Рыжий понедельник [Андрей Кадурин] (fb2) читать онлайн

Андрей Кадурин Рыжий понедельник

“А пионеры — это кто?”— В вагон электрички вошла элегантно одетая женщина лет тридцати пяти, за ней мальчик лет десяти. Войдя в вагон, дама огляделась, подыскивая подходящее место. Мальчик, стоя позади, заметил, что тамбурная дверь перекошена и не закрывается. Это его заинтересовало, и он тут же занялся её ремонтом. Резкими рывками он пытался привести её створки в вертикальное положение.

Женщина была одета в кремовый костюм. Тёмные густые волосы были аккуратно уложены. Макияж тщательно подобран, очевидно работал стилист. Весь внешний вид женщины был весьма гармоничен и привлекал внимание. Сумочка дамы, довольно вместительная, тоже кремового цвета, элегантно дополняла образ успешного человека. Людей в электричке было не много, так как был понедельник, но скамейки, почти все были заняты. Заприметив пустую, дама ринулась к ней, широкими шагами, давая понять издалека, что это место занято. Из сумочки она извлекла влажную салфетку, нагнулась и брезгливо принялась протирать сидение, стараясь не испортить маникюр. Среди других пассажиров, привычно разсевшихся на лавках, она была явно не в своём амплуа, что и читалось на её лице. Мальчик, тем временем, уже смог закрыть заевшую створку, и с удовольствием наблюдал, как две половинки тамбурных дверей сошлись точно вместе.

— Женя ты скоро? — Мальчик обернулся.

— Сейчас мама. — В вагон вваливалась новая волна пассажиров и ему хотелось посмотреть как теперь будет работать створка двери, уже после его ремонта. Когда же люди прошли, створка, как и прежде осталась перекошенной. “Ладно”,— подумал Женька и направился к матери. “Ну что ты завис? — спросила она. — Смотри людей сколько” — кивнула она головой на полупустой вагон. Женька лениво снял рюкзак, размышляя, как бы закинуть его на полку для багажа над окном. Мать быстро схватила рюкзак и поставила на скамью посредине. Посадив Женьку у окна, сама села с краю. Женька был совсем не похож на мать. Светлое лицо, курносый нос, голубые глаза, это от отца. От матери только тёмные волосы. Одет он был в новенький спортивный костюм, светлую футболку и кроссовки.

— Мама, а кто такие пионеры? — продолжил Женька прерванный разговор.

— Пионеры? ну, это когда я училась в школе… мы были пионерами…

— И что вы делали?

— Да ничего, просто учились и всё, — ответила мать, постепенно вовлекаясь в разговор, и погружаясь мыслями в своё пионерское детство. — Галстук носили.

— И девочки тоже?

— Да, это не обычный галстук. Красный, треугольный, очень красивый. Я его каждый день утюжила, через марлю. Маршировали под барабан и горн, а ещё собирали макулатуру и металлолом.

Женьке стало смешно. Он представил как его мама тащит тяжеленную, чугунную батарею на пункт приёма металлолома.

— И сколько вы зарабатывали?

— Да, ни сколько, — улыбнулась мама, — просто соревновались кто больше.

“Ну нет, — подумал Женька, — чтобы мама что-то делала бесплатно, разве это возможно?”

Из динамика вагона раздались звуки, похожие на человеческую речь. Это объявляли об отправлении поезда. Двери электрички захлопнулись, и поезд медленно тронулся, возвращая Женьку в реальность. Оглянувшись, он посмотрел уже на значительно заполнившийся людьми вагон. Некоторые даже стояли. Лица людей были серыми и тусклыми, и это нагоняло тоску. Воспоминания матери показались ему яркими и светлыми, и Женька захотел окунуться в них ещё.

— А что значит пионер? — спросил он.

— Пионер — это первый, — ответила мать.

— Что первый? — не понял Женька.

— Ну, например, кто-то что-то придумал, или сделал какое-то открытие, первый прошёл какой-то путь.

— Значит и ты что-то придумала?

— Я? Нет.

— Первая прошла путь?

— Ничего я не прошла, отстань, — разозлилась мать

— Почему же ты была пионером?

— Просто… — теперь задумалась она. Ей и в голову не приходило, что пионером можно было и не быть. А ведь правда, это же добровольная организация. Никто вроде не заставлял. Ведь можно же было отказаться, сказать что она не разделяет идеи партии, не очень любит Ленина и далека от политики. И вообще, какие могут быть идеи в 9 лет? Спроси сейчас любого школьника: “хочет ли тот быть пионером?” Так он прежде всего спросит: “зачем? что мне это даст? сколько за это платят?” И скорее всего откажется. А ведь тогда и вопросов таких не было. Как-то само собой, ребёнок становился пионером и всё.

Мать Женьки была успешной бизнес-леди. Она прекрасно разбиралась в финансовой ситуации, знала куда вкладывать деньги. Она умела рисковать и редко проигрывала. В начале она создала сеть салонов красоты, заработала неплохие деньги, больше чем нужно для жизни, и теперь могла вкладывать их, финансируя различные предприятия или просто частных лиц, получая хорошие проценты. Она умела ставить не удобные вопросы, часто, интеллигентно унижала и высмеивала оппонентов, манипулировала людьми и наслаждалась этим процессом. Почему же в далёком детстве, она даже не попыталась пойти против системы? Впрочем были у неё и свои слабости, о которых она прекрасно знала. Например, она панически боялась садиться за руль. Однажды, попав в аварию, она не смогла себя преодолеть и перемещалась по городу только на такси. С мужем не повезло. Он не был успешен в смысле финансов. Раньше он был увлечён наукой. Работал над какими — то проектами в научной лаборатории, создавая лекарства не то от СПИДа, не то от рака. Финансирования практически не было. Лаборатория держалась только на энтузиазме нескольких “дураков”— и одним из них был, по мнению матери, Женькин отец. В свободное время он играл в шахматы, или паял какие-то схемы. С ним давно уже нужно было развестись, но всё руки не доходили. На развод она подала только сейчас, после 13 лет совместной жизни.

— А почему лагерь называется пионерским? — прервав паузу, спросил Женька сонным голосом.

— Что? — не поняла мать. — А, не знаю, всегда так было. Пионерский лагерь. А как же ещё?

Она давно стала замечать что не понимает сына. Почему? Может быть мир меняется слишком быстро. Пионеров нет, а пионерский лагерь есть. Деньги есть, а счастья нет.

Первая остановка. Динамик пробурчал какие-то невнятные слова и двери открылись. К выходу потянулись дачники, в основном пенсионеры. Поезд наполнился теплом, от нагретого на солнце перрона.

Едем дальше. О чём это я? Мир меняется. Это хорошо или плохо? Да какая разница, меняется и всё. Нет, есть разница. Вот, я везу своего ребёнка в пионерский лагерь на две смены. Две смены, по двадцать одному дню. То есть 42 дня Женька будет жить с одной мыслью: “когда это закончится”, ведь он ненавидит лагерь и меня вместе с ним. Ведь это я решила, что моему сыну так будет лучше. Этот день- худший для него в этом году. Может быть мне будет лучше? Я, как ужаленная буду мотаться по объектам, ругаться с кредиторами, договариваться с адвокатами, вести светские беседы с нотариусами, буду питаться фастфудом и принимать таблетки для пищеварения. И такая карусель 42 дня. Зачем? Чтобы одеть, накормить и отправить моего ребёнка в лагерь, который он ненавидит. Замкнутый круг. Чёрт возьми, как хорошо думается в электричке.

— Хочешь бутерброд? — она погладила сына по голове.

— Мне снилась деревня и дед с бабушкой. Бабушка напекла пирогов, а дед звал на рыбалку, — игнорируя вопрос сказал Женька.

— А я и не заметила как ты заснул. Мы можем купить и пироги и рыбу.

— Да, — сказал Женька и грустно улыбнулся.

— Что ещё тебе снилось? — спросила она желая сменить тему разговора.

— Ещё мне снился Пират. Он сидел возле своей будки, но не на цепи, и никто его не боялся. Представляешь мама, Пират злой, только если на цепи.

— Так, давай разбираться, — сказала она, обрадованная тем, что тема разговора поменялась, — собака может покусать. Она охраняет дом, для этого её и держат. Добрая собака не нужна, а злую надо привязывать.

— Мама, а я злой?

— Нет конечно.

— А почему привязан? — Эти слова Женька сказала очень спокойно без всяких эмоций, и это подчеркнуло, какая огромная пропасть лежит между матерью и сыном.

Опять что-то прохрипел вагонный динамик, и поезд стал замедлять ход. Люди в вагоне оживились, стали готовиться к выходу.

“Очень хорошо”— подумала она, обрадованная тем, что неловкой паузы не будет.

— Извиняйте. — Небритый мужчина улыбнулся беззубой улыбкой. При выходе он задел её своей сумкой. “Вот упырь”,— подумала она и посмотрела снизу вверх. Она презирала таких. Одно только присутствие таких людей в её поле зрения, вызывало отвращение, не говоря уже о тактильном контакте.

— Извините, — повторил мужчина. Она продолжала смотреть на него, с удивлением отмечая что не испытывает ни презрения ни брезгливости. Одет мужчина был чисто, но дёшево. На нём были те вещи, которые обычно продают на вокзалах и в подземных переходах. Они лежат в ящиках, или просто навалены в кучу на прилавках, и покупатели просто роются в них, находят подходящие, и без примерки покупают. “Помогите пожалуйста поставить вещи наверх”,— попросила она, указывая на рюкзак и на багажную полку. Мужчина ловким движением подхватил рюкзак, и аккуратно водрузил его на решетчатую панель над окном.

“Какие грубые руки- отметила она, — он что, плугом землю пашет?”— она попробовала представить род занятий этого человека, и перебрав несколько вариантов, остановилась всё же на плуге. Ей почему-то захотелось помочь ему привести руки в порядок. Ну ведь не может же человек, жить с такими безобразными руками. На безымянном пальце правой руки, было тонкое обручальное кольцо. “А ведь не так много женатых мужчин носят обручальные кольца, значит он гордится семьёй, — подумала она, — и дети есть”. Она уловила взгляд мужчины на Женьку, который попытался было помочь, но не успел и лишь вскинул руку к взлетающему, в грубых руках мужчины, рюкзаку. Это был взгляд отца. Он выражал доверие, одобрение и любовь.

— Спасибо, — скупо поблагодарила она.

— Не за что, — ответил мужчина, и поспешил к выходу. Она почему то захотела узнать о нём, его жене, детях. Ведь живёт себе семья, в какой-то глуши, и горя не знают. Вот сидит какая-нибудь Машка сейчас дома, и ждёт своего Гришку из города с гостинцем, и дети ждут. И знает Машка что в 10:02 к перрону подъедет электричка, а от электрички 20 минут пешком.

Сквозь грязное окно поезда, она продолжала наблюдать за мужчиной. Он несколько секунд постоял на перроне, радуюсь июньскому солнцу, окинул взглядом сошедших пассажиров, ища знакомых, закинул на плечо старую хозяйственную сумку с “гостинцами,” и быстро зашагал по извилистой песчаной тропинке навстречу со своим счастьем. Тихим и большим.

Тем временем Женька размышлял о своём. Ему представился пионерский лагерь. Вот, он заходит в ворота, и ему сразу выдают галстук. Он был похож на бабушкин платок, только не цветастый, а ярко-красного цвета.

— Мама, а почему галстук красный? — она не услышала. Её мысли были заняты недавним открытием. Оказывается уравнение: счастье равно деньги в квадрате было неверным, и она пыталась найти новое, подставляя другие данные: счастье равно здоровье плюс свобода? Или может…?

— Что сынок? да, красный, а ещё значок был, маленький такой, пятнадцать копеек стоил, — она попыталась вспомнить как выглядел пионерский значок, но не смогла, зато почему — то вспомнила цену.

— Нет, почему галстук, именно, красный?

— Аааа, много крови пролито было, — отстранённо произнесла она усиленно пытаясь найти всё-таки эту формулу счастья.

— Они что доноры? — Женька вспомнил передачу об открывшийся недавно станции забора крови, и о том что донорской крови в стране не хватает.

