Необычное задание [Сергей Иванович Бортников] (fb2) читать онлайн

«Военные приключения», является зарегистрированным товарным знаком, владельцем которого выступает ООО «Издательство „Вече“.

Согласно действующему законодательству без согласования с издательством использование данного товарного знака третьими лицами категорически запрещается.

Составитель серии В. И. Пищенко

© Бортников С.И., 2023

© ООО „Издательство „Вече“, 2023

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА 1

23 августа 1943 года, как раз в тот день, когда победоносная Красная Армия фактически заканчивала разгром коварного врага в знаменитой Курской битве, обозначая таким образом завершение коренного перелома в ходе всей Великой Отечественной войны, Ярослав Плечов наконец-то сумел вернуться в Москву после очередного опасного задания, которое он выполнял с начала весны в Брянских лесах.

Американский транспортный самолет "Дуглас А-20", известный у себя на родине как "Бостон" или "Хэвок", искусно ведомый крепкой рукой советского военного летчика по имени Борис (именно так он представился нашим партизанам сразу после того, как совершил запланированную посадку на специально оборудованной для таких целей лесной поляне, почему-то "забыв" упомянуть свое воинское звание и доставшуюся от законных родителей фамилию), уже получил разрешение на посадку и вот-вот должен был коснуться недавно усовершенствованным шасси знаменитого Ходынского поля, на котором располагался Центральный столичный аэродром имени Михаила Васильевича Фрунзе.

Одинокий пассажир даже не успел досчитать до ста, как его мучения закончились.

— На выход! — устало бросил пилот.

Плечов с трудом поднялся и, пошатываясь, неспешно двинул в направлении распахнувшегося люка.

— Привет, братишка!

(Кто это там у трапа? Ясный пень — Копытцев. Не только ближайший друг, сподвижник, но и непосредственный, а, значит, самый главный, руководитель.

Куратор — если выражаться на профессиональном сленге.

Причем наверняка единственный — ведь о роли секретного агента с псевдонимом Яра по-прежнему не должно быть известно никому!)

— Как ты? — осведомился он.

— Живой! — протягивая крепкую, железную, как считали его друзья, ладонь, широко улыбнулся, показав зубы, никак не пострадавшие от длительного употребления исключительно сухой пищи, секретный агент.

— Да ладно? Это издалека видно… И не только видно, но и слышно… Трупы, как известно, не умеют разговаривать!

Они обнялись. По-мужски. Деловито, без лишних сантиментов, или, как говорят у нас в России, "телячьих" нежностей.

— Домой? — хитро прищурился Алексей Иванович, демонстрируя на своем лице скупую и слегка ехидную улыбку.

(С чего бы это?

Нет… Прочь сомненья.

Кому-кому, а Лехе Ярослав доверял на все сто.

Возможно, больше, чем самому себе!)

— Естественно! — радостно выдохнул Плечов. — Надеюсь, никаких неприятных сюрпризов для меня вы не приготовили?

— Обижаешь! — приоткрывая дверцу новенькой служебной машины, выехавшей практически на "взлетку", укоризненно пробурчал некогда руководитель секретно-шифровального отдела, в котором Ярослав начинал свою службу, а теперь, после очередной реорганизации органов, прошедшей в мае текущего года, и вовсе заместитель начальника 5-го Управления НКГБ — МГБ СССР (с сохранением должности начальника второго отдела). — Может, все-таки по пивку? Так сказать, за встречу?

— Отставить! Меня и без того тошнит и пучит после отвратительного многочасового перелета, товарищ старший майор.

— Отстал ты, братец… Комиссар госбезопасности!

— О, куда тебя занесло! Выходит, отныне только на "вы", да и то — шепотом?

— Можешь не волноваться. На наши отношения это никак не повлияет. Они останутся на прежнем уровне. Доверительными и чистыми.

— Спасибо. Утешил.

ГЛАВА 2

На детской площадке во внутреннем дворике знаменитого профессорского дома было многолюдно: жестокая и крайне несвойственная человеческой природе война (пусть и Великая Отечественная!) наконец-то отодвинулась далеко на запад, и мужественные жители славной советской столицы, еще совсем недавно героически оборонявшие свой город, теперь вовсю пытались наладить если еще не абсолютно мирную, как до лета 1941 года, то, во всяком случае, уже не столь трудную и предельно беспокойную, как в недалеком прошлом, жизнь, целиком и полностью подчиненную суровым законам беспощадного военного времени.

Два белобрысых пацана, толкаясь и дразнясь, раз за разом взбирались по деревянной лестнице, чтобы снова и снова спуститься с недавно отремонтированной после попадания нескольких случайных осколков горки, у подножия которой их заботливо принимала худощавая женщина в теплом, явно не по сезону, свитере.

Один из мальчишек, по всему видать, лишь несколько месяцев тому назад научившийся уверенно стоять на зыбкой земной тверди, пытался ни в чем не уступать своему старшенькому — чрезвычайно пластичному и юркому — сопернику и страшно огорчался, когда тот опережал его в очередном импровизированном забеге на скорость по пути к ведущим наверх ступенькам и перилам.

Но когда у двери их родного подъезда притормозила правительственная (а в этом у Шурика с Андрюшей не было никаких сомнений!) машина, братья мгновенно позабыли о вечной, всепоглощающей розни и, взявшись за руки, побежали навстречу своему второму, как они считали (по словам матери), отцу, наперебой выкрикивая:

— Дядя Леша! Родненький! Приехал!!!

Убедившись, что дети в безопасности (а рядом с комиссаром госбезопасности, сами понимаете, нельзя было чувствовать себя иначе!), Ольга наконец-то расслабилась и, предполагая близкое расставание с подругами — такими же молодыми мамочками, коих во дворе нашлось немало, принялась беззаботно обсуждать новое платьице одной из них.

— Ах, какая нежная, чудесная ткань! И какой модный, элегантный крой! А рисунок-то, рисунок!! Мне бы такую замечательную обновку…

В это время скрипнула ближняя автомобильная дверца и на мостовую ступил идеально начищенный сапог, следом за которым пред изумленными детишками предстал облаченный в гражданский костюм мужчина с широкой улыбкой на лице и разведенными в сторону руками, в каждой из которых, между прочим, было по одинаковой плитке вкуснейшего и такого желанного для любого советского ребенка шоколада. Причем не абы какого, а "Гвардейского"! (Его выпуск совсем недавно наладили работники знаменитого завода "Красный Октябрь" — в честь победы Красной Армии в битве за Москву!)

Чтобы осчастливить дружное семейство Плечовых, к каковому он питал самые искренние и нежные чувства, запасливый Копытцев приобрел дефицитный товар в спецмагазине еще позавчера, как только узнал о предстоящем возвращении своего, самого секретного, агента, и до поры до времени опрометчиво держал в бардачке. Погода стояла жаркая, и шоколад, по идее, должен был растаять. Однако ничего подобного, к счастью, не случилось. Качество отечественных продуктов в то время было на запредельной высоте!

— Папка? — недоверчиво покосился старший из братьев и, словно ища поддержки, повернул голову в сторону своей, окончательно утратившей остатки былой бдительности, кормилицы.

— Я!

Услышав знакомый и такой родной голос, Ольга схватилась за сердце. Подруги немедленно стали приводить ее в порядок.

Получилось!

ГЛАВА 3

Оповестить Фигину о скором возвращении "блудного" супруга комиссар предусмотрительно (чтобы избежать последствий возможного разочарования) "забыл", однако та нечто подобное давно предчувствовала, либо же просто предполагала: в начале лета весточки хоть редко, но приходили — с приезжими или, как она сама говорила, "залетными" людьми, а тут — бац, и вовсе перестали! Страшных известий, к счастью, не поступало, а значит…

Экономя на собственном желудке, супруга Плечова постоянно держала дома минимальный неприкосновенный запас дефицитных в ту пору продуктов — как говорят, на всякий случай… Посему праздничный стол удался на славу.

Впрочем, особо прихотливым в выборе еды виновник нежданно свалившегося торжества никогда не был. Макароны да несколько яиц — вот уже и праздник!

Без ста грамм тоже, конечно, не обошлось — друг Леха постарался. Ну, не принято на Руси ходить в гости к близким людям с пустыми руками. Тем более в такой непростой день.

Как-никак тридцать два лучшему товарищу стукнуло.

Хоть он сам почему-то забыл об этом.

Пришлось напоминать!

Первая — за здоровье именинника, вторая — за их крепкую дружбу, третья — за любовь… И все — довольно!

Уже на улице, прощаясь со своим самым секретным агентом, Копытцев, хитро прищурившись, как бы между прочим, поинтересовался:

— Скажи, как долго ты собираешься приходить в чувство?

— В каком смысле? — в своей излюбленной манере — вопросом на вопрос — ответил Яра.

— Ну… В строй когда встать собираешься?

— А когда надо?

— Сам понимаешь: чем быстрей — тем лучше. Война… Каждый боец — на вес золота, — прибег к излюбленным приемам "красной пропаганды" начальник управления.

(Несмотря на образованность и врожденную интеллигентность, он до мозга костей оставался управленцем нового — советского — типа и, естественно, никак не мог обходиться в своей повседневной речи без лозунгов и прочих агитационных штампов!)

— Ты хочешь, как в прошлый раз, немедленно запрячь меня в работу?

— Ну… Не сразу — постепенно.

— А знаешь, сколько лет я не был в отпуске?

— Догадываюсь.

— Народная власть предусматривает за такие вещи компенсации. В виде дополнительных дней отдыха.

— Но не сейчас же!

— А когда?

— Вот разобьем врага и…

— Что ж, — несколько артистично вздохнул Плечов, чтобы таким нехитрым образом в очередной раз набить себе и без того немалую цену. — Надо — значит надо. Приезжай завтра — покалякаем!

— Слушаюсь, товарищ главнокомандующий.

— Но…

— Отставить! Я же не живодер какой-то, не средневековой душегуб… Даю тебе три дня на отдых… Сегодня у нас, кажется, среда?

— Вторник!

— До конца недели — утешай женку, балуй детишек…

— Какая неслыханная щедрость! Мне столько не выдержать, гражданин начальник, — заявил, правда, несколько неуверенно, Ярослав.

— Выдюжишь. Я тебя, шельму, знаю.

— Понял. Буду стараться!

— Совсем ты от рук отбился, парень… Короче… Жди меня в воскресенье к обеду. Вкусненькое что-нибудь приготовь, понял?

— Так точно! — вернувшись к общепринятой в военной среде уставной форме общения, улыбнулся Плечов.

ГЛАВА 4

Ольга поскребла по сусекам и напекла множество пирогов. Как всегда — с различными фруктоовощными начинками. Но более остальных — с кислой капустой. Именно такие обожал Копытцев.

В отличие от него, Шурик с Андрюхой в первую очередь (по сладким подтекам на боках) принялись выискивать те, что были наполнены яблочным повидлом, а Ярослав, как он сам не раз выражался, причем неизменно придавая своей речи слащавый белорусский акцент, — "бульбяные".

Оперативно "заморив червячка", устроили чаепитие, в котором недоросли (по понятным причинам — не доросли еще; простите за тавтологию) участия не принимали. Да и сама Фигина, метавшаяся туда-сюда, все больше стала задерживаться в гостиной у изрядно расшалившейся ребятни, предоставляя таким нехитрым образом засевшим в кухне мужикам неограниченные возможности наконец-то посекретничать, откровенно поболтать по душам — вдоволь и всласть — на волнующие их темы.

— Ну, как ты? Отдохнул? — после множества дежурных и, в общем-то, бесполезных фраз, приступил к делу Алексей Иванович.

— Так точно, — как обычно в таких случаях, предельно коротко отреагировал Плечов — военный все-таки человек (хоть и на нелегальном положении). — Готов к труду и обороне. Уже.

— Расслабься, братишка! Напрягаться пока рано — сроки начала предстоящей операции еще не определены. От слова "совсем".

— И слава богу.

— Сие не означает, что ты тупо должен сидеть дома, не отрываясь от подола очаровательной супруги.

— Понял, — с явным неудовольствием выдавил агент, не успевший вдоволь насладиться всеми прелестями семейного бытия. Пока.

— Во время подготовки к выполнению следующего задания придется серьезно поднапрячься, так сказать, в научно-познавательном плане, — продолжил комиссар. — Чтобы максимально повысить свой уровень знаний в одной, очень щекотливой, теме.

— Повысить? Куда уж боле? — достаточно саркастично проворчал Плечов, которого товарищи не без оснований считали если не всезнайкой, то, во всяком случае, далеко не самым последним эрудитом великого государства рабочих и крестьян.

— Ты что-то знаешь о русской Скандинавии? — вдруг перешел на шепот Копытцев. — И вообще о нашем славном далеком прошлом?

— Немного.

— Вот! — Алексей резко сорвался с места и принялся измерять шагами периметр на удивление просторной кухни. Точнее, не весь — только длины двух его сторон, не обставленных мебелью. — А вот академик Мыльников, с которым тебе, между прочим, очень скоро доведется плотно поработать…

— Это кто такой?

— Есть такой старорежимный тип в передовой советской науке. Атавизм. Рудимент. Пережиток прошлого!

— Что-то не слыхивал… Москвич?

— Нет, ленинградец.

— Как же я доберусь до него-то, а, братец? Город по-прежнему в окружении. Сначала надо разорвать кольцо блокады и отбросить врага куда подальше.

— Это сделали еще в начале года. С тех пор над безопасным способом твоей доставки в северную Пальмиру бьются лучшие умы нашего ведомства.

— Только, умоляю, не по воздуху. До сих тошнит, как только вспомню свой крайний перелет.

— Терпи, казак, атаманом будешь.

— Не хочу. Руководящие должности — не мой конек. И ты об этом прекрасно знаешь.

— Знаю, — кивнул комиссар.

— Приключения, разного рода авантюры, сопряженные не только с риском, но и усиленной умственной деятельностью — вот мое жизненное кредо. Усек? — продолжал Ярослав. — Но только на земле, никак не в других сферах обитания. И — особенно — в воздухе!

— Усек, — улыбаясь, согласился его куратор. — Однако давай вернемся к нашему ученому… Так вот… Он на полном серьезе утверждает, что вся Скандинавия, равно как и Северная Германия, раньше разговаривала исключительно на русском языке. И готов предоставить неоспоримые доказательства своей теории.

— Да? Только зачем это нам?

— Если академик все же прав, в чем я, как дипломированный представитель официальной теории развития человечества, по-прежнему очень сильно сомневаюсь, то тогда выходит, что Пруссия, Швеция, Прибалтика, как ни крути, — наша, исконно русская, земля… А это уже…

— Можешь не продолжать… Я все понял.

— Итак… Завтра же отправишься в Ленинку.

— Куда?

— Ты что — поглупел? — удивился комиссар. — Как говорят, с дуба рухнул и прибил кукушку?

— Да… Нет… Вроде… (Только истинно русский человек может одновременно выдать три этих, по большому счету, взаимоисключающих ответа!)

— В Государственную библиотеку имени Владимира Ильича Ленина, — вдоволь поиздевавшись над товарищем, уточнил Копытцев.

— Она что же, работает? — искренне удивился Ярослав.

(После возвращения с предыдущего задания, которое, как и последнее, ему пришлось выполнять на территории родной Белоруссии, Плечов пробыл в Москве всего несколько дней и поэтому почти ничего не знал о графике работы как государственных, так и прочих учреждений.)

— Да, и, между прочим, ни на час не закрывалась. Даже в самые тяжелые для столицы дни. Например, еще 24 мая 1942 года в главной библиотеке Страны Советов торжественно открыли детский читальный зал, а в 1943-м и вовсе — отдел детской и юношеской литературы.

— Во дела!

— Но тебе придется работать в других залах. Возьмешь абонемент и засядешь за труды авторов, разделяющих мировоззрение товарища Мыльникова. Вот полный список рекомендованной литературы.

— Ого! — вырвалось у Плечова при виде внушительного перечня известных в научном мире фамилий.

ГЛАВА 5

Время перевалило далеко за полдень, можно сказать — шло к закрытию популярного учреждения культуры, а у его главного входа по-прежнему толпилось немалое количество людей. В основном — учащейся молодежи, но и военных тоже было достаточно. Стройных, подтянутых, почти всегда — в новенькой униформе с замечательными, но пока еще не очень привычными, погонами.

В общем…

Вполне мирная, ну, если хотите, — не совсем военная — обычная обстановка.

Одни спешили в храм знаний, надеясь успеть получить нужную информацию — прямо сегодня, прямо сейчас. Другие выходили из него и, собираясь группами, продолжали вести оживленные беседы на различные актуальные и не очень темы (среди которых привычно преобладала тема состояния дел на фронте) прямо у памятника Достоевскому, а то и вовсе на исторических ступеньках величайшего отечественного книгохранилища.

Плечов, пропустив вперед небольшую группу подростков — как всегда игривую и не в меру шумную, решительно ступил в просторное фойе, где чуть было не столкнулся с человеком чуть старше сорока лет, приблизительно одного с ним роста, лицо которого показалось до боли знакомым.

"Черт возьми, это же товарищ Яковлев, любимый ученик и едва ли не ближайший соратник профессора Фролушкина! До войны мы не раз пересекались на различных научных форумах", — вспомнил Ярослав.

— Здравствуйте, Николай Никифорович!

— Не имею чести… — мужчина поправил круглые, неприлично модные для военного времени очки, постоянно сползавшие на кончик не самого длинного, но довольно-таки мясистого, увесистого носа, и, что-то осознав, широко развел в стороны крепкие руки, до научной карьеры успевшие познать все "прелести" тяжелого крестьянского труда не только в хозяйстве отца — крепкого семипалатинского середняка, но и на паровой мельнице… Плюс нелегкая "пахота" на пароходе "Ирбит"…

— Ба, Ярослав Иванович, родной?! Какими судьбами? — удивился Яковлев, наконец-то признав давнего знакомого по науке.

— Отвоевался. Геть, на нет, совсем и полностью, как говорят в некоторых местах на наших западных окраинах — на Украине, да и в моей родной Белоруссии тоже. Теперь вот пытаюсь восстановить ученую карьеру, — пояснил Ярослав.

— И где, если не секрет, тебе пришлось сражаться с врагом?

— В лесах на малой родине.

— Подробней рассказать не желаешь?

— Нет. Не обижайтесь.

— Ну, как знаешь… Хозяин — барин. — Николай Никифорович собрался было идти по своим делам, но какая-то неведомая сила удержала его на прежнем месте и заставила продолжить разговор, тем более что Плечов поспешил аргументировать свой отказ:

— В следующий раз. Когда у нас будет больше времени.

— Понял, — собеседник грустно улыбнулся, видимо вспоминая о недалеком прошлом, когда он тоже собирался пополнить ряды добровольных защитников Москвы, но получил обоснованный отказ, и, словно оправдываясь, продолжил: — А меня советская власть по каким-то непонятным причинам бережет, лелеет, не хочет бросать в страшную кровавую мясорубку.

— Такие, как вы, в тылу нужны, — пожал плечами Ярослав.

— Ну что ж… Будем считать, что так и есть, — тяжело вздохнул Яковлев. — Слушайте! По поводу такой встречи не грех и остограммиться… Тем более что рабочий день практически закончен.

— Согласен, — улыбнулся Плечов.

— Полчаса, как минимум, в запасе у нас есть. Давай пройдем в мои покои. Посидим-подумаем, вспомним былое… Заодно и Федора Лексеевича помянем. Хорошим коньячком, в котором он, как известно, знал толк, как никто иной…

— С огромным удовольствием, — согласился Ярослав и последовал за своим старшим товарищем вглубь великолепного библиотечного комплекса. — Только вот позвольте полюбопытствовать, за какие такие заслуги вы удостоились личного угла в этой великой сокровищнице знаний? Может быть, в будущем и мне когда-нибудь перепадет парочка нелишних квадратных метров?

— Я здесь работаю, — спокойно отреагировал Николай Никифорович и, отвесив старорежимный поклон, потянул на себя незапертую толстую дверь без каких-либо "опознавательных знаков". — Так что милости прошу, друже. Располагайся. Будь как дома.

— Работаете? — входя в помещение с довольно-таки спартанским убранством (из "роскоши" — только портрет Владимира Ильича Ленина на ровной, идеально побеленной стене), удивленно округлил синие глаза Ярослав. — Но кем?

— Директором…

Яковлев заперся изнутри на щеколду и довольно потер руки, явно заранее предвкушая неземное блаженство от употребления любимого напитка, да еще и в такой славной компании.

— Хотите сказать, что сейчас мы находимся не в какой-нибудь подсобке, а в вашем служебном кабинете? Причем самом высоком, самом важном, самом главном в этом прекрасном учреждении культуры?

— Именно так.

— Где же тогда табличка? Директор… Профессор… Заслуженный деятель… Доктор наук, — удивленно изрек Плечов.

— Кандидат, — уточнил Николай Никифорович. — Только-только защитился. По своей излюбленной теме.

— "Большевистское подполье в тылу у Колчака"?

— Ну у тебя и память!

— Еще бы… До войны я не раз бывал на ваших лекциях. А что так долго тянули?

— Собирал материал. Готовился. Это ты у нас — молодой да ранний, р-раз — и все готово! Еще до тридцати лет. Ничего, что я так по-панибратски? — Яковлев оценивающе смерил с головы до ног собеседника каким-то шальным, игривым, совершенно непрофессорским взором и опустился на свой служебный стул.

— Нормально, — по старой, давно устоявшейся привычке не стал спорить Ярослав. — Мы люди не гордые, и так сойдет!

— …А мне, чтобы защититься, пришлось неслабо потрудиться, — в рифму развил собственную мысль Николай Никифорович, одновременно запуская руку под стол, чтобы нащупать и в конце концов достать из стоявшего там кожаного портфеля высокую оригинальную бутылку с тусклой, криво наклеенной этикеткой. — Нет, это не то… — Он еще раз пошарил у себя под ногами и продолжил в том же "стихотворно-поэтическом" духе, являвшемся его, как позже выяснится, главной отличительной чертой. — А вот и он — наш славный чемпион… "Юбилейный"! Армянский коллекционный марочный коньяк группы "КС", сиречь "коньяк старый", десятилетней выдержки. На чистой родниковой водице из Катнахбюрского источника, что близ Еревана. Сорок три оборота. Шесть медалей: три золотые, три серебряные…

— Достойная, стало быть, вещица, — оценил столь щедрое предложение Ярослав Иванович. — Надеюсь, лимончик у вас в загашничке тоже найдется?

— Фу… Какая пошлость, — скривил интеллигентное и такое русское (в классическом понимании) лицо Николай Никифорович. — Этакой дурацкой привычке тебя тоже Фролушкин научил?

— А кто же еще?

— Моветон… Полная безвкусица!

— Все претензии к нему — учителю моему! — подыграл любителю рифм Плечов.

— Нет, правда… Худший вариант закуски в данном случае и вообразить трудно: лимонная кислота, воздействуя на рецепторы нашего языка, способна перебить оригинальный вкус самого благородного напитка… Может, вам кофе или сигару, сэр?

— Сэнкью… Аристократические замашки откровенно претят моей рабоче-крестьянской натуре.

— О! Видишь! Моей тоже.

— Поэтому давайте, что есть.

— Слушаюсь, товарищ… Какое у тебя звание?

— Красноармеец. А ежели по новому уставу, то, стало быть, рядовой, — не моргнув глазом, соврал чекист.

(Впрочем, он и сам еще точно не знал, до каких высот дослужился в органах. Пока.)

— Да… Не маршал, конечно. — Яковлев оперативно "нырнул" во внутренний карман пиджака и спустя мгновение выложил на стол большущую плитку шоколада. Аккуратно развернул яркую, разноцветную обвертку и сразу разломал ее внутреннее содержимое пополам. — Держи… Хотя, согласно этикету, столь благородные напитки лучше совсем не заедать и не запивать, дабы максимально насладиться вкусом и нежнейшим ароматом…

— Целиком и полностью разделяю ваше компетентное мнение, — опять согласился Ярослав.

— А теперь обсудим продолжение, точнее, предстоящий ход намечающегося банкета, ибо, по логике, мы его вроде как еще не начали, — заявил Николай Никифорович.

— Давайте, — вновь не стал спорить Плечов.

— Спешу сделать искреннее признание: у меня просто сквернейший, препаскуднейший, особо вредный характер. Сотканный из ненужных принципов и всяких доисторических предрассудков.

— Например?

— Пункт первый, который я, по сути, перенял от нашего великого учителя: не пить что попало и не пить с кем попало!

— Всецело разделяю, — кивнул Ярослав.

— Пункт второй: употреблять не чаще одного раза в день. Но по края. И все, аллес, как говорят фрицы!

— Не против… Значит, по единой и разбежались?

— Абсолютно верно.

— Так чего же мы ждем?

— Да погодь ты… Не лезь вперед батьки в пекло…

— Пардон.

— Из посуды у меня — одни граненые стаканы. Из какой-то эксперементальной партии, которая еще не пошла в массовое производство. Мне один стеклодув по блату пару штук подарил.

— А вы еще что-то про этикет несли. Для столь благородных целей рекомендуется использовать исключительно широкие фужеры на изящной тонкой ножке!

— Возможно. Но я не о том… сейчас. Осилишь? Сдюжишь? Справишься? — озабоченно спросил Николай Никифорович.

— Легко!

Заученным движением руки потянув за острый, из тонкой жести, язычок, которым мог легко поранить руку любой, даже более опытный потребитель, директор библиотеки сорвал с горлышка пробку и на всякий случай отправил ее в карман (конспирацию никто не отменял! Ленин с портрета все видит), после чего так же ловко выковырял перочинным ножом глубоко посаженную "затычку" из какого-то нового синтетического материла (то ли пластика, то ли полиэтилена — шут его знает, до чего могли додуматься советские химики?) и словно фокусник, не "прицеливаясь" наполнил оба стакана точно по ободок. Кабинет мгновенно заполнился специфическим, очень тонким и приятным ароматом. Впрочем, не всем советским гражданам он приходился по вкусу.

— Вот… Вот, пожалуй, единственный недостаток этого чудодейственного напитка. Теперь здесь еще неделю вонять клопами будет! — шутливо проворчал Яковлев.

— Ничего-с. Проветрим-с! — как всегда оптимистично заверил Плечов. — Сейчас открою окно, и за ночь сквозняк все выдует.

— О! Правильно! Все равно мне мало осталось. Можно сказать — совсем ничего…

— Э-э… Как прикажете это понимать, дорогой Николай Никифорович?

— Как хочешь — твое личное дело! Но именно сейчас я нахожусь в процессе сдачи дел. Кандидатская защищена, пора двигаться дальше.

— Жаль. И кто ваш преемник?

— Василий Григорьевич Олишев, может, слыхал?

— Никак нет.

— Уже год, как он вернулся с фронта после тяжелейшего ранения, и сейчас заведует у меня отделом военной литературы. Так что споетесь!

— Познакомите?

— Не далее, как завтра! Приходи в обед. Как раз нормально будет.

— Есть!

— Все… А вот теперь — за нашего общего научного руководителя, прославленного советского ученого Федора Алексеевича Фролушкина… Не чокаясь! Святой был человек. Земля ему пухом… — одним махом выпалил Яковлев и лихо опрокинул стакан.

— Вечная память… — поддержал тост Ярослав и незамедлительно последовал директорскому примеру.

ГЛАВА 6

Роскошный автомобиль Копытцева, припаркованный напротив родимого подъезда, Ярослав заметил издалека и сразу же ускорил шаг, пытаясь приблизить встречу с непосредственным куратором и самым надежным другом.

Как вдруг…

Ощущение тревоги, обуявшее его вскоре после выхода из Ленинки, вышло на новый — более высокий — уровень, многократно усилившись.

Причиной тому стал какой-то непонятный световой импульс, вдруг вспыхнувший за боковым окошком стоявшей рядом с правительственным ЗИСом легковушки с включенным двигателем, после чего та резво рванула с места и мгновенно скрылась за углом профессорского дома.

По устоявшейся привычке, агент перевел взгляд туда, где должен был находиться задний регистрационный номер, но его на месте не оказалось. Точнее, там красовалась обычная то ли черная от природы, то ли просто очень грязная тряпка.

"Черт… Что за ерунда? Я ведь еще никуда не влазил… Всего-навсего сходил в библиотеку!"

Домой он не вошел — вбежал.

— Леха, ты где? — потянув на себя незапертую дверь, заорал с порога.

— Здесь! — не отрываясь от очередного кулинарного шедевра Фигиной, отозвался из кухни верный соратник.

— Давай быстрей ко мне, догоняй, поговорить надо!

— Иду…

С явным сожалением отложив в сторону недоеденную шанежку, Копытцев выскочил на лестничную площадку и помчался вниз по скользким, только что вымытым ступенькам, с трудом удерживаясь на ногах при каждом крутом повороте.

— Что за шухер? Признавайся, наконец, — прохрипел он, уже вылетая на улицу.

— Ничего. Просто не хотел, чтобы Ольга слышала наш разговор, — не оборачиваясь, пояснил Ярослав и прямиком направился к месту, где еще недавно стояла подозрительная машина. — Сейчас подробно все расскажу…

— Логично… — пробурчал, выслушав неожиданную информацию и соглашаясь с его доводами, комиссар.

— Скажи, когда ты приехал? — спросил агент.

— Ну… Четверть часа тому назад. Максимум — минут двадцать.

— Один?

— Так точно. О наших с тобой встречах не должен знать никто. В том числе и персональный водитель. Что же стряслось, черт побери? Машину ты рассмотрел?

— Заморский "паккард". Однажды с похожим — более древней модификации — мы с тобой сталкивались. Правда, до войны, когда меня пытались отравить… Их много в гараже американского посольства. Вспомнил?

— Цвет? — продолжал настойчиво допытываться Алексей Иванович.

— Черный, как уголь-антрацит.

— И что ты хочешь этим сказать? Он уже стоял во дворе, когда ты приехал?

— Нет.

— Точно?

— Ты же знаешь: наш брат-разведчик должен неизменно "фиксировать" окружающую обстановку при каждом вдохе-выдохе. И учитывать ее в ходе выполнения задания, — назидательно изрек комиссар.

— Знаю, — спокойно согласился Плечов, прежде чем озвучить обескураживающий вывод, к которому он только что пришел. — Похоже, пасут меня, старина…

— Кто?

— Это я у тебя хотел спросить!

— Думаешь, свои? Наши?

— Не знаю.

— Сегодня же пробью обстановку и к вечеру дам тебе исчерпывающий ответ, — рубанул Копытцев.

— Заранее благодарен, — выдавил в ответ Яра, возвращаясь к привычному — радостному и доброжелательному — расположению духа.

— А теперь… Сосредоточься и опиши все в мельчайших деталях… Кто? Где? Когда? Почему? Зачем? Пока нас никто не может услышать, — тем временем очертил очередную задачу его куратор.

— Значит, так… Выхожу я из "Ленинки", которую, кстати, посещал по твоему личному указанию, и вдруг чувствую на себе чей-то пронзительный взгляд. Настолько неприятный, опасный, острый, как будто кто-то собрался просверлить во мне чуть ниже спины еще одну — запасную — дырку. На всякий пожарный случай. Сам понимаешь, у меня с детства обостренная реакция на всякие подобные штучки-дрючки.

— А я-то, дуралей, думал, что это качество ты приобрел уже в зрелом возрасте, так сказать, благодаря избранной профессии, — задумчиво протянул Алексей Иванович.

— Ошибаешься, — возразил Плечов. — Моя знаменитая "чуйка" впервые сработала в семь лет. Еще во времена Гражданской войны. И с тех пор никогда не отказывает, не изменяет, не выделывается по поводу и без, всякий раз благотворно предупреждая меня о грядущих неприятностях…

— Понял. Валяй далее! — в излюбленной манере своего собеседника (с кем поведешься — от того и наберешься!) выдал очередное "ценное указание" Копытцев.

— Иду я, значит, постоянно оборачиваюсь — нервы! Нигде никого. Как вдруг у подъезда — твоя машина и "американец" рядом с ней. Такой же, с каким мы столкнулись до войны. "Паккард" с навороченным V-образным двигателем, между прочим — не выключенным.

— То есть работающим?

— Да.

— Номер запомнил?

— Ага… Счас… Он оказался накрытым обычной тряпкой.

— Сколько людей находилось в автомобиле?

— Двое. Один спереди, другой сзади. Как только я с ними поравнялся, в салоне машины произошла какая-то странная вспышка. То ли что-то взорвалось, то ли загорелось… Но, может быть, именно это обстоятельство, в конечном итоге, и спасло мне жизнь?

— Понял… — неожиданно рассмеялся комиссар так, как это умел делать только он один, — демонстрируя полный рот идеально ровных, на удивление здоровых зубов. — Однако не все так печально, как ты полагаешь… Похоже, братец, сегодня на тебя не покушались, а просто пытались сфотографировать, используя для этого световую вспышку.

— Что еще за хрень? — удивленно-возмущенно вырвалось из уст Ярослава. — Сам знаешь, я в современной технике не больно силен…

— Ну… Не очень-то и современной. Позже все объясню. А сейчас иди домой. Не то Оленька невесть что подумать может.

— Что-то ты о ней больше переживаешь, чем законный муж, то бишь я сам.

— Положено. Начальству спокойней, когда у агента нерушимый, надежный, крепкий тыл.

— Ясный перец!

— Ревнуешь?

— Нет. Я в себе уверен. И в тебе тоже.

— Спасибо на добром слове.

— Взаимно, товарищ комиссар.

— Иди уже, Отелло.

— А ты?

— Я? Я погнал на работу…

ГЛАВА 7

— Олишев Василий Григорьевич, — снимая старомодную шляпу, представился высоколобый, интеллигентного вида мужчина не старше сорока лет с лакированной тростью в правой руке. — Двести шестьдесят пятая стрелковая дивизия пятьдесят пятой — бывшей восьмой — армии. Ленинградский фронт.

— Ярослав Иванович Плечов. Вчерашний белорусский партизан, — вежливо кивнул подбородком наш герой, усаживаясь на предложенное место — как раз напротив новоназначенного руководителя главной советской библиотеки.

— Все? Я могу идти? — предпочел ретироваться до сих остававшийся в дверях товарищ Яковлев, понимая, что уже выполнил свою в общем-то не самую сложную миссию по организации "исторического" знакомства.

— Да, да, дорогой Николай Никифорович. До скорой встречи, — занимая доставшееся по наследству барское кресло с широкими подлокотниками, увенчанными фигурками каких-то, если руководствоваться ярчайшей характеристикой великого русского классика, "невиданных зверей", откликнулся свежеиспеченный директор Ленинки. — Спасибо за все!

— Да не за что!

— Есть за что, мне лучше знать. Однако провожать тебя не буду. Сам понимаешь, посеченные осколками ноги еще не очень четко выполняют команды мозга. Так что извиняй!

— Ну все… Удачи! — Яковлев резко развернулся, чтобы никто не смог заметить печаль, внезапно появившуюся в его озорных, никогда не унывающих глазах, и, быстро покинув ставшие родными апартаменты, тихонько прикрыл за собою тяжеленную реликтовую дверь.

— Какое-то безумно знакомое у вас лицо, товарищ, — поворачиваясь к первому в своей официальной карьере посетителю, внезапно пришел к обескураживающему выводу Василий Григорьевич. — Подскажите, может, мы уже где-то встречались?

— Возможно — в МИФЛИ, а может, в МГУ? — пожимая широкими, словно рубленными плечами, предположил Ярослав. — Но, скорее всего, на кафедре моего идейного отца — профессора Фролушкина…

— Стоп! — обрадованно воскликнул директор. — Вспомнил. Я присутствовал на вашей защите. А чуть позже даже принимал участие в неформальной части этого мероприятия, то бишь банкете.

— И как?

— Банкет?

— Нет. Материалы, которые я предоставил на рассмотрение аттестационной комиссии.

— Весьма! Весьма солидные. И довольно-таки новаторские.

— Благодарю на добром слове.

— Сразу чувствуется рука вашего научного руководителя… Светлая ему память.

— Согласен.

— Ко мне по какому поводу?

— Хочу уединиться в укромном месте. Чтобы никто не мешал.

— Найдем такое.

— И детально проштудировать некоторые документы.

— Список у вас с собой?

— Конечно.

— Давайте его сюда.

Ярослав немедля достал из внутреннего кармана пиджака исписанный мелким почерком листок бумаги и положил его на стол перед директором.

Тот быстренько пробежал глазами по тексту и изумленно вскинул вверх густые брови:

— Вы что, все сговорились? Вот только вчера с точно таким же перечнем ко мне обратился профессор Рыбаков.

— Борис Александрович?

— Так точно — он. Вы знакомы?

— Немного…

В это время где-то за спиной Ярослава послышался легкий шорох, и чуть ли не в самой верхней точке приоткрывающегося дверного проема нарисовалась чья-то довольно-таки внушительная физиономия, увенчанная крупным мясистым носом:

— Разрешите?

— О! Легок на помине! Заходи, Боря, присоединяйся.

Рыбаков (а это конечно же был он!) нерешительно переступил порог и, неотрывно глядя в синие глаза Плечова, наконец соизволившего повернуть к нему лицо, радостно воскликнул:

— Ярослав Иванович? Родной… И ты… Здесь?

— Да вот… Пробегал мимо, решил зайти.

— Правильно! Докторскую еще не защитил?

— Нет. Но собираюсь. В самое ближайшее время.

— А Борис Александрович — уже, — внес ясность директор, немного приподымаясь в кресле для того, чтобы пожать протянутую ему руку.

— Еще в эвакуации. В Ашхабаде, — улыбаясь, уточнил Рыбаков.

— По какой теме? — полюбопытствовал Ярослав.

— Все по той же. Угадай с трех раз…

— Попробую с одного. "Ремесло Древней Руси"?

— Да, — удивленно округлил глаза Рыбаков. — Именно так она и называлась!

— Здорово живете, товарищ. Лихо. Славно. В хорошем темпе. Так скоро и академиком станете!

— Стоп. А вот этого я терпеть ненавижу, — нахмурился Борис Александрович.

— Чего?

— Подхалимажа. И прочей старорежимной шелухи, в том числе — нытья и "выканья". Давай на "ты", как в былые времена.

— Давай, — неуверенно согласился Яра.

— Ты какого года рождения? — продолжал демонстрировать все тот же свойственный ему с малых лет неуемный напор, ставший основой теперешней повышенной трудоспособности Рыбакова.

— Одиннадцатого.

— А я — восьмого. Несущественная разница, которой запросто можно пренебречь.

— Согласен, — припомнил коронное словцо Ярослав.

— Вот с товарищем Олишевым сложней будет. Так что договаривайся с ним в индивидуальном порядке.

— О чем?

— Да все о том же… Между мной и ним — те самые три года. А уже между вами — все шесть! Да и должность — директорскую — нельзя сбрасывать со счетов. Правильно я говорю, Василий Григорьевич?

— Уймись, балабол… Здесь иной принцип вступает в действие! Наши предки только к врагу обращались на "вы". А между собой, внутри своей языковой группы, исключительно "ты" и не иначе. Понятно?

— Так точно! — громко выпалил Борис Александрович.

(Хоть и профессор, археолог, выдающийся деятель исторической науки, а с армейскими порядками он был знаком не понаслышке: лет десять тому назад служил в артиллерийском полку офицером конной разведки.

Что тогда говорить о Плечове, если тот и сейчас в числе действующих военных кадров?

Однако в узком кругу интеллигентов лучше не демонстрировать свою выучку!)

— Я того же мнения, — совершенно мирно, по-граждански отозвался разведчик, и его простое, совершенно бесхитростное лицо в очередной раз озарилось знаменитой, милой и безмерно располагающей улыбкой, которую друзья давно окрестили "Плечовской". — За работу, братцы!

ГЛАВА 8

Места для двоих в узкой, тесной, можно сказать даже — крошечной и слишком темной каморке, где хранились потрепанные книги, приготовленные то ли для утилизации, то ли для экстренного, если так можно выразиться, ремонта, явно не хватало.

Но о том, чтобы разъединиться и разбрестись по разным уголкам огромного зала, не было и речи. Что ни говорите, а два ученых ума, объединенных одной великой целью, — это сила!

Казалось бы, они только-только собрались с мыслями, сосредоточились, чтобы вместе придумать какую-то оригинальную теорию, а то и вовсе сделать сенсационное открытие, могущее тянуть если не на вожделенную Нобелевскую, которая, как известно, не присуждается за особые достижения в области исторической науки, то хотя бы на какую-то иную, менее престижную премию; ан нет: вскоре кто-то настойчиво постучал в дверь и тихим старушечьим голосом наказал покинуть помещение, мол, рабочий день закончился, пора разбегаться по домам, дорогие товарищи.

Что ж, до скорой встречи…

Завтра явимся аккурат к началу работы книгохранилища и… С новыми силами за старое!

— Ну что, будем прощаться? — предложил Ярослав уже на улице. — Или…

— Или! — утвердительно кивнул Рыбаков.

— Давай немного прогуляемся — так сказать, проветрим мозги, а потом на несколько минут заскочим ко мне домой. На чай с пирогами. Супруга в этом деле величайшая мастерица, — предложил Ярослав.

— Серьезно?

— Серьезней не бывает.

— Возражать не стану, — облизнулся его собеседник.

Они дружно ускорили шаг, направляясь, опять же по предложению Плечова, в сторону станции метро, как вдруг со стороны раздался чей-то звонкий, до боли знакомый голос:

— Яра?

Агент повернул голову налево и узрел под сенью одинокого деревца, растущего прямо за остановкой общественного транспорта, опирающегося на костыль высокого и крепкого молодого, но уже седовласого мужчину в военной форме с непонятными знаками различия.

Тот явно кого-то ждал.

"Черт побери, это же Альметьев, староста нашей группы в МИФЛИ и одновременно наставник по спорту, приведший меня в секцию самбо! Столько лет в соседних комнатах общежития кантовались — и вот на тебе: не узнал!"

— Ты, Борис Александрович, переходи улицу, я тебя позже догоню, — доверительно прошептал Плечов, бросаясь в по-прежнему крепкие и — что самое главное — надежные, дружеские объятия.

— Понимаю. Только недолго! — обернувшись, прокричал Рыбаков.

