Путь в Бездну и фитнес в инвалидном кресле [Иван Петрович Карачев] (fb2) читать онлайн

Иван Карачев Путь в Бездну и фитнес в инвалидном кресле

Давно пора было начать писать эту книгу… формат ее мне неясен до сих пор, но, уверяю вас, сюжет должен оказаться довольно интересным и драматичным. Здесь будут и детали моей непростой биографии, и уроки, которые я успел получить от жизни, и те пути собственного развития и преодоления препятствий, которые я смог выстроить для себя и которые, возможно, могут пригодиться кому-то еще.

* * *

Сейчас мне 36 лет, я родился на закате Советского Союза в семье поварихи и монтажника-высотника. Я был вторым ребенком в семье. Также у меня есть брат, он старше меня на 10 лет. Я родился в очень сложный момент для моей семьи: когда мать носила меня под сердцем, отец медленно и мучительно умирал в больнице. У него был паралич, на хороший уход со стороны медперсонала надеяться не приходилось, и кто-то из родственников должен был постоянно находиться там же, в больнице. Но никого, кроме жены, у отца не было, и вот она, почти уже на сносях, лежала рядом с отцом. Он уже не мог ходить, испытывал ужасную боль и, по сути, гнил заживо. Не буду вдаваться во все медицинские подробности, но в конце его, еще живого, обернули пленкой — чтобы жуткий запах не навредил матери и ребенку.

Из больницы маму увезли в роддом. Примечательно, что родился я 31 октября, когда отмечают Хеллоуин, но в те далекие советские времена это мало кого волновало или не волновало вообще… Думаю, неудивительно, что роды проходили с осложнениями и в свой первый момент на белом свете я оказался едва не задушен собственной пуповиной — не дышал, был синего цвета… Но меня откачали. Спустя тонны хурмы длиной в 36 лет я до сих пор не могу ответить, к сожалению или к счастью. Вскоре после моего рождения отец умер. Он меня так и не увидел. Он запретил матери приносить меня в больницу, считая, наверное, что эта бездна людского горя не для детских глаз. Сейчас я тоже инвалид и хорошо понимаю своего отца. Хвала Всевышнему, я не гнию заживо, как он, но эту книгу диктую голосовому секретарю в кресле-каталке.

* * *

Итак, был конец 1980-х. Советский Союз рушился. Отец тяжело умер, мать осталась с двумя детьми. Потом был ужас 1990-х годов. Мы выжили благодаря пенсии, которую нам назначили по потере кормильца. Пенсия была небольшой, но это позволяло нам не голодать. Мать работала поваром на корабле. Брат после ПТУ также отправился на флот — мотористом. Так что с первого класса школы я, по сути, рос один.

* * *

Одна история навсегда врезалась мне в память.

Мне было лет девять. Была ранняя осень. Маму отправили в рейс — в Набережные Челны. Это довольно близко от Сарапула, где мы жили, но по реке это где-то три дня ходу. Мама побоялась оставлять ребенка на целую неделю одного, поэтому отпросила меня из школы и взяла с собой в рейс. Стоит упомянуть причины этого рейса. Мама работала на небольшом судне «Ярославец», если кому-то это о чем-то говорит. Катер использовался для служебно-вспомогательных задач: например, доставить на берег команду с крупного судна, чтобы оно не причаливало; или подвезти продукты; или для пересменки и прочего. Директор предприятия, где работала моя мама, сам любил кататься на этом судне. Вот и на этот раз в Набережные Челны он уехал на машине, а обратно решил прокатиться по реке. Это не было служебной необходимостью — просто прихоть богатого человека.

Капитаном нашего судна был молодой татарин, мусульманин, на вид ему было лет двадцать пять. Еще в команде был повар (моя мама) и помощник капитана. Ну и я с ними — как балласт. До Челнов мы добрались довольно легко и без каких-либо приключений. Было довольно холодно, пасмурно, дождливо. Стоит отметить, что «холодно» и «не холодно» на берегу и на воде ощущается совершенно по-разному. Я, конечно, уже точно не помню, но, кажется, было градусов десять. За те несколько шагов, что отделяли салон от рубки, я уже успевал замерзнуть. Также стоит отметить, что погода осенью довольно переменчива, то есть с утра может светить солнце и на небе не будет ни тучки, а к вечеру это все может смениться сильным дождем и промозглым ветром.

Мы пришли в порт, встали у стенки, стали ждать директора. Где-то на второй-третий день нам сообщили, что он передумал возвращаться на катере и уехал в Сарапул на машине. Так что отчалили обратно без него. В этот день диспетчер, как обычно, получил метеосводку и объявил штормовое предупреждение. Ожидалось, что могут быть волны высотой три метра. Наш катер был небольшим, но он был килевой и с определенным классом непотопляемости. Поэтому мы не побоялись шторма и после обеда вышли из порта. Была осень, довольно пасмурно и ветрено, но относительно спокойно. На бескрайних просторах водохранилища наш кораблик выглядел, наверное, как мелкая скорлупка… Шторм нагнал нас уже ночью. Я спал в каюте, когда испуганная мама разбудила меня. Недовольный, я встал, мама укутала меня в одеяло и велела отправляться в рубку. Очень сильно качало. Когда вышел из каюты, сразу понял, насколько все плохо, — хотя это были всего лишь несколько секунд, пока я, пригнувшись, перебегал из одного места в другое. За бортом была непроглядная темень, только иногда моргали буи. Сильный дождь и ветер, не было ни горизонта, ни берега — ничего. Небо обозначалось только частыми вспышками молний. Волны нещадно били в нос корабля, потом брызгами долетали до стекол рубки — хорошо окатили меня, пока я бежал. Все это — жуткий, непрекращающийся рев где-то в холодной ночи, ветер, волны, ливень, гром, ночь и холод — надолго врезалось мне в память.

В рубке меня посадили на спасательный плот, велели сидеть тихо, а если нас перевернет, ни в коем случае не слезать с плота и как можно сильнее грести в сторону от судна. «Ивановна, читай молитвы!» — кричал капитан. Напомню, он был мусульманин. А мою маму, Галину Ивановну, на судне звали просто Ивановна. Она сжимала крестик и бесшумно шептала молитвы. В моменты реальной опасности у нас один Бог, и нам совершенно неважно, как его зовут — Иеллахим, Кришна, Будда, Аллах, — мы просто обращаемся к Всевышнему. И в такой момент настоящего страха, угрозы жизни даже дети становятся взрослыми. Нас было четверо, на многие километры вокруг был только холодный осенний шторм, и мы уже простились с жизнью. Мама сказала: «Прости меня, сын. И прощай». Пожалуй, это самое страшное воспоминание в моей жизни — были и другие переделки, о которых страшно теперь вспоминать, но ни одна из них не оставила столько впечатлений, как эта ночь. Позже капитан рассказал, что тоже молился про себя. Еще он с помощником обсуждал, как выжить, если окажешься за бортом. Температура воды была градусов десять, оба сошлись во мнении, что в такой воде можно погибнуть за считаные минуты и шансов практически нет. Тогда от своей матери я услышал довольно страшные слова: «Пускай лучше со мной вместе судьбу примет, чем один всю жизнь мается». Мы все были готовы умереть. Даже я осознавал, что нам грозит, однако не плакал, не кричал, не издавал ни единого звука, просто пытался уснуть. Мне было очень страшно, но в голове не было ни единой мысли. Наверное, это был шок.

Стоит рассказать, что велит судовая наука в подобной ситуации. Каждую волну необходимо встречать носом. Любая волна в борт немедленно опрокинет судно. Маневрирование судна, даже такого маленького, как наше, сильно отличается от маневрирования автомобиля. Ты немного поворачиваешь штурвал, и только через несколько секунд нос судна следует за поворотом штурвала. Нужен определенный навык, чутье, чтобы носом ловить каждую волну. И наш капитан справлялся с такой задачей, но было понятно, что долго сражаться мы не сможем — необходимо было пристать к берегу. Но, судя по карте, рядом не было пологих берегов. Были только очень высокие глиняные горы, которые почти отвесно спускались в воду. Почти что наугад, на очередном повороте реки катер уперся носом в глинистый берег. Кто видел, тот знает, что даже отвесная гора всегда имеет небольшой, относительно пологий, намытый берег. Я говорю сейчас о глиняных горах вдоль Камы, а каменистые скалы — это совершенно другая история. Мы причалили к берегу, шторм тем временем продолжался. Бросили два якоря, они были совершенно бесполезны, но в этой ситуации мало кто об этом задумывался. К какой-то коряге даже бросили чалку (толстый канат, которым судно вяжут к берегу). Капитан с помощником остались на вахте в рубке, мы с мамой отправились спать. Измученный переживаниями за этот долгий день, я сразу уснул и проснулся только поздним утром.

Гудел дизель, в иллюминаторы пробивалось солнце, судно почти не раскачивало. Этому утру я был по-настоящему рад, ведь оно наступило. Вряд ли кто-то сможет понять, что мы все пережили накануне. Скажу лишь, что капитан был абсолютно седой, и поседел он за эту ночь. За завтраком мама сказала, что, пока я спал, судно сорвало ветром. Поскольку дизель был заглушен, нас очень быстро уносило все дальше от берега. Тот, кто разбирается в моторах, знает, как бывает сложно запустить дизель. И хоть наше судно не было очень старым, где-то двадцать-тридцать лет ему было, запускался дизель далеко не с первого раза. Но в этот раз произошло чудо: дизель стартанул моментально. Тут же мы причалили обратно и уже надежно привязали катер к дереву на берегу. Больше нештатных ситуаций до самого утра не было. Утром капитан с помощником отправились спать. За штурвал встала мама. Мы пережили эту ночь. Уроном стала седая шевелюра капитана и множество разбитых тарелок. Позже капитан рассказал нам, что пообещал Всевышнему бросить пить, если выживет. И он правда бросил — по крайней мере, я его с рюмкой больше не видел. Позднее я не раз попадал в шторм на воде, но уже не было так страшно, как тогда…

* * *

В то время как мои мама и брат ходили из рейса в рейс, мне нужно было ходить в школу. В таких обстоятельствах повзрослел я довольно быстро. Мама научила меня мало-мальски готовить, научила меня ответственности. Что такое жестокий мир, одиночество, страх, я узнал слишком рано.

Я рос довольно общительным ребенком. У меня было много знакомых, были и друзья. Но при этом с самого первого класса школы меня травили одноклассники — и неудивительно, ведь я был очень длинный — на голову, а то и на две выше остальных. Еще я был довольно тощий, плохо и бедно одевался и у меня не было отца. А еще мне довольно легко давалась учеба. За все это меня и не любили в школе. Но я не оставлял попыток завести друзей. Записывался для этого в кружки и секции, хотя это обычно не помогало. Ситуация немного изменилась, когда я записался в танцевальный кружок. Объяснял это тем, что мама меня заставила. Мама до сих пор не знает об этой своей инициативе, но это звучало лучше, чем признание в том, что мне одиноко и просто хочется найти друзей.

В танцевальном кружке я познакомился и подружился с одним человеком. И школьное, и почти все свободное время мы проводили вместе, потом дружили в университете и даже после него. Он научил меня курить и пить. Надо понимать, что в истории нашей дружбы негативный персонаж прежде всего я, — это мне было интересно начать курить и пить, а он просто меня научил. Мы постоянно встречались после школы — курили, пили пиво, в общем, были простыми детьми. Вскоре собралась целая компания подростков, мне в ней было довольно комфортно. Примерно тогда я открыл для себя музыку. Мой новый друг увлекался роком, и, поскольку он был для меня авторитетом, я тоже последовал за ним. Поначалу это было довольно безобидное увлечение: «Король и Шут», «Ария», «Кино», «Люмен» и прочий легкий, классический русский рок. Но потом мне в руки случайно попала кассета с альбомом Issues группы Korn. Мое мнение: детей нужно ограждать от подобной музыки. Миллионы подростков слушают это и вполне нормально себя чувствуют, но я изменился… Дальше будет одна из многочисленных вставок, где я попытаюсь описать свои ощущения от той или иной песни.

* * *

Песня Am I Going Crazy группы Korn стала для меня откровением. Сотни раз я приходил домой после тяжелого дня в школе, где надо мной издевались, обзывали. Ложился на кровать и включал этот альбом — Issues. Закрывал глаза, и мир под веками был совершенно другим. Каждый аккорд, каждый крик я представлял как совершенно невообразимый клип. Красно-черный пустой коридор, оба конца которого теряются во мгле. Под тусклой грязной лампочкой без абажура в позе лотоса сидит подросток. Голова обхвачена руками, в такт ритму песни подросток раскачивается из стороны в сторону. Трудно даже вообразить те эмоции, которые он пытается удержать в голове. Эта тусклая грязная лампочка — последний островок разумности подростка: когда она погаснет, все, что скрыто во мраке, сожрет его. И нельзя никого попросить о помощи, и никто сам не захочет помочь. Есть только одинокий пустой коридор, по которому, постепенно крадучись, ползет безумие. И выхода нет, можно только обхватить голову руками и тихо скулить, молясь, чтобы лампочка не погасла.

Весь альбом Issues казался мне уникальным и произвел на меня неизгладимое впечатление. Тогда я не понимал слов, но отдельные фразы и общая атмосфера вызывали во мне бурю эмоций.

* * *

Еще один важный момент из моей жизни. В мои одиннадцать лет у мамы от безысходности случилось жуткая депрессия. К тому времени мы с матерью жили уже вдвоем: мой брат ушел из семьи и жил отдельно с какой-то женщиной. К слову, нормальные отношения с ней у нас не выстроены до сих пор: она не нравится ни мне, ни матери.

Мы жили с матерью вдвоем. Жили очень бедно. Нас кормил огород, который мать сама и растила. Я тоже помогал по мере своих сил, но всё же мне было всего одиннадцать лет и я совсем не любил копаться в земле. И даже малейшей перспективы улучшения нашего положения не было. Как-то я пришел домой из школы, а мать мыла пол и рыдала. Я стал спрашивать, что случилось. Мама ответила сквозь слезы: «Да все хорошо, просто взгрустнулось что-то…» Мы никогда не любили делиться сокровенным, даже со своими близкими, не могли показывать свою слабость. Поэтому я сам додумал, что именно так расстроило мать. Тогда она была еще не старой женщиной, ей не было и пятидесяти лет, но ей было очень одиноко и страшно. Страшно за сына, растущего в нищете полусиротой, за наше будущее. И безумно одиноко, ведь ей не с кем было обсудить все эти страхи. Мой старший брат нас реально бросил, никак не поддерживал и появлялся только затем, чтобы просить у матери деньги. На фоне такой безысходности одна из маминых подруг познакомила ее с мужчиной. Даже мне, ребенку, тогда было понятно по рассказам матери, что это очень плохой вариант. Он отсидел год, был очень страшный на вид, почти не имел зубов и перебивался случайными заработками. Вначале у него не было жилья, он жил со своей матерью, но очень скоро переехал к нам. И первые месяцы все было даже нормально. Но потом он начал пить. Брал полтора литра пива, и к концу этого объема был уже «в дрова». Кстати, до того, как они съехались, он уверял, что пьет мало, — и это было действительно так. Видимо, это тюремное умение — напиваться с очень малого количества.

Небольшая ремарка: хоть я и понимаю, что о мертвом человеке нельзя говорить плохо, но всю мою старшую школу он превратил в ад. Он умер довольно плохо и в одиночестве. Я рад, что мама нашла-таки силы выгнать его. У своей матери он забрал патефон и всего единственную пластинку к нему — это была популярная в 1980-е годы итальянская поп-группа. И когда довольно быстро напивался, крутил эту пластинку. И по этой громкой музыке из-за двери я, когда возвращался из школы, уже понимал, пьяный он или нет, и такая музыка была чуть ли не каждый день, с постоянной руганью, поэтому возвращаться домой мне совсем не хотелось. Все это продолжалось примерно до одиннадцатого класса. И самое ужасное, что мы жили не в какой-то деревне, закрыто, сами по себе — мы жили в городе. Моя мама работала, к нам приходили гости, в квартире напротив жил милиционер, и, естественно, они все это видели. Во время очередных разборок мы с мамой, напуганные, не раз обращались к соседу, чтобы он хоть как-то помог. Но люди — мрази. Именно тогда я понял, что конкретно я — один. Нет вообще никого, на кого можно рассчитывать. Нет никого, кто может, хочет оказать какую-то помощь. И все, что у меня будет, я могу получить только сам.

Это было то распутье, когда я мог вырасти маньяком, преступником или тем, кем я вырос. К слову, наверняка у меня есть какие-то психические отклонения. Но я не могу обидеть даже кошку. Года три назад я случайно задавил жука и скорблю о нем до сих пор. Увидев весь ужас, который может принести один человек другим людям, я поклялся никогда не вырасти таким же. В это время я начал пить, курить, даже несколько раз возвращался пьяный домой. Но даже напиваясь, я сравнивал себя с дядей Сашей и изо всех сил старался не быть похожим на него. Чтобы вы понимали: я давно простил его — в конечном счете на его примере я узнал, как низко может пасть человек.

Расскажу, как все закончилось. Как-то вечером он опять напился и сильно ругался с моей мамой. Когда дело вот-вот должно было дойти до рукоприкладства, я заступился за свою мать. Я просто встал между ними. Он замахнулся. Я толкнул его. Поскольку он был пьян, четырнадцатилетний подросток довольно легко с ним справился. Я несколько раз ударил его по лицу. Потом, испугавшись последствий, просто отпустил его. Я думаю, тогда мама поняла, что наступил предел: либо он нас убьет, либо я его. Мать забрала у него ключи и просто не впустила его домой.

* * *

Все это не могло не сказаться на моих музыкальных вкусах. Группа Esoteric, песня Cipher: все мрачно и монотонно, бесконечный серый пейзаж улицы, такие же серые люди идут в разные стороны. На углу серого дома стоит и курит молодой человек. Голова его скрыта капюшоном и опущена вниз. Дует холодный ветер. Капает мелкий дождь. Но ни для человека, ни для прохожих это не имеет значения. С крыш домов кажется, что человек неподвижен, в то время как люди вокруг бегут по одним им известным делам. И можно легко представить себе, что по улице манерно идут джентльмены со своими дамами, а по проспекту движется череда конных повозок. Но точно так же человек в капюшоне продолжает бессмысленно курить. Не имеет значения, какая эпоха на дворе, какие люди все это видят — есть только тяжелая человеческая драма, которая заставляет человека слиться со стеной этого дома. У него нет никаких желаний, никаких идей. Время остановилось для него, и его единственная мысль: лишь бы сигареты не кончились. Прохожие могут внезапно начать двигаться быстрее скорости света или могут единовременно вовсе пропасть. Могут исчезнуть все дома. Старый каменный дом может быть заменен огромным стеклянным небоскребом. Но общая драма останется неизменной: серое небо, слившееся с серым асфальтом, серые мельтешащие люди и человек, который сигарету за сигаретой курит на углу дома.

* * *

Можно отметить, что музыка сыграла очень большую роль в моей жизни. Формировала мое мировоззрение, меня как личность. Возможно, даже определенные качества, такие как целеустремленность и упрямство, тоже взрастила во мне именно музыка. Опять же, забегая немного вперед… После университета, после флота я играл в группе на басу, получалось это крайне паршиво, но мне нравилось играть с ребятами и нравилось, что меня терпели. К слову, я так и не научился нормально играть…

* * *

В школе, примерно в восьмом классе, я очень увлекся компьютерной техникой. Поскольку семья у нас была довольно бедная, о нормальном компьютере я не мог даже мечтать. Первый мой компьютер был «Компаньон-2», немного переделанный, с дисководом. Он научил меня многому. Прежде всего, он ввел меня в тусовку компьютерных гиков. Именно на «Компаньоне», а позже на «Профи-256к» я начал рисовать. По сути, это были мои первые шаги в творчестве. Убого что-то рисуя, я посещал компьютерные конкурсы в других городах со своими новыми друзьями. Мне все это было очень интересно, хоть я мало что в этом понимал. Мои новые друзья учились в университетах, в основном на программистов. Я был самый молодой среди них, мне было двенадцать-тринадцать лет, в то время как им было за двадцать. Видимо, в своем мировоззрении и в личностном росте я казался старше своих лет, поэтому они меня принимали. А я просто был рад новым друзьям с похожими интересами. Мы часто собирались — выпивали, обсуждали компьютерное. Не хотел, но все-таки придется немножечко затронуть тонкости. Для большинства людей компьютеры — это просто компьютеры, и все. Но в нашей среде было жесткое разделение по типу процессора, по архитектуре. И конкретно «Компаньон» и вся субкультура вокруг него считались андерграундом компьютерного мира.

Именно тогда я познакомился с довольно малоизвестной музыкой. Такие направления, как Doom, Funeral Doom, на многие годы определили меня.

Именно тогда я начал писать. Писал я мрачно, довольно страшно. Мне и тем, кто читал, это нравилось. Графоманией я не страдал, но все же написал довольно много с тех лет. Это были короткие рассказы, а еще стихи — в гораздо меньшем количестве. Я со школы не любил поэзию: казалось, что она ограничивает. Но это сугубо мое мнение. Я буду вставлять в текст книги свои рассказы. Они не имеют сюжета, в них нет главного героя. Для меня они были словно картины — то есть их нужно было прочитать, закрыть глаза и представить все прочитанное. Если вам это покажется слишком мрачным, просто вспомните то, что я выше написал о своей жизни. Многое я не мог высказать никому, эти переживания были во мне, и они были довольно болезненными. Боль была не химической, скорее душевной — вряд ли я смогу передать это. И когда я все это выплескивал на бумагу, эта душевная боль на какое-то время исчезала.

Сейчас мне тридцать шесть лет, но эти ощущения не ушли, только притупились. Притупились настолько, что я перестал писать и смог спрятаться от всего в работе. Есть мнение, что именно моя увлеченность работой привела меня в инвалидное кресло-коляску. Но если когда-нибудь мне суждено будет встать из этого кресла, именно мое безумие позволит мне это сделать.

К сожалению, многая часть рассказов не сохранилась — публикую то, что нашел.

* * *

Молодой художник в своем воображении, а после на холсте порождает неведомых и жутких существ. Может, и вокруг все такое серое и мрачное, потому что художников теперь прельщает экспрессия, эпатаж, кошмар и противоречивость. И потребителя найти на такое ну очень легко. Каждый теперь глубоко внутри вампир, оборотень, ангел, котенок, лисенок, зайчонок и прочая нечисть. Людей вокруг и нет почти. Вот и делимся на тех, кто кровавую грязь производит, и на тех, кто ее потребляет, — к сожалению, третьего не дано. Если грязь эта не кровава прямым текстом, значит, она кровава в своем подтексте. Секс, кровь, потребительство и саморазрушение — это курс нового мира. Производители грязи равны потребителям — только последним, как им кажется, уже и стремиться не к чему. Вот только жить все страшнее, особенно если иногда по сторонам озираться.

* * *

Настойчиво и монотонно за границу забытья стучался день. Грохотом колес, сонмом далеких голосов, удушливыми парами, грязным уродливым солнцем за немытыми тучами. Удивительно, однако если пересилить его и не дать всему этому грохоту и цветной мешанине разогнать блаженное ночное забытье, то ничего не изменится. День просто пройдет мимо. Попробует то же самое в следующий раз. По кругу этот номер день исполняет уже не одну тысячу лет. И будет продолжать исполнять, совершенно независимо от того, что кто-то сегодня победил его и не откликнулся на его сумбурные позывы. Очень необычно грезить наяву подобными кошмарами. К сожалению, глаза вновь открыты, а вокруг ничего не изменилось. Серый туман вокруг, серая грязь под ногами. В натуральном мире натуральных вещей нет ничего больше, кроме этого. Иной раз, по неведомой причине, окружающее составляется в причудливые картины. Но чаще всего туман протекает в одном направлении. Ветер шептал, что далеко-далеко туман собирается в огромный мутный водяной поток и тут же с грохотом рушится в бездну. До дна той бездны нет доступа даже ветру, но туману доступ есть. Доставая до глубин, он разбивается на мелкую пыль. Неспешно клубясь, поднимается обратно из жуткой бездонной бездны.

Может, мысли эти, но, скорее, что-то другое вновь стало менять окружающее. Быстро и стремительно — так, как это бывает всегда. Серое пустое небо неожиданно заимело необычайную глубину и почернело. Тускло зажглись на нем холодные и колючие звезды. Глубина неба поражала и пугала. Пугал и тот факт, что небо разрослось во всех направлениях. Под ногами была пустота, и со всех сторон, безмолвно безразличные, смотрели холодные звезды. Неподвижность холодной пустоты нарушала маленькая точка, которая, приближаясь, быстро росла. Завороженный происходящим, я не заметил, как нечто выросло передо мной в тесную клетку из толстых металлических прутьев. В клетке метался человек, сломленный безумием до животного состояния. Он кричал и ругался. Правильнее сказать, что он выл, как будто сама окружающая пустота рвала его на части. Однако в реве этом можно было разобрать отдельные слова. Смысл слов как нельзя подходил к образу безумца: «Вой, кричи, как тысяча чертей воет в аду. Вой и ори так же. И радуйся, что боль все еще с тобой, — потому что, если есть боль, значит еще жив». Вольно и не дословно запомнились мне слова его. Все же что-то было в его безумии такое, о чем не хотелось даже думать.

Спектакль пустого тумана заканчивался. Все таяло в серости. И вот уже даже безумные крики пропали в затянувшей все вате тумана. Остался только я, пораженный и сломленный неясной картиной.

* * *

И раскачивается, шатается, как старый больной зуб в десне, с той же самой болью, с небольшими подтеками крови и грязи, чтобы после сорваться и пропасть. Обхватив лысую голову руками, пациент сидел на дне своего колодца. Добрая медсестра называла это место палатой. Пациент сидел на холодном полу. Подобно маятнику, он заполнял все свое нынешнее состояние движением — мерным покачиванием вперед и назад. Голова обхвачена руками, локоть коснулся колена. Три секунды — локоть коснулся колена. Еще так много надо сделать! Сосчитать покачивания вперед-назад, сосчитать цифры в обратном порядке. Поймать паука. Не дать пауку сожрать себя и поймать его прежде, чем он проснется, — иначе придется заново возрождаться из отхожего места. Лишь бы таблетки не отпускали до вечера и голова оставалась такой же ясной. Нужно записать — всенепременно нужно все записать! Столько дел, столько дел! О боже, как много дел! Но что-то же можно отложить! Паук пока спит. Шорох в коридоре, за маленьким зарешеченным окном. Уборщица машет грязной шваброй по грязному полу. Движения швабры, как и движения пациента, как и движения самой уборщицы, отработаны и четки. Они повторяются уже не один десяток лет. Уборщица не думает о таблетках, она вообще не думает, только машет тряпкой из стороны в сторону, потому что это ее обычное дело в это время.

Больной в палате-колодце встал и трижды стукнулся головой об стену — с недавнего времени он стал делать это регулярно. Уборщица обмакнула швабру в грязную воду и остановилась на несколько секунд, чтобы обдумать посетившую ее мысль: «Осточертело все, напьюсь сегодня. Может, завтра полегче будет». Ход мыслей прервал новый звук: медсестра, большая женщина, неуклюже переступала грязную лужу и смачно шлепнула тапкой. На громкий звук немедленно завыли из нескольких палат. Медсестра могла идти и думать, поэтому, пока сделала несколько шагов до уборщицы, успела смутиться своей неуклюжей полноте, расстроиться и осерчать на уборщицу.

— Вы бы тряпочку-то посильнее выжимали! — недовольно сказала медсестра, на что уборщица не отреагировала никак. Потому что и это недовольство, как и все описанные ранее движения, повторялось с безумной периодичностью.

Сидевший на дне колодца сумел поймать некий определенный ритм раскачиваний. Мысли покинули его, и он уснул с открытыми глазами и крепко зажатой в руках лысой головой. Прошлепала тряпкой уборщица. Одни и те же люди много раз прошли в одних и тех же направлениях. Наступила ночь. Безумец все раскачивался и витал где-то в далекой стране грез, в то время как в темном углу проснулся черный паук. Безо всяких потягиваний, деловито и четко он направился прямиком к безумному заложнику колодца, который добрая медсестра звала палатой. До рассвета черный паук успеет сожрать бедолагу. И все это под вой пустого коридора, по сторонам которого натыканы такие же заложники собственных мыслей.

* * *

Летом, между десятым и одиннадцатым классами, я умудрился устроиться работать в магазин «Тысяча мелочей». В ассортименте там был всякий хлам — такой филиал «Алиэкспресса» у вас во дворе. Хозяева магазина были родителями моей одноклассницы. Сначала они с недоверием относились ко мне. Но, поскольку у меня получалось торговать всем этим и я был довольно обязательным, вскоре их недоверие сменилось на симпатию. Мне не очень нравилось торговать, но очень нравилось, что меня хвалят, что я полезен. На заработанные деньги я тогда купил свой первый сотовый телефон. Тогда, в начале двухтысячных годов, сотовые телефоны были большой редкостью. А тот факт, что я самостоятельно заработал эти деньги, очень сильно возвысил меня в собственных глазах: ведь, в отличие от многих моих сверстников, я не жил на всем готовом и меня не баловали родители. Позже, когда после одиннадцатого класса я уехал из родного дома, этот телефон мне сильно пригодился.

Когда учился в школе, не задумывался о том, что буду делать потом. В тех обстоятельствах само по себе получение аттестата уже можно было считать достижением. Совершенно случайно я услышал от одноклассника, что железная дорога дает направление на обучение в профильный вуз. У меня не было никакой тяги к романтике железных дорог, но они обещали помочь устроиться в университет и даже обещали работу после. И я воспользовался этой возможностью и в итоге был зачислен в Уральский государственный университет путей сообщения в Екатеринбурге с проживанием в общежитии университета. Тогда мне казалось, что это решало все мои проблемы: теперь я выучусь и буду работать на железной дороге, так и сложится моя жизнь. Много позже все пойдет совсем по другому пути, ну а тогда было лето в одиннадцатом классе — последнее лето в городе Сарапуле. Мы много гуляли ночами, ночевали в саду, я наблюдал любовные похождения своего друга. Сам я у девушек успехом никогда не пользовался, но и страданий по этому поводу никогда не испытывал. Тогда увлекся одноклассницей — ну, или придумал себе такое увлечение… Она тоже любила тяжелую музыку, была сторонницей субкультуры готов, что мне тоже сильно нравилось. Естественно, ни к чему это не привело. У нее были отношения и с более взрослыми, и с детьми, и меня она отвергла, как стало потом ясно, это, наверное, было и к лучшему. Но при этом она никогда не отпускала меня, всегда держала рядом. Как это теперь модно называть — френдзона.

