Зелье для Ее Величества. Заговор [Дмитрий Попов] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Попов Зелье для Ее Величества. Заговор

«Ведомости», 10 октября 1770 года

«Градоначальник Санкт-Петербурга г-н Николай Григорьевич Штерн уведомляет жителей о том, что из дома для душевнобольных в среду бежало двое больных, мнящих себя вампирами. Г-н Штерн призывает горожан к бдительности, а девиц к осторожности, так как сбежавшие имеют склонности нападать на лиц женского полу».

Недавно назначенный адъютант графа Панина Николай Стебневский отложил «Ведомости» и потянулся в кресле, стоящем в приемной шефа Тайной экспедиции. «Чего только не бывает на свете», — ленно подумалось ему по прочтении заметки.

Он был полностью доволен жизнью. Его непосредственный начальник мелкими и нудными заботами своего адъютанта не утруждал, вёл вполне себе размеренный образ жизни, спя до обеда и временами гуляя до утра. Такой ритм его тоже вполне устраивал. Плюсом было недурственное денежное содержание, да и близость к такому человеку давала много определённых преференций и перспектив.

Сегодня они были до позднего вечера в Екатерининском дворце — граф был удостоен аудиенции Её Величества, после чего направились в Тайную экспедицию. Николай был несколько удивлён, что у её шефа было организовано присутствие в городе, он раньше считал, что тёмных дел люди гнездятся только в Петропавловской крепости. А тут вот они, считай, под боком.

Невольно в голову полезли мысли об этой службе. Стебневскому бы претило тут служить — вечно совать нос в чужие дела, плести интриги да вырывать из людей показания под пытками. Фу. Бесчестье одно. Хотя слухи о последних событиях, связанных с этой конторой, были весьма интересны.

Поговаривали, что некая помещица Прискорн, решила создать эликсир вечной молодости, отчего позвала к себе чёрного мага, который проводил языческие обряды на берегу проклятого озера, вызывая различные силы, но отозвалась только тёмная. И стали там появляться оборотни, а из озера полезла всякая нечисть.

Так вот, для искоренения скверны в поместье отправились совместно люди Шешковского и Панина, которые устроили там настоящее побоище и схватили этого колдуна. Но во время схватки один из оборотней укусил некоего Розинцева — помощника шефа Тайной экспедиции, и он превратился в оборотня. Днём ходит как человек, а на ночь его запирают в подвале и приковывают цепями.

Как говорится, хочешь — верь, не хочешь — не верь. Николай, как образованный человек, в эту чушь не верил. Однако полагал, что-то необычное всё же было — бунты в усадьбах не редкость, заговорщики тоже временами попадаются, но таких пересудов это не вызывает.

Напротив него, сидя спиной к окну, за столом клевал носом секретарь Шешковского, порученец Шешковского поручик Проклов подрёмывал в кресле слева. Стебневский встал, подошёл к окну, слегка разминаясь. Уже светало.

В этот момент где-то во дворе здания послышалась ружейная пальба и раздался утробный жуткий рёв, заполнивший всё вокруг. Он ощущался даже телом. Внутри Стебневского всё похолодело, в ногах появилась предательская слабость.

Он выхватил шпагу и повернулся к двери, которая вела из коридора в приёмную. Проклов тоже вскочил и навёл на дверь пистолет. Вскоре открылась дверь из кабинета начальства, откуда быстро вышли вооружённые пистолетами Панин и Шешковский, последний на ходу бросил:

— Следуйте за нами, господа.

Вышли в коридор, спустились по лестнице, вышли во двор. На земле лежало или сидело несколько солдат с брошенными рядом ружьями.

— Николай Фёдорович, — быстро сказал ему Панин, — в карете есть пистолет, возьмите его, голубчик, на всякий случай.

Пока Николай бегал к карете, Шешковский уже построил своих людей и кричал на вытянувшегося в струнку капрала:

— Мне тебя дурень, что, за язык тянуть?!

— Ну так это, — продолжил сбивчиво тот, — выпалили, значит, по дверям, что в подвал ведут, а оттудова как вой раздастся, что мы ажно попадали все. Думал, помру, ваше высокоблагородие, — все потроха затряслись. Лежу, стало быть, а крик-то кончился. Я краешком глаза глянул, а оттуда, с лестницы, стало быть, их благородие господин Розинцев поднимается. Вышел, постоял вот тутова вот и обратно, стало быть, в пытошную спустился. А более я ничего не видал.

Шешковский немного постоял в раздумьях. Посмотрел солдат, махнул рукой, повернулся к Панину:

— Сами пойдем, от этих толку не будет.

Пошли к зияющему темнотой проёму с распахнутыми настежь дверями. Из темноты сначала еле слышно, но потом всё более отчетливо стала доноситься молитва. Через несколько секунд в проёме появился полностью седой дед.

— А ну стой! — приказал ему Шешковский.

Тот направил на него безумный взгляд и, обходя боком, стал широко их крестить, приговаривая:

— Спаси и сохрани, спаси и сохрани.

Шешковский прищурился:

— Это ж Кондрат, палач наш!

Солдаты шумно выдохнули и закрестились.

Потом появились двое скрюченных солдат, которые поднимались, помогая себе одной рукой, второй держась за животы.

— А ну, ребяты, подхватили-ка их, — приказал Шешковский.

Солдат быстро перенесли подальше от входа, плеснули в лица водой.

— Что, соколики, приключилось, сказывайте быстрее, — чуть не отеческим тоном спросил Шешковский присев на корточки.

— Ну мы этова, как пальбу-то услышали, так и кинулись внутрь-то. Я, стало быть, Трёшников и Семён. Семён-то первым бежал, он его с собой вниз и утащил, а нас стукнул так, что думал помру!

— Кто утащил, кто стукнул?!

— Не могу знать! Белый весь, рожа жуткая, глазищи горят, — и закрестился.

— Куда делся?

— Так это, сунулся он было наружу, а там по нему палить начали, он обратно и спустился. Там в пытошной и сидит.

— Это был Розинцев?

Солдат нахмурил брови, вспоминая:

— Оттуда-то рвался наверх вроде как и не он, а вот обратно спускался точно он, вот вам крест!

Шешковский поднялся, озадаченно потирая подбородок. Тут к нему подошёл Проклов:

— Ваше высокоблагородие, тут капрал Еремеев что-то хочет сообщить, — кивнул он на стоящего рядом усача.

— Говори.

— Я как думаю, ваше высокоблагородие, — откашлялся тот, — оборотень почему наружу-то не выпрыгнул? Потому что светало уже. Он, видать, сунулся было, да не вышло, обратно, стало быть, в господина Розинцева и обратился то.

— Тьфу ты, пропасть! — выругался Шешковский. — Какие к чёрту оборотни?! На дворе восемнадцатый век!

Повернулся к порученцам и Панину:

— Господа, вы идёте со мной или как?

Может быть, чуть ранее Николай бы ещё и задумался, но слова Еремеева вселили в него уверенность. А ведь и правда, солнце-то уже вон, взошло, окрасив полоску облаков в светло-розовый цвет. Какая тут может быть нечисть?

Лестница была достаточно широкая и позволяла спускаться двоим одновременно. Первыми шли ординарцы, за ними спускались их начальники.

Висящие на стенах фонари достаточно сносно освещали пространство, воздух был сырым и спёртым от застарелой крови.

Внизу, где заканчивалась лестница, была небольшая площадка и дверь в допросную. Прерогативу первому увидеть происходящее внутри он отдал Проклову, который встал напротив двери с поднятыми пистолетами. В конце концов, этот Розинцев — их человек. Поэтому он осторожно подошёл к двери и, взявшись за ручку, резко потянул её на себя.

Стебневский увидел, как глаза Проклова наполнились ужасом, щёлкнули курки и грохнуло два выстрела. Затем, бросив пистолеты, с криком «Господи, помилуй!» он побежал вверх по лестнице.

***

Карета с обер-секретарём Правительствующего сената Шешковским и его доверенным лицом Розинцевым въехала на территорию Петропавловской крепости.

Из дверей административной части выбежал начальник тюрьмы, лично открыл дверцу кареты и помог выйти из неё Шешковскому. Срывающимся голосом доложил:

— Ваше высокоблагородие! Узник, которого доставили вчера, не далее как десять минут назад обнаружен мёртвым!

— Как?! — после секундного замешательства рявкнул Шешковский. — Не уследили?! — и яростно впился глазами в бледного и трясущегося тюремщика.

— Ваше… Ваше высокоблагородие… С утра живой был, завтрак ему принесли, как и велено, хороший, со своей кухни, он отказался, попросил бумагу и карандаш, всё было исполнено. Ко времени вашего прибытия пошёл лично его проведать — а он лежит. Тюремный врач говорит, что похоже на внезапную смерть.

Чуть не оттолкнув тюремного начальника, шеф быстрым шагом пошёл по гулким коридорам, да так, что Ивану пришлось семенить за ним. У открытых дверей стоял караул из двух солдат. Вошли. На нарах лежал лекарь. Лицо белое, как скатерть, губы синие. Рядом с ним стоял тюремный врач — невысокий, сухонький, в годах.

— Какую причину смерти определили и почему так думаете? — без всяких вступлений, с нажимом выпалил Шешковский.

Врач сцепил руки в замок на животе, пожевал губами и жестом пригласил подойти поближе к покойному:

— Следов насилия на теле не обнаружил, сердечного приступа тоже не было. Такое редко, но случается — сердце просто останавливается, и всё.

— А почему сердце остановилось? Яд?! — Шешковский явно начинал раскручивать новый заговор.

— Смею утверждать, что нет, — достаточно уверенно ответил врач.

— Почему?

— При отравлении быстродействующими ядами изо рта идёт пена и остаётся запах, люди, хоть и немного, но бьются в конвульсиях. А он лежал ровно на нарах. Уснул и умер.

Шешковский несколько секунд сверлил доктора глазами, бросил взгляд на покойного и начал ходить взад-вперёд по камере.

Иван, улучшив момент, проскочил к столу, на котором лежал исписанный листок бумаги, на который ввиду произошедшего никто не обратил внимания.

Господину Шешковскому.

«Со мной история не закончилась ещё. В Санкт-Петербурге вскоре начнут происходить нападения на жён и дочерей весьма особ высоких. Это, можно сказать, будут душевнобольные люди, которые думают, что они вампиры. Их всего 5.

Они на кон огромную сумму поставили, победит тот, кто убьёт дочь служащего максимально высокого положения в соответствии с Табелью о рангах и при этом не будет схвачен в течение недели. Приметами их не располагаю.

Чтобы риск уменьшить событий, связанных с эликсиром, опубликуйте в «Ведомостях» объявление следующее: «Сударыне K от госпожи V. Дорогая моя подруга, перестаньте воспринимать этот мир иллюзорным — Вы его не придумали, он реальный. Я отправил к Вам своего человека, выслушайте его и расскажите всё известной нам с вами госпоже».

Бочонок с эликсиром я спрятал у знахарки, которую привезли люди Опричникова. Беда будет, если Емельян Пугачёв — правая рука Прискорн — его отыщет. Я думаю, он подозревает о его существовании.

Знахарку не пытайтесь арестовать, она не человек и убьёт всех до одного. Не думаю, чтобы это было Вам на руку».

Пока никто не обращал на него внимания, Иван сложил листок пополам, положил на стол, придавил чернильницей и стал делать вид, что внимательно изучает обстановку камеры. Отойдя подальше от стола, обратился к шефу:

— Ваше высокоблагородие! Ваше высокоблагородие!

Тот перестал метаться, зло посмотрел в сторону Ивана.

Иван, показав глазами на стол, почтительно произнёс:

— Письмо.

Шешковский кинулся к столу, отшвырнул в сторону чернильницу, схватил листок, жадно его прочитал. Опустил руку с письмом, немного постоял, глядя куда-то вверх. Потом скомкал, поднёс к свече, подержал немного в руке, наблюдая, как разгорается пламя, и бросил на стол. Когда огонь погас — растёр пепел кружкой, стоявшей на столе, и полил это место водой.

Затем медленно обвёл всех присутствующих в камере тяжёлым взглядом:

— Вздорное письмо. Этот дерзец посмел хулить честь Её Величества! И если хоть один из вас хоть бы даже и в бреду вспомнит о сём, — три пары глаз проследили в направлении указанным его рукой на стол, — я сделаю всё, чтобы этот человек жил долго и мучительно.

Не дожидаясь ответа, так же быстро вылетел из камеры и пошёл к выходу. Иван снова еле поспевал за ним.

В карете шеф дал поручение:

— Сейчас в присутствии напишете объявление в «Ведомости» примерно следующего содержания: «Сударыне К от госпожи V. Дорогая моя подруга, у меня для тебя есть милый сюрприз, его тебе передаст мой человек» — ну или что-нибудь в этом роде и продумайте, как обозначить место встречи, чтобы туда полстолицы не притащилось.

Иван кивнул, понимая, куда клонит шеф, но сболтнул лишнего:

— По поводу поимки Пугачёва распоряжения будут?

Зрачки Шешковского сузились.

— Успел-таки прочитать сучий сын, — протянул он, медленно доставая из-за отворота камзола небольшой пистолет, и навёл его на Розинцева. Тот закрылся руками, как только мог и закрыл глаза. Он не знал, с каким взглядом один человек смотрит на другого, собираясь его убить, но нутром почувствовал, что именно с таким. Выстрела, однако, не последовало, но он почувствовал, как дуло пистолета уткнулось ему в темечко и тихий голос произнёс:

— Ты почитай себя уже покойником — хоть у тебя и светлая голова, да ничего, до тебя справлялись и после справимся. И коли будешь болтать или не споймаешь мне эту госпожу К, то можешь ставить себе свечку за упокой — никто даже не спросит, куда делся господин Розинцев. Уяснил?! — толкнуло его дулом.

— Уяснил, ваше высокоблагородие. Только что же будет, коли целый бочонок зелья пара тысяч человек выпьет? Надо бы сыск по всей стране учинить, — сказал и похолодел, сейчас-то уж точно пристрелит.

Шеф отложил пистолет, наклонился к нему, схватил руками за воротник и сдавил под горлом:

— Тебе что, щенок, объяснять, как у нас государство устроено?! Так я тебе объясню! Малейший сумасбродный слух может посеять смуту, сиюминутный каприз императрицы может стоить войны, тень подозрения способна уничтожить любого князя, ты знаешь об этом?! — орал Шешковский, тряся как грушу Розинцева, которому уже нечем было дышать. — И ты в этой системе никто и звать тебя никак, чтобы указывать мне, что надлежит делать!

Ещё раз основательно тряхнув Ивана, разжал руки.

— Виноват, ваше высокоблагородие, — только и смог просипеть-пролепетать он.

— То-то же, — рыкнул шеф, — и забудь о существовании этого зелья. Понял?!

