Пьяные сны [Андрей Ефимович Зарин] (fb2) читать постранично, страница - 3

что! Весна пришла, скоро жара будет и запах из ямы становится все сильнее.

-- Так что не вычищена давно, Никандр Семенович, можно послать.

-- Послать само собой, а купи ты ведро ждановской жидкости. Запомнишь? И мне сюда в коридор поставь. Сегодня же купи! Вот тебе деньги.

Он дал Корнею пять рублей и ушел из кухни.

-- Пьян, а учухал! -- усмехнулся Федор Павлович.

-- А то как же, -- сказал Корней, -- по весне завсегда самый крепкий дух.

III. С пьяна

Чуговеев стал возвращаться теперь поздно и все ходил в коридор, ворочался там, хлопал крышкой ларя, и пьяная Игнатьиха на время прерывала свои монологи и пугливо прислушивалась к незнакомому ей шуму, но потом пьяные грезы овладевали ее мозгом, и она снова начинала свои беседы с Митькой и маменькой.

А на утро, придя в комнату хозяина, убирала пустую бутылку из-под коньяку, которую обычно кидала в ларь.

И вдруг одним утром весь мусор, что лежал в ларе, она увидела сваленным в угол коридора, а самый ларь запертым на висячий замок.

-- Не пойму, -- говорила изумленная Игнатьиха Корнею, -- и откуда он здесь взялся? Надо быть, во сне это я все убрала.

-- Вестимо во сне. Ты, чай, напьешься да таких делов переделаешь, что на тебе! -- ухмыляясь отвечал Корней.

-- Ох, милый, твоя правда! Истинная правда! Онамедни я проснулась, а у меня ковша нет. Туда-сюда, а он в поганом ведре, что с твоей ждановкой. Вот!

-- А ты пей больше!

-- Не могу иначе, -- с вздохом говорила Игнатьиха, -- без нее, проклятущей, повешусь. Вот те Христос!..

-- И душит хозяин теперь этой ждановской, -- говорил Федор Павлович Игнатьихе вечером за ужином.

-- Ой, душит! -- отвечала Игнатьиха, -- утром идет и льет; вечером льет; по коридору льет, милые!

-- Блажь нашла, -- усмехался Авдей Лукьянович.

Чуговеев был также угрюм и мрачен и также неподвижно сидел в лавке в своем углу за решеткой, но иногда вдруг оттуда раздавался его тихий смех да такой жуткий, что у Федора выпадал из рук аршин.

И каждый вечер он уходил из лавки до ее закрытия.

Сидит, сидит, потом молча оденется, буркнет: "лавку без меня закрой!" и уйдет.

-- Опять без компаньона пить будешь, -- говорил Федор Павлович Игнатьихе, приходя вечером на кухню.

И когда все уходили, она, справив свое дело, выставляла бутылку и стаканчик и сердито бормотала:

-- Мне до его тоисть накакого дела. Я сама по себе, он сам по себе. Мне покойник еще наказывал: пока, говорит, ты жива, никто тебя из этой кухни не тронет... То-то! Так и в завещании прописано. Ты да я, -- обратилась она к кошке, -- вот как! -- и опрокидывала первый стаканчик.

-- Пущай его слонов слоняет, мне што! -- продолжала она. -- Я ему не мешаю, а он мне. Ему што? Я за свои пью! Да! -- и она выпивала второй стаканчик. -- Коли бы не ты, мерзавец, -- обращалась она к невидимому Митьке, -- я бы может этого винища и в рот не брала, и ангельчик мой жив был бы! Ирод ты этакий, глаза бесстыжие! Встреться ты мне! -- она выпивала третий и четвертый стаканчик, начиная приходить в обычную ярость. Возвращение хозяина на время прерывало ее пьяные монологи, но затем виденья овладевали ее мозгом и она снова бредила до потери сознанья. И вдруг однажды случилось нечто необычное.

Как всегда заскрипел ключ в замке у входной двери, открылась и хлопнула дверь, и Игнатьиха ясно услыхала, что в прихожую вошел не один хозяин, а с кем-то, громко говоря ему:

-- Сюда, сюда! Тут у меня покойно. И выпить есть, и закусить найдем! Помнишь, как в школе! А?..

-- Великолепно! -- отвечал хозяину кто-то и они пошли в комнаты.

Игнатьиха на время даже отрезвела.

Никогда такого не было. Чтобы у хозяина и гости!..

Она приоткрыла дверь и стала прислушиваться.

До нее глухо донеслись голоса, громкий смех, потом словно спор, потом голос одного хозяина, все громче и громче.

И вдруг показалось ей, что кто-то крикнул да так-то страшно, а потом засмеялся, и будто она в гостиной сидит, на корточках, под киотой, и видит такое ужасное, отчего можно ума решиться.

Когда она очнулась, то лежала посреди кухни, головой у табуретки и Антипка толкал ее в плечо, сердито говоря:

-- Что ж это ты к сроку чая не сделала. Теперь из-за тебя нам на тощее брюхо!

-- Ох, милые, и что я видела! -- приходя в себя и дико озираясь, прошептала Игнатьиха.

-- Ты хоть с пола-то встань! -- сказал ей Авдей Лукьянович и, покачав головой, прибавил: -- пила ты допреж, а до такого не допивалась!

-- Ой, голова моя, голова! -- снова прошептала Игнатьиха, тяжело подымаясь с пола.

-- Что ж вы не идете лавку открывать, -- послышался голос Чуговеева и он остановился на пороге кухни.

-- Так, что Игнатьиху едва добудились, Никандр Семенович, -- бойко ответил Федор Павлович, -- без еды оставила.

-- Ум пропила! -- угрюмо сказал Чуговеев.

-- Ай! ай! -- истерически взвизгнула Игнатьиха и бросилась к двери.

Чуговеев метнул на нее злобный взгляд и усмехнулся.

-- Ишь, допилась! А вы уж, -- обратился он к молодцам, -- в лавке поедите. Авдей Лукьянович купит что надо!..

-- Идем, что ли! -- сказал Авдей Лукьянович, и все вышли из кухни.

Игнатьиха заспанная,