* * *

Помню один случай: мне надо было ехать в Екатеринбург подавать документы, но билеты я мог купить только ночью. Билет тогда стоил рублей триста. Это были не сильно большие, но и не малые деньги. В преддверии поездки мы напились, и ночью я пошел за билетами. Купил билеты и возвращался с железнодорожного вокзала домой пешком. Примерно через квартал от вокзала заметил, что за мной идут два человека. Причем они преследовали именно меня: я специально несколько раз перешел улицу со стороны на сторону, и они сделали то же самое. Попробовал скрыться во дворах, но в одном из дворов они меня поймали. Это были простые хулиганы. Они обшмонали мои карманы, требовали деньги, в какой-то момент захотели забрать мою куртку. Я очень умело прикидываюсь дураком, и тогда я прикинулся, что жутко напуган и просто не понимаю, чего они от меня хотят. Один из них не вытерпел этой клоунады и ударил меня по лицу. Меня покачнуло, и я сорвался бежать. Уже рассветало, на улице начали появляться люди, и поэтому те двое не стали гнаться за мной. До самого дома я бежал — и надо ли говорить, что прибежал я абсолютно трезвый!

* * *

Наверное, самый плодовитый этап моей писанины — это университетские годы. Так плохо и тоскливо мне, пожалуй, в жизни еще не было. Я жил в общежитии, был, напомню, подростком крайне закомплексованным, но уже тогда что-то начало формироваться во мне. Как бы ни было мне трудно, но я отказался от любых денег от своей матери. Спустя годы это кажется глупым, но тогда это имело смысл. Именно перенесенный ад выковал меня. Многое из студенческих будней сейчас неприятно вспоминать. Например, ту регулярную «шефскую» помощь, которую студенты оказывали колхозникам. В советские времена была такая практика: каждое предприятие имело подшефное сельское хозяйство. Это значит, что сотрудники предприятия участвовали в уборке урожая или в других сельхозработах. Этакий советский тимбилдинг. За предоставление рабочей силы предприятие получало скидку на овощи. Ездили на сельхозработы и студенты нашего университета. И в один из последних таких выездов девушку-студентку задавил трактор. Насмерть. Она устала и отдыхала лежа на земле, а поскольку все мы были в грязи, тракторист просто не заметил ее.

Вся эта уборочная кампания проходила в совершенно адских условиях для студентов. На улице всегда было холодно и дождливо — это осень на Урале. Нас поселили в тесный барак, окна были затянуты пленкой, стекол не было. Барак был побелен, причем буквально весь — и стены, и пол. Не хотелось рассказывать, но для полноты картины это необходимо: на улице был сельский туалет на две кабинки, он совершенно не выделялся из общей картины и тоже был полностью побелен. Одна загвоздка: туалет перед этим не помыли. То есть прямо на грязь (вы понимаете, какая грязь есть в туалете!) нанесли белила. Рядом с этим памятником сюрреализму было корыто, в котором мы умывались — естественно, ледяной водой.

Я опишу буквально один день таких сельхозработ. Подъем ровно в шесть утра. Примерно час на то, чтобы заправить постель, одеться, умыться и погрузиться в автобус, который повезет в столовую. Кормили крайне скудно: на завтрак это была пустая каша с кружкой чая. Потом нас вывозили в поля. На улице сыро, холодно и ветрено. Нас выкидывали где-то в поле, давали ведра и указывали контейнер, в который загружать картошку. Поля были от горизонта до горизонта. До этого трактор эту картошку выкопал. Нам надо было ее собирать и ссыпать в контейнер. Студенты старших курсов были нашими надзирателями. Они нас беспрестанно подгоняли и в целом контролировали нашу деятельность. Казалось бы, ничего такого: на свежем воздухе, с друзьями-студентами. Но есть несколько но. Нам было по семнадцать лет. Никто никого не знал. Мы были постоянно голодные. Постоянно в сырой одежде. К тому же там не было душа — от слова «совсем». Ополоснуть себя можно было холодной водой в корыте на улице. И это продолжалось месяц.

Я думаю, не стоит удивляться, что та девушка, грязная, голодная и злая, так устала, что прилегла прямо на землю. Думаю, тракториста винить тоже не следует: заметить ее было крайне трудно.

Мы ели сырую картошку, морковку и все те овощи, которые собирали. Уж не знаю, с чем это связано, но довольно часто на полях попадалась конопля. Она была выше моего двухметрового роста. Глупые дети (не все, конечно же, но были такие) затаривались листьями, как могли сушили их и курили. Ничего, кроме головной боли, после этого обычно не было. К своей чести, я к конопле даже не притрагивался. Правда, позднее, ближе к концу обучения в университете и после его окончания я чуть не спился. А уже на флоте курил — по три пачки сигарет в день. Но даже к легким наркотикам никогда не притрагивался. Хотя их, наверное, разве только на вахте в общаге не продавали.

* * *

За месяц рабского труда в колхозе нам заплатили по 900 рублей. Естественно, вчерашние школьники тут же бросились пропивать нежданные капиталы. Тогда начались первые стычки со старшими курсами. В универе была натуральная дедовщина: те, кто прожил в общежитии больше года, чувствовали свое превосходство над бывшими школьниками. Довольно часто можно было наблюдать картину, когда с верхних этажей по водосточной трубе или по связанным простыням спускался очередной первокурсник и бежал ночью за пивом для старших. Как ни странно, сломанные спины и падения были всего два раза. Нам, вчерашним школьникам, было очень страшно. Всегда, когда ночью по коридору кто-то шел, мы молились про себя: «Лишь бы не в нашу комнату!» Из взрослых на все общежитие было несколько семей, которым в принципе не было дела до нас, и вахтерша, которая следила за тем, чтобы не курили на этажах.

В какой-то день, точнее, вечер, к нам не стали стучать: дверь открыли решительно с ноги, сорвав хилый замок и петли. Вошли три второкурсника, бывшие детдомовцы, пьяные. Может, они даже были в хорошем настроении, но молодая кровь и алкоголь требовали драки. Поэтому, почти без разговоров, они начали бить самого хилого из нас. В ужасе мы просто сидели и смотрели. Наверняка стоило заступиться за товарища — и отхватить вместе с ним. Но нам было страшно. Мне было страшно. Мне было очень страшно. Самое страшное в этом было, что все это не закончится в течение пяти лет. То есть, конечно, ко второму курсу к нам уже относились более-менее нормально. Но требовалось поддерживать дедовщину, то есть угнетать первокурсников. Я никогда не любил людей и мне никогда ничего от них не надо было, но, чтобы не быть чмо, надо было учить жизни молодых. Основной урок заключался в уважении к более старшим. Почему-то урок этот можно было преподать только кулаками. Как бы пропадало из виду, что разница между 17 и 18 годами, да даже между 17 и 22, вообще несущественная. То есть мое личное мнение: людей моложе 30 лет не существует. Моложе 30 лет — личинки человека. Будущие люди, но еще далеко не люди.

* * *

И при всем при этом у меня не было денег. То есть их не было даже буквально на еду. Поэтому я быстро устроился на стройку, где зарабатывал сто рублей в день — этого хватало на две банки пива и на какую-то лапшу быстрого приготовления. Иногда получалось скопить на килограмм пельменей. Уникальные пельмени «Три молодых бычка» стоили очень дешево, но, судя по вкусу, их делали из окурков. Они неплохо утоляли голод; если зажать нос, их можно было есть. Поэтому они стали моим главным блюдом на следующие пять лет. Я вставал рано утром, с трудом отсиживал пары, быстро закидывал в себя горсть пельменей и шел на стройку, где до самого позднего вечера вкалывал простым разнорабочим. На первом курсе было очень тяжело, единственная цель была — не вылететь на первой же сессии.

По итогу я не только справился с этой задачей, но даже получил по окончании вуза приглашение в аспирантуру от заведующего кафедрой. Хотя диплом у меня был обычным — синим. Этим приглашением я не воспользовался, поскольку к тому времени уже понял, что строить железные дороги мне неинтересно. Гораздо больше меня привлекала электроника, а именно радиотехника. К концу первого курса я собрал миниатюрный радиопередатчик, чтобы проще было сдать экзамен по химии. Сигнал спокойно ловился на миниатюрное радио. И идея была продиктовать ответ на билет одногруппнику из коридора. Но по какой-то причине (то ли из страха быть пойманным, то ли еще почему) устройство класса «профессор — лопух, но аппаратура при нем» так и не было использовано на практике. Я просто выучил предмет и сдал экзамен на свою пятерку, ведь химию я любил даже в школе.

Всегда, когда оставался один, что было довольно редко, я писал…

* * *

«Делай свое дело! Ну же — делай свое грязное дело!» Надорванный голос солиста «Биопсихоза», немало обработанный электроникой, ревел созвучно инструментам. Ненависть в голосе, ненависть в каждом аккорде. Если закрыть глаза и сосредоточиться на звуке, то сразу представляется картина, будто из колонок разливается по комнате концентрированная злоба. Тщательно просеянная, упакованная и продуманная. Осознанная злоба, с горечью и болью. Черно-фиолетовой вуалью она окутывает голову слушающего, погружая его в темные грезы, которые пережил сам автор и исполнитель. Именно так ценитель находит нечто прекрасное в горах, тоннах и километрах серой посредственности. Только лишь по этому состоянию. И только по нему можно вообще узнать музыку, познать ее тайную власть над окружающим. Проникнувшись и пропитавшись насквозь этим ревом сорванных в хрип голосов, автоматными очередями барабанных дробей, безумным воем гитар и синтезаторов — только так можно услышать гармонию в этой мнимой какофонии. Пережитые ощущения уже никогда не забудутся, и жажда испытать их по новой вернется очень скоро. Очень скоро та самая концентрированная злоба или боль с отчаянием не просто обволакивают слушающего, но и его самого делают частью этой гармонии. Сопереживание становится полным, а тяга к подобным эмоциям — непреодолимой. И совершенно неважными становятся слова песни, в которых клянут жестоких богов или им же грозят страшной местью. Голос, как и сами слова, становится инструментом, неотъемлемой частью этой удивительной картины, нарисованной звуками. Но что-то на фоне мешает и жужжит, заставляя открыть глаза и оторваться от этого удивительного сна наяву. «Как ты можешь слушать это? Это же ужасно, здесь нет музыки, один крик и какой-то грохот. У меня уже голова болит, как можно такое слушать постоянно?»

Покорно, с улыбкой, выключаю звук. И неловко от этой улыбки, самостоятельно забравшейся на лицо. Все равно что улыбаться просьбе слепого выключить свет.

* * *

Справедливости ради стоит отметить, что с творчеством группы «Биопсихоз» я познакомился уже в конце университета. Тогда меня завораживала группа «Психея». Но, к сожалению, хронологию всех своих рассказов мне восстановить не удастся. Просто это написано примерно в то время.

* * *

Еще немного времени пройдет, и уже даже этих слов не станет. Сейчас нет ничего. И никого нет. Ни к кому не обращаясь, сижу на камне посреди тумана. Под ногами только грязь, над головой только дождь. Никакого тепла, никакого света. Я хочу Пустоты и Покоя. В очередной раз что-то незаметно поменялось. И вокруг пусто, внутри пусто. И меня уже нет, я сам туман. Я покрываю собой — плотной коркой — тело планеты. Колыхаюсь и пожираю ее. Меня рвет и пучит войнами, геноцидами. Но я продолжаю становиться все плотнее и плотнее. Мой аппетит неутолим. Иногда смельчаки зажигают факелы, поднимают вилы и идут воевать со мной. Рубят ветер, просеивают воду. Но от этого умирают сами. А я прячу их тела в земле, чтобы после положенного круга употребить их по новой. Когда-то у менябыла мечта: собрать большие корабли и разнести себя по многим планетам. Сожрать их и двинуться еще дальше. Но я стал слишком тупым, жирным и ленивым. Уже не способен создать ничего, кроме продуктов своей жизнедеятельности — гор трупов, спрятанных в земле или просеянных через горнила печей. Но я не грущу по этому поводу, ведь я жру, я сыт и буду сыт, пока не сдохну. Значит, я чего-то добился и достиг.

Зеркало, лежавшее передо мной и показывавшее все сказанное выше, лопнуло и растаяло холодными серыми струйкам дыма, а я вновь остался один. И уже вовсе ни к кому не обращаясь, забылся сном без сновидений. На этот раз я точно спал и сердце мое не билось.

* * *

Про свое сердце расскажу подробнее. Может, это связано с потерей чувствительности, может, еще с чем, но довольно продолжительное время я не мог прощупать собственный пульс. Ни на шее, ни непосредственно над сердцем. При этом супруга отчетливо слышала мое сердцебиение — чересчур сильные удары. Наверняка это было не так. Но меня посетила мысль, что Новый Завет Библии — это не история жизни одного человека, а учебник, как каждому надо прожить жизнь. Ведь если вдуматься, то там описана жизнь удивительного человека, который всегда верил в собственные убеждения, в собственный путь и на своем пути пытался дарить добро всем. Я верующий человек. Верю в Бога. Но не верю ни в одну религию. Несомненно, они имеют что-то общее. Но вера и религия — абсолютно разные вещи. Например, огонь и вода есть на земле. Это две стихии огромной разрушительной мощи, но также могущие нести огромную пользу. Вот у религии и веры примерно столько же общего. Но это только мое мнение. Так о чем это я? Как известно, свой жизненный путь Иисус закончил, воскреснув. Так и каждому, по моему мнению, необходимо духовно воскреснуть. По первым страницам этой моей книги понятно, что жизнь у меня была не из легких. Наверняка мое увлечение готикой, тяжелой музыкой, депрессивными состояниями — результат этой непростой жизни. Все это время я не верил в Бога. Точнее, верил, но считал себя сторонником Тьмы. А что-то изменилось во мне ближе к 30 годам, когда я уже точно знал, что неизлечимо болен, точно знал, что меня ждет, но уже осознал, что я осколок Бога, частица Света и это никак не связано с моей болезнью. Позже я обязательно расскажу, что никогда не молил о том, чтобы она прошла. Ведь в какой-то момент времени мое сердце, по моим мыслям, остановилось. Однако сейчас оно бьется, как и прежде. Я чувствую каждый его удар. Я ощущаю каждый его удар, и как никогда я хочу жить дальше. Скептики увидят в этом только лишь подобие той мысли, что под пулями в окопах неверующих нет. Я же считаю свое перерождение неизбежным этапом. То есть неважно когда, но оно бы все равно произошло. И оно рано или поздно произойдет с каждым. Наверняка у кого-то эта моя книга не вызовет доверия и автор покажется очередным «веруном». Но смею заверить: Свет невозможно познать, не познав Тьмы. И если делить книгу на части, то эту часть, несомненно, можно назвать «Падение в бездну». Вся моя жизнь с самого моего рождения подталкивала меня к этой бездне. Я покорно шел, вдохновляясь мрачными идеями и подростковой тягой ко всему потустороннему и злому. Но в какой-то момент времени я изменился. Жизнь моя от этого не наладилась, но, во всяком случае, я смирился со своим путем. Я пытаюсь нести добро. И, подобно Иисусу, я воскрес (метафорически и духовно).

* * *

Ониксовая чернота зеркальной глади небольшой лужи пошла мелкой рябью. Серая бумажная маска выпрыгнула на поверхность озорной рыбкой и тут же прекратила всякое движение. Черная лужа с бумажной маской в центре сделалась единым неподвижным элементом серого пейзажа. Серый асфальт, весь в паутине трещин, с черной мертвой травой. Мусор и липкая коричневая грязь. Все-таки как-то не так смотрится эта стеклянная лужа посреди всего этого. Карикатурное лицо на маске улыбнулось, после оскалило пустой провал рта в жуткой усмешке. Чуть приоткрытые рисованные глаза округлились, добавили безумия. Вся маска ожила — не маска уже, лицо. Оно покрылось морщинами злобы и страха, задергалось вначале, а после движение слилось в неясную размытую мешанину, в которой четко различались только растянутый в неестественном оскале рот и пустые провалы глазниц. Маска начала подниматься вверх, увлекая за собой остекленевшую чернь воды. Совсем быстро выросло существо в стеклянном черном балахоне с удивительной маской на лице. Встряхнулось, как мокрая собака. По балахону прошла мелкая рябь и хрустальный тонкий звон. Существо повернулось на восток и неспешно двинулось в сторону восходящего Черного Солнца. Разруха мира и окоченелые внутренности старой эпохи совершенно не трогали его черное нутро. Черная радость и сбывшаяся надежда исходили от него подобно тленному запаху. И от недоброй этой ауры завыли выжившие чуткие псы, замерли крысы, остатки нелепой жизни испугались еще раз. Но твари не было дела до дрожащей фауны мертвых городов. Не было дела до сотен стен, что поломанными зубами вставали на ее прямом, как натянутая струна, пути. Долго продолжалась дорога чужеродного создания, и закончилась она на обрыве той самой черной скалы на берегу моря, которую эонами держал корнями окаменевший дуб-великан. Закаменелое дерево признало старого знакомца. От дерева так же веяло черной злобой и радостным ожиданием. Чернотой подернулся серый горизонт. Великое Темное Пламя разгоралось на самой кромке его. В голос выли уже не только собаки и прочие твари, но и сам ветер. Горы и море. Ужасный пожар быстро разрастался, оставаясь по форме гигантским кругом с темной огненной аурой по контуру. Становилось все темнее. Агония сводила судорогой корку мира, но хлещущие потоки огня не могли ничего поделать с рассветным Черным Светилом. Мрак поглощал все. Все застывало навеки в черноте Пустоты — время, звук, материя. Ужас и боль — все это неизбывно теперь для всего оставшегося здесь. Чернота сковала небосвод целиком. В новой вековечной ночи не стало уже ни земли, ни неба. Вокруг только жуткий вой и рев, грохот, скрежет, свист, вечная агония гибнущего мироздания. Среди непроглядного мрака горел красным рот, растянутый в невероятно широкой усмешке, и пустые красные глазницы. Бледнее выделялся кровавым огнем иссохший стан дерева. Они уйдут отсюда только с последним хрипом отжившей свое материи. А пока они наблюдают результаты своих трудов.

* * *

Я много писал. Не всегда то, что я писал, было понятно даже мне. Я крайне неохотно давал это читать кому-либо. Но с одной далекой знакомой все же делился. То ли она просто хотела меня поддержать. Может, эти рассказы действительно вызывали в ней какие-то эмоции. Говорила, что ей нравится. Мы подолгу могли обсуждать написанное. Никогда не видел ее лично, и познакомились мы в популярных тогда чатах. Позже, когда я был уже на флоте, написал ей, что, возможно, когда-нибудь я буду проездом в Израиле и мы сможем увидеться. Чем немало ее испугал — ведь у нее был муж и двое детей.

* * *

С большим трудом я закончил первый курс. Мне не было куда и к кому ехать. Поэтому я наслаждался одинокой жизнью в общежитии и все еще перебивался случайными заработками. В самом конце первого курса мы обмывали очередной экзамен и в какой-то момент отправились опять за пивом. На выходе из магазина нас встретила группа, человек шесть. Довольно быстро они выяснили, что денег у нас нет, и начали драку. Я был самый длинный и тощий, поэтому начали с меня. Как-то мне удалось избежать больших повреждений: синяков почти не было, но очень больно было открывать рот, трудно было говорить и есть. Я понимал, что именно алкоголь довел меня до этого, поэтому бросил пить и не пил месяца три-четыре. Стоит ли говорить, что это были самые продуктивные месяцы моей жизни в Екатеринбурге? Да, мне было страшно пить, входить в тот же магазин: просто боялся нового избиения. Но при этом я умудрился устроиться на работу в университет компьютерным специалистом — эникейщиком. У нас там был целый отдел из студентов. С учетом пенсии по потере кормильца я стал зарабатывать неплохие деньги. Конечно, все относительно: я жил в общежитии, то есть почти не платил за жилье; был крайне непритязателен в еде, очень редко покупал себе новую одежду (эти привычки, кстати, и сейчас остались). Но тогда это был огромный прорыв: я занимался тем, что мне нравилось, перестал безумно уставать на стройке, зауважал сам себя. Я помогал решать компьютерные проблемы преподавателям, иногда и своим.

Например, был такой случай. Обычно на занятиях мне было скучно, но те пары, где преподаватель отмечал присутствие студентов, приходилось посещать. Поэтому я приноровился читать книжку на последней парте. Я надевал наушники, включал погромче музыку, прятался за спинами одногруппников, доставал свою любимую книгу. В этот раз я поступил точно так же. Видимо, совершенно обнаглев, я уснул лицом на книжке, с наушниками на ушах. Проснулся минут через двадцать. Все смотрели на меня и ржали, а преподаватель дергал за руку. Он выгнал меня с пары и сказал больше не приходить. Но в этот же день после обеда этот же преподаватель позвонил к нам в отдел и попросил посмотреть, что у него случилось с компьютером. Я отправился к нему на вызов и, состроив самое виноватое лицо, вошел в его кабинет. Преподаватель сильно удивился, увидев меня, а потом ему пришлось удивиться еще раз, когда я ему все сделал, — все-таки я неплохо разбирался в компьютерах и в их ремонте. Он сказал мне тогда: «Принесешь зачетку — и чтобы я больше никогда тебя не видел». Да, вы все правильно поняли: я получил зачет автоматом за то, что починил компьютер.

Другой случай: мой начальник, тоже студент, как-то сказал мне позвонить по номеру. Я позвонил. Ответила женщина, которая преподавала у меня строительную механику. Она попросила настроить ей домашний компьютер. Я согласился. В выходные я пришел к ней домой. Довольно быстро переустановил операционную систему — предустановленную Windows Vista на привычную для преподавательницы Windows XP. Кто помнит, тогда компьютерщики очень много денег на этом зарабатывали, но я не взял с нее ни копейки. А пока настраивал компьютер, очень много говорил о том, как мне нравится это занятие, о том, что свое образование в вузе получаю только ради диплома, а все мои жизненные планы связаны с компьютерами. Позже, у нее на экзамене, я откровенно плыл: из трех вопросов не ответил правильно ни на один. Но она меня помнила, поэтому поставила мне тройку и взяла с меня обещание никогда больше не соваться на стройку.

Относительные успехи в учебе, на работе, мой авторитет эникейщика у одногруппников довольно быстро вскружили мне голову, и я опять начал пить — вместе со своими новыми коллегами, прямо на рабочем месте. Мы затаривались пивом, играли в сетевые компьютерные игры, смотрели кино и обсуждали разные студенческие темы. Один из моих коллег был полным сиротой, мы довольно быстро подружились… к сожалению, все это привело к запою.

* * *

Блуждая в тени, проникая сквозь плотную серую толщу, незаметно для себя я оказался на ровной квадратной поляне. Непривычный пейзаж немедленно заставил открыть глаза. Серое небо проросло глубиной миллиона звезд. Грязь под ногами застыла, выросла кристаллами льда, позеленела, почернела, стала вялой травой. Окружающий туман принял форму бесконечности и провалился сам в себя видимой Пустотой. Чернота трав собрала с морозного воздуха иней и заигрывала с небом тысячей неуловимых светлячков. Немного в стороне игрой света обозначился старый пень. Я принял его приглашение и присел. Тишина звезд успокаивала. Возникший легкий ветер шептался с мертвой травой, гонял волны холодных искр. Любая подвижность тумана таит в себе страшную тайну. Чаще всего открывается новая грань блуждающей по туману неприкаянной души. Лишь изредка случай показывает что-то, дающее надежду.

Пень, служивший мне стулом, начал расцветать и прорастать кривыми колючками с черными цветами на изломах. Не думая сопротивляться, я ждал того момента, когда тело мое растает в бурной растительности. Сквозь эфемерное тело мое разрастался уродливый кустарник с необычными соцветиями. Очень скоро шевелящийся клубок из веток, шипов, листьев и цветов покрыл всю обозримую поляну. Я ощущал себя не разрываемым на части, но цельным шипастым ковром, который шевелился и к чему-то прислушивался.

Чернела ночь. Звезды призрачно горели и умирали где-то безумно далеко. Искрящаяся жухлая трава затлела и начала разгораться. Повсеместно. Где-то больше, где-то меньше возник огонь. Безумно затрещали умирающие в огне ветки. Застонала вновь умирающая трава. Безмолвную тишину фантастической ночи разорвало безумством звуков. И вот я уже полыхаю вместе с огнем, в яростном порыве прыгаю по всей поляне посреди грохота, рева и стонов.

Я был не один. В первый раз за долгое время я чувствовал еще что-то рядом с собой. Было в этом грохоте что-то, на миг породнившее меня с окружающим. Скоротечен безумный огонь, скоротечны блаженные сны, и снова вокруг меня пустое холодное пепелище. Кажущаяся Пустота вокруг сжалась до серого сырого тумана. Еще несколько звезд успели умереть на небосводе, и привычная серость затянула все вокруг. Холодно, сыро и беспросветно пусто. Я закрыл глаза, но пейзаж не изменился.

* * *

Что нам этот грохот — умирающим под шепот тишины! Что нам твой рассвет, если мы боимся даже имени Солнца! Что нам твой ветер и свобода, когда большим достижением являются собственные стены! Уймись, Великий, мы все мертвы и посмертно смотрим свои черно-лиловые сны. Бессмысленные муравьи, с тоской и надеждой смотрим в серую пелену неба, жаждем огненного дождя и скорой смерти. Это не отчаяние даже — массовая истерия. Все скатывается по черной воронке в бездонную пропасть вечно голодной Пустоты.

* * *

Иссиня-черный поток собственных мыслей неутомимым ручьем размывает серый гранит мироздания. Действенно и первично только то, что действует и побеждает. Цена не важна. Не важна даже цель. Важен только иссиня-черный поток сознания, что сочится из глубин на осязаемую поверхность. Похоже ли на гнойный нарыв, пахнет ли сырой осенней листвой, растекается ли кровью по стенам или воет вместе с ветром на черном крыле — иссиня-черные потоки медленно, но верно будут грызть, прожигать, проедать, пробивать, рисовать еще один уродливый шрам на растерзанном теле мира. Все, что нужно для такой победы, — найти в себе веру в каждое утро. Обмануть себя, пообещав скорое окончание, в ровной, цикличной последовательности бытовой реальности самостоятельно нагромоздить проблем, чтобы решение их слегка затормозило собственное вращение по этому кругу.

И вот зубы крепко сжаты, глаза открыты и уже совершенно неважно, что впереди. Неистово несешься вместе с собственным иссиня-черным потоком сознания. Меняешь маски на лице, носишь улыбки, ухмылки, оскалы, сопли, слезы, кровь, но уже со стороны выглядишь осмысленным. И никакого значения не имеет, что, вероятнее всего, ты уже не видишь ничего вокруг, не слышишь никого и ничего не чувствуешь. Но горишь — яростно и быстро. Во чье-то имя, за какие-то исключительно свои идеалы. Что удивительно, примерно так и выглядит счастье. Медленно тлеть или яростно и быстро полыхать, но точно знать, зачем с тобою все это происходит. Сейчас, работая над книгой, перечитываю все эти рассказы, которые написал ранее. Волной наплывают все те образы, все те эмоции, чувства, которые я тогда испытывал. Я вновь одинокий, тощий студент, весь мир борется со мной, а я борюсь только за то, чтобы прожить еще один день. Но обо всем по порядку. Почти все студенческие годы я параллельно еще и работал — там же, в университете. У меня почти не было девушек, что очень меня расстраивало. Наверное, если бы тогда со мной поработал психолог или хотя бы кто-то просто поговорил по душам, все было бы совершенно иначе. Но я был один. К сожалению, я и сейчас один. Никогда не было никого рядом. И я уже не жду, что появится. Одиночество угнетает только в юношестве — наверное, потому, что в это время особенно сильно чувствуешь, что все вокруг не одиноки. Во всяком случае, так они говорят. Но с возрастом понимаешь, что одиноки буквально все и не от кого ждать помощи. И если ты упал, то найди в себе силы самостоятельно подняться, поскольку никто тебе не поможет. В этом, наверное, главный смысл моей книги: на собственном примере показать, что одиночество — это неплохо. Самостоятельность, собственные убеждения — это все, что отличает человека от других. То есть для меня все люди примерно одинаковы, и только вопрос времени, когда человек проявит свое истинное лицо — с шаблонными идеями, стереотипами, полным отсутствием собственной индивидуальности. Только такие люди способны жить счастливо в этом мире. Они молятся Богу, просят у него богатства и удовлетворения собственной похоти. 99 % людей лицемерные и циничные. Если вам некомфортно среди других людей, проблема, конечно же, в вас. Нужно всего лишь изменить себя. Нужно стать таким же лицемерным и циничным, как и 99 % людей вокруг. И тогда они примут тебя, ты потеряешь лицо, станешь таким же серым туманом, как и все вокруг. И тебе станет комфортно.

