Один шанс из тысячи [Владимир Анатольевич Тимофеев] (fb2) читать онлайн

Хроновойна. Один шанс из тысячи

Глава 1 На северном фланге

'День 76.

Все измерения сделаны, вычисления завершены. Астрономию — побоку. Ура!

Главное определилось. Провал во времени — семьдесят тысяч пятьсот шестьдесят лет. Погрешность — пять сотых промилле. Последнее не в том, чтобы инспектору в трубочку подышать, а в том, что промилле в десять раз меньше процента и в моем случае, как и в уровне опьянения, гораздо нагляднее. Здесь и сейчас им можно измерять «степень сдвига». Потому как именно в эти пять сотых уложилось всё остальное: условная дата и координаты места, куда угодили. Если, конечно, и то, и другое исчислять привычными способами и по привычному календарю.

За точку отсчёта принял день местного весеннего равноденствия и волевым решением назначил его как «двадцатое марта». Именно этой дате соответствовало весеннее равноденствие две тысячи девятнадцатого. Наше попадание в прошлое произошло тридцатого марта в пятнадцать ноль шесть «по Москве». Здесь это было одиннадцатое июня, два часа двадцать четыре минуты. То есть, все, кто теперь попадут под аналогичный сдвиг, сместятся по субъективному календарю примерно на семьдесят два с половиной дня. Надеюсь, что в будущем эта информация пригодится.

Что же касается координат, то их смещение, в общем и целом, соответствовало сразу нескольким математическим моделям движения геологических плит, принятым в двадцать первом веке. Отличия минимальные, и это означает, что в будущем можно использовать любую из них. Хотя, можно и не использовать, поскольку само смещение (если, конечно, я определил его верно) составило всего три километра к северу. Сущая мелочь, почти ни на что не влияющая. По факту, географически финишируешь там же, откуда и стартовал. И это есть хорошо.

Решил даже отпраздновать успешное окончание астрономических изысканий.

По этому поводу достал из НЗ бутылку вина (специально держал для подобного случая) и направился с ней в ближайшую рощу. В доме распивать алкоголь не стал. Пьяный вид — это сейчас не то, чем можно гордиться.

Погода благоприятствовала. Тёплый погожий вечер. Неплохое вино. Не хватало лишь разговоров. Чтобы, как водится, по душам и без какой-либо задней мысли…

До самой ночи я лежал на траве, пил из «горла́» массандровское, смотрел на звезды и размышлял о сущности бытия. Для чего, собственно, я отправился в эту экспедицию? Что и кому хотел доказать? Почему не пробовал отыскать иной путь, чтобы поверили и не отмахнулись? Ведь мог же. Да. Безусловно…

Наверно, я просто хотел сбежать. Туда, где не надо доказывать свою правоту. В своём времени я уже устал это делать, так пусть теперь это сделает за меня моя история… если, конечно, она дойдёт когда-нибудь до адресата…

Сложнее всего признавать собственные ошибки. Но еще труднее корить себя, что ушёл не один…' (из дневника А. Н. Трифонова)

Россия. Москва. Национальный Центр Управления Обороной (31.07.2018 г.)

— Вы уверены, что это не случайное совпадение?

— Уверен, товарищ Верховный. Подтверждается несколькими независимыми источниками, плюс спутниковая разведка.

Президент секунд десять буравил тяжелым взглядом начальника ГОУ, но тот «испытание» выдержал и глаза не отвел.

— Считаю, пора приступать к операции «Ледостав», — поддержал подчинённого начальник Генштаба.

— Согласен. Самое время, — кивнул министр обороны.

— Окно — примерно неделя, — уточнил представитель Главного Управления.

Глава государства дернул щекой и посмотрел на хранящих молчание «штатских»: министра иностранных дел и директора СВР.

— Ну, а вы что скажете?

— По нашей линии сведения подтверждаются, хотя и косвенно, — пожал плечами министр. — На нашу ноту протеста норвежцы закатили форменную истерику. И это явно не дипломатия. У них там, действительно, подгорает.

— Неделя. Максимум, две, — отозвался разведчик. — Если мы не ответим, они организуют более серьёзную провокацию, и тут уже ограниченной операцией не отделаешься. Может полыхнуть по всему фронту.

Президент скрипнул зубами.

Формально никакого фронта, естественно, не было, как не было и войны. Но полыхнуть и вправду могло. Причем, с абсолютно непредсказуемыми результатами.

Увы, но Штаты опять взялись за своё. Управляемый хаос — любимая забава американских стратегов в последние лет, наверное, тридцать. Частенько это ударяло по ним самим, но от игры они всё равно не отказывались. Видимо, думали, что в случае кризиса сумеют отсидеться за океаном.

В прямом столкновении на Ближнем Востоке американцы проиграли вчистую, но это не означало их полного поражения. Конфликт перешёл в новую стадию — подковёрной борьбы и закулисных интриг.

Конечно, впечатляющие успехи Ближневосточной кампании вывели Россию на первое место в мире по военной мощи, а удачно проведенный футбольный чемпионат и дипломатические победы сделали ее ещё и моральным лидером. Однако необходимо признать, что ни экономика, ни валюта страны этому лидерству не соответствовали. Именно этим обстоятельством пользовались геополитические противники.

Как теперь выяснялось, внезапный демарш Швеции и Финляндии, отозвавших разрешения на прокладку нового «Северного потока» в своих территориальных водах, был отнюдь не спонтанным. Он не просто лоббировался заокеанской державой и её подмахивающими партнерами, он был частью особого плана, принятого Соединенными Штатами ещё до начала Сирийской авантюры.

Новая европейская война, а следом и новая мировая — вот что являлось основной целью американских правителей. Вовлечь Европу в военный конфликт с Россией при минимальной поддержке со своей стороны — это могло в очередной раз вывести из пике собственную экономику и восстановить пошатнувшееся политическое влияние. Старинный, проверенный временем принцип «Разделяй и властвуй» не мог дать осечку. Остатки былого могущества США тратили исключительно на раздрай между другими странами. Только это давало им шанс. Только это приводило к конечной победе…

— Сколько нам надо времени на подготовку?

— День, чтобы высадить призовые команды на платформы «Снохвит», «Альбатрос», «Аскеладд», еще два, чтобы корабельные группы вышли к Тронхейму и Бергену.

Начальник Генштаба очертил электронной указкой заданные районы на карте и «высветил» позиции кораблей.

Президент мысленно усмехнулся.

Противник учёл привычку российского руководства действовать «непрямыми» методами и подготовил довольно простую ловушку. С «обычной» страной и в «обычное» время она сработала бы на сто процентов.

Четверо суток назад береговая охрана Норвегии задержала на стоянке у арендованного Олавсверна два российских научно-исследовательских судна: «Академик Немчинов» и «Академик Шатский». Задержание происходило грубо, с использование оружия, срыванием флагов и ранеными среди экипажей. В тот же день оба судна отконвоировали на юг, в Берген. О причинах силового захвата норвежские власти не сообщали.

Сделать это по собственной инициативе они, естественно, не могли. Всё выглядело чересчур нагло и нарочито. За провокацией явно торчали американские уши. Чем именно штатники купили норвежцев, было понятно. Более половины своих национальных фондов потомки викингов хранили в заокеанских ценных бумагах. После крушения доллара они обратились просто в раскрашенные фантики, и американцы, как главные должники планеты, получили отличную возможность манипулировать своими долгами. Точнее, не самими долгами, а условиями их возвращения. В итоге, кто-то не получал вообще ничего, а кто-то рассчитывал на определенные «льготы»: например, на оплату товарами и торговым сотрудничеством. Образовалась даже своего рода очередь из обманутых и ограбленных кредиторов. Первыми в неё, понятное дело, записались прибалтийские лимитрофы и разные «младоевропейцы» наподобие Польши или Румынии. От «старой» Европы просителями выступали британцы и скандинавы.

Южные страны действовали иначе. Турция, Греция и Италия уже не просили, а требовали. Соединенным Штатам пришлось даже эвакуировать свои базы с Крита и из-под Неаполя. Удар довольно чувствительный, но ещё не нокаутирующий. В колеблющейся Испании военные объекты пока сохранялись, а вместе с ними сохранялась и возможность влиять на происходящие в Средиземноморье процессы.

Сложнее всего приходилось прежним столпам европейской экономики: Франции и Германии. С одной стороны, им не хотелось ссориться с США и терять из-за этого деньги и преференции, с другой, они совершенно не горели желанием сталкиваться нос к носу с разъярённым русским медведем. Однако как раз к последнему их очень активно подталкивали бывшие друзья и союзники.

И это вполне могло получиться. Янки небезосновательно рассчитывали на успех. Ведь реакция России даже на явные «казус белли», как, например, в случае со сбитым турками бомбардировщиком, всегда была крайне сдержанной. Начинать масштабные боевые действия из-за «стечения обстоятельств» русские, как правило, не торопились. Правда, и оставлять без ответа враждебные действия они не могли. Максимум, чего ожидали от России американцы — это попытки силового освобождения захваченных научных судов и удара по самому болезненному для Норвегии — её нефтяным платформам.

И то, и другое шло провокаторам в плюс.

«Коварное» нападение на мирную и уважаемую европейскую страну по столь «незначительному» поводу сразу же выводило Россию в разряд главных врагов Европы. А нейтрализация норвежской нефтегазовой отрасли не только рушила и так уже еле сводящую концы с концами энергетику старого континента, но и давала штатовцам великолепную возможность максимально внедриться на европейский нефтяной и газовый рынок, причем, на самых выгодных для себя условиях.

Россия же пока действовала именно так, как рассчитывали её противники.

Вышедшая в море ударная группировка Северного флота держала курс на главные нефтегазовые поля Норвегии, располагающиеся как раз напротив Тронхейма и Бергена. В порту последнего находились и задержанные российские корабли.

Желание русских одним выстрелом убить сразу двух зайцев — о таком развитии событий американцы могли только мечтать. И, похоже, это желание начинало потихоньку сбываться.

Чего не учли вражеские стратеги, так это того, что в игру «обмани противника» можно играть и вдвоём. Россия в этой игре имела свои задачи и цели, главная из которых — полностью вышвырнуть пронырливых янки из Восточного полушария. Что подумают об этом в «европах», не так уж и важно. Немцы, французы и скандинавы уже давно перестали быть субъектами мировой политики. О чехах-румынах-поляках и говорить нечего…

— Итак, решение принято. Начинаем операцию «Ледостав», — негромко сообщил президент. — Готовность к основной фазе — четвёртое августа. Генеральному Штабу подготовить приказы по флоту и авиации. МИДу и Службе Внешней Разведки организовать утечку по варианту «один»…

Северная Норвегия. Округ Тромсё. Авиабаза Бардюфосс. 4.08.2018 г. 01:18

Глаза безнадежно слипались. Лейтенант Сойберг тупо пялился в монитор и, как мог, боролся со сном.

Военные делили этот аэродром с гражданскими, поэтому постоянно приходилось совмещать обязанности диспетчеров и дежурных. Рейсы в это захолустье совершала единственная авиакомпания, причем, только днём и не чаще пяти раз в неделю. А ведь, как рассказывали старожилы, лет двадцать назад авиабаза считалась передовой и сюда регулярно наведывались военно-транспортные и противолодочные самолеты едва не всех стран НАТО. Больше других тут, конечно, отмечались американцы. Под их требования даже увеличили ВПП, и она до сих пор способна принимать сверхтяжелые авиалайнеры, чем, например, не может похвастаться международный аэропорт Тромсё — столицы провинции.

Увы, всё это осталось в прошлом. Сегодня вокруг только скука и воспоминания о былом «величии». Место базирования 139-го авиакрыла ВВС Норвегии — теперь лишь точка на карте и своего рода ссылка для проштрафившихся офицеров. Две вертолетные эскадрильи, эскадрилья БПЛА и воздушных мишеней, полурота охраны… Единственное, что развевало тоску — это дежурные стычки с морпехами США, которых время от времени присылали сюда для обучения и боевого слаживания с «товарищами по оружию». Хотя, скорее всего, для американцев это являлось таким же наказанием, как и для местных. Делать тут совершенно нечего, а развлечений — раз, два и обчёлся. Или выпивка, или драка… Или, если действительно повезет, то мини-учения, больше напоминающие скаутские игры-походы, а не реальные испытания на стойкость и умение воевать в сложных условиях севера.

Похожие учения проходили минувшим днём. Охрана аэродрома отрабатывала отражение атаки вражеских диверсантов. Роль последних исполняли американцы. К счастью, обошлось без серьёзных травм. Несколько лёгких ушибов не в счет. Набегались все, включая штабных, летчиков и операторов дронов. Лейтенант Сойберг уже по окончании признался себе, что — да, было, действительно, весело. Взрослые мужики, оказывается, тоже любят играть. В войнушку — в особенности.

Бар в этот вечер остался без посетителей. Солдаты дрыхли в казарме без задних ног, офицеры разошлись по квартирам, и лишь Олаф Сойберг продолжал тянуть лямку, потому что — увы и ах — именно ему в эту ночь выпало дежурить на вышке.

Четвертая чашка кофе помогла только на пять минут. Разминка с хождением из угла в угол продлила период активного бодрствования еще на немного. А потом опять накатила дремота. На мониторах слежения ничего не менялось, ни в воздухе, ни на земле. Конечно, если бы лейтенант чуть повнимательнее присмотрелся к символам, горящим в низу экранов, он бы наверняка почувствовал, что что-то не так, что обстановка в небе не настолько спокойная и вероятно следует доложиться наверх. Однако, увы, усталость брала своё, и дежурному по авиабазе было попросту лень отрываться от удобного кресла…

Десять Ми-8АМТШ шли буквально впритирку к горам. Тяжело, сложно, но — надо. Обмануть ПВО на начальном этапе можно только на малых высотах.

На тренировки и отработку маршрута, в том числе, ночью, ушло три недели. Долго, муторно, однако оно того стоило. Вертушки неслись в темноте, огибая рельеф не хуже крылатых ракет. Первые две машины были оснащены под ударные, третья имела на борту полный комплект РЭБ, остальные перевозили десант, вооруженный не только стрелковым оружием и гранатометами, но и десятком ПЗРК. Задача — высадиться на авиабазе Бардюфосс, нейтрализовать охрану, организовать прикрытие транспортников.

Первой в «сражение» вступила машина радиоэлектронной борьбы.

Судя по отсутствию противодействия, успешно.

Следующими на поле боя вышли ударные вертолеты. Выполнив пару заходов, но так и не найдя подходящих целей, они уступили дорогу десантным бортам. Само десантирование прошло без сучка и задоринки. Практически как на учениях. Бойцы выпрыгивали из вертушек и «растекались» по территории, беря под контроль ключевые точки: склады горючего и боеприпасов, ангары с техникой, КПП, казармы, узлы связи, диспетчерские посты. Удивительно, но сопротивления им не оказывали. Видимо, просто не могли поверить, что такое возможно…

Лейтенант Сойберг поднял руки только после второй команды, произнесенной на хорошем норвежском. Какое-то время он даже думал, что все это ему снится.

— Где командир базы?..

— Где расположены позиции ПВО?..

— Сколько человек личного состава присутствуют на объекте?..

— Коды доступа к ЗАС и системе слежения за воздушным пространством?..

Лейтенант отвечал, словно в тумане, надеясь, что ещё секунда и он всё же проснется.

Однако нет. «Сон» продолжался и становился всё более и более реальным.

Лишь через пару минут до норвежца дошло, что — это на самом деле. На базу совершено нападение, а охрана его банально проспала. И главным виновником катастрофы является он — Олаф Сойберг. От будущего трибунала его не спасут ни внезапная потеря связи, ни наведенные на мониторы помехи, ни так же, как он, проспавшие всё и вся сослуживцы.

Оставалось одно — максимально сотрудничать с напавшими на авиабазу людьми. Ведь если приговора не избежать, надо хотя бы просто дожить до него…

Командир десанта майор Сироткин принимал доклады в командном пункте авиабазы.

Судя по показаниям пленных, они, действительно, не ожидали нападения на объект. Даже объектовая ПВО находилась в нерабочем состоянии. По факту, аэродром с воздуха «защищали» только радары, и по принятому регламенту, в случае опасности, отражать атаку предполагалось дежурными парами истребителей F16 с авиабазы Будё. Но поскольку сигнала о нападении там так и не получили, постольку никаких истребителей в районе Бардюфосса в ближайшее время не ожидалось.

Насчёт Будё Сироткин не беспокоился. Этим объектом должны были заниматься другие специалисты. В их профессионализме десантник не сомневался. Сейчас у него голова болела совсем о другом. Через пару часов на захваченный аэродром требовалось принять несколько транспортов с техникой и к шести тридцати утра развернуть вокруг новой, уже российской авиабазы, полноценный периметр обороны. Задача, пусть сложная, но выполнимая. Как говорится, бывало и хуже…

Северная Норвегия. Лофотенские острова. Авиабаза Андёйя. 4.08.2018 г. 01:34

В большинстве кинофильмов высадку морского десанта показывают или как победный марш, или как кровавую мясорубку. Первое — когда враг на плацдарме отсутствует, второе — когда он там есть и активно сопротивляется. Любой командующий всеми силами старается избежать второго и мечтает о первом. В жизни это получается не всегда. Подводит разведка, противник оказывается хитрее и подготовленнее, штабы ошибаются с оценкой обстановки, нелепая случайность путает тщательно подготовленные планы. Как избежать проколов? Как обеспечить выполнение боевой задачи с минимальным потерями или вообще без них? Какие военные хитрости надо использовать, чтобы враг узнал о десанте, когда уже поздно что-то предпринимать и остается только поднять руки и признать поражение? Вопросы одновременно простые и сложные. Всякое новое устаревает после первого применения. Всякое успешное старое становится классикой и, бывает, что враги в очередной раз наступают на грабли и просто не верят, что примитивная уловка может снова сработать…

Южнокорейский контейнеровоз «Санпанг» два дня находился на внешнем рейде Андёйи, а вчера, наконец, получил разрешение на причаливание. По мнению местных, таможенники и санитарные службы тянули так долго только из-за того, что судно прибыло в порт не «обычным порядком», с запада или юга, а с севера. На прошедший Севморпутем лихтер специально приходили поглазеть едва ли не все окрестные рыбаки. Шутка ли — решиться на непривычный маршрут, пусть более дешёвый и быстрый, но, тем не менее, таящий немалые риски. К русским ледоколам, газовозам и танкерам таких вопросов не возникало, для них этот путь — рутина, с корейскими всё было интереснее. Одиннадцатый транспорт за месяц и первый зашедший в Андёйю. Неужели они действительно не боятся и считают свой бизнес прибыльным?

Рыбаки пожимали плечами и уходили, их место на пирсах занимали другие зеваки.

То, что экипаж не совсем корейский, выяснилось, когда судно пришвартовалось.

Матросов «с характерным разрезом глаз» было всего четверо. Капитан и старпом говорили по-датски, механик шпрехал на дойче, остальная команда употребляла какую-то непонятную тарабарщину, то ли польскую, то ли чешскую — определить, какую конкретно, среди аборигенов знатоков не нашлось. Никто, впрочем, не удивлялся. Разношёрстные экипажи давно стали мировой нормой.

«Санпанг» зашел в Андёйю транзитом. Конечным пунктом назначения в судовых документах значился Амстердам, а здесь лихтер должен был выгрузить два десятка нестандартных контейнеров для какого-то шведского предпринимателя, задумавшего организовать в местных фьордах то ли развлекательно-спортивную зону, то ли туристический экокомплекс, то ли ещё что-то не очень понятное, но требующее массу специального и довольно тяжелого оборудования.

Разгрузку произвели в тот же вечер, таможенное оформление решили отложить до утра. Трудовой кодекс — это святое. Нельзя заставлять граждан Норвегии работать сверхурочно, если они этого не желают. Контейнеры никто специально не охранял. Они находились на территории порта, закрытые, опечатанные, никому, кроме хозяина-шведа, не нужные. Но, если бы кто-нибудь из портовых работников увидел, что с ними стало происходить в четверть второго ночи, то наверняка разинул бы рот. Сначала от удивления, потом от страха.

Контейнеры внезапно загрохотали, стенки стали откидываться, как аппарели, и на бетон начали выкатываться боевые машины: «Тигры», БТРы, «мотолыги», БРДМки.

На самом лихтере тоже происходили весьма интересные вещи. По корабельным трапам на причал быстро, но без суеты, спускались вооруженные люди. Оказавшись на берегу, одни занимали места в бронемашинах, другие выставляли охранный периметр вокруг стоянки «Санпанга». Находящийся на палубе «груз» стремительно преображался. Наверх выдвигались решетки и тарелки антенн и радаров, в небо нацеливались хищные силуэты ракет, бывшие морские контейнеры ощетинивались пулеметными и пушечными стволами.

Гражданское судно за считанные минуты превратилось в военный корабль. В свое время их называли рейдерами или вспомогательными крейсерами. После второй мировой от их использования отказались, но, видимо, недаром говорят, что всё новое — это хорошо забытое старое, и иногда это старое становится для противника настоящим сюрпризом.

Выдвижение в сторону авиабазы началось в час двадцать пять.

Два с половиной километра колонна техники преодолела за девять минут.

Штурм не потребовался. Персонал базы был захвачен врасплох. Охрану нейтрализовали практически без стрельбы — хватило светошумовых гранат и пробитого БТРами ограждения. Спустя четверть часа командир десанта уже докладывал об успешном завершении операции. В три сорок пять на аэродром один за другим приземлились четыре военно-транспортных Ил-76. В пять двадцать закончилась первичная «инвентаризация» захваченного. Кроме различного оборудования и вооружений трофеями морпехов стали четыре P-3C, два Р-3N и один Р-8А «Посейдон» — по факту, вся имеющаяся у Норвегии противолодочная авиация. Почему её не перебазировали на юг, в Тронхейм и Ставангер — бог весть. Скорее всего, не посчитали необходимым.

Ведь ни сами потомки викингов, ни их заокеанские кураторы просто не предполагали такого развития ситуации. Ждали дипломатического давления. Ждали блокады газовых и нефтяных полей в Северном, Баренцевом и Норвежском морях. Ждали, как крайний вариант, попытку силового освобождения отконвоированных в Берген российских судов «Академик Немчинов» и «Академик Шатский». Для отражения возможной атаки в Хоконсверн, главную базу ВМС, стянули практически все боеспособные корабли, включая подлодки, а на аэродромы Сола и Орланд переправили новейшие F-35A и половину имеющихся у ВВС F-16.

Кто ж знал, что русские будут действовать так же решительно, как американцы в их «лучшие годы» в противостоянии с разного рода банановыми республиками? Если появилась возможность легко и практически без потерь захватить часть вражеской территории, так почему бы этой возможностью не воспользоваться? Тем более, если эта территория довольно удобна для проведения новых боевых операций.

Лишь в девять утра норвежские и американские командиры выяснили масштаб катастрофы.

Практически вся Северная Норвегия теперь контролировалась русскими. Аэродромы Будё, Эвенесе, Бардюфосс, Андёйя, военно-морские базы Рамсунд и Сортланд.

Паника охватила все натовские штабы, сверху-донизу.

Военные и гражданские власти волновал только один вопрос: что дальше?

Провокация с научно-исследовательскими судами оборачивалась для провокаторов боком.

После июньских событий серьёзно воевать с русскими никто не хотел…

Дания. Оденсе (6.08.2018 г.)

Многие знают, что Ганс Христиан Андерсен жил в Дании, но то, что родился он не в Копенгагене, а в Оденсе, знают не все. Еще меньше людей осведомлены о том, что музей великого сказочника в его родном городе и дом, где он провел детство — это совсем не одно и то же. Первый — помпезное здание в стиле модерн, соседствующее с отелем и казино, возле которого всегда толпятся туристы. Второй, маленький даже по местным меркам, расположен на тихой улочке, среди таких же старинных, в основном, одноэтажных строений с деревянными фахверками, крашеными фасадами и черепичными крышами. Внешне вполне симпатично, но внутри, прямо скажем, убого. Смотреть там нечего, сувениры не продают, делать селфи не разрешают, поэтому задерживаться в домишке дольше положенных двух-трех минут смысла нет. Лучше потратить драгоценное время на шопинг в городском центре, а Андерсен… В конце концов, его эпоха ушла, и у человечества появились новые сказки. Лучше ли, хуже — не важно. Главное — они стали совершенно другими…

Двое, мирно беседующие за столиком в небольшом ресторанчике около дома сказочника на Бангс Бодер, в сказки давно не верили. Бизнес вообще далек от романтики, а уж если он затрагивает интересы политики, то любой вымысел — это не развлечение, а оружие, причем, довольно опасное.

— Это похоже на правду, — негромко проговорил пожилой, отхлебнув пиво из глиняной кружки.

— Это и есть правда, — пожал плечами тот, кто моложе.

Судя по акценту, местными уроженцами они не являлись, но их родные наречия, если и отличались от датского, то несильно.

— Знаете, Гуннар, если бы наш разговор состоялся двумя днями раньше, я бы подумал, что вы окончательно решили переквалифицироваться в мошенники.

— Окончательно? Выходит, что вы и раньше сомневались во мне?

— Сомневался — это не совсем верно. Просто этот ваш финт с Олавсверном и русскими со стороны выглядел не слишком корректным.

— Честно сказать, господин Фризбьёртнсон, я удивлен. Ни одного закона я тогда не нарушил. Это признали все. В 2012-м я честно купил на аукционе бывшую секретную базу подлодок. Никаких ограничений на её использование наложено не было. То, что я после сдал её в аренду русской «Севморнефтегеофизике», полностью соответствовало условиям сделки между мной и правительством. Только бизнес и никакой политики.

— Да, это так. Согласен. Прошу прощения, если вольно или невольно оскорбил вас.

— Пустое. Я уже давно не обижаюсь по пустякам. Делу это только мешает, — отмахнулся младший по возрасту. — Та сделка, действительно, оказалась выгодной.

— Я слышал, что вы отбили затраты меньше, чем за три года.

— Меньше, чем за три месяца, господин Фризбьёртнсон. На сегодняшний день доходы стабильные, общая прибыль составляет больше трехсот процентов.

— Даже так⁈ — покачал головой собеседник. — Что ж, в таком случае, мои поздравления, господин Вильгельмсен. Вы совершили хорошую сделку. И, кстати, перестаньте величать меня Фризбьёртнсоном. Достаточно просто Эйнар. У нас, в Исландии, фамилии не в почете. Согласно статистике, чаще всего о них узнают только из некрологов.

— Вы сами только что назвали меня по фамилии, а не по имени, — засмеялся Гуннар.

— Исключительно из уважения к вашему бизнес-таланту, Гуннар. Только поэтому, — улыбнулся исландец и вновь пригубил пиво.

Следующие пару минут мужчины молчали, делая вид, что всецело заняты тёмным «Туборгом» и поданным к нему традиционным для Дании эбле-флэском — обжаренной в сахаре, тимьяне и луке свининой с картофелем и морковью.

Первым пустую тарелку отодвинул от себя господин Фризбьёртнсон.

— Уф, на сытый желудок любые проблемы выглядят разрешимыми.

— Всецело с вами согласен, Эйнар, — отозвался его визави. — У нас, в Норвегии, так и говорят: живут не для того, чтобы есть, а едят, чтобы жить.

— Значит, вернёмся к нашим баранам, Гуннар?

— Вернёмся, — кивнул норвежец. — Моя позиция очень простая. Я хочу заработать и предлагаю вам заработать вместе со мной.

— Я не против. Но об условиях хотелось бы поподробнее…

Условия сделки бизнесмены обсуждали около четверти часа.

Потом заказали еще по кружке напитка.

— Ваше здоровье, Гуннар, — поднял свои поллитра исландец. — Если всё выйдет так, как вы говорите, для моей страны это станет сделкой века.

— Ну, вы, Эйнар, тоже без вознаграждения не останетесь, — скромно заметил Гуннар.

— Что верно, то верно, — усмехнулся партнёр. — Прокрутить голубые фишки с хорошей маржой — подобное выпадает нечасто. Вопрос только в том, сколько раз?

— Я полагаю, что дважды. Первый раз — после вашей встречи с госпожой Якобсдоуттир, второй — после моей с мадам Сульберг.

— Насчет нашей премьерши я не волнуюсь. С Катрин я знаком больше десяти лет, к моему мнению она прислушается, а информацию примёт как достоверную и нужное голосование в альтинге протолкнет, в этом я абсолютно уверен.

— А в чем не уверены? В моем влиянии на госпожу Сульберг и стортинг?

— Нет. Всё дело в русских. Вы работаете с ними давно, а я нет, поэтому не уверен, можно ли им доверять.

— Можно, Эйнар. В вопросах войны и мира эти ребята никогда не обманывают. В отличие от американцев, свои договоры они исполняют, даже если это не сулит быстрой прибыли.

— Хорошо. Поверю вам на слово. А теперь подытожим, — исландец сложил пальцы ромбиком и посмотрел на партнера. — Итак, я сообщаю нашему премьер-министру, что главная цель русских военных — не Норвегия, а Исландия, и что их ударная группа и десантные корабли уже движутся к нашему острову. А базы в Норвегии требуются им для плотной авиационной поддержки своей операции и прикрытия от авиации НАТО. Так?

— Так.

— Отлично. Единственный способ избежать оккупации и войны — это договориться о нейтралитете.

— Совершенно верно, Эйнар. Нейтралитет — основное условие. В Исландии не должно остаться ни одного американского или натовского солдата. России не нужен ваш остров. России в перспективе не нужны и авиабазы в Норвегии. Им хватает своих. Им надо одно — чтобы Соединённые Штаты полностью ушли из Европы. Сегодня это их главная цель.

— Понятно. Снова политика непрямых действий. Но почему они думают, что нейтралитет Исландии заставит американцев уйти? Северный маршрут для Штатов не главный. Сейчас не Вторая мировая. Сегодня транспортное сообщение между Америкой и Европой проходит южнее.

— Безопасность маршрутов, Эйнар, — поднял палец норвежец. — Американцы судят всех по себе, поэтому будут считать, что русские наверняка заключили с Исландией какое-нибудь секретное соглашение, по которому они могут быстро перебросить в Кефлавик свою стратегическую авиацию и подлодки. В этом случае под ударом окажется вся северная Атлантика, от полюса до экватора, и все военные перевозки полностью остановятся. Какой тогда смысл держать в Европе войска? Ведь они станут просто заложниками.

— Ты прав, Гуннар. Я этот момент упустил, — после короткой паузы кивнул собеседник. — Ну, что ж. Всё становится более-менее ясным. Я сообщаю Катрин о предложении русских, она вылетает на переговоры в Москву.

— Именно так. За это время мы скупаем на бирже акции крупнейших газовых и нефтяных компаний и сбрасываем их на пике после завершения переговоров. А потом…

— А потом они снова падают, и мы снова их покупаем.

— Точно. Затем, по моей подсказке, в Москву направляется премьер-министр Норвегии. Вся Европа облегченно вздыхает: войны не будет, а наши акции взлетают опять до небес.

— Кризис — отличное время для бизнеса. Ты не находишь, Гуннар?

— Отличное, Эйнар. Если бы он не случился, его стоило специально организовать.

Собеседники рассмеялись и снова подняли кружки с напитком.

— Прозит, Эйнар!

— Твое здоровье, партнёр…

Россия. Москва. Кремль. 9.08.2018 г.

Пресс-конференция Президента РФ и Премьер-министра Исландии (выдержка)

КОРРЕСПОНДЕНТ: Господин президент, как вы оцениваете результаты переговоров?

ПРЕЗИДЕНТ РОССИИ: Хорошо оцениваю. Мы много о чем говорили с госпожой Якобсдоуттир и много о чем сумели договориться. Главное — мы не собираемся воевать. России и Исландии делить нечего.

К: Да, но что тогда делают возле Исландии ваши военные корабли? На предоставленных НАСА спутниковых снимках отчетливо видны ваш главный ударный крейсер «Петр Великий» и несколько кораблей поменьше.

ПР: Да, наша корабельная группа, возглавляемая тяжелым ракетным крейсером «Петр Великий», действительно, выполняет учебно-боевые задачи в Атлантическом океане. По приглашению правительства республики Исландия через два дня российские корабли должны зайти с дружественным визитом в порт Рейкьявик. Мы это не скрываем. Я полагаю, что тот же вопрос вы можете адресовать уважаемой госпоже Якобсдоуттир. Думаю, она ответит на него столь же откровенно, только, может быть, чуть подробнее.

ПРЕМЬЕР-МИНИСТР ИСЛАНДИИ: Всё верно. Мы, действительно, приглашали российских военных посетить Рейкьявик. Визит кораблей Северного флота России мы собирались приурочить к подписанию нескольких важных межгосударственных документов, но, к сожалению, эксперты пока не успевают всё подготовить, поэтому будет просто дружественная встреча.

К: Госпожа премьер, а о каких документах идёт речь? Или это секрет?

ПМИ: О! Это очень интересные документы, но никакого секрета в них нет. Речь идёт о особом режиме торговли между нашими странами. В частности, со стороны России предполагается кратное снижение ввозной пошлины на исландскую сельдь и треску и значительные скидки на ряд поставляемых в Исландию нефтепродуктов.

К: А что взамен, госпожа премьер?

ПМИ: Я бы не хотела говорить об этом прямо сейчас, поскольку обещала российскому президенту, что не буду раскрывать все карты до подписания документов. Но, если он будет не против…

ПР: Я не против.

(смех в зале)

ПМИ: Прекрасно. Тогда сообщу о главном. Я думаю, для многих это станет сюрпризом. Итак, республика Исландия начинает процедуру выхода из Северо-Атлантического Альянса.

(шум в зале)

Да-да, вы не ослышались. Предварительные консультации в альтинге уже провели. За –подавляющее большинство. Вы знаете, что как председатель «Лево-зелёного движения», находясь на позициях пацифизма и прямой демократии, я давно и последовательно добивалась полного выхода нашей страны из всех структур этого агрессивного блока. И сегодня я рада вам сообщить — это свершилось и это не результат давления со стороны России или кого-то ещё, это исключительно наш выбор, выбор всего исландского общества. Россия только немного нам помогла, пообещав реальную безопасность и реальный нейтралитет, не требуя ничего взамен. Однако мы не можем просто принять эти обещания, не отблагодарив российский народ и его лидера так, как это положено у друзей. С согласия кабинета, я предложила России совместное использование инфраструктуры аэродрома Кефлавик и портовых сооружений в Рейкьянесбайре.

(шум в зале)

К: Госпожа премьер, означает ли это, что вы предоставляете России право обустроить на острове полноценную авиабазу?

ПР: Позвольте, я отвечу на этот вопрос.

ПМИ: Не возражаю.

ПР: Спасибо… Так вот. Что касается аэродрома Кефлавик. Два месяца назад я уже говорил и повторяю ещё раз: у России нет цели строить военные базы по всему миру. Мы не Соединенные Штаты, нам нет нужды навязывать всем свою гегемонию. Да, в случае крайней необходимости, мы можем использовать существующую военную инфраструктуру иных государств, но только по договору с ними и без постоянного присутствия на их территории. Последнее не только дорого, но и опасно. Мир стал достаточно хрупким. Любое не слишком удачное или не совсем корректное действие может поставить планету на грань глобальной войны. Ни одна страна, даже самая сильная в военном и экономическом отношении, не должна диктовать свою волю всем остальным. Многообразие, многополярность и взаимное уважение — вот главные условия, на которых мы сможем существовать, не скатываясь в новую военную катастрофу.

К: Господин президент. Вы очень хорошо сказали о мире и уважении, но не противоречат ли эти слова действиям ваших военных? Ведь буквально только что вы оккупировали часть суверенной страны. Я имею в виду Норвегию. Собираетесь ли вы и там следовать вашим принципам: не организовывать военные базы на чужой территории?

ПР: Хороший вопрос. Ответ на него будет предельно простым. Нет, мы не собираемся организовывать свои военные базы на территории Норвегии.

К: Тогда почему вы до сих пор там?

ПР: Потому что это самый лучший и самый быстрый способ донести до правительства Норвегии простую и ясную мысль: не стоит устраивать безумные провокации против наших людей и наших судов. Как только эта мысль дойдет до норвежских властей и они извинятся за совершенные действия, наши войска вернутся в места постоянной дислокации. Кстати, хочу отметить, что в проведенной операции не было жертв. Наши военные действовали профессионально и аккуратно. Мы не желаем войны, мы желаем нормальных добрососедских отношений, но мы не можем оставлять без ответа откровенно враждебные действия. Говоря футбольным языком, сейчас мяч на их половине поля. Теперь им решать, как поступить: развивать эскалацию или остановить этот никому не нужный конфликт. Мы своё слово сказали…

Россия. Москва. Национальный Центр Управления Обороной (2.09.2018 г.)

Ещё полгода назад стекающиеся в Центр новости, подобные нынешним, радовали бы даже самого закоренелого пессимиста, однако, увы — сегодня они только добавляли хлопот. Россия и вправду не собиралась брать на себя функции мирового жандарма, но эту роль ей теперь навязывали все без разбора…

— Что по Японии?

— На Окинаве дело дошло до прямых столкновений.

— Кто побеждает?

— Пока ничья, но это, видимо, ненадолго. Источники сообщают, что решение полностью вывести контингент из Японии американцы уже приняли. Речь идет о паре недель, не больше.

— Что говорит МИД?

Президент отвернулся от директора СВР и вопросительно посмотрел на министра.

— По нашей линии информация та же, — отозвался тот. — Японский посол в нашей приёмной уже фактически прописался. Каждый день получает новые вводные от правительства и тут же передает их нам. Про северные территории даже не заикается, зато слезно просит принять в аренду Мисаву и Ивакуни.

— Ещё бы не предлагал, — фыркнул глава государства. — Штаты за эти базы ничего им не платят. Практически всё содержание висит на самих японцах. А тут такая возможность — спихнуть неликвид северным варварам.

— Ну, мы им так примерно и говорим, — пожал плечами министр. — С поправкой на протокол, естественно.

— У корейцев, насколько я знаю, с базами посложнее.

— Да. Это так. Южные боятся северных и всеми силами пытаются оставить американцев. Но тем деваться некуда, без японского тыла они на полуострове не удержатся, поэтому, хочешь не хочешь, придётся уйти и оттуда.

— Как полагаете, Ким не сочтет это подходящим поводом для атаки на юг?

— Надеюсь, что нет. Мы с ним работаем, китайцы тоже работают, по военной линии сказать не могу, полной информацией не владею.

— По военной работа тоже идёт, — заметил начальник Главного Управления. — Гасим активность, как можем.

— Спасибо. Я понял, — кивнул президент.

Он знал несколько больше разведчиков и дипломатов, но не считал зазорным заново уточнить некоторые детали.

Ситуация, в общем и целом, складывалась благоприятная, но требовалось постоянно держать руку на пульсе. «Друзья и партнёры» всё время норовили взбрыкнуть и отхватить себе «лишний кусок». Старая вражда, старые дрязги, вечное желание подтолкнуть падающего… Нет, политика — это не грязное дело, политика — это стремление выжить в банке со скорпионами.

Из Европы Штаты уже ушли.

Они абсолютно правильно оценили исландский манёевр России и поняли, что ловить нечего и что, если они не уйдут добровольно, их выгонят силой, и этот позор может поставить крест на любых начинаниях. От бывшего гегемона отвернутся все, даже самые стойкие и упёртые, готовые чуть ли не самоубиться, лишь бы исполнить волю «заокеанского дяди».

В южной части Евразии переговорный процесс выходил на финишную прямую. Индия и Пакистан при российском посредничестве практически утрясли все спорные вопросы. Сказать, что это было сложно, значит, ничего не сказать. Тем не менее, результаты просматривались. Пакистанская сторона обещала, что в течение месяца полностью закроет свою территорию для военных транзитов. Это вело к очередному и, вероятно, последнему акту тянущейся уже лет семьдесят драмы с названием «Янки, гоу хоум». Уход Соединенных Штатов из Афганистана завершал запущенный в июне процесс. В восточном полушарии по факту не оставалось ни одного американского солдата, ни одной действующей американской военной базы.

Казалось бы, живи да радуйся. Однако к понятной и предсказуемой радости примешивались серьёзные и вполне оправданные опасения.

Кто всё-таки организовал ядерную катастрофу?

Увы, этот вопрос пока оставался открытым, но подозрения насчёт проигрывающих на всех фронтах США становились всёболее и более обоснованными. По мнению аналитиков, новое супероружие разрабатывали именно там, просто его первое применение оказалось спонтанным и не слишком удачным. Видимо, оно еще находилось в стадии опытных разработок. Чтобы их завершить, американцам требовалось время. Получить его можно было двумя способами. Или устроить очередную войну всех со всеми, или, наоборот, прикинуться сирыми и убогими и изолироваться в своём полушарии до тех пор, пока разработка чудо-оружия не завершится.

Первое, как известно, не получилось.

Второй вариант реализовывался буквально у всех на глазах.

Оставалось дождаться, когда Соединенные Штаты начнут претворять в жизнь новую «доктрину Монро», и тогда действительно — любые сомнения отпадут…

Глава 2 «Люпус эст»

'День 84 (6 сентября, пятница).

С легкой душой ставлю теперь в дневнике не только даты, но и дни недели. Подумал, что будет удобнее, если назначу их теми же, что были в две тысячи девятнадцатом. Неделя — это, конечно, условность, но так проще ориентироваться. Пять дней работаешь «по закону», два — сверхурочно. В субботу можешь позволить себе немного расслабиться, в понедельник — начинаешь «новую жизнь».

Два дня подряд дорабатываю ветряк. Вроде бы получается. Мощность, по крайней мере, удалось довести почти до тысячи ватт, а это уже кое-что. Проблема, как оказалось, чисто техническая. Там немного подшипник перекосило, тут лопасть в другую сторону завернулась, здесь лишний диодный мост откуда-то взялся… По отдельности — ерунда, а вместе — кошмар энергетика. Но ничего, скоро я этот ветряк с солнечными батареями соединю, а потом еще скважину сделаю, воткну термопару и тепловой насос замастырю. И будет у нас тогда суперэкодевайс, мечта любого гринписовца…

Хотя, если бы мог соорудить обычную паровую машину, радости было бы больше, как и энергии. Однако, увы — чего не можем, того не можем. Нет у нас ни материалов, ни инструментов, ни пары-тройки опытных механиков-слесарей…

Впрочем, ветряк — это не самое главное. Я им занялся, можно сказать, от радости, на кураже, поскольку во вторник у нас приключилось другое событие. Знаменательное. Даже дважды знаменательное.

Дело было так.

С утра иду в огород, проверить, как там парник, и — мать-перемать! — пленка разорвана в клочья, каркас сломан, внутри — свинорой. Натуральный. Потому что и вправду — свинья среди грядок. Точнее, подсвинок. Роется гад, хрустит, недозрелыми огурцами хрумкает, скотина такая! Ошалев от эдакой наглости, бросаюсь на огородного вора и — лопатой, лопатой его по хребтине, а потом сапогом в харю, прямо по пятаку.

Свин визжит, словно его уже режут, и со всей дури шарахается на остатки каркаса. Парник валится полностью. Полцентнера сала несется прочь, я за ним. Останавливаюсь секунд через пять. Быстро соображаю, что на своих двоих догнать порося не смогу. И на УАЗике не смогу. А пулька сможет.

Чтобы достать «калаш» и изготовиться к стрельбе, уходит секунд пятнадцать. Нет, я не собираюсь палить вдогонку. Мой план хитрее. Я разворачиваюсь в обратную сторону. Хрякер на всех парах мчится к границе «запретной зоны» и… оказывается в противоположной точке нашего «пузыря». Мозги у свинтуса, понятное дело, под такой кунштюк не заточены. Он тупо продолжает бежать. Куда? Да прямо ко мне, под выстрелы.

Подпускаю его метров на пятьдесят и… Короче, чтобы упокоить несчастного, понадобилось высадить едва ли не весь магазин — прямо упарился палить по хряку очередями, а потом прыгать козлом, уворачиваясь от несущейся тушки, еще не догадывающейся, что ее только что подстрелили…

Весь вторник и среду занимаюсь вялением и копчением. Самое трудное — это удержаться, чтобы раньше положенного не впиться зубами в истекающую «соком» мякоть кабанчика. А слюнки текут и текут, и остановить их нет никаких сил. Тем не менее, справляюсь и с этим. А после, чтобы избежать соблазнов, прячу полуфабрикаты в специально сооруженный для них «шалашик». Пускай там доходят до нужной кондиции, подальше от завидущих глаз и загребущих ручонок. Нет, я, конечно, проверяю готовность продукции, но она, по крайней мере, уже не маячит прямо под носом, и это хоть как-то помогает удерживаться от «необдуманных» действий.

Второе, чем можно отвлечься — это размышлениями на тему «откуда этот подсвинок взялся?»

Поначалу я как-то и не подумал об этом — охотничий азарт, то, сё… Но потом — да, мысль пришла и стала свербить. Помню ведь: не было у нас тут никаких свиней. Вывод: пришли. Точнее, пришел. Откуда? Снаружи, конечно. Больше неоткуда. И что это означает? А то, что не такая уж наша «капсула» и закрытая. Понять бы, какие нужны условия, чтобы проникнуть через барьер, цены бы такому знанию не было…' (из дневника А. Н. Трифонова)

* * *

— Алло. Добрый день. Мне нужен Найджел Гудэхи… Да, я знаю, что его нет. Передайте: я старый знакомый Лайона. Он поймёт.

Джеймс чуть отстранил трубку от уха и принялся ждать. Примерно через минуту в наушнике что-то щелкнуло.

— Здесь Найджел. Я слушаю.

Звонивший мысленно усмехнулся. Он знал, что «Ворон» шифруется, но не думал, что столь топорно — записывающее устройство, которым пользовался абонент, вычислялось на раз.

— Здравствуй, Поющий Койот. Мы не встречались, но ты должен быть в курсе.

— Ты друг Медведя Идущего Тенью? — осторожно поинтересовались в трубке после короткой паузы.

— Профессор звал меня Беспокойный Барсук.

— Да. Я про тебя слышал. Что тебе нужно, Беспокойный Барсук?

— Хочу кое-что предложить. Моя доля — сорок процентов.

На той стороне телефонной линии засмеялись.

— Медведь рассказывал, что ты шутник, но я не верил ему.

— Это не шутка, Поющий Койот. Бриллианты из городского банка Лас-Крусес на три миллиона новыми. И они едут сейчас в твою сторону.

Трубка молчала секунд пятнадцать.

— Сорок процентов много, — хриплым голосом заявил «Ворон». — У меня пять человек, и каждый потребует свою долю.

— Я не торгуюсь, Поющий Койот.

— В таком случае, сделки не будет.

— Нет так нет. Справлюсь один, — не стал спорить Джеймс. — Но если передумаешь, скажешь. Я позвоню через два часа.

Повесив трубку, он вышел из переговорной кабинки и лениво повел взглядом туда-сюда. На автобусной станции царила привычная суета. Подъезжали и отъезжали машины, люди садились и выходили, кто-то опаздывал, кто-то пытался прорваться к перронам раньше положенного, выгружался и загружался багаж, контролеры ругались на водителей, водители на контролеров, пассажиры — на тех и других вместе…

Мобильная связь в публичных местах не работала. Власти опасались бунтов и терактов и потому, на всякий пожарный, отключали сотовые коммуникации везде, где только возможно. Гражданам волей-неволей приходилось пользоваться проводными сетями. Бизнес подсуетился быстро. Телефонные аппараты висели теперь едва ли не на каждом углу, но их все равно не хватало. Требовалось тянуть новые кабели и монтировать новые АТС, взамен старых, порушенных из-за всеобщей «телефонной мобилизации» девяностых-двухтысячных.

Прослушки Джеймс не боялся. Знал, что могут прослушивать, но понять, о чем говорят, скорее всего, не сумеют. С «Вороном» они беседовали на акома. Носителей этого индейского диалекта в мире осталось не больше двух тысяч, поэтому — пока найдут другого такого же, пока с ним договорятся, пока привезут к себе, дадут послушать, запишут, поймут, времени пройдет столько, что ценность полученной информация сведется к нулю…

— Контрольный талон, пожалуйста.

— Пожалуйста.

— Перрон эф четыре. Номер автобуса — тридцать два. Конечная — Санта-Фе. Счастливого пути, мистер Смайли.

— Спасибо, — кивнул Джеймс контролеру.

До отправления рейса на Санта-Фе оставалось около десяти минут.

Из багажа у мистера Джеймса Смайли (он же — Беспокойный Барсук, он же — Диего Альмейда, он же — Джонатан Бриль, он же — Яков Шмулевич) имелся только небольшой рюкзачок…

На территории США Шмулевич «гостил» меньше недели. В приграничном Эль-Пасо он появился четырнадцатого августа под личиной пуэрториканца, жаждущего воссоединиться с семьёй. Впрочем, уже через сутки знойный латиноамериканский мачо исчез, а вместо него в соседнем Лас-Крусесе «материализовался» Джеймс Смайли, торговый агент родом из Аризоны.

Путь из Израиля в Штаты был извилист и долог. Долог по современным меркам, конечно, а не по меркам эпохи Колумба. Еще в середине мая, будучи одним из ведущих специалистов по «радиационной защите и маскировке» в Центре Димона, Шмулевич понял, что готовится какая-то серьёзная авантюра, и крайним в ней может оказаться именно он.

Каждая из спецслужб, с которыми он время от времени делился секретными сведениями и от которых получал «вознаграждение за труды», требовала подробностей, а если не требовала, то лишь потому, что не знала, что что-то произойдет. Увы, но ценный агент так и не удосужился проинформировать об этом кое-кого из своих негласных хозяев. Верить ли после такого «ядерщику из Димоны», продолжать и дальше его финансировать или закончить сотрудничество, а то и вовсе «списать», тайные работодатели решили бы, не консультируясь с самим информатором. А поскольку конфликт интересов разных разведок был в этом случае неизбежен, «списание», как рассудил Шмулевич, могло оказаться весьма болезненным. Вероятней всего, его просто вычеркнули бы из списка живущих…

Якову этого совсем не хотелось.

МИ-6, ЦРУ, МГБ КНР, Второе Бюро… Моссад, наконец… От каждой из этих контор он получал немалые деньги, но шли они не на «красивую жизнь», а на исследования. Вне основной работы. Помимо государственных интересов.

Во время учёбы в России студент Шмулевич, как ему самому казалось в те годы, открыл новое химическое соединение, обладающее уникальными свойствами.Новому веществу он дал название ФЛИБР, по первым буквам входящих в его состав элементов: Фтор-Лантан-Иттрий-Барий-Ртуть. При определенных условиях «флибр» становился сверхпроводимым и мог поглощать радиоизлучение практически любой мощности.

К несчастью для открывателя, эти свойства не являлись стабильными. Результаты экспериментов не повторялись и, по мнению научных руководителей Якова, могли быть просто погрешностями измерений. Словом, финансировали работу «молодого талантливого ученого» через пень-колоду, на международные симпозиумы не приглашали, гранты не предоставляли, в журналах статьи не печатали. После четырех лет мыканий по институтам и спонсорам, Шмулевич вдрызг разругался с коллегами, разобиделся на людей и страну и не нашел ничего лучшего, кроме как свинтить из России в «землю обетованную».

Увы, как вскорости выяснилось, израильский научный мир от российского мало чем отличался. Прожекты Шмулевича поддерживали только в той части, которая совпадала с общим планом исследований. Единственное, что утешало — платили научным сотрудникам существенно больше, чем на покинутой родине.

Решение непризнанный гений нашел в сотрудничестве с разведками.

Его первым вербовщиком стал Лайон Мафлин, профессор Массачусетского Технологического и руководитель одного из отделов Национальной лаборатории в Лос-Аламосе…

— Алло. Добрый день. Будьте любезны Гудэхи… Кто говорит?.. Старый знакомый Лайона…

На этот раз ждать ответа пришлось недолго. Уже через десять секунд трубку взял «Ворон»:

— Беспокойный Барсук, это ты?

— Да, Поющий Койот. Это я. Что ты решил?

— Я поговорил со своими, они готовы работать за семьдесят пять процентов.

— Повторяю: я не торгуюсь.

— Но ты же перезвонил, — усмехнулись на том конце провода.

— Верно. Перезвонил. А почему?

— Потому что один ты с этим делом не справишься, а кроме меня у тебя никого нет.

— Надёжных, — уточнил Джеймс.

— Надёжных, — не стал спорить «Ворон». — Поэтому…

— Поэтому, — перебил его Смайли, — я и звоню повторно. В память о Лайоне. Он был не только моим, он был нашим общим другом.

— Причем здесь Рычащий Медведь Идущий Тенью?

— При том, что я хочу отомстить за него.

— Кому⁈

— Всем.

Собеседник на какое-то время умолк. Джеймс слышал его дыхание в трубке и ждал.

— Хорошо. Я согласен. Что надо делать?

— Твоя задача простая…

Альбукерке магистральный «Грейхаунд» проехал, не останавливаясь. Шоссе «25» пронзало город насквозь, без светофоров и перекрестков. Единственным заужением был мост через Рио Гранде, но даже на нем заторы сегодня отсутствовали.

Джеймс время от времени посматривал на часы.

Успеет «Ворон» занять нужную точку на трассе или всё-таки опоздает? От этого сейчас зависело всё. Стоит лишь чуть задержаться или, наоборот, поспешить, и весь их план летит в тартарары.

О том, что сообщник на месте и пора приступать, Смайли узнал миль за пять до поворота на Кева Пуэбло. Небольшой грузовик, раскрашенный в яркие цвета и неудачно заглохший на одной из развилок, вовсю мигал аварийкой, а вылезший наружу водитель не очень понятно жестикулировал всем проезжающим.

Выждав еще полминуты, Джеймс соскользнул с сиденья и, согнувшись едва ли не в три погибели, похромал к переднему выходу.

— Вернитесь на место, мистер! — приказал сопровождающий машину охранник.

— Я не могу. Я, кажется… умираю… ох, больно…

Цепляясь за ближайшее кресло, Смайли сполз на пол между сиденьями и свернулся калачиком. Его лицо выражало вселенскую муку.

— Эй, Шон! Есть тут что-то поблизости, чтобы скорую вызвать? — крикнул охранник водителю.

— Через полмили заправка, — отозвался тот. — Не знаю, рабочая или нет, но там может быть телефон…

Заправка, действительно, обнаружилась примерно через полмили. На неё указывал полустертый дорожный указатель. Разбитая асфальтовая дорога, уводящая ярдов на двести в сторону. Несколько высоких деревьев, колючая изгородь. Мусорный контейнер, заполненный практически доверху. Старый, покрытый пылью пикап…

— Раньше, помню, работала, — пожал плечами водитель, выруливая на стоянку перед небольшим магазинчиком.

— Там, кажется, свет горит, — несколько неуверенно пробормотал охранник, вглядываясь через автобусное стекло в полупустую витрину.

Автобус остановился.

Дверь магазина открылась, наружу вышел какой-то человек с бумажным пакетом в руках. По виду, типичный фермер.

— Работает, — довольно осклабился Шон.

— Эй, мистер! Поднимайтесь давайте. Сейчас выйдем на воздух, может, получше станет.

— О-о-о-х, — «страдальчески» протянул Джеймс, пытаясь подняться…

На улице они очутились через десяток секунд. Секьюрити поддерживал еле передвигающегося пассажира, а тот, в «изнеможении» навалившись на спутника, незаметно нашаривал свободной рукой ремешок чужой кобуры…

До самой последней секунды жертва ничего не подозревала. А потом стало поздно. Получив две пули в крестец, прямо под бронежилет, сердобольный охранник мешком свалился на землю. В то же мгновение притаившийся на крыше магазинчика снайпер единственным точным выстрелом уложил водителя «Серой Гончей». Еще через миг в заварушку включился и «фермер». Обрывки пакета полетели в разные стороны, обнажая короткоствольный Кольт 933.

Очередь на семь-восемь патронов прошла по верху автобуса. Посыпались разбитые стекла. Отчаянно закричала какая-то женщина.

Из-за магазина, визжа покрышками, вылетели два выкрашенных в камуфляж «Хамви». Один резко затормозил за автобусом, второй перекрыл выезд со стоянки. Выдвинутые наружу крупнокалиберные пулеметы хищно поводили стволами, целясь по окнам «Грейхаунда».

— Внимание! Проводится спецоперация! — загремело из подвешенных над витриной динамиков. — Всем немедленно покинуть автобус! У кого есть оружие, бросить его на землю и поднять руки! Повторяю. Всем покинуть автобус!..

Через пару минут все двадцать семь пассажиров, за исключением Смайли, лежали «лицом в асфальт» с заложенными на затылок руками.

«Эта», — кивнул Джеймс на одну из лежащих.

— Поднимайтесь, мисс, — «фермер», не церемонясь, ткнул даму ботинком.

Женщина с трудом поднялась. Её всю трясло, в глазах плескался почти первобытный ужас.

— Элизабет Кэрриган? Дочь Айзека Кэрригана, управляющего «Лас-Крусес Бэнк»?

Несчастная истово закивала.

— Сами отдадите или помочь? — качнул автоматом «фермер».

— Я с-с-сама, — пробормотала дрожащим голосом мисс Кэрриган.

Медленно расстегнув пуговицы сначала на пиджачке, потом на блузке, она вытянула из-под белья широкий бархатный пояс.

— Ну что ж, посмотрим, что у нас тут, — усмехнулся мужчина. — Ага. Маленькие прозрачные камушки. Уж не бриллианты ли? А, мисс Кэрриган?

— П-пож-жалуйста, не уб-бивайте меня. Всё возьмите, только не уб-бивайте.

Женщина плюхнулась на колени, закрыла лицо руками и разрыдалась.

— Ну что вы? Как можно, мисс? Мы же не звери.

«Фермер» молча кивнул двум выбравшимся из «Хамви» бойцам. Те, встав перед лежащими на асфальте людьми, синхронно передернули затворы…

Через минуту всё было кончено. Раненых добивали одиночными в голову.

Зажавшая уши Элизабет Кэрриган дёргалась при каждом выстреле и наклонялась всё ниже и ниже, пока, наконец, не уткнулась носом в асфальт.

— Прошу прощения, мисс. Но по-другому я поступить не мог, — развел руками лжефермер. — Это свидетели, а они никому не нужны. Ни мне, ни вам, ни вашему папеньке. Он, как я понимаю, уже ободрал собственный банк на три миллиона, придется теперь раскошелиться еще на столько же. Я полагаю, это не слишком большая сумма, чтобы его единственную дочурку вернули ему живой и здоровой… Я правильно говорю, мисс Кэрриган?

Женщина прижала руки к груди и принялась мелко-мелко кивать. По её лицу текли слёзы и тушь.

— Всё, парни! По коням! Полицию дожидаться не будем.

Бойцы подхватили под руки продолжающую истерически вздрагивать мисс Кэрриган и потащили к машине.

«Ворон» вздохнул и повернулся к стоящему рядом Смайли:

— Двадцать восемь покойничков. Столько за раз у меня ещё не было. Тебе их не жалко, Беспокойный Барсук?

— Нет, Поющий Койот. Мне их не жалко, — покачал головой сообщник. — Эта страна преступна. Все её граждане, чьи предки прибыли сюда из-за океана, тоже преступники. А мы лишь вершим приговор.

— Но ты ведь тоже прибыл в эту страну из-за океана.

Джеймс коротко усмехнулся.

— Да, прибыл. Но, к счастью, я не её гражданин…

С Найджелом Гудэхи, или «Вороном», как называли его сослуживцы, Шмулевич познакомился заочно, через профессора эМТиАй Лайона Мафлина. Гудэхи и Мафлин были коренными американцами — натуральными, «индейской национальности», из племени акома. Их язык Яков выучил за год, а учить начал после первой же встречи с профессором. Израильский репатриант был попросту поражен силой духа и интеллектом «старого индейца», добившегося всего в жизни самостоятельно, без какой-либо поддержки извне. Даже имя себе профессор полностью переиначил из родового: Лиуону (Рычащий) превратилось в Лайон, Молимо (Медведь, Идущий в Тени) — в Мафлин. Его «воспитанник» Поющий Койот ограничился половинчатой «трансформацией»: «фамилию» оставил прежнюю — Гудэхи (Койот Идёт), а имя взял новое — Найджел. По звучанию оно напоминало Гээджии, переводимое с акома как «Ворон».

Оба, и Лайон, и Найджел, были, в определенном смысле, расистами. Они признавали возникшее на их земле государство, но не считали себя чем-то ему обязанными. «Рано или поздно, — говорил Мафлин, — власть над страной перейдет к тем, кто этого на самом деле достоин, к коренным жителям континента. Потому что они умнее, сильнее, праведнее всех пришлых». Как помнил Шмулевич, профессор с презрением относился к своим белым коллегам, а заодно к черным, жёлтым и прочим, не умевшим общаться на суньи, кочити, акома или навахо.

Яков общаться на акома умел. А ещё он умел говорить на языке науки…

— Что дальше?

— Это твое. Как договаривались.

Джеймс протянул «Ворону» мешочек с брюликами — свою долю добычи.

Найджел спрятал бриллианты и вновь посмотрел на сообщника:

— Ты не ответил. Что дальше?

— Что дальше? — Джеймс сделал вид, что задумался.

— Ты говорил, что хочешь отомстить, — поторопил «Ворон».

Смайли кивнул.

— И ещё ты говорил, что без меня не справишься.

Смайли кивнул ещё раз.

— Я согласился. Ты отдал мне свою долю, и теперь я спрашиваю, что теперь?

Джеймс смерил индейца оценивающим взглядом.

— Ты помнишь, где находился дом Рычащего Медведя Идущего Тенью?

— Помню. Но его уже нет. Он находился на территории Лос-Аламоса. Там сейчас лес, и половину его держат люди Маккормика.

— Я говорю не о Лос-Аламосе, — покачал головой собеседник. — Я говорю о НАСТОЯЩЕМ доме профессора.

«Ворон» хмыкнул, почесал несуществующую бороду, откинулся на спинку стула.

Он явно был в замешательстве.

Джеймс ждал.

