Раз-два-шри [Ольга Шемякина] (fb2) читать онлайн

Ольга Шемякина Раз-два-шри

Все имена вымышлены, совпадения случайны.

Шри-раз

Шри-Ланка – страна исполнения желаний. Первый раз она позвала нас в январе 2022-го. Перед поездкой в отпуск мы решали, чего хотим больше – бунгало на безлюдном пляже или отель RockHouse, который стоял на горе и был частью этой горы: в апартаментах было три стены, а вместо четвертой – серая корявая каменная поверхность скалы. Нас впечатлило. И вот мы уже стоим на веранде, и я зализываю свои раны. Мне уже не так страшно, как буквально еще неделю назад, когда внезапно пришлось выбирать между отпуском и работой.

Согласовывала я этот отпуск за полгода, мы ловили билеты и все увереннее и мощнее звучали в эфир нашими мечтами. И видимо, так громко звучали, что работа дала мне первый шанс не возвращаться. На фактическом уровне это выглядело как смена юрлица, и новый договор, а по новому договору оказалось, что я не имею права уйти в отпуск в первый же рабочий месяц. И за отгулы они не имеют права меня отпустить в другую страну, потому что я сломаю там ногу и работодатель будет оплачивать лечение. В общем, работа предложила мне взять 24 дня за свой счет, а оформиться по приезду. Я решила не возвращаться. Но это – поверхность.

События – это всего лишь проекции более глубоких процессов. Любые события. Они похожи на волны, приближающиеся к берегу, они шампанятся и беснуются, они мечутся и суматошничают, они погружают в хаос и дезориентируют. Если немного понаблюдать за океанской волной у берега, то можно найти несколько направлений волны – к берегу, от берега и вдоль берега. И все это перемешивается и галдит как базар, и через все это можно пройти туда, на глубину, где ты сам выбираешь свое направление и ловишь свою волну для серфинга.

И вот мы стоим на веранде своего номера. Конечно же, не того номера, который мы забронировали на «Букинге». Того не оказалось в наличии. И скалистой стены нам не досталось. Зато мы получили прекрасный вид на океан вдалеке, позади отеля все-таки ту самую скалу, и веранду, длиною в весь наш этаж, – веранду под крышей, со столом и двумя стульями из красного дерева, с фантастическим чаем и ограждением из гипсовых колес сансары.

Да, на Шри ты получаешь немного не то, что задумывал, но ты получаешь то наилучшее, что сейчас тебе может предложить Вселенная. Если ты в балансе с собой и текущей волной, а не «Веа из май брекфаст?», как упирался во Вьетнаме англоязычный турист в нашем хостеле. Так и запомнилось мне, как он стоял пунцовый, как желтели перепуганные заспанные вьетнамцы, которые не приготовили ему завтрак в 7 утра. Почти так же злится на нас наш пятилетний Эрик, когда мы не даем ему конфетку, которую он уже вообразил себе, или даем, но не ту: «Я обижусь на вас и буду жить один». А можно поймать волну, принять ее и катиться на ней с радостью в своем направлении.

Не терять, не терять бы из вида то самое, свое направление. Бы – потому что я как раз теряю. Я могу утонуть в Эрике или муже, лишь бы им было комфортно. Я подумаю о себе позже, главное, чтобы они были сыты, дом был прибран, ребенок здоров, а папа оставлен в покое. А потом я злюсь, как тот турист или Эрик, только молча, только отравляя себя же своим недовольством. Но и это волна, которая накрывает с головой. Вынырнуть, отдышаться, прийти в себя. Надо написать себе на видном месте памятку-список того, что приводит меня в чувство:

Одиночество без гаджетов.

Любимая книга.

Вода.

Шри-два

И когда встал вопрос, куда выехать из страны в 2022 году, мы не сговариваясь подались на Шри во второй раз. Теперь уже не на две недели, и даже не на зимовку, а навсегда.

Так вот – вода.

Шри-Ланка – это остров. И я, как лягушка, плещусь тут в разных видах вод. Плаваю в жутко соленой океанической воде, отмываю с себя мельчайшие песчинки под уличным душем у дома, мою посуду под кухонным краном, заливаю питьевую воду из 5-литровой баклажки в кастрюлю и кипячу ее на газовой горелке. За окном иногда идет дождь. По белой плитке пола виллы я возюкаю мокрой старой футболкой, намотанной на швабру. А потом снова ныряю в морскую воду.

