Разбитые надежды (СИ) [Victoria M Vinya] (fb2) читать онлайн

========== 1 Глава. «Всё не то, чем кажется» ==========

Каков предел сил человеческой души? Как много мы можем вынести и как низко можем пасть? Жизнь, как известно, настолько непредсказуемая вещь, что порой сложно определить, когда же всё пошло не так…

Весело хохоча с подругами из университета, Алексис ждала автобус на остановке: несмотря на то, что девушка жила в весьма состоятельной семье, ей нравилось ездить в городском транспорте, где, глядя в запотевшее стекло, можно было о чем-нибудь глубоко задуматься, к тому же подруги Алексис ездили таким образом, так что упустить возможность лишний раз поболтать с ними было для студентки неприемлемо.

- Сегодня мои предки уезжают к своим родителям на всю ночь! Девчонки, я собираюсь устраивать ночью вечеринку, так что вы уже приглашены. Зовите парней, будет весело! – щебетала одна рыжая кудрявая девушка, которая всем своим существом, наверное, хотела подпрыгнуть, чтоб достать до лиц высоких подруг.

- Я за! Этот итоговый тест меня измотал, нужно же хоть как-нибудь расслабляться, – протяжно сказала худощавая модельной внешности брюнетка.

- А я даже не знаю… У меня сегодня мать с отчимом поругались, – с толикой грусти в голосе ответила Алексис на заявление подруги, – мне все время неловко присутствовать при том, как они грызутся из-за денег.

- Ну, вот, заодно и отдохнешь от родителей! Я помню, как они при нас тогда два года назад устроили перепалку из-за того, что твоя мать себе сережки антикварные с аукциона купила за бешеные деньги: это была жуть! Так что не оставайся там с ними, давай хоть раз в полгода позволим себе потусоваться, – ободряюще восклицала брюнетка.

- О да, я не выношу, когда они еще и при вас устраивают сцены… – закатив глаза, ответила Алексис.

Пошел моросящий, как обычно говорят, «противный» дождь. Девушки-студентки сморщили носики, стали доставать зонты и натягивать капюшоны. Погода не радовала жителей города уже целую неделю, отчего улицы покрылись серыми пальто и черными зонтами: куда ни глянь – уныние, в небе и в людях. К остановке, идя вразвалку и слабо раскачиваясь, приближался мужчина: он был одет в драные, грязные лохмотья, а волосы на его голове были всклокочены и торчали в разные стороны. Сам он был мертвецки пьян, и на отекшем красном лице его играла полубезумная улыбка, лишь глаза, вероятно когда-то очаровательно глядевшие на все вокруг, смотрели просто и ясно из-под светлых ресниц. Все три подруги как-то негласно поморщились, переглянувшись, в душе каждой возникло омерзение и отвращение к этому субъекту.

- Фу, меня так раздражает, когда бомжи сидят на остановках: от них воняет, а еще они бормочут сами с собой… - шепнула брюнетка.

- Он, может, и не бомж, а просто алкоголик какой-то, – в девчачьей манере сплетен ответила Алексис.

- Я его боюсь, девчонки! – слабо пискнула рыжая девушка. – Он пьяный в стельку, вдруг пристанет…

Помимо глупой, банальной в такой ситуации, болтовни, на остановке раздавались самые разные ничтожные разговоры, но все люди, ведущие их, одинаково с равнодушием и брезгливостью поглядели пару раз в сторону пьяного мужчины в лохмотьях.

Мы всегда в подобных обыденных ситуациях смотрим однобоко. Нас не интересуют люди, которые находятся вокруг нас, нам привычнее сказать: «Вот этот плохой, а тот хороший, а этот отвратительный». И тяжело представить, что какой-то бездомный пьяница был когда-то маленьким невинным ребенком, а позже и замечательным человеком. Неизвестно, что сделало его таким убогим. А ведь, вероятно, у него за плечами лежит интересная история его жизни…

========== 2 Глава. «Детство» ==========

Это был 1988 год, в семье Майклсонов родился сын. Отец – мистер Майкл, местный плотник, был на седьмом небе от счастья, потому что ребенок был долгожданным, ведь сам мужчина был не молод: отцу семейства недавно исполнилось сорок три года, а жена Эстер была на тринадцать лет моложе его. Мальчика назвали Никлаусом. Супруги через неделю созвали многочисленных родственников и устроили большой праздник.

Майклсоны приехали из Великобритании в Америку пять лет назад и жили здесь, как и на родине, весьма небогато. Но оба супруга нашли работу и могли обеспечивать себя и сына.

С тех пор прошло шесть лет. Клаус уже вырос в бойкого и шаловливого мальчугана, бегающего по соседским дворам со сворой друзей – таких же проказников-мальчишек, как и он сам, ворующего яблоки и рвущего цветы с лужаек у домов. Меж тем Клаус сильно отличался от своих сверстников: он был любознательным, с сильным воображением мальчиком. Часто мог он подолгу разглядывать и слушать людей и окружающий его мир, и картинки эти – сильные впечатления – горели пламенем в детском воображении, трансформируясь в необыкновенные истории. Он романтизировал часто окружающую обстановку, детализировал предметы и черты лица других людей. Эти качества его редко проявлялись в компании друзей, но наедине с собой он долго мог любоваться трудолюбивой матерью и сосредоточенным сильным отцом. Оттого он был рассеян часто и отвлечен, тогда мать не могла дозваться его к обеду и ужину или попросить принести что-нибудь.

Городок, где жила семья Клауса, был небольшой, но весьма плотно заселенный. Жители имели чаще средний достаток, поэтому сама по себе жизнь в городке текла размеренная, какая бывает у простых обывателей. Жили, конечно, там два художника-брата, приехавшие из Нью-Йорка за вдохновением поближе к природе, к которым все подсознательно тянулись, как к явлению элитному и необычному.

Эстер была на восьмом месяце беременности, и Клаус с нетерпением и внутренним трепетом больше ожидал даже не предстоящего Рождества, а рождения нового человечка в семье. Часто подходя к матери, чтоб погладить ее большой живот или приложиться к нему ухом, он представлял, что внутри живота есть своеобразная комната, где в тепле, прикрытый синим одеяльцем и занавесочками (так ему это представлялось), спит его будущий братик.

И вот наступил праздник Рождества. Весь день дома шли приготовления. Миссис Майклсон с матерью и свекровью занимались готовкой ужина, тесть же со свекром расставляли столы и стулья, прибирали в гостиной. Мистер Майклсон сначала немного помог с уборкой, но позже позвал сынишку прогуляться с ним до открывшегося несколько дней назад елочного базара.

Клаус, весь замотанный шарфами, одетый в душный комбинезон и огромные отцовские варежки (которые он стащил сам, потому что обожал их, особенно внутреннюю меховую отделку), весело шагал впереди папы, тяжело дыша от быстрой ходьбы. Мальчик скакал на ходу, набирал в руки снег, затем падал в какой-нибудь сугроб, заливисто смеясь, а после, весь похожий на снеговика, шагал дальше скорее, чтоб Майкл не перегнал его. Отец был внешне спокоен и почти равнодушен, но лишь внимательный мог заметить, как улыбались его глаза при взгляде на своего маленького «снеговичка» – это замечал его сын, изредка оборачиваясь, потому что он всегда замечал то, что не замечают другие.

Оказавшись на базаре, Клаус ринулся к дальнему прилавку.

- Пап, а, может, возьмем вот эту елочку? Она здесь самая большая. Давай, ну, давай же возьмем её - у нас будет самая большая елка, и на нее можно будет повесить много игрушек! – мальчик вертелся у ног отца, дергал его за штанину и радостно кричал.

- Ну, что ж с тобой сделать – берем самую большую. – Майкл затем почти ласково улыбнулся продавцу, кивая в сторону дерева.

Мистер Майклсон, приобретя ель, схватил её в охапку и направился к дому. Клаус же старался хоть как-нибудь так пристроиться, чтоб тоже держать ветки ели: он очень хотел помочь отцу и чувствовал при этом себя нужным и важным. Хотя на деле он немного мешал Майклу, но тот молчал, потому что решил дать возможность сыну чувствовать себя полезным, к тому же ему были приятны эти рвения мальчика.

И вот уже мохнатая пахучая ель стала центральной фигурой гостиной в доме, и пока взрослые занимались приготовлениями, Клаус наряжал её. Было куплено много новых украшений: свечи, красные банты и гирлянды, но напоследок ребёнок оставил самое интересное и приятное – старые игрушки. Теперь на ели сидели зайцы с потёртыми подарочными коробочками в лапах, две совы сидели ближе к стволу дерева, медвежата и лисята были рассажены так, что было похоже, будто они водят хоровод. Детское воображение сейчас же нарисовало чудесную зимнюю сказку, где все игрушечные звери ожили и заговорили человеческим языком. Задрав кверху разрумянившееся личико, с ниспадающими на лоб светлыми завитками, Клаус просидел под ёлкой почти час, пока его не позвали к столу. В гости пришли соседи, и начался праздник.

После двенадцати часов ночи Эстер направилась укладывать сына спать. Она со ставшим внезапно задумчивым лицом долго гладила Клауса по голове, пока тот засыпал, но было ясно, что матери было немного тревожно.

Клаус проснулся посреди ночи от суматохи и воплей внизу, доносящихся из гостиной. Он сонно потер глаза кулачками и вышел посмотреть, что случилось. В животе его все скрутило от непонятного страха и предчувствия.

- Ох, мой маленький, отчего ты проснулся? – словно в бреду жалобно спросила Эстер, и ее лицо искривилось от боли.

- Мама, уложи Клауса обратно спать, – обеспокоенно, но, сохраняя самообладание, попросил Майкл.

«Да что же это такое тут происходит? Зачем все бегают, отчего не празднуют? И почему мамочка так жалобно говорит? Они все как будто злятся… Да, они злятся на меня, потому что я встал с постели ночью. Ах, как они меня все ненавидят!» - думал мальчик, по-детски жалея себя в своих мыслях, ему хотелось рыдать, оттого, что все было так суетно и необъяснимо для него.

Бабушка отвела его обратно в комнату, но заснуть Клаус уже не мог. Родители куда-то поехали, и в доме остались только бабушка с дедом – родители отца. Клаус долго смотрел потом на падающий за окном снег и постепенно стал успокаиваться. Ближе к утру он заснул.

Но на следующее утро его подняли в десять часов, стали умывать и причесывать. Мальчик никак не мог понять, зачем нужна вся эта странная процессия, после которой дедушка усадил внука на заднее сидение своего старого автомобиля и отправился куда-то.

Все это было словно в тумане, такие эмоциональные моменты позже напоминают сон, вот и Клаус чувствовал себя так же. Дед припарковался у больницы и взял внука за руку. И вот они уже идут по коридору, дедушка на ходу объясняет, что они идут навещать маму и новорожденного братика Клауса – Кола.

Увидев уставшее счастливое лицо матери, Клаус сначала опять почувствовал, как подступают слёзы, но когда на руках Эстер он разглядел маленький сверточек, пересилил себя из-за любопытства и подошел к матери так, что мог разглядеть ребенка в её руках. Он внезапно почувствовал жалость к этому крохотному существу, беспомощно кривящему лицо, в его голове вдруг, словно команда, сформировалось новое чувство, которое навсегда остается со всеми старшими братьями и сестрами – чувство ответственности. Он подсознательно понимал, что теперь должен оберегать это жалкое, крикливое создание и любить.

Клаус в своем раннем возрасте ловко научился менять пеленки, купать младшего брата и стал незаменимым помощником матери, что сделало его внутренне старше своих беспечных сверстников. Но на плечах Эстер лежало очень много работы: она не брала отпуск для ухода за ребенком и через пару недель вышла на работу; ко всему прочему на ней лежали все домашние дела.

Как-то она наказала Клаусу быть дома рано, часам к семи, чтобы помочь ей развесить бельё и последить за Колом. Но Клаус, в силу рассеянности своей натуры, забыл о маминой просьбе. У него был важный поединок с мальчиком из другого двора. Толпа мальчишек собралась у заброшенного читального клуба посмотреть, как двое мнут друг другу бока. Оба мальчика извалялись в грязи, с детским яростным пристрастием набили друг другу много синяков и разбили колени.

Клаус вернулся домой только в девять часов, весь в грязи и царапинах. На пороге дома сидела Эстер, лицо ее было гневно а уж, увидев сына в таком виде, она шлепнула его пару раз и сильно накричала. Клаус обиделся на мать, ему не хотелось признавать свою неправоту, ведь он считал драку со своим соперником очень важной, а мама – она ничего не понимает, она только кричать умеет, как он думал сам с собою. Клаус опоздал к ужину, поэтому должен был в наказание ложиться спать на голодный желудок, но обида притупляла его голод, так что он встал с кровати и серьезно решился доказать маме, как она ошибается в нем. Он не застал маму в спальне, и в гостиной её тоже не было. Слышны были лишь усталые вздохи да шум воды в ванной. Приоткрыв туда дверь, Клаус увидел маму, которая, убирая назад мокрые от пота пряди волос, стирала вновь и вновь кожу на руках в кровь, пока полоскала одежду. Сейчас он живо и как никогда прежде ясно понял тот адский труд, который каждый день совершала мать, забывая себя. Сострадание и стыд захватили все его существо, и мальчик зарыдал.

- Почему ты не спишь? – стараясь сохранять строгость в голосе, спросила Эстер.

- Мамочка, прости меня, пожалуйста! – закричал Клаус и бросился на шею матери.

- Не плачь… не плачь, мой родной, – уже окончательно смягчившись произнесла она. – Ложись-ка ты спать, – она поцеловала сына в голову.

- Можно я останусь с тобой, помогу тебе бельё развесить? – задыхаясь от слёз, спросил Клаус.

- Останься, только ненадолго, хорошо? Тебе нужно спать. – Эстер понимала, что сын из-за истерики сейчас не сможет заснуть, так что его стыд можно облегчить тем, что позволить ему искупить свою вину.

Через час мать уложила Клауса в кровать, а сама направилась к внезапно заплакавшему Колу.

========== 3 Глава. «Новенькая» ==========

Уже через полгода Клаус пошёл в первый класс. Со школой начался новый этап в жизни маленького человека: мальчик завел новых друзей, стал увлекаться рисованием в кружке (получалось плохо, но Клаус не обижался, ему просто доставляло это удовольствие), а также баскетболом. В середине учебного года, после рождественских каникул, в класс пришла новенькая – Кэролайн. Это была неказистая, пухленькая девочка со скобой на зубах и жутким конским хвостом на голове. Ребята сразу нашли в ней объект насмешек.

- Давай сегодня подбросим в портфель Кэролайн дохлую жабу! – радостно предложил как-то Клаусу его новый школьный близкий друг Стефан Сальваторе.

- Представляю ее лицо! – ехидно бросил другой школьный товарищ, – у неё будет потом так оттуда вонять! – он громко и наигранно засмеялся.

Клауса так раздражил сейчас этот смех, но он тоже натянуто улыбнулся и, точь-в-точь так же наигранно рассмеялся, как этот мальчик. Клаусу не хотелось выделяться среди толпы одноклассников, иначе они подумают, что он на стороне толстушки, а это очень стыдно. Но ему было по-человечески жалко эту некрасивую девочку, над которой они хотели посмеяться. «Как это все глупо, по-дурацки совсем и вовсе не смешно…» - думал он, вступая в противоречие с накрученными мыслями о том, что это очень удачная идея. Когда дело было сделано, и принесённая Стефаном сбитая автомобилем жаба уже покоилась в портфеле девочки, мальчики с чувством очень удачного и прекрасно исполненного плана расселись до звонка на урок по своим местам. Кэролайн в числе других девочек зашла в класс, теребя подол своей джинсовой юбки: на ней также был смешной джемпер глупого цыплячьего цвета, над которым тоже все смеялись, называя между собой одноклассницу курицей.

В тот момент, когда Кэролайн залезла рукой в портфель, чтобы достать учебник по чтению, мальчишки начали заливисто хохотать, предчувствуя, конечно, предстоящие неприятные разборы с учительницей, но им было сейчас на это наплевать: радость от совершения гадости затмевала страх. Все ждали, что девочка завизжит, отбросит жабу или еще лучше – расплачется. Но ничего из этого не произошло.

- Ой, я так люблю лягушек и жаб, но только не мертвых, а живых, – весело и, ничуть не конфузясь, изрекла Кэролайн, – в следующий раз положите мне лучше живую, – сказала она просто и беззлобно.

В классе наступила тишина, мальчики остались недовольны результатом своей выходки и даже жутко взбешены.

- Курица любит жаб! Ой, не могу! – послышался новый отчаянный смешок.

Остальные подхватили это и стали дальше развивать новую интригующую тему для обсуждения, а Кэролайн спокойно уселась за свою парту. Она не была обижена или огорчена – ей было просто наплевать, она сама не чувствовала себя смешной из-за того, что говорили другие, оттого она не понимала, над чем все так хохочут. Клаус уже не смеялся со всеми: он сидел за партой, сложив перед собой руки в замок и вжав в себя шею. Он испытывал сейчас два очень сильных чувства – это были восхищение и зависть. Он восхищался силой духа своей одноклассницы, её независимостью, но в то же время завидовал этим чертам её характера – ведь это были те качества, которые не могли быть сейчас привилегией ребёнка, но они были в Кэролайн, как неотъемлемая часть её самой, и Клаус завидовал, потому что не мог их сейчас себе позволить. Но все эти чувства возникли в мальчике стихийно и бессознательно, он не обдумывал это сам с собой, он боялся допустить в своё сознание подобные мысли, потому что они бы задели его мальчишескую гордость.

Кэролайн реагировала так почти всегда, а в классе четвертом она уже без проблем научилась не игнорировать, а остроумно задевать в ответ своих обидчиков. Она росла очень непохожей на всех остальных девочек в классе. Кэролайн хоть и не была сильна в учебе, но вела себя взрослее, чем сверстники: не участвовала в общих шалостях, хотя посмеяться она любила (её лицо не было лишено лучезарности), была самостоятельной и ответственной в поручениях учителя. Ей доверяли помощь в подготовке классных праздников и прочих мероприятий. В свои десять лет девчонки уже начинали влюбляться в мальчиков, страдать по ним, бегать с ними по школьным коридорам, вести личные дневники, а Кэролайн все это было не интересно, да и вообще никто из ее одноклассников не знал, чем она интересуется и что любит. Всем она казалась странной, оттого её называли дурой, потому что поведение девочки было просто чуждо их ещё неокрепшим натурам.

Клаус старался не выделяться из общей массы, он стеснялся своего богатого внутреннего мира, уникального видения и всего того, что было в нем отличным от других. Он в четвертом классе случайно стал увлекаться написанием коротких рассказов, что ему безумно нравилось. Кстати сказать, он не знал, что его мама миссис Майклсон как-то нашла на столе его тетрадь с рассказами – она была оставлена раскрытой, и Эстер, сама стыдясь того, что вторгается в личное пространство сына, прочла два рассказа: она была в восторге, но более никому не показывала творчество сына, рассказав только мужу перед сном о своем восхищении и надеждах на писательское будущее Клауса.

Клаус любил вместе с товарищами подтрунивать над Кэролайн, как и прежде. Однажды зимой он даже сбил с головы девочки шапку, которая потерялась в снегу, и одноклассница отправилась домой по морозу без головного убора. Ночью он за это себя глубоко в душе винил и мучился.

Как-то учитель за проказы оставил Клауса после уроков вместе с Кэролайн рисовать плакат к недели краеведения. Прощаясь с друзьями, расходящимися по домам, он делал кислую мину и всячески выражал свое недовольство тем, что его оставили вместе с Кэролайн. Вернувшись обратно в класс, он застал там одноклассницу с набором кистей в руках, а на парте перед ней лежал белоснежный лист ватмана.

- Ну, иди сюда, чего застрял в дверях? Я не кудахтаю и не клююсь! – весело заключила она, театрально разведя обе руки.

- Только знаешь что… – Клаус стеснительно почесал затылок, – давай ты сама придумаешь, что будем рисовать и скажешь мне, что я должен сделать, а то я в этих штуках ничего не понимаю, – неуверенно сказал он.

- Хорошо, как скажешь! – девочка рассмеялась, – я не буду тебя мучить: ты нарисуй вон в том углу речку и раскидистое дерево на её берегу…

«Рас-ки-дис-тое дерево, – почти с наслаждением проговорил про себя Клаус, – как же красиво она говорит. Любой бы другой на её месте сказал «большое дерево», но она сказала «раскидистое», и я теперь понимаю, что это дерево не просто большое, а что его ветки красиво будут спускаться в разные стороны, почти касаясь воды… Ах, как хорошо она говорит!»

- А что будешь рисовать ты? – спросил он лишь за тем, чтобы услышать, как она будет рассказывать о том, что будет рисовать сама.

- Ну, – Кэролайн распахнула голубые глаза и закусила губу в задумчивой манере, – я попробую нарисовать школу, из которой выходит наш класс, чтобы отправиться в поход… Сверху будет птица и бабочка, а на земле кусты и цветы, – закончила она скороговоркой последнюю мысль.

«И ничего она сейчас красивого не сказала… – разочарованно вздыхал в своих мыслях Клаус. – И ничего в ней такого нет и плевать на то, как она хорошо говорит: она толстая курица!» Пока Клаус ругал про себя ни в чем неповинную одноклассницу, луч вечернего солнца ворвался в окно и коснулся лица Кэролайн, проникнув прямо вглубь её глаз, сделав их не просто голубыми, а почти хрустальными, и заплясал на каждой реснице, обрамляющей их. Девочка начала щуриться, проводя плавные линии на бумаге с занятым видом, обходя стол кругом. «До чего же ясные у неё глаза! И как красиво в них заиграл этот луч! А как она до этого красиво сказала «раскидистое»! Ну и что, что она толстая и с дурацкой скобой на зубах…» – вновь противоречил себе в своей голове Клаус, ведь чувства его были столь живы и неопределенны, что не поддавались объяснению, и уж тем более его собственному.

========== 4 Глава. «Мы перестали быть детьми» ==========

Так миновала школа, на носу был выпускной класс – последний год мучений, как любят говорить школьники всех стран. Клаус вырос теперь в сильного, высокого юношу, с греческими кудрями и той шаловливо-дерзкой улыбкой, которую так обожают все без исключения молоденькие девушки. Правда обаянием своим Клаус почти не пользовался, да и в тех случаях, когда ему нужно было понравиться кому-то, он неосознанно включал его. Сейчас молодого человека больше увлекал баскетбол, которым он занимался с первого класса, но более всего его интересовало писательство: у него дома в ящике хранился начатый роман об Америке 19 века, а в школе на уроках литературы он то и дело любил потешать одноклассников каким-нибудь коротким юмористическом остроумным рассказом или заметкой-наблюдением, написанной им в художественном стиле.

Сегодня был первый день учебы, шёл урок физкультуры, и ребята занимались упражнениями: парни на разных площадках играли в американский футбол и баскетбол, а девушки из команды поддержки занимались растяжкой на лужайке, остальные сдавали нормативы.

- Помнишь Валери Маккензи из десятого класса? – игриво бросил Стефан другу между пробежкой на короткой дистанции, – кажется, она от меня без ума!

- Стеф, ты действительно настолько безнадёжен, что собираешься потерять девственность с Маккензи? – с насмешкой ответил Клаус, мотая от смеха головой.

- Да тихо ты, кретин! Давай ещё все узнают, что я в свои семнадцать никого не завалил! – шёпотом, но крайне сердито парировал Сальваторе, толкнув друга в плечо.

- Она же ненормальная: трещит без умолку… Помню, она как-то подсела ко мне на ланче в прошлом году и рассказывала про склероз своей бабушки, а также про свою недавно родившую породистую собаку… – с явным сарказмом и жестикулируя кистью руки сказал Клаус.

- И что ты ей ответил, ты её послал? – пытаясь уйти от первоначального смысла беседы, спросил Стефан.

- Нет, конечно, – в серьезно-игривой манере нахмурив брови, ответил Майклсон, – я купил у неё щенка и подарил его потом на день рождения нашему соседу Мэйсону – старому ворчуну, поливающему свои лужайки какой-то вонючей дрянью от насекомых, что я вежливо попросил его более не делать, потому что страдает почти вся улица, ибо дышать невозможно. Спасибо щенку – сработало! – он захохотал, задыхаясь на бегу.

- Ну, дед и вандал, однако! – Стефан поддержал смех приятеля своим – ещё более громким и заливистым. – Я бы такому подарил в коробке саранчу и колорадских жуков, чтоб он там своего варева не напасся на них.

- А это мысль! Кстати… – Клаус оббежал взглядом все тренировочное поле, – не вижу что-то здесь Форбс. Она вообще являлась сегодня на занятия: вчера на празднике её тоже не было.

- Быть может, не захотела праздновать начало последнего учебного года с нами, посуди сам: мы же над ней издевались всю сознательную школьную жизнь. Может, валяется на шезлонге перед домом или разрабатывает персональную диету, что, кстати, ей давно пора бы уже сделать, – стараясь быть остроумным, заметил Сальваторе, подняв для пущей убедительности указательный палец.

- Шутки про вес и одежду Кэролайн уже как-то устарели и звучат по-детски глупо, не находишь? – серьёзно и без удовольствия ответил ему друг.

- Ладно-ладно, я заткнулся! Ты же у нас само добродушие – страшненьких не оскорбляет он!

- Отчего это ты сегодня так оживлён? – внезапно спросил его Клаус, прищурив при этом глаза, будто уличил Стефана в чём-то очень плохом.

- Ээм… В общем, я сегодня буду помогать Елене чистить аквариумы нашего директора после уроков.

- Подумать только! Ты все ещё в неё влюблён! Дружище, ты пропал раз и навсегда: она держит тебя в друзьях уже три года к ряду, а ты начинаешь трепетать при мысли, что будешь чистить с ней аквариумы! Стеф, ты ведь знаешь, что максимум, что ты получишь от этого занятия – это мокрую маячку Гилберт, а о бурном сексе на столе директора даже не мечтай.

- Вот же придурок! – обиженно бросил Стефан и подрезал друга, захватив за шею.

- Майклсон! Сальваторе! Что это вы там вытворяете? А ну, живо обратно на площадку и бежать!

Парни, пытаясь унять своё весёлое настроение, все же вернулись обратно в ряды занимающихся. На соседней дорожке для бега протянулась колона стройных чирлидерш во главе с Еленой Гилберт – любимой девушкой лучшего друга Клауса.

- Привет, мальчики! – задорно и почти маршевым голосом окликнула приятелей Елена, раскачивая хвостом каштановых волос, повязанных красной лентой.

- Здравствуй, Елена! Отлично выглядишь сегодня… Впрочем, как и всегда, – счастливо отозвался Стефан так, что ленивое «привет» от Клауса растворилось в воздухе.

Девушка мило улыбнулась Стефану и крикнула «вперёд» остальным девушкам.

- «Впрочем, как и всегда», – передразнил его с улыбкой Клаус, – подхалим…

- Я идиот… Не мог сообразить чего получше…

- Перестань так из-за этого загружаться: она не придаёт значения тому, как ты здороваешься с ней, ведь ты всего-навсего «друг».

Но потом он что-то серьёзно обдумал про себя и вновь повернулся к Стефану.

- Извини. И знаешь, не переставай: она ведь нужна тебе? Тогда добивайся её: мы, чёрт возьми, так молоды сейчас – это лучшее время, чтобы бегать за любимыми девчонками! – он добродушно похлопал друга по плечу.

***

Во время перемены Клаус неспешно прогуливался по школьному коридору. Решив захватить из шкафчика парочку тетрадей Стефана, с которых он списывал домашнюю работу по математике и биологии, он направился в конец коридора. Достав всё необходимое и захлопнув дверцу, он застыл в изумлении: через пять шагов от него стояла пришедшая только что Кэролайн. Было трудно узнать в этой стройной, изящной девушке неуклюжую пухлую девчонку со скобой на зубах: на Кэролайн были шорты и черный стильный жакет, ножки её были обуты в симпатичные туфли на застёжке. Всё те же были лишь светлые с золотым отливом волосы, собранные в высокий хвост с распущенными по бокам двумя завитыми прядками, и те же ясные весёлые глаза. А в остальном даже движения её приобрели какую-то новую грацию и женственность. На секунду Клауса объял страх, он чувствовал трепет перед по-новому красивой Кэролайн, она показалась ему чужой.

- Здравствуй, Клаус, – мягко сказала она, выведя юношу из транса.

-А… Кэролайн… ну, здравствуй… Ты что-то сегодня поздно, – он нервно сглотнул.

- Я ездила к отцу, мои родители просто уже года два в разводе, вот я и езжу к нему на лето: сильно задержалась в дороге, – она оценивающе оглядела своего собеседника. – А ты, гляжу, оброс! – она взъерошивающим движением провела рукой по его волосам.

Клаус вздрогнул до мурашек от этого её жеста, и лицо его приняло неестественное выражение смущения. Он ругал себя за притяжение, которое чувствовал сейчас к ней и ненавидел себя, потому что чувствовал это, как ему казалось, только теперь, когда она перестала быть неказистой девочкой. На самом деле, он и понятия не имел, что его чувство к Кэролайн – это серьёзная трансформация во времени, которая началась уже давно, со временем обретая новую форму и накопляя свежие эмоции, только теперь подключилась новая и самая последняя животная составляющая – страсть. Клаус пока не осознавал в себе всё это, оттого так злился на себя и даже отчасти на Кэролайн.

- Хм, есть немного. Но мне, знаешь, не до этого было: у меня было суматошное и безумное лето, столько всего, – он старался быть веселым и держаться выше неё.

- Мне тоже было, что испытать этим летом, – сказала она между делом, но отчего-то эти слова вызвали в Клаусе беспокойство. – Ладно, я побегу в класс, а то занятия начнутся через пять минут.

Ничего не значащий диалог, несколько взаимных взглядов и движений, и всё теперь стало для Клауса между ними иначе. Кэролайн теперь надёжно закралась в мысли молодого человека, и самое страшное, что он пока понятия об этом не имел.

========== 5 Глава. «Безумный вечер» ==========

Придя домой, Клаус устало плюхнулся на мягкий старый диван, стоящий в гостиной. Часы тихонько отмеряли секунды бархатным постукиванием, придавая парню ощущение полного умиротворения после шумного и суетного школьного дня.

- Мелочь! А ну, спустись: ты мне нужен! – царственным тоном окликнул брата Клаус.

- Привет, ты на странность рано… Тебе чего? – спросил Кол, вынимая наушник.

- Ты ведь сейчас не занят компьютером? Ну, а, в любом случае, даже если занят, то уже нет, потому что я пришёл, так что будь добр, сделай брату кофе с сэндвичем, а то я так устал… – с наигранной жалостью протянул Клаус, не теряя при этом командного настроения в голосе.

- Ленивая задница, – фыркнул на него младший брат и направился в кухню. – Только ты давай попозже компьютер займёшь: я пройду десятый уровень.

- Ладно, так и быть. Давай уже быстрее только – дуй за моим кофе! – он сделал направляющий жест взмахом руки в сторону кухни.

Клаусу доставляло удовольствие по-семейному командовать своим двенадцатилетним братом, он чувствовал в этом, по своему разумению, некий воспитательный момент, заключающийся в заботе о старших. Вообще он обожал брата и гордился им: Кол учился намного лучше, чем Клаус в его годы, был мальчиком ответственным и подвижным. Если для Клауса его баскетбол был просто хобби, то младший брат всерьёз задумывался уже о спортивной карьере: часто ездил по эстафетам, детским матчам и соревнованиям.

Когда Кол принёс брату кофе с сэндвичем, оба отправились к компьютеру. Клаус по-ребячески веселился, комментируя все действия Кола во время игры, подсказывал, тыча пальцем в монитор, и громко вещал на весь дом, заставляя всеми своими действиями младшего брата безудержно смеяться, проваливая новый уровень.

Когда вернулась с работы мать, Клаус напоказ спешно делал вид, что выполняет домашние задания, затем рано отправился спать.

- Хм, с чего это он сегодня так рано? – не отрываясь от газеты под шум телевизора, спросил Майкл жену.

- Не знаю. Он сегодня вообще всё сделал рано: из школы вернулся, уроки закончил, спать пошёл. Может, утомился с непривычки после лета? – предположила Эстер.

- Наверное… – выдохнул мистер Майклсон с видом успокоения.

Сам же Клаус никакого домашнего задания, на самом деле, не сделал и спать не лёг. Он уже через час, выйдя через окно, чтобы избежать лишних вопросов, отправился на вечеринку, которую устраивал одноклассник. Веселье прошло успешно, и уже к трём часам ночи Клаус был сильно пьян. Обнявшись «по-братски» со Стефаном, они, шатаясь, пересекали улицу, напевая какую-то песню, что больше походило на бредовые бормотания.

- Как тебе «рыбка» Елена? – с пьяным свистом процедил сквозь зубы Клаус, заваливаясь в сторону друга.

- Что? Какая ещё рыбка? – Сальваторе нахмурился, мотнув пару раз головой. – Ах да! Ты про наше полоскание директорского аквариума, – выговорил он с большим усилием. – Ну, ты знаешь… В принципе… Могло быть и получше как-то всё это… Елена уж слишком много болтала про своего парня, зато я парочку раз «случайно», – он поставил кавычки красными, еле сгибающимися пальцами, – налетел руками ей прямо в зону декольте…

- «В зону декольте»! – Клаус дико захохотал, – интеллигенция ты местная, честное слово, Стеф!

Пока друзья вели свою бессвязную беседу, в нескольких метрах от них остановился шикарный красный Мерседес с откинутой крышей, из которого вышел весьма импозантный молодой мужчина вместе с Кэролайн. Он проводил девушку до порога её дома, затем развязно прижал к себе одной рукой, сжав с силой тонкую ткань короткого платья, и крепко поцеловал.

- Нет, ну, ты только посмотри на это: а Форбс времени даром не теряла! – Стефан распахнул глаза и открыл рот.

- Да уж, это точно… – даже, как будто протрезвев, ответил Клаус, и на сердце у него похолодело, зато дыхание участилось, и застучало в висках. – Она не промах оказалась: этот парень, наверное, каждый день себе разных девчушек снимает, – он хотел быть несерьезным и грубым, говоря о Кэролайн, чтобы поддержать волну приятеля и самому себе не сознаться в приступе ревности.

Они сделали несколько шагов вперёд, но вдруг Стефана понесло в сторону, и он часто задышал.

- Черт! Кажется, меня тошнит, брат!

- Стеф, Стеф! Э-эй! – Клаус уже безнадёжно потерял друга из рук, и Стефан изгадил капот роскошного авто. – Только не это…

- Ребята, вы что, совсем тронулись умом?! – окликнул испуганно и гортанно хозяин автомобиля.

- Райан, тише – это мои одноклассники: они просто переборщили немного на вечеринке, не кипятись! – поспешила заступиться за перебравших товарищей Кэролайн.

- Немного? Да он уделал мне весь капот! Чёртовы пьяные школьники, – сердился Райан, пытаясь показать своей подруге, какой он важный и состоятельный джентльмен на фоне этих «мальчишек».

Клаус же чувствовал глубокий стыд и неловкость. Именно сейчас он ощущал себя жалким и смешным на фоне этого задрапированного в дорогие тряпки богатого красавца, который имел право так распущенно прижимать к себе всю её – хрупкую Кэролайн в миниатюрном платье и с развивающимися по вечернему ветру локонами. И пока Райан поднимал с капота Стефана, Клаус в немом оцепенении смотрел на объект своего обожания, восхищаясь каждым её движением, в особенности тем, как она обеспокоенно и смущенно трёт обеими руками свои плечи и покусывает нижнюю губу.

- Ты такая красивая сейчас, – шепнул он то, что не мог держать в голове и даже сам не понимал, насколько это было ново в его отношении к ней.

- Тебя потянуло на комплименты в мой адрес? Да, кажется, Райан прав – вы здорово перебрали, а не слегка! – она очаровательно засмеялась, прикрыв кончиками пальцев нос.

- Хм, да уж… – отозвался Клаус неуверенно, с грустной улыбкой опустив голову, чувствуя неловкость и неуместность своего комплимента, но притом понимая то, что шутка Кэролайн была полной противоположностью действительности в том смысле, что восхищался Клаус ей вовсе не из-за перебора с алкоголем.

- Я развезу их по домам, милая. А ты иди спать – сладких снов тебе. – С приторной сладостью в голосе наигранно сказал Райан, ведь ему хотелось ещё и ещё раз пощеголять своей галантностью и взрослостью перед юной, как ему думалось, глупенькой девчонкой.

Клаус сразу же отказался от идеи отвезти его домой, запихнув зато Стефана на заднее сиденье, потому что сам понимал и чувствовал в голосе Райана мотивы этого щедрого жеста и вовсе не желал, чтоб этот богатенький сынок за счёт него потешал своё самолюбие, ведь он ко всему прочему был ещё и парнем девушки, к которой Клаус был неравнодушен.

Когда красная машина скрылась за углом, Клаус облегчённо и трепетно посмотрел в сторону всё ещё стоящей на пороге Кэролайн. Внутри него всё сжималось, и молодой человек не желал двигаться с места, чтобы подольше наглядеться на обожаемую Кэролайн.

- Доброй ночи, Ник, – тихо и с нежностью в голосе произнесла она.

«Ник? Что, как? Почему «Ник»? Как это лично и как это близко! Она никогда так меня не называла… Так почему сейчас назвала? И как же она нежно назвала меня по имени… Нет, хватит! Я больше не хочу об этом думать!» Он даже в ответ не попрощался с ней, потому что удивление захватило его разум. Он по дороге домой чувствовал себя свободно, но это было ложью – Клаус уже столь крепко привязал себя к этой девушке, что одного протеста самому себе уже было недостаточно, да и вряд ли уже что-то могло вернуть его душу в прежнее спокойное состояние.

========== 6 Глава. «Когда помощи уже не ждёшь» ==========

Утро было ужасным, и нужно было решать, что же делать с жутким похмельем. Остаться дома – не вариант, потому что сегодня тест по алгебре, но, с другой стороны, Клаус к нему в любом случае был не готов. Он выскочил из дома, захватив на ходу лишь мамино домашнее печенье. Энергично зажав свой завтрак между зубами, Клаус сбежал со ступенек дома, докладывая учебники в рюкзак. Несмотря на всю унылость своего состояния, парень задорно улыбался самому себе и прохожим девушкам: он ощущал со всей полнотой радость этого солнечного дня, своей молодости и неуемной силы души.

Вот только всё его веселье рухнуло, стоило только ему перешагнуть порог школы: он опоздал, опоздал на тест по алгебре. Учитель математики был в ярости и отправил юношу в кабинет директора.

