Если ничего не хочется делать, дай себе возможность ничего не делать. Вообще ничего — отложи телефон, убери еду, выключи музыку и просто сядь. Спустя какое-то время тупежа и смотрения в одну точку тебе обязательно станет скучно. После того, как почувствовал зуд в руках и невыносимую скуку, берись за дело — и не просмотр тиктока или череду переписок, а что-то созидательное, то, что ты откладывал часами. Накопившейся энергии хватит на то, чтобы сделать все не отвлекаясь, потому что, погружаясь в мысли, ты тут же захочешь вынырнуть на поверхность материального и динамичного. Главное — не разрешай себе отвлекаться на телефон и другие источники дешевого дофамина для мозга. Так психотерапевты советуют бороться с прокрастинацией. Однако этот способ никогда не работал со мной. Убрать гаджеты, задуматься о своем и сидеть в тишине, изредка зачем-то подходя к зеркалу с понурым лицом — нет ничего лучше. Врачи вообще недооценивают этот древний русский досуг — прийти домой со школы, сесть на кровать, спустить штаны и пялиться в одну точку четыре часа. Чем больше времени я провожу наедине с собой и своими мыслями, тем легче я себя чувствую. Хотя бы не засоряю время и пространство тем, чем заниматься не хочу.
Наверное, по старой классификации я бы был интровертом, хотя черт его уже разберет, по каким тонкостям и критериям это можно определить. Раньше людей делили на экстравертов и интровертов, а сейчас — на токсичных и экологичных. Среди моих друзей есть и те, и другие, но считается, что у вторых, вроде как, больше привилегий.
Из размышлений меня выдернул телефонный звонок. Вкладыш в правом ухе завибрировал, отдаваясь ритмом старой песни “Toxic” в барабанной перепонке.
Слушаю.
Алло, Витя? — задорный женский голос звучал так четко, будто подруга находилась совсем рядом. Я живо представил высокую блондинку с длинными серьгами. — Привет, сегодня все в силе? Мы с ребятами в продуктовый заехали, что взять?
Мне только безалкогольное пиво.
На другом конце провода прыснули от смеха.
Будто бы кто-то из нас собирается пить.
Я брякнул “ну, тогда давай” и коснулся вкладыша, завершая звонок. До прихода друзей оставалось немного времени, и единственное, что могло вытянуть меня из безделья — оплата счетов. Рутина, которая не дает мне ни реализации, ни вдохновения, ни счастья, настолько плотно заполняет мою жизнь, что я давно не ищу возможности найти что-то свое. Крутиться в ежедневных обязанностях большого города уже кажется подвигом.
Я крепко зажмурился и активировал линзу. Зараза, к новой всегда нужно привыкать и щурить глаза. Это жуткий производственный баг — я сужаю глаза для того, чтобы настроить линзу, а ее датчики считывают мои кривляния за проявление этноксенофобии. Такое было пару раз вчера — щурился изо всех сил, пытаясь приблизить картинку в Гугле на все свое поле зрения, и тут сияющий красный флаг возникает перед носом — мол, “Вы были замечены в неэтичной пародии на малые народности”. Еще чуть-чуть — и пришлось бы расписываться за штраф.
Сейчас, в темноте, на внутренней стороне века проступили нежно-голубые неоновые буквы: “Вход в Госуслуги”. Я открыл глаза, и белый интерфейс Госуслуг пятнышками затмили черные зерна. Потряс головой, потемнение исчезло. Вот она, хрупкая маскулинность, о которой мы мечтали. Падаю в обмороки от малейшего перенапряжения.
Так, два уведомления… Коммунальный платеж, оплатить. Ну и набежало в этом месяце за свет. Обустройство умной ванной никому не обходилось дешево. И еще одна трата — налог на безработицу. Я вздыхаю и подмигиваю своему профилю, тем самым подтверждая платеж. Удивительный закон — платить налог из самого пособия на безработицу. Можно было бы сразу вычитать эту сумму из пособия, но так, самостоятельно соглашаясь отстегивать деньги за свою непристроенность, я чувствую себя еще более жалко. Крепко жмурюсь, и голубая надпись “Выход из Госуслуг” искрится в темноте. Открываю глаза, и тут же слышу уведомление от домофона — умная камера распознала людей на крыльце и пустила их внутрь. Время в Интернете всегда текло быстрее, чем кажется, и я тороплюсь доставать закуски из холодильника.
