Темный час (СИ) [Анна Юрьевна Карпова] (fb2) читать онлайн

Темный час — Анна Карпова

Глава 1

Тремя годами ранее.

— Матушка Стенали, суп сварен, мы готовы разливать ваши вкусности по тарелкам, — я радостно хлопочу вокруг огромного чана с ароматными запахами овощного супа. На просторной церковной кухне нечасто пахнет столь вкусно.

Матушка Стенали ходит вокруг, пересчитывая пустые тарелки и столовые приборы. Сегодня на наш благотворительный обед должно прийти много нуждающихся, ведь об этом мероприятии даже написали в местной газете. Поэтому сестры с утра на кухне резали, чистили, мыли, приносили в плетеных корзинках овощи и снова резали, чистили и мыли. А я закидывала все в огромную кастрюлю и пыталась сделать так, чтоб было вкусно.

— Ох, Джессика, девочка моя! — она почти по-матерински обнимает меня свободной рукой. — Я так рада, что ты о нас не забываешь! Господь тебе в помощь!

— Как можно забыть о том, кто меня вырастил? — целую ее в лоб, обрамленный седыми волосами, выбивающимися из-под платка. — Я чту своих родителей.

Матушка отстранилась от меня, словно проверяя, не щучу ли я. Ведь моих родителей никто не знал. Меня подбросили в церковный приют в возрасте одного месяца. Поэтому я полноправно могу назвать сестер своими матерями. Матушка Стенали всегда была ко мне добра, хоть приютская жизнь и была далека от идеала.

В церковном приюте не оказываются хорошие дети. Не оказываются любимые и желанные. Под массивные двери церкви подбрасывают ненужных, нелюбимых, лишних детей. И как бы сестры не пытались заложить в беспокойные умы сирот праведные заповеди и молитвы, дети есть дети. И ни бывают очень жестокими.

— Еще раз спасибо, моя дорогая.

— Вы же знаете, роднее вас у меня никого нет. Вы помогли мне вырасти, заботились обо мне. Теперь я забочусь о вас. Это мой долг, я не могу иначе.

— Но у тебя же завтра смена, девочка моя! Ты, должно быть, сильно устаешь.

— Ничего страшного, я же не до утра тут буду, — хочется заверить матушку, что все отлично, чтобы она лишний раз не переживала. — Помогу и пойду домой.

— Ты всегда была готова помочь! Прямо как в детстве — покладистая и молчаливая, — матушка Стенали неоднозначно подмигивает.

Меня никто не любил, кроме сестер и матушки Стенали. Я постоянно спрашивала себя, что заставило мою мать отказаться от своего ребенка. Бесчисленные бессонные ночи, проведенные в попытке простить ее. Простить себя за то, что стала ненужным ребенком.

Огромной любви к Богу сестры привить мне так и не смогли, как ни старались. Нет, я верила, что где-то там за облаками сидит верховный разум, но положиться на него не могла. Этому тоже приют научил— каждый сам за себя. Хочешь — можешь искать защиты у Бога, у старших. Искать покоя, терпения и смирения. Не получается — защищай себя сама. У меня это получалось всегда плохо. Моли, девушка на три года старше меня, с большими руками и коротко стриженными волосами, часто приходила избить меня, просто потому, что я была слабее. Как бы я не пыталась дать сдачи, как бы я не плакала, как бы не умоляла помочь, все оставались глухи. Церковные стены слышали за свой век очень много криков о помощи.

— Пора начинать. Бог нам в помощь! Я видела у дверей уже первых нуждающихся! — матушка Стенали засеменила мимо широкого стола к выходу из кухни, еще раз окинув взглядом горы пустых тарелок. — Можешь начинать разливать супчик!

— Надеюсь, он всем понравится, — отзываюсь ей в след.

— Я уверенна в этом.

В просторной обеденной комнате утром ранее сестры расставили длинные столы, за которыми уже начали собираться первые нуждающиеся. Потерянные, одинокие и голодные люди. Не мне их судить. Я сама могла вырасти такой.

Наполненные супом тарелки выносились одна за одной. Сестра Тереза принесла корзину со свежим хлебом, аромат которого сразу заполнил всю комнату, заставляя живот урчать от аппетита.

— Спасибо, девчата, — промямлил беззубый седой мужчина в рваной коричневой куртке.

— Называйте нас сестры, — коротко заметила матушка Стенали, раскладывая ложки вокруг тарелок.

— Простите, сестра, — он схватил ложку и принялся поедать суп с таким аппетитом, что я невольно задумалась, сколько же он голодал.

С каждой минутой народа становилось все больше. Мы начали в серьез опасаться, что еще немного, и места не хватит. Как и супа.

— Надо срочно сварить еще кастрюлю, — шепнула мне послушница Адель. — На всех не хватит.

— Конечно, сейчас займусь, — я на секунду прикрыла глаза, понимая, что домой пойду еще очень не скоро.

Прибывающих было все больше, мы старались все усадить, обеспечить тарелкой овощного супа и куском хлеба. Сестра Адель разливала в пластиковые стаканы заваренный черный чай.

Пока я хлопотала вокруг людей, собирая пустые тарелки и расставляя новые, в обеденную комнату зашел высокий худой парень, по внешнему виду совсем не похожий на нуждающегося. Я его не сразу заметила, а когда увидела, невольно подумала, что он тут забыл. Мышиного цвета волоса и маленькие, глубоко посаженные глаза. Выпирающие острые плечи и бегающий скучающий взгляд. Он оглядел наш скромный обед и целенаправленно подошел именно ко мне, пока я помогала одной женщине покушать, так как сама она ложку держать не могла.

— Привет, — сказал парень. — Что такая красотка делает в этом месте?

Смерила его изучающим взглядом, пытаясь понять, издевается он или нет.

— Помогаю, как и другие. Не желаешь присоединиться к обеду?

— Нет, спасибо. Я хорошо позавтракал, — парень еще раз оглядел наш благотворительный обед. — Помощь нужна? Все равно торчать тут, пока мама того, — он махнул головой куда-то в сторону зала для исповеди.

Сестры не успевали приносить еду, корзина с хлебом давно опустела, и сестра Тереза убежала за новой порцией. Нам действительно не помешает помощь.

— Да, было бы неплохо. Ты сам неверующий что ли?

Парень неопределённо дернул плечами.

— Мне прекрасно живется и без этой набожной хрени. Меня зовут Боби.

— Джессика, — я протянула ему ладонь, которую он тут же энергично пожал.

— Рассказывай, что делать надо.

— Резать умеешь?

— Не сомневайся во мне, — он схватил нож со стола и попытался изящно им покрутить, но получилось так себе.

— А ты тот еще выпендрежник.

— Готов поспорить, тебе понравится.

Глава 2

Наши дни

— Боби, постой! Ну, куда ты пошел? — спрашиваю у своего парня, что в спешке накидывает дутую куртку на плечи. Еще пятнадцать минут назад мы смотрели кино и поедали соленый попкорн из картонного ведра. А теперь он, исходя слюнями, доказывает мне, что уснуть во время просмотра фильма — его личное оскорбление.

— Тебе было неинтересно! — вопит Боби, пытаясь совладать с молнией на куртке. — Я выбрал этот фильм специально для тебя, а ты! Как ты вообще могла уснуть?

Объяснять ему было что-то бесполезно, это я уже давно поняла. Боби был не из терпеливых людей, вечно ему казалось, что его ущемляют и обижают. Иногда я задумывалась, что могла стать причиной такой черты характера, но ничего вразумительного придумать не могла.

Приют же научил меня заглаживать конфликты любой ценой, потому что иначе все было чревато побоями или местью. Один раз приютские ребята побрили меня на лысо за то, что я случайно толкнула одного из них во время обеда.

— Послушай, прости меня, я немного задремала! — пытаюсь как-то оправдаться, хотя знаю, что это не поможет.

— Немного? Немного?! Хорошо, на каком моменте ты уснула?

Он упирает руки в бока и выжидающе смотрит. В моей голове лишь белый шум. Спроси он сейчас у меня, какое было название у фильма, что мы начали смотреть, я бы даже это не вспомнила.

— Черт, да, ты прав, Боби.

Он все еще выжидающе смотрит на меня. Я знаю, чего он ждет. Все наши ссоры заканчиваются именно так.

— Прости меня, я была неправа. Давай забудем это?

Боби расплывается в улыбке и снимает свою куртку, вешая ее обратно на крючок.

— Ничего, печенька, все нормально. Я знаю, что ты не специально.

Всегда так. Стоит мне попросить прощения и признать, что я была неправа, даже если это не так, он моментально становится шелковым. Мне словно постоянно нужно доказывать ему, что я ниже, что я слабее и глупее. Но меня это устраивает, ведь кто меня полюбит, если не он?

Тогда в день благотворительности Боби помогал нам на кухне до позднего вечера, хоть его мама уже давно закончила исповедь и уехала домой. Как он мне потом объяснил, делал он это от скуки.

«Да, и ты мне приглянулась, детка» — его слова. Я иногда смотрела на себя в зеркало и не могла понять, что он во мне нашел — жидкие волосы цвета песка, распахнутые, словно в постоянном удивлении, огромные глаза, маленький вздернутый нос и впалые щеки.

Он, конечно, тоже был не первый красавец в городе, но меня подкупило его желание помочь бездомным людям. Тогда я еще не представляла, насколько ошиблась в этом человеке, начав с ним отношения.

