Сквозь века [Алексей Бецкий] (fb2) читать онлайн

Алексей Бецкий Сквозь века

Часть 1 ГЛАВА 1

Я вяло брёл по улице, настроение было хуже некуда. В школе задали довольно много, и это томное ожидание выполнения ненавистной домашки тяжелым камнем давило на сердце. Если по математике всё шло плюс-минус хорошо, то история… Жалкий, ненужный предмет. Неужели реально кому-то охота разбираться в зигзагах того, что уже давно прошло, и отношения к настоящему не имеет ни-ка-ко-го! Вообще почти бесполезный предмет… Почему почти? Ну, завтра она первым… Можно будет поспать на час подольше…

За этими размышлениями я сам не заметил, как добрался до дома. Родная парадная встретила меня как всегда: стоило открыть дверь, как пахнуло холодом, несмотря на наступление весны, и я сразу уловил целый букет запахов, зачастую не самых приятных. Помыл руки (если помыл считать равным намочил), пошёл на кухню, там открыл холодильник. Опять суп… Ну и ладно.

Поел, после этого пошёл делать уроки. Самая моя нелюбимая часть дня. Но придётся. Просто я решил воспитывать силу воли. А так, если бы я даже получил пару двоек, аттестация не испортилась бы, по-прежнему выходили бы тройки и четвёрки. Открыл математику. Хоть задали и много, но сделал быстро. Математика — это рай для меня. Я там, как рыба в воде. Не заметил, как сделал русский и физику. Так, что там дальше? Ага, литературу задали устно, значит можно не делать. Осталась история.

Тоскливо открываю учебник. Так, что там? Может быть, повезёт и тема будет интересная? Если, конечно, история бывает интересной…

Читаю заголовок параграфа: "Альпийский поход Суворова". Очень мило. Начинаю через силу читать, но скука одолевает уже через пару строчек. Скучно и однообразно. Один дядька пошёл бить другого дядьку. И как всегда, победят русские. Странно вообще. Русские воюют с французами в Италии и Швейцарии для спасения Австрии. Ну не бред ли? Так и не дочитав параграф, я отправился смотреть телевизор. Наблюдать за матчем «Манчестер Юнайтед» и «Тоттенхэма» куда интереснее, чем читать учебник. А прочитать всегда успею.

Прошло минут сорок. Футбол целиком и полностью поглотил меня. Но неожиданно одно обстоятельство заставило меня отлипнуть от экрана: в своей комнате я отчётливо услышал чьи-то шаги. Воображение сразу начало рисовать всевозможные картины, одно хуже другой. Маньяк. Потрошитель. Вор. Да там может быть кто угодно! Но стоп, откуда вор на девятом этаже? Через окно? Невозможно. Через входную дверь зайти никто не мог, ибо из гостиной, где я находился, она просматривается идеально. Тогда кто это?

Все эти мысли промелькнули в голове за секунду. Неожиданно вспомнил, как часто ругал героев из фильмов ужасов, когда они, вопреки всякому здравому смыслу, отправлялись (так еще и в одиночку!) на поиски чего-то им непонятного. Тем не менее, мозг мой почти полностью отключился, инстинкт самосохранение пропал и любопытство стало сильнее страха. Я медленно встал, стараясь не издавать лишних звуков, и направился в свою комнату. Виски чрезвычайно сильно пульсировали, сердце билось, как ненормальное, во рту пересохло, ноги тряслись.

Наконец, набравшись мужества, я заглянул в комнату.

ГЛАВА 2

Взору моему предстала удивительнейшая картина: на моём стуле сидел за учебником истории седой старичок среднего роста со смешным хохолком на голове и в старинном военном мундире. Глаза его хоть и были малы, однако пронизывали насквозь и, в чем почти не было сомнений, не упускали никогда даже самых незначительны деталей. Я обомлел. В этом странном посетителе я узнал того самого Суворова, точь-в-точь, как на портрете в учебнике…

Старичок поднял свой взгляд от учебника на меня и еле заметно улыбнулся. Отложил учебник в сторону и сказал:

— Науку историческую познаëшь? Зело похвально! Ибо история мать судьбы человечества! — величественно произнёс он.

Я стоял, молча уставившись на него. Я был настолько потрясён увиденным, что ровно ничего не мог произнести. Вообще это свойственно людям: в минуты сильного стресса мозг либо мобилизует все силы организма на борьбу, либо впадает в ступор. Мой организм, похоже, выбрал второй вариант.

Наконец, кое-как я выдавил из себя дрожащим голосом:

— А в-в-вы к-кто?

Старичок не отрывал от меня своего взгляда с хитрым прищуром. В глазах его я заметил какую-то дружелюбную искорку, которая явно не могла быть во взгляде преступника.

Между тем старичок сказал, улыбнувшись:

— Позвольте представиться: фельдмаршал Александр Васильевич Суворов.

Я обмер (уже в который раз). Всё стразу стало понятно. Я шизик. Больной шизофренией человек. Это всё из-за переутомления, из-за школы и прочего. Я ведь предупреждал родителей, я им говорил, что постоянное делание уроков и занятие учебой может свести с ума! Вот, пожалуйста, не соврал.

Теперь, когда всё стало ясно, я уже безо всякого страха вошёл в комнату. Это не вор, не бандит. Это мой глюк.

Старичок между тем, теперь уже удивлено, смотрел на меня. Когда я вошёл в комнату, то он спешно встал, освобождая мне стул.

— Прошу, сударь! — сказал он мне и слегка коснулся меня.

Меня как током дёрнуло. Я почувствовал это касание. А галлюцинации не чувствуешь. Наверное.

Я сразу дотронулся до Суворова. Я чувствовал его. Моя рука прошлась по его орденам, точно повторяя их очертания. Это не видение. Он реален. Но руку я поспешил отдернуть, ибо лапать чужого человека как минимум невежливо.

И тут же пришла другая мысль: я уже воспринимаю этот субъект как должное, как нормальное, не противоречащие законам физики явление. Быстро же у меня наступила стадия принятия, ничего не скажешь.

— Так вы… Настоящий?

Суворов улыбнулся:

— Конечно, и я должен тебе помочь. Моя задача — стать на ближайшее время твоим помощником и спутником.

Я чуть не упал:

— Моим?! Но зачем?

— Пора выбираться из тьмы невежества и глупости. И в этом тебе нужна рука помощи, — сказал он и подал мне свою крепкую мужественную руку.

ГЛАВА 3

Я ещё долго допрашивал моего нового знакомого, однако ничего нового я так и не узнал. Но сама перспектива получить личного психолога-консультанта в лице исторического деятеля меня знатно позабавила.

Расспросы мои прервал звук ключа, которым мама обычно открывала дверь. Звук этот я могу узнать из тысячи других. И только в этот момент я осознал всю серьёзность это неожиданной встречи. Что же скажут родители…

— Гриша, мы дома! — донёсся из прихожей голос отца.

Я молча вышел к ним, Суворов проводил меня взглядом.

— Привет! Как дела в школе? — последовал уже почти автоматический вопрос от родителей.

— Нормально, — также на автомате ответил я, — Я должен вам кое-кого показать…

Родители моментально переменились в лице. Выражение с беззаботного сменилось на напряжённое.

— И? — спросила мама.

Я жестом пригласил их в свою комнату, где на стуле удобно расположился фельдмаршал.

— Вот, смотрите. Только не нервничайте сильно!

В комнату сначала осторожно заглянул отец, за ним, с ещё большей осторожностью, прячась за его широкой спиной, мама.

— И кого же ты хотел нам представить? — последовал вопрос от мамы.

— Как?! Вы разве не видите?! Здесь же сидит Суворов! Папа, ты мне сам про него говорил! Вы правда его не видите?! — изумлённо почти кричал я, ибо не заметить Александра Васильевича было попросту невозможно.

— Сынок, здесь никого нету. Наверное ты просто немного устал, — сказал отец уже спокойным голосом безо всякого напряжения.

После этих слов, он с мамой ушёл на кухню.

Я был обескуражен. Нет, потрясён. Нет, шокирован. Или всё сразу. Я был готов к чему угодно, но такой ход событий я даже не рассматривал как возможный. Даже не знаю, что было удивительнее: что мои родители такую мою выходку восприняли спокойно и не вызвали «Скорую», или что они реально не видят Суворова

Фельдмаршал же похоже ничуть не смутился, будто он знал, что всё так и будет.

— Смотрю, вы очень удивлены, мой юный друг? — вырвал он меня из лап размышления.

— Но как? Почему я вижу вас, а они нет?

— Видишь ли, — перешёл на "ты" фельдмаршал, — родители твои есть люди умные и благородные, чего, к сожалению, нельзя сказать про тебя. Посему только ты можешь иметь возможность видеть меня. А я, в свою очередь, не могу взаимодействовать с ними. Вот и всё.

Теперь всё встало на свои места. Всё стало понятно мне теперь от и до, насколько это возможно. Конечно, оставались вопросы из разряда откуда, почему и тому подобные, однако я решил с ними повременить.

— Гриша, через 10 минут будем кушать! — послышался с кухни мамин голос.

— А теперь некоторые важные детали, — говорил фельдмаршал, будто бы не замечаю маминых слов, — Во-первых, можешь называть меня граф Суворов, Александр Васильевич, просто граф. Но учти: только на "вы"! Мы друзья, но, — поднял он вверх свой указательный палец, — уважение превыше всего! Во-вторых, ты должен исправляться. Стремиться к этому, как к своей путеводной звезде. А я помогу. Но если сам не захочешь — никто уж не поможет.

— Хорошо, — выдавил из себя я.

И мы ударили по рукам.

ГЛАВА 4

Остаток дня, на моё счастье, прошёл без потрясений. Как я сумел выяснить, Александра Васильевича совсем не нужно кормить, так как, по его словам, "Мне это без надобности". Ну и хорошо. А то вряд ли я смог бы объяснить маме, зачем мне нужно две порции любой пищи, которую она даёт мне.

При этом опять поймал себя на мысли, что человек — удивительное создание. Посудите сами: за несколько часов я привык к незнакомому и невесть откуда взявшемуся человеку! И теперь думаю не об его происхождении или о том что делать, а о таких бытовых мелочах, как еда!

Итак, утро следующего дня началось для меня хуже некуда. Я смотрел увлекательный сон: меня вызвали в сборную России по футболу, я вышел на финал чемпионата мира! Я уже был готов забивать победный мяч… Но вдруг я проснулся и заорал! Изо всей мочи, на весь дом. А рядом с моей кроватью стоял довольный Суворов с тазом. Он вылил на меня целый таз ледяной воды! Целый огромный таз! Ну это ещё додуматься надо! Возмущению моему не было предела, однако я удержался от нецензурных выражений.

— Вы что?! С ума сошли?! — накинулся я на него.

— С добрым утром, барин! — сказал он с явным сарказмом, — негоже так долго потчевать!

Я бросил свой взгляд на часы. Нет, ну он издевается! Ещё только 5.30! Нет, я понимаю, что белые ночи и всё такое! Но будильник должен прозвонить только через полтора часа! Целых полтора часа здорового крепкого сна — это самое дорогое на свете. И это сокровище у меня теперь безжалостно забрали.

— Где долго?! — не унимался я, дрожа ещё после "умывания".

— Ей-богу, как Прошка! Пóлно болтать! На разминку пора!

— Куда?!

— Чего орешь, как ворон! Батюшку с матушкой разбудишь! Одевайся лучше.

Я встал с кровати, а Александр уже суетился, собирая мою одежду.

— Ишь ты, расшвырял как! А порты́ где?

— Здесь, — уже смирившись ответил я и снова усмехнулся. Вот парадокс — люди из разных эпох с разницей в более чем двести лет понимают друг друга.

Я вяло направился к выходу.

— Куда поплёлся? А кто перины застилать будет?

Выполнив данное мне указание, я вслед за Суворовым из дома. Двор был абсолютно пустой. Создавалось ощущение, что даже природа ещё не проснулась, хотя солнце медленно поднималось. Холодрыга страшная, даже привычных дворовых голубей нет. Зато проснулся я. И как последний дурак, стою в пустом дворе в спортивном костюме и повторяю упражнения за полоумным стариком. Я более чем уверен, что именно так всё и выглядело со стороны.

Упражнения тоже были необычные. Сначала мы бегали, как ошпаренные по всему двору. Граф, несмотря на свои преклонные лета, бегал ничуть не хуже меня! Потом прыгали через каждую скамейку, как через "козла". И вытворяли прочие странные вещи.

Я обернулся на звук открывающейся двери нашего подъезда. О нет, только не это. Баба Нюра. Сама по себе она очень славная и добрая. Но она, кажется, забыла, что мне уже 17.

— Ой, Гришенька!

Всё, началось.

— Какой умница! Так рано встал и уже зарядку делаешь!

Я скорчил кое-какую улыбку и сделал вид, что несказанно рад видеть её:

— Баба Нюра! Здравствуйте!

— Григорий! — окликнул меня Суворов, — не смей отвлекаться! Ну я тебя! — крикнул он и показал мне кулак.

Я продолжил выполнять всевозможные упражнения за Александром.

— Ну занимайся, занимайся, — сказала баба Нюра и ушла в направлении ближайшего магазина. В шесть утра. Правильно. Ну а чем еще заниматься в такую рань?! Как говорится, становите планету, я сойду.

В этот раз легко отделался.

Отзанимавшись ещё некоторое время, мы наконец-то вернулись домой. Мышцы ныли чрезвычайно сильно, отчего просто передвигаться мне было непросто и вместо обычных двух минут путь домой занял все десять. Часы показывали около семи. Я плюхнулся на диван.

— Ну и что ты расселся? А завтрак кто делать будет? — бросил на меня осуждающий взгляд Суворов.

— Мама…

— А мама, по-твоему, не устаёт?! А ну давай сам! Что у тебя тут есть? — спросил он, открывая дверцы кухонного шкафчика.

— Гречка, — выдал я неожиданно для себя.

— Кашу любишь? Молодец! Я тоже! Приступим…

Я вообще впервые в жизни что-то готовил сам. Нет, конечно, до этого я мог обеспечить себе пропитание, но обычно ничего сложнее пельменей и «Доширака» отродясь не делал. У нас готовку брала на себя мама. Александр Васильевич тоже был на высоте: он руководил мною, не давая мне отдыха, как заправский шеф-повар.

Наконец-то готовка подошла к концу. Гречка дымилась на столе, наполняя ароматом всю квартиру. Я доделывал кофе, когда услышал за спиной мамин голос:

— Гриша?

— Кушать готово, — больше от растерянности сказал я.

— Вот молодец! Сам завтрак сделал! Володя! — позвала она отца.

На протяжении всего завтрака меня хвалили то отец, то мать. Было приятно, особенно мне, как человеку тщеславному, поэтому я с благодарностью посмотрел на графа.

Но пришла пора идти в школу. Поспать подольше не суждено, придётся идти на первую историю…

ГЛАВА 5

Вопреки моим просьбам, граф отправился в школу со мной. Я слабо представлял, как это будет выглядеть, однако выбирать не приходилось. Суворов говорил, что за мной глаз да глаз нужен. Будто я дитя малое…

До школы мы добрались достаточно быстро, ибо до неё 15 минут пешком. Но по понятным причинам я сегодня шел нога за ногу, поэтому только через полчаса был на месте.

Переоделся я тоже быстро, насколько это было возможно. Но Александр Васильевич укорил меня уже там:

— Ты почто грязь разносишь? Али обувки другой нет? В уличном и по благоугодному заведению? Нехорошо-с.

Выслушав все претензии, я обещал исправиться к началу следующей недели.

Мы зашли в класс.

— О, здорово! — сразу накинулись на меня одноклассники.

Им я решил не рассказывать о случившемся со мной. А граф в это время с интересом разглядывал портреты исторических деятелей на стене кабинета. Воспользовавшись этим, я с товарищами вышел в коридор. До начала урока было ещё минут 20.

— Ну что? По Ашке? — предложил мне Костя (новенький, перешедший к нам всего несколько месяцев назад, но уже идеально влившийся в нашу компанию благодаря своему дружелюбному характеру).

— Давай, — не стал я отказывать себе в удовольствии.

Он тайком, чтобы не увидели учителя, дал мне в руку вейп, с которым я направился в туалет, который за глаза называли курилкой. Естественно, педагоги об этом знали, но вот поймать с поличным им пока никого не удавалось. Я уже предвкушал сладость и приятную горчинку от парения, как вдруг за шиворот меня остановила чья-то крепкая рука.

Я обомлел. Не дай бог, чтобы это был кто-то из учителей. Я поднял глаза, наполненные ужасом, и к величайшему моему облегчению увидел перед собой Суворова. Но облегчение испарилось без следа, когда я увидел укор в его глазах.

— Ты что? Табак мне тут раскуривать?

— Это другое… — пытался оправдываться я, прекрасно понимая, что это бесполезно.

— Но-но-но! Ты это дело брось! Учёба — вот твоя главная обязанность! — сверлил меня взглядом Александр Васильевич, — давно куришь?

— Месяца два…

— Твоё счастье, — сказал он, немного ослабив хватку, — отучим быстро. И чтобы больше впредь дурью, этому подобной, не занимался!

— Но я уже привык!

— Отвыкнешь! Закурить захотел — сделай пять отжиманий! Отучишься быстро!

После этих слов граф ушёл.

Я вернул Косте его Ашку по предлогом, что расхотелось. Но я никак не мог забыть глаза Суворова. Это взгляд я вряд ли когда-нибудь забуду. Лучше бы он меня даже ударил, чем ТАК смотрел.

Раздумья мои прервал звонок. Я направился в класс, где занял своё место.

— Доброе утро, садитесь, — сказала историчка, — к сегодняшнему уроку, вам нужно было прочитать про Альпийский поход Суворова. А отвечать пойдёт…

При словах о Суворове, граф, расположившийся в конце класса, немного оживился.

— Отвечать пойдёт…

Что за дурная привычка! Не может что ли сразу сказать? Зачем-то тянет резину! И эта гробовая тишина, которая висит в классе, то напряжение, которым пропитан воздух, просто сводит с ума!

— О! Кузьмин! К доске!

Вот напасть! Я ведь ничего не читал!

Не показывая вида, я вышел к доске, на которой висела карта со стрелками, и взял в руки указку.

— Ну? Мы тебя слушаем. Расскажи-ка нам, Кузьмин, про маршрут Суворова, и покажи его на карте.

Я с надеждой посмотрел на Суворова. Тот нехотя встал, подошёл ко мне и сказал:

— Повторяй за мной.

Я начал отвечать, слово в слово повторяя сказанное Александром Васильевичем.

Доклад мой длился не более десяти минут.

— Ну Кузьмин! Сегодня ты меня удивил! Ведь можешь, когда захочешь! Поставлю пять, но! Суворов не называл битву на Чертовом мосту непростой!

— Откуда вам знать, сударыня, как я её называл! — буркнул граф, — пороху не нюхала, зато знает, что я сказал. Хм!

ГЛАВА 6

Остаток дня прошёл без особенных происшествий. По большей части от того, что я просто тихо отсиживался за партой, стараясь не напоминать учителям о моём существовании.

По окончании шести уроков, я засобирался домой. Вообще уроков было семь. Оставалась физкультура. По-моему, надо быть последним глупцом, чтобы поставить в пятницу семь уроков! Но это же наш завуч, ей виднее… Одним словом, я (впрочем, как и всегда), решил откосить от урока и тем самым подарить себе целый свободный час к основному времени выходных.