***
Нет, ну это же так — я впахиваю без выходных на его же проект, и этот цисгендерный фашист отказывается выписывать премию за месяц… — говорила Лиза, постукивая длинными ногтями по стакану с лимонадом. — Если ему немного напрячь мозги, он бы понял, что кроме меня никто не подходит под эти задачи. Сотрудник на вес золота!
Мы с Наташей посмеивались в кулак, сидя напротив нее, пока Антон переводил взгляд то на нас, то на Лизу.
Что за проект-то? — спросил он.
Теперь уже Лиза хитро прищурила глаза и быстро посмотрела на Антона, затем на нас. Я невольно откинулся на стул и обнял Наташу за плечи одной рукой, а второй прикрыл рот. Женские плечи ощутимо напряглись под моей рукой, но лишь из-за того, что она уже сама пыталась не засмеяться.
Ну, как же, — будничным тоном произнесла Лиза, сделав глоток лимонада. — Новая коллекция капроновых гольфов для рыбаков, весна-лето. Ты что, не носишь?
Антон уставился на нее, задержав глоток лимонада во рту.
Я же говорила, гольфики и балаклава в трех цветах, прорези для глаз. От самых разных насекомых… На этот раз пробуем не сто, а сорок ден, потому что расцветка хаки не то чтобы не добавляет феминности, то и напоминает о позорной эпохе милитаризма, — Лиза поморщилась. — Но увы, ничего лучше для походной одежды не найти. От летающих гадов — самое то. А потоньше будут — так хоть токсичную маскулинность убавят.
С агендерностью твоего дизайна понятно, — торопливо сказал Антон. — Никак не могу допетрить, что у тебя за травма.
Я быстро посмотрел на Лизу, но ее лицо было приветливым и невозмутимым. Обсуждать свою травму считается абсолютно нормальным, а мне все еще кажется это диким и чересчур интимным. Более того, в специальной анкете на поступление в вузы есть графа “Ваша наиболее значимая детская травма”.
Она определяет всю жизнь. То горе, которое случилось в детстве, устанавливает наш тип привязанности, жизненные стремления, способы справляться с трудностями. По типу травмы подростки выбирают себе профессию. Очень рационально: вместо того, чтобы, как раньше, ломать себе голову в семнадцать лет и выбирать вуз из-под палки, мы пользуемся давним шаблоном. В зависимости от того, что мы пережили в детстве, выбор работы будет примерно следующий:
сексуальный харассмент: врач, дизайнер верхней одежды, секс-просвет-коуч;
буллинг в школе: психолог, учитель, вожатый, профессиональный снайпер;
падение с высоты: авиация, туризм, строительство;
побои: боевые искусства, дрессировщики;
эмоционально холодные родители: художник, ветеринар…
И так далее, иные методички насчитывают более трехсот страниц с поясняющими таблицами. Я могу оправдать свое пренебрежение к этой традиции тем, что сам так и не нашел свое предназначение и бешусь от зависти. Но у Лизы был действительно особый случай.
Такое дело, Антон, — загадочно начала она, придав лицу самый кислый вид. — Когда мне было восемь, я играла на даче у бабушки. Дед разрезал арбуз, и я села на скамейку со своим куском. Ела так, что за ушами трещало — то было свое, приморское… И как-то так вышло, что сок капнул на ноги, потом под коленом что-то укололо, смотрю — шмель сидит. Я как бросила этот арбуз, как закричала, бабушка подбежала и отогнала его, с тех пор аж вздрагивала, когда рядом кто-то жужжал. Укус, кстати, прошел, но тот внезапный укол, — Лиза как-то горько цокнула языком. — До сих пор перед глазами темнеет, как вспомню. Ну, а потом выросла, и мне в выпускном классе уже сказали, что работа будет связана с тем, чтобы защищать людей от насекомых. Тем и живу — балаклавы, перчатки, всякие цветные обмотки, ну и гольфы — последний писк.
