Ветер, кровь и серебро [Виктория Александрова Viktoria Alex] (fb2) читать онлайн

Виктория Александрова (Viktoria Alex) Ветер, кровь и серебро

Я старалась писать так, чтобы здесь всё было понятно, однако не всегда это получается. Так что вы можете задавать вопросы в комментариях или лс) Ну или почитать первую часть и рассказы, я буду только рада)

Вкратце о том, что здесь происходит: есть королевство Драффария, схожее с Европой XIV–XV веков. Здесь действует система вассалитета подобного вида: король — лорды — герцоги/графы/бароны — простые рыцари. В общем, монархия, феодализм, средневековье, мракобесие и джаз. И немного магии.

Название — отсылка к песне Мельницы «Оборотень». И если вы такой же СПГСшный филолог, как я, то, может, найдёте в тексте что-то общее с этой песней.

Паблик с анонсами, артами, мемами: https://vk.com/hexentagebuch

Приятного чтения!

Ваша Виктория.

Глава 1

Первые дни весны в этом году выдались весьма холодными. Снег ещё не успел сойти, укрывая некоторые участки земли небольшими подталыми сугробами. Но солнце уже понемногу начинало греть, выпуская свои лучи, словно косы, из-за тяжёлых туч и окрашивая грязно-серое небо оттенками голубого. Да и воздух теплел, больше не кусая кожу и не обдавая со всех сторон ледяным дыханием зимы.

И вот сейчас в этом уже не столь холодном, но всё же свежем воздухе столкнулись два клинка. Кристина тут же отпрянула, целясь и выбирая место, куда можно было бы нанести удар. Ноги — обычно самая уязвимая часть тела, но все удары, что она пыталась нанести по ним, сегодня были уверенно отражены.

Генрих улыбался, будто они занимались любовью, а не дрались.

Она снова замахнулась, но ударить не решилась — он замахнулся тоже. Полуторный тренировочный меч у Кристины был довольно удобным, может, разве что, слишком длинным для её роста… Через мгновение клинки вновь скрестились с негромким звоном: Кристина нашла слабое место и попыталась ударить, но Генрих отбил её удар даже как-то лениво, нехотя, будто не считал серьёзной противницей. На самом деле это, конечно, было не так. Иногда Кристине думалось, что муж даже боялся её в такие моменты, а улыбкой блефовал, чтобы сбить с толку.

Она тоже улыбнулась — ждать надоело.

Начала наступать, и вот уже их мечи стали скрещиваться всё чаще, звеня, скрежеща и выбивая искры. Один раз Генрих задел её предплечье, заставив чуть попятиться, и даже бросил взволнованный взгляд, но Кристина, раззадорившись, боли совсем не почувствовала. Конечно, синяк потом останется, и служанка, может быть, снова решит, что муж госпожи её бьёт… Стало смешно от этих мыслей, хотя у них было основание: одна из служанок, несколько месяцев назад увидев огромный синяк на коленке у её милости, решила, что у неё неприятности с мужем. Впрочем, это было ожидаемо. К сожалению, женщинам куда чаще доводится получать синяки и ссадины в собственном доме, а не на тренировочном дворе.

Стало жарко, да и дыхание чуть-чуть сбилось, но усталости Кристина всё равно не чувствовала. Они по очереди постепенно теснили друг друга, и когда она брала инициативу в свои руки, то била попросту безжалостно. Пару раз задела его колено, а он в ответ не слишком сильно, но всё же ощутимо ударил по щиколотке, когда она, позабыв о низе, сосредоточилась на защите верха.

Кристина предпочитала держать меч двумя руками, а Генрих — одной, к тому же чаще всего левой, в чём заключалась главная сложность. И бил он из-за этого в основном по правой стороне. Хотя Кристина к этому уже почти привыкла. Всё равно колющих ударов они, естественно, друг другу не наносили.

Когда они столкнулись в очередной раз, Генрих почти прижал её к крепостной стене, но ей удалось увернуться от удара, и его меч чиркнул по камню. Кристина же, резко повернувшись, снова попыталась ударить, но просчиталась: её клинок столкнулся с мужниным почти у самого его основания, у крестовины. Кажется, она всё-таки задела лезвием его руку, но Генрих не подал виду. Она отступила, прицеливаясь; он перекинул меч из правой руки в левую, резко им крутанул и совсем легко, как бы невзначай, задел её левое бедро — она едва успела защититься и спастись от очередного синяка. Отойти ему от стены не позволяла, ограничивая его свободу действий, атакуя то справа, то слева.

— Ты пользуешься тем, что ты маленькая и изворотливая, — заметил Генрих, пытаясь хоть немного её потеснить.

— А, может, всё дело в том, что ты старый? — отозвалась Кристина с усмешкой.

Она опустила меч и наконец позволила ему отойти от стены. На сегодня, пожалуй, хватит — это был далеко не первый поединок за день. А время и так уже близилось к ужину: небо чуть потемнело, горизонт окрасился нежно-оранжевым, воздух стал прохладнее…

Кристина убрала выбившуюся из косы прядь каштановых волос и на миг замерла, пытаясь отдышаться. Иногда ей казалось, что за годы она подрастеряла хватку и теперь владела мечом куда хуже, чем в юности, но в то же время как-то проверять это на деле не хотела: уж лучше учебный бой, чем настоящий.

И дай Бог, чтоб ей больше нигде и никогда не пришлось проверять, растеряла она навык или нет.

Когда они с Генрихом подходили к оружейной, чтобы вернуть тренировочные мечи, их нагнал Алек, оруженосец. Генрих принял его на службу около месяца назад, и юноша помогал не только ему, но и Кристине — по мере сил. Впрочем, она считала, что оруженосец — это просто формальность, а настоящий воин вполне может справиться сам, причём в любых условиях, как на войне, так и у себя дома. Хотя с Алеком, разумеется, она дружила — как и с бывшим оруженосцем мужа, Диконом, который стал рыцарем в середине саулиса ^[1] и теперь служил в домашней гвардии Айсбурга. Кристина даже поучаствовала в церемонии его посвящения, хотя до этого женщины могли быть там разве что зрительницами.

Алек происходил из дома Ридов, чей небольшой, но хорошо укреплённый замок стоял на берегу реки Вейнзы возле крошечной рыбацкой деревушки. Риды были вассалами Даррендорфов и не имели титула, но Кристина знала, что дом этот — гордый, богатый, верный своим сюзеренам и довольно старый. Да и мать её подруги Софии была именно из Ридов…

Кристина покачала головой.

— Миледи, — Алек поклонился, вызвав у неё слабую улыбку, — вам тут передали… От Ореллов.

Он протянул ей небольшой свиток. Кристина приняла его, не скрывая недоумения: никаких писем в ближайшее время она не ждала, особенно от дома, который в Нолде считался предательским. Во время войны с Шингстеном, что началась пять лет назад, они беспрекословно сдали свой замок без боя. За это граф с семьёй был помилован наместником Джоната Карпера, что руководил захватом.

Кристина не стала казнить никого из них, даже главу дома. В конце концов, тогда в Нолде многие считали, что она умерла, но большинство домов всё же сопротивлялись захватчикам. За что и оказались награждены — за счёт таких слишком уж сговорчивых с врагом дворян, как Ореллы.

И сейчас они, видимо, прислали какое-нибудь прошение: старый граф недавно умер, и его наследник наверняка станет вымаливать милость для себя и своих детей.

Но, развернув пергамент, Кристина увидела вовсе не то, что ожидала.

— Этого ещё не хватало… — выдохнула она, чувствуя, как пальцы начинают дрожать.

— Что там? — встревожился Генрих, который так и не убрал меч в ножны, продолжая держать его, словно сейчас им требовалась защита. Впрочем, от чего может защитить затупленный меч? Разве что от озлобленной собаки небольших размеров.

А от того, что на неё сейчас обрушилась, защита была пока только одна — сила слова.

— Моего дядю видели на западной границе, недалеко от начала Лесного тракта. — Кристина отдала свиток Генриху и сама сжала рукоять меча, стараясь утихомирить волнение. Поймала взгляд Алека — растерянный, как будто виноватый. — Он едет сюда, с ним много людей, и…

Она замолчала. Сильнейшее чувство возмущения сдавило ей горло и помешало договорить.

Последний раз она писала дяде во время войны, да и не только она: Генрих обещал разыскать его, но ни он, ни она ответов от Джойса Коллинза не получили. Тот оставил племянницу в беде, один на один со страшным несчастьем, видимо, не осознав, что ей вообще-то не на кого было рассчитывать, кроме него. Если бы Кристине тогда не повезло с Генрихом, она бы сгинула где-нибудь в лесах и болотах западного Бьёльна, оставив Нолд на растерзание врагу, а Джойс бы и бровью не повёл.

И сейчас он едет сюда, что-то хочет от неё… Как ему вообще это в голову пришло?

— Я казню его, — негромко, вкрадчиво заговорила Кристина, когда они с Генрихом зашли в тёмную, пыльную оружейную. Волны ярости сбивали её с ног, кружили голову, а слова вылетали из сдавленного ненавистью горла сами собой. — Как только он появится в пределах Нижнего города, я отрублю ему его предательскую голову. Или лучше вздёрну.

— Ты же сама говорила, что сейчас он не подданный Драффарии. Так что у тебя нет на это права, — заметил Генрих. — Могут быть проблемы с властями Кэберита, или где он там жил в последние годы…

— Да, в Кэберите. Но что же мне с ним делать? — Она села на ближайшую скамейку, одну из тех, что стояли вдоль каменных стен оружейной, и вздохнула. — Ты ведь прекрасно понимаешь, что ему нужно: его якобы наследство, Эори. Видимо, ждал, пока тут всё уляжется, чтобы ему замок не пришлось отвоёвывать…

— Неужели нельзя просто отказать ему? — усмехнулся Генрих, устанавливая свой меч в круглую стойку в углу.

— Не всё так просто, — отозвалась Кристина. — Ты думаешь, он просто так отступится, когда я скажу «нет»? Упрямство — наша фамильная черта, если ты не заметил.

— Да, над этим надо подумать.

Он присел возле неё и приободряюще обнял за плечи. Кристина положила голову ему на плечо и прикрыла глаза. В голове не укладывалось, что ей предстоит увидеть дядю, которого она не видела почти двадцать лет… Он покинул королевство Драффарию, решив стать наёмником, а не рыцарем, когда его Кристина была совсем маленькой, и теперь она понимала, что совсем не помнит ни его лица, ни голоса, ни в общем облика. А ведь ей предстоит говорить с ним, выслушивать его… Будто бы ей сообщили, что её вот-вот навестит призрак. Но призрака можно прогнать железом или заклинаниями, а вот Джойса, как Кристина чувствовала, так просто не прогонишь.

— Главное, я думаю, всё-таки поговорить с ним, выслушать, что он хочет, — продолжил Генрих. — Может, ему и не нужно то, о чём ты подумала.

— Ты прав, — не открывая глаз, кивнула Кристина. — Мало ли, какие у него могут быть причины… Но почему-то на ум приходит только эта. К слову, странно, что его на северо-западных рубежах упустили… Хотя он же наёмник, он бы и через стену щитов незамеченным проскочил. Или взятку дал, чёрт его знает.

— С этим мы ещё разберёмся, — твёрдо сказал Генрих, поглаживая её по плечу. — А насчёт Джойса ты не переживай, пожалуйста. Надо сначала просто выслушать его. Может, мы сможем найти компромисс.

— Да… И, знаешь, — она подняла голову и взглянула на мужа с уверенной улыбкой, — я думаю, Ореллов стоит наградить за вовремя предоставленные сведения.

* * *

Джойс и впрямь приехал через несколько дней — пасмурным полднем, когда серое небо заволокли тучки, а воздух как будто дрожал в предчувствии грозы. Кристина позволила впустить дядю в Нижний город, с трудом поборов в себе желание тут же бросить его в темницу. Однако до замка он всё равно ехал с конвоем из гвардейцев: может, сам он и не замышлял ничего злого, но с ним было ещё человек двадцать-тридцать вооружённых наёмников — опасных людей, за которыми требовалась тщательная слежка. Кристина знала, что доверять им нельзя, даже если сама покупаешь их услуги, а потому Джойсовым дружкам заходить в замок не позволила.

Но он всё равно взял с собой двоих, как она потом узнала, так называемых «правую и левую руки», советников и заместителей. Фареллец Брайан Лэнг хорошо говорил по-драффарийски, но имел странный, очень резкий акцент, под стать его внешности: грубая коричневая повязка на правом глазу, множество ремней и застёжек на длинном тёмно-красном камзоле, а ещё кинжал на поясе, с которым он не расставался. Но пришлось расстаться, иначе бы Кристина не смягчилась и не позволила ему пройти в Эори вместе с Джойсом. Видно было, что жестокости и хитрости этому человеку не занимать: он постоянно озирался, будто что-то украл, и безмолвно переговаривался с Коллинзом — кивками, скупыми жестами, взглядами…

Второй был маг — она это сразу почувствовала, издалека, как только его нога ступила на мощённые булыжником улицы Нижнего города. Звали его Райли, а фамилии он не носил. Кристина сразу поняла, что тот был драффарийцем — наверное, какой-нибудь беглый каторжник или что-то в таком духе. Видимо, он нарочно поддерживал образ тёмного мага из старинных книг: на нём был длинный чёрный плащ с наброшенным на голову капюшоном; продолговатый череп покрывала бледная, почти прозрачная кожа, а в руках он сжимал, то и дело перебирая, странную связку бусин — чётки. Как выяснилось позже, их носили священники в Кэберите, а Райли, видимо, совмещал в шайке обязанности и мага, и священника. Он был полной противоположностью Лэнга: смотрел исключительно в пол или перед собой, но при этом не на кого-то конкретного, а будто пытался рассмотреть что-то в воздухе или однотонной серой стене. И это выглядело несколько пугающе, даже для Кристины, которая прекрасно понимала, что он просто играет роль.

Понимала она и то, что с этим нужно быть осторожной. Не понаслышке зная несколько заклинаний, с помощью которых можно подслушивать, подглядывать и даже встревать в чужие мысли, Кристина решила сразу после разговора немедленно заняться магической защитой замка: сделать амулеты, блокирующие любую попытку нарушить чьё-то личное пространство, и поставить несколько нематериальных — ментальных заклятий. Благо, в мирное время у неё была возможность получше освоить свой дар, поэтому за надёжность защиты она не беспокоилась.

С самыми близкими приспешниками Джойса Кристина долго разговаривать и знакомиться не стала и тут же отправила их в Западную башню, где обычно располагались гости. Впрочем, она была уверена, что надолго они там не задержатся. Велев усилить стражу и в башне, и в городе, она наконец удостоила своим вниманием дядю, который терпеливо и, что главное, молча ждал её у ворот.

Кристина волновалась, хотя и старалась это скрыть. Джойса она не видела много лет, но сейчас смотрела на него и ей казалось, что последний раз они виделись буквально вчера. Он был очень похожим на своего старшего брата, но кое-что их всё-таки отличало. Джойс был ниже, чем Джеймс, свои тёмно-каштановые с лёгкой сединой волосы он коротко обрезал, а фигура его особой статью не отличалась, однако двигался он довольно легко и наверняка был весьма быстр и изворотлив. Что ж, в таком случае, пограничников с запада можно понять…

Он смотрел на Кристину с интересом и улыбался. Глаза у него были серо-голубые — как у отца и как у неё самой, но отчего-то слегка мутные. Уж не пьян ли? Не шатается вроде, да и перегаром не пахнет… Неужели он и впрямь рад видеть племянницу… или замок, который думает заполучить в ближайшее время?

Кристина старалась смотреть на него холодно, не выражать никаких чувств, но внутри у неё всё бурлило и кипело. Да, пусть прошло уже почти пять лет, и она, полностью наслаждаясь своим счастьем и мирной жизнью, успела забыть, что дядя бросил её в беде, и, может быть, в глубине души даже простила… Пока он находился далеко, в других королевствах, ей не было до него никакого дела — лишь бы не трогал. И вот он здесь. Улыбается ей, будто ничего не произошло. Будто она ему что-то должна, обязана что-то сделать для него.

Кристина снова почувствовала это жуткое возмущение, перерастающее в ярость и ненависть, которые сдавливали горло и затуманивали взгляд и рассудок. Ей захотелось его уничтожить. Стереть с лица земли. Чтоб он больше не смел ступать по этой земле, смотреть ей в глаза, не посмел даже слова ей сказать.

Джойс — предатель. А предателям нет пощады.

— Крис, дорогая… — начал он, когда она подошла к нему. Она вздрогнула от его голоса и поправила плащ на плечах, поёжившись, будто стало холоднее.

Ветер и правда пронизывал до костей, усиливаясь с каждой секундой, а оттого стоять на воздухе не хотелось совершенно.

— Меня зовут Кристина. Пойдём, — кивнула она, не желая слушать его приветствия. Она знала, что здравия он ей не желал. Что ему на самом деле было плевать на то, как она поживает. Что он ни капли не рад тому, что она выросла и повзрослела, став его соперницей в правах на трон Эори.

Она шла впереди и спиной чувствовала, что Джойс явно недоволен таким приёмом. Что ж, если ожидал большего — пусть не обижается, она и не собиралась превращать его приезд в великий праздник. Их сопровождали стражники: с ними Кристине было спокойнее, а вот Джойсу — явно наоборот. Ничего, пусть почувствует себя не вполне свободным в месте, которое считает собственным домом.

Они дошли до её кабинета, и она кивнула стражникам, чтобы стали у входа. Услышат — ну и пусть, в конце концов, все и так прекрасно догадываются, зачем приехал Джойс.

Кристина прошла в глубь кабинета, уверенно отодвинула кресло из-за стола, скинула плащ и аккуратно повесила его на спинку. Для переговоров с дядей она выбрала довольно нарядное, но всё же не слишком броское платье из зелёной с золотом парчи, украшенное тонким пояском с камнями цвета морской волны — такими же, какие были на её серьгах. Ей всё ещё, как и в юности, не нравилось одеваться слишком ярко, но сегодня это было необходимо — чтобы показать Джойсу, кто она, и подчеркнуть своё положение. Леди должна носить богатую, красивую одежду, а уж тем более — правящая леди, хозяйка своего замка. Ведь Джойс именно это и должен понять: хозяйка здесь — Кристина, и ни с кем делиться она не намерена.

Стараясь держать спину ровной, а плечи — расправленными, она присела на самый краешек кресла, положила руки на подлокотники и внимательно взглянула на Джойса, замершего у двери. Он так и не снял своего тёмно-зелёного плаща, накинутого на одно плечо, поверх коричневого короткого камзола, отделанного на груди и плечах металлическими пластинками. Растерянным или хоть немного неуверенным дядя не выглядел: скрестил руки на груди, облокотился о стену и вперил в Кристину свой замутнённый странной пеленой взгляд, явно ожидая от неё каких-то слов.

— Садись, — позволила она и указала на стул, стоящий у стола напротив неё. Джойс кивнул, парой резких шагов преодолел расстояние до стула, осторожно отодвинул его и сел, закинув ногу на ногу. Леди Коллинз-Штейнберг это не понравилось. — Говори сразу, зачем приехал, — холодно и уверенно сказала она.

— Ты будешь одна? — удивлённо уточнил Джойс скрипучим голосом — ни капли не похожим на голос отца… — Твой муж не придёт?

— С чего ему приходить, если хозяйка здесь я, а не он?

Дядя не нашёл, что ответить, но взгляда не опустил — наоборот, взглянул на неё ещё более пытливо и пронзительно.

— Ты, я думаю, уже догадалась, зачем я приехал. — Он приглушил голос, видимо, не желая, чтобы его слышали стражники за дверью. — Сейчас мой отряд переживает не лучшие времена… Сама знаешь, кочевой образ жизни не совсем безопасен. Кроме того, у меня жена и дети, и им не пристало объезжать со мной вдоль и поперёк целые королевства в поисках того, кому можно повыгоднее продать свой меч. Нужно где-то их пристроить, да и мне самому необходимо место, где меня всегда будут ждать… К сожалению, лучшего места, чем Эори, я выбрать не смог.

Джойс окинул взглядом высокие стены кабинета: на одной из них висел щит и два скрещённых меча, — герб Коллинзов, на другой — большой гобелен с вытканной на нём сценой битвы. Кристина усмехнулась. Как она угадала! Интересно, а в данный момент свою семью он где оставил? Среди приехавших с ним людей женщин и детей она не видела.

— Да и в очереди наследования мы с тобой стоим… ну, пожалуй, на одной ступеньке, — продолжил Джойс, приложив руку к выбритому подбородку, словно делая вид, что задумался. — Но раз уж ты со своим мужем объединила две земли, то у тебя, по сути, уже есть замок. У тебя есть дом.

— Хочешь спросить, зачем мне второй? — наигранно рассмеялась Кристина — на самом деле ей было ни капли не смешно.

— Мы ведь родственники, — заметил Джойс, улыбнувшись.

— Это ты мне напоминаешь? — Она убрала вымученную улыбку, давая понять, что шуточки окончены. И так уже не было сил терпеть его попытки надавить на жалость. Жене его жить негде… Дети у него… — А пять лет назад, когда началась война, когда в моём доме оказались враги, а на трон сел убийца моего отца и твоего брата, родственниками мы не были?

— Крис… Кристина…

— Тебе нет оправданий, ты понимаешь? — Она старалась говорить спокойно, негромко, но на последних двух словах голос невольно стал звучнее, наполнился яростью. Кристине резко захотелось опрокинуть на Джойса стол, а потом пнуть ногой, что есть сил. Родственники! Они, видите ли, родственники! Да она никогда, ни разу в жизни, ни секундочки не считала его родным человеком! — Ты мог хотя бы ответить на моё письмо. Просто пару слов поддержки написать. Но ты промолчал, не ответил ни мне, ни Генриху, когда он пытался тебя разыскать. Тебе настолько было плевать? На меня, на отца, на Нолд?

— У меня не было возможности…

— Даже ответ написать? И сейчас, после такой подлянки, ты хочешь, чтобы я… оказала тебе услугу? Пожалела? — Кристина поднялась, опираясь руками о столешницу, и посмотрела на него со всей ненавистью, на какую была способна. Джойс сглотнул. — Так просто взяла и отдала тебе замок, ради освобождения которого погибло несколько сотен, а то и тысяч человек, в том числе и мой хороший друг? Да я сама чуть не погибла! А ты бы, наверное, только рад был, да?!

— Кристина, я прошу тебя, послушай. — Джойс чуть ссутулился под её взглядом — это радовало, — но смотрел всё так же пристально и даже чуть насмешливо. — Я бы в любом случае не смог участвовать в войне — в то время я был на севере Фарелла и вряд ли бы успел как-то помочь. А что бы тебе дало моё письмо? Что бы тебе дали простые слова?

— Они бы дали мне понять, что тебе не всё равно, — сказала Кристина тише.

Она вздохнула и опустилась в кресло. Ярость поутихла, но вместе с этим ей вдруг захотелось заплакать. Страшно было даже вспоминать то отчаяние, с которым она жила все месяцы, что шла война. Да и сейчас тоже страшно, страшно знать, что у неё, кроме мужа и сына, родственников вовсе не осталось.

За окном глухо громыхнуло.

— Что ты и вправду считаешь меня родственницей, — продолжила Кристина. — Просто несколько слов, Джойс, — она покачала головой, — несколько слов: «Сейчас я не могу тебе помочь, но всё будет хорошо, держись, я в тебя верю». И сейчас я бы, может, вняла твоим просьбам о том, что тебе нужен дом. Но ты сам отказался от меня, от своей семьи и своей земли. Видимо, это всё нужно тебе только тогда, когда это выгодно.

— Жаль, что ты так думаешь, — вздохнул Джойс с притворным разочарованием, — но переубеждать тебя я не буду. Может, тебе нужно время подумать, поостыть? Мы ведь давно не виделись…

— Как великодушно с твоей стороны! — воскликнула Кристина, всплеснув руками. Ей не хотелось его видеть, не хотелось, чтобы он надолго задерживался в Эори, а больше в Драффарии ему податься некуда: Эори и Айсбург принадлежат ей с Генрихом, а третья земля, Шингстен, после войны далеко не в почёте…

И тут её осенило. Она невольно прижалась спиной к креслу и вперила ошарашенный взгляд в пустоту. Слышно было, как дождевые капли сначала несмело, а потом всё громче, всё настойчивее начинают барабанить по крыше и подоконнику. В комнате сделалось сумрачно. На столе стояла небольшая свечка, Кристина едва заметно моргнула, и фитилёк вспыхнул жёлтым искусственным пламенем. Вместе со светом по комнате разлился хрупкий, но, тем не менее, весьма приятный уют. Джойс едва не подпрыгнул на месте, а потом нервно усмехнулся. Странно, неужели Райли не позволяет себе таких фокусов?

Кристина задумалась. Ей вспомнилась пословица: «Враг моего врага — мой друг». Шингстен, конечно, больше не враг: через месяц после окончания войны Кристина и леди Элис Карпер подписали мирный договор и пожали друг другу руки в присутствии короля. Однако спокойствия леди Коллинз-Штейнберг всё равно не чувствовала. Несмотря на возобновление торговли, из Шингстена поступало крайне мало вестей, Элис будто нарочно затаилась, продумывая план возмездия… Если ту войну и впрямь затеяла она, то вряд ли от своего отступится. И Кристина старалась быть осторожной. Усилила охрану рубежей с Шингстеном, в особенности Серебряный залив, прислушивалась к любой новости из этого аллода, а с купцами вела себя настороженно. Но вот уже больше четырёх лет прошло с момента окончания войны, и ни разу за всё это время шингстенцы не нарушали мира.

Хотя Кристина всё равно не доверяла Элис. От неё следовало ждать удара в спину в любой момент.

А Джойс… Что ему стоит так же бесшумно и незаметно добраться до Краухойза и заключить союз с леди Карпер? Вряд ли та откажется объединить силы с главой наёмничьего отряда — ей в армии лишние люди не помешают. Да и просто назло Кристине связаться с человеком, которого она ненавидит и который ненавидит её… Очень сомнительно, что Элис упустит этот шанс.

Положение казалось совершенно безвыходным. Если она сейчас выгонит Джойса, тот отправится в Шингстен, и тогда беды не миновать. Если же она согласится… Нет, соглашаться нельзя ни в коем случае. Лучше сразу выпрыгнуть из окна самой высокой башни.

— Я обещаю, — вывел её из раздумий вкрадчивый, но уже не такой уверенный голос Джойса, — что не собираюсь посягать на твою власть в Нолде. Я могу стать твоим вассалом, присягну тебе и буду во всём подчиняться. Пожалуйста, подумай над этим. Мне ведь целая земля не нужна — я и управлять-то ей не учился… — Он усмехнулся. Кристина устало взглянула на него, давая понять, что ей не смешно и что вообще этот разговор уже начал ей надоедать. — Одного замка, города и нескольких деревенек вокруг него мне хватит. Твою власть я не оспариваю. Всё-таки ты законная наследница, и ты вполне заслужила этой власти.

— Да, пожалуй… — отозвалась Кристина, опершись локтем о стол и подперев голову рукой. Нет, так легко соглашаться нельзя. Она и впрямь должна подумать. Или сделать вид, что думает, чтобы задержать Джойса и любой ценой не позволить ему прорваться в Шингстен.

— Когда я снова могу к тебе обратиться? — зазвеневшим от радости голосом уточнил Джойс.

— Я позову, — сказала она. — Иди в Западную башню, стража тебя проводит.

Джойс кивнул, поднялся, поправил плащ и вышел вон. Кажется, конвой его ни капли не смущал. Ну и чёрт с ним. Казалось, что этого человека ничего не может смутить.

* * *

— Подумать?! — вспылил Генрих. — О чём тут вообще можно думать?

— Тише, Джеймс, кажется, заснул, — отозвалась Кристина спокойно.

Она сидела у своего туалетного столика, возле зеркала, и распускала причёску: две косы у висков, собранные на затылке и закреплённые тонкой зелёной лентой. Служанок отправила спать — хотелось всё сделать самой.

— Что он тебе такого сказал, что ты засомневалась? — спросил муж более сдержанным тоном, опустившись на краешек кровати. Казалось, что он вообще не собирался переодеваться на ночь и решил лечь спать прямо в плаще.

— Он не сказал, но я подумала… — Кристина замолчала, пытаясь конкретнее преобразовать свои мысли в слова. — Если я откажу, вряд ли он покорно вернётся туда, откуда приехал. Ничто не мешает ему поехать в Шингстен и заручиться поддержкой Элис. Неспроста же она сидела тише воды, ниже травы все эти годы. Наверняка она что-то задумала, а он готов её поддержать. Он хочет получить своё и без этого отсюда просто так не уедет.

— Значит, нужно его заставить. — Генрих, расстегнув плащ, коснулся было верхней застёжки своего чёрного камзола, но потом вдруг встал и приблизился к стулу жены. — Снарядить отряд, людей, которые проследят, чтобы он добрался до Кэберита, а там уже усилить пограничные заставы и приказать, чтобы солдаты прочёсывали не только проезжие дороги, но и места менее, скажем так, протоптанные. Вежливо попросить его пойти прочь и дать пинка на прощание.

— Да, это замечательный план, но, по-моему, весьма трудновыполнимый, — горько усмехнулась Кристина, снимая серьги. Камни тускло сверкнули в слабом свете двух свечей, стоящих у зеркала.

— Я понимаю, это будет нелегко…

— Именно поэтому я и соврала ему, что подумаю. — Она вздохнула и замерла, приложив пальцы к чуть гудящим вискам. — А что его приятели? Ты говорил, что велишь проследить за ними…

— В городе всё спокойно, — кивнул Генрих. Он наклонился, оглядев себя в зеркало, чуть пригладил тёмно-русые волосы, которые, несмотря на то, что ему было уже почти сорок два, даже не собирались седеть, и поправил воротник камзола. — Содержатели постоялых дворов внезапно рады, что у них проживает такая большая компания, готовая сорить монетами. Пока ничего незаконного или подозрительного они не делают: пьют, едят, играют в кости, поют песни… Безуспешно ищут бордели, — коротко рассмеялся он, приобнимая жену за плечи.

Кристина улыбнулась, касаясь пальцами его руки. Бордели в Нижнем городе, да и во всём Нолде-Бьёльне в последнее время разыскать было сложно. Разве что какие-нибудь подпольные: рассадники крыс, блох и грязных заболеваний, где тебе без вопросов продадут за гроши двенадцатилетнюю сироту, которой из этих денег ничего ровным счётом не достанется. Впрочем, Кристина не была уверена, что такового не встречалась в законных борделях — до тех пор, пока она их не запретила. Те же, что продолжали работать несмотря на запрет, то и дело отыскивались и закрывались, а их хозяева отправлялись на каторгу в северные каменоломни или леса западного Бьёльна.

— Ну, пусть поищут, — хмыкнула Кристина. — А те двое, что в замке?

— Стражники доложили, что Лэнг разок упомянул, мол, в Шингстене сейчас тепло. Может, это просто совпадение, а может, и подтверждает твои мысли, не берусь судить, — сообщил Генрих и снова медленным шагом направился к кровати — с недавних пор у него возникла привычка мерить шагами комнату во время разговора.

— Возможно, стоит и с ними поговорить… — неуверенно протянула Кристина, поднимая голову. Не до конца расплетённая каштановая коса упала на лицо, пощекотав щёку. — Ненавязчиво разузнать, что их главарь хочет здесь найти на самом деле.

— Думаешь, скажут? — пожал плечами Генрих, остановившись у двери.

— Не знаю. Но я, в любом случае, не хочу, чтобы Джойс и его дружки чувствовали себя здесь чересчур свободными. Надо дать им понять, что это не их территория и никогда таковой не станет. И конкретно дядя пусть поймёт, что он, приехав сюда, всё равно что добровольно записался в пленники.

Наверное, это была очень опрометчивая и непродуманная тактика. Но иного выхода Кристина не видела: нельзя было позволять Джойсу тут командовать и хозяйничать. Это в своём отряде он был главарём, но, ступив на территорию Нолда, оказался буквально никем, даже ниже крестьянина. Он уехал из Драффарии очень давно, так и не пройдя через обряд акколады, и потерял право считаться подданным этого королевства. На самом деле, если бы Кристина согласилась отдать ему замок, им бы пришлось пройти все круги адской волокиты в королевской канцелярии: вернуть Джойсу подданство, признать его законным наследником лорда Джеймса наравне с Кристиной, составить множество документов и договоров… Ей бы нужно было подписать дарственную или что-то вроде того, заручиться согласием Генриха и, что самое главное, короля…

Ради Джойса Кристине совершенно не хотелось всем этим заниматься. Но пусть он пока считает, что она в раздумьях, что она сомневается и колеблется. Можно даже сделать вид, что она пытается разобраться в тонкостях наследования и передачи замка из рук в руки… А потом резко ему отказать и отправить восвояси. И ни за что не допустить, чтобы он вернулся. Для этого нужно собрать большой отряд и выбрать людей, которые его возглавят, — сильных и надёжных. Может, даже поехать самой…

Из раздумий Кристину вывел детский голос — её звал сын, Джеймс, чья детская находилась через стену с их с Генрихом спальней.

— Давай я пойду успокою его, — предложил муж.

— Я сама, — вздохнула Кристина — мальчик, которому не исполнилось ещё четырёх, звал именно её.

С Джеймсом было тяжело, очень тяжело. Конечно, никто и не говорил, что с маленькими детьми бывает легко, но чтобы настолько… Леди Коллинз-Штейнберг имела возможность наблюдать за детьми прислуги и гвардейцев, что жили в Эори или Айсбурге с семьями, за отпрысками горожан: земледельцев, ремесленников, торговцев. За сыном Вольфганга — брата Генриха — и его жены Луизы. И ребёнка их с мужем друга Хельмута она тоже видела, в конце концов, хотя ему был всего год.

И все они были другими. Понимали запреты, не всегда, но прислушивались к словам «нет», «нельзя», «не нужно». Более-менее могли оценивать, что безопасно для них самих и для других людей. Насколько это было возможным для маленьких детей, уважали и любили своих родителей.

Джеймс же будто бы нарочно всё делал наперекор. Он рано научился ходить, бегать и говорить, что, конечно, радовало, но вместе с тем он часто убегал от матери, прячась в пустынных коридорах, а оправданием этому было лишь одно: «Я хочу быть один». На вполне уместный вопрос — почему? — он не отвечал. Не хотел видеть собственную мать и разговаривать с родным отцом? Это было по меньшей мере странно. И Кристину это очень пугало.

Они с Генрихом старались воспитать в сыне человека достойного, порядочного, честного и справедливого, не без доброты и мягкости, конечно, но и не труса и подхалима. Кристина общалась со множеством женщин, как благородных, так и простолюдинок, которые наперебой заваливали её советами, порой полностью противоречащими друг другу. Она даже нашла несколько редких книг от именитых лекарей прошлого, которые пытались разобраться в детской душе. И теперь на собственном опыте женщина убедилась, что в три года дети начинают капризничать, упрямиться, становятся строптивыми и пытаются манипулировать родителями — в общем, потихоньку взрослеют. Но Джеймс… Джеймс был не просто упрямым и своевольным — порой он казался ей жестоким, порой — холодным и безразличным ко всему, будто его маленькое сердце так рано покрылось коркой льда или окаменело. Кристина иногда поверить не могла, что этот мальчик — её ребёнок, её плоть и кровь, её наследник…

И лишь ночами, засыпая, Джеймс будто отходил, превращаясь в обычного ребёнка — слабого, покорного и даже милого. Он любил, когда Кристина пела ему колыбельные или читала сказки — только непременно страшные, о тёмных магах и драконах. Лишь перед сном да в церкви (видимо, боясь грозных на вид священников с длинными седыми бородами) он был обычным. В остальное время он пугал, и Кристина совершенно не представлял, что с ним делать. Книги мало чем помогали, а священники советовали просто молиться и ждать спасения от Бога. Один из них намекнул, что такое поведение сына было для Кристины наказанием за её грехи, и она даже немного ему поверила.

Сейчас Джеймс звал её тихим, несколько испуганным голоском. Она набросила халат и шаль поверх ночной сорочки, быстро вошла в его комнату и зажгла свечу. Сын сидел в своей кровати, натянув одеяло до подбородка, и смотрел на неё большими глазами, в которых скопились слёзы. Глаза у него тоже были немного пугающими: левый, зелёный, он унаследовал от отца, а вот правый был серым — без голубого оттенка. Кристина знала, что какие-то черты внешности могли наследоваться через поколение, и серый цвет Джеймс наверняка получил от бабки, леди Лилиан, но всё же это было несколько странно. В народе о людях с разными глазами говорили всякое… и, в основном, мало хорошего.

Но, несмотря на всё вышеперечисленное, Кристина всё равно безумно любила своего сына. Иначе она просто не умела.

— Что такое, моё солнышко, что случилось? — спросила она, присаживаясь на табуретку у кровати сына. — Сон плохой приснился?

Мальчик закивал, вытирая кулачком слёзы и шмыгая носом. Как будто совсем другой человек… Кристина покачала головой и погладила его по плечу, стараясь улыбаться хоть мало-мальски ласково.

— Не бойся, зайчонок, это ведь просто сон, — сказала она. Правда, саму её эти утешения никогда не обнадёживали: сон, да, но с явной оглядкой на реальность… — Это не по-настоящему. А если ты будешь слушаться маму с папой, то никакие страшные сны к тебе не придут, понимаешь?

Джеймс кивнул. Она не раз и не два говорила ему это, но ничего не помогало: сын по-прежнему вёл себя наперекор её воле, словно эти кошмары ему даже нравились, словно он их ждал… Или просто хотел, чтобы его пожалели. И она жалела, велась, шла у него на поводу. Она была готова сделать всё, лишь бы сын перестал быть таким… таким… чужим?

— Уже поздно, засыпай. — Кристина наклонилась и поцеловала его в лоб, с радостью заметив, что Джеймс закрыл глаза, в кои-то веки послушавшись. — Хочешь, чтоб я спела, да?

— Да.

Она улыбнулась более искренне и свободно. На самом деле, Кристина не любила петь; она, в конце концов, никогда не училась этому. Но Джеймсу нравились её колыбельные, которые она запомнила от своей мамы, или услышала от странствующих менестрелей, или прочитала стихи в каких-то сборниках и сама, на слух, подобрала мелодию.

Кристина тихонько запела как раз одну из таких песен, для которых мелодию пришлось сочинять, ибо ни от кого она её раньше не слышала:

Глава 2

Проснувшись с восьмым ударом колокола, после которого последовало ещё два, она тут же встала, подошла к окну и поняла, что ей пора возвращаться домой. Плотную пелену туч, что сковывали небо долгие дни, наконец прорезали длинные лучи солнца. Они падали на замёрзшую землю, искрясь на талом весеннем снегу, далёком куполе церкви и оконных стёклах. Где-то совсем рядом щебетали птицы, видимо, тоже обрадованные внезапно нахлынувшим теплом.

На подоконник плюхнулся растрёпанный маленький воробей, зачем-то стукнул клювом в стекло, словно проверял, является ли оно преградой, а потом расправил крылышки и полетел по своим делам. Натали рассмеялась — негромко, чтобы не разбудить Винсента.

Да, пожалуй, пора домой — судя по всему, тёплые деньки пришли надолго и наконец разогнали ледяную ведьму зиму. Но всё-таки было бы опрометчиво не ожидать её возвращения, поэтому нужно поторопиться. Добираться домой сквозь пургу и в колючий, безжалостный мороз будет очень нелегко.

Домой… Последние годы она не вполне понимала, что было её домом и где он находился. Вроде бы она жила в небольшом одноэтажном доме, совсем новом, на улице травников в Нижнем городе, из окна которого открывался вид на высокие тонкие башни Эори, а рядом находился небольшой огород. Но, посчитав, Натали осознала, что последние пару лет она проводила в Эдите едва ли не больше времени, чем в Нижнем городе.

Всё началось тем холодным васарисским^[3] днём четыре года назад, когда она впервые приехала сюда, не очень представляя, зачем. Ей было страшно и одиноко, в груди росла всепоглощающая пустота, которая мешала спокойно дышать. Ещё дико мучила совесть из-за того, что Натали пришлось оставить леди Кристину. Но у неё больше не было сил находиться в Эори, где каждый камень напоминал об Оскаре, и никакого спасения от этой боли не находилось. Девушка пыталась забыться, отвлечься, полностью погрузившись в работу, но всё было бесполезно.

Натали выехала зимой, забыв о метелях и морозах, и тут ей будто помог Господь — после студёного саулиса ^[4] начался довольно тёплый для их земель васарис. Добралась она быстро и легко, преодолевая километры с купеческими обозами, с крестьянскими повозками, на санях и телегах, а иногда и пешком. Пока добиралась, не уставала молиться Господу за леди Кристину, которая дала ей на прощание достаточно большую сумму денег, что можно было потратить на дорогу. Наверняка она бы удивилась, узнав, что её служанка так далеко уехала, да ещё и одна…

У ворот замка Натали встретил Винсент, явно заранее знавший, что она приедет, и сразу же отвёл в фамильный склеп Эдитов — он словно лучше её понимал тогда, что ей было нужно. И оказался прав.

Потом он пригласил её в замок, и Натали до сих пор помнила, как ей было неуютно под недоумевающими взглядами челяди — она ведь ничем от них не отличалась, но Винсент при этом уделял ей немало внимания и проявлял заботу, разделил с ней ужин и даже позволил остаться переночевать. Тогда ещё был жив старый барон Арнольд, и он лишь снисходительно улыбнулся, узнав о том, что делал его младший сын. С тех пор Натали спокойно оставалась в замке на ночь.

С каждым разом её визиты длились всё дольше. Она посещала склеп, чаще всего одна — в первый раз Винсент проводил её, но потом наотрез отказывался и просто ждал у выхода. Дело было даже не в том, что он не мог находиться рядом с могилой брата из-за горечи потери и боли. Просто в склепе обитало множество пауков, которых Винсент боялся до дрожи.

Тем временем болезнь всё же сгубила барона Арнольда, и он умер, передав власть своему старшему сыну Джейми. Это случилось года полтора назад, и с тех пор жизнь Натали и Винсента стала куда сложнее. Джейми, видимо, считал, что его новообретённый титул даёт ему право следить за жизнью своего брата и решать за него, как ему будет лучше. Узнав о том, что Натали иногда приезжает, посещает замок, склеп и церковь, он страшно разъярился запретил Винсенту приводить её снова.

Тогда ему пришлось быстро и втайне от брата искать ей временное жильё в городке у подножия замка, и в итоге Натали поселилась в небольшом доме вместе со старой прачкой, бездетной вдовой. Вдвоём им правда было легче и веселее, они по мере сил помогали друг другу — Натали иногда разбиралась с бельём, а прачка, Валори, указывала ей места, где можно было обнаружить ту или иную полезную траву, или даже находила для неё какие-то старые, полустёртые записи о лекарственных растениях, которых больше ни у кого не было.

А поведение барона Джейми Натали не удивляло — она ведь была никем, простолюдинкой без родителей, семьи и какой-либо поддержки. И в замке, в господской постели ей делать нечего.

Но всё же не приезжать онане могла. Когда Джейми не было в замке (а это случалось не так редко), она рисковала оставаться на ночь в комнате Винсента. И в склеп тоже ходила — уже как бы по привычке, будто это было её священным долгом, её обязанностью.

В этот раз она приехала поздней осенью и осталась на всю зиму. Валори была рада ей, а уж как рад был Винсент, и описать нельзя.^[5]

И Натали тоже была счастлива. Счастлива видеться с ним, разговаривать, счастлива наблюдать, как он берёт её за руку и переплетает их пальцы, как касается её щеки и перебирает волосы… Хотя поначалу она приезжала только ради Оскара. Думала, ей хватит одного раза — спуститься в склеп, взглянуть на захоронение, несмело дотронуться до надгробной скульптуры… Но нет, одного раза оказалось мало, она приезжала снова и снова — Винсент ей не отказывал, но всё же после смерти отца старался скрывать от Джейми эти посещения. А стражников, слуг и прочих невольных свидетелей просил молчать: челядь в Эдите любила молодого барона больше, чем настоящего хозяина, исключение составляла лишь стража, сплошь верная Джейми.

Со временем Натали поняла, что приезжает не только ради Оскара. Ему-то сейчас всё равно, навещает она его могилу или нет — он мёртв, он не видит её и не слышит. Может, он в раю — испытывает счастье общения с Господом… Или находится в особом чертоге, о котором не было написано в каких-то церковных книгах, но говорилось среди простого народа: там оказываются павшие в битвах воины, герои, что отдали свою жизнь за свободу родной земли. Натали не знала наверняка, какая из этих легенд может оказаться правдой. Но она прекрасно понимала одно: в Эдит её тянет вовсе не могила Оскара.

После третьего или четвёртого раза она осознала, что скучает по Винсенту. Ему, кажется, было не всё равно на неё, на её судьбу: он постоянно спрашивал, как она добралась, сильно ли устала, нужно ли ей перекусить или отдохнуть… Он ни в чём ей не отказывал. На прощание он брал её за руку и целовал тыльную сторону ладони, будто она была благородной дамой под стать ему.

Натали то и дело обнаруживала, как Винсент внимательно, не отрывая взгляда, смотрел на неё. Она и сама часто ловила себя на том, что любуется им, подолгу изучает его глаза, пытаясь понять замысел затейницы-природы, как будто та не определилась, не решила, что лучше, и сделала его левый глаз глубокого синего цвета, а правый — пронзительного зелёного. Но это было действительно красиво в своей необычности…

На дорогу от Эори до Эдита уходило от полутора недель до целой луны, в зависимости от времени года — естественно, зимой добираться было сложнее, чем летом. Однажды Натали приехала прямиком к именинам Винсента, им тогда повезло: Джейми гостил у кого-то из своих вассалов, а потому девушка осталась в замке. Они разговорились, беседа затянулась допоздна, и, когда она вдруг сошла на нет и в комнате повисла тишина, всё случилось будто само собой. Натали первая его поцеловала, а Винсент неловко обнял её, не пытаясь отстраниться и, кажется, не очень понимая, что нужно делать. Но она показала. И не раз.

Но всё-таки Натали чувствовала вину — по сей день, когда между ней и Винсентом установились весьма крепкие, прочные отношения. И понимала, что он тоже её чувствует. Это было неправильно — по многим причинам. Для Джейми такое вообще было совершенно непонятно, поэтому он и пригрозил им… Но он не знал о большинстве того, что происходило между ними. Он, наверное, решил, что для Винсента это развлечение на один раз.

Сегодня Джейми снова не было дома — он со свитой отправился на охоту, отъехал довольно далеко от замка, и Винсент рассчитывал, что он вернётся не раньше завтрашнего дня. Поэтому он посмел привести Натали в замок, чтобы хоть раз побыть с ней не в маленьком домике, в котором почти невозможно добиться уединения, а в собственной спальне, где тихо, светло, спокойно, где стоит большая кровать с хорошей белой постелью, а пол укрыт дорогим пушистым ковром, по которому так приятно ходить босиком…

Сейчас Натали как раз в этой комнате и находилась. Быстро расчесалась и оделась — её синее шерстяное платье каким-то образом оказалось на прикроватном столике, накрыв собой пустой тазик и кувшин. С одной стороны, хорошо, что воды там не было — иначе бы платье намокло, а с другой… Натали хотела умыться, оказалось, что нечем, а приказывать прислуге она не могла. Придётся ждать, когда Винсент проснётся.

Впрочем, ей было чем себя занять. Она взяла свою сумку, лежащую в глубоком старом кресле у окна, достала оттуда маленький флакончик, завёрнутый в серую тряпицу, и, стараясь не обращать внимания на горький противный вкус, быстро выпила всё его содержимое. Она сама делала этот отвар и пила его после каждой их с Винсентом ночи, прекрасно понимая, что сейчас беременность ей ничего хорошего не принесёт. Правда, тогда, четыре года назад, перед битвой Натали этого делать не стала и потом, уже после гибели Оскара, в глубине души надеялась, что не напрасно. Но лунная кровь приходила в ожидаемые сроки, и про беременность пришлось забыть. А может, если бы у неё от Оскара остался ребёнок, всё было бы иначе…

Солнечные лучи тем временем засветили ещё ярче, проникли в комнату, отчего выбеленные стены, казалось, заискрились. Винсент поморщился во сне, перевернулся с бока на спину, сжимая одеяло, и резко открыл глаза. Может, он и не спал всё это время… Увидев, что Натали стоит возле его кровати, он улыбнулся.

— Я и забыл, что мы здесь, — голос его звучал тихо. — Думал, случайно заснул у Валори, и уже представлял себе, что буду врать Джейми…

— Здесь очень светло, — кивнула Натали и присела на край кровати. — Почти слепит.

— Наверное, это сделано нарочно, чтобы благородные господа не задерживались в своих мягких постелях до полудня, а вставали пораньше и шли делать дела, — усмехнулся Винсент. Он осторожно приподнялся, придерживая одеяло, сел, свесив ноги с кровати, и обнял девушку за плечи. Она улыбнулась.

— Думаю, мне пора ехать, — сказала Натали и сглотнула — голос неожиданно зазвучал слишком уж печально. — Я с осени в Эори не была. За домом следят соседи, конечно, но мало ли…

— А… да, разумеется, поезжай, — отозвался Винсент, не глядя ей в глаза. — Если хочешь, провожу тебя до тракта.

Не хотелось прощаться с ним, и Натали уже чувствовала, как будет скучать, думать о нём, представлять их следующие встречи… Она могла бы остаться в Эдите навсегда, продать свой дом в Нижнем городе и переехать сюда, но что-то не отпускало её из Эори. Там раньше жила её мать, бабушка и все остальные предки, чьи могилы находились на обширном кладбище на окраине города, возле небольшой деревянной церквушки. Ещё в Эори живёт её подруга… Бывшая подруга, если быть точнее, но всё ещё госпожа — леди Кристина. Они ни разу не виделись за все эти годы, точнее, Натали видела её иногда издалека и делала всё, чтобы госпожа её не заметила. У неё теперь сын, муж, зачем ей водиться с какой-то полуграмотной крестьянкой? Натали больше не чувствовала себя нужной, поэтому и ушла.

А Винсенту она была нужна — это ощущалось буквально кожей. Он не хотел её отпускать. И она тоже не хотела.

— Может, я вернусь сюда раньше, чем обычно, — сказала Натали, кладя голову на его обнажённое плечо и проводя рукой по чуть сгорбленной спине. — Наверное, мне стоит продать дом в Нижнем городе, чтобы здесь было на что жить.

— Это было бы очень здорово, правда, — оживился Винсент и взглянул на неё с улыбкой, — но… ты уверена? Там же твоя родина, твои знакомые…

— Не до конца, но, думаю, так будет лучше, — отозвалась девушка. Чуть надавила пальцем на его позвоночник, отчего молодой человек негромко рассмеялся, и провела вниз. — У тебя спина кривая, — обнаружила она.

— Ты только заметила? — хмыкнул Винсент. — Лекари говорят, что к старости будет больно от этого. Но пока это меня не очень беспокоит. Главное — не сутулиться, но я часто об этом забываю.

— Уж не забывай, пожалуйста. Не хочу, чтобы тебе было больно. — И она на мгновение коснулась губами его виска. — Ты не мог бы попросить кого-нибудь принести воды? Мне нужно хотя бы лицо ополоснуть.

— А, конечно.

Он поднялся, позвонил в колокольчик, что стоял на небольшой тумбочке у кровати, и принялся выбирать одежду, как обычно, долго и тщательно. Натали всегда было очень смешно от этого — не каждая благородная леди так долго возилась с нарядами, как он. Особенно много времени занял подбор верхней одежды, и в итоге Винсент остановился на чёрном камзоле с белыми вставками на плечах и золочёными пуговицами. На самом деле этот камзол выглядел как-то зловеще, особенно в сочетании с чёрным как смоль плащом, но Винсенту, видимо, нравилось. Он хорошенько расчесал свои чёрные волосы, прямые и длинные, почти до лопаток, чуть сбрызнул их какой-то прозрачной, пахнущей травами жидкостью и убрал в хвост, закрепив лентой чёрного бархата.

Через несколько минут в комнате появился молодой слуга (кажется, его звали Кэри) с наполненным водой кувшином, полотенцами, зубным порошком и щётками. Он взглянул сначала на Натали, а потом на Винсента как-то встревоженно, испуганно, словно хотел что-то сказать, но боялся. Видимо, Винсент поймал этот взгляд и вопросительно наклонил голову, усаживаясь в кресло у окна.

— Его светлость Джейми обещал сегодня к полудню вернуться, — процедил Кэри. — Вам бы… это…

— В смысле сегодня? — громче, чем обычно, сказал Винсент, нервно стукнув пальцами по подлокотнику кресла. Натали тоже оторвалась от умывания, бросив резкий взгляд на Кэри. Тот пожал плечами, подавая господину зубной порошок и щётку.

— Мне что управляющий сказал, то я и передаю.

— Но мне Джейми сказал, что вернётся завтра… — протянул Винсент, округлив глаза. Про чистку зубов он, кажется, напрочь забыл. — Видимо, решил меня подловить… — Вдруг он зажмурился, будто у него резко заболела голова. — И правда… Впрочем, неважно. Иди. — Он кивнул Кэри и встал. — Натали, собирайся быстрее, пожалуйста, я выведу тебя через чёрный ход.

Девушка положила полотенце на стол, убрала в сумку все вещи, что у неё были с собой, глянула в зеркало, чтобы поправить платье и надеть плащ… Винсент тоже быстро умылся, всё это время нетерпеливо и тревожно озираясь, будто Джейми мог появиться прямо здесь, в его комнате, из ниоткуда. Потом, словно спохватившись, вдруг бросился к сундуку в изножье кровати. Достал оттуда ножны с кинжалом и прикрепил к поясу — Натали взглянула на него вопросительно.

— Это мой собственный. На всякий случай, — отчеканил Винсент.

Натали знала, что он не владел оружием, но кинжалы порой носили даже женщины: дворянки — украшенные камнями, блестящие, что были скорее безделушкой вроде ожерелья или браслета, а не оружием, но и такую безделушку можно было бы пустить в ход для самообороны; простолюдинки же обычно привязывали к поясу небольшие кожаные ножны с крошечными хозяйственными ножами с костяными и деревянными ручками, кои не нуждались ни в камнях, ни в узорах.

У Натали, конечно, тоже был такой нож, но сегодня она его с собой не взяла, зато Винсент решил позаботиться об оружии.

На лишние вопросы времени не было. Он быстро схватил её за руку, вывел из комнаты и запер дверь. Повернул не направо, к главному входу, как она успела запомнить, а налево. Раньше Натали думала, что там тупик, но теперь поняла, что Винсент вёл её к чёрному ходу. Они быстро, едва касаясь перил, спустились по тёмной винтовой лестнице, почти бегом пересекли длинный коридор, деревянный пол которого отчаянно скрипел, а на стенах не было даже держателей для факелов… Зато под потолком красовались лоскуты паутины — глянув на них, Винсент на мгновение замер, нервно сглотнул и ускорил шаг.

Вдруг вдалеке что-то слабо засветилось. Когда они дошли до поворота, Натали с облегчением увидела единственный чадящий факел. Идти в полной темноте по почти заброшенной, забытой части замка было сложно и даже страшно.

Они спустились по ещё одной лестнице — прямой и крутой, с неровными ступеньками, поэтому пришлось замедлиться. Перил здесь не было, Винсент крепко сжимал пальцы Натали, а свободной рукой прижимался к стене, словно она могла спасти его от падения. Когда они наконец спустились, девушка выдохнула с облегчением. Впереди она увидела небольшую деревянную дверь, на которой висел огромный замок. Винсент воровато оглянулся, отцепил от пояса связку многочисленных ключей и, наверное, лишь с помощью магии выбрал нужный. Ключей было действительно много, и искать один-единственный просто подбором заняло бы слишком много времени, а у них на счету была каждая минута — полдень приближался неумолимо.

— Ты не мог как-то узнать о его прибытии раньше? — тихо, почти шёпотом спросила Натали. — Может, видение или…

— Нет, ничего не было, — покачал головой Винсент. — Да я и не задумывался, если честно. Иногда мне удаётся отгородиться, отстраниться от всего этого. Потому что иногда это затягивает… А ещё это бы отняло время. Или заклинание могло бы сорваться. Ненадёжно действовать с помощью магии в такой напряжённой ситуации.

Он замолчал и принялся быстро отпирать дверь, и вскоре они вышли на свежий воздух. Внезапно пробудившееся весеннее солнце на миг ослепило их, но задерживаться было нельзя.

Впереди маячила крепостная стена с потайной калиткой.

— Там очень крутой спуск, — сказал вдруг Винсент. — Будь осторожна, держись за меня, если что, падать будем вместе.

Эти слова заставили Натали улыбнуться. Они быстро пересекли покрытое прошлогодней травой, грязью и почти растаявшим снегом пространство, отделяющее их от калитки. Девушка почувствовала, что её ботинки начали промокать, но иного, более сухого и безопасного пути не было.

— Если Джейми увидит, плохо может быть в первую очередь тебе, — заметил Винсент, будто прочитав её мысли. — Поверь, я не хочу тебя прогонять, но Джейми… он, мягко говоря, не рад тебя видеть.

— Я понимаю…

— Он считает, что я должен во всём ему подчиняться, и хочет сам выбрать мне жену. — В голосе Винсента зазвучало презрение и неприязнь. Он резко выдернул ключ из скважины и приоткрыл дверь. — Желательно из рода побогаче, с большим приданым и внушительной родословной… Как будто это что-то значит.

— Вообще-то значит, — вдруг послышался грубый голос откуда-то слева.

Натали вздрогнула и обернулась, Винсент — за ней. Ключи выпали из его дрожащих пальцев, ударились о разбитый булыжник у калитки и сползли в небольшую мутную лужу.

К ним приближался Джейми, барон Эдит, старший брат Винсента и Оскара и наследник барона Арнольда, собственно, недавно вступивший в свои права наследования. Он был на восемь лет старше и куда выше своего младшего брата, да и внешне тоже очень отличался. Той утончённой, аристократической красоты в нём не было ни капли. Глаза у него были синими, но ни глубины, ни игры мысли в них не плескалось. Одежду он носил в основном серую и жёлтую, как того требовал их герб, но то ли она вечно была ему велика, то ли он нарочно одевался в мешковатые, грубые рубашки и бесформенные плащи, чтобы скрыть далеко не идеальную фигуру. По всей видимости, тренировки с оружием его почти не привлекали, несмотря на то, что он, в отличие от Винсента, был посвящён в рыцари.

Он приближался к ним, ведя под уздцы своего коня и довольно усмехаясь. Его извечная щетина превратилась в небольшую перепутанную бороду из-за того, что Джейми провёл несколько дней на охоте. На его поясе висел небольшой меч, сзади виднелся колчан со стрелами и луком. Приглядевшись, Натали заметила чуть позади него чему-то улыбающихся и смеющихся гвардейцев — его извечных спутников и друзей.

Стало страшно. Стало действительно страшно: будто Джейми сейчас, не прекращая так мерзко и самодовольно улыбаться, подойдёт к ним, без лишних слов вынет свой меч и недрогнувшей рукой полоснёт брату по горлу, а её… Сначала потешится сам, а потом отдаст солдатам. Натали казалось, что он вполне был на это способен.

Но Винсент заговорил, и звук его голоса чуть успокоил её.

— Я не ждал тебя так рано, Джейми, — сказал он с учтивой, сдержанной улыбкой.

— Я соскучился, — протянул Джейми, чуть замедлив шаг. — По тебе и твоей… девке. И за каким чёртом ты её сюда притащил? Я же велел тебе — никаких шлюх в этом замке.

— Во-первых, — голос Винсента дрогнул, но он всё же говорил негромко, ровно, стараясь не переходить на крик, — это и мой дом тоже. Уж позволь мне приводить к себе того, кого я захочу. А во-вторых, она не… — Он сделал паузу, нервно сглотнул. — Ты же знаешь: леди Кристина запретила всё это.

— А, значит, она спит с тобой за так? Здорово! — загоготал Джейми, его свита сзади поддержала смех. Натали скривилась и опустила голову, чтобы барон Эдит не заметил её эмоций — по его мнению, она не имела на них права. — Что ж ты раньше не сказал? А со мной поделишься? Из уважения к старшему брату?

— Она уходит, — ответил Винсент, сжимая её пальцы своими — холодными и дрожащими от волнения. — Я обещаю, я больше никогда её сюда не приведу. Прошу, не трогай её.

«Да, он боится его, — осознала Натали. — И этот кинжал ему никак не поможет… И я тоже боюсь». Она знала: если бы Винсент мог, он бы давно раскидал их всех каким-нибудь боевым заклинанием, ослепил или ввёл в ступор… Но в том-то и дело, что он не мог. Боевые заклинания, по его словам, — самые сложные, для них нужно много сил и сосредоточения, и сейчас у мага из-за волнения, страха и напряжения, вероятно, не было ни того, ни другого. И хорошо, что он трезво расценил свои силы… Неудачная попытка воспользоваться магией Джейми бы только разозлила.

Он подошёл ещё ближе, не выпуская из рук уздечки коня, и внимательнее вгляделся в лицо Натали. Та стояла, глядя на лужи и чахлую траву у себя под ногами. Смотреть в глаза — значит бросить вызов, а она не могла, не смела. Особенно если Винсент не был уверен в себе настолько, чтобы защищаться более открыто.

— Я не понимаю, что ты в ней нашёл? — хмыкнул Джейми. — Зачем ты с ней носишься?

— Я люблю её, — просто ответил Винсент.

— Да уж… А во всём виноват твой брат. — Натали передёрнуло из-за того, что он сказал не «наш брат». — Запудрил девчонке мозги, вот она и возомнила о себе… Что ж, мой тебе совет: забудь об этом. Даже не думай о любви и прочей всей этой ерунде из бабских сказок. Девчонку можешь иметь и дальше, но не под крышей моего дома и ровно до тех пор, пока я не найду тебе жену. Тебе, в конце концов, — Джейми мерзко ухмыльнулся, — нужно поупражняться для первой брачной ночи… А теперь пусть она проваливает. С тобой мы ещё поговорим.

— Позволь мне её проводить… — попросил Винсент, но Джейми тут же покачал головой. — Хорошо. Будь осторожна, пожалуйста, — обратился он к Натали. — Помни о крутом спуске.

Она хотела спросить у него, как ей теперь быть с возвращением, но не решилась при Джейми. Она всё ещё смотрела вниз, не смея поднять взгляда при его проклятой светлости, но когда почувствовала, как Винсент осторожно сжал её плечи и прижал к себе, то не выдержала и на миг прижалась губами к его щеке. Услышала, как Джейми и его гвардейцы вновь расхохотались, но не обратила на это внимания.

Солнце, играя и будто испытывая свои обновлённые силы, ярко светило весь день, и даже закат сегодня был совсем светлым, оранжевым. Отъезжая из Эдита на скрипучей телеге, Натали решила, что это, несмотря ни на что, хороший знак.

Глава 3

Новое письмо Алек передал, когда они выходили из церкви. Был день Всеобщего прощения, который по календарю приходился на новас ^[6], но точная дата его всегда менялась в зависимости от фаз луны. В этот раз она выпала на самый конец новаса — буквально через пару дней наступит валандис ^[7], второй месяц весны, который обычно приносит с собой настоящее тепло, в отличие от обманчивого новаса, но вместе с ним ещё и дожди, слякоть, бесконечные ручьи по дорогам… А так как погодные условия в Нолде всегда были суровыми, то стоило ожидать и небольшого гололёда.

Но тот день, считавшийся у церковников и в народе особым — когда Господь прощает все грехи, даже тем, кто забыл или не смог исповедоваться, — был тёплым, спокойным, безветренным и сухим. Тонкие слабые лучи солнца пускали блики на золочёный купол замкового храма Эори, слепили глаза и даже чуть грели, что не могло не радовать — в любой другой день в белом праздничном шёлке было бы прохладно.

Кристина, подставляя лицо этим лучам, засмотрелась на небо — такое долгожданно голубое, нежное, прозрачное и безоблачное. Она любила холод, ибо привыкла жить в условиях, когда почти не знаешь жары, но тепла всё же ждала с нетерпением. И вот дождалась… Хотелось бы, чтобы холода отступили окончательно и такая приятная погода продержалась до самой осени.

Задумавшись, Кристина почти не наблюдала за тем, как Генрих читал полученное письмо, хотя стоило бы. Скорее всего, вести касались их обоих.

Джеймс потянул её за руку, и Кристина наконец опустила голову, словно вернулась из мира снов и грёз в реальность.

— Подожди, — сказала она, стараясь сделать голос мягким и одновременно строгим. Мальчик нахмурился, однако замер и руку тянуть перестал.

Наконец Кристина взглянула на Генриха, и сердце сразу сжалось и затрепетало в предчувствии чего-то нехорошего. Муж, быстро пробегая тревожным взглядом по пергаментному свитку, постепенно мрачнел, становился каким-то непривычно растерянным и едва ли не испуганным — Кристина могла поклясться, что видела его таким крайне редко. Но что же его так встревожило? Что в этом письме? От кого оно?

Алек, видимо, обнаружив беспокойство госпожи, негромко заговорил:

— Гонец прибыл ещё с утра, я ждал, когда месса закончится, — склонил голову он. — Печать, миледи, вы посмотрите… королевская… — его голос дрогнул.

Кристина тоже вздрогнула и ощутила, как по сердцу пролилась холодная волна. Она взглянула на распечатанный свиток, который всё ещё находился в руках Генриха, и действительно обнаружила на нём королевскую печать: три простые полоски на красном воске.

Дочитав письмо, Генрих кивнул.

— Да, это король, его подпись и печать, да и манера изложения тоже. — Он говорил абсолютно спокойным, ровным голосом, твёрдо и уверенно, не выражая никаких эмоций, но глаза… В них сначала вспыхнул гнев, сменившийся растерянностью и… обречённостью? Кристина не поняла и, стараясь хоть как-то поддержать, осторожно сжала его пальцы. С одной стороны, нужно было заглянуть в свиток и увидеть наконец, что там написано, но с другой, ей жутко этого не хотелось. — До него дошли сведения из Фарелла о том, что там поменялась власть. Произошла небольшая междоусобная война… — Генрих едва заметно усмехнулся, словно сия новость его несказанно обрадовала. — Их предыдущий король умер около полугода назад, на престол должен был взойти его сын, но его разбил в битве брат покойного короля и сам занял престол… И этот новый король, кажется, решил пойти по стопам отца и теперь предъявляет свои права на наши северные территории: там, где Белые леса переходят в Снежные холмы и всё, что северо-восточнее.

Он сказал «наши», а не «нолдийские», как могло бы быть до войны… Это заставило Кристину почувствовать что-то вроде радости, потому что нормально радоваться в такой непонятный и пугающий момент у неё не получалось.

Вообще-то исконно те территории действительно принадлежали Фареллу — королевству, с которым граничила Драффария на севере. Но это было так давно — ещё до Драффарийского объединения, которое произошло больше двухсот лет назад. Потом их завоевали нолдийцы, а Фарелл оказался злопамятен и всё мечтал вернуть себе некогда отвоёванные у него земли — небольшие, но достаточно важные: несмотря на холод, там было много поселений и крепостей, большинство из которых сейчас находилось во владениях графа Аллета и барона Клауда, с востока земля омывалась морем, а с Белых лесов поставлялась дичь, меха и древесина. В целом этот кусок земли едва ли занимал пятую часть Нолда, но всё равно терять его было недопустимо.

— Но у нас мир с Фареллом, — тихо выговорила Кристина первую мысль, пришедшую ей в голову. Джеймс, которому, видимо, надоело стоять посреди площади, снова потянул за руку, и женщина не выдержала и шикнула на него. — Я только недавно их купцов принимала, они хоть и ехали в Шингстен, но вели себя довольно мирно… Насколько вообще эти сведения достоверны?

Генрих почему-то не ответил. Он чуть смял край пергамента, видимо, от волнения, и посмотрел куда-то вперёд.

Кристина тоже взглянула туда, словно за каменной крепостной стеной, сквозь сотни километров лесов, полей, рек, городов и деревень, мостов и крепостей ясно увидела те промёрзлые края. Она никогда там не была, но отчётливо представляла себе Снежные холмы — огромные возвышения, покрытые вечнозелёным лесом и припорошенные снегом, будто сединой, а ещё все местные деревеньки, крепости и прочие поселения, где люди, говорят, даже летом носят меховые тёплые одежды, где, по слухам, ночь может длиться полгода, а солнце светит тускло, неохотно и совсем не греет, где снега наметает по колено и по пояс… И самый северный берег Серебряного моря, покрытый толстым слоем льда, по которому можно спокойно ходить, не боясь утонуть, который простирается до самого горизонта и сливается с небом…

И это были её земли, её края, доставшиеся ей по наследству.

И никто не посмеет их у неё забрать.

* * *

Письмо Кристина прочитала уже в замке, отправив Джеймса в детскую, к нянькам. Они с мужем поднялись в их рабочий кабинет, где, несмотря на приход тепла, слуги уже растопили очаг — весеннее солнце ещё не прогрело каменный стены, отчего в замке по-прежнему гуляла прохлада. Генрих передал ей свиток, и она принялась изучать его. Медленно вчитывалась в каждое слово, взвешивая и раздумывая. И поняла, отчего в глазах Генриха тогда блеснула обречённость.

Чтобы не допустить войны, Фернанду придётся провести переговоры с новым фарелльским правителем, напомнить ему о старых договорах, может, подписать какой-то новый, убедить его в недопустимости кровопролития и разобраться наконец со спорными территориями. И одному ему ехать на переговоры, конечно, не следует. Свиты и охраны мало — нужен, самое малое, хотя бы один человек, который мог бы выступать в роли советника, правой руки, с кем можно было бы обсуждать полученные условия и предложения и формулировать свои.

Фернанд предлагал эту должность Генриху.

Кристине даже захотелось обидеться. По их с мужем договорённости, Нолд принадлежал ей, Бьёльн — ему, всё точно так, как им завещали родители. Но, согласно королевскому указу, теперь это была единая земля, их общая, а они считались соправителями. И хоть на этот раз речь шла чисто о нолдийских территориях, по мнению Фернанда, Генрих имел полное право распоряжаться ими наравне с Кристиной. Видимо, король выбрал для переговоров именно его, потому что просто не доверял ей. Ну и плевать. Она на самом деле тоже ему не доверяла.

Но кроме них ехать было больше некому: в королевстве с недавних пор осталось всего два аллода, а правитель Шингстена сейчас тяжело болел. Если поедет его жена, то придётся оставить землю на произвол судьбы, потому что их внук-наследник — шестилетний ребёнок, за влияние над которым тут же начнут бороться шингстенские дворянские семьи, в частности, Мэлтоны и Эрлихи, родня маленького лорда по матери и по бабке. Ведь переговоры продлятся не один день, кто знает, насколько задержится в Фарелле леди Элис…

А звать с собой не лорда, а кого-то из вассалов, баронов, графов или герцогов Фернанд, видимо, не хотел. И правда, не очень солидно и представительно…

Кристина ещё раз перечитала письмо — на этот раз беглым взглядом. На самом деле Фернанд вроде не отрицал её участия в переговорах. Но она сама прекрасно понимала, что ехать ей нельзя. Иначе Джойс таки получит то, что хочет.

— Это ведь так… шатко… — Кристина задумалась, пытаясь подобрать более точное слово. — Небезопасно. Если переговоры фарелльцев не убедят, они могут начать боевые действия. Тем более раз тот человек, который сейчас сидит на троне, пошёл войной на своего собственного племянника… Что ему стоит начать войну против нас? И вы… — Она встрепенулась и зажмурилась, стараясь не представлять в красках то, о чём говорила. Любые воспоминания о войне были просто невыносимы. — И ты окажешься в самом горниле. — Голос дрогнул на последнем слове, будто оно застряло в горле.

— Фернанд возьмёт войско, скорее всего, — отозвался Генрих, не отрывая взгляда от слабого огонька в камине, что бросал тусклые блики на золочёную пряжку ремня и бронзовые пуговицы на его светлом праздничном камзоле. — И мне тоже придётся… Как раз для того, чтобы отбить первые удары, если они будут, а там уж выбора нет: придётся быстро собирать армию со всей земли, да и с Шингстена, скорее всего, тоже.

Он замолчал, закинул ногу на ногу и нахмурился ещё сильнее. Кристина, чувствуя, как щемит сердце от тревоги и дурного предчувствия, зло бросила несчастный пергамент на стол, поднялась со своего кресла и, подойдя к мужу, сжала его плечи. Он улыбнулся ей, но слабо, неуверенно, будто считал, что не имеет права на эту улыбку, пока не решит все проблемы.

— Ты так говоришь об этом… — заметила Кристина, — считаешь, что войны не избежать?

— Честно — не знаю.

С Фареллом Генриху воевать уже доводилось — почти пятнадцать лет назад, — и он явно знал, что это такое. Конечно, война никому и никогда, особенно сейчас, не была нужна: ни Нолду-Бьёльну, ни Шингстену, ни Фернанду. Зато, видимо, нужна была Фареллу — не всей стране, разумеется, а одному лишь королю. Как это глупо, неразумно и пусто… Неужели какой-то жалкий клочок земли стоит того, чтобы за него люди убивали друг друга в бессмысленной бойне? Или фарелльскому королю нужно что-то побольше этого клочка, и, захватив его, он намерен отправиться дальше?

— Это ведь твоя земля, — сказал вдруг Генрих, будто прочитал её мысли. — По сути, разговаривать с Фареллом должна ты, а не я.

— Хочешь спихнуть на меня всю ответственность? — горько (иначе просто не получилось) усмехнулась Кристина и, придерживая юбку, осторожно присела на подлокотник его кресла. — Я ведь фарелльского языка почти не знаю, в отличие от тебя.

Точнее, в детстве она учила его немного, и это почти не составляло труда, потому что он был похож на драффарийский. Да вот только не доучила и сейчас уже вряд ли могла чётко изъясняться на этом языке. Все фарелльские купцы, с которыми Кристина вела переговоры, неплохо изъяснялись на драффарийском, договоры с ними составлялись на двух языках, а переводом обычно занималась не она. Зато Генрих знал язык превосходно, в чём Кристина могла не раз убедиться.

— На самом деле я доверяю тебе целиком и полностью, — улыбнулась Кристина. — Так что если вы там ради сохранения мира решитесь отдать им какую-нибудь деревеньку — я не против. Только предупреди, пожалуйста.

— Я сделаю всё, чтобы им ни пяди земли не досталось. — Голос Генриха звучал твёрдо, как-то даже, пожалуй, грозно, однако жест, который он при этом сделал, совершенно с ним не вязался: он приобнял Кристину за талию и притянул ближе к себе, будто хотел защитить от чего-то. — Даже если Фернанд решится пойти на уступки… Мы ведь отвоёвывали эту землю у Шингстена не ради того, чтобы потом отдать Фареллу.

Кристина вздохнула, сильнее сжимая плечи мужа. Да уж, одна ситуация безвыходнее другой. Сначала не знаешь, что делать с чересчур самоуверенным дядей, которому вечно что-то нужно, а тут ещё и угроза извне — и тоже всё настолько сложно, что хочется просто опустить руки и пустить все события на самотёк. Просто ничего не делать: сесть и наблюдать, как всё пойдёт без твоего участия. Как будет распоряжаться судьба или Бог…

Но ведь тогда наверняка всё окажется разрушено. Эори заберёт Джойс, север — Фарелл, а там и до целого Нолда недалеко… Начнётся такое кровопролитие, какого эта страна ещё не знала. Всё рассыплется, разорвётся на кусочки, сгорит и разрушится. Всё, что двести лет строили Драффы. Всё, что Кристина с Генрихом строили эти четыре года — ничтожный срок по сравнению с общим возрастом страны, но ведь это тоже важный кирпичик в её нерушимых стенах. И Кристина чувствовала себя ответственной за то, чтобы ничего подобного никогда не случилось.

— Нужно ответить Фернанду, — сказала она решительно. — Вам обоим ещё потребуется время, чтобы собраться, а Фарелл ждать не будет.

* * *

Тем утром колокол прозвонил как-то уж слишком громко, протяжно, будто был испуган, встревожен и взволнован. Или так показалось Кристине, потому что сама она уж точно была испугана, встревожена и взволнована. Именно сегодня Генрих собирался уезжать. Путь предстоял неблизкий: сквозь холмы и леса по Узкому тракту, получившему своё название не просто так, добраться до восточных окраин Нолда, где находилась небольшая пристань, на которой будет ждать король. Или, наоборот, Генриху придётся ждать его: мало ли что могло произойти по дороге от Королевского острова — шторм или, наоборот, штиль… Заезжать в порт Серебряного залива Фернанд не захотел — пришлось бы делать крюк, что отняло бы больше времени.

Они вели переписку почти две седмицы, обсуждая все тонкости их миссии и проведения переговоров. Всё-таки дело предстояло действительно трудное и щепетильное. В конце концов условились о месте встречи, дальнейшей поездке (точнее, плавании), составе обеих свит и всём таком прочем. Кристина, конечно, помогала по мере сил, подавала какие-то идеи, но понимание, что в целом она мало что может сделать, очень удручало её.

Колокол прозвонил пять раз, потом на мгновение запнулся и всё же сделал шестой, последний удар. Кристина нехотя открыла глаза, зевнула, стараясь прогнать остатки сна… Огромных усилий ей стоило не закрыть глаза снова — иначе она точно не встанет. Веки неумолимо тяжелели, а собственное тело будто не слушалось. Однако выбора не было, нужно вставать, ибо никто её не спрашивал о том, чего она хочет, а чего нет.

Генрих лежал рядом с ней, и казалось, что он не спал всю ночь. Впрочем, это было бы неудивительно. Сейчас он просто смотрел в потолок, почти не мигая, явно о чём-то размышлял и на то, что Кристина с горем пополам проснулась, внимание обратил не сразу. Видимо, мыслями он был уже далеко в Фарелле. Кристина прекрасно понимала это состояние мужа, но всё же решила как-то обратить на себя внимание и тем самым напомнить, что ему уже пора.

— Почему выезжать всегда приходится так рано? — протянула она сонным голосом.

— Чтобы подальше проехать за день, конечно, — отозвался Генрих тихо и отрешённо.

Вставать ему, естественно, тоже не хотелось, и он обвил рукой плечи Кристины, заставляя её прижаться к нему. Она слабо улыбнулась. Никто из них двоих наверняка не мог знать, на сколько они расстаются. Переговоры могут длиться седмицами, лунами, а если ничего не получится и начнётся война… Страшно подумать.

Страшно даже представить, что будет. Кристина знала, что их земля сильна как никогда, а с поддержкой Шингстена остановить фарелльское вторжение будет делом вполне посильным… Но всё же она себя готовой не чувствовала. Прошлые войны, которые ей довелось пройти, дались ей настолько тяжело, что она до сих пор не могла полностью забыть от тех событиях и прийти в себя. После войны с Шингстеном её жизнь раскололась на «до» и «после», и она понимала, что так, как «до», уже никогда не будет. За неполный год Кристина повидала немало смертей и убийств, изуродованные трупы, рекой льющуюся кровь, она пережила адский страх, оказавшись в топке настоящего безумия… Поэтому ещё сложнее было понять сейчас мысли того человека, что планировал нападение на Драффарию. Неужели он никогда не видел войны? Никогда о ней не слышал? Не знал, что это такое? Что же он тогда представляет себе?.. Что война — это просто красивый парад или турнир?

От возмущения, страха и внезапно нахлынувших болезненных воспоминаний её затрясло, и Кристина почувствовала, как объятия Генриха стали крепче. Он всегда остро ощущал любые, даже самые незначительные перемены в её состоянии и быстро реагировал на них, подбирая нужные слова, а иногда и обходясь без слов — объятиями, прикосновениями, взглядами…

— Прошу тебя, не переживай, — улыбнулся он, целуя её в лоб. — Я обещаю вернуться как можно быстрее. Даю тебе слово.

Но Кристина понимала, что ждать его возвращения прямо летом не стоит. Может, он приедет осенью, короткой, холодной и промозглой, когда одетые в золото и багрянец леса будто бы горят небесным огнём… Или зимой, когда весь мир становится белым-белым, таким белым, что не видно той точки, где сходятся небо и земля… Или теперь уже следующей весной, когда всё будет таким же тёплым, светлым и ожившим… Нет, это слишком долго. Она не вынесет целый год разлуки. Просто сойдёт с ума.

Все необходимые вещи были заготовлены заранее, Генриху оставалось лишь одеться в дорогу и немного позавтракать, и он будто нарочно тянул время, то выбирая подходящие для долгого пребывания в седле камзол и плащ, то словно зависая над кружкой с молоком, опустошая её маленькими медленными глотками.

— Не засыпай, — усмехнулась Кристина, легонько толкнув его в бок, — просыпайся давай, а то с седла свалишься.

Генрих улыбнулся ей, но ничего не ответил.

Ну что ж, видит Бог, она старалась не терять позитивного настроения и всячески показывать, что верит в лучший исход. Наверное, со стороны это выглядело странно, наигранно и неискренне. Но ей просто хотелось поддержать чересчур разволновавшегося мужа, хотя всю жизнь у них было как раз наоборот: Генрих поддерживал её в трудных ситуациях, всегда старался утешить, дать совет… Он помогал ей выживать в первые месяцы после войны, когда душевное состояние Кристины оставляло желать лучшего — ей казалось, что все её ненавидят, что она никому не нужна и что жить ей больше незачем. Наверняка, если бы не Генрих, это состояние осталось бы в её душе навсегда, с каждым днём всё ухудшаясь и медленно её убивая.

Она, конечно, тоже старалась, изо всех сил старалась держаться, научилась отвлекаться и переводить мысли в другое русло, но всё же понимала, что без поддержки мужа быстро бы загнулась.

И не верилось, что кто-то ещё мог бы ей помочь так же действенно, как он.

— Может, мне всё-таки тоже поехать? — вдруг выпалила Кристина.

Выпалила полную глупость: Эори оставлять нельзя, да и в целом Нолд-Бьёльн нуждается в законной правительнице, а не каком-нибудь наместнике. И на её собственные сборы ещё время нужно… Хотя она может просто переодеться в дорожный костюм вместо повседневного платья из тонкой синей шерсти, быстро покидать в сумку всё самое необходимое, на снаряжение коня тоже вряд ли уйдёт много времени. Потом вспомнилось, что надо бы ещё уложить с собой не один комплект доспехов, оружие, шатры, хоть какой-нибудь запас продовольствия… Да и Джеймсу тоже пока не следует оставаться одному — вдруг ему станет хуже?

Да уж, не получилось необдуманного поступка. И не в том она сейчас возрасте и положении, чтобы совершать что-то подобное.

Генрих тем временем поставил кружку на место и вышел из-за стола, оставив почти нетронутой свою порцию пшённой каши с тыквой, что была на завтрак. Кристина встревожилась, но решила, что он ещё не раз успеет перекусить в дороге. В конце концов, неудивительно, что ему в приступе такого дикого (и совершенно оправданного) волнения есть совсем не хотелось.

— Я бы с радостью взял тебя с собой, — улыбнулся Генрих, беря её под руку, — но ты же сама прекрасно понимаешь: тебе лучше оставаться здесь. Если замку понадобится защита, — он быстрым взглядом окинул окружающую их обстановку: длинный коридор, высокие стены, окна, пропускавшие слабый утренний свет… — то никто, кроме тебя, лучше всего с этим не справится.

Он был прав: если Джойса упустить, случайно ослабить над ним контроль, то Эори и впрямь придётся защищать. Естественно, что эту ответственность должна взять на себя Кристина. Это её замок, её наследие, в Эори веками правили Коллинзы, поколения этого рода сменяли друг друга, и вот пришла её очередь… И она не подведёт. Как не подвела в прошлый раз, когда едва не потеряла всё это наследие, но всё же выстояла.

Кристина улыбнулась, сжимая руку Генриха, и опустила глаза, будто была юной влюблённой девчонкой.

— Радость моя, — сказала она, — никто и никогда не верил в меня больше, чем ты.

Он негромко рассмеялся, будто не поверил, хотя это было неоспоримой правдой.

Чем дольше длилась весна, тем раньше рассветало, и к семи утра солнце уже почти совсем встало. Было прохладно, довольно-таки сильный ветер прилетел с севера, зато весь снег уже давно растаял, а очнувшееся от долгого сна весеннее солнце успело подсушить раскисшие дороги. Наверное, это облегчит путь.

И вот пришла пора прощаться.

Они вышли во внутренний двор, где уже всё было готово к отъезду: вещи, повозки, лошади, свита… Кристина вдруг увидела Дикона — он, столь повзрослевший, возмужавший, сидел в седле уверенно, сохраняя ровную осанку и некоторую величественность во взгляде. Его заметно отросшие русые волосы были убраны в аккуратный хвост, а серо-зелёные глаза светились решительностью и предвкушением чего-то грандиозного, великого… Он так вырос, но всё же Кристина не могла не видеть в нём юного оруженосца, такого, с каким она познакомилась пять лет назад. Да и сейчас ему всего лишь восемнадцать… Пусть совершеннолетие, но это же совсем немного. Так что за него у неё тоже были причины беспокоиться.

— Как дела, Дикон? — поинтересовалась Кристина с улыбкой.

— Всё хорошо, миледи. — Он взглянул на неё снизу вверх — и так вырос довольно высоким, а сейчас ещё и сидел в седле — и чуть склонился.

— Не боишься?

— Для меня честь отправиться с милордом в эту поездку, — отчеканил Дикон. Его голос звучал очень низко и глубоко, певуче, почти как у менестреля. — Правда, жаль, что службу в гвардии пришлось оставить, но это ещё наверстается.

— А как Рихард, ты же видишься с ним? — спросила она. Чтобы не путать двух юнош-тёзок, она называла брата своего мужа полным именем, а бывшего оруженосца — сокращённым, причём на нолдийский лад.

— Конечно, — рассмеялся Дикон. — Он вообще метит в капитаны, а сам — мелкий выскочка.

Кристина усмехнулась: она знала, что Дикон и Рихард были друзьями, но постоянно подкалывали друг друга в шутку, как, например, сейчас.

— Ну, удачи тебе, — сказала она, пожимая юноше руку.

Странно, что Кристина так легко сходилась с чужими детьми, подростками (а они, как известно, народ непростой), но так и не смогла толком сойтись с собственным сыном. Впрочем, у неё ещё всё впереди.

Она догнала Генриха ипредложила как-то неосознанно:

— Может, Джеймса разбудить?

— Не нужно, я уже вчера с ним пообщался, — отозвался Генрих, проверяя снаряжение своего коня: чуть наклонил голову, привычно осмотрел седло, дёрнул подпругу, провёл рукой по светлой гриве. — Он был очень отстранённым, словно ему плевать.

— Он просто не до конца понимает… — попыталась оправдать ребёнка Кристина. — Ему ведь ещё четырёх нет.

— Да, возможно, дело в этом.

Они замолчали, не зная, что сказать друг другу на прощание. Однажды им уже пришлось расставаться на неопределённый срок: три года назад Кристина ездила в западный Бьёльн подавлять восстание Хенвальда, одного из мужниных вассалов, который был недоволен своей новой леди и её правлением. Однако даже тогда, во время этой небольшой (хоть и не менее страшной) войны Кристина знала, что они с Генрихом встретятся снова — через седмицу, две или месяц. Она в любой момент могла отступить из земель мятежника обратно в Айсбург, замок мужа; могла попросить у Генриха помощи, подкрепления — и он бы лично его привёл… Они находились в седмице езды друг от друга. А теперь… Если навсегда… Нет, этого не может быть. Конечно, не навсегда. Что бы ни случилось в далёком Фарелле, что бы ни решили Фернанд и фарелльский правитель, она всё равно будет ждать своего мужа, даже если потратит на это ожидание всю свою жизнь.

И ведь он не пропадает. Не исчезает бесследно. Конечно, они будут писать друг другу, несмотря на явные сложности передачи писем, рассказывать последние новости, делиться своими мыслями и переживаниями — так было всегда и так будет теперь.

— Ну… мне пора, — начал Генрих, повернувшись к ней лицом.

— Подожди, я… — Она запнулась, но потом взяла себя в руки: — Я забыла отдать тебе кое-что.

Он взглянул на неё вопросительно, а Кристина неловким жестом открыла свою поясную сумочку и извлекла оттуда кожаный ремешок с деревянной пластинкой, на которой была начерчена руна. Многие справочники называли её почти универсальной: она защищала от тёмной магии и злых помыслов, освежала разум, давала сил в битве… Именно это и требовалось Генриху в данный момент. Кристина несколько часов колдовала над этой руной, потратила много времени, чтобы с её помощью защитить мужа как можно лучше.

Генрих понял её без слов. Он с улыбкой принял руну, хотя не раз говорил, что не особо верил во всё это — для него важнее была личная поддержка жены.

— Спасибо, — сказал он.

Кристина снова глупо улыбнулась, чувствуя, как горячие слёзы обжигают глаза. Давно она не плакала… В горле всплыл мерзкий ком, и она не смогла что-то ответить мужу. Он же осторожно сжал ладонями её пальцы, чуть поглаживая, поднёс к своим губам, потом поцеловал её в лоб… Кристина замерла, ощущая дрожь в его руках. Неизвестность и неопределённость пугали их обоих.

Она мягким жестом освободила свои руки, прижала ладони к его плечам, чтобы приблизить его к себе и поцеловать. Неважно, что на них сейчас смотрели несколько десятков человек — главное, что никто из них, кажется, не видел, что она плакала. Генрих во время поцелуя нежно провёл пальцем по её щеке, вытирая последнюю слезинку, потом, отстранившись, что-то прошептал ей, но она не расслышала, прижимаясь к нему, что было сил. Он ласково усмехнулся и провёл ладонью по её волосам на затылке — так легко, невесомо, будто боялся…

Отстранилась Кристина, наверное, только через минуту, резко вытерла с лица остатки слёз и улыбнулась. Когда перед глазами всё прояснилось, увидела, что Генрих тоже улыбался ей — ей одной на всём белом свете и больше никому.

Что это она, в конце концов… Не стоит его задерживать, а то к концу дня он не доберётся до места стоянки и будет вынужден ночевать под открытым небом.

— Я люблю тебя, — тихо сказал Генрих, так тихо, что услышала его только Кристина.

— И я тебя люблю, — отозвалась она осипшим голосом и всхлипнула в последний раз — больше нельзя.

Она замерла у ворот, провожая взглядом вереницу всадников, проезжающих по главной улице Нижнего города. Ветер всё усиливался, да и никакой плащ не спас бы её от холода, разрастающегося внутри. Холода страха, тревоги и дурных предчувствий. Холода одиночества и тоски. И не было от него спасения ни в тепле, ни в забвении.

Когда последние всадники скрылись за воротами, Кристина нашла выход. Нужно сделать вид, что Генрих уехал на пару дней и скоро вернётся, а через пару дней снова сделать вид — и так до того момента, когда он наконец приедет окончательно и навсегда. Ну или до того, как она умрёт.

Потом Кристина поняла, что это всё бесполезно и глупо. Бессмысленно обманывать себя и других. Да, она не знала, когда теперь Генрих вернётся и вернётся ли вообще… Это усиливало тревогу и страх, но с этим надо было просто жить. Надо было смириться с тем, что происходит, и быть сильной.

И ждать.

Глава 4

Кристина хотела поспать ещё хотя бы час, чтобы приняться за дела отдохнувшей, со свежей головой и здравыми мыслями, но, когда в восьмом часу утра в коридоре её нагнала служанка с письмом, поняла, что выспаться не получится. А появление служанки почему-то озадачило её: Кристине казалось, что она осталась одна, совсем одна в этом огромном пустом замке, и больше здесь никого нет.

Служанка, Кэси, была довольно высокой высокой молодой женщиной — не старше двадцати лет. Кажется, она даже была замужем, но Кристина никогда не видела её мужа. Русые волосы она собирала в длинную косу и убирала под белый чепчик, а голубые глаза её вечно чему-то смеялись.

Она была хорошей служанкой, потому как многое умела: убирала всегда на совесть, приказы выполняла мгновенно, правда, иногда любила лезть не в своё дело. Это именно она, увидев однажды на коленке госпожи синяк, тут же поинтересовалась: неужели милорд смеет руки распускать? Кристина рассмеялась и возмущаться не стала, но всё же осадила служанку. Впрочем, её пыла это не остудило: она всё также продолжала болтать, рассказывать всякие истории и передавать услышанные на рынках сплетни. Кристина слушала, конечно, зачастую молча — от неё требовалось просто кивать.

У Кэси была напарница, пожилая Грета, крайне молчаливая и суровая, почти не проявлявшая излишней заботы или обходительности. Она тоже делала свою работу достаточно хорошо, выполняла всё, что от неё требовалось, но не более. Слушая все монологи Кэси, она посматривала на неё с некоторым изумлением и только вздыхала.

Но подругой Кристине ни одна из них не стала.

— Миледи, вам тут передали… — быстро (иначе она не умела) проговорила Кэси и отдала ей письмо.

Кристина благодарно улыбнулась ей и взяла небольшой свиток. Он был перевязан грубой серой тесьмой, скреплённой большой печатью из воска, который упорно пытались выкрасить в фиолетовый, но что-то пошло не так, и цвет теперь напоминал нечто среднее между серым, коричневым и малиновым. На печати было выдавлено изображение льва, стоящего на задних лапах. Кристина тепло улыбнулась, будто смотрела не на письмо, а на человека, который его отправил, — своего лучшего на данный момент друга, барона Хельмута Штольца.

— Спасибо, если придётся отправить ответ, я позову, — сказала она смиренно ожидавшей её Кэси. — Принеси кружку чая из мелиссы ко мне в кабинет. Покрепче.

Служанка молча поклонилась и отправилась выполнять поручение, на ходу перекинув через плечо свою длинную косу.