— Не называй меня печенька, ты же знаешь, что мне это не нравится! — всегда раздражало, как он называл меня подобным образом из-за моих волос.

— Я знаю, поэтому и говорю, ты такая милая, когда злишься!

Иногда мне кажется, что он специально так говорит, чтобы слегка обидеть меня. Указать мне на мое место.

Отмахиваюсь от него, удаляясь на кухню. Квартира, что мы снимали, была совсем крохотной, от гостиной до холодильника почти рукой подать. Но денег, что я зарабатываю официанткой в ТопКрос, едва хватает на еду, а жалованье Боба очень маленькое, ведь у него недостаточно квалификации, чтобы шагнуть дальше. Нашего суммарного дохода хватило только на эту крохотную, но уютную, квартирку. Но, даже не смотря на это, я стараюсь каждые выходные посещать церковный приют и помогать сестрам с уборкой, готовкой, молитвами.

Набирая в стакан холодной воды, я невольно задумалась над этой ссорой. Пришлось признать для себя, что мне действительно было плевать на фильм и его события. Мне просто хотелось провести вечер с Боби, ведь наши отношения в последнее время пошли немного не в ту сторону. Мы так часто стали ссориться. А я все пытаюсь ухватиться за стремительно рвущуюся нить, что связывает нас. Поначалу Боби мне казался участливым и добрым. Спустя три года наших отношений — я почти в корне поменяла свое мнение о нем.

— Мне кстати ставку подняли! — кричу ему в зал.

— Ого! Это действительно классно! Сколько теперь?

Последние полгода в кафе ТопКрос моя ставка была тридцать долларов за смену плюс чаевые.

— Теперь у меня шестьдесят долларов! Представляешь, в два раза больше! — мне казалось важным, что я стала больше зарабатывать на благо нашей семьи.

— Это же просто замечательно! За квартиру мы теперь будем платить пополам? — спрашивает Боби.

Рука со стаканом воды остановилась на полпути ко рту.

— В смысле? Это с какой такой радости? — меня его предложение не устраивает ни в каком месте.

— Мне одному тяжело полностью покрывать месячный платеж, — начал оправдываться Боби, видя, как я закипаю на ходу.

— Никогда бы не подумала, что ты всерьез скажешь мне об этом. А как же, мужчина — кормилец семьи, добытчик?

Я все-таки сделала глоток воды, чтобы прочистить горло.

— К тому же, учитывай, что у тебя еще остается на карманные расходы, а моей зарплаты едва хватает на еду! Тогда и продукты мы теперь покупаем пополам!

Мы серьезно обсуждаем такие вопросы? Делим еще не заработанные деньги? Где я свернула не туда?

— А ты попробуй в церковь меньше бабок носить, будет тогда на все хватать! А то носишь своим ненаглядным сестрам подачки, вот и едим хлеб с солью!

— Это не твое собачье дело! Мы уже сто раз обсуждали это! Они меня вырастили, дали билет в жизнь! Если у тебя были родители, что могли вырастить тебя, то у меня их не было!

Хуже его неправоты, меня задевают оскорбительные слова в отношении сестер, что буквально вырастили меня.

— Это я дал тебе билет в жизнь тем, что вытащил на свет! — он показывается в дверях кухни. — Сделал тебя своей девушкой! Кем бы ты была без меня? Ненужной приютской девкой? Ты бы и дальше жила при церкви и просила милостыню!

— Я НИКОГДА не просила милостыню! — в груди в пару к гневу и злости пришла обида. Она душила меня тугими кольцами спирали. Не хватало еще, чтобы он увидел мои слезы. — Обязательно каждый раз делать на этом акцент? Напоминать, кем я была? Я думала, что ты понимаешь, что я им обязана всем, поэтому я буду им помогать! Даже в ущерб собственных интересов! Тебе-то легко говорить, ты-то вырос на всем готовеньком!

— Я сделал себя сам! Вылепил с нуля!

Имея при этом обоих родителей, готовых помочь в любой ситуации. Но вслух говорить не стала.

— А меня вылепили сестры! И я им за это была и буду благодарна до конца жизни!

Ему мои слова не понравились. Я поняла, что Боби давно планировал предложить подобный тип наших финансовых отношений, только вот повода не было. Ведь со своей тридцаткой за смену, я бы просто рассмеялась ему в лицо. Мою благотворительность церкви он при каждом удобном случае называл пустой тратой времени и денег. Человеку, выросшему в семье со средним достатком сложно понять девушку, что делила кусок хлеба на несколько дней. Сестры очень старались, чтобы дети ни в чем не нуждались, но чувство острого голода я помню до сих пор.

— А еще! — резко вздергиваю перед ним указательный палец, — Домашние дела мы тоже будем делить пополам! А то немного нечестно получается, — я продолжала кипеть, как чайник на плите. На этот раз я не отступлю, не признаю поражение. — А то Джес и приготовь, и уберись, и постирай, а Боби только пиво пей и телевизор смотри!

— А еще Боби содержи меня! Ты забыла сказать об этом! Если бы не я, ты бы сейчас жила под теплотрассой и торговала бы своим телом!

Гнев черной пеленой застилал глаза, в висках шумела кровь, а руки сжимались в кулаки. Не медля ни секунды, иначе я могла передумать, правой рукой с большого размаха залепила Боби пощечину. Смачный звук удара поскакал по комнате, а ладонь заныла.

Боби поднял на меня ошалелый взгляд и медленно, сквозь стиснутые зубы, прошипел:

— Не забывай, Джес, кто тут главный.

На этих словах он развернулся и вышел из кухни. Кажется, наш разговор окончен.

А все началось с того, что я уснула под фильм.

Глава 3

Никогда не любила забегаловки на отшибе города, потерявшиеся между темными высотками с безжизненными окнами и ржавыми гаражами со скрипучими петлями. Вечно уставшие официантки, остывший кофе и табачный дым, сизыми кольцами висящий под низким потолком. Желтые плоские плафоны, налипшие мухи и запах жареных яиц.

Кафе «ТопКрос» было неплохим местом. По крайней мере, лучше, чем я предполагала до собеседования. А за три года я почти полюбила его. Уютная лакированная барная стойка, высокие стулья, полумрак и красные столы со стульями. На полу, как и положено, черно-белая шахматная плитка. Покосившиеся картины неизвестных художников на стенах, старый проигрыватель с одной единственной пластинкой в стиле кантри. Облетевшая краска, пожелтевшие от сигаретного дыма белые плитки на полу и липкая лента от мух.

— Привет, Джес, как сегодня твой день? — Урсула стояла за барной стойкой и протирала стаканы вафельным полотенцем.

— Как обычно, я опять все проспала, — наспех вешаю куртку бомбер на вешалку и заправляю волосы в хвост. Когда-нибудь я научусь вставать вовремя.

Мне не хочется говорить истинную причину своего опоздания. Вчера после ссоры Боби все-таки ушел к другу ночевать, а я половину ночи провалялась в постели, пытаясь понять, волнуюсь ли я из-за его отсутствия или переживаю из-за сказанных слов. А когда мне усе-таки удалось уснуть, я снова видела сон, который повторялся практически каждую ночь. Длинный размытый коридор с ярким светом впереди, я бегу вперед, безумно надеясь, что станет лучше. Это странное ощущение, что «в этот раз» все пойдет как надо, не покидает меня. В конце коридора каждый раз угадывается размытая черная фигура, но как я не силюсь, разглядеть незримого спутника у меня никогда не получается.

— Ничего удивительного в том, что ты снова проспала, — Урсула по-доброму усмехается, разглядывая стакан на просвет. — Когда-нибудь я подарю тебе будильник, какой был у моей бабушки. Тогда точно не проспишь. Давай, подруга, сегодня пятница, будет много клиентов.

Отмахиваюсь от нее, направляясь на кухню. Урсула хороший напарник, всегда прикрывает меня, когда я опаздываю. А делаю я это почти постоянно. Прохожу мимо ряда барных стульев и отворяю тяжелые кухонные двери.

Пятница в нашем кафе действительно всегда гудит, особенно после обеда, когда почти все столики заняты местными мужчинами, выпивающими за очередное завершение очередной трудовой недели. Иногда за ними приходят недовольные жены, иногда они спят лицом в стол, но в целом, достаточно прилично себя ведут. Помогает им в этом и наш вышибала Дарун — хмурый, молчаливый тип накаченного телосложения. Такому сложно что-то противопоставить. Но на моей памяти до крупной драки еще ни разу не доходило. Лишь пара разбитых бокалов и носов.

На кухне Берни и Дилан уже носятся над извергающими пар кастрюлями и сковородками. В углу тихо играет радио, разнося по комнате звуки старого рок-н-ролла. Берни насвистывает себе под нос, повторяя мелодию за радио, а Дилан сразу же вскидывает руки, стоило мне появиться в его поле зрения.

— О! Опять проспала! — усмехается Дилан. — Знаешь, человечество изобрело такую штуку с цифрами и стрелочками. Часы называется. Говорят, она еще точное время показывает. Тебе стоит попробовать!

— И тебе привет! Как в целом ваши дела? — прохожу мимо хромированных столов для готовки, выхватываю тонкий кусочек помидора и ловким движением отправляю в рот.

— Эй, Джес, не воруй, я же это из своего кармана покрываю, — возмущается рыжеволосый Берни. — Я сейчас позвоню в полицию!