— Коля, родненький… Что с тобой случилось? — с ног до головы окидывая взором осунувшуюся и слегка исхудавшую фигуру, первым делом поинтересовался Ярослав, следом за товарищем опускаясь на еще пахнущую краской скамью.

— Чепуха, — как прежде лучезарно улыбнулся тот. — До свадьбы непременно заживет. — Похоже, оптимизма Альметьеву по-прежнему было не занимать.

— Ты так и не женился? — спросил Плечов.

— Нет.

— Приходи в гости. У нас полный двор красавиц. Писаных и не очень.

— Обойдусь, — отмахнулся Альметьев.

— На тебя это непохоже… Что, уже есть на примете та единственная, с которой хочется связать всю оставшуюсяжизнь?

— Ты, как всегда, зришь в корень, старина! Вот… Жду… Но Евгения — так ее зовут — привычно опаздывает. А вы куда так разогнались?

— Домой. Надо обсудить кое-какую научную теорию.

— О! Если б бы только знал, как я успел соскучиться по этому нудному, неблагодарному занятию…

— Так давай с нами. Посидим. Потолкуем. Вспомним заодно комсомольскую юность!

— Нет, ребята. Мне за вами не угнаться.

— А знаешь что… Я теперь каждый день буду подолгу копаться в библиотеке.

— Понял.

— Завтра в это же время, на этом же месте — придешь?

— Обязательно. Только ты подожди, если что, минутку-другую. Пока доплетусь…

— Договорились.

— В общем, до скорого!

— Жду!

Плечов еще раз горячо обнял старого товарища и только тогда бросил очередной взгляд на другую сторону улицы. Одинокие прохожие то тут, то там попадались. Только Рыбакова среди них почему-то не было. Не заметить даже в толпе его долговязую, немного сутуловатую фигуру было никак невозможно…

Что-то снова шелохнулось в душе, предупреждая-подсказывая: стряслась если не беда, то какие-то неприятности — точно.

А раз так, значит, надо брать ноги в руки — и привычно спешить на помощь!

* * *

Борис вошел в подземный переход и был немедленно "атакован" небритым парнем лет двадцати пяти, от которого за версту разило перегаром.

— Слышь, дядя, дай закурить!

— Не балуюсь и тебе не советую.

(Странно… Уже несколько лет на необъятных столичных просторах — не то что в самом сердце Москвы! — ему не попадались на глаза столь мутные типы. Как-никак — война. Великая. Отечественная, если кто забыл! "Эй, парниша, ты почему не на фронте?")

— Интеллигент, да? — продолжал гнуть свою линию незнакомец, нагло сверля "намеченную жертву" жаждущим крови взором.

— Потомственный, — спокойно парировал Рыбаков, оглядываясь по сторонам в поисках потенциальной поддержки.

Но…

Нигде… Никого…

Что же, с таким отребьем он может легко управиться и сам. Разведчик как-никак. Хоть и бывший. Впрочем, всем известно, что бывших в этом непростом деле не бывает!

Ученый уже собрался грубо оттолкнуть хулигана, когда услышал позади себя грозный окрик:

— Ваши документы, товарищи!

Военный патруль…

Вроде бы обычные ребята. Но, по большому счету, все же немного странные.

Слишком вялые, словно неживые… Перепуганные, что ли?

Один человек в штатском без каких-либо опознавательных знаков. Другой — в военной форме. Китель, галифе, фуражка с темно-синим околышем…

— Профессор Рыбаков! — высокомерно пробурчал Борис Александрович, протягивая какую-то внутреннюю бумаженцию с выцветшей фотографией: то ли пропуск в закрытый университетский архив, то ли библиотечный абонемент.

— Паспорта или, может быть, какого-то служебного удостоверения у вас с собой, случайно, нет? — недовольно покосился служивый, совершенно позабыв о другом участнике конфликта, который о чем-то мирно шептался с его напарником.

— Нет.

— Плохо.

— А что вас не устраивает в предоставленном документе?

— Все! Во-первых, здесь нет даты, до которой он действителен.

— Пожизненно.

— Во-вторых, меня смущает печать на уголке снимка.

— МГУ. Московский государственный университет. Что здесь непонятного?

— Слишком она тусклая, невыразительная. Некоторые буквы вообще невозможно разобрать.

— А вы знаете, сколько пережила эта неприглядная книжица? Одна только эвакуация в Ашхабад — практически через всю страну под непрестанными обстрелами врага — чего стоит?! — завелся ученый.

— Ну… Это… Всем сейчас непросто!

— К тому же для того, чтобы разобрать все буквы, надо для начала хотя бы знать алфавит!

— Издеваетесь?

— Пытаюсь.

— Что ж… Тогда — пройдемте.

— Куда?

— В ближайшее отделение. Проведем с вами воспитательную беседу.

Рыбаков растерянно повернул голову назад — туда, где располагался метрополитеновский переход, в котором разворачивались вышеописанные события, и в это время мимо него промчался вихрь, нет — настоящий ураган, имя которому Ярослав.

Не признав сгоряча сразу своего именитого коллегу, которого он так рьяно пытался найти в подземном каменном мешке, агент пролетел по инерции несколько лишних метров вперед и только тогда остановился.

Как всегда, вовремя сработала знаменитая профессиональная и в то же время его персональная фирменная чуйка!

— Так… Вы не видели… — Плечов перевел взгляд на повернутую к нему спиной фигуру сотрудника правоохранительных органов и вдруг заметил выглядывающую из-за его широких плеч знакомую физиономию. — Боря, что стряслось?

— Да вот… Товарищам не понравились мои университетские документы.

— Чего вдруг? — Ярослав приблизился вплотную к обидчику своего приятеля и угрожающе фыркнул. — Этот человек — великий советский археолог.

— Ну, не такой уж и… — неуклюже возразил скромный "виновник торжества".

— Между прочим, доктор исторических наук.

— А вы кто будете, товарищ? — злобно прошипел военный, по обыкновению, как и многие его сослуживцы, не испытывавший никакого пиетета к выдающимся деятелям отечественной науки и искусства.

— Я? Я его коллега.

— Документы при себе имеете?

— Так точно. Вот — полюбопытствуйте! — Плечов вывалил из накладного кармана новой байковой рубахи целый ворох самых разных бумаг: от партбилета до корочки чемпиона СССР по самбо и, хитро прищурившись, добавил: — Теперь ваша очередь…

— Лейтенант Ки-ки-яшко! — растерянно пробормотал оппонент, и Ярослав понял, что он не тот, за кого себя выдает. — Вот.

Нет, красную книжицу отдавать патрульный не собирался. Просто ткнул ее под нос Плечова и надежно спрятал обратно в карман широких, по меткому выражению Гоголя, как Черное море, нет, не шароваров, а форменного галифе.

Но и этого мгновенья вполне хватило для того, чтобы "сфотографировать" обложку, на которой большими буквами было написано НКО, а под ними — "Главное управление контрразведки Смерш".

О существовании Национального Комитета Обороны агент, конечно же, знал, и о недавно образованной организации Смерш (полное название "Смерть шпионам"), как ни странно, тоже кое-что слыхивал, только вот лоб в лоб с ее сотрудниками столкнулся впервые. И никак не мог предполагать, как на самом деле выглядят их рабочие "ксивы". Поэтому он лишь молча "заглотил" информацию с развернутой книжицы и начал в мыслях "переваривать" ее.

Лейтенант Кияшко Сергей Андреевич. Состоит в должности оперуполномоченного контрразведки Смерш.

Чуть ниже — неразборчивая подпись "начальника контрразведки фронта — военного округа".

Ни тебе даты выдачи, ни каких-либо извечных истинно "конторских" прибамбасов, типа "разрешено ношение и хранение огнестрельного оружие".

Однако… Имеются ли в нынешнее тревожное время подобные "установки" в оригинальных документах — шут его знает!

"А что, если рискнуть и попробовать заполучить это "произведение типографского искусства"?

Какие в таком случае могут быть последствия?

Суд, точнее — трибунал (время-то военное), ежели этот тип на самом деле окажется сотрудником соответствующих органов и меня схватят на горячем его сослуживцы.

Либо скупая похвала Копытцева, о которой не узнает никто, если удостоверение Кияшко окажется поддельным.

Несопоставимые, черт возьми, риски.

Но… Как говорят в нашем народе: или пан, или пропал!

Впрочем, при любом раскладе надо делать дело — и бегом к Лехе".

— А ну-ка, уважаемый, позвольте взглянуть на ваше удостоверение, — пошел ва-банк Ярослав Иванович. — Больно уж оно подозрительно.

— Че-че-чем? — начал заикаться лейтенант.

— Быстрей… Ну! Кому сказал?!

(Нахальство, как известно, второе счастье в жизни!)

— А вы-вы кто та-такой, чтобы подобным тоном разговаривать с представителем советской власти? Да еще в во-военное-то время! — совершенно растерялся тот, кто так неумело пытался выдавать себя за сотрудника органов.

— Майор Плечов, — окончательно обнаглел Яра. — Вы же держали в руках моих документы!

— Но в них нет ни слова о звании или должности.

— Как это нет? А пропуск в тренировочный зал "Динамо"? Вам положено знать, люди каких профессий имеют отношение к этой спортивной организации!

— Вот… Прошу, — самозванец, видимо, осознал, что против такого противника — чемпиона! — у него нет и малейших шансов, поэтому еще раз достал свою "волшебную книжицу" и трясущимися руками на безопасном, как ему казалось, расстоянии продемонстрировал ее наглецу, но тут же был вынужден пожалеть о содеянном, ибо тот ловким движением руки выхватил документ из его ослабших конечностей и быстренько перепрятал в нагрудный карман своей модной фланелевой рубахи.

Так-то оно надежнее!

Реакция "патрульных" была мгновенной. И в какой-то степени — предсказуемой.

Они дружно рванули с места в карьер, то бишь вглубь подземного перехода.

Плечов с Рыбаковым немедленно бросились вдогонку.

И таки догнали бы подлецов, если б те не успели скрыться в поджидавшем их наверху автомобиле, за рулем которого восседал импозантный мужчина средних лет.

Машина, похожая на уже однажды встреченную у собственного подъезда, в тот же миг резко рванула с облюбованного места, на котором находилась вопреки всем правилам парковки, и быстро затерялась среди других транспортных средств, активно курсировавших в обеих направлениях.

ГЛАВА 9

Для экстренной связи с руководством секретного отдела в памяти Ярослава засел один (кстати, бесплатный) телефонный номер, любезно предоставленный ему еще первым куратором. Незабвенным товарищем Бокием…

Не без оснований полагая, что с тех пор ничего не изменилось: контора консервативна и годами не меняет свои, писанные кровью (в интересах не только ведомства, но и главным образом его тайных агентов) правила, Плечов направился к ближайшему таксофону и принялся лихорадочно накручивать его изрядно поврежденный диск.

Сработало! Пошли длинные гудки…

Первый, второй, третий…

После него в трубке что-то треснуло, и в ухо полился игриво-нежный женский голосок, принадлежащий, по всей видимости, сотруднице внутренней коммутаторской службы:

— Алле!

— Срочно соедините меня с товарищем Копытцевым, — приказным тоном произнес Ярослав.

— Слушаюсь!

— На связи, — спустя мгновение завибрировал в трубке знакомый баритон.

— Подбери меня на улице Коминтерна в районе подземного перехода, — не представляясь (как учили) сообщил секретный сотрудник.

— Когда?

— Уже… Я на скамье через дорогу от Ленинки!

— Что-то случилось?

— Ну да… Иначе я бы тебя не беспокоил.

— Понял… Лечу!

Ждать действительно пришлось недолго.

Спустя всего несколько минут Алексей Иванович, незаметно подкравшись с тыла, уселся на краешек скамейки, облюбованной его агентом, беззаботно поджидавшим начальство совершенно с иного направления, и тихонько кашлянул.

— Ты бьешь рекорды оперативности, братец! — поворачивая лицо к другу, небрежно бросил тот и, улыбнувшись, привычно протянул крепкую ладонь.

— Сам погибай, а товарища выручай, — тяжело вздохнул комиссар, употреблением известной пословицы подчеркивая тот непреложный факт, что у него просто не оставалось выбора.

— Погибай? — не согласился с такой, говоря современным слогом, "безальтернативщиной" Ярослав. — Нет уж. Столь страшных жертв нам не надобно. Родина не поймет, народ не оценит.

— Ну… В буквальном смысле слова смерть мне, понятное дело, не грозит, — вспоминая о своем хоть и не гуманитарном, но все-таки университетском прошлом, пустился в пространственные философские размышления Копытцев. — А вот без глубокой клизмы на сей раз точно не обойтись: чтобы встретиться с тобой, пришлось проигнорировать одно важное мероприятие… Разумеется, я отправил вместо себя первого заместителя, однако кое-кто может истолковать подобное поведение как неповиновение, а то и неуважение, и тогда…

— Не волнуйся, брат, пронесет-прокатит!

— А вот я в благополучном исходе нашей затеи почему-то совершенно не уверен. Однако же страдать, переживать, мучиться сомнениями в любом случае не стану — дружба все равно дороже. Да и что для нас с тобой какое-то очередное взыскание? Так… Пыль… Дело обыденное, привычное…

— Это точно. Мы же без пилюлей, как без пряников.

— Все. Довольно пустопорожней болтовни. Приступим к делу. Говори: что там у вас стряслось?

— Не там, а здесь. Мы с профессором Рыбаковым… Знаешь такого?

— Еще бы. Он, между прочим, входит в когорту самых авторитетных информаторов нашего вождя по различным научным течениям в археологии, топонимике, этнологии, антропогенезе и даже является главным консультантом по так называемому еврейскому вопросу.

— Ух ты! Не знал, — восхищенно пробормотал Плечов.

— Сам понимаешь, подобные вещи в научных кругах лучше не афишировать. Объявят доносчиком, начнут исподтишка гадить. А он… Все мы… В интересах государства стараемся, — пафосно пояснил Алексей.

— Итак, минут тридцать тому назад я встретил одного старого товарища, — начал свой рассказ Яра.

— Фамилия?

— Зачем?

— Пробью по своим каналам, что за птица.

— Не надо. Я за него ручаюсь!

— Сейчас, братец, время такое, что ни за кого ручаться нельзя!

— Согласен. Пиши.

— Я так запомню.

— Альметьев Николай… По отчеству, кажется, Петрович. Воевал, ранен…

— Это он сам тебе сказал? — как-то не по-доброму косясь, высказал преждевременные сомнения Копытцев.

— Нет.

— Тогда откуда столь исчерпывающие данные?

— Все просто… Форма, хромота… Вот я и сделал соответствующие выводы.

— Поспешно сделал — согласись… Время очень сложное! Война…

— Блин! — "взорвался" Плечов, более остальных качеств ценивший в людях постоянство, преданность и верность. — Очерствел ты, Леха, в тылу, заматерел, ожесточился до неприличия.

— Хотелось бы взглянуть на твою реакцию, господин беспечный, если б на твоем пути ежедневно встречалось столько врагов! — парировал его претензии собеседник.

— Он мой друг. Близкий. И этим все сказано, — резко отрубил Ярослав. — Ты ведь сам только что утверждал, что дружба всего дороже.

— Что ж… Не стану спорить… Давай по сути. Без воды и досужих домыслов.

— Есть! Значит, из библиотеки мы вышли вместе: я и Рыбаков. А тут, откуда ни возьмись, — Колька, староста нашей группы. Окликнул меня, обнял…

Борис тем временем скрылся в переходе, где сразу привлек внимание патруля.

— Чем?

— Не знаю. Когда я подоспел, они уже разговаривали на повышенных тонах. Естественно, пришлось заступиться… А начальник…

— Опять же — фамилия!

— Лейтенант Кияшко.

— Ты не ошибаешься?

— Нет. Хочешь, взгляни сам, — Ярослав с победным видом протянул товарищу "конфискованную ксиву".

Очи Копытцева мгновенно покинули глубокие глазницы и поперли ввысь под широкий лоб.

— Откуда это у тебя?

— Изъял…

— Опять самоуправничаешь? Ты хоть представляешь, что нас ждет, если начальство вдруг узнает об этих шалостях?

— Тридцать лет расстрела, не менее.

— Хотя… Как он себя повел, когда ты выхватывал служебное удостоверение? — вернулся к здравому смыслу Алексей Иванович.

— Ноги в руки — и убег.

— Значит, это не наш кадр… Точно…

— Вот и я пришел к такому выводу!

ГЛАВА 10

В тот же вечер Копытцев приехал к своему другу, как он сам не раз говаривал, в целях "маскировки", — на пироги. А на самом деле — для прояснения ситуации с двумя встреченными сегодня его агентом подозрительными лицами.

Начал с начальника патруля.

— Смотри. Человека с такой фамилией — Кияшко — в наших органах нет и никогда не было. Во всяком случае, здесь, в первопрестольной.

— Чего и следовало ожидать, — самодовольно хмыкнул Яра, отчетливо понимая, что ему в очередной раз удалось не только избежать уголовной ответственности, но и повысить стоимость своих "рыночных акций" в глазах требовательного руководства.

— А вот сомнений в подлинности удостоверения у нас поначалу не возникло, — спокойным тоном продолжил комиссар, хотя внутри (опытный психолог Плечов не мог этого не заметить) у него все бурлило от негодования. — Я уже, грешным делом, подумал, что какой-то "крот" завелся в нашей конторе… Ан нет. Собрали комиссию, выслушали мнение специалистов… Один из них, кстати, ранее уже отличившийся — при разоблачении фашистских диверсантов с фальшивыми солдатскими книжками — ну, ты должен помнить то нашумевшее дело с ржавеющими скрепками.

— Откуда? Я только из лесу вышел!

— …Обнаружил маленькую детальку, прямо указывающую на то, что документ был сделан за кордоном. Но, скорее всего, не в Германии, а за океаном — только там существует подобная технология производства красителей для полиграфических потребностей.

— Каким образом ему удалось так быстро это выяснить? — засомневался в правильности скоропалительных выводов эксперта Плечов.

— Не знаю, — красноречиво подернув плечами, признался Алексей. — Он просто соскреб краску с заглавных букв на твердой обложке и попробовал ее на вкус.

— Чертовщина какая-то, — не сдержался сексот.

— Мы… Я принял решение передать документ в его лабораторию для более тщательного исследования. Через три дня профессор обещает предоставить неоспоримые доказательства подделки.

— Что ж, будем ждать… Валяй далее, — прошипел Ярослав.

— Валяю, — улыбнулся Копытцев так, как это умел лишь он один: широко, искренне, лучезарно, солнечно. — Твой университетский друг…

— Альметьев?

— Так точно… Он оказался, по сути, нашим коллегой — диверсантом ОМСБОНа…

— Чего?

— Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД СССР, созданной при штабе партизанского движения. В ее состав вошли многие выдающиеся советские спортсмены…

— Например?

— Зачем тебе?

— Может, знаю кого…

— Чемпионы СССР по боксу Щербаков и Королев, по лыжному спорту — Кулакова, по легкой атлетике — братья Знаменские, по тяжелой — Шатов. Под общим руководством старшего майора Судоплатова.

— Опачки! Какие имена! — восторженно вырвалось у Плечова.

— А также целый батальон коминтерновцев, — проигнорировал его не в меру бурное ликование Копытцев, — костяк которого составили бойцы интернациональных бригад, сражавшиеся с фашизмом еще в Испании: болгары, немцы, австрийцы, чехи…

— Хорошенькое дельце!

— Одобряешь?

— Еще бы! С такими ребятами я сам пошел бы в огонь и в воду.

— Кстати, из нашей альма-матер…

— Имеешь в виду МГУ?

— А то что же еще! Там тоже немало народа обреталось…

— Назовите пофамильно, пожалуйста!

— Валера Москаленко с геолого-почвенного факультета.

— Не знаю такого. Каким спортом он занимался?

— Не самбо.

— Понятное дело!

— В нашей стране сей вид спорта не очень развит, но до войны он был представлен на зимних олимпийских играх в качестве демонстрационного. На Западе это называется состязания или, если хочешь, гонки военных патрулей. Когда спортсмены-лыжники соревнуются не только в скорости, но и в меткости стрельбы.

— Извращение какое-то…

— Однако я продолжу с твоего разрешения…

— Давай!

— Женя Ануфриев^[1] с философского…

— Тоже не помню, — горестно вздохнул Яра. — Может, с головой что-то не так? Раньше проблем с памятью у меня не наблюдалось…

— В сорок первом он только закончил школу и стал посещать рабфак. А вот сдать вступительные экзамены не успел: отправился добровольцем на фронт, — пояснил Алексей.

— Теперь ясно.

— Между прочим, твой друг успел отличиться. В бою под деревней Хлуднево, где 27 наших ребят осуществили героическую атаку на моторизованную колонну врага из нескольких танков и четырех сотен пехотинцев. За это по горячим следам был удостоен ордена Красного Знамени, — торжественным тоном объявил Алексей.

— Вот видишь. Не зря я за него ручался! — обрадовался Ярослав.

— Согласен. В том бою Николай был тяжело ранен в ногу, но ампутировать конечность не позволил и, как ни странно, выкарабкался. Сейчас снова просится на фронт, подает один рапорт за другим.

— Ничего, если я приглашу его в гости?

— Ничего. Когда ты собираешься это сделать?

— Не далее, как завтра. В такое же время.

— Надеюсь, что и я найду возможность присоединиться к вам, — хитро прищурившись, прошептал комиссар, поднимаясь с оставшегося в наследство от Фролушкина широкого старинного кресла, наконец-то нашедшего свое постоянное место в углу кухни (бедная Ольга долго мучалась, не зная, куда его приткнуть). После чего как бы невзначай добавил: — Ну, какие выводы из сегодняшней беседы ты сделал?

— Кто-то следит за каждым моим шагом в Москве, — задумчиво бросил Плечов, вставая с обычной, но очень любимой табуретки собственной работы ("два дня строгал!"). — И это наверняка связано с предстоящим делом, о сути которого мне неизвестно ровным счетом ничего.

— Не греши, братец. Намеки таки были.

— А… Какой-то сумасшедший профессор…

— Мыльников, — уточнил Копытцев.

— Русская Скандинавия, плодородные земли за полярным кругом. В общем, опять одна сплошная Ги-перборейщина.

— Почему опять?

— Ну не опять, так снова… Однажды сотрудники нашего отдела уже занимались подобными бреднями. И ты не хуже меня знаешь, чем это закончилось.

— Намекаешь на печальную участь Бокии и Барченко?

— А то кого же!

— Пошли, проведешь меня до машины.

— Слушаюсь!

ГЛАВА 11

— Итак, в самое ближайшее время ты отправишься в Ленинград, — приказно объявил комиссар, толкая ведущую на улицу дверь.

— С-с-самолетом? — испуганно процедил через зубы Ярослав, вспоминая предыдущие свои злоключения.

— Не пугайся, — хмыкнул Копытцев. — Мы учли твои благие пожелания и решили устроить для вас экскурсию по знаменитому Волго-Балтскому пути.

— Вас? — мгновенно ухватился за ключевое слово в его речи Плечов. — Почему во множественном числе? Мне привычней работать одному!

— Это форма обычной вежливости. Жаль, что ты с ней не знаком.

— Но…

— И не спорь со старшими по званию!

— Есть!

— Сначала по воде до Шлиссельбурга, а там видно будет.

— Хрен редьки не слаще… Может, дождемся морозов — и по льду. Испытанным, так сказать, дедовским способом, — взмолился Плечов.

— Насколько мне известно, толщина льда для безопасного прохождения Ладожского озера должна составлять не менее двадцати миллиметров. А такое возможно, только если одиннадцать дней среднесуточная температура будет держаться где-то в пределах минус пяти градусов или же шесть суток минус десять… Так что времени у нас с тобой попросту нет.

— Ты какой факультет окончил? — удивленно скосил глаза Ярослав: о таких познаниях своего начальника он, конечно же, и не подозревал.

— Ясно, что не философский или какой-то иной, где в огромных количествах разводят всяких никому не потребных балаболов-гуманитариев. Мы люди конкретные. Точные. Как наши науки.

— И не физический?

— Нет.

— Тогда, может, ранее упомянутый почвенногеологический?

— Не-а! Будто ты не знаешь: механико-математический! — окончательно вышел из себя обычно невозмутимый Копытцев.

— Вычислил, значит?

— Ага!

— Что ж… Тогда все ясно, — вместо того, чтобы направиться прямиком к машине начальника, Плечов присел на дальнюю лавчонку, расположенную за несколькими рядами протянутых через весь двор на разной высоте множества веревок, на которых уже не было сохнувшего белья (вечер), и жестом предложил своему спутнику сделать то же самое. — Одного не понимаю: откуда вдруг врагам стало известно о предстоящей мне миссии?

— Вот-вот. Наконец-то ты ухватил самую важную нить в этой истории. К чему я и подводил тебя все последнее время. — Алексей больше похвалил сам себя, чем подчиненного (во всяком случае, именно так показалось Плечову). — Теперь попробуй сам очертить круг главных подозреваемых.

— Я, ты и товарищ Сталин, — не задумываясь, самоуверенно протянул Ярослав.

— И…

— Далее без наводящих вопросов мне не обойтись.

— Валяй, как ты любишь выражаться…

— Чем же так важен для нас этот самый Мыльников? — приступил к сути дела разведчик, продолжая размышлять вслух. — Надеюсь, не своими же полу-идиотскими суждениями?

— Нет, конечно. Его дед, кстати, видный представитель Мальтийского ордена в России, был одним из трех царских офицеров, кому было поручено вывезти в Данию огромное множество чрезвычайно важных вещей.

— Например.

— Иконы "Спаса нерукотворного образа", ранее хранившиеся в одноименной церкви Зимнего дворца, некоторые таинственные символы монархической власти и даже кое-какие общемировые ценности, христианские святыни, список которых я пока не имею права разглашать.

— Как же я их тебе достану в обстановке такой повышенной секретности? — обоснованно засомневался в успехе столь непредсказуемого мероприятия тайный агент. — Поди туда, не знаю куда… Принеси то, не знаю что…

— Придет время, сам все поймешь, — наставительно изрек Копытцев. — Сориентируешься… По ходу дела.

— Понял. Только на хрен нам вся эта религиозная шелуха? — по-прежнему возмущался Плечов.

— Не знаю. Впрочем, не она определена первоочередной целью, а обычная канцелярская папка начала двадцатого века, на которой чьей-то заботливой рукой (поговаривают: последнего российского самодержца!) выведено красным карандашом и подчеркнуто всего два слова: "Русский код". Хочешь по секрету?

— Естественно!

— По моим данным, материалы, собранные в ней, принадлежат самому Михаилу Васильевичу Ломоносову.

— О… Это интересно!

— Еще бы.

— В общем, озадачил ты меня, братец, как говорят, по полной программе.

— Работа такая.

— Поразмышляем вслух?

— Давай.

— Нас с тобой я отметаю.

— И на том спасибо!

— Ешьте — не обляпайтесь… Значит… Остается только… Один товарищ Сталин. Точнее, те, кто донес до него эту информацию.

— Их трое. В том числе и наш друг Рыбаков.

— Понял. Личную встречу с Верховным Главнокомандующим запросить можешь?

— Так точно, — с интересом поглядел на Ярослава комиссар.

— Действуй!

— Э… Э… Э-э… Потише! Кто из нас начальник?

— Ты.

— Хорошо, что помнишь… Да, еще. Чуть не забыл. Вот тебе фото.

— Товарища Сталина?

— Мыльникова. Возьмешь с собой, чтобы не разминуться при встрече.

— Есть!

Яра взглянул на пожелтевший снимок, который наверняка был сделан задолго до войны.

Высокий лоб, самоуверенный и твердый взгляд, волевой, можно сказать, боксерский подбородок, тонкие, плотно стиснутые губы.

Такого так просто не возьмешь!

Разведчик вздохнул и упрятал фото во внутренний карман. Пригодится!

ГЛАВА 12

Копытцев занес одну ногу в салон своего автомобиля, за рулем которого (редкий случай!) дремал его персональный водитель (обычно Алексей управлял машиной сам, особенно когда речь шла о встречах с самыми секретными сотрудниками — уровня Плечова), когда вдруг вспомнил, что забыл сообщить об еще одной, причем очень важной, детальке и громко окликнул своего давнего соратника, уже распахнувшего тяжелую дверь, ведущую в подъезд:

— Постой! Я не все сказал.

— Мы так не договаривались… — на всякий случай буркнул Ярослав, но ослушаться, естественно, не решился: мигом вернулся на облюбованную лавку.

— Говоря о подделке удостоверения не в Германии, а в другой стране Запада, я имел в виду наших союзников из Соединенных Штатов Америки, — опускаясь рядом с ним, прошептал комиссар.

— Да понял я, понял, — устало отмахнулся Плечов. — Разрешите идти?

— Успеешь! В последнее время с персоналом посольства этой, на словах дружественной, державы чуть ли не ежедневно происходят, прямо скажем, невероятные, а порой и откровенно странные истории. Часть сотрудников дипмиссии, которых мы напрямую связываем с разведывательными службами, а их, сам знаешь, в Америке несколько и все они конкурируют, а иногда и конфликтуют друг с другом; так вот, эти сотрудники стали вести себя вызывающе, часто — по-хамски: чуть ли не в открытую охотятся за новейшими военными разработками отечественных ученых, пытаются исподтишка заводить знакомства вроде бы как с передовыми производственниками, занятыми в оборонном секторе нашей Родины.

— Ничего не поделаешь: работа такая, — скромно прокомментировал Ярослав, однако его высокопоставленный приятель эту реплику решил проигнорировать и спокойно продолжил развивать свою собственную мысль:

— Всю эту мышиную возню мы связываем с намерением теперешнего посла — Уильяма Стендли — в ближайшее время подать в отставку.

— Какое отношение это имеет к моей… нашей работе? — как всегда ехидно (манера такая!) поинтересовался разведчик.

— На первый взгляд — никакого, — комиссар придвинулся совсем близко к своему не в меру ретивому товарищу и принялся нашептывать ему прямо в ухо. — Но… Преемник господина Стендли…

— Стоп. Тебе уже известно его имя?

— Еще бы! Мы ведь не сидим сложа руки, как некоторые товарищи из других, не столь компетентных, органов… Тем более что господин Гарриман хорошо знаком мне лично по предыдущей работе, связанной с поставками товаров по ленд-лизу…

— Выходит, он уже в Москве?

— А то где же? И, по всей видимости, вовсю чинит козни… Нет… Не против нашего Отечества (куда ему!), а против своего собственного руководства.

— Зачем? — искренне удивился Плечов, которому всегда были чужды подобные стремления.

— Да кто их знает? — скривил интеллигентное лицо, при первой встрече чуть ли не наповал "убивающее" всех потенциальных врагов народа, с которыми ему приходилось сталкиваться, Копытцев. — Никаких моральных ограничений у господ капиталистов нет. Только один Бог, одно мерило: доллар, золотой Телец… Скорее всего, этот порочный тип хочет просто дискредитировать своего предшественника перед высшими должностными лицами Америки и таким нехитрым образом уже в начале карьеры заработать себе баллы, которые в нашей работе, как известно, никогда не бывают лишними.

— Все тот же вопрос…

— "Зачем"?

— Ты очень проницателен.

— Для дальнейшего продвижения по карьерной лестнице… Глядишь: и получит новое назначение. С повышением. В Белый дом или какое-то министерство^[2]. Мало ли их у проклятых буржуинов?

— Думаю, не больше нашего… Хотя… Кто их, заморских чертей, знает…

— Логично.

— В общем, загрузил ты меня, Алексей Иванович, по самую завязку. Всю ночь теперь спать не буду.

— Отставить! Ты должен быть как огурчик. Чист и свеж в любое время дня и ночи. Да… Кстати… Автомобиль, преследовавший тебя, мы установили. Принадлежит он специальному представительству президента США в Великобритании и СССР. Надеюсь, тебе не надо долго объяснять, что именно эту миссию в данный момент возглавляет господин Аверелл?

— Чудеса и только…

— Зато теперь мы точно знаем, с кем на этот раз придется иметь дело.

— Согласен на все сто, — слегка "модернизовал" любимое изречение Ярослав. — И это уже очень хорошо. Я бы сказал, даже здорово! Праймонитус — праймунитус^[3], как говорят латиняне.

— Ну да, — без долгих раздумий согласился Копытцев.

— Предупрежден — значит, вооружен… — повторил Плечов.

— Ладно, держи кардан, а то мне давно пора бежать, — подвел итог разговору комиссар. — Каждый день по два-три совещания на разных уровнях. Прозаседавшиеся, как метко охарактеризовал нас товарищ Маяковский, которого ты, если я правильно помню, обожаешь сверх всякой меры.

— Именно так… Ну, беги и больше не возвращайся… По крайней мере — сегодня! — хлопнул его по плечу Ярослав.

— Попробую, — усмехнулся Копытцев.

— Да… И про встречу с Верховным, пожалуйста, не забудь.

— Помню. Но, естественно, ничего не гарантирую.

ГЛАВА 13

Новая встреча с Альметьевым состоялась уже на следующий день. Согласно ранее намеченному плану. Библиотека. Научная дискуссия с товарищем Рыбаковым, никак не соглашавшимся разделять тезисы Плечова о том, что историю русской государственности непременно следовало бы состарить на несколько столетий. (Ярослав умышленно запустил такую, как он говорил, "байду", чтобы еще раз убедиться в правильности аргументов и доводов своего оппонента. Как ни крути, археология — достаточно точная наука. Мать истории, как считал украинский гений Тарас Шевченко.)

Но…

Куда же без третьего в отечественной традиции?

Прослышав о том, что его коллеги собираются продолжить общение все в том же узком кругу, но уже за столом с благословенными пирогами, Борис Александрович мгновенно "сел на хвост" и, не дожидаясь согласия друзей, поспешил в ближайший гастроном за бутылкой. Ну как без нее?

Даже в самые тяжелые дни карточек на алкоголь, в отличие от продуктов, в столице не вводили. Но достать его все равно было очень непросто. Вино и водку "выбрасывали" лишь от случая к случаю, в основном — в канун пролетарских праздников, и тогда у магазинов неминуемо возникала давка, иногда даже приводящая к человеческим жертвам.

Но…

У Рыбакова имелся свой, можно сказать — семейный, секрет.

С началом войны одну его свояченицу неожиданно назначили заведующей весьма славного заведения торговли, и та никогда не отказывала многочисленной родне в ее невинных просьбах.

Поэтому уже спустя пять минут в профессорском портфеле весело бултыхалась пол-литра "Аква виты" — живой, по его же мнению, водицы.

…Служебный автомобиль Копытцева, "прописавшийся" у профессорского дома, был заметен издалека.

— О! Сюрприз! — объявил Ярослав, когда до него осталось несколько десятков метров. — Сейчас я представлю вам своего ближайшего друга. Большого человека и, между прочим, тоже выпускника МГУ.

— Какие люди! — вылетел из машины Алексей, как только заметил честную компанию в зеркале заднего вида, и пошел навстречу товарищам, широко раскинув в стороны крепкие руки. По обыкновению, он был без формы и никак не походил на военного человека. Больше — на чудака, умалишенного интеллигента-грамотея. Под стать всем остальным.

— Знакомься. Николай, мой университетский товарищ, — жестом указал на Альметьева Ярослав.

— Очень приятно, — щедро и, как всегда, искренне улыбнулся комиссар.

— А это — Борис, доктор исторических наук, всемирно известный, можно сказать, археолог…

— Рыбаков, — потупив глаза, скромно протянул тяжелую руку ученый. — Мы, кажется, знакомы?

— Немного, — хитро прищурился Копытцев. — Берете в свою компанию, братцы?!

— С величайшим удовольствием! — "расписался" за всю троицу Плечов.

* * *

— Оленька, родная, встречай дорогих гостей! — провозгласил Яра, как только старший из сыновей отпер входную дверь их квартиры.

— Бегу-у! — донесся издали звонкий голос (Фигина убиралась в дальней комнате, но тут же бросила свое занятие и поспешила на зов супруга).

— Знакомься, профессор Рыбаков!

— Слыхала.

— И где еще, если не секрет, вспоминают всуе мое имя? — улыбнулся Борис Александрович.

— В библиотеке, — пояснил Плечов.

— О! Мое почтение!

— А это…

— Погоди, — хлебосольная хозяйка вытерла о фартук руки и, обхватив ими с двух сторон свое худощавое личико, вдруг воскликнула: — Коля… Что с тобой?

— Ничего. Жив-здоров.

— Сколько лет, сколько зим? Дай я тебя поцелую, родненький.

— А меня? — "вынырнул" из-за спины Альметьева Копытцев.

— Тебя — успеется, а вот Николашу я лет пять поди уж не видела. Воевал?

— Так точно.

— Ну… Где присядем? В кухне или…

— Или! — нахлобучив свою шляпу на рог стоявшей в коридоре самодельной вешалки, Алексей, как и положено всякому высокому чину, без приглашения первым шагнул к огромному круглому столу, занимавшему центральное место в гостиной, и, выдвинув из-под него кресло, немедленно развалился в нем. — Давай сюда свои знаменитые шанюшки!

Рыбаков незамедлительно последовал примеру своего нового знакомого и, расположившись напротив — через стол, первым делом достал из портфеля ту самую поллитровку: как ни крути — главное украшение стола в России.

Ольга тем временем отправилась на "камбуз" и вскоре вернулась к друзьям мужа с большим серебристым подносом в правой руке. На нем дымились ароматные, сочные, только что приготовленные пирожки с разнообразной начинкой.

Сразу было видно, что в этом доме любят, ждут и ценят долгожданных гостей!

И пошло веселье!

Сначала — за радушных хозяев, потом их родителей и детишек… Конечно, за любовь, за дружбу. Ну и за Победу, естественно.

Понятное дело, одной бутылкой не обошлись. Пришлось Плечову расконсервировать самый сокровенный "НЗ" — припрятанный еще до начала войны "Хеннесси" из коллекции своего великого наставника — Фролушкина.

Впрочем, его вкус оценили далеко не все.

Рыбаков с Альметьевым так вообще после первой рюмки отказались в дальнейшем прикасаться к коньяку.

"Не наш это напиток, не пролетарский".

Что ж… Как известно, на вкус и цвет товарищей нет!

Прощались поздно. И долго.

— К сожалению, договориться о срочной встрече с Самим мне пока не удалось… В эти дни он всецело занят подготовкой к какому-то сверхважному мероприятию и поэтому, как сообщил товарищ Поскребышев, просил до десятого сентября его не беспокоить, — улучив момент, прошептал на ухо своему самому секретному агенту Копытцев. — Так что отдыхай, наслаждайся жизнью.

— Понял! — кисло улыбнулся в ответ Яра. — Давай на одиннадцатое!

— Лады! — в своей любимой (краткой и жесткой) манере подытожил вечерний разговор Алексей Иванович.

После чего устало плюхнулся на свое законное переднее место и, убедившись, что Рыбаков с Альметьевым уже елозят на заднем сиденье, наказал водителю:

— Трогай!

ГЛАВА 14

Уже позже (в конце года) нашим героям стало известно из своих (секретных) источников, что именно в то время руководство Страны Советов по каким-то непонятным причинам вдруг вознамерилось навести порядок в религиозной жизни страны (это только в официальных документах церковь отделена от государства).

Поздним вечером 4 сентября 1943 года на ближнюю дачу в Кунцево машинами НКВД были доставлены митрополиты Сергий (Старгородский), Алексий (Симанский) и Николай (Ярушевич). Их встречали Сталин, Молотов и полковник госбезопасности Георгий Карпов, в свое время с отличием окончивший… духовную семинарию. Такой шаг вождь предпринял для того, чтобы товарищи-священнослужители чувствовали себя в его резиденции, как дома, наравне с остальными.

Многочасовая встреча завершилась только ночью 5 сентября. А спустя всего три дня после этого знаменательного события состоялся общеархиерейский собор. На нем впервые за 25 лет советской власти был избран патриарх Московский и всея Руси. Им стал митрополит Сергий.

Закончилась же эта история тем, что в четко обозначенное время (10 сентября) Копытцев получил долгожданную весточку от штатного помощника Сталина:

— Давай завтра на шесть часов вечера.

— Есть!

Смысл сообщения был немедленно доведен до секретного агента. И вот они уже вдвоем, на все той же правительственной машине, месят колесами грязь проселочной дороги, заботливо проложенной матушкой-природой через многовековой Кунцевский лес: несколько дней тому назад на прекрасном шоссе, ведущем к резиденции генсека, коммунальщики (так некстати!) начали плановый ремонт.

…Дежурный офицер — тот же самый, что и накануне войны; только тогда он выглядел как молодой да ранний, а теперь — матерый, зрелый волчара — оперативно препроводил вновь прибывших к Поскребышеву, занимавшемуся любимым делом: ловлей рыбы на одном из здешних прудов в компании своего полного тезки Александра Николаевича Бакулева, недавно возглавившего кафедру хирургии знаменитого 2-го мединститута.

Однажды Ярослав (как раз накануне очередной засылки в родную Белоруссию)^[4] уже имел возможность любоваться обитателями здешних вод — и теперь в нем снова разыгрался рыбацко-охотничий инстинкт… Но… Для него работа была на первом месте, превыше всего прочего!

— Разрешите доложить, товарищ секретарь?

— Отставить! — дружелюбно улыбнулся верный оруженосец вождя (так называли его соратники) и, опустив в садок очередную полуметровую рыбину, виноватым тоном прокомментировал: — Вот, отпросился на два часика… Налим наконец-то пошел после летней спячки. Клюет точно сумасшедший!

— Извините, что лишаем вас столь знатного удовольствия, — развел руками Алексей. — Мы ведь не со зла, а по служебной необходимости!

— Ничего. Сам позвал… Сколько еще у нас времени… До начала встречи?

— Целых семь минут.

— Управимся! — Поскребышев отложил несмотанную удочку прямо на узкую тропу, проложенную по бережку, и, выбравшись на нее с помощью Плечова, протянувшего ладонь, добавил в адрес своего напарника: — Ты работай, тезка, работай… Я недолго… Вот только передам ребят в надежные руки — и сразу же вернусь!

— Понял! — откуда-то снизу откликнулся Бакулев, залезший по колена в воду для того, чтобы отцепить застрявший вследствие неудачной подсечки дорогой импортный крючок.

