Удалённый аккаунт [Алесса Ли] (fb2) читать постранично

Алесса Ли Удалённый аккаунт

Заплетающимся языком она произносила нечто визуально напоминающее речь. Полагаю, она хотела, чтобы мы сочли ее ужасную дикцию результатом глубочайшего горя, однако я точно знала, что всему виной отсутствие зубов и злоупотребление алкоголем. К тому же, так сильно отечь, даже оплакивая родную дочь, нельзя, а характерный румянец, сравнимый только с макияжем участницы народного ансамбля на отчетном концерте, не оставлял сомнений в тяжелой зависимости. Красные бугристые щеки вздымались над худощавым телом женщины, они придавливали глаза снизу, а опухшие веки, как два валика, не позволяли им открыться даже наполовину.

Я достаточно давно знала Татьяну Михайловну. Мы познакомились на первом году моей совместной жизни с ее дочерью Ариной в детском доме семейного типа. По крайней мере, тогда мы были лишь соседками. Едва ли в родительском алкоголизме можно найти что-то хорошее, но именно этот порок во многом предопределил наши судьбы, положил начало дружбе и опозорил меня на всю школу.

Следует отметить, что в те годы охраной учебных заведений занимались щуплые старушки, которые сидели на входе за списанной партой и разгадывали кроссворды. Мимо них могли беспрепятственно пройти старшеклассники с пивом, сбежать в ларек стая голодных детей и проехать бродячий цирк вместе с надутым куполом. Главное — в сменной обуви.

В октябре 2013 года я и Арина уже жили в одной комнате около месяца, но разговаривали только пару раз. В роковой для меня день, после которого я на некоторое время получила повышение статуса до «изгой в квадрате», мы совершенно случайно шли из столовой в одно время, когда, прорвав нашу неприступную крепость, делегация разливухи «Чекушка» ворвалась в школьный коридор. Арина, осознав происходящее, густо покраснела и ускорила шаг. Я не могу осудить ее за это, ибо Татьяна Михайловна надела порванную на спине майку, — в народе “алкоголичку”, — задом наперед. Одно это, мягко говоря, смущало, и, если 25-летняя Арина тяжело бы вздохнула и помогла ей прикрыться, то для подростка вся ситуация сравнима с публичным раздеванием и поркой на площади.

И, да, я горжусь своим поступком, ведь за доли секунды осознав, что женщина уже несется в сторону моей будущей подруги и собирается упасть на колени, я перехватила ее за плечи, будто крепко обнимаю, и грубо потащила в сторону выхода.

— Мама, опять ты напилась… — громко бубнила я.

Охранница тетя Люба опомнилась, когда мы уже были недалеко от выхода. Хотя я и была килограмм на 25 крупнее истощенного тела на моих плечах, но ближе к выходу волочить эту сухощавую тушу становилось все труднее. Тетя Люба и физрук, возвращавшийся с перекура, вдвоем вытащили Татьяну Михайловну на первые ноябрьские морозы, а как мне стало известно позже, ее еще несколько раз выводили во время уроков и только после обещания вызвать полицию, она выполнила требование.

— Да, если бы у меня была такая мамаша, я бы тоже всем врала, что я сирота, — громко шептались мои одноклассники.

После этого мне придумали еще пару прозвищ. Но в детском доме я жила с куда менее воспитанными подростками, чем деревенские, поэтому особенно разницы не ощутила.

О случившемся сразу сообщили нашим опекунам.

— Акылай, — Светлана Алексеевна, как и в любой другой день, встретила меня на кухне — ей приходилось постоянно готовить, чтобы прокормить всю ораву приемышей, — мне звонили из школы, сказали, что приходила твоя мать сегодня.

Она, говоря это, чувствовала себя так же глупо, как и я.

— Провела спиритический сеанс во время обеда, — я села за обеденный стол на скамейку, перетянутую искусственной кожей. — Это мать Арины была.

— Так я и думала. Ты поступила правильно, — она развернулась ко мне, вытирая руки об фартук, — прикрыла подругу. Но если тебя будут из-за этого обижать, не молчи и сразу звони мне, хорошо?

Светлана Алексеевна осталась для меня лучшим примером педагога, хотя, исходя из наших редких бесед, соответствующего образования у нее было. До открытия детского дома семейного типа она работала поваром-кондитером, даже некогда известным в наших краях, — и много лет спустя иногда перед праздниками у нее заказывали торты, но предпочтения она отдавала, конечно, нам. На праздники мы не оставались без сладкого. А на кухне лежала записная книжка, куда она записывала любимые изделия воспитанников и готовила их на дни рождения. Для меня это был торт «ежик» — большое пирожное «картошка», покрытое жирным кремом и посыпкой в виде звездочек.

Наша «приемная мама» никогда на нас не кричала: градус воспитания снижался соответственно возрасту подопечных. Старших, — в то время 14-летнюю меня и 16-летнюю Арину, — практически не трогали, нам давали много самостоятельности и свободы, чем мы порой злоупотребляли, но, наверное, именно благодаря такому подходу мы не попали во что-то по-настоящему страшное. Самое страшное, что могло бы