Антон понимающе кивнул головой, но было видно, что он с трудом сдерживает улыбку.
Как я тебе благодарен, что ты не размусолила это на подкаст о ментальном здоровье! — я хлопнул в ладоши, и девушки хихикнули. — В лучших традициях следовало бы принести тебе салфеток и два часа слушать с понимающим видом, при этом раздавая социально одобряемые советы.
Какой ты злой, — буркнула Наташа, но тоже с улыбкой на лице. — Когда ты уже сам пойдешь мусолить твою шизу к терапевту, м?
Ты мне дай направление не эко-нёрду с подходами из разряда “все проблемы — из детства” или “как ты хочешь свою мать?” — там и посмотрим.
Ребята игриво переглянулись между собой, и, прежде чем я открыл рот, Наташа мягко ускользнула из-под моей руки и вытянулась во весь рост, заставив меня приковать взгляд к ее талии.
Витя, — торжественно начала она, подходя в сторону ребят, чтобы они находились в моем поле зрения, словно на фотографии. Лиза отставила стакан, и все смотрели на меня так, будто я уже лежал в психлечебнице, а они приехали проведать меня с нескрываемой жалостью и любовью. — Знаем, ты просил без подарков, но мы хотим дать тебе, так сказать, не материальную вещь, а впечатление. Это — тебе, — Антон протянул мне белый конверт, и я бережно взял в его в руки. — С днем рождения!
Я всматривался на надписи на плотной, дорогой бумаге. “Доктор Бржевски. Сеанс, который изменит Вашу жизнь” — гласила не печать, а строгий почерк черными чернилами. Я потрогал края конверта и прижал его к груди, поднимая глаза на друзей.
Очень старомодный чувак, приверженец доказательной медицины, — махнула рукой Лиза, прищурившись на слове “доказательной”. Скорее всего, она не была уверена, но, в любом случае…
Спасибо, ребят, — сказал я и добродушно усмехнулся, но мое сердце и правда было переполнено благодарностью. Я распахнул объятия, начиная с Антона, чтобы оставить Наташу напоследок.
Надеемся, это уже будет последний психотерапевт в твоей жизни, — улыбался он, искренне обнимая меня в ответ.
***
На следующее утро я пришел к нему. Кабинет был наполнен стерильным белым светом. Матовое окно оттеняло лучи, пробивающиеся сквозь облака низкого неба. Голубоватая кушетка подо мной была из мягкой кожи. Когда моя поясница коснулась ее, я почему-то понял, что сеанс будет долгим.
Рядом, на стуле сидел доктор Бржевски. Самое примечательное в нем было то, какой он высокий. Его огромная фигура смотрелась органично в кресле этой белой комнаты, но я все равно неуютно поежился под его взглядом. Голубые глаза смотрели прямо, не изучая и не разглядывая. В руках были блокнот и ручка — единственные старые предметы в этом пространстве.
Давайте начнем. Виктор, двадцать шесть лет, — сказал он, глянув в блокнот. — Итак, какие у Вас жалобы?
Я поднял взгляд на его лицо и понял, что у него не активированы линзы на глазах. Так странно, давно не видел, чтобы кто-то писал от руки, а не фиксировал мысли сразу в облачное хранилище.
Если так сразу, то… — я прочистил горло. — В общем, я не могу найти себя. Давно стоило обратиться, знаю, просто устал платить налог на безработность. Ничего не нравится.
Я выждал паузу, ожидая, что он спросит меня о травме. Но доктор Бржевски все еще смотрел на меня непроницательным взглядом голубых глаз и мне казалось, что даже без линз он с легкостью анализирует мои малейшие эмоции.