— Почему доноры? Нет конечно. Ей было лень извлекать из памяти давно затёртые и скомканные сведения о многочисленных пионерах героях, и других детях мучениках павших смертью храбрых. В основном выдуманные истории, для назидания молодому поколению. По интонации, Женька понял что мама решает в уме какую-то задачу, и решил больше не надоедать ей своими вопросами. Он был очень проницательным, и хорошо понимал, когда нужно замолчать. Если мать о чём то задумалась, лучше дать ей время. В такие моменты её голос становился раздражительным, нервным. Ответы короткими и малосодержательными. Мать пыталась это скрывать, но получалось плохо и разговор сам собой сходил на нет. Женька не любил проводить время с матерью. Он не чувствовал в ней друга, хотя со своими материнскими обязанностями она справлялась неплохо. Их интересы явно не совпадали. Она с головой уходила в работу. Ради результата шла на любые жертвы. И даже в те редкие моменты, когда ситуация не предполагала работу- во время приёма гостей или на пляже, она не чувствовала себя комфортно, если рядом с ухом не было телефона, или в руках какого-нибудь другого гаджета. Она планировала, назначала встречи, кого-то вызывала или что-то отменяла, с кем-то ругалась или выясняла отношения. Те 40 минут дороги, которые остались позади, просто измучили её. День был тщательно распланирован, и уже в 14:00 была назначена первая встреча. Она сжимала в руках телефон, пытаясь не пропустить те отрезки пути, где был устойчивый сигнал. Тогда она быстро делала звонок, или писала сообщение.

“Да, это не папа, — думал Женька, — с папой было бы веселей. Отец Женьки, в противоположность матери, умел отвлекаться от всего. Когда они были вместе, отец принадлежал Женьке. Вместе они дурачились, спорили, смеялись, читали книги, что-то строили, склеивали, выпиливали, выжигали, паяли, вырезали. В общем делали всё, и всё было интересно и не скучно. Самую нудную работу отец умел превратить во что-то особенное, нетривиальное. Он сопровождал любую задачу интересным рассказом, или какой-нибудь историей. Он заражал Женьку своим энтузиазмом, и всё что они делали вместе — спорилось. Особенно, Женька ценил те вечера, когда они с отцом играли в шахматы. Эта игра увлекала и затягивала. Он мог сутками сидеть над шахматной доской, решая разные задачи и строя стратегии. Поначалу родители приветствовали такое увлечение сына, это отвлекало от компьютерных игр. Но вскоре стали волноваться, так как заметили, что он продолжает играть в уме, даже когда перед ним не было доски. Иногда за обедом Женька выстраивал печеньки в шахматном порядке, и долго всматриваясь в “фигуры”, обдумывал какой-нибудь гамбит. Впрочем, это увлечение скоро прошло. Женька увлекся футболом, а после футбола фотографией или ещё чем-то. В общем жизнь вернулась на круги своя, но все знали, что с Женькой играть бесполезно. Иногда отец делал для Женьки сюрпризы: однажды, принёс домой ежа, и целые сутки ёж жил у них в квартире. Женька был в восторге не только от колючего похрюкивающего комочка, но и от реакции мамы, которая побаивалась ежа, и всякий раз заходя в кухню, с опаской поглядывала в угол, где в картонной коробке из-под обуви, квартировался ёж.

“Скоро ты крыс будешь домой таскать”,— сказала она отцу. “У нас уже есть одна”, — ответил папа. Женька тогда не понял, а мама обиделась. А однажды папа купил воздушного змея. Женька тогда болел ОРЗ. Температуры не было, только кашель и сопли. Он думал что выходные испорчены, из дома не выйдешь, лежи и страдай. И вот утром, в комнату заходит папа и громко, чтобы разбудить сына говорит: — “а что у меня есть”— и достаёт набор, на котором большими буквами было написано: воздушный змей. Болезнь как рукой сняло. Кто же будет лежать в постели, когда здесь воздушный змей. До обеда они собрали змея. Сделали раму, натянули цветную плёнку, приделали хвост, в наборе всё было, а после обеда пошли на пустырь запускать. По дороге к ним примкнуло ещё с десяток мальчишек и даже две девочки. Женька гордо нёс змея и рассказывал про китайских змеев, и о том что есть даже соревнования по запуску змеев, и что настоящие воздушные змеи похожи на драконов и запросто поднимут в небо человека. Всё это рассказал ему отец, когда они строили змея. Поначалу змей не хотел подниматься вверх, он зигзагами вился возле земли и падал. Тогда папа прикрепил к хвосту кусочек пластилина, и змей стал подниматься. Он поднимался настолько высоко, насколько хватало шнура.

“А если бы шнура было больше то и до облаков бы долетел”— философские изрёк Женька, и все с ним согласились. Укладываясь вечером в кровать Женька наткнулся на грязный носовой платок и вспомнил, что ещё утром он страдал от насморка и давился кашлем.

Ему вдруг стало жалко себя. Почему папа не рядом? Они бы сейчас запросто обдумали какую-нибудь авантюру, или может быть папа рассказал бы Женьке об электричке, в которой они едут, какую-нибудь удивительную историю, а потом Женька пересказывал бы эту историю хоть в лагере, хоть в школе, добавляя в неё свои детские выводы и подробности. Ему нравилось подхватив какую-нибудь тему, с азартом рассказывать, умело привлекая к себе внимание слушателей. Бывало просто завязывался разговор с кем-либо, потом в него вовлекались и другие и третьи. Через несколько минут вокруг Женьки уже собиралась целая толпа детворы, и удивленно слушала рассказы о воздушных шарах, средневековых сражениях, добыче нефти, высадке космонавтов на луну. Обо всём, что Женька обсуждал с отцом. Оппоненты задавали вопросы, Женька ухмылялся, мол как можно такого не знать, хотя ещё вчера об этом даже и не догадывался. Особенно нравилось ему, когда разговор прерывался в самом разгаре, например звонил звонок на урок, перемена заканчивалась и друзья нехотя разбредались по классам держа в уме интригу. Женька тоже деловито направлялся на урок, с выражением досады на лице, как бы давая понять что ещё много мог бы рассказать об этом. Зная, что разговор вот-вот должен прерваться он оттягивал кульминацию до того момента, когда казалось должны встать на место все неизвестные. И тогда Женька вдруг вспоминал, что ему срочно куда-то нужно, что есть дела поважнее, и исчезал. Когда в следующий раз мальчишки собирались, и вновь завязывался разговор, на вдруг прерванную тему, Женька равнодушно давал понять что будь они поумнее, то сами бы обо всём догадались.

Такая способность к манипуляциям, иногда, давала определённое преимущество. Однажды, это помогло ему справиться с непосильной работой, выпавшей на его долю. Эту работу поручил ему дед, рассчитывая что внук, часа два будет занят тяжёлым, созидающим трудом. Дело было так: в прошлом году, Женька, на летних каникулах был у родителей отца в деревне. Понятное дело, к внуку у них было отношение самое доброе. Бабушка считала своим долгом кормить Женьку восемь раз в день. Всякий раз увидев его она интересовалась не голоден ли тот, хотя от последнего приёма пищи могло пройти не более получаса. Дед же, человек суровый и деловой, старался привить Женьке трудолюбие и ответственность. Он учил Женьку сельскому хозяйству, умению обращаться с деревенскими орудиями труда, и всякий раз, при каждом удобном случае, напоминал, что всё это хозяйство, по наследству перейдёт к нему, внуку. Женька не понимал радоваться этому или нет, но вежливо благодарил деда, чем доставлял ему, по-видимому, немалое удовольствие. Каждый день по плану деда Женька должен был делать одно полезное дело. Это было обязательно связано с сельским хозяйством, или огородом. Копка, прополка, подвязка. Задание было рассчитано, примерно часа на полтора и Женька терпеливо выполнял, делая вид что ему интересно. Дорога к огороду занимала минут сорок пешком, и за это время, дед подробно рассказывал весь технологический процесс. Придя, показывал как это осуществить на практике, несколько минут наблюдал как справляеться внук, поправлял если что, и уходил домой. Часа через полтора приходил вновь, давал Женьке несколько дельных советов, обязательно хвалил и рассказывал, причмокивая, что бабка приготовила на обед. Зачем он уходил Женька не понимал. По времени получалось что тот, возвратясь домой, тут же отправлялся назад.

В тот день Женька получил новое задание: наполнить огромную, по мнению Женьки, бочку водой. Бочка стояла на углу огорода. Она была железная и отличалась от других тем, что сверху закручивалась узкой, размером с блюдце, крышкой. До колонки, из которой эту бочку нужно было наполнить, было шагов сто. Дед взял ведро, быстро подошёл к колонке и стал накачивать. Накачав железным рычагом воды, он подошёл к бочке, аккуратно, стараясь не проливать опрокинул ведро. Вода ровной струёй перетекла во внутрь.

— Теперь ты, — он передал ведро Женьке. Женька взял ведро, подошёл к колонке и стал накачивать. Кое-как наполнив ведро, он неуклюже пошёл к бочке, расплёскивая содержимое. Ещё больше он пролил, когда наполнял бочку через узкую горловину. “Хорошо!”— похвалил дед и как обычно отправился домой. Женька стоял удручённый, поглядывая то на колонку, то на ведро, то на бочку, пытаясь понять, как ему пережить это испытание. Именно за этим делом, Женьку и застала четвёрка местных ребят, весело шагающих в поисках приключений. Женька с ведром как раз и был их первым приключением сегодня. Ещё издали они увидели его, и поняли какую задачу он решает. Женька же, стоя к ним спиной, не мог их видеть и вздрогнул когда они его окликнули.

— Не повезло да? — Он знал их имена: двоих звали Вовками, двух других- Сашка и Пашка. Один Вовка был самым высоким, он на вид был старше других и был лидером компании. Второй Вовка самым маленьким по росту, и очевидно самым младшим. Сашка и Пашка были братьями пагодками. Одеты ребята были в видавшие виды шорты и футболки. Карманы шорт оттопыривали семечки. Волосы были выгоревшими, лица загорелыми, у некоторых даже облезшими. Понятно было что они много времени проводили на улице. Женька отличался от них так, как городской житель может отличаться от сельского. Его одежда была чистой, она менялась каждый день. Вещи, хотя и не новые, зачем на огород новые вещи, но фирменные и качественные. И обязательный головной убор в виде бейсболки, чтобы не напекло.

— Почему не повезло- ответил Женька, сообразив что нельзя сразу давать прямой ответ, и выигрывая время чтобы подумать.

— До завтра будешь мучиться- сказал высокий Вовка, и облокотился на бочку. Остальные, с притворным сочувствием закивали.

— А куда спешить? — ответил Женька, пытаясь казаться равнодушным.

До этого дня Женька видел ребят всего один раз. Это было несколько дней назад, когда уезжала мама. Тогда вся семья вышла её провожать и стояла на улице. Когда подъехало такси, ребята просто проходили мимо. Одеты они были в ту же одежду что и сегодня. Они поздоровались с дедом и бабушкой и посмотрели на Женьку оценивающим взглядом. Когда они уже отошли достаточно далеко, но ещё не повернули за угол, бабушка назвала каждого по имени, где живут и ещё другую информацию, мало интересную для Женьки.

— Ты давно приехал? — игнорируя ответ спросил высокий Вовка.

— Дней десять, — ответил Женька.

— Ясно, — многозначительно сказал высокий Вовка. Повисла неловкая пауза. Ребята не знали о чём дальше говорить, и Женька перехватил инициативу.

— Меня Женя зовут, — сказал он и протянул высокому Вовке руку.

— Владимир, — важно ответил тот, и крепко, даже до боли её пожал. Женька никак не отреагировал на боль. Он пожал руки остальным ребятам и каждый из них назвал своё имя, впрочем, которые Женька и так уже знал.

— Ваш огород? — спросил Пашка, показывая на обозначенный колышками участок.

— Да, завтра будут рассаду высаживать, нужна вода. — Женька пнул бочку ногой.

— А-а-а, — с пониманием дела протянул Пашка. — Ну пусть бы и носили сами.

— Так мне всё равно делать нечего. — Женька пожал плечами, давая понять что это именно его инициатива.

— Так почему не носишь? спросил маленький Вовка.

Когда он заговорил, оказалось что голос у него очень тонкий, детский, ещё не вошедший в период подростковой ломки.

— Да вот, — начал Женька, — один философ сказал что любую работу можно сделать семью разными способами, и я вот думаю какой способ выбрать.

Эту фразу Женька сказал абсолютно спонтанно, придумав на ходу, и попал в точку. Ребята и подумать не могли о каких то там способах.

— Ну и сколько способов ты уже придумал? — поинтересовался Пашка.

— Пока только два. Первый самый простой, наносить воду ведром. Второй… — Женька сделал паузу. — Дай семечек, — обратился он к высокому Вовке. Тот вытащил из кармана горсть семечек, половину отсыпал Женьке, половину оставил себе. Женька принялся щёлкать семечки прищуриваясь и продолжая держать паузу. — Похоже будет дождь, — сменил он тему, выискивая в небе редкие облака.

— Какой второй способ? — Не выдержал высокий Вовка.

— Когда пойдёт дождь, он наполнит бочку. — Не спеша ответил Женька, улыбаясь от того, что такое простое решение никому не пришло в голову, даже с явной его подсказкой.

— Нет, ну это долго. — Запротестовал высокий Вовка.

