на кухню.

Все сверкает чистотой, вся посуда, кастрюли и сковородки там, где они должны быть к обеду во вторник, когда ресторан снова откроется. Пока я осматриваю подготовительную зону, мой взгляд натыкается на висящий на стене набросок в рамке, тот самый, который Слоан оставила, когда пришла сюда первый раз. Слабая улыбка пробегает по моим губам, когда я вспоминаю румянец на ее коже и панику в красивых глазах. Это первый раз, когда я по-настоящему позволил себе поверить, что она может хотеть чего-то большего, чем дружба, но она не знала, как этого добиться.

Внезапный шум из темного угла пугает меня, и я резко оборачиваюсь, видя Дэвида, сидящего на стальном стуле, который мы поставили для него рядом с мойкой.

— Господи Иисусе, — шиплю я, сгибаясь в талии и прижимая руку к сердцу. — Какого черта ты здесь делаешь?

Дэвид, конечно, мне не отвечает. Он не произнес ни единого слова с тех пор, как мы нашли его в особняке Торстена. Его отсутствующий взгляд прикован к полу, он раскачивается в медленном ритме на своем стуле, как делает в тех редких случаях, когда взволнован.

Я подхожу к нему и низко наклоняюсь, чтобы внимательно рассмотреть его пустое лицо. Кажется, он немного успокаивается, когда я кладу руку на его плечо. Все остальное выглядит нормальным.

— Хорошо, что я пришел, черт возьми. Не дай бог ты бы остался здесь на ночь.

Я оставляю его, посмотреть расписание смен на доске. Там записка для повара Джейка, чтобы тот отвез Дэвида домой после позднего завтрака. Джейк — наш новый сотрудник, он переехал из Сиэтла шесть месяцев назад, и до сих пор вызывал доверие, поэтому за такую оплошность я его отчитаю во вторник.

Даю Дэвиду стакан воды, сосредотачиваюсь на текущей задаче, переключая вытяжки. Одна из них не работает. Я мало что могу разглядеть из-за фильтра, скрывающего механизм от посторонних глаз, поэтому беру свои инструменты из офиса и направляюсь к электрическому щитку, чтобы отключить питание в этой части кухни. Потом ищу источник проблемы — отсоединенный провод. Немного вожусь, чтобы все соединить, но это простая работа, и я заканчиваю за несколько минут до четырех часов.

— Сейчас вернусь, Дэвид, — говорю я, нахмурив брови, когда его мягкое, ритмичное покачивание возобновляется. — Я просто включу питание, а потом, как только приедет Слоан, мы отвезем тебя домой, хорошо?

Я не знаю, как много он понимает. В его поведении ничего не меняется.

Качая головой, я отворачиваюсь и собираю инструменты, чтобы отнести их в офис. Щелкнув выключателем в коробке передачи, вентиляторы начинают свою работу.

Вернувшись на кухню и обойдя плиту, я останавливаюсь как вкопанный.

Холодное дуло пистолета прижимается к центру моего лба.

Глубокий смешок, ровный, незнакомый голос человека, держащего «Глок», сталкиваются с паникой, разливающейся по моим венам.

— Так, так, так, — говорит он. — Палач из Бостона.

Я поднимаю руки, когда дуло сильнее прижимается к моему лицу в знак предупреждения.

— И маленькая Ткачиха Сфер тоже будет здесь с минуты на минуту. Как бы заманчиво ни звучала эта вечеринка втроем, я хочу провести немного времени вместе, только ты и я. Так что заставь ее уйти.

Ключ вставляется в замок задней двери, а пистолет со щелчком снимается с предохранителя.

— Если ты этого не сделаешь, я убью ее, — шепчет он, делая шаг назад, к теням, в угол комнаты. Он направляет оружие на дверь в коридор, через которую Слоан может зайти в любой момент. — И я буду наслаждаться каждой секундой, заставляя тебя смотреть.

 

 

21
_______________
КЛЮЧ
СЛОАН

Я вставляю ключ в замок служебного входа «3 в Вагоне» и толкаю тяжелую стальную дверь в тень коридора. Убираю в карман, но держу руку на прохладном металле. Если не считать ключа от квартиры Ларк, у меня никогда раньше не было чужого ключа. Зная, как много ресторан значит для Роуэна и его братьев, ребристый металл кажется мне священным. Мне нравится держать его в ладони, будто я тоже что-то значу для Роуэна, настолько, что он готов поделиться этим местом.

Я знаю, что он сильно напряжен из-за происходящего. Время от времени я чувствовала, что он замыкается в себе, и всякий раз, когда спрашивала об этом, он говорил, что просто хочет оставить проблемы на работе и забыть о них на некоторое время. Поэтому я попыталась создать для него такое же безопасное место, какое он всегда создавал для меня. Наше собственное маленькое царство, где внешний мир на некоторое время исчезает. Но этим утром я впервые почувствовала, как картина изменилась, отчего у меня скрутило внутренности, а сердце подскочило к горлу. До сих пор я не задавалась вопросом, не я ли тот груз, который давит на него.

Приходится постоянно напоминать себе, что нужно верить ему на слово, что он не это имел в виду, даже несмотря на то, что сомнения продолжают жужжать в голове, как насекомые, бьющиеся о стекло. Если он сказал, что я не обуза, значит, так и есть… Верно? Мы иногда говорим то, что не хотим. Потребуется всего день или два, чтобы встряхнуться, и все наладится, как только «Палач и Черная птичка» полностью заработает.

Я крепче сжимаю ключ в ладони. Вот доказательство. Он и я — это не временно. Просто такие сейчас обстоятельства, и со временем они пройдут.

— Роуэн, — окликаю я, подходя к кухне. — Я нашла местечко в интернете, выглядит довольно круто, с патио на крыше. Может, мы…

Мой голос затихает, когда я вхожу в комнату.

Роуэн стоит, опершись руками о край разделочного стола из нержавеющей стали, его плечи напряжены, голова опущена. Когда его взгляд встречается с моим, он наполнен тьмой и поражением.

— Что случилось…? — спрашиваю я, притормаживая и осматривая его. Мое сердце сжимается от беспокойства. Каждая искорка интуиции подсказывает, что все здесь очень неправильно. — Что-то случилось с рестораном? Ты в порядке?

Я начинаю приближаться к нему, моя рука поднимается, чтобы коснуться его плеча, но он резко выпрямляется и отступает за пределы досягаемости. Мои ноги мгновенно останавливаются. Пульс учащается вдвое.

— Ты в порядке? — снова спрашиваю я.

В его голосе нет ни доброты, ни теплоты, ни даже фамильярности, когда он говорит:

— Нет, Слоан. Я не в порядке.

У меня перехватывает горло от слов, которые я хочу сказать. Жар вспыхивает под кожей, сжигая каждый дюйм изнутри. Мой взгляд блуждает между его темными глазами, на них будто написан смертельный исход.

— Что происходит?

— Тебе нужно вернуться домой.

— Хорошо… я возьму такси…

— Нет. В Роли. Вернись туда, где твое место.

— Я не… — внезапный прилив эмоций сдавливает горло. Горит нос. Мои глаза заливает жжение. — Я не понимаю.

Роуэн проводит рукой по волосам и отводит взгляд, делая еще один шаг назад, явно злясь, что я задерживаюсь. Я отчаянно хочу сделать шаг ближе, просто прикоснуться к нему и остановить все это, пока не рассыпалось у меня в руках, как замок из песка, унесенный морем.

— Я что-то сделала? Если да, то скажи мне. Мы можем обсудить.

Он сжимает переносицу, когда разочарованный вздох вырывается из его легких.

— Ты ничего не сделала, Слоан, просто ни хрена не получается. И мне нужно, чтобы ты ушла.

— Но… ты ведь сказал, что мы будем делать то, что делают нормальные люди. Разговаривать друг с другом. Стараться.

— Мы не «нормальные люди», Слоан. Мы не можем притворяться другими. Больше нет. Я говорил тебе об этом еще в апреле, десятого числа. Я сказал, что никогда не хотел быть таким, как все остальные.

Я качаю головой, пытаясь пробиться сквозь смятение к своим воспоминаниям.

— Я не помню…

— Десятого или тринадцатого числа. Какая разница. Я говорил тебе это в машине по дороге на торжество. Я уже тогда сказал, что ресторан — единственный смысл в моей жизни. Но даже это тут не главное. Главное то, что у нас никогда не будет. У меня не будет нормальной жизни. У тебя тоже. Мы монстры в этом мире.

Знаю, что я ненормальный человек, но не чувствую себя монстром. Я чувствую себя оружием. Окончательным правосудием от имени тех, кто не может говорить, наказание для тех, кто не заслуживает помилования. Но, возможно, Роуэн прав. Может быть, я просто обманывала себя насчет царства мести, и я во всех отношениях тот же монстр, что и добыча, на которую мы охотимся.

Я ловлю себя на этих вопросах, когда Роуэн разочарованно вздыхает, как будто я отнимаю у него слишком много времени. Боль скручивает и жжет грудь.

— Мне важны лишь рестораны, — говорит он, указывая в сторону столовой, потом прижимает палец к стойке. — Мне нужно сосредоточиться здесь. А пытаться совместить работу и отношения невозможно. Так что тебе нужно уйти. Езжай домой.

Жесткий взгляд Роуэна не ослабевает. Проникает прямо в мои глубины. Он даже не дрогнул, когда первая слезинка скатилась с моих ресниц и прочертила горячую дорожку по щеке. Он даже не моргает, когда я говорю:

— Но… я люблю тебя, Роуэн, — шепчу я.

Роуэн не смягчается. Он холодно и бесстрастно говорит:

— Ты так думаешь. Но это не правда. Ты не можешь любить.

У меня голова идет кругом. Сердце рассыпается в прах. Я хочу убежать так же сильно, как и он этого хочет. Бежать до тех пор, пока не перестану понимать, где нахожусь. Пока не перестану чувствовать эту боль.