Сжимая письмо во всё ещё дрожащих руках, Кристина дошла до кабинета. Образовавшаяся с отъездом Генриха пустота в душе, кажется, начала понемногу заполняться — поразительно быстро, но ведь это и неплохо… По крайней мере, ощущения безграничного одиночества уже не было.

Война окончилась четыре года назад, но до сих пор продолжила забирать у неё любимых людей. И сейчас, кроме Генриха и Хельмута, у Кристины не осталось никого, кому она могла бы довериться, кого считала близким, по ком действительно скучала. Да, оставалась ещё Берта, но с ней они всё же не были так близки и переписывались довольно редко. А Генрих и Хельмут, наверное, были единственные, кому она в этом мире сама была нужна — не как леди, не как правительница, а как человек. Разница лишь в том, что Генриха она любила как мужчину, как мужа, а Хельмута — как друга, не более.

Никто из них пять лет назад и подумать бы не смог, что Кристина и Хельмут станут лучшими друзьями. Тогда они вечно препирались, спорили и дерзили друг другу. Причина их взаимной неприязни не была до конца понятна им обоим. Казалось, это был тот случай, когда два человека просто невзлюбили друг друга взаимно с первого же взгляда.

Однако потом стало понятно, что дело было и в ревности, и в зависти из-за внимания Генриха, а после Хельмут признавался, что попросту не понимал желание Кристины участвовать в войне за свободу своей земли, не считал её хоть мало-мальски талантливой воительницей и в целом недооценивал. Раньше это задевало её, но после, доказав, наверное, всей стране, что женщины могут сражаться не хуже мужчин, она великодушно его простила. В конце концов, всякий имеет право на ошибку.

Постепенно им удалось наладить свои отношения. В горниле войны они вместе многое пережили, Хельмут не раз выручал Кристину — и это мягко сказано: однажды он вообще спас ей жизнь. Да и после войны тоже была пара моментов, когда без его помощи она вряд ли бы справилась. Хотя он сам не раз признавался, что помогал ей чисто ради Генриха — но ведь помогал же. Не отказывался, хотя мог бы. Тратил на неё своё время. Выполнял её просьбы. Выслушивал. Поддерживал.

Кристина, конечно, тоже старалась дать ему понять, что уже не испытывает к нему ни капли былой неприязни. Она узнала о его ссоре с сестрой, что невольно нашло отголосок в её душе, и постаралась как-то помочь им обоим. Уговорила Хельмута обсудить с ней все их распри и недомолвки, а потом, встретив саму Хельгу, объяснила, насколько Хельмут был задет её словами. Правда, баронесса Штольц, кажется, её не поняла и отмахнулась: мол, всё это было просто несерьёзно. Понятно, что несерьёзно, да вот только такими словами в шутку разбрасываться нельзя.

Кристина ведь тоже поначалу ненавидела Хельмута, хотя ни разу ему об этом не сказала.^[8]

Невольно она даже посодействовала созданию его личного счастья. Жаль, конечно, очень жаль, что оно продлилось так недолго… И теперь Кристина чувствовала свою вину за это. И ничего, совершенно ничего не могла с этим поделать.

Она достала нож из ящика стола, вскрыла письмо, развернула свиток и пробежалась взглядом по тексту.

Хельмут обещал приехать в ближайшее время.

Это самое «ближайшее время» настало через два дня. Видимо, он послал своё письмо из последнего места, где остановился, а потом ехал непрерывно, ночуя прямо в дороге.

День выдался ненастный: с самого утра лил дождь, барабаня по крыше и стёклам, заливая прорехи в дорогах водой и образовывая бурлящие пузырями лужи. Тёмное, почти чёрное небо то и дело вспарывали молнии, вдалеке громыхало, а ветер дул дико и неистово. На внутреннем дворе Эори вскоре не осталось места, на которое можно было бы наступить, не промочив обувь.

Кристина забеспокоилась: возможно, гроза не дошла до тех территорий, которые сейчас проезжал Генрих, но убедиться в этом у неё не было возможности. Хотелось верить, что ему сейчас есть где переждать бурю… То и дело вспоминалась старая песня, в которой девушка просила ветер быть милостивым и добрым к её возлюбленному, что находился далеко от дома. Сейчас Кристина сама чувствовала себя этой девушкой: кого, кроме ветра, ещё ей просить помочь Генриху спокойно добраться до Фарелла и успешно выполнить там свою миссию? Конечно, теперь в замковой церкви мессы и молебны проходят чаще, чем обычно, священники взывают к Господу куда усерднее, да вот только Кристина не особо доверяла ни самим священникам, ни их молитвам.

Хельмут приехал в полдень, когда ещё не было так холодно, ветрено и промозгло — самая страшная буря началась вечером. С ним было довольно много людей, почти маленькая армия. Кристина рассчитывала, что он возьмёт с собой Хельгу, а потому готовилась к холодному светскому приёму: с баронессой Штольц они не очень поладили. София, пошли, Господь, душе её покой, говорила о ней как о доброй, заботливой женщине… Впрочем, девушка всегда умела видеть в людях только хорошее, при этом не игнорировала недостатки, наоборот, пыталась помочь с ними справиться. А Кристина отчего-то чувствовала лишь исходящее от Хельги пренебрежение по отношению к себе.

Но сегодня он приехал один, если не брать в расчёт свиту, и Кристина выдохнула с облегчением. Она не была уверена, что баронессе Штольц была бы рада так же, как и барону.

Он спрыгнул с коня и даже не успел поклониться, как того требовал этикет: Кристина, не боясь холодных дождевых капель, подбежала к нему и с улыбкой обняла. Хельмут, чуть опешив, всё же обнял её в ответ и попытался при этом поправить капюшон и себе, и ей.

— Как добрался? — поинтересовалась Кристина, беря его под руку. — Погодка так и шепчет, да?

— Не без труда, — отозвался Хельмут сдавленным голосом. — Если бы не дождь, ещё утром бы приехал, наверное. На самом деле я рассчитывал Генриха проводить, но решил заехать в Даррендорф…

Он замолчал, поглядев куда-то вперёд потухшим взглядом. У Кристины сжалось сердце, и она сочувствующе погладила его по руке — что ещё она могла сделать, в конце концов… Это заставило Хельмута слабо улыбнуться, но в голубых глазах всё ещё была заметна такая всепоглощающая боль, какой врагу не пожелаешь.

— Как Роэль? — спросила Кристина, краем глаза наблюдая за приехавшими людьми.

В силу плохой погоды разгружались они быстро, спеша укрыться в тех комнатах замка, что им предоставила хозяйка. Для этого пришлось, правда, выбрать Южную башню, потому что Западная, где обычно селили гостей, уже была занята Джойсом. Кристине не особо хотелось, чтобы они с Хельмутом как-то пересекались: учитывая сложный характер обоих, неприятностей не миновать. Джойса она сегодня не видела, что было подозрительно; наверное, ждать ему надоело, и он скоро нагрянет к ней с повторной просьбой… Всё то время, что Кристина и Генрих готовились к переговорам, он сидел молча, понимая, что сейчас его выслушивать никто не станет. Но теперь, скорее всего, снова проявит настойчивость… А ей совершенно нечего будет ответить. Может, так вовремя приехавший Хельмут даст совет?

На её вопрос о младшем брате Софии, девятилетнем бароне Роэле Дарредорфе он не ответил, покачав головой и вздохнув.

— А сам-то ты как? — спросила она тогда.

— Давай мы расположимся тут наконец, и тогда я с радостью с тобой поговорю, — сказал барон Штольц.

Кристина кивнула со слабой улыбкой.

Когда они шли по длинному коридору с высокими стенами, ведущему к крутой винтовой лестнице, им встретился Джойс. Вопреки опасениям Кристины, выглядел он вполне дружелюбно, учтиво поклонился ей и Хельмуту и пошёл дальше как ни в чём не бывало, даже взглядом не намекнул ей, что пора бы уже дать ответ. Кристина напряглась, словно ожидала от Джойса удара в спину, но он спокойно скрылся за поворотом, никак не проявив даже толики агрессии.

— Это ещё кто? — поднял бровь Хельмут.

— Мой дядя, Джойс Коллинз, — отозвалась она приглушённым голосом. — Ты не слышал разве? Он ещё в новасе к нам приехал.

— Зачем?

— А ты подумай, — хмыкнула Кристина. — Ладно, раз уж собирались в комнате поговорить… Через сколько к тебе можно будет зайти?

Говорить об этом в коридоре и правда не стоило: Джойс мог подслушивать или послать ради этой цели кого-то из своих. Кристина, конечно, установила особые заклинания, чтобы у Райли не получилось так или иначе проследить за ней с помощью магии, но всё же — это наёмники, от них следует ожидать чего угодно. Дядя вполне способен подкупить слуг или придумать что-то ещё, чтобы попытаться как-либо повлиять на племянницу, и хотя ей было чем ответить, она понимала, что не всесильна.

Они вели игру, и проигрыш не сулил ничего хорошего никому из них.

Хельмут наконец отправился в комнату, чтобы привести себя в порядок и отдохнуть с дороги, и Кристина зашла к нему лишь под вечер, перед ужином.

Сначала заговорили о Джойсе — бессмысленная попытка отсрочить тот разговор, который их обоих волновал куда больше. Волновал — и пугал. Потому что смерть в своей непостижимости и неизвестности всегда внушала исключительно страх.

— Он замок себе хочет, мол, это наследство его, — сообщила Кристина, стараясь сделать голос спокойным и ровным.

Хельмут сидел за круглым полированным столом чёрного дерева, на котором уже была разложена часть его вещей: несколько книг, пергаментные свитки, канделябр с одинокой свечкой, перо и чернильница, а ещё перчатки и шейный платок. Кристина же не смогла усидеть и, только начав рассказ, сразу подскочила с места и принялась нарезать круги по комнате. Спохватившись, она повесила на дверную ручку шнурок с руной, что не позволяла подслушивать ни обычным образом, ни с помощью магии.

Услышав её слова, произнесённые взволнованным тоном, Хельмут закатил глаза. Он довольно сильно изменился за те годы, что они были знакомы. Светлые волосы отросли до плеч, в уголках глаз, в которых, казалось, навеки застыла печаль, появились едва заметные морщинки… Ещё в полдень его подбородок покрывала едва заметная светлая щетина, но сейчас Хельмут побрился, оставив лишь маленькую бородку.

Положенный срок траура давно прошёл, но барон Штольц сегодня был почти полностью облачён в чёрное, лишь рубашка, выглядывающая из-под длинного камзола с золотыми застёжками, была глубокого фиолетового цвета.

— Я ему, конечно, откажу, когда он снова меня спросит, — продолжила Кристина, набрав в грудь побольше воздуха. — Правда, пока не знаю, как сделать так, чтобы он после этого не захотел мне отомстить и не поскакал тут же в Шингстен…

— Зачем? — почти без изумления спросил Хельмут.

— Думаю, он захочет заключить союз с Элис, если я откажу. — Кристина остановилась рядом с Хельмутом — у стола, что находился в углу комнаты, в изножье постели. Барон Штольц взглянул на неё удивлённо, закидывая ногу на ногу.

— Хм, судя по тому, что я видел на острове Зари, Элис не похожа на ту, кто будет заключать союзы с какими-то проходимцами… — задумался он. Вдалеке сильно громыхнуло — так, что оконные стёкла чуть дрогнули. — Она выглядела вполне разумной женщиной, в конце концов.

— Кто знает, что у неё на уме, — возразила Кристина. — Генрих считает её опасной, и я с ним согласна. Мне кажется, она ничем не погнушается… Пока Джойс здесь, я контролирую его и его людей, но когда он уедет, то власти моей над ним уже не будет, и он решит, что волен делать что угодно.

— Отправь его домой и пошли кого-нибудь за ним, чтобы проводил и проследил… — Хельмут положил руки на стол, забарабанил пальцами по дубовой поверхности.

— Да, Генрих это и предлагал. — Кристина приблизилась к столу, вглядываясь в обложку одной из лежащих на нём книг — буквы на ней давно стёрлись. — Думаю, это идеальный выход. Только вот кого бы с ним отправить…

— Об этом у тебя ещё будет время подумать, — невесело усмехнулся Хельмут. — Ты присядь. По-моему, ты не об этом хотела со мной поговорить?..

— Да, я… — Она запнулась, но всё же села, сложив руки в замок. — Просто хотела спросить, как ты.

Хельмут наклонил голову, будто ему было дико интересно изучать блестящую столешницу.

— Тебя Генрих попросил приехать? — вдруг произнесла Кристина, озвучив свою внезапную мысль. Здорово он придумал, конечно… Ясное дело, ему не хотелось оставлять жену в одиночестве, но всё же это было немного обидно — будто он ей не доверял.

— Нет, клянусь тебе, я сам решил, — опроверг Хельмут эту мысль, и Кристина выдохнула с облегчением. — Как я? Ну, могло быть и лучше.

— Это я виновата, — отозвалась она. — Прости, пожалуйста, если бы не я тогда… — Она так и не сказала ему это после похорон Софии, потому что не решилась — или тогда попросту не осознала своей косвенной вины.

— В чём ты виновата? — Он оглядел её пронзительным, но всё ещё безмерно печальным взглядом. — Не ты ведь убила её. И никто её не убивал — значит, никто не виноват. Даже если бы ты тогда не попросила меня жениться на ней, я бы сам поехал и сделал ей предложение. Она была единственной, в кого я действительно по-настоящему и навсегда влюбился. А ты… это было просто совпадение, ты угадала. Не вини себя.

Кристина промолчала. Она, на самом деле, подозревала о взаимных чувствах Хельмута и Софии, а потому решение поженить их показалось ей удачным. Знала бы она, чем это обернётся… Знала бы она, что спустя всего три года после свадьбы София умрёт в родах, а Хельмут останется один, совершенно несчастный. Да, она бы ничего не смогла изменить, но противное чувство, засевшее в душе, мешало ей до конца принять то, что она не виновата.

Генрих как-то сказал, что чувство вины было её любимым чувством. Что ж, видимо, он прав.

— Извини, я ещё не готов об этом говорить… — Хельмут нервным жестом убрал волосы с лица, заправив за ухо прядь. — Но, может, станет полегче после этой поездки. А Роэль… На самом деле он неплохо справляется: София успела многому его научить. Думаю, с ним всё будет хорошо.

— С тобой тоже, — уверенно кивнула Кристина, несмело коснувшись его руки. — Я… после смерти отца я тоже думала, что никогда не смогу оправиться, что мир вокруг меня рушится, а эта печаль разъедает изнутри. Но это прошло. Нужно просто… не знаю, смириться, наверное. Понимаю, что это не так легко, и может пройти очень много времени…

— Ей был всего двадцать один год, — почти шёпотом проговорил Хельмут, глядя на её пальцы, поглаживающие его запястье. На большом пальце правой руки он всё так же носил обручальное кольцо: золотое, широкое, с тонкой искусной резьбой. Конечно, он не мог его снять — это ведь был подарок Софии. — Тот возраст, когда ты уже повзрослел, но всё равно кажется, что впереди — вся жизнь. Она ведь сына так и не увидела, и он её тоже никогда теперь не увидит. При мысли, что Эрнест проживёт жизнь без матери, мне просто невыносимо.

— Но у него есть ты и Хельга…

— Вспомни себя, — невесело хмыкнул Хельмут, резко взглянув на Кристину. — Неужели ты думала, что в мире найдётся человек, способный заменить тебе маму, когда она умерла?

— Нет… — покачала она головой. — Нет. Прости. Мне правда очень жаль.

— Если ты не против, я… я побуду один?

— Конечно. Приходи к ужину. — Кристина резко встала и быстро направилась к двери, чувствуя себя чёрствой, бездушной и не способной на элементарное сострадание. На мгновение остановилась и, не поднимая взгляда, тихо произнесла: — Прости, пожалуйста, я просто не знаю, как ещё тебя поддержать. — Ей и правда казалось, что все её слова звучат глупо и неуместно. — Это… это нужно просто пережить.

— Я знаю, что нужно, — отозвался Хельмут сдавленным голосом. — Но не знаю, переживу ли.

* * *

Давно Эори не принимал столько гостей. Меньше чем через седмицу после приезда Хельмута внезапно нагрянула Берта. Погода к тому дню стала получше: небо всё ещё оставалось пасмурным и хмурым, но дожди прекратились, а если где-то вдали и громыхало, то грозы до Эори не доходили. Поэтому гостья добралась быстро и без особых затруднений. Кристина не ждала её, а та не предупредила заранее, что было вполне в её характере. Но Кристина в любом случае была рада видеть её.

Несмотря на долгий путь, герцогиня Альберта Вэйд выглядела великолепно: высокая, статная, гордо восседавшая на серой лошади, она казалась похожей на одну из великих королев-воительниц прошлого, героинь легенд, возникших в те времена, когда Нолд был свободным государством, гордым и воинственным. На ней была обычная дорожная одежда, где-то потёртая и залатанная, но она всё же не портила впечатления: и сине-зелёный камзол, и высокие чёрные сапоги до колен, и длинный, полностью покрывающий круп лошади плащ подчёркивали величественный образ женщины. Отпечатки, что оставила на внешности Берты война, тоже ни капли её не портили: и седина в смоли волос, и теперь уже малозаметный розовый шрам на левом глазе.

Именно в тот момент, когда приехала герцогиня Вэйд, Кристине окончательно удалось собрать по кусочкам свой план насчёт Джойса — он уже давно зрел у неё в голове.

Словно прочитав её мысли, Альберта отправила своих людей в предоставленные им помещения, а сама внимательно взглянула на Кристину — без улыбки, совершенно серьёзно и даже как-то сурово.

— Так и знала, что у тебя что-то не так, — вздохнула она. — Вот как чуяла, когда выезжала.

— Да, пожалуй, твоя помощь мне не помешает, — отозвалась Кристина, стараясь сделать тон более-менее беспечным, как будто нуждалась в помощи касаемо абсолютно лёгкого, неважного дела. — Пойдём, я всё объясню.

Через час Кристина, Берта и Хельмут закрылись в кабинете, чтобы вместе обсудить сложившуюся ситуацию и попробовать найти из неё выход. Леди Коллинз-Штейнберг изложила все идеи, что у неё были, и герцогиня Вэйд, внимательно выслушавшая рассказ сюзеренки, задумалась.

— Ну, я не вижу иного выхода, кроме как отправить Джойса в Кэберит с конвоем, — вздохнула она, — а потом, если опять начнёт дёргаться, всеми силами постараться не пропускать его обратно. Это не очень надёжно, конечно…

У Хельмута, впрочем, нашёлся иной вариант.

— Почему бы тебе просто не подсыпать яда в его вино? — с ухмылкой предложил он.

— Он же здесь не один, не забывай, — заметила Кристина, откинувшись на спинку кресла. — Вряд ли его дружки спокойно к этому отнесутся. Их не провести, не выдать отравление за несчастный случай. Сразу поймут, что я руку приложила. Кроме того, в его шайке есть маг, я чувствую, довольно сильный… Пока мне удаётся блокировать его заклинания, но кто знает, на что он способен на самом деле. Да и я… — Она сделала паузу, опустив взгляд. — Я не хочу становиться такой же, как Джойс. Не хочу как-то вредить члену своей семьи, каким бы он ни был. Да, может быть, справедливо было бы на его предательство ответить тем же, но… я не хочу ему уподобляться. Не хочу становиться предательницей. — Кристина быстро покачала головой, прогоняя остатки сомнений. — Он сейчас находится в моём доме, и если я отравлю его под этой крышей… Вряд ли из этого выйдет что-то хорошее. — Она никогда не была особо суеверной, но всё же… Убивать под своим кровом гостя, которому сама же позволила остановиться у себя? Разве это не предательство, не подлость, не коварство?

— Ну, возможно, — пожала плечами Берта. Она переоделась из дорожной одежды в чистые чёрные штаны и коричневый камзол, куда менее изящный, чем на тренировках и конных прогулках носила Кристина, сшитый скорее для мужчины. Да и широкоплечей, высокой, довольно мускулистой Альберте иная одежда бы не подошла. Тем не менее, в этом наряде, несмотря на его простоту, она смотрелась так же величественно и гармонично, как и в доспехах. — Хотя твой первый аргумент мне показался более убедительным, чем второй. Если бы это не было так опасно, я бы отравила подонка без зазрения совести. Ну, а отвезти его прочь от греха подальше… В принципе, я могу этому посодействовать. — И она посмотрела на Кристину резко, пронзительно, как будто с вызовом.

Повисла пауза: Кристина взглянула на Хельмута в поисках одобрения, но тот недоверчиво поглядывал на Альберту, видимо, не очень понимая эту странную отвагу и самоуверенность.

— Только хотел предложить себя, — усмехнулся он. — Думаю, я бы с Джойсом справился если что, но…

Берта прищурилась, ожидая продолжения Хельмутовой речи, но его почему-то не последовало. Видимо, барон Штольц всё же решил уступить ей первенство. Кристина выдохнула с облегчением: споры и уж тем более ссоры ей сейчас были совершенно не нужны. С другой стороны, внезапная уступчивость Хельмута не могла не настораживать. Неужели его хвалёное самолюбие ушло в могилу вместе с Софией?..

А вот Берта какой была, такой и осталась: напористой, уверенной в себе, решительной и отважной. К тому же Кристина безоговорочно доверяла ей. Глядя на герцогиню Вэйд, она то и дело задумывалась о том, что из неё бы вышла правительница Нолда получше, чем из Кристины. Она не нуждалась в чьём бы то ни было одобрении, делала то, что хотела, её никогда не волновало чьё-то мнение… Только вот она, кажется, совсем не любила власть, осознавая всю тяжесть этого бремени. И Кристина тоже не любила. Просто так уж вышло, что они обе родились в дворянских семьях разной степени знатности и власть получили по праву рождения. А для дворян власть была таким же ремеслом, как ковка мечей для кузнеца или изготовление кувшинов для гончара.

Так что хотела Кристина править или нет — её никто не спрашивал. Так же и с Бертой. Правление своими землями было просто их обязанностью, долгом перед предками и потомками.

И теперь Кристина снова, как во время войны пять лет назад, рисковала потерять эту землю, своё наследство, то, что её предки веками ковали и строили, за что воевали и погибали. А чтобы не допустить подобного, нужно бороться. Особенно если враг не желает пойти на компромисс. Отрадно было осознавать, что Хельмут и Альберта готовы поддержать её в этой борьбе, причём по собственной воле, а не по приказу.

— Я отвезу его, куда нужно, — вновь заговорила герцогиня, скрестив руки на груди. — Прослежу, чтобы всё прошло успешно. Чтобы ему больше неповадно было приезжать и предъявлять тебе такое…

— Убивать его нельзя, — напомнила Кристина. — Но людей я тебе дам, чтобы наших было больше, чем их. Джойс должен понимать, что это не просто сопровождение восвояси. Пусть считает это изгнанием, если ему так угодно всё ещё причислять себя к нолдийцам.

Хельмут вздохнул и молча кивнул, одобрив план без лишних слов.

— Мне нравится твоё рвение, — улыбнулась Альберта.

* * *

В тронном зале Кристина была одна, если не считать стражников за дверью. Она послала за Джойсом, решив поговорить с ним здесь, глядя на него с возвышения помоста, сидя на древнем троне её предков… Возможно, это позволит ему убедиться в том, что хозяйка здесь — она и только она, и никому другому она этот трон уступать не намерена. Оделась леди Коллинз-Штейнберг тоже соответствующе: в платье из глубокого синего бархата, просторными рукавами из серо-голубого шёлка и богатой отделкой на воротнике, представляющей собой вышивку в виде переплетающихся роз — в центре каждой было по блестящей чёрной жемчужине. Добавила к платью серебристый поясок и серебряное ожерелье с синим камнем, довольно скромное, но весьма дорогое, к тому же оно было важно для неё — это ожерелье ей подарил Генрих, когда она ещё носила Джеймса.

Кристина ждала Джойса с волнением, ёрзая на троне и стараясь усесться на краешке поудобнее и при этом не соскользнуть с него. На краешке сидеть приходилось потому, что ногами она едва доставала до пола — древний массивный стульчик делали для людей явно повыше её. Особой красотой он тоже не отличался — большой, грубый, высеченный из камня, и кроме герба Коллинзов на спинке, никаких узоров на нём не было. Впрочем, трон этот, сделанный, когда Нолд ещё был свободным государством, вполне отражал былую суровость и аскетичность севера.

В конце концов ёрзать ей надоело, да и дядя отчего-то задерживался, поэтому Кристина схватила лежащую на широком подлокотнике книжку, которую зачем-то принесла собой в странном бессознательном состоянии, и уселась так, как ей было удобно: опершись спиной на один подлокотник и перекинув ноги через другой. Если бы сейчас её кто-то увидел, то вряд ли бы поверил, что эта девчонка — двадцатидевятилетняя леди большой двухчастной земли, замужняя дама и мать четырёхлетнего мальчика. Да и читала Кристина что-то не столь серьёзное — хотелось просто чуть отвлечься и расслабиться, а не нагружать себя сложными глубокими произведениями. И как раз оттого, что книга была несерьёзной, лёгкой, в чём-то даже забавной, она не заметила, как зачиталась, забыла, для чего пришла в зал, и окончательно перестала следить за тем, что происходило вокруг.

— Миледи? — вдруг позвали её.

Кристина подпрыгнула от неожиданности, едва не выронила книжку и, придерживая чуть задравшийся подол платья, уселась как надо. Книгу положила на подлокотник и взглянула вперёд, откуда доносился голос. Это был один из стражников, посланный за Джойсом. Он стоял у входа в зал, опершись на алебарду, и взирал на свою леди несколько недоуменно. Действительно, не каждый день застанешь её в такой позе, безудержно хихикающую над каким-то чтивом…

Когда Кристина подняла глаза на стражника, тот учтиво поклонился, стараясь скрыть своё недоумение.

— Он здесь? — приосанилась она.

— Да, миледи, — кивнул стражник, тон его уже не был таким изумлённым.

— Пусть зайдёт, — приказала она. — А вы стойте у дверей.

— Слушаюсь, миледи.

Джойс находился, кажется, в хорошем расположении духа. Он улыбался, а шаги его были лёгкими и весёлыми. Неужели он решил, что Кристина позвала его ради того, чтоб лично посадить на трон да ещё и отцовский меч впридачу отдать? Она никак не отреагировала на фамильярную улыбку Джойса и нервно сжала пальцами подлокотники. Вообще-то дядя должен был поклониться. Но он, конечно, этого не сделает. Несмотря на трон, и все эти платья, и её наигранную гордость, он не признает её своей леди, своей властительницей и хозяйкой.

Ну и плевать на самом деле. Больно нужно ей его одобрение.

— Здравствуй, дядя, прости, что заставила ждать тебя, — начала Кристина громким, ровным голосом, стараясь стереть из него все гложущие её в тот момент эмоции. — Сам знаешь, возникли срочные дела, которые требовали немедленного решения. Да и твой вопрос, как ты, думаю, понимаешь, требует тщательного рассмотрения.

Джойс молча кивнул, глядя на неё с каким-то насмешливым сомнением, будто не верил в то, что всё это время она почти непрерывно думала о его предложении.

— Но я всё же приняла решение, — продолжила Кристина так же спокойно, безразлично. Сделала паузу, наблюдая за тем, как меняется его лицо, как насмешка уступает место волнению. — И, боюсь, оно тебя не обрадует. — Она вздрогнула, ожидая, что Джойс ответит ей или сделает что-то ещё, но он продолжал смирно стоять напротив трона и смотреть снизу вверх с этой странной улыбкой. — Я не отдам тебе Эори. Более того, я не позволю тебе находиться здесь более. Ты отправишься туда, откуда приехал, иначе я позабочусь о том, чтобы ты был вздёрнут на виселице как предатель — вместе со всем своим отрядом.

— Крис… Кристина, я… — начал было дядя, но она шикнула на него, стиснув зубы.

— Не нужно ничего говорить. Ты уже сказал достаточно. В Кэберит тебя сопроводит герцогиня Альберта Вэйд и пятьдесят наших с ней лучших воинов. В Драффарии тебе больше делать нечего — в мирное время наёмникам у нас не рады. — Она кивнула на выход. — Иди.

— Ты арестовываешь меня? — всё же решил высказаться Джойс. — Отправляешь под конвоем? По какому праву?

— Я тебя не арестовываю, — усмехнулась она, закатив глаза. — Это… Считай это проявлением моего недоверия. Я не могу отпустить тебя на все четыре стороны без какого-либо надзора, ибо не представляю даже, что ты выкинешь в таком случае. Вдруг в Белых лесах тебя поджидает целая армия, с которой ты готов штурмовать Эори?

— А ты похожа на Джеймса сильнее, чем я подумал сначала, — заметил он, уже совсем помрачнев — от былой весёлости и самоуверенности и следа не осталось. Напротив, Джойс выглядел очень удручённым, почти по-детски расстроенным… И правда, его лишили столь желанной игрушки, причём Кристина прямо сейчас, на его глазах, играла с этой игрушкой — то есть сидела на троне, который он так желал. — Он всегда вёл себя со мной точно так же, всегда считал себя лучше…

— В любом случае, довериться тебе в этом деле я не могу, — прервала его Кристина, притворно вздохнув, будто сожалела… Хотя нет, она правда сожалела. Сожалела о том, что единственному родственнику от неё нужно было лишь одно — замок. О том, что она правда ни капли ему не доверяла, что каждую секунду ждала удара в спину и была вынуждена следить за ним. И о том, что он уедет живым, она тоже сожалела — в глубине души, боясь себе признаться. — Мои люди проводят тебя до границы Кэберита, дальше делай, что хочешь, но в Нолд тебе дорожка заказана. Я сказала, что будет, если ты приедешь снова. Помни, что короля сейчас в стране нет, и я как его наместница имею право казнить тебя. Я потом разберусь, не переживай, Фернанд ещё останется мной доволен.

— Кристина, это не смешно.

— А я разве шутила? В том-то и дело, Джойс, — улыбнулась она, — я не шучу.

— Значит, угрожаешь? — поднял бровь он.

— Значит, да.

Она приказала ему уходить, но он не уходил, и это жутко раздражало. Чего он ждёт? Что сейчас, в одно мгновение, она посмотрит в его честные, невинные, чистые глаза и передумает?

Кристина усмехнулась.

— И шанса ты мне не дашь? — продолжил вдруг дядя. — Не позволишь даже попытаться исправить свою ошибку?

— Ошибку? Ну, теперь, в отличие от нашего первого разговора, ты хотя бы признаёшь, что совершил ошибку. — Кристина, скрыв улыбку, поднялась с трона и с удовольствием заметила, что Джойс сглотнул и чуть округлил глаза. Сейчас она была выше его, ибо стояла на высоте трёх ступеней, и уже не казалась себе такой испуганной, беспомощной и запутавшейся по сравнению с ним. Она приняла твёрдое решение и от своего не отступит. Все его уговоры бесполезны. — Джойс, ты не достоин носить фамилию Коллинзов, — заявила она, спустившись на среднюю ступеньку и сокращая расстояние между ними. — Представители нашего рода веками прославляли её, а ты… ты попросту опозорил, причём дважды, предал, наплевал на неё — и тем самым доказал, что всё наше наследие для тебя ничего не стоит. Так зачем оно тебе сейчас? Осознал, что носить громкую дворянскую фамилию может быть выгодно?

— Я говорил…

— Твоим россказням я не верю. — Она нахмурилась и спустилась ещё ниже, становясь напротив него, но всё ещё чувствовала себя будто на возвышении — хотя бы потому, что никогда бы не позволила себе опуститься до уровня Джойса. — Ты тоже можешь не верить моим угрозам, но это будет слишком дорого тебе стоить. А теперь иди прочь, — оскалилась она. — Завтра на рассвете ты уезжаешь. И только попробуй…

Она не договорила, стиснула зубы и быстрыми шагами вернулась на трон.

— Ты точно такая же, как Джеймс, — повторил Джойс громко, с явной яростью в дрожащем голосе. — Он тоже однажды сказал мне то, что сказала сейчас ты.

С этими словами он быстро направился прочь из зала.

Глава 5

Тем же вечером ей пришло первое письмо от Генриха. Настроение тут же резко поднялось, исчезли злость, ненависть, гнев и обида. Кристина прижимала к груди поистине драгоценный пергамент, пока шла в спальню — прочитать его хотелось именно там.

Генрих писал, что до пристани добрался вполне спокойно, хоть и не без помех: задержался на несколько дней в одной башне из-за ударившего дождя и вследствие этого раскисших дорог, крайне затруднивших дальнейшее передвижение. Теперь он ожидает короля, который задерживается из-за штормов, но, возможно, прибудет уже через день-два. Генрих предполагал, что когда Кристина получит это письмо, то он, скорее всего, уже направится в Фарелл по морю.

Она вздохнула. Возможно, муж ещё не покинул пределов Драффарии и оставался на пристани, но всё же… всё же он был очень далеко. Узкий тракт не пользовался особым спросом у путников, а те места, куда он вёл, были глухими, диковатыми. Странно, что там нашлась действующая пристань… Хотя, может, её восстановили и починили ради короля, которому не хотелось делать крюк, заплывая в Серебряный залив. Да это и неважно.

Важно то, что Генрих писал ей, важным было каждое его слово, каждая буква… Это письмо вмиг сокращало расстояние между ними, уничтожало все километры. Будто он сейчас был рядом с Кристиной, по обыкновению стоя сзади неё и обнимая за плечи. Будто он никуда не уезжал, а его слова были не написаны, а произнесены им вслух, совсем рядом с ней.

«Я безумно скучаю и очень люблю, — так заканчивалось письмо. — Но пока мы живы, нас ничто не разлучит».

Кристина улыбнулась, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. Ну вот, ещё не хватало…

Она быстро написала ответ: о том, как холодна весна и как ей холодно без него, как она распорядилась насчёт Джойса, в соответствии с его, Генриха, идеей, как дела у Хельмута и Берты, и в конце добавила, что очень ждёт его и желает ему удачи в переговорах.

— Кэси! — позвала Кристина служанку, которая, смиренно ожидая госпожу, протирала пыль на подоконнике. — Отдай управляющему письмо, скажи, чтобы срочно отправил туда же, откуда пришло сегодняшнее.

Кэси забрала запечатанное письмо и с поклоном удалилась, не забыв прихватить тряпку для пыли. Кристина же взглянула в окно, думая, чем ещё ей сегодня заняться — вроде бы ещё не слишком поздно… Но Джеймсу, пожалуй, пора спать: он сегодня весь день бегал во дворе, пытаясь ловить голубей, и наверняка устал. Кристина приглядывала за ним, потом, когда пришло время переговорить с Джойсом, поручила это дело Грете, и, по её словам, Джеймс вёл себя вполне прилично и даже ухитрился ни разу не упасть в своей беготне.

Когда Кристина зашла в детскую, Джеймса уже умыли и переодели в ночную сорочку; он сидел на кровати, прижавшись спиной к стене и притянув колени к туловищу. Свет единственной свечи почти не разрезал темноту вечерних сумерек, и от этого в комнате становилось даже как-то жутковато. От шкафа, кровати и стола на пол падали причудливые тени, они же ползли по стенам, сгущаясь прямо под ногами… Кристина поёжилась, но всё же прошла в комнату, прикрыв дверь, и присела на кровать рядом с сыном.

Со временем глаза привыкли к темноте. Джеймс не взглянул на мать — он смотрел вперёд, не двигаясь и почти не моргая. Жути нагоняли не только тени, но и его разномастные, будто остекленевшие глаза. О чём он так задумался, что не обращал внимания абсолютно ни на что? Какие тревожные, тяжёлые думы могут одолевать ребёнка, которому ещё не исполнилось четырёх? Желая успокоить в первую очередь саму себя, Кристина осторожно коснулась его плеча. Мальчик даже не вздрогнул.

— Джеймс? — позвала она. — Джеймс, пора спать.

Он не отозвался.

— Джеймс, милый, уже поздно, — постаралась улыбнуться Кристина. — Тебе не кажется, что пора ложиться?

— Нет, — покачал головой мальчик. — Я не хочу.

Против этого «я не хочу» доводов никогда не было.

Кристина вздохнула, подвинулась ближе к сыну и приобняла его за плечи. Лишь тогда он очнулся, часто-часто заморгал, повёл плечами и отшатнулся, будто испугался её прикосновения. От этого стало попросту больно, но она не подалавиду.

— Ладно, если не хочешь, чтобы я тебя трогала, я не буду. Но, может, всё-таки пора спать, а?

— Нет, не пора.

— Тебе снятся кошмары? — Он покачал головой. — А в чём тогда дело? Ты расстраиваешь меня, зайчонок.

— Ну и что? — совершенно равнодушно отозвался Джеймс. — Мне всё равно. Уйди.

Кристина замерла, стараясь сдерживать себя, однако ей уже хотелось прикрикнуть на него. Она редко позволяла себе повышать голос на сына, но сейчас… Обида, злость, недоумение, возмущение загорелись в душе и потребовали срочного выхода, до боли раздирая грудь.

Ему всё равно.

Каждый раз, стоило ему сказать что-то такое, Кристина вспоминала времена, когда Джеймса ещё не было на свете. Тот день, когда она узнала, что беременна, перевернул её жизнь. Поначалу она не поверила: у неё была сильная задержка лунной крови во время войны, как утверждали лекари, от сильного эмоционального напряжения и потрясения, и мысль о том, что она может ждать дитя, показалась ей нелепой.

Но, что бы она ни думала себе, ничего не изменилось: несмотря на все свои опасения и догадки, Кристина забеременела, и эта новость была встречена ей далеко не с ликованием. Она испугалась. Испугалась за себя и ребёнка, испугалась грядущей боли и небывалой ответственности, которая всегда падает на плечи женщины, становящейся матерью. Но Кристина прекрасно понимала, что им с Генрихом нужен наследник, который примет Эори в законное владение после её смерти — и тогда род Коллинзов не вымрет, не сольётся с родом Штейнбергов окончательно.

В общем, выбора не было, и она решила пожертвовать всем, чем только нужно было пожертвовать, и родить этого ребёнка.

Хотя жертвовать почти ничем не пришлось. Да, вынашивать было трудно, в первые месяцы Кристину жутко тошнило, потом начал расти живот, разболелась спина… И роды были хоть и не сильно длинные, но всё же ожидаемо болезненные. И её страх только усилился. За восемь месяцев, что прошли от известия о беременности до родов, за всё это весьма долгое время она так и не смирилась. Не ощутила себя готовой. Особенно страшно было первое время после родов — страшно и в то же время как-то необычно. Кристина пыталась осознать, что сделала, что произошло, и это осознание вселяло в неё какую-то странную эйфорию. Раньше она и подумать не могла, что способна на такое… Создать и произвести на свет новую жизнь, отдельного человека — просто немыслимо. Казалось, что на такое разве что Бог может быть способен.

Но эйфория быстро сменилась страхом. Видимо, не напрасным. Не получалось у неё воспитывать Джеймса, раз он сейчас говорит такое.

Но ведь он ребёнок… Маленький мальчик, которого беспокоит нечто непонятное и пугающее, просто он отчего-то не хочет делиться этим. Видимо, не доверяет ей, или слишком сильно расстроен, или… Всё это было очень подозрительно, очень пугающе, и Кристина совершенно не знала, что с этим делать.

В дверь вдруг негромко постучали, вырвав её из размышлений, и через мгновение в комнате показалась Грета.

— Мледи, письмо ваше отправили, — сказала она, поклонившись.

Кристина бросила на неё усталый взгляд и благодарно кивнула, заметив, что служанка смотрит на госпожу и её сына с сочувствием. Да, уж кому, как не Грете, знать, какой Джеймс сложный ребёнок…

— Разбери его вещи, пожалуйста, — кивнула Кристина на завешенный различной детской одеждой стул. Джеймса пока ещё невозможно было приучить к порядку: когда он пытался раздеться сам, то всю одежду складывал куда попало. — Слушай, может, тебе сказку рассказать? Под них ты обычно быстро засыпаешь, — с улыбкой предложила Кристина, не зная, как ещё попытаться уложить сына. Он ведь так всю ночь может просидеть, а утром будет капризничать, плакать из-за того, что не выспался… И ведь не объяснишь ему, что его недосып целиком и полностью зависит от того, насколько рано он лёг. Она правда беспокоилась за его здоровье, но Джеймс этого явно не понимал.

— Нет! — отрезал он громко, таким гневным голосом, что Кристина невольно отшатнулась. — Мне надоели твои сказки, я их ненавижу, уйди отсюда!

— Подумай, что сказал бы твой отец! — отозвалась она, чувствуя, как сердце разрывается от боли. У неё уже не осталось никаких доводов.

— Его здесь нет, он ничего не скажет. — Джеймс улыбнулся — почти незаметно, но как-то зло, торжествующе, будто… Кристина даже не знала, с чем сравнить. Будто был безмерно рад отсутствию Генриха, будто надеялся, что тот не вернётся.

— Я накажу тебя, — вздохнула она, прикладывая ладонь к начинающей гудеть голове. Сколько она уже ведёт этот бесплодный разговор? Полчаса или пару минут?

— Ты всегда так говоришь, — продолжал улыбаться мальчик, — и никогда не наказываешь.

— Ты обычно мне таких веских поводов не давал… Грета, принеси ремень.

— Мледи? — Служанка оторвалась от уборки и взглянула на неё с недоумением.

— Грета, принеси мой ремень! — Голос прозвучал на удивление твёрдо, уверенно, хотя Кристина ожидала, что он сорвётся на крик. Она отвела взгляд, посмотрев на свои ноги, что едва доставали до застеленного ковром пола.

На самом деле бить Джеймса она не собиралась. Напротив, при мысли о том, что её сыну может быть больно, что эту боль ему причинит она сама, становилось невыносимо, тошно, страшно, её начинало трясти… Но всё же она надеялась, что такая угроза его припугнёт. Он и правда чуть сжался, улыбаться перестал, веки его задрожали… Все мысли о наказании мигом исчезли, а сердце заполнила болезненная жалость. Чего ему не хватает? Почему он несчастлив? Почему недолюбливает мать, не признаёт авторитет отца? Сам он не говорил, а Кристина не владела телепатией, чтобы понять это без слов.

Может, с возрастом он ещё изменится. Осознает, какую боль причиняет матери, поймёт, что его поведение неприемлемо, что он не должен так себя вести… Очень хотелось в это верить, но Кристина не знала, как его к этому подтолкнуть. Она делала всё, что могла, но у неё почти ничего не получалось.

Грета пожала плечами и направилась к выходу из спальни, но Джеймс, сжавшись ещё сильнее, испуганно пролепетал:

— Нет, не надо, просто я… я…

— Хорошо. — Кристина вздохнула и поднялась с кровати. — Грета, уложи его, я устала. Спокойной ночи, Джеймс.

Ей пришлось приложить немало усилий, чтобы не взглянуть на сына, покидая детскую.

* * *

Грета застала её плачущей.

— Кажется, уснул, мледи, — начала она с улыбкой, заходя в спальню госпожи, но, увидев, что Кристина, ещё не переодетая, громко рыдает, уронив голову на стол, осеклась. — Ну чего вы, ваша милость? — Она застыла посреди комнаты, не решаясь ни подойти к Кристине, ни выйти. — Когда маленькие-то, они все такие строптивые… В три года-то особенно начинается…

Кристина не ответила, пытаясь справиться со слезами, но ничего не получилось: они продолжали течь против её воли, а горло сдавили мерзкие рыдания. Кажется, рукав её платья вымок насквозь.

— А с ремнём вы зря, мледи, — продолжила причитать служанка. Она была уже в возрасте, и учить её говорить правильно было бесполезно. — Но всё-таки да, надо бы построже…

— Я не могу, — глухо проговорила Кристина, не поднимая головы. — Я бы не стала его бить, просто припугнула. Я не знаю, что с ним делать, я… — Она не договорила и снова разрыдалась.

Через мгновение она услышала тяжёлые шаги Греты, которая всё же решилась подойти к госпоже поближе.

— Может, вам, это, к священнику-то? — предложила она тихо, будто все разговоры о вере в стенах Эори были запрещены.

— Ты думаешь, я не обращалась? — горько усмехнулась Кристина, поднимая голову. — Все они говорят, что это за мои грехи наказание… Но это же мои грехи! Почему страдает другой человек, тем более ребёнок? Я не понимаю этих святых отцов, они говорят нелогичные, противоречащие здравому смыслу вещи… Если Бог за грехи родителей карает детей, то о каком милосердии и всепрощении тогда может идти речь?

Она и правда задумывалась об этом, особенно когда Джеймс начал давать первые поводы для беспокойства, и в итоге обратилась к настоятелю замкового храма, но его ответы её не устроили. Неужели за все грехи, что она совершила, ей придётся каяться всю жизнь, а отвечать за них будет её ребёнок? Но почему? В чём он-то виноват? Ведь это так глупо, так неправильно… Святые отцы уверяют, что Бог милостив и справедлив, но всё это не было похоже на проявление его милости и справедливости. Скорее это напоминало медленную мучительную пытку, садистскую и жестокую.

— А вы поищите других, может, они что-то дельное скажут, — возразила Грета, отходя, чтобы Кристина смогла встать, и тут же принялась расшнуровывать ей платье. — Это в замковой церкви они, может, разъелись на господских харчах, вот и несут всякую чушь, лишь бы от них отстали да заплатили побольше… Вы поищите кого-нибудь на окраинах города. У кладбища маленькая деревянная церквушка есть, новая, на месте той, что в войну сожгли. Там священник-то пожилой очень, мудрый, всегда советы хорошие даёт… Я туда-то и хожу на мессы, вы бы тоже сходили, мальчика бы сводили…

— Хорошо, спасибо, Грета, — улыбнулась Кристина, едва заметным движением вытирая последнюю слезинку. Когда шнуровка платья совсем ослабла, она повернулась лицом к своей собеседнице. — Этот старый пузатый хрен из замкового храма ещё что-то про одержимость говорил, — вспылила она. — Вообще, я что-то чувствую, но… Нет, это не магия, магию ни с чем не спутать. Хотя эта сила в человеке может раскрыться в любой момент, но сейчас у него ничего такого точно нет.

В себе она почувствовала магическую силу в девять лет, когда умерла мама. Один из отцовских советников, разбирающийся в колдовстве, объяснял это сильным эмоциональным потрясением, и многие книги это подтверждали. Впрочем, магия — вещь непредсказуемая, она могла проявляться в человеке даже с рождения: бывало, что двигать предметы силой мысли ребёнок мог раньше, чем ходить.

Кристине не хотелось бы, чтобы Джеймс был магом. Уж слишком велика ответственность, слишком тяжела ноша… И кто знает, как он, с его-то характером, будет распоряжаться этой силой.

Однако всё же после слов священника об одержимости она задумалась. Присмотрелась, прислушалась… И её колдовское чутьё подтвердило: с Джеймсом что-то не так. Но что именно, она понять не могла. И никто не мог.

Но и покорно терпеть Кристина тоже не собиралась.

Так уж вышло, что большая часть её жизни представляла собой бесконечную битву — за свою землю, за своё счастье и спокойствие. А теперь ещё и за счастье и спокойствие сына… Его что-то мучило, терзало, причиняло боль — и ей самой тоже, потому что наблюдать за этим странным состоянием мальчика, в котором смешивались злоба, невыразимая печаль и полное равнодушие ко всему миру, было попросту невыносимо.

Что с ним? Если Бог существует, то об этом знает только он.

Но Кристина была готова побороться с ним за это знание, а также во что бы то ни стало найти решение и помочь своему сыну и себе.

* * *

Хельмут вышел во внутренний двор Эори подышать свежим воздухом. Прохладный валандисский^[9] день, обвитый лёгким ветерком, запахом постепенно покрывающей деревья листвы и проклюнувшейся из-под земли травы, был в самом разгаре. Стоило ценить эту прохладу и свежесть: вот-вот наступит геужес^[10], самый конец весны, а Хельмут привык, что это время бывало душным и жарким. Хотя тут, в Нолде… Кристина усмехалась и говорила, что уж в геужесе-то точно жары можно не ждать. Пожалуй, в середине лета, в лиеписе^[11], на седмицу-другую…

Хельмут тоже попытался усмехнуться этим мыслям, но вместо этого, как ему показалось, губы искривились в болезненной гримасе. Ему нужно было сделать хотя бы один полноценный вдох, наполнить лёгкие весенним воздухом, чтобы избавиться от непонятного удушья, сковавшего нутро, но… Не вышло. Тоска в душе, как водоворот, поглощала все силы и желания, в том числе и желание жить. Да и никакой души там уже, наверное, и не было — лишь чёрная дыра, засасывающая в себя всё светлое и живое.

Не сразу Хельмут обнаружил, что внутренний двор был заполнен гвардейцами — тем отрядом, который готовился к скорому походу до границ с Кэберитом. В руках у них были копья и щиты, и они по очереди отрабатывали выпады, удары и блоки. Над ровным строем гвардейцев раздавался, к удивлению, женский голос, звонкий, высокий, совершенно не соответствующей внешности его обладательницы.

Хельмут присмотрелся, прислушался и убедился в своей догадке: тренировкой руководила герцогиня Вэйд.

Она выглядела величественно и внушительно, и нечего удивляться, что гвардейцы её слушались. К тому же Кристина наверняка сказала им, кто будет возглавлять их во время грядущего задания. Посему и упражняться во главе с капитаном гвардии им смысла не было: Альберта должна понять, с какими людьми ей придётся иметь дело, насколько хороша их подготовка, как они обращаются с оружием, и всё в таком духе.

Хельмут засмотрелся, облокотившись о дверной косяк, и вскоре обнаружил, что герцогиня тоже на него поглядывает. Не хотелось её отвлекать, но и возвращаться в замок его тоже не тянуло: находиться в одиночестве в четырёх стенах было невыносимо. Похожие чувства Хельмут испытывал дома: несмотря на то, что Штольц покинул всего один человек, там было безумно пусто. Да, там то и дело слышались разговоры слуг, раздавался звонкий смех Хельги или плач Эрнеста… Да, по крепостным стенам всё так же расхаживали стражники, по внутреннему двору бегали служанки, в конюшнях занимались своими делами конюхи, на кухне, в городке у подножия замка, дальше, в деревнях, церквах, вассальных крепостях — везде кипела жизнь.

Но только не для него. Хельмут остро ощущал эту пустоту, что накрыла его дом с исчезновением Софии. Там стало холодно, темно, в коридорах заметался сквозняк… Там всё перевернулось — и это было невыносимо. Хельмут чувствовал, что его сердце было расколото, что его душа разрывалась на части — а в мире вообще ничего, совершенно ничего не изменилось.

Поначалу он даже задумывался о том, чтобы попросту сбежать из Штольца в Даррендорф, прихватив Эрнеста, — он боялся надолго оставлять Роэля одного. Младшего брата Софии он считал едва ли не родным человеком: вспоминались детские мечты иметь именно младшего брата, а не сестру. К тому же мальчики могли бы играть вместе, Эрнест бы рос вместе со старшим другом, и пусть тот при этом приходился ему дядей. А Хельга… Её общество с каждым днём тяготило Хельмута всё сильнее. Вот он и захотел сбежать, но потом понял, что это глупо, неразумно и по-детски. Пусть уж лучше она бежит, если ей что-то не нравится. В конце концов, своё наследство он ей не передавал, в Штольце правитель — он, а Хельга просто заигралась в правящую баронессу, ибо слишком уж часто ей приходилось быть его наместницей. Ничего, больше такого не повторится. Пора бы ему окончательно остепениться, перестать ребячиться, отлынивать от дел и взять власть в феоде полностью в свои руки.

Вдруг Хельмут услышал звуки щелчков пальцами, и образ родного замка из желтоватого камня, что стоял перед его глазами последние несколько минут, тут же растаял. Зато он увидел лицо герцогини Альберты: холодные серые глаза, один из которых пересекал старый розоватый шрам, в недоумении поджатые губы… Это она щёлкала пальцами перед его лицом, пытаясь вернуть в реальность из плена воспоминаний. Да уж, этикет и такт — это точно не про неё… Впрочем, подобная простота и прямолинейность, обычно не свойственные герцогиням и вообще дворянкам, Альберте лишь прибавляли очарования.

— Вы в порядке? — с тревогой в голосе спросила она. — Вы уже минут пятнадцать так стоите, не двигаетесь, как каменный истукан…

— Да я просто… задумался, — пожал плечами Хельмут и вновь попытался улыбнуться — и вновь у него ничего не вышло.

— Я сперва подумала, что вы хотели к нам присоединиться, — Альберта осмотрела его с ног до головы придирчивым взглядом, — но всё-таки ваша одежда не вполне подходит для тренировок.

И правда, его чёрный бархатный камзол и украшенная кружевом фиолетовая рубашка наверняка бы пострадали, даже если бы он просто решил пострелять из лука — что уж говорить об упражнениях с мечами и копьями. О том, что учебный бой сегодня был нешуточным, свидетельствовали разного размера дыры на сером стегаче Альберты — поверх него она накинула чёрную бригантину, руки её были защищены наручами, а ноги — набедренниками и наколенниками, немного ржавыми, но для тренировки вполне годными.

— Нет-нет, я просто… ещё и засмотрелся… на вас. — Пожалуй, это прозвучало странно, словно он пытался оказать Альберте двусмысленные знаки внимания. И в то же время это было правдой.

Герцогиня Вэйд очень отличалась от Кристины как внешне, так и в плане техники ведения боя, и Хельмуту было любопытно понаблюдать за ней. Однако невесёлые мысли и воспоминания о доме помешали этому, разбередив рану в груди и вызвав такую боль, которая могла бы сравниться лишь с сожжением заживо, наверное…

— О, мне очень приятно ваше внимание. — Альберта сделала наигранно-нелепый реверанс и кивнула в сторону оружейной. — Проводите меня? А то все мои солдаты уже разошлись, оставили даму без сопровождения, такие-сякие…

Всё-таки её позитивный настрой немного притуплял боль. Хельмут даже пожалел, что они раньше не познакомились ближе.

Они пошли через мощённый булыжником внутренний двор к оружейной. Ветер шевелил соломинки под ногами, серые облачка бежали по небу, и даже здесь, на холме, за толстыми крепостными стенами был слышен шум Нижнего города. Однако голос Хельмута легко перебил этот шум — он сам не ожидал, что скажет это вслух, но всё-таки сказал:

— А вам, герцогиня, мужское внимание наверняка надоедает?

— В мирное время — да, — отозвалась она. — А на войне как-то… как-то не до этого, знаете ли. Да и я слишком хорошо знаю мужчин и умею избавляться от их назойливости.

— Неужели? — поднял бровь он во вполне искреннем изумлении.

— Вот уже много лет под моим началом находятся десятки и сотни мужчин, с которыми мне приходилось ходить в бой плечом к плечу и сосуществовать в мирное время, — пожала плечами Альберта. — И все они, буквально все поначалу недооценивали меня — именно на этом и было основано их повышенное внимание ко мне. Но потом… — Она едва ли не оскалилась. — Я доказала им, чего стою.

— Но вы же всё равно не будете утверждать, что сильнее какого-нибудь обобщённого мужчины, — зачем-то возразил Хельмут. Ему не хотелось спорить о чём-то подобном (да вообще ни о чём), но слова сорвались с его языка едва ли не против его воли — такое и раньше случалось, но давно… в лучшие дни.

Они зашли в оружейную, освещённую парой факелов. Альберта поставила копьё к стене, меч повесила рядом и принялась снимать набедренники. Она ничего не ответила Хельмуту, и он решил, что она обиделась. Наверное, стоит извиниться, но… вдруг герцогиня резко повернулась к нему лицом — в глазах её читался вызов.

— Хоть вы и при параде, давайте проверим, — предложила она.

Хельмут приподнял бровь, не понимая, к чему она клонит. А Альберта резкими шагами подошла к стоявшему в дальнем углу оружейной стола: на нём лежал добрый десяток различных кинжалов и ножей, и герцогиня стремительным жестом смахнула их все на пол. Затем она оперлась правым локтем о стол и пошевелила пальцами. Лишь тогда Хельмут понял, на что она намекала.

Решив не думать и не взвешивать всякие «за» и «против», он снял камзол, на ходу повесив его рядом с мечом Альберты, приблизился к столу и, опершись о стол локтем, схватил её за руку.

Поначалу ему легко удавалось давить на её руку, и Хельмут даже поверил, что прижмёт её к столу почти без труда… Но герцогиня как-то странно улыбалась, вызов в её глазах не угасал — он смешивался с задором, с предвкушением, с азартом — поистине охотничьим… И вскоре Хельмут ощутил, как её ладонь упирается в его ладонь, и их руки замерли в диком напряжении.

Кольцо на его среднем пальце тускло блеснуло (он подумал, что стоило бы его снять — наверное, металл будет натирать кожу и ему, и Альберте, — но уже было поздно); герцогиня нервно сдула со лба выбившуюся из хвоста седую прядь… Она сжала зубы, нахмурилась, на её шее стали отчётливее виднеться вены… Хельмут подумал, что он сейчас выглядит, наверное, примерно так же. С одной стороны, жаль, что у этой их внезапной борьбы нет зрителей, а с другой… хорошо, что нет.

Напавшая на него в тот день задумчивость отвлекала от сцеплённых в жёсткой схватке рук, и со временем он понял, что сил у него всё меньше и меньше. Альберта давила на его ладонь беспощадно, сжимала её так, словно хотела раздробить кости… Их руки тряслись, зубы скрипели, брови сходились на переносице, и сколько это длилось, не знал никто. Но со временем Хельмут начал сдаваться: его рука оказывалась всё ближе к столу, причём не сверху, как ему бы хотелось, а снизу — Альберта налегала на неё всё сильнее, на её искусанные губы вернулась улыбка, глаза заблестели, и когда Хельмут почувствовал прикосновение досок стола к тыльной стороне кисти руки, герцогиня торжествующе, заливисто рассмеялась.

— Я вижу, вы последнее время не в форме, — с сочувствием в голосе сказала она, потряхивая уставшей рукой. — Ладно, один поединок ничего не решает. Вот вернусь — может, на мечах побьёмся? Попробуете взять реванш.

Хельмут набросил на плечи камзол. Правая кисть побаливала, ныла, словно её сжимала не рука женщины, а стальные клещи.

Однако он с детской радостью обнаружил, что боль в руке оказалась сильнее боли в груди, которая терзала его весь день. Точнее, нет — она терзала его целый год, то угасая, то загораясь вновь, и сегодня она горела особенно сильно. Но потом он отвлёкся, забылся благодаря этому внезапному поединку, и вот… Физическая боль в кои-то веки оказалась сильнее душевной, и это, можно сказать, приносило ему неподдельное удовольствие.

— Кстати, об этом, — спохватился Хельмут.

Мысль, терзавшая его всё время после недавнего разговора с Кристиной, во время которого она и поручила Альберте сопроводить Джойса до границ, потребовала немедленного устного воплощения. Уж кому-кому, а герцогине Вэйд он мог бы довериться… Хотя бы просто поделиться с ней этой мыслью, а уж присоединяться к нему или нет — пусть решает сама.

Хельмут подошёл ближе к Альберте, так, словно желал прижать её к стене, отчего она посмотрела на него с недоумением и даже толикой испуга. Неужели решила, что он сейчас отомстит за поражение?

Седая прядь вновь упала на её лоб, но она не стала её убирать.

— Неудивительно, что леди Кристина доверила столь важную миссию именно вам, — начал Хельмут вкрадчиво. Очередная улыбка, невольно коснувшаяся его губ, на этот раз вышла совершенно искренней и, как ему хотелось верить, не уродливой. — Только такая сильная женщина, как вы, может справиться с бандой наёмников. Думаю, миледи будет довольна… и не очень расстроится, если Джойс внезапно упадёт в какой-нибудь овраг и свернёт шею.

Последние слова Хельмут прошептал — на случай, если снаружи у дверей оружейной кто-то стоит. Но Альберта его услышала, о чём свидетельствовали округлившиеся глаза, в которых засветилось ещё больше недоумения, а испуг стал откровенным.

Она не могла не понять его намёка, и он, кажется, ей не понравился…

Или нет? Внезапно её искусанные, обветренные губы изогнулись в сдержанной улыбке, брови приподнялись, и в целом Альберта как будто вся засветилась.

— Я… думала об этом, — призналась она и сделала шаг вперёд, приближаясь к Хельмуту настолько, что её грудь, затянутая в плотную стёганку, прижалась к его груди. — И будьте уверены, ваша светлость, — ещё шире усмехнулась она и посмотрела на него исподлобья, заговорщически, искрящимся в предвкушении взглядом, — я ни за что ничего подобного не допущу.

Глава 6

На следующий день после отъезда Альберты, Джойса и всей его шайки Кристина захотела выбраться на охоту — так своеобразно отметить избавление от назойливого дяди. Хельмут поддержал её идею: она собиралась идти не на кабана или оленя, а на зайцев; он, в свою очередь, давно не брал в руки любимое оружие, хватку терять не хотелось, так что стоило бы наверстать упущенное. Да и почему бы не провести с Кристиной ещё немного времени, прежде чем уехать домой? С одной стороны, задерживаться нельзя: скоро начнутся посевы, и вместе с ними у крестьян возникнет ещё больше трудностей, чем обычно. Они пойдут к своему господину с прошениями и челобитными. А ещё дома ждут сын и сестра… Или, может, сестра не ждёт, но это не значит, что домой возвращаться не надо.

В утро охоты пришлось немало побегать по лесу — как и хотела Кристина, пошли с гончими на зайца. Собаки без труда отыскали свежие следы в рассветной прохладе. Солнце уже выглянуло из-за горизонта, оранжевые тонкие лучи несмело пробивались сквозь стволы деревьев, покрытых нежной весенней листвой, падали на зелёную траву и первые солнечные одуванчики. Воздух с утра был довольно холодным, в кронах танцевал слабый ветерок — впрочем, ему хватило сил разогнать набежавшие с вечера тучки, оттого небо было чистым, светло-голубым, таким далёким и высоким…

Возможно, София сейчас именно там — наблюдает за ним свысока…

Хельмут сильно сжал указательным и средним пальцами тетиву, так, что даже плотные перчатки для стрельбы не спасли от боли. Но боль немного отвлекла от мыслей, которым на охоте не место. А на мозоли плевать, к ним привыкать не придётся.

Вскоре в лесу раздался заливистый лай — гончие обнаружили заячью лежанку. И ещё через некоторое время охотники получили несколько довольно-таки увесистых тушек, пронзённых меткими стрелами. Подстрелили также несколько белок, совершенно бесстрашных и наглых, которые так и скакали по ветвям раскидистых елей.

Хельмут, по своему обыкновению, попал в глаз — чтоб шкурку не портить.

Пока победители распределяли между собой трофеи, Кристина тихо отошла к краю поляны, где они расположились. И Хельмут сразу заметил, что всё утро женщина ходила как в воду опущенная, кажется, даже ни разу не улыбнулась, а на все вопросы отвечала коротко, односложно, порой невпопад.

— Что-то не так? — поинтересовался Хельмут, подойдя к ней. Сзади раздался смех охотников, но Кристина не обратила внимания, даже не шелохнулась.

— А? — отрешённо выдохнула она. — Прости, что ты сказал?

— Я спрашиваю, всё ли в порядке? — терпеливо повторил Хельмут.

Кристина несмело оглянулась, зябко закуталась в свой чёрный плащ, скреплённый спереди двумя тесёмками. Выражение её лица было совершенно испуганным, будто она увидела в глубине леса русалку, упыря или волка-оборотня. Хельмут даже на всякий случай взглянул вперёд, но никаких тревожных признаков появления лесной нечисти не обнаружил. Тут вроде бы даже обычных волков нет, что уж там… Только зайцы, белки да птицы. Чего же она так испугалась?

— Да я о Джеймсе думаю, — невесело усмехнулась Кристина, сделав пару шагов вперёд, словно желая скрыться среди деревьев от навязчивых вопросов. — Зря я сегодня поехала… Он явно чем-то обеспокоен, а что именно его мучает — не говорит. И утром тоже был такой… испуганный, что ли… — Она покачала головой и отвела взгляд. Хельмут смотрел на неё внимательно, выражая свою заинтересованность, а вот она глядела не на него, а вниз — будто лесная подстилка волновала её больше всего на свете. — Даже не злился на меня, — вдруг в голосе её зазвучал яд, — не огрызался…

— А обычно он часто злится? — спросил Хельмут.

— Ты не представляешь… — Сделав паузу, она добавила твёрдо, но тихо: — По-моему, он меня ненавидит.

С этими словами Кристина как-то странно повела плечами, заморгала, и он понял, что она пытается справиться со слезами.

— Я думаю, тебе просто кажется, — попытался он её приободрить, хотел сначала коснуться плеча, но отчего-то не решился. — То, что он растёт не таким, как ты хочешь… Это ведь ожидаемо. Он — человек, хоть и маленький, а не кусок глины, из которого можно вылепить всё, что тебе заблагорассудится.

— Ну, да, — кивнула Кристина, делая ещё пару шагов вперёд, как-то воровато оглянулась — видимо, не хотела, чтобы остальные охотнки услышали их разговор, но они не обращали на беседующих господ никакого внимания, — но он ведёт себя… неправильно. Не так, как другие дети. Я ни разу не видела от него любви и ласки, он жмётся ко мне лишь тогда, когда ему страшно. А Генриха он вообще как будто за родного не признаёт… Я не знаю, что с этим делать.

Она резко взглянула на Хельмута, и тот вздрогнул: Кристина, не выдержав, заплакала — тихо, совсем сдержанно, не всхлипывая, не шмыгая носом. Слезинки медленно, по одной, текли из её помутневших глаз, и губы дрожали, но больше ничего не выдавало тех эмоций, что испытывала она сейчас.

Стало безумно жалко её — такую маленькую, хрупкую, с растрёпанной косой, кутающуюся в плащ и неуверенно переминающуюся с ноги на ногу. Хельмут сначала подумал, что от холода. На Кристине была серая льняная рубашка с меховой жилеткой, чёрный плащ, плотные коричневые штаны — всё это для сегодняшней погоды не было слишком лёгким. Но она всё равно ёжилась и дрожала.

Значит, не от холода.

Захотелось её обнять, прижать к себе и помочь унять эту дрожь, но Хельмут сдержался — если бы Кристина сейчас в этом нуждалась, то наверняка дала бы понять.

— А как Эрнест? — поинтересовалась она вдруг наигранно беспечным тоном. — Сколько ему уже?

— Год, — напомнил Хельмут со вздохом. Теперь каждые именины сына будут напоминать ему и о другой годовщине. — Когда я уезжал, он уже вполне смело ходил и лепетал… Скоро начнёт вопросы задавать…

Теперь он сам подался вперёд, заходя в сень деревьев, куда солнечные лучи проникали хуже. Кристина прошла за ним, и лесные тени окутали их со всех сторон, а запах хвои и травы стал явственнее и чище, нетронутый человеческим присутствием. Тут Хельмут тоже почувствовал более сильную прохладу — даже под рубашкой и шерстяной жилеткой с кожаными вставками тело покрылось мурашками. С каждым шагом стрелы в колчане за его спиной гулко стучали друг о друга, а оперенье едва слышно шелестело.

— Прости, — выдохнула вдруг Кристина. — Не стоило напоминать тебе об этом.

— Да нет, ничего, — покачал головой Хельмут. — С годовалым ребёнком сложно, но… я ожидал худшего, — хмыкнул он, чуть запнувшись. — Почему-то так сложилось, что отец обычно не принимает участия в жизни младенца, но я стараюсь, делаю, что могу. Всё-таки у Эрнеста, кроме меня, никого нет.

Кристина понимающе кивнула и больше не задавала вопросов.

Хельмут и правда по мере сил старался участвовать в воспитании маленького сына, уделял ему столько времени, сколько мог, и даже немного ревновал его к Хельге, которая если и не стремилась заменить ребёнку мать, то просто проводила с ним каждый свой свободный час. Но она ведь всего лишь тётя, куда более дальняя родственница, чем отец. Она не должна оспаривать права Хельмута быть самым близким Эрнесту человеком. Он бы взял сына с собой в Эори, будь тот постарше. Но пришлось оставить его на попечение Хельги — скрепя сердце, без рьяного желания. И сейчас он очень скучал. Пустота, что разорвала его жизнь после смерти Софии, будто увеличилась в разы. И какой бы хорошей Кристина ни была, она не могла заполнить эту пустоту.

— Так странно, — вдруг негромко произнесла она, — Джеймс родился вполне легко, его появление на свет не стоило никому жизни, и всё же мы с ним несчастливы. А Эрнест… — Она вздрогнула, осеклась и добавила: — Ты так его любишь, и он тебя, видимо, тоже?

— Не думаю, что он пока осознаёт, что такое любовь, — пожал плечами Хельмут, — но да, он очень милый. И в смерти Софии я его вовсе не виню, у меня и мысли такой не было… Хватило опыта с Хельгой. Мне понадобились годы, чтобы понять, что в смерти мамы она не виновата, а вот в первые месяцы я её вообще ненавидел… — Он покачал головой, чувствуя на себе пронзительный взгляд Кристины. — Что поделать, я был пятилетним маленьким дурачком. Но на этот раз всё иначе, и ничего, кроме любви, я к Эрнесту чувствовать не могу.

— Наверное, это ожидаемо, ведь… — Кристина вдруг замолчала, с её губ мгновенно пропала лёгкая улыбка, а взгляд стал тревожным, неуверенным. — Ведь ты и Софию очень любил, правда?

— Словами не передать.

Улыбка вышла у него невольно, потому что он на мгновение забыл о том, что его жена мертва, и даже поначалу не понял, почему Кристина говорила о ней в прошедшем времени. Странно, ведь прошёл год, а он так и не прекратил забываться, отстраняться и неосознанно, против воли убеждать себя в том, что ничего не изменилось.

И он до сих пор прекрасно помнил Софию — всю, в мельчайших деталях, от осенних рыжих волос и изумрудных глаз до тонких белых пальцев… И тем больнее было осознавать, что всё это сейчас тлеет в склепе, превращаясь в пепел и пыль.

— А ты попробуй, — вдруг предложила Кристина. — Попробуй передать словами. Я понимаю, что тяжело, но, поверь мне, если ты расскажешь, может стать полегче.

Хельмут сделал глубокий вдох — рассказ предстоял долгий и крайне тяжёлый.

* * *

Со дня свадьбы прошло два года, а София всё никак не могла забеременеть. Большинство лекарей не сомневалось: налицо бесплодие, и с этим ничего не поделать. Есть, конечно, травы, которые помогают женщине зачать, но раз уж за два года ни одна настойка, ни одно зелье не подействовало… И София почти отчаялась и потеряла всякую надежду. Даже молиться перестала, хотя раньше каждый вечер зажигала в комнате свечу и замирала перед ней на несколько минут, потупив взор и сложив руки. Бог, природа, ещё какая-то могущественная сила — всё казалось ей бессильным против того, что говорили лекари. А говорили они не без оснований.

Но Хельмут сдаваться не собирался. Они так мечтали о ребёнке, так надеялись, так ждали — и всё это должно оказаться напрасным? Неужели она готова так просто позволить их мечтам разбиться, разрушиться и повернуть жизнь не туда, куда они хотели? Хельмут не мог этого допустить.

Они старались делать вид, что всё в порядке, что нужно просто чуть-чуть потерпеть… Но время шло, терпение их обоих подходило к концу, и ничего при этом не менялось. В народе уже давно ползли слухи, что его светлость наследника, видимо, никогда не дождётся, а Хельга качала головой и сочувственно вздыхала каждый раз, когда София обнаруживала кровавые пятна на своей простыне.

И если жена ощущала скорее досаду и отчаяние, то Хельмут злился. На себя, на Хельгу с её совершенно лишним, никому не нужным сочувствием, на лекарей, которые только и делали, что разводили руками… На Софию он злиться не мог — просто не получалось, глядя в её печальные бездонные глаза, на неё злиться. Да и в чём она виновата? Ей ещё хуже, хуже всех в этой ситуации, потому что клеймо бесплодной наложили именно на неё.

То лето, светлое, тёплое, но не жаркое, они проводили в Даррендорфе, окружённом долгим хвойным лесом, что простирался далеко на юго-восток, смешиваясь с Ясными лесами, и на запад, до Чёрного моста. Иногда шли дожди, поливая урожай, обещающий быть обильным, и всюду кипела жизнь. Лес манил к себе свежим запахом хвои и земли, яркостью зелени, бесконечными просторами, похожими на изумрудный океан. Хельмут решил приехать сюда, потому что в Штольце София целые дни коротала у окна за вышивкой и чтением, ни на кого не обращала внимания и почти ни с кем не разговаривала, даже с мужем. Ему же хотелось как-то расшевелить жену, пробудить её к жизни, но она не отзывалась, продолжая молча смотреть на него с печалью, в которой угадывалась толика укоризны. И он решил, что ей стоит съездить домой, увидеться с братом, взглянуть наконец на родные места…

София согласилась с явной неохотой, но в день отъезда её настроение резко улучшилось: она много смеялась и улыбалась, на прощание звонко расцеловала ошеломлённую Хельгу в обе щёки, не выпускала руку Хельмута из своей… Он, конечно, обрадовался таким приятным изменениям, но всё же почуял в этом что-то подозрительное. Слишком внезапно она стала такой радостной, счастливой и беззаботной; слишком внезапно пропали тоска и отчаяние из её взгляда.

Хельмут побоялся спросить, в чём дело. Подумал, что если бы она всё же забеременела, то он узнал бы об этом первым — вряд ли Софии хватит воли сдерживать внутри себя эту новость, просто тихо сияя. В общем, вопросы подождут. Она сама скажет, когда захочет.

Первый день в Даррендорфе прошёл спокойно, если не брать в расчёт небольшой пир по поводу возвращения Софии. Роэль был искренне рад сестре: в последний раз в Штольц с ней он не ездил, изъявив желание остаться в родном замке и прекратить бесконечные путешествия туда-сюда.

Все надеялись, что баронесса Штольц задержится в родном замке как можно дольше. И ей действительно пришлось задержаться.

На второй день пребывания дома она захотела проехаться верхом, погулять в лесу, пока было тепло и не дождливо. Хельмут поддержал эту идею: он так давно мечтал провести время наедине с женой, не ощущая кожей её печалей и тревог, глядя в глаза, не слезящиеся от отчаяния, а счастливые, влюблённые — как раньше…

Всегда хочется вернуть это время — «как раньше», но отчего-то не всегда оно возвращается.

Им удалось уговорить чересчур бдительного капитана стражи отпустить их вдвоём, без сопровождения гвардии, они пообещали далеко не заезжать и долго не кататься. Правда, обещание своё, по крайней мере, первое, всё же не выполнили.

Стараясь не выпускать из виду замок на высоком холме, они неторопливо, шагом, ехали по узким тропинкам, что петляли между огромных сосен, раскидистых елей и можжевеловых кустарников. Беззаботно болтали о всяких пустяках, смеялись и шутили, не касались лишь той темы, что больше всего волновала их обоих. Да и окружающая обстановка не очень располагала к серьёзным разговорам: яркие, пронзительные лучи весёлого летнего солнца проникали сквозь кроны деревьев, по которым прыгали, играя, белки, а мимо с жужжанием проносились шмели. По обочине тропинки зеленели заросли крапивы, желтели цветочки чистолиста, откуда-то издалека чувствовался запах свежей воды — наверное, лесное озеро или ручей.

Они решили поехать на запах и вскоре оказались на небольшой зелёной полянке, сплошь покрытой цветками чистолиста. На её краю и впрямь находился небольшой ручеёк, вода его, звеня, убегала на север. Они привязали лошадей возле ручья, чтобы те смогли утолить жажду и отдохнуть, и дальше направились пешком по течению.

София продолжала рассказывать что-то о недавно прочитанной поэме, смеяться и уже совсем привычно держать Хельмута за руку. Тревога и печаль, казалось, улетели прочь вместе с тёплым южным ветерком, но всё же барон Штольц не переставал ощущать в душе это странное чувство подозрительности, недосказанности… Как затишье перед бурей.

С другой стороны, эта прогулка ненадолго перенесла его в те дни, когда они ещё не были женаты. Он вспоминал, как они танцевали на свадьбе Генриха и Кристины — сдержанно, едва касаясь друг друга, — как гуляли вместе по этому же лесу, только куда ближе к замку, под присмотром стражи на стенах и старой наставницы Софии, монахини, которая жила в Даррендорфе на правах старшей няни. Они так же, как и сейчас, разговаривали о книгах, едва заметно улыбались друг другу и взаимно смущались… Это было странно — раньше Хельмут смущения не испытывал, казалось, никогда. Но при виде своей невесты он попросту не мог оставаться прежним. Она изменила его — глупо это отрицать.

Пресловутая буря и правда началась, когда София вдруг замолчала, поняв, что он почти не слушает, и внимательно взглянула на него. Но без строгости, укора и обиды. Её взгляд был несколько замутнённым, будто девушка опьянела, хотя Хельмут мог поклясться, что за завтраком они пили только молоко.

В следующий момент София поднялась на цыпочки и прижалась к его губам своими. Она целовала его так, как не целовала уже давно, и это ему безумно понравилось. Разум заволокла какая-то странная пелена, мир вокруг постепенно исчезал, и вся суть мирозданья сосредоточилась в этой прекрасной рыжей женщине, которая сейчас самозабвенно целовала его, изучала ладонями уже и так вдоль и поперёк изученное тело и пыталась дотянуться до завязок на фиолетовом плаще.

Когда Софии наконец удалось расшнуровать завязки и плащ, ничем не сдерживаемый, упал к его ногам, Хельмут отстранился и хрипло спросил:

— Что, прямо… прямо здесь?

— А ты хочешь потерпеть до дома? — усмехнулась София, кивнув на далёкие, едва заметные башни Даррендорфа.

Он взглянул на неё, коварно усмехающуюся — наверняка она затеяла всю эту прогулку только ради того, чтобы сейчас склонить его к уединённой близости. Не то чтобы Хельмут был против… Он покачал головой, обхватывая её талию и сильнее прижимая к себе. Ещё никогда она не казалась ему столь желанной, столь нежной и прекрасной, особенно в этой дорожной одежде — высоких сапогах, зелёном, выгодно облегающим её талию и грудь котарди, — с заплетённой густой косой длиной до самых ягодиц, затянутых в коричневую ткань штанов, с этим опьянённым страстью взглядом… Или казалась — неважно. Он не помнил о прошлом в тот момент.

Через пару седмиц Софию внезапно затошнило. Потом она ненавязчиво сообщила, что кровь слишком уж задерживается. И только тогда замковый лекарь Даррендорфа, ошеломлённый и растерянный, окончательно утвердил: да, баронесса беременна.

Хельмут был поражён и обескуражен, но в то же время — безмерно рад. Не верилось, что у них наконец-то получилось. Это божье чудо, не иначе. Или, может, всё дело в том, что они зачали ребёнка в лесу, на расстеленном поверх влажной травы плаще, под бесконечными кронами деревьев, слушая журчанье хрустального ручейка?

Впрочем, неважно. Важно то, что у них наконец получилось. Пока ещё не было ничего точно известно, но лекарь предсказывал девочку из-за какого-то расположения звёзд… Они подобрали имена для обоих исходов: если мальчик — Эрнест, а если девочка — Арабелла. Арабелла Штольц — красиво ведь звучит.

Беременность жены проходила легко, она чувствовала себя прекрасно, по её словам, никакой слабости, тошноты и бесконечной усталости почти не ощущала. Они даже съездили в Штольц, и поездка прошла более чем благополучно. Но рожать София решила дома, в Даррендорфе. И Хельмут поддержал её, потому что поддерживал всегда, во всех решениях. Во время её беременности он заботился о ней как мог, проводил с ней каждую минуту своей жизни и чувствовал, что любит её как никогда, и их ещё не родившегося ребёнка — тоже.

И тем болезненнее, тяжелее вспоминалось ему то, что было дальше.

Беременность прошла прекрасно, а вот роды… Хельмут в жизни бы неподумал, что появление на свет нового человека происходит так. Нет, он знал, что это больно, тяжело, что может быть кровь, но… И он, он сам тоже родился так? И Хельга?

Это его пугало, но он ни на секунду не оставил Софию в те сложные часы. Сидел рядом с ней и держал за руку, пока она кричала, плакала и мучилась. На это было невыносимо смотреть, но он смотрел. Он не мог её оставить. И он должен видеть их ребёнка, когда тот родится.

Ребёнок родился часов через десять после начала схваток. И всё это время Хельмут сидел рядом с женой. Было раннее утро, первые блики зари пробрались в комнату, и вместе с этим настала заря жизни для их сына — Эрнеста, как они и хотели. Мальчик был большой, по словам лекаря, абсолютно здоровый… Хельмут с облегчением улыбнулся. Но когда он взглянул на Софию, его улыбка мигом пропала.

Эрнеста забрала Хельга, уйдя с ним в соседнюю комнату, а с Софией остались только лекарь и Хельмут, хотя его вежливо попросили удалиться. Но он остался. Если ей настолько плохо, что она даже не смогла взять на руки своего сына… Не смогла даже голову поднять, чтобы взглянуть на него… Как оставить её одну — лицом к лицу со смертью?

Он помнил, что было очень много крови. Что София с каждой секундой становилась всё бледнее, а из её взгляда постепенно исчезала осмысленность. Лекарь (вся его серая мантия была вымазана кровью) ничего не говорил, даже прекратил свою бессмысленную, жутко раздражающую возню и покачал головой со вздохом. «Она умирает, — понял Хельмут как-то резко, внезапно, будто понимал это всю жизнь, — она умирает, и с этим ничего нельзя сделать». Он знал, что кровь можно остановить почти всегда, забинтовать, наложить жгут, но это в битве, на войне, а здесь… Бессмысленно. Поздно.^[12]

Он держал её за руку, потом обнял за хрупкие, ещё чуть вздрагивающие плечи и, не боясь испачкаться кровью, прижал к себе. В глубине души надеясь, что своей нежностью, своей любовью и заботой ещё можно спасти её, провёл рукой по спутанным волосам, коснулся губами лба, покрытого испариной. Но она всё равно уходила от него — и ему ничего не оставалось, кроме как отпустить. И когда София перестала тихонько трястись, когда Хельмут осознал, что больше не чувствует слабого биения её сердца рядом с собой… Наверное, он сам умер в тот момент. И дальше вместо него жила просто пустая оболочка, тень.

А душа его отправилась вслед за душой любимой жены.

И какие были её последние слова, сказанные ему, какие были его слова, что она услышала в последний раз, — он не помнил.

Он вышел взглянуть на сына, наверное, через полчаса после того, как София умерла. Хельга, испуганная и взволнованная, прижала к себе маленький свёрток, из которого доносился тихий плач, и уставилась на брата огромными от страха глазами, полными слёз.

— Я могу хотя бы посмотреть на своего сына? — просипел Хельмут, чувствуя, как его колотит, как сердце бешено стучит о рёбра, как кровь бьёт по вискам… Наверное, и руки у него сейчас трясутся, и в целом выглядит он действительно пугающе. — Не бойся, я…

— А то я не знаю, как обычно отцы относятся к своим детям, чьи матери умерли при родах, — пролепетала Хельга, но свёрток всё же отдала.

Хельмут посмотрел на ребёнка второй раз жизни, понимая, что София его уже больше никогда не увидит. Она не взглянет в эти бездонные голубые глаза, доставшиеся мальчику от отца, не проведёт рукой по редким спутанным рыжеватым волосикам — маминым… Она не успокоит его раздирающий душу плач, который Эрнест завёл, когда его оторвали от тепла Хельги и отдали на руки незнакомого человека. Она не сможет наблюдать за тем, как её сын будет расти, учиться ходить, говорить, играть… Как он впервые возьмёт в руки меч, сначала деревянный, потом стальной — затупленный и, наконец, настоящий. Как впервые оседлает коня и как на него сядут его первые доспехи. Как он станет рыцарем, женится и заведёт своих детей.

И Эрнест тоже никогда не увидит свою мать.

И это так несправедливо. Нечестно. Смерть всегда забирает, когда не ждёшь, с этим нужно просто смириться и к этому нужно быть готовым, но всё же… Они ведь были так счастливы, жизнь протекала так хорошо — и неужели София не заслужила дожить эту жизнь? Испытать ещё хоть немного счастья? И кого теперь в этом винить…

Хельмута передёрнуло, но он продолжал смотреть на сына с улыбкой и наблюдать, как тот потихоньку успокаивается. Голубые глазки взглянули на него с интересом. Это было так странно… Если не брать в расчёт цвет глаз, казалось, что от Штольцев во внешности малыша не было ничего. София, наверное, была бы рада, что он так похож на неё…

Чтобы хоть немного усмирить раздирающую сердце боль, он прижал к себе сына, чуть покачивая его вверх-вниз и тем самым пытаясь успокоить. Хельга смотрела на это с неким изумлением, и Хельмут понял, что она с трудом пытается сдержать слёзы.

— Ты не думай, что я какое-нибудь чудовище, — выдохнул он негромко, чтобы не потревожить Эрнеста. — Он, в конце концов, мой сын. Он ни в чём не виноват. — Сестра кивнула, а Хельмут, набрав в безумно болящую грудь побольше воздуха, сказал: — И я его люблю.

* * *

Когда Хельмут закончил свой рассказ, Кристина плакала. Спокойно, сдержанно, без рыданий и дрожи, безуспешно пытаясь скрыть свои слёзы. И он тоже не выдержал. Он не помнил, плакал ли тогда, в то злополучное утро, которое он одновременно благословлял и проклинал… Но сейчас он не видел смысла молча терпеть, переживая всю боль внутри и оттого страдая ещё сильнее. Они здесь одни, их никто не увидит, так почему бы им не разделить друг с другом их общее горе? Кристина ведь тоже лишилась близкого человека, подруги и родственницы…

— Я помню твоё письмо, — выдохнула она. — Помню, как оно лежало на столе у окна, пока я плакала в объятиях Генриха… Очень хотела на похороны успеть, уговорила его выехать как можно скорее…

— Хорошо, что вы приехали тогда, — кивнул Хельмут, царапая ногтями кору ближайшей сосны. — Иначе я бы один там совсем загнулся.

— А Хельга?

— Да что Хельга…

— Что вы опять не поделили?

— По-моему, мы не о ней говорили, — горько усмехнулся он.

И только сейчас, впервые рассказав Кристине всё, во всех подробностях, что отложились в памяти, Хельмут понял: между тем внезапным скачком настроения Софии и ещё более внезапным зачатием определённо есть связь. Она нашла способ избавиться от бесплодия и решила воспользоваться тем шансом, что был ей предоставлен. Но есть ли связь между этим и её смертью? С чем таким она связалась, что забрало у неё жизнь?

Или это всё пустые домыслы… Наверное, он пытается найти виноватых в ситуации, где виноватых изначально быть не может.

А если виноват он сам?..

Следом Хельмут вспомнил день похорон, когда он отчего-то чувствовал то же самое — безудержную вину. Он помнил, что София в гробу была как живая — только слишком бледная и непривычно холодная и неподвижная.

Отпевание длилось долго — или это ему так казалось, ибо он совершенно потерял счёт времени. Тёмный деревянный гроб стоял на возвышении посреди храма, вокруг него горело четыре свечи, напротив священник нараспев читал все необходимые молитвы… Иногда раздавались тяжёлые, монотонные звуки колокола, и это заставляло Хельмута вздрагивать. Колокол словно пробуждал его на мгновение, а всё остальное время он находился в каком-то полусне, в бессознательном состоянии, будто не понимал, где находится и что вокруг происходит. Иногда Хельмут бросал взгляд на гроб — и тогда его сердце словно пронзали отравленным кинжалом или тысячью стрел.

Не верилось, что его любимая женщина, такая искренне близкая, стала вдруг такой далёкой. Он уже не чувствовал её присутствия здесь, несмотря на то, что лежащая в гробу всё равно не была похожа на труп. Её рыжие волосы с вплетёнными в них белыми цветами были распущены и тщательно расчёсаны, из-под белоснежного савана, расшитого цветами и звёздами, виднелось новое тёмно-розовое платье с зелёными рукавами.

Обручальное кольцо Хельмут решил оставить на ней, а другое, то, что подарил ей задолго до помолвки, всё же забрал, пропустил через него цепочку и с тех пор никогда не снимал со своей шеи.

Хельмут смотрел и не верил. Пламя свечей и слабый дымок от них ели глаза, но не смотреть он не мог — в конце концов, вряд ли ему когда-то ещё удастся увидеть Софию. Разве что после собственной смерти… Хотя Хельмут не очень верил в загробную жизнь, да и сейчас дарить себе эту жестокую надежду не хотелось.

Стоявшая рядом с ним Хельга тихонько плакала, прикрывая лицо носовым платочком. Роэль иногда всхлипывал, и Хельмут неосознанным движением легко гладил его по голове. И лишь лежащей в гробу Софии не было до происходящего никакого дела.

Он не знал, чего ему ждать при прощании: то ли истерики, то ли обморока, то ли полной смерти тех чувств, что остались в его душе. Но всё прошло вполне спокойно, Хельмут даже не ожидал от себя такой стойкости и сдержанности. Он тихо поцеловал Софию в лоб, и в этот момент у него мелькнула лишь одна мысль: жаль, очень жаль, что он больше никогда не заглянет в её бездонные изумрудные глаза…

Потом её отнесли в склеп и опустили в заранее подготовленный саркофаг. Надгробная скульптура ещё не была готова, да и Хельмут знал, что никакая статуя и никакой портрет не в силах передать истинной сущности его почившей жены. Это ведь будет уже не она. Потому что её самой больше никогда не будет.

И это нужно просто принять.

Глава 7

«Возьми эту руну, говорила она, она тебе поможет, говорила она… Тьфу ты, грёбаный бесполезный кусок дерева!» — так думала герцогиня Вэйд, прорубая себе путь к проклятому магу — он то и дело мелькал среди вооружённых наёмников, единственный безоружный, что, впрочем, не делало его беззащитным. Явно с помощью его магии людям Джойса удалось в темноте отыскать и захватить обоз с оружием, которое у них забрали с обещанием вернуть, как только отряд доберётся до границы Кэберита.

Берте понравилась идея барона Штольца, но сбрасывать Джойса в овраг она не хотела. Не хотела и перерезать ему горло во сне, травить его воду или набрасываться на него во время привала. Но какого-либо благородного, рыцарского способа избавиться от наёмника не существовало. Разве что вызвать его на поединок, но какой придумать повод?

А вот Кристина вызвать дядюшку на дуэль вполне могла бы: почему бы ей, умелой воительнице и неплохой фехтовальщице, не отстоять своё право на Эори мечом? Но из-за прошлой войны у неё наверняка выработалось полнейшее неприятие поединков.

Берта была уверена, что выиграет этот бой, но колдуна Райли она явно недооценила. Ей и её людям удалось прикончить лишь пару-тройку наёмников, а остальные словно телепортировались к обозу и захватили оружие… Хотя почему «словно»? Что стоит проклятому магу убрать три десятка людей из одного места и переместить их в другое?

Поэтому преимущество Берта и её люди потеряли быстро. И если тихое, едва заметное убийство Джойса ещё можно было бы выдать за падение в овраг и скрыть как от Кристины, так и от его шайки, то эту драку… Как объяснить миледи, что от того отряда, что она отправила с Бертой провожать Джойса, осталось две трети? Половина? Треть?..

Озираться и считать было некогда, да и в темноте не разобрать… Но ясно было, что чёртовы наёмники готовы убить всех, чтобы Джойс спокойно и свободно отправился домой. Или не домой?.. Кристина предполагала, что её дядя захочет поехать в Шингстен, и это предположение было вполне разумным. Если ему удастся добраться, есть вероятность, что начнётся новая война — вряд ли Элис Карпер упустит шанс отомстить, обретя довольно сильного союзника.

И если война и впрямь начнётся, то первой её битвой можно считать сегодняшнюю стычку.

«Я тоже хороша, — нахмурилась Альберта, с силой отбивая удар одного из наёмников, полоснула его по незащищённой ноге и, когда тот, забыв о защите, чуть согнулся от боли, вонзила меч ему под ребро. — Зачем было слушать этого павлина белобрысого? Заговорщики хреновы… Ну что, дура, разгребай теперь!»

Она развернулась, спиной почувствовав приближение очередного противника, скрестила свой меч с его мечом — в воздухе вспыхнули искорки, а слух резанул противный скрежет. Вражеский клинок задел её запястье — от раны спас наруч, но удар всё равно оказался ощутимым. Если выживет — синяк останется.

Альберта прицелилась, пытаясь ударить наёмника в ногу — она любила этот приём, когда ты ловишь удачный момент, наносишь посильный удар по ноге и, пока враг, растерявшись, отходит от боли, убиваешь или наносишь смертельную рану в то место, о защите которого он забывает. Но сейчас ей не удалось это провернуть — наёмник хорошо орудовал мечом, закрывал и ноги, и остальные части тела, не позволял себя ранить и всё сильнее теснил герцогиню туда, где остальные наёмники пытались расправиться с её людьми.

Альберта понимала — стоять придётся до конца. Шансы на победу всё же есть. Нужно держаться. Не сдаваться. Ей ли привыкать к такому?..

Наёмник бросился на неё, Берта попыталась увернуться, но тот сбил её с ног. Впрочем, преимущества он всё же не получил, ибо повалился на мокрую, покрытую прошлогодними листьями землю вместе с ней. «Кирасу будешь мне языком отчищать, сука», — мелькнуло в голове. Она пнула его, попав коленом по бедру, оттолкнула от себя, резко встала и занесла меч, но наёмник откатился и избежал удара. Альберта поняла, что позволить ему встать нельзя, попробовала придавить ногой… Это и оказалось её ошибкой — наёмник рубанул по этой ноге, хотя и не слишком сильно, и встать она ему всё же не позволила. Несмотря на боль, герцогиня не растерялась и таки опустила меч, стиснув зубы — кровь из ноги уже хлестала на коричневую, смешанную с листьями грязь.