— А в условии не было слова ”быстро”, — засмеялся Женька. Компания задумалась. Теперь каждый должен был ответить своим, пусть даже не очень эффектным и практичным способом.

— А можно заплатить деньги другому человеку и он наносит воды, — не выдержал маленький Вовка.

— Не подходит, — парировал Женька. — ведь он наполнит также с помощью ведра, нося воду от колонки.

— А что если… — в разговор вступил Сашка. До этого он молчал, по-видимому накапливая информацию, — … что если взять длинный шланг, — несмело высказал он. — Подходит, — сказал Женька не дослушав.

Сашка довольно выдохнул, остальные заёрзали. Они судорожно искали своё собственное решение задачи, но ничего не получалось. На колонке висел кусок шланга, длиной не больше метра, принесённый кем-то для удобства наполнения ёмкостей с узким горлом.

— Если притащить туда бочку, то можно и коротким шлангом наполнить, — сказал Пашка, — но полную бочку назад не дотащить, — поправил он себя.

— А назад бочку можно катить, она ведь закручивается, — сказал маленький Вовка своим детским голоском.

Ребята переглянулись. Они были в восторге от своей сообразительности и от того, какая это была гениальная идея. Они легко опрокинули пустую бочку и покатили её в сторону колонки, надели шланг на железный кран, другой конец опустили в горловину бочки, и принялись по очереди качать. Это было весело. Мальчишки смеялись, шутили, быстро сменяли друг друга, и бочка скоро наполнилась. Плотно закрутив крышку, они аккуратно опрокинули бочку на бок и покатили. Сначала потихоньку, потом быстрее и увереннее. Оказалось, что умение маневрировать таким предметом, требует некоторой сноровки. Чтобы повернуть, один край бочки требовалось зафиксировать, а второй наоборот толкать. Впрочем и с этой задачей ребята справились. Самым тяжёлым было привести бочку в вертикальное положение. На это потребовалось несколько попыток. Всякий раз, когда удавалось её немного приподнять, она скатывалась на бок. Наконец, после нескольких проб и ошибок, всё же удалось закончить дело. Бочка стояла на прежнем месте, до краёв наполненная водой. Ребята расступились, любуясь плодом своего труда. Сашка отвинтил крышку и заглянул вовнутрь, как бы желая убедиться в количестве воды. Её действительно меньше не стало. Он с показным удовольствием завинтил крышку и сел на траву. Рядом сели и все остальные. Они молчали, как молчат герои, выполнившие свой долг. Как те, чьи дела красноречивее слов.

Вдали загремела колонка. Дед с отцом пришли помогать Женьке, понимая, что для девятилетнего ребёнка набрать бочку воды задача непосильная. Ребята сидели на траве, смотрели на суетящихся взрослых и грызли семечки.

— О, да тут целая команда, — воскликнул отец приближаясь. В руках у него были вёдра, до краёв наполненные водой. Сзади кряхтя шёл дед со своими. “Команда”— подумал Женька. Это именно то слово, которое он искал. Не просто товарищи или знакомые, а именно команда. Он обвёл взглядом своих новых друзей, которых, как ему казалось, он давно уже знал.

Опять захрипел вагонный динамик предвещая следующую остановку. Женька завертел головой, пытаясь понять где здесь могут жить люди. Местность казалось абсолютно необитаемой. Ни домика, ни огорода, ни засаженных чем-то полей. И по одну и по другую сторону железной дороги простирались луга. Женька снова вспомнил деревню и деда с бабушкой. Вот он на кухне уплетает за обе щёки вкусный бабушкин пирог, запивая тёплым свежим молоком. Вот встречает своих верных, и как он теперь уже понял, лучших друзей. Вот они идут по таким же бескрайним широким полям, где там и тут можно встретить хозяйских коров, привязанных длинной верёвкой к колышкам. Внутри Женьки что-то ёкнуло. Уже в который раз стало как-то особенно тоскливо. Та простая и даже примитивная жизнь, близость с природой, которая казалась Женьке первобытной, теперь выглядела очень родной, желанной и такой же недосягаемой, словно это была не его, Женькина жизнь, а какого-то другого Женьки с параллельной вселенной, И вот два Женьки поменялись местами, и жили вместо друг друга в разных вселенных. После того как мать объявила отцу о том что подаёт на развод всё сразу изменилось. Она сказала это ему будничным голосом, так как будто это было запланировано в её ежедневнике: в 19:00 объявить мужу о разводе в 20:00 проверить у сына уроки, в 21:00 душ, 22:00 спать. Отец сказал только одну фразу: “ну если ты так решила”. Больше они не разговаривали. Отец поставил чайник на плиту и стал ждать, засыпав в чашку заварку. Залив кипяток стал собирать вещи в большую дорожную сумку. Потом оделся и ушёл, ни с кем не попрощавшись.

— А куда папа? — спросил Женька, увидев нетронутый чай.

— Скоро узнаем. — уклончиво ответила мать. На следующий день отец позвонил и подробно объяснил Женьке что произошло. Он говорил что люди иногда не подходят друг другу по характеру или по темпераменту, а может им просто друг с другом неинтересно. Сказал что снимет квартиру, а пока поживёт у своего товарища по работе, и как только снимет квартиру сразу позовёт Женьку на новоселье. Сказал что теперь он для матери опора и поддержка, чтобы слушался её и не ругался. “Новоселье” состоялось через два дня. Квартира была на другом конце города, но добраться можно было на автобусе без пересадки. Дверь открыла пожилая женщина, очень приветливая. Войдя в квартиру Женька почувствовал запах лекарств, точно такой же, какой был у деда с бабкой в деревне. Смесь валерьянки и корвалола. Из комнаты вышел отец, в домашнем спортивном костюме.

— Вот какой у меня сын. — с гордостью произнес он громко.

— Похож, — сказала бабулька. — Только волосы тёмные, а вы шатен, — повернулась она к отцу.

— Это от матери. — Нехотя произнес он. Женька вошёл в комнату отца. Обстановка была очень скромная. Вся мебель старая, со следами ремонта. Шкаф, стол, кровать. На столе, как обычно исписанные листки бумаги и старенький Женькин ноутбук, давнишний подарок отца. Этим подарком Женька пользовался недолго. Мать купила ему другой, помощнее, и этот ноутбук вернулся назад к отцу. Снимать целую квартиру было для него не по карману, поэтому он снял скромную комнату с хозяйкой. Её звали Галина Ивановна, пенсионерка, а в прошлом — учитель истории. Это Женька узнал на “новоселье”, которое было таким же скромным как и сама квартира.

“Зачем всё это — подумал Женька, — неужели врозь лучше чем вместе. Ответ на этот вопрос его мучил с того самого “новоселья”. Поезд остановился, тяжело выдохнул скрипнул и снова поехал. Женька посмотрел на мать. Она сидела с планшетом на коленях и проверяла почту. Некоторые письма тут же удаляла, другие оставляла, третьи перемещала в архив. Уловив Женькин взгляд, вопросительно посмотрела на него.

— А зачем вы развелись? — спросил он.

— Ещё не развелись. — после небольшой паузы ответила мать и посмотрела вдаль на проносящиеся мимо луга. Это была правда. Уже прошло несколько месяцев а она так и не подала документы. Для неё это было не характерно, так как она привыкла решать вопросы быстро. Всё что было связано с канцелярией у неё было безупречно. Все отчисления, кредиты, отчёты, налоги она делала точно в срок. Любые опоздания были немыслимы, а тут… Что может быть проще. Заявление о разводе. Женька продолжал смотреть на мать. Он пытался разгадать: ей стало лучше или хуже без мужа, или ничего не изменилось. Просто живут теперь раздельно. Глядя вдаль она думала о том же. Полтора десятка лет назад она познакомилась с молодым аспирантом химиком. Он был поглощён наукой. Буквально жил исследованиями, проектами и открытиями. Она часами сидела в его лаборатории, слушая истории о микрочастицах, молекулах и атомах. Он казался таким деловым, нужным. С каким удовольствием она наблюдала как в лабораторию заходят преподаватели, доценты, профессора, пожимают ему руку. О чём-то договариваются на непонятном ей химическом языке. Иногда он доставал из своего письменного стола какие-то бумаги, стянутые в углу скрепкой. Учёные листали, кивали, на что-то показывали или подчёркивали, потом доставали надутые бумажники, вытаскивали несколько купюр клали на стол и довольные уходили с бумагами в руках. Он несколько секунд смотрел на дверь, потом подходил к окну, опять оборачивался на дверь, не вернутся ли. Ей казалось он забывал о её существовании когда работал, и она даже ревновала. Потом он как будто стесняясь брал со стола деньги, не пересчитывая делил их, и половину отдавал ей. Когда они поженились он также продолжал работать, разрываясь между семьёй и наукой, но когда родился Женька он решил посвятить себя семье. Работа постепенно перестала быть для него приоритетом. Лабораторию он потерял. Стал отличным мужем и отцом, но за это не платят. Чтобы свести концы с концами он устроился лаборантом в аптеку, где делал мази от лишая и дерматита. Там он до сих пор и работал. В институт его приглашали иногда для консультаций и помощи в особо сложных проектах, но оплачивалось это чаще устной благодарностью чем деньгами. Он соглашался из, скорее, чувства долга. Какого долга? И сам не мог понять.

Зазвонил телефон. — “Это папа”— произнёс Женька хотя мать не спрашивала. Он смотрел на дисплей где было написано “папа”. Ему вдруг показалось что вся семья вместе. “Алло, — ответил Женька, — да в дороге, скоро выходим. — Женька посмотрел на мать, она кивнула. — А ты где? — спросил Женька в надежде что отец где-то рядом, — а, на работе”,— разочарованно произнёс он потухшим голосом. Потом замолчал, прижав телефон к уху и слушала отца. Отец говорил долго. Рассказывал что был на выходных в деревне, сажали картошку. Наполнили с дедом бочку водой, его, Женькиным способом. Ходили на рыбалку, но ничего не поймали, а бабушка смеялась: “с такими рыбаками, пожалуй, с голоду помрёшь”. Подробно рассказал что готовили, что ремонтировали, с кем встречались. А Женька слушал и слушал. Ему был приятен голос отца. “Друзей твоих встретил, за тебя спрашивали. Когда приедешь? У них новое хобби: играют в Робин Гуда. У каждого самодельный лук из орешника и стрелы”. “Лук и стрелы- произнёс восторженно Женька- играют в Робин Гуда”— выдохнул он. Ещё многое хотел узнать он у отца, но связь прервалась. Женька посмотрел на дисплей телефона со злостью, как будто бы он был виноват что не дал дослушать отца, и прервал разговор на самом интересном месте. Пять пропущенных вызовов от папы. Телефон словно издевался.

— Ну что там? — спросила мать стараясь придать голосу равнодушный тон.

— Привет передавал. Отрешённо пробормотал Женька. Он вдруг обнаружил что стоит и с удивлением посмотрел на мать, как будто спрашивая как это произошло. Его взгляд переместился на окно, потом почему-то вверх, на рюкзак, лежащий на багажной полке и дальше в глубину вагона. Вагон был почти пустой, На соседней скамейке, через проход сидела женщина средних лет с выцветшим рюкзаком, лежащим напротив. Она держала в руках только что купленный, у вагонной торговки жареный пирожок в промасленной бумаге, и решала с какой стороны его лучше начать, чтобы сразу попасть на мясо. Пирожок издавал такой запах, что Женька засомневался в его съедобности. Остальные пассажиры не привлекли Женькиного внимания, за исключением толстого рыжего мальчика, ехавшего с родителями, такими же рыжими как он и девочки лет девяти с косичками, тоже огненно-рыжими, ехавшей с мамой. Мама была в косынке, поэтому установить цвет её волос было невозможно, но Женька предположил что они тоже рыжие. Он исследовал взглядом то одних, то других, пытаясь найти между ними какую-то связь. “Это что слёт рыжих, — подумал он, — тайный орден какой-то, а может конкурс на самого рыжего человека в городе”. Женька сел. Ему не хотелось думать о пассажирах. “Как же воняет”. Он посмотрел через проход на соседнюю скамейку. Женщина уже прикончила пирожок и аккуратно складывала промасленную бумагу, ища глазами куда бы её пристроить. “Уже б и бумажку съела”— подумал Женька с отвращением, переводя взгляд на мать. Поняв смысл этого взгляда мать понимающе поморщилась. А ведь в прошлом году, летом, в деревне Женька также мучился и недоумевал от сельской трапезы. Он вновь загрустил. Мысли о деревне навевали чувство ностальгии и безысходности, и что это больше не повторится. Но самое обидное то, что вот сейчас, всего лишь в нескольких часах езды, живут четыре неразлучных друга, два Вовки, Сашка и Пашка, и в это самое время они играют в Робин Гуда, стреляют из лука, лазят по деревьям, делают что хотят. И хорошо им от этой свободы, и так будет завтра и послезавтра и всё лето, а он Женька пол лета проведёт за забором. Его взгляд остановился на рыжем семействе, Их толстый сынок от чего-то смеялся и уплетал большой бутерброд с сыром, роняя изо рта крошки. Рыжая девочка, тоже похоже, была довольна жизнью. Она полулежала на скамейке, опираясь на локоть и рассматривала картинки в большом, ярком, детском журнале. Женька вдруг понял что между ними общего. Ведь они едут в тот же лагерь что и он. И похоже это будут его новые друзья. От этой мысли Женьку затошнило, и сырный бутерброд в руках толстого, рыжего, показался ему в сто раз отвратительнее жирного пирожка, запах которого ещё окончательно не выветрился. Женька выдохнул. Где-то его настоящие друзья гуляют, купаются в речке мастерят Луки, рогатки, ловят рыбу, а он будет проводить время вот с “Этим”, и “Это” будет его другом. “Немыслимо”,— обречённо подумал Женька и опять бросил взгляд на весёлое рыжее семейство, надеясь что они исчезнут. Надежда не оправдалась. “Срочно нужно что-то делать”,— подумал Женька. Как зверь в ловушке, он не мог с этим смириться. Отвернувшись к окну он вновь предался воспоминаниям. Вот, во двор заглядывает маленький Вовка. Он спрашивает тонким мальчишеским голоском: “а Женька выйдет?”