Но я твердо стою на ногах.

— Я пойду, если ты хочешь, — говорю я напряженным и тихим голосом. — Но сначала кое-что скажи, пожалуйста.

— Что.

— Скажи, почему меня нельзя любить.

Впервые с тех пор, как я вошла в эту кухню, я вижу в нем малейший намек на нерешительность. Но в одно мгновение он прячет это. И больше ничего.

Мой гнев вздувается пузырями под тяжестью этой сокрушительной потери.

— Скажи мне.

Меня не встречает ничего, кроме темного, лишенного света взгляда. Слезы застилают глаза, я едва вижу Роуэна сквозь водянистую пелену.

— Просто будь честен со мной. Почему ты не можешь любить меня? Что со мной не так? Скажи мне…

— Потому что ты долбанная психичка, вот почему.

Слова Роуэна ударяют, как пощечина. Слезы прекращаются. У меня перехватывает дыхание. Сердце разбивается. Время замирает. Мгновение молчания кажется вечным, боль врезалась прямо в остатки души, его слова запечатлелись там навсегда. Я знаю, что эти слова всегда будут следовать за мной, словно призрак.

Роуэн сжимает руки в кулаки и наклоняется немного ближе, словно пытаясь протолкнуть это откровение через мои глаза в мозг.

— Ты убиваешь людей, отрезаешь от них куски и устраиваешь шоу, составляя какую-то дерьмовую карту, в которой никто, кроме тебя, не может разобраться. Потом ты выкалываешь им ебучие глаза и делаешь из них украшения. Я знаю, что сам не святой, но это дерьмо — безумие высшего уровня. С тобой все не так, Слоан. Ты не в себе. Ты сломлена. И заберешь меня с собой, если я позволю этому продолжаться. Так что тебе, блять, лучше уйти.

Я делаю неуверенный шаг назад, затем еще один, и еще. Впервые в моей руке ощущается дискомфорт, и я осознаю, что сжимала ключ от ресторана так крепко, что он впился в кожу. Достаю его из кармана и смотрю на серебро, лежащее на красных отметинах ладони.

Поднимаю взгляд, но не на Роуэна, а на набросок, который я нарисовала в прошлом году. Он в рамке рядом с входной дверью ресторана, как раз там, где Роуэн может видеть его во время работы, защищенный от пара и влажности на кухне. Точно так же, как я думала, что с ним буду под защитой. Будто я в безопасности в его сердце.

Но это не так.

Когда мое внимание переключается на Роуэна, я в последний раз смотрю ему в глаза.

Даю себе всего один вдох, чтобы запомнить каждую деталь его прекрасного лица. Его пухлые губы. Этот шрам, который я хотела бы поцеловать. Темно-синие глаза, блеск которых пронзает меня насквозь.

На следующем вдохе я поворачиваю руку, ключ соскальзывает и падает на пол.

Больше ничего не говорю, поворачиваюсь на каблуках и ухожу.

Я бегу всю обратную дорогу до его квартиры. Двенадцать кварталов. Три лестничных пролета. Только когда достаю из кармана связку ключей от дома и врываюсь в гостиную вся в поту и с неровным дыханием, я снова плачу.

Я гребаная психичка.

Думала, он такой же, как я. Думала, мы с ним одинаковые. Возможно, все началось с игры, но даже с самого начала казалось, что это гораздо большее. Как будто я наконец-то нашла родственную душу. Все эти годы, эти безумные переживания, тоска и одиночество в промежутках — я думала, что все это привело к свету на нашем горизонте. Мы сближались, нет?

Я в это верила.

Как я могла так ошибаться?

Я люблю Роуэна. До глубины души. Мне нравилось будущее, которое я видела с ним, а теперь он вырвал его прямо у меня из рук.

Может, именно это ждало нас по другую сторону горы? Просто зазубренный утес, с которого можно упасть?

Мне требуется немало времени осознать, что я переместилась из центра комнаты на диван Роуэна. Не знаю, как долго я так просидела. Даже не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я пришла. Такое ощущение, что голова набита ватой, которая служит барьером между моими мыслями и окружающим миром.

Я моргаю и смотрю на Уинстона, который сидит напротив меня на любимом кресле Роуэна, его глаза кажутся желтыми на фоне роскошного серого меха.

— Ты, наверное, еще больший псих, чем я. Тебя назвали в честь гребаного кота-нежити¹¹, — говорю я кошаку, когда очередной приступ слез подкатывает к горлу. Я разочарованно машу рукой в направлении Уинстона, роняю голову на руки и, черт возьми, рыдаю. — Так что да, типа, я понимаю, что ты меня ненавидишь, но ты все равно садишься в гребаный самолет и летишь со мной, потому что будь я проклята, если вернусь в Роли одна.

Я выплакиваю поток слез, который кажется бесконечным, пока что-то мягкое не касается моей руки. Мои влажные ладони скользят по лицу, Уинстон смотрит на меня снизу вверх, его нежное мурлыканье звучит успокаивающе. Когда я поднимаю руку, он забирается ко мне на колени и ложится рядом.

— Я сказала, что психованная, и теперь ты хочешь быть друзьями? Надо было раньше догадаться.

Мы сидим так, пока мои слезы, в конце концов, не утихают, только я, кот и вибрация его мурлыканья у моих бедер. И спустя долгое время, когда осознание того, что Роуэн может вернуться в любой момент, разъедает мои мысли настолько, что они начинают доминировать, я откладываю кота в сторону и встаю.

— Если мы сядем в самолет, то должны сделать все сексуально. И я не имею в виду пожар в мусорном баке, — говорю я Уинстону, когда он смотрит на меня, видимо, недовольный тем, что его теплая человеческая постель сдвинулась с места.

Я иду в душ, включаю его на полную мощность, пока вода не начинает обжигать. Растрачу все его запасы в бойлере, потому что моя гребаная психическая энергия берет вверх, когда я перестаю ныть. Затем сушу волосы, наношу макияж, обещаю себе, что больше не буду плакать, чтобы не испортить лучшие стрелки, которые я рисовала за последнее время. Я даже наклеила накладные ресницы, потому что к черту все это. Раз уж я психопатка, то буду самой ахуенной психопаткой, которую когда-либо видел международный аэропорт Логан.

Конечно, часть этого упорства улетучивается, когда я заказываю билет на следующий рейс из города и собираю вещи.

Когда звоню Ларк, моя решимость почти иссякает.

— Привет, сиськи с золотой звездой, как дела? — спрашивает она, и ее голос звучит как перезвон колокольчиков.

Глубокий вдох вырывается у меня через нос.

— Эм. Бывало и лучше.

— Почему? Что случилось?

— Роуэн, — говорю я, смаргивая слезы. — Он порвал со мной.

— Что? — наступает долгое молчание. Я киваю, хотя знаю, что Ларк меня не видит. — Нет…

— Да.

На том конце провода раздается страдальческий звук. Какой бы клей ни скреплял мое сердце настолько, чтобы оно продолжало биться, оно рушится сильнее, когда я слышу ее переживания. Острые точки боли пронзают изнутри, царапая мышцы и кости.

— Он не мог этого сделать… ты же не серьезно… — шепчет Ларк.

— К сожалению, совершенно серьезно, — отвечаю я, включаю громкую связь, сажусь на диван и сажаю Уинстона к себе на колени. — Я только что забронировала билет на обратный рейс в Роли. Хочу немедленно уехать из Бостона. Можно пожить у тебя немного, пока не придумаю, что, блять, делать с жильцами в моем доме?

— Конечно. Всегда. Сколько захочешь. Пришли информацию о рейсе, и я изменю свой, чтобы мы вместе улетели, — Ларк сыплет ругательствами и недоверием, когда я отправляю ей скрин своего билета. Она повторяет информацию вслух, потом испускает долгий вздох. — Ох, милая, здесь какая-то ошибка. Этот мужчина любит тебя.

Я раздраженно издаю горький смех.

— Я тоже так думала. Но он совершенно ясно дал понять, что это не так. Я «гребаная психичка» и поэтому не могу ни любить, ни быть любимой. Это не новость. Но как оказалось, я слишком психованная даже для него.

— Он так сказал? И ты за это не вырвала ему глазные яблоки и не спустила в унитаз?

Слабая улыбка пробегает по моим губам и исчезает так же быстро, как и появляется.

— Наверное, так и нужно было сделать.

— Что еще он сказал?

— Я не знаю, какие-то странные вещи, — отвечаю я, пытаясь вспомнить недавние детали, которые уже кажутся туманными из-за боли. — Он сказал, что мне нужно домой, и сначала я подумала, что он имеет в виду сюда, в квартиру. Но потом он сказал: «нет, в Роли». Когда я спросила почему, он сначала не назвал причину, просто сказал, что у нас ничего не получится и рестораны в приоритете.

— Но я думала, что вы стараетесь.

— Я тоже, — я ерошу шерсть Уинстона, прокручивая в голове каждое слово о нашем расставании, хотя все бы отдала, лишь бы забыть. — Я попросила обсудить все. Он говорил у Фионна, что мы будем говорить обо всем, как нормальные люди.

— По-моему, это звучит разумно и совсем не похоже на психопатию.

— Да. Согласна. Потом он сказал нечто странное, — я морщу лоб, когда открываю функцию поиска на главном экране и набираю слово «вестибюль». В качестве одного из вариантов появляется сообщение от Роуэна, и я нажимаю на него, открывая текст. — Он сказал, что «никогда не хотел быть таким, как все остальные». Утверждал, что говорил мне это по дороге на торжество «Best of Boston» десятого апреля.

— Хорошо… что в этом странного?

— Я не помню, чтобы он говорил это. Никогда. И торжество было не десятого числа.

Ларк замолкает. Она, наверное, думает, что я сошла с ума, и, возможно, она права.

— Может, он перепутал дату?

— Торжество состоялось за два дня до его дня рождения, двадцать седьмого. Тебе не кажется немного странным, что он этого не помнит?