Вырос в абсолютно обычной семье, никакого абьюза, эмоциональной депривации, гиперопеки, — я перечислил умные термины для того, чтобы он не спрашивал про семью, но тут же почувствовал себя глупо. — Все как-то шло своим чередом, и я… никогда не испытывал особых потрясений.
Никаких серьезных болезней? Опыт лечения в российской больнице? — аккуратно спросил он.
Никогда. Аллергий тоже нет.
Доктор откинулся в кресле и внимательно смотрел на меня.
Отношения с одноклассниками? — медленно спрашивал он, то и дело прищуривая глаза. — Досуг в провинциальном дворе? Собачий кайф?
Не пробовал, — я поморщился. — С одноклассниками все здорово, до сих пор общаемся.
Значит, следующее. Подростковым оккультизмом увлекались? Вызовы духов, гадания?
Никогда.
Доктор Бржевски черканул себе что-то в блокноте.
И все, с кем бы я пообщался из Вашего окружения, подтвердят мне это?
Я поежился и неосознанно скрестил руки на груди. Ох уж эти психотерапевты старой этики, — не прием, а допрос! Ну, ничего, на самом деле, я был благодарен за его беспристрастность. Если бы он попытался традиционно закомфортить меня тем, что спросил бы мои местоимения и стоп-слово, я бы в который раз развернулся и ушел.
Да, это верно.
Доктор Бржевски встал, отложил блокнот на стол и вернулся на свое кресло в полной тишине.
Давайте вернемся в детство. Вспомните, когда вам было 5–6 лет. О чем вы мечтали в то время?
Ого. Такой подход, связанный с глубинными желаниями, а не с травмой, давно уже считается старомодным и очень циничным. Где-то на одном уровне с той идеей, что женскую истерию следует лечить вибратором. Однако доктор Бржевски говорил таким скучающим тоном, будто за его методы он не рискует лишиться лицензии.
Я совершенно не помню, — сказал я шепотом, сам не осознавая этого. Наверное, боялся, что нас могут застать за довольно-таки нетрадиционной процедурой. — Когда мне было пять-шесть, я только читал и не хотел стать там космонавтом или ветеринаром, как остальные. Просто… ничего подобного.
Я специально упомянул это классическое “космонавт или ветеринар”, давая доктору понять, что я не просто не против его методов, но и даже разбираюсь в них. Но его лицо оставалось непроницаемым.
Ничего такого, что вы хотели в глубоком детстве, но затем эту мечту испортило родительское отношение, комплексы и чужие мнения? Такого не может быть, — монотонно проговорил он, затем по его лицу проскользнула тень какой-то новой мысли. — Виктор, что-то не нравится мне в вашем восприятии детства. Мечты никакой не было, травмы тоже… Как насчет гипнотического сеанса?
Я шумно выдохнул. Приверженность старой этике, бесцеремонность и подход “все из детства” подкупили меня вначале, дав надежду на неожиданный исход сеанса. Однако доктор Бржевски оказался обыкновенным мозгоправом, спихивающим проблемы на бессознательное и иррациональное. Наташа была права, и смешно было поддакивать ему, давая понять, что мне нравилось направление его мысли. Все одно, все одно…
Валяйте, — выдохнул я, мрачно отводя взгляд. Доктор, однако, не отреагировал, он встал, достал из шкафа бланк согласия и протянул его мне.
Я бегло просмотрел бланк. Осведомлен о неэкологичности процедуры, готов к непродуктивному выхлопу и рискам проблемы самоидентификации, бла-бла… Подписав, я отдал лист доктору и снова откинулся на кушетке. Но то, что последовало далее, засттавило меня расширить глаза от удивления. Из нагрудного кармана доктор достал старинный черно-белый круг на цепочке.
Разве гипноз не вводится через маску? — недоверчиво спросил я, посмотрев на доктора, как на совершенного идиота.
Нет нужды лишний раз травить организм газом или таблетками, — великодушно ответил он. — Теперь, пожалуйста, отключитесь от сети.
Я на мгновение задумался, а затем осторожно вытащил вкладыш из уха. Тот отозвался на прикосновение несколькими новыми уведомлениями, но я сразу крепко зажмурился и отключил линзу, честно лишая себя возможности укрыться в уютной сети Интернета.