Я зашёл в раздевалку и начал искать свою куртку в общем многообразии верхней одежды. Нельзя сказать, что я очень волновался из-за того, что не мог найти её. Я думал, что она, по своему обыкновению, окажется где-то на полу, так как не у всех людей руки растут откуда надо. Но потратив на поиски минуты три я начал переживать. Её не было нигде, будто она испарилась.

Неожиданно за моей спиной кто-то кашлянул. Причём кашлянул так, как обычно привлекают внимание. Я обернулся и увидел Суворова, который преспокойно стоял с моей курткой в руках.

— Вот спасибо! — сказал я, — ищу её уже битый час!

Но к моему удивлению, когда я потянулся за пропажей, граф отдернул руку.

Я с изумлением посмотрел на него. Он тоже посмотрел на меня, но без изумления.

— Понял, иду на физ-ру, — сказал я уже упавшим голосом.

Только после этого Александр Васильевич вернул одёжку мне.

Аккурат в этот момент прозвенел звонок, возвестивший о начале урока.

Переодевшись, я вышел в зал. Многие одноклассники были удивлены моим присутствием на уроке. Не потому что я не любил физ-ру, даже наоборот — я без ума был от спорта, просто последнюю физ-ру пропускал почти всегда. Иные даже задавали вопросы по этому поводу, но отвечал я очень кратко и неохотно, посему все быстро оставили меня.

В зале на скамейке меня уже поджидал Суворов. Я встал в строй.

— Кузьмин! Какие люди в Голливуде! — почти крикнул физрук и засмеялся.

Смешно. Просто ухохотаться.

Наш физрук в принципе был человек неординарный. Я знаю, что он из бывших военных, но по нему этого не скажешь. Роста он был небольшого, зато имел хороший живот. Брился он не часто, но усы не сбривал никогда. Шутил много, но шутки его были настолько нелепы, что смеялся над ними только он сам. А в остальном он был неплох. По крайней мере в части физического развития.

Урок начался, по традиции, с разминки. Я нехотя делал упражнения, ибо по горло был сыт утренней разминкой с графом да и тело мое всячески пыталось сообщить мне о необходимости отдохнуть. Этим бы я и занялся, но граф решил, что мне просто необходимо еще раз за день позаниматься спортом.

Потом мы играли в баскетбол. Когда капитаны собирали команды, то меня выбрали одним из первых. Из этого можно сделать вывод о моём уровне игры. Меня поставили в защиту, где за счет высокого роста, я имел некое преимущество. Бывало, подключался к атакам, но поскольку броски мои оставляли желать лучшего, то я предпочитал играть второй линией.

Суворов же очень оживился с началом игры. Он, не отводя глаз, смотрел за каждым движением игроков. Неудивительно. В его-то время такого не было. Но реплика Александра Васильевича заставила меня думать иначе:

— Ну там пробежка!

Я вопросительно уставился на него. Он заметил этот взгляд и, хитро подмигнув, сказал:

— Видишь ли, друг мой, я знаю много вещей, о которых в моё время никто даже не подозревал. Привыкай!

— Гриша, не спи! — крикнул Костя, который был нашим капитаном.

Я обернулся и увидел мяч, летевший прямо на меня. Я поймал его и встал в растерянности.

— Бросай от груди, целься в квадрат, прыжок! — услышал я команды Суворова.

Я полностью ему доверился, бросил…

— Два очка! — крикнул физрук.

Команда поздравила меня. Не потому, что забросил, а потому, что я никогда не умел нормально бросать, а здесь принёс жизненно необходимые для победы очки.

Игра была окончена. Мне удалось, кстати, забросить потом ещё один. Я направлялся в сторону раздевалки, когда ко мне подошёл Михаил Сергеевич — наш физрук.

— А я не понял. Ты, Кузьмин, когда играть-то научился?

"А я не понял" — это его любимая фраза. Никто не знает откуда она взялась, да и логике выражение не всегда поддавалось, однако оно была неотъемлемым атрибутом учителя.

Я только пожал плечами, но при этом хитро подмигнул графу, который, в свою очередь, не смог сдержать улыбки.

ГЛАВА 7

Я пришёл домой уставшим, как собака. Но мысль о том, что впереди целых два дня отдыха, залечивала раненное учёбой сердце. Не было никакого желания что-либо делать. Но разве с Александром Васильевичем забалуешь… Несмотря на все мои уговоры, он оставался непреклонен:

— И что что выходные? Лениться значит можно? Ни в коем разе! Лени нельзя поддаваться!

Спорить было бесполезно. И в итоге к приходу родителей уроки были сделаны, квартира помыта, а ужин — приготовлен. Я думаю, будет излишне описывать эмоции родителей и также бесполезно рассказывать о моем состоянии после столь насыщенного дня. Было единственное желание — завалиться в кровать и уснуть.

За ужином, как всегда, обсуждали последние новости. Тут-то и началось самое главное:

— Гриша, — вдруг сказала мама, — ты ведь футболом увлекаешься?

— Да, — отвечал я, не чувствуя подвоха.

После моего ответа мама с отцом загадочно и одновременно торжественно переглянулись. Обычно после этого взгляда следует нечто неожиданное, иногда приятное, иногда не очень…

— Ну и замечательно! У нас неподалёку как раз открыли секцию! И я тебя записала на просмотр!

Я чуть не подавился. Меня. На просмотр. В профессиональную секцию! Нет, я не спорю, что люблю футбол и играю в него весьма недурно, но секция… Это же нечто отличное от уличного футбола и игр на физ-ре. Там уровень другой, намного выше. А вдруг я там буду самым слабым?! Ведь непременно туда заявятся какие-нибудь профессионалы, которые с пелёнок играют! И я — дилетант Гриша. Замечательно! Боже! Какой будет позор!

Я, конечно, сделал вид, что рад, но на самом деле волнение и страх разъедали меня изнутри. Я поделился своими переживаниями с Суворовым.

— Нашёл чего бояться! Мяч не ядро — не взорвётся. А ты, насколько мне известно, с мячом тот ещё кудесник!

И с этими словами он пнул мне круглого, лежавшего здесь же. Я среагировал моментально и без труда обработал его.

— Ну вот видишь! Всё получится! Только смелее вперёд!

Я был благодарен графу за поддержку, но свойственная мне неуверенность в себе ни на секунду меня не отпускала.

На следующий день папа повёз меня на просмотр.

Секция расположилась на территории, включающей в себя два поля и корпус.

Моё волнение усиливалось с каждой минутой, а граф успокаивал меня как мог.

Мы приехали, нас встретили, папа отправился на трибуну, а я в раздевалку. Там я увидел своих конкурентов. К моему удивлению, их было немного. Всего около десяти человек, включая меня. И вид из не внушал мысли, что они мастера своего дела. Одев форму, я вышел на поле.

Там нас встретил тренер — мужчина лет тридцати в спортивном костюме. Он построил нас на бровке и сказал:

— Ну что, гаврики: сегодня мы узнаем, кто из вас новый Месси, а кто так и останется на уровне сборной России.

По трибунам и нашему строю прокатился смех. На трибунах он был искренним, а в строю по большей части нервный.

— Смешки убрать! Смеяться будете на матче сборной или в цирке! Впрочем, это одно и то же. Сейчас вы разделитесь на команды и сыграете. Игра 30 минут. Поехали!

Мы быстро разделились и приступили к игре. Моё волнение сразу испарилось. Я не думал уже не о чем, кроме игры. Я стал единым целым с мячом, он почти прирос к моей ноге. Я буквально летел по полю, все пасы мои были точны, а удары метки.

Игра пролетела как мгновение. Наша команда победила, а мне удалось отправить в сетку целых четыре мяча.

Мы построились снова и стали ждать, кого же назовёт тренер.

— Итак! Заниматься будут: Карпов, Сидоров, Плавчук, Кузьмин. Остальные — до свидания!

Радости моей не было предела! Меня взяли в профессиональную секцию!

Надо отметить, что во время игры, я здорово сыгрался с одним из пацанов, а именно с Плавчуком. Мы понимали друг друга без слов. И только в раздевалке нам довелось познакомиться.

— Ну что, теперь вместе играть будем? — спросил он, подходя ко мне.

— Конечно! Отличный матч провели! — отвечал я, ибо сам стеснялся первым начать общение, хотя очень хотел это сделать.

— Ну и здорово! Удар у тебя поставлен, пас тоже. А в остальном — сыграемся! Я, кстати, Ярик, — сказал он, протягивая руку.

— Гриша, — пожал её я.

Мой новый товарищ был ниже меня, но незначительно, всего на несколько сантиметров, у него были чёрные, как смоль волосы, и довольно приятная наружность. Маленькие, немного узковатые карие глаза глядели дружелюбно и с некоторым азартом. Я был искренне рад новому знакомству.

На выходе из раздевалки меня уже ждал Александр Васильевич:

— Молодец, Григорий! А ты боялся! — радостно тормошил он меня.

Дозу похвалы я получил и от родителей. Я был счастлив. А что может быть лучше?

ГЛАВА 8

После принятия меня в секцию жизнь моя приобрела смысл. Нельзя сказать, что его не было до этого, но смысл этот имел какие-то слишком призрачные и неясные формы. А сейчас я ясно видел к чему я стремлюсь и чего хочу достичь.

Первые плоды моего труда не заставили себя долго ждать. Я быстро влился в наш спортивный коллектив, получал возможность часто показывать себя на поле.

Крепла и наша с моим сокомандником дружба. Мы проводили вместе всё больше и больше времени, а что самое главное — я получал истинное удовольствие от общения с ним.

Пришёлся мой новый знакомый по душе и графу:

— Ну ты погляди на этого молодца! Подтянут, строен, ловок! Хоть сейчас в гвардию!

А в остальном дни шли своим чередом. Утренняя зарядка, готовка еды, уроки, тренировки и прочее я стал полностью выполнять самостоятельно, вызывая радость и удивление родителей.

Но неожиданно в мою размеренную жизнь вклинилось одно событие.

Был обычный день, а именно понедельник. Я, как всегда, сделал утреннюю зарядку с Александром Васильевичем, приготовил завтрак, собрался и пошёл в школу.

В начале первого урока в класс зашла наша классная с какой-то девочкой и воодушевленно произнесла:

— Знакомьтесь, дети, это наша новенькая — Даша. Прошу любить и жаловать. Она к нам из другого города переехала.

"Отличная" новость. У нас и так пацанов меньше, чем девочек, так ещё одну подбросили.

Тем временем новенькая, ничуть не смущаясь (что странно), прошла и заняла место на парте прямо передо мной. Как будто другого варианта не было! Я не то, чтобы против, просто это было вероломное вторжение в мое гордое одиночество на пятой парте.

Новенькая сразу же мне не понравилась. Она ни с кем не общалась, все перемены сидела только в телефоне. Я списал бы это на стеснение и тот факт, что она никого не знает, если бы не одно «но». При всём этом она вела себя крайне высокомерно по отношению ко всем. И если девочки хоть как-то с ней нашли общий язык, то парням она всегда устраивала жесточайшие подставы.

Был обычный урок, обычная контрольная по физике. Я решил все задачи, кроме одной. А так хотелось "пятёрку"! Я решил рискнуть. Достал телефон, пока физичка не видит, вбил условие, уже нашёл ответ и начал было переписывать, как вдруг…

— Марья Алексеевна!

— Чего тебе, Даша?

— А Кузьмин списывает!

Меня как током ударило, ибо в классе у нас было негласное правило: НИКОГДА не сдавать учителям тех, кто списывает. НИКОГДА! А она! Эта… Слов нет… Если скажу, то бумага покраснеет!

— Кузьмин! Телефон на стол!

Я сдал мобильный и принялся думать дальше. Но задачу я так и не решил, ибо гнев мой не давал возможности думать и рассуждать трезво. План мести созрел быстро. Не думайте, что я человек жестокий или злопамятный, скорее наоборот. Просто привык, чтобы последнее слово всегда оставалось за мной.

Последним была физкультура. Мы должны были играть в футбол — мальчики против девочек. В этом виде спорта равных мне не было, но сам по себе факт игры с представительницами слабого пола меня и забавлял, и смущал, поэтому я играл всегда шутя.

Но сегодня всё было иначе. Едва прозвучал свисток к началу игры, как я бросился с мячом к воротам девчонок. В качестве вратаря у них была Даша. Я без труда прошёл всё защиту (если это вообще можно назвать защитой) и… Нет, не забил гол. А что было мочи ударил по мячу, целясь в голову предательнице. И попал.

Она конечно же заплакала и ушла, но я торжествовал. Это был первый раз в моей жизни, когда, смотря на плачущего от боли человека, мне было хорошо. Голос совести пытался докричаться до меня, но сладкое чувство мести напрочь заглушало его.

Суворов был крайне недоволен моим поступком:

— Ты барышню почто обидел?!

— Она первая начала.

— И что?! Можно значит бить?!

— Пусть думает в следующий раз!

— Молчи! Позор мужчине, поднимающему руку на женщину! Таково наша мужицкая доля — терпеть их! Вот и терпи!

И вот только теперь мне стало совестно.

После урока я пытался найти её, чтобы извиниться, но тщетно.

ГЛАВА 9

На следующий день я ждал Дашу в раздевалке, чтобы попросить прощения. Я вообще уже не так горел этим желанием, как накануне, но граф чётко дал мне понять, что я должен делать.

Тут стоит сказать несколько слов о моем общении с прекрасным полом. Отношения с девочками складывались чрезвычайно неровно: в начальной школе учительница посадила меня и еще одну девочку вместе, составив таким образом некий тандем отличников. Она мне даже нравилось, я даже написал ей об этом. При желании я бы мог найти заветное письмо, однако даже не стану этим заниматься, ибо прочтение не вызовет ничего кроме смущения. Ох уж это любовь в ноль лет… После перехода в пятый класс я стал намного больше общаться с пацанами, отсел с ненавистной второй на обожаемую пятую парту, а вскоре успеваемость дала об этом знать. Однако это меня не смущало, так как за красным дипломом я никогда не гнался, и я продолжал обсуждать с одноклассниками последние новости спорта и компьютерных игр.

«Очнулся» я только к концу девятого класса, когда понял, что товарищи мои на прогулках ходят в обнимку с дамами, а мне всегда остается шествовать в гордом одиночестве. Меня это несколько огорчало, поскольку только тогда пришло осознание упущенного времени. С тех пор я терпеливо ждал ту самую, как бы гламурно это не звучало. Именно ждал, так как делать первый шаг не хватало духу.

Наконец Даша пришла. Она переоделась, направилась к выходу из в раздевалки. Тут я её и поймал.

— Даш, привет…

Мне показалось это лучшим, с чего я мог начать.

— Привет, — сухо ответила она.

— Ты это… Извини за вчера… За то… Я этого…

Она не дала мне закончить:

— Чего ты там мямлишь? Скажи как мужик! А если не можешь, то и не пытайся!

С этими словами она ушла.

Я был в шоке. Я был готов к чему угодно: что она меня ударит, скажет: "Ничего страшного", не простит. Но это! Такая выходка была для меня тяжелейшим ударом, ибо я и так испытывал некоторые проблемы в общении с девочками в виде отсутствия способности что-либо внятно сказать в их присутствии.

Я в растерянности повернулся на Александра Васильевича, ожидая его реакции.

— А что ты смотришь? Ну она может в чём-то и права… — с явной иронией промолвил Суворов.

Делать было нечего.

Весь день я был поглощён мыслью о том, как извиниться, думал только об этом.

И вот, в конце учебного дня, я поймал её там же, где и утром. Я несколько раз проговорил про себя свою речь, и едва она поравнялась со мной, как я выпалил:

— Даша, мне очень жаль, за то, что случилось вчера, поэтому прими мои искренние извинения!

Она посмотрела на меня с удивлением, но ответила:

— Ладно, с кем не бывает. До завтра!

Как камень с души свалился. Я поглядел ей вслед, и тут поймал себя на мысли, что она ничего себе такая… Красивая вроде. Умная. Но не суть.

На следующий день у нас была пересадка. Происходила она каждый месяц и заключалась в том, чтобы тех, кто учиться лучше сажать вместе и вперёд, а кто хуже — назад.

Я впервые попал на первую парту, ибо после встречи с графом я почти забыл про тройки и двойки. Не то что бы я испытывал радость, все-таки на пятой парте тоже было круто… Я ждал кто же станет моим соседом по парте.

Наша классная отдавала указания:

— Так дальше. Даша!

— Да?

— Идешь на первую парту к Кузьмину!

Вот счастье привалило! Это же теперь если что, то и списать можно! Да и вообще она клёвая.

Весь день я не упускал любого момента взглянуть на неё. Нет, всё же она красивая… Но тут же я постарался прогнать подобные мысли от греха подальше, дабы не давать лишней надежды. Однако на душе скребло чувство, что я обманываю сам себя.

Когда я с Костей шёл домой после школы, он сказал:

— Слушай, Гриш.

— А?

— Я тут на новенькую пригляделся, знаешь… Она ничего. Очень даже. Надо будет как-нибудь замутить с ней.

Я чуть не упал. Только я разглядел в Даше что-то хорошее, так она сразу же приглянулась Косте! Хотя может он просто хочет дружить?

— Дружить думаешь? — спросил я, надеясь на положительный ответ.

— Ну дружить само собой. Но вообще лучше встречаться. Ты как считаешь?

Я сделал вид, что рад его желанию, но на самом деле понял, что это означает лишь то, что надо быстрее действовать. Но я не располагал той решительностью, которой обладал мой товарищ.

Дома я никак не мог сосредоточиться на домашке, что жутко не нравилось графу.

Наконец он отложил в сторону учебники и тетради, сел напротив меня и сказал:

— Григорий, ты сегодня сам не свой. Никак не можешь собраться. Что тебя беспокоит?

Я начал было убеждать его в том, что всё нормально, но поняв, что это бесполезно рассказал всё.

— Барышня значит нравиться. Хм, — улыбнулся он, — юность она такая. Ты вот что: признайся ей, и чем быстрее, тем лучше.

— Что, прям вот так?

— Да, иначе как она поймёт, что небезразлична тебе?

Он был прав. Я обещал ему так и сделать, хотя был почти уверен, что пользы не будет. Моя тактика прямо отличалась от его: мне казалось, что «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей».

По окончании выполнения домашки, я сразу позвонил Даше и предложил встретиться. На прогулке я и планировал признаться ей. Александр Васильевич одобрил мою задумку.

Я ждал её возле парка. Сердце моё колотилось как бешенное, виски пульсировали, а дрожь пробирала всё тело. Я несколько раз даже хотел уйти, но Суворов меня останавливал. Наконец я увидел её.

Но она была не одна. Под руку её вёл Костя.

Она увидела меня и помахала рукой, Костя сделал то же самое. Я помахал в ответ.

— Гриш, привет. Если Костя с нами погуляет, ты не против?

— Конечно нет. Так даже веселее будет.

Всю прогулку мы беседовали, но когда она смеялась, то всякий раз смотрела на Костю и прижималась к нему. Они постоянно ходили за руку. В таких условиях весь план мой рушился.

Когда Даша отпросилась, чтобы ответить на телефон, и мы с Костей остались наедине, он сказал:

— Видал? По уши в меня втюрилась! А всего-то: букет цветов да конфеты по акции. Мне кажется, мы подходим друг другу. Как думаешь?

