Первый разряд [Яна Филатова] (fb2) читать онлайн

Яна Филатова Первый разряд

В то лето я читала «Мэри Поппинс» и спала на раскладном диване под тяжелым байковым одеялом (других тогда в стране и не было). Дед постоянно ворчал, что я не экономлю электричество, а ведь киловатт целых 10 копеек(!), и как гном-скупердяй из сказки, ходил по пятам и щелкал выключателем. Машины, проезжающие по нашей деревенской улице, поднимали облака пыли, но раскидистое черемуховое дерево защищало дом от них и от палящего июльского солнца. Черемуха росла прямо за окном кухни и была богато обсыпана сладкими пахучими ягодами, напоминая индийских невест в тяжелых украшениях из болливудских фильмов. Я, бывало, часто протягивала руки, сидя в доме за столом, рвала гроздья и обирала губами ягоды с веточек. Язык потом был черный и во рту немного вязало. Лето.

Бабушка будила меня обычно своим громогласным криком — в деревне не умели разговаривать тихо. В то утро тоже было так.

— Ленка, вставай! Я блинов напекла в летней кухне, спускайся, покушай.

— Сейчас! — хотелось еще немного поваляться.

— Ванька, это Морозовых внук, через два дома-то от нас, помнишь? Так он на речку собирается скоро, всей шоблой пойдут. Ты если хочешь, давай вставай, ешь, и с ними! А то одну я тебя не отпущу!

Пришлось вставать — на речку хотелось давно. Блины были бабушкины, то есть идеальные, тонкие с дырочками, хрустящей кромкой по кругу, щедро сдобренные домашним топленым маслом. Бабуля сама его взбивала на коленке, по старинке — жирное молоко от своих коров колошматилсь в трехлитровой банке не меньше трех часов, пока бабушка смотрела каких-нибудь «высотников» (не кочегаров и не плотников).

Дом Морозовых был дальше по улице, такой же деревянный и синенький, как и наш, с резными наличниками. В окно высунулась Никитична, бабушка Вани.

— Здравствуй, Лена. Сейчас он выйдет, — и потом куда-то в дом, — Ваааааняяяяя, Лена тут.

Ваня был старше на три года, а когда тебе десять, а ему — тринадцать, это, конечно, непреодолимая бездна.

— Привет, — хмуро проговорил Ваня, спускаясь с крыльца. Ему явно навязали мое общество, и он тому был не рад. — Пошли, мы все собираемся у тополя. Бабушка сказала, ты умеешь плавать?

— Да, я на секцию хожу, спортивную! — мне очень хотелось понравиться, показать, что я самостоятельная и нянчиться со мной не придется. Детская, нежная, щемящая первая влюбленность уже жила в районе солнечного сплетения котенком и, случалось, когтила душу.

— Это хорошо, — сухо ответил Ваня, и мы пошли по дороге, поднимая такую же сухую пыль.

У тополя уже собралась наша летне-каникулярная компания: местные пацаны, которые жили в деревне, городской Стас (он учился в моей школе на год старше, и делал вид, что мы не знакомы), и девчонки. Среди девчонок выделялась Лиза. Ей было уже двенадцать с половиной, и вместе с Ваней они образовывали идеальную пару главарей нашей банды, для него — по праву старшинства и опыта, а для некоторых — по праву уже намечающейся груди.

Парни «поручкались», подражая взрослым мужикам, девочки их этим поддели: «Ой, вы посмотрите, какие мы важные», и несерьезно переругиваясь, мы двинули в сторону речки.

Деревня строилась вдоль Песчанки, речушка эта была неглубокая, прозрачная (отсюда и название — видно песчаное дно), но прохладная и быстрая. На середину реки нам заплывать было запрещено: утонуть то может и не утонешь, но унести может далеко. Потом где-нибудь под Барнаулом выловят.