— Ты имеешь в виду его хоган^[1]? — «разродился», наконец, осторожным вопросом индеец.

Белый кивнул.

— Зачем тебе чужой хоган, Беспокойный Барсук? Там нет ничего интересного.

— Ты ошибаешься, Поющий Койот. Там есть то, что нам нужно.

— Нам?

— Да. Нам. Если ты там бывал — а ты там бывал, я это точно знаю — Рычащий Медведь Идущий Тенью наверняка показывал, где он хранит самое ценное. Так вот, мне он это тоже показывал.

— Докажи.

Джеймс вытащил из кармана и положил на стол небольшой камушек, напоминающий осколок чего-то большего.

— Схрон в центре хогана. Это обычный сейф, вмонтированный в скалу. Открывается вверх. Код говорить не буду. Ты его знаешь, как знаешь и то, что у стен есть уши.

— Верно, — не стал спорить «Ворон». — Уши у стен имеются, поэтому промолчу.

Он тоже выложил на столешницу камушек.

— Одного не хватает, — констатировал Джеймс, соединяя оба камня краями.

Сколы сошлись.

— Третью часть оберега профессор всегда держал при себе, — глухо проговорил «Ворон», а после добавил. — Брат.

— Я знаю… брат, — усмехнулся израильтянин. — Надеюсь, на этом проверки закончились?

— Закончились.

— Тогда к делу…

Из расположения Инженерного Корпуса армии США возле Кочайти Лэйкс они выехали в двадцать ноль-ноль.

— Надеюсь, через посты нас пропустят, — сообщил «Ворон». — Ты, главное, не говори ничего.

— Буду нем, как лосось, поднимающийся выше воды, — рассмеялся напарник.

За посты, выставленные Национальной Гвардией, он был абсолютно спокоен. Одежда, машина, оружие, документы… Ничто из указанного не вызвало бы подозрения даже у самого дотошного проверяющего: бойцы Инженерного Корпуса направляются на очередную инспекцию аномальной зоны.

Другое дело — посты «гражданских активистов» из пострадавшего во время ядерной катастрофы городка Уайт-Рок. Эти могли упереться. По словам «Ворона», они до сих пор считали, что власти сознательно скрывают от них правду и что их дома и пропавшие близкие стали жертвами какого-то эксперимента яйцеголовых умников.

«Умники» против «реднеков». Рокеры против ковбоев. Городские пижоны на кроссоверах с дробовиками против неотесанной деревенщины на пикапах с винчестерами. Как только не называли сложившуюся в Америке ситуацию после введения военного положения. Ни гражданского согласия, ни стабилизации экономики оно так и не принесло. Надежды Белого дома не оправдались. Запрет забастовок, демонстраций и митингов, серьезные заказы для ВПК и резкая девальвация доллара не помогли наладить промышленное восстановление Соединенных Штатов.

Совершенно «внезапно» выяснилось, что промышленности в США практически не осталось — за сорок с небольшим лет разгула глобализации ушлые бизнесмены — «владельцы заводов, газет, пароходов» — вывели до девяноста процентов всех мощностей туда, где рабочая сила дешевле, а законы «удобнее». Вернуть их назад не мог никакой печатный станок. Даже несмотря на то, что ФРС уже принялась выпускать новые доллары, деноминированные в сто раз и призванные заменить не оправдавшие доверия старые. Увы, сегодня кредитовать бывшего гегемона никто не спешил. Вот если бы он опять показал свою силу, тогда, быть может, кое-кто и рискнул бы, но пока экономических и военных успехов нет, желающие рисковать тоже отсутствуют.

Впрочем, со стороны всё выглядело достаточно благопристойно. Большие города взяты под жёсткий контроль, перебоев с продовольствием нет, Лас-Вегас продолжает крутить рулетку, Голливуд штампует блокбастеры, а в Форт Ноксе что-то ещё охраняют. В чёрных, латинских, китайских и прочих цветных кварталах, конечно, пытались бузить, но начинающиеся беспорядки давились мгновенно и максимально жестоко. Полицейские и военные с «бунтующими» не церемонились и сразу открывали огонь на поражение. В результате некоторые населенные пункты были практически полностью очищены от уличных банд и всяких «деклассированных элементов». Для последних, по примеру тридцатых годов двадцатого века, организовали специальные рабочие лагеря, где не столько трудились, сколько отбывали срок, как в обычной тюрьме. Зарплату там не платили — рассчитывались круглосуточной охраной, здоровой диетой и морем свежего воздуха.

Напряжение, однако, росло. Сильнее всего это чувствовалось в американской глубинке, где и шерифы, и нацгвардейцы, и просто неравнодушные граждане — все местные, и не всегда понятно, кто из них представляет власть, а кто обычный бандит. Складывалось ощущение, что Дикий Запад в Америке так и остался диким, и никакие общечеловеческие ценности, гуманистические идеалы и заповеди толерантности не смогли его изменить. Недоверие, а порой и ненависть ко всем чужакам возвращались стремительно, готовые в любой момент разорвать в клочья породившее их общество и выпестованную ими страну…

— Всё, последний пикет, — бросил Гудэхи, выворачивая руль и нажимая на газ.

На старой дороге автомобиль трясло и раскачивало, но скорость «Ворон» не убавлял. Кто знает, сколько понадобится времени, чтобы пройти Бандельер, затем аномальную зону, и очутиться на склоне Кабалло Маунт утром, когда туман гуще обычного и обнаружить кого-то в белесой мгле сложно даже с собаками.

Четыре поста Нацгвардии остались позади. Впереди пять миль «пустого» пространства, а дальше возможны «неожиданности». Например, замаскированная «волчья яма», разбросанные на дороге шипы, случайно упавшее бревно, внезапный оползень… По словам «Ворона», до заложенных на обочинах фугасов местные пока не додумались, но — паранойя растет, и может случиться всякое…

— Так что мы всё-таки ищем, Беспокойный Барсук?

Машину в очередной раз тряхнуло, и если бы Джеймс не держался за специальную рукоять, то точно приложился бы головой обо что-нибудь твердое.

— Вещи, которые в схроне.

— Какие конкретно?

«Хамви» пошел ровнее, и у Смайли появилась возможность ответить напарнику, не боясь прикусить язык на очередной кочке. В принципе, он ждал этого вопроса и был готов рассказать всё… ну, почти, всё… однако не думал, что говорить о главном придётся в таких условиях.

— Ты знаешь, что Рычащий Медведь занимался научными исследованиями. Так вот, в свое время я передал ему одну разработку — открытое мной вещество, обладающее уникальными свойствами. Радиоабсорбция, высокотемпературная сверхпроводимость, катализ магнитного монополя, управление распадом протона. Не знаю, понимаешь ли ты эти слова, но Рычащий Медведь Идущий Тенью оказался единственным, кто мне поверил. Другие считали моё открытие фейком. Ну, за исключением радиопоглощающей способности «флибра». В Израиле его стали использовать как компонент общей радиационной защиты. Денег я с неё не имел, дальнейшие исследования признали бесперспективными.

— А Медведь, значит, этого не признал?

— Да. Он предложил помощь. Частным порядком.

— И как, получилось?

— Последний раз мы связывались в апреле. Профессор сказал, что он синтезировал улучшенные аналоги и что результаты вполне обнадеживающие. Мы договорились встретиться через два месяца. Но потом произошла ядерная катастрофа, и Рычащий Медведь исчез вместе с Лабораторией.

— Ты считаешь, что эти… улучшенные аналоги лежат у Медведя в схроне?

— Уверен. И не только они, но и лабораторный журнал с записями.

— Ну, хорошо. Предположим, мы всё это заберем. Но дальше-то что?

— Дальше-то? — Джеймс усмехнулся. — Ты, брат, просто не понимаешь, что такое индуцированный распад протона. Если мы завладеем этой технологией, весь мир будет у нас вот где.

Он показал сжатый кулак.

— С чего бы вдруг? — усомнился «Ворон».

— С того, что после ядерной катастрофы вопрос «Где взять энергию?» стал ключевым. Сегодня мир возвратился к нефти. Когда она кончится, вернется эпоха угля и пара. Прогресса не будет. Будет медленное, но неуклонное угасание, и рано или поздно наша цивилизация рухнет. Научиться управлять распадом протона — единственный путь в будущее. Эта технология: первое — абсолютно безопасна в сравнении с ядерной, термоядерной и угольно-нефтяной, второе — дает выход энергии в тысячу раз больший, чем атомное ядро, третье — имеет неисчерпаемый ресурс, то есть, будет существовать, пока существует Вселенная. Иными словами, нескольких граммов моего вещества хватит, чтобы уничтожить город наподобие Альбукерке. И, наоборот — того же количества хватит, чтобы обеспечивать Альбукерке энергией в течение нескольких лет…

Машину опять тряхнуло, и Джеймс вынужденно прервался.

— Я понял, — невозмутимо проговорил «Ворон», продолжая рулить. — Ты хочешь подобрать эту технологию под себя. Мысль интересная, но как это провернуть? Тут же, наверное, оборудование какое-то надо, людей, денег…

Смайли презрительно фыркнул.

— Люди, деньги — всё это ерунда. Оборудование, кстати, тоже. Не так уж и много его понадобится. Небольшая лаборатория в каком-нибудь тихом месте — для начала этого будет достаточно. Месяц работы, и у нас под рукой будет не меньше сотни действующих прототипов.

— Прототипы — это оружие? — догадался Гудэхи.

— В самую точку, Поющий Койот. Два-три прототипа мы используем в качестве демонстрации.

— Грохнем какой-нибудь город?

— Ну, можно и город. А можно природный объект. Какую-нибудь скалу у Большого Каньона, чтобы с землетрясением, — пожал плечами израильтянин. — Разницы никакой. Главное, чтобы шум был. И побольше, побольше. Чтобы настоящая паника. Страх и ужас, содом и гоморра. А дальше начнём шантажировать.

— Кого?

— Всех! — внезапно оскалился Джеймс. — Они думали: Яша Шмулевич — ничтожество. Они считали: им можно попользоваться и выбросить. А вот хрен вам всем на одно место! Яша Шмулевич будет вертеть вас на нём, сколько захочет, а потом снова всунет и снова попользует. В пыли будете у него валяться, шавки позорные!

Всё это он произнёс на русском.

— Ругаешься что ли? — покосился на напарника «Ворон».

— Что-то вроде, — проворчал Смайли, пытаясь отыскать на пассажирском сиденье ту позу, при которой трясло бы поменьше. — Долго ещё? А то я уже весь тухес отбил…

— Полмили, — засмеялся Гудэхи…

Он уже догадался, что Беспокойному Барсуку нужен, в первую очередь, проводник, и лишь во вторую — партнёр и соратник. «Ворона» этот расклад устраивал. Добывать власть и богатство следует сообща, но потом… Поющий Койот знал: настоящие богатство и власть делиться не могут. Обладать ими должен кто-то один…

— Вроде тихо…

«Ворон» поправил надвинутый на глаза ПНВ и шагнул на тянущуюся вдоль скал тропинку. Смайли последовал за ним секунд через пять.

У каждого имелся бронежилет, на голове шлем, за спиной висел небольшой рюкзак, там же, в специальных креплениях, автоматический Кольт Коммандо, в руках дробовик армейского образца.

Машину оставили на южной стороне горного заповедника. Забирать её после акции не планировали. Легче разжиться другим транспортом, чем возвращаться туда, где могла быть засада.

Заповедник прошли тайным путем, о котором знали считанные единицы — через пещеры. Музей под открытым небом, которым считались руины древних поселений пуэбло, посещали тысячи туристов, но они даже не подозревали, что это, по большей части, обманки. Свои настоящие жилища-убежища здешние индейцы устраивали прямо в скалах — обживали естественные пещеры и прорубали длинные проходы в горах, где по поверхности, а где и насквозь, через земную толщу. Одним из таких и воспользовался Гудэхи, ведя спутника к хогану профессора Мафлина.

К несчастью, секретная тропа среди нагромождений каменных глыб закончилась на северном склоне хребта. Дальше простиралась неизведанная территория. Она появилась в мае, во время ядерной катастрофы. Точные сведения о ней отсутствовали и у военных, и у местных гражданских, и у следопытов-индейцев. Натуральная «терра инкогнита», которую, тем не менее, предстояло пройти этой ночью. Двенадцать миль неизвестности. И обогнуть нельзя. По краю таящего опасности леса бродили шайки Маккормика — неформального лидера местной «милиции», больше напоминающей банду, а не отряд ополчения. Встречаться с ними ни Джеймс, ни Найджел желанием не горели.

Первые шаги по неведомой чаще никаких особенных чувств у Смайли не вызвали. Лес как лес. Деревья, правда, стоят несколько гуще и сами по себе они выше, чем за пределами зоны, но, в целом, ничего необычного. В детстве Джеймс (тогда просто Яша) ходил с отцом по уральской тайге, так там лес выглядел и масштабнее, и суровее. Да и кровососущей мелочи на Урале водилось гораздо больше. Здесь ничего подобного не наблюдалось. Единственное, что напрягало — это какая-то странная, если не сказать, зловещая, тишина, обволакивающая со всех сторон, растекающаяся меж стволов и ветвей. Свет полной Луны, проникающий через густые кроны, заставлял задумываться о древних легендах об оборотнях, живущих среди людей и выбирающихся на охоту именно в полнолуние. Вот как сейчас, например.

Идяпо такому лесу, невольно хотелось ускорить шаг, чтобы поскорее выбраться из чащобы, к жилью, к людям, туда, где не страшно…

«Ворон» ускориться не пытался. Даже наоборот, время от времени притормаживал, останавливался, осматривался и, лишь убедившись, что опасности нет, шёл дальше. Джеймс двигался следом, выдерживая дистанцию, стараясь не отставать и не приближаться. Десять-двенадцать шагов, как объяснил Поющий Койот, оптимальное расстояние и чтобы на помощь успеть прийти, и чтобы под один удар не попасть.

«Переговаривались» жестами. Об условных сигналах договорились заранее. Их было не так уж и много, и пока обходились двумя: «Стой» и «Продолжаем движение».

Ориентировались по компасу — шли четко на север. Спутниковый навигатор «Ворон» решил не включать. «АНБ не дремлет, — пояснил он еще в машине. — Людей в зоне быть не должно, и любые сигналы на спутник, как красная тряпка. Могут и ракетой шмальнуть, с них станется».

Примерно часа через два Джеймс начал, наконец, привыкать к тишине. Она уже не казалась тревожной, просто… слегка непривычной что ли. Тем не менее, бдительности он не терял. Посматривал по сторонам, старался двигаться тихо, прислушивался: не вклинится ли в лёгкий шорох листвы что-нибудь подозрительное, инородное… Впрочем, в прислушивании и приглядывании израильтянин лишний раз не усердствовал. Как сказал тот же «Ворон», если всё время пялиться в темноту, обязательно увидишь там розового бизона с синими крылышками…

Короткий привал устроили спустя два с половиной часа, на краю небольшой поляны, которая неплохо просматривалась даже без ПНВ. Перекусывали и оправлялись по очереди. Сперва Джеймс, потом «Ворон». На всё про всё ушло около двадцати минут.

После привала дорога пошла веселее. Так, по крайней мере, казалось Смайли. Он даже принялся размышлять о причинах лесной тишины и практически полного отсутствия живности. Судя по сведениям, почерпнутым из всемирной сети, и рассказам местных, в зоне «Лос-Аламос» звери водились. Кто-то видел копытных, кто-то птиц, кто-то мелких животных наподобие сусликов и сурков… Но всё это было днем, а ночью в чащу никто не совался. Сначала оцепившие лес военные пугали, что будут стрелять без предупреждения, потом, когда армейцы ушли, а на их место прибыли медики, вокруг леса объявили двухмильную карантинную зону, затем ученых сменили части Национальной Гвардии и полиция штата, дальше в дело вмешалась полиция графства и местные «активисты»… В общем, у всех, кто жил рядом, появились другие проблемы, и им стало совсем не до леса. Разборки на тему «кто главный» оказались гораздо важнее ночных прогулок по чаще с исследовательскими целями…

«Если эта зона до катаклизма была открытой системой, — рассуждал на ходу Джеймс, — животные могли уходить из неё вечером и приходить утром. Почему на ночь не оставались? Да потому что ночью тут возникали неблагоприятные для жизни условия. Газ, например, какой-нибудь из земли испускался. Или некоторые растения выделяли ядовитые вещества, стойкие в темноте и распадающиеся на свету. Или ещё звуки всякие нехорошие. Мы их не слышим, а животных они пугают и гонят наружу. А возможно, тут по ночам волны сейсмические гуляют… За уши, конечно, притянуто, но всё же вероятность ненулевая… околонулевая… практически нулевая… А ежели так, то рассмотрим вариант Б. Предположим, что местная экосистема замкнутая… То есть, животные отсюда никуда не уходят, но ночью прячутся. Причем, основательно — сразу и не найдешь. Вопрос: чего так они боятся? Или, быть может… кого…»

«Стой», — поднял руку напарник, останавливаясь около высокого дерева.

Джеймс тоже остановился и начал привычно осматриваться.

Вроде ничего подозрительного.

«Опасность! Оставайся на месте. Следи за мной. Если что-то увидишь, стреляй», — показал жестами Найджел.

Израильтянин вскинул оружие. Пусть сам он пока опасности не ощущал, но в этом плане больше доверял «Ворону», а не себе. Тот явно что-то почувствовал и, видимо, захотел проверить.

Индеец оторвался от дерева и сделал несколько осторожных шагов.

Вокруг было по-прежнему тихо.

Смайли напряженно следил за напарником.

Тот неожиданно замер, приподнял дробовик и стал медленно поворачиваться…

Метнувшуюся сверху тень Джеймс заметил в самый последний момент. Что-то достаточно крупное и необычайно ловкое обрушилось на «Ворона» буквально из ниоткуда. Мгновение — и рычащий клубок покатился по земле в сторону Смайли.

Указательный палец сжался, можно сказать, инстинктивно. Армейский М1014 громыхнул «дуплексом» в тот самый миг, когда напарник всё-таки исхитрился отдернуться от напавшей на него твари (как потом выяснилось, та вцепилась в рюкзак, и лямки попросту оторвались).

Пуля двенадцатого калибра попала в цель.

Переходящий в ультразвук визг саданул по ушам, как кнут по оголённой спине.

Стрелок вздрогнул, и следующий выстрел ушел в молоко.

Неведомая зверюга, раскрыв клыкастую пасть, рванулась к врагу.

Джеймс едва удержался, чтобы не броситься наутек.

Шаг назад. Выстрел.

Еще шаг. Выстрел. Отдача.

Шаг. Выстрел…

Окончательно остановить зверя удалось только с четвертой попытки. Магазин опустел.

Человек сделал ещё один шаг назад, наткнулся спиной на древесный ствол и обессиленно сполз наземь.

Руки дрожали, пот градом тёк по лицу…

— Замри!

Израильтянин не сразу понял, что хочет напарник. Он ощутил лишь какое-то шевеление воздуха над головой, а затем, словно в замедленной съемке-повторе — яркая вспышка в том месте, где упал «Ворон», новый пронзительный визг, новые вспышки, сливающиеся в один непрерывный гул выстрелы из дробовика, треск ломающихся ветвей, глухой шум чего-то тяжелого, упавшего прямо перед ничего не соображающим Смайли…

Очнулся он только тогда, когда подошедший к дереву «Ворон» пнул вторую убитую тварь и зло сплюнул на труп.

— Сладкая парочка, чтоб их! Вместе охотились… А у меня ведь новый рюкзак был. У-у-у, гадина!

Напарник ещё раз пнул мёртвое тело, потом устало вздохнул, перевел взгляд на Джеймса и выдавил из себя натужный смешок:

— А всё-таки ловко мы их, а?

— Главное, живы остались, — буркнул израильтянин.

— В самую точку, брат. В самую точку…

Оставшиеся четыре мили до выхода из аномальной зоны прошли без происшествий. Джеймс даже начал насвистывать под нос какой-то фривольный мотивчик, а «Ворон» одёргивать его не пытался. Ничего удивительного в этом не было. Никто здесь больше не мог напасть на людей. Пару держащих в страхе весь лес хищников они уничтожили, а другие водиться тут не могли. Ведь если бы подобные и впрямь появились, то вместе они бы сожрали в округе всю живность, а после и сами издохли от голода.

Убитые твари представляли собой уродливую помесь кошачьих и каких-то чешуйчатых сумчатых. Вес фунтов под сто пятьдесят, длина примерно полтора ярда, не считая хвоста. Вытянутые морды с выступающими наружу клыками, огромные, как у лемуров, глаза, мощные лапы с длинными кривыми когтями, гибкое тело, покрытое сверху шерстью, а снизу — кожистое и шершавое, словно у ящерицы, со складкой посередине, похожей на сумку для вынашивания детенышей…

Нормальные ночные убийцы, привыкшие жрать всё, что шевелится. Главные в местной пищевой пирамиде. До того времени, пока в ней не появился новый зверь — человек…

Чужой лес закончился резко, его граница обозначилась совершенно отчетливо. Высокие деревья с густыми кронами, словно по волшебству, сменились чахлым кустарником и пожухлой травой. Между редкими сосенками растекался плотный туман, которого ждалик утру и который вполне предсказуемо появился в низине перед Кабалло Маунт.

Идти вдоль опушки пришлось около получаса. «Ворон» приглядывался к окрестностям, искал знакомые ориентиры.

— Здесь, — указал он на выступающий из тумана крупный валун — древний отголосок одного из ледниковых периодов, коих в земной истории было чуть больше, чем дофига.

Из-под зелёных сводов выходили максимально тихо и аккуратно. Звуки терялись в лесу, терялись снаружи, эхо откатывалось от горных склонов непонятно куда, любой треснувший под ногами сучок напоминал тихий бульк от брошенного в болото камня, не хватало только кругов на воде и возмущенного лягушачьего кваканья…

Появившиеся из туманного марева четыре фигуры с ружьями оказались для Джеймса полной неожиданностью, так же как он для них. Все пятеро застыли друг против друга в растерянности, не понимая, что делать и как реагировать.

Секундным замешательством в полной мере воспользовался чуть приотставший Гудэхи.

Недолго думая, он вскинул штурмовую винтовку и одной длинной очередью срезал сгрудившихся в кучу противников.

— Банда Маккормика. Ходу!

«Ворон» кинулся к валуну. Вышедший из ступора Смайли рванулся следом.

После десяти минут быстрого бега индеец внезапно остановился. Тяжело дышащий Джеймс едва не налетел на него.

— Сейчас в гору пойдем, — как ни в чем не бывало сообщил Поющий Койот. — Ты первый. Иди так, чтобы слева всё время была стена.

— А ты?

— Я догоню.

Ничего больше не говоря, Гудэхи развернулся и побежал назад.

Смайли проводил напарника взглядом, пожал плечами и двинулся дальше. Тропинка в траве еле просматривалась. Слева от неё, действительно, возвышалась каменная стена. Иногда дорога раздваивалась, но израильтянин, следуя совету индейца, поворачивал не туда, где тропа утоптаннее, а так, чтобы по левую руку имелись скальные выступы.

«Ворон» догнал его минут через двадцать.

— Порядок, — проговорил он, опять занимая место проводника.

Что он имел в виду, Джеймс понял, когда спустя полчаса услышал отдаленный хлопок.

«Растяжки, небось, устанавливал».

Следующий хлопок раздался, когда они уже добрались до цели.

«Тайное» жилище профессора представляло собой типичный индейский хоган. Пятиугольное, приземистое, сложенное из бревен и засыпанное землей здание с открытым на восток входом и лазом на север. Вряд ли кому-нибудь, кроме истинного навахо или пуэбло, захотелось бы здесь жить. Тем более без электричества, воды и канализации… Хотя… водоснабжение всё же имелось — в виде журчащего неподалеку ручья…

— У нас пятнадцать минут, не больше, — сказал, как отрезал, «Ворон». — У Маккормика под ружьем человек шестьдесят. Нам хватит и половины. Тупо обойдут сверху и забросают гранатами.

Свет внутри хогана давали несколько масляных ламп, умело зажженных индейцем.

Джеймс с интересом осматривался. Он не был здесь больше двух лет. С тех пор изменилось немногое. Пол, потолок, стены… Если что и прибавилось, то только «мебель». В трех углах из пяти громоздились пирамиды металлических ящиков. Полюбопытствовав, что в них, израильтянин удивленно присвистнул. Складывалось ощущение, что Рычащий Медведь готовился к долгой осаде. Галеты, консервы, соль, сахар, крупы, медикаменты, патроны, инструменты, взрывчатка…

Когда Джеймс говорил «Ворону» о своих связях с профессором, то специально не стал с ним делиться мыслями по поводу майского катаклизма. Чем дальше, тем больше он убеждался в том, что именно исследования «флибра», проводимые Лайоном Мафлином, явились главной причиной исчезновения ядерных предприятий Земли. Вероятней всего, Лайон рассчитывал именно на такой результат, однако не думал, что станет жертвой собственного эксперимента. Не помогла даже хитрая «подстраховка» — хоган с припасами, призванный обеспечить более-менее сносное существование вдали от цивилизации.

Сам Смайли тоже, кстати, «подстраховался». Только не как старый индеец, а по-современному. Электронным письмом, закинутым в «облачное» хранилище с отсрочкой отправки. Если всё выгорит, Джеймс его уничтожит. Если не выгорит и с отправителем что-то случится, письмо уйдет к адресату. Получателем послания «с того света» израильтянин выбрал своего старого знакомого и коллегу — Алексея Трифонова. Не потому что сильно ему доверял, а потому что был абсолютно уверен: тот точно воспользуется изложенными в письме «фактами» и, что еще вероятнее, поделится ими с компетентными органами. Конечно, никаким альтруизмом Яков-Джеймс не страдал. Он просто хотел хлопнуть дверью. Громко. Так, чтобы все содрогнулись. Ведь если его открытие, его «флибр» не станет его триумфом, то пусть он исчезнет вместе с отвергнувшей гения цивилизацией…

— Схрон на месте. Можешь набирать код.

«Ворон» утёр лоб и отошел в сторону. Из-под развороченного в центре хогана пола поблескивала «нержавейка». Джеймс опустился перед ней на колени и протянул руку к «колесику с шифром».

— Странно. Тут, похоже, не заперто.

Он поднял голову и растерянно посмотрел на напарника.

Тот в ответ только плечами пожал.

— Ну, тогда открывай.

Израильтянин осторожно потянул ручку.

Дверца открылась.

— Ну? Что там? — навис над плечом Найджел.

— Погоди-погоди, дай подсвечу.

Джеймс вынул из разгрузки фонарик и направил световой луч внутрь сейфа.

— Журнал здесь, планшет здесь, опытные образцы, восемь штук… — принялся перечислять Смайли. — Так. Третья часть оберега. Ну-ка, давай проверим её…

Без какой-либо задней мысли он подхватил камень со сколом.

Напарник остановить его не успел.

— Шит! Надо же было вместе сложить!

Свою ошибку Джеймс осознал практически сразу.

В сейфе вдруг что-то щелкнуло, и на закрепленной между образцами «коробочке» засветились какие-то цифры.

«Пять… четыре… три…» — пошёл обратный отсчет.

— Валим!

«Ворон» метнулся к выходу, а Джеймс, словно завороженный, смотрел на «экран», не в силах оторвать взгляд.

Все его планы, мечтания и задумки шли прахом… из-за какой-то фигни…

«Два… один…»

Одним резким движением Смайли захлопнул дверцу, повернул рукоять и закрыл глаза.

«Всё равно разорвёт, но хотя бы не видеть…»

По ушам ударило воздушной волной.

Израильтянин качнулся, но не упал.

Приоткрыл один глаз. Потом второй.

Сейф оставался целым. Только почему-то мерцал. Какими-то призрачными огоньками, будто игрушка со спрятанными внутри светодиодами.

«Избыточное давление. Поглощение энергии. Интрузивное сжатие. Слияние. Разрушение… — мелькали одна за другой мысли-догадки. — Мой флибр работает. Но почему так? Это же не радиоизлучение…»

Мерцание исчезло. От почерневшей дверцы поднимался легкий дымок. Рукоятка не поворачивалась, словно она намертво прикипела к металлу.

Смайли поднялся и, пошатываясь, как пьяный, побрел к выходу.

Снаружи было светло. Вход в любой хоган всегда располагался с востока, специально, чтобы утренние лучи проникали в дом и будили хозяина.

Часы показывали пять тридцать утра. Но солнце почему-то светило с другой стороны, как будто уже наступил вечер.

Джеймс растерянно обернулся. Замер. От пронзившей душу догадки он буквально похолодел.

«Ну, ты и сука, профессор».

Если бы Лайон Мафлин появился сейчас перед Яковом, израильтянин придушил бы его, не задумываясь, как кутёнка.

Всё, что он написал в письме Трифонову, что полагал хорошо подготовленной провокацией, оказалось правдой. Флибр, при определенных условиях, вовсе не уничтожал радиоизлучающее оборудование, как предполагали расчеты, он просто переносил области метрического пространства неизвестно куда…

— Эй! Барсук! Ты живой?

— Живее всех живых, б…! — по-русски ответил Джеймс, глядя на поднимающегося из травы «Ворона».

— Что там случилось-то?

— Песец пришёл, — огрызнулся израильтянин.

Подошедший индеец осторожно заглянул внутрь хогана.

Джеймс вынул из кобуры «Глок 17» и навел на ничего не подозревающего напарника.

Грохнул выстрел. Потом ещё один. Контрольный.

Перешагнув через упавшее тело, Смайли вошел в дом, придирчиво осмотрел доставшееся ему «наследство профессора» и мысленно усмехнулся…

Древние были правы.

Homo homini lupus est.

Человек человеку волк.

Богатство и власть нельзя делить на двоих.

Ими должен владеть кто-то один.

Пусть даже это богатство — всего лишь набор припасов, а власть — вершина пищевой пирамиды…

Глава 3 Пока гром не грянул (1)

'День 102 (24 сентября, вторник).

Сегодня у нас праздник урожая. Никогда не считал себя специалистом по сельскому хозяйству, а вот поди ж ты — взошло, выросло и созрело практически всё, что было посажено. Даже огурцы с помидорами из порушенного свиньёй парника. Капуста, редиска, лук, свекла, морковка… Картошку вообще выращивал из семян, а не из клубней, но ведь получилось же.

Теперь вот думаю, как это всё сохранить. Наверное, надо погреб какой-никакой сварганить. На ноуте описание есть, посмотрю на неделе, как строить и какой режим нужен каждому овощу. Они же все разные. Одним нормально температура плюс пять, другим больше, третьим наоборот, кого-то вообще — или сразу съедать, или выбрасывать… Чувствую, придётся целое овощехранилище сооружать и с грызунами бороться — мышеловками всякими, ядами и — да здравствуют высокие технологии! — электротоком.

Но это всё завтра. А сегодня снимаем пробы с салатов. Такая, блин, вкуснотень — пальчики оближешь. С таблетками, которые приходилось лопать, чтобы зубы без витаминов не выпали, не сравнить. Жалею лишь об одном. С подсолнечным маслом любой овощ вкуснее вдвое. А я в этом году подсолнухи высаживать побоялся. Думал, не выживут, хотел посмотреть, что будет с другими, менее прихотливыми. Теперь опыт есть. Следующей весной посажу не только их, но и «царицу полей» (привет дорогому Никите Сергеичу). Хоть и не любил никогда кукурузу, но витаминов и сытности в ней много, поэтому будем выращивать и её. Главное, чтобы места хватило и чтобы с другими огородными обитателями она не «поссорилась», а то, помню, ходили такие слухи, что, мол, не любят некоторые растения друг друга: посадишь рядом — сами не вырастут и другим не дадут.

А ещё надо не только огород, но и сад завести. Позавчера бродил в дальней роще и обнаружил пару деревьев с плодами. На вид, нечто среднее между рябиной и терном. Заметил, что их птицы клюют, хотя и без «фанатизма». Ну, а раз птицам можно, то и людям не грех. Значит, съедобные. Попробовал, в общем. Вкус, честно сказать, не ахти. Вязкий, кислый, слегка горьковатый. Впрочем, возможно, что это не больше, чем привередливость. Привык, понимаешь, к мандаринам на Новый Год и персикам с абрикосами, так теперь нос ворочу от любой дички — невкусно, мол. Ага. «Жить захочешь, не так раскорячишься», как говорили в каком-то фильме. А применительно к моему нынешнему состоянию это может звучать примерно как «С голодухи-то что угодно сожрешь, еще и добавки попросишь».

В общем, пересажу-ка я эти деревья поближе к дому, а там посмотрим. В Мичурина попробуем поиграться, новые сорта выводить. Яблосливы, грушикосы и разные прочие фейхоа с маракуями… Смешно, конечно, но, с другой стороны, до чего же хочется не каких-то там фруктов заморских, а самой обыкновенной каши. Перловой, овсяной, гречневой. А ещё хлебушка. Ржаного. А сверху селедочки. И под рюмашку… Мечты, мечты… Сделаю я их былью, не сделаю… кто знает…' (из дневника А. Н. Трифонова)

Афганистан. Аэропорт Джелалабад (3.10.2018 г.)

Зависший над полосой вертолёт раскачивало из стороны в сторону. Сильный боковой ветер и близость строений не давали ему занять устойчивое положение и ровно опуститься на землю. Эвакуацию приходилось производить с помощью тросов и спасательных приспособлений.

— Раненых! Первыми — раненых!

Закрепленные на стропах носилки медленно поползли вверх.

Штатное РПУ замигало огоньком вызова. Звукового сигнала в шуме вертолетных винтов не было слышно.

Отбежав от зоны погрузки шагов на тридцать, Робертсон включил «дуплекс».

— Чарли один, ответь четвертому. Чарли один… — зазвучало в наушниках.

— Я Чарли один! Грэг, что там у вас?

— У меня двое раненых. Боезапас на исходе.

— Сколько еще продержишься?

— Десять минут, не больше.

— Грэг, постарайся пятнадцать. Потом отходи в зону три, там Эшли с командой. Он вас прикроет.

— Понял. Постараюсь пятнадцать.

— Роджер…

Бой длился уже шесть часов. Части афганской армии, прикрывающие аэропорт с севера и северо-запада, «испарились» практически сразу, словно их тут и не было. Опытные спецы из ЧВК «Академи» ушли два с половиной часа назад, с последним наземным конвоем. Периметр авиабазы «Фенти» остались держать всего шестьдесят семь бойцов роты «Чарли» второго батальона третьего парашютно-десантного полка СпН армии США.

Приказ командиру роты майору Робертсону отдавал лично генерал Миллер, командующий миротворческой миссией НАТО в Афганистане.

Эвакуация проходила стремительно и, скорее, напоминала паническое бегство, а не тщательно спланированное отступление. Решение о выводе войск приняли двадцать седьмого сентября, а уже тридцатого в Кандагаре, Шиндане и Герате не осталось ни одного иностранного солдата. Следующими натовские подразделения покидали Мазари-Шариф и Баграм. Дальше на очереди были Кабул и Джелалабад — последний оплот, последняя оперативная база…

CH-47 «Чинук» втянул тросы в кабину и резко пошел вверх и вправо. Кружащие над базой «Апачи» сделали очередной заход и, прикрывая транспортник, вдарили неуправляемыми ракетами по целям в северной части аэродрома.

Робертсон облегченно выдохнул.

Основная часть операции завершена. Персонал и тяжелораненых вывезли. Теперь надо выбираться самим.

Выскользнувший из-за ангаров десантный «Блэк Хок» пошел на снижение в сторону погрузочной зоны.

Чтобы укрыться среди бетонных строений, ему не хватило ста ярдов.

Воздух прочертили три дымных следа.

Два выстрела РПГ ушли в молоко, одна граната рванула прямо под хвостовой балкой. Лишившийся стабилизатора «Ястреб» беспорядочно завертелся, его понесло к ремонтному боксу, и через пару-другую секунд многотонная машина врезалась в стену, сминаясь, словно консервная банка. Брызнули стекла, обломки обшивки и лопастей полетели в разные стороны. Спустя мгновение прогремел взрыв. Разлившееся из баков топливо полыхнуло горячим пламенем.

И это было ещё не всё.

Второй «Блэк Хок», подлетающий с запада, со стороны заходящего солнца, попал под раздачу десять секунд спустя. Ураганный огонь нескольких крупнокалиберных пулеметов не оставил вертушке не единого шанса. Она рухнула наземь ярдах в четырехстах от края взлетно-посадочной полосы. Звено штурмовых AH-64 нападающие отогнали двумя пусками из ПЗРК, пусть и неточными, но повлиявшими на психику летунов не в лучшую сторону…

— Сэр! Верхний Браво на связи.

Радист протянул Робертсону спутниковую гарнитуру.

— Здесь Чарли один. Слушаю.

— Харви, у нас проблемы, — раздался в наушниках голос командира батальона подполковника Тэйлора. — Воздушной поддержки не будет. Паки закрыли границу.

— Дерьмо! — невольно вырвалось у майора.

— Дерьмо, — согласился комбат. — Буду пытаться уговорить их. Попробуйте продержаться до ночи.

— Алан. У меня в строю тридцать шесть человек, из них одиннадцать раненых. Боеприпасов на полчаса хорошего боя. Уйти не могу. Все пути перекрыты. Даже если пробьёмся наружу, за периметром нас перестреляют, как куропаток.

— Харви. Я всё понимаю, но сделать ничего не могу. Могу только обещать. Ночью, максимум, утром вас вытащат. Вы, главное, продержитесь.

— Я понял. Будем держаться. Роджер.

Ротный вернул гарнитуру связисту и едва слышно выругался.

Он неожиданно вспомнил, как, будучи молодым рекрутом-первогодком, смотрел фильм о событиях девяносто третьего года в столице Сомали Могадишо. Сегодня минуло ровно двадцать пять лет с той давнишней напрочь проваленной операции «Дельты».

Ситуация повторялась с пугающей точностью. Два сбитых противником «Ястреба», окруженные морем врагов спецназовцы, безуспешные попытки командования вызволить попавших в засаду бойцов, пакистанские части поблизости… Впрочем, последние сегодня не на городском стадионе в двух милях от места боя, а в двадцать раз дальше и, в отличие от девяносто третьего, приходить на помощь не собираются. Скорее, наоборот — радуются чужой неудаче и, по мере возможностей, вставляют палки в колеса…

— Всем группам. Отходим к складу четыре. Занимаем круговую оборону.

Отдав приказ, Робертсон развернулся и, ничего больше не говоря, зашагал к четырехэтажному бетонному зданию, возвышающемуся над остальными строениями этой части аэродрома.

Иллюзий майор не питал.

Он знал: до утра им не продержаться…

Боеприпасы, по факту, закончились к двадцати трем ноль ноль. После трех отбитых атак на каждого выжившего приходилось по полрожка и одной гранате.

В двадцать три десять противник выслал парламентера.

С ним говорил капитан Чандлер, командир группы четыре.

— Нам дали час, — сообщил он о результатах переговоров. — Предлагают сложить оружие, обещают не убивать. Хотят обменять на своих.

— Ты им веришь? — устало спросил ротный.

Капитан не ответил, только глаза отвёл.

Робертсон его понял. Грэг Чандлер умирать не хотел, как не хотели этого остальные.

Майор не мог никого осуждать. Желание выжить — естественное желание всякого разумного человека. Сдаться в плен в безвыходной ситуации — не позор. Так их учили. Жизнь — это высшая ценность. Глупо отдавать её просто так, непонятно за что.

Тем не менее, Робертсону было стыдно. Полгода назад он видел по CNN сюжет про русского летчика, сбитого в Сирии над провинцией Идлиб и подорвавшего гранатой себя и окруживших его бандитов. С тех пор Харви неоднократно пытался представить себя на месте этого русского. А смог бы он так же, не рассуждая, расстаться с жизнью, чтобы не попадать в плен, мстя за погибших товарищей?..

— Значит, так, Грэг. Если до полуночи помощи нам не окажут, я снимаю с себя командование ротой. Дальше каждый решает сам — выходить наружу с поднятыми руками или оставаться здесь до конца. Понятно?

— Да, сэр. Понятно…

В двенадцать ноль пять из здания начали выходить оставшиеся в живых бойцы. С поднятыми руками. Бросая оружие перед входом. Шестнадцать человек, половина раненые. Мастер-сержанта Барнса и лейтенанта Хайфилда несли на носилках.

Робертсон наблюдал за ними из-за откоса окна на втором этаже.

Он оказался единственным, кто не захотел становиться пленным.

Примерно через минуту майор опустился на пол, привалился к стене и, вынув из разгрузки гранату, аккуратно снял предохранительное кольцо. Больше всего Харви боялся, что смалодушничает и не сможет заставить себя разжать пальцы. Он сидел один в пустой комнате и тихо молился. Рядом лежал включенный фонарик — майор не хотел, чтобы его долго искали.

Спустя какое-то время в коридоре послышались гортанные глоса, а затем в комнату вошли несколько бородачей в шапках-пуштунках.

Пальцы Робертсона разжались. Взрыва он уже не услышал…

США. Вашингтон. Белый дом (8.10.2018 г.)

Стенограмма совещания (выдержка)

Присутствуют:

Президент США Дональд Трамп, советник по нацбезопасности Джон Болтон, председатель ОКНШ генерал Джозеф Данфорд, начальник военно-морских операций адмирал Джон Ричардсон, начальник штаба военно-воздушных сил генерал Дэвид Гольдфейн.

ТРАМП: Итак, господа, я повторяю. Кто не согласен с принятыми мною решениями, тот может сразу подать в отставку. Преследовать несогласных или каким-то образом ущемлять я не стану. Слово Президента Соединенных Штатов.

ДАНФОРД: Господин президент, здесь нет несогласных. Все, кто был против, уже в отставке. Жалко, конечно, что «Бешеный Пёс» не с нами, но…

(разводит руками)

ТРАМП: Согласен. Джеймс — неплохой парень, и мы хорошо понимали друг друга, но он так и не смог принять наш уход из Европы, Аравии и Афганистана.

ДАНФОРД: Это вполне объяснимо. Центрального Командования больше нет, а у Джеймса на счет Центкома был пунктик. Он свято верил, что без контроля над югом Евразии наша страна беззащитна.

ТРАМП: Глупые бредни политических недоумков. Для министра обороны так думать недопустимо. Я рад, что Джеймс это понял и ушёл сам. Мне его увольнять не хотелось. Он профессионал, в отличие от дураков из Военного Комитета.

РИЧАРДСОН: Прошу прощения, господин президент. Вы уже подобрали кого-то на его место?

ТРАМП: (качая головой) Увы, нет. Хорошие администраторы на дороге не валяются. Пока обязанности министра исполняет его заместитель. Толковый парнишка, из бизнеса, довольно успешный, но это сейчас не то, что нам нужно. В мирное время я бы, не задумываясь, предложил его кандидатуру Конгрессу, но сегодня у нас война, а для войны требуются особые меры и особые люди. Джон!

(поворачивается к Болтону)

Напомни господам генералам политическую составляющую нашего плана.

БОЛТОН: С планами ситуация следующая. В нынешних условиях мы вынужденно возвращаемся к доктрине Монро. То есть, вместо задачи глобального доминирования перед нами стоит задача более лёгкая. Сегодня нам снова, как два века назад, требуется доминировать только в своём полушарии, но доминировать абсолютно, не допуская сюда никого. Мы должны иметь полный контроль над территориями и государствами от Аляски на севере до Огненной Земли на юге и от Исландии на востоке до Филиппин на западе. Это не означает, что нам больше нет дела до европейских, азиатских и африканских проблем. Рано или поздно мы всё равно вернёмся на те континенты, но вернёмся не слабыми, а сильными, обновленными, готовыми к любым неожиданностям. Господство здесь даст нам основу, на которой мы сможем расти, становясь не просто сильными, а сильнейшими, как это уже было когда-то, но было использовано наобум, как получится, с перебором сперва всех неправильных вариантов и только потом — одного правильного. Теперь всё будет не так. Мы будем бить наверняка и только, когда придет время. Такая доктрина. Это если вкратце.

ТРАМП: Спасибо, Джон. Коротко и доходчиво. Но я всё же немного дополню. Задача обеспечить наше доминирование в обеих Америках не такая простая, как кажется. Да, сегодня у нас все еще самый сильный флот в мире и самая сильная авиация, а от явных и потенциальных врагов мы отделены океанами. Да, мы вывели почти все войска из Африки и Евразии и собрали их здесь, в единый кулак. Но этого недостаточно. Нам все равно требуется иметь плацдармы на других континентах. Через них нам надо поддерживать хаос среди наших противников. Только не грубой силой, как раньше, а мягко и исключительно чужими руками. Израиль, Япония, Тайвань, пираты из Сомали, исламисты Центральной Азии, бандиты Западной Африки, мигранты в Европе. У наших геополитических конкурентов, как нынешних, так и будущих, не должно быть ни денег, ни времени, чтобы заняться развитием. Они постоянно должны воевать друг с другом или даже сами с собой. А после, когда их жизненный уровень упадёт ниже некуда, а населению окончательно надоест терпеть тяготы и лишения, вот тогда-то у нас и появится шанс вернуть всё обратно, на новых условиях, по праву не просто сильного и богатого, а единственного богатейшего и сильнейшего…

ГОЛЬДФЕЙН: Простите, сэр, но я немного не понял. Вы хотите сказать, что… эээ… подрывной деятельностью в Африке и Евразии тоже должны заняться военные?

ТРАМП: Нет. Конечно же, нет. Это я так… увлекся… Хотя у военных там тоже будут свои задачи. Но сейчас не о них. Сейчас мы вернемся к насущному. Твое слово, Джозеф.

ДАНФОРД: Итак, что касается назначенных операций. Первая фаза утвержденной стратегии предполагает нейтрализацию наиболее недружественных государств Карибского бассейна и перешейка. Это Венесуэла, Куба и Никарагуа. С последним вопрос отдельный. Антиамериканские настроения там довольно сильны, экономика слабая, население бедное, на континентальную логистику почти не влияет. Основные цели располагаются на Тихоокеанском побережье, оттуда до Мексиканского залива сплошные тропические леса, что облегчает партизанские действия. Соответственно, высадка в Никарагуа возможна только со стороны Тихого океана, а это вынуждает нас распылять силы и средства. По общему мнению всех членов ОКНШ, смысла в прямой оккупации нет. Более эффективным видится использование местных ресурсов. Но не прямо сейчас, а по окончании наших операций в Карибском бассейне. Примерный план действий мы подготовили.

ТРАМП: Да. Я с ним ознакомился. В целом, согласен. Сандинистами пусть пока занимаются ребята из Лэнгли. Сейчас это их зона ответственности, у Пентагона другие задачи. Продолжайте, Джозеф.

ДАНФОРД: Спасибо, господин Президент… Теперь по Венесуэле. Операция «Ветер свободы» предполагает комбинирование сил и средств. Наше непосредственное участие состоит в захвате шести островов вблизи побережья. Три — Кюрасао, Бонэйро, Аруба — формально принадлежат Нидерландам, еще три — Гран Роке, Орчила и Маргарита — венесуэльские. На всех имеются взлётно-посадочные полосы, достаточные для приема военно-транспортных самолетов. Самостоятельно вести боевые действия на материке нецелесообразно. Велика вероятность серьезного повреждения нефтяной инфраструктуры, и кроме того, несмотря на массовое недовольство режимом Мадуро, прямое вторжение может консолидировать общество. Поэтому главную ставку следует делать на диверсионные рейды, организацию беспорядков и поддержку вооруженной оппозиции. На свержение Мадуро и приход к власти лояльных сил отводится месяц…

ТРАМП: Месяц много. Всё должно быть закончено за неделю.

ДАНФОРД: Но…

ТРАМП: Никаких но. Вы просто не знаете главного. Отряды вооруженной оппозиции уже сформированы и ждут только сигнала. Воинские части, по сообщениям наших агентов, не собираются ввязываться в гражданское противостояние. Некоторые генералы даже готовы поддержать оппозицию. Сопротивление могут оказать только Национальная гвардия и милиция. По большому счету, нам надо просто нейтрализовать самые одиозные фигуры в армии и политике, и дело пойдет. Наше непосредственное участие, как вы совершенно верно заметили, должно заключаться в контроле над побережьем и, хм, помощи народу Венесуэлы в охране его основного богатства — нефтеносных районов. А то вдруг какие-нибудь бандиты решат захватить под шумок какое-нибудь отдаленное месторождение.

(сдержанный смех)

ДАНФОРД: Я понял, господин президент. План операции скорректируем.

ТРАМП: Хорошо. Продолжайте.

ДАНФОРД: Главной и наиболее сложной целью нынешней фазы является Куба…

Куба. Военная база США Гуантанамо (20.10.2018 г.)

Тропическая ночь наступает быстро. Сумерки длятся около четверти часа, а затем длинные тени от заходящего солнца внезапно сменяются на точно такие же, только лунные. Переход от багрово-красного к серебристо-жемчужному почти не заметен. Бесконечная игра света и тьмы «кто кого» теряется в мерцании звезд, стрекотаньи цикад и зеленоватых сполохах мелькающих тут и там светлячков. Где-то поблизости глухо гудит океан, тщетно пытающийся пробиться в тихую гладь залива. Пенистым волнам нет хода в огражденное сушей пространство. Они могут лишь биться о камни, накатываться на заброшенный пляж, шуршать галькой и ровнять прибрежный песок, смывая с него оставленные кем-то следы…

Боевые пловцы следов на песчаном пляже не оставляли. Они выбирались на сушу там, где мангровое болото подступало к самому берегу. Надежнее было лишь среди скал, где джунгли спускаются с гор прямо в море, однако такие места охранялись порой даже лучше, чем пирсы и волноломы, а рисковать сегодня никто не хотел. Задачу, поставленную на самом верху, требовалось выполнить максимально точно и эффективно. Меньше, чем через минуту восьмерка «тюленей» SEAL растворилась в сельве, не потревожив ни сонных птиц, ни прячущихся среди ветвей грызунов-хутий, ни наблюдателей с возвышающейся на холме пограничной вышки.

Путь диверсантов лежал в сторону одной из окружающих американскую базу артбатарей Революционных вооруженных сил республики Куба. Эта группа высадилась на берег восточнее входа в залив. Две другие — на западе, в двух милях от аэродрома. Ещё три, относящиеся уже не к «котикам», а к сухопутной «Дельте», проникли на кубинскую территорию через специальные подземные галереи, организованные еще во времена холодной войны, но никогда не использовавшиеся по назначению.

Выбить хорошо замаскированные оголовки подземных ходов большого труда не составило. Бесшумные тени скрылись в густой темноте влажного южного леса. Ничто не могло нарушить очарование тропической ночи, подкрепленное бархатной теплотой и свежим дыханием океана. Раскинувшаяся среди пологих холмов долина спала, предвкушая очередной мирный день, ещё не догадываясь, что для многих её обитателей он уже никогда не наступит.

В отличие от леса и гор, на самой базе света хватало. Особенно много его было на одном из пирсов. Здесь уже третьи сутки разгружался большой сухогруз, с трудом втиснувшийся в тесноту бетонных причалов. Еще в сентябре мало кому известная строительная компания выиграла федеральный тендер и получила подряд на реконструкцию портовых сооружений ВМБ «Гуантанамо», но только сейчас добралась, наконец, до объекта. На его комплектацию техникой, оборудованием и материалами ушёл без малого месяц. Строительные машины сгружались на сушу днем, со всеми положенными по этому поводу процедурами — оформлениями, разрешениями, согласованиями и проверками.

Разгрузка продолжалась и ночью. Но уже на другой причал. Темный. Примыкающий к закрытому в светлое время суток ангару. Попадаемые туда машины и механизмы при всем желании нельзя было отнести к гражданским. БМП «Брэдли», РСЗО «Хаймарс», САУ М109, станции контрбатарейной борьбы, комплексы ПТУР, разведывательно-дозорные ББМ, контейнеры с боеприпасами…

Персонал для «обслуживания» этой техники тоже требовался особый и отнюдь не строительный. Его перебрасывали на базу около трёх недель, самолетами и судами, с небольшим перерывом, вызванным обрушившимся на остров тропическим ураганом «Майкл». Крепких и хорошо тренированных молодых людей селили в печально известной тюрьме. От заключенных они отличались тем, что, во-первых, носили военную форму, а во-вторых, двери в их камеры не запирались. На «прогулку» их выводили партиями по сто человек, и «гуляли» они, как правило, не где-нибудь, а на полигоне. Их тренировки выглядели достаточно буднично, и у наблюдателей с «той» стороны никаких подозрений не вызывали. Полоса препятствий, стрельба по мишеням, шагистика… ничего необычного. А то, что каждая новая группа бойцов действительно новая, нельзя было разглядеть даже в сильный бинокль — издали, как известно, все военные одинаковые. Почти как китайцы…

Перегруппировку на Гуантанамо значительных сил и средств — практически целой дивизии с бронетехникой и артиллерией — кубинцы, увы, проморгали. Впрочем, так же как выходы диверсионных групп.

Наверно, впервые в новейшей истории армия США начала крупную военную операцию не с воздушных налетов, а ударом с земли. По заранее выявленным и подсвеченным корректировщиками огня целям. Больше всего это напоминало египетскую атаку израильских укреплений на Синае в полувековой давности Войне Судного Дня. Нынешняя атака американцев против дислоцированных близ Гуантанамо кубинских частей оказалось такой же успешной, как и у форсировавших Суэцкий канал египтян. Фактор внезапности оказался решающим.

Нацеленные на базу артиллерийские батареи не успели выпустить ни одного снаряда. Они были буквально сметены ураганным и точным огнем САУ и РСЗО.

Захват небольшого кубинского городка в глубине залива прошел без сучка и задоринки. Несколько патрульных кораблей ворвались во внутреннюю акваторию мимо уничтоженных диверсантами огневых точек и высадили десант прямо в порту. Организовать контратаку кубинцы попросту не успели. Спустя всего пятнадцать минут в город вошла колонна вражеской бронетехники, и началась зачистка…

Еще через два часа плацдарм был расширен на восемь миль в глубину и на семнадцать по фронту.

Утром тактические десанты уже высаживались с вертолетов в предгорьях Сьерра-Маэстра, а передовые отряды морпехов, поддерживаемые бронетехникой, выдвинулись на север, к одноименному с базой центру провинции — крупной железнодорожной станции и узлу автомобильных дорог…

Куба. Аэропорт Интернасьональ де Сантьяго-де-Куба «Антонио Масео» (20.10.2018 г.)

Лайнер авиакомпании «Санрайз Эйрвэйз» выпустил закрылки на максимум и пошёл на снижение. Короткая ВПП предполагала довольно крутую глиссаду, однако ни пилот, ни диспетчер волнения по этому поводу не испытывали. Гаитянский А320 из Порт-о-Пренс садился здесь не впервые, рейс S6 300 хотя и считался чартером, но вылетал регулярно, раз или два в неделю, и условия принимающего аэропорта были экипажу известны.

Шасси коснулись земли. Самолет, постепенно снижая скорость, помчался по полосе.

— Шесть триста, посадка, — буднично сообщил командир воздушного судна.

— Шесть триста, посадка двадцать один, вправо, — откликнулись с «вышки». — Влево, на сто пятьдесят, прямо, по РД два.

— Шесть триста, полосу освободил, на РД два.

— Шесть триста, работайте с «Рулением», частота сто восемнадцать ноль…

Через семь с половиной минут «Эйрбас» докатился до места стоянки. Пилоты включили стояночный тормоз и застопорили управление. После отключения генераторов тока пошла команда на остановку двигателей. Когда к самолету подъехал трап, турбины ещё вращались. В их ровном гуле лязг люков открывшегося багажного отделения никто не услышал. Аэродромные служащие занимались подъемом площадки и не обращали внимания, что творится под фюзеляжем, а остановившийся перед лайнером топливозаправщик полностью перекрыл обзор со стороны аэропорта.

Водитель бензовоза не успел ничего сообразить, как его выдернули из кабины, бросили на бетон и «приласкали» прикладом. Спустя секунду за рулем оказался совсем другой человек, только шапочка осталась прежняя, фирменная, «Cubanade aviacion». Рядом пристроились еще двое в полной боевой экипировке. Примерно с десяток таких же зацепились за кузов по правому борту. Машина тронулась с места. До здания терминала она доехала за двадцать секунд…

Несмотря на то, что Сантьяго-де-Куба являлся вторым по величине городом острова, его воздушная гавань, увы, оставляла желать лучшего. Местные услугами авиации почти не пользовались — дорого, а иностранцы предпочитали аэропорт Гаваны, поближе к историческим достопримечательностям и золотым пляжам курортного Варадеро. За сутки «Антонио Масео» принимал не больше десяти рейсов. Несколько грузовых, два-три внутрикубинских, один-два международных. Обслуживали «захолустный» аэродром около пятидесяти человек, плюс охрана — пятеро вооруженных пистолетами полицейских и столько же пограничников.

«Гаитянский» аэробус доставил на Кубу сто семь «пассажиров». Гражданских среди не было.

Первая группа брала под контроль терминал, вторая — техзону, третья — выезды и периметр, четвертая — пункт управления воздушным движением.

Захват аэропорта прошел без единого выстрела.

Полицейских и пограничников нейтрализовывали «спецсредствами» — химическими гранатами и электрошокерами. Персонал сопротивления почти не оказывал.

На «вышке» обнаружилось трое диспетчеров. Двое, со связанными руками, тихо сидели в углу, один, поигрывая ножом, расположился в кресле начальника пункта.

При появлении «чужаков» он слегка отодвинулся от стола и указал ножом на мерцающие экраны:

— Аппаратура в норме, радары работают, воздушная обстановка спокойная.

Главный из диверсантов мотнул головой в сторону пленных (тех тут же подхватили под руки и потащили на выход), после чего уселся в соседнее кресло и пододвинул к себе рабочую клавиатуру.

— Как всё прошло, Рикардо? — поинтересовался он спустя полминуты, ознакомившись с выдаваемой на монитор информацией.

— Как по нотам, дон Мануэль. Никто и не пикнул.

— Это хорошо. Два основных борта уже в воздухе. Прибытие через двадцать минут.

— Я знаю. Запрос на вхождение в зону уже поступил.

— Что сказали военные?

— А что они могли сказать? — пожал плечами Рикардо. — Заявку на чартеры оформили утром, днем утвердили. Транспондеры включены. Военные в курсе. Всё, как положено.

— Ну, тогда давай принимай.

— А вы?

— А я послежу, — дон Мануэль снял шлем и положил его на столешницу. — Чак, Дэнни! — бросил он охраняющим вход бойцам. — Сходите на полосу, проверьте, чтобы никто не высовывался.

— Да, сэр!

Дверь хлопнула. Военный развернулся к диспетчеру.

Армия армией, спецоперация спецорацией, но некоторые вопросы требовалось обсудить без свидетелей…

Примерно половину диверсионного отряда составляли «американские кубинцы» — потомки эмигрантов, бежавших с Острова Свободы в начале шестидесятых и осевших потом во Флориде и некоторых других южных штатах. Пятнадцать человек из этой половины были представителями так называемой «кубинской мафии», а двое — настоящими «мафиозными боссами». Так, по крайней мере, считали их кураторы из Пентагона и ЦРУ. Совместная операция двух ведомств предполагала не только захват аэропорта, но и взятие под контроль города, а затем и провинции.

У дона Мануэля Родригеса имелись контакты в Сантьяго-де-Куба, у дона Диего Сикейры — в Баямо и Ольгине.

Агент Мануэля сработал по максимуму.

ВПП и навигационное оборудование не пострадали. Захваченный аэропорт мог и дальше принимать самолеты.

В очереди на посадку находились два чартера: из Доминиканы и Барбадоса. В реальности — военно-транспортные С-17 «Глоубмастер» армии США. Груз — рота «зелёных беретов» и четыре бронемашины «Страйкер». Идущие с юго-запада тяжелые СH-53 и конвертопланы MV-22 гражданский радар не «ловил». Восемь вертушек летели на небольшой высоте и несли на борту сотню морпехов и шесть подвесных платформ с боевой техникой. Их метки-сигналы появились на диспетчерском пульте благодаря Е-3 «Сентри», барражирующему над морем в ста милях от кубинского побережья…

— Санта четыреста, на рубеже.

— Санта четыреста, удаление пять, правее курса.

— Санта четыреста, правее курса.

— Санта четыреста, подходите к глиссаде.

— Санта четыреста, вошел в глиссаду, к посадке готов.

— Санта четыреста, удаление два на курсе, выше три, посадку разрешаю.

— Санта четыреста, посадку разрешили.

— Санта четыреста, удаление один три на курсе, на глиссаде…

Обычный радиообмен диспетчера и командира заходящего на посадку воздушного судна. Радиомаяка нет, но есть четко обозначенная огнями взлётно-посадочная полоса. Пилот их отлично видит и думает, что должен попасть строго между двумя световыми рядами. Он, безусловно, прав. Это справедливо для всех аэропортов. Как военных, так и гражданских…

— Браво четыре! Браво четыре! Срочно ответь второму! Срочно ответь… Капитан Родригес! Да что у вас, черт побери, происходит⁈.. — надрывалась портативная рация.

Тщетно.

Дон Мануэль не обращал на неё никакого внимания.

Он вёл второй борт, «из Барбадоса».

— Би восемь двадцать, подходите к глиссаде.

— Би восемь двадцать, вошел в глиссаду, к посадке готов.

— Би восемь двадцать, удаление четыре на курсе, ниже один, посадку разрешаю…

До самой последней секунды командир первого «Глоубмастера» не подозревал, что посадочные огни ведут не на ВПП, а ярдов на пятьдесят левее. Единственное, что он успел, увидев вместо бетона неровные заросли каких-то колючек — это инстинктивно потянуть штурвал на себя. Поздно. Да и бессмысленно. Передняя стойка шасси подломилась, С-17 лег на крыло и через пару мгновений превратился в огромный огненный шар, лопающийся с оглушительным треском, выбрасывающий во все стороны протуберанцы горящего топлива.