Я вяло улыбнулся. Какое-то непонятное чувство охватило меня. Почему с ним, а не со мной? Чем я хуже? Он умнее? Нет! Сильнее? Ни капли! Но почему он?!

Даша вернулась, прогулка продолжилась. Беседа постепенно переставала быть общей и перерастала в разговор Даши с Костей.

В это время граф подошёл ко мне и сказал:

— Не ревнуй. Всё будет ладно.

В конце прогулки они проводили меня до подъезда. Костя остался ждать Дашу, а она проводила меня. Когда мы были на почтительном расстоянии от моего друга, то она сказала вполголоса:

— А Костя ничего такой. Симпатичный. Ты только ему не говори.

Я обещал. Но скоро она увидит, что я не хуже. Очень скоро.

ГЛАВА 10

С той самой прогулки я держал в голове только одну мысль — как понравиться Даше, а также как показать ей, что я даже лучше Кости. Конечно, это было не совсем красиво, ибо Костя был моим товарищем, но если бы я упустил такую возможность, я никогда бы не простил себе этого.

Я жил только этой мыслью. Я не думал ни о чем другом, она завладела мной, стала повелевать мною. Подобно сорняку, она укоренилась несказанно глубоко, заставляя размышлять лишь о ней. Я был несосредоточен на уроках, да и в принципе рассеян.

Планы о том, как добиться расположения Даши появлялись один за другим. Все они были разные, но я понял одно наверняка — чтобы добиться внимания Даши, следует опустить репутацию Кости в её глазах. У меня было множество вариантов, как сделать это, и они были хороши, но совесть не давала мне покоя. Опозорить друга ради внимания девушки? Разве это стоит того? И каждый раз ответ был одинаков: стоит.

Я точно воплотил бы один из планов, если бы не одно событие.

Мне было трудно решить, как именно унизить Костю, поэтому я выбрал несколько наилучших вариантов и решил обсудить их с графом. Но тот не разделял мою точку зрения.

— Это как так можно? — возмущался он, — Друга в грязь окунуть?

— Так надо!

— Нет, Григорий! Никогда подлость не давала плодов слаще, чем честность! Добиваться успеха путём строения козней конкурентам — удел слабых душой! Не рой яму другому — сам в неё попадёшь. Докажи ей, борись честно, в лицо, а не со спины!

— Но как?

— Поговори с Константином. Я уверен, что вы найдете компромисс.

Я поступил так, как сказал Александр Васильевич.

На следующий день мы с Костей как раз были вдвоём дежурными по классу. Лучшей возможности поговорить с ним не было.

— Костя, надо поговорить.

— О чем же? — отвечал он, не отрываясь от мытья доски.

— О Даше.

Он насторожился:

— Говори.

— Видишь ли. Я знаю, что ты… Эм… Симпатизируешь ей. И не исключаю, что это взаимно. Но я понял… Она мне тоже небезразлична. Поэтому, чтобы не было недопониманий, давай пусть она решит.

После моих слов Костя капитально изменился в лице, глаза его налились кровью, сам он побагровел. Я этого и ожидал, и, не стану отрицать, на его месте реагировал бы так же.

— Ты что?! Вздумал мне с ней мешать?

— Я не это имел ввиду…

— Я прекрасно знаю, что ты имел ввиду! И запомни одну вещь: я её первый нашёл, и она будет моей, а ты не смеешь нам мешать, ясно тебе?!

— Ты говоришь о ней, как о вещи. Это неправильно…

— Не суй нос не в своё дело! Уяснил?!

Я ушёл, не сказав не единого слова. Было ясно — нашей дружбе (а была ли она?) пришёл конец.

С того дня Костя делал всё возможное, чтобы свести моё общение с Дашей к минимуму: не давал мне разговаривать с ней на перемене, провожал её домой, даже добился того, чтобы её отсадили от меня! Это было немыслимо! Злость переполняла меня. Я был готов свернуть ему шею на месте! Только благодаря Суворову я мог держать себя в руках. Но я знал, что злость не уходила, а накапливалась, чтобы потом вырваться наружу. И это должно было скоро произойти.

Была тренировка. Работали много и усердно, и, как всегда, устали. Наконец долгожданный свисток возвестил о её конце. Тренер сказал:

— Все молодцы, все свободны. А Плавчука и Кузьмина я попрошу остаться.

Когда все ушли, то тренер сказал нам:

— Ребят, я не знаю, как давно вы играете вместе, но ваша связка убойна. И это трудно не заметить. Можете быть спокойны — место в основе вам обеспечено. Но вы будете оставаться после основной тренировки, некоторые моменты нужно дорабатывать. Сейчас и начнём.

Мы позанимались дополнительно. Был интересный опыт, но я был раздражён, потому что из-за этого не успевал на начала матча по телевизору, который я ждал уже не одну неделю. Наконец нас освободили.

Когда я с Яриком пришёл в раздевалку, то там никого не было: все уже разошлись. Я снял форму и отправился в душ. Оказавшись под струями, я слегка успокоился. Но тут Ярик, который мылся под соседним душем, сказал:

— Блин, мыло дома забыл. Гриш, одолжи, пожалуйста?

Я по натуре своей почему-то очень не люблю, когда меня что-то просят. И эта его безобидная просьба стала последней каплей.

— Мыло, да?! А ещё что-нибудь надо?! Может форму твою постирать? Почему вам всем что-то от меня нужно? Почему вы все стараетесь сделать мне плохо? Что я вам сделал? А?! Ну скажите мне это в лицо, крысы! Чем он лучше меня? Почему она с ним?!

Это была истерика. Я говорил уже обо всём, что накипело за всё долгое время. Всё, что копилось во мне, все обиды и негативные эмоции выплеснулись наружу в мощнейшем потоке.

Но Ярик… Я прекрасно знал, что он ни в чем не виноват. Мы здороводружили, он нравился мне в общении. И сейчас я так на него. Он конечно же обидится. И поделом мне. Совсем без друзей остаюсь… Какой стыд…

Закончив ругаться, я в изнеможении сел на пол и зарыдал. Это были слезы, в которых смешалось всё. Обида на Костю, любовь к Даше, и жалость к Ярику за моё поведение.

Ярик же вышел из душ, не проронив не слова.

Я ещё какое-то время приходил в себя, потом тоже вышел. Я сел на лавку напротив своего шкафчика, и только сейчас осознал, что произошло.

Вдруг на плечо мне опустилась рука Ярика, а сам он сел рядом со мной и сказал:

— А теперь давай спокойно, в чем дело.

Я рассказал ему всё. Про то, какой Костя негодяй, какая Даша классная, как сильно я люблю её (неужели я признал это?), но как он не даёт мне видеться с ней и прочее и прочее.

Он выслушал меня от и до. Потом сказал:

— Ты не переживай. Главное пойми, что не всё потеряно. Всё сложится. Поговори с ней сам, позвони. Уверен, она поймёт тебя.

После этого он стал складывать форму и одеваться.

Он был прав.

Я тоже сложил форму, оделся. Он уже уходил, но я остановил его:

— Стой!

Он повернулся, вопросительно смотря на меня.

Я кинулся к нему и обнял. Я был искренне благодарен ему. Он выслушал меня, попытался помочь. И это после всего того, что я наговорил ему! Это ли не настоящий друг?

— Ярик, ты извини меня. И спасибо…

— Ничего страшного, у всех бывает. Но может все-таки отпустишь меня? Извини, но я с парнями так близко не общаюсь.

Я сразу отлип от него, говоря при этом:

— Ах, извини. Но ты не думай!

— Конечно нет, я не думаю. Без сарказма.

И подмигнув мне, он ушёл.

И все-таки он был прав. Надо поговорить с ней лично. И я даже знаю как…

ГЛАВА 11

По приходу домой я сразу же набрал Дашу. Она не отвечала довольно долго, я даже начал волноваться, что не ответит совсем, но наконец на другом конце телефона ответила она:

— Алло?

— Даш, привет.

— А, Гриша, привет. Давно уже не болтали.

— Тогда давай исправим это. Например, сегодня в семь. Ты свободна?

— Отличная идея, давай!

— Тогда встретимся у парка.

— Хорошо. Ой, ты не против, если Костя с нами пойдёт?

— Он… Мм… Сказал, что ему дурно. Он сегодня не сможет.

— А, ну ладно. До встречи!

— Пока!

Фух, полдела сделано. Теперь осталось понять, как объяснить ей о моих чувствах?

Граф предлагал сказать всё прямо в лицо:

— Зачем топтаться вокруг да около, — говорил он, — скажи всё как есть. Она ж не глупая, поймёт.

Но от этой идеи я решительно отказался. Если выпалить всё и сразу, то это может не привлечь, а даже оттолкнуть.

Можно было начать издалека, постепенно приближаясь к теме. Но и этот вариант оказался плох. Всё будет затянуто, а я так и не решусь произнести главное.

Так и не найдя нужный план действий, я решил импровизировать на ходу.

В назначенное время я уже ждал её у парка. Александра Васильевича я уговорил остаться дома. Вообще он хотел идти со мной, но я сразил его тем аргументом, что уже достаточно взрослый, чтобы делать что-то лично, втайне от остальных.

Наконец она показалась в конце улицы. Боже, как я волновался! Может уйти? Нет, нельзя!

Она заметила меня, мы поздоровались и пошли гулять. Мы говорили об учёбе, школе и прочем. Неожиданно, проходя мимо ларька с мороженым я предложил ей, чтобы я её угостил. Она (к моей величайшей радости) согласилась. Наконец я решил, что больше молчать нельзя.

— Даш, я сказать тебе хотел.

— Что же?

— В общем… — я похолодел внутри, сердце готово было выпрыгнуть из груди, — ты мне нравишься, — в конце концов сказал я.

Она вопросительно посмотрела на меня. Я же в свою очередь не знал, что делать дальше.

Даша ещё после какого-то времени молчания ответила:

— Ну… Молодец, что признался. Ты тоже ничего. Если честно, — тут она подошла вплотную ко мне так близко, что я чувствовал её дыхание, и начала шептать, — ты мне даже больше нравишься, чем Костя.

— Да? — невольно выскочило у меня.

— Ну да. Он какой-то напыщенный, фальшивый, горделивый в конце концов. А ты другой — настоящий.

Я был счастлив. Казалось, что я вот-вот взлечу от радостных эмоций, переполнявших меня. Я радовался искренне, как ребёнок. Впервые за долгое время.

Когда мы прощались, она сказала:

— Ты только Кости не говори про то, что я тебе рассказала. И спасибо за мороженое! Пока!

— Пока, — отвечал я, всё ещё счастливый и не до конца пришедший в себя. Даже когда она пропала в дверях парадной я еще долго стоял прямо посреди двора, пялясь на небо и глупо улыбаясь.

Когда я вернулся домой, Суворов встречал меня уже на пороге. Я всё ещё улыбался, как блаженный, поэтому граф начал сразу же подтрунивать:

— Ну что, жених? Как погуляли? На свадьбу позовёшь?

А я не слушал его. Я просто был счастлив.

Но счастье моё длилось не долго. На следующий день мне прямо с утра не понравилось то, как Костя смотрит на меня. Обычно так смотрит волк на овцу перед охотой. Я весь день ожидал чего-то страшного с его стороны, но, на моё удивление, ничего не произошло.

Я, уже успокоившись, вышел со школы, как вдруг услышал, что кто-то зовёт меня. Голос доносился с заднего двора школы. На ум начали приходить похожие сцены из фильмов ужасов, но любопытство моё было сильнее здравого ума.

Я пошёл на голос. Когда я оказался на заднем дворе, там оказался Костя. Это он и звал меня.

— Ты чего? — удивлённо спросил я.

— Ты вчера с Дашкой гулял?

— Гулял.

— Ты как посмел? Я тебе говорил не лезть к ней?!

И тут во мне вспыхнул праведный гнев. Вспомнилось всё, что он сделал.

— А кто ты такой чтобы мне запрещать? Она что, вещь твоя что ли, что с ней никто кроме тебя видеться не должен?! Я её тоже люблю и без боя не сдамся. Но решать только ей.

Откуда только взялась смелость? Поистине, любовь творит с человеком страшные вещи.

— Я уже всё решил!

И с этими словами он бросился на меня как разъярённые лев. Он повалил меня на землю, но я быстро поднялся, попутно уклоняясь от его ударов. Он один раз попал мне в живот, но пресс, накачанный в секции, спас меня. Отвечать ему силой на силу я не стал.

— Костя, я не стану с тобой драться. Драка — последнее дело. Можно всё словами решить. Захочешь поговорить — скажи.

Я повернулся и собирался уходить, но мне успел я сделать и нескольких шагов, как мне в затылок прилетел камень. Я сразу почувствовал, как в месте удара становится тепло. Приложил руку — кровь. Бить со спины — последняя подлость, на кою способен мужчина. Но терпеть этого нельзя.

Я развернулся, и, невзирая на боль в голове, решительным шагом направился в сторону Кости. Я, не снижая шага, с ходу пробил ему в корпус, а потом в голову. Он пропустил оба удара, да и удары сами были очень сильны. Костя упал, но добивать его я не стал. Александр Васильевич научил меня — лежачих не бить. Да и вид моего соперника был жалок. Он бы не смог оказать и малейшего сопротивления.

Когда я пришёл домой, голова просто раскалывалась. Самое обидное, что, как назло, сегодня Суворова я упросил остаться дома. Едва я переступил порог, как боль стала слишком невыносимой, и я просто повалился на руки графа.

— Батюшки светы, Григорий! Что стряслось? Вот нельзя тебя одного отпускать, я так и думал. Ну ничего, сейчас будет легче.

Он отнёс меня в комнату, положил на кровать, принёс каких-то лекарств, мазей и начал обрабатывать рану.

Я понемногу пришёл в себя и рассказал Александру Васильевичу всё, что произошло со мной.

— Вот мерзавец! Вот подлец! Как он мог, вот я его! — сказал Суворов, нервно шагая по комнате, когда я закончил.

Аккурат в это время пришли родители. Они застали меня бледным на кровати. Последовали бесконечные расспросы. Я им рассказал всё с самого начала. И про Дашу, про то, как мы соперничали с Костей и то, почему я сейчас в таком плачевном состоянии.

— Вот негодяй! Куда только родители смотрят?! — гневно говорил отец, — ну ничего. Мы в полицию сходим, ему там мозги быстро вправят.

Но в полицию нам сходить не довелось.

ГЛАВА 12

На следующий день полиция сама нагрянула к нам.

Это был наш участковый, мужчина лет двадцати семи, высокий, белокурый. Это была та порода людей, которые строят из себя великих мира сего, но сами из себя представляют мало что путного.

Так вот, он постучал к нам в дверь, а когда отец открыл, громогласно произнёс:

— Здравствуйте, граждане! Кузьмины, верно?

— Да, — отвечал за всех отец.

— Замечательно. Не для вас, конечно. Жалоба на вас поступила?

— На нас?!

— Не совсем на вас, а конкретно на молодого человека.

Мама и отец вопросительно посмотрели на меня.

— В чем, собственно, дело? — ничего не могла понять мама.

— А конкретно жалоба от семьи Вишневских. Вот, ознакомьтесь, — сказал он, протягивая нам бумагу.

— Гриша, тут родители Кости жалуются, — начал было отец.

— Да, жалуются, что ваш сын избил их сына.

— Вы, верно, ошибаетесь? — спросила мама, — всё было ровно наоборот.

— Я не знаю, что там было, но жалоба есть и я обязан её рассмотреть. Поэтому собирайтесь, пойдём поговорим.

Я с отцом собрался, после чего нас повели в ближайшее отделение. Там меня долго расспрашивали про всё, что произошло двумя днями ранее. Я рассказал всё как было. Полицейский что-то записал. Нас отпустили.

Я понял, что попал капитально. Родители Кости были довольно влиятельны. Отец — прокурор, да ещё и главный в нашем районе. Вряд ли удастся избежать последствий, учитывая влияние его папаши.

С той поры всё пошло плохо и ещё хуже. Костя всем подряд рассказывал историю, как я подло напал на него и едва не убил. Каждый раз он что-то изменял в своём рассказе, врал сам себе. Я пытался доказать это, но он, на правах "потерпевшего", кричал громче всех, чем пытался доказать свою правоту.

Все отвернулись от меня. Начиная от одноклассников и заканчивая учителями. Друзья игнорировали, учителя явно стали недолюбливать, видя нарушителя общественного порядка и потенциального маньяка.

Но самое больное — Даша. Он не общалась со мной в школе, а когда я попробовал позвонить ей, то разговор наш был следующий:

— Даш, привет, надо поговорить.

— Мне не о чем говорить с тобой. Я была о тебе лучшего мнения.

Мне было так больно, так обидно. Я прекрасно знал, что всё, о чем без конца твердит Костя — ложь и клевета. И от этого было только больнее.

Единственный, кто был на моей стороне — это Ярик. Он был в курсе событий, ибо история эта гремела на весь район. Когда мы остались с ним наедине, он сказал:

— Тут история одна шумит. Ты знаешь о чем я.

Я понял, о чем он. И уже распрощался с его товариществом.

— Но знаешь, — продолжал он, — мы знакомы совсем не много. Однако это не помешало узнать тебя, понять, какой ты. И поэтому я не верю, что ты способен на это. Так что расскажи мне правду. Не ту, о которой всё галдят, а про настоящую правду.

Я рассказал.

— Молодец, всё правильно сделал. Я за тебя. Будь уверен.

Я в который раз был благодарен ему.

Родители поддерживали, как могли. Суворов тоже постоянно подбадривал меня.

Мы ходили в полицию, разговаривали о ситуации.

— Понимаете, — объяснял полицейский, — я может быть охотно бы вам поверил, да и версия ваша убедительней, нежели их. Но папа ихний… Он ведь начальник. Надавить может, а у меня семья, сами понимаете.

Я был на грани депрессии (не люблю громких выражений, но так и было). Успеваемость в школе падала, на секции я каким-то чудом сохранял форму, что давалось очень трудно.

Казалось, что всё кончено, но случилось чудо.

Во время прогулки младших классов какой-то мальчик потерял кепку. Я не знаю, как можно потерять кепку, но меня это мало волнует. Его мама была из тех мамочек, которые считают, что им должен весь мир, а их дети особенные. Так вот, это была типичная "яжемать". И она устроила настоящее шоу с этой пропажей. Наконец настояла на том, чтобы посмотрели по камерам. Посмотрели, кепку нашли. Но тут кто-то додумался заглянуть в камеры заднего двора школы, где и произошла моя с Костей стычка. Пригласили полицию, меня, Костю, наших родителей. Видеозапись расставила всё на свои места.

Сразу после этого жизнь моя начала меняться к лучшему. Вернулось прежнее уважение одноклассников, доверие учителей. Костя же покрыл себя несмываемым позором и расположился ниже всех в классе по иерархии. А несколькими неделями позже он вообще ушёл из школы.

Но главное — Даша. После того, как правда раскрылась, она перестала общаться с Костей и полностью переключилась на меня. Мы начали встречаться.

Однако один случай поднял мой авторитет в классе до небес.

У нас с классом была запланирована экскурсия в местную крепость, сохранившуюся до наших дней. Нас водили по развалинам, нагружая скучными датами и терминами.