— Так точно, ваше высокоблагородие, — отчеканил Иван. Он решил искать зелье самостоятельно, поскольку не мог объяснить шефу весь ужас последствий его использования.

Остальную часть дороги ехали молча. Шешковский с непроницаемым лицом смотрел в окно.

Приехали, начальник караула, как всегда, открыл дверь кареты, они вышли, но, подходя к дверям их конторы, шеф как бы мимоходом бросил, кивнув в сторону Ивана:

— Этого под замок.

— Есть!

Потом повернулся к Ивану, стоящему с выпученными глазами:

— Исполняйте, сударь, то, что я вам велел. Чтобы после обеда всё было сделано.

Затем ещё раз к начальнику охраны:

— В еде и просьбах не отказывать, вина не давать.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

И уже вскоре коллежский секретарь, свежеиспечённый кавалер Святого Георгия 4-й степени был помещён с известной предупредительностью в камеру.

«Вот уж воистину не зарекайся от сумы да от тюрьмы», — подумалось Ивану.

Надо было что-то придумывать с письмом. Нужно во что бы то ни стало выйти на эту госпожу К — и про зелье можно узнать, и, может, про вампиров этих. Ведь это какой скандал и паника может выйти!

Но самое главное, Иван чётко ощутил, что его шеф сейчас не шутит. Он действительно может отдать приказ убить его, шутка ли — прозевать столько дряни, которая способна человека в зверя превратить, да притом если она ко всегда неспокойным казакам в Запорожье попадёт — это же бунт! И знают об этом только два человека, он и шеф. Даже если удастся поймать эту К, и то надежды мало, ну а если нет, то Шешковскому такой опасный свидетель не нужен. Хотя надеждой являлись вампиры. Если Емельяна этого шеф ещё мог изловить, то на сумасбродов его одного не хватит, в любом случае кого-то надо будет посвящать. Иван немного повеселел.

И оставался ещё один неопределённый момент — Вяземский должен был проснуться или ожить. Может, тогда что-то прояснится. Но вариантов мало — записка как будто предсмертная.

***

К двум часам пополудни дверь открылась и его препроводили в кабинет начальства. Шешковский сидел за столом несколько бледен и смотрел на Ивана, как палач на осуждённого.

«Экзаменатор на право жить», — подумалось Ивану.

Молча положил на стол исписанный листок. Шеф пробежал глазами первые строчки, нахмурился, бросил на Ивана взгляд исподлобья, вернулся к чтению. Текст гласил:

«Сударыне К от госпожи V. Дорогая моя подруга, неожиданный поворот и выгодный дело приобретает. Вас встретит доверенное моё лицо в известное Вам время в ста шагах на север от известного Вам места в проулке».

— И что всё это значит? — хмуро спросил Шешковский.

— Я подумал, что раз усопший просил это напечатать в газете, значит раньше они так уже делали. По моей просьбе мне были предоставлены подшивки «Ведомостей», и в одной из них я нашёл вот это объявление, — и он протянул газету с обведённым объявлением:

«Сударыне К от госпожи V. Моё доверенное лицо ждать будет на рынке Андреевском в известное время Вам».

— В ста шагах от рынка строится собор Святого Андрея Первозванного, а рядом с ним храм Трех Святителей Вселенских, — пояснил Иван.

— А откуда мы узнаем время?

— Его мы не узнаем, поэтому придётся установить круглосуточное наблюдение. Ну и пару человек назначить на роль доверенных лиц, пусть топчутся там день и ночь, сменяя друг друга.

— Ну что же, стоит попробовать, — пригласил жестом сесть.

Продолжая смотреть на Ивана неприязненным взглядом, спросил:

— А что ты обо всём этом думаешь?

Иван вздохнул, собираясь с мыслями:

— Полагаю, ваше высокоблагородие, что это группа сошедших с ума дворян-иностранцев.

— Почему дворян-иностранцев?

— Да у них там как послушаешь — среди дворян развраты сплошные и живодёрство. Со скуки и от денег бесятся. Да от безнаказанности. Взять того же маркиза де Сада.

Шешковский хмыкнул:

— Интересная мысль.

— Я также полагаю, что наш лекарь и эта К — иностранцы славянского происхождения.

— Отчего так?

— Стиль письма. Так говорят и пишут иностранцы, не вполне овладевшие русской речью, как, впрочем, и русские, плохо говорящие на иностранном, — эти люди хоть и знают иностранные слова, но пытаются построить их в предложения, свойственные их родной речи. Ну и когда разговаривал с лекарем этим — он слова странно выговаривал, но без латинского акцента.

— Хм… А ведь и правда, — шеф потёр подбородок. — И есть ещё кто-то третий, известный Вяземскому и К. Значит, получается, что банда иностранных сумасбродов составила заговор против власти…

— Какой же это заговор?

— Коли начнут дочерей генералов грызть, кому от этого урон выйдет?! — сверля Ивана колючим взглядом, процедил Шешковский.

— Её Величеству, — просипел Иван.

— Вот! — поднял указательный палец шеф. — А спрос опять же с нас!

— Но сумасшедшие не могут так рационально мыслить и быть столь организованными! Нормальному человеку не понять их логики.

— Вот, значит, ты её и будешь понимать. Но сначала надо поймать эту К и найти зелье. Понял?

— Точно так, ваше высокоблагородие — про то, что шеф совсем недавно приказал ему забыть про зелье, Иван благоразумно промолчал.

— Ну а мы уж тут догляд за знатными девицами устроим да хозяев гостиных дворов упредим, чтобы доносили об иностранцах.

— Я вот думаю, надо из дома для душевнобольных парочку людей тайно увести.

— Это ещё зачем? — нахмурился Шешковский.

— Их искать начнут. Розыскную экспедицию привлекут может. По городу слушок пройдёт, а мы его раздуем, мол, психи эти на людей кидаются, вампирами себя мнят. Оно и дамы вести себя осторожнее будут, и если что-то случится, вроде как и ожидаемо выйдет, если укусят кого. Все знают, что психов ещё не поймали.

— Дело говоришь. Займусь этим. Молодец! — похвалил его шеф.

«Вроде пошли дела в гору», — с облегчением подумал Иван.

— Ну так вот… — начал было шеф, но задумался на полуслове, затем продолжил. — Обо всём этом знаем только я и ты. Запомни, поможешь раскрыть заговор, — он сделал нажим на этом слове, — поднимешься выше, провалишь дело или сболтнёшь лишнего — и не будет на свете Ивана Розинцева.

— Понял, ваше высокоблагородие! Только у нас два заговора. С зельем и вампирский.

— Поймаем злыдней этих — там и подумаем.

— Понял.

— Ну а коли понял, то сначала иди в газету, под видом частного лица, да оденься попроще, чтобы тебя за слугу мещанки какой приняли, а потом таким же образом иди к рынку Андреевскому, да всё обсмотри там как следует. Откуда госпожа К может пожаловать, где удобнее людишек расставить. Понял, что ли?

— Так точно!

— Ну а коли понял, то ступай, — почти по-отечески напутствовал его шеф.

***

Розинцев постарался на славу. О чём поздно вечером накануне публикации газеты с их объявлением и докладывал Шешковскому:

— На ступенях храма Трех Святителей, ваше высокоблагородие, расположу под видом нищих четверых человек. Двое из них должны будут остановить лошадей, если К приедет каретой, двое перекроют путь бегства обратно к рынку.

Шешковский хмыкнул:

— С нищими это хорошо придумал, дальше?

— Ещё четверо будут устроены под видом мастеровых на строительстве. Их задача — помочь «доверенному лицу», если К откажется повиноваться. Но, думаю, вряд ли — наше доверенное лицо будет пистолетом грозить.

Сказал и покраснел, вспомнив недавний инцидент в карете.

— Пистолет не заряжать! Не хватало ещё одного заговорщика потерять! — хлопнул ладонью по столу шеф.

— Слушаюсь!

— Что ещё?

— На улице, слева и справа от храмов, попарно будут находиться ещё восемь человек.

— Это ты три стороны перекрыл, а четвёртая?

— Там строительный мусор, канавы, брёвна — шибко не побегаешь.

— Хорошо. Только вот ещё что, — немного поразмышляв, продолжил Шешковский. — Между церквями, где они должны встретиться, поставь какой-нибудь сундук, мол, с церковным имуществом, и пару солдат с заряженными ружьями для охраны. Мало ли, вдруг эта К не одна заявится.

— Слушаюсь, ваше высокоблагородие!

— Сам где будешь?

— Возле строящейся церкви штабеля кирпичей распорядился поставить, за ними и спрячусь, а наш подсадной возле них будет.

— Хорошо.

— Тут ещё вот какое дело, — Иван слегка нахмурился. — Я подумал, что вдруг эта К тоже отправит доверенное лицо? Коли так и будет, разрешите проследить за ним?

— Возьмёшь всех моих сыскных.

— Слушаюсь!

Шешковский в свойственной ему манере побарабанил пальцами по столешнице, вздохнул:

— Мда, гладко было на бумаге, да забыли про овраги… Ну смотри у меня, Ивашка, ну смотри, коли упустишь, — и погрозил ему кулаком.

***

С самого утра все были на своих местах. Иван расположился за штабелями с удобством, создав себе из тюфяков с сеном нечто вроде кресла. «Доверенному лицу» по фамилии Сапожников ещё раз всё повторил, как надлежит себя вести — топтаться рядом, подозрительно не озираться, в плащ не кутаться. Тот, кто придёт на встречу, должен увидеть, что ничего противозаконного не делается и не замышляется.

Также растолковал ему, что если он, Розинцев, при появлении неизвестного никак себя не проявит, значит надлежит либо условиться о новой встрече, но уже без посредников, либо отказаться от разговора — мол, моя хозяйка просила передать сведения лично К. При этом никакой враждебности не проявлять, попыток к задержанию не предпринимать.

Иван поначалу хотел лично встретить «сударыню К», но, памятуя свое поведение во время схватки на берегу проклятого озера, отказался от этой затеи.

***

Капрал Николай Сапожников, ещё только начало светать, был уже на ногах и одет по всей форме. Одет нарядно, как благородные люди ходят. На душе было несколько тревожно, но азартно.

Тревожно, поскольку дело важное ему поручили, и не кто-нибудь, а приближённый к начальнику их службы, Тайной экспедиции, господин Розинцев. Про него промеж собой шептались, что он нашёл у проклятого озера логово нечисти, которая у людей кровь пила, и подчистую их вывел. Серьёзный человек. Сама государыня его наградила. А ему, Николаю, стало быть, отличие вышло, раз его такой человек заметил и выделил. Да поди и господину Шешковскому о нём доложил, не без гордости думалось Сапожникову.

Но тут ведь как? Ладно справит дело — наградят, а коли оконфузится, то пиши пропало. А он тут уж жениться надумал, нравилась ему Ефросиния, справная баба, и накормит, и приголубит. А как увидела его в таком одеянии вечером, так глаз не сводила. Но это ладно, это после.

Ему надлежало встретить государева преступника, да так, чтобы тот не заподозрил чего, и штука в том, чтобы не хватать его сразу, а на разговор вывесть, и если их благородие не подаст ему сигнала, то условиться о второй встрече. Ему также дали пистоль, но разряженный, чтобы, значит, с дуру али по неосторожности не уложил того, кто на встречу придёт.

Но было и азартно — неизвестность-то, она кого пугает, а ему она кровь бодрит и разгоняет. Он нутром чувствовал — всё хорошо получится. Надо будет — зубами вцепится, но не отпустит татя.

Как собрались на месте, господин Розинцев ещё раз растолковал ему, что да как. Засветало, все разошлись по своим местам, а он стал прохаживаться вдоль сложенных кирпичей. Скучно не было, неизвестность — она и есть неизвестность, опять же чувствовал, что он, капрал Сапожников, в центре внимания и не имеет права столько людей подвести. Сам цепко смотрел по сторонам — не появился ли кто в подмогу преступнику.

Ближе к полудню на мостовой между церквями остановилась карета. Из неё с помощью лакея вышла статная особа, богато одетая. «Благородных кровей», — подумалось Николаю. Его предупредили, что на встречу может прийти и женщина. По коже пробежал морозец, кто их, благородных, разберёт, что у них там на уме, да и не доводилось ему с такими разговоры разговаривать. Но деваться некуда. Стал смотреть ей прямо в глаза.

Дама тем временем быстрым шагом подошла к нему и раздражённо бросила:

— Что это всё значит и кто Вы такой?! Где Вяземский?!

Учтиво кивнул в ответ, как и учили. У самого по загривку побежали мурашки от охотничьего возбуждения — подаст их благородие команду али нет? Сказал:

— Господин Вяземский изволит недомогать, просил передать Вам, что ждёт вот по этому адресу, — и протянул ей письмо.

Та гневно посмотрела на протянутую бумагу, наотмашь ударила по ней:

— Что за бред?! Какое недомогание? Вы кто?!

Здесь из-за кирпичей поднялся господин Розинцев:

— Сударыня, мы из Тайной экспедиции, Вам надлежит проехать с нами.

Барышня удивлённо расширила глаза, в которых затем отразилась затравленность. Но не от испуга — так смотрит обложенный со всех сторон волк. Она сделала шаг назад, озираясь по сторонам.

«Сейчас побежит!» — сжался пружиной Николай. Соображал чётко и быстро — хватать её, так крик-шум поднимет. Лучше будет её припугнуть, и он выхватил из-за пояса ладно скрытый камзолом пистолет.

***

…«Это она», — абсолютно точно понял Иван, слушая разговор Сапожникова с незнакомкой. Дальше тянуть было незачем. Поднялся из своего убежища и, добавив безапелляционности в голос, объявил:

— Сударыня, мы из Тайной экспедиции, Вам надлежит проехать с нами.

У госпожи К на лице отобразилось вселенское изумление. Она сделала шаг назад, озираясь по сторонам.

— И не вздумайте бежать, — бросил Иван, ловко перепрыгивая стеллаж.

Похвалил про себя Сапожникова, без суеты выхватившего пистолет. Со стороны строящейся церкви к ним приближалось пятеро служащих, четверо «нищих» уже задержали карету — двое держали лошадей, ещё двое скручивали на земле кучера и лакея.

Незнакомка сделала быстрый шаг вперёд, молниеносным движением выхватила у Сапожникова пистолет и с невероятной силой нанесла ему удар рукояткой в висок. Послышался тошнотворный треск, и несчастный рухнул как подкошенный.

Перехватив пистолет за рукоять, фурия быстро навела его на Розинцева и нажала на спусковой крючок. Клацнул курок, полетели искры от кремня, но выстрела не последовало. На красивом лице мелькнула гримаса раздражения, и в следующее мгновение коллежский секретарь получил неимоверный удар ногой в грудь, от которого отлетел к кирпичам. Если бы не треуголка и парик, то его голова раскололась бы о кирпичи, как орех. Но всё ж таки перед глазами всё поплыло. Дыхание полностью сдавило.