Пилот второго «Глоубмастера», заходящего на полосу буквально след в след первому, попытался уйти вверх и влево, однако ему не хватило ни скорости, ни высоты. Задев крылом радиовышку — по «странному» стечению обстоятельств сигнальный фонарь на ней не горел — самолет рухнул на землю за пределами аэродрома. Взрыв упавшего транспортника был хорошо виден и с моря, и с берега.

Лежащая на столе рация продолжала орать голосом командира десанта:

— Браво четыре! Мазефакер! Родригес!..

— Данные о вертолетах отправил? — флегматично поинтересовался «дон».

— Сразу. С «Печор» уже сообщили, что приняли на автосопровождение, — отозвался напарник.

— Тогда почему тянут?

— Они не тянут. Просто ждали, пока мы с тобой… хм… отстреляемся. Вот, смотри.

Рикардо указал на появившиеся на экране новые цели.

— Вижу.

Ни «дон Мануэль», ни его «тайный агент» не могли воочию наблюдать пуски ракет со спрятавшихся за холмами установок С-125, но имели возможность следить за ними через модернизированный два дня назад диспетчерский пульт.

У идущих над морем американских вертушек не было ни единого шанса избежать встречи со старыми, но все ещё эффективными советскими 5В24.

— Все цели поражены, — ровным голосом сообщил Родригес черезпятнадцать секунд.

— Ну и отлично. А теперь перекур, — Рикардо достал из-за пазухи две «Гаваны» и протянул одну Мануэлю. — Будешь?

— Не откажусь.

Диспетчер посмотрел на сотрясающуюся под ударами дверь и едва заметно поморщился.

— Какие же эти гринго тупые.

— И не говори, — кивнул капитан, раскуривая сигару. — Кх-кха… — он внезапно закашлялся и, словно бы извиняясь, пробормотал. — Десять лет настоящие не курил. Отвык.

— Не бери в голову. Привыкать, я думаю, уже бесполезно, — усмехнулся Рикардо, пуская в воздух «колечко».

— Что верно, то верно, — не стал спорить «дон Мануэль», наблюдая через стекло за происходящим внизу.

На лётном поле несколько человек суетились возле треноги ПТРК.

Ракета была нацелена прямо на «вышку»…

Куба. Залив Сьенфуэгос (22.10.2018 г.)

Небо на северо-востоке озаряли яркие сполохи. Это была не гроза. Это гремели взрывы от попаданий бомб и ракет. Авиация США наносила удары по городу и дислоцированным возле него военным объектам.

Первоначально принятая стратегия внезапных морских и воздушных десантов оказалась неэффективной. Попытки высадиться в Сантьяго-де-Куба, а также в заливах Матансас, Пуэрто Падре и Гуадиана закончились полным провалом. Относительно успешно прошла только операция по расширению оккупированной зоны в провинции Гуантанамо. Да и то — уже через сутки бодро начавшееся наступление остановилось в районе водохранилища Ла Яйя на западе и возле предгорий Фелисидад на севере и востоке.

Потери, как материальные, так и в живой силе, превысили расчетные на порядок. В итоге, пришлось вернуться к проверенной тактике воздушных ударов с массированным применением авиации, крылатых ракет и БПЛА…

— Быстрее! Быстрее давай! Не спать!

Майор Милкинс, как мог, подгонял надрывно дышащих штатских. Всего-то шестой пролёт вверх, а чертовы яйцеголовые уже еле ноги волочат. И ведь не бросишь и не пристрелишь. За каждого он отвечал головой, а задачу ему ставил лично командующий.

За своих бойцов Милкинс не волновался. Рейнджеры, они и на Кубе рейнджеры.

А вот трое ученых даже на новобранцев не тянут. Но все равно — бежать должны наравне с остальными. На себе их волочь — увольте. Только, когда совсем припечет.

— Командир! Выше обрыв!

— Выше не надо! Нам в галерею.

И опять — грохот грубых подошв по бетону и стоны изнывающих от усталости «умников».

— Ну кто так строит⁈ Кто так строит?

— Доктор Рассел! Не останавливаться!..

Они бежали по полуобрушенной эстакаде меньше пяти минут, а казалось, что целую вечность. Добраться до нужного помещения недостроенной атомной станции можно было лишь этим путем, и этот путь простреливался насквозь. Стоит кому-нибудь повнимательнее присмотреться к примыкающей к главному куполу «этажерке», и их отряд сразу же обнаружат. Допустить это Милкинс не мог, поэтому гнал всех вперёд так, словно на финише их ждал миллиард долларов…

— Всё. Я не могу.

Один из ученых неожиданно затормозил, схватился рукой за сердце и в изнеможении опустился на бетонные плиты.

— Сэм! Рикки!

Майор мотнул головой в сторону плюхнувшегося на карачки доктора Стивенса.

Двое бегущих сзади бойцов подхватили несчастного под микитки и, невзирая ни на какие мольбы, потащили его к темнеющему в ста ярдах проему в стене.

Когда внутрь «купола» буквально влетел замыкающий, в небо с ближайших холмов взмыла осветительная ракета.

«Долбаный хрен! Успели», — облегченно выдохнул Милкинс.

Удивительно, что кубинцы всё ещё пользовались дедовскими способами освещения поля боя, но сегодня этот факт играл на руку рейнджерам. У них, в отличие от противника, имелись не только приборы ночного видения, но и устройства позиционирования и распознавания.

Нынешнюю операцию сложно было считать настоящим десантом. Она больше походила на разведрейд с неведомыми большинству участников целями. Главные удары сегодня наносились по восточной части залива. Там же, по данным разведки, сосредоточились основные силы кубинцев, готовые отразить атаку со стороны моря и пресечь высадку на плайя Ранчо Луна и Аримао.

Попытки высадиться, на самом деле, предпринимались. В пятидесяти милях к югу карибские волны резали несколько кораблей 4-го флота, и среди них универсальный десантный «Кирсардж» с батальоном морпехов и средствами усиления. Несколько раз к кубинскому берегу подходили спущенные с «Кирсарджа» десантные катера и корабли на воздушной подушке. Их отгоняли огнем артиллерии, после чего по местам расположения батарей наносились авиаудары. Их эффективность оценивалась командованием как невысокая. Кубинские артиллеристы постоянно меняли позицию, и сила огня оставалась прежней.

Игра в «кошки-мышки» продолжалась около трёх часов.

С точки зрения военной науки, для атакующей стороны это было довольно рискованно.

Два дня назад в районе Матансаса сильные повреждения получил аналогичный с «Кирсарджем» УДК «Эссекс». Береговые ракетные комплексы «Рубеж», поставленные на Кубу ещё в советские времена, отстрелялись на «хорошо» и «отлично». Патрульный корабль’Харрикейн' и фрегат «Кауффман», неосмотрительно подошедшие близко к острову, были потоплены, а «Эссекс», хотя и курсировал на расстоянии сорока миль от берега (это считалось предельной дистанцией для экспортных П-21/22), умудрился-таки получить «свои» два «Термита» в борт и надстройку и еле доковылял до Флориды.

Имеются ли у кубинцев мобильные БРК около Сьенфуэгоса, сумеют ли они достать крупную надводную цель на расстоянии больше сорока миль, разведка сведений не имела, поэтому американское командование, действительно, рисковало и рисковало серьезно.

Почему оно на это пошло, майор Милкинс не знал, но подозревал, что новый десант — это лишь имитация, а главную задачу должен выполнить он и его отряд.

Двадцать два рейнджера и трое охраняемых ими гражданских высадились на берег в пяти милях западнее входа в залив, за тридцать минут до начала основной операции. Небо в эту ночь было закрыто тучами, и десантирование осуществлялось в полной темноте с четырех надувных лодок. Скрытность удалось обеспечить, выход в конечную точку — тоже…

— Дальше куда?

— Сейчас… выясним.

Доктор Рассел, кое-как пришедший в себя после быстрого бега, вынул из разгрузки планшет и развернул «секретную карту».

— Так. Мы сейчас здесь. А нам надо вот сюда, — ткнул он пальцем в экран и повернулся к майору. — Я только прошу вас: давайте не будем спешить.

Милкинс мысленно фыркнул.

«Гражданские. Что с них взять?..»

Тем не менее, просьбу ученого он исполнил. Формально, зона его ответственности заканчивалась внутри здания первого энергоблока заброшенной АЭС Хурагуа. Дальше от него требовалась лишь обеспечивать общий режим безопасности и выполнять не идущие вразрез этому пожелания яйцеголовых.

Честно сказать, подобное положение дел майора слегка напрягало. Он привык знать о задании всё, однако на этот раз полную информацию ему так и не предоставили. Видимо, те, кто планировал операцию, решили, что так будет лучше для всех. Ведь, как известно, «во многих знаниях много печали, а кто умножает познания, умножает скорбь».

Ученые, в отличие от военных, такими познаниями обладали, но скорбеть по этому поводу не собирались.

Доктор Рассел, доктор Стивенс и доктор Дэйл занимались «проблемой ядерной катастрофы» и на недостроенную АЭС около Сьенфуэгоса прибыли не просто так. Власти Соединенных Штатов имели «абсолютно точные сведения», что одиннадцатого и двенадцатого мая на территории станции находились русские, и они проводили там какой-то непонятный эксперимент. Насколько это было связано с одномоментным исчезновением всех ядерных предприятий Земли, никто точно сказать не мог. Агенты доносили, что, кроме мая, русские появлялись в Хурагуа в июле и сентябре. Скорее всего, заметали следы. А буквально за сутки до начала операции «Тропический шторм» на Кубу прибыла целая делегация русских атомщиков. До Сьенфуэгоса они не доехали — начались военные действия, и передвигаться по острову стало небезопасно. Тем не менее, очередной их визит на недостроенную АЭС являлся, по мнению аналитиков ЦРУ, только вопросом времени. Русских требовалось опередить, и такая возможность, наконец, появилась…

Нужное помещение обнаружили минут через двадцать поисков. Еще десять ушло на проникновение внутрь. Сейфовая дверь запиралась на «хитрый» замок. Его сумели открыть лишь с помощью специальной прожигающей смеси.

Внутри комнаты находились приборы и оборудование. Многое, судя по шильдикам, произведено в этом и прошлом году, а надписи на кириллице однозначно указывали на страну происхождения…

— Что мы тут ищем, доктор?

— Следы, майор. И доказательства, — бросил через плечо Рассел, устанавливая на лабораторный стол какой-то прибор.

— Доказательства чего? — осторожно поинтересовался Милкинс.

— Кто виноват в том, что мы в заднице, — буркнул ученый. — Энди, включай, — махнул он рукой «колдующему» над аккумуляторами коллеге.

Командир группы отошел в сторону, чтобы, во-первых, не мешать «умникам», а во-вторых, чтобы случайно не попасть под раздачу — больше всего он не любил и не доверял тому, в чем совершенно не разбирался…

— Пожалуй, что всё.

Доктор Рассел вытер рукой лоб и захлопнул ноут.

Стивенс и Дэйл принялись торопливо собирать разложенное на столе оборудование.

— Образцы не забудьте, — подсказал наблюдающий за ними майор.

— Всенепременно…

Работа в «секретной комнате» заняла около получаса. По окончании первичных исследований и Рассел, и оба его коллеги выглядели слегка недовольными.

— Ну что, нашли что-нибудь?

Доктор с недоумением посмотрел на майора и пожал плечами:

— Вернемся домой, узнаем.

— Значит, уходим?

— Да. Больше здесь делать нечего…

Прежним путем решили не возвращаться. Милкинс повел отряд к южной защитной стене. Насколько он помнил, там имелось несколько технологических окон. Через одно из них можно было спуститься вниз.

В подползающую прямо к конструкциям тропическую растительность спускались по двум веревкам. Высота спуска составляла около пятнадцати ярдов.

Первыми внизу оказались двое разведчиков.

Через какое-то время один из них вышел на связь и доложил, что в окрестностях чисто.

Спустя пять минут в здании никого не осталось.

Майор спускался последним. От бетонной стены он сумел отойти всего на сотню шагов. Дальше был удар в шею, после чего сознание отключилось…

Очнулся Милкинс от резкой боли в боку. Кто-то немилосердно двинул его ботинком по печени. Не получилось даже застонать. Рот был заклеен скотчем, руки и ноги связаны.

В глаза ударил свет фонаря.

— Ты командир группы?

Клейкую ленту сорвали, горла коснулось холодное лезвие.

— Вы… кто? — прохрипел рейнджер.

Сбоку неожиданно засмеялись.

— Avispas Negras.

Милкинс похолодел. О кубинском спецназе бродили разные слухи, но все сходились в одном: развязывать языки «Черные осы» умеют лучше других.

— Да. Я командир. Роберт Милкинс. Майор. Семьдесят пятый полк.

— Ваше задание?

— Доставить в недостроенную АЭС трех гражданских, потом вывезти.

— Гражданские — это Чарльз Рассел, Эндрю Дэйл и Джон Стивенс?

— Имен я не знаю, но фамилии эти.

Допрашивающий замолчал.

— Прощу прощения, — решился майор, — но я хотел бы узнать, что с моими людьми?

Из темноты снова донесся смех.

— А что обычно случается с диверсантами? Самые шустрые уже на том свете, остальные предстанут перед судом республики.

— А гражданские?

— За гражданских, майор, можете не волноваться. Хотя, не скрою, дорога им предстоит дальняя, возможно даже, в один конец… — говорящий на миг прервался, затем его голос зазвучал уже чуть в стороне. — Всё. Грузите. Уходим…

Милкинсу вновь залепили рот пластырем, закинули на чьё-то плечо и потащили сквозь заросли. О судьбе попавших в руки кубинцев ученых он старался не думать…

Глава 3 Пока гром не грянул (2)

Венесуэла. Каракас (25.10.2018 г.)

Визг тормозов. Пыль. Грохот выстрелов. Скрежет сминаемого металла.

Идущая юзом машина последовательно задевает столб, стену, мусорный контейнер и, наконец, замирает, уткнувшись разбитым капотом в торчащий из мостовой пожарный гидрант. Мощные струи воды бьют в разные стороны, от горячего радиатора идет пар, из пробитого пулями бака сочится бензин.

— Наружу!

Выскочивший из авто мужчина распахивает пассажирскую дверь и буквально выдергивает из салона замешкавшуюся даму. Через секунду оба падают на асфальт. Снова звучат выстрелы. Мужчина вскидывает ПП и бьет одиночными куда-то сквозь пар. Еще секунда, и он уже бежит к ближайшему переулку, таща за собой с трудом поспевающую девицу.

Гремит взрыв. Автомобиль вспыхивает. Разлившееся вокруг топливо полыхает ярким огнем. Хлещущая из гидранта вода не может его потушить. Пар становится гуще. Сквозь белесую мглу между стеной и гидрантом протискивается угловатая махина полицейского броневика. Пулемётная башенка поворачивается влево-вправо в поисках целей.

На открытом пространстве появляются облаченные в боевую экипировку спецназовцы. Один из них, по всей видимости, командир, указывает на переулок. Трое бросаются в тесноту сжимающих мостовую домов. Остальные, поддерживаемые броней, продолжают движение прямо.

Кто знает, что задумали беглецы и не ведёт ли их путь прямо в засаду…

— Кажется, оторвались…

Быстро выглянув за угол и убедившись, что погоня отстала, Отеро принялся перезаряжать свой «навороченный» Хеклер-Кох. В отличие от привычных «Узи» и «Беретты», творение сумрачного тевтонского гения требовало к себе особого отношения. Чтобы просто сменить магазин, приходилось прикладывать физические усилия и действовать с определенной степенью «ловкости».

— Готово, — мужчина щелкнул рукоятью, снимая затвор с задержки, и посмотрел на испуганно озирающуюся Кармелу. Девушка никогда не бывала в трущобах баррио, и даже зажатый в правой руке пистолет не казался ей надежной защитой.

Отеро мысленно усмехнулся. Его спутница была, по большому счету, права. В районе Петаре закона нет. Но, с другой стороны, в этом вся его прелесть. Лачуги тут не продаются и не покупаются — сильные, если понадобится, просто выкидывают слабых на улицу. Здесь практически нет грабежей — взять с местных нечего, а богатые и зажиточные по доброй воле никогда сюда не зайдут.

Скорее, наоборот, благодаря раскручиваемой властями идее, что «во всех бедах виноваты богатые», здешние обитатели регулярно наведываются туда, где таится «зло», а подломить какой-нибудь шикарный коттедж или раздеть преуспевающего «мажора» считается доблестью, а не грехом. В Петаре свозят похищенное и заложников со всего города, а полицейские патрули заезжают сюда лишь в случае крайней необходимости. Да и то — если они осмеливаются кого-то арестовать, полицейский участок сжигается в тот же день.

Отсутствие стражей порядка вполне компенсируется местным «народоправием». Тут даже самые лихие водители ездят весьма осторожно и дисциплинированно останавливаются на светофорах. Поскольку знают: пистолет «Глок» стоит на рынке около трехсот долларов, и любой дорожный конфликт — это лишние дырки в машине и голове…

— Ты уверен, что здесь безопасно?

— Не беспокойся, Мели. Всё будет хорошо.

— Я сколько раз тебе говорила, не смей называть меня Мели! Я не собачка! — топнула ногой девушка.

— Прошу прощения, синьорита. Я больше не буду, — улыбнулся мужчина.

Именно этой реакции он и добивался. Пусть лучше сердится, чем боится. Единственной дочери полковника Гальегоса это подходит больше.

— И синьоритой не надо. Я — Кармела. Просто Кармела.

— Договорились.

— Куда теперь? — Кармела оторвалась от стены и тоже рискнула выглянуть за угол.

— На автобусную станцию, куда же ещё? — пожал плечами Отеро.

— А дальше?

— Если там тихо, поедем сразу. Если нет, подождем.

— Сколько?

— Ну… переночуем где-нибудь, а завтра посмотрим.

Девушка сунула пистолет за пояс и уперла руки в бока.

— Слушай, вот только не надо опять.

— Что опять?

— Это твоё «маньяна». Надоело уже.

Мужчина удивленно приподнял бровь.

— Ты прямо, как не у нас родилась. «Маньяна» — это не просто «завтра». «Маньяна» — это наш… хм, образ жизни.

— Вот то-то и оно, что образ. Мы к нему так привыкли, что уже и не замечаем.

— И что в нем плохого?

— То, что даже самое важное мы всегда откладываем на завтра, надеясь, что всё образуется. А наши враги этим беззастенчиво пользуются.

— Хм…

Отеро озадаченно хмыкнул. О таком он и вправду никогда не задумывался, хотя и служил в президентской охране. В сказанных Кармелой словах чувствовался не только упрек. В них таилась и горькая правда. В том, что произошло, виноваты были не только мятежники, не только проморгавшие путч спецслужбы боливарианской республики. Свою часть вины нёс каждый венесуэлец. Одни, как обычно, понадеялись на государство: оно, мол, само справится. Другие поленились вовремя обработать и передать наверх тревожную информацию. Третьи же, самые многочисленные, решили отложить все проблемы para mañana — на завтра, которое, как известно, никогда не наступит…

Это сегодня капитан Санчес и его непосредственный начальник полковник Гальегос понимали, что против Венесуэлы сработали настоящие профессионалы своего дела. А пять дней назад никто и подумать не мог, что всё окажется настолько паршиво…

На первые сообщения о каких-то повстанцах на границе с Колумбией никто и внимания не обратил. Все уже успели привыкнуть, что выступления оппозиции давятся легко и непринужденно при полной поддержке граждан, а примерно в половине случаев — самими же гражданами. Созданные ещё при Чавесе «колективос» — комитеты по поддержке революции — терпеть не могли конкурентов. За довольно короткое время все они превратились в молодежные преступные шайки, во главе которых стояли уважаемые партийные боссы и скромные местные интеллигенты: режиссеры театров, поэты, музыканты, художники. «Революционные комитеты» крышевали мелкий и давили на корню средний бизнес с какой-то почти религиозной одержимостью. С такими бандитами полицейские старались не связываться. Их арсенал, по оценкам спецслужб, уступал только вооруженным силам. В итоге, венесуэльские «колективос» стали всерьез рассматриваться как резерв армии на случай иностранного вторжения, а главари «народной милиции» считались неприкасаемыми.

Каково же было удивление властей, когда оказалось, что больше половины «повстанцев» в Сан-Кристобале и Маракайбо составляют те самые «милиционеры из колективос», которые раньше всегда выступали против ненавистной им оппозиции проамериканских правых.

Ларчик открывался достаточно просто.

Мятеж против последователя Чавеса президента Мадуро возглавил своего рода новый «Чавес» — генерал Альберто Рибейро, а главным лозунгом путча стало: «Больше социализма!»

Русская поговорка «клин клином» пришлась ко двору. Американские кураторы генерала усвоили прежние уроки и сумели переломить ситуацию в свою пользу там, где от них этого не ожидали. На фоне стремительно растущих нефтяных цен и, соответственно, доходов правительства, «новая оппозиция» сыграла на опережение.

«Экспортных денег страна получает больше, а дефицит и инфляция не уменьшаются».

«Все доходы от нефти идут на погашение внешних долгов, а не на внутреннее потребление».

«Пособия для бедных урезают, богатые договорились с властями».

«Президент заключил сделку с Соединенными Штатами».

«Тайные счета Мадуро обнаружены в Бразилии, Аргентине и Парагвае».

«Мадуро предоставляет США военные аэродромы для ударов по Кубе».

Последнее сообщение, растиражированное ведущими СМИ, выглядело самой что ни на есть правдой. Американцы, действительно, высадились на островах Гран Роке, Орчила и Маргарита, не встретив там даже символического сопротивления со стороны венесуэльских военных. О чем умалчивали источники, так это о том, что приказ сдаться без боя исходил из самых верхов Национальной армии. Генералов просто купили. За дорого. За очень дорого. Но все равно — это оказалось дешевле, чем воевать.

«Президент предал идеалы революции! Вся влась Национальной Ассамблее!»

Под этим призывом «подписалась» практически вся столица.

Президентский дворец остались защищать только два взвода Национальной Гвардии. Сам Николас Мадуро, несмотря ни на что, решил последовать примеру погибшего сорок пять лет назад Сальвадора Альенде. Уговоры начальника службы охраны полковника Хуана Гальегоса не помогли. «Я не буду прятаться по лесам от народа Венесуэлы, — ответил ему Президент. — Пусть он от меня отказался, но я от него — никогда»…

— Вроде спокойно.

Отеро окинул внимательным взглядом площадь перед автобусной станцией и облегченно выдохнул. Ни военных, ни полицейских, ни вооруженных гражданских на улице не наблюдалось.

— Вместе пойдем? — спросила Кармела, выглянув из-за его плеча.

— Нет. По отдельности. Ты — первая… Кстати, проверь документы. Может, что-нибудь потерялось.

Девушка сунула руку в карман, потом во второй и… потемнела лицом.

— Что⁈

— Флэшка!

— Какая?

— Отца. Я её потеряла, — в глазах у Кармелы плескался ужас.

— Плюнь, — равнодушно бросил Отеро. — Там все равно ничего не было.

— То есть, как это не было? Отец говорил, что…

Мужчина вздохнул.

— Он просто хотел, чтобы ты осталась жива.

— Но… — девушка замерла, пораженная внезапной догадкой. — Ты хочешь сказать, что…

— Да. Я хочу сказать именно это. Полковник Гальегос придумал, что на этой флэшке списки агентов, места расположения тайных баз и складов оружия на случай возможной партизанской войны. Он поручил тебе доставить её в надежное место, потому что не хотел, чтобы ты осталась с ним в Президентском дворце. А я… — капитан снова вздохнул, — меня он попросил проследить за тобой. Вот, собственно, всё.

— И ты согласился⁈

Теперь лицо девушки пылало гневом.

— А что мне ещё оставалось? — развел руками Отеро.

— Ты трус, капитан Санчес! Ты оставил своих погибать, а сам… Видеть тебя не хочу!

Кармела брезгливо отдернулась от своего спутника, словно от него дурно пахло, и, ничего больше не говоря, решительным шагом направилась к стоящим на остановке автобусам.

Отеро молча следил за ней и одновременно «сканировал» прилегающие к площади улицы. Он, действительно, хотя и не сразу, но согласился исполнить последний приказ Хуана Гальегоса. Довести его дочь до безопасного места. Даже если она сама будет против…

На станции четверо полицейских проверяли документы у отъезжающих. Их страховали с десяток военных с автоматами, в бронежилетах и шлемах. Выезд на шоссе к Пуэрто-ла-Крус перегораживал броневик. Когда подъезжал очередной автобус, он «нехотя» освобождал дорогу, а потом возвращался назад.

У Кармелы «документы» имелись. Их выписали за полчаса до выхода из Дворца Мирафлорес. Теперь девушку звали Алехандра Очоа, и проживала она в Эль Тигре. Отеро справить себе «чистую» ксиву, увы, не успел. Та, что лежала в кармане, была засвечена во всех полицейских базах, как принадлежащая охранному ведомству. Для бандитов она годилась, но мало-мальски серьезной проверки, как ни крути, не прошла бы.

Впрочем, капитан Санчес и не собирался её кому-то показывать. Приказ командира он выполнил. Как только автобус с Кармелой окажется на шоссе, Отеро уйдет назад, к окруженной мятежниками резиденции главы боливарианской республики. Дочь Хуана Гальегоса была совершенно права. Он должен быть сейчас там, со своими…

Когда в очереди перед ожидающей проверки Кармелой осталось пять человек, старший из проверяющих неожиданно поднес к уху рацию, несколько раз кивнул, после чего отдал подчиненным какой-то приказ. Что именно он приказал, Отеро догадался через секунду. Отъезжающих и их сумки начали проверять на наличие «посторонних предметов».

Поняв это, капитан почувствовал, как по его шее течёт струйка пота.

«Мъерда! У неё же Беретта…»

Решение пришло мгновенно.

Выдернув из-под куртки ПП, Отеро передернул затвор и поднял оружие…

Всё закончилось меньше, чем за минуту.

На другом краю площади неподвижно лежали двое военных, еще один, раненый в ногу, громко стонал у обочины. Шестеро, поддерживаемые выдвинувшимся на середину площади броневиком, осторожно двигались вдоль домов, заглядывая в каждый проулок.

Автобусы покидали станцию один за другим.

Полицейские, размахивая пистолетами, пытались утихомирить десятка три человек, не сумевших занять места в отъезжающих от остановки машинах.

Что случилось с Кармелой, уехала она или осталась в толпе, Отеро узнать не успел.

Он лежал на асфальте и мёртво смотрел в небеса.

Пистолет-пулемет капитан из рук так и не выпустил…

Багамские острова. Нью-Провиденс. Порт Нассау. Внешний рейд (27.10.2018 г.)

Море. Тропики. Вечер…

Шорох песка, пенные шапки волн…

Рыбацкие лодки, яхты, прогулочные корабли, круизные лайнеры…

Огни портового города, музыка, «неоновая» реклама, заполненная людьми набережная…

Запах жареной рыбы, небольшие закусочные, стоящие на улице столики…

Мирная суета…

Туристический рай…

Войны нет. Война на сто пятьдесят миль южнее. Это там рвутся ракеты и бомбы, туда летят начиненные смертью «Томагавки» и «Эй-Эл-Си-Эм», там гибнут люди, уничтожается инфрастуктура, давится воля к сопротивлению.

Прибывающим на модный курорт нет до этого дела. У них другие заботы.

Что может быть лучше, чем на неделю-другую забыть обо всех проблемах и наслаждаться морем и солнцем?

А те, кто сейчас умирают на юге, пусть умирают и дальше. Они сами во всем виноваты. Им столько раз предлагали вернуться в лоно цивилизации, столько раз пробовали наставить на путь истинный, вразумить и помочь, что нынешняя война уже никому здесь не кажется чем-то неправильным. Она лишь последнее средство, единственный способ навести хоть какой-то порядок…

— Чарли, тебе не кажется, что мы просто теряем время?

— Нет, Боб, не кажется. Даже наоборот, чем дальше, тем я всё больше и больше уверен: такую приманку они не упустят. Думаю, всё случится сегодня.

— Откуда такая уверенность?

— Из достоверных источников.

— Надеюсь, они работают не за идею?

— Естественно, нет. Только за деньги. За очень приличные деньги.

— Ну, в таком случае, я спокоен. За очень приличные деньги я и на собственную жену настучал бы.

— Боб, у тебя нет жены.

— Вот поэтому и настучал бы.

Оба мужчины сдержанно посмеялись.

Изумрудные лужайки гольф-клуба особенно хорошо смотрелись с верхней террасы бунгало. Хотя окрестности уже накрыла вечерняя темнота, незаметные днём фонари подсвечивали поле с различных ракурсов, отчего оно выглядело нереально красивым, похожим на голливудские декорации. Хоть сказку снимай, хоть сагу о непобедимом агенте с двумя нулями.

Бокалы мартини в руках собеседников лишь дополняли антураж невольно складывающейся «бондианы». Для полноты картины не хватало только какой-нибудь роковой красотки и крадущихся в потёмках злодеев.

Где-то внизу звучала «живая» музыка. Небольшой оркестр, как мог, развлекал гостей дорогого отеля. В партиях скрипок и саксофонов совершенно терялся гул бьющегося о волноломы прибоя. Полоса золотисто-песчаных пляжей, тянущаяся вдоль всего северного побережья Парадайс-Айленда, отделяла океанские волны от зоны ночных развлечений. Редко кто из туристов забредал на пляж в сумерки. То, что казалось романтикой днем, вечером выглядело на удивление скучно и невыразительно. Жёлтое, зелёное и голубое превращалось в унылое серое, и никакие сотни оттенков не могли спасти его от надвигающегося со всех сторон мрака.

Гораздо интереснее было смотреть на ночной океан не с опустевшего пляжа, а со специальных площадок, оборудованных смотровыми трубами. Платишь два доллара, опускаешь в прорезь жетончик и с помощью мощной оптики целую минуту наслаждаешься невидимыми невооруженному глазу «красотами». Стоящим на рейде гигантским круизным судном «Перла Кариба» с десятком подсвеченных иллюминацией палуб. Серебристым диском Луны, становящимся в окуляре подзорной трубы огромным, как русский пасхальный блин, испещрённый настоящими кратерами и горами. Снующими туда-сюда лодочками и яхтами с горящими ходовыми огнями и застывшими за штурвалами капитанами. И, наконец — самое вкусное — угловатой махиной военного корабля, прячущегося от любопытных глаз за небольшим островком и время от времени шарящего по акватории мощным прожектором, отгоняя настырных любителей селфи и прочих праздношатающихся…

— И всё-таки я опасаюсь.

— Чего?

— Вдруг мы что-нибудь не учли? Прошляпим хоть одного диверсанта, даже электрический стул покажется благом.

— Не беспокойся, Боб. Не прошляпим. «Чёрные осы» хороши в джунглях, но как боевые пловцы они слабоваты, и оборудования нормального нет. Против наших «тюленей» их «дьяволы» — сущие дети.

— Я знаю, Чарли. Но всё равно немного тревожно.

— Тревожно? Отнюдь. У нас есть две группы на самом «Зумвальте», плюс четыре на катерах, одна постоянно в воде. Акустики бдят днём и ночью, осведомители… О! А вот, кстати, и они, легки на помине.

Тот, кого звали Чарли, достал из кармана смартфон и приложил к уху:

— Я слушаю… Да… Да… Да… Я понял. Продолжайте работать. С утра с вами обязательно свяжутся.

Боб поставил на столик недопитый бокал и вопросительно посмотрел на коллегу:

— Ну что? Клюнули?

— Клюнули, друг мой. Ещё как клюнули. Чую, сегодня нам предстоит весёлая ночка…

Две моторные лодки медленно отошли от берега и столь же неспешно двинулись к проливу между Парадайс и Атол.

Гонять на высокой скорости здесь считалось некомильфо. Особенно, в темноте. Частных причалов вдоль Истерн-роуд насчитывалось более сотни, и у каждого швартовались по три-четыре плавсредства. Если бы все они вышли в море одновременно, образовалась бы сутолока, поэтому правила судоходства в заливе предписывали вести себя осторожно. Вот на большой воде, там — пожалуйста, делайте, что хотите, а на мелководье, среди волноломов и рифов извольте соблюдать скоростной режим и установленные интервалы движения.

На главный фарватер обе лодки вышли минут через двадцать. Пришлось пропустить вперед пару судов, успевших к проливу первыми. Дальнейший маршрут предполагал остановку у «голубой лагуны» Солт Кей и поворот на восток, в сторону Пимлико Айлэндс.

Ночная прогулка вдоль островной гряды мимо старого маяка и «искрящихся бурунов» Роуз — стандартный этап любого экскурсионного тура на солнечные Багамы. Кто-то арендует для этого шикарные яхты, кто-то — стилизованные под «пиратские парусники» корабли, кто-то — небольшие рыбацкие лодки, мало чем отличающиеся от таких же времен Хемингуэя и его охотников на марлинов.

За маяком Сан Кей с лодок сбросили лини, в руках пассажиров замелькали рыболовные снасти. Ни у какого стороннего наблюдателя и мысли бы не возникло подозревать их в чем-то предосудительном и уж тем более незаконном. Ночная рыбалка — занятие увлекательное, туристы его обожают.

Судно движется по волнам, насаженная на крючок наживка несется следом, за ней, пытаясь догнать и схватить, скользит под водой какая-нибудь крупная рыбина — барракуда, акула, марлин… Добычу потом можно вывесить на специальном крюке и сфоткаться с ней на память. Что ни говори, а настоящее приключение, настоящее морское сафари…

— Есть зацепы, — едва слышно проговорил один из находящихся на борту первой лодки. — Пошла сигналка.

Секунд через пять такое же сообщение прозвучало и на второй.

— Увеличить ход.

— Есть увеличить ход.

Резко ускорившиеся катерки рассекали водную гладь, сзади, на расстоянии десятка-другого ярдов, их сопровождали бурунчики от тянущихся с кормы лесок. Две парочки тонких тросов, уходящих в воду чуть ближе, внешне мало чем отличались от рыболовных. Разница «скрывалась» на глубине, там, где эти тросы заканчивались. Вместо наживки на каждую пару крепилось специальное буксировочное приспособление, за которое цеплялись по три боевых пловца: минер и двое страхующих. Цель — новейший эсминец ВМС США «Зумвальт», маячивший в трех милях от берега.

Конечно, это не авианосец, но добыча всё равно знатная, по крайней мере, в информационном поле. С этим «корабликом» водоизмещением больше, чем у хорошего крейсера, американцы нянчились несколько лет, потратив на его постройку около пяти миллиардов, но так и не довели до ума. Впрочем, это не помешало эсминцу дважды отстреляться по Острову Свободы, выпустив в общем итоге сто пятьдесят две крылатых ракеты и двадцать три управляемых артиллерийских снаряда. А затем произошло то, чего опасались многие штатовские адмиралы. Новейший суперкорабль снова сломался, и, чтобы отвести его на ремонт, требовалась целая спасательная операция. Пока её разрабатывали и согласовывали, «Зумвальт» отстаивался на внешнем рейде Нассау под охраной патрульных кораблей Четвертого флота.

Решение уничтожить «ракетного монстра» кубинские руководители приняли сразу, как только получили сведения о его повреждении и месте стоянки. Но поскольку противокорабельных систем нужного класса у островитян не имелось, исполнить приказ поручили Fuerzas Especiales Navales — морскому спецназу…

Пловцы отцепились за милю до цели. Лодки спокойно направились дальше, словно и не имели никакого отношения к буксируемым под водой диверсантам. На самом деле, это было не так уж и далеко от истины. Те, кто находился выше воды, не знали, с какого из находящихся возле Нассау судов прибыли «дьяволы». Они просто вышли в оговоренное время в нужный район и спустили за борт неуправляемые буксировщики. Те же, кто был под водой, не ведали, кто именно их подберёт. Им просто требовалось сэкономить ресурс аккумуляторных батарей своих скутеров.

Шесть человек, шесть «Протеев»^[2]. Семь-восемь кабельтовых на малом ходу, дальше — «вручную». Акваланги, ласты, специальное вооружение и — четыре магнитные мины, способные гарантированно потопить американский суперэсминец…

— Ну? Какой результат?

— Две мины. Четыре коммандос. Убиты.

— Прикрытие?

— Две лодки. Захвачены при причаливании. Экипаж уничтожен.

— Живыми взять не смогли?

— Увы. Там был настоящий войсковой бой.

«Боб» нарочито тяжко вздохнул и, не спрашивая разрешения, взял со стола бокал. Наполнив его «на полпальца», мужчина одним махом опрокинул содержимое в рот.

«Чарли», сидящий в ротанговом кресле напротив, удивленно приподнял бровь:

— Большие потери?

— Восемь на суше, четырнадцать под водой. Плюс раненые, одиннадцать тяжело.

«Боб» снова вздохнул и плеснул себе ещё пару дринков.

Собеседник едва заметно поморщился, но останавливать коллегу не стал.

— Чувствую, вице-адмирал нам этого не простит, — продолжил тот, ставя бокал обратно на стол.

— Не бери в голову, — зло усмехнулся «Чарли». — Потери на войне неизбежны.

Поднявшись из кресла, он подошел к окну и чуть отодвинул штору.

В полумиле от берега сверкал огнями круизный лайнер «Перла Кариба».

— Пловцов было только четверо?

— В лодках нашли два выносных буксировщика. На каждом по два зацепа. Так что всё совпадает.

«Чарли» ненадолго задумался, затем резко задернул штору и развернулся к помощнику:

— Потери, мой друг, не главное. Главное, что у нас есть трупы четырех диверсантов и мины кубинского образца. Пора приступать к главной фазе «Троянца».

— Это приказ?

— Да. Это приказ. Начинайте…

Яхта «Уэсос Вьехос», идущая под гватемальским флагом курсом норд-вест, подобрала двух пловцов в четырех с половиной милях от порта Нассау. Вместе с подводными диверсантами на борт подняли выработавшее энергоресурс оборудование. Наскоро освободившись от снаряжения, старший из «дьяволов» коротко доложил руководителю операции:

— Нас ждали. Пришлось разделиться на группы. Первыми шли Хуан и Роберто, за ними Эстебан и Рауль. Был бой. Мы с Оскаром задержались на тридцать минут. Подходили с норда по кругу. Отвлекающий план сработал. Янки охранение сняли. Сюрпризы установили в точках четыре и шесть. Подрыв… — он мельком взглянул на часы, — через двенадцать минут.

— Ясно. Переодевайтесь и в рубку. Будем ждать результатов.

— Другие не возвращались?

Старщий пловец не мог не задать этот вопрос, а его начальник не мог не ответить.

— Нет, Пабло. Только вы с Оскаром…

Спустя пять минут оба бойца поднялись в ходовую рубку.

Кроме рулевого и командира там находился ещё один человек. Его настоящего имени Пабло не знал. В отряде его называли «товарищ Рамон».

Задние и боковые иллюминаторы были открыты настежь. Рулевой смотрел строго по курсу. Командир и Рамон, не обращая внимания на долетающие до рубки солёные брызги, напряженно вглядывались в темноту слева на раковине.

Где-то у горизонта над поверхностью моря блеснул яркий огонь, а секунд через двадцать до яхты донеслось эхо далекого взрыва.

Командир посмотрел на часы, потом на пловцов:

— Вы не ошиблись?

Пабло покачал головой:

— Это не наш. Наш должен быть в ноль двадцать две…

— Вот наш, — сообщил он, когда на горизонте снова сверкнуло.

— А чей же тогда предыдущий?

Находящиеся в рубке тревожно переглянулись.

— Мэн, — с едва заметным акцентом произнёс «товарищ Рамон».

— Что Мэн? — не понял Пабло.

— Крейсер «Мэн»^[3], — пояснил советник. — История всегда повторяется. Но не всегда как фарс…

Куба. Гавана (30.10.2018 г.)

— Бель, ты куда?

— Домой. Мама сказала, сегодня дядя Рауль приезжает, из Санта-Клары.

— Да ну, ерунда. Побежали лучше на крышу.

— На крышу? А пустят?

— А мы по пожарной лестнице. У меня и ключ есть. Вот.

— Здорово!

— Значит, бежим?

— Бежим!

Две девушки, пухленькая мулатка и её более светлая и худенькая подруга, бросились наперегонки к двери. На обеих были надеты белые медицинские халаты, но шапочки, положенные студентам, они, по всей видимости, то ли успели снять, то ли просто не надевали сегодня. Медицинская школа уже третий день не работала, и в ней находились только дежурные от каждого курса и группы.

— Догоняй! — мелькнул в коридоре водопад иссиня-чёрных волос.

— Бель! У тебя заколка упала, — крикнула проигравшая «битву за дверь» мулатка, однако, как только подруга остановилась и обернулась, тут же рванула вперед, заливаясь от смеха:

— Обманула, обманула…

— Марти! Это нечестно, — кинулась вслед худенькая…

— Ухх!

Девушки едва не налетели на внезапно вышедшего из-за угла пожилого мужчину в таком же, как и у них, халате.

— Та-ак! Опять Изабель Герреро и Мартина Домингес. А ну-ка, красавицы, объясните мне, что тут у вас происходит. Почему вы бросаетесь на меня, как на врага революции?

— Простите, синьор Себастьян, мы вас не заметили, — стрельнув глазками из-под упавшей чёлки, пропела Мартина. — А так, мы очень воспитанные…

—…культурные…

—…прилежные…

—…скромные…

—…просто у нас дежурство закончилось…

—…да-да.

Студентки взяли друг друга под руки, обошли доктора и так же, под ручку, замаршировали по коридору, словно солдаты. Метров за десять до лестничной клетки они всё же не выдержали — расцепились и прыснули громким смехом.

Синьор Себастьян «укоризненно» покачал головой.

Шестнадцать лет. Возраст, когда невозможно не совершать глупости…

На крыше Изабель и Мартина оказались минут через пять.

— Ух, как красиво!

Приложив козырьком руку ко лбу, Бель с восхищением рассматривала раскинувшуюся вокруг школы Гавану. Здание Facultad deCiencias Medicas было самым высоким в районе. С его крыши были видны и набережная, и Центральный вокзал, и Нацассамблея, и Капитолий, и старые испанские крепости, запирающие вход в бухту, и мраморный Иисус, возвышающийся на холме за заливом, и уж конечно — устремленный ввысь шпиль мемориала Хосе Марти на Площади Революции.

Солнце клонилось к закату, и панорама вечернего города подсвечивалась багровым, словно бы намекая на то, что нынешней ночью обстрелы не прекратятся и гражданам следует быть осторожнее.

Впрочем, столицу Кубы почти не бомбили. Ракетные удары наносились, в основном, по дислоцированным в окрестностях военным частям и позициям ПВО. В самой Гаване разрушили только пару мостов и несколько правительственных зданий, в том числе, МВД, Минобороны и Министерство информации и коммуникаций. От близких разрывов пострадала и Национальная библиотека.

Больше всего Изабель, как и её подруга, жалела об уничтоженных стальных барельефах Сьенфуэгоса и Че Гевары. Ей так нравилось приходить на площадь и любоваться издали знаменитыми на весь мир «Hasta la victoria siempre»^[4] и «Vas bien, Fiedel»^[5]…

— Смотри! Смотри! Вон! Опять полетели.

Мартина едва не подпрыгивала на месте, хватая Бель за рукав и показывая на восток, где в тёмное небо один за другим взлетали яркие огоньки.

— Надеюсь, сегодня ещё собьют.

— Конечно, собьют, — кивнула мулатка. — Мне Хорхе рассказывал,они вчера были в Минасе, видели обломки американца. Говорил, хватило одной ракеты, и летчика поймали потом. На парашюте, гад, спрыгнул.

Сердце Бель тревожно забилось.

— Ты видела Хорхе?

— Ага, — беззаботно отмахнулась Мартина. — Он в форме такой красавчик…

— А что он ещё говорил? Про меня спрашивал?

— Да спрашивал, спрашивал, как по-другому-то? — рассмеялась мулатка.

— А ты?

— А я сказала, что ты в порядке, просто у тебя дежурство сегодня.

— А он?

— А что он? Расстроился, конечно… Да ты не волнуйся, — Марти шагнула к подруге и ласково обняла её. — Увидишь ещё своего Хорхе, может быть, даже завтра. Всё будет хорошо. Мы победим. Hasta la victoria siempre…

Обе девушки, к счастью или несчастью, не знали, да и не могли знать, что творилось в эти минуты за сотню-другую миль к северу от их любимого города.

Час тридцать назад с авиабазы Дайс поднялся в воздух стратегический бомбардировщик В-52, один из пяти оставшихся в ВВС США после «ядерной катастрофы». На подкрыльевых пилонах стратега висели всего две сигары AGM-86B…

«Террор в отношении соотечественников — последнее, что мы можем стерпеть, — заявил, выступая в Конгрессе Соединенных Штатов, президент Трамп. — Гибель в порту Нассау двух тысяч американских граждан, двух тысяч мирных туристов, детей, женщин не может остаться без ответа. Те, кто организовал это чудовищное злодеяние, полной мерой ответят за свою бесчеловечную подлость. Они думали, что останутся безнаказанными, что мы не найдем преступников. Так вот, они ошибались. Мы знаем, кто виноват и что делать. Кровь за кровь, око за око, зуб за зуб. Семьдесят лет назад это почувствовали на себе милитаристы Японии, напавшие на Перл-Харбор и развязавшие против Соединенных Штатов тотальную воздушную и морскую войну. Сегодня это должны почувствовать на себе кубинские коммунисты. Да свершится возмездие. Враг должен быть уничтожен…»

— Может, пойдем уже? Всё равно ничего не видно, — попросила Мартина, тронув подругу за руку.

Гавана медленно погружалась во мрак. Светомаскировку старались соблюдать все, даже машины полиции ездили ночью по улицам без маячков.

— Сейчас-сейчас. Я только…

Договорить девушка не успела.

Небо над городом словно бы раскололось.

В глаза Изабель ударило нестерпимо-ярким огнём. Белое пламя светом ярче тысячи Солнц вспыхнуло над тем местом, где должна была находиться Национальная Ассамблея. Сто килотонн расщепленной, а затем слившейся в термоядерный ад массы-энергии излились на ничего не подозревающих жителей кубинской столицы — мужчин, женщин, детей…

Здания, попавшие в эпицентр, рассыпАлись в пыль, огненный смерч превращал в пепел людей, деревья, животных.Ударная волна, будто картонки, сметала с лица земли прочные каменные строения. Зона сплошных разрушений протянулась от набережной Малекон до холмов Ла Лома и от старого военного аэродрома до крепости Сан-Сальвадор.

Через пятнадцать секунд над международным аэропортом имени Хосе Марти рванула вторая ракета. Вторые сто килотонн…

Доктора Себастьяна вытащили из-под обломков Медшколы на следующий день.

Спустя трое суток он умер…

Глава 3 Пока гром не грянул (3)

Россия. Мобильный Резервный Центр Управления Обороной (10.11.2018 г.)

Впервые с майских событий заседание Совета Безопасности проходило не на Фрунзенской набережной и не в Кремле. Комплекс быстровозводимых зданий на границе Московской и Тверской областей строители из спецуправления смонтировали меньше, чем за полсуток. Еще столько же ушло на оборудование и подключение к линиям связи. Казалось бы, сроки рекордные, но всё равно — «заказчик» довольным не выглядел. Почему? Наверное, потому что в мирное время всегда присутствует некая доля расслабленности. В войну такого позволить нельзя, любая скорость покажется недостаточной, и, значит, задачи и цели учений могут лишь усложняться, а принятые ещё вчера нормативы ужесточаться до уровня «невозможно».

Тем не менее, объект был построен, работу приняли, совещание высшего руководства началось точно по графику…

— Итак, первое. Что мы имеем по «Дачнику»?

Президент, как всегда, говорил негромко, но все, кому надо, слышали его хорошо.

— Разрешите?

— Пожалуйста, — кивнул глава государства слегка приподнявшемуся директору ФСБ.

Кураторство над проектом было поручено именно этому ведомству.

— На сегодня подготовительные работы проведены полностью. Места, основное и резервное, выбраны согласно расчетам. Изготовление опытных образцов должно завершиться в течение месяца…

— Ими занимаются только в ЦИАНТе?

— Да. Из соображений безопасности решили ограничиться только одним институтом.

— Это понятно. Но всё-таки проработайте вопрос и с другими. Готовое изделие не обязательно, а вот по компонентам, я думаю, стоит поручить кому-то ещё. Попробуйте подключить Академию, не всё же им чистой наукой заниматься.

— Владимир Владимирович, можно я поясню?

— Я слушаю, Валентин Константинович.

— Что касается института, тут дело не только в одной безопасности…

Господин Михальчук говорил, президент слушал. Слушал и размышлял.

Бывшего директора Курчатовского института назначили научным руководителем проекта «Дачник» в середине июня. Ему доверяли, выделяли ресурсы, ждали прорыва.

Прорыва не получалось.

Никто не мог обвинить Михальчука в нерадении или некомпетентности. Он обещал, делал, организовывал, выдвигал теории и гипотезы, над ними работали, отсеивали лишнее и шаг за шагом продвигались вперед. Медленно, осторожно, словно по минному полю. Слишком медленно. Чересчур осторожно.

Многие чувствовали: время сейчас важнее всего.

Кто имел доступ, знали: времени почти не осталось.

Трое американских ученых, захваченные на Кубе и в тот же день вывезенные в Россию, лишь подтверждали самые худшие опасения.

Сомнений почти не осталось.

За ядерной катастрофой стояли Соединенные Штаты.

России и всему миру повезло в том, что проведенный американцами «эксперимент’ударил по ним самим. То, что они этого не ожидали, выяснилось лишь в сентябре, когда, наконец, появились достоверные сведения о Шмулевиче. Полученную информацию проверяли и по линии МИДа, и через агентов. Расчеты беглого израильского ядерщика произвели заново и серьезных противоречий не обнаружили. Единственное, чем в ЦИАНТе дополнили теорию 'схлопывания флибра» — это предположение об «анизотропическом проколе пространства».

Новую «улучшенную» гипотезу приняли за основу для собственного эксперимента.

Провести его требовалось в самые кратчайшие сроки.

Из допросов доктора Чарльза Рассела и его помощников Эндрю Дэйла и Джона Стивенса стало ясно: американская сторона ударными темпами восстанавливает утраченную в мае технологию «управляемых сдвигов».

Вывезенных с Кубы ученых привлекли к проекту уже после случившейся катастрофы, и они мало что знали о предыдущих успехах. Тем не менее, из их показаний удалось выудить много чего интересного. В частности, выяснилось, что раньше проблемой «Дверь» занимались в Национальной лаборатории Лос-Аламос, а исследованиями, по всей видимости, руководил исчезнувший в мае профессор Мафлин. От федеральных властей его курировал лично госсекретарь Майкл Помпео, умудрившийся потом «застрелиться» прямо на совещании у президента Соединенных Штатов. Шмулевич же, как оказалось, последние несколько лет регулярно контактировал с Лайоном Мафлином и имел непосредственное отношение к проекту «Дверь». После ядерной катастрофы он, скорее всего, собирался использовать результаты исследований в личных целях, однако что-то пошло не так, и реализовать задуманное израильтянину не удалось. Его «прощальное письмо» дошло-таки до адресата, и это означало, что Шмулевич либо погиб, либо, что более вероятно, был арестован американцами и теперь работал на них, продолжая дело профессора.

Складывающаяся ситуация до боли напоминала ядерную гонку сороковых. России, как и Советскому Союзу тогда, требовалось любой ценой обеспечить военно-технологический паритет. То, что американцы восстановят досадно утраченное, сомнений не вызывало. Вопрос заключался лишь в том, смогут ли русские ответить тем же. Сегодня от этого — ни много ни мало — зависела судьба всей планеты…

—…таким образом, наиболее оптимальным представляется сосредоточить все силы именно на ЦИАНТе без привлечения каких-то иных структур, — закончил говорить Михальчук.

— Спасибо, Валентин Константинович. Я понял вашу позицию. С Президентом Академии Наук буду говорить сам, — руководитель страны что-то отметил в блокноте и, не обращая внимания на покрасневшего Михальчука, повернулся к директору ФСБ. — Вас, Александр Васильевич, я тоже прошу поприсутствовать. Обсудим, кому ещё поручить производство заготовок для флибра.

— Так точно. Предложения я подготовлю.

— Прекрасно. Перейдем ко второму вопросу…

По второму вопросу докладывали сразу несколько человек. Премьер, министры обороны, иностранных и внутренних дел, начальник Генштаба, представители политической и военной разведок…

Речь шла о выполнении задач, поставленных ещё в мае-июне и откорректированных по «вновь открывшимся обстоятельствам» в сентябре-октябре.

Проводимые в стране реформы по своему масштабу и сложности больше всего напоминали эвакуацию советской промышленности в далёком и страшном тысяча девятьсот сорок первом.

Рассредоточение военных частей, населения, производства, объектов энергетики и транспорта. Перевод на «отечественную платформу» систем информации, связи и телекоммуникаций. Массовое внедрение интернет-фильтров. Глубокая реорганизация управления и охраны узловых станций трубопроводных систем, железных дорог, автотрасс, морских и речных портов. Срочное введение в строй новых, а также заброшенных старых аэродромов и складов Росрезерва.

Экономические методы принуждения применялись совместно с административными, а временами и силовыми.

Несмотря на то, что военное положение отменили ещё в июне, и политика, и экономика стремительно переходили на военные рельсы. Зачем? Многие этого, действительно, не понимали. Сопротивление непопулярным и жестким действиям федеральной власти оказывалось на всех уровнях, от отдельных губернаторов и представителей бизнес-элиты до безработных и люмпенов. Объяснять всем и каждому смысл проводимых реформ возможности не было. Поэтому достаточно часто приходилось просто давить. Давить до упора. «Закручивать» гайки кувалдами. Вбивать «гвозди» кузнечным прессом…

Истеричные вопли о полицейском произволе, возвращении ГУЛАГа, «совка» и административно-командной системы раздавались со всех сторон. Провокаторы всех мастей трудились, как заведённые, умалчивая о главном: то же самое происходило практически по всему миру.

Система власти видоизменялась и ужесточалась везде. Где-то больше, где-то меньше, но, в целом, курс на усиление роли государства просматривался совершенно отчетливо. В условиях внезапного дефицита энергии и исчезновения ядерных вооружений по-иному и быть не могло.

Сдерживать рвущиеся наружу конфликты, экономические, политические, общественные, могла только сильная, а иногда и просто диктаторская власть. На улицах и площадях еще совсем недавно сверхтолерантной, привыкшей к покою Европы бушевали настоящие сражения всех со всеми. Националисты, беженцы, сторонники традиционных религий, сектанты, любители пива, трезвенники, водители, железнодорожники, авиаторы, офисные клерки, чиновники… Полиция, как правило, не справлялась, и им на помощь приходили армейский части…

На фоне катастрофического снижения безопасности крупные бизнес-компании одна за другой уходили под крыло государства и превращались в госкорпорации, средние становились их местными подразделениями, а малый бизнес неумолимо скатывался в нишу простого индивидуального предпринимательства.

То же самое происходило в относительно благополучных странах Юго-Восточной Азии и Латинской Америки. Вымученное с огромным трудом перемирие между Пакистаном и Индией грозило в любую минуту снова перерасти в войну. Китай ввел у себя законы, грозящие смертной казнью не только зачинщикам, но и любым, даже невольным участникам массовых беспорядков.

Словно лакмусовая бумажка грядущих времен, всё активнее проявлялись застарелые споры и дрязги между отдельными странами и народами, и некому больше было их сдерживать и увещевать.

Конечно, после победы в двухдневной войне и проведенного с блеском футбольного чемпионата многие втайне надеялись, что роль хранителя мирового порядка возьмёт на себя Россия. Однако, увы. Уже через месяц стало понятно: становиться вместо Соединенных Штатов новым жандармом Россия не собирается. Моральным лидером — сколько угодно, третейским судьей — возможно, распорядителем чужих судеб — спасибо, не надо. Сами, всё сами. А если и помогать кому-то, то только на определенных условиях, с учетом прежде всего российских стратегических интересов, а не каких-то там… общечеловеческих ценностей…

Как это ни удивительно, единственным регионом, где сохранялось относительное спокойствие, был Ближний Восток. Возможно, из-за выросшей в несколько раз цены на углеводородное топливо, а может быть, просто потому, что там и без ядерной катастрофы диктаторские режимы считались наиболее подходящей формой правления. Плюс немаловажное значение имел тот факт, что к октябрю в странах Залива и рядом не осталось ни одного американского или натовского солдата. Некому стало мутить воду и устраивать «революции». Прекратили финансировать «повстанцев» и местные нефтяные монархии. Даже извечный возмутитель спокойствия — «маленький, но гордый» Израиль — удерживал в узде свою манию стрелять на любой чих и тихо сидел за забором-границей, ощетинившись во все стороны ракетами и радарами и молча следя за соседями по региону: не собираются ли они в новый джихад против еврейского государства? Соседи пока не собирались, хватало других проблем…

—…вопрос, как реагировать на фактический роспуск ООН, остаётся открытым.

После произнесенных министром слов возникла предсказуемая пауза.

Все смотрели на президента. Мнения разделились, и его голос становился решающим.

Эйфория июньских побед прошла, обстановка в мире опять ухудшалась, и ухудшалась катастрофически.

То, что Соединенные Штаты вернутся к «доктрине Монро», предсказывало большинство аналитиков. Единственное, в чем они ошибались — это насколько решительным окажется подобное возвращение.

Ударов по Кубе и Венесуэле ждали, к ним готовились, строили планы, рассматривали варианты противодействия. Все понимали, что в Западном полушарии воевать с Америкой бесполезно. На этом театре Штаты обладали подавляющим превосходством в силах и средствах. Поэтому ставку делали на максимальное затягивание конфликтов, вплоть до партизанской войны, и жесткое дипломатическое давление. В этом случае, предпосылки для успеха имелись. Своими действиями США наступали на больную мозоль практически всем. Силовое вытеснение с рынка европейских и азиатскихконкурентов гарантированно вызывало ответную реакцию. Тщательное изучение позиций сторон приводило к вполне убедительному прогнозу: дипломатическое давление будет обязательно усилено торгово-финансовым. Для этого даже делать ничего не придется. Партнёры организуются самостоятельно. Политика санкций, к которой так часто прибегали Соединенные Штаты, с не меньшей силой обрушится и на них самих. Результат — очевиден. Без зримых военных успехов и поддержки соседей Америка не устоит…

Увы, но, как это всегда и бывает, прогнозы не оправдались.

Противник сумел удивить. Причем, дважды.

Первый раз, когда не стал оккупировать Венесуэлу, а смог убедить местных социалистов в том, что Мадуро продался международному капиталу, и те тут же пошли свергать своего президента, не догадываясь, что пляшут под американскую дудку. Итог «восстания» оказался для венесуэльцев плачевным. Практически все нефтяные поля и главные портовые терминалы совершенно «внезапно» перешли под контроль ставленников Вашингтона, а армейская верхушка попросту предала интересы страны. Никакие новые бунты и выступления «колективос» изменить положение не могли. Американцев не интересовало, что происходит в столице и других городах. Их стараниями Венесуэла по факту разделилась на две неравные части: полезную, богатую ресурсами и обладающую инфраструктурой для их добычи и вывоза, и бесполезную, населенную никому не нужными бедняками. Первую Штаты подгребли под себя, вторую «великодушно» оставили местным — пусть делают, что хотят, «белых сагибов» это ничуть не волнует, они своё уже получили…

Следующий нетривиальный ход американцы сделали несколько дней спустя.

Провокация с взорванным океанским лайнером ни для кого неожиданностью не стала. Удивило лишь, что произошла она не перед вторжением, а во время, с явной задержкой, когда повод, чтобы начать войну, больше не требовался. Причину такой «медлительности» сразу понять не смогли. Слишком чудовищным выглядело предположение о готовящемся апокалипсисе.

Два удара «спецсредствами» по густонаселенной Гаване повергли мир в ужас. Поначалу никто и поверить не мог, что такое возможно. Однако всё подтвердилось. По самым скромным оценкам, в термоядерном пламени погибло около миллиона человек — почти половина жителей кубинской столицы, а выжившие могли позавидовать мёртвым. Зона радиоактивного заражения вытянулась широким двухсоткилометровым шлейфом на юго-запад до мыса Лас Тумбас, накрыв и Сан-Кристобаль, и Пинар-дель-Рио, и все остальные города и посёлки западной части острова.

Северо-восточный ветер понёс смертоносное облако в сторону Гватемалы, Белиза и Мексики.

Казалось, что счет жертвам может возрасти многократно, но…

Мощный циклон, каким-то чудом или, быть может, божьим соизволением зародившийся в ту страшную ночь около Юкатана, захватил-закрутил радиоактивную пыль и потащил её за собой на северо-запад, чтобы затем пролиться изотопными ливнями и раствориться в солёных волнах Мексиканского залива…

Так или иначе, своих целей американцы достигли.

Им не нужна была Куба, им не нужны были её жители или её ресурсы.

Им нужен был страх. Только страх. Ясное и недвусмысленное предупреждение всем сомневающимся и колеблющимся.

Смотрите, на что способны Соединенные Штаты, до чего они готовы дойти, чтобы добиться желаемого. Теперь каждый живущий на этой планете знал, что Америка не остановится ни перед чем, что ей плевать на чужие жизни, что, несмотря на ядерную катастрофу, в её арсенале ещё достаточно средств, чтобы стереть с лица земли какой-нибудь город, а то и страну.

А ещё это был намёк. Намёк всем.

Думайте, анализируйте, делайте выводы.

Кто, в итоге, одержит победу в грядущей войне?

Кого уничтожат, а кто останется жить?

С кем будете в этом противостоянии вы?..

США. Вашингтон. Белый дом (17.11.2018 г.)

— Давай, Дэн, присаживайся! Тут все свои.

Президент США не поленился и лично подвинул кресло для гостя.

Тот чиниться не стал. Уселся, куда предложили, расстегнул пуговицу на пиджаке, ослабил галстук, смахнул с подлокотника невидимую пылинку и лишь затем поднял взгляд на хозяина кабинета.

— Ну? Рассказывай. Как всё прошло? Условия подписали?