Мне Даше, Косте (который к тому времени ещё учился у нас) и ещё трём людям стало скучно, и мы решили сами походить по руинам, отбившись от группы. Не надо думать, что Костю мы пригласили. Он просто затесался с нами, еще надеясь на прощение, а выгонять его — слишком много чести. Конечно, стоило хотя бы предупредить учителя о нашей прогулке, но азарт и чувство вседозволенности намертво заглушали голоса здравого смысла и инстинкта самосохранения.

Так вот. Мы спокойно гуляли, как вдруг кому-то пришёл в голову мысль попрыгать по развалинам. Поймать адреналин. Даже не знаю, чем мы тогда думали.

Идея сразу показалась мне плохой, но и быть трусом (тем более перед Дашей) не хотелось. Костя присоединился.

Мы замечательно прыгали, уподобляясь горным козлам, как вдруг часть стены, где был Костя просела, а он едва успел уцепиться за край обломка, вися на высоте метров десять. Все кинулись прочь, закричали. Я же подбежал к нему, схватил за руку и принялся вытаскивать. Сам погибай — товарища выручай. Так меня учил Александр Васильевич. Я подтянул его вверх и помог выбраться.

— Спасибо… — начал было он.

— Не за что, — коротко отрезал я.

Нас конечно же здорово отчитали. Но меня похвалили перед всем классом, отметив смелость и доблесть, чем весьма угодили моему тщеславию.

Даша сразу же стала уделять мне ещё больше внимания. А чего только стоят слова из её уст:

— Ты такой смелый!

Таким образом всё в моей жизни рухнуло и наладилось, и даже пошло в гору. Но как известно, чем выше взлетаешь, тем больнее потом падать…

И я в этом убедился.

ГЛАВА 13

Как я говорил ранее, всё стало налаживаться. В том числе и на секции. Связка наша с Яриком продолжала работать, как швейцарские часы, похвала от тренера тоже лилась рекой.

И вот, в конце одной тренировки тренер объявил:

— На следующей тренировке будет открытое занятие. Можете позвать своих. Но особо не увлекайтесь — если опозоритесь, то это увидят все.

Я конечно же позвал родителей. Но помимо них решил пригласить и Дашу. Во-первых, это будет отличный повод познакомить её с родителями, во-вторых, она сама меня много спрашивала про моё увлечение, ну и в-третьих очень уж хотелось покрасоваться перед всеми.

Ещё перед началом занятия, я представил Дашу родителям. Насколько я мог заметить, она им очень понравилась. Ну и хорошо.

В раздевалке мы встретились с Яриком. Я волновался, и как-бы читая мои мысли, Ярик задал вопрос:

— Волнуешься?

— Немного, — честно признался я, — а ты?

— Нисколько. У меня сегодня здесь никого.

— Как так?

— А вот так. Отец в командировке, маму с работы не отпустили, других, кого позвать — нет. А у тебя?

— Ну мама, папа и… — я запнулся, не зная, что сказать.

Ярик выжидающе смотрел на меня.

— И подруга.

— Подруга, — усмехнулся он.

Я сразу покраснел.

— Да ладно тебе, — похлопал он меня по плечу, — обычное дело. Это нормально.

Тренировка началась. Я стремился показать себя во всей красе, но тренер, как назло, дольше обычного проводил разминку, отсрочивая игру.

Наконец мы поделились на команды, матч начался. Я играл максимально жёстко, не щадил не себя, не остальных. Я кидался на мяч, как бык на красную тряпку, и порой (чего греха таить) действовал единолично, не играя в пас.

Игра была окончена. Наша команда победила, я забил три гола и отдал одну результативную передачу. В раздевалке я извинился перед Яриком за то, что часто ставил свои интересы выше командных.

— Да ладно, — отвечал он, — ты же для неё старался.

Я улыбнулся.

Мы выходили из раздевалки, когда мне на телефон пришло сообщение от родителей. Они говорили, что впечатлены моей игрой, но вынуждены уехать по делам. Поэтому я могу погулять сегодня. Тысяча на карту от отца в качестве приятного бонуса тоже способствовала поднятию настроения.

Был солнечный вечер, пятница, а лучшего время для прогулки не найти. Я пригласил погулять Ярика, он согласился. Но я сразу же пожалел об этом. Меня ждала Даша. И как гулять с ними вдвоём. Нет, конечно, можно, просто как-то странно. Но делать нечего.

Я познакомил его с Дашей. Они быстро нашли общий язык. Прогулка проходила во всевозможных беседах о том, о сëм. Было весело. Я и не мог подумать, что Ярик может быть таким интересным и приятным собеседником. Он мог говорить абсолютно спокойно почти на любую тему, и притом говорить не как дилетант, а как человек понимающий.

И вдруг я ловлю себя на мысли, что начинаю ревновать. Мне стало казаться, что Ярик нарочно общается с Дашей больше, нежели со мной, что он начинает заигрывать с ней. Я знал, что это не так, Ярик был слишком порядочным человеком для этого, но всё же может быть…

Когда Даша ушла домой, а мне пришла пора прощаться с Яриком, то я сказал:

— Знаешь… Ты не подумай плохо, но по-моему… Я не обвиняю конечно, но…

— Ревнуешь? — прямо спросил он.

Ну что у некоторых людей за манера — говорить всё в лицо. Как танк идут напролом и всё тут. Никогда их не понимал. Прямота, пожалуй, единственная черта его характера, которая выводила меня из себя.

— Да, — с некоторым чувством стыда признался я.

— Понятно. Ты пойми, мне до неё нет никакого дела. Просто приятно, когда с умным человеком говоришь. Есть конечно упыри, которые любую чужую девушку увести хотят, но порядочные люди тоже имеются. Так что отбрось всё это, ладно? Я не Печорин, в конце концов.

Он сказал это с такой искренностью, что это не могло быть ложью. Я сам себя устыдил за то, что подобная мысль вообще посетила меня.

— Конечно, — обещал я.

Мы разошлись.

Когда я вернулся домой, меня, как и всегда, встречал Александр Васильевич. Надо заметить, что мы уговорились с ним: он не будет меня сопровождать везде, я буду прилично себя вести в его отсутствие, а дома он берётся за меня как следует. Но если же успеваемость моя начнёт падать, или случится ещё что-нибудь дурное, то всё возвращается так, как было в первые дни нашего общения.

— Как тренировка? — сразу спросил он.

— Хорошо, потом гуляли.

— С кем же?

— С Дашей и с Яриком.

— Понятно. И как же? С удовольствием провели время?

Я ему всё рассказал. Даже про то, как я усомнился в друге.

Выслушав меня, граф сказал:

— Эге, брат, так нельзя. Сначала к товарищу ревнуешь, а потом что, ко мне начнёшь? И к каждому кусту тоже? Да так и с ума сойти недолго. Ты следи за ней, однако не переусердствуй. Будь проще. В этом и есть соль жизни. Не усложняй сам себе дела. Это ещё и другие за тебя сделают.

Он был абсолютно прав.

ГЛАВА 14

С того момента всё стало просто великолепно. В школе я учился без троек, причём не особо напрягаясь. Ведь могу, когда захочу. В секции тоже всё шло как по маслу — я забивал много, приносил результат, а большего и не нужно. С друзьями дела тоже обстояли недурно, однако во время ситуации с Костей многие показали своё истинное лицо, а посему я относился ко всем доброжелательно, но осторожно.

Прогулки по пятницам стали чем-то вроде традиции. Я, Ярик и Даша ходили по одному и тому же маршруту, в одно и то же время.

Суворов, несмотря на то что всё шло хорошо, продолжал держать меня в ежовых рукавицах. Ежедневные зарядки, занятия утром спортом, а вечером учёбой (как по школе, так и для саморазвития) хотя и не вызывали у меня жгучего энтузиазма, но шли мне на пользу. Граф отпускал меня одного гулять, в школу, но своего пристального внимания с меня не убирал. Может быть и не напрасно. Одним словом, жизнь шла как нельзя лучше.

Была пятница. У нас с Яриком закончилась тренировка, мы вышли с территории секции, у выхода из которой нас как обычно ждала Даша.

Вечер был чудесный. Заходящее солнце, хоть и весеннее, но грело не хуже летнего. Лёгкий ветерок едва-едва колыхал деревья с молоденькими листочками. Закат окрасил всё небо в нежно-оранжевый цвет, и по этому небу куда-то вдаль летели облака.

Мы отправились гулять по нашему обычному маршруту. Между мной и Яриком шла Даша. Стоит заметить, что хотя мы с ней встречались уже почти месяц, но я так и не смог посметь себе взять её за руку или хотя бы коснуться её. Мне казалось, что для девушки любое касание это как гром среди ясного неба, что это касание может разрушить её, или минимум повредить.

Мы болтали сначала об учёбе, потом о всякой другой ерунде. В конце концов разговор зашёл про отдых.

— А вот вы, мальчики, как отдыхаете? — спросила Даша ни с того ни с сего.

— По-разному, зависит от настроения. Можно мяч в коробке погонять, если охота. Если же чуть живой с тренировки придёшь, то завалиться на диван и книгу почитать. Либо в приставку зависнуть, — отвечал Ярик.

— А ты, Гриша? — вопрошала она.

— Да впринципе, как Ярик. Ну помимо того, что он назвал, ещё можно футбол по телевизору посмотреть.

— Тоже вариант, — поддержал меня товарищ.

— Нет, скучно всё это, — прервала нас Даша, — у вас отдых однообразен. Удивляюсь, как вам не надоедает? Вот я люблю, если отдыхать — то отдыхать по полной. На дискотеку пойти можно или в другом месте затусить.

— Кому как нравится, — заметил я.

— Да вы просто не знаете, какого это! Меня завтра как раз в одно место пригласили, пойдёмте со мной? Хотите?

— Я свободен, — откликнулся на призыв Ярик.

— Я тоже.

— Значит решено! Завтра встречаемся у секции в 16. Хорошо?

На этом и договорились.

На следующий день я предупредил родителей, собрался, и пошёл, гадая по пути, куда меня забросит судьба в этот раз.

С Яриком я встретился в назначенном месте в назначенное время. Скоро подошла и Даша.

Она была одета не как обычно: вместо джинсов и белой футболки, на ней были чёрные штаны, подогнутые у щиколотки, и свитшот и кеды. Волосы, которые она обычно держала в кичке, сейчас были распущены. На лице были заметны следы макияжа, причем очень яркого.

— Кабы головой не ударилась, — шепнул мне на ухо Ярик.

— Почему?

— Штукатурка посыплется…

Я пихнул приятеля, который пытался подавить смех. Но стоит признать, он попал в точку.

Мы же с Яриком не могли похвастаться таким же щегольским нарядом. Мы оба были в джинсах, футболках и лёгких кофтах. На ногах у нас были бутсы, ибо другой обуви мы с ним не признавали.

— Мда, видок у вас так себе, — заметила она, окидывая на взглядом, — но да ладно, пойдём.

Она повела нас в самую глубь нашего спального района. Вокруг теснились девятиэтажки с их едва освещёнными дворами, да магазины из серии "Продукты 24". Даша водила нас какими-то дворами, закоулками и переулками.

— Не нравиться мне всё это, — сказал Ярик.

С ним было трудно не согласиться. Я, живя в этом микрорайоне уже 15 лет, не мог и думать о существовании таких мест.

Наконец, спустя 20 минут пути, мы оказались у старой заброшенной больницы. Но больницей она даже не успела побыть. Её строили, но недостроили, поэтому из себя эта постройка представляла просто фундамент и стены.

— Нам сюда, — сказала Даша.

Ярик скептически на меня посмотрел, а я посмотрел на Ярика. Мы пожали плечами и, минуя забор, оказались в здании.

Даша вела нас по коридорам, пока не дошла до самой большой комнаты, откуда доносилась музыка и гогот. Мы вошли.

— О, Даш, привет, — подошёл к нам парень лет восемнадцати-девятнадцати (похоже он был тут главный), — а это кто? — указал он на нас.

— А, это со мной, друзья.

— А, ну раз друзья, то будем знакомы: Сергей или просто Серый, — протянул он нам свою руку.

Мы по очереди пожали её.

Собрание, в которое мы попали, производило на меня отталкивающее впечатление. На полу валялись пустые бутылки, окурки, музыка играла до невозможности громко, да песни были исключительно нецензурные.

Даша ушла куда-то, Ярик же и я встали у стенки, подальше от этого сборища.

— И угораздило нас прийти сюда, — прервал я наше молчание.

— И не говори. Жесть какая-то. Куда их родители смотрят.

Странно было услышать такое от семнадцатилетнего парня, однако с ним было трудно не согласиться.

В это время к нам подошла Даша с Серым. В руках у неё был вейп. Ещё два держал главарь компании.

— Ребят, будете за знакомство? — сказал он нам, протягивая Ашки.

Я собирался дипломатично отказать, но меня опередил мой друг:

— Я отраву сам себе в организм не сую.

Опять его прямолинейность. Как не вовремя.

— Гриш, ты тоже не будешь? — спросила Даша.

— Нет, конечно.

— Мда… — протянула она.

— Ладно тебе, может парни не хотят, — обратился к ней Сергей, — но вот выпить, я уверен они не против, — и он достал из-за пазухи две бутылки пива.

Одну он отдал Даше. И та, к моему ужасы открыла её и начала пить из горла.

— Даша?! — вне себя от удивления чуть ли не кричал я.

— А что, это же круто!

Тем временем ещё одна бутылка оставалась у Серого. Он обратился к нам:

— Это для вас. Ну тебе, говнюк, я не предлагаю, — сказал он, указывая на Ярика, — а ты-то Гриша, вроде нормальный парень. Выпьешь? — и он протянул бутылку мне.

Я решительным движением отстранил её.

— Я подобную дрянь не пил, не пью и пить не собираюсь.

Серый на мгновение отшатнулся, а потом громко сказал:

— Братва! Тут этот пить отказался! Сыкло!

И все дружно подхватили последнее слово и начали скандировать. И Даша… Она кричала вместе со всеми.

— Даша, — начал было я.

— Не трожь меня! С трусами не общаюсь.

Это было ужасно. Она была другой, лучше. Пока не связалась с этой грязной компанией. Неужели так может меняться человек? Это они её испортили! Это они внушили ей понятия "крутости", это всё они!

Во мне взыграла кровь, силы будто бы прибавилось в трое, и я был готов, охваченный порывом гнева, ударить Серого. Но Ярик, видимо, предугадал мои намерения, и, схватив за руку, сказал вполголоса:

— Оставь, это пустое. Их много, нас двое. Ты их уже не исправишь. Как свинью в кафтан не ряди — она свиньёй и останется. Пойдём лучше отсюда. Не обращай на них внимания.

И мы удалились под противные крики и свист хулиганов.

Мы благополучно дошли до секции, где наши пути расходились. Мы распрощались, я отправился домой. По дороге я никак не мог поверить в случившееся. Человек изменился прямо на моих глазах, поддавшись чужому влиянию. Неужели люди ныне стали настолько безвольные, что механически верят во всё, что им говорят? Но это была не просто потеря подруги. Для меня она была ближе, чем друг. Я скажу откровенно, рисовал наши с ней радостные перспективы на будущее. И в один момент всё оборвалось. Как так?

Я сел на поребрик. Было поздно, улицы совершенно опустели. На душе тоже было пусто. Я поднял глаза на уличный фонарь, стоявший в метрах пяти от меня.

— Почему так? — спросил я неизвестно кого и, не получив ответа, опустил голову на колени.

ГЛАВА 15

В понедельник я ещё с утра чётко решил, что обязательно поговорю с Дашей о случившемся. В моём понимании до сих пор чётко не укладывалось всё увиденное мною. Казалось, что это была не она, а другой человек, либо моё воображение сыграло со мной злую шутку. Я до последнего надеялся на это.

Наконец она пришла. Я сразу кинулся к ней, но она отвергла меня со словами:

— Ты реально глупый, или притворяешься? С первого раза не понял? Тогда повторю: с тру́сами дела не имею.

Я стоял, как поражённый молнией. Как она могла сказать такое. Как эта симпатичная девушка, которая училась без троек и была любимицей учителей превратилось в столь отталкивающего человека с почти блатным лексиконом? Это было выше моего понимания.

Я решил, что она, возможно, не поняла меня и после уроков предпринял ещё одну попытку объясниться с ней:

— Даша, ты связалась с очень плохой компанией, она влияет на тебя крайне дурно!

— Не лезь в мою жизнь!

— Я для тебя лучше хочу! Пойми — алкоголь убивает, как и курение! Это не показатель крутости! Это круто только до тех пор, пока не начнёт отражаться на здоровье, но вот только тогда уже будет поздно! А главное — для чего? Это не способ расслабиться или отдохнуть. Это не вариант избавиться от проблем. Это не избавит от проблем, а только добавит новых. Сколько людей так сгубило себя и перечесть нельзя! А твой лексикон? Тебе во владение дан столь богатый язык! Что угодно можно выразить на нём величественно и красиво! Зачем же портить свою речь прочей лексикой?

— Выговорился? А теперь слушай сюда, профессор: это моя жизнь и я решаю, что мне делать. Это ты у нас такой правильный — вот и живи постоянно уставшим от спорта и учёбы, а я буду жить в кайф! И ты для меня больше не существуешь! Между нами всё кончено, душнила.

И она ушла.

Нет, этого не может быть! Это самые страшные для меня слова, и они прозвучали… Я так надеялся вразумить её, верил, что она поймёт меня и свернёт со столь скользкого пути, но нет.

Я был душевно разбит. Суворов сразу это заметил и спросил в чем дело. Я рассказал. Он начал негодовать:

— Немыслимо, Григорий! Я доверяю тебе, а ты ходишь бог весть куда! И в какие места! Это уму непостижимо! Оставлять тебя без надзора было неразумно. Отныне я буду везде сопровождать тебя, дабы уберечь от невзгод.

Я впервые разозлился на него.

— Не нужно меня постоянно опекать! Мне не два года, чтобы за мной бегать! Хватит! — накричал я на него.

Он был в изумлении. Я вышел из комнаты, но мне стало стыдно. Я накричал на человека, который хотел мне только добра. Я так раскаялся! Нужно было извиниться. Я вернулся к графу.

Александр Васильевич угрюмо сидел на диване. Моего прихода он не заметил, либо сделал вид, что не заметил.

— Александр Васильевич, простите меня, был неправ, — сказал я.

— Так и быть, — отвечал он.

Отношения наши наладились быстро, но мысли о Даше продолжали жить в моей голове, не давая мне покоя. Я думал, что мог её остановить, спасти. Что всё могло бы быть хорошо.

И мысли эти терзали меня всё сильнее и сильнее, пока не стали мучить меня. Мне было постоянно тяжело на душе, я думал лишь об этом. Я не мог нормально спать, учиться. Я обратился за помощью к графу.

— Есть верное решение. Уйди в дела с головой и всё тут, — советовал он.

— Но как?! Я думаю об одном постоянно!

— А ты победи себя! Сделай усилие!

Я полностью погрузился в учёбу. На уроках жадно глотал каждое слово, произнесённое учителем, делал домашнее задание быстро, читал, читал и ещё раз читал.

Когда заканчивал делать уроки, я сразу же спешил на тренировки и выкладывался по полной там. Я бегал, как ненормальный, играл на максимум, отдавался всецело команде. Я едва живой проходил с секции домой.