Бумага в привезенной с собой тетрадке стала вялой от влажности, у страничек паспорта на второй день загнулись уголки. У людей отсыревают «Маки». Для хранения техники народ покупает контейнеры с осушителями, а мы привезли русской девушке осушители для одежды, такие небольшие пакетики с гранулами. Пакетика ей хватает на неделю, если его повесить в ванной. Нас пока не беспокоит влажность нашей одежды. Но за технику я уже начинаю волноваться. Волна, волна. Волна беспокойства, одного, второго, третьего… Точно, наверное, меня захлестнуло прибрежной болтанкой. Затянуло в водоворот бытовых забот. Эй, тут мелко, а ты уже взрослая и умеешь плавать. Встань, а потом заплыви поглубже и доверься волне.

Между Шри

А между первой и второй Шри был невероятно интенсивный период поиска верной волны. Новая работа все не находилась, я впадала в отчаяние и бросалась в пекло учебы на дизайнера-консультанта кухонных гарнитуров. Учеба давалась тяжело и вконец подорвала здоровье. Потом было и выздоровление, когда перестала упираться и доказывать, что я могу переть в любую сторону. Не в любую, а только в любимую. Почему-то нужно было убедиться на своем опыте, что это работает только так.

От месяца обучения и стажировки в мебельном центре у меня остался… друг-индус Джеси. Он работал официантом в индийском ресторане «Аура», в который я один раз сходила на бизнес-ланч. Я сидела в «Ауре», ела похлебку из чечевицы, смотрела на горные пики Гималаев, нарисованные на растяжке над входом, сверху дул кондиционер такой силы, будто я уже на подходе к вершинам. С внутренней стороны окна белел Будда, на стенах висели огромные янтры, я чувствовала себя комфортно, как дома. Джеси был средних лет невысоким темнокожим официантом, неплохо говорившим на русском. Мы обменялись телефонами и переписывались в ватсапе буквально несколько раз. Мы познакомились в мае. А в ноябре, когда я посмотрела на нашу немногословную переписку, то очень удивилась.

Июль: «Как у вас дела?» – «Хотим поехать на зимовку на Шри-Ланку». – «Это замечательно».

Октябрь: «Как у вас дела?» – «Купили билеты, собираемся уезжать на Шри-Ланку».

Конец ноября: «Как вы добрались?» – «Хорошо. Здесь много листьев, подметаю двор». – «У меня в Индии тоже листья, не так много, но и я мету».

Вот это у нас скорость. Неудивительно, что в какой-то момент я уже не смогла справиться с управлением. И волна бытовых дел утопила меня еще в Москве.

Гробы

В июле мы подали на новые заграны, и нам выдали их 20 сентября. Ровно в тот день, когда умер папа. А на следующий день в стране объявили мобилизацию. Нам некогда было испугаться, мы выбирали гробы. Бабушка кричала, что ей все дорого и ее грабят. Мы с агентом Олегом успокаивали бабушку и выбирали материал подушки, будут ли православные надписи на покрывале и какие есть варианты поминок, сколько стоит кремация. До кучи у нас оказалось Хованское. И мы уже были готовы кричать вместе с бабушкой, услышав ценники на захоронение. Решили кремировать. И мне некогда было плакать и горевать. Я жила будто бы в заморозке. Дома был Эрик, и мы не хотели его пугать, молчали несколько дней, оставляли его с няней или с соседкой и уезжали «по делам к бабушке». И так практически до похорон. И когда он сказал: «Я покажу дедушке, когда он придет», мы сказали:

– Эрик, дедушка к нам больше не сможет прийти.

– Почему?

– Дедушка умер. И теперь он смотрит на нас с неба. А его тело нужно похоронить. Мы поедем прощаться с дедушкой, а ты посидишь с тетей Ирой. Если хочешь, можешь нарисовать ему рисунок, мы положим ему в гроб, попрощаемся за тебя.