* * *

В прошлый раз Иосиф Виссарионович принимал друзей в своем рабочем кабинете, а сегодня ждал их за столом одной из многочисленных веранд. Перед ним стоял графин с прозрачной жидкостью темно-розового цвета и плетеная тарель с фруктами.

— Выпьете со мной, товарищи? — упреждая многословные доклады и неискренние, а порой и откровенно лицемерные приветствия, к которым он всегда был равнодушен, предложил вождь.

— Спасибо. Но мы по делу! — спокойно расставил приоритеты Копытцев, мысленно отмечая, что Сталин, которого он не видел уже несколько лет, сильно сдал. Поседел, сгорбился. Даже вроде как стал ниже ростом. Но связанность речи и точность формулировок не утратил.

(Похожие мысли, между прочим, в тот миг посетили и голову Плечова.)

— Надеюсь, Александр Николаевич нам не помешает, — в своей излюбленной манере — как бы размышляя вслух — продолжил руководитель Советского государства.

— Как знать. (Леха вспомнил, что Поскребышев обещал своему товарищу скоро вернуться и милостиво пришел ему на выручку.)

— Понял. Можете идти, — вождь кивнул секретарю и, казалось, навсегда о нем забыл.

А тот и рад стараться! Развернулся — да бегом назад, на пруд: прозевать осенний клев налима не входило в его планы. Такая "пруха" бывает лишь раз в году!

— Присаживайтесь! — Генсек жестом указал на два плетеных кресла. — Как ваши дела?

— Прекрасно! — вскочил Ярослав, мгновеньем ранее успевший занять предложенное место.

— Значит, апостолы все-таки нашлись?

— Да. Но забрать их до конца войны не представляется возможным: реликвия погребена в подземном тоннеле, ведущем от Несвижа к одному из хуторов. Точные координаты я уже предоставил руководству.

— Жаль, не смогли мы встретиться тогда, осенью 1941-го. Время, сами понимаете, было тревожное.

— Понимаю! — продолжая стоять по стойке "смирно", кивнул Плечов.

— Карта у вас с собой, Алексей Иванович?

— Так точно! — Комиссар быстро раскрыл свой планшет и указал пальцем в район Цегельни.

— Прекрасно! — Сталин плеснул в свой стакан немного вина и сразу же пригубил его, после чего принялся неспешно набивать знаменитую трубку. — В окрестностях этого населенного пункта действует какой-то серьезный партизанский отряд?

— Да. И не один, — мгновенно доложил Копытцев.

— Я даже знаю некоторых его членов, за которых можно поручиться! — добавил Плечов.

— Оставьте их фамилии Алексею Ивановичу.

— Он в курсе. Чепцов… Голобородов…

— Понятно, — Иосиф Виссарионович жадно затянулся и надолго задумался о чем-то своем. Потом тихонько поинтересовался: — Ну-с, признавайтесь, зачем пожаловали?

— Недавно мы получили секретную информацию, поделиться с которой считаем возможным исключительно лишь с вами. Причем — наедине.

— А чем вас не устраивают руководители рангом чуть ниже? Берия, например, или Абакумов?

— Дело в том, что эти глубоко уважаемые товарищи не были поставлены в известность о предстоящей операции.

— Вы имеете в виду "Русский код"?

— Так точно, — в очередной раз выпалил Ярослав и вдруг, неожиданно даже для самого себя, перешел на шепот: — О ее подготовке вдруг стало известно нашим… Нет, даже не врагам — ситуативным союзникам, которые уже начали вставлять нам палки в колеса. Вот, например, совсем недавно они предприняли силовую акцию, направлению против хорошо вам знакомого профессора Рыбакова.

— Бориса Александровича?

— Так точно. Пытались то ли похитить его, то ли допросить… с пристрастием… По сути проекта… Чуть ли не круглосуточная слежка ведется и за мной.

— А вы куда смотрите, товарищ Копытцев?

— Виноват, исправлюсь, — багровея, выдавил Алексей. — С завтрашнего дня к ним обеим будет приставлена государственная охрана.

— Кто лично стоит за этими провокациями, выяснили?

— Да. Сэр Аверелл Гарриман…

— Тот, которого со дня на день назначат послом США в СССР?

— Так точно.

— Что ж… Дело принимает неожиданный поворот… Зашевелились союзнички! Значит, документы, которые вам предстоит вернуть на Родину, на самом деле имеют высокую ценность. Историческую и материальную… А кто-то из вас не мог случайно проболтаться о том, что ему предстоит принять участие в уникальной спецоперации?

— Никак нет, товарищ Верховный Главнокомандующий, — доложил Копытцев, как старший по званию среди двух наших героев. — Ручаюсь!

— Выходит, или Поскребышев, или кто-то из моих научных консультантов. Круг их невелик. Тот же Рыбаков или… Впрочем, имени этого глубоко уважаемого человека я пока называть не стану. Его проверку поручу организовать другому ведомству, по ее окончании проинформирую вас обоих лично. Дату следующей встречи мой помощник, как обычно, сообщит вам по телефону. У меня все!

— Разрешите идти? — одновременно спросили друзья.

— Так точно! — улыбнулся товарищ Сталин.

ГЛАВА 15

Невзирая на то что Верховный Главнокомандующий собрался проверить благонадежность своих научных консультантов силами других организаций, Ярослав решил тоже немедля приобщиться к этому делу и на следующий день устроил Рыбакову нечто вроде негласного допроса. Причем сам Борис Александрович о предстоящей проверке ничего не подозревал и — более того — поневоле стал ее инициатором. (Это и есть "высший пилотаж" для тайных агентов всех разведок в мире.)

— А ты откуда знаешь Алексея Ивановича? — без долгих предисловий, как у нас говорят — с места в карьер, — начал серьезный разговор археолог, устраиваясь рядышком со своим, как он однажды определил, товарищем по несчастью, которому руководство Ленинки с недавних пор выделило персональный столик в одном из подсобных помещений (ему наши герои, не сговариваясь, одновременно присвоили статус "каптерки").

— От верблюда, — равнодушно отмахнулся Плечов, всем видом демонстрируя, что данная тема ему вовсе не интересна.

— Он наверняка служит в НКВД? — с невероятной, с ранней юности свойственной ему совершенно сумасшедшей настойчивостью во всех делах продолжал допытываться Рыбаков.

— Возможно.

— А не связаны ли вы каким-то образом с тем делом, о предыстории которого я имел честь информировать товарища Сталина? — Борис наградил своего визави испытывающим, как ему казалось, взором и замер в ожидании честного ответа.

— О чем ты? — как бы между прочим бросил куда-то в сторону Ярослав, словно намекая на то, что разговоры на эту тему ему абсолютно не интересны.

— О "русском коде".

— Хочешь начистоту?

Плечов артистично потянулся и чуть было не зевнул.

— Да.

— Меня пытаются втянуть в эту авантюру, однако окончательного согласия я еще не дал.

— Что значит "втянуть", и о какой-такой авантюре ты ведешь речь?

— Пока не знаю. Но вскоре отправлюсь в город на Неве и уже там, на месте, разберусь со всеми интересующими тебя вопросами!

— Уж не к Мыльникову ли тебя заслали? — воскликнул Рыбаков, на мгновенье позабыв, что находится в публичной библиотеке, где шуметь не рекомендуется и даже воспрещается.

— К нему, батюшка, к нему! — оперативно подтвердил его догадку Плечов.

— Тогда слушай! Сей гнусный тип не так прост, как кажется, — профессор отодвинул в сторону стоящий на полу большой кожаный портфель, служивший "водоразделом" между двумя учеными мужами, и, придвинув свою табуретку поближе к коллеге, принялся горячо нашептывать ему прямо в ухо: — Умный, хитрый, хорошо информированный. Но вот клеймо врага народа к нему приклеили, на мой взгляд, необоснованно, напрасно… Не таков Дмитрий Юрьевич, не таков…

— А каков?

— Народную власть он, понятное дело, не шибко жалует, а вот нашу славную Родину — я имею в виду Россию — любит по-настоящему. Горячо. Страстно. Как и все его предки. Масоны, между прочим. Из Мальтийского ордена, может, слыхал?

— Вот тебе бабушка и Митькин день! — воскликнул Ярослав, перефразируя известную поговорку.

— Ради Бога, не называй его так — утратишь всякое доверие, да еще и наживешь попутно кучу неприятностей: Мыльников — человек благородных кровей, к тому же обидчивый и крайне заносчивый, — сообщил Борис Александрович. — Поэтому только Дмитрий Юрьевич и желательно на "вы".

— И сколько же ему лет? — поинтересовался агент, заблаговременно обдумывая какие-то свои планы относительно предстоящего знакомства.

— Что-то около сорока пяти, наверное, — скривил обычно добродушное лицо профессор Рыбаков. (Может, ему был неприятен сам факт знакомства с этим, как он чуть раньше выразился, "гнусным типом"?) — В общем, лет на десять-двадцать старше тебя будет… А то и более.

— Хороший интервальчик… Плюс-минус полжизни. Ну да ладно… Лишь бы не глубокий старик с маразматическими отклонениями.

— Никаких проблем со здоровой логикой у него нет. Сам увидишь!

— Значит, сойдемся! — оптимистично заверил Ярослав Иванович.

— Ой, не знаю, — покачал головой его собеседник. — Слишком противоречивая натура Мыльников. Сложная. Но ты, я вижу, готов найти подход к любому динозавру.

— Так точно.

— Не сочти за наглость, но на всякий случай запомни несколько главных тезисов, которыми он постоянно оперирует в своих, так сказать, околонаучных кругах. В жизни пригодятся.

— Давай.

— Постулат номер один: вся история человечества началась у нас за Полярным кругом.

— Согласен.

— Что? И ты туда же?

— Ну да!

— Блин… Одни конкуренты… Ап… Ап, — чихнул в роскошный вышитый платок профессор, видимо, нахватавшийся в "каптерке" книжной пыли, после чего принялся вытирать свой выдающийся — в прямом и переносном смысле — нос, часто вызывающий насмешки товарищей по науке (и не только). — Впрочем, если честно, я тоже разделяю некоторые его тезисы. Особенно следующий, второй, вытекающий из первого, — Борис Александрович спрятал "носовичок" в нагрудный карман широкого пиджака и продолжил свои высокоинтелектуальные измышления. — Все люди — русские^[5].

— Неплохо! — подхватил идею Ярослав. — Надо бы взять на вооружение.

— Бери. Даром даю. Хоть и не имею на это авторских прав. Ты знаешь, кто такие росомоны?

— А как же? Наши далекие предки! Народ, племя или даже, возможно, отдельный род, упомянутый готским историком Иорданом в связи с событиями конца четвертого века от Рождества Христова.

— Да, предположительно около 375 года, — уточнил профессор Рыбаков. (Как мы уже однажды говорили, археология любит точность, особенно если дело касается исторических дат. Правда, не все, в том числе, и советские исследователи соблюдают это "железное" правило!) — При желании сей нехитрый термин можно легко разбить на два: "росо" и "мойне". Таким образом, получится росы-мужи или люди-росы.

— Согласен. На все сто. Как я раньше сам до такого не додумался?

— И, кстати, это слово по сути является одной из форм произношения славного имени Роксолана и служит вариантом этнонимов "рос, росс, Русь".

— Ох и силен же ты, Борис Александрович, в интерпретации всяких спорных, до конца не изученных вещей!

— Есть такой грех. Однако, с твоего разрешения, продолжу. Постулат третий: все скандинавы (варяги, викинги и прочие норманны), а также северные славяне разговаривали на одном и том же — русском — языке, а шведская столица — Стокгольм — вообще наш город.

— Сток холма? Логично! И да, кстати, разговаривали они на "свенской моле", свийской мове, если по-украински. От этого и произошел наш глагол "молоть". Имеется в виду языком!

— О, как ты "погнал"! — по достоинству "оценил" тезис Ярослава археолог.

— Я уже горю желанием познакомиться с этим выдающимся исследователем нашего прошлого, — подлил масла в огонь секретный сотрудник.

— Погоди. Нахлебаешься еще. Продолжать?

— Конечно! Если честно, то мне очень интересно. Ничего, что в стихах?

— Ничего. Итак, какой там у нас пунктик по счету?

— Вроде как четвертый.

— Ну да… Москва — это третий Рим, со всеми вытекающими из такого вывода обстоятельствами.

— О! Это вообще моя коронная тема! Которую я так и не смог осилить до конца. Хоть и очень старался…

— А на заключительном, пятом месте в нашем странном перечне… — никак не отреагировал на бесконечные восторги младшего коллеги Рыбаков. — История Петра Великого, которого, по мнению этого сумасшедшего, подменили во время обучения за границей, и с тех пор Россией по факту правил совершенно другой, не русский, человек.

— Занятненько… — задумчиво протянул Плечов.

— Но пойдем далее… Никакого Петербурга русские не строили. На том месте уже несколько веков стоял город Ниен, наши предки только расширили и благоустроили его.

— Уф, — устало выдавил секретный сотрудник. — Ну и нагрузил же ты меня, братец… Аж мозги закипели.

— Хорошо!

— Чем?

— Значит, они есть.

— А ты что, уже начал сомневаться?

— Ага!

ГЛАВА 16

На календаре была среда 15 сентября 1943 года.

Именно в этот день Гитлер приказал своим войскам отступать до Киева на заранее подготовленные для обороны позиции. Так начался знаменитый "Бег к Днепру".

А в Москве давали очередной салют. По поводу освобождения древнего (на то время — 950-летнего) городка Нежина, что на севере Черниговской области советской Украины. Двенадцатью залпами из 124 орудий.

Начало сего действа (20.00 по Московскому времени) как раз совпало с внеплановым "визитом" товарища Копытцева к дружному семейству Плечовых. Причем осуществил его Алексей не в одиночку, а в компании все того же Рыбакова.

И они все вместе сразу прошли на балкон. Благо, до Красной площади от знаменитого профессорского дома — рукой подать!

Яркие концентрированные блики хаотично и загадочно разливались по осеннему небосводу и, взрываясь, рассыпались на мириады разноцветных звездочек, успевающих погаснуть прежде, чем упасть на головы счастливых советских граждан, массово хлынувших на просторные улицы Москвы.

Эх, шикарную традицию ввел Верховный Главнокомандующий!

— Смотрите! Смотрите! — хлопала в ладоши от удовольствия Ольга, указывая на очередную вспышку, предваряющую сотрясающий пространство грохот (скорость света, как известно, выше скорости звука), после чего малолетние плечовские буяны начинали прыгать так, что остальные присутствующие стали испытывать нешуточное беспокойство по поводу сохранности архитектурной конструкции.

Однако закончилось все вполне благополучно. Сооружение таки устояло.

Наконец ребятишки под присмотром строгой мамочки отправились спать. А мужчины, удобно примостившись за кухонным столом, принялись спокойно обсуждать свои, не предназначенные для чужих ушей, проблемы.

— Значит, так… Сегодня звонил Поскребышев, — начал Алексей Иванович, время от времени похлебывая горячий ароматный чаек. — И сообщил, что наш с тобой товарищ исключен из списка подозреваемых. — (Пребывавший уже в курсе о своей участи Борис при этом одобрительно кивнул головой.) — А вот его коллега — профессор Б… Полностью его фамилию называть мне запретили… Уже взят под стражу, скоро предателя ждет суд. В ходе следствия неопровержимо установлена его теснейшая связь с представителями американской дипмиссии, о недопустимости действий которой не единожды предупреждал Ярослав Иванович. Думаю, после ареста их агента у господ империалистов хватит ума, чтобы впредь не устраивать подобные провокации. Хотя бы в ближайшее время. Пока все уляжется-утихнет. Поэтому охрану мы с вас временно снимаем.

— Согласен! — довольно кивнул Ярослав.

— Времени у нас в обрез, — пропустив мимо ушей его очередную репризу, как ни в чем не бывало, продолжил комиссар. — В любую минуту ты должен быть готовым к выезду в Северную столицу.

— Понял!

— А теперь предоставим слово товарищу Рыбакову. Так сказать, для оглашения последних напутствий перед долгой дорогой.

— Не последних, а с крайних или заключительных, — отчего-то разволновался и даже побледнел потомок знатных староверов, которого до этого момента никто и никогда не мог обвинить в приверженности ко всяким буржуазным предрассудкам.

— Считаю это преждевременным, — как всегда спокойно и рассудительно оценил ситуацию Ярослав. — Несколько дней у нас в запасе по-любому еще есть. Так что попрошу Бориса Александровича изложить свои наставления чуть позже, так сказать в последний момент, фактически накануне… — Он еще раз пристально взглянул на своего куратора (мол, а не передумал ли ты, друже?) и, заметив шальные искорки в его глазах, загорающиеся, когда все идет по плану, выдохнул: — Отплытия.

— Договорились! — через стол протянул крепкую мужицкую ладонь Рыбаков, удобно расположившийся напротив Плечова.

ГЛАВА 17

Спустя неделю позвонил Копытцев и как бы невзначай сообщил:

— Послезавтра в шесть утра…

Именно такая фраза по задумке руководства должна была служить сигналом к началу активной фазы спецоперации, главным действующим лицом в которой всезнающее и всевидящее начальство определило одного из самых тайных агентов НКВД.

Сам Плечов давно был готов к выполнению сложного задания "на все сто".

Изучил научную базу. Собрал вещи. Успокоил супругу. Предупредил об очередном длительном отсутствии успевших привыкнуть к отцовской опеке детишек.

Осталось только получить наставления от всезнайки Рыбакова. Последние? Крайние? Как ни называй, их суть от этого не изменится.

Встретиться условились во все той же "каморке". 23 сентября в 13.00.

Борис, как всегда, был пунктуален, свеж, раскован. Его суждения — предельно точны и железно (как говорил он сам) аргументированы.

— Значит, так… Смотри, — без долгих предисловий завел любимую песню археолог, одновременно раскладывая на столе несколько карт, рисунков и схем, на которые он предполагал ссылаться во время заключительного инструктажа. — Вот здесь, — он указал на самый верхний, а, значит, и главный в этой истории листок, — вся иерархия старейшего в мире ордена Святого Ионна Иерусалимского, сегодня больше известного как Мальтийский. От первых дней существования до современности.

— Ты сам составил эту схему? — Зрачки Ярослава увеличились в размерах не столько от царящей в "каморке" темноты, сколько от удивления.

("Да уж… Усердия, выносливости, работоспособности этому талантливому парню явно не занимать".)

— А то кто же? — подтвердил его догадку исследователь русской старины, прежде чем пуститься в дальнейший экскурс по исторической колее. — Пропустим дни его становления и начнем с далекого одна тысяча семьсот девяносто восьмого года.

— Чего вдруг? — процедил через зубы тайный агент, которому, если честно, вся эта чертовщина давно и откровенно надоела — до… чертиков!

— Ты не бурчи. А слушай, что умные люди говорят, — по-своему отреагировал на его возмущение Борис Александрович. — Если помнишь, именно в то время российский император Павел Первый, между прочим — сын самой Екатерины Второй и Петра Третьего, — получил титул Великого магистра этого рыцарского ордена.

— Серьезно?

Из синих глаз Плечова, моментально расширившихся из-за аномального наличия в речи оппонента свежих, совершенно сенсационных фактов, которые надобно оперативно переварить, казалось, вот-вот брызнут искры.

— А то! — оседлавший любимого конька профессор был неудержим. Холеное лицо исказила до неузнаваемости какая-то непонятная, точно потусторонняя, гримаса, лоб покрылся испариной, мгновенно заполнившей глубокие морщины, даже волосы на голове приподнялись и, казалось, начали шевелиться в такт его мыслям. — Как раз тогда Мальта без боя сдалась Наполеону, и российский самодержец решил взять под свою опеку бежавших за кордон госпитальеров, многие из которых нашли приют в знаменитом Воронцовском дворце^[6]. Тогда же на официальном гербе России появилось изображение рыцарского креста, а самой Мальте было обещано всестороннее покровительство со стороны одной из самых могущественных империй.

— Слышь, Боря, ты ничего не переиначил? — недоверчиво покосился на старшего коллегу Ярослав. Даже ему — философу если не с мировым, то с международным именем — не были ведомы такие подробности.

— Нет. А что? — удивился археолог.

— Чирикаешь ты, конечно, гладко и сладко, — точно царь полей. Я имею в виду птицу. Соловья.

— Кто на что учился.

— Только чепуха все это.

— А вот и нет. Чистая, как у нас, русских, говорят, правда!

— Так давай еще про их несметные богатства какую-нибудь байку расскажи…

— Черт… Как в воду глядишь. Именно это я и собираюсь сделать.

— Правда?

— Еще бы… Ладно, вернемся к делу. Кроме всего прочего, в любимую Павлом Первым Гатчину тогда же перекочевали главные святыни рыцарского ордена: Филермская икона Божией матери, частичка Древа Животворящего Креста и десница (правая рука) Иоанна Крестителя. После Гражданской войны эти, а также другие мальтийские реликвии были вывезены из России белогвардейским генералом Николаем Юденичем, который, в свою очередь, передал их на хранение живущей в эмиграции великой княгине Ольге Александровне — полной тезке твоей супруги и дочери императора Александра Третьего. Та переправила все бесценные артефакты в Белград…

— А Мыльниковы здесь каким боком? — заметив на схеме знакомую фамилию, осмелился задать резонный вопрос Плечов.

— Юрий Николаевич — его отец, а Николай Дмитриевич — дед. Тоже высокопоставленные масоны. Это они вместе с настоятелем гатчинского собора Иоанном Богоявленским в сопровождении графа Игнатьева вывезли реликвии сначала в Эстонию, а затем — в Данию, к матери последнего русского царя Марии Федоровне.

— Блин, — припомнил еще одно любимое изречение, часто заменявшее ему более крепкие русские слова, Ярослав. — Павел Первый, госпитальеры, Юденич, Иоанн Богоявленский, Мария Федоровна с полной тезкой моей супруги — Ольгой Александровной… Полная, черт побери, каша… Без ста грамм точно не разобраться!

— Так в чем дело? Пошли.

— Куда, господин Великий магистр? На Мальту?

— К тебе ближе… Быстрее будет!

* * *

У входа в подъезд стояла знакомая машина, в салоне которой не было никого.

"Значит, Леха уже у нас дома; по привычке улепетывает за щеки любимые пироги — аж за ушами трещит!"

…Копытцев и вправду сидел за столом в своем любимом кресле, но справа от него активно жевал шанежки еще кто-то, лицо которого заметить было нельзя, — лишь повернутую к входной двери спину.

Бог мой, неужели Альметьев?

Что-то зачастил он в последнее время…

Интересно, с какой стати?

— А вот и я! — Ярослав, как ранее Алексей, насадил шляпу на привычное место — "шпиль" одиноко стоящей в коридоре вешалки — и шагнул в родную кухню. — Что, проводить меня в путь-дорожку собрались, братцы?

— Так точно! — поворачиваясь лицом к другу, по-военному рявкнул Николай (а это был именно он). — Ты уж извини, что мы здесь сами хозяйничаем: Ольга с малышом возится: раскашлялся он после дневного сна.

— Ничего. Мы и без нее управимся… Вчетвером… Борис Александрович, ты где?

— Да здесь я, здесь, — донесся бодрый возглас из коридора.

— Опачки! Вся компания в сборе, — довольно констатировал Алексей. — Может, в домино сыграем?

— Лучше в подкидного — два на два, — оживился Альметьев, в далекой студенческой юности заработавший славу заядлого игрока. Что в футбол, что в волейбол, что в карты, что в городки…

— В дороге наиграетесь. Один на один! — явно затеял какую-то "аферу" комиссар. Иначе зачем несет такую откровенную пургу? — Завтра чтобы ждал меня у подъезда. В условленное время!

— Шесть часов утра?

— А что? Слишком рано?

— Нет. В самый раз будет.

— Спасательный круг не забудь. Мало ли что на воде случиться может…

— Ты что, запамятовал? Я очень хорошо плаваю!

ГЛАВА 18

Сигналить Копытцев не стал — времечко-то раннее, большинство обитателей элитного профессорского дома еще с вожделением досматривают сладостные утренние сны.

Однако долго трепать нервы в ожидании лучшего друга ему не довелось: Ярослав услышал звук работающего двигателя и выскочил из подъезда, где он грелся последние минут десять — пятнадцать (ночью в Москве сильно похолодало — до ноля, а местами и до минус одного градуса). Рванул на себя дверцу и полез в машину на свое практически уже законное переднее место, когда вдруг ощутил на спине чей-то взгляд.

Опять Альметьев?

Что за чертовщина?!

— Колян, дружище… Какими судьбами?

— Потерпи немного, — зевнул и потянулся (до хруста косточек) тот, пока Алексей Иванович выруливал со двора. — На Речном вокзале товарищ комиссар все тебе доходчиво объяснит.

— Лады! — скривил рот в пренебрежительной улыбке секретный сотрудник.

Такие расклады были ему совсем не по душе. Неизвестность в работе разведчика, пожалуй, самая пугающая штука!

Поэтому на протяжении всего пути Плечов молчал.

Впрочем, как и все остальные "заговорщики".

Ну вот, наконец, и Южный порт. Какой-то странный одинокий катер у причала — нескладный, угловатый, с облупившейся краской по бортам. И капитан, в отличие от своего судна — крепкий, ухоженный, с седой длинной бородой и курительной трубкой в дюжих руках (ну прямо как с дореволюционной открытки!), поджидавший пассажира (или пассажиров?) прямо на мостике.

— Привет, Кириллович! — издали помахал ему рукой Копытцев.

Морской (а может, все-таки речной?) волк даже не соизволил улыбнуться в ответ — лишь приподнял чуть выше свое чадящее изделие и в очередной раз затянулся ароматным дымком, запах которого, казалось, мигом распространился по всей столице.

— Ты, Николай Петрович, — Алексей резко повернулся в сторону отставного диверсанта, — дуй скорее на борт, пока мы с Ярославом посекретничаем немного.

— Есть! — выпалил Альметьев и, схватив два огромных баула, до поры до времени покоящихся в багажнике автомобиля, бодро направился к трапу. — Только недолго, пожалуйста! Не люблю я эти прощанья-расставания и прочие телячьи нежности.

— Это как получится… — Копытцев приобнял тайного агента за плечи. — Удивлен?

— Не то слово! — сухо и, казалось бы, равнодушно выдавил его оппонент.

— Мы изучили биографию твоего друга и пришли к выводу: наш человек. Храбрый, честный и, что немаловажно, преданный. К тому же неплохо подготовленный на ниве кулачного противостояния с врагами.

— А я что говорил?

— Поэтому высшее руководство и решило, что вам лучше действовать в паре.

— Выходит, не доверяете? Побаиваетесь, что сопру все эти десницы с образами и растворюсь на необъятных просторах Вселенной? — с явной обидой в голосе пробурчал Плечов. Раздраженно и огорченно одновременно.

— Нет, — невозмутимо возразил комиссар, прежде чем выдавить живую, искреннюю и такую располагающую улыбку, давно ставшую "притчею во языцех". — Дело непростое, я бы сказал даже — архисложное. Не только найти христианские святыни и вернуть их при первой же возможности Русской православной церкви, всему нашему многонациональному народу, но и сберечь людей. Самого Мыльникова, его отца, который все это затеял…

— Он жив?

— Да. Мается в эмиграции уже четверть века. Если его сын все-таки предоставит неопровержимые данные по местонахождению сокровищ, придется выезжать за границу. А там… Наши друзья американцы, которые даже в Москве пытаются вести себя, как дома… Нет, одному тебе явно не управиться.

— Альметьев знает о моей службе в органах? — не очень вежливо перебил своего начальника Ярослав Иванович, пытаясь выяснить все нюансы спецоперации еще до начала ее решающей фазы.

— Нет, конечно… Ты для него — старый товарищ, обычный сокурсник, вдруг выросший в знаменитого философа, а он, по сути, — неудачник в науке, зато преуспевающий… — Комиссар запнулся, подбирая подходящее слово, но, похоже, так и не справился с задачей: — В общем, головорез, боец невидимого фронта… Твоя охрана и служба безопасности в одном-единственном лице… Даром, что ли, в ОМСБОНе подвизался?

— Что-то напутал ты, братец, — недоверчиво покосился на своего собеседника Плечов. — Колян всего лишь призер Союза, а твой покорный слуга, если помнишь, — чемпион. Так что еще не известно, кому кого спасать придется!

— Вы не разглагольствуйте, дорогой товарищ Яра, а выполняйте приказ, — с явной безнадегой в охрипшем голосе (мол, горбатого могила исправит) произнес Копытцев и махнул рукой, но сразу же осознал свою неправоту и миролюбиво положил ладонь на плечо друга. — Пойми, дурья башка, так всем лучше будет!

— Понял… Разрешите откланяться? — не принял "покаяния" секретный сотрудник.

— Погодь… Хоть раз в жизни соберись с духом и дослушай руководство до конца.

— Есть!

— Постоянный контакт с тамошними коллегами, точнее, с одним из них — самым, между прочим, благонадежным, не единожды проверенным, — мы установили. Теперь он круглосуточно находится на связи со мной, так что не переживай: в беде мы тебя не бросим.

— И то хорошо, — как-то слишком кисло улыбнулся Плечов, в душе прекрасно понимавший, что комиссар слов на ветер не бросает. Так было всегда и будет впредь!

— Правда, лично встречаться с этим человеком будет исключительно Альметьев, — неторопливо объяснил Алексей Иванович.

— Это почему же?

— Чтоб ты меньше светился среди разного рода граждан.

— Ясно.

— Примут вас, как родных, обеспечат повышенным пайком, если надо — жилье и транспорт предоставят. Так что будете кататься, как сыр в масле…

— Что значит "если надо"? Уже звони. Хочу отдельную квартирку в центре и персональное авто покруче! Да и какая-нибудь наградная стрелялка, откровенно говоря, не помешает.

— Мы все же надеемся, что Мыльников не откажет и примет вас обоих у себя на Большом… пардон, проспекте Карла Либкнехта. Места у него — целому взводу хватит! Так что дерзайте. И делайте все возможное, чтобы угодить этому черту, — добродушно порекомендовал Алексей Иванович. — А ежели не удастся, то жилье придется искать самим.

— С какой такой стати? — удивился Плечов. — Ты же знаешь: я привык на всем готовом…

— Повторяю: в твоих же интересах лучше не афишировать свою причастность к "конторе". Кто знает, не оставил ли враг в наших стройных рядах какого-нибудь крота.

— Непременно оставил. Таковы законы жанра.

— Вот видишь!

— Лады, — промямлил Яра, мысленно соглашаясь с неопровержимыми доводами своего куратора. — Что ж… Мы приложим все силы… А сейчас — держи кардан! Пацанов моих не забывай. Проведывай их хоть раз в полгода. Не жену — детей, понял?

— Да ладно тебе, — скривился Копытцев, делая вид, что возмущен таким поведением своего товарища. Но что поделаешь? Друзей, как известно, не выбирают! Он вздохнул и продолжил — все тем же назидательным тоном: — Едва не забыл… Чуть что, Альметьев — твой коллега по философскому факультету МГУ, на котором ты официально восстановлен сразу после возвращения.

— Спасибо.

— А он — только со вчерашнего дня.

— Здорово!

* * *

— Ну что, сыночки, отчаливаем? — прогундосил в густую бороду Кириллович, принимая на борт второго "туриста" (первый к тому времени уже успел обосноваться в отдельной и довольно-таки уютной каюте). — Добро пожаловать в многодневный тур по славному Волго-Балтскому водному пути!

— И как долго мы будем бороздить просторы Мирового океана? — в обычной, шутливо-издевательской манере поинтересовался Ярослав.

— Загадывать нам никак нельзя. Как говорят военные — не положено. Плохая примета. Время покажет, — хитро прищурился капитан, после чего заученно продекламировал (как-никак лет 40 ходит по этому маршруту). — Рыбинское водохранилище, река Шексна, Белозерский канал, Белое озеро, река Ковжа, Мариинский канал, река Вытегра, Онежский канал, Онежское озеро, река Свирь, Ладожское озера и, наконец, Нева. Славный город Шлиссельбург. Как видишь, путь не близок. И — прямо скажем — не безопасен.

— Черт… Так мы и за неделю не управимся! — прокомментировал сие печальное обстоятельство Плечов.

(Он ведь намеревался вернуться с задания в крайнем случае до Нового года, но вдруг осознал, что и эти, казалось бы, явно растянутые сроки находятся под угрозой.)

— Повторяю: время покажет, — не унывал, отстаивая свои тезисы, лихой бородач. — Главное для нас — безопасность пассажиров. И никакой спешки, которая нужна лишь в исключительных случаях. Сам знаешь каких!

— Догадываюсь… Все это, конечно, хорошо. Только у меня в Первопрестольной жена и двое ребятишек остались. Скучать будут…

— А вот я всю жизнь один, — вздохнул Кириллович. — Кому охота связывать свою жизнь с вечным скитальцем, любящим свою работу больше, чем людей? Помру — некому хоронить будет.

— Поможем!

— А ты, однако, шутник, сынок!

— Есть такой изъян!

— Как звать-то?

— Ярослав!

— Мудрый?

— Да, по-видимому, не очень, если соглашаюсь на разные авантюры. То в воздухе, то на воде, то в лесу.

— Воевал?

— Так… Партизанил немного…

— И это надо.

— А штормы в этих местах бывают? — перевел разговор на иную, менее "скользкую" тему секретный сотрудник.

— Конечно. Не такие, как в открытом море, но все же…

— Блин!

— Однако… Будем надеяться, что на этот раз пронесет. Судно мое и так на ладан дышит, давно собираюсь встать на капремонт, да все никак не выходит. Вот и сейчас… Не успел прийти в Москву, бац — Алексей Иванович объявился: мол, так и так, надобно доставить двух профессоров в Северную Пальмиру. Гонорар отвалил приличный. На топливо да на харчи, чтоб ученые мужи по пути с голоду не сдохли. Вот я и согласился.

— А вы где, если не секрет, познакомились?

— Ты… Дядя Ваня, или просто Кириллович…

— Хорошо. Только ответь на мой предыдущий вопрос.

— Когда-то возил я его шарашку на одно безлюдное озеро, — на ходу придумал капитан (по крайней мере, так показалось нашему главному герою). — На воскресную, так сказать, попойку.

— Так ведь Алексей не пьет!

— Зато его орлы…

— И подчиненным не позволяет.

— Тогда праздник какой-то был. То ли день рождения их конторы, то ли годовщина революции, что-то память шалить в последнее время стала.

— Ой… Темнишь ты, дядя, — по глазам вижу! — вслух сделал вывод Яра. (Пускай понервничает, сговорчивее будет!) — Сам-то откудова?

— Из Питера.

— Возьмешь на постой?

— Не получится. Говорю же тебе: капремонт… Там, в доке, и жить останусь. Временно. — Он замолк, задумавшись о чем-то своем, но спустя несколько мгновений придумал и выдал спасительную версию: — Я вас со своим юным другом познакомлю — Сенькой Пашуто, — он меня в Шлиссельбурге встречать будет. Чтоб забрать подарки для всей своей гвардейской бригады.

— А "юному" сколько лет от роду?

— Столько, сколько и тебе. Плюс-минус годок-другой… У него и остановитесь, если хозяева вас принять соблаговолят.

— Надеюсь, это не у черта на Куличках?

— Нет. В самом центре — на Петроградской стороне.

— Пашуто, стало быть, местный? Коренной?

— Нет. Приезжий. Ему недавно выделили комнату в коммуналке. Но там они с супругой только по великим праздникам появляются. Да что я тебе такое мелю? Сенька — парень разговорчивый. Сам обо всем расскажет…

— Понял. Значит, взлетаем?

— Ага… Отдать швартовы! — завопил капитан.

В тот же миг откуда-то из трюма появился коренастый паренек лет шестнадцати, о котором раньше никто не слыхивал, и принялся отвязывать катер от причала.

— Кто это? — тихо полюбопытствовал агент.

— А… Васька — мой помощник. И юнга, и боцман в одном флаконе. Родители его еще в первую блокадную зиму померли, вот я и подобрал паренька, — коротко пояснил дядя Ваня.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА 1

Вражеское кольцо вокруг города Ленина наши войска прорвали еще в январе 1943 года. Тогда же советские саперы начали возводить в районе Шлиссельбурга железнодорожную переправу через Неву. И справились с задачей, как любили подчеркивать советские пропагандисты, "в рекордно короткие сроки", невзирая на постоянные вражеские обстрелы.

Уже 7 февраля первый поезд с продовольствием прибыл в страждущий Ленинград.

Более-менее наладилось и автомобильное сообщение.

Поэтому самое страшное было позади.

Об этом еще в дороге Ярославу сообщил невысокий, тощий, но чрезвычайно шустрый водитель новенького "студебекера", представившийся "ефрейтором Пашуто"^[7].

Из-под его незастегнутой роскошной куртки, пошитой, между прочим, из тюленьей кожи (их поставляли по ленд-лизу вместе с автомобилем), поблескивала единственная, абсолютно новенькая медаль "За боевые заслуги", снискавшая в красных войсках весьма неоднозначную репутацию.

Однако Семену сия награда досталась не за красивые глазки, а вполне заслуженно. Как гласила казенная формулировка приказа: "За доблестный и безупречный труд по перевозке грузов по Дороге жизни". Связанный, как мы сейчас понимаем, с огромным риском для жизни. Правда, тогда у него "в боевых подругах" значилась обычная советская полуторка. На солдатском сленге — "Полундра". Каждая из них везла продовольствия на 10 000 блокадных пайков.

Но… По статистике каждый четвертый автомобиль не возвращался из рейса.

Кто знает, сколько их, безвестных четырехколесных трудяг, до сих пор лежит на дне Ладожского озера?

Несмотря на лютый мороз, советские шоферы (по спущенному сверху распоряжению!) ездили всегда с открытыми дверцами и, как только лед начинал угрожающе потрескивать, безжалостно бросали машины, чтобы спасти свои жизни. Однако не всем, конечно, это удавалось. Вечная им память!..

Плечов сидел рядом с водителем, а его бывший сокурсник и коллега по предстоящей спецоперации вместе с несовершеннолетним помощником капитана по имени, как вы, должно быть, помните, Василий, с которым Альметьев близко сошелся за время плавания, расположились в деревянном кузове, тесно прижавшись друг к другу, — слишком резок и порывист здешний, вытряхивающий душу северный ветер.

Да и дорога — извилистая, ухабистая, прямо скажем, не сахар. Трясет так, что вылететь за борт недолго.

Ни тебе поесть, ни покурить, ни просто погуторить по душам.

А вот в теплой и очень уютной кабине заморской чудо-техники ни на миг не прерывалась неспешная, откровенная беседа.

— Давай перейдем на "ты", — с наслаждением выпустив очередную струю едкого дыма, благодушно предложил Пашуто и выбросил в приоткрытое окошко папиросный мундштук.

— Давай!

— Тебя как звать?

— Ярослав, — лениво пробурчал секретный сотрудник, продолжавший с переменным успехом бороться с дремотой.

— Похоже, мы с тобой одного возраста?

— Все может быть… Ты какого "года выпуска"?

— Десятого.

— А я одиннадцатого, — зевнул Плечов, прежде чем задать следующий, вполне очевидный по ходу действия, вопрос, при этом даже не предполагая, каким замечательным окажется ответ. — Откуда призван?

— Как "откуда"? Отсюда!

— Ленинградец, стало быть?

— Нет… Приезжий. Просто оказался в нужный день в нужном месте. Или наоборот. Там видно будет. Вообще-то я из Белоруссии…

— Земляк! — завопил наш главный герой и бросился обниматься с шофером, да так страстно, что тот чуть было не потерял управление машиной. — А я наш говорок, того, сразу признал!

— Тише ты, медведь! — зарычал Семен, едва успев увернуться от столкновения со встречным автомобилем отечественного производства, водитель которого нажал на клаксон с такой силой, что сигнал заклинило и ему пришлось останавливаться для того, чтобы устранить эту неприятную неисправность. — Жить, что ли, надоело?

— Нет. Не надоело. До Победы дотянуть желаю! — весело заверил Яра, не выходя из эйфорического состояния — не каждый ведь день земляка встречаешь за тридевять земель от родного дома!

(Остатки сна при этом улетучились. Окончательно и бесповоротно.)

— Я тоже, как ты сказал, "дотянуть желаю". Больно много сил отдано, больно много крови пролито, — поддержал пассажира Семен.

— Согласен! — вернулся к привычной лексике наш главный герой.

— Сам-то адкуль^[8] будешь? — поинтересовался водитель.

— Из Минска. Центровой кадр.

— Курить хочешь?

— Не балуюсь.

— "Беломор" Урицкого.

— Мне все равно. Лучше расскажи подробней про свои родные места.

— Что? Греет душу?

— Еще как!

— Значит, так… Родился я в Дриссенском районе Витебской области Белорусской Советской Социалистической республики, — официальным тоном, совершенно не подходящим для его прокуренного голоса, сообщил Пашуто. — Деревня Логовцы, может, слыхал?

— Издеваешься?

— Не слыхал, стало быть… Куда тебе, центровому, до забытой Богом глуши! — обиженно протянул Семен. — Что ж, — добавил с сожалением, — больше и не услышишь. Никогда. Сожгли фрицы нашу деревеньку — не далее как в феврале сего года…

— Из родных хоть кто-то в живых остался? — сочувствующе спросил Яра.

— Не знаю. Вот демобилизуюсь и съезжу, посмотрю, — не отрываясь от руля, пообещал его собеседник и в тот же миг полез в карман за следующей папироской.

— Вдвоем поедем! — похлопал его по плечу Плечов.

— А что? Запросто! Заправим баки "Студера" топливом под самую завязку и рванем напрямую через леса-болота — машина такая, что любое бездорожье ей нипочем.

— Согласен.

— Но сперва добить надобно фашистскую гадину. Геть, нанет, совсем и полностью…

— Тебе даже такое выражение знакомо?

— Ха. Это моя коронка!

— И моя тоже.

— Итак… На чем мы остановились? — растерянно пробормотал Пашуто, сбитый с толку своими собственными филологическими изысками. — Ах… да… Загнать надо всю эту гитлеровскую сволочь взад, в ее звериное логово — и выжечь на хрен… Огнеметами… Чтобы никогда больше на наши родные земли не посягала!

— Согласен!

(Краткость — сестра таланта. Кто это сказал? Вроде как великий русский писатель Чехов.)