В раздевалке Ярик спросил меня о причинах моего рвения. Я ответил:

— Знаешь… Мне нужно уйти в дела с головой, забыть об остальном.

— Об остальном это о ней? — улыбнулся он.

— Именно о ней.

— А что с ней, кстати, в итоге?

Я рассказал про мои безуспешные попытки вразумить её, и о том, как она сильно изменилась и бросила меня.

— Мда… — протянул он по окончании моего рассказа, — люди, к сожалению, могут быстро измениться. И не всегда в лучшую сторону… Но хватит о грустном. Давай в кино сходим?

Теперь я почти забросил просмотр телевизора или игры в телефон. Я всё больше гулял и общался с друзьями. Мы ходили в кино, просто гуляли. Но больше всего мне нравилось проводить время как раз с Яриком. Он казался мне идеалом человека. Он всегда поддерживал меня, был надёжным товарищем. Его было приятно слушать: если он открывал рот, то всегда говорил что-то дельное, а речь его была поставлена так хорошо, что ей позавидовали бы ораторы Древнего Рима. Также его отличало то, что он сочетал в себе ум и физическую силу. Он был настоящий атлет, но при этом, вопреки расхожему мнению, не глуп, а даже наоборот — отличник. Из всего вышесказанного можно сделать вывод о его личности. И я думаю, что вполне понятна моя привязанность к нему.

Граф везде следовал за мной, но не мешал мне вести себя раскрепощенно. Он прощал мне мои порывы самостоятельности, не сдерживал меня в общении с друзьями. Но при этом сам не давал мне спуска и уделял большое внимание моему развитию, как телесному, так и умственному.

Вообще, с расставанием с Дашей, я начал очень осторожно общаться с представителями прекрасного пола. Я ждал от них чего-то скрытного, неясного. Но была и другая сторона медали: с момента расставания я стал по-настоящему счастлив. Я жил полной жизнью, нигде не зная страха или колебаний. Я был первым везде: в учёбе, спорте, среди друзей. Был верный товарищ, на которого можно положиться, не боясь ничего. Я знал, что ему можно верить, а дружить и общаться с ним было только в радость. Но главное — вместе со мной всегда был наставник, способный помочь и поддержать. И не важно, что ему уже двести с лишним лет. Не возраст определяет человека.

Я был счастлив.

ГЛАВА 16

Приближалось лето. Я уже жил в предвкушении сладостных дней без уроков, домашки и ранних утренних подъемов.

Вообще лето — великолепная пора. Как будто кто-то специально создал это время года для отдыха людей. Солнце припекает, вокруг кипит жизнь — красота! И я никак не мог взять в толк, как взрослые могут работать летом. Летом главное — отдых.

С этом мыслью я просыпался каждое утро и считал дни до лета. В школе приближение каникул тоже чувствовалось: настала пора итоговых контрольных работ, экзаменов.

Когда уже можно было понять, на какую оценку я могу рассчитывать в году, Александр Васильевич взялся за меня ещё сильнее, нежели прежде. Я с ним дни напролёт проводил над учебниками и тетрадями. Я беспрекословно подчинялся графу, ибо знал: он всё делает мне во благо. Я безвылазно готовился к контрольным. Мне казалось, что я знаю уже всё, что только возможно знать. Боже мой!

Я готовился долго и усердно. И не зря. Большинство контрольных я написал на твёрдую "4". Наверно кажется странным, что я радуюсь этому. Но для меня, который учился почти весь год (до встречи с Суворовым) на " 3", получить "4" за контрольную — это что-то из разряда фантастики.

Наконец школьная пора закончилась. Контрольные были написаны, четвертные и годовые выставлены. У меня в году не было ни одной "3"!

Мы с классом собрались в последний раз в этом учебном году. По традиции сдвинули парты в классе, было чаепитие. Неплохо провёл время. Классная толкнула речь про то, какие мы уже большие, что всем она желает хорошо отдохнуть и так далее.

Но только выйдя из школы, я осознал: впереди целых три месяца каникул! Полная свобода действий! Рай!

Но тот факт, что я перехожу в 11 класс, немного отравлял радость. Но я про это быстро забыл.

Со школой было покончено, оставался футбол.

Наша команда отлично провела весь сезон и попала на турнир. Там мы тоже показали себя во всей красе и дошли до финала! Там мне и предстояло сыграть.

В день игры у меня был жуткий мандраж. Я волновался невероятно сильно. Граф пытался меня успокаивать, но легче не становилось.

Казалось бы: чего мне бояться, играть я умею, являюсь лучшим бомбардиром турнира. Но на эту игру мне предстояло вывести команду с капитанской повязкой на руке.

В раздевалке тренер дал нам установку, мы вышли на поле. Когда наша команда встала в кружок, то на правах капитана, я сказал:

— Не бойтесь ничего. Играем в удовольствие, получаем кайф от игры. Но выкладываемся на максимум. Погнали!

Мы разошлись на позиции. Ярик, с которым мы вдвоём играли в нападении, сказал мне, подмигнув:

— Классная речь! Прям зарядил на матч! Полетели!

Матч начался.

Я играл, не чувствуя, усталости, старался успеть во все единоборства. Но несмотря на все мои усилия, забить нам не удавалось.

Была последняя минута матча. Мы бросили все силы в атаку, но оборона соперника была несказанно крепка. Какими-то чудовищными усилиями заработали угловой. Ярик подавал. Трибуны замерли в ожидании. Ярик разбежался, подал. Мяч летел чётко мне на голову. Я выпрыгнул как можно выше и сделал кивок в сторону ворот… От страха я закрыл глаза.

Трибуны взревели! Это был гол! Забить гол в финале на последних минутах — это же мечта каждого игрока!

Я хотел отпраздновать, но не знал как. Поэтому я просто утонул в объятиях команды.

Нам вручили кубок. Радости моей не было предела.

— Настоящий капитан! Кто за то, чтобы Кузьмин стал капитаном и в следующем сезоне? — спросил тренер уже в раздевалке.

Руки подняли все.

Я пришёл домой счастливее некуда.

— Победили? — спросил Александр Васильевич.

Я показал ему золотую медаль.

— Ай, молодец! — похвалил он, и добавил уже тише — молодец…

И ушёл в комнату.

Я понимал причину его грусти, но не хотел верить в это. Я слишком привык к нему.

Я пошёл в комнату за ним. Он грустно посмотрел на меня и сказал:

— Пора.

Я понял его. Но мне так не хотелось отпускать его!

— Останьтесь, граф! — взмолился я, — я пропаду без Вас!

— Нет, Григорий. Всего, что ты добился, ты добился сам. Я ничего не менял в тебе. Я просто показал тебе на что ты способен. Ты всё сделал сам… А пока принеси мне шпагу, кажется, на кухне её забыл.

Я пошёл на кухню, но шпаги там не было. Должно быть Суворов ошибся. Я вернулся в комнату, чтобы сказать ему об этом, но его там уже не было. Только на диване лежал учебник истории, открытый на странице "Альпийский поход Суворова".

КОНЕЦ

Post scriptum

Я стоял растерянно посреди комнаты и никак не мог поверить в случившееся. Внутри меня вдруг стало пусто и одиноко.

В это время в комнату зашла мама:

— О, Гриша, я тебя везде ищу. Хочу сообщить тебе приятную новость!

Приятная новость была бы сейчас очень кстати. Я вопросительно посмотрел на неё.

— Этим летом ты поедешь в лагерь! С Яриком!

Это действительно было здорово.

— Ты что, не рад? — удивилась мама.

— Нет, почему, рад.

Мама ушла. Я стал думать о предстоящей поездке, когда за моей спиной раздался голос:

— Лагерь — это хорошо.

Я обернулся и увидел рослого мужчину в военном мундире с множеством наград.

Он улыбнулся и сказал:

— Позвольте представиться — Константин Константинович Рокоссовский. Ваш спутник на ближайшие время.

ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 1

Новости о лагере я не придал большого значения. Куда сильнее меня интересовал мой новый наставник. Мы быстро нашли общий язык. Константин Константинович был высоким, крепко сложенный мужчина на вид лет 40. Его черты лица выдавали человека храброго, решительного и мужественного. Глаза его всегда смотрели пристально, подмечая каждую деталь.

Рокоссовский внимательно выслушал всё, что случилось со мною ранее после встречи с Суворовым. Когда я кончил, он похвалил меня за тягу к знаниям и увлечённость спортом. Также отметил, что мне стоит крепче дружить с Яриком, ибо, по его мнению, это был самый надёжный товарищ. Будто я без него этого не знал!

Когда наше знакомство подошло к концу, он спросил:

— А ты в лагере был хоть раз?

— Нет, — честно отвечал я.

И тут же сам понял: я ведь действительно никогда не был в лагере! Я ещё никогда не получал столько самостоятельности. Казалось бы, надо радоваться, но теперь этой свободы я начал побаиваться. Одно дело всегда рядом с родителями, готовыми помочь, и совсем другое вдали от них, где рассчитывать можно только на себя. Ярик, конечно, может помочь, да и Константин Константинович тоже, но родители — это совсем другое.

— Лагеря… — протянул тем временем Рокоссовский, — это хорошо. Ну если оздоровительные или спортивные, конечно. А не другие. Нет, лучше было назвать как-нибудь по-другому. Скажем, место отдыха. А то слово "лагерь" само по себе какое-то мрачное. На мой взгляд.

— Конечно, при Сталине только так казаться и может, — вырвалось у меня, но я тотчас прикусил язык.

Маршал усмехнулся, и заметил, что мои знания в истории весьма похвальны.

С тех пор каждый день я думал о предстоящей поездке. Воображение рисовало картины одну хуже другой. И причин было сразу несколько: во-первых, я пессимист. Из-за чего точно сказать не могу, так сложилось исторически. Во-вторых до этого в «местах отдыха», как их называл маршал, я еще не бывал, а неизвестность всегда кажется угрожающей. Ну и в-третьих, современные книги и фильмы, если освещали лагерную жизнь, никогда не повествовали о мире, дружбе и жвачке.

Но думать об этом времени особо много не было. Вопреки моим ожиданиям, утренние занятия не прекратились. Рокоссовский, также как и Суворов, уделял большое внимание закаливанию и физическому развитию. Но с первого же дня нашего общения, он заставил читать меня школьную программу. Пришлось подчиниться. Я впринципе не был против чтения, просто после напряженного учебного года организм требовал отдыха. Мозг, и так работавший на протяжении целых девяти месяцев почти безостановочно, теперь отказывался принимать любую умственную пищу.

Наконец, накануне отъезда моего, начался сбор вещей (как я люблю, в последний момент). Мама собрала мне огромное количество одежды: на случай, если холодно, если жарко, если пасмурно, если дождь, если снег, если ветер, если зной и так далее. Одним словом, гардероб у меня был самый разнообразный. Собрали аптечку. Когда я осмотрел её, создалось ощущение, что я больной напрочь человек, который без иной таблетки и минуты не протянет. Ну ладно, пусть будет. Взял с собой всякой мелкой еды, которая может долго храниться (по типу злаковых батончиков, печенья и другого). Положили прочей всякой всячины. В итоге я еле поднимал сумку, и это учитывая то, что там только самое необходимое.

В день отъезда я жутко переживал. Неизвестность пугала меня больше всего. Я по натуре своей не люблю менять чего-то устоявшегося в своей жизни, не люблю пробовать новое, причём не люблю до невозможности. Я думаю, можно понять, насколько был я не в себе. Константин Константинович же был в самом наилучшем расположении духа:

— Чего такой кислый, Григорий? Отдыхать ведь едем! Только представь: природа, друзья, свежий воздух… М-м-м… Красота!

Я вяло улыбнулся, сделав вид, что несказанно рад.

В назначенное время я был уже на автобусной остановке,откуда нас должны были увести. Народу было чрезвычайно много, причем по большей части родителей. Создавалось впечатление, что повезут их самих, а не детей. Как только я встретил в толпе Ярика, то сразу почувствовал себя как-то спокойнее. Мы поздоровались.

— А твои где? — вопрошал он про родителей.

— На работе, а твои?

— Также.

Мы помолчали.

— Слушай, — прервал он неловкую паузу, — ты в лагерях вообще был когда-нибудь?

— Нет.

— Вот и я нет. Волнуюсь слегка.

— Слегка? Да ты бы знал, как меня колотит внутри!

— Не дрейфь! Прорвёмся! Вдвоём справимся как-нибудь. Всяко так легче, чем поодиночке. Правда ведь?

Я согласился с ним. Господи, мне бы его спокойствие: стоит, по сторонам смотрит, разглядывает чего-то. Либо он бесстрашный, либо гениальный актер, либо безумец.

В это время подъехал автобус, мы сели рядом, двери закрылись. Машина тронулась, увозя меня в неизвестный доселе мне мир. Я не знал, что меня там ждало, но вряд ли придётся скучать, по крайней мере, надеюсь на это.

Всю дорогу мы ехали молча. Во-первых, наговоримся ещё вдоволь, а во-вторых, каждый был погружён в свои мысли.

Приехали быстро, в дороге почти не укачало, за что я был искренне благодарен своему желудку, обожающему подводить меня когда не надо. Двери автобуса открылись, приглашая нас вступить в этот чудный новый мир…

ГЛАВА 2

Лагерь расположился на берегу небольшой реки, в сосновом лесу. Река была не особо большой, от берега до берега не больше 15–17 метров. Но при этом глубины ей было не занимать, уверен, что вброд ее не перейти. Течение было не сильное, но и слабым назвать его никак нельзя. Воздух здесь просто потрясающий! Такой прозрачный, легкий, точно его вовсе нет. Это подтвердил и мой нос, который, уведомил меня о его качестве, начав кровоточить. Сосны же здесь стояли почти на каждом шагу, создавая очень уютную атмосферу вокруг: кроны их зеленым потолком закрывали небо, а от стволов шел приятный жар. Сосновый аромат вокруг сводил меня с ума.

Нас встретили тренера, среди которых был и наш Андрей Никитич. Стоит описать его более подробно, дабы стало ясно, что это за человек.

Роста он был невысокого, но и не низкого, обладал превосходным телосложением, как и любой спортсмен. У него были короткие светло-русые волосы, правильные черты лица. Общался он всегда спокойно, рассудительно, но, если надо мог говорить быстро, сбиваясь, как и полагается людям из спорта; всегда слушал, не перебивая собеседника, за что его многие и любили. Он был внимателен к подопечным, но когда надо и строг. В общем, прямая противоположность нашему физруку.

Нас встретили, построили, даже что-то сказали. Что-то настолько важное, что я почти не слушал. Ребят было автобуса три, включая наш. Всех разделили таким образом, чтобы каждый приехавший попал к своему наставнику, ибо помимо нашего клуба здесь были и другие спортсмены. Я, Ярик и несколько других ребят попали к Андрею Никитичу.

Жить нам предстояло в коттеджах, так как место, где мне предстояло провести смену (солидно звучит) обычно служило местом отдыха зимой для любителей лыжного спорта. Домик, где нас расположили, был большой. Меня, Ярика и ещё одного парня, как самых старших, тренер поместил на первом этаже. Сам же он, вместе с остальными, расположился на верху.

— Располагайтесь, — коротко сказал он, оставляя нас.

Мы осмотрели место, где нам предстояло жить следующие три недели. Комната была небольшой: раковина, холодильник, кухонный шкаф. На стене висел телевизор, посреди комнаты был стол. Из спальных мест был диван и две раскладушки. Нас расположили по соседству с санузлом, что было явным преимуществом. Единственный минус был, пожалуй, в том, что чтобы попасть на второй этаж, нужно было пройти через нашу комнату, так как лестница наверх располагалась в дальнем от входа углу. Из-за этого я немного расстроился, так как провести около месяца, будучи работником такого КПП в мои планы не входило.

Рокоссовский окинул взглядом нашу комнату, хозяйственно потирая руки.

— Занимай диван, — дал он мне совет.

Я согласился с ним и сделал то, что советовал маршал.

Ярик расположился на ближней ко мне раскладушке (нас отделял проход не более 30–40 сантиметров, но вскоре и его не осталось, так как все это пространство заняли сумки). Пацан занял раскладушку подальше.

Мы разложили вещи. Потом Константин Константинович резонно заметил мне:

— Хоть с мальчиком познакомьтесь. Как никак вместе три недели жить.

Я внял его совету:

— Пацан, — окликнул я его.

Он обернулся.

— Тебя как звать?

— Глеб.

— Я Гриша. Давай дружить?

Господи, какая наивная фраза! Что такое дружба и что такое товарищество? Две разные вещи! Поэтому было бы лучше сказать «Давай товариществовать».

— С радостью, — откликнулся он.

С Яриком он тоже познакомился, и мы быстро нашли общий язык, что неудивительно, так как у нас был своеобразный кружок по интересам.

Глеб был ростом как я, почти блондин. Голос его был чётким и как будто каждое слово он чеканил, как монету. Он выглядел спортивнее всех из нас троих. Общение с ним доставляло удовольствие, он имел великолепное логическое мышление, но при этом не обладал большим умом. Но глупым назвать его тоже было бы ошибкой. Учитывая его силу, роковой.

Остаток дня мы обживались на новом месте, привыкали к нему. Единственное значимое событие — наш первый поход в столовую.

Она была одно на весь лагерь, что неудивительно. Нам, то есть всем, кто проживает с Андреем Никитичем, выделили отдельный стол, в то время как другие занимали любые свободные места, как в трамвае. Еда была простой, без лишних изысков, но довольной неплохой. Съедобно. Это радует: хотя бы с голоду не помру.

Отбой должен был состояться в 23 часа, что было крайне непривычно мне, ибо обычно я ложился куда позже. Перед сном мы по очереди сходили в душ, что тоже было необычно, так как приходилось мыться чуть ли не по секундомеру, чтобы все успели поддержать личную гигиену, потом поставили чайник (да, мы имели в своём распоряжении чайник), попили чай, перекинулись несколько раз в карты, которые я догадался взять с собой.

Пришло время ложиться. Я всегда плохо сплю на новом месте, поэтому уснуть даже не пытался. Да и вряд ли бы это удалось, уж слишком много мыслей лезло в голову. Я думал обо всём понемногу. Мне понравился тот факт, что многое я делаю сам: сам делаю себе чай, расстилаю кровать, хожу в душ, завтра сам выберу, что одеть. Это не значит, что я не делал раньше этого сам вовсе нет. Просто здесь все эти банальные операции обрели особую роль, наверное потому, что рядом не было родителей, способных помочь или помешать советами. Это казалось мне первым признаком перехода во взрослую жизнь. Но есть и минусы, куда без них. Что будет завтра? Что готовит мне грядущий день? Как будет устроен наш режим, какие события произойдут? Как много вопросов и пока ни одного ответа.

— Ты спать сегодня будешь вообще? — услышал я голос Рокоссовского.

— Ага, — шёпотом ответил я, так как пацаны уже давно спали.

— Ну я вижу.

— Я просто думаю про завтра…

— А чего про него думать? Завтра всё сам узнаешь. А сейчас — спать! Невыспавшийся солдат — плохой солдат!

Я повернулся набок, подумал, что всё равно не усну, подумал про завтра, про дом, про пацанов, потом мысли начали расплываться и вскоре я тоже провалился в объятия морфея.

ГЛАВА 3

На следующий день меня растолкал Рокоссовский. Я глянул на часы, было ровно шесть.