Эрик выслушал нас, молча пошел в комнату и нарисовал красным фломастером дедушке рисунок. Фигурки были практически не отличимы, у всех торчали вверх волосинки как макаронинки, но Эрик объяснял: «В центре это дедушка. Это рядом с дедушкой бабушка Таня, это мама, это дедушка Саша и бабушка Вера, а это дядя Юра…»

Хороший получился рисунок, на весь лист. Всю семью нарисовал Эрик, чтобы дедушке было там не скучно одному.

А когда Эрик испугался, что дедушка теперь скелетик и придет к нему ночью, то мы сказали: «Нет, дедушку сожгли, и он не скелетик, мы положили его в красивую деревянную урну и закопали в землю».

– А когда он вылезет из земли ребеночком?

Это Эрик буквально воспринял идею о реинкарнации. И мы ответили:

– Тело его уже не вылезет из земли, это душа, которая сейчас на небе, сможет переродиться в другом ребеночке. Ты же знаешь, что ребеночек рождается из маминого животика.

И разморозилась я только когда мне в крематории выдали папу в деревянном кубе. Папа был тяжелым. И я разревелась еще по дороге до конторы, где бабушка оформляла документы на захоронение. Там я села на стул и рыдала, поглаживая стенку коробки: «Папа, папочка, мой любимый папочка».

Папа ушел легко, в один момент. Поехал на дачу один. Переночевал. Утром говорил с бабушкой по телефону. А после обеда перестал отвечать на звонки. Вечером бабушка попросила соседку проверить. Та подлезла под забор и нашла его в доме. Он лежал на диване с открытым ртом и смотрел в потолок. Присел отдохнуть у печки, да так и скончался.

– Как живой, – сказала бабушка, когда доехала до дачи на электричке.

– Как живой, – сказал мой муж, который поехал спасать бабушку, потому что та плохо соображала, мерзла в темноте на лавочке, ждала перевозку и полицию, и совершенно не думала, где она будет ночевать.

Перезагрузка

Пока мы собирались, я будто похоронила не только дедушку, но и себя. Всю свою прежнюю жизнь пришлось вытащить из всех шкафов и с балкона. Я прежняя умерла, и надо было что-то решать с наследством. Я окунулась в процесс глубоко и серьезно. Рассортировать нажитое было абсолютно невозможно. Что брать с собой, что оставлять жильцам, что паковать в коробки и на балкон, что продавать, что раздавать… Нас во мне стало как минимум две. Одна кричала:

– Только ничего не трогай, это святое, я столько лет копила свои ценности, не отдавай их!

А вторая уговаривала:

– Оля, ну вот что ты цепляешься за эти новые холсты? Они пролежали 10 лет без дела.

– Ну и что? Они приносили мне радость, просто тем фактом, что лежали у меня. Они меня грели, понимаешь? Как книги, которые я не читала, но они стояли на моей полке.

– Хорошо, но ты всегда можешь купить новые холсты, когда захочешь на них рисовать, ведь дело не в их наличии.

– А в чем?

– А в желании рисовать. Ну или играть на гитаре. Отдавай тем, кому сейчас нужнее.

– И гитару? – спрашивала одна.

– И гитару, – мягко, но настойчиво отвечала другая. – Она тоже висит у тебя без дела намного чаще, чем ты играешь на ней. С собой не возьмешь. А там сможешь купить себе новые инструменты для творчества.

– Правда? Обещаешь?

– Обещаю.

И всхлипывая я продала холсты, бумагу, кисти, краски, гитару. Отдала в московский коливинг рюкзак книг – ыыыы, коллекцию бумажного Пелевина – вместе с рюкзаком, спальниками и пенками. Муж отвез три пакета моих нот в музыкальную школу. Ооо, я копила их 30 лет, 30! – и легко отдала тем, кому нужнее сейчас. Вещи отдала в «Добрые вещи», детские игрушки разъехались по стране через «Авито». А вот коллекцию детских книг я оставила соседскому мальчику, на время, с возможностью потом забрать.

В первое время мне снилось здесь, что я уже переехала и что я в ватсапе заказала себе учителя по гитаре. Приходит русский длинноволосый немолодой человек с дырками вместо зубов и спрашивает:

– Что ты хочешь? Показать тебе новые аккорды? Поставить руку? Разучить песню?