— Сам-то… Давно на родине бывал? — продолжил разговор водитель.

— Да как тебе сказать…

— Честно!

— Вот только в конце лета оттудова.

— Партизанил?

— Немного, — слегка приоткрыл завесу военной тайны Плечов.

— И как там обстановка?

— Сложная-тревожная…

— А если конкретней?

— Звереет фашист, — вздохнув, попытался максимально кратко охарактеризовать происходящее на родине немногословный попутчик. — Беснуется. Чувствует свою близкую кончину и оттого совсем с ума сходит. Убили какого-то ихнего солдатика — тридцать душ наших расстрелять, офицера — все пятьдесят. Это ежели в городе. А в селе тактика у них совсем другая: всех под корень, так сказать, за помощь партизанам. Стариков, детей… Жечь, жечь и жечь — дабы боеприпасы экономить.

— Ну, что тут скажешь? Сволочи! Подонки! — сердито плюнул в окно ефрейтор и сразу же впихнул в рот очередную "беломорину". — Сколько народу сгубили… Моя Паня, ну, жена — Прасковья Петровна, в первую, самую тяжелую, зиму на кладбище работала, бригадиром по заройке трупов. Там и жила со своими девчонками, большинство которых знала еще с довоенных лет — по общей работе на швейной фабрике. Полгода, считай, ее не видел… А рвы были выкопаны заранее — не вручную, конечно, военной техникой… Так вот… С самого утра, машина за машиной, везут и везут — только успевай разгружать… Как она выдержала все это — сам не понимаю…

Пашуто вытер накатившуюся на глаза скупую слезинку. А Ярослав вдруг вспомнил своих ушедших друзей и… врагов.

Наиболее часто перед глазами почему-то маячил портрет его бывшего сослуживца и почти однофамильца. Пчелова? Пчоловского? Дибинского?

Может, не добил он гада в проклятых Несвижских катакомбах?

Может, жив еще курилка?..

— Эй, ты заснул, что ли? — спустя полчаса вернул агента на землю пронзительный Сенькин голос.

— Нет. Думу думаю, — признался Ярослав, в который раз безуспешно пытаясь стряхнуть с себя остатки надоедливых воспоминаний.

— О чем?

— О бренности нашегочеловеческого бытия!

— Остынь, братец… Не лезь в эти философские бредни!

— Да как же не лезть, если я по образованию — философ?

— Ну и что? Крути — не крути, от судьбы не уйти. Или, как говорила моя бабушка, всякому свой крест…

— О! Точно! Надо бы запомнить. В будущем пригодится!

— Запоминай… В моем репертуаре много чего такого — одновременно веселенького и шибко оригинального имеется. Нашего, родного, незатасканного. Досталось, так сказать, по наследству.

— Вижу.

— А сейчас… Тпру… Приехали. Кажись, колесо пробили. Поможешь?

— С удовольствием. А то засиделся я, так недолго и геморрой схватить…

ГЛАВА 2

В Северную столицу попали поздно вечером. Естественно, что при таком раскладе об организации комфортного ночлега не приходилось и мечтать.

Но Плечов не унывал…

И че там молол Кириллович про квартирку на Петроградской стороне? А?

Вслух, конечно же, он не сказал ничего. Только пристально взглянул на своего земляка.

А тот, оказывается, умел не только искусно водить машину, но и читать чужие мысли.

— Ты, Ярослав Иванович, на первое время поселишься у нас. А дальше — разберемся. Утро по-юбому вечера мудренее, — повелительно предложил Пашуто, когда компания в полном сборе наконец-то покинула надоевший "студер". — Вон там, на четвертом этаже, мы и живем!

Машина осталась в старинном питерском дворике, напоминающем по форме обычный колодец. Чтобы попасть туда, Семену пришлось продемонстрировать чудеса вождения и заезжать в арку, чиркая об нее обоими бортами: левым и правым.

— Нет. Так не пойдет, — не шибко радостно улыбнулся Плечов. — Со мной ведь еще двое товарищей, за которых я несу полную ответственность.

(В таких случаях всегда лучше немного "поломаться" для приличия.)

— Так мы всех примем! Между прочим, с величайшим удовольствием, — жизнерадостно пообещал Семен. — Правда, у нас с Прасковьей всего одна комнатушка в коммуналке, но две остальные комнаты сейчас временно пустуют. А ключи хранятся в надежном месте.

— Законные хозяева не обидятся? — недоверчиво покосился на водителя Альметьев.

— Ну что ты? Ленинградцы — люди гостеприимные. Для них такие фортели — вполне обычное дело. Вот только, совсем недавно к соседке приезжал племянник с Васильевского острова, так он целую неделю жил один в свободной комнате. Может, еще там.

— Маленький? — отчего-то разволновался Плечов (знаменитая "чуйка" никуда не пропадала).

— Кто? — не понял Пашуто.

— Ну… Племянник, — уточнил Яра.

— Ленька?

— Наверное. Ты ведь не назвал его имени.

— Да что ты? Здоровенный взрослый дядька. Такой, как мы по возрасту. Плюс-минус…

— Так что же это выходит, он здесь один с двумя бабами барахтается, пока ты Родине служишь?

— Что значит "барахтается"? — возмутился Семен. — Тетке его, Татьяне, уже под шестьдесят, а Паня моя — сама добродетель. Да и ночует она по-прежнему исключительно на погосте. Работы, конечно, поубавилось, но не настолько, чтобы распускать людей по домам.

— Где ночует? — испуганно спросил Василий. Может, впервые услышал устаревшее словцо, а может, просто не поверил, что и в таких страшных местах, оказывается, тоже можно (и нужно!) отдыхать.

— На кладбище, — окончательно добил его Пашуто. — Домой приходит раз в неделю — на выходной. И то не всегда.

— Что ж… Это в корне меняет дело! — входя в подъезд, весело констатировал Плечов и первым начал подниматься вверх по оригинальным чугунным ступенькам.

Только между третьим и четвертым этажом Пашуто наконец-то удалось его настичь.

— Нам сюда. — Сеня достал длиннющий трубный ключ и в полной темноте попытался вставить его в разболтанную замочную скважину.

С третьей попытки таки вышло.

Но…

Механизм почему-то не поддавался и никак не хотел проворачиваться в нужном направлении.

И тогда Ярослав просто потянул дверь на себя.

Как ни странно — сработало.

Однако зайти вовнутрь все равно не получилось. На сей раз непреодолимой преградой стала довольно грубая металлическая цепочка, которой, если верить Пашуто, раньше здесь и в помине не было…

Выходит, в квартире кто-то есть. Но кто?

Внезапно с той стороны донеслось шарканье ног. И уже вскоре в дверном проеме нарисовалась чья-то небритая рожа, показавшаяся до боли знакомой.

Впрочем, спустя мгновение ее исказила такая гримаса испуга и боли, что Плечов был вынужден мысленно отказаться от своего первоначального предположения.

Но ведь надо что-то делать!

Первым сориентировался Альметьев: ни слова не говоря, он уперся здоровой ногой в стену и обхватил двумя руками ручку двери, водитель же ухватился за талию Николая.

P-раз… и, казалось бы, "неубиваемая" цепочка рассыпалась на мелкие кусочки…

Наши герои вломились в длинный просторный коридор. Лишь Василий немного замешкался и остался на лестничной площадке. Что, в конечном итоге, чуть не стоило ему жизни…

(Но мы, как это часто бывает, немного забежали вперед. Ничего не поделаешь, придется возвращаться!)

Побледневший Пашуто первым делом отпер свои собственные "хоромы" и, пристально осмотрев их, удовлетворенно хмыкнул: пусто!

А вот дверь второй — средней — комнаты была распахнута настежь.

Но и там никого не оказалось.

И тогда Семен зачем-то полез в… антикварный шкаф, стоявший ровно посредине роскошного коридора.

— За мной! Вперед! — вскоре донеслось оттуда.

Одновременно какой-то шум, напоминающий звук падающего тела, раздался и снаружи квартиры (та по-прежнему оставалась незапертой).

Ярослав незамедлительно последовал призыву Пашуто и юркнул следом за ним в шкаф.

Альметьев же, находившийся ближе остальных к входной двери (хромота не позволяла ему передвигаться столь же быстро, как его товарищи), выскочил за дверь.

И сразу увидел своего юного спутника, лежащего на полу в луже крови.

"Черт… Что это с ним?"

Владимир нагнулся и принялся оказывать подростку первую медицинскую помощь — благо, этому бывший спецназовец был прекрасно обучен. А в сумке, перекинутой через его плечо, нашлись все необходимые в таких случаях вещи: бинт, йод и даже какие-то обезболивающие таблетки, одну из которых Альметьев немедленно запихнул под язык Василия.

После этого — уставился на дверь, ведущую в квартиру № 19: оттуда стал доноситься подозрительный шум. Спустя мгновение между ней и дверной коробкой образовалась небольшая щелка, в которой появилась физиономия Семена.

— Ты никого не видел? — с ходу поинтересовался он.

— Нет.

— Убег, гад… В погоню!

Выскочивший следом за водителем Плечов задерживаться и вовсе не стал — перепрыгивая через две, а то и три ступеньки, помчался вниз по лестнице, оставляя далеко позади себя "жертву никотина", как он в мыслях стал называть хозяина жилплощади.

Но ни на самих лестничных ступенях, ни в "колодце", ни за его пределами не было ни одной подозрительной фигуры. Да что там "подозрительной"? Вообще — никакой!

Пришлось возвращаться несолоно хлебавши.

— Короче, располагайтесь. Чувствуйте себя, как дома, — подвел итог неудавшегося преследования Пашуто. — А я побежал, точнее — поехал.

— Куда? — одновременно воскликнули Плечов и Альметьев, никак не ожидавшие от своего нового товарища такой "подставы".

— Как "куда"? В свою часть! Я ведь как-никак человек военный. Должен сдать груз и загнать "студера" в укрытие. Иначе командование может и под трибунал отдать. Будете уходить — просто захлопните входную дверь. Ну и записку оставьте, где вас искать.

— Да мы и сами этого пока не знаем! — признался Ярослав. — А как быть с Васькой? Он ведь до сих пор без сознания. Угробим ни за что ни про что юную душу.

— Я отвезу его в "Свердловку"^[9], — пообещал Семен. — Это недалеко. Да и по дороге. Только помогите погрузить парня на машину — одному мне не управиться.

— Лады!

Гости с двух сторон подхватили худенькое тельце и, не захлопывая дверь, бережно понесли его вниз, еле поспевая за водителем.

Когда они спустились вниз, тот, усевшись в кабине, бросил:

— Ну, до скорой встречи, браточки! Не скучайте!

— Огромное тебе спасибо, зема! Ты настоящий друг.

— Да ладно, — засмущался Пашуто. — Свои люди — сочтемся!

— Непременно! — пообещал Яра.

А уж он, как известно, слов на ветер никогда не бросал.

ГЛАВА 3

Спали, как убитые. В одной кровати — вторая в столь скромной комнатушке просто не поместилась бы.

А утром…

Небольшое помещение вдруг озарилось… Нет, не солнечным светом — ослепительной женской улыбкой. Ее обладательница была невысока, но ладно сложена.

Черноброва.

Зеленоока.

С роскошной, аккуратно заплетенной косой и тонким певучим голоском, разорвавшим гнетущую тишину:

— Вы кто?

Причем вопрос был задан довольно дружелюбно, без малейшей доли вражды или, не дай Бог, испуга.

— Я земляк Семена Александровича, — вполне бодро и достаточно четко отрапортовал Плечов, не отрываясь от подушки.

— Из Логовиц? — брызнули хитроватые искры из бирюзовых глаз.

— Нет. Из Минска. Ярослав! — незваный гость широко улыбнулся и наконец-то привел себя в вертикальное положение.

— А рядом?

— Николай Петрович, мой бывший сокурсник, а теперь еще и коллега по работе.

— Ну надо же… Николай Петрович. Полный тезка моего родного брата! — выпалила хозяйка с таким удивленным видом, будто только второй раз в жизни встретила подобное словосочетание. — Это явный знак свыше.

— Согласен!

— Чтоб вы знали, в нашем дружном семействе Бабиковых я была самой старшей из детей. А он, стало быть, самый младший. Как говорил отец — меньшенький. Но, несмотря на это, Коля чуть ли не с первых дней на фронте.

— Молодец. Герой. А между вами, простите, кто?

— Только одна сестричка — Катя. Ее муж — Василий Иванович, — нет, конечно, не Чапаев, а Шульгин, — тоже воюет. А вы? — она замолчала и вызывающе уставилась в синие глаза нашего главного героя.

— Да как вам сказать…

— Прямо!

— Я партизанил. Правда, недолго. А вот мой товарищ хлебнул под Москвой сполна. До сих хромает.

— Ничего. До свадьбы заживет, — отчего-то обрадовалась Прасковья (может быть, осознав, что в этот раз к ней в гости пожаловали поистине родственные души? Настоящие советские люди. Мужественные и непримиримые к врагу, как она сама). — Или Коля женат?

— Нет. Холост.

— Я его со своей лучшей подругой — Клавой — познакомлю. Славная выйдет пара! А чем вы занимаетесь?

— Мы оба еще с довоенных лет преподаем в МГУ.

— В Московском университете? Имени самого Ми-хайла Ломоносова?

— Да-да. В 1940-м нашему учебному заведению наконец-то присвоили имя величайшего, по мнению всего нашего коллектива, русского естествоиспытателя. А еще через год, когда МГУ слился с моим родным МИФЛИ, в университете после 90-летнего перерыва был восстановлен знаменитый философский факультет, на одной из кафедр которого и служит ваш покорный слуга.

— На какой — позволите узнать?

— Конечно. Истории философии!

— А ваш коллега?

— Он у нас чуть ли не главный спец по диалектическому материализму.

— Прекрасно! Здесь… В городе Ленина — чем будете заниматься?

— Откомандированы для налаживания образовательного процесса в высших учебных заведениях, — бесхитростно и сухо изложил действующую "легенду" секретный сотрудник. — Но… Приехали поздно и по-111 этому не успели определиться с местом проживания. Часок-другой — и будем откланиваться. Так что долго терпеть нас вам не доведется.

— Да живите сколько хотите. Я только отдохну немного да уберу в общих помещениях: туалете, ванне, коридоре — сегодня моя очередь, и сразу же уйду!

— На кладбище?

— Нет. Вчера получила новое назначение, о котором Сеня покамест ничего не знает, — смущенно пояснила хозяйка. — Осталось только подписать кое-какие документы. Завтра выходной, так что хочу успеть сегодня.

— Ясно. И куда, если не секрет, вас пристроили?

— В детский дом. Воспитательницей особой категории детей.

— Какой? — в своем мегакоротком стиле продолжал допытываться Ярослав.

— Не хотелось бы раскрывать подобные планы, но вам — высокообразованным товарищам…

— Заметьте, красным профессорам!

— Надеюсь, можно поведать и не такое.

— Согласен.

— В одном из отдаленных районов Ленинграда власти выделили помещение, где я и еще несколько девочек будем возвращать ребятню к нормальной жизни. — Она вздохнула и вдруг неожиданно предложила: — Может, перейдем на ты, товарищ?

— Давай!

— Ой, прости, я ведь даже не представилась. Паня!

— Знаю. Сеня рассказывал.

— Очень приятно! — Она нагнулась и протянула Ярославу свою тонкую, изящную, никак не рабоче-крестьянскую ладонь. (Плечов нежно пожал ее, проникаясь величайшим уважением к этой, вроде как простой, обыкновенной, но в то же время очень мудрой и чрезвычайно стойкой русской женщине.) — Похоже, мы еще и сверстники?

— Наверное. Я всего лишь на год младше вашего мужа…

— А я на целых четыре!

— Его? Меня?

— Сени!

— Вот и славно! Коля, вставай. "Барыня" приехала. Альметьев даже не шелохнулся.

— Пускай спит. А мы пока попьем чайку. Я, с вашего позволения, пойду на кухню, сварганю немного кипяточку. Сахар у вас есть?

— Так точно. И сахар, и хлебушек, и даже тушенка. Так что сегодня у нас будет престольный праздник!

— Не богохульствуйте. Ибо это, как ни странно, соответствует действительности! — неожиданно подтвердила правдивость его заявления Прасковья Петровна. — Сегодня 2-е октября, День памяти благоверных князей Феодора Смоленского по прозвищу Черный и чад его — Давида и Константина.

— Ну у вас и память! — восхищенно вырвалось из уст тайного агента.

— Ученые мужи просто обязаны знать такие даты, — уколола его хозяйка и съехидничала: — Или вы несправедливо присвоили себе чужое ученое звание?

— Нет. Я на самом деле тот, за кого себя и пытаюсь выдавать. Ярослав Плечов, кандидат философских наук. Прошу любить и жаловать.

— Стыдно не знать таких элементарных вещей, товарищ профессор! Стыдно.

— Виноват. Исправлюсь. Просто эти святые — не моя специфика! И все же… Чем знамениты эти славные люди? Будьте добры, просветите невежду!

— В первую очередь своими ратными подвигами, — с гордым видом сообщила Прасковья.

— О! Значит, наши люди… Феодор и эти его, как вы говорите, чада! Достойные.

— Вот именно. Да… Кстати… В этом году мы праздновали юбилей — 480 лет со дня обретения их нетленных мощей.

— Мама… — только и выдавил Ярослав.

— Да-да… Чтоб вы знали, ровно четыреста восемьдесят лет назад в Ярославле были обнаружены останки святого князя Феодора и чад его, Давида и Константина. Летописец, оказавшийся очевидцем этого знаменательного события, написал тогда: "Во граде Ярославле в монастыре Святого Спаса лежали три князя великие, князь Феодор Ростиславич да дети его Давыд и Константин, поверх земли лежали. Сам же великий князь Феодор велик был ростом человек, те у него, сыновья Давид и Константин, под пазухами лежали, зане меньше его ростом были. Лежали же во едином гробе". Да-да… Основатель княжеского рода был настоящим русским богатырем. Статен, высок и лицом красив. Недаром же ордынский хан Менгу-Темир после долгих уговоров собственной супруги согласился отдать за него замуж любимую дочь, что крайне положительно сказалось на отношениях с Россией.

— Панечка, родная, откуда ты все это знаешь? — ошарашенно пробормотал Плечов.

— Самообразованием надо заниматься, — иронично заметила его бойкая собеседница.

— Скажи еще, что все это ты без единой, кстати, ошибочки процитировала по памяти?

— А как же иначе?

— Гениально… Пойдешь ко мне на кафедру?

— Посмотрим. Сначала войну закончить надо. И не где-нибудь, а в Берлине!

— Полностью с тобой согласен, — кивнул Ярослав.

* * *

Альметьев наконец-то проснулся, и воткнув босые ноги в чьи-то старенькие, узкие, а посему и очень тесные кожаные тапки, в одних трусах пошкандыбал в туалет, но услышал какие-то возгласы, доносящиеся с кухни, и молниеносно изменил первоначальный маршрут, чтобы спустя мгновение предстать во всей красе прямо перед беседующими.

— Извините ради Бога… — пролепетал он виновато и стал незаметно демонстрировать Плечову какие-то непонятные знаки, выраженные в замысловатых жестах, видимо, таким образом намереваясь без промедления выяснить, кто эта утренняя гостя.

— Сначала надень штаны, — в ответ на эту "эквилибристику" саркастически заметил Ярослав, продолжая прихлебывать ароматный напиток. — А потом лезь знакомиться!

Николай резко, по-военному, развернулся, как положено через левое плечо, совершил несколько шаркающих шагов в обратном направлении, вернулся в "арендованную" комнатушку, где тщательно привел себя в порядок перед старинным зеркалом в бронзовой оправе и вскоре присоединился к чаюющим.

— Еще раз — прошу прощения! Но… Как вы понимаете, я и в самых смелых мыслях не мог представить, что нас с самого утра может навестить такая очаровательная дама.

— И к тому же умная! — добавил Ярослав Иванович. — Не знаю только, для женщины минус это или плюс…

— Николай! — Альметьев приподнялся с табуретки, которую уже успел занять, и галантно опустил книзу свой мощный подбородок.

— Паня, — ответила тем же Бабикова-Пашуто и протянула руку, которую ученый-диверсант не замедлил поцеловать.

Школа!

В ответ на такое проявление явно недостойной мелкобуржуазной галантности хозяйка зарделась.

— Вы между собой уже на "ты"? — с необыкновенным упорством, достойным лучшего применения, продолжил выяснять отношения московский гость, который, как показалось, совершенно не обратил внимания на смущенный вид своей собеседницы.

— Так точно, — расписался за двоих Яра.

— Что ж, присоединяюсь… Ну… Давай, рассказывай, Прасковья!

— О чем?

— Как ты до такой жизни докатилась?

— Какой?

— Значит, вчера вечером Сеня пригласил нас к себе в гости, а здесь — полный бардак. Беспорядок! Шабаш! Какой-то небритый тип…

— Это, должно быть, племянник соседки. Их дом разбомбили, вот он и ночует где придется. Одно время даже у нас в комнате жил.

— Понятно!

— Недавно тетя Таня наконец нашла себе работу. Сторожем на какой-то базе. С тех пор Леня появляется лишь тогда, когда ей выпадает ночная смена.

— У него, что же, и ключ свой есть? — аж подскочил на табуретке Плечов. Непонятно по какой только причине. Может, разобщенные мысли в его голове, правда, пока еще со скрипом, наконец-то стали складываться в единую целостную картину?

— Да. Как у каждого из нас, — не нашла ничего странного в такой соседской солидарности Пашуто. — Что ж такого натворил этот парень, если вы и поесть нормально мне не даете?

— Ничего. Разве что… Едва не убил нашего юного товарища Ваську.

— Ничего себе ничего… И где он сейчас? Надеюсь, в милиции.

— Сбежал… Между прочим — через шкаф!

— А… Знаменитое Ленинское наследие, — сразу обо всем догадалась хозяйка.

— В каком смысле? — переглянувшись, одновременно заинтересовались заезжие ученые мужи. Вышло недоуменно и даже несколько растерянно.

— До революции в этой квартире жила Мария Васильевна Сулимова — старая, так сказать, большевичка, — выдержав паузу, начала ликбез Прасковья Петровна. В своем стиле: четко и максимально доходчиво. — Именно она 1917 году несколько дней прятала здесь самого Ленина. А конспирация у них, следует признать, была на высочайшем уровне! Жандармы — в двери, а Владимир Ильич — в шкаф. Оттуда — в соседскую квартиру, а затем, по лестнице, на улицу… Бегом прочь!

— Так что же это выходит? Что этот гад по Ленинским следам смылся? — закипел от возмущения Николай, для которого имя вождя пролетарской революции было настолько свято, что даже ходить по одним местам с Ильичем он бы никогда не отважился.

— Совершенно верно, — спокойно подтвердила его предположение Прасковья.

— Опиши, пожалуйста, его внешность.

— Чью? Ленина?

— Нет. Племянничка, — пояснил Ярослав.

— Да что вы ко мне прицепились? Скоро вернется Татьяна Самойловна — у нее все про все и узнаете.

— Есть! — шутливо козырнул Альметьев, в нарушение всевозможных уставов приложив ладонь к непокрытой голове.

— Утомили вы меня, ребятушки… Пойду подремлю немного в соседской комнатушке. Два часа — мне больше не надо, — хозяйка поднялась с насиженного места и помахала сотрапезникам рукой. — Спасибо за чудесный завтрак.

— Не за что!

— Да… Пока не легла… Может, у вас еще какие-то вопросы есть?

— Конечно!

— Говорите…

— Большой проспект отсюда далеко? — вспомнил о главной цели своего приезда в город на Неве секретный сотрудник.

— В нескольких минутах ходьбы.

— Вы не соизволите препроводить нас туда или хотя бы показать дорогу?

— Почему бы нет? Вот высплюсь, и сразу начнем действовать!

— Договорились!

ГЛАВА 4

Альметьев уселся в коридоре на табуретку и принялся за работу — чинить прохудившиеся тапки.

А Плечов начал размышлять.

"Итак… Что мы имеем?

Я еще сам толком не понял, чем мне предстоит заняться в ходе предстоящей спецоперации. По большому счету, наши начальники — большие сказочники! "Пойди туда, не знаю куда. Принести то, не знаю что". При этом мощи святых, атрибуты верховной власти, всякие там образа, десницы и животворящие кресты — ерунда, чихня, ненужная дребедень, главное — какая-то дореволюционная папка, которая, по слухам, ранее принадлежала самому Ломоносову.

Как по мне, то хоть черту лысому…

И, как ни удивительно, нужна она не только Кремлю, но и всем разведкам мира. Что же такого там может быть, а?

Корытцев намекнул: какие-то сведения о русском коде…

Но… Неужели они так важны, чтобы рисковать лучшими агентами союзников?

Когда не закончена еще кровавая схватка с общим врагом — Гитлером?

Визы, поездки за границу, неминуемые разборки с тамошними властями и различными силовыми структурами в случае принятия решения об организации вывоза культурных ценностей…

Ради чего?

Ни черта не понимаю!..

Однако же вернемся "к нашим баранам", как завещал безымянный автор средневекового трактата "Адвокат Пьер Патлен"…

С первых дней пребывания в Москве меня пасут. И кто? Союзники! Американцы! К которым всегда мечтал перекинуться Пчоловский-Дивинский…^[10] Совпадение?

А может, мой бывший сослуживец с самого начала работает на янки^[11]? И был внедрен еще до войны в фашистскую Германию, а уже оттуда — в СССР? Так сказать, прямиком из "Аненербе" — в секретношифровальный отдел НКВД-НКГБ?!

В нашем деле возможно всякое…

Вот только "тезка", благодаря моим стараниям, давно должен быть мертв! Любого другого такой взрыв разнесет на мелкие кусочки, которые уже никому не удастся собрать в кучу.

Кто же тогда выглядывал из квартиры Пашуто?

И всё-таки это был он… Точно он! "Мамой клянусь", как любят утверждать некоторые горячие кавказские парни, в том числе и мой "лучший друг" Лаврентий Цанава.

Впрочем, Бог с ним — белорусским наркомом внутренних дел. Он в этом деле не участвует, и слава Богу, как говорят атеисты!

Лучше продолжу думу думать!

…Какой-то поистине неубиваемый противник мне попался. Настоящий Ванька-Встанька! Его бьешь-лупишь, а он не падает. Лишь уклоняется под ударами и… продолжает свое грязное дело.

Только вот откуда ему вдруг стало известно о целях моего нового задания? Какой-то консультант Верховного где-то что-то там сказал?

Нет, не верю, как говорил товарищ Станиславский!

А что, если только для этого его и забросили в Москву? Еще в далекие тридцатые годы. И поиски статуи Христа с его апостолами лишь второстепенная, отвлекающая цель, а главная — наследие великого Ломоносова?

Не зря же жандармы в присутствии иностранных историков в первые дни после смерти Михайла Васильевича перерыли все вещи в его доме. После этого некоторые труды нашего гения бесследно исчезли, а иные были надежно спрятаны во дворце графа Орлова в… Гатчине!

Могли они оттуда утечь вместе с сокровищами рыцарей за бугор?

Как по мне, то запросто.

"Все люди русские…"

Хорошо сказано!

Нет, я разберусь с этими масонами до конца! Чего б мне это не стоило…"

В это время двери распахнулись. На пороге стоял довольный Альметьев с тапочками в руках.

— Вот, исправил…

— Молодец. Паня еще не встала?

— Спит как убитая.

— Ты лучше такие сравнения для кого-то другого оставь, ладно?

— Есть!

— И Татьяна Самойловна с работы не вернулась?

— Нет.

— Что ж… Тогда буди хозяйку. Пора!

ГЛАВА 5

— Больших проспектов вообще-то у нас всегда было два, — рассказывала Пашуто. — Чтобы их различать, ленинградцы стали добавлять к названиям улиц несколько букв. Либо ПС, либо ВО — в зависимости от обстоятельств.

— Это правильно! — зевнул Яра, который все это, конечно, знал (недаром так долго готовился к предстоящему заданию). Однако последующие разъяснения "гида", щедро приправленные ее же футуристическими фантазиями, и его поставили в тупик и придали новый импульс к самосовершенствованию, которому, как оказалось, и на самом деле нет предела.

— Это означает Петроградской стороны или Васильевского острова, — ни на миг не замолкала попутчица. — Правда, сейчас проспект, на котором мы находимся, носит имя Карла Либкнехта, но это, надеюсь, временно…

— Да! Исторические названия трогать никак нельзя, — поддержал ее Николай.

— Здесь каждым дом, каждый переулочек дышит нашей славной историей, — продолжала Прасковья. — Вот я, например, твердо верю, что отечественные краеведы когда-нибудь создадут иллюстрированный каталог, где подробно опишут все здешние здания. Кто спроектировал, кто возвел, кто в какие годы жил в каждом из них!

— Здорово! — в своей излюбленной сверхкраткой манере оценил "гидские" способности своей новой знакомой профессор Плечов. — Не каждый коренной житель Северной столицы может провести экскурсию по родному городу так компетентно, как это делаешь ты, Паня!

— Спасибо! Я бы еще и по родным местам вас с удовольствием поводила, но их, к сожалению, больше нет. Не существует в природе… — Она достала платочек и промокнула свои ярко-зеленые глазки, похоже, совершенно не привычные к такого рода проявлениям слабости.

— Враги сожгли? — встрепенулся Яра.

— Нет. Свои же затопили. Наши. Советские.

— А Сеня утверждал…

— Он из Белоруссии, а я из-под Калинина, — того, что раньше назывался Тверью.

— А точнее?

— Весьегонск, может, слыхали?

— Более того, я лично там бывал, — как всегда, бойко и жизнерадостно вклинился в разговор Альметьев. — Загорал, купался, рыбачил в последнее пред-военное лето. На Рыбинском водохранилище. Такую щучищу завалил, что мама не горюй!

— Вот именно это искусственное море и забрало мою родную деревушку под громким названием Дели — точь-в-точь, как индийская столица. Теперь о ее существовании напоминает разве что одна из улиц в северной части Весьегонска — Дельская. На ней и живет моя сестренка — Катя. А Коля до сих пор в госпитале валяется. Посекло его осколками с головы до пят. Вот только вчера письмо пришло. Из госпиталя. Мальчишка еще… Развлекался тем, что в ближнем бою ловил гранаты и бросал обратно. С двенадцатью — фокус прошел, а тринадцатая разорвалась прямо в руках.

— Сколько же ему лет? — сочувствующе вставил Плечов.

— Восемнадцать недавно исполнилось. А уже два года на фронте…

— Не верю! Как такое может случиться в регулярной армии? — недоверчиво покосился на очаровательную "экскурсоводшу" наш главный герой.

— Все началось в ноябре сорок первого. Какая-то небольшая группа наших бойцов лесами уходила на Москву. Дороги не знали, карт не имели. Вот и взяли за проводника моего брата. Он парень видный и рослый, похоже, сказал, что совершеннолетний, — поверили!

— Ничего. Выкарабкается! Меня по частицам красные лекари собирали. Руки вывернуты, ноги перебиты, кишки чуть ли не на шею намотаны, прости за такой натурализм… Одна голова на месте осталась. И что? Устоял, выдюжил! Теперь, назло Гитлеру, сто лет жить буду, — оптимистично заверил Николай, приобнимая за плечи свою новую знакомую, к которой он стал питать самые нежные, но все же исключительно дружеские, можно сказать братские, чувства. И вообще, бывший диверсант, как ни странно, очень быстро сходился с разными — не знакомыми ранее — людьми. Копытцев, Рыбаков, Васька, Прасковья — яркие тому примеры…

— Твоими б устами да мед пить…

— Можно и что-нибудь покрепче — не возражаю!

— Одного желаю — здоровья! И тебе, и ему — братцу моему, — в стихах подытожила Пашуто и опять переключилась на дальнейшее выполнение добровольно взятых на себя обязанностей: — Вот этот дом на углу, под номером 88, точнее, то, что от него осталось после прямого попадания фугасной бомбы 24 января сего года, относится уже к Ординарной улице, ведущей прямо к нашей Карповке. По одной из версий, ее название происходит от фамилии крупного землевладельца Ординарцева, по другой — от слова обыкновенная, заурядная, ординарная.

— Да… Натворил фашист всякой жути, — с трудом сдерживая накатывающуюся ненависть, выдавил Ярослав, доселе более-менее спокойно созерцавший руины некогда красивейшего в округе дома, и сжал в кулаки свои разбитые на бесконечных тренировках пальцы. — Кто с голодом справился, того бомбами, снарядами, минами… Ты-то как выжила?

— Нам проще… Мы — люди деревенские, неприхотливые, к роскоши не привыкшие. Да и работала я все время. А это как-никак двести пятьдесят граммов хлеба в самые тяжелые дни, остальные блокадники получали ровно вполовину меньше.

— Ясно…

— С начала нынешнего года еще сто граммов добавили — сразу веселей стало.

— Мы тебе там пару американских консервов оставили.

— Зачем?

— Да так… На всякий случай… В сетке под кроватью.

— Спасибо. — Прасковья нежно потрепала короткие волосы с уже кое-где встречающейся, но все же еще очень редкой первой сединой, на стриженном пле-човском затылке. — А еще, только никому об этом не рассказывайте, мы с Клавой гнали самогон из всякой гнили и меняли его на продукты у красноармейцев, тех обеспечивали более-менее нормально. Так, между прочим, и с Сеней познакомилась.

— Что, любит это дело? — красноречиво щелкнул себя пальцем по горлу неунывающий Альметьев.

— А вы — нет? — вопросом на вопрос ответила Пашуто и, добавив хитрицы на милое личико, пристально взглянула в глаза сначала одного из спутников, затем — другого.

— Мы — парни балованные, бравые, леваком нас не возьмешь! — шутливо оседлал любимого конька Ярослав. — Вот ежели коньяк! И не какой-то там простой, ординарный, как твоя улица, а марочный, не менее восьми лет выдержки — на виноградном спирту, в дубовых бочках… Тады можем употребить. Но немного. Грамм по восемьсот на рыло!

— Откуда у вас такой жуткий сленг, товарищ профессор?

— Да все оттуда же. С народных низов. Из родного рабоче-крестьянского нутра. Иногда вылазит.

Но крепким словом я не злоупотребляю. По крайней мере, стараюсь!

— Смотри мне!

— Возьмешь на поруки, если что, с целью перевоспитания?

— Запросто.

— Ловлю на слове. Вот закончится война, и приеду к вам в гости — поучиться нормальному человеческому общению…

— Меня взять с собой не забудь! — не преминул поддеть друга Николай.

— …С каким-нибудь "Хеннесси" в профессорском портфеле, — пропуская мимо ушей его колкости, продолжил тайный агент. — Или армянским "Юбилейным", названным так в честь двадцатилетия Октябрьской революции. Отметим Победу как полагается!

— А я вас наливочкой угощу — собственного производства, из черноплодной рябины. Все говорят, что она у меня очень удачно получается, — пообещала Прасковья Петровна. — По старинному рецепту, включающему в себя не только упомянутые ягоды, но и листья различных кустов, деревьев: вишни, черной смородины…

— Э-э, сестрица, так ты на все руки мастерица! — довольно потер руки Николай. — Только ежели уже с листьями — это настойка.

— Какая разница?

— Огромная. Та — двадцать градусов, а эта — все сорок. А иногда и шестьдесят!

— Тогда согласна, как любит выражаться Ярослав Иванович.

— Стало быть, заметила? — хмыкнул наш главный герой. — Оценила?

— Да.

— Одобряешь?

— Что?

— Краткость. Сестру таланта.

— Конечно. Мужик не должен быть балаболом. Сказал — и сделал. Вот и вся квинтэссенция его сущности.

— Ты даже такие слова знаешь? — удивился философ.

— А то! — вздернула маленький носик тверская прелестница. — Моя мама однажды проговорилась, что все мы — Бабиковы — происходим из какого-то старинного дворянского рода, однако бахвалиться благородными кровями в нашей стране сейчас не принято.

— Вот-вот. Нонче в цене рабоче-крестьянское происхождение. Оно открывает многие двери! — лукаво улыбнулся Альметьев, бывший ярчайшим представителем освобожденного трудового люда, как он сам не раз говаривал: "гегемоном". — Будешь составлять автобиографию для поступления в МГУ, упаси Боже тебя вспомнить о боярских корнях! Тогда ни я, ни Яра помочь тебе не сможем.

— Да уже поздно мне! — махнула рукой Пашуто, хотя внутри у нее все кипело, ибо шутливый намек нового знакомого попал, что называется, в самую точку: с ранних лет Прасковья мечтала о высшем образовании. Учиться, учиться и еще раз учиться! Причем не где-нибудь, а в университете имени, как говорила сама Паня, Михайла Васильевича Ломоносова. Но, похоже, ее поезд ушел…

— Не спеши хоронить себя, сестрица! — ободрил, впрочем, на сей раз, кажется, не совсем удачно, добродушный спортсмен-диверсант. — У нас с тобой вся жизнь впереди. Вот победим фашиста и…

И в это время непривычную для военного времени тишину разрезала сирена…

В последнее время ленинградцам приходилось гораздо реже (если сравнивать, к примеру, с первой, самой страшной, блокадной зимой) слышать ее, да и сама тревога, предупреждающая об артиллерийских обстрелах и воздушных налетах, с недавних пор и вовсе часто оказывалась ложной, однако в этот раз, кажись, все было серьезно, ибо откуда-то издали донеслись звуки первых взрывов.

Паня взглянула на часы: "15.25" — и громко крикнула:

— За мной! Бегом!

Позже выяснится, что именно в это время, в четырех километрах от них на углу Лесного проспекта и Литовской улицы, один из вражеских снарядов угодил в трамвайный состав из двух вагонов (их движение возобновили еще в апреле прошлого года), в результате чего погиб двадцать один человек и тридцать восемь были ранены…

Но до многих районов Ленинграда вражеские снаряды уже не долетали.

И — верю — больше никогда не будут!

ГЛАВА 6

Прежде чем нырнуть в подземное укрытие, секретный сотрудник, шедший позади остальных, осмотрелся и сразу заметил его!

Пчоловский не бежал — нет; просто, сутулясь, быстро шел к намеченной цели — тому самому дому, в подвале которого было оборудовано временное бомбоубежище.

За ним, не вынимая рук из карманов, семенили еще двое: один в шинели, другой в фуфайке.

Первый — высокий, под метр девяносто, второй на голову ниже. Оба тощие, изнеможденные — либо просто "косят" под таких.

Сообщники? Или обычные ленинградцы, случайно оказавшиеся рядом?

— У тебя есть оружие? — взволнованно шепнул в ухо напарнику Ярослав.

— Нет.

— Тогда слушай мою команду…

— Отставить… Здесь приказываю я.

— Кому сказано? — повысил тон секретный сотрудник. — Хватай Прасковью — и за угол!

— Что-то случилось?

— И не задавай лишних вопросов.

— Есть! — Альметьев тяжело вздохнул и немедля подчинился. — Сестрица, родная, нам туда нельзя. Уходим… Быстро!

— А Ярослав Иванович? — дрожащим голосом поинтересовалась Паня.

— Он скоро нас догонит.

— Я останусь здесь, — что-то заподозрив, не на шутку уперлась Пашуто.

— И не вздумай! Как начальник велел, так и будем действовать. Это ведь не просьба, это приказ!

— Ладно…

Либо наши герои слишком громко выясняли отношения, либо у Пчоловского-Дибинского тоже безотказно работала пресловутая "чуйка", в разной степени свойственная агентам-нелегалам всех разведок мира, но он вдруг поднял голову и в тот же миг встретился глазами со своим антиподом, который к тому времени остался один.

— Ты?! — вспыхнули огнем и без того злые, как неоднократно отмечал Ярослав, абсолютно беспросветные глаза.

— Я, Слава, я!

Пчоловский сделал какой-то знак сопровождающим его мужикам (выходит, их все же тут целая банда?!) и медленно, с опаской пошел навстречу своему бывшему сослуживцу.

— Похоже, поход в бомбоубежище отменяется? — предположил он, остановившись в нескольких метрах от Плечова. (Про успехи нашего главного героя в самбо ему было доподлинно известно.)

— Так точно, — спокойно согласился Ярослав.

— Обниматься не будем…

— Почему?

— Ты ведь не баба. И я тоже. Однако… Давай пожмем друг другу руки! Все-таки одно дело делаем. Общее… Хоть и для разных господ.

— Это ты, братец, для господ, — спокойно уточнил Плечов. — А я — для своей страны, своего народа!

— Согласен, — как ты любишь выражаться, — скривился Пчоловский.

— Не забыл?

— Нет!

— Вот и славно… Будешь мир предлагать?

— Не знаю… Как бы там ни было, зла на тебя я не держу, — "тезка" упрятал повисшую в воздухе ладонь в кожаную перчатку. — И помощи никакой взамен за свое расположение — не требую…

— Может быть, потому, что мои товарищи пока что с твоими господами в одной упряжке? — не без оснований предположил агент вождя (и, как окажется позже, угадал).

— За что я тебя всегда ценил, так это за умение мыслить трезво…

— А может, ты в очередной раз хочешь сменить хозяев? — поинтересовался Ярослав.

— Нет… Не думал над этим… Пока… (За таким у них обычно следует: "А что мне за это будет?") Все равно ты не уполномочен принимать подобные решения.

— Кто знает? Может, все же лучше покаяться и, дабы заслужить прощение, предпринять соответствующие шаги?

— Какие именно?

— Для начала — хотя бы поведать мне о сути твоего теперешнего задания.

— Я и сам ни черта еще не понял… — неожиданно разоткровенничался Пчоловский — Пойди туда, не знаю куда. Принеси то, не знаю что… В любом случае мы должны первыми заполучить то, на что претендуешь ты!

— Вот и славно… Занимайся, выполняй задание, только не перебегай мне дорогу…

— А ты мне!

— Договорились. Надеюсь, когда-нибудь оценишь мое благородство и ответишь, как положено, — добром на добро.

— В каком смысле? — не понял бывший соратник.

— Я ведь легко могу сообщить куда следует, и тебя обложат со всех сторон, — пояснил Ярослав.

— Согласен.

— Но не сделаю этого.

— Спасибо, отец родной! — прижав руки к груди, шутовски поклонился Пчоловский.