Разобравшись с этим противником, она поняла, что потеряла из виду проклятого колдуна. Вокруг царила настоящая неразбериха: своих от чужих отличить можно было лишь благодаря тому, что свои в основном защищались, а чужие — нападали, а вот понять, кто в данный момент одерживает верх, было сложно. Берта видела трупы своих солдат, окровавленные, лишённые конечностей, а в паре случаев даже голов… Среди мертвецов были и наёмники с перерезанными глотками и выпотрошенными кишками, но при виде убитых врагов герцогиня отчего-то не ликовала. За своих сердце, конечно, болело, но раненая нога болела сильнее.

В конце концов, чёрт с ним, с Райли. Нужно найти самого Джойса, если он ещё жив.

Прихрамывая, Альберта бросилась в гущу сражения. Она видела, как её люди падали один за другим, но ведь и наёмники падали тоже… Останется ли здесь хоть кто-нибудь живой?

Страха она не испытывала — или ей так казалось. Берта думала, что весь свой страх она излила в битвах прошлой войны, когда защищала от шингстенцев свой замок, когда потеряла множество друзей, мать, едва не лишилась сестры, а в итоге осталась без родного дома. Конечно, её замок восстановили в кратчайшие сроки, но это ведь уже совсем другое здание, другая постройка… И весь её страх уничтожили шингстенские катапульты вместе со стенами родного Вэйда.

И теперь, конечно, в куда меньших масштабах, это всё повторяется снова. А не допустить, чтобы эти самые масштабы разрослись, может только она.

Альберта атаковала одного из наёмников, но тот резво прикрылся небольшим, чуть ржавым баклером и сам нанёс удар, целясь ей прямо в голову — у герцогини ведь не было ни щита, ни шлема, спасибо, что догадалась на ночь не снимать кирасу и наручи. Решила, что прикончить Джойса можно и без полного снаряжения… Расслабилась, исполнившись самоуверенностью…

Нельзя ни на минуту расслабляться, когда сопровождаешь через леса стаю наёмников. Нельзя их недооценивать — иначе глотку перережут и глазом не моргнут. А она позволила себе расслабиться, решила, что сможет справиться с ними…. Обрекла на смерть столько солдат. Подвела Кристину. Точнее, подведёт в том случае, если Джойс победит… Поэтому нельзя допустить, чтобы он победил. Иначе будь проклята ты, Альберта, и будь проклята твоя душа на том свете.

Баклер задел её висок, она почувствовала жгучую боль — ссадина, наверное… Пара маленьких, слабых кровавых струек защекотали щёку, но Берта не обратила внимания. Сама не зная как, извернулась и, опустив меч, разрубила наёмнику руку — ту, на которой был этот проклятый баклер. Любоваться на плод своих стараний было некогда — вокруг маячило слишком много врагов, которые, видимо, так и жаждали с ней сразиться.

Альберта покрутила меч в пальцах и перехватила его поудобнее — полуторная рукоять позволяла сделать это сразу двумя руками.

Следующий наёмник чуть задел её плечо, ухитрившись попасть лезвием как раз в просвет между частями доспеха, и герцогиня стиснула зубы — к боли в ноге прибавилась новая боль, отчего кружилась голова и быстро исчезали силы. Но она держалась. Кто, в конце концов, если не она?.. Что будет с её отрядом, если она погибнет? Что будет с Нолдом? Что будет с Кристиной?

Нет, леди Коллинз-Штейнберг (Берта никак не могла привыкнуть к её второй фамилии), разумеется, сильная, бесстрашная, в обиду себя не даст… Но это не значит, что она не нуждается в помощи и поддержке, хотя она всегда умела делать вид, что прекрасно справляется одна. Но никто не может справиться в одиночку — разве что сам Бог.

Она пнула зазевавшегося наёмника прямо в пах и даже нашла в себе силы рассмеяться такому везению. Мужчина скрючился, сморщился — того и гляди, мамочку позовёт. Альберта хмыкнула и пронзила мечом его так кстати подставленную спину.

Джойса она обнаружила нескоро. Хотя на самом деле она почти потеряла счёт времени. Помнила, что сражение началось на закате, когда небо из кроваво-красного постепенно становилось тёмно-синим. А сейчас уже совсем пасмурно, над головой — одинокая надкушенная луна, вокруг холодно, за людскими криками и лязгом оружия не слышно ни сверчков, ни ночных птиц.

Джойс был хорошо вооружён — он вернул свой любимый двуручный меч, к ножнам прикрепил кинжал, и ещё одна рукоять торчала из высокого сапога. «Ну ничего, гад, сейчас ты мне всё вернёшь».

Берта невольно коснулась груди, где под кирасой и стёганкой висел шнурок с руной, что дала ей Кристина. Эта деревяшка должна была защищать, но, видимо, внезапно утратила свои чудесные свойства. Или Райли помешал. Или… неважно. И Кристину винить нечего. Наоборот, это Альберта перед ней виновата. Не надо было ни о чём договариваться со Штольцем за её спиной. Поэтому если она сейчас убьёт Джойса, то, наверное, вполне искупит свою безответственность…

Она бросилась на Джойса, который только что добил одного из её солдат. Всю дорогу он и его люди ехали молча, и герцогиня Вэйд не успела узнать его получше, однако рассказы Кристины её не особо вдохновили. Джойс — подлец и лицемер, но явно не трус, надо отдать ему должное… Впрочем, она и не стремилась к тому, чтобы он её боялся. Вообще плевать на его чувства. Нужно просто убить его, вот и всё.

Джойс рубил мечом, будто мясницким ножом, его лицо было припорошено кровавыми каплями, и алые ручейки стекали с него, как слёзы. «Сейчас ты у меня по-настоящему поплачешь кровавыми слезами, ублюдок», — оскалилась Альберта.

Наёмник явно ожидал её нападения — он как-то странно самодовольно усмехнулся и занёс меч. Тяжёлый клинок, казалось, мог расколоть даже камень… Ну, небольшой полуторный меч Берты — наверняка мог. Поэтому не оставалось ничего, кроме как уворачиваться и бить по плохо защищённым местам.

Она пригнулась, когда Джойс попытался задеть горло, стукнула его по ноге — на нём не было доспехов, видимо, не успел наскоро накинуть на себя хоть что-то. Берта, правда, не поняла, удалось ей ранить его или нет — нужно было выпрямиться и продолжать драку. Джойс ухмылялся, и это бесило. Хотелось изрезать его лицо, не оставить на нём живого места, а вместо глаз изобразить ему две огромные кровавые впадины.

Альберте и правда удалось ранить его в лицо — красная полоса осталась на щеке, близко к носу. Но это, казалось, только раззадорило проклятого наёмника. Он слизнул подплывшую к губам капельку крови и остервенело бросился на герцогиню — ей оставалось лишь уворачиваться и защищаться. Он подпустил её к себе слишком близко, и она поняла, что это может быть опасным — Джойс, со своим огромным мечом и почти полным отсутствием ран, имел большое преимущество. Попыталась отойти, но он не пускал, тесня и наступая. Задел её плечо, зато Альберте удалось пнуть его по бедру, потом по колену, но Джойса это даже не сбило с ног.

После серии обоюдных ударов, осветивших вечерний воздух целым сполохом искр, они замерли друг напротив друга на несколько секунд, целясь и не решаясь наступить. Но вот Альберта бросилась вперёд, атакуя то справа, то слева, стараясь ударить в плечо, чтобы вывести из строя хотя бы одну джойсову руку. Одной двуручник держать сложно, может, это лишит его преимущества…

Но ей не удавалось — грёбаный наёмник был хитёр, все её удары он просчитывал и защищался хорошо. Мерзавец, чтоб тебя в аду черти отодрали… От боли, ярости, негодования, ненависти — и осознания собственного бессилия против этого дьявола воплоти хотелось попросту выть. Но Альберта держалась. Она перестала озираться, наблюдать за положением своих людей — Джойс не позволял ей отвлекаться ни на мгновение. Он наносил удар за ударом, она отбивалась и атаковала сама, и с каждым мгновением в ней оставалось всё меньше сил. Голова кружилась, все раны саднили так, что сил не было…

А Джойс ухмылялся, чувствуя своё превосходство и предвидя победу.

Альберта подумала, что глупо было бы умирать сейчас — она ведь вовсе не собиралась. В Эори Кристина ждёт хороших вестей, а дома — сестра, которая ожидает ребёнка… Несправедливо ведь умереть, не увидев своего племянника. Не попрощавшись с Анжеликой. Не извинившись перед Кристиной за то, что подвела.

Альберта горько усмехнулась и, наплевав на попытки защититься, занесла меч — Джойс как раз чуть замер, видимо, пытаясь отдышаться. Она целилась прямо в корпус — дай Бог попасть в живот, если не увернётся… Но наёмник увернулся, Берта лишь слабо задела его левый бок. С удовольствием заметив выступившую кровь на его перепачканном дорожном дублете, она усмехнулась снова и бросилась, покрепче сжав меч…

Джойс в мгновение ока извлёк из ножен кинжал и нехотя, будто играя, полоснул по её горлу — как раз тому месту, которое не было защищено кирасой.

Берта ещё секунду стояла, опустив голову и наблюдая, как из раны хлещет фонтаном кровь, заливая кирасу, лезвие меча и грязную землю под ногами. А потом тяжело рухнула, поняв, что боль и усталость наконец ушли. Лишь чувство вины и осознание полной несправедливости произошедшего никуда не делись.

Джойс случайно задел шнурок с руной — он, разрезанный, скользнул вниз и упал на грязную, пропитанную кровью землю. Руна слабо сверкнула в ночном сумраке, пытаясь источать остатки заложенной в ней магии, но тут же погасла.

Заметив это, Альберта напоследок улыбнулась уголком губ и закрыла глаза.

* * *

Кристина вышла из церкви в полдень, ведя за руку Джеймса и испытывая слабое, едва тлеющее в душе облегчение. В этом маленьком деревянном храме, стоящем на самой окраине Нижнего города возле старого кладбища, ей и впрямь понравилось больше, чем в замковом храме Эори. Здесь пахло свежей древесиной — эта церквушка была отстроена недавно — и совсем слабо — ладаном и чадом от свечей. Помещение было совсем крошечным и прохладным, потолок под единственным куполом оказался очень низким, да и скамеек тут стояло совсем немного. Впрочем, наверное, их всегда хватало на всех прихожан.

Настоятель этого храма, довольно пожилой, с небольшой седой бородкой, смотрел внимательно, одновременно и строго, и по-доброму. Он выслушал всё, что рассказала ему Кристина, задавая уточняющие вопросы, направляя её слова в нужное русло, когда она сбивалась. Озадаченным или взволнованным он не выглядел, будто то, что рассказывала женщина о своём сыне, было для него в порядке вещей. Однако она очень сомневалась, что дети крестьян — наиболее частых прихожан этого храма — могли вести себя так же, как Джеймс.

Священник сказал, что об одержимости и речи быть не может — люди, в которых вселяются демоны, ведут себя иначе. Правда, Кристина в принципе не особо верила в одержимость и существование демонов, но всё же она выдохнула с облегчением. Кто знает, на что способны те таинственные силы, что управляют магией в этом мире…

Священник посоветовал не воздействовать на ребёнка этой самой магией, быть с ним прямей, честнее, взыскательнее, но в то же время всячески выражать свою любовь и не ждать от него ответных чувств — он, в конце концов, ещё мал для того, чтобы проявлять их в полной мере.

— Господь вам поможет, — напоследок сказал священник, — он любит нас, своих детей, и мы по его примеру должны любить своих несмотря ни на что. Если они будут разумны, а это зависит лишь от нас, — они рано или поздно ответят нам.

Кристина была благодарна ему. Никаких угроз и запугиваний, мягкие, сострадательные слова — то, в чём она нуждалась, чего всегда ждала и чего никогда не получала от священников из замкового храма. Значит, Грета была права. Надо, наверное, меньше им денег давать на «благоустройство» — скорее всего, на благоустройство своего кармана…

Джеймс сегодня был на удивление спокоен, не капризничал, не тянул её за руку, даже улыбнулся, когда увидел в свежей зелёной траве россыпь ярко-жёлтых одуванчиков. Очень хотелось верить, что слова священника о том, что его поведение ранит маму так же больно, как, скажем, нож — человеческую плоть, на него хоть немного подействуют. Кристине он мог не верить, считать, что она манипулирует им, чтобы заставить делать то, что она хочет и чего не хочет он. Но если посторонний человек подтвердил, увидев эту боль… Может, до него и дойдёт, кто знает.

Держа Джеймса за руку, с небольшой охраной позади, Кристина неторопливо шла по улицам Нижнего города — это не совсем соответствовало её статусу, столь долгий путь от окраины города до замка ей следовало проехать верхом… Но ей так хотелось именно пройтись, размять ноги и порадоваться весеннему яркому солнцу, свежему ветерку и общему обновлению мира. Ослепительно белые облака неспешно плыли по светло-синему небу, а невысокие тонкие деревца, на ветвях которых чирикали воробьи, чуть качались и шуршали листвой. Солнце пригревало довольно сильно, отчего стало чуть жарко в платье из синей шерсти и в белом лёгком крузелёре.

Кристина обмахнула себя кистью руки. Если бы ещё и Генрих был дома, она была бы совсем счастлива.

Путь её лежал через торговые ряды гончаров — среди двухэтажных домов, первые этажи которых занимали лавки с горшками, тарелками, кувшинами, иногда даже кирпичами, а на вторых этажах жили сами ремесленники с семьями. Кристина иногда поглядывала в открытые двери и окна лавок на товар, пытаясь вспомнить, нужна ли в Эори новая посуда, кувшины или горшки для цветов. Надо будет у управляющего спросить — все важные хозяйственные дела мгновенно испарились из её головы.

Она бросила совсем короткий взгляд на одну из лавок, но и его хватило, чтобы сердце пропустило удар. У входа в лавку Кристина увидела тонкую, маленькую фигурку девушки — такую знакомую, такую… родную, что ли…

Они не виделись несколько лет, но Кристина ни капли не удивилась тому, что узнала её сразу. Натали, конечно, повзрослела — сейчас ей года двадцать два, не меньше. И тем не менее она оставалась всё той же, какой была тогда, когда Кристина видела её последний раз: длинные светлые волосы, убранные в аккуратную косу, голубые глаза, лёгкие, почти порхающие движения… Во взгляде девушки читалась некоторая озадаченность, и вообще выглядела она хмурой, но всё же от неё по-прежнему веяло весенним теплом.

Да, они не виделись много лет, и поэтому Кристина оставила Джеймса под присмотром начальника охраны, велела ждать её и бросилась к Натали, боясь потерять её из виду. Слава Богу, та задержалась у лавки — наверное, подсчитывала деньги или раздумывала, что ещё ей нужно купить… «Стой, пожалуйста, стой, — повторяла Кристина про себя, осознавая, что скрипит зубами, чтобы не позволить слезам пролиться из глаз. — Ты так нужна мне, я так боюсь снова потерять тебя…»

Натали её не видела — как только Кристина узнала её, девушка повернулась спиной, но леди Коллинз-Штейнберг всё же была уверена, что не ошиблась. Её лицо она бы не спутала ни с чьим. На Натали было простое тёмно-зелёное платье, а на светлых волосах красовался серый чепчик. В руках она держала корзину, а через плечо её была перекинута грубая коричневая сумка.

Пока Кристина шла, то и дело переходя на бег, её сердце бешено колотилось, а мысли совершенно перепутались, словно нити в клубке. Что сказать ей? Как к ней обратиться? Как она отреагирует на появление своей бывшей подруги? Кристина была уверена, что Натали ненавидит её и что тогда она ушла как раз из-за этого. В конце концов, вряд ли ей приятно было находиться рядом с человеком, по вине которого погиб её возлюбленный. И сейчас она вряд ли будет рада её появлению. Но остановиться Кристина уже не могла. Ей нужно было увидеть её вблизи, взглянуть в глаза, хотя бы слово ей сказать, произнести это заветное, лёгкое, как полёт бабочки, имя… Нельзя было упускать этого шанса. Иначе они не увидятся уже никогда.

Кристина перепрыгнула через небольшую, но глубокую лужу, подобрав юбку, и подбежала к лавке. Натали наконец подняла голову; теперь она была так близко, только протяни руку — и сможешь коснуться этой золотистой пряди, выбившейся из косы, этой бледной, чуть подёрнутой румянцем щеки… Раньше Кристина очень любила её касаться, перебирать волосы, поглаживать по чуть огрубевшей от работы руке, переплетать их пальцы и осторожно, невесомо целовать в щёку. И даже теперь, когда у неё был муж, ей не хватало этой девичьей нежности, трепетности и чувственности.

— Натали? — спросила Кристина дрожащим от страха и волнения голосом, сцепила руки в замок, потом расцепила и принялась крутить обручальное кольцо на большом пальце.

— Миледи, — улыбнулась Натали, тут же склонила голову и присела в реверансе.

Но Кристина не позволила ей завершить поклон: она бросила играть с кольцом, сжала плечи девушки и притянула её к себе. Безумно хотелось одновременно плакать и смеяться, но сейчас она не могла себе позволить ни то, ни другое. Она обнимала Натали, наверное, минуту, а та просто стояла и сдержанно поглаживала Кристину по спине одной рукой — другая всё так же была занята корзинкой.

— Я… я не могу поверить, ты… — Она поглаживала Натали по плечам, касалась длинной косы — и правда не могла поверить, что она настоящая, живая, во плоти и рядом с ней, что это не сон, не очередной кошмар и не безумное видение. — Мы столько не виделись, — она оторвала лицо от её плеча и заглянула в чуть покрасневшие, видимо, от слёз, глаза, — как ты?

Натали пожала плечами и опустила взгляд. Что-то в этом движении заставило Кристину отпрянуть. А вдруг ей противны все эти прикосновения, слова, сам её вид? Она ведь и ушла тогда из-за этой ненависти… Наверное. Кристина не была уверена. Они так и не поговорили, не обсудили своё отношение друг к другу, хотя стоило бы.

— Я… да хорошо, — отозвалась Натали после паузы в несколько мгновений. — А вы? Это ваш сын? — И она кивнула в сторону Джеймса, стоящего возле несколько ошарашенных стражников.

— Да. Может… — Кристина не знала, как лучше озвучить свою просьбу, а потому сказала первое, что пришло в голову: — Может, пройдёшь со мной в замок?

Натали взглянула на неё удивлённо, округлив глаза, но потом неуверенно кивнула.

— Только вещи домой занесу, — слабо улыбнулась она.

* * *

Кристина решила поговорить с Натали в своей спальне, чтобы не создавать ощущения официального приёма. Она велела принести кувшин некрепкого разбавленного вина и вазочку с фруктами и переоделась в домашнее простое платье — из тонкого тёмно-синего льна с коричневой отделкой на рукавах и неглубоком вырезе и такой же коричневой шнуровкой спереди. Теперь выделываться и всячески доказывать, что ты здесь — леди, госпожа и хозяйка, не нужно. Скорее наоборот: Кристина пыталась сделать вид, что с Натали они на равных, хотя обе они понимали, что это не так.

Она распахнула шторы, чтобы в комнате стало светлее, и тонкие весенние лучи тут же выхватили из тени небольшой столик с кувшином, бокалами и вазочкой, два изящных стула, обитых бархатом, и тонкий пушистый ковёр персикового цвета с причудливыми разноцветными узорами: цветами, листьями, звёздами и птицами.

Натали неуверенно замерла в проходе, сложив руки в замок и глядя на свои чуть запачканные весенней грязью туфли.

— Проходи, не бойся, — улыбнулась Кристина. — Можешь разуться, но если что — ковёр почистят.

Девушка кивнула и разулась, оставшись в одних шерстяных чулочках оранжевого цвета. Наверняка связала сама — Натали всегда была мастерицей на все руки, особенно она любила рукодельничать. Многие платья Кристины она украшала вышивками, которые сама же и придумывала. Так на серой шерсти, голубом шёлке, красном бархате расцветали золотистые и серебристые розы, загорались белые и синие звёзды, появлялись милые чёрные и белые бантики, зелёные лозы с жёлтым и пурпурным виноградом… Из большинства тех платьев Кристина давно выросла: беременность и роды дали о себе знать. Она больше не была худощавой, угловатой девочкой, у неё сильно проступили грудь и бёдра, однако постоянные тренировки с мечом не позволяли ей сильно располнеть.

Натали несмело прошла в комнату и села на самый краешек стула, на который кивнула Кристина. Она робко стащила с головы чепчик, обнажая распущенные волосы, золотыми волнами струящиеся по узким плечам до самой талии. Какая же она стала красивая… Или всегда была такой красивой, а Кристина просто забыла об этом? Или не обращала внимания?

Впрочем, неважно.

Она села рядом с Натали и бросила взгляд на кувшин.

— Выпьешь? — предложила она.

Девушка покачала головой.

— Я не хочу, спасибо, — отозвалась она.

— Ну, тогда рассказывай, — Кристина взволнованно и нетерпеливо улыбнулась, — ты всё это время в Нижнем городе жила?

— Не совсем… По-разному, — уклончиво сказала Натали, отчего-то стараясь не глядеть госпоже в глаза. Видимо, несмотря на всё, видит Бог, искреннее дружелюбие, ей всё-таки было неприятно здесь находиться. Кристина почувствовала, как её душа сжимается, но улыбку не убрала. — Даже не знаю, с чего начать, — вдруг хмыкнула Натали.

Она сидела на самом краешке стула, но не выглядела скованной, испуганной и чужеродной в этом месте, какими обычно чувствовали себя другие простолюдины, оказавшиеся в господских покоях. В конце концов, Эори долгое время был её домом, Натали привыкла к этим стенам, и четыре года отсутствия, видимо, не смогли ничего поменять. В то же время она не забывала об уважении к леди, обо всех правилах поведения, подобающего служанке, и сидела смирно, почти не шевелясь и опустив глаза.

— С самого начала, — подсказала Кристина. — Ты же ушла… — Она задумалась, пытаясь вспомнить, что это был за день… Кажется, следующий после её свадьбы. — В конце гродиса^[13] как-то?

— Да, под новый год, — кивнула Натали, голос её звучал тихо и смущённо.

— Я не виню тебя за то, что ты ушла, я всё понимаю, — сказала она, чуть наклонившись, чтобы заглянуть в глаза Натали. — Сложно было относиться ко мне хорошо после войны…

— Что вы, миледи! — Девушка покраснела, округлила глаза, с её лица мгновенно пропала улыбка. — Дело не… Я бы ни за что не оставила вас. Я всегда в вас нуждалась, с тех самых пор, как вы забрали меня из кухни. Наоборот, мне так не хотелось уходить, и потом я жутко скучала… Я очень любила вас, правда, и люблю до сих пор. Но после того, как вы вышли замуж, я перестала чувствовать себя нужной.

— Натали, ты нужна мне всегда, — отозвалась Кристина, чувствуя, как к горлу подбираются рыдания. — И никто бы не смог заменить мне тебя.

— Да, но… Просто… Вы же, наверное, знаете…

Она задрожала и замолчала, закрыв глаза. А Кристина замерла, не зная, что отвечать. Быстро налила вина в оба бокала и протянула один Натали. Та безропотно взяла и выпила всё залпом, даже не поморщившись — неудивительно, вино-то разбавленное. Сердце Кристины сжалось, когда девушка открыла глаза, чуть покрасневшие от подступивших слёз. Спустя столько лет — и всё так же больно… Впрочем, её, Кристины, боль, тоже никуда не делась, а чувство вины только усугубляло её.

Оскар Эдит, мужчина, которого любила Натали, был другом Кристины, он далеко не по своей воле оказался участником той войны, но всё же прошёл все битвы с отвагой и искреннем желанием помочь своей сюзеренке в освобождении Нолда. И лишь из последней, решающей битвы не вернулся. Вести авангард — всегда рискованно: ты принимаешь на себя первый удар, стремясь уничтожить главные силы противника, который, в свою очередь, стремится уничтожить тебя и твои полки. Кристина не знала, сколько Оскар держал натиск и каким образом был убит, Натали ей не рассказывала — да и никто не рассказывал. Но она была уверена, что он погиб как герой. Иначе и быть не могло.

— Мне пришлось уйти, — продолжила девушка дрожащим голосом, сжимая в пальцах хрустальный бокал. — У меня не было сил тут находиться. В Нижнем городе было полегче, но всё же я как-то почувствовала, что должна… Что я нуждаюсь в поездке туда, где он родился и где теперь… теперь похоронен.

— А когда ты ездила? — встрепенулась Кристина — голос подруги вывел её из немого оцепенения.

— В середине васариса^[14].

Васарис девяносто пятого года… Сразу вспомнился тот далёкий, долгий, вязкий, словно паутина, день. С самого утра Кристина чувствовала себя нехорошо, но никак не могла понять, что с ней. Генрих тогда был в отъезде, она осталась одна со служанкой — девушкой Джейни. Сейчас в Эори её не было — около года назад она приглянулась приказчику бьёльнского купца из земель герцога Вайзера, вышла замуж и уехала с ним и его хозяином.

Именно Джейни тогда первой догадалась: а не беременна ли госпожа?

Как выяснилось, беременна. Хотя Кристина не очень этого хотела.

Она пыталась тогда найти Натали в том месте, где сама купила ей дом — на улице травников, к западу от замка. Та бы без раздумий и сомнений сразу определила возможное положение госпожи и, если бы потребовалось, обеспечила необходимыми настойками… Джейни бы сохранила это в тайне, а вот замковый лекарь — вряд ли. Но Натали там не оказалось.

— Как раз тогда я тебя искала, — слабо улыбнулась Кристина.

— Простите…

— Нет, нет, ничего! И как поездка, она принесла какие-то плоды? Тебе стало легче?

— Немного. Я там с Винсентом познакомилась… — Кристина заметила, что щёки Натали зарозовели, а губы непроизвольно начали растягиваться в улыбке. — С его младшим братом.

— Да, он рассказывал о нём, — кивнула Кристина.

Ей и самой очень хотелось познакомиться с младшим Эдитом — по словам Оскара, тот владел магией и разбирался во многих сложных заклинаниях, даже в будущее иногда мог заглядывать…

— Он был очень добр ко мне, — призналась Натали. Она бросила неуверенный взгляд на кувшин, и Кристина быстрым движением налила ей ещё, но девушка пить не стала. — Впустил меня в замок, отвёл в склеп… Их отец тогда был очень болен, но всё-таки находился в сознании и кое-как управлял замком, он позволил мне остаться и переночевать, а я сварила ему обезболивающий и успокаивающий чай. Но когда он умер и править стал барон Джейми… — Она покачала головой и всё же сделала маленький глоток. Кристина слушала её внимательно и с интересом. — Винсенту пришлось переселить меня в город.

— И всё это время ты жила в Эдите?

— Нет, пару раз в год ездила туда на месяц-полтора.

Но, видимо, и этого было достаточно для того, чтобы каждый раз на словах о Винсенте Натали краснела, начинала запинаться и делать голос тише. Кристина улыбнулась и протянула ей маленькую дольку апельсина.

— Нет, спасибо, я не хочу…

— Съешь, пожалуйста, — попросила Кристина и усмехнулась: — Знаешь, во сколько мне обходятся все эти южные фрукты?

Натали покорно откусила кусочек и положила дольку обратно в тарелку.

— Главное, чтобы вам нравилось, — заметила она, явно не впечатлённая вкусом оранжевого плода.

— Джеймсу нравится, — улыбнулась Кристина. Невозможно было не ценить вещи, которые доставляли хоть какое-то удовольствие её сыну. — Ладно, рассказывай дальше.

— Последний раз нас с Винсентом Джейми застал, ну и… — Она вздохнула. — Велел мне больше не приезжать. Точнее, запретил приходить в замок. Но это ничего, мне есть где жить в городе. Главное, что Винсент меня… не бросает.

— Он тебе нравится? — напрямую спросила Кристина мягким тоном и отпила немного вина, заев его виноградиной.

— Да, и я ему, кажется, тоже.

С каждым словом Натали краснела всё сильнее. Наверное, чувствовала вину за то, что влюбилась так скоро, да ещё и в брата мужчины, которого оплакивала… Но ведь она не обязана принимать обет целомудрия, всю жизнь носить траур и причитать. Жизнь продолжается, а со смертью возлюбленного она заканчиваться не должна.

— Жаль, что мы не сможем пожениться, — вздохнула вдруг Натали. Видимо, они с Винсентом не раз разговаривали об этом.

— Это ещё почему? — подняла бровь Кристина.

— Джейми против…

— Зато я — за, — улыбнулась она. — Я понимаю, что вопрос спорный, что ваше неравенство требует вмешательства сюзерена, но Джейми подчиняется мне. А я разрешаю. Так что пиши своему милому юноше, пусть он приезжает сюда, и мы поженим вас в замковой церкви Эори, в доме невесты, как и полагается. А Джейми… Почему для него это так важно?

— Я не знаю, — пожала плечами Натали. — Он сразу меня невзлюбил. Считает, что ему всё можно, а Винсенту, наоборот, без его позволения и шагу нельзя ступить. Опекает так или… завидует, не знаю.

— Тогда ему тоже придётся приехать сюда, — нахмурилась Кристина. — Я поговорю с ним.

— Спасибо, миледи.

Леди Коллинз-Штейнберг улыбнулась и подвинулась ближе к Натали. Та взглянула на неё удивлённо, а Кристина осторожно коснулась её тоненьких пальцев с коротко обрезанными ногтями, потом сжала ладонь и поднесла к своей груди.

— Я так скучала по тебе, — призналась она с улыбкой, однако слёзы, стоявшие в глазах всё это время, никуда не делись, и от этого в душе царили странные, противоречивые эмоции. — Каждый день о тебе думала. Мы столько пережили вместе, не верилось, что расстались навсегда…

— Как видите, не навсегда, — смущённо улыбнувшись, отозвалась Натали.

— Ну, а в целом…Денег тебе хватает? Никто тебе жизнь не портит?

— Нет, всё хорошо. Деньги есть, хоть и немного, да и когда их бывает много? Но я травы продаю, свежие, засушенные, зелья делаю, настойки всякие, мази, лекарства… Беднякам обычно денег на лекарей не хватает, и они лечатся у таких, как я, — у травников. В общем, работы хватает.

— И если ты жила в Нижнем городе, хоть и не постоянно, — задумалась Кристина, — почему я тебя не встречала? Я бы тебя легко узнала на улице…

— Я вас видела иногда, — призналась девушка, отчего сердце дрогнуло. — И с милордом, и с сыном вашим, и одну… Не хотела… беспокоить. Вряд ли вам до меня было дело.

— Мне до тебя было дело, понимаешь? — Кристина почувствовала обиду, что её вот так запросто игнорировали и избегали, постаралась скрыть её, но она всё равно зазвучала в голосе. — Но если ты не хотела меня видеть…

— Хотела. Но не могла. Простите.

Долго обижаться на Натали не получалось. Кристина ласково улыбнулась, легко погладив девушку по волосам, потом притянула к себе и обняла, что было сил. До сих пор не верилось, что это всё происходило в реальности, что её бывшая… или теперь уже не бывшая подруга была рядом с ней. Хотелось, чтобы она осталась здесь навсегда, хотя вряд ли такое возможно. Но всё же Кристина решилась. Набрав в грудь побольше воздуха и стараясь побороть доводящее до дрожи волнение, она отстранилась и сказала:

— А ты не хочешь остаться здесь? Для тебя место всегда найдётся.

— Я даже не знаю… У меня работы много, — покачала головой Натали. Вдруг она подняла голову, одарив Кристину внимательным, пронзительным взглядом, отчего та вздрогнула. Голос девушки зазвучал совсем иначе: — Миледи, но как раньше-то уже никогда не будет.

— Я понимаю, но всё же… До тех пор, пока Винсент не приедет. Просто останься со мной, пожалуйста.

Больше ей некого было просить. Хельмут пока ещё находился в Эори, но уже готовился к отъезду: он дожидался Альберту, решив разделить с ней путь до границы. Герцогиня Вэйд тоже вряд ли надолго задержится. А когда Генрих вернётся — один Бог знает. Так что, кроме сына, близких людей у Кристины в Эори вообще не оставалось. А тут Натали снова ворвалась в её жизнь, и как она после такого, поняв, что нужна ей, что та её не ненавидит, может снова её оставить?

— Ну, ненадолго… — покачала головой та.

— Хорошо. Как только ты выйдешь замуж, ты станешь баронессой, а баронессам не к лицу быть служанками, — заметила Кристина. — Давай сейчас ты поможешь мне с ванной, а потом мы пойдём обедать.

Пока она раздевалась, Натали подробнее рассказывала о своей жизни последние четыре года, а Грета и Кэси готовили ванну: вычистили до блеска медную ёмкость, натаскали тёплой воды, принесли мыло и масла с ароматами бергамота и апельсина — Кристина очень любила эти запахи, они успокаивали её, расслабляли и позволяли отвлечься от тревожных мыслей. Всё это время служанки недоверчиво поглядывали на Натали, которая сначала рвалась помочь, но Кристина не позволила ей, сказав, что её вмешательство потребуется позже.

Когда всё было готово, она отослала служанок прочь и наконец забралась в воду. Любимые ароматы, теплота и присутствие Натали действительно по-своему умиротворяли, но всё же поселившаяся в душе тревога никак не утихомиривалась. Альберты не было уже довольно долго, хотя Кристина рассчитывала, что она должна была вернуться позавчера. Кроме того, они условились, что герцогиня, проводив Джойса до границы, пошлёт письмо в Эори. Гонец бы добрался меньше, чем за день, но, видимо, что-то пошло не так… Может, именно поэтому Альберта так долго не возвращается? Вдруг что-то случилось?

Проклятая тревога возросла, превращаясь в самый настоящий страх. Кристина сжала бортики ванны и закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на ароматах масел и тонких, но довольно сильных пальцах Натали, которые массировали её плечи. Эти прикосновения приносили немало удовольствия телу, но не разуму, мыслям и чувствам. Те бурлили, как кипящая вода в огромном котле, и не желали успокаиваться.

Кристина очень переживала и за Альберту, и за всё это предприятие. От Джойса можно ожидать чего угодно, в том числе и…

Нет, об этом лучше не думать.

Но не думать не получалось. Стоило проверить состояние герцогини Вэйд и её небольшого войска, но как? Взгляд сквозь пространство — заклинание сложное, на нём много ограничений, да и Кристина давненько его не практиковала, хотя раньше получалось неплохо. И если Берта сейчас далеко, то её не найти таким образом. Можно попробовать применить поисковое заклинание, но оно ещё сложнее, требует немало сосредоточения и сил. И нужен какой-то конкретный предмет, вещь, на которую следует настроиться, чтобы найти что-то или кого-то, связанного с ней.

Впрочем, такая вещь была. Руна, которую Кристина дала подруге. Обычная защитная руна с универсальными свойствами. Впрочем, дело даже не в этих свойствах — на неё можно настроиться как на обычный предмет и начать поиск.

Кристина вздохнула и открыла глаза.

— Миледи, а что с водой? — вдруг поинтересовалась Натали. Её руки безвольно соскользнули с плеч Кристины.

Та взглянула вниз и обнаружила, что вода в её ванне сделалась золотистой, блестящей, будто в неё высыпали золотую пыльцу. И улыбнулась. Видимо, задумавшись о заклинаниях, случайно выпустила свою, пусть невеликую, силу из-под контроля. Такое случалось и раньше, но нечасто, а теперь, после долгого перерыва, магия снова вырвалась наружу без разрешения.

— Я и раньше так делала, помнишь?

Кристина обернулась, наблюдая за за реакцией Натали: та большими глазами смотрела на золотистую воду, но страха на её лице уже не читалось — его место заняли интерес и восхищение. Она, не отрывая взгляда, неосознанным движением протянула руку к воде, но вдруг очнулась и отдёрнула. Тогда Кристина, улыбнувшись, опустила два пальца в воду. Та из золотистой мгновенно стала зеленоватой с жёлтыми разводами, затем цвет сменился на насыщенный синий, чуть побледнел, и вдруг вода сделалась белой-белой, как бескрайние снежные поля ярким зимним днём.

Натали смотрела, раскрыв рот, глаза её блестели, а Кристина чуть посмеивалась, то и дело щёлкая пальцами под водой. Она уже вполне остыла, и стало прохладно, но останавливать эти милые глуповатые фокусы Кристине не хотелось. Вода каждые несколько мгновений меняла цвет, переливалась всеми оттенками радуги, искрилась, и от этого стало чуть легче, спокойнее на душе, и смеялась она искренне, но всё же… Эта чёртова тревога была будто игла, засевшая в сердце и колющая его при каждом движении.

Приняв ванну, Кристина решила не тянуть и заняться заклинанием тут же. Поделилась своими опасениями с Натали, и та поддержала её идею, мол, нечего терзать себя догадками, лучше сразу узнать наверняка. Правда, живот уже начало подводить от голода: перед посещением церкви было не принято есть, и весь сегодняшний обед Кристины составили лишь пара виноградинок и глоток слабого вина. Но еда подождёт, важнее выяснить, как дела у Берты.

Кристина быстро оделась и попросила Натали посидеть рядом: заклинание может оказаться слишком тяжёлым, и ей нужна поддержка. Девушка осторожно взяла госпожу за руку, в глазах её вновь заплескался страх.

— Вы давно магией не занимались? — догадалась она.

— Да, как-то не до этого было… — пожала плечами Кристина, стараясь расслабиться, успокоить дыхание и чересчур разогнавшийся стук сердца. — Хотя я иногда ради интереса листала книги с заклинаниями и рунами. Это поисковое заклинание как раз там нашла. Оно завязано на вещи: нужно думать о ней, представлять её, ни на что не отвлекаясь, и мысленно искать там, где хочешь найти. Тогда магия подскажет тебе верный путь.

Натали кивнула и сильнее сжала её пальцы, другой рукой приобняв за дрожащие от волнения плечи.

Кристина села поудобнее на край мягкой кровати и закрыла глаза. Руна, руна… Деревянная круглая пластинка на чёрном шнурке. На пластинке выжжен знак, похожий на два скрещенных трезубца с ромбом посередине. Эта часть кружочка покрыта золотистой краской, насколько Кристина помнила, уже почти стёртой временем. Руна лежала в её сундуке с магическими безделушками довольно долго, ожидая своего часа, и вот наконец ей выпал шанс принести пользу… Удачный ли?

Кристина представила этот амулет сначала в своих руках, потом в руках Альберты, которая улыбнулась и уверенным жестом надела его себе на шею. Оно и к лучшему: чем ближе защитная магия к сердцу, тем больше шансов, что сможет помочь.

Кристина надеялась увидеть руну где-то рядом с Бертой, у неё в руках или на груди, но отчего-то вдруг узрела унылый, мрачный, пугающий пейзаж: тёмная чаща, поваленные деревья, поросшие мхом, полусгнившие пни… Грязная, раскисшая дорога, покрытая прошлогодней коричнево-серой листвой… Свежая трава вокруг отчего-то не росла.

Руна лежала в этой грязи, шнурок её был перерезан, а деревянная пластинка — забрызгана кровью. Сердце пропустило удар и забилось в два раза быстрее, Кристину словно ушатом ледяной воды облили. Она невольно сильнее сжала руку Натали и почувствовала, как та гладит её по плечу. Глаза горели, магия жгла её сердце, но останавливаться, не выяснив, что произошло с Бертой, было нельзя.

С другой стороны, стало безумно страшно. Кристина не хотела смотреть, хоть и должна была. Наверняка случилось что-то ужасное, непоправимое, доводящее до слёз и отчаяния, но ради того, чтобы узнать лучше, помочь, если ещё есть смысл, дать соответствующие указания, Кристина была готова потерпеть. Она взяла себя в руки, чувствуя, как жжение усиливается.

Но вокруг не было ничего: ни трупов, ни отломанных частей доспехов, ни чего-то ещё, что могло бы выдать то, что здесь была битва. Джойс, конечно, мог замести следы… Но хоть что-то должно же быть! Хоть какая-то подсказка!

Впрочем, наверное, этой окровавленной руны достаточно. А если учесть, что герцогиня Вэйд ни письма не прислала, ни сама не вернулась, то всё сходится.

— Берта… — выдохнула Кристина.

Глаза всё ещё жгло, только уже не магией, а слезами. Внутри всё холодело, сердце неслось с бешеной скоростью, а в разуме упорно пульсировало: «Не верю!»

И правда, нужно всё проверить самой. Точнее, послать людей, чтобы обыскали ту местность, перекопали эту грязь или поискали следы от костра… Если там и впрямь было сражение, окончившееся не в пользу Альберты, то Джойс бы постарался уничтожить трупы, но полностью следы не заметёшь. Какой бы глубокой ни была могила, в какой бы мелкий пепел ни обратился погребальный костёр, всё равно хоть что-то, да найдётся. А если нет… Остаётся только верить в лучшее и ждать.

Но следы крови на деревянной пластинке с выжженной руной говорили о том, что верить особо-то и не во что.

Кристина очнулась, лишь когда оказалась прижатой к груди Натали, и поняла, что безутешно рыдает.

Глава 8

Корабль чуть покачивался на волнах Эримского залива — главного порта Фарелла, из которого вела прямая дорога в столицу, Льорке. Только вот пока эта дорога была для них закрыта. Сразу же по прибытии драффарийских кораблей в порт выяснилось, что просто так сойти на сушу послы не могут, что для этого нужно подписать какие-то документы, а их составление займёт некоторое время…

Фернанд, конечно, тут же смирился и заявил, что они готовы ждать сколько угодно. Хотя Генрих изо всех сил намекал ему, что стоило бы проявить хоть немного твёрдости характера и дать понять, что ждать — это, мягко говоря, нежелательно.

Ему всегда казалось, что король не умеет отказывать, но теперь он в этом убедился наверняка. Тогда он сам попытался как-то разрешить ситуацию, ускорив составление всех договоров и обеспечив им выход на сушу, но всё оказалось тщетным. Слово Фернанда для фарелльцев было выше слова Генриха, а Фернанд согласился ждать.

Видит Бог, в Драффарии с приездами заморских гостей было куда легче и проще…

И вот когда ожидание уже почти подошло к концу, выяснилось, что драффарийцы должны простоять в порту ещё некоторое время — пока не закончится необходимый срок карантина, ибо в стране зреет поветрие странной и опасной болезни лёгких — белого жара. Чтобы зараза не разносилась (и, разумеется, чтобы её не подцепили дорогие гости!), нужно переждать. И осталось всего каких-то две седмицы…

Но всё же у заминки были и положительные стороны. Теперь, отправляя письмо в Эори, Генрих точно знал, что оно придёт туда, куда нужно, не потерявшись в северных лесах, среди горных тропинок или на пристанях Фарелла или Драффарии… Что не сгинет вместе с гонцом, пытающимся найти дорогу домой.

Тем утром Генрих задержался на палубе их флагмана, названного «Госпожа Мария», у кормы, сжимая в руках маленький свиток. Справа шумело бескрайнее море; сине-зелёные волны с белыми гребешками били о борт, в чистейшем небе парили и чересчур громко и противно орали чайки, а веющий, казалось, со всех сторон света ветер пробирал до костей — не спасал даже плащ из плотного чёрного сукна, подбитый горностаем. А слева, на двух холмах, расстилался Эрим, город-порт, город-рынок, город-бордель… На одном из холмов располагался их главный храм, и каждое утро оттуда доносился звон колоколов, зовущий к утренней мессе. Этот звон было слышно даже на причале, и Генрих боялся представить, как его терпели жители Эрима. При этом его распирало любопытство; отчего-то хотелось посетить этот храм, посмотреть, чем фарелльские мессы отличаются от драффарийских, но пока на берег ему хода не было.

На втором холме располагался замок хозяина этого города, герцога Лёнда. Именно ему было угодно, чтобы все приезжие гости, будь то купцы, послы или беженцы, проходили через девять кругов волокиты, несколько седмиц ждали составления документов и подписывали десятки пергаментов… Герцог, в свою очередь, оправдывался, что это всего лишь королевский приказ и он не вправе нарушать его, особенно сейчас, когда на трон взошёл новый правитель, ещё не набравшийся опыта в управлении государством, а опасный белый жар распространяется всё стремительнее.

Оторвав взгляд от бесконечных коричневых крыш Эрима, Генрих начал читать письмо из Эори. Кристина писала, явно торопясь и волнуясь — строка то и дело скакала то вверх, то вниз, иногда мелькали маленькие кляксы, и некоторые буквы было не отличить друг от друга. Однако он уже настолько привык к почерку жены, что разбирал всё с лёгкостью — или ему просто подсказывало сердце, что именно она хотела сказать.

— Ваша жена пишет, милорд? — послышался вдруг голос Фернанда — он пытался перекричать шум ветра и волн.

Генрих, впрочем, не вздрогнул от неожиданности. Даже когда король повышал голос, он всё равно звучал довольно мягко, без резкости.

— Беспокоится, — пожал плечами лорд Штейнберг, не отрывая взгляда от пергамента.

— Из-за вас?

— И из-за меня тоже, но по большей части — из-за Шингстена, — признался он.

Ответ, на самом деле, был уклончивый: Генрих не делился с Фернандом новостями о Джойсе.

Король молчал несколько минут, глядя на гребни волн. Порывистый ветер развевал его тёплый серый плащ, скреплённый на груди массивной золочёной застёжкой, и длинные, ровно обрезанные на уровне нижней челюсти тёмно-каштановые волосы, прикрытые чёрным бархатным беретом. Фернанд был ещё не стар — они с Генрихом были почти ровесники, — но уже и не молод, хотя некоторую детскость в его чертах и характере не заметить было сложно.

— Я долго думал, — вдруг вздохнул он, — почему Шингстен всегда был таким… таким…

— Непохожим на Нолд или Бьёльн? — подсказал Генрих с усмешкой, убирая письмо во внутренний карман камзола.

— Именно. Нолд и Бьёльн похожи во многом, кроме, разве что, каких-то мелочей вроде имён или… — Фернанд пожал плечами. — Поэтому, думаю, ваше воссоединение произошло так легко и почти без труда. А Шингстен никак не желает приближаться к вам. Как вы думаете, милорд, в чём причина этой отдалённости?

— В первую очередь — в религии, — отозвался Генрих не столь уверенным тоном. — Простите за такие слова, ваше величество, но, боюсь, ваш славный предок совершил ошибку, предоставив Шингстену свободу веры и завещав блюсти это своим потомкам. Да, некоторые дома Шингстена приняли веру в единого Бога, но всё же религиозное разобщение поспособствовало и разобщению в целом. Как можно говорить о едином государстве, если у нас нет единой веры, единого главы всеобщей церкви?

— Вы думаете, что Рёдвигу Первому стоило полностью подчинить себе все три земли и сделать их не просто равными, но и одинаковыми во всём? — несколько изумлённо протянул Фернанд, плотнее кутаясь в плащ.

Имя первого короля Драффарии, Рёдвига Первого Драффа, выходца из земель за Серебряным морем, было странным и резало слух, к нему могли привыкнуть лишь те, кто хорошо знал историю.

— Не сразу, но постепенно. Впрочем, не мне судить о поступках вашего великого предка, ваше величество, — наигранно смущённо улыбнулся Генрих.

— А звучит так, будто вы хотите предложить мне начать реформу, — сдержанно рассмеялся Фернанд.

— Я бы на вашем месте не стал отказываться от этой идеи, — усмехнулся он, будто шутя, хотя слова короля отчего-то несколько взволновали его. Реформа… Утверждение полной королевской власти… Единая религия и единая церковь… Сейчас, наверное, не время затевать это, но после возвращения из Фарелла — почему бы и нет? Если Фернанд таки решится, Генрих определённо будет готов помочь. — А теперь, ваше величество, разрешите мне вас оставить.

В ответ на короткий кивок короля он поклонился и отправился в свою каюту, пытаясь прогнать прочь из головы мысли о возможных переменах и наконец обдумать ответ Кристине.

* * *

Дел было так много, что обдумывать и переживать своё горе просто не было времени.

Кристина не раз теряла друзей. Гибель Оскара в битве, смерть Софии при родах, уход Натали… Но раны от первых двух событий уже более-менее залечило время, да и Натали вернулась, а вот мысль о том, что Альберта, скорее всего, погибла буквально пару дней назад, вводила её в исступлённый ужас, к тому же осознание собственной причастности к этой гибели и вовсе грозило свести с ума.

С трудом, но всё-таки это удавалось преодолевать. Кристина с большим трудом смогла установить местоположение той забрызганной кровью руны — опять же, с помощью магии, иного способа не было. Если бы не сидящая рядом Натали, она бы точно упала в обморок от перенапряжения: использовать столько магических сил за раз раньше казалось ей немыслимым, но ради Альберты Кристина была готова на всё. Тут же она снарядила отряд воинов во главе с капитаном гвардии, Кевином Олредом, велела им скакать туда как можно быстрее и разведать всё, что получится. Конечно, Джойс мог бы избавиться от трупов в другом месте, но везти их через всю землю он бы точно не стал. Скорее всего, зарыл где-то поблизости от места побоища — дым костра привлёк бы внимание, а потому у Кристины был повод думать, что сжигать их он не стал. Капитан Олред пообещал во всём разобраться, и вот уже второй день она ждала от него вестей.

Отвлекали от безумной боли и повседневные трудности, и забота о сыне, который после посещения той церквушки и вправду стал чуть спокойнее, а ещё попытки объяснять Натали, что оставаться в Эори и Нижнем городе теперь небезопасно.

— Я понимаю, что сама просила тебя остаться, — оправдывалась Кристина перед вьющейся за ней по всему замку девушкой. — Но тогда я ещё не знала, что Джойс вырвался. Если он придёт сюда с армией, то… Ты сама знаешь, что будет.

— Знаю, — кивнула Натали, — поэтому и готова остаться.

Кристина замерла посреди широкого коридора, что вёл в её кабинет, и тяжело вздохнула.

— Ты знаешь, что такое осада? — сказала она. — Джойс — не такой дурак, как Джонат, выйти в открытое поле он нам вряд ли позволит. Скорее попытается взять замок в кольцо, лишить нас воды и продовольствия, всячески перекрыть воздух и заморить голодом.

— Но ведь этого может не произойти, — пожала плечами Натали, смотревшая на госпожу огромными умоляющими глазами. — Кто знает, куда он поехал и что замыслил на самом деле. А вам сейчас нужна поддержка, вы сами сказали.

— Нужна, не отрицаю, — улыбнулась Кристина, кладя ладони на плечи служанки. — И то, что ты хочешь остаться со мной, что ты прислушалась ко мне, очень меня трогает. Ты не представляешь, как я рада тому, что мы снова вместе. И я не хочу тебя больше оставлять, но… — Она сделала паузу, прикрыв глаза. — Тебе нужно уехать. В Эдите безопаснее. Джойс наверняка отправился в Шингстен, а когда пойдёт обратно, то Эори на его пути встанет раньше, чем Эдит. И я сделаю всё, чтобы остановить его. Пожалуйста, Натали, пойми же наконец…

— Я понимаю, но вы тоже поймите — я хочу помочь, — взмолилась девушка. — Разве я в прошлый раз подвела? Что-то не так сделала?

— В прошлый раз ты справилась прекрасно. — Кристина, убрав ладони с её плеч, взяла Натали за руку и повела дальше — не было смысла стоять в коридоре, когда ждут дела. — Я не ожидала от тебя такой отваги и самоотверженности. И я не говорю, что сейчас твоя помощь не нужна, но… если с тобой что-то случится, я не переживу. Грядёт война, Натали, избежать её будет крайне сложно, а ты сама знаешь, что такое война. Прошу тебя, побереги свою жизнь, отправляйся туда, где безопасно, к тому, кто тебя любит и готов защитить.

Кристина снова улыбнулась, хотя сердце было сжато в тиски горем, отчаянием и осознанием того, что ей предстояло пережить.

— Джейми не хочет меня видеть… — напомнила Натали уже не так уверенно, понимая, что это не столь веский довод — ей ведь всё равно было где жить в Эдите. — Но я просто, наверное, постараюсь не попадаться ему на глаза.

Что ж, видимо, она смирилась.

Натали неохотно кивнула, проводила Кристину до кабинета, где они в последний раз распрощались, искренне надеясь, что уже не навсегда, и отправилась собираться в Эдит. Но вслед за Натали Кристину начал донимать Хельмут. Он ворвался без стука, взволнованный и запыхавшийся, хотя она ещё вчера велела ему собираться домой.

— Ты ещё не уехал? — притворно удивилась Кристина.

— И не подумаю. — С лица Хельмута мигом сошла улыбка. Он приблизился к очагу и замер, заведя руки за спину и вглядываясь в маленькие пляшущие язычки пламени.

— Это больше не твоя война, — спокойно, но твёрдо сказала женщина. — Джойсу нужен Эори, а это моё дело и ничьё больше. — С этими словами она медленно подошла к нему и положила руку на его плечо.

— Прошлая война как раз-таки не была моей, — усмехнулся Хельмут и слабо повёл плечом, будто желая сбросить её ладонь. — Но на этот раз я бы поспорил: теперь мы — единая земля, и я обязан сражаться за неё.

Как же они все теперь любят ей напоминать, что Нолд и Бьёльн — единая земля… Как будто она не помнила, чего ей стоило объединить эти земли — и речь шла вовсе не о браке с Генрихом. Напротив, это было скорее приятным дополнением, нежели причиной. Ничто не помешало бы им пожениться без объединения аллодов. Но само объединение не произошло бы без брака. Это был выгодный союз и для Коллинзов, и для Штейнбергов, не особо полезный для короля и абсолютно катастрофический — для Шингстена. Однако если последний воспользуется помощью Джойса и его отряда, который явно не столь мал и состоит из куда большего количества людей, чем те три десятка, что приехали в Эори… Если Джойсу удастся захватить Эори — а вместе с ним и весь Нолд… Тогда вновь образованная земля, даже со всей своей военной мощью, определённо понесёт сильные потери, несмотря ни на что. А если победит, будет ли эта победа стоить затраченных сил и принесённых в жертву жизней?

Из размышлений её вырвал голос Хельмута:

— Я многим вам обязан — и тебе, и Генриху, — сказал он твёрдым голосом.

— Если ты и был чего-то должен, то свой долг отдал сполна, — отозвалась Кристина, усаживаясь за стол. — Ну чего ты стоишь, присядь… Хотя нет, лучше иди к себе и собирай вещи.

Она потянулась к ящику стола, чтобы извлечь оттуда пергамент и набросать для самой себя примерный план дальнейших действий.

— Ты меня не выгонишь, — заявил Хельмут, из двух её предложений выбрав первое — присесть. Он откинулся на спинку, забросил ногу на ногу, уместил руки на подлокотниках и в таком виде напомнил ей того самовлюблённого пижона, каким она его только-только узнала пять лет назад. С тех пор Хельмут ожидаемо изменился, но всё же что-то из прошлого в нём, конечно, осталось. — Разве тебе не нужна помощь?

— Нужна, — со вздохом признала Кристина.

— Или ты меня попытаешься напугать грядущими опасностями, возможной осадой, битвами и прочими повседневными мелочами рыцарской жизни?

— Да иди ты…

— Что ты намерена делать? — поинтересовался, не унимаясь, Хельмут.

— Дождусь вестей от капитана Олреда, велю всем своим вассалам на востоке укреплять рубежи и собирать ополчение. Да и нам тоже не помешает пополнить гарнизон, подготовить больше солдат… Джойса надо найти и остановить, пока он не добрался до Краухойза. Из Нолда в Шингстен ведёт несколько путей, но ведь он может воспользоваться каким-нибудь окольными, пробраться через леса и реки…

— Ты не сможешь заполнить солдатами весь Нолд.

— Я сделаю, что смогу, — вздохнула Кристина, понимая, как он прав. С кончика пера сорвалась капелька чернил и упала на подол её платья цвета морской волны, расплываясь чёрным пятном. Кристина выругалась. — Надо как-то сестре Берты сообщить, что случилось… Хотя нет, сначала дождусь вестей от своих людей. Вдруг я рано её похоронила.

Эта надежда была, конечно, бессмысленной и жестокой. Но всё же… Может, Джойс пленил её? Может, она выжила и скоро будет здесь, а в пути задержалась из-за ран? Кристине хотелось верить, что с Альбертой всё хорошо, что она жива, но все собранные сведения говорили об обратном. Будь герцогиня жива, она бы уже вернулась.

— А ты поезжай домой! — в сотый раз за день повторила Кристина, на что Хельмут лишь закатил глаза.

На самом деле ничто не мешало ей позволить ему остаться, но… Но она знала: он не хочет возвращаться домой по той же причине, что и четыре года назад, — из-за сестры. Но ведь трудности в семье — это не повод прятаться в чужом замке… Бросать сына на произвол судьбы, в конце концов…

— А как же Эрнест? — наклонила голову Кристина, глядя на Хельмута с укором. — Неужели ты совсем не скучаешь?

— Конечно, скучаю, но сюда его привезти нельзя.

— Ты понял, что я имею в виду. Он ждёт тебя дома. Поезжай к нему, Хельмут. Ты правда пригодился бы здесь, но я не хочу, чтобы ты бросал семью ради этой войны.

— Но ведь ты тоже моя семья… И сейчас именно ты, а не Эрнест, нуждаешься в моей помощи. Если бы с ним что-то было не так, Хельга бы мне наверняка написала. У нас с ним впереди вся жизнь.

— Если ты ввяжешься в войну, то у тебя может и не быть никакой жизни! — выкрикнула Кристина, зло стукнув кулаком по подлокотнику кресла. Она почувствовала, как гнев и отчаяние раздирают её грудь и как слёзы выступают на глазах, и это почти полностью заглушило боль в руке. Кристина сжала несчастный подлокотник пальцами, закрыла глаза, надеясь избавиться от слёз, но они неумолимо скапливались в глазах, обжигали их и мешали нормально думать. — Ладно, хорошо, пока ещё ничего не ясно, можешь остаться, — выпалила она. — Но как только начнутся боевые действия, я тебя силой отсюда выпровожу. Не знаю, как, но придумаю.

Хельмут улыбнулся и хотел было что-то сказать, но она его прервала жестом.

— И сейчас же напиши домой. Немедленно.

Буквально через час после этого разговора прибыл гонец от капитана Олреда со срочными вестями. Долго Кристина не решалась развернуть пергамент: предчувствие редко её обманывало, и сейчас оно буквально вопило о том, что новости неутешительные.

Вспомнился похожий момент, произошедший почти ровно пять лет назад, когда она получила письмо от Джоната Карпера. Всё случилось посреди леса, в изломанной карете, после стычки с бандой головорезов. Кристина была ранена и ничего ровным счётом не понимала, а потому письмо тогда прочитала без похожего страха. Даже вслух. И голос её не дрогнул ни разу.

Но сейчас этого блаженного забытья не было. Может, ей стоит напороться на меч, чтобы успокоиться?

Наконец она решилась, и стоило признать: если бы Хельмута не было рядом, Кристина бы точно напоролась на меч, но не плечом или ногой, а грудью.

Берту с отрядом и правда нашли. Несмотря на то, что их было больше, Джойс со своими живодёрами перебил всех, а ещё обобрал — ни доспехов, ни оружия капитан Олред не обнаружил. Захоронили их не так далеко от дороги, однако могилу отыскать было нелегко — всё-таки наёмники не дураки, о маскировке они позаботились хорошо. Слава Богу, что не сожгли.

И теперь Кристина окончательно растерялась, не понимая, что ей делать: ни с обнаруженными телами, ни с Джойсом, ни со своими мыслями, которые метались, сталкивались, смешивались, цеплялись друг за друга и никак не хотели приходить в порядок. Было страшно, было просто дико, хотелось кричать, рвать на себе волосы и биться головой о стену. Боль от потери подруги, адская злость и ненависть к Джойсу, безысходное предчувствие войны — всё это сводило с ума.

Всё-таки слава Богу, что Хельмут не уехал — его поддержка была неоценима.

В тот же день пришли вести от герцога Шелли, властителя одного из восточных феодов: его крестьяне, рыбаки, видели кого-то, похожего на Джойса и банду наёмников, у небольшой речушки, что вытекала из Дерзы. Но что он мог делать на северо-востоке земли, в дремучих местах севернее Серебряного залива? Там никаких путей в Шингстен нет…

Кристина отправила людей к восточным притокам Дерзы, велела вассалам, живущим на берегах Серебряного залива, усилить надзор за уходящими кораблями и не упускать из виду ни единой лодочки. При этом она лично была готова броситься в погоню за Джойсом и придушить его собственными руками… Но и дома у неё было много дел.

Хельмут не просто поддерживал её, но и помогал в этих делах: занимался сортировкой писем, следил за принятием в гвардию новых людей, часто давал бесценные советы. И именно он надоумил Кристине, что раз уж скоро война, то ей срочно нужно спрятать своего сына.

— Отлично, — улыбнулась Кристина, прикладывая мокрую марлю к разболевшейся голове одной рукой и подписывая очередной приказ другой. — Возьми его с собой и поезжай в Штольц.

— Нет, ты меня не проведёшь, — отозвался Хельмут, подавая ей очередной чистый пергамент.

В приоткрытое окно несмело заглядывала недозрелая луна, слышались звуки сверчков и шелест листвы, а в небольшом кабинете, на столе и камине, горело столько свечей, что было светло как днём. Кристина сидела здесь самого утра, лишь раз отвлеклась, чтобы перекусить. Сегодня пришли ответы от графа Аллета, чьи владения граничили с феодом Шелли, и барона Карразерса, который после минувшей войны стал новым владельцем Серебряного залива. Они в один голос уверяли, что ни Джойса, ни каких-либо других подозрительных личностей на своих землях не замечали, но охрана усилена, и прибывающие, и отплывающие корабли тщательно проверяют. Это, конечно, радовало, но толку-то?

Кристине казалось, что она пыталась угнаться за двумя зайцами: одновременно готовиться к войне и ловить Джойса. Второе было обязательным, первое — нет, но если второе сорвётся, то появится острая необходимость в первом, так почему бы не начать заранее?

— Я на самом деле думала отправить его в Айсбург, — сказала Кристина. — Всё-таки Вольфганг — брат Генриха, и у него с Луизой есть сын, которому Джеймс мог бы составить компанию. Правда, Луиза меня недолюбливает, и я даже понимаю, почему…

Луиза, урождённая графиня Варден, и вправду часто выражала неприязнь к Кристине, открыто и без стеснения. До свадьбы Генриха именно Вольфганг был его прямым наследником, а значит, следующим правящим лордом стал бы он, а за ним — его с Луизой сын. Но Кристина невольно отобрала у них это право: теперь Джеймс был наследником Генриха, а Вольфганг с сыном на этой лестнице власти оказались на ступень ниже.

Видит Бог, Кристина не хотела как-то вредить Луизе и Вольфгангу. Она просто вышла замуж за того, кого любила. Кто помог ей отвоевать захваченную землю, всячески поддерживал и не позволял сойти с ума от горя, огромной ответственности, обрушившейся на её плечи, и пережитых ужасов. Ей и дела не было до его замка и земель — главное, чтобы он сам был рядом.

Возможно, и Луиза это прекрасно понимала, но всё же своей неприязни она не скрывала.

— Я объясню ей, почему теперь нам не до раздоров, — пожала плечами Кристина, наблюдая за пляшущим огоньком свечи. — Прикажу, в конце концов. Тогда она не откажет.

— А если она как-то навредит Джеймсу? — поднял бровь Хельмут. — Я не имею в виду, побьёт или что-то вроде того… Но вдруг как-то ухудшит его состояние?

— Куда уж хуже… Да и выхода у меня нет, — вздохнула Кристина, — особенно если ты уезжать не хочешь. Не то чтобы Луиза — очень надёжный человек, но можно расположить её к себе обещанием хорошей награды. Так что завтра я ещё позанимаюсь делами, а послезавтра поеду. Это займёт седмицы две, может, три, если вдруг дождь пойдёт. И да, о моей поездке никто за пределами замка знать не должен, — твёрдым голосом сказала Кристина — уж чему-чему, а приказывать за почти тридцать лет жизни она научилась. — Джойс уязвимость за километры чует. Вдруг узнает, что меня здесь нет, и примчится как миленький…

— Ты можешь на меня положиться, — пожал плечами Хельмут.

Осталось только Джеймса убедить в том, что ему необходима эта поездка…

Путешествовать её сыну, на самом деле, было не впервой. Они часто переезжали из Айсбурга в Эори и обратно, и к дорогам, кибиткам и лошадям он привык. Но оставаться без матери, на попечении незнакомых людей ему ещё не доводилось. Кристина боялась, что он будет слишком уж взволнован и испуган. Придётся с ним поговорить, объяснить, почему ему необходимо пожить без мамы, утешить и успокоить… Хотелось верить, что разлука продлится недолго. Если ко всем её тяжёлым переживаниям добавится ещё и тревога о сыне, жить будет куда сложнее. От этой тревоги она станет уязвимее, чего допустить ни в коем случае было нельзя.

Вот бы здесь был Генрих… Кристина безумно скучала по мужу. Иногда от осознания того, как долго его нет рядом и как нескоро он вернётся, хотелось заскулить, зарыдать и всё бросить. Так не хватало его самого, его взглядов, прикосновений и слов… Такая пустота была в душе, так тяжело было просто существовать, не слыша его голоса… Кристина хотела написать ему, но потом поняла, что понятия не имеет, куда отправлять письмо. Доехал ли он до Льорке, столицы Фарелла, или ещё нет? Никаких вестей об этом не было. Поэтому придётся ждать, когда напишет он сам, и тогда уже делиться своими переживаниями и невзгодами.

А ждать было уже просто невыносимо.

— И да, ещё кое-что, — вновь подал голос Хельмут, откинув волосы и поправив воротник своего чёрного с серебром камзола. — Если ты думаешь, что Джойс отправился к Элис, может, и ей тоже стоит написать?

— Стоит, — кивнула Кристина с улыбкой — эта мысль ей очень понравилась. — Если она захочет войны, можно попросить её о переговорах, выслушать её условия…

— Для начала опиши все достоинства Джойса так, чтобы она ни за что не захотела заключать с ним союз, — усмехнулся Хельмут. Затем он потянулся к чистому куску пергамента, обмакнул перо в чернильницу и уверенно сказал: — Диктуй.

* * *

Всю дорогу до границы Джеймс был подозрительно тихим и спокойным. С одной стороны, это не могло не радовать, а с другой — напрягало и вселяло тревогу. Кристина настолько привыкла к пугающему поведению своего сына, что это внезапное, странное спокойствие не могла воспринимать как должное. Он вёл себя просто идеально, во всём её слушался, не плакал и не капризничал. Да и к тому, что ему неопределённое время придётся пожить без матери, тоже отнёсся вполне сдержанно.

Кристине бы радоваться, а она тревожилась. Не хотелось расставаться с Джеймсом, несмотря ни на что. Не хотелось оставлять его с ненадёжной Луизой.

На границе она не сдержалась и заехала в Вэйд, к Анжелике — сестре Альберты и новоиспечённой правящей герцогине. Её новый замок ещё не был до конца отстроен, но жить в нём уже было можно: на небольшом искусственно созданном холме за короткий срок возвели крепостную стену и несколько жилых башен внутри, а сейчас отстраивалось второе крепостное кольцо и сторожевые башни на нём. Может, если всё обойдётся и грядущая война не принесёт разрушений, ещё через год замок будет окончательно готов.

Герцогиня Анжелика приняла Кристину радушно, но без особой радости. Оно и понятно: смерть сестры стала для девушки тяжёлым ударом. Через полтора года после окончания войны она вышла замуж за младшего сына герцога Смита и буквально на днях родила уже второго ребёнка от него. Кристина была и на свадьбе Анжелики, и на церемонии имянаречения её старшего сына — девушка тогда выглядела такой бесконечно счастливой… И это счастье было напрочь уничтожено Кристининым решением отправить дядю в Кэберит в сопровождении Берты.

Давно она не испытывала такого болезненного, давящего чувства вины.

К нему добавлялись ещё и стыд и неловкость из-за того, что приходилось оставлять Джеймса. Кристина и так не считала себя хорошей матерью — будь она хорошей, её ребёнок точно был бы счастлив, — а теперь, решив увезти сына из дома и посвятив всё своё время розыскам Джойса и подготовке к войне, и вовсе изводила себя обвиняющими мыслями. Кем будут считать её люди, когда узнают, что сделала Кристина? О чём будут говорить за её спиной?

Она старалась гнать прочь эти мысли, но разговор с Анжеликой их только усугубил.

Анжелика не слишком походила на Альберту: невысокая, с пепельно-русыми волосами и тонким, хрупким телосложением, она напоминала принцессу из сказок, тогда как Альберта была её верным рыцарем. И тем больнее было сейчас смотреть на неё, бледную, хмурую, убитую горем и буквально потерявшую связь со всем миром.

Кристина не знала, что ей сказать и как выразить своё сочувствие. Все слова ей казались бессмысленными и пустыми. Чем они помогут? Слова не ослабят горе, не заполнят пустоту внутри, мёртвого они не вернут. Да и кто знает, вдруг они заденут Анжелику, которая в смерти сестры определённо винит именно Кристину…

Они молча шли по замковому коридору, в котором ещё стоял запах свежей побелки и влажного камня. Анжелика смотрела себе под ноги, сжимая пальцами левой руки манжет правого рукава. Кристина бросала на неё короткие взгляды, но всё никак не решалась заговорить, да и присутствие с ними Джеймса несколько смущало. Впрочем, он же маленький ребёнок, что он может понять… Ему до их разговоров, скорее всего, и дела нет.

— Анжелика, мне… мне жаль, — подала голос Кристина.

— Да, вы уже говорили, — холодно отозвалась девушка.

Это задело Кристину, но, собственно, именно такой реакции она и ожидала.

— Я имею в виду… Альберта погибла из-за меня. Она выполняла задание, данное мной, а потому…

— Но всё же не вы её убили, — прервала Кристину Анжелика, подняв на неё мутный взгляд. — Никто не мог знать, чем обернётся это задание. Да и она наверняка сама вызвалась, да?

— Да, — кивнула Кристина, вынужденная это признать, хотя это и могло выглядеть неумелой попыткой защититься. — Может, если бы я сама поехала…

— То погибли бы вы, и что бы мы все тогда делали? — горько усмехнулась Анжелика, заправляя тонкую прядь за ухо. — Думаю, времена, когда Нолд остался без хозяина, будут помнить ещё долго.

— Но ведь это несправедливо, — заметила Кристина. — То, что она, а не я…

— Смерть редко бывает справедливой, — отозвалась Анжелика.

Вдруг она замерла и тревожно огляделась, словно перестала понимать, где находится, или вспомнила что-то донельзя пугающее… Хотя, казалось бы, что может быть более пугающим, чем осознание смерти единственной сестры? Затем Анжелика вдруг взглянула на Джеймса, и её лицо озарилось странной безмятежной улыбкой.

Кристина вздрогнула.

— Простите, я… я зайду к сыну, — виновата улыбнулась Анжелика. — Не могу надолго оставлять его одного. — Эти слова Кристина восприняла как намёк, упрёк в свою сторону. — Прошу, подождите, я провожу вас после. — Приоткрыв одну из дверей, она встрепенулась и добавила: — Если хотите, зайдите со мной.

Они прошли в светлую детскую — просторную, чистую и тихую. В углу, возле завешенного светло-серыми шторами окна, стояла маленькая колыбелька с белым прозрачным балдахином, а напротив находилась кровать побольше — для старшего сына Анжелики. Тот сейчас гулял во внутреннем дворе замка под присмотром служанок, а вот младший, родившийся совсем недавно, спокойно спал в своей качке под присмотром няни.

Та, увидев герцогиню и леди, встала, присела в реверансе и после лёгкого кивка Анжелики покинула комнату.

Кристина хотела оставить Джеймса в коридоре, боясь, что он начнёт капризничать и помешает ребёнку спать, но мальчик, как ни странно, вёл себя тихо. Он большими, несколько удивлёнными глазами наблюдал за тем, как Анжелика осторожно приподняла балдахин, улыбнулась и взяла проснувшегося сына на руки. Тот был вполне спокоен, не плакал и не кричал, лишь жмурился от солнечного света, а молодая женщина улыбалась и что-то тихо ему говорила, гладя по головке.

Джеймс смотрел, приоткрыв от удивления рот и почти не моргая, явно поражённый осознанием того, что когда-то был таким же маленьким, беззащитным и нелепым, что тоже не умел разговаривать и ходить и большую часть своего времени просто спал. Кристина не могла наблюдать за этим осознанием без улыбки. Сын сильнее сжимал её руку, но при этом не отрывал взгляда от ребёнка Анжелики.

— Служанки говорят, что плохая примета, — вдруг произнесла та, — но мы решили назвать его Альбертом. Всё-таки сестра всю жизнь была свободной — и счастливой от этого, я бы хотела, чтобы и он был таким же.

— По-моему, это хороший выбор, — улыбнулась Кристина, проходя в глубь комнаты по бетонному полу — посередине лежал небольшой светлый ковёр, но она не хотела его портить грязью с обуви.

Уложив маленького Альберта обратно в колыбельку, Анжелика вдруг странно взглянула на Джеймса, так, что тот чуть поёжился.

— Может, вы его у меня оставите? — предложила она вдруг, сцепив пальцы в замок.

— Ты… предлагаешь? — ошарашенно отозвалась Кристина, невольно прижимая Джеймса к себе. Тот обвил ручками её бёдра — выше он пока не доставал.

— Ну раз вам немного не до него, — улыбнулась Анжелика. — Вам так будет лучше, меньше времени потратите на дорогу, а я… я не против вам помочь, как могу. Может, он подружится с моим старшим.

— Яв этом немного сомневаюсь, — вздохнула Кристина.

Но на самом деле эта идея ей очень понравилась. Несмотря на бесконечную тоску и некоторое пренебрежение по отношению к леди Коллинз-Штейнберг, Анжелика не выглядела настроенной враждебно и помощь предлагала явно искренне. К тому же она была куда более надёжным человеком, чем Луиза, от которой действительно можно ожидать чего угодно, в том числе и предательства.

Да и насчёт времени она права. Сейчас не то что каждый день — каждое мгновение на счету.

— Не беспокойтесь, — сказала Анжелика, — я в любом случае пригляжу за ним.

— Но если он начнёт… если будет неспокоен, сдерживай себя, оставайся мягкой. Сказку расскажи, колыбельную спой — это он любит. — Джеймс неуверенно кивнул, и она снова слабо улыбнулась. — Он может вести себя странно, злиться, упрямиться, но это всё поправимо.

Анжелика кивнула, присела на корточки и протянула руку к Джеймсу. Тот взглянул на неё удивлённо, потом посмотрел на Кристину — та ободряюще улыбнулась и выпустила его руку. Тогда мальчик сделал пару шагов навстречу к Анжелике, а та ловко подняла его на руки, отчего он засмеялся — Кристина давно не слышала от него такого громкого, заливистого, искреннего смеха.

Анжелика тревожно оглянулась на колыбельку, но её сын, не слыша смеха, всё так же спокойно спал.

— Наверное, я ему просто надоела, — вздохнула Кристина, впрочем, тоже не сдерживая улыбки. — Хорошо, что ему с тобой нравится.

— Вот, мы уже друзья, — отозвалась Анжелика. — Удачи вам, миледи. Уж постарайтесь, чтоб войны больше не было. И чтоб Джойс получил по заслугам, а жертва Берты не была напрасной.

Глава 9

Кристина возвращалась домой в странном расположении духа. Вроде бы она была рада, что Джеймс остался в надёжных руках Анжелики — значит, с ним всё будет хорошо. От Луизы не следовало быстрого согласия и достойного обращения с мальчиком… А Анжелика не подведёт. Она, в конце концов, Вэйд, сестра Альберты, она такая же сильная и отважная, она видела то, после чего не живут, но смогла сохранить доброе сердце и желание жить дальше несмотря ни на что.

С другой стороны, Анжелика не раз высказала в сторону Кристины своё осуждение: скрыто, тактично, мутными намёками, краткими упрекающими взглядами… Но всё же дала понять, что оставлять своих детей на неопределённый срок в чужом доме и уезжать по делам — не очень порядочно. Однако выбора у Кристины не было; несмотря на удушающее чувство вины перед сыном, которому и так несладко жить, она понимала, что ему сейчас безопаснее находиться как можно дальше от Эори — как можно дальше от войны. Хотя, наверное, она сама могла бы уехать вместе с ним… Всё-таки довезти его до Айсбурга и остаться там самой, присматривать за Джеймсом и заодно вернуться к управлению Бьёльном (что тоже стало её обязанностью после свадьбы с Генрихом), которое она переложила на плечи Рихарда после восстания Хенвальда пару лет назад.

Однако всё это — просто мысли. На деле Джеймс остался у Анжелики, Кристина направилась домой готовиться к войне, а Джойс, скорее всего, уже ехал в Шингстен заключать союз с леди Элис Карпер.

Выехав из Вэйда, Кристина и её свита оказалась в небольшом лесочке с невысокими елями и берёзами, многочисленными кустарниками и блёклыми полевыми цветами, растущими по обочине дороги. Иногда через дорогу быстро и едва заметно сновали белки, мирно пасущийся у ручья олень, заметив приближающихся всадников, бросился в глубины леса, а над головами то и дело пролетали стайки каких-то маленьких чёрных птичек с яркими сине-зелёными перьями в хвостах.

Погода стояла ясная — небо безоблачное, солнце светит, лёгкий ветерок чуть качает верхушки елей и о чём-то шепчется с листвой… И дорога хорошая, сухая, что тоже не могло не радовать. Возможно, дома Кристина окажется уже через три-четыре дня. Там, конечно, ждут сплошные заботы, подготовка к войне, сбор людей и продовольствия, тренировки и изготовление оружия, бесчисленные приказы и письма… Но всё же дома ей было спокойнее. И дело даже не в том, что она чувствовала себя в полной безопасности, находясь под защитой каменных стен. Наоборот, теперь она — защитница этих стен, и никто, кроме неё, не может защитить их в полной мере.

Приглядевшись, она вдруг заметила идущего им навстречу путника. Точнее, путницу — то, что это пожилая женщина, было понятно даже издалека. Она шла, чуть сгорбившись и опираясь на длинный посох, но всё же походкой твёрдой и уверенной. Чем ближе женщина подходила, тем больше деталей могла разглядеть Кристина: на ней было мешковатое чёрное платье, грубый широкий пояс из коричневой кожи, на который были прикреплены две сумочки и маленький мешочек, ещё одна сумка, большая, висела на плече, и из неё выглядывали какие-то розоватые и жёлтые цветки. На вид женщине было около шестидесяти, у неё были длинные седые с редкими чёрными прядями волосы и подозрительно знакомые зелёные глаза.

Именно эти глаза и заставили Кристину остановить своего коня и приказать свите тоже остановиться.

Она никак не могла понять, почему они её так зацепили. Мало ли на свете людей с зелёными глазами…

Путница тоже остановилась, взглянула на Кристину удивлённо, прищурившись, а потом учтиво поклонилась.

— Миледи, — проговорила она ровным, низковатым голосом, — рада столь неожиданной встрече.

— Ты узнала меня, добрая женщина? — улыбнулась Кристина, подъезжая ближе к ней.

— Как же вас не узнать, моя госпожа, — странно ухмыльнулась путница, опершись на свой посох обеими руками. — Я слышала, что вы направляетесь в Айсбург, думала присоединиться…

— До Айсбурга я так и не доехала, — призналась Кристина, и тут же её осенило: откуда эта женщина знает о том, куда направлялась леди Коллинз-Штейнберг, если эту поездку было велено держать в тайне? Хотя слухи, расползающиеся в народе, никогда не остановишь: увидел один — через день знают буквально все. — Всё решилось раньше, чем я рассчитывала, — добавила она уклончиво.

Впрочем, эта женщина отчего-то не казалась похожей на простолюдинку… Она смотрела уверенно, даже немного дерзко, а сутулилась скорее из-за возраста, нежели из-за того, что привыкла подобострастно кланяться. В её речи проскальзывал слабый бьёльнский акцент, но говорила она вполне грамотно и чётко. И эти глаза… Чёрт возьми, да что с ними не так?

— Я хотела с вами поговорить, — вдруг сказала женщина, понизив голос, который зазвучал вкрадчиво. — Может, это не моё дело, но я должна предупредить вас.

— О чём? — встрепенулась Кристина, сжав поводья от внезапно нахлынувшего волнения. — Ты была в Эори? Там всё в порядке?

— Нет, дальше Даррендорфских лесов я в этот раз не заходила, — покачала головой женщина. Она сделала шаг в сторону Кристины, и что-то заставило её чуть наклониться, пристальнее вглядываясь в лицо этой странной незнакомки. — Но пока в Эори всё спокойно наверняка, ведь если бы что-то произошло, до вас бы уже дошли тревожные вести, верно?

— Да, верно… — отозвалась Кристина, прищурившись. Только сейчас она заметила на шее женщины шнурок с какой-то руной, незнакомой и очень причудливой. Ведьма? Что ж, этого следовало ожидать.

— Я хотела сказать не это, — продолжила путница. — Вы правильно сделали, что отвезли своего сына прочь, в безопасное место. — Как важно для Кристины было услышать этот в тот миг! — Но… вы же сами замечаете, что он ведёт себя порою слишком странно.

— Я бы сказала, пугающе, — заметила она. — Как будто он… не считает меня родной.

Она не знала, зачем открывает это незнакомой женщине, случайно встретившейся на дороге путнице, похожей на ведьму, но та так пристально смотрела на неё, что оторваться и промолчать, проигнорировать её вопросы было попросту невозможно. Кристина покачала головой, пытаясь обнаружить на себе какое-нибудь подчиняющее заклинание, но не смогла. Потом только она поняла, что дело было не в магии — её притягивали эти глаза, зелёные, будто изумруды или лесная летняя трава.

— Это всё потому, что душой мальчика завладел ваш заклятый враг, — почти шёпотом проговорила ведьма. — Полностью она ещё не принадлежит ему, но он постепенно подчиняет её себе и превращает ребёнка в то чудовище, каким при жизни был сам. Вы должны избавить своего сына от этого проклятия, иначе рано или поздно ваш враг восстанет, воскреснет в нём…

— Я не очень понимаю, — прервала её Кристина, чувствуя, как дрожит от страха. Главное — с коня не свалиться… — В моём сыне — чья-то душа, которая поглощает его собственную душу?

— Верно, — кивнула ведьма.

Кристина нахмурилась, пытаясь унять леденящую дрожь. А она ведь догадывалась. Чувствовала, что во время своих приступов злобы Джеймс становится будто чужим человеком. Не ребёнком, а чудовищем с ледяным сердцем. Будто им кто-то управляет, дёргает за ниточки и заставляет произносить, что ему плевать на неё, что он не хочет её видеть… О том, что он ненавидит её, Джеймс не говорил ещё ни разу, но порой Кристина чувствовала эту ненависть в его хмуром взгляде, прожигающим насквозь её сердце.

— Но… что же с этим делать? — дрожащим голосом спросила она.

— Чужую душу можно изгнать. Но не торопитесь! — предупредила женщина, заметив, что Кристина прямо сейчас готова развернуть коня и броситься обратно в Вэйд. — Дело не терпит спешки. Да и самой вам сил вряд ли хватит…

— Но если за это время душа… моего врага поглотит его душу?

— Это случится нескоро, — утешила её ведьма, теребя пальцами свою руну. — Это очень долгий и медленный процесс. Но обратимый.

— И откуда ты всё это знаешь?

— Стоит посмотреть в глаза вашему сыну, и всё станет понятно, — усмехнулась ведьма. — Ваша сила невелика, и вы не видите, но я — видела. Вам может помочь другой маг, более могущественный, чем вы. Но, повторяю, не спешите. Пусть мальчик сейчас остаётся там, куда вы его отвезли. Такая магия с переселением и слиянием душ… — Женщина вздохнула и покачала головой. — Она попросту недопустима. Ни Бог, ни дьявол не покровительствуют ей, она принадлежит третьей стороне, самой жуткой и опасной из всех сторон.

Кристина окончательно перестала понимать то, что говорила женщина. Из головы не вылетал один-единственный вопрос: кто этот враг? Заклятый — и явно мёртвый… Карпер? Но когда и как… Впрочем, это уже неважно. Да и слова о третьей стороне понятны — он не верил ни в Бога, ни в дьявола, а поклонялся множеству древних шингстенских богов и богинь, которые и могли бы дать ему силу перемещать свою душу.

Это было поистине страшно, и Кристину ощутимо передёрнуло. Сжав поводья, она выпрямилась, взглянув вперёд. Нет, нужно вернуться, вернуться в Вэйд прямо сейчас, забрать Джеймса и попробовать самой исцелить его от этой чумы.

— Не торопитесь, — словно прочитав её мысли, предупредила ведьма. — Время есть. Ваш сын ещё долго сможет оставаться собой. Он сильный — прямо как вы. А вы помните о войне.

С этими словами она перекинула посох из левой руки в правую и направилась прочь, своей дорогой.

* * *

Весь день Элис терзало чувство непонятного предвкушения чего-то грандиозного и пугающего. Это мешало сосредоточиться на делах, и перо в её пальцах дрожало, и все буквы на пергаменте выходили кривыми… Поначалу от этого чувства было как-то душно, и Элис открыла окно своего кабинета, хотя духота почти никуда не делась: лето в Шингстен пришло рано и тут же ударило жарой, изредка сменяющейся ливнями и грозами, после которых солнце, набравшись сил, начинало греть и светить гораздо ярче и жарче.

Сквозь открытое окно в кабинет иногда залетали лёгкие сквозняки — слабые глотки свежего воздуха, помогающие ей не сойти с ума. А вот в спальне её возлюбленного мужа, лорда Киллеана, ставни всегда были закрыты наглухо. В глубине души Элис надеялась, что он просто сдохнет от духоты, но он почему-то продолжал жить, точнее, существовать безвольным созданием, не способным шевелиться и даже разговаривать. И это было так непонятно и странно для неё… Что ему нужно от этой жизни? На что он надеется? Почему не сдаётся? Элис на его месте давно бы сдалась… И наверняка вокруг неё нашлись бы люди, желающие ей помочь. Она же не стремилась помогать Киллеану, хоть и часто читала желание смерти в его глазах. И улыбалась.

Рано или поздно он уйдёт сам, и Элис просто не представляла, как тогда всё изменится… и изменится ли вообще.

Усталость она почувствовала лишь к вечеру. Днём было муторно, тоскливо, на плечи будто что-то давило, а в голове царила неразбериха… Но ноги заболели и пальцы заныли лишь тогда, когда закат начал плавиться от жары, разливаясь по горизонту алым маревом. Тут же в голову пришли те пугающие слова, что она услышала много лет назад и что всё пульсировали в её разуме с каждым годом всё сильнее. Солнце погаснет, ибо его закроет непроницаемая пелена…

Элис вздохнула и встала, чуть потянулась, чтобы размяться. Зевнула, разгладила ладонями подол чуть помятого платья из синего шёлка, поправила серебристый поясок. Вдруг услышала негромкий треск и поняла: рукава у этого платья стали чересчур узкими для неё… Надо бы отдать швее, пусть отрежет те, что есть, и пришьёт к ним рукава от старого голубого блио, длинные и свободные.

Элис огляделась. В кабинете, небольшом и обставленном довольно скромно, было темно — на столе горела одна свечка, и стоило зажечь ещё парочку, чтобы продолжить работу. Но сначала следовало немного отдохнуть, может, приказать подать ужин пораньше…

Внезапно в дверь постучали — Элис даже вздрогнула от этого глухого звука, разорвавшего абсолютную тишину. Заработавшись, она в конце концов забыла, что сегодня должны нагрянуть посетители… Нежданные и нежелательные. Которым следовало дать от ворот поворот сразу же, а не обещать принять, как только появится свободное время.

Элис сняла со спинки кресла длинную узорчатую шаль, набросила на плечи, чтобы скрыть маленькую дырочку на рукаве, уселась поудобнее и громко позволила войти.

На пороге стояла служанка — молодая светловолосая женщина в голубом платье и чёрном фартуке.

— К вам пришли, мледи, — проговорила она негромко, сложив руки в замок и чуть поклонившись.

— Пусть войдут, — вздохнула Элис, постукивая пальцем по подлокотнику кресла. — И смотри, не смей называть меня так при посторонних.

— Хорошо, ваша милость, — отозвалась служанка и выскользнула из кабинета.

Некоторых слуг невозможно было отучить глотать звуки и слоги, и Элис казалось это несолидным. К тому же обращение «ваша милость» нравилось ей куда больше. Но особенно сильно она любила древние шингстенские, почти не дошедшие до наших дней обращения «ясновельможная пани» для женщины и «ясновельможный пан» для мужчины.

Джойс Коллинз вошёл через минуту, закрыл за собой дверь и учтиво поклонился, не прекращая при этом улыбаться — вроде бы вежливо, но при этом настолько самодовольно, что аж тошнило. Несмотря на возраст, он был весьма красивым мужчиной, но Элис знала, какая гниль может скрываться за этой красотой. Ей было неприятно на него смотреть, но она всё же подняла взгляд — холодный, непроницаемый, не выражающий абсолютно ничего. Гость и бровью не повёл.

— Добрый вечер, миледи, — заговорил он приторно и вкрадчиво. — Могу я присесть?

Элис молча кивнула на стоящий напротив стола деревянный простой стул с жёсткой спинкой и без подлокотников. Коллинз присел на самый краешек и внимательно взглянул на женщину, которая даже не улыбнулась, ни слова ему не сказала. Она и так прекрасно знала, зачем он приехал, и была твёрдо уверена, что уедет он ни с чём.

Коллинз явился в Краухойз вчера, поздним вечером, когда Элис уже собиралась спать и никак не могла его принять. Утром она сослалась на срочные дела и велела ему прийти на закате. К тому же буквально за несколько часов до прибытия Джойса ей пришло письмо, ни дать ни взять, от самой Кристины: та предупреждала Элис о появлении своего блудного дядюшки в Драффарии и предостерегала её от союза с ним, ссылаясь на то, что это крайне ненадёжный человек. Леди Карпер пока не ответила — ей было любопытно выслушать и самого Джойса.

И вот он здесь — разодетый, будто на праздник: в чёрном камзоле с золотистой вышивкой на груди, в тёмно-сером плаще с золотыми фибулами, с кинжалом в красно-коричневых ножнах, прикреплённых к широкому поясу с серебром… Такой самодовольный и раздражающий… Захотелось запустить в него чем-нибудь тяжёлым — жаль, под рукой ничего подобного не оказалось.

— Жарковато у вас, — заметил Джойс, улыбаясь и приглаживая волосы.

«С каждым годом — всё сильнее», — хотела сказать Элис, но промолчала. Никто не должен знать, иначе будет ещё сложнее.

— Как добрались, милорд? — поинтересовалась она наигранно участливым тоном.

— Не без труда, — усмехнулся Коллинз, отчего-то стараясь не смотреть на Элис. Та, впрочем, не горела желанием любоваться его физиономией. — По морю, с попутным ветром ещё ничего, а вот по нолдийским лесам, до пристани, где всюду соглядатаи племянницы…

— Как она поживает? — поинтересовалась леди Карпер, прерывая его речь.

— Слишком уж хорошо, — фыркнул он. — За этом я, собственно, и…

— Я догадывалась, — сухо отозвалась она. — И мой ответ — нет.

— Даже не выслушаете?

— Я не хочу войны. — Она резко подняла голову и взглянула на Коллинза пронзительно, резко, будто хотела прирезать взглядом прямо здесь. — Не хочу снова терпеть позорное поражение и отправлять на верную гибель четверть населения своей земли.

Она и тогда не хотела, но всё же уверенность в победе была сильнее, крепче. Большая армия, хорошо продуманный план и точнейшее его исполнение… Казалось бы, что могло пойти не так? Элис и в голову не пришло тогда, что Джонат станет попросту неуправляемым, будет руководствоваться в ведении войны своими чувствами, гневом и ненавистью, а не здравым смыслом. Он всегда подчинялся ей, всегда её слушался… Но тогда он просто сошёл с ума — иначе и не скажешь. Элис не знала, что этому поспособствовало: смерть Анабеллы или беспредельное чувство свободы… В любом случае, Джонат всё испортил, и она поняла, что больше пытаться не стоит. Пока.

Элис всегда училась на своих ошибках. Поэтому она знала, что сейчас, когда Нолд и Бьёльн стали единой землёй, ей точно не победить. И ничего не остаётся, кроме как собирать силы и растить внука для того, чтобы он продолжил её дело. И ежечасно помнить те ужасающие слова. Солнце погаснет… Непроницаемая пелена… Эту землю покинет жизнь…

— У нас одна цель, — сказал Коллинз. — Так почему бы не пойти к ней вместе? К тому же вы наверняка хотите отомстить…

— Откуда вам знать, чего я хочу? — вспылила Элис. Она терпеть не могла, когда ей говорили, что она должна отомстить. Многие до сих пор верят, что и Джонат тоже мстил… Всё это было похоже на бесконечную цепочку мести, сопровождающуюся убийствами, разрушениями и тысячами смертей.

Если и нападать на Нолд, то не из мести. И не сейчас. И тем более — не в качестве помощи Джойсу Коллинзу. — Да и я не особо понимаю, чего вы хотите, — добавила она, чуть покривив душой.

— Неужели правда не понимаете? — усмехнулся Коллинз. — Я хочу Эори. Нолд. Трон моего брата, который у меня отобрала моя племянница.

— Интересно, кстати, — заметила Элис, — в Шингстене у брата было бы больше прав, чем у дочери. Но вы, насколько я знаю, на свои права сами наплевали, когда покинули Драффарию много лет назад.

— Даже если бы я остался… — Джойс как-то помрачнел, однако охотничий задор из его взгляда никуда не делся. — Джеймс твёрдо был намерен оставить наследницей только Кристину. Я слышал, его жена на это уговорила перед смертью. Из последних сил потребовала: пусть после её смерти женится сколько хочет, пусть хоть десяток сыновей заделает, но наследницей Нолда должна быть только Кристина.

— Слышали? От кого? — вяло поинтересовалась Элис.