– Нет, – почему-то отвечаю я, – у меня очень хороший звук у гитары. Как профессионал ты оценишь. Никому здесь не нужна такая? Я продам.

Первые волны

Когда мы собирались, так тяжело, так израненно, то я мечтала только об одном – приехать, пойти к океану и упасть в него лицом. И так лежать, пока он не залижет все мои раны, пока он не покажет хотя бы минимальный процент зарядки на моем телесном девайсе, выгоревшем физически и эмоционально.

Когда мы приехали и пошли к океану, то океан оказался не таким, как мы себе представляли. Первый раз мы видели его в Унаватуне, а сейчас приехали в Велигаму. И здесь обнаружили, что он в Велигаме вообще никогда не бывает таким, чтобы упасть в него лицом. Это место для серфа, и здесь живет волна. Волна ласковая, волна для начинающих, волна с возможностью выбора уровня сложности. Наверное, нам как раз сюда – мы тоже начинающие новую жизнь. И надо начинать ее с небольшой волны.

Волна с пеной обычно у берега, и чем дальше заходишь, тем меньше барашков и острых пиков, а волна может быть высокой, но мягкой. Туда мы и потащили ребенка, не умеющего плавать, надев на него красные нарукавники с Маккуином. И почти сразу получили в табло. Нааа! Не смогли перепрыгнуть. Ни я, ни муж, ни ребенок. Муж держал утекающего из рук ребенка, в руках остался лишь один нарукавник. Ребенок нахлебался, испугался, решил, что больше вообще не пойдет в воду. Муж испугался не меньше. Я всплыла, отплевалась и тоже испугалась. Что ж, с первым крещением океаном.

Оно было нужно нам всем. Чтобы оставить прежнее, чтобы утонуть, захлебнуться и, вынырнув, оставить только нужное, только то свое, без чего ты себя не мыслишь. Не то, которое ты думал о себе, а то, которое сейчас, которое рвется из тебя наружу и радует. У меня – краски и бумага, которые я покупаю и сразу бегу ими рисовать. У меня – чистый лист рукописи, на который рвутся слова и мысли, перебивая друг друга, и мне приходится только оттаскивать их, ставить в очередь, держать за ручку, пока они подпрыгивают от нетерпения. Какой-то детский садик из слов. Тише, тише, вы все уместитесь, не галдите, пожалуйста. Станьте в очередь.

– А можно я первая? уряяяяя, буэээ…

– Да погодите вы, не галдите, я не могу понять, в какое русло вас пустить.

И я сижу и думаю, как мне рассказывать о Шри-Ланке, какой придумать образ себя в этой стране. А может «ВКонтакте» писать о том, как я счастлива под пальмой у океана, а в «Фейсбуке» о том, как все ужасно и как меня шокировал наш новый быт… А потом приходит мысль о том, что нет никакого выбора. Это всего лишь волны. Волна восторга, яма дискомфорта, мороженое во рту, вонючая половая швабра в руках.

Что ж, океан не может без волн. И ты то на гребне, то барахтаешься беспомощным котенком. А потом ты снова выплыл, ты счастлив оттого, что жив, и ты стремишься вновь оседлать волну и испытать радость владения ситуацией, и тебе кажется, что ты властелин моря и своей судьбы. Но волна снова накрывает тебя и все твои планы «сегодня же написать повесть» или «прийти домой и сесть искать работу». Волна вынуждает тебя отдыхать от нее, варить суп, мести листья во дворе, мыть посуду – делать невеселые, но нужные дела, чтобы затем снова ощутить адреналин властелина моря.

Милые мои слова, бегите сразу все сюда, и веселые, и грустные, ведь нельзя оставить в море только гребни волн. Океан состоит из движения, он вымывает из тебя однобокое восприятие, он приводит тебя к балансу и к принятию обеих сторон жизни.

Еще идут первые две недели после переезда. И какая-то ошеломительно сильная волна новых впечатлений захлестывает меня. И то хочется спать, то плакать, то вернуть все как было и «что же мы наделали». Иногда я чувствую себя здесь так комфортно, что наоборот думаю: «Как я жила не дома? Не хочу отсюда никуда уезжать, а наоборот хочу сюда все более въезжать».