Он услышал два выстрела.

— Не стрелять! Не стрелять! — просипел он. Мир окончательно поплыл, но, прежде чем потерять сознание, он увидел, как госпожа К невесомо, будто бабочка, порхает с бревна на бревно, хаотично валяющиеся и торчащие из земли на заднем дворе строящейся церкви.

— …Ваше благородие! Ваше благородие, — доносилось откуда-то издалека. Мир постепенно возвращался в сознание Ивана. Он почувствовал холодную струю воды на лице, которая стекала за шиворот.

Тряхнул головой, полностью приходя в себя. Ему помогли подняться. Подошёл к лежащему Сапожникову, возле которого стояли ещё двое:

— Кончился, ваше благородие. Прямо по виску угораздило.

Посмотрел с тяжёлым сердцем на ещё молодого мужчину. «Хороший был служака, сообразительный», — отстранённо подумалось Ивану. Это был полный провал. Да кто бы мог такое развитие событий предположить! О таком даже не слыхивал никогда доселе!

Посмотрел на солдат с немым вопросом.

— После того, когда она вас это… ногой двинула, то повернулась вона к тем солдатушкам, — начал объяснять Кудим, так вроде его звали, и показал в сторону, где несли дежурство солдаты с ружьями. — Откуда ни пойми вытащила два пистоля и с обоих рук по ним саданула.

Иван посмотрел в ту сторону. Возле сундука лежали навзничь оба. Один не шевелился, второму, надрывно кашляющему, пытались оказать какую-то помощь.

— Продолжай, — сказал он Кудиму.

— А потом она платье подхватила и побёгла в сторону. Уж извиняйте, ваше благородие, — развёл он руками, — уж как ни гнались за ней, ни в какую, прыгала с бревна на бревно, с кочки на кочку, как белка. По всей форме виноваты, ваше благородие, — закончил он и, потупившись, уставился в землю.

«Все виноваты, а головы не сносить мне одному», — уныло подумалось Ивану.

Но потом он вспомнил, что его люди успели скрутить кучера и лакея не в меру прыткой особы. Растолкав людей, кинулся к карете. Ребятки молодцы, судя по всему, запихали арестованных в карету, чтобы не мозолить глаза зевакам.

Резко открыл дверцу, влетел в карету, увидел две пары перепуганных глаз. Ткнул пальцем в грудь кучеру:

— Откуда привез барыню, помнишь?!

Выражение глаз кучера поменялось на удивлённое.

— Так ентово… как его… из дому, стало быть.

— Из какого дому?!

— Ведомо из какого, из хозяйского.

Иван посмотрел на лакея.

— Баронесса Наталья Фёдоровна Бартинская — наша хозяйка. Проживает на Большой Морской.

У Ивана отлегло от сердца, теперь-то её куда как легче поймать будет. Но разноса от Шешковского всё одно не миновать. Велел кучеру гнать к дому, где располагалась Тайная экспедиция, своей команде приказал быстро забрать убитых, раненого, и чтобы через пять минут духу их тут не было.

***

— Упустили! — шарахнув по столу кулаком, подскочил со стула шеф, увидев вошедшего с виноватой миной на лице Розинцева.

— Не совсем так, ваше высокоблагородие.

— А как?!

— Известны имя и адрес подозреваемой.

— И какое же имя? Она, наверное, паспорт тебе показала?

— Удалось схватить её кучера и лакея, они и показали.

— И кто она?

— Баронесса Наталья Фёдоровна Бартинская, проживает на Большой Морской.

Шешковский выпучил глаза:

— Да ты белены объелся, что ли?! Как она выглядела?

— Высокая, статная, кожа светлая, глаза ярко-голубые. На карете герб с баронской короной.

Шешковский возбуждённо начал ходить взад-вперёд по кабинету.

— При бегстве убила двоих служащих, одного тяжело ранила, — добавил Иван.

Шеф остановился, изумлённо уставившись на подчинённого.

— И ещё вот, — Иван расстегнул камзол и продемонстрировал Шешковскому стальной панцирь, подаренный ему Опричниковым, на котором отчётливо выделялась глубокая вмятина от каблука. — Если бы не он, то и меня бы сейчас тут не было.

— Что за бред, — не веря в услышанное и увиденное, вымолвил Шешковский.

Иван и пересказал произошедшее в подробностях.

Шешковский сидел в глубоких раздумьях. Произнёс:

— Ты знаешь, кто такая баронесса Бартинская?

— Никак нет!

— Она является единственной подругой Марьи Саввишны Перекусихиной, камер-юнгфрау государыни, которая, в свою очередь, является самым близким и доверенным лицом императрицы, а также имеет привилегию первой утром её видеть. Изредка Бартинская тайно ездит во дворец для встреч с государыней. Что они там делают, в точности не знаю даже я. Ходят слухи, что предсказывает грядущее, то есть, по моему мнению, шарлатанка. Они умеют запудрить мозги кому угодно.

Настала очередь Ивана удивляться. Сказал:

— Получается, она и подсунула яд императрице.

Шешковский впился глазами в Ивана:

— Не получается! — и сжал кулаки так, что костяшки побелели.

«Конечно, не получается, — подумал Иван. — Свидетель умер, письмо сожжено».

— Она поди уже едет к Перекусихиной, чтобы нажаловаться на меня! Шутка ли, средь бела дня напали на её подругу! — снова шарахнул кулаком по столу шеф.

— Однако она стреляла в государевых людей, зная о том, кто мы такие.

— Да мало ли кто мог сказать, что он из Тайной экспедиции, — махнул рукой шеф и впал в задумчивость, играя пальцами сжатых кулаков.

Зазвонил дверной колокольчик. Шеф дёрнул шнур в ответ. Из-за дверной шторы появилась голова секретаря:

— Вам письмо, ваше высокоблагородие, посыльный сказал, что от баронессы Бартинской.

— Задержали?! — вскинулся тот.

Секретарь побледнел:

— Никак нет, ваше высокоблагородие, распоряжения не было.

Шешковский досадливо махнул рукой:

— Письмо, быстро!

Вскрыл, прочитал. Протянул Розинцеву.

Господину Шешковскому.

Степан Иванович, оба мы в неловкую ситуацию попадать. Если оба мы забудем инцидент сегодняшний — нам будет лучше обоим. В противном случае и Вы, и я потерять расположение государыни рискуем. В извинение за людей ваших погибших в лестном свете обрисую государыне Вас. Взамен Вы даёте слово чести мне, что не будете преследовать меня более, в противном случае я гораздо меньше Вас пострадаю.

Если приняты условия мои, то пускай ваш человек в карете по Адмиралтейской улице проедет с белыми спицами на колесах. Жду до четырёх часов по полудни.

Прочитав, Иван посмотрел на шефа.

Тот сказал:

— Понимает, что у самой рыльце в пуху… Это хорошо. Карету пустим, её обложим. И скажи, чтобы её слуг отпустили.

У Ивана чесался язык высказать сожаление о сожжённом Шешковском письме лекаря, который являлся доказательством связи баронессы с отравителем. Но, памятуя, как взбесился тот, узнав, что Иван знаком с текстом письма и его неопределённым настоящим, промолчал.

***

Домой Иван не пошёл. Ему было необходимо выяснить несколько вопросов, не дававших ему покоя. И прояснить их могла только баронесса. Он дождался, когда стемнеет, мало ли, вдруг шеф установил слежку за её домом — объясняйся потом в пытошной, зачем к ней ходил.

Он стоял на некотором удалении от фонарей, освещающих парадную дома баронессы, раздумывая, каким образом представить себя дворецкому, когда сзади раздался её голос:

— Я ищу вас, а вы меня. Счастливое совпадение, вы не находите, господин Розинцев?

Он резко обернулся. Бартинская стояла в нескольких шагах от него в накинутом чёрном плаще.

— Откуда Вам известно моё имя?

— Мне его сообщили любезно отпущенные вами слуги — с излишней вежливостью ответила баронесса.

Её тон не предвещал ничего хорошего. Иван поёжился. Баронесса тем временем продолжила:

— Могу предположить, что господин Шешковский установил наблюдение за моим домом, поэтому предлагаю поговорить в моей карете, — и она сделала приглашающий жест рукой.

Иван молча кивнул.

Они расположились в друг напротив друга. Окна кареты были наглухо задёрнуты шторами, внутри горел небольшой фонарь.

— Итак, господин Розинцев, начнём с вас. Чем обязана вашему визиту?

У Ивана сложилось впечатление, что радужная оболочка её глаз издаёт собственное свечение, однако он не стал придавать значения игре света и перешёл к интересующим его вопросам.

— Перед своей кончиной господин Вяземский просил передать Вам, чтобы Вы перестали воспринимать этот мир как иллюзию. Мир, в котором Вы живёте, настоящий. Так он сказал, — Иван неопределённо пожал плечами: мол, не знаю, что бы это могло значить.

Хозяйка дома задумчиво нахмурилась.

— Вы сказали, что он умер? Как это произошло?

— Мы арестовали его по одному делу государственной важности, он умер ещё до допроса. Сердце во сне остановилось.

Баронесса кивнула чему-то своему, оставаясь в задумчивости.

— Вяземский также сообщил, что в ближайшее время в Санкт-Петербурге могут начаться убийства жён и дочерей высокопоставленных особ.

Баронесса легка покривилась, пожала плечами:

— Я к этому не имею никакого отношения и помочь вам не смогу.

— Но Вы общались с Вяземским. И ему об этих господах известно. Может быть, вы знаете кого-нибудь из его круга общения?

— Нет. Мы редко виделись и общались в основном через доверенных лиц.

— Почему?

Бартинская пристально смотрела на Ивана, словно чего-то не понимая, раздражённо ответила:

— Не компрометировать себя чтобы всякими слухами. Так вас устроит?

Иван кивнул. Поинтересовался:

— У вас своеобразный выговор. Вы долго жили за границей?

— Да. Надеюсь, это всё?

Иван решил проверить свою догадку:

— Последний вопрос. Господин Вяземский сказал, что вы знаете знахарку — приврал он — Которая не является человеком. Что он имел ввиду?

— Я знаю, что она есть, но никогда её не видела и думаю, что Вяземский бредил перед смертью. Что вы намерены сделать со знахаркой?

— Попытаемся её арестовать.

— Понятно. Теперь моя очередь задавать вопросы, — закинув фривольно под платьем ногу на ногу, начала баронесса.

Иван всем видом выразил готовность удовлетворить её любопытство.

— Вопрос первый: кто Вас надоумил написать то объявление в газету и зачем вы пытались меня схватить? — допросным тоном спросила дама.

— Вяземский просил напечатать то, о чём я Вам только что рассказал, в «Ведомостях». Мы поняли, что таким образом вы общаетесь, и решили Вас выманить.

— Но зачем?!

Иван развёл руками на такой очевидный вопрос:

— Вяземский подозревался в государственной измене, и Вы, как его знакомая, могли, точнее, можете об этом что-то знать.

Баронесса в некоторой растерянности потёрла лоб:

— Вяземский пытался бежать?

— Нет.

— Странно.

— В этом деле очень много странного, — как можно весомее постарался произнести Розинцев.

Собеседница ещё раз оценивающе посмотрела на Ивана долгим взглядом:

— Покажите мне место, куда я Вас ударила.

Глаза Розинцева удивлённо выпучились от такой бесцеремонности. Он даже слегка покраснел.

— У меня под камзолом был стальной панцирь. На теле следов не осталось, — сдавленно ответил он.

— И Вы вот так вот сами и решили его надеть?

— Да, сам, — Иван не понимал характера вопросов. Возможно, баронесса действительно тронулась умом и считает, что окружающие должны вести себя так, как это представляется ей, без какой-либо их самостоятельности.

— Кстати, а откуда у Вас такая сила? — Иван рефлекторно потёр ушибленную грудь.

Губы баронессы тронула усмешка:

— Мы дальние потомки атлантов, возможно, результат каких-то их опытов. Живём своим кругом, а в мир выходим время от времени — то поразвлечься, то войну устроить, то век просвещения, — хохотнула она. — Ну а в это раз вышли в свет каждый со своими целями.

— И какая же конкретно Ваша цель? — подался вперёд Иван.

Бартинская молниеносным движением руки схватила Ивана за шею и, больно сжав её стальными пальцами, притянула к себе, внимательно всматриваясь в него. Затем на её лице отразилось разочарование:

— Вы забыли, что вопросы теперь задаю я, — резко произнесла баронесса, оттолкнув его от себя.

Розинцев в абсолютной растерянности от такого перепада настроения начал растирать себе шею.

— Я хочу с Вами договориться, — безапелляционно заявила собеседница. — Я Вам рассказываю кое-что об охотниках, Вы приносите мне от знахарки бутылёк с эликсиром. После этого я расскажу Вам, как можно уничтожить охотников. Идёт?

— Договорились, — кивнул Иван, у которого в голове появилась неплохая идея.

— Охотники обладают примерно моими силой и быстротой. Они неуязвимы для оружия, совершенно ничего не боятся… — немного подумав, зло добавила: — И не считают вас за людей. Вы все для них не более чем движущиеся декорации этого мира.

Иван молча кивнул и отвёл глаза, чтобы не выдать появившуюся у него ещё одну догадку.

— Бутылёк мне нужен в ближайшие дни. Знахарке скажете, что эта просьба от Вяземского. И возьмите эликсир ДО того, как её начнут арестовывать. Когда её попытаются схватить, Вас не должно быть рядом. Понимаете меня?

Розинцев кивнул.

— Ну а если Вам удастся повернуть дело так, что она останется на свободе, я посодействую вашему карьерному росту и покровительству императрицы, — обворожительно улыбнулась ему дама с переменчивым настроением.

— Благодарю Вас баронесса.

— До свидания, господин Розинцев — кивнула ему на прощание Бартинская.

Иван вышел в благословенную прохладу ночи. Быстрым шагом он направился в присутствие, чтобы если и не застать шефа там сейчас, то быть первым, кого он увидит утром. Надо было срочно поделиться открытием сегодняшнего вечера.

***

Утренний доклад Розинцева о событиях минувшего вечера Шешковский выслушал в мрачном расположении духа.

— Значит, сунулся-таки, к ней щучий сын, — констатировал он факт, когда Иван закончил.

— Так точно, ваше высокоблагородие!

— И думаешь, что зелье сможешь добыть?

— Будет хорошо, если мы его предъявим государыне.

— А если не найдём?

— Тогда и не доложим.

Шешковский хмыкнул, мотнув подбородком:

— Начинаешь немного понимать, как всё устроено в этой жизни. Ладно, к этому вернёмся после. Значит, говоришь, потомки атлантов? — иронично прищурился он.

— Полагаю, она это придумала, чтобы уйти от вопроса.

— Тогда кто же они? Или, точнее, она.