Пока мистер Эдвардс – директор школы – разговаривал по телефону со своей женой, Клаус недовольно вздыхал, сидя в кресле, и от скуки дразнил пальцем рыбок в аквариуме. Вспомнив вчерашний рассказ Стефана про его уборку с Еленой, Клаус не выдержал и издал громкий смешок, отчего директор сделал ему знак замолчать и раздраженно оскалился в сторону ученика. В этот момент в кабинет вошла Кэролайн с кипой тестовых заданий, ровненько разложенных и сверкающих огромной печатью на титульном листе. Клаус глубоко и резко вздохнул, распахнув глаза, убрал распущенно положенную на колено ногу и выпрямился, как на плацу. Кэролайн посмотрела на одноклассника почти с сочувствием, её розовые губы чуть подёрнулись в такт опустившимся ресницам. Девушка протянула директору кипу заданий, чуть покачнувшись от тяжести ноши.

- О, благодарю, мисс Форбс! – весело и умилённо протараторил господин Эдвардс. – Ну-с, теперь насчёт вас, юноша… А вы можете идти уже, – он поправил очки, снова обращаясь к Кэролайн, и неприятно улыбнулся.

- Я весь во внимании! – с лёгкой усмешкой на лице бросил Клаус, хлопнув себя по коленям обеими руками и озорно с бесстрашием во взгляде, уставился в сторону директора, отчего тот, тряхнув вторым подбородком, невольно закряхтел от злости.

- Ваши успехи в математике и так оставляют желать лучшего… Нет, я знаю, – быстро осёкся он, пытаясь скрыть собственное незнание своих учеников, – вы не худший образец среди некоторых, прямо скажем, бестолочей, но неужели вас совсем не заботит судьба вашего образования?

- Вы просили меня в прошлом учебном году, весной, напомнить вам, чтобы вы не забыли провести моё награждение за первое место в литературном конкурсе, – мило улыбнувшись, сказал Никлаус, не отвечая на реплику директора.

- Какая наглость… – процедил, оскалившись, мистер Эдвардс. – Э-э, а что ещё за конкурс? – вдруг осёкся он и почесал затылок и неловко начал озираться вокруг себя.

- Он проходил в прошлом году в середине апреля, – напомнила внезапно вписавшаяся в разговор Кэролайн и победно посмотрела в сторону Клауса, – вы тогда ещё сказали, что награждение победителей проведёте в начале этого учебного года.

- Ах да, конечно… Но это к делу сейчас не относится! – визгливо дрогнул его голос.

- Просто вы, наверное, как директор знаете, что я впервые опоздал. Но я извиняюсь и обещаю, что впредь это не повторится.

- Он опоздал, потому что вчера полночи помогал мне с презентацией к уроку обществоведения … Это я виновата, потому что отпустила его уже за полночь, и он не успел подготовиться и выспаться к сегодняшнему дню. Простите, – Кэролайн опустила виновато глаза, но потом снова подняла их на директора и чуть сдвинула брови для пущей убедительности.

Клаус был изумлён: помощь пришла внезапно и от того, от кого он совсем её не ожидал. Он сейчас поглядел на её худые ножки, чуть прикрытые лёгкой юбкой с цветочным принтом: они нервозно подёргивались, выдавая волнение и страх их обладательницы. «Только бы этот старый дурак не раскусил её! Кэролайн ведь была сейчас убедительной – не иначе… Она такая добрая… Только бы заговорила со мной после этого… Она спасла меня! До чего сегодня удивительный день…»

Ученикам удалось ловко заговорить зубы вконец запутавшемуся мистеруЭдвардсу, поэтому директор не стал далее разбираться с этим происшествием, отпустил обоих и сказал только, чтоб Клаус через два дня остался после уроков писать тест под его личным контролем.

- Зачем ты соврала? Сумасшедшая! – Клаус схватился за голову и ещё шире улыбнулся, – он же мог нас обоих удавить за такое…

- Издеваешься? Он с самого прихода не переставал трепаться со своей женой, ему вообще не до кого из учеников не было дела: он согласился принять тебя для галочки. Расслабься, – она утешительно погладила его по плечу.

- Спасибо Кэролайн, уж не знаю, зачем ты меня выручила, но это приятно. Я могу тебя отблагодарить? – Клаус вскинул брови и вопрошающе посмотрел в сторону своей спасительницы, перегородив ей дорогу. Он понимал, что встреча лучший повод побыть с ней вдвоём.

- Можешь, – она прищурила один глаз и поджала нижнюю губку, – только я не хочу идти в кафе или парк – это уже скучно и надоело… Придумай что-нибудь оригинальное: неважно насколько это будет правильным.

- Тогда сегодня ночью здесь! – почти механически ответил он, – у бассейна, в спортзале.

- Прекрасно! – девушка рассмеялась, изумившись такому смелому предложению. – Захвати что-нибудь выпить.

- Шутишь? Я после вчерашнего отказываюсь от такого времяпрепровождения.

- Причём здесь ты? Там вообще-то буду ещё я. Так что, в случае чего – на тебе лежит доставка меня к дому в целости и сохранности.

Клаус не мог поверить своим ушам: она говорила с ним, как с давним другом, она нежно улыбалась и смеялась для него. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Никлаус по-дружески взял Кэролайн за плечи, чтобы сполна насладиться этой их новой близостью: он крепко впился пальцами в ткань кофты девушки и старался не отводить глаз от её лица.

- Пересечёмся после английского? – её взгляд вдруг стал прожигающим, словно сама Кэролайн вдруг избрала какую-то новую тактику общения с ним.

- Конечно, обязательно, – отрывисто отвечал он, не в силах насытиться своим счастьем, – увидимся тогда.

Ещё раз обласкав этим незнакомым взглядом своего нового приятеля, Кэролайн медленно отправилась в сторону кабинета английского языка и литературы.

- И кстати, если ты вдруг хочешь, – стараясь избежать неловкости в голосе вдруг начал Клаус, – я всё-таки мог бы и помочь с презентацией, – он, насколько был способен, очаровательно улыбнулся ей.

- Я подумаю, Ник.

- Было бы здорово, Кэр! – он нарочно сказал эту последнюю фразу, чтобы употребить в ней упрощенную личную форму её имени, дабы подчеркнуть своё новое отношение к ней.

«И сколько же всего может произойти сегодня ночью! Наверное, мы поцелуемся… Ну, ведь точно: она так смотрела на меня». Проследовав вслед за одноклассниками в кабинет, Клаус пытался унять дрожь во всём теле. Он уже не знал, куда деваться от этого дня, только бы скорее опустилась ночь…

========== 7 Глава. «Точка невозврата» ==========

- Ой! Пока не забыл: коллеги мои, в целях самых наилучших, хочу ознакомить вас сразу с новым домашним заданием – это не на оценку, а для анализа ваших способностей.

Так начал урок любимый преподаватель Никлауса мистер Оливер – учитель английского языка и литературы. Он был обожаем своим учеником потому, что был человеком мягким, светлым, интересным и неординарным (Клаус любил это его обращение «коллеги», потому что оно как бы возвышало учеников до взрослых).

- А что за задание такое? – послышалось чьё-то чуть обеспокоенное бормотание.

- Хотелось бы узнать, насколько вы – каждый из вас – имеет ту или иную степень одарённости в писательском ремесле, – он почесал одним лишь указательным пальцем затылок, резко обернулся и подошёл к своему столу. – От каждого из вас я хочу увидеть небольшой рассказ: тема абсолютно произвольная, – он разрешающе взмахнул обеими руками, – всё, что вас волнует, имеет право очутиться на бумаге. – Он почти радужно улыбнулся, в забытье положил себе мел в карман пиджака и раскрыл произведение, которое проходили на данный момент выпускники.

Он говорил весьма бодро, но фразы выбирал размашистые – в своей излюбленной манере. Мистер Оливер не понял, что смешки, прокатившиеся по классу, были обращены к нему, так нелепо засунувшему в карман кусок мела.

- А что же это вы, мистер Майклсон, сегодня нас не порадуете ничем свеженьким вашего сочинения? А то как-то грустно начинать урок вот так просто…

- У нас же сейчас английский, а не литература, – вырвался занудный голос.

- Ах, да! Что это я: совсем уже запамятовал…

Подобного рода задание показалось многим сложным, но успокаивал факт отсутствия оценивания работы. А вот Клаус про себя твёрдо решился блеснуть.

***

Дома Никлаус был особенно оживлён в предвкушении сегодняшнего приключения. Он стащил отцовский джин, достал плавки и упаковал «орудия преступления» в свой рюкзак, который зачем-то затолкал под кровать, как обычно делают в страхе, что их вот-вот сейчас разоблачат. В собственных мыслях он уже успел несколько раз заняться сексом с Кэролайн около бассейна, хотя себя уверял, что и вовсе об этом не думает, но его по-мужски молодые желания были на данном этапе взросления неотъемлемой первобытной составляющей его самого.

Они встретились рядом со школой, под кустом пышной акации, где сразу же обменялись тем смешком, которым начинаются все проделки, и побежали на задний дворик, где был вход в физкультурный зал через зал с бассейном.

- Я была более чем уверена, что выпивки ты принесёшь мало, поэтому украла из багажника Райана бутылку бурбона, – деловито скороговоркой шепнула Кэролайн.

- Да, ты не прогадала: у меня с собой только джин. Но мы же сюда не напиваться пришли, так что, думаю, этого будет за глаза и за уши!

У Кэролайн были ключи от оконных решёток, которые остались у неё с прошлой весны, когда она руководила уборкой перед праздником окончания учебного года.

Когда молодые люди были у цели, Клаус машинально вручил своей спутнице собственный багаж, а сам ловким прыжком достал до окна первого этажа и открыл решётку, а вслед за ней и само окно. По-молодецки запрыгнув внутрь, он с особым наслаждением протянул вниз руки, чтобы помочь переправиться Кэролайн. Приняв из её рук вещи, он, вылезши из окна наполовину, с лёгкостью обхватил талию одноклассницы и перетащил девушку в здание. Очутившись внутри с Кэролайн, которую всё ещё крепко прижимал к себе по инерции, Клаус ощутил, как у него внутри всё пришло во взволнованное, похожее на страх состояние. Он почувствовал на своей шее её частое дыхание и захотел сжать девушку ещё сильнее.

- Ты уснул что ли? – Кэролайн рассмеялась и взъерошила кудри на макушке приятеля.

- Нет, нет, я просто задумался, – отговорился он самой нелепой отговоркой.

Выбравшись из объятий Клауса, Кэролайн весело побежала к бассейну, восторженно по-девичьи крикнув. Шустро сняв платье, она изящно нырнула, не расплескав воды. Клаус же, не выверяя шагов, с сильным разбегом бросился в воду, подняв большой всплеск, окативший пол почти до самой двери.

К часу ночи оба уже были пьяны и находились в полубезумном состоянии оживлённого веселья: они «топили» друг друга, толкались и бегали по всему залу, падая и поднимаясь. Когда они немного притомились, решили просто посидеть у воды за разговором.

- Вот ты мне скажи, – растягивая слова начала Кэролайн, – твои эти фельетончики – это просто писанина от безделья или ты всерьёз хочешь посвятить литературе своё будущее? – спросила она, облокотившись на край бассейна и разбалтывая ногами в воде.

- Знаешь, ты первая, кто меня об этом спросил… Это даже как-то странно: не родители, не Стеф и даже не мистер Оливер. Я в детстве вообще не придавал этому увлечению особого значения, но в последние года два я начинаю думать о том, что писательство – это то, что выходит у меня лучше всего, и так решил не только лично я, – он с задумчивым видом стал отковыривать этикетку с бурбона. – Возможно. Да, скорее всего, именно этот путь я изберу для себя.

- Я всегда по-особому уважала людей, которые знают, чего хотят от жизни и имеют собственный взгляд на что-либо. Так я всегда уважала тебя.

В эту секунду, когда последняя реплика Кэролайн была сказана, Клаус вдруг понял, что никогда не знал человека, с которым сейчас говорил. Он не знал, как она относится к нему, к окружающим её людям, вообще ко всему. И то, что она сказала, что, оказывается, всегда питала к нему уважение, его удивило. «За какие такие заслуги, интересно, я заслуживал в её глазах уважения? За то, что издевался и нелепо подшучивал над ней? Никогда не смогу понять эту девушку: она делает в точности то, что от неё никак не ждёшь, и думает о каких либо вещах иначе, чем должна, исходя из логики…»

- Хах, ты меня ни с кем случайно не путаешь? – Клаус хотел убедиться, что всё вышесказанное имеет свои основания.

- Нет, тебя я уж точно ни с кем не путаю, – Кэролайн лучисто улыбнулась, и глаза её задумчиво опустились. – Я знаю, ты никогда не хотел смеяться надо мной: я видела это всякий раз на твоём безучастном лице. Когда я что-то рассказывала всему классу во время урока, ты единственный был весь во внимании, а если я обращалась к тебе с просьбой, ты всегда меня слушал, – она в этот момент тяжело вздохнула, будто ей было тяжело говорить: сейчас Кэролайн Форбс даже казалась немного слабой, не такой, какой представлялась обычно. – Ты, пожалуй, единственный из наших ребят, кто относился ко мне по-человечески, хотя я знаю, ты этого стеснялся. Я понимаю, что тебе тяжело выделяться из общей массы, но смирись с этим – ты не часть толпы. И уже только одно твоё желание стать писателем должно тебе об этом говорить.

Клаус был изумлён и не смел дышать: Кэролайн как будто проникла в его голову, в каждую потаённую мысль и вытащила всё это на свет. От этого его внутренне почти лихорадило. Он понимал, что вряд ли когда-нибудь перестанет восхищаться этой девушкой.

- Сколько же нужно внимания, терпения и такта, чтобы разглядеть подобное в человеке, когда он не способен увидеть в себе это сам. Ты удивительная, Кэролайн, я всему самому лучшему в себе учился у тебя: я тебе завидовал…

И вот, в понимании Клауса, настала та секунда, когда они должны были поцеловаться, а дальше – один Бог знает. Он потянулся в забытье к губам Кэролайн, дрожа от волнения.

Из-под закрытых глаз не мог он видеть, как она игриво и даже немного скептично улыбалась, глядя на него. И когда Никлаус уже вот-вот коснулся губ своей собеседницы, она захохотала, как ведьма, и плеснула ему в лицо водой, затем оттолкнулась от края бассейна и уплыла.

Зажмурившись в недоумении, Клаус выплюнул воду, протёр ладонью лицо, пытаясь прийти в себя, и обернулся.

- Прости, – сказал он с размягчённой улыбкой.

- Тебе больше не наливаем! – весело крикнула она в ответ.

- А ты, чего хочешь ты? – пытаясь сгладить впечатление от этой неудачи и вернуться к беседе, спросил Клаус.

- Чего хочу я? – Кэролайн вскинула брови, – я хочу денег, – простодушно бросила она.

- И всё? – Никлаус нахмурился в изумлении, он явно ожидал другого ответа.

- Это плохо, по-твоему, хотеть обеспеченного будущего?

- И ты не хочешь как-то реализовать себя? Ты такая ответственная, трудолюбивая и имеешь ко всему творческий подход, неужели совсем нет мыслей насчёт будущей профессии? – он надеялся, что она чего-то не договорила.

- Реализовать себя в нашей глуши? Хм, сомнительно как-то… А выберись я куда-нибудь в большой город, так меня сожрут живьём: там таких творческих и ответственных завались. Найти обеспеченного мужчину – лучший для меня вариант. А там уж можно и себя реализовывать, когда есть почва под ногами.

- Почву можно и самому себе основать. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское – старо как мир, ты это без меня знаешь… Богачи они люди тоже своеобразные: в большинстве своём (не все, конечно) жадные и извращённые своим статусом. Не боишься остаться ни с чем, если вдруг такой господин надумает бросить тебя, когда наиграется досыта?

- Не усложняй всё, Ник! – она подплыла к нему и, живо выскочив из воды, присела рядом, – я с носом не останусь, подниматься после падений умею и в принципе не боюсь богатых. Ведь если их бояться, зачем тогда вообще стремиться войти в их круг?

- Зачем в него вообще стремиться? Я предпочитаю стремиться в круг самодостаточных, – ответил Клаус.

- Это для тех, кого устраивает что-то среднее, – усмехнулась она.

- Лично меня вполне бы устроил достаток чуть выше среднего и личное ощущение себя полноценным человеком, которому есть, к чему стремиться дальше.

- Это для идеалистов…

- «Это для тех, а это для тех», – передразнил он Кэролайн, – по-твоему, нужно опускаться до пессимистичного реализма? – его рот чуть скривился.

- «Опускаться»? Ну, кто как на это смотрит. Пусть каждый живёт, как сам того желает, на самом деле, – Кэролайн плеснула по воде ногой.

- Ты права, не спорю, но нужно ставить перед собой хотя бы в юности хоть какие-нибудь светлые идеалы, иначе, зачем тогда вообще жить? Это уже проживать, на мой взгляд, – заключил он, затем выдохнул и упёрся обеими руками в колени.

Между ними воцарилось серьёзное молчание. Оба думали над словами друг друга: каждый из них сейчас вторгся в пределы разума другого, устроил там хаос и посеял сомнения. Так бывает, когда сталкиваются два вполне себе справедливых и обоснованных суждения, и оба они имеют право на существование, вот только отыскать третье – самое верное – не представляется возможным.

- Мы определённо напились! – рассеял тишину смех Клауса.

- И не говори: пьяная философия! – поддержала Кэролайн его.

Они вместе негласно попытались уйти от этого разговора, развеять его серьёзность, потому что он обоим давался тяжело: это было подобно вторжению на вражескую территорию.

Вместо продолжения беседы, они возобновили своё веселье. В какой-то момент, дойдя до предела возбуждения своего состояния, оба рухнули на пол, горячо поцеловавшись и крепко сжав при этом друг друга в объятиях.

- Ах, всё, перестань! – шепнула Кэролайн, нехотя оторвавшись от поцелуя, – так нельзя, и нам нужно уже расходиться по домам.

- Думаешь? – задыхаясь, ответил вопросом Клаус и задорно улыбнулся.

- Более чем уверена.

Кэролайн слегка оттолкнула от себя Никлауса и направилась к стулу, на котором лежали полотенца и одежда. «Да, это ничего не значит, она забудет этот поцелуй, как обычную пьяную ошибку», – с грустью понял он.

На обратной дороге оба молчали, да и говорить уже было не о чем, вот только оба с отчаянным страхом понимали перемену между ними, начало совсем другого этапа, который был неизбежен, но оба твёрдо уже про себя решили попробовать его избежать.

- Доброй ночи, Ник, спасибо тебе за веселье: я давно так ни с кем не проводила здорово время, – тихо начала она.

Вместо слов, Клаус немного резко и отчаянно, но в то же время нежно притянул к себе любимую Кэролайн и зарылся лицом в её волосах. Он не отпускал её несколько минут, стоя в тишине. После, медленно отстранившись, поцеловал её в висок.

Завтра будет новый день, обычные заботы и дела, учёба, друзья, и только в мыслях каждого из молодых людей теперь всё стало необычно.

========== 8 Глава. «Идеальная девушка» ==========

После той ночи Кэролайн и Клаус так и не пересекались в полной мере, это были просто приветственные кивания головой, махание рукой. Оба были заняты своими делами: Клаус вместе со Стефаном готовился к предстоящему соревнованию по баскетболу, а вот Кэролайн решилась записаться в команду поддержки, чем вызвала негодование и раздражение девушек-чирлидерш. Они то и дело скептично переглядывались друг с другом, откровенно были холодны с новенькой, да и вообще никому не нравилось, что эта «бывшая толстуха» вдруг решила выступать с ними – «королевами».

- Как думаешь, через одну или две недели эти гидры её сожрут? – с улыбкой шепнул во время тренировки Стефан другу.

- Думаю, ей на них плевать. Кэролайн слишком независима от чужого мнения, тем более, от чужого женского мнения. Уверен, в глубине души она считает их пустоголовыми сплетницами, трясущими худыми задами только затем, чтобы их заметил каждый второй парень в школе (в особенности каждый футболист или баскетболист) или, в лучшем случае, захотел, – Клаус в этот момент энергично подпрыгнул и бросил мяч в корзину.

- Так зачем же она тогда запросилась в их число? – Стефан с ухмылкой вздёрнул брови и поймал мяч из корзины, затем начал перебирать его из одной руки в другую.

- Назло, – усмехнулся в ответ Ник, – хочет побесить их и дополнительно сама попробовать что-то новое. Она всегда была «самая некрасивая девочка в классе», а тут такая возможность поиграть с собственным самолюбием!

- И отчего я не такой умный и дотошный до людских сокрытых мыслей? Ты порой прям насквозь видишь, что творится в тыквах окружающих! – Сальваторе развёл обе руки в стороны и сделал тот лёгкий кивок головой, который всегда скромно, но яснее всего выражает дружеское восхищение.

- Перестань ты делать из меня психоаналитика! – Клаус рассмеялся и выхватил мяч. – Это самые простые умозаключения, которые приходят в голову исходя из прошлого наблюдения: это мой самый обычный порядок мыслей.

- Звучит просто, конечно, да вот не все так делают: обычно люди смотрят поверхностно и раскрыв рот от удивления там, где ты включаешь этот свой «мозговой анализ».

- Ну, всё-всё убедил, что я чёртов гений! – изображая девчачье смущение, весело ответил Стефану друг.

Тренер сделал свисток, дав команду расслабиться на десять минут. Клаус сбегал в коридор, чтобы взять в автомате себе и другу по бутылке колы. Идя обратно, он с воодушевлением заглядывал в лица товарищей по команде: все парни были сосредоточены и бодры, они желали победы в предстоящем соревновании и много улыбались. Молодой человек почувствовал внутри себя радостное чувство общего единения и сплочения, которое он подсознательно захотел передать Стефану.

- Какие все сильные оживлённые и счастливые – видишь? – торопливо и с волнением спросил он.

- А то! Мы будем лучше всех: мы столько тренировались, так что неделя – и победа у нас в кармане, – с тем же бодрым и оживлённым лицом, как у товарищей, отозвался друг.

«Да, он тоже чувствует всеобщее единение, ему тоже это важно, как мне и всем нашим друзьям», – с теплом в душе подумал Клаус.

- Единственное только, что меня немного огорчает, это то, что я пропущу матч братишки.

- У Кола в тот же день будет игра?

- Да… Я ходил на все-все его соревнования, а теперь получается так, что эту нашу традицию я нарушу, – с лёгкой грустью сказал Никлаус и сделал большой глоток.

- Думаю, Кол простит тебе этот один раз. Всё-таки у тебя ответственная, важная игра: ты выступаешь в соревновании между старшими школами нашего города, а это вообще-то серьёзно, – Стефан по-приятельски похлопал его по плечу.

Тем временем обстановка и атмосфера в части зала, где занимались девушки, накалялась.

- Боже, кто вообще допустил, что Форбс теперь будет с нами? Она никудышная, – фыркнула круглолицая, но весьма подтянутая шатенка с глупым выражением лица, стоя совсем рядом с Кэролайн.

- Интересно, она хотя бы вообще знает, как делать растяжку?

- Девушки, что случилось? – с серьёзными и спокойным выражением на лице и простотой в голосе спросила Кэролайн, – я, по-вашему, много места на тренировочной площадке занимаю? Если вам тесно, то вон в том углу вполне просторно, можете идти заниматься туда, – добродушно, но с лёгким сарказмом парировала она.

- Не указывай нам, что делать и куда идти! – занудными голосом бросила круглолицая шатенка.

- Да хорошо-хорошо, я просто совет дала, мне без разницы, на самом деле, – равнодушно ответила Кэролайн и продолжила тянуться кончиками пальцев к носкам.

- Что случилось? – величественным тоном спросила Елена Гилберт, поставив деловито руки на пояс: она с наслаждением осознавала себя капитаном команды поддержки, оттого ей было даже приятно, как она думала «по-взрослому без шума», разбирать конфликты.

- Да ничего, утихомирь как-нибудь Форбс, а то совсем распоясалась – вечно важной птицей себя чувствует.

Девушки, закатив глаза, удалились.

- Всё в порядке, Елена, зря ты так подорвалась, – сказала Кэролайн, чувствуя еленино «капитанское удовольствие».

Елена даже ощутила внутри себя лёгкое раздражение, как будто её саму хотят поставить на место и оскорбить, хотя ни сама Елена, ни Кэролайн не говорили ничего дурного и не имели при этом дурных намерений и мыслей, но человеческая природа ведь любит всё преувеличивать до масштабов катастрофы.

- Хорошо, как скажешь, – уже приходя в чуть нервозное состояние, ответила девушка.

- Но всё равно спасибо. Всё-таки они уже начинали немного раздражать: отвлекают жутко, – добросердечно улыбнулась Кэролайн, поняв вдруг, что Елена чем-то задета, и захотела успокоить чувства одноклассницы, не доводя диалог до абсурдного конфликта.

- Да без проблем, – в небольшом недоумении отозвалась Гилберт, – если что, я на синей площадке! – она заключительно улыбнулась в ответ.

«И отчего я так неё разозлилась? Она ничего такого ужасного не сказала и даже была мила и улыбалась, а я тут же нервничать начала. Это так отвратительно и бестактно было с моей стороны», – ругала себя Елена, возвращаясь туда, где тренировалась.

***

Вечером, сидя дома за ужином, Клаус разглядывал своих родных, в особенности Кола, ковыряющего свою стручковую фасоль в тарелке. Он думал о том, как бы сказать брату, что не сможет прийти к нему на его матч, чтобы поддержать: ему всё казалось, что Кол обидится на него, а потом будет холоден и даже не захочет интересоваться, как всё прошло у старшего брата.

Майклу внезапно позвонил сосед с воплями, что его пьяный друг, уходя от него из гостей, с дури выломал дверь, пока пытался её открыть. В итоге сломалась дверь, друг вылетел из дома кубарем через порог и навернулся в детский надувной бассейн. Майкл поведал домашним этот забавный факт, чем немало всех рассмешил до боли в животе, затем поцеловал в щёку жену в благодарность за ужин и, захватив свою ветровку, отправился к соседу помочь с починкой двери и отправкой пьяного бедолаги домой.

- Да, других плотников в городе нет, – протяжно начала Эстер, пытаясь изобразить неудовольствие, но, на самом деле, в глубине души восхищаясь тем, что её мужа считают лучшим в своём деле.

- Ничего страшного, мам: он вернётся через час, – сказал Клаус, положив руку на плечо матери.

- Ага, если не задержится выпить по кружечке пива, – она со вздохом, но по-доброму улыбнулась.

После ужина Клаус заглянул в комнату к Колу, заканчивающему делать домашнее задание. Он поджал губы и вскинул брови, пытаясь придать лицу самое доброе и стыдливое выражение.

- Кол, слушай… Мне очень стыдно, что я вынужден об этом говорить и я сожалею, но я не смогу прийти к тебе через неделю на матч… – Клаус присел рядом на подлокотник дивана и зажал кисти рук в коленях. – Через неделю у нашей команды очень важное соревнование по баскетболу, между старшими классами школ нашего города…

- Те, которые ежегодно проводят? – со знанием дела спросил брат, – да, конечно, иди! Чего мне обижаться-то? Всё-таки эти соревнования – вещь ответственная для выпускных классов, а я перебьюсь как-нибудь, – совсем без обид сказал Кол.

- Правда? Ты точно не обижаешься?! Иди сюда, мелочь! – Клаус «дал пять» брату и приобнял его, похлопав по плечу пару раз.

«Какой же он уже стал большой и серьёзный! А ведь, казалось, совсем ещё недавно был такой кроха и даже говорить не умел», – с ностальгией подумал Клаус.

После он отправился в свою комнату. Никлаус всё так же помнил задание мистера Оливера, на выполнение которого всем был дан месяц, а ведь прошла неделя, а он даже ничего не начал. Клаус мучительно понимал, что пока не знает, о чём ему писать: вдохновение молчало, и ни одна интересная мысль не собиралась посещать голову юноши. Он начинал раз десять новую первую строчку: про Родину, про лучшего друга, про семью, про хобби, про политику даже, но всё было не то. Клаус внутренне расстроился и отправился спать.

***

Настал день игры. По всей школе царило волнение и беготня, зато на радость ученикам всех распустили домой пораньше. Вот только домой почти никто не пошёл, потому что интереснее всего было попасть на игру. Оттого по направлению к спортивному залу собралась гигантская очередь.

Клаус сидел в раздевалке, на скамье, завязывая шнурки на кроссовках. Он пребывал в эйфории и страхе одновременно, отчего его движения были порывисты и сильны.

- Пора! – крикнул ему, выглянувший из-за шкафчиков Стефан.

Послышался свисток тренера, и парни вышли на игровую площадку. Игра была долгая и напряжённая: первенство переходило то в руки команды Клауса, то в руки соперников. Давно в зале уже не было столь весело и шумно, беспристрастными оставались только приглашённые из университетов преподаватели физической культуры: они в своих блокнотах отмечали особо выделяющихся игроков. Девушки из команд поддержки хоть и закончили свои выступления, всё равно продолжали выкрикивать девизы, синхронно хлопать в ладоши или стучать ножками. Их молодые и свежие лица светились влюблённостью в эту секунду, в эту игру и во всех парней-игроков.

И всё же, уступив одно очко противникам, команда Клауса проиграла. Особенно огорчён был её капитан и тренер. Болельщики победителей ликовали, свистели и смеялись, а проигравшая команда чувствовала расстройство и упадок настроения и духа.

Клаус сказал Стефану, чтоб тот его не ждал, потому что он расстроен и хочет пойти домой один. Уже было тихо, и все разошлись по домам.

- Эй, Ник, ты чего здесь сидишь? К тому же один. Пошли домой, – утешающим голосом внезапно сказала Кэролайн.

Клаус сразу же узнал этот голос, и его печаль сменилась уже почти блаженством. Он резко повернулся и одобрительно кивнул. Ему сейчас даже было приятно в полной мере полюбоваться Кэролайн в костюме чирлидерши.

Молодые люди вышли на улицу и оба с наслаждением втянули свежий воздух и ощутили тепло вечернего солнца. Они шли налегке и говорили о ерунде, но им обоим было приятно быть рядом, в особенности после сегодняшнего проигрыша.

Этот момент был одним из тех моментов, которые запоминают на всю оставшуюся жизнь. В какую-то секунду Клаус выпал из разговора и почти не слушал свою собеседницу: он щурился на ослепительное солнце, в лучах которого играли локоны Кэролайн, собранные в высокий хвост, который очаровательно раскачивался при ходьбе, он волнительно вздыхал, глядя на красную коротенькую юбочку, почти не скрывающую стройных ловких ног. Сейчас для Никлауса светилось всё вокруг, но особенно светилось весёлое и ласковое лицо любимой девушки, обрамляемое завитками, непослушно растрепавшихся тонких прядей волос у висков. Ему хотелось, чтоб эта дорога не кончалась никогда, и милая сердцу Кэролайн вечно вот так смеялась ему, оборачиваясь и громко что-то рассказывая.

Когда они дошли до дома Кэролайн, и уже надо было прощаться, Клаус трепетно обнял свою спутницу и не мог выпустить. Кэролайн решила рассмеяться, дабы развеять напряжение этой минуты, но Клаус её не выпускал и сжал только ещё крепче.

- Спасибо, что проводил. Ну, до завтра, – волнуясь, решила сказать она.

Кэролайн боялась того, что происходило между ними, но более всего она боялась себя, своего одобрения и взаимной внутренней радости от этого момента.

Клаус проигнорировал реплику девушки, и его руки спустились на её талию и остались там. Он сейчас и сам понимал, что желание Кэролайн уйти – обман, поэтому не желал ему поддаваться. Эту картину в окно увидел отчим Кэролайн и, обеспокоившись (да и просто «по-стариковски» захотев испортить молодыми людям радость объятий), вышел на крыльцо.

- Привет ребята, – сказал он глухим голосом, – домой-то идёшь? – проворчал мужчина, поправляя домашние штаны.

- Иду-иду, не начинай только… – она прервала объятия и дождалась, пока отчим не уйдёт с порога.

- До свидания, Кэролайн.

Клаус последние несколько секунд ещё подержал в своих руках руки Кэролайн, поглаживая большим пальцем ладони девушки. Затем с улыбкой кивнул на прощание и повернул к дому.

========== 9 Глава. «Домашнее задание» ==========

- Мы победили! – звонкий голос Кола прорезал тишину, мальчишка бросился на шею брата.

- Ты меня задушишь, мелкий! – изображая строгость, отозвался Клаус, взъерошивая каштановые волосы расшумевшегося мальчугана.

- Садись есть, триумфатор, – ласково огласила Эстер, целуя младшего сына в висок.

Раскрасневшийся, поминутно вскидывающий лохматой головой Кол размахивал руками, рассказывая, как его команда сделала соперников, и как он ловко «увёл мяч», «применил ту самую тактику отвлечения противника» и прочее.

- Ну, а ты как? Чего такой хмурый? Давай рассказывай, как прошла твоя игра?

- Скажем так, мы были чересчур самоуверенны. Моя команда проиграла. Но я всё равно рад за тебя: сегодня хоть есть, чему радоваться. А вообще я уже не так уж и расстроен, настроение как-то само собой улучшилось, – Клаус растягивал слова, погружаясь в воспоминания о дороге домой.

- Да ну, не понимаю тебя! У меня б вообще настроение упало на неделю после такого, – бросил в ответ Кол, запихивая в рот оладьи.

- Просто в отличие от тебя я не стремлюсь к спортивной карьере, для меня это больше хобби.

- Ах, забыл: ты же у нас великий писатель! – усмехнулся брат.

- Вообще-то я этого не говорил! Ешь давай уже! – Клаус, сморщив нос, ущипнул за бок Кола.

***

Пару дней спустя Стефан предложил другу прогуляться. По настоянию Клауса Кола взяли с собой. Три парня, шумя и перескакивая лужи, образовавшиеся после вчерашнего ливня, веселили друг друга, болтая о всяком разном: о спорте, о девчонках, о компьютерных играх и кино. Каждый из них прятал зябкие пальцы в карманы, а красные от холода носы в воротники курток, потому что на улице стоял первый сырой сентябрьский холод, который предвещал об окончании «сезона шорт и юбок».

- Я договорился с Еленой, что мы послезавтра пойдём в кино. Она поссорилась с парнем и хочет поплакаться мне в жилетку… Хреново, но что сделать: буду рядом, и плевать даже, если она этого никогда не оценит. – Стефан задумчиво опустил голову, но в голосе старался придерживаться равнодушного тона, чтобы не выдать огорчения.

Никлаус отчего-то был даже изумлён этой фразой друга. Он часто думал, что Стефан напротив питает себя иллюзиями насчёт Гилберт, но, как оказалось, он был настроен серьёзно: Сальваторе был упорным в своём решении завоевать Елену, терпеливым, как удав, выжидающий жертву.

- Хм, когда же это ты включил «соображалку» насчёт своей принцессы? В начале месяца я думал, что ты подобно послушной собачонке таскаешься за ней и ждёшь, что она разглядит в тебе рыцаря… Я рад, что ошибался.

- Поначалу оно так и было. Это ты меня в чувства привёл тогда. Я знаю, что, возможно, ей плевать на меня, но сдаваться рановато, я ещё хочу себя испытать.

Кол же меж тем с удовольствием слушал с внешним равнодушием болтовню старших парней: у них уже были планы серьёзнее, чем бессмысленные подшучивания, расстёгивания лифчиков и дёргания за волосы – всех тех детских знаков внимания, которые оказывали одноклассники Кола девочкам, что делал и он сам от скуки.

- А здорово бы было сейчас по мороженке, – с детской улыбкой изрек Стефан посередь разговора, простодушно вскинув брови и оттопырив губу.

- Тебе хочется в такую холодину ещё и «вприкуску» зубами трещать над своей «мороженкой»? – усмехнулся на реплику друга Ник.

- Отличная идея, Стеф! – заговорщически прищурил глаза Кол, – я так точно не откажусь, а этот зануда пусть как хочет!

- Ладно, возьми и мне, – сдался Клаус, – неужели я буду смотреть на ваши довольные рожи и слюной давиться?

Стефан и Кол победоносно расхохотались над смутившимся Клаусом, который тут же отвесил шутливый щелбан младшему братишке.

Когда Стефан скрылся за дверями магазинчика, Кол стал переминаться на месте, взглядывая при этом на брата: он явно желал начать разговор, который, по всей видимости, был очень личный.

- Слушай, Ник, у тебя бывало когда-нибудь так, что вот нравится тебе девчонка, но в то же время тебя бесит, что она тебе нравится, да и вообще эта девчонка тебя раздражает…

- Хах, извини? – еле сдерживая смех, отозвался Никлаус, – ты хочешь сказать, что запал на девчонку, которая не нравится другим?

- Нет, она и меня тоже бесит…

- Нет-нет! Так не бывает, братишка! – он сделал останавливающий жест двумя руками и прищурился тем проникновенным прищуром, которого Кол всегда боялся, потому что за этим следовал «глубокий психологический анализ». – Ты чертов трус, братишка, потому что она нравится тебе, но ты боишься всех, кто говорит, что она «странная», «дура», «какая-то не такая» и прочее. Поэтому хочешь выставить себя эдаким циником, каким ты не можешь быть в свои двенадцать лет, чтобы никто не раскусил, насколько эта девчонка особенная, и как ты, размазня, смог в ней это разглядеть! – Клаус с особым удовольствием щелкнул большим пальцем об указательный, предчувствуя удачу своей «мозговой атаки».

Кол замер, мальчишка был явно в тупике и только недовольно фыркнул: «Да ну тебя! Ты меня совсем не понимаешь. Давай больше не будем».

И в это мгновение Никлаус задумался: уж не себе ли он сейчас всё это сказал, хотя и действительно адресовал это Колу.

***

Мать с отчимом устроили с самого утра перебранку: Гвен Форбс залепила мужу нехилую затрещину, потому что супруг опять пропил половину зарплаты.

Кэролайн затыкала уши, делала громче телевизор, но всё было напрасно. «Как же это достало! Клянусь себе, что сделаю всё, для того, чтобы никогда не испытывать нужды: не желаю считать каждый ничтожный цент и волноваться о том, хватит ли до конца месяца». Её нервы были на пределе, но нужно было сосредоточиться на чёртовой литературе, иначе мистер Оливер будет злиться на неё, ведь Кэролайн и так всегда нестабильно занималась, хотя и весьма успешно, чему преподаватель неоднократно изумлялся. На ум ей не приходило ничего оригинального и стоящего, оттого она зацепилась за самый беспроигрышный, как ей показалось, вариант: она начала короткий рассказ об Америке, где неискренне и высокопарно изливала гордость своей страной, выдавая чужие мысли за свои – красиво, витиевато и стройно. Она даже и сама начала верить, что так считает, потому гордилась самой собой, воображая, как учитель будет воодушевлённо читать её текст, что он всех глубоко тронет. Кэролайн так размечталась и так разошлась, что исписала десять листов, после чего облегчённо выдохнула, отбросила от себя задание и отправилась на кухню за большой кружкой своего любимого чая с запахом ягод.