Опять остановка. “Следующая наша”,— сказала мать и озабоченно посмотрела на небо, сквозь грязное стекло. Небо затягивали тучи, предвещая скорый дождь. Рыжая компания засуетилась. Девочка с косичками о чём-то спорила с мамой. У Женьки оставались всего несколько минут свободы и он не хотел их потерять.

— Нет, не выйдет, — выкрикнула бабушка, поворачиваясь к калитке. — Все ноги в синяках. Где вас только носит целыми днями, — незлобно обращается она к Женьке.

— Мы в футбол играли, — оправдывается Женька, предчувствуя что команда что-то затевает. Он прекрасно знал, что ребята подослали маленького Вовку как наиболее внушающего доверие, а сами ждут где-то за углом.

— Он обещал, — жалобно продолжает Вовка и прислушивается. Он готов долго так вот стоять и приводить один за другим аргументы, почему Женька ему понадобился именно сейчас. Бабушка уже готова отпустить, но для приличия продолжает торговаться: “-ходите целыми днями голодными чёрт знает где, до инфаркта меня доведёте”.

— Мы в шахматы. Вовка пускает в ход следующий заготовленный аргумент. Женька знает, что эту переговорную стратегию ребята подготовили, по дороге, заранее. Они правильно рассудили: младший товарищ приходит к старшему, чтобы тот научил его играть в шахматы, и раз уж он пообещал, то обязан выполнить. Бабушка должна поверить. Не допустит же она, чтобы её внук не выполнил обещание.

— Иду, — кричит Женька допивая чай. Вовка уже стоит с этой стороны калитки и ковыряет в носу. Пират лениво заглядывает в миску, с остатками супа, вспугнув рой мух, доедавших его обед. Вспомнив что он шахматист, Вовка перестаёт ковырять в носу и занимает благовидную позу. На лице он удерживает блаженную улыбку шахматиста. Впрочем, надолго его не хватает, и заметив на стволе вишни повисшую каплю смолы, принимается её отковыривать. Допив чай Женька бросает взгляд под диван. Там со вчерашнего дня были припрятаны два огромных гвоздя. Они предназначались для изготовления кортиков. Для этого гвоздь подкладывался на рельсы железнодорожного прогона, и когда по нему проедет товарняк, гвоздь станет плоским, похожим на кортик. Обработав его напильником можно было добиться отличного результата, и обзавестись полезным предметом. Об этом Женька знал от своих друзей, но сам пока не практиковал. Женька одевался стараясь не демонстрировать спешку, в то же время пытаясь угадать, что ему сегодня может понадобиться из стандартного мальчишеского набора. Спички — это обязательно, раскладной ножичек, моток лески, булавка, увеличительное стекло, две петарды- Женька берёг их чтобы бросить в костёр. С опаской посмотрел он на бабушку. Она запросто могла конфисковать такое имущество безвозвратно, и это придавало петардам желанный вкус контрабанды. Женька подумал было, что неплохо бы спрятать их в коробок со спичками, но и спички были предметом не совсем законным, а потому подлежали изъятию. А лишиться одновременно и спичек и петард было двойным огорчением, поэтому и хорошо что они лежали в разных карманах. Огорченный тем, что гвозди захватить не удалось, Женька вышел из дома. Пират лежал в тени и наслаждался жизнью. Вовка стоял рядом с калиткой, пытаясь отскрести от рук прилипшую смолу.

— А шахматы? — спохватилась бабушка.

— У него есть, — ответил Женька кивнув на Вовку. Тот согласно закивал, пытаясь вспомнить как они выглядят. Друзья спокойно пошли вдоль улицы, чтобы не вызвать подозрение у бабушки, которая смотрела им вслед, стараясь разгадать, их замыслы.

— Хомяк сдох, — таинственно произнёс Вовка, желая произвести впечатление.

— Какой хомяк? — не понял Женька. Оказалось что Сашка и Пашка проснувшись сегодня утром обнаружили в клетке мёртвого хомяка.

— Мать сказала выкинуть его в мусорку, — продолжил Вовка, — но они решили похоронить. Вовка сделал паузу потом добавил — настоящие друзья. Ещё помолчал и сказал — похороны назначены на сегодня. Последнюю фразу он произнес особенно торжественно. Увидев издали Пашку, Сашку и большого Вовку ребята ускорили шаг. Те о чём-то оживлённо спорили и не заметили как ребята подошли.

— Сорок дней я тебе говорю, — кричал большой Вовка Сашке немногосогнувшись, чтобы, очевидно, тот лучше слышал.

— Нет три, — Сашка стоял к большому Вовке полубоком, демонстрируя отсутствие интереса к его словам. Он первым увидел Женьку и выпалил: — сколько душа летает сорок дней или три? Женька, заметив что ребята здорово разругались и поспешил их примирить.

— Это смотря у кого. — многозначительно произнес он.

— У меня дед умер, бабка сказала что душа сорок дней по дому летает, я спать не мог, думал зайду в туалет, а там дедова душа курит. — серьёзно, с нотками страха и загадочности произнёс большой Вовка. К этой новой мысли ребята отнеслись очень серьёзно и задумались.

— Почему он умер? — спросил Женька, глядя себе под ноги. Там на двух кирпичах лежала коробка из-под обуви, которая служила гробом. Хомяк лежал на боку. “Гроб” был для него явно великоват.

— От старости наверное, — поспешил ответить Пашка.

— А сколько ему было? — продолжил диалог Женька.

— Два года — ответил Пашка.

— Надо травки подстелить. — Произнес Женька присев на корточки, внимательно разглядывая усопшего. Мимо проходили две подружки, девочки лет девяти. Они шли по каким-то своим девчачьим делам, но увидев команду заинтересовались, и сменили траекторию движения в сторону ребят. Одеты они были опрятно, в жёлтое и красное платье, У одной синие пластмассовые бусы, у другой небольшая сумочка через плечо. Чем ближе они подходили, тем медленнее и короче были их шаги. Они прекрасно знали что сближение с такой компанией таит в себе ряд опасностей. Оттуда запросто могло что то выпрыгнуть, взорваться или окатить водой. Увидев коробку с хомяком зашагали смелее, поняв в чём дело.

— Хоронить будете? — спросила та что с бусами.

— А что непонятно? грубо ответил большой Вовка.

— Можно с вами? — спросила та что с сумочкой, и присела, чтобы помочь Женьке рвать траву. Никто не ответил, и это означало согласие. Она вытряхнула хомяка на землю, помогла женьке наполнить коробку травой, аккуратно разровняла траву и при помощи палочки закатила хомяка обратно. Другая, та что с бусами нарвала каких-то цветов и заботливо уложила их в “гробик”. Наконец все встали любуясь работой. Появление подружек внесло в компанию некоторое разнообразие. Девочки подробно расспрашивали Сашку с Пашкой о хомяке: каким он был при жизни, не кусался ли, был он мальчик или девочка и подобную ерунду.

— Где будем хоронить? — деловито спросил Женька. Это вызвало полемику, впрочем не очень оживлённую. Оба Вовки были за то чтобы хоронить на кладбище, Сашка и Пашка хотели рядом с домом, а Женьке и девочкам было всё равно.

— Предлагаю на огородах. — Обратился он к Сашке и Пашке, давая им понять что за ними остается последнее слово, ведь это же их хомяк. Это идея понравилась всем и компания дружно зашагала. От дома где жили Сашка и Пашка до огородов было не очень далеко. Прямо по улице, потом посадка и дальше начинались поля. В прежние времена это были колхозные угодья, а сейчас местные жители использовали их под огороды. Границы огородов обозначались колышками. На некоторых виднелась утварь в виде бочек, дырявых вёдер и прочего старого хлама, которых мог понадобиться в огородных делах. Некоторые умелые хозяева устанавливали шаткие лавочки и столики, под каким-нибудь редким деревцом, чтобы в жаркий день отдохнуть в тени, после тяжёлой работы. Кое-где, также, были сооружения напоминающие деревенский сортир сбитые из досок и обтянутые кусками рубероида или полиэтилена. В таких хижинах мог храниться инструмент и прочий инвентарь. Часто такая хижина запиралась на изогнутый гвоздь или просто приматывалась проволкой. Во время дождя в таких хижинах вполне комфортно могли разместиться несколько человек, сидя на какой-нибудь лавке. Родители большого Вовки были заядлыми огородниками и на их участке, который находился рядом с посадкой, был и стол с лавками, вкопанными в землю и сарайчик довольно ухоженный и крепкий. Его семья была большой. Многочисленные дяди, тёти и другие родственники пользовались этим сооружением и считали своим долгом содержать его в образцовом виде. Когда друзья приблизились, их взору открылся живописный вид. Внушительного размера огород, по периметру обсаженный кукурузой. Она выполняла функцию забора. Грядки прямоугольной формы были чётко вписаны в квадрат участка. Каждая грядка была отделена от другой ровной, узенькой тропинкой, идеально прямой. “Такой вид точно мог бы украсить обложку какого-нибудь огородного журнала”,— подумал Женька. Остальные тоже с удивлением разглядывали пейзаж.

“Прошу”. большой Вовка рукой указал на стол со скамейками. Он располагался рядом с хижиной. Поставив “гроб” с хомяком на стол, сели на лавку перевести дыхание. “Очень уютно”,— подумал Женька. Он никогда не видел ничего подобного. Это было похоже на хижину гномов. Они куда-то ушли, ненадолго, заперев дом на огромный замок. Сидя за столом, в тени, удобно опираясь спиной на стенку хижины, Женька смотрел то по сторонам, то на своих друзей. Сашка с маленьким Вовкой разглядывали шляпки подсолнуха на предмет их зрелости, и соответственно, пригодности в пищу. Пашка, по дороге успел надёргать у соседей несколько морковок, помидоров и огурцов, одну луковицу и свеклу. Он выложил свою добычу на стол и внимательно разглядывал, по-видимому решая в уме какую-то задачу. Потом выбрал свёклу и с силой зашвырнул её через забор кукурузы, подальше. В этом натюрморте она, по его мнению, оказалась лишней. Девочки обнаружили с боковой стороны хижины умывальник, сделанный из пластиковой бутылки, подвешенной за шнурок и стали мыть руки, передавая друг другу мыло. Потом по очереди посмотрели на себя в осколок зеркала, приделанный к стене, поправили причёски и вытерли руки о висевшее рядом на гвозде полотенце. По дороге Женька выяснил что их звали Люська и Машка и они учились в одном классе с маленьким Вовкой. Тем временем большой Вовка, убедившись что гостям не скучно, принялся отпирать хижину. Он пошарил где-то над дверью, извлёк из какой-то щели ключ, с привязанным к нему шнурком и с некоторым усилием открыл замок. Когда он вошёл внутрь, что-то загрохотало, по-видимому какая-то кастрюля или чайник. Так и есть: Вовка зайдя опрокинул табурет с алюминиевым чайником. Недовольно ворча он извлёк чайник наружу и поставил на стол. Женька еле сдерживая любопытство тоже заглянул. Основное пространство хижины занимал узкий топчан, на котором мог уместиться лёжа взрослый человек. Рядом стояла узкая высокая тумба без дверки. Под топчаном были сложены лопаты, тяпки, грабли и другой инструмент в ассортименте. Увидев его Женька вспомнил для чего они сюда пришли и извлёк из-под топчана лопату. “Смотрите что нашёл”,— большой Вовка вынес и поставил на стол кастрюлю. В кастрюле был завёрнутый в бумагу кусок сала, полбуханки хлеба, пачка печенья, пачка чая и горсть карамельных конфет.