Гость протянул руки к камину и, словно не слыша вопрос, негромко посетовал:

— А у тебя тут прохладно. На отоплении экономишь?

— Дрова нынче дороги, — принимая игру, «горестно» вздохнул президент.

— Вот и я о том же, — кивнул собеседник. — Раньше хотя бы банкнотами можно было растапливать, а сегодня всё электронное, даже деньги. Кому такие нужны?

— Не хотят брать? — «удивился» глава государства.

— Не хотели, — уточнил гость.

— Не хотели, но…

В Овальном кабинете повисла «неловкая» пауза.

Потрескивали дрова в очаге, гудел дымоход, тихо тикали стрелки старинных часов.

— Взяли, куда им деваться? — рассмеялся, не выдержав, Директор Национальной разведки.

— Ты меня в гроб загонишь своими шуточками, — президент картинно схватился за сердце, но через пару секунд тоже не выдержал и захохотал. — Значит, говоришь, не хотели? Совсем не хотели?

— Совсем.

— Но ты их уговорил.

— Уговаривали из ФРС, а я просто рядом стоял.

— Надеюсь, пистолет не показывал?

— Зачем? Этим и доброго слова хватило.

— Прекрасно. Всегда говорил: с людьми надо по-доброму.

— Согласен. Доброе слово и кошке приятно…

Мужчины перестали смеяться.

Глава кабинета протянул руку к стоящему рядом столику. Скрипнула пробка, звякнул бокал, забулькала наливаемая в него жидкость. Премиальный «Jim Beam» двенадцатилетней выдержки, цена — семьдесят долларов за бутылку. Трамп знал, какую марку «бурбона» предпочитает Дэниэл Коутс. Сегодня он стал настоящим героем дня — такую сделку сумел обеспечить. Не отметить успех было бы непростительно.

Минуты четыре хозяин и гость молча наслаждались благородным напитком и смотрели на пылающие в камине поленья. Текущая вода, горящий огонь, плывущие в небесах облака. Три вещи, на которые можно смотреть бесконечно. Злые языки поговаривают, что четвертая — это когда другие работают, но, на самом деле, это не так. Четвертая — это похрустывающие при пересчете купюры, пусть даже виртуальные.

Главы Центральных банков одиннадцати латиноамериканских стран, включая крупнейшие — Бразилию, Мексику и Аргентину, собрались в Вашингтоне, чтобы решить главный вопрос: как выгоднее продаться показавшим реальную силу Соединенным Штатам — за дорого, по дешёвке или вообще за бесплатно? Переговоры длились около трех часов. Суровые гринго «великодушно» позволили неистовым гаучо и капоэйрос сохранить лицо — обобрали их не до нитки, а лишь до последней рубашки. Наверное, чтобы было потом, куда поплакаться, по приезде на родину.

Заключенное соглашение передавало Федеральной Резервной Системе блокирующие пакеты в капиталах всех Центробанков. Взамен латиноамериканцы получали от ФРС кредитование «специальных прав заимствований» на общую сумму около двух триллионов долларов. Разумеется, новых, «очищенных» от прежних европейских, азиатских и прочих долгов и взысканий. Новая резервная валюта предполагала свободный обмен и неограниченное хождение во всех странах Западного полушария. Контроль над финансами почти половины мира полностью переходил к США…

— Кстати, совсем забыл, — Коутс отставил бокал и прищелкнул пальцами. — Тут к тебе на приём один человечек напрашивался. Утверждал, что он президент этой, как её… Украины что ли?

— Чего ему надо? — Трамп взял кочергу и лениво пошевелил в очаге.

Разворошённые угли отозвались язычками пламени.

— Денег, естественно, — пожал плечами разведчик. — Говорил, что готов возглавить европейское направление против России.

Президент сморщился так, словно ему в рот попала какая-то гадость.

— Гони его в шею. Этот придурок профукал всё, что возможно. В европейских делах от него только вред.

— А в наших?

— В каких?

— Ну… кое-какие страны еще артачатся. Гондурас, например. Их приглашали, они не приехали. Нехорошо получается.

— Гондурас, говоришь? — Трамп ненадолго задумался. — Ну что ж, мысль интересная. Можно попробовать. У них там, по-моему, какие-то выборы намечались?

— Понадобится, устроим. Новый президент им там не помешает.

— Это верно. Страна, в принципе, неплохая.

— Была.

Оба «динозавра», один от бизнеса, второй от политики и разведки, сдержанно посмеялись и вновь подняли бокалы с бурбоном.

— Значит, за Гондурас?

— За наш Гондурас…

Где-то на Украине (25.11.2018 г.)

Майдан — это площадь. Просто площадь и ничего больше. На ней торгуют, по ней гуляют, ездят машины, весной на ней трескается асфальт, осенью её заливают дожди, летом заносит пылью, зимой она может превратиться в каток, из-за неё постоянно болит голова у коммунальщиков и дорожников. Тот смысл, который ей придают некоторые особо «упоротые», появляется только тогда, когда на ней собирают ничего не соображающую толпу…

— Жители Крыжодуповки! Громадяны! Радый повидомиты, сьёгодни вы сталы вильнымы! Це кажу вам я, отаман народной повстанськой армии Симон Кукиш.

Выступающий на секунду прервался, явно пытаясь припомнить, что в таких случаях говорят с высоких трибун, но в результате просто махнул рукой и закончил свой спич привычным:

— Слава Украине!

— Героям слава! — нестройным хором ответили ему два десятка бойцов, зорко следящих за «добровольно» пришедшими на толковище гражданами (мало ли что, вдруг сбегут?).

— Шабаш. Дальше сами, — негромко бросил пан-атаман, спускаясь с трибуны.

Парочка «специально подготовленных» болтунов тут же рванула наверх к «микрофону». Проводивший их взглядом Грицько неодобрительно покачал головой. И он, и его друг Степа Чупрун терпеть не могли этих двоих — Шварка и Флигеля. Как только какая-нибудь заварушка, их днем с огнем не найдешь, а как пожрать или выпить, так словно из-под земли вырастают. Иосиф Шварк и Давид Флигель. Повстанцы, итить…

— О, Гриц, — заметил Кукиш бойца и поманил его пальцем. — Ты-то мне и нужен.

— А що я? Я ничого. Казалы стояты. Я и стою, як уси… — на всякий случай начал оправдываться Палывода.

— Тьфу! Дурень! — чертыхнулся начальник. — Я не об этом. Ты вот что. Бери-ка Степана и дуй в местный опорный пункт…

— Куды дуты? — не понял Грицько.

— В полицию местную, вот куды.

— Нащо?

— Хрен в харчо! — рявкнул пан-атаман так, что Гриц аж присел. — Вот те цидуля, в ней всё написано. Выполнять!..

До опорного пункта Грицько и Степан добрались минут через сорок. Село не слишком большое, но все дома малоэтажные, улиц много, вокруг садочки, дорогу спросишь — посылают куда угодно, только не туда, куда надо…

Нужное здание отыскалось на самом краю Крыжодуповки, за решетчатым палисадником, в окружении покрытых снегом деревьев. Внутри было жарко натоплено. Грицько даже удивился. За последние несколько лет все уже как-то привыкли к непрекращающейся холодрыге — незалежные власти героически боролись с газом «агрессора», и горячие батареи пали в этой неравной борьбе одними их первых.

За перегородкой с окошком сидел какой-то дедок. Проход во внутренние помещения перекрывала стальная дверь.

— Гей, дид! А ну, видкрывай! — громыхнул Степан прикладом по двери.

— Що хочуть збройные паны?

Гриц сунул в окошко бумагу:

— Дывысь!

Старикан нацепил на нос очки и начал читать:

— Григорий Павлович Палывода… назначается… начальником полиции н. п. Крыжодуповка… Степан Тарасович Чупрун… заместителем по общественной безопасности… Ага, понятно.

Щелкнул замок. Дверь отворилась.

— Прошу, шановные паны. Це теперь ваше, — дед освободил место перед конторкой и отступил в сторону. — Тилькы, ежелы що, прошу пидтвердыты, що новому начальству опор не чиныв.

Грицько уселся в обитое дерматином кресло и, грозно насупив брови, посмотрел на переминающегося рядом дедка:

— Хто такый?

— Иммануил Кривогуз, дежурный смотритель… эээ… то есть, эта… черговый доглядач.

— Кажи по-москальски, мы зрозумием, — барственно разрешил Палывода.

— Спасибочки, пан начальник. Тут дило такое, трохи и ошибиться можно, — зачастил Кривогуз. — Крыжодуповку нашу ажно двадцать три раза освобождали. Вы, стало быть, двадцать четвертые.

— И що? — не понял Грицько.

— Дык, текучка, однако, — смущенно развел руками смотритель. — Тилькы один начальник прийде, тильки вникнет — хоп! — и нету его. Новая влада у мисти. Так и живём.

— Теперь все буде по-иншому, — внимательно оглядывая помещения, заметил Степан. — Пан-отаман Кукиш — це надовго.

— Дык, я и не спорю. Надолго — это хорошо, но, ить, дело не в этом.

— А в чому?

— Народец у нас вороватый. Как смена влады какая, так сразу шукають, где що потырить. А полиция — это, ить, самое лакомое. Дрова е, печка е, хавчика целый погреб, оружейка опять же. Ось и доводыся мни за ентим доглядывать, покуда новая влада начальника сюды не прызначить. И арестанты, це тоже морока. Йих же кормить треба и охраняты, инше сбегуть.

— Ух ты! У вас тут и арештанты е? — восхитился Чупрун.

— А як же. Усё чин по чину. Ось и журнал, и печать, и ключи от збройовой и от сейфа… — приговаривал дед, вытаскивая откуда-то бумаги, ключи, печати…

— А що в сейфи? — вычленил Палывода «самое главное».

— Ну… там это… — неожиданно «засмущался» смотритель.

— А ну-ка, побачимо, що у нас там, — Грицко сгрёб со стола ключи и направился к притулившемуся в уголке сейфу. — Ось це та-ак! Це мы удачно зайшлы.

— Дило, — осклабился подошедший поближе Степан.

Спустя полминуты объемистая бутыль горилки уже стояла посреди стола, а довольный Чупрун нарезал ломтиками жирный шмат сала, нашедшийся в том же сейфе.

— Гарно, — выдохнул Палывода, приняв на грудь первую стопку. — Так що ты там говорив щодо арештантив?

— Задержанных, — поправил нового начальника Кривогуз. — Ось тут в журнале всё и запысано.

Он раскрыл потертый гроссбух и ткнул пальцем в нужную строчку.

— Задержан… неизвестный… сильное алкогольное опьянение… дата… запрос…

Грицько брезгливо оттолкнул от себя журнал:

— Що ты мени всяку погань суёшь? Бомжив чи що трымаете? Скилькы их тут у вас на казенных харчах-то? Двоэ, троэ?

— Двое, как есть. Один неделю сидит, другой сутки.

— Значить, так, — Палывода опрокинул ещё одну стопку, шумно выдохнул и хлопнул рукой по столу. — Той, якый тыждень, нехай ще посыдыть. А якый добу, гнать в шыю.

— Амнистия йому вид новой влады, — заржал Чупрун. — Давай його сюды, з вещамы на выхид…

Новоиспеченные полицейские успели опростать треть имеющейся горилки, когда Кривогуз представил пред их начальственные очи одного из задержанных — коренастого мужичка неопределенного возраста, с бегающими глазами, в мятых штанах и выцветшей кацавейке.

— За що сидишь, хлопець? — вперив в него мутный взгляд, поинтересовался Грицько.

— Порушення громадського порядку, — грустно вздохнул сиделец.

— О! Це по твоий частыни, — хохотнул Палывода, поворачиваясь к напарнику.

Чупрун икнул, кивнул и грозно нахмурился на задержанного:

— Ще порушуваты будешь?

— Ни, ось ти хрест, — скоренько перекрестился тот.

— Видпущен по амнистии. Пишов вон, — махнул рукой замначальника Крыжодуповского полицейского отделения.

Через секунду амнистированного как ветром сдуло.

— Може, я тоже до дому пийду, панове? — попросил Кривогуз. — Типа, пост здав, пост прийняв, а?

— Видпустымо? — посмотрел Грицько на Степана.

— Нехай хавчика ще з погребу прынесе и йде куды хоче.

— Это мы мигом, — ухмыльнулся «смотритель»…

На следующее утро Грицько проснулся от того, что кто-то настойчиво теребил его за воротник.

— Вставайте, панове. Вставайте, а то не успеете.

С огромным трудом Палывода заставил себя принять вертикальное положение: кое-как сел и свесил с лавки босые ноги. Напротив, на четырех составленных вместе стульях дрых укрытый какой-то рогожей Чупрун.

Жутко болела голова. Перед глазами мелькали картинки. Качающаяся стена, заставленный бутылками стол, чьи-то пьяные рожи, злорадно ухмыляющиеся Флигель и Шварк, орущий благим матом Кукиш…

— Пан начальник, давайте. Ща шнуровские придут, плохо будет.

Гриц медленно повернул раскалывающуюся от боли башку.

Его теребил за плечо давешний «дежурный смотритель».

Начальник полиции попытался припомнить, как же этого деда зовут.

«Кажись, Кривогуз… Ага, точно. Иммануил… Як порося. Дурне призвысько…»

— Чого тоби?

За окном послышался треск пулеметной очереди.

Похмелье, словно рукой, сняло.

Палывода метнулся к зарешеченному окошку.

Вдоль улицы, за палисадником, двигался БТР. Следом, прикрываясь броней и опасливо озираясь, шли вооруженные автоматами люди. Человек пять или шесть. Кто они, Гриц не знал.

— Из банды Шнура, — пробормотал подскочивший к приятелю Стёпа.

— А наши де?

— Сбежали, — пояснил Кривогуз. — Шнуровских, говорят, в два раза больше было.

— И що нам робыты? Вбиють же, якщо побачат.

— Ховаться вам надо, хлопчики.

Грицьцо и Степан повернулись к дедку.

— Куды?

— В камеру, стало быть, куды же ещё?

— А хавчик, а зброя?

Палывода с тоской посмотрел на заваленный снедью стол и прислоненный к ножке «калаш».

— Зброю я в оружейке запрячу. А жрачку потом принесу, типа, кормить вас, как арестантов. Только, давайте решайте быстрее. Мне вас еще в журнал заносить. Типа, как неизвестные в состоянии опьянения…

В камере Чупрун с Палыводой оказались спустя две минуты, без оружия и документов. Дверь хлопнула, в замке повернулся ключ, по коридору, стихая, прошуршали шаги «смотрителя»…

— О! Нашего полку прибыло, — донеслось от ближайшего топчана. — Под кем ходите, хлопцы?

Единственный обитатель кутузки откинул драное одеяло и, смачно зевнув, уселся на койке.

— Я спрашиваю, под кем, болезные, ходите? Под Кукишем али под Лысобыком?

— Сам ты болезный, — обиделся Палывода. — Кукиш у нас отаман, а Лысобыку мы ще вчора напыналы, аж шерсть летив. И вообще, сам-то ты хто такый?

Собеседник заржал:

— Бывший начальник полиции Крыжодуповки Остап Переляк. Прошу любить и жаловать.

— Це як? — вытаращили глаза «новенькие».

Местный заржал ещё громче:

— Ну, вы, хлопцы, даёте! Вы що, ничего не знаете?

— Откуды нам знать-то?

— Дык, это же всем известно… — Остап перестал смеяться и обвел рукой камеру. — Хорошее мисто, почти санаторий. Я, например, сюды уже третий раз попадаю.

— Зачем? — удивился Грицько

— Затем, что кажный устраивается, как может, — принялся объяснять Переляк. — Тут же чого? Дед Мануил сразу смекнул, що лучшего места, чем полицейское отделение, в Крыжодуповке не найти. Как междувластие, дед тут за всем следит, щобы не спёрли чего-нибудь. А как новая влада приходит, опять же при отделении остаётся. Сюда же в полицию и дрова забесплатно носят, и продовольствие. Деду почёт-уважение, плюс хата и стол, чего ещё нужно для старости? Влада меняется, новый пан-атаман в полицию нового начальника ставит. А старого, спрашивается, куда девать? Ежели выдать, то могут и отомстить потом, мало ли у нас идиотов. А так, в камеру спрятал, и всего делов. Никто ведь и не подумает, что старый начальник в кутузке сидит. Тут-то, я скажу, хорошо, не хуже, чем на воле. Охрана, тепло, кормёжка. Бежать никуда не надо, отоспишься опять же. Недельку-другую тут прокантуешься и — амнистия.

— Так мы, значить, это, — начал догадываться Палывода. — Якого вчора видпустылы, он, получается, теж?

— Ага. Это Петро, из банды Щербанюка. Он до меня начальником был.

— А ты…

— А я из распопинских, — Переляк растянулся на койке и заложил руки за голову. — Эх, не успел отоспаться, как следует. Слишком уж быстро ваших погнали. Только приладился, сел, а чую, уже выходить. Слушай! — он неожиданно вскинулся и вопросительно посмотрел на сокамерников. — А давай, вы заместо меня сегодня на волю пойдете? А?

Приятели переглянулись и синхронно выдали:

— Ни, по очереди значить по очереди.

— Ну, нет так нет, — Остап «тяжко» вздохнул и вытащил из-под матраса засаленную колоду. — Может, тогда в дурачка перекинемся?

Размышления длились недолго.

— Раздавай, — махнул рукой Палывода…

США. Штат Вашингтон. Бремертон (6.12.2018 г.)

— Успеете?

— Должны.

Два адмирала медленно шли по причалу. Свита следовала в десяти шагах позади. Слева и справа нависали громады авианосцев. «Карл Винсон» и «Джордж Вашингтон». Ещё два — «Теодор Рузвельт» и «Джон Стеннис», пришвартованные у соседних причалов, начальник военно-морских операций Джон Ричардсон и командующий Третьим флотом Джон Александер успели проинспектировать до обеда.

Увиденное внушало сдержанный оптимизм. За те полгода, что прошли с момента ядерной катастрофы, подрядчики выполнили колоссальный объем работ. Сегодня эти усилия выливались в конкретные результаты.

Военно-морским силам Соединенных Штатов несказанно повезло в том, что майские «сдвиги», хоть и пришлись по главным местам базирования флота, но полностью их не уничтожили. Например, всем известная Жемчужная гавань^[6] практически не пострадала, а находящийся на том же Оаху лагерь КМП^[7], где располагался спецарсенал, исчез полностью.

Более тяжёлая судьба — по причине малых размеров — постигла остров Гуам. Одиннадцатого мая в три часа девять минут пополудни он превратился в нетронутый цивилизацией заповедник дикой природы. На месте первоклассных военных аэродромов сегодня шумел девственный тропический лес, а по песчаным пляжам ползали непуганые черепахи. Нечто похожее произошло и с основной базой Третьего флота в Сан-Диего. Хранилище ядерных боеприпасов находилось рядом с портовыми сооружениями, поэтому двенадцатимильным «сдвигом» накрыло всю гавань вместе с причалами и кораблями. Именно там ВМС США потеряли без боя авианосцы «Дуайт Эйзенхауэр» и «Авраам Линкольн». Ещё один носитель морской авиации пропал в Норфолке. Новейший, введенный в строй год назад, но так и не получивший собственного авиакрыла «Джеральд Форд» отстаивался в глубине залива отдельно от основных сил и канул в неведомое ничто в двадцать ноль шесть по североамериканскому восточному времени. Кроме южной части Норфолка и Литл-Крик в список безвозвратных потерь вошли пункты базирования атомных подводных лодок Гротон, Кингс-Бэй и Китсап-Бангор. Последняя располагалась в восьми милях к северу от Бремертона, и то, что его судоверфи не пострадали, выглядело настоящим чудом…

— Ходовые испытания предполагаются?

— Нет, Джон. Ходовых испытаний не будет, — покачал головой Ричардсон. — В смысле, будем проводить их во время похода. На Филиппинах мы должны высадиться раньше китайцев и русских.

Ситуация неопределенности, сложившаяся на стратегически важных островах после майского исчезновения американских военных баз Субик-Бэй и Кларк, заканчивалась. Переломным моментом в судьбе Филиппин, как ни странно, стала кубинская операция США. Президент Родриго Дутерте, зацикленный на войне с наркоторговцами и поносивший Америку буквально на каждом шагу, видимо, испугался и в конце октября резко активизировал дипломатические контакты с Россией и КНР, пообещав передать им в долгосрочное пользование несколько военных объектов на Лусоне и Минданао. И хотя до того ни китайцы, ни русские вступаться за чокнутого на всю голову филиппинского лидера желанием не горели, однако, хочешь не хочешь, оказались вынуждены договариваться. Восстанавливающие свое влияние Соединенные Штаты снова становились опасными, и позволять им опять иметь военные базы вблизи евразийского континента — этого две сверхдержавы Восточного полушария допустить не могли.

По данным разведки, переговоры между Филиппинами и КНР вступали в завершающую стадию. В самое ближайшее время к ним должна была подключиться Россия. Америке требовалось опередить противников. Окончательно потерянные в августе-сентябре Япония и Корея в качестве операционной базы не подходили. Близость к российской границе сделало бы размещенные там войска просто заложниками. Или ещё того хуже — мишенями для русских ракет. А вот север Малайского архипелага, наоборот — с точки зрения будущей политической и военной экспансии, выглядел почти идеальным местом.

Сложная логистика играла здесь в пользу Соединенных Штатов. Они, в отличие от своих главных геополитических конкурентов, имели возможность вывести на «поле боя» мощнейшую со времен Вьетнама ударную группировку. Сразу четыре авианосца, три дивизиона эсминцев, полторы сотни боевых самолетов и целую флотилию десантных судов. Ракетные, военно-морские и военно-воздушные силы Китайской Народной Республики, серьезно ослабленные «ядерной катастрофой», даже в теории не могли противостоять этой армаде. У восточного Дракона имелся только один шанс — закрепиться на островах раньше американцев и организовать туда надежный логистический коридор с севера — для уже показавших себя в июньской войне ВКС и флота России.

В Лэнгли и Пентагоне были уверены — сделать это до января китайцы, в любом случае, не успеют. Дальше — возможно, поэтому время сейчас становилось решающим фактором.

В качестве отвлекающего маневра предполагалось имитировать похожую операцию и в Атлантике. Формальная цель — установление контроля над Исландией и Фарерскими островами. Любому было понятно, что, в условиях ещё продолжающегося «Карибского кризиса», для её достижения не нужно гнать через океан оба имеющихся во Втором флоте авианосца: старенький «Нимиц» и самый молодой в серии «Джордж Буш», а в качестве их эскорта — десяток эсминцев УРО, плюс корабли снабжения и боеприпасов.

Всякий аналитик подумал бы: у этой эскадры есть и другие задачи.

Какие?

Надо смотреть варианты.

А ещё — собирать силы для нейтрализации возможных угроз…

Адмиралы остановились у главного трапа на «Карл Винсон».

— Срок остается прежним?

Ричардсон поднял ладонь к козырьку и, чуть прищурившись, посмотрел на возвышающуюся над бортом надстройку авианосца.

— Да, Джон. Оба флота должны выйти в море не позднее двадцатогодекабря…

Глава 4 Вторая волна (1)

'День 118 (10 октября, четверг).

И всё-таки мы их поймали. В смысле, птичек. Уткогусей или куроуток, даже не знаю, как правильно называть. До позавчерашнего дня перепробовал практически всё. И самозатягивающиеся петли, и крючки на веревке, и клетки с захлопывающимися дверцами, и гнутые прутья, и глиняные обманки– ничего не помогало. А потом неожиданно вспомнил, как в детстве неправильно открывал банку сгущенки — не наружу, а внутрь. Вот тут-то меня и осенило. Прямо как Архимеда: «Эврика!». Или как Ньютона — яблоком по башке.

Четыре часа подряд плёл из прутьев «корзины», а потом прилаживал к ним такие же плетёные крышки.

На следующее утро понес всё это богатство к болоту, хаотично расставил вдоль берега, насыпал на крышки немного земли, немного крупы и по паре кусочков кабаньего сала. Потом отошел в наветренную сторону метров на тридцать, спрятался и принялся ждать.

Усилия вернулись сторицей.

Это был настоящий триумф разума над материей.

Уже через двадцать минут первая куроутка подплыла к одной из ловушек. Не знаю, как они чуют еду, но эта крупу с салом явно почувствовала. Замахала крыльями, взлетела-подпрыгнула и приземлилась точно на крышку корзины. О том, что «Боливар не выдержит двоих», птичка, конечно, не знала. Все ловушки я специально настраивал на «критическое превышение массы». Пока на крышке ничего тяжелого нет, она держится. Как только на ней оказывается что-то весомое, она опрокидывается внутрь, а следом туда же валится «груз».

Выбраться из корзины куроутка не может (слишком тесно), а может лишь дёргаться и усиленно кудахтать и крякать. Её сотоварки: одни — тут же начинают суетиться вокруг попавшей в ловушку подруги, другие — наоборот, бросаются в разные стороны, подальше от опасного места.

А я продолжаю ждать.

Эти птички совсем не «говоруны»: умом и сообразительностью не отличаются. Быстро забывают о том, что случилось, и тупо лезут в другие ловушки. За час все восемь корзин заполняются пернатыми дурочками. Следующая проблема — как их оттуда аккуратно извлечь и отнести к дому? Ведь ни мешка, ни сетки у меня с собой нет, поскольку на стопроцентный результат никак не рассчитывал. Слава богу, в кармане нашлась верёвка, поэтому просто связал корзины, сделал петли, подвесил получившуюся конструкцию на длинную палку и, закинув её на плечо, двинулся с охоты домой.

Хорошо, птичник заранее подготовил, иначе пришлось бы срочно что-то придумывать. Строить его начал месяц назад, причем, торопился, мня себя великим охотником. Но это даже и к лучшему. Каждый день волей-неволей добавлял в конструкцию что-то новое. В итоге получилось вполне приличное сооружение. Двойной каркас с утеплением, веранда для выгула, клапаны для проветривания, лотки для помета и для яиц…

О последних, кстати, стоит позаботиться прежде всего. Слышал, что дикие утки несутся хуже домашних, но птенцов высиживают быстрее. Наверное, потому, что жить на природе — это вам не лобио кушать. Дождь, снег, холод, жара, хищники возле гнезда шастают. Того и гляди, сожрут и перышек не оставят.

В домашних условиях размножаться комфортнее.

Вот этот самый комфорт мне и требуется обеспечить.

Спросите, как? Очень просто. Повешу внутри маленькую метеостанцию и буду следить. Не замерзли ещё мои (теперь уже точно мои) пернатые пленники? Хватает ли им свежего воздуха, не оскудело ли корыто с водой и бачок с червяками?..

Шутка, конечно, но, как известно, доля правды в ней так или иначе присутствует.

Хочешь не хочешь, а птицеводом становиться придётся. И не в теории, а на практике…' (из дневника А. Н. Трифонова)

* * *

— Слушай, Чарли. Давно собирался спросить. Почему ты с нами работаешь?

— Что значит почему?

— Ну… больших денег, насколько я знаю, тебе не платят. А из идейных соображений… — Алексей картинно развёл руками, давая понять, что этот аргумент он точно не примет.

Рассел расхохотался.

— Алекс, у тебя такие же карикатурные представления об американцах, какие у нас о русских.

— Вы любите работать бесплатно?

— Естественно, нет. Но ведь и вы в свободное время не обязательно играете на балалайке или выгуливаете ручного медведя.

— Уел. Признаю, — засмеялся Трифонов. — Но вопрос всё равно остаётся. Твои друзья Стивенс и Дэйл предпочли сидеть в изоляции, только бы не помогать этим треклятым русским, а ты — нет.

Собеседник пожал плечами:

— Мне они не друзья и никогда не были. Стивенс обычный администратор, в группу его включили, чтобы фиксировать наши действия и следить, чтобы никто не отклонялся от плана исследований.

— А Дэйл?

— Дэйл работал на правительство. То есть, на разведку. Как ученый он слабоват. Видимо, поэтому ваши и не настаивали, чтобы эти двое тоже работали. Толку от них никакого.

— Понятно. Но ты не ответил.

Доктор Рассел пристально посмотрел на коллегу.

— Алекс, ты отличный ученый, но следователь из тебя никудышный. Мы с тобой оба знаем, что разговор записывается. Ваши так называемые «чекисты» задавали мне этот вопрос в разных вариантах раз триста. Неужели ты думаешь, что я отвечу тебе иначе, не так, как им?

Алексей «смущенно» потёр несуществующую бороду.

— Ну, я же не мог не попробовать. Вдруг ты скажешь мне больше?

Чарльз покачал головой:

— Больше вряд ли. Но если хочешь, могу повторить.

Трифонов оторвался от компа и вместе с креслом повернулся к американцу.

— Я тебя внимательно слушаю.

— О’кей.

Рассел прикрыл на секунду глаза, а затем начал рассказывать. Неторопливо. Тщательно подбирая слова. Почти идеально выстраивая сложные фразы на русском…

Доктор Рассел и ещё двое захваченных на Кубе американцев появились в ЦИАНТе в начале ноября. К этому времени ажиотаж, вызванный письмом Шмулевича, слегка поутих. Многие чувствовали: нужен новый толчок, новая встряска. Начальный запал иссяк, кое у кого даже возникли сомнения: а вдруг послание израильтянина — это дезинформация, попытка направить исследования по ложному пути?

Трифонов так не считал. Переданные Шмулевичем сведения были действительно важными. Второго дна в них не ощущалось. Тем более что само сообщение Алексей обнаружил совершенно случайно. Бывший сокурсник отправил письмо по электронному адресу, которым Трифонов не пользовался больше года. В ЦИАНТе публичные почтовые домены не одобрялись, а корпоративный — и это понятно — находился под плотной опекой спецслужб. Всякое проходящее через него послание могло быть задержано и проверено. Видимо, это понимал и Шмулевич. Трудно сказать, кого он боялся больше — бывших «своих» или тех, на кого работал сейчас? Скорее всего, израильтянину просто хотелось иметь пусть слабенькую, но страховку, на случай, если его попытаются кинуть новые работодатели. Обычная месть и ничего больше.

Трифонов помнил, что и студентом Яков всегда отличался какой-то болезненной мнительностью. Он постоянно подозревал всех и каждого в желании посмеяться над ним или даже унизить. Друзей у него практически не было, а явно завышенная самооценка не давала выстраивать ровные отношения с окружающими. Репутация неуживчивого скандалиста и мизантропа тянулась за ним, словно шлейф, решить проблему не помогла даже эмиграция в «землю обетованную» — по слухам, конфликты с коллегами и начальством продолжались и там. Истерик Шмулевич ругался со всеми, но в то же время требовал от всех трепетного к себе отношения. И — вот ведь ирония судьбы — он, действительно, превратился в исключительно важный, а, возможно, и наиболее значимый фактор всей мировой политики…

— Домой меня всё равно не отпустят, а я, Алекс, мечтаю узнать, чем всё закончится. Мало того, на премьере хочу быть в партере, а ещё лучше — самому участвовать в постановке. Тебе покажется странным, но здесь в России шансов на это у меня даже больше, чем в Штатах. В проекте «Дверь» я был на вторых ролях. Меня просто не допускали до главного. Я знал о профессоре Мафлине, знал, что в лаборатории Лос-Аламоса занимались пространственными проколами, но результаты исследований находились под грифом, а я считался слишком публичным. Мне доверяли лишь ту часть работы, в которой любая утечка не превратилась бы в катастрофу.

— Это понятно. Но как тогда объяснить, что на Кубу послали тебя, такого малоосведомленного, а не того, кто знает, где что искать?

Чарльз удрученно вздохнул:

— Вот поэтому, из-за моей малоосведомленности, меня и послали. Наверху боялись провала. Боялись, что мы попадём в руки противника.

— Что, собственно, и произошло, — резюмировал Трифонов.

— Так и есть, — согласился американец. — Но я об этом ничуть не жалею. Краем уха я слышал о разработках Шмулевича, но, что они из себя представляют, узнал только у вас. Алекс, ты тоже ученый, поэтому должен понять. Неважно, кто разгадает первым тайну «ядерной катастрофы», вы или мы. Главное, что это будет настоящий научный прорыв. Важнее полетов в космос и на Луну, важнее атомной бомбы, лазера, полупроводников, искусственного интеллекта. Плевать, что кто-то захочет использовать новое знание как оружие. Так было всегда, и человечество с этой проблемой всегда справлялось. Я же хочу одного: удовлетворить своё любопытство за чужой счет. По-моему, в этом и состоит главная цель любого учёного.

Рассел откинулся в кресле и с вызовом посмотрел на русского:

— Ну что? Ответил я на вопрос? Ты удовлетворен?

— Да. Определённо, да, — кивнул визави…

Домой в этот день Трифонов возвращался на электричке. После отмены военного положения отменили и соответствующее казарменное. Сотрудникам института, в том числе, носящим погоны, разрешили выходить за периметр и не оставаться в общежитии на ночь и выходные. Несмотря на некоторое «неудобство» — времени туда и обратно дорога отнимала достаточно, многие этим «послаблением» активно пользовались. В первую очередь, семейные и «пиджаки» — те, кто сменил цивильную обувь на армейские сапоги не до ядерной катастрофы, а после.

К таким «условно гражданским» относился и Алексей. Своё право на «свободный режим» он использовал лишь отчасти. Настоящего дома, к которому он привык за годы семейной жизни, у него не было. Ту роковую ночь он старался не вспоминать. Жалеть о случившемся не хотелось, корить себя, что остался жив — тоже. Забыть о личной трагедии помогала работа, причем, не только в ЦИАНТе, но и на даче, куда Трифонов приезжал два-три раза в неделю и которую теперь считал своим новым домом. Провести на участок газ он так и не удосужился — дорого да и некогда. Отапливать приходилось дровами. Кроме того, требовалось регулярно очищать двор от снега и следить, чтобы не вышел из строя септик и не замерзла вода.

Делая что-то руками, Алексей не только отвлекался от текущих проблем, но и размышлял о глобальном, о мире вокруг, о жизни вне «ящика», проходящей как фон для исследований, бэкграунд для «чистой» науки.

Мир за забором ЦИАНТа выглядел теперь странно и непривычно.

Полупустые дороги и буквально вымершие многоэтажки в спальных районах казались каким-то сюрреализмом эпохи постапа. Всего за полгода население Москвы уменьшилось в три с половиной раза. Похожее происходило и в других мегаполисах. Вопрос «почему?» не стоял. В крупных городах стоимость коммунальных услуг выросла многократно, а в небольших поселениях, наоборот, снизилась. Резко, в разы, уменьшилась стоимость топлива и смазочных материалов. Общественный транспорт, даже на ранее считавшихся нерентабельными маршрутах, функционировал без перебоев. Проезд на нём стоил недорого. Про инфляцию никто ничего толком сказать не мог, даже на самом верху. Росстат составлял закрытые отчеты, мнение граждан колебалось в диапазоне от «всё пропало» до «всё зашибись».

Ситуация с продовольствием опасений не вызывала. И хотя одни продукты стоили непозволительно дорого, а другие продавались практически за бесценок, дефицита, в общем и целом, не наблюдалось. Деньги, в основном, ходили наличные. Запрет на продажу валюты ввели еще в мае. Порядок выезда за рубеж стал разрешительным. Рынок различных гаджетов и электронных «примочек» сжался до минимума. В противоположность ему, значительно вырос спрос на миниэлектростанции, теплогенераторы и «ручную» строительную и сельхозтехнику.

Связь, телевидение и интернет работали, как и прежде. Единственная особенность — с октября месяца выход на зарубежные серверы отсутствовал практически повсеместно, не помогали даже анонимайзеры. Легально «просачиваться» сквозь фильтр позволялось только спецслужбам.

Личные автомобили, несмотря на дешевизну горючего, граждане стали использовать меньше. Видимо, потому что ездить стало особо некуда. По запущенной в начале лета и обильно финансируемой госпрограмме везде на местах начали создавать разнообразные минипредприятия. Небольшие пекарни, склады, заводики, сервисы… Своего рода Новая Экономическая Политика, положенная на реалии двадцать первого века… Насколько она окажется выгодной, до какой степени эффективной, никто пока не считал. Задача, как понимали её управленцы высшего и среднего звена, состояла в максимальном рассредоточении экономики и населения. Риск, безусловно, был. Но наверху его считали оправданным…

В подробные планы реформ граждан, конечно, не посвящали.

Многие, в том числе, Трифонов, могли о них только догадываться, но не могли помешать…

Алексей становиться на пути государственной машины не собирался. Мало того, в определенной степени, он тоже был её частью и даже в свободное время продолжал трудиться по основной теме — теории управляемых сдвигов. Вне институтских стен теория переходила в практику. Прямо на даче учёный собирал экспериментальный образец регистратора критических излучений «флибра». Предложение включить это в план исследований в ЦИАНТе отвергли категорически. Новый директор и председатель Ученого совета господин Михальчук так и заявил: «Нечего тратить бюджет на всякую ерунду». Хочешь не хочешь, пришлось заниматься флиб-регистратором самостоятельно. В частном порядке, в свободное от работы время. Формально — грубое нарушение режима и корпоративной этики. По факту — инициативная научная разработка…

— Знаешь, Лёх. Я думаю, ты не прав. Не стоит этого делать.

— Почему?

Алексей, набычившись, смотрел на приятеля.

— Потому что гладиолус, — усмехнулся Лобанов.

— Перестань ржать.

— Я не ржу. Я просто пытаюсь тебе объяснить. Из-за твоих сомнений никто ничего отменять не будет. Дело на контроле у самого, — Виктор поднял глаза, указывая на потолок. — Там даже пресс-конференцию на два часа передвинули, чтобы заявить об успехе. Представляешь, что будет, если эксперимент отложится?

— По-моему, это ты и твой Михальчук совершенно не представляете, что будет, если эксперимент провалится.

— Мать! Да с чего бы ему провалиться⁈ — вспыхнул Лобанов. — Ты же сам проверял все расчеты, сам предлагал именно эту схему, а теперь, выходит, в кусты? Так что ли?

— Да! Я проверял, предлагал. Но теперь не уверен. Вот, смотри…

Трифонов схватил первый попавшийся под руку листок и принялся «рисовать».

— Капсула с флибром — это резонатор. Так?

— Так, — кивнул Виктор.

— Здесь электромагнитная линза, здесь отражатели. Давление равномерно распределяется по объему…

— Ну.

— А вот здесь мы, условно говоря, начинаем разгон тахионов. Зеркало-линза, линза-зеркало, и так, пока не пробьёт.

— И что?

— А то, что на основном отражателе мы получаем не одинарный вихрь, а двойной. — Алексей отбросил в сторону карандаш и крутанул пальцами, изображая вращение. — Значит, если придерживаться модели Шмулевича, в волновой части системы мы тоже обязаны взять двойной ротор. Двойной, Карл! Ну⁈ Понял теперь⁈

— Ну, предположим, — почесал в затылке Лобанов. — Предположим, что это так, и мы получаем некое… эээ… спиральное завихрение. В рамках модели это выливается в небольшое увеличение мощности, вот и всё.

— Нет, не всё. Увеличивать мощность имеет смысл, только если смотреть на процесс с точки зрения классической электро- и термодинамики, как, собственно, и делал Шмулевич.

— Хм… Предлагаешь рассмотреть квантовые эффекты?

— Ну, наконец-то! Дошло, — картинно вздел руки Трифонов. — Именно квантовые. Они всё и портят.

— К макрообъектам квантовые эффекты не применимы, — покачал головой Лобанов. — Соотношение неопределенностей, ничего не попишешь.

— Всё зависит от того, что будет считаться макрообъектами. Шмулевич считал ими капсулу с веществом и мишень. Я предлагаю мишень исключить. Думаю, её надо рассматривать как рассредоточенную полевую структуру.

Алексей нашел на столе ещё один карандаш, схватил новый листок и быстро-быстро начал выписывать на нем сложные формулы.

— Видишь, что получается?

— Потенциальный барьер. Ничего не обычного, — пожал плечами товарищ.

— Верно. Барьер, — не стал спорить Трифонов. — В классической схеме увеличение энергии пучка ничего не дает, он просто-напросто поглощается-отражается.

— Ну да. Нам это и нужно.

— Отлично. А теперь попробуй представить, что луч и барьер квантуются. Что у нас в этом случае происходит?

— Туннельный эффект, — нехотя буркнул Виктор.

— Во-от. А теперь смотри. Сокращаем второй оператор, берем правую часть, преобразуем матрицу в эрмитово сопряженную и — вуаля — поле меняет знак. Ну? Как тебе?

Лобанов фыркнул.

— Это только предположение. Что там на самом деле, узнаем после эксперимента.

— Угу. А потом господин Михальчук будет бодро докладывать президенту: «Товарищ Верховный Главнокомандующий, со сдвигом у нас тут промашка вышла, зато мы очень неплохо продвинулись по теме РЭБ. Дайте ещё миллиардов тридцать, и к двадцать третьему февраля всё будет чики-чики».

— Знаешь что, Лёх, — Виктор уперся взглядом в приятеля.

— Что?

— Если тебе больше всех надо, иди к Михальчуку сам и всё ему объясняй. А я — пас. Мне моё место дорого.

Мужчины секунд пятнадцать смотрели друг другу в глаза, потом Трифонов развернулся и молча направился к выходу.

Кабинет научного руководителя проекта находился этажом выше…

Потрескивали в печке дрова, свистел за окошком ветер, в пристроенном к дому сарае тарахтела электростанция. Алексей приобрел её месяц назад, и вот, получается, пригодилась. Три киловатта мощности и бак на семь с половиной литров — для внезапного отключения электроэнергии самое то, особенно, если на входе имеется автоматический переключатель питания, а запуск производится от батареи, а не вручную.

По словам соседей, в последние месяцы «свет» исчезал регулярно. На час, на два, на четыре, и, как правило, вечером, в самый пик, когда повсеместно и практически одновременно включались компьютеры, телевизоры, плиты и прочие электроприборы. С июля этого года один киловатт-час в подмосковной деревне стоил меньше рубля, поэтому многие пришли к выводу, что теперь можно не экономить и принялись пользоваться энергией напропалую. Итогом такой расточительности становились горящие провода, «выбитые» подстанции и резкое падение напряжения на вводах.

Энтузиазма у граждан слегка поубавилось и после того, как потребителей начали массово переводить на резервные источники — монтируемые прямо в посёлках небольшие дизельные и газовые генераторы с установленной мощностью киловатт двести-триста. Как только нагрузка превышала расчетную, их сразу же вырубали и «ставили на профилактику». Народ поначалу высказывал недовольство, но после привык и научился обходить проблему самостоятельно — накупил миниэлектростанций и понаставил в гаражах и сараях бочки с горючим, благо, оно теперь тоже стоило дёшево — шесть-семь рублей за литр девяносто пятого. Кое-кто даже подумывал вообще перейти на собственное электропитание, но большинство все же придерживалось традиций: пока внешняя сеть существует, брать надо оттуда.

Трифонов принадлежал к «консерваторам». И так же, как остальные жители поселка, поругивал энергетиков и соглашался, что «раньше было намного лучше, а при Союзе — так и вообще». То, что во времена СССР он даже в школу еще не ходил, никого не интересовало. Каждый слышал лишь то, что хотел, поэтому на такой лёгкий «троллинг» не обижался. Тем более что у самого Алексея в сарае стояло целых две бочки, и, значит, к любым проблемам, по мнению обывателя, он был готов на все сто. Что же касается безопасности, то на неё пока внимания не обращали. Пожарная инспекция по частным домам не ходила, так что формально всё находилось в пределах нормы. Хотя граждане, конечно же, понимали: меры надо принимать заблаговременно.

Алексей сегодня задумался об этом впервые.

Толчком, как ни странно, послужила работа.

Ещё ни разу в жизни он не сталкивался с ситуацией, когда стремление следовать правилам безопасности не вызвало поддержки ни у кого, даже у тех, кто по долгу службы обязан был эти правила контролировать. Коллеги, друзья, военные и научные руководители института — никто не поддержал его предложение о переносе эксперимента на более поздний срок. Мало того, после почти часовой беседы с Михальчуком его попросту отстранили от темы и аннулировали допуск ко всем материалам проекта «Дачник». И дело даже не в том, прав он или не прав. Основная проблема и основной тезис: нет времени, чтобы что-то откладывать.

Завтра, двадцатого декабря должно состояться выступление Президента перед Федеральным Собранием, во многом аналогичное мартовскому, в котором озвучивался потенциал новейших российских вооружений. Исходя из этого, завтрашний эксперимент не мог пройти неудачно.

Единственная возможность хоть что-нибудь изменить — это напрямую обратиться к главе государства.

У Трифонова такая возможность отсутствовала. Но не попытаться было бы непростительно.

Он чувствовал: времени, действительно, не осталось. Только не в том смысле, который вкладывали в это Михальчук и все, кто его поддерживал. Проваленный эксперимент, по мнению Трифонова, приводил к серьёзному научному кризису и, вероятно, полной смене концепции. Откат в исследованиях на полгода, а то и больше — руководство страны такое не вытерпит. Шапки и головы полетят, только в путь. Вместе с ними начнут сыпаться и слаженные научные коллективы, уже имеющие опыт работы с «флибром». Рупь за сто, тему передадут другим и, пока эти другие вникнут в неё, задержка растянется ещё на несколько месяцев. А за океаном, как известно, не дремлют. Любое, даже самое маленькое промедление может стать роковым, и тогда — Штаты успеют первыми…

Собирать регистратор Алексей закончил к утру. Электричество дали около часа ночи, поэтому заключительную часть работы ученый проводил, не отвлекаясь на ИБП и электростанцию. Место проведения эксперимента располагалось за МКАДом, на Липкинском шоссе, в двух с половиной кэмэ от ЦИАНТа, в выкупленном у прежних хозяев опытно-логистическом центре. Эту точку выбрали из соображений: а — безопасности (чтобы рядом отсутствовали жилые дома), б — чтобы недалеко от «базы» и главных дорог.

Зная координаты, настроить прибор большого труда не составило. Теперь, что бы ни случилось, информация будет получена. Скрыть итоги эксперимента никому не удастся. Это страховка. Насчет остального Трифонов не обманывался. Сегодня он, в любом случае, поедет в ЦИАНТ и попытается «перехватить» там кого-то из высших военных или конторских. Наверняка, кто-нибудь из кураторов «Дачника» прибудет с утра в институт, чтобы убедиться, всё ли готово. И пускай шансы переговорить с ним невысоки, но пробовать всё равно надо.

Лучше прослыть паникером, чем допустить катастрофу.

Это Алексей уже понял.

Решение принято. Нужно лишь довести его до конца…

В Лианозово Трифонов прибыл в половине девятого, на проходной ЦИАНТа он очутился через пятнадцать минут.

— Алексей Николаевич?

— Да.

— Пройдёмте.

Неулыбчивый дежурный открыл боковую дверь и махнул рукой ещё одному охраннику.

Идти оказалось недалеко. Всего в двадцати метрах от КПП располагалось одноэтажное напоминающее склад строение. Что в нём, Алексей никогда не интересовался. За зданием стоял БТР, ближе к забору притулилась «буханка» удлиненной модификации.

— Сюда, — приказал старший сопровождающий.

Учёный вошёл внутрь. В «предбаннике» за невысокой стойкой сидел какой-то военный без знаков различия. Именно ему дежурный передал пропуск Трифонова.

— Я что, задержан? На каком основании? — начал качать права Алексей, как только сопровождающие ушли.

— Спокойствие, Алексей Николаевич. Только спокойствие, — усмехнулся хозяин «предбанника». — Вас никто не задерживал, вы можете уйти отсюда в любую минуту. Но! — он поднял указательный палец. — Если вы решите уйти, вас проводят до станции, посадят на поезд, и в ЦИАНТ вы уже не вернётесь. Ваш пропуск будет аннулирован, контракт расторгнут.

— А если я не уйду? — фыркнул Трифонов.

— А если вы не уйдете, то… — визави посмотрел на часы. — Через три с половиной часа, по окончании эксперимента, с вами поговорят и очень внимательно выслушают.

Алексей дёрнул щекой.

— Как я могу обращаться к вам?

— Товарищ Иванов.

— Значит, так, ГОСПОДИН Иванов, — Трифонов чуть подался вперёд и, облокотившись на стойку, буквально навис над военным. — Я не собираюсь ни с кем говорить ПОСЛЕ эксперимента. Я хочу говорить ДО.

«Товарища Иванова» эскапада учёного совершенно не впечатлила.

— Ну что ж, в таком случае, вам действительно лучше уйти, — пожал он плечами и поднял телефонную трубку. — Семёнов, пришли сюда двух бойцов. Пусть проводят товарища до…

— Подождите!

Собеседник отнял трубку от уха.

— С кем я должен поговорить?

— Семёнов, отбой, — «Иванов» вернул телефонную трубку на место и внимательно посмотрел на учёного. — Алексей Николаевич, вы хорошо помните, что говорили вчера Лобанову и Михальчуку?

— Да, хорошо.

— Ваше мнение не изменилось?

— Нисколько. Я и сейчас утверждаю, что эксперимент либо не даст никаких результатов, либо, что вероятнее, произойдет стопроцентное поглощение во всем спектре радиои…

— Стоп! — поднял руку «военный». — Алексей Николаевич, прошу простить, но у меня нет полномочий общаться с вами по научной и технологической темам. Этим займутся другие, более сведущие и компетентные.

— Но — после эксперимента, — с сарказмом заметил Трифонов.

— Вы зря ёрничаете, — покачал головой «Иванов». — Для вас это более чем логично.

— Чем же? — не удержался учёный.

— Тем, что уже решено полностью запараллелить работы по «Дачнику». Кроме ЦИАНТа проектом теперь занимаются Академия Наук и кое-какие отраслевые НИИ.

Алексей прикрыл на секунду глаза, стараясь не выдать охватившего его волнения.

— Вы, Алексей Николаевич, один из тех, кто мог бы возглавить эти исследования вне ЦИАНТа.

— Но… я никогда не руководил крупными коллективами.

— Не боги горшки обжигают, — улыбнулся «змей-искуситель». — И потом, не обязательно руководить чем-то крупным. Прорывы, как правило, совершаются небольшими группами единомышленников. Беседа с вами не до, а после эксперимента логична в том, что…

— Требуется оценить степень моей компетентности, — закончил Трифонов.

— Совершенно верно, — кивнул собеседник. — Откладывать эксперимент нет никакого смысла. Его результаты помогут понять масштабы проблемы и решить, кто займётся новыми направлениями.

— Сегодня меня на площадку допустят?

— Нет. Ваши коллеги и так на нервах, а тут вы — дополнительный раздражитель. Поэтому пусть спокойно работают и ни о чём не догадываются.

— Мне надо ждать здесь?

— Да, — «Иванов» выбрался из-за стойки и указал на ближайшую дверь. — Пойдемте, я провожу.

Полтора десятка шагов по тёмному извилистому коридору завершились ещё одной дверью.

— Вам сюда.

Сопровождающий посторонился, Трифонов вошел внутрь. Окна в помещении отсутствовали, две с половиной стены занимали пустые стеллажи от пола до потолка, на четвертой висел телевизор, напротив стоял потертый диван, рядом небольшой столик, на нем чайно-кофейные принадлежности. В дальнем углу располагался вход в небольшой санузел.

— Алексей Николаевич, настоятельно прошу вас никуда отсюда не выходить. Если что-то понадобится, можете вызвать охрану. Звонок здесь. Просьбы, вопросы есть? Нет. Отлично. Через три с половиной часа за вами зайдут.

Дверь хлопнула. Алексей остался один.

Занять себя было нечем.

Пощелкав каналы на телевизоре — сплошь утренние программы и туповатые сериалы — он прилёг на диван, закинул руки за голову и попытался продумать будущий разговор. После бессонной ночи мысли немного путались, глаза потихоньку слипались, и… Алексей и сам не заметил, когда уснул…

Разбудило его резко нахлынувшее ощущение дискомфорта. Пальцы внезапно замёрзли, а в лицо как будто подуло холодным ветром.

Трифонов сел и протёр глаза.

Стены, где висел телевизор, не было. Вместо неё и вместо бетонных зданий ЦИАНТа перед опешившим человеком расстилалась покрытая снегом равнина. Среди ледовых торосов крутилась позёмка.

— Что за…

Слова буквально застряли в горле вместе с пониманием произошедшего.

Склад, в котором Алексей дожидался обещанной встречи, оказался ровно «разрезан» — практически так же, как и объекты «ядерной катастрофы». Слева виднелась частично сохранившаяся эстакада Дмитровского шоссе, справа и спереди — лёд, снег и редкие чахлые деревца, сзади — «полсклада» и небольшой участок забора.

Сдвиг. Это был сдвиг, которому не хватило всего пары метров, чтобы коснуться дивана и спящего на нём человека. Алексей непроизвольно сглотнул, представив, что было бы, если бы граница «пятна» вытянулась ещё на чуть-чуть…

От стоящего за зданием БТР осталась только корма, а вот «буханка», как это ни странно, не пострадала.

Трифонов на ватных ногах подошёл к УАЗу. Дёрнул за ручку. Водительская дверь распахнулась. Ключ зажигания лежал на торпеде. В бардачке нашлись документы. Видимо, это была разъездная машина, и ей пользовались все кому не лень.

Авто завелось с полпинка.

Через минуту, когда движок немного прогрелся, Алексей сдал назад и вырулил к полуобрушившемуся складу. Сам он потом вспоминал, что действовал в тот момент на автомате, ни о чем не задумываясь, просто выполняя то, что приказывало подсознание.

В здании действительно располагалось небольшое хранилище. Запас инструментов, продуктов, медикаментов, инвентаря, оборудования, одежды, обуви, стройматериалов, бытовой химии…

Алексей монотонно забивал «буханку» ценным хабаром. Единственный раз в мозгу промелькнуло что-то осмысленное, когда он наткнулся на оружейный ящик. Внутри «случайно открытого» сейфа обнаружился АКСУ с двумя запасными рожками, цинк 5,45, ПМ и несколько коробок с патронами.

Пистолет Трифонов сунул за пояс под куртку, автомат положил на пассажирское кресло.

Спустя полчаса откуда-то с юга послышался вой полицейских сирен.

Дожидаться их ученый не стал. Захлопнул багажную дверцу, завёл двигатель и выехал на прилегающую «дорогу» в том месте, где раньше находились ворота и КПП.

Участок, ведущий под мост, «сдвиг» задел только наполовину.

«Буханка» преодолела его без проблем.

Через две с половиной минуты мост рухнул…

Глава 4 Вторая волна (2)

США. Вашингтон. Белый дом (20.12.2018 г.)

В эту ночь президент спал неспокойно, мучился от бессонницы, а потом вскакивал в холодном поту от приснившегося. Ему то и дело казалось, что он посреди ледяной пустыни, а вокруг сотни огромных медведей — белых, чёрных, бурых, и у каждого в пасти клыков больше, чем у акулы, а когти — почти как у Фредди Крюгера, словно кривые кинжалы, способные нашинковать на кусочки даже слона, не то что трясущегося от страха и холода двуногого прямоходящего.

И дело было даже не в проблемах с супругой и всякими пиарящимися шлюхами, о которых в истеблишменте и прессе не говорил только ленивый. Президент США находился в том возрасте, когда амурные похождения интересовали его постольку-поскольку. Конечно, современная фармакология творила настоящие чудеса, но особой радости это не приносило, да и на имидж влияло не в лучшую сторону.

Главное, что в последнее время нервировало главу государства и не давало спокойно спать — это страх. Он знал: неудачи ему не простят. На карту было поставлено всё. Или пан, или пропал. Словно заядлому игроку, ему приходилось постоянно повышать ставки. Сирийский разгром заставил ввести военное положение. Из-за сложностей Карибской кампании пришлось ударить по Кубе ядерными ракетами. Теперь, чтобы окончательно установить контроль над Западным полушарием и застолбить военно-политические плацдармы в Восточном, потребовалось отправить в поход все имеющиеся авианосцы и три четверти боевого состава двух наиболее мощных флотов: тихоокеанского Третьего и атлантического Второго. Если с ними произойдет то же, что с «Гарри Трумэном» и «Рональдом Рейганом», сорок пятому президенту Соединенных Штатов останется лишь застрелиться. Практически так же, как бедолаге Помпео, возомнившему себя после Сирии серым кардиналом американской политики, но проигравшему всё что возможно, включая жизнь…

— Господин Президент. Прибыли генерал Данфорд и господин Коутс, — сообщил по телефону дежурный клерк.

— Хорошо. Пусть заходят.

Хозяин Белого дома откинулся в кресле, привычно сложил лодочкой руки и принялся ждать.

Наконец-то хоть кто-нибудь сможет ему объяснить, что происходит. Сначала была бессонная ночь, ей на смену пришло бестолковое утро и какие-то невнятные сообщения из Европы, затем начался кошмар под названием «публичный завтрак».

Джон Келли, бывший глава аппарата Белого дома, придумал это недоразумение полгода назад. Цель, как всегда, благородная и в то же время утилитарная — сплотить нацию вокруг президента и продемонстрировать его близость к народу. Уже имеющуюся традицию устраивать ежегодный «молитвенный завтрак» господин Келли предложил сделать еженедельной, существенно уменьшив формат и перенеся её в резиденцию главы государства.

С тех пор президент США каждый четверг под прицелами телекамер «завтракал» со «случайно» выбранными людьми. Формально гостем мог стать кто угодно. Достаточно было просто купить лотерейный билет «Завтрак у Президента» и дождаться результатов ближайшего розыгрыша. Десятерых счастливчиков приглашали в Белый дом к девяти утра в день, указанный на билете. Если кто-то не приходил, в качестве замены специальная служба выбирала какого-нибудь зеваку из толпы за оградой. «Заместители», понятное дело, были все подставными — ведь не приглашать же и вправду первого встречного. Выигравших в лотерею можно проверить заранее, а вот случайных… мало ли что, вдруг попадётся какой-нибудь психически неуравновешенный или вообще — террорист…

Сегодня в парадной столовой вкушали овсяные и кукурузные хлопья очередные десять счастливчиков: чета фермеров из Айовы, студент из Гарварда, строитель из Мичигана, школьница из Небраски, отставной полицейский из Вашингтона и еще четверо каких-то не то музыкантов, не то артистов, не то вообще безработных — их имена и профессии попросту вылетели у президента из головы по окончании мероприятия. В течение всего завтрака он балагурил, шутил, рассказывал подготовленные спичрайтерами истории, словом, вовсю изображал «своего парня». К концу встречи гости настолько расслабились, что позволяли себе не только перебивать главу государства, но и фривольно хлопали по плечу, делали селфи, а пожилая фермерша даже слегка потрепала его шевелюру… Президент стоически терпел эту пытку. А что ещё оставалось делать, если подобный спектакль собирал у экранов едва ли не половину всех избирателей, как республиканских, так и демократических? Причем, совершенно неважно, что до следующих выборов целых два года. Важно, что будущую победу надо ковать заранее…

— Ну, что у нас сегодня плохого? — президент хмуро взглянул на усевшегося в левое кресло директора Национальной разведки.

Коутс пожал плечами и перевел взгляд на занявшего правое кресло председателя ОКНШ:

— Плохое, конечно, присутствует, но, я полагаю, сперва надо поговорить о хорошем. Не так ли, Джо?

— Согласен, — кивнул генерал. — Первая хорошая новость: обе авианосные группы вышли на связь и докладывают, у них всё в порядке. Вторая новость: на Кубе сопротивление по факту подавлено. Полностью зачищены Лас Тунас и Пуэрто Падре. Остатки противника заперты в Мансанильо и Сьерра-Маэстро. Их ликвидация — дело нескольких дней. Третья новость — это…

Данфорд неожиданно замолчал и посмотрел на «разведчика», словно прося поддержки.

— Ну? Что третье? — не выдержал президент.

— С третьим не очень понятно, то ли к хорошему отнести, то ли к плохому, — продолжил за генерала Коутс. — Большие, очень большие проблемы у наших заклятых друзей китайцев, а также у европейцев, индусов и частично у русских.

— Это именно то, что я думаю? — поднял бровь Трамп. — То, о чём истерили с утра CNN и Fox News?

— Да, именно это. Новые масштабные сдвиги. Первый случился в Москве примерно в полдень по-местному, мы узнали о нём в районе шести утра. В семь пришла информация по Китаю, в половине девятого — по Европе. Волна, аналогичная майской, только растянутая по времени. Точных сведений, сколько произошло сдвигов и где, у нас пока нет. На эту минуту достоверно известно только о тридцати шести, но данные обновляются каждый час, так что… — Коутс развёл руками, давая понять, что на этом у него всё.

— А что у нас?

— У нас, слава богу, всё в норме. На территории Штатов сдвигов не зафиксировано.

— И это ещё одна хорошая новость, — вмешался Данфорд.

— Да. Но радоваться пока рано. Возможно, волна до нас просто не докатилась.

— Но если докатится, то…

— Будет весело, — криво усмехнулся «разведчик».

— Что предлагаете?

— Предлагаю объявить красный уровень угрозы национальной безопасности, со всеми вытекающими.

— Уверен? — президент испытующе посмотрел на Коутса.

— Да. Абсолютно.

Трамп встал, застегнул пуговицу на пиджаке и потянулся за телефоном.

— Ну что ж, надо, так на…

Договорить президент не успел. В Овальном кабинете внезапно погас свет, а через пару секунд, когда он снова включился, на улице и со стороны коридора громко завыла сирена.

Хозяин Белого дома отодвинул массивное кресло и подошёл к окну.

— Что за… факин шит?

Снаружи стоял туман. Тёмный и плотный, как в сумерках.

— Докатилась, — тихо пробормотал директор Национальной разведки…

Куба. Провинция Гавана (20.12.2019 г.)

С холма, где укрывался отряд, отлично просматривались и автострада Насьональ, и шоссе к побережью, и гаражи сельскохозяйственной коммуны Тапасте. «Товарищ Рамон» не зря выбрал для временной дислокации именно это место. Западный край природного парка Эскалерас-де-Харуко изобиловал не только густой растительностью, но и многочисленными карстовыми пещерами, соединенными между собой и позволяющими скрытно перемещаться в любую сторону вне взоров противника.