— От леди Лилиан, — пожал плечами Коллинз. — То есть собственными ушами. Меня в покоях умирающей леди не было, но я слышал этот разговор из коридора. Помню, как бедняжка кашляла… Она ещё сказала, что если выживет, то обязательно подарит Джеймсу сыновей, хотя с момента рождения Кристины прошло девять лет и детей у них больше не было. Но, к сожалению, Лили не выжила, — уже тише сказал он, таким тоном, будто эти слова предназначались не для Элис. — Вскоре после этого я и уехал, понимая, что Джеймс не сможет не исполнить просьбу любимой жены.

О леди Лилиан Джойс говорил как-то странно — не так, как о брате и племяннице. Неужели… неужели он воевал с лордом Джеймсом за сердце его жены? Элис бы не удивилась.

Она нехотя взглянула в его глаза, полные решимости и упорства, и вдруг вздрогнула. Ей сейчас именно этого и не хватало… Все эти четыре года после окончания войны она не была уверена ни в чём абсолютно — ни в себе, ни в своих действиях, ни в том, правильный ли путь она выбрала в управлении Шингстеном… хорошо ли она воспитывала внука, который сейчас находился в Мэлтоне… Нет, война не должна стать для неё способом самоутвердиться. Скорее, наоборот: она обретёт уверенность в себе, если сможет сейчас предотвратить войну.

— Ваши слова тронули моё сердце, но… Моя земля ещё полностью не оправилась после предыдущего похода, — вздохнула леди Карпер, бессознательно водя сухим кончиком пера по поверхности стола. — Людей у меня немного, а наш противник…

— Нам не придётся противостоять всей земле, если мы сразу захватим один лишь Эори, — возразил Коллинз. — В прошлый раз ведь у вас был похожий план? Если мы сейчас повторим этот манёвр, несколько видоизменив его, и захватим лишь Эори, чтобы контролировать оттуда весь Нолд…

— Каким образом мы переправим армию прямо к Эори, минуя Серебряный залив и остальные крепости? — наклонила голову леди Карпер. — В прошлый раз нам пришлось захватить немало стратегически важных замков — не всех, конечно, но под нашим контролем была все пограничные крепости, кроме южных, которые взять так и не удалось. И лишь удостоверившись, что север и залив наш, Джонат взял Эори. Вы хотите действовать наоборот?

— Именно.

Элис закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Контролировать весь Нолд из Эори — да, разумеется, как же иначе… Но вот захватить сразу главный замок земли, минуя остальные, особенно пограничные? Как? Как он себе это представляет?

— Давайте обсудим это позже, — предложила она. — Я позову своих людей, в чьей верности не сомневаюсь и которые будут готовы помочь в случае похода.

Коллинз оживился, его глаза заблестели, он подался вперёд, видимо, намереваясь что-то спросить, но Элис подняла указательный палец и покачала головой.

— Я ещё не решила. Я подумаю над вашим предложением и вынесу окончательный вердикт позднее.

Джойс понимающе кивнул, но уходить отчего-то не спешил. Вместо этого он сунул руку за пояс и извлёк оттуда сложенный в несколько слоёв пергамент — достаточно объёмный, судя по всему. Элис взглянула на него с толикой удивления, когда Коллинз протянул ей пергамент. Отчего-то руки чуть затряслись, когда она начала его разворачивать.

Безоговорочная капитуляция… Денежная компенсация… Полное прекращение всех боевых действий… Окончательная победа Нолда-Бьёльна… Несколько подписей и печатей, в том числе и королевская.

Это был договор, мирный договор, который Элис и Кристина заключили спустя луну после последней битвы — тогда ещё даже не все пленники оказались дома, а Джоната только-только похоронили, и вдруг король срочно вызвал леди Карпер на остров Зари в Серебряном заливе, чтобы подписать этот договор. Она не представляла тогда, что ей делать и как смотреть в глаза Кристине с её мужем, который и стал палачом для Джоната… Однако мужа там вовсе не оказалось, с девчонкой приехал барон Штольц, а сама она оказалась на удивление вежливой, дружелюбной и спокойной, хотя некоторые её жесты и взгляды выдавали явное напряжение. Но в целом всё прошло хорошо, договор был подписан трижды: одна копия осталась у Элис, вторая — у Кристины, третья — у короля.

И, как она поняла, сейчас перед ней как раз находился экземпляр, принадлежавший леди Коллинз-Штейнберг.

— Откуда? — только и смогла вымолвить она, кладя пергамент на стол.

— Племянница очень постаралась ограничить мои действия в Эори, — усмехнулся Джойс, — но всё же кое-кто из моих ребят, обладающий определёнными… способностями…

— Магией, то есть? — уточнила Элис. Её подобными вещами не удивишь: и муж, и сын, и невестка от природы обладали колдовскими способностями.

— Ну да. Он смог установить, где находилась её копия договора, и, применив пару-тройку заклинаний, осторожно его выкрал.

— И зачем он мне?

Коллинз усмехнулся, подошёл к столу, осторожно поднял пергамент и медленно поднёс его к свече. Элис даже вздрогнуть не успела. Язык пламени быстро разросся, уничтожая тонкий пергамент, и лишь когда от него остался маленький клочок, безо всяких букв, подписей и печатей, Джойс бросил его на поверхность стола и прихлопнул ладонью, чтобы погасить пламя.

Леди Карпер взглянула на этот клочок глазами, полными неподдельного страха.

— Вы не оставили мне выбора?

— Почему же. Ваша копия ведь до сих пор цела? — Получив её медленный кивок в ответ, Коллинз продолжил негромко: — Значит, когда вы примете решение, мы и распорядимся им так, как будет нужно.

Элис не ответила. Как же всё просто, оказывается… Просто взять и уничтожить две копии договора из трёх, как будто и не было ничего, как будто война, перейдя в стадию холодной, длится до сих пор… На самом деле, отчасти так оно и было. Только вот теперь её ничего не связывает — ни клятвы, ни подписи, ни печати. Если будет уничтожен её экземпляр договора, она может напасть на Нолд с чистой совестью.

Элис вздохнула.

— Вы свободны, милорд, — улыбнулась она, поднимаясь. — Буду рада увидеть вас завтра за завтраком.

Нет, не будет она рада, но разве от него отвяжешься? Если не пригласить, всё равно придёт сам.

Коллинз приблизился к ней с явным намерением поцеловать руку или оказать ещё какой-то знак внимания, но Элис недвусмысленно кивнула на дверь.

В спальню она зашла, едва переставляя ноги, когда пробило десять вечера. Служанка стелила постель, а на прикроватном столике уже были выставлены кувшин с водой, полотенце, тазик и различные крема — подарки Марианны. Элис устало опустилась на край кровати и сама принялась расшнуровывать платье, но тут служанка опомнилась и бросилась к ней.

Женщина и бровью не повела. Она так устала, что злиться из-за медлительности служанки попросту не было сил. В голове царил полный кавардак, мысли никак не желали приходить в порядок, а предложение Коллинза окончательно лишило покоя. Всё это было так сложно, так некстати, что невольно слёзы на глазах выступали. И не верилось, что утром станет легче…

Дверь без стука открылась — медленно, со скрипом, и Элис сразу поняла, кто это.

— Клара, можешь идти, — кивнула она служанке, которая убирала платье в шкаф. Та без лишних слов, быстро покинула комнату, оставив свою леди наедине с гостьей.

Марианна, видимо, спать пока не собиралась. Её недлинные чёрные волосы были уложены, как всегда, в высокий пучок, на запястьях красовались массивные золотые браслеты, роскошью под стать платью — из чёрной парчи с красным тонким кружевом. Марианна уже много лет не носила фамилию Карпер, но продолжала одеваться в геральдические цвета этого дома.

Марианна была младшей сестрой Киллеана. С Элис они познакомились ещё до свадеб их обеих. Элис, тогда ещё герцогиня Эрлих, гостила в Краухойзе на правах невесты, а Марианна готовилась к отъезду в Анкер, к своему будущему мужу. Ещё тогда Элис почувствовала, что её тянет к Марианне: та была такой уверенной в себе, гордой, острой на язык и прямолинейной… У неё были необычные глаза — серо-зелёные, похожие на необработанный малахит. И она относилась к Элис как к родной сестре, с гораздо большей теплотой, чем к родному брату, с которым её связывали крайне холодные отношения.

Правда, и Киллеан тогда был другим. Элис выходила за него не по любви: брак устроил её отец, решивший во что бы то ни стало сделать из своей дочери леди Шингстена, правительницу и верховную жрицу. Киллеан, к тому времени уже похоронивший молодую жену, не оставившую наследника, был не против жениться вновь. Эрлихи — род богатый, благородный, с внушительной родословной, к тому же не отошедший от язычества. Так что сделка была очень выгодной и для герцога Эрлиха, и для лорда Карпера. Элис же была всего лишь наивной впечатлительной девушкой, чью голову забили бесконечные баллады и романы и чьего мнения, разумеется, не спрашивали. И лорд Карпер представлялся ей истинным рыцарем, будто из романа, то есть по сути не живым человеком, а чем-то вымышленным, ненастоящим. Она не любила его, ни мгновения не любила, но что-то всё же заставляло её им восхищаться.

После свадьбы он открыл ей свой истинный лик. Он начал кричать на неё, бить, брал её каждую ночь, не считаясь с её желанием, и Элис была готова проклясть тот день, когда поняла, что ждёт ребёнка от этого чудовища. Она не знала, что делать, как ей выбраться из этого ада. Она возненавидела отца, который устроил этот брак, она возненавидела новорождённого Джоната… В конце концов, она возненавидела и себя саму, настолько, что хотела покончить с собой.

Но потом в Краухойз вернулась Марианна. Отчего-то Элис решила, что может ей довериться — больше доверять в этом месте было некому. Она рассказала сестре мужа всё, что терзало её это время. Марианна сочувственно покачала головой, а на следующий день принесла Элис небольшой флакон с мутной зелёной жидкостью. Та вздрогнула.

— Не бойся, — вкрадчиво шепнула Марианна. — Это не яд. Точнее, не совсем яд. Он будет действовать долго, седмицы и месяцы, если использовать его понемногу, постепенно доводя моего любимого братца до состояния, похожего на смерть. Его разум будет жить, его душа будет оставаться в теле, только вот тело начнёт слабеть и в конце концов откажет ему полностью.

Элис не была готова ждать так долго, но всё же приняла флакон.

Киллеан прекратил мучить её через пару месяцев. Ещё через год он окончательно потерял волю, во всём соглашался с Элис, выполнял любую её просьбу… Она почувствовала безграничную власть над ним — а вместе с тем и над всем Шингстеном. Киллеан сам поручал ей всё больше важных дел аллода. Потом Марианна привезла ей ещё флакон, побольше, но посоветовала не злоупотреблять. Элис и не злоупотребляла. Раз в одну-две луны она подливала капельку этой зеленоватой жидкости в вино мужа, и уже вскоре он окончательно слёг, затем утратил возможность шевелиться и разговаривать… Теперь даже кивать не может. Лишь глаза тревожно бегают, будто он ждёт того, что Элис его убьёт.

Но Элис не убивала. Пусть он умрёт сам. Пусть помучается так, как мучилась она, и даже ещё сильнее.

Марианна вскоре овдовела и вернулась в Шингстен, однако надолго здесь она не задерживалась, то и дело отправляясь в далёкие путешествия. Оттуда она непременно привозила Элис подарки, в основном пахнущие травами кремы, помогающие сохранять красоту и молодость. Для леди Карпер это всё было неважно, но подарки она принимала — ей было приятно внимание Марианны.

Во время прошлой войны в Шингстене она вообще не появлялась, и с зельями для лорда Киллеана Элис помогала Анабелла. Леди Карпер до сих пор очень жалела её. Хорошая была девушка — такая гордая, независимая, целеустремлённая, но при этом не лишённая некоторой мягкости и изящества. Иногда Элис казалось, что её она жалеет едва ли не сильнее, чем Джоната. Анабелла была готова возглавить армию Шингстена и сделать всё для завоевания Нолда, а в итоге отдала свою жизнь в бесполезной попытке избавиться от Кристины, которую Джонат даже не попытался предотвратить… Бедняжка.

Но даже ей Элис не рассказала о своей истинной цели. Лишь Марианна о ней знала.

И вот она здесь, всегда готовая выслушать и дать совет. Единственный на свете человек, которому Элис доверяла. Подруга, родственница и наперсница. Наверное, стоит ей пересказать сегодняшний разговор…

— То, о чём я думаю? — усмехнулась Марианна. Видимо, сама обо всём догадалась.

— Да, — кивнула Элис. — Я обещала подумать, но заранее дала понять, что отказываю.

— Зря… — Она вздохнула и прошла в комнату. В свете нескольких свечей её глаза сверкнули недобро. Впрочем, доброта в них редко когда плескалась. — Ты же знаешь: выбора нет, и нам придётся рано или поздно искать новое место для жизни. А как нам его заполучить, если не огнём и сталью?

За годы, проведённые в Анкере и многих других королевствах, Марианна совсем растеряла шингстенскую манеру говорить, но всё же иногда она проскальзывала в её речи, особенно когда женщина злилась.

— Я уверена, что есть мирный способ, — возразила Элис.

Она встала, подошла к зеркалу и открыла одну из баночек с желтоватым кремом, пахнущим болотом. Две небольшие свечки слабо освещали зеркальную поверхность, но Элис всё же разглядела сеточки морщин в уголках глаз и губ, а также между выщипанных в ниточку бровей. Именно туда она и втёрла совсем немного пахучего крема.

— И пока ты будешь искать его, мы все вымрем, — вспылила Марианна. Кажется, сегодня она была особенно не в духе. Пальцы, украшенные крупными рубинами, сжали ткань юбки, рассеянный взгляд бегал по комнате… Марианна была очень взволнована. — Поступает всё больше тревожных вестей о загубленном урожае, о граде, о саранче… С каждым годом лета становятся всё жарче, а зимы — всё холоднее. Ты же понимаешь, что это значит. Время на исходе.

Элис верила, что время ещё есть, но спорить с Марианной было бесполезно.

— Коллинз — неплохой шанс сделать то, что ты должна сделать, — продолжала та, меряя шагами комнату, останавливаясь то у небольшого стола в углу и задерживая свой взгляд на дрожащем пламени небольшой свечки, то у занавешенного плотными алыми шторами окна. — У него есть люди и план, так почему бы…

— Я боюсь снова проиграть, — призналась Элис. — Ты же знаешь, Мари. Это будет позором, это…

— Мы не проиграем, если проработаем план и заручимся поддержкой союзников, — заявила Марианна, резко взглянув на неё. — Многие поддержат тебя, особенно если ты избавишься от Киллеана.

— В прошлый раз меня и половины Шингстена не поддержало, — горько усмехнулась Элис.

И правда, тогда за ней пошли лишь Эрлихи и Мэлтоны — и то лишь из-за родственных связей и семейного долга. Пошёл герцог Новак — едва ли не самый бедный дворянин Шингстена, рассчитывающий получить награду от Карперов за свою преданность. Барон Тодден отправил весьма небольшой отряд с младшим сыном и его женой во главе, а представителями Лассенов и Хейли и вовсе стали бастарды — довольно мутные господа с такими же мутными, но всё-таки боеспособными и безжалостными отрядами. Остальные, сославшись на то, что приказ о сборе войск последовал не напрямую от Киллеана, остались дома. Не помогло ничего: ни угрозы, ни мягкие просьбы, не попытки напомнить, что после того, как Элис взяла власть в Шингстене в свои руки, дела в аллоде пошли в гору, а после захвата Нолда пойдут ещё лучше… Остальные всё равно не согласились — и явно не пожалели об этом.

Теперь же Элис была уверена, что за ней не пойдёт никто. Но если она, как давно уже предлагает Марианна, напрочь лишённая сестринской любви (да и вообще, какой бы то ни было любви), избавится от Киллеана… Тогда она станет регентшей при маленьком Мареке и будет иметь больше прав и полномочий. И тогда вассалы попросту не смогут ей отказать. А если прибавить наёмников Джойса… Да, армия выйдет большой, но в прошлый раз Джоната не спасло ни огромное войско, ни магия, ни удачный захват самого сердца Нолда.

Элис, ощущая приливы отчаяния, закрыла лицо руками. Она не знала, что делать. И отчего-то не могла в этот раз до конца довериться Марианне. Не могла последовать её совету. Всё это так шатко, так зыбко… Один неверный ход — и конец всему. И Элис, и Мареку, и всему Шингстену.

— Даже если и проиграем, — подала голос Марианна, вырывая её из раздумий, — а я уверена, что мы не проиграем… Но всё же мы погибнем в бою героями, и Хорнелл примет нас в свои чертоги как равных себе.

— Я не хочу проигрывать, — отозвалась Элис сдавленным, тихим голосом, не поднимая головы и не убирая рук от лица. Ей стало холодно и неуютно. — Я не хочу умирать и отправляться в чертоги Хорнелла. Я хочу дожить до глубокой старости и вырастить внука. Я хочу мира и процветания своей земле.

— А я не хочу смотреть на то, как солнце будет гаснуть.

Марианна вздохнула, быстро подошла к зеркалу и опустила ладони на плечи Элис. Леди Карпер решилась оторвать руки от лица и взглянуть на подругу. Та смотрела уже без жёсткости и решимости, напротив, её взгляд был полон сочувствия и тихой печали.

Элис ненавидела, когда её жалели. Но Марианна… Марианна — пусть жалеет.

Она взяла себя в руки и направилась к кровати, по пути снимая кольца с пальцев. Оставила лишь одно, с крошечным изумрудом, а остальные сложила в небольшую круглую шкатулку, расписанную голубыми цветами.

— Что там тебе говорилось, напомни? — поинтересовалась Марианна, замершая у зеркала.

— Солнце погаснет, небо затянет непроницаемая пелена… — Элис покачала головой — вспоминать предсказание было до боли неприятно. — В общем, жить в Шингстене станет невозможно, ибо наши боги разгневались на нас. Мне уже сложно вспомнить всё, что было сказано. Но уж точно ничего хорошего.

— Поэтому нам и надо бежать. Всё говорит о том, что пора. Нолд и Бьёльн процветают, пока наши южные края изнывают от жары и начинают голодать… Это ли не знак?

Марианна продолжала вглядываться в зеркало, будто надеялась увидеть там будущее, что выпало на долю Шингстена по воле богов.

Элис не ответила. Да, неурожаи, но когда их не было? И в Нолде они наверняка бывают… Да, град… Как же понять, действительно ли это — предвестники грядущей гибели Шингстена, нового Великого Затмения, или обычные явления, которые и без того частенько происходят? Пожалуй, лишь богам это известно.

Но ведь можно попробовать приоткрыть завесу тайны и испросить совета у богов?

— Нужно погадать, — сказала Элис, посмотрев вперёд. — Нужно спросить у богов, что нам делать. Принеси завтра руны. Боги ошибаться не могут.

— Боги забрали твоего сына… — попыталась возразить Марианна, резко обернувшись.

«Туда ему и дорога», — хотела ответить леди Карпер, но сдержалась.

— Боги знают, что делать, — твёрдо сказала она и взглянула в глаза подруги. — Принеси руны утром, Мари. Я буду ждать тебя.

Марианна подошла ближе к Элис. Выражение её лица снова сделалось жёстким, непроницаемым, а из взгляда исчезли все намёки на нежность и сострадание. Она оправила подол роскошного платья и направилась к выходу. У Элис защемило в груди от обиды и горечи, но она не стала ничего говорить. Нет, она даже богам не доверяла так сильно, как Марианне. Но всё же эта затея с новой войной… Наверное, здесь богам всё же лучше знать.

— Спокойной ночи, — буркнула Марианна и ушла прочь.

А Элис долго не смогла заснуть от бесконечных, раздирающих сознание мыслей.

Глава 10

Утром, ещё до завтрака, Марианна всё-таки принесла гадательные руны.

Это были крошечные круглые дощечки, собранные в кожаном мешочке. На каждом был выжжен особый знак, обладающий магической силой, предназначением и смыслом. Маги использовали их в основном для сотворения каких-то особо сложных заклинаний, если мысленных и волевых усилий было мало, а простые люди — для гадания, ведь даже в их руках руны не теряли своих волшебных свойств.

Марианна выглядела недовольной. Она пренебрежительно бросила мешочек на стол, едва не уронив при этом небольшой кувшин, и уселась на краешек кровати, ожидая, когда Элис закончит с утренним туалетом. Она уже, впрочем, натёрла лицо, шею и руки всеми необходимыми кремами, мягкими и пахучими, а Клара давно убрала её волосы в причёску и теперь помогала одеться.

Служанка несильно затянула на спине шнуровку платья и, поклонившись вошедшей Марианне, удалилась. Та посмотрела ей вслед с презрением.

— Ну что, приступим? — протянула она, когда Элис оторвалась от зеркала. — Ты решила, что именно спросишь у богов?

— Стоит ли начинать войну… именно сейчас, — отозвалась женщина, поднимаясь. — И так понятно, что стоит, но когда именно? Может, это вообще и не мне суждено, а Мареку.

— Если Марек доживёт до того возраста, когда сможет начать войну, — закатила глаза Марианна.

— Посмотрим, что скажут боги, — стараясь сохранять спокойствие, отозвалась Элис — упаднические настроения подруги её несколько раздражали.

Она убрала из стоящего на столике подсвечника обычные свечи, достала из небольшого сундучка особые, с полынью, вставила в подсвечник и подожгла. Вскоре по комнате разнёсся слабый горьковатый запах. Дрожащей рукой Элис взяла мешочек, развязала его, чуть потрясла, чувствуя на себе внимательный и пронзительный взгляд подруги.

Наверное, стоило погадать в одиночестве, но выгонять Марианну всё же не хотелось. Элис нужна была её поддержка, сейчас — как никогда. Они так много времени провели вместе — и в будущее тоже должны заглянуть вместе.

Элис закрыла глаза, кое-как нащупала трясущимися пальцами один из деревянных кружочков и извлекла его из мешочка, сжав в кулаке. Стало так страшно, что внутри всё похолодело, а сердце, кажется, вообще перестало биться. Стоило присесть, но Элис не захотела проявлять какие-то знаки непочтения. И так слишком много перед богами она нагрешила… Да и сейчас тоже грешит. Вдруг боги не одобрят этого дерзкого вызова и укажут неверный путь?

Элис задержала дыхание и мысленно взмолилась. О, Сульда, богиня судьбы, всех людских путей жизненных, правды и справедливости, не обмани, не запутай, скажи всё, как есть…

Что делать? Быть ли войне на этот раз?

Элис открыла глаза, разжала кулак и без колебаний взглянула на руну.

Она была похожа на стрелу: длинная линия, будто перечёркнутая внизу и «накрытая» своеобразной «крышечкой» сверху. Причём «крышечка» острым углом располагалась вперёд — к двери.

— Видишь? Боги указывают тебе путь, — усмехнулась Марианна, наклоняясь к руне. — Сама Сульда велит тебе двигаться вперёд.

Что ж, значит, решено — именно Элис должна начать эту войну ради того, чтобы спасти Шингстен, чтобы найти своему народу лучшее место для жизни после того, как их родная земля будет уничтожена каким-то таинственным бедствием — болезнью ли, голодом, бурей…

— Хочешь узнать что-то ещё? — поинтересовалась Марианна, когда Элис инстинктивно сунула руку в мешочек снова.

— Нет, — покачала головой она. Вряд лиСульда изволит ей ответить ещё раз. — Нет, я решила. Нужно написать Войцеху, Вальтеру, Тодденам, а Коллинзу сказать…

Но что? Что ему сказать? Она же вчера явно дала ему понять, что отказывает… Как же он воспримет это её новое решение? Ещё подумает, что она флиртовала, стараясь набить себе цену…

— Если всё сложится удачно, если наши вассалы поддержат нас и нам удастся собрать достаточно большую армию, а также разработать план о бесшумной доставке её к Эори, то пусть будет готов, — проговорила Элис тихо, но чётко.

— А ещё, кажется, нам пора попрощаться с моим братом, — притворно вздохнула Марианна, обвивая руками плечи леди Карпер и хищнически усмехаясь.

* * *

Совет проходил в большом зале, светлом — благодаря двум рядам высоких окон и люстре, сплошь заполненной свечами, — и очень просторном, хотя Элис для приехавших гостей с радостью бы выделила помещение поменьше. Но Марианна сочла, что нужно заманить их в грядущее дело любой ценой, в том числе и подобными почестями. Так что посреди зала поставили длинный высокий стол и несколько стульев красного дерева, обитых бархатом, предоставили каждому пришедшему вина, фруктов и ягод, а на столешницу положили самую большую карту Драффарии, что нашлась в замке. Она была уже довольно ветхой, потрёпанной, с потёртостями и чернильными пятнами, а Нолд и Бьёльн на ней так и были разделены жирной чертой границы. Впрочем, это вряд ли сильно помешает…

Но Элис почти не смотрела на карту. Она устало опустилась на своё место во главе стола, закрыла лицо рукой и так сидела, пока Коллинз и граф Войцех Мэлтон, отец покойной Анабеллы, спорили о перемещении войск. Ну никак не получалось у них придумать быстрый и незаметный способ доставить армию напрямую к Эори, минуя границы и Серебряный залив. Был вариант даже воспользоваться магией, но единственная ведьма, обладающая достаточно развитыми и незаурядными магическими способностями, которую смогли припомнить присутствующие, вряд ли бы справилась со своими возможными обязанностями — создать амулеты и скрыть целую армию, а также осадные орудия, обозы и лошадей морочным заклинанием.

Речь шла о Ванде — графине Мэлтон, жене Войцеха и матери покойной Анабеллы. Она действительно владела немалой магической силой, но разучилась контролировать как её, так и собственный разум, когда погибла её дочь. Впрочем, у Ванды и до этого были некоторые трудности с головой, и все её считали странной, себе на уме. Она могла засмеяться невпопад, посреди разговора вдруг замолчать и зависнуть взглядом в одной точке или, наоборот, выдать что-то совершенно не на тему беседы. Это всё было хоть и довольно необычно, но всё же безобидно. Но после смерти Анабеллы Ванда, казалось, совсем спятила, забыв о муже и маленьком сыне, не выходила из комнаты, почти ничего внятно не говорила — лишь улыбалась и изредка посмеивалась, шепча что-то неразборчивое, и это очень пугало.

По крайней мере, так рассказывал Войцех — Элис не видела Ванду уже много лет.

Граф Мэлтон вообще очень доверял леди Карпер, чего она категорически не понимала. Он был одним из первых, кто поддержал её предыдущий план, и, кажется, ни капли не расстроился, когда план провалился. Войцех, наверное, воспринял то поражение как всего лишь шаг на пути к их цели и теперь только и ждал подходящего момента, чтобы ударить вновь. Элис дала ему понять, что до этого момента они с ним, возможно, и не доживут, что к цели придётся идти их внуку, но он лишь отмахнулся и сказал, что всегда готов поддержать её, неважно, когда придёт время.

Она не поняла, обрадовался ли Войцех появлению Коллинза или сразу же воспылал к нему неприязнью. Но им придётся сотрудничать в любом случае, иначе этот их план провалится тоже, причём с ещё большим треском, чем предыдущий.

— Нам не стоит полагаться только на себя, — чересчур громко заявил Джойс, и Элис вздрогнула от этой зловещей вкрадчивости его голоса. — Всё-таки противник в два раза больше по территории и численности, как известно. — Он кивнул на карту. — Нужно искать союзников, особенно в Бьёльне, которому до Эори вообще особого дела быть не должно.

— В прошлый раз мы тоже думали, что Бьёльну нет дела до Нолда, — горько усмехнулась Габриэлла Тодден — вдова Виктора Тоддена, друга Джоната.

Это была очень сильная и проворная женщина лет тридцати. Ей довелось поучаствовать в прошлой войне, выжить и успешно вернуться на родину за неплохой выкуп, лишивший её отца половины состояния — свёкор, старый барон Тодден, платить отказался. Тем не менее, сейчас его представляла именно она: отчего-то Тодден вновь не отправил своих старших сыновей на совет в Краухойз, не приехал сам, зато послал невестку младшего сына, погибшего больше четырёх лет назад. Видимо, снова считал затею обречённой и выставил в качестве полководца ту, кого не жалко…

Тем не менее, Элла, как её обычно все называли, казалась вполне надёжным человеком. Её узковатые светло-серые глаза постоянно горели какой-то странной яростью, будто она готова была броситься в бой в любой момент, а прямо сейчас, кажется, она избрала своей жертвой Коллинза.

— О да, милорд, вы же не были в Драффарии так долго и явно не знаете о том, что происходило с народом Нолда и Бьёльна после войны, — добавила Марианна, сидящая возле Элис, и закинула ногу на ногу, оправив подол своего чёрного шёлкового платья с вставками красного бархата на лифе.

— Ни одна живая душа в Нолде и Бьёльне не встанет против Кристины, — угрюмо поддержала её леди Карпер, кивнув. — Они любят её. Они считают её героиней, освободительницей, едва ли не святой. Молодые девушки обрезают себе волосы и отказываются носить юбки, желая быть похожими на неё, а те, что побогаче, ещё и владеть оружием учатся. Они ни за что её не предадут, даже если мы осыплем их золотом… — Едкость, до этого звучавшая в её голосе, внезапно сменилась горечью: — После того, что натворил мой сын, они нам не поверят.

— Причём моя Анабелла была ни капли не хуже этой нолдийской шалавы, — буркнул Мэлтон, будто лишь себе самому, но с явным желанием, чтобы его услышали.

— Ну, насчёт ни одной живой души вы ошибаетесь, леди Элис, — покачала головой Марианна. — Не стоит забывать о восстании Хенвальда, что произошло не так уж и давно. Уверена, наш дорогой гость, — она кивнула Джойсу, и тот с приторно-учтивой улыбкой кивнул в ответ, — о нём наслышан. А ещё… Утром пришло письмо от леди Луизы из Айсбурга. — Она кивнула на лежащий напротив неё небольшой свиток. Вальтер, брат Элис, тут же схватил его и принялся изучать, через мгновение к нему присоединился недоверчивый Войцех. — Она откуда-то прознала о том, что лорд Джойс здесь и желает заключить с нами союз, и не против оказать свою помощь в устранении Кристины. И это, на самом деле, было бы неплохо: армия даже от одного Айсбурга значительно расширила бы нашу. Кроме того, Штейнберг сейчас в Фарелле, что нам только на руку: за перемещением собственных войск он проследить не сможет.

— Пока Шингстен может предоставить около пяти-семи тысяч мечей, — заметил Мэлтон, — поэтому такая поддержка, конечно, будет нужна.

— Ну вот, а часть моего отряда уже давно на границе Нолда и Фарелла ожидает сигнала, — сказал Коллинз, обозначив на карте место, где находился его отряд. — На западе, у границ с Кэберитом, тоже люди найдутся. Так что войско соберём.

— Проблема лишь в его перемещении, — напомнил Войцех, поправляя завязки на рукаве своего чёрного с лиловым дублета. — Даже если мы направим войско к той небольшой пристани севернее Серебряного залива, — он указал место на карте, — как только оно сойдёт с кораблей и окажется в Нолде — это будет заметно. К тому же Кристина наверняка уже поняла, куда вы, милорд, направились, и вовсю готовится к войне.

— Но мы же не будем из-за этого отказываться от идеи нашего похода? — усмехнулся Джойс.

Элис молчала. Боги указали ей путь — вперёд, к исполнению своей цели, к воплощению смысла своей жизни… Но исход всего они не открыли. И просить бесполезно — вряд ли Сульда точно скажет ей, чем всё закончится. Трактовать руну можно как угодно, и Элис не была уверена, что боги не толкают её к верной смерти.

А если боги хотят, чтобы Шингстен действительно вымер полностью? Чтобы не только тёмные облака навсегда укрыли солнце, а земля лишилась производящих сил, чтобы не только из года в год погибал урожай, но и чтобы не осталось ни одного жителя этой земли? О великие боги, чем же мы вас так прогневали…

Элис заметила, что взгляды всех присутствующих обращены к ней. В принципе, план у них есть, проблему с перемещением войск ещё можно решить… Теперь всё зависит от неё. Как скажет она, так и будет.

Но Элис не знала, что ей говорить.

— Если Кристина готова к войне, то нам будет сложнее, несмотря на поддержку Айсбурга, — прервала её мысли Элла. Она бросила тревожный взгляд на карту, теребя пальцами кончик своей длинной тёмной косы. На её правом ухе блестели три серебряные серёжки — довольно необычное украшение, почти всегда женщины ограничивались парой серёг, по одной на каждое ухо, но Габриэлле Тодден пары было мало. — И тем больше нам на руку внезапное нападение, насколько это возможно…

— И какова вероятность, что, узнав о нашем нападении, Штейнберг не бросит все свои дела в Фарелле и не направится домой? — кивнул Вальтер. Чудом переживший битву за Эори, он вернулся в Шингстен благодаря хлопотам Элис, а теперь поддерживал её нехотя, лишь из чувства долга и благодарности — сестра всё-таки.

— Предоставьте это мне, — хмыкнул Джойс, закинув ногу на ногу. — Уж в чём-чём, а в перехвате писем мои ребята просто предельно хороши. — Вот самодовольный павлин. И опять вырядился так, будто жениться собрался: чёрный камзол с бледно-жёлтой вышивкой, красный плащ, блестящие сапоги… Элис не ожидала, что какой-то наёмник может одеваться как девица на выданье. — Птиц сбивают на лету, а с гонцом так вообще раз плюнуть… А если мы возьмём замок в осаду, с этим будет ещё проще.

— Осада — дело нежелательное, — возразил Вальтер.

— Как раз таки наоборот, — возразил Войцех. — Мы не должны отбрасывать этот вариант.

— А хватит ли у нас денег и сил? Да и осадные орудия незаметно перевезти в самый центр аллода…

— Можно будет их сделать на месте, если осады не избежать, — буркнула Марианна. — Люди Джоната, упокойте, боги, его душу, так и сделали в прошлый раз. Несмотря ни на что, это был весьма хороший ход.

Войцех и Вальтер взглянули на неё с недоверием и даже некоторым презрением (за что Элис захотелось выколоть им глаза), а вот Коллинз снова улыбнулся. Леди Карпер вообще казалось, что они с Марианной о чём-то договорились за её спиной; она наблюдала за их переглядываниями во время разговора и смогла понять, что они явно что-то задумали и скрывают. Это жутко раздражало.

— В таком случае, мы можем выдвинуть часть наших войск по морю на север, — заговорил Мэлтон, проводя пером по карте, — но не до Серебряного залива, а дальше, к той пристани, что укажет нам милорд. — Он кивнул Джойсу, который лордом не был и стать ещё не успел, однако здесь его все, кроме Элис, так и называли — милорд. — Далее мы как можно тише и незаметнее доходим до Эори, — ещё одна линия, от примерного места старой пристани до замка, — где объединяем наши силы с его отрядами.

— Скольких человек мы сможем переправить таким образом? — спросила Элла.

— Для первого штурма достаточно будет тысяч трёх, — пожал плечами Джойс. — Сомневаюсь, что Кристине удастся собрать хотя бы тысяч десять в своём замке. С первого раза замок вряд ли удастся взять, поэтому сядем с осадой и будем ждать подкрепления — оставшихся ваших, господа, войск. Кристине же подкрепления ждать будет неоткуда. Если не с первого, то со второго или третьего раза мы замок точно возьмём, истощив противника осадой.

— Я так понимаю, — подала голос Элис, — основная наша проблема — незаметная доставка войск к Эори? — Она закрыла глаза и сжала пальцами виски. — Прошу вас, господа, давайте обсудим это завтра. Я понимаю, что время не ждёт, но у меня жутко болит голова.

Войцех, Вальтер и Элла ушли безропотно, Марианна задержалась по безмолвной просьбе Элис, а вот зачем остался Коллинз, она не знала. Слишком уж он навязчив и подозрителен… После захвата Эори нужно будет избавиться от него как можно быстрее.

— Элис, так что ты решила насчёт Киллеана? — задала прямой вопрос Марианна, ни капли не стесняясь присутствия рядом Коллинза. Элис бросила на него короткий взгляд, но подруга ободряюще кивнула.

— Стать регентшей вашего внука и полностью законной властительницей Шингстена вам только на руку, — усмехнулся Джойс. — Все ваши вассалы будут обязаны подчиниться вам, и тогда мы соберём войско раза в три больше, чем у нас есть. А когда мы захватим Эори, то и Бьёльн фактически тоже будет наш. Вы понимаете, что это значит.

— В наших руках окажется всё королевство, — поддержала его Марианна, поднимаясь со своего места и подходя к Элис. — Свергнуть короля не составит труда, и тогда…

— Вы можете стать королевой, — закончил за неё Коллинз. В целом это всё звучало как хорошо отрепетированный спектакль.

— А королём будете вы, Джойс? — выпалила Элис, убирая пальцы от пульсирующих болью висков. — Вот это самолюбие, помогите вам боги.

Джойс вдруг нахмурился, его губы нервно дрогнули, словно честолюбивые мечты о захвате всего королевства приносили ему истинную боль.

— Я вам уже говорил о своём брате, миледи. Он никогда не воспринимал меня всерьёз, никогда не считался с моим мнением… До его свадьбы с Лилиан мы были довольно близки, но потом… Раздоры случались всё чаще, а когда я не вполне серьёзно заметил, что Лилиан из-за своего довольно низкого происхождения больше подходила мне, младшему брату без особых прав на наследство, чем ему, лорду, Джеймс просто взбесился. После смерти жены он окончательно возненавидел меня, и мне пришлось уехать, иначе… — Он покачал головой. — Не знаю, что было бы иначе, но точно ничего хорошего. Я рассчитывал, что Кристина будет другой… глупо было на это надеяться. Она ничем не отличается от Джеймса — такая же наглая, самоуверенная и не желающая считаться с чьим-то мнением, кроме, разве что, своего драгоценного муженька.

— То есть всё дело в обыкновенной обиде? — хмыкнула Элис с насмешкой. — Вы хотите отомстить за уязвлённое самолюбие?

— Это неважно, миледи, я просто хочу вернуть то, что моё по праву…

— Элис, Киллеан! — прервала его Марианна. — Давно уже пора разобраться с ним, и сейчас — самое время.

Нет, от Джойса точно придётся избавиться. А Марианна… Элис даже не знала, обижена она или нет. С одной стороны, от этой женщины следовало ожидать чего угодно, но с другой… Джойс ей вроде бы не понравился, так с чего ей вдруг тайно договариваться с ним о том, чтобы посадить их с Элис на драффарийский трон?

Или Марианна тоже хочет избавиться от Коллинза, как только цель будет достигнута? Что ж, пожалуй, об этом с ней ещё стоит поговорить.

— Хорошо, я всё сделаю, — вздохнула Элис и, когда Марианна, улыбнувшись, бросилась было к выходу, добавила: — Сама. Вы что-то ещё хотели, милорд? — поинтересовалась она у так и не ушедшего Джойса. — Я прошу, давайте отложим всё до завтра, у меня совершенно нет сил…

— Миледи, один момент, — упёрся он. — Вы сказали, что Кристина уверена в себе и явно уже вовсю готовится к войне, а народ её любит и поддерживает… Не приходило ли вам в голову, что её нужно попросту выбить из колеи? — Говорил он негромко и вкрадчиво, смотря на Элис непроницаемым странным взглядом. — Да, она на самом деле сильна, в том числе и духом, но у неё есть одна слабость — я успел заметить это, пока находился в Эори. Если мы ею воспользуемся, то уменьшим её шансы хорошенько подготовиться к нашей атаке, да и пробраться к Эори незаметно, может, получится…

— Что вы имеете в виду? — нахмурилась Элис.

Стоящая рядом с ней Марианна усмехнулась, скрестив руки на груди.

— Это моя идея, — заявила она. — Слушай.

* * *

Лето в Фарелле было таким же прохладным, какими в Бьёльне были ранняя весна или поздняя осень. Над столицей, большим, многолюдным городом Льорке, расстилалось грозовое небо, затянутое чёрными тучами, из которых то и дело вырывались такие ливни, что по улицам начинали журчать огромные ручьи, на мостовой расстилались лужи, напоминающие озёра, и выйти из дома было почти невозможно. Дикон как-то раз очень верно подметил, что по таким улицам легче передвигаться на лодках, нежели пешком или на лошадях, которые вязли в грязи и упрямились.

— На самом деле, города, где вместо улиц — реки, и вправду существуют, — рассказывал Дикон, — только на юге. И вот жаль, что сейчас тучи, — вздохнул он, выглядывая в маленькое окошко. — Я читал, что в Фарелле, бывает, небо светится…

— Светится? — удивлённо переспросил Курт Больдт, молодой гвардеец из Айсбурга.

— Разными цветами, — кивнул Дикон, — которые переливаются, то загораются, то гаснут… В народе это называется сполохами, кажется. Очень хочу их увидеть, — улыбнулся он несколько смущённо.

— И откуда ты только всё знаешь… — завистливо протянул Курт, ёрзая на своём стуле.

— Много читал, — отозвался юноша. — А что ещё тут делать…

И правда, книги и рассказы Дикона — вот и всё, что сейчас оставалось компании молодых людей. Больше себя занять было нечем, даже выйти прогуляться невозможно. Впрочем, прогулки по узким улицам Льорке вряд ли могли бы стать интересным развлечением.

Но фарелльцы всё же придумали, чем занять своих гостей. Почти каждый день к ним приходили посланники молодого короля с просьбой подождать ещё немного: его величество, мол, пока не готов принять уважаемых послов. Драффарийское его величество, вообще-то, тоже был мало готов к переговорам и поэтому из своей комнаты выходил крайне редко, пытаясь наперёд просчитать все дипломатические ходы и читая соответствующие книги. Генрих, готовый взять абсолютно всё в свои руки, старался убедить его, чтобы тот не беспокоился и не утруждал себя, но это оказывалось бесполезным: таков уж был Фернанд по характеру. О том, что переговоры, кажется, вообще могут не состояться, он не задумывался, каждый раз спокойно кивая и заверяя послов, что, мол, ничего страшного, подождём… И без того в северном порту ждали больше луны, когда им разрешат сойти на сушу и добраться до столицы, так что нам не привыкать…

— Как бы нам здесь зимовать не пришлось, — вздыхали и качали головами гвардейцы. — Дома ведь жёны дожидаются…

— Чем дольше дожидаются, тем ласковее встретят, — ухмылялись другие.

А посланников было необходимо пригласить к столу, осыпать почестями, предоставить им лучшее вино, расспросить о жизни во дворце, о делах и погоде, и это Генриху тоже претило. Чаще всего, правда, фарелльцы отказывались, но иногда всё же оставались — и вот тогда-то начинался парад лицемерия, который длился два-три часа. Кажется, один только Фернанд считал, что все эти разговоры действительно искренны и интересны обеим сторонам. Ну или Генрих просто слишком недооценивал его величество.

Он очень злился — на обоих королей, на фарелльских придворных и стражу, на этот город, на эту страну, но не подавал виду. В конце концов, как бы то ни было, истинным главой этого посольства невольно оказался он, а это значит, что нужно сохранять спокойствие и холодность. А это, видит Бог, очень нелегко, когда на мозг давит буквально всё вокруг: и мерзкая погода, и постоянное откладывание визита к королю, и адская скука, и тоска по дому, жене и сыну…

Очень боязно было оставлять Кристину один на один с Джойсом. С одной стороны, казалось, что он недооценивал свою племянницу, не воспринимал её всерьёз — чего стоили его попытки поговорить с Генрихом «по-мужски», на спиной у Кристины… Джойс как-то выловил его в коридоре Эори и начал свои уговоры: убедите, мол, свою жену пойти мне на уступки, вы же мужчина, глава семьи, а она-то что понимает… Лишь после троекратного твёрдого отказа он успокоился… или сделал вид, что успокоился. Генрих ему не верил, понимая, что ждать от этого человека можно чего угодно.

С другой стороны, Кристина явно дала понять Джойсу, что не так проста, наивна и глупа, как он подумал. Она сразу обнажила свой характер, сразу показала ту сталь, что таилась у неё внутри, прячась под мягким женственным обликом. Генрих не знал, можно ли считать это ошибкой: наверное, стоило поиграть с Джойсом, попритворяться, пожалуй, даже полицемерить — совсем немного, греха не будет… Но он не хотел давать жене непрошенных советов и уж тем паче не хотел её заставлять. Он был уверен, что Кристина в силах справиться с чересчур требовательным дядей самостоятельно. Хотя Генриха сильно встревожило то, что несколько его писем в Эори остались без ответа, и на всякий случай он решил пока больше не писать туда.

Кристина часто снилась ему, и это тоже выглядело как дурной знак, хотя те сны сложно было назвать кошмарами. То были размытые, обрывочные видения, лишённые смысла, но ему казалось, будто жена зовёт его, будто хочет сообщить ему что-то важное… Может, пытается докричаться до него с помощью магии, раз уж с обычными письмами возникли какие-то трудности… И это вселяло в сердце невыносимую тревогу.

Он старался гнать эти мысли прочь и постоянно думал о том, какие подарки можно привезти из Фарелла жене и сыну. Кристина наверняка обрадуется какому-нибудь стальному клинку с изящной рукоятью, а Джеймс… с Джеймсом было тяжело — что дома, что сейчас, даже когда его не было рядом.

Помимо всего прочего, Генрих отчего-то начал постоянно кашлять, и чем дальше, тем сильнее. Он предполагал, что его продуло северными ветрами в порту, и поначалу почти не беспокоился. Но теперь, кроме кашля, дико заболело горло, и в груди то и дело что-то начинало саднить, и никакие отвары не помогали. Но это его мало волновало: простуда — дело обычное и вполне поправимое. А вот от безумной тоски деваться было некуда.

Дикон продолжал рассказывать что-то про небесные сияния, когда Генрих спустился в обеденный зал. Впрочем, обед уже давно подошёл к концу, что не сильно его расстроило: аппетита не было вообще. Зал почти полностью опустел, лишь Дикон и Курт негромко переговаривались, сидя у самого края стола, а в небольшом отдалении от них одиноко сидел Алек. Когда они увидели Генриха, то все трое вскочили и поклонились. Тот усмехнулся.

— Да сядьте вы, — махнул он рукой.

— Милорд, а вы… вы видели когда-нибудь эти сполохи? — поинтересовался Курт.

— Да, во время Фарелловской войны видел, — отозвался Генрих, отодвигая высокий стул, стоящий во главе стола. — Правда, о тех временах у меня остались скорее негативные воспоминания, и никаким небесным свечениям их не исправить. Помню один бой… — Он вздохнул, душу уже так привычно кольнуло болью: во время того боя чуть не погиб Хельмут. — Это было в самом начале зимы, в день первого снега, который, как нам показалось, заранее выпал красным. А нападение было таким внезапным, что мы и доспехи надевать не успели… У меня осталось напоминание о том бое — шрам во всю спину, — добавил он, отвернувшись. Хельмут как-то пошутил, что наверняка это Кристина ему оставила в порыве страсти, хотя кому, как не ему, знать, откуда этот шрам… — А ведь у них тут бывают ещё и долгие ночи, которые иногда длятся целыми лунами. Мы такую застали, а сражаться в темноте… сами понимаете.

— При свете сражаться — тоже не рай, — усмехнулся Дикон. — Кстати, милорд, лекарь за обедом осведомлялся о вас, — сообщил он. — Спрашивал, нет ли жара.

Жар, вообще-то, тоже был, лоб попросту горел огнём, а всё остальное тело бил страшный озноб. Но это, пожалуй, стоит сообщить лекарю лично, когда он снова заглянет. Однако беспокойство Дикона Генриха очень тронуло. Юноша очень вырос и возмужал, но всё же оставался довольно впечатлительным и эмоциональным. Он тоже писал множество писем — и домой, в Варден, и в Айсбург (Генрих предполагал, что Рихарду), но и ответов тоже пока не получал, что его крайне расстраивало.

— Я потом к нему зайду, — отмахнулся Генрих, присаживаясь рядом с ним. — А эти господа не приходили ещё?

«Этими господами» они между собой называли королевских послов: обычно приходило три-четыре человека, видимо, какой-то не слишком высокопоставленный дворянин на службе у короля и его помощники. Охрана ждала за дверью. У «этого господина» даже было имя, совершенно непроговариваемое, и Генрих не потрудился запомнить его. Зато Фернанд, вечно старающийся всем угодить, терпеливо заучивал имена фарелльских королей, королев и их окружения, что, впрочем, никак не приближало день аудиенции.

— Нет, — вздохнул Дикон, и Генриху удалось поймать поистине несчастный взгляд Алека, который, видимо, рассчитывал, что вопрос был адресован ему.

С Диконом у нового оруженосца отношения не сложились, как полагал Генрих, по причине элементарной зависти. Мальчишки, что поделать… Дикон, несмотря на то, что ему уже исполнилось восемнадцать, красовался перед Алеком как задиристый ребёнок и нарочно рвался выполнять поручения, которые предназначались оруженосцу, а тот терялся и, видимо, чувствовал себя лишним. Поначалу это даже веселило, но потом Генрих понял, что так недалеко и до открытой ссоры… Поэтому он собирался поговорить с ними обоими. Наверное, сейчас было самое время, но вместо слов из его горла вдруг вырвался очередной приступ кашля.

— Милорд, сходите прямо сейчас, — посоветовал Алек, опередив в этом Дикона.

— Ты думаешь, единственный визит избавит меня от кашля? — усмехнулся Генрих.

— Ну почему же единственный… — пожал плечами Дикон, закидывая ногу на ногу. — А если его настойки не помогают, найдите другого лекаря. Это же столица, тут на каждом углу всякие лавки, аптек тоже полно…

Генрих промолчал. Сейчас, несмотря на всё ребячество и впечатлительность, Дикон рассуждал вполне здраво Он очень вырос за последнее время — ещё пара лет, и станет совсем взрослым… И в характере его прибавилось твёрдости и силы духа, что, конечно, не могло не радовать.

— Если с вами что-то случится, отвечать перед леди Кристиной буду я, — вдруг звонко произнёс Алек, вставая. — А она прощать не любит, вы же знаете…

— Да, и меня самого она тоже не простит. Я схожу позже, не переживай, — Генрих слабо улыбнулся Алеку — его слова о Кристине очень задели за живое.

Он до сих пор хранил ту руну, что подарила ему жена на прощание, хотя на магию у него никогда не было никакой надежды. А вот на свою любовь к Кристине и её ответные чувства — была. Он знал, что пока она любит его, с ним точно ничего не случится.

Но мальчишки, наверное, правы. Стоит поберечь себя хотя бы ради Кристины.

Очередной день ожидания полз медленно и скучно. Дождь то затихал, то заряжал вновь, капли барабанили по стеклам и мостовой, тучи плотной пеленой затянули небо, и между ними иногда вспыхивали молнии, а вдалеке слышались долгие раскаты грома. В зале было сумрачно, даже свечи на столе и огонь в очаге не избавляли от этой темноты. Такое состояние навевало тоску и заставляло то и дело зевать. Генриха это бесило хотя бы от того, что зевки почти постоянно вызывали приступы кашля, от которых всё сильнее разгоралась боль в груди. Нет, кажется, это точно не простуда, а что-то серьёзнее… Из-за чего и правда следует беспокоиться.

Тут же Генрих осознал, что может сорвать переговоры этой своей внезапной болезнью. Если сляжет, то Фернанду придётся идти в королевский дворец без него, и в таком случае мирному договору не бывать, это определённо. А если Генрих всё же удержится на ногах, но продолжит кашлять, то так и прокашляет все переговоры — и в прямом, и в переносном смысле этого слова. И тогда, как и опасалась Кристина, с большой вероятностью начнётся война, и его маленькому отряду придётся принять первый удар…

Генрих покачал головой, перетерпел очередной приступ кашля, вызвавший острую боль где-то в лёгких, и негромко позвал:

— Алек! — когда мальчик встал и приблизился, вытянувшись, словно струна, он улыбнулся. — Сходи и всё-таки позови лекаря, — и сунул ему две серебряных монеты — одну лекарю, другую — самому Алеку.

Вечером он всё же рискнул отправить одно письмо Кристине. Нарочно не стал писать в нём ничего серьёзного, что касалось переговоров или их передвижений, про болезнь тоже ни слова не сказал, чтобы жена не беспокоилась о нём — ей сейчас и своих беспокойств хватало. Поведал лишь о своих чувствах и переживаниях, написал, как скучает и ждёт их скорейшего воссоединения. Поинтересовался, как дела у Джеймса, у Хельмута и герцогини Вэйд, не слышно ли чего о Карперах… И отправил, подсознательно чувствуя, что ответа, как и раньше, не последует, но всё же в глубине его души затаилась слабая, едва тлеющая надежда хотя бы раз получить заветный свиток с печатью Коллинзов, увидеть знакомый почерк — небрежный, напоминающий книжный полуустав… Прочитать всё, до последней буквы, и не раз, слыша в голове голос любимой женщины.

А на следующий день послы фарелльского короля наконец-то пригласили их на переговоры.

* * *

Элис прошла в тёмную комнатку с низким потолком, с маленьким, закрытым плотными шторами окошком и единственной крошечной свечкой на небольшом прикроватном столике. День был светлый, солнечный и тёплый, но в комнатке царил вязкий, кожей ощутимый полумрак. Даже дышать стало тяжелее, и женщина невольно прижала ладонь к груди, делая тяжёлый вдох.

Муж лежал в своей скромной постели, открыв глаза и сверля пустым, бездумным взглядом потолок. Элис казалось, что он даже не моргал и не дышал… может, умер уже без её помощи? Она пригляделась. Да нет — грудь его ещё слабо поднималась и опускалась в такт дыханию. Что ж, вот-вот это всё закончится. Интересно, осознаёт ли Киллеан свою скорейшую кончину? Предчувствует ли её? Он всё-таки маг, пусть и не очень талантливый (столько лет спокойно пил зелья вместе с винами и ничего не заподозрил! Элис горько усмехнулась, подумав об этом), может, боги послали ему какое-нибудь тайное знание напоследок…

Она медленно прошлась по комнате, провела пальцем по пыльной столешнице, приблизилась к окну и резким жестом распахнула шторы, впуская в комнату длинные солнечные лучи, в которых тут же заплясали тысячи тысяч пылинок. Свет не ослепил Элис, зато она краем глаза заметила, как Киллеан резко зажмурился — веки пока ещё слушались его. И снова усмехнулась. Сегодня её отчего-то одолевало странное веселье, смешанное с внезапным необъяснимым страхом. Она кое-как уняла дрожь в руках, только вот чересчур частые удары сердца всё равно сбивали с толку. Элис ведь так давно этого хотела… Так откуда же этот страх?

Она ещё несколько минут стояла у окна, изредка оглядываясь на постель Киллеана. Ему ещё не исполнилось шестидесяти, но выглядел он куда хуже, чем восьмидесятилетний старик — побочные действия зелий давали о себе знать. Его некогда светло-русые волосы, густые и блестящие, совершенно выцвели и теперь напоминали пепел; кожу на лице, шее и руках покрыли глубокие и частые морщины, а вены вздулись и посинели. Элис удивлялась, почему он ещё не умер от преждевременной старости… Но Киллеан отчего-то хватался за жизнь, судорожно цеплялся за неё своими костлявыми, узловатыми пальцами, впивался жёлтыми полусгнившими зубами, не желая проваливаться в бездну смерти.

Что ж, сейчас Элис его подтолкнёт.

Собравшись с духом, она отошла от окна и, парой шагов преодолев отделяющее её от Киллеана расстояние, наклонилась над постелью мужа. Тот даже не шелохнулся, даже не взглянул на Элис. Это отчего-то жутко разозлило её. Она протянула руку, схватив Киллеана за подбородок, и заставила повернуться к себе лицом.

— Смотри на меня, — прошипела она. Муж тут же, явно ей назло, закрыл глаза, и ей пришлось с размаху ударить его по щеке. — Смотри, — велела она ещё жёстче. — Смотри так, как смотрел в мои глаза во время нашей свадьбы и лгал, лгал мне, жрице и богам, что будешь любить меня, защищать и поддерживать! Смотри, ты же так смотрел мне в глаза, когда издевался надо мной ночами… Смотри, жалкая ты тварь… Я хочу, чтобы мой взгляд был последним, что ты увидишь в этой жизни.

Киллеан снова попытался отвернуться, и снова она, поддавшись обжигающей грудь ярости, ударила его по щеке. Пощёчины были звонкими, и их мог услышать кто-то в коридоре… Но Элис было уже плевать. Дикий, безумный, горячий гнев смог убить её страх, и теперь она не боялась ничего.

Эти две пощёчины были ничем по сравнению с теми побоями, что наносил ей муж много лет назад, и она с радостью бы ударила его ещё несколько раз, но нельзя было терять время — пора исполнять то, что она задумала.

Элис резко вытащила из-под головы Киллеана большую объёмную подушку, обшитую белым льном, и прижала к себе, будто родное дитя. Даже Джоната она никогда так близко к груди не прижимала, а кормили его другие женщины… Больше детей ей боги не послали — да и вряд ли Элис смогла бы полюбить их настолько, чтобы прижимать к груди, как самое ценное сокровище на свете.

Затем леди Карпер опустила подушку на лицо Киллеана, крепко прижала и блаженно закрыла глаза.

Возможно, кто-то в замке и догадался, какая именно смерть постигла лорда Карпера, но никто не сказал об этом ни слова. Со стороны всё выглядело так, будто его добила продолжительная болезнь и он наконец-то отмучился.

Глава 11

В тот же день леди Элис Карпер наконец-то стала законной правительницей Шингстена и регентшей при маленьком Мареке — до достижения им двенадцати лет. Несмотря на то, что и раньше в её руках была вся власть, теперь ей не посмеет отказать ни один вассал: для наступления на Нолд каждый обязательно приведёт не менее пятисот человек, а если к ним прибавить ещё и отряды Джойса… Оставалось лишь решить проблему с перемещением всего этого войска. Если план Марианны и Коллинза удастся воплотить, то это будет чуть проще, но всё же… Сомнения не отпускали Элис до последнего.

Жрецы долго отпевали Киллеана в священной роще на берегу Ханка. Двое их них — мужчины в серых балахонах, с многочисленными рунами и оберегами, висящими на поясах и запястьях, — стояли в голове и в ногах покойника, молча держа свечи, а единственная женщина, одетая в чёрное простое платье и серый хангерок сверху, громко пела, устремив взгляд вверх — в небо, в Навь, в царство богов. Она просила Великую Безымянную Богиню благословить её на этот обряд, а потом запела молитву Джерналу — богу смерти, записывающему имена умерших в свой бесконечный пергамент. Просила его принять душу Киллеана в загробный мир и быть на суде справедливым, но не суровым, простить умершему его грехи и позволить ему увидеться там с теми, кто любил его.

Элис хорошо знала слова этой молитвы, ибо в своей жизни много раз бывала на похоронах — матери, отца, Анабеллы, а затем и Джоната… При воспоминании о сыне в её груди на мгновение вспыхнуло что-то вроде боли, но это быстро прошло. Джоната отпевали в закрытом гробу, и она поняла, что последний раз видела его лицо и смотрела в его глаза ещё до начала прошлой войны. Это было безумно странно. А в ночь после похорон ей снилось, что она целует отрубленную голову сына, а тот смотрит на неё так, будто это она его и убила.

Анабеллу хоронили, конечно, в Мэлтоне, но Элис всё же поехала на её погребение — ей было искренне жаль девушку. К тому же леди Карпер изначально готовила себя к тому, что Джонат может погибнуть на войне, что без этого не обойдётся, однако гибель невестки ввергла её в недоумение. Анабелла не была похожа на тех, кто падает замертво, не успей битва начаться.

Молитва длилась долго, и Элис с Марианной даже начали скучать, а когда гроб с телом Киллеана опустили наконец в склеп, с трудом сдержали вздох облегчения. Заранее изготовленный каменный саркофаг был огромным и уродливым, прямо под стать своему новому обитателю… Эффигию высечь ещё не успели, и Элис была уверена, что она тоже не будет отличаться красотой. И хоть на виду женщина рыдала на плече у золовки и всячески старалась выставить напоказ своё горе, душа её ликовала оттого, что она больше никогда не увидит лица Киллеана.

Словом, Элис была счастлива.

Она выходила из склепа в конце всей процессии, ибо по традиции ей надлежало прощаться и причитать дольше всех. Ступеньки были крутыми, кое-где камень раскрошился, и Элис одной рукой хваталась за грубые перила, чтобы не упасть, а другой придерживала подол платья — траурного, шёлкового, с широкими рукавами и глухим воротником, расшитым кружевом и чёрным жемчугом. Сегодня она позволила себе нарушить все похоронные традиции: надела это платье вместо хангерока, распустила волосы, что было чужеродным обычаем — нолдийским и бьёльнским… А вместо обручального кольца надела тяжёлый серебряный перстень с большим чёрным камнем. Уже выйдя на свет, она обнаружила, что у входа её дожидался Коллинз — тоже в трауре, но явно очень обрадованный.

Элис взглянула на него вопросительно, а он сказал тихо:

— Миледи, все письма отправлены, все необходимые меры приняты. Мои отряды готовы, граф Мэлтон, герцог Эрлих и баронесса Тодден собрали свои войска ещё раньше, а остальные вассалы получили ваш приказ. Теперь нам будет куда легче доставить армию к Эори и начать штурм или осаду. Осталось лишь ваше согласие, ваша милость. Всё теперь зависит только от вас. У нас один шанс, и упускать его нельзя.

Один шанс… Да, он прав. Если она потерпит поражение и теперь, то это будет величайший позор, величайшее бесчестье, величайшее унижение. И ей ничего не останется, кроме как повеситься или броситься с самой высокой башни. Впрочем, нужды в этом не будет: скорее всего, её вообще казнят — и вместе с ней и брата, и внука, и Марианну…

Но если войско действительно вот-вот будет готово, если есть шанс напасть на Эори быстро и внезапно… Если есть шанс отомстить за прошлое унижение, за погибших и казнённых…

— Действуйте, милорд, — улыбнулась Элис. — Прорабатывайте свой план, снаряжайте корабли и делайте всё необходимое. А теперь, пожалуй, нам нужно помянуть душу моего почившего супруга… и отметить рождение нашего союза, конечно, тоже.

* * *

Стрела впилась в красный кружочек в центре мишени, задребезжала, но вскоре успокоилась. Кристина подняла голову, оторвавшись от чистки меча, засмотрелась на то, как за этой стрелой входит в мишень и ещё одна, и ещё… Маленькие блестящие наконечники были затуплены для тренировки, но перед настоящим боем их заменят на острые, хорошо наточенные, способные с небывалой лёгкостью вспороть кожу и пронзить плоть.

Кристина бросила меч в ножны, сняла пояс с ними и уложила его на скамейку.

Был немного пасмурный и прохладный летний день. Тонкие серые облака застилали небо, с востока дул лёгкий ветерок, колышущий густую ярко-зелёную траву и раскидистые ветви деревьев. Лето, как обычно, дождливое и холодное, наконец добралось до Нолда и вступило в свои права. Благодаря хорошей погоде Кристина почти весь день провела в просторном внутреннем дворе Эори. Она немного устала после упражнений в фехтовании, но всё же возвращаться в замок ей пока не хотелось: приятно было просто сидеть здесь, на скамейке, наблюдать за бегущими по светлому небу лёгкими облаками, наслаждаться свежим воздухом и не думать ни о чём.

Жаль, что все проблемы сами собой не решатся… К войне нужно готовиться, как бы это не претило. И помнить о ней постоянно — тоже.

Хельмут израсходовал почти весь колчан, когда Кристина подошла к нему.

— Может, ты и меня научишь? — негромко попросила она, взглянув на друга с улыбкой и толикой восхищения. Мишень стояла достаточно далеко, а он всё равно бил без промаха — уже почти десять стрел вонзилось в цель, и ещё одна готовилась к короткому полёту.

Услышав вопрос Кристины, Хельмут замер, стиснув зубы и сжав лук обеими руками, так, что пальцы побелели. Несколько секунд сверлил взглядом землю, усыпанную маленькими растоптанными соломинками. И лишь потом, будто проснувшись, вздрогнул, быстро-быстро заморгал и попытался успокоить внезапно сбившееся дыхание.

— С тобой всё хорошо? — встревожилась Кристина, участливо коснувшись его запястья.

Хельмут даже нашёл в себе силы улыбнуться.

— Да, спасибо. Конечно, давай попробуем, но… — он кивнул в сторону скамейки, на которой всё ещё лежал пояс с ножнами, — чем меч-то тебе не угодил?

— Если штурма не избежать, — вздохнула Кристина, — то, думаю, от лука пользы побольше будет.

— И правда, — ухмыльнулся Хельмут. — Ну, тогда держи.

Когда он протянул ей лук — длинный, размером почти с неё саму, — она увидела, что его пальцы всё ещё дрожали.

Кристина примерно представляла, как стрелять из лука: в детстве, помимо фехтования, её и этому пытались научить. Но в какой-то момент отец решил, что лучше сосредоточиться на мече, да и стрельба не очень хорошо ей давалась… Потом, во время прошлой войны, её обещала научить Альберта, но им так и не хватило времени на это. И теперь, спустя много лет, Кристина вспомнила лишь то, что вставать надо боком к мишени и держать тетиву тремя пальцами — указательным, средним и безымянным.

Вновь подул ветерок, и ей пришлось заправить за ухо выбившуюся из косы прядь. Когда она встала так, как нужно было, Хельмут одобрительно улыбнулся.

— Так, хорошо, — кивнул он. — Только ноги должны быть на ширине плеч, и левую чуть вперёд. Левая рука — строго выпрямлена и перпендикулярна туловищу… — Он положил ладонь на её плечо, помогая поставить руку в нужное положение. — Теперь правая. Попробуй пока без стрелы… — Кристина натянула тетиву, задержав кисть где-то возле щеки. Тогда Хельмут, осторожно сжав запястье, заставил её чуть опустить руку. — Возле челюсти, не выше, — сказал он. — Локоть идёт по прямой, как бы являясь продолжением самой стрелы. Кстати… Можешь пока отпустить.

Пока он выдёргивал стрелы из мишени, Кристина повела довольно уставшими плечами — лук у Хельмута был тугой, и долго держать тетиву натянутой было сложно. Но это ничего, может, в оружейной Эори найдётся лук, который подойдёт ей больше.

Вернувшись, Хельмут поправил свой тёмно-пурпурного цвета плащ и протянул ей одну стрелу:

— Накладывай.

Кристина наложила, выпрямилась, вытянула левую руку — как он сказал, перпендикулярно туловищу, правой натянула тетиву — к челюсти, как и было велено.

— Не напрягайся, не стискивай зубы, — посоветовал он. — Чем расслабленнее ты будешь, тем легче и точнее получится выстрел. Теперь о выстреле. — Хельмут снова коснулся её пальцев, сжимавших стрелу. — Когда решишь, что пора отпускать стрелу, просто выпрями пальцы. Всей рукой ничего делать не надо, особенно как бы посылать ею стрелу вперёд, иначе она у тебя попросту до цели не долетит.

— Я поняла, — кивнула Кристина.

— Ну, тогда давай.

Хельмут чуть отошёл за её спину, а она выдохнула и отпустила стрелу.

Стрела вонзилась в верхний правый край мишени, но и это уже было хорошим результатом для первого выстрела. Кроме того, пока она не ставила себе целью попасть точно в центр. Главное — технику отработать.

Во время выстрела тетива со смачным хлопком больно ударила её по сгибу локтя, и от этого удара не спасла даже плотная ткань чёрной рубашки. Кристина, скрежетнув зубами, выругалась. Наверняка синяк останется…

Хельмут рассмеялся.

— Надо было левую руку чуть-чуть согнуть, — заявил он, перебросив одну стрелу из руки в руку. — Тогда бы тетива не попала по ней.

— А что ты сразу не сказал? — прошипела Кристина, потирая ушибленное место.

— Ну, забыл… — пожал он плечами, не прекращая смеяться.

И тогда Кристина тоже рассмеялась.

Так и проходили долгие летние дни — в подготовке к войне. Собирались припасы, всем вассалам был дан приказ находиться в полной боевой готовности, делалось новое оружие и доспехи… В восьмой день месяца лиеписа ^[15] Хельмут встретил своё тридцатипятилетие, а на следующий день Кристина приказала в замковом храме служить большую торжественную панихиду памяти леди Лилиан, своей матери. Она умерла ровно двадцать лет назад, в такой же летний день, холодный и дождливый.

Её унесла чахотка — и это всё, что знала Кристина о смерти матери. Она плохо помнила день похорон, потому что ещё в детстве предпочла забыть его — для её детской души это было слишком больно, страшно и угнетающе. Она помнила лишь то, как они с отцом стояли над ещё не закрытым саркофагом в тёмном склепе, лорд Джеймс обнимал дочь дрожащими руками, пытаясь утешить и будучи неутешным сам, а она рыдала, рыдала, рыдала…

И даже спустя двадцать лет Кристине было нелегко это вспоминать. Но она только сейчас поняла, что леди Лилиан в момент смерти было всего двадцать девять… прямо как ей самой сейчас…

Между тем уже приближался день зажинок — начало жатвы, которое в народе сопровождалось особыми обрядами. Кристине всегда интересно было наблюдать за ними, хотя сама она, конечно, участия в них не принимала. Зато Хельмут рассказывал, что его сестра с радостью разъезжала по окрестностям, срезая первые колосья, да и многие дворянки так делали, кажется… Кристина не делала — и без неё прекрасно справлялись. Иногда она просто приезжала к полям проследить, как продвигается дело.

Столько разных песен пелось в день зажинок, столько интересных действий совершалось: и опоясание первыми срезанными колосьями, сродни одному из черт обряда посвящения в рыцари, и хороводы вокруг первого снопа, наряженного лентами и цветами, и жертва Богу — первые колоски, которые обязательно относили в церкви. Незамужние девушки в день зажинок одевались в хоть и простые, но всё же красивые белые одежды, а замужние женщины покрывали головы красными платками, перевязывали косы лентами. Все они среди золотых колосьев и бутончиков синих васильков выглядели просто чудесно.

Иногда Кристине очень хотелось присоединиться к ним, но пока у неё не было такой возможности, и каждый раз зажинки проходили без неё.

В деревнях, наверное, праздники зажинок были ярче и веселее, как и в Шингстене, сохранившем множество древних традиций, но здесь, в окрестностях Нижнего города, в первый день всё и заканчивалось. С полей ещё нужно было до города дойти, поэтому женщины старались не задерживаться, и всё проходило достаточно быстро. И со следующего дня работы проходили уже без песен и танцев, без праздничных одежд: всё-таки жатва — тяжёлый труд.

В этом году она тоже собиралась посмотреть, как проходят зажинки, но её планам не суждено было исполниться.

В конце лиеписа, буквально за пару дней до начала жатвы, с севера внезапно пришло письмо. Увидев королевский герб на печати, Кристина задрожала и едва не выронила свиток. Она не получала писем от Генриха с тех пор, как он отплыл из Драффарии: видимо, в Фарелле у него не было возможности писать, или письма просто не доходили по тем или иным причинам. Кристина, в свою очередь, писала ему, но её письма отправлялись в никуда, и ответов на них она особо не ждала.

Она уже почти привыкла засыпать и просыпаться в одиночестве. С тем, что ей больше не нужно укладывать и будить сына, не нужно успокаивать его и петь ему колыбельные, свыкнуться было сложнее. Кристина очень переживала и за Джеймса, и за Анжелику, на руках которой оказалось сразу столько детей, и собиралась написать ей в ближайшее время. Поскорее бы это всё закончилось и она смогла бы забрать сына домой… Несмотря ни на что, она безумно скучала.

Кристине казалось, что после отъезда Генриха у неё всё повалилось из рук, но со временем всё пошло своим чередом. И с хозяйством, и с торговлей, и с деньгами, и с людьми она управлялась так же, как обычно.

Иногда становилось совсем тяжело, просто невыносимо, и даже присутствие Хельмута не помогало. Кристина хотела забыться, отвлечься, заполнить пустоту вокруг себя, хотела думать, что ничего не произошло, что жизнь идёт как обычно — и так будет всегда. И тут же понимала, что не будет всё так, как раньше, по крайней мере ещё несколько лун. И бесполезно это отрицать.

Даже уверенности в военном успехе у неё не было — а вдруг без Генриха не удастся отбить штурм и избавиться от возможной осады? Кристина искренне надеялась, что он скоро вернётся, но… Отсутствие вестей пугало. Неужели в Фарелле дела идут настолько плохо, что у него нет времени, чтобы написать ей?

Почти все мысли невольно возвращали её к Генриху, и она не знала, что с этим делать. Она хотела и не хотела свыкаться к окружающей пустотой. Вдруг со временем одиночество станет обыденностью, а когда Генрих вернётся, ей снова придётся привыкать к его присутствую, как в первые дни брака… Тогда от мысли, что они теперь живут вместе, в одном замке, ей становилось несколько неудобно. То, что они делили постель, ей казалось чем-то странным и неловким. Она боялась, что после такой близости очень быстро надоест ему.

К тому же то время для Кристины было нелёгким: она плакала чаще, чем улыбалась, а болезненные воспоминания постоянно разрывали её изнутри, выворачивая наизнанку душу и не отпуская даже ночами. Она нуждалась в поддержке, ей хотелось, чтобы её выслушали, дали совет или просто молча посидели с ней. Генрих делал всё это даже чаще и больше, чем она просила, и пугало то, что ему это всё могло быть в тягость. И именно поэтому Кристина боялась надоесть.

Но ничего подобного не произошло, и сейчас, когда его не было рядом, когда рядом он окажется явно нескоро, она корила себя за те мысли. Она понимала, что если люди действительно любят друг друга, если они нужны друг другу по-настоящему, то они вряд ли могут друг другу надоесть.

А теперь между ними словно расстелился непреодолимый океан пустоты, и они очутились на разных его берегах.

Именно поэтому письмо заставило её задрожать, заволноваться, а болезненное, щемящее предчувствие сдавило сердце. Кристина сжала свиток и бросилась в свою спальню, чтобы прочитать всё в уединении и спокойствии. Пока даже Хельмуту не сказала о письме. Сердце отчаянно стучало, когда она с трудом вскрыла его и быстро, невольно сминая тонкий пергамент, развернула свиток.

И поняла, что дурное предчувствие её не обмануло.

* * *

Хельмут заглянул в комнату и удручённо вздохнул. Кристина с самого утра сидела за небольшим столом, смотрела в пустоту, почти не мигая, иногда лишь делала маленькие глоточки из бокала с вином. На столе остывал нетронутый обед… или завтрак… Кажется, служанки что-то приносили ей, но она не прикасалась ни к чему, ни крошки не съела, и еда пропадала зря. Глаза её покраснели, плечи то и дело вздрагивали от рыданий, хотя слёз уже почти не было, а те, что были, вытекали редко.

— Кристина, тебе нужно поспать, — сказал Хельмут тихим голосом.

За окном уже давно стемнело, в пронзительной тишине стрекотали сверчки, на тёмно-синих бархатных небесах ясные летние звёзды водили свои причудливые хороводы, но Кристина, кажется, и не думала отправляться в постель. Всю прошлую ночь она тоже провела без сна. Казалось, что она умерла, но её тело ещё не знало об этом и продолжало спокойно существовать: билось сердце, разгоняя по венам кровь, наполнялись воздухом лёгкие… Только вот душе, заключённой в этом теле, всё это было уже не нужно.

Хельмут ещё полтора года назад понял, что значит быть «убитым горем». Ты не хочешь и не можешь спать и есть, жизнь для тебя перестаёт иметь хоть какую-то ценность, реальности больше нет, и весь мир кажется огромной дырой без воздуха, неба и земли — просто огромное, всепоглощающее ничто, выбраться из которого очень сложно. Особенно если тебе не хочется выбираться, потому что ты не видишь в этом смысла.

Странно, что весь мир меняется настолько лишь из-за того, что один-единственный человек внезапно перестаёт присутствовать в нём.

Хельмуту казалось, что он до сих пор стоит одной ногой в этом ничто, а вот Кристина сейчас была поглощена им полностью, как будто на свете не существовало никого и ничего, кроме неё и её горя. Но жить так было нельзя, нужно выбираться из этой пустоты, нужно находить силы… А она этого не хотела.

— Кристина, пожалуйста, — он прошёл в комнату, закрыв дверь. Кристина никак не отреагировала, даже не взглянула на него, — пожалуйста, скажи хоть что-нибудь.

Она, конечно, промолчала и не пошевелилась, даже когда Хельмут, присев на одно колено, осторожно коснулся пальцами её горячей мокрой щеки. Он не знал, что делать — уйти, обнять её, схватить за плечи, затрясти и закричать… Также не понимал он, что для него было страшнее: вести, пришедшие с тем неожиданным письмом, или то, что Кристина уже два дня не разговаривала, не ела и не спала.

— Знаешь, я не верю, — сказал он вдруг. — Да, королевская печать и подпись, но… — Хельмут покачал головой, перекладывая руку на её плечо и сжимая пальцы. Кристина не шевельнулась. — Да и священник сказал, что не будет служить панихиду, пока не доставят тело. Нет никаких доказательств, мы ничего не знаем, и ты не должна…

Он замолчал, понимая, что Кристина не слышит его слов.

Он и сам в них до конца не верил. Да, конечно, ему хотелось надеяться на лучшее, хотелось верить, что это ложь… Но кому надо так лгать? И кому удалось бы подделать королевскую подпись? Все мысли окончательно перепутались, Хельмут сам до конца не мог понять, во что он верит, а во что нет.

И ему тоже было больно и страшно. В глубине души он понимал, что это его отрицание, возможно, всего лишь защитный механизм, которым он пытается отгородиться от осознания ужасного: его лорд, сюзерен, его лучший друг, человек, которого он знал с детства, которого любил и уважал, — мёртв. Сразу же становилось безумно горько из-за всех ссор, обид и недопониманий, из-за всех упущенных шансов извиниться… Но потом Хельмут всё же брал над собой контроль и уверял себя: это ложь, шанс ещё будет, и не один.

Странно, что со смертью Софии этот механизм не сработал — возможно, потому что Хельмут видел, как она умерла. А тут всё было слишком странно, слишком мутно, и не верить в смерть Генриха ему казалось по меньшей мере разумным. Надо было точно убедиться в этом, а не рыдать и убиваться, не реагируя на окружающий мир.

За эти два дня, что Кристина сидела без движения, жизнь в Эори остановилась. Нет, хозяйственные дела продолжали идти своим чередом, по привычке, но многие действия по подготовке к войне прекратились. Некому было отдавать приказы, распоряжаться и следить за исполнением. Хельмут не был здесь хозяином, и не все были согласны слушаться его, а Кристина не покидала комнаты и ни с кем не разговаривала. Но ведь даже столь незначительная задержка могла повлиять на многое. А если ей вздумается сидеть и дальше? Их возьмут штурмом, а она и не заметит?

Хельмут делал всё, что было в его силах, но этого постоянно оказывалось недостаточно. Кристина могла повлиять на гораздо большее, чем он.

Он сжал её плечи двумя руками и заставил повернуться к нему лицом — она подчинилась слишком легко, будто была всего лишь тряпичной куклой.

— Кристина, пожалуйста… Нам нужно продолжать подготовку к войне, понимаешь? — Хельмут попытался заглянуть ей в глаза, но она нарочно опустила взгляд на свой бокал, который сжимали её белые пальцы. — Джойс уже наверняка добрался до Шингстена, так чего же мы ждём?

Кристина не ответила и не подняла взгляда.

— Ладно, хорошо, — вздохнул Хельмут. — Давай ты поспишь, а с утра мы со всем разберёмся, да?

Кристина не ответила и не подняла взгляда.

Он не знал, что с ней делать.

Хотел было развернуться, уйти, собрать своих людей и отправиться домой. В конце концов, Джойсу нужен лишь Эори. Если он и пойдёт на Бьёльн, то защититься будет не так сложно. А эта безмозглая слабовольная дурочка пусть делает, что хочет. Пусть хоть в реку бросается от тоски. Ему на самом деле всё равно и всегда было всё равно. Вечно она его раздражала, так с чего ему сейчас возиться с ней?

Потом ему захотелось буквально убить себя за такие мысли.

Как будто он забыл, что Нолд и Бьёльн сейчас были единым аллодом — к этому было сложно привыкнуть, но это так. Это объединение далось ценой кровавой войны и стало итогом искренней любви. И Эори теперь — один из замков его, Хельмута, родной земли. Разве не обязан он его защищать? Да, Эори не был его домом, но он, пусть и не так давно, стал домом его лучшего друга и всегда был домом лучшей подруги. Хельмут ведь любил Кристину, она была важна для него, он считал своим долгом помочь ей сохранить Нолд… Так что же сейчас на него нашло? Если Кристину охватило желание всё бросить, то он должен изгнать из неё это желание, а не заражаться им.

Поэтому он, переложив ладони с плеч Кристины на спину, прижал её к себе и вдруг почувствовал, как её руки несмело обвили его талию. Она задрожала, всхлипнула и, кажется, снова зарыдала. Хрустальный бокал со звоном упал на пол, ножка отломилась от чаши, которая закатилась за стол, а вино разлилось кровавым ручейком.

Кристина плакала очень тихо, и ему ничего не оставалось, кроме как поглаживать её по волосам и иногда шептать что-то вроде: «Ну всё, всё, хватит». Успокоить её было трудно, объяснить, что письмо всё-таки не вызывает доверия, — и вовсе невозможно, поэтому Хельмут предпочёл молчать.

Он чувствовал её дрожь, чувствовал, как бьётся её сердце — быстро и громко. Всегда такая сильная и отважная, сейчас эта женщина стала беспомощной и уязвимой, потерявшей все силы, всю свою храбрость — их поглотило бездонное горе. Женщина… Хельмут никогда не мог воспринимать Кристину именно так. Примирившись с ней спустя пару лун после окончания войны, он всё чаще стал замечать, что она, на самом деле, довольно красива — большие серо-голубые глаза, вишнёвые губы, изящество, свойственное скорее ловкому воину, нежели прекрасной даме… Но всё же это не вызывало в нём ни симпатии, ни нежности, ни тем более вожделения. Кристина всегда была лишь приятельницей, женой лучшего друга, сюзеренкой и леди. Да и вся его любовь уходила к Софии, больше ему не нужен был никто.

Так почему теперь он вдруг понял, что в его объятиях находилась именно женщина? Внезапно заметил, как неровно поднимается её грудь с каждым вдохом, как вздрагивают её узковатые, острые плечи… Почему-то ему вдруг захотелось коснуться её щеки, заглянуть в глаза с небывалой нежностью, может, даже позволить себе поцеловать её… нет, наверное, не в губы, но целомудренный поцелуй в лоб или щёку значил бы для него тогда куда больше.

Хельмут совсем не понимал, что на него нашло, и эти мысли, как ни странно, испугали его.

Через несколько минут Кристина, кажется, немного успокоилась — по крайней мере, дрожать и всхлипывать перестала. Тогда он поднялся, не выпуская её из объятий и заставляя подняться тоже. Кристина не смотрела на Хельмута, её взгляд оставался таким же бессмысленным и стеклянным, но пальцы беспомощно впились в фиолетовый шёлк рукава его рубашки. Наверное, ей казалось, что она упадёт, если он перестанет держать её, и больше не сможет подняться, что уснёт и не проснётся — Хельмут прекрасно знал это ощущение.

Кажется, он очнулся: мысли тотчас понеслись совсем в другую сторону, а это странное, мгновенное влечение быстро сменилось уже таким привычным состраданием и желанием пробудить её, заставить поверить, убедить…

Он довёл её до кровати и помог улечься — прямо в чёрном тяжёлом платье и туфлях, — прикрыл одеялом, поправил подушку. Пальцы невольно коснулись её волос — спутанных, жёстких, и Кристина, кажется, вздрогнула. Она закрыла глаза, и Хельмут решил уйти, чтобы оставить её в покое — она явно сейчас хотела именно этого. А уже завтра он продолжит бесплодные попытки хоть как-то её расшевелить, хоть слово из неё выбить… Но Кристина вдруг сжала его руку, больно сжала, впиваясь ногтями в кожу. Хельмут заметил, что обручальное кольцо с большого пальца правой руки она так и не сняла. Несмотря на боль, он улыбнулся, осторожно присел на колено рядом с кроватью и накрыл руку Кристины своей, чуть поглаживая её бледную тонкую кожу.

Она открыла глаза и впервые за эти два дня взглянула на него осмысленно. Странно, наверное, и неправильно, но Хельмут всё же улыбнулся ей — это вообще было единственным, что он мог для неё сделать. Кристина никак не отреагировала на эту улыбку, кажется, ни один мускул на её лице не дрогнул.

— Хельмут, что мне делать? — спросила она тихим, севшим, осипшим голосом и тут же откашлялась.

Он не ответил. Он уже тысячу раз сказал ей, что делать — взять себя в руки, побороть всепоглощающее горе, задушить его и впустить в своё сердце надежду на лучшее.

— Уже второго мужа хороню, — вдруг усмехнулась Кристина, и эта усмешка испугала Хельмута. — Того и гляди, скоро чёрной вдовой прозовут…

— Он жив, слышишь? — твёрдо и уверенно заговорил он, сжимая её руку. — Я это чувствую, я это знаю, он жив, он не мог умереть так просто, в чужой стране и от какого-то там заболевания лёгких… А если тело так и не доставят, то я тем более не поверю.

Она не ответила, покачав головой.

Хельмут почувствовал приступ раздражения. Бесило, помимо всего прочего, ещё и то, что никакие слухи из Фарелла нельзя было проверить точно: с появлением у них нового короля все торговые связи прекратились, обозы и караваны оттуда до Нолда не доходили и купцы не приносили вестей. Единственным выходом было написать Фернанду и потребовать доказательств… И получить в ответ забальзамированный труп Генриха, что наверняка доведёт Кристину до ещё большего отчаяния, а то и до самоубийства — с неё станется.

— Почему ты не хочешь верить в лучшее? — спросил Хельмут, пронзительно взглянув на неё. — Почему ты не оставляешь в своей душе места для надежды?

За окном пронзительно прокричал ворон, и этот крик разорвал ночную трепещущую тишину.

— Когда пришла весть, что отец погиб, а Эори захвачен, я тоже сначала не поверила, — отозвалась Кристина, выдержав небольшую паузу. — И в итоге… ты же знаешь, это оказалось правдой. Тогда-то я и поняла: если до последнего верить в лучшее, то, не сбывшись, эта вера тебя убьёт.

Глава 12

— Ну и что тебе здесь делать, скажи, пожалуйста?

Кристина замерла у двери, из-за которой донёсся возмущённый, но уже явно уставший голос Хельмута. Она шла к лекарю, чтобы взять флакон настойки пустырника — последние пару дней она только на ней и держалась, пила её едва ли не чаще, чем принимала пищу, из-за чего постоянно зевала и ходила сонная. Однако иначе жить было просто невозможно: казалось, что разум Кристины висел на тончайшем волоске, который был готов вот-вот порваться, и тогда её бы снова бросило в бездну отчаяния, горя и страха. Невозможно было сосредоточиться ни на чём, а ведь близилась война, и нужно как-то решать накопившиеся в связи с ней вопросы… Но как решать, если постоянно хотелось просто упасть ничком на пол и бесконечно рыдать?

Кристина и так слишком долго позволяла себе ничего не делать. Два дня она просто просидела в полнейшей апатии, безуспешно заливая тоску и боль вином, потом — два дня подряд беспробудно спала. И вот теперь пыталась вернуться к жизни, словно бабочка, прожившая какое-то время в коконе и теперь пытающаяся выбраться и расправить крылья.

Она остановилась и прислушалась.

— Ты велел мне привести армию, — донёсся до её слуха голос баронессы Хельги Штольц — высокий, почти как у ребёнка, — я и привела.

— Не привести, а прислать… — Хельмут шумно вздохнул. — Я думаю, с этим бы прекрасно справился капитан гвардии.

— Боже, я пропустила твои именины! Только не делай вид, что ты не рад меня видеть, — рассмеялась Хельга. — И вообще, даже не спросишь, как там Эрнест без тебя?

Её брат отчего-то промолчал, и Кристина испугалась, что он просто бросился на неё с ножом. А что, с него станется… Поэтому она несмело приоткрыла дверь, предварительно постучав для вежливости, и осторожно вошла.

Хельмут сидел на небольшой заправленной кровати, приложив ладонь к лицу, а Хельга стояла у окна, опершись о подоконник, скрестив руки на груди и всё так же посмеиваясь. Кристина не видела её достаточно давно, но, как ей показалось, баронесса Штольц мало изменилась за время, прошедшее с их последней встречи. У неё были голубые глаза, очень похожие на глаза Хельмута, чуть вьющиеся рыжие волосы до талии и множество веснушек на щеках, которые невозможно было скрыть даже пудрой. Хельга была на год старше Кристины и не намного выше; треугольный вырез на фиолетовом платье, расшитом золотистыми узорами, эффектно подчёркивал её довольно-таки объёмную грудь, на пухловатых руках виднелись искусные золотые браслеты. Хельга действительно была красивой женщиной с хорошим вкусом, однако… Однако это ни капли не оправдывало её чересчур легкомысленного характера.

Кристина тоже совершенно не понимала, зачем баронесса Штольц приехала в Эори вместе с армией своего брата. Она должна была осознавать, насколько это опасно — война могла начаться в любой день, в любой момент… А у неё не будет никакой возможности защитить себя: естественно, Хельга, как и большинство женщин, сражаться не училась. Она что, хочет заболтать врага до смерти?

Баронесса Штольц улыбнулась Кристине и присела в реверансе, та в ответ сдержанно кивнула.

— Миледи, добрый вечер, — улыбнулась Хельга. — Простите, но не могли бы вы сказать моему брату, что я вольна распоряжаться своим временем так, как хочу? А то он совсем меня не слушает…

— Господи, да делай, что хочешь! Я, в конце концов, не имею права тебе ничего запрещать! — в сердцах воскликнул Хельмут и бросился прочь из комнаты. Кристина не успела его остановить, не успела ни слова ему сказать — дверь громко захлопнулась, и они с баронессой Хельгой остались наедине.

— Я признательна, что вы приехали и доставили к нам армию, ваша светлость, — холодно сказала леди Коллинз-Штейнберг. — Дорога, я думаю, была непростой?

— Да, возникли трудности с переправой через Энгербах, — отозвалась Хельга. — Главный мост оказался сломан, пришлось ехать к Вайзеру в поисках другого… Зато теперь в вашем распоряжении тысяча человек: мечников, копейщиков и лучников… Ну и я, разумеется, тоже. — И она будто оскалилась, отчего Кристину передёрнуло.

— Хельмут прав, вам лучше вернуться домой, — сказала она твёрдо. — Бой в открытом поле врагу нам дать наверняка не удастся, он пойдёт на замок штурмом и, возможно, возьмёт в нас осаду. В Бьёльне сейчас куда безопаснее.

— Миледи, не переживайте. — Оторвавшись от подоконника, Хельга подошла к ней и осторожно коснулась её руки. Тогда Кристина заметила на её шее небольшой серебряный кулон в форме кинжала — оберег, который она подарила Хельге при первой встрече. На клинке этого кинжальчика была выгравирована руна защиты. — Я, может, и не столь сильна, как вы, но… — продолжила баронесса Штольц. — Поймите, я просто хочу быть рядом с братом. И рядом с вами.

Её многозначительная улыбка сбила Кристину с толку, и она даже не попыталась вырвать руку. Однако Хельга отчего-то отстранилась сама, приблизилась к столику в углу, и лишь тогда Кристина обнаружила на нём небольшую зелёную бутылку и два бокала. И второй бокал был явно не для Хельмута — его ли сестре не знать, что он не пьёт от слова совсем? Кристина вздохнула — видимо, баронесса Штольц ждала её.

— Пожалуйста, выпейте со мной, — улыбнулась она. — Я знаю, вы тоже любите сухое вино.

В данный момент Кристина с большим удовольствием выпила бы флакон настойки пустырника.

— Нет, спасибо.

Она попыталась улыбнуться в ответ, но губы будто сами по себе не желали растягиваться в улыбке, а глаза независимо от её воли вдруг наполнились горячими слезами. Чтобы хоть как-то совладать с собой, Кристина сцепила пальцы в замок и зажмурилась на мгновение. Ей удавалось отвлекаться, направлять мысли в другое русло, но ненадолго — буквально через пару минут какая-то невидимая рука снова толкала её в пучину боли, в океан пустоты, и не было ни единой соломинки, за которую она могла бы ухватиться.

Она хотела развернуться и уйти, но прозвучавшие следом слова Хельги буквально прибили её к полу:

— Чем быстрее вы смиритесь, миледи, тем быстрее начнёте жить дальше.

Она даже перестала улыбаться и скорбно вздохнула для приличия, но от этих слов так и веяло неискренностью. Или Кристина просто была слишком предвзята к ней.

Не особо понимая, о чём говорит Хельга, она медленно подняла голову и спросила тихим и охрипшим голосом:

— С чем смирюсь?

— С тем, что ваш муж умер, что он больше не вернётся и вам его не вернуть, — спокойно ответила Хельга.

Кристина пошатнулась — слава Богу, рядом оказалась кровать, на которую она тут же медленно осела. Голова закружилась, и странная, незнакомая, чужеродная боль сдавила грудь — это была не боль горя, что мучила её последнюю седмицу, а какая-то другая, особая, ни с чем не сравнимая.

Потом Кристина поняла, что это была ядовитая смесь злости, гнева, отчаяния, бессилия, возмущения и недоумения.

Но это было потом, а сейчас она просто сидела в оцепенении и смотрела куда-то вперёд, в пустоту — не на Хельгу и её оберег, не на стол и вино, не на шкаф и не на стену с окном, а туда, где не было совершенно ничего, лишь тоска и чернота.

Хельга присела рядом с ней и непонятно зачем приобняла за плечи.

— Поверьте мне, я знаю, — сказала она. — Со мной так и было.

— У вас был муж?

— Не муж, а… — Хельга задумалась. — Мы успели лишь обручиться. Мне едва исполнилось шестнадцать, когда он погиб на Фарелловской войне.