— Классные будут поминки-, сказала Машка разворачивая конфету. Сашка и Пашка открыли коробку “гроб” и пялились на хомяка.

— А ещё вчера он бегал-, сказал кто-то из них.

— Да, — сказал другой и замолчал. Остальные тоже сочувствующе молчали. Всё-таки похороны. Женька хотел двинуть проникновенную погребальную речь, но вдруг обнаружил что имеет крайне мало информации о загробном мире, особенно касаемо хомяков. Тогда он решил построить речь основываясь на продолжительности жизни видов.

— Как вы знаете, — начал он, — продолжительность жизни у животных бывает разная. черепахи живут триста лет и даже больше, акулы двести, а люди и до ста не доживают. Поэтому… — здесь, очевидно должен был следовать какой-то вывод. Но какой? Женька обвёл взглядом друзей, они, проникшись речью слушали с вниманием, — …поэтому, — повторил он, — жизнь нужно прожить весело. Сашка и Пашка закивали. Женька рассказал всё что знал о птицах, рыбах, земноводных и пресмыкающихся, при этом делая особый упор на продолжительности их жизни.

— А сколько свиньи живут? — осторожно спросила Люська. За свою жизнь она пережила уже не одно поколение свиней и прекрасно знала их финал. О свиньях Женька ничего не знал, поэтому предложил ей самой рассказать о них. Впрочем ничего вразумительного Люська не сказала, кроме того что ни разу не видела как их хоронят. Машка взяла коробку, поправила цветы несколько раз легонько тряхнула, чтобы освежить содержимое и творчески наклонила голову. Ей было явно жаль хоронить такую красоту. Большой Вовка к этому времени уже выкопал ямку в укромном месте за хижиной и теперь ровнял края. Он очень старался. Поместив коробку на дно ямы, аккуратно закопал, не забыв сделать приметный горбик. маленький Вовка притащил красивый булыжник и поставил в изголовье как обелиск. Машка положила сверху конфету. На этом панихида была окончена. С чувством выполненного долга ребята сели за стол.

— А у меня есть попугай, — сказала Машка

— А сколько ему лет? спросил маленький Вовка с надеждой.

— В прошлом году купили, летом — ответила Машка.

— Ааа, разочарованно протянул маленький Вовка, понимая что похоронить его в обозримом будущем не получится. Выяснилось, что у каждого есть или кошка или собака или разная другая живность, впрочем, также не пригодная для похорон в ближайшей перспективе. Солнце клонилось к закату, жара спадала и к огородам потянулись люди возделывать свои грядки.

— Ну что помянем? — риторически спросил большой Вовка раскладывая на столе овощи как продавец на прилавке. К этому времени ребята уже успели проголодаться, да и разговоры о загробном мире уже порядком надоели. Дважды повторять не пришлось. Машка и Люська по хозяйски собрали в охапки овощи и стали их мыть. Одна набирала пластмассовой кружкой из бочки воду и поливала, а другая полоскала их, одновременно отделяя ботву и сортируя. Большой Вовка стал резать сало и хлеб. Братья, Сашка и Пашка принялись разжигать огонь между двух кирпичей, чтобы нагреть чайник. Маленький Вовка уже набрал в него воду и принялся насаживать кусочки сала на небольшие веточки, для жарки на костре. Женька с изумлением любовался этой милой суетой. Для деревенских ребят это была обычная жизнь, а для него настоящая экзотика. Они ходили по траве, он по асфальту. Они выращивали, а он покупал в магазине. Они видели бескрайние поля, а он ровные ряды многоэтажек и трамваи, с лязгом проносящиеся мимо его окон. Они вдыхали аромат скошенной травы, он расплавленного на солнце асфальта. В тот момент он казался самому себе очень беспомощным, не приспособленным к жизни и от этого ныло в груди. Было, в то же время, и другое чувство. Чувство гордости от того что он среди достойных людей. С ними не пропадёшь. С ними в огонь и в воду. Их не нужно упрашивать или заставлять. Они не бросят, они всё умеют, их не хочется обманывать, не хочется притворяться, кичиться, хвастаться, и очень хочется быть такими же.

Стук колёс. Женька посмотрел на рыжую девочку. В этот раз она была чем-то обижена. Рыжий толстяк что-то потерял, и теперь стоя на коленях шарил руками под скамейкой. Его рыжая мамаша нетерпеливо перебирала в руках салфетку, чтобы сразу, как только он вылезет, вытереть ему руки. Женщина, сидевшая через проход от них, всё так же держала в руках промасленную бумагу от жареного пирожка, не придумав куда её деть. В такую же бумагу было завёрнуто сало, которое он ел в компании друзей прошлым летом. Подумать только: такая мелочь, можно сказать мусор, воскресил в его памяти такой яркий эпизод. Грубоватые мужики с хозяйственными сумками и выцветшими торбами, снующие туда- сюда, хруст семечек где-то сзади, специфические фразы, обороты речи, которые не услышишь в городе- всё это возвращало его в прошлое лето, и он понял, вдруг, что живёт другой жизнью. Свободной, яркой, настоящей, и она ему нравилась своей простотой, самобытностью, и чем-то ещё. Просто нравилась и всё. Женька посмотрел в окно. Уже давно лил дождь и в памяти, теперь, всплыли деревенские дождливые пейзажи. Они стояли перед глазами как карты в руке вынутые из колоды. Достаёшь первую и вот пожалуйста: ребята купаются на речке. Внезапно гроза и ливень. Вода сверху и вода снизу и та что снизу внезапно становится очень тёплой и приятной. Крики и восторг “вещи, вещи”, и уже кто-то бежит из воды хватает в охапку одежду и быстро засовывает под лежащую на берегу перевёрнутую лодку. Потом с разгона назад в реку, бултых и продолжается игра. Накупавшись ребята выходят на берег. “В Чапаева”,— опять кричит кто-то, увидев в воде замешкавшуюся фигуру и начинается новая игра. Один переплывает реку, а другие швыряют в него комья грязи с раскисшего берега.

Вот вторая карта: ребята играли в футбол на поляне за огородами. Там была очень ровная местность, вполне пригодная для игр с мячом и находилась она как раз между двух деревень, так что к ней было удобно добираться, когда играли деревня на деревню. И вот, посреди игры ливень с грозой. Игру, конечно прекратили. Поле превратилось в лужу. Домой шли мокрые до нитки. Уже никто не обращал внимания на дождь и гром. Шли не разбирая дороги и не прячась от водяных струй. Было совсем не холодно и не страшно. Зачем люди придумали зонты? Потом легли на траву. Земля была тёплая и от неё шёл пар. Женька смотрел на дождь снизу вверх и думал о том как, всё-таки, удивительно устроен мир.

Следующая карта: уже стемнело. Противный, холодный, моросящий дождь гнал Женьку домой. Он уже представлял себе разогретый ужин и обычное бабушкино: “где ж тебя носило”. Женька побежал быстрее к теплу и ужину. Когда до дома оставалось уже метров сто он увидел Машку. Она как раз проходила мимо его дома, куда-то очень торопясь. Женька окликнул, она обернулась. “Я тороплюсь”,— сказала она подоспевшему Женьке. В руках у неё была палка. “Куда?”,— удивился Женька, понимая что у девятилетнего ребёнка, просто, не может быть никаких дел за деревней на пустыре в такое время. Машка плакала. Оказалось, что её родители уехали по делам, оставив её дома на хозяйстве, и она забыла загнать корову, пасущуюся на поле. Она насквозь промокла, а изо рта шёл пар. “Я с тобой”,— не раздумывая выпалил Женька и покосился на дом, где его ждал горячий ужин. “Ладно”,— ответила Машка, вытерла мокрый нос рукой и тоже посмотрела на женькин дом, боясь что его загонят. Они быстро побежали. Машка задыхаясь рассказала что она уже управилась по хозяйству и уже хотела ложиться спать, как вспомнила что не загнала корову, а её нужно ещё напоить и подоить. Прибежав на луг они увидели корову Нюрку привязанную длинной верёвкой, с одной стороны за рога, а с другой к железному колышку. Машкин отец с утра пригвоздил её здесь на пастбище. Они вдвоём, с трудом вытащили железный кол из земли. Сама Машка бы не справилась. Корова тупо смотрела на суетящихся детей добрыми глазами. Машка дала Женьке палку, а сама схватила верёвку и с силой дёрнула. Этой силы не хватило даже пошевелить Нюрку. “Ну-ка лупани её” — громко крикнула она. Женька ударил. “Сильнее!” — крикнула она ещё громче. Женька ударил ещё сильней. “Ну что ты…”— с отчаянием прокричала она. Дождь заглушал звуки. Она дала Женьке верёвку и скомандовала: “дёргай”,— а сама взяла палку и принялась со всей силы лупить корову в бок. Нюрка лениво сделала несколько шагов и остановилась. Ей не хотелось идти домой. Она радовалась дождю и тому, что нет оводов и мух. Женька со всей силы дёрнул за верёвку, пытаясь рывками привести её в движение. Машка опять принялась осатанело лупить корову куда попало, помогая себе и словами. Такие словечки Женька слышал редко. Но похоже заклинание сработало и корова пошла по заданному маршруту.

— Только не останавливайся, — скомандовала Машка, догоняя Женьку и хватаясь за верёвку чуть впереди. По дороге она объяснила и другие нюансы управления коровой, о которых Женька даже не догадывался. Дождь закончился.

— Тебе не холодно? — спросил он Машку.

— Холодно. — Ответила она безразлично, как будто бы чувство холода было её обычным состоянием. Он хотел дать ей кофту, но та была вся мокрая и вряд ли бы согрела.

— Может зайдём ко мне? — предложил Женька.

— С коровой? — засмеялась Машка. Женькин двор был полностью освещён. На лавке перед двором сидел дед, с прутом в руке и свирепым взглядом, а рядом стояла бабушка. Она вышла защищать Женьку.

— Ой боже! — привычно вскрикнула бабушка и побежала в дом. Дед засмеялся. Вся свирепость куда-то исчезла.

— В такое время корову выгуливаете? — укоризненно произнёс он. Было похоже будто двое детей выгуливает пёсика, но вместо пёсика была корова. Прибежала бабушка. В руках у неё был свитер и она без всяких церемоний принялась натягивать его на Машку. Та не сопротивлялась.

— А ну марш домой, мокрый весь, — обратилась она к Женьке.

— Я провожу, — промямлил Женька.

— Дед проводит, — ответила бабушка, но не повелительным тоном а как бы с сочувствием. Она зашла в дом, вынесла какой-то пиджак, и переодев Женьку в сухое скомандовала: “давайте быстро, ночь на дворе”— и все четверо, как по команде бодро зашагали по мокрой улице. Впереди шёл дед, за ним на верёвке плелась Нюрка, а позади Женька и Машка в старых лохмотьях, впрочем сухих и тёплых. Машка держала в руке палку и то и дело наносила хлёсткие удары то по одному то по другому боку. Женька пошутил, что если бы она его так двинула палкой, то наверное бы убила, на что Машка возразила что обычно не убивает городских мальчиков. Назад Женька шёл молча. Дед рассказывал что-то о крупном рогате скоте, а Женька думал о Машке. Он совершенно не сомневался что она и без его помощи прекрасно бы справилась. Столько в ней было решимости, азарта, силы. А ведь сначала она была похожа на мокрого воробья, потерявшего способность летать из-за мокрых перьев, и без сил барахтающегося посреди улицы. Засыпая в тёплой постели Женька продолжал думать о Машке: слабый человек совершает сильный поступок и становится сильным. Делает что-то в одиночку, потому что сейчас нет никого рядом. Преодолевает страх, стихию, лень, слабость. Вот настоящий человек. Тот, с кем не страшно и не стыдно. За такого стоит заступиться, помочь, поддержать. Просто быть рядом. Дружить или любить. Следующий день был солнечным. Женьке очень хотелось увидеть Машку, спросить её о чём-нибудь. Не простудилась ли, всё ли хорошо? Но была суббота, Приехал отец и они целый день занимались домашними делами, а именно наводили порядок в сарае, перебирали инструмент, кое-что перекладывали, а кое-что выбрасывали. И на улицу Женька смог вырваться только вечером. Он тут же побежал к Машке и встретил её возле дома. Она сидела на скамейке и гладила кошку. Рядом на корточках сидела Люська и рисовала цветными мелками на асфальте.

— А где Нюрка? — вместо приветствия выпалил Женька, не успев отдышаться.

— Уже загнали — ответила Машка, кивнув на отца, возившегося с машиной,

— А тебе зачем? — поинтересовалась Люська.