— Зачем так рано? — спросил я маршала, — по расписанию вставать только через два часа!

— Ну и что? А зарядку кто отменял?

— Но не так же рано!

— Успеешь выспаться. Собирайся, только тихо: товарищей не буди.

Я оделся почти бесшумно и вышел на улицу вслед за Константином Константиновичем.

Раннее утро здесь было совсем иным, чем в городе. Туман стелился ковром повсюду, укутывая каждый ствол сосны, каждый камень и куст в свои призрачные объятия. Небо было чистым и розовым от восходящего солнца. Всё вокруг дышало свежестью, везде, подобно кристаллам, сверкали капельки росы, отражая первые лучи солнца.

Я слегка озяб, но в ходе зарядки, которую проводил маршал, быстро согрелся и проснулся. Мы занимались около часа. Наконец Рокоссовский объявил об окончании тренировки. Стоит признать, что они у него были даже интенсивнее, нежели у Суворова. Возможно, сказывается возраст: Александру Васильевичу было около двухсот девяноста, а маршалу только-только стукнуло чуть более ста двадцати.

Я заходил обратно в дом, когда меня окликнул чей-то голос:

— Эй, парень!

Я оглянулся. Меня звал Александр Алексеевич, главный в лагере тренер. Имя его я узнал от Глеба.

— Да, — откликнулся я.

— Ты чего в такую рань вскочил? Ещё час до подъёма.

Я вопросительно покосился на Константина Константиновича.

— Отвечай как есть. За правду не расстреливают, — советовал он.

Конечно не расстреляют. Сталину скажите об этом.

— Зарядку делал, — отвечал я.

— Зарядку? Сам?

— Да.

— Надо же… Хм, молодец! Только лучше спи дольше, а на зарядку сходишь со всеми в полдевятого.

— Хорошо.

Рокоссовский был крайне недоволен этой встречей.

— Зачем режим сбивать? Всё отлажено, отточено. Зачем спать дольше? Зачем другая зарядка? Я что ли плохую провожу? Ладно. Речь — пустое. Если партия сказала, то мы должны подчиниться.

Я же был в глубине души рад, что хотя бы здесь посплю дольше, чем обычно.

Сон после зарядки как рукой сняло, поэтому я взялся за книгу. В чтении я провёл весь час до подъёма. Ровно в восемь я разбудил пацанов, они собрались, и в 8:15 мы были уже на стадионе, где проходила зарядка. По сравнению с той, которую проводили мои наставники, эта показалась мне детским лепетом.

Потом был завтрак. Про него рассказывать подробно смысла нет. После завтрака — тренировка. Она тоже прошла в штатном режиме. В конце мы даже поиграли, что в городе случалось крайне редко.

После был обед, а потом нас отправили в кросс. Он был пешим, поэтому всю дорогу я с пацанами болтал о всяком.

Вдруг наш разговор свернул совсем в неожиданном направлении.

— Слушайте, — говорил Глеб, — а как вы к девочкам относитесь?

— А как к ним можно относиться, если я пацан, — отвечал в шутку Ярик.

— Я не про это. Ну как вы… Эм… Любили ли вы когда-нибудь?

— Нет.

— А ты, Гриша?

Я не знал, что ответить. С одной стороны, можно было смело сказать правду. Но с другой… История моей единственной пока что любви закончилась не самым лучшим образом и вспоминать о ней не хотелось. Ярик знал это, поэтому тему всегда обходил и не затрагивал в разговоре. Однако Глеба винить тоже нельзя. Он не знал. Хотя зачем ему эта информация?

Видя мою задумчивость, Ярик быстро переменил тему. Но осадок у меня, конечно, остался.

Мы шли уже достаточно долгое время, я начал выбиваться из сил. То же самое было и с моими друзьями.

— Ровно половина пути! — аккурат в этот момент объявил Александр Алексеевич.

Я чуть не упал.

— Как половина? — вырвалось у меня.

— Это ерунда, — сказал мне Константин Константинович, — вот когда весь день чешешь, да ещё и под бомбёжкой, то это, брат, совсем иное. И то не уставали.

Мне сразу же стало стыдно за свою жалобу перед человеком, прошедшим войну, и повидавшим много всего на своём веку.

К счастью, через два часа мы пришли (хотя вернее будет сказать приползли) обратно в лагерь. Поужинали, вернулись домой, приняли душ. В карты играть не было не сил, ни желания.

Мы готовились ко сну, когда к нам зашёл Андрей Никитич.

— Так, ребята, завтра обещали погоду хорошую, поэтому пойдём купаться. Плавать все умеют? — обратился он к нам.

Все кивнули.

— Ну и хорошо. Спокойной ночи!

Он вышел. Легли спать, я опять, как и накануне, задумался. Вообще я пришел к выводу, что ночь и поздний вечер самое продуктивное для человека время. Купаться это, конечно, хорошо, тем более, когда жарко. Но плавать… Нет, плавать я умею, но далеко не прекрасно. Надо будет пацанов предупредить, чтоб не дурили.

— Пацаны, спите? — окликнул я их.

— Я нет, — услышал я голос Ярика.

— Я тоже, — вторил ему Глеб.

— Хотел вам сказать: завтра если купаться будем, то можете, пожалуйста, не топить в шутку, на глубину меня не тащить, а то я плаваю плохо.

Вот, даже «пожалуйста» сказал. Какой я все-таки вежливый… когда мне что-то нужно.

— Конечно, — ответил Ярик.

— Безусловно, — сказал Глеб.

Это хорошо, когда друзья понимающие.

— Молодец, что сказал, — похвалил меня маршал, — товарищи они всегда поймут.

— Это да. Я только думал, что они смеяться будут.

— А с чего им смеяться? Запомни: над шрамом шутит тот, кто не был ранен!

Красиво сказал… Надо запомнить. И спать тоже надо, ведь невыспавшийся солдат — плохой солдат!

ГЛАВА 4

На следующий день была страшная жара. Столбик термометра показывал температуру под плюс тридцать пять, поэтому тренировки проводили в зале.

Наконец пришло время купания. Пляж на берегу речки был небольшим и уютным. В воду нас запускали «партиями» по десять-пятнадцать человек. Самое нудное — это ожидание. Смотреть на то, как другие наслаждаются прохладой в воде, а самому сидеть на раскалённом песке под палящим солнцем — то ещё удовольствие. Но к счастью, скоро пришла и наша очередь.

Я знаю по себе, что самое сложное в момент купания — привыкнуть к воде. Когда только заходишь в воду, то она кажется ледяной, пробирающей до самых костей. И тогда приходится заходить потихоньку, неспеша. Сейчас же, когда время было ограничено, раскачиваться было некогда. Я не знал, как быть, поэтому так и стоял в раздумьях по колено в воде (как и все из нашей «партии»), когда сзади подошёл Константин Константинович. Он был только в нижнем белье, остальная его одежда лежала на берегу.

— Вы тоже? — удивлённо спросил я.

— Ну знаешь: солнце оно печёт одинаково и солдата, и маршала. А ты чего встал-то?

— Да нужно к воде привыкнуть сначала.

— Пока привыкать будешь, уже время кончиться. А ну-ка!

И с этими словами он со всей силы толкнул меня в воду. Рука у него была сильная, поэтому я не смог устоять и бухнулся в объятия речных волн. Конечно, такой его поступок не лез ни в какие рамки, о нем, пожалуй, можно даже сообщить в суд по правам человека, но это же Константин Константинович, поэтому ладно.

— Вот так нужно! — сказал мне Рокоссовский, проплывая рядом.

Я ещё толком не успел прийти в себя после столь резкой смены температуры, но успел заметить на себе уважающие взгляды тех, кто ещё не окунулся. Хорошо, признаю, маршал опять был прав.

Долги ли, коротко ли, а в конце концов в воде оказались все. И всё бы ничего, но вдруг Глебу захотелось порезвиться.

К сожалению, была у него такая черта характера: он был слишком непоседлив. У него иногда будто бы заводился невидимый мотор, и остановить его порыв озорства было решительно невозможно.

И вот сейчас произошло то же самое. Он начал обычные для воды игры: брызгаться, плескаться и так далее. Но неожиданно внимание его переключилось на меня:

— Гриш, коня сделай!

Стоит отметить, что "конь" — это упражнение с наших тренировок. Суть его заключается в том, что один человек сажает себе на спину другого, поддерживая под бёдра, и пробегает определенное расстояние. После партнёры меняются и выполняется то же самое. Упражнение развивает мышцы пресса и общую выносливость. Но вернёмся к купанию.

— Коня?! Прямо здесь?!

— А чем черт не шутит! — вскричал он и прыгнул мне на спину.

Я думаю, что не трудно понять бедственность моего положения, если знать, как я плаваю.

Я сразу начал медленно идти ко дну.

— Глеб, слезь! Глеб!

Но он не слышал меня. Я понял, что утопаю.

— Помогите! — крикнул наконец я.

Андрей Никитич сразу кинулся в воду и поплыл ко мне. Но быстрее него рядом со мной оказался Рокоссовский.

— Держись, боец! — крикнул он и, взяв мою руку, положил её на свои плечи.

— Держишься? — спросил он.

Я утвердительно кивнул. Теперь я хотя бы не тонул и с помощью Константина Константиновича и мог держаться на плаву. Аккурат в это время приплыл Андрей Никитич и стащил Глеба с меня. После этого нас немедленно вытащили на берег. Вытащили в том плане, что забрали. Доплыть я смог и сам.

На берегу нас ожидал жёсткий выговор:

— Сложилась опасная и неприятная ситуация, — говорил Андрей Никитич, — хороши оба. Это было небезопасно, что для одного, что для второго. Разбираться кто прав, кто виноват я не буду. Оба получат в качестве наказания наряд на кухню. Ясно?

— Ясно, — отвечали мы.

Наряд на кухню — это значит дежурить в столовой: чистить картошку, мыть посуду и прочее. Это бы так и называли «дежурством», если бы поварихой была бы условная тетя Тоня. Но у нас всем по части питания заправлял бывший военный, поэтому если кухня — то наряд.

Уже на кухне мы с Глебом разбирались кто прав, а кто нет.

— Всё из-за тебя, — буркнул я ему.

— Да как из-за меня-то? Ты сам кричать начал.

— А как не кричать, когда ты меня топишь?

— Не топил я тебя. Мы только коня сделали.

— И из-за этого я начал тонуть!

— Так ты бы так и сказал.

— Так я и сказал.

— Ничего ты не сказал! Кричал только.

— Да ну тебя!

Бесполезно с человеком разговаривать. Но сидеть молча было скучно. Оба понимали, что конфликт сходит на нет, поэтому быстро помирились.

— Ты только сразу потом говори, если что-то не так, — сказал Глеб, — А то общаешься намёками, прям как сестра!

Я удивился.

— У тебя есть сестра?

— Ну да.

— И ты не говорил?

— Так ты и не спрашивал.

— Старшая?

Почему сразу старшая?

— Нет, одногодки. Если хочешь, могу познакомить.

— Давай.

— Ишь ты! — усмехнулся маршал, который помогал мне в чистке картошки, — ты бы так охотно зарядку делал, как с девочками знакомства водишь.

Я слегка покраснел.

— Да ладно, — похлопал он меня по плечу, — я же в шутку. Всё понимаю, дело, как говорится, молодое.

Ох уж мне эти советские приколы.

После окончания дежурства, Глеб, как и обещал, повёл меня (и Ярика заодно), знакомиться с сестрой.

— Стойте здесь, я мигом, — сказал он нам и исчез в кустах.

Почему в кусты? Как в каком-то диснеевском мультике: любая интересная вещь может быть только в кустах.

Вернулся он уже не один. С ним шла довольно симпатичная девушка чуть ниже меня ростом.

— Знакомьтесь, Влада, — представил он её нам.

Представились и мы:

— Гриша.

— Ярик.

Она была хорошо сложена, у неё были длинные каштановые волосы и зелёные глаза. Лица её было круглым, а черты его очень правильными, даже благородными. И вообще всей своей внешностью она производила очень приятное впечатление.

Мы поболтали вчетвером о всяких мелочах и разошлись.

В общении она была тоже приятна, но мысли её шли явно быстрее языка, поэтому она часто сбивалась на ровном месте. Она была очень смешливая, её могла развеселить любая, даже самая несмешная и идиотская выходка. И я, будучи гроссмейстером неловких фраз и неумелых шуток, этим пользовался, за что не раз был удостоен ее внимания.

Вечером в доме, когда мы готовились ко сну, Ярик заметил:

— Ты с Владой общий язык быстро нашёл.

— Да, — поддержал его Глеб, — есть у вас что-то общее.

— Да и вообще, — продолжил Ярик, — подходите вы друг другу.

Опять его прямолинейность. Может хоть Глеб его остановит? Я посмотрел на него, но тот сделал выражение лица "Вообще-то он прав".

— Ерунда, — ответил я.

— Отнюдь, — возразил маршал, — вы смотрелись весьма гармонично. Как знамя Победы над Рейхстагом. По крайней мере, мне так кажется.

Вот именно, что кажется. Знаю я эту женскую породу: сначала очаруют, а потом бросят. Бред.

Но Влада симпатична. Это факт.

ГЛАВА 5

Наутро я проснулся в великолепном расположении духа. И весь окружающий мир как будто подчёркивал это: птицы пели как будто бы веселее, солнце светило ярче, да и утро было добрее, чем обычно. Я никак не мог понять, чем вызван такой наплыв позитива. Впрочем, думать об этом никоим образом не хотелось. Хотелось только наслаждаться этим состоянием, ибо как все хорошее, оно быстро заканчивается.

Была зарядка, потом завтрак, за ним — тренировка. К моему огромному удовольствию — игровая. То есть не было никаких упражнений. Вся тренировка состояла в игре в футбол. На ней-то мой позитив и кончился. В одном из единоборств я здорово рассадил коленку. Было не больно, а больше неприятно. Естественно, после игры я смекнул, что рану неплохо бы обеззаразить.

— Пацаны, йод есть?

Оба ответили отрицательно, однако Глеб заметил:

— У меня точно нету, а у Влады может быть. Спроси у неё.

Я отправился к ней.

Столкнулся с ней случайно. Шел к её домику, когда она сама вышла из-за поворота. Все как в дешевом сериале.

— Влада, привет.

— О, Гриша, привет!

— Слушай… Тут хотел попросить… В общем… У тебя йод есть?

— Конечно.

— Можешь мне… Дать его… На время… Пожалуйста.

— Да, подожди минутку.

Я остался ждать её, а сам раздумывал: что со мной только что приключилось? Отчего это ни с того ни с сего я начал запинаться на ровном месте, говорить несвязно? Будто бы волнуюсь. А с чего мне волноваться? Ответ пришел моментально: из-за моего любимого характера. Стоит мне начать говорить с малознакомым человеком, тем более с девушкой, так сразу язык становится деревянным. Но такое бывает не так часто. Так в чем же причина?

В это время вернулась Влада.

— Вот, держи, — протянула она мне баночку.

— Спасибо.

— Да не за что.

Я отправился обратно, но по дороге меня по-прежнему не покидала мысль: откуда такая рассеянность и неуверенность?

В домике я задал этот вопрос Рокоссовскому.

— Мда, брат. Однажды у меня тоже такое было.

— Правда?

— Конечно. Начал с ней разговаривать, и вдруг сам себя не узнаю: запинаюсь, двух слов связать не могу.

— И чем всё закончилось?

— Тем, что через несколько месяцев отправились мы с ней в ЗАГС.

Маршал расхохотался, а я никак не мог поверить, что что-то чувствую к Владе, этого никак не могло случиться. Мы знакомы всего второй день! Любовь с первого взгляда? Это сказки. На этом я и порешил.

Вечером Глеб предложил немного погулять по лагерю до отбоя. Мы с Яриком эту идею поддержали.

Мы гуляли вчетвером, ибо Влада присоединилась к нам.

Вечер был чудесный: не было уже дневной жары, однако ночная прохлада тоже ещё не появилась. Нам не досаждали комары и прочие кровососущие. Царила тишина, а небо было раскрашено в ярко-оранжевый цвет. Но прекраснее всех была она. При свете заката раскрывалась по-своему каждая черта её лица, ничего лишнего в ней не было, всё имело смысл.

Я не мог оторвать от неё взгляд. Константин Константинович даже подтолкнул меня локтем:

— Хватит на неё пялиться. Смотришь, как новобранец, впервые увидевший Сталина.

Но я не мог насмотреться на неё. Она была чем-то неземным, чем-то настолько прекрасным, что трудно подобрать слова, чтобы описать её. Всю прогулку я наслаждался ею. Знаю, звучит чересчур гламурно, тем не менее, это так.

Перед сном Ярик сказал:

— Гришу больше на прогулки не берём.

— Почему это? — искренне удивился я.

— Потому что чтобы смотреть на Владу, можно и не ходить далеко.

Я покраснел.

— Да ладно тебе. Всё понимаем, — поддержал Глеб.

— Ну это сразу видно: она тебе небезразлична. Вот есть другой вопрос: нравишься ли ты ей? — спросил Ярик.

— Не знаю.

— Так давай устроим вам встречу. Что-то вроде свидания, — предложил Глеб, — например завтра вечером на речке.

Вечно он со своими высокоинтеллектуальными идеями! Ну это даже звучит смешно, будто фраза из женского романа. Я посмотрел на Ярика, но, к моему величайшему сожалению, он эту идею поддержал. Я не особо вдохновился этой идеей, но пришлось смириться, так как против мнения большинства не пойдешь. Оставалось дождаться завтра.

План, который разработали мы втроём состоял в следующем: парни заманивают Владу на берег реки, где её уже (как бы случайно) жду я. Мне следует завязать разговор с ней и в его ходе задать ей интересующий вопрос или признаться самому.

Наступил вечер следующего дня. Я жутко волновался. Рокоссовский подбадривал меня:

— Не дрейфь! Баба не фашист — стрелять не станет. Прорвёмся.

Я вспомнил невесть откуда взявшееся словосочетание Тонька-пулеметчица и еле смог удержать смешок, хотя история там более чем грустная. Маршал на меня посмотрел, прищурясь, но ничего не сказал.

Наконец Ярик из кустов подал прошептал:

— Идёт!

Я собрался с духом. Услышал её шаги за спиной, обернулся.

— Влада, привет! Как неожиданно!

Еще бы. Но стоит сказать, что актер из меня так себе.

— О, Гриша, привет! Ты тоже тут?

— Как видишь.

— Ну и зачем ты звал меня?

Вот здесь я запаниковал. Глеб сказал, что они заманят её сюда, а не что это будет выглядеть, будто я позвал её. Делать нечего, надо выкручиваться. Но как?

— Скажи, как есть: ты мне нравишься, — подсказывал маршал.

— Влада, ты мне…

Маршал выжидающе смотрел на меня.

— Ты мне йод давала. Вот, спасибо, — сказал я, протягивая баночку.

Рокоссовский хлопнул себя по лицу.

— Это всё? — спросила она.

— Нет, давай ещё просто поболтаем.

Мы здорово провели время. План удался. Так считал я, но когда рассказал подробности товарищам, они сделали мне выговор.

— Гриш, ну как так?

— А что?

— Ты так и не сказал ей главного!

Если быть честным, то я сам себе удивлялся. Это мямля, то есть я, не умеющий утром связать двух слов и отрицающий всякое проявление высоких чувств, сейчас чуть не признался!