Я не пошел по этому пути. Сотни раз я пытался позитивно мыслить, радоваться новым знакомствам. Пытался вести себя так, как написано в методичках об эффективном менеджменте. Так я называю все книги о позитивном мышлении, где рекомендуют посылать сигналы в космос и выстраивать собственную позитивную реальность. Но вообще причина появления этой книги в том, что в руки мне чуть не насильно засунули очередной опус на описанную выше тематику. Как я уже писал, я диктую эту книгу онлайн-секретарю из инвалидного кресла. Меня плохо слушаются мои ноги, плохо слушаются мои руки. От меня уходит моя жена, мне не хочет помочь даже родная мать. И все эти книги учат только тому, что именно я захотел себе всего этого, требуют искать причины именно во мне. Мол, стоит мне немножечко что-то в голове повернуть — и моя мать осознает мое незавидное положение, а жена перестанет пугать меня своим уходом. И естественно, я сразу пойду и начну хорошо шевелить руками. Когда слышишь подобное в первый раз, просто скептически улыбаешься. Когда слышишь это в двадцатый раз, берешь их книгу и решаешь попробовать. Естественно, это не помогает. И когда слышишь это в сотый раз — выходишь из себя. В том, что написано в этих книгах, нет ничего плохого, но, к сожалению, там нет и ничего хорошего. Довольно простая правда в том, что именно эти трудности и делают из нас тех, кто мы есть. Если тебе плохо и одиноко, смею заверить, тебе не станет легче в кругу людей, под которых тебе нужно подстраивать каждое свое слово. Ты не найдешь любовь рядом с человеком, который тебя не понимает, даже если ты себя убедишь, что у вас общие интересы — деньги, карьера, вещи. Все это не несет никакого счастья. Надо понимать, что искать в себе силы для преодоления того, что происходит, — это и есть истинная цель происходящего. Если тебе плохо сейчас, в этом никто не виноват, а ты будешь виноват в этом, если не сможешь преодолеть этого. Потому как победителей никто не судит. И да: такая жизнь, такая Судьба, она очень тяжелая. Такой путь пройдет далеко не каждый. Зато не стыдно ни за один свой день. Не нужно сомневаться ни в одном своем слове. И если есть кто-то рядом, не стоит даже на секунду в нем сомневаться.

Все это противоречит методикам эффективного менеджмента буквально полностью. И да, следуя этим советам, вы не станете хорошим начальником. У вас не появится пустая, но красивая жена. Вас не будут окружать сотни людей, которые вам совершенно не нужны. Зато перед собой вы будете честны. На мой взгляд, это главное. Но вытрем сопли и слезы. Кстати, за десять лет в браке я ни разу не усомнился в своей жене. Все эти десять лет она была мне другом и опорой. Но жить туманом гораздо проще, чем жить в тумане. Поэтому она следует заветам эффективного менеджмента и избавляется от балласта.

Я ни в коем случае не призываю быть склочным и вредным. Но сохранить свою самость, гнуть свою линию — только это и делает нас уникальными. Компромисс важен. Люди вокруг важны. И на своем пути я неоднократно шел на компромисс ради людей. Но всегда преследовал свои собственные цели. Именно к этому призываю и вас.

Изо дня в день слышен стук сердца о ребра — ровно и ритмично, как капает вода из текущего крана. Страшнее всего ничего не слышать больше, кроме этого барабанного грохота. Страшная пытка: привязанный к столу узник с зафиксированной головой. На лоб ему примерно каждую секунду падает одна маленькая капля воды. Говорят, что тот, кого так пытали, сходил с ума за ночь. Так что же должно случиться с теми, кто слышит стук собственного сердца в течение десятилетий? А с теми, кто слышит стук чужого сердца и живет этим? Немыслимые и невероятные вещи вокруг и рядом. Когда сходишь с ума от извечного тиканья в груди, начинаешь думать, что не стучит оно вовсе, а гремит в пустой грудной клетке грудой мертвых камней или трещит перемороженным льдом. Может, скрипит перевитой древесной корой. Или вообще не стучит. Постепенно свыкаешься с этой Тишиной, а когда опомнишься, то уже и нет ничего. Совсем ничего нет внутри у тех, кто не слышит стука собственного мертвого сердца. Только в глазах у них ужас и тоска. В головах у них кошмары, а на душе черная дыра — след недавно потухшего внутреннего солнца. И кто-то с ледяным зловонным дыханием вечно заглядывает через плечо.

* * *

Как необычно погружаться в липкую дрему с открытыми глазами — как плавно тонуть в ледяной воде: неизбежно, страшно и больно, безразлично и спокойно. Серый туман сомкнулся над головой. Глаза закрылись, сердце забилось сильнее, дыхание участилось. Грезить наяву, жить в грезах — все равно что ходить по радуге и выжигать до черноты ступни ног. Или лететь на собственной тени, а после по осколкам собирать разбитое вдребезги тело. Абсурдно, невероятно, сюрреалистично.

На этот раз не было ничего неожиданного. Две пары рук, две пары ног. Голова с болью внутри. И поля серого теплого пепла от горизонта до горизонта. Преломление света необычное, поэтому пурпурное небо соединяется с серой далью идеально прямой линией. Что же, раз есть ноги, значит надо идти. Шаг, другой. Пепел мягкий и приятный. Проминается под ногами, малыми вихрями следит за щиколотками. Идти легко и приятно. Слишком пустой пейзаж немного сковывает, однако в остальном тепло и спокойно. Сам не замечаю, как перехожу на легкий бег. За спиной потревоженный моими ногами пепел поднимается уже до пояса. Будто подстегиваемый серой пеленой, бегу все быстрее и быстрее. Облако за спиной уже выше меня. Не заметил, как оно начало обгонять и обволакивать. Веками спавший прах был потревожен и, видимо, не очень-то доволен этим. Теплая волна сильно толкнула в плечи. Упал, прокатился боком. Встать уже не смог. Иллюзорное тело крутило и метало в сером водовороте. Невероятной силы ураган, тысячелетия не знавший движения, во всю свою могучую силу играл с плотью мира. Я был лишь малой песчинкой в центре этого катаклизма. Ветер разогнал частицы до такой скорости, что они раскалились. Накалили мое тело и вспыхнули со мною вместе. К неистовству воздушной стихии яркой вспышкой присоединилась стихия огненная. Красно-черные росчерки то тут, то там возникали на сером безумстве ветра. Вскоре росчерки стали закручиваться в крутые спирали, собираться в смерчи. Опустошенный мир наслаждался какофонией и грохотом вселенских сфер. Черная точка выделилась на полыхающем фоне. Незаметная черная песчинка, как снежинка на ветру, покачиваясь, удалялась от вспыхнувшего ада. Я видел своими глазами, как за моей спиной плоть мира, терзаемая ветрами и огнем, начала проваливаться сама в себя. Черная воронка ширилась и проглатывала в себя все больше и больше. И огонь, и ветер выли, словно в агонии. Под их вой и прощальную вспышку пламени я встречал рождение нового Черного Солнца.

* * *

Студенческое пьянство на работе привело к тому, что пить я начал почти каждый день. Те, с кем жил, мне совсем не нравились, я им, наверное, тоже не нравился, и это неудивительно: я слушал довольно незнаменитые тяжелые рок-группы, постоянно был на работе, в свободное время писал что-то. Единственное, что меня объединяло с этими людьми — частое совместное пьянство. Город Екатеринбург мне тоже совсем не нравился, из-за климата я болел там все пять лет. В учебе я перебивался с троек на четверки, но, поскольку все это время проработал в университете, диплом мне вручали с почетом, на сцене, как и тем, кто получал красный диплом. В тот же день я уехал домой, даже не остался на выпускной. Хотя, как писал выше, завкафедрой приглашал меня остаться в аспирантуре — это было связано с моим дипломным проектом, за всю многолетнюю историю строительного факультета я, пожалуй, первый и единственный написал компьютерную программу, и этого оказалось вполне достаточно для того, чтобы защитить на отлично довольно средний диплом.

Если бы я остался тогда в Екатеринбурге, жизнь моя сложилась бы совершенно иначе. Но я никогда не жалел о своих решениях. Если бы я остался, я бы наверняка окончательно спился или, того хуже, увлекся бы наркотиками. Может показаться, что я слабовольный. Но смею заверить, это далеко не так Чувствовал и чувствую себя ужасно одиноким, и это влияет на реальность вокруг. Нужно ежесекундно держать себя, чтобы не сорваться в бездну депрессии. В надежде найти единомышленника я был открыт новым знакомствам. У меня была тысяча знакомых, я всегда был очень общительным. У меня был один-единственный друг и наша общая компания, с которой мы в основном пили. Мы собирались, ездили куда-то, смеялись — и обязательно пили. Это не компания друзей в моем понимании, но компания собутыльников. То есть буквально как только я бросил пить, чуть ли не на следующий день компания пропала. А вскоре пропал и тот друг. Но это совсем другая история. Но во всей этой тысяче знакомых не было и одного человека, с которым я был бы по-настоящему близок. Мне не с кем было поговорить по душам, обсудить то, что я написал, то, что действительно волновало меня. Даже мой как бы друг по пьяни сказал мне: «Твои мысли, то, что внутри твоей головы, когда оно выходит наружу, — это подобно болоту. И если зацепиться хотя бы за одну мысль, то легко можно увязнуть в этой трясине депрессии». Ну, возможно, я неточно воспроизвожу эти слова, все-таки прошло много лет, но общий смысл примерно такой. Тогда мне эти слова понравились: я видел, что он пытался слушать меня, пытался анализировать. Но сейчас, через десятилетия, я воспринимаю те слова уже по-другому: он хотел сказать, что мне лучше держать при себе свои собственные мысли, не разгонять свою депрессию на остальных.

Когда без прихоти, но вынужденно тащишь все это один — жуткие мысли не кажутся такими уж жуткими. Не раз и не два я хотел убить себя. Одиночество и непонимание этого мира были для меня очень болезненными. Однажды (уже после окончания университета) я был дома один и пьяный. Взял канцелярский нож, прокалил его, обработал спиртом и водил острием вдоль вен. Помню, что тогда остановило меня: злая радость преодоления. Мол, страдаешь сейчас — дальше будет хуже, но как далеко можно зайти — узнает только живой. Мне никогда не было себя жалко. Мне всегда было очень одиноко. Я видел людей вокруг, видел их отношения, желания, стремления. Я никогда не разделял их интересов. Деньги, красивая жизнь, популярность, секс — мне это никогда не было особо интересным. Но после того как я тогда принял решение жить, я начал меняться. Медленно и постепенно. Какие-то принципы появлялись уже тогда. Так, например, я всегда искал работу не поденежнее, а такую, чтобы была для меня интересной. То есть, например, не очень прибыльно было идти на завод конструктором, но мне нравилось разрабатывать радиоэлектронную аппаратуру для космических аппаратов ближнего и дальнего космоса. Или вот в университетские годы можно было легко самостоятельно эникеить за большие деньги, но меня очень грела мысль, что я работаю в крупном университете…

* * *

Когда я подписывал обходной лист в университете, получил повестку в военкомат. И хоть мне было очень страшно, но я хотел попасть в армию — чтобы целый год мне не надо было думать ни о чем, чтобы меня там кормили, одевали, обували, придумывали мне занятия. Я никогда не жил так, и мне правда хотелось отдохнуть. Огромной ошибкой было сказать об этом психологу: довольно быстро они нашли какое-то заболевание почек и признали меня негодным для строевой военной службы. Так что я провел свои последние летние каникулы в Сарапуле, а потом явился по университетскому распределению в отдел кадров железной дороги. Федеральная ветка железной дороги проходила и через Сарапул, однако меня направили в глухую деревню на перегон. Не бригадиром, не мастером, а простым монтером пути третьего разряда. Кто знаком с темой, знает, что монтеры пути — это просто грязь. Они занимаются самой тяжелой работой, их работа бесконечна, каждый день они обязаны следить за техническим состоянием путей. Зарплата моя тогда была что-то около восьми тысяч рублей (это был 2010 год), а пенсию по потере кормильца я уже не получал: ее платят до совершеннолетия или до окончания учебного заведения. При этом я работал в бригаде алкашей в глухой деревне. Работа была очень тяжелой. Чтобы вы понимали: железнодорожный костыль — это такой гвоздь толщиной в большой палец и длиной примерно в ступню. Применяется для того, чтобы крепить рельс к шпале. Забивают такой костыль вручную — для этого есть огромная кувалда с удлиненным бойком. Сначала ты аккуратно наживляешь этот костыль, забиваешь его чуть-чуть, чтобы он не падал. А потом изо всей силы начинаешь бить этим молотком. К слову, эта кувалда весит килограммов шесть-семь. К этому довольно быстро можно приноровиться, но труд довольно тяжелый. Для того чтобы вытаскивать костыли из шпал, есть специальный инструмент — лапа. Это гвоздодер толщиной в руку и высотой метра два с половиной, он весит килограммов пятнадцать.

Так что бывшему компьютерному гику, бывшему студенту такая взрослая жизнь как-то не очень понравилась. Я опишу свой обычный рабочий день. Я вставал около четырех часов утра, шел на железнодорожный вокзал, ровно в шесть садился на электричку, где-то к семи приезжал на свой околоток. Ровно в восемь мы шли на работу. Грузили на тележку весь инструмент (килограммов сто — сто пятьдесят) и отправлялись вдоль железной дороги, километров на пять — на шесть. Помимо того, что работа была тяжелой, было очень холодно зимой. А летом, напротив, было очень жарко. Зимoй, казалось, всегда дул холодный ветер. Я работал в фуфайке, штанах-ватниках, шапке-ушанке. На обед мы в лесу разводили костер и грели свой суп. Бывалые железнодорожники таскали с собой термосы. Я же отогревал замороженный в лед суп прямо в банке. Как только суп переставал быть льдом, его можно было есть. Мне он казался горячим.

Расскажу немного о бригаде, в которой работал. Это были действительно очень хорошие мужики. Мало кто из них доживал до пенсии, у многих явно не хватало зубов. Загорелые, обветренные лица, каменные тела. Это не просто оборот речи: от работы с таким инструментом мои друзья перестали подавать мне руку — рукопожатие мое стало невероятно сильным, и им просто было больно здороваться со мной, о чем мне не раз говорили. При этом сам я как был тощим студентом, так и остался.

Перспектива карьерного роста, которую рисовали мне мои начальники, сводилась к командованию этой бригадой.

Но вернемся к моему дню. С восьми утра мы начинали работать. Обедали в сугробе рядом с путями, потом снова работа, заканчивали в пять часов вечера. Поскольку ветка была федеральной, поезда курсировали здесь часто, то есть пять-шесть раз в час мы бросали инструмент и отходили от рельсов метра на два. Мимо пролетал поезд. Поначалу это завораживало, пугало, но довольно быстро стало привычным. В 18:00 я садился на электричку в Сарапул, где-то в 19:00–19:30 был дома. Затем помыться, поесть и лечь спать, чтобы ровно в четыре утра опять проснуться. В таком режиме я выдержал всего год, но, несмотря на это, все это время регулярно продолжал писать — видимо, это была отдушина в условиях постоянной усталости и беспросветного будущего…

* * *

Удивительный праздник. Тихо, торжественно, покойно. Любимая серая погода, и теплый пылеобразный дождь облепляет всех собравшихся. Посеревшая от тумана трава не шевелится под ветром, его нет. Шуршание осторожно ступающих ног. Негромкие перешептывания. Все серое, и только гости уже не выглядят размытыми белесыми пятнами, но в своих черных одеждах имеют необычайно резкие очертания. Но лиц нет все равно. Пожалуй, в этот знаменательный день уместны как раз только эти цвета: черный, серый и белый с легким синеватым отливом. Будь я художником, я нарисовал бы этот пейзаж именно этими цветами — они как нельзя лучше передают торжественность события. Замечтавшись, созерцая, совершенно забыл о гостях. Их немного, все знакомы, все одинаково величаво угрюмы. Шепчутся, неловко ведут беседу. Молчат. У кого-то по серой маске течет вода. Кто-то просто побелел и не может стоять. Волнительное событие никого не оставило равнодушным. Однако по неясному сигналу все приходит в движение. Хаотичное блуждание пришедших выстраивает их в короткую очередь. Каждый с коротким торжественным словом и пригоршней земли подходит к открытой могиле с закрытым гробом. И пусть под крышкой я слышу лишь стук мелких камушков и приглушенные голоса, однако окружающий покой просочился ко мне через неплотно сбитые доски каплями моросящего дождя. Хорошо, что никто не увидел, как покойное лицо неожиданно расплылось в жутковатом оскале, на который только и способен был я при жизни. Первая тяжелая пригоршня земли упала сверху, за ней сразу следующая. Частые удары становились тем глуше, чем толще слой земли покрывал мой саркофаг, тем теплее становилось. Великая Тьма. Какое же блаженство, оказывается, ощущать тепло и покой. Уже не слышно стука земли. Не слышно усердно работающих лопат. Тихо, тепло, покойно и незыблемо. Два удара в районе груди нарушили тишину саркофага.

* * *

Бывает такое, что, когда чего-то очень долго ждешь, оно приходит и… ничего. В голове сто раз промотаны все чувства, переживания, сомнения. Ожидаемое событие оказывается уже пережитым. В этот раз получилось что-то похожее.

В тесном гробу грудной клетки стучало усталое сердце. В тесном деревянном гробу мертвый открыл глаза. И не было в этом ничего сверхъестественного, ведь каждого из нас порой мучает бессонница. Особенно при большой усталости очень трудно бывает уснуть. Как и при жизни. Пустыми глазами смотрел в пустую темноту. Все было так обычно, что неожиданно захотелось проверить будильник на телефоне. Но, вовремя спохватившись, не дал мыслям разбудить еще и мозг. Поэтому лежал неподвижно. Не слушая сердце, слушал тишину, которая может быть только здесь. Ощущения были похожими на те далекие, детские, когда ложишься вечером спать, а внутри спокойно и тихо, потому что наступили каникулы и завтра никуда не надо, и целую неделю свободен.

Незаметно для себя, воспоминаниями и прочим, пробудил мозг. Сон совершенно слетел. Руки сами собой скрестились на груди и обняли плечи. Так гораздо проще уходить в вечность. Этому я научился у мумий, о которых читал в книгах. Их бальзамировали в такой же позе.

Все движется по кругу. Так и мысли мои вернулись сейчас ко мне — те, что были когда-то, когда в своей пустой, серой комнате я лежал на полу и вглядывался в милое лицо Луны. Только тогда все было гораздо страшнее. В нынешнем моем предзакатном состоянии меня совершенно не страшило одиночество, мне не надо бояться наступления утра, нелюбимые дела и маски не беспокоят меня. Но тогда было страшно. Одиноко, холодно и безумно тоскливо. Помню, как молился в Пустоту о том, чтобы не проснуться. Скольких сил и терпения стоило натренировать себя не видеть ночами полные безумия сны. Выключать себя на ночь в безмятежное забвение, очень похожее на Смерть. Сколько всего передумано в эти часы перед сном. Сотни страхов, бредовых видений — все это было. Теперь всего этого нет. И осознание этого действовало лучше любого снотворного.

Как и всегда бывало, мысли начали путаться. Сердце успокоило свой ритм. Дыхание замедлилось. Больное сознание угасало подобно потухшей свече. Несколько секунд в голове тлели обрывки бессвязных мыслей, после неярко вспыхнул образ растущего неба.

По инерции пару раз поднялась, а затем опустилась грудь. Тихо ударилось о ребро сердце. И замолкло. Еще одна искра от костра потухла в темноте ночного неба.

«Время смерти — двадцать два часа тридцать две минуты», — слова дежурного врача психоневрологического диспансера звучат сухо и напряженно. Одной рукой зажигал сигарету, другой закрывал лицо еще одного окочурившегося психа простыней. По коридору кто-то шагал в сторону комнаты с трупом. «Наверняка старший», — успел подумать дежурный врач, как дверь осторожно открылась и в помещение вошел заведующий. «Ну и чего у нас тут?» — уверенным голосом поинтересовался он. «Степаныч, да шут его знает. Он же у нас тихий был. Витал себе где-то, бубнил чего-то. Все стены исчиркал писаниной своей. А вчера в обход-то пошел я, мимо его палаты прохожу, а тихо там слишком. Он же обычно шуршит, то пишет чего, то шепчет. А тут тихо. Вот я, значит, сунулся к нему, а он ласты на плечах склеил — и лежит, не дышит. Мы его с Валькой всяко откачать пытались. Не судьба, видать».

* * *

Упал, ударился, разбился на мириады мельчайших осколков. Растаял и обратился паром, чтобы воспарить в облака. Легко мне ветром быть, легко шептать вместе с травами, среди могучих деревьев, гнаться за реками, пересвистываться в камнях. Легко заигрывать с птицами, наполнять волей их крылья, свою свободу наполняя тысячей сил, что вьются вокруг меня. Я разбит и свободен, я лечу, и только звезды выше меня. На старой скале у древнего моря, спокойного и великого, бесплотной тенью усядусь на самом краю.

Наблюдать за рождением Солнца из его толщи. Черное краснеет, разгорается, желтеет и синеет. Стая птиц на фоне этого великолепия напоминает фениксов, что восстали и несут благую весть всем, кто еще спит. А небо кипит, море кипит. В зарождающемся дне варится новая жизнь, новая мечта. Великое старое светило уже восстало из своей ночной колыбели, и усталое море провожает его последними ярчайшими вспышками. Не медля больше, и я срываюсь с места. Стремительной вспышкой проношусь следом за чудесными птицами новой зари — мимо оживших лугов, мимо рек, озер, гор и дорог. Все просыпается. В эти утренние часы нет зла, только радость и ликование: удалось пережить ночь, и наступил новый день. Чистое небо, чистый воздух, чистый новый мир, как ребенок, забывший обиды вчерашнего дня, протягивает руки к своему родителю и греется в его улыбке, и улыбается сам.

Черной стрелой проношусь мимо всего этого. Останавливаюсь на лесной опушке, в волшебном утреннем дворце, чтобы наблюдать за чудом. Царица мира, игра света и тени устраивает представление — и уже на белом ковре проснувшихся цветов начинается оно. Ветер теребит кроны деревьев, неведомые птицы разлетаются тенями в разные стороны. Чуть сильнее порыв — и их всех разогнало в разные стороны. Утренний кукловод-ветер делает мастерское движение, и на лесной поляне тенью рисуется величавый лик. Блеск нерастаявшей росы образует корону. На короткое мгновение потрясенный мир молчанием приветствует свою королеву.

Но Солнце движется дальше. Чудное видение пропадает, и жизнь устремляется в свое привычное утреннее русло, чтобы наутро быть готовой к новому чуду.

«Что? Что это?» — руки дрожат и плохо слушаются. Голова раскалывается от боли. Кажется, я упал. Руки нащупывают волосы, пальцы касаются сочащейся кровавой раны. Стремительной молнией поражает воспоминание о падении, о том, что было до него. Ужас заставляет открыть глаза. Уже знаю, что они увидят. Черное дуло пистолета смотрит холодно и презрительно. Вспышка, удар тяжелейшего молота по груди. Тело слабое тянется за духом к стрелявшему. Контрольный в голову освобождает.

Упал, ударился, разбился мириадами мельчайших осколков. Растаял и обратился в пар. Коротко вспыхнуло сознание и пропало в Пустоте.

* * *

«Чего стоит один против сотни чужой злобы? Жуткая вещь — стоять в пустом коридоре и наблюдать длинные тени, растущие в твоем направлении. Игра света с Тьмой, спрятанная в маленьком объеме чужого пространства. И рад бы отойти, рад бы заслониться от недоброго внимания, да вот только коридор пустой. А значит, и не от кого отходить и заслоняться. Жуткая, просто невыносимая вещь: пишешь о ней, и дрожат пальцы. Пустой, немой и бездыханный, сотканный из тысяч чужого внимания и разных случайностей всеобщего хаотического закона порядка, разбиваемый сотней чужой злобы и не вправе пошевелиться. Удивительные слова по своей неприкрытой агрессии пришли в голову и взбудоражили сознание непонятно зачем. В мире одиноких людей это происходит ежечасно. Сотни чужой злобы создают новые законы, через которые тысячам чужого внимания трудно пройти. Мы даже не сон Бога. Мы сами свой интерес, любопытство и глупость. Чужая злоба нам в преграды. Всё. Мрачное просветление перестало быть. Вновь опустошен, и слова замолкли. Закончить можно так…»

На этом почерк перешел в неразборчивую вязь, страницы слиплись и пропитались чем-то с неприятным видом и запахом. Так закончился дневник обитателя палаты номер 13.

* * *

В период работы на железной дороге я много пил, часто болел, очень сильно уставал. Было дело, срывал спину и не мог ходить неделю. В это время я начал жить с Мариной. Сейчас я понимаю, что единственное, что было у нас с ней общего, — это пьянство. Когда мы познакомились, она была миниатюрной и довольно симпатичной девушкой. Простой характер, простая красота юности. Главное, что меня в ней привлекало, — она хорошо относилась ко мне. Она заметила мое трудолюбие, мою целеустремленность, мой ум, признала, что во мне все это есть, и мне не нужно было это доказывать. Естественно, этим она сразу завоевала мое сердце. Позже выяснилось, что у нее довольно неблагоприятная семья: мать и брат — алкоголики, а средний брат в тюрьме. Еще позже выяснилось, что ее миниатюрность связана с недоеданием. То есть питалась она крайне редко и чем попало. Когда я это узнал, мое сердце просто обливалось кровью от жалости. Наверное, именно благодаря этому я и смог продержаться так долго на железной дороге: мне хотелось помочь ей. Довольно быстро Маринапереехала ко мне. Сам я жил в квартире матери, пока она странствовала по морям. Моя девушка нигде не работала, мы жили на мою жалкую зарплату — потому что я чувствовал ответственность перед ней; других вариантов у меня не было. Сжав зубы, я продолжал работать на железной дороге. Вечерами по пятницам мы напивались вдвоем. На самом деле это хорошее воспоминание: под воздействием алкоголя человек становится более открытым. Я высказывал все свои мысли, она слушала, вставляла какие-то свои замечания.

После очередного больничного из-за сорванной спины я понял, что больше так не могу, и начал искать работу в Сарапуле. У меня был диплом о высшем образовании, полученном в университете довольно крупного города, я был молод, язык у меня хорошо был подвешен, поэтому я довольно быстро нашел работу — строителем-конструктором в строительном бюро. Следует отметить, что я хотел стать хорошим строителем-конструктором. То, что мне пришлось изучать в университете, меня не интересовало, но 3D-моделирование, автоматизация проектирования, внедрение различных программных средств для автоматизации — все это интересно мне до сих пор. Я уволился с железной дороги и, наврав с три короба, какой я замечательный специалист, устроился в проектное бюро в нашем городе. Моя девушка все еще нигде не работала. Более того, она даже не хотела нигде работать.

Довольно скоро выяснилось, что мой новый начальник крайне неуравновешен: он кричал на меня, ругался. Платил мне крайне низкую зарплату. И все равно это было лучше, чем железная дорога. Мы проедали и пропивали почти всю зарплату, остатка едва хватало на коммунальные платежи. Внезапно пришло письмо от судебных приставов. Напомню, что я учился по направлению от железной дороги, для получения этого направления был подписан договор, по которому железная дорога обещала покрыть все расходы на мое обучение, а я, в свою очередь, обещал вернуть деньги после окончания университета честной работой на железной дороге. Поскольку я проработал всего год, за четыре года железная дорога решила с меня спросить. Сумма на тот момент казалась фантастической — около ста тысяч рублей. А я зарабатывал около десяти.

В итоге выходило, что мне нет и двадцати пяти лет, у меня нет никаких сбережений, никакой перспективы, у меня на попечении взрослая девушка, мой начальник постоянно кричит на меня, помочь мне никто не желает. Уже тогда я заметил, что не так уж сильно люблю Марину. От еды в достатке, от ничегонеделания моя хрупкая юная девушка очень быстро и сильно располнела, причем не чуть поправилась, а реально располнела. Я же без всяких идей и планов продолжал пить с ней, в этом она меня охотно поддерживала. В какой-то из вечеров мы опять напились. Я уже не помню, о чем был разговор, но она произнесла фразу, которая что-то зажгла во мне. Она сказала: «Ты правда надеешься бросить пить? Все, о чем нам стоит мечтать, чтобы не упасть на дно слишком рано». Я очень разозлился тогда на эти слова. Но с горечью для себя принял ее правоту: если бы я продолжил жить, как жил, то все, на что мне стоило бы рассчитывать, — это не упасть на дно слишком быстро.

* * *

Поскольку я не рассказываю ни про мать, ни про брата, ни про своих друзей, может показаться, что я был полностью один. Но это не совсем так: мы довольно часто созванивались с матерью, встречались с братом, я даже как-то ему помогал с чем-то. У него двое сыновей, я успел нанянчиться с обоими. Довольно часто встречались с моими друзьями — естественно, чтобы пить. То есть, так или иначе, моя жизнь была на виду. Но от той пропасти, к которой я шел, мог себя отвернуть только я сам. Я не могу сказать, что кто-то когда-то мне чем-то помогал. Да, у меня была мать, и действительно, как опекун, она помогла мне закончить школу, подать бумаги в университет — собственно, это все. Какие-то жизненные советы мне никто не давал. Денег после того, как я уехал в Екатеринбург, я у матери не брал. И это был мой личный выбор с целью закалить самого себя. Не раз потом услышал упреки от матери — мол, ради тебя пошла на моря, а ты от моей зарплаты отказался. К слову, во все времена на флоте хорошо зарабатывали. И не стоит забывать тот ад, который мама мне устроила, приведя домой животное, которого она называла моим отчимом. И хоть я давно понял и простил собственную мать, объективно — лучше бы я в приюте вырос. Но субъективно я вполне доволен.

Мой брат и мои друзья никак не интересовались моей жизнью — от слова «совсем». С друзьями я встречался, пил, общался, но их собственные проблемы заботили их куда больше. И это нормально для совершенно не связанных людей, но не для друзей. Я говорил, что люблю мою девушку. Я закрыл буквально все ее потребности, благо их было немного. Я говорил, что люблю свою мать. И на ее лечение я трачу больше денег, чем на свое лечение, и всячески помогаю ей в ее старости. Если я говорил какому-то человеку, что он для меня чего-то стоит, — я делал все для него. Но о моих друзьях, о моей семье этого не скажешь: все, чего я добился, все, что есть у меня, — это только благодаря моим усилиям. Наверняка и в инвалидном кресле я оказался только благодаря себе. Но выберусь из него я тоже только благодаря себе. Когда я протрезвел после того откровенного разговора с моей девушкой, я позвонил своей матери и вкратце рассказал ей все. И как бы абсурдно это ни звучало, она позвала меня на флот — простым матросом. Сначала я очень скептично воспринял эту идею: отучиться в аду пять лет, год прослужить на каторге — и после всего этого уехать на флот, в другой конец России? Но если оглянуться, в моей судьбе подобные повороты были уже делом обычным. Поэтому, немного посопротивлявшись, я принял предложение матери.

