Прошло всего минут сорок с момента нашего первого потрясения, и мы смотрели друг на друга в полной растерянности.

«Нам придется оставить её».

Теперь вместе с осознанием, что спасти Орилин мы уже не в состоянии, пришло и понимание, насколько сильно мы полюбили эту яхту. Мы не чувствовали страха. У нас не было сомнений, каковы наши шансы на спасательном плоту. Мы находились на судоходном пути, проблем не должно было возникнуть. Я принялся расправлять спасательный плот и маленькую надувную резиновую шлюпку, Мэрилин начала собирать в кучу какие-то предметы первой необходимости среди продуктов и утвари. Она побросала все, что смогла ухватить, в два больших парусиновых мешка и вместе с набором спасательных принадлежностей перенесла их в спасательный плот. Я собирал все ёмкости для воды, какие попадались на глаза, и скидывал их в шлюпку. Мы работали быстро и безмолвно. Паники не было.

Прошло пятьдесят минут с момента нападения кита, но нам тогда показалось, что прошла целая жизнь. Наконец мы покинули нашу Орилин. На сердце было тяжело, и мы в оцепенении смотрели, как всё, ради чего мы работали, медленно тонет, пока кончик мачты не исчез под волнами, поставив ужасающую точку.

Не было никакой другой жизни, которую мы бы хотели сильнее той, где мы свободно идем под парусом на собственной лодке, пересекая воды океанов. Теперь это всё пропало: наши мечты, наше большое путешествие. Казалось, что жизнь остановилась, и больше ничего не было важным.

Однако самое большое испытание ещё ждало нас впереди.

Напряжённое лицо Мориса в момент, когда он взглянул на меня, и погружение Орилин под воду.

Пока Морис сидел на веслах, я сделала фотографии погружения нашей дорогой Орилин под воду.

Орилин медленно погружалась, пока полностью не исчезла в водах Тихого океана.

2. Дрейфующие и одинокие

Морис

4-е марта

Орилин в конце концов скрылась под водой, и мы почувствовали себя в крайней степени одиноко посреди необъятного океана. Не осталось ничего, что указало бы на её крушение, кроме незакрепленного снаряжения, свободно плавающего вокруг. Мы молчали, оставив друг друга наедине с собственными мыслями. Мэрилин заняла себя тем, что пыталась привести плот в некоторое подобие порядка. Я же в это время провел шлюпку между обломками и выловил четыре канистры с водой, одну с керосином и одну с метиловым спиртом. Подплыв к плоту, я закрепил шлюпку двумя двадцатипятифутовыми [7,5 метра] шнурами, а затем выловил плавучий якорь и привязал его к плоту. Движения мои были медленны и кропотливы, морально же я находился в состоянии шока и душевного упадка.

Я слегка передохнул и взглянул на Мэрилин. Она плакала. Впервые в жизни я чувствовал полное отчаяние и беспомощность.

Я же в это время провел шлюпку между обломками...

«Мы недалеко от пути следования судов, – сказал я с уверенностью, которой не чувствовал. – Нас скоро заметят».

Мэрилин прекратила своё занятие, подняла глаза и мягко произнесла: «По прибытии в Новую Зеландию я хотела выгравировать табличку с благодарностью Орилин, за то, что она благополучно доставила нас туда, и закрепить её на грот-люке. – Она сделала паузу и продолжила. – Всё пропало... всё, ради чего мы работали... у нас ничего не осталось».

Это было душераздирающе. Орилин была для нас не просто лодкой – она была нашей подругой и компаньонкой, нашим домом.

Не было взаимных обвинений. Мэрилин вела себя замечательно. Она не винила меня в нашем отчаянном положении. А вот я сам себя винил и копался в своих мыслях, пытаясь понять, что я сделал не так. Было ли что-то ещё, что можно было предпринять для спасения яхты? Мы покидали Орилин в суете и беспорядке, а сейчас, оглядываясь на прошлое, я ясно представлял себе, что мог бы спасти её,