— Да, брось, этому цена меньше бакса!

— Вот и отдай ему этот бакс, — бурчит Дилан, разглядывая содержимое сковороды. — Мы тоже не богачи тут!

— Ладно, не кипятитесь. Никто все равно ничего не заметит.

Тут никому ни до чего нет дела.

Хорошие ребята, веселые, но вечно уставшие. И я их не виню. С графиком сутки через сутки особо не отдохнешь. Зато деньги они получали, по словам Урсулы, очень приличные. Не в их положении жаловаться. Мои тридцать долларов за смену даже рядом не стояли, а чаевые в таких местах оставляют далеко не всегда.

Захожу в подсобку и быстро переодеваюсь. Тому, кто придумал форму для нашего кафе, надо руки оторвать. Ярко красные блузки и зеленые юбки. Фу, человек конфетка на выходе. Последний осмотр в зеркало: волосы собраны, пряди не торчат, блузка застегнута, юбка сидит ровно. Уставшие глаза, но это бонусом идет всем людям старше тридцати лет. Пора начинать.

Пока я переодевалась, зашел наш завсегдатай — дядя Томи. Маленький тучный мужчина с длинной седой бородой. Ему стоило бы в канун Рождества переодеваться в Санта-Клауса и раздавать подарки маленьким детишкам. Добрый и веселый, вечно пьющий самое дешевое пиво и рассказывающий анекдоты, повторяющиеся из раза в раз. Но мы с Урсулой его любили — было в нем что-то теплое и уютное.

— Приветик, Джессика, рыбка моя, — он поднимает уже наполовину пустой бокал с пивом, приветствуя меня.

— Хорошего вам дня, Томас, — приятельски жму его сухую ладонь. — Чем сегодня нас порадуете?

— О, детка, хочешь анекдот?

Урсула закатывает глаза, а я еле сдерживаю смех.

— Спасибо, но меня ждут посетители.

Прохожу дальше, оставив старика в обществе моей коллеги. Оцениваю предстоящий фронт работы на сегодня. Парочка байкеров у стены, скорее всего, возьмут жареные яйца, пива и фирменного чесночного хлеба Дилана. Деловая леди, вглядывающаяся в ноутбук — кофе и тосты с беконом. Уйдет уже через пару часов. Шумная компания работяг в комбинезонах — наберут пива и отбивных.

Разглядывая сделанные в блокноте записи, улыбаюсь сама себе. Бинго! Я почти все угадала!

Мне нравится эта работа. Она приносит мне удовлетворение и некий покой — можно перестать быть собой и просто обслуживать людей. Ты словно растворяешься в бесконечных заказах яичницы, картофеля фри и отбивных. Тебя не существует здесь и сейчас, и одновременно ты везде. Обезличенный обслуживающий персонал.

Отношу заказы на кухню нашим парням-поварам. Стандартная пятница в стандартной кафешке. День сегодня закончится глубоко за полночь, когда все пиво кончится, а работяги не засобираются домой. Именно такие посетители сидят до последнего, требуя принести еще пива, даже когда оно уже закончилось. Иногда их бывает крайне сложно убедить, что больше пива не будет.

— Эй, Джес, налей-ка мне еще пенистого, — просит дядя Томи, когда я прохожу мимо. Замечаю, что Урсула ушла принимать заказ у столика в углу, где сидит незнакомый мне парень в черной толстовке. Раньше его у нас не было. Либо не в мою смену.

— Конечно, приятель, сейчас сделаю.

Ловко заворачиваю за барную стойку, пристраивая бокал к крану с чешским нефильтрованным.

— Как ваш огород в этом году? Урожай удался? — спрашиваю лишь для того, чтобы не обидеть Томаса. Он хороший дядька.

— Да, рыба моя, выродилась вот такая тыква, — разводит руки максимально широко, как получается. — Еле вытащил! Присцила потом такую потрясающую тыквенную запеканку сделала!

— Не сомневаюсь, вы любитель вкусно покушать, — шутливо хлопаю по своему животу.

Дядя Томи смеется, держась за барную стойку.

— Тут ты права, красавица! Спасибо! — протягиваю ему бокал с пивом.

Пока Томас с упоением рассказывает о чудесном репчатом луке, выращенным его любимой женой Присцилой, наблюдаю за незнакомцем. Урсула что-то спрашивает у него, а он молчит и лишь смотрит перед собой. Странный тип. Вот только его еще мне не хватало в эту пятницу.

— Представляешь! — на секунду возвращаюсь в реальность и понимаю, что прослушала, что последнее говорил Дядя Томи.

— Невероятно! Вот это да!

Он даже не заметил, насколько его слушательница невнимательна.

Минут через пять Урсула возвращается к барной стойке, многозначительно смотря на меня.

— Джес, прими, пожалуйста, заказ у того посетителя, — они кивает через плечо на парня в толстовке, который продолжает изображать каменное изваяние. Капюшон надвинут почти на лицо, а руки сложены на столе.

— У тебя не получилось?

— Да. Представляешь, не вымолвил ни слова. Я ему и так, и эдак, — молчит и смотрит на тебя.

— На меня? — я не успела заметить, что незнакомец пристально на меня смотрел. Кидаю аккуратный взгляд через ее плечо — неподвижен.

— Да, может, у тебя получится? — она недовольно поджимает губы. Урсула не любила отдавать своих клиентов, считая себя звездой этого заведения. Статная высокая брюнетка с зелеными глазами и пышными формами. Ее действительно было сложно не заметить. Я на ее фоне с первым размером груди, песочными жидкими волосами и вечно уставшими глазами, смотрелась как школьница.

Направляюсь к столу в углу, чувствуя легкую нервозность. Почему он молчит? Почему не ответил моей подруге? Почему смотрел на меня? Что за странный тип?

— Добрый вечер, меня зовут Джес, чем я могу быть вам полезна?

Черная толстовка надвинута на лицо, длинные рукава закрывают половину кисти. Неприятный тип, словно прячется от этого мира. Или от людей.

Молча поднимает голову и смотрит на меня черными, как смола, глазами. Его лицо пересекает жуткий зарубцевавшийся шрам, от которого кровь стынет в жилах. Становится не по себе, словно он не просто изучает меня, а копается в самой душе. Или уже что-то про меня знает. Крайне редко я чувствую себя в чьем-то присутствии лишней. Но стоя всего в метре от этого молодого человека я ощущала себя абсолютно голой перед огромной толпой.

Тереблю край юбки, продолжая натянуто улыбаться.

— Знаете, у нас потрясающий кофе, — кладу перед ним кофе-карту. — Не желаете попробовать капучино? Или вам сделать латте? А еще у нас просто изумительный чесночный хлеб. Вам обязательно стоит его попробовать, вы не пожалеете!

Молчит и смотрит. Я — сама дружелюбность, насколько позволяет нервозность ситуации. Он — молчание и холод. И камень. Словно передо мной сидит каменная гора. Опасная каменная гора.

Незнакомец еще какое-то время молча смотрит мне в глаза, потом кладет палец на кофе-карту.

— Двойной эспрессо, отличный выбор, чтобы взбодриться, — становится легче, что он определился, и даже улыбка моя теперь не такая натянутая. — Вам с сахаром?

Убирает руки и снова сверлит меня своими черными глазами.

Да что за тип! Ответить что ли сложно?!

— Хорошо, я принесу, если понадобится, добавите сами, — улыбаюсь ему самой лучезарной улыбкой, на которую способна, и спешу ретироваться от этого стола.

Урсула ловит мой бешеный взгляд, но я лишь киваю ей.

Захожу на кухню, чтоб отдышаться. Странный заказ. Странный тип. Странная пятница. Следом влетает моя подруга и почти кричит с порога.

— Что это было? Он тебе угрожал? Ты вся бледная! Детка, не молчи, — она всерьез обеспокоена.

— Нет, просто выбрал двойное эспрессо.

— А что сложного было мне ответить? Или я как-то не так выгляжу? — она смотрится в зеркало, поправляя за ухо выбившуюся прядь волос.

— Не знаю, может, он немой? — этот вариант мне показался внезапно очень логичным.

Урсула резко останавливается, словно я только что Америку открыла.

— Ну, конечно! Немой! Звучит логично, — она понимающе пожимает плечами. — Ну что ж, он выбрал тебя как свою официантку, ты и неси ему кофе. Я к нему больше не подойду. Она разворачивается и быстро покидает кухню.

Берни и Дилан сначала переглядываются между собой, потом смотрят на меня. А я еще какое-то время разглядываю покачивающуюся дверь с круглым стеклом, за которой скрылась Урсула.

Что ж, выбрал так выбрал. Я принесу, мне не сложно.

Глава 4

Утро после столь тяжелой пятницы застало меня врасплох. Я категорически отказывалась просыпаться. А ведь сегодня намечается большая вечеринка по поводу покупки Боби машины.

Ну, не совсем он ее купил, у него бы в жизни денег не хватило. Это родители ему подарили старенький, но еще рабочий ситроен, но своим дружкам он предпочел об этом не говорить. Даже смешно было после этого вспоминать нашу недавнюю ссору и разговоры о совместной оплате за квартиру.

— Вставай, пора собираться! — Боби радостно раздвинул шторы, пуская солнце внутрь комнаты. Я лишь сильнее закуталась в одеяло. — Давай, вставай, печенька!