* * *

На самом деле флот — это самые светлые впечатления в моей жизни. Я узнал, что такое команда, что такое общее дело. Путешествовал по реке и по морю, попадал в шторм. Но мой путь, моя Судьба заставили меня вернуться на берег. Но обо всем по порядку. Поскольку у меня никогда не было жалоб на здоровье (их нет даже сейчас — да, я езжу на коляске, да, меня плохо слушаются конечности, но я знаю причины этого и жаловаться мне не на что), я довольно легко получил все документы, необходимые для трудоустройства. Моя мама договорилась с капитаном, и я отправился в Питер. В первый день до обеда подал все документы, в следующий день до обеда нужно было получить их обратно вместе с судовой ролью и предписанием явиться на такой-то теплоход. В первый день я целый день гулял, а вечером, перед возвращением в гостиницу, решил сходить в суши-бар. В те годы они только начали появляться, и мне это было очень интересно, как и само понятие суши. Хотя денег, конечно, в кармане было немного. В те годы я очень много курил, поэтому специально искал заведение, где можно курить, — и нашел. Официантка посадила меня за столик. Зал был почти пустым. На столе была только ваза с цветочками и меню, и почему-то не было пепельницы. В меню мне был интересен только раздел «Напитки», а в нем — самое дешевое пиво. Ну и, конечно же, какой-нибудь сет. Довольно быстро я нашел и дешевое пиво, и самый дешевый сет, сделал заказ и стал ждать. Почти сразу мне принесли набор палочек, чайничек с соевым соусом и маленькое блюдечко. Что едят палочками, я знал, но как это делается, как их держать — понятия не имел. Блюдце было довольно глубоким. На соседних столиках тоже не было пепельниц. Я решил, что это и есть пепельница. В общем, к моменту, когда принесли заказ, в этом блюдце было три окурка. Немного опешив от такой картины, официантка достала из кармана самую обычную пепельницу и недовольно сказала, что сейчас принесет новую миску под соус. Мне стало очень стыдно. Но это еще не все: я же не умел пользоваться палочками, поэтому, когда она пришла во второй раз, попросил вилку. Она не стала спорить и принесла. Уже тогда я начал ловить на себе взгляды удивленного бармена и остальных официантов. Покраснел как рак: я, как самое эталонное быдло, вилкой ел роллы, запивал их дешевым пивом и беспрестанно курил. Минут за пятнадцать-двадцать закончил, расплатился и выбежал оттуда. Заткнул уши наушниками, закурил очередную сигарету и направился в отель. Только музыка, прохлада и питерская сырость вскоре помогли мне забыть свой позор. В этот же день я купил билеты до Астрахани. Посадка на поезд была вечером. Утром я пришел в отдел кадров, получил все необходимые бумаги и вышел из здания уже матросом второй категории. Кстати, документы матроса у меня до сих пор сохранились.

Рядом со зданием отдела кадров был «Макдональдс». О нем я тоже только слышал и ни разу там не бывал. Поэтому и решил зайти. В будний день, утром, в заведении почти не было народа. Я заказал себе большой бутерброд (гамбургер) и кофе. Но странное дело — здесь опять вышло, что я какой-то не такой: ведь всем нравилась еда в «Макдональдсе», а мне она не то что просто не понравилась — меня чуть не вырвало, когда я это ел! Навсегда мне запомнился этот желто-зеленый сыр, эта удивительно жирная котлета, а также самый пресный кофе, который я когда-либо пил. Собрав всю волю в кулак, я все-таки доел буквально все. Много позже я понял, что это, вообще-то, совершенно нормально — не любить еду из «Макдональдса». Но реклама говорит нам совершенно обратное. Сытый до рвотных позывов, я отправился на вокзал ждать своего поезда. У меня было много времени, с собой был блокнот, и я сел писать — прямо в зале ожидания.

* * *

В самом мрачном из своих рассветов демон не ожидал узнать чуждого взгляда. Так ребенок с холодным интересом смотрит на муравья, который горит под увеличительным стеклом. Так Солнце смотрело на него. И скрыться не удавалось обычными способами. Ничего не удавалось, и все сыпалось из рук. Черный принц растаял под этим злым взглядом утреннего бога, и пустая тень его пустилась бродить по коридорам улиц и чужим делам. Пустая и безголосая, без смысла, без цели и осязаемости двигалась по четко очерченному дневному кругу, вслед за Солнцем повторяя одни и те же движения. Только движения тени не создавали вокруг себя ничего. Никого не задевали и вряд ли были хоть кем-то отмечены. Теперь он невидим, бесплотен и, что удивительно, свободен. Он сам выбирает себе направление, ведь его никуда не зовут. Он сам выбирает свои мысли, поскольку они никому не интересны. Даже самостоятельно решает, когда их озвучить, его все равно никто не услышит. Тень пуста и прозрачна, и за его плечами чужая вечность. Трудно узнать в дымчатых парообразных разводах, висящих в воздухе, существо, которое рисует реальность день ко дню. В час, когда Солнце отпустит его, а Черная пелена накроет замерзшие белые пустоши людских поселений, тень обретет черную плоть, у Мертвого разума проявятся когтистые лапы, в которые он неумело возьмет кисть, чтобы рисовать вчерашний день, чтобы каждый смог пережить его, как пережил его он. Позже, усталый, он умрет до утра. Пока чуждый взгляд чужого Солнца не прогонит во мрак, оставив виновную тень повторять все те же самые нелепые движения чужих жизней.

* * *

В начале своей книги я обещал рассказы типа литературных клипов на песни, которые я слушал. И хоть я не говорю об этом явно, не называю групп и названий песен, все эти рассказы — отражение той музыки, которую я слушал. Музыки тяжелой, депрессивной, но крайне необычной. Поскольку в то время у меня были как бы друзья, я слушал музыку, которую предпочитали они. Это был попсовый русский рок — «Король и Шут», «Чайф», «Сплин», «Пилот», «Люмен». Но, да простят меня фанаты этих групп, это музыка ради денег, она построена в лучших традициях маркетинга: есть определенная целевая аудитория, подробно изучены ее вкусы и интересы, на основании этого выбраны определенные темы для песен. Редко к этому добавляется какая-то изюминка. Например, у того же «Короля и Шута»: к стандартным темам целевой аудитории они добавили фэнтезийный антураж. Если вдуматься, в этой музыке нет никакого протеста, нет никакого посыла. И хоть нет буквального посыла «платите деньги», но мерч, атрибутика, концерты, альбомы — все это стоит очень немалых денег. Но стоит заметить, что все это мое личное мнение. Наверняка, если бы я понимал эту музыку и вдохновлялся ею, моя жизнь была бы гораздо проще. Конечно, без всех этих трипов наяву, без всех этих сложных чувств — но, видит бог, я бы прожил без этого всего. С превеликой радостью я бы прожил совершенно обычную жизнь. Был бы плохим мужем, плохим сыном, плохим работником. В общем, совершенно типичным. Но все есть так, как есть, и это мой путь, и я принял его и пройду его до конца.

* * *

В своей тишине слышу твое кровоточащее сердце. Слышу, как в непроглядной темени алеет горячая кровь, что толчками разгоняется по всему твоему прекрасному телу. Слышу твой страх и неуверенность. В нашей тишине бьется всего одно сердце. Второе сердце молчит. И благодаря его молчанию есть наша тишина. За все приходится что-то отдавать. За наши небесные блуждания, за грохот небесных сфер, за черные застывшие зеркальные озера отдан был всего лишь неспешный ритм моих нечетких сердечных ударов.

В нашей темноте больше нет красок, кроме алых кровавых росчерков. Зато они горят так ярко, и мы мотыльками летим на этот, манящий разум и черную душу, огонь. Великая Тьма ведает, какое наслаждение упиваться с тобою горячими живыми фонтанами. Боюсь смотреть на тебя в эти моменты, боюсь думать, что ты смотришь на меня. Крупные рубиновые капли сливаются в струи на белоснежной шее. И ни один художник не передаст этого великолепного сочетания цветов и форм.

В свете луны, которая только сгущает мрак, мы кружим вокруг случайного гостя нашего пиршества. И этот животный танец беспечен и легок. Так старое Солнце кружит хоровод с молодой Луной. Так кружат осенние листья, отдающие последние почести умирающему лету. И бесконечность пиршества, безумная эйфория, безумная жажда и упоение. Все заканчивается, когда последние сполохи багряного живого костра угасают на наших веселых устах.

И мы возвращаемся под землю. В нашу тишину, в которой стучит только твое сердце. В нашу темноту, в которой мне не видно ничего, кроме твоего прекрасного тела, озаренного внутренним кровавым огнем. В нашем склепе достаточно места. Мы засыпаем, чутко почуяв занимающийся рассвет. И твой страх и неуверенность засыпают раньше, чем ты. Я засыпаю позже.

Я уже знаю, что крестьяне поутру найдут очередную растерзанную жертву. Местный боговер соберет жадную к расправе толпу. Кричащая, сопящая и гневная еда ворвется в нашу темноту, и слепящий глаз Солнца заглянет в наши покои. Топотом своих грязных сапог они растопчут нашу тишину.

Тяжелый камень надгробия падает на пол усыпальницы и разбивается надвое. Мерзкая живая древесина поджигает мое тело, и я рассыпаюсь прахом, что так долго прятался от смерти. Но ты живая и потому умираешь — медленно и мучительно. Своим живым воем заставляешь покрыться сединой каждого, кто посмел нарушить наш покой. Второй удар молотка по осиновому колу разрывает твое кипевшее жидким огнем сердце. И ты спешишь ко мне, в наш уже вечный Мрак и Тишину, — моя Мертвая Невеста.

* * *

С каждым выдохом туман все плотнее. Он уже вовсе осязаем. В нем не осталось почти ничего. Картины, которые являются, слишком сумбурны. Их трудно облечь в слова и украсить эмоциями. Хотелось бы сказать, что мир стал страшнее. Однако я стал еще более слеп.

Нет ни тени сомнения, что происходящее продолжает происходить и наблюдатель всему этому нужен не более, чем пресловутой рыбе зонтик. Но что-то стараешься не замечать, что-то от этого уходит от взгляда. Есть непрекращающееся ноющее ощущение грядущего. Неизбежность завтра только тем и пугает, что может никогда не закончиться. Не вызывает сомнения только факт собственного рождения. Я вновь проснулся.

Примечательно, что дождь в Средние века был точно таким же, как и во все остальные. Злой холод мешался со злой сыростью, перемешивался ветром и убивал всю радость вокруг. Тяжелые тучи мешались тяжелыми сапогами в земельную грязь. Неизбежно наступал сотый день пути. Лошадей не осталось. Не осталось еды. Была только вода. Военная машина, страшная и помпезно-возвышенно громоздкая сейчас, едва сверкала единственным уцелевшим глазом. И в блеске этом не было яростного пожара надвигающейся бури битвы. Было только безумное отчаянье и боль. Странно, но я не знал, куда мы идем, кем мы разбиты и что ждет нас дальше. Я знал только, что этого не знает никто. И это невежество объединяло нас. Заставляло первых идти относительно ровным шагом, прикрывать раны плащами, чтобы прикрыть командиров, всенепременно разрабатывающих план. В средних рядах уже слышались стоны и брань. Нет-нет, кто-то падал в грязь. Кто-то тут же поднимался, кто-то поднимался чуть позже и шел уже в дальних рядах. Кто-то уже не вставал. Но и в середине шли с непоколебимой уверенностью, что командиры впереди указывают путь — единственно верный и ведущий к Покою. В задних рядах раненые волокли себя и еще более раненых. Вся эта картина со стороны напоминала исполина, чей плащ тащится по грязи — чуть повыше подернутый грязью, но все еще рубиново красный; ниже — серее и в дырах; и у самой земли — изорванная тряпка, отдаленно напоминающая остальное одеяние. Так и тут: неясно было, где кончается кровавый след и начинается этот жуткий марш. Марширующие бесконечно выныривали из тумана и в тумане же пропадали — вслед за собственным невежеством или, как им казалось, за командиром.

Шел сотый век пути. Говорят, нам осталось еще немного. Говорят, нас осталось еще чуть-чуть. Жаль, не видел, кто говорит. Да и не слышал. Но нужно идти…

* * *

Говорят, все закончится Тишиной. Придет Тишина, и умолкнут даже звезды. Последняя мысль растворится в Пустоте, и некому будет лицезреть ее бесконечное величие. Грядет Тишина и Покой. Но пока мир отчаянно шумен и светел — спрятал под снегом старые серые шрамы городских улиц и холодно улыбается небу сотнями усталых уличных фонарей, что склонили головы вниз, неспособные увидеть даже край неба. Олицетворяя своим существованием весь род людской, стоят уличные фонари под снегом, дождем и ветром. Обреченные на вечность, в полнейшем одиночестве, связанные друг с другом, но оттого еще более одинокие, смотрят понуро вниз, в грязи угадывая отблески Солнца. Неспособные голову поднять, чтобы увидеть небо и звезды, в болезнях и страданиях, в удаче встать на место посуше и потеплее. Но все равно бесконечно несчастные в поисках неба, уныло стоят и смотрят себе под ноги, не зная тех, кто стоит рядом, кто уже упал, кто стоять не сможет и приклонился к земле. Тех, кто на одних только проводах под снегом спрятался — чтобы уродливой занозой на сером шраме городской улицы оттаять, когда придет весна. И Солнце в лужах чуть ярче. И отражения чуть длиннее. Но все так же непостижимо далекое небо где-то там — в мечтах и фантазиях, в красивых снах.

* * *

Не буду описывать путь до Астрахани. Я ехал, читал книгу — собственно, и все. Помню только свое удивление: я выехал из снежного еще Питера, а по мере приближения к югу России снега становилось все меньше и меньше. В итоге в Астрахани я слез с поезда вообще в лето, а был примерно март. Все еще находясь в России, я попал будто бы в другую страну. Здесь совсем не было снега, преобладали двухэтажные дома, а люди — коренастые, загорелые, европейской внешности — говорили с сильным акцентом. Среди них я довольно сильно выделялся.

Удивительно, но в пути в Астрахань я не испытывал никакого страха, хотя я в одиночку сорвался на другой конец России, по сути, в пустоту, и абсолютно не знал, чем буду там заниматься.

Удивила меня и довольно долгая дорога до порта — южные города довольно большие по площади. На теплоходе ОТ-2454 меня встретила моя мама. Оказывается, мне уже подготовили каюту. На чистой кровати лежал набор спецодежды. Поэтому я сразу переоделся и спустился в красный уголок. Красный уголок — это действительно судовой термин. Это место отдыха и приема пищи команды. Там стояли два больших стола, еще было окно выдачи из камбуза и телевизор. Так как я был с дороги, мама решила меня покормить. По старой своей привычке я забился в самый угол длинного стола. Потихоньку вся команда стягивалась на обед. Первым пришел старший помощник капитана — улыбчивый человек, где-то за 50 лет, довольно крепкий, относительно меня довольно низкого роста. Правда такова, что распрямиться в коридоре я не мог: чтобы не снести головой потолочные светильники, мне надо было пригибать голову. Поэтому, если я говорю: «Относительно меня был низкого роста», это значит, что он был совершенно нормального роста. При моих чуть ли не двух метрах все кажутся низкими.

Я привстал, представился и протянул руку. Старший помощник тоже представился, пожал мою руку и сказал: «Вообще-то, это стол для комсостава». Для меня это прозвучало как шутка, но я не стал перечить более старшему во всех смыслах человеку и молча быстренько пересел за другой стол. Много позже я узнал, что, оказывается, на судне есть негласная традиция: весь командный состав питается за одним столом, а рядовой состав — за другим. Сначала это показалось мне какой-то дикостью, проявлением высокомерия, но довольно быстро я избавился от таких мыслей, поскольку все на флоте организовано четко, у каждого в команде своя роль, это одна большая машина, и такое разделение столов в красном уголке только подчеркивало роли командного и рядового состава без цели оскорбить или принизить. Все обедали вместе, но у рядового состава свои разговоры и задачи, а у командного состава они совсем другие. Когда команда собиралась вместе, она обсуждала какие-то вопросы, прежде всего рабочие. Например, боцман (старший матрос) мог объявить, что в такое-то время надо будет прибраться в трюме на носу. За соседним столом обсуждали следующие рейсы и какие-то вопросы судовладельческой компании. Все эти детали — распределение ролей, дисциплина, субординация и устав несения вахтенной службы на судах речного флота, который мне дали изучить в первую очередь, — произвели на меня большое впечатление. Вся команда, все тринадцать человек стали мне примером, хотя некоторые члены команды были моложе меня, а одному матросу было, если я правильно помню, всего 22 года. Он учился в профильной академии и проходил практику. Я ничего не знал об их семьях, не знал, кем они были на берегу, но я и не хотел этого знать — здесь и сейчас я полностью доверял капитану и командам старших по званию. В уставе, который мне выдали для изучения, были ответы буквально на все вопросы, хотя это была совсем небольшая книжка. В любой непонятной ситуации полагалось читать устав, а на любой вопрос, которого там нет, мог ответить капитан. Еще в уставе был прописан приоритет ценностей: высшая ценность — это груз, далее — судно и только потом — экипаж. Это было созвучно с моей личной философией: нет ничего важнее цели, а если для достижения цели ты не можешь чего-то сделать, найди того, кто сможет сделать это за тебя.

Сама служба была довольно сложной. Опишу свой обычный день. Вахту я нес на мостике в рубке в качестве матроса-рулевого. Поскольку я с детства на флоте с матерью, основные правила судовождения мне были уже известны. К тому же я не раз и не два стоял за штурвалом. Всего у меня было две вахты в сутки по шесть часов — с шести до двенадцати утром и с шести до двенадцати вечером. В конце каждой вахты я должен был делать уборку в салоне — то есть пять часов сидел за штурвалом, час занимался уборкой. Нужно было промыть шваброй все полы в салоне и туалеты на каждой палубе и почистить унитазы.

Расскажу о составе команды. На борту всегда присутствовало восемь человек: капитан или первый помощник, второй помощник, электрик, два рулевых матроса, два матроса-моториста и повар. Сейчас, спустя столько лет, я все еще помню всех по именам. Четыре матроса всегда были на берегу, через месяц они менялись. То есть вся служба проходила вахтой: месяц через месяц.

Хотя у меня были свои достоинства (ведь я имел высшее образование и очень хорошо разбирался в электронике), я не стремился этим похвастать и скромно, добросовестно выполнял все приказы и поручения. Это заметили командиры и довольно часто хвалили меня перед моей матерью. Мама была на пароходе поваром и готовила еду очень хорошо и быстро (да и сейчас она готовит так же). Такой повар, да еще когда он довольно коммуникабельный и не плетет интриг, — на флоте большая редкость. Поэтому мою маму на пароходе очень ценили, всячески выказывали ей уважение, так что она сумела подружиться с командой, хотя и была очень мнительной.

Помню один случай. Мы стояли в порту в Ростове, маме понадобилось срочно в больницу на берег. Она просто предупредила капитана, поставила меня на камбуз, объяснила, что хотела сегодня приготовить. И всю свою вахту я провел за готовкой обеда. На меня это произвело просто невероятное впечатление: я осознал всю важность повара на корабле. Тогда моей матери даже вызвали такси туда и обратно, настолько ее уважали. Судя по тому, что мне рассказывали матросы с других судов, такой атмосферы, обстановки, как на нашем судне, не было больше нигде. На других судах процветало пьянство, в порядке вещей была такая практика, когда командиры третировали рядовой состав. К примеру, пьяный командир выгонял на палубу двух вахтенных матросов. У одного было ведро с забортной водой, у другого — ведро с краской и кисточка. Упражнение называлось «Покраска палубы в шторм». Первый матрос полведра воды выливал на палубу, второй начинал быстро красить — прямо по сырой палубе. Через десять-пятнадцать секунд первый матрос выливал оставшиеся полведра. Задачей первого матроса было смыть всю краску. Задачей второго — нанести краску как можно лучше. Такие «веселые старты» могли продолжаться часами. И все понимали, что это просто пьяная блажь командира. Благо на нашем теплоходе такого не было. В этом отношении наш пароход был чуть ли не уникальным. У нас все уважали всех.

Я очень хорошо разбирался в компьютерах, очень быстро настроил GPS-навигацию на главном компьютере в рубке. Более того, установил программу для навигации у себя на ноутбуке и при помощи телефона всегда знал, где в данный момент находится наше судно. Просто блажь, но мне было интересно — и я сделал. Боцман и электрик очень любили компьютерные игры, но капитан не разрешал им играть на главном компьютере судна. Поэтому они скинулись, и я помог им собрать компьютер специально для игр. Через 3G-интернет я качал игры, чем опять же вызывал еще большее уважение.

Все это время я не переставал писать.

* * *

Кажется, что сон никогда не прервется — он бесконечен, как круг. И только циферблату известна разница предыдущего и следующего мгновения, часа, дня, века. Я пробовал спать десятки лет, но не менялся даже пейзаж за грязным окном. Просыпался, бродил, натыкался, подыгрывал, как мог, искренне. И опять засыпал. Если попытаться найти смысл хоть в чем-то, то он будет сокрыт в той бездне, что таит в себе фаза угасания или засыпания. Мир выключается и не существует десятки лет, пока его никто не видит. Главный вопрос не про жизнь, вселенную и все такое. Он в том только и заключается — что будет, если смотрящий сон исчезнет? И ответ на этот вопрос ужасен весьма. Отголоски ответа заставляют все шесть сущностей многоликого ворочаться и бормотать невнятное, а все его тесное узилище начинает ходить ходуном, как ветхая лачуга в ураган. Величайшая тайна всего сущего скрыта на самом непробиваемом дне.

* * *

Совершеннейше беспощадное завтра так же неуклонно заменится на вчера, и никому не ясен останется смысл ежедневного пробуждения на протяжении крайне короткого, но оттого не менее цикличного промежутка времени. Странным становится осознание себя в чужом сне. Циклично, беспорядочно, холодно и страшно до тех пор, пока не придет принятие. И мириады абсолютно разных снежинок вдруг станут собственным отражением. Отражением, которое позволит увидеть собственное снежное несовершенство и принять его, смириться и падать вольно по ветру. И осознанием, что падение — единственно доступный полет, а маняще прекрасные небеса на самом деле глубоко внизу, на самом дне. И летишь, падая, об одном мечтая — чтобы Солнце сожгло прежде, чем дна достигнешь. Чтобы там, на дне, в грязи и тумане не приняли еще одного. Чтобы грязные тучи, что скорбно плачут абсолютно разными снежинками, никогда больше не вспомнили и не проронили вновь несовершенно холодную слезу, принявшую свое несовершенство. Бесконечный круг на деле не такой уж бесконечный. Ничего не меняется, ничего не происходит. Безвольно и бесполезно мелькают белесые пятна в Тумане. А значит, Солнце не сожгло. Значит, полет окончен. А был ли полет? Существует ли Солнце, кроме того, что Черной Пустотой кипит внутри? И там, наверху, все так же грязно и ветрено. И только изредка, глубоко на дне, посреди луж и слез отражается пустая чернота неба со скорбными звездами. Проснись…

* * *

Чувство усталости сменится чувством дежавю в следующий раз, когда я открою глаза. Если поддаться иллюзии и пройтись по ее лабиринтам, выходят удивительные фантасмагории. На этот раз я открыл глаза в поезде. Живой поезд, осмысленно несущийся от пункта А к пункту Б все свое полувековое существование. Все свое существование несущий бессмысленно похожих людей из никуда в ниоткуда.

Но в этой копии города одинаковых людей было неприлично много. Ими был забит каждый уголок зрения. Каждый вдох, каждый жест, каждое движение касались очередного отражения, и они начинали еще более причудливо шевелиться и искрить одинаково пестрой одеждой и одинаково модными словами. Поскольку все они говорили или шевелились постоянно, невозможно было понять, откуда пошло первое движение или жест, остался ли еще тот, от кого зародилось это беспокойное колыхание в живой массе очередной копии города. В этом городе под ногами не было грязного снега и фонари с вывернутыми головами смотрели вверх на черное от смога небо. Здесь все перевернуто. Искрами на асфальте блестит соль, подражая небу. А на небе столько грязи, что боишься испачкать об него голову. В этом удивительном городе среди прочего очень много жизни — многоголовой, смуглой, с раскосыми глазами. Но очень мало живых. Пример некогда живого, но уже бесконечно давно мертвого спрятан неглубоко под землей в зиккурате, на всеобщем обозрении. Нет ни единого шанса понять, какая неясная сила породила копию этого круга. Совершенно абсурдная, наполненная непонятными тварями без смысла или цели, эта копия дышит и сверкает в туман сотней миллионов собственных глаз, расползается все дальше и все безнадежнее. Невообразим сам процесс образования такого Левиафана не на дне самых глубин Ада, а во вполне обозримом иллюзиями тумане.

* * *

Я опишу вам наши рейсы. Основной нашей работой была транспортировка огромных нефтяных модулей с Азовского моря на Каспий — мы курсировали из Ростова-на-Дону, от входного буя с Азова до входного буя в Каспий в Астрахани и обратно. Во-первых, что такое входной буй, наверное даже что такое буй. Это маленькое навигационное устройство, привязанное ко дну, которое моргает лампочками по ночам. Но достаточного размера, чтобы его было хорошо видно днем. И лампочка служит только в темное время суток. Буй стоит строго в определенном месте. Основные типы буев — красный и белый. По белым буям ориентируются при движении по течению, то есть стараются идти как можно ближе к ним. Против течения идут по красным буям. Между этими буями как раз и есть судовой ход. Так, входной буй, точнее, пара буев, обозначает место, где кончается море и начинается река, и наоборот. То есть я выходил в море, хоть ненадолго и недалеко. Поясню также, что такое нефтяной модуль. Для простого обывателя нефтяной модуль — это пятиэтажный дом, который стоит на огромной платформе. Такой модуль не может толкать одно судно. Точнее, может, но оно просто ничего не будет видеть. Поэтому такой модуль транспортируется двумя судами: одно тянет, другое толкает. Скорость движения такого состава примерно десять километров в час, на самом деле даже пять.

На судне я проработал всего одно лето. Ну или, точнее, один год. По-судовому это называется одна навигация — время от выхода судна в работу до постановки его в док. На юге река замерзает довольно поздно. По-моему, только в ноябре я приехал домой в Сарапул. За всю навигацию мы сходили в рейс всего пять или шесть раз.

* * *

Два самых главных события в моей жизни произошли как раз на флоте, и связаны они с боцманом. Я помню его имя и отчество, но здесь приводить не буду. Этот человек обладал невероятной силой и выносливостью, кроме того, у него был опыт и диплом капитана маломерных судов. Поскольку надобность в таких судах пропала, работы у него не было, и в нашей команде он был простым матросом, но негласно считался старшим, то есть боцманом. К тому же он совсем не курил и не пил. Мне это было очень удивительно, я к тому времени уже крепко пил и очень много курил. Поэтому я часто теребил боцмана расспросами на эту тему — как это вообще возможно. Боцман в подробности не вдавался, но рассказал, что раньше очень много пил и курил, но в какой-то момент взял себя в руки и бросил. То есть не кодировался, как многие мои знакомые, а именно сознательно проявил волю и бросил.

Однажды меня чуть не ссадили с поезда за пьяное поведение. Тогда в голове еще крутились слова моей подруги о том, что я никогда не смогу бросить пить. И я решил сделать как боцман: сначала бросить курить. И на самом деле бросил. Но кто пил и курил, знает, что стоит немного выпить, и рука сама тянется за сигаретой. Поскольку бросать курить мне было очень тяжело (да и сейчас, спустя 15 лет без сигарет, курить все еще хочется), то, чтобы не сорваться, я бросил и пить.

Расскажу об этом подробнее. На пароходе курить можно было буквально везде, нельзя было только в красном уголке. Поэтому курил я без остановки, то есть буквально последние мои сигареты, перед тем как бросил, — это три пачки в день. Едва проснувшись, я не бежал умываться или в туалет, но хватал сигарету и искал зажигалку.

В интернете я нашел какие-то таблетки, которые якобы должны помочь бросить курить. Спойлер: они не помогают. И перед выходом в рейс я не купил сигарет вообще. Наверное, это было неправильно — так резко бросать. Но по-другому я не умел и не умею. Я не признаю никаких полумер. Расчет был на то, что «стрелять» я смогу максимум день-два, потом меня начнут вежливо посылать. Так и вышло. Через два дня я достал буквально всех. И сигарет мне больше не давал никто. Первые две недели без сигарет — это ад. Меня ломало. Я был очень агрессивным оттого, что все вокруг курили постоянно. Меня бросало в холодный пот. Таблетки не помогали от слова «совсем». Поскольку ночью состав обычно не двигался, почти все свои шесть часов я отжимался или подтягивался, чтобы хоть как-то отвлечь голову от курения. К слову, на флоте, особенно на гражданском, кормят прямо на убой: еда без ограничений и только лучшего качества. То есть с месяц я обильно питался по распорядку и занимался спортом, чтобы не думать о курении. Ну и не курил, естественно. В итоге в следующий свой отпуск я поехал очень хорошо накачанным. Все эти ломки и сны о сигаретах оградили меня надежно от любой зависимости. Собственно, приехал в отпуск в Сарапул, и почти весь отпуск я пил. В какой-то момент моя подруга подсовывала мне сигарету. Поэтому я решил завязать с пьянством. Основная причина, почему я бросил пить, — это чтобы не сорваться и не начать курить опять. Был конец зимы — начало весны. Я помнил, как хорошо помогают физические нагрузки в борьбе с зависимостью. Поэтому я расстался со своей пьющей и курящей подругой и начал бегать — каждый день. Сначала это были небольшие расстояния — километров пять. Закончил я на том, что пробегал километров десять каждый день. Удивительно, но бросить пить мне не было тяжело. Каждый день я покупал два литра молока, два литра кефира — по сути, это и был мой дневной рацион. И мне не хотелось ни пить, ни курить. Творческой энергии было столько, что, казалось, я могу буквально все.

Брат мне предложил заняться мебельным бизнесом. И, поскольку это соответствовало моим амбициям, я согласился и ушел с флота.