«Как же я давно не видела Клауса… даже и не помню уже, как звучит его голос», – неосторожно подумала девушка, поднеся ко рту кружку с горячим чаем. Кэролайн отставила её и сложила нервозно руки на груди, затем повертелась пару раз на месте и быстро подошла к окну. Её глаза тревожно и суетливо изучали сырые липы, потерявшие былую свежесть, бетонную дорожку и ржавый велосипед матери, на котором миссис Форбс каждое утро в рань уезжала на работу, на почтовую станцию.

Чтобы унять свои размягчённые мысли, Кэролайн попыталась представить, как послезавтра утрёт нос этому дилетанту писательского ремесла. Наверняка он не смог придумать ничего лучше своих юмористических пьесок или заметок – на публике, во всяком случае, дальше этого редко заходило, так что Майклсон будет весьма не оригинален, а вот она точно будет оценена мистером Оливером за столь патриотическое и трогательное произведение.

***

- А вы сегодня будете проверять наши работы? – раздался первый вопрос в начале урока литературы.

- Коллеги, я уже все ваши шедевры проверил и сейчас всё раздам, наберитесь терпения! – с милым выражением лица ответил мистер Оливер.

Преподаватель обошёл себя кругом три раза, как всегда, забыв, что хотел сделать, затем, ахнув, сложил ладони и облегчённо взял стопку домашних работ.

- Так-с, вот здесь, Мэганн, ваш рассказ о вашей кошке: довольно мило, но очень просто. Держите, пожалуйста, Митч, ваш рассказ о походе в горы – очень скучно, ну, это же Альпы, коллега! Можно было написать гораздо красочнее, чем останавливаться ежестрочно на поедании консервов. Держите ваш рассказ о семье…

Учитель был не строг, хотя оценивать было откровенно нечего, но он старался смягчаться, понимая, что талантом обладают не все, и единственное, что его смущало, это отсутствие энтузиазма и заинтересованности у учеников.

- Представляете, парни, вчера Эндрю на пьянке заблевал весь гараж родителей Спенсера! Ха-ха, правда смешно? – еле удерживая нездоровый смех, пролепетал сидящий впереди Стефана и Клауса парень с очень коротко стриженной темноволосой головой и едкими глазками-щёлочками.

- О да, это, безусловно, интересно, Ральф, – равнодушно отпустил Никлаус, крутя между пальцами авторучку.

- Э-эм, «Любовные неудачи улитки Мелинды», – неуверенно и со скепсисом в голосе продолжил мистер Оливер, – кто писал про улитку Мелинду? – ничуть далее не конфузясь, спросил учитель.

- Я, сэр, это моя работа, – скромно, но с довольной физиономией отозвался Сальваторе.

- Вот, держите…

- А что скажите? – самоуверенно и весело спросил Стефан.

- Ну, думаю, это слишком экстравагантно, – мистер Оливер посмотрел на ученика поверх очков, – хотя не лишено интриги, – он добросердечно улыбнулся Стефану, словно маленькому ребёнку, требующему конфету, и отошёл.

- Стеф, ты серьёзно? – Клаус жалостливо сдвинул брови и залился хохотом, – любовные неудачи улитки?! Звание «идиот года» у тебя уже в кармане, поверь!

- Эй, да я просто хотел повеселить его.

- Чёрт, это ни разу не остроумно и не смешно, это откровенный идиотизм, брат, ты видел, как он на тебя посмотрел: он, вероятно, впервые в жизни нечто подобное прочитал, – Клаус покачнулся на стуле в новом приступе смешка.

- А сам-то про что написал? По-любому, что-нибудь похлеще этого: ты на такое мастер!

- Но вот одно произведение меня всё-таки заинтересовало…

- Простите, пожалуйста, за опоздание! – защебетала на пороге запыхавшаяся Кэролайн, вкладывая всю свою силу в сумочку с тетрадями, которую стискивала раскрасневшейся рукой.

- Садитесь, пожалуйста, скорее. Итак, одно произведение меня всё-таки заинтересовало…

Кэролайн села за парту, волнительно выдохнула и приготовилась услышать вступление к своему рассказу, которое она ежеминутно повторяла про себя: «Америка. Я говорю это слово, и сердце моё сжимается…» Девушка с полной уверенностью уставила глаза на учителя, стоящего у своего письменного стола, чуть прижавшись к нему в артистичной позе. Но внезапно тишину рассеяли совсем незнакомые ей строки: «Возможно, он никогда не испытает этого: вероятно, ему не светит искупаться в лучах того света, что всегда исходил от неё… Ей на удивление легко давалось любое дело, и всё, к чему бы ни притрагивалась её рука, оживало и приходило в движение. И каждый счастливец, которому довелось ощутить эту её прелесть, мечтал забрать с собой хотя бы частичку её света…»

Внутри Кэролайн всё болезненно опустилось с тяжестью и жгучестью. Она почти затравленно начала озираться по кабинету и ей в глаза бросилось лицо Клауса: он нервно потирал подбородок, опускал часто голову и отрывисто вздыхал – да, это сочинение принадлежало ему. Он победил, но победил честно, и Кэролайн это осознавала всякий раз, как её слух улавливал новые предложения. Мистер Оливер продолжал читать, и сердце Кэролайн сжималось вовсе не от слова «Америка» и пресловутого, искусственно накрученного чувства патриотизма, а от неизвестно откуда возникшего волнения и трепета. Рассказ и далее был так же текуч и мелодичен. Он больше напоминал расширенное впечатление, нежели завершенную мысль, но оттого казался ещё очаровательней.

Кэролайн ненавидела свой восторг и желала искоренить его. Её мысли вернулись к позавчерашним напрасным стараниям. Девушка понимала, что про её работу, вероятно, уже что-то сказали, но она всё пропустила, хотя это уже не так важно, потому что не имело смысла.

Одноклассники не поскупились на аплодисменты по окончании прочтения, и Клаус смутился, предложив тут же продолжить урок. Ему было это лестно, но этот рассказ был для него откровением перед самим собой, оттого ему не хотелось бахвалиться при одноклассниках и мистере Оливере.

После урока он стоял у кабинета со Стефаном и оживлённо обсуждал похождения любвеобильной улитки Мелинды, но услышал доносящийся из класса спор.

- Нет, мистер Оливер, я не хочу себя оправдать или злорадствовать над кем-то, но вам некажется, что этот рассказ слишком бесконцептуален и пространен? Я имею в виду, что это просто какие-то романтические, безыдейные записочки мечтательного парня – не более того!

Она импульсивно развела руками и была в действительности неприлично похожа на очень глупую девушку, чем напоминала почти всех остальных своих одноклассниц: злоба и зависть всю её поглотили, а уж борьба со своими чувствами сделала Кэролайн просто-напросто упрямой. Учитель с трудом узнавал в ней тактичную и взрослую мисс Форбс.

- Скажу откровенно, коллега: если вы хотели намекнуть на невероятно глубокий смысл вашего произведения, то поспешу с вами не согласиться: где-то я уже видел неоднократно всё то, что вы написали. Вы замахнулись далеко – я видел, вы соревновались в числе тех самых нескольких человек, которые в отличие от прочей массы, действительно подошли с умом. И я ожидал большего, чем штампы, одетые в красивую оболочку. А вот мистер Майклсон пустил в ход очень рискованную, но весьма сильную вещь – откровение, искренность. Он очень впечатлительный и неординарный юноша, если присмотреться… даже не знаю, понимаете ли вы сейчас, о чём я, – мистер Оливер загадочно улыбнулся своей светлой улыбкой, держа у плеча снятые очки, и очень внимательно смотрел в глаза своей ученицы, словно продолжая говорить с ней одним лишь взглядом.

Кэролайн чуть приоткрыла рот, беспомощно пробежавшись глазами по испытующему лицу мистера Оливера и, попрощавшись, вышла в коридор.

- Извини, Стеф, я на минутку! – крикнул Клаус другу и бросился догонять Кэролайн.

Кэролайн ускорила шаг, сама не зная зачем. Она уже неистово боялась близости этого парня, это было похоже на наваждение, не смолкавшее ни на секунду.

- Кэролайн! – крикнул он ей вслед, – ты обижена на меня?

- Нет, конечно! Мистер Оливер выбрал того, кого счёл достойным – своего неподражаемого любимца!

- Ну, прости меня за это, пожалуйста, – он шустро очутился подле девушки и взял её двумя руками под локти.

Кэролайн ещё больше раздражило это его милое, неподкреплённое сарказмом или насмешкой извинение, но ей так нравилось то, с каким жаром он схватил её руки, что бежать захотелось ещё сильнее, но это уже было невозможно.

- За что ты извиняешься? – недовольно бросила она.

- Я читал твоё сочинение: оно мне понравилось, не считая нескольких моментов; перестань так злиться, ведь ты злишься сейчас больше на себя, видимо, – он говорил мягко и утешительно, пытаясь достучаться до девушки.

- Я столько сил вложила в этот рассказ! Десять листов, это не два, ты и сам понимаешь! – она встряхнула своими светлыми локонами, и лицо её покраснело, а на глазах почти выступили слёзы.

- Кэр, я скажу сейчас одно: без тебя ничего бы я не написал, – Клаус утешительно притянул Кэролайн к себе и обнял, – я написал о тебе, поэтому я принимаю эту победу на твой счёт и благодарен тебе.

Кэролайн была в замешательстве. Её затуманенный злостью разум внезапно прояснился, и она почувствовала стыд. Никто ещё ни разу в её жизни так легко не признавал перед ней своего поражения или неправоты. Она сейчас со всей ясностью поняла, о чём так загадочно говорил мистер Оливер: он говорил о смелости Никлауса, которую понял он один.

- Знаешь, Кэролайн, я не хочу сейчас оправдываться или что-то объяснять, а всего лишь хочу, чтобы ты знала, что всё, что я там написал – правда, – Клаус ощутил внутри подобие взрыва страха, но за ним следовала лёгкость и успокоение от того, что всё уже произошло.

- У меня сегодня утром родители уехали в гости к родственнице, – внезапно начала Кэролайн дрогнувшим голосом, – хочешь зайти ко мне? – она спросила это уверенно и без колебаний, сверкнув глазами, подобно дикой кошке.

Они уже оба поняли, что всё только начиналось и начиналось прямо сейчас.

========== 10 Глава. «Прекрасное начало» ==========

Эта знакомая липовая аллея у её дома, бетонная дорожка, чуть разбитая кое-где велосипедистами и любителями скейтборда, изредка доносящиеся голоса птиц. Клаусу отчего-то все казалось таинственным и волшебным, в особенности туман, поднимающийся за асфальтированной дорогой: он уже несколько раз представил себе льющийся сквозь него вечерний уставший солнечный луч. Ему хотелось дорисовать себе окружающую картинку, и он даже неосознанно придумывал литературные фразы для описания того, что видел вместе с тем, что вообразил.

- У меня дома есть шоколадный торт! – внезапно обернулась и по-детски произнесла Кэролайн. – Я его сама сделала, – эта фраза почудилась Никлаусу ещё более детской.

- Оу, это здорово! Обожаю, когда девушка умеет готовить, – ответил Никлаус, замявшись.

Но в эту же секунду на ум ему пришло, что никакой девушки у него и не было. Да, случалось так, что на пьяных вечеринках они со Стефаном пытались соблазнять девчонок (что, кстати, бедолаге-Сальваторе ни разу так и не удалось), но отношений у Клауса не было.

Но Кэролайн лишь как-то странно ухмыльнулась на эту его фразу, опустила глаза и спрятала в рукава пальто озябшие пальцы. Её локоны настойчиво трепал ветер и обдавал прохладой щёки. «Какая она сейчас особенно красивая, хоть и замерзшая, и растрёпанная. Есть в ней даже что-то от этого тумана – что-то сокрытое и недоступное, хотя она ведёт себя со мной сейчас просто, но отчего-то я никак не могу до неё дотянуться, до сих пор не могу…»

Переступив порог дома Кэролайн, Никлаус понял, что сейчас увидит мирок, в котором она живёт, обстановку, в которой протекает неизвестная часть её жизни. Предметов роскоши никаких не было, как, впрочем, и у большинства жителей городка, но чистота и уют были здесь главной роскошью: Гвен Форбс была женщиной чересчур чистоплотной и дотошной до мелочей быта, поэтому в полной мере могла считаться хозяйкой дома.

- Присаживайся тут, я за тортом на кухню сбегаю, – она указала на старенький диванчик в гостиной у потертого кофейного столика.

Даже и тут миссис Форбс проявила изобретательность, спрятав уродство и замшелость дивана под красивым покрывалом, вероятно, доставшимся ей ещё от какой-нибудь прабабки – наподобие такого было у его тети Дейзи в Лондоне, которое было куплено прапрадедушкой Ника в начале 20-го столетия. Эта роднящая деталь очень была приятна Клаусу, он даже сам себе улыбнулся.

Когда тарелка с тортом звякнула, очутившись на столе, минуты и часы понеслись ещё быстрее. Молодые люди сами не поняли, откуда взялись все эти бесконечные пустые темы для разговора, постепенно принявшие форму серьёзных и сложных. Когда Кэролайн принялась вспоминать детство, она внезапно взяла Клауса за руку и отправилась вверх по лестнице. Юноша послушно следовал за одноклассницей, медленно перебирая ногами деревянные покрытые блестящей краской ступеньки. Очутившись в комнате Кэролайн, Никлаус начал с предвкушением озираться, открыв рот, потому что не хотел упустить что-либо важное, ведь он в её комнате – месте, где мог узнать о ней больше, чем при ежедневном общении. Подойдя к полке с книгами, Ник заметил, что книги философского содержания, сложные или научные стояли, покрытые тонким слоем пыли – к ним девушка не притрагивалась, а вот романы исторические и о приключениях явно были излюбленным выбором мисс Форбс. Рядом с книжным шкафом стоял комод, весь уставленный сувенирами разного возраста, а главной среди них была старинная фарфоровая кукла с неподвижными широко распахнутыми голубыми глазами. Она выглядела немного ужасающей, а выражение лица её было капризным, как у избалованной аристократки. Тумбочка возле кровати была завалена различного рода журналами, стояла на ней кружка с недопитым чаем, а по краям тумбочка была обклеена стикерами с напоминаниями.

Всё время, что они разговаривали, Кэролайн ни разу не сказала ничего сокровенного или личного, но, очутившись в комнате, она вдруг вспомнила очень кстати свою бабушку по материнской линии, с которой, судя по всему, связывала самые счастливые моменты своего детства. А та жуткая фарфоровая кукла была подарена бабушке Кэролайн в детстве её бабушкой, поэтому была особенно ценна. Девушка взяла игрушку в руки и стала медленно перебирать идеальные медные локоны, не останавливая своего рассказа. В этот момент по её щеке пробежала крупная слеза. Почувствовав её, Кэролайн испугано стала отирать глаза рукавами джемпера и прятать в них лицо – она явно не хотела, чтобы её собеседник застал её настолько уязвимой и открытой. Но Клаус сочувствующе сдвинул брови и бросился обнимать девушку. По женской привычке, после этого Кэролайн расплакалась сильнее и вцепилась пальцами в плечи парня.

- Ну, всё-всё, не плачь, всё пройдёт, – успокаивающе причитал Клаус, целуя её в лоб.

Но Кэролайн порывисто подняла свое раскрасневшееся и чуть опухшее от слёз лицо и крепко поцеловала Никлауса в губы. Парень был изумлён, но с трудом удержал улыбку, после чего стал отрывистыми короткими поцелуями покрывать мокрое лицо Кэролайн, а она в ответ нежно обвила руками его шею. «Да, всё к этому и шло! Как я мог сомневаться? Стала бы она просто «чая попить» меня приглашать в свой дом, в свою комнату. Плевать, что будет потом! Не хочу сейчас об этом вообще думать, когда всё так хорошо», – Клаус был слишком возбуждён, чтобы о чём-либо думать дальше, он просто выключил голову и весь отдался этому жадному чувству, поглотившему их двоих.

***

После этого вечера и последующей за ним ночи Кэролайн стала избегать Клауса, как ни пытался он остаться с ней наедине, чтобы поговорить. Ко всему прочему, он и сам испытывал стыд за то, что всё ещё не рассказал Стефану о своих чувствах к Форбс и о том, что между ними произошло. Но было ещё не время: между молодыми людьми было всё столь не ясно, что и говорить об этом было пока слишком рано.

Более всего после случившегося Клауса удивил тот факт, что у Кэролайн до него ни разу не было мужчины в постели. А ведь он помнил, как она с загадочной улыбкой говорила о своём лете, и также был у неё этот богатенький самовлюблённый Райан. Неужели она так просто отдалась тому, с кем не встречалась и даже с трудом можно сказать дружила? Клаус не мог этого понять, оттого желание разговора с Кэролайн назревало всё сильнее, но девушка, будто нарочно забыла о его существовании: всё у неё дела были, или же она открыто делала вид, что не слышит Ника, хотя он стоял прямо возле неё и шёпотом почти умолял о разговоре.

***

- Чего расселся на холодных ступеньках – простудишься, – поучительно бросила Кэролайн, но её голос был неожиданно тёплым, хотя девушка и старалась говорить холодно и отстранённо.

- Тебя жду. В школе тебя всё равно не поймать и не уговорить, так, может, ты здесь хотя бы, наконец, посмотришь на меня, – он испытующе глядел на неё снизу вверх с отчаянной полуулыбкой.

Кэролайн, резко выдохнув, небрежно опустилась рядом с Никлаусом, который ненавидел в себе свой романтический порыв и желание зарыться лицом в её волосы и больше ни о чём не говорить. Но реальность подсказывала ему, что это глупая мальчишеская сентиментальность, и нужно быть сейчас серьёзнее.

- Я даже опущу массу назревших второстепенных вопросов, которые, вероятно, не должны меня касаться, думаю, это станет ясным со временем, – он нервно начал катать под ногой камешек гравия. – Просто хочется узнать, неужели мы всё оставим, как есть? Я скажу больше, для меня это было нечто особенное, потому что ты для меня особенная, – он всё так же избегал в своих мыслях и в разговоре слов «влюблён», «люблю», потому что боялся, что для них ещё рано, но больше всего боялся говорить их именно Кэролайн.

И опять этот взгляд, как у ведьмы, словно она поймала Ника в клетку: она так смотрела на него у бассейна и в школе, в день, когда они были близки. Кэролайн льстило, что Клаус так очарован ею, её это трогало и раззадоривало.

- Хорошо, давай встречаться, – легко и с энтузиазмом сказала она.

- Ээ-м, и всё? Вот так просто? – Клаус даже усмехнулся от неожиданности.

- Ну, да, я же нравлюсь тебе, и у нас был секс – вполне достаточно для того, чтобы встречаться, – не без сарказма ответила она. – К тому же, буду откровенной, ты вообще-то далеко не урод, к тому же ещё и не глуп.

- Ты так прагматично и рационально об этом говоришь, что мне даже смешно! – весело парировал он, почти подпрыгнув на месте от смеха.

- А к чему лишние сантименты? Нам нравится проводить вместе время, и всегда есть, о чём поговорить: когда я ещё в скором времени найду себе такой удачный вариант?

- Хах, ну, как скажешь, милая, – он особо иронично, но не без удовольствия произнёс это «милая», – мне всё равно, как ты себе это представляешь сейчас, надеюсь, в будущем смогу показать тебе другую сторону того, что мы собираемся начать.

Кэролайн ничего ему более на это не сказала и не стала сопротивляться, когда после наступившего молчания, Клаус обнял её за плечо.

***

- Дружище, подожди-подожди! Фух, дай ты с мыслями собраться, – негодовал Стефан, хватаясь за голову и за колени, – ну, с Форбс-то… Чёрт, ты серьёзно в неё влюблён?

Клаус поймал себя на мысли, что впервые этот вопрос прозвучал вслух, и нужно было и другу и самому себе дать ясный, искренний ответ.

- Да, я в неё влюблён, Стеф, и, кажется, влюбился не «сегодня»…

- А она-то? Она-то что?! – восклицал Сальваторе, и глаза его расширялись бешено.

- Она не хочет держаться за руки, – разочарованно бросил Ник.

- Я бы сказал, да и хрен ты с ним с этим «за руку», но она же девчонка, для них эти штучки играют большую роль: это либо странно, либо она стерва.

- Ну, я бы на твоём месте со стервой не спешил бы, – пресёк Майклсон друга, – просто не думаю, что она так же от меня без ума, как я от неё. Я даже до сих пор не в силах понять, почему она вообще вдруг решила со мной строить отношения? Я всегда так романтизировал её в своих мыслях, думал она неземная, и у нас, если и будут отношения, то она тоже будет в меня влюблена… Более рациональной и приземлённой девушки я ещё не встречал, Стеф, – грустно усмехнулся он, опустив глаза в пол. – Нет, порой, я вижу, как она отрывается от земли, но это всегда короткий миг, и она всегда словно сама этого в себе боится…

- Вы встречаетесь всего около месяца – может, ещё рано отчаиваться? – деловито и добродушно заметил Стефан, который уже давно привык ждать и надеяться, потому что с Еленой у него шло более чем никак.

- Возможно. Но я боюсь, что в силу её характера это может затянуться, и мы увязнем в болоте, застрянем на месте. Придётся разбежаться, потому что я захочу идти вперёд, а она опять будет бояться.

- Не начинай ты с этим… Опять наболтаешь сейчас черти чего! Девушки просто любят всё усложнять – это у них в крови.

Они после недолго молчали. Каждый обдумывал сказанное и услышанное, но оба одинаково хотели верить в лучшее.

- Кстати, у неё через неделю день рождения, а я и не знаю, что ей подарить, – неловко сказал Никлаус, внезапно рассеяв тишину.

-Думаю, что-то банальное не прокатит: ты ведь назначал ей свиданки у бассейна и писал про свои чувства в школьном сочинении: да-да, чувак, я понял, что ты там накалякал про неё! Так что включай свою фантазию на полную мощность, думаю, она опять ждёт чего-нибудь эдакого.

- Хм, а я отчего-то сразу вспомнил, как пьяный Спенсер выступал с речью вроде «если не знаешь, что подарить девушке, дари ей косметику или шоколадные конфеты», – театрально изображая одноклассника, Ник залился смехом и замотал головой.

- Ага, или ещё хуже этого – набор для душа! – Стефан, как обычно, рассмеялся громче, чем напоминал заржавшего коня, но Клаус обожал этот идиотский смех, потому что он веселил его больше, чем сказанная другом шутка.

- Что-то я не настроен «извращаться» с подарком: боюсь, она скажет, что это чересчур и будет смеяться надо мной. Хотя, может, ты и прав. Я подумаю ещё об этом.

***

- Надеюсь, ты не собираешься мне что-либо дарить? – скептично бросила Кэролайн, выходя из душа и на ходу вытирая волосы.

- Ты серьёзно? Конечно, собирался! – настойчиво и, стараясь победить ироничный тон девушки своим – серьёзным, ответил Клаус.

- Ник, я не хочу подарков. Пожалуйста, давай как-нибудь обойдёмся без них: ты можешь просто пригласить меня в какое-нибудь приличное место на ужин, этого будет вполне достаточно.

- Я и так не держусь с тобой за руки: ну, уж нет – подарок я тебе подарю! – с шаловливой улыбкой упрямо ответил он. – А в «приличное место», коли так хочешь, мы тоже обязательно сходим, не переживай.

- Ты отвратителен! – капризно воскликнула она, отшвырнув расчёску.

- Ты тоже, – ласково сказал Никлаус, резко притянув девушку к себе, и прижался лбом к животу Кэролайн.

Она и сама не поняла, как ей понравился этот его жест. Кэролайн почти неосознанно стала гладить и взъерошивать светлые кудри на голове своего парня, наблюдая за тем, как он стал льнуть к ней сильнее и гладиться лицом о её ладони, наслаждаясь женской лаской.

- Никаких подарков, – шепнула она снова.

- Безусловно, – соврал Никлаус.

Оба хотели в полной мере прочувствовать этот момент, поэтому быстро замолчали, вслушиваясь только в окружающие звуки, мерное тиканье часов и прерывистое дыхание друг друга.

- Мне надо одеваться, – тихо сказала Кэролайн и нехотя отстранилась от Ника.

Естественно, Клаус не послушал свою девушку и стал обдумывать подарок, потому что день праздника поджимал. Идея подарка пришла неожиданно и сама собой: не желая попадаться на глаза родителям и в особенности матери, Кэролайн пригласила Никлауса в загородный домик, где жила до смерти её обожаемая бабушка. Там она хотела заняться с ним любовью и показать любимые места детства. В одном из эпизодов разговора девушка упомянула о большой старой книге-сборнике с приключенческими рассказами и романами, что именно с этой бабушкиной книги началась её любовь к этому жанру. Вот только эта книга однажды где-то затерялась в доме, и сколько бы она вместе с родителями её ни искала, не могла найти и была очень расстроена. За день до дня рождения любимой Кэролайн Клаус поехал туда вечером и всю ночь искал ту самую книгу, и удача ему ещё как улыбнулась. Она нашлась в сарае, застрявшая в дырке, в полу, но поскольку доски его были выложены в два ряда, книга просто-напросто провалилась и застряла между ними. Толстый, твёрдый переплёт спас её от разрушения, так что книга была в весьма хорошем состоянии.

Кэролайн не могла скрыть своей радости и даже расплакалась. Она в душе хотела злиться на Клауса, но знала, что это глупо и бесполезно, ведь этот подарок стоил того, чтобы закрыть глаза на упрямство своего парня. «Вот чудак! Вот же ненормальный! Думать не хочу, где он лазил и как, чтоб найти то, что мы всей семьёй не могли отыскать не один год».

В свой праздник Кэролайн также представила Клауса родителям, а тот ещё утром познакомил свою девушку с мистером и миссис Майклсон. Чего, конечно, нельзя было сказать о школе: это было то место, где Кэролайн так и не решилась открыто быть рядом с Никлаусом и всячески противилась, когда он уговаривал её не обращать внимания, если ребята будут что-то лишнее болтать.

Приближалось Рождество – любимый праздник Клауса, который он любил вдвойне за то, что в рождественскую ночь родился любимый братик Кол.

В зимние каникулы Клаус и Кэролайн всё время куда-нибудь уезжали: то на лыжах за город кататься, то в деревенский дом бабушки Кэролайн на лесные прогулки и катания на коньках. Если не было настроения на прогулки и поездки, они долго сидели перед компьютером: Клаус обожал в Кэролайн то, что она не хныкала о том, что он «пришёл к ней только в компьютер дурацкий порубиться, а на неё вообще плевать», девушка предпочитала сидеть во время игры с ним и раздавать советы, куда лучше пойти и что сделать.

В утро перед Рождеством они сидели в комнате вместе с Колом и вырезали из бумаги украшения для окон. Все трое смеялись и подшучивали друг над другом. Клаус катал на себе то брата то девушку, а они в свою очередь развлекали его, осыпая огрызками бумаги, оставшейся после вырезания снежинок. Пол весь был усыпан блёстками, бумажками и различными фантиками от конфет, которые приносила между приготовлением разных блюд Эстер.

- Миссис Майклсон, давайте я помогу вам с готовкой! – весело спросила раскрасневшаяся Кэролайн, выбиваясь из рук Клауса.

- Спасибо, солнышко, не надо: вы тут веселитесь…

- Нет-нет, это не дело, – своим привычным деловитым тоном, как в школе, ответила девушка, – вы там готовите, а мы ерундой занимаемся. Так всё, ребята, давайте-ка заканчивать: идите лучше помогите мистеру Майклсону!

- Слышали? – весело спросила Эстер, поставив руки в боки, – что вам «командир» сказал? Давайте, идите.

К середине дня пришли и родители Кэролайн, в доме началась возня и беготня, которая вдруг напомнила Клаусу детство и эту волшебную и вместе с тем волнительную ночь много лет назад. Он посмотрел на Кола, помогающего выносить стол в гостиную, и с благоговением подумал о том, как братик вырос, а ведь недавно был ещё совсем крохой.

Это время было для Никлауса маленьким раем, который он и не думал терять. Молодой человек строил планы на будущее и уже серьёзно относился к отношениям с Кэролайн. Представить, что такая идиллия может когда-нибудь рухнуть, было просто невозможно, но Клаус был слишком молод, оттого не допускал в свои мысли то, что судьба до безумия превратна.

========== 11 Глава. «Запертый внутри» ==========

Работа – дом, работа – дом, пьяные выходные, а дальше всё сначала… Никлаусу казалось, что это лето после окончания школы прошло как в тумане, ему думалось, что он живёт в закрытой намертво бетонной коробке, именуемой «Большой город». События и последствия минувшего последнего учебного года были упрятаны в сознании парня подальше от области осмысления их, потому что принесли достаточно боли и разочарований.

Сейчас Клаус работал официантом в одном из нью-йоркских ресторанов, где почти каждый день ему приходилось терпеть скандалы, устраиваемые богатыми посетителями или просто теми, кому не на кого было вылить желчь и нервные расстройства и переживания. Он со временем стал просто ненавидеть свою должность, потому что задыхался без творчества, а главное жалел о том, что не поступил в Брауновский университет. На конкурс для специальности «литература и культура» он отправил то своё сочинение о Кэролайн. Конкурс Майклсон не прошёл, а один профессор из приёмной комиссии недвусмысленно намекнул парню, что рассказ похож на «безыдейные записочки мечтательного парня» и лишён концепции и идеи, хотя язык написания прекрасен и многообразен.

Иногда под закрытие ресторана за Клаусом приезжал Стефан на «еле живом» Ford года 2000, который он купил за ящик пива у какого-то пьяного директора салона сотовой связи. Сам же Сальваторе работал в отделе зоотоваров, куда его взяли из тех соображений, что он «большой клоун» и можно взять его «чисто по приколу», авось хоть продажи поднимутся, сам Стефан, разумеется, об этом не знал. И продажи действительно стремительно поднялись, потому что до весельчака-Стефа никто не умел так театрально и вдумчиво толкать покупателю кошачий корм или клетку для попугая.

На часах было ровно одиннадцать, Клаус сонно опустил голову на сложенные перед собой на столе руки: он работал так уже шестые сутки, потому что одна из коллег ушла в отпуск, персонала не хватало, и Клаус по доброте душевной опять взял на себя всю лишнюю работу. На улице шумели автомобили, нервозно толкаясь в вечерней пробке, ругались между собой прохожие. Клаусу снился «идеальный мегаполис», в котором нет ни нервов, ни тревог, где невероятные технологии украшают его сверхновое гармоничное существование, а сам Клаус добирается домой, летя по воздуху: каким образом, он не понимал, ибо во сне всё пространно и не имеет в себе логики.

- Эй, старик, поднимайся, поехали домой, – Стефан тихонько тряс друга за плечо.

- Ах, это ты, Стеф! – резко очнулся Клаус, – напугал-то, а я тут уже почти заснул. Можно я у тебя сегодня перекантуюсь, а то у меня в холодильнике мышь повесилась?

- Да не вопрос, как раз сам хотел тебе предложить: я собирался какую-нибудь комедию перед сном посмотреть, а в одиночестве смеяться скучно.

«Самый обычный, ничем не отличающийся от других вечер. Но мне же 19 лет! Мне всего лишь 19 лет! Неужели это будет длиться вечно?»

***

Холодный октябрьский вечер загнал в ресторан кучу народа, который зашёл сюда больше из соображения «погреться» нежели поесть.

- Майклсон! Чёрт подери, я долго буду орать? Заказ для пятого, восьмого и девятого столика готов, тащи сюда свою задницу, и вперёд! – шеф-повар Роберт Смит не умел разговаривать никак иначе, кроме как на повышенных тонах. Он был талантливым поваром, но на редкость оскотинившимся человеком.

- Я уже бегу, бегу! – оправдывался Ник на ходу, – я просто обслуживал двенадцатый столик.

Под «обслуживал» Клаус имел в виду свой обычай поинтересоваться у посетителей, понравилось ли им блюдо и качество обслуживания и чем он может быть ещё полезен, а кроме того спрашивал мельком о погоде и прочих мелочах. Это его неравнодушие к работе и обаяние подсознательно влекли сюда обратно снова и снова. Мистер Смит понимал, что Клаус сколотил ему новый пласт клиентуры: той, которая идёт сюда не только поесть, но и к конкретному человеку, чтобы вновь почувствовать себя нужными и одаренными заботой чужого человека – официанта. Оттого он жадно боялся потерять такого ценного сотрудника, но самому юноше ни намёком не давал об этом знать.

Взяв профессиональной хваткой разом три блюда, Никлаус бодро и осторожно направился в зал, подавать на стол кулинарные изыски и свой внутренний свет. Приближался девятый столик, а вместе с ним и тонкий, свежий аромат женского парфюма. За столиком сидел солидного вида господин и сжимал в своей руке тонкую ручку белокурой одетой с иголочки девушки, которая в ответ на его умоляющий взгляд лишь скептично усмехалась звонким голосом.

- Спасибо, – отрывисто и преждевременно бросил солидный господин, подняв бегающий печальный взгляд.

- Прошу, ваш заказ…

Клаус не успел расписать то, что входило в заказ, потому что внутри него всё сжалось, а по голове словно больно ударили чем-то тяжёлым, оставляющим глухой звон в ушах: белокурая девушка обратила на него свои насмешливые голубые глаза, губы её скривились, выдавая в своей владелице то, что её застали врасплох.

- Да, спасибо, – холодно и отстранёно повторила она за своим кавалером тоном, выдающим желание спровадить официанта.

Клаус не мог не узнать свою Кэролайн, пусть и роскошно разодетую и с этим выставленным напоказ холодным взглядом. В собственных мыслях он вернулся в тот момент, когда всё разрушилось. Он ненавидел это время и не желал его вспоминать, но это сейчас было уже невозможно.

========== 12 Глава. «Я, конечно, помню всё» ==========

Когда в определённый момент твоей жизни наступает крах, то воспоминания ранят больнее всего: радостные – тем, что остались в прошлом, грустные – тем, что вообще существуют.

И Клаус помнил подготовку к выпускному вечеру, которая началась ещё в марте: тогда он мечтал, как вместе с Кэролайн пройдёт через этот значимый этап, представлял, как они будут кружиться в медленном танце в груде воздушных шаров и конфетти, как в подростковых мелодрамах и комедиях. В ту пору он ещё был жутко занят поддержкой Стефана, ведь друг признался в своих чувствах Елене, на что та заявила, что они просто друзья, и Стеф всё только испортит «этой ненужной романтикой». А Клаус про себя злился на Гилберт, что та просто не могла сознаться, что ей нравится другой парень, а говорила какие-то пространные глупости про дружбу.

Никлаус и не подозревал о том, какие душевные перемены происходили в его девушке. Отношения молодых людей прошли определённую стадию, и Кэролайн начала задумываться о своём будущем. А тут ещё и мать как-то подсела со своим разговором на обожаемую ей тему того, как это мучительно печально обречь себя на брак с парнем из маленького городка – с соседом по парте, мальчишкой с твоего двора, одноклассником – с кем угодно. Для неё это означало обречь себя на муки с будущим пьяницой и неудачником.

«Ну, да, вот станет мой Ник ещё чуть старше, и дальше-то что? Он будет писать, но кому нужен писатель из провинциального городка без связей и влияния? Хах, да никому совершенно! Его нигде не будут печатать, из-за этого он впадёт в отчаяние и депрессию, начнёт пить или чего-нибудь хуже. Неужели я должна взять на себя бремя вытаскивания его из ямы неудач?»

Ко всему прочему на горизонте замаячил один приятный молодой мужчина: друг одного из художников, приехавших из Нью-Йорка, весьма солидный, к тому же при больших деньгах. В мгновение ока Кэролайн «превратилась» в обожательницу живописи и стала набиваться в знакомые к нью-йоркскому художнику, чьим другом являлся незнакомец. Тогда она неосознанно стала отдаляться от Никлауса в пользу нового потенциального спутника жизни.

- Кэр, милая моя, я понимаю, как ты занята этой подготовкой, но ты так давно не звонила, – грустно звучал голос истосковавшегося любовника в телефонной трубке.

- Ник, прости, но ты прав: Выпускной отнимает у меня всё время и силы, потерпи чуточку.

Но «чуточку» затянулось на месяц. В душе Клауса росла тревога, потому что единственное, что не изменилось с начала этого учебного года – это ощущение, что от Кэролайн неизвестно, чего ожидать и не ясно – любит ли она Никлауса. Ему хотелось от отчаяния сделать какую-нибудь безумную вещь, только бы уже не это ожидание и холодное молчание.

Молодого человека не тревожило, что апрельская ночная улица дышит прохладным ветром и красуется голыми деревьями во тьме, он почти срывался на бег, пряча ледяные руки в карманы ветровки. Когда Клаус очутился на до боли знакомой бетонной дорожке липовой аллеи, он предвкушено вздохнул и побежал. Холод не мешал молодым пальцам ловко перебирать деревянные выступы на стене дома, ноги крепко держали Клауса, не давая сорваться вниз. Парень не слышал ничего вокруг, кроме своего резкого дыхания и шороха, издаваемого ногами. Он три раза постучал в окно – тишина, он не отчаялся и постучал раз десять. В запотевшем стекле было ничего не видно, поэтому Клаус застучал сильнее и настойчивее. Тут окно резко распахнулось, и на него уставилась пара сердитых голубых глаз.

- У тебя ни ума ни совести нет! Чего ты барабанишь мне в стекло в два часа ночи?

Но Клаус ничего не ответил ей, он вскочил коленями на подоконник, радостно и жадно схватил девушку за плечи и жарко поцеловал. От неожиданности Кэролайн замерла и даже не сопротивлялась. Она чуть позже и сама не поняла, каким образом оба уже лежали раздетые в объятиях друг друга на её кровати.

Утром Клаус наскоро поцеловал свою девушку и так же втихую, словно вор, как и прошлой ночью, спустился через окно и отправился домой собираться в школу.

Это была их последняя ночь, о чём Клаус ещё пока не знал, поэтому немного успокоился. Но от Кэролайн всё так же не было вестей вне школы, да и там-то она не была особо разговорчива со своим парнем.

К исходу апреля она уже прочно заполучила в свои сети того состоятельного мужчину, и Клаус повис на девушке мёртвым грузом: она не знала, как бы тактичнее его спихнуть. В ней проснулось что-то очень взрослое, расчётливое и гадкое, что она мигом позабыла всё то, что некогда чувствовала к Клаусу.

Ник очень смутно помнил тот вечер, когда увидел свою Кэр, приехавшую к дому в красном кабриолете с незнакомым мужчиной, на вид которому было лет тридцать, не меньше. Они страстно поцеловались у дверей её дома, он пожелал ей сладких снов и обещал завтра заехать к ней, чтобы забрать к себе – остаться на ночь.

Нудные обязательные серьёзные разговоры возникли, как само собой разумеющееся.

- Ты ведь и сам, думаю, давно понимал, что между нами возникла стена?