Иван слегка покраснел, помявшись, сказал:

— Когда она меня рассматривала, её глаза были как неживые, и… простите за подробность… от неё не исходило никакого запаха, даже когда она говорила мне в лицо, от неё шёл чистый воздух.

— И что сие означает?

— Она точно не человек. С учётом её быстроты и силы смею предположить, что она и есть вампир из той группы соревнующихся.

— Что? Ты, может, уже сам умом тронулся, Розинцев?! — привстал в кресле Шешковский.

— Судите сами Степан Иванович, до самой императрицы добралась!

— Ты что, в сказки про нечисть всякую веришь?! — побагровел шеф.

— Возможно это какая-то другая форма жизни, — быстро протараторил Иван. — Право слово, ваше высокоблагородие, ну не бывает дыма без огня!

Тот опустился в кресло, досадливо потирая подбородок. Задал резонный вопрос:

— Зачем же она тогда императрицу травила?

— Может это от её укуса и нет никакого зелья. А может, это часть заговора и Вяземский нас на ложный след наводит, пока мы будем искать охотников, они устроят ещё одну попытку отравления. Но в любом случае главный исполнитель задуманного — Бартинская. Нейтрализовав её, мы сильно спутаем им карты.

Шешковский снова задумался.

Иван, пользуясь молчанием шефа, продолжил:

— Я и эликсир этот согласился добыть только для того, чтобы потом с поличным её взять, если они всё-таки не вампиры.

— Ну а коли она ещё какой фортель выкинет? — воззрился на него Шешковский.

— Да и пусть. Мы её будем арестовывать на глазах у придворных, а лучше императрицы. Пусть все видят, что она такое.

Шешковский долго и пристально смотрел на Ивана, вздохнув произнёс:

— Хорошо бы тебя, Розинцев, отправить навечно в Сибирь, а ещё лучше удавить по-тихому. Чувствую, хлебну я с тобой лиха. Ты хоть понимаешь, что если государыня кого привечает, то переубеждать её в том, что человек пиявка, присосавшаяся к ней, — себе дороже!

— Она змея. К тому же уже раз укусившая. Можно, конечно, подкинуть информацию людям Панина. Выгорит дело — они вознесутся в глазах императрицы, не выгорит — уйдут в опалу, — попытался хоть как-то продвинуть свою идею Иван.

Шешковский сидел, нервно покусывая губы и то и дело подёргивая головой в стороны, как будто обдумывал и отвергал различные варианты. Вопрос, конечно, был крайне серьёзный. Тут либо пан, либо пропал.

— К тому же я уверен, что после того, как Бартинская получит зелье, она попытается меня убить, чтобы избавиться от свидетеля. На этом тоже её можно поймать, — высказал Иван идею самопожертвования.

Глаза Шешковского блеснули заинтересованностью:

— А что, дорогой мой, это мысль!

Ивану сделалось не по себе. Когда в твоей смерти заинтересованы потустороннее существо и сильнейший мира сего, шансов выжить не просматривается.

Довольный шеф хлопнул ладонью по столу:

— Значит, так и поступим. Ты с нашими людьми наведаешься к знахарке и тихо-мирно заберёшь у неё всё, что найдёшь. Если всё будет удачно, подумаем, как устроить передачу баронессе зелья, чтобы она попыталась тебя убить, и как её на этом споймать.

Розинцев удручённо кивнул.

Шеф продолжил:

— Какими мы располагаем доказательствами, что Бартинская не от мира сего?

Иван на секунду задумался, затем начал перечислять:

— Первое. Несмотря на баронский титул, у неё начисто отсутствуют манеры, свойственные всем дамам её положения. Она может их продемонстрировать, но они не впитаны с молоком матери.

Шеф кивнул.

Иван продолжил:

— Второе — полное равнодушие к людским жизням. Третье — ни она, ни Вяземский, несмотря на свою образованность, не умеют писать чернилами. Все письма написаны карандашом. Я справился у коменданта Петропавловской крепости, он сказал, что не придал значения просьбе Вяземского о предоставления карандаша и тому принесли перо и чернила. Но тот повторно попросил карандаш.

— Однако Вяземский не продемонстрировал выдающихся физических способностей, — вставил Шешковский.

— Чем удивил баронессу, — парировал Иван.

Шеф помолчал, кусая губы.

— Что, получается, нам известно со слов Вяземского и Бартинской — некая группа людей, обладающих выдающимися физическими способностями, решила на спор поиграть в вампиров, убивая людей из высшего общества, либо они же плетут заговор с целью захвата власти. Так?

— Так, ваше высокоблагородие.

— Из примет: возможно, не умеют писать пером, циничны, речь косноязычна. Что-нибудь ещё?

— Глаза. Когда я увидел баронессу днём, не придал значения её слишком ярким глазам, однако в карете при фонаре они тоже как будто светились. И я вспомнил, что у Вяземского они тоже как бы сами издавали свет ночью, несмотря на то что они у него были карими.

Шеф потёр большими пальцем правой руки остальные пальцы.

— Ну хоть что-то о них мы знаем.

— Ещё приметой можно считать их недавний приезд. И, скорее всего, они снимают жильё. Опять же скоро поползут слухи о бегстве душевнобольных и о вампирах, люди начнут доносы писать, глядишь, чего дельного напишут.

— Хорошо, — одобрил шеф. — В общем, смотрим во все глаза и навострим уши. Глядишь, и заприметим кого.

Затем, глубоко вздохнув, подвёл итог беседы:

— Я тут займусь сыском, а ты, Иван-царевич, собирайся — и к ведьме. Возьмёшь десяток драгун — и к Прискорн незамедлительно. Ей объяснишь, мол, её дружок-лекарь дал показания о месте сокрытия яда, который ты и приехал изъять. Понял?

— Так точно. Только непонятно, как она одним церковным покаянием отделалась. Отравителя и вора как никак привечала!

— Не твоего ума это дело! Сгинь с глаз моих долой! — топнул ногой шеф.

— Слушаюсь ваше высокоблагородие!

***

Нельзя было сказать, чтобы Прискорн встретила коллежского секретаря приветливо. Сжатые в нитку губы и горящий ненавистью взгляд — всё, чем она ответила на вежливое объяснение Розинцева о цели его визита.

Как известно, молчание — знак согласия, да и распивать чаи не входило в планы Ивана. Взобравшись в седло, подал короткую команду своему отряду и пустил коня рысью. Ему хотелось поскорее скрыться с глаз баронессы.

День был безоблачный, ветреный, деревья, раскрашенные багряными красками осени, шумели и красовались в лучах ещё греющего солнца, воздух был насыщен запахами осени. Живи и радуйся. И какое-то время Иван себе позволил просто ехать и наслаждаться ветром, солнцем и пейзажами.

Так доехали до деревни. Розинцев направил коня к дому старосты, тот оказался на месте, перетаскивал с телеги хворост в сарай.

— Ну здравствуй, Прокоп, опять судьба нам выдала встретиться, — блеснул витиеватостью речи Иван.

Мужик охнул, перекрестился, низко поклонился.

— Сызнова помощь твоя слугам государевым потребовалась. Сегодня мы у тебя на ночь остановимся, а завтра к подружке своей в лес нас отведёшь.

Староста побледнел и бухнулся на колени:

— Не губи, барин!

Розинцев наигранно удивился:

— А что такое, поругались, что ли?

Глаза Прокопа забегали по сторонам:

— Поди, думаю, злая она на меня, хотел ентово, как его, уехать отсель, кланялся в ножки барыне, просил отпустить, откупные сулил, да токмо она меня выпороть велела. Совсем залютовала с того самого времяни, как вы, стало быть, тута побыли.

— А с чего на тебя ведьме злиться? — у Ивана начала пропадать бравада и портиться настроение.

Глаза мужика снова забегали:

— Да как евона, ну, тадысь-то её почитай силком сволокли к проклятому озеру, вот она и злится небойсь, — сказал и чуть не заулыбался, довольный тем, как выкрутился.

Но даром, что ли, на Ивана столько кричали, да и памятуя, как Опричников прижал этого самого Прокопа, рявкнул:

— Я тебя, висельная морда, на каторге в кандалах сгною, коли врать мне будешь! Говори как на духу, что было!

Мужик снова охнул, закрестился:

— Прости меня, барин! Опосля, как вы, стало быть, уехали, наутро Емелька с людями своими заявился. Всю деревню вверх дном поставил, искал лекаревы снадобия всякие, злой был пуще чёрта, когда не нашёл. А потом и говорит, веди, мол, нас, Прокоп, к старухе ентой. В лес, стало быть. Ну куды деваться, повёл. Токмо сам в избу ейную соваться-то не стал. Емелька-то не с добром к ней шёл. А мне на кой лишнего видеть, я ведь енто, как его, куды меня не просют, туды и не лезу.

— Ближе к делу, — прервал его Розинцев.

— Ась? — не понял рассказчик.

— Говорю, рассказывай, что видал!

— А! Это да. Ну так вот, показал я им, стало быть, из кустов, куды идить надо, а сам ноги в руки — и ходу оттудова. Ещё не хватало, чтобы ведьма эта меня в мышь превратила. Бабы сказывают…

— Да на кой мне знать, что твои бабы сказывают! — прикрикнул на него Иван. — Ты рассказывай, что было!

— Аа, ну так и сказываю. Бегу, значит, это я в обратку, домой, стало быть, и сначала слышу, вроде бы как стрельнул кто, а опосля крики всякие. Ну я ещё сильнее припустил! А то ведь коли почует мой дух, догонит и…

— Цыц! С людьми Емелькиными что? Сколько их всего было, на пальцах показать сможешь?

Тот, закатив глаза кверху, стал шевелить губами и загибать пальцы. Показал шесть.

— Видал их потом?

— Токмо одного, Прошку, он вона в той избе живёт, — показал староста на дом, — но его тама не сыщешь, он как тогда из лесу-то вернулся, так умом-то и тронулся. А может, благодать на него сошла, хто знает.

— Отчего так?

— Да уж больно чегой-та испужалси, видать. Говорит, знахарка ента перебила их всех, он насилу убёг, говорит ещё, что леший ему попался и русалку видал. Ну так оно и немудрено, тут испокон веку рассказывают, что за Чёрной речкой бесовщина всякая творится. Вот сказывают…

— Да замолкни уже ты! — прикрикнул раздосадованный Иван, не надо было расспросы учинять при солдатах, которые тоже недалеко от крестьянина в верованиях ушли.

— Ты это, бабе своей скажи, чтобы на стол собрала. Повечеряем, а поутру, как светать начнёт, пойдём. На-ка вот за труды твои, — и вложил Прокопу в ладонь рубль серебром.

— Благодарствуйте, барин, — отвесил мужик земной поклон.

Когда староста ушёл в дом, обратился к солдатам:

— Ну вот что, соколики, знахарку я ту знаю, зла мы ей не хотим, так что и ей нам вредить незачем. А ещё помните, что дело справляем по повелению самой государыни императрицы, так что не робеть!

— Слушаемся, ваш бродь!

— Не подведёте коль, то и награда вам будет, — на том разговор и закончил.

***

Как стало светать, выступили. Над полем стелился туман, встающее за темнеющим впереди лесом солнце освещало небо багровыми красками. Люди зябко кутались в плащи.

Если бы кто сказал Ивану пару месяцев назад, что он во главе отряда гренадёров будет ехать в логово самой настоящей ведьмы, — покрутил бы пальцем у виска.

Добрались без приключений. Солнце к тому времени уже поднялось, было тепло и светло, лёгкий ветерок шуршал листвой, эхо множило и усиливало птичью трель.

— Тпруу, — остановил лошадь Прокоп. — Дале, барин, токмо пешими, конь там не пройдёт.

— Далеко идти?

— Не, вон тот валежник пройти — и в горку, а на горке её, стало быть, изба, — перекрестился мужик.

— Спешиться, — подал Иван команду.

— Токмо, барин, я дале не пойду, я лучше вас туточки подожду, — поклонился Прокоп.

— Ну тут — значит, тут. Евстафий со мной, остальным оставаться здесь, — скомандовал он солдатам, — коней в центр, сами в окружность — и смотреть в оба! Коли кто появится из лесу — на мушку его и задержать. Ясно?

— Так точно, ваше благородие!

— Если не вернусь, когда солнце будет вон над той сосной, тогда идите меня вызволять.

На том и пошёл. Заявляться к колдунье с таким отрядом не стоило, да и нужны они были для охраны зелья, если он его добудет.

Изба и вправду стояла на четырёх больших пнях, стены были из грубо отёсанных брёвен, крыша покрыта толстым слоем веток. Два маленьких подслеповатых окна довершали картину из русской сказки.

Иван немного помялся у лестницы, ведущей к двери, ну правда, не кричать же «избушка, избушка…». Пока он прикидывал, как лучше быть, дверь со скрипом приоткрылась и оттуда высунулась жуткая физиономия ведьмы.

Евстафий охнул и закрестился. Ведьма проскрипела:

— С чем пожаловали, добры молодцы?

Солдат попятился.

— А ну стой! — грозно приказал ему Иван. — А ты, бабка, перестань мне тут людей пугать! С делом я к тебе пришёл, по добру, без злой мысли.

Та издала звук, который должен был означать смех:

— Ну проходите, коли так, глядишь, и угощу чем, — и лицо исчезло за дверью.

— Жди здесь, — повернулся Иван к солдату, — и смотри у меня, — погрозил ему кулаком.

— Слушаюсь, ваше благородие, — ответил тот срывающимся голосом.

Внутри дома было сумрачно, стоял густой и приятный запах разнотравья. У окна, рядом с небольшой печкой, стоял большой стол, заставленный всякими медными, глиняными и стеклянными стаканчиками да кувшинчиками, на печке сипел какой-то бак с трубками.

— С чем пожаловал, добрый молодец, на этот раз? — снова проскрипела старуха.

— Вы это, бросьте притворяться, — несколько сконфуженно произнёс молодой человек. — Я ведь знаю, какая вы из себя.

Старуха снова засмеялась, потом стянула удивительно живую маску и через голову сняла рубаху с горбом. Распрямилась.

— Так лучше? — спросила озорно, улыбаясь ослепительной улыбкой.

— Гораздо, — враз осипшим голосом подтвердил Иван.

— Я же говорила, никогда чтобы не возвращались Вы. Запамятовали?

— Я по делу, — кашлянул он. — Вяземский сказал, что у Вас хранится бочонок с зельем и бутылёк с другим. Они мне всенепременно нужны, — уже более уверенно закончил фразу Иван.

На лице дамы отобразилось вселенское удивление:

— Он вам рассказал?

— Да, сударыня. Прошу Вас отдать мне их, и я спокойно уйду, — давать обещание, что она его больше не увидит, он предусмотрительно не стал, мало ли как дело повернётся.

Здесь уже лицо девушки исказила неприкрытая злоба:

— Вот же идиот!