Один из моих коротких рассказов того времени:

Не стоило смотреть еще глубже, чем позволяет сон. Не стоило слышать этот рев, не стоило понимать всей той пропасти отчаянья. Именно знание делает безысходным любое существование. Черно-красная пропасть уже теперь никогда не зарастет под ногами. Знание не приносит ничего, кроме страха. Отсюда нет выхода. Смерть — это только начало. Я осознал себя бегущим, куда и от кого — неясно, мне было страшно, вокруг было темно и холодно. А потом догнал страх! Черной пеленой он закрыл все. Ужас животный, несравнимый с чем-либо, что мне доводилось испытывать. Он накрыл и отрезал все чувства, что мне были доступны. И я бежал, и не было никаких желаний больше, кроме как убежать. Куда и от кого — я даже не пытался задавать себе вопроса. Ужас был неописуем, я падал, бежал на четвереньках, поднимался, бежал дальше. Кажется, по ногам бежала кровь. Или холодный пот — это было неважно. Я даже не знал, кто я и где очнулся в этот раз. Мир был незнакомым, вокруг не было ничего — ни привычного Тумана, ни белесых пятен, не было даже дороги. Я быстро перебирал ногами, спотыкался обо что-то, падал и вставал, многочисленные ушибы болели и кровоточили. Я бежал — часы или минуты, не знаю: здесь не было времени. Я упал, не нашел сил, чтобы тут же встать. И этих мгновений хватило, чтобы тот, кто бежал за мной, разинул пасть и моментально проглотил меня. Резкая боль озарила все вокруг, колючий свет только добавил боли. Холод такой, что все тело сразу окоченело. Я закричал от отчаянья. Я кричал и кричал, пока спасительная Тьма не проглотила меня в забытье. Когда уже проваливался в ее спасительные руки, показалось, что услышал: «Поздравляем, у вас мальчик! Здоровый мальчик!» Я уснул. Как выяснилось позже, это было только начало.

* * *

Я никогда не хотел много денег. Всегда мне хватало того, что у меня было. Еще на флоте я сформировал идею для себя: мне нужна только работа, а точнее, дело. По моим убеждениям, именно дело строит человека. Пока у человека нет дела, то и человека, в общем-то, нет. Работа есть у множества людей, но чтобы человек именно жил своим делом — такое случается очень редко. Поскольку мне толком нигде не нравилось, я и решил попробовать с братом открыть мебельное производство. У брата был довольно большой опыт, а у меня имелись какие-то деньги на покупку инструмента и аренду помещений. Мы начали и очень вдохновенно работали. Так повелось еще с детства, когда я что-то придумывал, а мой брат-подросток это делал. Примерно так мы и работали. Я рисовал модели в 3D-дизайне, обсуждал их с братом. После этого готовил набор чертежей и всего остального. Делали мы все сами: находили клиентов, они говорили нам, что необходимо сделать, мы полностью обрисовывали заказ, обсчитывали его, если клиента устраивало — ехали за материалом. При этом у нас обоих не было прав, поэтому за материалом в соседний город мы ездили на маршрутном транспорте. Это было довольно тяжело, но мы были так вдохновлены, что были готовы трудиться с утра до позднего вечера, еще и без выходных. Чудесное совпадение. Поскольку я был занят работой буквально всегда, то совершенно забыл о вредных привычках. Глупо и, наверное, не стоит об этом говорить, но в те годы я завязал даже с мастурбацией. И при этом энергии было очень много. С 8:00 до 20:00 я работал, делал мебель. Где-то в девять приходил домой и шел на ежедневную пробежку. Удивительным образом тупая физическая нагрузка убирала всю усталость, в том числе эмоциональную. Я принимал горячую ванну и шел гулять со своими друзьями. К слову, об этом: мои друзья все реже звали меня с собой, ведь я уже не пил пиво, не курил, так что не вписывался в их компанию. Я замечал это, но, по мне, это величайшее достижение моей жизни: полностью отказаться от алкоголя и курения.

Мы выполняли заказы, снабжали себя работой. Но это приносило очень мало денег, наверное, потому что мы оба не считали деньги самоцелью — нам просто нравилось работать и нравилось, что мы сами себе начальники. И мы старательно не замечали того, что бизнес, в сущности, обеспечивал нас очень низкой зарплатой. Где-то примерно через год я был уже на пределе. Тогда приехала моя мама, у нее был отпуск. Признаться, я очень ждал ее приезда, ждал ее одобрения и похвалы, ведь мы работали вместе с братом. Но вместо этого я услышал очень много упреков, смысл которых сводился к тому, что мы занимаемся пустым делом, которое к тому же не приносит денег. Тогда у меня буквально земля из-под ног ушла: я всегда все очень близко принимаю к сердцу. Это мой недостаток, но я просто принимаю его. Тогда было принято решение: какими угодно способами выбираться из маминого дома.

Примерно в то же время я встретил свою будущую жену. Она тоже не курила и не пила и была очень красивой (красивая она и сейчас). И во многом она поддержала меня.

Довольно быстро я нашел работу в столице нашей республики, в 60 километрах от Сарапула. По московским меркам это довольно близко. У моего друга была машина, на ней мы и ездили в Ижевск на работу. Я рассчитывал, что это временно, до тех пор, пока я не сниму квартиру там же в Ижевске. Где-то в шесть утра мы выезжали из Сарапула, около семи приезжали в Ижевск и разъезжались по своим работам. Потом до пяти вечера работали и уезжали обратно домой.

Моя новая подруга не работала и жила у меня. Я принял волевое решение и предложил ей искать работу там же в Ижевске. Довольно быстро она ее нашла, и мы стали ездить на работу втроем. После почти круглосуточной работы без выходных работа с восьми до пяти мне казалась очень легкой. Но по своим спутникам я видел, что у них накапливается усталость. Поэтому через пару месяцев я снял комнату в Ижевске у моего дяди, и мы с подругой стали жить там, а мой друг уволился. С этого начинается моя жизнь в Ижевске. Сейчас, через много лет, у меня уже своя квартира и стойкое желание продать ее и вернуться в Сарапул. Но обо всем по порядку.

У дяди мы прожили буквально недели две: как только выяснили, что он запойный алкоголик, поняли, что долго здесь не проживем. Нам опять повезло: мы довольно быстро нашли двухкомнатную квартиру в другом конце города и понимали, что можем заплатить за аренду. Тогда эта квартира казалась нам замечательным жильем: у нас была своя кухня, у каждого своя комната и никакого дяди-алкоголика. Мы были очень молодые, моя супруга была очень терпеливой, я был очень амбициозен и деятелен. Довольно часто на выходные мы ездили домой к родителям. И наша жизньбыла более-менее нормальной. Но давайте я расскажу о квартире, которую мы сняли. Это была угловая квартира в старом панельном доме. Там было очень грязно. Везде валялись пустые бутылки, пепел, окурки. В одном месте был проломлен пол, и там была дыра. На балкон было выйти невозможно. Но все это нас не останавливало. В один из выходных дней мы устроили генеральную уборку. Я вынес оттуда два или три мешка мусора, от этого не стало совсем хорошо, но стало возможно жить. Мы отмыли полы, плиту, унитаз, ванную. В общем, мы сделали эту квартиру своим домом на довольно продолжительное время. Рядом с этой квартирой был стадион. До этого я привык бегать по лесу, а теперь бегал по стадиону и там же регулярно посещал спортзал.

В то же время постоянно искал способы заработать больше денег. Не скажу, что нам их не хватало — скорее дело было в моих амбициях. Я перепродавал вещи с «Авито», брался за любую подработку. От этого, по любым оценкам, было мало толку, но так тратилась моя неуемная энергия, и я мог спокойно спать ночью и считать, что сделал все и результат обязательно будет — не сегодня, так завтра. Без всякого психологического тренинга день ото дня я бился и бился, чтобы купить своей красивой жене ту красивую жизнь, которую показывают по телевизору. Я никогда не спрашивал у нее, надо ли ей это, но меня мотивировало именно это. Я не вижу в этом ничего плохого, я до сих пор считаю, что, пока ты молод, ты должен работать буквально всегда. Работай — физический труд только закаляет человека. Состояние довольства и удовлетворенности тем, что у тебя есть, должно наступать лет в 50–60. Должен быть постоянный голод времени, новых свершений и достижений. Нужно постоянно искать что-то новое, постоянно пытаться придумать какую-то новую идею. Книги эффективного маркетинга поспорят со мной и в чем-то наверняка даже будут правы: ведь мне уже 36 лет, но эту книгу я пишу здесь, а не где-то под пальмой на Багамах. Но я использовал буквально все возможности. Очень много умею, даже в вузе преподавал. Я никогда не сомневался в своих решениях. Трудно упрекнуть меня в лени или упущенных возможностях. Наверное, мало кто может похвастаться, что к 36-летнему возрасту смог реализовать себя. Я же считаю, что смог — если вспомнить все, через что я прошел. Мне встречалось множество людей. Я восхищался богатыми людьми, которых встречал и которых знал, и с уверенностью могу сказать, что не было ни одного случая, чтобы богатство и удача упали на них внезапно. Все их истории, которые они мне рассказывали, это были истории труда, монотонного и часто неблагодарного. Кто-то начинал с торговли цветами, то есть буквально у бабушек с садовыми участками покупал цветы и на рынке их продавал. Естественно, что так он ничего не зарабатывал, но в какой-то момент ему подворачивалась другая работа, другие деньги, и он уже покупал собственный магазин цветов. Мое мнение, что жизнь похожа на попытку лбом пробить стену. Почти все скажут, что это невозможно. Но обязательно найдется дурак, который упрется в стену лбом и обязательно продавит ее — ну, если, конечно, не умрет раньше. И что примечательно, потом, теперь уже в каске, он будет искать себе новую стену. И в этом вся действительно полезная жизнь. Жить и радоваться каждому дню — это, конечно, здорово. Но как можно радоваться, если у тебя нет буквально ничего? Если ты ничего не сделал, если ты ничего не умеешь, если никто, кроме твоей мамы, доброго слова про тебя не скажет. Как в этом случае можно радоваться? Да, подобная философия, наверное, даже убивает. Но она не позволит никогда усомниться даже в себе. Она позволит быть выше других, при этом оправданно выше.

* * *

Первая запись в моей трудовой книжке появилась тогда же, когда я получил паспорт, — в 14 лет. И хоть базово это было связано с тяжелым детством, но невероятно закалило мой характер, сделало меня готовым к новым испытаниям. К сожалению или к счастью, подоспели они довольно быстро. Все началось примерно 8–9 лет назад. Я только устроился на завод, куда меня пригласили конструктором радиоаппаратуры для космического направления. Мне было, наверное, 27 лет. Я был очень горд собой — что меня, со строительным образованием, пригласили на один из крупных заводов города. Там была довольно крупная официальная зарплата, довольно большие перспективы и молодой коллектив. Тогда я совершенно ничего не понимал в космическом приборостроении, но довольно неплохо преуспел в техническом 3D-моделировании, поэтому меня и пригласили. Первое время мне было очень тяжело, но как-то так случилось, что буквально через полгода я уже влился в работу. Я был очень энергичным, бегал по всем цехам, всюду совал свой нос. Поэтому довольно скоро я начал делать успехи. А еще появилась легкая хромота. Ее никто не видел, ее замечал только я. У меня вообще не было никакого объяснения, но без всякой боли нога чуть-чуть прихрамывала. Я не придавал этому значения и продолжал, как и прежде, заниматься спортом. Еще до устройства на завод мы с женой умудрились купить квартиру — на окраине, не в престижном районе, но это была своя квартира, в которой, кстати, мы проживаем до сих пор. Через год или два хромота стала заметной, но, кроме этого, ничего не беспокоило. К врачам я не обращался, только интенсивнее пытался заниматься спортом, считая, что именно так я смогу победить эту хромоту. Хотя глубоко внутри понимал, что просто так это не закончится. Сейчас, после того как отлежал в больнице и прочитал десятки статей на эту тему, я уже понимаю, что, если бы тогда обратился в больницу, многое могло бы сложиться иначе. Но об этом я не жалею, ведь все идет именно так, как должно идти. Если мне суждено сидеть в кресле, что бы я ни делал, я все равно буду сидеть в кресле. А тогда хромота была еле заметной, и я легко мог отшутиться тем, что потянул ногу в спортзале. Успехи в работе, признание — все это тогда вскружило мне голову, и, поскольку я был довольно амбициозен, я захотел стать начальником хоть чего. И все свои силы направил на это. Не учел я только одного: хороший работник никогда не будет начальником. Да, я порой мог заменить целое бюро, в котором работал, я ходил на совещания, знакомился с руководителями и делал все, чтобы меня заметили. Но ни о каком повышении мечтать мне не приходилось: все, чего я добился, — это переругался с очень многими. Ну и еще пришел к выводу, что гораздо выгоднее и проще быть хорошим работником, чем плохим начальником. Хотя в тех моих карьерных порывах, пожалуй, был и полезный эффект: с одной стороны, молодой перспективный конструктор создавал конкуренцию и само по себе это заставляло его начальников работать как-то иначе, с другой стороны, я сам совершенствовался как специалист.

Времени на новые рассказы тогда было намного меньше, но я продолжал его выкраивать.

* * *

Куда мы все идем,

Зачем мы здесь?

Кому мы все вернем,

Коль долг наш есть?

Отсюда и туда

Во времени шаги.

Туманы, мысли, города,

Одни на всех мечты.

Под грохот топоров,

Под песни детских слез,

Сквозь тысячи дворов

Идет дорога грез.

И мчится всяк по ней

Иль медленно ползет,

Но каждый все равно уйдет

В даль сумрачных теней.

Куда же мы идем?

Зачем я здесь?

Не мною начат круг,

Но замкнут он на мне…

* * *

Туман укрывал утро, как одеяло укрывает спящего. Нет более мирной картины, чем туманное утро где-то в диких местах. Солнце лениво, но весело и как-то по-детски задорно иногда проглядывает сквозь плотные клубы, играет в каплях росы на синеватой траве. Воздух чист и с тем неуловимо утренним ароматом, который заставляет ждать рассвета снова и снова. Мир просыпается.

Первый выстрел совпадает с черным взрывом, бог войны ударил в барабан и моментально сменил все законы вокруг. Это больше не прекрасное утро. Эта весна больше не несет надежду. Этот туман сменился черным дымом и смрадным запахом горящих тел, грязи и крови. Туман скрывал, как зверь пытается укрыть рану, поле войны. На ней гремела смерть, вопили люди и трещали жуткие машины. Все это пришло только что — буквально секунды назад было очередное прекрасное утро. Но не для тех, кто скрывался в окопах или обслуживал артиллерийские машины.

Резкий запах, который ощущался даже на вкус, на мгновение отогнал смрад копоти тлеющих трупов товарищей. Мгновенно вернул в кипящий ад реальности. Кто-то дернул за шиворот и поднял на дрожащие ноги. Постепенно мир вокруг начинал обретать ужасающие детали. Ужасающий грохот и вой сливались в какофонический гимн во славу. Трассы пуль, брызги крови и грязь. Перемешанные с телами комья земли — отличное укрытие от чужого свинца. На секунду упал за жутким холмом, передернул затвор автомата и не с криком, но с воем бросился вперед. Не видя никого и ничего, жал гашетку и бежал. Руки с автоматом сами находили цель, и каждый раз при нажатии на курок кто-то падал. Мы бежали. Невероятный ужас происходящего не мог пробиться сквозь волю, которая в едином порыве бросила вперед две силы. Бессмысленная боль наша мешалась с криками и яростным отчаяньем. Линия фронта от окопа до окопа — всего километра два, может. И мы умирали каждый день здесь уже много лет. Это был ад, и даже не в силах никто описать что-то примерно похожее. Ни один больной разум в своем воспаленном бреду не мог представить себе те часы, что тянулись вечно на кроваво-грязном поле войны. Взорвался снаряд недалеко. Всесильный танк накренился и замер. Внутри горел экипаж. Пламя взорвалось и набросилось на железо, словно это была сухая деревяшка. Споткнулся о того, кто упал и не встал. Как зверь, на четвереньках, галопом проскакал несколько шагов. Упал в грязь и выстрелил лежа. Перезарядил — патронов почти нет. Встал. Шаг. Вспышка, подобная солнцу, закрыла все и ад вокруг. На мгновенье возникла надежда, что это смерть…

Грязные веки отказывались подниматься. Поэтому холод сырой одежды успел добраться раньше, чем открыл глаза. Была ночь. К сожалению, выжил. Кажется цел. Умение прикидываться мертвым пришло со временем. Вокруг были слышны выстрелы и крики, но не так часто. Ужасно холодно. Не смогу ползти или даже подняться. Рядом слышу не нашу речь и выстрел. Речь прозвучала снова. Добивают. Мельтешения в холодной грязи никто не видит, и тело товарища накрывает как раз, когда мимо проходят они.

Трудно описать ту ночь под чужим телом. Кажется, у него не хватало ног, и свою под утро уже не чувствовал. Законы мира опять поменялись. И безмолвно выл от боли и отчаянья. Боль, холод и ужас были в каждой конечности и каждой клетке тела. Не мог спать, не мог шевелиться, не мог кричать. Кажется, где-то прозвучала наша брань. Мертвый открыл глаза. Рот разомкнулся и что-то выдавил из тела. Это были последние силы. Теплое небытие сомкнулось, как туман, где-то глубоко внизу, скрывая боль и кровь.

Все вокруг пахло бинтами и чистотой. Глаза открылись… Опять… Пошевелил пальцами ног, рук — все цело. Все помню, значит просто контузия. «Этого вяжите — и обратно на фронт завтра», — не видел говорившего, но понял, о ком речь. И тут словно лавину прорвало где-то внутри и нахлынули все эмоции, что были спрятаны, и завыл от ужаса и грядущего неумолимого отчаяния. Кто-то подбежал. Укол — и снова забытье.

Очнулся оттого, что кто-то рядом стонал. Привычный стон боли — не последний крик перед смертью. Как-то легко и даже дружелюбно звучал этот стон. Почему-то нахлынули воспоминания. Вспомнил себя ребенком, строгую мамку и сурового папку. Староверский крест еще на груди, внезапно спохватился и успокоился, ощутив под рубахой его вес. Вспомнил речку возле дома, пацанов из деревни. И радостные воспоминания на этом кончились. Вспомнил, как с грохотом ворвались в дом мужики. Ударили мамку, а папка вовсе пропал. Вспомнил, как пинками выгнали из нашего дома. Услышал странное слово «кулаки» от того, кто деловито переписывал нашу скотину. А потом никого и ничего не осталось: ни мамки, ни папки, ни дома. Кто-то за руку отвел на фабрику, дал лопату и в углу сена насыпал. То ли зверем каким прошло детство на стекольной фабрике. Подзатыльники и ругань кончились, когда уяснил, что лопатой надо грести уголь и следить за стрелкой. Тряпье стало одеждой, и кормили почти регулярно. Выходил в лес иногда — там хорошо: ягоды, тишина, благодать. День изо дня был этот сладкий покой, о котором теперь только мечтаю. А потом пришли за мной, побрили, помыли, короткая учебка — и фронт. Почему-то всего несколько важных событий было в жизни. Все мрачные какие-то. Рядом на тумбочке грязная кружка, а в ней что-то с дурным запахом. Боевые 100 грамм помогают уснуть без сновидений, чтобы утром все началось по новой.

* * *

Но ведь я совсем иное имел в виду. Случай — это миф, легенда, как свобода или счастье. Есть железная, эбонитовая, титано-вольфрамовая, алмазная воля. И даже круче. В свое время, совершенно без фантазии и азарта, воля проявила себя и настал аврал, результат которого мы здесь и обсасываем. Но все подобно и все уже было. Мысли Творца, мы способны на волю и на изъявление наших желаний. Но я крайне редко встречаю проявление чужой воли, крайне редко вижу в чужих глазах безумный блеск сознания. Слезы Бога созданы страданием, для страдания. Мне оттого и страшно, что я не могу объединиться с другим, но точно таким же сознанием и совместной волей поглощать все вокруг, чтобы в итоге все успокоилось и исчезло, и мы в том числе. Это невозможно. Есть океан живых — бурлящий живой котел, с туманом. И сознание в этом котле подобно бесцельно парящим магнитам всегда с одним полюсом. Эти магниты понимают, что ничего общего с туманом у них нет, и они, скорее всего, тоже в него переродятся. Но пока эти магнитные шарики поглощают все, что найдут в тумане, без разбору и без цели, но никогда не способны даже близко приблизиться к другому такому же шарику, чтобы хотя бы попытаться перестроить туман вокруг в некое свое подобие. Это тюрьма. Ад сознания. Способность совершенно на все, но не имея возможности на дело до тех пор, пока дело не обретет хоть какой-то смысл. Переносная одиночная камера. По сути, никто из нас даже понятия не имеет о том, как выглядит реальный мир. Но мы созданы, чтобы поглощать энтропию. Чтобы упрощать и останавливать, чтобы потреблять эмоции и жить так, как живут другие. И, встречая себе подобных, мы даже не конфликтуем, как собаки на помойке. Мы просто не понимаем, что нам делать.

Казалось бы, вся эта казуальщина — бред слабоумного. Коим я, несомненно, являюсь. Но в сфере моей деятельности есть некая научная составляющая. К сожалению, законы мироздания рождаются слезами Бога. Когда слеза, сорвавшись, падает и разбивается, тогда кучка таких магнитов испытывает дикую эйфорию, я бы даже сказал, счастье. И тогда кто-то из них открывает закон, проворачивает реальность, и теперь E = mc². Этот закон уплывает в туман, а автор еще немного летает по инерции. И так до тех пор, пока другая слеза не перестанет быть. Тогда одиночка или масса открывает новый закон. Бог пьян, слезы его горьки, и каждая пытается сузить границы клетки, поглощая все и порождая законы. Это и есть Ад.

Именно поэтому нет ничего важнее отдельного сознания. Поскольку только оно и существует. Задача тумана — в исполнении закона. Это и единственная его возможность. Его можно просто выключить. Станет пустынно, но ничего не изменится. Эгоизм не зло, это попытка узнать себя.

* * *

Рассказ про войну основан на реальных событиях — такие истории моего деда, Ивана Кирилловича, рассказывала мне моя мама. Но ребенком я многое не понимал, а позже, когда вспомнил этот сюжет, испытал сильнейшее потрясение. Мой дед прожил очень трудную и довольно длинную жизнь. Он никогда не жаловался, никогда ни у кого ничего не просил; по меркам остальных людей, возможно, был довольно черствым. Но если учесть, через что он прошел, — чудо, что он вообще сохранил рассудок. Когда мне поставили диагноз, дед стал для меня героем — тем самым человеком, на кого я хотел быть похож в плане выносливости и стойкости. Когда дед был жив, а я был ребенком, я боялся его. Мне было неловко, во всяком случае в его присутствии. Он не позволял мне грубить ему, но никогда не был ко мне жесток. Хотя, замечу, он был из тех людей, с которыми всегда нужно быть начеку. Как с большой собакой: если даже она сейчас хорошо к тебе относится, не стоит ее провоцировать. Ни в коем случае я бы не хотел сравнивать моего деда с собакой, просто не нашел другого образа, чтобы описать его крепкий характер и непоколебимую волю. Я всегда очень уважал деда. Мне бы очень хотелось поговорить с ним сейчас, послушать, как он все это пережил и перенес. Мне сейчас это очень важно. Но очень мало людей вокруг способны хотя бы осознать, что возможна подобная жизнь. После возвращения домой мой дед был председателем колхоза. Всегда он был человеком довольно уважаемым, до сих пор в краевом музее есть угол, посвященный моему деду. Там представлены все его боевые награды и описана биография.

* * *

Но вернусь к повествованию. Где-то спустя четыре года работы на заводе моя хромота больше напоминала походку зомби из фильма ужасов. С рабочего места до машины мне было довольно трудно дойти. Все верно: я получил водительские права, уже работая на заводе.

Интересно, что сначала я подготовил к получению водительских прав свою жену. И очень досадовал оттого, что она долго не могла сдать экзамен: она получила права только после седьмой попытки. Мы купили себе какую-то старую, ржавую машину, и жена довольно долго ездила на ней от дома до работы и возила меня в Сарапул. Я же за руль садиться не хотел, но все-таки пошел учиться на права. По иронии судьбы, сам я сдал экзамен с шестой попытки. Однако целый год ездил без прав на этой самой машине. Я был довольно осторожным водителем — прежде всего потому, что понимал, что с моими ногами что-то не так. Поэтому за год меня ни разу не остановили. В день, когда я получил права, у меня была назначена встреча прямо возле здания ГИБДД. И я поехал на эту встречу, уже нисколько не беспокоясь, что меня могут остановить.

* * *

На заводе уже стали замечать, что я очень странно хожу. Я придумал историю про застарелую травму спины, и в нее охотно верили. Мне кажется, даже сейчас не всем моим бывшим коллегам известно, что у меня рассеянный склероз. Сколько мог, я передвигался сам, то есть без всякой помощи в виде костылей или трости. Более того, я не оставлял своих тренировок и регулярно занимался в зале. Со стороны это выглядело, наверное, весьма страшно: кто-то, как зомби, подволакивая ногу, с огромным усилием направляется в спортзал. После этого с таким же огромным усилием поднимается по лестнице и хромает прямиком к велосипедному тренажеру. До седьмого пота я крутил педали, после восстанавливал силы и отправлялся к эллиптическому тренажеру. Опять же до седьмого пота занимался на нем. И совершенно внезапно шел на беговую дорожку, где пытался бегать почти до полного изнеможения. Зомби на беговой дорожке в спортзале — это мощно. Я понимал весь сюрреализм ситуации, но мне уже было не до смеха: несмотря на все мои усилия, болезнь прогрессировала. Я уже не мог не то что пробежать десять километров — не мог пройти километр. Жуткие головокружения, нога нормально не слушалась. Все еще физически довольно здоровый и накачанный, я вынужден был ходить, держась за стенки. К слову, жене было довольно тяжело меня наблюдать. Но сделать мы ничего не могли. Мы читали кучу статей, кучу мнений и историй. Оба пришли к выводу, что начинать терапию довольно опасно. Ведь в жизни своей я даже аспирина не пил. Поэтому мы пробовали разные народные методы. Первое, что я сделал, — полностью отказался от кофе и чая. Следующим шагом был полный отказ от мясной пищи и молока. Особенно тяжело мне дался отказ от молока. Следующим, более жестоким этапом был отказ от любой вареной пищи. Это сыроедение, этакие жестокие вегетарианцы. Я ел только сырые фрукты и овощи и запивал их водой. Это не давало особого эффекта, поэтому я решился на очень радикальные шаги: сначала раз в неделю сутки голодал, питаясь одной водой. Понимая, что этого мало, увеличил голодовку до трех дней. Раз в месяц голодал три дня. Наверное, стоит, вспомнить те чудесные статьи, которые я прочитал. Все там рассказывали о чудесных изменениях, которые произошли с ними после первой же голодовки. На деле абсолютно здоровые люди пытались стать еще здоровее. Хотя, наверное, у них с головой какие-то проблемы были. Боже упаси меня вступать в полемику с фанатами подобного метода медицины. Скажу лишь только, что мне такие голодовки давались с большим трудом. Но я пробовал обходиться даже без воды. Максимальное мое голодание длилось 14 дней и продолжалось бы и дальше, но на 14-й день я сходил в туалет кровью — простите меня за такие подробности — и этот факт заставил меня прекратить голодание.

Постепенно я начал есть, то есть вернулся к своему рациону, состоящему из овощей и фруктов. Я считал калории, чтобы в сутки выходило 2500 калорий. Я делал это для того, чтобы не умереть в процессе своего лечения. Но все это не приносило никакого результата. Вскоре я не смог передвигаться без костылей. С ними я мог пройти буквально несколько метров. На заводе я перевелся в место поспокойней, на седьмой этаж нашего завода. Поскольку работа у меня была сидячей, каждый час я заставлял себя пройти сто метров по коридору, дальше по лестнице пешком на первый этаж, сто метров до другой лестницы. И на семь этажей вверх тоже пешком. К сожалению, это тоже не помогало.

Поскольку я был довольно заметным работником, единственным на заводе, я выпросил себе удаленное рабочее место. Я понимал, что мне уже опасно ездить. И несколько раз я падал по дороге на работу. Результатом одного такого падения стала рассеченная бровь. Впервые я видел у себя столько крови, она бежала прямо струей, чем очень напугала окружающих людей.

Медленно, но верно мы подходим к концу моей истории. На завод я больше не вернулся. Где-то год проработал из дома. Я не мог заниматься в зале, но купил турник и беговую дорожку и придумал сам себе комплекс упражнений: подтягивание, отжимание, нагрузка на пресс и даже десять минут на беговой дорожке. Естественно, все эти десять минут я не бежал, а шел. С каждым разом тренировки давались все труднее, но я заставлял себя заниматься три раза в день. Конечно, это не приносило никакого результата, но, по крайней мере, останавливало прогрессирование болезни на какое-то время. Я понимал, что мне необходимо напрягать голову, чтобы развиваться дальше и куда-то расти. Поэтому в свободное время я начал изучать программирование. В какой-то момент времени я добился определенного успеха: занял первое место на всероссийском конкурсе, написав лучшее приложение для САПР. Это вернуло мне какую-то уверенность в себе. Начал искать работу программистом. Удивительно, но довольно быстро я нашел такую работу в Екатеринбурге, они согласились меня взять удаленно. К тому же уровень зарплат в Ижевске и Екатеринбурге совсем разный.

С завода я увольнялся заочно: уже плохо ходил, поэтому договорился с коллегами, с отделом кадров и смог уволиться не выходя из дома. Кто знает, что такое оборонное предприятие, понимает, как непросто было осуществить такую процедуру.

Мне очень нравилась моя новая работа, новая зарплата, мне казалось, что я нашел выход. Во мне появилась уверенность, что я не останусь без куска хлеба, даже если полностью потеряю способность двигаться. В целом это невероятное упорство, невероятная сила духа — все это я замечал в себе. Каждый день я вставал утром, аккуратно, по стенке, добирался до своего рабочего места, работал и занимался каждый день. Вскоре я не смог выходить на улицу. То есть я не мог спуститься по ступеням, а пандус я не признавал. Жена и мать надавили на меня и все-таки заставили лечь в больницу. Я пролежал там всего десять дней. Опять же, забегая немного вперед: результатом моего пребывания в стационаре стало инвалидное кресло и пенсия по инвалидности.

Приведу несколько рассказов тех лет.