Готово, — сказал я.
Доктор Бржевски нажал кнопку под кушеткой и я с гудением приблизился к его креслу.
Давайте начнем. Примите удобную позу и постарайтесь не отрывать взгляда от круглого медальона, — методично произнес он, поднимая в воздух черно-белый круг.
Я смотрел на медальон, сложа руки на груди. Доктор завел тихую речь:
Некоторые части тела легче почувствовать, а другие будто заблокированы. Ощутите, как вес тела начинает давить на кушетку. Почувствуйте всю свою тяжесть. Сейчас вы не легкая пушинка, а ты человек, который заполняет все пространство, на которое оказывает давление, — медальон передо мной начал раскачиваться, и, следя за ним, я чувствовал внимательный взгляд доктора на своем лице. Было неуютно.
Расслабьте мышцы лица, — как бы заметив мою напряженность, продолжал он. — Позвольте ногам и бёдрам стать тяжелыми.
После этого была долгая пауза, и голова у меня пошла кругом. Немного приглядевшись к медальону, я понял, что черно-белая воронка в нем начала механически кружиться.
Сделайте глубокий вдох и выдох… И ещё раз глубокий вдох и расслабленный выдох. И пока ваше дыхание течёт естественно, потихоньку начните ощущать тело как единое целое, — голос доктора тек медленно и плавно, что совершенно не подходило его непроницаемому лицу. Головокружение начало меня утомлять, и стало сонно. Интересно, он действительно не видит, что гипноз на меня не действует?
Почувствуйте свои губы, рот, челюсть, что там происходит прямо сейчас? — трехэтажный мат, вот что. — Перенесите внимание на горло почувствуйте свою шею, плечи и ниже. — речь лилась словно точно мне в уши, минуя расстояние между нами и шум ветра за холодным белым окном. — А теперь почувствуйте грудную клетку, ощутите всю область грудной клетки, почувствуйте биение жизни в своём сердце. С каким темпом оно стучит? — сердце отзывалось глухим уханьем, и я устало вздохнул. — Постепенно переносите своё внимание на область живота. Что вы там чувствуете, напряжение или расслабленность? Какие эмоции возникают в вашем теле прямо сейчас? Начните концентрироваться на напряжённых точках. Есть ли в стопах напряжение? Если да, то сконцентрируйтесь именно на этом месте и чувствуйте, как постепенно оно начинает расслабляться и становиться мягче, — последовала долгая пауза. — А теперь неторопливо направьте внимание на глаза.
что ты чувствуешь, что ты чувствуешь
А теперь давайте направимся вниз, в ноги, — я поморгал, отгоняя сон, и из вежливости решил дослушать доктора. Ох и сочный негативный отзыв ждет эта клиника сегодня вечером. — Почувствуйте бёдра, колени, щиколотки, подошвы стоп, пальцы ног. А теперь попробуйте осознать все тело как единое целое. Как оно ощущается? Какие части тела сильные или пульсирующие, а каким нужно больше внимания и поддержки?
а что что ты чувствуешь на животе прямо там
Представьте ситуацию, когда вы испытываете сильную эмоцию, такую как гнев или беспокойство. В каких частях тела оно отзывается? Где вы ее ощущаете?
— А сейчас представьте: над вашей грудной клеткой в невесомости парит шар насыщенного желтого цвета, — медальон перед глазами заставлял саму комнату пошатываться перед глазами, но я терпел, даже если после сеанса меня укачает и будет тошнить. — Этот шар наполнен огромной сильной энергией. Той, которой вам не хватает именно сейчаc. Почувствуйте, как рядом с грудью вам становится тепло. Этот шар парит возле вас, но не касается вашего тела, но вы уже чувствуете, какое тепло…прямо под сильным и пульсирующим сердцем что что покажи мне
тепло это где КРОВИЩА У ТЕБЯ на животе на животе на животе
…излучает этот шар. Сейчас по моей команде вы сделаете вдох, и эта энергия через грудь проникнет внутрь вас. Вдох, — долгая пауза. — Выдох. Представьте, как он центра груди желтый поток энергии начинает расплываться…
на животе тепло и пахнет таким теплым
…и заполнять все внутреннее пространство вашего тела. Перетекая в руки, живот, заполняя всю голову и растекаясь по ногам. Внутри вашем абсолютное тепло и спокойствие. Почувствуйте это. — от сонливости руки упал у меня по бокам, и я чувствовал, что на шее образовался мягкий второй подбородок. — Потихоньку возвращайтесь к дыханию, сделайте глубокий вдох и выдох. Когда ты почувствуете, что готовы, можете вернуться в палату.