- Я её не создавал, Кэр, – в бессильном отчаянии отвечал Никлаус на равнодушный тон девушки.

- Пойми, я не желаю тебе зла и не хочу делать больно, но ты – просто школьные отношения, будущего у нас нет.

Кэролайн ещё много чего «вразумительного» и «адекватного» высказала на этот счёт, что уже не имело для Клауса никакого смысла: он был для неё чем-то несерьёзным, он был «просто школьные отношения». Мир, которым жил парень, рухнул на его глазах в беспощадности реальности.

***

«Я, конечно, помню всё, милая Кэр… Этот выпускной, словно он был вчера, живо рисуется в моей памяти», – думал Клаус, разглядывая разодетую Кэролайн, которая здесь и сейчас, видимо, расправлялась и с нынешним любовником, который так же, как и Ник, был без ума от этой девушки.

А выпускной Клаус провёл в компании пьяного горланящего Стефана – так же, как и он сам безответно влюблённого. Они надували шары и разливали пунш – словом, «веселились от души».

Клаус не подал и вида, что знает Кэролайн, чтобы не ставить девушку в неловкое положение перед её спутником.

Остаток вечера Клаус был рассеян, почти не общался с посетителями и не улыбался. Взбудораженные нервы скрутили всё внутри в тугой узел. Но, к своему удивлению, он не раз замечал, как Кэролайн оборачивалась в его сторону, и в эти секунды казалась озадаченной. Девушка будто хотела что-то сделать или сказать, но ей мешали обстоятельства и место.

На следующее утро Никлаус вновь увидел Кэролайн за завтраком в ресторане Смита: на ней были солнечные очки и дорогой плащ, сама она сидела, чуть развалившись в своём стуле – видимо, ночь у девушки выдалась бессонной. Явилась Кэролайн и на следующий вечер: глаза её так же пытливо рассматривали бывшего парня, и она каждые пару минут меняла положение ног.

- Вижу, ты пристроился, – не выдержав, буднично произнесла она.

- Хм, вроде того. Как видишь, я жалкий официантишка и не поступил в университет своей мечты, – саркастично ответил Клаус, вытирая соседний столик, – а что тот тип? Ты, я думаю, бросила его ещё позапрошлой ночью, поэтому выглядела такой потрёпанной.

- Вообще ты прав, – с деланным равнодушием сверкнула она огоньками глаз, – никогда не видела такого жалкого 36-летнего мужчину: он валялся у меня в ногах и плакал.

- У тебя нет сердца, – простодушно усмехнулся Клаус и облокотился на столик Кэролайн.

Девушка сглотнула и положила ладонь на руку Клауса, отчего тот вздрогнул и резко вздохнул. «Зачем она это делает? Мучить меня хочет? Я даже знаю уже, чем сегодня кончится этот вечер – она, вероятно, соскучилась, я нутром это чувствую… Зачем эти нелепые недомолвки: лучше бы так и сказала, что сожалеет, но она не скажет этого».

***

«Да, мир на какой-то краткий миг показался мне совсем другим – таким же непредсказуемым и страшным, но в нём уже не существовало её, и я почти смирился, стал искать жизненный путь заново. Но теперь она снова в нём появилась: ворвалась безо всякого спроса в мою загнивающую жизнь, чтобы ещё раз меня уничтожить». Клаус неподвижными счастливыми глазами разглядывал потолок роскошного гостиничного номера, прислушиваясь к тихому сонному дыханию Кэролайн, чья голова покоилась на его плече. Размеренно тикали антикварные часы, за окном еле слышен был шум автомобилей, а из фруктовой вазы в гостиной с глухим стуком упало и ударилось о паркет яблоко. «Как хорошо, как прекрасно! И это больше никогда не повторится, но и чёрт-то с ним. Я давно уже был готов никогда не встречаться больше с ней…»

Проснулся Никлаус, как и ожидал, в одиночестве. Сейчас он был готов ненавидеть Кэролайн и сам с собою решил, что более точно не поведётся на её уловки и попытки вмешаться в его жизнь. В ресторане девушка также больше не появлялась, и Клаус понял, что она, скорее всего, уехала.

========== 13 Глава. «Мистер Л.» ==========

С отъездом Кэролайн Клаусу даже отчего-то стало спокойнее. Он твёрдо решил позабыть события минувшей недели, потому что понимал, что это ничего не значит и ничем не кончилось бы в любом случае.

На кухне творился сегодня настоящий переполох, поскольку приезжали кулинарные критики, чтобы оценить ресторан мистера Смита. Шеф-повар не знал в лицо этих людей, оттого в это утро он был особенно раздражён, орал и чуть ли не бил поваров и официантов, которые делали всё, чтобы сегодня ресторан выглядел на высшем уровне.

Приближался вечер, а вместе с ним нарастало напряжение всех работников. Мимолётно проходящие мимо Никлауса они то и дело со вздохом бросали что-то вроде «Ух, заколебал! Придурок!», «Так бы и врезал ему, да не могу: он мой шеф и уважаемый человек, но накипело…», «Вот он смотрит на меня, орёт, а я всё киваю и киваю, типа слушаю его, а сама бы так и двинула в челюсть!» Всем хотелось это высказать именно Нику, потому что сегодня он единственный в этом сумбуре молчал и только слушал, от этого казался своим коллегам, как, впрочем, и посетителям всегда, чем-то светлым и добрым, кем-то, кто выслушает и поймёт. И Клаус понимал всех этих измученных людей, он разделял их чувства, но молчал, а между тем, в душе его горел пожар, который ему самому было не погасить.

- Клара, идиотка! Идиотка! Что ты сделала с моим фирменным соусом? Он на вкус, как козлиное дерьмо – жри это сама, но в зал не смей выносить!

Роберт Смит яростно стукнул после этого по сервировочному столу, рядом с которым стояла худенькая черноволосая девушка. Клара почти подпрыгнула от страха, её лицо покраснело от подступающих слёз, и она опустила голову, чтобы шеф этого не увидел. Девушка была одним из лучших поваров кухни Смита, она была очень красивая и обаятельная, за что всегда получала дополнительную взбучку, потому что не всякий человек способен простить женщине красоту.

- Я всё исправлю, – сдавленно шепнула Клара сквозь слёзы.

- У тебя десять минут! Знаю, соус варится пятнадцать, но ты уж будь любезна и прояви своё кулинарное «мастерство», милочка, – он так лицеприятно выделил слово «мастерство», любуясь голубыми глазами девушки, что у той аж похолодело на сердце.

Когда мистер Смит отошёл, чтобы встряхнуть администратора, к Кларе подлетел Клаус. Почти изящно поставив на стол блюдо, он обнял коллегу и стал тихонько гладить по плечу.

- Ну, тише-тише, всё хорошо, ты же знаешь, он через минуту об этом забудет, а ты только изведёшь себя и не сможешь дальше работать.

- Чтоб он сдох! Ненавижу здесь всё! – всхлипывала девушка.

- Эй-эй… Что нужно делать? Скажи мне, что нужно нарезать: я быстренько тебе помогу и побегу дальше, – Ник утешающее и забавно улыбнулся коллеге.

Наскоро порезав варёную морковь и болгарский перец, Клаус по-дружески потрепал Клару по плечу и побежал в зал. Он почти не разбирал лиц, всем на автомате учтиво и радушно улыбался, расспрашивал о качестве и вкусе блюд, рассказывал, что у них сегодня также предстоит концерт живой музыки. Перед глазами парня плыли уставшие люди, разносившие вместе с ним еду, разбиравшие проблемы, кричащий шеф. «И их таких тысячи и миллионы: они все устали, они хотят кричать, но не смеют, поскольку жизнь сковала их столь крепко, что они не могут даже дышать. И я один из них – я так хочу кричать!» – думал Никлаус всякий раз, когда выходил в зал, сопровождаемый проклятиями мистера Смита, снова и снова. Он думал об этом уже поздно ночью, во время закрытия, сидя в подсобном помещении и, вертя между пальцев лакированную авторучку.

Он не спал всю ночь и весь свой следующий выходной – он писал.

***

Следующие три дня Клаус был рассеян, жил в своих мыслях и плохо слушал окружающих: он летел домой, чтобы всем своим существом погрузиться в новую главу, в чью-то новую созданную им жизнь и не желал, чтоб его отвлекали. Один Стефан его понял: увидев друга после долгого перерыва в его странном состоянии, он подсознательно решил, что надо бы его ненадолго оставить в покое, Никлаус обязательно вернётся.

Молодой человек был весь охвачен эйфорией творческого процесса, наслаждаясь им, как свежим воздухом, без которого он так долго задыхался в своём ресторане. Клаус долго не раздумывал. Через две недели кропотливого труда, он отправился в литературное издательство «Slate», главой которого сейчас являлся сын покойного мистера Слэйта, отдавшего собственную фамилию в качестве названия своему детищу. Майклсон весь дрожал от страха, переступая порог здания, понимая, что здесь сейчас решается его судьба. В холле было много народа, в основном молодые парни с одухотворёнными лицами. Клаус просидел там около двух часов, выжидая «аудиенции» Грегори Слэйта.

Войдя в просторный и светлый кабинет из душного холла Никлаус облегчёно выдохнул и осторожно приблизился к столу мистера Слэйта, разговаривающего по телефону и даже не бросившего взгляд на вошедшего.

- Да-да, меня всё устраивает! Подробности презентации вашего романа обсудим послезавтра, за ужином, – он сангвинически взмахнул рукой.

- Добрый день, меня зовут Никлаус Майклсон…

- Тшш! – он нервно приложил указательный палец к губам, – оставьте, пожалуйста, на столе свою работу и листочек с данными, я с вами свяжусь через четыре дня, – сухо бросил Слэйт.

В растерянности и разочаровании Клаус написал свои данные на листе, отложил в огромную стопку свою работу и вышел прочь. «А ведь я вовсе себе это не так представлял!» – с грустью подумал молодой человек. И он пустился ввоспоминания о том, как ему рисовалась эта встреча: как мистер Слэйт его радушно примет, что он тут же прочтёт прямо при Нике первую главу и будет впечатлён, как он восторжённо пожмёт ему руку и скажет, что Клаус особенный. Жизнь показалась парню гадкой и подлой: на его пути то и дело встают неудачи, промахи, разочарования и новая боль. Ну, хоть бы чуточку хоть кто-нибудь подсластил ему хотя бы одно его стремление.

Когда мучительные четыре дня истекли, Клаус стоял на пороге кабинета Грегори Слэйта с насмешливой отчаянной улыбкой на губах и желанием услышать все что угодно, кроме того, что его труды – плод бездарности. Кроме Слэйта в комнате находился ещё один человек, которого Клаус успел коротко, но пристально рассмотреть: мужчина в дорогом костюме сидел, небрежно развалившись на кожаном диване, подпирал кистью руки свою черноволосую голову и хищно скалился. На его молодом сухощавом лице отчётливо были вырисованы несколько глубоких морщин, а в змеиных зелёных глазах плясали усмешливые искорки, выдавая в сидящем скептика и обладателя наблюдательного, острого ума.

- Вы Никлаус Майклсон? – нетерпеливо крикнул Грегори вошедшему, словно поджидал его здесь.

«Он ждал меня. Меня!» – радостно ликовал про себя Клаус и утвердительно кивнул мистеру Слэйту.

- Садитесь, юноша, – он сделал пригласительный жест и кивнул. – Ну-с, расскажите немного о себе: где родились, давно ли пишете, кем сейчас работаете – прошу.

- Я родился не в Нью-Йорке, в маленьком городке, название которого вам всё равно ни о чём не скажет, – он задумчиво улыбнулся. – Пишу я с детства, с младших классов, но я писал чаще всякие юмористические зарисовки для одноклассников, пока один человек не сказал мне, что я должен делать что-то большее… Сейчас я работаю официантом в ресторане «У Смита».

- Рад знакомству, – коротко ответил он, желая скорее перейти к делу. – Скажу сразу, что я впечатлён: я читал нечто подобное всего несколько раз, но это было в других формах и приёмах, а у вас – это открытый порыв, это откровение…

«Откровение», – повторил про себя Никлаус. Он вспомнил своего обожаемого мистера Оливера, с перемазанными мелом карманами и добрыми глазами – он особенно подчеркнул тогда это слово в своей оценке рассказа Ника о Кэролайн.

- Я, знаете, словно посмотрел в своём воображении нечто похожее на некоммерческое кино с особым смыслом, выраженном в простых вещах. Не понимаю, как мог юноша 19 лет нарисовать столько психологических портретов, раскрывая их внешнюю сторону и ту, которую часто скрывают от посторонних, – Слэйт выдохнул и пытливо посмотрел на своего собеседника, – а почему вы назвали свою работу «Пожар»? Я догадываюсь – это лежит на поверхности – но хочу услышать от вас.

- Полагаю тогда, что не скажу вам ничего нового: здесь пожар – это тот, что горит в душе людей, когда они внешне спокойны и не выдают своих истинных чувств и эмоций. Есть тот, который может гореть в какой-то определённый момент, а есть тот, который люди скрывают в себе постоянно, всю жизнь, – окончив мысль, Клаус смущённо посмотрел в пол.

Он чувствовал, как со дна его души поднимается долгожданная радость победы, Никлаус торжественно вздохнул и на секунду перевёл глаза в сторону кожаного дивана. На лице того загадочного человека в костюме выразилось что-то вроде одобрения и предвкушения, он положительно ухмыльнулся (если ухмылку, конечно, вообще можно назвать положительной, но в его случае это выглядело именно так) и причудливо изогнул бровь. Клаус вновь обернулся к господину Слэйту и с надеждой посмотрел на него.

- Я не колеблясь отдал бы это в печать, но меня вот что смущает: от повествования малость веет скукой, я имею в виду: а где же секс? Нет, серьёзно! – он действительно был серьёзен. – Кому интересно, что толстушка способна силой душевного упорства насолить своим похудением бывшему, при этом копаться в её внутренней необычной красоте? Или что продавец в магазине одежды хочет обрушить усталый крик на капризного покупателя? Сначала это трогает и впечатляет, но где же интрига через интим? Знаете, сейчас очень выгодно преподносить осмысленный, тонко обыгранный эротизм: у вас нет ни одного человека, который ээ-м, например, влюблён, скажем, в свою коллегу и очень жаждет с ней переспать, но она воспринимает его только в качестве друга, и он страдает.

Клаус оцепенел. Его разуму был трудно поверить и принять, что этот образованный, должно быть, начитанный человек – владелец весьма крупного издания говорит ему эти странные вещи. Позади себя он услышал приглушённый смешок. Ник обернулся и увидел, как господин в дорогом костюме, чуть приоткрыв рот, жадно и презрительно смеялся змеиными глазами, которые так и говорили: «Ну, что, не ожидал такого поворота?» Клаус не раз успел мимолётно подумать, как неприятно было это оскалистое лицо, но оно имело в своих чертах какую-то необъяснимую притягательную власть.

- Извините, мне это не послышалось? Вы сказали, что в моём рассказе не хватает секса? Вы хоть поняли, что я не про это писал? Мне казалось, что вы это поняли совершенно…

- Скажите-ка мне сами, как думаете: эту книгу будут покупать? От неё будут получать сильные и противоречивые эмоции? Людям в наше время интересны сокрытые грязные умыслы и, как это говорится, «красивая эротика», – Слэйт чудаковато засмеялся. – Я слишком много за прошлый год напечатал обречённых книжулек, а потом понял, что не намерен тратить силы и средства в откровенный провал. Ваша книга не на потребителя, а на редких мыслителей и любителей копаться в себе и в людях.

Молодому человеку показалось, что его сейчас хватит удар: он так долго шёл к тому, чтобы быть замеченным, понятым, но все его замыслы просто растоптал этот важный, значимый богатый господин.

- Я всё исправлю и отредактирую, обещаю вам, – грустно и отчаянно бросил Никлаус, не задумываясь над тем, что сказал.

- Вот и славно! Это мне нравится: деловой подход всегда в цене – особенно у меня, – Грегори Слэйт энергично пожал руку Клауса, находясь от самого себя в полном восторге, – жду вас через неделю в это же время. Обещаю, я в долгу не останусь.

Никлаус шёл по улице будто в бреду и ненавидел целый мир.

***

В перерывах между работой Майклсон то и дело сидел с авторучкой в зубах, погруженный в собственные мысли и исправления текста: он зачёркивал что-то, добавлял новые абзацы и главы – всё на вкус мистера Слэйта.

- Эй, кудрявчик, обед закончился! – пробасил Роберт Смит, – твои третий и десятый столики… Живо!

Клаус воодушевлённо оправился, взял в руки два роскошных блюда и направился в зал. Поставив на третий столик две глубокие тарелки с мидиями, он зашагал в сторону десятого столика. Из-за меню вынырнули смолисто-чёрные волосы, а вслед за ними насмешливые зелёные глаза – Клаус не мог не узнать этого субъекта из издательства Грегори Слэйта. Пока Ник обдумывал это, сам не понял, как налетел на десятый столик и опрокинул содержимое тарелки на пол, которое ещё очень некстати расплескалась по идеально начищенным чёрным туфлям клиента.

- Вы очень не внимательны и весьма неуклюжи, молодой человек: в такой профессии опасно пускаться в дебри размышлений, рискуя повесить лапшу на локоны какой-нибудь очаровательной нервной посетительницы, – он со сдержанным, но явно наигранным недовольством и тщательностью стал отирать салфеткой скатерть и обувь.

- Прошу прощения, сэр, – еле сдерживаясь от сотрясаемой всё его тело неприязни, отозвался Ник, – я сейчас всё исправлю.

Клаус уже знал, что под «исправлю» следует понимать то, что он сейчас отправится на кухню, объяснит ситуацию и будет после этого до вечера выслушивать кряхтения и ор шефа.

- Хах, не советую! – он ядовито засмеялся, – эта старая собака ведь так облает вас, о чём вы уже, вероятно, и без меня успели подумать. Просто скажите ему, что за десятым столиком сидит прожорливый толстяк и просит ещё одну порцию, – его губы сложили по-детски хитрую ухмылку.

- Благодарю вас…

- Да перестаньте ж вы уже подо всех стелиться! – грубо бросил он, – вряд ли к вам таким образом в скором времени придёт всеобщее понимание и признание. Заберите сейчас же назад свою благодарность, – продолжил господин холодным тоном.

- Как скажите, забираю назад свою благодарность, – изумлённо, но спокойно ответил Клаус.

- Идиот! Даже не услышал то, что я тебе только что сказал.

Никлаус более ничего не сказал, потому что был в недоумении, он убрал со стола и отправился в кухню. «До чего же ненормальный, и так странно говорит… Видимо, привык всеми командовать – ничем не лучше моего саблезубого шефа!» – он сам с собой закатывал глаза и морщил брови.

- Ещё одно повторить – для десятого столика.

- Эхих, – как-то кровожадно, как показалось Клаусу, усмехнулся Смит, – что ж там за свинина-то такая жирная сидит? – он вытер рукавом потный лоб.

Нику показалось в шефе Смите омерзительным каждое слово и каждый жест, но в большей степени это происходило от осознания того, что тот странный господин оказался прав, и Клаус испытал к нему необъяснимую ещё большую неприязнь. «Катитесь все к чёрту, нужно писать… Кстати, а где же мои черновики? Я же засунул их в карманы передника», – Клаус в панике стал ощупывать свой форменный передник, но черновики исчезли. «Должно быть, обронил, пока выбегал в зал, не могли ж они испариться!» Парень осмотрел каждый сантиметр пола, стараясь при этом не выглядеть смешно в глазах посетителей, но всё было тщетно. Столько труда, нервов, бессонных ночей – и всё зря! Клаус так отчаялся, что ему казалось, что он готов расплакаться, словно ребёнок.

***

- Эй, старик, может, перестанешь уже киснуть? – Стефан утешающе толкнул Клауса в плечо своей бутылкой пива, – всё равно Слэйт полил грязью эти твои «записульки», а ты и сам не горел желанием что-то исправлять, так к чему сейчас жалеть?

- Это был мой шанс стать хоть кем-то… Представляешь, если бы она узнала? – Ник, опустив глаза в пол, нервозно возил ладонью по подлокотнику дивана.

- Так стоять, приятель: причём здесь вообще девчонка? Ты же писатель! И, чёрт возьми, пишешь для себя и в первую очередь для будущей публики, к чему ломать собственные убеждения и принципы, ради того, чтоб «она заметила»? Я знаю, тебе пришлось отвратительно в последнее время, но чёрная полоса рано или поздно сменится белой – так всегда, главное – не предавай самого себя.

- Стеф, не обижайся: ты такой чудик, но будь я проклят, отчего именно ты всегда говоришь нужные слова, когда я сижу по уши грязи?

- Я лучший друг: сама судьба меня к тебе на плечико посадила в роли ангелочка.

- Чего? – нахмурив скептично лоб, изумился Клаус.

- Ну, вроде как у человека ж ведь всегда на одном плече сидит демон и совращает его, а на другом ангел… – наивно отозвался Стефан.

- Какой же ты болван! – Клаус пустился в неистовый добродушный хохот.

***

На следующий день Клаус отправился на работу. Теперь незаконченной книги у него не было на руках, а значит и стремиться тоже было не к чему.

Спеша забрать со стола грязную посуду, Никлаус не смотрел по сторонам, оттого вздрогнул от неожиданности, когда его кто-то резко остановил, схватив за локоть.

- Притормозите-ка, юноша, – повелительным голосом отозвался человек, задержавший Ника.

- А, это снова вы: добрый день и приятного отдыха, – пробормотал он отточенную рабочую фразу.

- Сядьте, – он сделал пригласительный жест, – нам есть, что обсудить с вами, э-м, мистер Майклсон, если я не ошибся.

Роберт Смит, увидев, что Клауса усадил с собой за стол какой-то «важный товарищ», как он сам с собой его назвал, поспешил к столику посетителя.

- Может, желаете что-нибудь выпить? – со склизкой улыбкой обратился он.

- Благодарю, я не пью: минеральную воду будьте добры, – он улыбнулся в ответ ему своим хищным оскалом, выражающим внешнее фальшивое одобрение и скрытое презрение, которое, словно ток, передалось Смиту, но на подсознательном уровне, поскольку шеф-повар долго сам себя спрашивал, чем вызваны его смешанные чувства.

И Клаус заметил это: он ясно видел, как потные пухлые пальцы начали перебирать друг друга и как глупая улыбка медленно сходила с губ Смита. С другой стороны в нём даже пробудилась неосознанная странная жалость к шефу, ведь того первый раз кто-то ввёл в смятение и притом даже без крика и ругательств.

- Так вот, я решил полюбопытствовать о вашей работе: вы взялись её исправлять, насколько я знаю…

- Так это вы украли мою книгу! – в бешенстве сорвался Никлаус, и его юношеский взгляд окрасил гнев, а лицо побагровело.

- Стоп-стоп, во-первых, это ещё не книга, молодой человек, а черновик, и, во-вторых, не украл – взял почитать, – нагловато бросил он и усмехнулся.

- Вы и дальше будете ходить вдоль да около? Что вам от меня нужно?

- Остыньте. Я совсем не хотел выводить вас из себя, а наоборот – дать добрый совет, – он загадочно, как показалось Клаусу, опустил глаза и сделал паузу. – Ваше произведение – редкое явление в последнее время: вы, обходясь без всякой чепухи, вроде «красивой эротики», – он тут издал едкий смешок, видимо, вспомнив, как это звучало из уст Слэйта, – написали нечто кричащее, но со здравой мыслью, а не просто объявили «революцию жизни», как это делают в романах на подобную тематику. Но я вас «ударю по голове»: вы непростительный изменщик! Вы изменили своей мысли, собственным чувствам и мироощущению в пользу потребления ваших трудов массами, а это просто чудовищно. Когда я читал впервые вашу работу, то замирал от восторга, а тут этот придурок Слэйт нарисовался со своим «деловым подходом».

- Так вы читали мою работу? Отчего же молчали? Почему не возразили тогда Слэйту?

- Хах! И избавил бы себя от удовольствия, посмотреть, как вы поступите? Почему-то мне казалось, что написавший это, не согласится с мистером Грегори… Хотя нет – шучу, я рассчитывал на то, что вы слабак, – он отвратительно расхохотался и мимолетно улыбнулся разукрашенной шатенке, которая, вероятно, уже давно глазела на него.

Клаус сдвинул в брови от неприязни. «Псих. Сначала расхваливает, а затем говорит всякую оскорбительную чушь: мерзенькая, подлая натура – это у него в самой глубине хитрющих глаз написано, оттого эта дамочка так пялится на него, женщины отчего-то обожают негодяев», – размышлял с собой Никлаус, безмолвно слушая своего собеседника.

- Если вы и дальше вздумаете что-то здесь менять, я снова похищу ваш черновик и сожгу его к чертям, потому что автор, изменивший порыву своего сердца, не заслуживает уважения. Немедленно восстановите исходный материал, тогда обещаю – я отправлю это в издательство.

- Вы… вы сказали, что я должен оставить всё, как есть? – по-детски спросил Ник, и душа его была готова взметнуться до небывалой высоты.

- Открою вам маленький секрет: полагаю, вам знакомо название такого издательства, как «New York reader» – я его владелец.

Клаус, конечно, знал, что это не что иное, как название самого влиятельного литературного издательства в Нью-Йорке. Он также помнил из его истории, что нынешний владелец сумел поднять это почти рухнувшее издание до высшего уровня. Все молодые писатели стремились иметь дело с «New York reader», потому что именно там их могли качественно представить публике. Клаус не смел дышать от нахлынувшего чувства эйфории: этот человек с его неприятной физиономией и странными манерами был тем, кто обязался закончить чёрную полосу в жизни юноши.

- Так вы, я полагаю…

- Просто Мистер Л.

- Это вас так зовут? – не без издёвки спросил Клаус, тряхнув кудрявой головой.

- Плохой псевдоним? – в игривой манере отозвался господин Л. и откинулся на спинку стула.

- Отвратительный, – Ник уже смеялся.

- А вы первый, кто сказал это вслух. Впрочем, моим собеседникам и деловым партнёрам это вряд ли мешает.

========== 14 Глава. «Жизнь налаживается рано или поздно» ==========

Теперь никому не нужно ничего объяснять, не надо лишней мишуры: его мысли – его – Клауса теперь увидит целый свет. Ну, или хотя бы часть его. Но это уже было не важно, а самое приятное заключалось в сотрудничестве с господином Л. и «New York reader».

- Солнышко, я так горжусь тобой! Дать папу? Или Кола? – радостно восклицала Эстер после оживлённого рассказа сына о его делах.

- Кто ближе, того и давай!

- Ники, привет! – послышался в трубке запыхавшийся весёлый голос младшего брата. – Ну, ты даёшь! Мы тут все так долго расстраивались из-за того, что ты не поступил в Браун и никак не можешь пристроиться в приличное место в Нью-Йорке, а ты взял и просто заставил всех нас выкусить.

- Расстраиваются они, – ласково пожурил Клаус родных, – ты там что, мелкий, и талант уже мой похоронил? Кстати, – он деловито-шутливо приподнял брови, – мама мне сказала, что нашла у тебя личный дневник, где ты…

- Эй, умолкни-ка, оболтус здоровенный! – испуганно прикрикнул Кол.

- Личный дневник? Кол, ты пересмотрел девчачьих мелодрам? Если она действительно так нравится тебе, ты лучше, как настоящий мужчина возьми и пригласи её погулять или в кино: тебе уже 13 лет, а ты всё сопли жуёшь. А ещё и баскетболист!

- Никто мне не нравится, всё, про-е-хали! – растянул мальчишка последнее слово.

- Ой-ёй-ёй, какой протест! – засмеялся старший брат, – как хочешь, мелкий, я хотел дельный совет дать.

- Как там Стеф? Про него расскажи лучше, – уворачиваясь от щекотливой темы, спросил Кол.

- Да Стеф прекрасно: он вчера так долго хвастался, как продал попугая вместе с клеткой, а к нему ещё и таблеточки с витаминочками да и с пятикилограммовым пакетом корма! Весь в делах парень… А если серьёзно, то наш дурачина строчит письма Елене, всё интересуется, как её дела в колледже да с её новым ухажёром. Иногда я просто поражаюсь его выдержке и терпению. Будь я на месте Стефана, добившись Гилберт, воспользовался бы ей и бросил в самый неожиданный момент.

- Аха-ха, вот загнул! Ты такой мстительный оказывается? – смеясь, отвечал, мальчик. – А что он сказал насчёт твоего сотрудничество с этим Мистером Л.?

- Ты же знаешь, Стеф всегда за меня, что бы я ни затеял.

Братья потом ещё долго болтали обо всём, что произошло в их жизнях, потому что очень соскучились. Клаусу тяжело приходилось без семьи, ведь парень привык, что эти люди были надёжнейшей опорой и поддержкой в его судьбе: как бы всё вокруг не разваливалось, семья всегда оберегала Ника от саморазрушения.

С момента того знаменательного разговора с Мистером Л. прошли уже две недели, дела с мёртвой точки не двигались, но Никлаус был спокоен как никогда прежде: «Не бывает всего разом – уж я-то теперь это точно знаю. Всё будет, надо учиться ждать и терпеть», – каждый раз напоминал он себе, глядя на ливень за окном ресторана.

- Добрый день, Никлаус! – как-то повелительно, как показалось юноше, бросил Мистер Л., размашистым движением развалившись на стуле.

- Добрый, – сухо, но не без радости отозвался Ник.

- Сегодня здесь на странность так мало народа, – он с наигранным удивлением огляделся и, сверкнув зелёными глазами, вновь обратился к Клаусу, – а это всё потому, что твоя презентация намного интереснее, чем отменно приготовленный лобстер в ресторане саблезубого Смита! – он театрально схватил зубочистку и вставил в рот, прищурившись в сторону своего собеседника.

- Моя что, простите? – окончательно онемев от шока, спросил Клаус, выходя из задумчивого пасмурного состояния.

- Презентация первых пяти глав твоей будущей книги, – будто какому-то дурачку деловым тоном пояснил Мистер Л. своему подопечному.

- Вы так со всеми поступаете? Мне ничего не сказали, не объяснили, не спросили разрешения, в конце концов.

- Никлаус, тебя там человек двести ждёт: они хотят узнать автора пяти глав «грядущего шедевра», а ты истеришь передо мной и говоришь о несправедливости, – он ядовито расхохотался.

- Как вам это, дьявол вас побери, удалось сделать? – Ник непонимающе свёл брови, откинув возмущение, и всерьёз посмотрел на собеседника.

- Да при помощи рекламы, друг мой, – простодушно и ровно парировал господин Л., – на сайте моего издания я поместил статью о тебе, где, завлекая народ, поведал о новом талантливом писателе и его произведении, которое меня впечатлило. Не буду ничего цитировать, ибо слова там не совсем мои, помогал мне хороший друг (он, кстати, успешный PR-менеджер), так что, если заинтересуешься, сам отыщешь в интернете. В конце статьи я предлагал (не за бесценок, разумеется) скачать и самим прочесть тем, кто заинтересовался. Кстати, раз народ скачивал, вполне вероятно, что твои пять глав уже болтаются где-нибудь эдак сайтах на двадцати-тридцати и в социальных сетях, потому что «выхлоп» с моей затеи получился ошеломляющий.

- Да вы настоящий монстр своего дела! – потрясённый рассказом воскликнул Клаус.

-Видишь ли, Никлаус, иногда людям даже полезно тыкнуть, что вот тут есть «большой смысл» и это «так жизненно», иначе они сами в силу такого нередкого явления, как поверхностность, могут и не заметить этого. А так они были уже готовы впечатлиться и увидеть там что-то полезное, ведь это им сказал владелец «аж самого «New York reader»».

- Теперь я понял, в чём вам решительно всегда будет проигрывать Слэйт: он ставит только на какую-то одну струнку в умах людей, вы же предпочитаете варианты.

- В точку, малыш! – открыто восхищаясь самим собой, радостно отозвался Мистер Л. и ухмыльнулся.

«Обычно люди так любят показное смущение, когда речь идёт об их талантах, он же не боится своей гениальности и открыто соглашается с моей похвалой. Удивительный тип этот Мистер Л.!» – молча восхищался Никлаус. Ему в эту минуту даже нравился этот змеиный задор в хитрых глазах его нового наставника, от этого мужчины исходила какая-то почти сумасшедшая энергетика и сила. «Он мог бы владеть этим миром, если бы только пожелал, но он, верно, такой «скромняга», что пока ещё подумает над этим», – шутил про себя Клаус, вслух смеясь, пока шёл на кухню, снимая форменный передник.

Господин Л. легко договорился с шефом Смитом и забрал Никлауса с собой на презентацию.

Лёжа дома на кровати, Ник с наслаждением упивался воспоминаниями этого дня: раззадоренные люди, горящие любопытством к его рождающейся книге, одобряющий взгляд Мистера Л., интересные вопросы и море добрых пожеланий к работе. И пускай он сегодня выглядел не так уж и презентабельно, этого никто не замечал: все видели в Клаусе не потрёпанного официанта, подорвавшегося с работы, а талантливого человека. «Он всё это сделал для меня. Так просто. Ох уж это неприятное чувство, что я из-за этого теперь кому-то должен…»

***

Стояла последняя неделя ноября с её отвратительной погодой: морось, грязь, гнилая листва и влажный холод, пробирающей до дрожи. Клаус направлялся в офис издательства Мистера Л., наслаждаясь кристально чистым утренним воздухом и собственным новым состоянием – предвкушением новизны и успеха, ощущения своей нужности и значимости. Реализовывалась мечта молодого человека, и он нёсся к ней со всех ног каждый день. Даже Роберт Смит на работе иной раз стал помалкивать в тряпочку, потому что извечно будто находился под прицелом зелёных хищных глаз наставника своего официанта, он ощущал это подсознательно и иной раз не давал волю неистовой ярости, какая обычно овладевала им.

Не дойдя пары шагов до кабинета господина Л., Никлаус приостановился: дверь была чуть открыта, и в довольно широкой щели можно было наблюдать любопытную картину: Мистер Л. что-то серьёзно шептал на ухо коллеге, держа в одной руке документ, а другой бесстыдно шарил у девушки под юбкой. Ник не удержался от сдавленного смеха, потому что более всего его рассмешило серьёзное лицо Мистера Л., занятого между работой таким пикантным делом. Молодой человек тактично откашлялся и пару раз постучал.

- А, Никлаус, это вы! – ничуть не сконфузившись, крикнул Мистер Л. счастливым голосом, – входите, чего стоите там?

«Чего стоите? Хах, нет, он действительно любит издеваться надо мной!»

- В общем, ты поняла, что я требую, Мари? – медленно отпуская девушку, лениво протянул он и сладостно вздохнул, провожая взглядом коллегу, – и годовой отчёт мне на стол положи через пару часов! – крикнул он вдогонку.

- Экхм, ну, доброе утро! – желая пристыдить своего покровителя, театрально развёл руками Клаус.

- Да вы ранняя пташка!

- Хах, да уж не такая, как вы, – с явным сарказмом отпустил Клаус, усмехнувшись одними лишь глазами.

Господин Л. так громко, но на удивление добродушно засмеялся, что Клаус невольно улыбнулся.

- Потрясающий юноша! Никогда не пожалею, что связался с тобой.

- Я отредактировал все остальные главы, так по мелочам: правил ошибки, тавтологию и словообороты.

- Отлично, значит, ты готов?

- Я да, а остальное в вашей власти.

Клаус передал господину Л. свой чистовик с романом и повернулся лицом к стене с какой-то футуристической картиной неизвестного ему художника. «Никогда не понимал всех этих авангардов и прочей мути в искусстве: налеплено не пойми что – зато искусство! Что вы! Вот достану детские рисунки Кола с черно-бордовой мазнёй и также выставлю это искусством и шедевром – разницы никакой не будет…» Затем он перевёл взгляд на интерактивную белую доску, с какими-то линиями и диаграммами: «Бизнес-каляки-маляки – мне не понять. Для меня экономика с математикой – дикая глушь! Интересно, начертившие хоть сами-то понимают что-нибудь во всём этом?» – всё беседовал с собой юноша, блуждая по кабинету, пока его наставник пробегался глазами по его чистовику. Затем взгляд Клауса остановился на чёрно-белой картине над головой Мистера Л.: на ней в каких-то абстрактных линиях и приёмах была изображена часть женского тела – профиль плавного изгиба между животом и бедром. Клаус особо задержался на этой картине. В ушах он услышал слабые стоны, порывистые вздохи, какие можно услышать лишь при одном единственном занятии… В сознании Никлауса всплывала Кэролайн со взлохмаченными волосами и чертовской улыбкой на лице.

- Обожаю этого художника именно за то, что его работы всегда и у всех вызывают самые личные, самые откровенные воспоминания, – мягко сказал Мистер Л., выведя юношу из внезапного транса.

- А, эм… красивая картина! – буркнул Клаус, засунув руки в карманы брюк, и своим смущённым видом вызвал улыбку у собеседника.

- И кто эта чертовка: страстная одержимость? Мимолётное увлечение или первая любовь?

- Это вас не касается.

- Значит настоящая любовь. А всего остального я касался и не раз, причём с огромным удовольствием, – он нагловато скривил брови.

- Вы не бывали влюблены? – с истинным удивлением изрёк Клаус.

- Я не это имел в виду.

- А что тогда?

- Тебя это не касается, – передразнил он своего подопечного.

- Вот и славно, – улыбнулся Ник.

- Нам обоим необходима встряска, – сказал Мистер Л. после минутного молчания. – Я просто обожаю одно заведение здесь неподалёку и надеюсь, ты составишь мне сегодня вечером компанию.

- Что за «одно заведение» такое? – полюбопытствовал Никлаус, резко повернувшись к окну и приоткрыв рот, уставившись на проезжую часть.

- О, заведение весьма интересное! – ответил господин Л. довольным тоном.

***

А заведением этим был банально стриптиз-клуб, но, разумеется, очень элитный и дорогой, на какой мог позариться такой, как наставник Клауса.

Молодой человек для себя уже составил общую картину Мистера Л.: он рисовался ему эдаким пофигистом, сластолюбцем, властным, остроумным трудоголиком, заботящимся при этом о своём здоровье, который плюёт на все остальные жизненные ценности и ничуть от этого не страдает. С виду так оно и было. Он даже часто казался юноше не человеком, а предметом, хотя и весьма необычным и интересным, потому что Клаус никак не мог представить, что у этого мужчины может быть семья, какие-то увлечения и страсти. Он не мог представить Мистера Л. грустным, отчаявшимся или гневным: на виду была лишь усмешливая маска (конечно, очень многогранная, но всё же только усмешливая), предпринимательский лоск и чудаковато-импозантные замашки и жесты.

Переступив порог клуба, Никлаус понял, как давно он не желал женщин. Весь его разум был поглощён одной лишь мисс Форбс, будь он погружён в удовольствие с ней или зол на девушку. Сейчас же он жадно любовался голыми женскими телами, мелькавшими тут и там красивыми лицами. Запертый, а сейчас отпущенный на волю, Клаус был готов потрогать всех этих девушек, не стыдясь перед самим собой своих пошлых мыслей и желаний.