* * *

Некуда идти, бежать уже смысла нет даже. А соль времени разъедает плоть почище кислоты. Жаль, что столько времени уже прошло. Особенно жаль, что это еще даже не половина. Страшно быть в это время. Страшно осознавать, что времени нет и, как масло по хлебу, размазана сущность по череде одновременных событий. Не было, нет и никогда уже не будет. Самый верный факт — собственного рождения. Все остальное под сомнением. Мириады событий производят мириады потомства. И не хватает никакого воображения, чтобы в шевелящейся биомассе найти что-то поэтически возвышенное. Зато совершенно легко различаешь свое испорченное ужасом и ненавистью лицо. И это мысли одного только дня. Хочется верить, что они нереальны. И это не моя вина, что в аду я окружен одними только своими отражениями, в то же самое время, когда пустоты головы моей раз за разом протаскивают меня по одним и тем же кругам. Ржа багряного ковра простирается до самого горизонта, великолепие увядающей осени в пылающем костре упавших мертвых листьев, великолепие Смерти в усердии ветра, что листок к листку укладывал картину погребального костра. Каждый луч солнца — прощальный. Серое уныние неба на фоне пылающего леса. Можно упасть в этот пожар и сгореть в нем, не очнувшись никогда. Можно бежать вслед за дождем и уже не вернуться. Хочется кричать, подобно шелестящим деревьям, но можно лишь молча восторгаться. Очередной багряно-красно-желтый лист сорвался и зашелся в прощальном танце. Так неизбежно и трагично не может умирать даже актер на сцене. Снег начинает падать с ощутимым стыдом. Он не может сделать и части той красоты из красок и движения, какую способна воссоздать Осень.

Тем временем в палату бесшумно вошел санитар…

* * *

Среди всеобщей тишины, тишины такой, что закладывает уши и тяжело дышать, когда слышишь даже редкие выдохи мертвых, только собственный беззвучный крик способен доказать, пусть даже себе, что ты еще не часть этой Тишины. Что ты не продукт Жизни, что ты еще пока не Смерть. Серебряные нити дождя соткали небо возле самой земли. Некогда холодная грязь — теперь живой и пляшущий огонь. Мир перезванивается и ликует, полон чистоты дождя. Полон звона и радости, недоступной никому боле — только неосознанно прекрасному. Ветер не дует, любуется. Солнце золотом вплетается в небесное полотно из звона, серебра и чистой воды. Как же прекрасны рвущиеся лучи его, редко прорывающиеся через серый сумрак, — минуты красоты в эонах отчаянья!

* * *

При этом реализация воли лишь часть взаимодействия, поскольку любое желание лишь еще одна эмоция, которая вряд ли сумеет материализоваться. Важно действие, которое часто неосознанно творится на более высоком уровне — скажем так, на уровне бытия. Инструменты-люди и инструменты-материя на нем при направлении волеизъявления, подтвержденного должной эмоциональной силой, при должном расположении фигур (каждый раз разном) выстраиваются в том порядке, чтобы на вашем уровне это выглядело как спонтанная либо целенаправленная реализация желания волшебника. Лучшие результаты волшебства достигаются при использовании эмоций людей-инструментов, что чувствуют и материализуют физически другие планы бытия. Это могут быть художники, музыканты. Направлять их интуитивное чутье крайне трудно, но результат способен подарить невероятную вероятность, или попросту Чудо.

* * *

Удивительно, что можно прочитать на протекающей крыше старого дома:

Быстро разум затмевает

Дня пустого пелена,

Между бредом грань стирает

Жизни серая стена.

Лбом ту стену прошибает

Всяк, кто воздуха глотнул,

В гроб свой гвозди забивает,

Кто из мамки сок тянул.

И расписано творенье

Тьмою багряных ручей.

Судьбы, жизни, горя, муки —

Все на фоне серых дней.

Кровь становится все гуще,

Тяжелей уже дышать,

Скоро, значит, будет лучше,

В новом теле круг топтать.

* * *

Пребывание в больничном стационаре стало для меня разнообразием, ведь в последние годы я почти не выходил из дома. Никаких развлечений у меня не было — только работа, приучил себя к графику: заканчивать работу у компьютера в 5–6 часов вечера. Но иногда забывался и заканчивал уже часов в восемь, а то и в девять. Работа позволяла мне отвлечься. Неприятно об этом говорить, но никакой поддержки от друзей не было, от родни тоже. Когда я бросил пить, число друзей тут же пошло на убыль. То же самое происходило, когда они узнавали о моем диагнозе. Вот один случай: у меня был единственный друг в Ижевске, как-то мы сидели в бане, к тому времени я уже сильно хромал. Он спросил: «Что с тобой происходит?» Я не стал скрывать, рассказал ему буквально все, при этом ничего не просил — просто посчитал, что нужно кому-то доверять, открывать свои проблемы и секреты. Но после этого друг уже не звонил и не писал мне. Хотя я был знаком не только с ним, но и с его семьей — женой и детьми. Я не обиделся — просто было странно, насколько люди могут быть лицемерны.

Был у меня друг и в Сарапуле. Мы дружили с ним с садика. Встречались, созванивались, общались. Я ему открылся, рассказал все о своей болезни, о том, что меня ждет. Он обещал приехать ко мне на новогодние праздники — пообщаться и просто навестить. Это меня воодушевило: хотелось поговорить с кем-то, кроме своей жены. Стоит ли говорить, что и он тоже пропал и перестал выходить на связь, даже отвечать?

Третий друг. Мы были вместе с восьмого класса. Я считал его старшим братом. Мы делились буквально всем. Когда я бросил пить, он тоже пропал. Спустя восемь лет я написал ему о своей болезни. Он меня внимательно выслушал, ответил на письмо, пообещал приехать и снова исчез.

Ну, допустим, ладно, друзья. Но ведь у меня есть семья. Как она воспринимала все это? То, что сейчас расскажу, происходило на самом деле — это не фантастика. К тому времени я уже год как сидел дома. Мама позвонила мне и сказала, что хочет вместе с братом меня навестить. Я согласился и даже обрадовался тому, что увижу всю семью. На следующий вечер они приехали. Зачем-то притащили с собой и жену брата, с которой я общался, но был не слишком близок. По всем правилам гостеприимства мы усадили их за стол. Довольно мирно и спокойно посидели. Когда мы вышли из-за стола, начался треш. Брат проверял ноутбук, который я ему настроил. Мать в шоке сидела и смотрела в пол, в то время как жена брата кричала и ругалась на меня и всячески пыталась вывести на конфликт мою жену. По ее мнению, именно так выглядело «вторжение» или как там правильно в американских фильмах — когда группа близких людей собирается и убеждает другого отказаться от наркотиков или преступной жизни и делает это внезапно. Смысл ее доводов и обвинений сводился к тому, что я сам виноват в том, что ноги постепенно отказывают. Никаких фактов она не приводила, их и трудно было привести. Я никогда никого не обманывал, не убивал, не грабил. Я старался ни о ком не говорить плохо за глаза. Никогда никому не завидовал. Я не очень любил деньги и вообще все материальное — это было совершенно непонятно большинству. У меня всегда были довольно четкие взгляды и принципы. И конечно же, они никогда не вязались с позицией большинства. Я всегда старался безвозмездно помогать брату или матери. Поэтому ноут, который проверял мой брат, я настроил ему без всякой даже просьбы. Однако это не помешало жене брата оскорблять меня, обвинять во всем. Не помешало ругать мою жену. Для изгнания беса они привезли святую воду, молитвенник, какую-то освященную землю. Довольно скоро я не выдержал: сказал грубое слово и стал выгонять их. За что немедленно получил пощечину. В былые годы я бы инстинктивно ударил в ответ. Но тогда я был уже слаб телом. И успел сообразить, что женщину бить нельзя. На звук пощечины замолкли буквально все. Тихо и членораздельно я сказал жене вызывать милицию. Естественно, что на эти мои слова гости встали и стали собираться. Подобной подставы я не ожидал. С тех пор я и не общаюсь с братом. С матерью общение восстановил, ведь она же мать, но с братом общаться больше не хочу. Тогда он стал для меня примером слабоволия и слабохарактерности.

Но я рассказывал про больницу и немного увлекся другой своей историей… Вернусь к больнице. Повторюсь, она стала для меня разнообразием. Правда, пришлось купить коляску, чтобы передвигаться по больнице. Отдельная двухместная палата стоила сущие копейки. В этой палате был кондиционер, душ, туалет, хорошие кровати. Сама больница находилась в лесу. Я расценивал это как отдых в санатории. К сожалению, с тех пор с коляски я так и не встал пока.

Помимо палаты, меня в больнице удивили следующие вещи. Кроме моего лепечущего врача, там почти никто не знал, что такое рассеянный склероз. Почти в каждом процедурном кабинете мне приходилось заново объяснять, что со мной случилось. И почти что сразу я перестал возражать на заверения, что вот сейчас меня полечат и я выйду из больницы на своих двоих.

В целом там был очень грамотный, очень хороший персонал. Мне ставили капельницы, уколы. Но и я очень много изучил статей о рассеянном склерозе и обо всем, что мне ставили, так что уже понимал, что все это предназначалось только для того, чтобы поддержать мое состояние.

В больнице мне встретился человек, который, как и я, болел рассеянным склерозом. Он был примерно моего возраста, но, в отличие от меня, к врачам обратился сразу после начала заболевания. А это значит, что он годами, ежедневно ставил себе инъекции довольно мощных препаратов. Шатаясь, он мог ходить, при этом очень плохо слышал и, прости господи, был довольно туп. Те самые препараты, которые нужно применять ежедневно, вызывают вот такие побочные действия. В целом мой новый знакомый был обычным человеком, жил он на одну пенсию. Сколько мы общались — нес какой-то бред. Я мог только вежливо поддакивать. Для меня он стал подтверждением того, что я сделал верный выбор. Если бы я точно так же гораздо раньше обратился в больницу, то в лучшем случае тоже отупел бы, а мог бы и вовсе помереть. Сейчас я инвалид-колясочник, но у меня есть работа и в целом я не считаю себя тупым, да и на других, думаю, я не произвожу такого впечатления.

Еще мне в больнице запомнилась девушка-ординатор. На вид ей было лет двадцать. Незадолго до моей выписки, во время обхода, она задала мне стандартные вопросы, а позже, хихикая и улыбаясь, сказала: «Иван, вы ведь умный человек и наверняка сами все понимаете: диагноз у вас очень плохой. Лечения для вас никакого нет. Сейчас в больницу вы приехали на коляске, в следующий раз приедете уже на каталке, лежа. И мы сделаем все, чтобы поддержать ваше дыхание». Признаться, это довольно страшно было слышать. И хоть в целом она не обманула и сказала объективную правду, но, на мой взгляд, следовало добавить, что надежда и шанс есть всегда и у всех. Следовало добавить, что рассеянный склероз может как резко наступить, так и резко отступить. Стоит ли говорить, что настроения не осталось совсем после таких слов?

Здесь, наверное, стоит рассказать еще об одном случае, когда слова медработника слишком сильно ранили меня. Это случилось позже, через несколько месяцев, когда я, лишившись многих своих прежних друзей, искал другие возможности общения в различных интернет-сообществах для инвалидов. Сначала я думал, что на таких форумах собираются люди сломленные и основная тема их разговоров — бесконечное нытьё. Но это оказалось не так: многие вовсе не упоминали о своих диагнозах или принимали свое положение как неизбежность и старались обходиться без жалоб. Это общение мне дало очень многое, ведь все эти люди, как и я, пытались полноценно жить дальше. Им трудно было обсуждать свои проблемы со здоровыми людьми, и они нашли собеседников, способных их понимать. Хотя на этих форумах я встречал и здоровых людей, в том числе и врачей. Как раз об этом и хочу рассказать. Адрес сайта указывать не буду, но в своем профиле я указал, что я инвалид 1-й группы и пока что передвигаюсь в кресле-каталке. Также указал диагноз. И однажды со мной связалась девушка и представилась как выпускница какого-то медицинского института. Написала, что очень заинтересовалась моим случаем. Это меня немного смутило: что вообще уникального в моем случае? Но мне довольно редко протягивают руку помощи без моей просьбы, поэтому я согласился продолжить общение. Я рассказал ей, что довольно регулярно занимаюсь с тренером. Но она поставила условие: если я работаю с ней — то только с ней. Это меня довольно сильно напрягло, но стало интересно, какие научные методы она посоветует. Поэтому я уверил ее, что занятия с тренером закончены. Тогда она попросила записать у меня видео, как я встаю и передвигаюсь по дорожке, — с тем, чтобы выдать первый курс упражнений. Под довольно нелепым предлогом я уговорил тренера снять такое видео. Но, видимо, из-за волнения или из-за погоды я смог только встать и с поддержкой тренера стоять. Но ни одного шага сделать так и не смог. Отправил ей это видео как есть и надеялся на продуктивное общение, но… Дальше был пример жестокости, на которую способны только врачи. Эта девушка ответила мне буквально следующее: «Я думала, что вы можете ходить, но плохо. Но вы даже не можете стоять. Я уверена, что вы никогда не будете ходить. Жестоко заниматься с вами». Вообще, она довольно долго еще обвиняла меня и тренера. Меня — в легковерии, тренера — в мошенничестве. К сожалению, диалог с перепиской она сразу удалила и я не могу привести скринов этой переписки. Могу только пересказать ее суть. Действительно, в ее словах есть правда: у меня нет травмы, после которой можно восстановиться. Форма моего рассеянного склероза очень агрессивная. Путь до инвалидного кресла у меня занял буквально пару лет. И почти никогда не было какого-то обратного процесса. Это значит, что, скорее всего, действительно по медицинским показаниям мне не выбраться из кресла. Ординатор в больнице тоже была права, заявляя, что мой следующий заход в стационар будет уже в состоянии полного паралича. Но обе они не учитывают того факта, что на протяжении восьми лет я почти ежедневно занимаюсь физическими упражнениями. И именно благодаря силе своего духа прожил свою жизнь. Я даже не сомневаюсь в том, что именно благодаря силе своего духа встану на ноги и пойду. И даже знаю, кому я подарю свою инвалидное кресло. Но для меня теперь все врачи — это помощники смерти.

После этого случая я оставил попытки искать общения на форумах для инвалидов. Да, в лице врачей я оскорбляю довольно большую и образованную группу людей — врачей. Но за год я дважды столкнулся с тем, что человек, наделенный знанием, стремится убить последнюю надежду. Это бесчеловечно и жестоко. А ведь речь идет о банальной вежливости… Какой ответ я бы понял и принял? «Простите, пожалуйста, но ваш случай очень серьезен, а я всего лишь студентка. Я уверена, что вам и вашему тренеру непременно сопутствует успех. Продолжайте заниматься каждый день, все упорнее и упорнее. Ведь даже если вы не добьетесь успеха, то хотя бы будете настойчиво его добиваться. А это дорогого стоит». Такой ответ я бы не только принял — и поблагодарил бы за него, это было бы нормальным проявлением банальной человеческой вежливости и мудрости.

Вряд ли в медицинских вузах изучают силу человеческого духа. Однако именно она способна исцелить буквально все. Вы наверняка знаете рассказы, когда люди на последней стадии рака внезапно оживали и становились нормальными людьми. Если поискать, то довольно легко найти случаи, когда люди с рассеянным склерозом бегут стометровки, соревнуясь с обычными здоровыми людьми. И это похоже на чудо. Но это реально. По моему убеждению, дух есть проявление Бога внутри нас. И чем сильнее дух, тем сильнее Бог внутри нас. Именно Бог способен исцелять буквально все недуги. И глупо думать, что кто-то или что-то может быть сильнее Бога. Даже очень агрессивная форма рассеянного склероза.

* * *

Последние дни больницы для меня были очень тяжелыми. Я ничего не хотел есть, плохо спал, постоянно думал и переживал. Беда не приходит одна: примерно в это же время я узнал, что проект, над которым работал, решили свернуть — то есть я потерял работу. Поэтому, когда я выписывался из больницы — уже на кресле-каталке — мне не оказали никакой помощи. У меня убили всякую надежду, я остался без работы. Предусмотрительно жена попрятала все ножи, и канцелярские тоже. Но жизнь похожа на качели: как раз в день выписки со мной связался старый знакомый и предложил мне работу — низкооплачиваемую, но все же работу. Он внимательно выслушал мою историю и посоветовал обратиться к целителю, он был из Северной Кореи и лечил прижиганием особых точек полынью. Я не особенно доверял целителям, но уверенность моего знакомого и этого корейца вселили надежду. Ежемесячно в течение примерно недели мне делали такое прижигание. На моей шее, спине, ногах, руках осталось больше сотни шрамов. На определенную точку ставилась небольшая пирамидка из скатанной пальцами полыни. Одновременно таких пирамидок ставят три, после этого все одновременно поджигают. И это тлеет на спине, пока не сгорит полностью. Стоит ли говорить, что это очень больно? И к сожалению, это оказалось совершенно бессмысленно, по крайней мере для меня.

Довольно скоро меня пригласили на другую работу — на проект в крупной столичной фирме требовался программист. Но на совмещение у меня не было времени, так что со своей низкооплачиваемой работы я уволился и до настоящего момента работаю программистом в Москве.

Но вернемся к прижиганиям. Больно, очень больно буквально секунд тридцать. После этого небольшая передышка и новая партия прижиганий. Кто-то сразу скажет, что я занимался какими-то глупостями, — я надеюсь, ему никогда не придется оказаться в моей ситуации, когда хватаешься за любую дичь — занимаешься голоданием, сыроедением, прижиганием. Я даже книги по эффективному менеджменту читал, где «полюби свою болезнь» и все такое. Я делал и сделаю буквально все, чтобы снова пойти. Хотя в определенный момент не смог переступить через себя — когда мне предложили решить мои проблемы колдовством. Естественно, я в это не поверил и отказался. Но где-то девять месяцев терпел регулярное прижигание. А потом поблагодарил своего целителя и сказал, что больше не приеду. Больше сотни незаживающих шрамов, сломанная в результате частых поездок на сеансы инвалидная коляска — это, пожалуй, весь результат. Хотя был еще один результат, точнее, есть: моя жена решила уйти от меня, сказала, что она молодая, красивая женщина и ей тяжело вот это все… На данный момент она готовит квартиру, в которуюпереедет.

Итак, что же я имею по итогу? Благо у меня есть работа. Сейчас я ищу себе сиделку. Из головы не идут слова той девушки-ординатора — что мне не поможет ни моя семья, ни мои друзья. Я пытался обратиться к матери. Я предлагал ей купить дом в Сарапуле за мой счет, чтобы жить вместе с ней. Больной сын просил помощи у матери. Но она ответила: «Вот помрешь, кто ипотеку платить будет?» Это был довольно тяжелый удар. И по итогу у меня не осталось ничего. От меня уходит жена, от меня отвернулась семья, и теперь выяснилось, что и друзей у меня нет. В попытках прожить еще один день я ищу себе сиделку. На дворе война: внезапно для всего мира я стал виноватым во всем.

Дальше один из последних рассказов, в трех частях…

* * *

Самое большое количество самоубийц осознает себя именно сейчас, в канун почитания очередного витка. Неспособные осознать свое место в чужих и неясных празднованиях, одинокие тихо засыпают навсегда под пьяные вопли на улице. В моменты обострения социального психоза острее чувствуется совершенно все. Одиночество, страх, боль и отчаяние, совершеннейшая невозможность поделиться этим с кем бы то ни было превращают голову в подобие котла, в котором непрерывно варится собственное «я». И уже сон, как попытка сбежать хотя бы до утра. Уже одиночество в людных местах, потому что они не имеют никакой значимости. Все это замыкание себя в себе суть страшнейшее душевное расстройство, в ходе которого могут произойти необратимые изменения сознания. Однако же и это испытание может выковать нечто необычное. К примеру, существо, сумевшее пережить подобное, может сделаться социально независимым — эдаким муравьем-одиночкой. Это уже необычно хотя бы тем, что мой муравьиный инстинкт совершенно пасует перед подобной ситуацией. То есть я не представляю, что есть такое асоциальный муравей. Но это все в теории. На практике все, что поднимает свою голову над туманом, немедленно погибает по неведомой причине.

22.12.2012

Прошло три года. Я хотел бы добавить. Асоциальность муравьев — вещь небывалая и совершенно нелепая. Это противоестественно. Отсюда и гибель муравьев, ставших асоциальными. Они просто забывают, что такое жизнь.

Чего уж там, язвительность моя нередко бывает крайней. Спустя такой промежуток времени я совершенно точно узнал, что глупо мерить вообще что бы то ни было придуманными понятиями. К примеру: общество-муравейник. Да не муравейник это, а обреченная навозная куча. Умирает и разлагается все вокруг, но разная мерзость при всеобщем распаде умудряется найти повод для позитива. Я просто надеюсь, что спустя еще три года мне удастся дописать здесь еще одно наблюдение.

12.03.2015

Прошло еще пять лет. Асоциальные муравьи не вымысел. Совершенная независимость от социума — весьма интересное явление, хотя со стороны больше напоминает явление страшное и пугающее. Я был прав: в аду и котле собственного ужаса сознания может родиться нечто необычайное. Но скорее отвратное, чем интересное. Холодное, практически мертвое эмоционально существо, неспособное даже на боль. Я не помню, когда в последний раз видел сон. Сознание определяет реальность. К сожалению, это правда. Моя реальность удивительна, но удивительна, как рассказы Говарда Филипса Лавкрафта. Осознание накатывает волнами, и уже не осталось даже белесых теней на фоне тумана. Не осталось даже тумана. Черный и совершенно бесконечный холодный космос, в котором я не одинок, но создания, которые добрались сюда, такие же безумные, как и я. Их нужно избегать. Я надеюсь, что спустя еще пять лет я еще буду жив, чтобы продолжить.

20.11.2020

* * *

Пожалуй, мне нечего больше сказать. Книга — это моя последняя вспышка. Я чувствую себя настолько усталым, что трудно передать словами. Точнее, я просто не могу их найти. Я очень не люблю смотреть в зеркало. Я очень не люблю свои фотографии. Ведь в них я вижу свои глаза. В них эта бездонная усталость. В них отражение той Бездны, в которую я заглянул. То самое безумие, которое я держу под контролем на протяжении десятков лет. Я закончу эту книгу довольно мрачно, и под конец будут все рассказы, которые у меня остались.

* * *

На первый взгляд, все оставалось по-прежнему. Туман сменялся ночами. Ночью наплывал туман. Мокрая холодная Пустота повседневности сменялась блаженной черной Пустотой ночи. Но все же туман был не тот: мельтешащие белесые пятна окружающих иногда пропадали, и удивительная реальность вечно-серого тумана взрывалась небывалыми красками, которые, в свою очередь, складывались в удивительные картины — зачастую ужасные, однако, благодаря необычности их, они надолго врезались в память. Так, например, я вновь открыл глаза. Вялотекущий сон начинался как обычно: серый туман неба набряк тучами и проливался угрюмым мелким дождем, серая грязь под ногами хлюпала и морозила ноги. Сон медленно тянулся, вокруг мелькали белесые пятна живых. Иной раз я взаимодействовал с ними, тогда я сам становился подобием пятна на сером фоне, прозрачной деталью тумана. Но стоило очередному живому удалиться в туман по своим неведомым делам — все возвращалось на свои места. Я вновь провожал пустым взглядом уходящее в никуда время.

Реальность начала меняться неожиданно и резко. Сначала ноги встали на что-то твердое и черное. После порыв ветра сорвал покрывало тумана с действительности. То, что открылось, трудно передать словами. Это было всего-навсего зеркало, вот только из зеркала смотрел на меня большой уродливый пес — избитый и грязный, исцарапанный, распоротый, с обугленной шерстью и надорванным ухом. Чем больше я смотрел на него, тем сильнее становилось мое беспокойство. Чуткий зверь дышал моим волнением и сильнее обнажал большие желтые клыки. Вот он уже рычал, и свалявшаяся шерсть на загривке поднялась дыбом. Удивительно, но злость проснулась и во мне. Постепенно закипал пес, постепенно разгоралась ярость во мне. И уже не было ни тумана, ни осознания того, что злюсь я, в общем-то, на кривое отражение. Были только две животные ярости, которые накопились до определенного предела и выстрелили друг в друга. Звон разбитого стекла. Капли крови летят мелким бисером. И все это тает в вернувшемся внезапно тумане. Из тумана вернулся страх. Я вновь закрыл глаза.

* * *

Мой комментарий к альбому For Those That Wish To Exist (Live at Abbey Road 2021) группы Architects, который теперь запрещен в России:

И это симфоник дезкоре. Когда уже так воют — это всенепременно услышат. Главное в созерцании — никаких привязанностей ни к кому, иначе созерцание будет приносить разрушительную скорбь. Ведь это звериный вой пытаемого и нет в нем ничего, кроме мольбы пытку прекратить и не жить дальше в мире, где ничего нет, кроме боли и черного отчаяния. Даже созерцание такого мира оставляет воспоминания мерзкие, горькие, липкие, как выпитый стакан водки. И хочется немедленно перебить этот мерзкий вкус — хоть запахом грязного рукава. Но даже когда обжигающая горечь пройдет, еще долго этот стакан будет отравлять кровь и голову, мешая его забыть.

В кавере попсы, имхо, должно быть веселое, обреченное отчаянье. Ведь страшно это — звонким голоском петь про любовь и розы под неприхотливый мотив для убийц, насильников, идиотов. Для подавляющего большинства потребителей этого навязанного искусства, ради денег. Попса продает секс, продает пошлость, разврат и аморальный образ жизни. Она возводит пороки в абсолют. И обреченно и эмоционально гроулить или скримить ее под грохот не менее эмоциональной музыки — это истинное искусство. Ведь не сделаешь это ради денег, не сделаешь это ради славы, сделаешь это ради забытого искусства, ради памяти тех, кто жил во имя музыки. С верой, что когда-нибудь гитары можно будет повесить на стену, а оркестр и чистый вокал будут будить те же эмоции, что раньше просыпались только под грохот и рев.

Сюжет закручивается. Как можно связать происходящий ад и абсурд с концертом гитар для гроула с оркестром? К сожалению, в этом мире нет ничего, кроме музыки. И умалишенные слышат и видят это иначе. Вот сплелись вместе тонкая оркестровая мелодия и грохот гитар. На фоне этом прозвучал истошный крик: «Do you want Armageddon!» И вот уже танки горят, а люди умирают и спустя пару лет никто не скажет зачем. Но сейчас тяжелые гитарные рифы вплетаются в джазовую мелодию и Кали уже открыто пляшет. Скорее всего, некому и нечего будет объяснять через пару лет. Услышать бы только последнюю мелодию этого мира, а после — спать.

* * *

Аккуратный колчан стрел, ровно выстроенных в ряд, слепо и без вопросов следовал за лучником. Но уже ощущалось какое-то возбуждение и неясное убеждение, что совсем скоро наступит время предназначения. Все знали, что есть Воля и, куда бы эта Воля ни направляла, необходимо следовать за ее носителем. Не было ни страха, ни радости, ни единой мысли, ни единого стона или несогласия с предстоящей участью — была только готовность выполнить собственное предназначение. Никто не желал крови, никто не был упоен приближающейся смертью, и все знали, что это конец. Но даже имея возможность, никто бы не повернул назад. Каждый был готов, каждый ждал.

На несколько секунд движение войска остановилось. И за это короткое время показалось, что даже воздух замер, наполненный важностью предстоящего момента. И в следующий момент воин открыл колчан. Серое, затянутое тучами небо посмотрело внутрь. Холодный дождь начинал накрапывать. И хотелось поймать холодные капли, а не ощутить их на себе. В другой день такая погода показалась бы мерзкой: серое небо, мелкий дождь, ветер и холод утра. Но сегодня день смерти, и этот день с этой погодой казался самым прекрасным днем.

Несмотря ни на что, был рад, когда мозолистые пальцы ловко выхватили меня и зарядили в лук. Вид вражеского войска сузился до одного конкретного человека. Несмотря на расстояние, с радостью увидел прореху между доспехов.

Лучник сел на колено. Тетива натянулась, вдалеке раздалась команда, и одновременно рой из тысячи стрел взмыл в небо, к Солнцу. Невероятная радость и какое-то веселое отчаяние, пьянящий воздух, гул, свист, самый радостный момент за все короткое существование — ощущение последнего полета, невероятной свободы, бесконечной ясности всего происходящего… Черная туча из тысячи стрел, но все они — одно целое и полностью лишены страхов и сомнений. И когда смертоносная туча набрала максимальную высоту, на какой-то момент она повисла, закрыв Небо. В последний миг перед своим движением вниз каждая стрела наметила свои собственные цели. Когда настало время, не осталось ничего, кроме этой цели. Все огромное войско внизу сузилось, сжалось до незакрытой доспехами ноги, до щели между щитами, до стыка между доспехами. Как безумная гончая, увидев цель, туча бросилась вниз. Ведь нет ничего, кроме цели, нет ни одной преграды на пути к этой цели. Спасибо Создателю, что в конце пути он четко обозначил эту цель. Спасибо за то, что наполнил силой и дал движение на пути к этой цели.

Полет вниз продолжался целую вечность. Невероятной вспышкой наполнилась вся реальность вокруг. Оглушающий крик, фонтан крови — и спокойное забытье.

В этот момент я открыл глаза. Реальность собиралась отдельными кусками пазла. Сначала я увидел серое небо, которое закрывал черный, жирный дым. Потом из бедра донеслась жгучая, оглушающая боль. Грязные пальцы инстинктивно дернулись к источнику этой боли. Облегченно вздохнул. Нога на месте, это простая рана. Затем пришел грохот артиллерии, запах горелой плоти, железа и крови. Повернул голову, в окопе увидел своих товарищей. И в какой-то момент вспомнил свой сон, ощутил себя такой же стрелой, ощутил в голове такую же ясность всего происходящего. А в другой момент командир выпрыгнул из окопа и с криком побежал вперед. Не успела прийти ни одна мысль — уже автомат за краем окопа, грязные руки уперлись в землю и выкинули меня на поле боя. И вот я уже бегу вместе со своими товарищами. Вокруг свистят пули, гремят взрывы. Мы бежим. Ведь нет ничего, кроме цели. Ничего на пути к этой цели. И спасибо Создателю, что в самом конце он совершенно четко показал эту цель.