— Но вечеринка же вечером, зачем ты меня так рано разбудил? — он не заметил моего недовольства, продолжая улыбаться новому дню. Ночью вместо привычного мне сна с ярким коридором и черной фигурой в конце, мне снились странные вещи с привкусом липкого страха и немых криков. Я шла по бесконечно убегающей вдаль пустыне и кричала от ужаса, но из горла не вырывалось ни звука. Чувство всеобъемлющей пустоты и тщетности чего-либо преследовало меня даже первые минуты после пробуждения.

Это было действительно странно, ведь Боби никогда не готовил, не считая разогретой в микроволновке еды.

— Ого! Какой, действительно, замечательный день!

Мы позавтракали жареными яйцами с беконом и тостами. До обеда занимались легкой уборкой и стиркой. Боби действительно старался мне помогать, но, если говорить по-честному, скорее мешал. Но я была рада, что он хотя бы пытается. Раньше такого не наблюдалось за ним.

Может, наши отношения начинают потихоньку выправляться?

Меня немного расстраивало, что в эти выходные придется пропустить еженедельный поход в церковь, а ведь это было для меня правилом. Может, поэтому Боби так мило себя ведет? Что я поставила его интересы выше своих? Надеюсь, сестры не сильно расстроятся из-за моего отсутствия.

— Если я надену это красное платье, не сильно ли будет вызывающе? — я рассматривала себя в ростовое зеркало на дверце шкафа, прикладывая одно платье за другим.

— Детка, у меня машина красная, ярче ее ты точно не будешь!

Это прозвучало от него немного странно, но я решила не зацикливаться на этом.

— Отлично, тогда красное!

— Пойдем, ребята уже заждались.

Внизу у подъезда стоял красный ситроен, подаренный родителями. Справа от него припарковался Гордон, старый школьный друг Боби. Единственный из всей компании, который мне нравился хотя бы потому, что замечал меня и хоть немного интересовался жизнью девушки своего друга. Другим же дружкам, кажется, было на меня плевать. Как и мне на них.

Зачем я вообще туда иду? Они же мне не нравятся! Особенно Крис, в доме которого будет проходить вечеринка. Какой-то от слишком скользкий и противный.

Тебе стоит отвлечься, Джес, — говорю сама себе. Неделька выдалась сложной, а пятница в ТопКрос — вообще адовой. Еще этот тип странный, который никак не хотел покидать мои мысли. Вроде забудешь, хлоп — и опять всплывает. Что-то неправильное в нем все никак не давало мне покоя.

— Джес, где ты летаешь?

Я не заметила, как Гордон подошел поздороваться с нами, и они уже минут пять обсуждали все прелести красного ситроена.

— А? Прости, задумалась что-то, — я улыбнулась Гордону самой приветливой улыбкой, на которую была способна.

— Привет, Джессика, как твои дела? — он протянул ладонь, которую я тут же пожала. Мне нравилось, что он всегда обращался ко мне по полному имени.

— Отлично, Гордон! Как твои? Как твое дело по переработке старых шин?

— Замечательно, потихоньку, но дело идет.

— Так мы едем или нет? — Боби не терпелось увидеться с ребятами и похвастаться машиной, и наши разговоры его только раздражали.

— Да, конечно, — я обогнула перед машины и села на пассажирское сиденье. Внутри почему-то сильно пахло старым мылом, и даже ароматическая подвеска не могла перебить этот запах.

Боби сел следом, завел машину и неторопливо вывел ее с подъездной дорожки. До Криса ехать около десяти минут, должны быстро долететь. В зеркало я увидела, что Гордон тоже завел свою машину и последовал за нами.

— Смотри, что она может! — сказал Боби, когда мы выехали на проселочную дорогу, обрамленную по краям молодыми елями. Он нажал на педаль газа, и машина взревела мотором, резко набирая скорость.

У меня сперло дыхание и свело руки.

— Что ты желаешь!!!! Перестань! — но Боби не слышал меня, продолжая разгонять старого металлического коня. — Боби! Прекрати! Ты убьешь нас!

Перспектива разбиться насмерть меня совсем не радовала.

— Ладно! Ладно! — крикнул Боби, когда я вцепилась в его руку, требуя снизить скорость! — Трусиха!

— Идиот! Ты мог нас убить! — я все еще не верила, что мы снова едем положенные сорок миль в час. — О чем ты думал вообще?!

— Я думал, что тебе понравится! — но по его голосу я поняла, что он врет. Ему лишь хотелось повыделываться передо мной. Он прекрасно знал, что я испугаюсь, так чего же он добивался?

— Останови, я пойду домой! — мне резко перехотелось идти на эту чертову вечеринку. Да, провалитесь вы все пропадом!

— С ума сошла! Там тебя все ждут! Ехать осталось пара поворотов!

— Пообещай мне, что не будешь гнать! — требовала я.

— Нуууу, — протянул Боби и снова нажал на педаль газа. Под капотом мотор взревел, а я закричала в салоне.

— Боби!!!!! СТОЙ!

Он сбавил скорость и рассмеялся. Над тем, какая я трусиха. А я могла лишь молиться, чтобы мы побыстрее доехали.

Крис уже ждал нас у дома. Он присвистнул, когда к воротам повернул красный ситроен.

— Ого, брат! Вот это малышка! — он не переставал сыпать комплиментами о машине, а Боби стоял и улыбался, как придурок. Хотя, почему как?

— Пойдем, нальем тебе чего-нибудь покрепче, — сзади появился Гордон, не желающий принимать участие в восхвалении машины.

— Отличная идея! Мне определенно стоит выпить!

Глава 5

— Джес, ну сколько можно? — Урсула как обычно, стояла за барной стойкой, уперев руки в бока. — Ты опять проспала!

Голова раскалывалась на сотки осколков. Суббота удалась на славу. Крис смог организовать для Боби вечеринку на сто баллов. Собрались всего его приятели, даже те, которых я не видела ни разу. Никогда бы не подумала, что у Боба столько друзей. Хоть на меня там практически и не обращали внимания, так как красный ситроен был на порядок интереснее девушки Боба, все равно я очень устала. И много пила. О, да! Я вчера очень много пила!

Сегодня я, конечно же, жутко жалею об этом. Но не вчера.

— Мы праздновали покупку машины вчера, — смотрю на подругу измученными глазами. — Прости, Урсула. Я действительно виновата. Не понимаю, что на меня нашло. Я напилась так, как в студенчестве не напивалась.

Мне действительно стыдно. И плохо. Если я не выпью чашечку черного крепкого кофе, меня вывернет наизнанку.

— Понятно, — она немного добреет, — но только ради Боби я готова простить тебе очередное опоздание.

— Когда-нибудь я приду вовремя, обещаю.

— Тогда я отмечу этот день красным в календаре и начну молиться на него, — Урсула смеется, и я понимаю, что зла она больше не держит. — Иди, переодевайся.

Мысленно благодарю ее, что она не стала лезть мне в душу и спрашивать, какого собственно черта я напилась, если мне сегодня на работу. Ответить я бы ей вряд ли смогла. Сама не знаю, словно с цепи сорвалась.

Да уж, деньки что надо. Сначала абсолютно сумасшедшая пятница с кучей пьяных мужчин, которых мы никак не могли выставить за дверь уже далеко за полночь. Потом еще этот тип странный, что просидел почти четыре часа с одной чашкой кофе, к которой так и не притронулся. Зато заплатил, даже чаевых оставил неплохо. Потом эта безумная пьянка, где я напилась до беспамятства. Спасибо Гордону, что в какой-то момент заставил меня умыться и отправил домой на такси.

— Пожалуйста, не издевайся. Лучше сделай мне кофе. Если я сейчас не освежусь, то упаду прямо тут, что будешь с моим телом делать?

Урсула слегка прищуривается, словно действительно раздумывая, как незаметно спрятать труп.

Присаживаюсь за барную стойку, прикидывая, что у меня есть, несмотря на опоздание, еще минут пять побыть простым посетителем.

— Слушай, Джес, я не заметила, а долго сидел наш приятель?

— Какой? — как же я туго соображаю, словно голова полна тягучей смолы.

— Немой наш, — Урсула кивает в сторону углового стола, где провел весь вечер пятницы новый посетитель.

— Почти четыре часа, представляешь?

— Кофе-то хоть выпил?

— Нет, даже не притронулся, зато оставил денег в два раза больше.

Урсула удивленно вскидывает брови. Даже на секунду перестает делать мне кофе.

— В два раза? Так, ты меня прости, подруга, но в следующий раз я его буду обслуживать! — она ставит кружку с ароматным напитком передо мной.

Да, ради Бога. Не горю желанием. С другой стороны, мне не всегда оставляют такие неплохие чаевые. Но меня не покидало ощущение, что он опасный. Очень опасный. Может, преступник или беглец. Надо быть осторожнее.

Аромат крепкого кофе щекочет ноздри и заставляет мозги шевелиться быстрее. Делаю маленькие глоток, чувствуя, как живительный напиток обволакивает горло.

— Спасибо, он просто великолепен.

— Кофе тут так себе, просто у кого-то похмелье. С тебя, кстати, два доллара, — Урсула упирает руки в стойку, зная, что я скажу дальше.

— Запиши на мой счет.

Она лишь отмахивается и начинает в сотый раз протирать бокалы, задумчиво глядя в никуда.