— Да вчера было. — Уклончиво ответил Женька, ожидая от Машки реакции. Та пожала плечами. Вчерашний случай для неё не был знаковым или геройским. Просто мелкая неприятность, не заслуживающая внимания.

Поезд начал притормаживать и пассажиры заметно оживились. Мать уже собрала свои гаджеты в сумку, и теперь стояла и смотрела сквозь окно на небо, пытаясь определить интенсивность дождя. На её лице можно было прочитать беспокойство. Она поглядывала то на небо, то на часы напряжённо о чём-то думая. “Рюкзак”,— коротко произнесла она не отрываясь от окна. Женька, нехотя, залез на лавку и не без труда спустя рюкзак вниз, сел рядом. “Одевай”, — скомандовала мать и принялась помогать натягивать лямки. Женька встал и посмотрел вглубь вагона. К выходу приближалась делегация рыжих людей. Впереди шла семья толстяков: папаша, потом сын, его лицо было усеяно веснушками. Он шёл неуклюже, как-то боком, ещё и вприпрыжку, а сзади таща сумки пробиралась мамаша. За ними следовала другая семья: мама и дочка. Мама была в косынке и дочка тоже. У девочки из-под косынки торчали огненные, аккуратно заплетённые косички. Все были в приподнятом настроении, улыбались и о чём-то шутили. Их настроение никак не совпадало с Женькиным. Они раздражали его своей весёлостью, и тем что лезут к выходу раньше времени, ведь поезд ещё не остановился, ещё есть несколько мгновений для свободы мысли. Женька подумал: “а вдруг это какой-то особый лагерь, специальный, только для рыжих. Ведь есть же спортивные лагеря, или с уклоном на изучение иностранного языка. Да, есть любые лагеря, а вот этот только для рыжих и значит его не примут. Он, Женька брюнет. Да здравствует дискриминация”. Он живо представил себе как они с матерью заходят в главные ворота, навстречу выходит директор, тоже обязательно рыжий и говорит: “ а вы что здесь делаете, зачем вы приехали, разве не знали что этот лагерь не для всех?” Потом он показывает вокруг, где бегают и резвятся дети все как один рыжие и продолжает: “как не стыдно хотели нас обмануть? Думали мы не заметим?” И мать расстраивается и говорит: “ладно поедем в деревню”. И опять перед глазами всё деревенские пейзажи: вот поля засеянные подсолнечником, а вот кукуруза, дальше мост через реку, под ним Женька с друзьями прятались от дождя и одновременно изучали его конструкцию. Там под мостом между плитами припрятаны два здоровенных гвоздя. Женька так и не успел сделать из них кортики.

“Так быстро” — голос матери резкий и неумолимый. Она рывком дёрнула рюкзак вверх, помогая Женьке встать. Тот нехотя поднялся, обводя взглядом вагон в последний раз. Те несколько пассажиров, которые ещё не доехали до своих станций казались Женьке счастливчиками, ведь им не нужно в лагерь.

— До свидания, произнёс Женька обречённо — обращаясь к женщине сидевшей напротив с промасленной бумажкой от пирожка в руке. Та с удивлением посмотрела на него и тоже попрощалась. “Станция Рыжов” — прохрипел вагонный динамик довольно разборчиво. “Что? Рыжов?”— Женька почувствовал, что уже питает ненависть ко всему рыжему в этом мире. Сквозь открытые двери Женька со злобой посмотрел на рыжую компанию. Они уже вышли и теперь стояли внизу. На этой станции перрона не было, а только низенький подиум выложенный тротуарной плиткой. Чтобы сойти, нужно было спуститься по двум неудобным ступенькам. Женька пропустил вперёд мать следя за её неловкими движениями. “Будь осторожен, — скомандовала она снизу, — ступени скользкие”. Ступени и вправду были скользкими. Они ещё не просохли от дождя и к тому же на них была раскисшая грязь. Женька, не обращая внимания на слова матери, начал спускаться. Первая ступенька. Он вдруг вспомнил о перекошенной тамбурной дверце, которую пытался привести в порядок при входе, и резко обернулся, одновременно хватаясь за поручень левой рукой, но не смог. Рука схватила воздух. Теряя равновесие он попытался перенести вес тела на правую сторону и ступил на нижнюю ступеньку, но та оказалась скользкой. Тяжёлый рюкзак добавил неуклюжести, а потом треск. Глухой треск от удара о что-то твёрдое. И тротуарная плитка. Она прямо перед глазами, очень близко. Потом она стала терять чёткость, а потом небо и на небе облака. Они тоже теряют чёткость превращаясь в какую-то кашу. “Где рюкзак, мама? Я рюкзак потерял”.— Женька понял что лежит на спине. Опять облака и боль. Сильно болит голова и эта боль мешает ему смотреть на облака. Они снова начинают расплываться, но на этот раз Женька усилием воли концентрирует на них внимание и облака вновь становятся чёткими. Женька пошевелил руками, потом ногами. Он почувствовал что лежит теперь на траве. Он часто так лежал и смотрел в небо, когда был в деревне. Вставать не хотелось.

“Зачем тебе рюкзак?”— услышал он писклявый голос. Рыжая девочка, та что из электрички нагнулась над Женькой, загородив головой часть неба. Огненные косички повисли у него над лицом. Она с вниманием разглядывала лежащего на траве Женьку, а он смотрел на неё. Эта игра в гляделки продолжалась довольно долго. Женька попытался собрать мысли и понять что же произошло. Выходя из вагона он поскользнулся и упал, об этом свидетельствовала и боль в голове. Женька хотел подняться, но заключил что, очевидно, боль может усилиться, поэтому и продолжал лежать. Что дальше? Вероятно его отнесли и положили на траву. Тогда где же люди? Где мама? Сейчас должна быть истерика и обвинения и в адрес электрички, и в адрес дождя или ещё чего-нибудь или кого-нибудь. Женька прислушался. Он не услышал стук колёс от железной дороги, значит электричка уже отъехала. Никаких голосов, впрочем чирикали птицы и гудели насекомые, обычные звуки, которые всегда можно услышать за городом летом. Женька снова пошевелил руками и ногами, уже более уверенно. Он убедился что они целы, это успокоило ещё больше, но тут же и огорчило. Если бы он сломал какую-нибудь конечность, то наверняка о лагере можно было бы забыть. Пронеслась дерзкая мысль симулировать травму. Женька умел это делать, когда, например не хотел идти в школу. Эта идея казалась годной и он быстро сообразил, что будет делать дальше. Встав на ноги он начнёт хромать, жаловаться на боль в ноге, ныть и стонать. Здесь главное не переигрывать и все поверят. Воодушевлённый такой идеей, он принял страдальческий вид и медленно сел. Потом, не глядя по сторонам встал на ноги и тут же пошатнулся, демонстрируя беспомощность. Сделав для верности ещё один неловкий шаг, он присел, издав при этом негромкий стон. Решив что для начала хватит, он огляделся по сторонам: зрителей не было. На поляне был только он, рыжая девочка с косичками и рыжий толстяк из электрички. Присутствие взрослых не наблюдалось, так же как и железнодорожной станции, каких-либо коммуникаций и прочего. Толстый обратился к Женьке: “Очухался?” Произнёс он это грубовато но дружелюбно. Его тон расположил Женьку и он подошёл к нему и протянул руку: “Евгений”. “Себастьян”,— ответил тот и пожал руку. “А я Изабелла”,— подошла сзади девочка с косичками и первая протянула руку. Женька ответил рукопожатием, соображая, что это за странные имена у этих странных детей. К тому же одеты они были не так как в вагоне. Женька отметил что они уже успели переодеться в пионерскую форму. Бросался в глаза красный галстук, повязанный поверх белой футболки. Узел галстука был особый, ровный, в форме квадрата. У Себастьяна футболка заправлена в синие шорты, а у Изабеллы в синюю юбку. Они были очень похожи, как брат и сестра. Оба рыжие и в одинаковой одежде. Женька отметил что ребята никуда не спешили, но в то же время, в отличие от него, были хозяевами положения. Их, очевидно, ничто не беспокоило, как будто бы они точно знают зачем они здесь и что делать дальше. Ни каких вещей при них не было. Держались они дружелюбно, но в душу не лезли. Итак, Женька начал делать первые выводы: “выходя из электрички я оступился и упал. Об этом свидетельствовала боль в затылке. Сначала я лежал на тротуаре, потом меня перенесли сюда, на лужайку и положили на траву. Себастьян и Изабелла в это время переоделись и зачем-то пришли за мной ждать, когда я приду в сознание, а взрослые с вещами пошли в лагерь, очевидно, оформлять документы. Такая нелепость может только присниться. Может я сплю? подумал Женька. Он не раз во сне осознавал себя, то есть то что он спит. Но во сне не может болеть голова, это Женька знал точно. Может я попал в прошлое или будущее, — его интересовала тема перемещения во времени.

— А какой сегодня день? обратился он к своим новым знакомым.

— Тринадцатое июня, — ответил Себастьян и добавил — понедельник.

— А год? — пронзительно посмотрел он на Изабеллу, пытаясь определить не в сговоре ли они.

— Две тысячи двадцать второй.

— Да, — согласился Женька раздосадованный что такая фантастическая версия провалилась.

— Есть телефон? Я позвоню маме.

— Телефон нам нельзя. — ответила Изабелла, не уточняя обстоятельств и продолжила, — нам пора. Эти слова показались Женьке, одновременно, и прощанием и приглашением, и он предпочел понять их как приглашение. Все трое повернувшись спиной к солнцу зашагали. Шли молча. Женька чуть позади. У него было много вопросов, но он не спешил их задавать, а предпочёл подождать, не встанет ли всё само собой на свои места. Он смотрел вслед своих новых попутчиков. Себастьян. Что за имя такое. Он что иностранец? Вряд ли. Не похож. Разговаривает без акцента, использует обычные слова. Изабелла. Вот ещё имя. Язык не повернётся произнести.

— Изабелла, — позвал он как бы пробуя на язык незнакомый фрукт. Она обернулась. Во взгляде читался вопрос. Нужно было что-то спросить, не зря же окликнул. — Сколько тебе лет? — спросил Женька первое что пришло в голову.

— Девять, — просто ответила она.

— А мне десять, — сказал Женька. Та продемонстрировала безразличие к этой информации и отвернулась. Женька понял что получить от неё какие-либо сведения не удастся.

— А тебе сколько? обратился он к Толстому, не рискнув произнести его имя.

— Мне одинадцать, — ответил Себастьян.

“Я бы дал больше”,— подумал Женька.

— А где вы живёте? — продолжил он.

— В городе. — ответил Себастьян. Женька попробовал задать ещё несколько вопросов, чтобы хоть как-то вникнуть в ситуацию, но ответы исходившие от ребят всегда были сухие и односложные. Составить по ним картину происходящего было совсем невозможно, впрочем не было и грубости. Женька ни разу не услышал в свой адрес заткнись или отстань. Никаких ноток раздражения или агрессии. Все его вербальные способности сводились на “нет” такой неинформативностью речи.

— В каком городе? — уточняющее спросил Женька.

— В нашем.

— А в школе какой учитесь?

— В обычной средней школе.

— А где родители?

— Ушли.

— Куда?

— Вперёд.

После каждого вопроса Женька делал паузу, чтобы как-то обдумать ответ. Но что тут обдумывать. Тогда он попробовал рассказать о себе: “в прошлом году, летом я был в деревне”. Женька выждал несколько секунд ожидая реакции. Её не было. Тогда он продолжил: “там у меня есть собака- Пират. Раньше она сидела на цепи и все думали что она злая, а потом её отвязали, соврал Женька, оказалось что она добрая”.

— А у тебя есть собака?”,— обратился он к Себастьяну.

— Да мало ли собак? брезгливо и даже насмешливо, через губу фыркнул тот. Это просто взбесило Женьку: “как это мало ли собак. Я ему о самом сокровенном, о своём друге, который мне снится. Я бы всё отдал чтобы сейчас погладить его или услышать его лай, а он: — “мало ли собак”. К горлу подступил комок. Женька перестал владеть собой и громко выпалил: “да что ты вообще понимаешь? Идёшь тут галстук нацепил, белую рубашку… Брюхо отъел в городе… каждый год в лагере… ненавижу всех рыжих, ненавижу”. Женька дал волю чувствам и уже себя не сдерживал. Он кричал и визжал, шипел, посылал проклятия и желал смерти. Он высмеивал внешность, имена, одежду, ну и конечно цвет волос. Чем больше Женька бесился, тем больше болела голова. Боль, буквально обволакивала, пульсировала в висках и затылке но вдруг всё закончилось, так, как будто бы и не начиналось. Все трое шагали уже не по траве, а по вполне твёрдой дороге, проложенной через лес или парк. Как они вышли на дорогу Женька не мог вспомнить, так же, как не мог он вспомнить как прошла его истерика. А может её и не было. И к тому же голова уже не болела. Женька попытался проанализировать своё поведение и как вести себя дальше, после таких откровений. Было очень стыдно. Отец всегда учил Женьку держать себя в руках, да и раньше с ним такого не случалось. Стоит ли дальше о чём-то спрашивать или что что-то рассказывать о себе, а может продолжить этот спектакль и просто уйти? Женька оглянулся. Сзади была дорога и впереди дорога, а по бокам лес. Не свернуть же в лес? Это выглядело бы, как минимум странно.