Восемь спецназовцев из «Avispas Negras» и шестнадцать уже понюхавших порох «обычных» бойцов ожидали возвращения двух разведчиков, отправленных к пригородам Гаваны ещё в середине ночи. Две пары дозорных внимательно следили за тростниковыми зарослями у подножия. Полуденное солнце с трудом пробивалось сквозь тропическую листву, под её сенью всегда царил полумрак, влажный и душный, заставляющий обливаться потом даже в ночную прохладу, а уж про время сиесты и говорить нечего…

— Ну, у вас и жара.

— А разве у вас не жарче?

— В тени — нет.

Девушка подняла бинокль и принялась в очередной раз осматривать дальний склон. Хорхе занялся тем же. В пару с Кармелой его ставили регулярно, и он этому не противился. Венесуэлка появилась в отряде месяц назад вместе с тремя соотечественниками. До Кубы они добирались долгим путем — через Гаити, Ямайку и Каймановы острова. На вопрос, почему не остались на родине, все четверо ответили одинаково: «Нам нужен боевой опыт».

Хорхе девушка нравилась. Она напоминала ему погибшую в октябре Изабель. В тот страшный для всего острова день Хорхе Алонсо покинул Гавану за пять часов до апокалипсиса. Перед отъездом ему выделили всего полчаса, чтобы попрощаться с родными. С невестой он так и не встретился — Бель была на дежурстве. Расстроенный Хорхе вернулся в казарму, и в половине шестого сводная рота курсантов трех военных училищ убыла в Санта-Клару.

Ядерный боеприпас разорвался над Площадью Революции в двадцать два тридцать. Вспышку над городом видели даже в Матансасе и Варадеро, а грохот взрыва докатился до соседних провинций. Вся территория острова к западу от Гаваны превратилась в зону сплошного радиоактивного заражения. Более миллиона погибших и, как минимум, столько же раненых: контуженых, переломанных, обожжённых, страдающих лучевой болезнью. Лейтенант Фернандес, побывавший там три дня спустя, рассказывал страшные вещи. С тех, кого извлекали из-под завалов, буквально слезала кожа, а на уцелевших стенах отчетливо выделялись силуэты заживо сгоревших людей.

Гибель столицы и уничтожение бОльшей части военного и политическогоруководства стало для страны катастрофой. Управление армией и государством нарушилось. Многие опустили руки, решив, что война проиграна… Многие, но не все…

Ожесточенные бои продолжались почти два месяца. Кубинские части сражались за каждый город, за каждый плацдарм, за каждый клочок земли от Гаваны до Гуантанамо. Вражеские десанты на Плайя Ла Бока, Анкон и Ранчо Луна сбрасывали в море трижды. Два раза отбивали атаки на Санта-Крус и Матансас, а легендарный Залив Кочинос и вовсе превратился в настоящее кладбище «морских котиков».

Но всё-таки силы были неравными, и, в конце концов, военная и технологическая мощь северного соседа взяла верх. Остров Свободы практически полностью перешел под контроль США. Последние защитники родины оказались заперты в горах Сьерра-Маэстра и близлежащих поселках. В других районах страны действовали немногочисленные и разрозненные партизанские группы, полное уничтожение которых являлось всего лишь вопросом времени. Надежда оставалось только на чудо…

— Наблюдаю движение.

— Где?

— Вправо двадцать, полкилометра. Слева от сейбы.

— Ага. Вижу… Похоже, что наши.

— Наши? А почему так рано?

— Дойдут, узнаем…

Мелькающие среди растительности фигуры оказались и вправду своими. Вот только сразу узнать, почему они прибыли раньше времени, не получилось. Разведчиков принял второй дозор, сменщики появились на лёжке спустя полчаса и на вопрос «Что?» только плечами пожали: мол, знать не знаем, ведать не ведаем, вся информация у командира.

Выяснить, что и как, удалось лишь в базовом лагере. База сворачивалась, отряд готовился к бою. Вести, которые принесла разведка, казались фантастикой. Тем самым чудом, на которое уже перестали надеяться.

Группа «товарища Рамона» за две недели преодолела более четырехсот километров от Камагуэя до Сьенага Сапата. Передохнув сутки в национальном парке, отряд двинулся дальше, к Гаване.

Проверить замаскированные хранилища вооружений и боеприпасов, организовать на местах подпольные ячейки, внедрить агентов в структуры коллаборационистов, обеспечить связь со стихийными боевыми группами, оценить их готовность к сопротивлению, наладить взаимодействие, произвести разведку… Задач много, какие-то из них выполнили наполовину, какие-то — только на четверть… В нынешних условиях успехом могла считаться даже десятая часть, но всё равно — любому в отряде хотелось бОльшего. Завершить рейд тихо и мирно, без лихого налёта на какую-нибудь американскую часть, особенно, если подвернулся случай проделать это по-быстрому и без потерь — такого себе никто не простил бы…

До перешейка между водохранилищами Бакуранао и Преса Пенальвер добрались с «комфортом» — на грузовиках, «позаимствованных» в коммуне Тапасте. Сведения разведчиков подтвердились: не обозначенную на картах дорогу вражеские патрули игнорировали. «Автопробег» закончился в полутора километрах от цели. Машины спрятали в гуаяковой роще, а в следующем зелёном массиве вскрыли небольшой схрон. Лёгкая стрелковка дополнилась миномётом, АГС «Пламя», крупнокалиберным «Кордом» и четырьмя РПГ. С подобным вооружением вполне можно было замахнуться даже на бронегруппу.

Позицию для обстрела и последующего штурма выбрали на одном из покрытых кустами холмов. Когда Хорхе осторожно раздвинул ветки, чтобы взглянуть на объект, то не удержался и изумленно присвистнул. С этой высотки он ожидал увидеть частично уцелевшие столичные пригороды, скрывающиеся в дымке руины центральной части, поваленные вдоль кольцевой столбы и деревья, остовы судов в заливе, сожженные и разрушенные дома в Которро и Гуанабокоа… Пусть разведчики говорили странное, но всё равно — Хорхе не верил им до тех пор, пока не увидел всё своими глазами. Вместо погибшей Гаваны перед ним расстилался девственный тропический лес. Он начинался от полуобрушенной церкви Святой Богоматери Гваделупской и тянулся вплоть до песчаных пляжей Хаймантиас на западе города…

Американская база на берегу северного водохранилища оказалась словно разрезанной пополам гигантским и необычайно острым ножом. Исчезли некоторые строения, пулеметные точки, часть заграждений. В дальних воротах застыл БТР без кормы, ближние отсутствовали как класс вместе с полагающимся им КПП. Вокруг четырех «Хамви», спешно выставленных в качестве прикрытия на периметре, носились люди, в форме и без, кто-то отдавал приказы, кто-то пытался их выполнять, кто-то изображал бурную деятельность, кто-то, наоборот, не изображал ничего, а просто ждал, когда, наконец, закончится весь этот бардак… Лучшего момента для нападения нельзя было и придумать…

Последние распоряжения «товарищ Рамон» отдал, когда бойцы подобрались к цели почти вплотную. Он опустил бинокль, поправил радиогарнитуру и повернул голову к залегшему рядом гранатомётчику:

— Гарсиа, твой выстрел первый. Дальше работаем, как решили. Пленных — не брать!..

Бой длился меньше четверти часа. Потерь отряд почти не понёс, только пятеро легкораненых. Противник же был уничтожен полностью. На захваченной базе насчитали более сорока убитых солдат и девятерых офицеров. Брать пленных, как и приказывал командир, никто не пытался.

Сам «товарищ Рамон» по окончании боя подошел к возвышающимся за базой деревьям, постоял перед ними секунд пятнадцать, затем обернулся, глянул на валяющиеся трупы и тихо пробормотал:

— Vsyo, suki! Teper porezvimsya…

Тихий океан. 170 миль к западу от Сиэтла (20.12.2018 г.)

Походный ордер Третьего флота растянулся на добрый десяток миль. «Караван» возглавлял «Карл Винсон», сопровождаемый крейсером «Банкер Хилл», эсминцами «Стокдэйл» и «Гридли» и несколькими вспомогательными кораблями. Центр ордера занимала девятая авианосная группа, включающая в себя, помимо трёх крейсеров и пяти эсминцев, сразу два стотысячетонных носителя морской авиации — авианосцы «Джордж Вашингтон» и «Теодор Рузвельт». Замыкала строй третья АУГ, составленная из «Джона Стенниса» и трёх эсминцев.

За ударными кораблями следовали суда обеспечения и быстроходные транспорты Командования морских перевозок. Вопреки устоявшемуся в массовом сознании мнению, именно эти «левиафаны» — бывшие балкеры, ролкеры, танкеры и контейнеровозы — обеспечивали мощь, мобильность и быстроту развертывания американских вооруженных сил на отдаленных театрах военных действий. Это они, а не разрекламированные телевидением и интернетом универсальные десантные корабли и разного рода «амфибийные вертолетоносцы», несли на себе основную тяжесть логистики десантно-боевых операций флота и КМП^[8]. Без этих гигантских судов армия США оказалась бы заперта на своём континенте и не имела бы ни малейшей возможности «устанавливать демократию» там, где этого требовали «национальные интересы» Уолл-стрит.

Грузовые палубы «Боба Хоупа» — «флагмана» флотилии транспортников — равнялись по площади восьми футбольным полям. На них могли разместиться до тысячи автомобилей, сотня тяжелых танков, несколько тысяч человек личного состава с боеприпасами и вооружением, вертолеты, авиатехника, крупные запасы продовольствия, медикаментов, специального снаряжения и оборудования…

Таких судов в идущей по Тихому океану суперэскадре насчитывалось больше десятка.

Огромная сила. Тому, на кого она собиралась обрушиться, можно было лишь посочувствовать…

— Что с погодой? Сводку уже получили?

— Запаздывает, господин адмирал. Ожидаем с минуты на минуту.

— Как только придёт, докладывайте незамедлительно.

— Так точно, сэр…

Вице-адмирал повернулся к командному монитору и вновь принялся просматривать данные о состоянии каждой АУГ и приданных им судов. Конечно, такое занятие больше приличествовало начальнику штаба, а не командующему, но Джон Александер не мог удержаться, чтобы ещё раз не проверить всё самому. Ведь со времён Второй мировой практически никогда командующие лично не выводили в море свои флоты, а предпочитали управлять ими из командных центров, ну или, в крайнем случае, с передовых баз. К счастью ли, к сожалению, но, похоже, в практику морских операций возвращалась эпоха легендарных Честера Нимица, Фрэнка Флетчера и Уильяма Хэлси, и нынешние флотоводцы сегодня опять должны руководить сражениями с мостиков флагманов.

«Свой мостик», как и свой штаб, вице-адмирал Александер держал на «Блю Ридж» — командном корабле Третьего флота, доставшемся ему по «наследству» от упразденного в сентябре Седьмого. Тяжелые вооружения на борту отсутствовали, зато электронных систем было как блох на собаке. Управление махиной авианосного флота требовало столько ресурсов, что пришлось выделить под него специальный корабль, один из двух имеющихся в ВМС США. Второй — «Маунт Уитни» — находился сейчас в Атлантике. С него руководил действиями Второго флота коллега Александера — адмирал Грейди. И хотя кораблей под его началом было в два раза меньше, задача стояла аналогичная — обеспечить надежный плацдарм для будущих военно-политических операций…

— Сэр, данные с сателлитов.

Командующий взглянул на экран.

Облаков на пути следования флота не наблюдалось. Прогноз метеорологическая служба давала благоприятный.

Вице-адмирал откинулся в кресле и мысленно выдохнул.

Неделя экономичного хода до Гонолулу, день там, еще неделя до Филиппин…

Что ж,начало Нового года кое-кому покажется жарким…

— Жало-3, Жало-3, ответь Базе.

— База, здесь Жало-3. Слышу вас хорошо.

— Жало-3, десятиминутная готовность на возвращение.

— Кто на замену?

— Красные петухи^[9].

— Понял. Готовность десять минут…

Пара эФ восемнадцатых сделала ещё один круг над морем и поднялась на двадцать пять тысяч.

— Боб, сколько у тебя в баках?

— Минут тридцать пять — сорок. А у тебя?

— У меня столько же. Если двадцать вторые затянут, обратно может и не хватить.

— Что предлагаешь?

— Если через десять минут База не даст добро, возвращаемся сами и строчим рапорта.

— Поддерживаю…

Ровно через десять минут ведомый вышел на связь:

— Что База, Чарли?

— Да черт её знает, не отзывается?

— Как это не отзывается?

— А вот так. Хочешь, проверь…

— Да, действительно. Пусто, как в склепе. Куда они подевались?

— Понятия не имею.

— Что будем делать?

— Разворачиваемся девяносто и дуем назад.

— Не нравится мне всё это.

— Мне тоже…

«Суперхорнеты» взяли курс на эскадру. Сто двадцать миль они преодолели за четверть часа.

— Ничего не понимаю. Где все?

С высоты тридцати тысяч футов пилоты могли обозревать акваторию на много десятков миль, причем, как визуально, так и с помощью бортовых РЛС. Однако ни собственные глаза, ни чувствительные приборы не обнаруживали на водной поверхности ни одного корабля.

— Переключаюсь на гражданскую частоту… Хм, аэропорт Сиэтла не отвечает, но радио есть. Город и берег в наличии.

— Чарли, у моего «шершня»^[10] горючки впритык.

— У моего тоже.

— Что делаем?

— Держим на берег. Надеюсь, что долетим.

— Курс — девяносто. Понял…

До побережья Чарли и Боб не дотянули. Их самолеты рухнули в океан в девятнадцати и двадцати семи милях от берега. Спасательная операция не проводилась. Пилотов никто не искал…

Россия. Мобильный Резервный Центр Управления Обороной (31.12.2018 г.)

— Итак, повторяю. Всё, что мы думали и к чему готовились, оказалось пустышкой.

Президент вздохнул и обвёл взглядом собравшихся.

Новые люди, новые лица. Из «старых» — начальник Генштаба да двое министров — обороны и внутренних дел. Остальные попали под сдвиг. И виноват в этом он — глава государства. Пусть косвенно, но легче от этого не становится…

— Да, мы многое сделали правильно. Да, это война. Но воюем мы не с Америкой, не с Западом, не с Китаем и даже не с террористами. А с кем? С природой? Сами с собой? С инопланетянами, рептилоидами, потусторонними сущностями?.. Пока мы не ответим на этот вопрос… на этот главный, самый, пожалуй, главный вопрос, у нас ничего не получится.

— Разрешите мне? — приподнял руку пожилой академик.

— Пожалуйста, Владимир Евгеньевич.

Ученый пару раз кашлянул и принялся говорить.

Президент слушал, а в голове снова и снова мелькали сухие строчки отчетов, спутниковые снимки, сделанные очевидцами видео и то, что он наблюдал сам, воочию…

Новая волна сдвигов началась двадцатого в полдень. Первыми под удар попали ЦИАНТ и Академия внешней разведки. Именно там проводился эксперимент по проколу пространства, на который возлагали столько надежд. Кто знает, может быть, он и явился тем камнем, что вызвал лавину. Возможно, теория была неверна, а, может, наоборот, учёные подошли вплотную к разгадке, и неведомый враг ударил по ним, чтобы сохранить монополию… Так или иначе, следующая атака пришлась по Кремлю, через два с половиной часа после первого сдвига. В «пятно» угодил весь центр Москвы вплоть до Садового. Здания Минобороны, МИД, ФСБ, Государственной Думы, СовФеда, иных министерств и ведомств — всё это исчезло в одно мгновение. Манеж, где предполагалось выступление Президента, исчез вместе с Кремлевскими башнями и Красной площадью… Мероприятие отменили в самый последний момент, после известия о «неудачном эксперименте». Руководитель страны покинул опасную зону буквально за полчаса до удара. А потом — понеслось.

Каскады крупнейших ГЭС на Ангаре, Енисее, Каме, Волге, в Амурском бассейне. Международные аэропорты, океанские гавани с высоким грузо- и пассажиропотоком. Крупные военные аэродромы, базы надводных кораблей, судостроительные и судоремонтные предприятия, газораспределительные станции. Треть дата-центров. Космодромы Восточный, Плесецк, Байконур… Всего — сто сорок четыре объекта.

Спустя час катаклизм перехлестнул границы России и устремился на запад, юг и восток.

Более шестисот ударов было нанесено по Соединенным Штатам, четыреста по Европе, столько же собрали на пару Индия и Китай. Остальные распространились по миру практически равномерно. Везде выбивались ключевые объекты инфраструктуры и жизнеобеспечения больших городов, транспортные узлы, необходимые для связности территорий и континентов, остатки ядерных сил, наиболее мощные гидроэлектростанции, пункты государственного и военного управления…

Новые сдвиги делились на три неравные группы: чуть больше двух тысяч «средних» (диаметр пять километров), четыре десятка «крупных» (по двадцать кэмэ) и около ста тридцати «мелких» двухкилометровых.

Исчезновение ядерного оружия и высшего политического руководства КНДР спровоцировало артиллерийский залп по Сеулу, вылившийся в ожесточенную приграничную бойню. В государстве Израиль были полностью уничтожены порты Ашдода и Хайфы, Ядерный центр Сорек и аэропорт Бен-Гурион, после чего сразу же начались столкновения на границе с Ливаном и в секторе Газа. В Исламской Республике Пакистан исчезли все сохранившиеся после «майской волны» ракетные установки и хранилища ядерных боеприпасов. В Европе воцарился настоящий хаос, вызванный практически полной потерей энерго- и водоснабжения. То же самое, только в значительно большем масштабе, происходило в Китае и странах Юго-Восточной Азии. Огромные мегаполисы превратились в смертельные ловушки для жителей. Массовых эпидемий там ещё не фиксировали, однако, по всем прогнозами, они должны были разразиться в самое ближайшее время. Дефицит чистой, да и вообще воды и деградация стоков грозили дизентерией, холерой, тифом, давно забытой чумой…

Меньше всех, как ни странно, «пострадала» Австралия — её территорию катастрофа вообще не затронула. А вот у соседей из Новой Зеландии, наоборот, не осталось ни одного города с населением от ста тысяч и выше — все они провалились неизвестно куда. Складывалось ощущение, что от цивилизации эти острова очищались особенно тщательно.

Удивительно, но самые тяжелые потери понесли США. Уже через неделю стало понятно, что государство там практически рухнуло. Североамериканский континент стремительно превращался в «серую зону», где не было ни законов, ни правил, ни даже просто понятий, а ценность человеческой жизни определялась только потерями при попытке её отобрать.

Спутниковых систем мировой катаклизм не коснулся. Космические аппараты продолжали летать, передавая ценную, а порой и БЕСценную информацию о состоянии на планете. Другое дело, что в большинстве случаев принимать её и, тем более, расшифровывать было некому.

В России центры обмена данными сохранились, хотя и не все. Ситуация складывалась любопытная. Запустить на орбиту новые спутники уже не могли, но старые ещё работали, и сигналы с них принимались исправно. Это позволяло поддерживать космическую навигацию, телевидение и связь и давало возможность получать точные данные о происходящем за рубежом, в том числе, на других континентах. В частности, руководство страны достаточно быстро узнало о нескольких мощных ударах, накрывших радиоактивную зону на Кубе, а также о попавших под сдвиг американских авианосных эскадрах. По факту, война с США, не важно, горячая или холодная, в этот миг и закончилась. Бывший геополитический противник, сначала СССР, а потом и России, просто исчез, словно его никогда не существовало. Осталась только огромная территория от Атлантического океана до Тихого и миллионы вооруженных, озлобленных друг на друга людей.

Год или два назад такое известие восприняли бы, как минимум, с чувством глубокого удовлетворения, однако сегодня оно выглядело совершенно обыденным и уже ни на что не влияющим. Страна решала другие проблемы, более важные, жизненные, судьбоносные…

—…таким образом, мы можем сейчас утверждать, что обе гипотезы, Трифонова и Шмулевича, оказались неполными. Хотя, на мой взгляд, предположение Трифонова о радиопоглощающих свойствах флибра выглядит более перспективным. Видимо, на этом направлении нам и стоит сосредоточиться в первую очередь.

— Спасибо.

Президент кивнул и перевел взгляд на нового директора ФСБ.

— Что нового по архивам?

— С архивами плохо, — развёл руками «чекист». — БОльшая часть информации утеряна безвозвратно. Всё, что имелось в ЦИАНТе, пропало. Программы, сотрудники, оборудование. Мы сейчас даже не можем точно сказать, имелось ли у того же Трифонова другое жилье кроме пропавшей в мае квартиры. Достоверным является только тот факт, что двадцатого утром он приезжал в институт. После эксперимента с ним были должны побеседовать мой предшественник и Президент РАН. Беседа, понятное дело, не состоялась. Там, где их мог дожидаться Трифонов, обнаружили его смартфон. Получить данные по локализации и звонкам возможности не представляется.

— Почему?

— Серверы оператора тоже попали под сдвиг.

— А сам Трифонов?

— Вероятность, что он оказался в пятне, практически стопроцентная. Поиски его последнего местожительства продолжаются.

— Поиски не останавливать. Нам нужны его научные записи, черновики, всё, что может помочь дальнейшим исследованиям.

— Так точно. Есть. Не остановимся, пока не найдем.

— Хорошо. Продолжайте искать. А сейчас… — глава государства повернулся к присутствующим на совещании финансистам. — Сейчас мы поговорим о скучном. Об очень скучном. О бюджете и экономике. Первый вопрос: где наши деньги? Второй: почему они до сих пор не в бюджете?..

Куба. Провинция Гуантанамо (01.01.2019 г.)

Освобождение острова в точности напоминало события шестидесятилетней давности, только как бы прокрученные в обратную сторону, не с востока на запад, а с запада на восток. Гавана — Гуинес — Матансас — Колон — Санта-Клара — Санкти Спиритус — Камагуэй — Лас Тунас — Ольгин — Сантьяго-де-Куба и, наконец, Гуантанамо. Потомки легендарных барбудос^[11] гнали врага так же, как и Фидель, не давая покоя, заставляя бежать, захватывая трофеи.

Волна народного гнева катилась, как снежный ком, разрастаясь в пути на десятки, сотни, а позже и тысячи новых бойцов. В каждом городе, в каждом посёлке к небольшим поначалу отрядам Революционных вооруженных сил Кубы присоединялись другие, стихийно возникшие, но готовые идти до конца. Оружие, трофейное и извлеченное из заранее приготовленных тайников, оборачивалось против оккупантов и их пособников.

Брошенные на произвол судьбы, лишенные авиационной поддержки и связи с материком, американские части сдавались одна за другой. Серьёзное сопротивление оказывалось лишь дважды — около Санта-Клары и в районе Ольгина. В первом случае это были каратели-«эмигранты», знавшие, что пощады не будет. Во втором — рейнджеры из 75-го пдп, пытающиеся пробиться на юг, к Гуантанамо, в надежде на эвакуацию.

Отряд Рамона почти четыре часа сдерживал батальон «зелёных беретов», прорывающихся по объездной дороге. Двадцать шесть человек против трёх сотен.

Для Хорхе Алонсо этот бой длился целую вечность. Он попросту потерял чувство времени. Из семерых бойцов, оборонявших холм по левой стороне от шоссе, в живых остались только Кармела и Хорхе. Перед высоткой и на её склонах впоследствии насчитали более сорока трупов «джи-ай». Янки рвались вперёд, не считаясь с потерями. Это был единственный путь в дефиле между покрытыми густым лесом горами Менсура. Проходящую рядом дорогу и несколько единиц вражеской бронетехники подорвали фугасами. «Товарищ Рамон» устанавливал их лично, бормоча себе под нос «Vy mne eshyo za afgan i chechnyu ne otvetili…»

Помощь пришла, когда казалось, что всё, сейчас их сомнут. У пулемёта повело ствол, патроны закончились, и в дело пошли гранаты. Хорхе уже подумывал оставить одну для себя и Кармелы, но… По скопившимся у подножия рейнджерам ударили просочившиеся в их тыл «чёрные осы». Ещё через пять минут штатовцев взяли в мешок и после короткой, но яростной перестрелки, поняв, что ловить нечего, они сложили оружие.

Погибших членов отряда похоронили на развилке дорог в коммуне Майари. На установленном возле могил кресте вырезали пять звезд и имена героев напротив каждой. Удивительно, но ни Кармела, ни Хорхе не получили в этом бою ни царапины. Казалось, что их хранила сама судьба. Для чего? Об этом молодые люди пока не задумывались…

В канун Нового года кубинские части освободили Сантьяго и подошли вплотную к ВМБ «Гуантанамо».

Штурм начался на рассвете. После довольно мощной артподготовки и потопления в гавани нескольких крупных судов, деморализованные янки сопротивления почти не оказывали. Последними сдались в плен те, кто пробовал спрятаться от кубинцев в печально известной тюрьме.

Само пленение произошло буднично.

К внешним воротом «Detention Camp» подошли трое бородачей в камуфляже. Один сбил прикладом замок, второй пальнул очередью поверх крыш, третий коротко приказал: «Всем выходить наружу с поднятыми руками. На размышления даю пять минут».

Засевшие в здании начали выходить наружу секунд через двадцать.

Для Хорхе с Кармелой война закончилась на аэродроме американской базы. Его взяли без единого выстрела. Охрана сдалась, хотя возможности для обороны имелись. Трофеями стали несколько бронемашин и парочка транспортных самолетов…

— Ты теперь вернёшься домой, да? — «небрежно» поинтересовался Хорхе у венесуэлки, когда они осматривали один из застывших на лётном поле «Грейхаундов»^[12].

— Наверное, да, — пожала плечами девушка.

Парень чуть помолчал, а потом снова спросил:

— Скажи, а у вас замуж когда обычно выходят? Ну, в смысле, чтобы всё по закону.

Кармела с удивлением посмотрела на Хорхе.

— Ну… вообще с восемнадцати. А у вас?

Кубинец вздохнул.

— У нас девушкам после шестнадцати разрешают. Мы с Бель собирались свадьбу в июне сыграть, когда она медицинскую школу окончит…

— Да? А мне восемнадцать как раз в июне и будет, — неожиданно для себя выпалила Кармела.

— Правда?

— Ага.

Примерно с минуту они молчали, делая вид, что эта тема полностью себя исчерпала.

— Знаешь, Мели, мне тут товарищ Рамон предлагал в отряде остаться. Говорил, их через неделю на материк перебрасывают.

— На материк? А куда? — заинтересовалась девушка.

— Не знаю. Но думаю, что на север.

— И ты согласился?

— Да.

— Хм, интересно…

Кармела загадочно улыбнулась.

— Что интересно? — не выдержал Хорхе.

— Интересно, что мне он предлагал то же самое.

— А ты?

— Сказала: подумаю.

— И?

Девушка изобразила задумчивость.

Хорхе смотрел на неё и ощущал себя негодяем. Перед глазами стояла Бель, такая, какую он помнил. Её улыбка с каждой секундой становилась всё более грустной, черты лица расплывались и таяли в памяти, словно она прощалась с ним навсегда…

— Подумала и поняла, — Кармела вдруг протянула руку и осторожно погладила Хорхе по небритой щеке. — Нельзя мне тебя оставлять. Ты один пропадёшь…

Глава 5 Не один (1)

'День 129 (21 октября, понедельник)

Болеть — плохо, а болеть тяжело — вообще ужас. Трое суток лежал с температурой под сорок. Думал, что всё, сейчас копыта отброшу. То ли грипп, то ли какое-то «креативное» ОРЗ. Даже не знаю, где его подхватил. Логичнее всего, что от уток. Птичий грипп, ему ведь не просто так дали такое название. А я со своими пернатыми возился — чуть ли не в задницы их целовал, хотел, чтобы всё было по уму… Дохотелся, короче. И по всему видать, что от большого ума.

Ни антибиотики, ни противовирусные не помогали. Любое движение — пытка. Один раз сумел себя пересилить, встал и даже дошёл до двери… Дошёл, и тут же будто бы свет вырубили. Ничего не вижу, в глазах темнота, и «страшно, аж жуть». Неужели ослеп⁈ Осторожно, по стеночке добрался до лежбища и рухнул пластом. Минут, наверное, пять трясся, словно в припадке, пока зрение не начало восстанавливаться. Окончательно же отпустило, только когда снова смог различать предметы. Хотя смотреть на свет было всё равно больно…

Именно в этот миг я, наконец, понял: одному здесь и вправду не выжить. Что бы ни говорил, как бы ни убеждал себя, что и умнее, и опытнее, и сил у меня в десять раз больше, но… Лиза оказалась права — я без неё пропал бы.

Хотя силёнок ей действительно не хватало. Попробуйте в двенадцать лет при весе тридцать с копейками поворочать взрослого мужика, когда он не ходит, а просто лежит. Тем более что у самой со здоровьем бо-ольшие проблемы, и если бы не доктор Свиридов, её бы здесь не было… Нет, не так. Если бы не доктор Свиридов, её бы вообще не было. А она была. Здесь и сейчас. Рядом. Готовила еду, меняла одежду и простыни, обтирала салфетками, кормила с ложечки, поила травяным чаем и — даже стыдно признаться — помогала с естественными отправлениями. Мало того, на неё навалились и все проблемы по дому, огороду и птичнику. Топить печь, носить воду, полоть, копать, следить за коптильней, ухаживать за «уткокурями».

Я хорошо помню, как ржал, когда впервые услышал об анатидаефобии. Оказывается, это одно из наиболее странных и в то же время довольно распространенных расстройств человеческой психики. Люди, страдающие этой фобией, до дрожи в коленях боятся уток и прочих похожих на них водоплавающих, потому что уверены: утки следят за людьми и только и ждут, когда те расслабятся, чтобы напасть. Лиза, как выяснилось, тоже испытывала необъяснимый страх перед этими крякающими пернатыми. То ли они напугали её в раннем детстве, то ли имелась какая-то другая причина, но до моей болезни она к ним ближе пяти шагов не подходила.

После, когда я спросил её «Как же ты справилась?», она лишь пожала плечами и совершенно по-взрослому заявила: «Ну, а куда деваться?»

И ещё. В памяти почему-то отложилось такое видение. Словно гляжу на себя больного откуда-то сверху и вижу: сидит перед изголовьем худенькая девчушка, протирает мой лоб тряпицей и тихо так приговаривает: «Дядя Лёша, ты только, пожалуйста, не умирай раньше меня. Хорошо?»

Даже не знаю, бред это или на самом деле…' (из дневника А. Н. Трифонова)

* * *

К зданию ИВТ^[13] Трифонов подъезжал не со стороны Дмитровки, а от Бусиново. Всего лишь месяц назад этот маршрут показался бы странным — глупо ехать из Хлебниково и делать ненужный крюк через Левобережную — однако иной дороги сегодня попросту не было. Двадцатого декабря часть Дмитровского шоссе попала под сдвиг вместе с развязкой. Конечно, «буханка» могла бы проехать и по бездорожью, и по глубокому снегу, но — смысл? Лучше использовать этот козырь потом, когда отпадут все прочие варианты…

Ижорский проезд, худо-бедно, но чистили. УАЗ пронесся по нему без остановок. На хвосте никто не висел и прижать к обочине не пытался. Приезжать в Москву Алексей не то чтоб побаивался, просто старался поменьше мелькать на полицейских и военных постах. Ксива ксивой, но если его начнут проверять вдумчиво и дотошно, то не помогут ни «вездеход» под стеклом, ни «Макаров» за поясом.

Пистолет, кстати, он носил совершенно легально. Ну, если конечно считать таковым привязку оружия к удостоверению, выписанному на имя капитана 12-го ГУМО Сергеева Алексея Игоревича. Его документы Трифонов нашел в бардачке, вместе с бумагами на машину. Совпали и имя, и звание, и шеврон на форме. Грех было не воспользоваться. Светить себя Алексей не хотел. В посёлке его знали и так, а демонстрировать каждому постовому свои настоящие корочки было бы опрометчиво. Приобретать проблемы на ровном месте, объяснять, где взял оружие и машину, почему опять не пошёл на службу, как спасся от сдвига… Нет, пока он сам не поймёт, что случилось и почему эксперимент закончился катастрофой мирового масштаба, ноги его в официальных структурах не будет. Заумным теориям там уже никто не поверит. Потребуют доказательств и, в лучшем случае, снова запихнут в какой-нибудь «ящик» под начало очередного «Михальчука»…

— Капитан Сергеев?

— Так точно.

— Алексей Игоревич?

Трифонов усмехнулся.

— Слушай, охрана. Ты буквы читать умеешь?

— Ну, умею, — набычился проверяющей.

— Полоску на пропуске видишь?

— Ну, вижу.

— Ну, так и не борзей.

Алексей аккуратно вынул документы из рук охранника и кивнул на шлагбаум.

— Давай, открывай. Не тяни.

Пару секунд «вохровец» размышлял, обидеться ему или нет, но потом просто махнул рукой и, что-то бормоча себе под нос, ушёл в КПП. Перекрывающая проезд «стрела» поднялась. УАЗ въехал на территорию института.

Олега Михайловича Лунёва (для своих — просто Михалыча) Трифонов отыскал там, где и предполагалось — в технологической зоне одной из лабораторий.

О встрече договорились за сутки. Старый приятель отозвался только на пятый звонок — неизвестные номера он, как правило, игнорировал, но если абонент оказывался слишком настойчивым, то разозленный Михалыч всё-таки жал на «ответить», а после… После всё зависело от фантазии и степени занятости ведущего инженера. Его речевым загогулинам могли позавидовать не только специалисты-филологи, но и все, без исключения, боцманы Российского флота.

Друга Лунёв узнал лишь после третьего по счёту «загиба».

— Лёха, ты что ли?

— Я, Михалыч.

— Эээ… богатым будешь.

— Богатым вряд ли, а вот известным — запросто.

— Известным? С чего бы?

— Стану — узнаешь…

Трифонов знал Михалыча больше десяти лет. Светлая голова и мастер «золотые руки», слесарь, токарь, столяр, сварщик, электрик… Он мог бы устроиться где угодно, в любой «естественной монополии» и с приличным окладом, однако — нет. Изгнанный в девяностых из вуза с формулировкой «за аморальное поведение и хроническую неуспеваемость», студент Лунёв сперва честно отслужил срочную, а затем не нашёл ничего умнее, кроме как поступить на работу в «нищий» академический институт — и не научным сотрудником или, на худой конец, лаборантом, а обычным рабочим. Впрочем, довольно скоро выяснилось, что сделал он это совсем не по глупости. Лаборатория Института Высоких Температур стала отличной технической базой для индивидуальных коммерческих начинаний.

Меньше чем за пять лет Михалыч стал незаменимым как для руководства, так и для рядовых сотрудников. Он мог сотворить практически всё — любую конструкцию, любой опытный образец. Мало того, свои умения бывший студент с выгодой продавал на сторону. Начальство закрывало на это глаза. Расставаться с ценным специалистом никому не хотелось. Его даже повысили в должности — перевели из слесарей в инженеры. На официальных доходах это почти не сказалось, но сам факт говорил о многом…

— Здорово, злодей! Как жизнь?

— Всё путём, — Михалыч оторвался от верстака, снял очки и повернулся к вошедшему. — Как сам?

— Нормально.

— Да? А у нас тут слухи ходили, что ты в ЦИАНТе работал, ну и…

— Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличенными, — рассмеялся Трифонов.

— Тогда почему в форме?

Связь между военным обмундированием и возможной гибелью его обладателя была достаточно тонкой и совершенно неочевидной.

— Понимаешь, Михалыч… Тут дело такое, что без бутылки не разберешься.

— Тебе собутыльник нужен?

Трифонов опять засмеялся.

— Нет. Собутыльник не нужен. Мне нужен флибр. Или хотя бы его компоненты.

— Флибр, говоришь?

Лунёв почесал в затылке и сделал вид, что задумался.

Алексей мысленно подобрался. Его умозаключения оказались верными. Он пришёл по нужному адресу. Приятель о флибре знал.

— Слушай, а почему ты решил, что он у нас есть? — пристально посмотрел Михалыч на гостя.

— Тоже мне, секрет Полишинеля, — фыркнул учёный. — В ЦИАНТ флибр доставляли по звонку, через РАН. Ждали не больше часа. А какой у нас самый ближайший академический институт с возможностями?

— Наш ИВТ, — нехотя согласился «слесарь».

— Ну вот. Сам и ответил.

— Ладно. Проехали. Сколько нужно?

— Три-четыре комплекта. Лучше пять.

— Экий ты шустрый, — покачал головой Михалыч. — Флибр, сам понимаешь, вещь подотчётная.

— Понимаю. Готов заплатить. Могу деньгами, могу и по бартеру.

— Деньгами, говоришь? — усмехнулся Лунёв. — Что значат в наше смутное время какие-то деньги?

Сказал и уставился на собеседника.

Вопрос был, естественно, риторическим.

После декабрьских событий наличные, хотя и ходили, но с каждым днём их реальная стоимость становилась всё меньше. Введенная летом карточная система стремительно расширялась. До декабря её действие распространялось только на продукты первой необходимости. Сегодня она охватывала почти половину того, что требовалось человеку для жизни. Некоторые считали, что власти готовят «денежную реформу», другие небезосновательно полагали, что вскоре грядет настоящий «военный коммунизм», и к нему надо готовиться заблаговременно — запасаться всем самым необходимым и, желательно, в максимальном объеме.

— Что тебе интереснее? Продукты, патроны, топливо?

Михалыч опять почесал в затылке.

— Знаешь, Лёх. Топить мне особо нечего, стрелять не в кого, а вот пожрать я люблю.

— Понял. Не дурак. Тушёнка устроит?

— Устроит. Ящик — комплект. Только учти, свиную я не беру. И чтобы срок годности соответствовал.

— Какие конкретно ящики? Сколько по весу? Состав?..

Торговля продолжалась минуты четыре.

В конечном итоге договорились сменять пять комплектов флибра на семьдесят две банки армейской говяжьей тушёнки по пятьсот двадцать пять граммов в каждой.

— И чтоб в солидоле и с надписями, — предупредил Михалыч.

— Иных не держим…

На то, чтобы перетащить из УАЗа в подсобку три полных ящика, хватило пары минут.

— Ну что? Устраивает?

— Нормально, — кивнул Лунёв, после того, как вскрыл каждую упаковку и вынул оттуда по банке. — Говядина тушёная. Не для продажи. Июль 2018. Подходит.

— Отлично. Тащи товар…

За товаром пришлось идти в другую пристройку.

Михалыч держал его в несгораемом шкафу, вместе с какими-то железяками.

— Один… два… три… — вынимал он из шкафа запечатанные стальные пеналы.

Всего, как заметил Трифонов, их там хранилось штук тридцать.

— Слушай, откуда у тебя столько флибра? — не удержался он от вопроса.

— Ну… я же не спрашиваю, откуда у тебя столько тушёнки?

— А я могу сказать откровенно: я её спёр. Со склада в ЦИАНТе, когда он наполовину исчез.

— Хм. Откровенность за откровенность. Я лично собирал установку для синтеза, лично настраивал и был единственным, кому доверяли загружать компоненты. Ну и… осталось немножко.

Друзья обменялись взглядами и — расхохотались.

Фильм «Берегись автомобиля» помнили оба…

Контейнеры с флибром Трифонов упаковал в специальный кофр и поставил под «лавку» в салон. Приятели попрощались, УАЗ выехал с территории института. Путь лежал в центр, в сторону «Беговой». Покрутившись по заснеженным закоулкам около двух километров, Алексей вырулил к Дмитровскому шоссе, к его сохранившейсячасти. За пару домов до выезда на магистраль он остановил машину и вынул мобильник. Индикатор показывал, что связь в этом месте работала.

— Паш, ты? Привет… Всё в силе?.. Ага. Как договаривались. Минут через сорок.

Учёный убрал телефон и ненадолго задумался.

С доктором Свиридовым он был знаком пять лет. Познакомился через тестя, когда тот «лечил» себе какую-то не то бородавку, не то папиллому. В чем смысл бороться с этой напастью не в обычной районной поликлинике, а в НИИ онкологии, Трифонов не понимал, но ничего советовать не пытался. Просто возил Николая Ивановича («чужим» такое ответственное и «интимное» дело тесть доверять не хотел) на процедуры и присутствовал на приёмах в качестве доверенного лица и независимого наблюдателя.

В процессе «озоно-рентгено-лазеро-фито» и каких-то ещё терапий он и сошёлся с Пашей. Точнее, с Павлом Антоновичем — лечащим врачом тестя и весьма увлеченным исследователем. Общие интересы выявились в области радиоизлучений и их влияния на сложноструктурированные объекты.

Сегодня Трифонову требовалась подробная консультация по изобретенному Павлом прибору. РЗМ-18 около двух с половиной лет использовался доктором в качестве экспериментального образца для медицинских исследований. Его принципиальная схема была Алексею известна и как нельзя подходила для изысканий по сдвигам и флибру. Проблема заключалась лишь в том, захочет ли Павел посвящать знакомого в различные тонкости и особенности эксплуатации спецприбора. Всё-таки это его личное ноу-хау и делиться им с кем-то ещё Свиридов мог и не захотеть. Второй «тонкий» момент: доктор мог сообщить по инстанции кому следует как о самом интересе к прибору, так и о личности интересующегося, и о его неуклюжих попытках сохранить собственное инкогнито. Чужое удостоверение, чужая машина, чужой телефон, оружие — всё это навевало недюжинные подозрения. И если с Михалычем такой номер прокатывал — особой законопослушностью «слесарь» не отличался — то со Свиридовым могло и не прокатить…

— А ну, вставай! Быстро!.. Кому сказал!.. Ах, ты ж, дрянь!..

Алексей оторвался от размышлений и глянул в боковое окно.

Прямо через дорогу, среди сугробов, располагалась автобусная остановка. Явно заброшенная. Учёный не помнил, был там кто-то, когда он подъехал, или, как и везде, там царила лишь снежная круговерть.

Сейчас около остановки возились двое бомжеватого вида граждан. Похоже, они пытались кого-то отогнать-оттащить от находящейся под навесом скамейки…

Трифонову стало неожиданно интересно.

«Бутылку, что ли, не поделили?»

Выбравшись из машины, он слегка потянулся и, словно заправский водитель, пару раз пнул по переднему колесу. Конечно, не для того, чтобы проверить давление в шинах, а чтобы просто встряхнуться. Сиденья в «буханке» особым удобством не отличались, поэтому время от времени требовалось разминать спину и ноги.

Разборки на остановке, кажется, завершились. Бомжи перестали орать и полезли через сугроб. Первый торил дорогу, второй тянул за собой, ухватив за шиворот… девочку лет десяти-одиннадцати.

— Эй! А ну, отпусти её! — шагнул вперёд Алексей.

— Отвали! — не останавливаясь, бросил первый «бомжара».

— Я сказал, отпустили её, а то…

— А то чё? — выбравшись на ровное место, ухмыльнулся «прокладывающий дорогу».

В его руке блеснул нож.

Трифонов пожал плечами, вынул ПМ и дважды выстрелил.

«Бомж» выронил нож и, ухватившись за ногу, рухнул на снег.

— Сука! Ты мне в коленку попал!

— Я сказал, отпустили её! Быстро! Считаю до трёх. Один, два…

— Да иди ты…

Второй «бомж» резко оттолкнул девочку от себя и рванул прочь. Первый, не переставая ругаться, поковылял следом. Его предыдущие утверждения о «тяжелом ранении» оказались липой. Пуля, если и задела его, то прошла вскользь. Убивать придурка — такого намерения у Трифонова не было. Хотя все основания имелись. По вышедшему перед Новым годом «Закону о самообороне» в случае возникновения опасности, как для себя, так и для окружающих, гражданам разрешалось использовать любые средства, в том числе, огнестрельные…

Убрав пистолет, Алексей подошёл к девочке. Та сидела прямо в сугробе и встать не пыталась. Похоже, у неё просто не было сил.

— Ты как, в порядке? Домой отвести?

— У меня нет… дома… — едва слышно пробормотала девочка, потом неожиданно дёрнулась, словно от боли, и, закатив глаза, начала заваливаться набок. Удержать её Трифонов не успел.

Секунд пять Алексей тупо смотрел на упавшую, не понимая, чтоделать.

Он ведь просто хотел помочь, а тут…

«Вот же… придурок!»

Выйдя из ступора, он подхватил девочку на руки и понёс к машине.

Пуховик — это, конечно, прекрасно, но от холода лучше спасаться в тепле, а не на морозе.

Кое-как усадив ребёнка в переднее кресло и включив салонную печку, Алексей принялся лихорадочно размышлять, что дальше. Девочку следовало срочно отвезти в больницу, а там пусть решают врачи. С одной стороны, это правильно, но с другой — он уже договорился о встрече с Павлом, и опаздывать на неё не хотелось. Кроме того, сразу уехать из больницы ему не дадут, врачи обязательно вызовут полицию, и шут его знает, что будет дальше…

«Так Паша ведь тоже врач!»

Промелькнувшая мысль была похожа на озарение.

Алексей ухватился за неё «обеими руками».

«Ну да. Так и есть. У них там и поликлиника, и стационар, и аптека…»

Повеселев от найденного решения, Трифонов снял УАЗ с ручника, передвинул рычаг и нажал на газ. «Буханка» тронулась с места и покатилась в сторону Дмитровки…

Девочка очнулась, когда автомобиль уже выруливал на ТТК^[14].

Она приподняла голову и начала с подозрением осматриваться. На коленях у неё лежала большая подушка, которую Трифонов возил в салоне «на всякий пожарный», а теперь использовал в качестве импровизированных «ремней безопасности», поскольку штатные в армейской «буханке» отсутствовали.

— А… куда мы едем?

— В больницу.

— Мне в больницу нельзя.

— Почему?

— У меня полиса нет.

Алексей засмеялся.

— Хорошая шутка. Тебя, кстати, как зовут?

— Лиза… эээ… Елизавета Петровна…

— Прямо как императрицу, — хмыкнул Трифонов. — Ну, а меня, стало быть, Алексей Николаевич. Но можно и «дядя Лёша», я не обижусь.

— Хорошо, дядя Лёша.

— Ты это… есть хочешь? — спохватился ученый.

— Я уже ела… вчера.

— Вчера не сегодня.

Алексей сунул руку назад и нашарил за сиденьем пакет с сухпаем.

— Держи. Только не торопись. И водой запивай, а то подавишься.

— Спасибо.

Трифонов сбросил газ и постарался ехать ровнее. УАЗ, конечно, не аэробус, и стюардесс тут нет, но перекусить чем-нибудь из ИРП^[15] можно без них и даже без откидного столика.

Особого рвения в поглощении пищи Лиза не проявила. Чуть «поклевала» холодную кашу, скушала пару галет, надкусила сырок… А вот воду, наоборот, выпила всю. Литровая пластиковая бутылка опустела меньше, чем за минуту. Закончив с трапезой, девочка вновь задремала. И даже не заметила, что «поднос» с едой свалился ей под ноги.

«Не выспалась, — догадался мужчина. — Да ещё и температура, небось…»

Он ехал по трассе не торопясь, поглядывая на спящую пассажирку.

По непонятной причине, она вдруг напомнила Алексею о пропавшей Тамаре.

Они прожили в браке семь лет, но детьми так и не обзавелись. Кто знает, как всё сложилось бы, если бы у них была дочь. Такая, как Лиза, к примеру, только помладше. Ну, или не такая. Главное, чтобы была…

На территорию НИИ имени Герцена «буханка» заехала беспрепятственно. В отличие от ИВТ, остановить её не пытались и на корочки водителя не смотрели.

Девочку Трифонов решил пока не будить. Какой смысл вместе болтаться по коридорам и ждать? Сперва надо договориться с врачами.

А ждать ему и вправду пришлось.

Доктор Свиридов задержался на целых пятнадцать минут.

— Давно сидишь?

— Да нет, не очень.

Мужчины пожали друг другу руки, после чего Павел приглашающе распахнул дверь:

— Милости просим в наши пенаты.

— Паш, погоди, — притормозил Трифонов около входа.

— Что такое?

— Да, понимаешь, тут у меня… — Алексей внезапно смутился, словно просил действительно для себя. — Ну, короче, племянница у меня есть, двоюродная. Болеет чем-то, а чем, не пойму. Может, посмотришь, а?

— Племянница⁈ Что ж ты молчал-то⁈ — всплеснул руками Свиридов. — А ну-ка, давай, веди её. Сейчас всё посмотрим…

Свою подопечную Трифонов привёл в кабинет через пару минут. Как оказалось, она даже не заметила, что машина остановилась и продолжала спокойно спать. Тем не менее, пробудилась мгновенно и не капризничала…

— Ну-с, как нас звать-величать? — полюбопытствовал доктор, когда девочка уселась напротив.

— Елизавета Петровна.

— Елизавета Петровна? Прекрасно. А фамилию свою помнишь?

— Помню. Рябушкина.

— Великолепно. Просто великолепно, — Павел откинулся на спинку стула, довольно потёр рука об руку и указал на сидящего чуть в стороне Алексея. — Ну, а это кто, знаешь?

— Дядя Лёша, — несколько недоуменно посмотрела на него Лиза.

— Отлично. А теперь расскажи мне, девица-красавица, где ты живёшь?

— Где я живу?

— Ну да. Адрес свой, я надеюсь, ты не забыла?

— Нет, не забыла. Город Москва, улица Псковская, дом… — на этом месте девочка неожиданно замерла, потом вздрогнула и быстро закрыла лицо руками.

— Эта улица целиком попала под сдвиг. Тот самый, двадцатого, — мрачно пояснил Алексей, сообразив, в чём дело. — В общем… у Лизы нет дома.

— М-да. Проблема, — покачал головой Свиридов.

— В чём?

— Да ни в чём. Это я про себя, — вздохнул Павел. — Дурак, что не догадался. А мог бы.

Трифонов промолчал.

Лиза продолжала сидеть с закрытым лицом. Не шевелясь. Как будто вспомнила что-то ужасное и боялась, что это опять повторится.

— А, давай, Лиза, мы, знаешь, что сделаем? — Свиридов протянул руку к девочке и осторожно тронул её за лоб.

— Что? — едва слышно пробормотала маленькая пациентка.

— Мы позовём сюда Анну Ивановну. Знаешь, кто это?

— Нет, — Лиза отняла от лица руки и заинтересованно посмотрела на доктора.

— О! Это такая женщина, такая женщина. Лучший детский врач из всех, кого я когда-либо знал. Веришь?

— Не знаю. Я её никогда не видела.

— О как! — Свиридов удивленно обернулся на Алексея.

Тот молча пожал плечами.

Доктор повернулся к столу и взял телефонную трубку.

— Анна Ивановна… Зайдите, пожалуйста…

Анна Ивановна оказалась женщиной рослой, статной, лет сорока, со строгим лицом «учительницы». Трифонову даже захотелось подняться при её появлении, словно нашкодившему школьнику перед завучем. Однако, как вскорости выяснилось, это было не главным. Анна Ивановна обладала редким по красоте и душевности голосом. Стоило ей заговорить, и все сомнения сразу отпали.

Алексей, словно завороженный, смотрел и слушал, слушал и смотрел, как женщина беседует с девочкой, как та отвечает, как они обе встают и вместе уходят из кабинета. Из ступора его вывело только «напутственное»:

— Анна Ивановна, как только закончите, сразу ко мне.

— Всенепременно, Павел Антонович. Всенепременно…

Дверь за врачом закрылась.

Трифонов поднял руку и вытер внезапно вспотевший лоб.

— Что? Проняло? — засмеялся Свиридов.

— Не то слово, — выдохнул Алексей.

— Ну, вот и ладушки. Сейчас твою племяшку обследуют, и всё будет понятно. Что у неё, как лечить, где. Ну, а пока… — доктор развернулся к стенду с приборами. — Займёмся пока делами. Часа два у нас есть…

Опасения насчет Павла оказались напрасными. Он не стал ничего скрывать от приятеля. Наоборот, рассказал о своём РЗМ-18 даже больше того, на что рассчитывал Трифонов. И об устройстве прибора, и как он работает, и какие возникают проблемы на разных режимах. В целом, разговор получился достаточно продуктивным. Обещанные Свиридовым два часа пролетели как один миг. Содержательная беседа прервалась лишь с появлением Анны Ивановны.

Женщина примерно с минуту что-то тихо рассказывала Павлу, потом положила на стол выписки и вышла из кабинета. Свиридов принялся вдумчиво изучать бумаги. Он изучал их долго. Минут, наверное, пять

— Ну? Что там? — не выдержал Алексей.

Доктор поднял глаза. Лицо у него было мрачным.

— Плохо, Лёш. Всё очень и очень плохо.

— Да что конкретно-то?

Свиридов взъерошил волосы, встал и молча прошёлся по кабинету.

— Судя по томографии и анализам, у Лизы последняя стадия, — хмуро проговорил он, дойдя до окна и повернувшись к Трифонову. — Главный очаг — правое легкое. Ещё обнаружены метастазы в печени, почках, мышцах… словом, везде. Какая-то скоротечная форма. Если бы ты не привез её к нам, жить ей… ну, в общем, не больше недели.

— И что теперь делать? — растерянно заморгал Алексей.

Ситуация казалась ему бредовой.

— Вот об этом-то я и хотел с тобой пообщаться.

Доктор вернулся к столу, вынул из ящика какие-то бланки и сунул их под нос гостю.

— Заполняй.

— Что это?

— Это разрешение на экспериментальный лечебный курс по протоколу «а семнадцать сорок четыре три». Ты, если я правильно понял, являешься сейчас её единственным родственником. Так?

— Ну-у, так.

— Значит, именно ты и должен давать разрешение. Дело всё в том, что ни лучевая, ни стандартная химиотерапия Лизе уже не поможет. Поздно.

— А что поможет?

— Понимаешь, — Свиридов почесал за ухом. — Я уже пятый год занимаюсь этим семнадцатым протоколом. С мышами и кроликами опытный период прошли. Сейчас методика опробуется на людях. Группа не слишком большая, но статистика есть. Побочные эффекты не наблюдаются. Ремиссия? Ну, о полном выздоровлении речи пока не идет, но на фоне приема препаратов прогноз, в общем и целом, стабильный…

— Сколько она сможет прожить? — перебил приятеля Трифонов.

— Не знаю, Лёш, — развел руками Свиридов. — Может, полгода. Может быть, больше. А может, и месяца не получится. Всё слишком индивидуально. Стандартный курс рассчитан на тридцать недель. Но даже в течение этого времени нет никаких гарантий.

— Хорошо. Я согласен. Показывай, где писать…

Бланк разрешения Алексей заполнил за пару минут. Данные самой девочки он не вписывал — только «фамилия, имя, отчество». Про остальное сказал: «Заполните сами. Ни полиса, ни свидетельства у нас нет». Павел не возражал. Забрал бумаги и спрятал их в специальную папку.

— Лиза пока побудет у нас. Отдельный бокс, круглосуточное наблюдение, курс сложный… Или ты возражаешь?

— Нет-нет. Конечно же, нет. Вот только…

— Что только?

— Можно я посмотрю, как она там?

— Почему нет? Прямо сейчас и посмотрим. Держи халат… Да, и бахилы надень… И маску… Вот. Теперь норма. Пошли…

Лизу они нашли в больничном стационаре. Девочку поместили в изолированный бокс, переодели в пижаму с цветочками, сейчас с ней занималась какая-то медсестра.

— Ну вот, смотри. Всё, как я говорил. Хотя, ты знаешь, некоторые и вправду не верят, думают, у нас тут какой-то концлагерь, и вообще…

Павел всё говорил, говорил, но Трифонов его просто не слышал.

Он молча смотрел сквозь стекло на сидящую на кровати девочку и пытался понять: зачем это всё? Почему он назвался её двоюродным дядей? Они же никакие не родственники, и он может в любую секунду от всего отказаться. Просто взять и уйти. Уйти и забыть. Словно бы ничего и не было…

— Ладно, Паш. Я, наверно, пойду.

— Дела? — понимающе хмыкнул Свиридов.

— Дела, — вздохнул Алексей…

Четверо суток подряд Трифонов практически не выходил из дома. Занимался исследованиями, работал с полученными у Михалыча образцами. Картинка не складывалась, но Алексей чувствовал — ответ где-то рядом, надо лишь отыскать его.

С отоплением проблем не было. Дров для печки хватало, а в сарае лежала целая куча угля, приобретенного ещё летом, на всякий случай, если, по необходимости, придется греться буржуйкой.

После прокатившейся в декабре волны сдвигов начали возникать трудности с электричеством. Общественные генераторы, работающие на природном газе, стояли без дела, поскольку газ в трубопроводах пропал повсеместно, а сжиженный стоил теперь в несколько раз дороже бензина. Последнего пока хватало, заправки работали, но многие полагали: всё это ненадолго. Тем более что ходили слухи о скором введении «новых» денег, пусть непроверенные, а иногда и просто дебильные, но, как известно, дыма без огня не бывает, поэтому население готовилось к будущему, как могло.

Все запасались топливом, продовольствием и переходили в расчетах друг с другом с «живых» денег на бартер. Сотовая связь пока что работала, но покрытие сужалось всё больше и больше. В интернете присутствовал только российский сегмент. Эфирное телевидение показывало всего шесть каналов, зато радио, в том числе, проводное, переживало настоящую реинкарнацию. До девяноста процентов контента составляли новостные программы. Люди слушали новости постоянно, с неослабевающим интересом. Любые сведения о происходящем в стране и мире были сейчас на вес золота. Жизнь вокруг менялась, словно в калейдоскопе. Куда-то исчезало привычное, а новое появляться не торопилось. А если и появлялось, то чаще всего со знаком минус.

За рубежом, если верить официальным источникам, творилось чёрт знает что. Старые связи и договоренности разрушались одна за другой, на первый план выходила голая сила. Кто сильней, тот и прав. Это правило было справедливо и раньше, но сегодня с него слетел всякий налёт дутого гуманизма. Европа всё глубже погружалась в цивилизационный кошмар. Соединенные Штаты распадались на части в режиме реального времени. Дикое поле на месте соседней Украины уже никого не удивляло и не волновало. В Азии сильные государства сменялись кровавыми режимами местечковых султанов, царьков и раджей. Про Африку и говорить нечего. Условные «хуту» резали условных «тутси» по всему континенту, с радостным упоением, словно это являлось единственной целью их существования на планете.

Верить или не верить официозу, каждый решал сам. Странно, но факт — многочисленные гуру отечественного интернета интерпретировали большинство новостей в выгодном для власти ключе: граждане, сохраняйте спокойствие и порядок, или вся наша трудная, сложная и совершенно невыносимая жизнь превратится и вовсе в кромешный ад…

Трифонов в своем доме спокойствие и порядок сохранял и поддерживал. Возился со схемами, выписывал формулы, вычерчивал графики, слушал висящую на стене «тарелку». Старый однопрограммный радиоприемник он отыскал в чулане. Главное достоинство этого аппарата заключалось в том, что он не требовал электроэнергии: что есть в слаботочке, тем и «питался».

Бубнеж диктора служил неплохим фоном для научной работы. По крайней мере, так меньше чувствовалась оторванность от людей и от жизни. Слушая новости, да и просто человеческие голоса, Трифонов воображал, что он не один и что его работа и вправду востребована. Даже если не будет значимых результатов, даже если он не найдёт, кто устраивает эти чёртовы сдвиги и как с ними бороться…

Во время декабрьского катаклизма, когда Алексей и сам едва не погиб, установленный на даче регистратор зафиксировал странный энергетический всплеск не только в направлении сдвига, но и по другим направлениям. Попытки нанести их на карту и выяснить, как развивались события и откуда (или куда, через какие точки) наносился удар по ЦИАНТу, закончились полным провалом. Логики или просто зацепки Трифонов в результатах не обнаруживал. Теоретические изыскания приводили к таким же выводам: хрен знает, что там на самом деле произошло. Единственное, что не вызывало сомнений — это тот факт, что катастрофа случилась во время или сразу же после эксперимента с флибром. Избыточное давление, поглощение энергии, интрузивное сжатие, слияние образцов, разрушение внутриатомных связей, спонтанное излучение… Что это? Повод? Причина? Стечение обстоятельств? Ответы мог дать только новый эксперимент. Но его требовалось подготовить. Причем, самым тщательным образом…

От телефонной трели Трифонов чуть не подпрыгнул — настолько неожиданным показался ему этот звонок. Звонил доктор Свиридов. Увидев, кто абонент, Алексей мысленно чертыхнулся. Как же он мог забыть⁈ Сам же ведь собирался… Ещё вчера…

— Лёша, привет. Как дела? Жив?

— Привет. Да вроде нормально. Живой.

— А я тебе вот что звоню. Ты бы не мог сегодня приехать? Где-нибудь до четырех, до пяти.

— С Лизой всё плохо, да?

— Ну-у, не совсем. Тут дело другое. По телефону не объяснишь.

— Я понял. Буду… часа через полтора.

— Жду…

В клинику Трифонов прибыл даже немного раньше, чем обещал.

Часы показывали половину четвёртого.

Свиридов встретил его у себя в кабинете. Вид у доктора был немного смущенный.

— Ну? Выкладывай, что случилось.

— Ты понимаешь, Лёш. Тут у нас разные пертурбации намечаются…

Павел внезапно замялся, словно собирался сказать что-то не слишком приятное или вообще неприличное.

— Урезали фонды? — догадался учёный.

Доктор грустно вздохнул.

— Ну да. Что-то вроде. Институт переводят из Москвы в Балашиху. Половину программ закрывают, больных распихивают по другим клиникам…

— Значит, и Лизу тоже?

Свиридов отвёл глаза и молча кивнул.

— Лечебный курс она не закончит, так?

— Если её переведут в хоспис, то не закончит. Никто не возьмет на себя такую ответственность. Но это, если действительно в хоспис.

— А что, имеются варианты? — подался вперёд Алексей.

— Имеются.

— Какие?

Мужчины игрались в гляделки секунд пятнадцать. Потом Павел сунул руку под стол и вытащил оттуда медицинский контейнер из нержавейки.

— Здесь, — указал он на бикс, — полный набор препаратов на весь экспериментальный курс. Официально я не могу его никому отдавать. Но если ты пообещаешь, что…

— Я обещаю.