Ник много пил текилы и абсента, в пьяном бреду он поглаживал какую-то красавицу, восседавшую у него на коленях, которая ласкала парня и кусала мочку его уха, шепча какие-то «профессиональные» непристойности. Клаус на секунду почувствовал стыд перед своей любовью к Кэролайн, ему думалось, что сейчас он откроет глаза, и ему будет мерещиться любимая девушка вместо роскошной развратницы. Но Ник открывал глаза, а Кэролайн рядом не было, на его коленях сидела всё та же танцовщица, и через минуту любимая Кэр была выброшена из головы в пользу ночного приключения.

========== 15 Глава. «Противоборство» ==========

Мистер Л. в данный момент не торопился с изданием книги Никлауса, он оставил её себе для дальнейшего редактирования. Ко всему прочему нужно было подготовить «почву», наладить связи с художественными оформителями и другими контактными лицами, которые вступают в дело, когда книга готовиться основательно выйти в свет.

Жизнь на месте не стоит, даже если нам кажется, что она проходит мимо нас. Через неделю после знаменательного вечера в клубе Клаус познакомился со своей девушкой. Её звали Хлоя, она была студенткой экономического факультета, куда попала благодаря связям отца, который, к слову, не был уж очень богат, но имел достойную работу и приличные сбережения. Их роман завязался стремительно и бурно, в основном инициатором выступала Хлоя, будучи девушкой вёрткой и энергичной по жизни, но при этих качествах она была ещё и очень романтична, чего Клаусу всегда не хватало рядом с Кэролайн. Но, невзирая на всё вышеперечисленное, Ник всё-таки обманывал себя каждый день и час, потому что любимая девушка продолжала жить в его подсознании, желал того юноша или нет. Отсюда Клаус никак не мог объяснить себе часто возникающее у него ощущение себя богачом, привыкшим есть только золотой ложкой, но которого вдруг заставляют пользоваться алюминиевой.

- Ну-ка вставай! – скомандовала Хлоя, вырывая подушку из-под головы своего парня.

- Сумасшедшая женщина! – промямлил Клаус, закрывая ладонью лицо от утреннего солнечного света, расплескавшегося по комнате. – Дай мне ещё десять минут…

- Ты это говорил час назад, а теперь поднимайся: ты обещал, что мы пойдём сегодня в кино. Сам же, как девка, скулил вчера: «У нас два месяца отношений, надо куда-нибудь выбраться».

-Ой-ой, то они обижаются, что мы – парни, не помним дня рождения их десятиюродной тётушки, а чуть что - «ты, как девка»! – смеялся Ник, накрываясь с головой одеялом.

- Это что провокация? – засмеялась Хлоя в ответ и тоже забралась под одеяло.

Сквозь тонкую полоску над головой Клауса проникал свет, и Хлоя невольно залюбовалась своим парнем, ей даже в шутку показалось, что его отливающие золотом кудри – это самое красивое, что в нём есть. «И опять это ужасное, щемящее чувство…» – с нахлынувшей ниоткуда грустью подумал Ник, приложив ладонь к щеке своей девушки, но в следующую секунду забыл целиком эту внезапную мысль, когда Хлоя нежно поцеловала его.

- Хорошо-хорошо, я встаю, – сдался Майклсон.

- Я тебе кофе сварю, – и она, взъерошив копну своих тёмно-каштановых волос, весело отправилась на кухню.

Клаус повернул голову в сторону окна, откуда беспощадно лился утренний торжественный свет, и прищурился. «Как я люблю это февральское солнце! – подумал он, – оно напоминает, что ещё чуть-чуть, и придёт весна, придёт душевное обновление».

Клаус в эту зиму творчески не бездельничал, чтоб не терзать себя ожиданиями: молодой человек много писал. Он начал своё новое произведение, как он сам себе говорил, не всерьёз, потому что это больше походило на его размышление о характере Мистера Л. – второго самого непонятного человека после Кэролайн. Там он описывал то, что подмечал за своим наставником, пытался понять мотивы его поступков, но это всё было облачено в художественную форму, и Ник там назвал господина Л. вымышленным именем Лиам, хотя сам считал, что ему оно вовсе не идёт.

***

Молодые люди шли из кинотеатра, держась за руки и бурно обсуждая посмотренный фильм. Хлоя ела мороженое, которое иногда прикладывала к губам Ника, чтобы тот сделал ещё и ещё кусочек. Молодого человека охватывало приятное чувство жизненной устроенности, несмотря на то, что денег было мало; он чувствовал, что они вскоре появятся, как само собой разумеющееся, потому что он приложил достаточно усилий, да и личное счастье не выдвигало мысли о деньгах на первый план.

Проходя по улице, где находился ресторан Роберта Смита, Клаус замедлил шаг, обратив взор на противоположную сторону улицы, где копошились рабочие, водружая поверх козырька первого этажа дома вывеску. Помещение, у которого возились рабочие, долго пустовало, оттуда съехал год назад суши-бар, поэтому мысль о возможной новой конкуренции для ресторана Смита вызвала в Никлаусе некоторое волнение.

- Интересно, что это они там собрались открывать? – хмуря брови, проговорил он.

- Это так любопытно? – усмехнулась Хлоя, – может, ресторан или забегаловку с фастфудом.

- Это-то как раз очень любопытно! – утвердительно ответил Ник, разведя руки в стороны. – Здесь, как правило, не открывают ничего, кроме кафе и ресторанов, поэтому я беспокоюсь, что у нас появится серьёзная конкуренция, и я лишусь не только части премии, но и личного покоя в лице беснующего боса.

- Перестань ты, я, конечно, понимаю, что ты у меня ко всему неравнодушен, но это мелочи, потому что ты скоро всё равно пойдёшь другим путём, а это место будешь вспоминать, как начало подъёма со дна жизни, – девушка легонько ласково потрясла обеими руками его за плечо.

Но Никлаус из всей этой фразы более всего выдели это её «ты у меня» – такое неосознанно собственническое и интимное. «Мне никогда никто так не говорил… Как же это радостно, как это ново! Неужели она меня любит?»

На пороге своего ресторана он увидел Клару, вышедшую покурить. Она обессилено сняла свою форменную поварскую шапочку и присела на ступеньки лестницы, затем оживлённо стала болтать по телефону со своим женихом. К слову, они с Клаусом очень сдружились после того сумасшедшего вечера, когда он помог девушке, и Ник часто давал коллеге советы, что касалось разрешения ссор с её парнем.

- Ник, привет! – крикнула она первая своим звонким внезапно оживившимся голоском.

- Кларис, – весело протянул он шуточную форму её имени, – вы опять кочегарите этой дрянью? – Никлаус кивнул на сигарету.

- Начинается! – Клара, смеясь, толкнула коллегу в бедро. – Давай потом, я перезвоню, – прощебетала она жениху.

- Что народ сегодня? Как там Смитти (так в коллективе с лёгкой подачи Клары стали впредь называть шефа)? – поинтересовался он.

- Сегодня он ходит заведённый, пыхтит, словно паровоз, – она энергично стряхнула пепел в урну, – вон, видал, наверное – ресторан новый открывают напротив нас.

- Да, я уже несколько раз подумал об этом. Представляю, какая здесь недели эдак через две грызня за клиентуру начнётся!

- О-о, как в этих комедиях про конкурирующие фирмы, где они гадят друг другу! – засмеялась Клара.

- И почему я уверен, что Смитти будет зачинщиком? – он деловито прижал пальцы к подбородку и нахмурился. – Он ещё и нас заставит антирекламой заниматься, потому что ему не очень захочется открыто щеголять своей физиономией, дабы не спустить репутацию своего заведения окончательно.

***

Раннее зимнее утро подгоняло двигаться быстрее, Никлаус по детской привычке, закрепившейся за каждым взрослым, прятал нос в вороте пальто. Кстати, это пальто являлось подарком Стефана, которого перевели в рекламный отдел зоомагазина, где он работал продавцом, и с первой зарплаты Сальваторе поспешил сделать другу практичный рождественский подарок. Жизнь Стефана тоже не зациклилась на Елене: отодвинув свою любовь в закрома сердца, парень пустился на поиски новых чувств, и вскоре нашёл их в лице симпатичной блондинки из кампуса Елены. Стеф приехал вечером похвастать перед возлюбленной взятой в кредит машиной, в которую шутки ради запрыгнула Лили – та самая девушка.

Дружески обнявшись у порога ресторана с Кларой, Ник в компании коллег стал ожидать прихода шефа, чтобы открыть зал.

- Здравствуй, Ник! – бархатно и игриво послышалось с противоположной стороны улицы.

«Нет, это мне просто мерещится. Не может этот голос оттуда со мной говорить».

- Никлаус Майклсон, вы меня игнорируете? – весело продолжал этот голос, сладко и мучительно разливаясь в тишине раннего утра.

- Привет, Кэр, – неохотно ответил он, потому что сомнений уже не оставалось.

«Секунду. Она стоит в рань подле двери того открывающегося ресторана… Неужели… Нет, она, наверное, просто там стоит».

- Я, как видишь, тоже в официантки подалась, – в этот момент она почти по-царски всучила парню, стоящему рядом с ней – будущему коллеге свою сумочку, а сама перебежала дорогу и очутилась подле Клауса. – Лохматый-то какой! – нравоучительно бросила Кэролайн и стала взъерошивающими движениями приводить в порядок волосы парня.

Никлаус не видел слегка недоумевающей физиономии подруги, он не мог шевелиться и лишь покорно и растерянно наблюдал за движениями Кэролайн, разглядывал лицо девушки и всю её целиком.

- А что это ты такую низкую должность-то присмотрела? – не в силах сдерживать сарказм сказал Клаус, борясь с нахлынувшим чувством радости.

- Ну, деньги, особенно не тобой заработанные, льются как вода, поэтому я здесь. Плюс я упустила возможность с колледжем, поэтому пока придётся поработать. Да и ресторан обещает быть не второсортного уровня, надеюсь, всё будет хорошо.

- Форбс, я вас жду! – командно окрикнул девушку мужской голос с противоположной стороны улицы.

- Так, ладно, мой шеф пришёл, мне пора. Удачи тебе, Ник, – ласково отчеканила она и вернулась обратно.

- Это кто вообще? Такая самонадеянная мордашка, – фыркнула Клара.

- Моя одноклассница, – коротко ответил Клаус и потупил глаза.

- Ясно-ясно, – многозначительно ответила подруга.

***

С этого момента началась самая настоящая война между ресторанами «У Смита» и «Таинственный сад». Это было очевидно и предсказуемо: оба шефа были вспыльчивы и мнительны, жадны и беспощадны, если считали, что это стоит того и вернётся в денежном эквиваленте. Разумеется, в ход шли все стандартные приёмы: подкладывания бомжей под дверь ресторана, подсадные дебоширы-посетители, гневные переписки в социальных сетях заказного характера. Ко всему прочему, шефы не брезговали подключать к увлекательному процессу своих работников, некоторые из которых даже заручились командным духом и вошли во вкус. Сюда стекались, как на огонёк, жадные до сплетен и скандалов кулинарные журналисты и блоггеры, разжигавшие ещё и в сети дополнительное противостояние клиентов.

- Да, а сегодня они в очередной раз подложили нам несчастного бездомного бродягу, – в шутку смиренно парировал Клаус, кладя позади себя форменный передник.

- Как скучно! – весело возмущался рассевшийся в излюбленной королевской манере Мистер Л., ковыряясь вилкой в салате, – подложили бы лучше голую роскошную развратницу,– не унимался он.

- Ну-у… это уже реклама, а не антиреклама! – поддержал Никлаус его своим смехом.

- Майклсон, достаточно уже со своим папашей трещать! Дуй обслуживать посетителей! – сдержанно рявкнул Смит (при Мистере Л. он всегда старался придерживать коней, потому что откровенно боялся властного упрекающего тона и взгляда этого мужчины).

- «Папаша»? Я что-то не очень понял? – Мистер Л. приподнял бровь и скривил в усмешке губы.

- Это он так тебя называть стал с недавних пор, – закатив глаза, на выдохе ответил Клаус.

- Ник, ты на перерыве? – радостно залепетал голосок Кэролайн, бессовестно забежавшей в ресторан.

- Вообще я немного занят, – он указал пальцем на себя и Мистера Л., который в этот момент начал внимательно изучать лицо своего подопечного.

- Просто там, кажется, твой Смит привёл к нам эту пьяную курицу, – недовольно бросила она и поставила руки в боки.

- Упс, это уже не мои проблемы, – Ник поднял ладони к верху и простодушно улыбнулся с нескрываемой издёвкой.

- Она украла наши столовые приборы, к слову, – этим привычным поучительным тоном школьницы-активистки продолжала девушка.

Мистер Л. после этой фразы издал едкий смешок и хищно сверкнул глазами на Кэролайн, отчего у девушки побежалинеприятные мурашки по спине: «Мерзкий тип! Ещё и усмехается. Даже, невзирая на то, что он богатый, ни за что бы не стала иметь с ним дел», – думала с собою Кэролайн.

- А я что, по-твоему, должен её до дома подбросить и ваши вилочки с ложечками забрать?

- Это не смешно, Ник! Я убирала за ней блевотину! Это отвратительно, неужели ты не можешь сказать своему саблезубому Смиту, чтобы он использовал менее гадкие приёмы: от этого в большинстве своём страдаем мы – персонал, – жалобно ответила она.

- Ты действительно думаешь, что Смита это хоть сколько-нибудь волнует? Ему на своих-то работников плевать, чтобы он ещё и о работниках конкурента думал! Ты что, надеялась, что всё будет гладко да легко? Для того чтобы деньги самостоятельно зарабатывать надо ещё и терпением запастись.

Кэролайн не выдержала и закрыла лицо руками, её плечи затряслись от всхлипываний. Никлаус понял, что, наверное, сказал что-то лишнее. Он подскочил со своего стула и осторожно обнял её.

- Эй, ты чего? – он ласково улыбнулся, – перестань, пойдём-ка на свежий воздух.

- Всё хорошо, – отнекивалась Форбс.

Мистер Л. задумчиво вздохнул, провожая этих двоих взглядом. Никлаус вернулся через десять минут и молчаливо сел рядом с наставником.

- Враждебный секс? – оскалился он, мотнув головой.

- Чего? – нервно сглотнул Клаус, застигнутый врасплох.

- У тебя с ней. Хах, ты так на неё смотрел, даже насмешкой не умеешь скрывать своих истинных порывов, а стоило бы научиться.

- Какой ещё к чёрту враждебный секс? Мы расстались давно… – начал оправдываться Ник.

- Это, между прочим, очень весело! – парировал Мистер Л., откидываясь на спинку стула, – я так спал с секретаршей Слэйта, – его рот искривила пошлая улыбка, и он прикрыл блаженно глаза.

- Почему-то я не хочу об этом знать, – хмуря брови и уходя от предмета разговора, отозвался Клаус.

========== 16 Глава. «Пожар» ==========

- Дружище, ты там ещё не сдох на своей «Адской кухне»? – обеспокоенно бормотал в телефонную трубку Стефан.

- Думаю, господин Гордон Рамзи в сравнении с моим идиотом шефом ангел во плоти, – засмеялся Клаус в ответ на шутку друга. – Если честно, то вражда между нашим Смитти и шефом Кэролайн меня уже порядком измотала. Самое нелепое во всём происходящем, это, конечно, их шедевральные перепалки, где каждый из них выставляет себя ну просто-таки облико морале, обвиняя оппонента в своих же грешках. А вся соль в том, что они по сути одно и то же, просто рожи разные! – Ник сокрушённо выдохнул и смиренно улыбнулся.

- Как же мне всё-таки повезло с моим начальством! Ну, они там к тому же все тётки, и я им нравлюсь, – в открытую хвастливо заявил Стеф весёлым тоном, – я знаю, что хорошо трудился, поэтому заслужил своё место в рекламном отделе, в офисе.

- Ты лучше всех в этом, – с гордостью ответил Никлаус, – я знал, что ты пробьёшься.

- Но вообще-то я звонил не за этим. Сегодня в кампусе моей Лил будет студенческая вечеринка – море пива, пьяные в хлам первокурсники, голые танцы на столах: оторвёмся в волю, старик! Мы такое только в стандартных комедиях про колледж видели. Бери с собой Хлою, вместе повеселитесь.

Эта идея показалась парню замечательной. Сбросить с себя заботы дня, забыться в атмосфере пьяного праздника – это лучшее развлечение для молодого человека, как решил Клаус. Он, не раздумывая, согласился.

***

Вероятно, было бы несправедливо обходить стороной младшего брата Никлауса. Кол Майклсон находился сейчас в том противоречивом этапе взросления, когда границы реального мира резко раздвигаются, чувства и отношения к окружающему претерпевают изменения. Человек начинает ощущать себя не частью этого мира, а отдельно от него – мыслит себя уникальным, самым неповторимым, самым важным. Вокруг него сосредотачивается вселенная, которая вне самого человека и та, что живёт в его голове.

Он мучительно чувствовал, что сильнее с каждым днём влюбляется в ту девчонку, которую пытался оскорбить при брате. Но он плохо осознавал в себе это чувство, ему казалось, что оно делает его слабее и унижает в лице товарищей-сверстников. Поэтому, как и любой подросток, он делал всё, чтобы как можно больнее обидеть объект своего неистового обожания, «проучить» его за свою уязвимость.

Девочку звали Лорэн, у неё были карамельно-рыжие волосы и глаза цветом похожие на осеннюю траву, лицо её было чуть усыпано веснушками, что делало девочку похожей на лесную нимфу. Она была не особо общительная, могла подолгу разговаривать сама с собой и петь песни себе под нос. Одевалась Лорэн также странно: юбки в пол и странного вида мешковатые яркого цвета блузы. За всё за это девочка сразу же получила от одноклассников неодобрение и насмешки, хотя большинство мальчишек в классе были, как и Кол, тайно влюблены в её необычное, неземное очарование.

- Кол, пойдёшь сегодня к Элвину на день рождения? – запыхаясь после длительного бега на уроке физкультуры, спрашивал мальчишку одноклассник.

- Прости, Кайл, я не могу: у меня сегодня ещё тренировка, – с грустью отозвался Кол, потому что, невзирая на свою любовь к спорту, он был подростком, желающим весело проводить время с друзьями.

- Ну, вот, жалко, – протянул Кайл, почесав затылок и шмыгнув носом, – а то мы с ребятами пригласили туда ещё и нашу кикимору, хотим поджечь её кудрявое рыжее гнездо! – он едко засмеялся своим начинающим ломаться мальчишеским голосом.

Желудок Кола скрутило тугим узлом от страха: нельзя допустить, чтобы эти мерзавцы посмели издеваться над его кудрявым ангелом. Забыв наставления тренера и свою юношескую гордость, он решительно заявил:

- Ой, ты знаешь, я вспомнил, что тренировка вообще-то завтра, а не сегодня. Так что ждите меня, я приду. Во сколько там сие торжество намечается? – шутливо спросил он, хмуря густые брови и щуря хитрые глаза.

- Приходи где-нибудь к половине шестого, самое то будет, думаю.

В назначенное время компания мальчишек и «избранных» девчонок – любимиц в классе собралась в доме именинника Элвина. Взрослые собрались в одном конце стола, предоставив противоположную сторону ребятам, потому что мешаться всем вместе было уже по-детски, а школьники чувствовали себя слишком уж взрослыми для этого, учитывая, что виновнику торжества сегодня исполнялись «внушительные» 14 лет.

Кол специально сел подле самой популярной девочки в классе: пухлощёкой с дерзкими карими глазами и тёмными волосами. Она неприлично громко смеялась и заигрывала с каждым, кто бросал ей даже ничего не значащую улыбку. Лорэн спихнули на самый «край», а именно вплотную к прадеду Элвина: кряхтящему старику, поминутно откашливающему мокроту и поправляющему зубные протезы. Девочка была немного сконфужена, что её усадили на самой «периферии» молодого сбора, но всё-таки сочла своим долгом ухаживать за дедом, подкладывая ему угощение и заботясь о хлебе для него. Мальчишки смеялись над ней, девочки всё время перешептывались и отпускали тихие шутки в сторону одноклассницы.

Во время перерыва застолья, когда взрослые разбрелись, кто покурить на веранде, а кто посплетничать на кухне, подростки включили громко музыку и начали веселиться. Мальчишки бегали за девчонками вокруг стола, в шутку дрались с ними, кто-то обсуждал свои предпочтения в музыке и кино, а кто-то, пользуясь случаем удаления родителей, отпускал недетские шутки, что было запретно и притягательно. Все они мнили себя уже не детьми, а очень важными персонами, которые только при родителях из-за нужды притворяются маленькими. В этот-то момент Кайл и решил, что пора бы уже и позабавиться по плану. Лорэн макала вишню в стакане, подложив руку под щёку, чувствуя себя обделённой вниманием, но всё-таки счастливой, что её пригласили на эдакое элитное собрание, где проводили время самые популярные ребята класса. Кайл нарвал салфеток и высыпал мелкие огрызки прямо в рыжую шевелюру девочки, а ребята не удержались и заливисто начали хохотать. Лорэн, желая сгладить неприятный эффект шутки одноклассника, тоже засмеялась со всеми, показывая своё дружелюбие, которое все сочли за глупость и нелепость – так им было удобно и более смешно в данной ситуации.

- Лорэн, а ты любишь танцевать? – натянуто улыбаясь, спросил один из мальчишек, скаля выдающиеся вперёд верхние зубы.

- Да не очень, если честно, – смущённо потупив взгляд, ответила Лорэн, прижимая к себе свою маленькую зелёную сумочку, перекинутую через плечо.

Кол торжественно вздохнул, прицениваясь к опустившемуся на её лоб игривому локону, выбившемуся из причёски, и длинным ресницам, отдающим лёгкую полутень на скулах девочки, когда она смущённо прикрыла глаза.

- Да давай ты потанцуешь с кем-нибудь, – скомандовал паренёк, – вон, с Колом, например, он у нас тот ещё танцор!

Компания безудержно захохотала и вытолкнула Кола к Лорэн, которая тут же стыдливо подняла голову вверх и кротко взглянула на Майклсона. В ладонях мальчишки выступил холодный пот, руки задрожали, и в груди горячо защемило от стыда за себя и друзей, смешивавшегося с восхищением и страхом.

- А вы что, не будете танцевать? Давайте лучше все вместе тогда, – ласковым голосом предложила Лорэн, блестя зелёными влажными глазами.

- Да, давайте: все на медляк! – проскандировал Элвин и смачно похлопал, после чего принялся с пинками и смешками поднимать с дивана друзей.

Пухлощёкая девочка-брюнетка тут же поспешила поставить песню группы Air - “Playground love” и с женским трепетом, не свойственным девочке 13-ти лет, притянула к себе Кайла. Кол виновато смотрел в пол на свои начищенные матерью до блеска новые туфли, чувствуя на щеке дыхание Лорэн и подсознанием ощущая её взгляд на себе и колыхающуюся кудряшку, щекотно касающуюся в танце его лба, что заставляло мальчика всё время вздрагивать. Кайл же, улучив момент, прицелился и со всей силы наступил на ножку Лорэн, отчего девочка сдавленно вскрикнула и резко обернулась в сторону обидчика.

- Пардоньте, мадемуазель, я случайно, – хихикнул Кайл и тут же проказнически отвернулся и с озорством посмотрел в глаза своей партнёрши по танцу: та, разумеется, смеялась громче, чем сам мальчик.

- Ничего страшного, – дрожа голосом, ответила Лорэн, хотя уже понимала, что над ней просто хотят посмеяться.

Кол нервно вздохнул от злости, но сам бросил тайный насмешливый взгляд своему товарищу в знак того, что ему по нраву эта шутка. На самом деле, он чувствовал себя жалким рабом, который не в силах чувствовать, что хочет, и делать то, что действительно желает. Меж тем, в них ещё специально врезалась парочка танцующих, якобы не нарочно, а затем ещё одна да так, что Лорэн ударилась бедром о близ стоящий комод и скривила губы от боли. Напряжение между подростками достигло предела. Один из мальчишек с силой ущипнул девочку за плечо, а другой уже напоказ смахнул со стола тарелку, из которой ела Лорэн.

- Упс! А Лорэн тут насвинячила! – загоготали девочки.

- Перестаньте! – еле сдерживая слёзы, взвизгнула она.

- Что перестать? Это ты здесь разбуянилась, – с особым удовольствием выделил Кайл последнее слово, потому что уж очень нравилось ему оно своей экспрессивной окраской и глупым звучанием в данном контексте.

- Да что я вам сделала? – тихо спросила Лорэн, в бессильном отчаянии закрывая лицо руками.

Кайл в ответ на это со всей дури шлёпнул о пол и её стакан, от звона которого девочка испуганно дёрнулась и бросилась бежать из дома со всех ног, сопровождаемая гулким хохотом позора. Кол в этот момент, вобрав в себя весь накопившийся гнев, сжал ладонь в кулак и яростно двинул в челюсть разошедшемуся не на шутку товарищу. Кайл отлетел на пару метров, проехав по комнате на декоративном коврике. Оторопев сначала, Кол окинул презирающим взглядом своих одноклассников и, не сказав ни слова, отправился догонять Лорэн.

Он настиг её у соседского дома, вблизи сиреневого куста. Мальчишка с силой схватил Лорэн за руку и резко притянул к себе. Девочка в страхе закрылась от него руками, ожидая очередной издёвки.

- Прости! Прости! – кричал Кол не своим голосом, будто внутри него детёныш зверя рвался из клетки, – прости меня, слышишь? Прости! – отчаянно захлёбываясь слезами, умолял он, зарываясь в её кудри, и повалился на колени.

Лорэн замерла, трясясь от страха, в исступлении и распахнутыми глазами посмотрела вниз, не узнавая своего одноклассника. Кол схватил трясущиеся руки девочки и стал жадно целовать их, гладить ими своё мокрое бесстыдное лицо. Затем он поднял голову и посмотрел прямо в глаза Лорэн: она чуть скривила брови в выражении жалости и понимания, а затем принялась сама гладить по волосам своего обожателя. Она делала это фанатично, нежно, с силой, как успокаивает мать обиженного ребёнка. Они простояли так почти час в полной тишине, после чего, не говоря ни слова, с успокоено-стыдливым выражением на лицах разошлись по домам, словно испугавшись своего взрослого порыва.

***

Ещё не доехав до кампуса, можно было расслышать весёлые пьяные крики и грохот музыки. Клаус, предвкушая радость вечера, обняв одной рукой свою девушку, воодушевлённо похлопывал её по плечу в такт какой-то играющей у него в голове новой модной песне. Подвозил пару однокурсник Лили – весёлый белокурый парень с красным лицом и чуть оттопыренными ушами, в дороге он то и дело завязывал какой-нибудь разговор, желая растормошить своих пассажиров.

У входа их встречал Стефан, распахнув в своей любимой щедрой манере широкие объятия. Он был как-то особенно хорош сегодня, как показалось Никлаусу: раньше, когда у друга не было отношений с девушками, Сальваторе более походил на чудика, пытающегося разыграть нелепую клоунаду. Сейчас же он был статным стильным молодым человеком в дорогой рубашке с оригинальным принтом, заправленной в модные брюки, что придавало ему даже лёгкую деловитость. Парень неустанно стучал зубами от того, что стоял так легко одетый на холоде.

- Деньги тебя совсем испортили! – с нескрываемым дружеским восхищением в голосе отшутился Никлаус при виде похорошевшего друга.

- О да, доллары пачками распиханы по всей квартире, и не говори, – смеялся Стефан в ответ.

- Ничего себе! Сальваторе, тебя не узнать! – раздался за спиной Клауса голос только что вышедшей из автомобиля своего парня Елены Гилберт. – Вы посмотрите только на него: и брючки-то у него модные какие! – она улыбнулась одной из своих блистательных заготовленных улыбок, которой пыталась прикрыть выражение вздёрнутых бровей и приоткрытого рта в сочетании с кротким выражением глаз.

- А у тебя шорты всё короче раз от раза, – поддержал Стефан её радостную манеру обращения.

- Пойдёмте уже скорее внутрь! – нетерпеливо защебетала Лили и, покачиваясь, стала трясти за руку своего парня.

Елена первый раз почувствовала, как неприятно смотрится Стефан в сопровождении какой-либо девушки кроме неё. От досады девушка прикусила губу и нервно сглотнула, покоряясь течению обстоятельств. Она уже давно ревновала одногруппницу к своему бывшему воздыхателю, но что было во всём этом страшнее всего для самой Елены, это осознание того, что причина её ревности крылась отнюдь не в сожалении о потере поклонника, хотя изначально так оно и было. Просто Елена, как большинство красивых избалованных мужским вниманием девушек, разглядела главного мужчину своей жизни лишь тогда, когда он перестал заботиться о ней.

Был приглашён на эту вечеринку начинающий, но очень перспективный молодой DJ – друг одного из студентов, который организовывал вечеринку. Толпа расслаблялась, почти растекалась под музыку в ленивой радости и созерцании себя и других в своей юности и энергичности.

Клаус, с нежностью касаясь лба Хлои своим, крепко прижимал к себе девушку, поглаживая и наматывая на пальцы каштановые пряди её волос. Сейчас он был влюблён в неё сильнее обычного и был готов утонуть в своём ощущении безграничного счастья. Елена ревниво поглядывала в сторону окружённого компанией Стефана, который захватил внимание своей маленькой аудитории какой-то пошлой байкой, а сама с лживой лаской сжимала волосы на затылке своего спутника и проклинала себя за глупость и слепую гордыню «самой красивой девочки в классе». Какой-то чудак уже раздевался на столе, а одна отважившаяся третьекурсница на спор сделала какого-то толстяка, выпив больше пива, не свалившись.

Была уже глубокая ночь, и близился четвёртый час, Клаус сидел на диване в окружении едкого дыма с роящимися в голове жадными мыслями. Он выкурил много травки и выпил прилично пива, поэтому вежливо оставил Хлою танцевать с новыми подружками, а сам прилёг отдохнуть. Он сладостно представлял себе, как к нему садиться рядом Кэролайн и страстно принимается пальчиками перебирать его спутанные светлые кудри, осторожно целует его то в губы, то в шею. Парень усмехался своим мыслям и стыдился их, осознавая, насколько отвратителен он, только что сильнее обычного влюблённый в свою девушку, который без труда забывает о её существовании, предаваясь давно отвернувшемуся от него женскому образу.

- Стеф, можно тебя на минутку? – лениво растягивая слова, позвала парня Елена.

- Разумеется, – добродушно отозвался Сальваторе, осушая свой стаканчик, – ребята, я сейчас вернусь.

Почти в спортивной манере он легко подбежал к ней, сияя пьяной, томной улыбкой, оголяя похожие на клыки крупные крепкие зубы. Он плавным вальяжным движением взял двумя руками руки Елены, пропустив свои пальцы меж её.

- Чего желаете, донна Элен? – запинающимся голосом обратился он и глупо хихикнул, склонив голову к плечу.

И Елене так нравилась эта его раскрепощённая улыбка и то, как он открыто и смешно держал себя со всеми и в частности с ней, он чудился ей обаятельным как никогда. Девушка резко запрокинула голову, опустошив содержимое своего стаканчика, затем медленно, нерешительно провела ладонями от кончиков его пальцев до плеч и прижалась всем телом к парню. Стефан отчего-то машинально обнял её в ответ по старой привычке, хотя сам в душе недоумевал, что происходит. Он и сам не понял, как уже через минуту целовался с ней. Сальваторе забылся, погружаясь в самые дальние углы комнат своего разума, в самые глубокие воспоминания. Но собрав кое-как, остатки здравого смысла, он тихонько отстранился от Елены и грустно посмотрел в её глаза вопрошающим взглядом.

- Эй, ты чего это? – осторожно шепнул он, постепенно приходя в себя, но всё ещё держа талию девушки.

- Не знаю… просто захотела так, – виновато ответила Гилберт.

- И давно ты «хотела так»?

Елена промолчала и медленно сняла горячие ладони Стефана со своей талии. Она поняла, что этот разговор сейчас будет несвязный и бессмысленный, оттого заспешила вглубь толпы танцующих, дабы стереть осадок от только что произошедшего.

Клаусу отлично было видно с его места случившуюся картину, и он только печально выдохнул: «Мы оба играем эти ничтожные роли счастливых, устроенных в жизни молодых парней. Это всё обман, фальшивка, не имеющая ничего общего с настоящим положением дел в наших сердцах. Дружище, я знаю, какого тебе. Ненавижу это чувство горестного гадливого сопереживания».

***

Явился март с его прозрачным весенним воздухом и ставшим тёплым солнечным светом. Всё в природе приготовилось к эстафете пробуждения и расцвета.

Перед входом в презентационную залу здания «New York reader» собралась внушительная толпа, а чуть поодаль неё с волнительным ожиданием стоял и виновник события – Клаус Майклсон. С ним была Кэролайн, которой сегодня нужно было явиться на работу только к вечеру из-за предшествующих переработок, взятых девушкой на себя. Всё то время, что она проработала официанткой, бывший парень её поддерживал в той или иной степени, решив после того скандального случая с подставной посетительницей, что не станет переносить вражду шефов в свои отношения. За полтора месяца изматывающей работы мисс Форбс многое успела передумать, переосмыслить, взглянуть на некоторые вещи с присущей ей трезвостью и взрослостью. Вспоминая свои последние отношения с богатым и слишком взрослым мужчиной, девушка понимала, как заморочили ей голову собственные предрассудки и назидания матери. Сейчас ей чудилось это дурным сном. Нет, Кэролайн не решила для себя, что деньги в жизни не самое важное, но она с ясностью и осознанием понимала, что нельзя ни на кого в этой жизни полагаться, кроме себя самой, нужно двигаться дальше. Её во многом вдохновлял пример Никлауса, сумевшего не сдаться после провала при поступлении в Браун. Ко всему прочему однажды у них был вечер наедине, когда они смогли более или менее разрешить свои вопросы о наболевшем.

***

Это был жуткий день и кошмарный вечер. На исходе дня, стоя на пороге своих ресторанов, два шефа, как пара бешеных псов, вгрызлись друг в друга.

- Плешивый ублюдок! – брызжа слюной, орал, размахивая руками, владелец «Таинственного сада».

- Это я плешивый-то? А ты… ты, – в поэтической манере не находя слов, отвечал Смит, – тиран! Дармоед, питающийся моими бывшими клиентами!

- Это я-то? – не унимался оппонент.

- Да-да, ты, мерзкий итальяшка! Ты тиран, терроризирующий своих работников, наживающийся на их неустанном труде…

- Нет, ну, вы слышали это?! – гоготал, краснея и блестя вспотевшим усталым лицом, Клаус, хватаясь за живот, прикладывая к губам бутылочку дорогого немецкого пива, которое стащил из холодильника шефа для себя и Кэролайн. Эти двое за полночь, в конце рабочего дня ютились на скамье, чуть поодаль декоративного персикового сада, разбитого около «Таинственного сада».

- Да твой Смитти использует «запрещённый приём»! – поддержала его девушка, сияя озорной улыбкой, которая в любом контексте всегда казалась Клаусу нежной, что бы она ни выражала.

- Сейчас-сейчас, тихо, подожди, твой чудила тоже ему что-нибудь взрывное ответит! – Ник по-детски прикрыл рот рукой, будто сейчас из-за кустов покажется отец и накажет его за проделки.

- Да в отличие от тебя, Роберто (он в своей манере почти все имена подстраивал под родное, итальянское произношение), я не срываюсь на своих пташек (он так сам с собою называл свой персонал) по пустякам! – он по-молодецки закинул на плечо грязное полотенце и поставил руки в боки.

- Неправда! – ребячески рявкнул Смит.

Кэролайн с Клаусом долго не унимались, падая головами поочерёдно друг другу на плечо в приступе хохота. Когда шефы, в конце концов, угомонились и разошлись по своим ресторанам, молодые люди притихли, предчувствуя надвигающийся важный разговор. Лёгкий шум вечернего ветра сопровождался суетливой вознёй автомобилей, толкающихся в пробках, молодёжь бурно обсуждала с друзьями и любовниками уходящий день.

- Знаешь, я тогда ужасно поступила, – неловко начала Кэролайн, – когда повязалась с тем типом, ничего тебе не объясняя. – Она резко выдохнула: самокритика любому человеку даётся нелегко. – Нужно было сразу дать тебе всё понять, а не бросать на кануне Выпускного.

- Да, ты поступила тогда, как самая настоящая алчная тварь… Прости за грубость, – поспешил реабилитироваться Клаус.

Кэролайн неприятно сглотнула, потому что ей подсознательно мерещилось, что это оскорбление направлено на неё здесь и сейчас, хотя всё равно понимала, что это не так на самом деле.

- Будет глупо сказать, что у меня были на то свои причины, но они были, и я тогда тебе попыталась всё объяснить. Я сделала правильно, но вся правильность моего поступка перекрывается ужасом его несвоевременности. Да и кандидат для будущих отношений вообще-то был выбран из неправильных побуждений. Не так я должна стремиться к обогащению, если того хочу.

- Я рад, что ты это поняла, – без особого для себя утешения ответил Клаус, но всё-таки чувствовал, что готов простить бывшую девушку.

- Ник, посмотри на меня, пожалуйста, – она взяла его лежащую на колене руку в свою, – прости меня.

- Что было, то было, – стараясь придать голосу сухость, быстро проговорил он, но про себя смягчаясь этому любимому «Ник» из её уст.

- Эта твоя девушка… Хлоя, она хорошая? – заботливо осведомилась Кэролайн, наклоняясь ближе к собеседнику и крепче сжимая его руку.

- Да. Она замечательный человек, красивая девушка и хороший друг. В ней множество всего того, за что нельзя не полюбить.

- Это прекрасно, – улыбнулась она.

***

- Ты будешь заходить внутрь? – поинтересовался Никлаус у своей спутницы.

- Нет, я не могу. Через час будет уже почти шесть часов вечера, так что надо бежать домой, переодеваться и собираться на работу, а то я могу опоздать, а за опоздание сам знаешь, что со мной сделает начальник.

- Жаль, что тебя там не будет, – он кивнул в сторону входа в презентационную залу.

- Эти люди собрались здесь ради тебя, ты только осознай сейчас это! – воодушевлённо шепнула она. – Удачи тебе, Ник, я знаю, что у тебя всё получится, и даже сверх того, – мисс Форбс похлопала его по плечу.

- Спасибо тебе, Кэр, – он не выдержал и поцеловал её в щёку.

Кэролайн сначала медленно спиной вперёд стала отходить назад, затем плавно развернулась, потерев озябшие плечи, и бодро зашагала в сторону дома, где снимала квартирку. Клаус мечтательно улыбнулся самому себе.