— Простите?

— Это я о Вяземском!

Посмотрела в окно:

— Я вижу, Вы не один прибыли.

— Со мной десять драгун.

Дама нахмурилась, что-то обдумывая. Воззрилась на него:

— Хорошо, я отдам Вам то, что вы просите, — обожгла его взглядом знахарка и вышла в сени.

Когда она ушла, Розинцев стал внимательно осматривать помещение. Было тут что-то не так, но он не мог понять, что именно. Потом его осенила догадка — в доме не было предметов быта — чугунков, кувшинов, сковород, тарелок, кружек, вёдер. Он заглянул в стоящий у стены шкаф — тоже ничего. Из мебели был только стол и стул. Не было ни кровати, ни лавки, и печка была слишком маленькой, размером со стол — не уляжешься.

Послышались шаги, обернулся. Знахарка несла бочонок, подошла к нему, перевалила в его руки. Бочонок был увесистый, не меньше пуда.

— И ещё вот, — достала она из складок платья бутылёк, опустила его Ивану в карман и напутствовала. — Скатертью дорога!

Но Иван не спешил воспользоваться добрым пожеланием. Он хотел подтвердить свои подозрения. Медленно поставил бочку на стул. Подошёл вплотную к хозяйке и глядя в упор в глаза спросил:

— Мне ещё поручено узнать, что сталось с Емельяшкой и его людишками — соврал он.

Её глаза удивлённо расширились:

— Кем поручено?

— Начальством.

Нахмурилась.

— Что за ерунда… — сказала она сама себе.

— Нам доподлинно известно, что они были здесь, — нажал Иван.

— Разбежались ваши разбойнички, только пятки их и видела, — с вызовом бросила ему в лицо дама.

По коже Ивана пробежали мурашки. У неё были такие же, как и у баронессы, абсолютно неживые глаза. Как будто стеклянные. Несмотря на то, что она успела и повозмущаться, и несла увесистый бочонок, её дыхание не стало глубже или чаще. И оно тоже было абсолютно чистым. Она определённо была одной из них.

Иван не стал искушать судьбу дальше, повернулся к стулу, подхватил бочонок и, пробормотав что-то невнятное на прощание, вышел. Уходя, его привыкшие к полумраку глаза разглядели на полу несколько тёмных больших пятен.

Спустился по лестнице, передал солдату ношу и, ни слова не говоря, пошёл к месту, где оставались остальные. Надо было возвращаться. Но только не той дорогой, которой пришли сюда. Вообще не стоило выбираться из имения Прискорн дорогами. О том, что они приехали, уже все знали, и разбойники, если они, конечно, ещё живы, тоже. Риск, что на них нападут, был слишком велик, и он решил идти через лес, чтобы выйти на оживлённый тракт уже за пределами имения.

О чём и растолковал Прокопу. Тот закрестился:

— Барин, неспокойные тут леса, неведомо хто бродить. Тут днём то люди пропадають, а уж по темени-то и подавно, ведь вся нечисть выползает!

— А ну прекратить богохульничать! Напридумывали себе страхов и от каждой тени шарахаются! Коли выведешь куда сказано — ещё рубль получишь.

И обращаясь к солдатам:

— А вам, соколики, отпуск выхлопочу и бочку вина выкачу — гуляй, пей, пляши!

— Рады стараться ваше благородие!

С тем и выдвинулись. Пока продвигались по лесу, где верхом, а где ведя коней под уздцы, Иван размышлял.

Ведьма, лекарь, баронесса — звенья одной цепочки. Скорее всего, именно ведьма и готовила зелье, лекарь его испытывал и занимался получением денег, а баронесса, скорее всего, и подсунула яд государыне. При этом по крайней мере женщины физически сильны, им ничего не стоить убить нескольких людей за раз. Точнее так: им ничего не стоит убить человека. Ещё у них странные глаза. Плюсом возможная душевная болезнь как у баронессы, так и охотников, не зря же Вяземский написал Бартинской о том, что этот мир реальный, а не придуманный ею.

Было ещё и два вопроса: почему ведьма выдала лекаря, вместо того чтобы помочь ему бежать; почему лекарь сам не воспользовался своей силой, чтобы бежать. Хотя, может быть, у их мужских особей по какому-то стечению обстоятельств нет таких способностей.

Откуда-то издалека донёсся вой.

— Осподи! — закрестился Прокоп. — Это ж оборотни нас ищуть! — его голос трясся от страха.

— Молчать, бесова душа! Нету никаких оборотней! Волки как волки.

И обращаясь к солдатам:

— Так, ребятки, скоро уже к вечеру будет, ищем место для бивака. А волки, они на сильных-то не нападают. Да и огня боятся, — как можно увереннее сказал Розинцев.

Вскоре отыскалась полянка, рядом протекал ручей. Лучшего места и не придумать.

— Пантелеймон, Игнат, Фёдор, ты, ты и ты, — ткнул пальцем в солдат Иван, — стаскиваете вот к этим деревьям валежник и хворост. Заложим между деревьями, чтобы с этой стороны к нам никто не подкрался, и сюда же привяжем лошадей.

Солдаты мигом бросились исполнять приказ. Будь у них возможность, они бы всю поляну забаррикадировали. Но она была большой, а времени было мало. Хорошим подспорьем оказалось наличие топора у запасливого Прокопа. Ещё двое солдат были отряжены на сбор дров для костра, оставшиеся двое занимались готовкой ужина. Иван, как и положено командиру, размышлял.

Уже ближе снова раздался вой. Ему ответил другой. Староста всё больше дрожал и крестился, бормоча молитвы. Иван был раздосадован — кабы не все эти ведьмы да болтовня Прокопа, всё было бы нормально — ну волки и волки. Но он видел, что солдаты, наслушавшись мужиковых бредней, были бледноваты и с опаской поглядывали в лес, временами крестясь.

И это при свете дня. А что будет ночью? Что нарисует солдатам их воображение, какие древние страхи в них пробудятся? Так и до паники недалеко. И тут у него мелькнула идея — зелье. Оно ведь повышает агрессивность. Знать бы дозировку. Иван подумал, что если выпить совсем чуть, то до состояния звериного неистовства можно и не дойти, а вот храбрости прибавит.

Посмотрел внимательно на мужика, кое-что прикинул в голове.

— Эй, хлопцы, — окликнул он кашеваров, — а ну-ка привяжите нашего дружка воон к той берёзке, — указал он на дерево.

Солдаты споро начали выполнять приказание. Иван тем временем достал из седельной сумки кружку, зачерпнул из ручья воды. Постоял у бочонка, раздумывая над дозировкой, макнул платок и выжал несколько капель в кружку. Подошёл к уже привязанному трясущемуся Прокопу:

— На-ка вот, братец, выпей.

— Это что? — испугано вытаращил глаза тот.

— Знахарка дала. Выпьешь — и оборотни тебя не увидят и не унюхают. Даром, что ли, она по лесу, не боясь, ходит.

Мужичок, недолго думая, выпил всю кружку, поднесённую к его губам.

Через несколько секунд глаза Прокопа стали наливаться кровью, а зрачки расширились, практически закрыв всю радужную оболочку. Он впился взглядом в Розинцева и стал ёрзать, пытаясь порвать верёвку, которой был привязан.

— Ты куда это собрался, Прокоп? — невинным тоном спросил Иван.

В ответ раздалось глухое рычание, мужик весь ощерился. Из уголков рта потянулись две нитки слюны. Он начал извиваться и выпутываться.

— А ну, ребятки, вяжи его быстрее ещё чем есть! — с тревогой крикнул Иван. Ещё не хватало с мужиком драку устраивать.

Солдаты принесли несколько ремней и туго притянули Прокопа. Видя, что освободиться не получится, тот проревел в сторону Розинцева:

— Всё одно загрызу, гадина! Ужо сколько вам, барам, кровь нашу пить! Таперича наш черёд настанет, таперича я тебя на части рвать буду, — ревел и бился мужик.

«Вот тебе и небольшой бунт», — подумалось опешившему Ивану.

— Заткните ему чем-нибудь рот!

Бледные солдаты суетливо выполнили приказ.

Иван думал. Несколько капель оказалось много. Вся злоба человека выплеснулась наружу, да ещё увеличила его силу. А у солдат — кто знает, тоже поди не рады муштре да зуботычинам офицеров. Вопрос стоял ребром — вероятность или паники и быть растерзанными волчьей стаей, либо быть растерзанным своими же солдатами. А ещё Ивану вспомнилась байка о пропавших разбойниках, напавших на карету лекаря, которые, мол, превратились в волков. Это в Санкт-Петербурге, в кабинете можно смело ухмыляться людским бредням, а когда вокруг темнеющий с каждой минутой лес, в котором воют волки, насмешливость тает, как свет уходящего за горизонт солнца.

Иван принял решение. Построил солдат.

— Ну что, ребята, боязно?

— Есть маленько, ваше благородие, — ответил за всех Панкрат, которого почитали за старшего.

— Видели, что с мужичком от настоя сделалось?

— Видели, ваше благородие, как не видеть.

— На самом деле оно для храбрости. Просто я ему побольше налил, а то сами видели, как оробел проводник наш. Потому вот что — давайте фляги, капну вам самую малость, коли кого ночью страх возьмёт — пригубите.

Солдаты помялись-попереглядывались. Ответил за всех также Панкрат:

— Не серчай, ваше благородие, токмо мы души христианские, невместно нам зелье колдовское пить. Бог даст, отобьёмся, коли нападут. Ну а коли не осилим — на то воля Божия.

Иван воспрял. Всё-таки русский солдат — это русский солдат. Да и вообще русский человек — это русский человек, в мирской жизни ничего особенного, и мелочится где, и на рожон не полезет, ну а коли припрёт неправда или ворог какой — так откуда что берётся.

— Верю в вас, соколики. Теперь слушай диспозицию. Позади нас стая не пройдёт, там хорошо всё завалили. Слева от завала натыкаем в землю заточенных кольев в несколько рядов, больше не успеем. Остальной периметр завалим хворостом и ветками и подпалим. А там уж как Бог даст.

Повеселевшие от такой диспозиции солдаты с утроенной быстротой принялись сооружать оборонительные сооружения. Иван тоже повеселел — какие к чёрту оборотни, обычная стая волков. Куда зверю с человеком, организованным и вооружённым, тягаться.

К сумеркам всё было готово. Большие и маленькие колья, воткнутые в землю под наклоном, смотрели в сторону леса, полыхающий костёр длиною в десяток шагов закрывал собой остальное пространство.

Когда совсем стемнело, лес наполнился жутким волчьим завыванием. Кони заволновались, рвались с привязи. Вой стал совсем близким. Люди напряглись, наставив в темноту ружья.

В стороне, где были колья и куда доставал свет костра, Иван увидел несколько пар мерцающих глаз. Позади, где был устроен завал, послышалось шуршание — волки пытались пройти сквозь ограждение, растаскивая ветки.

— Вы трое, — указал Розинцев на солдат, — быстро к завалу и сквозь него залпом на шорохи.

Вскоре строенный залп был многократно разнесён по лесу эхом. Раздалось скуление. Волчьи глаза за кольями исчезли, но вскоре появились вновь.

Ивана это крайне разозлило. Ну неужто им не понятно, что здесь собралась грозная сила?! Кем они себя вообще возомнили? Хозяевами леса?! Да в их жалкий лес пришёл хозяин всей Земли — человек! Покоривший моря, континенты, горы и пустыни и это жалкое отродье смеет иметь на человека какие-то виды?!

Иван бросил пистолет, выхватил шпагу и кинжал и с глухим рыком кинулся через колья на горящие в ночи волчьи глаза. Сзади он слышал ничего не значащие людские голоса:

— Куды?! Куды, ваше благородие?!

Но он уже с рёвом ворвался в ночь, взведённый, как пружина, и жаждущий крови. Волки растворились в темноте. Но сзади что-то рычащее ударило его в спину и сбило с ног. Иван в ярости развернулся на ощеренную клыками пасть и, бросив оружие, вцепился руками в волчью шею, ощерясь и рыча в ответ, впился зубами в его горло.

Где-то далеко он слышал стрельбу, крики, рычание и визг. Вскоре мир закружился, хлестанул струёй крови и перестал существовать.

***

Очнулся Иван от холода, его буквально трясло. Рывком сел, стащил с головы плащ, осмотрелся. Уже светало, пятеро солдат сидели у огня, пятеро спали около ещё тлеющих углей, оставшихся от заградительного костра. Двое из них во сне стонали.

Осмотрел себя. Мундир был изодран и весь залит кровью. Руки ужасно болели, а весь рот был забит волчьей шерстью. Отхаркнув, сплюнул.

Обернувшиеся на звук солдаты с криком повскакивали. Двое закрестились, а остальные навели на него ружья.

— Вы чего, ребятки? — прогудел Розинцев не своим голосом.

Раздался выстрел. Пуля прожужжала в каком-то вершке от головы. Иван вскочил, пробасил:

— Да вы ополоумели, что ли?! Вы в кого, мать вашу, палите?!

Панкрат протянул руку поперёк направленных на Ивана ружей, вторую останавливающим жестом вытянул в сторону Розинцева:

— Не подходи! Не подходи, ваше благородие, Христом Богом прошу!

— Да что стряслось-то?! — никак не мог взять в толк Иван.

— Да как же ж? Сначала ты, ваше благородие, кинулся на волков, ну, мы, как и положено, бросились за тобой, тама и сцепились с ними, глядим — ты лежишь, Иван с Фёдором подхватили тебя, да за колья и мы за ними отступили, штыками отбиваясь. Пантелеймона вон с Игнатом шибко порвали — одному ногу, другому руку, остальных кого как.

— А дальше-то что?

— Ну как что, смотрим на тебя, ваше благородие, — а ты в крови весь и кровь горлом плюёшь. Подергался, подёргался и затих. Кончился, стало быть, и лицо белым сделалось. Ну мы, как и положено, перекрестились за твой упокой и плащом, стало быть, накрыли. Так что помер ты, ваше благородие.

— Да как же я помер-то? Кровь-то не моя была! Я волку горло перегрыз, вот его кровь на меня и попала, да чуть не захлебнулся ею, а потом сознание потерял!

Солдаты переглянулись, не сговариваясь, сделали пару шагов назад и подняли ружья.

— Сейчас-то что не так?

— А то, ваше благородие, что, видать, кровь оборотня в тебя попала, вот от этого ты и ожил! Не подходи!

Иван почувствовал, что его и без всякого «не подходи» могут пристрелить. Солдаты многое пережили за ночь и были крайне взволнованы. А тут ещё покойник оживает. Надо было менять тактику.

— Будете стрелять — пули напрасно истратите. Али неведомо вам, что оборотня только серебряной пулей убить можно?! Простые пули нечистая сила отводит, видали же!

Солдаты начали переглядываться.