— Зато мне было хорошо.

— Зато ему было хорошо, — передразнил Константин Константинович, — вся операция коту под хвост, зато ему хорошо! Эх, молодость.

А я не думал про операцию и про план. Мне просто было легко и спокойно на душе.

ГЛАВА 6

Но в каком бы блаженном состоянии я не был, парни, а с ними и Константин Константинович, настаивали на том, чтобы я всё же не скрывал от Влады свои к ней чувства, хотя я сам до конца не знал, были ли таковые. Но что-то резонное в их словах было: глупо надеяться на взаимность, на сказав ей про симпатию. Все настаивали на повторной попытке признания. И вскоре такая возможность представилась.

Наутро следующего дня весь лагерь собрали на стадионе, и Александр Алексеевич сделал объявление:

— Значит так, гаврики. Сегодня у нас будет турнир по футболу. Победившая в нём команда отправится в поход на четыре дня. А теперь всем разбиться по командам.

Не стану описывать всех игроков, игравших у нас. Замечу только, что тройка нападения была занята мной, Яриком и Глебом.

Первая наша игра была вечером, поэтому у меня было ещё много времени. Признаться честно, я не имел огромного желания идти в поход. Там и тащиться чëрт знает куда, да и других проблем и заморок будет в достатке. Одним словом, был настрой чисто по приколу попинать мяч.

С такими мыслями я шёл с обеда в домик. И тут навстречу мне собственной персоной идёт Влада.

— Привет, — поздоровался я.

— Привет, вы в турнире участвуете?

— Конечно.

— Здорово! Можем вместе в поход сходить!

— А ты, что идёшь?

— Ага. Александр Алексеевич сказал. Ладно, давай!

— Пока.

Во мне что-то поменялось при этих словах, отчего-то мне захотелось во что бы то ни стало выиграть. Ладно, к черту все, надо быть честным хотя бы с собой. Да, она мне нравится. Это очень странно, ибо меньше месяца прошло с тех пор, как мой первый опыт отношений закончился печально, а я теперь опять за кем-то собираюсь ходить. Ничему жизнь дурака не учит.

Настрой мой теперь решительно поменялся.

— Пацаны, — провозгласил я, входя в комнату, — мы должны выиграть во что бы то ни стало!

— Зачем? — спросил Ярик, — лично у меня нет охоты тащиться за тридевять земель.

— Угу, — поддакнул Глеб.

— Вы не понимаете! Влада тоже идёт! Будет шанс поговорить с ней на природе.

Сам себе иногда удивляюсь. Это, наверно, такой период, когда во мне просыпается романтик. Пожалуй, стоит просто отдаться течению.

— А, ну это в корне меняет ситуацию, — ответил Ярик, — придётся тебе помочь, Ромео. Обыграем всех, будь спокоен.

— Ну у меня выбора особо нет, поэтому я с вами, — присоединился Глеб.

— Поход — это здорово, — мечтательно вздохнул Рокоссовский, — главное во время похода идти не на восток, а на запад. Вот тогда поход правильный.

Пришло время матча. Никогда ещё не было у меня настолько сильной мотивации. Я был взведён невероятно сильно. Мяч для меня был как для быка красная тряпка. Судья дал свисток к началу матча…

До конца первой игры оставалась минута. Я подобрал мяч у нашей штрафной площади, устремился к воротам соперника. На бегу я верчу головой по сторонам, но никто не забегает. Не знаю, что мне делать, но остановиться — значит потерять мяч. Вдруг я услышал голос маршала:

— Бей со всей дури!

Глупо, конечно, но почему бы и нет? Я ударил и забил, это была победа! Мы прошли дальше, но перед следующей игрой у нас был десятиминутный перерыв. Я спросил Константина Константиновича:

— А почему бей?

— Не знаю. Я ещё с "Багратиона" научился — лучше всегда бить, и желательно с двух сторон сразу.

— Это как?

Рокоссовский только махнул рукой.

Следующий матч — полуфинал — прошёл спокойно. Я следовал главной тактике маршала: бил с двух сторон. Поэтому забил два гола с левой и один с правой. Итого 5:1. Мы в финале. Вот такая простая математика.

Перед решающим матчем Константин Константинович сказал:

— Ты старайся, но не перестарайся.

— Это к чему?

— Но знаешь, сильно резвых никто не любит. Будь осторожнее.

Матч начался. Мне в защите противостоял худой парень моего возраста. Он был очень груб в игре. В одном из эпизодов, он наступил мне прямо на голеностоп. И что удивило больше всего: молчание судьи.

Я был невероятно зол на него. Не на судью, а на защитника. Был настолько рассержен, что забил два гола.

И вот, я бежал забивать третий, ибо бог троицу любит. Заработал угловой. Ярик подал, я выпрыгнул. Выпрыгнул и защитник. Я ожидал в момент удара головой увидеть мяч, но увидел локоть того парня и его злую усмешку…

В глазах потемнело, голова как будто раскололась на две части. Адская боль пронзала её. Остальное было как в тумане: свисток судьи, голоса одноклубников. Через минуты две я пришёл в себя. Надо мной стоял доктор.

— Сколько пальцев?

— Трудно сказать… В глазах двоиться…

— Ясно.

Меня заменили. Я не мог больше играть, как бы то ни было прискорбно.

Больше всех печился обо мне маршал:

— Эх, как так? Молодой командир с пробитой головой…

Но я не мог бросить ребят. Я встал на краю поля и кричал, подсказывал им, сорвал голос. Но победа осталась за нами. Мы идём в поход! С Владой! Она, кстати, подошла потом ко мне, поинтересовалась о здоровье.

— Пустяки, царапина. До свадьбы заживёт.

Она успокоилась и ушла. Но стоит сказать, что мне было очень приятно такое проявление заботы.

Но некогда было получать удовольствие. Нужно собираться.

ГЛАВА 7

Сборы заняли не особо много времени. Хотя бы потому, что нам собрать нужно было исключительно личные вещи. Заботу о прочих вещах взял на себя тренерский состав. За три дня до похода, всех, кто отправлялся туда, собрали в небольшом домике, который использовался обычно в качестве класса для занятий тех ребят, кто отставал по учебе. Именно там нам огласили окончательный состав группы. Туда вошел я, Ярик, Глеб, Влада и ещё несколько других парней. Старшим в походе назначался Александр Алексеевич.

С того самого дня нас начали обучать всему тому, что может быть полезным в пути: как оказать первую помощь, как разводить костер, как ориентироваться на местности и тому подобное.

Я был несколько огорчен тем фактом, что мы тратим время на подготовку, а не отправляемся сразу. Ведь каждый день этой подготовки (будь мы уже в походе) можно бы было потратить на времяпровождение с Владой. Однако маршал не разделял моих чувств:

— В походе много вещей нужно знать! С помощью любви огонь не добудешь, дорогу домой не найдёшь, — любил повторять он, когда я начинал лениться.

И, стоит признать, он был прав. В который раз.

Долго ли, коротко ли, а в конце концов наступил долгожданный день: мы отправлялись. Нас подняли рано утром и дали команду на сбор вещей. В нашем распоряжении было минут десять, а поскольку все вещи были собраны заранее, то я решил ещё немного понежиться в постели. Я уже вновь задремал, как вдруг с меня сорвал одеяло Рокоссовский:

— Полно спать, труба зовет!

— Но ведь я уже всё собрал.

— Знаю я, как ты собрал. Потом будешь бегать с ошпаренным задом и мямлить: «Константин Константинович, вы то-то не видели?». Так что марш проверять вещи.

И я, понимая, что поспать я больше не смогу, направился проверять вещи с полной уверенностью, что ничего не забыл. Однако, маршал был прав: как бы тщательно я не собирался, я всё же умудрился забыть положить зубную щётку и полотенце. В очередной раз убедился, что Рокоссовский всегда говорит по делу. Вот бы и у меня была такая замечательная способность…

Наконец построились, нас пересчитали, и мы вышли за территорию лагеря. Солнце только-только коснулось лучами алмазов росы, а утренняя дымка ещё не выпустила травы из своих объятий, как мы уже мерили непроснувшуюся землю своими шагами. Путь нам предстоял длинный, поэтому Ярик предложил поиграть в слова. Я, Глеб и Влада идею поддержали. За игрой время летело незаметно, но до конца пути было ещё далеко.

Со временем слова закончились, игра сошла на нет, и мы просто начали беседовать о всём подряд. Вдруг Влада предложила:

— Давайте каждый расскажет о себе другим! А то нам вместе ещё долго быть вместе, а мы друг друга и не знаем толком!

Идея всем понравилась. Много интересного я узнал в этом разговоре.

Первыми о себе поведали Глеб и Влада. Они были одногодки, но при этом не были похожи один на другого. Зато характеры у них были одинаковы: заводные, жизнерадостные. Оба рано заинтересовались футболом, начали играть. Их успехи заметили и отдали в секцию.

Но несмотря на столько одинаковых черт, они редко жили мирно. Между ними часто вспыхивали конфликты, также часто и легко они мирились. Однако конкуренция оставалась всегда, один хотел превзойти другого во чтобы то ни стало. Особенно это касается Глеба: он просто обожал самоутверждаться за счёт сестры, сам прекрасно понимал, что это нехорошо, но его самолюбие заглушало голос совести. Но не стоит думать о нём как о эгоисте. В любой другой компании, где не было Влады, он был не только не эгоистом, а скорее даже наоборот.

Сколько бы брат с сестрой не ссорились, все их конфликты уходили на второй план, если речь заходила об общих интересах. Тогда они действовали согласовано и точно, понимая друг друга без слов.

Вот такая парочка.

Потом рассказывал Ярик.

С самого детства он увлёкся спортом, но на секцию попал только в этом году. Проблема состояла в том, что он был не единственным ребёнком в семье: у него было три сестры. Поэтому с самого раннего возраста он научился всё делать самостоятельно.

— Родителям надо не обо мне, а о сёстрах думать. Они девочки всё-таки, к ним надо внимания больше. А я сам как-нибудь. Обо мне можно не волноваться, — рассказывал он нам.

Казалось бы, что у человека из многодетной семьи характер должен быть непростым. Но Ярик был другой. Он всегда помогал как мог, мог выслушать (в чём я убедился лично). Он был верным и хорошим другом, ему можно было доверить самые сокровенные тайны, не беспокоясь о их сохранности.

— Я бы с таким в разведку бы пошёл, — говорил о нём Константин Константинович.

Он был развит не только физически, но и умственно. Он мог запросто поддержать разговор о чём угодно, при этом разговаривая не общими фразами, а вполне словами знатока.

Если в мире существует идеальный человек, то вне всяких сомнений это был Ярик.

О себе я тоже поведал лишь основное, приводить здесь этого смысла не вижу.

За рассказами время пролетело, как комета, и скоро мы были на месте.

ГЛАВА 8

Место для нашей стоянки было выбрано весьма удачно: небольшая полянка, окруженная лесом с одной стороны и небольшой речушкой с другой.

Не откладывая в долгий ящик, мы приступили к установке палаток. Они были двуместными, поэтому всего их было около пяти на всю стоянку. Мы поставили их полукругом, открытым в сторону реки.

Хоть нас и учили ставить палатку, на практике всё оказалось куда сложнее. Было трудно разобраться с кольями, веревками и прочей ерундой. То веревка путалась, то колышка рядом не было, то еще какая-нибудь пакость случится. И тогда мне помог Рокоссовский:

— Палатку ставить — это, брат, дело нелёгкое, но если приноровиться…

И с этими словами он потянул за некоторые веревки. Палатка тотчас же раскрыла свои крылья и приняла подобающий вид.

Нас распределили по палаткам. Я попал в одну с Яриком, а Глеб с Владой в другую — соседнюю от нас.

В центре лагеря разложили костёр, возле него положили старые деревья в качестве лавок. Было установлено дежурство: кто-то собирал дрова, кто-то занимался готовкой еды, а кто-то обеспечивал всех водой, ягодами, грибами и рыбой, пойманной в речке.

Вот это была нормальная жизнь, где отсутствует СанПин, где нет привычных удобств в виде техники и интернета. Здесь все было иначе, как-то по-настоящему, лишь ты и природа, один на один.

Остаток дня прошёл в трудах и заботах, а после отбоя я и вовсе уснул мгновенно.

По наступлению утра, нас поднял Александр Алексеевич и, после утреннего туалета, приступил к тренировке. Хоть мы и находились в походе, а тренировки никто отменять не собирался.

Потом был завтрак. Каша, сваренная в котелке, да ещё и на свежем воздухе была вкуснее обычной в несколько раз. Маршал тоже оценил её по достоинству:

— Нет, что бы там не говорили, а простая солдатская каша и есть всем деликатесам деликатес!

С ним трудно было не согласиться.

После завтрака мы тренировались, купались в реке, а потом были предоставлены сами себе. Я, Глеб и Ярик отпросились у тренера прогуляться в лесу. Там, вдали от посторонних ушей, у нас состоялся следующий разговор:

— Ну что, Ромео, — начал Ярик, — всё, как ты хотел. Мы в походе, чужих нету. Влада здесь. Чего же ждать? Признайся ей уже.

— Согласен, — поддержал его Глеб, — ждать больше нельзя. Если не сейчас, то когда?

— К чему такая спешка? — возражал я, — Не могу же я средь белого дня заявиться к ней, как снег на голову!

— А зачем медлить? Ты этак всю жизнь откладывать будешь. Я правильно говорю?

Глеб утвердительно кивнул.

— Хорошо, — сдался наконец я, — пора ей признаться. Но как?

— Очень просто, — отвечал Глеб, сегодня я и Влада дежурим по лесу, а ты с Яриком завтра.

— И что?

— Так давай поменяемся! Сегодня ты с ней вместо меня, а завтра я вместо тебя!

Идея мне понравилась, поэтому было решено привести её в исполнение. Конечно, пока ни один из наших планов не сработал, но ведь раз в год и палка стреляет. Наверно.

По возвращению с прогулки, мы договорились с Александром Алексеевичем о моей с Глебом замене, предупредили и Владу. Она тоже была только за, чему я был очень рад.

В назначенное дежурством время, мы с Владой отправились в лес. Пацаны проводили меня, напутствуя советами. Константин Константинович тоже пошёл со мной, но обещал, что в момент признания будет в отдалении от нас.

Мы ходили по лесу уже около получаса. Влада беспечно искала грибы и ягоды, а я был весь на нервах. Но отступать было некуда.

— Влада!

— Что?

— Я должен тебе признаться.

— И в чём же?

Я собрался с духом и произнёс:

— С самой первой нашей встречи, я сразу понял, что мы очень похожи друг на друга, что отмечено было и окружающими. У нас будто есть нечто общее, но невидимое. Я понимал, что мы будем отличными друзьями. Но чем больше общался я с тобой, тем сильнее дружба моя переросла в привязанность, а та со временем стала любовью. Я не могу этого боле скрывать, я хочу, чтобы ты знала правду.

Я шумно выдохнул. Ну и речь загнул! Никогда не блистал красноречием, а здесь такое. Но не вызовет же это отторжение?

Она не отвечала. Я начал беспокоиться, как вдруг она выронила корзинку из рук и кинулась мне на шею. Я так и остался стоять бревном, не зная, что делать, ибо к этому я точно не был готов.

— Гриша! Как здорово, что ты признался. Ах, если бы ты знал, как я мучилась оттого же чувства! Я долго искала повод, чтобы признаться тебе, однако решительность покидала меня в самый неподходящий момент. А теперь ты признался сам, и это сущее спасение для моего сердца. Я тоже люблю тебя!

Господи, боже мой, какая вычурная речь. А я еще что-то говорил про свое красноречие! Нет, конечно не письмо Татьяны к Онегину, но все же.

Я был безумно рад, однако не знал, как реагировать. Но более всего поразило меня не её признание, а её объятие. Для меня любое соприкосновение с девушкой это что-то из другого мира. А здесь… Я решил, что хватит думать и поддался зову сердца. Я тоже крепко прижал её к груди.

И в этот момент какое-то новое чувство наполнило меня. Я чувствовал себя её покровителем, защитником. А сама она казалась мне чем-то хрупким и ранимым.

Не знаю, сколько мы так стояли: обнявшись посреди леса, где единственными свидетелями нашей нежности были великаны деревья, которые видели очень многое, но рассказать не могут ничего.

Тогда я заметил, что у неё на глазах были слёзы.

— Ты чего? — спросил я у неё, стараясь придать тону максимальную мягкость, но получилось плохо, ибо с нежностью у меня туговато.

— Знаешь… Я так счастлива сейчас. Мне так хорошо от той мысли, что я теперь дорога и нужна кому-то помимо родных. Знаешь…

И тут она поцеловала меня. Вот так, без объявления войны, совсем не так как я себе это представлял, не так, как показывают в кино.

Это было что-то нереальное. Сколько нежности было в этом поцелуе! А какое количество неизвестной мне энергии наполнило всё тело.

Она отшатнулась.

— Извини, я не сдержалась…

— Всё хорошо. Я понимаю. Но теперь давай займёмся ягодами.

Гений! Здесь девушка ему в любви признается, а он ей про ягоды. Правильно маршал говорил, надо мне больше чувства в жизни.

Мы действительно приступили к собирательству, но вся жизнь будто потекла в другом ключе. Всё было как-то иначе, по-другому.

Мы наполнили корзинки и собирались обратно, как вдруг начался страшный ливень. За вышеописанной сценой не заметили, как изменилась погода.

Я дал Владе свою кофту, чтобыукрыться от дождя, и мы побежали в лагерь.

ГЛАВА 9

Дождь лил как из ведра всю нашу дорогу до стоянки. К нему прибавилась гроза: небо то и дело разрывали вспышки молнии, как ножницы портного разрывают некрепкое полотно. Ветер гнул деревья, едва не вырывая их с корнем.

До лагеря мы добирались бегом. Оба промокли до нитки, промокли до костей, а устали до невозможности. Но до стоянки добежали. Она юркнула в свою палатку, а я в свою.

— Гриша! Так ведь нельзя! — встречал меня Ярик, — Я волнуюсь вообще-то: когда на улице такое мракобесие, всякое случиться может. Ну как всё прошло-то?

Я рассказал всё. О признании, о том, что это взаимно. Дальше я замялся. Не знал говорить про дальнейшее развитие событий или нет.

— Ну? А дальше что? Или признавались сорок минут? — хитро прищурился он.

— Ну знаешь… Как тебе сказать.

— Как есть. Я могила.

Я поверил ему, ибо слишком давно был с ним знаком и все рассказал.

— Ну ты даешь! Крутой! — сказал Ярик по окончании моего рассказа, — Это хорошо, что у вас так всё. Рад за вас!

Я улыбнулся.

Как раз в это время к нам в палатку заглянул тренер:

— Так, оба на месте — хорошо. Пока с погодой не устаканится — сидим здесь, не вылезаем. Еда, вода есть?

Мы ответили утвердительно.

— Ну и хорошо.

Он ушёл, оставив нас одних.

Ярик долго ещё расспрашивал меня о событиях, произошедших в лесу. Я вполне понимал его любопытство, поэтому терпеливо отвечал. И, конечно, взял с него обещание хранить всё в тайне. Только это была больше условность — я ему и так доверял.