— Если этот немой еще придет, он весь твой, — подмигиваю.

— Ах, спасибо. Но он даже не попробовал кофе, зачем ему снова приходить? Он же даже не сможет сказать, вкусно у нас или нет.

— Давай будем честными — к нам ходят не за вкусной едой.

Урсула молча кивает. В подобные заведения ходят дешево напиться. В принципе, и все. Хотя именно в это утро мне кажется, что вкуснее этого кофе я никогда ничего не пила.

Воскресенье обычно проходит достаточно спокойно. Многие готовятся к новой трудовой неделе и допоздна не засиживаются. Гудящая голова очень просила тишины, которую я надеялась сегодня получить.

Но уже через час он снова пришел.

Я стояла за барной стойкой, когда распахнулась дверь, и зашел человек в черной толстовке, надвинутой на лоб. Кажется, у меня даже голова сильнее разболелась. А я так мечтала провести это воскресенье максимально безлюдно.

Урсула молча ткнула меня локтем в бок.

— Пришел все же.

Мне снова стало страшно. Одно дело, когда неприятный и странный тип появляется там, где ты работаешь, всего один раз, другое — когда это повторяется. Он же явно не за кофе пришел.

Мы проводили его взглядом, пока он не занял свое место за столом в углу. Молча сел, сложил руки перед собой.

— Какой-то он странный, — мне не верилось, что вся странность шла лишь от того, что он был немым. — Он вообще моргает? Ты не замечала?

— Может, и странный, но деньги — это деньги, — прошептала Урсула, схватила меню и направилась к нему.

Я могла лишь молча наблюдать.

Вот иногда бывает, что встретишь, казалось бы, обычного человека. Ну что может быть неординарного в молчаливом парне в черной толстовке? Таких по земле миллионы ходят. И вроде все в нем нормально, ну, или почти нормально, а все равно кажется, что он чужой. Чужой не просто в нашем кафе. Чужой среди людей.

— Добрый день, чем я могу быть полезна? — она была сама приветливость. Заученная фраза отлетала от зубов словно скороговорка.

Незнакомец молчал. За ее спиной я не могла разглядеть, куда он смотрит, выбирает ли что-то.

— Кофе не желаете? Знаете, у нас замечательный двойной эспрессо.

В ответ — тишина.

— Эм, хорошо, я позову другого официанта.

С недовольным видом Урсула возвращается за барную стойку, шлепает картой меню по столешнице и выжидающе смотрит на меня, словно у меня на лице должно быть написано, почему он не хочет разговаривать с ней.

— Опять молчит, лишь качает головой, как болванчик. Попробуй, может, у тебя получится, — она недовольно поджимает губы. Чаевые уходят из ее рук. — В прошлый раз получилось же.

Беру кофе-карту и направляюсь к угловому столу. Стоит выдвинуться в его сторону, как он поворачивает голову мне навстречу. Слегка спотыкаюсь. Сверлит взглядом, внимательно, словно изучает. Холодный взгляд черных глаз.

— Добрый день, чем я могу быть полезна? — улыбаюсь широко, стараясь не показывать, как мне страшно и как моя голова готовится разлететься на миллионы кусочков.

Внезапно понимаю, что очень его боюсь. До ужаса и вставших дыбом волос. В нем все неправильно. Молчит. Прячет лицо. Заказывает кофе и не пьет его. Просто сидит. Может, он преследует кого? Надо будет попросить Боба встретить меня после смены. Внутренний голос вопил во все горло, чтобы я убиралась от него куда подальше. Но что может случиться здесь? В кафе?

Молчит. И смотрит. Изучает.

— Не желаете ли капучино?

Тишина.

— Или двойной эспрессо?

Кивает.

По телу пробегает дрожь. Какой же непонятный человек.

— Хорошо, сейчас принесу.

Стараюсь скрыть, как дрожат мои руки, забираю кофе-карту, которая даже не пригодилась, и пулей направляюсь на кухню. Нет, мне определенно надо отдышаться. Вчерашнее похмелье свинцовым шариком катается внутри черепной коробки, мешая соображать. А может, я себя зря накручиваю? Ну, пришел асоциальный посетитель, что страшного-то? Руки не распускает, не грубит, платит хорошо. Может, он действительно немой, отчего стал нелюдимым.

Логичные доводы. Логичные рассуждения. Логичная ситуация.

Почти.

Пытаюсь себя успокоить. Но ощущение легкой неправильности ситуации не покидает меня. Словно смотришься в кривое зеркало — отражение очень похоже на тебя, но какое-то косое.

«Да, какой ситуации, Джес, успокойся. Нет никакой ситуации!» — проносится в голове. Не всем же быть душками-лапушками как дядя Томас. Бывают и нелюдимы на свете.

Приношу сваренный горячий кофе и осторожно ставлю перед ним. Незнакомец даже не удосуживается поднять взгляд, словно потерял ко мне всякий интерес. Пару секунд наблюдаю, как струйка пара растворяется в воздухе.

— Если что-то еще понадобится, я буду недалеко, — натягиваю улыбку и удаляюсь.

Не понадобится. Чувствую, что сегодня он также даже не притронется к кофе и уйдет.

Вечер воскресенья проходит достаточно спокойно. Ношусь между столами, принимаю и отношу заказы посетителям, улыбаюсь и источаю приветливость, несмотря на головную боль. Иногда мельком кидаю взгляд на незнакомца — сидит, наблюдает за мной почти неотрывно. Кофе стоит нетронутый. Остыл уже.

Решаю, что это надо прояснить. И откуда взялась это внезапная отвага? Уж не похмелье ли меня толкает? Хуже уже не будет?

Подхожу и останавливаюсь у края стола.

— Извините, вы тут уже почти три часа, кофе остыл давно, но вы к нему даже не притронулись. Он вам кажется невкусным?

Молчит и внимательно смотрит в глаза. Под этим взглядом почему-то хочется извиниться, стать маленькой и спрятаться под стол, как в детстве.

— Если хотите, я могу предложить вам другие виды кофе?

Машет головой. «Не надо».

Еще секунду стою у его стола, не понимая, что мне еще надо сделать, чтобы добиться ответной реакции. Человек просто не хочет идти на контакт.

— Хорошо, тогда прошу прощения, не буду вас беспокоить.

Спешно удаляюсь на кухню, чувствуя, как пара черных глаз прожигает мне спину.

— Нового ухажера себе нашла? — спрашивает Дилан, помешивая пасту.

Не сразу понимаю, о чем он говорит. В голове полная каша.

— Что? Ты о ком? — пытаюсь поправить волосы, поправить юбку, поправить душевное равновесие.

— Ну, тот новенький, — Дилан странно подмигивает, — за столом в углу.

— А…этот… Нет, просто странный тип. А ты откуда про него знаешь, если даже с кухни не выходишь?

Урсула. Конечно же. Девушка она хорошая, но болтливая. Лишь бы Боб ничего не узнал, а то скандала будет не избежать.

Стоп. Не узнал чего? Что я обслуживаю клиента? Или что он просто кофе заказывает и не пьет?

А сама знаю ответ. Он с первого его появления сидит где-то внутри, но я почему-то боюсь признаться себе в этом. Как сказала Урсула: «Он выбрал тебя».

Тьфу, глупости какие. Накручиваю сама себя на пустом месте. Надо меньше пить.

Когда я возвращаюсь в зал, стол в углу был уже пуст.

name=t6>

Глава 6

Как только в понедельник солнце постучалось ко мне в окна, я поспешила в церковь. Вечеринка не стоила того, чтобы пропускать еженедельные встречи с сестрами.

Матушка Стенали, завидев меня в дверях, крайне удивилась.

— Привет, девочка моя! Мы ждали тебя в выходные, — она участливо заглядывала мне в глаза, которые я старательно прятала.

— Да, простите меня, матушка. Мне нужно было провести время со своим молодым человеком.

— О, это замечательно, — она улыбнулась. — Проходи, присаживайся. Я попрошу Терезу заварить нам чая.

На этих словах она удалилась на кухню, оставив меня одну в пустом зале икон и молитв. Только сейчас я почувствовала, что нахожусь там, где мне комфортно. Где никто не будет меня унижать, обижать или пытаться растоптать мой внутренний мир.

— Прости, девочка моя, никак не могу найти сестру Терезу! Должно быть, ушла за овощами на рынок, — матушка раздосадовано вынесла две кружки с остывшим чаем.

— Это осталось с утра, прости, чем рады, — она протягивает мне одну, и не передать словами, как я благодарна ей за это.

— Что стряслось у тебя? Я вижу, ты потерялась в чем-то?

Опускаю глаза, разглядывая свои пальцы. Глупо было надеяться, что она ничего не заметит.

— Да знаете, как-то все сразу навалилось, устала, скорее всего, — мямлю себе под нос.

— Тебе не стоит так много работать!

— Дело не в работе, просто я… — я даже не знала, с чего начать.

— Неужто, это из-за твоего парня?

В горле встал комок.

— Отчасти.

— Расскажи мне про него. Что тебе кажется неугодным Богу в ваших отношениях?

Не знаю, на счет Бога, но я точно могу сказать, что неугодно мне.

Я вкратце рассказываю ей события последних двух недель. Наши ссоры, пощечину. Матушка лишь раздосадовано качает головой. Никогда прежде я не делилась с ней своей личной жизнью, но сейчас мне просто необходимо было выговориться. А кому, как не той, что вырастила и воспитала меня.

