Рукопись. Корабль бумажный, где тело его белый лист, а кровь его чернила.Спуская на воду, с руки, от плоти отрывая,Как белое перо, как облако небесного крыла.Дрожит, колышется, в речной слюде мерцая.Он невесом и хрупок и наивен, будто бы дитя,Но так отважен, и так отчаянно мечтает о далеком крае,Чтобы попутный ветер, нежно и любя,Взяв за руку, довел его до края. Сюита № 2
Мне снился снег, засыпавший округу,Кружащийся, как мысли, надо мной,Кружащим в мыслях тягостных. Но, вьюгуРазвеяв, с юга брызнуло весной,Луга и лес взглянули друг на друга,Омытые недавней белизнойСнегов, и ветвь склонилась над рекою,Как я, не разбудив, над спящею тобою.(Перси Биши Шелли «Вопрос» Стих) Март, 1922 г. Лазурное побережье, Теуль-сюр-мер, Франция.
Еще минуту назад облака мирно покоились на макушках горных вершин изгиба бухты, теперь же, стремясь расколоть золотой круг солнца на тысячу пронзительных лучей, затянули голубое небо, будто одеялом пуха, пропуская острые серебряные нити света сквозь потускневшую линзу. Дождя не было целый месяц, и земля, и люди уже отчаялись от засухи и ветра, но глядя на хмурое небо, вновь обрели надежду, что сегодня тот день, когда небеса даруют им долгожданный и целительный дождь.
Анна с неохотой последний раз зачерпнула горсть, похожего на гальку, крупного песка, ставшего розовым в отблесках карминовой скалы, и тут же поспешно высыпала его обратно. Посмотрев вдаль, она прищурилась, стремясь рассмотреть Леринские острова, которые еще с утра были видны как на ладони, но оказалось — тщетно. Впереди лишь молочная дымка, отчего даже линия горизонта между бледно-васильковым небом и темной лазурью моря исчезла в никуда, как если бы неопытный художник испортил картину, смешав оттенки акварели понапрасну, в безудержном стремлении к совершенству, хотя в том не было нужды.
И каждый странник, и каждый, кто родился здесь, должен был быть счастлив, лишь оттого, что лицезрит совершенство формы и цвета, но несчастней Анны в тот миг, на этом самом Лазурном побережье, где все цветет и дышит счастьем, пожалуй, не было, и нет. Она лишь телом была здесь, в настоящем, а мыслями — далеко в прошлом, перебирая воспоминания как четки в странном и непостижимом порядке, выхватывая из повествования жизни то одно, то другое, и так по кругу. А жизнь, настоящая жизнь, словно проходила мимо, по касательной, не вовлекая в происходящие вокруг события ни души, ни сердца, ни разума.
В ее жизни было и хорошее, и дурное, и счастье, и горе, но отчего-то сознание будто затерло все прекрасное, что было, а прошлое сплело в один колючий терновый венок лишь горестей и утрат. Она цеплялась за добрые воспоминания, как цепляются за якорь, и как и положено, не находя точки опоры в нем, лишь тонула в темных глубинах бесплодных сожалений и потерь. И вроде бы теперь она свободна, нет ни обязательств, ни ответственности, и можешь делать что желаешь, но это только иллюзия, в действительно же она была свободна настолько, насколько может быть свободен узник, заключенный в клетку, в клетку своего разума.
И словно желая скинуть с себя пепел воспоминаний, она резко встала, поспешно отряхнула платье от песка и, посмотрев куда-то вдаль, мягко, но решительно крикнула на русском:
— Матье! Пора возвращаться домой!
Игравший в песке мальчик, словно не услышал ее, он не только не перестал играть, но даже не обернулся.
Анна тяжело вздохнула и повторила ту же фразу, но уже на французском.
Только тогда ребенок откликнулся и медленно и неторопливо, подойдя к ней по-хозяйски, ничего не говоря, вручил ей игрушки в руки, тем самым давая понять, что не намерен их нести сам, а затем молча развернулся и решительно зашагал домой.
Анна не возразила ни слова, и покорно приняв игрушки, последовала за мальчиком, словно он был ее хозяин, а не воспитанник. Что ж, то было не далеко от истины. Разве ж маленький, но богач не ее хозяин? За эти годы жизнь научила ее не малому, но смирение и покорность она познала в совершенстве.
Из глубокой бухты, в которой они только что были, ничего не было видно, лишь камни и редкая зелень, как навес, но как только они поднялись на первые десять ступеней лестницы, перед ними открылся восхитительный вид на темно-розовую виллу Святой Камиллы, тонущую в красном порфирите горного массива Эстерель. И лишь склоны, покрытые курчавой зеленью, будто волосы на груди огромного и недвижимого великана, не давали рассеяться взгляду в буйстве всех оттенков красного.
Два этажа, пятьсот квадратных метров, пять спален, четыре ванные комнаты, пристройка для охранника, прислуги и няни, и доминирующее положение на красной скале, все было бы прекрасно, если бы не тесное соседство с еще одной виллой, чуть меньше и чуть ниже, однако же, все с той же бухтой на двоих.
Еще совсем недавно,
Последние комментарии