* * *

На этом, пожалуй, все. Самая длинная предсмертная записка закончена. Ну, может, не самая длинная, с другими, чужими, я не сравнивал. Надо иметь очень много храбрости, чтобы совершить суицид. Кажется, что это довольно безвольный, глупый поступок. Но в каких-то случаях суицид — это проявление воли и какой-то даже храбрости. К сожалению, у нас нет эвтаназии. И помощи таким, как я, у нас тоже нет. Так или иначе мы остаемся полностью брошенными. Неважно, когда это происходит, в 36 лет или в 96. Конечно, лучше бы в 96, но в конечном счете какая разница? Всю свою жизнь я повторял себе: «Я один». Не потому, что хотел быть одинок, а потому, что вокруг все доказывали это: мои друзья, моя родня, все мое окружение — все доказывали мне, что я один. В конце даже и жена, которую я действительно любил. И хоть к концу этой книги она все еще живет здесь, рядом со мной, но это мучительно больно — наблюдать, что она готовит квартиру, в которую уедет. Это похоже на гвоздь, который забили в ногу. Было больно, когда его забивали, сейчас же его медленно, но неумолимо достают. Если раньше я мог решительно отрезать ее от своей жизни, то сейчас мне надо помогать лечь, помогать встать. Я вынужден медленно наблюдать, как медленно достают гвоздь из моей ноги. Я слишком устал. На деле очень давно меня посещали мысли о самоубийстве. Но всегда мне было страшно прожить еще одну жизнь здесь в наказание за то, что я сделал. В конечном счете я верю в Бога. Но, как озарение, возникла мысль, что я в этой жизни настрадался уже достаточно и для меня самоубийство не будет грехом, учитывая все, что я рассказал в этой книге. Обо мне, правда, не будут помнить довольно долго. Может быть, поскорблят год, может, два. Но меня забудут — и это хорошо, я хотел этого. Я очень много писал про туман. Он дождался меня. Оставляя кровавый след из опущенной руки, на инвалидном кресле медленно в тумане удаляется фигура. Кровавый след становится все менее заметным и вскоре исчезает совсем, как и фигура. Последний выдох уже где-то далеко. Остается только туман.

Эпилог

Это реальная концовка этой книги. Она была довольно мрачной. Сам я довольно мрачный. Жизнь моя довольно мрачная. Но что у меня есть — это невероятно сильный дух. Я писал, что мне страшно совершать самоубийство по причине заново оказаться здесь. Хотя, наверное, я уже давным-давно этого не боюсь. Более того, не боюсь вообще ничего. Многие боятся смерти, я не боюсь ее, я даже был бы рад встрече с ней. Многие боятся нищеты, голода или, быть может, отсутствия жилья. Но я прошел через все это. Я был и есть нищий. Конечно, не такой нищий, как забулдыга-сосед (классный мужик, кстати). Но все уже не богатый. К тому же я родился и вырос в нищете. Прямо буквально в нищете. Теперь мне это не страшно. Голодал. Целых две недели я не ел вообще. Максимум дня два я не ел и не пил. Вероятно, это очень сильно тренирует дух. Потому что это очень трудно. Очень трудно после голодовки не сорваться и не наесться вдосталь. То есть если ты голодаешь две недели, то как минимум неделю ты должен есть только овощи, никакой соли. Это не сложнее, чем голодовка, но это все равно сложно.

Свои приключения в городе Ижевске мы с супругой начинали, полностью отказавшись от семейного очага, то есть у нас не было жилья. И не страшно — мы это тоже преодолели. Многие боятся боли. И это логично, это правильно. На моей спине и ногах больше сотни ожогов, по уровню боли они сопоставимы с пыткой. Я был там, когда прижигали детей. Они очень страшно кричали. И вы знаете, я прошел через все это. Я не понимаю родителей, которые подвергали детей такому лечению. Но я как был в коляске, так и остался. Мне нужна была надежда, я получил ее; к сожалению, я не получил ничего больше. Было бы лучше отказаться от такого лечения, но в глубине души я понимал, что результата ждать стоит. Я захотел обмануться. Просто чтобы не сойти с ума, чтобы в безумии своем не сделать непоправимого. Напротив, за свою недолгую, но весьма интересную жизнь я уяснил следующее: делать надо только так, чтобы никогда не сомневаться в результате. Если ты воруешь, обманываешь, завидуешь, злословишь за спиной — тут даже последний подонок все равно испытывает какое-то сомнение в том, что он сделал все правильно. Если у него есть это сомнение, то Карма, Бог, Будда, Аллах, Вселенная — называйте как хотите — найдут способ и восстановят баланс. Величайший закон сохранения энергии гласит: энергия не может взяться из ниоткуда и в никуда исчезнуть. Любое злое слово, любая мысль, любое действие принесет результат. Я не буду рассказывать о том, что надо думать только позитивно, окружать себя вещами и людьми только теми, которые тебе приносят радость. Ценить свое «я» превыше всего. Я не спорю, это все важно. Только понимать надо, что у всего есть исключения. Мое «я» превыше всего, но я очень уважаю старость. Мнение моего начальника гораздо важнее, чем мое личное мнение. Это мой выбор. Это не слабость или что-либо еще. Я не хочу быть главным, диктовать свою волю. Меня более чем устраивает, что мне показывают путь, если я сделаю то-то. Если буду пытаться со всеми дружить, то смогу работать дальше, смогу получать зарплату, смогу заниматься делом, которое я сам себе выбрал. И это меня более чем устраивает. Я общался со своим непосредственным начальником, со многими своими коллегами. И я понимаю, что мой начальник гораздо опытнее, чем я, житейски и профессионально. Поэтому приучил себя правильно воспринимать его приказы и тогда, когда я с ними не согласен. Это несогласие может означать, что сейчас я просто не знаю, как это сделать в указанный срок. И никакой конфликтной ситуации нет. Можно задать вопросы, не боясь выглядеть глупо, и сделать все вовремя. При этом сам становишься гораздо умнее, гораздо лучше. Гордость собой вызывает не только тот факт, что ты сделал все вовремя, но и то, что умудрился избежать конфликта. Собирая такие мелкие достижения, ты растешь в глазах коллег и в своих глазах.

Но это работа. Многие так или иначе успешны в своей работе. Ну а, что касается личной жизни, то, когда я встретил свою жену, я был беден, неуспешен, с плохой фигурой. У меня очень давно не было никаких отношений. Но я был двадцатипятилетним подростком. И отношений очень хотелось. И так было всегда. Если ты продолжаешь делать что-то, если не опускаешь руки, то, даже когда результата нет, сама Вселенная (как угодно можно называть эту высшую силу) выравнивает баланс и возвращает вам то, чего вы хотите.

Хотя, возможно, я ошибаюсь в формулировках. Я рассматриваю желания как энергию. По закону сохранения этой энергии, она не может взяться из ниоткуда и уйти в никуда. Значит, это желание уже где-то было. Значит, на вас его кто-то спроецировал и вы его преобразовали под себя. Вообще-то, так оно и есть. В обществе, в котором я живу, 25-летний юноша обязан иметь пару. А если пары у него нет, значит с ним явно что-то не так. Так было со всеми, так будет со всеми. Человек не пытается развиваться духовно. А в бездуховном обществе важны только материальные ценности. К сожалению, люди в этом обществе тоже материальные ценности. Ну ладно, пусть встреча с женой не вызывает никакого удивления. Но расскажу еще один случай. Нам надо было перебраться в Ижевск. Супруга не работала. Всей моей зарплаты хватало только на коммунальные платежи и еду. Жить в квартире с матерью я не очень хотел. И вот я так ездил, работал, искал выход. И в какой-то момент мне позвонил мой старший помощник с корабля, где я работал. Звонок был довольно неожиданным, потому что мы примерно год как не общались. Он позвонил мне, чтобы сообщить, что отправил мне премию. Сказать, что я был удивлен — это ничего не сказать. Когда я получал почтовый перевод, я не верил, что это происходит на самом деле. В этот же день вечером мне позвонила моя тетя и предложила мне переехать к моему дяде в трехкомнатную квартиру, в отдельную комнату. Конечно же, мы переехали буквально на следующий день. И, как я уже рассказывал, нам не очень понравилось жить с дядей. И этих премиальных денег как раз хватило на то, чтобы снять квартиру и еще раз переехать. И наверняка подобные случаи, когда в жизни случалось неожиданное чудо, может вспомнить каждый. Я много думал над этим и пришел к выводу, что просто в определенный момент энергия желания, энергия мысли материализуется. Вот я очень сильно хотел отношений — и мое желание материализовалось в супруге, точно так же, как ее желание. И реализованное желание — оно есть, оно никуда не девается. Это живые люди, это какие-то материальные вещи. Я очень хотел переехать в Ижевск, супруга очень хотела переехать в Ижевск — и мы оба здесь. Случилось определенное чудо, наверное. Мы просто переехали. Когда мне после больницы очень была нужна надежда, знакомый, с которым не общались очень много лет, позвонил и дал мне эту надежду. Это позволило мне прожить до сих пор. Но я очень хочу ходить. Я очень много читаю по теме. Я регулярно занимаюсь. И хоть за много лет я так и не увидел положительный результат, мне даже не приходится сомневаться, что он будет. И придет он удивительно, внезапно, неожиданно. И вся моя жизнь, все об этом говорит. Когда ребенком попал в серьезный шторм, четыре человека в рубке просто хотели выжить — и это желание материализовалось. Когда мы с матерью жили в нищете, но хотелось, чтобы я получил достойное образование, совершенно неожиданным образом это материализовалось в направлении на обучение от железной дороги. Все 5 лет я хотел закончить университет — и диплом у меня в руках.

Но мало просто хотеть, надо еще и делать. Птица утром улетает из гнезда, но вечером обязательно возвращается с едой для птенцов. Так и нам нужно не просто хотеть, но и делать что-то. Если вы никогда не жалеете о результате своих поступков, можете даже не сомневаться — ваше желание обязательно материализуется. Это очевидные вещи, и в них нет эзотерики или еще чего-то. Каждый, кто чего-либо хочет, то и получит. Поэтому я не сильно переживаю насчет того, что меня, парализованного, бросает жена. Разумеется, я расстроен. Разумеется, я пытался сделать все, чтобы она передумала. Но в какой-то момент времени я отступил. Ведь ничего не происходит плохого, Вселенная не бросит меня. Не потому, что я такой феноменальный, — просто потому, что не способна этого сделать. Вселенная не способна отказаться от частицы своей. Если она существует — это Воля Вселенной. И по Воле Вселенной существовать она должна как можно дольше. Или одним моментом потухнуть. Но это опять же Воля ее, и с этим ничего нельзя сделать. Смиренно созерцать и жить, помогать всему вокруг, ни в коем случае не судить, никогда не сомневаться в принятых решениях. Эти простые правила позволят добиться буквально всего. Сейчас я нашел для себя тренера, мы вместе занимаемся, делаем упражнения. Во многом наши философии довольно похожи. Обязательно, как только я получу положительный результат, я допишу эту книгу и подробно расскажу обо всех упражнениях, обо всех ощущениях, которые я испытывал, выполняя их. Если это будет что-то другое, не те упражнения, которые я выполняю сейчас, а что-то новое, неожиданное, — я поделюсь новыми впечатлениями, своей новой жизнью, новыми людьми, которых узнал. И хоть во всей этой написанной книге я пытался нарисовать жизнь как нечто мрачное, сам я отлично понимаю, что жизнь — это уникальное, незабываемое приключение. И как страдающий от жажды наслаждается каждой каплей воды, так же необходимо наслаждаться и каждым мгновением жизни — неважно, плохое оно или хорошее. Если оно плохое, можно даже не сомневаться, что обязательно закончится. Собственно, как и хорошее. Все заканчивается. Книга закончилась. Всего хорошего, до новых встреч.

Малый объем первой части, а также настояния моего тренера подталкивают меня к написанию второй части книги. Здесь я расскажу о том, что делаю для того, чтобы встать с коляски. Мне не хочется писать просто учебник по физическим занятиям для паралитиков. Я опишу все свои эмоции, всю свою безумную радость от движения. Для людей нормальных, живущих в этом мире, совершенно банально — ходить, совершенно банально — жестикулировать руками. У них совершенно другие ценности. И да, я совершенно уверенно разделяю людей, живущих в двух абсолютно разных мирах. Для таких, как я, ходить — чудо. Остальное — деньги, красота, успех — уже вторично, хотя и к этому мы тоже стремимся, как нормальные люди из другого мира. Но главное для нас — прожить новый день и еще хоть на шаг приблизиться к цели. А такой целью может быть возможность просто встать и пойти. Или двигать руками. Или видеть. Это невозможно объяснить тем, кто живет в нормальном мире, невозможно передать словами эту радость от любого нового движения, когда в общем-то сильное сознание, сильный дух заново обретает утерянное некогда тело. К сожалению, я знаю все, о чем говорю. Я знаком со многими инвалидами, и среди тех из них, которые живы, нет тех, кто сдался. Не каждый из них ежедневно выполняет упражнения, не каждый ищет какие-то новые невероятные пути, но все они продолжают каждый день жить. И поверьте мне: это очень непросто, когда у тебя не работает большая часть тела, или когда ты не видишь мира вокруг, или когда ты обязан принимать каждый день нейролептики, у которых, замечу, список побочных действий довольно большой. Поэтому я буду безумно рад, если хотя бы один человек из этого моего мира, после прочтения моей книги вдохновится. Пусть даже он не начнет заниматься упражнениями (хотя это очень важно) — достаточно будет и того, если он вдохновится на новый день, на месяц, на год, на десятилетие. Возможно, его родственники прочитают эту книгу и станут лучше понимать его, больше поддерживать и вместе с ним до конца пройдут этот путь. Во всяком случае, я всем желаю этого — и полностью здоровым, и людям с особенностями здоровья — полностью и до конца пройти этот путь, свой путь.

Когда я допишу эту книгу — полностью встану из коляски. Такая у меня цель. Сейчас вводная. Мне 36 лет, и я самостоятельно могу пройти несколько шагов. У меня плохо работает левая рука. На этом, пожалуй, все. На данный момент я уже чуть больше месяца занимаюсь упражнениями. Чего я совершенно точно добился за этот месяц: надежда когда-то встать из коляски превратилась в уверенность. К моим конечностям начала приливать кровь, они уже не синюшные и очень холодные, а нормального цвета и температуры. Появился контроль в мышцах. Пока он еще не полный, но всему свое время.

Отдельно опишу встречу с тренером. В какой-то момент времени мне показалось совершенно бесполезным прижигание и прочие методы борьбы с болезнью. Как-то я лежал на кушетке, на моей спине тлели угли, и ко мне пришла идея: обратиться к фитнес-тренеру, чтобы он показал какие-то новые упражнения, дал новые советы. То есть изначально не было идеи именно такой, чтобы тренироваться под чьим-то руководством. Я просто хотел пригласить специалиста, чтобы он посмотрел на мои ежедневные тренировки, выдал какие-то замечания. С этим я и пошел на «Авито». Далее просто приложу скрины нашего общения на сайте.

Это просто удивительное совпадение: оказалось, мой тренер сам был довольно долго парализован. У него был перелом позвоночника, но ему сильно помог спортивный опыт, когда методично и уверенно идешь к результату. Психологи сумели ему внушить, что он сможет встать на ноги, и поддерживали эту уверенность. По его словам, длительное время ему приходилось тренироваться почти без результата. С тех пор он испытывает очень сильную боль. Но при этом он сумел получить образование реабилитолога и вполне успешно работает фитнес-тренером. По мне, это уже само по себе удивительно: люди со сломанным позвоночником обычно даже не ходят, и уж точно крайне мало кто из них работает фитнес-тренером, занимается спортом и, несмотря на боль, живет совершенно обычной, нормальной жизнью. В процессе общения мы многое узнали друг о друге. И хоть сам я довольно хорошо знаю, что рассеянный склероз — это, по сути, приговор, теперь я уже уверен, что текущее мое испытание — на своей финальной стадии.

К сожалению, я понимаю, все испытания на этом не закончатся: будут новые, неожиданные и, вполне возможно, даже очень жестокие. Но теперь я полностью готов к ним, есть какая-то веселая уверенность, что все это преодолимо Всевышний не посылает таких испытаний, которые мы не можем вынести. И все испытания, которые он посылает, — не с тем, чтобы сломать человека, а с тем, чтобы выковать его. Чтобы мы смогли пронести себя через все трудности и остаться собой, несмотря ни на что, или изменить себя по собственной воле. Именно это и делает нас людьми. Деньги, машины, квартиры, вещи и драгоценности ни в какой мере не способны помочь нам, когда мы беспомощно лежим на полу или на кровати и не можем встать или перевернуться и когда остается надеяться только на себя. Моему тренеру обещали, что он никогда не сможет не только ходить, но и сидеть. Мне предрекли, что следующий мой визит в больницу будет на каталке. Миллионам людей на планете Земля сообщают новости, которые полностью меняют все вокруг, — и их мир рушится. И кто-то рушится вместе с ним, кто-то продолжает жить дальше, как-то притираясь к новым обстоятельствам, но совсем немного тех, кто строит на руинах новый мир. Я отношу себя к последним — и, может, немного рано, но я уже строю планы, в которых наверняка сокрыты мои следующие испытания.

А сейчас мы перейдем к конкретным упражнениям.

* * *

Любая тренировка должна начинаться с разминки. Она не просто полезна, но и обязательна. Объясню почему. 99 % времени мышцы находятся в состоянии покоя. Даже если вы гуляете по улице или много ходите по работе, мышцы все равно находятся в состоянии покоя. Они работают, устают, но это однообразная, привычная, рутинная нагрузка. Поэтому, например, болезнь официанток — варикозное расширение вен. Но гимнастикой лечится буквально все — и то же самое расширение вен можно лечить не только разнообразными утягивающими колготками, но и простыми приседаниями. Потому что это другая нагрузка на ноги — именно стрессовая нагрузка: ускоряется кровоток, все доступные ресурсы в организме начинают работать на ноги, ускоряется регенерация. А когда человек выполняет одно и то же действие на протяжении многих лет, такого эффекта не будет. Подготовленные спортсмены или военнослужащие могут привести весь свой организм в боевое состояние быстро, за пару минут. Простые люди, а тем более инвалиды — не могут. Поэтому нам необходимо предварительно растянуть мышцы, нормализовать кровяное давление, подготовить мозг к стрессовой нагрузке — независимо от того, какая предполагается тренировка — силовая или просто на движения. Только тогда вы сможете полноценно и эффективно выполнять дальнейшие упражнения. А в случае силовой тренировки сможете снизить риск травм (ушибов, растяжений) и уберечь себя от побочек в виде боли в мышцах. Поэтому разминайтесь как можно более тщательно. Раньше, когда занимался в спортзале, я выделял полчаса на разминку и час на тренировку. Сейчас время на разминку удвоил, час на разминку и час на тренировку — такой же режим советую и вам.

* * *

Первое упражнение разминки. Исходное положение: сесть в кресло как можно ровнее, руки опереть на подлокотники. Постараться хотя бы руками, но держать спину прямо. Голова ровно, взгляд вперед. На вдохе медленно поворачиваем голову вправо. Важно осознать и прочувствовать движение; и поворот головы, и вдох должны быть естественными. Соответственно, следующее движение на выдохе. Поворот головы в другую сторону. Голова не наклоняется. Все движения плавные, повторить минимум 10 раз. Речь идет именно о правильных движениях: все попытки, где дыхание сбилось или само движение было слишком резким, повторами не считаются.

Надо понимать, что все мышцы в теле связаны. Мне, например, правильное движение шеей позволило шевелить пальцами ног. Были и другие подобные эффекты, о которых скажу ниже.

* * *

Небольшое отступление. Раньше я тренировался каждый день на протяжении многих лет, но все это время выполнял упражнения интуитивно, одни и те же. Визуально они укрепляли мое тело, но ощущения прогресса у меня не было. Сейчас совсем другое: каждый раз упражнение получается лучше и с меньшими усилиями и чувствуется движение вперед. Надо понимать, что каждая клетка в вашем теле хочет полноценно жить и только вы сами способны заставить все свое тело совершить определенный ряд действий, чтобы обрести утраченные функции. Ни один волшебный доктор не будет искать вас, чтобы поставить укол, после которого вы побежите, ни один чудесный тренер не будет искать вас, чтобы через тренировки вернуть вам утраченное тело. Все вы знаете эти поговорки: «под лежачий камень вода не течет», «на Бога надейся, а сам не плошай». Я хочу встать на ноги, чтобы на своем примере показать, что безвыходных ситуаций не бывает. Следующая цель, после того как я встану на ноги, — собирать группы, организовывать общение, делиться контактами, идеями, историями со всеми, кто оказался в подобной ситуации. Слушать их и быть с ними. Ведь, к сожалению, на собственном горьком опыте я точно знаю, через что они сейчас проходят. Сломанные позвоночники, рак, аутоиммунные заболевания, психические расстройства — все это люди, которые живут в совершенно другом мире. И какими бы чудесными ни были их родственники, друзья и все остальные, но способны понять их, сочувствовать им по-настоящему только те, кто живет в таких же условиях и в таком же мире.

Простой пример: когда мне кто-то советовал какую-то невероятную дичь, например прижигание или целителей, — несмотря на собственные сомнения, я доверялся этим советам и пытался вылечиться такими методами. При этом приходилось терпеть очень сильную боль. Так, например, я позволил воткнуть себе в позвоночник шприц 20-кубовый с каким-то невероятным корейским лекарством. Более того, мне делали уколы с антибиотиком для животных. Кто-то читает это — и наверняка в ужасе. Но я готов пойти на все ради того, чтобы встать и жить дальше. К тому же я выжил после всех этих экзекуций. Значит, я все делал правильно. Но здоровый человек действует иначе. Когда у него внезапно заболит нога, он начнет лечить ее только после того, как не сможет встать. И будет выбирать наиболее безболезненное лечение. О том, что все это можно было преодолеть усилием духа через упражнения или гимнастику, предугадать дальнейшее развитие, здоровый человек не захочет слушать. Поэтому я перестал давать здоровым людям какие бы то ни было советы. Хотя, в конечном счете, надо понимать, что больны буквально все и надо тренировать свой дух, пока возможно. Если тело абсолютно здорово, надо бегать, надо прыгать, надо заниматься каждый день. Потому что никто не застрахован от ситуации, когда тело будет сломано. Только тренированный дух способен вывести тело на прежний уровень. Несомненно, дух можно тренировать и в сломанном теле, но это гораздо труднее, чем в теле исправном.

* * *

Следующее упражнение — подъем рук. Спина полностью прямая. Голова прямо и смотрит вперед. Руки находятся на подлокотниках или на коленях. Медленно выпрямляем руки. Важно синхронизировать движение левой и правой руки. Например, моя левая рука слушается меня гораздо хуже. Поэтому мне требуется определенно настроить мозг для того, чтобы синхронизировать эти движения. После того как выпрямили руки, вдыхаем и поднимаем их вверх. Важно движения совершать как можно медленнее и осознанно. Как вариант: можно сначала представить себе это движение, закрыв глаза. Руки следует поднимать до тех пор, пока спина полностью не выгнется. При этом важно не чувствовать никаких негативных эмоций, боли или чего-то в этом роде.

Мне это движение удается с большим трудом. Правую руку я поднимаю легко и самостоятельно, а левую — с помощью тренера. То есть начинаю движение сам, затем в какой-то момент тренер не дает моей руке упасть и помогает ей закончить движение. Здесь важна синхронизация: чтобы руки поднимались одновременно. После того как руки подняты на достаточный уровень, необходимо так же плавно их опускать и одновременно выдыхать. Важно не бросать руки обратно на колени, а осознанно и плавно положить их обратно. У меня это упражнение приятно тянуло мышцы спины, и, поскольку моей руке довольно тяжело подниматься, я чувствовал определенную радость при движении руки вверх.

Кто-то может думать, что если самостоятельно выполнять упражнения не выходит, то они и не нужны. Наверное, с этим можно согласиться, если речь идет о силовых упражнениях. Но пока мы говорим о возврате контроля над телом. Нельзя поднять тяжелую штангу, не контролируя всех мышц, которые будут тянуть эту штангу. Более того, это вредно и травмоопасно: можно потянуть или даже порвать мышцу, в результате чего придется на долгое время прервать тренировки. Поэтому крайне важно уметь контролировать свои усилия, свое тело в момент выполнения определенных движений. Чтобы движения были плавными, без рывков. Вы должны почувствовать работу каждой мышцы — даже если большую часть движения ваша рука или нога совершает с помощью тренера.

Также определенно очень важно отмечать для себя любые малейшие изменения: например, на этом занятии я поднимал руку примерно на 10 сантиметров от колена, прежде чем ее подхватывал тренер, а на следующем занятии я поднимал руку уже на 15 см. Это говорит о постепенном возврате контроля над телом: 10, 15, потом будет 30, 50 и наконец вы поднимете руку сами. Главное — уяснить, что это возможно. Двигаться, отмечая такие маленькие прогрессивные точки, гораздо проще, чем когда думаешь только о больших целях. Моя большая цель — встать на ноги, но сейчас я подмечаю такие мелочи: легче спал ночью, сегодня ноги теплее, сегодня лучше настроение, чем вчера… Все это важно, и о таких мелких изменениях каждый день расспрашивал меня тренер. Фиксация в голове таких мелких изменений — тоже часть упражнений, которая готовит вас на ментальном уровне. Это идет вразрез с моей мрачной философией — я, как ситх, признаю только Абсолют. Но для того, чтобы встать на ноги какими угодно путями, я подгоняю жизнерадостную философию тренера под свою. И вот уже есть мелкий прогрессивный результат, еще одна засечка на пути к главной цели, еще одна причина порадоваться.

* * *

Следующее упражнение похоже на предыдущее. Это тоже подъем рук, но на этот раз через стороны. Начальное положение: спина полностью прямая, руки свисают вдоль туловища. На вдохе аккуратно поднимаем руки вверх. Так же медленно разворачиваем ладони, чтобы они сомкнулись. После того как руки полностью подняты, на выдохе медленно и плавно опускаем. Упражнение повторить не менее 10 раз.

Мне в этом упражнении трудно медленно поднимать левую руку. Но я случайно заметил, что если делать это резко, рывком, то иногда получается закинуть руку вверх даже без помощи тренера. Поэтому, если у вас не получается медленное движение, попробуйте то же самое сделать рывком. Это будет неправильно, но позволит выполнить упражнение самостоятельно. Но если здоровье позволяет, выполняйте упражнение медленно, ваша задача — прочувствовать каждый этап: полностью расслабленные руки внизу, начало движения, начальный импульс, синхронизацию движений и дыхания.

* * *

Все упражнения, еще раз подчеркну, надо выполнять осознанно. Это поможет понять, что мешает совершить то или иное движение и придумать, как преодолеть эту преграду.

* * *

Следующие упражнения я придумал сам, но, по моему мнению, они строго необходимы в разминке. Пусть даже и не в таком точно виде, а с какими-то вариациями.

Вначале надо сесть полностью прямо, руки спокойно лежат на подлокотниках кресла.

Не опираясь на руки, медленно поворачиваем туловище влево, пока не почувствуется легкое натяжение в мышцах спины. Голова следует за туловищем, но не наоборот. То есть нужно поворачивать именно туловище, а не голову. Смысл этого упражнения в том, чтобы растянуть боковые мышцы туловища, а также обеспечить скручивание позвоночника. Из-за постоянного сидения в кресле у меня начала сильно болеть спина ночью. Эта боль невыносима, она вызвана тем, что позвоночник выгибается за день дугой в сторону от спины. Соответственно, это положение принимают все мышцы. Но когда я ложился спать, позвоночник выгибался в сторону к спине, где он встречался с мышцами, которые обязательно давили на него с другой стороны и вызывали ту самую боль. Поэтому упражнения на мышцы спины для меня были очень важны. Но смею заверить, что такая боль, если она у вас тоже есть, пройдет очень быстро, как только вы встанете на ноги и продолжите упражнения уже стоя на ногах.

* * *

Для полной разминки необходимо еще размять ноги, хотя для нас это довольно трудно. Попытайтесь это сделать, если у вас есть помощник и вас не мучает спастика так, как меня. Выполняйте подъемы ног, разгибание коленных суставов, движения ступнями. Возможно, вам не удастся обойтись без чьей-то помощи. И по-прежнему, как и в предыдущих упражнениях, важно выполнять все движения медленно и стараться прочувствовать каждую мышцу.

* * *

После того как сделали разминку, переходим к основной тренировке. Рекомендую чередовать: на этой тренировке упражнения выполняются лежа на полу, на следующей — сидя в кресле.

Опишу упражнения, которые выполняются лежа на полу. Учтите, что на полу может быть прохладно или даже холодно. Кроме того, кто-то должен помочь вам лечь, если вы не сможете сделать это самостоятельно. Без помощника можно и упасть, и со мной такое не раз случалось. Ощущение полного бессилия в таких случаях пугает, а на то, чтобы подняться, может уйти много времени и сил. Иногда у меня это получалось, но чаще я звонил какому-нибудь родственнику или знакомому и просил о помощи. Поэтому, если с вами рядом никого нет, позаботьтесь, чтобы кто-то был на связи и держите под руками телефон.

Первой задачей помощника будет положить вас идеально ровно. За время пребывания в инвалидном кресле ваш позвоночник наверняка искривился. Поэтому, даже когда вам будет казаться, что вы лежите ровно, скорее всего, это не так. Помощник должен выровнять сначала ваши плечи по высоте относительно друг друга, затем таз относительно головы и, наконец, выровнять ноги, чтобы все тело образовывало одну линию. Уже саму эту процедуру можно считать упражнением. Выполняйте ее ежедневно, 30–40 минут в день, и ваш позвоночник скажет вам огромное спасибо,поскольку именно в таком положении расслаблены мышцы спины и совершенно иначе распределена нагрузка на позвоночник.

Кроме того, рекомендую вам регулярно заниматься в бассейне. Сейчас у меня такой возможности нет. У вас, скорее всего, тоже нет. Но если такая возможность появится, обязательно найдите тренера по аквааэробике.