Наверное, я изначально пришла сюда за помощью, за советом.

— Он не смеет унижать тебя! Никто не смеет унижать ближнего своего! Он поступает не по-христиански.

— Он неверующий. Ему плевать.

— А на тебя? Ты чувствуешь, что ты ему не безразлична?

Хотела бы я ответить, да, чувствую, но слова застряли в горле непроизнесенными.

— Он постоянно тыкает меня тем, что я никто. Что я пустое место!

— Это не так, моя дорогая! Ты раба Божья, ходишь под Всевышним. Ты не можешь быть пустым местом. Подумай, скольким людям ты помогла в своей жизни? Ты постоянно поддерживаешь нуждающихся, заботишься о всех вокруг. Только люди с чистым сердцем способны на сострадание.

Я какое-то время молчу, разглядывая плавающие в кружке чаинки.

— Ох, девочка моя. Позволь мне дать совет.

Поднимаю на нее глаза, в которых уже начали скапливаться слезы.

— Помолись за него. Попроси Бога показать тебе верный путь! С ним или без него! Пусть все само сложится. Не противься мудрости Господа, он знает, как лучше для каждого из нас.

Она накрывает мою ладонь своей.

— Господь испытывает тебя, прими это испытание достойно. Я буду молиться за твое благополучие, девочка моя. Поверь, все разрешится в ближайшее время. У тебя очень уставшая душа. Тебе следует больше молиться.

С ним или без него. Это фраза засела в голове, словно заноза.

— Вы думаете, мне стоит с ним расстаться? — задав этот вопрос, кажется, я уже приняла решение. Осталось лишь зажечь фитиль и ждать, когда все взорвется.

— Я не могу указывать тебе, что делать. Пути Господи неисповедимы. Поступай так, как подсказывает тебе сердце.

Глава 7

Следующую неделю после разговора с матушкой, я глубоко и крепко думала. Постоянно, везде. Взвешивала что-то в голове, сравнивала, пыталась найти плюсы и минусы. А если принять тот факт, что эту неделю каждую мою смену приходил немой, моим раздумьям не было конца. В неуверенности в отношениях примешивался страх перед неизвестностью. В лице жизни без Боба. В лице немого.

Чем больше я думала обо всем этом, тем сильнее закапывалась в тяжелые мысли. Словно в песок, каждая следующая мысль тебя затягивает все глубже и глубже. Кажется, голова скоро треснет.

— Джес, Крис решил вечеринку замутить! Джес! Ты меня слышишь? Я тебе уже третий раз повторяю!

Боби лежал на диване с привычной банкой пива в руке, просматривая какую-то глупую комедию по телевизору. Я, стоя на кухне и колдуя над кастрюлей с супом, слегка скривилась. Как же мне этот Крис не нравится. Крайне противный подлиза. Опять вечеринка… Опять они напьются до беспамятства, Боби заявится под утро и начнет грязно приставать. Противно.

— Прости, не слышала. Это здорово, — без особого энтузиазма ответила я.

Две минуты тишины, и он уже стоит в проходе и пристально смотрит на меня.

— Я не понял, ты не рада?

Откладываю полотенце в сторону, продумывая свои слова. Что касается его дружков, Боби воспринимает крайне болезненно.

— Очень рада! Но я против, чтобы ты туда шел.

— Почему?

— Он мне не нравится, — решила ответить честно, надеясь, что он не вспыхнет как спичка с моих слов.

— Тебе никто из моих друзей не нравится.

— Гордон нравится. Он, в отличие от всех остальных, хотя бы ведет себя прилично, — сказала и тут же прикусила язык. Кинув взгляд на Боби, поняла- зря.

Очень зря я это сказала.

— Ты хочешь сказать, что мои друзья ведут себя неприлично? Что они бездари? Идиоты?

— Нет! Боби, не перевирай мои слова! Я не это хотела сказать, — хотя именно это я и имела в виду. Все они больше похожи на собутыльников.

— Я говорю то, что слышу.

— Они просто слишком много пьют!

— А, теперь они еще и алкоголики! — он вскидывает руками, напирая на меня. Я упираюсь спиной в столешницу, чувствуя, как пар из кастрюли щекочет мне спину. — Кажется, кто-то в прошлый раз был не против выпить!

Вот снова. Снова тычет меня в лужу, как котенка.

— Это вышло случайно! Я не планировала так напиваться!

— О, я случайно опрокидывала в себя стакан за стаканом!

— Прекрати мне указывать! Ты не моя мать! — мои нервы были на пределе. Я ошиблась, когда решила, что наши отношения пошли на поправку. В действительности же, они летели к чертовой матери. И как я раньше этого не замечала, словно разговор с матушкой помог открыть мне дверь, за которой был очевидный ответ.

— Да у тебя и матери-то нет! Беспризорница! Без меня ты никто, поняла! Никто!!!

Его слова ранили в самое сокровенное, вскрыв старые обиды и раны. Бесконечно пролитые слезы и бессонные ночи в приюте.

Резкая, как пуля, мысль пронзила мое сознание. Мне все равно. Мне плевать на наши отношения. Я не хочу больше постоянно унижаться и просить прощения за то, чего я не делала. «Никто» вообще не обязан ничего объяснять. Сразу внутри все стало так спокойно. Я давно это знала, просто боялась признавать, что он мне не нужен.

Ничего, смогу и сама все вытянуть. Пути Господни неисповедимы.

И тут меня понесло.

— Я не собираюсь перед тобой оправдываться! Мне это надоело! Раз я никто, что ты тогда тут делаешь?! Рядом со мной? С такой лохушкой? С пустым местом?

Мои слова его явно поразили. Боби даже отступил на два шага назад.

— Твои дружки-дебилы мне тоже надоели, бесконечные пьянки, хамство и постоянный перегар по утрам!

— Но Крис четкий парень! Не говори так про него!

— Он проходимец и альфонс! Он девушек меняет чаще, чем перчатки! Он не умеет дорожить отношениями!

— А ты умеешь? Что-то я не заметил! — на этих словах он так громко хлопнул рукой по столу, что я подпрыгнула. — С начала наших отношений, ты не ценила того, что я тебе дал! Что я тебя вывел в свет, к людям!

— К твоим дружкам? Это к ним ты меня вывел? Лучше бы я тогда осталась в приюте до скончания дней своих, чем знать их!

Он еще больше удивился.

— Ты умом тронулась, печенька? Ты вообще слышишь, что ты несешь?!

— Проваливай! Проваливай, твою мать, я не желаю тебя видеть! — схватив кухонное полотенце, я принялась им размахивать, словно пытаясь прогнуть Боби как надоедливую муху.

— Я никуда не пойду, это и мой дом тоже! Ты же его одна не вытянешь! Куда ты без меня вообще пойдешь? Что ты без меня сможешь?

Внутри тугими клубами зародился гнев. Да, что он себе позволяет, в конце концов!

— Я все без тебя смогу! Вот увидишь! Ты мне надоел со своим вечным унижением! Я тоже человек!

Боби ухмыльнулся, облокотившись на дверной косяк.

— Что ж, тогда и плати все сама. Арендодатель придет через неделю. Посмотрим, хватит ли у тебя средств на оплату месяца. Или мозгов, чтобы признать, что ты не права.

— Проваливай, твою мать! — я откровенно лупила его полотенцем, хоть оно и не способно было нанести ему вреда. Хорошо, что я не додумалась схватить чего-нибудь потяжелее, иначе уже бы череп раскроила на двое. — Уходи!

— Мы еще посмотрим. Еще прибежишь извиняться, — и добавил почти шепотом, — тварь.

Уже через десять минут Боби ушел, наспех собрав свои вещи и громко хлопнув дверью. Звук эхом отскочил от стен и ускакал в зал, затерявшись под кроватью. Я устало прислонилась к столу, слушая, как кипит суп.

Что со мной происходит в последнее время? Я совсем не ожидала, что так легко слечу с катушек и устрою настоящую истерику. За все наши отношения я ни разу не позволяла себе таких высказываний.

Но, видимо, всему есть предел, даже моему терпению. Не стоило ему говорить про мою маму. Это все разрушило окончательно. Или я уже приняла решение раньше и лишь ждала повода?

Но в чем-то он прав. Мне действительно будет очень тяжело в следующем месяце. Благодаря чаевым от немого мне удалось скопить определённую сумму, но ее все равно не хватит.

Ничего страшного, возьму в долг, возьму кредит, еще что-нибудь придумаю. Но извиняться и унижаться перед ним я точно больше не буду.

Осточертело чувствовать себя второсортным человеком, не имеющим право голоса и право желаний. Я всегда думала, что в семье все должны поддерживать друг друга, а не унижать.

Значит, с ним мне такая семья точно не нужна.

Спасибо, матушка, что помогли мне решиться и напомнили, кто я такая.

Глава 8

Он появлялся каждую мою смену. Двойной эспрессо, молчание, хорошие чаевые. Как я не пыталась вывести его на разговор, в ответ лишь тишина. За две недели я даже привыкла немного к «своему» постоянному клиенту. И почти перестала бояться. Ну, сидит и сидит, что в этом такого? Не пьет кофе — его право. Ну, рассматривает меня, словно диковину. Может, я ему понравилась?