— Хельмут не рассказывал… — усмехнулась Кристина. Она сама не знала, где взяла силы на эту усмешку.

— Он не очень любит распространяться обо мне.

И тут Кристина внезапно поняла, что вся эта беспечность, всё это легкомыслие, всё это веселье — лишь напускное, лишь попытка скрыть острую боль, которую Хельга хранила в сердце долгие годы. Конечно, нельзя же вечно плакать и ходить как в воду опущенная. Нужно жить дальше, во что бы то ни стало. И она пыталась жить. Она пыталась казаться спокойной, радостной и беззаботной, она шутила и смеялась, она хотела подружиться со всеми, кого встречала… Но в глубине души она безмерно страдала, и ничего с этим страданием сделать было нельзя.

И Кристина уже была готова простить Хельге всё: неудобства, навязчивость, необдуманные слова и мнимую неискренность — наверное, ей действительно просто показалось, что те слова были неискренними.

Но…

— Вам стоит забыться, — сказала баронесса Штольц. — Отвлечься. Вино хорошо помогает, знаете…

Кристине ли было не знать.

— Я не хочу вина, спасибо, — вновь отказала она.

— Ну что ж… Просто поймите: однажды вы проснётесь и осознаете, что вам, в общем-то, всё равно. Что жизнь продолжается и без него, и вы должны, вы обязаны стать частью этой жизни. Иначе быть не может.

— На что всё равно? — не поняла Кристина. — На то, что Генрих…

Хельга молча кивнула.

Кристина резко повела плечами, сбрасывая с них её ладони, и отстранилась, уставившись на собеседницу огромными, полными слёз глазами. Ядовитая боль вернулась, а вместе с ней появилось желание ударить Хельгу по её пухленькой веснушчатой щеке.

— Вы забудете его, — продолжала та, не обращая внимания на открытое возмущение Кристины. — Не сразу, не скоро, но забудете. Нужно просто… просто смириться. Как можно быстрее дать себе понять, что его нет. Тем меньше боли вам придётся терпеть.

— Как я могу… — начала Кристина и запнулась.

Как она могла забыть человека, который рискнул всем ради неё, не побоявшись поражения, подлых слухов, предательств и непонимания, начал войну, чтобы Кристина могла получить то, что принадлежало ей, то, что у неё отняли? Как она могла забыть человека, который всегда находил слова поддержки и смог каким-то образом, какой-то необъяснимой магией исцелить её истерзанную потерями и войной душу? Как она могла забыть человека, которого бесконечно любила, которому отдала своё сердце и свою жизнь, с которым делила всё, что у неё было, и делилась всем, что её терзало? Как она могла забыть человека, который никогда, ни разу не оставил её в трудный момент — даже перед лицом самой старухи с косой?

Он был её мужем, он был её любовью, отцом её ребёнка, сердцем и душой…

А теперь его нет — и она предлагает просто забыть?

Кристина хотела высказать Хельге всё это, но не смогла произнести ни слова. Да и разве она поймёт? Забыть…

— О, нет, миледи, прошу, не плачьте! — вдруг сказала Хельга и протянула руку, но Кристина отвернулась, и ей не удалось вытереть её слёзы. — Не стоит плакать, пожалуйста. Я здесь, я с вами, всё хорошо. — «Да что ты вообще значишь для меня?» — Ну же, придите в себя.

Когда её руки вновь обвили плечи Кристины, та уже не пошевелилась. Пусть делает, что хочет. Обнаружив её полное бездействие, Хельга улыбнулась и несмело коснулась её щеки, пытаясь развернуть её лицо к своему. Сквозь пелену слёз Кристина увидела её припудренные веснушки, чуть вздёрнутый носик, длинные тёмно-рыжие ресницы, которыми она так наивно хлопала… И глаза… Почему-то сейчас они были не чистой небесной голубизны, как раньше, а будто подёрнутые зеленоватой дымкой.

Осознав, насколько близко они с Хельгой друг от друга находятся, Кристина вздрогнула, очнулась и покачала головой.

— Нет, не надо.

Но Хельга не остановилась.

— Нет!

Кристина вскрикнула и вскочила с места, грубо сбросив с себя руки Хельги. Та взглянула на неё ошарашенно, будто её и впрямь ударили, а Кристина, не в силах больше сдерживать себя, не в силах больше быть вежливой и тихой, прошипела злобно сквозь зубы:

— Даже наши борзые понимают, когда им говорят «нет». А ты…

На большее слов не хватило. Она попятилась к двери, но наткнулась спиной лишь на холодную стену. Почувствовала, что ноги её больше не держат, и тяжело осела на пол, совершенно забыв, что Хельга всё ещё здесь и смотрит на неё. Голова кружилась, в висках пульсировала кровь, пальцы дрожали, а ног она вовсе не чувствовала.

Вроде бы Хельга не сделала ничего ужасного, но… Её слова въелись в мозг и не позволяли спокойно думать — любая мысль возвращалась к этому «вам нужно забыть его». Если бы это было так просто… К тому же, знай она наверняка, что это избавит её от боли, то всё равно не стала бы забывать.

Хельга сказала, что понимает Кристину, но Кристина знала, что ни капли не понимает на самом деле. Если бы понимала, то не стала бы давать таких советов.

Она так и не открыла глаз, но чувствовала кожей, что баронесса Штольц стоит, недвижимая, растерянная, потом делает пару шагов вперёд… Но Кристина даже не пошевелилась. Ей нужно было срочно выпить, напиться до беспамятства, забыться, уснуть и не просыпаться до тех пор, пока Хельга отсюда не уедет.

— Миледи, я прошу вас… — послышался её голос, полный недоумения и растерянности. Она присела рядом с ней и попыталась обнять. Кристина даже не взглянула на неё. — Поймите же вы… — Хельга покачала головой, тряхнув рыжими локонами, от которых пахло лавандой. — Вы… я… Я не знаю как назвать то, что чувствую, но это…

— Неуважение? — горько усмехнулась Кристина.

— Нет, напротив, — отозвалась Хельга, проведя пальцем по сложной серебристой вышивке на её платье. — Меня так давно тянет к вам… Особенно после вашего подарка. — Её пухловатые пальчики с идеальными округлыми ногтями коснулись кулона. — Вы же сами сказали, что это оберег на память о вас…

— Это всего лишь подарок, — сказала Кристина. — Он ничего не значит. Просто знак формальной вежливости.

— Нет, не просто! Вы… вы нужны мне, я нуждаюсь в вас, и когда вы принадлежали… не мне… я…

Кристина лишь покачала головой в ответ на её слова.

— Вы, должно быть, не понимаете. — Усмешка Хельги вызвала в ней волну раздражения, однако она так и не пошевелилась, так и продолжила сидеть, обхватив руками колени и смотря в стену напротив. — Доселе вы не знали о существовании… такой любви?

Кристина не нашлась, что ей ответить. Не хотелось откровенничать с Хельгой, не хотелось ничего ей говорить — казалось, она осмеёт и поставит под сомнение всё, что ей скажут. Хельмут упоминал, что однажды решился раскрыть сестре один свой важный секрет, который касался его отношений с Генрихом, а та в ответ лишь посмеялась и до сих пор потчевала его глупыми шутками.

Поэтому Кристина не хотела ничего говорить — её история была чем-то похожа на ту историю Хельмута. Однако слова вдруг вырвались из неё сами, бесконтрольно, и чем дальше она говорила, тем сильнее глаза Хельги округлялись от изумления.

— Уж поверьте, знаю, пожалуй, побольше вашего, — прищурилась, вспоминая, Кристина. — Вы сильно недооцениваете меня, как я посмотрю? Считаете глупой и ограниченной? Спросите у своего брата — он какое-то время был обо мне такого же мнения. — Она невесело хохотнула, сжимая дрожащими пальцами тяжёлую чёрную ткань своего платья. Хельга напрямую ничего такого не говорила, и Кристина, может быть, преувеличила… Никак не удавалось избавиться от предвзятости по отношению к ней. — Но знайте, что мне и раньше доводилось испытывать такие… необычные чувства.

Хельга взглянула на неё вопросительно, протянув руку, чтобы убрать с лица Кристины прядь, но та качнула головой и отвернулась.

— Моя служанка… Точнее, она ею уже не является… Но тогда была. Это началось лет семь назад. Сначала мне казалось, что это просто сильная дружеская привязанность, но потом… Я не знаю, что это было, и в то же время не могу отрицать этих чувств — видит Бог, длились они недолго, но подарили мне просто неописуемую бурю эмоций. Она восхищала меня, я не могла сдержать улыбки, смотря на неё, я хотела любоваться ей, прикасаться к ней… Это прошло, хотя я до сих пор сильно привязана к ней, скучаю и часто вспоминаю те времена, когда мы были вместе. Так может, ваша светлость, и эти ваши чувства тоже вас оставят?

— Нет, — твёрдо заявила Хельга. — Я уверена, что нет. И я не хочу, чтоб они меня оставляли.

Кристина закатила глаза. Она решила, что будет ей сидеть на полу, нужно наконец пойти и напиться, и взглянула на собеседницу резко и холодно. Взгляд упал на оберег, и вдруг рядом с ним Кристина увидела небольшую деревянную пластиночку в форме ромба.

— Что это у вас? — негромко спросила Кристина, вглядываясь в пластинку.

— А… да так, неважно.

Хельга быстрым, нервным жестом дёрнула за шнурок, чтобы убрать этот странный кулон, но Кристина всё же успела заметить на нём какую-то малознакомую руну. И вздрогнула — руна отчего-то её испугала, она не была похожа на безобидную, от неё так и веяло скрытой опасностью… Хельга же не владела магией, так откуда… Разве что кто-то подарил, как и оберег?

Не сказав ни слова, Кристина резко вскочила с места и бросилась прочь из комнаты — в ту часть замка, где жил Хельмут.

* * *

— Я всё выяснил.

Кристина оторвалась от подушки и удивлённо посмотрела на Хельмута. Она и не услышала, как он вошёл, — кажется, задремала или просто забылась, устав рыдать и постоянно заново переживать в мыслях разговор с Хельгой. Она несколько минут лежала, уткнувшись лицом в подушку, и теперь это место стало влажным от её слёз. Кристине страшно было представить, как она сейчас выглядела, поэтому она решила пока не поворачиваться к зеркалу.

Она чувствовала себя разбитой, будто не спала несколько дней — бесконечные слёзы, истерики и нервные потрясения её вымотали, а ещё сыграла роль так невовремя пришедшая лунная кровь. Болели голова и живот, Кристина чувствовала слабость по всему телу, а эмоциональная опустошённость, казалось, готова была добить её.

— Ну?

Она поднялась, поправила платье, пригладила волосы… Хельмут выглядел взволнованным, а ещё разозлённым, что, впрочем, было неудивительно. Кристина даже осмотрела его лицо на предмет царапин, которые могли оставить ногти Хельги, но вроде бы Хельмут не был ранен.

— Было сложно заставить её говорить, — сказал он, присаживаясь на небольшую табуретку возле кровати. — Иногда бывает такой болтливой, не остановишь, а тут уставилась в окно и молчит…

— Хельмут, что это за руна? — прервала его Кристина. Видимо, болтливостью, о которой он говорил, Хельга пошла в брата.

— Приворота, — выдохнул он.

— Так и знала… — Она проскрежетала зубами. — Руна отворота очень на неё похожа. Ну, зато теперь я понимаю, из-за чего она проявляла ко мне такое внимание.

— В смысле? — поднял бровь Хельмут. — Разве руна должна была подействовать на неё, а не на тебя?

— Сейчас объясню, — улыбнулась Кристина. — Да, руна должна была подействовать на меня, как только я бы увидела Хельгу воочию. Однако мой оберег, который я сделала для защиты от любых заклинаний, помешал ей. Но он, видимо, оказался недостаточно заговорённым, слабоватым, в общем. И это моя ошибка… — Она вздохнула и отвела взгляд — ещё чувства вины ей сейчас не хватало. — Из-за оберега воздействие руны перенеслось с меня на Хельгу. Она хотела приворожить меня к себе, но в итоге приворожила себя ко мне, влюбившись ещё сильнее, чем было. И мимолётная симпатия превратилась в собственничество, навязчивость и желание обладать. То-то я смотрю, она стала на себя непохожей… Да, твоя сестра всегда была довольно… назойливой… Извини. — Кристина виновато усмехнулась и, когда Хельмут кивнул, продолжила: — Но она всё-таки знала какие-то рамки, была достаточно вежливой, сдержанной, а тут… Это не она, Хельмут, — подвела итог женщина. — Это заклинание изменило её, превратив в наглую грубиянку.

— Допустим, я тебя понял, — отозвался Хельмут, сжав пальцы в кулаки от волнения. — Я, правда, не представляю даже, где она эту руну взяла… Никаких магов вблизи нашего замка я не припомню. — Он задумался. — Она и до этого говорила о том, что ты ей нравишься… Точнее, она не уточняла, что это ты. Я догадался об этом только сегодня. Ты уж извини… Я должен был попытаться как-то предотвратить это.

— Неважно, — отмахнулась Кристина, подходя к столу, на котором лежал справочник по рунам, предусмотрительно принесённый из библиотеки. — Главное — избавить её от этого приворота. Слава Богу, мне уже доводилось с этим работать. — Она слабо улыбнулась, вспомнив далёкие годы юности, первый брак… и такую молоденькую Софию, совсем девочку… Да и сама она тогда была девочкой, не познавшей ужасов войны и совершенно ничего не понимающей в настоящей жизни. — Можно просто забрать у неё эту руну и уничтожить, но не берусь утверждать, что это подействует. Чувства никуда не уйдут, потому что вызвать из ниоткуда их невозможно даже самой сильной руной, самым сильным заклинанием. Их можно лишь усилить. Поэтому стоит также подбросить ей руну отворота. Поможешь? — И Кристина с надеждой взглянула на Хельмута.

— Я? — изумлённо воскликнул тот, резко вскочив с табурета. — Как ты себе это представляешь? Забрать руну, уничтожить, подбросить новую…

— Я сделаю руну отворота очень похожей на ту, что есть у Хельги, — успокоила его она. — Даже шнурок подобный поищу. Просто поменяй руны, когда она будет спать. Что тебе стоит быстро открыть и закрыть шкатулку с украшениями?

— А если она не снимет её на ночь? — В голосе Хельмута зазвучала искренняя паника.

— Наверняка не снимет, поэтому я и прошу тебя. Ты — её брат, самый близкий для неё человек… А если приду я, а она проснётся? Она определённо поймёт не так…

— Что я ей скажу, если она проснётся?

— Придумай что-нибудь. Серьёзно, Хельмут… — Кристина устремила на него печальный взгляд — абсолютно искренний, между прочим. — Она не понимает слова «нет», она не воспринимает меня всерьёз, будто я какой-то ребёнок… Это же твоя сестра. Неужели тебе не жаль её? Неужели ты не хочешь спасти её и позволишь её разуму попросту умереть под воздействием этого заклинания? Ты хочешь, чтобы она превратилась в сумасшедшую, ослеплённую своими желаниями, которые исходят вообще не из её души? Чем дольше ты медлишь, тем сильнее она подвергается ему.

— Хочешь сказать, что она…

— Сойдёт с ума, — кивнула Кристина.

— Я понимаю, — отозвался Хельмут неуверенно. — Но… ты же сама сказала, что руна не вызвала в ней этих чувств, а лишь усилила их. То есть в глубине души…

— Нет, Хельмут, это… — Кристина закрыла глаза, осознав, что сболтнула лишнего. Нужно было дать понять, что чувства оказались вызваны искусственно, а не развиты руной до абсурда. Хельмут ведь ничего не смыслит в магии, он бы поверил… А теперь он невзлюбит свою сестру ещё сильнее. Вот чёрт. — Это что-то вроде неприятного дополнения. Это как… — Она решила привести наиболее животрепещущий пример: — Ну, смотри: настойка пустырника или валерианы тебя успокаивает, позволяет чувствам улечься и волнению исчезнуть, но при этом ты весь день ходишь сонный и несобранный. Так же и тут: руна развила её влюблённость настолько, что к ней пристали эти нехорошие чувства. Они исчезнут, как только мы уничтожим руну и избавим её от этой влюблённости. — Она покачала головой и опустила взгляд, чувствуя, как Хельмут положил ладонь на её плечо в знак поддержки. — Какой в этом смысл, в конце концов? К чему это приведёт? А если ты прав и он действительно жив…

В следующее мгновение Кристина оказалась в его объятиях. Хельмут пригладил её волосы, растрепавшиеся из-за того, что она уже долго носила их распущенными, и сжал плечи. Ну хоть кто-то здесь относится к ней по-человечески… Она прижалась к нему в ответ, ощущая, как постепенно успокаивается, прекращает волноваться и злиться, а его короткий поцелуй в лоб заставил её окончательно остыть. Сейчас ей больше некому было довериться: Натали далеко, Берта и София покинули этот мир, что там с Генрихом, вообще непонятно, и лишь Хельмут остался сней, не бросил её и до последнего пытался воззвать к её разуму. Поэтому и объятия его, и поцелуй она восприняла с такой нежностью, которая раньше почему-то никак не ощущалась, когда он касался её.

— А Хельга… — начала Кристина, когда он выпустил её. — Она сказала, что с ней когда-то произошло что-то подобное… Расскажешь?

— Это долгая история, — нахмурился Хельмут, отстраняясь и убирая руки, чтобы завести их за спину.

— Хорошо, тогда присаживайся. — Она кивнула на табурет. — Я буду делать руну отворота, а ты рассказывай.

— Кристина, это не та история, которой делятся за бокалом вина в непринуждённой обстановке.

— Я понимаю. Но ведь и тебя она тоже касается, да? — Получив в ответ кивок, Кристина продолжила: — Тогда почему бы тебе не поделиться? Мы ведь друзья, почему бы…

— Хорошо, хорошо, — он послушно опустился на табурет, — мне и правда давно хотелось с тобой поделиться. То событие действительно стало одним из самых важных в моей жизни.

Кристина кивнула и уселась за стол, положила справочник напротив себя и достала из ящика небольшую деревянную пластинку — чуть больше той, что была у Хельги, более неправильной формы, но вряд ли баронесса Штольц заметит подмену. У Кристины было много таких заготовок для амулетов и оберегов — она же готовилась к войне, на которой, как известно, все средства хороши. И ничего, впрочем, не случится, если она пожертвует одной…

Открыв справочник на нужной странице, Кристина начала срисовывать руну — за прошедшие годы она чуть растеряла сноровку и не очень помнила все тонкости отворота. Ничего, наверстает.

— Это случилось в год начала Фарелловской войны, — начал Хельмут тем временем. Кристина сидела к нему спиной и не видела его лица, но ощущала, что он нахмурился и явно сник. — Хельге ещё не исполнилось шестнадцати, мне — двадцати одного, а Вильхельм Остхен был ненамного младше меня. И, в общем-то, нам обоим тогда казалось, что это вполне выгодный союз, к тому же Вильхельм сестре очень нравился. Они общались с детства, играли вместе, да и я с ними тоже… — Он усмехнулся. — Он был мне хорошим другом, а Генриху приходился двоюродным братом: баронесса Остхен, Аделина, была сестрой его матери. Кстати, это именно Генрих предложил мне выдать Хельгу за Вильхельма. Мы всё обговорили, даже устроили обручение… Конечно, до свадьбы пришлось бы ждать совершеннолетия Хельги, и он готов был подождать.

Хельмут сделал паузу, чтобы отдышаться, и через несколько мгновений заговорил тише:

— Но тут началась война, и Вильхельм, как и я, отправился за Генрихом выполнять вассальный долг. Барон Остхен-старший, как назло, тяжело заболел, и поэтому Вильхельму пришлось командовать их войском. Война началась весной, а уже в начале осени… — Хельмут вновь замолчал, видимо, пытаясь подобрать слова.

Кристина оторвалась от руны и повернулась к нему лицом. Он сидел, опустив голову и сверля взглядом пол. Его пальцы сжали полы длинного фиолетового камзола, сминая бархатную ткань. Кристина хотела подойти к нему и как-то выразить своё сочувствие — речь всё-таки шла о гибели его друга, — но Хельмут вдруг заговорил дальше:

— В общем, он погиб при штурме одного из замков, захваченных фарелльцами. В него попала стрела. Мы сражались рядом, и мне до сих пор кажется, что эта стрела предназначалась мне… И снится до сих пор — она летит в меня, но вдруг из ниоткуда появляется Вильхельм, и стрела попадает в него. Хельге кто-то так и разболтал, мол, барон Остхен погиб, закрыв собой вашего брата… Теперь его она считает героем, а меня винит в его смерти, хотя ни он, ни я в той битве не проявили ни особого героизма, ни трусости. Мы сражались как все, к тому же мы были очень молоды и несколько боязливы… Он просто случайно оказался на пути той стрелы и вовсе не собирался меня спасать.

— Хельмут, я… — Кристина всё-таки встала и подошла к нему, коснулась пальцами его щеки. — Мне правда очень жаль. Ты не заслуживаешь таких обвинений.

— Она и не обвиняла напрямую, — пожал он плечами. — Но тут и так всё понятно, правда?

Она молча кивнула, не желая ни спорить, ни соглашаться. Всё же Хельмут был чересчур предвзят к сестре.

Вскоре Кристина вернулась к руне, а Хельмут, кажется, неплохо разошёлся — он весь вечер рассказывал ей о Фарелловской войне, не забыл повторить и ту немного нелепую историю, которая произошла с ним и Генрихом. В его голосе звучало опасение, хотя ему было известно, что Кристина знала о них. Она, конечно, не злилась и не ревновала — зачем, если это было в прошлом, задолго до того, как она появилась в жизни Генриха? Наоборот, это казалось ей милым и забавным. Зная, как два давних друга близки, она часто подшучивала над Хельмутом по поводу того, что он мог бы стать жёнушкой лорда Штейнберга вместо неё, и однажды он не выдержал и сболтнул, как ему казалось, лишнего. Кристина было не поверила, но Генрих подтвердил. Да, это было необычно и, пожалуй, в какой-то мере неправильно, но… Кто она такая, чтобы осуждать? К тому же эти мимолётные чувства Хельмута к своему другу напомнили ей собственную привязанность к Натали, так что она его прекрасно поняла.

Отец тоже рассказывал ей о той войне, но нечасто — он вообще не любил вспоминать битвы, которые пережил. Когда шли боевые действия, он ей, конечно, писал, но при этом не имел права распространяться о военной жизни до того, как окончится война, и больше расспрашивал дочь об её делах. А дел у Кристины тогда было много. Ей было пятнадцать, и хотя ей помогали в правлении Нолдом, всё равно было довольно тяжело. В те страшные времена ей пришлось пережить не только дикие волнения за жизнь и здоровье отца, за свободу и целостность своей земли, но и обман и предательство близкого человека, наставника и родственника… С тех пор прошло почти четырнадцать лет, и как бы Кристина ни пыталась это забыть, как ни старалась об этом не думать, из памяти то событие удаляться не желало.

В общем, ей было тяжело. Зато отец, вернувшись с войны, очень гордился ей и часто хвалил. А потом выдал замуж за старика…

И Кристина до сих пор не знала, что чувствовала на этот счёт.

Хельмут же делился с ней подробностями разных битв, долгих переходов, утомительных, бесплодных переговоров с фарелльцами, а ещё рассказывал о сотрудничестве с шингстенцами. Несмотря на то, что они были самонадеянными и вечно считали, что во всём правы, их воины (а ещё воительницы, о чём Хельмут обмолвился будто бы нехотя, миоходом) сражались храбро. Правда, в планировании и стратегии от них толку было мало. Можно сказать, что ту войну выиграли лорды Джеймс и Генрих — не без помощи вассалов, конечно, ибо король, ныне почивший Альвар Четвёртый, был ещё очень молод и неопытен, а наместник лорда Киллеана оказался абсолютно бесполезен. И Кристина до сих пор гордилась тем, что в те годы страну освободили её отец и её муж.

И вот теперь они оба оставили её, один — навсегда, а другой… Она зажмурилась, пытаясь прогнать так не вовремя возникшую где-то в сердце боль.

Вскоре стемнело — пришлось зажигать свечи. В комнате стало прохладнее, а за окном начал накрапывать слабый дождь, барабанящий по крыше. Тщательно вырисованная и заговорённая руна «кипела», то есть вбирала в себя магию, и Кристине даже стало жутко — раньше она никогда не считала колдовство страшным, но теперь что-то вдруг заставило её поёжиться. К тому же она всё-таки беспокоилась за Хельгу, за её разум и душевное здоровье. Мало ли какие последствия отразятся на ней из-за того, что сразу столько заклинаний сцепятся за её душу.

— Ну, вроде бы всё, — выдохнула Кристина. Хельмут как раз закончил свои рассказы, они быстро поужинали прямо в комнате, и оставалось лишь дождаться, когда Хельга ляжет спать. — Может, лучше объяснить ей всё, как есть? — предложила она, поднимаясь и разминая затёкшие конечности. — Сказать, что магия руны из-за оберега повернулась не в ту сторону? Я думаю, она поймёт…

— Не поймёт, — покачал головой Хельмут. — Серьёзно, давай я лучше тихонько поменяю местами руны. Уверен, она скажет, что ты просто ещё не осознала, насколько сильно её любишь, и откажется принимать мои слова на веру.

— Ладно… — вздохнула она, вручая ему руну, заблаговременно прикреплённую к шнурку. — Осторожнее, пожалуйста. Не забудь забрать ту другую руну, я её сожгу в очищенном пламени.

Хельмут взял подвеску, хорошенько рассмотрел её и с готовностью истинного воина пошёл выполнять возложенную на него миссию.

За окном небо расколол раскат грома.

* * *

Придерживая подол платья из чёрного шёлка, Кристина осторожно вошла в чуть приоткрытую дверь. Шторы были распахнуты, однако в комнату свет почти не проникал — небо затянули тяжёлые чёрные тучи. Поэтому пришлось зажечь множество свечей, от которых исходил приятный жёлто-оранжевый свет и создавались причудливые тени на полу и стенах. Но, несмотря на весьма уютную обстановку, здесь буквально кожей ощущалась непонятная скорбь, тоска и беспокойство.

Хельмут резко поднял взгляд — в его глазах читалось настоящее отчаяние. Кристина вздохнула и приблизилась к нему, не будучи уверенной в том, что он вообще мог терпеть её присутствие здесь.

— Ну, как? — с тревогой в голосе спросила она.

Он ничего не ответил, лишь покачал головой. Тогда Кристина взглянула на кровать, на которой лежала Хельга — немного бледная, похожая на куклу, она, однако, дышала и подавала признаки жизни, то поворачивая голову, то пошевеливая пальцами. Но её попросту невозможно было разбудить — ни на тряску, ни на крики, ни на что-либо ещё она не отзывалась. Кристина чувствовала, что руна отворота давно уже сработала, полностью истратив свою магию, поэтому попросила Хельмута снять её с сестры и сожгла вместе с руной приворота в очищенном пламени.

Она не знала, что случилось и как разбудить Хельгу. Та спала, судя по её виду, совсем спокойно, только вот этот сон был явно нездоровый, навеянный магией.

— Прости, я… — зашептала Кристина. — Я и подумать не могла, что всё так получится. Я впервые с этим сталкиваюсь. Прости…

И снова Хельмут не ответил. Кристина заметила, что он сжимал безжизненную руку Хельги, и при виде этого ей стало ещё хуже. Ещё не хватало, чтобы её единственный друг, помимо жены, потерял ещё и сестру… по её вине.

Кристина подошла ближе к Хельге, вгляделась в её красивое лицо, остановила взгляд на растрёпанных рыжих локонах, раскиданных по подушке, на белой с фиолетовым кружевом ночной сорочке, чуть выглядывающей из-под одеяла… Что же с вами делать, баронесса Штольц? И почему от вас столько проблем?..

Вдруг Кристина заметила на её шее оберег — выгравированная на серебряном маленьком кинжале руна почти стёрлась, видимо, ночью вступив во взаимодействие с руной отворота и не выдержав натиска более свежей и сильной магии. Но всё же Кристина как ведьма разглядела в ней слабое золотистое сияние, недоступное глазу обычного человека. Будто в беспамятстве, Кристина протянула руку, палец надавил на маленький выступ в небольшом замочке цепочки… Она сняла с Хельги оберег и сжала в кулаке, намереваясь срочно создать ещё один язычок очищенного пламени и уничтожить его.

Но вдруг Хельга слабо пошевелилась.

Она повернула голову, нахмурилась и нехотя разлепила глаза. Кристина пригляделась получше — странная зеленоватая пелена спала, и радужки Хельги снова засветились чистым голубым цветом. Она часто-часто заморгала — видимо, её ослепил свет ближайшей свечи. Попыталась подняться и слабо простонала.

Хельмут тут же бросился к ней, громыхнув стулом, и прижал к себе. Хельга ошарашенно округлила глаза, а Кристина поняла, что впервые в жизни видит, как брат и сестра Штольц обнимаются.

Хельмут отпустил Хельгу не меньше, чем через три минуты, и всё это время Кристина стояла, вертя в руках оберег и не зная, куда себя деть. Она беспокоилась и хотела узнать, как Хельга себя чувствует, но, с другой стороны, боялась, что заклинание не подействовало или подействовало не так и что баронесса сейчас снова начнёт домогаться до неё.

Поэтому Кристина несмело повернула к выходу, решив сначала уничтожить оберег, а к Хельге наведаться попозже, но её голос заставил женщину остановиться.

— Ваша милость? Леди Кристина?

Тон, которым она произнесла эти слова эти слова, был настолько удивлённым, что могло показаться, будто Хельга видела её впервые в жизни. Кристина оглянулась и обнаружила, что баронесса Штольц поспешила быстро встать, пошатываясь и то и дело хватаясь за брата, и присесть в реверансе. Леди Коллинз-Штейнберг уже чисто по привычке приосанилась, не прекращая, впрочем, смотреть на Хельгу огромными от изумления глазами.

— Такая честь, что вы зашли ко мне… — пролепетала Хельга. — Простите, что я в таком виде, я просто… что-то… Хельмут, который час?

— Второй час пополудни, — с улыбкой отозвался тот.

— Вы хорошо себя чувствуете? — тихо поинтересовалась Кристина, не решаясь сдвинуться с места и подойти к Хельге.

— Немного странно… как будто… — Она задумалась и заговорила вдруг тихо и рассеянно: — Как будто долгие годы на моих плечах был огромный груз, огромная ноша — и вот она спала. Я чувствую себя очень… очень легко.

Кристина невольно улыбнулась. Кажется, отворот всё-таки подействовал. Да и Хельга ведёт себя так, как в их предыдущие встречи, — сдержанно и учтиво… Будто она воспринимает леди Коллинз-Штейнберг исключительно как свою сюзеренку, но уж точно не как объект любви.

— И я почему-то не помню почти ничего из того, что было после того, как я приехала… — вдруг заметила Хельга, садясь на край кровати.

— Ты просто напилась от радости, что наконец-то встретилась со мной, — нашёлся Хельмут. — Нечасто тебя можно обнаружить упитой в дрова, но вчера был именно такой день. И скажи спасибо леди Кристине, что она сделала для тебя отвар от похмелья — поэтому у тебя сейчас ничего не болит. Ведь не болит же?

— Нет, — покачала головой она. — Я же говорю: мне так легко… Спасибо, ваша милость. — Она с улыбкой кивнула Кристине.

— И ты так и не сказала мне, — напомнил Хельмут, — как там дела у Эрнеста? А Роэль? К нему ты заезжала?

Улыбнувшись с облегчением, Кристина решила оставить их наедине.

Глава 13

Хельга сказала, что уедет, как только закончится дождь. Лил он ещё целый день, зато потом воцарилась солнечная погода, и где-то через три дня баронесса наконец уехала. Теперь она была полностью согласна с тем, что находиться в Эори для неё опасно, а также совершенно не понимала, почему так рьяно хотела приехать. Кристина не могла скрыть своего облегчения, к тому же именно такую Хельгу она была рада видеть, была рада с ней разговаривать на отвлечённые темы, а также слушать, как та играет на привезённой с собой лютне, напевая старые, хорошо знакомые обеим песни. Хельга вообще прекрасно разбиралась в искусстве: помимо лютни, она играла на арфе и пела, а ещё знала многих менестрелей и увлекалась поэзией.

Во время трапез Хельга и Хельмут то и дело шутили и вспоминали своё детство. О Генрихе, как ни странно, Хельга не заговаривала вообще, не спрашивала, нет ли вестей из Фарелла… Будто не знала о случившемся, хотя на самом деле было понятно, что заклинание чуть отбило ей память. Надо же, сама советовала Кристине забыть — и сама же забыла.

Но Кристина вовсе не злорадствовала. Напротив, узнав о погибшем женихе Хельги, она начала сочувствовать ей ещё сильнее. При этом её интересовало, кто вручил баронессе эту проклятую руну, но та и об этом ничего не помнила и теперь уж точно не скажет.

Когда яркие фиолетовые с золотом знамёна Штольцев скрылись за горизонтом, Кристина ещё несколько минут стояла у крепостных стен, оглядывая Нижний город с высоты холма. С каждым годом население его росло, домов, лавок, улочек становилось всё больше; сюда съезжались купцы со всей Драффарии, из Кэберита, Амфиклии и Анкера, даже из вечно враждебного Фарелла. Здесь процветали торговля и ремёсла. Здесь был её дом. И тем сильнее она ощущала ту ответственность, что несла и за замок, и за город, и за весь Нолд… После того, как пришло то письмо, Кристину не раз посещали мысли всё бросить, прекратить войну, которая ещё не успела начаться, подобру-поздорову отдать всё Джойсу, переехать в Айсбург и провести свои последние дни во Вдовьей башне, воспитывая сына.

Но потом она поняла, что не имеет на это права. Коллинзы веками хранили Нолд, отбивая его от врагов, отец завещал его именно ей, а не вероломному брату, а Генрих внёс неоценимый вклад в то, чтобы отобрать землю у Джоната Карпера. Поэтому ради них она должна сохранить его. Ради тех, кто ушёл, а ещё ради тех, кто придёт. Эори, как и Айсбург, унаследует Джеймс — он ведь не только Штейнберг, но и Коллинз, он принадлежит к этому древнему северному роду, а потому в будущем примет своё наследие.

И Джойс ни за что не получит Нолд.

День был тёплым, но не жарким, поэтому поверх чёрного платья с богатой серебристой вышивкой на плечах Кристина набросила плащ с капюшоном, а волосы убрала в пучок — вроде бы и траур, а вроде и просто традиционная одежда геральдического цвета… Она уже сама не знала, верить ей в то письмо или нет. Эмоциональная встряска, случившаяся с ней из-за Хельги, заставила её отбросить все противоречивые, раздирающие душу чувства и наконец-то прислушаться к разуму, который твердил, что без доказательств верить нельзя. После получения письма прошло уже достаточно времени, неужели за эти дни тело так и не удалось доставить? Или Фернанд предпочёл похоронить его на чужой земле? Этого уж точно не могло произойти. Священник из замкового храма Эори отказывался проводить панихиду без тела или достаточно веских доказательств, а это значит, что, будь Генрих действительно мёртв, его душа останется неупокоенной… Не попадёт ни в рай, ни в ад…

Хотя, может, если он начнёт приходить к ней в виде призрака, ей будет хоть немного полегче.

Кристина покачала головой.

— Ты бы мог уехать с ней, — сказала вдруг она стоящему рядом с ней Хельмуту, не глядя на него. — Ты не обязан тут находиться.

— Обязан, — упрямо возразил он, зябко кутаясь в плащ.

— Я тебя освобождаю от этой обязанности. Поезжай. — Она положила руку на него плечо. — Ещё успеешь догнать.

— Я не уеду, — проскрипел зубами Хельмут. Порывы ветра вдруг усилились, и он кивнул в сторону замка. — Пойдём, а то простудимся тут. Ну и лето у вас, конечно…

— Вот я и говорю: поезжай домой, в Бьёльне сейчас наверняка теплее, — заметила Кристина, спешно шагая за ним по внутреннему двору. Лето, впрочем, уже близилось к концу.

— Слушай. — Он вдруг остановился и вперил в неё озлобленный взгляд. — Я не могу, понимаешь? Я же спать нормально не смогу, зная, что оставил тебя одну против Джойса и Элис. А если он… Если Генрих и правда мёртв, то я тем более не имею права уехать. Нет, я верю в тебя: ты сильная, ты и не с таким справишься, но… Я не смогу спокойно жить, зная, что ты здесь одна.

Кристина почувствовала, как губы непроизвольно растягиваются в улыбке, а глаза отчего-то застилают слёзы — ветер соринку занёс, наверное.

— Ты и так уже столько для меня сделал… Особенно в прошлый раз, — напомнила она, когда они наконец зашли в замок, оказавшись в тепле. Хельмут сразу сбросил плащ с плеч, а Кристина сняла капюшон. Эхо отражало звуки их шагов от стен, а два факела у входа плохо разрезали темноту. — Ты предоставил самый большой отряд, ты согласился пойти со мной в Даррендорф, а потом во время битвы дважды спас меня… И на остров Зари сопроводил, жаль, правда, что эта поездка оказалась в итоге бесполезной.

— Ну, мы прожили в мире четыре года, так что не такой и бесполезной… А вообще, тогда это было другое, — ухмыльнулся Хельмут. В темноте коридора было плохо видно, но, кажется, он чуть покраснел. — Тогда я делал это всё не ради тебя. Ты же помнишь, как мы с тобой друг друга недолюбливали. Мне так не хотелось тратить на тебя своё время и деньги, рисковать своей жизнью и жизнями своих солдат… Извини. — Он посмотрел на неё виноватым взглядом. Кристина ободряюще улыбнулась. — Но я видел, как к тебе относится Генрих, как ты дорога ему, и просто не мог… Когда я увидел во время битвы, в какой опасности ты оказалась, мне стало жаль не тебя: я представил, как он будет молча, с каменным лицом убиваться по тебе, и у меня буквально сердце в клочья разорвалось. А во второй раз он вообще мне приказал.

— Хельмут, — прервала его Кристина.

— Что? — Он посмотрел на неё с вызовом, даже с некоторой наглостью, будто они сейчас каким-то образом вернулись в те годы, когда друзьями их назвать было сложно.

— Неважно, что было раньше. Важно то, кем мы приходимся друг другу сейчас. Ты же… — Она запнулась, пытаясь подобрать слова и справиться с внезапно нахлынувшим волнением. — Ты мне как старший брат, которого у меня никогда не было. Но, поверь, даже если тогда это всё было не для меня… Мне всё равно достаточно, правда.

— Ну уж нет, — покачал головой Хельмут. — Позволь на этот раз мне сделать хоть что-то именно ради тебя.

Отчего-то Кристина рассмеялась, услышав эти слова. Затем она встала на цыпочки, с трудом дотягиваясь до него, обняла за плечи и прижала к себе так, что у Хельмута, кажется, хрустнули рёбра. Через мгновение он усмехнулся и обнял её в ответ.

Странно, но ей всё чаще хотелось обнимать его, и не только за самоотверженность и желание помочь. Обнимать просто так. Просто потому, что он есть.

— Слушай, хорошо, что ты напомнила про остров Зари, — сказал он через минуту, впрочем, не выпуская её из объятий.

— А что? — не поняла Кристина, попыталась отстраниться и чуть не упала — всё-таки стоять на цыпочках было не особо удобно.

Хельмут оглянулся, будто боялся, что их подслушает кто-то, кому этого слышать не следовало. У леди Коллинз-Штейнберг не было причин беспокоиться о неверности своей челяди, однако она понимающе кивнула и повела его в кабинет — там, если что, и карта была, и пергаменты с чернилами, и необходимые книги…

— Элис ведь так и не ответила на предыдущее письмо? — уточнил Хельмут, вешая плащ на крючок, вбитый в стену прямо у двери, рядом с Кристининым плащом.

— Нет, не ответила. — Она поудобнее уселась в старое дубовое кресло возле очага, кивнула на стоящий напротив стул, но Хельмут остался стоять, в процессе разговора иногда делая несколько шагов туда-сюда.

— Я думаю, стоит написать ей снова, — сказал он. — Предложить встретиться и лично всё обговорить. Убедить её в том, что Джойс не заслуживает доверия и что союз с ним — худшее, что она может предпринять. Вы же подписали договор, в конце концов, там ваши печати, можно ей напомнить…

— Договор пропал, — сказала Кристина, опустив глаза.

— В смысле? — Хельмут замер посреди комнаты и взглянул на неё ошарашенно.

— Я хранила его в небольшом деревянном сундучке в своей спальне, — вздохнула она. — Это всё-таки довольно надёжное место, а сундук был на замке, но… Моя вина, что я давно не проверяла, и, видимо, Джойс как-то выкрал. Или не он, а этот его чернокнижник проклятый, дьявол его раздери. — Со злости Кристина стукнула кулаком по подлокотнику кресла. — Так что с моей стороны мне ей предложить нечего. Какая же я дура, Господи…

— И всё равно — напиши ей. — Хельмут подошёл ближе к Кристине, чуть наклонился, чтобы лучше видеть её лицо, и это заставило её поднять взгляд. Он смотрел на неё уверенно, будто свято верил в благополучный исход предприятия. — Предложи встретиться где-нибудь… Не в Эори и не в Краухойзе, конечно, а на том же острове Зари. Да, придётся подождать, пока она туда доплывёт, но… Вы поговорите и всё обсудите. Она всё-таки женщина неглупая, должна прислушаться.

— Ну, я не уверена в успехе так, как ты, — отозвалась Кристина, — но попробовать и правда стоит. Возьму с собой побольше людей, оружие, кольчугу на всякий случай… С другой стороны, лучше дать ей понять, что я приехала с мирными целями…

— Давай ты потом подумаешь о внешнем виде своего посольства, — улыбнулся Хельмут, — сначала нужно написать ей и получить согласие.

— Да, да… — Она закивала, но голос всё ещё звучал неуверенно и тихо. — Ты иди, я… Я ещё подумаю над этим.

Он направился к выходу, а Кристина так и осталась сидеть у огня, постукивая пальцем по подлокотнику. В чёрном платье из шерсти и бархата, с высоким воротником и плотными рукавами стало жарко, но она пока не спешила раздеваться. Глубоко задумавшись, Кристина смотрела на огонь, не отрываясь и не моргая. Столько всего на неё навалилось, столько всего произошло… В голове не укладывалось. И впереди предстояло не меньше, а то и больше испытаний, и Кристина пока плохо представляла, как она решит все проблемы и сколько времени уйдёт на их решение. Всё это пугало, но ведь леди Коллинз-Штейнберг была не из пугливых. Она была готова сражаться за мир и спокойствие. Сдаваться — это не для неё. Да разве она имеет право сдаваться?

— Хельмут? — окликнула Кристина друга, когда он, прихватив свой плащ, уже открыл дверь, чтобы выйти. — Знаешь, я, наверное… — Поймав его вопросительный взгляд, она усмехнулась. — Я, наверное, тоже всё-таки верю, что он жив.

* * *

В волнительном ожидании войны прошло ещё седмицы три. Бесконечные заботы, хлопоты и суета, погружая в свой водоворот, отвлекали от, мягко говоря, невесёлых мыслей. Кристина знала, что теперь не имела права уходить в себя, зацикливаться на болезненных переживаниях и постоянно гадать, лживым ли было то письмо и если всё-таки не лживым, то что ей теперь делать. Она изо всех сил старалась быть стойкой, спокойной, старалась улыбаться и говорить твёрдым, уверенным голосом, держать осанку и сохранять холодный, даже несколько надменный взгляд… Но всё чаще она замечала, что при написании писем и указов пальцы её дрожат и буквы будто бы пляшут на пергаменте, а по ночам ей так и не удавалось сдерживать слёзы.

Слава Богу, Хельмут был рядом. Он старался поддерживать её, хотя Кристина видела, что он тоже очень переживает и из-за грядущей войны, и из-за Генриха, и из-за сестры с сыном… И она тоже хотела как-то поддержать его, позаботиться о нём по мере сил, но Хельмут лишь отмахивался, усмехался и уверял, что с ним всё в порядке.

Он учил стрелять её из лука, и, хотя успехи Кристины были незначительны, она искренне радовалась, что ей хоть как-то удаётся забыться и отвлечься. В свою очередь, она помогала ему улучшать навык владения мечом, и они часто тренировались вместе, оставляя друг другу небольшие синяки и ушибы затупленными лезвиями. Но с этим было сложнее: Кристина, конечно, не могла забыть своих тренировок с Генрихом, во время которых они, казалось, иногда сближались сильнее, чем во время проведённых вместе ночей… Повторится ли что-то подобное хотя бы ещё раз?

В один из бесконечно долгих дней в Эори прискакал гонец из Айсбурга, привёз письмо от Рихарда Штейнберга. Молодой человек, до которого дошли слухи о возможной смерти его старшего брата, просил леди Коллинз-Штейнберг поделиться хоть какими-то более-менее правдивыми сведениями. Но ведь она не располагала этими сведениями… Она сама ничего не знала, а попытки воспользоваться магией и проследить за тем, как дела у драффарийской делегации в Фарелле, оканчивались провалом — уж слишком это далеко… и слишком у неё мало сил на это. Но Кристина всё же написала ответ Рихарду, рассказала всё, что знала, и, не выдержав, поделилась с ним со своими страхами и надеждами. Младший брат Генриха был её другом, ему она вполне могла доверять.

Ещё через пару дней ей написала Анжелика, её письмо было коротким, полным волнения и даже страха. Она рассказывала о Джеймсе: не жаловалась, ни в чём не обвиняла Кристину, но всё же было ясно, что молодой герцогине воспитание мальчика не доставляет ни капли удовольствия. И дело даже не в том, что у Анжелики, помимо Джеймса, было двое детей. Просто этот мальчик был очень трудным ребёнком, и Кристина её прекрасно понимала. Однако она не могла забрать его сейчас и поэтому попросила герцогиню Вэйд потерпеть ещё немного. Видит Бог, без благодарности та не останется.

Новости о Джеймсе очень взволновали Кристину. Она вспомнила слова той странной женщины, которую встретила в лесу. Душа, похищенная злейшим врагом… Размышляя над этим, Кристина не спала почти всю ночь, несмотря на то, что устала за день, полный бесконечных забот и тренировок. В итоге она уснула лишь под утро, когда на горизонте уже загоралась медовая полоса.

И это утро ознаменовало собой возвращение кошмаров, которые не мучили Кристину уже довольно давно.

Ей снилось серое безжизненное поле: ветер колыхал сухие стебли ковыля и буквально сбивал с ног, небо было бескрайним и чёрным, но из-за слабого света далёкой луны и густо рассыпанных по небосклону звёзд в этом месте не царила абсолютная тьма. Кристина поёжилась, обняла себя, чтобы согреться, чувствуя, как под кожу заползает колючий страх. Колени задрожали, сердце заколотилось в предчувствии чего-то страшного.

Ветер был таким сильным, что казалось, будто земля под ногами ходит ходуном. Кристина оглянулась, пытаясь понять, есть ли здесь что-то, кроме поля, кроме этого бесконечного ковыля, пыли и ветра. Кажется, вдалеке виднелся горный хребет, к которому вела узкая тропинка, неизвестно кем протоптанная среди степной травы. Кристина хотела пойти туда, но тут же в голове возник ожидаемый вопрос: а зачем?

Зачем ей вообще куда-то идти? Она сразу поняла, что это сон, и не видела в каких-то действиях никакого смысла. Скоро она проснётся и всё это кончится.

Однако предчувствие мешало успокоиться, оно упорно твердило, что сейчас, вот-вот, с минуты на минуту произойдёт нечто страшное. И от этого становилось будто бы ещё холоднее, и ветер дул всё сильнее и сильнее, развевая её волосы, которые то и дело лезли в лицо и щекотали шею.

Чутьё заставило её почти инстинктивно оглянуться, и вдруг Кристина разглядела поблизости небольшую фигурку, почти полностью скрытую во тьме. Она сделала пару шагов и вскоре узнала своего сына.

И тут же бросилась к нему, взволнованная, испуганная, заметив, что мальчик дрожит и едва слышно плачет. Что он делает в этой бескрайней холодной степи, где нет никакой жизни, где нет вообще никого и ничего? Как он здесь оказался? Ей показалось странным, что он не услышал её шагов и не обернулся, поэтому Кристина уже довольно близко подошла к нему, чтобы взглянуть в глаза… но вдруг почувствовала ледяное, пугающее дуновение откуда-то слева и резко подняла голову.

В пяти-семи шагах от них стоял Джонат Карпер. Казалось, ни ветер, ни холод, ни лунный свет не были властны над ним: его русые, чуть вьющиеся волосы не развевались при резких порывах, равно как и длинный меховой плащ, и тени он не отбрасывал. Зато он улыбался, обнажая зубы, будто хищник — клыки, а в его глазах золотом сверкала магия.

Карпер скрестил руки на груди, но явно не для того, чтобы защититься от холода; кажется, холод его вообще не волновал. Он наклонил голову и взглянул на Джеймса — так, будто готов был испепелить его одним взглядом.

Очнувшись от странного наваждения, Кристина подалась вперёд, чтобы закрыть сына собой, спасти его от Карпера любой ценой, пусть даже собственной жизни. О том, что это был сон, она давно забыла: разум сковало страхом за Джеймса, а вот страха перед Карпером она не чувствовала. Жив он или мёртв, неважно. Он всё так же жалок и безумен, всё так же не достоин сострадания, а потому должен исчезнуть.

Кристина готова была броситься на него с кулаками, впиться в его шею и начать душить, повалить на землю одним точным ударом и забить ногами… но внезапно в её руке буквально ниоткуда возник меч — чужой, незнакомый, тяжёлый, лишённый привычного изящества Праведного. Но выбора не было — иначе и она, и её сын погибнут, а Карпер всё-таки одержит победу, которая пять лет назад ушла у него прямо из-под носа. Странно, что даже сейчас, спустя столько времени, даже после собственной смерти он не сдаётся, не отступается… Это до боли разозлило её, вскипевшая в душе ярость забилась, заклокотала, и Кристина, сжав покрепче меч, бросилась на Карпера.

Но первый удар не причинил ему вреда. Он продолжил стоять и пугающе мерзко усмехаться, глядя на Джеймса и не обращая никакого внимания на Кристину. Замешкав после неудачи, она собралась с силами и нанесла ещё один удар, но меч снова прошёл сквозь призрачного Карпера, никак не навредив ему. И ещё раз, и ещё, и снова, и снова… Его усмешка заставляла её дрожать, Кристине казалось, что она сейчас упадёт — удары лишали её сил. А Джеймс стоял сзади, такой маленький и беззащитный… Кто поможет ему, если не она?

Не сдерживая яростно-отчаянного крика, Кристина в очередной раз бросилась на Джоната, но он вдруг вытянул руку, и это странное движение заставило её невольно замереть, опустить меч и прекратить свои попытки убить его. Тогда она поняла, что убить его невозможно — ведь он уже давно мёртв. Она своими глазами видела, как Генрих отрубил ему голову её собственным мечом. Она видела кровь на припорошенных снегом досках эшафота, на белоснежной рубахе, ставшей Карперу саваном… На саму отрубленную голову и обезглавленное тело она тогда предпочла не смотреть, а также бесконечно была благодарна Дикону, который после казни очистил лезвие Праведного от крови.

Но почему тогда от Капера всё также веет угрозой? Как он может навредить её сыну?

«Душой мальчика завладел ваш заклятый враг», — вдруг прозвучал в голове голос незнакомки из леса.

— Я не отдам его тебе, — прошипела Кристина, не в силах сдвинуться с места.

И лишь тогда Карпер обратил на неё внимание. Он перестал смотреть на стоящего чуть поодаль Джеймса и пронзительно, резко взглянул на неё. Глаза его всё ещё сияли золотом, сначала довольно тускло, но потом — всё ярче и ярче, и буквально через мгновение это магическое золото ослепило её.

Кристина проснулась быстро и поняла, что это луч рассветного солнца проник в комнату сквозь плохо зашторенное окно и упал на её подушку. Она вздохнула с облегчением, но беспокойство за сына, кажется, поселилось в её душе надолго. Оно медленно точило душу, мешая соображать и полностью сосредоточиться на том, что сейчас было более насущным, чем то странное предсказание женщины из леса.

Ощутив дрожь, Кристина закуталась в одеяло, однако дело было вовсе не в холоде.

И некому было утешить её, прижать к себе и сказать, что всё обязательно будет хорошо.

А в полдень наконец пришло письмо из Шингстена (увидев герб Карперов, Кристина невольно вздрогнула, вспомнив призрачного Джоната из своего сна). Леди Элис писала, что готова к переговорам и немедленно отправляется на остров Зари.

* * *

Когда ранним утром из Айсбурга выехал гонец — уже третий за месяц, — Рихард понял, что всё-таки что-то здесь нечисто. Леди Луиза, конечно, всегда писала домой очень часто: она так и не стала по-настоящему своей в замке мужа и, видимо, слишком скучала по родным. Но последнее время писем отправлялось очень много. У Рихарда были причины подозревать её в каких-то интригах, но пока открыто выражать свои подозрения он не решался. Всё-таки формально Айсбургом правил Вольфганг, он был главнее и не потерпел бы никаких выпадов в сторону своей жены.

Может, будь всё иначе, если бы не восстание Хенвальда, случившееся три года назад. Мятеж, поднятый ныне покойным графом Хенвальдом, заставил леди Кристину подумать, что в Бьёльне ей не рады, что она как соправительница своего мужа здесь никому не нужна — и она уехала назад в Нолд, Генрих, естественно, поехал за ней, и Бьёльн остался на плечах Вольфганга. Рихарду такое положение дел не очень нравилось, но леди Кристину и её обиду он мог понять, хотя большая часть Бьёльна тогда была на её стороне, а не на стороне Хенвальда.

Даже хитрый и скрытный отец Луизы, граф Роберт Варден помог ей подавить то восстание. Однако Рихард прекрасно понимал, что Луиза не станет разыгрывать покорность и смирение, в отличие от своего отца.

Вольфганг управлял Айсбургом неплохо, однако — под чётким контролем жены, которая буквально засыпала мужа советами и, в том числе, стремилась оградить его от влияния Рихарда.

Однако и сам Рихард здесь не был бесправен. С недавних пор он временно исполнял обязанности капитана гвардии — предыдущий, ещё не старый, но весьма опрометчивый, совершенно глупо погиб на охоте на медведя. Этому особо никто не удивился: смерть на гонах крупных животных не была большой редкостью. Однако среди гвардейцев пока не нашлось человека, готового взять на себя ответственность стать капитаном, и они предложили Рихарду возглавить их хоть ненадолго, пока не найдётся кто-нибудь постарше и поопытнее. Для юноши это была большая честь: ему шёл всего двадцать второй год, и он пока не считал себя идеальным воином и уж тем более — лидером… Он изо всех сил стремился стать хоть немного похожим на Генриха, хоть и понимал, что ему до него, видит Бог, ещё далеко.

Однако эта власть, так внезапно попавшая к нему в руки, была очень кстати. Сегодня Рихард окончательно понял, что за очередным гонцом нужно проследить. Как только тот выехал за ворота замка и скрылся среди деревьев Камнегорского леса, юноша выслал вслед за ним небольшой отряд — посмотреть, куда гонец направляется, и, если что, схватить и изъять письмо.

Рихард вздохнул, по привычке завёл руки за спину и вышел с балкона, откуда наблюдал за удаляющимся гонцом.

Луиза ему никогда не нравилась. Вольфганг женился на ней лет шесть назад — её отец с трудом уговорил Генриха на этот брак. Граф Варден вообще сначала пытался предложить дочь ему самому, но тот отказался, как потом узнал Рихард, из-за леди Кристины. И из-за неё же Луиза с каждым днём становилась всё противнее, мнительнее и зловреднее; она считала, что жена Генриха отобрала у неё и её сына власть над Айсбургом, ведь, выходя за тогдашнего наследника лорда Штейнберга, графиня Варден явно представляла свою судьбу куда более радужно. Теперь же она перестала обладать какой-либо властью, а Вольфганг и их сын, Франц, хорошенько сдвинулись вниз на лестнице наследия Айсбурга.

Но после тех новостей, что дошли с севера, Луиза воспрянула духом. Она, кажется, ни капли не расстроилась из-за того, что Джойс Коллинз сбежал в Шингстен, дабы подготовить нападение вместе с леди Карпер… И именно после получения этих новостей и начались её бесконечные переписки с родными. Выглядело это всё крайне подозрительно.

Рихард хмыкнул. Шутки шутками, а следующая новость, точнее, даже не новость, а случайно занесённый слух стал для него настоящим ударом. Торговцы переговаривались, что, мол, леди Кристина получила письмо из Фарелла, от короля Фернанда, который писал, что Генрих скончался от какой-то болезни лёгких. Никаких подтверждений этого, правда, не было, и леди Кристина на письмо Рихарда пока не ответила, но на душе у него всё равно было неспокойно. Он очень любил старшего брата, всегда старался подражать ему, восхищался им и очень его уважал. И потерять его сейчас… да и не только сейчас было бы просто невыносимо.

Рихард искренне надеялся, что в итоге все проблемы с Фареллом разрешатся благополучно, что письмо окажется лживым, что войны не будет… И что он скоро наконец увидит Генриха живым и здоровым и сможет рассказать ему о своих успехах, а тот, как обычно, потреплет его по волосам и тепло улыбнётся. Рихард не знал свою мать, но ему казалось, что леди Виктория улыбалась бы ему точно так же. А ещё он очень ждал встречи с Диконом… Родившийся в той же семье, что и Луиза, этот юноша был полной её противоположностью: дружелюбный, верный, скромный и несколько замкнутый, но при этом такой отзывчивый и умеющий поддержать, он был Рихарду лучшим другом.

Ногти до боли впились в кожу, когда он вновь подумал о тех слухах. Нет, нельзя сейчас проявлять слабость, сначала нужно решить насущную проблему, а потом уже выяснять, солгали ли леди Кристине и всему королевству впридачу.

Размышляя, он прошёлся по своей комнате, обставленной весьма скромно, можно сказать, аскетично: небольшая кровать без балдахина, рядом — письменный стол с грубоватым простым стулом, напротив — шкафчик, а возле самого балкона — два старых глубоких кресла. Рихард никогда не любил роскошь, в отличие от Вольфганга с Луизой, а также барона Штольца, у которого несколько лет служил оруженосцем. Поэтому на войне с ним было немного тяжеловато, он вечно тащил в походный шатёр то, что Рихарду казалось абсолютно лишним и бесполезным. Но со временем он смирился. Сейчас барон Хельмут находился в Эори — радовало, что леди Кристина не осталась совсем одна.

Он знал, что если будет война, то ему придётся выслать к Эори вооружённый отряд. Пока о нападении со стороны Шингстена ничего не было известно, Вольфганг советовал не торопиться, но теперь Рихард был уверен: если ему удастся уличить Луизу в связях с Карперами, он точно соберёт войско и отправит его в Нолд. И плевать, что скажет его второй старший брат. Первый бы точно одобрил этот поступок.

Возвращения отряда долго ждать не пришлось: уже через полтора часа один из слуг позвал Рихарда к казармам.

На всякий случай он прихватил с собой кинжал.

Гвардейцы поймали гонца, однако связывать не стали — видимо, сдался добровольно. Да и Рихард тоже пожалел его в глубине души: всё-таки он просто выполнял волю своей госпожи. Отряд ожидал его у казарм, гвардейцы чему-то посмеивались, один из них, по имени Тилль, назначенный предводителем отряда, сжимал в руках свиток с печатью с гербом Варденов.

— Успел проехать несколько километров к северу, — сказал он, с добродушной усмешкой поглядывая на испуганного гонца, — а потом резко свернул на восток, среди деревьев петлял так, что самый хитрющий заяц бы позавидовал… Еле поймали. Вот письмо гадюки… Простите, капитан, леди Луизы.

Рихард усмехнулся очередному прозвищу, придуманному гвардейцами. Он всегда удивлялся их изобретательности и остроумию касаемо Луизы. Сломав печать и развернув свиток, он пробежал глазами по мелким буквам, как будто нарочно написанным так, чтобы читать было сложнее. Однако разобрать написанное ему удалось — Луиза докладывала, что делает всё возможное, чтобы Айсбург не послал отряд на защиту Эори, и выражает надежду, что леди Элис и лорд Джойс вскоре приступят к боевым действиям, отринув все сомнения.

Лорд Джойс? Лорд? Рихард едва не затрясся от возмущения.

Так он и знал. Грязная предательница. А Вольфганг не верил…

Неужели ненависть к леди Кристине и зависть подтолкнули её на такой шаг?

Рихард нахмурился, скатал свиток и сжал его, чувствуя эту мелкую странную дрожь, вызванную гневом, скрежетнул зубами от злости, нервно пригладил волосы. Нужно это прекращать.

— Этого высечь, чтоб больше неповадно было, — сдержанно усмехнулся он, бросив короткий взгляд на побледневшего неудачливогогонца. — Пойдёмте-ка навестим леди гадюку, господа.

Впрочем, до комнаты Луизы им идти не пришлось. Наверное, увидев из окна какое-то шевеление во дворе, она впала в панику и бросилась бежать, не зная толком, куда. Или, наоборот, спокойно шла по своим делам, ни о чём не подозревая… Рихард столкнулся с ней в небольшом зале на первом этаже замка. Увидев его, сжимавшего в руке её письмо, и десяток гвардейцев за его спиной, Луиза чуть не упала с лестницы. Сначала она испуганно замерла, потом попятилась, но не успела сделать и пары шагов, как Рихард кивнул, и два гвардейца, быстро преодолев небольшое расстояние, схватили её за предплечья.

Луиза заметалась, извиваясь, словно и правда была гадюкой в этом своём сером с зелёными вставками платье. Её светлые волосы растрепались, упав ей на лицо, и она нервно откинула их резким кивком головы.

— Ты меня не тронешь, щенок, ублюдок! — завизжала она. — Не смейте, тупые оболтусы, не трогайте меня!

— На пару слов, миледи, — сдержанно улыбнулся Рихард, подходя к ней. Он развернул свиток и поднёс его прямо к лицу Луизы. В её серых с зеленью глазах, наполненных злобой, вспыхнул настоящий ужас. У Дикона, тоже представителя рода Варденов, были такие же глаза… только вот выражали они всегда вовсе не то, что выражали глаза Луизы.

— Это подделка! — продолжила орать она. — Это не я, это… Ты подставил меня, гадёныш, сукин ты сын…

Рихард вздохнул, на мгновение отвернулся, а потом вдруг отвесил Луизе не особо сильную, но всё же звонкую пощёчину — звук хлопка подхватило эхо.

— Вы можете называть меня как угодно, миледи, — сказал он спокойно, — но про мою мать, светлая ей память, вы такое говорить не смеете. Давайте вот как поступим: либо вы рассказываете нам всё, что знаете о планах леди Элис, и мы обойдёмся лишь недолгосрочным арестом, либо… Можете спросить у своего гонца, что будет тогда.

Луиза окинула гвардейцев затравленным взглядом и смиренно вздохнула.

Вдруг со стороны лестницы послышались шаги. Рихард поднял голову и увидел взволнованного, даже перепуганного Вольфганга, который, то и дело спотыкаясь и уже запыхавшись, бежал к жене. Средний сын Франца Штейнберга не был похож ни на Генриха с Рихардом, ни на мать, внешностью он пошёл в отца и хотя бы поэтому всегда казался чужим в этом замке. Впрочем, Рихард никогда его таковым не считал. Напротив, он жалел Вольфганга, который так отличался от своих старшего и младшего братьев: ему не хватало властности, силы воли и твёрдости характера, он не был особо ответственным и во всём доверялся своей жене. А та и рада: села на шею и ножки свесила.

— Что здесь происходит? — поинтересовался Вольфганг, пытаясь отдышаться и хватаясь за перила.

— Сам посмотри. — Дождавшись, когда брат дойдёт до него, Рихард протянул ему пергамент. — Тебе она тоже говорила, что пишет родственникам? Вот уж не думал, что у леди Луизы есть родня в Краухойзе.

— Нет, я… Не может быть, — удручённо выдохнул Вольфганг. Да уж, ему, привыкшему идеализировать свою жену и во всём на неё полагаться, будет сложно свыкнуться с тем, что произошло. — Луиза, зачем?

— Зачем? Эта сука отобрала у вас Айсбург, бесхребетные вы идиоты! — зло прошипела Луиза, пытаясь кивком головы стряхнуть волосы с лица.

— У меня она ничего не отобрала, — ухмыльнулся Рихард. — Я как младший сын всегда прекрасно осознавал свои перспективы. А вы, леди Луиза, поблагодарите Бога за то, что он не сделал меня старшим сыном.

Луиза не ответила на его слова — она повернулась лицом к Вольфу и вновь заголосила:

— Твой сын, Вольф, мог бы стать правителем Бьёльна, если бы не она!

— Ты обещала Шингстену поддержку в захвате Нолда? — потрясённо произнёс Вольфганг.

— Я обещала, по меньшей мере, не встревать и сделать всё, чтобы вам не удалось выслать войска на помощь этой шлюхе, — фыркнула Луиза. — Леди Элис и лорд Джойс…

— Он не лорд, — процедил Рихард. — Он всего лишь наёмник, бесчестный человек, который предал свою землю, а теперь хочет вернуть её кровью и огнём. Он не достоин называться лордом. А вы, Луиза, — он подошёл ближе к ней и заглянул в глаза, — не достойны называться леди, раз уж на то пошло.

Она не ответила, взглянула на мужа в поисках поддержки, но тот молчал, изучая носки своих ботинок.

— Продолжайте, — приказал Рихард. — Что леди Элис?

— У неё достаточно людей, да и у Джойса тоже, — нехотя выговорила Луиза. — Возможно, они уже выдвинулись на Нолд, я не знаю, каким путём, правда, не знаю! — И она зажмурилась, будто ожидала удара. Но его, конечно, не последовало, и тогда она продолжила: — А леди Элис, кажется, собиралась вести с Кристиной переговоры, но, возможно, это лишь предлог, чтобы отвлечь её внимание от Эори, который и возьмёт Джойс… Или с осадой сядет… Я не знаю, они мало что мне рассказывали, правда!

— Если это так, надо предупредить леди Кристину, — задумался Рихард, заведя руки за спину. Но если она уже уехала к месту переговоров… В любом случае, в Эори наверняка остался барон Хельмут, значит, нужно написать ему. И срочно отправить войско в Нолд, иначе они могут не успеть. — Что ж, Луиза, мы крайне признательны вам за предоставленные сведения. — Он быстро взглянул на Вольфганга — тот поднял глаза, полные разочарования и боли, вздохнул и кивнул. — Уведите её в темницы, — устало велел Рихард гвардейцам.

— Нет, нет, отпустите меня! Вольф, скажи им, дубина ты безмозглая! Ну, щенок проклятый, я до тебя доберусь, я с тебя шкуру спущу, маленький ублюдок! — визжала Луиза, пока гвардейцы буквально тащили её прочь — идти самостоятельно она отказалась.

Рихард лишь вздохнул. Ему было плевать на её оскорбления и угрозы, искренне возмутили его лишь слова о матери. Он не знал леди Викторию, в глаза её не видел — ему сказали, что она умерла, едва успев родить его, и юноша был до слёз благодарен ей за подаренную жизнь. Поэтому он готов был даже сейчас, спустя двадцать лет после её смерти, защищать её честь. Особенно от таких мерзких предательниц, как Луиза.

— Прости, что так вышло. — Вольфганг приблизился к Рихарду, и он понял, что брат был едва ли не ниже его. — Мне стоило быть внимательнее с ней.

— Ничего, исправим как-нибудь, — отозвался Рихард холодно.

— С Францем же…

— Не беспокойся, никто его не тронет. — Он попытался улыбнуться, но почему-то вышло плохо. — Да и Луизу тоже освободим… как только Карперы будут окончательно повержены, пожалуй. Я распоряжусь, чтобы ей выбрали камеру посуше и потеплее.

Глава 14

Сначала Кристина подумала, что на встречу с Элис ей следует надеть платье и украшения и сделать сложную причёску. Она не хотела как-то подчёркивать своё вдовство, потому что чем больше времени проходило, тем меньше ей верилось в правдивость письма. И если чёрное платье она могла оправдать геральдическим цветом, то волосы всё же решила не распускать.

Заглянув в сумку, которая так и не была полностью разобрана, Кристина обнаружила, что не взяла с собой ни одного платья. Она вздохнула и устало присела на краешек кровати.

Доспехи-то она прихватила, конечно: кольчугу, новый блестящий горжет, наручи, поножи… В общем, всё, что нужно для боя, но никак не для проведения мирных переговоров. Хотя до них ещё есть время, а платье можно одолжить у баронессы Карразерс… Но потом Кристина решила, что леди Элис, возможно, тоже не станет щеголять в шелках и кружевах — ей, в конце концов, из Шингстена добираться ещё дольше и труднее.

Леди Коллинз-Штейнберг уже третий день коротала в замке, ожидая, когда шингстенские корабли покажутся вблизи острова Зари — ждать Элис прямо на острове, промозглом, продуваемом всеми ветрами, с единственной косоватой башенкой и парой лачуг на побережье, ей не хотелось. Зато здесь, в прибрежной крепости, Кристине удалось принять ванну и вымыть голову; здесь можно было спать в мягкой тёплой постели, а не на походной лежанке или жёсткой крестьянской кровати в доме придорожной веси; здесь к столу подавали кальмаров, рыбные пироги и безумно вкусное вино, привезённое из-за Серебряного моря, а не солонину с сухарями. В этот раз до побережья Кристина добиралась десять дней, а не четыре, как было в прошлый раз. Её отряд теперь насчитывал больше людей, из-за чего его скорость замедлилась, к тому же где-то в середине пути ударил дождь, и им пришлось пережидать его в первой встретившейся деревушке. И сейчас, оказавшись в тёплом замке со всеми удобствами, Кристина даже радовалась, что ей пришлось здесь задерживаться.

Она смотрела из окна на море, которое было хорошо видно из её комнаты. В прошлый раз, когда Кристина прибыла на остров Зари, у неё не было возможности полюбоваться морем: шла зима, и от бескрайних водных просторов веяло лишь холодом, опасностью и злобой. Кроме того, Хельмута тогда укачало, и ей пришлось сидеть с ним в каюте всё время, пока они плыли на остров. Хорошо, что он не поехал в этот раз. Счищать остатки его обеда со своих сапог Кристине не очень понравилось.

Теперь же, в первые осенние дни, море было спокойным, маленькие волны слабо бились о прибрежный гранит, а солнечные блики весело плясали на синей глади. Остров Зари был не так далеко от материка, но, смотря на далёкую, едва заметную полоску горизонта, Кристина не обнаруживала никаких намёков на сушу. Интересно, сколько ей предстоит плыть туда на этот раз? И сможет ли она оттуда вернуться?

Предчувствие, которое последнее время ни разу не ошиблось, нашёптывало ей, что Элис мирно вести себя не станет. Поэтому Кристина и взяла небольшое войско, не будучи уверенной, что леди Карпер, в свою очередь, не приведёт солдат. Так что нужно будет сделать всё, чтобы предотвратить возможную стычку. Речи о том, что ей с первого раза удастся добиться от Элис мира, пока не шло — Кристина, хоть и училась дипломатии, не считала себя очень искусной переговорщицей. А леди Карпер к тому же старше, правит дольше, и ума у неё явно побольше… Кристина хотела выяснить, что этой женщине вообще нужно, и попробовать найти хоть какой-нибудь компромисс. Не сразу, конечно, но там уж как получится… Чувствуя, какими нелёгкими будут предстоящие дни, как ей придётся постоянно очень напряжённо мыслить, чтобы не ошибиться, обдумывая множество решений, она вздохнула.

И вот наконец был дан сигнал к отплытию. Кристине помог надеть доспехи оруженосец барона Карразерса — нового владельца замка, некогда принадледащего вымершим Бейкерам. Она, как и многие другие, по старой памяти называла это место Бейкером — и каждая мысль отзывалась в ней болью и чувством вины. Отец был дружен с покойным бароном Рэймондом, а его сын Людовик даже сватался к ней… Тогда Кристина, будучи тринадцатилетней девчонкой, разозлилась на шестнадцатилетнего юношу за то, что тот слишком уж настойчиво добивался её руки, и хорошенько врезала ему по носу. Но теперь она не испытывала к Людовику никаких отрицательных чувств. Он был обычным мальчишкой, вот и всё. Таким же, как десятки, сотни дворянских сыновей, переживающих переходный возраст. Он погиб вместе с отцом во время прошлой войны, а вместе с ними пал и весь род Бейкеров, защищая Нолд от Джоната Карпера. То есть, за неё. Из-за неё.

Сначала Кристина хотела разделить земли Бейкеров среди тех феодалов, что жили поблизости, но Генрих посоветовал ей передать эти владения кому-то из вассалов Бейкеров, рыцарей-ленников. Не просто так, конечно, а в награду за что-либо. Позже отбивавший у шингстенцев Серебряный залив барон Остхен поведал ей, что особенно среди всех защитников выделились Карразерсы — молодой, но довольно сильный и относительно богатый рыцарский род. Их она и наградила — теперь они правили Заливом и почти всем его побережьем. И ни разу не заставили леди Коллинз-Штейнберг пожалеть о своём выборе.

Сейчас именно на Карразерсов у неё была вся надежда: если начнётся война прямо там, на острове, они вместе с отрядом Кристины первые примут удар.

На причале она увидела барона Акселя Карразерса, высокого темноволосого мужчину с дружелюбными голубыми глазами, острыми чертами лица и великолепной осанкой. Он был ровесником Кристины и вёл себя с ней несколько фамильярно, но не без учтивости и почтения. Помнится, после прошлой войны он приезжал к ней получать титул и давать присягу и ненавязчиво намекнул, что раз он теперь барон, то и жена ему нужна с соответствующим титулом… Кристина поняла, что он решил просить руки Софии Даррендорф, и быстро дала ему понять, что та уже помолвлена. Интересно, что было бы с бедной девушкой, если бы она всё-таки вышла за Карразерса?..

В итоге барон Аксель взял жену из дома своих вассалов, некогда таких же, как он, простых рыцарей-ленников. Сейчас его жена, беременная уже третьим, стояла рядом с мужем на причале, что-то негромко нашёптывая ему на ухо. На ней было серое платье, скромное, мешковатое из-за положения женщины, но всё же довольно красивое — из блестящего шёлка, с простой кружевной отделкой на неглубоком вырезе. Карразерс же почему-то был облачён в лёгкий доспех и коричневый суконный плащ с капюшоном, а на поясе его висел меч. Кристина взглянула на них удивлённо, и барон усмехнулся и пояснил:

— Я думаю ехать с вами, миледи, а Доротея меня не пускает.

— Зачем со мной? — поинтересовалась Кристина. — Вам стоит остаться в замке и быть готовым к тому, что, возможно, придётся прикрывать моё отступление с острова и принимать бой…

— Здесь будут люди, готовые к этому, — возразил Аксель. — Вы видели моё войско, миледи, а с собой от него я возьму лишь малую часть, с которой и ваш отряд будет повнушительнее. Ведь если нам придётся принимать удар, то нужно много людей…

— Вы правы, — кивнула она, — но неужели вам обязательно ехать самому?

— Да, Аксель, пошли кого-нибудь вместо себя, — поддержала её Доротея, касаясь своего значительных размеров живота. Интересно, как скоро придёт её время?..

Глядя на неё, Кристина вдруг ощутила странную тоску. Вот женщина, которая, по мнению многих людей, должна быть образцом и примером для других — тихая, покорная жена, заботливая мать, ожидающая дома мужа, пока тот сражается где-то далеко… И ведь она знала немало таких женщин, как Доротея, Анжелика Вэйд, да даже София, упокой, Господь, её душу. Сложно ей, что ли, стать такой же? Она могла бы никогда не расставаться с сыном и не сталкиваться с осуждением, что она его оставила и ушла на войну. Пусть мужчины отвоёвывают для неё Нолд, обагряют оружие вражьей кровью и погибают на полях сражений.

Невольно коснувшись выглядывающей из ножен рукояти меча, Кристина поняла, что да, сложно.

— Ладно, поедемте, — кивнула она барону Карразерсу. Тот улыбнулся, а Доротея тоскливо вздохнула. — Не переживайте, ваша светлость, — обратилась Кристина к молодой женщине, — если всё пройдёт благополучно, он подоспеет как раз к вашим родам.

Не хотелось ей лгать и напрасно обнадёживать, но ей самой сейчас не помешала бы хоть капля надежды.

* * *

«Как же невовремя, — билась в голове одна-единственная мысль, пока он накладывал стрелу, целился и выпускал, — как же невовремя, чёрт возьми, она уехала!»

Хотя, в конце концов, что бы сейчас исправил один-единственный человек? Хорошо, не один, а с довольно большим отрядом мечников и копейщиков, причём не простых солдат, а обученных воинов из гарнизона… К тому же, как поговаривали, с волшебным мечом, не знающим поражения. И с горячим желанием отстоять свой замок любой ценой, что, в принципе, тоже прибавило бы сил.

Да, Кристина уехала на переговоры с леди Элис на остров Зари очень, очень невовремя.

Возможно, это было лишь отвлекающим манёвром: Джойс наверняка рассчитывал, что она возьмёт больше людей, а потому напал на Эори со спокойной душой, считая, что оборонять его будет по сути некому. Он зашёл с севера — ещё вчера разведка докладывала, что его войска видели на самом южном краю Белых лесов, и уже сегодня он оказался здесь. Тут была замешана магия, не иначе… Кристина бы точно разобралась. Кстати, главное, чтобы она на острове не обнаружила вместо леди Элис хорошо вооружённую армию или флот… Впрочем, она же не дурочка и может с помощью разведчиков или, в конце концов, той же магии проверить, всё ли там чисто. Но Хельмут всё равно беспокоился за неё. Даже сильнее, чем за себя, хотя беспокоиться за себя в данный момент у него было намного больше причин.

Он не стал отсиживаться в относительно безопасном замке и вышел на городскую стену, недалеко от Северных ворот, чтобы возглавить оборону Нижнего города. Допустить, чтобы захватчики прорвались в город, ни в коем случае нельзя — последуют разрушения и множество жертв. Конечно, небоеспособных жителей было решено спрятать за стенами замка, но всё же позволить Джойсу оттеснить защитников на улицы, где бой вести куда сложнее, совершенно нежелательно.

Основной напор на себя приняла городская стена, достаточно высокая и крепкая, но всё же не вечная — по ней уже ударило столько камней из требушетов, что, возможно, недолго ей осталось…

Кристина перед отъездом вручила Хельмуту несколько защитных амулетов и велела использовать их в битве, но он не очень представлял, как. Насколько он понял, эти руны должны защищать замок от силовой магии противника, которая была способна разрушить или как-то повредить стены или ворота, а поэтому приказал повесить несколько деревяшек над входом.

Узнав о приближении врага, он быстро снарядил отряды лучников и арбалетчиков, что рассредоточились по всей стене; вскоре подоспела кипящая смола и камни, которые сбрасывались в основном на осадные башни — у Джойса их и так было немного, и одну уже удалось разрушить полностью, а тех солдат, что укрывались под ней, расстрелять. Однако оставалось ещё несколько, да и без них вражеские воины не прекращали лезть на стены по лестницам — на концах у них были крюки, хорошенько вцепляющиеся в стены, и оттого сбросить лестницы было тяжело.

Больше всего людей было послано на защиту ворот — самое уязвимое место. На Северные пришёлся самый сильный удар, но и недалеко от Южных, Западных и Восточных разведка то и дело замечала отряды и осадные орудия.

Хельмут так и не смог посчитать, кого было больше — защитников или захватчиков, однако он рассчитывал воспользоваться слабыми местами войск Джойса: малым количеством осадных башен, плохой защищённостью требушетов и тем, что их нападение не было неожиданным, не застало его врасплох. В Эори уже давно были готовы к штурму и осаде, и даже для самого простого воина — крестьянина, которому пришлось отложить грабли и взять копьё, — нашлась либо бармица, либо кольчужный воротник, либо даже бригантина, а об оружии и вовсе речи не шло: копий, простых мечей и фальшионов, а также луков, арбалетов, топоров и алебард было изготовлено достаточно. Среди врагов же Хельмут видел тех, у кого не было никакой защиты корпуса — лишь кольчужный капюшон, доходящий до плеч, поножи и наручи, стёганка не в счёт. Именно такие и были пушечным мясом, в них с большей охотой попадали стрелы и болты.

Хельмут прицелился и выстрелил в одного из солдат, тащивших лестницу, но потеря единственного товарища отряду не помешала: они водрузили лестницу и полезли друг за другом. На то, чтобы её скинуть, времени не было: один из воинов, со стремительной скоростью поднимаясь и уворачиваясь от стрел, добрался до верхней перекладины и бросился на него с мечом. Хельмут ударил его луком по защищённой шлемом голове, быстро извлекая свой меч, попытался хоть как-то его ранить, но удар луком врага, видимо, даже не сильно оглушил — тот хорошо защищался. Однако у Хельмута было преимущество: солдат так и продолжал стоять на лестнице, которая могла вот-вот упасть. Приглядевшись, он увидел, что по ней лезет ещё один, и выругался. Рядом с ним, конечно, сражались другие защитники Эори, но в основном они были заняты обстрелом тех солдат, что находились внизу, лезли по лестницам или выглядывали из осадных башен, и ближний бой пришлось вести едва ли не ему одному.

Решив если не ранить, то хотя бы просто сбросить его, Хельмут пошёл в атаку, тратя все силы на рубящие удары, но его противник, будто не зная усталости, продолжал защищаться довольно хорошо. В конце концов кому-то всё-таки удалось отцепить крюки лестницы от стены и сбросить её, так что оба вражеских солдата удачно полетели вниз и, вероятно, разбились.

Хельмут выдохнул с облегчением и, спрятав меч, потянулся за очередной стрелой, коих оставалось достаточно, и то и дело приносили новые. Фехтовать без огромных латных перчаток было, конечно, удобно — больше манёвренности, — но при этом небезопасно. Отрубят ему кисть, и что тогда делать?

Он быстро извлёк стрелу из колчана, наложил, приподнял лук, надавливая, натянул тетиву и прицелился — на это ушло не более двух секунд. Попал прямо в грудь одного из солдат из ближайшей осадной башни, пробив его кольчугу. Он прицелился снова, но его внезапно отвлёк голос Кевина Олреда, капитана гвардии Эори, оставленного Кристиной, дабы тот помог Хельмуту в случае штурма.

— Ваша светлость! — прокричал тот, подбегая к нему с окровавленным мечом в руках. — Ваша светлость, просят ещё людей к воротам…

— Берите, сколько нужно, — кивнул Хельмут, всё-таки прицелился и пустил стрелу в одного из солдат, тащивших внизу очередную лестницу. Буквально тут же на весь этот отряд вылилась струя кипящей смолы.

Вообще, вокруг творился полный хаос: туда-сюда летали камни, стаи стрел и арбалетных болтов, со стен лились целые водопады кипятка и смолы, а на стены, будто ядовитый, растущий с нечеловеческой скоростью плющ, взбирались вражеские солдаты. Участвовать в штурме Хельмуту приходилось и раньше, но только тогда он был среди нападавших… Нет, всё-таки отбивать было чуть легче. Совсем чуть-чуть.

— Цельтесь в их требушеты и башни! — проорал он солдатам у собственных требушетов. — Чем быстрее мы разрушим весь этот хлам, тем нам будет легче!

Если хоть один зубец на стене окажется сбит, если хоть один кирпичик выпадет из стены, Кристина ему это так легко не простит… Да и он сам будет вполне готов лично отстраивать стену в таком случае.

И тут один из камней пролетел буквально в полуметре от его головы, угодив прямо в грудь одного из обороняющих стену солдат. На нём не было кирасы, а бригантина удара не выдержала. Хельмут поёжился, но тут же взял себя в руки и снова натянул тетиву. От вражеских стрел и болтов ему пока удавалось удачно уворачиваться или защищаться, прячась за зубцами. Однако некоторые из его боевых товарищей уже полегли, пронзённые меткими стрелами. Пущенные с большого расстояния, кольчугу они вспарывали, будто шёлк.

Поэтому Хельмут пытался стрелять как можно быстрее, а солдатам велел как можно чаще заряжать требушеты, чтобы от нападавших одно мокрое место осталось.

— Ваша светлость! — позвал его один из солдат. — Они атакуют Восточные ворота.

— Не позвольте им взять нас в кольцо и штурмовать с четырёх сторон, — отозвался Хельмут, не отвлекаясь от стрельбы. — Осторожно!

Услышав его, солдат пригнулся, он сам тоже, и над их головой пролетел огромный камень. Не успей они, точно бы разбил лица обоим…

— Попытайтесь согнать их оттуда, — велел Хельмут перепуганному солдату. — Восточные ворота укреплены слабее Северных, делайте всё, чтобы не пустить их в город.

Солдат быстро поклонился и убежал.

Позволив себе небольшую передышку, Хельмут прислонился спиной к зубцу, поднял забрало и тяжело выдохнул. Времени на отдых не было вовсе, вокруг него то и дело гибли воины, на их месте оказывались другие, над головой продолжали летать камни и стрелы, а ещё здесь стоял такой шум, от которого уши закладывало и голова болела просто нещадно.

Выглянув из-за зубца, Хельмут вновь прицелился на очередной отряд с лестницей и, быстро выпустив две стрелы, смог выбить его из строя. Рядом пролетел огромный камень, попал в осадную башню и сделал в ней пробоину, с неё посыпались изломанные доски и куски шкур, а также выпало несколько человек. Ему удалось застрелить пару лучников этой башни, но возле неё вдруг возникла ещё одна лестница, по которой взобрались по очереди аж три человека. Хельмут не знал, куда ему деваться: обстреливать солдат с башни или принять бой тех, что взбирались по лестнице.

— Обстреливайте башни! — напомнил он.

На одну из соседних лестниц вылился водопад кипятка, обожжённые, сбитые напором струи солдаты полетели вниз, но их товарищей с ближайшей к Хельмуту лестницы это не остановило. Один из врагов уже достиг стены, и барону Штольцу пришлось снова извлекать меч. Он рубанул по плечу солдата, но, кажется, даже не ранил — сталь с зубодробительным звуком лишь скрежетнула о наплечник. Противник же замахнулся и ударил очень удачно, задев его предплечье, затем попытался уколоть под ребро, но Хельмуту удалось увернуться. Он делал всё, чтобы задержать воина на лестнице, не пустить его на стену. Это, правда, ограничивало манёвренность, но уж лучше так, чем сражаться с ним на равных на стене.

Внезапно в этого солдата попала стрела — угодила в руку с мечом, прошла навылет, и тот, взвыв от боли, камнем рухнул с лестницы, жаль, не навзничь. На его месте оказался другой, ещё более остервенелый и наглый. Судя по гербу на сюрко, шингстенец, солдат Мэлтонов. Ну, неудивительно — они всегда сражались, будто стая волков. Видимо, шингстенцев Джойс пустил с лестницами и таранами, своих же наёмников приберёг для контроля за требушетами и атак из осадных башен. Правда, ни одному из отрядов с башен ещё не удалось даже выйти на мостик и приблизиться к стене — воины оказывались обстреляны, а башни — изломаны камнями. Также несколько камней долетело и до вражеских требушетов, но их всё равно оставалось довольно много, и они продолжали метать камни.

Хельмут сцепился с новым противником, отбил несколько его ощутимых ударов и чисто из-за простой человеческой усталости пропустил один, решающий — меч попал в просвет между наплечником и налокотником, вспорол стёганку, и его на мгновение парализовало от резкой, острой, пронзительной боли. Противник быстро занёс меч для следующего удара, и Хельмуту из-за этой адской боли пришлось сжимать полуторный меч одной рукой, слава Богу, что пострадала левая… Раненой рукой он вцепился в зубец для опоры, а правой начал наносить удары и блокировать выпады противника. Когда тот, просчитавшись, ослабил защиту корпуса, Хельмут изо всех сил пнул его ногой, и солдат, оступившись, рухнул с лестницы.

— Быстро сбросьте, пока новые не залезли! — заорал барон Штольц.

Вслед за сброшенной лестницей со стены полилась новая струя смолы.

Хельмут мельком взглянул на руку: из-под доспехов струилась кровь, рану раздирала боль, а когда он потянулся за луком, то она усилилась во сто крат. Но выбора не было, придётся сражаться дальше. Нельзя покидать стену до тех пор, пока натиск не будет отбит.

Из-за ранения он стал чаще мазать, однако его боевые товарищи не подводили: казалось даже, что ряды противника очень хорошо поредели… Однако, обернувшись, Хельмут обнаружил, что и защитников стало меньше.

— Вашесть! — раздался слева чей-то голос. Барон Штольц лишь кивнул в сторону солдата, чтобы тот продолжал докладывать безо всяких формальностей. — Их отбили от Восточных, но далеко они не удрали, видать, с осадой хотят сесть.

— Главное — отбить натиск здесь, — отозвался Хельмут.

Солдат кивнул, не забывая орудовать мечом и поражая насмерть забравшегося по лестнице врага. Вскоре лестницу тоже сбросили.

Пущенный камень с душераздирающим шумом и хрустом разрушил верхушку ещё одной осадной башни. Поток кипятка обрушился на бегущих с тараном солдат, одни из них успели дать дёру, другие же, свалившись на землю, остались страдать от полученных ожогов. Однако их быстро заменили новые — на них обрушился град стрел, но огромный деревянный щит, обитый шкурами, спас большинство из них. А рядом с Хельмутом, пронзённые стрелами и сбитые камнями, падали защитники Эори. Не у всех из них были шлемы с забралами, одному стрела распорола щёку, другому забравшийся по лестнице вражеский воин вонзил панцербрехер прямо в глаз, но тут же оказался убит верным ударом копья в шею. Как ни странно, тот солдат, которому пронзили глаз, остался жив — из глазницы вытекала кровь вместе с белой кашицей, он кричал и метался, пока его уводили… Видимо, лезвие не достало до мозга.

— Ваша светлость, вы ранены, — заметил вдруг один из солдат, сражавшихся рядом. — Позвать лекаря-то?

— Ага… — отмахнулся Хельмут.

О боли он уже почти забыл, точнее, привык к ней.

Лекарь примчался быстро — Хельмут знал его, это был монах одной из северных обителей, отправленный в Эори на послушание. Однако монашеские обеты не помешали ему принять участие в битве. Лекарь аккуратно положил наземь свой арбалет, тут же извлёк из сумки небольшой пузырёк, зубами вырвал пробку и влил прямо под доспехи какого-то зеленоватого вязкого зелья. На то, чтобы снять латы и стёганку и перевязать, времени не было — этим можно будет и после битвы заняться, ранение не глубокое, не страшно. Хельмут не рассчитывал, что на рану таким образом попадёт хоть капля, но когда только-только унявшаяся боль вспыхнула с новой силой, заскрипел зубами и понял, что всё-таки попало достаточно.

— Обезболивающая настойка, — кивнул лекарь, пряча бутылку в сумку и снова хватаясь за арбалет, — но при этом не парализует, как большинство обезболивающих, поэтому сражаться сможете спокойно.

— Спасибо, — процедил Хельмут, опуская забрало. Боль и правда начала проходить.

Вернувшись в вихрь битвы, он обнаружил, что осталось всего две осадные башни, а камни со стороны противника летели реже: видимо, удалось уничтожить большинство их требушетов. Правда, ворота продолжали штурмовать с тараном, но на этот отряд лилось куда больше смолы и стрел, чем на остальные.

Хельмут хотел бы увидеть сейчас Джойса, посмотреть ему в глаза, но тот, наверное, участия в штурме не принимал, руководя всем издалека. Для Хельмута же такое поведение было неприемлемым: раз уж ты — главный, так сам и веди своих солдат в бой, сам указывай им путь, направляй и подавай пример.

Внезапно рядом возник капитан Олред.

— Они рассредоточились вокруг стены, ваша светлость, — сообщил он, поднимая забрало. — На большом расстоянии, атаковать вроде не собираются. Осада?

— Ага, — отозвался Хельмут, целясь по ноге скрытого щитом солдата с тараном. Стрела вошла прямо под поножем. — Значит, и эти скоро будут отступать, судя по всему… Не расслабляемся! — проорал он солдатам у требушета. — Добьём этих сукиных детей!

— Их вроде совсем немного осталось, — заметил Олред. — Стрелы уже не летят почти, заметили?

И он чуть наклонился, выглядывая из-за стены, чтобы проверить правдивость своих слов.

— Капитан, нет! — вскрикнул Хельмут. Ему пришлось быстро выстрелить наугад, он схватил Олреда за плечо, чтобы оттащить подальше, но было поздно. Сразу два арбалетных болта легко и быстро пронзили его голову в области подбородка, ещё один впился в горло почти по основание.

А четвёртый каким-то образом долетел до Хельмутова плеча — на этот раз правого. Он выругался так, что Бог имел право прямо здесь и сейчас поразить его молнией за такие проклятия, отбросил труп Олреда, из головы которого хлестала кровь, и выдернул болт из руки. Боль была просто невыносимой, к тому же она усугубляла усталость, и он понял, что сил сражаться дальше у него просто нет.

Взгляд стремительно мутнел, но Хельмут всё же видел, как последняя осадная башня разлетелась в щепки, как вцепившаяся крюками в стену прямо напротив него лестница оказалась сброшена, да ещё и полита сверху струёй кипятка, как отряд с тараном бросил своё орудие и, прикрываясь огромным щитом, побежал назад, а вслед ему летели и летели стрелы… Кажется, вражеский требушет горел — или это у него начались видения из-за потери крови…

Хельмут пошатнулся, попытался схватиться за зубец, чтобы не упасть, но руку заново пронзила раскалённая боль. От этой боли, от отчаяния и беспомощности, от злости на весь проклятый мир буквально хотелось плакать, и он стиснул зубы, прикусил до крови губу. Усталым, неловким жестом отбросил забрало.

Потом ему показалось, что он попал в один из своих самых страшных кошмаров.

В него летела стрела.