— А сможешь?

— Если ты дашь инструкции, то смогу.

— Хорошо.

Свиридов достал из тумбочки несколько бумажных листов и протянул их Трифонову.

— Тут краткое описание курса и график введения препаратов. Сначала идут внутривенные, потом внутримышечные, потом перорально. Нарушать нельзя. Кроме того надо определять по маркерам текущий эффект и, если понадобится, корректировать, — доктор внимательно посмотрел на ученого. — Уверен, что справишься? На полдороги не бросишь?

Алексей помотал головой.

— Справлюсь. Не сомневайся…

В Хлебниково Алексей и Лиза прибыли часа через три.

— Вот здесь ты теперь будешь жить. Нравится?

Девочка вошла в дом, огляделась.

— Нравится. У нас квартира даже поменьше была.

— Ну и отлично. Твоя комната слева. Располагайся. Через полчасика будем ужинать.

Дверь хлопнула.

Оставшись один, Трифонов открыл бикс и принялся изучать содержимое. Ампулы следовало положить в холодильник, капсулы — в отдельную коробку, препараты для маркеров в другую, шприцы и прочие «приспособы» — оставить в контейнере…

Слава богу, с игрушками и одеждой можно было не париться. Перед внеплановой выпиской Лизе надавали их столько, что хватило бы на четверых. За еду Алексей тоже не волновался. Основная проблема заключалась в другом — он просто не знал, как надо вести себя с маленькой девочкой, которая через год-другой или превратится в подростка, или…

Нет, думать о чём-то плохом Трифонов не хотел.

Пусть всё идёт, как идёт…

Чай, люди кругом, а не лес…

Переживём как-нибудь…

Глава 5 Не один (2)

США. Техас. Округ Риэл (11.02.2019 г.)

— Билли! Бери Чака и Сэма и дуй налево. Вон тот домишко, видишь?

— Это где матушка Джесси жила?

— Он самый. Спрячьтесь там хорошенько, чтобы с дороги не видели.

— Понял, кэп. Сделаем в лучшем виде.

— Отлично. Теперь ты, Дик…

Шериф раздавал ценные указания с каким-то почти щенячьим восторгом. Шутка ли — командовать не двумя-четырьмя патрульными, а целой ротой штатских бездельников, взявших в руки настоящее боевое оружие и готовящихся защищать родной город от пришлых бандитов. Прямо как во времена Улисса Гранта и фильмах про Дикий Запад с ганфайтерами и ковбоями.

Молоденький лейтенант Нацгвардии уныло смотрел на деревенскую суету. Приказ перекрыть банде Моралеса дорогу на север он получил лично от полковника Джексона, военного коменданта Западного Техаса. Шоссе «83» пронзало городишко насквозь. Именно по нему двигались от Ларедо главные силы картеля.

Защищать населенный пункт, где проживало от силы четыре сотни, не было никакого смысла. Другое дело — окружающие город холмы. Разместить бы там всех этих деревенских олухов, дать им крупнокалиберные пулеметы, а самому с бронегруппой укрыться в лесочке, чтобы ударить в нужный момент по штурмующим высотки бандитам… Мечты, мечты. Местные ни за что не соглашались оставить свои дома. Типа, это их родовая земля, и они будут стоять за неё, сколько потребуется. Ну что ж, пусть стоят. Лейтенант Хокинс сделал всё, что возможно, чтобы убедить этих реднеков. А теперь он «умывает руки» и пытается выполнить боевую задачу иными способами…

— Сержант. Отходим к Лайв Оук.

— Есть, сэр…

Их провожали смешками.

Военные не реагировали. Или делали вид, что не реагировали.

Через минуту три «Хамви» и один «Страйкер» скрылись за поворотом. Толпа около минимаркета на Эвергрин-стрит перестала улюлюкать им вслед и занялась «делом». Пузатые фермеры и скотоводы в ковбойских шляпах, красуясь друг перед другом, принялись передергивать затворы винтовок и бросать грозные взгляды на проходящее через Лики-Спрингс номерное шоссе.

За последние несколько месяцев по нему трижды пытались наведаться в город патлатые рокеры из Сан-Антонио и трижды им давали отпор, да так, что те еле ноги назад уносили. Неужели сейчас будет как-нибудь по-другому?

— А ну, парни, расставляем машины рядком, и чтобы ни одна мексиканская сволочь мимо не проскочила, лови их потом!

— Сделаем, кэп!

— Не впервой!

— Покажем вонючкам!

— Всех их здесь и положим!

Покоцанные пикапы, небольшие грузовички и запыленные деревенские джипы, ревя моторами, начали разъезжаться в разные стороны, выстраиваясь в своего рода «механизированный заслон».

— Кэп, надо бы кого-то в разведку послать.

— Дело говоришь, Гарри.

Шериф запрыгнул в патрульный «Форд» и щелкнул тангентой бортовой рации:

— Марк два! Марк два! Ты сейчас где?

— Марк один! Я на Ривер-Три-Роуд. Тут люди папаши Саймона, — затарахтело в динамиках.

— Марк два! Гони их сюда, а сам, давай, прошвырнись до Кэмп-Фрайо. Спрячься там где-нибудь и, как увидишь чиканос, сразу же сообщи и быстро назад.

— Сделаю, босс!

— Надеюсь на тебя, парень.

Шериф вылез наружу, оправил ремень и с гордостью оглядел доставшееся ему воинство.

Орлы, а не люди! Ни один не сказал: «Я не приду». Ни один не стал уклоняться от схватки. Даже старина Говард из городского совета, хотя ему уже далеко за семьдесят, того и гляди, винтовку уронит, а ведь поди ж ты — свою колымагу в первом ряду поставил. Настоящий ковбой, бурбон ему в печень…

Сигнал о приближающихся бандитах поступил через сорок минут. Спустя ещё десять к «заслону» подкатил патрульный автомобиль. Выбравшийся из него помощник шерифа бодро отрапортовал:

— Едут голубчики. Четыре пикапа и три армейских грузовика. Примерно шестьдесят человек. Будут здесь минут через двадцать.

— Молодец, парень! — хлопнул его по плечу шериф, после чего повернулся к сгрудившимся за спиной горожанам. — Ну что, покажем этим мокроспинам, что такое Техас⁈

— Покажем! — взревела толпа.

— Тогда всем приготовиться. Переговоров не будет. С бандитами и наркоторговцами у нас разговор короткий — пуля. Это говорю вам я, Бенджамин Картер, шериф округа Риэл. Подпускаем гадов футов на двести и открываем огонь. Без предупреждения. Из церкви и дома Джесси по ним врежут из пулеметов команды Билли и Дика. Это называется огневой мешок. Патронов не жалеть, из-за машин не высовываться. Всем всё понятно?

— Да! Понятно! Сделаем, кэп!

— Отлично. Все по местам. Ждём…

Ожидание затянулось минут на тридцать. Притаившиеся за машинами граждане тревожно высматривали, не едут ли по шоссе незваные гости. За небом никто не следил. Никто не заметил кружащий в вышине беспилотник.

Первый снаряд рванул прямо перед «Фордом» шерифа. Стальной осколок пробил машину и угодил Картеру точно в висок. Блюститель порядка рухнул на землю, автоматическая винтовка выскользнула из внезапно ослабших пальцев. А затем на пятачке около минимаркета разверзся ад. Вой ракет, свист снарядов, сливающийся в непрерывный гул грохот разрывов, истошные крики спасающихся бегством защитников города.

Артиллерийский налёт закончился через минуту.

Через десять на дороге показались машины — два старых пикапа с установленными в кузовах пулеметами. Из головного выбрался наружу человек в камуфляже. Внимательно осмотрев разбитые чадящие дымом машины и валяющиеся тут и там трупы, он вытащил из разгрузки портативное РПУ и щелкнул клавишей вызова.

— Чако четыре. Чисто. Выдвигаюсь к пункту семнадцать…

Спустя четверть часа в Лики-Спрингс вошли основные силы бандитов.

Боевики картеля «Лос Сетас» приступили к зачистке…

Украина. Херсонская область. Погранпереход «Каланчак» (23.02.2019 г.)

— Ну? И де?

— Що и де? — вытаращился Палывода на погранца.

— Де товар, я пытаю?

— Якый товар?

— Ось дурень.

Очередной, пятый по счету, смотритель «кордона» разочарованно отвернулся, изображая потерю интереса к «просителям».

— У тебе що, зовсим ничого немае? — прошептал Чупрун.

— Ну, трохи е.

— Так чого чекаешь? Дай йому що-небудь, щоб пропустыв.

— Жалко.

— Ну и дурень.

— Сам ты дурень, — беззлобно отмахнулся Грицько.

Умом он понимал, что Степан прав, однако ему и впрямь было жалко. Практически всё, что они скопили за предыдущие несколько месяцев, утекло в лапы загребущих самостийных — действительно, самостийных — охранников. Шесть подряд контрольных постов, и каждый ни от кого не зависит, только от собственной жадности. А если не дашь, или, ещё хуже, не хватит, значит: «Вали туда, откуда пришел».

Котомки у Палыводы и Чупруна уже истощились. Обидно, однако. Четыре «таможни» худо-бедно прошли, до границы оставалось полкилометра и два рукотворных «препятствия», но если на предпоследнем обдерут полностью, расплачиваться на «финише» будет нечем…

— Пан офицер!

— Чого тоби?

— Вы про товар запытувалы?

— Ну?

— Я просто не зрозумив спочатку. Товар е, тилькы мало.

— Мало чи не мало, я выришую. Давай показуй.

Рюкзак Палыводы имел не двойное и даже не тройное дно, а шестерное. Четыре были уже распатронены, нетронутыми оставались два.

— Ага! — радостно выдохнул пограничник, заглянув внутрь. — И що тут у нас? Заборонени до вывезення елементы електроживлення? Так?

— Та яки елементы? Воны ж нерабочи, пан офицер, — затянул «привычное» Гриць.

— А мы це зараз перевирымо.

Погранец вынул из сидора упаковку с пальчиковыми батарейками, достал из кармана обмотанный скотчем тестер и принялся проверять.

— Ай-яй-яй, як недобре обманюваты, — покачал головой «пан офицер», закончив с проверкой. — Що ж вы це, громадянин… — он заглянул в документы, — Палывода, закон порушуете?

— Та я що? Я нищо. Бис попутав, — изобразил раскаяние Грицько.

— Значить, вызнаете порушення?

— Вызнаю, — склонил «чело» нарушитель.

— То-то же. Контрабанду я у вас изымаю. Ось так. Но раз зизналыся, карати суворо не буду.

Прикордонник шлепнул печати в паспорта Палыводы и Чупруна и махнул рукой в сторону границы:

— Идите и бильше не порушуйте…

— Легко отделалысь, — пробормотал Степан, когда приятели отошли от «таможни» шагов на двадцать.

— Це е, — тоскливо вздохнул Грицько.

Он и не подозревал, что перейти границу будет так трудно. Знакомый рассказывал, что пощипать их, конечно, пощиплют, но что-нибудь да оставят. Увы, информация оказалась недостоверной. Или, что ближе к истине, устаревшей. Времена изменились, и теперь желающих убежать с «нэньки» в Россию обдирали, как липку. Избежать приграничного шмона возможности не было. Границу на перешейке делили между собой несколько банд. Самую дальнюю зону держали боевики «Меджлиса». Следующими стояли кордоны нациков, «ветеранов АТО» и каких-то сектантов. Самые лакомые куски, вблизи КПП, достались «местным» — херсонским и запорожским. Видимо, благодаря лучшей организации и технической оснащенности — у этих имелись и БТРы, и боеприпасы, и продовольствие, и даже, по слухам, связи на «той стороне».

После четырех лет «свободы» и почти года Дикого поля «та сторона» представлялась многим страной мечты. Никто больше не желал уехать в Европу или за океан. Там теперь жилось даже хуже, чем на Украине. Рассказы вернувшихся с запада изобиловали ужасами и всякого рода подробностями про голод, холод, террор и массовые эпидемии. А вот из России назад никто не стремился. Другое дело, попасть туда представлялось нынче задачей не просто сложной, а архисложной. Идти на восток было бессмысленно — в приграничных с Россией областях или тупо разворачивали всех без разбора, или, как, например, в Донбассе, заставляли отрабатывать бессрочную трудовую повинность.

Еще хуже дела обстояли на севере. Привычные обходные пути через Белоруссию оказались полностью перекрыты. Соседи категорически не желали впускать на свою территорию «братьев-украинцев». Нарушителей просто отстреливали, пачками и по одному, почти как во времена «берлинской стены» в ГДР. Попытки прорваться с боем выливались в ожесточенные схватки с применением тяжёлого вооружения. А после декабрьских сдвигов и исчезновения высшего руководства страны ситуация там стала и вовсе напоминать «незалэжную» с их местечковым раздраем, экономическим хаосом и панами-атаманами разных мастей — настоящая серая зона, куда и войти тяжело, а выйти практически невозможно.

Единственным шансом попасть к «клятым москалям» оставался Крым. На подходах к нему почти не стреляли и сохранялась, пусть хрупкая и призрачная, но стабильность. Поделившие сферы влияния группировки старались не ввязываться в прямые столкновения друг с другом, а предпочитали совместно доить чужаков…

— Кто такие? Цель перехода границы?

Вопросы, конечно, дурацкие, но на них требовалось отвечать.

— Григорий Палывода, Степан Чупрун. Цель — туризм.

Проверяющий даже бровью не повел, хотя, по идее, должен был ржать аки конь… Туризм… умереть, не встать…

Удивительно, но следующим действием пограничника стало проставление штампов в выездных документах и невозмутимое:

— Счастливого отдыха, господа туристы.

— Эээ… — вытаращился на прикордонника Палывода.

— Что эээ?

— Ну… вы нас на контрабанду перевиряты не будете?

— А у вас есть что-нибудь запрещенное к вывозу?

Степан ткнул приятеля в бок и замахал руками:

— Ни-ни, нэмае.

— Вот и отлично. Пусть вас на той стороне проверяют, а мне, если честно, лень бумажки писать.

— Какие бумажки? — насторожился Грицько.

— Что значит какие? — «удивился» пограничник. — Вы что, не знаете, что от вас москали потребуют?

— Ни, — хором выпалили Чупрун с Палыводой.

— От вас им будет нужна только справка, что положенные часы вы полностью отработали.

— Какие часы? Где отработали?

— Обыкновенные. На восстановлении Крымского канала, — пожал плечами «пан офицер». — С тридцатого декабря в Крым пускают лишь тех, кто отработал, минимум, один день.

— Так зараз же зима.

— И что?

— Копаты трудно, — почесал в затылке Грицько.

— Та и не мы його закопувалы, — добавил Степан.

Погранец засмеялся.

— А они так и говорят. Как закапывать, так все мастера, а как откапывать, так мы ни при чём.

Палывода вздохнул.

Их «оппонент» был прав на двести процентов.

Когда в своё время по всем каналам вещали о дамбе на перешейке, мол, не дадим оккупантам спокойно жить и нефиг поить предателей, и он, и его односельчане полностью одобряли и поддерживали «активистов». Действительно, раз эти в Крыму решили уйти, пусть уйдут голыми, без электричества, без воды и без денег. Нечего им сидеть на украинской шее. Пусть каждый теперь ощутит, каково это — предавать ридну нэньку.

А сегодня маятник качнулся обратно.

«Что сами порушили, сами и восстанавливайте…»

— Пан офицер.

— Чего?

— А хто выдает такую бумагу?

— Какую бумагу?

— Ну, що мы працювалы.

— Наша таможня.

Степан и Грицько быстро переглянулись.

Палывода сунул руку в котомку и выудил оттуда мешочек с медикаментами. По нынешним временам, ценность немалая. Подобную ни один таможенник не пропустит. А где-нибудь на Волыни или в Черкассах за неё убили бы, не задумываясь.

— Хм, — «задумался» пограничник.

— Нам бы бумажку, — «жалостливо» протянул Грицько.

— Що мы, типа, видпрацювалы, — продолжил Степан.

— Хм, — повторил пограничник, только уже «осмысленнее» и, похоже, что с «одобрением». — Ладно. Давайте сюда.

Забрав «товар», он скрылся в вагончике погранстражи.

— А не обдурыть? — пробормотал с тревогой Чупрун.

— Сплюнь, — отозвался приятель.

Погранец вернулся через минуту.

— Держите, — протянул он бумаги.

— Дякую, пан офицер, — выдохнул Гриць.

— Це дило, — кивнул Степан.

Контрагент уже было собрался уйти, но в самый последний момент неожиданно замер, словно бы удивившись чему-то.

— Откуда это у вас? — указал он на выпавший из котомки шеврон.

— Это? Емблема. Мы в противо-повитряний оборони служилы.

— Сто пятьдесят шестой полк? — внезапно заинтересовался «таможенник».

— Ага.

— А дивизион?

— Третий

— Кто командир?

— Майор Ковбасюк… був.

— Почему був?

— Всих вбылы, ще в червни. И Таранец, и Ковбасюк, и Хоменко… Одни мы залышилыся.

— Эх-ма, — почесал за ухам погранец. — Я же там тоже служил, в десятом-одиннадцатом. Всех помню… — он вдруг внимательно посмотрел на Грицько и Степана. — Вы, хлопцы, знаете что?

— Що?

— Вы пока к москалям не ходите.

— Чому?

— Бумага бумагой, а всё равно завернут. Они же не дураки, дамбу видят, за работой следят, беспилотники запускают, записывают. А после, когда такие, как вы, приходят, смотрят и сравнивают: на самом деле работали на канале или обманывают. И если обманывают, то к себе не пускают и ставят отметку в паспорте.

— Яку отметку? Навищо?

— Те, у кого отметка, должны уже не день, а неделю работать. Типа, для вразумления, чтоб не обманывали.

— И що ж нам тепер робыты? — оторопел Палывода.

— Что, что… работать идти, — усмехнулся «таможенник». — Бумага у вас имеется. Надо лишь подтвердить, что не левая. Вот и всё…

Когда он ушёл, Грицько повернулся к Степану и горестно покачал головой:

— Ось и дурни мы, Стёпа. Треба було спершу дизнатыся, а потим и хабари пхаты.

— Нормально, Гриць. Главное, що папир е, а видпрацюваты мы видпрацюемо. Канал копаты не складнише окопив.

— Це точно, — повеселел Палывода. — Папир е, а канал мы им хоч до моря выкопаем, дилов-то…

Южная Корея. Провинция Канвондо. Пхёнчхан (1.03.2019 г.)

«Девки! Много девок! Вот уж, свезло, так свезло, хоть и не возвращайся…»

В это место лейтенант Пак Ён Нам забрёл совершенно случайно, на кураже после удачного, даже сверхудачного, рейда. Шутка ли — наткнуться на нетронутый склад южан. Особенно, когда продовольствие у группы практически на нуле, а боеприпасов только на пару минут хорошего боя. Хотя, насчет боя он, возможно, погорячился. Драться сейчас ни к чему. Совсем ни к чему. Тем более после такой находки…

— Кто такие⁈ Отвечать коротко, чётко, по существу!

Луч фонарика метался по помещению, выхватывая то одно, то другое испуганное девичье лицо. Всего девушек находилось в подвале десятка два. «Зачем они сюда забрались, от кого прятались?» Эти вопросы интересовали Пака постольку-поскольку. «Что с ними делать?» было гораздо важнее…

— Мы из Вонджу. Студентки, — пискнули откуда-то с краю.

Луч света уперся в заговорившую.

«Симпатичная, — машинально отметил Пак. — Только грязная. Отмыть бы…»

То, что и сам он сейчас грязнее чёрта, лейтенант, конечно же, позабыл.

— Что вы тут делаете?

— Нас заперли.

— Кто?

— Мы не знаем.

— Давно?

— Третий день.

Пак почесал затылок. На двери подвала висел замок, так что мог бы и сам догадаться, что их тут держали как пленниц. Или рабынь, без разницы. В любом случае, это неважно. Главное, что хозяин теперь будет у них другой…

— Жрать хотите?

По прокатившемуся по подвалу шуму лейтенант понял, что этот вопрос он мог бы не задавать.

— Значит, так. Выходим наружу гуськом. Строимся возле двери. Кто станет качать права, получит прикладом в зубы. Понятно?.. Не слышу.

— Да. Понятно, — прошелестело со всех сторон…

Новая война между югом и севером началась двадцатого декабря. Еще девятнадцатого о ней никто и не думал, а уже двадцать первого столица Южной Кореи превратилась в руины. Несколько тысяч дальнобойных артиллерийских орудий и установок РСЗО поздним вечером четверга обрушили на Сеул лавину ракет и снарядов. «Обычные» тротиловые фугасы оказались не менее смертоносными, чем исчезнувшие под «сдвигами» термоядерные. Клубы пыли от поверженных небоскребов поднимались на километровую высоту и смешивались там с дымом пылающих пригородов. Огненный шторм стягивал свои петли-удавки вокруг жилых и торговых кварталов, промышленных кластеров, студенческих кампусов, парков, административных зон, храмовых комплексов. Обезумевшие жители, спасаясь от взрывов и пламени, бросались в протекающую через город реку Ханган и тысячами, десятками тысяч гибли в её холодных и мутных водах…

Контрбатарейная борьба позволила немного ослабить силу ударов, но десятимиллионный Сеул это уже не спасло. Город просто перестал существовать.

Хаоса во вспыхнувшую войну добавляло отсутствие внятной стратегии. Поводом к началу боевых действий стало практически одновременное исчезновение высшего военно-политического руководства обеих Корей. И если у северян для подобного случая существовал абсолютно четкий и недвусмысленный план, то южане оказались к этому не готовы. Несмотря на прекрасную техническую оснащенность войск, южнокорейские генералы тянули с ответом больше восьми часов. После опустошительной Корейской войны они привыкли во всём полагаться на американцев, а когда те ушли, некому стало заполнить внезапно возникший вакуум оперативного и стратегического командования.

За ночь танковые корпуса Корейской Народной Армии на несколько десятков километров вклинились во вражескую территорию и рассекли и рассеяли, по меньшей мере, четверть всех боеспособных дивизий противника. Опомнившиеся к утру южане нанесли контрудар, и через сутки по всей тридцать восьмой параллели началась форменная мясорубка. За две недели боёв потери сторон составили половину личного состава и три четверти техники. Формально победу праздновали северяне. Они далеко продвинулись вглубь территории южных и заняли ряд ключевых объектов. Единственная проблема — никто не знал, что делать дальше и как удержать захваченное. Ответа на главный вопрос — ради чего затевалась эта война, каковы её цели? — у командиров Народной Армии не было. Все идеологические догмы и установки остались в прошлом, в провалившихся неизвестно куда правительственных районах Пхеньяна. Конечно, идеи «сонгун» — приоритета армии — позволяли военным не обращать внимания на разные «житейские мелочи», но полностью игнорировать стратегический кризис они не могли.

«Спасение», как это ни странно, пришло извне.

В середине января на полуостров начали высаживаться японцы.

Только, в отличие от американцев образца 1950-го года, они даже на словах не собирались защищать демократию и бороться с агрессией коммунистов. У обитателей островов имелись иные задачи. Из-за прокатившей по Японии волне сдвигов в странеразразилась крупнейшая за всю историю гуманитарная и экологическая катастрофа, рядом с ней не стояли даже бомбардировки второй мировой. Холод, голод, уничтожение объектов инфраструктуры, отсутствие привычных удобств превратились для «загнанных» в мегаполисы жителей в не прекращающийся ни днем, ни ночью кошмар, бесконечный фильм ужасов, трагедию людей-винтиков, деталей разрушившейся в одночасье машины.

«Бежать! На континент!» — лозунг, родившийся в залитых нечистотами и охваченных эпидемиями городах, подхватили все слои населения, от бомжей до банкиров, от профессиональных гейш до бывших депутатов парламента. Под прикрытием боевых кораблей Сил Самообороны на континент устремились тысячи судов и судёнышек. Ближайшей к Стране Восходящего Солнца материковой землёй был полуостров Корея — стародавний соперник и многолетняя жертва безжалостных самураев.

Вторжение векового врага не объединило корейцев, оно просто заставило их воевать на много фронтов и дало войне новые смыслы и стимулы. Исчезли такие понятия, как тыл и фланги, противники и союзники, свои и чужие. Сражения шли теперь по всему полуострову. Каждый командующий полком, бригадой, дивизией, корпусом, неважно, чьей армии, невзирая на национальность и политические воззрения, стремился отгородить себе кусок территории, на которой сразу же устанавливал собственные порядки, бесконечно далекие от всякой идеологии. Ценились лишь два умения: приносить пользу и выполнять приказы…

Минут через пять девушки выстроились на улице. Их оказалось семнадцать.

— Как звать? — ткнул лейтенант пальцем в ту самую, симпатичную.

— Ван Йонг, господин офицер.

— Будешь за старшую, — Пак сунул ей в рукидве упаковки галет и коротко приказал. — Распределишь между всеми. Кто хочет пить, вода там, — указал он на стекающую с крыши струйку воды от тающего на солнце снега.

Присев на бетонный блок и положив автомат на колени, лейтенант молча следил, как девушки умываются, едят, пьют, приводят себя в порядок.

Что с ними делать, он, в общем и целом, решил. Оставалось прикинуть, как действовать и о чём говорить со своими.

Из десяти бойцов в строю оставалось шестеро. Трое «молодых» — всего по полтора года в войсках, двое — сержант Тхай и старший сержант Чен — прослужили пять лет, половину срочной. Сам лейтенант отбарабанил девять и ещё полгода назад подумывал подавать рапорт на продление службы. Теперь это, конечно, бессмысленно, но, так или иначе, армия давно стала для него родным домом, и отказываться от неё Пак не хотел. Даже сейчас, когда он, наконец, понял, что армии больше нет. Как нет и страны, какую он помнил, в которой он жил и которой давал присягу…

— Закончили?.. Хорошо. Построились в колонну по два. Ван Йонг первая… Отлично. А теперь — шагом марш!..

Ходить строем эти дамы, естественно, не умели. Постоянно сбивались, наступали друг другу на пятки, пугались и дёргались, когда сопровождающий грозно клацал затвором и обещал пристрелить тех, кто шагает не в ногу…

До найденного в горах бункера-склада надо было пройти три километра. Для солдата плёвое дело, даже вспотеть не успеешь. А вот для нетренированных южных барышень, да ещё по раскисшей грязи — задача совсем непростая. Тем не менее, жалеть их северянин не собирался. Пусть учатся. Армии — ЕГО армии — слабые бойцы не нужны…

— Стой!.. Я сказал стой, а не отдыхать!

Пара девиц, устало опустившихся наземь, с трудом поднялись на ноги. Строя практически не было. Дамы стояли толпой, тяжело дыша и держась друг за друга, чтобы не упасть.

Один из замаскированных входов в бункер располагался на склоне горы. Лейтенант отвалил в сторону пласт искусственного дерна, отодвинул задвижку и распахнул дверь.

— Заходим по-очереди. Не толпимся.

В этой части убежища находились помещения для личного состава. Двухярусные кровати, санузел, каптёрка, сушилка… Казарма, она казарма и есть, хоть на севере, хоть на юге, хоть где угодно.

С электричеством и водой проблем не было. Ещё при первом осмотре Пак выяснил, что внутри по небольшому туннелю течёт бурный ручей и имеется миниГЭС. Для бытовых и хозяйственных нужд достаточно, а разворачивать тут промышленное производство никто и не собирался. Скорее всего, это убежище выстроили на случай войны, но воспользоваться не успели. Война оказалась совсем не такой, какую планировали в штабах. А вот для Пака и его группы эта база вполне подходила. И в качестве опорного пункта для партизанских действий, и для жилья, и — чем чёрт не шутит — как отправная точка будущего государства. Ну а что? Легендарный Тангун Вангом и великий вождь Ким Ир Сен тоже ведь начинали свой путь не из дворцов, а из сооруженных на склоне горы Пэктусан землянок…

— Всем оставаться здесь. Запереться. Никому кроме меня не открывать. В предгорьях много япошек, поэтому сами понимаете. Вернусь через четыре часа, — лейтенант выразительно посмотрел на Ван Йонг. — К моему приходу чтобы тут был полный порядок. Задача ясна?

— Да, господин офицер, — кивнула девушка.

— Тогда — выполнять. Вернусь — проверю…

На обратный путь у Пака ушло около часа. Настроение было отличное. Спускаться с горы гораздо приятнее, чем подниматься. Плюс сведения, которые он раздобыл, грели душу практически так же, как теплое весеннее солнце — уставшую от морозов землю.

Да, вся их бригада погибла. Лейтенант это выяснил, когда добрался до перевала. Он видел в бинокль остовы сгоревших машин, перевернутые орудия, неубранные, присыпанные снегом трупы. Жаль, но что делать? Генерал Бао сам виноват. Не стал слушать опытных специалистов-разведчиков, попёр напрямик и попал в засаду. Кто уничтожил людей и технику, Пак точно не знал, но полагал, что японцы.

По информации беженцев, островитяне высадились в Канныне и уже две недели обустраивали там военную базу. Комбриг беженцам не поверил и решил сам захватить этот приморский город. Попытка не удалась, решение оказалось неправильным. Проще и эффективнее было бы оседлать единственную идущую через горы дорогу, занять господствующие высоты и уже оттуда диктовать всем свои условия. Чтобы провернуть этот финт, требовалось около взвода бойцов, хорошо обеспеченных вооружением, боеприпасами и продовольствием.

Благодаря найденному утром бункеру последнее у Пака имелось. Не хватало только солдат. Конечно, из южнокорейских студенток их быстро не сделаешь, но это и не обязательно. Девицы могут служить неплохим стимулом и приманкой для шастающих по окрестностям дезертиров. Чтобы поставить таких под ружье, нужен не только кнут, но и пряник. Возможность сытно пожрать и получить на ночь девку — против подобного пряника лейтенант и сам бы не устоял, о дезертирах и говорить нечего…

— Что узнал? Почему так долго?

Хонг Чуанли, заместитель начальника политотдела бригады и, по совместительству, любовница генерала Бао, встречала Пака возле НП, уперев руки в бока и грозно нахмурившись. Эту дуру в майорском звании им навязали в качестве командира. Ни воевать, ни работать она не любила и не умела, зато обожала командовать. Хочешь, не хочешь, бОльшую часть её приказаний бойцам приходилось исполнять, высунув языки и изображая усердие. Командующий бригадой спускал ей любую блажь, а за причиненную даме обиду мог запросто отправить под трибунал и, получив нужный вердикт, расстрелять перед строем.

Лейтенант, как и многие, давно мечтал проделать с Хонг то же самое.

Сегодня ему этот случай представился.

Пак не стал ничего говорить. Зачем? Просто поднял автомат и нажал на спуск…

Сержант Тхай, выскочивший на звук выстрелов, глянул на лежащую в луже крови майоршу и вопросительно посмотрел на Пака.

— Зови молодых. Пусть приберутся.

Тхай довольно ощерился и исчез в ухоронке.

Лейтенант опустил оружие, присел на ближайший валун и принялся наблюдать, как трое рядовых утаскивают убитую к ближайшим кустам и посыпают песком залитый кровью асфальт.

— Хён лейтенант, ваше приказание выполнено, — молодцевато отчитался сержант по окончании «уборки».

— Благодарю за службу.

Пак неспешно поднялся и окинул внимательным взглядом выстроившихся на площадке бойцов.

— Ну что, парни. Кто из вас хочет стать высоким начальством?

Бойцы настороженно молчали.

Лейтенант усмехнулся.

— Я не шучу. Сегодня любой из нас может и вправду красиво жить, жрать от пуза и иметь на ночь девку, а то и двух. Но всё это будет доступно лишь при одном условии…

Пак неторопливо прошёлся вдоль строя, растягивая паузу сколько возможно.

— Каком условии, командир? — не выдержал Чен, старший команды.

— Условие простое. С этой минуты вы подчиняетесь только мне и выполняете только мои приказы. С сегодняшнего дня никакого другого начальства над вами нет и не будет. Понятно?

— Понятно, хён лейтенант, — ответил за всех сержант.

— Хорошо. Раз всем всё понятно, кто не согласен, пусть выйдет из строя и идёт, куда хочет. На размышления даю… — лейтенант демонстративно посмотрел на часы, — тридцать секунд.

Из строя никто не вышел.

— Отлично. Слушайте первый приказ. Я, лейтенант Пак Ён Нам, объявляю наш отряд бригадой «Пуонг»^[16] и принимаю на себя обязанности командира. Приказываю собрать припасы, проверить оружие и приготовиться к маршу в пункт постоянной дислокации. Время выхода пятнадцать ноль ноль. Выполнять!

— Есть! — хором отозвались бойцы…

Когда они разошлись, лейтенант устало вздохнул и посмотрел вверх.

Высоко в небе парил орёл.

Пак улыбнулся. Орёл — Феникс — Пуонг. Хорошее имя он выбрал для своего отряда.

Прежняя страна умерла, новая ещё не возникла. Но в том, что она возродится, сомнений нет. А вот какой она будет, зависит только от тех, кто её создаёт. Здесь и сейчас. В священных горах Тхэбэксан, в самом сердце древней Кореи…

США. Флорида. Палм Коуст (8.03.2019 г.)

— Который дом? Третий, четвертый?

— Вон тот, с фикусом.

— Понял.

Хорхе принял правее и остановил «Хамви» возле заборчика.

Хлопнули дверцы.

Кармела поправила штурмовую винтовку и, ничтоже сумняшеся, двинулась к дому прямо через лужайку. Хорхе, поглядывая по сторонам, направился следом.

Сегодня они решили работать в наглую, ранним вечером, когда ещё не стемнело, без всяких хитрых манёвров. Благо, что обстановка к этому располагала. Жителей в посёлке почти не осталось, и бОльшая часть коттеджей стояли пустыми. Их обитателей согнали с насиженных мест набеги бандитов и крах структуры жизнеобеспечения.

В этом коттедже стекло на входной двери было разбито, но, судя по доносящейся изнутри музыке, там до сих пор кто-то жил.

— Эй! Дома кто-нибудь есть?

Синьорита Гальегос «вежливо» постучала прикладом по косяку.

— Национальная Гвардия! Открывайте!

Подождав секунд пять, она пожала плечами, сунула руку в разбитый проем и повернула задвижку.

Дверь распахнулась.

— Прости, Мели. На этот раз первый я, — Хорхе аккуратно оттёр даму от входа и, приподняв автомат, скользнул внутрь.

Битое стекло хрустнуло под ногами.

Боец недовольно поморщился. «Товарищ Рамон» за такие проколы взыскания налагал без раздумий…

«У меня чисто», — жестом показал Хорхе.

«У меня тоже», — ответила девушка.

Хозяина дома они отыскали на кухне.

Небритый мужик в разорванной майке дрых, навалившись на стол. На столешнице громоздились пустые пивные бутылки. Стоящие на полу динамики погромыхивали чем-то «психоделическим».

— Подъём, дядя!

Хорхе одним движением смахнул со стола алкогольную тару и ткнул спящего в бок.

— А? Что? — вскинулся тот, продирая глаза.

— Серхио Анхель Рамирес? Член карательного батальона «Пинар»?

— Чего⁈ — хозяин дома выдохнул перегаром и потянулся к валяющейся поблизости кобуре. — Да я вас…

Удар приклада опрокинул его на пол вместе со стулом.

Кармела пинком отправила сбрую с «Береттой» далеко в угол.

Хорхе вытащил из разгрузки карточку и показал напарнице:

— Он?

— Однозначно.

Кубинец швырнул фотографию в лицо «ловящего воздух» клиента:

— Серхио Анхель Рамирес. По приговору Чрезвычайного Народного Трибунала Республики Куба за умышленное убийство тридцати и более мирных граждан в провинциях Сьего-де-Авила и Камагуэй в период с пятого ноября по двадцать первое декабря вы приговариваетесь к исключительной мере наказания — смертной казни. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Грохнули выстрелы.

Короткая автоматная очередь поставила в судьбе карателя жирную точку.

— Уходим.

Хорхе закинул оружие за спину и направился к выходу. Кармела чуть постояла над трупом, потом молча перекрестилась и двинулась за напарником…

Работа не слишком приятная, но делать её необходимо. Нельзя перекладывать правосудие на высшие силы. Предатели и подонки должны получать по заслугам здесь и сейчас, а не когда-нибудь после, по ту сторону бытия, чужим воздаянием…

— Куда мы теперь? В Сант-Августин?

— Командир говорил, надо ещё в одно место заехать.

— Какое?

— Около Оукс Гарден.

— Ух ты! Здорово! Я там никогда не была.

— Где не была? — Хорхе недоуменно покосился на спутницу.

— В Оукс Гарден, конечно. Ты даже не представляешь, как я в детстве мечтала там побывать.

— Да? И что там хорошего? Обычная роща. У нас таких тысячи.

— Ты просто не в курсе, — улыбнулась Кармела. — Когда я училась в школе, сначала думала стать биологом, потом историком. А этот парк… ну, в общем, там и того, и другого, и много. Настоящий рай для ботаников, и в то же время место историческое и романтическое. Ты… — девушка повернулась к парню. — Ты вообще знаешь, кто такой Хуан Понсе?

— Понятия не имею, — фыркнул Хорхе. — Я в школе хотел стать радиоастрономом.

— Оно и видно, — засмеялась венесуэлка. — Только на звезды и смотришь, а что под носом, не различаешь. Хуан Понсе де Леон — это тот, кто на самом деле открыл Северную Америку для европейцев. Он высадился на берег Флориды в 1513-м году. И, знаешь, что его поразило здесь больше всего?

— Не-а, — мотнул головой кубинец.

— Его поразило то, что на этой земле так много старых, действительно старых людей, каких в Европе не встретишь.

— И что?

— Ему рассказали, что у местных индейцев есть источник волшебной воды, продлевающей жизнь. Понсе решил во что бы то ни стало его отыскать.

— И как? Отыскал?

— Думал, что отыскал, но ему показали обманку. В Сант-Августине есть так называемый Фонтан молодости. Хуан Понсе пил из него и думал, что будет теперь жить долго-долго, как и индейцы.

— А на самом деле?

— На самом деле, индейцы его обманули, как обманывают до сих пор всех приезжающих во Флориду туристов. В фонтане обычная минеральная вода, помогающая при расстройствах желудка.

— Где же тогда настоящий источник? — заинтересовался Хорхе.

— О! Это история длинная. В 1565-м году полковник Педро Менендес устроил кровавую резню пленным французским гугенотам. Те сдались испанцам, купившись на обещание сохранить жизнь. Однако дон Педро схитрил. Он сказал, что обещал жизнь только добрым католикам, поэтому если протестанты-французы хотят жить, они должны отречься от прежней веры и перейти в католичество.

— И сколько всего отреклось?

— Двое из нескольких сотен. Остальных испанцы связали попарно, вывели на берег реки и стали рубить мечами. Дух соотечественников-палачей поддерживал священник, который непрерывно молился, дабы укрепить свою и их веру. Белый песок весь пропитался кровью, а реке после этого дали название Матанзас^[17].

— Хм. А при чём здесь источник?

— Примерно через девяносто лет в Сант-Августине появился старый, очень старый француз, — словно не слыша вопрос, продолжила Мели. — Он заявил, что он один из тех пленных, кого приказал казнить дон Педро Менендес, но ему удалось сбежать. Французу, конечно, не верили. Его посчитали сумасшедшим, ведь никакой человек не может прожить так долго.

— Ага. Я понял. Ты хочешь сказать: этот француз нашёл настоящий источник молодости, так? — догадался Хорхе.

— Может быть, так, а может, и нет. Хроники об этом умалчивают.

— Хроники — хрониками, а что думаешь по этому поводу ты?

Кармела загадочно улыбнулась.

— Этот француз, по его же словам, долгие годы прятался от испанцев в местечке, которое потом назовут «Плантация Белла Виста»^[18]. В девятнадцатом веке поместьем владел генерал Джозеф Эрнандес. Тот самый, который воевал с семинолами и завлек в предательскую ловушку их вождя Оцеолу. У генерала была красавица дочь. Её звали Луиза. Эрнандес подарил ей эту плантацию на совершеннолетие. Многие потом удивлялись, что сразу после подарка генерал неожиданно резко постарел, а вскоре и умер.

— Потому что он перестал пить живительную водичку, а родник находился на территории «Белла Висты»? — снова попробовал угадать кубинец.

— Возможно, — опять уклонилась от прямого ответа венесуэлка. — Луиза жила в поместье до самой смерти, но умерла, увы, очень рано. Ей было всего тридцать шесть.

— Ууу! Выходит, всё это сказки? А я уж было поверил… — «разочарованно» выдохнул Хорхе.

Девушка покачала головой.

— Не торопись. Ты делаешь поспешные выводы. Все свои силы Луиза вложила в сад. Она выписывала из всех частей света разные экзотические растения, и, что удивительно, практически все они приживались. Именно эта женщина дала начало тому «Оукс Гарден», куда мы сейчас направляемся.

— Ну, вообще говоря, мы едем сейчас не в сам парк, а рядом, — хмыкнул Хорхе. — Но, в целом, я тебя понял. После предательства генералом индейцев и их вождя источник перестал служить людям и стал помогать растениям. Красивая легенда. Мне понравилось.

— Ну, некоторые до сих пор считают, что это не легенда, а быль.

— И ты, наверное, среди них, да?

Девушка не ответила.

Хорхе даже почудилось, что она немного обиделась на него.

Типа, мог бы прикинуться, что поверил…

— Вроде приехали.

Хорхе остановил машину и выключил двигатель. Последние метров триста пришлось трястись по ухабам, а до этого свернуть с шоссе и почти километр ехать вдоль речки по усыпанной щебнем грунтовке.

— А ещё говорили, в Америке дороги хорошие, — проворчала выбравшаяся из «Хамви» Кармела, после чего скинула винтовку с предохранителя и небрежно поинтересовалась. — Кого мы тут ищем? Очередного подонка?

— На этот раз нет, — Хорхе, прищурившись, рассматривал двухэтажное здание с широким «глядящим» на море балконом. Солнце уже садилось за горизонт, поэтому дом словно подсвечивался по контуру багрово-оранжевым.

— Красиво, — оценила увиденное венесуэлка. — И кто здесь живёт?

— Сейчас, я полагаю, никто. Товарищ Рамон говорил, что зимой сюда всегда приезжает некий Кристофер Лоуренс, какой-то ученый из Массачусетса. Если бы он был дома, пришлось бы уговаривать его поехать с нами.

— А почему ты решил, что его тут нет?

— Пыль, — коротко пояснил Хорхе. — И чаша пустая.

Он указал на сухую чашу искусственного пруда, выложенную из грубо отесанных плит метрах в пяти от дома.

— Странно. А дверь не закрыта, — пробормотала Кармела, поднявшись на небольшое крыльцо и взявшись за ручку.

— Может быть, воры? Хозяина нет, вот и шарятся.

— Может, и воры. Зайдем — узнаем.

— Это точно. Надо проверить. Командир приказывал посмотреть, может, этот ученый какие-нибудь бумаги или приборы оставил…

Внутри дома царили запустение и мрак, однако ни следов взлома, ни бардака, который всегда бывает после воров, молодые люди не обнаружили. Зато отыскали щиток управления домовыми системами.

— Ух ты! Работает! И электричество есть, — восхитился кубинец.

Как всё устроено, он выяснил минут за пятнадцать.

Кармела в это время ходила по комнатам и смотрела, нет ли чего подозрительного.

— А этот Лоуренс неплохо устроился. Солнечные батареи, передвижной ветряк, куча аккумуляторов, тепловой насос, баки на крыше, скважина, септик. Вполне можно жить автономно и ни от кого не зависеть, — сообщил Хорхе, поднявшись наверх и найдя девушку на балконе. Только не на том, который выходил на море, а с другой стороны.

Кармела стояла, обхватив себя руками за плечи, и молча смотрела на заходящее солнце.

— А ещё, ты не поверишь, Мели, тут есть настоящий радиотелескоп, — с энтузиазмом продолжил кубинец. — Я даже смог включить его и настроить на…

— Вот это и есть «Оукс Гарден», — словно не слыша, перебила его венесуэлка. — Самый краешек. До реки отсюда около километра. Вон там, где азалии, видишь?

— Если бы я ещё знал, что такое азалии? — пошутил Хорхе.

Девушка засмеялась.

— А как апельсины выглядят, знаешь?

— Как апельсины, знаю. Они такие кругленькие, с оранжевой кожурой, — улыбнулся кубинец.

— Так вот, этих кругленьких с кожурой тут целая роща. А ещё тут есть манго, гуава, грецкие орехи, киви, инжир, ананасы, кокосы, хлебное дерево… Ешь не хочу, а когда надоест, можно любоваться розарием и георгинами или сидеть на скамеечке среди пальм и дубов и смотреть на закат.

— Вот как сейчас, да?

— Да… как сейчас… — Кармела внезапно придвинулась к самым перилам и едва слышно проговорила. — А знаешь, что мне сейчас хочется больше всего?

— Нет, не знаю, — голос Хорхе предательски дрогнул.

— Мне хочется, чтобы мы остались здесь навсегда.

— Мы?

— Да. Только мы и никого больше. На тысячу миль вокруг.

Девушка замолчала. Она стояла, опершись руками на выцветшие перила. Не поворачивая головы. Глядя куда-то вдаль. Словно бы ожидая от спутника чего-то особенного, чего нельзя передать простыми словами.

Хорхе шагнул вперёд и обнял Кармелу за талию.

Девушка не отстранилась.

Наоборот, она повернулась к парню и обвила его шею руками.

Чёрные, как уголь, глаза Кармелы казались провалами в иные Вселенные.

Хорхе внезапно почувствовал, что готов раствориться в них навсегда.

А потом… парень и девушка просто слились.

В одном долгом и страстном, срывающем голову поцелуе…

Хорхе проснулся рано. Первый проникший в комнату солнечный луч упал на прикрытые веки и принялся щекотать их, будто бы приглашая очнуться и забыть о ночных наваждениях.

Девушки рядом не было. Только смятая впопыхах подушка и сползшее за кровать одеяло.

«Неужели мне всё приснилось?»

Внезапно пришедшая мысль ужаснула Хорхе до глубины души, но буквально тут же ушла, сменившись на сладостную истому. Через открытую балконную дверь веяло свежестью и прохладой.

Завернувшаяся в простынь Кармела стояла снаружи и смотрела на расстилающийся вокруг тропический лес.

«Лес? Откуда?»

Ничего не понимающий Хорхе поднялся с кровати и вышел к подруге.

— Что здесь случилось? Где мы?

Страха у него не было. А вот интерес был. И ещё какое-то странное предвкушение, словно они с Мели вдруг прикоснулись к чему-то запретному, для людей не положенному.

— Знаешь, у меня такое ощущение, что вчерашнее желание сбылось, — прошептала девушка обнявшему её парню. — Похоже, что мы и вправду остались здесь навсегда, как и хотели.

— Смотри, — указал Хорхе на пруд перед домом и бурлящую в нём воду. — Это именно то, что я думаю?

— Не знаю, — вздохнула Кармела. — Но мне тоже очень хочется думать, что это он… фонтан вечной молодости…

Они стояли, обнявшись, и смотрели на поднимающееся над горизонтом солнце.

Шумели деревья, шелестел ветер, кричали над морем чайки.

Пенные волны накатывались на золотисто-песчаный пляж.

Не было только людей.

А если и были, то где-нибудь далеко-далеко.

За лесами и океанами.

Куда и за тысячу лет не добраться…

Глава 6 На дальних рубежах (1)

'День 135 (27 октября, воскресенье).

Я, наконец, выздоровел. Полностью. Чувствую себя, как раньше, как до болезни. Слабость ушла, появились очередные идеи и силы на их воплощение.

Три дня назад случилось знаменательное событие.

Меня укусила пчела. Ну, в смысле, ужалила.

Скажете, ерунда? А вот и нет. Никакая это не ерунда, а совсем даже наоборот.

Не было тут у нас пчел, я это точно помню.

Просто вышел на огород, брожу среди грядок и вдруг чувствую: кто-то ползёт по щеке.

Думал — муха.

Ну, я её, заразу — шлёп.

А она меня — бззз.

Больно, мммать! Словно иголку в морду воткнули, причем, раскалённую. Что за фигня?

Смотрю вниз. Вон оно, мушиное тельце. Пришиб, стало быть. Только оно какое-то не такое, не похоже на муху. И размером побольше, и брюхо у неё полосатое.

Щёку через минуту раздуло, аж глаз заплыл. Вот ведь… угораздило дурака.

Раньше меня тоже, бывало, осы и пчелы кусали, но эффект от укуса был меньше. Словом, или эти пчёлы «неправильные», или вообще — шершни какие-нибудь. С такими соседствовать — лучше сразу пойти утопиться, быстрее отмучаешься.

Я топиться не стал. Минут за двадцать соорудил парочку дымовух и попёрся искать гнездилище полосатых. Мочить надо этот допотопный «билайн», пока они не расплодились по всему «пузырю».

Лиза, как я её ни гнал, увязалась следом. Сказала: «Они меня не укусят, у дедушки пасека была в Бронницах, надо просто маской закрыться».

Маску она, действительно, сделала. И не только себе, но и мне. Прикрепила к бейсболкам ветки и накрыла их антимоскитной сеткой (как знал, что понадобится — положил в УАЗик целый рулон). Конечно, шапочки получились непрочные, одноразовые, но нам больше и не надо.

Я не ошибся. Пчела оказалась не одиночкой, случайно попавшей под сдвиг, у них там был целый рой.

Кубло отыскали за рощей, на восточном участке, прямо возле границы.

Из земли торчал здоровенный пень.

Ну, как пень? Скорее, обломок крупного дерева, когда-то упавшего из-за грозы, урагана или просто «от старости». Высота около четырех метров. Жужжащие насекомые роились возле вершины. Нескольких удалось поймать рыболовным сачком — его я тоже прихватил в «экспедицию» по принципу «авось пригодится». Пригодилось, однако. Только не для рыбалки.

После тщательного осмотра отловленных и умерщвленных «с особой жестокостью» экземпляров выяснилось: всё-таки пчёлы. Сам я в энтомологии не силён, но Лиза, как «опытный пчеловод», безапелляционно заявила: «Они».

Немного подумав, приняли важное и, не побоюсь сказать, судьбоносное решение.

Уничтожать этих злобных жужжалок не будем, а будем использовать. По крайней мере, попробуем.

На подготовку ушёл целый день. Мастерили более прочные маски, окуриватели, ёмкости и приспособления для сбора продукта. Какого? Мёда, естественно. Другого от пчёл ожидать смысла нет. Хотя, есть ещё такая штука, как воск, но он у нас пойдёт просто довеском к главному «блюду».

Информации о медоносных перепончатокрылых в ноуте практическти не было. Упустил я как-то этот момент, когда готовился к «броску в прошлое». Оно и немудрено. Всё учесть невозможно, а вопрос о маленьких роящихся труженниках ульев и бортей, если и был в списке необходимых для выживания сведений, то где-то в самом низу.

Вот почему, спрашивается, они до сих пор не в спячке? Ведь, если мне память не изменяет, урожай с ульев собирают, как правило, в августе-сентябре, а после пчелы почти не летают, становятся вялыми и готовятся к холодам. Здесь же, наоборот — носятся как угорелые и даже не думают, что пора бы на боковую. Единственное разумное объяснение — климат здесь мягкий, зимы как таковой не бывает, поэтому и роиться эти насекомые могут по два-три раза в году. Ну а мы, соответственно, можем столько же раз их грабить или, как говорят всякие умники, облагать сладким налогом. Ибо — делиться надо. А иначе — медведь придёт, всё заберёт. Он в тайге прокурор…

На медосбор двинулись следующим утром. Экипировались по полной. Одежда закрытая, на головах маски, на руках плотные, как у сварщиков, краги-перчатки, штанины заправлены в сапоги. С собой — небольшая стремянка, пара окуривателей, дымовое «зелье», баклажки, ножи, аккумуляторная дрель, топорик, набор инструментов, ну и еще кое-что по мелочи. Короче, на дело шли, словно в райцентр на заработки.

Дупло, куда залетали пчёлы, располагалось метрах в трех над землей. Чтобы туда забраться, как раз и понадобилась стремянка. Дыма в дупло я напыхал столько, что идлибские «белые каски» померли бы от зависти.

Обитателям борти мои действия не понравились. Из «лотка» они вылетали пачками, освобождая тем самым пространство для планового грабежа.В само дупло я, естественно, не полез — во-первых, узко, а во-вторых, глупо и не черта не видно. Вместо этого спустился чуть ниже и высверлил в коре десятка полтора дырок, обозначив контур проёма, откуда собирался изымать сладкий натюр-продукт.

Завершив перфорацию, взялся за нож и топорик. Провозился с ними минут пятнадцать. Лиза ходила вокруг и окуривала меня, пень и пчёл едким пахучим дымом. По-моему, ей такое занятие нравилось. Я же всё это время представлял себя британским солдатом на Ипре, впервые попавшим под газовую атаку противника. Глаза слезились, горло саднило, но — взялся за работу, надо доделывать. «Люк» внутрь борти получился более-менее ровным, со скошенными краями. Последнее — чтобы, когда я его обратно поставлю, не вывалился.

Соты в борти напоминали колбаски, подвешенные вертикальтно. Пчел, несмотря на окуривание, внутри оказалось чуть больше, чем дофига. Разозлённые проникновением в святая святых, они бросались на непрошенного гостя со всей своей пролетарской ненавистью. Я лениво отмахивался и, как заправский буржуй, уверенно присваивал чужой труд — выковыривал деревянной лопаткой соты, смахивал с них насекомых и бросал добычу в баклажки.

Полного беспредела решили не допускать — забрали примерно треть имеющегося в борти запаса, две трети оставили ограбленным пчелкам. Не такой уж большой налог получился, если, конечно, сравнивать с теми, какими обкладывают бизнес и граждан все без исключения 'цивилизованные’государства.

«Люк» я установил обратно в проём и зафиксировал несколькими деревяными защелками на длинных шурупах.

Всё. Теперь, если потребуется, открою этот сундучок за секунды. А пока пускай обворованные думают, что победили — прогнали бандитов и восстановили поломанное жилье. Мы же наведаемся к ним месяца через четыре. Проверим — не обросли ли опять «лишним» жирком?..

Когда появилась в «зоне» пчелиная семья, я так и не выяснил. Сперва было некогда — занимался дегустацией собранного продукта, а потом стало просто неинтересно. Ведь мёд оказался мёдом, воск — воском, пыльца — пыльцой, пчёлы — пчёлами, и никакие семьдесят тысяч лет эволюции на это не повлияли…' (из дневника А. Н. Трифонова)

Россия. Мобильный Резервный Центр Управления Обороной (14.03.2019 г.)

— Итак, мы снова прошляпили, снова всё прозевали…

Президент говорил тихо, но очень и очень сердито, почти не пытаясь скрывать ни раздражение, ни досаду.

Каждый из присутствующих на совещания проецировал их на себя.

Виновны? Наверное, да. Не всё сделали так, как надо. Не всё сумели предугадать и предотвратить, спасти, подготовить… Хотя бОльшая часть «вины» лежала всё-таки на противнике. Это он наносил удары. Это он словно бы издевался над целой планетой: мол, вы делаете то, что можете, а я — то, что хочу…

Кто он, этот неведомый и невидимый враг? Как с ним бороться?

Ответов на эти вопросы всё ещё не было.

Третья волна сдвигов прокатилась по миру восьмого марта. Пусть она выглядела слабее, чем предыдущие — почти все «пятна» имели диаметр два километра, а не пять и не двадцать, как в декабре и мае — легче от этого не становилось. Тем более что серия этих ударов одним днём не закончилась. Шесть суток подряд в Центр Управления поступали свежие данные об очередных сдвигах. Что-то докладывали с мест, что-то определяли по косвенным признакам, что-то приходило из заграничных источников.

Хорошо хоть, что спутники ещё летали и велась космическая разведка. По непонятной причине, спутниковые группировки противник не трогал. Видимо, не считал это важным или просто не мог «работать» по орбитальным объектам. Людей, кстати, там уже не было. Последний экипаж МКС завершил миссию и покинул станцию в январе. Жалко, но что поделать? Заставлять космонавтов и дальше пребывать на орбите, пока не выработаны все ресурсы, процентов на девяносто означало обречь их на гибель. Любая техника рано или поздно выходит из строя, как «чисто» космическая, так и обеспечивающая полёты наземная. Поэтому, чем дольше ждешь, тем меньше шансов, что в нужный момент она отработает штатно или вообще не исчезнет…

Подсчитать точное число сдвигов не удалось. По самым скромным оценкам, в первые сутки их произошло больше двух тысяч. В последующие количество ударов снизилось до сотни-полутора в день. Что будет дальше, никто не знал. Единственное, что вырисовывалось четко — это вражеская стратегия. Она поменялась. Теперь удары наносились не по военным объектам, не по инфраструктуре и не по предприятиям. Новыми приоритетными целями стали люди.

В тех странах и тех местах, где ещё работало телевидение, главными «хитами» Международного женского дня стали страшные кадры из Пекина и Мекки. Зрители, сначала в прямом эфире, а затем в записи, с ужасом наблюдали за исчезновением многотысячной демонстрации на площади Тяньаньмэнь и окруженного паломниками Чёрного камня Кааба.

Многие тогда подумали: вероятность попасть под сдвиг тем выше, чем больше людей собирается в одном месте. Заключение оказалось неверным. Система отсутствовала. Враг действовал хаотично, словно задался целью запугать всё население Земли и заставить его жить в вечном страхе: «А вдруг я следующий?»

«Пятна» от сдвигов появлялись везде: в тропической сельве, горных долинах, арктической тундре, в лесах, степях и пустынях, в селах и городах, на суше и на воде. И в каждом случае хоть кто-то, да пропадал, даже если он там был один-одинешенек.

— Это террор, — вещали политики.

— Это террор, — соглашался электорат.

— Мы делаем всё возможное, — заявляли чиновники.

— Врёте, — не верили люди.

— Мы не можем защитить всех, — разводили руками силовики.

— Тогда мы будем защищать себя сами, — отвечали гражданские…

Психологическая составляющая новой стратегии оказалась сильнее экономической и военной. Несмотря на то, что прямые потери от сдвигов составляли доли процента умерших от эпидемий, голода и вспыхивающих тут и там войн, попасть в эти доли представлялось для многих в тысячу раз страшнее, чем просто погибнуть. Паника захлестывала даже те страны, которые в предыдущих волнах пострадали меньше других и где сохранялся, пусть относительный, но порядок.

Как обуздать собственный страх и существенно снизить вероятность попасть под раздачу?

Решение, как ни странно, выглядело до жути простым, почти примитивным. Надо всего лишь уменьшить плотность подвергающегося опасности населения. Рассредоточиться и рассредоточить свою экономику так, чтобы каждый новый удар забирал лишь малую часть того, что могло бы исчезнуть в «обычных» условиях. Только сейчас до жителей большинства стран дошел смысл, зачем русские делали это без малого год, планово, не обращая внимания на потери. Остальным приходилось теперь действовать стихийно, спонтанно, и это вело к новым конфликтам. Европа, Индия, Пакистан, Средний восток, прибрежные районы Китая, Центральная Африка… Деваться из этих человеческих «муравейников» было некуда. У одних на пути стояли пустыни, у других — горы, третьим дорогу преграждал океан, четвёртым — неуступчивые соседи…

— Что с западом? Эвакуацию завершили?

— Сегодня утром последний эшелон прибыл в Псков. Начинаем сворачивать группировку.

Президент пристально посмотрел на министра обороны.

— Много оставили?

— Имущество — процентов на сорок. Люди…

— Ну, договаривай, договаривай.

— Тысяч пятнадцать. Всех, кто хотел — вывезли. Кто не хотел… — министр развёл руками, давая понять, что сделали всё, что могли, но люди есть люди.

— Ладно. Что есть, то есть, — вздохнул глава государства.

Эвакуация Калининградской области началась сразу после Нового года. Под декабрьские сдвиги попали все крупные порты на Балтике. Это, а также выход из строя питающих область электростанций, ставило крест на попытках обеспечить анклав ресурсами. Конечно, можно было бы упереться, пробить коридор через Белоруссию и Литву или Литву и Латвию и организовать снабжение «по земле», однако это не решило бы всех проблем. Скорее, наоборот — привело бы к новым, более сложным и требующим ещё больше ресурсов.

Всего полгода назад ни у кого и мысли не возникало оставить часть российской земли и отступить на восток. Сегодня — всё по-другому. Люди — важнее. Удерживать плотно населенную, окруженную безумцами и утратившую стратегическое значение территорию глупо и непродуктивно. Война идёт не с теряющими человеческий облик соседями по планете, а с неизвестным, увы, пока неизвестным врагом — хитрым, умным, безжалостным…

Пробовать «на зубок» западный российский анклав начали сразу после двадцатого декабря. Причем, главную роль в этой скверно поставленной пьесе играли не поляки и не литовцы. Активность проявляли так называемые «новые европейцы»: выходцы из Афганистана, Йемена, Сомали, бывшие «борцы за свободу» Ирака, Ливии, Сирии, страдающие от «белого произвола» беженцы из Мали, Нигерии, Конго, Руанды… Утратив прежние преференции на западе, они, словно саранча, потекли на восток, туда, где ещё оставалась цивилизация, где было можно хоть чем-нибудь поживиться.

В Калининградской области такая возможность имелась. Склады флотского имущества, вооружения, продовольствия, топлива. И всё это почти без охраны — «спасибо» очередным сдвигам. Плюс то, что можно просто переломать и выбросить, как малоценное и ненужное. Оборудование и запчасти газо-, тепло-, водопроводных и энергосетей, тысячи километров электрокабеля, станки, сложные механизмы и техника…

Вывоз людей и имущества изначально производили по двум маршрутам — белорусскому и латвийскому, через Минск на Смоленск и через Даугавпилс на Псков. Первый считался надёжным, второй сложным, но быстрым.