А иногда мне становится так невыносимо от нового, неожиданно свалившегося мне на голову быта, что даже не хочется вдохновлять себя бегом к морковке каких-то далеких целей, не хочется вообще никакой морковки, морковка кажется иллюзией, а вот метла и листья с нашего кряжистого мангового дерева во дворе – реальностью. И хочется спать. Из памяти всплывают ощущения опиумного притона, где можно лежать, и лежать, и лежать, и не выходить из наркотического сна. Тогда время становится вязким, монотонно гудящим вентилятором. Именно вспоминаются – как прожитое, как знакомое. И что я была хозяйкой дома – тоже вспоминается. Муж удивился, когда я ловко ринулась готовить на газовой горелке, и сразу два блюда. Мне это легко и откуда-то знакомо – вести хозяйство. И сидеть на пластмассовых стульях перед входом в свой дом – тоже знакомо. Так здесь сидят все хозяева, когда отдыхают от дел.

Волны разные, и можно либо сопротивляться им и тратить силы на борьбу с неприятными ощущениями: «Эта мне нравится, эта мне сделала больно, а эту я боюсь», либо принять все свои ощущения целиком: «Эта мне нравится, эта мне сделала больно, а эту я боюсь».

Мы лежим с Эриком на королевской кровати. Папа уже уполз заниматься йогой, а мы разговариваем:

– Мам, а ребеночек в крови, когда рождается?

– Нет, он в водичке, он лежал в животике в водичке, и он мокрый рождается. И еще на веревочке, на пуповине. Ты был привязан к оболочке, в которой лежал.

– Я как собачка на поводке был?

– Ну можно сказать и так. И папа тебе отрезал эту пуповину, ему дали ножницы, и он отрезал. А потом врачи завязали тебе пупочек. И мне завязывали. И всем завязывают.

Эрик помолчал. Потом спрашивает:

– Мам, а как мне папу хоронить? Я же не умею.

– Ну, до папы еще бабушка умрет. Мы с папой еще долго жить будем, и ты уже будешь взрослый, когда нас будешь хоронить.

– А как? Надо гроб покупать?

– Ну, если меня хоронить, то смотря где будем жить. Вот на Шри-Ланке заворачивают в тряпочку и сжигают на костре, тут купишь мне тряпочку, а если в России, то надо будет гроб.

– А как же я буду один?

– Да ты уже не будешь один. У тебя будут жена и дети.

– А какая у меня будет жена?

– Которая не испугается, когда ты кричишь и убегаешь к забору при знакомстве, как с девочкой с соседней виллы. Вот кто тебя примет таким, какой ты есть, и сможет с тобой таким жить, та и будет. А может она и сама будет так же стесняться. И вы отбежите друг от друга, а потом засмеетесь и подружитесь.

Уроки

Мы привезли с собой часть своего мира – наше обучение. У мужа – английский, курс по ченнелингу и два курса по программированию, у меня – английский, занятия по методу Фельденкрайза и недомученный вебинар по финансам в арт-терапии. При этом я не довезла до Шри свою работу, на которую мы рассчитывали жить в первое время.

Я все-таки нашла работу в Москве, я стала научным редактором и корректором в МИИГАиКе и проработала 4 месяца. И планировала работать дальше, но работа неожиданно сказала: «Что? Оля, почему вы мне не сказали, что ваше море за пределами РФ?» – «А вы не спрашивали». – «Мы не можем вас держать, у нас научные исследования по заказу Минобороны, у нас гранты, мы государственный институт».

В понедельник я съездила подписать заявление об увольнении по собственному желанию, а во вторник мы уже смотрели на новый мир с 16 этажа отеля в Абу-Даби.

Итак, мы привезли с собой оставшуюся часть своего онлайнового мира. И тут она тоже, как и реальная, встала под вопрос. Что нам надо, что не надо. Я стала поочередно отменять то английский («Рома, сорри, у нас плохая связь, Рома, у нас сегодня пауэр кат, Рома, тут говорят на примитивном английском, мы здесь забудем даже то, что знали»), то Фельденкрайза, то йогу по утрам… И это оказалось так же страшно, как остаться без нажитых вещей. Нажитые цели и желания – это тоже наша часть, которую надо ставить под сомнение и слушать, что же нам важно по-настоящему и в настоящем.