Он попытался увернуться, но ноги не послушались его. Вместо того, чтобы отбежать куда-нибудь, он просто облокотился о зубец.

Стрела, пробив кольчугу и стёганку, прошла навылет где-то в правом боку. Наверное, задела печень или кишечник…

Хельмут зачем-то усмехнулся. Он знал, что падает, хотя продолжал отчаянно хвататься за зубец. Ему казалось, что это как-то прибавит ему несколько жалких минут жизни, как-то остановит смерть, в объятия которой ни в коем случае нельзя было падать. Сначала нужно ведь окончательно отбить штурм… Уничтожить все требушеты… Расстрелять всех нападавших… Плюнуть в мерзкую рожу Джойса…

Хельмут осел на одно колено, вглядываясь вперёд. Но ни вражеских требушетов, ни бегущих (неважно, в какую сторону) солдат, ни лестниц и стрел он уже не видел. Перед его глазами из ниоткуда возник тонкий, изящный силуэт, горящие изумрудом глаза и волосы — как огонь, пожирающий вдалеке осадные орудия. Она словно парила в воздухе и тянула к нему руки, она звала его — и он, инстинктивно коснувшись груди, где под доспехами и стёганкой хранилось её кольцо на цепочке, пошёл к ней, несмотря на боль и усталость, несмотря на не до конца выполненный долг. Он пошёл к ней, потому что тогда ещё не знал, что это была не София — это была смерть.

Глава 15

Винсент знал: если видение придёт днём, наяву — не жди ничего хорошего. Так можно зависнуть на несколько часов, пока тебя не вытащит из потустороннего мира какой-нибудь резкий звук, чей-то обеспокоенный голос, шум или звон. Винсент пока не очень понимал, как выбираться самому, как собрать всю волю и все силы, чтобы ударить по хрустальной, хрупкой вселенной, которую создавали видения, и разрушить её хотя бы на время. И это пугало его. Он боялся рано или поздно не выбраться из неё вовсе.

Но видение могло стать и сном, и Винсент считал это хорошим знаком. Видения-сны были ещё более хрупкими, да и проснуться всегда было отчего-то легче, чем выйти из тумана призрачных образов, который охватывал со всех сторон, мешал двигаться, думать и разговаривать.

От видений наяву болела голова, дёргалось веко, перехватывало дыхание, крупно и долго дрожали руки, иногда накатывала нечеловеческая усталость и даже паника, дикий ужас, особенно если являлось что-то действительно страшное. Как будто он сам становился участником событий, которые, впрочем, ещё даже не произошли.

Винсент до сих пор не мог забыть тот миг, когда чуть менее пяти лет назад, холодным осенним днём вдруг увидел битву за Эори — сначала с высоты птичьего полёта, так, что все воины, конные и пешие, казались ему лишь игрушками. Потом он начал вглядываться, понимая, что лучше бы этого не делал, но на самом деле это было не в его власти. Что-то заставляло его смотреть, и борьба была бесполезна. И Винсент понимал, что слишком слаб для того, чтобы бороться с этим неведомым.

И битва развернулась перед ним во всей красе — кровь, страх, отрубленные конечности, иногда даже головы, смятые, пробитые, искорёженные доспехи, крики и бесконечный ужас в глазах… Он видел девушку без шлема, в наспех накинутом на голову кольчужном капюшоне, с обагрённым кровью мечом в руке и смесью ярости и страха во взгляде. Винсент никогда не знал леди Кристину, даже в лицо, но понял, что это она.

Потом он вдруг увидел Оскара и захотел зажмуриться до боли, прижать ладони к глазам, чтобы не смотреть, потому что знал, что ничем хорошим это не кончится. Но это не спасло его от видения — напротив, когда он закрыл глаза, оно стало ярче, чётче и правдоподобнее. Как будто это ему в лицо брызнула чья-то кровь, как будто на него замахнулись мечом, как будто он, а не брат, рисковал погибнуть в любой момент. Потому что смотреть эти видения ему приходилось не обычными человеческими глазами, а какими-то другими, что находились в его душе или разуме.

Винсент до сих пор помнил, как его тогда трясло, как раскалывалась голова, как бешено стучало сердце… Но он не мог вырваться из страшных объятий этого видения, не мог ничего сделать, потому что попросту не знал, как, и полагал, что никто не знал. И приходилось смотреть, надеясь, что он останется жив после этого.

А сейчас Винсент даже не мог разобрать, что из его воспоминаний было видением, а что избитый горем разум додумал сам.

Оскар вёл авангард — естественно, он рисковал сильнее остальных. Но Винсент до последнего надеялся, что обойдётся, что смерть не посмеет его коснуться, не посмеет даже взглянуть на него. Разве у неё было мало забот в тот момент? И он знал, что когда эта жестокая надежда разобьётся, то изранит его осколками, принеся поистине адскую боль.

Он видел конного воина в оранжево-белом сюрко и отчего-то запомнил, что из-под его бацинета выглядывали собранные в хвост рыжеватые волосы. Оскар попытался копьём пробить его бригантину, но тот увернулся, направив лошадь в сторону. Их кони кружили, иногда вставая на дыбы, а воины всё пытались прицелиться и ударить. Наконец Оскар отъехал от противника, и Винсенту даже подумалось, что он решил оставить бесплодные попытки покончить с ним, выбрав себе кого-то послабее… Но вдруг он повернул коня, направив копьё прямо в грудь врага, прямо в белую полосу на его сюрко — и то ли вражеское копьё оказалось длиннее, то ли сам враг был быстрее и сообразительнее… Наконечник пробил кольчугу Оскара, вспарывая плоть где-то чуть пониже сердца.

Винсенту показалось, что сейчас видение отпустит его, потому что он внезапно ощутил реальность вокруг себя — и жёсткие подлокотники кресла, которые он до скрипа сжимал дрожащими пальцами, и собственные горячие слёзы, и боль в голове — а ещё где-то в сердце, точнее, пониже, почти там же, куда попало вражеское копьё. Он заскрежетал зубами, чтобы сдержать отчаянный крик, но через мгновение понял, что разум и голосовые связки всё ещё не слушают его.

Видение не закончилось, но и продлилось оно недолго. Винсент видел, как Оскар, собрав последние силы, направил копьё в голову противника — непонятно, зачем, ведь тот в шлеме… Однако в последний момент копьё, ловко войдя между шлемом и горжетом, вонзилось в шею и осталось там, потому что Оскар разомкнул пальцы и бросил его, чтобы вцепиться в поводья двумя руками и не дать себе упасть с лошади.

Может, он и удержался — Винсент уже не знал. Он сам рухнул с кресла, задыхаясь. С огромным трудом открыл глаза (ресницы чуть слиплись от слёз) и увидел перед собой свою комнату: зашторенное окно, пустой стол, коврик возле кровати… Никакой битвы, никаких воинов… никаких смертей… Как будто и не было ничего.

Хотя этого правда не было. Но он знал, что это будет.

Когда Оскар, спустя почти год отсутствия, наконец вернулся домой, выбив из Эдита захватчиков, Винсент, конечно, рассказал ему о видении. Они сидели в его спальне, у небольшого столика перед зеркалом, и младший брат обрезал старшему его обгоревшие при штурме волосы — некогда длинные, красивые, чуть вьющиеся на концах, а теперь превратившиеся лишь в небольшую обгорелую прядь.

Закончив со стрижкой и положив ножницы в ящичек стола, Винсент присел рядом и рассказал обо всём, что видел, не скрывая своей тревоги. Но Оскар отчего-то лишь усмехнулся.

— Ты предлагаешь мне остаться дома? — спросил он, приобняв младшего брата за плечи. Винсент прижался к нему и посмотрел на него умоляюще. — Да леди Кристина с меня тогда шкуру спустит.

Винсент знал, что это неправда. Конечно, в Эори Оскар ехал по собственной воле и собственному желанию. Знал он и то, что его уже не остановить. И не спасти.

— Я видел, как ты… — Винсент нервно сглотнул, искренне боясь произнести то страшное слово. — Что тебя убьют.

— Разве это не величайшая честь для рыцаря — пасть в битве за свою землю? — снова усмехнулся Оскар, но Винсент заметил, что взгляд его резко помрачнел.

— Ты бахвалишься, — отозвался он, и Оскар со вздохом кивнул, крепче прижимая к себе младшего брата.

Они были очень близки с самого детства. Их мать умерла спустя год после рождения Винсента, и он её совсем не помнил, зато Оскар был с ним всегда. А Винсент всегда любил его, всегда старался подражать ему во всём, кроме самого главного — умения владеть мечом и вообще сражаться. Винсент рос слишком слабым, худым и болезненным: у него постоянно тряслись руки, его накрывали приступы головной боли, к тому же лекари не раз замечали, что у него искривлён позвоночник. И отец решил, что пусть лучше младший занимается книгами и музыкой, а также развивает столь рано пробудившийся магический талант. Хватит с него и двух сыновей-рыцарей.

Да, в рыцари Винсент не был посвящён, и, с одной стороны, ему это и не было особо нужно, а с другой… Он никогда не мог за себя постоять. Будучи ребёнком, он постоянно подвергался насмешкам и издевательствам со стороны Джейми. Оттого и хотелось ему быть таким же независимым и отважным, как Оскар, хотелось уметь отвечать на издевки и ставить старшего на место. А Джейми только и делал, что оскорблял его, и, надо сказать, с тех пор мало что изменилось.

Причину, опять же, стоило искать в детстве: у Винсента и Джейми были разные матери. Судя по тому, что говорили слуги в Эдите и крестьяне в городке, свою первую жену барон Арнольд, их отец, мягко говоря, не любил, да и своего первенца не особо жаловал. А вот вторая жена, баронесса Клара, мать Оскара и Винсента, была им любима и уважаема. Лишь Джейми недолюбливал и мачеху, и своих единокровных братьев, видимо, чувствуя себя чужим в родном замке. На Оскаре он вымещать злость не мог — тот всегда мог дать опор. А вот Винсент… слабый и болезненный младший брат — самое то, чтобы отрабатывать удары.

Но когда были живы отец и Оскар, Винсент чувствовал себя более защищённым. Оскар не боялся открыто выступать против Джейми и иногда даже отвечать на его удары, закрывая собой плачущего, избитого до крови младшего брата. Барон Арнольд, хоть и качал головой, вздыхая: «Мальчишки!», но всё равно тоже иногда мог приструнить Джейми, чтобы тот хотя бы руки не распускал.

А теперь… Теперь Джейми, будучи взрослым мужчиной, конечно, брата не бил, зато ограничивал его свободу как мог. Недавно он сказал, что нашёл Винсенту жену — ещё не старую, но уже и давно не юную вдовушку. Чтоб, мол, всяких девок не водил в замок и сам к ним в город не бегал. И бесполезно ему было объяснять, что всё это время Винсент встречался с одной лишь Натали. Джейми попросту не понимал, как можно уделять внимание одной-единственной женщине. Видимо, поэтому сам он пока жениться не собирался, хотя рано или поздно, так или иначе емупридётся это сделать. Джейми сам не раз говорил, что делать своим наследником младшего брата он не собирается.

Долгие годы Винсент никак не решался что-либо предпринять. Оскар всегда замечал, что именно решительности ему не хватало. Да и что он мог сделать? Джейми водил дружбу с гвардейцами, Эдит принадлежал по праву ему и только ему, он был самоуверен, властен, несмотря на свою злобность, обладал умением подчинять. Он не очень любил править, разбираться в земельных и денежных вопросах, но ради того, чтобы сохранить своё место и титул, ему приходилось это делать. Ему с детства внушали, что хозяин здесь — он. И он хорошо это понял.

Поэтому Винсент чувствовал себя абсолютно зависимым и бессильным, ему казалось, что никакой магией этого не исправить… Ему нечего было противопоставить власти и правам Джейми.

До недавнего времени.

* * *

Той ночью ему вновь привиделась битва, на этот раз, слава Богу, во сне. Винсент быстро понял, что это за битва и где она произойдёт, а потому усилием воли вытолкнул себя из сна, чтобы проснуться на рассвете, сжимая в объятиях уже, кажется, пробудившуюся Натали. Она уехала из Эори, спасаясь от возможной войны, и в итоге не ошиблась — война таки пришла. Замок и город враг хоть и не захватил, но взял в осаду… А то, что представляла из себя жизнь в осаде, Винсент знал не понаслышке. Пока ещё не было известно, дойдут ли вражеские войска до других крепостей, но уж лучше Натали пока оставаться в безопасном Эдите.

Она по-прежнему жила у Валори, и Винсент встречался с ней там же, но вчера вечером он тайком привёл её в замок. Кажется, Натали не собиралась оставаться на ночь, но всё же забылась, уснула — и осталась. Несмотря на беспокойство из-за Джейми, Винсент был счастлив: чем больше времени он проводил с Натали, тем сильнее разливалось по его сердцу чувство умиротворения, спокойствия, будто она была сильным опьяняющим зельем или заклинанием… После смерти Оскара он так остро ощутил одиночество и пустоту в душе, что жизнь ему показалась абсолютно бессмысленной и невыносимой. Он часто плакал, понимая, что держаться больше нет сил, и если бы Джейми узнал об этом, то ничего хорошего бы из этого точно не вышло. Действительно, плакать мужчине непозволительно, даже если один твой старший брат погиб, а другой тебя ненавидит.

А потом появилась Натали — тоже одинокая, тоже опустошённая, истерзанная горем и потерявшая своё место в жизни. И Винсенту показалось, что, возможно, они могли бы попробовать спасти друг друга от окончательного падения в бездну отчаяния.

И сам он, и замковый лекарь Эдита вдруг заметили, что после встречи с Натали здоровье Винсента пошло на поправку.

Он знал, что должен попытаться хоть как-то противостоять Джейми, дать ему хоть какой-то отпор ради неё. Сам Винсент готов был терпеть насмешки и унижения от старшего брата, он давно привык к ним и уже почти не слышал. Но он не мог позволить, чтобы тот как-то оскорблял его любимую девушку.

Недавно у Винсента появился веский довод далеко не в пользу старшего брата. Правда, он пока даже не представлял, на что этот довод повлияет и повлияет ли вообще… Но очень надеялся, что он ему хоть как-то поможет.

Натали, видимо, думая, что он ещё спит, осторожно привстала. Винсент открыл глаза, обнаружив, что она подняла с пола своё платье из бледно-жёлтого льна с простой вышивкой на манжетах, потом потянулась к сумке. Тогда он коснулся её руки, ощутив, как девушка вздрогнула, и совершенно детским тоном протянул:

— Нат, ну не уходи.

Она освободила руку, быстро встала и, прижимая платье к обнажённой груди, принялась искать свою нижнюю сорочку и брэ в куче валяющейся на стульях одежды.

— А как же Джейми? — спросила она. — Он же дома, а вдруг…

— Не переживай. — Винсент, поймав одну из своих чересчур длинных прядей, принялся заплетать её в маленькую тонкую косичку. — Давай хотя бы позавтракаем вместе.

Натали не отвечала, медленно одеваясь, будто нехотя пряча свою изящную, хрупкую, безумно прекрасную фигурку в простую, дешёвую, хоть и красивую одежду. Винсент покачал головой. Если сегодня всё получится так, как он задумал, то нужно будет приказать сшить для неё множество платьев из шёлка, бархата и парчи, с кружевами, драгоценностями, золотыми и серебряными поясами и искуснейшими вышивками. Впрочем, он не сомневался, что Натали сама могла сшить себе платья получше, чем у королевы… Но не стоит ей больше утруждать себя и ранить пальцы иглами.

Винсент отбросил одеяло, поднялся, быстро натянул на себя чёрную с кружевом рубашку, приблизился к Натали и обнял её сзади. Вдохнул ромашковый аромат её мягких солнечных волос, волнами спадающих до талии — расчесать и убрать их в причёску она ещё не успела. Касаться этих светлых блестящих прядей, перебирать, пропускать сквозь пальцы и забавы ради плести маленькие косички было для него едва ли не наивысшим удовольствием.

Натали рассмеялась, когда он снова коснулся её волос.

— Не беспокойся, — повторил Винсент. — Джейми я возьму на себя.

Нужно было сообщить ей о видении, но так не хотелось её пугать и расстраивать…

Натали оделась быстро, больше времени ушло на то, чтобы хорошенько расчесать её длинные волосы и убрать их в причёску. Винсент на самом деле очень любил помогать девушке с расчёсыванием, но ещё сильнее ему нравилось просто смотреть на то, как она расчёсывает их сама, как её тонкие пальчики перебирают пряди, плетут косы и собирают из них простые, но потрясающе красивые причёски. В этот раз он тоже немного завис, наблюдая, как Натали заплела две пряди у висков в косички и скрепила их на затылке в маленький пучок, оставив распущенными большую часть волос. Когда она закончила с причёской, Винсент наконец нашёл в себе силы надеть штаны, набросить поверх рубашки чёрный бархатный жилет с зелёной вышивкой и убрать волосы в простой хвост, скрепив его зелёной лентой.

— Слушай, я не хочу заставлять тебя беспокоиться… — начал он, попутно надевая ботинок. Оторвавшись от зеркальца, Натали тревожно взглянула на него. — Мне было видение, точнее, сон… Эори брали штурмом. — Винсент опустил глаза, чтобы не ловить её взгляда. — Слава Богу, неудачно. Теперь он, вероятно, в осаде.

— А… а леди Кристина? — после недолгой паузы спросила Натали, так и застыв с расчёской в руках.

— Она на острове Зари. Это всё, что я знаю, прости. — Винсент виновато развёл руками.

— Нужно сообщить ей. — Натали быстрыми шагами пересекла комнату и присела рядом с ним. — Она может собрать армию с помощью вассалов с побережья, а если и вы направите отряд…

Он обнял её за плечи.

— Я пока ещё ничего не видел касаемо исхода этой войны, но уверен, что он будет в нашу пользу.

— Никто не получит Эори, пока у леди Кристины есть Праведный… — тихо отозвалась она.

Винсент не очень знал, о чём речь, но всё же уверенно кивнул.

Выходя из комнаты вслед за Натали, он незаметно сунул под манжет рубашки небольшой, но крайне важный кусочек пергамента, свёрнутый несколько раз, и запер дверь.

Они вместе спустились к завтраку в обеденный зал, небольшой, но светлый, наполненный воздухом и прозрачным утренним светом, льющимся сквозь высокие узкие окна. В центре стоял длинный деревянный стол, уже почти накрытый. Обычно подавали то, чего хотелось Джейми, и Винсенту порой приходилось есть бифштексы с кровью, сильно проперчённые куриные крылья, нашпигованные чесноком колбасы и прочую, как ему казалось, вредную для пищеварения дрянь. Но сегодня на завтрак была овсянка с мёдом и белым хлебом, и он выдохнул с облегчением.

Натали смотрела на это всё как-то странно, растерянно, что, впрочем, неудивительно: она привыкла к тому, что сама была обязана приносить еду, а не к тому, чтобы еду приносили ей. Винсент улыбнулся и несильно сжал её пальцы, кивая в сторону стола.

Он и сам тоже волновался, но вовсе не из-за завтрака. Пергамент под манжетом буквально жёг тонкую кожу запястья, сердце бешено стучало, и он не знал, куда деть свои чуть трясущиеся руки. Бездумно повертел в пальцах вилку, но Натали, улыбнувшись, отобрала её у него — как бы глаза не выколол.

Когда они уже доели свои порции овсянки, в зале внезапно появился Джейми. Надо сказать, что на властного правителя сегодня он был не особо похож: тёмно-русые с ранней сединой на висках волосы растрепались, кроме того, было видно, что он их давно не мыл; простой серый дублет явно нуждался в стирке, а высокие ботфорты — в чистке. Шаг его был неуверен, нетвёрд, также Винсент отметил, что брат то и дело прикладывал ладонь ко лбу… Видимо, похмелье. Пил Джейми не так часто, но если ему доводилось, то напивался в хлам и потом отходил долгие дни. Вот и сейчас, видимо, налакался, как последний пьяница… Интересно, какой у него повод на этот раз?

Винсент заметил, что Натали сжалась, сцепила пальцы в замок и потупила взор. Захотелось как-то её поддержать, обнять или взять за руку, но он не шелохнулся, наблюдая за тем, как Джейми медленно проходит по залу и тяжело падает на ближайший к нему стул.

Несколько минут в зале стояла гробовая тишина, даже слуги не решались поднести барону Эдиту его порцию. А тот сидел молча, прижав ладонь ко лбу, сверля взглядом поверхность стола и тяжело дыша. Наконец он поднял голову, и Винсента передёрнуло. В глазах Джейми не было мутной пелены, в них блестела вполне здравая мысль, и это пугало. Он уже протрезвел, просто страдает от похмельных головных болей, а так разум его чист… Чёрт. Это всё усложняет.

— Опять ты… — протянул Джейми, словно его младший брат был назойливым комаром, ночь за ночью мешающим ему спать. — И эту свою… прошмандовку притащил…

В груди Винсента тут же вскипела ярость, и магический дар мгновенно отозвался на неё сбивающей с ног волной, но ему удалось сдержаться. Руки задрожали. Он встревоженно глянул на Натали — та сидела, всё так же опустив глаза и не проявляя, кажется, вообще никаких эмоций. Стало страшно за неё.

— Джейми, — начал Винсент спокойным, миролюбивым тоном, наклонившись в сторону брата, — Эори в осаде, мы должны послать войско…

— Чего? — недоуменно протянул Джейми.

— Эори в осаде, — чётко повторил Винсент. — Джойс со своими наёмниками и парой шингстенских отрядов окружил его…

— Отобьются, — махнул рукой брат и поморщился, видимо, пытаясь справиться со спазмом в голове. — Мало у нашей леди людей, что ли…

— Леди Кристина сейчас находится на острове Зари в Серебряном заливе, ведёт переговоры с леди Карпер, — объяснил юноша. — И она вряд ли знает о том, что случилось. Мы должны помочь ей, отправить ей письмо и… Мы же собирали ополчение, когда пришёл приказ от неё…

— Да пошла она. — Джейми вдруг рассмеялся, и Винсент отпрянул. — Может, если Джойс возьмёт таки Эори, нам всем будет лучше, а? Кристина твоя… Все эти пять лет только чушь какую-то воротит, не находишь?

Винсент не ответил — до него с трудом доходил смысл слов брата. Такие речи мог вести лишь запойный пьяница, а Джейми, судя по всему, уже протрезвел. Кожей Винсент почувствовал, как Натали вздрогнула.

— Чего ещё ожидать от бабы, — продолжил Джейми, откинувшись на спинку стула и вперив в Винсента внимательный, злобный, насмешливый взгляд. Тот молчал. — Она ещё на той войне, наверное, всей армии Штейнберга дала, чтоб для неё Нолд отвоевали. А зачем нам леди-шлюха, верно? Так что ежели Джойс Эори отвоюет, я ему первым и присягну, посмотрим, как ты тогда запляшешь.

Винсент вскочил, пнув стул — тот качнулся и грохнулся на пол, — замахнулся и со всей силы ударил кулаком по столу, не почувствовав при этом ни капли боли. Джейми, кажется, вздрогнул и чуть отпрянул.

— Ты сейчас же закроешь свой поганый рот и отправишь к Эори отряд, — процедил Винсент, медленными шагами приближаясь к брату. — Пока он туда доберётся, леди Кристина тоже вернётся…

— Да как ты смеешь мне приказывать? — Джейми скорее недоумевал, поражённый таким не свойственным Винеснту поведением, нежели откровенно злился.

И вот настал час торжества.

Винсент выпрямился и улыбнулся, оставляя брата в ещё большем замешательстве. Натали сзади сжалась сильнее, и он готов был поклясться, что слышал, как от страха трепещет её сердце. Главное, чтобы Джейми не причинил ей вреда…

Не сводя с него пронзительного взгляда, Винсент извлёк из рукава маленький пергамент, развернул и протянул его брату, не позволяя, впрочем, взять в руки, чтобы он ненароком не уничтожил столь ценный документ. Взгляд Джейми метался по тексту, словно написан он был на незнакомом языке. А Винсент улыбался.

— Это завещание отца, — подсказал он.

— Где ты его взял? — хрипло спросил Джейми, переводя взгляд со свитка на брата. — Опять видения твои?

— Неважно, — пожал плечами Винсент, сворачивая пергамент и убирая обратно под манжет. Завещание он случайно обнаружил в комнате Джейми, зайдя туда по ошибке, и сначала глазам своим не поверил. Впрочем, в том, что брат прятал завещание, не было ничего удивительного. Вот только прятал плохо. Странно, что вообще не уничтожил. — Важно то, что всё это время ты правил Эдитом незаконно. Отец лишил тебя наследства… — Он сделал паузу, наигранно задумавшись. — Видимо, перед смертью смог учуять твою подленькую натуру. И вот я теперь даже не знаю, что мне с тобой делать…

— А я знаю.

Джейми в мгновение ока вскочил, вплотную приблизившись к Винсенту, и замахнулся для удара, но ему хватило и этого мгновения, чтобы едва заметно кивнуть — и магия сковала в воздухе руку брата, не позволив ему даже пальцем пошевелить. Винсент мог бы просто сжать кулак, приложив чуть больше усилий, и кости на запястье Джейми оказались бы раздроблены, но… зачем?

Он смотрел на старшего брата снизу вверх — тот был выше почти на голову, — но всё равно чувствовал себя куда больше и сильнее. Руки уже не тряслись, дыхание было ровным и спокойным, как и сердечный ритм. Находка придала ему сил и решительности — такой, какой у него никогда не было и какую он так хотел унаследовать у Оскара. Видимо, всё-таки унаследовал. А Джейми сейчас казался Винсенту таким жалким и ничтожным, что он не понимал, как мог бояться его все эти годы. Он скривился от презрения.

— Ты посмотри-ка, на двадцать пятом году причиндалы отрастил? — ухмыльнулся Джейми, дёрнув застывшей рукой. Заклинание было не столь сильным, и ему быстро удалось вырваться. — Хотя твоей девке лучше знать, конечно. Подавись ты этим завещанием, щенок, — рявкнул он, а потом вдруг заговорил спокойнее: — Гвардия-то со мной. Кое-что у тебя выросло, это правда, а вот мозги — нет. — Он рассмеялся, ловя презрительный взгляд Винсента. — Пойми же: когда на твоей стороне сила, никакие каракули ни черта не стоят. Твой брат, в отличие от тебя, это прекрасно знал.

— Наш брат, — поправил Винсент.

— Да? А отец так не считал, — презрительно фыркнул Джейми. — Видимо, из-за того, что у меня и у вас разные матери… Но если мою мамашу, которую я знать не знаю, он ненавидел по каким-то своим причинам, то меня-то за что? Он просто ума лишился на старости лет… Но ведь он сдох и ничего сейчас мне не сделает. И ты не сделаешь, червяк.

Он замахнулся быстро, неожиданно — Винсент не успел среагировать и поставить магический блок, и кулак Джейми резко опустился на его скулу, ещё немного, и мог бы задеть висок… Он пошатнулся, схватившись за угол стола, услышал, как Натали вскрикнула и вскочила с места, громыхнув стулом.

Скулить от боли было некогда. Окончательно разъярившись, ощутив в сердце ядовитую смесь гнева, презрения и ненависти, а ещё безудержное желание защитить Натали от этого выродка, Винсент выпустил на свободу всю магию, что была скована путами его разума.

Он взмахнул рукой, и недолгое торжество Джейми прервалось — он оказался отброшен к стене сильным, возникшим ниоткуда порывом ветра. В зале стало холоднее — и будто просторнее, когда бывший барон Эдит, занимавший своим напускным величием, казалось, всё пространство, прижался спиной к стене и медленно сполз на пол. Натали бросилась к Винсенту, осторожно коснулась рукой его щеки, заставляя повернуть к ней голову, и отпрянула — его радужки безумно ярко и горячо светились золотом, магия бурлила в нём, и он даже не раздумывал, на что её направить. Нужно было просто свернуть шею Джейми или сломать ему позвоночник, а тело — испепелить, чтобы и песчинки не осталось… Иначе от него не защититься.

Но полный испуга взгляд голубых глаз Натали утихомирил эту ярость. Понимая, что едва не прикончил родного брата, Винсент затрясся, схватил девушку за руку в поисках поддержки и вновь взглянул на Джейми. Тот весь свой пыл, конечно, растерял, в глазах его плескался настоящий ужас, но губы вдруг растянулись в широкой, полубезумной улыбке.

— Заботишься о тебе… заботишься… всю жизнь стараешься только ради тебя… и это твоя благодарность?

— То, что ты делал, — это не забота, — хрипло возразил Винсент, качая головой. — Это насилие.

— И зачем ты в него вцепилась? — вдруг вкрадчиво обратился Джейми к Натали. — Он же колдун, он проклят… Приворожил тебя, вот ты и бегаешь за ним, дура…

Винсент не решался подойти ближе, чтобы ненароком не убить его. Чувствуя, как по сердцу постепенно разливается спокойствие, он заговорил голосом ровным и уверенным:

— Может, ты и не ошибся насчёт того, что на чьей стороне сила, тот и прав. И в этом смысле я, как видишь, ничуть не хуже тебя. — Он сделал паузу и добавил, выразительно подняв голову: — Кстати, капитан гвардии уже видел завещание и отнёсся с уважением к выбору нашего отца и ко мне.

Он лгал. Гвардейцы пока не знали.

— А ты… Тебя никто никогда не уважал. Ты никому не нужен, Джейми. И никто не боится тебя на самом деле. Ты жалок. Убирайся.

— Ты отпустишь его? — изумлённо спросила Натали.

— Если уйдёт подобру-поздорову… — пожал плечами Винсент и скрестил руки на груди. Джейми тем временем медленно поднялся, потирая ушибленную поясницу, и бросил на них затравленный взгляд. Кажется, бить младшего брата ему больше не хотелось, равно как и утверждать, что завещание отца для него не имеет никакой силы. — И я сделаю всё для того, чтобы он не вернулся, — усмехнулся Винсент, сделал шаг вперёд и с удовольствием отметил, что Джейми вздрогнул и отшатнулся.

Собирался братец быстро и уже вечером покинул Эдит, прихватив с собой лишь один-единственный кинжал, сумку с вещами и лошадь. Винсент за это время всё-таки показал завещание отца капитану гвардии и сумел убедить его в том, что Джейми, узнав, что документ больше не является тайной, добровольно согласился на это своеобразное изгнание. Несмотря на то, что гвардия не взбунтовалась, Винсент решил постепенно заменить всех доверенных лиц брата на более надёжных людей. Да и вообще, придётся предпринять немало изменений, чтобы обезопасить себя, Натали и весь феод.

Вечером они вновь сходили в склеп — это стало уже почти традиционным ритуалом, повторяющимся каждый раз, когда Натали приезжала к Винсенту. Сегодня она, кажется, впервые не заплакала, пристально смотря на эффигию и осторожно касаясь пальцами холодного, бездушного камня.

На выходе свет факела вдруг выхватил тоненькую паутину с довольно большим чёрным пауком в самой середине, и Винсенту едва хватило сил, чтобы не завизжать, а Натали засмеялась и ободряюще сжала его ладонь.

Он решился, как только они вышли на воздух. Вечер был ясным, тёплым, хотя уже хорошо ощущалось дуновение осени. Начали желтеть листья на вишнях и грушах, темнело рано, всё чаще шли ливни с грозами. Нолд всегда принимал удары зимы раньше других земель, но в этом году холода пришли особенно рано. Главное, что дождь не успел побить пшеницу до дожинок.

Ветер выбил из хвоста Винсента прядь, и он нетерпеливым жестом заправил её за ухо. Он волновался, не зная, как подобрать момент и что сказать… Натали, как всегда после посещения склепа, выглядела довольно печальной: несмотря на то, что прошло почти пять лет, её рана так и не затянулась. Впрочем, Винсент её понимал. Ему и самому до сих пор было тяжело. Несмотря на то, что угроза со стороны Джейми исчезла, он всё ещё чувствовал себя крайне незащищённым, лишённым своего единственного советчика и друга в лице Оскара. До этого дня он не мог воспринимать Натали в подобном ключе, но теперь понял, что ему стоит приглядеться. В конце концов, её ведь мучили подобные чувства — слишком уж тяжела была потеря, но то, что им удалось разделить горе друг с другом, придавало сил.

Винсент даже представить не мог, как Оскар отнёсся бы к тому, что произошло сегодня. Однажды, ещё перед войной, перед его отъездом на службу в Эори он намекнул брату, что тот мог бы попробовать получить отцовское наследство, обойдя Джейми. Но Оскар, как всегда, лишь рассмеялся — Винсент даже обиделся, что он не воспринял его слова всерьёз. А потом он сказал, что нельзя, ни в коем случае нельзя выступать против своего родного брата, каким бы он ни был.

«Надеюсь, ты меня не осудишь, — думал Винсент, глядя на чёрную эффигию, — но я правда больше так не мог».

Он стянул с руки митенку, сунув её за пояс, следом снял с указательного пальца тонкое золотое кольцо с зелёным камешком и опустился перед несколько ошарашенной Натали на одно колено.

— Давно напрашивался этот вопрос, — начал он дрожащим голосом, — но я всё же… надеюсь… Ты выйдешь за меня? — И он протянул ей кольцо.

— Конечно, выйду, — улыбнулась Натали без тени сомнения в голосе.

Не успел он надеть кольцо на её большой палец, как она бросилась в его объятия, увлекая за собой прямо на жухлую осеннюю траву.

Глава 16

Кристина оказалась права: леди Элис нарядилась явно не на бал. На ней было простое чёрное платье, а сверху — такой же чёрный меховой плащ с зелёной шёлковой подкладкой. Волосы женщина убрала в причёску — две косы у висков, свёрнутые в кольца и укрытые траурным покрывалом с тонким кружевом.

Впрочем, какая разница, во что она одета. Куда важнее для Кристины было подметить выражение её лица, её взгляд, чтобы понять её настроение и угадать намерения. Особо воинственной Элис вроде бы не выглядела. Её лицо было спокойным, бесстрастным, серые глаза не выражали, казалось, абсолютно ничего. С момента их с Кристиной последней встречи Элис, разумеется, чуть постарела: сетки морщинок возле её глаз и уголков рта стали заметнее, на лбу тоже пролегла глубокая складка… Однако сильно уставшей от жизни и правления леди Карпер не выглядела. Если бы она бросила свои попытки утвердить себя, добиться ещё большей власти и завоевать новые земли, то вряд ли бы приехала сюда.

Кристине стало даже чуть страшно. Элис была старше её и намного опытнее, она полновластно правила Шингстеном при живом муже уже лет пятнадцать, придумала и привела в исполнение план по захвату Нолда и умудрилась почти никак за это не заплатить… Да, теперь Кристина была уверена, что прошлую войну затеяла леди Карпер, а Джонат был лишь пешкой в её игре, хоть и явно считал себя совершенно самостоятельным. А теперь она точно так же управляла Джойсом, который, сам того не ведая, добровольно направился в её сети.

Оставалось выяснить лишь то, что нужно было леди Карпер, в конце концов.

Обе делегации встретились на берегу, недалеко от башни. Ветер тем временем всё усиливался, а по небу плыли грозовые тучи. Слышался шум прибоя и далёкие противные крики чаек. Под ногами было сухо, но это пока — дождь ещё намесит здесь грязи вперемешку со скользкой умирающей травой. Издалека доносился шум волн, с моря веяло сильным холодом. Дожидаясь Элис, Кристина успела значительно продрогнуть, и ей уже не терпелось поскорее пройти в башню, какой бы маленькой и обшарпанной она ни выглядела.

— Смотрите, миледи, не зря я с вами поехал. — Барон Аксель кивнул на приближающуюся свиту Элис, довольно скромную, хотя стоило полагать, что большая её часть просто осталась на кораблях. — Братца из Эрлихов с собой притащила, ну, неудивительно…

Кристина пригляделась. Рядом с Элис шагал невысокий мужчина примерно её возраста, одетый в длинную зелёную с синими узорами котту, которая доходила почти до земли и открывала лишь носки чёрных сапог, и отделанный мехом чёрный плащ, скреплённый на груди застёжкой в форме дубового листка. Да, герб и цвета Эрлихов, так что это, вероятно, и есть брат Элис, Вальтер, кажется. Кристине подумалось, что ей тоже стоило бы взять с собой кого-то из более знатных и проявивших себя вассалов, нежели Карразерс, но что есть, то есть…

Что странно, Джойса с Элис не было. Видимо, остался в Шингстене, несмотря на то, что вопрос касался его напрямую. С другой стороны, Кристина не была уверена, что тотчас же не набросилась бы на него с мечом. Ведь он убил Берту и весь её отряд — и это далеко не всё, за что его следовало насадить на лезвие.

Поздоровавшись и соблюдя всё этикетные формальности, обе делегации прошли в башню. Элис и Кристина сразу поднялись на верхний этаж — в кабинет, тесноватый и прохладный, с растопленным камином и тонким стареньким ковром на полу. Герцог Эрлих, барон Карразерс и солдаты же задержались внизу, принимая угощение от хозяев крепости. Возле дверей кабинета поставили стражу, и женщины остались наедине. Элис сняла чёрный вейл с волос и сбросила плащ, повесив его на крючок у входа, и Кристина заметила на её шее кулон: по форме он напоминал небольшой флакон для духов или зелий, а может, это и правда был флакон, висящий на массивной цепочке… Что ж, её, Кристины, украшениями в таком случае станут меч и начищенная до блеска кольчуга.

— Я сочувствую вашей утрате, миледи, — сказала вдруг Элис.

Обернувшись, Кристина увидела, что та уже присела на самый край простого деревянного стула, одного из двух, стоящих за квадратным невысоким дубовым столом, и отпила из бокала глоток принесённого слугой вина. Лицо Элис, разумеется, никакой вселенской скорби не выражало, а вот Кристина вдруг почувствовала резкую боль в сердце.

— Моя утрата… — вздохнула она. — Я не поверю, пока не увижу тела или не получу каких-то весомых доказательств. А вот ваша утрата, миледи, кажется, действительно заслуживает сочувствия.

Элис ненавязчиво упомянула о смерти лорда Киллеана в том письме, где давала согласие на переговоры, и Кристина прекрасно понимала, что это может значить для Шингстена, да и всей Драффарии тоже. Леди Карпер теперь не просто фактическая правительница аллода — она регентша при маленьком внуке… Это всё усложняет. А Киллеана Кристине было даже немного жаль, хоть она его совсем не знала.

Она села напротив Элис, положив руки на колени. Та сдержанно усмехнулась.

— Мой муж не жил уже много лет, — сказала она. — Я привыкла к тому, что он почти отсутствовал в моей жизни, а потому его смерть… — Отчего-то она замялась. — Его смерть мало что изменила.

— Правда? — подняла бровь Кристина, внимательно следя за своим бокалом. Элис легко могла её отравить, с неё станется… Значит, сейчас вообще не следует ничего пить. — Но теперь вы правите Шингстеном от имени вашего внука и имеете куда больше полномочий как регентша. В том числе вы можете приказать всем своим вассалам предоставить вам войска, и у них не получится отказать… Как сделало большинство в прошлый раз, верно? Я помню, каких ублюдков выбрал ваш сын в командующие. Один из них намеревался изнасиловать и убить мою подругу.

— Да, к сожалению… к сожалению, тогда порядочные люди за ним шли неохотно. Выбирать было особо не из кого.

— Но теперь идут?

Кристина сама не знала, откуда в ней взялось столько дерзости, ещё и по отношению к столь опасной женщине, к тому же много старше её самой. Потом она поняла, что не могла простить Элис союза с Джойсом, в котором у неё не было сомнений, равно как и то, что произошло пять лет назад, опять же, по её вине.

— Как видите, со мной лишь мой брат да несколько верных воинов, — пожала плечами леди Карпер.

— А остальные ждут сигнала к наступлению? — Кристина положила локти на стол и наклонилась, внимательно вглядываясь в лицо Элис. Та и бровью не повела, лишь немного прищурилась. — Зачем вам это, ваша милость? — задала она свой главный вопрос. — Зачем вам Нолд?

— Вы, должно быть, знаете, что ко мне обратился ваш дядя… Милорд Джойс, — отозвалась Элис.

— Он не лорд, — поправила Кристина тихо и вкрадчиво — ей приходилось делать голос таким, чтобы не сорваться и не заорать от злости и негодования, которые всё сильнее бурлили в груди и требовали немедленного выхода. — Он оставил нашу семью, отрёкся от неё, отказался от наследства и уехал неизвестно куда, а потом бросил меня в беде и вновь доказал то, что к моему роду принадлежать не хочет.

— Он хочет, — улыбнулась Элис, наклонив голову вправо. — Он хочет вернуть то, что считает своим. И я намерена поддержать его в этом.

— Вы считаете, что его права весомее?

— Я считаю, что если заключу союз с Джойсом, то получу за это причитающуюся мне награду. А что я получила от союза с вами, леди Кристина? — Элис закатила глаза и откинулась на спинку стула, взяв бокал и отпив ещё. — Унижение? Позор? Расходы на бесконечные выплаты и контрибуции, которые я не могу себе позволить? Мне стоило продолжить войну с вами после казни Джоната, может, что-то бы из этого вышло… А теперь, объединившись с лордом Джойсом, я получу куда больше, чем могла бы получить, выиграй Джонат ту войну.

— Неужели только из корысти… и гордости…

— Неужели вам не знакомо чувство гордости? — парировала Элис. — Я, право, не знаю и не смею утверждать, как именно вы пять лет назад добились союза с лордом Штейнбергом, но, полагаю, без преодоления гордости тогда не обошлось?

Кристина вскипела от ярости, но никак не выдала этого, лишь сжала пальцами правой руки край столешницы. Ей захотелось выплеснуть в лицо леди Карпер своё вино, захотелось плюнуть в неё или отвесить пощёчину… Эта старая ведьма смеет утверждать, что поддержки Генриха Кристина тогда добилась через постель?

Граф Хенвальд, зачинщик недавнего мятежа, тоже обвинял её в этом, но более прямо и грубо.

— Да, возможно, если бы вы что-то знали о гордости, то поняли бы меня, — вздохнула Элис.

Кристина держалась из последних сил. Странно, что эту женщину не пугал меч на поясе собеседницы и она продолжала сыпать унизительными намёками. Кажется, её вообще ничего не пугало, кроме вероятной потери власти. Что ж, это можно устроить.

— Помнится, вашу ясновельможную пани невестку я за подобные слова вызвала на дуэль пять лет назад, — горько усмехнулась Кристина.

Элис взглянула на неё удивлённо — видимо, не ожидала, что её соперница что-то знает о древних шингстенских титулах.

— Миледи, я не верю, что у нас нет выхода, нет пути, который привёл бы нас к миру… или хотя бы малым потерям, — сказала Кристина спокойно, тихо и вкрадчиво. — Я готова пойти на какие-то уступки, если они будут разумными, конечно. Я не хочу войны.

— Я тоже не хочу, но здесь… это не тот случай. Вы ведь не отдадите Джойсу Эори просто так. А это наше единственное условие.

— Вам-то какое дело до Джойса и его прав на Эори? — повысила голос Кристина, чувствуя, что нервы не выдерживают. Кажется, разговор зашёл в тупик, и она понятия не имела, как выйти этого тупика. От отчаяния дрожали руки. — Хотите припомнить старые обиды? Отомстить за сына, который, в свою очередь, якобы мстил за жену, а я отомстила ему за отца?

— Мой сын не убивал лорда Джеймса, — вздохнула Элис устало, будто повторила эту фразу уже в сотый раз. — Я могу поклясться, что он, оказавшись в Эори, уже обнаружил его мёртвым.

Кристина до сих пор не знала, верить этому или нет. Тела отца она не видела — лишь могилу в склепе и не радующую похожестью эффигию. Поэтому и не могла убедиться в том, была ли нанесена ему смертельная рана… Или его просто подвело слабое сердце, на которое он жаловался последние пять лет своей жизни. Это было очень вероятно, и всё же до конца довериться словам Джоната и Элис Кристина не могла.

Да и не в этом сейчас дело.

— Что ж, если вы представляете интересы Джойса… — начала она всё таким же тихим, спокойным голосом, — в таком случае, я хочу говорить с ним, а не с вами. Я надеялась, что вы — разумная женщина, с которой можно договориться о каком-то выходе, идеальном для нас обеих. Но я поняла, что вами движет, а потому иметь с вами дела больше не хочу.

Она бесшумно поднялась, многозначительно поправила ножны с мечом и направилась к выходу, оставляя Элис, которая так и не сдвинулась с места, в полнейшем недоумении.

Кристина действительно не видела смысла разговаривать с ней. С Джойсом, на самом деле, тоже к согласию не прийти, но пусть он хотя бы не побоится взглянуть ей в глаза, а не прячется за юбкой леди Карпер. Или он понял, что самому ему племянницу не убедить, и решил воспользоваться своей новой союзницей? В любом случае, с леди Элис она больше беседовать не намерена.

— Стойте! — вдруг позвала она с плохо скрываемым отчаянием в голосе. — Что это за переговоры, которые продлились от силы полчаса? — Кристина не обернулась, но услышала, что Элис поднялась, отодвинув стул. — Давайте всё обдумаем, посоветуемся со своими людьми и встретимся завтра. Благо, в этой башне нам хватит места…

Кристина хотела ответить, но не успела: дверь распахнулась, на пороге появился барон Аксель, крайне взволнованный и, кажется, даже испуганный. Он тут же протянул ей небольшой свиток пергамента.

— Из Эдита, миледи, — сообщил он дрожащим голосом.

Почувствовав, как сердце пропустило удар от внезапно нахлынувшего страха, Кристина распечатала письмо. Почерк был ровным и аккуратным, довольно извилистым, а подпись… Писал почему-то Винсент, младший брат Оскара, а не Джейми, старший, который недавно вступил в права наследования и по сути должен править Эдитом.

Но это не важно. Важно то, что он писал.

Кристина давно испытывала странное доверие к Винсенту, хоть и никогда его не видела. Видимо, рассказы Оскара, который всегда отзывался о брате с любовью и трогательной теплотой, повлияли на это, и теперь она ни капли не сомневалась в том, что Винсенту можно верить. К тому же, он, кажется, был наделён провидческим даром… Тогда тем более.

— Барон Аксель, позовите ещё десяток моих солдат, остальные пусть не позволяют шингстенцам сюда подняться, — сказала Кристина твёрдо, поворачиваясь лицом к Элис.

Та вздрогнула и бросилась было прочь, но вдруг взгляд её упал на меч собеседницы, на её солдат, что столпились у входа во главе с вооружившимся бароном Карразерсом, и она обречённо опустилась на стул. Во взгляде, однако, блеснул вызов, мол, и что вы сделаете, убьёте меня?

Кристина подошла к ней ближе, не убирая руки с навершия меча, и бросила письмо Винсента на стол.

— Вот, миледи, полюбуйтесь, — хмыкнула она, хотя на душе было просто до тошноты паршиво. — Вы, верно, ожидали, что я возьму с собой на переговоры хотя бы половину войска, чтобы обезопасить себя, и оставлю Эори без должной защиты, а потому и воспользовались моим отсутствием, чтобы напасть. И не рассчитали, что замок в любом случае будет кому защитить, будет кому отбить штурм.

С одной стороны, хорошо, что в Эори остался Хельмут: у него военного опыта было куда больше, чем у Кристины, и у него наверняка получилось умело и без сильных потерь отбить штурм. Но с другой… он ведь мог пострадать или даже… Как ей жить, если он тоже погибнет из-за неё? Что она скажет Хельге? Как сможет смотреть в глаза Эрнесту, когда тот повзрослеет?

— Ваша милость, я… — Элис покачала головой, будто пытаясь прогнать наваждение, хотела встать, но Кристина потянула рукоять меча, обнажая лезвие, и женщина успокоилась. Она тяжело вздохнула, закрыла лицо руками и молча сидела так несколько секунд. — Поверьте, Джойс сделал это не по моему приказу. У нас был совсем другой план, я…

— Элис! — раздался вдруг из коридора чей-то голос, и через мгновение, быстро растолкав толпу гвардейцев, в кабинет ворвался Вальтер Эрлих с обнажённым кинжалом.

Однако барон Карразерс, не растерявшись, сделал стремительный выпад, и кинжал оказался на полу, а к груди герцога Эрлиха приблизилось остро заточенное лезвие меча. Аксель усмехнулся, а Вальтер тут же перестал шевелиться и будто даже дышать. Сама же Элис округлила глаза от ужаса, но ни слова не сказала при этом.

— Говорите, миледи, — улыбнулась Кристина, тоже резко обнажая свой меч — сталь скрежетнула о ножны и слабо сверкнула в тусклом свете, что наполнял кабинет. — Скажите правду, я обещаю, что не причиню вам вреда.

— У нас был другой план, — повторила Элис глухо, явно нехотя. — Основная часть моих войск ещё не собралась, лишь граф Мэлтон предоставил мне пару тысяч, которые Джойс и переправил в Нолд по морю.

— Но как? Единственный морской путь из Шингстена в Нолд — через Серебряный залив…

— Вы, видимо, забыли о небольшой пристани чуть севернее, — ухмыльнулась Элис, — которой уже почти никто не пользуется. Джойс знал о ней.

Кристина не изменилась в лице, но было утихомирившаяся боль в сердце вдруг ударила с новой силой. В Фарелл Генрих отправлялся именно с той пристани… А если он правда мёртв… если она и Хельмута потеряла… И кто же знал, что Джойс захватит эту пристань, открыв шингстенцам новый морской ход в Нолд? Разумеется, теперь придётся усилить охрану того места, чтобы предотвратить новые диверсии, да вот только самую главную диверсию ей предотвратить не удалось.

— Я велела ему встать там и ждать исхода переговоров, — продолжила Элис, вырвав Кристину из размышлений, — так как была уверена, что мира они нам не принесут. Но при этом от меня требовалось потянуть время, добиться, чтобы переговоры длились седмицу или больше….. — Она сглотнула. — В конце концов я бы официально объявила вам войну здесь, и только тогда он должен был выдвигаться к Эори, объединившись с его отрядами наёмников, что ждали у границ с Фареллом на севере и Кэберитом на северо-западе. За это время в Шингстене собрались бы остатки войск, подкрепление, и подошли к Эори, чтобы помешать вам и вашим вассалам снять осаду и освободить замок. Но он напал куда раньше, чем я хотела. Когда я уезжала на переговоры, и половина подкрепления не была собрана, а теперь… теперь, раз вы всё знаете, в нём вообще нет смысла. В нападении Джойса нет смысла. Его войско было небольшим, ещё и наверняка понесло потери при штурме.

— Да, смысла нет, — кивнула Кристина, сделав выразительный взгляд, — и снять осаду мне не составит труда. Может, я и забыла о какой-то захолустной пристани, которая стала червоточиной и пустила врага на мою землю, но вы забыли нечто более важное: Нолд — уже не Нолд, а Нолд-Бьёльн. Нас в два раза больше, чем вас. И даже если бы вы успели собрать подкрепление и переправить его сюда, вас бы это не спасло. Вопрос в другом… — Она притворно вздохнула и задумалась, так и не убирав меч. — Что мне делать с вами, миледи? Мой дядя — предатель, изменник и подлый захватчик, и он ещё за это ответит, и вы как его союзница должны понести соответствующее наказание. Вы буквально десять минут назад говорили о том, что поддерживаете его притязания.

— Как видите, Джойс предал и меня тоже. — Элис горько усмехнулась, вертя в пальцах свой кулон и разглядывая его так, будто видит впервые. — Видимо, решил взять Эори за моей спиной… Только…

— Чтобы вам ничего не досталось, конечно, — подсказала Кристина. — Вы считали, что, заключив с ним союз, вы получите всё и даже больше. Вы хотели его руками взять Нолд, не думая о том, что это он берёт Нолд вашими руками.

Именно этого ведь она и хотела — убедить Элис, что Джойс ей не союзник. Только вот поздно уже. Для них обеих поздно.

— Я думала, что избавлюсь от него, — кивнула леди Карпер, — а он, видимо, собирался избавиться от меня… Хоть и предлагал брак и всё королевство к моим ногам.

Брак? Кристина усмехнулась. А ей что-то причитал о жене и детях…

— Теперь он наверняка ждёт подкрепления, — продолжила Элис, сделав короткую паузу. — Но я его не пришлю. В этом всём уже нет смысла. — Вдруг она встала, опершись руками о стол, и бросила беспомощный взгляд на брата, который на это, впрочем, никак не отреагировал, не сводя глаз с меча барона Карразерса. И вдруг Элис пронзительно взглянула на Кристину, так, что та вздрогнула и сильнее сжала рукоять меча. — Леди Кристина, вы победили. Вы оказались правы. И я хочу заключить с вами новый мирный договор. Я распущу собранные в Шингстене войска и пообещаю больше никогда не вести никаких боевых действий с Нол… с вашей землёй. И от союза с Джойсом я отрекаюсь.

В ответ Кристина лишь расхохоталась. Вертихвостка — иначе эту женщину и не назвать. Как распутная женщина меняет любовников, прыгая в постель то к одному, то к другому, так и леди Карпер бегает от союзника к союзнику, пытаясь понять, где ей выгоднее и безопаснее. Теперь-то Кристина поняла, как ошибалась, считая, что Элис управляет Джойсом. Возможно, впрочем, что Элис сама так думала. Думала, что сможет управлять им, потому что плохо знала его как человека — и не поняла, что тот неуправляем. Она, просидевшая всю жизнь в безопасном укреплённом замке, устроившая единственную в своей жизни войну руками сына и вассалов, решила, что может переиграть хитрого наёмника с многолетним опытом боёв, перебежек и манипуляций. Точнее, поняла, но слишком поздно. Теперь, когда Кристина знала о вторжении Джойса, продолжать попытки нападать ей нет смысла. Разумеется, все рубежи и границы с Шингстеном будут укреплены, и ни один солдат оттуда в Нолд или Бьёльн не сунется. А ещё надо срочно составить план возвращения Эори. Впрочем, кое-какие зачатки этого плана у неё уже были.

— Как я смогу довериться вам после того, как вы нарушили старый договор? — отсмеявшись, спросила Кристина. Леди Элис наклонила голову и не ответила. Действительно, что тут вообще можно ответить… — Как только вернётся король, надеюсь, с моим живым и здоровым мужем, я добьюсь того, чтобы вы заплатили за всё, что сделали. С Джойсом сама разберусь, а вот с вами… Нехорошо нападать на безоружную женщину. — Она убрала меч в ножны и приблизилась к Элис. — Поклянитесь. Поклянитесь своими богами и моим Богом. И дайте мне хоть какую-то гарантию, что ваша клятва не будет нарушена.

— Клянусь… — охотно отозвалась она, кладя руку на грудь и глядя ей в глаза. — Клянусь Великой Безымянной Богиней и всеми древними богами Шингстена, клянусь вашим Богом Единым, что больше никогда между Шингстеном и Нолд-Бьёльном не будет войны. А гарантия… — Она сделала глубокий вдох и на миг закрыла глаза. — Гарантией станет мой внук.

— В смысле? Что мне ваш внук?

— Я готова отдать вам его в заложники, чтобы подтвердить свои мирные намерения.

Кристина замерла. Сыну Джоната, Мареку Карперу, сейчас лет семь — возможно, из него ещё не успели вырастить волчонка… Но что ей с ним делать? Воспитыватьрядом с Джеймсом, как родного? Учить читать, писать и обращаться с оружием, понимая в глубине души, что он, став взрослым, легко сможет обратить это самое оружие против своих учителей и опекунов?

— Мне некогда ждать, когда ваш внук доберётся сюда из Краухойза, — отозвалась Кристина недоверчивым тоном.

— Он здесь, — сказала Элис. — Не захотел оставаться без меня, пришлось брать его с собой. Он ждёт меня на корабле. Марек очень привязан ко мне, но я объясню ему… Поверьте, он будет надёжной гарантией.

Видимо, куда более надёжной, чем её слово.

Кристина вздохнула.

— Что ж, леди Элис… — Она нервно сглотнула, оглянулась на так и не убравшего меч Карразерса, который стоял хмурый и то и дело кидал презрительные взгляды на леди Карпер. — Во имя всеобщего мира я принимаю вашу клятву.

Глава 17

«Мы нападём с востока, — думала Кристина, — Эдиты — с запада, а отряд Рихарда и войско Вэйдов — с юга. Надо лишь скоординировать наши действия и ударить по кольцу осаждающих одновременно, взяв их в клещи, а ещё как-то сообщить Хельмуту… — Она осеклась, осознав, что, возможно, сообщатьуже некому. — Сообщить в Эори, чтобы были готовы бить захватчиков изнутри».

Впереди, между редких деревьев, струилась осенняя дорога, ещё сухая и ровная: дожди не успели зарядить как следует, да и в целом воздух был довольно тёплым. Многие деревья уже надели золотые наряды, среди которых иногда мелькала насыщенная зелень хвои. Среди ветвей пели лесные птицы, пищали улетающие на зимовку ласточки, невыносимо громко орали стаи грачей.

С Кристиной был её отряд из Эори — в основном гвардейцы, опытные, обученные воины; Карразерс и Шелли отправили с ней собранные ещё летом ополчения; Анжелика писала, что её войска давно готовы, на поддержку из Эдита тоже можно было рассчитывать. А ещё недавно пришло письмо от Рихарда, который, помимо своей готовности участвовать в сражении, сообщал не слишком приятные новости: Нолд-Бьёльн пыталась предать леди Луиза. Некоторое время ей удавалось тайно переписываться с Шингстеном, она обещала Элис и Джойсу, по меньшей мере, полное неучастие Бьёльна в войне, а может, и военную поддержку, если получится…

Кристина усмехнулась. Спасибо Анжелике, что она согласилась приглядеть за Джеймсом на время войны, иначе кто знает, что стало бы с ним, окажись он у Луизы… Сейчас та была арестована, между прочим, самим Рихардом. Не то чтобы это стало неожиданностью, но Кристина помнила его шестнадцатилетним юношей-оруженосцем, впервые попавшим на войну, растерянным и чуть неуклюжим. А теперь он взял под свой контроль половину аллода, отправил войско к Эори и, возможно, отправился с ним сам… По правде говоря, ей не хотелось бы этого. Не дай Бог, с ним что-то случится… Тогда, помимо всего прочего, Луиза обязательно воспользуется этим, чтобы снова взять власть в Айсбурге в свои руки.

Кристина торопилась как могла. Она искренне надеялась, что Джойс не будет предпринимать новые штурмы — его армия ведь явно понесла потери во время первой попытки, а подкрепления он уже не дождётся. Элис на глазах Кристины написала и отправила письмо в Краухойз, в котором приказывала распустить собранные войска. Затем они составили и подписали новый мирный договор, и пусть с ними не было короля, на нём всё равно поставили печати. Леди Карпер уехала домой на следующий день, а её внук, семилетний мальчик (ну просто вылитый Джонат с этими серыми глазами и тёмно-русыми, чуть вьющимися волосами… однако чертами лица он пошёл скорее в мать и обещал вырасти довольно красивым) остался у Карразерсов — Кристина решила не брать его с собой на войну. К тому же ей нужно было ещё с кем-то посоветоваться насчёт того, что вообще делать с заложником.

Этот поход словно возвращал её в те тёплые, светлые дни, когда она впервые в жизни отправилась на войну, чтобы спасти Эори, вырывать его из рук Джоната Карпера. То было пять лет назад, в начале лета, армией тогда руководил Генрих, и от Кристины на самом деле мало что зависело. Она плохо знала тактику и стратегию, мало что смыслила в военных хитростях, однако со временем научилась разбираться в планах сражений и построении войск, несмотря на пренебрежение и даже явное презрение со стороны мужчин. Она показала им, чего стоит, а потом приобретённые навыки пригодились ей во время восстания Хенвальда. Кристина тогда сама придумала тактику битвы, в результате которой мятежник прекратил своё наступление на Айсбург и позорно сбежал в свой замок, за его крепкие высокие стены. Тактика была нехитрой, а битва — быстрой и безжалостной. Заповедь лорда Джеймса, что план войны в целом или битвы в частности должен быть наиболее прост и всем понятен, хорошо усвоили и Генрих, и Кристина.

Теперь она надеялась, что опыт предыдущих войн хоть как-то ей поможет в этот раз.

Кристина чуть дрожала в предвкушении. Предыдущие войны и битвы, созерцание крови, ранений и смертей, необходимость убивать и риск быть убитой оставили в её душе глубокую рану, которая до сих пор иногда давала о себе знать. То и дело просыпаясь от кошмаров, дрожа от ужасающих воспоминаний, осознавая, что не одна она получила такие травмы, Кристина клялась себе, что больше никогда не допустит подобного. И вот, вопреки своим клятвам, она ведёт армию, чтобы освободить Эори, чтобы снова оказаться в водовороте смертей, ярости, ненависти и крови, чтобы снова, возможно, начать сходить с ума, вспоминая пройденные битвы… Но разве у неё есть выбор? Разве может она не возглавить атаку на кольцо осады, оставшись в безопасном лагере? Для посвящённого в рыцари дворянина, если он не стар, здоров и в состоянии сражаться, было позором оставить своих солдат и не повести их в бой. Кристина, конечно, в рыцари посвящена не была, но всё же считала себя обязанной возглавить отряд.

Она так и не узнала, жив ли Хельмут: разумеется, из осаждённого Эори никаких вестей не поступало. Однажды ночью, мучаясь от бессонницы, она попыталась понаблюдать за замком с помощью взгляда сквозь пространство, но не смогла — видимо, с Джойсом был Райли, который и поставил защитные заклинания. Она решила поберечь силы и не предпринимать попыток пробиться сквозь них, зато ей хватило ума поставить такие же заклинания вокруг своего лагеря, чтобы враг не узнал о наступлении. В прошлый раз именно благодаря тому, что Карпер долгое время не знал о приходе армии освободителей, удалось с успехом взять Смит и Даррендорф, почти не встретив сопротивления. Также Кристина усилила разведку и наконец-то смогла связаться с командующими западного и южного фронтов. Её опасения подтвердились — Рихард, оставив в Айсбурге верных людей, чтобы следили за Вольфгангом и не позволяли ему освободить Луизу, отправился на войну.

Ему уже доводилось бывать на войне, но лишь в качестве оруженосца. Как воитель, как полководец, как рыцарь Рихард предстал сегодня впервые. Кристина не могла забыть, как во время восстания Хенвальда он рвался в бой вместе с ней, просил взять её с собой, обещал помощь… Но ей пришлось отказать. Ему тогда не было восемнадцати, близилось его посвящение в рыцари, а пропустить акколаду виновнику торжества было бы по меньшей мере неприличным. Да и если бы Кристина уступила и позволила Рихарду поехать с ней, Генрих бы её уж точно по головке не погладил…

Незадолго до битвы все три войска встали где-то в километре от стен Нижнего города — может, осаждённым из высоких башен замка и было видно, что где-то вдалеке расположился военный лагерь, но захватчикам придётся выяснять хоть какие-то сведения о противнике только с помощью разведки. Что явно будет нелегко, учитывая охрану и заклинания. Кристина надеялась застать Джойса врасплох или хотя бы лишить его возможности подготовиться к битве должным образом. Пусть сидит с осадой и думает, что всё в порядке, что сила и могущество — на его стороне. Что ж, зато на стороне Кристины — правда.

Впрочем, правды порой бывает недостаточно.

А вечером перед битвой состоялся военный совет.

— Наши разведчики докладывают о четырёх-пяти тысячах, — сообщил Рихард, заведя руки за спину. — Это включая раненых при штурме.

— Видимо, потери Джойса не настолько большие, как мы ожидали, — вздохнул Карразерс.

Он иногда поглядывал на Рихарда с недоверием, будто не понимал, откуда у такого молодого человека нашлось столько уверенности в себе, выдержки и самообладания. Кристину тоже это поражало, хоть она и знала, от кого он унаследовал эти черты. А сейчас, в полутьме шатра, освещённого лишь несколькими свечками, облачённый в доспехи, на которых плясали тусклые отблески, и чёрный плащ, Рихард напоминал своего старшего брата куда сильнее обычного. Возможно, если Генрих так и не вернётся, ему придётся взять в свои руки власть над Бьёльном — одной Кристине сразу с двумя аллодами не справиться, а Джеймс ещё слишком мал, чтобы принять хотя бы половину родительского наследства. Впрочем, у неё не было причин не доверять Рихарду, в том числе и прямо сейчас, при обсуждении плана.

— Но ведь нам есть, чем ответить? — продолжил барон Карразерс страдальческим тоном.

— Нас точно побольше будет, — пожал плечами Рихард, лицо его при этом не выдало ни одной эмоции. — Можно велеть кому-нибудь ещё из ближайших вассалов миледи привести войска… Чтоб наверняка.

— Мы не можем ждать, — покачала головой Кристина, не отрывая взгляда от примерного плана сражения. — Но мы можем считать превосходством то, что нападение будет неожиданным и что Джойсу по сути некуда будет отступать.

— Главное, чтобы он не заставил отступать нас, — горько усмехнулся барон Аксель, охваченный внезапной меланхолией.

— Не он сейчас диктует условия игры, — возразил Рихард, пронзительно взглянув на него. — Ему придётся принять бой, и неважно, насколько он готов. К тому же, я думаю, имеет смысл рассчитывать на поддержку из Эори.

— И правда, ваша светлость, не падайте духом. — Кристина взглянула на барона Карразерса с улыбкой и похлопала его по плечу. Видимо, из-за волнения за недавно родившую жену и младенца он совсем утратил боевой дух. Или вести бои на море ему просто привычнее? — Я наслышана о вашей доблести, проявленной вами в прошлой войне, и хочу увидеть её воочию. Будьте спокойны, победа будет нашей.

Весь вечер они занимались расстановкой войск — впрочем, с этим особых сложностей не возникло. Главное — напасть незаметно, что, в целом, тоже было довольно легко.

И всё равно Кристина безумно беспокоилась, хоть и не подавала виду.

Быстрая, незаметная атака, перекрытие всех путей к отступлению, поддержка из-за стен… Но ведь это не значит, что её войско совсем не понесёт потерь. Снова погибнут как простые солдаты, так и рыцари; рисковали собой и барон Карразерс, и Рихард, и она сама. На первой войне в миг решающей битвы ей не очень повезло в сражении на коне, и с тех пор Кристина оставалась в пехоте. Для неё куда важнее было удобство, возможность манёвренностей и свобода движений, а не глупые попытки подражать рыцарям, к числу которых она не принадлежала.

И всё же пресловутое удобство не обеспечит ей выживание. Стоит на мгновение отвлечься, не увернуться от одного точного вражеского удара, и…

После военного совета Кристине удалось немного поговорить с Рихардом наедине. Он торопился вернуться в свой лагерь, который располагался к югу от Эори, и, чтобы добраться туда, не попавшись на глаза осаждающим, нужно было сделать большой крюк… Но юноша всё же успел перекинуться с ней парой слов.

— Нет, я не верю, — покачал головой он, когда Кристина завела разговор о том странном письме якобы от Фернанда. — Пока не получу доказательств — не поверю.

Голос Рихарда звучал твёрдо, но в нём всё же слышались растерянность, смятение… тоска…

— Если честно, меня так пугает то, что нет никаких вестей, — сказал он, понизив тон. — Видимо, письма перехватывают, ведь у Джойса на севере была шайка, ожидающая сигнала к нападению. Поэтому, когда всё закончится… — Рихард вздохнул, кивая на далёкие, едва заметные огоньки Нижнего города. — Когда разберёмся с Джойсом, можем попробовать снова написать в Фарелл Фернанду и потребовать объяснений.

— Это разумно, — кивнула Кристина, несмотря на то, что ей казалось, что это бесполезно.

— А ведь с ним ещё и Дикон поехал… — вдруг добавил Рихард очень тихо, надеясь, видимо, что она его не услышит.

— С ним всё будет хорошо. — Она улыбнулась и положила руку на его плечо. Боже, как же он вырос… или всегда был таким высоким? — И с Генрихом тоже. Нужно верить в лучшее, ты же понимаешь. Тем более, что надежда есть.

Тогда Рихард впервые за вечер улыбнулся, из-за чего её сердце будто пронзило раскалённой иголкой — эта улыбка была такой до боли знакомой… Вскоре он уехал в свой лагерь, а Кристина отправилась спать.

Было уже часов десять, и она надеялась лечь и тут же уснуть, чтобы хоть немного выспаться и не устать в самом начале боя. Однако ничего подобного не произошло: Кристина долго не могла сомкнуть глаз от волнения, которое она старательно прятала весь вечер, стараясь поддерживать чересчур беспокойного барона Карразерса и одобрительно улыбаясь Рихарду… От волнения — и ещё от размышлений и воспоминаний, которым, как известно, только дай волю, и они утащат тебя в свой бесконечный водоворот.

«Господи, — подумала Кристина внезапно для самой себя, — почему ты снова хочешь этого? И почему именно от меня? Почему в который раз мирные годы сменяются войной и я так или иначе оказываюсь втянута в это пекло? Ты думаешь, я так сильна и легко смогу исполнить твою волю? Но ведь это не так… Сейчас я чувствую себя такой слабой, что, кажется, завтра не смогу встать с постели, принять меч, который ты вложил в мои руки, и снова убить. Или быть убитой. — Она не знала, что на неё нашло. Она уже была на мессе и исповеди недавно, в замковом храме Карразерса, да и теперь тамошний священник отправился с ними в поход, чтобы при необходимости принять исповедь солдат и рыцарей… и отпеть погибших после битвы. — Впрочем, я не ропщу, и мне не страшно. На всё воля твоя, Господи. На всё воля твоя».

Осенняя ночь была довольно прохладной, и холод прополз в шатёр. Кристина и так спала в одежде, а тут ещё пришлось плотнее кутаться в тонкое суконное одеяло, а потом вовсе накрыться плащом сверху. От этого холода стало совсем мерзко на душе. Кристина вздохнула, уткнулась лицом в твёрдую плоскую подушку и задумалась, насколько бестолково было бы ей умереть в завтрашней битве. Джеймс ведь ещё такой маленький, ему нужен регент, и за эту должность может начаться настоящая резня. Кто-то наверняка попытается оторвать Бьёльн от Нолда, Элис решит, что теперь имеет право вернуть внука домой и продолжить строить свои планы на Нолд. А Джойс… О, Джойс будет ликовать. Если, конечно, не сдохнет раньше.

Ещё более бестолковой будет её смерть, если Генрих в итоге окажется жив.

Кристина не очень-то верила, что после смерти увидится с ним среди райских кущ. Куда более желанной была встреча здесь, наяву. Конечно, глупо надеяться, что Генрих, как в какой-нибудь легенде или сказке о доблестном рыцаре, примчится прямо в разгар завтрашней битвы и переломит ход событий, приведя на помощь жене огромное войско… Где он его возьмёт? С собой в Фарелл он брал не так много людей, чтобы те как-то повлияли на численность армии. Да и вряд ли всё совпадёт так удачно, что он вернётся прямо завтра… Если вообще вернётся. Хоть когда-нибудь.

Кристине вспомнилась другая ночь, тоже предшествующая битве, и тогда ей тоже не спалось, и болела голова, и тревога била куда сильнее, чем сейчас… Вспомнился тот нелепый, совершенно неуместный поцелуй, с которого всё началось, объятия и слова Генриха, согревшие её и спасшие от непрекращающейся дрожи… Казалось, это всё было не очень давно — чуть меньше пяти лет назад. Но теперь Кристина ощущала себя совсем другим человеком, как будто в прошлой войне участвовала вообще не она… Да и Генрих тоже — где он теперь? Здесь ли вообще?

Но если у неё ещё есть шанс хоть раз взглянуть в его глаза, коснуться его пальцев и прижаться к его груди, то она не должна его упускать. Долгие годы у Кристины не было человека ближе, и даже теперь, при полном отсутствии хоть каких-то вестей, доказательств и опровержений, она не верила, что он оставил её. Ей было так стыдно за свою апатию, когда она только получила письмо и на несколько дней потеряла связь с миром, полностью погрузившись в пучину горя и не пытаясь выбраться. Джойс, казалось, только этого и ждал…

Кристина резко вскочила, отбросив одеяло, — неожиданная мысль будто молотом по голове ударила. А если это дядюшка отправил ей поддельное письмо, якобы от короля, чтобы сбить с толку, сбросить в бездну печали и лишить возможности готовиться к войне? Он ведь жил в Эори некоторое время и видел, как складывались её с Генрихом отношения… и явно понял, насколько она его любила. Правда, Джойс не рассчитал то, что Кристина всё-таки справилась с горем, загнала его в самые глубины своей души, позволив рассудку взять верх. Он решил, что она — слабая, эмоциональная и неуверенная в себе, забыл о том стальном стержне, который испокон веков был внутри каждого представителя рода Коллинзов, потому что сам потерял связь с родом.

Новая надежда, похожая на луч света, прорезающий завесу чёрных туч, на одинокое пламя свечи, разгоняющее ночную тревожную темноту, заставила её пустить одинокую слезинку.

* * *

Уже давно рассвело; утро было ясным и прохладным, солнечные блики плясали на горжетах, кирасах, шлемах различной формы и разнообразном оружии. Листва на многих деревьях отдавала золотом, как и трава под ногами. Вероятно, недавно здесь шёл дождь — земля была довольно рыхлой, но уже, слава Богу, не скользкой, ноги в ней не вязли. Интересно, каково Джойсу со своими людьми было держать осаду под ледяными струями ливня?.. Или у Райли в арсенале имелись заклинания, способные укрощать грозу?

Кристина заметила, что лес начал редеть, и сделала жест, велев отряду остановиться. Её с Карразерсом войско, в две тысячи человек, разделилось надвое — на кавалерию и пехоту. Конных взял на себя барон Аксель, Кристина же повела пеших. Сквозь деревья окружающего Эори леса она разглядела очертания лагеря осаждающих — те, кажется, не подозревали о нападении. Возможно, они и прознали, что к Эори подошло целых три армии, пусть небольшие, но сплочённые, однако, видимо, не ожидали, что они нападут так скоро. По крайней мере, стену щитов, лес копий и плотный строй вооружённых, закованных в латы людей Кристина не увидела.

Ещё утром она заплела косу и кое-как уложила её под подшлемник. Вспомнив, как в прошлый раз потеряла шлем, она хотела обойтись кольчужным капюшоном, но потом всё же решила взять бацинет без забрала, но с бармицей — для лучшего обзора. Теперь она осторожно надела его, что для солдат было знаком — бой начнётся с минуты на минуту. Над лесом стояла тишина, и Кристине казалось, что она слышит стук сердца каждого воина из своего отряда. Её сердце тоже стучало отчаянно, быстро и громко, с силой ударяя по рёбрам, а в горле возник странный ком, который невозможно было сглотнуть. Она знала, что страх исчезнет, как только её поглотит азарт битвы, что она будет ощущать едва ли не физическое удовольствие… По крайней мере, так бывало раньше. Несмотря на то, что предыдущие битвы, которые прошла Кристина, остались в довольно далёком прошлом, чувства, испытанные в них, она не забудет никогда.

Отряды Кристины и барона Карразерса должны были наступать первыми, потом к битве присоединится Рихард и войско из Эдита. И, возможно, находящиеся в Эори солдаты… Если поймут, что происходит, и сочтут нужным помочь.

Подобравшись к окраине леса, стараясь не греметь оружием и сабатонами, воины уплотнили строй. Кристина выжидала, присматриваясь.

Ощущая близость боя и смерти, Кристина поняла, что теряется. Но отступать было поздно. Ей доверяют, на неё надеются, её слушаются. Нужно оправдать себя и свою репутацию. Нужно показать Джойсу, чего она стоит. Нужно показать, что она — достойная дочь своего отца.

Она дала знак, и войско двинулось, стремительно наступая на лагерь осаждающих.

Кристина знала, что ей, возможно, не удастся найти Джойса в этом месиве. Велика вероятность, что он окажется на противоположном конце лагеря и попадёт под удар совсем другой части армии. Может, его пленят, хотя она явно дала понять, что хочет видеть его голову. Но если всё же его пощадят, ей самой придётся казнить его… что ж, в таком случае рассчитывать на чистую казнь в виде отрубания головы дядюшке не стоит. Он ведь даже не рыцарь, хватит с него и повешения.

Осознав, что на них напали, осаждающие наспех хватали оружие и бросались в бой. Некоторые из них не успели даже кольчугу надеть, но кое-кто, видимо, всё своё время проводил в доспехах, что, впрочем, не сильно усложняло дело. Кристину в своё время хорошо научили сражаться, она умела находить прорехи и бреши в броне, знала, как пробить кольчугу, гамбезон или кожаный доспех, не растратив при этом много сил и, что главное, не сломав меч.

Вскоре её Праведный вновь обагрился кровью — впервые за много лет. Кристина так надеялась, что после казни Джоната этот клинок не убьёт никого… Подавлять восстание Хенвальда она ходила с другим мечом, который позже назвала Поглощающим души и подарила Рихарду на восемнадцатилетие. Праведный же тогда вражьей крови не пил, и Кристине хотелось надеяться, что больше не выпьет никогда. Жаль, что этим надеждам не суждено было сбыться.

Со стороны противника полетели стрелы, и она заскрежетала зубами от ярости, прикрываясь щитом от смертоносного дождя. Конечно, держать меч двумя руками было бы куда удобнее — он имел полуторную рукоять и был достаточно длинным. Но с щитом безопаснее, особенно теперь, под градом стрел.

Один из вражеских воинов, в бригантине и топхельме, бросился на неё с фальшионом; от удара её закрыл щит, тогда противник чуть отошёл в сторону, ища её слабые места. Кристина была защищена куда лучше его, а потому решилась наступить первой, не теряя при этом бдительности. Враг прицелился фальшионом куда-то вниз, возможно, в просвет между поножем и наколенником, и оставил без защиты корпус. Кристина рубанула мечом по боку, воин охнул и едва не упал, но удержался на ногах. Достаточно было одного мгновения, чтобы колющим ударом вонзить меч в его горло.

А она и забыла, каково это — убивать.

У следующего уже был щит, и он весьма умело им прикрывался, да и стали на нём было побольше, чем на предыдущем. Кристина скрежетнула зубами, когда он отбил целую серию её ударов, преграждая путь Праведному то своим мечом, то щитом. Она попыталась ударить в голову, по шлему, чтобы оглушить и хоть немного вывести из строя, но он не позволил, закрывшись щитом. Когда сам прицелился в её щею — уж пробить кольчужную бармицу ему бы точно удалось, — тоже напоролся на щит. В окрашенное белым и чёрным дерево вдруг вонзилась вражеская стрела — молодцы, что сказать, целятся хорошо, в своих точно не попадут, пока войска ещё совсем не перемешались. Кристина двинула врага мечом в грудь, ему же удалось не сильно, но всё же ощутимо ударить её клинком по бедру. Сталь неприятно звякнула. Синяк точно останется…

При новом столкновении сошлись их щиты, потом Кристина наугад ударила по шее — горжета под шлемом не было, но его могла спасти кольчуга. Впрочем, крови она не увидела, хотя враг замер на мгновение, будто самой Смерти в глаза посмотрел… Тогда она пнула его коленом в живот, не дождавшись ответного удара, врезала изо всех сил щитом в голову, и противник наконец рухнул.

Она знала, что совсем рядом, стоит только голову повернуть, находились крепостные стены города, Северные ворота и далёкие тонкие башни Эори… Снова она чуть не потеряла дом, этот высокий, изящный замок, этот постоянно растущий город, который с детства любила всей душой. Разве могла она оставить его на произвол судьбы или отдать предателю? Разве могла послать кого-то вместо себя сражаться за то, что принадлежало именно ей? Ведь вместе с правами на это место на её плечи легли ещё и обязанности.

На неё бросился ещё один вражеский воин, в сюрко с гербом Мэлтонов, и Кристина от ярости едва ли не зарычала. Это из-за Анабеллы, графини Мэлтон, проклятой подколодной змеи она так долго мучилась, волком выла, считая себя виновной в начале войны. И стоило так переживать из-за смерти этой самоуверенной мерзавки, которая, по сути, ничего не изменила — разве что Джонат, может, пострадал немного, потеряв ненаглядную жёнушку… А так, как выяснилось, и неважно — была дуэль или не было её. Война началась бы в любом случае.

Кристина хотела пронзить бордовый полумесяц на чёрном сюрко острием Праведного — под ним была кольчуга, и ей хватило бы сил её раздробить. Но воин хорошо защищался, у него была алебарда, и ему даже удалось пару раз задеть ей Кристину. Удары были ощутимыми, но всё-таки не сбили её с ног — она терпела, стиснув зубы. Всё чаще и чаще клинок Праведного сталкивался с древком алебарды, но перерубить его никак не удавалось. В конце концов противник несильно ударил её алебардой по ноге, а Кристина в этот момент смогла рубануть в плечо. Она знала, что подобное оружие удобнее всего держать двумя руками, а потому всё время целилась в плечи и предплечья, хоть враг хорошо защищался. Но в этот раз прогадал, и она увидела, как из-под наплечника потекла струйка крови. Она рубанула ещё и ещё, чувствуя, как он из последних сил пытается ударить её, но не может. В конце концов упал и этот.

Кристина бросилась дальше, понимая, что сбивается со счёта — уже довольно много вражеских солдат были ею убиты или ранены, не меньше десятка. С простыми латниками было легко: на них и так защиты мало, а теперь, впопыхах, некоторые из них ничего, кроме оружия, схватить не успели. Но те, кто смог хотя бы частично облачиться в доспехи, оказывались довольно серьёзными противниками. Кристина, разумеется, не оставляла своих тренировок с мечом даже во время похода, пару раз даже сошлась с бароном Карразерсом, который показал себя неплохим мечником. Но всё же она давно не убивала, рука её отвыкла от колющих ударов, а душа — от осознания того, что она лишает кого-то жизни.

Но постепенно она вошла во вкус. Один из осаждающих бросился на неё с одним только мечом, даже без шлема, кольчуги или бригантины, и она без особых усилий распорола ему живот, краем глаза заметив красные скользкие внутренности. Простые солдаты чаще всего и защищаться толком не умели, будто нарочно напарываясь на меч.

Вокруг себя она видела своих людей, конных и пеших: кавалеристы, вооружённые в основном копьями, разделывались с врагами быстро, либо прокалывая их насквозь, либо оглушая ударами и затаптывая копытами. Однако видела она и потери, которые несло её войско, погибших с пробитой грудью или вспоротым животом, стенающих и вопящих от боли раненых: кто-то хватался за руку, перерубленную так, что кисть висела на жалком клочке кожи, кто-то пытался ладонями закрыть хоть и не смертельную, но обильно кровоточащую рану на шее, а кто-то просто лежал, глядя в небо и изредка моргая, а из-под кольчуги его при этом брызгала алая, пахнущая сталью и солью кровь.

Как бы она хотела помочь им всем…

Одному из противников она резанула по незащищённому лицу; кровь, будто слёзы, потекла по его распоротой щеке, но он не остановился и с глухим рыком бросился на неё со своей алебардой. Удары приходились на щит, который легко мог расколоться от такой мощи — в него и так попало ещё несколько вражеских стрел. Впрочем, Кристина заметила, что и люди Джойса иногда падали, сражённые стрелами, но посмотреть, откуда стреляли, не было времени. Как же она надеялась, что это Хельмут вместе со своими солдатами вышел на стены Нижнего города… Он, конечно, был не единственным лучником за стенами, но всё же ей так хотелось верить, что именно его стрела пронзила её противника с алебардой прежде, чем он успел окончательно разнести в щепки её щит.

Оглядев поле, Кристина заметила, что раненых и убитых накопилось уже довольно много — падали, сражённые, в основном люди Джойса, но иногда среди тел она видела и своих. Свободно бегать уже не получалось, то и дело приходилось перешагивать через трупы. Она поглядывала на своих выживших солдат, стараясь сильно не отдаляться от собственного войска, пару раз в поле её зрения попадал барон Аксель, кажется, абсолютно целый и невредимый.

Сойдясь с очередным противником, она рубанула мечом по его бедру, прикрытому лишь краем кольчуги, и на зелёной стёганке тут же всплыло алое пятно. Враг пошатнулся, но в последний момент махнул мечом, и кончик носа обожгло слабой, но всё же ощутимой болью.

У следующего был баклер, и он даже пару раз сильно двинул им Кристине в плечо — щит, дышащий на ладан, мало помог. Она сморщилась от боли, но всё же смогла ударить врага ногой по колену, а он в это время снова попытался врезать ей баклером, но маленький щит столкнулся с её большим, хоть и сильно повреждённым. Его фальшион, тем временем, словно по примеру её меча дважды опустился на её щиколотку — один раз спас понож, а вот в другой лезвие задело ту часть ноги, что была покрыта лишь стёганкой. Кристина почувствовала, помимо зудящей, горячей боли, как кровь затекает ей в сабатон. Она подняла меч и опустила его на голову торжествующему сопернику. Сталь шлема согнулась, покорёжилась, по лбу воина потекла обильная струйка крови, и вскоре он упал.

Кристина сильно вымоталась, у неё болели нога и плечо, да и руки тоже устали махать мечом, который тяжелел с каждой секундой. Она запыхалась, волосы выбивались из-под подшлемника и лезли в лицо, а убрать их пальцами не было никакой возможности. Щит держался на одной Божьей милости, а враги всё напирали и напирали… Она поняла, что это войска из Бьёльна, Вэйда и Эдита гнали сюда, к Северным воротам, ту часть осаждающих, что находились с запада, востока и юга от замка. Оставалось лишь перебить их или оттеснить к северу, где ждали засадные полки, готовые их пленить.

Враги падали, сражённые стрелами, и Кристина наконец решилась взглянуть на крепостную стену. Там и вправду различались людские силуэты, но Хельмута, естественно, она не обнаружила.

Задумываться было некогда, тем более, на неё уже кинулся очередной противник с мечом и щитом. Кристина хотела уже отбросить свой щит, который теперь лишь мешал, но не успела: удары врага были быстрыми и точными, один раз он даже сумел задеть её щёку, и она ощутила на губах и языке кровавый привкус. Но сама при этом в долгу не осталась: когда он попытался ударить её нижней, заострённой частью щита в грудь или живот, она пригнулась и изо всех сил ударила его по ноге. Враг упал, и ей пришлось приложить усилие, чтобы добить его колющим ударом в грудь.

К северу бежали в основном пешие, но среди них иногда мелькали всадники. В одного вдруг попала стрела, он рухнул с коня, но его нога застряла в стремени, и бегущий галопом конь, пегий с белым, поволок его дальше. Другой всадник, в полном доспехе, но без шлема, резко натянул поводья, уворачиваясь от стрел и иногда взмахивая мечом, чтобы отбиться от нападавших на него пехотинцев. Кристина отвлеклась, смотря на это, и пропустила удар одного из своих противников — он сильно ударил её острием своей алебарды чуть ниже локтя, пробив кольчугу, и оттуда брызнула кровь. Кристина вскрикнула, кое-как избавившись от остатков щита, но из-за боли не смогла перехватить меч двумя руками. Этот засранец знал, куда бить… Она присмотрелась, ища слабые места в его броне, а он всё наступал и наступал, пытаясь ударить её топором в голову или грудь. Но древко алебарды то и дело сталкивалось с клинком Праведного. В итоге один из ударов, хоть и отражённый, но достаточно сильный, заставил её пошатнуться, Кристина вдруг рухнула на землю, ощутив резкую боль в правой щиколотке. Чёрт, видимо, ушибла о какой-нибудь не вовремя подвернувшийся камень… И правда, правый сабатон оказался смят сбоку. И как ей теперь встать? Боль была слишком сильной, а сверху на неё замахнулся алебардой враг, видимо, решив, что она уже обезоружена. Но меч всё ещё был в её руке, Кристина смогла рубануть им по ноге противника, потом поднялась — медленно и тяжело, из-за боли и увесистых доспехов. Нанеся врагу удар мечом в просвет между шлемом и горжетом, она поковыляла прочь, не очень представляя, как будет сражаться дальше.

Вдруг мимо проскакал барон Карразерс с копьём, наконечник которого был полностью красным. Один из его поножей был сильно повреждён, но крови на том месте Кристина не увидела. Карразерс поднял забрало и крикнул ей:

— Оттесним их к засадным и добьём?

— Если сдадутся, берём в плен, — кивнула она, изумившись, что её голос прозвучал достаточно громко и ровно, хотя она запыхалась и из-за этого ощущала боль в горле, будто при простуде. — Джойса вы не видели?

— Кажется, нет. Миледи!

Кристина обернулась — на неё бросился с копьём один из вражеских солдат, но она успела увернуться от удара. Противник споткнулся, но смог удержать равновесие, а она, отпрыгнув назад, нанесла ему смертельный удар в незащищённую шею.

— Это резня, а не битва, — приглушённо заметил Карразерс, пронзая своим копьём другого солдата, тоже плохо защищённого и вооружённого. Потом он повернул коня на север, Кристина бросилась за ним, по пути сталкиваясь то с одним, то с другом вражеским воином. Нога болела просто адски, с каждым шагом в щиколотку будто вонзали нож, но она терпела, скрипя зубами. Нужно было гнать врагов к северу, зажать в тиски, взять в окружение и вынудить сдаться. Иначе эта битва продлится до тех пор, пока армия Джойса не будет полностью уничтожена.

Кристина заметила, что со стороны Эори стрелы лететь перестали — видимо, лучники боялись попасть в своих. Она хромала, что сильно замедляло её скорость и в целом очень раздражало. На мгновение она остановилась, точнее, хотела на мгновение, но её невольно задержал один из вражеских всадников. Кажется, она его уже видела…

— Сражайтесь, сукины ублюдки! — вдруг проорал он, взмахнув мечом и на ходу раскроив черепа одному из солдат с гербом Вэйдов на сюрко. Кристина поёжилась — такой знакомый голос… — Вашу ж мать, сражайтесь! — снова приказал всадник (правда, мало кто его слушал — большинство солдат бежало прочь, на север, им казалось, что там безопасно, ведь сразу три армии напали с северо-востока, северо-запада и юга…), и она всё поняла.

Джойс.

Кристина не знала, как она будет с ним сражаться — пешая, с ушибленной ногой и парой не особо серьёзных, но всё же болезненных ран… Но всё равно бросилась к нему, даже хромать вдруг перестала: боль в щиколотке почти затихла. Перешагивала через трупы, уворачивалась от ударов тех редких солдат, что подчинились приказу Джойса и не побежали прочь с поля боя.

На него вдруг наехал один из кавалеристов от Эдитов, пытаясь обратить в бегство, но Джойс, натянув поводья, резко увернулся от его удара, и копьё попало не в его грудь, а в голову коня. Тот истошно заржал и рухнул, истекая кровью. Всадник Эдитов же поскакал прочь, решив, что труп коня задавил врага. Но Кристина заметила, что Джойс успел выдернуть ногу из стремени и соскочить с седла раньше, чем несчастное животное упало на землю. Он опустился прямо на чьи-то трупы — из одного торчало несколько стрел, другой напоминал скорее разделанную свиную тушу, нежели человека.

Она поняла, что это её шанс. И, наплевав на раны, усталость и ушиб, бросилась к Джойсу. Как бы ей ни хотелось, чтобы он сдох где-нибудь в канаве с дерьмом, как собака, или оказался пленён и позорно повешен, придётся убить его самой. Если ей никто не помешает. Впрочем, она не будет против, если ему в спину прямо сейчас прилетит метательный нож или топорик.

Но Джойс, невредимый и злой, поднялся, озираясь. На нём не было шлема, зато меч у него был довольно большой и испивший уже немало крови, а на поясе в ножнах болтался панцербрехер. Кристина знала, что для всадника он бесполезен. Видимо, дядя собирался бежать, но не успел — его увлёк водоворот битвы. Как же гадко и лицемерно было с его стороны призывать своих солдат сражаться и велеть им прекратить бегство… Хотя она и не ожидала от Джойса ничего другого.

Кажется, он даже не узнал племянницу, когда она уже почти добежала до него, взглянул на неё удивлённо и выставил меч, готовясь защищаться. Неудивительно: на Кристине был шлем, пусть и не скрывающий лицо, а это самое лицо, вероятно, было заляпано кровью. Но Джойс не мог её не узнать. И когда пришло узнавание, он хищно усмехнулся, и за одну эту мерзкую самодовольную ухмылку Кристине захотелось исполосовать его лицо.

Она бросилась на него, сжимая рукоять меча обеими руками и забыв про боль. Джойс отбил её первый удар, попытался нанести свой, но она отскочила, выставив клинок вперёд и не подпуская его слишком близко.

— Я рад, что ты жива, дорогая, — проскрежетал Джойс чуть осипшим голосом и вновь усмехнулся, тряхнув головой, чтобы смахнуть с лица прядь каштановых с сединой волос. — Леди Элис передавала мне привет?

— О, да, — протянула Кристина с небывалой яростью и презрением в голосе. Она снова подалась вперёд, зацепила клинком его ногу, но та была хорошо защищена доспехами, и вряд ли этот удар сильно ему навредил. — Она сказала, что ты грязный предатель, которого проклянут и её боги, и наш единый Господь.

Джойс хохотнул, скрещивая свой меч с Праведным, ещё и ещё, потом перехватил его одной рукой и попробовал нанести удар Кристине в бок, но она увернулась и ударила по его плечу. Острое лезвие скользнуло с наплечника в просвет между ним и налокотником, сталь вошла во что-то мягкое, пробив стёганку. Он зажмурился на мгновение, пытаясь справиться с болью, и тут же бросился на неё снова, нанося удар за ударом с очень большой скоростью и сбивающим с ног напором. Сталь звенела и выбивала искры, Кристине всё сложнее было держаться, но она терпела.

— Я не предал бы её, если бы она не тянула с войной, — заявил Джойс, — и позволила бы мне напасть на Эори сразу, а не ждать, пока она закончит переговоры.

Она не ответила, попыталась опустить меч на его плечо, но он увернулся, и сталь задела запястье, отчего наруч сильно прогнулся. Джойс занёс меч, видимо, целясь ей в лицо, но Кристина успела чуть пригнуться и резанула его в бок — клинок скрежетнул по кольчуге, но не пробил её. Чёрт.