Я почти моментально отвел взгляд от медальона и устало потер глаза, затем тряхнул головой. Укачало, как в поезде дальнего странствия.
Доктор, если вы позволите, я отойду, — и, не замечая его лица, я на ватных ногах направился в туалет. Тошнота и темные пятна перед глазами заставили меня жалко удержаться за дверной косяк, когда я зашел в санузел и увидел умывальник.
почувствуй живот ты чувствуешь
Я уперся ладонями в края раковины, и холодный металл уколол кожу на руках. Кран плыл перед глазами, и я ушиб руку,
а помнишь как теплый шар прожег твой живот
включая напор воды. Я запустил ледяную воду в ладони, погружая лицо
тепло РАЗЪЕЛО твой живот почувствуйте
в холодную муть и выдыхая в эту воду, расплескивая ее по уши. Я торопливо набрал еще воды в ладони и задержал их на лице, случайно вдохнув. Руки не слушались меня, я отбросил их и снова ударился, шумно кашляя и хватаясь за скользкую раковину. Я посмотрел на свое отражение в широком зеркале.
хорошо Наташ я не снимаю футболку
Я завороженно смотрел в свое мокрое лицо, не смея пошевелиться или отвести взгляд. Словно прикованный вниманием к крутящемуся медальону, боковым зрением я видел в отражении свое помолодевшее юношеское тело в одних пижамных штанах.
Звуки исчезли, и вместо стерильного санузла я видел в широком зеркале свою старую комнату в родном доме. Мягкий свет просачивался сквозь шторы, и в нос ударил запах хвои и легкого перегара. Смутно напоминало отцовский парфюм.
не двигайся иначе папа тебя защекочет
Я перестал дышать, и что-то резко укололо меня возле пупка. В зеркале, на животе ровным кружком краснел ожог от сигаретного бычка. Тихонько потрескивала закипающая кровь и, когда я снова вдохнул
а на утренник у тебя будет образ пепельницы
в нос мне ударил запах железа. Капелька крови устремилась вниз, оставляя за собой тонкую алую дорожку. Я поднес ладонь к ожогу, и в зеркале моя рука превратилась в волосатую смуглую ладонь с перстнями-татуировками.
ты гнида и гнида и ощутите свой живот
Против моей воли пальцы игриво показали сморщенный сигаретный бычок и с силой вдавили мне чуть выше пупка. Раскаленное красное жало вонзилось в кожу, и по щекам потекли слезы,
на утренник будешь как обычно гнидой
пока я тушил о себя сигарету чужой, онемевшей рукой. Давясь непрошенным всхлипом, я опустился перед раковиной на корточки. Темные круги перед глазами застилали зеркало, и шум в ушах перебил шум воды из-под крана, пока мир окончательно не поплыл перед глазами.
***
Была половина четвертого ночи. Плотные шторы дали трещину ровно посередине окна, и сквозь эту трещину в комнату сочился желтый свет от фонаря. Стояла тишина, нарушаемая лишь гулом машин на улице. Ушной вкладыш валялся где-то на полу, а я лежал на кровати с открытыми глазами. Темнота перед глазами окутывала мое поле зрение, не украшенное подсветкой или количеством уведомлений на линзе. Та покоилась в ванной, небрежно смявшись в капле воды, где я ее оставил. Снять линзу впервые за долгое время было достаточно болезненно, и теперь я просто не хотел видеть эту круглую деталь, без которой не мог обходиться годами.