Через три недели мы все-таки вошли в прежний режим, и английский остался с нами, и Фельденкрайз, и я даже сделала несколько упражнений из курса арт-терапии. Пару раз даже удалось почитать одну из трех взятых с собой бумажных книг – автобиграфическую инструкцию по ведению зож-бизнеса от создателя батончиков Kind. Вторым номером приехала новенькая «Соматика» Ханны, а третья была книжкой с картинками, любимым моим пособием по дзен-дудлам.

То, что мы взяли с собой, и чем мы из этого реально пользуемся – это проверка того, насколько мы живем в своих убеждениях и представлениях о нас, насколько вообще живем. Книгу от создателя батончиков я начала читать еще в Москве. Она стала для меня картой вдохновения. Достаточно открыть ее, и неважно, о чем там, любое предложение может навести меня на свои мысли, завести мой моторчик. И этим она прекрасна и жива во мне, а не лежит в чемодане.

С красками и кисточками другой прикол. Я положила акрил в чемодан под кровать, а в тумбочку акварель. И замучалась возюкать чемодан по полу, то и дело доставая из него новые акриловые тюбики. Но это уже нюансы. Хорошо, что общее направление верное. Что краски не в моей голове, а в моих руках.

А вот с гитарой пока все хорошо. Хорошо, что продала ее. Девчушка лет пятнадцати, приехавшая за ней с «Авито», была так счастлива, когда бережно, как святыню, укутывала ее в привезенное покрывало и выносила в московский ноябрь. А у меня в чемодане лежит деревянная полуигрушечная флейта с приятным звуком и настоящий варган.

Из вещей, самых-самых необходимых, я взяла свою коллекцию ярких платков. В ней несколько палантинов, одно парео со Шри-Ланки и огромное полотно с деревом, которое висело в нашем прошлом доме, в светло-зеленой большой комнате с желтым бамбуковым полом.

Полотно пока лежит в чемодане, оно не видит в этом доме места для себя. Зато пригодилась просторная алтарная ниша этого дома – на нее выпрыгнул наш маленький Будда и присоединился к такому же большому хозяйскому. Прыгнули мои краски и рисунки в разноцветных рамках. Один из моих правополушарных арттерапевтических рисунков назывался «Мое будущее через год», и это было уже как раз через год.

Эрик аккуратно выставил в ряд свои машинки из чемодана.

У мужа выпрыгнул любимый коврик для йоги цвета нашей московской машины – глубокого сине-зеленого. Машину пришлось оставить, а вот коврик в чемодан вошел. Бумажные книги еще не распакованы, но от этого не менее ценны и нужны ему. Мы только начинаем новую жизнь. И это наш первый дом. Мы забронировали его еще в сентябре из Москвы, у русских, которые здесь работают агентами по недвижимости. На сайте все было очень красиво. И на фото, и в тексте. Мы просили прислать нам видео, и, черт побери, даже на видео от предыдущих жильцов мы не углядели ничего плохого.

Красивые картинки

Наша красивая картинка гласила – «уютный дом на три с половиной спальни». «Полспальни» оказались предбанником перед туалетом. Муж прекрасно разместил там коврик для утренней йоги. Одна спальня была нормальной – со светлым окном, тумбочкой, сушилкой для вещей и столиком из ламелей неизвестного назначения. Ее мы и заняли. Вторая комнатушка была еще меньше нашей, окно ее выходило на бочку с водой и на нем была решетка из крупных горизонтальных прутьев, в которую при желании смогла бы залезть целая кошка. Ее мы планировали сдавать, чтобы разделить расходы на жилье. Мы думали сдавать и третью. Пока не увидели ее воочию. Третья комната была с окном, но оно выходило – тадам! – в хозяйскую пристройку, где жил наш дедушка-хозяин из Коломбо, когда приезжал к нам, иногда без предупреждения, иногда на несколько дней. К тому же дедушка плохо владел английским, и мы не могли объяснить ему, что с этой комнатой не так. Ну и что, что там темно, душно и пахнет соляркой от его газонокосилки? Он же сам так живет с другой стороны окна. Включает вентилятор на всю ночь, а вечером на всю ивановскую заводит ланкийское радио и громко разговаривает с женой по телефону. Чего ж нам не живется?