— И не бойсь, до ночи никого не трону. А к ночи уже в Санкт-Петербурге будем.

На солдат подействовало. Ружья опустили.

Розинцев пошёл к ручью умыться да прополоскать рот. Он не совсем понимал, что произошло. Ужасно хотелось есть, а думать на голодный желудок — неблагодарное дело.

— Налейте мне вашего варева, — бросил он мужикам и пошёл к своему коню, достать из седельной сумки тарелку с ложкой. Кони, почуяв волчий запах, шарахнулись, стали рваться с привязи и ржать, выпучивая глаза.

Успокоившиеся было солдаты повскакивали. Оборотень — он и есть оборотень. Иван досадливо сжал кулаки. Небрежно-примирительно махнув солдатам рукой, мол, всё нормально, с оборотнями постоянно такое случается, пошёл к костру. Остановился, что-то вспоминая. Вспомнил:

— А Прокоп, проводник наш, где?

Солдаты снова переглянулись:

— Так это, убили его, ваше благородие.

— Как?!

Пожали плечами:

— Мы это, как его, забыли совсем про него, а поутру глядь, а он тово, стоит привязанный и не шевелится. Подошли к нему с опаской, а он в крови весь и не дышит.

Иван пошёл к дереву, к которому приказал привязать несчастного мужика. Рубаха Прокопа была бурой от крови, и наспех сделанный солдатами кляп тоже обильно ею пропитался. Покривившись, Розинцев разорвал ему рубаху. В груди старосты, как раз напротив сердца, виднелась рана от штыка. «Скорее всего, кто-то из солдат», — подумал Иван.

Пошёл к костру. Взял чью-то миску, положил черпак с горкой каши. Перед тем как начать завтракать, распорядился:

— Прокопа отвязать, прикрутить к его лошади. Выйдем на тракт — кому-нибудь передадим, чтобы похоронили или домой отвезли. Раненых, кто не сможет держаться в седле, тоже привяжем.

Перед тем как выступить, пошёл осмотреть поле боя. На земле и на кустарнике было много пятен крови, но ни одного убитого волка он не нашёл.

— Оборотни — они и есть оборотни, — услышал он за спиной голос Панкрата. — Ожили и ушли.

На том и отправились в путь. Ивану пришлось идти пешком — кони так его к себе и не подпускали, несмотря на то что он прополоскал свой изодранный камзол в ручье. Дороги он не знал, поэтому просто шёл на север, благо определять стороны света он умел. К обеду вышли на большую дорогу. Проезжие на них пугливо оборачивались и крестились.

Иван послал одного из солдат вперёд, чтобы на ближайшем постоялом дворе ему приготовили кадушку с горячей водой, какое-нибудь мыло и приличествующую его положению одежду.

В вечерний Санкт-Петербург он въехал уже сидя на коне, в более-менее приличном камзоле, отданном хозяину таверны в уплату за проживание каким-то проигравшимся офицером.

***

Шешковский молча выслушал доклад, внимательно смотря на Розинцева, временами отводя глаза, прикидывая что-то в уме. После доклада в свойственной ему манере побарабанил пальцами по столу, пожевал губами.

— Значит, не рискнул арестовать ведьму?

— Нет, ваше высокоблагородие.

— Я вот тут что подумал. Ведьма эта, для того чтобы лекарь не выдал их, подсунула ему долгодействующий яд, который спустя время и остановил ему сердце. И рассусоливать тут с ними нечего. Я вслед за тобой отправил за ведьмой двадцать молодцов с приказом без живой не возвращаться. К утру должны вернуться, они, в отличие от тебя, лесами не шастают. Получится или нет у нас повязать с поличным баронессу, ещё вопрос, но показания ведьмы против неё у нас уже будут.

«Это если удастся её взять», — подумал Иван, но промолчал.

— Ну, а то, что зелье добыл, — хвалю. Молодец! Мы эту отраву предъявим государыне как доказательство слов ведьмы против баронессы Бартинской. Покажем нашей матушке императрице, какую гадину она у себя на груди пригрела!

Иван кивнул и щёлкнул каблуками.

— Садись, добрый молодец, садись, — махнул рукой Шешковский, — а то, я смотрю, что-то сильно бледен ты, — и потянул за шнурок.

Из-за штор высунулась голова секретаря.

— Принеси-ка нам с господином Розинцевым закусить чем, голубчик.

Голова исчезла.

— Ну а мы тут тоже времени даром не теряли, — похрустев пальцами, продолжил шеф. — Думаю, одного, как его там, вампира точно определили.

Иван поднял брови.

— Да, да, господин Розинцев. Установили за сановитыми дворянками догляд и обнаружили за одной слежку. Причём следящий чуть не в открытую ходит и совершенно не обеспокоен своей конфиденциальностью — не озирается даже, поганец.

— Это от того, что они не знают, что мы о них знаем.

Шешковский утвердительно кивнул:

— И, стало быть, мы знаем, где он проживает. Я думаю, тянуть далее некуда, надо брать татя да примерно его выспросить. А там и ведьму привезут. Славная соберётся компания, — азартно потёр руки шеф.

— Виноват, ваше высокоблагородие, — Иван встал, — может у графа Панина ещё раз отпросить Опричникова с его людьми?

— Будет нам Опричников. Намекнул я графу на некое важное дело, коли не оплошают его люди — придётся немного поделиться лаврами, — тут он досадливо поморщился, — за одним и государыне донесу, мол и мне бы такую команду заиметь, не дело же каждый раз у Панина просить. А если их не окажется в нужный момент?

— Полностью с Вами согласен, — поддакнул Иван.

— Ну а коли оплошают, так вся вина за последствия на графе будет, мы, мол, заговор раскрыли, а они простого дела исполнить не смогли!

В умении выстроить интригу шефу было сложно отказать.

— Хорошо бы навстречу отряду гонца выслать, чтобы знать, сколько им ещё ехать, и чтобы к приезду всё уже было готово, — поделился своей мыслью Иван.

— Хорошая мысль, голубчик, хорошая, — и снова потянул за верёвку.

Чтобы не тратить время на разъезды, было принято решение ночевать в конторе.

К утру гонец не вернулся. Солнце поднималось всё выше, а гонца всё не было. Шешковский нервно ходил из угла в угол и костерил посыльного на чём свет стоит, выдавая в его адрес различные неприятные обещания.

В полдень секретарь сообщил о прибытии гонца.

— Немедля сюда его! — громовым голосом рявкнул Шешковский.

Не дав черноусому молодцу открыть рта, накинулся на него:

— Тебя где, паскудника, носило?! В тавернах бражничал?! По девкам таскался?! — гремел шеф.

— Никак нет, ваше высокоблагородие, — отчеканил тот.

— А где тогда тебя, мерзавца, черти носили?!

— Отряда на всём пути не встренул. Доехал до самого Донца. Там сказывали, что драгуны выехали в лес поутру и назад не возвращались.

— Как так? — сразу уменьшил напор Шешковский.

— Деревенские сказывают, что вскоре, как те в лес зашли — оттуда пришёл густой туман, верный, как они говорят признак, что нечисть с того свету выползает.

— Тьфу ты леший! И этот туда же! — побагровело начальство — А сам что же?!

— Крест нательный потерял где-то. А без него не осмелился к нечисти сунуться — глядя в одну точку отчеканил посыльный.

— Выкрутился шельма! — Шешковский с перекошенным злобой лицом приблизился к солдату:

— Что ещё сказать можешь?!

— На обратном пути спрашивал во всех постоялых дворах, отвечали одно — в ту сторону проходили, обратно нет.

Шеф в полном недоумении посмотрел на Ивана, тот нахмурился, предчувствуя неладное.

— Пшёл вон! — отпустил Шешковский посыльного.

Когда тот вышел, сказал:

— Татя выслеженного будем вязать незамедлительно! И смотри у меня там, чтобы без осечек, — шеф грозно потряс кулаком перед лицом Розинцева.

Иван отправился в расположение Опричникова, дабы детально разработать с ним операцию по захвату охотника.

***

Начальник Тайной экспедиции испытывал некоторую нервозность. Далеко за полночь к нему прискакал гонец от Розинцева с докладом об их плане поимки охотника. Шешковский намеренно не лез собственноручно в это дело, дабы не смотреться неприглядно в глазах подчинённых в случае неудачи. А неудачу он прямо-таки чувствовал. Что-то тут было не так, не как всегда. И всё это было звеньями одной цепи, непонятно откуда вьющейся и куда уходящей. Зелье, ведьма, лекарь, баронесса, охотники. Какой-то бред! Этого просто не должно было быть!

Поэтому на поимку он тоже не поехал, чтобы если уж оконфузятся, то будут перед его начальствующей особой виноватые. Ну а ему предстоит всё это как-то преподнести государыне. И страху чтобы нагнать и себя первым оберегателем трона и спокойствия государства выставить. Но тут совершенно не кстати под утро прибыл Панин. Поморщившись при докладе секретаря о его прибытии, велел просить высокого гостя.

Раскланялись, сели.

— Государыня обижается на тебя, Степан Иванович, — укорил его Панин.

— Отчего так? — удивился тот.

— Так уж весь Петербург судачит о том, как тобой посланные солдаты с оборотнями и ведьмами в лесу дрались, — хохотнул он, — а ты молчишь как ни в чём не бывало.

Шешковский досадливо махнул рукой:

— Чего только не намелет народишко-то.

— Не скажи, Степан Иванович, не скажи. Тех солдат доподлинно спросили. Сама государыня, — и он многозначительно поднял палец вверх, — так и есть, говорят, ведьма превратила разбойников в волков и на них наслала. А когда они с ними бились — летала вокруг на метле!

— Тьфу ты, бестолочи! — выругался Шешковский, хотя уже прикидывал, как эту историю подать в выгодном и нужном свете.

— А ещё солдаты говорят, — Панин понизил голос, — будто бы оборотни, — тут он перекрестился, — перегрызли твоему, как его там, Розинцеву горло. Божатся все, что бездыханного и в крови положили на землю, а он потом встал как ни в чём не бывало.

Шешковский нахмурился. Об этом Розинцев ему не рассказывал.

— И говаривают, — продолжал размеренно граф, внимательно следя за реакцией собеседника, — что один из солдат в упор ему в голову выстрелил, а тот даже ухом не повёл.

— Да ладно тебе, Никита Иванович! Ты-то хоть в эту чушь не веришь поди?

Тот неопределённо изогнул брови:

— Как сказать, не бывает дыма без огня-то. Так что не тяни, коли словят наши соколики татя сегодня, то и о Розинцеве своём не премини рассказать. Ну а коли не поймают, — развёл руками, — вместе будем выкручиваться. Втянул ты меня, Степан Иванович, в тёмную историю, ох и втянул!

— Не бойся, Никита Иванович, где наша не пропадала!

— Ну да, ну да, — вздохнул тот. — Ты только это, сокола своего во дворец не вези, государыня после зелья того дюже мнительная стала. Да и дворцовые курицы, сам знаешь, так и норовят в обморок упасть.

Шешковский хмыкнул:

— Ладно, будет у меня в услужении личный вурдалак! — и трижды поплевал через плечо.

За окнами, во внутреннем дворе раздался какой-то шум, послышались крики, потом кто-то отчаянно закричал «Пали, робятыыы!», несколько раз ударили ружья, и тут все эти звуки перекрыл ужасающий вой, от которого, казалось, затряслись стёкла в рамах. Собеседники враз побелели и закрестились. Вой стих. Шешковский осторожно, чуть не на цыпочках подошёл к окну и отдёрнул штору.

В рассветных сумерках было видно, что на земле, побросав ружья, лежат, закрыв ладошками уши, несколько солдат. А посередине этой сцены с опущенным дымящимся пистолетом стоял и смотрел куда-то в сумерки Розинцев.

— Господи, помилуй, — пробормотал за спиной Шешковского Панин.

Тоже перекрестившись, Шешковский произнёс:

— Надо бы узнать, в чём дело.

— А солдатики ещё у тебя есть? Или сами пойдём?

— А ты, я смотрю, Никита Иванович, к мягким креслам привык? Или можешь ещё шпагой её величеству послужить? — лукаво прищурился Шешковский.

— Будь ты неладен, Степан Иванович, со всей своей службой! Пошли!

Шешковский вынул из ящика стола два пистолета, один протянул Панину, другой взял себе. Вышли в приёмную.

Перепуганного, белого как мел секретаря брать с собой не стали. В приёмной находился личный адъютант Панина Стебневский и его порученец Проклов, которые стояли напротив входной двери — один со шпагой, второй с пистолетом. Коротко бросил им:

— Следуйте за нами, господа.

Во дворе солдаты кто сидел, кто лежал, все выглядели растерянными и перепуганными.

— А ну стройся! — зычно скомандовал Шешковский.

Солдаты кое-как суетливо построились.

— Кто за старшего?!

— Я, ваше высокоблагородие, — прохрипел черноволосый высокий капрал.

— Отвечай, так твою так, что здесь было!

— Так это… У гостевого дома когда были, где государев преступник квартировал, они, господин Розинцев с поручиком Опричниковым, оттудова покойника какого-то вынесли и в карету, стало быть, положили, — кивнул он в сторону кареты.

— Дальше что?

— Потом, стало быть, сюда приехали, и господин Розинцев, — тут он перекрестился, — приказал покойника в пытошную снести. Ну мы его и унесли.

— Покойника в пытошную — хмыкнул Панин.

— Что за покойник? — продолжил выяснять Шешковский.

— Не могу знать, ваше высокоблагородие! Одет по-благородному.

— Продолжай.

— А! Он ещё связанный был. Так вот, спустили мы его в пытошную, Кондрат велел нам его раздеть, а потом мы сюда вот и возвернулись.

— Дальше что было, дурак! — шеф Тайной экспедиции начал терять терпение.

— Ну стоим, стало быть, ждём, что дальше велят, а тут слышим, там, внизу, шум какой-то, потом пальнули, кажись, из пистоля. Ну я Филимону, Панкрату и как его… Фролу крикнул, чтобы вниз, стало быть, бежали. Они, стало быть, туда. Там опять шум, я скомандовал «Ружья на изготовку!», а оттудова, с лестницы, стало быть, харя белая появилась, страшная — жуть! Я и крикнул: «Пали, ребята!» Ну, стало быть, и выпалили из всех ружей.

Замолчал.

— Мне тебя, дурень, что, за язык тянуть?! — взвизгнул Шешковский.

— Ну так это, выпалили, значит, по дверям, что в подвал ведут, а оттудова как вой раздастся, что мы ажно попадали все. Думал, помру, ваше высокоблагородие, — все потроха затряслись. Лежу, стало быть, а крик-то кончился. Я краешком глаза глянул, а оттуда, с лестницы, господин Розинцев поднимается. Вышел, постоял вот тутова вот и обратно, стало быть, в пытошную спустился. А более я ничего не видал.