Все сразу же поплюхались в воду — жара стояла беспощадная. Купались часа три, пока все не посинели. Уже были испробованы сальто с плеч, сальто с берега, сальто с плота и водные салочки. Вылезли греться, начало вечереть, и развели костер. Сидели кружком, кто на чем, вели беседы о насущном. В тот год вышел «Титаник», и все на нем помешались:

— Вань, а Вань, — начала Лиза, — а давай мы как Роза и Джек, я буду на плоту, а ты в воде. Только я тебя пущу на плот! И мы уплывем на тот берег в закат!

— Чёёё? Лиз, ну ты и придумаешь тоже, — мы натаскали веток, и Ваня ломал и подкладывал их в костер.

— Ну давай! Это будет красиво, а Варя сфоткает, — Варя, как верный паж, потрясла «мыльницей» в воздухе.

— Нет, уже поздно. Да и глупо это! Не хочу, — отрезал Ваня.

Тут я, до этого сильно себя не проявлявшая, зачем-то встряла:

— Не получится, против света же, будет просто черный силуэт на фоне солнца, — мой старший брат занимался фотографией в кружке.

— А тебя вообще никто не спрашивал, мелочь пузатая. Че ты лезешь в чужие разговоры? Тебя и так нам на шею повесили, следи еще за ней, чтоб не утопла! Думаешь, Ване оно надо? Он так-то отдыхать приехал, а не с тобой возиться! У него дома таких как ты — еще четверо младших, — окрысилась Лиза. Видимо, Ванин отказ задел ее за живое.

Меня как кипятком окатили. Я обуза. А ведь так и знала. Стыд и злость забурлили и начали возгонку к горлу, а поднявшись, выплеснулись яростными словами:

— Да у меня первый юношеский! В этом году получила! Следить? За мной? Это я вас всех могу спасать! Да я могу на тот берег переплыть! Ясно?!

И сорвавшись с места, кинулась к берегу, прыгнула в воду и поплыла поперек течения, подгоняемая адреналином и своей гордостью. В бассейне я легко плавала 25 по 10 на тренировках, река же была от силы 20 в ширину, но уже ближе к середине я почувствовала, что меня нещадно сносит. Я пыталась плыть против и вперед, против и вперед, но понимала, что это не помогает: я остаюсь на месте, а силы заканчиваются. С берега кричали на перебой: «Возвращайся!», «Дура, куда ты!» и «Унесет нафиг!».

Сдаться я не хотела и не могла — это был бы вечный позор, клеймо, поэтому продолжала грести без остановки, все дальше отдаляясь от нашего «лагеря». Крики уже были еле слышны, я начала паниковать и глотать воду. Вдруг чья-то рука схватила меня за лямки купальника, как пластиковый пакет за ручки, и вытянула животом на доски. Это был, конечно же, Ваня. Когда он понял, что дело дрянь, прыгнул на плот, и погнался за стремительно уносящейся спортсменкой-перворазрядницей.

— Фух, думал все, — он запыхался, но тут же схватил весло и начал грести в сторону «нашего» берега. — Ты чего устроила? Кто так делает вообще? Тут же не только течение, еще и водовороты есть. Пять лет назад один уже утонул, тоже на тот берег решил переплыть на спор.

Я молчала, меня мелко колотило, а потом вырвало. Ваня не стал наседать дальше. Мы причалили, он умыл меня, и мы медленно пошли в сторону ребят и костра — отнесло нас довольно далеко. Ребята сначала бежали по берегу, но потом отстали.

Мы шли в молчании: я — подавленно, глаза в землю, а Ваня — сочувственно.

— Слушай, — он немного приобнял меня за горестно-опущенные плечи, — не важно, можешь ты переплыть эту реку или нет. Лиза это со злости, на меня. Она не права. Уж если на то пошло, за кем надо глаз да глаз, так это за Игорьком. Этот так и норовит самоубиться каждые три секунды, — я улыбнулась уголком рта, потому что это была чистая правда. Игорек то сооружал домашнюю бомбу, и потом на ней подрывался, то прыгал в карьер и ломал себе ногу. С ним было не соскучиться.