Дедушка у нас хороший, добрый, улыбается и долго-долго пересчитывает наши 500 долларов в месяц, выданные ему в рупиях и завернутые мужем в бумажку. У дедушки кнопочный телефон и он ездит в Коломбо на поезде. Из города он приезжает к нам в рубашке и брюках, а здесь переодевается в свой старенький любимый саронг (такой кусок тряпки, мужская юбка) и косит газон. Еще ездит куда-то в город платить за наш модемный интернет на ржавом велосипеде. А на обратном пути привозит Эрику курд в глиняном горшочке и бутылочку разливного кетула. Курд Эрик не ест, а кетул через неделю забродил.

Дедушка будто вышел из другого времени. Будто в его Велигаме нет йогурта в пластиковых контейнерах. Будто нет оплаты картой. При этом в его каморке через окно без занавесок видна старая рекламная вывеска этого дома, засунутая между бетонной стеной и кроватью без белья. Написано White House, и выглядит все вполне достойно.

На самом деле, когда мы приехали, это мы были из другого времени. И совсем ничего не понимали в национальных особенностях ланкийского быта.

В первый приезд мы видели страну только как туристы. Мы жили в отелях, ели в кафешках, ездили по острову на арендованной машине и увезли с собой милые сердцу фотографии и воспоминания о дружелюбном народе и дешевых фруктовых смузи.

Так что и в этот раз ожидали чего-то подобного, но вместо этого получили «дом после реновации» и двор с «не хотите ли свежий манговый джем прямо с дерева?», как было написано в рекламной статье на сайте. Что было до реновации – сложно вообразить. После реновации унитаз шатался, краны плохо поворачивались, шланг стиральной машины явно был воткнут в слив под раковиной позже, чем установили саму раковину. На второй день муж ползал с тряпкой по тухлой воде – у нас случился засор раковины. А я бегала по городу за средством от засоров. Показывала продавцам телефон и картинку засора в трубе, мне предлагали ершик или «Доместос». Наконец удалось купить кусок жесткой проволоки и порошок типа «Крота». Прибежала со всем этим домой, подергала шланг от стиралки, оказалось, он просто был сильно засунут в трубу и механически перекрыл слив. Вытащили его, и все починилось. Под унитаз муж подложил пластиковую крышку из-под йогурта, и тоже все починилось.

Старенький душ у нас еле-еле цедил водичку через обогреватель, но этого по картинкам и видео не заметить. И когда одна девушка в поисках комнаты написала мне: «А пришлите видео душа, мне нужен хороший напор воды», я уже не крутила пальцем у виска. Здесь бывает всякое. Кто-то приходил к нам и радовался, что есть бортик у душевой кабинки. Про шторку для душа не спрашивал никто. Такой роскоши на виллах не найти. Зачем? Зачем вообще душ в доме, зачем белым горячая вода? Нормальные люди моются нормальной водой в нормальном уличном душе. И туалет есть на улице. Чистенький, с краником и ведерком для смыва.

Поначалу мы сильно страдали из-за ланкийской вентиляции в доме – через деревянные балясинки вверху каждого окна свободно гуляли комары, муравьи и ящерки. Они были у себя дома, а мы – у них в гостях. Вентиляция – это еще и слышимость всех собак, павлинов, семафоров или соседского барбекю. Так что создавалось ощущение, что мы живем на улице. От комаров не спасали ни спирали, ни электрический фумигатор, они проникали даже под антимоскитный балдахин на кровати. И мы ходили все запшиканные спреем с маслом цитронеллы.

В какой-то момент не выдержали – купили рулон антимоскитной сетки, гвоздики и молоток, да и забили все эти дырки. Показали дедушке, когда он приехал. Он не понял, к чему это все, но головой из стороны в сторону покачал. Мол, не возражаю.