Спустя пять минут после бегства поседевшего палача и рассказа солдата об оборотне чаша терпения Шешковского была переполнена. Это всё какой-то бред. Этого всего не могло просто быть на этом свете!

Он повернулся к порученцам и Панину:

— Господа, вы идёте со мной или как?

Те молча кивнули. Стараясь меньше шуметь, спустились по лестнице. Ординарцы шли впереди, они с Паниным позади них. Подошли к двери, Стебневский на цыпочках подошёл к ней, они с Паниным встали по стенкам слева и справа, Проклов всталнапротив и навёл на дверь пистолеты.

После чего адъютант Панина резко открыл дверь.

В свете двух торчащих из стены факелов Проклов увидел стоящего напротив него ощеренного Розинцева, губы, подбородок и рубашка которого были залиты кровью, а у его ног лежал окровавленный солдат. И он, не раздумывая, нажал на спусковые крючки обоих пистолетов.

***

В расположение Опричникова Иван прибыл вместе с выпрошенным у шефа гонцом, который недавно был послан навстречу отряду, посланному за знахаркой. Во-первых, он ему понравился своим хладнокровием, шутка ли, сам Шешковский на него орал, а тот даже ухом не повёл, во-вторых, для оперативной связи с шефом.

С Петром обнялись, как старые друзья.

— Ну здравствуй, здравствуй, Иван Михайлович, — поприветствовал Ивана Опричников, иронично прищурясь. — Как живёшь-здравствуешь?

— Доброго дня, Пётр Николаевич! Благодарю, жив-здоров. Надеюсь, вы тоже?

— Как видите, — развел руками тот, как бы показывая, что всё в порядке.

Но Иван про себя отметил, что в чём-то его товарищ по приключению переменился. Или же Иван увидел его несколько в ином контексте. Что-то надорванное было в этом человеке. Да и Шешковского он стал воспринимать несколько иначе, но понял это только сейчас.

Когда с учтивостями было покончено, прошли в кабинет Опричникова, где Иван рассказал ему все события, произошедшие после их расставания. Попросил только не рассказывать о письме лекаря Панину и соврал про схватку с волками, сказав, что ему подумалось, будто волки крадутся сквозь колья, вот и бросился на них. Скорее всего, Опричников догадался, что Иван темнит, но виду не подал.

Отдельно поблагодарил за подаренный стальной панцирь и продемонстрировал его. Пётр удивлённо его рассмотрел, качнул чему-то своему подбородком.

Дослушав рассказ, хохотнул в привычной ему ироничной манере:

— Да вы у нас, Иван Михайлович, становитесь специалистом по ведьмам и борьбе с оборотнями!

Иван покривился — мол, тот ещё борец.

На какое-то время поручик задумался. Потом, внимательно глядя на Ивана, сказал:

— У меня тоже сложилось впечатление, что это не совсем люди… Их как бы нет среди живых. Они как отражение в зеркале. Вроде видишь человека во всех деталях, но он не живой, он отражение. Как-то так.

— Но это отражение вполне себе может и убить.

— Вот это меня и удивляет. Хотя, может, колдуны да ведьмы такими и должны быть, — вновь хохотнул он.

— Знаете, Пётр Николаевич, я, насмотревшись, на всё это готов уже пистолеты серебряными пулями зарядить! И откуда они взялись только на нашу голову! — и в сердцах стукнул кулаком по столу.

— И при этом они не сумасшедшие, — продолжил Опричников выкладывать свои мысли.

— Почему так думаете?

— Мне доводилось видеть, как белые люди, в частности, европейцы, относятся к другим расам. Да возьмите хоть конкистадоров — они считали, что у индейцев нет души, соответственно, убить индейца — всё равно что убить, допустим, лису. И сейчас отношение европейцев к цветным ничуть не лучше. Так и эти господа, возможно, считают нас навроде индейцев.

Иван принял эту версию как ещё одну. Всё-таки ему не давали покоя слова Вяземского, адресованные Бартинской: «Перестань воспринимать этот мир иллюзорным».

Дальше они стали составлять план поимки охотника, который, как Ивану было известно от Шешковского, снял себе комнату в средней руки доходном доме. Было решено с него и начать.

Приехали по указанному адресу, дотошно расспросили привратника, если так можно назвать бородатого мужика с хитрыми, цепкими глазами.

Потенциальный «клиент» проживал на втором этаже, третья дверь налево. Приходил ночевать когда как — то вечером, то ночью, то под утро. Ни с кем ни о чём не разговаривал, выпившим его не видели, еду не заказывал. Но в этом ничего такого особенного не было. Некое недоумение привратника вызывало то, что его ночная ваза всегда была пуста, притом что он уходил по своим делам обычно ближе к вечеру.

Осмотрели его комнату — справа от окна, забранного добротной кованой решёткой, стояла кровать, справа стол, стул, платяной шкаф. На столе — кувшин с водой, под кроватью ночная ваза. Покрывало на кровати смято, стало быть, всё-таки спит.

— Смажь-ка, голубчик, петли, — велел Опричников привратнику.

— Будем в нумере хватать голубчика? — уточнил Иван.

— Как запасной вариант, всего наперёд не просчитаешь.

— А первый вариант какой?

— Как придёт ночевать — устроим дым-копоть, он хоть и не человек, да, чай, не совсем дурак-то заживо сгорать, побежит к выходу, там на него сеть и набросим.

— Сеть?!

— Да, обычную, рыбацкую. Какой бы ты сильный да ловкий ни был, из сетки не выпутаешься. И чёрным ходом его вытащим, чтобы внимание публики не привлекать.

Ивану было очень неловко что-то советовать поручику, но всё ж таки предложил:

— Людей у парадной и подъезда с оружием хорошо бы поставить.

— Конечно, поставим, только вот проблема есть, — Пётр озадаченно потёр подбородок, — нету серебряных пуль, — и расхохотался.

Иван тоже улыбнулся, в конце концов и вправду хватит чертовщину наводить. «Скрутим, свяжем да побеседуем предметно», — поставил он точку в своих сомнениях.

— Ещё надо, чтобы народ бежал через парадную.

— Это да, поставим человека у коридора, что к чёрному ходу ведёт, чтобы от ворот поворот давал.

На том и порешили.

Охотник вернулся в гостевой дом к полуночи. Иван следил за входом в дом из нанятой кареты, стоящей на противоположной стороне улицы. Казённую брать не стали по понятным причинам. Велел кучеру зажечь фонари — это было сигналом для Опричникова и его людей.

После этого быстро пересёк улицу и прошёл во дворы, к чёрному ходу гостевого дома, у которого стояла самая что ни на есть казённая карета.

— Хто идёт? — спросила темнота.

— Свои, всё готово?

— Так точно, ваше благородие, как только крикнут пожар — разжигаем факела у дверей, сами остаёмся в темени и берём двери на мушку.

— Всё верно, — одобрил Розинцев. Ружья были заряжены картечью, и стрелять было велено только по ногам.

Через какое-то время послышались крики «пожар», «горим» и началась суета.

У Ивана от напряжения шумело в ушах. Было острое желание вытащить из-за пояса пистолет и тоже навести его на дверь. Но он понимал, что от волнения может нажать на спуск при открытии двери, кто бы её ни открыл. «Надо взять пару уроков владения собой у Петра», — мелькнуло в его голове.

Шум из гостевого дома перенёсся на улицу, люди бурно обсуждали событие, звали пожарных. Прошло уже достаточно времени, но ничего не происходило.

Предчувствуя недоброе, Иван вытащил пистолет и шпагу, отдал приказ:

— Кречетов, Волынский — пойдёте со мной. Волынский, возьми один факел и иди впереди. Если кто вдруг кинется из темноты, сразу падай. Кречетов, стреляем с тобой во всё, что на нас кинется.

— Слушаем, ваше благородие!

— Остальным продолжать держать дверь под прицелом.

— Слухаем, ваше благородие!

Зашли в коридор, Волынский шёл шагах в пяти впереди, держась у стенки, Иван с Кречетовым шли фронтом. Однако темнота оказалась вполне благожелательной к вошедшим и никого на них не наслала. Открыли дверь в конце коридора и оказались в небольшом задымлённом холле гостевого дома — впереди парадная дверь, слева стол со стулом привратника, справа ведущая наверх лестница. На балконе второго этажа, который заодним был и коридором, около двери номера охотника находились трое — поручик и двое его солдат. Один из которых стучал в дверь с криком:

— Выходь, ваша милость, не то погорите!

Опричников обернулся к Ивану и недоумённо развёл руками. Быстро поднялись по лестнице.

— Надо что-то решать, Иван Михайлович, а то скоро пожарные прискачут.

— Ключ при Вас?

— Вот, — продемонстрировал его поручик.

Вздохнул:

— Открываем и берём штурмом. Если вырвется — тогда пускаем в ход сеть. Где, кстати, она?

— Да вон, — указал рукой Пётр.

Коридор-балкон имел П-образную форму, и короткая сторона нависала балконом над выходом. Там и стояли два «рыбака».

Кивнул:

— Приступайте, Пётр Николаевич.

Опричников подал знак своим, коротко бросил:

— Как учил, — и повернул ключ в замке.

Щуплый на первый взгляд солдат с двумя пистолетами в руках пинком распахнул дверь и кубарем вкатился в комнату, выпалив из одного пистолета в потолок. Детина ростом под два метра с рёвом ворвался в комнату и бросился к кровати. Выждав пару секунд, в комнату вошли Опричников и Розинцев.

На кровати слышалась возня, ворвавшийся первым держал её под прицелом пистолета.

Иван подошёл к столу, взял лампу и разжёг её.

— Готов, ваше благородие, — доложил довольный собой великан и отошёл в сторону.

Подошли. Скрученный ремнями человек лежал спокойно, не делая попыток высвободиться. Он даже не смотрел в их сторону. Иван снял курок пистолета с боевого взвода и осторожно толкнул дулом лежащего. Никакой реакции не последовало. Обернулся к детине:

— А ну-ка, придави его. И голову тоже.

Солдат придавил того коленом в солнечное сплетение и, взяв голову двумя руками снизу, немного запрокинул её, прижав к подушке:

— Готово, ваше благородие.

Иван наклонился с фонарём к самому лицу, потом приложил ухо к груди.

— Умер, — вскоре констатировал он.

— Перестарался мать твою так! — рявкнул Опричников на подчинённого.

— Никак нет, ваше благородие, аюж я не знаю, как надоть!

— Смотри у меня, — погрозил поручик ему кулаком, — коли врач скажет, что это ты его примял чересчур, рад будешь, что кандалами отделаешься.

Повернулся к покойнику, досадливо поморщился:

— Какие-то слабенькие потомки атлантов по мужской линии. Не в пример женщинам.

Ивану всё это очень не нравилось.

— Может, они умеют сами останавливать своё сердце? — выдвинул он предположение.

— Вполне себе вероятно, в этом мире всякое бывает, — согласился Опричников. — Что дальше делаем?

— Этого быстро к нам, доложу его высокопревосходительству, а там уж и думать будем.

Пока ехали, Иван передумал докладывать шефу. Сказал Опричникову:

— Сначала к палачу его отнесём.

Тот хохотнул:

— В Тайной экспедиции настолько хороший палач, что у него и покойник заговорить может?

— Не в том дело, — Ивану было не до шуток. — Он не хуже врачей знает, как устроено тело, и с его опытом сможет сказать, от чего умер наш охотник.

— Хорошая мысль! — одобрил поручик.

— Ну а потом уж и на доклад. Может, крику поменьше будет. Третьего атланта упустили, можно сказать.

— Четвёртого, — уточнил Опричников.

— А четвёртый — это кто?

— Наша милейшая ведьма.

Иван досадливо закусил губу. Скорее всего, пошлют ещё разбираться, что сталось с отрядом.

Вскорости были уже на месте. Солдаты снесли тело в допросную, положили на пытошный стол. Коротко растолковали Кондрату его задачу. Палач велел солдатам раздеть покойника, после чего их выпроводили наружу. Заплечных дел мастер вдумчиво размялся, похрустев костями. Принялся ощупывать грудь, живот, повертел-покрутил голову. Прислушался. Отпустил голову покойного, почесал свой затылок, пробасил:

— Чуднó.

— Что не так? — быстро спросил Иван.

— Да как ево… Так всё на месте, ничего не сломано, шея не свёрнута. Но кости шейные не хрустят. А я ему специально крутанул башку, чтобы хрустнуло.

— Ну, мало ли что у кого хрустит, а у кого нет, — нахмурился Иван. — А внутренности посмотреть можешь? Может, разрыв сердца у него какой.

— Можно и глянуть, — пожал плечами Кондрат. — Заодним и на косточки посмотрим.

Отошёл к стене, погремел инструментом. По Ивану пробежались мурашки, и его передёрнуло. Вспомнил, как не так давно сидел здесь в роли допрашиваемого.

Вскоре вернулся Кондрат с впечатляющих размеров тесаком. Опричников с Иваном отошли подальше, Иван при этом отвёл глаза. Подкатывала тошнота.

Но вместо хрусткого удара железа о плоть он услышал, как по-детски ойкнул Кондрат, затем его вскрик:

— Святы!

Тесак звонко ударился о каменный пол, раздался звук падающего тела. Розинцев резко обернулся. На столе сидел покойник и смотрел на них. Иван попятился, пока не упёрся спиной в кладку сиены. Опричников не сдвинулся с места. Покойник, ощеря зубы, слез со стола и с каким-то шипящим сипением пошёл на них.

Иван выхватил пистолет. Существо остановилось, посмотрело на Ивана и бросилось к двери. Опричников кинулся за ним. Оживший покойник попытался ударить поручика ногой, но тот, увернувшись, подскочил вплотную и ловко завернул оппоненту правую руку за спину. Повалил и придавил к полу.

Иван стал осторожно приближаться к ним. В этот момент лежащий ловко вывернулся из захвата Опричникова и нанёс ему удар в висок локтем левой руки. Обмякший поручик повалился на пол. Покойник вскочил, толкнул дверь и кинулся к лестнице. Иван бросился за ним. На полутёмной лестнице, освещённой парой ламп, он увидел, что беглец уже преодолел с десяток ступеней и был на полпути к выходу.

— Стой! — прокричал Иван и, выстрелив ему вдогонку, побежал вверх по лестнице.

Стоявшие на улице солдаты, услышав крики и выстрел, вломились в дверь. Первого из них существо схватило и швырнуло в поднимающегося Ивана. У того брызнули искры из глаз, и они оба покатились вниз по лестнице. Затем он услышал выстрелы, и вселенский вой заполнил пространство.

Иван отпихнул придавившего его оглушённого солдата и, перепрыгивая через две ступени и скрючившихся на них двоих солдат, бросился наверх. Во дворе здания в рассветных сумерках на земле лежало несколько служивых, зажавших уши руками.

Беглеца нигде не было.