— Милая, я не знаю. Он переживает из-за разрыва отношений и ресторанного дерьма, возможно, ошибся с датами.

— Наверное, но потом он исправился и сказал «тринадцатое». Дело в том, как он это говорил. Странно, — отвечаю я, просматривая сообщения, связанные с этими датами. — И будто в машине по дороге на мероприятие говорил, что лишь ресторан для него единственный смысл в жизни. Но клянусь, такого не было.

— Милая, Слоан, я люблю тебя. Я люблю тебя больше всех на свете, родная, но он, возможно, не до конца помнит все детали. У него явно крыша поехала, если он решил тебя бросить, кто знает, что у него в башке, а?

Ларк продолжает говорить, объясняя все разумные теории о том, почему он мог сказать это.

Но я не слышу ни слова, когда спихиваю кота со своих колен и поднимаюсь на ноги.

Потому что смотрю на сообщение, которое отправила ему в конце марта, в тот же день, когда он позвонил и попросил меня пойти с ним на церемонию награждения.

Как думаешь, на этом торжестве будет фуршет с мороженым? Если да, то лучше сказать им, что ты любишь только свежевыжатую сперму.

Моя кровь превращается в осколки льда.

Я помню, как держала белую ванночку в руках на кухне Торстона, когда читала Роуэну этикетку с ингредиентами.

С десятого по тринадцатое апреля.

Я помню, что он сказал по дороге на торжество. Помню это так же ясно, как тепло поцелуя, которым он прижался к моей шее в вестибюле, и покалывание электричества на коже, когда он взял меня за руку, лежащую на кожаном сиденье в машине.

«Хоть что-то нормальное в ресторане», — сказал он мне. «Что-то неизбежно идет не так. Просто… в последнее время кажется, что это слишком часто случается».

Ларк все еще разговаривает, когда я твержу:

— Мне пора, — а затем отключаю звонок.

Пальцы холодеют и немеют, когда я открываю приложение для камеры, которую установила на кухне ресторана.

Желудок сжимается, когда я рассматриваю происходящее на экране.

— Нет… — слезы застилают глаза. — Нет, нет, нет…

Хватаюсь за сердце, которое разбивается вдребезги во второй раз. Кровь отхлынула от конечностей. Края зрения темнеют, и я крепко зажмуриваюсь. Крик боли срывается с моих губ, колени подгибаются, телефон выпадает из руки. Знаю, что ужас, который я сейчас видела, реален. Но нет времени разваливаться на части.

А если ты не успеешь?

Я не отвечаю на этот вопрос. Не могу. Единственное, что я могу сейчас сделать, — это попытаться.

Проглатываю острую боль и беру себя в руки, один раз обойдя комнату. Мой взгляд падает на кожаный футляр, где я храню свой скальпель среди карандашей и ластиков.

Трясущимися руками беру телефон и набираю номер неизвестного абонента, контакта, чье имя я никогда не вводила в свой телефон. Он отвечает после второго гудка.

— Леди-паук, — говорит Лаклан. — По какому случаю?

— Мне нужна услуга. Срочно, — отвечаю я, хватая свой кейс с приставного столика и направляясь к двери. — У тебя есть время, пока я бегу двенадцать кварталов.

— Звучит забавно. Обожаю, когда мне бросают вызов. Что нужно?

— Я расскажу тебе все, что знаю, — говорю я, уже спускаясь по лестнице. — А ты дашь мне все, что сможешь найти о Дэвиде Миллере.

 

 

22
_______________
ТОНКОСТЬ
РОУЭН

Острый край овощерезки прижимается к внутренней стороне моего предплечья между веревками, которыми я привязан к стулу. Мои ладони обращены вверх, сжатые в кулаки, короткие ногти впиваются в кожу, я готовлюсь к боли, которую уже перенес, и к той, что еще впереди. Прерывистое дыхание вырывается из моей груди, и я стискиваю зубы. Знаю, что сейчас произойдет. Кровь уже льется из двух других ран, и на этот раз он полон решимости сделать идеальный надрез.

Он вонзается в мою кожу и отделяет ее.

Я подавляю крик, когда Дэвид опускается, чтобы противостоять моей тщетной борьбе, и проводит овощерезкой по локтю, срезая тонкую полоску кожи. Бросает окровавленный инструмент на разделочный стол, рядом с пистолетом.

Затем безжалостным рывком отрывает лоскут кожи с руки, и звук моего горестного крика наполняет комнату.

— Знаешь, у Торстена я развил вкусы, — говорит Дэвид, наклоняясь ближе, занимая все пространство в поле моего зрения. Он хватает меня за волосы одной рукой и запрокидывает голову назад, улыбаясь мне сверху вниз. Его некогда пустые глаза больше, блять, не пустые. Они ненасытны. И они направлены на меня. — У тебя нет?

Кровь стекает по егопальцам из кожицы, зажатой между ними. Я ерзаю на стуле, но не могу вырваться.

— Всего лишь маленький кусочек, — говорит он.

Я плотно сжимаю губы. Сдавленный рык протеста вибрирует в моем горле, когда он размазывает окровавленную кожу по моим губам.

— Не хочешь?

Его фальшивая гримаса превращается в ухмылку рептилии.

Язык Дэвида проскальзывает между зубами, он кладет туда кожицу, как вуаль, демонстрируя мне. Обхватывает губами, торжественно улыбаясь.

Затем засасывает ее в рот.

Глаза закрывает, медленно жует, словно смакует каждый кусочек, перекатывая между зубами.

От его громкого глотка у меня сводит желудок.

— Деликатес. Большая редкость, — он отворачивается к столу и тащит бутылку вина «Пон-Неф» через стойку. — Знаешь, что еще встречается редко?

Мой ответ — прерывистое дыхание.

— Такая девушка, как Слоан, — говорит Дэвид.

Меня дико тошнит.

Я никогда, никогда не чувствовал ничего подобного. Как будто у меня в животе пустота. Как будто я провалился в нее. Беспомощный. Отчаянный. Этот взгляд в ее глазах, когда я сказал, что не люблю ее, преследует меня с каждым вздохом. Эти чертовы слезы разрывали меня на части.

— Немногие люди сделали бы то, что она сделала для меня, — говорит Дэвид, закручивая штопор в бутылку. Она скрипит при каждом метрономном повороте его руки. — Но такая у нее душа, верно? Точно так же, как она защищала свою подругу, девчонку Монтегю. Так странно, что тот учитель внезапно исчез из интерната, тебе не кажется? У людей правда есть забавная манера незаметно исчезать в окрестностях Монтегю.

— Оставь ее в покое, — выдавливаю я.

— Хотя, когда я рыскал в поисках ответов, понял, что там ходили слухи, что тот чувак делал с девушками. Ужасные вещи. Развратные. Ненормальные. Но, по крайней мере, он сделал одну хорошую вещь — он создал Ткачиху Сфер. Прекрасное чудовище.

Пробка выскакивает из бутылки.

Его голос сочится притворной невинностью, когда Дэвид говорит:

— Как думаешь, она захочет заниматься со мной этими извращенными вещами?

Мое зрение краснеет от ярости, когда я дергаюсь на стуле.

— Оставь ее, сука, в покое, — рычу я.

Дэвид вздыхает, наливая себе бокал вина.

— Я тоже не думаю, что захочет. Но я заставлю.

Я пытаюсь извернуться из своих оков. Дикий. Безумный.

Но не получается.

— Не буду торопиться, — продолжает он, снимая пробку. — Заполучу ее доверие. Может быть, даже изображу чудесное полу-выздоровление. Знаешь, не так уж, чтоб до глубины души, а хотя бы, чтобы она согласилась трахнуться с лоботомированным мужиком. Или я уже устал терпеть. Я очень долго ждал этого момента, знаешь ли. Может, прослежу за ней до сто пятьдесят четвертого дома на Жасмин-стрит. Вломлюсь к ней в дом и принесу лакомство. Накормлю ее твоими кусочками, а потом буду трахать, пока не разорву на части, пока она не станет куском окровавленного, измельченного мяса.

Он неторопливо подходит ближе, пока не оказывается прямо передо мной, его взгляд прикован к своему вину, которое он взбалтывает в бокале, а затем делает глоток.

— В любом случае, — говорит он, улыбаясь, — ее крики будут прекрасной симфонией. Настоящим шедевром.

У меня перехватывает горло. Чертовски щиплет глаза.

Я знаю, что с ним не поспоришь. Мне нечего предложить. Никакого обмена. Но я все равно пытаюсь.

Ради нее.

— Пожалуйста, пожалуйста, просто оставь ее в покое. Если хочешь, чтобы я умолял, я, блять, умоляю тебя. Если тебе нужны деньги, забирай все, что есть. Если хочешь разрезать меня на тысячу кусочков, давай. Делай со мной все, что захочешь. Просто, пожалуйста, оставь ее в покое. Пожалуйста.

Дэвид наклоняется ближе. Его глаза обшаривают каждый дюйм моего лица.

— Зачем мне это делать, если я могу заполучить вас обоих?

Резкое движение. Серебро в тусклом свете.

Боль вспыхивает в запястье, агония срывается с губ. Я смотрю вниз, туда, где штопор вонзился в мою плоть, подергиваясь с каждым ударом моего сердца.

— «Пон-Неф», — говорит Дэвид, просовывая бокал под мою руку. Кровь капает в вино. — Вкусно, но, немного пресновато. Я люблю нечто насыщенное.

Он оставляет штопор у меня в руке и делает большой глоток. Когда Дэвид смотрит мне в глаза, они затуманены, полуприкрыты. Его медленная улыбка полна ликования.

— Так намного лучше, — шепчет он, перемешивает вино с кровью, выпивая еще. — Этот легкий привкус железа добавляет свой шарм. Каким бы бесячим ни был этот старый показушник, должен признать — Торстен знал толк. Ох уж эти разговоры, да? Фух… я аж проголодался. Спорим, ты тоже.