Платит исправно, чаевые оставляет хорошие, разговорами не донимает, не пристает. Идеальный посетитель, хоть и странный. Правда, ведь?

А может, я просто так сильно устала от переживаний, что сил на них не осталось?

Хорошо, что я стала откладывать деньги заранее. На месячную плату я наскребла, но ближайшую неделю питаться придется в ужатом финансовом состоянии.

Поэтому я практически была рада, что немой постоянно приходил. Пусть делает, что хочет, лишь бы денег платил.

В одну из смен, когда меня совсем разобрало любопытство, я решилась на еще один разговор с незнакомцем. Посетителей в тот день было мало, поэтому Урсула не станет ворчать, если я отлучусь минут на пять. К обычному его заказу в виде двойного эспреесо я добавила еще клубничное суфле, аппетитно красующееся на маленьком блюдечке.

Осторожно приближаюсь к угловому столу, ставлю сначала кофе, затем блюдечко с суфле. Оно у нас действительно неплохое — мягкое, свежее! Замечаю, как он медленно переводит взгляд с чашечки кофе на розовую сладость.

Сажусь напротив, чтобы быть с ним на одном уровне глаз.

— Привет, — первый раз решаюсь обратиться к нему на «ты». Молча смотрит и слегка склоняет голову на бок.

Только сейчас замечаю, что у него глаза идеально черные. Не карие, а черные как ночь. Может, конечно, плохое освещение еще играет роль, но, кажется, что смотришь в холодную бездну космоса. И бездна смотрит на тебя в ответ.

— Ничего, что я перешла на «ты»?

Слегка кивает. Ну, хоть не глухой. Хватаюсь руками за коленки под столом, чтобы скрыть, как они трясутся. Хорошо хоть еще зубы друг об друга стучать не начали.

— Ты стал нашим относительно постоянным клиентом, но ни разу к кофе даже не притронулся. Тебе не нравится у нас? Кофе невкусный? Или что?

Молчит. Какая неожиданность. Как он может сказать, что кофе невкусный, если даже ни разу его не попробовал.

— Просто это немного странно, ты столько платишь, но даже не пьешь его. В чем проблема? И…

Вдруг, задать подобный вопрос будет неприлично? Но все же спрашиваю:

— Почему постоянно молчишь?

Немного наклоняюсь вперед, улавливая легкий аромат цитруса от него, хотя при его внешности мне казалось, что он будет пахнуть дождем и пылью.

— Ты немой? — спрашиваю почти шепотом.

Уголки его губ приподнимаются в легком подобии улыбки. Внутри что-то обрывается, словно кто-то отпустил натянутую струну. Даже взгляд, от которого мне поначалу хотелось бежать и прятаться в горах Тибета, становится мягче. Замечаю легкие морщины в уголках глаз, и даже шрам теперь не выглядит таким устрашающим. Не зря говорят, что шрамы украшают мужчин. Почему-то он мне кажется уместным, словно к такой внешности и грозности, как у него, всегда полагаются шрамы.

— Ты беглец? Уголовник?

Молчит. Лишь перестает улыбаться. Крохотная дверца взаимопонимания между нами с грохотом закрывается.

— Джес, а я тебя ищу везде! — раздается голос Боба с кухни, отчего я подпрыгиваю на месте. Я не слышала его уже почти две недели, как выгнала тогда из съемной квартиры. Я даже не знала, где он жил все это время. — Где тебя черти носят?! Я что должен тебя по всему кафе искать?!

Тон его голоса заставляет меня напрячься. Он явно пришел выяснять отношения. Опять. А я думала, что он пропадет где-нибудь в другой жизни.

Как же все не вовремя.

Краем глаза замечаю, как немой сжимает руки в кулаки, не отрывая холодного взгляда от меня.

На уровне подсознания понимаю, что ситуация крайне быстро накаляется, не хватало еще, чтоб эти двое подрались тут.

— Боби, привет. Давай выйдем, поговорим? — подрываюсь из-за стола, закрывая собой немого, когда мой парень, с ноги открыв дверь из кухни, заходит в зал.

— Почему ты не написала мне?! — широким шагом подходит, кидает взгляд мне за плечо, а я лишь мысленно молю немого не делать глупостей. — Ты все две недели не написала мне ни слова! А я ждал, когда ты будешь извиняться! Что? Не созрела еще?

— Я была занята, послушай, давай выйдем и все обсудим? Ты же за этим пришел? — беру за руку, пытаясь вывести из кафешки. — Вот мы все и решим.

— Пойдем, пойдем, дорогуша!

Хватаю куртку с вешалки и почти пулей вылетаю из кафе. Боби не отстает ни на шаг.

На улице он становится немного спокойнее. Морозный ноябрьский ветер забирается ледяными пальцами под куртку, почти моментально приводя мысли в порядок. Обнимаю себя, сопротивляясь резким порывам ветра.

— Ты решила меня игнорировать или что? — но тон его вопросов не поменялся. — Я тебе полдня писал! Все размышлял, когда же у тебя мозги встанут на место.

— Давай будем честными, Боби! Ты ждал, что я прибегу и буду на коленях умолять тебя вернуться?

— Конечно! Наконец-то, умную мысль сказала!

— Черта с два ты этого дождешься! С меня хватит этого дерьма!

— Да ты без меня никто! Ты без меня сдохнешь! У тебя даже друзей-то нет!

— Зато у тебя целый взвод алкоголиков и наркоманов!

Боби резко сжимает руку в кулак, и я на секунду думаю, что он мне сейчас врежет.

— И перестань повторять, что я пустое место! Я не пустое место!

Боби смеется мне в лицо, считая эти слова настоящим абсурдом.

— Хочешь сказать, что смогла найти деньги на месячную оплату?

— Да, смогла! — выплевываю ему в лицо, с радостью отмечая его удивление.

— Каким образом? Ааааа, — он хлопает в ладоши, словно понял какую-то прописную истину. — Я понял! Ты стала оказывать услуги вип в этом кафе?

Кулак взлетел раньше, чем я успела подумать. Я врезала ему прямо в челюсть, хоть и не сильно, но эффект неожиданности сыграл на ура. Сначала удивилась я, что сделала это, потом он.

Теперь он точно меня изобьет.

— Как. Ты. Посмела. Это сделать?

Внезапно за его спиной открывается дверь кафешки, и на пороге появляется немой. Руки в карманах, толстовка натянута почти до носа. Весь его вид показывает, что он сейчас очень опасен. Словно волк в засаде. Пожалуйста, просто пройди мимо.

Боб резко разворачивается и спрашивает:

— Чего тебе, приятель?

Молчание.

— Он немой, Боб, он не разговаривает!

— Ты что, ее охранник что ли?! — Боб наступает на немого. Тот лишь стоит на месте, сверля его взглядом. — Или ее клиент? Что?! Говорить не умеем, да? — Боб подходит совсем близко, и их взгляды пересекаются. Немой выше Боба почти на полголовы. И его взгляд сверху вниз выглядит таким надменным. Кажется, я даже увидела ухмылку в его взгляде.

Хватает ровно пять секунд, чтоб Боб отступил. В полной тишине, не говоря ни слова.

— Ладно, остынь, не смотри так на меня!

Господи, неужели я это вижу?! Он молча напугал разгневанного Боба?! Да что это за человек такой? Усмирил ненормального одним взглядом?!

— Все, все! Я уже ухожу! — поднимает руки ладонями вверх, показывая, что не собирается драться. — Не кипятись! А с тобой я еще поговорю, — Боб снова тычет в меня пальцем и затем удаляется, даже не оглядываясь.

Наклоняюсь, уперев руки в колени, и пытаюсь выровнять дыхание. По вискам бьет пульс, а в глазах бегают зайчики. Кажется, я сильно перенервничала. Сдаешь, подруга, очень сдаешь. Проходит почти минута, прежде чем я замечаю, что немой так и стоит в дверях.

— Спасибо тебе, эм, — переминаюсь, — блин, я ведь даже не знаю, как тебя зовут.

Стоит и смотрит, слегка наклонив голову. Встречаюсь с ним взглядом, и уже совсем не хочется бежать под пристальным взором этих черных глаз. Правильно ли я сделала, что поблагодарила его? Или он просто собирался домой, а тут мы со своим спектаклем?

— Правда, спасибо! — делаю шаг вперед, не знаю, хочу ли я ему руку пожать или обнять.

Решаю, что первое будет уместнее и протягиваю руку.

Опускает глаза и изучает мою ладонь, затем разворачивается и уходит по улице.

— Ну, да. Чего же ты еще ожидала, — говорю сама себе, глядя ему вслед.

В дверях появляется Урсула.

— Детка, с тобой все хорошо? Вы так кричали!

Стояла, скорее всего, у окна и наблюдала за нашей ссорой, но я не держу на нее зла. Мне еще не хватало сейчас с ней отношения выяснять. Пусть болтает, мне все равно.

— Да, все хорошо, подумаешь — поругались. С кем не бывает.

— Ой, вы так кричали, я испугалась, что сейчас дойдет дело до драки. Он сделал тебе больно? Я видела, как ты ему врезала. Это было мощно! Сто из ста!

— Все нормально, правда.

— Хочешь, я сделаю тебе горячего шоколада? — спрашивает участливо.

Внезапно ловлю себя на том, что мысленно представляю, как немой начищает лицо Бобу. Забавное было бы зрелище.