Тяжело вздохнув, устало стал спускаться в допросную. На ступеньках сидели солдаты, приходя в себя. Живые — уже хорошо. Взял под мышки лежащего в беспамятстве воина, затащил в допросную, положил у стены. Осмотрелся. На полу, опершись о стену, сидел бледный Опричников, ощупывающий место ушиба. Палач Кондрат, стоя на коленях, истово молился на дыбу.

«Вот тебе и раз», — подумалось Ивану. Присел на корточки напротив поручика:

— Как вы, Пётр Николаевич?

— Бывало и хуже, — поморщился тот.

— Слава Богу, что живы, — улыбнулся ему.

— Это точно, — подтвердил тот.

Иван, вспомнив, что в допросной должна быть вода, вскоре нашёл полное ведро. Намочил платок, подал Розинцеву.

Кондрат, продолжая молиться и креститься, побежал к выходу.

— Смотри, как палача-то вашего проняло, — усмехнулся Пётр.

— Тут кого хочешь проймёт, — усадил поручика на стул.

— Вам бы тоже, Иван Михайлович, умыться не помешало, — указал Опричников на его подбородок.

Прикоснулся, тот был весь в крови.

— Аа, это когда этот… потомок атлантов, будь он неладен, швырнул в меня солдата, тот мне головой губу разбил, — и пошёл снова к ведру.

Снял камзол, покривился, увидев запачканную кровью рубашку. Обнажив зубы, хотел проверить, все ли они на месте. В этот момент дверь в допросную резко отворилась, и проём двери явил наставленные на него дула двух пистолетов.

Ивану показалось, что стало светлее. Он увидел, как медленнее, чем обычно, брызнули искры кремнёвого ударника и запалился затравочный порох пистолетов. Затем его как будто кто-то повернул боком. Полыхнули две вспышки, ударил грохот выстрелов.

Ничего не понимающий Розинцев продолжал стоять. Сквозь рассеявшийся дым он увидел растерянное выражение лица Проклова и услышал крик шефа:

— Ты что делаешь, идиот?!

Однако растерянность Проклова переросла в панику, он бросил пистолеты и с криком «Господи, помилуй!» побежал на верх.

В проёме двери появились три испуганные физиономии — шефа, Панина и кого-то незнакомого. В ту же секунду он увидел наводимые на него пистолеты. Неведомая ранее сила отбросила его в сторону за мгновение до залпа. Он даже не понял, как это произошло. Просто обнаружил себя стоящим возле допросного стола.

За открытой дверью послышались какие-то восклицания и топот ног быстро поднимающихся по лестнице людей.

— Однако! — Опричников изобразил аплодисменты.

Иван находился в полном недоумении.

— Что это было? — задал он вопрос больше небу, чем себе.

Небо ответило голосом Опричникова:

— Во время большой опасности мозг берёт функции спасения тела на себя и действует при этом очень быстро, хоть и не всегда разумно.

— В каком смысле?

— В прямом. Возьмите хоть панику на корабле. Человек, точнее, его мозг лезет в спасательную шлюпку по головам женщин и детей, не разбирая дороги. При этом куда как надёжнее найти какой-нибудь стул, чем надеяться на переполненную людьми шлюпку.

— Ну да, — кивнул Иван.

— Но в вашем случае, думаю, имеет место и известная вам ведьмина микстура, — подмигнул Ивану Пётр.

— Это как?

— Вы рассказывали, что обмакнули платок в бочонок, чтобы дать несколько капель несчастному Прокопу, так?

— Так.

— А я заметил, что у Вас, Иван Михайлович, есть привычка держаться пальцами за подбородок и при этом потирать губы указательным пальцем. Я думаю, таким образом маленькая толика зелья и попала внутрь Вас. Именно этим можно объяснить тот факт, что Вы, собственно, спокойный и мирный человек, бросились с голыми руками на стаю волков.

Иван нахмурился, вспоминая. А ведь действительно, тогда, в вечереющем лесу, он, облизав губы, почувствовал горечь и запил её водой из фляжки.

— Я также думаю, — продолжил Пётр — Что это те волки, которые сожрали тела разбойников, которые, в свою очередь, поубивали друг друга, отведав докторской микстуры. А может, им ведьма чего ни будь влила — дюже они вели себя не по-волчьи.

— Это точно — согласился Иван.

— И я могу предположить, — продолжил Опричников, — что с кровью волка в Вас тоже попало какое-то вещество. Возможно, оно отвечает за реакцию. Вспомните, когда солдат стрелял в Вас в лесу, Вы же видели дуло?

Иван поднял глаза ко лбу, вспоминая тот момент. Действительно, он отчётливо вспомнил чёрный зрачок дула. Потом его голова резко качнулась вправо и вернулась на место. Просто в тот момент он этого не осознал. Потом ещё шея побаливала, как будто он потянул её. Поймал себя на мысли, что держится рукой за подбородок. Убрал руку. Сказал:

— У этих людей, если их так можно назвать, есть ещё одна схожая черта, точнее, возможность.

— Какая же?

— Они могут издавать рёв.

— Рёв? — переспросил Опричников.

— Ах да, вы, Пётр Николаевич, были без сознания, я побежал за ним, — Иван неопределённо мотнул головой в сторону двери, — и даже успел выстрелить, после чего он издал вой, очень схожий с тем, который издала ведьма у проклятого озера, когда мы… точнее, вы отбивались от бешеных людей Пугачёва.

Пётр неопределённо хмыкнул, почесал в затылке, сказал:

— Ещё они очень гибкие. Когда я повалил на пол нашего шустрого покойничка, он саданул меня локтем из невозможного для человека положения. Палач ваш опять же говорил, что кости не хрустят.

«При каждой встрече с ними мы узнаём что-то новое», — подумалось Ивану.

— Однако, господин Розинцев, что-то мы засиделись в застенках, да ещё и без палача, — хохотнул Пётр. — Пора нам и на свет Божий.

Иван был с этим полностью согласен. Предложил Петру помощь, но тот, отказавшись, указал ему рукой на ведро:

— Вам всё-таки неплохо было бы умыться.

Вспомнив, что ему так и не дали привести себя в порядок, Иван пошёл завершать начатое. После одел камзол и вновь стал похож на добропорядочного служаку.

— Выходить будем осторожно, а то запросто на залп можем нарваться, — предупредил Опричников.

***

Отец Прокопий по обыкновению своему обходил внутреннее помещение церкви, готовясь к заутренней молитве, когда двери отворились, чуть не сорвавшись с петель. В церковь ввалился запыхавшийся солдат с ружьём в руке:

— Батюшка, выручай! Нечистая сила на свет Божий вырвалась! — и размашисто перекрестился.

От такого неслыханного богохульства у отца Прокопия глаза полезли на лоб:

— Я тебя, нехристя, сейчас вот посохом благославлю как следует! — наконец смог вымолвить святой отец. — С утра уже зенки залил! Ты куда, чёрт поганый, с ружьем вломился?! В храм Божий!

Солдат посмотрел на ружьё, как будто видел его впервые, ужаснулся и выбежал вон. Но не успело затихнуть эхо от стука закрывшейся двери, как он вернулся. Перекрестился, поклонился:

— Батюшка, отец родной! Тебя это, как его, сами их высокоблагородие господин Шешковский зовут, и чтобы святую воду прихватили!

— Да ты никак белены объелся?! Ты что несёшь, охальник?!

— У них там это, в пытошной, видать, зло накопилось и бесом-то и вырвалось, а ещё там оборотень засел. Господин, как его, господин Проклов говорит, чуть не в упор в него выстрелил с двух пистолетов, а тот даже не шелохнулся! Христом Богом прошу, святой отец, поторапливаться надо!

Отец Прокопий внимательно смотрел на солдата. Тот был как не в себе, глаза таращит, всего потряхивает, однако хмельным от него не несло. Вспомнил, как с рассветом протяжно и страшно выла собака. Не к добру. Молча перекрестился, взял кадило, крикнул служке, чтобы взял небольшую серебряную чашу со святой водой и кропило.

— Пошли.

Скоро вошли во двор большого дома, в котором строем стоял десяток солдат, два офицера и два вельможи. Перекрестились.

Невысокий и сухонький человек, судя по всему, здесь главный, обратился к нему:

— Святой отец, тут у нас в подвале нечистая сила образовалась. Пули простые её не берут. А серебряных у нас нет. Подумали, хорошо будет освятить обычные пули святой водой.

— Господи! — воскликнул и перекрестился священник.

— Ничего тут богопротивного нет, — продолжал невысокий человек. — Церковь же дозволяет освящать оружие и воинство, идущее на битву. А тут бой не с кем-нибудь, а с посланцем тёмных сил, — назидательно поднял палец.

В его словах была правда. Отец Прокопий осознал праведность предстоящего дела:

— А пули где?

Сразу же прозвучала команда:

— Скусить патрон!

Солдаты достали картонные патроны, откусили верх.

— Порох засыпай, пыж забивай, пули сюда, — сухонький человек снял свою шляпу и пошёл вдоль строя.

Батюшка провёл необходимый обряд, и вскоре освящённые пули были забиты шомполами в стволы ружей и пистолетов.

— Однако первым пойду я, — заявил святой отец.

— Как же это? — удивился сановник. — Ведь загрызть может!

— А ты что же думаешь сын мой, вурдалак против Слова Божьего сдюжит?!

Перекрестившись, откинув страхи и преисполнившись веры, начал спускаться, читая молитву, покачивая кадилом и окропляя полумрак лестницы святой водой.

Когда они со служкой прошли половину пути, дверь внизу лестницы открылась, и в неясном свете ламп появились два прилично одетых молодых человека. Перекрестившись, они стали подниматься навстречу батюшке, и по пути один из них даже отвесил земной поклон.

Отец Прокопий стал громче читать молитву и обильнее поливать лестницу, а затем и юношей святой водой. Она не оставляла на их лицах ожогов, как должно было быть, случись на её пути нечисть, молодые люди не ощеривались от запаха ладана и вполне набожно поцеловали протянутый крест.

Чинно поднялись на свет Божий. Для того, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что из подвала поднялись добрые христиане, а не вурдалаки, он ещё раз обошёл их с ладаном, окропил святой водой и дал поцеловать крест. Затем, благословив всех собравшихся во дворе, с достоинством удалился.

***

После обстоятельного доклада о происшедшем и полученного разноса от начальства молодые люди, отстранённые от поимки охотников за чинами, зашли в считавшийся вполне приличным кабачок подкрепиться и подумать, что делать дальше. Им было велено выяснить судьбу отряда, посланного на поимку ведьмы.

— Может, прижать как следует баронессу? — подал идею Иван.

— Да, с ней можно поговорить обстоятельно. У неё есть какой-то свой интерес, и, чтобы мы не нарушили её планы, думаю, она сможет поделиться информацией, — ответил Пётр, задумчиво покручивая что-то в пальцах.

— Тогда вечером наведаемся к ней, мне же надо по уговору отдать ей зелье, заодним и поговорим предметно.

— Так и сделаем… Только сначала наведаемся на кладбище, — повернул разговор в неожиданное русло Пётр.

— На кладбище?!

— Именно, Иван Михайлович, — подтвердил Опричников и продолжил: — Скажите, дорогой мой друг, Вы случаем на пулях не имеете обыкновения выцарапывать И. Х. — Иисус Христос?

Иван густо покраснел. Когда они готовились к поимке охотника, он действительно нацарапал на пуле иголкой этот символ.

— Посмотрите, как интересно получилось, — и он протянул Ивану его немного сплющенную пулю.

Пока Розинцев её рассматривал, Пётр продолжил:

— Я подобрал её на лестнице. Получается, что Вы в него всё-таки попали, причём он был совершенно голый, но пуля, во-первых, его не поразила, во-вторых, не сильно сплющилась, как было бы, попади она во что твёрдое.

Иван перекрестился. Спросил:

— А при чём здесь кладбище?

— Нашего дорогого лекаря ведь должны были похоронить. Если бы он воскрес, как там, у озера, я думаю, мы бы об этом знали.

— И что Вы хотите сделать?

— Выкопать его и рассмотреть не торопясь, — и он недвусмысленно показал глазами на нож в своей руке, которым он разрезал отбивную.

Ивана чуть не стошнило.

Пётр несколько недоумённо посмотрел на него, потом кивнул чему-то своему:

— Ах да, я забыл, что Вы не привычны к подобного рода зрелищам. Я возьму кого-нибудь из солдат.

— Нет, нет, — быстро перебил его Иван, — я пойду, по крайней мере, помогу выкопать, а там уж смотрите сами. Про нас и так уже судачат на каждом углу, ещё не хватало, чтобы узнали о наших похождениях ночью на кладбище.

— Договорились, — хохотнул Пётр.

У начальника надзирателей узнали, что тело лекаря было похоронено на Малоохтинском кладбище, о котором шла недобрая молва, мол, там постоянно собираются колдуны и ведьмы, а ночью можно запросто встретиться с призраком. И тюремщики решили, что колдуну там самое место.

На погост пришли, когда уже стемнело. Пётр достал интересный фонарь, который светил только вперёд. Побродив, поспотыкавшись между могил, нашли, какую искали. Ошибиться было сложно — в изголовье был вбит кол, на котором красовался череп рогатого животного.

— Ну вот и славно, — удовлетворённо кивнул Пётр. — Надеюсь, неглубоко закопали.

Ивана снова замутило. Но делать нечего: взялся за гуж — не говори, что не дюж. Земля была мягкая, копалось хорошо. На метровой глубине лопаты стукнулись о крышку гроба. Просунули под него руки, вытащили.

Опричников принялся кинжалом открывать крышку, Иван отошёл и отвернулся. С характерным звуком вытаскиваемых гвоздей крышка была снята и брошена рядом. Его нос уловил запах горелого дерева с примесью ещё какого-то знакомого вещества.

После короткой паузы Опричников присвистнул.

— Что там? — спросил Иван, не оборачиваясь.

— Думаю, Вам будет любопытно взглянуть самому, Иван Михайлович.

Постояв какое-то время, Иван решился. Повернулся и подошёл к открытому гробу. Он был пустой. Лежащая рядом крышка и внутренняя сторона были сильно обожжены, а дно было залито каким-то веществом с серебристым оттенком, бликующим в свете от фонаря.

Пётр поднёс поближе фонарь, макнул палец в жидкость, принюхался:

— Это ртуть, — выдал он однозначное заключение.

Иван стоял, ничего не понимая. Само собой вырвалось:

— Может они своих так хоронят? Подсмотрели, где их человека закопали, затем выкопали, провели обряд, тело в реке, к примеру, утопили, а гроб обожгли и ртутью зачем-то залили.

— Может быть, может быть… — задумчиво протянул Опричников.

Ночь за их спинами хрустнула курками взводимых пистолетов и произнесла голосом баронессы:

— Движений резких не советую делать, господа.

***