Ввод ограниченного контингента на территорию Латвии и Литвы прошёл без сучка и задоринки. «Старые» европейцы даже не пикнули, а «новые» раскачивались почти две недели. Зато потом — началось. В рядах «беженцев» замелькали чисто «арийские» лица, а в руках появилось оружие, в том числе, и тяжёлое.

С нападающими на поезда и колонны не церемонились. Про гуманизм никто и не вспоминал. Были только свои и чужие.

Войска действовали максимально жёстко. Полосу отчуждения определили по двадцать пять — тридцать километров в обе стороны от основных трасс. Барражирующие над ней боевые вертолеты и беспилотники сводили на нет все попытки прорыва. Временами в бой вступали мобильные бронегруппы, чаще дело ограничивалось артиллерийским или ракетным налётом. Иногда приходилось пересекать границы зон безопасности и уничтожать противника на удалении ста и более километров, особенно, если имелись сведения о «внезапном» появлении у «беженцев» броне- и авитехники и дальнобойных САУ и РСЗО.

В целом, эвакуация шла по графику.

А потом, в конце января, Россия получила «удар в спину».

Классический. Откуда не ждали.

Если с прежним руководителем Белоруссии, несмотря на его маниакальное стремление к «багатавектарнасци», вполне можно было договориться, то с нынешними всё вышло как нельзя хуже. За проход по территории бывшей союзной республики отдавали часть вывозимого. Сначала десять процентов, потом двадцать, а затем преемники «бацьки» затребовали — ни много, ни мало — всё, включая личное имущество граждан, плюс дополнительные поставки топлива и продовольствия из «материковой» России. Когда же им предложили включить разум и обуздать аппетиты, они попросту перекрыли границу и арестовали несколько эшелонов.

Вводить в Белоруссию, как и в Прибалтику, воинский контингент и решать вопрос силой российское руководство не стало. Воевать с братьями из-за жадности кучки вконец обнаглевшей «элиты»? Легче сменить её. Но поскольку даже на это требовались время и силы, пришлось полностью переключиться на литовско-латвийский маршрут, а решение проблемы новых «багатавектарникав» отложить на потом…

— Что Казахстан?

— Договорились. Гостей встречаем на линии Бейнеу-Аральск.

— Понятно. Дальний Восток?

— Предполагаем прорыв в районе Хабаровска.

— Когда?

— Не позже двадцатого. Но есть нюансы.

Президент ненадолго задумался.

— Хорошо. О нюансах чуть позже. А сейчас… — он перевел взгляд на главу РЖД, — мы поговорим о транспортной связности…

Западный Казахстан. Мангистауская область (16.03.2019 г.)

Ночью в пустыне холодно. Даже на юге, весной. Сложно сказать, знали об этом британцы из SAS в далеком 1991-м или просто понадеялись на свой британский авось, но факт остаётся фактом: несколько спецназовцев из «Браво-два-ноль» банально умерли от переохлаждения.

Иракская пустыня не простила им наплевательского отношения к себе и обитающим среди барханов кочевникам.

Некогда гордые бритты забыли: пустыня — это не набережная Темзы и не лужайки Гайд-парка. С пустыней не требуется воевать. Пустыню не стоит бояться. Её надо уважать…

— Пятый, пятый. Седьмой на связи. Тебе бандероль. Азимут сто шестьдесят. Как понял?

— Я — Пятый. Азимут сто шестьдесят. Бандероль. Жду.

Из-за каменной россыпи приподнимается человек. В руках странного вида оружие. С двумя то ли стволами, то ли ракетницами и укороченной «направляющей». Детали не различимы, в потемках просматривается лишь силуэт.

В переключенном в «ночной режим» видоискателе тёмно-зеленая рябь и бледнаярамка прицела. Символы захвата цели и автосопровождения пока не активны. Рано. Цель, если она действительно движется в направлении на стрелка, появится минут через пять, не раньше.

Часы тикают, минуты стекают в холодный песок почти как на картине Дали.

Время. Есть захват. Есть сопровождение. Пуск?.. Нет, не пуск. Выстрел. Палец тянет за спусковой крючок. Не слышно ни стука затвора, ни шипения срывающихся в ночь ракет. Только тихое, на пределе слуха, гудение и мелькающие в ПНВ проблески.

Электромагнитное ружьё «антидрон». Оно не уничтожает вражеские БПЛА физически. Оно просто лишает их связи и блокирует сигналы навигационных систем, после чего беспилотник падает или садится. Последнее лучше — можно вдумчиво покопаться в «мозгах» нарушителя и, если повезет, узнать много чего интересного о его целях, маршруте и способах управления…

Боец опускает оружие и исчезает среди камней. Против специальной маскировочной накидки пасуют не только оптические системыобнаружения, но и продвинутые инфракрасные. Засечь прячущегося спецназовца сродни подвигу.

Героев поблизости не наблюдается. Все «герои» сейчас на юге. Готовятся занять «пустующие» территории вдоль Каспия. Ну а чего стесняться? В Афганистане сейчас тесновато, а тут — красота. Да и местные, как выяснилось, совсем позабыли, как это — сражаться по-настоящему…

Через пару минут с другой стороны петляющей между солончаками дороги взмывает ещё один дрон. Боец, высунувшись из-под накидки, поднимает бинокль и провожает взглядом летящий объект.

— Пятый — седьмому. Бандероль принял. Отправляем ответную. Код — красный.

— Седьмой. Понял. Код — красный. Сопровождаем…

Алаверды оператору сбитого чужака скрывается за холмом.

На экране управления дроном — скучный пустынный пейзаж.

Камни, высохшие кусты, песок, тёмная лента дороги.

До границы с Туркменией около трёхсот километров…

Бородатые сторонники и последователи всяких «Аль-Каед», «Ан-Нуср» и прочих «Талибанов» заняли эту бывшую союзную республику ещё в феврале. Сопротивления они почти не встречали. Местная армия оказалась даже не «опереточной», а «игрушечной». Она растворилась среди Каракумских песков за считанные часы в первый же день вторжения, и больше её никто никогда не видел.

В качестве отправной точки для создания нового Халифата туркменская территория подходила как нельзя лучше. Сдвиги её почти не затронули, а ресурсов хватало. Газовые месторождения, плодородная долина Амударьи от Атамурата до Чарджоу, с выходом в древний Хорезм и Приаралье. Полупустой и ещё полгода назад никому не нужный международный аэропорт Ашхабада, заброшенная с советских времен авиабаза Мары, сверхсовременный, но тоже никому не нужный каспийский морской порт Туркменбаши-Красноводск…

Те, кто организовывал сдвиги, этими объектами явно побрезговали — на жизнеобеспечение и связность юга и севера, запада и востока они почти не влияли. Зато для псевдоисламских радикалов, сбежавшихся сюда со всего Среднего Востока, это оказалось настоящим подарком судьбы.

Немногочисленное, но покорное, привыкшее повиноваться своим вождям население. Нетронутые катаклизмом объекты инфраструктуры. Пригодные для сельскохозяйственного производства речные долины Амударьи и Мургаба, живительный Каракумский канал. А ещё обширнейшие, богатые сырьём и бедные населением земли на севере, вплоть до Уральских гор. Если туда дойти, а затем повернуть на восток, в Казахские степи, под рукой Халифата окажется вся Центральная Азия, и тогда никакие северные варвары не посмеют отнять завоеванное у истинных потомков Пророка. Просто побоятся, что им перекроют дорогу в Сибирь и разрушат их приграничные города.

Да, так и будет. Так и должно быть. А чтобы это произошло побыстрее, надо прямо сейчас выплеснуть из покоренной Туркмении очередную орду разнокалиберных джихад-мобилей и бурбухаек. На север. Через коридор между Кара-Богаз-Голом и Сарыкамышем. В нефтеносные и нефтеперерабатывающие Кашаган, Тенгиз и Узень.

Кто может этому помешать?

Кочевники, по какому-то странному недоразумению считающие себя наследниками великого Чингиз-хана?

Даже не смешно.

Неверные с севера?

Это вряд ли. У них сегодня целое море проблем на востоке и западе, и пока их в брюхо не ткнёшь, они и не почешутся. Тем не менее, кое-какие меры принять придется. Чтобы не случилось как в Сирии, несколькими годами раньше…

* * *

В пустыне много дорог, но это не значит, что их невозможно пересчитать и проконтролировать. Временами они причудливо петляют между барханами, и тогда действительно — сложно угадать, за каким из них встретишь усталого путника в красноармейских обмотках, со скаткой, наградным револьвером и раздобытым неизвестно где медным чайником, а за каким из песка торчит голова изнывающего от солнца и жажды аборигена.

В других случаях, там, где расстилается гладкий, как стол, солончак, дорога видна практически от горизонта, и подкрасться незамеченным к бредущему по ней каравану мало кому под силу.

Иное дело — разноцветные склоны плато Устюрт. Не так уж и много дорог и троп в этом условно-горном краю, и каждая — под неусыпным контролем притаившихся среди камней и кустарников котов-каракалов и их более крупных сородичей — леопардов.

Хищники — соседство опасное. Но ещё опаснее люди. Только охотятся они не на грызунов или мелких копытных, а на своих же собратьев по виду…

На экране тонкая нитка дороги. По ней неспешно ползут какие-то точки.

Поворот рычажка. Изображение приближается.

Невнятные точки превращаются во вполне различимые автомашины.

Распознавание. Скорость. Дистанция…

— Пятый-четвертому. Готовься принять гостей. Восемь коробочек, пять таратаек.

— Четвертый. Восемь коробочек, пять таратаек. Откуда работаем?

— Пятый-четвертому. Работают аккордеоны. За вами контроль.

— Четвертый. Понял. Контроль…

Смена режима. Новое изображение.

Одиночная цель. Передовой дозор.

Направление. Дальность. Время контакта.

Запрос. Отклик. Согласование…

— Пятый-седьмому. Четвертый за дирижера. У тебя соло. Один полный стручок. Работаешь произвольно. Звук чистый.

— Седьмой. Понял. Полный стручок. Работаем чисто…

Пять минут тишины.

— Седьмой. Стручок в зоне.

— Четвертый. Отмашка.

— Седьмой. Работаю.

Пылящий по «трассе» джип притормаживает на очередном повороте.

Дорога в потемках едва просматривается. Асфальт местами разрушен, местами присыпан щебенкой, а кое-где песком или глиной. Ездят здесь редко. Старый, ещё советских времен полигон уже мало кому интересен. Туристические тропы национального парка проходят километров на тридцать западнее, ближе к Каспию. Единственный плюс этих мест — возможность объехать полицейские посты на шоссе. Ну, если, конечно, они до сих пор там стоят. Времена сейчас беспокойные. Не ровён час, вместо обычного патруля нарвёшься на какой-нибудь хорошо укрепленный блок-пост или вообще — бронегруппу…

Выстрелы «Винтореза» сидящие в джипе не слышат. А вот неожиданно резкий стук глохнущего мотора — наоборот. Что с ним, не ясно. То ли бензин аборигены залили не тот, то ли картер пробило, то ли ещё какая напасть… В любом случае, надо идти разбираться, а заодно и ноги размять. Трястись второй час по местным колдобинам — не самое приятное из занятий…

Пятеро увешанных оружием бородачей выбираются из машины. Один открывает капот, другой быстренько отбегает к обочине — не иначе приспичило, трое оставшихся вальяжно прохаживаются взад-вперёд, поглядывают по сторонам, посмеиваются над чертыхающимся водителем. Кто-то закуривает… Зря. Беспечность всегда наказуема.

Водитель, незаметно для остальных, вдруг замирает, навалившись всем телом на двигатель.

Курильщик, словно бы поперхнувшись, внезапно хватается руками за горло. Непогашенная сигарета падает на песок. От неё отлетает несколько искорок.

Двое бандитов тупо смотрят на оседающего наземь товарища.

Понимание приходит через секунду.

Поздно.

Не помогают ни попытки укрыться за кузовом, ни спешные передергивания затворов, ни заполошные крики.

По бармалеям бьют с обеих сторон дороги.

Пули, выпущенные с короткой, меньше ста метров, дистанции, рвут лёгкие бронежилеты, словно бумагу. Выстрелов «дУхи» не слышат.

Справляющий нужду у обочины заваливается носом в кустарник, так и не осознав, что случилось. Это последний.

— Седьмой. Работу закончил. Стручок пустой. Звук чистый. Потерь нет.

— Пятый. Понял. Четвертый, отмашка.

— Четвертый. Гостей вижу. Начинаю концерт…

Колонна машин останавливается на небольшом увале.

Два пикапа с пулеметами в кузовах разъезжаются в стороны. Ещё один, замыкающий кавалькаду, быстро разворачивается и несётся назад и влево, прямо через колючие заросли не то саксаула, не то песчаной акации. Растительность заканчивается обрывом. Водитель едва успевает затормозить. Выскочивший из авто «пассажир» выхватывает рацию и начинает что-то гортанно кричать.

Его понять можно. С одной стороны, место для остановки удобное, всё вокруг отлично просматривается и, значит, засады опасаться не стоит. С другой, уходить отсюда можно лишь по дороге. Или вперёд, в тесноту холмов, или назад, к узкому спуску с плато.

Тот, кто командует бандой, начинает что-то «подозревать».

Сначала переставший передавать сигнал беспилотник, теперь странное молчание группы дозорных, оторвавшихся от основных сил километра на три. Пусть звуков боя никто не слышал, но от сомнений уже никуда не деться. Лучший способ успокоить и себя, и бойцов — отправить в разведку ещё один дрон, он же последний, других у бандитов нет. Жалко, конечно, но что поделать. Лучше, как говорят неверные, перебдеть…

Второй беспилотник поднимается в тёмное небо спустя минуту.

Ни ему, ни его оператору невдомёк, что этот полёт станет для обоих последним.

Впрочем, не только для них.

Боевой машине РСЗО «Торнадо», выкатившейся на позицию для стрельбы, не нужны ни топогеодезическая подготовка, ни механическое прицеливание. Экипажу даже не требуется покидать кабину. Данные, получаемые от корректировщика и с кружащего над увалом БПЛА, передаются через единую систему управления тактического звена прямо на баллистический вычислитель. АСУО выдает данные на монитор и ожидает команду на залп.

— Пуск! — приказывает сам себе командир расчёта.

Ракеты одна за другой срываются с направляющих. Залп длится двадцать секунд. До цели осколочно-фугасным 9М522 лететь две минуты без малого. Промаха быть не должно. Маршрут корректируется спутниковой навигационной системой.

Через сто тринадцать секунд вражеская колонна попросту исчезает в сплошной полосе разрывов. Когда пелена дыма и пыли спадает, корректировщик огня поднимает бинокль и внимательно наблюдает за искорёженной, объятой пламенем техникой.

Движения нет. Шевеления нет. Добивать никого не требуется…

— Четвёртый. Концерт закончил. Контроль. Все цели поражены.

— Пятый. Понял. Четвертому и седьмому. Отходим в квадрат шестнадцать-четырнадцать…

Глава 6 На дальних рубежах (2)

Россия. Хабаровский край. Казакевичево (17.03.2019 г.)

У каждой страны свои великие реки. У США — Миссисипи, у Бразилии — Амазонка, у египтян — Нил, у индусов — Ганг. Бывает, что одну реку «делят» между собой несколько стран и народов. Дунай, Конго, Амударья, Днепр, Меконг… Реже, если на одно государство приходится сразу две главных «артерии жизни». Хуанхэ и Янцзы, Эльба и Рейн, Тигр и Евфрат… И уж совсем уникален случай, когда какой-то стране принадлежит добрый десяток великих водных путей.

Волга-матушка и Енисей-батюшка, «тихий» Дон и «ветреная» Кубань, полноводная Обь и недоступная, вечно холодная Лена, золотоносная Колыма и потаённый Урал, ленивая Северная Двина и непредсказуемый в своем беге Амур. Сколько раз он менял главное русло, не сосчитать. Сколько раз мелел в половодье и наполнялся в засуху. Сколько образовывал новых излучин и островов, а после легко и непринужденно стирал их с географических карт, словно бы издеваясь над «спонсорами и меценатами», потратившими на составление подробнейших атласов целые состояния. Но самое неприятное — когда своим «поведением» он вдруг ломал привычные, давно устоявшиеся границы между странами и народами, то сходящимися в уверениях вечной дружбы, то, наоборот, глядящими друг на друга через прицел в пароксизме глупой вражды…

— Что там? Опять собираются?

— Не опять, а снова. Прямо как в шестьдесят девятом…

Из «барабана» часовни на Большом Уссурийском обзор был гораздо лучше, чем с погранвышки. Отсюда открывался великолепный вид на покрытую льдом правую протоку Амура, Уссури, расположенное на другом берегу село Казакевичиво и 49-метровую стелу в форме китайского иероглифа, установленную на «той стороне» лет восемь назад.

На площадь Солнца — самую восточную точку Китая — туристы приезжали, не то чтобы толпами, но достаточно регулярно. Суетились возле воды, прятались от солнечных лучей и дождя в вычурной ханьского стиля беседке, делали селфи на фоне реки и неказистых построек соседей по региону.

Неподготовленному человеку показался бы странным и даже пугающим дисбаланс в обустроенности этих мест с разных сторон границы.

Россия: патриархального вида домишки, пустоши, сопки, обросшие лесом склоны Большехехцирского заповедника, где человек словно бы и не живет, а попросту тянет лямку скучного, полубессмысленного существования, ни к чему не стремясь и ни на что не надеясь.

Китай: полированный камень новопостроенной набережной, витиеватые пагоды с лотосами и драконами, высоченные монументы из бетона, стекла и металла, сияющие белизной фасады погранзаставы, парящий над рекой вантовый мост, разноцветные крыши коттеджей, растущие как грибы после дождя отели туристической зоны…

Как будто на маленьком пятачке, в месте слияния рек, сошлись будущее и прошлое, высокие технологии и кустарное производство, богатство и бедность, развитие и упадок…

Однако первое впечатление обманчиво.

Никто здесь не собирался соревноваться друг с другом и, уж тем более, кичиться роскошью и достатком. Просто разные народы имели разное представление о жизни на этом небольшом пятачке, как, впрочем, и во всем приграничье.

Для русских граница — это всегда рубеж, кордон, черта, за которую не должен заходить враг и которую следует охранять и оберегать от любых посягательств. Какой смысл строить в старинном казачьем селе что-то монументальное, если это всего лишь форпост, призванный в случае опасности первым принять на себя удар вражеского нашествия? Крыша над головой есть, ну и ладно. Главное, чтобы ружья стреляли, и боезапаса хватало, а дальше, как говорится, бог не выдаст, свинья не съест.

Иное дело — соседи из Поднебесной. Народу там много, а вот земли, удобной для проживания — наоборот. Заселять пустыни и горы, которых в Китае гораздо больше, чем плодородных равнин — задача не из простых. Не нравятся ханьцам суровые условия жизни. И хотя в Приамурье они тоже не сахар, но всё-таки лучше, чем, например, в Гоби или Тибете. Поэтому, как только возникает возможность, надо срочно столбить за собой каждый более-менее подходящий для освоения клочок территории и строить на нем… не важно что, главное — строить, авось пригодится. Вот и стоят по разным провинциям пустые города, туристические объекты и административные здания, соединенные дорогами и мостами, по которым никто не ездит, а если и ездит, то только чтобы проверить, не развалилось ли, да показать: хозяева у этих владений есть и они бдят, не покусился ли кто на внешне бесхозную собственность…

— Тащ лейтенант! Их там прибавилось.

— Вижу, Семёнов. Вижу, — не отнимая от глаз бинокль, лейтенант требовательно протянул руку. — Давай связь… Ну? В чем дело, Семёнов?

— Включили на подавление, — виновато пожал плечами боец. — По всем частотам шумы.

— Шумы, говоришь? — командир обернулся и испытующе посмотрел на связиста.

Тот молча кивнул.

— Ну, что ж. Давят, значит, решились.

Лейтенант-пограничник подошёл к притулившемуся в уголке «допотопному» телефонному аппарату, поднял трубку и трижды нажал на клавишу.

— Кромка-два. Дайте Волну-один… Я Кромка-два. Докладываю. Количество собранных в Фуюаньской протоке лиц достигло оценочно двадцати тысяч. По виду — гражданские. Оружия не наблюдается. Ведут себя возбужденно. Перемещаются к госгранице. Пограничные службы сопредельной стороны действуют крайне пассивно. Развитие событий предполагаю по варианту три… Да… Понял… Так точно…

Аппарат коротко тренькнул. Телефонная трубка вернулась на место.

В отдельных случаях старая проводная техника превосходила по эффективности современную беспроводную. Особенно, если противник применял новейшие средства радиоэлектронной борьбы…

— Семёнов!

— Я!

— Ноги в руки и дуй на второй пикет. Передай, работаем вариант три.

— Тащ лейтенант, а как же вы?

— А я пока здесь побуду. Давай… Да, кстати. Соседи тебя наверняка заметят, поэтому изображай суету и побольше, чтобы прочувствовали. Понял?

— Понял. Сделаем в лучшем в виде.

— Ну, всё. Давай, действуй…

До декабря проблем с соседями практически не было. Майскую потерю всех ракетно-ядерных сил и половины военно-морского флота китайцы перенесли стоически. А вот декабрьский удар, наоборот — потряс их до основания. Привыкшие к строгой организации и иерархии, они не сумели быстро выкарабкаться из той пропасти, в которую их столкнули катастрофические разрушения инфраструктуры и одномоментное исчезновение всей властной верхушки.

В многотысячелетней истории страны подобное случалось не раз — крушение великой империи, раздробленность, хаос, вторжение чужеземцев, а затем долгое и трудное восстановление порядка и государственности. Главное отличие нынешней катастрофы заключалось в том, что сегодня всё происходило чересчур быстро, почти мгновенно и без какого-либо намека на будущий ренессанс.

Надежду, что рано или поздно всё вернется на круги своя, питали немногие.Слишком глубока оказалась яма, в которую рухнуло общество, слишком сильны оказались те, кто решил, что спасаться следует в одиночку.

В северных районах бушевал голод. В южных к нему добавились эпидемии. Везде орудовали многочисленные банды, с которыми не справлялись ни армия, ни полиция, и, что ещё хуже, во многих местах армейские части сами вставали на скользкую дорожку преступности и террора, а их командиры превращались в главарей отлично вооруженных шаек. И если одни довольствовались захватом складов резерва и простым грабежом, то другие, более дальновидные, пытались примерить на себя функции государства: объявляли подконтрольную территорию «Новым Китаем», чертили «временные» границы и облагали данью выжившее население.

«Старый Китай», где сохранялась прежняя власть, состоял из десятка провинций в центре и на побережье. На его стороне были традиции и достаточно сильная армейская группировка. За «оппонентов» играли апатия, страх, голод и рухнувшая в один миг вера в светлое будущее.

Самым опасным противником центра стал генерал Лян Вэньбо, бывший заместитель командующего Северным военным округом, объявивший себя главой Маньчжоу-Дао — «нового китайского государства» в провинциях Хэйлунцзян, Ляонин и Цзилинь. «Вернём империи Хань прежнюю силу и прежнюю территорию! Только мы сможем объединить страну! Только мы выведем наш народ в лидеры нового мира»!' — провозгласил генерал свои «цели» на январском митинге в Муданьцзяне.

Сил и средств у него хватало. Две общевойсковые армии, 78-я и 79-я, в полном составе перешли на его сторону. И хотя правительственным войскам удалось выбить сепаратистов из Шэньяна и занять часть провинции Ляонин, бОльшую часть Маньчжурии генерал Лян сумел удержать. Однако время работало не на него. Зима заканчивалась, и свирепствующие на юге эпидемии дизентерии, тяжёлых ОРВИ, гепатита, туляремии, чумы в любой момент могли перекинуться в северные районы.

Приход тепла означал и приход болезней. Всеобщая скученность, резкое падение уровня гигиены, деградация санитарных служб не давали возможности не то, что остановить, а хотя бы просто ограничить распространение опасных заболеваний. Относительная лояльность местного населения в этом случае предсказуемо перерастала сперва в неприятие, а затем и в ненависть к военным правителям, не умеющим защитить собственных подданных.

Допустить это генерал не мог. Требовался неординарный ход, решающий проблему если не полностью, то хотя бы на ближайшее время, пока сохраняется дисциплина в армии и среди присягнувших на верность местных чиновников.

Отыскать решение помогла история.

Как действовать, подсказали события полувековой давности.

Великого Мао не зря называли «великим кормчим». Даже очевидное для большинства поражение он превращал в победу. Бесславная гибель нескольких батальонов НОАК в марте шестьдесят девятого в боях за остров Даманский обернулась в итоге полноправным членством Китайской Народной Республики в Совбезе ООН и выгодной демаркацией российско-китайской границы в девяностых-двухтысячных. Пусть Мао к этому времени умер, но цели своей он достиг — остров раздора сменил не только название, но и «прописку».

Что может быть проще, чем повторить великое деяние «великого кормчего»?

Результат в любом случае положительный.

Если удастся отнять у русских Приморье, сотни миллионов простых китайцев станут боготворить победителя. Исконная, но потерянная сто пятьдесят лет назад территория вернулась под крыло Поднебесной — на этом победном фоне забудутся голод, холод, болезни. В памяти останется только чувство непередаваемой гордости за себя, за страну, за непобедимых воинов и за того, под чьим руководством ханьский народ возродил былое величие.

Если триумф не случится и северные соседи сумеют отстоять свои земли, то опять же — никто из живущих на берегах Хуанхэ и Янцзы не посмеет упрекнуть генерала в том, что он попытался сотворить чудо. Дорогу, как известно, осилит идущий. Только тот, кто решается на невозможное, имеет все шансы объединить распадающуюся на глазах страну. Тех же, кто выступит против героя, народ никогда не поддержит. И, значит, центральным властям придется, как минимум, договариваться с непокорным правителем Маньчжоу-Дао, а как максимум, признать его безусловное первенство на будущий «трон» возрожденной когда-нибудь Поднебесной.

Иных вариантов генерал Лян Вэньбо не рассматривал. Он слишком хорошо знал своих соотечественников. А ещё был абсолютно уверен в том, что в случае неудачи русские не станут в ответ вторгаться в Маньчжурию. Им сейчас не нужны территории, отягощенные избыточным населением, а тратить ресурсы на полное уничтожение этого самого населения… Нет, даже японцы во время второй мировой до этого не дошли, о русских и говорить нечего…

Толпа шла плотно, решительно, извергая из себя какие-то вопли и лозунги. Лейтенант Карташов знал по-китайски лишь пару десятков фраз, но понять, что «хотят» эти разъярённые люди, мог и без перевода. Они требовали пропустить их на российскую территорию.

Детей в толпе, слава богу, не наблюдалось. Женщин — процентов десять, не больше. В основном, крепкие молодые люди. У некоторых в руках палки и прутья.

Пограничник, конечно, не мог быть свидетелем пятидесятилетней давности столкновений в районе Даманского, но учебный фильм видел и историю противостояния изучал. Тогда всё начиналось примерно так же, только масштабом поменьше. На лёд Уссури выходили не тысячи, как сейчас, а десятки и сотни безумцев с нездоровым блеском в глазах. Выходили и нагло пёрли к чужому берегу, размахивая цитатниками «великого кормчего». Советские пограничники сдерживали их, как могли, и изо всех сил старались «не поддаваться на провокации». Почти как в июне страшного сорок первого, когда наверху до последнего верили и надеялись, что это ещё не война…

— Я Кромка-два. Начинаю запись…

Аппаратура, установленная на смотровой площадке часовни, запитывалась от аккумуляторов, поэтому быть вечно включенной она не могла. Две хорошо замаскированные видеокамеры передавали сигнал по оптико-волоконному кабелю на специальный сервер, расположенный на дальнем посту, а через него — в Корсаково и Хабаровск. Оператором «фильма» выступал лейтенант Карташов. Когда надо, менял планы и ракурсы, увеличивал изображение, наводил объектив на нужный объект.

Как и его начальство, он хорошо понимал, зачем мятежному генералу Ляну сегодняшняя провокация. Россияне должны применить оружие против гражданских, и жертв среди «мирных» китайцев должно быть много. Они требуются не для того, чтобы настроить мировое общественное мнение против России — «международное мнение» сегодня никого не волнует. Они нужны для своих. Чтобы каждый китаец увидел и осознал: русские — безжалостные убийцы. Отрезать пути к примирению. Привлечь на свою сторону всех колеблющихся. Объединить нацию против общего врага. Встать во главе. Обвинить центральную власть в предательстве…

Можно, конечно, плюнуть на эти чисто китайские распри. Пусть гонят людей на убой, нам от этого ни холодно и ни жарко. Так относились к своим соседям израильтяне. Так в свое время российское руководство решило отнестись к Украине. Результаты, и в том, и другом случаях, оказались не совсем те, на какие рассчитывали.

В отличие от «маленького, но гордого» еврейского государства, наступать второй раз на те же самые грабли Россия не собиралась. Полтора миллиарда жителей Поднебесной и несколько тысяч километров общей границы требовали более тонкого отношения. Вменяемые политики там, безусловно, имелись, и ставка делалась именно на таких, готовых к сотрудничеству и не стремящихся к конфронтации. Противостоять «ястребам» они могли только правдой. В борьбе за умы им были нужны железобетонные аргументы. И эти аргументы им предоставляла российская сторона…

Границу толпа пересекла беспрепятственно. Нет смысла протягивать колючую проволоку по реке и размечать контрольную полосу по снегу и льду. Летом на якорь в фарватере вставали пограничные катера, зимой за порядком следили «снегоходные» патрули.

К середине марта Амур и Уссури основательно промерзали, и по ним могли без опаски передвигаться не только люди, но и тяжелая техника. Дойти по ледовой дороге можно было аж до Охотского моря, а до окраин Хабаровска обычному пешеходу хватало трёх с половиной часов.

Путь прущей по льду толпе преградили несколько бронемашин.

После обязательных «Вы нарушили государственную границу Российской Федерации! Требуем немедленно остановиться!» сразу из двух ББМ в сторону нарушителей полетели газовые гранаты. Пространство между людьми и техникой заволокло густыми клубами дыма.

Со смотровой площадки было отлично видно, как человеческая масса словно бы натыкается на дымовую завесу и сразу же начинает рассыпаться на отдельные кучки.

Самые отчаянные пытались пробиться сквозь едкую слезоточивую «стену», но предсказуемо откатывались назад, прикрывая лицо, шатаясь как пьяные, не в силах совладать с продолжающими «взрываться» спецсредствами.

Минут через пять те, кто напирал сзади и еще не вкусил «сладостный» аромат «Черемухи» и «Сирени», попробовали обойти неожиданное препятствие слева и справа.

Этот маневр пресекли новыми гранатными выстрелами.

Последнюю попытку прорваться китайские «демонстранты» предприняли вдоль левого берега. Группа человек триста-четыреста, закрыв лица какими-то тряпками, рванула прямо сквозь дым и почти прорвалась. Почти — потому что на этот раз слезоточивое облако их не задержало. Счастливчиков остановило другое. Толстый короткий ствол, установленный на крыше одной из машин, чуть приподнялся, и в сторону бегущих китайцев ударила мощная водяная струя.

Эффект превзошёл все ожидания. Вода замерзала прямо в воздухе, и до толпы она долетала уже в виде града. Ледяной ураган сбивал с ног, сёк мелким колючим крошевом, приводил в ужас отставших. Даже длинная очередь из сотни резиновых пуль не смогла бы произвести большего опустошения в рядах нападавших. Сначала толпа просто затормозила, потом качнулась назад, а затем, когда в неё плеснули еще одной порцией льда, бросилась наутёк. Не понадобились ни холостые выстрелы из пулеметов, ни — как последнее средство — очереди боевыми поверх голов.

Спустя полминуты обращенные в бегство слились с «главными силами», и уже казалось, что всё — пограничный инцидент завершен, сейчас многотысячную многоголовую массу охватит паника, и она, теряя по дороге предметы одежды и обуви, покатится в обратную сторону…

Увы, планы организаторов провокации этого не предусматривали.

Первый снаряд разорвался прямо в центре толпы. Второй и третий легли с небольшим перелётом. Ещё через миг людское море словно бы рассекла сплошная стена разрывов.

Речной лёд окрасился алым.

Видеокамеры продолжали невозмутимо снимать разворачивающуюся на Амуре трагедию.

Лейтенант знал, что съёмку ведут и с других постов, но лучший ракурс получается именно из часовни. А если произвести полную раскадровку начала стрельбы, то определить, откуда прилетали снаряды, ни для кого проблемой не станет. В том числе, и для «той стороны».

Китайская артиллерия тем временем перенесла огонь на Казакевичево.

Карташов видел, как на том берегу вздымаются вверх столбы дыма и пламени, как разлетаются бревна построенных еще в позапрошлом веке домов, как полыхает рядом с причалом склад ГСМ… Людей из села эвакуировали прошлой ночью. А здания всегда можно восстановить. Рабочие руки даже искать не придется. Вон их сколько сейчас по льду мечется.

Пограничный инцидент окончательно перешёл в стадию «военный конфликт». Чем он закончится, кто победит, лейтенант ни разу не сомневался. Сил и средств к Хабаровску перегруппировали достаточно. Генерал Лян, наверное, сильно удивится, когда ему доложат о результатах «войнушки». И, минимум, чем отделаются соседи — это восстановлением прежней границы, строго по китайскому берегу. Амур и Уссури снова станут внутренними российскими водами, и это не обсуждается. Про иные уступки и преференции пограничник не думал. Пусть об этом болит голова у политиков…

КНР. Провинция Ляонин. Округ Фусинь (17.03.2019 г.)

Лимузин с трехцветным флажком на капоте медленно въехал во двор и остановился перед парадным входом. Выскочивший наружу охранник открыл заднюю дверцу. Исполняющий обязанности российского консула выбрался из авто, мельком глянул, как трое солдат закрывают ворота, и, мысленно усмехнувшись (даже в правительственном квартале трудности с электроэнергией), направился вверх по ступенькам.

— Господин Черников?

Дипломат молча кивнул.

— Прошу следовать за мной.

Стоящий около двери военный распахнул створки. Китайский чиновник вошёл внутрь. Черников, сопровождаемый ещё одним офицером, двинулся следом.

Война войной, сдвиги сдвигами, а протокол нарушать нельзя. Особенно здесь, в древней, пропитанной церемониями и традициями восточной стране…

Сюда, в тихий уезд Чжанъю, Генеральное консульство переехало из Шэньяна в конце декабря. Как, впрочем, и большинство иностранных дипломатических представительств. Не так уж и много их осталось в Китае, поэтому места хватило всем. Небольшие особняки в окружении рощ и садов, с собственными электрогенераторами, водоснабжением и канализацией — что может быть лучше? Только отсутствие войны и вменяемая охрана. Первое местные власти обеспечить, увы, не могли, со вторым худо-бедно справлялись. Ни при мятежном генерале Ляне Вэньбо, ни при центральных властях, выбивших его из провинции, местные уголовники иностранцев практически не беспокоили. Так, шалили немного, но ведь такое случалась и в прежние времена, чего уже говорить про нынешние. Великую страну лихорадило, и что с ней произойдет через месяц-другой, не знали даже сами китайцы…

— Здравствуйте, господин генерал.

— Рад приветствовать, господин Черников.

Зампред Центрального военного совета Китая генерал Чень принял российского гостя, поднявшись из-за стола и сделав пару шагов навстречу.

— Как ваши дела, господин консул? Хунхузы не беспокоят?

— Хунхузы до нас не доходят. Ваши бойцы не дают, — с улыбкой ответил Черников.

— Вот и прекрасно.

Мужчины обменялись рукопожатием, после чего хозяин кабинета указал на чайный столик за ширмой:

— Прошу, Виктор Иванович. И давайте без церемоний.

— Без церемоний, так без церемоний, — не стал спорить консул.

С генералом Ченем Биньтао они были знакомы больше десяти лет. Впервые встретились в две тысячи пятом на полигоне под Астраханью. Черников был тогда подполковником, а Чень — генерал-майором. Первый потом пошёл по стезе дипломатии, второй продолжил карьеру военного. Но оба отлично знали — бывших разведчиков, как и спецназовцев, не бывает.

— Бинь, к чему эта спешка? Зачем было вызывать меня официально?

— У нас мало времени, Виктор. Обычные каналы чересчур долгие.

— Что-то случилось?

— Случилось. Ты, наверное, уже знаешь про бойню на Хэйсяцзы-Дао^[19]?

— Ваши поверили Ляну? — приподнял бровь россиянин.

Китаец покачал головой.

— Дело не в этом.

— А в чём?

— Конфликт под Хабаровском — это ширма. Генералу Ляну не нужен ни Большой Уссурийский, ни ваш Хабаровск, ни даже Амур. Точнее, нужны, но это сейчас не главное. Он просто отвлекает внимание. Хочет, чтобы все ваши силы сосредоточились на этом направлении, а сам ударит в другом.

— Где?

— Цзиянь, у излучины. Там до Транссиба рукой подать. Лян перережет трассы, железнодорожную и автомобильную, а потом начнёт развивать успех на восток, чтобы охватить с севера всё Приморье.

— Уверен? Там дорог мало. Перегруппировку крупных соединений скрыть невозможно.

Чень усмехнулся.

— А там крупные соединения и не нужны. Пока не нужны. На эту задачу Лян отрядил полк спецназа. Если ты помнишь, «Дунбэйские тигры» перешли на его сторону в полном составе.

Черников скрипнул зубами. «Тигры» — это серьёзно. Обычное погранотделение против полка «тигров» не устоит. Что есть у России на этом участке границы, консул не знал, но подозревал, что немного.

— Когда?

Собеседник пожал плечами.

— Может быть, даже завтра. Как сложится обстановка. Я сам получил эту информацию часа полтора назад.

Виктор кивнул.

Генерал Чень не был агентом, ни идейным, ни платным. Просто разведки двух стран время от времени обменивались ценными сведениями, к обоюдной выгоде для себя.

Черников понимал: визави его не обманывает. Успех мятежника Ляна приносил немалый ущерб обеим сторонам. Эскалация конфликта могла бы поставить крест не только на нынешнем, но и на долгосрочном взаимодействии России и КНР. Сегодня все русские и все здравомыслящие китайцы меньше всего хотели становиться врагами.

— Если бы я был в столице…

Генерал отодвинул в сторону нетронутый чай и пристально посмотрел на русского.

— Если бы я был в столице, я бы передал эти сведения обычным путем. Но здесь, в Ляонине, надежных каналов нет. Даже в этом уезде у Ляна полно информаторов. Любой может оказаться предателем.

— Даже твоя охрана?

Биньтао едва заметно поморщился.

— Не ёрничай, Виктор. Ты хорошо знаешь, как всё организовано. Моя охрана вынуждена взаимодействовать с местными. Иначе никак.

— Извини. Шутка была неудачная.

— Не страшно, — отмахнулся китаец. — Гораздо важнее, что под удар попадаешь и ты. Так сказать, автоматом.

— Обо мне не волнуйся, — пригубил свою чашку русский. — Кстати, хороший чай. Из довоенных?

Собеседник покачал головой.

— Виктор, ты, похоже, не понимаешь…

— Я всё понимаю, — перебил Черников. — Сведения строго конфиденциальные. Если противник узнает, о чем мы с тобой говорили, их ценность окажется нулевой. Не беспокойся. Я или передам их выше, или они умрут вместе со мной. А к тебе у меня только одна просьба. Вернёшься в Пекин, продублируй обычным каналом.

Генерал насмешливо фыркнул:

— Опять меня учишь? Как в пятом, на полигоне?

— Не без этого, — улыбнулся Виктор Иванович. — Вы ведь тогда нас так и не обскакали…

Информация, полученная от зампреда Центрального военного совета Китая, являлась не просто важной, а архиважной. Провокацию ждали. Знали, что она состоится и, скорее всего, перерастёт в приграничный конфликт или даже небольшую войну с попыткой захвата территории. Не знали лишь, где это произойдёт. Считалось, что генерал Лян двинется на прорыв или в районе Хабаровска, или южнее, в направлении Спасск-Арсеньев. Менее вероятным считался удар в сторону Благовещенска, с развитием наступления вдоль Зеи, к Свободному…

Наряд сил для защиты наиболее опасных направлений Черникову был неизвестен, но он предполагал, что существенных изменений за последние месяцы не случилось. Расстановка войск осталась такой же. Четыре мотострелковых бригады в районе Владивостока и Уссурийска, три недалеко от Хабаровска, еще три в Амурской области, к северу и северо-западу от Благовещенска. Всего около сорока тысяч «штыков». Плюс разнообразные «управленческие», специальные, артиллерийские, радиотехнические, флотские береговые, зенитно-ракетные, «просто» ракетные части и базы хранения вооружений.

Главная проблема заключалось в отсутствии полноценного авиационного прикрытия. Вторая волна сдвигов основательно проредила и без того не великую сеть дальневосточных аэродромов. Из действующих в строю оставались Дзёмги под Комсомольском-на-Амуре, Черниговка и Соколовка в Приморье и «расконсервированные» и частично восстановленные Калинка и Магдагачи возле Хабаровска и Благовещенска. Отдельные эскадрильи и звенья базировались теперь на обычных автодорогах вблизи городов, и использовать их по назначению можно было лишь в ограниченном варианте. Чуть лучше дела обстояли с вертолетами. Длинная ВПП им не требовалась, а задачи они могли выполнять разные, от разведывательных и штурмовых до санитарных и поисково-спасательных.

Вся эта не слишком многочисленная группировка прикрывала огромную территорию от Камчатки до Забайкалья. Со стороны Китая ей противостояли войска генерала Ляна Вэньбо. Больше трёхсот тысяч бойцов, сведенные в четыре общевойсковые и две армии быстрого реагирования, угрожающие подмять под себя весь Дальний Восток и имеющие возможность почти беспрепятственно маневрировать силами и средствами.

В России с этим было несколько хуже. Части в районе Владивостока не могли использоваться на других направлениях. Продолжающаяся мясорубка в Корее и попытки Японии проверить на прочность Приморье, Курилы и Сахалин держали войска в напряжении, заставляя реагировать на каждый шаг, каждый чих, каждую мелкую провокацию. Ситуацию предельно ухудшало и то, что мощный Тихоокеанский флот сегодня уже не мог обеспечить безопасность морских границ. БОльшая его часть сгинула под декабрьскими сдвигами вместе с портовыми сооружениями Владивостока и Фокино…

Выяснить конфигурацию вражеских сил являлось задачей сложной. Спутники отслеживали только места основной дислокации, главные трассы и изменения на важнейших участках границы. Авиационная разведка давала немного. Во-первых, потому что самолеты не могли пока залетать к соседям, а во-вторых, противник применял разнообразные методы маскировки, включая режим радиомолчания и передвижение в тёмное время суток. Максимум, что удавалось — это определять районы усиления ПВО, да и то, при последующей доразведке, некоторые оказывались обманками.

В этих условиях особую ценность приобретали агентурные данные. На «дипломатическом фронте» за них отвечал Виктор Иванович Черников. По крайней мере, в той части, которая касалась маньчжурского направления. Конечно, получаемые от агентов сведения часто противоречили друг другу, а иногда выглядели откровенной дезой, и их приходилось постоянно фильтровать и анализировать.

Главные данные относились к передвижениям боевых частей.

Для российской разведки не стал откровением тот факт, что основные силы генерал Лян перегруппировал на север. Атаки со стороны центральных властей он мог не опасаться. Сегодня те были слишком заняты делами на юге, поэтому нейтральную зону между провинциями Ляонин и Цзилинь с обеих сторон прикрывали поставленные под ружьё ополченцы.

Намерение, в первую очередь, атаковать не Владивосток и Хабаровск, а Транссиб в районе Облучья, представлялось на первый взгляд авантюрой. Тем не менее, Черников практически сразу понял, что это не так. Бросок вдоль Хингана через Пашково — типичный приём китайской акупунктуры. Найти ключевую точку, произвести укол и ждать, что болезнь рассосётся. Нет, это нельзя было назвать главным ударом. Но урон от него мог стать и вправду невосполнимым. А нанести его малыми силами — полк спецназа и части обеспечения и поддержки общей численностью около десяти тысяч — означало, что противник не сразу сообразит, что угроза реальна.

Внезапный и быстрый захват приграничного села, тактический десант на «железку» и последующий ввод в прорыв пары бригад с бронетехникой, артиллерией и противовоздушным прикрытием ставил российскую группировку в достаточно сложное положение. Уничтожение мостов через реку Хинган, подрыв железнодорожных туннелей и выход из строя десятка-другого километров Транссиба и автомагистрали «Амур» обрушал всю логистику ОСК «Восток». При нынешней слабости транспортной авиации одним только БАМом все потребности Приморско-Хабаровской группы не обеспечишь. Так что возможный успех в захвате и удержании главных путей снабжения — если ещё не победа, то, как минимум, весомая заявка на выигрыш.

С другой стороны, парировать неожиданный ход противника было тоже возможно. И тоже малыми силами. Требовалось только время на подготовку. Хотя бы сутки. Хотя бы полсуток…

— Виктор Иванович, а нельзя было без эскорта? Плетёмся, как черепахи.

— Думаешь, быстрее — это безопаснее?

— Не знаю. Просто не правится мне всё это. Объяснить не могу, но чувствую: что-то неправильно…

Колонна на самом деле двигалась медленно. Кортеж возглавлял угловатый БТР, следом шла машина сопровождения, сзади ещё одна. На охране настоял генерал Чень. Мол, до границы недалеко, и агенты мятежников шастают тут, как у себя дома.

По мере продвижения к дипломатической зоне, Черников всё больше и больше мрачнел,понимая, что зря согласился. До этого дня иностранцев, а, тем более, дипломатов, старались не трогать, но сегодня эта «традиция» могла быть нарушена. Приглашение российского консула в правительственный особняк, приватный разговор с зампредом Центрального военного совета, а теперь ещё и охрана просто не могли не насторожить сторонников Ляна Вэньбо, если они действительно чувствовали себя здесь почти как хозяева. Швейцария времен Второй мировой — вот что сегодня представлял собой округ Фусинь. Спецслужбы противников работают фактически бок о бок и совершенно этим не заморачиваются…

Ещё раз глянув в окно, Черников поднял стекло, отделяющее салон от водителя, и вынул из кармана небольшой диктофон. На то, чтобы сжато наговорить всё, что он сегодня узнал от Ченя Биньтао, ушло две минуты. За это время колонна продвинулась только на два квартала.

Консул выключил гаджет, опустил стекло и протянул диктофон сидящему впереди охраннику:

— Дима, держи это у себя. Если со мной что-то случится, обязательно сохрани и как можно быстрее передай Звереву.

— Понял, Виктор Иванович. Сделаю…

Стекло опять поднялось. Консул вздохнул и открыл встроенный в подлокотник бар.

Напитки в баре отсутствовали. Вместо них там лежал АПС, рядом два запасных магазина.

«Стечкин» лёг в руку, словно влитой. Магазины отправились во внутренние карманы…

Предчувствия не обманули.

Нападение на колонну произошло за полкилометра до консульства.

Слева от дороги тянулась роща, среди деревьев виднелась полуразрушенная фанза.

Идущий впереди БТР внезапно «подпрыгнул», а из-под его днища полыхнуло ярким огнём. Буквально тут же под раздачу попали машины сопровождения. Их поразили вылетевшие из развалин ракеты.

— Выворачивай на…!

Предупредительный крик пропал втуне.

Боковое стекло хрустнуло и осыпалось, водитель безжизненно навалился на руль.

— Из машины!

Дверцы авто распахнулись, Черников и охранник выпрыгнули наружу и залегли за остановившимся лимузином.

Через пару мгновений консул вдруг осознал, что практически не ощущает левую ногу.

Судя по разорванной в районе бедра и мокрой от крови штанине, в ногу попал осколок, а не болело, видимо, потому, что перебило какой-то нерв.

— Дима! Уходи, я прикрою!

— Нет!

Черников выставил за капот ствол и несколько раз выстрелил наудачу.

— Да! Это приказ!

Охранник тоже произвёл пару-другую выстрелов и попытался подхватить охраняемого под микитки с явным намерением оттащить его к правой обочине. Метрах в пятнадцати от дороги громоздился какой-то сарай, и если бы удалось до него добежать…

Увы, добежать сам консул не мог, а вдвоем их подстрелили бы без вариантов.

— Дима, б…! Капитан! Я же сказал, это приказ! Вали на… отсюда! Твое дело передать диктофон! Всё! Пошёл!

Ожидания и сомнения длились недолго. Не больше секунды.

Охранник коротко матюгнулся, выпустил консула и рванул вправо от лимузина. Уйдя перекатом от пуль, он резко сменил направление и через пару ударов сердца исчез за сараем…

Черников облегченно выдохнул.

Если бежать напрямик, до консульства отсюда меньше минуты.

Свой бой он вёл почти полторы.

То, что его хотят взять живым, он догадался раньше, ещё когда выпрыгивал из авто.

Бывший военный патроны считать умел.

Последний он сохранил для себя.

Как и обещал генералу Ченю…

Россия. Еврейская автономная область. Пашково-Облучье (18.03.2019 г.)

Ночь. Снег. Мороз.

По амурскому льду дует позёмка. На сопках восточнее поймы гулкая тишина. Ветер путается среди сосен и елей, застревает в свисающих до земли колючих ветвях, стынет в глубоких сугробах.

Раскинувшееся внизу село словно бы вымерло. Не светится ни одно окно, не горит ни один фонарь. Такое бывает. Перебои с электроэнергией тут не редкость.

Где-то воет собака. Жалостливо и заунывно. То ли от какой-то своей, чисто собачьей тоски, то ли просто по зову сердца, запуская в душу диких сородичей, испокон веков рыщущих по здешним лесам.

Луна скрылась за облаками. Темень — хоть глаз выколи.

Единственное, что помогает — это включенный в рабочий режим тепловизор. Да и то, если не знаешь, что скрывается в темноте, то можно искать это что-то вплоть до морковкиного заговения, и всё равно не найдёшь.

На том берегу на вершине холма уже пятый месяц сооружают что-то не слишком понятное, похожее на гигантскую пагоду или ангар для строительства дирижаблей. Любят соседи всё вычурное, огромное и бессмысленное. Великую стену, к примеру, или армию терракотовых воинов. Ни то, ни другое императорам древности не помогло, но — внушает. Так внушает, что кое-кто просто кушать не может: не прекращает строительство даже в самый лютый мороз и греет конструкции так, что наблюдателям на другом берегу приходится понижать чувствительность ПНВ, иначе на них такая засветка, что мама не горюй. А ведь при слабой чувствительности постоянно теряются некоторые детали, не особенно интересные простому зеваке и критически важные для каждого пограничника…

— Ну что, ползут?

— Ползут родимые. Кресты бы сверху поставить, и готовые холмики для могил.

— Кресты — это не по феншую.

— А что по феншую?

— А мне почём знать? Упакуем, спросим.

— Тоже верно…

Холмики на заснеженном льду еле просматривались. В обычное время на них бы не обратили внимания, но сегодня наблюдатели отмечали каждую мелочь.

«Холмики» мелочью не являлись. И не только из-за того, что слегка подсвечивались на экране, как будто были на градус теплее льда, но и потому что ползли. Пусть медленно, словно барханы в пустыне, но ведь ползли же. А сугробы, если они не лавина, по горизонтальной поверхности двигаться не умеют и на ветру рассыпаются…

— Шесть, семь… тринадцать, четырнадцать… восемнадцать… Вроде бы всё.

— А у меня тридцать три.

— Фигасе! Полсотни рыл на двоих. Не, мы столько не упакуем.

— Уже передумал спрашивать?

— Дык, сами же сказали. Не по феншую это.

— Да. Феншуй — это важно. Не по феншую нельзя. Придётся чуток потерпеть.

— Ну, будем надеяться, что только чуток, а не до утра.

— Надеяться мы не будем.

— А что будем?

— Исполнять приказ, товарищ сержант. Выявить, доложить, обеспечить контроль.

— Понял, товарищ прапорщик. Выполняю…

Добравшись до берега, «холмики» и «бугорки» один за другим превращались в белесые тени с оружием. Три с половиной десятка залегли в прибрежном снегу. Остальные, коротким броском преодолев дистанцию до заграждения, принялись резать проволоку и делать проходы в колючке. Примерно через минуту, убедившись, что их «никто не заметил», диверсанты двинулись к ближайшей из сопок…

— Ну вот. Ищи их потом по лесам.

— По следу найдём. Снег там глубокий, — пожал плечами старший по званию.

— Ну, разве что, — не стал спорить сержант.

О том, что их тоже могли обнаружить, пограничники не волновались.

Наблюдательный пост был замаскирован так, что отыскать его равнялось столкнуться нос к носу с каким-нибудь доисторическим мамонтом. То есть, серединка на половинку. Или встретишь, или не встретишь…

На западе, с другой стороны села, такие посты тоже имелись, но там обзор был не в пример хуже.

В самом Пашково население отсутствовало. Эта ночь стала для большинства жителей испытанием. Эвакуироваться требовалось максимально быстро и скрытно. Судя по реакции шифрующихся в потёмках китайских гостей, хозяевам удалось выполнить и то, и другое. Игра в кошки-мышки являлась национальной забавой не только в вымышленной Баккардии, управляемой небезызвестным принцем Флоризелем. В России её уважали не меньше.

— Они там, случаем, не замерзли? Больше часа лежат. Все причиндалы, небось, застудили.

— Нормально. Они так с перенаселённостью борются.

— Ну, тогда ладно. Тогда пусть лежат…

Залёгшие на берегу зашевелились лишь через полтора часа. Видимо, получили сигнал от ушедших в сопки: мол, всё в порядке, опасности нет.

Разделившись на тройки, бедолаги побрели к ближайшим домам.

Всего таких групп было четыре. Одна просачивалась в село с запада, три с востока.

Минут через двадцать на льду появились новые действующие лица.

С китайского берега на российский, урча моторами, понеслись около ста снегоходов. На каждом сидело по два бойца…

— Ишь, до чего техника дошла, — покачал головой прапорщик. — Ножками уже обленились. Обязательно надо, чтобы везли.

— Не. Всё правильно они делают. Ножками долго, ножки могут устать, — не согласился сержант. — Да и потом, нам лишняя техника не помешает.

— Не помешает, факт. Но это если от неё хоть что-то останется.

— Тоже верно. Может и не остаться…

Около четверти часа ни в селе, ни в окрестностях ничего интересного не происходило.

Заняв Пашково без боя и не обнаружив там жителей и пограничников, китайские командиры задумались: а нет ли в этом какой-то подставы и что теперь делать? Продолжать действовать по заранее утвержденному плану или проявить «разумную» инициативу?

Военные знают — инициатива всегда наказуема, а для привыкших к строгой иерархии ханьцев она наказуема вдвойне. Поэтому — пусть решает начальство. Главное — правильно доложить. Типа, Пашково захвачено, темп продвижения выполнен, потерь нет, противник не обнаружен, ждём подкреплений, просим разрешения на дальнейшие действия.

Непосредственное начальство, понятное дело, начинает чесать репу. Что значит «противник не обнаружен» и для чего требуется «разрешение»? Поразмышляв минуту-другую, оно понимает, что донесение следует передать выше. Но сперва его надо немного подкорректировать. Сгладить все острые углы, подчеркнуть свою роль в достигнутом и чуть приукрасить действительность.

Игра в «испорченный телефон» заканчивается на самом верху. Осененный высокими званиями командующий видит в донесении только то, чего ожидает: операция идет с опережением графика, потерь нет, войска ждут новых приказов. Отдать их — секундное дело. Быть победителем легко и приятно. А подчиненные, действительно, молодцы. Знают, что даже победные рапорты и приказы должны проходить через все штабные инстанции. Каждый должен нести свой груз ответственности, а разделить будущую победу на всех — святая обязанность командира…

И вот, долгожданный приказ получен.

Ударная группировка выдвигается на исходные рубежи.

Войска развертываются прямо как по учебнику.

Бронетехника выползает из замаскированных под логистические склады ангаров. Их боевые порядки прикрывают мобильные ЗРК. Машины РСЗО выкатываются на амурский лёд. Ствольная артиллерия занимает позиции между сопками. Первые эшелоны механизированных бригад накапливаются в покинутом российскими пограничниками селе, готовясь к решающему броску к Транссибу. На острие удара полк специального назначения, отличившийся в захвате плацдарма на вражеском берегу. Десяток вертушек уже раскручивают винты и принимают на борт хорошо подготовленные штурмовые группы. Их задача — десантироваться в районе железнодорожной станции и связать боем войска противника, пока основные силы движутся на Облучье.

Цель — войти в плотное соприкосновение с вражескими подразделениями и прикрыться мирными гражданами от авиации и ракет. Русские по своим бить не будут. Китайские генералы на это рассчитывают, и небезосновательно. Российское командование, на самом деле, не собирается бить по своим. Мало того, оно не готово снимать войска с Владивостокского, Хабаровского и Благовещенского направлений. Враг способен нанести удар где угодно, и его активность на разных участках границы может оказаться обманкой, отвлекающим маневром, призванным убрать силы с главного направления. Для парирования этих угроз у ОСК «Восток» имеются другие средства, специальные, предназначенные как раз для подобных случаев…

Даже самые продвинутые китайские радиолокаторы, установленные на возвышенностях, не в силах обнаружить и распознать бреющие над сопками БПЛА, изготовленные по технологии малозаметности. Дроны, работающие в пассивном режиме, похожи на хищных птиц — филинов, сов, сычей, парящих над спящей землёй, выискивающих в потёмках добычу. Их действия контролируют и корректируют наземные наблюдатели, ожидая, когда вскроются все силы и средства, задействованные во вражеском наступлении. А затем наступает момент истины. Когда уже поздно что-то менять, когда даже бегство не может спасти выдвинувшиеся для атаки части мятежного китайского генерала.

Двенадцать пусковых установок ОТРК «Искандер» 107-й ракетной Мозырской ордена Ленина Краснознамённой бригады уже на позициях и ждут только приказа. Координаты целей введены в бортовые компьютеры. Команда на пуск приходит незамедлительно. От Семисточного до Пашково по прямой сто пятьдесят километров. Зона запрета доступа существенно больше. Гиперзвуковые изделия 9М723 летят по баллистической траектории. Скорость — шесть с половиной Махов. Перехватить маневрирующую головную часть практически невозможно. Нет времени даже на то, чтобы осознать эту простую истину.

Двенадцать объемно-детонирующих боеголовок накрывают места сосредоточения войск с поразительной точностью.

За результатами ракетного залпа следят с воздуха и земли.

Через минуту удар повторяется. Шесть осколочно-фугасных БЧ и столько же кассетных с самоприцеливающимися элементами довершают разгром вражеской группировки…

— Фух… Вот это жахнули. Я, блин, едва не обделался.

— Отставить обделываться. Нам ещё этих, мать, хунвейбинов ловить.

— Есть отставить… Хотя, я даже не знаю, будет ли там кого-то ловить или придется их по частям собирать, для идентификации.

— Будет, сержант. Будет, не беспокойся. На наш век хватит…

Последних скрывающихся в лесу диверсантов отловили к утру, когда к уничтоженному Пашково подоспел батальон 69-й Амурской бригады прикрытия из Бабстово. Больше командование выделить не смогло, однако китайцам хватило и этого. После ночного удара двумя десятками «Искандеров» ханьцы даже не думали сопротивляться. Пленных набралось человек триста. Сколько сумело вернуться на свою сторону, никто не считал…

Глава 7 Билет в одну сторону

'День 144 (5 ноября, вторник).

Граница нашего пузыря проницаема. Я это доказал. Это факт.

Но — обо всём по порядку.

В прошлую среду похолодало. Ночью температура опускалась почти до нуля, а днем не поднималась выше плюс десяти. Не знаю, будет ли ещё потепление, но, в любом случае, холод воспринимаю как дискомфорт. Привык уже к относительно мягкой погоде, хотелось, чтобы она продлилась подольше.

Печку топим теперь круглосуточно. Насчет угля можно не беспокоиться — запасов хватает, за несколько месяцев успел натаскать целую гору.

На улицу выходить неохота, но надо.

Каждые два часа проверяю, как огород, птичник, парник, ветряк.

Хлопотно, но, в то же время, какое-никакое, а развлечение.

Помню, один знакомый с пеной у рта доказывал, что в холоде люди лучше сохраняются. В плане гастрономии я с ним согласен, хотя и не пробовал (шутка). Что же касается умственных и физических кондиций, тут вопрос спорный.

С одной стороны, зимой и вправду не хочется ничего делать, а хочется залезть в тёплую берлогу и спать там до самой весны, как медведь. Сон, как известно, идет только на пользу и, по мнению пресловутых «британских учёных», действительно, продлевает жизнь процентов на десять-пятнадцать.

С другой стороны, люди всё-таки не медведи и столько дрыхнуть не могут. Скорее, наоборот, приходится проявлять активность, иначе просто замерзнешь.

Свою «активность» я решил проявить в том, до чего раньше руки не доходили — всё время что-то мешало, то собирательство, то огородничество, то стройка, то астрономические наблюдения, то охота на «кабанов» и прочую живность, типа, пчёл, уток, лягушек и всяких там бабочек и кузнечиков.

Насекомых мы, кстати, в свой рацион так и не включили. Были бы китайцами — нет проблем, а для традиционной славянской кухни — не лезет в рот ни в каком виде, противно и всё тут.

Зато наблюдать за летающей мелочью весьма любопытно.

Я этим занимался довольно долго, и вот, наконец, пришло время систематизировать результаты. Как оказалось, даже комары роились здесь не абы как, а в определенном порядке, про пчёл и говорить нечего. Маршруты жёстче, чем в планах Генерального штаба, «шаг влево, шаг вправо — расстрел на месте», попытка покинуть полётную зону приравнивается к госизмене.