- И прости, что я тогда отругала твой рассказ! На самом деле, ты был лучшим, – внезапно крикнула она издалека.

В душе Никлауса возникли те далёкие воспоминания прошлого года: воспоминания о начале их романа, об обожаемом мистере Оливере, о суетливом брате и заботливой матери. Всё это было там, далеко позади, но, казалось, вернулось в эту новую действительность с этой последней фразой Кэролайн.

После прошло ещё минут сорок. Молодому человеку уже осточертели доносящиеся тут и там будничные разговоры и чувство томительного ожидания. Отойдя подальше от гостей, он прижался к оградке, увитой сухим прошлогодним вьюном, и тяжело вздохнул. Слева от себя он услышал какое-то цоканье и тихое бормотание. Повернувшись в сторону, откуда доносился звук, он увидел Мистера Л. в расстёгнутом чёрном элегантном пальто, из-под которого демонстративно выглядывал идеально скроенный брендовый костюм. Наставник, сняв кожаную перчатку, дружелюбно протягивал руку грязному котёнку, копошащемуся у ограды. «Как странно выглядит этот властный насмешливый человек в таком положении. Совсем не похож на себя с этой добросердечной, ласковой улыбкой – да, именно улыбкой, а не ухмылкой или усмешкой», – будто сделав невероятное открытие, подумал Майклсон.

«Ну, что ты, божья тварь, иди сюда, я не обижаю слабых», – тихо приговаривал с детской улыбкой Мистер Л., поглаживая за ушком зверька. Перед котёнком упал солнечный луч, и он поспешил наброситься на него. Господин Л. добродушно засмеялся, запрокидывая свою черноволосую голову. Это лицо казалось Нику странным, естественным, пожалуй, чересчур естественным, и на его заострённые скулы мягко отбрасывали полутени близстоящие липы.

- Мистер Л.! Всё готово, сэр! – заполошно трясясь, нервозно шепнул ему полноватый субъект, прижимающий к себе листы бумаги – вероятно, какой-нибудь организатор.

- Отлично, мы сейчас подойдём, скажи гостям, чтоб проходили внутрь, – он поднялся с корточек. – А, Никлаус! Здравствуй, сегодняшний триумфатор, – со своей привычной игривой манерой обратился он к подопечному. – Сегодня я наконец-то смогу похвастаться тобой в полной мере.

- Ещё ничего не произошло, рано пока так восторгаться, – смутившись, ответил парень.

- О, нет! Я сюда приехал как раз за этим, нечего этих «ещё не», «а, может быть». Пойдём-ка, – он покровительственно похлопал Клауса по плечу и направился вместе с ним внутрь здания.

Если сказать, что Ника ожидал там успех и бурные овации, значит не сказать ничего. Через неделю пресса взорвалась статьями о новом бестселлере, захватывающем прилавки книжных магазинов и киосков. Книгу читали, читали взахлёб: студенты выпрашивали её друг у друга, подружки поверхностно или вдумчиво обсуждали роман за ланчем и в кафе, домохозяйки плакали над ней, любители книг доставали обсуждением произведения своих друзей за просмотром футбола по телевизору. Роман Клауса «Пожар» действительно разгорелся на каждой улице Нью-Йорка, стремясь переброситься в какой-нибудь соседний штат.

24 марта 2008 год, запись в социальной сети фейсбук пользователя N: «Утром зашёл в издательство «Slate» на собеседование о моём сборнике юмористических стихов. Господин Грегори Слэйт, сидя за своим столом из орехового дерева, отчаянно бился об него головой (смайлик)».

========== 17 Глава. «Перерождение чувства» ==========

Новый плотный переплёт, не вычурная, но со вкусом оформленная обложка, 245 страниц текста крупным шрифтом. Раскачиваясь в своём антикварном кресле-качалке – единственном предмете роскоши в съёмной нью-йоркской квартире, Кэролайн с благоговением и трепетом вчитывалась в строки книги, которую чуть ли не слёзно вымолила у знакомой-коллеги студентки, которая в ресторане появлялась лишь по выходным, потому что усердно училась. Скрип кресла ничуть не отвлекал девушку, а наоборот даже способствовал усвоению прочитанного, успокаивал нервы и придавал чувство умиротворения. «О, Боже, пятый час! – встрепенулась Форбс, откладывая на подоконник книгу. – Пора заварить новую порцию чая, надеюсь, до вечера её хватит…» – улыбнулась она самой себе.

Джулия, отправляясь рано утром к первой паре, успела заскочить к коллеге, чтобы передать ей книгу, обменялась парой слов восторга и упорхнула по своим делам.

И вот мисс Форбс с половины девятого утра провалилась в «Пожар», как это происходило почти с каждым, кто приступал к этой книге. Для неё чтение этого произведения было каким-то особым ритуалом, погружением в мысли знакомого и очень близкого человека: за каждой строчкой она хотела угадать, что натолкнуло Клауса на данную мысль, в каждом персонаже девушка пыталась разглядеть какого-нибудь их общего знакомого из жизни, пытливо хотела понять, чем вдохновился автор.

«Сегодня город был упоительно объят туманом…» – читала уже вслух шёпотом Кэролайн, заливая кипятком ароматные крупные чайные листы в бабушкин старинный чайничек для заварки, затем подняла голову и взглянула в кухонное окно: Нью-Йорк окутал туман, облака были тяжёлые и грязно-серые, по окну еле слышно бренчал моросящий дождь. В эту минуту что-то щёлкнуло в её сознании: «Неужели он всегда вот так смотрит на мир? – словно какое-то откровение, блеснуло в голове Кэролайн. – Даже унылое и серое видится ему необыкновенным и стоящим внимания».

Почти нервически прижав к себе кружку с горячим чаем, Кэролайн с ногами забралась обратно в своё кресло и, позабыв обо всём, что нужно сделать по дому, она вся отдалась прежнему занятию.

***

Клаус вместе со Стефаном и его новыми знакомыми, с которыми он подружился на студенческой вечеринке, сегодня отправился в кафе. Выслушивая рассказы парней о студенческой жизни, Майклсон спрашивал самого себя: «И чего я в школьную пору так зациклился на Брауне? Ведь мне поступило девять приглашений из других университетов и колледжей, а я отчаянно бился за мечту, которая даже «не выслала мне приглашение». Зачем нужен был этот Нью-Йорк, с рестораном психопата и встречей с ней?»

Клаус, раздражённо потирая подбородок, провожал взглядом проезжающие мимо кафе автомобили, спешащих по своим делам людей, толкающихся в груде зонтов. Он не слушал уже и вовсе болтовню друга и его новых знакомых, как вдруг один из них, сидящий рядом с Никлаусом, начал дружелюбно хлопать его по плечу.

- Чёрт, так я, оказывается, сижу рядом со знаменитостью, а он молчит и вообще не раскрывается! Обалдеть, чувак, это ты написал «Пожар»? – он издал радостный возглас.

- Э-м, ну, как бы я, – смутившись, ответил Никлаус, выходя из сомнамбулического состояния.

- Если б я знал твою фамилию, то сразу бы начал, хотя бы даже в шутку, думать на тебя, а тут тебя Стеф сдал! – парень радушно засмеялся.

- Может, ещё автограф попросишь? – в шутку, но недовольно спросил Клаус, – мы вообще-то кофе пришли пить да пирожными объедаться, а ты меня знаменитостью обозвал, – он засмеялся, выходя из недоброжелательного тона.

- Ты чего обиделся?! – Стефан истерически захохотал и облился чаем. Парни подхватили Сальваторе.

- Да нет, я вообще-то… ну, Стеф, перестань! – Клаус понял, что друг «ругает» его таким образом за отвергнутую минуту славы.

- Нет, ты вообще нормальный человек? Стэн тебя похвалить хотел, а он «я не знаменитость»! – Стефан скривил гримасу. – Разговор, наконец, приобрёл хоть какую-то конструктивность и интеллектуальность, а ты «заднюю включил», – продолжал он журить друга.

- Хорошо, я сдаюсь! – Ник поднял ладони вверх, – если есть вопросы или ещё что-то, я весь ваш, парни.

- Во, другое дело! – командным голосом парировал друг.

Эти двое студентов – второкурсники факультетов с филологическим уклоном, принялись перебивать друг друга, ярко жестикулируя. Они задавали Нику интересующие их вопросы, просили что-то им пояснить, даже умудрялись спорить, но в итоге всякая мысль в компании молодых парней заканчивалась какой-нибудь искромётной или пошлой шуткой. Разговор был приятным и непринуждённым

.

«Нет, Нью-Йорк стоил этого. Да, именно для этого я терпел своего чокнутого шефа, именно для этого я не поступил в Браун и замкнулся в себе, именно для этого она внезапно возникла в моей жизни… Всё шло к этому. Нет, прочь сомнения и сожаления! Теперь я стану тем, кем захочу! Любой вуз, любое рабочее место будет желать меня, а не я его. Я смог поразить людей своей книгой, теперь я способен поразить самого себя».

На следующий день Клаус получил очень приятный и неожиданный подарок – приезд всех своих членов семьи, нагрянувших прямо к нему на работу. Ещё одним потрясением дня для молодого человека стало то, что Смит расщедрился вдруг до такой степени, что обслужил семью Ника за счёт заведения.

***

До того момента, как Кэролайн устроилась на работу в «Таинственный сад», можно сказать, что её жизнь текла так, как и должна была. В ней, несмотря на все события, не было ничего такого, что могло шокировать саму Кэр, исключая, разумеется, только её решение не поступать в колледж в пользу отношений с богатым мужчиной. Сейчас всё было иначе. Переосмыслив недавний отрезок прожитых лет, девушка с ужасом понимала, что какая-то часть её сознания стала ей попросту неподвластна.

Расставшись со своим богатым ухажёром, она пыталась искать новые отношения, но всё было тщетно. Кэролайн ещё не осознано, но глубоко внутри начинала понимать, что в своё время отказалась от чего-то настоящего, действительно стоящего. И тогда утром, стоя через дорогу напротив открывающегося ресторана, Кэролайн поняла, что влюбилась в Клауса – обыкновенно, стихийно и страстно, безо всякой рациональной подоплёки. Это её убило. В год, когда они оба оканчивали школу, мисс Форбс всё держала под контролем: свои чувства, отношения с парнем, разговоры, свои мысли, но теперь она не могла контролировать жгущую её изнутри ревность, сожаление и трепет перед по-новому любимым Ником.

Говоря самой себе каждый раз, как она ужасно поступила, бросив его, что она теперь должна не вмешиваться в его жизнь, Кэролайн со стыдом, вопреки своим благочестивым мыслям, сладостно представляла, как отобьёт Никлауса у Хлои.

***

- Кэролайн? Неожиданно… у тебя что-то случилось? – спросил Клаус удивлённо.

- Нет, я просто, – она ломала пальцы, – просто я узнала, что к тебе родители приехали… и Кол. Я знаю, они, наверняка, в обиде на меня за то, как я…

- Я им не рассказывал тогда подробностей,– перебил её Никлаус, – они были бы рады тебя видеть, будь они здесь. Мама с папой не дома – уехали в музей да по городу погулять, мы с Колом вдвоём. Он, кстати, тоже соскучился по тебе и с радостью бы пообщался.

- Да, конечно, – смутилась Кэролайн в несвойственной для неё манере, – я тоже хотела сказать, что соскучилась по твоим. Я тоже хочу увидеть Кола, – мягко добавила она.

- Привет! – звонко огласил Кол, выбегая из гостиной. – Вау! Какая ты красотка! Давай обниматься, – смеясь сказал он и кинулся девушке на шею по своей старой привычке.

- Какой ты уже здоровяк! – она потрепала волосы мальчишки. – И мускулы у него какие стали. Ещё пара сантиметров – и выше меня будешь, – удивляясь, произнесла она.

- Это всё стероиды, – со смехом бросил Клаус и прыснул в ладонь.

- Ну, балбес, сейчас я тебе покажу «стероиды»! – игриво и задиристо ответил Кол, – перед девчонкой он меня значит позорит!

Братья вылетели обратно в гостиную и принялись колотить друг друга, а Кэролайн, прикрыв нос руками, рассмеялась.

- А кто первым предложит даме кофе? – загадочно растягивая слова, вмешалась в драку девушка.

- Я! Я, Кэр! Я сейчас принесу тебе кофе, – спохватившись, как маленький мальчик, отозвался раскрасневшийся Никлаус и ринулся в кухню.

Его сердце бешено стучало, радость заполнила грудь так, что было тяжело дышать. Клаус торопливо засыпал в кофейник зёрна и улыбался самому себе. Он сейчас не думал о том, что что-то снова может быть между ним и Кэролайн, хотя и был страстно окрылён близостью любимой девушки, ему просто было очень хорошо и тепло. Он знал, что любую неприличную мысль о Кэр надо упрятать подальше, чтобы не испортить этот день. Ко всему прочему, вечером к нему должна прийти Хлоя.

Было около шести часов, когда на пороге квартиры появилась девушка Никлауса: они нежно обнялись при встрече, и Клаус долго целовал Хлою. Кэролайн видела это краешком глаза в щели приоткрытой двери в гостиную. Она потупила взгляд в пол на серый ковёр, стала разглядывать на нём соринки и разбросанные Колом фантики от конфет, затем начала ёрзать ногой по паркету – что угодно, лишь бы не думать о том, что увидела.

Никлаус представил Кэролайн Хлое как свою подругу-одноклассницу (он не рассказывал девушке о своих первых отношениях). Все в компании веселились, шутили друг с другом, каждый из них отдыхал от будничных забот. И только Клаус в середине вечера заметил, какие печальные стали глаза у Кэролайн, отчего из привычных голубых они начали казаться мрачно-синими.

========== 18 Глава. «До встречи» ==========

Комната была душная маленькая и вся плотно заставлена мебелью, от чего даже воздух казался тесным и наполненным присутствием. Кэролайн отходила ото сна, и ей всё ещё мерещилось дыхание и кудрявая голова Клауса на соседней подушке… Затем образ стремительно, но плавно рассеялся в темноте. Из квартиры сверху доносились тихие печальные звуки синтезатора.

Девушка, потерев сонное лицо, медленно спустила ноги на холодный пол, поправила бретель топа и осторожно приблизилась к окну, отодвинув штору. Сквозь кромешную тьму улицы тут и там искрились огни рекламных щитов, фонарей, вывесок магазинов. Из открытой форточки повеяло ночной свежестью, от которой Кэролайн блаженно закрыла глаза, а затем на автомате отворила окно целиком и высунулась до пояса наружу.

***

- Чем же ты занимался в моё отсутствие?

- Да так, ничего особенного, – Кол лениво почесал коленку, затем вновь шустро схватился за компьютерную мышь, продолжая «перестрелку», – я был на днюхе у Элвина: они там такое прям семейное застолье устроили! – он надул щёки.

- Это тот парнишка, чьи предки откуда-то из Восточной Европы? – спросил Клаус, проверяя орфографию в своём новом маленьком рассказе.

- Да, у него там по отцовской линии… не помню, они то ли из Чехии, то ли из Польши, точно сейчас не могу сказать.

- И как тебе праздник? Девчонки-то хоть были? – Клаус усмехнулся. – Надеюсь, его многочисленные родственнички не помешали вам между собой устроить праздничный кавардак?

- Всё было… нормально, – отрезал мальчишка и инстинктивно дёрнул головой, уткнувшись чуть ли не носом в монитор.

Никлаус заметил это: Кол среди всех людей представлялся старшему брату наиболее раскрытой и лёгкой в прочтении книгой, он безошибочно и быстро улавливал перемены в настроении мальчика. Он вдруг резко вырвал из-под его ладони мышку, выдернул из розетки шнур и поглядел на брата.

- Так, а ну выкладывай, что там произошло – «нормально» у него всё, – протянул Ник.

- Хорошо, я скажу, как было на самом деле, – Кол выдохнул и уставился в пол. – Это было катастрофой… Помнишь девчонку, про которую я говорил…

- Пф, говорил он… если б я из тебя это клещами не вытянул, ничего бы ты не сказал. Я даже имени её не знаю до сих пор, ты молчишь как партизан.

- Её зовут Лорэн, – с едва уловимым наслаждением в голосе изрёк младший Майклсон, – мальчишки, да что там мальчишки – все девчонки-то её не любят. Её забавы ради пригласили на день рождения к Элвину, чтобы поиздеваться.

- И что же, им это удалось? – Никлаус сосредоточился.

- О, они насмеялись сполна! Я тоже вызвался участвовать. Я не смог потом… Я ударил Кайла так, что он пролетел через всю комнату на «ковре-самолёте», – Кол грустно усмехнулся.

- Я понял, дружище. Ты теперь в ступоре, как друзьям в глаза смотреть после такого апофеоза?

- Да всё вроде бы ничего, они меня почему-то даже не сторонятся, а будто даже наоборот недоумённо тянутся сильнее, чтобы понять, что на менятогда нашло. Это я с ними не ищу контактов.

Разумеется, Кол умолчал о самом главном и самом волнительном – о том, что произошло после его побега с вечеринки. Даже старшему брату он не в силах был открыться настолько. Тот момент был для него потрясением, свои действия мальчишка не мог сам себе объяснить, что уж говорить о том, как он не смог бы тем паче объяснить всего этого Клаусу.

- Чего это ты там строчишь, кстати, столь усердно?

- Ты извечный мастер по части перевода стрелок! – рассмеялся старший Майклсон. – Это серия небольших зарисовок о Нью-Йорке – ерунда по сравнению с моей книгой, – он смущённо мотнул головой, – но я выложу это в интернете, на официальном сайте «New York reader», Мистер Л. завёл там для меня блог.

- Мм, здорово, – мальчик кивнул головой. – Знаешь, я не верю тому, что происходит в твоей жизни, Ник, – произнёс после короткого молчания Кол, и глаза его одухотворённо заблестели. – Ты год назад аплодировал выпускной речи Стефа, сходил с ума от расставания с девушкой. А сейчас я иду по большому городу, и в киосках мелькает тут и там твоя книга. А вот я ещё мелкий для своих серьёзных мечтаний о баскетболе.

- Кол, когда-то я был таким же «мелким», как и ты, – Клаус дружелюбно просиял, – это дело времени, к тому же я трудился и через многое прошёл, я имею в виду, психологически тоже.

Никлаус небрежно погладил брата по плечу и отправился на кухню.

***

Через месяц Мистер Л. сообщил своему подопечному, что «Пожар» уже в процессе перевода на 9 языков, но поступили ещё 8 заказов. Клаус лишь разводил руками, открывал в изумлении рот и не верил, что нечто подобное это то, что происходит сейчас именно с ним.

После этого заявления Никлаус, полный радости и окрылённый вдохновением, выпустил ещё одну книгу, и она также в короткие сроки начала набирать популярность среди читательской аудитории. Его сознание в эти полтора месяца вычеркнуло Кэролайн, погрузив молодого человека в его стремления и реализацию творческого потенциала.

- Майклсон, ты чёртов гад! Звезда наша, теперь значит и на работе не обязательно появляться? – пытаясь смягчиться, орал Роберт Смит, закидывая полотенце на плечо.

- У меня вчера были переговоры с киностудией: по «Пожару» снимут фильм, – довольным голосом отчеканил парень.

Смит уже не мог вертеть Клаусом, как раньше: шеф чувствовал себя теперь ниже в социальной лестнице, а потому инстинктивно был готов поклоняться и услуживать своему работнику. Он мог часами хвастать перед знакомыми, что за человек работает у него, поэтому ужасно боялся, что близится момент, когда Майклсон окончательно покинет его ресторан, распрощавшись с жизнью подрабатывающего неудачника.

- Нет, вы посмотрите только на него! – рявкнул он. – Давай напяливай фартук и вперёд!

- Притормозите, шеф, я пришёл сказать, что ухожу – кухня стала слишком тесной для моих амбиций, – задорно улыбался Ник.

- Ники, ты ж моя ласточка! – Клара радостно взвизгнула, похлопав в ладоши, и бросилась обнимать друга.

Коллеге было тяжело узнать чуть сутулого, резвого и суматошного Клауса в этом по-кошачьи двигающемся молодом человеке с самоуверенной улыбкой. Хотя сказать, что это сделало его хуже, значит сильно ошибаться – Ник всего лишь внутренне «расцвёл», ободрился и стал гораздо увереннее в себе.

- Я сегодня напьюсь, – инфантильно и сокрушённо бросил Смит, закатив глаза, и плюхнулся на стул с видом детского разочарования и чувством утраты.

- Напьёмся лучше все вместе: у меня тут французское есть – пятнадцатилетняя выдержка! – заигрывающее говорил Клаус и достал из стильного кожаного дипломата бутылку вина.

Смитти настолько расчувствовался, что даже пригласил разделить прощание с Клаусом всех официантов и поваров «Таинственного сада», включая своего ненавистного врага – шеф-повара конкурирующего заведения. Вечеринка эта напоминала самый обычный корпоратив: все присутствующие выпили и пребывали во взбудораженном состоянии. В ход пошли танцы и даже пьяные конкурсы в количестве парочки штук. Атмосфера была дружеской и тёплой, потому что Никлауса очень любили не только его коллеги, но даже все, кто работал в «Таинственном саду».

- Майклсон! Неси ещё что-нибудь, найди у меня в погребе самое лучшее, а то всё, что было, уже заканчивается, – процедил Роберт Смит счастливым голосом.

- Пойдём, Ник, принесём ещё вина, поднимайся, – ласково сказала Кэролайн, встав со своего стула, и потянула с силой обеими руками за рукав парня.

Клаус про себя отметил, что мисс Форбс сегодня до неприличия прехорошенькая в своём тёмно-бирюзовом коротком платье из шёлка с цветочно-абстрактным принтом, которое открывало обожаемые им худые ножки Кэролайн.

Молодые люди, смеясь, спустились по крутой лестнице, приятно пахнущей тёплым деревом. В погребе тянулись длинные ряды с пыльными коллекционными и дорогими бутылками разного сорта и выдержки вина. В маленьком открытом окошке, ведущем на улицу, было видно ночную дорогу, а если подойти ближе, то и звёздный весенний небосвод. Из окна дул свежий ветерок, наполняя подвал десятками запахов: свежей листвы, подогретой солнцем почвы, бензина и душного каменного испарения.

«Опять в моей жизни какой-то новый этап, новый переворот. Я жду его с нетерпением… Ах, до чего моя ведьма хороша сегодня! Я хочу целовать её, я хочу долго обнимать её, я бы занялся с ней любовью прямо здесь. До чего стыдно и сладко думать об этом. Но мне не тревожно, как это обычно бывает в присутствии Кэролайн: мне спокойно, я просто счастлив и готов к чему угодно, что может сейчас произойти, лишь бы это было что-то хорошее».

- Возьмём вот это из Бордо и то итальянское! – игриво повернулась к нему Кэролайн со стеклянной бутылкой в руке.

- Как хочешь, мне уже без разницы, что вливать в себя, – отрезал с улыбкой Клаус, остановившись, и засунул обе руки в карманы брюк.

- У тебя одно потрясающее событие сменяется другим – мне думается порой, что это будет бесконечно. Я, будто ребёнок, боюсь отчего-то потерять тебя такого, какой ты сейчас… вдруг ты станешь кем-то другим, забудешь тех, кто был с тобой с самого начала, – грустно сказала девушка.

- Боже, Кэр, что за вздор тебе пришёл на ум? Я осознаю, насколько сейчас мои дела идут в гору, как меня захватывает нарастающая известность, но поверь, чтобы мне зазнаться, я должен сняться как минимум в сопливом сериале, – он рассмеялся и почесал затылок.

- Извини, я просто пьяная, – отмахнулась блондинка, прижимая к себе вино.

Клаус медленно подошёл к своей собеседнице и осторожно взял в руки её

лицо. Он долго смотрел в её глаза, поглаживая большими пальцами линию от скул до губ. Ему сладостно было наблюдать за тем, как Кэролайн блаженно прикрыла глаза, и слышать, как она рвано задышала. Её волосы на затылке чуть колыхал ветер, струящийся из открытого окошка.

- Удивительный момент, не находишь? – заворожено спросил Никлаус, но не для того, чтобы Кэролайн ему ответила, ему просто приятно было без стыда и преград говорить о своих чувствах. – Я уверен, наше с тобой время ещё придёт. Но не сейчас.

Клаус жарко прильнул к губам Кэролайн, и она горячо обвила его руками, взъерошивая волосы на голове парня. Он ненасытно целовал её шею и оголённую грудь, прижимая девушку к себе всё сильнее. Им двоим был нужен этот момент очень давно, чтобы выпустить наружу сдерживаемые каждодневно эмоции, и оба знали, что за этим в дальнейшем ничего не последует, потому что старая пропасть меж ними была до ужаса велика, да и новые жизненные вехи не отпускали их. Оттого всё, что им оставалось, успокоить свою душевную жадную потребность в лице друг друга через эту тайную близость.

Когда молодые люди успокоились, они взяли обещанные бутылки с вином и молча поднялись наверх. Каждый из них понимал, что это было нечто вроде прощания до новой ещё очень нескорой встречи. Они должны были пойти теперь своими дорогами.

Остаток этого вечера Клаус и Кэролайн танцевали только друг с другом, прятались по углам, что доставляло им почти ребяческое удовольствие.

- Мне сейчас думается, что я не попаду в июле на твой двадцатый день рождения, Ник, – шептала мисс Форбс на ухо своему кавалеру, крепко прижавшись к нему в очередном медленном танце.

- Почему же это? – он оторвал подбородок от плеча девушки и посмотрел ей в лицо, нахмурив брови.

- Ну, наверное, ты будешь жутко занят. Возможно, ты будешь в другом городе.

- Обещаю тебе, что в свой день рождения я специально сбегу к тебе, – он засмеялся и уткнулся носом в её локоны. – Я куплю себе винтажный автомобиль, и мы поедем кататься до ночи, болтая обо всём на свете.

- Ловлю тебя на слове, Майклсон, и только попробуй не сдержать своё обещание! – она деловито ткнула в него указательным пальчиком. – Хотя ты дурак, если думаешь, что Хлоя ничего у тебя не спросит и ничего такого не подумает на сей счёт.

- Я не знаю, что будет потом. Давай просто оставим это до 21-го июля?

- Как знаешь.

***

С начала лета у Клауса начались новые заботы: обсуждение сценария фильма, конференции, подготовка к публикации новых произведений. Интересные беседы сменялись бумажными волокитами, а те в свою очередь ночным писательским трудом. Никлаус столкнулся и с новой проблемой: наплывом критики в адрес своих работ. Всё бы ничего – похвала всегда идёт бок о бок с замечаниями, но тут к делу подключились особые персоны – охваченные завистью писатели, чьи книги выпускались параллельно с романами Ника, но не завоёвывали читательской любви и признания. В этот период молодой писатель испытывал удушающий стресс, мешающий сосредоточиться на работе.

Но однажды случилось кое-что, что заставило Ника позабыть о дурных рецензиях и завистниках: ему позвонили из Брауна, сказав, что молодого человека там ждут с началом следующего учебного года, если ему будет угодно, и никаких экзаменов или прочих документов ему для этого ненужно – всё уже устроено специально для него. Не было сомнений, что важную роль в этом сыграли его нарастающая известность как писателя и, куда уж без него – Мистер Л.

Судьба усердно баловала Клауса и походила на сказку, всё было столь стремительно, что казалось нереальным. Ему даже порой становилось страшно при мысли, что это, вероятно, предвещает что-то дурное.

Близился конец июня. Клаус ужасно устал от событий последних нескольких месяцев, ему было необходимо вырваться подальше от Нью-Йорка, возможно, слетать куда-нибудь на отдых.

Сегодня он спал до часу дня, потому что вчера до глубокой ночи обсуждал с Мистером Л. готовый сценарий, который предоставили Клаусу продюсеры накануне. Майклсона разбудил настойчивый стук в дверь. «Я его застрелю когда-нибудь! Он один из всех, кого я знаю, ни разу в жизни не предупредил о своём визите… И вообще, этот придурок не любит пользоваться дверным звонком – только барабанит по бедным дверям!»

- Ты ещё валяешься? Что вы там такое вчера до чертиков интересное обсуждали?! – весело затараторил Стефан, едва перешагнув порог.

- Сценарий, – мямлил Клаус, потирая лицо.

- Ну, ты Капитан Очевидность! – друг всплеснул руками, – иди-иди, умойся-ка, просыпаться пора! – он по старой привычке школьника-спортсмена резко развернул спящего на ходу друга за плечи и направил в ванную комнату.

Стефан открыл кран на полную мощность и с силой окунул под струю лицо Клауса, а затем измазал другу лоб зубной пастой, истерично хохоча при этом.

- Ах ты зараза! – испуганно возопил Ник, тот час же проснувшись и погнался за удирающим шутником Стефом.

Клаус практически слёту «выстрелил» прямо в футболку Сальваторе здоровенной порцией пасты, после чего тот остановился.

- Я тебя выгоню сейчас через окно, чертяга! – смеялся Ник, упираясь ладонями в колени.

Им нравился их дружный надрывной смех: впервые за долгое время оба вновь смогли почувствовать себя беспечными детьми, какими были когда-то. На улице светило яркое солнце, и лето нынче было в самом разгаре, а забот у обоих сейчас наконец-то не было и не намечалось.

После парни замолчали, Стефан уселся в кресло, а Клаус отправился к шкафу, чтобы натянуть домашнюю одежду.

- После того, как я ушёл от вас вчера, мне позвонила Елена, – серьёзно начал Стефан, – я стоял под ночным ветром, весь такой в поэтическом настроении, а она возникла вдруг… намёками предложила полететь с ней в Испанию. А ты ведь знаешь, я недавно расстался с Лили, и всё так смешалось.

- Ну, так что, ты согласился? – Клаус вопрошающе приподнял бровь.

- А я должен был согласиться? – он развёл руками.

- Видишь ли, Стеф, я сейчас думаю о том, что как бы сильно не было ущемлено твоё самолюбие, ты не должен сейчас упустить Елену. Не потому что надо хвататься за соломинку, а потому как ты позже пожалеешь, если откажешь, а ведь потом пути назад не будет. В том смысле, что будет глупо после этого пытаться вдруг показать своё небезразличие.

- Я сказал ей, что мне надо подумать, не горячись.

- О, Стефи, ты, как истинная бабёнка, разумеется, нуждаешься во времени! – Клаус игриво оскалился в манере своего наставника.

- Это ужасно, – бросил Сальваторе вдруг.

- Ты про что?

- Ну… не знаю, этот не твой оскал…

- Прости, дружище, – осёк себя Клаус на полном серьёзе, – всё так плохо?

- Да нет, нет. Извини, что я так сказал: просто, сколько знаю тебя, ты так часто в определённые этапы на практике усваиваешь повадки и взгляды на жизнь окружающих тебя людей. Даже, скорее, наиболее сильно на тебя влияющих. Нет, я не думаю, что это плохо. Я сейчас даже подумал, что Мистер Л. весьма интересный и полезный пример для подражания… как и наш препод по литературе господин Оливер.

- А вот ты сейчас говоришь в точности как я! – хихикнул Клаус, дружески стукнув друга в плечо. – Этот осаждающий анализ поступков… На тебя вот, видимо, влияю я. – Он важно обошёл друга. – Возвращаясь к Гилберт…

- Ты прав, другой возможности у меня не будет, думаю, это путешествие многое изменит для нас с ней.

- За меня тогда не переживай, говорю сразу: я придумаю что-нибудь для нас с Хлоей: у неё сейчас тоже каникулы, а её отец ещё пару месяцев назад обещал нам билеты на Бали.

***

Проводив спустя три дня лучшего друга и Елену в аэропорт, Никлаус всем сердцем предчувствовал нечто новое и прекрасное для Стефана. «Он её долго ждал и заслужил эту романтическую поездку, в которую непременно всё должно случиться». Через девять дней Клаус улетел с Хлоей на Бали. На тропическом острове он встретил и свой двадцатый день рождения, в который к нему с его девушкой присоединился и Стефан в компании Елены, что стало для Майклсона лучшим подарком.

Про своё наивное обещание, данное Кэролайн, он забыл и считал, что она забыла тоже.

В Нью-Йорке 21-го июля было очень душно, шёл проливной тёплый дождь, не дающий ни сколечко необходимой прохлады. Кэролайн сидела в офисе Мистера Л., забравшись с ногами в его кресло. Девушка пришла сюда в надежде найти Клауса, но его наставник заявил, что парня нет уже несколько дней. Господин Л. стоял у окна, занятый деловым разговором, изредка наблюдая за скучающей девушкой, теребящей подол длинной в пол узорчатой юбки. Она не рассказывала ему, зачем конкретно пришла сюда, но ей почему-то в данный момент было спокойно и комфортно в обществе этого человека, невзирая на то, что они даже практически не разговаривали друг с другом.

========== 19 Глава. «Лето для Кэролайн» ==========

«- Здравствуй, Клаус, – мягко сказала она, выведя юношу из транса.

-А… Кэролайн… Ну, здравствуй… Ты что-то сегодня поздно, – он нервно сглотнул.

- Я ездила к отцу, мои родители просто уже года два в разводе, вот я и езжу к нему на лето: сильно задержалась в дороге, – она оценивающе оглядела своего собеседника. – А ты, гляжу, оброс! – она взъерошивающим движением провела рукой по его волосам.

- Хм, есть немного. Но мне, знаешь, не до этого было: у меня было суматошное и безумное лето, столько всего, – он старался быть веселым и держаться выше неё.

- Мне тоже было, что испытать этим летом, – сказала она между делом, но отчего-то эти слова вызвали в Клаусе беспокойство. – Ладно, я побегу в класс, а то занятия начнутся через пять минут…»

Да, в эту секунду того далёкого дня он действительно испытал беспокойство: Кэролайн так изменилась за лето, её голос звучал иначе, движения стали плавными и чарующими. Всё переменилось в этой неказистой девочке. Что же такое довелось ей испытать за то лето?

***

В лето перед выпускным классом во внутреннем мире Кэролайн произошли некоторые перемены. Девушка соскучилась по отцу, Уильяму Форбсу, поэтому каникулы решила провести с ним, да и перепалки матери и отчима раздражали ей нервы. Гвен Форбс развелась с первым мужем, считая того «нищебродом», как она любила выражаться, второго бранила по тем же «статьям». Для юной Кэр, для которой финансы вообще никогда не представлялись какой-то великой ценностью, было истинным мучением попадаться под горячую руку, когда дела доходили до скандалов.

В стареньком пикапе Билла было уютно: эта развалина была мила сердцу девочки, потому что появилась в семье, когда сама Кэролайн была ещё крохой. На дверях автомобиля до сих пор красовались детские каракули, изображавшие маму, папу и её: три кружочка, 12 палочек для рук и ног и 3 овальных тельца, а в руках мамы были изображены цветы, больше походившие на свёрток сладкой ваты. Девушка смеялась, всякий раз разглядывая свои художества, тыкая пальчиком в них, когда хотела обратить внимание отца.

У Билла Форбса была своя маленькая ферма: 4 лошади, которых он отдавал в прокат местным на праздники или прогулки, 3 козы и козёл, 5 овец. Скотина приносила молоко и шерсть, которые по большей части шли на продажу местным предприятиям. В помощниках у мистера Форбса была его вторая жена Сьюзен с её взрослым сыном Ароном.

Арон был геем, за что во второй из трёх школ, в которых он учился, терпел издевательства со стороны одного популярного парня. Сьюзен не стала этого терпеть и уехала с сыном в другой штат, где и познакомилась с Биллом. Они долгое время были любовниками: мистер Форбс устал от упрёков жены, поэтому нашёл душевный и телесный приют в объятиях нежной и терпеливой Сьюзен. Сейчас Арону было 20 лет, он имел картинную лавку собственных работ, а также школу рисования. Одарённого молодого человека любили во всей округе, а на дурацкие предрассудки людям было плевать. Как и Кэролайн. Она обожала Арона всей душой и вполовину именно из-за него любила гостить у отца.

Стоял жаркий июньский вечер, Кэролайн и Арон пили чай на веранде, заливисто смеясь.

- Подожди, солнышко, мне звонят! – парень сделал останавливающий жест рукой.

- Кто там? – по-детски лезла под руку Кэролайн.

- Это мой друг, зовёт на вечеринку в соседний городок.

- Как здорово! Поехали, прошу! – она вцепилась в рукав его просторной рубашки.

- Притормози-ка, солнышко… Там компания такая у него, – он вынул травинку изо рта, – они мне не очень нравятся: богатенькие, на пафосе такие.

- Да, да, что ж мне, такой толстухе, там делать? – недовольно отчеканила она, ставя руки в боки.

- Да не, ты похудела чуть-чуть, – хихикнул Арон, за что получил шутливый щелбан.

- Вот спасибо, тоже мне! – Кэролайн улыбнулась. – Мне всё равно, кто там что про мою толстоту подумает, я хочу познакомиться с твоим другом.

Арон сдался и взял Кэролайн с собой.

Девушка на утро смутно помнила события этого вечера: она напилась со всей компаний. Её приняли довольно радушно, но будто какого-то пацанёнка – пухленького, живого и бойкого. Но этого сейчас стало мало для Кэролайн, потому что она познакомилась с Крисом.

Этот парень был самым настоящим заводилой в компании. Крис был весёлым и безбашенным, сын богатого отца, прожигающий жизнь. Он обожал женщин – красивых женщин – и тратил на них уйму денег, чтобы получить как можно больше физических наслаждений, за которые он бы и родину продал. Парень был обаятелен и привлекателен внешне, Кэролайн влюбилась в его открытость и шарм.

Каждое утро теперь начиналось для юной мисс Форбс с пробежки, она плохо ела и мало спала. Став несколько нервной, она вызывала недоумение отца, который почему-то винил себя в таком странном поведении дочери. В круг общения Кэролайн прочно вошли девушки из окружения Криса: такие же богатые и развращённые жизнью, как и он сам. У них Кэр училась обольщению, тому, как нужно одеваться, чтобы быть соблазнительной, их жизненные ценности девушка невольно перенимала, чтобы хотя бы чуточку приблизиться к идеалу обожаемого Криса.

Была ночь на озере, была шумная гулянка. И хотя у Кэролайн в связи с её преображением появились поклонники, ухаживающие в этот вечер за ней, девушка не спускала глаз с Криса, сидящего у костра с роскошной брюнеткой на коленях – девушкой его круга. «Мне не стать ею никогда… Как бы я хотела нравиться ему!» – в отчаянии думала Форбс, поэтому переборщила с текилой и набралась ложной самоуверенности.

Когда компаньонка Криса ушла танцевать с подружками, Кэролайн очутилась подле него.

- Слушай, я давно хотела сказать тебе, – начала она заплетающимся языком.

- О, я догадываюсь, – спокойно ответил он, приподняв бровь, ибо понял, к чему идёт беседа.