Дэвид отворачивается к стойке, где в пятнах крови на нержавеющей стали лежит овощерезка.

А у меня перед глазами лицо Слоан, когда я опускаю подбородок на грудь и закрываю глаза. Вспоминаю ее слезы, когда пот стекает по моему лицу и капает на колени. Думаю о том, какой чертовски красивой она была, когда я сказал, что не хочу ее. Как ее кожа покраснела от боли, вызванной моими словами. Я видел, как она сломалась, и напрасно крутил этот нож в ее сердце. Потому что я не смогу спасти ее. Не от этого. Не от него.

Могу только надеяться, что она исчезнет. Ей так и следовало сделать с того самого момента, как я выпустил ее из клетки.

Я думаю о нашей первой встрече, когда замечаю, что Дэвид все еще стоит на периферии.

Когда отрываю взгляд от своих колен, он все еще стоит у стола, где лежит овощерезка, но его поза изменилась. Напряглась. Он медленно поворачивается спиной ко мне, его голова наклоняется к столу для приготовления пищи слева, а затем к стойке справа.

— Что-то потерял? — говорит голос из тени.

Шок и замешательство. Отчаяние и страх. Все это врезается мне в грудь, когда Слоан выходит на свет с поднятым пистолетом Дэвида в руке.

Она пиздец какая красивая. Такая храбрая. Пистолет не дрожит в руке, когда она направляет его и идет вперед, остановившись в стороне, чтобы я мог ясно ее видеть. Ее кожа блестит от легкого пота. Карие глаза накрашенные черной подводкой, густые ресницы бросают на меня быстрый взгляд.

Ее лицо ничего не выражает, когда она рассматривает мою окровавленную руку и штопор, воткнутый в запястье.

Она смотрит на Дэвида. Медленная улыбка расползается по ее губам.

— Привет, Дэвид. Я так счастлива, что у нас наконец-то появилась возможность поговорить, — говорит она.

А потом опускает пистолет.

— Мне было интересно, когда же ты наконец сделаешь свой ход.

Ее улыбка приобретает мрачный оттенок. Остроту. Которая проскальзывает прямо у меня между ребер.

Слоан не смотрит на меня. Даже не взглянула в мою сторону. Она сосредоточила все свое внимание на Дэвиде, в ее глазах теплота и удивление, и чертова ямочка.

Я хочу содрать с него гребаную кожу.

— Я восхищаюсь твоей работой, — говорит она. — Убийца из Саут-Бэй. Полагаю, вы подружились с Торстеном, когда были в Торрансе, я права?

Дэвид ухмыляется, поднося бокал к губам и делая большой глоток вина, затем ставит его на стойку рядом с овощерезкой и скрещивает руки на груди.

— Значит, ты преследовала меня. Не могу сказать, что удивлен.

Слоун пожимает плечами.

— Мне нравится знать, кто где гуляет.

— Согласен. Я сам кое-что вынюхивал. И знаю, на какую добычу ты охотишься. Ты здесь, чтобы убить меня.

— Если бы это было так, — говорит она, поднимая пистолет и осматривая ствол, — я бы уже сделала это.

Дэвид скользит взглядом по всему телу Слоан. В его глазах вспыхивает все то, что он хочет с ней сделать, все его порочные желания.

— Я наблюдал за вашим разрывом пару часов назад, не забывай. Я распознаю боль. Можно сказать, это моя специальность.

— И это было очень убедительное представление, не так ли, — Слоан пожимает плечами и держит палец на спусковом крючке, упираясь локтем в бедро и направляя пистолет в потолок. — Я тоже наблюдала за тобой.

— Ты попадаешься в свою же паутину лжи, Ткачиха сфер. Ты должна знать это лучше, чем другие, — говорит Дэвид с мрачной, хищной улыбкой, которая расползается по его губам. — Я отключил камеры.

Хотя Дэвид придвигается к ней немного ближе, Слоан остается расслабленной. Ничто в ее позе не меняется, когда она говорит:

— Ц-ц, Дэвид. Видимо, ты не подсчитал все камеры. Вон та? — спрашивает она, направляя «Глок» на камеру в углу комнаты, красная лампочка все еще горит. — Это моя. Я наблюдала за тобой все время.

Улыбка Дэвида увядает, когда он понимает, что она права.

Слоан торжествующе ухмыляется, подмигивая ему.

— Как я и сказала. Если бы захотела — сделала.

Резким движением она направляет пистолет на Дэвида, целясь ему в лоб. Он напрягается и опускает руки.

— Бах, бах, бах, — повторяет она. Ее улыбка становится шире, потом она опускает оружие. — Ладно, шучу.

Я вижу только профиль Дэвида, но замечаю блеск в его глазах.

Он чертовски восхищен.

И Слоан поглощает это, ее лицо озаряется снисходительной улыбкой.

— Ты подружился с Торстеном ради меня? — спрашивает она, кокетливо наклоняя голову.

— Скорее, ради защиты. Думал, что когда-нибудь ты придешь за мной. И если я подружусь с кем-то вроде нас, то у меня будет запасной вариант каждый август, ведь именно в этот месяц люди нашего… характера… помирают. Конечно, Торстен не знал, что за ним охотятся, поэтому я сказал, что могу притвориться его долбанутым слугой на ночь, пока он будет восторгаться своими гостями, а точнее, идеальными жертвами, — Дэвид делает глоток и изучает ее, прежде чем прислониться к стойке. — Ты же знаешь, как говорят: «командная работа воплощает мечту в реальность».

Слоун сияет.

— И правда. Но иногда требуется время, чтобы найти подходящую команду.

Дэвид наклоняет бокал в ее сторону.

— Совершенно верно.

— Черная птичка… — говорю я.

Она вздыхает и пронзает меня мрачным взглядом.

— Прекрати уже птичкать мне.

— Слоан, любимая, пожалуйста…

— Любимая? — Слоан наклоняет голову. В тусклом свете ее глаза кажутся черными. — Любимая…? Ты правда так думаешь? Ты же сам сказал — я гребаная психопатка, помнишь? Чудовище. Это не любовь. Это скука. Конкуренция. И, судя по всему, — говорит она, переводя взгляд со штопора вниз по каплям, стекающим в лужу крови на полу, — я уже выиграла.

Я качаю головой. Мой голос превращается всего лишь в сдавленный шепот, когда я говорю:

— Он хочет издеваться над тобой, Слоан.

— Ох, ты имеешь в виду, что он вгонит свои яйца глубоко в мою задницу? Ты об этом? — Слоан закатывает глаза. — Кажется, я доказала, что справлюсь с этим.

Каждая частичка в моем теле затмевается болью, сердце сгорает дотла. Она наблюдает, как это происходит точно так же, как я наблюдал за ней. Но я не чувствую ни малейшего раскаяния или сожаления, только отвращение в том, как изгибаются ее губы, прежде чем она отводит взгляд.

Выражение лица Слоан разглаживается, когда она поднимает глаза на Дэвида.

— Знаешь, я дико хочу разнести город на куски, если ты меня понимаешь, — говорит она ему, подмигивая.

Его ответная улыбка хищна.

Я умоляю, но они как будто не слышат меня. Дергаюсь на стуле, но они не видят.

Слезы обжигают глаза. Я знаю, что он сделает с ней, с моей прекрасной Слоан. Он, черт возьми, уничтожит ее. Срежет с нее кусочки. Сожрет их у нее на глазах точно так же, как поступил со мной. И еще много других ужасных, отвратительных, чертовски чудовищных вещей, которые мне невыносимо представлять, но я все равно представляю.

Даже если он позволит ей выйти из этой комнаты живой, она не переживет эту ночь.

— Что у тебя на уме? — спрашивает Дэвид.

— Как насчет, закончить здесь и пойти повеселиться? У меня есть кое-какие идеи. Возможно, «Ателье Кейн» — хорошее место для начала.

Желчь скапливается у меня в желудке, когда Дэвид улыбается и поднимает свой бокал.

— За ночную прогулку по городу, — он допивает остатки окровавленного вина и ставит пустой бокал на стол.

— На, забери, — рука Слоан поднимается, словно в замедленной съемке, ее ладонь раскрыта, «Глок» лежит на ней, как подношение. — Не очень люблю огнестрельное оружие.

Глаза Дэвида вспыхивают предвкушением, когда он тянется за пистолетом, его взгляд прикован к смертоносному призу.

И в момент, когда его пальцы касаются рукояти, другая рука Слоан делает выпад вверх. Сверкает серебро, спрятанное у нее в руке.

Дэвид рефлекторно отшатывается. Кровь разбрызгивается по «Глоку», падающему на пол. Он тянется к ней другой рукой, но Слоан слишком быстра. Удар сверху вниз рассекает ему другое запястье. Дэвид рычит от разочарования, но рычание переходит в вопль боли, когда она пинает его по ноге и ставит на колени.

Когда он падает, я вижу скальпель.

Который скользит в выемку во впадине его горла острым краем. Слоан режет плоть надвое по всей длине его горла вверх, крепко держит лезвие в руках.

Она останавливается у кончика его подбородка, глубоко у кости.

Дэвид издает булькающий, отчаянный выдох через зияющую щель. Струйка крови заливает лицо Слоан. Она не моргает, поглощая каждую деталь его боли и ярости. Ее улыбка торжественно мрачнеет, пока его тускнеющие глаза смотрят в ответ.

— Правда не люблю огнестрельное оружие, — говорит она и крепко сжимает его волосы в кулаке. Другой рукой вытаскивает лезвие. — Слишком громко. Никакой утонченности.

Она вонзает скальпель ему в глаз. Крик Дэвида — это не что иное, как всплеск алых брызг.

Затем она позволяет ему упасть на пол.

Кровь растекается густой лужей по кафелю. Слоан стоит спиной ко мне, наблюдая за дергающимся Дэвидом, и даже когда тот замирает, она остается там, глядя на него сверху вниз, как будто ей нужно удостоверится, что он больше не встанет.