— И ты думаешь, она бы не предала меня первой? — хмыкнул он. — Ты думаешь, теперь она не предаст тебя?

Кристина не желала с ним разговаривать — и так много сил уходило на драку.

Она всё время целилась в непокрытую голову, а Джойс, понимая это, хорошо защищался, но один раз ей удалось задеть его ухо, откуда тут же хлынула кровь, залив шею, волосы и горжет. Но дядя, кажется, на боль внимания совсем не обращал и продолжал яростно наступать. Кристина не хотела подпускать его к себе слишком близко — помнила о панцербрехере и видела, что он постоянно норовит держать меч одной рукой, освободив вторую для кинжала. Они вновь скрестили клинки, потом Джойс несильно ударил её в бок, никак не повредив кольчугу, а она резанула его по подбородку, наградив длинной кровоточащей царапиной. Его удары оставят больше синяков, нежели царапин — Кристина никак не позволяла ударить себя туда, где не было лат или виднелись просветы между ними.

Джойс начал наступать, приближаясь к ней, двинул ей локтем в висок, перехватил меч двумя руками и занёс его над головой, но ей снова удалось отбить удар. Сначала Кристина хотела пнуть его в колено, чтобы не позволить пронзить себя панцербрехером, а потом… Она сама не знала, как ей пришло это в голову. Джойс успел краем меча задеть её шлем, она же, освободив левую руку, за какую-то долю мгновения вытащила из его ножен панцербрехер и изо всех сил пырнула его в живот, пробив кольчугу и стёганку.

Джойс пошатнулся. Кристина улыбнулась. Выронила меч, перебросила кинжал в правую руку и нанесла удар ещё сильнее — выше, в сердце, прямо под горжет. Сквозь две дыры в кольчуге уже вытекали кровавые ручейки. Взгляд Джойса из торжествующего, азартного и чем-то пугающего стал вдруг каким-то неосмысленным, пустым, с губ сошла улыбка, и в уголке появилась алая капелька…

Он рухнул наземь, кажется, ещё дыша, но Кристине не было до этого дела. Она вонзила клинок если не в сердце, то в лёгкое. А это значит, что он сдохнет через несколько секунд.

Джойс не закрыл глаза, но трепыхаться перестал быстро.

Глава 18

У Кристины не было с собой парадных доспехов, украшенных камнями и причудливыми узорами, позолоченных и посеребрённых, сверкающих, словно солнце, гладких и в целом идеальных. У неё их вообще не было — были лишь боевые. Но барон Карразерс и Рихард настояли, что она должна въехать в город торжественно, а не просто так: чтобы жители знали, кем оказались освобождены. Ей наскоро вправили помятый горжет, быстро подлатали кольчугу, почистили и отшлифовали поножи и наручи. Лекари за это время успели обработать и перебинтовать её раны, смазать обезболивающей и заживляющей мазью порез на щеке, наложить холодные компрессы на ушибы и синяки. Щиколотка всё ещё сильно болела, наступать на ногу было жутко неудобно, и лекари советовали покой и поменьше ходьбы, но Кристина понимала, что в ближайшее время у неё вряд ли получится последовать этому совету.

Теперь она сидела в своём шатре и приводила себя в порядок. Хорошенько умылась, расчесала и заплела волосы. Потом взглянула в зеркало — царапину на носу почти не было видно, а вот рана, проходящая через левую щёку, была яркой, алой, заметной и привлекающей внимание. Наверное, шрам останется будь здоров. Мужчины всегда гордились своими шрамами, а женщины их стыдились, предпочитая прятать… Но ей было, в общем-то, всё равно. Шрамы говорили о том, что во время битвы она сражалась, а не отсиживалась в безопасности. Пусть люди видят и их.

Вдруг в её палатку заглянул барон Аксель.

— Миледи! — позвал он несколько встревоженно. Кристина быстро вытерла лицо и вопросительно взглянула на него. — Мы там нашли… колдуна этого…

Она вскочила, отбросив полотенце, вытащила из походной сумки защитную руну и бросилась наружу.

Как только битва закончилась, Кристина велела отыскать Райли и Брайана Лэнга, если они, конечно, ещё живы. Они были ближайшими соратниками Джойса и наверняка знали многое… Она хотела их допросить, не будучи уверенной, впрочем, что они хоть что-то ответят. Лэнг вообще мог и в лицо плюнуть…

Снаружи было на удивление тепло, пахло дымом и кровью; то и дело издалека доносились стоны и крики раненых, которым помогали лекари, и умирающих, которым помочь уже было никак нельзя.

— Держись, миленький, родненький, потерпи… — монотонно причитала молоденькая помощница лекаря, перевязывая раненому солдату рану на плече.

Где-то неподалёкунесколько заступов вгрызались в землю, копая могилы, и Кристина поёжилась от этих звуков.

Проходя мимо пленных, она увидела среди них как простых солдат и наёмников, так и несколько шингстенских рыцарей с разнообразными гербами на сюрко, однако в лицо никого из них не узнала. Да и вряд ли они были посвящены в глубинные планы своей леди и её союзника… Поэтому нужно говорить только с наёмником и магом, остальные ей ничего не скажут.

Райли стоял в отдалении от остальных пленников: его держали двое солдат, руки его были связаны простой верёвкой — удивительно, как он до сих пор не прожёг её одним лишь взглядом… Кристина вспомнила, что в темницах Эори есть особые магические кандалы с рунами, но посылать кого-то за ними не было времени. Поэтому она и прихватила руну, которая хоть и не сможет защитить от каких-то серьёзных заклинаний, но и не позволит Райли как-то воздействовать на окружающих. А со связанными руками он вряд ли многое сможет.

— А второго не нашли? — поинтересовалась Кристина у барона Акселя, и тот лишь пожал плечами.

— Кривой Лэнг погиб во время штурма, — вдруг угрюмо проскрипел Райли, и Кристина, вздрогнув, взглянула на него внимательнее.

Маг стоял, наклонив голову; на нём был всё тот же серый, напоминающий рясу священника балахон с грубым коричневым поясом. Руки его мелко дрожали, на ладонях и под ногтями виднелась запекшаяся кровь и грязь, равно как и на лице и сбитой в колтун чёлке. Неужели он тоже принимал участие в битве и оказался ранен?

— Среди трупов опознали кого-нибудь ещё из шингстенских дворян? — спросила Кристина у барона Карразерса.

— Баронесса Ядвига Хейли, — выдал он тут же. Кристина слышала об этой женщине: то была мачеха хейлинского бастарда, неплохая воительница, пережившая прошлую войну и, видимо, решившая поквитаться с Нолдом за старые обиды. — Несколько простых рыцарей, вряд ли вам о чём-то скажут их фамилии… О, к слову, думаю, вам стоит знать. Ещё при штурме погиб граф Мэлтон. Войцех Мэлтон.

Эти вести заставили Кристину невольно улыбнуться.

— Ты знаешь, твой хозяин тоже приказал долго жить, — обратилась она к Райли, который так и не поднял на неё взгляда, продолжая изучать грязь под ногами. — Он пал в битве, и у меня не было возможности расспросить его обо всех его планах… Может, ты поделишься со мной кое-какими мелочами, которые меня интересуют?

Райли слабо кивнул — или Кристине показалось, что он кивнул, и она продолжила уверенным голосом:

— Это ты выкрал мою копию старого договора с леди Элис?

— По приказу лорда Джойса, — прохрипел Райли.

Кристина поёжилась — слово «лорд» хлестнуло по ушам, но спорить с магом по поводу титула мёртвого человека у неё не было никакого желания.

— Ты знаешь что-то о моём муже? — произнесла она тише, будто стесняясь этих слов. — Это ведь Джойс отправил то письмо, подделав королевскую печать?

Райли молчал.

— Если ты скажешь правду, я помилую тебя.

Он молчал, опустив глаза и то сжимая, то разжимая кулаки.

— Мы можем заставить его говорить, миледи, — пожал плечами барон Аксель, подходя ближе к Райли с явным намерением наградить его парой ударов по лицу.

Тогда маг резко поднял голову, глаза его округлились от страха, и Кристина невольно потянулась к мечу, ожидая, что в его радужках вот-вот вспыхнет золото.

Но ничего подобного не произошло — либо Райли просто не собирался колдовать, либо попробовал, но ему помешала руна… Он просто смотрел на окружавших его людей огромными глазами, видимо, только что осознав, что ничего хорошего его не ждёт. И терять ему тоже уже нечего.

— Скажи мне, Джойс отправлял из Шингстена сюда какие-то письма, делая вид, что это от короля? — снова спросила Кристина и снова не получила ответа.

На долгие допросы не было времени, да и она понимала, что ничего вразумительного не дождётся. Может, он вообще ничего не знает… Конечно, стоило спросить о письме в первую очередь леди Элис, и Кристина мысленно отругала себя за недогадливость. Просто она тогда так разволновалась из-за предупреждения Винсента о штурме и осаде, что напрочь забыла обо всём другом.

— Повесьте его, — приказала она со вздохом и направилась назад, в свой шатёр, дальше приводить себя в порядок.

Её белой лошади вплели в гриву осенние цветы и разноцветные ленты и накинули на неё длинную яркую попону, на которой был вышит герб Коллинзов. Кристине тоже полагался нарядный шёлковый плащ, но она не хотела тратить время и ждать, когда его принесут из замка, а потому просто набросила на плечи обычную тёплую накидку из сукна, подбитую мехом ради теплоты, а не престижа или бессмысленного украшательства.

После окончания прошлой войны Кристина не въезжала в освобождённый Нижний город торжествующей победительницей под радостные крики и приветствия толпы. Кажется, тогда ничего подобного вообще не проводилось: после своего выздоровления она просто вышла на крепостную стену вместе с Генрихом и королём поприветствовать освобождённых жителей, но по улицам и площадям не ездила — не до этого было.

Да и сейчас Кристине тоже не особо этого хотелось. Как и после любой войны, у неё было много дел, и тратить время на какие-то дурацкие церемонии было бы глупо. Пока Рихард, барон Карразерс и сир Джаред Гэрис, вассал Винсента, действующий от его имени, разбирались с пленными и убитыми, она очертя голову носилась среди лучников из Эори и спрашивала у каждого, жив ли Хельмут. Кто-то пожимал плечами, кто-то отвечал неуверенно, и лишь один из лекарей смог ответить ей: да, жив, хоть и ранен настолько тяжело, что не может встать с постели. У Кристины будто камень с души упал. Главное, что живой, а раны… раны заживут.

Спросив о потерях при штурме, она узнала, что погиб капитан Кевин Олред, причём до обидного глупо и в самом конце сражения. Конечно, Кристине было жаль его, а от мысли, что в Эори капитаны гвардии долго не протягивают, стало одновременно смешно и горько.

Она решила не объезжать все улицы, ограничившись той, что вела от Северных ворот через главную площадь ко въезду в замок. Эта улица была довольно длинной, а ехать нужно было медленно и торжественно, улыбаясь, кивая, махая рукой, а сзади неё так же медленно и торжественно проезжали остальные командующие, знаменосцы и солдаты их армий. Толпа шумела, ликовала и смеялась, отчего у Кристины разболелась голова, однако она продолжала улыбаться, и улыбка была её совершенно искренней. Иногда она озиралась, глядя на своих боевых товарищей: барон Карразерс, казалось, не был так счастлив даже тогда, когда ему подарили титул и целый феод, он смеялся, махал рукой и подмигивал, иногда дотягивался, чтобы пожать кому-нибудь руку или погладить по голове протянутого к нему ребёнка. А Рихард держался вполне скромно, лишь изредка сдержанно улыбаясь и кивая. Кристине подумалось, что за своей сдержанностью он пытается спрятать смятение и отчаяние, которые смог открыть вчера лишь ей, и то при личном разговоре. И его не за что было винить.

Наконец, доехав до Эори, она спрыгнула с лошади, чуть размяла затёкшие ноги и направилась в замок. В её вновь возвращённый дом.

Во время прошлой войны Кристина мечтала войти в Эори именно так — торжествующей победительницей, чувствуя, как замирает сердце и как замирают все вокруг неё. Но тогда её внесли в замок на руках или на носилках, тяжело раненую, находящуюся без сознания из-за потери крови и большой дозы обезболивающей настойки. А теперь… теперь она, разумеется, чувствовала трепет и волнение, но эта война была короче и легче предыдущей, а от того великой спасительницей и вершительницей судеб Кристина себя не ощущала. Хотя она слышала, что выкрикивали жители Нижнего города во время её торжественного въезда — они называли её Кристиной Дважды Освободительницей, Спасительницей… Она видела их радостные лица, их улыбки, адресованные ей и её людям. Они любили её. Они были ей благодарны. Но почему ей казалось, что всё это незаслуженно? Что все эти почести были оказаны зря и не тому человеку?

Она решила, что подумает над этим потом.

Ей помогли снять доспехи, лекарь снова проверил перевязки, а служанки (Кристина безумно рада была видеть Грету и Кэси живыми и здоровыми) подготовили горячую воду для ванны, одежду и свежую постель. Увидев порез на щеке, молодая служанка заохала и запричитала, а пожилая лишь вздохнула и покачала головой — заживёт, мол, рано или поздно.

Кристина хотела понежиться в горячей воде лёжа, но потом вспомнила о перевязках на левой щиколотке и правом локте, которые пока не следовало снимать, и попросила служанок помочь ей искупаться стоя. Они вымыли и расчесали её волосы — с огромным трудом, буквально вырывая из них свалянные за время поездки колтуны и смазывая тонкие локоны какой-то особой настойкой крапивы и ромашки. И всё это время Кэси болтала без умолку, рассказывая о штурме и осаде.

— Я думала, это огненные птицы над городом пролетают, не иначе… — качала головой она, натирая жёсткой мочалкой Кристинину спину. — Какие-то дома у самой стены и правда, говорят, сгорели.

— Я велю всё отстроить, — вздохнула леди Коллинз-Штейнберг. Конечно, без ущерба не обошлось, и она видела это — крепостная городская стена сильно пострадала, придётся полностью заменить Восточные ворота и хорошенько отремонтировать Северные, а ещё помочь людям, лишившимся дома из-за того, что на их жилища попали камни от вражеских требушетов и подожжённые стрелы.

— Да мы бы все сгорели, если бы не его светлость, — кивнула Грета, выдирая из волос Кристины очередной колтун. Та поморщилась от боли, но не вскрикнула.

— Да-а, — протянула в ответ Кэси, закатив глаза в восхищении, — я, конечно, не видала ничего, меня никакими коврижками не вытянешь на всякие смертоубийства смотреть… Мы тут и так все от страха чуть не перемёрли, пока у ворот битва шла. Но солдаты рассказывали, я слышала… Говорят, сражался, точно как лев на его гербе, до последнего стоял. А потом ещё, как осада началась, велел отряды собирать и ночью вылазки делать, чтоб этим нелюдям как-то подгадить.

Кристина улыбнулась. Отчего-то эти слова заставили её ощутить странную теплоту в груди. Она жутко беспокоилась за Хельмута, надеясь, что его раны были не столь глубокими и опасными, что он испытал не слишком много боли… Хотя, судя по тому, что говорили лекари, ему пришлось выпить немало обезболивающих настоек — прямо как Кристине в прошлый раз… А ведь она тогда провалялась без сознания почти три дня, и рана потом заживала долго и неохотно. Но, как говорили в народе, до свадьбы зажила, и свадебное платье Кристина смогла надеть уже не поверх бинтов.

И всё-таки, как она была счастлива знать, что Хельмут жив. Если бы он погиб, она бы, наверное, не пережила — её сердце бы разорвалось от боли и чувства вины. Это было бы сродни смерти Оскара или даже ещё больнее… Хельмут был очень важен для неё, и сейчас, кроме него, у Кристины не осталось буквально никого, кто мог бы выслушать, поддержать, помочь словом и делом, кто был бы просто дорог её сердцу.

Одевшись в нижнюю сорочку, брэ и просторный халат цвета индиго и убрав волосы в обычную косу, она быстро поужинала и решила пройтись до комнаты Хельмута. Уже совсем стемнело, часы пробили девять, а на небе высыпали звёзды и взошла неполная, будто надкушенная жёлтая луна. Кристине подумалось, что её друг, возможно, уже уснул… Но она всё же решила зайти к нему и убедиться, что с ним всё более-менее хорошо.

Кристина приблизилась к дверям той комнаты, в которой Хельмут жил последние месяцев пять. Несмело потопталась в нерешительности, подняла руку, сжав пальцы в кулак, и хотела постучать… Но потом подумала, что если он спит, то стук наверняка его разбудит, а ей не хотелось его будить. Поэтому просто осторожно приоткрыла дверь, которая даже не скрипнула, и скользнула внутрь.

В комнате было темно и душновато. На небольшом столе возле кровати стоял подсвечник с тремя свечами, одна из которых не горела, а пламя на двух других слабо трепетало, и по стенам и полу расходились причудливые тени. Благодаря этому неяркому желтоватому свету Кристина разглядела на столе кувшин с водой, несколько склянок, наверное, с настойками, и рулоны чистых бинтов, а также стопку из небольших книжек — видимо, стихи. Но заинтересовали её вовсе не книги. С момента штурма прошло уже больше двух седмиц, неужели Хельмуту до сих пор нужно пить обезболивающее и делать перевязки?

Кристина тихо приблизилась к столику и осторожно зажгла третью свечу, а потом подошла к кровати и пригляделась. Хельмут спал, крепко и спокойно. На нём была простая серая льняная рубашка, под распахнутым воротником которой виднелась цепочка с кольцом, и меховое одеяло сверху, поэтому никаких окровавленных бинтов она не увидела.

Хотела было уйти, чтобы не тревожить, — она удостоверилась, что с ним всё хорошо, и теперь была спокойна… Но что-то мешало ей оторваться от него, что-то не давало отвести взгляд.

Кажется, Хельмут вдруг проснулся — чуть поморщился, когда на его лицо упал отсвет от свечей, сжал пальцами край одеяла и чуть повёл плечами. На его лице виднелась серовато-жёлтая щетина, а под глазами пролегли круги. Несмотря на то, что за всё это время ему было явно не до ухода за волосами, они, как и прежде, напоминали золото, чуть прибавив в длине и завившись на концах.

Когда Кристина уже хотела всё-таки удалиться, Хельмут, ещё раз поморщившись, медленно открыл глаза. Увидев её, он слабо улыбнулся, и эта улыбка отчего-то заставила её сжать пальцами ткань халата на груди, словно в попытке прикрыться, несмотря на то, что под халатом была свободная шёлковая нижняя сорочка с кружевом. Интересно, а на нём, кроме рубашки, хотя бы брэ надеты?

Возле кровати она обнаружила стул с высокой резной спинкой — видимо, на нём сидел лекарь, когда пичкал Хельмута обезболивающими и делал перевязки. Несмело опустившись на краешек, Кристина виновато улыбнулась.

— Доброе… — начал Хельмут охрипшим голосом и запнулся. — Что сейчас?

— Ночь уже, — отозвалась она. — Прости, что без стука, не хотела будить.

— Совсем из-за этого мерзотного пойла во времени запутался. — Он кивнул на склянки на столе, и Кристина сочувствующе покачала головой. — Боже, что с тобой?

Она взглянула на него недоуменно, а потом вспомнила о ране на щеке, которая, как ни странно, даже Кэси напугала не так сильно, как Хельмута.

— Это было ожидаемо, — усмехнулась Кристина. Рана уже не болела — подействовала успокаивающая мазь.

— Давно ты здесь?

— С сегодняшнего дня. Битва утром была, разве ты не слышал?

— Про битву-то я помню… — Хельмут потёр ладонью лоб и прищурился, вспоминая. — А потом… Сначала показалось, что дня три прошло, не меньше.

— Ты как? — встревожилась Кристина, протягивая руку, чтобы коснуться его лба — горячим он не был, слава Богу. Хельмут вдруг перехватил её ладонь и несильно сжал, что отчего-то вогнало её в краску. — Неужели раны настолько серьёзные?

— Да, — протянул он, свободной рукой натягивая одеяло, будто пытаясь скрыть от неё эти раны, которых она и так не видела благодаря рубашке и бинтам. — От меча одна и от стрелы две… причём одна сквозная. Вроде бы ничего из внутренностей не задето, но крови из меня вылилось, говорят, порядком.

— Говорят? — уточнила она, поглаживая его пальцы, которые начали вдруг чуть дрожать.

— Не знаю, сколько я пробыл без сознания, но очнулся уже заштопанный и перебинтованный, — усмехнулся Хельмут. — Меня, кажется, с того света вытащили. Потому что, когда вошла последняя стрела, я… — Улыбка мгновенно пропала с его губ, а глаза заблестели нечеловеческой печалью. Почувствовав, как его пальцы сильнее сдавливают её ладонь, Кристина легонько погладила их в знак поддержки. Ей ли не знать, каково это — смотреть в глаза смерти? — Я видел её, — продолжил вдруг он, голос его стал тихим, сдавленным и надломленным, будто от слёз. — София, она… Она звала меня. — С каждым словом голос срывался, и у Кристины заболело сердце от щемящей тоски в его глазах. — Она сказала, что всё ещё любит меня, что ждёт меня… там.

— Нет. — Ей пришлось приложить усилие, чтобы сделать голос твёрдым и уверенным. — Ты ещё нужен мне здесь.

Хельмут улыбнулся через боль, физическую и душевную, через отчаяние и невыносимую, тяжёлую печаль.

— Ну, а ты как? — спросил он, пытаясь выдавить улыбку. — Как поездочка?

Кристина вздохнула и принялась рассказывать всё, что произошло с ней после отъезда из Эори. Хельмут приподнялся, сев в постели; она попробовала уложить его на место, но не смогла: он уверял, что уже не больно и силы есть. Поэтому она просто подложила ему под спину побольше подушек, чтобы ему было удобнее сидеть. Хельмут слушал её внимательно и с интересом, лишь иногда что-то уточнял и переспрашивал, а Кристина то и дело с беспокойством осведомлялась, как он себя чувствует.

— И теперь у меня столько дел, что хоть вешайся, — с горькой усмешкой закончила она.

— Я всегда к твоим услугам.

— Ну, раз уж пока лежишь, заполни мне отчёт обо всех расходах, что производились в моё отсутствие, — усмехнулась Кристина.

— Всё сделаю. Стой, а… А Джойс? — удивлённо поднял бровь Хельмут. — Что с ним?

Кристина поняла, что забыла сказать о судьбе своего дяди и главного врага по совместительству. Вообще, о битве она рассказала мало — вспоминать о ней было не очень приятно, мягко говоря.

— Я убила его, — выдохнула она. — Его же панцербрехером.

— И… — Хельмут сделал паузу, на мгновение отвёл взгляд. — И как ты?

— Ты думаешь, я сильно переживаю из-за того, что мне пришлось пролить родную кровь? — Кристина горько усмехнулась. — Я счастлива, что он сдох. Среди пленённых воинов мы нашли остатки его наёмничьих отрядов, в том числе того проклятого колдуна Райли. Они все отправились на виселицу, им, в отличие от шингстенских солдат, пощады не было. Таков закон, ты же знаешь.

Хельмут понимающе кивнул. Кристина на самом деле не особо боялась, что её будут осуждать за убийство дяди. Все и так прекрасно знали, каким прогнившим, бездушным и подлым человеком он был. И родственные связи тут ни при чём.

— Сейчас у меня есть проблемы поважнее, чем переживать из-за гибели брата моего отца, — сказала она. — Например, я совершенно не представляю, что мне делать с заложником.

— С Мареком? — Хельмут задумался, убрал со лба золотую прядь, заправив её за ухо. — Ему же всего семь. Думаю, ты сможешь воспитать из него человека, ни капли не похожего на его родителей.

— То есть, мне нужно воспитывать его как родного? — ужаснулась Кристина, невольно выпустив его руку.

— А что ещё с ним делать? — пожал плечами он, ворочаясь на подушках. — Нет, ты, конечно, можешь ежедневно напоминать ему, кто он, откуда и кто его родители, но тогда он обязательно вырастет таким же, как его отец. Или, что хуже, как его мать или бабушка. Ты должна дать понять, что не желаешь ему ничего плохого, что вы с ним не враги.

Кристина не ответила, задумавшись. У неё с родным-то ребёнком были трудности, а теперь ей и чужого воспитывать… Мелькнула мысль, что Элис на самом деле на внука плевать и она просто сбросила его на чужие плечи, дабы не заниматься его воспитанием. Может, ей и жизнь его не особо дорога? Может, прекрасно зная, что ему запросто могут перерезать глотку, она сейчас в Краухойзе продолжает собирать армию? Хотя Кристина и видела, как они прощались на острове Зари, как Марек плакал, а Элис гладила его по волосам и целовала в лоб… Но она уже ни в чём не верила этой вероломной женщине.

— Я постараюсь, — кивнула Кристина. — Ты же поможешь мне? Скоро он приедет сюда, я не стала брать его в поход.

И вдруг она осеклась, осознав, что теперь Хельмут вряд ли задержится в Эори надолго. Немного отойдёт от ран и отправится домой, где его ждут сын и сестра. Да и какой смысл ему заниматься воспитанием чужого ребёнка, ребёнка из вражеского лагеря, если у него подрастает собственный?

Но Хельмут кивнул в ответ — видимо, ему было неудобно отказывать. Впрочем, Кристина готова была отпустить его домой, как только он оправится. Он уже и так слишком сильно задержался в Эори, слишком многое сделал для неё и слишком многим пожертвовал — едва ли не своей жизнью. Дальше ей придётся как-нибудь самой. Зато Джеймс к ней вернётся… Последнее время она всё чаще задумывалась о сыне и всё чаще понимала, как сильно скучает. Если Генрих и вправду оставил её, то Джеймс — это единственный её родной человек, в котором — а она не сомневалась — теперь тлеет частичка души его отца.

Внезапно за окном зазвонил колокол — пробило десять часов. Была осень, темнеть стало рано, а они и так засиделись за разговорами. Кристине надо было ещё раз поменять повязки и наконец хорошенько выспаться, отдохнуть после сложного похода и битвы, хотя в данный момент усталости она не чувствовала. Раны её не были слишком тяжёлыми, чтобы бесконечно ныть и мешать ей существовать. На неё иногда накатывали ещё свежие воспоминания: обагрённые кровью клинки, трупы, стоны раненых… убийства, в том числе и смерть Джойса… К ощущению, когда меч входит в такую мягкую и податливую плоть, привыкнуть крайне сложно. Кристина так и не привыкла. Но всё же эти воспоминания в связи с тем, что битва была не первой для неё, тоже не сильно мешали. Может, стоит попросить у лекаря настойку пустырника… Но в целом всё было хорошо. Отчасти.

И всё же пора идти.

— Ладно, спокойной ночи, — улыбнулась Кристина, наклонилась и осторожно обняла Хельмута, стараясь никак не задеть его ран и не причинить боли.

Он усмехнулся и обнял её в ответ, прижимая к себе сильнее. Она даже охнула от такого внезапного порыва и чуть не соскользнула со стула и не упала к нему на кровать. Вот это было бы правда неловко. Если бы ей пять лет назад кто-нибудь сказал, что она будет искренне и от всей души обнимать барона Хельмута Штольца, рискуя в прямом смысле упасть в его постель, что он станет ей ближайшим другом и едва ли не единственным родным человеком, она бы рассмеялась в ответ или даже обиделась. Но теперь…

Хельмут медленно провёл рукой по её позвоночнику, и она тяжело выдохнула в одну из подушек за его спиной.

Кристина не знала, что с ней происходило теперь. С каждым днём она всё сильнее привязывалась к нему — прямо как к Генриху во время прошлой войны. Она помнила те чувства: ей хотелось проводить с ним как можно больше времени, разговаривать, делясь самым сокровенным, самым личным, самыми потаёнными мыслями и переживаниями. Когда закончилась война, Кристине так не хотелось, чтобы он уезжал из Эори, и она то и дело задумывалась, как было бы здорово, если бы остался с ней хоть ненадолго. В итоге он и остался… И вот теперь точно так же было с Хельмутом. Или не так… Сложно понять, когда не знаешь, вдова ты или нет, есть ли у тебя право привязываться к другому мужчине, или ты — всего лишь грязная изменщица, предательница похлеще Джойса.

Осознав, что вот-вот заплачет, она отстранилась.

— Хельмут, спасибо тебе, — вдруг осенило её. Кристине захотелось ударить саму себя за то, что она забыла поблагодарить его. Он отбил штурм, пострадал из-за неё, получил такие раны, а она и слова благодарности не сказала… — Спасибо за всё.

— Да не за что, — шёпотом отозвался Хельмут, легко и быстро проводя пальцами по её здоровой щеке.

Кристина замерла, ловя его странный взгляд, и поняла, что слабый узелок на поясе развязался, халат распахнулся и взгляд Хельмута, видимо, невольно опустился на кружева, которыми был украшен вырез её нижней сорочки. Точнее, не совсем на кружева. Она поняла, что он тоже ощущает это непонятное смятение, волнение… и он тоже растерян, только вот решительности у него всегда было побольше, чем у неё.

Решив не совершать необдуманных поступков и глупостей, Кристина осторожно встала, кивнула Хельмуту на прощание и покинула комнату.

Глава 19

Давно в главном зале Эори не собиралось столько людей. Обычно в нём было пусто и сумрачно, но сегодня здесь зажгли множество свечей, да и день выдался очень солнечным и ярким, свет лился внутрь сквозь высокие окна, отвоёвывая у тьмы и трон на помосте, и длинные столы у стен, на которые ещё не поставили ни блюд, ни бокалов. Сверкали бриллианты в перстнях, рубины, изумруды в колларах, переливались разноцветные шёлк и бархат, золото и серебро едва ли не ослепляли.

Кристине казалось, что последний раз она видела столько людей на церемонии имянаречения Джеймса. Её с Генрихом свадьба была достаточно скромной, гостей было немного хотя бы потому, что они спешили пожениться как можно скорее и провели обряд бракосочетания через две седмицы после обручения — за это время мало кто успел бы приехать в Эори. Зато когда у них родился сын, почти весь Бьёльн и добрая половина Нолда съехались в Айсбург поприветствовать долгожданного наследника объединённой земли.

Сегодня народу было не меньше, только вышло наоборот — бьёльнцев собралось меньшинство, зато Нолд представляли почти все титулованные дворянские дома, несколько из которых нужно было наградить за помощь в войне.

Кристине по этому поводу сшили новый наряд — она настояла на чёрном бархате, но нижняя котта, чьи манжеты и воротник виднелись из-под свободного блио с широкими, длинными, доходящими до пола рукавами, была из голубого шёлка с серебристой вышивкой. Серебром расшили и вырез лифа, и плечи, голубого добавили в отделку пояса, чтобы не выглядело слишком мрачно. Поверх платья она надела лёгкий шёлковый плащ, тоже из чёрного бархата, скреплённый на груди серебряными фибулами, в резьбе которых угадывался герб Коллинзов. Волосы ей убрали в скромную причёску из двух кос, перевитых лентами, но серебряные крупные шпильки с лунными камнями делали праздничной даже столь простую причёску. Не до конца затянувшуюся рану на щеке запудрили, однако из-под тонкого слоя всё же виднелась розовая полоса.

Кристина улыбалась, хотя и понимала, что для собравшихся людей будет означать её чёрное платье. Слухи ползли быстрее ветра, и уже вся страна знала о том злополучном письме, однако никаких официальных подтверждений Кристина пока не делала, решив ничего не говорить, пока не вернётся король. А чёрный, в конце концов, её геральдический цвет, и если кто-то увидит в нём траур, то будет крайне неправ.

Леди Коллинз-Штейнберг, чуть прихрамывая, вошла в зал после двенадцатого удара колокола. Гудение и смех в зале затихли, и она почувствовала себя неуютно — ещё более неуютно, чем во время торжественного въезда в город две седмицы назад. Она не привыкла к такому вниманию, раньше на все церемонии ей доводилось приходить лишь рука об руку с Генрихом, а теперь… Хельмут, конечно, ждал её в зале вместе с остальными, а сын был ещё слишком мал для таких мероприятий. Поэтому ей одной приходилось держать удар, ловя чужие взгляды, полные самых различных эмоций — от искреннего восхищения до плохо скрываемой зависти, — улыбаться и кивать.

Она прошла к трону и села, снова ощутив его твёрдость и жёсткость. Гости продолжали стоять — и продолжат, пока не начнётся пир. Нужно было что-то сказать им, как-то начать свою речь и плавно перевести её в награждение, но Кристина не знала, как. Конечно, она готовила слова благодарности и тому подобное, но сейчас они вдруг вылетели из головы. Несмело окинув взглядом зал, она заметила Хельмута, стоящего в первом ряду у самого помоста. Он уже совсем оправился от ран и выглядел куда лучше, чем в ту ночь, — голубые глаза самодовольно сияли, губы растянулись в улыбке, золотые волосы были чуть подстрижены и хорошенько, до блеска расчёсаны. В одежде Хельмута, как раньше, преобладал фиолетовый и больше не виднелось ни одного траурного пятнышка; широкий пояс и коллар с аметистами сверкали золотом. Кристина поняла, что улыбался он ей — в знак поддержки и приободрения. Она коротко улыбнулась в ответ и наконец заговорила.

— Закончилась очередная война, — громко объявила леди Коллинз-Штейнберг. — Пусть она не была столь продолжительной и кровопролитной, как несколько предыдущих, однако она в очередной раз показала, как важно нам быть сплочёнными. Без взаимной поддержки наша земля давно уже развалилась бы на части, — и она имела в виду не только возможное разделение Нолда и Бьёльна, — а правили бы нами чужеземцы или предатели, для которых не важны ни долг, ни честь. Но война окончена. Все виновные получили по заслугам, — она многозначительно кивнула в сторону Марека, скромно стоящего рядом с приставленной к нему няней, давая понять, что и леди Элис за свой союз с Джойсом тоже заплатила, — и теперь я хочу отметить тех, без кого ни за что не справилась бы в одиночку. Без кого не было бы этой победы.

Голос начал уставать, но ей ещё предстояло громко объявлять имена тех, кого она наградит, поэтому Кристина терпеливо набрала в грудь побольше воздуха. Она слышала, что при королевском дворе был герольд, не помешало бы и ей завести его… Впрочем, раньше в нём не было надобности.

— Ваша светлость, барон Хельмут Штольц, — позвала Кристина, чувствуя, как голос дрожит от волнения. Хельмут вышел в центр зала и опустился на одно колено напротив трона, наклонив голову. Она заметила, как широко улыбнулся девятилетний Роэль Даррендорф, приехавший в Эори вчера вечером вместе с целой армией нянек и учительниц. Кроме Хельмута, у него родных людей не осталось… Он был так похож на свою почившую сестру, только глаза у него были с серым отливом. — От имени себя, своего лорда-мужа, — снова многозначительный кивок, — и всего Нолда-Бьёльна выражаю вам благодарность за защиту Эори и благополучное отражение штурма, предпринятого… — Она замялась, понимая, что упоминание фамилии Джойса может наложить отпечаток на честь её семьи. — Предпринятого отрядами кэберитских и фарелльских наёмников и частью шингстенских войск. В знак моей искренней благодарности примите от меня небольшой подарок.

Она коротко взмахнула рукой, и из правой части зала к помосту быстро подошёл слуга — в чёрно-белом новеньком котарди, причёсанный и сияющий. В руках у него была бархатная подушка, на которой лежали ножны красного дерева, украшенные золотыми львами, чьи глаза были сделаны из маленьких рубинов. Из ножен выглядывала рукоять: на навершии тоже был рубин, а эфес сверкал золотом. Кристина долго думала: подарить Хельмуту парадный меч или боевой, потом вспомнила, что её друг всегда отдавал предпочтение луку, отчего и выбрала парадный. Решение поместить его герб на ножны показалось ей удачным, но с рукоятью она решила не перебарщивать и просто украсить её золотыми узорами в виде переплетающихся линий и рубином.

Увидев, как Хельмут восторженно округлил глаза, но с места не сдвинулся и головы не поднял, Кристина улыбнулась, поднялась с трона, взяла меч с подушки и протянула ему. Хельмут выпрямился, приосанился, подавил улыбку и с благоговением принял подарок, прижавшись губами сначала к руке Кристины, а потом к рубину на рукояти.

— Для меня большая честь служить вам, миледи, — отозвался он чуть приглушённо. — Благодарю вас за такую милость.

Он поднялся, придерживая ножны, потянул за рукоять и извлёк из них меч — светлая сталь клинка с одним желобком сверкнула, будто молния, и по залу пронёсся вздох восхищения. Посмеивающийся, совершенно счастливый Хельмут весь сиял, словно летнее солнце, и Кристина не знала, что светило сильнее: золочёный эфес меча или улыбка её друга.

— Как вы назовёте его? — негромко спросила она. — У каждого достойного меча должно быть имя.

Хельмут понимающе кивнул, на миг задумался и объявил во всеуслышание:

— Премудрость. Давно мечтал о мече с таким именем, — добавил он с улыбкой.

Кристина замерла, наблюдая, как Хельмут, вернув меч в ножны, отправился на место. Премудрость — именно так переводилось имя Софии с древнего языка.

Когда затихли аплодисменты и овации, она продолжила:

— Ваша милость, лорд Рихард Штейнберг, — позвала она.

Рихард вышел, высокий, статный и донельзя серьёзный. Свои тёмно-русые волосы он зачесал назад, прямо как его старший брат — и от этого у Кристины чуть кольнуло в груди, но она не позволила себе об этом думать. На нём была чёрная шёлковая рубашка с серебристыми узорами на манжетах и небольшими рюшами на воротнике, и тёмно-серый камзол, украшенный серебром. На указательном пальце левой руки виднелся небольшой перстень с малахитом.

Рихард преклонил колено.

— От имени себя, своего лорда-мужа, — повторила Кристина необходимые слова, — и всего Нолда-Бьёльна выражаю вам благодарность за разоблачение предательства в стенах Айсбурга и предотвращение дальнейших сношений предателей с нашими врагами. — Имена упоминать она не стала — Луиза и так достаточно наказана унижением и лишением свободы. — Также благодарю вас за предоставленное войско и неоценимую помощь в снятии осады. — Рихард склонился ещё сильнее. Кристина улыбнулась. — В качестве благодарности я прошу вас принять должность регента Айсбурга до возвращения моего супруга. — Она хотела добавить: «Или, если слухи подтвердятся, до совершеннолетия моего сына», но раздумала.

— Это большая честь, ваша милость, — отозвался Рихард спокойным голосом.

Потом она наградила барона Акселя Карразерса, своего нового друга, который так и сиял гордостью и восторгом. С ним была и баронесса Доротея, уже пришедшая в себя после родов. Она наконец-то привезла в Эори Марека, а также впервые вывела в свет старшего сына — четырёхлетнего мальчика, наследника дома Карразерсов.

Кристина выразила Акселю благодарность, помимо всего прочего, за помощь в переговорах с Элис и позволила ему выбрать свою награду самому, и он скромно попросил для своего младего брата Вальгарда место оруженосца среди приближённых к леди Коллинз-Штейнберг рыцарей, а также в будущем — такую же должность для старшего сына. Кристина его понимала: многие считали, что и за прошлую войну барону Карразерсу было отдано много чести, поэтому теперь он попросил совершенно ничтожный дар даже не для себя.

Он поклонился так, что едва не достиг пола макушкой, и удалился на место.

Следующей была герцогиня Анжелика, уже снявшая траур, цветущая и прекрасная. Она приехала в Эори буквально вчера и вернула Джеймса домой. Кристина надеялась, что мальчик после долгой разлуки с матерью будет рад ей, но он, кажется, стал ещё более нелюдимым и озлобленным, чем раньше. А Анжелика лишь вздыхала — на Джеймса не жаловалась, но что-то Кристине подсказывало, что с её детьми он не подружился.

«Миледи, простите, что я тогда вам сказала, — шепнула Анжелика вчерашним вечером, передавая Джеймса Кристине. Поймав её вопросительный взгляд, она покраснела и, опустив взгляд, пояснила: — Я не хотела вас осудить за то, что вы оставили своего сына в чужом доме и ушли на войну. В конце концов, это ваша обязанность — защищать нашу землю… Просто… — Она откашлялась, прижав руку в груди. — Вы очень напоминаете мне Альберту. С одной стороны, вы такие разные, а с другой… Она никогда не была замужем и детей не жаловала, и что в итоге? Сами знаете, что с ней стало. Вот я и испугалось, что…»

«Что я закончу так же, как твоя сестра? — не дослушав её, уточнила Кристина, на что Анжелика кивнула. — Остаться дома с сыном и забыть о битвах не стало бы моим спасением, дорогая, — улыбнулась Кристина тогда. — И я вовсе не сержусь на тебя».

В итоге они обнялись и окончательно примирились. Сейчас, на церемонии, герцогиня Вэйд выглядела просто ослепительно: она не отличалась выдающейся красотой, зато зелёный наряд выгодно выделял её из толпы, она улыбалась скромно, сдержанно, но уже не через силу, как было в первые дни после смерти Альберты. Слава Богу, что ей лучше, что она смогла быстро оправиться и побороть свою боль.

Анжелика отправила довольно большой отряд для освобождения Эори, а командовал им её муж. Кристина отблагодарила обоих и вновь выразила им свои соболезнования касаемо гибели Берты, а также поблагодарила девушку за то, что та взяла на себя заботу о Джеймсе — теперь уже при всех.

Оставались лишь Винсент Эдит со своим вассалом Джаредом Гэрисом. Кристина иногда посматривала на младшего брата Оскара, скромно стоящего почти у самого входа и кидающего странные взгляды на разодетого Хельмута. Издалека она плохо разглядела черты его лица, зато оценила изящную рубашку из чёрного шёлка с причудливыми узорами, такой же чёрный лёгкий плащ, скреплённый на груди золотыми фибулами, и тёмно-зелёный шейный платок. Волосы у Винсента были длинные, собранные в нарочито неряшливый хвост, перекинутый через плечо и доходящий ему до груди.

И Кристина ни капли не удивилась, что Натали влюбилась в него. Даже издалека было видно, что он очень красив.

А когда он подошёл к помосту, чтобы преклонить колено, она едва не охнула. Снизу вверх на неё взирала едва ли не точная копия Оскара, хотя потом она рассмотрела, что скулы у Винсента были острее, губы — полнее, да и сам он был куда ниже и тоньше, чем его старший брат. Глаза тоже были другими, точнее, один глаз — правый, в отличие от синего левого, зеленеющий, будто летняя листва. Кристина поразилась самой себе, что за столько лет образ её друга не выпал из памяти и что она сейчас может сравнить двух братьев, найдя сходства и различия. Впрочем, сложно забыть человека, который погиб за тебя.

Приветствуя Винсента и выражая ему благодарность, она пыталась разглядеть в толпе Натали, но не смогла. Наверное, она осталась в Эдите… Жаль, Кристина очень хотела увидеть её.

Когда она спросила, какую награду Винсент хочет для себя, тот лишь улыбнулся.

— Миледи, я прошу вас признать действительным завещание моего отца и, в связи с этим, мои права на Эдит, — сказал он. Голос у него был слишком низким для столь изысканной внешности. — Я могу поклясться, что завещание настоящие и не было подделано. Я лишь хочу, чтобы все присутствующие, — Винсент окинул взглядом зал, — были свидетелями… На случай, если мой брат захочет это оспорить.

— Оно с вами? — поинтересовалась Кристина, впрочем, и без того готовая утвердить права Винсента на Эдит.

Тот поднялся и протянул ей небольшой, очень потрёпанный пергамент — Кристине пришлось встать с трона, чтобы забрать его. Она пробежала глазами по тексту, узнала подпись и печать старого барона Арнольда… Тот и правда признавал своим наследником Винсента в обход Джейми. Того Кристина не знала, да и о причинах, которые побудили почившего барона на такое решение, могла лишь догадываться. Однако завещание было подлинным.

— Оно настоящее, — кивнула Кристина, возвращая его Винсенту. — И, разумеется, я признаю и утверждаю ваши права на Эдит, ваша светлость.

— В таком случае, — Винсент наклонил голову под звенящую в зале тишину, — примите мою клятву, ваша милость.

Он, согласно традиции, поцеловал её руку, а она в знак принятия его присяги сама подняла его с колен. Винсент и впрямь оказался невысоким, ниже многих мужчин, но это ничуть не портило его красоты и стати. Поправив узел его шейного платка, Кристина быстро обняла молодого человека, чувствуя, как начинает колотиться её сердце. Для неё было большой честью наконец-то познакомиться с братом Оскара, а потому она не сдержала волнения.

— Но то воля вашего отца, не моя, — сказала Кристина дрожащим голосом. Винсент взглянул на неё удивлённо, а она отпустила его и медленно вернулась к трону. — Вы можете попросить у меня ещё что-то, ваша светлость.

На бледных скулах Винсента вспыхнул слабый румянец. Он удивлённо взмахнул длинными ресницами, завёл руки за спину и негромко заговорил:

— Миледи, я не знаю, смею ли просить вас об этом… — запнулся и нервно сглотнул. — Но раз уж я по воле вашей и своего отца принял на себя бразды правления, мне нужно их с кем-то разделить, а потом рано или поздно передать наследнику… И есть женщина, которой я бы с радостью отдал свою плоть и душу, да вот только, боюсь, добрые ваши вассалы не захотят признать нашего союза, ибо она… она не из благородной семьи.

Кристина улыбнулась. Она поняла, о ком шла речь.

— Разумеется, я могу позволить вам заключить брак, — ответила она мягко, слыша недоуменные вздохи в зале, — только если та женщина даст своё согласие. Решать за неё я не стану.

— Она уже выразила своё согласие, ваша милость, — с облегчением зазвенел голос Винсента.

Он обернулся и кивнул, и через мгновение к помосту подошла невысокая, хрупкая девушка с длинными светлыми локонами, часть которых на затылке была убрана в небольшой пучок, а остальные свободно спускались до талии мягкими волнами. Голубые глаза её счастливо светились, на щеках горел румянец, она то и дело застенчиво опускала голову и улыбалась. На девушке было шёлковое бордовое платье с отделкой из чёрного бархата на лифе, поясе и рукавах, а на шее висело жемчужное ожерелье.

Кристина с трудом узнала в ней Натали.

Она ведь видела её буквально несколько лун назад, неужели с тех пор она настолько изменилась? Похорошела, повзрослела… Сложно было сказать, что именно поменялось в ней, что-то такое неуловимое… Или это платье (которое, без сомнения, сшила сама Натали), причёска и украшения преобразили её, превратив из крестьянки в благородную девушку, невесту барона? Ведь она и раньше была очень красивой, несмотря на то, что одевалась скромно и не могла позволить себе носить шелка и драгоценности.

Натали присела в реверансе, и Кристине пришлось ответить снисходительным кивком, хотя она вся горела желанием обнять девушку, прижать к себе и уже никогда не отпускать… Но придётся терпеть. Натали теперь уж точно не может быть ни служанкой, ни торговкой-травницей. Возможно, если бы Оскар выжил и остался в Эори капитаном гвардии, а она вышла за него, то смогла бы стать даже экономкой в замке, а Кристина бы видела её и общалась с ней каждый день. Но теперь она станет баронессой, хозяйкой замка, и неизвестно, как часто подруги смогут видеться. Хотя, наверное, почаще, чем последние пять лет…

Кристина тепло усмехнулась. Натали и Винсент вместе смотрелись до того мило и гармонично, держась за руки и улыбаясь, что к её глазам подступили слёзы. Всё же хорошо, что потеря Оскара не сломала Натали, не ввела её в бесконечный ступор и апатию и что девушка в итоге смогла найти счастье и обрести любимого человека в лице брата своего погибшего возлюбленного. Это казалось очень правильным.

Видит Бог, Кристина не хотела отпускать Натали. Но она прекрасно понимала, что так, как раньше, уже не никогда не будет. Она вздохнула и вновь улыбнулась.

— Разумеется, я даю своё согласие, — объявила она.

* * *

В сумрачном уютном кабинете было тихо, но в голове у Кристины до сих пор играла навязчивая мелодия, которую менестрели исполняли в самом конце пира. «Через сотни дорог и бессонных ночей… через годы, эпохи и дни…»^{name=r16>[16]} Или там было «седмицы и дни»? Она уже не помнила, и чёрт с ним.

Кристина очень устала за этот невыразимо долгий, медленный, тяжёлый день, ей хотелось спать, и горло немного болело… Со временем стало жарко, и она скинула свой плащик, повесив его на спинку стула, и распустила волосы — проклятые шпильки искололи затылок. Начинала болеть голова, но уйти спать Кристина пока не могла. Ей ещё предстояло укладывать Джеймса, что было задачей не из лёгких, особенно после того, как мальчик вернулся из Вэйда.

Из-за вертящейся в голове мелодии, усталости и не затихающего на языке привкуса красного сухого вина Кристине никак не удавалось полностью сосредоточиться на завещании. К тому же почерк у покойного барона Арнольда был далеко не каллиграфическим… Когда буквы в одном слове начали сливаться в странное чёрное пятно, она подняла голову и, часто-часто заморгав, устало вздохнула.

— Н-натали, пожалуйста, зажги… зажги ещё одну свечу, — сбивчиво попросила Кристина.

«Господи, я же пьяна», — мелькнула вдруг ясная мысль, перебив наконец настойчивую песню. Да уж, давненько с ней такого не случалось.

Сегодня на пиру она позволила себе расслабиться и выпить больше обычного, не разбавляя вина. Война окончена, Элис побеждена, Джойс мёртв, а его труп сброшен в общую могилу на пустыре… Кристина могла бы решить про себя, что оказалась полностью счастлива, если бы не затянувшееся отсутствие Генриха и сомнения, всё ещё терзающие её сердце из-за того проклятого письма. Однако музыка, журчащее вино, вкусно пахнущее мясо, заразительный смех барона Акселя помогли ей отвлечься от печальных мыслей. В тот день Кристина не танцевала — ей это не очень нравилось, да и не с кем было… Хельмут тоже весь пир просидел на своём месте, изредка переговариваясь о чём-то с Рихардом, и сначала ей показалось хорошей идеей пригласить кого-то из них, но потом она передумала, решив, что Хельмут точно откажет, а Рихард и без того то и дело оказывался в паре с какой-нибудь молодой девушкой. Поэтому она продолжила пить и слушать музыку, оставаясь во главе стола до тех пор, пока гости не разошлись.

Время ещё было не позднее — едва пробило десять. Но зима приближалась, и темнеть стало рано, на чёрном небе рассыпались серебряные звёзды, собираясь в хороводы вокруг луны… потом они вдруг скрылись за тучами и стало ещё темнее, словно из мира исчез абсолютно весь свет и теперь здесь будет царить вечный мрак.

Вскоре вдалеке послышались раскаты грома — видимо, ночью ударит дождь с грозой, и ветер принёс пелену туч не просто так.

Натали спокойно зажгла ещё одну свечу и поставила её на стол прямо рядом с Кристиной. Та наконец смогла сосредоточиться, разобрала злополучное слово и дочитала завещание до конца.

— Не то чтобы я хорошо знала вашего отца, барон Винсент, — негромко проговорила Кристина, возвращая ему потрёпанный пергамент, — однако я всё же не могу понять, почему он решил лишить Джейми наследства. Если, по вашим словам, он всегда был таким… — она замялась подбирая слово, — неприятным человеком, барон Арнольд не мог это заметить лишь на смертном одре.

— Отец всегда знал это, — покачал головой Винсент, постукивая пальцем по подлокотнику своего стула, — но относился к поведению Джейми весьма… снисходительно. Понятия не имею, почему он вдруг поступил именно так… и почему Джейми не пришло в голову уничтожить завещание… Впрочем, он никогда умом не блистал, — усмехнулся он. — Вообще, я думаю, сейчас об этом уже поздно размышлять. Главное, чтобы вы… чтобы вы это одобрили, разумеется.

— Разве я могу не одобрить? — отозвалась Кристина. — И дело даже не в том, что вы… что вы мои… — Она хотела сказать «друзья», но потом подумала, что вряд ли Винсент за столь короткое время успел стать ей другом. Да и насчёт её дружбы с Натали она всё ещё не была уверена. — Дело не в том, что вы помогли мне в войне, — нашлась она. — То воля вашего отца, и хотя я имею право нарушить её и отдать его феод тому, кого выберу сама… — Она поняла, что мысли, как и язык, начинают заплетаться от этой долгой фразы. Как бы поскорее протрезветь…

— Миледи, вам, видимо, снова нужна помощь? — широко улыбнулся Винсент, подаваясь вперёд.

Кристина не успела даже ничего понять — всё произошло буквально за мгновение. Маг медленно привстал, и длинный локон упал ему на лицо… Потом он перегнулся через стол, который разделял их, и осторожно коснулся её плеча. В тот же миг лёгкий хмель стремительно развеялся, голова перестала кружиться, а взгляд Кристины стал ясным и осмысленным. И она наконец заметила, что Натали улыбалась, глядя на манипуляции своего жениха.

— Научите меня так же, пожалуйста, — попросила Кристина Винсента, когда тот убрал руку.

Натали наблюдала за всем этим с такой милой, искренней улыбкой, что Кристина невольно рассмеялась, взглянув на неё. Она слишком давно не видела этой улыбки и слишком сильно соскучилась по ней… Девушка тут же смутилась, покраснела и сжала пальцами подол своего бордового платья, видимо, решив, что смеялись над ней. Она сидела на самом краешке стула, положив руки на колени и опустив взгляд, хотя была уже без пяти минут баронессой и имела право вести себя менее сдержанно.

Надо же, как всё вышло: Натали — баронесса… Она наверняка об этом и мечтать не смела, а Кристина и вовсе не думала. Поначалу она ожидала, что Натали навсегда останется с ней, потом, когда их пути на время разошлись, решила, что девушка смогла найти себе мужа в Нижнем городе. И вот теперь она даёт согласие на её брак с бароном Эдитом, тем самым резко возвышая, поднимая по сословной лестнице. Для Кристины это был первый на её памяти прецедент: раньше ни она сама, ни отец ни разу не давали добро на такой неравный брак. Конечно, свадьба Винсента и Натали — далеко не правило, а исключение, причём редчайшее, одно на сто тысяч.

Оно и понятно: не каждой влюблённой в дворянина крестьянке везёт, во-первых, снискать его ответные чувства, во-вторых, оказаться подругой его сюзеренки, которая с радостью позволит неравной паре пожениться, несмотря на все предрассудки… Да, Натали, с одной стороны, и правда повезло встретить сначала Кристину, потом Оскара, а после него — Винсента, в лице которого она и обрела своё счастье. С другой стороны, Кристина понимала, что потеря Оскара не оставит душу бедной девушки в покое никогда. Раньше такая жизнерадостная, улыбчивая, Натали стала заметно серьёзнее и задумчивее, и Кристина была уверена, что на это изменение повлияла смерть её первого возлюбленного.

Хотелось верить, что Винсент сможет залечить хотя бы большинство её ран, если не все. И что Натали тоже поможет ему окончательно прийти в себя после смерти любимого брата.

Внезапно в дверь постучали, и Кристина вздрогнула. Она встала, оправив подол платья, быстро обошла стол и, стремительными шагами подойдя к двери, отворила её.

На пороге стояла Грета.

— Мледи, — поклонилась она, успев бросить на Натали странный взгляд, — сынок ваш никак не угомонится, просится гулять.

— Гулять? Ночью? — усмехнулась Кристина, не веря своим ушам — такого Джеймс ещё не выделывал.

— Ну да… — растерялась служанка. — И спать, стало быть, отказывается.

— Успокой его, пожалуйста, я скоро приду.

Грета кивнула и удалилась.

— О, Господи… — Кристина тяжело вздохнула, закрывая дверь, а потом резко развернулась на каблуках и попыталась вернуть на лицо прежнюю улыбку, однако это вышло у неё плохо. — Так вот, на чём я остановилась… Ах, да. Согласно законам, я имею право сама назначать своих вассалов, даже если это противоречит наследственным обычаям. А Джейми, по вашим словам, отказывался исполнить мой приказ и тем самым нарушил клятву. Поэтому, если у кого-то и возникнут сомнения насчёт завещания, я всё равно смогу утвердить ваши права, барон Винсент. — Молодой человек благодарно кивнул, и Кристине наконец-то удалось улыбнуться искренне.

Повисло молчание. Тогда она медленно приблизилась к Натали и, поймав её удивлённый взгляд, сказала:

— К слову, Джейми не трогал тебя? Или, может, мне стоит разыскать его и отрубить ему руку?

— Нет, миледи, — встрепенулась Натали, — мы с ним почти не пересекались…

— Но он то и дело её оскорблял, — вдруг вставил своё слово Винсент — он явно был за то, чтобы его старшему брату руку таки отрубили.

— А за это ему следует отрубить язык.

— Да бросьте, миледи, — вдруг смущённо улыбнулась Натали. — Что мне с его оскорблений?

Кристина с ответной улыбкой положила руку на её плечо, не будучи уверенной, что Натали не сбросит её. Однако та вдруг коснулась пальцев Кристины своими и взглянула так, что у неё пропали все сомнения по поводу того, могла ли она считать Натали своей подругой. Всё же она всегда была очень доброй и незлобивой, и если сейчас она не злится даже на мерзавца Джейми, то и на бывшую госпожу ей злиться нет смысла… Возникшее между ними недопонимание давно исчезло, они прекрасно поняли друг друга и знали, что все опасения и сомнения были абсолютно бессмысленными.

В дверь вновь постучали, и Кристина закатила глаза. То вернулась Грета, растерянная и уставшая.

— Мледи, спать он не хочет ни в какую, — сообщила она. — Хнычет и ругается.

— Меня зовёт?

— Нет, говорит, мол… — Служанка запнулась. — Мол, кто угодно, лишь бы не вы.

Кристина вздохнула и приложила ладонь ко лбу.

— Сейчас я приду, — кивнула она, чувствуя, как её спину буравят взглядами Натали и Винсент. — Иди к нему и сделай всё, чтобы он успокоился.

Грета поклонилась и ушла, а Кристина с силой захлопнула дверь, оперлась на неё спиной и прикрыла глаза, стараясь не замечать, как удивлённо смотрели на неё молодые люди.

— С каждым днём я всё сильнее начинаю верить в то, что здесь и правда замешана магия, — пробормотала она. — Ну или мой сын попросту сходит с ума.

— Ваша милость, — позвал вдруг Винсент, поднимаясь со стула, — если магия, то, может… — Он вдруг начал нервно трясти пальцами, будто пытался постукивать по воздуху. — Могу я посмотреть… посмотреть на вашего сына?

Кристина подняла на него взгляд — сначала удивлённый, недоуменный, а потом — полный осознания и надежды.

Винсент же маг, маг гораздо более сильный, чем она. Он даже в будущее может заглядывать (хоть и, как он сам сказал, не по своей воле), и он заставил её протрезветь одним касанием… Может, ему удастся истолковать те странные слова женщины из леса, и он поймёт, что происходит с маленьким Джеймсом? И даже подскажет, что делать и как избавить его от засевшей в сердце злобы?..

— Да, конечно, можете, — улыбнулась она, подходя к Винсенту. — Только давайте завтра. Сейчас я всё же надеюсь уложить его спать.

Глава 20

Элис вернулась в Краухойз холодным, тёмным вечером. Дул промозглый, сбивающий с ног ветер, небо почернело, и сейчас, в час заката, казалось, что уже настала ночь — беззвёздная, безлунная и пугающе злая.

Нехороший знак. Боги разгневаны на неё.

Элис поёжилась, кутаясь в плащ. Она чувствовала себя растоптанной, разбитой и униженной, а ужасная погода лишь усиливала это состояние. Её трясло, тело бил ужасный озноб, и каждый вдох давался ей с огромным трудом. Она буквально заставляла себя дышать и совершенно не хотела думать о том, что произошло. Она была зла на себя в первую очередь, а потом уже — на Марианну, с которой намеревалась немедленно поговорить.

Элис ожидала, что именно она встретит её у ворот замка, но сквозь туман ей удалось разглядеть вовсе не высокую, статную фигуру Марианны. Её ждала Габриэлла Тодден — в длинном чёрном плаще, отороченном мехом, в высоких коричневых ботфортах, штанах и тёмно-синем дублете. На поясе висел меч, а длинные тёмные волосы Эллы развевались на порывистом ветру. Выглядела она крайне встревоженной — но, конечно, не столь встревоженной, как Элис.

— Миледи, — она присела в реверансе, — мы распустили все войска, как вы и приказали, но… может…

— Нет, никаких «но», — отрезала Элис, даже не взглянув на неё, и спешно направилась в замок, в тепло, в безопасность. — Война проиграна с лёгкой руки Джойса, а эта нолдийская шалава взяла меня за горло едва ли не в прямом смысле. — Её до сих пор бросало в дрожь от воспоминаний: острие меча Кристины в опасной близости от лица Элис, её разъярённый взгляд и хищническая улыбка, целая орда её солдат против одной безоружной женщины… Острейшее лезвие возле горла Вальтера… Слава богам, сейчас он дома, в Эрлихе, в безопасности.

Несмотря на то, что Кристина и Джойс — враги, было заметно, что кровь у них одна — варварская.

— Почему проиграна? — поражённо воскликнула Элла, следовавшая за Элис хвостом, и голос её ударил по ушам в тишине коридора.

— Потому что Джойс всё пр… испортил, — терпеливо объяснила леди Карпер, хотя ей не хотелось сейчас ни с кем разговаривать. — Ты ведь наверянка знала о том, что он наступил на Эори куда раньше, чем планировалось, — как бы невзначай бросила она напрочь ошеломлённой Элле. — И, может, это бы подействовало, если бы Кристина об этом не узнала… Не знаю, кто сообщил ей, но она получила письмо прямо на моих глазах и тут же принудила сдаться. Мне пришлось отдать ей Марека в заложники, чтобы подтвердить свою преданность…

Зачем, зачем она только взяла его с собой? Внук так плакал, так невыносимо тоскливо смотрел на неё, когда она уезжала, и Элис не выдержала. Да и в Краухойзе не осталось ни одного человека, которому она могла бы доверить мальчика со спокойной душой. Кто же знал, чем это обернётся… Теперь из-за Джойса её внуку могут перерезать горло в любой момент, как только Кристина посчитает, что леди Карпер нарушила их новый договор. К тому же она пообещала, что дождётся возвращения короля и тогда добьётся для Элис более серьёзного наказания… Фернанд, конечно, был той ещё бесхребетной тряпкой, но выносить смертные приговоры по чужим нашёптываниям он умел превосходно.

— Полагаю, и Джойсу недолго осталось, — сказала Элис. — А ты… ты ведь всё знала, мерзавка?

Габриэлла не ответила. Тогда Элис остановилась, резко развернулась и внимательно всмотрелась в её лицо. Девчонка опустила глаза, и несколько тонких длинных прядей упало на её лицо, в общем-то, симпатичное, но не более того. Элла молчала, и Элис сделала вывод, что она всё-таки знала.

— Кто ещё? Войцех? — вздохнула она устало и направилась дальше.

— Да, миледи, — голос Эллы сделался тише и сдавленнее, — он пошёл вместе с Джойсом на Эори, взяв всю свою армию. Вот только…

— Что? — выкрикнула Элис в нетерпении.

— Он погиб при штурме, — задрожала баронесса Тодден, — его тело недавно доставили в Мэлтон.

Она замерла, словно новость прибила её к месту. Нет, Войцех ей был не настолько дорог, чтобы плакать о нём, но всё же… Его смерти ей хотелось меньше всего. Он был выгодным союзником. Однако если учесть, что он спокойно отправился с Джойсом к Эори, нарушая приказ… То и поделом. Все они, как крысы, сговорились за её спинами и решили поддержать Коллинза в его опрометчивом решении, и лишь Марианна… Но где же она?

— Чьи войска ты распустила? — как бы невзначай поинтересовалась Элис у Габриэллы. — Кто в этом аллоде вообще остался мне верен?

— Мой свёкор, — пожала плечами баронесса, — больше всего людей было от вашего брата, конечно… Хейли какую-то часть своих войск отправил в Эори под руководством своей жены, а сам ждал здесь с основным отрядом. Легче сказать, кого здесь не было вообще. — Элис оглянулась, взглянула на неё вопросительно, и Элла добавила: — Кархаусен, как всегда.

Элис закатила глаза и пошла дальше — вверх по лестнице. Ничего иного от строптивого барона Адриана она не ожидала.

— Мы можем взять реванш, — заявила Элла, явно бахвалясь. — Подождём до весны и ударим снова. Уверена, что в Нолде-Бьёльне не одна Луиза готова была предать Кристину. Я слышала, дочь и жена графа Хенвальда заперты в монастыре, можно попробовать вытащить их оттуда…

— Ты понимаешь, что у неё Марек? — отозвалась Элис едва слышно и добавила громче: — Ничего не выйдет. Их в два раза больше, на подкупы нам не хватит средств, а на всех рубежах она уже наверняка расставила своих псов. Нам и носа туда не сунуть теперь.

— Миледи, ну что за упаднические настроения? — Баронесса Тодден старалась держаться уверенно и смело, но Элис заметила страх и растерянность в её глазах.

— Заткнись, Элла, лучше заткнись, — процедила она, остановившись на верхней ступеньке лестницы, что вела в башню с комнатой Марианны. — Убирайся отсюда, поезжай домой. Оставь меня.

Габриэлла замерла, округлив глаза. Домой… Кажется, у этой женщины на самом деле вовсе не было дома. Она происходила из небогатого рода графов Кетлеров, где её уже давно никто не ждал. По сути, вернуться ей предстояло в Тодден — и погрузиться в полную бессмыслицу, рутину, сопровождаемую редкими тренировками с мечом и воспитанием сына от Виктора. Но там Элле тоже никто не рад: у старого барона Тоддена, помимо Виктора, было четверо сыновей, и каждый из них имел семью с двумя-тремя детьми. Оттого их замок так сильно напоминал сиротский приют. Элис не хотела бы оказаться там снова, и эти мысли заставили её даже посочувствовать Элле.

Единственным выходом для неё было бы, пожалуй, снова выйти замуж, но она почему-то не спешила с этим.

— Кстати, где Марианна? — вдруг встрепенулась Элис.

— Леди Марианна уехала в неизвестном направлении, как только пришёл ваш приказ распустить войска, — пролепетала Габриэлла. — Взяла с собой десяток гвардейцев, тех, что привезла из Анкера… Она ничего не сказала, — добавила она, когда леди Карпер начала приближаться к ней с весьма грозным видом, — не сказала, куда поехала, и насчёт письма тоже…

— Нет, она не могла уехать, ты понимаешь? — покачала головой Элис. — Она бы не бросила меня.

— Её здесь нет, — возразила Элла тихо. — Возможно… я лишь предполагаю, но… Возможно, это именно она велела Джойсу наступить раньше, решив, что без Кристины Эори уязвимее. Или чтобы он погиб в непродуманной битве, и тем самым вы бы избавились от него… Я не могу утверждать, но я что-то такое слышала… от слуг…

— Не смей повторять то, что брешет на базаре всякая чернь! — вскрикнула Элис в сердцах. — Что ты как маленькая? Такая же слабоумная, как твой покойный муженёк?

Она не отвечала.

— Убирайся отсюда, — повторила леди Карпер, окинув Эллу презрительным взглядом.

Со стороны казалось, что эта женщина мало чем отличается от Кристины — так же выпендривается тем, что носит меч и может протыкать им людей, так же самостоятельна и уверенна в себе… Только вот, в отличие от нолдийской шалавы, эта отчего-то испугалась совершенно безоружную Элис и, кивнув вместо реверанса, бросилась прочь. Просто она знала, что леди Карпер действительно стоит бояться. Если ты с ней один на один, конечно, и за твоей спиной не бряцает оружием целая стая воинов.

И то, что она сказала о Марианне, не может быть правдой. Марианна бы не бросила Элис и уж тем более не отдала бы такой глупый, губительный приказ от её имени. Зачем ей это? Она ведь всегда была на её стороне…

Элис поднялась на четвёртый этаж Белой башни, придерживая подол платья, отдышалась и что было сил позвала:

— Марианна!

Ответом ей послужило лишь эхо.

Дверь комнаты Марианны была заперта. И ничего не осталось — ни записки, ни какого-нибудь ещё напоминания или весточки.

«Она разочаровалась в тебе, — вдруг шепнул на ухо навязчивый и жестокий внутренний голос. — Она хотела, чтобы ты проявила силу и выдержку, а ты сдалась… Со всеми своими сомнениями ты ей просто надоела».

И правда… Марианна хотела войны, хотела получить больше власти и выгоды огнём и мечом, а не мирными переговорами, унижениями и уступками… Возможно, она и правда подговорила Джойса напасть раньше, чем они договаривались на военных советах, чтобы ещё больше сбить Кристину с толку и застать её врасплох.

Элис бросилась в Чёрную башню, где находились её кабинет и спальня. Ворвалась в пустую комнату, заранее приготовленную слугами, — здесь было чисто, светло и тепло, но изнутри Элис всё равно разрывал пронзительный холод. Озноб усилился, потом ещё и ноги подкосились… Она сбросила плащ и тяжело рухнула на кровать, сжимая пальцами новое тёмно-красное покрывало. По крыше забарабанил дождь, сначала слабо и тихо, а потом всё сильнее. Пронзительный отблеск разрезавших небо молний дважды осветил комнату, а от долгого и чересчур громкого раската грома Элис задрожала.

Боги гневаются, боги плачут, потому что она в очередной раз подвела их.

Элис вспомнила, как перед походом они приносили жертвы всем богам. Выбрали красивейших быков и овец. Целый хор жриц и жрецов с заката и до полуночи взывал к богам, прося послать милость и удачу воинам, сделать их сильнее, отважнее и крепче… Потом Элис лично зарезала всех жертвенных животных, орошая их кровью свой белый с золотом хангерок.

Видимо, не нужно было приносить в жертву быков и овец. Стоило сделать человеческое жертвоприношение, как в давние времена. Король далеко, он не узнал бы. Можно было бы принести в жертву Киллеана, раз его смерть всё равно была неизбежна — а так хоть какую-то пользу принёс бы… Элис усмехнулась. Нет, больной, немощной жертве боги бы точно не обрадовались. Нужен был кто-то сильный, здоровый, крепкий, а главное, вызвавшийся добровольно.

Усмешка далась ей с огромным трудом. Она сдерживала слёзы до последнего, но теперь у неё уже не было сил. Трясущаяся от рыданий, она встала и, глядя в окно, позвала ещё раз, только тише, совсем беззвучно:

— Марианна…

Но она не отзывалась.

Она и вправду уехала. Бросила её. Разочаровалась в ней.

Элис подвела не только богов, весь Шингстен и саму себя. Она подвела единственного человека, которого за всю жизнь искренне любила и который вроде бы любил её… Вроде бы.

И родной внук теперь под присмотром этой бессердечной северной потаскухи вырастет врагом.

Все бросили её. И весь Шингстен внезапно стал таким чужим и ненужным…

Однако огонёк надежды, как ни странно, всё ещё тлел в сердце Элис. Шингстен перестал приносить человеческие жертвы давным-давно, ещё до появления в этих местах династии Драффов и объединения с Нолдом и Бьёльном, верящими в Единого Бога, в общее государство. Давно боги не получали на свои алтари крови сильных, здоровых, а главное, вызвавшихся добровольно людей. А ведь эта кровь могла бы задобрить их и если не заставить передумать уничтожать Шингстен, то хотя бы отсрочить это уничтожение…

Элис поняла, что оно началось в тот момент, когда она сдалась на милость Кристины на острове Зари, испугавшись её мечей.

Нужно это остановить.

На негнущихся ногах, дрожащая и рыдающая, Элис подошла к столу. Слуги приготовили ей воду в кувшине для умывания, небольшой таз и полотенце. Она зубами сорвала с пальцев перчатки и сняла с шеи кулон в виде флакона, который предусмотрительно надела на встречу с Кристиной и который оказался бессилен против её смертоносной стали. Впрочем, Элис и не надеялась на успех, но всё же не теряла желания отравить Кристину ядом из этого флакона во время переговоров. Незаметно добавить в её бокал с вином или кружку с водой буквально пару бесцветных смертоносных капель. Этого бы хватило, чтобы через пару часов Кристине пришлось ощутить режущую боль сначала в животе, а потом и по всему телу, и заметить кровавую струйку из носа, прежде чем упасть на пол и относительно быстро скончаться.

Но переговоры продлились не так долго, чтобы у Элис появилась эта возможность.

Элис сняла с шеи флакон и легко откупорила его. Она знала: чем больше яда, тем быстрее, но при этом болезненнее будет смерть.

Боги, примите нашу жертву… будьте к нам милостивы… дайте нам сил и храбрости… пусть наши поля будут плодородны, пусть наши всходы не поест саранча, пусть дождь орошает наш урожай… И пусть чёрная пелена не укроет солнце. Пусть эту землю не покинет жизнь.

Боги, примите нашу жертву.

Отлив из кувшина в таз немного воды, она вылила туда содержимое флакона. Потрясла кувшин, чтобы яд растворился в воде. Та даже не зашипела, только окрасилась в чёрный цвет, а будь вместо воды вино, а вместо половины флакона — лишь крохотная капля, и вовсе бы никаких изменений не произошло.

Взяв кувшин, Элис подошла к окну.

Тяжёлые чёрные тучи сошлись над Шингстеном. Дождь поливал как из ведра, небо то и дело распарывали молнии, отчего она вздрагивала каждый раз, боясь выронить кувшин.

«Боги, примите мою жертву, — повторила она в сакральный третий раз. — Я сильна и здорова, хоть и уже не молода. И я отдаю себя вам добровольно».

Затем сделала несмелый глоток.

* * *

— Да, с ним и правда что-то не так, — тихо произнёс Винсент, пристально вглядываясь в прижавшегося к Кристине Джеймса. Она поглаживала мальчика по голове, а он враждебно смотрел на мага, норовя то и дело спрятать взгляд. — Не знаю, как объяснить… То, что он злится и странно ведёт себя… Как будто ему указывают, что он должен это делать, внушают извне. Вот сейчас он смотрит на меня, словно вот-вот придушит. — Винсент усмехнулся, и Кристина тоже — его слова были полностью правдивы, выражение лица Джеймса действительно не предвещало ничего хорошего. — Но это не его взгляд.

Они находились в детской — мальчик только недавно проснулся и ещё не успел устать, поэтому Кристина решила показать его Винсенту прямо сейчас, в свободное время, пока шли все необходимые приготовления к свадьбе. Натали здесь не было — она примеряла платье у швей.

— Я тоже чувствовала нечто подобное, когда он огрызался или отталкивал меня, — кивнула Кристина. — Он будто не хотел этого, но всё равно делал. В общем, я понимаю, о чём вы говорите. Им будто кто-то управляет. Можно ли сделать с этим хоть что-нибудь?

— На «ты», миледи, пожалуйста, — попросил Винсент уже не в первый раз, но Кристина никак не могла привыкнуть. — Напомните, что та женщина сказала? Две души? — Он убрал за ухо выбившийся из хвоста локон и приосанился.

Она задумалась, пытаясь вспомнить ту странную встречу в лесу во всех подробностях. Занятая войной и её последствиями, Кристина как-то подзабыла о словах ведьмы, но сейчас они пришли на ум сами собой.

— Она сказала, что душа моего заклятого врага постепенно захватывает душу Джеймса. Посоветовала изгнать её, но… как это сделать? Она не сказала, а я не знаю. Я читала об экзорцизмах, — призналась она, понизив голос, будто в комнате был ещё кто-то, кто мог бы её осудить, — но там шла речь в основном о демонах. Хотя и о душах тоже, но… немного непонятно.

Джеймс вдруг вздрогнул и отстранился. Кристина, мысленно обругав себя за то, что сказала это при нём, отпустила его, а мальчик молча забрался с ногами на кровать, продолжая сверлить Винсента злобным, угрюмым взглядом, что, впрочем, вызывало у мага лишь улыбку.

— Могу я посмотреть на те книги? — спросил он.

— Конечно, библиотека в вашем полном распоряжении, — улыбнулась она. — Давайте я покажу, где их искать.

Винсент кивнул и направился к двери. Кристина же быстро распахнула шторы, подняла с пола игрушечную деревянную лошадку, искусно выстроганную и ярко раскрашенную, и протянула её негромко хныкающему Джеймсу.

— Сейчас я вернусь, — стараясь сделать тон мягким, сказала она. — Вот, поиграй пока. Ничего не бойся, хорошо?

— Уйди, — отозвался мальчик, скрестив руки на груди и категорически отказываясь брать игрушку.

А ведь буквально минуту назад он прижимался к Кристине, обхватив ручками её ноги и пряча лицо в мягкий бархат платья… Она на мгновение закрыла глаза и сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, положила игрушку на кровать прямо у ног Джеймса и покинула комнату вслед за Винсентом.

— А вы не думали, о каком злейшем враге может идти речь? — спросил вдруг он. Она замерла на миг, ловя его недоуменный взгляд.

— Я не… поначалу я даже не поняла… Врагов у меня на самом деле достаточно, — пожала плечами Кристина. — Но, например, Джойс был далеко, когда Джеймс родился, вряд ли он что-то знал о нём. Элис точно желает мне зла, однако колдовать не умеет. Остаётся только один вариант.

— Джонат Карпер? — уточнил Винсент, нервно дёргая двумя пальцами кружевной манжет своей рубашки. Кристина лишь кивнула. — Я слышал, он был довольно сильным магом, но как он мог предугадать появление на свет вашего сына? Он тоже был ясновидящим?

Тут же вспомнился тот сон, самый настоящий кошмар, и Кристину передёрнуло, будто она на миг вернулась в ту холодную, страшную степь.

— Не знаю, — растерялась она. Захотелось вернуться в детскую и обнять Джеймса, как можно сильнее прижать к себе — мысль о том, что Карпер мог как-то ему навредить, пугала до безумия. — Пожалуй, нет. Может, просто направил заклинание на моего первенца, не зная толком, родится он или нет… Не знаю, как и когда он мог успеть это сделать.

— Это сейчас неважно, миледи, — покачал головой Винсент, ускоряя шаг. — Кто сделал — очевидно, а когда и зачем… Чёрт с ним. Я покопаюсь в книгах, конечно, но пока могу предположить, что на вашем сыне — врождённое проклятие, постепенно делающее его похожим на ненавидевшего вас Джоната Карпера. Характером, конечно, не внешностью.

И без того едва поспевающая за Винсентом Кристина (боль ещё немного теплилась в ушибленной ноге) резко остановилась, прижавшись ладонью к жёсткой стене, будто это помешало бы ей упасть.

Женщина из леса выразила, по сути, ту же мысль, но иначе, и отчего-то это звучало не столь жутко. Если бы там правда была вторая душа, вторгающаяся в душу Джеймса, и её можно было бы изгнать, как демона из легенд… Но врождённое проклятие могло действовать как угодно, безо всяких душ. Конечно, проклятие можно снять, но далеко не всякое. Кристина помнила, на что был способен Карпер в плане магии.

И тот кошмар… Да, теперь всё сходится — сновидение явилось ей неспроста.

Джонат умер чуть меньше пяти лет назад, но продолжал портить ей жизнь до сих пор. Он успел состряпать это проклятие ещё до битвы — после его арестовали и заковали в особые кандалы, блокирующие магию. Знать о том, что Кристина битву переживёт, а потом и вовсе выйдет замуж и родит ребёнка, он не мог. Полагался на удачу? Что ж, это было похоже на него.

Всю прошлую войну он полагался на удачу, но она подвела его. Подведёт и в этот раз.

Взяв себя в руки, Кристина решительно взглянула на Винсента и кивнула.

— Пойдём, попытаемся что-нибудь сделать с этим.

В библиотеке Винсент постоянно сыпал вопросами, и Кристине, сказать по правде, было не очень приятно на них отвечать: она не хотела вспоминать войну, да и в целом уже забыла большинство подробностей. Нет, никаких магических принадлежностей вроде рун, чаш или кинжалов, оставшихся от Джоната, она не нашла. Ни книг, ни записей — только пара-тройка неотправленных писем, которые, впрочем, не содержали в себе ничего интересного или важного, и ещё какие-то стихотворения разной степени рифмованности. Нет, ничего подозрительного, похожего на магию слов, Карпер не произносил, когда Кристина заходила к нему в темницу, да и не смог бы — пришлось напомнить Винсенту о кандалах. В общем, стать свидетельницей каких-то тёмных обрядов ей не удалось.

На полках они нашли две книги, где, помимо обряда изгнания демонов, описывалось то проклятие, о котором говорил молодой маг. В одной были почти те же слова, что произнесла та зеленоглазая ведьма: душа одного человека при совершении нужных действий может поглотить собой душу другого и занять её место, превратив жертву в подобие того, кому раньше принадлежала эта душа. Но автор другой книги сомневался в существовании души, заменяя её словами «характер» и «личность»: не душа переносится в новое тело и убивает собой исконную для этого тела душу, но творец проклятия накладывает его на человека, присваивая ему свой характер и убеждая его поступать так, как поступал бы он сам.

Но Кристину формулировки волновали не так сильно, как возможность снять проклятие. В обеих книгах описывался похожий обряд без использования рун, и Винсент, тяжело вздохнув, признался, что не очень верит в свои силы… Но он уже не мог отказать ей, а потому решился попробовать.

— Вы куда сильнее меня, — приободрила его Кристина, положив руку ему на плечо. Он чуть оживился, но в глазах всё так же плескалось беспокойство. — Оскар, а потом и Натали мне о вас рассказывали. Вы на многое способны и очень талантливы, я даже в чём-то вам завидую… — призналась она, заставив Винсента покраснеть. — Так что давайте попробуем. Я не хочу, чтобы в теле моего сына обитала душа моего врага.

В детскую они вернулись после полудня, когда на небе вновь начали собираться тучки, мешая солнечному свету проникать в окна и освещать и без того сумрачные комнаты и коридоры замка. Когда они подошли к дверям, Кристина снова остановила Винсента.

— Ему будет больно? — спросила она, стараясь сделать голос твёрдым и ровным.

— Не знаю, — пожал плечами Винсент, в явном волнении сжимая дверную ручку. — Но там было написано, что его память может очиститься… частично.

— Я понимаю, — вздохнула Кристина.

Джеймс снова не желал никого видеть: он сидел у окна, смотря на тучки, и, видимо, ожидал, когда наконец грянет гроза. Перед ним стояли его игрушки: деревянные рыцари, лошадки, тряпичные зайцы и щенки, расставленные от самого маленького к самому большому, строго по размеру.

Кристина поёжилась. Она боялась, что проклятие Джоната может причинять мальчику боль, пусть даже не физическую, а он ведь ещё слишком мал, чтобы уметь бороться с этим… А если он уже сломался? Если заклинание не обратить, и он продолжит расти озлобленным на мать, ненавидящим её, желающим ей смерти? Видит Бог, у Карпера были причины её ненавидеть, и раз уж он перенёс свои чувства на Джеймса… И всё-таки, как ему это удалось, если он даже предполагаемого имени не знал? Неужели его магическая сила была такой большой? Или кто-то помог ему в этом?

Впрочем, это уже неважно. Куда важнее сейчас освободить мальчика от проклятия.

— Джеймс, милый, подойди сюда, — позвала она негромко. Сын даже не шевельнулся. Тогда она сделала пару шагов в глубь комнаты, не сводя с Джеймса тёплого взгляда, в котором не было ничего, кроме бесконечной любви и нежности. Нужно было дать ему понять, насколько он важен ей, насколько дорог. Что она не желает ему зла и ждёт от него в ответ того же. — Джеймс, пожалуйста, — снова позвала Кристина.

Она сама уже приблизилась к подоконнику, но не решилась снять оттуда мальчика — он терпеть не мог, когда она касалась его, если он сам о том не просил. Он поднял на неё недоуменный взгляд, и Кристина с облегчением заметила, что злобы в нём не было. Джеймс просто не очень понимал, что от него хотят и почему отвлекают.

— Ты же слышал, что утром сказал насчёт тебя… — она запнулась. — Что сказал дядя Винсент? — Этот-то утончённый, изящный юноша — дядя, ага… — С тобой не всё в порядке, и тебе нужно помочь.

— Я не болею, — протянул мальчик и широко раскрыл рот, высунув язык. — Вот, видишь, горло совсем не болит.

Кристина взглянула на него с недоверием. Он вдруг стал каким-то подозрительно беспечным и миролюбивым… как обычный ребёнок. Такое и раньше бывало, хоть и очень редко, — будто душа его пробуждалась и пыталась дать отпор проклятию. Но Кристина не обманывалась, зная, что пройдёт час, два, может, двенадцать — и Джеймс снова начнёт злиться, отталкивать её и смотреть так, будто хуже матери врага быть не может.

— Подойди сюда, пожалуйста, — повторила Кристина, делая ещё шаг вперёд. Она протянула руки, чтобы помочь сыну слезть с подоконника, но он справился сам — слава Богу, было не очень высоко. Тогда она присела, приобняв его за плечи и стараясь не ловить его несколько испуганный взгляд. — Ты только не бойся, хорошо?

И она прижала его к себе, недоумевающего, чуть дрожащего, и едва заметно кивнула Винсенту, чтобы начинал заклинание.

Кристине было страшно — и за Джеймса, и за себя. Конечно, всё это делалось из благих намерений, но ведь всем известно, куда они в итоге могут направить. И не было ли решение его расколдовать эгоистичным? Да, Кристина испытывала жуткую боль из-за того, как вёл себя сын, да и Генрих тоже часто удручался из-за этого, но ведь о том, что чувствовал сам Джеймс, они не знали…

Хотя она ощущала вокруг него это тёмное магическое дуновение, понимала, что все свои действия он выполняет будто не по своей воле, а теперь знала наверняка, что может быть причиной всего этого… И всё равно не была до конца уверена. Наверное, всё дело в ней самой. Она не справлялась с воспитанием сына, она не знала, как найти к нему подход, а в итоге спихнула всё на магию, отказываясь признавать свою вину… Да и ребёнок, сказать по правде, не был таким уж желанным…^[17]

Джеймс вдруг затрясся сильнее, и она ещё крепче прижала его к себе, уткнувшись лицом в его волосы и стараясь не смотреть на то, что делал Винсент. Вряд ли там было что-то страшное, но всё же он творил безрунную магию, которая предполагала сильное напряжение и разнообразные, зачастую совершенно несуразные жесты.

Наверное, всё дело в том, что Джеймсу не хватило её, Кристины, любви. Она не смогла полюбить его, когда он ещё рос в её чреве, потому что не понимала, каково это — любить того, кто ещё не родился. Когда он появился на свет, она, конечно, его полюбила, но, видимо, недостаточно. Будь её любовь сильнее и искреннее, может, и не вышло бы никакого проклятия. Любовь и не такие чудеса совершает… Но не в этом случае.

Кристина готова была расплакаться, когда из раздумий её вывел охрипший, едва слышный голос Винсента:

— Миледи, нужна ваша помощь…

— Как я могу помочь? — изумлённо отозвалась она, отрываясь от дрожащего и донельзя испуганного Джеймса. Чтобы хоть как-то успокоить сына, она поглаживала его по волосам, сжимала плечи и целовала в лоб, но дрожь не прекращалась.

— Вы же читали, — с трудом произнёс Винсент, и Кристина, взглянув на него мельком, обнаружила, как сильно и ослепительно блестели золотом его глаза. — Сосредоточтесь. Думайте о том, что нужно сделать. Представьте, что это обычный телекинез, только сложнее.

Телекинез тоже можно было творить без рун, но здесь… Покачав головой, Кристина закрыла глаза, чувствуя сначала приятный, но потом становящийся обжигающим жар в груди. Магия затрепетала вокруг неё, образуя в воздухе невидимые и не ощущаемые простыми людьми волны, и тогда она поняла, что зря корила себя всё это время, — эти волны постоянно сталкивались с другими, тёмными и злыми, которые исходили буквально из самой души бедного мальчика.

Кристина заскрежетала зубами.

Уходи, уходи, уходи, отстань, сдохни уже наконец, неужели мой меч не перерубил твою шею, неужели тебе было этого мало? Прекрати портить мне жизнь, ты ведь проиграл, ты поплатился за все свои злодеяния, неужели ты не понял, что ты ничтожество, которое ничего не стоит, которое никому не нужно? Даже твоя всемогущая мать признала, что победа за мной, так успокойся наконец, ты должен умереть, ты должен отправиться в ад или в свою Навь, только прочь, убирайся, уходи, оставь в покое моего сына!

Ей хотелось кричать, но она сдержалась — нечего пугать и без того напуганного мальчика.

Винсент приблизился, не сводя с него горящего взгляда, и Кристина ощутила, что и от него исходят эти странные волны. До этого, творя заклинания и обращаясь к рунам, она никогда их не замечала, но теперь они были везде, пронзали собой воздух, впитывали пылинки и слабый солнечный свет.

Убирайся. Убирайся. Убирайся.

Внезапно эти волны исчезли, как и уже совсем невыносимое жжение груди. И Джеймс тоже дрожать перестал, неуверенно обхватив ручками её талию. Кристина слабо улыбнулась и подняла взгляд. Винсент продолжал стоять прямо над ними, длинная прядь смоляных волос упала ему на лицо, кожа болезненно побледнела, зато глаза снова стали тех же цветов, что и были, да и усталая улыбка свидетельствовала о том, что всё вроде бы хорошо. Поймав вопросительный взгляд Кристины, Винсент уверенно кивнул.

Тогда она несильно сжала плечи Джеймса, заставляя его отстраниться. Он уже не трясся, будто в лихорадке, но тихонько плакал — слёзы дрожали на его чёрных длинных ресницах.

— Джеймс? — тихо позвала Кристина, понимая, что сама вот-вот расплачется. — Джеймс, сынок, как ты?

Мальчик поднял голову, открыл глаза, и она вздрогнула, негромко вскрикнув.

У Джеймса, как и у Винсента, всю жизнь глаза были разного цвета: левый — отцовский, зелёный, правый — видимо, от бабушки, леди Лилиан, серый. Но сейчас на неё смотрели два огромных, наполненных страхом и изумлением изумруда, точь-в-точь как у Генриха, такие же глубокие и яркие. Серость пропала, будто её и не было вовсе.

— Тебе больно? — В ответ Джеймс покачал головой, и она уточнила: — А было больно?

— Нет, — удивлённо отозвался он.

— Ты меня помнишь? — забеспокоилась Кристина, вспомнив слова Винсента о том, что его память может частично очиститься. — Джеймс, сынок, ты помнишь меня?

— Да, — протянул он.

Тогда она не выдержала и расплакалась, закрыв лицо ладонью. Чувствуя на себе взгляд сына, попыталась успокоиться, но ничего не вышло — слёзы бесконтрольно вытекали из глаз, и остановить их никак не получалось.

— Мама, не надо… — послышался тихий, жалобный голос Джеймса.

Винсент, безуспешно пытаясь убрать прядь с лица, присел рядом на одно колено и тоже заглянул в глаза мальчика, довольно ухмыльнувшись.

— Ну вот, наше предположение оказалось верным, — сказал он, — и в итоге мы всё сделали правильно. — Поймав вопросительный взгляд Кристины, он снова усмехнулся. — У Карпера ведь были серые глаза?

— Да, кажется, да, — закивала она. — Неужели это…

— Это была она, — сказал Винсент, положив руку на плечо Джеймса. — Душа, или личность, или… как хотите, неважно, это была она, её влияние, но теперь её нет. Он отправился на тот свет — или в небытие, зависит от того, во что он верил.

— Я бы сказала, куда он отправился, — буркнула Кристина с горькой усмешкой. — Боже, Винсент, спасибо вам… тебе… Я бы так и продолжила мучиться с ним до тех пор, пока бы он мне во сне горло не перерезал… — Она запнулась, и, прищурившись, внимательно всмотрелась в глаза мага. Правый был зелёным, но не таким, как у Джеймса или Генриха, а куда светлее, с лёгкими вкраплениями жёлтого, напоминающий нежную весеннюю траву. Левый же напоминал небо перед грозой или безбрежное штормовое море, и этот оттенок радужки показался Кристине донельзя знакомым. — Кажется, в тебе тоже поселилась чья-то душа, Винсент, — слабо улыбнулась она.

— Может быть, — пожал плечами он. — Я рад, что смог помочь. Вашего сына, миледи, ждёт великая судьба. Я знаю. А теперь, если позволите, я пойду навещу своюневесту.

— А, конечно… — Кристина покраснела: то, с какой нежностью и любовью Винсент говорил о Натали, не могло её не трогать. — Спасибо, — повторила она, не зная, как ещё его благодарить. — Надеюсь увидеть вас за ужином.

Винсент кивнул и вскоре покинул комнату, а Кристина осталась с сыном. Тот быстро перестал плакать и дрожать, но смотрел на мать обеспокоенно, и она поняла, что сама всё ещё плачет.

Поднявшись, она усадила Джеймса на кровать и присела рядом, положив руку ему на лоб — вроде не горячий… Она не знала, что сказать ему, о чём спросить, а он смотрел на неё так, будто чего-то ждал.

— Тебе было больно? Или страшно? — тихо спросила Кристина. — Ты что-нибудь чувствовал? Я беспокоюсь, милый…

— Немного страшно, — покачал головой Джеймс. — Я не знаю.

Внезапно она обнаружила, что сын начал чуть картавить, хотя раньше выговаривал звук «р» отлично, и внутри у неё всё похолодело. Лишь сейчас, после изгнания, она начала обнаруживать это влияние души Карпера на душу Джеймса, и это так пугало, вводило в ступор, что она не знала, куда себя деть. Да, её сын стал обычным ребёнком, хотя время ещё покажет, насколько сильно он изменился. По крайней мере, раньше она никогда не видела в его взгляде такого беспокойства, причём беспокойства не о себе. Пожалуй, это можно было бы назвать заботой — насколько вообще четырёхлетний ребёнок может ощущать желание заботиться?

— Не бойся, мой зайчонок, — сказала она, поглаживая его по плечу. — Теперь всё будет хорошо.