— Ты, в общем, не слушай никого. Ты — часть банды, полноправный участник. Будем считать, что сегодня твой день посвящения в «Рыцарей дырявого плота», — он тихо рассмеялся, я наконец подняла взгляд и подхватила его смех. Стало сразу легче идти, трава как будто пружинила под ногами, подталкивая наверх. Жизнь снова была хороша, и совсем неважно, что скажет язвительная Лизка по поводу моего фееричного фиаско. Я была рыцарем в банде у Вани, нас ждало впереди еще целое море приключений.

***

Никитична и баба Маша Овсянкина, Ленина бабушка, сидели у ворот на лавке и лущили зеленый горох, который припер сосед с сенокоса. Говорили про огород, что полив приходится делать каждый день, что морковь надо прорядить. Зашла речь и про внуков:

— Ленка моя так бы все каникулы в доме и просидела, если б не Ваня — что была, что не была у нас. Книжки, да телевизер! Вишь, хочет писать, али переводить, когда вырастет. Мать ее на английский записала в том году, — баба Маша усмехнулась, но по-доброму, от глаз расползлась сеточка морщин. — Я со своей мамкой в ее возрасте по дворам ходила, нанималась кизяки топтать. Бати тогда уже не было. Расстреляли.

— Ну так. То тогда. Ваня вот хочет инженером. Самолеты, говорит, буду проектировать, хах. А нет, так программы для компуктеров. Нам с тобой кусок хлеба добыть тогда — уже за счастье. Что говорить, времена другие и дети — другие… А ну ведь и хорошо.

— Хорошо…

Вечерело, солнце уже начало свое закатное путешествие. По гравийке в сторону лавки и бабушек, сидящих на ней, медленно брели остатки «шоблы» — те, кто жил на одной улице с Морозовыми и Овсянкиными, и дальше. Компания поравнялась с бабушками. Ваня, все еще придерживающий Лену за плечи (как будто если он ее отпустит, она снова начнет тонуть), подошел вместе с ней к лавке.

— Накупались? Голодные? — руки бабы Маши продолжали работать, но по позе было видно, что она уже готова вскочить и бежать разогревать что бы у нее там ни было готово к ужину.

— Накупались — не то слово, — усмехнулся Ваня. Ленино плечо напряглось под его рукой, он сжал его в ответ, как бы говоря, «не психуй, не сдам». — На все лето вперед. По крайней мере, я точно, — он, наконец, отпустил Лену. — Ба, я домой. Лена, пока.

— Неужто, до темна, и дома! — Никитична прямо всплеснула руками. — Ну иди-иди, я тут закончу и приду. На плите картошка жареная, разогрей. Или меня дождись. Я скоро, — Никитична заглянула за плечо Вани. — А чего ваши товарки-сотоварищи уставились-то, как в театре? — Ваня и Лена обернулись. Вся их компашка, видимо, до этого момента пристально наблюдавшая за немой сценой, резко отвела взгляды: кто теперь смотрел себе под ноги, кто пялился в небо. Игорек, скорее всего, хотел сделать вид, что ведет увлеченный диалог, но вышло что с пустотой. Выглядело, это, конечно, комично.

— Тааак, ну-ка, колитесь. Что у вас там случилось? — от Никитичны было ничего не утаить.

— Да ба, ничего. Купались, загорали, костер жгли…

— Ваня, — угрожающе. — Матери ведь позвоню!

— Это все я! Я проспорила, что смогу переплыть речку! Ваня меня потом вылавливал на плоту, — последнее было сказано уже шепотом.

Баба Маша в ужасе заохала, Никитична начала отчитывать. На речку ребят, конечно, уже без взрослых не пускали до самого конца каникул. Баба Маша придумала наказание внучке в виде прополки и полива грядок, но в остальном все шло своим чередом: «рыцари» совершали подвиги (половину из которых навоображали сами), черемуха спела, дед ворчал и щелкал выключателем. И все еще было лето.