— Прошла голова? спросила Изабелла, каким-то противным брюзжащим голосом. Но Женька был рад этому вопросу, и тем с каким дружелюбием он был задан.

— Нет, уже не болит. — ответил он.

— Скоро уже будем на месте. — произнёс Себастьян. В его голосе тоже не было злости, а ведь он был вправе потребовать от Женьки объяснений за своё поведение и вообще мог послать его подальше. Шли молча. Женька думал о своих деревенских друзьях и о том, какими разными могут быть люди. На своей шее он ощущал ошейник. Собачий ошейник. Его ведут туда, куда он не хочет. Вот причина злости. Скорее снять этот ненавистный ошейник. Женька потрогал шею, ошейника не было.

Сквозь кроны деревьев сплетающихся над дорогой, пробивалось яркое, июньское солнце. Был полдень. Лес редел. Впереди показались какие-то строения, машины и люди. Людей было много. Послышалась музыка. Это были бодрые марши семидесятых, восьмидесятых годов прошлого века. Пионерлагерь встречал гостей. Уже можно было рассмотреть архитектуру всего комплекса. Он располагался, как бы, в низине за лесом и поэтому хорошо просматривался. Впереди большие ворота, перед которыми кишит муравейник людей. Там были машины и автобусы, между ними метались люди, в основном взрослые, доставая чемоданы и рюкзаки. Дети выстроились ровными колоннами, была линейка. Они были одеты однотипно: белая футболка и синие шорты у мальчиков и юбка у девочек. На шее у каждого- красный галстук. Посередине “муравейника” высоченный флагшток с развевающимся на ветру красным флагом. Ворота лагеря были увенчаны полукруглой аркой с названием: “РЫЖИК”. По краям надписи, с одной и с другой стороны, изображения грибов, по-видимому тоже рыжиков. Очевидно, это была эмблема лагеря. В грибах Женька немного разбирался, так как в деревне, с ребятами, частенько ходили за ними в лес. И название лагеря и его эмблема выглядели настолько абсурдно, что Женька рассмеялся. Чтобы получше разглядеть достопримечательности Женька остановился. Он уже не чувствовал необходимости в своих проводниках и подумал что они пойдут дальше, но они тоже остановились. “Не ждите меня”,— обратился он к ним но уходить ребята, по-видимому, не собирались. “Ладно”,— подумал Женька и стал рассматривать лагерь. С пригорка открывался прекрасный вид: за воротами располагалась круглая клумба с жёлтыми цветами, похожими, на одуванчики, за клумбой аллея, по бокам которой стояли белые гипсовые скульптуры пионеров с барабанами и горнами. По одну и другую сторону аллеи парк, с аккуратно подстриженными газонами, редкими деревьями, лавочками, и столиками. Аллея упиралась в эстраду, а по бокам располагались двухэтажные, жилые, прямоугольные корпуса из красного кирпича. Вся территория огорожена высоченным железным забором с острыми шипами наверху. У Женьки заныло в груди, от мысли, что здесь ему предстоит провести почти два месяца.

— На линейку опоздали, — произнес Себастьян.

— Ну и влетит же нам, — заключила Изабелла.

— Что значит влетит? — спросил Женька. — Не успели приехать и уже влетит? — ребята ничего не ответили, а только переглянулись. И от этого перегляда Женьке стало ещё более жутко. Ребята продолжили путь. Звуки музыки нарастали. Дорога привела их прямо к воротам, и они оказались в гуще людей. Абсолютно все: дети, родители, персонал лагеря, даже водители автобусов, припарковавшиеся у обочины, были рыжие. Это производило сногсшибательное впечатление. Уже не оставалось сомнения что это какой то фестиваль или съезд именно рыжих людей. Женька ошарашенно вертел головой, ища среди присутствующих хоть кого то “нормального”. Кто-то приехал на своём автомобиле, а кто-то как Женька на электричке или в автобусе. Вся атмосфера была праздничной, но в то же время зловещей. Это было не так, как бывает в школе 1 сентября. Были и музыка, и танцевальные номера и воздушные шары и цветы. Нарядные дети, нарядные родители, напутственные речи. Но во всём этом витало какое то напряжение. Такое напряжение бывает, когда кто то знает какую нибудь тайну, и эту тайну ему нужно хранить не смотря ни на что. Это читалось на лицах детей. Они осторожно поглядывали на взрослых, притворно улыбались, делая вид что им весело, шептались. Ребята здорово опоздали на линейку, а потому застали только конец. Какая то тётечка объявила что линейка окончена и все приглашаются на территорию. Жестом она указала на ворота лагеря и все послушно двинулись во внутрь. Женька ощущал себя не в своей тарелке. Чувство неловкости усилилось, когда он стал ловить на себе косые взгляды, и уж совсем стало мерзко когда какой-то первоклассник похожий на одуванчик, показывая на него пальцем, что что-то стал говорить своей медно-головой мамаше, тараща на Женьку большие глаза.

— Сейчас с директором познакомишься, — нарушил паузу Себастьян.

— Не хочу я ни с кем знакомиться, — ответил Женька.

— Это обязательно. — равнодушно произнёс тот. Женька хотел убежать, спрятаться в толпе, но услышал сзади сладковато приторный голос обращённый к нему.

— А кто тут у нас такой пугливый? — Женька не хотел оборачиваться, надеясь что пронесёт. Но почувствовал на себе мощную руку. Он закрыл глаза и представил себе рыжего викинга с бородой, двухметрового роста и почему-то с дубиной, но обернувшись увидел пожилого мужчину с широкой улыбкой без бороды, усов и абсолютно лысого. Казалось он был не из этого балагана. “Ну вот, хоть один нормальный человек”, подумал Женька, давно уже выискивая в толпе хоть одного брюнета или шатена, или хотя бы кого-нибудь не рыжего. Но тут же заметил что руки и лицо директоры было густо усеяно веснушками. Стало понятно что когда-то это был самый рыжий из всех рыжих, пока не стал лысым. Директор широко улыбнулся улыбкой клоуна и представился: “Цезарь Карпович”. Женьке стало неловко в очередной раз. Почему это директор лично удостоил его вниманием, у него что дел других нет. Вон сколько людей. Всё-таки первый день работы, заезд. Казалось бы он должен решать важные вопросы. Ведь всегда есть какие-то вопросы в первый день. — Женя, — представился он и попытался освободить руку из крепкого рукопожатия директора. Тот сжал её ещё крепче, потом отпустил.

— … а мама… — начал он.

— Она уехала. — перебил директор и продолжил — мне нужно сказать тебе что то очень важное, зайди ко мне после обеда. Он улыбнулся ещё шире развернулся и скрылся в толпе. Женька выдохнул. Себастьян и Изабелла стоявший рядом и с напряжением следившие за директором, тоже расслабились.

“Как это мама уехала, — спохватился Женька, — не попрощавшись? чтобы не сосредоточиваться на обиде он попытался сконцентрироваться внимание на чём-то другом.

— Как его зовут?

— Цезарь Карпович, — ответила Изабелла. Женьку в очередной раз посетило смутное подозрение. Он огляделся. Приметив неподалёку двух мирно беседующих девочек, он подошёл и прямо спросил как их зовут.

— Меня Инесса, — ответила одна.

— А меня Розалия, — ответила другая.

“О Господи — подумал Женька, — у них и имена какие-то нечеловеческие”. Его опять посетила мысль что он находится либо в прошлом, либо в какой-то параллельной реальности. Но оглядев подружек ещё раз, не нашёл в них больше ничего странного.

— А тебя как? — без особого интереса, скорее из приличия, спросила одна из них.

— Евгений. — Девочки усмехнулись, закатили глаза к небу и посмотрели на Женьку. Он, заметив их реакцию добавил: — можно Женя. Это не помогло. Отойдя на пару шагов в сторону они стали шептаться, бросая на Женьку косые взгляды, не то смешливые не то опасливые. Женька хотел расспросить их что не так, но вдруг почувствовал, что потерял к ним всякий интерес. Они показались ему несколько глуповатыми.

Оглядевшись ещё раз Женька заметил что мизансцена поменялась. Взрослых на территории лагеря уже не было, разъехались, да и детей стало поменьше. Очевидно, подумал он, все уже разбрелись по своим корпусам. Воспользовавшись тем, что никто не проявлял к нему внимания, он решил найти укромное место и поразмыслить над тем, что делать дальше. Скамейки, вдоль аллеи почти все были свободными. Женька выбрал ту, что была подальше от корпусов, сел, обхватил голову руками и закрыл глаза. Сквозь закрытые веки он ощущал тепло от солнца, пробивавшееся сквозь редкую листву клёна. Незаметно для себя Женька провалился в сон. Во сне он увидел испуганное лицо матери на фоне синего неба. Она склонилась над ним и что-то говорила, но он ни слова не мог разобрать. Тогда он стал жаловаться, рассказывая что не хочет жить в этом рыжем лагере с равнодушными и замкнутыми детьми, что ему надоел этот ошейник и что то ещё. Потом он он увидел вагон электрички и ступени, с которых упал. Ему привиделось огромное железное колесо, стоящее на рельсе совсем рядом, а потом противный лязгающий звук, как будто кто-то, железной палкой стучал по какой-то трубе. Этот лязг болью отдавал в голове. Боль нарастала и Женька проснулся. Оказалось это был сигнал на обед.

Столовая находилась между двух корпусов и была отдельно стоящим зданием сразу за эстрадой. Женька был не голоден, но посчитал что нужно сходить на обед, хотя бы ради любопытства. Все ребята быстро и шумно стекались в столовую, подобно рыжим тараканам бегущим от света. Женька поспешил присоединиться к этому потоку. Столовая была обычная. На стенах тут и там изображение пионеров с тарелками стаканами и прочими кастрюлями. Столы расставлены в длинные ряды, чтобы каждый отряд занял свой собственный. Тарелки с едой уже стояли на своих местах и детям оставалось только взять столовые приборы. Возле ведёрка с вилками стоял Себастьян тщательно выбирая себе инструмент, как будто бы не все вилки были одинаковыми. Женька взял вилку и молча пошёл за Себастьяном. Они сели вместе и стали есть. Еда была безвкусной и бесцветной. Поковыряв, Женька окончил трапезу. “Пожалуй, тот “ароматный” пирожок в промасленной бумажке, который ела женщина в электричке, был бы сейчас настоящим деликатесом”, подумал он.

— А что, далеко железнодорожная станция отсюда? — спросил он Себастьяна имитируя безразличие.

— Откуда я знаю? — также безразлично произнёс Себастьян.

— Так мы же вместе шли. — не унимался Женька. Он хотел ещё до вечера уехать к отцу. — Если вместе шли, зачем спрашиваешь? сам должен знать. — парировал Себастьян. “Вот урод”, подумал Женька, но не нашёл что ответить. У того была безупречная логика. Больше я к нему не подойду”— Женька резко развернулся и ушёл. Он понял что просто уехать из лагеря не получится. Он был без денег и телефона, да и расписание электричек он не знал. Наверное, он мог дойти до поляны, где познакомился с Изабеллой и Себастьяном, хотя и в этом был не уверен, но куда дальше? Женька вышел из столовой и побрёл вдоль корпусов и эстрады в произвольном направлении. Всё его существо никак не могло смириться с тем, что ему так долго предстоит “париться” в этом странном месте. Женька ощущал себя беспомощным, как птенец выпавший из гнезда. Он не мог позвонить отцу и пожаловаться. Все кто его любили, были далеко, а завести новых друзей было невозможно. Любые контакты обрывались через 2–3 предложения. Никто не проявлял к Женьке ни интереса ни агрессии. Но это пол беды. Хуже что онне мог придумать никакого плана, чтобы свалить отсюда, а ведь таких планов должно быть как минимум семь.