— А ты ходи где-то рядышком, наблюдай, записывай, кто знает, как оно дальше повернется? Может, в будущем объединим свои усилия? Пусть на время, на короткий период, союзники все же. Пока…

— Там видно будет! — подытожил Пчоловский-Дибинский и, не оглядываясь, направился в сторону сообщников, поджидавших его на прежнем месте и в прежних позах — с руками, опущенными в карманы свободных брюк.

Однако далеко уйти ему не удалось.

— Да, позволь еще один немаловажный вопрос, — остановил его Ярослав.

— Говори! — чересчур резко обернулся "извечный" недруг, да так, что его лицо исказила гримаса невыносимой боли (видимо, там, в Несвижском подземелье, часть осколков попали ему в шею или голову). — Только быстрее…

— Ты на Карповке случайно оказался али как?

— Случайно. Чистое совпадение. Один шанс на миллион.

— То, что мы столкнулись?

— Ага.

— И последнее… Тетка твоя жива?

— Какая еще тетка? — удивился Пчоловский.

— Татьяна Самойловна.

— Тебе-то какое дело?

— В принципе — никакого, — рассмеялся Ярослав.

— Вот и сопи в две дырочки. Пока до вас не добрались! — угрожающе прошипел шпион.

ГЛАВА 7

Спустя мгновение из глубины соседней арки появилась Прасковья и… с разгона бросилась на шею Ярославу.

Похоже, что наблюдать из глубины двора за всеми перипетиями неожиданной встречи, им с Николаем не составило особого труда.

— Не знаю почему, но я очень сильно волновалась. Нервничала. Переживала, — выпалила Пашуто. — У тебя все нормально?

— Да.

Тут же появился и Альметьев.

— С моей ногой даже за такой знойной женщиной не угнаться! — пошутил он. — Все? Можем продолжить наш путь?

— Легко, — сместил ударение на первый слог в еще одном любимом, но гораздо реже употребляемом слове разведчик.

— И куда теперь? — продолжал допытываться бывший однокурсник.

"Похоже, он и не подозревает о существовании какого-то сумасбродного академика. Цель у Коли одна — днем и ночью следить за мной", — пришел к выводу Ярослав.

А вслух произнес:

— Здесь недалеко. Четвертый дом по левой стороне, если я не сбился со счету.

— Я уже определилась, куда вам нужно. За мной! — в очередной раз взяла на себя командирские функции их бойкая спутница.

* * *

Плечов позвонил в дверь.

Дело в том, что 1 октября 1943 года почти во все дома Северной Пальмиры подали электричество; а водопровод и канализация и вовсе были пущены в эксплуатацию несколько месяцев тому назад. А еще… Именно в этот день начался учебный год практически во всех ленинградских школах, которые (о чудо!) оказались обеспечены всем необходимым: и освещением, и топливом, и учебниками, и письменными принадлежностями.

Никто не спешил впускать их в квартиру, однако вскоре Альметьев все же смог различить далекие шаркающие звуки, четко указывающие на присутствие в квартире хозяина. Или кого-нибудь другого?

Ярослав повторно нажал на кнопку звонка.

Подействовало!

Дверь приоткрылась — и в образовавшемся проеме возникло давно не бритое лицо. Нет, не по причине пьяного загула или еще каким-то форс-мажорным обстоятельствам, а сознательно — следуя, так сказать, негласным требованиям подзабытого старорежимного этикета.

Борода аккуратно подстрижена, усы со всех сторон подбриты и, похоже, специально подкручены.

— Здравствуйте! — вежливо наклонил подбородок Яра.

— День добрый…

— Нам нужен профессор Мыльников, — продолжил наш главный герой, хотя, конечно же, с первых мгновений признал в вышедшем мужчине человека с подаренной Копытцевым фотографии.

— Берите выше — академик! Хотя и профессор — тоже правильно, — располагающе усмехнулся хозяин и сразуже… нахмурился, излучая абсолютную неприязнь ко всему окружающему миру (как выяснится позже, столь резкие перепады в настроении были визитной карточкой, как сказали бы сейчас — фишкой, этого многостороннего и очень талантливого человека). — Просто разные понятия…

— Знаю, — кивнул Плечов.

— А вы кто будете? — настороженно поинтересовался Дмитрий Юрьевич.

— Ваши коллеги. Из Московского университета, — спокойно, уверенно, с добродушной, как ему казалось, улыбкой на все внешне безобидное лицо, продолжил секретный сотрудник. — Плечов Ярослав Иванович и Альметьев Николай Петрович. Плюс Пашуто Прасковья Петровна, наш, так сказать, гид и проводник. Точнее, проводница, из местных.

— По какому поводу?

— Руководство университета направило, по согласованию с партийными органами. Говорят, еще до войны — весной 1941-го, вы подали в самые разнообразные инстанции ряд жалоб и прошений, касающихся несправедливого лишения гражданства ваших предков, мечтающих вернуться на Родину.

— Было такое, — равнодушно бросил академик, по-прежнему не открывая до конца дверь. — Но теперь все это уже не очень актуально: дед недавно ушел из жизни, так и не дождавшись прощения.

— Извините. Немного затянули с рассмотрением. Сами понимаете, какое время.

— Да-да… Война все-таки… Хорошо, отец еще жив; может, хоть его напоследок осчастливите.

— Будем стараться.

— Одного не могу понять: причем здесь вы, коллеги, ученые мужи?

— В одном из обращений содержалось мнение, что ваш отец может по доброй воле вернуть в Россию некоторые очень важные реликвии, так сказать, в обмен на лояльность советской власти.

— И что?

— У нас в университете, куда руководство компетентных органов обратилось за необходимыми разъяснениями, создали комиссию, так сказать, по возвращению культурных ценностей. Я ее научный руководитель, Николай Петрович — мой заместитель.

— Так вот на что вы повелись? Впрочем, как раз на такую реакцию я и надеялся. Что ж, заходите, дорогие товарищи…

Последние слова были произнесены с такой желчью, что наши герои несколько оторопели и долго не решались переступить порог квартиры.

— Проходите, проходите, пожалуйста; чувствуйте себя, как дома… — еще раз предложил Мыльников.

— Спасибо!

Плечов первым прошел в хоромы "бесноватого", по мнению археолога Рыбакова, философа и, не дожидаясь дополнительного приглашения, устроился на старинном мягком диване с деревянными подлокотниками, после чего жестом предложил остальным сделать то же самое.

— Ну-с, начинайте-с… — подначил Мыльников, нервно расхаживая взад-вперед прямо перед лицами незваных гостей и постоянно поглаживая при этом ухоженную бородку, что, следует признать, весьма негативно — раздражающе — действовало на психику пришедших, особенно Прасковьи, которой приходилось постоянно отвлекаться от всецело охватившей ее страсти — осмотра роскошных профессорских хором. Высокие потолки с лепниной, огромные окна, а мебель!..

— Значит, так… Во-первых, вам привет от Бориса Александровича, — тем временем на свой страх и риск предпринял "ход конем" Ярослав, не понаслышке знавший о серьезных расхождениях во взглядах двух ученых.

— Рыбакова?

— Так точно!

— С этого, молодой человек, и следовало начинать! — с неподдельным восторгом воспринял такой поворот событий владелец апартаментов. — Надеюсь, мы с ним, как прежде, относимся друг другу с должным уважением…

— Да… Но — признаюсь по секрету — иногда наш общий знакомый смеет не очень лицеприятно высказываться в ваш адрес. Хотелось бы узнать почему? — попытался с разгона выяснить истину Плечов, однако академик, слывший в научных кругах прекрасным психологом и даже психоаналитиком, физиогномистом, лишь равнодушно махнул в ответ рукой:

— Это только на официальных мероприятиях, в присутствии сами знаете кого, он клянет меня на чем свет стоит, а в приватных беседах — слушает, раскрыв рот, и слово вставить боится! А потом некоторые мои предположения вдруг вовсю обыгрываются в его научных трактатах…

— На Бориса Александровича это непохоже! — грудью стал на защиту репутации своего близкого, с недавних пор, приятеля тайный агент.

Друг — это святое.

Так он был воспитан.

Как и все тогдашнее поколение советских граждан.

— Плохо вы его знаете… — грустно вздохнул Дмитрий Юрьевич, наперед считав с лица нашего главного героя всю защитную аргументацию.

— А вот и неправда, — невзирая ни на что, продолжал гнуть свою линию Плечов. — Очень даже хорошо! Он честный и, что немаловажно, — прямой человек. Между прочим, из староверов, о моральных принципах которых вам должно быть известно.

— Это правда, — согласился Мыльников. — Еще наши родители тесно дружили. А я, если хотите знать, с его идейными наставниками по сто грамм пивал. С Юрием Владимировичем, Сергеем Владимировичем, Василием Алексеевичем…

— Академиком Готье, профессорами Бахрушиным и Городцовым? — понимая, что таким образом академик в очередной раз проверяет его на профпригодность, сделал необходимые уточнения Ярослав. Что важно — совершенно безошибочно.

— А труды самого Рыбакова вы читали? — не сбавлял напора Мыльников.

— Естественно.

— И как относитесь к его размышлениям о россоманах?

— Положительно.

— Смею вас заверить, что к такой трактовке этого научного термина Бориса подтолкнул именно я!

Дмитрий Юрьевич распалился до такой степени, что, казалось, вот-вот закипит от негодования. Секретному сотруднику даже захотелось полить его водой. Прямо из брандспойта, если б тот вдруг оказался под рукой, или хотя бы из уже работающего крана.

Однако поступить так Плечов, естественно, не мог. Не только по отношению к этому седовласому, умудренному опытом человеку, но и к любому другому — врожденная интеллигентность не позволяла. Более того, с каждым уходящим мгновением жизненная позиция академика вызывала у него все больше симпатии, понимания и даже… неподдельного восхищения!

Да, он имеет иную — альтернативную, — как говорят, точку зрения по многим вопросам современности.

Да, не гордится властью рабочих и крестьян.

Да, соблюдает ряд давно попранных законов и правил.

Но ведь, по большому счету, Ярослав и сам такой…

Упрямый, со своими принципами и идеалами, которым он никогда не изменяет.

Зато — преданный и верный!

Какого-либо подвоха от таких ожидать не следует. Никому и никогда!

— Да не горячитесь вы так, пожалуйста, уважаемый коллега. Успокойтесь. Угомонитесь. Все будет хорошо. О’кей, как любят говаривать наши зарубежные коллеги! — примирительно улыбнулся Плечов. — У меня лично, да и у всех моих товарищей нет абсолютно никаких оснований не доверять вам.

— Спасибо. Я, с вашего разрешения, продолжу?

— Будьте добры.

— Более того, именно ваш покорный слуга предложил Борису тему докторской диссертации.

— "Ремесло Древней Руси"?

— Как? Вам даже такое известно?

От удивления профессор перестал теребить бороду и, к восторгу остальных, наконец-то присел на стул, стоявший невдалеке от дивана.

— Конечно. Все материалы исследования уже опубликованы в соответствующих изданиях и сейчас находятся в свободном доступе, — откровенно бравируя своей осведомленностью, выдал Плечов. — В том числе и в Ленинской библиотеке, которую с недавних пор возглавляет участник обороны Ленинграда товарищ Олишев. Василий Григорьевич.

Последнюю новость Мыльников откровенно проигнорировал. Может, это имя ему ничего не говорило. А может, просто предыдущий фигурант в научном плане представлял гораздо больше интереса?

— Значит, защитился Бориска? — задумчиво бросил Дмитрий Юрьевич, вглядываясь в неведомую даль, ограниченную потолком его квартиры, и вдруг вскочил со стула, чтобы снова и снова нарезать круги вокруг своих новых знакомых, с каждым разом увеличивая их диаметр, а, значит, и площадь.

— Так точно. В эвакуации, — подтвердил Ярослав.

— Но сейчас он уже в Москве?

— Да.

— Как бы я хотел встретиться с ним. Как бы хотел!

Он распалился чуть ли не до белого каления и принялся уже не ходить, а бегать по фигурному паркету.

— Погодите. Покончим с текущими делами, и я все организую, — как бы между прочим пообещал Плечов.

— Прекрасно, — опять угомонился академик и резко переключился на личность нашего главного героя. — Вы по специальности тоже археолог?

— Никак нет. Ваш коллега — философ, кандидат наук.

— Такой молодой… Бедная Россия, бедная… А может, наоборот — богатая ранними талантами, а?

— Не знаю, — пожал плечами Ярослав.

— Позвольте полюбопытствовать, кто ваш научный руководитель?

— Фролушкин.

— Федор Алексеевич?

— Да.

— Гений… Единственный ученый, мнение которого я почти всегда разделял.

— Был.

— Что значит — "был"?

— Убили его враги.

— Сожалею… Как? Кто? Когда? За что?

— Думаю, те же самые люди, которые будут противостоять нам и в этот раз.

— Что вы говорите? Что вы говорите?

Постоянное повторение, дублирование по несколько раз одних и тех же фраз откровенно раздражало малословного нелегала, но у каждого, как говорится, "свои тараканы". Если хочешь подружиться с оппонентом, надо просто не замечать его недостатков…

А Мыльников продолжал:

— Бог ты мой, Федор Лексеич… Какая величина! Какая глыба! По масштабу таланта с ним может сравниться разве что тезка наоборот.

— Алексей Федорович? — сразу догадался Ярослав.

— А вы и его знаете? — на сей раз академик не просто удивился. Он был поражен. И не мог вымолвить ни слова, как когда-то Рыбаков в его собственном присутствии.

Но у Плечова оставалось в запасе еще немало козырей!

— С недавних пор Лосев работает у нас на кафедре истории философии. Возглавляет сектор логики.

— И он, стало быть, продался вашей советской власти?

— Выходит так!

— Вот уж от кого не ожидал, от того не ожидал… Все! Мне срочно надо в Москву! Срочно!

Казалось, Мыльников прямо сейчас сорвет пальто с вешалки, к которой он вдруг приблизился, выбившись из очерченного круга, и немедля рванет в аэропорт или на речной вокзал, но Дмитрий Юрьевич лишь набрал полную грудь воздуха и… схватился за сердце.

Прасковья мгновенно бросилась на помощь.

— Не волнуйтесь… — попытался успокоить ее Мыльников. — Со мной такое часто случается. Возьмите таблетку в пиджаке, во внутреннем кармане… Нет, не там — справа… И положите мне под язык. Буду очень признателен…

— Слушаюсь! — безропотно подчинилась Пашуто.

И тут в диалог двух "монстров философской науки" вмешался третий. Альметьев.

— Как вы, должно быть, понимаете, уважаемый академик, так сразу, с кондачка, это дело не уладить, — произнес он.

— Вы о чем, молодой человек? — вскинулся Дмитрий Юрьевич, казалось, позабывший то, о чем он сам говорил несколько секунд тому назад. (Склероз? Так ведь рано еще!)

— О вашей эвакуации, пардон, деловой поездке в Москву… Сначала нам надобно связаться с руководством и все согласовать, — не замедлил проинформировать старшего коллегу Николай.

— Уж не с НКВД ли? — целиком и полностью приходя в прежнее, как в мыслях охарактеризовал наш главный герой, "воспаленное" состояние, ехидно скривил губы академик. — Или с его структурным подразделением — МТБ?

— С ними тоже. Я, кстати, воевал под эгидой этой, похоже, ненавидимой вами организации. В особой роте из выдающихся спортсменов. Если бы вы знали, сколько людей мы потеряли — молодых, красивых, сильных, никогда бы больше не говорили о ней с таким презрением, — и Альметьев, зло поблескивая глазами, вкратце поведал историю своей борьбы с оккупантами.

— Виноват… (Что-то шелохнулось в его заблудшей душе?). Вы еще и спортом занимаетесь?

— Самбо. Причем на довольно высоком уровне. Призер чемпионата СССР.

— Ого!

— Ярослав Иванович и вовсе чемпион страны…

— Неплохо. Однако великий поклонник крепкого русского словца, господин-товарищ Фролушкин, помнится, при жизни частенько повторял: "Водка — сила, спорт — могила".

— Каждый может заблуждаться…

— Согласен. — Мыльников невольно употребил любимое словечко Плечова, хотя с момента знакомства оно еще ни разу не слетело с уст агента вождя. — "Хуманум эррарэ эст"^[13]. Однако не все помнят продолжение этой гениально фразы, сформулированное, кстати, великим Цицероном: "Только дураки повторяют свои ошибки".

— Чтоб вы знали, наряду с военными нашу славную столицу защищали не только спортсмены, но и ученые, деятели искусств, представители различных творческих профессий, — не вступая в бесполезную дискуссию с одним из самых авторитетных специалистов в вопросе античной философии да ещё и академиком, предпочел развить предыдущую тему Альметьев, окончательно и бесповоротно (как ему казалось) добивая неотразимыми доводами страдавшего хронической антисоветчиной оппонента.

— Серьезно? — хмыкнул тот.

— Еще как! Одних только художников целый батальон набрали… И вообще… Только в первую неделю войны в столичные военкоматы поступило двести двенадцать тысяч заявлений от жителей Москвы с просьбами отправить их на фронт! — разъяснил ситуацию Николай Петрович.

— Говорили мне об этом, но я, признаюсь, не верил, старый дурак. Думал, брехня… Заурядная большевистская пропаганда. Хотя однажды лично слыхал по радио, что около пятидесяти ленинградских писателей и поэтов, членов Союза писателей, добровольно ушли в действующую армию и на флот. А те сорок человек, кто не подлежал мобилизации, — в народное ополчение… Может, и на самом деле для всех нас эта война отечественная, народная, священная? — вслух дал ответ Мыльников на некоторые, давно мучившие его, внутренние сомнения.

— Несомненно. А что, разве у себя, в осажденном Ленинграде, вы этого не замечали? — "продолжал атаку" Альметьев.

— Извольте полюбопытствовать, чего именно? — невольно используя любимый плечовский прием, о котором он, естественно, пока еще ничего не знал, "прикинулся шлангом" Дмитрий Юрьевич.

— Массового героизма советских граждан.

— Замечал, конечно, но порой был вынужден наблюдать и совершенно другие, не менее красочные, примеры… В поведении некоторых зажравшихся лиц.

— Кого вы имеете в виду? — грозно пробасил Николай.

— Наших непотопляемых партийных функционеров, — поспешно уточнил Дмитрий Юрьевич.

— Нельзя стричь всех под одну гребенку, — поучительным и даже, пожалуй, угрожающим тоном изрек его визави. — Многие коммунисты в самое пекло лезли. Живота не щадили. Кстати, товарищ Плечов, хоть и член ВКП(б), часто не соглашается с основными тезисами руководства нашего учебного заведения, да и, пожалуй, всего государства. Постоянно обвиняет начальство в заскорузлости мышления и отсутствии новаторских идей. Посему и ушел с кафедры диалектического и исторического материализма, где имеет честь трудиться ваш покорный слуга.

— Это правда, Ярослав Иванович? — Мыльников с подозрением покосился на нашего главного героя.

— Так точно! — по-военному выпалил тот.

— Что это вы постоянно такточничаете? Тоже воевали?

— Да. Но скромно умалчивает о своих подвигах, — вместо друга, которому адресовался вопрос, прояснил ситуацию Николай.

Но и агент вождя не собирался "отсиживаться в окопах":

— Война застала меня на малой родине — в Белоруссии. Пришлось партизанить, пока к своим не вышел.

— Звереет фашист?

— Еще как. На себе проверено…

— А я когда-то думал, что европейцы — умные, интеллигентные люди, которые несут нам свободу, — признался Мыльников.

— Авиационными бомбами и артиллерийскими снарядами?

— Да уж… Никогда бы не поверил, если б сам не видел. Сколько невинного русского люду полегло! — Мыльников патетически вознес руки кверху, будто обращаясь к самому Господу Богу, и, как это уже не раз случалось в ходе текущего разговора, неожиданно резко сменил тему: — А вы, уважаемый товарищ, с Ярославом Ивановичем давно знакомы?

— Достаточно. Мы с ним даже обучались на одном курсе МИФЛИ — Московского института философии, литературы и истории.

— А вот этого не надо было делать!

— Чего именно?

— Расшифровывать хорошо известную аббревиатуру! Ибо таким образом вы ставите под сомнение мою компетенцию!

— Простите! Не хотел вас обидеть.

— Между прочим, в Ленинграде в то время существовал аналогичный вуз. ЛИФЛИ назывался. Только вторая "Л" расшифровывалась иначе. В Москве — литературный, а у нас — лингвистический. Теперь это структурное подразделение ЛГУ.

— У нас случилось то же самое. И сейчас мы с Ярославом Ивановичем вместе трудимся на философском факультете МГУ, только на разных кафедрах.

— Бог ты мой… Ваш… наш факультет наконец-то восстановили в правах! Это правда?

— Да, — не замедлил подтвердить Плечов.

— Вы даже не представляете, сколько великолепных новостей мне сегодня доставили. Можно сказать, к жизни старика вернули!

— Старика? Но позвольте… Сколько же вам лет?

— Пятьдесят пять вчера исполнилось! И никто не поздравил. Ни одна, простите, сволочь… Если можно, повторите, пожалуйста, свое имя?

— Николай Петрович.

— Вы тоже кандидат или?..

— Нет. Пока лишь аспирант.

— И кто руководит вашим… нашим чудесным подразделением?

— Чернышев.

— Борис Степанович?

— Он.

— Знаю такого. Главный спец по софистам^[14]. В 1937-м Боря, заручившись моим содействием, защитил кандидатскую без всякой, между прочим, диссертации.

— Теперь товарищ Чернышев уже доктор философских наук. А буквально накануне нашего отъезда пришло известие о том, что его представили к Сталинской премии. Так что ждем-с! Так сказать, со дня на день!

— О, какой молодец, какой молодец… Не загордился, не задрал лихую головоньку?

— Нет.

— Может, и признает своего научного прародителя?

— Непременно.

— Да… Забыл спросить… А его предшественника, Григория Георгиевича, куда девали?

— Андреева?

— А то кого же? Он, кстати, мой земляк, уроженец еще той — Санкт-Петербуржской — губернии.

— Понятно… Арестовали его. Больше года тому назад.

— За что?

— За антисоветскую деятельность. Товарищ Андреев позволял себе говорить вслух и об ошибках Верховного Главнокомандующего, и о незаконных репрессиях в довоенные годы.

— Вот видите, значит, не все так гладко в нашем королевстве.

— Да! Не все! Вот только кое-кто брюзжит у себя на кухне, а Григорий Георгиевич говорил о недостатках прилюдно, открыто!

— Вот и договорился…

— Эх, ничего вы, уважаемый академик, не поняли, — раздраженно рубанул ладонью ни в чем не повинный воздух Николай. — Андреев — наш человек, строгий, но исключительно порядочный. Он одним из первых добровольно вступил в народное ополчение. Рядовым бойцом. Но вскоре получил повышение и стал командиром отделения автоматчиков первого стрелкового батальона седьмого стрелкового полка пятой Московской стрелковой дивизии. С октября сорок первого по февраль сорок второго вместе с товарищами держал оборону на стратегически важном Калужском шоссе в районе Воронцовского совхоза.

— И что получил за свое безудержное рвение?

— Восемь лет лишения свободы по решению Особого совещания при НКВД СССР.

— Восемь лет! Без суда и следствия… В одном лишь Ленинграде репрессировали десятки ученых… Вам что-то говорят такие имена: Айзенберг, Альтер, Гарбер, Тымянский, Столяров, Васильев, Урановский, Жив, Кучеров, Мишин… Всех и не упомнишь! Разгулялись, сволочи, ой, пардон, так, что Институт философии пришлось закрыть… А вы еще меня вразумить пытаетесь, ребятушки. Не стыдно?

ГЛАВА 8

За окном быстро темнело.

А Плечов вдруг вспомнил одну из главных задач текущего задания: сохранить жизни всех фигурантов этой запутанной истории. Главным образом Мыльникова и его находящихся в эмиграции предков, одного из которых, как выяснилось, уберечь уже не удастся.

Да и за самого академика, пожалуй, никто и ломаного гроша не даст, если на его след выйдет группа Пчоловского.

Хотя… Врагам он тоже вроде как живым нужен. В качестве единственного посредника между искателями сокровищ (с обеих сторон) и нынешними хранителями реликвий.

Так что особого смысла в похищении Мыльникова нет.

Тем более — сейчас.

Прячь его, корми, охраняй, лелей, переправляй через границу…

Все это лишний, никому не нужный геморрой.

Гораздо проще, сподручнее выкрасть академика уже там, за бугром, где противодействие советских спецслужб будет сведено к минимуму.

Но…

Усилить меры безопасности — никогда не помешает.

Так, на всякий случай…

Кабы чего не вышло!

Придя к такому, то ли успокаивающему, то ли обескураживающему, выводу, Плечов пальцем поманил к себе Альметьева и первым вышел на просторный балкон, оставляя Прасковью наедине с "маньяком" Мыльниковым.

У этих двух к тому времени обнаружился общий интерес: старинная петербуржская архитектура. И они без раздумий пустились "во все тяжкие".

— Вызывали? — "потеряв нюх", бросил Николай, временно оказавшийся позади своего товарища, созерцавшего вечерний Большой проспект с высоты птичьего полета.

— Да. Что-то больно тревожно мне сегодня! — не оборачиваясь, пожаловался секретный сотрудник.

— И у меня весь день на душе скребут кошки…

— Не к добру это, братец, не к добру. (Яра невольно повторил последнее слово несколько раз, а именно такой "болячкой", как мы знаем, страдал как раз владелец квартиры. Дурной пример заразителен!) Полагаю, тебе следует немедленно связаться с контактным лицом из местного управления и попросить организовать охрану Мыльникова либо же усилить ее, если таковая уже имеется.

— Эй, дружище, ты, случайно, ничего не перепутал? — разочарованно сорвалось с уст бывшего красного диверсанта.

— Нет.

— Откуда тебе известно…

— Все от того же двугорбого источника.

— Верблюда? — быстро догадался Альметьев.

— Выполняйте! — не стал разжевывать смысл своих не шибко завуалированных фраз Плечов.

— Уже?

— Ну, не прямо сейчас… Я останусь, а ты проведешь Паню домой, убедишься, что ее соседка жива-здорова, и займешься исполнением моей просьбы, ясно?

— Так точно! Выходит, ты тоже…

— О чем вы, Николай Петрович?

— Извините. Сбился с курса…

— Выполняйте! — строго повторил Яра.

— Есть!

Прошло еще пять минут, и вдоволь наговорившаяся Прасковья, как и предполагал наш главный герой, стала собираться домой. Ответная реакция радушного хозяина оказалась тоже вполне прогнозируемой.

— Прошу вас, мои дорогие, уважьте старика! — Он вдруг поклонился и галантно поцеловал опрометчиво протянутую гостьей руку (граф все-таки или, может быть, князь? — шут его знает!), после чего та побагровела до такой степени, что стала похожа на Красно Солнышко. — Места у меня, как видите, валом — на всех хватит.

Но Пашуто неожиданно заупрямилась:

— Ребята пусть остаются, а мне надо идти… Соседка почему-то не вернулась вовремя с работы. Может, что-то стряслось? Как я буду себя чувствовать в таком случае, а? Да и муж в любой момент может заскочить; целый месяц не виделись!

— Что ж. — Дмитрий Юрьевич проводил "сударыню" до дверей, где передал ее под "расписку" дожидавшемуся своего часа Альметьеву. — Оставайтесь здоровенькими…

— Спа-си-бо! — по слогам благодарно отозвалась Прасковья.

— Извините, коли что не так, — поклонился профессор. — Рад буду видеть вас в любое время дня и ночи.

— Взаимно.

— Ярослав Иванович, дорогой, ради Бога, хоть вы останьтесь! — Мыльников повернулся к "загоравшему" на прежнем месте секретному сотруднику, о тайной миссии которого он, естественно, пока еще ничего не знал, и с мольбой уставился в его ярко-синие глаза.

— Уже!

— Что "уже"?

— Остался.

— Ну, слава Богу! Слава Богу! А то я с ума сходить начал. Даже поговорить не с кем…

И в этот момент Плечов, не сказав ни слова, хлопнул себя по лбу, сорвался с дивана и бросился в раскрытую пока еще дверь следом за своими спутниками.

"Черт, как я мог забыть?!"

Настичь их получилось лишь на улице.

— Я тебе главного не сказал, — тяжело дыша, громко сообщил Яра, даже не пытаясь утаить от дамы смысл своих ценных указаний (все равно она ни о чем не догадается!). — Как ты, должно быть, слыхал, Дмитрий Юрьевич просится в Москву.

— Помню: было такое дело…

— Прозондируй почву, может, есть возможность взять его с собой?

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие! — руководствуясь старыми, еще дореволюционными требованиями уставов, лихо отрапортовал Альметьев.

— Все… Утром встретимся.

— Где?

— Здесь. Приходи вместе с Паней к завтраку. Часов так на десять утра. Раньше не надо. Выспаться хочу!

ГЛАВА 9

— Куда вы бегали? — нахмурил густые брови Дмитрий Юрьевич, когда спустя несколько мгновений Ярослав все же вернулся в его апартаменты.

— Забыл поручить коллеге уладить одно важное дело, — как всегда предельно кратко, с располагающей улыбочкой на лице отчитался секретный сотрудник. — А завтра будет уже поздно.

— Какое-такое дело, если не секрет, конечно?

— Секрет. Военная, как говорится, тайна.

— Не томите душу… Лично меня это каким-то образом касается?

— Так точно. Но я хочу, чтобы результат действий моего товарища стал для вас сюрпризом. Притом — приятным.

— Спасибо. Буду несказанно рад. Давно, знаете ли, не испытывал положительных эмоций… Чайку попьем?

— Непременно. Только сахар — за мной!

— Как сочтете нужным.

Мыльников скрылся на кухне и, насвистывая мелодию из какого-то довоенного художественного фильма, название которого Плечов так и не смог вспомнить, поставил на плиту чайник с водой.

— Идите сюда, Ярослав Иванович. Вдвоем в любом случае веселее! — управившись, прокричал издалека хозяин.

— Иду.

Плечов выложил на кухонный стол горстку рафинада, которым, зная, куда его забрасывает привередливая судьба, еще в Москве на всякий случай заполнил чуть ли половину рюкзака и занял свободный стул (никаких табуреток в профессорской кухне не было и в помине. Это же не коммуналка на Карповке!).

— А теперь, уважаемый коллега, разрешите задать вам несколько, может быть, чересчур провокационных вопросов, — как бы между прочим бросил Дмитрий Юрьевич, награждая своего гостя очередным колючим и крайне острым взором, после чего принялся разливать кипяток по чашкам, с нетерпением ожидая ответной реакции молодого оппонента.

— Да не смотрите вы на меня так пристально, — улыбнулся Ярослав. — Дырку в голове просверлите. Не дай, Боже, мозг заденете — чем думать буду?

— Не сердитесь, милейший! Я ведь не со зла… Просто горю желанием убедиться, не имеете ли вы лично какого-то отношения к кровавым палачам из НКВД-НКГБ? — в ранее предельно добродушном голосе Мыльникова вдруг появились нотки раздражения. А то и возмущения.

— Убеждайтесь — вот он я! Только зачем это вам?

— Не хочу иметь с ними никаких дел. Принципиально! Категорически.

— Что ж… Тогда… Разрешите откланяться! — Плечов отставил в сторону свою накрытую блюдцем и пока нетронутую чашку и предпринял попытку покинуть помещение.

— Стоять! — догнал его звонкий, как выстрел, возглас. — Я ведь не получил четкого ответа. Вы таки "да" или таки "нет"? — Академик невольно перешел на типичный одесский жаргон, хотя ни он сам, ни его предки, так же, как и Ярослав, часто прибегающий к подобному приему, не имели никакого отношения к этому славному приморского городу. (Тоже, между прочим, Пальмире. Только южной.)

— А мой преждевременный уход разве не дает исчерпывающий ответ на ваш вопрос? — предложил чисто профессиональную (философскую) трактовку своего спонтанного поступка тайный агент.

— Нет. Меня по-прежнему гложут сомнения…

— Таки "да", если выражаться вашим же слогом, — решил особо не "вилять хвостом" тайный сотрудник, успевший вернуться на ранее облюбованное место. — Ну, как вы думаете, можно провернуть столь сложное дело безо всякого содействия нашей родной, единственной в стране, специальной службы? Никак ведь не выйдет. Не получится! Как бы нам всем этого не хотелось.

— И какое у вас звание? — продолжал настойчиво допытываться Мыльников.

— Кандидат философских наук.

— Я серьезно!

— И я.

— Капитан, майор или, может быть, полковник? Я их, собак нерезанных, за версту чую, а в случае с вами нюх почему-то отказывает.

— Скажем так… У меня есть близкий друг, надежный, верный товарищ — комиссар Копытцев. Алексей Иванович, не слыхали? — немного приоткрыл карты Плечов (но только до определенного им же предела).

— Нет.

— Он тоже наш брат — ученый. С хорошим образованием. Светлая голова, чистая душа.

— Там даже такие встречаются? — скривил рот в издевательской усмешке Дмитрий Юрьевич.

— Да, причем в немалом количестве. Можете поверить мне на слово.

— Верю. Почему-то… Но все еще сомневаюсь. Простите.

— Так вот. Леха…

— Даже так?

— Ну да! Мы ведь с ним ровесники; к тому же — давно знакомы… Леха с недавних пор возглавляет одно специфическое управление, выросшее из обычного секретно-шифровального отдела, каковые имеются во всех разведках мира.

— Ясный пень! — неожиданно выдал Мыльников.

(Если так пойдет и дальше, скоро он будет владеть сленгом не хуже нашего главного героя. Ах, как права народная пословица: "С кем поведешься — от того и наберешься!")

— Также в прямом подчинении у Копытцева находится одно уникальное по своему кадровому составу подразделение, главной задачей которого является поиск по всему миру различных артефактов и исторических реликвий, имеющих то или иное отношение к нашей великой Родине, ее славному прошлому и, надеюсь, будущему, — попытался вразумить своего высокообразованного собеседника Ярослав.

— И вы там служите? — вкрадчиво поинтересовался тот.

— Время от времени…

— Как прикажете понимать?

— Периодически к его работе в качестве консультантов привлекаются ведущие научные сотрудники из самых известных исследовательских центров нашего родного государства рабочих, между прочим, и крестьян. В том числе и ваш покорный слуга.

— Зачем?

— Ну, сами посудите, как чекисты без квалифицированной помощи могут определить возраст того или иного предмета, установить подлинность документов, разобраться в каких-то событиях давно минувших дней?

— Согласен… Так вы, кажется, любите выражаться?

(Мыльникову явно пришлось по душе любимое плечовское словцо — коротенькое, но емкое.)

— Да.

— Выходит, вы, по сути дела, ученый авантюрист, дипломированный искатель сокровищ?

— Типа того…

Хозяин квартиры вдруг сорвался со своего видавшего виды, но не утратившего блеска старинного стула и принялся расхаживать взад-вперед от входа в кухню до единственного в ней окна, мысленно размышляя о чем-то своем, однако это продолжалось совсем не долго — чай наконец заварился.

— Ну-с, начнем-с? — спросил профессор.

— Давайте, — довольно потирая руки, кивнул наш главный герой. — У меня, кстати, еще и пара бубликов есть!

— А может, чего покрепче? — предложил Мыльников.

— Не откажусь, если найдется что-нибудь фирменное, оригинального качества.

— Мне тут одна гражданка пол-литра самогона намедни подогнала. Очень славная штука. В мгновенье ока любого прошибает до самой глубины души — аж пятки потом покрываются!

— Такой метафоры мне еще не приходилось слышать, — признался Ярослав.

— Дарю. На безвозмездной основе. Используйте на здоровье в своих будущих научных изысканиях.

— Премного благодарен… Однако употреблять вовнутрь первач, каким бы качественным он ни был, даже под угрозой расстрела не стану.

— Объяснитесь!

— Однажды переусердствовал с белорусским бим-бером^[15], с тех пор больше "ни-ни", даже не прикасаюсь ни к каким крепким самодельным напиткам, — признался Плечов.

— Слабоват ты, стало быть, в этом деле, — неожиданно перешел на "ты" Мыльников. — Слабоват… Вот Фролушкин мог запросто пару литров в одиночку оприходовать. Я свидетель.

Академик почесал нос, видимо, вспоминая былые похождения, и все в том же совершенно несерьезном, шутливом духе продолжил:

— Выпьет — и хоть бы тебе хны. Ни в голове, ни в ногах. Меня уже водит, качает, в сон вовсю тянет, а ему цыган подавай! Медведей. Песни-пляски…

— Когда-нибудь, в следующий раз, и мы оторвемся на полную катушку, — заверил Плечов. — Обязательно… Для этого у меня в загашнике всегда найдется что-нибудь более подходящее для интеллигентных людей.

— И на что вы намекаете?

— Ром, коньяк, какой-нибудь хороший бренди: "Кальвадос", "О-де-ви", "Фрамбуаз".

— Но ведь это — тот самый самогон, только фруктовый, — хитро прищурился Мыльников, тоже, как оказалось, знавший толк в крепких напитках.

— Пожалуй… Но фабричного производства, — не стал упорствовать Яра.

— Что ж… Предложение принимается! Только произойдет сие историческое событие, по всей видимости, не скоро.

— Да. Для начала всем нам надо собраться вместе в Первопрестольной.

— Скажите, а, случайно, не такую ли задачу вы поставили перед дражайшим Николаем Петровичем? Ускорить, так сказать, ваше… наше отбытие в столицу?

— Не будьте столь любопытным и нетерпеливым, дорогой коллега. Сюрприз потому и называется сюрпризом, что происходит внезапно, неожиданно… Р-раз — и ты уже счастлив!

— Что ж… Будем ждать. Будем ждать, — вернулся к привычной лексике академик.

ГЛАВА 10

— А знаете, уважаемый Дмитрий Юрьевич, теперь и мне что-то вдруг захотелось немного поковыряться в вашей душе! — покончив с горячим напитком, в привычной шутливо-издевательской манере сообщил о своих ближайших намерениях Ярослав Иванович.

— Всегда пожалуйста! — с некоторым даже воодушевлением откликнулся на его не совсем приличное предложение более опытный коллега-ученый. (Где два философа — там всегда непринужденная творческая дискуссия, порой, увы, плавно переходящая в добрую… драку!)

— Вот, будьте добры, скажите мне, пожалуйста, за что вы так люто ненавидите советскую власть и особенно ее боевой отряд, я имею в виду ЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ? — Плечов отправил в рот — вдогонку за чаем — очередной кусок сахара-рафинада и, как в прицел, уставился в переносицу своего собеседника.

— А что хорошего они мне сделали? — сердито фыркнул тот. — Репрессировали половину знатного мыльниковского рода! Кого расстреляли, кого бросили в темницу, кого заставили уехать. А ведь это наша страна, наша Родина, хоть с большой, хоть с малой буквы. Хотя, по большому счету, мама у нас у всех одна — планета Земля, а мы — гомо сапиенс — ее неразумные дети…^[16]

— Не берусь оспаривать…

— На самом деле нет никаких русских, немцев и уж тем более американцев, — распалялся академик (ох, ж эти увлеченные личности!). — Есть люди, считающие себя русскими, немцами, американцами. Лучше всего по этому поводу высказался, как ни странно, товарищ Сталин: "Я русский грузинского происхождения", — хотя в нем разных кровей ого-го сколько намешано.

— Это правда, — опять согласился Ярослав Иванович.

— Вот вам приходилось когда-нибудь сталкиваться с самоназваниями представителей различных национальностей, точнее, с их истолкованием на русском языке?

— Нет. Знаю только, что еврей в переводе с арамейского, на котором разговаривал Иисус Христос, — "человек освобожденный", — вспомнил и озвучил общеизвестный факт секретный сотрудник, поощряя окончательно разошедшегося светоча науки.

— Это так, — кивнул Мыльников. — Но и другие народы недалеко ушли! Например, "ненец" тоже означает "человек". И "ханты" — человек, мужчина (первоначальное значение — "принадлежащий к роду"). Впрочем, зачем ходить за полярный круг? Самоназвание современных немцев "deutsch" происходит от древнегерманского "thiuda" ("люди"); эстонцев — "maarahvas" — "народ (нашей) земли"; чукчи называют себя "луораветланы", "настоящие люди", — точно так же, как и айну (они же айны), коренные жители Сахалина, Кунашира, Итурупа, Хоккайдо, Курильских и прочих наших, а ныне Японских, островов.

— Интересно! — вставил Плечов, который некогда тоже увлекался схожими теориями, но бросил заниматься ими, как и многим другим, так и не достигнув каких-либо выдающихся высот.

А тут — совсем иной пример!

Целеустремленности, упорства, бесконечного самосовершенствования!

И, как итог, блестящей образованности, успеха, которому могут позавидовать многие лауреаты и дипломанты!

— Короче, все люди — русские… — снова попытался продемонстрировать свою осведомленность в предложенной теме наш главный герой.

И опять — мимо. Точнее, вроде в цель. Но — в молоко!

— Где вы это взяли? — вспыхнул, как спичка, Дмитрий Юрьевич. При этом его лицо мгновенно покрылось какими-то пятнами.

— У того же Рыбакова, — признался тайный агент.

— Вот видите. А вы говорите — честный, порядочный… Это же один из главнейших моих тезисов!

— Так он на вас и сослался, — пояснил Ярослав Иванович.

— Да? Вот это правильно… Выходит, молодец Бориска. Герой! А то воруют друг у друга без всякого зазрения совести и не признаются…

(От любви до ненависти, как известно, один лишь шаг; эту истину было легко усвоить, наблюдая за частыми, следующими один за другим, как приливные волны, взрывными изменениями в поведении этого шального, своенравного человека.)

— А вы никогда не задумывались над тем, почему все другие национальности отождествляются с именами существительными, а русские — прилагательное? — слегка успокоившись (впрочем, ненадолго), продолжил взбалмошный, как переборчивая девица, академик.

— Потому что за сим непременно должно следовать слово "люди". Вы это хотите сказать? — стопроцентно попал в точку "дипломированный охотник за сокровищами", как только что охарактеризовал его партнер по философскому диспуту.

— Вот видите, вы все начали схватывать на лету! — наконец-то снизошел до похвалы великий и непостижимый Дмитрий Юрьевич.

— Рад стараться! — с гордым видом объявил Ярослав.