- Я знаю: я не вписываюсь в круг тех девчонок, которые тебе нравятся… Но я просто,– она почувствовала, что начала задыхаться,– я хочу всегда быть подле тебя, я хочу нравиться тебе, я хочу заботиться о тебе…

- Так-так, стоп, – Крис приложил палец к её губам и посадил к себе на колени. – Во-первых, если так хочешь нравиться мне, никогда и ни за что не говори мне, как я тебе нравлюсь – девушка вообще не должна так стелиться под мужчину, коли желает соблазнить его и сделать своим рабом. Во-вторых, никогда не показывай своих истинных чувств: всем плевать на них, твою душу вскоре растопчут, если будешь так неосмотрительна. Важнее то, что ты выставляешь напоказ – это всегда примут за правду, если это преподнести завуалировано и недосказано. И ещё… Выберись уже из своей захолустной жизни, стремись к чему-то большему: никому не нужна нищая замарашка, безвкусно одевающаяся. Таких женщин я люблю – недоступных, себе на уме, ставящих превыше всего роскошную жизнь в достатке, я же охотник, и люблю всего добиваться. А ты слишком обычная, слишком мягкая… слишком лёгкая добыча.

Он требовательно поцеловал её, затем снял с колен, схватил бутылку виски и отправился подальше, в лес.

Кэролайн осталась сидеть неподвижной на бревне. Её внутренний конфликт разрешился, борьба окончена. Теперь она станет такой, какой Крис хочет её видеть, сделает всё, чтобы покорить его. Она станет идеальной, а не такой – слабой, какой была сейчас.

Всё лето у Кэролайн теперь уходило на то, чтобы сводить с ума ненужных ей мужчин, заводить новые связи с богатыми людьми. Девушка вдруг ощутила свободу и власть: она делала что хотела, мужчины плясали под её дудку. Влюблённость в Криса вскоре угасла, отпала за ненадобностью, но желание всем нравиться осталось с ней навсегда.

========== 20 Глава. «Под маской Мистера Л.» ==========

На носу был первый учебный год в университете – мечта последних лет! Клаус чувствовал волнение и трепет перед совершающимся событием. К тому же начались съёмки экранизации его книги, что привносило лёгкую суетность в его жизнь: режиссёр и сценаристы отзванивались ему иногда, спрашивая авторского совета.

Случилось так, что Клаус порвал с Хлоей: ритм и содержание жизни обоих столь сильно разнились теперь, что молодые люди остыли друг к другу, Клаус в первую очередь. «Странно это всё. Ещё месяц назад мы отдыхали вместе на чудесном острове, а наше чудо безвозвратно ушло».

Наслаждаясь мягкой позднеавгустовской погодой, дарящей скользящий солнечный свет по пыльной листве, Никлаус беззаботно шагал в офис Мистера Л., желая навестить обожаемого наставника, который последнюю неделю куда-то пропал и не отвечал на звонки.

Подойдя к двери, молодой человек услышал шум, вероятно, это была музыка. Он открыл дверь и вошёл в офис наставника. Его взору предстала невообразимая картина: небрежно развалившись в кресле, закинув ноги на стол, сам одетый в футболку и кожаную куртку в рок-н-рольном стиле Мистер Л. пил виски и курил сигарету. «Может, желаете что-нибудь выпить?» – «Благодарю, я не пью: минеральную воду будьте добры», – вспомнился Нику диалог Смита и Мистера Л. в одну из их первых встреч. В кабинете негромко играла “California Dreaming” в исполнении The Beach Boys.

Это было для Никлауса чем-то вроде удара молотком по голове: он открыл глаза и увидел знакомого человека в каком-то необычном, новом свете – самим собой, безо всяких масок, коих у него было множество.

- И что всё это значит? – серьёзно спросил Клаус, забрав из рук Мистера Л. бутылку виски.

- А что ты намерен услышать? – насмешливо ответил тот. – Быть может, ты хочешь, чтобы я извинился? – он ядовито рассмеялся в своей любимой манере, запрокидывая голову.

- Ты словно испарился! Не заметил там случайно на дисплее телефона штук двадцать пропущенных вызовов? Что я должен был думать? Мы теперь, хочешь того или нет, хорошие знакомые, если не друзья, я не могу не волноваться.

- Тише, Никлаус, не горячись – это тебе не к лицу. Тебе больше идёт вкрадчивый голос и самодовольный тон,– господин Л. заговорщически сощурился и улыбнулся. – Я заметил, что женщины с ума сходят, когда ты начинаешь так разговаривать…

- Ну, всё, приехали! – недовольно буркнул Клаус, воображая, что его наставник очень уж пьян, что было не совсем так.

- Попробуй,– он кивнул на виски,– шотландский, выдержка семнадцать лет.

Клаус внезапно замер и замолчал, затем окинул наставника долгим, испытывающим взглядом и успокоился. Он подвинул себе стул и сел напротив рабочего стола.

- Это ведь случилось не вот-вот? – он проницательно посмотрел в глаза Мистера Л., и на лице того изобразилось удовлетворение.

- Я ждал этого момента,– радушно изрёк он,– ждал, что ты всё поймёшь.

- Поверь, я готов к долгим историям. И раз уж ты был не ты всё это время, значит, полагаю, я обязан откинуть в сторону всё, что знал до этого, всё что думал и предполагал о тебе… Я смело сразу же спрошу: виновата женщина?

- Виновата женщина,– с отчаянием выдохнул он и закрыл глаза.

***

Мистер Л. родился в Лондоне в 1976 году в семье мелкого предпринимателя и учительницы младших классов. Отец владел тремя книжными магазинчиками и часто брал сына с собой на работу, отсюда у мальчика проснулся ранний интерес к книгам.

Чем старше становился ребёнок, тем больше он становился рабом книг: даже не понимая ещё смысла многих серьёзных произведений, он всё равно заворожено вчитывался в строки самых различных жанров, постигая разные стили авторов и огромное множество взглядов на мир. Чтение увлекало мальчика, как некая церемония: он хотел как бы подружиться с книгой, сначала долго поглаживая переплёт, затем он листал её, вдыхая запах страниц и печатной краски, ощупывал листы. Сначала он выделял в книгах отдельные слова и фразы, а не суть в целом. Это уже в средней школе он жадно пытался понять смысл прочитанного, ответить на тревожащие его юношеский ум вопросы. Вряд ли бы он стал писателем, склад его натуры стремился к несколько иным целям…

Когда мальчику исполнилось 12 лет, он вместе с семьёй переехал в Америку, в Лос-Анджелес. Он не очень грустил о расставании с Лондоном, так как не завёл в родном городе закадычных друзей, ребята-сверстники не стремились иметь с ним дружбу. Мистер Л. рос не по годам серьёзным мальчиком, характер его был волевым, что позволяло ему без труда осваивать знания в гуманитарных и математических областях. Мальчик был прямолинейным, что всегда внутренне пугало его одноклассников, это отторгало их от общения с ним. Дети в начальных классах более всего хотят играть, смеяться, бегать друг за другом, а безразличие ко всему этому со стороны маленького Мистера Л. они не понимали.

Единственное, о чём впоследствии до зрелости жалел Мистер Л., о родном доме, где вырос, о палисаднике вблизи него, о любимой суетливой бабушке, к которой он приходил за пониманием и утешением.

Родители Мистера Л. были дружелюбными людьми, поэтому быстро завели знакомства с соседями и сблизились с некоторыми. Особенно с соседями из дома напротив. Самого мальчика эта чета не интересовала, у него появились товарищи в новой школе, а с годами парнишка даже сдружился с одним из одноклассников.

Ему было 18, и Мистер Л. испытывал тот самый прилив сил и внутренней энергии, каким полны молодые люди в этом возрасте. Он пережил январское землетрясение 1994-го, поступление в вуз и первые серьёзные отношения с девушкой (которую, к слову, он не любил, а больше воспринимал как подругу, но встречаться с ней было просто удобно). Парень поступил в Калифорнийский университет вместе с другом и чувствовал высшую степень счастья.

Стоял приятный июньский вечер, дневной зной спал под пролившимся дождём. Соседи позвали к себе на гриль, и Мистер Л. решил сегодня отправиться вместе с родителями к их друзьям.

На веранде дома были закреплены самодельные фонарики – чья-то женская ручка приложила труд к ним. Молодой человек не слушал нудных разговоров своих «стариков» о восстанавливающейся после землетрясения экономике, сплетен об общих знакомых, он был погружён в свои возвышенные мысли о предстоящей учёбе, о том, чем он намерен заниматься в жизни.

В доме послышался топот ножек по паркету. «Вероятно, их дочка спустилась… Я её помню мелюзгой, последний раз года три назад видел. Наверное, она уже вымахала».

Из-за шторок на входной двери показалась светловолосая разрумянившаяся девочка: это был подросток 12-ти лет с очень худенькой, нескладной фигурой, в руке у неё была голубая ленточка. Девочка прыжками очутилась около обеденного стола и со спины крепко обняла двумя руками за шею ни о чём не подозревающего Мистера Л.

Парень вздрогнул от неожиданности и повернулся к девочке.

- Ты десять бедствий! – шутливо бросил он ей и растрепал её волосы.

- Пусти, пусти! – смеясь, щебетала она.

- Ребята, ну, что вы, в самом деле? – нравоучительно вставила мама девочки. – За столом же…

После этого вечера они сдружились. Она трогала его молодое сердце, Мистер Л. считал её своей сестрёнкой… Но недолго.

Когда ему исполнилось 20 лет, парень отправился к обожаемой бабуле, в Лондон. Вернулся через год, в последних числах августа. Когда он впервые увидел после стольких месяцев свою маленькую подругу, сердце его уже стучало несколько иначе.

Ей в ноябре должно было исполниться 15, она уже не была ребёнком: фигура чуть округлилась, оформилась в нужных местах, волосы выросли длиннее и гуще, а движения стали женственными и соблазнительными. Теперь Мистер Л. называл её «Лола», хотя это вовсе не являлось даже сокращённой формой её имени, просто он втайне сравнивал её с Лолитой, а свои чувства ему уже казались непристойными, он не желал мириться с ними.

Он сходил с ума целый год. А его Лола не понимала этого, потому всегда беззаботно усаживалась на колени к Мистеру Л., когда тот приходил в гости, неприлично громко хохотала, болтая ногами, и часто целовала его щёки.

Но когда девушке исполнилось 16, он перестал скрывать свои чувства. Мистер Л. любил забирать её из школы на своём винтажном автомобиле, который он купил по дешёвке у одногруппника, и сам его починил. В дороге он обожал неприлично шутить, с наслаждением наблюдая за тем, как его Лола заливалась краской, а в ответ на его саркастичный самоуверенный тон по-детски кричала: «Я не Лола! У меня есть имя! Ах, до чего же ты стал мерзкий…»

Мистера Л. забавляла её детскость и непосредственность. Он любил её всей душой и проклинал себя за то, что бывает с ней столь насмешлив.

Однажды он «похитил» её со школьного двора прямо на перемене и отправился кататься по горным дорогам. Сначала девушка вредничала, щипала его за плечо, но через полчаса успокоилась и даже повеселела.

Остановившись рядом с шоссе, Мистер Л. замолчал, вглядываясь в даль. Чувства захлестнули его, он резко повернулся к любимой девушке и поцеловал её: страстно, с нежностью и настырностью. Она не оттолкнула его, но когда парень отстранился, девушка обижено сложила ручки на груди и надменно повела головку в сторону.

Он долго добивался её, настойчиво, иногда даже нечестно и хитро. Она сдалась однажды, но это не значило ничего. Когда его Лолочка окончила школу, быстро выскочила замуж за какого-то студента-биолога.

***

- Неделю назад я увидел её,– медленно выверяя слова, завершил Мистер Л. свой рассказ. – Видимо, её муженёк получил здесь работу – ну, и она за ним. – Он сделал большой глоток виски. – Как сейчас помню: когда я её впервые поцеловал, в моей машине играла “California Dreaming”.

- Да, такие мелкие вещи почему-то запоминаются лучше, чем самое главное действие или событие, – с грустной улыбкой ответил Ник и посмотрел в окно.

«Нет, он не мерзкий. И даже не насмешливый – он, на самом деле, грустный и одинокий… Ох уж эти женщины! Они наше счастье и страдание».

========== 21 Глава. «Момент счастья» ==========

Девушке, которую Мистер Л. любовно назвал Лолой, сейчас уже было 26 лет, она работала учителем хореографии в детской школе танцев, имела любимую дочь, но была совершенно несчастлива в браке. Она любила своего мужа – преподавателя биологии в колледже – но тот в свою очередь давно охладел к супруге по той простой причине, что характер его был подвижный и лёгкий, в своих интересах мужчина был переменчив, оттого часто изменял жене. Лола всеми силами пыталась сохранить брак: пыталась откровенно поговорить, что именно не устраивает мужа, старалась привнести в быт нотку романтики или же выйти хотя бы на одну ночь из образа матери и превратиться в любовницу. Всё было тщетно: супруг не шёл ей навстречу, наплевав на прожитые вместе годы.

Последний раз Мистер Л. видел её пять лет назад: оба остановились в одной гостинице – он с другом, она с семьёй. Они встретились на пляже и говорили до вечера. «До чего она стала другая… Нет, ведь всё та же моя Лола, но что-то в ней изменилось. Она такая взрослая, её легкомысленное кокетство переродилось в изящество и женственность – это чудесно, бесспорно…» – думал он каждую минуту, разглядывая её лицо.

Мистер Л. словно влюбился в неё заново – в прежнюю и новую, и такой она нравилась ему вдвойне.

Однажды с балкона своего номера он увидел, как его Лола собрала маленькую группу ребятишек на пляже и учила их каким-то простеньким движениям из латиноамериканских танцев. Рядышком, на подстилке, сидела её маленькая дочка и задорно аплодировала маме и её ученикам. Его сердце ёкнуло и болезненно застучало. Теперь у Лолы своя жизнь, свои заботы, её окружают новые люди, а ему самому вовсе не место рядом с женщиной, которую он любил столько лет.

Мистер Л. не видел её больше с тех пор, но твёрдо решил, что жизнь не кончилась: столько планов и перспектив. Он не расклеился, не в пал в отчаяние, а просто закрыл сердце на замок. К тому же насмешливая улыбка давно стала его спутницей, так что прятаться за ней было удобно.

***

С осенью пришёл новый, столь долгожданный этап в жизни Никлауса – он поступил в университет мечты, и вот наконец-то начались занятия. Будни потекли в ином ключе: Клаус зарылся в учебники, в научные проекты, в новую книгу, а по выходным он отчаянно напивался с однокурсниками, спал с разными девушками и не помнил себя от веселья.

В университет Ника в этом году перевелась и Елена из своего вуза. Теперь Клаус стал её «жилеткой» на тему «когда же Стефан сделает мне предложение?». Его это забавляло и умиляло, он чувствовал, что счастлив за друга, у которого всё пошло в гору: Сальваторе заметило одно рекламное агентство и пригласило на хорошую должность.

Он не знал, но этой осенью и Кэролайн отправилась в колледж. Она многое переосмыслила в своей жизни после того, как поняла, что любит Никлауса, но сейчас она отбросила все свои мечты и грёзы о нём в пользу любимого занятия – учёбы и общественной деятельности в колледже. Ей всё так же хотелось иметь много денег, поэтому она искала всевозможные способы подработки, которые позволяли бы ей ещё и не «завалить» учёбу. По причине этого Кэролайн не высыпалась, поскольку ночью она занималась рерайтингом*, в выходные она подрабатывала в ночном клубе ведущей мероприятий, в свободное время за небольшую премию она помогала приюту для животных. В итоге девушка жила, будто во сне, стала рассеянной, извечно утомлённой, зато чувствовала себя довольной и забывшейся. Но учёба, разумеется, страдала из-за стремлений мисс Форбс к материальному обеспечению себя, но Кэролайн старалась успокаивать себя мыслью, что отличная учёба ей и не нужна, хотя, конечно, в душе она понимала, что лукавила с самой собою.

Зимой вышла новая книга Клауса – «Лиам». Те самые его заметки о Мистере Л., облачённые в художественную форму. Наставник Никлауса там узнавался лишь общими чертами, никому не было известно, что за основу брался какой-то ныне живущий человек, поэтому роман воспринимался не как «основанный на реальных событиях», но сам Мистер Л. на презентации книги внезапно осознал, что в ней написано о нём.

Преподаватели с факультета Ника были в восторге от молодого человека и часто ставили его в пример другим студентам.

Так пролетел первый год в Брауновском университете. Всё шло прекрасно: расширялись тиражи книг, вышел фильм по мотивам «Пожара», учёба давалась легко, Стефан с Еленой поженились в начале июня… Но чего-то не доставало. На фоне этой приятной суеты Клаусу часто рисовалось лицо Кэролайн, он думал о ней, но позвонить не решался – боялся вновь вторгаться в её жизнь и пускать её в свою. «Изменилась ли она? Где она теперь? Стал ли я ей чужим?» – мучился по ночам в своей постели Ник.

Он от Кола узнал, что его Кэролайн, оказывается, тоже поступила в колледж: мисс Форбс часто созванивалась с младшим Майклсоном, спрашивая у паренька, как идут дела у его брата.

Было 21 июля, и Клаусу исполнялся 21 год. «Я обещал ей это тогда – год назад… я нарушил своё обещание».

- Привет! Мне нужна твоя машина! – завалился запыхавшийся Клаус в офис Мистера Л.

- Добрый день… ты откуда такой взбудораженный явился? – нахмурил брови наставник, отрываясь от какого-то очередного черновика для публикации.

- Машина, твоя, нужна… Фух, – он плюхнулся в кресло.

Мистер Л. захохотал, запрокинув голову.

- Ну, и видок у тебя…

- Твоя машина винтажная… она у тебя в гараже?

- Если она тебе так сильно нужна – забирай. Насовсем. Считай, это мой первый и единственный материальный подарок, – монотонно отчеканил Мистер Л., не отрывая взгляда от того, что читал.

- Ты что серьёзно?

- Скройся из глаз, пока я не передумал.

Как только за Клаусом закрылась дверь, обдав ветерком лицо Мистера Л., он оторвал глаза от своего чтения и добродушно улыбнулся.

У Кэролайн закончилась вторая пара, но впереди были ещё две. Форбс со скучающим видом присела на лужайке перед зданием колледжа, достала учебное пособие и уткнулась туда с деланным интересом.

Во двор изящно въехал винтажный кабриолет. «Боже мой, что за щёголь решил выпендриться? Наверное, Нора опять подцепила себе очередного богатенького любовничка…»

- Кэролайн! – окликнул её до боли родной голос.

- Ник?! Ты какими судьбами здесь? – она вздрогнула, всплеснув руками, и учебники рассыпались горкой у её ног.

- Я обещал покатать тебя в свой день рождения, помнишь? – он улыбнулся грустной улыбкой, приложив руку козырьком ко лбу, защищая глаза от ослепительного солнца. – И, кстати, у тебя что, до сих пор идут занятия? Уже июль!

- Да, я сдаю «хвосты»… я прогульщица, – она засмеялась. – У нас группа из десяти человек таких лентяев, как я, набралась!

- Поезжай со мной, Кэр.

- Не могу, извини,– Кэролайн опустила глаза.

Но Никлаус проигнорировал эти слова. Он вышел из машины, подбежал к девушке и лёгким движением подхватил её, закинув на плечо, взял её сумку с учебникам и отправился назад. Кэролайн хохотала, шутливо стучала кулачками по его спине, но не в серьёз: она не хотела оставаться здесь.

«Он отправился за мной в такую даль. Господи, прошёл целый год! Но он здесь. Это что-то значит, он любит меня, всё ещё любит…»

Они ехали по горной дороге, навстречу ветру. Они не говорили о прошлом, а просто весело делились впечатлениями об учёбе. Им словно и не хотелось злиться друг на друга и в чём-либо обвинять, потому что оба ощущали, что настал какой-то очень важный момент, который решит для них всё.

- Хватит щуриться! – сморщила носик Кэролайн. – Зачем тебе это, когда ты постоянно хмуришься? А ну-ка быстро надел! – и она ловким движением достала из бардачка солнечные очки-авиаторы и нацепила их на нос Клауса.

- Ну, что, крут я теперь? – ухмыльнулся он шутливо, повернувшись к ней.

- Пистолета с глушителем не хватает, – деловито ответила она.

В воздухе носились сладкие запахи цветов и трав, свистящий ветер трепал им волосы, а Кэролайн и Клаус всё время смотрели друг на друга, чему-то счастливо улыбаясь.

- Мы так молоды и красивы, Кэролайн. Запомни, пожалуйста, этот момент навсегда: никогда ничего подобного больше не повторится.

- Перестань, – жалобно ответила она, – когда ты начинаешь так говорить, мне становится страшно за всю свою жизнь! Мне кажется, будто кто-то из близких сейчас умрёт… или ты умрёшь, – Кэролайн разрыдалась как ребёнок, закрыв лицо руками.

Ник притормозил на обочине, развернул к себе Кэролайн и крепко обнял, поцеловав в макушку. Они до вечера просидели в машине, на обочине, слушая музыку, а ночью отправились в суши-ресторан.

В следующий вечер Никлаус уехал. Но теперь он звонил Кэролайн почти каждый день, присылал подарки почтой, посвящал любимой девушке маленькие зарисовки в прозе, которые никто не читал, кроме неё самой. Они никогда не говорили о том, что их ждёт, только флиртовали по телефону, а при редких встречах даже не целовались – словно негласно, но обоюдно начали всё сначала. Они теперь дорожили своими тёплыми отношениями, из их повседневных привычек почти исчез эгоизм в отношении не только друг друга, но и близких людей. Клаус и Кэролайн словно душевно переродились, найдя тот шаткий узенький путь друг к другу. Оттого и учёба на втором курсе у Кэролайн пошла лучше: она стала находить баланс между своими занятиями, грамотно распределять время по наставлению Ника.

В марте Клаус заметил скрываемое беспокойство на лице Мистера Л., он вёл себя как обычно, но разговаривать и усмехаться стал реже.

- Она здесь с мужем, гостит у его родителей, – сказал наставник вечером, когда сидел вместе Клаусом в ресторане.

- Хочешь с ней встретиться?

- Нет… То есть да, хочу. Но я не должен.

- Наверное, ты прав: если считаешь, что не способен будешь держать чувства в узде…

- Поверь, я способен, ты знаешь это.

- Всё равно не стоит.

- Кстати, она только что зашла сюда… С мужем.

На пороге стояла очень худенькая, но изящная молодая женщина с очень длинными светлыми волосами, ниспадающими волнами по спине. Рядом с ней был мужчина – на вид симпатичный, скуластый – такой тип лица, какой обожают многие женщины, сам в очках и одетый скромно.

Пара просидела вместе недолго; мужчина, поглядев на часы, всполохнулся, быстро оделся и вышел. Лола же грустно вздохнула, подперев ладонью щёку.

- Надеюсь, ты меня когда-нибудь простишь, – бросил Мистер Л. на ходу и отправился прямо за столик Лолы.

«Нет, он не проиграет. Я видел это в его змеиных глазах», – с улыбкой подумал Клаус.

- Здравствуй, Лола, – уверенно, но ласково шепнул Мистер Л., усаживаясь напротив девушки.

- Ты? – её глаза испуганно распахнулись. – Здравствуй, – стараясь быть «взрослой», усмирила она своё изумление.

Клаус наблюдал за ними пару часов: они долго и открыто говорили и выпили уже по паре бокалов вина.

- Скажу тебе откровенно: он сорвался на день рождения своей любовницы… – она вздохнула и беспомощно опустила глаза. – Сегодня утром он впопыхах отправил мне поздравление для неё. Хах, он так забылся, что даже до сих пор не понял, что перепутал адресата смс! – Лола всплеснула руками и закрыла ими лицо.

- Эй, тише, иди ко мне,– утешающе проговорил Мистер Л., встав из-за стола, затем присел рядом с ней и обнял.

После этого вечера Мистер Л. два дня не появлялся в офисе, на звонки отвечал только Клаусу. В своих роскошных апартаментах в центре Нью-Йорка он пару ночей забывался в своей Лоле.

А к исходу мая заявил Клаусу, что Лола развелась с мужем и собирается переезжать к нему. Мистер Л. в красках рассказывал своему подопечному о знакомстве с дочерью Лолы. В середине июня он вместе с ней и ребёнком улетел в Лос-Анджелес и очень редко созванивался с Клаусом.

Но у Ника произошло и своё долгожданное событие: в Нью-Йорк переехала Кэролайн, перевелась в местный филиал своего колледжа. Когда он узнал об этом, то сразу же приехал к ней.

- Здравствуй, Ник, – тихо сказала Кэролайн, увидев его на пороге, и страстно поцеловала, словно решив, что теперь уже «можно» и их старая условность перестала действовать.

- Всё? Ты здесь со мной теперь насовсем? – говорил он и не верил глазам.

***

Когда Кэролайн и Клаус учились уже на третьем курсе, все их знакомые и однокурсники твёрдо думали, что они муж и жена, хотя в сущности штампов в паспортах у этих двоих пока не было.

Однажды Клаус проснулся ночью, встрепенулся, оглядел лежащую рядом обнажённую любимую женщину и вздохнул. «Не верю, это не со мной. Нет, всё замечательно, но я до сих пор не верю… Всё так спокойно, правильно и ровно: казалось бы, должно быть скучно без скандалов. Но мне не скучно. Мне станет скучно, если начнутся эти скандалы; мне сейчас намного интереснее узнавать её лучше, любить её сильнее. Я хочу разделить с ней всю свою жизнь, неважно, что было с нами в юности – это было «по глупости», сейчас всё иначе. До чего же хороша эта ночь!»

Они плыли под парусом в Греции, посередь морских волн и бриза. Клаус поглаживал плечи Кэролайн, прижавшейся к нему. Оба глядели в небо, рассматривая чайку и распивая шампанское.

- Я хочу кое-что подарить тебе, – сказал вдруг Клаус, поднявшись.

Он натянул сильнее парус, затем открыл свой рабочий портфель для ноутбука и из потайного кармашка достал бархатную коробочку.

- Я согласна! – смеясь взвизгнула Кэролайн и смущённо тряхнула головкой.

- О, прости… Я, конечно, безумно счастлив это слышать, но у меня кое-что другое, – улыбнулся он в ответ.

- Ненавижу тебя! – весело крикнула она и шлёпнула его по колену.

- Вот, держи, – он открыл коробочку, – для меня это даже больше значит, чем обручальное кольцо: это фамильная драгоценность – серьги с изумрудом, моей прабабки по материнской линии, которая жила ещё в 18 веке.

- Ник, я не могу такое принять: это ваша семейная ценность, а ты так ветрено…

- Я с тобой не ветреный, я с тобой серьёзнее всех на свете.

Клаус вложил в руку Кэролайн коробочку с серьгами. Кэролайн в ответ приподнялась на колени и обняла его.

***

Колу было уже 16 лет, он не заметил, как кончилось детство, канула в лету первая любовь, разъехались по другим городам и школам старые друзья, на их месте появились новые.

Однажды на школьной вечеринке кто-то закрыл Кола вместе с Бонни в складском помещении.

Бонни училась вместе с Колом с первого класса. По окончании младшей школы она влюбилась в него, поэтому, когда началась средняя, она выбрала те же предметы для посещения, что и Кол, чтобы всегда быть рядом. Бонни Беннет ревновала его ко всем, с кем Кол заигрывал, а потом и к очаровательной Лорэн, в которую мальчишка был влюблён до беспамятства целых три года. Близкая подруга Бонни ругала её за «безвольность», за «безрассудство» и то, что «она, как идиотка таскается на его предметы, лучше бы своей головой думала и заботилась о поступлении в колледж». Однако Бонни вовсе не вела себя безрассудно: девочка прилежно училась на выбранных предметах, активно участвовала в жизни школы и ни разу не навязалась Колу, ни разу не намекнула о своих чувствах.

Теперь же они сидели вместе в полумраке, стуча изредка по двери и крича одноклассникам о том, чтобы их выпустили. Кол впервые взглянул на Бонни иначе, чем обычно: она уже не была той неуклюжей темнокожей девочкой, с куцым хвостиком на голове и вечно оттопыренной нижней губой.

Делать было нечего – молодые люди разговорились. Через час им было плевать, отопрут ли дверь, узнают ли о шалости одноклассников учителя: они не желали, чтобы их нашли и хотели говорить до утра.

Через четыре месяца у Кола был показательный баскетбольный матч: пришли преподаватели из университета и решали, кого сразу зачислить на стипендию в будущем. В конце игры к Майклсону подошли два профессора и отметили его игру, пригласив по окончании школы на обучение.

Полный радости Кол зашёл в раздевалку и увидел там Бонни.

- Поздравь меня, малышка, меня заметили! – он взял обе её руки и приподнял со скамьи, затем жарко поцеловал.

- Кол, подожди секундочку… то есть, я очень рада за тебя, ты у меня молодец, – невпопад бормотала она.

- Что случилось, Бонни? Тебя кто-то обидел?

- Нет-нет, не в этом дело! – она замахала руками. – Просто я хочу тебе кое-что сказать о нас с тобой, и это очень важно. Пожалуйста, пообещай мне, что не будешь меня презирать?

- Да в чём дело? Ты меня пугаешь, – он провёл рукой по своим взмокшим волосам.

- Кол, – она набрала больше воздуха, – я беременна.

Обычно эту фразу, в понимании Кола, говорила глупенькая блондинка с огромными грудями из американских молодёжных комедий. Теперь эта фраза прозвучала здесь и сейчас, она звучала для него, и её никто не говорил на экране телевизора. Кол слегка отшатнулся от своей девушки в сторону, его разум затуманился.

- Я тебе позвоню, – буркнул он, нацепил рюкзак и вышел из раздевалки.

На глазах Бонни выступили слёзы. Она жалела о том, как именно преподнесла эту новость своему парню, ругала себя.

Полный негодования, страха и исступления Кол влетел в дом.

- Сюрприз! – радостно крикнули из гостиной обнимающиеся Клаус и Кэролайн.

Кол так и замер, рюкзак свалился с его плеча.

- Привет, Ник, Кэролайн… неожиданно вы…

- Ты чего такой бледный? – спросила Кэролайн.

- Да всё хорошо. Как доехали? Как там эта, ну, э… погода в Нью-Йорке?

Клаус скривил брови: он моментально понял, что в Коле происходит какой-то эмоциональный диссонанс. А в этот момент в дверь позвонили. На пороге стояла Бонни.

- Я же сказал, что позвоню, – почти раздражаясь, бросил ей Кол.

- Эй, ты чего совсем рассудка лишился?! – крикнул ему Никлаус. – Почему ты так разговариваешь со своей девушкой?

Кол развернулся и быстро ушёл в свою комнату. Клаус же вышел на улицу, так как Бонни не желала входить. Она, смущаясь, всё ему рассказала.

- Если он меня не любит и не хочет этого ребёнка, я просто хочу хотя бы с ним поговорить. Узнать, может, он просто напуган, я ведь не давлю на него. И если он не хочет, я не буду вешать на него ответственность.

- Эй, тш, – Клаус погладил Бонни по плечам, – зайди, пожалуйста, в дом, садись за стол. Я сам с ним сейчас поговорю, меня он точно станет слушать.

Клаус тихо зашёл в комнату Кола: брат сидел за компьютерным столом, обхватив руками голову. Ник взял стоящий в углу резиновый шар для гимнастики и стал перебирать его в руках, украдкой поглядывая на Кола. Он обеспечил брату тишину в своём присутствии, чтобы тот приготовился к разговору. Разумеется, это, как обычно, сработало.

- Ну, говори уже, – беспомощно протянул Кол.

- Я знаю, что ты напуган. Я понимаю, ты чувствуешь себя ещё отчасти мальчишкой, но поверь: жизнь часто балует взрослых детей «взрослыми сюрпризами». Раз уж ты ведёшь себя, как большой мальчик – занимаешься сексом с девочками… не предохраняясь… – он театрально повёл глаза в сторону, – значит будь готов к чему угодно.

- Я знаю. Нет, ты не думай обо мне плохо, я правда влюблён в неё. Просто всё так навалилось. Я сейчас повёл себя, как осёл. У меня был важный матч, и она пришла…

- Я понимаю. Но ты должен держать себя в руках. У меня сейчас аж сердце сжалось, когда она сказала, что ничего не будет от тебя требовать, раз ты её не любишь.

- Она так сказала?! – испуганно перебил его Кол.

- Побудь сейчас с ней, а потом решай, что делать с этим знанием дальше.

Клаус закончил на этом и вышел. Кол остался наедине со своим страхом и стыдом. Ему хотелось плакать: по-мальчишески – смущённо и злясь на себя. Через пять минут он спустился к Бонни и позвал девушку к себе. Пара ушла, взявшись за руки.

- Какой ты у меня взрослый стал, – выдохнула Эстер, успокаиваясь и приходя в себя от шока, – такие серьёзные вопросы за несколько минут решаешь! – она вдруг засмеялась своим немолодым, чуть гогочущим смехом, который подхватили домочадцы.

Комментарий к 21 Глава. «Момент счастья»

* рерайтинг - переписывание чужого текста своими словами. Специалистов по лексическому изменению оригинальных текстов называют рерайтерами. Рерайтинг используется для того, чтобы изменить входящий текст до уровня оригинального текста. Услуга востребована в условиях лавинообразного наполнения Интернета всё новыми сайтами и наполнения контентом уже имеющихся сайтов. Рерайтеры предлагают свои услуги с помощью специализированных бирж статей.

========== 22 Глава. «А помнишь?..» (заключительная) ==========

В квартире было пусто, тихо. Только настенные часы устало отмеряли секунды. На столе стоял ноутбук, залитый виски, рядом бутылка крепкого алкоголя и пепельница, до краёв наполненная мокрым табачным пеплом. Какой сегодня был день? Он давно потерял счёт времени… Ах, да, злополучный роман! Надо избавиться от него. Хотя бы здесь и сейчас, чтобы и намёка о нём не было в доме… Кэролайн ушла, наверное, пару месяцев назад, а три недели назад он последний раз говорил по телефону с Колом, значит прошло около двух недель с того вечера, как он проиграл в казино огромную сумму денег. Как это вообще вышло? Его ведь никогда не влекло к азартным играм. Будь неладен этот алкоголь… Но надо не забыть про роман. Он здесь, в памяти ноутбука. Открыть папку на рабочем столе, удалить документ. Всё. Здесь его тоже больше нет. Теперь его можно найти лишь в чьей-нибудь домашней библиотеке, у того, кто успел приобрести книгу на презентации – её судьба дальше не продвинулась… Эта книга разрушила его карьеру, его отношения, его жизнь.

***

Окончив третий курс в университете, Клаус и Кэролайн решили вступить в брак. Они поженились накануне 23-летия Никлауса, поэтому свадьбу гуляли несколько дней в тесном кругу ближайших родственников и нескольких друзей.

Когда Кэролайн сидела в салоне кабриолета, обнимая засыпающего новоявленного супруга, наслаждаясь свежим ветром, колыхающим её свадебные бриллиантовые серьги, она поняла, кем хочет быть в этой жизни. «Не хочу, чтобы моя свадьба кончалась!.. Никогда… Чёрт возьми, точно! Я буду устраивать её так часто, как будет возможность. И вдобавок буду получать за это деньги».

Выйдя замуж, миссис Майклсон не смогла более работать и учиться так, как раньше. Она нашла ту самую «свою» деятельность, в русло которой она могла направить энергию и силы, что извечно рвались на свободу. Кэролайн на последнем курсе редко появлялась на занятиях, приходила в основном на экзамены и тесты. Она стала организатором свадеб. За плечами у неё был колоссальный опыт, обретённый за время труда на множестве прошлых работ. Кэролайн чувствовала себя счастливой и состоявшейся женщиной, женой талантливого и успешного человека.

Окончив университет, Клаус достиг настоящего пика популярности. Его мнение пользовалось авторитетом в СМИ. Клауса стали часто приглашать на телевидение, предлагать колонки в именитых журналах. Цитаты из его книг и статей стали новым модным веянием в интернете – ему верили, им восхищались.

Круг делового общения мистера Майклсона также изменился. Он часто встречался с представителями науки, богатейшими людьми США, политиками. На самом деле, все эти люди держались с ним дружелюбно и радушно лишь потому, что боялись. Боялись его острого разоблачительного слова на бумаге, боялись его неодобрения, которым бы этот молодой человек непременно поделился с простым читателем. В связи с этим Клаус почувствовал силу и уверенность. Он забыл, что не всесилен.

Так случилось, что на одной закрытой вечеринке ему «посчастливилось» держать над унитазом голову пьяной жены одного влиятельного министра. Сама не ведая, что говорит, преисполненная благодарности к Клаусу и обиды на супруга, она выдала пару грязных секретов, касающихся её мужа и его друга – сенатора. Дела эти были связаны с торговлей наркотиками.

После этого разговора Клаус не спал всю ночь, поминутно тряся за плечо сонную Кэролайн и изливая ей своё негодование.

- Брось, это не твоё дело, Ник. Эти политики всегда на публики святые, а у самих руки в крови и кокаине. Нашёл, о чём так взволнованно говорить, будто открытие сделал какое-то! – она смиренно ухмыльнулась, взбила рукой подушку и уткнулась в неё щекой.

- Я не удивлён, Кэр, ничуть. Просто я всегда говорил об этом, писал, но теперь столкнулся с этим в непосредственной близости…

- Спи уже.

«Она и не станет слушать моей болтовни. Она дома, в тепле и безопасности, она думает, что все эти вещи далеко от неё, что они её не касаются… Так думает почти каждая живая душа в нашем мире. Никто не хочет ничего с этим делать. Но я чувствую, что смогу, я верю в это. Меня любят, меня станут слушать, мне поверят. У меня есть силы, и, надеюсь, смелости также хватит».

Супруги Майклсоны сидели в кафе под открытым небом. Стоял погожий апрельский день 2012 года. Клаус рассказывал Кэролайн о своей грандиозной идее – книге о политическом деятеле. В этом романе он бы ни в коем случае не давал прямых ссылок на сенатора Вильямса, о котором собирался писать, лишь намёки, но самое главное, он собирался в этом романе пролить свет на все грязные дела сенатора.

- Ты сбрендил, – Кэролайн потёрла двумя пальцами переносицу и откинулась на спинку стула. – Ты хоть понимаешь, что если тебя раскроют, то закопают живьём?

- Понимаю, – самонадеянно отозвался Ник. – Но я в себе уверен, как никогда. Кэр, ты ведь знаешь, чего я сумел достичь всего за четыре года своей жизни. Некоторым юношам такое лишь снится в самых сумасшедших снах, а у меня уже есть то, о чём я мечтал. Но что очень важно, у меня есть «своё слово», этому слову верят, этому слову подражают и разбирают по крупицам, пытаясь проникнуть в моё сознание.

- Ник, ты себя слышишь? Я понимаю, я знаю, как тебя обожают люди. Я не хочу сказать, что ты зазнался, но ты излишне самоуверен… Чёрт, политика… Это плохо кончится. Я отказываюсь в это ввязываться, прошу, избавь меня от переживаний, а себя от проблем.