— Ты в порядке? — спрашивает она, не оборачиваясь, ее голос звучит тихо и хрипло.

Я осматриваю свою кровоточащую руку в том месте, где содрана кожа. Щека и ребра пульсируют в тех местах, где я получил первые удары. Штопор все еще позвякивает в такт учащенному биению моего сердца, но, вероятно, это выглядит хуже, чем есть на самом деле.

— Я бы не прочь встать с этого стула, но да. Со мной все будет в порядке.

Слоан кивает, затем замолкает, ее взгляд все еще прикован к телу на полу.

— Слоан…

Она не двигается.

— Слоан, любимая…

— Нет.

— Эм… Черная птичка?

По-прежнему ничего.

— …Персик?

Ее голова поворачивается в сторону, и она пронзает меня взглядом через плечо. Но там слезы текут сквозь кровь, разбрызганную по щекам.

— Я же сказала, что порежу тебя, если ты еще раз меня так назовешь.

— Тогда Черная птичка, — я слабо улыбаюсь ей. В ее глазах беспокойство, когда она смотрит на меня, но и еще боль, которая поглощает мою душу. — Любимая, я…

— Заткнись, — рявкает она и достает свой телефон из кармана. Мгновение спустя гудки сменяются голосом моего брата.

— Молодчинка. Мой друг, Конор, прямо за дверью. Хочешь, чтобы он вошел? — спрашивает Лаклан.

— Нет. Хотя спасибо, что прислал подкрепление.

— Ты в порядке?

— Конечно, — Слоан наблюдает за мной через плечо. Слезы все еще застилают ее глаза, хотя взгляд, который она бросает на меня, чертовски убийственный. — Твоему братцу-засранцу нужна… кожа. И мне бы не помешала помощь с уборкой.

Лаклан хихикает.

— Фионн уже в пути. Я знаю кое-кого для уборки — дай мне на это час. Конор будет пока что следить за дверью, — повисает пауза, и когда Лаклан заговаривает снова, его голос звучит мягко и серьезно. — Спасибо, что присматриваешь за моим братом, Слоан.

— Выйди из видеотрансляции. Не хочу, чтобы ты наблюдал на случай, если я передумаю и грохну его.

— Сделай одолжение, вместо этого крепко поцелуй его, — говорит Лаклан.

Она отвечает обиженным ворчанием и отключает звонок, со звоном бросая телефон на стол.

Затем поворачивается ко мне, ее глаза сверкают, а руки скрещены на груди.

— Я расцениваю это как победу.

— Справедливо.

— Тогда у меня три из пяти.

— Заслужила. Полностью.

— И я все еще очень зла на тебя.

— Я понимаю, любимая.

— Хочу пырнуть тебя ножом.

— Да, в этом есть смысл. Но, пожалуйста, только не в член. И не в яйца. И не в мое симпатичное личико.

Губы Слоан дрожат. Жесткое выражение лица меняется и превращается в стоическую маску, которая опять разбивается вдребезги. Красные брызги и разводы на ее лице так красивы, а слезы для меня — мучение.

— Ты разбил мне сердце.

— Я знаю, любимая. Мне жаль. Мне чертовски жаль. Ты же знаешь, что я сделал это, чтобы увести тебя от него, да? Я должен был вытащить тебя отсюда, иначе он бы тебя убил.

Слезы в глазах Слоан переливаются и блестят, собираясь у линии ресниц.

— И я заслуживаю любви, — она тычет своим окровавленным пальцем в мою сторону, подчеркивая каждое слово. — Понятно тебе?

Я отчаянно хочу прикоснуться к ней, лишь на мгновение, просто видеть мне недостаточно.

— Любимая … пожалуйста… освободи меня, чтобы мы нормально поговорили, — на лбу Слоан появляются морщинки, когда она пытается сохранить свою свирепость и терпит неудачу, и когда я слегка улыбаюсь ей, она ничего не может с собой поделать — ее взгляд опускается на мой шрам и задерживается там. — Давай же, Черная птичка. Разреши встать и доказать, что я чертовски сильно люблю тебя. И взять аптечку у двери, если ты не против.

Ее свирепый взгляд возвращается.

— Ну ладно, тогда я просто истеку кровью на полу, круто… но можно хотя бы со стула встать? Желательно без лишних ножевых ранений.

После еще одного долгого колебания она подходит и начинает развязывать узлы, сначала те, которыми стул привязан к опорной стойке, а затем те, что туго затянуты вокруг моих конечностей. Последняя веревка, упавшая на пол, та, что удерживала мое раненое запястье.

Я вскакиваю со стула, как только она исчезает.

Боль притупляется потребностью, я выдергиваю штопор из руки и хватаю Слоан, когда она отступает, прижимая ее к себе в отчаянных объятиях. И благодарю каждого бога, которому никогда не молился, когда она обнимает меня в ответ. Она утыкается лицом мне в грудь и пропитывает футболку всеми страхами, которые прятала.

— Я думала, что опоздала, — повторяет она снова и снова. — Прости, Роуэн. Слишком долго разгадывала твои подсказки.

Я беру ее лицо в ладони и смотрю в широко раскрытые карие глаза. Боль подступает к горлу, пока я наслаждаюсь этим моментом, просто смотрю на нее, чувствую ее тепло на своей коже. Я почти потерял все. Но она здесь, с имбирным ароматом и черной подводкой для глаз, размазанной по коже, веснушки усеяны пятнышками крови. Складки пролегают по ее лбу и нахмуренным бровям, когда ее взгляд мечется между моими.

Она никогда не была так красива.

— Ты не опоздала, Черная птичка. Как раз вовремя.

Она пытается улыбнуться, но не выходит. Ее ямочка — всего лишь слабое углубление на коже. И я знаю, что ложь, которую я ей сказал, — самая опасная, потому что я взял ее неуверенность как оружие. Даже если я сказал это только для того, чтобы спасти ее, подобные слова как порезы остаются глубоко и заживают медленно.

Опускаю голову и смотрю ей в глаза, удерживая ее лицо в своих ладонях.

— Слова о том, что ты не заслуживаешь любви — полная чушь. Ты просто ждала того, кто полюбит тебя такой, какая ты есть, а не такой, какой тебя хотят видеть. Я могу это сделать, если позволишь, — прижимаюсь своими губами к ее и ощущаю вкус соли и крови, но отстраняюсь, не углубляя поцелуй. — Я до смерти обожаю тебя, Слоан Сазерленд. Я хотел тебя с того первого дня у Бриско. Я любил тебя много лет. И не перестану любить. Никогда.

Взгляд Слоан опускается на мои губы и остается там. Она кивает.

— Может, ты и психопатка, — говорю я с усмешкой, когда ее глаза сужаются, — но ты моя психопатка, а я твой. Поняла?

Когда она отрывает взгляд от моих губ, то наконец улыбается.

— Ты все равно ужасен.

— А ты все равно любишь меня.

— Да, — говорит она. — Люблю.

Слоан приподнимается на цыпочки и обхватывает руками мой затылок, притягивая ближе, пока ее лоб не прижимается к моему, ее дыхание ласкает мои губы сладким ароматом.

— Я правда этого хочу, — шепчет она. — И тебе придется постараться еще больше, чтобы избавиться от меня, потому что я никуда не денусь.

— Я тоже, Слоан.

Когда она прижимает мои губы к своим, я понимаю. Чувствую это в каждом ударе, который пульсирует в моей кровоточащей плоти. Знаю, что мир может повернуться в любую сторону и разрушить любую реальность, но мы в любой жизни будем стараться ради друг друга.

 

 

23
_______________
ПИГМЕНТ
СЛОАН

— Мы опаздываем, — говорит Роуэн. Но ему все равно. Наверное.

Потому что его руки зарываются в мои волосы, а голова запрокидывается назад, когда я заглатываю его член.

— Господи, Слоан. Почему у тебя это так чертовски хорошо получается?

Я мычу и обхватываю его яйца свободной рукой, а другой погружаю пальцы в свою киску. Когда снова стону, он опускает взгляд, его глаза темнеют от желания.

— Блять, обожаю смотреть, как ты трогаешь себя, — шипит он. Мои глаза закрываются, когда я провожу пальцами по своему клитору. Преякулят стекает по моему языку. — Лучше побыстрее кончай, потому что я уже на грани, и нам нужно идти.

Я замедляю движение пальцев, скольжу губами по головке его эрекции и улыбаюсь.

Моя дерзость встречена рычанием. Рука Роуэна летит к моему горлу и перехватывает хихиканье, которое просилось наружу.

— Ты ведешь себя как негодяйка, — говорит он, когда я провожу языком по нижней части его эрекции и сверлю его самым невинным взглядом. Его рука сжимается. — Забыла, что случилось, когда ты в последний раз вела себя так?

Я пожимаю плечами, хотя совершенно точно ничего не забыла. Когда несколько недель назад я решила надавить на его кнопки и проигнорировать большинство его приказов, оседлав его член, он похитил меня, когда я возвращалась домой после посиделок с Анной, завязал мне глаза, привязал ремнями к столу в ресторане, чтобы съесть весь ассортимент деликатесов с моего обнаженного тела. Он ласкал меня часами, поливая карамельным соусом мои соски, посасывая, трахая, капая холодными взбитыми сливками на пирсинг, а потом начисто вылизывал. Каждый раз, когда я молила о пощаде, он смеялся.

«Хорошие девочки получают вознаграждение», — сказал он тогда, убавляя вибрацию анальной пробки, которую вставил мне в задницу после того, как связал. Он замедлил ритм своих движений, входя в меня, не доводя до оргазма. «А негодяйки — наказание».

Он выскользнул из меня, дрочил до тех пор, пока не разбрызгал свою сперму теплыми струями по моей груди, а потом начал все сначала.

Вероятно, это произвело эффект, противоположный тому, на что он рассчитывал, потому что тот вечер стал моим любимым.