Ну а мы с вами продолжаем. Первое, что необходимо сделать, — это развести руки в стороны. Руки, плечи должны образовывать одну прямую линию. Если очень больно лежать прямо, согните колени. Как только поясница коснется пола, боль пройдет. В дальнейшем ноги опять необходимо выпрямить и держать их прямыми столько времени, сколько сможете. Первое упражнение — это повороты головы из стороны в сторону. Из положения «голова смотрит в потолок» медленно поворачиваем голову сначала в сторону левой руки, затем в сторону правой руки. Повторить 20 раз.

* * *

Следующее упражнение — на пресс. Поначалу оно было для меня довольно сложным. Исходное положение: лежа на полу, руки разведены в стороны, голова прямо, глаза смотрят в потолок. Необходимо, напрягая только пресс и мышцы шеи, поднять голову и увидеть носки своих стоп. Движения выполняются плавно, упражнение повторить 20 раз. Расскажу, почему мне трудно было делать это упражнение — поднимать голову. Связь ЦНС с периферией нарушена, но мозг пытается любыми средствами выполнить свою задачу. У меня это происходило следующим образом: чтобы поднять шею, приходилось напрягать буквально все тело. То же самое происходило при движении ногами или руками. Естественно, это мешало любому движению. Опять же в этом скрыта небольшая хитрость: если для того, чтобы поднять ногу или руку, мозг напрягает буквально все тело, то стоит предположить, что все мышцы в теле связаны. (Я очень надеюсь, что эта книга не попадет в руки настоящим врачам и они не разобьют свою ладонь о лицо, читая это все. Все, о чем я рассказываю, было получено экспериментальным путем — в экспериментах со своим собственным телом.) Поначалу я поднимал голову только с чьей-то помощью. Но потом как-то так получилось, что я смог поднять голову после того, как мне сначала размяли стопы. Поэтому, если вы тоже не можете выполнить это упражнение, попробуйте вначале размять стопы. Делается это следующим образом. Тренер держит ваши носки стоп. Попеременно вы пытаетесь их сначала двигать от себя, потом к себе. Задача тренера — помогать вам выполнять эти движения. Либо, если вы хорошо их выполняете, создавать сопротивление движению стопы как к себе, так и от тебя. Говоря о помощи тренера или напарника, я подразумеваю то, что он должен почувствовать и поймать первоначальный импульс. То есть он не выполняет упражнение за вас и не требует от вас идеального выполнения упражнений. Но если сконцентрироваться, напрячь свой мозг, то можно дернуть пальцами ног, начать двигать стопу в нужном направлении. Это я и называю начальным импульсом. Ваш напарник должен ловить его и заканчивать вместе с вами начатое движение — в этом и заключается тренировка. На первых порах вы слегка двигаете стопой, при этом покрываетесь потом буквально весь. Но через год вы перестанете покрываться потом и будете полностью контролировать стопу. После такого нехитрого упражнения со стопами я смог поднять голову все 20 раз. Более того, это натолкнуло меня на мысль — искать еще связанные мышцы и движения.

Из довольно банального: подвижность пальцев связана с языком. То есть для того, чтобы хорошо говорить, нужно постоянно разминать собственные пальцы. Это можно сделать при помощи игры на джойстике или при помощи монетки. Поскольку я был заядлым курильщиком, я делал это при помощи зажигалки. Разминать надо обе руки. Я крутил в руках зажигалку постоянно.

* * *

После того как позанимаетесь с прессом, нужно уделить внимание уделить боковым брюшным мышцам. Для этого лечь, как всегда, прямо. Руки разведены в стороны. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы вы самостоятельно ногами двигали из стороны в сторону. То есть увели ноги налево, при этом таз остается на месте. Затем вернули ноги прямо, при этом работают брюшные боковые мышцы. Но у меня это не всегда получалось. Поэтому тренер ловил мой начальный импульс и помогал мне ноги отвести влево, потом вправо. Упражнение надо сделать 40 раз: 20 влево, 20 вправо.

* * *

Теперь переходим к упражнениям с ногами. Сначала надо согнуть ноги. Стопы подвести как можно ближе к ягодицам. Необходимо медленно поднять стопу и сделать небольшой шаг от ягодиц. Затем небольшой шаг обратно. И так каждой ногой по 20 раз. Ключевое здесь — правильное выполнение упражнений. При движении ногой напрягается только эта нога, вторая может только упираться в пол. При небольшом шаге от ягодиц и обратно стопы необходимо полностью оторвать от пола. А когда вы ставите стопу обратно, надо стопой полностью почувствовать пол. Это необходимо для того, чтобы нога не расслабилась полностью и не выпрямилась. Обязательно надо следить за коленями: ни в коем случае не совершать шаг, если ваши колени не прямые. Если вам не удается самостоятельно контролировать колени, пусть их поддержит напарник. Если у вас не выходит отрывать стопу от пола, вам также необходима помощь.

* * *

Следующее упражнение как раз связано с тем, чтобы контролировать колени. Ноги согнуты. Сначала отклоняете колени влево. Потом поднимаете их обратно. Делаете так по 20 раз в каждую сторону. Если у вас хорошо получается это упражнение, можете попросить напарника, чтобы он создавал сопротивление движению коленей в ту или другую сторону.

Теперь переходим на упражнения для рук. Не отрывая руки от пола, смещаете их вдоль туловища. Затем поднимаете обратно. Делать это надо плавно и синхронно. То есть движения левой руки должны повторять движения правой. При этом необходимо учитывать, что одна из рук может остановиться раньше, чем другая. Это необходимо контролировать, и руки должны быть в одну линию. Это упражнение выполняется 20 раз.

* * *

Я описал довольно много упражнений, но это не означает, что надо выполнять их все сразу после того, как вы легли на пол. Тренировка продолжается час-полтора. Если за этот час-полтора вы успели сделать только подъем головы, в этом нет совершенно ничего плохого. Это очень важно — не перенапрягаться, не тренироваться через силу — такие тренировки только навредят. Здоровые люди, бывает, тренируются через силу, считая, что так укрепляют дух. Я сам, когда еще был здоров и занимался бегом, продолжал бежать через «не могу» буквально до того момента, как валился с ног. Потом, после небольшой передышки, шел домой. Но это совершенно не наш случай. В случае перетренировки мы можем не отделаться тем, что какое-то время будут болеть мышцы. Мы можем лишиться возможности нового движения. Но ведь так же, как нас радуют успехи, нас практически убивают любые неудачи. Поэтому не допустить их — очень важно. Если вы почувствовали усталость, надо прекратить тренировку. Любая тренировка должна приносить только хорошие эмоции. И начинаться она должна только с хорошего настроения. Плохой настрой может усугубить ваше состояние, и вы будете вынуждены прекратить тренировки.

* * *

Следующее упражнение начинается так же: руки вдоль тела. Необходимо плавно поднимать руки вверх и заводить их за голову. Все движение совершается прямыми руками. Внимание: если до этого мы выполняли движение вдоль пола, то теперь упражнение выполняется над головой. Опять же обратите внимание, что для движения рук должны напрягаться только руки. И опять же повторю, что мне было трудно выполнять это упражнение левой рукой, но когда попытался сделать это рывком — стало легче. Когда-нибудь позже я обязательно буду выполнять упражнение как полагается, плавно. Но сейчас у меня получается только рывком.

* * *

Для выполнения следующих упражнений необходимо перевернуться на живот (сам переворот — это тоже небольшое упражнение).

Я плохо представляю, какие именно мышцы используются для того, чтобы перевернутьcя. Помню, что раньше для этого мне не было нужды даже сгибать ноги. То есть я просто хотел перевернуться — и переворачивался. Сейчас, к сожалению, так не получается, сейчас это целый ритуал: сначала согнуть ноги, потом перекинуть колени на сторону, ухватиться левой или правой рукой за что-то и подтянуться этой рукой до тех пор, пока не окажусь на животе. Обратно примерно то же самое: одной рукой оттолкнуться от пола, одновременно подтянуть колени к груди и в какой-то момент получается опрокинуться на спину. Вообще это довольно травмоопасное упражнение. Может, не столько травмоопасное, сколько болезненное. Поэтому 20 раз выполнять его я не рекомендую. Хотя, если вам это дается довольно легко, то, наверное, ничего страшного в этом нет — покататься по полу боком и перевернуться на живот. Менее больно было поставить голову на подбородок. Но в процессе я все равно ее переворачивал то влево, то вправо. Руки необходимо вытянуть вдоль туловища. Напарник должен проконтролировать, что ваше тело заняло прямое положение. Вообще, я упустил довольно важную деталь: из-за того, что ваша спина при сидении в кресле большую часть времени находилась в искривленном состоянии, то, когда вы ляжете на пол (неважно, на живот или на спину), вы обязательно испытаете боль. Это связано с тем, что мышцы спины и позвонки будут давить друг на друга. Эта боль довольно острая, сильная, пугающая, но она будет угасать по мере расслабления мышц. Всегда, когда вы принимаете новое положение тела, до минуты необходимо спокойно лежать, превозмогая боль. Чувствовать, как она постепенно уходит.

И если у вас нет каких-то предписаний, ни в коем случае не ложитесь на твердый пол.

* * *

Но вернемся к упражнениям. Положение — лежа на животе, руки вытянуты вдоль тела. Сначала работаете с правой рукой. Постепенно подтягиваете ладонь к плечу, сгибая локоть. После этого не останавливаете движение и распрямляете руку над головой вверх. После того как полностью вытянули руку, совершаете обратное движение.

Сделать это необходимо 20 раз. Затем все то же выполняется левой рукой. Вообще, было бы идеально выполнять это упражнение одновременно обеими руками. Но у меня не получалось, поэтому я делал посменно.

* * *

Следующее упражнение — отжимания. Естественно, что в полной мере у меня они не получались. Руки необходимо развести в стороны и согнуть под прямым углом. Ваш напарник должен согнуть вам колени и поднять голени вверх. Наверняка на уроках физкультуры в детстве вы видели, как девочки выполняют отжимание. Все именно так. Опираетесь на кисти рук и максимально пытаетесь встать на руки. В этом упражнении, как и во всех предыдущих, очень важен начальный импульс. Если вы даже немного приподняли грудь над полом — ваши мышцы уже работают. В следующий раз они поднимут вас еще немного выше. Но надо быть очень осторожным. Как-то у меня сорвалась рука и я упал на грудь. Мало того что ударился челюстью, еще отчетливо услышал хруст ребра. Тут же я перекатился на спину, внимательно прощупал все ребра, сделал несколько глубоких вдохов грудью и только после этого успокоился. Но перестал на какое-то время выполнять это упражнение. Так что, возможно, следует подстелить подушку под грудь. Это упражнение также необходимо выполнить 20 раз.

* * *

Следующее упражнение — на ноги. Руки вдоль туловища, необходимо напрячь левую ногу и немного приподнять ее — всю, начиная от таза. Сделать это очень тяжело, даже при полностью здоровом теле. Поэтому задача напарника, как всегда, — поймать первоначальный импульс и помочь вам завершить движение. Это упражнение также выполняется по 20 раз каждой ногой.

* * *

Последние упражнения на полу — подъем голеней и сгибание ноги в колене. Из-за спастики у меня получалось более-менее выполнять это упражнение только левой ногой. Но на помощь пришла очередная хитрость: перед очередным упражнением закрывал глаза и мысленно представлял, как поднимаю голень и сгибаю ногу в колене. Представлять надо работу каждой мышцы, каждого сустава. Сначала мне такое мысленное представление не помогало, мою ногу двигал тренер, но на третий или четвертый раз нога дернулась, а на пятый уже получался тот самый первоначальный импульс. Я уверен, что на сотый раз выполню упражнение самостоятельно.

Техника выполнения здесь та же, что и в предыдущих упражнениях: напарник пытается поймать начальный импульс и помочь вам завершить движение. Вы же, в свою очередь, пытаетесь сделать упражнение самостоятельно. Повторяете упражнение также по 20 раз для каждой ноги. После этого перекатываетесь обратно на спину и делитесь с напарником всеми ощущениями, которые только что испытали. Говорить надо буквально про все: про боль, про ощущения в мышцах, можно высказывать какие-то идеи по поводу выполнения тех или иных упражнений. Все это не менее важно, чем сама тренировка. Во-первых, это поднимает настроение. Общение вообще поднимает настроение. Во-вторых, мысленно вы обратитесь ко всем тем упражнениям, которые выполнили, поймете, где не могли сделать что-то лучше, испытаете радость оттого, что какие-то движения получались у вас хорошо.

* * *

Несколько слов о том, как я поднимался обратно в кресло. Естественно, сам я этого сделать не мог. Как можно сильнее сгибал ноги в коленях, напарник за руку приподнимал меня, второй рукой я обхватывал колени и передерживал туловище. В это время напарник уходил за спину и за подмышки утаскивал меня к дивану, на который я опирался спиной. От перетаскивания ноги распрямлялись. Необходимо было опять согнуть их, так, чтобы можно было опереться на стопы. Правой рукой я хватался за ручку коляски, под мышку левой руки меня поднимал тренер. Опираясь на ноги и на правую руку, при помощи тренера я уже мог встать и садился обратно в кресло.

* * *

Я рассказал об основном курсе упражнений. Тренировки проходят ежедневно, с чередованием: сегодня в кресле, завтра — на полу и т. д. Упражнения направлены на развитие мобильности мышц, которые «забыли» о возможности двигаться за то долгое время, которое вы провели в кресле. Речь не об атрофии мышц — она наступает примерно через 15 лет. Просто мы должны напомнить мышцам о движении.

* * *

Теперь расскажу о курсе, который придумал сам. Тренер одобрил его. Этот курс направлен на поддержание тонуса мышц. Более того, мне он позволил держать мускулатуру в нормальном, развитом состоянии. Начинается этот курс также с разминки, которую я описал выше.

Если до этого вы обходились без спортивных снарядов, теперь они понадобятся. Прежде всего это турник. Кажется, он называется турник «3 в 1». К сожалению, все его функции использовать пока не в наших силах. У меня турник висит в положении брусьев с мягкой опорой на спину.

На ручки, которые смотрят вверх, надо надеть резинки.

Я использовал тканевые ручки из комплекта. Просто зацепил все резинки на кольца. И тканевые ручки надел на «рога» турника.

* * *

Замечу, что турником и резинками арсенал моих спортивных снарядов не ограничивается. Так, очень полезный инструмент, который я использовал «до дыр», — это беговая дорожка, как бы странно это ни звучало. Я ведь не сразу сел в кресло-каталку, я в нем всего 10 месяцев. До этого я сильно хромал, передвигался при помощи трости или костылей. Но кто в теме, знает, что такое прогрессирующий паралич. И хоть ноги у меня не отнялись, слава Богу, но в определенный момент управлять ими стало почти невозможно, поэтому мне пришлось сесть в кресло-каталку. Но до этого я каждый день занимался на беговой дорожке. Я не бегал, но ходил при максимальной нагрузке. Естественно, что сейчас я просто жду возможности, когда мои ноги окрепнут довольно сильно, чтобы опять продолжить заниматься на беговой дорожке.

Также у меня есть эллиптический тренажер. Им вполне можно заменить беговую дорожку. Но у меня сильная спастика и перекрещивание ног, поэтому я просто не могу встать на педали тренажера.

Также у меня есть гребной тренажер. Он позволяет прорабатывать буквально все тело. К сожалению, самостоятельно я забраться на него не могу и кто-то постоянно должен контролировать меня. Но у меня есть некоторые идеи, и в ближайшее время я реализую их и продолжу заниматься на гребном тренажере.

Также у меня есть реабилитационный велотренажер. Выглядит он неказисто. Он предельно простой. В нем масса недостатков. Но, по мне, это самый необходимый тренажер из тех, что у меня есть: он почти не дает нагрузки, но позволяет тренировать движения — не столько укрепить мышцы, сколько вернуть им подвижность и мобильность. Пока у меня довольно трудно получается с педалями. Зато я могу крутить ручки.

Также у меня есть тренажер для ягодиц.

* * *

Но приступим к самим упражнениям придуманного мной курса.

Для начала надо поставить коляску как можно ближе к турнику. Голова по центру турника. Плечи почти на прямой линии с ручками турника. Но прежде чем вы приступите к этому упражнению, хочу предостеречь вас: сам я неоднократно падал. Поэтому желательно, чтобы кто-то в это время был рядом. Ноги снимаете с подножки и ставите на пол. Стопы ставите ровно. Вообще, само это действие — ставить ногу на подставку и снимать ее обратно на пол, как можно меньше привлекая руки, — тоже может быть одним из упражнений, и я его тоже включил в свой комплекс. Если у вас получится делать это вообще без рук, будет просто замечательно. Вообще, правильно снимать обе ноги сразу, потом так же вместе их поднимать и ставить. Но у меня это не получится никак, потому что левая нога у меня подвижнее правой. Поэтому я снимаю ноги по очереди.

* * *

Начинаем с приседаний. Руками нужно ухватиться за рога турника. Ноги на полу. Подтягиваясь за ручки турника, аккуратно пробуйте встать. Следите за дыханием. Мне гораздо проще вставать на выдохе. Соответственно сажусь я на вдохе. Спина должна быть предельно прямой. Я специально ставлю стопы поглубже под коляску, чтобы колени не распрямились полностью. Если они распрямятся полностью, я не смогу их согнуть без посторонней помощи. Сразу скажу, что это довольно тяжелое упражнение. Но когда поднимешься и стоишь на своих ногах — все тело буквально ликует.

В зависимости от того, насколько сильная у вас спастика, я предлагаю выполнить еще упражнение «маршировка на месте». Держась за ручки, просто помаршируйте на месте. Я не буду говорить, насколько высоко и как долго надо поднимать ноги. Потому что сам я этого делать не могу. Наверное, с чьей-то помощью я смогу поднять ногу, опустить ее обратно, но я не проверял. Поэтому я рассказываю о том, как сделать 20 приседаний. Упражнение тяжелое. Где-то на десятом подходе у меня сбивается дыхание. Поэтому я делаю подходы группами по пять. То есть пять раз сделал — выдохнул. Затем еще пять. И так до самого конца. На 19-й раз я отдыхаю и привожу дыхание в норму. Потому что на 20-й раз надо встать полностью. Правой, более подвижной рукой я хватаюсь за угол турника, локти кладу на мягкие подушки. Лицом стою к спинке турника.

* * *

Теперь проработаем мышцы голеностопа. Опять же на выдохе встаете на цыпочки. Голову как можно сильнее закидываете назад с тем, чтобы округлить позвоночник. На вдохе встаете обратно. Повторить 20 раз. Можно под стопы подкладывать брусок: это позволит гораздо выше подниматься на носках, кроме того, вы работаете икрами, что очень полезно.

При запрокидывании головы назад и напряжении спины вы тренируете не только ноги, но и спину. Несомненно, вы растягиваете позвоночник. При выполнении этого упражнения очень легко потерять равновесие и упасть. Поэтому очень крепко держитесь за ручки турника.

* * *

Следующее упражнение также направлено на скручивание позвоночника, но, кроме того, активизируют ваши боковые брюшные мышцы. Исходное положение — стоя, голова прямо. Не отрывая ноги от пола, нужно как можно сильнее повернуть корпус вправо. Затем на выдохе повернуть корпус влево. Чтобы облегчить это упражнение, я отметил у себя за спиной определенную точку и поворачивался до тех пор, пока она не окажется в поле зрения. Поскольку я уже несколько лет выполняю эти упражнения, точка постепенно сдвигалась, скручивание становилось все сильнее.

При запрокидывании головы я поступаю так же: изгибаю спину до тех пор, пока в поле зрения не окажется определенная точка.

* * *

После выполнения этих двух упражнений надо постоять пару минут. Привести в норму дыхание, остановить головокружение. После этого необходимо сесть обратно в коляску.

* * *

Что касается всех упражнений: по 20 подходов эти упражнения может быть трудно выполнить даже здоровым, нормальным людям — будет сбиваться дыхание, будут уставать мышцы. Но если полностью здоровый человек уже через час забудет об этой нагрузке, то у инвалида могут болеть мышцы, может подскочить давление, может появиться дискомфорт в груди. Если 20 повторов для вас затруднительны, — делайте пять. Или хотя бы добейтесь начального импульса. Все упражнения, которые выполняются стоя, можно выполнять и в кресле — это менее эффективно, но все равно полезно.

* * *

Чудесная вещь — реабилитационный велотренажер. Сразу я настроил его на максимальную нагрузку. Вставляем ноги в педали. Руки кладем на ручки. И минут десять в свободном ритме крутим одновременно и педали, и ручки. Спина должна быть прямой — важно следить за этим. Также важно координировать движения рук и ног — стараться, чтобы ноги поспевали за руками. Лучше вообще мысленно синхронизировать движения рук и ног и стремиться как можно быстрее двигать руками и, соответственно, ногами. После работы с тренажером ноги можно поставить на подставку, руки положить на подлокотник и привести дыхание в норму.

Скажу честно: у меня получается работать с этим тренажером только руками. Пока. Но я не оставляю попыток победить спастику и засунуть ноги в педали.

* * *

Теперь переходим к занятиям с резинками. Нужно отъехать сантиметров на 20 от турника. Резинки висят на рогах турника. Обеими руками необходимо ухватиться за них примерно в середине. Спину отогнуть максимально назад и выпрямить. Руки тоже должны быть прямыми. Изо всей силы тянем руки вниз, растягивая резинку. При этом чувствуем сильное напряжение мышц пресса. Необходимо держать руки на одном и том же уровне, не позволять им скользить по резине. Можно регулировать усилие: чем ниже руки, тем легче выполнять упражнение. За 20 повторений у меня устает пресс. И для меня это очень здорово. Буквально через месяц я уже мог прощупать его и напрячь. Для меня это был очень хороший результат.

* * *

Следующее упражнение: левую руку кладем на подлокотник. Колени отодвигаем вправо. Прямой правой рукой хватаемся за низ резинок и изо всей силы растягиваем их вниз. Это упражнение очень хорошо прорабатывает мышцы внешней части руки. Делаем его также 20 раз. После этого меняем руки, а колени переводим влево.

* * *

Для следующего упражнения необходимо максимально отъехать назад, но так, чтобы можно было руками ухватиться за резинки. Обеими руками хватаемся за резину так, чтобы руки были прямо. Локтями упираемся в бедра и растягиваем резину, используя бицепс. Удивительно, но бицепс чувствуется — чувствуется, что он работает и даже устает. А значит, организм будет наращивать его. Делаем это также 20 раз. После этого, не отпуская резинки, уводим локти за подлокотники. Восстанавливаем дыхание и отдыхаем. Далее скользим локтями по подлокотникам, растягиваем резину на себя. При этом работает трицепс рук. Делаем это 20 раз. К этому моменту я уже обычно устаю. Но осталось совсем немного.

* * *

Берем в руки тренажер для ягодиц. Его можно использовать по-разному. Сейчас будем использовать, как показано на картинке.

В этом упражнении проработаем грудь. Все как всегда: спина предельно прямо, тело расслаблено. Пытаемся свести локти вместе. При этом хорошо работают мышцы груди. Делаю я это также 20 раз.

* * *

Собственно, вот и весь курс. После выполнения этого комплекса упражнений я обычно весь покрываюсь потом, но так укрепляются мышцы, поддерживается спортивное телосложение. Но есть, как я понял впоследствии на своем опыте, и определенная опасность. Поясню. В результате упорных длительных тренировок спастика у меня стала такой сильной, что здоровый человек не мог согнуть мою ногу. Есть понятие — мышечный тонус. Здоровые люди умеют им управлять: в правильном порядке напрягать мышцы, расслаблять их. Я, к сожалению, не могу. Пока не могу. И поэтому наступил такой момент, что единожды напряженная мышца оставалась напряженной и после тренировки. Это плохо. Расскажу про один случай — из того времени, когда я регулярно ходил в фитнес-зал. Среди тех, кто тоже тренировался, был один человек — просто огромный. Ростом почти с меня, почти два метра, а в ширину — двое таких, как я. Руки — как мои ноги. Во мне он вызывал искренний ужас. Причем я не видел в нем ни капли жира. А таких пропорций тела обычно достигают стероидами. Например, европейские быки: у них нет жира вообще, они просто огромный кусок мышц. Им ставят специальные уколы, их определенным образом кормят. Нередко они умирают раньше забоя. И вот этот человек вызывал у меня точно такие же ассоциации. Как-то он тренировал ноги и приседал с чудовищным весом на штанге. Я смотрел на это как зачарованный, но картина была скорее ужасной. Потому что, сделав подход, повесив штангу, он попытался идти и ноги у него не гнулись: каждый шаг он совершал как на ходулях. Мышцы были настолько забиты, настолько перетренированы, что запросто могли сломать кости.

К счастью, таким, как мы, подобное не грозит, но перетренированность, гипертонус все же возможны. Поэтому заклинаю — тренироваться в удовольствие.

* * *

Это настоящий кайф, когда чувствуешь, что сможешь выбраться из инвалидного кресла; это величайшее достижение — когда встанешь на ноги. Поэтому пробуйте, не прекращайте этих попыток, выполняйте упражнения. Разумеется, это поможет не всем — могут быть разные ситуации, разные диагнозы, но это не повод останавливаться в своем движении и пускать все на самотек.

На этом, пожалуй, все. Как и обещал, к концу книги я встал на ноги. Креслом пользуюсь до сих пор, но все меньше. Встал я с помощью средств реабилитации и тех упражнений, которые придумал сам.

Такие ходунки позволяют мне встать, медленно дойти до моей комнаты, где я сажусь не в инвалидное кресло, а в нормальное, компьютерное кресло. То, что я пережил, то, что переживают люди с подобными диагнозами, — это буквально ад, черное отчаянье, страшная депрессия. Это настолько изуродовало душу, что последствия останутся, даже когда я пойду полностью нормально, с прямой спиной. Останется свое понятие боли, страданий. Я никогда не смогу пройти мимо упавшего человека, потому что всегда буду помнить и знать, насколько это здорово, когда тебе помогают подняться. Я всегда буду помнить это. До самой своей смерти я буду помнить это страшное, черное отчаянье беспомощности. Но оно привело меня к такой теории, что, вообще-то, болезней не существует. Глупо рассматривать человека как физическую форму. То есть я, Иван, — это не двухметровый, тощий старик. Хотя, наверное, еще не старик, всего 36 лет. Я, Иван, — это 36 лет страданий и опыта, внутренних переживаний, радостей. Вот это вот все — Иван. И тело здесь — просто оболочка, которая вместила в себя дух Ивана. И любое заболевание, любая болезнь выковывала этот дух Ивана. И конечно же, рассеянный склероз неизлечим. Потому что нечего лечить. Как нельзя вылечить старение, смерть. Все, что есть неизлечимого, — это просто стадия развития духа. Само общество с неверными стандартами и ценностями заставляет нас страдать еще больше. Но через страдания можно обрести покой. Можно обрести смирение. Я здесь говорю не о том, что, если вас парализовало, надо просто лежать. Я говорю о смирении в части каких-то надуманных ценностей. Например, я очень любил машину. Но, наверное, я больше не рискну сесть за руль. Я смирился с этим. Но не смирился со всем остальным. Я упорно тренировался. Более того, я продолжу тренировки до конца, до последнего вздоха. Потому что, по моей теории, в этой жизни нам надо воспитать сильнейший дух. А сильнейший дух способен выковать совершенно любое тело. На мой взгляд, в этом и есть триединство и подобие Богу. Бог Отец — это разум. Бог Святой Дух — это мы сами. И Бог Сын — это наше тело. Но все подобно всему. Можно сравнить человека с семечком, которое упорно прорывается сквозь землю. На стадии семени оно совершенно бессильно. Оно растет без света в грязи. Вокруг него какие-то страшные создания. Но оно верит и смиряется. И вскоре оно пробивается к свету. Потому что по воле Создателя все всегда хорошо заканчивается.

Я уверен, я даже убежден, что во мне нет недуга. Есть то, что закалило и выковало меня. Во мне больше нет страха. Мне чужды многие мирские потребности и желания. Я совершенно убежден во всех своих взглядах и нисколько не сомневаюсь в правильности своего пути. Многие здоровые люди назовут это гордыней. Я даже не буду спорить. Но когда находишься в инвалидном кресле, любой путь, который ты выберешь (я говорю о пути созидания, но не саморазрушения), не должен вызывать даже тени сомнения. Потому что, пытаясь оторваться от своего кресла, ты шагаешь по пресловутому лезвию ножа. Любые сомнения — это неловкий шаг, и тогда ты уже сорвался и летишь и никто не поможет тебе.

На выбранном пути может встретиться разное. Будут прельщать разные колдуны и шарлатаны, проповедники, будут обещать очень легкое исцеление за какие-то смешные деньги или за твою душу. Другие будут уверять, что путь неверен, что он ведет в пропасть. Но важно нигде и ни на секунду не оступиться и продолжать идти. Надо понимать, что всем им, в общем-то, наплевать на тебя. Зачастую они преследуют свои корыстные цели. И полностью доверять можно только себе.

Психологи, да и многие другие разумные люди могут со мной поспорить: мол, мы все гуманисты, все мы социальные существа и главное, что нами движет, — это любовь к ближнему. Ну да, на публике все мы такие. Но когда благотворительный вечер окончен, нарядные господа и дамы перестали танцевать, служащие освободили зал от столов и всего, что осталось на них, уборщик выключил свет, ты остаешься совершенно один в своем кресле. И самокопание в этом одиночестве зачастую действительно довольно опасно. Но вместе с тем оно позволит найти твой собственный путь, найти силы, чтобы встать, найти Бога внутри тебя.

* * *

Вместо послесловия. Чарльз Бронсон написал удивительную книгу под названием «Фитнес в изоляторе». Бронсон уже умер, но он был невероятно сильным человеком. В книге описано, как сохранить духовные и физические силы в условиях тюремной камеры, — автор провел за решеткой более 30 лет. В нынешнем обществе такая целеустремленность, аскетизм встречаются довольно редко, и большинству людей такое поведение покажется странным, непонятным — вероятно, по одной простой причине: они сами не были в такой ситуации, не падали в эту бездну настолько глубоко, чтобы настолько захотелось оттуда выбраться.

Я назвал свою книгу «Путь в Бездну и фитнес в инвалидном кресле». Много лет я погружался в эту самую бездну. Но на самом дне нашел в себе силы карабкаться вверх. Чтобы устремиться к Свету, нужно было познать Тьму…