- Если я этого не сделаю сейчас, не сделает никто. Или сделает тот, кого посчитают идиотом или сумасшедшим лишь потому, что он никому неизвестен, потому что он «выскочка».

Теперь они спорили об этом всегда. О чём бы ни заходила речь в быту, всё равно разговоры сводились к этой книге. Кэролайн начала бить посуду, уезжать ночевать к Елене, ставить мужу интимные ультиматумы, но это не помогало. Сначала миссис Майклсон думала сама с собою, что супруг одержим, но вскоре поняла, что Клаус был хладнокровен и решителен в своём предприятии. Муза не покидала его. Кэролайн понимала это. Однажды из любопытства она прочитала все двести страниц, что были написаны на данный момент: она была в восторге и в ужасе. Роман был остроумен, искромётен, он вызывал потрясение. Но, несмотря на это, Кэролайн не могла допустить, чтобы эта книга увидела свет: она удалила документ.

На лице мужа она так и не увидела разочарования впоследствии: значит всё-таки была резервная копия. Работа над романом продолжалась. Клаус начал сходиться с людьми из круга Вильямса, окольными путями выведывать подробности тайной деятельности сенатора. Кэролайн, узнав об этом, начала устраивать истерики, в которых они оба говорили друг огромное количество гадостей и бессмысленных угроз.

В этот период Клаус начал довольно много выпивать. Сначала Кэролайн старалась этого не замечать, понимая, как мужу тяжело справляться с тем, что он задумал и воплощал. Она даже немного смирилась с тем, что книга увидит свет.

Книга увидела свет. Сначала Клаус планировал закрытую презентацию в книжном магазине близ «New York reader». Присутствовало немало гостей, с полок прилавков смели почти все первые экземпляры.

В интернете и в журналах стали появляться первые рецензии, на телевидении даже был выпуск популярной передачи, посвящённый этой книге, где проводили параллели с современными политиками. Издательство же вовсю готовилось к масштабной печати и продаже… Но приостановилось.

Меж тем на странице одного известного блоггера в фейсбуке появилась электронная копия романа. Клаус ничуть не расстроился «пиратскому» варианту своей книги, ему даже было приятно это: Майклсону было важнее всего распространить роман, а не выручить за него деньги. Но печатные издания один за другим стали отказывать Никлаусу. Он не унывал, не останавливался, поэтому нашлось одно издание, согласившееся напечатать роман.

***

Стефан собирался уезжать в Париж. Елене предложила её подруга из Франции работу в салоне красоты с хорошим окладом, а Стефан намеревался перевестись во французский филиал фирмы, в которой работал.

Клаус сидел в уютном светлом кресле, стоящим в гостиной Сальваторе. Он сонно смыкал слегка опухшие от бессонницы и алкоголя веки, разглядывая чистую мебель, милые цветочные горшки Елены. Вместе с тем он любовался врывающимися в комнату солнечными бликами, играющими на паркете. Ему было тоскливо и страшно. Внутри что-то поминутно замирало и обрушивалось с ужасающим треском. Откуда явился этот страх? Этот детский удушающий страх. Это же должно быть прелестно, что жизнь Стефана меняется, движется к чему-то новому, лучшему… Но Клаус понимал, что его собственная жизнь заметно опустеет без лучшего друга, потому что в Париж нельзя летать каждые выходные и нельзя всегда быть на связи.

В дверях показался Стефан с двумя пачками чипсов и парой бутылок немецкого пива. Он сел напротив Клауса и улыбнулся ему своими белыми крепкими зубами.

- Вот так дела! Мне придётся повторять разговорный французский! – сокрушался Сальваторе, широко улыбаясь и жадно поедая чипсы. – А ты ведь помнишь, – твердил он с набитым ртом, – что у меня по нему всегда неудовлетворительные оценки были.

- Ох, какая беда: несчастненький Стефи будет повторять французский! – шутливым, но усталым голосом ответил Клаус. – Перестань нудить; ради Парижа можно немного потерпеть это необходимое «зло».

- Да я знаю, Ник, это я так, ты ж меня знаешь! – усмехнулся Стефан.

«Да, знаю, – ответил про себя Клаус. – И буду невыносимо скучать по твоему мальчишескому нытью и неуёмной энергии, по твоим дурацким шуткам и нашим совместным просмотрам хорошего кино. Я без твоей поддержки был бы никем, брось Мистер Л. хоть всё своё состояние и неотразимую харизму на то, чтобы я в себя поверил…»

- Хм, мне кажется, я знаю тебя почти совершенно. Я понимаю, что в сущности мне это лишь кажется, но так приятно воображать себе это, – Никлаус тепло улыбнулся другу и поставил бутылку на стол, откинулся в кресле. – Я почему-то всю ночь вспоминал наш с тобой детский разговор… ну, помнишь ту нашу болтовню в сарае на ферме твоего дедушки? – он нахмурил брови и прикрыл глаза, напрягая мускулы лица в попытках перенестись мыслями в те далёкие года, в тот самый момент, в тот разговор.

- А-а, это когда мы ещё ходили на «псевдорыбалку» в дождь?! – захохотал Стефан. – Я помню, как дедуля орал на нас, за то, что мы болваны безответственные… мы тогда ещё простудились на следующий день, помнишь?

- Да, да, Стеф, всё верно. Так ты помнишь тот наш разговор? Когда мы такие мелкие рассуждали о том, что будет после того, как мы умрём.

- Ужас, ты такое ещё помнишь? – Стефан в театральном смущении приложил ладонь к глазам.

- Это странное детское чувство, необъяснимый интерес к тому, что почувствуют наши родные, если нас не станет… Тогда так упоительно было представлять, что все по тебе будут плакать и жалеть тебя. Боже, сейчас эти мысли меня пугают до дрожи! И как мы тогда говорили о загробной жизни?.. Так просто и бесстрашно, а в животе в те моменты скручивало болью от ужаса.

- Да, уже тогда было ясно, что в будущем нам с тобой пить нельзя!

- Стеф, ты просто чудо! – засмеялся Никлаус, облившись пивом. Его лицо покраснело от наплыва эмоций и безудержного смеха, поэтому Сальваторе не заметил, что у друга странно заблестели глаза, к которым едва подступили слёзы.

- Я за салфетками схожу, свинтус, – весело крикнул Стефан и бодро зашагал на кухню.

Когда Никлаус остался один в комнате, солнце зашло за тучи, на бледно-жёлтые стены легла тень. Этот предгрозовой сумрак давил на Клауса, ему стало больно и невыносимо душно. Он заплакал, и его руки беспомощно начали скорее утирать слёзы. Ему было по-мужски стыдно за эти слёзы, он не хотел, чтобы Стефан пришёл в замешательство от его подавленного вида.

Когда Стефан вошёл в гостиную и увидел лучшего друга с покрасневшим и распухшим лицом, он по-братски улыбнулся ему, глупо усмехнулся и сделал вид, что не заметил эту неловкость. Он протянул Никлаусу салфетку.

***

В интернете книга начала набирать популярность. Обсуждалась затронутая тема бурно, эмоционально и скандально. Завертелось. В одной из рецензий красовалась такая строчка: «И этот пронзительный взгляд голодной змеи у главного героя так напоминает взгляд сенатора Кларка Вильямса: кто часто смотрит новости, тот меня поймёт…»

И эта змея вдруг очнулась, начала извиваться, движимая природным инстинктом уничтожать. О, эта змея действительно была голодная!

На страницах романа красочно рисовались похождения и мерзкие деяния Вильямса, туда же, в уста своих второстепенных персонажей, Клаус вложил и мнения друзей и окружения сенатора о нём самом. Вильямс это почувствовал змеиной кожей. В сущности, вероятность того, что его таким образом можно громко разоблачить, была не так уж велика без какого-либо мощного толчка, но Кларк Вильямс не собирался ждать этого толчка. Он знал, как уничтожить такого человека, как Никлаус, и у сенатора было для этого всё и все.

В издательстве «Slade» объявился один любопытный юноша, талантливый и ведомый. Сенатор Вильямс, некогда состоявший в дружбе с отцом Грегори Слэйда, заметил паренька и взял под своё крыло. Под свой личный контроль. Молодой писатель получил от сенатора роскошную квартиру в центре Манхеттена, отличное место в известном журнальном издательстве, а взамен должен был Вильямсу самую малость – талантливое «громкое слово».

Как только состоялась широкая презентация нового романа Никлауса, на него обрушилась неистовая критика литературных обозревателей. «Откровенная клевета», «бестолковый и бессмысленный политический вызов», «бездарная провокация» писали тут и там официальные рецензоры, за ниточки которых дёргал Вильямс. Особенно популярной стала критика Квентина Стилла – того самого юноши, которого сенатор пригрел на груди.

Клаус вскоре узнал, что ни одно издательство не согласно тиражировать роман, даже то, которое спонсировало презентацию книги. Он впал в отчаяние.

Хитроумный Стилл, который набирал обороты известности, начал искать «зачатки глупой бездарности» и в прошлых книгах Никлауса: далеко не все эти попытки были удачными, но так основательно подорвали репутацию Майклсона, что в знаменитых кругах он почти превратился в изгоя. Сенатор мог позволить себе подобную роскошь, ему нравилось издеваться над Клаусом, медленно и унизительно опускать его в глазах общественности.

На домашний телефон начали поступать звонки с угрозами от неизвестных субъектов. Кэролайн стала жить на успокоительном, она устраивала мужу скандалы и истерики, проклиная его за самоуверенность и тщеславие.

Сенатор продолжал вести свою тонкую игру.

Так случилось, что пока чета Майклсон была на отдыхе в Бразилии, квартиру обокрали, вынесли почти все драгоценности, взломали сейфы, унеся с собой ценные бумаги.

- Я сегодня продала серьги, чтобы мы могли расплатиться с долгами, – тихо говорила Кэролайн, сидя в темноте на диване, прижав к себе подушку.

- Кэролайн… – беспомощно отозвался Никлаус. – Ты совсем с ума сошла? Неужели ты думаешь, что мы бы не нашли в скором времени деньги? Подожди, милая, прошу. Сейчас всё это уляжется, и я клянусь, что исправлю собственные ошибки, я всё улажу! – Клаус упал в её ноги и стал целовать колени жены.

- Уже ничего не исправить, Ник. Ты по уши в болоте, которое создал собственными руками. А я устала так жить.

- Кэр…

- Знаешь, они в прошлый раз сказали по телефону, что с удовольствием бы наведались «в гости» к моей матери… Я боюсь, что это может оказаться не просто угрозой. – Кэролайн медленно встала, открыла сервант, достала оттуда бутылку виски, припрятанную Клаусом, и сделала большой глоток.

- Я оставлю литературу, Кэролайн. Навсегда оставлю, слышишь?.. Прошу, доверься мне! – Никлаус взъерошил волосы на макушке. – Мы уедем из Нью-Йорка, вернёмся в наш родной город, купим небольшой частный домик…

- Домик? Какой ещё домик, Ник? Он с неба на нас упадёт?! – истерически засмеялась Кэролайн. – Нас обокрали, вынесли все ценные бумаги, даже телевизор и стиральную машину! – она засмеялась ещё громче и жадно припала к горлышку бутылки.

- Я виноват, милая…

- Да, виноват! – она замолчала и сунула ему в руки бутылку виски. – Мы теперь никто, живём в страхе. А ты ещё и предлагаешь мне уехать домой – в то место, из которого я бежала, чтобы зажить по-новому. Хочешь унизить нас? Хорошо, сделай это один, без меня.

Вряд ли она хотела слушать его оправдания. Клаус это понимал, ощущал кожей. Он не стал ей возражать, он был раздавлен и разбит.

Она разводилась с ним в спешке, трусливо убегая от груза забот и давящего страха. Кэролайн рыдала в такси по дороге домой: она осознавала про себя, что боялась всего: смерти, бедности, позора и изгнания. Она привыкла жить в довольствии и покое рядом с Клаусом, когда он ещё был уважаем и признан в высшем обществе. Она любила его, но ненавидела себя, понимая, что, видимо, недостаточно любила…

***

Сегодня он чудом избежал серьёзных проблем. Ведь задолжать крупную сумму казино – вещь неприятная и опасная. Пришлось продать квартиру вместе с бытовой техникой. Ну и что? Зато он жив, у него остались какие-то жалкие гроши, и он может позволить себе снимать недорогую однокомнатную квартиру за гонорары, которые ещё поступали от продаж тех его романов, которые продолжали издавать. Но теперь это было уже не важно. Клаус опустился на самое дно, заливая горе алкоголем, запершись в четырёх стенах. Ему не хотелось ничего делать, не хотелось искать какую-то новую деятельность, новых знакомых и новую любовь; да что там – ему даже не хотелось готовить еду – зачем стараться, если не для кого это делать, лишь для самого себя?

Роман удалён из памяти ноутбука, но жизнь не изменилась.

Новый мобильный телефон он не хотел покупать и связываться с кем-то из родных тоже. Он не думал о том, что родители и Кол разыскивали его. А когда младший брат вдруг появился на пороге его жалкой лачуги, не помня себя от радости, что нашёл Никлауса, тот прогнал Кола. А позже, через год, и Стефана, который всю ночь просидел под дверью, пытаясь образумить лучшего друга.

Клаус был уже мёртв внутри, близкие этого не понимали да и отказались бы поверить, если узнали.

Все связи были разорваны.

***

Алексис совсем не хотелось идти домой, поэтому она постояла ещё минут пять на улице, прежде чем зашла внутрь.

Она печально бросила взгляд на мать, сидящую в гостиной, нервно распивающей чай из фарфоровой кружки с золотой каймой. В глазах этой женщины давно потух огонь, во всей её фигуре чувствовалось постоянное напряжение, и на плечах и в волосах словно был налёт тысячи восхищённых взглядов, что сделали её равнодушной и холодной. Это была несчастная женщина.

Отчим стоял в кухне, сложив руки на груди и нервически тряся ногой. Его губы, плотно сжатые, выражали то мужское ребяческое огорчение, над которым смеётся противоположный пол в девичьей компании. Это был богатый и умный, но абсолютно пустой человек.

Привычная картина. Никакого положительного примера для будущей личной жизни. Так часто думала сама с собою наедине Алексис.

Ей не хотелось никакой вечеринки, но Алексис было неловко расстраивать подруг. Она с облегчением сняла свои дорогие вещи, переодевшись в домашние хлопковые штаны и майку. Затем Алексис долго расчёсывала свои светлые локоны перед зеркальным столиком, любуясь своей молодостью и свежестью.

- Алексис, принеси, пожалуйста, мамины документы из шкафа! Они на средней полке; я занят – деловые партнёры на линии! – крикнул отчим из кухни.

- Хорошо, сейчас.

Алексис стала оглядывать полки, ища светло-бирюзовую коробку (там мама хранила все документы). «Ага, конечно, посередине! У него середина на потолке что ль? Дурень старый», – ворчала Алексис, изящно приподнявшись на цыпочках, чтобы достать коробку с верхнего этажа.

Пока она искала паспорт, обёрнутый в обложку из крокодильей кожи, то и дело рассматривала разного рода важные бумажки и документы. Внезапно из какого-то файла вылетела фотокарточка. На обратной её стороне было написано: «Милой супруге. Помнишь ещё запах морского ветра?»

Она перевернула фото лицевой стороной и тут же закрыла рот рукой, сдерживая сдавленный крик. Это лицо, эти кудри, а главное эти серые глаза, что так очаровательно когда-то глядели на всё вокруг… Да, это было именно тогда, когда он вдыхал запах морского ветра…

Весь вечер Алексис рыдала, прижимая к себе эту фотокарточку. Ей было уже тяжело дышать, горловина майки стала противно липнуть к телу от солёной влаги.

Почему мать не показывала ей фотографию? Значит многое из того, что она говорила о её рождении и своих отношениях с её отцом, было ложью. Она здесь не выглядит несчастной, а он красивый и на вид интеллигентный мужчина.

«Эти глаза, я не могу их забыть… Ах, как он опустился! – с жалостью и омерзением думала Алексис. – Я хочу уснуть и проснуться в другой жизни, чтобы всё было иначе… Ах, как он опустился!..» – по-детски бормотала она, сжимая от боли себя руками.

Кэролайн поняла, что забеременела, лишь на третьем месяце: до этого её не мучили токсикозы, только есть хотелось больше обычного, иногда случались головокружения, но она всё спихивала на переживания из-за развода. Она не желала возвращаться к Клаусу, тем более видела его несколько раз в отвратительном состоянии (это были несколько последних дней, когда она вообще его видела). А затем из ниоткуда нарисовался Кевин – её знакомый из университета. Он ухаживал за ней долгое время, а через десять месяцев, после того, как Кэролайн родила Алексис, сделал ей предложение.

Кэролайн не любила Кевина и даже почти не испытывала к нему чувств как к мужчине, но у него было много денег, стабильное положение в обществе и уверенность в завтрашнем дне. Он любил появляться со своей элегантной женой на встречах с деловыми партнёрами, на светских вечеринках и в компании друзей, где он мог без слов похвастаться красивой супругой. Он видел в ней не женщину, а приложение к своей значимой персоне, но и его и её это вполне устраивало.

Зато это не устраивало Алексис. Всё детство она чувствовала, хоть ещё пока и не осознавала, холод и отчуждённость между родителями. И хотя Кэролайн никогда не скрывала от дочери, что Кевин ей не родной, девочка всё равно воспринимала его как родителя – иначе не могло и быть, она не знала своего настоящего отца, даже того, как он выглядит. У Алексис всегда были самые красивые платья, самые дорогие куклы, самые пышные дни рождения, но она завидовала своим небогатым подружкам, видя теплоту в их семьях и не ощущая её в своей.

В гостиной всё ещё горел свет. Мать до сих пор сидела там. Алексис тихо вошла в комнату и остановилась на пороге, наблюдая странную картину: Кэролайн отрешённо смотрела в какую-то точку, на разрумянившихся щеках блестели слёзы, а пальцы, борясь с дрожью, перебирали в руках те антикварные серьги, из-за которых был скандал два года назад. Её лицо было преисполнено горечью, но оно было живым! Настоящим. Алексис давно не видела на лице матери живых эмоций, столь естественного выражения.

Алексис подошла к Кэролайн, та подняла на дочь заплаканное лицо и испуганно тряхнула головой, чувствуя неловкость от того, что её застали в таком состоянии. Алексис протянула матери фотокарточку, и её юное лицо скривилось в страдании.

- Как ты могла? – хрипло прошептала Алексис. – Ты самый подлый человек из всех, кого я знала…

- Прости, – только и смогла ответить Кэролайн.

Уходить от ответов сейчас было бессмысленно, врать тоже, да и самой Кэролайн было в тягость что-то выдумывать из-за апатичности настроения.

- Неужели мне должно было минуть сорок лет, чтобы я поняла, как заблуждалась в жизни? – внезапно отвечала она. – Чтоб осознала, насколько я бездушный человек, неспособный уметь любить? Именно уметь любить, а не принимать чужую любовь, не работая над отношениями… Деньги, деньги, одни деньги ценила! – Кэролайн начала задыхаться и схватилась за платок, чтобы высморкаться. Дочь молчала, не перебивала её. – Я трусливая, жалкая… только и научилась, что себя жалеть…

- Мам… мама, перестань, – испугалась вдруг Алексис и обняла её. Когда она назвала её подлой, это было не так страшно, как слышать то, что Кэролайн ненавидит себя: это было так странно и в понимании Алексис не в духе её матери, которую она всегда видела уравновешенной и непроницаемой.

- Что? Что перестать, милая? Посмотри на меня! – зашептала в ужасе Кэролайн, распахнув глаза и уставившись на дочь, – ну, посмотри! На кого я похожа, м?.. Что ты молчишь?.. Я похожа на куклу! Мерзкую неживую старинную фарфоровую куклу, что стоит у меня в комнате, в доме моей матери!

- Мамочка, хватит, пожалуйста, – беспокойно причитала Алексис, обняв мать и поглаживая её светлые локоны.

- Ах, если бы всё можно было вернуть… и юность, и любовь, и остатки чистоты души…

***

На остановке и у кафе-бара, стоящего неподалёку, было людно. Близился шестой час вечера, работяги бежали выпить, прочие ждали транспорт. Клаус сегодня рано утром пришёл в бар, чтобы опохмелиться, но перестарался и, захмелев с прежней силой, уснул прямо за стойкой; разумеется, через несколько минут его выволокли на улицу, усадили под растущее рядом дерево, чтоб не смущал посетителей. Клаус ничего не понимал, бормотал что-то себе под нос, скрючивал пальцы на руке, в отупении разглядывая свои бессмысленные, пьяные действия. Чья-то рука стала осторожно, но настойчиво хлестать его по щекам, непонятный человек что-то приговаривал. Клаус не понимал ничего, потому стал отмахиваться, но эти попытки выглядели жалко.

- Ну, давай же, братишка, очухивайся же ты наконец, – вдруг заговорил субъект на понятном языке.

- Уйди! Не т-р-рожь… – рявкнул Клаус в ответ.

- Ник, давай вставай уже, поедем домой, м? – прорезался родной голос, и два озорных карих глаза Кола уставились на него.

- М-м, солидный какой! – пытаясь пошутить, мерзким голосом выпалил Никлаус и глупо улыбнулся, прикрывая глаза.

- Хм, благодарю сердечно, братец, – Кол весело оправил дорогой пиджак, – поднимайся давай, вот та-а-ак! Сто лет не виделись, Ник! Тебя не узнать, – бодро продолжал Кол, но чуткий к подоттенкам настроения Клаус слышал нотки горечи в голосе брата, который, вероятно, был в шоке от того, что увидел.

Клаус не помнил, как очутился в своей квартире, вымытый, лежащий в постели. Прошедшая неделя чудилась дурным сном, но подобные недельные запои время от времени давно были для Никлауса нормой.

В соседней комнате Кол смотрел по телевизору повторение сегодняшней игры своей баскетбольной команды, он почти задремал уже.

Кол сделал успешную спортивную карьеру, года три назад он стал тренером. С Бонни он развёлся после окончания колледжа, но поддерживал с бывшей женой хорошие отношения, они совместно воспитывали сына. У него также было двое сыновей от второго брака; можно сказать, что жизнь его удалась – Кол считал себя счастливым человеком.

Клаус втихую достал бутылку пива, но как только щёлкнул крышкой, Кол резко вскочил и выхватил у него из рук «эту отраву».

- Супер вообще, – процедил младший Майклсон, с отвращением выбрасывая бутылку в мусорное ведро.

- Извини меня, пожалуйста, – жалко ответил Клаус и закрыл лицо рукой, голова его поникла.

От осознания собственной убогости и ничтожности Нику хотелось провалиться сквозь землю. Он не виделся лично с Колом восемнадцать лет, а сейчас предстал перед любимым братом ничем – алкоголиком, доживающим свой век.

Кол где-то час читал ему лекцию в семейном стиле, кричал, энергично жестикулировал, а Клаус в ответ ему кивал, со всем соглашался. Это зрелище добило Кола. Он внезапно замолчал. «Что здесь за представление я устроил перед этим несчастным, пропащим человеком? Он ведь и так всё понимает. Он поделать уже с собою ничего не может, я же знаю Ника: у него есть эта слабость натуры, ведомость. Его трудно назвать борцом за жизнь. Зачем я «выступаю» сейчас? Мы взрослые люди, чёрт бы меня побрал, я должен просто его вытащить, должен сделать всё, что в моих силах».

- Мамуля, привет, я вас с папой не разбудил?

- Ох, здравствуй, мой родной! – послышался суетливый голос Эстер. – Да не очень, мы с отцом ещё сериал смотрим, не ложимся, – Кол через трубку почувствовал, что матьулыбалась.

- Мам, я… я тут Ника нашёл, он даже разговаривает со мной, – тихо сказал Кол, приглушая голос всё более. О Клаусе они всегда с матерью говорили тихо, будто о какой-то тайне. – Я завтра приеду домой, я хочу отвезти его к вам с папой. Останусь вместе с ним, может, хотя бы попробую его в чувства привести, он очень плох.

- Боже, я не верю! Как он? Дай мне его, пожалуйста!

- Нет, нет, мамуль, не сейчас. Завтра приедем, тогда и поговорите, а сейчас не надо.

- Ох, у меня аж сердце замерло, – как-то совсем по-старушечьи сказала Эстер и громко задышала из-за переживаний.

- Я просто хотел подготовить тебя к завтрашнему дню, хотя и понимаю, что ты теперь нервничать будешь. Деваться мне некуда было. Ладно, мы спать будем ложиться, поцелуй за меня мелких, спокойной ночи, мам.

- Добрых снов, Кол.

Это были долгие четыре месяца, но Кол не сдавался. Клаус несколько раз срывался и уходил в запой, и брату приходилось силком вытаскивать его из местных грязных баров, коими «зарос» их родной городишко за последние десять лет. К слову, многие здесь спились, включая и соседей – старых друзей Майкла. Мистеру Майклсону было от этого больно, и он огородился от всех знакомых, проводя свободное время с семьёй, особенно со внуками. Он винил себя в пьянстве Клауса, не понимал и не видел всей картины, оттого считал, что недостаточно времени уделял воспитанию старшего сына.

Из Парижа приехал Стефан к исходу марта, именно благодаря этому событию в Клаусе случился перелом. Началось душевное обновление.

Ему было спокойно и тихо в обществе обожаемого друга, с которым он придавался воспоминаниям о юности, но с вящей внимательностью и удовольствием слушал рассказы о Франции и семье Сальваторе, которому Елена родила девочек-близнецов.

- Тут наши одноклассники собрались в баскетбол погонять! Дамы даже наши будут с отпрысками следить за игрой, пойдём и мы тряхнём обвисшими задницами, Ник? – весело говорил Стефан, собирая спортивную сумку.

- Оригинальная встреча одноклассников? М-м… – Безучастно ответил Клаус, делая глоток кофе и пустыми глазами разглядывая шторы, сквозь которые отчаянно пробивалось весеннее солнце.

- Да хватит уже дома-то тухнуть! Ну вот что ты будешь делать сегодня, если не пойдёшь со мной? Будешь телевизор смотреть или компьютер насиловать? Всё равно за ним сегодня Кол в свои дурацкие «стрелялки» играет – у него выходной. – Стефан силком поднял друга с табурета. – Всё, ты идёшь. Без разговорчиков в строю, пожалуйста!

- Ты извечный мастер уговоров, Стеф! – усмехнулся Клаус и отправился доставать спортивную одежду.

- Мастерство не пропьёшь, друг мой.

Сначала Клаусу было неловко в компании одноклассников. Да, не все из них добились высот, не все осуществили мечты или удачно вступили в брак, но никто не пережил подобного падения. Он сам об этом не рассказывал, но внутренне стеснялся так, будто об этом было известно, и все осуждали его. Поначалу он молчал, да и к нему неохотно обращались, и Клаусу захотелось идти оттуда прочь, только бы не видеть этих лиц и не услышать внезапно, что кто-либо из одноклассников знает, что с ним случилось.

- А что это ты молчишь, как скотчем рот заклеил, Ники? – вдруг обратился к нему Стефан. – Мы тут вообще-то все собирались твои писульки обсуждать! Спенсер мне позавчера на уши сел, весь на эмоциях от прочтения «Лиама».

- Вот именно, спрятался там, сидит да чаёк свой из термоса цедит! – подхватил его Спенсер.

Клаус силился вспомнить, каким был Спенсер в школьные годы: капитан команды по баскетболу, король вечеринок и отличник по биологии… Но почему-то ему, как назло, вспоминался только рассказ Ральфа о том, что кого-то из парней вырвало в гараже родителей Спенсера. Он вдруг засмеялся.

- Ржёт сидит! – глупо, но заразительно улыбался Стефан, тыкая в плечо друга. – Над чем ты там хохочешь в одно рыло? Мы тоже хотим послушать!

«Самый удивительный человек в моей жизни! Ему достаточно сказать одну фразу, чтоб растопить в моей душе лёд, чтоб вывести меня из отупения и уныния. Я должен был ценить его сильнее, должен был чаще видеться с лучшим другом. Странно, что он никогда не обижался на меня из-за того, как я забывал его, пока устраивал свою карьеру и личную жизнь».

- Да я вспомнил, как в выпускном классе Ральф рассказывал про вечеринку у Спенсера, что кого-то там в его гараже нехило вывернуло…

- Там вонища стояла неделю! – захохотал в ответ Спенсер.

Никлаусу стало тепло. С этими людьми он по-прежнему мог посмеяться над какой-нибудь ерундой, без стеснения сплетничать о горожанах и обсуждать что угодно. Вот и сейчас всех охватило общее ностальгическое чувство, воспоминания о школьных годах.

Одноклассники после донимали Клауса расспросами о его книгах, о том, как ему посчастливилось связаться с самым лучшим нью-йоркским литературным издательством. Усилиями и намёками Стефана никто не затрагивал вопроса о том, почему Никлаус перестал писать и вообще исчез из поля зрения СМИ.

Игра началась только ближе к ночи. Все были охвачены чувством общей радости от сближения после стольких лет: парни с поля свистели девчонкам, а девчонки громко болели за команды и пели школьные песни команды чирлидеров.

А через неделю на странице Мистера Л. на фейсбуке Стефан случайно обнаружил следующий пост: под монологом (скорее, даже личным письмом, представленным публично) была прикреплена фотография совсем ещё молодого Никлауса с его первой презентации «Пожара».

«Всякое трепетное сердце когда-нибудь отобьётся, потухнет когда-нибудь самый пылкий взгляд, стихнет самый громкий голос… Это так естественно и так печально.

Так вот, мой милый мальчик с трепетным сердцем, я привык считать себя твоим наставником, учителем, покровителем, но и сам не заметил, сколь многому научился у тебя. Как я вдохнул в тебя уверенность, так и ты вдохнул в меня новую жизнь, надежду и бережное отношение к миру и людям.

И пусть все, кто когда-либо обожал и превозносил тебя, молчат сегодня, я хочу говорить о тебе. Хочу говорить о том, как ты когда-то сумел подарить людям одни из лучших слов, что были сказаны в литературе за последние двадцать лет.

Наверное, есть и моя вина в том, что случилось с тобой. Я упрятал тебя под своё крыло и эгоистично бросил тогда, когда был особенно нужен.

Я помню, как учил тебя ни за что не извиняться и принимать подарки судьбы как должное… Но сейчас, вспоминая тебя, мой милый мальчик с трепетным сердцем, мне больше всего хочется сказать «прости». Прости меня».

Двадцать миллионов оценок. Более семи миллионов репостов.

***

В конце мая Алексис с матерью приехала в гости к бабушке с дедушкой. Мучительные экзамены остались позади, так можно было расслабиться перед следующим семестром.

Кэролайн сильно разругалась с Кевином, поэтому предпочла пожить неделю-другую в обществе родителей и дочери. Ей всё не нравилось в отчем доме, здесь ей было скучно. Дни текли вяло, Кэролайн предпочитала валяться в гамаке у дома в компании книг или журналов.

В одно утро ей всё же захотелось пройтись по городу, поглядеть, чем он ныне дышит, чем занимаются горожане по утрам на лужайках, заглянуть в местную булочную. Кэролайн надела короткое шёлковое платье нежно-розового цвета, широкополую дизайнерскую шляпу, солнечные очки и отправилась на прогулку. Ей было безразлично, что она не вписывалась в «местный колорит», и выглядела чересчур городской особой. Сначала Кэролайн бесцельно бродила по знакомым улочкам, но после даже зашла в кино, навестила родную школу и кафе, где когда-то любила сидеть по выходным.

Через четыре часа она возвращалась домой, испытывая удовлетворение от своей вылазки. Не дойдя до конца липовой аллеи у своего дома, она остановилась. У порога, на ступеньках, сидели Клаус и Алексис – вероятно, они говорили уже довольно долго. Алексис поднялась со ступени, протянула Клаусу на прощание руку и скрылась за входной дверью. Кэролайн стало страшно и хотелось бежать, как школьнице, которую уличили в баловстве. Сердце пропускало удар за ударом, а чувство вины, спрятанное глубоко-глубоко, вдруг вырвалось и заполнило весь её разум.

- Добрый день… Кэр, – мягко сказал Клаус.

- И тебе, Ник, – почти пропавшим и хриплым голосом отозвалась Кэролайн, сминая подол платья и, медленно подойдя, опустилась на ступеньку рядом с ним.

- Я тут с твоей мамой потолковал о том о сём… С Алексис вот познакомился, – с грустной улыбкой назвал он имя дочери. – Я хотел тебя увидеть сегодня… Хотя почему-то казалось, что ты не придёшь, как в каком-то любовном сериале, где интереснейший момент обрывается интригой, а новая серия будет только через выходные,– Клаус засмеялся и прикрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями.

- Не знала, что ты смотрел любовные сериалы,– простодушно ответила Кэролайн и виновато посмотрела на него.

- У меня ноги затекли, Кэр, пойдём лучше прогуляемся до нашей школы, поговорим, – он поднялся и протянул ей руку.

Хотя Кэролайн и была сегодня там, она не стала отказывать Никлаусу, потому как понимала, что рядом с ним эта дорога будет совсем другой. Поначалу они вели бессмысленный диалог о том, что с ними обоими сталось, кто виноват в разлуке и в том, что случилось, но вскоре замолчали, потому как через столько лет эти объяснения казались пустыми, неактуальными и ненужными прелюдиями к тому, о чём им хотелось говорить в действительности. Но соблюдая «этикет» взрослости и логичности, они были вынуждены обсудить это. После долгой паузы Кэролайн поняла, что наконец может поговорить об Алексис.

- Она похожа на тебя, Ник. Такая же чувствительная к миру, к людям, такая же душевная и мечтательная. Но вместе с тем она очень живая, деятельная и оптимистичная, она…

- В этом похожа на тебя. Идеальный сплав наших дурацких по раздельности характеров.

- Да уж… – вздохнула Кэролайн и остановилась.

«Как же годы изменили её. Всякое её движение столь незнакомое – плавное и роскошное… не те её милые метания, взмахивания руками и деловые позы. Наверное, всем окружающим кажется, будто она потеряла внутренний огонь, что она стала безжизненной. Но я знаю, что она стала просто другой, потрёпанной жизнью без любви… Но она всё та же моя Кэр, пусть это и понимаю я один». Они опять замолчали и долго потом шли в тишине.

- Простишь ли ты меня когда-нибудь? – внезапно дрогнувшим голосом спросила Кэролайн и испугалась своего порыва.

- Знаешь, столько времени прошло. Я многое передумал, переосмыслил за эти годы, хоть и часто бывал в самозабвении и опускался так низко, как только можно. – Клаус остановился перед какой-то оградкой и взялся на неё руками. – Я не могу тебя винить и упрекать за то, что ты такая… ну, вот такая, какая есть. Я испытал с тобой столько боли и счастья, с кем не испытывал никогда. Я недолго тебя ненавидел.

- Не говори так обо мне. Лучше скажи, что не знал никого, кто так сильно любит себя и деньги.

- Хм. Да все себя любят. И все любят деньги, – усмехнулся Клаус. – Все хотят жить в покое, в уверенности и беспечности. Просто мало кто понимает, что не следует превращать свои эти желания в культ.

- Ты, наверное, думаешь, что я никогда не любила тебя? – сказала Кэролайн, и по её щеке прокатилась непрошеная слеза. – Хотя, вероятно, ты будешь прав: что ж это за любовь такая?

- Я не думаю так, Кэролайн, я знаю, что ты любила меня, хоть и любила не всем сердцем. Просто ты разочаровалась во мне… Знаешь, я тут понял одну вещь – все люди хотят быть очарованными. Всегда. Мы влюбляемся в странный, непонятный нам образ, он нас этим и пленит. Но почему-то никто не хочет любить обыкновенного человека, все хотят любить человека загадочного… Я тут вспомнил, как пару лет назад прочёл одну книжонку, она хоть и безвкусная, но да ладно. Дело вот в чём: нравился мне там один мужской персонаж, потому что он парил над суетой, жил полной жизнью и всё такое, но когда мне открылось то, что он любил какую-то дуру, я был взбешён! – Клаус засмеялся и замахал деловито руками. – Как же так? Он, такой необыкновенный, а любит какую-то простушку без начинки?.. А потом вдруг понял, что это самое удивительное, что есть в этом персонаже – что он обычный человек. Его образ был действительно настоящим… Так вот, к чему я говорил? Я хотел сказать, что как только что-то теряет для нас очарование, мы ставим на этом крест: мы начинаем любить другой сериал, другого актёра, другого автора, другую марку одежды, другого человека лишь бы снова попасть под очарование. Это так просто и в то же время так сложно понять во всей полноте. Я сейчас даже, наверное, с уверенностью могу описать любовь в моём понимании. Мы вот все когда влюбляемся, ждём последующей за этим настоящей любви, как чуда. Но любовь зачастую приносит одни разочарования: грязную посуду, разбросанные носки, возлюбленного в домашних шортах, нервозность, ремонт квартиры, примирение с чужими «тараканами» и прочее-прочее. Тут, мне так кажется, самое удивительное, если ты находишь в любимом новое очарование – очарование любить его самого, а не образ, вымышленный тобою. Я знаю, что говорю старую истину другими словами, но ведь это так. И я вот долго не мог быть счастлив с тобой, вообще не мог быть с тобой, пока не полюбил именно тебя, а не девочку-музу со страниц школьного рассказа…

Кэролайн хотела тысячу раз спросить «за что?», за что же он её может любить, но понимала, что её самобичевания не дадут ей внятного ответа. Ей дал его сам Клаус. И не стоило пытаться искать в этом какой-то сверхсмысл, просто Клаус смог понять в жизни то, что невозможно понять запросто и сразу, а только опустившись на самое дно. Прощать людей за непоправимые ошибки способны далеко не все, и не все прощают искренне, не тая скрытой обиды. Природная проницательность позволила Нику в первую очередь следить за своими поступками.

Они приближались к главной дороге, ведущей к зданию школы. Был четвёртый час дня, солнце палило так же нещадно, как и в тот далёкий день, когда они возвращались вместе после школьного матча. Клаус разглядывал любимую повзрослевшую Кэролайн; ветер трепал её волосы и полы шляпы, задирал подол платья. Она в его глазах не потеряла ни грамма того, что околдовало его много лет назад.

Никлаус силился вспомнить тот день и ту прогулку до дома до мельчайших подробностей, но никак не мог. В его памяти отчётливо слышался лишь девичий смех Кэролайн, рисовались два игривых завитка на висках и коротенькая красная юбчонка – форма команды чирлидеров – едва прикрывающая молодые, энергичные ноги.

О чём же думала она сейчас, в эту минуту? Ему бы так хотелось, чтобы о том же, о чём и он.

Кэролайн взяла по-ребячески Клауса за руку, невесомо поцеловала в верхнюю губу и нежно улыбнулась, увлекая его за собою вдаль…