— Это и есть твой ответ? — говорит он, его глаза смертоносны и темны. — Просто пожать плечами? Я считаю, что это довольно дерзко.

Я вздыхаю и лижу свой путь обратно к головке его эрекции, обхватывая его яйца.

— Возможно, я солгала насчет времени встречи, — отвечаю я, поглаживая его член по всей длине и щедро облизывая кончик. — У нас есть еще час.

Мои глаза не отрываются от лица Роуэна, пока эта информация оседает в его переполненном эндорфинами мозгу.

— Ох, блять, спасибо, — наконец произносит он и погружается в жар моего рта. — Заставь себя кончить, или, клянусь богом, я увезу тебя в какую-нибудь отдаленную хижину и накажу на три дня.

Роуэн Кейн всегда угрожает, но я в эти моменты наслаждаюсь.

Он ослабляет хватку на горле, но удерживает меня неподвижно, когда я опускаюсь перед ним на колени и беру его член так глубоко, как только могу. До самой стенки горла. Искаженные, сдавленные звуки подстегивают ритм его толчков. Другой рукой я погружаю пальцы в свою киску, пока они не покрываются влагой и спермой, которую он там оставил.

Убираю скользкие пальцы, перемещаю руку к заднице Роуэна. Он вздрагивает, когда я массирую тугое кольцо, а затем просовываю палец внутрь.

— Ох, черт, Слоан…

— Используешь свое стоп-слово?

— Блять, нет.

Я ухмыляюсь и добавляю второй палец, нежно поглаживая, пока не нахожу точку, от которой он дрожит.

— Какой хороший мальчик, — воркую я слащавым тоном. — А хорошие мальчики получают награду.

Я обхватываю его член и сосу.

Из груди Роуэна вырывается раскованный звук удовольствия, пока я трахаю его пальцами и заглатываю эрекцию. Другой рукой обвожу клитор, приближаясь к оргазму, которого он от меня потребует. И когда чувствую, как его тело напрягается, именно это он делает. Требует.

— Черная птичка, тебе лучше кончить сейчас же, потому что ты убиваешь меня, и я клянусь гребаным богом…

Я разваливаюсь на части, когда его член погружается в глубь моего горла, хнычущим стоном вызываю вибрацию по всей его длине.

Его слова каждый раз выводят меня из себя.

Мгновение спустя Роуэн рычит, горячая сперма заливает мой рот. Я проглатываю каждую каплю и растягиваю удовольствие, пока не убеждаюсь, что он выдохся, тонкая струйка пота блестит на его обнаженной груди, он судорожно вдыхает.

— Нам пора, — говорю я с коварной улыбкой, вынимая пальцы из его задницы. — Мы опаздываем.

Роуэн бросает на меня равнодушный взгляд, который длится недолго, затем целует в лоб, потом мы приводим себя в порядок, одеваемся и выбегаем за дверь.

Каждый шаг под теплым июньским солнцем, заставляет мое сердце колотиться, но не от тревоги, а от волнения. Если Роуэн и нервничает, то не подает виду. Он рассказывает историю о Лаклане из подростковых времен, пока мы гуляем по улицам города, с переплетенными пальцами, а другой рукой я обхватываю самый большой шрам на его предплечье. В ту ночь, когда это случилось, Фионн тщательно обработал рану и использовал Дермаграфт¹², чтобы заменить отсутствующие ткани, и с той ночи Роуэн старательно ухаживал за раной. И скоро шрам превратится во что-то прекрасное.

Ему это понравится. Я точно знаю.

По дороге на встречу мы останавливаемся в ателье Кейн, входя внутрь под аромат кожи и звуки инди-музыки. Я сдерживаю улыбку, задаваясь вопросом, слушает ли Лаклан песни Ларк, и когда смотрю на Роуэна, думаю, что он, возможно, задается тем же вопросом.

— Слышь, старый придурок. Над чем работаешь? — говорит Роуэн, когда Лаклан отодвигает свое потертое вращающееся кресло от стола и бросает что-то похожее на очки для чтения рядом со шкурой, которую вырезает.

— Изготавливаю на заказ седельные сумки для мотоцикла «Харлей». Если бы я сам не мог надрать тебе задницу, клиент с радостью сделал бы это за меня, — парирует Лаклан. — И я всего на два года старше тебя, дебил.

— Тогда зачем носишь стариковские очки? Будто хочешь разгадать кроссворд и заснуть в кресле от «La-Z-boy¹³», — говорит Роуэн, подмигивая мне.

— Отвали. Че тебе надо?

— Вообще-то, у меня есть небольшая просьба, — говорю я, подходя на шаг ближе к дерзкому старшему брату Роуэна.

— Ах, сама леди-паук пришла просить меня об одолжении, — говорит Лаклан с коварной ухмылкой, откидываясь на спинку.

— Вообще-то, ты мне должен.

— О, правда? За что?

— За спасение твоего младшего брата.

— Если я правильно помню, — говорит Лаклан, постукивая одним из своих унизанных кольцами пальцев по подбородку, — я помог навести порядок на твоем грязном месте убийства и стер все записи о существовании некоего Дэвида Миллера из анналов¹⁴ историй серийных убийц. Так что, я бы сказал, мы квиты. Всегда пожалуйста.

Я закатываю глаза, и Роуэн ухмыляется рядом со мной.

— Отлично. В таком случае, одолжение Ларк Монтегю.

Наступает мгновение колебания, потом Лаклан решительно произносит:

— Черт возьми, нет.

— Ну же, — отвечаю я, мой голос граничит с плаксивой мольбой, когда я делаю еще один шаг ближе. — Ларк переезжает в Бостон в те числа, когда нас не будет. Просто помоги ей перевезти вещи в новую квартиру, пожалуйста. У нее их не так уж много.

— Почему не много? — спрашивает Лаклан, нахмурив брови, его голос суров. Мы с Роуэном обмениваемся мимолетным смущенным взглядом, прежде чем я перевожу взгляд на Лаклана.

— Эм, ну, она путешествует налегке…?

Взгляд Лаклана темнеет, как будто этой информации недостаточно, потом он сглаживает свою реакцию под маской безразличия.

— Окей. Но не жди, что я останусь с ней чай попить.

— Конечно, нет.

— И я не собираюсь показывать ей город или что-то в этом роде.

— Ни в коем случае.

— Мы с ней не друзья. Она не будет посылать меня за… молоком.

— Хорошо… передам ей, чтобы она не посылала тебя за молоком. Поняла.

Лаклан хмыкает. Я ухмыляюсь.

— Спасибо, — говорю я, подхожу и обнимаю его, зная, что он не обнимает в ответ. — Ты не пожалеешь об этом.

— Еще как пожалею.

— Тогда ладно.

Я целую его в заросшую щетиной щеку под фырканье Роуэна и затем отступаю.

— Спасибо, старый пердун. Нам пора бежать, — говорит Роуэн с дразнящей ухмылкой, на что Лаклан отвечает равнодушным взглядом, но все равно встает со стула. Он выводит нас из ателье на улицу, и мы строим планы поужинать вместе на следующей неделе, потом он прижимается лбом ко лбу Роуэна, как всегда это делает. А затем мы отправляемся на встречу рука об руку, не торопясь, наслаждаясь друг другом и растущим волнением от того, что нас ждет впереди, пока мы идем к месту назначения.

Маленький латунный колокольчик звенит над дверью, когда мы входим в тату-салон «Prism».

Лора, владелица, тепло приветствует нас и дает Роуэну бланк согласия для заполнения, пока мы с ней тихо уточняем детали эскиза, который я ей дала, чтобы Роуэн не расслышал. Когда все бумажки подписаны, а эскиз напечатан на переводной бумаге, Роуэн садится в кресло.

— Извини, Палач, но я не доверяю тебе, — говорю я, подходя к нему сзади, опуская повязку ему на глаза. Лора ухмыляется, подготавливая руку Роуэна и проводя трафаретом по его шраму.

— Ты ранишь меня, — говорит он.

— Еще бы, — фыркаю я. — Помнишь, как ты следил за мной три дня в Калифорнии только для того, чтобы обманом добиться победы в игре?

— Я не жульничал. А вообще, я проиграл. К сожалению. И до сих пор не могу есть мороженое.

Я улыбаюсь и сажусь рядом с ним, понаблюдать, как Лора начинает наносить первые черные линии на его кожу.

— Может, обезболивающим помазать, или так пойдет?

— Ох, помолчи давай.

Проходит несколько часов, но рисунок оживает на руке Роуэна, эскиз, который я нарисовала сама и доработала вместе с Лорой, чтобы он скрывал его шрамы и соответствовал контурам его мускулатуры. И вскоре она вытирает излишки чернил и пятнышки крови, демонстрируя окончательное изображение. Мы обмениваемся лучезарной улыбкой, пока Роуэн засыпает нас вопросами, на которые мы не отвечаем.

— Ладно, красавчик. Пора смотреть, — говорю я, когда Лора берет Роуэна за один бицепс, а я хватаюсь за другой. Мы поднимаем его на ноги и подводим к зеркалу в полный рост. Я стою рядом с ним, пока Лора снимает повязку с глаз, и он впервые видит татуировку, которая покрывает всю длину его предплечья.

— Срань господня, — говорит он, не отрывая глаз, подходит ближе к зеркалу и крутит рукой из стороны в сторону. Он рассматривает каждую деталь, как в зеркале, так и непосредственно на своей руке, его острый взгляд мечется на меня каждую секунду. — Это потрясающе, Черная птичка.

Черные перья ворона переливаются оттенками индиго, таинственные глаза которого смотрят вдаль. Рядом мясницкий нож, и свет ярко отражается на лезвии. За птицей фон из ярких цветных брызг, похожих на граффити.

— Цвета потрясающие, Лора, — говорит он, глядя на нее с одобрительной улыбкой.

Она улыбается.

— Спасибо, но твоя девушка это придумала. Я просто воплотила ее эскиз в жизнь.

