Обыкновенный случай [Борис Совин] (fb2) читать постранично

Борис Совин Обыкновенный случай

Короче — худшего не произошло.

Худшее происходит только

в романах, и с теми, кто лучше нас

настолько, что их теряешь тотчас

из виду, и отзвуки их трагедий

смешиваются с пеньем веретена,

как гуденье далекого аэроплана

с жужжаньем буксующей в лепестках пчелы.

И.А. Бродский

I

По вечерам я подрабатывал, раздавая газеты. Когда рабочий день заканчивался, я хватал корзину, спешно застегивал дешевую осеннюю куртку и бежал домой. Знакомая дорога неизменно вела меня к комнате № 18.

Больше всего общежитие напоминает исправительное учреждение. Сначала ты ненавидишь его, затем привыкаешь к нему и, в конце концов, начинаешь любить все, что в нем есть. С каждым днем желтый свет побитых окон становится милее, а фасад все больше напоминает родной дом. И дело ведь совсем не в том, что твой нынешний ночлег умеет улыбаться, шептать на ухо о великом будущем или просто одаривать своим теплом. Нет, ничто не может изменить твердую, неизменно бесчувственную и холодную груду камней и бетона. И это равнодушие видно лишь тем, кто не стал мелкой жертвой нехитрого студенческого быта. Другое дело, что эти люди давно находятся в сетях иных рыболовов — работы и своего дома. Но теперь не об этом.

Студент, что уязвим до всякой мелочи, хрупок, мягкотел и чувствителен как осенний лист, непременно сам построит теплокровный дом.

II

Тот вечер я помню хорошо.

Дописывая последние страницы очередной работы, я сложил измученные листы в папку и постарался забыть о них до следующего семинара. Кровать манила опрокинуться в тяжелый сон, и я последовал своему желанию.

Через полтора часа, проснувшись от шума за окном (по-видимому, пьяные первокурсники сбивали банки на тротуаре), я без удивления обнаружил, что безнадежно голоден. По обыкновению, разваливающийся холодильник не мог обрадовать кромешный зоб, и потому, собрав с полки последнюю мелочь, я отправился в ближайший магазин.

Подъездный мрак привычно поглотил мой силуэт. В угоду всеобъемлющей тоске и вечер вытравил все краски.

Из магазина выходили последние покупатели. Пышная женщина, волоча пузатые пакеты, исчезла в дорожке между скрученными деревьями. За ней вышел мужчина средних лет. Глядя вдоль дороги, он сорвал с пачки сигарет прозрачную ленту и закурил. Я засунул руку в мелкий карман и проверил присутствие холодной мелочи. Монету, схваченную за гравированное ребро, я сжал до рези в костях.

Через десять минут магазин закрылся, и я вышел на улицу с маленьким пакетом гречки в руках. Охранник сдвинул двери. Я пропустил машину и пошел домой.

Со временем знакомые улицы чужого города не радуют привыкший глаз. Они водят дурманящими нитями скомканных жителей по томной и ими же затертой колее. Веками и тысячелетиями сложившийся туман не различает лиц… Каждый человек в нем будто сорвавшийся лист подгоняем легкими порывами ветра. И так же я… Я шел домой и, насколько это возможно, ни о чем не думал. Последние годы мне вообще осточертело думать. Я всецело был охвачен властью чувства, что не оставляет тебя, пока не поглотит все твое существо. И гречка, купленная мной незадолго до происшествия, о котором теперь пойдет речь, лишь возбуждала во мне желание поскорее набить орган, называемый желудком.

По обыкновению, у сгорбившегося клена я повернул направо и нырнул под шлагбаум. Фонарный свет на миг осветил мое лицо, и я, охваченный своим желанием, зашел во мрак.

За всю свою жизнь мне раз лишь довелось почувствовать угоду режиссера. Тогда меня оглушил рев нарочного сценария и я, подвластный правилам игры, не выдал фальши. В тот день наш автобус столкнулся с грубой стеной и по правилам той игры унес с собой жизни нескольких человек. Я думал, то бывает в жизни раз, и, если повезет, оно меняет все твое никчемное существование. Но я был глуп и незадачлив. Равно как и сегодня. Нет, происшествие одного вечера, о котором теперь идет речь, перевернуло все с ног до головы.

Я бросил небрежный взгляд на угол заросшей площадки и увидел силуэт. В черной траве в изнеможении и с жалостью он звал на помощь. Вокруг никого не было. Я был один.

Я знал, что люди легко становятся жертвой своих же действий. Они живут, стараются, берут чужое, отдают и ждут. И каждый мнит, будто он понимает жизнь. Но нет, она способна быть коварной, хладнокровной, улыбающейся в доброе лицо и бьющей под дых. В ней больше ухищрения, юмора, бескомпромиссности и равнодушия, чем мы можем себе вообразить.

И вот вопрос. Да не один. Как на малодушии не принять чужое изнеможение за всепоглощающее удовольствие? Как не прокатить ужасную действительность на шестеренках собственного страха в безмолвный край небытия? И как в таком положении не счесть, вероятно, больного человека за бросившего праведный путь глупца? Нет, это невозможно. Ведь мало ли людей находят счастье в игривых, сладких веществах? Жизнь тычет пальцем,