После всех расспросов делать было нечего, поэтому мы легли спать. Дождь убаюкивал, однако я долго не смыкал глаз, осмысляя всё случившееся. Я гадал как будут развиваться мои с Владой отношения и будут ли эти отношения вообще? Столько вопросов крутилось в моей голове! А ответы будут только в будущем, как бы не хотелось найти их в настоящем. С этой бесконечной каруселью размышлений я и уснул.

Проснулся я от того, что кто-то сильно и настойчиво тряс меня за плечо. Я открыл глаза. Меня будил Рокоссовский:

— Вставай, боец!

— Что случилось? Зачем вставать?

— Ты ещё спрашиваешь? На улице ветер страшный, сейчас палатку унесёт к черту на куличики! Колья поправить надо! Быстро!

Повторять второй раз мне не надо. Я вскочил, и только хотел выйти из палатки, как порыв ветра страшной силы опрокинул ее. Мокрые от дождя крылья облепили меня со всех сторон. Всё, что было внутри смешалось в одну кучу. Верёвки, на которых держалась палатка, обвили меня, как змеи, и не давали возможности выпутаться.

На помощь мне пришёл Ярик, успевший к тому времени выскочить наружу.

— Гриша, держись!

— А чего держаться? Меня и так держит.

Он быстро распутал меня, перерезав веревки перочинным ножом, но легче от этого не стало: дождь лил как из ведра и обжигал своими ледяными каплями всё тело, ветер пронизывал насквозь, а раскаты грома заглушали любое моё слово.

Мы пытались докричаться друг до друга, однако любые попытки сделать это были тщетны. Тогда я с помощью жестов дал ему понять, что нам необходимо идти к остальным. Он кивнул.

Хотя ближайшая палатка была в двух метрах от нас, мы долго добирались до неё. Во-первых, было ужасно темно. Во-вторых, ветер валил нас с ног. В-третьих, было страшно, как бы стыдно не было это признать. Не без труда, но мы добрались до соседей. Это были Глеб и Влада.

Они тоже не спали. Глеб из последних сил держал палатку, чтобы она не улетела, а Влада в палатке собирала самые необходимые вещи. Без слов понимая их положение, мы с Яриком кинулись на помощь. Он в палатке помогал Владе собирать вещи, а я держал палатку с Глебом. Вдруг услышал голос маршала:

— Ложись!

И раньше, чем я успел что-либо предпринять, нечто тяжёлое ударило мне в голову. Голова закружилась, я упал. Больше ничего не помню.

Очнулся я от ощущения, будто кто-то ползёт по моей руке. Я посмотрел на руку и увидел большого бронзовика. Он своими усиками ощупывал предстоящий путь и осторожно следовал дальше, а потом шумно взмыл и растворился в небе.

Я оглянулся вокруг. Небо было ясное, светило солнце. Но всё вокруг было просто в ужасающем виде: повсюду были разбросаны вещи, лежали разодранные палатки, деревья в лесу были вырваны с корнем и представляли собой теперь непроходимый бурелом. Некоторые же (в частности, небольшие деревья) лежали прямо на стоянке. Странно, что нигде не было видно обезображенных тел. Одним словом, всё вокруг напоминало о вчерашнем урагане.

Но больше всего меня волновало другое. Где маршал? Где Влада? Где Ярик и Глеб?

Я с трудом откинул громоздившуюся на мне ветку и встал. Только тогда я увидел Константина Константиновича. Тот сидел на поваленном дереве спиной ко мне и курил. Вот те раз! Я лежу тут без сознания, может быть умираю, а он знай себе покуривает! Пошёл к нему, но наступил на ветку. Та хрустнула, и Рокоссовский обернулся. Увидев меня, он улыбнулся:

— Слава Богу, очнулся. Я тут сижу только тебя жду.

— Разве вы не отрицаете Бога?

Отличный вопрос сразу после урагана, а что еще должно интересовать человека в такой ситуации?

Он усмехнулся:

— В армии все атеисты. До первой атаки. Ты сам-то как?

— Вроде в порядке.

— Это хорошо. Ладно, болтать некогда, — сказал маршал, вставая и туша ногой окурок, — надо остальных поискать.

ГЛАВА 10

Долго искать не пришлось, ибо все и так искали меня.

Едва мы с Рокоссовским сделали несколько шагов, как я услышал голос Ярика:

— Гриша!

Я обернулся. Ярик подбежал ко мне и, осматривая меня со всех сторон спросил:

— Ты как? В порядке?

— Конечно. А могло быть иначе?

— Ну знаешь… Мало ли что.

— А где остальные?

— Да тут недалеко, — ответил он, указывая рукой на берег реки, заваленный ветками.

— Понятно. Все целы?

— Вроде все. Только тебя искали. Разделились на группы и ходили, осматривали. Ну, хватит болтать, пойдём.

Мы шли недолго, и вскоре, невидимый раньше из-за поваленных деревьев лагерь, предстал моему взору.

Да лагерем назвать то, что я увидел, можно с очень большой натяжкой. Это были несколько деревьев, служившие теперь скамейками, костёр и несколько ветхих шалашей.

Едва меня увидели, сразу бросились задавать вопросы. Я терпеливо отвечал, повторяя из раза в раз, что у меня всё отлично.

Многие встречали меня. Тут были и Александр Алексеевич, и Глеб, и другие люди. Но не было Влады. И её отсутствие терзало меня больше всего, я сильно волновался за неё. В душе жила надежда, что всё хорошо, но мрачные картины, которые рисовало воображение моё, заглушали напрочь её тихий голос.

— Глеб, — спросил я, когда народ разошёлся, — А Влада где?

— Да здесь, в шалаше.

— А почему она не вышла?

— Спит сейчас. А чего это ты так ей интересуешься?

— Как?! Она тебе ничего не рассказала?

— А что она должна была рассказать?

— Неважно…

— Нет, ты всё же скажи!

— Прямо сейчас?

— А почему нет?

Я только ударил себя по лбу.

Я почувствовал себя неловко: всё рассказал Ярику, а она удержала в тайне, оставив всё произошедшее только между нами. И наверно это было правильно. Я же поступил неблагоразумно, если не глупо. Ярик, конечно, не расскажет, но всё же…

И как будто читая мои мысли, маршал как бы между делом сказал:

— Болтун — находка для шпиона.

И ведь он прав!

Я пошёл к Владе. В шалаше было прохладно. Солнечные лучи, пробивавшие сплетение веток в некоторых местах, создавали уютную и приятную тень вперемежку с солнцем.

Она была ещё прекраснее чем тогда в лесу. Черты лица её были спокойны и строги. Не могла не поразить безмятежность, царившая на её лице. Я не смог удержаться и как можно аккуратнее провёл пальцами по её волосам. Она проснулась.

— Гриша?

— Извини, я тебя разбудил.

— Ты жив! И с тобой всё хорошо!

С этими словами она кинулась мне на шею.

— Я так боялась за тебя!

Я обнял её.

В этот момент в шалаш заглянул Ярик, но увидев нас, сразу поспешил выйти. И только находясь за пределами шалаша, сказал то, зачем пришёл.

— Я очень извиняюсь, но у нас общий сбор.

Мы сразу же отлипли друг от друга и вышли наружу.

Сбор был на самом берегу реки. Все расселись на мягкий и тёплый песок, а тренер стоял в центре на правах старшего.

Когда все были в сборе, Александр Алексеевич начал:

— Итак, товарищи друзья, мы попали в нелёгкое положение. Все это прекрасно понимают. Радует то, что нет пострадавших. Но наши запасы уничтожены почти полностью, поэтому долго находиться здесь мы не сможем. Нужно решить, что делать дальше. Вы уже не маленькие, а посему жду от вас предложений.

— Можно я? — попросил я разрешения.

— Валяй.

Я встал и начал говорить:

— Положение наше действительно нелёгкое. Однако если мы будем сидеть сложа руки, это не поможет нам. Запасов у нас немного, поэтому оставаться на месте резона нет. Я считаю, что нужно выходить к лагерю. Путь будет неблизкий, но чем быстрее мы выдвинемся, тем быстрее прибудем на место. Легко не будет точно. Однако мы тоже не лыком шиты. Каждый из нас был на занятиях подготовки. Каждый из нас готов морально и физически. Возможно, что кто-то из вас будет против этого мероприятия. Для таких я повторю: других вариантов нет. Еды мало, а искать нас начнут только через пять дней, когда должен закончиться поход. Такое большое время мы не выдержим. Только дорога к лагерю — наша дорога к спасению.

То, о чем я уже говорил: то двух слов связать не могу, то выдаю такие перлы, хоть в учебниках печатай.

— Складно чешешь, — подмигнул мне Константин Константинович, когда я кончил, — Как Сталин на параде.

— Мы услышали тебя, Кузьмин, — сказал после окончания моей речи тренер, — мне кажется, что предложение разумно. Кто за?

Руки подняли все.

ГЛАВА 11

Собирались в дорогу недолго, ибо большинство вещей уничтожил ураган. Взяли еду, воду, оставшиеся личные вещи и выдвинулись в путь.

Чтобы не заблудиться, было решено идти той же дорогой, какой мы пришли.

— Вот вам, кстати и порядки, — возмущался по дороге Глеб, — телефоны собрали ещё перед походом… Дисциплина, дисциплина… Зато сейчас могли бы спокойно позвонить и дело с концом.

— Хватит бузить! — подтолкнула его локтем сестра, — зато какое путешествие!

Мне очень нравилась эта черта её характера — даже в самом печальном событии она могла найти что-то хорошее.

А путешествие наше было нелёгкое: ураган прошёлся по всему лесу, поэтому его было просто не узнать. Деревья были так сильно навалены друг на друга, что порой приходилось идти прямо по стволам, как по полу. Обломанные ветки и сучья лежали повсюду, выставляя свои острые концы на показ нам. И приходилось порой изгибаться в каких-то немыслимых позах, чтобы не порвать о них одежду или не получить порез. Найти обратную дорогу тоже было непросто, ибо после ненастья всё вокруг было просто невозможно узнать. Но Александр Алексеевич точно находил маршрут и вёл нас.

Мы шли вплоть до наступления темноты. Встали лагерем, построили более-менее сносные шалаши, развели огонь. Оставшуюся еду Александр Алексеевич распределил так, чтобы осталось и на последующие остановки. Порции были небольшими, но голодными не оставляли.

Когда дело дошло до раздачи (которой занимался лично тренер), произошёл неприятный инцидент.

Мы подходили к наставнику по очереди, получали порцию и садились вокруг костра есть. Когда пришла очередь Глеба, он получил порцию, но тяжело вздохнул:

— Мало конечно…

И в ответ на его слова, один из пацанов сказал, желая пошутить и показать «крутость»:

— Конечно, ты ж еврей, тебе всегда мало.

Все разговоры сразу утихли в ожидании развязки. Обернулся даже Константин Константинович, который в стороне попыхивал сигаретой.

Выражение лица Глеба сразу переменилось. Ему было обидно, и он горел желанием отомстить обидчику.

Но ответить он не успел. Вместо него это сделал Александр Алексеевич: он встал, подошёл к парню, сказавшему эти слова, и дал ему увесистый подзатыльник.

Маршал тоже негодовал:

— Это же каким гадом нужно быть, чтобы на национальности перейти! Так только фашисты делали!

— Но ведь есть и плохие нации, — возразил я, — например американцы.

Рокоссовский бросил на меня быстрый гневный взгляд:

— Ты не прав. Не прав в корне. Нет плохих наций, есть плохие люди. Человек себе национальность не выбирает. Все нации равны, не нация человека определяет, а его поступки.

После данного происшествия разговоры как-то не клеились, поэтому все быстро закончили приём пищи и разошлись спать.

Перед сном я решил заглянуть к Владе. Какого же было моё удивление, когда я застал её со слезами на глазах.

— Что случилось? — сразу же кинулся я к ней.

— Понимаешь… Это же так обидно! Что за дурацкие стереотипы! — говорила она, всхлипывая.

Я обнял её, а она не стала отстраняться. На ум пришла идея повторить слова маршала. Влада действительно успокоилась, а когда я собирался уходить, сказала:

— Спасибо тебе. Я… Я просто не сдержалась…

— Ничего страшного. Я всё понимаю. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи!

Я вышел из шалаша и сразу же наткнулся на Глеба.

— Глеб? И давно ты тут стоишь?

— Как ты зашёл, так и стою.

— Зачем?

— Ну а что мне вам мешать?

— Ладно. Давай.

Мы попрощались. А по дороге в шалаш самые разные мысли бились у меня в голове. На душе было легко и спокойно от той мысли, что с Владой всё складывается так хорошо. И мысль эта заставляла меня не идти, а лететь в шалаш.

Я зашёл и сразу завалился спать в импровизированную постель, состоящую из веток лапника. Было весьма неудобно, хотя Рокоссовский говорил, что мягче такой «перины» не бывает.

— Чего такой довольный? — спросил Ярик, который уже лежал.

— Да так… Ничего. Просто настроение хорошее.

Друг мой усмехнулся и перевернулся на другой бок. Конечно, он всё знал.

Я же, едва закрыв глаза, провалился в сон.

ГЛАВА 12

Подъём состоялся рано, ибо надо было двигаться дальше. Времени на раскачку после сна никто не давал. Мы только затушили костёр, наскоро оделись и отправились в дорогу.

Весь наш путь прошёл без особых происшествий. Он почти не отличался от того, который был накануне. Единственная хорошая новость заключалась в том, что мы вошли в лес, нетронутый бурей. А означало это только одно — до лагеря теперь рукой подать.

Уже вечером на привале Александр Алексеевич объявил:

— При удачном раскладе завтра будем на месте!

Все были ободрены этой новостью, так как поход уже порядком поднадоел. Однако и за день до заветной цели не обошлось без приключений…

Ничего не предвещало беды. Нас, то есть меня, Ярика, Владу и Глеба, отправили в лес за топливом для костра. Далеко от лагеря не уходили, чтобы не заблудиться, нам так советовал поступить Рокоссовский. Точнее он посоветовал мне, а уже я передал это остальным.

Мы собирали сухие ветки, периодически перекрикиваясь, чтобы не заблудиться. Для того, чтобы работа наша была эффективнее, мы разошлись друг от друга.

Неожиданно я услышал голос Глеба:

— Ребята! Идите сюда! Тут такое!

Я, как и все остальное кто собирал ветки, пошёл на голос. Когда мы были на месте, глазам нашим предстала следующая картина.

Глеб стоял на краю огромного оврага. Примечателен был как раз последний. Во-первых, он был невероятно глубок и обширен, тянулся неровной полосой на метров тридцать, если не больше. Уже смеркалось, поэтому весь овраг казался огромной пастью, которая готова поглотить любой предмет, попавший в неё. По его краям росла желтоватая травка, которая в полумраке казалась зубами этой прожорливой пасти.

Первым на данную находку нашего друга отреагировал Ярик:

— И что?

— Ну ты посмотри, какая громадина!

— И?

— Ну просто…

В этом состояла небольшая проблема Ярика: во всём должен быть смысл. Или хотя бы какое-то подобие смысла.

Влада же была в полном восторге от находки брата:

— Вот это да! Никогда такого не видела!

Действительно, овраг обыкновенный — восьмое чудо света. Она подошла к краю и заглянула внутрь.

— Какая темень! Хоть глаз коли. Наверно глубокий.

Вдруг нога её поехала. Я среагировал быстрее всех: пулей бросился к Владе. Оказавшись рядом с ней, я схватил её за руку и что есть силы потянул в сторону, противоположную от пропасти. Сам же я не удержался и начал проваливаться в бездну. Видел только тусклый свет неба наверху и головы моих товарищей, склонившихся над оврагом.

Потом был удар о землю. Я покатился по отлогому склону вниз. Однако катился недолго. Когда я почувствовал, что всякое моё движение кончено, поднялся на ноги и сделал несколько шагов. Но сразу же мою ногу пронзила резкая боль. Я едва не закричал, схватился за неё и провалился в беспамятство.

— Эй!

Меня кто-то тормошил.

— Вставай, боец!

Я открыл глаза. Это был маршал.

— Вот! Очнулся — уже хорошо! Давай помогу.

Он взял мою руку и помог мне принять сидячее положение.

— Ну ты герой, — твердил Константин Константинович всё время, — девушку спас!

Я покраснел.

Заметив это, Рокоссовский сказал:

— Не надо стесняться! Надо гордиться! Страна должна знать своих героев!

Вдруг вдалеке я увидел свет, приближающийся ко мне. Потом послышались и голоса:

— Кузьмин!

Это был тренер.

Вскоре он и ещё несколько ребят (в их числе Ярик и Влада) были уже рядом со мной.

— Гриша! Как я волновалась! — кинулась на меня Влада.

Я обнял её.

— Ты же спас меня! А сам мог погибнуть!

Вечно она со своим максимализмом…

Меня подняли наверх, донесли до места остановки. Уже там мою ногу осмотрел Александр Алексеевич.

— Да, — протянул он, — дело табак. Но сейчас обработаем, а там до лагеря доживёшь.

Рана жутко болела всю ночь, поэтому спал я крайне беспокойно.

На следующий день меня несли на самодельных носилках. А до лагеря мы, кстати, добрались.

Там меня конечно же отправили в медпункт. Позвонили родителям, всё рассказали. Забирать меня заранее смысла не было, ибо до конца смены оставался всего день. Зато на это время я стал настоящей легендой. Все пересказывали друг другу историю моего «подвига», которая постоянно обрастала новыми подробностями.

Весь последний день нашего пребывания в лагере я описывать не стану. Это было время сборов вещей, генеральной уборки помещений и прочего и прочего.

Настал день отъезда. Многих забирали родители, меня в том числе. Наша компания (я, Ярик, Глеб, Влада) стояла со всеми чемоданами на парковке, проводя последние минуты перед отъездом. Лёгкое волнение витало в воздухе.

Первым уехал Ярик. На прощание он крепко пожал мне руку и подмигнул:

— Ещё свидимся!

Потом приехали за мной.

С Глебом я простился быстро, а с Владой… С ней всё было сложнее. Ни она, ни я не хотели прощаться. Но грядущее было неизменно. Мы долго стояли друг напротив друга, не в силах решительно ничего делать.

Наконец она быстро подвинулась ко мне, поцеловала меня в губы, но тотчас отстранилась. И сказала:

— Мне было хорошо с тобой.

— Мне тоже.

— Знаешь, это первый раз в жизни, когда я так сильно волнуюсь. Мы же ещё увидимся?

— Обязательно.

— Вот, — сказала она, протягивая мне листок с номером телефона, — позвони.

— Позвоню, обещаю.

— Я буду ждать.

Она тяжело вздохнула.

— Пока, — сказала она и убежала, растворившись в толпе.

А я так и остался стоять среди своих вещей и с её номером телефона в руке.

— Гриша! Как вытянулся! — вывел меня из раздумий голос мамы.

Дальше начались бесконечные расспросы про отдых, друзей, впечатления. Потом загружали в машину вещи. Одним словом, была страшная суматоха.

Только в машине я понял, что совершенно забыл про телефон Влады! Да и Рокоссовский куда-то делся…

Вдруг я увидел рядом с собой бумажку. Это был номер Влады. Но на другой стороне была надпись черным грифельным карандашом:

«Не теряй, Боец! Прощай»

А внизу записки была нарисована пятиконечная звезда.

КОНЕЦ

Оглавление

Часть 1 ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

Post scriptum

ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12