— Для наглядной иллюстрации такого вывода наиболее показателен случай с Николаем Первым, — похлопав любознательного "юношу" по плечу, с чувством и расстановочкой, как на проходной лекции в университете, продолжил Мыльников. — Однажды на придворном балу он спросил маркиза Астольфа де Кюстина, спасавшегося в России от французской революции: "Как вы полагаете, много ли русских в этом зале?" — "Все, кроме меня и иностранных послов, ваше величество!" — без долгих раздумий ляпнул тот. "Ошибаетесь. Вот этот мой приближенный — поляк, вот этот — немец. Вон стоят два генерала — они грузины. Этот придворный — татарин, вот финн, а там — крещеный еврей". — "Тогда где же русские?" — удивленно выпучил зенки маркиз. "А вот все вместе они и есть русские!"

— Гениально! — вырвалось у Плечова. — И как много у вас таких баек?

— Масса! Как говорится, в чемодан не уместятся…

— Так давайте издадим их в форме познавательных историй. Для детей и юношества, а?

— Думаете, позволят? — засомневался Мыльников.

— Еще как!

— Нет, не уверен… Как только увидят мою фамилию, сразу наделают в штаны, — скептически хмыкнул академик.

— А вы — под псевдонимом. Или в соавторстве еще с кем-то, — предложил Ярослав Иванович.

— Например, с вами?

— А что? Неплохая идея! Я ведь на гонорар не претендую. И на славу — тоже.

— Ладно. Поживем — увидим! — отмахнулся "благородный сумасброд". — Завтра не такое расскажу. А сейчас давайте спать. Я, знаете ли, привык ложиться рано. Ибо встаю не позже, чем в шесть утра. А иногда и в пять.

— Меня разбудить не вздумайте! — взмолился Плечов. — Я не самый большой соня, но уж больно давно не отдыхал по-человечески.

— Это как получится… — "успокоил" его хозяин квартиры. — Ваша комната справа. Свежее белье я приготовил.

— И когда только успели?

— Вчера, — рассмеялся Мыльников и спросил: — Постелить или управитесь сами?

— Сам!

— Оно на тумбочке, справа от кровати.

— Вы невероятно любезны. Спасибо!

— Не за что.

— Да… Еще, — уже входя в комнату, где ему предстояло провести ночь, вдруг вспомнил разведчик. — Перечисляя ваши, по мнению некоторых, абсолютно безрассудные идеи, Борис Александрович что-то говорил о русской Скандинавии, подмене государя и каком-то шведском городе, который стоял на том месте, где сегодня находится Ленинград…

— Ниен?

— Вполне возможно.

— Давайте поговорим о нем чуть позже, — неожиданно предложил профессор.

— И — самое главное, то, что интересует меня лично более всего остального…

— Не тяните резину, мой дорогой друг! Говорите без обиняков, прямо, — потребовал Мыльников.

— Рыбаков утверждает, что, по вашему мнению, златоглавая Москва — и есть тот самый Третий Рим, о существовании которого все как бы догадываются, но ничего конкретного сказать не могут.

— Завтра! — пробормотал академик. — Все завтра. А сейчас — спать! Здоровый сон — главный залог успеха.

— Согласен, — кивнул Ярослав, подводя в мыслях итог непростого уходящего дня. — Но еще вопрос, так сказать, напоследок, можно?

— Давайте… Что с вами поделаешь… Но только один!

— Вы сами до всего этого додумались? Или кто-то помог, дал толчок, способствовавший исследованиям в данном направлении?

— А вы что же, хотите взять под сомнение мою научную квалификацию? — нахмурился Мыльников.

— Нет.

— Конечно сам. Но и некоторую постороннюю помощь отрицать не собираюсь.

— От кого, если не секрет? — полюбопытствовал Ярослав.

— От Господа Бога. Знаете такого?

— Ну… Лично не знаком… А так — слыхал.

— Покойной ночи.

— Взаимно!

ГЛАВА 11

Делать кому-то какие-либо послабления Дмитрий Юрьевич не собирался (а может, и впрямь соскучился по разговору с заинтересованным собеседником). Он поднял своего гостя ровно в шесть часов утра, после того как уже минут сорок в одиночку разгуливал по просторным коридорам и комнатам, нигде надолго не застревая.

Лишь в кухне Мыльников провел чуть больше времени, чем в других помещениях: протер пыль, поправил шторки на окнах и аккуратно разложил на столе какие-то старинные книги, принесенные им же из собственной спальни, где нашла приют самая ценная часть его знаменитой библиотеки — с такими раритетами ученый не мог расстаться даже ночью.

А как же иначе: ведь пришел час похвастаться ими перед сведущим человеком!

Ну а что того пришлось для этого разбудить, так ведь для его же пользы…

Ничего страшного встоль раннем пробуждении — нет!

Ярослав тоже был "жаворонком", а это птица, как ни крути, — ранняя; просто замотался он в последние дни, вот и надеялся немного отдохнуть от дел.

Не вышло — и черт с ним!

Творческая дискуссия с признанным специалистом, по сути — докой в философской науке, — немедленно его взбодрила и, как говорится, привела в рабочее состояние.

Беседа проходила за круглым "рыцарским" столом в самой большой комнате "профессорской", как называли ее соседи, квартиры.

— Сегодня предлагаю поговорить о подлинной истории нашего Мира, — совсем не так интенсивно, как вчера, пожалуй, даже слишком вяло и несколько утомленно (пока снова не завелся!) анонсировал тему очередной "лекции" академик Мыльников. — Тем более что ее реально никто не знает.

— Кроме вас? — не преминул съязвить Плечов, тут же одернул себя, но хозяин отнесся к его "выпаду" неожиданно миролюбиво.

— Естественно. Однако сначала — прелюдия, необходимые пояснения, так сказать, авторское напутственное слово, — заблаговременно предупредил Дмитрий Юрьевич.

— Я весь — внимание!

— Вот вы… Никогда не задумывались над тем, почему меня до сих пор не расстреляли и не выслали из Страны Советов — к родителям?

— Слишком мало времени мы знакомы, — отговорился Ярослав.

— А еще мне позволили жить в роскошной, по сегодняшним меркам, квартире и даже сохранить уникальную старинную библиотеку, основу которой заложил еще мой пра-пра-пра… Сколько раз я "пракнул"?

— Три.

— А по справедливости надо бы четыре.

— И так сойдет, — не стал посыпать чужую голову пеплом тайный агент. — Разрешите отвечать?

— Разрешаю, — с интересом посмотрел на собеседника Мыльников.

— Рискну предположить: слишком много вы знаете! Такого, о чем иные даже не догадываются. И эти уникальные знания нужны не только вам одному, не только народу, но и еще кому-то очень влиятельному, находящемуся на вершине власти.

— Во как вы загнули! Однако, как ни странно, все в яблочко… Сначала я читал закрытые лекции для компартсостава, а однажды, в обстановке строжайшей секретности, выступил на Политбюро ЦК ВКП(б). После чего Сам пригласил вашего покорного на ужин и провел с ним обстоятельную беседу — с целью выяснения некоторых нюансов моей, как он сказал, — очень оригинальной — теории.

— Впечатляет, — признал Ярослав Иванович.

— Завтракать сейчас будем или потом? — неожиданно перешел на более близкую — бытовую — тему разговора "отец альтернативной истории", как в мыслях стал называть своего визави Плечов.

И предложил:

— Если вы не возражаете, чуть позже. Как только вернутся Коля с Паней. Сейчас можем попить чайку — и то после того, как вдоволь наговоримся!

— Прекрасно, — не стал спорить хозяин. — А теперь приступим к основной части нашего диспута, то бишь к согласованию мнений по заранее заданной теме.

— Давайте, — согласился Ярослав.

— Зайдем, как всегда, издалека… Что вам известно об "античности"?

— Не так уж и много. Так что не заостряйте особо свое драгоценное внимание на моей малограмотной личности. Представьте, что вы в аудитории, а перед вами обычный первокурсник — неотесанный, сырой, мягкий, как пластилин, материал, из которого пока еще можно слепить все, что душе угодно.

Мыльников согласно склонил голову:

— В таком случае начнем с самого элементарного: произведем обстоятельный разбор слова "античность".

— Фонетический, орфографический, лексический, морфологический или еще какой? — блеснул своими филологическими познаниями разведчик, дабы не оставаться чужим на этом "празднике жизни". (А ведь только несколько секунд назад просил не обращать на него ни малейшего внимания. Мол, тупой, сырой, пластилиновый — творите, что хотите!)

— Полный — во всех смыслах этого слова, без всяких ограничений! — Мыльников мило улыбнулся в свою диво-бородку и продолжил свой монолог. — Итак, рассмотрим искомый термин — "antiquitas" — на его родной латыни. Всем известно значение приставки "anti" — "напротив", "с другой стороны", а вот о том, какой смысл вложен в корень "quitas", знают единицы! А вы?

— Меня в числе этих знаек точно нет. И гадать я ни за что не стану. Дабы лишний раз не напрягать мои мизерные мозги. А то закипят, что буду делать? — поспешно высказал свое мнение Ярослав, хотя в университете он слыл одним из лучших знатоков устаревшего языка.

— И — поверьте мне на слово…

— Уже верю!

— Ни в одном словаре или учебнике по латыни не найти ответа на этот, вроде бы элементарный, вопрос: будто подобного корня в этом языке вообще никогда не существовало. А он, к счастью, сохранился — в современном испанском, где означает "стирать" или "удалить". То есть сейчас "antiquitas" переводят с латинского как "древность", но исходный его смысл — "до стирания", "до удаления".

— И что вы хотите этим сказать? — удивился Плечов, которого размышления более опытного (и квалифицированного) коллеги не просто задели за живое, но и неожиданно дали ответ на один животрепещущий вопрос, мучивший его долгие годы.

— А вот что! — забавно надул щеки Дмитрий Юрьевич, как бы дивясь собственной прозорливости. — В 1492 году произошла катастрофа планетарного масштаба, которая уничтожила, то есть "стерла", существовавшую ранее цивилизацию. Вызвало ее столкновение Земли с каким-то крупным космическим объектом. К сожалению, мне неведомо, каких размеров он был, но судя по следам, оставленным на теле нашей матушки-планеты, речь может идти о сотнях километров в диаметре.

— Впечатляет! — то ли от избытка чувств, то ли от некоторой беспомощности в предложенной дискуссии, в нюансах главной темы которой он был не очень сведущ, объявил Ярослав; причем его оппонент так толком и не понял, что Плечов хотел выразить этим словом: восторг, восхищение, удивление? Зависть к чужим успехам или собственное творческое бессилие? А может быть, сожаление о невинных жертвах давней катастрофы?

Однако это временное непонимание отнюдь не уменьшило количество взрывного мыльниковского энтузиазма, в очередной раз вошедшего в фазу прилива.

— Я понимаю, многоуважаемый коллега, что некоторые вещи звучат для вас слишком невероятно, а порой и сверхфантастично, но не торопитесь с выводами. Давайте сначала я вам поведаю о тех фактах, которые известны мне, а вы уже потом решите, верить им или нет.

— Согласен, — не стал спорить Плечов.

— Вам, конечно же, знаком такой термин как "Возрождение"?

— Издеваетесь?

— Никак нет! — неожиданно перенял лексику своих новоявленных товарищей Дмитрий Юрьевич, ни одного дня, между прочим, не служивший ни в одной армии.

— Тогда… Больше не задавайте откровенно глупых, как говорят — риторических вопросов! — строго предупредил его Плечов. — Сами ведь не любите, когда я поступаю подобным образом; мол, ставлю под сомнение вашу выдающуюся компетенцию…

— Хорошо, — ничуть не смутившись, согласился академик и в прежнем — назидательном — духе продолжил: — А ну-ка подскажите, какие годы относят к той легендарной эпохе?

— Начало четырнадцатого — конец шестнадцатого веков, — как послушный школьник, послушно отрапортовал секретный сотрудник, в мыслях давший себе слово больше не упорствовать и никоим образом не выказывать вслух своего зачастую справедливого возмущения.

— Правильно… А что и зачем вдруг потребовалось "возрождать" на нашей Земле? Причем именно в тот исторический период, о котором мы ведем сейчас речь? — решил "дожать" его академик.

— Никогда не задумывался об этом…

— Так задумайтесь, наконец. Не жалейте свои мозги!

— Дайте мне хоть немного времени! Чтобы окончательно успокоиться и попытаться проникнуть в ход ваших гениальных мыслей.

— Мне замолкнуть? — насупился Мыльников.

— Нет, продолжайте… Только не так быстро.

— Почему чуть ли не все достижения "античности" оказались утраченными, а? И что еще за "темные века Средневековья", приведшие к повсеместному упадку экономики, массовой деградации культуры, утрате многих знаний и технологий, вдруг наступили на нашей родной планете? А это и есть та самая катастрофа, которая уничтожила, стерла с лица Земли пресловутую "античную" цивилизацию, и тогдашнему населению пришлось многое восстанавливать, возрождать.

— Пожалуй, что-то в этом есть, — задумчиво вставил разведчик и снова замолк.

Когда говорят великие: лучше больше слушать!

— Так вот… Та, по сути, античная цивилизация, которая существовала "до стирания", и есть "Первый Рим"; помнится, вы им шибко интересовались. Не далее, как вчера.

— Нет. Меня занимает только Третий, — покачал головой Ярослав.

— Не торопите события, коллега. Дойдем и до него, — пообещал академик.

— Скорее бы!

— Спешить нам особо некуда. Перерыв. Во время которого мы будем пить чай.

— Согласен!

ГЛАВА 12

На кухонном столе лежали несколько, несомненно очень ценных, изданий, на роскошных обложках которых красовались репродукции старинных картин и какие-то полуразрушенные здания. Было видно, что Мыльников тщательно готовился к предстоящей дискуссии: слишком уж занимала его анонсированная тема, а поделиться своими уникальными, сверхталантливыми соображениями — увы, не с кем. Но и Ярослав, несмотря на молодость, как известно, был не лыком шит. Просто испытывал в присутствии знаменитого философа вполне обоснованное волнение и даже некоторую ущербность, не позволявшую ему в полной мере раскрыть свой выдающийся творческий потенциал. Но эта робость, как мы понимаем, не от недостатка знаний, а от уважения к мнению старшего товарища.

В общем, как ни крути, они стоили друг друга.

И поэтому прения сих эрудитов наверняка будут интересны всем остальным!

Вот почему я так подробно хочу остановиться на этих размышлениях, вы уж простите меня за, может быть, излишнее славословие, дорогие мои читатели!

…Пока Дмитрий Юрьевич, повернувшись к гостю спиной, возился с чаем (не очень тактично, конечно, но что поделаешь?), Плечов приоткрыл одну из лежавших перед ним книг и быстренько пролистал ее… После чего первый нарушил затянувшееся молчание:

— Вот скажите, уважаемый коллега… Я могу вас так называть?

— Почему бы нет? — не меняя позы, фыркнул Мыльников. — Тем более что вы уже не раз ранее использовали подобный прием.

— Знаете, порой даже как-то страшновато находиться в одном помещении с таким светочем науки, дышать, если хотите, одним с вами воздухом! — решил не скупиться на комплименты наш главный герой, ни на мгновение не забывавший о том, что он выполняет очень важное и сугубо секретное задание.

(В роли лести в успехе различных спецопераций он уже неоднократно убеждался.)

— Назовите меня лучше мастодонтом или, на худой конец, бронтозавром! Да мало ли иных реликтовых животных, с которыми принято ассоциировать зрелых ученых, имеющих собственное, часто — архаическое — мнение, отличное от остальных? — рассмеялся академик и по края наполнил кипятком заранее приготовленные чашки, на дне каждой из которых виднелось по нескольку крупных чаинок. — Хорошо сформулировал?

— Великолепно! — Ярослав попытался было по устоявшейся привычке (помните: "не люблю подогретого; только очень холодное или очень горячее"!) в тот же миг пригубить еще дымящийся напиток, но Мыльников благоразумно отвел в сторону его руку и, как в прошлый раз, накрыл чашки блюдцами.

А затем с гордым видом достал из застекленного буфета фарфоровую сахарницу, по края заполненную сладким продуктом из собственных запасов:

— Пускай настаивается. Две минутки потерпеть сможете?

— Запросто! — обнажил зубы Плечов. — Вы только скажите, почему тогда об этой трагедии не осталось должных свидетельств в мировой литературе?

— Таки зацепило? — восторженно вскрикнул непризнанный гений философской мысли.

— Ну да!

— Во-первых, уничтожить все старые документы какой-то одной, отдельно взятой эпохи, — раз плюнуть, проще пареной репы, это вы и сами знаете. А в новых напишут лишь то, что угодно тем, кто находится у власти, — цензуру ведь никто не отменял. Еще с доантичных времен.

— Это правда, — согласился секретный сотрудник. — Цензура, перлюстрация — далеко не наше, не советское изобретение, как считают многие, особенно зарубежные, товарищи. Впрочем, какие они нам товарищи? Господа!

— А во-вторых… — быстрым темпом входил в очередной раж Дмитрий Юрьевич. — Каждое событие сохраняет след не только в письменных источниках, но и во всех предметах материальной культуры. В первую очередь — зодчестве, изобразительном искусстве… Вот вы, например, конечно же, слышали о "руинистах"?

— Так, краем уха, — в очередной раз поскромничал Ярослав Иванович (уж больно удобная для всякого разведчика позиция). — Потому как наша официальная отечественная наука считает их выдумщиками, фантазерами.

— Ну, не скажите! Это же западноевропейские художники, которые творили как раз в эпоху Ренессанса, — одним предложением разбил на куски все его несостоятельные доводы Мыльников.

— Вам виднее! — поспешил согласиться Плечов.

— Начнем с того альбома, который вы уже держали в руках. ("У него, что же, и на затылке есть глаза?") Довольно редкое издание, подаренное мне знакомым профессором Неапольского университета. Раскройте его посередине, там, где лежит коричневая закладка…

— Нашел!

— Перед вами — репродукции гравюр итальянского художника, архитектора и археолога Джованни Баттиста Пиранези, родившегося и творившего в восемнадцатом веке в городе Тревизо — сейчас это столица одноименной провинции в области Венеция, — тихо проинформировал младшего коллегу Мыльников.

— Фамилия-то какая? Может, этот уникум сам и сжег половину Италии?

— Не "Пиро"^[17], а "Пира". Корень в этом слове итальянский, а никак не греческий.

— Знаю. Просто решил немного подшутить.

— Надо мной? — насупился академик.

— Нет! Что вы? Над огненной фамилией, — поспешил оправдаться Ярослав, вспомнивший о вспыльчивости своего собеседника.

— Листайте, листайте дальше, дорогой коллега, обращая особое внимание на изображения развалин, — посоветовал "титан руинологии". — Кстати, их вы найдете чуть ли не на половине рисунков, приведенных в этой книге. Современные "искусствоведы" утверждают, что тогда было просто модно делать именно такие изображения.

— Вот… Вот именно такое ощущение появилось и у меня… — признался Плечов.

— А мне почему-то кажется, что Джованни видел все эти разрушения собственными глазами — настолько тщательно проработаны у него мелкие детали. Птицы, люди, камни… Стрельчатые арки, крестовые своды, контрфорсы и прочие архитектурные извращения. Вернитесь назад на несколько страниц… Видите?

— Вы имеете в виду картину с поврежденным храмом, на которой, кроме всего прочего, хорошо различимы вывернутые с корнями деревья?

— Да. Под ней есть надпись…

— Так точно… "Altra Veduta del tempio della Sibilla in Tivoli".

— …Что в переводе с итальянского означает "Другой вид на храм Сивиллы в Тиволи"^[18]. К счастью, это уникальное сооружение сохранилось до наших дней. Подайте мне, пожалуйста, вон ту тоненькую папку, которую я умышленно расположил отдельно от книг. Да-да, на полке кухонного гарнитура… Это современные фотографии древнего собора. Как вы, должно быть, уже заметили, форма и характер разрушений полностью совпадают. Сие означает, что художник рисовал их с натуры: чтобы понять это, и к бабке ходить не надо. А теперь взгляните на современный снимок — он справа от репродукции.

— Ничего не понимаю… — честно прокомментировал Плечов.

— Для начала обратите внимание на арочные своды, — настойчиво посоветовал Дмитрий Юрьевич. — У господина Пиранези они повреждены в нижней части, а на фото уже заложены и облагорожены, простите за такой ужасный слог! При этом на гравюре перед ротондой храма заметны фрагменты разрушенной стены и другие элементы какого-то сооружения, которые сейчас полностью отсутствуют. Выходит, живописец очень точно воспроизвел весь объект, а потом взял и дорисовал "выдуманные" развалины? Где логика в таком поступке? А ее просто нет, дорогой мой Ярослав Иванович! Ибо Джованни Баттиста изобразил лишь то, что видел вокруг себя.

— И это — руины великой цивилизации, которую мы знаем под названием "Первый Рим"?

— Совершенно верно, мой дорогой друг! Совершенно верно… Ну а теперь, будьте добры, — полистайте другой альбом! В нем собраны картины итальянских художников восемнадцатого века Джованни Паоло Панини и Франческо Гарди, а также их коллеги из Нидерландов Николаса Питерса Берхема, творившего столетием ранее.

— Тот же самый стиль, те же проблемы… Мне кажется, нечто подобное я неоднократно где-то видел. Хорошего качества и в весьма внушительном количестве…

— Так точно… — (Похоже, Мыльников окончательно примкнул к когорте любителей уставных отношений). — У нас в Эрмитаже собрана потрясающая коллекция произведений руинистов, но, к сожалению, из-за войны мы не можем с ней ознакомиться. Тем более что — надеюсь! — большую часть музейных фондов таки успели эвакуировать еще до начала блокады. Однако мы существенно отклонились от основной темы. Пора вернуться на проторенную, так сказать, дорожку.

— С удовольствием! — не стал изменять себе в краткости изложения Ярослав.

— О пришествии так называемого "Второго Рима" начали говорить в 1606 году, когда большая часть Европы уже более-менее оправилась от последствий глобальной катастрофы, — почесав бороду, сообщил Дмитрий Юрьевич. — Нет, это не было государство в сегодняшнем нашем понимании, — лишь некоторое подобие федерации, союза небольших городов с прилегающими к ним территориями, которые, по сути, на самом верху управлялись двумя людьми: императором Священной Римской империи и папой римским. Причем, если первый возглавлял исполнительную власть и армию, то второй являлся чуть ли не представителем Бога на земле и осуществлял власть религиозную, а также, по мере возможностей, законодательную.

— То бишь, служил высшей инстанцией в любых тяжбах и спорах… Я правильно понимаю? — поддержал разговор Плечов.

— О да! Именно поэтому на гербе Священной Римской империи изображен двуглавый орел. Одна голова — папа римский, а вторая — римский император. При всем этом Рим — не город в Италии, который сейчас является ее столицей, а вся наша планета. То есть титул императора Священной Римской империи, на самом деле, означал тогда высшую планетарную власть. Одна планета — один правитель. Таков вывод!

— Погодите, уважаемый Дмитрий Юрьевич, но ведь в разные времена на карте мира существовало несколько империй: Германская, Российская, Французская, Австро-Венгерская, в каждой из которых правил свой император. А вы утверждаете, что верховный правитель может быть только в одном-единственном лице?

— Вы еще не дослушали меня до конца, а уже пытаетесь оспорить некоторые тезисы! — недовольно протянул академик.

— Пардонирую…

Плечов сложил руки крестом на груди и немного наклонил подбородок. Однако Мыльников, казалось, вовсе не заметил такого покаянного жеста.

— Как вы, должно быть, знаете, римский престол не передавался по наследству. После смерти очередного властелина мира собирался Совет консулов — правителей всех республик, входивших в состав, если можно так сказать, межгосударственного образования, которые имели полномочия избрать нового императора. Практически точно так же, как кардиналы Папу — на Конклаве. И тут мы с вами подходим к еще одному важному моменту. Дело в том, что иногда в истории случались довольно длительные периоды, когда Совет по каким-то причинам не мог прийти к согласию, и тогда одна часть республик выбирала себе одного императора, а другая — другого. В связи с этим между ними неминуемо возникали противоречия, которые, в конечном итоге, можно было преодолеть лишь путем войны. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Не совсем… К сожалению, мне лишь в общих чертах известна история Римской империи, где как раз и обретались все эти консулы, сенаторы, диктаторы, пректоры и прочие и прочие… А вот то, что последний русский царь, Николай Второй, был провозглашен императором Российской, а Наполеон Французской империй, — я знаю не понаслышке. Или вы будете отрицать очевидное?

Дмитрий Юрьевич покачал седой головой и опять пустился в долгие пространственные размышления:

— Вы, увы, в очередной раз пытаетесь пересказать мне какие-то общеизвестные истории, почерпнутые из советских учебников, где все факты подтасованы в угоду классикам марксизма-ленинизма, а я пытаюсь выяснить, как все происходило на самом деле. Вот скажите мне, в чем смысл так называемых "наполеоновских" войн? И почему в 1812 году Бонапарт, объявив войну Российской империи, направил свои войска не к Санкт-Петербургу, где находился правивший в то время царь Александр Первый, а к Москве?

— Спросите у него самого, пожалуйста! — буркнул Ярослав.

Терпение уже почти покинуло Плечова, и в этот момент Мыльников, как будто прочитав его мысли, снова вернулся на праведный путь.

— А ведь для того, чтобы найти ответ на этот вопрос, необходимо сначала понять, почему нашу теперешнюю столицу иногда называют "Третьим Римом".

— Вот! Вот что я хотел узнать! И все. На сегодня хватит. А то голова что-то разболелась. Гудит, словно пчелиный улей…

— Вы, конечно же, атеист? — сделал вид, что не заметил раздраженности своего молодого оппонента, неутомимый академик. — Сейчас это модно.

— Ну, как вам сказать?..

— Честно и откровенно!

— Если помните, у Фролушкина было прозвище…

— Познавший Бога, — не замедлил уточнить Дмитрий Юрьевич. Все же очень близко они были знакомы!

— Вот. И я после тридцати тоже прозрел — в какой-то мере, — признался Ярослав, однако расшифровывать смысл своего высказывания, открыто противоречащего линии партии, не стал. — Давайте не будем зацикливаться на вопросах мировоззрения и религиозных убеждений. У нас и без того есть о чем поговорить.

— Давайте… Надеюсь, вам известно о том, что истый "христианин" не может одновременно быть и католиком, и православным, и протестантом? — забросил удочку в новое, пока не изученное место Мыльников.

— Мне известна дата раскола, но из-за чего именно он произошел, честно говоря, не помню.

— Я, с вашего позволения, тоже опущу некоторые детали, поскольку для рассматриваемой темы они не имеют принципиального значения. Лишь посмею уточнить, что христианство на самом деле возникло намного позже, чем принято считать, — уже после планетарной катастрофы 1492 года. Только тогда в массовом количестве появились нужные книги, писания, заветы, иконы и прочая "достойная" — конечно, в кавычках — атрибутика!

— И что из этого посыла следует? — спросил Ярослав.

Мыльников терпеливо продолжал:

— Как мы уже говорили, в Римской империи было две ветви власти: религиозная и светская… Помните орла с двумя головами? Но, согласитесь, если произошел раскол в одной из них, в данном случае религиозной, то это должно было обязательно отразиться и на второй, а также на всей системе в целом. Согласны?

— Не знаю. Надо подумать. Вот только мозги на место встанут и…

— Думайте! — настойчиво порекомендовал Дмитрий Юрьевич, прежде чем продолжить: — Конфликт между "православными" и "католиками" в конечном результате привел к тому, что некогда единая общемировая Империя также разделилась на части, которых, правда, в итоге оказалось не две, а целых три, поскольку мусульмане отказались признавать тех и других, и образовали свою собственную империю, именуемую в официальных источниках "Персидской". А так как ислам вскоре и сам раскололся на две большие ветви — суннитов и шиитов, то и вся мусульманская империя преобразовалась в две — Персидскую и Османскую. По сути, то же самое случилось и в Европе, где появились православная — Византийская и католическая — Римская империи.

И если ранее все христиане признавали одну общую столицу мира — Константинополь, где располагалась резиденция Патриарха — верховного правителя Церкви, то вскоре после раскола католики перенесли свой престол на территорию Рима, где сейчас находится резиденция папы римского, являющегося правителем католической церкви. Как вам известно, термин Ватикан впервые прозвучал лишь в начале нашего века, а независимость этот анклав и вовсе приобрел лишь полтора десятилетия назад… Центром же нашей, православной, империи еще какое-то время оставался Константинополь, но его вначале разрушили католики, а затем захватили османы. Естественно, и русские цари, и католические правители постоянно пытались вернуть себе контроль над столицей мира.

Но не вышло!

А центр православия после раскола переместился в Москву, куда была перенесена резиденция Православного Патриарха. По той же причине, кстати, все русские цари, формально называющие себя "православными", вынуждены были восходить на престол, то есть получать право верховной власти, именно в Москве. Тот же Николай Второй, которого вы упоминали, тоже выезжал на церемонию коронации в Белокаменную.

То есть — суммируем — каждый из осколков мироздания возомнил именно себя правопреемником некогда единой общемировой империи и стал претендовать на общепланетарную власть. В том числе и Москва, объявившая себя Третьим Римом.

Поэтому, когда Наполеон в 1812 году пошел на Россию войной, его главной целью стала не тогдашняя наша столица, а нынешняя, где располагается престол Патриарха.

Да-да… Он мечтал уничтожить православную империю. А, в конечном итоге, и всех людей, считающих себя русскими.

Ибо русский и православный, как известно, одно и то же. Синонимы!

ГЛАВА 13

Наконец-то засвистел-завизжал-задребезжал-завибрировал входной звонок. Мощно, голосисто!

И Ярослав, заручившись устным согласием хозяина квартиры, пошел открывать дверь.

На пороге стояли Альметьев с Пашуто. Довольные. Радостные. Счастливые. Чего вдруг?

— Вот. — Николай ловко сбросил со спины явно опостылевшую ему, но, по всей видимости, очень ценную поклажу и опустил ее на пол прихожей. — Ребята сбросились чем могли. Давайте готовить завтрак!

— Не царское это дело… — Плечов схватил за лямки тяжеленный рюкзак и, как санки по льду, поволок его к ногам хозяина квартиры, благо, хорошо начищенный паркет позволял это сделать без сверхусилий.

Однако Мыльников, видимо, не без оснований опасавшийся за состояние полов (еще поцарапаете!), такой трюк не оценил. Впрочем, и выказывать вслух свое справедливое возмущение не стал. Только сжался, скрючился, скукожился и сцепил плотнее губы.

— Панечка, займись готовкой… Дмитрий Юрьевич тебе в помощь! — не обращая никакого внимания на "психическое состояние" академика, наказал Плечов, непонятно по какому праву узурпировавший командирские полномочия в этой разношерстной компании.

— С удовольствием! — снимая боты, припорошенные, нет, еще не первым снежком, а какой-то падающей с неба в первые октябрьские деньки непонятной массой, быстро темнеющей от перемешивания с уличной грязью, выразила свое согласие единственная среди них представительница слабого, как принято считать, пола.

(Только что это за слабость такая, если именно им приходится и трупы хоронить, и одежду шить, и трудных детей воспитывать, да еще и еду мужикам готовить?)

— Позовете, как только управитесь! — все тем же беспрекословным тоном распорядился Ярослав, уводя в сторону бывшего красного диверсанта (впрочем, в этом деле, как мы знаем, бывших не бывает). — А мы пока поболтаем немного на балконе!

— Есть! — козырнул Альметьев. Теперь уже по правилам, — приложив руку к невесть откуда появившейся новенькой шапке-ушанке, которую он в помещении, конечно же, не замедлил снять. — Разрешите доложить?

— Валяй! — по праву старшего занимая единственный на балконе табурет, в привычной манере даровал "царственное" позволение наш главный герой. Все-таки теперь они со старым товарищем одни, можно и расслабиться!

— Итак… По пунктам, — закрыв ведущую на балкон дверь, заговорил Николай. — Первый: охрану Мыльникова, а, значит, и нашу с тобой, решено усилить. Теперь к нему ни одна сволочь и близко не подступится…

— Прекрасно, — одобрил чрезвычайные меры Плечов.

— Пункт второй: гражданка Власовецкая… Ну, которая Татьяна Самойловна, соседка Пашуто… Она до сих пор не нашлась…

— Прошу прощения за излишний цинизм, но для нашего с тобой дела сей печальный факт не имеет никакого решающего значения, — заявил Ярослав.

— Почему? — процедил через зубы Николай.

— Либо она мертва, либо с ними заодно и теперь ушла в подполье. Третьего не дано, — доходчиво пояснил секретный сотрудник.

— С кем, прости, заодно?

— Не важно… При любом из этих раскладов от нее мы больше ничего не добьемся. По крайней мере, в обозримом будущем, — сказал, как отрезал, Плечов.

— Тебе виднее, — не стал спорить Николай и продолжил отчет: — А еще Израиль Соломонович, ну тот, наш с тобой коллега, из местной…

— Твой! — уточнил Плечов (на всякий случай, чтобы преждевременно не раскрыть свою принадлежность к секретной структуре).

— …Которого мне рекомендовал наш общий знакомый — я имею в виду Копытцева, утверждает, что намедни, пока мы с Паней прятались в арке, ты имел обстоятельную беседу с каким-то мутным типом, — вкрадчиво, словно открывая вселенский секрет, сообщил "новость" бывший сокурсник.

— Значит, все-таки работают ребята… А я этого не заметил! — нашел положительные моменты в таком повороте событий Плечов.

— Ты не ответил на мой вопрос… — несколько повысил голос Альметьев.

"На кого рашпиль точишь, братишка?" — подумал Ярослав, но вслух ничего такого, конечно, говорить не стал. Отговорился:

— А чё тут отвечать? Встретил случайно давнего знакомого, покалякали немного по душам. Ты же сам все видел…

— Адресок дашь?

— Он мне, как ты понимаешь, таких подробностей не сообщал.

— Фамилия?

— Голопопочерепокобылинцев.

— Еще раз!

Ярославу уже надоел этот допрос, и он жестко ответил, наперед пресекая все возможные случаи малейшего неповиновения:

— Не твое это дело, Коленька, с кем мне встречаться, а с кем — нет!.. Давай пункт третий…

— По отправке Мыльникова в Москву?

— Вот именно!

— Сегодня же Израиль Соломонович свяжется с руководством и завтра доложит по сути вопроса, — перешел на шепот Николай.

— Когда?

— В десять утра.

— Где?

— В сквере, что напротив Дома культуры промкооперации^[19].

— А… Знаю — видел на карте: прямо через дорогу от оного. Я пойду с тобой.

— Но товарищ Шниперзон…

— Какие могут быть "но"? Это же не просьба, это — приказ.

Альметьев недовольно покривился и выдавил:

— Слушаюсь… Однако обязан буду доложить…

Плечов приобнял его за плечи и сказал:

— Дорогой мой друг… Как ты до сих пор не понял? Не я к тебе приставлен, а ты ко мне!

— Вот именно…

— С одной-единственной целью: обеспечить максимально эффективное выполнение задания.

— Это так.

— Мной! — Ярослав показательно ткнул себя пальцем в широкую грудь.

— Ну да, — начал о чем-то догадываться бывший диверсант. С мозгами у него все было в порядке!

— А тебе, возможно, даже ничего не ведомо о том, чем мне предстоит здесь заниматься.

— Чистая правда, — признал Николай.

— Я сказал, ты — сделал. Вот такое — несправедливое, может быть, с твоей точки зрения — разделение труда в нашем маленьком, но дружном коллективе… В остальном — остаемся крепкими друзьями. Все ясно?

— Так точно, — уже не игривым, как ранее, а вполне серьезным голосом выпалил Альметьев.

— Исходя из вышеизложенного: бери ноги в руки — и бегом на кухню, к нашим общим друзьям, а я здесь еще посижу подумаю. В одиночестве. Недолго.

— Разрешите выполнять?

— Ага, — снова перешел на привычное гражданское обращение агент Вождя. — И, смотри, ни слова Прасковье о возможной грустной судьбе ее соседки. Понял?

— Да!

— Ей и без того тошно, — пояснил Ярослав.

— Согласен, — не стал спорить Николай.

* * *

Альметьев ушел, а Ярослав погрузился в непростые раздумья.

"Итак, завтра, по всей видимости, будет решена судьба нашего мероприятия. Хотя суть его от этого особо не изменится… Или прямиком за бугор, или в обход — через Москву… Мыльников мечтает оказаться в Белокаменной. Я тоже не против. А начальство? Будет видно! Чё раньше времени башку напрягать-то?

Однако в наших общих интересах все же удовлетворить и эту прихоть академика. Пускай посмотрит, как восстанавливается мирная жизнь, поговорит с друзьями-коллегами, пообщается со студентами — глядишь, и станет на праведный путь, избавится от регулярных приступов антисоветизма.

Сроки сдвинутся?

Да. Но ненадолго. Швеция, где обосновался отец Дмитрия Юрьевича, — страна вроде как нейтральная, а вот ее соседи… Кто под оккупацией, а кто до сих пор открыто поддерживает Гитлера.

Но… Месяц-другой — и ситуация может измениться! Причем — в лучшую сторону. Вон как наши поперли…

Значит, что бы они там — наверху — ни придумали, я буду настаивать на возвращении в столицу. А дальше… Время покажет!"

ГЛАВА 14

Завтрак был готов. Горячая перловая каша (дробь шестнадцать, как до сих пор кличут ее в народе), щедро перемешанная с тушенкой, — разве можно себе представить лучшее начало дня?

Да еще и в Ленинграде, не забывшем все ужасы голодных лет!

Поел, запил чайком — и целый день свободен от забот.

Только не в нашем случае.

Здесь безделье не пройдет, не прокатит — ни под каким соусом!

— Гомо сапиенс — человек разумный — создан для ежедневного труда, как физического, так и умственного! — поглаживая живот, точнее ребра, выступавшие на том месте, где к пятидесяти годам этот самый живот, по идее, должен был располагаться, заявил академик. — Когда говорят: "Живи сегодняшним днем", — это не означает: "Ничего не планируй наперед", а только одно: "Работай! Ежечасно! Ежесекундно!" Так что не расслабляйтесь, друзья мои. Кто из вас готов прибрать пищеблок?

— Я! — точно примерная пионерка, подняла руку Прасковья. Как-никак, единственная особа женского пола в их дружном коллективе. Положение обязывает!

— А еще желательно починить электропроводку в чулане! — изъявил очередную прихоть хозяин престижной и, как выяснилось, довольно-таки запущенной квартиры. — Добровольцы имеются?

— В данном случае без меня вам точно не обойтись! — растянул губы в душевной улыбке мастер на все руки Альметьев. — Ярослав Иванович — человек тонкого душевного устройства. Он только командовать может!

— Кто на что учился, — подыграл сокурснику и коллеге по работе (в университете и не только!) Плечов. — Трудитесь, братцы, а мы с товарищем академиком пока почешем языками… Какая у нас сегодня тема, Дмитрий Юрьевич?

— Магическая цивилизация. Войны Богов. Древние верования землян.

— Стоп! — энергично высказала протест "примкнувшая к ним" гражданка Пашуто. — Без меня не начинайте. Ну, пожалуйста…

— Такие вещи, пожалуй, и мне будут интересны, — поддержал ее Николай.

— Давайте так поступим, — лукаво прищурился Мыльников, — сначала подискутируем, а уже затем, вдоволь наговорившись, приступим к делу. Каждый — к своему. Кесарю — кесарево…

— Согласны! — выразил общее мнение агент Вождя.

— Для лучшего восприятия материала нам придется покинуть кухню и собраться в другом, более удобном месте — скажем, вокруг дивана.

— Мы готовы, — кивнул Плечов. — Ведите, Дмитрий Юрьевич.

Мыльников первым добрался до обозначенного объекта и уселся посередине. Альметьев, вытянувший раненую ногу, плюхнулся рядом с ним. Плечову и Пашуто пришлось довольствоваться расставленными напротив креслами.

— Итак, начнем-с…

Академик набрал полную грудь воздуха, словно собираясь нырнуть на немыслимую глубину, и начал выдавать одну тайну мироздания за другой:

— Надеюсь, присутствующие в общих чертах знакомы с греко-римской мифологией; по крайней мере, каждому из вас наверняка неоднократно приходилось слышать имена римских богов: Юпитер, Сатурн, Марс, Венера…

— А разве это не названия планет нашей Солнечной системы? — удивилась Прасковья.

— Да, точно, сегодня большинству советских людей они известны именно в таком виде, — согласился со своей гостьей Дмитрий Юрьевич. — Но также это и имена главных римских богов.

— Не хотите ли вы представить дело таким образом, что небесные тела получили свои нынешние имена вовсе не случайно? — потребовал конкретики Ярослав.

— Именно об этом я и хотел сказать! — нисколько не смутившись, признался академик. — Тщательно проанализировав имеющиеся факты, я, в конечном итоге, пришел к выводу, что планеты являются римскими богами, точнее, одной из форм их проявления в нашем материальном мире.

— Во как вы завертели?! — восхищенно и одновременно возмущенно (бывает и такое!) вставил Николай, перебирая на коленках какие-то изолированные медные проволочки, найденные в отдельном ящике, стоявшем прямо посередине неосветленного чулана, в котором ему предстояло демонстрировать навыки профессионального электрика.

— Никогда не перебивай умных людей! — шикнула на самозваного специалиста Паня. — Их не так много у нас осталось!

— Погодите, Дмитрий Юрьевич, — включился в дискуссию наш главный герой. — Насколько я помню римскую мифологию, верховным богом у них был именно Юпитер. А в центре нашего мироздания — Солнце, вокруг которого обращаются остальные названные вами планеты. Как вы объясните сей факт?

— Очень просто. Этот желтый, как сейчас говорят, карлик не всегда стоял во главе нашей системы. Мало того, раньше эту роль успешно выполнял Юпитер!

— Ух, — нервно выдохнул Плечов, собираясь если не прекратить прения, то хотя бы направить их в более рациональное русло. — Одно мне непонятно, уважаемый товарищ академик, какое отношение все это имеет к теме Римской империи в целом и Третьего Рима, который меня более всего интересует, в частности?