— А папа скоро вернётся? — вдруг спросил Джеймс, хотя до этого с тех пор, как Генрих уехал, он ни разу не спрашивал об этом. — Когда он вернётся, мама?

— Я… я не знаю, — честно ответила Кристина. Слова «давай не будем об этом» вызвали бы у него ещё больше вопросов, и она решила чуть соврать: — Наверное, скоро. Вот-вот наступит зима, а не может же он оставить нас, когда вокруг так холодно, правда?

Мальчик кивнул, и больше вопросов, к её облегчению, не последовало.

Они сидели молча несколько минут: Кристина внимательно изучала жесты сына, выражение его лица, его взгляд… И ничего больше её не пугало, ничего не вызывало опасений, раздражения или обиды. Таким же был взгляд у пятилетнего сына главной кухарки, который вечно бегал босиком и явно побаивался своего маленького господина. Так же вела себя четырёхлетняя дочь одного из молодых гвардейцев, который привёз в Эори свою семью. Все они были обычными детьми, и Кристина смотрела на них с завистью и сожалением, что её ребёнок не был таким, в то время как этот самый ребёнок то и дело норовил ударить или ущипнуть кого-то из них просто потому, что ему этого хотелось. Оставалось надеяться, что теперь такого не произойдёт и что Джеймс наконец-то найдёт себе друзей среди окружавшей его детворы.

— Мама, — вдруг позвал мальчик тоненьким, жалобным голоском. — Я кушать хочу.

И тогда Кристина впервые за весь день облегчённо, звонко и заливисто рассмеялась.

Глава 21

Грета, ловко перебирая и переплетая длинные золотистые пряди, делала Натали причёску. Та сидела на краю стула, сложив руки на коленях, и со стороны выглядела несколько опечаленной, но всё же Кристина заметила счастливый блеск в её глазах. Она знала о традициях, которые до сих пор соблюдались в крестьянских семьях: утром перед свадьбой, наряжаясь, невеста должна причитать и плакать из-за того, что прощается с семьёй и уходит в другую, что расстаётся со своей девичьей свободой и покидает любимых подруг. Натали, конечно, не причитала, хотя, возможно, будь её жених обычным крестьянским парнем, то и поплакала бы немного. Но благородным не пристало. Да и зачем причитать, если выходишь замуж по взаимной любви, причём этот брак резко возвысит тебя, подняв по сословной лестнице?

Кристина наблюдала за подругой со скрытой грустью. Немного болела душа от того, что ничего не будет уже так, как раньше, никогда не будет. Им уже не вернуть былой дружбы и любви — прошлая война уничтожила их, а новая поплясала на обломках. И Кристина прекрасно понимала, что этого уже не исправить. Оставалось лишь смириться и просто порадоваться за Натали, которая наконец нашла своё истинное счастье.

Кристина помнила её слова, сказанные несколько лун назад: девушка перестала чувствовать себя нужной, когда её госпожа вышла замуж. И сейчас она сама ощущала то же самое, но Натали винить не могла.

Молчание начинало тяготить, а она и не знала, что сказать ей.

Грета закончила с причёской и по кивку Кристины покинула комнату, оставив их наедине. Для завершения образа Натали оставалось лишь надеть венок, однако это лучше всего сделать непосредственно перед церемонией, чтобы не повредить хрупкие фиалки. Но и без них девушка была чудо как хороша. Её белое шёлковое платье было отделано золотой тесьмой, сочетающейся с браслетом в виде тонкой изящной цепочки и ожерельем с прозрачными топазами. Натали была просто воплощением красоты и изящества, и сложно было поверить, что когда она впервые встретила Кристину на кухне Эори, то представляла собой маленькую испуганную девочку в много раз залатанном и перепачканном платье, с волосами, напоминающими скорее солому, нежели жидкое золото, не знающую, как ей жить и есть ли в её жизни хоть какой-то смысл, кроме как мыть посуду и тереть полы. Но, несмотря на всё это, Кристине она отчего-то сразу приглянулась. Ей нужна была хорошая горничная, но в то же время и подруга, младшая сестрёнка, та, кому можно доверить свои секреты и переживания, та, кто сможет как-то помочь, что-то посоветовать или просто выслушать. И эта внезапная привязанность к бедной сиротке себя полностью оправдала.

С тех пор прошло девять лет, многое между ними изменилось, но привязанность никуда не делась.

Кристина улыбнулась и поднялась со своего стула, поправляя подол.

— Ты готова? — спросила она. Натали уверенно кивнула, но с места не сдвинулась. — Ты… чувствуешь вину? — попыталась угадать Кристина, понимая, что задевает больное. — Тебе кажется, что ты предаёшь его?

— Нет, — покачала головой Натали, даже не поменяв выражения лица. Кажется, эти слова её никак не задели. — Я уже давно смирилась, просто… — Она замолчала, нахмурилась, отвела взгляд. — Я понимаю, как изменится моя жизнь, и меня это пугает. Я ведь совсем не привыкла…

Она не сказала, к чему не привыкла, но Кристина всё поняла. Это ощущение, что ты находишься не на своём месте, что ты должна делать совсем другое, было ей знакомо. Когда-то, много лет назад, она иногда мечтала сбежать из замка, чтобы никогда не быть леди, не утруждать себя правлением, не выходить замуж и не рожать наследников… Но так и не решилась, слава Богу.

А Натали теперь, напротив, придётся учиться приказывать, отдавать распоряжения, добавить в свой характер немного гордости и даже высокомерия и чуть поумерить безграничную сострадательность. Да, это нелегко, но новое положение обязывает… Иначе все вокруг так и будут до конца жизни говорить, что, мол, барон Эдит притащил в дом кухарку, которая сама себя ни во что не ставит.

— Ты привыкнешь, — ободряюще улыбнулась Кристина и взяла Натали за руку. Та поднялась, всё также пряча взгляд, и сжала пальцы подруги. — А к нему тебе и привыкать не придётся, верно?

— Да, — кивнула Натали, покраснев. — Я, если честно, и от вас ещё не отвыкла, хоть и много лет прошло. И… я так скучала…

Тогда Кристина молча обняла её — аккуратно, сдержанно, чтобы не испортить причёску и не помять платье. Она всё ещё не могла отделаться от мысли, что Натали ненавидела её из-за войны и смерти Оскара, что она постоянно избегала её, если видела в городе, но всё же не могла не верить её словам.

— Ну, теперь мы будем видеться чаще, чем последние четыре года, — сказала Кристина, отстраняясь. — На всяких церемониях… да и просто ездить друг к другу в гости. И будем всё так же дружить, да?

— Конечно, — улыбнулась Натали и наконец взглянула ей в глаза. — И, может быть, уже совсем скоро… может, лун через восемь… будет ещё одна церемония.

Кристина взглянула на неё удивлённо, не очень понимая, о чём шла речь, а Натали вдруг покраснела и опустила взгляд, сложив руки на животе.

Сердце пропустило удар. Кристина невольно рассмеялась и ощутила, что глазам стало горячо от непонятно откуда взявшихся слёз.

— Ты беременна? — уточнила она тихо, хотя в комнате, кроме них, больше никого не осталось. Конечно, было очевидно, что Натали и Винсент много раз делили постель до свадьбы, но всё же невесте стоило хотя бы внешне делать вид, что она невинна. Поэтому кричать об этом на весь замок не стоило. — И говоришь об имянаречении?

— Да, — кивнула Натали, не прекращая улыбаться. — После того, как Винсент сделал мне предложение, я перестала пить травы, ну и…

Вдруг снаружи зазвонил колокол, отчего они обе вздрогнули. Приближался полдень — время обряда бракосочетания, который должен пройти в замковой церкви Эори, как и хотела Кристина. Там было светло, просторно и торжественно — именно такой свадьбы и заслуживала Натали.

— Ну что же, тогда пойдём, — кивнула Кристина на дверь.

На ступеньках храма их ждали Хельмут и Винсент. Кристина усмехнулась, проследив за взглядом, которым молодой маг буквально впился в свою невесту: женщина, по обычаю, вела её за руку на правах сюзеренки и посаженной матери. Вслед за ними, в сопровождении нянь, гордо шествовал абсолютно счастливый Джеймс — он впервые в жизни лицезрел настоящую свадьбу. Но ещё более забавным было то, что восхищённые взгляды Винсент дарил не только Натали — он то и дело поглядывал на Хельмута огромными глазами, полными восторга и едва ли не самой искренней симпатии. Неудивительно: барон Штольц, как, впрочем, и всегда, выглядел потрясающе. Из-под чёрного плаща, отороченного соболем, виднелся яркий фиолетовый камзол, расшитый золотом, сиреневый шёлковый шейный платок, украшенный брошью с аметистом, на ногах же были высокие, до блеска начищенные чёрные сапоги с золотистыми пряжками. Винсент был одет похоже — так же ярко, нарядно и почти до вычурности изящно, только камзол на нём был белый, а шейный платок украшал жемчуг. Винсент чуть подстриг свои смоляные волосы, и теперь они едва касались кончиками его узких плеч. Кажется, он даже припудрился и подвёл глаза…

Кристина дружелюбно улыбнулась ему, когда он поклонился ей, с трудом оторвав взгляд от Натали.

В храме было светло и прохладно. Высокие мраморные колонны украсили цветами и лентами, на пол постелили длинный красный ковёр, усыпанный лепестками. В воздухе витал запах ладана, от которого чуть кружилась голова. Кристина с Хельмутом присели на скамейку в первом ряду, между ними уселся Джеймс, остальные места заняли дворяне и рыцари, вассалы Винсента, простой люд же столпился сзади, у входа.

Молитвы Господу возносились долго, кажется, жених и невеста даже успели заскучать, пока пожилой священник в белой праздничной ризе читал тропари, а хор чистых, кристальных девичьих голосов вторил ему. Они просили Бога о мире, любви и согласии, о прощении грехов и справедливости, потом — о том, чтобы он благословил своих брачующихся детей, сделал их семью крепкой, а любовь и взаимоуважение — вечными и неиссякаемыми. И вот, наконец, пришло время свадебных клятв.

Кристина произносила их дважды, но уже подзабыла слова, хотя общий смысл всё же помнила. Клянусь вечно следовать за тобой… Она предлагала Генриху поехать с ним в Фарелл, и кто знает, что было бы, если бы он согласился. Возможно, Эори бы захватил Джойс, а ей бы пришлось наскоро хоронить мужа в чужой стране, чтобы так же срочно собрать войска ближайших к ней вассалов и отбить замок. Или, будь Кристина с Генрихом, он бы не умер… если он, конечно, правда умер.

Клянусь защищать тебя… Это скорее она нуждалась в защите, пусть и не столь часто, как большинство женщин, только вот сама защитить мужа от смерти не смогла.

Клянусь пройти с тобой рука об руку всю жизнь… Тоже не соблюла, тоже нарушила клятву, и теперь ей наверняка стоило ждать кары от Господа.

Но небеса не разверзлись, огненный шторм не обрушился на неё, зато Натали и Винсент надели друг другу на большие пальцы правой руки обручальные кольца и скрепили свой союз первым супружеским поцелуем. Потом священник соединил их ладони, обвязав их длинной белой лентой, атласной, расшитой золотом и мелкими камнями, и Кристине пришлось встать, чтобы взять за руки теперь уже их обоих и повести из храма в замок, на пир. На свадьбе Хельмута и Софии она делала всё то же самое, но только вместе с Генрихом. На самом деле все эти действия должны были выполнять родители, но ни тогда, ни сейчас у новоиспечённых супругов их попросту не было.

Когда все вышли из храма, на небо вдруг набежали тучки и заморосил дождик, закапал на мостовую и мраморные ступени храма. Натали улыбнулась, несмотря на то, дождевые капли могли испортить её чудесное платье.

— Если на свадьбу идёт дождь, то детей будет много, — сказала она несколько недоумевающему Винсенту. — Бабушка говорила.

Лишь когда молодожёны уселись за праздничный стол, им позволено было разомкнуть руки и убрать ленту. Кристина поднесла им большой круглый хлеб на блюде, и они по очереди откусили по кусочку. После за длинные столы, укрытые белоснежными скатертями, расселись и гости, и она решила — время пришло.

Так и не заняв своё высокое хозяйское место, Кристина набрала в грудь побольше воздуха и заговорила:

— Сегодня знаменательный день не только для семейства Эдитов, но и для всего нашего аллода. — Она не кричала, чтобы не сорвать голос, не успев толком ничего сказать, а гости при этом прислушивались к ней и не отвлекались на болтовню и перешёптывания. — Баронессе Натали Эдит во многом повезло, — улыбнулась Кристина, коротко кивнув покрасневшей подруге. — Может, будь жив мой отец, он захотел бы воспользоваться древним правом господина, которое не записано в своде законов нашего королевства, но продолжает действовать до сих пор. — В зале закивали, начали вздыхать — особенно женщины, кто-то из мужчин же стыдливо прятал глаза, будто Кристина их в чём-то напрямую обвиняла. — Поэтому в честь такого радостного события, — повысила голос Кристина, — я отменяю право первой ночи на всей территории Нолда-Бьёльна. С сегодняшнего дня и навсегда. Отныне всякий дворянин, пожелавший забрать невесту со свадьбы, будет приравнен к насильнику и соответствующе наказан.

Она ожидала, что её слова встретят недоуменно, гневно, с протестом и ненавистью, и поэтому раздавшиеся аплодисменты её крайне удивили. Особенно, как заметила Кристина, стало весело служанкам, стоявшим с подносами у самого выхода из зала — среди них было множество незамужних девушек. Да, именно в Эори и Нижнем городе правом первой ночи никто не пользовался уже самое малое лет пять, но в землях вассалов Кристины этот странный обычай продолжал действовать. Поэтому многие молодые (да и не очень) дворяне мужского пола, хоть и хлопали в ладоши и улыбались, выглядели не слишком довольными.

Кристина с облегчением вздохнула и села. Она уже привыкла принимать сложные, меняющие жизнь, порядки и устои решения. Запретить бордели, устраивать облавы на тех, кто покупает услуги шлюх, тщательнее искать и строже наказывать насильников, а пострадавшим от их рук женщинам помогать… Обычно никому не было дела до судеб уязвимых женщин, но Кристина дала понять всему королевству: ей — есть.

Конечно, так просто право первой ночи не отменишь. Да, оно не было закреплено в законах, поэтому его отмену как раз и стоит поскорее закрепить. Запрет покупать и продавать любовь король нехотя, но одобрил, а здесь… Во-первых, нужно его хотя бы дождаться. Во-вторых, согласится ли он сейчас? Позволит ли Кристине в местном законе Нолда-Бьёльна прописать, что ни один дворянин, будь то герцог, граф, барон, рыцарь или сквайр, не имеет права забирать с крестьянской свадьбы невесту, чтобы провести с ней первую брачную ночь?

Впрочем, Фернанда всегда было легко уговорить. Да, Генрих умел уговаривать лучше — его и короля вообще можно было назвать приятелями. А Кристина… Но попытка — не пытка, попробовать стоит.

Она не стала ничего больше говорить. Тут же менестрели завели свои песни, послышались распевы флейт и нежные звуки арф. Зажурчали по бокалам вино и эль, на столах то и дело появлялись различные блюда: зажаренные куриные крылья в кляре, свинина, запечённая с луком и помидорами, оливки, листья салата, свежие и солёные огурцы, несколько огромных рыбин с лимонами внутри, жареные кальмары, которые так понравились Кристине в Карразерсе, а потом — разнообразные пироги, фрукты, ягоды и многое, многое другое.

Но леди Коллинз-Штейнберг так и не смогла полностью насладиться едой и музыкой. Натали кормила Винсента с рук финиками и виноградинами, Хельмут о чём-то переговаривался с Рихардом, что сидел рядом с ним, кто-то уже начал танцевать в свободном от столов пространстве, а голос менестреля, высокий юный тенор, наполнял собой весь зал и улетал под потолок.

Невыносимо было слушать песни о любви, хотя на свадьбе других и не полагалось. Но Кристина не могла уйти — всё-таки это свадьба её подруги, не стоило её обижать, да и она здесь хозяйка, в конце концов, а хозяйка не имеет права уйти с пира, пока все не разойдутся, только если её кто-нибудь не заменит. Кристину заменить было некому, и она продолжала сидеть рядом с невестой, изредка делая небольшие глотки из бокала с вином или отправляя в рот кусочек какого-нибудь мяса или овоща.

Наконец молодожёны вышли танцевать, и для них заиграли мелодию печальную и медленную, однако слова этой песни были светлыми, жизнеутверждающими и, конечно, посвящёнными прекрасному чувству любви. Кристина пыталась отвлечься и не слушать их, внимательно наблюдая за танцующими, но это не помогло: вернулось ощущение бескрайней пустоты, боли и тоски, которое раньше удавалось унять лишь заботами о замке, войной и разбором её последствий. Теперь, когда жизнь снова вернулась в мирное русло, ничто не могло сдержать это ощущение, и оно прорвалось наружу и сковало её душу стальным раскалённым обручем. Оно забило в угол слабую надежду и вдалбливало в мозг лишь пару слов, страшных, болезненных, ужасающих своим смыслом слов: «Он мёртв, он мёртв, он мёртв…» И ничего, ничего нельзя было с этим поделать.

Вдруг Кристина почувствовала, как чьи-то пальцы коснулись её руки, вздрогнула и подняла взгляд.

— Ты что-то загрустила.

Хельмут смотрел на неё с улыбкой, но и в его глазах она заметила проблески боли. Видимо, он тоже вспомнил свою свадьбу, свой танец с Софией: Кристина хорошо её запомнила, так как потом все уверяли, что впервые молодожёны танцевали под песню, посвящённую непосредственно ей. Где ещё в Драффарии найти ведьму, которой доспехи идут больше, чем платье? Она же лишь смущённо прятала взгляд — ну кому какой резон сочинять про неё песни… Однако и сейчас, после новой, не очень продолжительной и громкой войны, пришедший в Эори менестрель уверял, что вот-вот сложит балладу о Кристине Освободительнице, и не будет в ней ни слова о каких-то там свадьбах — только описания кровавых битв и славных побед. Что ж, это не могло не радовать.

— Да так, жалею, что мы с Генрихом в своё время не сыграли свадьбу со всем размахом, как и пристало лорду и леди, — горько усмехнулась она.

— Не хочешь потанцевать? — вдруг предложил Хельмут, так и не убрав руки. — Мы ведь танцевали на твоей свадьбе, помнишь?

— Помню, — отозвалась Кристина. — Я тогда ещё хотела убить тебя и подумывала, как бы во время танца поставить тебе подножку и хорошенько отпинать.

Он рассмеялся.

— Надеюсь, теперь ты меня не убьёшь.

Они вышли в зал, взявшись за руки, и быстро втянулись в танец; к тому времени медленная лиричная песня закончилась и менестрель запел что-то повеселее. Кристина решила не вслушиваться в слова. Как же давно она не танцевала… Не очень поспевая за бодрым ритмом, она придерживала одной рукой подол платья, чтобы не запутаться в нём. Зато Натали и Винсент хорошо попадали в мелодию, в то же время не сводя друг с друга полного любви и тепла взгляда. От этого вновь в груди вспыхнула боль, и Кристина перевела взгляд на Хельмута — только рядом с ним ей становилось немного легче. Правда, из-за этого она чувствовала вину, но не столь сильную, как та невыносимая тоска.

— Боюсь, если Генрих не вернётся до грядущей весны, — вдруг нахмурился он, — кому-нибудь обязательно придёт в голову просить твоей руки.

— Что?! — пожалуй, чересчур громко воскликнула Кристина, вцепившись в его плечо.

— У большинства нет никаких оснований не считать тебя вдовой, — объяснил Хельмут спокойно. — Да, нет доказательств или тела, но… письмо короля всё-таки. А кому не захочется стать консортом при вдове и малолетнем наследнике?

— Я буду отказывать, вот и всё, — пожала плечами она. — Если Генрих и правда… — Она сглотнула и на миг зажмурилась. — Если Генрих и правда умер, то я тем более больше никогда не выйду замуж.

— Я понимаю, — кивнул Хельмут, — но, тем не менее… Тем не менее, рано или поздно сделать это всё равно придётся. Между прочим, наш король — мужчина вдовый.

Кристина округлила глаза, не зная, что ответить.

— Я не хочу… Пусть даже сам король сватается, я теперь не хочу быть ни королевой, ни императрицей, ни повелительницей мира, если Генрих мёртв, — отчеканила Кристина. — Всё, чего я хочу в данный момент, — чтобы письмо оказалось лживой подделкой, чтобы Генрих вернулся как можно скорее и чтобы жизнь потекла своим чередом.

— Но у тебя всего один сын, и ты сама понимаешь… — Хельмут даже чуть покраснел. — Иногда этого бывает… недостаточно.

— У тебя тоже один сын, чего же ты тогда не женишься? — парировала она, и голос её был полон яда.

Хельмут не ответил. Видимо, его собственная идея, на первый взгляд удачная, показалась ему действительно глупой.

— Прости, что я это сказал, — вдруг вздохнул он. — Но я уверен, что тебя в покое не оставят. Меня, возможно, тоже, хотя пока никаких предложений и намёков не поступало. Хотя я не отрицаю того, что через несколько лет, возможно, женюсь снова. Но ты… Даже если ты откажешь каждому, кто захочет претендовать на твою руку, они всё равно вряд ли успокоятся.

— Уж я найду способ успокоить, — буркнула разозлённая Кристина.

Резко расхотелось танцевать, да и песня вроде подходила к концу… Но Хельмут не выпускал её, не убирал руки с талии.

— Может, тебе стоит с кем-то договориться, — сказал он, — кому ты могла бы хоть немного довериться… Кто бы точно не стал лезть к тебе под юбку. Представь всем этого человека как своего жениха, с которым вы непременно заключите брак, как только с момента получения письма пройдёт год… Или как только приедет король и всё объяснит.

А вот это показалось ей удачной идеей. Чтобы все неженатые дворяне не бросались перед ней на колени, а женатые не заставляли бросаться своих сыновей, быть может, раза в два моложе её, ей просто нужно найти надёжного человека и заключить с ним фальшивую помолвку.

— И я… Я могу предложить тебе себя, — сообщил Хельмут совершенно ненавязчиво и буднично.

У Кристины сердце пропустило удар. Она уже начала перебирать в голове варианты, коих было не столь много, но почему-то о нём и не подумала… Он ведь был для неё другом, хорошим, верным, преданным другом… Да, она помнила то внезапное желание, нахлынувшее на неё в ночь после битвы, но легко могла объяснить его тем, что давно не была с мужчиной, а тело внезапно потребовало немедленного удовольствия. После она немного помогла самой себе справиться с этим, но способ оказался не очень действенный.

— Вообще, когда ты это сказал, мне первым делом на ум пришёл Рихард, — смутилась Кристина.

— Я понимаю, он очень на него похож… — кивнул барон Штольц. — И, наверное, это правда вариант получше. Зачем тебе, даже для вида, такой старикашка, как я.

— Ты как, здоров? — усмехнулась Кристина. — Голова не болит, нет? Куда делось твоё хвалёное самолюбие?

Хельмут промолчал. Известное дело, куда оно делось — ушло в могилу вместе с Софией, а на его место пришли боль, отчаяние и чувство вины. Но всё же он не до конца потерял ту черту своего характера, которая поначалу так отталкивала Кристину, и иногда выдавал что-то такое, что заставляло думать о нём как о закоренелом эгоисте. Хотя эгоистом он не был ни сейчас, ни раньше.

— Это шутка, конечно, — сказал вдруг Хельмут.

— Но вообще… если я возьму в потенциальные женихи кого-то совершенно постороннего, — задумалась она, — то бьёльнцы могут возмутиться и не захотеть подчиняться кому-то не из рода Штейнбергов. Так что Рихард был бы идеальным вариантом… Думаю, стоит с ним поговорить об этом.

Она обернулась: Рихард, до этого сидевший за своим местом на помосте, решился пригласить на танец Линду Гэрис, дочь сира Джареда, приехавшую в Эори на свадьбу своего нового сюзерена. Девушка была очень мила, но всё же Рихард посматривал на неё совершенно спокойно и отстранённо, безо всякого любовного интереса. Впрочем, ему и не было резона так на неё смотреть. Дочь простого рыцаря-ленника — не пара брату лорда.

Кристина усмехнулась, подумав о своей матери: та тоже была дочерью рыцаря без титула, а в итоге стала леди…

Она вспомнила слова, которые сама сказала Рихарду в ночь перед битвой. Надо надеяться на лучшее… И это было очень, очень сложно. Неизвестность пугала её всё сильнее, она словно оказалась на границе миров, между жизнью и смертью, не зная, чего ей ждать от грядущего. Кристина попыталась прислушаться к предчувствию, ведь раньше оно не подводило, всё чаще давая о себе знать. Но теперь оно молчало, не вызывая ничего, кроме удручения. А так хотелось быть сильной и уверенной, хотелось твёрдо верить, что Генрих жив, что он скоро приедет, что переговоры пройдут успешно… Переговоры… Она уже совсем забыла, зачем именно он уехал, но пока от Фарелла не поступало никакой угрозы, поэтому она и не думала об этом. Хотелось верить, что всё будет как раньше, что счастье вернётся к ней — ведь Кристина заслужила его, теперь она знала это наверняка.

* * *

В середине спалиса^[19] пришла весть о смерти леди Элис.

В Нижний город въехал обоз шингстенских купцов: по рекам и трактам привезли ткани, стеклянные бусинки для ожерелий, мёд и вино, а также эти не слишком приятные вести.

Кристина испугалась. В её руках оказался лорд Шингстена, которого, по сути, следовало вернуть в Краухойз, чтобы там была хоть какая-то формальная власть… С другой стороны, юного правителя многочисленные родственники в лице Мэлтонов и Эрлихов могут легко заставить вновь обратить оружие против Нолда. И она приняла решение оставить Марека в Эори и пока не передавать ему скорбную весть о смерти его бабки. Он уже был достаточно взрослым, чтобы понимать, кем являлся.

Кристина, впрочем, не была уверена как в привязанности к мальчику более дальних его родственников, так и в любви Элис к внуку. Вдруг его жизнь для них ничего не значит? Что если тот же герцог Эрлих, или графиня Мэлтон, или кто-то ещё скажет, что плевать хотел на Марека, пусть ему хоть глотку режут, и прямо сейчас соберёт войско, чтобы ударить по Нолду и отомстить за позор?

Но рубежи с Шингстеном были укреплены хорошо; барон Аксель получил приказ беречь Серебряный залив как зеницу ока и постоянно прочёсывать нейтральные воды на предмет шингстенских кораблей.

А с управлением Шингстеном придётся решать вопрос, когда вернётся король. Он должен будет назначить регента и определить, когда Мареку всё-таки придётся вернуться домой.

Услышав новость о смерти леди Карпер, Кристина вдруг почувствовала какую-то странную тоску. Всё же, как бы то ни было, Элис была хорошей правительницей, хотя честолюбия и жажды власти ей было не занимать. Но как соперница она, несомненно, заслуживала уважения. И вот теперь её нет… Странное, очень странное чувство.

Хельмут пока оставался в Эори, и Кристина не знала, чего ещё он ждал. У него было множество шансов для того, чтобы отправиться домой, в Штольц, где ждали его сестра и сын. Насчёт Хельги ей ещё было понятно: возможно, он разозлился на неё из-за того случая, хотя и должен был понять, что она тоже пострадала, даже сильнее, чем Кристина. Но казалось, что про Эрнеста он попросту забыл. Она знала, что с мужчинами такое бывает — забывают о существовании своих детей или считают, что проблемы воспитания их вовсе не касаются, сваливают всё на своих жён, и неважно, сколько малышей в итоге им придётся тянуть на себе. Но ведь Хельмут должен помнить, что у Эрнеста матери нет, и ни Хельга, ни какие-нибудь няньки её не заменят. Он, собственно, тоже заменить не мог, но ребёнок, у которого нет матери, тем более не должен расти без отца.

Она пыталась поговорить с ним об этом, но Хельмут лишь делал глубоко печальное лицо и отмахивался. Кристина уже хотела прямым текстом выгнать его вон: никакой злости не хватало, как можно бросить своего ребёнка, он же такими темпами родного отца узнавать перестанет…

Но вдруг нагрянули спалисские ливни — то, во что превратился лёгкий, слабый дождик, шедший в день свадьбы Натали и Винсента. Небо заволокло чёрными тучами, из-за чего было жутко пасмурно даже днём, то и дело раздавались раскаты грома; дороги раскисли, превратившись в месиво из грязи, опавших коричневых листьев и жухлой осенней травы, и все проезды из Нолда в Бьёльн оказались попросту невозможны. Кристине ничего не оставалось, кроме как позволить Хельмуту задержаться ещё немного. Но она поклялась себе: когда погода станет лучше и дороги подсохнут, ей придётся дать ему хорошего пенделя и попросить передать привет Хельге и Эрнесту.

Конечно, она помнила о том, что Хельмут сделал для неё, и была искренне ему благодарна за это. Все слова благодарности и даже тот великолепный меч казались ей сущей мелочью, и она не знала, как ещё показать, насколько значимы для неё были все его поступки. И она вовсе была не против, живи Хельмут у неё хоть до самой старости… Но ведь Эрнест должен видеть отца хоть изредка, хоть знать, как он вообще выглядит. Поэтому она приняла решение отправить его домой, как только дороги станут пригодными для поездок.

Тот день тоже был дождливым, ветреным и холодным. Дождь со страшной силой поливал каменную брусчатку внутреннего двора, крыши башен и золочёные купола храма; по стёклам стремительно стекали длинные ручейки, пронзительно завывал ветер, и мало кто в такую погоду решился бы выйти из дома. Но к обеду дождь начал потихоньку сбавлять обороты, и, когда на землю упали последние капли, из-за туч робко выглянули тонкие солнечные лучи.

Кристина улыбнулась — дождь удручал её, ещё сильнее вгоняя в и без того сильную тоску. Недавно она отправила письмо королю, прямо в столицу Фарелла, не будучи уверенной, что он находится именно там, но надеясь в ближайшее время дождаться ответа, и теперь места себе не находила. Из-за того, что недавно кончилась война, ей приходило довольно много писем, и каждое она распечатывала, дрожа и волнуясь. Но все эти послания были не от Фернанда. Зато пришло аж два письма от Хельги — Хельмут закатил глаза, но прочитал оба, а потом написал большой ответ, что не могло не радовать.

Кристина до сих пор ощущала неловкость из-за того случая с баронессой Штольц. Было сложно принять то, что ей пришлось убить влюблённость Хельги, буквально вырвать себя из её сердца, но ещё сложнее было принять само существование этой влюблённости. В неё влюбились… влюбились, зная, что она замужем, что у неё есть ребёнок… Да ещё и женщина влюбилась… Так странно. Так… непостижимо. Наверное, это было нелогичным и неправильным. Поэтому Кристина ни капли не жалела, что избавила Хельгу от этого чувства, может, изначально светлого и доброго, но из-за заклинания превратившегося в эгоистичное и опасное.

И всё же она попросила Хельмута передать ей привет в письме. Хельга ведь не была плохим человеком, после снятия заклинания они с Кристиной мило пообщались, причём без всяких двусмысленностей… Они, наверное, могли бы стать подругами при других обстоятельствах.

Мысли о влюблённости, какой бы то ни было, то и дело возвращали её к Генриху. О том, кого она будет любить вечно, несмотря ни на что, Кристина знала наверняка.

Лучи солнца, которое уже отправлялось на запад, заканчивая свой путь по небосводу, были похожи на её надежду, которая то гибла под напором чёрной тоски, то несмело давала о себе знать, приятно озаряя душу. Кристина сидела у окна, пытаясь вышивать, и иногда наблюдала за тем, как солнечные оранжевые блики пляшут в лужах и как на небе появляется тонкая, едва заметная радуга — мост между небом и землёй, между людьми и Богом… Это хороший знак.

День этот, если не брать в расчёт погоду, был самый обычный: утром и после обеда Кристина занималась делами аллода, разбирала письма, отдавала приказы и принимала посетителей, а вечером у неё выдался свободный часок, чтобы попробовать вышить фиалку на небольшом белом полотенце. Она хотела подарить это полотенце Джеймсу на его четвёртые именины, но пока фиалка получалась похожей скорее на бесформенное сине-фиолетовое пятно, совершенно не годное для подарка.

Когда совсем стемнело и даже свечи не давали достаточно света, чтобы она могла делать ровные крестики, Кристина решила отправляться в постель. Лучше лечь пораньше, иначе завтра с утра разболится голова из-за раннего подъёма. За окном снова начал накрапывать дождь, и она даже расстроилась: так и не удалось толком насладиться солнцем… Но в Нолде такое часто бывало: в середине осени заряжали непрекращающиеся дожди, которые мог сменить лишь снегопад.

На самом деле ей нравилось спать под шум дождя, он вселял в её душу спокойствие и умиротворение — то, чего ей так часто не хватало.

Кристине показалось, что она проспала буквально минуту: только закрыла глаза, как её вдруг затрясли и начали звать встревоженным, даже испуганным голосом. Она разлепила глаза и увидела Кэси — простоволосая, в платье с распущенной шнуровкой, служанка выглядела так, будто её тоже резко подняли с постели. Глаза её были распахнуты, и в них отчего-то собрались слёзы.

Кристина испугалась.

— Что случилось, кто-то умер? — сонно спросила она, поднимаясь.

— Нет, миледи, наоборот. — Голос Кэси дрожал, она носилась по комнате туда-сюда, пытаясь найти хоть что-то, что её госпожа смогла бы надеть поверх ночной сорочки. — Милорд вернулся.

Кристина замерла, успев натянуть чулок и обуть домашнюю туфельку лишь на одну ногу. Одеяло сползло на пол, а Кэси продолжала бегать, прижимая к себе халат и ища, видимо, плащ или что-то вроде того. За окном накрапывал дождь.

— Ты издеваешься надо мной? — процедила Кристина, готовая выпороть служанку вожжами. — Ни одного письма, ни одной весточки с лета, и тут ты такое говоришь!

— Миледи, пожалуйста! — Та зажмурилась, будто поняла, что её собрались бить. — Сами посмотрите. — И протянула ей халат.

Бросая на Кэси недоверчивые взгляды, Кристина накинула халат, разобралась наконец с чулками и обувью и подбежала к окну. Сквозь мглу и пелену дождя мало что было видно: слабый свет факелов выхватывал из темноты лошадей, людей, мечи, щиты и копья… Но лиц не было видно, хотя и понятно, что в Эори правда кто-то приехал.

Приняв от служанки плащ, Кристина кинулась наружу. Сердце колотилось, и ног от волнения она почти не чувствовала, отчего споткнулась на лестнице пару раз. На ходу набросила на плечи плащ, надела капюшон поверх распущенных, спутанных волос, хотя вряд ли тонкое сукно смогло бы спасти её от дождя. Она вся дрожала, а в голове билась лишь одна мысль: «Неужели правда? Неужели вернулся? Живой? Вернулся?..» Ведь, будь он жив, наверняка предупредил бы её о своём возвращении, написал бы ей, чтобы она встретила его со всеми почестями… А так, ночью, тайно… Это казалось ей странным. Да и то, что до неё не дошло никаких слухов с северных земель…

Кристина покачала головой. Оставался лишь один коридор и тяжёлая дверь, освещаемая двумя факелами, а что за ней…

Она распахнула дверь и вышла под дождь.

Да нет же, это не он… Кэси что-то перепутала — видимо, забыла, как выглядел муж её госпожи, за столько-то лун. У мужчины, что приближался к Кристине, в тёмных волосах блестели седые пряди, как и в многодневной щетине, грозившейся вот-вот превратиться в бороду. Но его глаза… и походка… он прихрамывал на правую ногу, явно не от боли, а по привычке. Всё это было таким до ужаса знакомым… У Кристины возникло ощущение, что она что-то потеряла и уже отчаялась найти, как вдруг случайно нашла и теперь не знала, что делать с этим чем-то. Как и не знала она, верить ли происходящему.

Наверное, это сон — последнее время они становились всё ярче и всё страшнее, чего только стоил тот кошмар, где она пыталась убить и без того мёртвого Карпера… Кристина ущипнула себя за руку, но не проснулась, так и продолжив стоять под дождём — тяжёлые капли больно били в лицо, а ткань плаща почти полностью промокла. Мужчина тем временем приближался к ней, улыбаясь и даже посмеиваясь несколько истерично, а она стояла, не шевелясь, лишь раскрыла рот и округлила глаза от изумления. И совершенно не понимала, что происходит.

Лишь когда он обнял её, причём очень крепко и достаточно больно, лишь когда пахнуло столь знакомым запахом, она поняла, что не спит, что Кэси не ошиблась, что никто её не обманул.

И залилась слезами, что смешивались с дождём и душили её, сжимая горло и мешая позвать его, произнести заветное, любимое, единственное имя.

Пропало всё: и тяжёлая, удушающая тоска, и болезненное отчаяние, и смятение, и страх… Как будто их и не было никогда. Всё это время Генрих был жив, с ним всё было в порядке, письмо оказалось поддельным, а она переживала, плакала, даже жить не хотела… Наверное, он обидится, если узнает, что она чувствовала. Кристина на его месте бы точно обиделась.

Она обвила его шею руками, прижавшись щекой к мокрому сукну его чёрного плаща. Её собственный плащ распахнулся, в обнажённую кожу больно впилась резная застёжка, но Кристине было всё равно. Она хотела прижаться к Генриху ещё сильнее, чтобы ощутить его настоящесть, реальность, чтобы понять, что это правда он.

Это был он — уж она бы не ошиблась.

Ей всё ещё хотелось рыдать, но она попыталась взять себя в руки и выдохнуть одно беззвучное:

— Генрих…

— Всё хорошо, я здесь, — раздался голос у самого уха, дыхание приятно зашелестело по коже и волосам. Голос, его голос… Это он, он, он! Он вернулся. — Я здесь, я с тобой.

Кристина прижималась к нему, водила кончиком носа по его щеке, перебирала пальцами мокрые волосы, будто хотела вычесать из них седину. Не сразу она поняла, насколько промокли её туфли. Она хотела поцеловать мужа, но решила, что это плохая идея, раз уж он с дороги. Ничего, для поцелуев у них будет впереди ещё много лет.

— Мне… мне сказали, что…

— Я знаю, — прервал её Генрих, и она вновь разразилась рыданиями. — Я всё объясню потом. Пойдём скорее в замок, ты простудишься.

Но Кристина не хотела выпускать его из объятий, боясь, что он исчезнет, снова пропадёт, и ей опять придётся думать, что он мёртв.

Генрих продолжал обнимать её за талию одной рукой, а другой мягко отстранил от себя и направился вместе с ней в замок: внезапно они оказались позади небольшой толпы людей в доспехах и с оружием, а лошадей уже куда-то увели. И так же внезапно сквозь эту толпу вдруг пробилась одна высокая фигура, в которой Кристина узнала Хельмута. Видимо, его разбудил шум во дворе или тоже слуги… Неважно.

Генрих уже подвёл её ко входу, в котором и замер Хельмут — с круглыми от удивления глазами, с приоткрытым ртом, он стоял, вцепившись рукой в дверь, а дождь превращал его идеально уложенные волосы в бесформенное нечто. Странно было видеть такую реакцию, ведь из них двоих именно Хельмут с самого начала и до самого конца верил, что письмо — лживое, а Генрих жив.

— Да какого чёрта… — протянул Хельмут и сгрёб «воскресшего» друга в свои объятия.

Но и Кристина тоже не отпустила его — всё ещё боялась снова потерять.

Так они и стояли втроём под дождём, обнявшись и больше ни о чём не думая.

Глава 22

Генрих всё рассказал на следующий день, за обедом.

Кажется, вчерашний ночной дождь и правда был последним рывком, последней попыткой осени удержаться в этом мире: утром всё снова стихло, ветер разогнал тучи, и на небе показалось долгожданное тёплое солнце. И в обеденном зале было светло и уютно, в очаге пылал огонь, квадраты солнечного света, льющегося сквозь окна, ложились на пол, вкусно пахло гречневым супом и жареной говядиной, которую так любила Кристина.

Джеймс снова проспал всё утро — последнее время он всё чаще засиживался допоздна, то расставляя игрушки по цветам или по возрастанию их размера, то играя с подсвечниками, которые почему-то его интересовали сильнее, чем пресловутые игрушки. Из-за этого он вставал не раньше, чем в полдень. Завтрак он, конечно, пропустил, да и к обеду тоже опоздал, поэтому, зайдя с няней в трапезную, вдруг замер у порога, округлил глаза, рассмеялся и бросился к Генриху.

— Папа! — Мальчик, кажется, даже заплакал, когда отец поднял его на руки и прижал к себе, смеясь и поглаживая по волосам.

Кристина уж точно заплакала — хотя бы потому, что раньше Джеймс так никогда не делал. Однако после обряда, проведённого Винсентом, он стал всё чаще говорить, что скучает по отцу и хочет, чтобы тот поскорее вернулся, а она и не знала, как объяснить ему, что он, возможно, уже не вернётся…

Но Генрих всё же вернулся, и всю ту дождливую ночь Кристина провела с ним, напрочь забыв о сне. Хельмут извинился и ушёл спать, уставший и потрясённый, попросив без него не говорить ничего важного и интересного. Кристина же велела Кэси принести зеркало, полотенца, мыло, натаскать горячей воды, зажечь побольше свечей… Она с небывалым, даже в чём-то непривычным умиротворением наблюдала, как Генрих приводил себя в порядок, и рассказывала о том, что пережила без него. Служанка тут же высушила её волосы, принесла тазик горячей воды, чтобы Кристина согрела ноги (из-за дождя она начерпала полные туфли воды), и много-много чая с малиной — и для неё, и для вернувшегося Генриха, который тоже промок до нитки.

Кристина рассказала почти всё, не стала упоминать лишь подробности обряда, которому подвергла их сына, и умолчала о том, что с ней было после получения письма. Врать о своей твёрдости и уверенности не стала, но и в безумной тоске и пустоте, разрывающей грудь, не призналась.Хотя ей очень хотелось поделиться всем, что терзало её тогда, — она никогда не скрывала от мужа своих переживаний. Захотелось извиниться за это, а ещё за все недопонимания и ссоры, что случались у них в прошлом. Но Кристина не стала. Сказала лишь, что переживала и не знала, что думать. Генрих с улыбкой кивнул.

О Хельге Кристина тоже почти не распространялась, однако много рассказала о Натали и Винсенте, а ещё о Берте — и Генрих, хорошо знавший герцогиню Вэйд, искренне огорчился её смерти.

Потом она рассказала о битве и о смерти Элис, что ознаменовали собой окончание новой войны, короткой, но определённо кровопролитной и безжалостной — как и все войны на земле.

— Ну вот, ты выиграла уже вторую войну, — улыбнулся Генрих, вертясь у зеркала в попытке побриться при весьма тусклом освещении — сколько свечей ни зажигай, а светло, как днём, всё равно не будет. — Это ли не повод прекратить себя недооценивать?

— Прошлую войну выиграл ты, — поправила она. — А в этот раз война была вообще смехотворно короткой.

— Но ты убила Джойса, то есть главного зачинщика, — заметил Генрих. — И, если я правильно понял из твоего рассказа, ты убедила Элис разорвать союз с ним.

— Скорее, он сам её убедил волей-неволей, — усмехнулась Кристина, отпивая из кружки немного остывшего чая. — Просто так совпало… У неё не осталось выбора. К слову, ты свою бритву потерял, что ли? — Она кивнула на новенькую бритву Хельмута, которую Генрих у него одолжил — на её ручке был выгравирован золотой лев.

— Я её на время дал Дикону, но он остался в Фарелле и забыл вернуть, — отозвался муж с усмешкой, вытирая лицо. — И, если учесть, что я доверил ему оставшуюся часть моего отряда, которую он скоро приведёт, то, значит, и бритву тоже могу доверить.

— Как дела у Дикона? — встрепенулась Кристина. — Рихард очень скучал по нём…

Генрих тепло улыбнулся.

— Дикону было и есть чем заняться, — пожал плечами он. — Пока мы даром теряли время в Фарелле — я потом расскажу, почему, Хельмут же просил без него ничем интересным не делиться, — его губ коснулась сдержанная усмешка, и Кристина осознала, насколько скучала по этому, — Дикон вёл дневник обо всём, что происходило рядом с нами, в королевском замке. Думаю, по возвращении ему стоит отдать эти записки какому-нибудь учёному монаху, чтобы он составил летопись.

Если бывший оруженосец Генриха остался с королём, то новый вернулся домой и теперь носился туда-сюда, не зная, как ещё нужно услужить своему наставнику, пока тот с покровительственной улыбкой не отправил его спать.

Странно, но на известие о том, что им теперь придётся воспитывать чужого ребёнка, муж отреагировал весьма спокойно, будто забыл, чьим сыном тот являлся. Он рассудил, что, когда Марек подрастёт, можно будет отдать его в оруженосцы кому-нибудь или даже взять самому… В конце концов, неважно, кто его родители. Главное, каким человеком вырастет он сам — и именно от них теперь это зависело. Кристина, собственно, была с ним согласна.

Бороду Генрих сбрил, только вот седина из его волос не исчезла… Кристине хотелось верить, что она появилась из-за возраста, а не каких-то сильных потрясений, как это обычно бывало с ещё не старыми людьми. Хотя и Генрих тоже ещё не стар…

Уснули они под утро, когда уже начало светать, и Кристина в очередной раз убедилась, как одиноко и неуютно ей было засыпать и просыпаться в одиночестве. Они оба слишком устали, чтобы дать наконец волю так долго сдерживаемому желанию, но Генрих всю ночь не выпускал её из объятий, даже во сне.

Встать пришлось всё-таки рано, и завтракали они в спальне, зато обедать пошли в трапезный зал, как и полагалось. Туда же нагрянул и явно не выспавшийся, но дико счастливый Хельмут — Кристине доставляло особую радость видеть блеск в его глазах, ведь она думала, что он угас после смерти Софии, угас навсегда… Генрих тоже определённо был рад видеть старого друга, они то и дело перекидывались шутками и постоянно норовили коснуться друг друга: то руку пожать, то по плечу похлопать. А когда в зале появился сын, картина и вовсе стала совсем как в сказке.

Оттого и затрепетал в душе старый, потаённый страх — это сказка, сон, сейчас всё разрушится и Кристина проснётся одна, несчастная и израненная осколками разбитой надежды. Она зажмурилась на миг, боясь, что, когда откроет глаза, Генрих исчезнет, и ей снова придётся жить в неопределённости, ничего не зная о его судьбе и не понимая, что делать дальше.

Голова закружилась, однако Кристина продолжала видеть своего мужа, настоящего, живого и здорового — он обнимал Джеймса, улыбаясь, но, когда мальчик отстранился, он взглянул в его глаза… и улыбка вдруг сошла с его лица. Хельмут молча посмеивался, вертя в пальцах вилку с насаженным на неё кусочком говядины.

— Это… это последствия, — вздохнула Кристина, когда Генрих снял сына с колен и вперил в неё вопросительный взгляд. — Последствия того, что мы с бароном Винсентом тогда… Мне кажется, это…

Она попыталась объяснить свои догадки насчёт проклятия, пока Джеймс расправлялся с порцией подслащённой манной каши. Он, судя по всему, не очень понял, что с ним произошло в тот день, а Кристина не хотела приставать к нему с расспросами и попытками выяснить подробности. Но она видела, что жить ему стало куда легче, что он стал дружелюбнее, веселее и ласковее… А Генрих заметил глаза, поэтому ей пришлось рассказать всю правду, делиться всеми подробностями и опасениями. Говорила она вполголоса: Джеймс, хоть и был занят кашей, всё равно, кажется, прислушивался.

Генрих отреагировал не так бурно, как Кристина ожидала. Он нахмурился, оторвавшись от еды, внимательно взглянул сначала на Джеймса, потом на неё… и вновь улыбнулся.

— Ну, ты всегда разбиралась в этом лучше, чем я, — сказал он.

— Хоть в чём-то она разбирается лучше тебя, — добавил Хельмут с усмешкой, и Кристина шикнула на него.

— Если ты уверена, что всё в порядке… — продолжил Генрих.

— Не то, чтобы я твёрдо уверена, — пожала плечами Кристина. — Но он изменился, изменился в лучшую сторону. Я вижу, что ему самому легче. Значит, всё в порядке. Правда, к Мареку его пока не подпускаю, но, думаю, рано или поздно… — она вздохнула, — они подружатся. А теперь рассказывай ты.

Она отправила в рот кусочек говядины и взглянула на мужа заинтересованно. Ночью он так и не рассказал ей, что произошло в Фарелле, по какой причине он так долго там пробыл и почему так и не оповестил её, что письмо было лживым. Кристина, впрочем, его не винила: главное, что он вернулся к ней, главное, что он жив и здоров…

Генрих откашлялся — видимо, всё же простыл вчера, а горячий чай и тепло не успели убить заразу.

— Стоит сказать, что у нас сразу всё пошло… через одно место, — начал он. — Мне пришлось торчать на той пристани около седмицы, дожидаясь короля. До Фарелла мы доплыли спокойно, но там опять пришлось ждать в портовом городе целых сорок дней — из-за начавшегося поветрия. Благо, в Фарелле лето ещё холоднее, чем у нас, а то мы бы точно загнулись от жары, — Генрих коротко рассмеялся, и Хельмут подхватил его смех, лишь Кристина слушала с серьёзным выражением лица, внимательно и даже встревоженно. — Потом уже ждали в столице, почти каждый день к нам приходили посланники от короля с просьбой подождать ещё: король, мол, на трон взошёл недавно, а брат его умер неожиданно, он должен сначала разобраться во всех тонкостях управления страной и ведения переговоров, а потом уже… — Он хмыкнул и добавил вполголоса: — А вот в тонкостях ведения войны ему, кажется, разбираться не захотелось.

Кристина помнила, как этот фарелльский король, решивший затеять войну с Драффарией, оказался на троне — сверг своего племянника. Хоть кому-то, кроме неё, в этом мире не везёт с роднёй… Интересно, думал ли вообще этот человек, отнимая у племянника трон, о том, что власть — это не просто восседать на престоле?

— Поначалу я отправлял тебе письма, — продолжил Генрих, — и довольно часто, но они, судя по всему, не доходили вообще.

— Нет, — кивнула Кристина. — Я так полагаю, их перехватывали люди Джойса.

— Я тоже так подумал, поэтому перестал писать. Прости, что заставил тебя волноваться.

— Здесь нет твоей вины. — Она улыбнулась и легонько дотронулась до его пальцев.

— Потом нас наконец позвали в королевский замок, и вот тогда-то и началась всякая чертовщина. — Он напрягся, аккуратно положил вилку в пустую тарелку и убрал руки на колени. — О том, что на следующий день после начала переговоров их король, как там его…

— Ты больше полугода проторчал в Фарелле, но так и не запомнил, как зовут их короля? — хмыкнул Хельмут.

— Плевать, — отмахнулся Генрих. — Так вот, о том, что их относительно новый король умер, ты, я вижу, тоже не знала?

— Нет, — покачала головой Кристина, вздрогнув. — Да и откуда, если границы были полностью перекрыты? Ни письма, ни гонца, купцы ещё раньше ездить перестали…

— Полагаю, это из-за белого жара — болезни, которая начала распространяться как раз в тот момент, когда мы приехали. Фарелл потихоньку закрывал границы, мне до сих пор кажется, что попасть из Парима в Льорке нам помогло лишь чудо… — Генрих усмехнулся. — К слову, думаю, именно белый жар и лишил жизни воинственного короля.

— Из-за того, что он умер, у вас возникли какие-то трудности? — спросила она.

— Именно. Кто-то заподозрил в отравлении нас, кто-то пенял на свергнутого племянника, между прочим, законного наследника престола. Да, он проиграл битву и был серьёзно ранен, но остался жив и продолжал иметь хоть какое-то влияние в стране… Но сторонники отравленного короля до последнего не воспринимали его всерьёз, и даже когда лучшие лекари столицы сделали вскрытие и не обнаружили никаких следов яда, нас всё равно ненавязчиво и мягко, — в голосе зазвучала едкость, — попросили задержаться до выяснения обстоятельств. Трон должен был унаследовать сын короля, которому едва исполнилось двенадцать. И как раз из-за того, что законного наследника никто не воспринимал всерьёз, многие, мягко говоря, удивились тому, что его армия внезапно оказалась под стенами Льорке…

Кристина слушала рассказ Генриха как древнюю легенду, как сказку или балладу о доблестных рыцарях, коварных королях, заговорах и сражениях. Она сама то и дело оказывалась в водоворотах похожих событий и в то же время не могла поверить, что её муж недавно пережил что-то подобное, будучи при этом сторонним наблюдателем и, судя по всему, почти не принимая в этих событиях никакого участия. Хельмут тоже сидел, приоткрыв рот и округлив глаза; вилка с насаженным на неё куском тушёной говядины замерла в его пальцах.

— Сложно сказать, сколько всё это длилось… — вздохнул Генрих. — Законному королю не пришлось брать город штурмом — его сдали без боя, многие сподвижники почившего короля предпочли перейти на сторону его племянника, чем терпеть на троне двенадцатилетнего мальчугана и постоянно вести войну друг с другом за влияние над ним.

— Какой это был месяц? — уточнил Хельмут. — Когда король умер?

— В конце лиеписа^[20] или начале ругпутиса…^[21] — задумался Генрих. — В середине лета, в общем.

Именно в конце лиеписа Кристина получила то злополучное письмо… Её передёрнуло.

— Хотя лето — это громко сказано, — продолжил муж, сворачивая у себя на коленях белоснежную салфетку. — Слава Богу, снег не шёл, но холод стоял просто зверский. К слову, стоит отдать должное догадливости Джойса — болезнь меня и правда чуть в гроб не вогнала.

— Ты болел? — воскликнула Кристина, аж подпрыгнув на стуле. — А сейчас как себя чувствуешь? И зачем только ехал под дождём, переждал бы до утра…

— Сейчас всё в порядке, — улыбнулся он и, насколько позволяло расстояние между стульями, приобнял её. — Подкашливаю иногда, но это ничего.

— Это не «ничего»… — покачала головой Кристина. — Вдруг болезнь вернётся?

— Не переживай, пожалуйста, — попросил Генрих спокойно. — Хватит с тебя переживаний, любовь моя. Не нужно так обо мне беспокоиться, правда. — Когда она кивнула, он продолжил свой рассказ: — В общем, разбирательства о смерти короля прекратились, но моя болезнь помешала нам продолжать переговоры с новым, законным королём, который наконец-то получил отцовское наследство. В этот раз пришлось ждать уже фарелльцам. Но они, как ни странно, тут же стали перед нами едва ли не на цыпочках ходить, лекарей своих прислали… Собственно, в рукшеисе^[22] я встал на ноги, — сказал он, с лёгкой улыбкой глядя на Кристину, которая, в свою очередь, смотрела на него большими глазами, полными тревоги и сочувствия, будто болел он прямо сейчас, а не несколько седмиц назад. Сложно было поверить, что как раз в рукшеисе, когда Генрих в Фарелле оправлялся от болезни, она снимала с Эори осаду… — Переговоры продлились не столь долго, законный король легко отказался от притязаний своего дяди. Собственно, узурпатор поэтому и захватил трон — не хотел терпеть мир между нашими королевствами, желал вновь объявить нам войну, а миролюбивость брата и племянника его раздражала. Правда, во время наших переговоров всё равно не обошлось без споров, но мне… нам удалось разрешить все недоразумения. В итоге мы не потеряли ни клочка земли. Фернанд пообещал женить своего младшего сына на дочери фарелльского короля, подписал все необходимые документы, потом к нам ещё приходили главы нескольких купеческих гильдий и частные торговцы, желающие восстановить разорванные узурпатором связи, разобраться с новыми пошлинами… Это тоже отняло время, но я всё же смог отпроситься у Фернанда домой с небольшим отрядом — остальные задержались праздновать, — усмехнулся Генрих. — Не знаю, когда он теперь вернётся… У тебя есть к нему какие-то срочные дела по вопросам минувшей войны?

— Хотелось бы, чтобы он назначил регента Шингстена, — пожала плечами Кристина. — Элис-то теперь один Бог судья, но кто будет править вместо неё? Марек — настоящий лорд Шингстена, но я уверена, что у Элис были последователи, и если мы оставим их лорда в заложниках, вряд ли они попытаются самостоятельно реализовать её планы…

— Возможно, не всем им есть дело до мальчишки, — сказал Хельмут, — и кого-то из них это не остановит. Поэтому нам в любом случае нужно быть осторожнее и внимательнее. И кстати… — Он сделал выразительную паузу, как бы невзначай поднимая со стола нож. — Раз уж в ваших руках теперь и повелитель Шингстена… Вы ведь можете претендовать на всю Драффарию, верно?

— Я не допущу изменнических речей в своём замке, — полушутливо-полусерьёзно заявила Кристина. И правда, сначала он предлагает ей выйти за короля, теперь и вовсе его свергнуть… Время шло, но кое-что в Хельмуте не менялось: его честолюбие по-прежнему не знало границ. — Хайнц, расскажи лучше, как ты доехал? Такие дожди шли последнее время…

— Собственно, да, со своим конным отрядом от Льорке до Эори я бы добрался седмицы за полторы, если галопом и без дневных привалов, — пожал плечами он, — но из-за дождей я задержался едва ли не на луну, они то шли, то переставали, и мы ехали рывками… Весь вчерашний день, пока не было дождя, скакали по грязи что было сил, но успели лишь к ночи. Простите, что разбудил, — добавил Генрих, изображая смущение.

— Успеем ещё выспаться, — хохотнула Кристина и подмигнула.

В Айсбург они выехали, когда выпал первый снег — на двадцать пятый день месяца лакритиса^[23], то были сорок вторые именины Генриха. Прежде чем ударили морозы, грязь уже подсохла, поэтому дороги не были скользкими, да и холод тоже не помешал им отправиться в путь.

На дорогу, по которой ступало несколько десятков лошадей и медленно проезжало несколько повозок, падал лёгкий снежок — падал и почти тут же таял. В одной из крытых повозок ехали Джеймс и Марек — первый до сих пор не научился заводить разговоры, а последний не очень горел желанием общаться с четырёхлетним малышом, поэтому оба откровенно скучали. Но в конце концов им волей-неволей пришлось завести беседу о своих детских заботах. Кристина то и дело поворачивала коня, подъезжая к повозке и проверяя, не пришло ли в голову карперовскому наследнику ненароком придушить её сына… Однако тот был очень сдержан и, кажется, пленником себя вовсе не чувствовал. Поэтому со временем она перестала волноваться и оставила мальчиков в покое, велев при этом служанкам приглядывать за ними в оба.

По сероватому небу плыли небольшие тучки, с востока дул ветер, из-за которого Кристине постоянно приходилось заправлять за ухо непослушную прядь, выбившуюся из косы. Она то и дело поправляла капюшон своего светло-серого плаща, отороченного мехом горностая, — с непокрытой головой было уже слишком холодно.

Впереди расстилалась дорога, которая однажды привела её в Айсбург впервые, и то были не слишком приятные обстоятельства. Дуэль с Анабеллой Карпер, ссылка в женский монастырь — Кристина думала, что отец так наказал её, и лишь много позже узнала, что он пытался спасти единственную дочь от грядущей войны. Однако она сама ввязалась в неё, когда не пожелала отсиживаться в безопасном Айсбурге, пока Генрих и его вассалы отвоёвывали для неё Эори. Чем обернулась для неё та война… Кристина старалась об этом не вспоминать.

Всё это было в прошлом. А жить нужно настоящим.

Ей хотелось пустить коня галопом, чтобы оставить весь кортеж далеко позади, чтобы слышать за спиной дружный смех Генриха и Хельмута (который, конечно, снова отложил возвращение домой, ибо решил добраться в Бьёльн вместе с друзьями), а в ушах — шум ветра, чтобы снежинки летели ей в лицо, а она сама неслась как стрела… Но она не могла — голова кружилась с утра, а тошнило уже дня три. Поэтому Кристина лишь крепче вцепилась в поводья и зажмурилась, пытаясь избавиться от мутной пелены перед глазами.

В конце концов она не выдержала: тошнота буквально сковала горло, и держаться больше не было сил. Верно говорят, вспомни заразу — появится сразу… Кристина попросила Генриха остановиться на пару минут, спрыгнула с коня и стремительно бросилась к деревьям: с них уже давно сошла вся листва, а за голыми, немного жутковатыми стволами, напоминающими скелеты, прятаться не особо удобно… Впрочем, ей было плевать, увидит её кто-то или нет.

С утра, перед дорогой, она съела совсем немного, однако рвало её довольно долго и болезненно. Господи, когда же это закончится?.. В прошлый раз месяце на третьем-четвёртом кончилось, не раньше… Однако в Эори возвращаться нет смысла: не так ей и плохо, потерпит. К подобным трудностям уже не привыкать, и тошнота — не самое страшное, что могло бы с ней случиться.

Когда Кристина возвращалась к своему коню, до неё донёсся насмешливый голос Хельмута:

— Она что, опять?

Генрих промолчал — видимо, просто кивнул. С помощью одного из гвардейцев забравшись в седло, Кристина усмехнулась:

— Ну да, опять. Грета говорит, девочкой.

Пожилая служанка определила это просто: попросила госпожу показать руки, Кристина вытянула их ладонями вверх, и оказалось, что это верный признак того, что она ждёт девочку. Были бы ладони вниз, оказался бы мальчик. Впрочем, какая разница — главное, чтобы беременность прошла спокойно, а ребёнок родился здоровым.

— Вот замечательно, — рассмеялся Хельмут, — поздравляю, дорогие мои, уж не думал, что вы решитесь на второго так скоро.

Видимо, под «скоро» он имел в виду вовсе не срок, прошедший после рождения старшего сына — ему было уже четыре, а за это время многие дети успевали обзавестись младшими братьями или сёстрами. Скорее всего, он говорил о том, что Генрих вернулся совсем недавно и уже успел сделать второго ребёнка… Впрочем, прошло несколько седмиц, и за эти седмицы они так и не смогли полностью друг другом насладиться. И, наверное, не смогут никогда.

— Да мы и не решались, оно всё как-то само собой… — смутилась Кристина.

— Замечательно, конечно, да, — вдруг нахмурился Генрих, хотя она и заметила, что не всерьёз. Он сжал поводья и продолжил: — Только вот по замку слухи ходят, что не от меня.

— Чего? — Хельмут чуть с коня не упал, а Кристина рассмеялась, вытирая рот платком.

— Я уже не раз клялась ему, что ты тут совершенно ни при чём. — Она сделала испуганный вид, будто ожидала позора и обязательной кары со стороны мужа. — И вообще никто ни при чём, кроме него самого.

— Да я бы… Я бы скорее на осине повесился, чем… — растерялся Хельмут, видимо, не догадавшись, что Генрих просто шутит, а Кристина подыгрывает. Впрочем, ей было в чём раскаиваться: воспоминания о моменте, когда она поняла, что хочет своего друга, вызывали странную дрожь. Но ведь это было лишь мимолётным, быстро исчезнувшим наваждением… — Я могу в церкви на крови перед всеми поклясться, что не трогал я её!

— Да верю я, верю, — сдержанно улыбнулся Генрих, всё ещё изображая от себя злого ревнивого собственника. — Думаю, когда ребёнок родится, будет точно понятно, что он не от тебя.

— И по срокам… — добавила Кристина. — Меня всего-то три дня тошнит, то есть получилось всё где-то в начале лакритиса, когда Генрих уже был дома. А при нём я бы не решилась, — подмигнула она.

Хельмут закатил глаза, не сдерживая выдоха облегчения. Кристине даже жалко его стало, но она продолжала посмеиваться.

— Если у вас и вправду будет девочка. — вдруг начал он, не глядя в глаза никому из них — лишь вперёд, на дорогу, словно представляя дом, в котором так давно не был. — Если… У меня-то сын… — Кристина поняла, что он хочет предложить, и Генрих наверняка тоже понял, но оба они ждали, когда он договорит. — Так, может, нам уже пора породниться, а?

* * *

Хельмут вернулся домой, когда снег уже валил вовсю. Он падал на квадратные башни на вершине холма, на опоясывающие холм длинные желтоватые стены, на бойницы и ворота, на мосты и домишки города под крепостными стенами. Из труб на крышах в затянутое снеговыми тучами небо плыли тонкие столбы дыма. Хельмут ощутил этот родной запах дома, уюта, места, где тебе всегда рады и всегда будут тебя ждать. Там, в уже не столь далёком замке — стоит только преодолеть город и заехать на самую вершину холма — его ждут сестра и сын… Когда Хельмут уезжал, Эрнест уже научился ходить, а сейчас, наверное, вовсю бегает…

И всё же на сердце по-прежнему было неспокойно.

Хельмут помнил, что сказала ему Кристина: это заклинание вызвало в Хельге ужасающее чувство собственничества и желание контроля, а сама она в случившемся не была ни капли виновата. Но его мучил один вопрос: где она достала ту побрякушку с руной? Он был уверен, что ни в Штольце, ни вокруг него не было ни одного мага, который бы продавал свои услуги, и многочисленные догадки, одна глупее другой, буквально разрывали его голову.

Хельга любила встречать его у ворот и сейчас тоже сделала именно так. Она стояла, разнаряженная, в сером, расшитым серебристыми нитками плаще, из-под которого виднелись полы длинного лилового платья, и улыбалась. Хельмут тоже улыбнулся, хоть и несколько натянуто, и, спрыгнув с коня, обнял сестру.

Он вспомнил, как впервые привёз Софию в Штольц. Тогда всё было почти так же: приближалась зима, уже падал снег, Хельга встречала их у ворот… Он помнил, какой прекрасной была София, и даже грубый меховой плащ не умалял её изящества; она смеялась и обнимала Хельгу, потом он, согласно традиции, перенёс жену через порог на руках, и все они были так счастливы… А на следующий день сестра неожиданно рассказала Хельмуту, что её вдруг угораздило влюбиться, да ещё и в женщину, но имени возлюбленной не назвала. Знал бы он, во что это выльется…

Но сейчас Хельга даже не поинтересовалась, как дела у Кристины, будто совсем о ней забыла. Зато брата она засыпала вопросами, и он едва успевал отвечать, пока они шли по коридорам замка в его старые покои. Не то чтобы ему так хотелось вспоминать войну, но сестра интересовалась, и поэтому ему волей-неволей приходилось отвечать. Лишь о ранах Хельмут подробно не говорил, не хотел её беспокоить. Несмотря на то, что прошло уже довольно много времени, рана в боку иногда ныла, но он терпел, не желая пить обезболивающие: их побочные действия были просто отвратительны.

Время было позднее; затянутое облаками беззвёздное небо потемнело, и лишь на горизонте догорала слабая алая полоска заката. Ужин давно прошёл, но сестра приказала слугам принести ещё тёплую печёную свинину, жареную картошку, вино и сыр прямо в покои Хельмута. Он не был особо голоден, но искренне поблагодарил её. Впрочем, перед ужином ему хотелось поскорее увидеться с сыном.

Эрнест и правда уже вовсю бегал — а ещё, несмотря на поздний час, неутомимо играл и смеялся. При этом Хельмут боялся, что правой окажется и Кристина и что его сын о нём попросту забудет. Но мальчик, кажется, не забыл. Он весело рассмеялся, когда Хельмут поднял его на руки, и что-то залепетал. Эрнест ещё до отъезда отца спокойно выговаривал много несложных слов, и теперь его речь стала понятнее и чётче — это вызывало странную теплоту в груди, а также гордость за Хельгу, которая смогла научить его. Сестра, конечно, своих детей не имела, однако воспитание племянника ей давалось хорошо. Но в то же время Хельмут ощущал и тревогу: когда-то Эрнест услышит, как другие дети, его ровесники, говорят «мама», и начнёт задавать ожидаемые вопросы…

Вскоре сын отправился спать. Хельмут несколько минут стоял над его кроватью, а потом вдруг снял с шеи кольцо на цепочке — то кольцо, что оставила ему мама, что какое-то время принадлежало Софии, а потом оно снова вернулось к нему… Справедливо было бы сейчас передать его новому поколению. Хельмут положил цепочку с кольцом на подушку, рядом с рыжей головкой Эрнеста.

Через полчаса Хельмут наконец принялся за ужин. Хельга сидела с ним, иногда потягивая вино, и даже в слабом свете свечей было видно каждую веснушку на её лице, каждую тёмно-рыжую ресничку… Почему-то ему казалось, наверное, уже по привычке, что домой он вернулся снова ненадолго и оттого теперь старался запомнить все мелочи во внешности сестры на случай возможной разлуки. Она поняла, что он смотрит на неё, поставила бокал на столик и опустила глаза. Хельмут улыбнулся, быстро вытер лицо белоснежной салфеткой и зачем-то сказал:

— Я, кажется, всё-таки скучал.

— По дому? — усмехнулась Хельга. — Ну да, тебя тут ждёт много дел…

— Нет, — покачал головой он. — По тебе.

Она замерла и уставилась на него удивлённым взглядом, приоткрыв напомаженный ротик. Господи, да чего же это забавно и мило… Захотелось обнять её, но между ними был столик с едой, кувшином вина и свечами. Ничего, у них теперь будет много времени для объятий.

— Даже после того, как я… — вдруг начала Хельга и запнулась. Хельмут посмотрел на неё недоуменно и кивнул, чтобы продолжала, но она ещё минуту молчала, потупив взор и сминая пальцами юбку. — Ну, после того, что было в Эори…

Тогда он вспомнил, что ещё буквально утром злился на неё, и стало смешно с самого себя. Это было странным состоянием: злиться на человека за то, в чём он, по сути, не был виноват, и полностью сменить гнев на милость, наконец увидев этого человека воочию. Сестру хотелось скорее жалеть, чем ругать: и как ей только в голову пришло прибегнуть к магии? На что она вообще надеялась? Впрочем, Хельга всегда любила выкинуть что-нибудь эдакое. Она считала себя умной и хитрой, разбирающейся в людях и многое понимающей в жизни, а на деле была очень легкомысленной и доверчивой, хоть и с удивительной простотой располагала к себе людей.

Но Хельмут помнил, что сказала Кристина: Хельге отбило память, она не должна помнить ничего, в том числе никаких чувств, что привязывали её к леди Коллинз-Штейнберг. И он не очень понимал, что сестра сейчас имела в виду.

— Да, раньше тебе редко приходило в голову напиваться до беспамятства, — наигранно улыбнулся Хельмут, решив идти в своей лжи до конца. — Даже не помню, когда последний раз…

— Господи, да я знаю, что ты это придумал, — невесело рассмеялась Хельга. — Я всё вспомнила.

Он вздрогнул, не понимая, как на это реагировать. Кристина не говорила, что воспоминания могут вернуться, но она, кажется, не очень понимала, какие опасности могут таиться в тех заклинаниях, которые она сама же снимала и накладывала. И что ему теперь делать? И, что важнее, вернулось ли к Хельге это проклятое чувство влюблённости в Кристину?

— Мне даже не верится, что это была я, — продолжала сестра, так и не поднимая взгляда. Налила в свой бокал немного вина, отпила, вздохнула… — Как будто не сама пережила, а прочитала книгу или услышала историю. С тех пор, как на мне была та руна, я и правда находилась будто в забытьи… И, что странно, — горько усмехнулась Хельга, — мне и в голову не пришло, что руна таким образом действует на меня. Меня вообще тогда ничего не волновало, кроме того, что я скоро увижу её милость…

— Расскажи мне. — Хельмут протянул руку, но сестра свою не подала. — Пожалуйста, расскажи всё. Мы же никогда ничего друг от друга не скрывали.

— Боюсь, после этого рассказа ты не захочешь меня знать.

— Это ещё почему? — Он вздрогнул, по спине почему-то прошёлся странный холодок. И уже стало как-то не до еды. — Хельга, неправда, я не… Расскажи.

Она молчала. Отпила ещё вина, потом взглянула на окно — шторы не были задёрнуты, и сквозь стекло виднелось вечернее небо, затянутое снеговыми тучами, плывущими на восток, между которыми иногда проглядывал робкий тонкий месяц. Подул ветер, и снег, до этого падавший спокойно, начал образовывать вихри, маленькие круговороты; снежинки сталкивались друг с другом, слипались, превращаясь в хлопья, стучали в окно и метались в холодном воздухе.

— Говорят, что мёртвые смотрят на нас с неба, — сказала вдруг Хельга с тоскливым вздохом. — Что ж, надеюсь, тучи помешают Софии увидеть и услышать нас теперь. Она бы точно не была рада тому, что я сейчас расскажу.

Хельмут напрягся, выпрямился, взглянул на сестру внимательно, но не холодно — не хотелось давать ей понять, что он правда не захочет её знать. Он вообще не мог представить ситуации, в которой ему бы правда не захотелось её знать. Даже тогда, перед прошлой войной, когда она едва ли не на весь Штольц в порыве чувств прокричала, что ненавидит его. Да, он злился, он не хотел писать ей, будучи в походе, а после него не ехал домой, постоянно откладывая возвращение. Но всё же Хельмут не мог отрицать, что Хельга искренне дорога ему.

Она долгое время была единственным родным человеком для него, и он очень любил её. Многие считали, что он заменил ей родителей, но это было не совсем так: родителей заменили друг другу они оба.

— Видит Бог, я старалась именно ради неё, — Хельга отпила ещё вина, наблюдая за безумными танцами снежинок. — Ты же сам помнишь, как она хотела забеременеть и как переживала из-за того, что не получалось. И я тоже переживала, мне больно было видеть, насколько София подавлена, как хандра разрушает её изнутри, убивает блеск в её глазах и мешает улыбаться. И ты тоже так переживал, хоть и не подавал виду. Я ведь желала ей и тебе только добра… — Она усмехнулась, в глазах блеснуло сожаление. — И если София искала избавление в книгах, как обычно, то я решила поспрашивать у служанок, кухарок, у опытных, знающих женщин. И одна подсказала мне… — Хельга замолчала, вопросительно взглянув на брата, словно уточняя, хочет ли он слушать дальше. Тот кивнул. — Одна подсказала, что на самой окраине городка живёт чародей. Он особо не распространяется о своём даре, не продаёт зелья и руны, но если попрошу я… — Она хмыкнула. — Я поделилась с Софией, хотя мне казалось, что она пошлёт меня куда подальше. Она не была похожа на ту, кто полностью доверяет магии, но, к моему удивлению, она всё же согласилась. Наверное, очень отчаялась. Только попросила тебе не говорить.

Хельмут понимающе кивнул. Он тоже тогда отчаялся и не знал, что делать, однако обратиться к магии ему и в голову не пришло. Он почти смирился с тем, что законных детей у него не будет, но всё же вид донельзя печальной, подавленной, трогательной Софии заставлял это смирение сгинуть прочь. Может, следовало написать Кристине и спросить совета, стоит ли вообще пытаться, однако Хельмут помнил, что она была не очень опытной и талантливой ведьмой и вряд ли знала наверняка, может ли магия помочь в зачатии.

— Мы с ней нашли того мага, — продолжила Хельга. — По его виду, впрочем, и не скажешь, что он мог заниматься магией, — обычный ремесленник, столяр, у которого семья, дети… Он, конечно, очень злился, хоть и пытался не подавать виду, и сказал, что ради нас сделает нужное зелье. Среди брёвен, досок и опилок он, как оказалось, прятал множество ингредиентов, которые использовал в основном для себя, но иногда продавал за несколько серебряных и клятву молчать о его даре. Поэтому я не стала ему говорить, кто мне рассказал о нём, да и сейчас уже не помню, если честно… София получила своё снадобье и все предписания насчёт того, как его использовать, и ушла, а я задержалась ещё на несколько минут и спросила, может ли он сделать приворотное зелье или руну…

Она снова замолчала, заливаясь краской. Видимо, после того, как на её шее оказалась руна отворота, сестра начала стыдиться тех искусственных чувств. Хельмуту хотелось как-то поддержать её: она сидела, сжавшись, иногда отпивая из бокала, и почти не смотрела на него. Как будто боялась, что он причинит ей боль за то, что она говорит. Но он не злился. Почти.

— Он сделал мне руну, — голос Хельги задрожал, — и сказал надеть лишь тогда, когда я увижу воочию человека, которого хочу приворожить. Так я и сделала, но… Не знаю, что пошло не так.

— Оберег, — сказал Хельмут отстранённо. — Оберег, который подарила тебе Кристина. Он помешал заклинанию сработать так, как надо. Приворожил не её к тебе, а тебя к ней, ещё сильнее, чем было.

И он боялся представить, что бы произошло, не окажись у Хельги этого оберега. Если бы леди Коллинз-Штейнберг, буквально седмицу назад получившая весть о возможной смерти мужа, бросилась в объятия малознакомой женщины, то её бы точно объявили сумасшедшей — или одержимой — и отправили в обитель.

— Ну, а дальше ты знаешь. Я вспоминала это всё постепенно, и воспоминания меня… — она запнулась. — Воспоминания ужасали. Я ведь, по правде говоря, и не хотела любить её… так. — Паузы в речи Хельги становились всё длиннее.

— И зачем ты вообще решила её приворожить? — поинтересовался Хельмут как бы невзначай. — Ты же знала: она замужем, с ребёнком, и какой ей резон быть с тобой?

— Я не знаю, — покачала головой Хельга и странно усмехнулась. — Я правда не знаю, что на меня нашло. Мне так хотелось, чтобы моё чувство было взаимно, а невзаимность меня задевала, била по самолюбию. Было обидно, вот я и…

— Не очень взрослый поступок.

— Я понимаю.

Они замолчали. Вьюга за окном разыгрывалась всё сильнее. Остатки свинины и картофеля давно остыли. Вино кончилось — Хельга выпила большую часть кувшина, но при этом умудрилась оставаться трезвой. Видимо, разбавила вино водой, хотя раньше делала так крайне редко, утверждая, что это мешает наслаждаться вкусом.

— Прости меня, — вдруг выдохнула сестра. — И за Софию тоже прости. Если бы я знала, что это зелье убьёт её…

— Дело, может, даже не в зелье, — отозвался Хельмут. — Да и уже неважно, в чём. Её не вернуть, и того, что случилось с тобой, тоже не исправить.

«Опять она портит мне жизнь, — мелькнуло в голове. — Лучше бы ей вообще не родиться… Тогда, может, и мама бы прожила дольше». Но он старался гнать такие мысли прочь, старался не злиться. Ему, как ни странно, не хотелось кричать, ругать сестру последними словами, бить посуду и пинать стены. Эта злость была тихой, спокойной, она медленно и чертовски больно сверлила сердце изнутри, и её невозможно было выгнать порывами ярости.

— А ещё… — несмело начала Хельга, так и не поднимая взгляда и сминая пальцами лиловый шёлк платья. — Ещё она рассказала мне… ну, она предполагала, почему забеременеть так долго не получалось.

Хельмут напрягся. Он не задумывался о причинах — знал ведь, что женщина может быть бесплодной без каких-либо причин, просто родилась такой, и всё. И если Софии пришлось прибегнуть к помощи зелья, чтобы зачать ребёнка, то она, получается тоже просто такой родилась… Так о какой причине тогда речь?

— И почему же? — осторожно спросил Хельмут, видя, что Хельга взволнована и явно сомневается, продолжать или нет.

— Как бы сказать… Всё из-за войны. Ну, той, предыдущей… Ты же знаешь, что она пережила тогда.

— Но её никто не… — покачал головой он, пытаясь справиться с навязчивыми мыслями. — Я уверен, что ублюдок, который главенствовал тогда над замком, её не трогал.

— В том самом смысле — не трогал, — кивнула Хельга. — Но он её бил и один раз ударил в живот. К счастью, это был последний удар, который он ей нанёс. И София считала, что всё дело в этом.

От злости заскрипели зубы. Взгляд упал на кухонный нож, и, наверное, лишь Господу в тот момент удалось удержать Хельмута от того, чтобы он схватил его и со всей силы всадил в столешницу, представляя, что это вовсе не деревянные доски, а лицо или грудь Эйкина Хейли. Ему повезло погибнуть от меткого попадания ножа в глаз, но он явно заслуживал смерти похуже, заслуживал таких тяжких мучений, которые самому Дьяволу не снились.

И София ведь ничего об этом не говорила. Она уверяла, что её не трогали, и у Хельмута были причины ей верить. Будь она изнасилованной, вряд ли их первая брачная ночь и все последующие прошли бы так гладко. Но о побоях она не рассказывала, предпочитая о войне вообще не вспоминать и не заговаривать. Отчего-то лишь с Хельгой поделилась этой тайной… И Хельмут понимал, отчего.

— Прости, что я рассказала тебе всё это только сейчас, — вздохнула Хельга, ставя бокал на столик. — Если ты не хочешь меня видеть, я могу уехать, — выпалила вдруг она. Хельмут поднял голову и взглянул на неё удивлённо.

— Куда уехать?

— Не знаю, в монастырь… Это ведь, на самом деле, не такая плохая судьба, — усмехнулась сестра.

— Хельга, успокойся.

— Ладно, если не обитель, то выйти замуж… — раззадорилась она, видимо, уверенная, что Хельмут её не простит. — Давно пора, уже лет десять как. Только вот кто меня теперь возьмёт, старую деву…

А эта идея показалась ему удачной. Кристина как-то напомнила Хельмуту, что у него сейчас лишь один наследник, и это правда было очень ненадёжно: мальчик, хоть и рос вполне здоровым и крепким, мог легко подхватить что-то опасное… упаси Господь. Однако заручиться каким-нибудь союзом посредством брака Хельги… и назначить племянника следующим после Эрнеста и её самой претендентом на наследство…

— Мы можем сказать, что ты вдова, — пошутил Хельмут. А потом понял, что это не шутка. — И правда, мы можем соврать, что вы с Вильхельмом успели пожениться и консуммировать брак, прежде чем он уехал на войну. Крестьяне же часто женятся, не дожидаясь совершеннолетия, вот и мы тоже… якобы уговорили священника… Я попрошу Генриха, он нам подыграет, подтвердит, что был свидетелем.

Это показалось ему удачной идеей. Репутация вдовы, муж которой пал на войне, куда чище, чем репутация старой девы, которой Хельга и являлась. Можно будет наплести, что её брак с Вильхельмом не хотели раскрывать, потому что несовершеннолетнюю дворянку, вышедшую замуж до нужного возраста, когда ни жизни её, ни аллоду ничего не угрожало, скорее всего, осудили бы. Но с тех пор прошло много лет, и уж лучше остаться вдовой, вышедшей замуж в шестнадцать и потерявшей мужа на войне, чем тридцатилетней девушкой.

Хельмут не хотел выдавать её замуж насильно, потому что понимал — сердце её всё ещё болело по Вильхельму, и она не могла отдать его другому мужчине, особенно по расчёту. Жаль только, что этот засранец не заслуживал таких чувств.

— Если тебе кажется это правильным…

— Хельга, дело не в этом, — улыбнулся Хельмут. Он встал, заметив, как она вздрогнула, как в глазах её заискрился страх. — Я люблю тебя и ни в чём не обвиняю. Ты ведь хотела как лучше, твои намерения были…

— Я забыла, что благими намерениями вымощена дорога на самые страшные круги ада.

— Ничего, — сказал он. — Не беспокойся, слишком старого жениха я тебе искать не буду.

— Господи, Хельмут!.. Ну, хотя бы девственницей притворяться не придётся, — хмыкнула сестра.

Она встала, обошла стол и бросилась к нему в объятия. От её волос, как всегда, пахло лавандой, они были очень мягкими и длинными. Хельга чуть дрожала, и Хельмут, прямо как в детстве, погладил её по голове, а потом наклонился и осторожно поцеловал в рыжую макушку.

За окном стонала белая и страшная метель.

Эпилог

Она шла по большому светлому залу, осторожно ступая на мягкий красный ковёр и чувствуя на себе десятки, а то и сотни взглядов. На стенах, между высокими стрельчатыми окнами, были развешены разнообразные знамёна и гобелены, а из самих окон внутрь лился холодный зимний свет. Сквозь прозрачные стёкла было видно, как на замёрзшую землю медленно и тихо падает снег, как белое бескрайнее покрывало искрится на солнце, как по небу бегут серые пушистые облака…

Она дрожала — от волнения, а не от холода: в замке пылало множество очагов, горели свечи, к тому же, Кристину изнутри согревало приятное чувство предвкушения чего-то донельзя прекрасного.

Новое белое платье с голубым кружевом не стесняло движений, хоть и казалось ей чересчур нарядным для такого малозначительного события. Впрочем, насчёт малозначительности с ней было кому поспорить. Кристина и вовсе сначала хотела надеть доспехи, но Генрих убедил её, что от этого лучше отказаться. И теперь ей приходилось одной рукой чуть придерживать подол, чтобы не запутаться в шёлковых складках, но вообще платье сидело просто идеально.

Сейчас муж ждал её на помосте, тоже нарядный и сияющий широкой ободряющей улыбкой. Кристина иногда ловила его тёплый взгляд, но всё же предпочитала смотреть под ноги, пока шла: от волнения кружилась голова, и она боялась упасть. Вдобавок её чуть подташнивало — она была беременна уже почти две луны, и плохое самочувствие из-за этого никуда не делось. Ну ничего, кивать, кланяться и улыбаться можно будет и после.

Приятное предвкушение то и дело сменялось смятением и сомнениями. Вот сейчас оно свершится, а дальше? Что поменяется в её жизни и в жизни Нолд-Бьёльна, а то и всей Драффарии? Это для Альберты, например, было вопросом принципиальным, а Кристина, в общем-то, всегда относилась к этому проще… Да и покойная герцогиня заслуживала этого куда больше. А она… Что она вообще сделала, чтобы заслужить эти улыбки, поклоны, почести?

Кристина вздохнула, обнаружив, что уже дошла до трёх ступенек на помост. Почувствовала на себепронзительный, взволнованный взгляд Генриха, да и спину её тоже сверлили десятки глаз… Кожей ощутила улыбку Хельмута — абсолютно счастливую, и более сдержанную — его сестры. Знала, что Натали смотрит с гордостью и восхищением, а Винсент — спокойно и уверенно, будто и это он предвидел заранее.

Стараясь подавить дрожь, осторожно поднялась на помост.

В руках Генрих держал свой любимый парадный меч — по имени он его почти не называл, но Кристина знала, что зовут его Милосердие. И такое название ему хорошо подходило; оно идеально характеризовало даже не сам клинок, а его хозяина. У меча была полуторная рукоять, посеребрённая, украшенная двумя небольшими изумрудами на крестовине и одним большим — на навершии, а клинок отличался остротой и красивыми, причудливыми разводами на тёмно-серой стали. Кристинин же меч, светлый и длинный Праведный, прошедший вместе с ней огонь и воду, лежал рядом на постаменте, прикреплённый к ножнам.

Глубоко вдохнув, из последних сил стараясь прогнать тошнотворное волнение, она присела на одно колено — в платье это было не столь удобно, но всё же что есть.

Кристина знала, что в далёкие времена, когда религия имела больше власти, чем король, посвящаемый в рыцари должен был молиться всю ночь в церкви или часовне, а потом, на рассвете, босой, в одной длиннополой холщовой рубахе пройти в замок и встать на оба колена, выражая своё смирение перед небесным Господом и земным владыкой. Но посвящение в рыцари давно уже стало мирским таинством.

Более того, женщину в рыцари посвящали впервые.^[24]

Кристина присела, ощущая, каким холодным и жёстким был пол, и склонила голову. Генрих молчал полминуты, давая ей время отдышаться и прийти в себя, прежде чем произнести все должные клятвы, а потом заговорил — громко и торжественно, но было слышно, как волнительно дрожал его голос:

— Кристина из дома Коллинзов, — если в зале и велись какие-то разговоры, то они мигом притихли, и тишина тут же оглушила её, — клянёшься ли ты с этого момента и до конца жизни быть храброй, милосердной и справедливой?

— Клянусь, — незаметно откашлявшись, сказала Кристина. Голос эхом пронёсся по залу, но длилось это всего несколько мгновений, а потом в замок вернулась исконная тишина.

Храбрости ей и впрямь было не занимать: она знала, что далеко не труслива. Но милосердие и справедливость… Над этим ещё придётся, пожалуй, поработать.

Эти мысли заставили Кристину едва заметно усмехнуться — так, что эту усмешку увидел, возможно, только Генрих.

— Клянёшься ли ты защищать слабых, оскорблённых и попавших в беду?

— Клянусь, — сказала Кристина. Видит Бог, она действительно пыталась защищать слабых, правда, не всегда получалось хорошо.

— Клянёшься ли ты быть верной и праведной подданной своего королевства, защищать его от внешних и внутренних врагов и быть готовой отдать свою жизнь во имя его величества?

— Клянусь, — уверенно сказала она, прекрасно помнившая о том, что внутренние враги могут быть куда опаснее и коварнее внешних. Уже дважды она билась с Карперами, тоже подданными Драффарии, и, можно сказать, выполнила эту часть клятвы до того, как принесла её. Возможно, в таком случае, и с дальнейшим её выполнением трудностей не возникнет…

В зале стояла мёртвая тишина, как будто там не было никого, ни одного человека.

Потом её плеча коснулось лезвие Милосердия.

— Именем его величества, верховного лорда и короля Драффарии Фернанда Второго, я, лорд Генрих Штейнберг, посвящаю тебя, леди Кристина Коллинз-Штейнберг… — он запнулся, сделал глубокий вдох и громко заявил: — В рыцари. — Холод меча исчез. — Встань.

Он протянул ей руку, помогая подняться: знал, что у неё кружится голова и её подташнивает, и поначалу даже предлагал провести посвящение после родов, но Кристина уверила его, что выдержать буквально десять минут, поборов желание проблеваться или прилечь, она сможет. Вторая беременность протекала куда легче первой, к тому же не было уже ни ужаса, ни смятения, ни непонимания того, что с ней происходит и что нужно делать…

А идея с посвящением, к слову, принадлежала именно Генриху. Точнее, сначала Кристина вспомнила слова Альберты о том, что традиции и неписанные законы запрещают женщинам быть посвящёнными в рыцари, однако ничто не может запретить им сражаться за свою землю. Герцогиня Вэйд была, безусловно, права, но Генриху показалось, что настало то время, когда традиции пора изменить, а законы — нарушить.

И вот они нарушили. Впервые за всю историю как объединённой Драффарии, так и Нолда и Бьёльна в частности.

Кристина встала, одёрнула платье и поймала тёплый взгляд Генриха, увидела его сдержанную улыбку… Глазам стало горячо от слёз, но она быстро-быстро заморгала, чтобы смахнуть их.

Он взял с постамента меч и опоясал её: грубый кожаный пояс, деревянные ножны и рукоять меча в сочетании с белым платьем смотрелись, наверное, странно, если не нелепо… Ей пришлось приподнять подол, чтобы Алек смог пристегнуть шпоры к её изящным сапожкам. Он улыбнулся Кристине, и она набрала сил для ответной улыбки. Впрочем, убирать её не стоило: Генрих одной рукой сжал её пальцы, а другой приобнял за талию, мягко поворачивая лицом к залу.

Зрители разразились аплодисментами, от которых головокружение лишь усилилось, и если бы муж её не поддерживал, Кристина бы точно упала. Но улыбалась она абсолютно искренне, счастливая от того, что столько людей были готовы поприветствовать её сейчас, несмотря на то, что она разрушила многовековую, но, по правде сказать, бессмысленную традицию.

— Всё в порядке? — спросил вдруг Генрих так тихо, что его услышал, наверное, лишь стоящий рядом с ними Алек.

— Да, — кивнула Кристина, нервно сглотнув и не прекращая при этом улыбаться. — Хайнц, спасибо, я… — Она сделала голос совсем тихим, почти превратив его в шёпот: — Я тебя люблю.

— И я тебя люблю, — тоже шёпотом отозвался он. — А ты, в конце концов, заслужила этого, как никто другой.

«Альберта заслужила больше», — хотела возразить она, но промолчала, продолжая улыбаться и ловить счастливые взгляды.

А за окном Айсбурга, в тишине зимнего полудня, весело, переливчато и ослепляюще громко звонили колокола.

* * *

Ну что ж, ребята, это всё.

Огромное спасибо всем, кто был со мной в течение этого сложного пути. Вы все важны: и кто терпел в личке мои вопли, и кто постоянно писал отзывы, и кто оставил один-единственный комментарий и ушёл, и кто ещё придёт в будущем.

Спасибо, всех люблю)

Сноски

1

Саулис — январь, названия месяцев здесь образованы от балтских корней.

(обратно)

2

Стихи в конце главы мои.

(обратно)

3

Васарис — февраль.

(обратно)

4

Саулис — январь.

(обратно)

5

Подробнее о первой встрече Натали и Винсента можно почитать в сборнике «Окись серебра».

(обратно)

6

Новас — март.

(обратно)

7

Валандис — апрель.

(обратно)

8

Довольно важный рассказ для понимания развития отношений Кристины и Хельмута см. в сборнике «Окись серебра».

(обратно)

9

Валандис — апрель.

(обратно)

10

Геужес — май.

(обратно)

11

Лиепис — июль.

(обратно)

12

В сборнике «Окись серебра» есть АУ, где София выжила, и можно делать вид, что так всё и было.

(обратно)

13

Гродис — декабрь.

(обратно)

14

Васарис — февраль.

(обратно)

15

Лиепис — июль.

(обратно)

16

Стихи, цитируемые в тексте, мои.

(обратно)

17

Нет, я тут вовсе не имела в виду, что проблемных детей не надо воспитывать и оно всё «магическим образом» пройдёт. Ну просто вот такой сюжетный ход, захотелось мне так.

(обратно)

18

Стихи мои.

(обратно)

19

Спалис — октябрь.

(обратно)

20

Лиепис — июль.

(обратно)

21

Ругпутис — август.

(обратно)

22

Рукшеис — сентябрь.

(обратно)

23

Лакритис — ноябрь.

(обратно)

24

Да, этот эпизод был задуман задолго до выхода s8e2 «Игры престолов» (ну или когда там Бриенну в рыцари посвятили, я не помню уже).

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Эпилог

*** Примечания ***