— Ты в шахматы играешь? — бодрый голос прозвучал откуда-то издалека. Женька обернулся. Шагах в двадцати он увидел большой павильон с деревянным помостом, на котором стояли несколько столов. На столах лежали различные настольные игры, в том числе и шахматы. Женька удивился, как это он прошёл мимо такого приметного сооружения и не заметил его. Павильон был пуст, только за одним столом сидел парень в майке, очках и без галстука. Женька не хотел заводить новые знакомства. Его бесили причудливые имена здешних обитателей. Парень был на пару лет старше Женьки. Перед ним на столе лежала шахматная доска, с аккуратно расставленными фигурами. — Так что, играешь? — в голосе парня слышался энтузиазм и миролюбие. Женька продолжал смотреть на него, пытаясь понять хочется ли ему играть в шахматы, и какое придурковатое имя может носить этот субъект. — Чёрные или белые? — парень не унимался. Женька решил что поднимет себе настроение если выиграет пару партий. Молча подойдя к доске он взял две пешки разных цветов, быстро перемешал за спиной и протянул парню на выбор. Тот выбрал белые. “Первую партию буду играть быстро”— подумал Женька, абсолютно уверенный в своей победе. Он хотел разгромить соперника, добавив, таким образом уверенности самому себе. И действительно партия не затянулась. Быстро потеряв ферзя, слона и ладью Женька получил шах и мат, примерно на двадцатом ходу. Женька смотрел то на доску, то на безымянного, пытаясь осознать происходящее. Тот сочувственно улыбался медленно расставляя фигуры по местам.

— Теперь я чёрными, — прошипел Женька, надеясь что реванш будет не таким позорным. Но эта партия была ещё короче предыдущей. “Да что ж за гроссмейстер такой”,— подумал Женька поправляя фигуры на доске. Большинство из них оставались на своих местах, так и не успев поучаствовать в сражении. Ему было и обидно и интересно, но он намеренно выдерживал паузу, надеясь что парень сам что-нибудь расскажет. Третья партия мало чем отличалась от двух предыдущих, хотя Женька старался тянуть время и обдумывать каждый ход. И вот, когда он уже был готов положить короля в знак поражения, сзади его кто-то окликнул по имени. Это был директор — Цезарь Карпович.

— Ну вот, а я его ищу по всей территории, хожу туда-сюда. Где это наш лучший шахматист? — последние слова он произнес уже подойдя довольно близко и разглядев чем именно занимаются ребята. Шахматная доска привлекла его внимание. Не отрывая взгляд от неё он спросил: — “шах уже был?” получив утвердительный ответ быстро произвёл рокировку. Безымянный сделал свой ход. Следующие несколько ходов Цезарь Карпович “съедал” по очереди одну фигуру за другой и быстро довёл партию до победы. Женька был в восторге: пусть он не выиграл но и безымянный тоже.

Солнце клонилось к закату. Веснушчатая лысина Цезаря карповича блестела в вечерних лучах заходящего солнца. Теперь весь лагерь казался рыжим. Цезарь Карпович стоял склонившись над шахматной доской, что то обдумывая, потом сел на свободный стул. Он стал рассказывать разные истории, начиная с шахмат, и кончая крестовыми походами. Один рассказ плавно перетекал в другой, образуя целостность повествования.

— А вы меня искали зачем? — спросил Женька спохватившись.

— У меня к тебе огромная просьба — ответил Цезарь Карпович растягивая слова. Его улыбка голос и манеры указывали на то что это добрейший человек на земле. “Может всё не так плохо?”— подумал Женька.

— Рокфор, — обратился Цезарь Карпович к безымянному, — сейчас будет ужин, тебе пора. Тот молча встал и ушёл. Женька посмотрел ему вслед. “Рокфор? — не зря же он не хотел знать его имя. Цезарь Карпович сел на место Рокфора и оказался напротив Женьки. Его доброе лицо стало меняться, преображаясь в страшную гримасу.

— Послушай меня щенок, — сквозь зубы процедил он, — если хотя бы одна живая душа узнает о том что ты сегодня видел, ты навеки исчезнешь из этого мира. Забудь об этом дне навсегда, а если кому расскажешь пожалеешь что родился.

В свете фонарей лицо Цезаря карповича напоминало лицо клоуна из фильма ужасов но не долго. Через минуту он снова преобразился в добряка. Прочитав на лице Женьки недоумение он сказал, уже обычным голосом: — “да не переживай ты, научишься ещё играть в шахматы”. После этих слов он удалился, как всегда в хорошем настроении. Женька, ошарашенный, остался сидеть, прислушиваясь к своим эмоциям. В вечерней тишине он слышал как стучит его сердце. Кровь пульсировала в венах, отдавая болью в голове. Хотелось со всей силы сдавить голову, чтобы боль прекратилась. Он обхватил её руками и в тот же миг почувствовал, что его как будто бы раскрутили на гигантской карусели. И это вращение продолжалось невероятно долго. “Остановите, остановите”,— кричал Женька, а может шептал. Он хотел выйти из этой карусели на полном ходу и чтобы его унесло центробежной силой куда угодно. Потом он услышал дождь. Сначала слабый, потом сильней и сильней с раскатами грома. Женька открыл глаза. Он как и прежде сидел в деревянном павильоне. Напротив лежала шахматная доска с перемешанными фигурами. Всё прошло. Он попытался встать, но всё тело занемело, очевидно он сидел так очень долго. Всё же он заставил себя расшевелиться, не смотря на противное покалывание в руках и ногах. На улице действительно шёл дождь, но в тёмном павильоне было достаточно сухо. Дождь был противный, холодный и с ветром, такие дожди иногда бывают в начале июня, особенно по понедельникам. Он окончательно прогнал с улицы всех людей и аллея, освещённая фонарями была, теперь, абсолютно пустой. Окна корпусов горели огнями, там кипела жизнь. Чужая и не понятная. Женька облокотился на спинку скамейки и поджал под себя ноги. Было холодно, но одновременно и хорошо, потому что рядом никого не было. В очередной вспышке молнии, Женька увидел что у входа стоит пёс. Он, очевидно, хотел спрятаться от дождя, но учуяв человека, теперь осторожно принюхивался, взвешивая степень опасности. “Пират”,— позвал Женька. Пёс замахал хвостом, опустил голову и подойдя к Женьке, уткнул морду в колени. Конечно, это был не тот Пират, который охранял двор в деревне. Это был очень добрый пёс, хотя и рыжий. И Женька знал почему он добрый — потому что свободен. Женька гладил пса и рассказывал ему о своих детских проблемах. Тот внимательно слушал, глядя в глаза и сочувственно повизгивал. Женьке хорошо было от тепла исходящего от его нового друга. Казалось, что это самое лучшее существо, повстречавшееся Женьке сегодня. В какой то момент пёс освободил морду из Женькиных объятий и вышел наружу, прямо в дождь. “Уходишь? — спросил Женька. Пёс выбежал на середину аллеи, потом подбежал к павильону и опять отбежал. Он куда то приглашал Женьку. Женька встал и последовал за ним. Убедившись что тот идёт следом, пёс радостно подпрыгнул, и побежал увереннее, вдоль аллеи. Пёс здорово отвлёк Женьку от мрачных мыслей. Он даже и не заметил как его одежда намокла и противно прилипла к телу. В кроссовках чавкала вода. “Что это значит?”— думал он, “о чём говорил директор? почему так злобно? неужели он, Женька, узнал какую-нибудь тайну. Но какую? Что именно он должен был забыть и о чём нельзя никому рассказывать?” Женька и сам с удовольствием бы выбросил этот день из своей жизни и уж точно он не собирался никому ни о чём рассказывать. Женька вдруг поймал себя на мысли, что он точно знает, что завтра это не повторится, что завтра будет уже не такой день, а нормальный, с правильными людьми, где он, Женька будет чувствовать себя привычно и комфортно. В этих размышлениях Женька не заметил как оказался позади жилых корпусов, и столовой. На эту территорию лагеря Женька ещё не попадал. Фонарей здесь уже не было. Там располагались хозяйственные постройки, представляющие собой одноэтажные здания выкрашенные белой краской. Эта часть лагеря явно не предназначалась для игр и кружков. Женька бы никогда не зашёл сюда в тёмное время, но пёс спокойно бежал впереди и это вселяло уверенность. Возможно, здесь и скрываются те самые тайны, о которых никто не должен был знать. И, возможно, пытливый, детский ум принялся бы разгадывать эти тайны, но даже если бы сейчас, Женька увидел здесь живого, рыжего динозавра, он бы не удивился. “Куда ты меня ведёшь?”, — обратился Женька к собаке. Пёс повернул голову и остановился. “Понимаешь, я очень устал и замёрз, у меня болит голова, я хочу спать”. Пёс лизнул Женьку в руку и продолжил путь. Женька нехотя поплёлся следом. Через несколько минут, сквозь дождь, он увидел одноэтажное здание с освещённым входом и несколькими горящими окнами. Подойдя ближе увидел надпись над дверями: “МЕДПУНКТ”. Он заглянул в окно. Через мокрое стекло разглядел большую больничную палату. Захотелось зайти. Открыв дверь он почувствовал едкий запах эфира и лекарств. Обернувшись он поискал глазами пса. Его не было. Ушёл. Внутри было сухо, тепло и уютно. Женьке захотелось остаться.

“Заходи, заходи”— услышал он женский голос из-за угла. Постояв в нерешительности несколько мгновений, Женька зашёл в коридор. Там за столом сидела медсестра и что-то писала. Женька сел напротив и стал ждать. На голове медсестры был колпак. Из под колпака пробивались пряди рыжих волос. В тёплом, сухом помещении Женька почувствовал, вдруг, смертельную усталость. Он понял что останется здесь, потому что сил, куда-то двигаться дальше, просто не было. “Наверное у меня жар”— произнес он первым, так как медсестра продолжала что-то писать, не глядя на Женьку. Дописав, она отложила журнал, поставила ручку в стакан и навела порядок на столе. Подняв на Женьку глаза она сказала: “конечно жар, ты ведь мокрый был, а теперь высох”. И в самом деле, Женька и не заметил как его одежда стала сухой. Он пошевелил пальцами ног и обнаружил что и ноги сухие, хотя с момента как он зашёл, прошло, по его мнению не более десяти минут. Однако ему было лень искать объяснение этому феномену. Очень хотелось спать.

— С тобой происходило сегодня что-нибудь странное? — этот вопрос медсестра произнесла очень буднично, как обычно и говорят все мед работники. Как ей ответить? Каждая минута сегодняшнего дня была наполнена разными странностями и неприятностями, от которых Женька сходил с ума. Он ещё раз потрогал футболку и пошевелил пальцами ног.

— Нет, — ответил он, тоже стараясь придать своему голосу равнодушие. Сквозь приоткрытую дверь, он увидел часть палаты, в которой была койка с постелью, заправленная белоснежным бельём. Обычная кровать в этом антураже казалось самым лучшим и желанным предметом в мире. Ему хватило сил сбросить обувь. Предметы вокруг стали расплываться, а кровать, тоже не вполне отчётливых форм стала приближаться. И вот, голова касается подушки. И сон. Женьке снились деревня, собака, неизвестной породы, хотя какая разница, если это твой друг. Снились друзья. Они занимались производством стрел и луков, готовясь к приключениям Робин Гуда. И Женька был с ними, принимая участие в их жизни и играх. Снилась рыбалка, огород, коровы, дожди, а потом электричка. Женька смотрит на распахнутую дверь вагона и думает о своём падении. От ужаса он дёрнулся и проснулся. Перед ним было окно и слепящий, солнечный свет заливал палату. Знакомый запах эфира и лекарств. Всё как вчера. Женька не хотел шевелиться. От мысли что вчерашний день может повториться у него поднялось давление и отдало пульсирующей болью в висках и затылке, а сама голова оказалось туго перебинтована. Также странным оказалось то, что он был раздет, хотя и помнил, что перед сном не раздевался. Опять загадки. Женька лежал на боку, глядя на яркое окно, стараясь, зачем-то, определить который час. Ему было приятно находиться в одиночестве и не хотелось думать, что где-то рядом есть какие-то рыжие персоны. Но тишина длилась недолго. За дверью послышались голоса. Двое мужчин о чём-то шептались за дверью, очевидно считая Женьку спящим и не желая разбудить. Потом они вошли и несколько минут стояли молча. Женька не шевелился. Он почувствовал аромат духов матери, значит вошедших было трое. Один из них начал говорить шёпотом: “вы главное не переживайте, с кем такое не случается и не вините себя”— обратился он, очевидно к матери. “Я хотела как лучше”— сказала мать. Она плакала. “Просто сотрясение мозга — продолжил голос, очевидно это был врач, — случай не тяжёлый, последствия минимальные, через неделю вы об этом уже забудете. “Он во сне называл какие-то странные имена, звал каких-то рыжих людей, просил снять ошейник”. “Ну что ж, — продолжил врач, — обычный бред, такое случается”. Врач ушёл. “Значит так! — сказал мужской голос негромко, это был отец, — после больницы в деревню на всё лето”. “Конечно, — ответила мать, — ты муж, тебе решать”. “И ничего не планируй на ближайший месяц, ребёнок должен быть с родителями. Ты мне нужна”. “Ты мне тоже” ответила мать, и они вышли закрыв за собой дверь.