— Дослушайте меня до конца, а уже потом делайте свои выводы. — Мыльников насупился, всем своим внешним видом демонстрируя недовольство тем, что оппоненты постоянно подвергают сомнению его учение. — Вот сейчас, например, мы с вами находимся в Санкт-Петербурге, пардон — Ленинграде, где буквально на каждом шагу можно наткнуться на следы этих самых римских богов. Сотни… Нет — тысячи статуй, барельефов, картин, даже зданий, построенных именно в античном стиле. Тот же Зимний дворец украшало множество скульптур с изображениями римских богов. А ведь все это было построено и изготовлено совсем недавно, какие-то сто — двести лет тому назад. Вчера я уже рассказывал Ярославу Ивановичу о планетарной катастрофе, уничтожившей Первый Рим.

— Было дело, — подтвердил Плечов, все еще толком не понимая, куда клонит его более опытный оппонент.

— Так вот, изучая ранние версии мифов, я вдруг обнаружил, что в них именно Юпитер обозначен как центр нашей системы. У римлян существовал Бог Сол, а у греков — Бог Гелиос, вот только при правильном прочтении можно установить, что эти двое как раз и являются Богами Света. Улавливаете? Звезда — в данном случае Юпитер, к которому, кстати, в древних текстах часто применяется эпитет "лучезарный", — порождает Бога Сола или Гелиоса, то есть свет, падающий на планеты и дающий энергию всему живому.

— Х-м… В этом что-то есть, — задумчиво произнес секретный сотрудник. — Во всяком случае, я начинаю улавливать хоть какой-то смысл во всей этой… (он хотел вставить совсем не научное словцо, но вовремя одумался и, улыбнувшись, закончил фразу)…теории.

Однако разошедшегося лектора уже не могли остановить ни его сомнения, ни восхваления, и Мыльников уверенно продолжал:

— Сегодня я практически на сто процентов убежден в том, что катастрофа конца пятнадцатого века, уничтожившая Первый Рим, была не случайным событием, а следствием "войны на Небе", описанной в легендах почти всех народов мира, то есть, по сути, войны между богами. Причем закончилась она поражением той группы, в которую входил Юпитер. В результате чего он утратил возможность излучать свет. И тогда на Земле наступили темные средневековые времена! О таких хоть помните? — Мыльников поочередно окинул взглядом каждого из своих благодарных (и не очень) слушателей и стал ждать… бурных аплодисментов, плавно переходящих в овации.

Но их не последовало.

Более того, не давая ему по полной насладиться моментом славы, наивная красавица Прасковья, лишь в начале беседы проявлявшая хоть какую-то инициативу, вдруг тоже соизволила разразиться вполне логичным вопросом:

— А как появилось Солнце?

Пришлось академику отвечать:

— Когда "на небе" разразился грандиозный конфликт, в ходе которого, судя по всему, несколько планет были разрушены дотла, свидетельством чему является наличие пояса астероидов между Марсом и Юпитером, какая-то часть местных богов обратилась за помощью к другим Звездам и Планетам. В ответ на их просьбу Высшие Боги, прибывшие из центра галактики, предоставили новое светило и тем самым спасли обитателей нашей чудесной планетарной системы. То бишь, Солнце — это и есть тот самый Спаситель, которого почитали истинные православные люди.

— Но, позвольте, откуда вам все это известно? — не выдержал Альметьев, взявший на себя функции неверующего Фомы.

— Не хочешь — не слушай, но другим — не мешай, — в очередной раз осадила его Пашуто, внимавшая каждому слову "новоявленного титана философской мысли". — Дорогой Дмитрий Юрьевич, не обращайте на него внимания, пожалуйста.

Мыльников отвесил барышне весьма аристократический поклон и лишь затем повернулся лицом к своему "обидчику".

— Когда-нибудь я дам исчерпывающие ответы на все ваши вопросы, молодой человек. Пока же могу лишь сделать намек на некоторые источники своей исключительной информированности. Поймете — хорошо; не поймете — да и ладно…

— Будьте добры! — продолжал настаивать Николай.

— Из тех документов, за которыми охотитесь вы с коллегой, — как бы побаиваясь, что в другой раз не сможет сказать всей правды, скороговоркой выпалил опальный ученый и, даже не пытаясь проследить за ответной реакцией собравшихся (а она была очень близкой к шоку!), спокойно уставился в окно.

— Ух… Дайте мне валидольчика или, на худой конец, валерьянки, — скорчив страдальческую физиономию, схватился за сердце Плечов.

— Обойдешься, — осадила и его Прасковья. — Если можно, чуть подробнее, товарищ академик! И простыми словами. Желательно без богов-планет ивсяких там аст… асте… астероидов. Я правильно выразилась?

— Абсолютно верно!

— Вай-вай! — в ответ на всю эту, по его мнению, очевидную ерунду ошарашенно запричитал Альметьев. — Будет что нам с Ярославом Ивановичем рассказывать по возвращении в Москву. Только как бы нас не засмеяли. Нынешние студенты, как известно, — шибко грамотная публика!

— Понимаю, что мой рассказ больше похож на бред сумасшедшего или дешевую фантастику, в стиле, к примеру, Герберта Уэлса, — пытаясь уладить ситуацию, признался Мыльников, разводя свои мужицкие, отнюдь не профессорские, руки. — Которому, между прочим, в свое время многие поверили… Помните нашумевшую премьеру его "Войны миров"? На американском радио?

— Еще бы! — решил блеснуть эрудицией Ярослав, слывший в кругу друзей большим почитателем подобного рода литературы. — Слушавший пьесу глава нацгвардии Нью-Джерси даже объявил военное положение в округах Мерсер и Мидлсэкс, после чего направил четыре группы своих подчиненных из Трентона в Гроверз-Милл для эвакуации мирных жителей.

— Вот-вот… А у нас все по-серьезному, без обмана! Лично мною собрано огромное количество фактов, которые подтверждают все сказанное выше. А верить или не верить — личное дело каждого.

— Предъявить их собираетесь? — продолжал настаивать Николай.

— При желании доводы моей правоты легко можно обнаружить и в нашем прекрасном городе, — не сдавался неутомимый Дмитрий Юрьевич.

— Где? — разволновалась Паня, которой, видимо, не терпелось лицезреть в натуре все доказательства теории, в которую она так искренно поверила.

— Да чуть ли не на каждом углу! Взгляните хотя бы на Исаакий, — плавно перешел к практической части своей теории "светоч альтернативной науки". — Ведь очевидно, что это древний храм даже не Солнца, а Юпитера, позже грубо адаптированный под христианскую церковь.

— Похоже на то, — упреждая очередные нападки своего друга на их диво-лектора, тихо вставил Ярослав. — Как бы там ни было, вы — большой молодец, коль осмелились высказывать вслух столь оригинальное мнение. В нынешнее-то время…

— Спасибо! — растроганно произнес в ответ Мыльников. — Все готовы слушать дальше?

— Так точно!

— Здание биржи на Васильевском острове — это храм Посейдона. Кстати, там и сейчас есть все необходимые атрибуты, указывающие на именно такое положение вещей, включая статую самого Посейдона перед входом и Ростральные колонны, — удовлетворенный скупой похвалой коллеги, продолжал "малахольный" академик. — Казанский собор изначально построен как храм Деметры-Цереры. Первая из них — богиня плодородия, покровительница земледелия в древнегреческой мифологии, а вторая — в древнеримской. Смольный, как вам, должно быть, известно, во все века и времена считался храмом богини Венеры… А на практике все они — лишь системы передачи информации, инструменты для общения с высшими силами. Причем каждое из этих сооружений всей своей конструкцией настраивалось на своего бога.

— То есть вы хотите сказать, что уже тогда существовали устройства, действовавшие по принципу современных радиостанций? — задумчиво молвил Плечов, которого наконец-то заинтересовала теория академика, во всяком случае, техническая ее часть — точно.

— Может быть — да, а может, и нет, — уклончиво ответил тот. — Вполне допускаю, что это мог быть какой-то вид ментальной, то есть мысленной связи, телепатического обмена информацией. Надеюсь, вам знакомы такие термины?

— Да, конечно, я слышал о подобных экспериментах, — устало согласился нелегал, мысленно огорчаясь очередному уходу лектора из материально-технической составляющей его теории в "потусторонние бредни". — Но, насколько мне известно, они не увенчались успехом.

— Тут, батенька, я бы не стал доверять официальным заявлениям, — ухмыльнулся в бороду Дмитрий Юрьевич. — Вот вы, допустим, на месте "органов" стали бы афишировать наличие подобных возможностей влияния на сознание человека?

— Нет, конечно!

— Однако же, если мы условимся рассматривать Библию как серьезный исторический документ, надеюсь, никто из нас не станет оспаривать такое утверждение?

— Нет! — нежданно-негаданно сорвалось с губ Альметьева.

Подобной реакции можно было ожидать от кого угодно, только не от него!

— Больше половины историй в этой книге окажутся как раз про всяких пророков, которые регулярно слышали голос Бога, — мысленно дивясь такому неожиданному преображению главного, как он считал, скептика в отношении всяких альтернативных учений, продолжил свою речь Мыльников. — Но ведь никакого радио у них тогда не было и в помине!

— Согласен, — кивнул Ярослав.

— Или взять хотя бы историю Мухамеда, записавшего Коран, по неоднократным уверениям его самого, под диктовку Аллаха, — не сворачивал с проторенной дорожки академик. — Опять же, если бы людям лет сто тому назад продемонстрировали работу современного радио, то они сочли бы это чудом. Но мыто с вами, как хорошо образованные люди, прекрасно понимаем, что никакого чуда нет. Есть только знания об окружающей нас природе и умение правильно использовать оные. Поэтому я лично вполне допускаю, что помимо радиоволн могут существовать еще какие-то другие, плюс разные энергетические поля, да тот же Эфир, наконец, о котором, кстати, так много писал наш светоч Михайло Ломоносов!

— Вот в этом случае, уважаемый Дмитрий Юрьевич, я готов разделить практически все ваши выводы, — примиренческим тоном заявил Ярослав. — Людям только кажется, что они уже полностью изучили нашу Вселенную, а на самом деле в ней осталась еще масса тайн и всяких непознанных явлений… Но не будем о грустном. По крайней мере сейчас.

— Согласен, как вы любите выражаться, — одобрил Мыльников.

— Давайте лучше вернемся к "войне Богов", ставшей, по вашему мнению, причиной планетарной катастрофы конца пятнадцатого века, — предложил Плечов. — Не пытались выяснить, что ее вызвало?

— Еще как пытался! — в глазах опального философа снова вспыхнул какой-то точно не земной, безрассудно-лихорадочный огонь. — Если мы вернемся к римской мифологии, то в ней, если помните, как раз и говорится о том, что до Юпитера главным богом являлся Сатурн. В Теогонии Гесиода рассказывается о том, что во времена его правления на Земле установился так называемый "золотой век". Народ жил в изобилии и вечном мире, не знал рабства, сословных неравенств и собственности.

— Погодите, так это же и есть коммунизм, который мы строим со времен Великой Октябрьской социалистической революции! — удивленно воскликнула Паня. — А я думала, что его придумали Маркс с Энгельсом, а развил товарищ Ленин!

— Нет, дорогая моя. — Мыльников засмеялся задорно и раскатисто; давно с ним такого не случалось! — Основы справедливого общества были сформулированы задолго до классиков марксизма-ленинизма. И так называемый "золотой век" описан весьма подробно в легендах многих народов мира. Например, в скандинавской "Старшей Эдде", в песне "Прорицание вельвы"; в индийском эпосе "Махабхарата". И везде одной из главных характеристик того славного периода является полное отсутствие таких понятий, как собственность, рабство, зато есть изобилие, позволяющее людям обходиться без, как сейчас бы сказали, эксплуатации человека человеком.

— Ну нет, тут я с вами категорически не согласен! — Альметьев даже забыл на время о проводах, с которыми он так и не разобрался до конца. — Отсутствие собственности, рабства, конечно же, прекрасная штука, тут спору нет и быть не может. Бесклассовое общество — давняя мечта пролетариата, да что там говорить, всего рабочего люда, включая тех же крестьян! Но вот стремление к ничегонеделанию, если честно, настораживает. Откуда же у них тогда все бралось, если никто не работал? Я имею в виду материальные ценности, без которых человечество не может развиваться и достигать необходимого прогресса?

— Не будь горячим, как борщ из печки, — осадил своего коллегу Ярослав. — Давай выслушаем мнение уважаемого академика, возможно, у него и на это есть собственное объяснение.

— Конечно есть, даже не сомневайтесь, — слегка обиженным голосом отозвался Дмитрий Юрьевич. — Причем не только у меня, но и в самой римской мифологии. Там четко сказано, что во времена Сатурна на Земле не сменялись ни времена года, ни день с ночью. Сплошная весна и вечный белый день. Улавливаете?

— Пока не совсем… — озадачился Плечов.

— Ну как же так?! — похоже, поразился его ту-годумию Мыльников. — Вы только представьте, что сможете собирать в течение года не один урожай, а все четыре! И каждый из них будет минимум в полтора раза больше обычного за счет того, что растения смогут расти и в ночное время суток!

— Это невозможно! — тоном, не терпящим возражений, подвел итог "главный скептик" Альметьев. — Если отсутствие смены времен года еще хоть как-то можно объяснить, например тем, что народы, придумывавшие эти мифы, жили где-нибудь рядом с экватором, как те же индусы, то истолковать с научной точки зрения отсутствие смены дня и ночи нельзя никак, ибо эта сменяемость происходит из-за вращения Земли вокруг собственной оси, в то время как Солнце светит только с одной стороны!

— Что ж тебе так неймется, Коля? — теперь уже Пашуто заступилась за явно уважаемого ею лектора. — Я просто уверена, что у Дмитрия Юрьевича найдется ответ и на этот непростой вопрос!

— Благодарю, милая сударыня, — склонил голову Мыльников и продолжил, обращаясь уже к Альметьеву: — Вы, уважаемый товарищ, слишком шаблонно мыслите… Вот скажите, вам что-нибудь известно про физический эффект люминесценции?

— О! Даже я о нем слышала, — встрепенулась Прасковья. — Такое случается, когда специальные краски смешивают с фосфором, после чего они приобретают способность светиться в темноте.

— Все правильно, но это только один из видов широко распространенного явления… — уточнил академик. — А северное сияние вам приходилось наблюдать?

— Один раз в несколько лет — так точно, — мило улыбнулась Пашуто. — Все же в Ленинграде живем!

— Вот это и есть та самая люминесценция, только происходящая в верхних слоях атмосферы в результате облучения ее потоком заряженных частиц, испускаемых Солнцем, — пояснил Мыльников. — Кстати, подобное истолкование этого явления первым допустил великий русский ученый светоч — Ломоносов.

— Вы второй раз упоминаете это святое для русской науки имя, — взбодрился Ярослав. — Неужели у нас общие кумиры?

— Жизнь и творчество Михаила Васильевича должны служить примером для каждого не только в России и СССР, но и во всем мире! Настолько разнообразны и глубоки его идеи!

— Понимаю. Ломоносов — главный фигурант докторской диссертации, над которой я сейчас усиленно работаю. Все, за что бы он ни брался…

— Давайте не сейчас. Эта выдающаяся личность достойна отдельного разговора! — предложил Мыльников.

— Согласен.

— Но… Но северное сияние в силу своей мощи легко воспринимается и фиксируется нашими зрительными органами, — вернулся к размышлениям на прежнюю тему академик. — Однако в природе существуют и более слабые излучения, недоступные для человеческого глаза. Практически перед самым началом войны в ЛГУ были проведены исследования, показавшие, что некое голубое свечение, вызванное непосредственно электромагнитным полем нашей планеты, существует до сих пор — только оно очень слабо. А теперь представьте, что это самое поле вдруг станет в несколько раз больше, а сама атмосфера — намного толще, а, значит, и плотнее, чем сейчас…

— В результате получится постоянно светящаяся оболочка над всей поверхностью Земли, — предположил Ярослав.

— Вот именно, мой дорогой друг, вот именно! — обрадовался Дмитрий Юрьевич, наслаждаясь им же произведенным эффектом.

— Ну ладно, допустим, что со сменой дня и ночи вам удалось меня переубедить, — временно оставил свой скепсис Николай. — Но как тогда объяснить отсутствие необходимости в труде?

— А я и не утверждал, что людям "золотого века" вообще не приходилось работать, — произнес Мыльников. — Говорил лишь о том, что у них не было потребности в перенапряжении, тяжелых физических усилиях для достижения своих целей. По двум очевидным причинам. Во-первых, из-за того, что та цивилизация считалась биогенной, а во-вторых — магической, о чем опять же говорится в мифах практически всех народов мира.

— То есть, насколько я понимаю, вы прямо сейчас попытаетесь растолковать нам, как все это работало? — обронил Николай.

— Ну, если никто не против! — снова включил интонацию победителя Дмитрий Юрьевич. — Хотя вы уже и сами могли бы обо всем догадаться…

— Погодите, коллега, — наконец-то остановил "вышедшего из берегов" ученого Плечов. — Давайте я попробую заняться этой самой "магией".

— Не возражаю.

— Первое, что приходит в голову, это то, что ничего сверхъестественного, сенсационного подобное определение не содержит!

— Совершенно верно. Речь идет о заурядных физических принципах, — довольно кивнул Мыльников.

— То есть фактически наши далекие предки никаким магическими свойствами, в их сегодняшнем понимании, не обладали, а лишь использовали то, что дала им природа — более мощное электромагнитное поле, существовавшее в то время на Земле… Я правильно понимаю?

— Абсолютно! Вы наконец-то сумели ухватить самое главное в моей теории… По сути, в руках землян находился неисчерпаемый ресурс, источник бесконечной энергии, с помощью которого тогдашнее население нашей планеты могло трансформировать материю. Правда, в подробностях, как и что они делали, я вам, увы, рассказать сегодня не могу, — не моя специализация. Но со временем, полагаю, разберусь во всех тонкостях! Ну… Если вы мне поможете, конечно.

— А в чем суть второй характеристики той цивилизации? Я имею в виду ее "биогенность", о которой вы тоже вскользь упомянули, — снова напомнила о себе знаменитая чуйка, "охотничий инстинкт разведчика", как сам Яра называл подобное состояние. Такое случалось с ним довольно-таки часто, именно в те моменты, когда агент начинал понимать, что вот-вот может заполучить ценную и очень важную информацию.

— Так ведь в самом корне и кроется ответ, — заговорщически улыбнулся Дмитрий Юрьевич. — Биогенная цивилизация создает не машины и механизмы, как это делаем мы, а живые организмы. Биосферу. В отличие от нее наша цивилизация — "техногенная". Теперь все понятно?

— То есть вы хотите сказать, что они могли сами создавать новые виды животных и растений? Как Господь в Библии? — удивленно выдохнула Прасковья, напрочь забывая о своем пролетарском сознании и членстве в Ленинском комсомоле.

— Ну, не совсем как Боги, а как их ближайшие помощники, — уточнил академик. — По крайней мере, огромное количество различных биологических видов, которые мы можем наблюдать на нашей планете, указывает именно на такое положение дел.

— Вы сказали "помощники", — вернулся к тактике "уточняющих вопросов" Ярослав. — Значит, они могли как-то с общаться с высшими силами, например телепатически, через те же храмы?

— Нет, дорогой мой друг, — мгновенно парировал Мыльников, — согласно мифам, в то время они могли общаться с Богами напрямую, физически, точно так же, как сейчас делаем это мы с вами.

— В смысле? — Николай ерзал от негодования на диване (так и дырку в нем проделать недолго).

— В то время Боги могли воплощаться в физических телах огромного размера. Да и сами люди были намного выше, чем мы с вами, — заявил Мыльников.

— Нет! Моя голова отказывается что-либо понимать, причем категорически, — поднялся с места Альметьев. — Вы можете развлекаться и дальше, а я пошел чинить проводку. Кто-то же должен заниматься полезными делами?

— Вот и славно! — обрадовалась Пашуто, занимая его место рядом с академиком. — Продолжайте, Дмитрий Юрьевич, будьте добры.

— Разрешаете? — ухмыльнулся в бородку тот.

— Жду!

— А можно я продолжу вместо вас? — бесцеремонно вклинился в их беседу Ярослав, в голове которого уже начинала складываться общая картина того, что, по мнению "лектора", произошло в прошлом на нашей планете.

На слишком уж благодатную почву упало "мыльниковское семя"!

— Ну что же, попробуйте. — Дмитрий Юрьевич с интересом уставился на своего младшего коллегу.

— Великаны, как и динозавры, вымерли из-за того, что у нашей планеты сильно ослабло электромагнитное поле? Так? — предположил разведчик.

— Вы, молодой человек, делаете очевидные успехи. Да, именно так и было, — благодушно обронил Мыльников. — Вот только разрешите дополнить…

— Разрешаю, — согласился Плечов.

— Да… Большинство представителей расы великанов тогда, как вы сказали, вымерли, однако какая-то небольшая их часть выжила и сосуществовала рядом с обычными людьми вплоть до конца семнадцатого века, когда магнитное поле Земли окончательно ослабло и больше не могло поддерживать жизнедеятельность таких гигантских организмов.

— Нечто подобное я и предполагал, — удовлетворенно кивнул Ярослав и тут же продолжил деловым тоном (да и сам он стал более сосредоточен и внимателен, нежели в начале беседы). — Остальные подробности, думаю, пока можно опустить. Придет время, и мы их тщательно обсудим. А сейчас я бы все же попросил вас, если не сложно, вернуться обратно к теме конфликта Богов. Что, в конце концов, заставило их начать войну и уничтожить "золотой век"?

— Пришельцы из другого мира.

— Э-э… В каком смысле — пришельцы? — озадаченно промямлил наш главный герой, всегда предпочитавший реальные теории авантюрным, о чем мы не раз уже упоминали. — Такие, как у Герберта Уэлса, которого вы давеча вспоминали?

— Нет, не совсем, — задрал кверху подбородок академик. — К сожалению, вы все, друзья мои, продолжаете мыслить в рамках навязанных человечеству стереотипов. Только выйдя за их пределы, можно понять, что никакие "инопланетяне" на треногах ничего не смогли бы поделать с Богами, то есть сущностями планетарного уровня.

— И об этом тоже рассказывается в легендах народов мира? Или в Святом Писании? — Ярослав хотел окончательно разобраться в мыслях своего ученого собеседника.

— И да и нет… — Дмитрий Юрьевич снова дал ответ в столь уклончивой форме, что у присутствующих на "лекции" возникло к нему еще больше вопросов. — Нигде, ни в каком эпосе явно не говорится о том, что в нашу систему пришел какой-то новый господь. Но по косвенным признакам мне удалось отследить и в Библии, и в римской мифологии появление некой божественной субстанции, которой ранее — до катаклизма — не существовало в природе.

— Сатаны? — предположила Пашуто.

— Нет, данный термин появится в христианстве значительно позже, — небрежно отмел ее обоснованное подозрение хозяин квартиры. — В Библии, точнее в Ветхом Завете, а также в Торе эта сущность фигурирует под именем Яхве, а в римской мифологии — Янус, прозванный "многоликим".

— До появления культа Юпитера Янус был божеством неба и солнечного света, открывавшим небесные врата и выпускавшим солнце на небосвод, а на ночь запиравшим их, — не преминул продемонстрировать свои познания наш главный герой.

— Спасибо за подсказку! — одобрительно взглянул на него Мыльников. — Вот этот самый Яхве-Янус и принес в нашу планетарную систему идеологию паразитизма — что-то наподобие информационного, идеологического вируса, поражающего сознание разумных существ, начиная от людей и заканчивая богами. Если внимательно прочесть тот же Ветхий Завет, то можно узнать, что Яхве заключил договор с отдельными представителями человечества, согласно которому они признали его в качестве единственного Бога, а Он их за это сделал единоличными правителями на Земле. И научил тому, как с помощью лжи, подкупа, обмана, страха и прочих подлостей добиваться своих низменных целей.

— То есть вы хотите сказать, что Яхве нанял их в качестве команды неких диверсантов, действующих в интересах иной цивилизации, — предположил Плечов. — Но для чего? С какой такой целью?

— Чтобы создать из них управляющий контур для перехвата власти на нашей планете. Он ведь обещал это при заключении упомянутого договора.

— А что произойдет, если они достигнут цели? — робко поинтересовалась Прасковья.

— Судя по всему (об этом рассказывается во многих пророчествах), те планетарные системы, на которых окончательно победил вирус паразитизма, будут уничтожены другими Звездными Богами. То есть для них наступит пресловутый конец света.

— Ой, — испуганно прижала ладони к щекам единственная в компании представительница слабого пола.

— Отставить панику! — Из чулана с куском поврежденного провода в руках появился Николай. — Пока существует СССР и партия большевиков, победы паразитам не видать.

— Именно так! — неожиданно подхватил его мысль Дмитрий Юрьевич и, повернувшись к любознательной слушательнице, спросил: — Следовательно, какой мы сделаем вывод? Из всего вышеизложенного.

— Ой, не знаю! — растерянно повела плечами Прасковья.

— А вот какой! — Мыльников вскочил с дивана. — С тех пор занесенный пришельцами вирус паразитизма продолжает регулярно атаковать жителей нашей горемычной планеты. Но шанс на выздоровление еще не утрачен окончательно. Надо только верить! Не поддаваясь темным силам, нести свет в массы… И это в первую очередь касается нас: русов-русичей-русинов, наследников великой биогенной цивилизации. Мы — русские, с нами Бог! — на оптимистической ноте закончил свой спич академик.

— А как же "опиум для народа"? — вставил неизменные пять копеек Альметьев, который, несмотря на глубокий пессимизм по отношению к исследуемому учению, старался не упускать ни слова из "проповеди" ученого. — Или вы не согласны с этим утверждением гения пролетарской революции?

— Религия и вера — совершенно разные, можно сказать даже, плохосовместимые, понятия! — немедленно осадил его Мыльников. — А русский и православный — одно и то же лицо, как я не раз уже говаривал. Первый немыслим без второго, а второй — без первого! Только истинное православие — совсем не такое, какое нам пытается навязать горстка современных попов, а то, совершенно новое учение, которое возникло вследствие катастрофы межпланетного масштаба или, если хотите, войны Богов, после каковой на Земле храмы Юпитера начали преобразовывать в храмы Солнца, способно возродить человеческую цивилизацию в таком виде, в каком ее задумал Всевышний! Да, кстати, дух Деметры-Цереры, о которой мы вскользь упомянули, это и есть дух нашей Планеты, которую мы называем Земля. Земля-матушка. Все человеческие тела построены из материи (вещества), которую дала нам наша замечательная кормилица!

— Аминь! — издевательски подытожил Николай.

— Вот теперь можете задавать любые вопросы. — Пропустив мимо ушей обидные колкости нагловатого московского гостя, академик пристально уставился в бирюзовые Панины глаза, судя по всему, именно ей адресовалось это предложение.

— Когда-нибудь в другой раз… — отрицательно качнула головой Пашуто. — Сегодня же — только у себя дома — хорошенько обмозгую вашу невероятную теорию, и тогда поговорим… А сейчас мне надо идти! Дела…

— Я с тобой, — объявил Альметьев. — Дай мне еще три минуты. Заканчиваю!

— А вы, Ярослав Иванович, конечно же, останетесь? — Мыльников приобнял за плечи Плечова и, дождавшись типично одесского ответа ("Как же я вас одного-то брошу?"), пообещал ему "сладкую конфетку": — Обсудим Ломоносова. Пожалуй, самую яркую фигуру в нашей русской науке!

— О да! Химик, физик, естествоиспытатель, историк… Михаил Васильевич достиг выдающихся результатов во всех науках, за изучение которых он брался, — немедля дал согласие Плечов и пообещал: — В чем, в чем, а в знании фактов об этой уникальной личности я вам точно не уступлю.

— Значит, собираетесь дискутировать на равных?

— Во всяком случае — попытаюсь!

— Посмотрим, что из этого выйдет! Время все расставит на свои места и непременно покажет, "ху из ху", как говаривают наши иностранные коллеги…

— Согласен!

ГЛАВА 15

— Вам наверняка известно, что Ломоносов не был безродным лапотником, каковым его повсеместно пытается представить советская пропаганда? — задал тон предстоящей дискуссии академик Мыльников, как только за Пашуто с Альметьевым захлопнулась входная дверь.

— Так точно! — кратко, не изменяя своему стилю, согласился Ярослав Иванович, наконец-то дождавшись темы, в которой он был силен, как никто другой, и мог запросто заткнуть за пояс любого, даже самого подготовленного, соперника. — Его отец слыл крупным рыбопромышленником в Архангельской губернии…

— И ушел Михайло с рыбным обозом вовсе не тайком, не случайно, как, в своем большинстве, считают нынешние его горе-биографы, а вполне открыто и намеренно, когда юноше исполнилось целых девятнадцать лет. Кстати, уже тогда он в совершенстве владел тремя иностранными языками, — продолжил Дмитрий Юрьевич, еще ничего не подозревая о масштабности "домашних заготовок" более молодого оппонента.

(В дальнейшем, как ни странно, одинокие фразы пришлось вставлять именно ему. Такое положение вещей волновало и раздражало маститого ученого, так как ранее пребывать в роли статиста ему никогда не доводилось. Что ж, все когда-то случается в первый раз!)

— Включая латынь, — даже в такой ситуации нашел возможность "ущипнуть" спесивца Плечов.

— Прекрасно! Восхитительно! — одобрительно похлопал его по плечу Дмитрий Юрьевич. — Или "шарман", как любил говаривать ваш знаменитый учитель… А о том, что согласно указам Святейшего синода от 7 июня 1723 года в то время строжайше запрещалось брать крестьянских детей в Московскую славяно-греко-латинскую академию, знаете?

— Ну конечно. Как и то, что Ломоносова в нее все-таки зачислили. В январе 1731 года.

— Однако в дальнейшей биографии ученого серьезные исследователи обнаруживают немало загадок, — попытался вернуть утраченную инициативу академик, и Ярослав впервые был вынужден задать уточняющий вопрос:

— Что вы имеете в виду?

— Все перипетии его конфликта с Миллером.

— Что же тут загадочного?! — справедливо усомнился в правильности такого неоднозначного вывода Плечов. — Герхард Фридрих утверждал, что Русь основана норманнами, а Михаил Васильевич и в мыслях не допускал подобного мнения, считая его оскорбительным для великого русского народа.

— Странно не это, а то, как развивались дальнейшие события, — упрямо настаивал на своем Мыльников. — Впрочем, и предыдущие тоже. Сначала Петр Великий непонятно с какой стати доверил написание истории России инородцу…

— Стоп! — впервые осмелился открыто перечить именитому визави наш главный герой. — Скорее всего, эту легенду придумал сам господин Миллер, дабы возвеличить себя любимого в глазах других русских исследователей. Ибо наш первый император скончался в 1725 году, когда Герхарду было всего 20 лет от роду и никакого веса в ученой среде он, естественно, еще не приобрел.

— Что-то я об этом не подумал! — с явным разочарованием в голосе воскликнул академик.

Но Ярослав спокойно вел далее, никак не реагируя на его реакцию:

— А вот в 1748 году, когда поперек его пути открыто встал профессор Императорской академии наук Ломоносов, Миллер уже был российским подданным и — более того — "главным историографом Российского государства". Несмотря на столь очевидное неравенство сил, после ссоры с Михаилом Васильевичем именно немца разжаловали на год из профессоров в адъюнкты академии со значительным понижением жалования.

— Да-да, знаю… От тысячи до восьмиста шестидесяти рублей в год, — согласно кивнул Мыльников.

Было ощущение, что с академика слетела спесь. Во всяком случае, в отношениях с Плечовым, не преминувшим и в этом эпизоде оставить за собой последнее слово:

— Русские люди совершенно не злопамятны — это общеизвестный факт. Совсем скоро иностранного историка простили — после подания соответствующего прошения. Однако… На именинах Елизаветы Петровны слово было представлено не ему, а Михаилу Васильевичу.

— Вот видите! Опять загадка…

— Никак нет. Постарался фаворит императрицы граф Шувалов, благодаря которому именно Ломоносову вдруг решили предоставить право написания российской истории. Герхард Миллер был тогда взбешен: "Да кто этот выскочка? Он еще ловил неводом рыбу в далеком Белом море, когда я уже служил профессором истории!"

— Месть немчуры не заставила долго себя ждать. Вскоре Михаила Васильевича лишили звания руководителя кафедры химии. А вместо него назначили еще одного варяга — Ульриха Христофора Сальхова, — тихо пробормотал академик, непонятно кому адресуя сие отнюдь не сенсационное заявление, ибо сам он уже понял, что Плечову хорошо известны и не такие подробности из жизни русского гения.

— Шли годы, — с каждой секундой все больше ощущая, что его преимущество в научном споре лишь нарастает и усиливается, продолжал агент Вождя, не давая даже раскрыть рот своему собеседнику. Но тот и не пытался этого делать. Только слушал, время от времени удовлетворенно кивая. — На престол взошла Екатерина Вторая. Положение и влияние Миллера при дворе заметно улучшилось, а вот Ломоносова, напротив, сразу же задвинули на задворки.

Дело, думаю, было в том, что из-за явного ущемления его прав ученый постоянно ругался со своими немецкими коллегами. Вам, естественно, известна его фраза: "Каких гнусных пакостей не наколобродит в российских древностях такая допущенная в них скотина". Адресована она Августу Людвигу Шлецеру — еще одному иностранному специалисту по российскому прошлому.

— Он, кстати, приехал в нашу страну по приглашению все того же Миллера, — добавил Дмитрий Юрьевич.

(Приведенную младшим его коллегой цитату академик, конечно же, знал, только всю жизнь считал, что она адресована совсем другому человеку. Посему и спорить не стал; кто знает, может, Ярослав Иванович снова прав — позора тогда не оберешься!)

А Плечов тем временем продолжал:

— Однажды Михайло Васильевич не выдержал и поколотил Федора Ивановича, как по христианской традиции стали называть его главного противника в академии, а силой он обладал, следует признать, недюжинной! Помните тот широко разрекламированный случай, когда на Ломоносова во время прогулки по петербуржским окрестностям напали три матроса и потребовали отдать им свою одежду?

— Конечно… — улыбнулся Дмитрий Юрьевич. — Взбешенный такой наглостью, русский ученый старательно "навешал" всем троим и заставил их раздеться, после чего связал флотскую форму в один узел и с победой вернулся домой… Впрочем, хватит мусолить общеизвестные факты, давайте наконец займемся делом — тем же эфиром, например, который главный фигурант нашего диспута считал тождественным электрической материи…

Но Ярослав уже не мог остановиться:

— Краткий обзор состояния дел в тогдашней научной среде нам точно не помешает. Хотя бы для того, чтобы лучше понять сложность работы ученого в тот исторический период и, соответственно, по достоинству оценить уровень его гениальности!

— Ладно… Обозревайте! Только коротко и не с таким серьезным видом, — поставил его на место Мыльников.

И Ярослав продолжил:

— Засилье иноземцев в российской науке было ужасающим! Достаточно сказать, что с момента основания Академии в 1724 году и аж до 1841 года, то есть за 117 лет, в нее было принято лишь три русских историка. Это сам Ломоносов, а также Устрялов и Ярцов…

— Николай Герасимович и Януарий Осипович! — уточнил академик.

— Остальные тридцать один оказались чужестранцами, — закончил фразу секретный сотрудник, снова и снова переносясь мыслями в то смутное время. — На торжественном собрании по случаю двадцатипятилетия академии, намеченном на 6 сентября 1749 года планировалось заслушать две речи. "Слово похвальное императрице Елизавете Петровне" должен был произнести Ломоносов, а Миллер обязался представить доклад "О происхождении народа и имени русского". Естественно, все закончилось скандалом.

— По-иному и быть не могло! — убежденно заявил Мыльников. — Ибо все сторонники нормандской теории отталкивались от одного-единственного документа — "Повести временных лет", где сообщалось о призвании варягов.

Дмитрий Юрьевич уже в голове оставлял этот раунд за собой, когда Плечов вдруг разразился длинной тирадой:

— "Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: "Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву". И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманы и англы, а еще иные готландцы, — вот так и эти. Сказали руси, чудь, словене, кривичи и весь: "Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами". И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля"^[20].

— По памяти выдаешь? — расплылся в широкой улыбке академик. — Молодец!

— Так точно! — Лицо Плечова тоже расцвело самодовольной улыбкой, и он продолжил: — Причем Миллер отчетливо связывал варягов с северными народами: шведами, готландцами, англами и норманнами (выходцами из Скандинавии, населившими соответственно Британию и часть Франции). У него даже имена русских князей звучат по-скандинавски: Олег (Хельги) и Игорь (Ингвар). А еще сподвижники Рюрика Аскольд и Дир, ушедшие в Киев. В том же сказании, я имею в виду "Повесть временных лет", перечислены русские послы в Константинополе: Карл, Инегельд, Фарлаф, Веремуд, Рулав, Гуды, Руальд, Карн, Фрелав, Руар, Актеву, Труан, Лидул, Фост, Стемид — вновь сплошные скандинавы.

Возражений у Ломоносова оказалось величайшее множество. Выше крыши — как сказали бы в наше время. Прежде всего, он не признавал различий между славянами и русами-росами, отождествляя тех и других с древним народом, жившим между Днепром и Доном.

— Роксоланы… Мы с тобой их уже упоминали, — тихо произнес Мыльников.

Тем временем Ярослав продолжал:

— Поэтому вывод возглавляемой Михаилом Васильевичем комиссии оказался неутешительным для немецкого коллеги: мол, такую работу "отнюдь поправить неможно так, чтобы льзя было ее публиковать в собрании академическом", — в очередной раз продемонстрировал свою глубокую компетентность в рассматриваемой теме наш главный герой.

— Остальные академики охарактеризовали сложившуюся ситуацию как "бунт черни", — добавил Мыльников. — Вот за кого нас считала вся эта приезжая шваль. Хотя… Многие из них, как например, первый президент Академии наук и художеств Лаврентий Лаврентиевич Блюментрост, родились в России, однако назвать их русскими, честно говоря, не поворачивается язык.

— Согласен.

— И пошло-поехало. Куда ни плюнь: Шумахер, Кайзерлинг, Бильфингер, Буксбаум, Гольдбах…

— Темные силы? — решил уточнить Плечов.

— Похоже на то… А как могло быть иначе, если царица, во всю покровительствовавшая иноземцам, я имею в виду Екатерину Великую, сама по матушке Гольштейн-Готторпская?.. Однако давайте, Ярослав Иванович, все-таки посудачим о чем-нибудь другом…

— Может, про эфир? Я как-то упустил из вида высказывания Ломоносова по этому вопросу.

— Значит, у меня есть возможность отыграться? — предположил Дмитрий Юрьевич.

— Возможно, — не стал спорить секретный сотрудник.

— Что ж… Пора продемонстрировать, что я тоже не лыком шит. Начну с цитаты нашего светоча: "Необходимо изучить природу эфира; если она вполне пригодна для объяснения электрических явлений, то будет достаточно большая вероятность, что они происходят от движения эфира. Наконец, если не найдется никакой другой материи, то достовернейшая причина электричества будет движущийся эфир".

— Где вы ее взяли? — удивился Плечов.

— В "Слове о происхождении света".

— К сожалению, я в физике не очень, — признался Ярослав. — И теперь надеюсь, что в будущем с вашей помощью ликвидирую этот пробел в образовании.

— Там, кстати, есть еще много интересного, — заверил академик, наполняясь былой уверенностью. — Например, убедительная критика господствующей в то время теории истечения света, которую Ломоносов считал откровенно противоречащей всем физическим принципам. Мол, перекрещивающиеся световые лучи должны отклонять друг друга, что не совместимо с законами оптики. Процитировать?

— Будьте добры!

— "Сквозь все алмаза скважины, поставленного между многими тысячами свеч горящих, сколь многим должно быть встречным и поперечным течениям материи света, по неисчетным углов наклонениям; но при том нет препятствия и ниже малейшего в лучах замешательства. Где справедливые логические заключения? Где ненарушимые движения законы?"

— Все! А то голова уже идет кругом… — вроде как собираясь сдаться на милость победителя, устало сказал Плечов, опасавшийся в случае продолжения научного спора угодить под пресс знаний оппонента в тех сферах, где он сам никогда не был силен. И сразу же перешел в атаку с другого направления: — Признавайтесь: вы сами читали дневники Михаила Васильевича?

— Да! И не только… — гордо поведал академик.

— Как прикажете это понимать?

— Сразу после смерти ученого в его лабораторию нагрянули с обыском какие-то люди, которыми руководил лично граф Орлов, самый влиятельный фаворит Екатерины, которого, кстати, еще при жизни подозревали в организации нападения на Ломоносова во время прогулки в лесу — вы сами об этом вспоминали. Ни один документ не должен был попасть в чужие руки. Ни один! Неизвестные перерыли все, что могли, конфисковали знаменитый Ломоносовский архив, но главного так и не нашли. Точнее, нашли, но не заметили, не придали значения сей выдающейся находке! Простите, больше ничего не могу вам сказать… Пока, во всяком случае.

— Понял, — почесал затылок Ярослав. — Значит, остальное только тогда, когда вернем на Родину вашего батюшку?

— А как вы думали?

ГЛАВА 16

Вечером в гости к Мыльникову наведался какой-то странный тип. Тоже академик, — по крайней мере, так он сам представился, даже не подав Плечову руки. Гладко выбритый, холеный, высокомерный и… приторный донельзя. Этот человек сразу не понравился Ярославу.

Не мужик, а какой-то бесполый гибрид…

И с виду — абсолютно не пострадавший от ужасов блокады. Сытый, упитанный. Сто пудов: либо счастливый обладатель спецпайка, либо — приезжий. Таких издалека видно.

— Посидишь с нами, Ярослав Иванович? — спросил Мыльников, запуская "пришельца" первым в гостеприимно распахнутые двери "пищеблока", как Дмитрий Юрьевич иногда называл свою уютную кухню.

— Нет! — отрезал оставшийся в гостиной Яра и, намереваясь укрыться в отведенной для него отдельной комнате, сделал несколько шагов по направлению к своей цели.

Ну, вот не хотелось ему садиться за один стол с этим слащавым типом, а тем более общаться с ним, что-то обсуждать, о чем-то спорить!

— Что ж, как знаешь… — проворчал вслед младшему партнеру по науке Дмитрий Юрьевич.