Лора показывает ему рисунок на своем Айпаде, оригинал, который я отправила ей два месяца назад, когда Роуэн впервые предложил скрыть шрамы. Он смотрит на изображение и сглатывает. Ему требуется долгое мгновение, прежде чем он переводит взгляд на меня.

— Цвет? — спрашивает он. Он указывает на изображение, не отрывая от меня глаз. — Ты сделала это?

Я пожимаю плечами, и в моем горле зарождается боль, когда я замечаю намек на стеклянный блеск в его глазах.

— Да. Типа того.

Роуэн возвращает Айпад Лоре и сжимает меня в крепких объятиях, уткнувшись лицом в шею. Он долго ничего не говорит. Просто держит.

— Ты раскрасила, — шепчет он, но не отпускает меня.

Я улыбаюсь в объятиях Роуэна.

— Что могу сказать, Палач. Думаю, ты вытащил из меня краски.

 

 

24
_______________
ЗАЩИПНУЛА
РОУЭН

— Знаешь, Черная птичка, хоть я и отказывался, не думал, что мне так понравится охотиться вместе с тобой, — говорю я, вытирая мясницкий нож белой тряпкой.

Слоан смеется, но не оборачивается, ее внимание слишком поглощено кровавыми полосками муслина¹⁵, которые она прикрепляет к леске.

— Попробую угадать. Потому, что твоя любимая часть не убийство, а то, как ты меня заводишь?

— В значительной степени, — я ухмыляюсь, когда она бросает на меня дразнящий взгляд через плечо, потом смотрю на крошечные зазубрины на заточенном лезвии в моих руках. Провожу тряпкой еще раз по краю, откладываю нож в сторону к другим инструментам. Пила для костей. Мясорубка. И мой любимый нож «Ulu» из дамасской стали, который Слоан подарила на день рождения. — Но мне правда понравилось. Очень. Кайфово работать с тобой.

— Мне тоже. Я считаю, мы должны вместе поймать Лесного призрака в следующем году, даже несмотря на то, что технически я победила, на случай, если ты забыл. И ты заслуживаешь приз за второе место, поскольку на этот раз тебя даже не вырвало, — говорит она, указывая на глазные яблоки, свисающие на леске над головой доктора Стефана Ростиса. — Вон, смотри.

— Я никогда не привыкну, да?

— Думаю, нет.

Пока Слоан продолжает приклеивать последние кусочки нитей, я сам занимаюсь последними приготовлениями. А потом просто откидываюсь на спинку стула и наблюдаю за своей Черной птичкой, которая творит уже не в монохромном, а в ярком цвете.

Закончив, она отступает назад и осматривает свой холст за трупом. Три слоя паутины смешаны со всплесками цвета. Оттенки драгоценной зелени в один слой. Синеватый в другом. Красные и пурпурные в последнем, каждый из которых был тщательно выкрашен ее собственной рукой. Это потрясающая инсталляция, которая, подобно витражным стеклам, исходит от подвешенного тела с раскинутыми руками и ногами. Закрепить его к стенам и потолку было моим самым большим вкладом, если не считать того, что я отрезал несколько кусочков кожи, которые Слоан вшила в муслин. Искусство? Это все она.

— Прекрасно, Слоан, — говорю я.

— Спасибочки, — тепло отвечает она, но не оборачивается, иначе увидела бы, что я смотрю не на холст, а на нее.

Пока ее взгляд остается прикованным к цветовым слоям, я меняю плейлист на телефоне.

— ФБР будет в замешательстве. Ты развиваешься, а не деградируешь. И не думаю, что они поймут, что нити — это карта, теперь уж точно, когда все цветное.

— Я и не надеялась им помогать, — говорит она после легкого смешка, затем качает головой и пожимает плечами.

— Однако одна вещь никогда не меняется…

— Какая?

Я киваю в сторону тела, когда Слоан поворачивается ко мне лицом. Вопрос в ее глазах быстро перерастает в подозрение. Когда она складывает руки на груди, я поднимаю свои в знак извинения, хотя мне совсем не жаль о сказанном. И она это знает.

— Что? — безучастно спрашивает она.

Я указываю на изувеченного доктора, кровь которого стекает по лицу подсыхающими струйками.

— Дырка левого глаза. Всегда немного раздолбанная.

Слоан издает смешок, но он стихает, когда я пожимаю плечами. Тень сомнения прорезает складку между ее бровями.

— Не-а.

— Прости, но это так.

— Ты бредишь.

Я подтаскиваю стремянку к телу и указываю на нее жестом.

— Посмотри сама.

Губы Слоан приоткрываются, щеки вспыхивают от растущего разочарования. Чертовски очаровательная. Взволнованная птичка со взъерошенными перьями и когтями наготове? Моя любимая версия. И я наслаждаюсь каждым мгновением, от ее свирепого взгляда до решительных шагов, когда она топает к лестнице, чтобы рассмотреть все поближе.

— Роуэн Кейн, ты гребаный шизик, ничего я не долби…

Ее разгневанный взгляд останавливается, когда она рассматривает кровавую дыру, затем переводит взгляд вниз, на меня, снова обратно. Хотя мне удается подавить смешок, я не могу скрыть веселье в своих глазах, по крайней мере, от нее.

— Что это, нахуй, такое? — спрашивает она, указывая на лицо мертвого доктора.

— Не знаю, Черная птичка. Может, тебе стоит проверить. Если только…

— Если только что?

— Ты ведь не брезгуешь, да?

При этих словах у нее вырывается смех, хотя он короткий и неуверенный.

— Как там нынче с мороженым, Палач? Уже успел испечь печенюшки?

— Ой, Черная птичка, — говорю я, прижимая руку к сердцу. Оно гремит под моей ладонью. — Ранила, в очередной раз.

Слоан улыбается, у нее появляется ямочка рядом с губой, а затем она сосредотачивается на безжизненном лице перед собой, с налитыми кровью глазами и дряблыми чертами. Она дотягивается пальцами в перчатках до левой глазницы и достает маленький круглый пакетик, обмотанный скотчем.

— Видишь? — говорит она, взвешивая комочек на ладони и спускаясь по лестнице. — Защипнула. Вытащила прямо оттуда.

— Ты сделала это. Также, как и раньше. Элегантно защипнула.

Она останавливается передо мной, ее глаза весело блестят, встречаясь с моими.

— Что это?

— Думаю, смысл подарка в том, чтобы его открыть, — говорю я, целуя ее в лоб в ответ на закатывание глаз. Она берет салфетку, которую я предлагаю, и начинает вытирать кровь. — Хорошо смой. Внутри важные документы.

Лицо Слоан морщится, ее красивые карие глаза сужаются, когда она пытается сопоставить мои слова с небольшим размером упаковки.

— Документы…?

— Да, документы, меняющие жизнь. Так что… будь осторожна.

Бросив последний подозрительный взгляд в мою сторону, Слоан переключает свое внимание на комок скотча и протирает каждую складку, пока не остается крови. Как только все готово, она отклеивает полоски липкого пластика, откладывая каждую в сторону до тех пор, пока не разворачивает внешний слой.

Там сложенная бумажка. А внутри — еще один подарок, заклеенный скотчем.

— О боже мой, Роуэн. Ты сохранил это…? — спрашивает она с недоверчивым смешком, читая мой почерк, нацарапанный под логотипом в виде тающего рожка мороженого на салфетке.

Палач и Черная птичка
Ежегодный августовский поединок
Со сроком 7 дней
В случае «ничьей» — камень-ножницы-бумага
Лучшие из пяти жертв
Победитель забирает «Лесного призрака»

— Подожди секунду, — говорю я, когда она зачитывает вслух каждую строчку. — Здесь чего-то не хватает. Дай на секунду, пока будешь разворачивать.

— Что ты задумал, шизик?

— Хочу высморкаться в этот милый кусочек салфетки. Отдавай.

Слоан смеется и в замешательстве качает головой, но отдает салфетку обратно мне, и я беру ручку рядом с инструментами, чтобы написать новую строчку, все время украдкой оглядываясь, следя за ее движениями, пока она разворачивает другой подарок. Как и в каждое мгновение, что я был со Слоан, мое сердце, черт возьми, колотится так, будто сейчас вырвется из костяной клетки.

Когда она готова оторвать последний кусочек скотча от упаковки подарка, я накрываю ее руку своей, зажав салфетку между пальцами. Если она и чувствует дрожь в моей руке, то не говорит об этом.

— Я все исправил, — говорю я, бросая взгляд на салфетку. — Сначала прочитай.

Она на мгновение задерживает взгляд, берет бумажку и разворачивает ее, осторожно и медленно. Я наблюдаю, как ее взгляд скользит по словам. Губы плотно сжимаются. Когда она читает вслух, ее голос дрожит.

— Женись на Слоан Сазерленд и люби ее вечно, если она тебе позволит, — шепчет она.

Большие карие глаза застилаются слезами, когда она поднимает на меня взгляд. Я забираю маленькую салфетку обратно. Она отрывает последний кусочек ленты от черной ткани и разворачивает ее, смотря на обручальное кольцо — серо-голубой сапфир в золотой оправе с изящными листиками вокруг камня.

И я опускаюсь на одно колено.

Слоан сглатывает. Взрыв нервов разливается по моим венам, и я уже собираюсь высказать все, что хочу ей сказать, когда она спрашивает:

— Ты только что сделал предложение, засунув в глазницу кольцо в салфетке?

Я моргаю. Мой рот открывается. Тишина кажется чересчур долгой.

— Знаешь, в моей голове это казалось довольно милым, но оглядываясь назад… может быть, это слишком?

Она качает головой.

— Не очень?

Она снова мотает головой, и несколько слезинок скатываются с ее ресниц.

— В самый раз?

— Чертовски идеально, — всхлипывает она.

— Ох, слава богу, — долгий выдох со свистом вырывается из моих легких, когда я прижимаю ладонь к груди. Накрываю своей рукой ее дрожащую, которой она сжимает кольцо. — На минуту я подумал, что пиздецки облажался.