С дедушкой у нас так и не сложилось понимания ни по одному вопросу за те полтора месяца, которые мы у него прожили. В один из его приездов мы не смогли ему объяснить, что у нас переливается верхняя бочка с водой. Для меня это было проблемой, для него нет. Чтобы заснуть, только мне в нашей семье нужна тишина. Ребята могут вырубиться и под звуки, если очень хотят спать. К неустранимым уличным звукам я быстро привыкла. Да и район у нас оказался очень спокойный, не туристический – в 21:00 уже тишина. А вот в 4:50 – по всему городу разносятся экспрессивные молитвы муэдзинов на разные лады. После них – монотонные мантры буддистов, но тоже в матюгальник. В 5:50 – динь-динь-динь – первый поезд на Коломбо проезжает мимо семафора. Семафор звенит, поезд гудит. Под все это отлично спится. Из утреннего теперь я стала слышать только буддистов, а остальное перестала. Совсем.

И вот тооолько со сном все наладилось, я слышу среди ночи шум воды. Лежу и думаю, может кто-то пришел в соседний дом и моется среди ночи в уличном душе? Ну помоется – выключит. А он все моется и моется. Ох, думаю, а вдруг в нашей развалюхе трубу прорвало? Встала, проверила – в доме все хорошо, а звук где-то рядом и напоминает водопад.

Вышла на улицу, обошла вокруг дома, а там – реальный водопад сверху. У нас две бочки с водой, одна над другой, и из самой верхней льет потоком. Пытаюсь найти рубильники на тонких хлипких вертикальных трубках. Перекрываю все, что вижу. Бегу в дом – открываю кран на кухне, воды нет. Уф, перекрыла. Говорю мужу:

– Надо звонить дедушке.

– Что, в 3 часа ночи?

– Ну, давай щас поспим, а утром напишем ему в ватсап, что у него бочку прорвало и что нам нужен слесарь.

– Угу, спи.

На утро открыли один кран и вода в кранах появилась, а бочка перестала переливаться. Решили дедушке не звонить. Через несколько дней вода закончилась. Теперь уже везде. Это мы, получается, перекрыли верхнюю бочку, а оставили нижнюю, и в ней тоже кончилась вода.

Потом мы включили все вентили. Потом выяснили, что вода из города подается в наши бочки через день и обычно по ночам.

Однажды я снова проснулась от водопада. Уверенным движением сбегала отключила верхнюю бочку. В общем, намучались мы с этим переливом, и когда дедушка приехал, показываю ему наверх, тычу в бочку, мол, переливается по ночам, сломалась. Показываю, что я вентиль отключила.

– Йес, йес, – невозмутимо эдак отвечает дедушка и поворачивает все вентили как было.

Типа ну да, я в курсе, 50 лет переливается и ничего. Я в шоке.

И только когда я увидела, что у соседей такая же фигня, и у других соседей льется, то догадалась, что действительно, чего это я. Это всего лишь значит, что воду из города подали, а истратить не успели. И все бегут перекрывать. И что-нибудь срочно поливать.

Так мы случайно спасли от засухи наше пресловутое манговое дерево. Проблема была в том, что наше дерево каждый день сбрасывало огромное количество листьев, и мы только и делали, что подметали. Двор еще ничего, а вот «австралийский газон» с мелкой, специально посаженной травкой, совсем не выметался метлой и там приходилось собирать листья руками.

В какой-то момент мы решили, что у нас такая ежедневная практика: «Не знаешь, что делать, – иди собирай листья. Не знаешь, как жить – иди и собирай листья…»

А потом стали это дерево поливать, потому что воду было девать абсолютно некуда. И о чудо! – дерево перестало сбрасывать листья. Мы поделились этой радостью с дедушкой.

– Смотрите, мы спасли ваше дерево! Оказывается, его надо было поливать.

– Что, поливать деревья? Нет, не слышал. Но не возражаю, – дедушка, как обычно, покивал головой из стороны в сторону.

А мы, спасаясь от одной проблемы, случайно решили другую.

Продолжение следует…

Оглавление

Шри-раз

Шри-два

Между Шри

Гробы

Перезагрузка

Первые волны

Уроки

Красивые картинки