— Кто это? — нарочито громко полюбопытствовал его старый знакомый — так, чтобы Ярослав мог наверняка услышать эти слова.

— А… Наш коллега из МГУ, — успокоил явно страдавшего подозрительностью приятеля академик Мыльников. — Между прочим, ученик самого Фро-лушкина!

— Федора Алексеевича?

— Так точно! Извини… Парни воевали, вот я и набрался от них уставных словечек, как сучка блох.

— Они?

— Ну да. Второй сбежал к своей пассии — на набережную реки Карповки.

— Ты хоть документы их смотрел?

— Нет. Зачем? — удивился Дмитрий Юрьевич.

— А может, они шпионы какие или диверсанты? — продолжал измываться над легкомысленным, по его мнению, хозяином квартиры гость.

— Ну что ты такое несешь? У нас общих знакомых — пол-Москвы! Рыбаков, Лосев…

— А ты уверен?

— Конечно. Такие подробности могут быть известны только самым близким людям.

— Ох, и беспечный же ты человек, Дима… Ладно, не сердись… Главное: я тебя предупредил!

— Не учи меня жить, Самуил Моисеевич. Сам знаешь: у меня не глаз, а рентгеновский аппарат: плохих людей вижу насквозь!

— Ой, сомневаюсь!

— Оставим эту тему. — Мыльников явно был недоволен разговором и достаточно резко потребовал: — Говори: зачем пришел.

— Закрой плотнее двери…

И вот тут Плечов не выдержал. Вспомнил о своей второй, тщательно скрываемой от других жизни и поспешил в сторону кухни. Наклонился, прижал ухо к замочной скважине, однако ничего так и не услышал.

Хотя — нет, одно слово все-таки долетело до его ушей.

Но какое!

Ключевое, самое важное: Пчоловский!

ГЛАВА 17

Ухода "приторного" гостя Яра дожидаться не стал — много чести! Не раздеваясь, прилег на заправленную по всем правилам кровать и взял с полки какой-то аккуратный томик на английском языке. Полистал немного — и отключился. Лучшего снотворного, чем скучная книга, на всем белом не найти.

Спал, как убитый. А когда проснулся — первым делом бросил взгляд на циферблат настенных часов.

8.00… Ого!

Так долго он не дрых уже лет десять! Странно, и Дмитрий Юрьевич не разбудил…

Ну и чего же ты, Ярослав Иванович, добился? Суть задания вроде бы ясна… Вот именно — вроде бы… Похоже, есть еще какие-то подводные камни…

В идеях "блаженного академика" более-менее разобрался. Кое с чем можно согласиться, со многим поспорить. Но чем его мысли так заинтересовали руководство? Опять же до конца непонятно…

Контакт с Мыльниковым установил. Похоже, хороший контакт, несмотря на все особенности характера Дмитрия Юрьевича. Это плюс…

Выяснил, что ценности, которые так интересуют начальство, реально существуют. Еще один плюс. Еще бы понять, как их заполучить…

И еще один минус — неожиданно воскресший из небытия Пчелов, он же Пчоловский, он же Дибинский. Очень жирный минус. От этого прохиндея можно ждать любой пакости…

ОТ АВТОРА

Огромное человеческое спасибо полковнику в отставке, доктору исторических наук, профессору Ленинградского государственного университета имени А.С. Пушкина Сергею Николаевичу Полтораку и его замечательной ученице, доктору исторических наук, доценту кафедры международных отношений на постсоветском пространстве факультета международных отношений СПбГУ Анастасии Валерьевне Зотовой — за помощь в написании этой книги.

ВОЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Уважаемыечитатели!

Серия "Военные приключения" — безусловный рекордсмен среди всех серий издательства "Вече". За почти 19 лет ее издания — а первая книга серии была выпущена в апреле 2004 года — в ней появились 484 книги, среди которых присутствуют и самые знаменитые романы жанра военных приключений, и новые книги современных мастеров остросюжетной прозы.

Мы стараемся сохранить традиции серий "Военные приключения" и "Библиотечка Военных приключений", выпускавшихся в СССР. Авторов отобранных для публикации книг условно можно разделить на четыре группы:

Прежде всего, это классики отечественной военноприключенческой литературы: Василий Ардаматский, Георгий Брянцев, Александр Насибов, Леонид Платов, Юлиан Семенов, Николай Томан, Ник Шпанов и другие.

Важной задачей мы считаем возвращение читателю незаслуженно забытых и давно не издававшихся произведений и их авторов: Георга Борна, Генриха Гофмана, Романа Кима, Льва Квина, Георгия Лосьева, Марка Максима, Михаила Михеева, Ивана Цацулина и их коллег.

Широко представлены в серии "Военные приключения" современные писатели старшего поколения, ставшие известными в период СССР: Геннадий Ананьев, Валерий Поволяев, Анатолий Полянский, Георгий Свиридов, Виктор Смирнов, Эдуард Хруцкий, Михаил Черненок, Александр Щёлоков…

И наконец, мы с удовольствием представляем творчество современных писателей более молодого поколения: Игоря Берега, Татьяны Беспаловой, Сергея Бортникова, Александра Домовца, Ирины Левит, Сергея Михеенкова и многих, многих других.

Необходимо отметить то, что ряд произведений, представленных в серии "Военные приключения" и заслуживших любовь читателей, переиздаются как в других сериях издательства "Вече", так и в специально созданных ("Коллекция Военных приключений", "Военные приключения покетбук" и пр.).

"Военные приключения" — это золотой фонд приключенческого жанра! Блистательные писательские имена, завораживающая магия сюжета, достоверность событий и лиц. Нарастающая напряженность, непредсказуемость интриги до последней страницы, динамичная, причудливая узорчатость событий, смертельный риск, долг перед Родиной и верность боевой дружбе, игры разведок, диверсионные рейды — все это в книгах серии "Военные приключения"!

По многочисленным просьбам читателей публикуем полный перечень книг, выпущенных издательством "Вече" в серии "Военные приключения" в хронологическом порядке (по мере их выхода в свет). Напоминаем, что список всех произведений, включенных в тот или иной том, напечатан в качестве приложения к книге А. Усовского "Пункт назначения — Прага", М.: Вече, 2023 (Серия "Военные приключения").

Жизнь продолжается, а с ней, увы, продолжаются и войны, поэтому в серии "Военные приключения" не могут не находить отклик и такие военные конфликты, как война в Афганистане, война с Грузией (2008 г.) и специальная военная операция на Украине. Одновременно появляются все новые и новые авторы, которые вновь обращаются к трагическим событиям Великой Отечественной и других войн, сотрясавших наше Отечество. И в итоге серия "Военные приключения" штурмует рубеж в 500 изданных книг!

1. А. Насибов. "Тайник на Эльбе"

2. А. Щелоков. "Призраки Аргуна"

3. А. Косарев. "Сокровища Кенигсберга"

4. С. Наумов. "На расстоянии крика"

5. А. Косарев. "Картонные звезды"

6. А. Насибов. "Долгий путь в лабиринте"

7. В. Рыбин. "Ночные дьяволы"

8. М. Михеев. "Вирус "В-13""

9. Г. Брянцев. "По тонкому льду"

10. А. Авдеенко. "Над Тиссой"

11. А. Авдеенко. "Дунайские ночи"

12. А. Насибов. "Безумцы"

13. А. Косарев. "Посланник смерти"

14. Г. Брянцев. "Следы на снегу"

15. В. Смирнов. "Тревожный месяц вересень"

16. А. Чехов. "Черный Беркут"

17. А. Насибов. "Атолл "Морская звезда""

18. Г. Свиридов. "Ринг за колючей проволокой"

19. А. Щелоков. "Смерть умеет ждать"

20. Г. Брянцев. "Конец "осиного гнезда""

21. А. Чехов. "Кара-курт"

22. В. Бутенко. "Клинок и крест"

23. В. Смирнов. "Обратной дороги нет"

24. А. Капралов. "Всё имеет цену"

25. Р. Ким. "По прочтении сжечь"

26. Г. Свиридов. "Стоять до последнего"

27. А. Чехов. "Тропа Кайманова"

28. Ю. Виноградов. "Десятый круг ада"

29. Г. Брянцев. "Клинок эмира"

30. Г. Свиридов. "Время возмездия"

31. А. Щелоков. "День джихада"

32. С. Диковский. "Конец "Саго-мару""

33. Ю. Дольд-Михайлик. "И один в поле воин"

34. Т. Свиридов. "Призраки в горах"

35. А. Полянский. "Десять процентов надежды"

36. Л. Платов. "Когти тигра"

37. С. Гагарин. "Три лица Януса"

38. Г. Брянцев. "Тайные тропы"

39. Г. Свиридов. "Летом сорок первого"

40. А. Щелоков. "Стреляющие камни"

41. Г. Лосьев. "У чужих берегов"

42. Ю. Дольд-Михайлик. "У черных рыцарей"

43. И. Болгарин, Г. Северский. "Адъютант его превосходительства [Под чужим знаменем]"

44. Д. Тарасенков, П. Прудковский. "Человек в проходном дворе"

45. И. Берег. "Приказ есть приказ"

46. И. Болгарин, Г. Северский. "[Адъютант его превосходительства] Седьмой круг ада"

47. IO. Енцов. "Полоса отчуждения"

48. Ю. Дольд-Михайлик. "Гроза на Шпрее"

49. Г. Свиридов. "Дерзкий рейд"

50. И. Болгарин, В. Смирнов. "[Адъютант его превосходительства] Милосердие палача"

51. А. Горяйнов. "Золото самурая"

52. Г. Брянцев. "Это было в Праге", том 1

53. Г. Брянцев. "Это было в Праге", том 2

54. А. Щелоков. "Афганский транзит"

55. И. Болгарин, В. Смирнов. "[Адъютант его превосходительства] Багровые ковыли"

56. И. Цацулин. "Атомная крепость"

57. Л. Квин."…Начинают и проигрывают"

58. А. Полянский. "Блуждающая мина"

59. Н. Шпанов. "Первый удар"

60. Г. Брянцев. "По ту сторону фронта"

61. В. Поволяев. "В ста километрах от Кабула"

62. С. Морхов. "Тени над сельвой"

63. А. Щелоков. "Кровь на камнях"

64. Г. Миронов. "Красный закат"

65. Л. Платов. "Секретный фарватер"

66. Г. Свиридов. "Чемпион Флота"

67. Н. Панов. "Орлы капитана Людова"

68. Е. Федоровский. ""Штурмфогель" без свастики"

69. В. Богомолов. "В августе сорок четвертого…"

70. Ю. Семенов. "Бриллианты для диктатуры пролетариата"

71. Ю. Семенов. "Испанский вариант"

72. Г. Матвеев. "Тарантул"

73. В. Михайлов. "Один на дороге"

74. Ю. Семенов. "Майор Вихрь"

75. Ю. Семенов. "Семнадцать мгновений весны"

76. Н. Шпанов. "Ученик чародея"

77. Я. Наумов, А. Яковлев. "Двуликий Янус"

78. Ю. Семенов. "Экспансия-1"

79. Ю. Семенов. "Экспансия-2"

80. Ю. Семенов. "Экспансия-3"

81. Ю. Семенов. "Отчаяние"

82. А. Воинов. "Западня"

83. Я. Пшимановский, О. Горчаков. "Вызываем огонь на себя"

84. И. Цацулин. "Операция "Тень""

85. В. Веденеев. ""Пчела" ужалит завтра"

86. А. Щелоков. "Погоня за "Призраком""

87. Г. Булатов. "Имя ему — Смерть"

88. Г. Тушкан. "Охотники за ФАУ"

89. В. Поволяев. "Чрезвычайные обстоятельства"

90. О. Горчаков. ""Максим" не выходит на связь"

91. Ю. Семенов. "Петровка, 38"

92. Ю. Семенов. "Противостояние"

93. В. Ардаматский. "Ответная операция"

94. Я. Наумов, А. Яковлев. "Тонкая нить"

95. Ю. Семенов. "Тайна Кутузовского проспекта"

96. Ю. Семенов. "ТАСС уполномочен заявить…"

97. И. Макаров, А. Горяйнов. "Рейд Чёрного Жука"

98. А. Кирпичников. "Сталинъюгенд"

99. И. Берег. "Приказы не обсуждаются"

100. В. Ардаматский. "Я 11–17…"

101. Б. Сушинский. "Река убиенных"

102. Н. Вирта. "Кольцо Луизы"

103. В. Тельпугов. "Парашютисты"

104. Н. Иванов. ""Шторм" начать раньше…"

105. Ю. Семенов. "Пресс-центр"

106. Ю. Семенов. "Межконтинентальный узел"

107. Я. Наумов, А. Яковлев. "Схватка с Оборотнем"

108. В. Ардаматский. ""Грант" вызывает Москву"

109. Ю. Семенов. "Аукцион"

110. Ю. Семенов. "Репортёр"

111. О. Горчаков. "Он же капрал Вудсток"

112. С. Морхов. "Призрак Эльдорадо"

113. Г. Гофман. "Сотрудник гестапо"

114. Г. Свиридов. "Черное солнце Афганистана"

115. Б. Сушинский. "Живым приказано сражаться"

116. В. Порутчиков. "Брестский квартет"

117. М. Годенко. "Минное поле"

118. Ю. Семенов."…При исполнении служебных обязанностей"

119. Ю. Семенов. "Он убил меня под Луанг-Пра-бангом"

120. В. Веденеев. ""Волос ангела""

121. Г. Гофман. "Черный генерал"

122. В. Ардаматский. "Первая командировка"

123. В. Михановский. "Тени Королевской впадины"

124. В. Гладкий. "Кишиневское направление"

125. В. Поволяев. "Тихая застава"

126. Л. Никулин. "Мертвая зыбь"

127. Г. Гофман. "Самолет подбит над целью"

128. А. Щербаков. "Тени Черного леса"

129. А. Щелоков. "Предают только свои"

130. В. Веденеев. "Прорыв"

131. И. Цацулин. "Опасные тропы"

132. М. Шалаев. "Сокровище Джунаида"

133. В. Михановский. "Прыжок над бездной"

134. А. Земсков. "Дойти до Эльбы"

135. В. Король, В. Носов. "Змеиная гора"

136. Г. Булатов. "Степь в крови"

137. Р. Эсенов. "Предрассветные призраки пустыни"

138. Б. Сушинский. "Жестокое милосердие"

139. В. Пищенко, А. Марков. "Гроза над Цхинвалом"

140. Р. Эсенов. "Тени "желтого доминиона""

141. Б. Сушинский. "До последнего солдата"

142. Р. Эсенов. "Легион обреченных"

143. В. Поволяев. "За год до Победы"

144. Г. Свиридов. "Найти и уничтожить"

145. А. Зеленский. "Формула уничтожения"

146. В. Немышев. "Сто первый"

147. Г. Ананьев, Ю. Бойко. "Пасть дракона"

148. А. Щербаков. "Оборотни тоже смертны"

149. Юр. Семенов. "Тропа обреченных"

150. В. Михановский. "По острию ножа"

151. В. Пищенко, А. Марков. "По законам ненависти"

152. Г. Прашкевич. "Война за погоду"

153. И. Болгарин. "[Адъютант его превосходительства] Миссия в Париже"

154. М. Черненок. "Кухтеринские бриллианты"

155. А. Зеленский. "Тайное оружие фюрера"

156. Н. Шпанов. "Война "невидимок". Остров Туманов"

157. Н. Шпанов. "Война "невидимок". Последняя схватка"

158. А. Щелоков. "Меч Аллаха"

159. В. Король, В. Носов. "Время тяжелых ботинок"

160. В. Поволяев. "Свободная охота"

161. А. Кулемин. "На грани апокалипсиса"

162. М. Черненок. "Архивное дело"

163. Б. Руденко. "Тайфун приходит с востока"

164. Б. Яроцкий. "Русский капкан"

165. А. Косарев. "Глаз Лобенгулы"

166. А. Терентьев. "Субмарина меняет курс…"

167. Е. Авдиенко. "Последние солдаты Империи"

168. Ю. Иваниченко, В. Демченко. "Крымский щит"

169. М. Черненок. "При загадочных обстоятельствах"

170. Г. Свиридов. "Мы еще вернемся в Крым"

171. Н. Дмитриев. "Любой ценой"

172. В. Веденеев, А. Комов. "Самум — ветер пустыни"

173. Юр. Семенов. "Прощайте, скалистые горы!"

174. И. Дорба. "Белые тени"

175. В. Поволяев. "До последнего мига"

176. И. Болгарин. "[Адъютант его превосходительства] Расстрельные годы"

177. И. Берег. "Без приказа"

178. М. Черненок. "Жестокое счастье"

179. И. Дорба. "В чертополохе"

180. Н. Шпанов. "Красный камень"

181. П. Шестаков. "Взрыв"

182. Н. Дмитриев. "Казна императора"

183. И. Дорба. "Третья сила"

184. М. Михеев. "Запах "Шипра""

185. В. Михановский. "Горячие точки на сердце"

186. Ю. Виноградов. "В миллиметрах до смерти"

187. А. Насибов. "Авария Джорджа Гарриса"

188. М. Черненок. "Поручается уголовному розыску"

189. В. Носатов. "Саригора — ущелье духов"

190. Ю. Иваниченко, В. Демченко. "Разведотряд"

191. П. Шестаков. "Через лабиринт"

192. Н. Шпаков. "Горячее сердце"

193. М. Михеев, Г. Кроних. "Поиск в темноте"

194. В. Гусев. "Оперативный рейд"

195. В. Поволяев. "Русская рулетка"

196. Г. Свиридов. "Отвага и риск"

197. Л. Словин. "Пять дней и утро следующего"

198. Н. Дмитриев. "Обязан выжить…"

199. Т. Гладков. "Прерванный прыжок"

200. М. Черненок. "Ставка на проигрыш"

201. Г. Кроних. "Неуловимые Мстители: Конец банды Бурнаша"

202. А. Кулемин. "Агония обреченных"

203. А. Лукин, Д. Поляновский. "Сотрудник ЧК"

204. Г. Кроних. "Неуловимые Мстители: Наследство Эйдорфа"

205. И. Болгарин. "[Адъютант его превосходительства] Чужая луна"

206. А. Кокотюха. "Спасти "Скифа""

207. П. Шестаков. "Игра против всех"

208. А. Авраменко. "Огненное лето"

209. Н. Дмитриев. "Тайна объекта "С-22""

210. А. Авраменко. "Багровый дождь"

211. Н. Дмитриев. "Майор из Варшавы"

212. IO. Иваниченко, В. Демченко. "Торпеда для фюрера"

213. С. Бортников. "Восточная миссия"

214. Т. Гладков. "Невозвращенец"

215. В. Поволяев. "Список войны"

216. М. Черненок. "Последствия неустранимы"

217. С. Барабаш. "Степень риска"

218. Д. Федотов. "Транзита не будет"

219. А. Авраменко. "Стальная дуга"

220. М. Розенфельд. "Морская тайна"

221. Н. Дмитриев. "Третья причина"

222. В. Головачев. "Смерш-2"

223. А. Марков. "Локальный конфликт"

224. Н. Шпанов. "Поджигатели. Ночь длинных ножей"

225. Н. Шпанов. "Поджигатели. "Но пасаран!""

226. С. Бортников. "Операция "Юродивый""

227. М. Черненок. "Шальная музыка"

228. И. Берег. "Приказ: дойти до Амазонки"

229. Б. Сопельняк. "Багровая земля"

230. Н. Шпанов. "Поджигатели. Цепь предательств"

231. Н. Шпанов. "Поджигатели. Мюнхенский сговор"

232. Л. Словин. "Бронированные жилеты"

233. Н. Дмитриев. "Огненной тропой"

234. А. Серба. "Взрыв на рассвете"

235. В. Поволяев. "С войной не шутят"

236. Г. Кроних. "Неуловимые Мстители: Против батьки Махно"

237. М. Черненок. "Порочный круг"

238. IO. Иваниченко, В. Демченко. "Сорок градусов по Маннергейму"

239. В. Забирко. "Запретная зона"

240. С. Бортников. "Путь командарма"

241. А. Зеленский. "Конец Игрока"

242. П. Шестаков. "Омут"

243. Н. Дмитриев. "Под тремя башнями"

244. А. Кокотюха. "Последнее сокровище Империи"

245. И. Берег. "Приказа не будет"

246. М. Черненок. "Расплата за ложь"

247. В. Поволяев. "Лесные солдаты"

248. В. Владимиров, Л. Суслов. "Агент абвера"

249. В. Гордеева, В. Егоров. "Конец — молчание"

250. Л. Словин. "Хозяин берега"

251. С. Трахименок. "Записки "черного полковника""

252. Г. Турмов. "На Сибирской флотилии"

253. А. Шейкин. "Опрокинутый рейд"

254. Ю. Иваниченко, В. Демченко. "Обреченный мост"

255. В. Поволяев. "Лесная крепость"

256. В. Карпов. "Взять живым"

257. А. Лукин, Д. Поляновский. ""Тихая" Одесса"

258. А. Бегунова. "Одиночный выстрел"

259. М. Черненок. "Тузы и шестёрки"

260. А. Шейкин. "Испепеляющий ад"

261. И. Болгарин. "[Адъютант его превосходительства] Мертвые сраму не имут"

262. И. Головня. "Следы ведут в прошлое"

263. С. Бортников. "Брусиловская казна"

264. С. Михеенков. "Заградотряд"

265. Н. Дмитриев. "Брестские ворота"

266. И. Канцев. "Кровь Иуды"

267. Е. Федоровский. "Операция "Фауст""

268. Б. Полевой. "Золото"

269. Г. Ананьев. "Грот в Ущелье Женщин"

270. Б. Сопельняк. "Рядовой Рекс"

271. Н. Черкашин. "Нелегал из Кёнигсберга"

272. Н. Черкашин. "Агентурная кличка — Лунь"

273. М. Черненок. "Посмертная месть"

274. В. Поволяев. "Бросок на Прагу"

275. В. Белоусов. "По следу Каина"

276. С. Михеенков. "Примкнуть штыки!"

277. Н. Шианов. "Заговорщики. Преступление"

278. IO. Мишаткин. "Оставь страх за порогом"

279. Н. Шпанов. "Заговорщики. Перед расплатой"

280. Г. Ананьев. "Встревоженные тугаи"

281. Ю. Мишаткин. "Без права на провал"

282. С. Михеенков. "Танец бабочки королёк"

283. А. Кердан. "Экипаж машины боевой"

284. Н. Дмитриев. "Желтый саквояж"

285. М. Черненок. "Роковое место"

286. С. Бортников. "Добро пожаловать в Некрополь"

287. С. Михеенков. "Прорыв начать на рассвете"

288. В. Белоусов. "Провокатор"

289. И. Берег. "Последний приказ"

290. В. Поволяев, Н. Галкин. "Фронтовые будни"

291. Н. Иванов. "Контрольный выстрел"

292. С. Михеенков. "Русский диверсант"

293. Ю. Иваниченко, В. Демченко. "Враг на рейде"

294. Н. Шпанов. "Записка Анке"

295. М. Черненок. "Брызги шампанского"

296. В. Белоусов. "Охота за призраком"

297. Т. Беспалова. "Мосты в бессмертие"

298. С. Бортников. "Фриц и два Ивана"

299. Г. Борн. "Записки штурмовика"

300. В. Поволяев. "Опасная тишина"

301. С. Михеенков. "Высота смертников"

302. М. Кубеев. "Сбежавший из вермахта"

303. И. Болгарин. "Последнее плаванье капитана Эриксона"

304. Н. Шпанов. "Ураган. Привидения, которые возвращаются"

305. Н. Шпанов. "Ураган. Когда гимнаст срывается"

306. С. Михеенков. "Пуля калибра 7,92"

307. М. Черненок. "Киллеры не стареют"

308. В. Белоусов. "Красные Пинкертоны"

309. Г. Борн. "Единственный и гестапо"

310. С. Михеенков. "Днепр — солдатская река"

311. В. Нечаева. "Оперативный псевдоним "Ландыш""

312. А. Шейкин. "Резидент"

313. В. Белоусов. "Наган и плаха"

314. И. Болгарин, В. Смирнов. "Обратной дороги нет"

315. А. Полянский. "Беспокойная граница"

316. Г. Ананьев. "Жизнью смерть поправ"

317. С. Михеенков. "Пустые стремена"

318. М. Черненок. "Иллюзия жизни"

319. В. Поволяев. "Командир Гуляй-Поля"

320. Е. Шишкин. "Добровольцем в штрафбат"

321. В. Веденеев. "Человек с чужим прошлым"

322. В. Веденеев. "Взять свой камень"

323. Н. Иванов. "Спецназ, который не вернется"

324. А. Семёнов. "Иное решение"

325. А. Холин. "Беглец из Кандагара"

326. В. Веденеев. "Камера смертников"

327. А. Семёнов. "Другая сторона"

328. В. Веденеев. "Дорога без следов"

329. А. Молчанов. "Экспедиция в один конец"

330. А. Семёнов. "Минус Финляндия"

331. Е. Федоровский. "Невидимая смерть"

332. Б. Сушинский. "Черные комиссары"

333. В. Поволяев. "Здесь, под небом чужим"

334. Р. Самбук. "Ювелир с улицы Капуцинов"

335. С. Михеенков. "Чёрный туман"

336. И. Черненок. "Ястреб ломает крылья"

337. В. Белоусов. "Призраки оставляют следы"

338. С. Бортников. "Секретный сотрудник"

339. Р. Самбук. "Чемодан пана Воробкевича"

340. Е. Гаммер. "Приемные дети войны"

341. Ю. Иваниченко, В. Демченко. "Путь к Босфору"

342. Н. Дмитриев. "Горький сентябрь"

343. В. Белоусов. "История одной дуэли"

344. А. Пересвет. "Мститель Донбасса"

345. В. Поволяев. "Ночной нарушитель"

346. А. Полянский. "На линии огня"

347. Р. Самбук. "Сокровища Третьего рейха"

348. П. Кренев. "Девятый"

349. А. Пересвет. "Воин Империи"

350. М. Кравков. "Зашифрованный план"

351. Г. Лосьев. "Неудача Бурдукова"

352. С. Михеенков. "Власовцев в плен не брать!"

353. В. Бондаренко. "Небожители"

354. С. Бортников. "Агент вождя"

355. Р. Самбук. "Фальшивый талисман"

356. А. Пересвет. "Плата кровью"

357. Г. Свиридов. "Сын командира"

358. С. Михеенков. "Пречистое поле"

359. В. Белоусов. "Тайны расстрельного приговора"

360. В. Бондаренко. "Нерожденный жемчуг"

361. Р. Самбук. "Крах черных гномов"

362. В. Поволяев. "Дымовая завеса"

363. С. Бортников. "По ложному следу"

364. Г. Ананьев. "Зов чести"

365. А. Марков. "Там, где бродит смерть"

366. И. Болгарин. "Горячее солнце Крыма"

367. В. Бондаренко. "Капитанская внучка"

368. Ю. Стукалин, М. Парфенов. "Последний защитник Брестской крепости"

369. Г. Ананьев. "В шаге от пропасти"

370. Ю. Смирнов. "Твой выстрел — второй"

371. В. Поволяев. "Звезда атамана"

372. В. Белоусов. "Темнее ночь перед рассветом"

373. А. Первенцев. "Огненная земля"

374. В. Бондаренко. "Взорвать "Аврору""

375. В. Поволяев. "Железный комбриг"

376. Ю. Стукалин, М. Парфенов. "Оскал "Тигра""

377. Г. Ананьев. "Железный ветер"

378. Л. Квин. "Ржавый капкан на зеленом поле"

379. Л. Кудрявцев. "Путь к смерти"

380. Г. Ананьев. "Орлиный клич"

381. С. Бортников. "Дважды не присягают"

382. Э. Хруцкий. "Операция прикрытия"

383. И. Берег. "Степные волки"

384. В. Поволяев. "По обе стороны огня"

385. Л. Квин. "Звезды чужой стороны"

386. В. Белоусов. "Тайны захолустного городка"

387. А. Чиненков. "Честь вайнаха"

388. А. Саломатов. "Темные тропы"

389. А. Первенцев. "Кочубей"

390. Ю. Иваниченко, В. Демченко. "Прощание с "Императрицей""

391. Л. Квин. "Тени исчезают на рассвете"

392. С. Бортников. "Три смерти Ивана Громака"

393. Э. Хруцкий. "Комендантский час"

394. Б. Сушинский. "Морской стрелок"

395. И. Берег. "Дорога на восток"

396. Л. Квин. "Экспресс следует в Будапешт"

397. А. Полянский. "Единственный шанс"

398. Э. Хруцкий. "Тревожный август"

399. Ю. Иваниченко, Е. Иваниченко. "Штормовое предупреждение"

400. Г. Ананьев. "Приказано молчать"

401. В. Поволяев. "Пост № 113"

402. С. Бортников. "Тайна Несвижского замка"

403. Э. Хруцкий. "Приступить к ликвидации"

404. Л. Канторович. "Полковник Коршунов"

405. В. Белоусов. "Бумеранг"

406. А. Домовец. "Гатчинский бес"

407. В. Дружинин. "Тропа Селим-хана"

408. М. Максим, А. Козачинский. "Это было в Одессе"

409. Э. Хруцкий. "Четвертый эшелон"

410. Ю. Стукалин, М. Парфенов. "Пощады не будет!"

411. Л. Канторович. "Граница не знает покоя"

412. В. Цыбизов. "Тайна "Соленоида""

413. В. Носатов. "Охота на "Троянского коня""

414. В. Поволяев. "Гильза с личной запиской"

415. В. Рыбин. "Иду на перехват"

416. С. Бортников. "Законы разведки"

417. И. Левит. "Двойка по поведению"

418. В. Дружинин. "Янтарная комната"

419. А. Полянский. "Под свист пуль"

420. Б. Абдугафур. "Узбечка"

421. М. Максим. "Шах и мат"

422. Г. Ананьев. "Чайки зря не кричат"

423. Г. Пушкарев. "Зарево над городом"

424. Н. Томан. "В погоне за Призраком"

425. Н. Чуковский. "Пятый день"

426. А. Макаров. "Букет из преисподней"

427. В. Дружинин. "Черный камень"

428. В. Смирнов. "Жду и надеюсь"

429. Н. Чуковский. "Княжий угол"

430. В. Носатов. "Наперекор всему"

431. А. Домовец. "Месть Альбиона"

432. Н. Томан. "Взрыв произойдет сегодня"

433. И. Левит. "Элегантный возраст"

434. В. Рыбин. "И сегодня стреляют"

435. Н. Автократов. "Серая скала"

436. С. Бортников. "На правах живых"

437. Н. Чуковский. "Морской охотник"

438. В. Гладкий. "В архивах не значится"

439. В. Поволяев. "Сталинградский гусь"

440. А. Щелоков. "Генеральские игры"

441. Н. Томан. "Среди погибших не значатся"

442. И. Левит. "Легенда о друге и враге"

443. В. Носатов. ""Лонгхольмский сиделец" и другие…"

444. В. Дружинин. "Завтра будет поздно"

445. В. Демченко. "Подземный бастион"

446. Т. Беспалова. "Кортик капитана Нелидова"

447. А. Щелоков. "Жаркие горы"

448. В. Гусев. "Утраченная победа"

449. Н. Томан. "Вынужденная посадка"

450. В. Поволяев. "Тихоход среди облаков"

451. А. Домовец. "Тень воина"

452. И. Левит. "День закрытых дверей"

453. В. Рыбин. "Ступени рейхстага"

454. Н. Томан. "Сильнее страха"

455. В. Гусев. "Третьего раза не будет…"

456. В. Каржавин. "Чёрные дымы над Жёлтым морем"

457. А. Щелоков. "Живым не брать"

458. С. Бортников. "Гений разведки"

459. В. Кин. "По ту сторону"

460. В. Поволяев. "Южный Крест"

461. А. Усовский. "Парашюты над Вислой"

462. Н. Брешко-Брешковский. "В когтях германских шпионов"

463. Г. Савицкий. "Танк "Чёрный сепар""

464. И. Левит. "Полное собрание заблуждений"

465. В. Поволяев. "Прощай, Южный Крест!"

466. В. Белоусов. "Окаянные"

467. А. Усовский. "Дойти до перевала"

468. А. Щелоков. "Последний солдат Империи"

469. Р. Тимошев. "Сарыкамыш. Пуля для императора"

470. Н. Томан. "Последний козырь"

471. С. Нуртазин. "Степной десант"

472. Н. Брешко-Брешковский. "Шпионы и солдаты"

473. Н. Лопатин, Г. Матвеев. "Одна ночь"

474. В. Поволяев. "День отдыха на фронте"

475. И. Левит. "Друг большого человека"

476. А. Усовский. "Кровавый Дунай"

477. А. Домовец. ""Орлы Наполеона""

478. А. Гайдар. "В дни поражений и побед"

479. Л. Овалов. "Медная пуговица"

480. Н. Смирнов. "Дневник шпиона"

481. А. Усовский. "Пункт назначения — Прага"

482. В. Носатов. "На задворках Империи"

483. Ф. Тютчев. "Перед грозою"

484. С. Бортников. "Необычное задание"

План издания книг в серии "Военные приключения" (названия некоторых книг рабочие и могут быть скорректированы)

485. Н. Трублаини. "Шхуна "Колумб""

486. Т. Беспалова. "Форт Далангез"

487. Е. Гончаренко. "Сквозь преграды"

488. С. Трифонов. "Операция "Сентябрь""

489. Ф. Тютчев. "Среди врагов"

490. В. Поволяев. "Вопреки всему"

491. С. Бортников. "Загадочные свитки"

492. Б. Крамаренко. "Пути-дороги"

493. С. Нуртазин. "Последний бой чёрных дьяволов"

494. Н. Брешко-Брешковский. "Ремесло Сатаны"

495. Ф. Тютчев. "Герои и фанатики"

496. Л. Соболев. "Зелёный луч"

497. Б. Крамаренко. "Плавни"

498. И. Левит. "Аварийный взлёт"

499. А. Гайдар. "Жизнь ни во что"

500. В. Поволяев. "Одинокий "Юнкерс"

АВТОРЫ И КНИГИ

СЕРИИ "ВОЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ", УДОСТОЕННЫЕ ЛИТЕРАТУРНОЙ ПРЕМИИ "ВО СЛАВУ ОТЕЧЕСТВА"

Премия "Во славу Отечества" — единственная в Российской Федерации, присуждаемая за высокие достижения в области военно-приключенческой и героико-приключенческой литературы. Первое вручение Премии состоялось в 2009 году.

В категории "За выдающийся вклад в развитие отечественной военно-приключенческой и героикоприключенческой литературы" — за произведения, вошедшие в "золотой фонд" отечественной остросюжетной литературы, и за многолетнюю работу по ее изданию лауреатами литературной премии "Во славу Отечества" стали:

Свиридов Георгий Иванович, г. Москва (2009);

Щёлоков Александр Александрович, г. Москва (2009);

Пищенко Виталий Иванович, г. Дедовск Московской области (2009);

Зеленский Александр Григорьевич, г. Москва (2009);

Поволяев Валерий Дмитриевич, г. Москва (2010);

Черненок Михаил Яковлевич, г. Тогучин Новосибирской области (2010);

Миронов Георгий Ефимович, г. Москва (2012);

Иваниченко Юрий Яковлевич, г. Симферополь (2013);

Пидоренко Игорь Викторович [Игорь Берег], г. Ставрополь (2015);

Иванов Николай Фёдорович, г. Москва (2016);

Полянский Анатолий Филиппович, г. Москва (2016);

Бортников Сергей Иванович, г. Луцк, Украина (2017);

Смирнов Виктор Васильевич, г. Москва (2017);

Ананьев Геннадий Андреевич, г. Москва (2018).

В категории "За выдающееся военно-приключенческое и героико-приключенческое произведение" литературной премии "Во славу Отечества" удостоены:

Пищенко Виталий Иванович (г. Дедовск Московской области) и Марков Александр Владимирович (г. Москва) за роман "Гроза над Цхинвалом" (2011);

Дмитриев Николай Николаевич (г. Луцк, Украина) за трилогию "Майор из Варшавы" (2013);

Белоусов Вячеслав Павлович (г. Астрахань) за цикл остросюжетных произведений, рассказывающих о работе правозащитных органов Астраханской области (2016);

Михеенков Сергей Егорович (г. Таруса Калужской области) за цикл романов "Курсант Андрей Воронцов" (2018);

Домовец Александр Григорьевич (г. Волгоград) за романы "Гатчинский бес" и "Месть Альбиона" (2021).

Интересный факт: медаль, которой награждаются лауреаты премии "Во славу Отечества", изготовлена по эскизу выдающегося мастера отечественной остросюжетной литературы Александра Александровича Щёлокова.

Литературно-художественное издание

Выпускающий редактор В. И. Кичин Художник Ю.М. Юров Корректор Б. С. Тумян

Дизайн обложки Д. В. Грушин Верстка Н.В. Гришина

ООО "Издательство "Вече"

Адрес фактического местонахождения: 127566, г. Москва, Алтуфьевское шоссе, дом 48, корпус 1. Тел.: (499) 940-48-70 (факс: доп. 2213), (499) 940-48-71.

Почтовый адрес: 127566, г. Москва, а/я 63.

Юридический адрес: 129110, г. Москва, пер. Банный, дом 6, помещение 3, комната 1/1.

E-mail: veche@veche.ru http://www.veche.ru

Подписано в печать 16.01.2023. Формат 84x108 ¹/₃₂.

Гарнитура "KudrashovC". Печать офсетная. Бумага газетная. Печ. л. 8. Тираж 2000 экз. Заказ С-0104.

Отпечатано в типографии филиала АО "ТАТМЕДИА" "ПИК "Идел-Пресс".

420066, Россия, г. Казань, ул. Декабристов, 2.

Примечания

1

Упомянутый Евгений Александрович Ануфриев позже вырастет в знаменитого советского философа, заслуженного деятеля науки РСФСР, заслуженного профессора Московского университета. — С. Б.

(обратно)

2

Как в воду глядел товарищ Копытцев. После войны (в 1946 году) Уильям Аверелл Гарриман стал министром торговли США вт прослужил в этой ипостаси два года. — С.Б.

(обратно)

3

Praemonitus praemunitus — предупрежден — вооружен (лат.).

(обратно)

4

См.: Сергей Бортников. Тайна Несвижского замка. М.: Вече, 2019 (Серия "Военные приключения"),

(обратно)

5

На самом деле, дорогие мои читатели, этот тезис сформулирован нашим с вами современником, знаменитым советским (и российским) ученым-этнографом Светланой Васильевной Жарниковой, которая ушла из жизни не в таком уж и далеком 2015 году. — С. Б.

(обратно)

6

Не путать с аналогичным сооружением в Крыму! Теперь это Приоратский дворец в Санкт-Петербурге. — С.Б.

(обратно)

7

Супруги Пашуто — реально существовавшие люди, пережившие блокаду с первого до последнего дня, и все, что будет рассказано о них в этой книге, — чистейшая правда без малейшей доли вымысла. Ибо Прасковья Петровна (в девичестве Бабикова) на самом деле — родная сестра моей бабушки по материнской линии… А Семен Александрович (для меня, естественно, дедушка Сеня) — ее муж. Кстати, по месту их жительства, указанному ниже, однажды я уже селил одного из персонажей — главного героя, пожалуй, самого популярного своего произведения, под разными названиями выдержавшего в РФ несколько изданий: "Первая ходка", "Право на убийство", "Законы разведки". — С.Б.

(обратно)

8

Адкуль — откуда (бел.). В русском языке раньше было похожее слово — отколь. Но оно устарело и сейчас употребляется крайне редко. — С.Б.

(обратно)

9

Сейчас это городская клиническая больница № 31. А в годы войны эвакогоспиталь. — С.Б.

(обратно)

10

Смотрите предыдущие книги Сергея Бортникова о приключениях Ярослава Плечова, выходившие в серии «Военные приключения» издательства «Вече» с 2017 по 2019 год: «Секретный сотрудник», «Агент вождя», «По ложному следу», «Тайна Несвижского замка».

(обратно)

11

Смотрите предыдущие книги Сергея Бортникова о приключениях Ярослава Плечова, выходившие в серии "Военные приключения" издательства "Вече" с 2017 по 2019 год: "Секретный сотрудник", "Агент вождя", "По ложному следу", "Тайна Несвижского замка".

(обратно)

12

Это прозвище приклеилось к жителям Нового Света еще в XVIII веке. — С. Б.

(обратно)

13

Humanum errare est — человеку свойственно заблуждаться (лат.).

(обратно)

14

Софист с древнегреческого: умелец, изобретатель, мудрец, знаток, мастер, художник, создатель. А по факту — платный преподаватель красноречия. Изначально этот термин служил для обозначения искусного или очень мудрого человека, однако уже в древности приобрел уничижительное значение. — С. Б.

(обратно)

15

Так называют самогон на западе Белоруссии и Украины, а также в некоторых районах Польши. — С. Б.

(обратно)

16

На самом деле один из лучших, по моему глубокому убеждению, специалистов в иной (слово "альтернативная" он не любит!) истории человечества точно с такими же, как бы сейчас сказали, персональными данными и в наши дни благополучно проживает в российском городе Челябинске. Многочисленные лекции Дмитрия Юрьевича Мыльникова можно легко найти на необъятных просторах Интернета. А тем, кто хочет узнать больше, советую посмотреть на "Познавательном ТВ" документальный фильм с его участием "Другая история Земли". Оригинальные идеи именно этого человека, естественно, тщательно сверенные и согласованные с автором, я и вынес на суд читателя. — С.Б.

(обратно)

17

"Пиро" с древнегреческого и есть "огонь".. — С.Б.

(обратно)

18

Тиволи — город в столичной провинции Лацио в 24 км от Рима, — С.Б.

(обратно)

19

Теперь — Дворец культуры имени Ленсовета. — С.Б.

(обратно)

20

Этот отрывок из "Повести временных лет" я умышленно привел в переводе выдающегося советского культуролога, коренного ленинградца Д.С. Лихачева, сделанном им лишь в конце XX века. Естественно, что в 1940-х годах мои герои не могли сталкиваться с подобной интерпретацией. — С.Б.

(обратно)

Оглавление

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ОТ АВТОРА

ВОЕННЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

*** Примечания ***