Слоан издает какой-то сдавленный писк. И начинает подпрыгивать. Сначала чуть-чуть, но с каждой секундой еще быстрее.

— Ты кажешься взволнованной, любимая.

С ее губ срывается неразборчивый, искаженный звук.

— Тс-с. Здесь мужчина-парень пытается сделать предложение.

— Роуэн…

— Слоан Сазерленд, моя прекрасная Черная птичка. С первой встречи ты изменила ход моей жизни. Я не могу вспомнить, было ли мне также весело без тебя. Не помню, чтобы чувствовал что-то, кроме оцепенения, пока ты не ворвалась в мой мир, сидя в маленькой вонючей клетке с пастой орзо, — говорю я, улыбаясь, когда ее смех прорывается сквозь слезы. Крепче сжимаю ее дрожащую руку. — Я не могу представить себе будущее без тебя. И не хочу представлять, никогда. Так что выходи за меня замуж, Слоан, и мы будем вечно пускаться в безумные приключения, будем лажать, будем лучшими друзьями, будем заниматься карате в гараже и любовью каждый день, и состаримся вместе. Потому что я не могу представить себе никого, с кем хочу провести все эти моменты, только тебя.

Я вырываю кольцо из ее рук и надеваю его на кончик ее пальца.

— Что скажешь, Черная птичка? Выйдешь за меня?

Слезы струятся по ее веснушкам, когда она кивает, ее голос напряжено произносит слова, которые я ждал месяцы, а может быть, даже годы.

— Да, Роуэн. Конечно, я выйду за тебя.

Я надеваю кольцо ей на палец, она едва бросает на него взгляд, врезается в меня, почти сбивая с ног, обхватывает мое лицо ладонями, шепчет «да, да, да» и отчаянно целует.

— Я люблю тебя, Палач, — шепчет Слоан, отстраняясь, чтобы посмотреть мне в лицо.

Ей даже не нужно говорить, потому что я чувствую это в каждомприкосновении и взгляде. Чувства вливаются в поцелуй, когда она прижимается к моим губам, как будто вся любовь живет на ее языке. Но слова все еще западают в сердце, строят еще один слой нерушимого фундамента.

Слоан замедляет поцелуй, и когда мы отстраняемся, она хватает меня за руку, чтобы поднять на ноги. Как только я встаю, она тащит меня в темный коридор, который ведет к выходу из кухни и коллекции дорогих автомобилей доктора.

— А теперь давай займемся карате в гараже.

— Под «карате» ты подразумеваешь, что я перегну тебя через капот «Порша» доктора Стефана и буду трахать, пока ты не станешь умолять остановиться?

Слоан бросает лукавую ухмылку через плечо. У нее появляется ямочка рядом с губой, когда она подмигивает мне и ведет в тень.

— Иди за мной и узнаешь, красавчик.

Видимо, я был прав. Мы не нормальные люди. Мы монстры.

Но если мы монстры, то будем процветать в темноте.

Вместе.

 

 

ЭПИЛОГ
_______________
ПРИЗРАК

Этот город вызывает отвращение.

Запах загрязненного моря. Выхлопы проезжающего автобуса. Дыхание людей, которые выплескивают свои гнилостные мысли в мерзкий воздух. Не город, а выгребная яма разложения.

Жители Содома были чрезвычайно нечестивы и грешили против Господа.

Я проглатываю отвращение к этому окружению, в котором нахожусь последнюю неделю. Мой взгляд перебегает с одного конца улицы на другой, но всегда возвращается к двери напротив и изгибу золотых букв на стекле.

Пищит будильник на часах. Двенадцать часов дня.

Господь, я прошу благословения для твоего смиренного слуги. Подними руку на моих противников. Накажи их за все проступки и несправедливость, которые они обрушили на меня, твоего верного ученика.
Аминь.

Открываю глаза и продолжаю дежурить, сидя на террасе кафе. Мой чай остыл, книга, лежащая передо мной, остается непрочитанной. Пальцы постукивают в такт музыке, которая эхом отдается в голове. Гимн, который обычно пела мама.

Пусть грешники идут своим путем,

И выбирают дорогу к смерти.

Дверь открывается на другой стороне улицы. Высокий мужчина атлетического телосложения придерживает ее для черноволосой девушки. Ее взгляд скользит по окружению. «The Killers», — написано на ее черной футболке.

Моя кровь кипит.

Но я, со всеми заботами,
Буду полагаться на Господа;
Я возложу свою ношу на его руку,
И понадеюсь на его слово.

Когда они ступают на тротуар, пара поворачивается, чтобы поговорить с другим мужчиной, который задерживается на пороге двери. Черные татуировки покрывают его кисти и мускулистые предплечья. Он не такой высокий, как первый мужчина, но более мощного телосложения. Защитник. Боец. Это видно в его позе, в улыбке, в готовности каждого движения. Змея, всегда готовая нанести удар.

Они обмениваются словами, которых я не слышу, улыбками, которых я не замечаю. Второй мужчина кладет руку на плечо первого. Их лбы прижимаются друг к другу, прежде чем разойтись. Затем первый мужчина уходит рука об руку с девчонкой. Он целует ее в висок, она улыбается. Я смотрю, как они идут по улице и заворачивают за угол. Долгое мгновение мой взгляд остается там, пойманный в ловушку их отсутствия, словно я преследую их по пятам, как призрак в тени.

Я глубже устраиваюсь в кресле. Фокусирую свое внимание туда, где оно должно быть.

На «Ателье Кейн».

Я ищу Его благословения каждый полдень,
И исполняю клятвы по ночам.

Роуэн Кейн забрал у меня брата.

А я заберу у него.

~~~~~~~~
От переводчика
Следующая книга про Лаклана. Как выйдет – начнется перевод. Вся информация будет на канале:
https://t.me/towwersauthors
Пожалуйста, не забудьте оставить отзыв переводчику, он очень старался ♥

 

Notes

[←1]

Мумификация — это процесс сохранения тела умершего путем удаления органов, обработки его солевыми растворами или завертывания в бинты.

[←2]

Этси — веб-сайт, который фокусируется на изделиях ручной работы и старинных вещах и материалах, уникальных товарах ограниченного выпуска.».

 

[←3]

Пауки-ткачихи относятся к семейству пауков Araneidae. Как правило, пауки-ткачи с тремя когтями плетут плоскую паутину с липким спиральным шелком. Как инженер, паук переносит леску по ветру на другую поверхность, закрепляет, а затем опускает другую от центра, образуя букву «Y». Характерно, что насекомое-жертва, которое натыкается на липкие нити, оглушается быстрым укусом, а затем заворачивается в шелк.

[←4]

Цитата из фильма «Образцовый самец». Герой говорит, что понятие не имеет, как выглядят файлы, а ему объясняют, что их надо искать в компьютере.

[←5]

Онлайн-площадка для размещения и поиска краткосрочной аренды частного жилья по всему миру

[←6]

Кренс — это длинный, легкий шнур, используемый для привязывания летающего ястреба или сокола во время обучения соколиной охоте.

[←7]

Итальянское блюдо из кукурузной муки

[←8]

Карта «Шестерка Жезлов».

[←9]

«Фуршет» - пирсинг на краю вульвы, в области уздечки малых половых губ

[←10]

Метрдотель — лицо, координирующее работу обслуживания посетителей ресторана или постояльцев отеля.

[←11]

Кот-нежить — Особый кот, созданный для почтения памяти удалённой игре от PONOS GirlsMons.

[←12]

Дермаграфт — это криоконсервированный заменитель кожи, полученный из фибробластов кожи крайней плоти новорожденных, которые культивируются in vitro в биоабсорбируемую сетку.

[←13]

Американский производитель мебели, базирующийся в Монро, штат Мичиган, США, который производит мебель для дома, в том числе мягкие кресла, диваны, стационарные кресла, подъемные кресла и диваны-кровати.

[←14]

Анна́лы — погодовые записи событий, связанных с жизнью города, области или страны.

[←15]

Очень тонкая ткань полотняного переплетения преимущественно из хлопка, а также шерсти, шёлка или льна.

Палач и Черная птичка
ТРОПЫ
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ
ПРОЛОГ
1 _______________ ОДНО МГНОВЕНИЕ – ОДИН ШАНС СЛОАН
2 _______________ РАЗВЛЕЧЕНИЯ И ИГРЫ РОУЭН
3 _______________ СВЯЗКИ СЛОАН ГОД СПУСТЯ…
4 _______________ АТЕЛЬЕ РОУЭН
5 _______________ ОПРЕДЕЛЕННО СЛОАН
6 _______________ ДЕЛО РОУЭН
7 _______________ ЭПОХА КУБИЗМА РОУЭН
8 _______________ ПОД СТАКАНОМ СЛОАН
9 _______________ КРЕНС РОУЭН
10 _______________ ДИЖОН СЛОАН
11 _______________ НЕСОГЛАСИЕ РОУЭН
12 _______________ ЗАГАДКА СЛОАН
13 _______________ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО РАЗРУШЕНО СЛОАН ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА СПУСТЯ
14 _______________ РАЗБИТЫЙ СЛОАН
15 _______________ ОТПЕЧАТОК РОУЭН
16 _______________ РАЗБИТОЕ ДАРОВАНИЕ СЛОАН
17 _______________ ПРЕКРАСНАЯ КАТАСТРОФА РОУЭН
18 _______________ ВЗРЫВ СЛОАН
19 _______________ ВОЗРАЖЕНИЯ СЛОАН
20 _______________ БАШНЯ РОУЭН
21 _______________ КЛЮЧ СЛОАН
22 _______________ ТОНКОСТЬ РОУЭН
23 _______________ ПИГМЕНТ СЛОАН
24 _______________ ЗАЩИПНУЛА РОУЭН
ЭПИЛОГ _______________ ПРИЗРАК