Двое суток вычерчивал графики передвижения местных чешуйчато- и перепончатокрылых и, в итоге, пришел к парадоксальному выводу: примерно половина из них — попаданцы. Только не временнЫе, как мы с Лизой, а пространственные, прибывшие в капсулу из «внешнего» мира. Другие, наоборот, переправились отсюда туда, сделав нам ручкой. Ну, в смысле, крылом… или лапкой, или чем там у них принято махать на прощание…

Наложив графики на календарь и дневник погоды и вспомнив случай с подсвинком, понял, что значение имеет не только и не столько размер. В местном «туннельном эффекте» важнее время, напряженность геомагнитного поля и… случай. Живые и неживые объекты проникали через границу при определенных условиях. Каких? Этой задачей я занимался ещё двое суток — рисовал формулы, писал программы расчета, смотрел вероятности…

Решающий эксперимент проводил вчера, под чутким присмотром Лизы. Как я ни гнал её, говоря, что холодно и что в её случае простудиться — раз плюнуть, она всё равно не ушла. Сказала: а вдруг со мной опять что-то случится, как три недели назад? Кто тогда окажет мне скорую помощь? Никто. А ведь первые часы, как правило, самые важные…

Ерунда, конечно, но спорить не стал. Понял: она просто боится остаться одной. Нормальная человеческая реакция. А для Лизы так и вообще — сверхнормальная, после всего, что ей выпало пережить в прошлом-будущем, по ту сторону «сдвига».

Расположились мы на юго-восточном участке. Именно в том направлении в нашем будущем-прошлом происходила бОльшая часть сдвигов. Наверное, потому что народу там жило много. Китай, Индия, Пакистан, Вьетнам, Таиланд, Малайзия, Индонезия… Интересно, что там сейчас? В смысле, в том времени, из которого мы ушли. Надеюсь, что в той части света люди ещё остались. Их же там обитало миллиарда четыре, если не больше…

В качестве контрольно-измерительного оборудования использовал флибр-регистратор, только без флибра. Чтобы его запитать, задействовал резервные аккумуляторы. Проще было подключиться к электросети «буханки», но этот вариант я отмёл. Энергии для регистратора нужно немного, а работать он должен весь день. Жалко расходовать топливо и гонять двигатель вхолостую.

Тем не менее, на место мы прибыли на машине. Так было удобнее. Когда видел, что Лиза начинает хлюпать и ёжиться, заводил УАЗ, включал обогреватель и прогонял её греться. Присоединялся к ней, когда чувствовал, что тоже мёрзну. Мы пили горячий чай и закусывали галетами. Дважды уезжали «домой», ненадолго, только чтобы проверить, как там хозяйство. Слава богу, во время отлучки регистратор ничего интересного не фиксировал.

Результаты пошли ближе к вечеру. Прибор неожиданно запищал, я вздрогнул, а Лиза обрадовалась так, словно золотую медаль получила, экстерном.

Минут пятнадцать ушло на определение схемы силовых линий, ещё столько же на привязку к местности. Возможное место прокола я обозначил колышками. Право первого «измерения» решил предоставить Лизе — у неё были такие умоляющие глаза.

Девочка подобрала с земли небольшой камень и бросила его между колышками.

Камушек пролетел сквозь границу и упал на той стороне.

Следующие полтора часа мы упражнялись в бросании через прокол различных предметов: веток, камней, комьев земли, металлических шариков (когда-то позаимствовал у Михалыча пару вышедших из строя подшипников), червяков, мух (принесли их с собой в спичечном коробке), бумажные самолетики… Затащить что-то назад тоже не являлось проблемой. Просовываешь «кочергу», цепляешь и тянешь к себе — веточку, камушек, червячка…

Проход представлял собой полукруглую арку диаметром восемьдесят сантиметров. Нижняя половина скрывалась в земле. Попытки её откопать приводили к тому, что она опускалась ниже, а вместе с ней опускался прокол. Он оставался активным около двух часов, а потом просто исчез. Пролезть в него было можно, но я и сам не рискнул, и Лизе не разрешил. Любое касание края могло привести к трагедии. Он разрезал предметы как скальпель, без лишних усилий и идеально ровно. Дерево, камень, металл… Думаю, что и с человеческой плотью случилось бы то же самое.

Обидно, конечно, но что поделать. В любом случае, мы молодцы — сумели-таки отыскать лаз наружу. Практика подтвердила теорию. Прокол возникает тогда, когда в будущем происходит очередной сдвиг, и сюда отправляется новая партия попаданцев. Основное условие — это событие должно произойти достаточно близко. Размер прокола от расстояния не зависит. Типичный квантовый эффект. Неважно, какая у поля мощность, главное — какая конфигурация…' (из дневника А. Н. Трифонова)

* * *

— Может, возьмешь?

— Да зачем мне?

— Вдруг пригодится. На охоту, скажем, пойдешь или ещё куда.

Алексей задумался. Небольшой арбалет, выполненный из современных композитных материалов, плюс два десятка карбоновых стрел с твердосплавными наконечниками — для охоты в первобытном лесу самое то. Точность, бесшумность, простота. С таким оружием даже ребёнок справится… Но сразу соглашаться не стоит. Нельзя нарушать основной принцип торговли.

— Я не охотник, Михалыч. А если бы и решился, лучше ружье приобрел бы. С ружьём оно, знаешь, надежнее.

— Ружья у меня нет, а кушать охота, — грустно вздохнул Лунёв.

— И сколько ты за него хочешь? — лениво поинтересовался Трифонов.

Михалыч обреченно махнул рукой.

— Да нисколько. Это, типа, в нагрузку к титану.

— Так что же ты раньше молчал⁈

— А ты не спрашивал, — огрызнулся мастер. — Привыкли все, что Михалыч, мол, жлоб и торгаш, и даже не думают, что плевать мне на все эти деньги-шмотки-жратву. Что я, тысячу лет жить собрался, что ли? Нафига мне фура тушёнки и вагон макарон?

— Действительно, нафига? — усмехнулся ученый.

Ему стало и впрямь интересно. Не так уж и часто старый приятель пускался в откровенные разговоры.

— Возьмешь арбалет?

— Возьму.

Оружие и боеприпасы переместились в рюкзак.

Вместо них на столе появились стаканы, початая поллитровка и два маринованных огурца.

— Будешь?

— Я за рулем.

— Ну и дурак.

Михалыч набулькал стопарик, выдохнул и одним разом опрокинул в себя порцию горячительного. Секунд пятнадцать он молча хрустел огурцом, потом налил ещё рюмку, поднял, взглянул на просвет и, устало вздохнув, поставил обратно на стол.

В глазах у Лунёва плескалась тоска.

— Понимаешь, Лёх, тут дело такое. Я об этом никому не рассказываю, но тебе скажу. Ты мужик правильный, ты поймёшь…

Многое из того, о чем говорил Михалыч, Трифонову было известно.

Многое он услышал впервые.

В шесть лет Олег Лунёв потерял родителей, и до восемнадцати его воспитывали бабка с дедом. Он всегда мечтал о большой семье, поэтому женился, как только вернулся из армии. Увы, его первая жена, будучи беременной, погибла в случайном ДТП, а вторая оказалась слишком расчетливой. Когда она поняла, что олигархом её муж становиться не собирается, то быстро нашла себе нового ухажёра, более перспективного и богатого. Бросив мужа, она упорхнула со своим хахалем за рубеж, прихватив с собой не только все семейные сбережения, но и недавно рожденную дочь. Потерю денег Лунёв пережил спокойно, потерю дочери — нет. Он не понимал, зачем бывшая это сделала? Скорее всего, ей просто захотелось насолить тому, кто не оправдал завышенных ожиданий.

Несколько лет мужчина пытался вернуть дочь на родину или хотя бы иметь возможность встречаться с ней, обращался как в российские суды, так и в иностранные, но, в итоге, добился только того, что стал невъездным во все страны Шенгена — мстительная барышня постаралась.

С тех пор серьёзные отношения с дамами Михалыч больше не заводил, ограничивался интрижками. Однако это ничуть не распространялось на детей. Конечно, в хорошем смысле, а не в криминальном. В доме, где он проживал, его знали практически все мамаши с папашами, и мало у кого из их чад не имелось уникальных игрушек, сделанных лично Лунёвым. Детскую дворовую площадку он сооружал больше двух лет и «открывал» по мере готовности. Горки, качели, карусели, песочницы, домики, исполненные в сказочно-русском стиле, вызывали неподдельный интерес не только у местных жителей, но и у обитателей соседних кварталов. А когда какая-то «комиссия мэрии» попыталась наехать на мастера, мол, «всё сделано без разрешения, надо снести кустарщину и возвести одобренное, утвержденное и безопасное», возмущенные граждане погнали чиновную рать так, что у тех только пятки сверкали…

— У меня в подъезде всего три семьи осталось, и все многодетные. Им просто некуда ехать. Ты, понимаешь, Лёха, просто некуда…

Михалыч уже в четвертый раз брался за рюмку, но вновь возвращал её на место нетронутой, словно и вправду боялся обесценить этим свой монолог и превратить исповедь в лицедейство.

— Они каждый вечер ходят ко мне столоваться. И, что любопытно, не взрослые, только дети. Старшие то ли стесняются, то ли стыдятся. Хотя чего им стыдиться? Работу нормальную сейчас не найти, а если даже найдешь, чаще платят деньгами, а не натурой. Если и перепадают заказы с продуктами, то раз или два в месяц. Социальных магазинов на всех не хватает, а цены на рынке — сам знаешь, какие. Эх! Да что говорить? — мастер махнул рукой. — Я, блин, пытался как-то взять опекунство, так меня даже слушать не стали. Нельзя, говорят, холостяку детей на воспитание отдавать. И смотрят, сволочи, на меня, как на какого-то педофила. Тьфу!

Трифонов пристально посмотрел на Михалыча.

— А ты и вправду хотел опекунство?

Голос звучал напряженно, но приятель, занятый собственными переживаниями, ничего не заметил.

— Да я бы и усыновить мог или удочерить, без разницы. Двух, трёх — железно. Насчёт больше, не знаю. Тогда, возможно, пришлось бы с работы уволиться, а это не есть хорошо.

Алексей помолчал секунд пять, а потом решился:

— Слушай, Михалыч. Могу я тебя попросить об одной… нет, не услуге, а скорее… даже не знаю, как объяснить…

— А ты по-простому.

Лунёв выпил, наконец, свою рюмку и, закусив вторым огурцом, уставился на Алексея.

— Как думаешь, так и говори. Тогда и понять легче.

— Как думаешь, значит… — Трифонов почесал в затылке. — Ну, хорошо. Скажу. Я в эти выходные в командировку длительную уезжаю. Вот.

— И что? — не понял Лунёв.

— Племянницу не на кого оставить. Она сейчас у меня живёт. Родители… ну, в общем, нет их. Девчонке одиннадцать с хвостиком. Возраст такой, случиться может всё, что угодно, а помочь-присмотреть некому. У меня на даче соседка хорошая, в возрасте. Думал, её попросить, но, вот беда, позавчера её в больницу на скорой увезли. Что-то такое с почками. Наверное, операцию будут делать, так что…

Учёный развёл руками и тяжко вздохнул.

Михалыч всё понял правильно.

— Предлагаешь, чтобы я за ней присмотрел?

— Ну… в-общем, да.

Мастер долго не думал. Ответил сразу:

— Я согласен. Где и когда?

— Что где и когда?

— Когда подъезжать знакомиться и где она будет жить, у тебя или я к себе заберу?

— Завтра после шести сможешь подъехать?

— Смогу. Куда?

— Где моя дача, помнишь?

— Помню, а…

— Где она будет жить?

— Ну, да.

— Вот завтра всё и решим.

— Замётано…

* * *

Уезжая от Михалыча, Трифонов чувствовал себя подлецом.

Проблема, вставшая во весь рост, требовала решения, однако, какое ни примешь, любое оборачивалось предательством. Следовать принципу наименьшего зла — месяца три назад Алексей не мог и подумать об этом, а сегодня он просто не знал, как поступить? Подло и прагматично или по совести, но фатально?

Помнится, в какой-то книге герой утверждал, что, мол, «из всех решений надо выбирать самое доброе». Красиво, конечно, но в жизни всё происходит иначе. Как определить, что добрее? Принести себя в жертву во имя всего человечества и бросить на произвол судьбы доверившегося тебе ребёнка? Или попытаться помочь тем, кто рядом, и плюнуть на то, что случится потом?

Ответов не находилось…

В салоне, помимо рюкзака с арбалетом и стрелами, лежали разборная печка-буржуйка, коробка с тонкими титановыми пластинами «под штамповку», набор буквенных штампов, прибор для «письма» по металлу, напоминающий старинную пишущую машинку и — самое главное — шесть толстых листов из титано-хром-молибденового сплава размерами семьсот на семьсот миллиметров с соединительными элементами.

Это «чудо инженерной мысли» собиралось в куб весом около ста тридцати килограммов. По всем расчётам, будучи установлен на улице, он мог простоять больше ста тысяч лет, практически не подвергаясь коррозии. Внутрь можно было укладывать различные предметы, например, минералы, срезы стволов деревьев, журнал наблюдений, дневник.

Дневник и журнал Трифонов предполагал вести на бумаге, а потом «переписывать» данные на металлические пластины. Способ он опробовал в лаборатории у Михалыча — на каждую сторону куба они нанесли грозные предупреждения «Собственность Российской Федерации. Радиационная, биологическая и химическая опасность. При обнаружении немедленно оповестить компетентные органы».

— Интересная у тебя намечается командировочка, — заметил по этому поводу мастер. — Куда хоть едешь-то?

— Извини, но сказать пока не могу. Поэтому без комментариев, — ответил учёный…

Решение отправиться в «экспедицию» Трифонов принял десятого марта. Конечную точку маршрута он определил неделю назад, после второго эксперимента с флибром.

В международный женский день, когда по миру прокатилась третья волна сдвигов, установленные на даче приборы пищали без перерыва, а обрабатывающие результаты программы буквально захлебывались от поступающих данных. Флибр-регистратор, индикатор радиоизлучений расширенного диапазона, регистратор черенковского излучения — каждый вносил свою лепту в формирующуюся в ноутбуке модель катастрофы.

Гипотеза, к которой пришел Алексей через двое суток, казалась невероятной, однако не верить в неё он не мог. Все результаты указывали на то, о чем раньше он только догадывался. Мощные потоки сверхсветовых частиц строго совпали по направлениям на координаты сдвигов. Там же формировались источники вторичного излучения, причем, размеры аномальных зон определялись не интенсивностью излучения, а его частотой. Это говорило, во-первых, о квантовом характере сдвигов, а во-вторых, об их внешнем наведении.

Подтверждалась главная версия. Сдвиги имели искусственную природу. Удары по Земле наносились извне. Вопрос «Кем?» оставался открытым.

Система уравнений тахионного поля не имела решений в действительных числах.

Ответы нашлись, только когда Трифонов соотнёс мнимую часть с вектором времени и «закрутил» поле в обратную сторону. Теоретические изыскания привели к совершенно парадоксальному выводу. Аномальные зоны — это объекты из прошлого, перенесенные в настоящее «эволюционным образом», путем независимого пространственно-временного развития, а то, что располагалось раньше на этом месте, наборот, уносилось в далёкое прошлое одним мощным рывком, фактически одномоментно, замещая исчезнувшую там структуру.

Расчеты пришлось перепроверять раз пятьсот, набирая статистику по местам, времени и размерам «пятен». Получалось достаточно любопытно. Если теория не обманывала, зоны размером два километра соответствовали провалам в прошлое примерно на 70 тысяч лет. Пять километров — 850–860 тысяч, ледниковый период. А двадцатикилометровые зоны закидывали в историю Земли аж на 65–67 миллионов лет, в мезозойскую эру, прямиком к динозаврам.

От перспективы оказаться в настолько далеком прошлом захватывало дух и дрожали колени. С одной стороны, безумно интересно, с другой, страшно до жути. Алексей попытался представить, какой шок испытали угодившие под первые сдвиги, и понял, что завидовать нечему. Даже имея под рукой дивизию РВСН, атомную электростанцию или базу подлодок с ядерным оружием на борту, выжить в том времени человеку практически невозможно. Построить новую цивилизацию — тем более. В ледниковом периоде «условия жизни» получше, но тоже не сахар. Реальные шансы появлялись лишь в первобытном мире, но без серьезной подготовки вынужденная робинзонада заканчивалась тем же — гибелью попаданца. Голод, холод, болезни, дикие звери, отсутствие привычных вещей, орудий труда, удобств, благ — большинство людей уже успело забыть, как жили и выживали их предки…

Тем не менее, Трифонов знал: единственный способ доказать свою правоту — это пройти весь путь до конца. Как в книжке про хоббита. Туда и обратно. Впрочем, обратно не обязательно. Главное, чтобы оттуда сюда прибыли доказательства — титановый куб с дневником и образцами первобытной природы. Практика, какизвестно, критерий истины. Даже самый маститый, осененный званиями и должностями ретроград от науки бессилен перед успешным экспериментом. Но чтобы провести его с блеском, пробелы в теории требовалось заполнить качественными и достоверными данными. А ещё — выяснить, как спровоцировать новые сдвиги там, где необходимо, в нужное время и в нужном месте…

* * *

Первую «провокацию» Трифонов решил провести четырнадцатого марта, в четверг. Мог бы и раньше, но три дня ушло на совершенствование конструкции флибр-генератора — так Алексей назвал спецприбор, во многом повторяющий тот, который испытывали в ЦИАНТе двадцатого декабря и из-за которого испытательный полигон, институт и прилегающая территория провалились в «ледниковый период».

Согласно разработанной Трифоновым теории, прибор индуцировал высокочастотные колебания пространства-времени, или, по принятой учёным терминологии, «мерцающий сброс». В качестве резонатора выступала порция флибра — небольшой цилиндрик длиной сто пятьдесят пять и диаметром шестьдесят два миллиметра. Образец практически идеально «вписывался» в обрезок бесшовной трубы «семьдесят шесть на семь». К торцу через специальный кондуктор с газоотводом крепилась вторая труба — «тридцать два на шесть». В неё Алексей запрессовал ружейный патрон двенадцатого калибра, только без дроби, с пыжом-обтюратором и увеличенной навеской пороха. Капсюль пробивался пружинным ударником по сигналу электрореле. Оно же включало электроразрядное устройство, сооруженное из обычного электрошокера и установленное на трубу с флибром.

Конструкция предельно простая, почти примитивная. Однако, благодаря сжатию пороховыми газами чудо-сплава, она надежно обеспечивала эффект «мерцания». По всем расчетам и косвенным данным, полученным в результате чужих, не слишком «удачных» экспериментов, при резком повышении давления флибр становился почти сверхпроводником. Почти — потому что в нем не образовывались куперовские электронные пары. Точнее, образовывались, но сразу же распадались из-за увеличения энергии связи. Теория Бардина-Купера-Шриффера — доминирующая на сегодняшний день теория сверхпроводимости — давала сбой. Подача на образец тока вызывала высокочастотное изменение внутренней структуры. Флибр менял проводимость со «сверх» на обычную и обратно за доли микросекунды — стандартный колебательный контур со спонтанными изменениями частоты.

Как предположил Трифонов, колебания в какой-то момент входили в параметрический резонанс с внешним источником, мощность тахионного поля возрастала, и это вызывало «незапланированный» сдвиг. Как происходили «запланированные», теория не объясняла, попросту не хватало данных. Видимо, на внешние источники воздействовало что-то ещё. Извне. Может быть, даже — чужая воля…

Чтобы хотя бы приблизительно определить расположение этих источников, а, как максимум, выяснить их природу, Трифонову как раз и понадобились собственные эксперименты с флибром.

Место для первого опыта он подбирал с учетом удаленности и безлюдности. Первое позволяло увеличить базу для измерений астрономического масштаба. Второе гарантировало отсутствие «случайных прохожих».

«Заряженный» флибр-генератор ученый установил в лесном массиве на границе Ярославской и Московской областей. Включался прибор по таймеру, аналогично бомбе с часовым механизмом. Точные координаты «закладки» определялись с помощью геодезических приёмников системы ГЛОНАСС, благо, она ещё функционировала.

Вернувшись домой, Алексей настроил регистраторы на нужное направление и занялся наведением радио- и оптического телескопов. Поиск предполагалось вести в плоскости «наблюдатель — генератор — зенит» с отклонениями влево-вправо в пределах двух градусов.

Срабатывание флибр-генератора произошло чётко по графику — в половину второго ночи. Предсказанные колебания тахионной структуры наблюдались пятьдесят четыре секунды. Затем начался всплеск. Напряженность поля скакнула в десятки раз. Данные поступали лавиной, регистраторы едва успевали их обрабатывать. Трифонов отчаянно крутил рукоятки настроек, пытаясь поймать в телескопы «чужеродный объект»…

То, что это был действительно сдвиг, выяснилось через сутки, когда по радио сообщили об очередном ударе по Московскому региону. Пострадавшие отсутствовали, материальный урон — тоже…

Допущенную в расчётах ошибку Алексей нашёл ещё через сутки. Полностью обработав и проанализировав результаты измерений, он понял, что внешние источники тахионных волн следовало искать не строго «над головой», а по другим направлениям. Пики на графиках резонансов соответствовали склонению двадцать три градуса. Учитывая, что день весеннего равноденствия практически наступил, «цели» должны были располагаться в плоскости эклиптики. Мысль очевидная, но, как всегда, пришедшая в голову не до эксперимента, а после.

Ошибку требовалось исправлять, и, чем скорее, тем лучше.

Второй опыт ученый задумал произвести двадцатого марта, в день, когда земная ось перпендикулярна линии Солнце-Земля. Измерения предполагалось выполнить ближе к вечеру, когда точка равноденствия уже близко, а дневное светило еще не спряталось за горизонт. Оба телескопа теперь наводились строго на Солнце. Его угловой размер составлял полградуса, или четыре минуты по времени прохождения мимо «неподвижного» наблюдателя. На ярком фоне любой объект выделялся абсолютно чёрным пятном, и, если он на самом деле присутствовал на орбите, обнаружить его проблемы не представляло. Для гарантии Трифонов установил на оптический телескоп видеокамеру со скоростью съемки 256 кадров в секунду. Все радиоприборы сбрасывали данные в два адреса — на собственные карты памяти и отдельно на ноутбук.

По новому «техзаданию» длинная база для наблюдения уже не требовалась, поэтому на сей раз Трифонов решил не уезжать куда-то в Тьмутаракань, а установить флибр-генератор недалеко от дома. Для этих целей как нельзя лучше подходил бывший аэропорт Шереметьево. Главная воздушная гавань Москвы попала под декабрьскую волну сдвигов и, так же как и ЦИАНТ, представляла собой идеально круглую заснеженную пустыню диаметром пять километров.

Поначалу это «пятно» охраняли части Росгвардии. Потом, как и везде по стране, оцепление сняли, оставив лишь блок-посты на дорогах. Да и то не на всех, а только на федеральных. Остальные контролировались «ополченцами». В свое время кто-то пустил слух, что, мол, внутри можно найти целую кучу полезных в быту ништяков, и туда сразу же зачастили доморощенные любители «сталкерятины». Со временем эта мода утихла, желающих попасть в «зону» стало поменьше, но привычка собирать мыто за въезд и выезд у местных «братков» осталась.

Трифонов въезжал на закрытую территорию ночью и не по дороге, а вне основных трасс. Как оказалось, отечественная «буханка» могла свободно проехать там, где пасовали обожаемые «братвой» импортные внедорожники. Фары включать не пришлось. Обзор обеспечивали «позаимствованные» на складе ЦИАНТа очки-тепловизоры. Посты и пикеты остались далеко в стороне, операция по установке флибр-генератора прошла успешно.

Побочной целью второго эксперимента являлась проверка: «Что будет, если один сдвиг наложится на другой? Вдруг это своего рода зона безопасности, и повторные удары ей не грозят».

События следующего дня показали: сдвиги отлично накладываются друг на друга, поэтому прятаться там бесполезно. Но это было не главное. Главное заключалось в том, что новый эксперимент дал ответы почти на все интересующие Трифонова вопросы.

Сигнал с регистратора пошел в восемнадцать ноль пять. Закладка сработала с пятиминутным опозданием. Измаявшийся в ожидании Алексей облегченно выдохнул и прильнул к смотровой трубе. Сначала ему показалось, что к линзам что-то прилипло. То, что дело не в линзах, он понял через пару секунд, когда разобрал детали.

Вернуть на место упавшую челюсть исследователь и не думал — просто забыл, для чего это делается.

В окуляре на фоне полыхающегосветила ползли три черные кляксы. Они медленно двигались по орбите в направлении, обратном вращению Земли. Почему не по ходу, ученый допёр, только когда опять начал мыслить логически и рационально.

На двадцать четвертой секунде одна из клякс добралась до края Солнца и исчезла в потемках, а спустя ещё семь секунд на другой стороне солнечного диска появилась новая клякса — четвёртая.

«Кольцо! — мелькнуло в мозгу. — Их там целые тысячи».

Наблюдаемые объекты выглядели необычно — словно морские ежи, ощетинившиеся во все стороны шупальцами-иголками.

То, что они двигались в «неправильном» направлении, уже не казалось странным и объяснялось элементарно. Просто их орбита располагалась далеко от Земли, поэтому согласно законам механики, их угловая скорость была существенно ниже скорости земного вращения, но выше скорости вращения вокруг Солнца. Измерив время движения «клякс» по солнечному диску и зная его угловой размер, можно было легко определить параметры орбиты и расстояние до объектов.

«Около миллиона кэмэ», — быстро прикинул ученый.

В отличие от первого эксперимента, этот продлился на четверть минуты дольше. Флиб-генератор отработал шестьдесят девять секунд. Затем крайняя «клякса» сверкнула ослепительно белым, и неведомые объекты разом исчезли, словно их никогда не было. В ту же секунду пошли отклики с регистраторов излучений.

«Сдвиг», — сообразил Трифонов.

Около часа он молча смотрел, как бегут циферки на экране компьютера, как затухает очередной всплеск тахионного поля, и изо всех сил пытался понять суть увиденного.

А потом ученого осенило.

Работа флибр-генератора — это не причина.

Он не вызывает сдвиг. Он вызывает огонь на себя.

Удар по нему наносят неведомые небесные объекты.

Зачем? Почему?

Да потому что своим «мерцанием» он делает их видимыми.

А они этого не хотят. Так сильно, что сразу уничтожают возможного наблюдателя.

Колебания сверхпроводимости флибра — лишь следствие других колебаний, более важных, фундаментальных. Колеблется само время. Прошлое-будущее, будущее-настоящее. Микросекунда назад, микросекунда вперед. Тот, кто находится здесь и сейчас, не в силах самостоятельно прозреть изменяющуюся шкалу времени. Это помогает сделать флибр-генератор. Работая, он входит в резонанс с прыгающими во времени туда-сюда небесными «кляксами», и люди начинают существовать с ними в одной метрике. «Мерцающий сброс» превращает человеческое восприятие в аналог прибора ночного видения. А если противник обнаружен, его уничтожение становится только вопросом времени. Времени, которого, как всегда, не хватает…

Алексей знал, как работает бюрократическая машина. В экономике, образовании, медицине, науке… Неважно, где. Принципы везде одинаковые.

Он мог бы записаться на прием или отправить «высокому начальству» письмо с описанием своего опыта и теории, однако, увы — результат был бы такой же, как у других. Сначала его гипотезу рассматривали бы эксперты, потом, в случае положительного заключения, дело передали бы в профильный ученый совет, затем начали бы разрабатывать техническое задание, подали заявку на выделение средств, составили план освоения, принялись бы готовить и защищать проект на правительственной комиссии, собирать коллектив, обещать, ждать, опять обещать…

Даже если, ввиду особых условий, из этой цепочки выбросить какие-то звенья, срок от первого упоминания до выхода «готовой продукции» составил бы не менее четырех месяцев.

Сегодня это непозволительно долго.

Враг наносит удары безостановочно. Каждый день становится поистине золотым. Если делать всё «как положено», может случиться так, что принимать решение будет некому.

Ситуация, как на любой складывающейся неудачно войне. Небольшая группа бойцов видит вражескую колонну, разворачивающуюся в боевой порядок, готовую уже через час-другой прорвать тонкую красную линию и выйти во фланг обороняющимся частям. Проще всего отправить донесение в штаб и ждать соответствующего приказа. Но правильнее и честнее, помимо донесения, самим встать на пути пехоты и танков и хотя бы на час, хотя бы на полчаса задержать противника, дав своему командованию время, чтобы перегруппироваться и нанести контрудар.

Восемь десятилетий назад так поступали бойцы Красной Армии.

Сегодня так же должны поступить их потомки.

Алексей знал это абсолютно точно.

Чтобы командование поверило донесению, надо вступить в бой.

Даже если ты остался один, с винтовкой и парой гранат против целой колонны…

* * *

Михалыч не обманул — явился, как обещал, в пятницу вечером.

С собой он привез целую сумку игрушек, и не абы каких, а сделанных собственноручно. Разные хитроумные головоломки, прикольные фенечки, модные гаджеты. Лиза поначалу делала вид, что ей это совершенно неинтересно, но потом сама не заметила, как увлеклась. Особенно, когда выяснилось, что «дядя Олег» не только интересный рассказчик, но тоже, словно ребенок, обожает играть в игрушки.

Трифонов мог быть доволен придумкой. Если они нашли общий язык, значит, его «убытие в командировку» пройдёт легче. Хотя, если честно, на душе кошки скребли. За два с половиной месяца он успел привязаться к этой девчонке.

С Тамарой они детей так и не завели, и Алексей просто не представлял, каково это — иметь дочь-подростка. А Лизу он уже и вправду считал, если не дочерью, то, как минимум, близкой родственницей. Поэтому бросать её здесь, зная не только о смертельной болезни, но и о том, что она пережила после двадцатого декабря, казалось учёному чем-то вроде предательства. Однако и взять Лизу с собой он не мог. Там, откуда не возвращаются, ей делать нечего.

В том, что произошло с девочкой, Трифонов чувствовал и свою вину. Сдвиг, накрывший ЦИАНТ, задел и находящиеся рядом жилые кварталы.

Лиза жила с мамой на улице Псковской. Отца у неё не было. Кто он, где он, мама никогда не рассказывала.

Школа находилась недалеко от дома. В тот день занятия закончились рано. Четвёртый урок отменили, и школьники высыпали на улицу. Кто-то играл в снежки, кого-то увели домой срочно вызванные родители-бабушки-няни, кто-то, считающий себя самостоятельным, убежал гулять в примыкающий к учебному заведению лесопарк.

Лиза домой не спешила. Мама всегда приходила за ней после двух, поэтому внезапно приключившуюся «свободу» следовало использовать с толком. Вместе с двумя подружками она отправилась на игровую площадку в парке.

Мгновение, когда произошёл сдвиг, девочка пропустила. Маша и Рита раскачивались на качелях, Лиза на миг отвернулась, услышав собачий лай за деревьями, а когда повернулась обратно…

Дома и качели исчезли, исчез парк, вместо них перед опешившей школьницей расстилалась ледяная пустыня. Под ноги подкатился какой-то предмет. Когда она его рассмотрела, то просто упала без чувств. Этим предметом оказалась голова подруги…

Что было дальше, Лиза помнила плохо. Очнувшись, она куда-то пошла, потом побежала, пыталась кого-то найти, пробовала от кого-то спрятаться… Ночь она провела в каком-то подвале. Там было тепло. Утром в подвале появились двое бомжей. Их звали Болт и Сипатый. Сначала они хотели просто прогнать девочку, но потом Болт заявил: за то, что она целую ночь пользовалась их подвалом, она должна отработать. И Лизе пришлось «отрабатывать». Этот и все последующие дни. Просила на трассе милостыню, как и десяток таких же «потерявшихся» после сдвига детишек, возрастом от шести до двенадцати. С каждым днём ей становилось всё хуже и хуже. Видимо, болезнь, дремавшая внутри до поры до времени, после пережитого потрясения начала прогрессировать. Ещё немного, и, если верить доктору Свиридову, Лиза бы просто истаяла, как фитилёк от лампадки…

Сегодня страшное заболевание отступило.

Вопрос: надолго ли? Что будет, когда лечебный курс завершится?..

— Слушай, Михалыч, ты это, уколы делать умеешь?

— Лёх, ты меня уже спрашивал. Сколько можно? Я же тебе говорил: да, умею.

— Понятно. Я просто… Ну, в общем, волнуюсь, сам понимаешь.

— Не беспокойся. Всё будет хорошо. Никуда твоя племяшка не денется. Вернёшься из экспедиции, сам всё увидишь.

— Ну, хорошо. Убедил. Только у меня ещё одна просьбочка.

— Какая?

Трифонов «воровато» оглянулся и вытащил из-за пазухи толстый конверт.

— У вас в ИВТ всё ещё Фортов директор?

— Ну да. Он, хотя и опять Президент Академии, но каждые понедельник и среду, как штык, в институте.

— Значит, ты его в понедельник увидишь?

— Ну… наша лаборатория с флибром работает, ему это интересно. Так что, скорее всего, зайдёт.

— Можешь ему передать из рук в руки? — Алексей протянул другу конверт.

— Бомба или сибирская язва? — пошутил Михалыч, пробуя «бандерольку» на вес. — Ого! Тяжёлая.

— Там бумаги. Отчёт о работе.

— А почему сам не отдашь?

— Меня в понедельник не будет. Забыл, что ли?

— Чёрт! Действительно, — Лунёв хлопнул себя по лбу. — А по почте почему не пошлёшь?

— По почте долго и без гарантии. А тут дело срочное.

Михалыч заговорщицки подмигнул:

— Не хочешь, чтобы чекисты узнали?

— Да причем тут чекисты? Просто…

— Всё! Больше ни слова! — вскинул руки Лунёв. — Не хочу ничего знать о ваших делах. Ты попросил меня передать, я передал. А что там внутри, не моё дело. Так?

— Ладно. Пусть так. Ты, главное, передай.

— Передам, не волнуйся. Только ты тоже племяшке скажи, что дядя Олег не завтра приедет, а в воскресенье. А то ведь не будет тебя, она меня вообще на порог не пустит.

— Не дёргайся. Скажу обязательно. Это и в моих интересах.

— Ну, тогда пока. И поосторожнее там, в этих твоих экспедициях. Время сейчас, знаешь, какое?

— Знаю, Михалыч. Знаю, — вздохнул Трифонов…

Когда приятель ушёл, он ещё долго стоял у калитки, думая, всё ли учёл, не будет ли с этой стороны каких-нибудь неожиданностей?

Страховка у Трифонова имелась. Примерно с десяток писем, разосланных по е-мэйлу с отсрочкой доставки на адреса РАН, ФСБ, МВД, МЧС, Совбеза, Минобороны, Администрации Президента… Ещё одно письмо придёт на почту Павлу Свиридову. В нем Алексей не только рассказывал, в какую именно экспедицию он собирается, но и просил доктора не забывать свою маленькую пациентку.

Материалы с подробными описаниями экспериментов и теории «мерцающих сбросов’Трифонов решил оставить на рабочем столе. Копии хранились в сарае, в несгораемом сейфе. Ученый надеялся, что титановый куб, который, если верна теория, должен был появиться на месте второго сдвига, никакие 'сталкеры» не унесут. Во-первых, любые новые «зоны», появляющиеся внутри и возле столицы, оцеплялись и исследовались оперативно, а во-вторых, грозные надписи «Радиационная, биологическая и химическая опасность», без сомнения, должны напугать всякого любителя приключений.

По сути, оставался только один нерешенный вопрос: как сообщить Лизавете? Ведь о том, что он уезжает, и уезжает «надолго», а вместо него останется дядя Олег, Алексей ей пока не сказал…

— Ну, что? Как тебе сегодняшний гость? — вернувшись в дом, поинтересовался Трифонов.

Девочка фыркнула и продемонстрировала большой палец:

— Прикольный дядька. Но я с ним всё равно не останусь.

— Эээ… в каком смысле? — растерялся учёный.

— В прямом, — пожала плечами Лиза. — Я знаю, что ты уезжаешь.

— Откуда⁈

— У тебя на столе журнал. Там всё написано. Я ещё вчера прочитала.

Алексей несколько раз вдохнул-выдохнул. Ему неожиданно стало легко, будто гора с плеч свалилась.

— Понимаешь, Лиз… тебе всё равно придется остаться с кем-то из взрослых. Жить одной у тебя не получится…

— А я и не буду одна. Я поеду с тобой.

— Ты не можешь поехать со мной, — покачал головой Трифонов.

— Почему?

— Я еду в очень опасное место. Там нет ничего привычного. Ни магазинов, ни поликлиник, горячей воды, отопления, электричества, автомобилей, дорог…

— В деревне у дедушки тоже ничего этого не было, но люди там жили.

— Там, куда я уеду, людей не будет, только дикие звери. Поэтому, если что-то случится, на помощь никто не придёт.

— Вот поэтому я и поеду с тобой. Не хочу, чтобы ты остался без помощи.

— Оттуда можно и не вернуться, — сделал последнюю попытку Трифонов.

— Тем более, — отрезала девочка. — Я уже и вещи все собрала.

— Когда ты успела⁈

— Я готовилась. И не спорь. Я знаю, куда ты хочешь уйти и зачем. Знаю: оттуда нельзя вернуться. Я не такая глупенькая, как тебе кажется, и я уже всё решила. Я слышала, что говорили в больнице. Там говорили: с такой болезнью, как у меня, долго не живут. Так что не всё ли равно, где я умру, когда лекарства закончатся?..

Лиза неожиданно всхлипнула, шагнула вперёд и, обхватив Алексея, уткнулась ему носом в рубашку.

— Дядя Лёш. Я не хочу умирать. Я не хочу умирать, зная, что ты уже тоже умер, где-то там далеко, в прошлом, а я даже не знаю где. Возьми меня с собой, дядя Лёш. Давай мы уйдем вместе. У меня больше никого нет, кроме тебя. И я не хочу, чтобы чужой дядька делал мне в попу уколы…

Плечи девочки вздрагивали, в голос прорезывалось рыдание. Трифонов осторожно гладил её по голове и просто не знал, что сказать. В глазах неожиданно защипало, но он не мог поднять руку, чтобы убрать невидимую соринку…

— Что ты берёшь с собой?

— Иголки, ножницы, нитки, обувь, одежду.

— Ты растёшь, и скоро всё это будет мало.

— Я буду перешивать. Нас в школе учили.

— Обувь так просто не перешьёшь.

Лиза отстранилась от Трифонова и смущённо потупилась.

— Прости, дядя Лёш, я не подумала. Наверное, надо попросить у соседей. Или купить.

— Покупать поздно. Мы лучше вот как сделаем. Пойдем в чулан и посмотрим. У Тамары размер был на два раза больше, чем у тебя. Фасоны, конечно, не новые, но думаю, тебе подойдёт…

* * *

Экспедиция началась на день раньше, тридцатого марта в субботу. В воскресенье на дачу должен был подъехать Михалыч, и Алексей не хотел, чтобы тот поднял тревогу раньше положенного.

На закрытый пять лет назад полигон ТБО въезжали со стороны Долгопрудненского кладбища. Трифонов не без оснований считал это место практически идеальным вариантом для «обратного сдвига». Во-первых, свалку отлично видно от МКАД, и ее внезапное исчезновение незамеченным не останется, во-вторых, люди, с высокой степенью вероятности, не пострадают, и, наконец, в-третьих — до Вешек, где должен произойти «главный сдвиг», отсюда по прямой около четырех километров — немного даже по меркам далекого прошлого, со всякими встающими на пути реками, деревьями и холмами.

На кладбище «буханка» проехала без проблем. Трифонов сунул ксиву под нос охраннику, ворота открылись, УАЗ покатился к южному краю погоста. Людей было, действительно, мало. А в девять вечера, на которые Алексей настроил флибр-генератор, их там и вовсе не будет, кладбище закроется, бродить меж могил и попадать под удар будет некому.

Машина остановилась возле пролома в заборе. Наружу здесь никто не ходил. Лезть через грязь на искусственно созданный холм дураков не было. На территории свалки даже вороны перестали летать. Летом мусорные горы засыпали землей, за зиму она проседала, на следующее лето рекультивация повторялась, и с каждым годом полигон всё больше и больше напоминал обычный поросший кустарником холм. Единственное, что отличало его от таких же природных — это выстроенный вокруг бетонный забор с протянутой поверху «егозой». Со стороны кольцевой дороги, речки Бусинки и Лихачёвского шоссе его худо-бедно латали и поддерживали в рабочем состоянии, со стороны кладбища — просто махнули рукой. От кого там, спрашивается, ограждаться? Не от покойников же.

Покойники на свалку и вправду не лазили. Живые, как правило, тоже.

За двадцать минут, потраченные на вскарабкивание по снежной круче и установку прибора, Трифонов никого там не встретил.

— Как обстановка? К машине кто-нибудь подходил? — спросил он, когда вернулся.

— Никто. Только две бабки мимо прошли и трактор проехал. И всё.

— Отлично. Тогда и мы двинемся.

Алексей завел двигатель, «буханка» тронулась с места.

Путь лежал к эпицентру первого декабрьского сдвига. Того самого, положившего начало второй волне и новому всемирному хаосу.

План был простой и незамысловатый.

Генератор номер один устанавливается на свалке, генератор номер два на четыре километра восточнее — в Вешках. Первый включается по таймеру в двадцать один ноль-ноль, второй запускается лично, вручную, часов на шесть раньше. Двое попаданцев перемещаются вместе с машиной в прошлое. Там, сориентировавшись, они направляются в зону, попадающую под «девятичасовой» сдвиг. Когда срабатывает первый флибр-генератор, хронопутешественники оказываются в пространственно-временном «мешке». «Мешок» движется в будущее, в нём размещаются доказательства разработанной Трифоновым теории — титановый куб, образцы, дневник и лабораторный журнал. Всё это обнаруживается компетентными органами на месте пропавшего полигона. Теория «мерцающих сбросов» подтверждается практикой.

О том, что сам он этого подтверждения не увидит, Трифонов не жалел. Себе он уже всё доказал. Оставалось одно — чтобы другие поверили…

В зону исчезнувшего в декабре ЦИАНТа пришлось въезжать с севера. Упирающиеся в «пятно» Кольцевая и Дмитровка охранялись военными и полицейскими, на остальных дорогах «дежурили» местные бандюганы. Провернуть тот же финт, что и с аэропортом «Шереметьево», учёный не мог. Для этого надо было дождаться ночи, а отправляться в прошлое в темноте Алексей не хотел — слишком велик риск. Промахнешься на километр-другой и — никто ничего не узнает. Тем не менее, тепловизионные очки он с собой взял, на всякий пожарный.

Путь Трифонов выбрал кружной: через Афанасово, потом по лесной просеке, затем по замерзшему ручью к бывшему Липкинскому шоссе.

Увы, эта дорога оказалась тоже «под колпаком». Видимо, местные «патрули» перемещались вдоль границы «пятна» по внутренней стороне, там, где кусты и деревья отсутствовали. «Сторожей» Трифонов заметил не сразу. Серебристый «Крузак» прятался за ледяным торосом, и, как только УАЗик его объехал, тут же рванулся наперерез. Устраивать гонки Алексей не решился. Результат мог оказаться плачевным, а рисковать не хотелось.

«Буханка» остановилась. Остановился и преградивший ей путь внедорожник.

Из бандитской машины выбрался мужик в камуфляже и вразвалочку подошел к «нарушителю». На ремне у охранника болталась застегнутая кобура.

— Кто такие? — небрежно поинтересовался он, заглядывая в открытое Трифоновым окно.

— Да мы это, хотели в Лианозово проскочить побыстрее, — зачастил Алексей. — Тут напрямик, а вкруголя больше часа терять, так что…

— Понятненько, — ухмыльнулся бандит. — Побыстрее да, можно. А вот на халяву нельзя. Тут проезд платный.

— Платный? — «погрустнел» Трифонов. — Тогда мы, может, обратно…

— Обратно тоже нельзя, — покачал головой «патрульный». — Вы уже заехали на территорию, поэтому платить будете в любом случае.

— Сколько? — «обреченно» вздохнул Алексей.

— Такса стандартная. Половина того, что везете.

— Половина? А что так много?

— Не нравится, можем и всё забрать, — хохотнул камуфляжный.

— А может как-нибудь договоримся, а? — начал «канючить» ученый. — У меня тут одна штуковина есть…

Он расстегнул куртку и сделал вид, что роется у себя за пазухой.

— Чего там ещё? — заинтересовался охранник.

— Девять граммов, — процедил Трифонов, вынимая ПМ.

Два выстрела в голову не оставили бандиту ни единого шанса. Он молча рухнул на снег.

Алексей резко распахнул дверь, подхватил прилаженный возле сиденья АК и прыгнул наружу.

— Лиза, вниз!

Девочка без раздумий нырнула под стальную «торпеду». Не ахти какая защита, но все-таки лучше, чем тупо маячить за ветровым стеклом.

К счастью, прятаться и уворачиваться от пуль не понадобилось.

Трифонов успел первым. Три прицельные очереди по внедорожнику, и отвечать стало некому. Бандитов в машине оказалось двое, и они проявили просто поразительную беспечность. Видимо, привыкли безнаказанно грабить всех нелегально въезжающих в зону, поэтому и не ожидали отпора. Алексею же было не до церемоний и сантиментов. Он даже забыл удивиться собственному спокойствию, хотя убивать пришлось первый раз в жизни.

— Ты как? Нормально? Не испугалась? — заглянул он в салон «буханки».

— Нормально, — ответила девочка.

— Молодец. Едем дальше…

Оставшийся путь они проехали без происшествий…

— Кажется, здесь.

Алексей выбрался из авто и, вытащив геодезический приемник, принялся определять направление на первый флибр-генератор. Второй, завершив измерения, он установил перед машиной, метрах в пяти от бампера. Как любому учёному, ему было интересно, что происходит, когда прибор включен. Зрелище, действительно, уникальное, но все, кто его наблюдал, уже ничего не могли рассказать…

После «выстрела» прибор неожиданно замерцал всеми цветами радуги. Он то расплывался в воздухе, то вдруг становился контрастным и чётким. Трифонов следил за ним, не мигая, словно завороженный… Десять секунд, двадцать, тридцать… минута…

Момент перехода Алексей всё-таки пропустил. В глазах заслезилось, учёный моргнул и…

— Ой! Где это мы? — ойкнула Лиза.

Вокруг была темнота.

— Приехали, — пробормотал Трифонов, заводя двигатель и включая фары.

Галогеновый свет выхватывал только снежное поле и ледяные торосы.

Приемник ГЛОНАСС не работал, сеть в телефоне отсутствовала, компас безбожно «врал». Только на часах по-прежнему светилось пятнадцать ноль шесть, а подвешенная на гиростабилизаторе чугунная стрелка продолжала указывать нужное направление.

Алексей нацепил на голову гарнитуру ПНВ и вновь выбрался из машины.

Еще пару минут назад вдали виднелись дома, трубы, столбы, опоры ЛЭП, другие приметы цивилизации. Сейчас ничего этого не было. Со всех сторон на расстоянии около километра заснеженную равнину окружали лишь чахлые деревца и кустарники.

— Приехали, — повторил Трифонов, сдвигая на лоб очки-тепловизор. — Сработала, значит, хреновина… Вашу мать…

Эпилог

 'День 150 (11 ноября, понедельник).

Возможно, эта запись будет последней. Возможно, нет. Что произойдет через пару часов, не знает никто. Я, в том числе. Тем не менее, надеюсь на лучшее, благо, к этому есть все предпосылки.

Жизнь временами преподносит такие сюрпризы, что только диву даёшься.

Ещё вчера даже подумать не мог, что стану, наверное, самым счастливым человеком на свете, а сегодня просто пожимаю плечами, понимая, что иначе и быть не могло.

Вчерашнего вечера, прямо скажу, ждал с содроганием. Набор препаратов от доктора Свиридова подошёл к концу. Последняя таблетка. Последняя — исключительно по моей вине. Должно быть еще два блистера, а это целых шестнадцать капсул, но я их, вот ведь урод, где-то посеял. Где и когда, не помню. Но это неважно. Важен результат — курс лечения завершить невозможно. Как после этого смотреть Лизе в глаза? Как объяснить?

Словом, решил сказать правду. А что ещё оставалось?

Достал таблетку и начал мямлить, что, мол, такие дела, было еще шестнадцать, но, где они, фиг знает, найти не могу, надо что-то придумать, но ты не волнуйся, всё будет хорошо, ну, и так далее. Говорил, говорил, а на душе было так погано, так плохо, хоть волком вой.

Лиза слушала меня пару минут, потом неожиданно встала, прошла в свой уголок, взяла рюкзак и вытащила из него небольшую коробочку.

Открыла. Показывает.

Смотрю и ничего не соображаю. Внутри целая россыпь этих капсул-таблеток. Штук, наверное, сто.

— Откуда⁈ — спрашиваю.

А она смеётся.

— Я, — говорит, — уже месяца три, как их принимать перестала. То, что ты мне давал, прятала. Боялась, будешь сердиться.

У меня аж глаза на лоб вылезли.

— Как⁈ Почему⁈ Это же специальный курс! Его нельзя прерывать!

И тут она — бац! — в слёзы.

— Прости, дядя Лёш. Я не хотела. Оно само получилось.

— Да что получилось-то? Объясни толком.

Она глаза рукавом вытерла, носом хлюпнула и принялась рассказывать.

Оказывается, когда я перестал ей делать уколы, она решила «схитрить». Чисто по-детски подумала, что если принимать лекарство не каждый день, а через день или через два, то лечение растянется, и, скорее всего, это продлит жизнь на несколько месяцев. То, что из-за такого «новаторства» может получиться наоборот, ей в голову почему-то не пришло. Глупость, конечно, но тут я сам виноват, что не проследил, как она глотает таблетки.

Две недели Лиза аккуратно прятала каждую вторую капсулу в коробочку, следующие пару недель туда отправлялись уже две из трёх, а потом девочка начала замечать, что её самочувствие не ухудшается. Болезнь не просто не наступала, она как будто исчезла. Несколько экспресс-тестов на онкомаркеры показали, что так и есть. Тогда Лиза вообще перестала принимать капсулы. За месяц в её состоянии ничего не изменилось. Новые тесты лишь подтвердили догадку: курс завершился досрочно, и это не просто ремиссия, это полное излечение.

Больше всего Лиза боялась сообщить об этом мне. Почему — не знаю. Наверное, думала, что я разозлюсь на неё.

И я, действительно, разозлился. Только не на неё — на себя.

Почему сам не додумался проверять маркеры в процессе лечения? Паша ведь специально об этом упоминал: мол, в испытательной группе процентов десять излечивались уже в середине курса.

То, что Лиза попала в эти десять процентов счастливчиков, выглядело настоящим чудом. Я не верил в него до тех пор, пока сам не проверил с десяток маркеров. Однако всё подтвердилось. Лиза была и вправду здорова. То ли благодаря лечебному курсу, то ли из-за того, что её организм оказался крепче, чем думалось, то ли… спасибо флибру и нашему перемещению в прошлое. Кто знает, как влияют на человека переносы во времени. Может, они и впрямь — не только помогают исправить неисправимое, но и исцеляют неисцеляемое…

В себя я пришел лишь после полуночи, когда Лиза уже спала.

Сидел за столом под светодиодной лампочкой и думал о смысле жизни. Перед носом лежали расчеты туннельного перехода, но я на них не смотрел. Просто не мог. К радости от случившегося теперь примешивалась и тревога. Когда мы сюда уходили, то точно знали (хотя и не признавались открыто), что вместе протянем лишь пару лет, а потом… Я был готов остаться один. Считал это своим долгом и платой за знание. Сейчас всё изменилось. Я старше девочки на двадцать три года, поэтому если кто-нибудь и останется здесь один, то, скорее всего, не я, а она. А я на это нифига не подписывался. Обречь кого-то на долгую и одинокую жизнь без надежды — это, наверное, хуже, чем просто убить. Лиза этого не заслуживала. Она заслуживала совершенно другого…

— Ты всё ещё любишь её, да?

Девочка подошла так тихо и так незаметно, что я даже вздрогнул от неожиданности.

— Кого?

— Тамару. Помнишь, ты говорил, как она исчезла во время первого сдвига, а ты потом считал себя виноватым.

Она пододвинула к столу плетёное кресло, забралась на него с ногами и, укутавшись в одеяло, посмотрела на меня каким-то особенным взглядом, по-детски пронзительным и по-взрослому понимающим, словно и вправду почувствовала охватившую меня меланхолию…

— Не знаю, Лиз. Наверное, да.

— Я тут подумала… — девочка чуть поёжилась и натянула одеяло повыше. — В общем, я думаю, что твоя Тамара попала сюда же, в это же время, только на год пораньше.

— Возможно, — пожал я плечами. — Размер зоны такой же. Курчатовский институт от Вешек недалеко, километров пятнадцать. Здесь, наверное, так же.

Лиза всплеснула руками:

— И ты так легко об этом говоришь⁈

— А как я должен об этом говорить? Мы в пространственно-временнОм мешке. Всё, что снаружи, недосягаемо.

— Неправда. Мы же делали опыты. Наружу выбраться трудно, но можно.

— Да, можно. Но если даже получится, там у нас не будет практически ничего. Всё ценное останется здесь. Мы там просто не выживем. Я не могу рисковать, тем более, сейчас, когда ты, наконец, излечилась.

— Нет, дядя Лёш, так нельзя. Нельзя так просто сдаваться. Я знаю, ты сможешь придумать какой-нибудь выход. А если ты не захочешь, то я тогда одна убегу, и тебе всё равно придется что-то придумывать.

Я улыбнулся.

— Это шантаж?

— Да. Это шантаж. Я хочу, чтобы ты тоже был счастлив, как я. Я не хочу, чтобы ты всегда считал себя виноватым. Ты должен найти Тамару. Мы должны вместе найти её. Я знаю, она жива и ты до сих пор её любишь. Поэтому я сейчас буду сидеть здесь и думать вместе с тобой.

— О чём?

— О том, как можно выйти наружу без риска.

— Думаешь, это поможет?

— Уверена.

Я не стал с ней спорить.

Она была абсолютно права. А я — нет.

Решение удалось отыскать ближе к утру. К этому времени Лиза давно спала, прямо в кресле, так и не покинув свой «боевой пост».

Прокол можно было и вправду расширить. Примерно раз в десять. Вполне хватит, чтобы проехать во внешний мир на УАЗе. Всё дело в резонансе. Но обеспечить его можно только один раз, потому что у меня остался только один флибр-комплект. Из пяти, купленных у Михалыча, два я потратил на эксперименты, еще два — чтобы оказаться здесь. Последний приберегал на самый крайний случай. И вот этот случай настал. Если флибр-регистратор использовать не как регистратор, а как вторичный источник, возникает положительная обратная связь и прокол начинает быстро расти. Главное — уловить момент, когда резонанс достигнет предела и переход между двумя «мирами» разрушится. По расчетам, этот момент наступал минут через двадцать после включения. Поэтому нам требовалось проехать наружу не раньше, чем за минуту, и не позже чем за тридцать секунд до коллапса, когда проход уже в достаточной мере широк, но ещё остается стабильным.

Задача, пусть трудная, но выполнимая.

Готовиться мы стали, когда Лиза проснулась. Чтобы собрать в машину всё ценное, понадобилось четыре часа. Жалко, конечно, бросать хозяйство, всё, что успели нажить за эти пять месяцев, но — делать нечего, решили, значит, решили.

Сейчас практически всё готово к отъезду. Регистратор я уже зарядил, машину заправил, осталось только перенести эту запись на титановую пластину и положить в куб. А потом…

Словом, если других записей в дневнике не окажется, значит, нам всё удалось…

Есть, впрочем, и другой вариант, но о нем я говорить не хочу.

Надоело всё время думать о худшем.

Лучше быть оптимистом.

Думаю, они живут дольше…

(из дневника А. Н. Трифонова)'

Россия. Мобильный Резервный Центр Управления Обороной (12.05.2019 г.)

— Это была последняя запись?

— Последняя.

— Значит, они всё-таки выбрались из пузыря?

— Видимо, так. Я, по крайней мере, очень на это надеюсь.

Президент пристально посмотрел на академика:

— Скажите, Владимир Евгеньевич, а вы сами не хотели бы так же как Трифонов? Ну, в смысле, туда и обратно.

Ученый усмехнулся.

— Знаете, я как раз хотел попросить вас включить меня в одну из групп. Просто не могу удержаться. Очень хочется попробовать всё самому.

— Странно. Когда я предложил то же самое товарищам из Сколково и ВШЭ, они энтузиазма не проявили. Хотя, казалось бы, где ещё можно найти такие научные перспективы, как не в проекте «Надежда»?

— Я не могу никого из них осуждать, — вздохнул академик. — Просто они не настолько одержимы наукой, как… как, например, Трифонов.

— Дело не в науке, Владимир Евгеньевич, — покачал головой глава государства. — Дело, как это ни банально звучит, в воспитании. «Не спрашивай, что твоя страна сделала для тебя, спрашивай, что ты можешь сделать для своей страны». Пусть это сказал не русский, а американец^[20], но я согласен с ним целиком и полностью. Поэтому…

Ученый подался вперёд.

— Поэтому, — продолжил президент, — ни я, ни вы в прошлое не отправимся. Наше дело — готовить тех, кому повезёт больше. Групп будет много, работы хватит на всех.

— Вы уверены, что они справятся?

— А вы?

— Надеюсь.

— Вот именно.

Руководитель страны встал и прошелся по «кабинету». Сегодня это была просто палатка. Внутри находилось только два человека. Два президента. Один возглавлял государство, второй науку.

— Проект «Надежда» поэтому и называется так, а не по-другому. Мы можем только надеяться, но не можем никак повлиять. Конечно, группы заброски будут обеспечены всем необходимым, но, кто знает, что случится потом. Сумеют ли они, попав в прошлое, исполнить свои задачи на сто процентов? Не выйдет ли так, что следующие поколения попросту плюнут на всё и начнут жить, как им хочется, а не так, как должны? Что будет с нами и миром, если они не построят другую, новую цивилизацию, более умную, совершенную, справедливую, способную противостоять угрозам извне, готовую прийти на помощь предкам-потомкам? Как думаете, Владимир Евгеньевич? Получится?

— Увы, Владимир Владимирович. Я не пророк и знать этого не могу. Сегодня я могу гарантировать только то, что группы на самом деле попадут в прошлое. Мы изготовили больше двухсот «генераторов Трифонова». Опыты показали, что они, действительно, вызывают сдвиги, каждый по два километра в диаметре, что полностью соответствует теории мерцающих сбросов. Мы наблюдали и неизвестные аппараты на околоземной орбите. Достать их, к несчастью, нельзя. Военные говорят, у нас просто нет таких средств…

— Будет время, будут и средства, — пообещал президент. — Жаль только, времени, как всегда, не хватает, и не хватает катастрофически. Поэтому основным вариантом мы запускаем сейчас заброски в прошлое. Однако это не панацея. Ещё не факт, что заброски сработают. Я помню, вы сами не так давно утверждали, что даже в случае успеха мы можем его не увидеть.

— Я и сейчас утверждаю. Серьезные изменения истории должны вызывать ветвление времени, поэтому наши заброшенные в прошлое группы, если им повезет, могут инициировать рождение нового мира, параллельного нашему. То есть, мы можем запросто оказаться в разных мирах, пусть и похожих, но разных.

— Но это пока только гипотеза. Так?

— Так, — кивнул академик. — Пока не подтверждено обратное, это гипотеза. Однако, увы, сегодня всё говорит за то, что она верна.

— Значит, шансов практически нет?

— Я этого не говорил. Шанс есть всегда. Если Трифонов сумел отыскать выход из своего «пузыря», то почему бы нашим потомкам из прошлого не отыскать проход между двумя мирами? Разве это не шанс? Шанс. Пусть и не очень большой.

— Один шанс из тысячи, — задумчиво проговорил президент.

— Скорее, из миллиона, — развёл руками учёный…

Конец второй книги

Наградите автора лайком и донатом: https://author.today/work/105541

Примечания

1

Традиционное жилище индейцев навахо, пуэбло и родственных им акома, часто является культовым сооружением.

(обратно)

2

Серия советских и российских управляемых подводных буксировщиков.

(обратно)

3

Крейсер «Мэн» ВМС США по «неизвестным причинам» взорвался в бухте Гаваны 15 февраля 1898 года. Это событие стало для властей США отличным предлогом для начала испано-американской войны.

(обратно)

4

«Всегда к победе» — строчка из прощального письма Че Гевары.

(обратно)

5

«Всё хорошо, Фидель», — ответ Камилло Сьенфуэгоса на вопрос Фиделя Кастро, правильно ли он делает, заявляя, что на месте военных казарм появится школа.

(обратно)

6

Военно-морская база «Перл-Харбор» на острове Оаху (Гавайские о-ва).

(обратно)

7

Корпус Морской Пехоты.

(обратно)

8

Корпус Морской Пехоты.

(обратно)

9

Redcocks — самоназвание 22-й эскадрильи 17-го авиакрыла.

(обратно)

10

Hornet — по-английски «шершень».

(обратно)

11

«бородачи» — кубинские революционеры, во главе с Фиделем Кастро свергшие режим Батисты на Кубе в 1959 году

(обратно)

12

Грумман C-2 Грейхаунд — палубный тактический транспортный самолёт средней дальности

(обратно)

13

Институт Высоких Температур РАН

(обратно)

14

Третье Транспортное Кольцо

(обратно)

15

Индивидуальный Рацион Питания

(обратно)

16

Феникс (кор.)

(обратно)

17

matanza — резня, бойня, побоище (исп.)

(обратно)

18

bella vista — прекрасный вид (исп.)

(обратно)

19

«Остров Чёрного медведя» — китайское название острова Большой Уссурийский

(обратно)

20

Цитата принадлежит Джону Кеннеди, 35-му президенту США.

(обратно)

Оглавление

Глава 1 На северном фланге

Глава 2 «Люпус эст»

Глава 3 Пока гром не грянул (1)

Глава 3 Пока гром не грянул (2)

Глава 3 Пока гром не грянул (3)

Глава 4 Вторая волна (1)

Глава 4 Вторая волна (2)

Глава 5 Не один (1)

Глава 5 Не один (2)

Глава 6 На дальних рубежах (1)

Глава 6 На дальних рубежах (2)

Глава 7 Билет в одну сторону

Эпилог

*** Примечания ***