Круглая деталь. Я затаил дыхание в абсолютной тишине и темноте, запуская ладонь под футболку, для самого себя пытаясь сделать этой тайком. Пальцы встретили маленькие скользкие вмятины на коже. Не дыша, я водил рукой по своему животу, трогая ожоги, почти любовно оставленные там двадцать лет назад. Целая жизнь, которая могла бы сложиться совершенно иначе.
Вкладыш на полу тихо завибрировал, и я одернул руку от себя. Я понимал, что в такое время мне звонит только Наташа, но все равно не чувствовал себя в безопасности. Прождав несколько секунд, я поднял вкладыш, но он уже замолк.
Через некоторое время пришло уведомление. Я не стал идти за линзой, просто дважды стукнул по вкладышу, заставляя ее прочитать сообщение. Тихий механический голос с мягкими интонациями, подслушанными у Наташи, зазвучал в комнате:
— Витя, привет, пожалуйста, перезвони мне, как только сможешь. Не знаю, что наговорил тебе Бржевски, но все еще можно поправить. Если ты чувствуешь, что вы расковыряли что-то лишнее, это совершенно не означает, что это что-то теперь определит ход твоей жизни, — последовала пауза. Значит, сообщение оборвалось, и через некоторое время пришло новое. — Слушай, бог с ней, с работой, ты всегда можешь обрести себя в семье…
Даже в механическом голосе мне послышалась заискивающая надежда. Я бросил вкладыш на пол и встал с кровати. Какая семья, глупая, ни один несчастный больше не унаследует гены старого извращенца.
Я включил большой свет и распахнул шкаф. Где-то в барахле он должен быть. На пол полетел сложенный пуховик, термобелье, а затем с грохотом повалились коробки из-под техники: большая для планшета, поменьше — для вкладыша, линзы, испорченной линзы, напульсника, увлажнителя для воздуха… Инструкции и гарантии на корейском разлетелись по комнате. Я бережно вытащил старую широкую коробку и сел на кровать, случайно наступив на вкладыш. Тот отозвался жалобным треском.
На пробу дунув в коробку, я зажмурился от пыли. Скотч красовался на стенках из старинного желтого картона, а внутри лежали старые бумаги. По одной я доставал их и клал друг на друга на кровать, боясь повредить ветхие листы. Свидетельство о рождении прадеда, бирка на запястье из роддома, купюра 100 рублей, даже СНИЛС в формате А4… Сколько раз друзья предлагали продать их копии на цифровом аукционе, но меня что-то останавливало.
Моя рука коснулась потрепанного корешка на самом дне, я подхватил его и достал старую записную книжку.
Эта травма всегда лишала меня возможности заняться чем-то всерьез. Я хотел просто найти себя, папа, но теперь не знаю, как с ней жить.
Я открыл книжку, и листы чуть не вывалились из потрепанной обложки. На первой же странице были записаны номера телефонов в столбик. Цифры, каракули и маленькие рисунки ручкой. Я разглядывал свои письмена, не решаясь достать старый телефон.
Я рисовал это все шариковой ручкой двадцать лет назад. Я знаю, что ты тоже не выкинул телефон, старый кретин. Мы с тобой обречены держаться за старое.
Сенсорная нокиа молчаливо глядела на меня со дна коробки черным экраном. Я взял ее и бережно включил. Мелькнула рваная пиксельная анимация.
Если есть шанс освободиться из той тюрьмы, в которую ты меня посадил, — это только подать тебе руку через прутья. А затем схватить за горло и сказать, что завтра из моего паспорта исчезнет отчество, и ничего, кроме любви к старому барахлу, не будет нас связывать.
Я набрал номер и перепроверил его дважды, прежде чем позвонить. Пошли гудки.
Гудки, гудки, гудки.
Последние комментарии
10 часов 22 минут назад
14 часов 36 минут назад
16 часов 55 минут назад
18 часов 44 минут назад
1 день 30 минут назад
1 день 35 минут назад