— Нет, все хорошо, правда, — делаю максимально твердый и уверенный голос. — Мы просто не сошлись взглядами. Так бывает, знаешь ли.

— Тебе непременно нужно выпить горячего шоколада, — она по-дружески обнимает меня за плечи и уводит обратно в кафе, давай понять, что настаивает на этом.

Я не стала больше спорить. Хватит на сегодня.

Глава 9

После той ссоры как отрезало: немой перестал появляться.

Вообще. Ни в следующую смену, ни через одну. Две недели пролетели незаметно. Стол в углу постоянно пустовал, посетители неосознанно избегали этого места, словно там повесили табличку «посадка запрещена».

— Как ваши отношения с Бобом? — спрашивает Урсула, в сотый раз протирая бокалы. Ей когда-нибудь надоедает это делать?

— Не знаю, он не писал с того дня. Мне кажется, между нами все кончено.

Я не горю желанием с ним общаться. После его слов мне даже думать о нем было противно. А ведь мы встречались, целовались. Спали. От этой мысли почему-то становится противно.

— А ты тоже не писала ему?

— Нет, не вижу в этом смысла. Он, кстати, тоже не удосужился написать хотя бы одно сообщение. После того спектакля, что он устроил, написать ему первой было бы унижением. На этот раз, я надеюсь, мы разошлись с концами.

Да я вообще не горю желанием вспоминать о нем.

— Согласна, подруга, он был неправ и должен признать это!

— Мне вообще не нужно, чтобы он что-то признавал. Знаешь, — многозначительно смотрю на Урсулу, — мне уже даже нравится, что его нет. Как-то свободнее стало.

— Рада это слышать. Нужно уметь получать удовольствие и от компании мужчин, и от их отсутствия.

— Сама придумала? — немного смеюсь, хотя слова Урсулы мне нравятся.

— Конечно! Я — копилка умных слов и фраз! Могу выдать на любую ситуацию в жизни.

Постоянно ловлю себя на том, что в каждом заходящем посетители ищу знакомую фигуру в черной толстовке, натянутой на лицо. В последние две недели отсутствие немого беспокоило меня намного сильнее, чем отсутствие в моей жизни Боби. Почему-то мне было неприятно, что его нет, словно это моя вина. Словно в тот вечер ссоры с бывшим парнем я оттолкнула его.

Господи… Да, о чем ты вообще? Ты же сама его боялась и хотела сбежать как можно дальше! А теперь тебе «некомфортно», что его нет рядом?

Да, я просто привыкла к нему. И. Все.

— Эй, подруга, — Урсула щелкает пальцами у меня перед лицом. — Ты где летаешь?

— Прости, что ты сказала?

— Неужели из-за нашего немого так переживаешь? — конечно же, Урсула не могла не заметить, что он пропал. И что мне это почему-то небезразлично.

— Нет, что ты! — лишь бы не догадалась, что мне действительно стало слегка некомфортно от того, что он больше не приходит. — Переживаю за наши отношения с Бобом, я ведь его бросила!

Урсула щурится, затем согласно кивает, делая вид, что не замечает моей неуклюжей лжи. Плевать, что она думает. Я сама-то не могу до конца разобраться в копошащихся внутри мыслях, которые как слепые котята ползают по черепной коробке и натыкаются друг на друга. Не могу или не хочу признавать очевидные вещи и разложить все по полочкам. Подумаю об этом в следующий раз.

— Ладно, из-за Боба, так из-за Боба, — всем видом показывает, что провести мне ее не удалось.

— Слушай, — наклоняюсь к ней, — а он ведь больше не появлялся? — указываю пальцем на пустой стол в углу, но Урсула не замечает этого.

— Кто? Боб? Нет.

Издевается.

— Да нет, немой.

Зачем я вообще спрашиваю об этом? Мне-то какое дело. Может, он вообще проездом был в нашем городе, и сейчас уехал покорять Калифорнию на байке. Или просто посчитал меня сумасшедшей, с которой не стоит иметь никаких дел — даже обслуживаться в моем кафе.

Урсула внимательно смотрит на меня, потом на пустой стол, потом снова на меня.

— Нет, его не было. Дядя Томи мне все докладывает, что происходит в наше отсутствие. Он больше не появлялся. А почему ты так интересуешься? — она делает упор на слове «почему».

— Не знаю. Оставлял хорошие чаевые, я неплохо заработала на нем. А сейчас, когда за квартиру платить лишь мне одной, это меня печалит.

— Ну-ну, — подруга опускает глаза, всем своим видом показывая, что не верит ни единому моего слову.

Ковыряю вилкой остывшую яичницу, пытаясь разобраться в себе. Почему мне так важно, чтобы он пришел? Он же никто для меня. Да, неплохой поставщик денег в виде чаевых. Да, заступился перед Бобом.

А может, он не заступался? Он же ничего не сказал, не сделал. Просто молча смотрел. Может, я зря сама придумала этот ореол загадочности вокруг его персоны, сама в него поверила и теперь сокрушаюсь по этому поводу.

Меня намного сильнее должно волновать расставание с парнем, но почему-то не волновало совсем. Мне вообще было все равно, где он. За прошедшее с той ссоры время я о Бобе вспомнила три раза: когда стирала белье и нашла его носки, когда увидела на улице красный ситроен, когда наткнулась в телефоне на совместное фото.

— Все так странно, — говорю в пустоту, скорее обращаясь к себе.

Урсула перестает протирать бокалы и ждет, когда я продолжу.

— Все, что с ним связано. Понимаешь, все как-то неправильно, — поднимаю глаза, надеясь найти поддержку у подруги.

— Ты запала на него, — резюмирует мои размышления.

— Что?! Нет, как ты вообще могла подумать! Он просто достаточно странный.

— И загадочный.

— Да, и загадочный! — повторяю за подругой.

— А девушкам только таких и подавай, — подмигивает. — Ты что не читала всяких книг — как понравится девушке? Это же словно красная тряпка для быка. Говори меньше, будь странным и таинственным, и все — она твоя.

В чем-то она права. Мне всегда привлекало в парнях недосказанность, какая-то даже недоступность. У Боба ничего этого не было — простой парень из деревни с непростым характером.

Иногда я даже задаюсь вопросом — а что я вообще в нем нашла.

Ведь если разобраться, то Боби даже не в моем вкусе. Я всегда любила высоких брюнетов с красивыми руками. А у Боби волосы были цвета лежалого снега, а глаза сидели так глубоко, что иногда было трудно разглядеть — открыты они или нет. Тощий, словно огородный шланг, и нескладный, как вешалка для одежды. К тому же, его манеры оставляли желать лучшего. Неудивительно, ведь их в семье шесть братьев и сестер. Родителям было не до воспитания.

Закрываю глаза и пытаюсь представить, как мы с Боби выглядели бы у алтаря. Такая сюрреалистичная картина почему-то вызывает смех. Все кругом смеются и аплодируют, словно мы только что сделали важное научное открытие. Я в пышном белом платье, а он в черном смокинге, который висит на нем мешком.

— Чего ты там улыбаешься? Вспомнила шутку, а мне не говоришь? — спрашивает Урсула, наконец-то убрав вафельное полотенце в сторону. Бокалы в ее смену всегда блестят.

— Представила, как я выглядела бы в свадебном платье. А рядом Боби. В черном смокинге.

Урсула прыснула в кулак.

— Да уж, такое себе зрелище. Вот, не обижайся Джес, но Боби, на самом деле, тот еще говнюк. И совсем тебе не пара. Я рада, что ты его бросила!

Она была права.

О, как же она была права.

— Если он появится тут, я обязательно скажу ему это в лицо. Мне-то с ним детей не крестить.

Мне тоже.

В голову полезли все воспоминания, как мы жили вместе. Ежедневные препирательства из-за разбросанных вещей и грязной посуды. Вечно разляжется на диване и прикидывается мешком с картошкой — лишь бы не трогали.

— Не пара он тебе, — пристально всматривается мне в глаза, боясь, что могла обидеть меня таким заявлением. Только вот я абсолютна с ней согласна.

— Как я его вообще терпела? Несносный просто.

— Давай будем считать эти отношения — неудачным опытом, который должен был тебя научить, каких парней стоит избегать?

Ага, а к каким подсознательно тянуться.

Жизнь меня ничему не учит.

Глава 10

Этот ноябрьский день выдался крайне холодным. Отопление еще не успело прогреть дома, а ледяной ветер тяжело завывал в подворотне. Серое низкое небо давило на меня, убивая и без того плохое настроение.

Весь последний месяц выдался, как и этот ноябрьский день — промозглый и одинокий. И не потому, что рядом не было Боби.

Рядом не было немого. Я уже перестала ждать его внезапного появления, даже Урсула перестала дергать меня по этому вопросу. Мне кажется, она вообще уже забыла про его существование.

Но только не я.

За этот месяц я разобралась в своих чувствах и разложила все по полочкам. Долгие холодные ночи в пустой кровати очень располагают к наведению порядка. Как бы это ни было тяжело признавать, но я действительно привязалась к нему. Хоть и не имела на этого никакого права. Он мне никто. Я ему никто. И точка.

Только сосущее чувство пустоты внутри меня не отпускало. Я старательно изо дня в день засовывала его куда подальше. Стала выходить на смены через сутки, чтобы занять руки и голову делом. Это помогало, хоть и не сильно. Да и деньги лишним не будут.

Закончив очередную смену, накидываю старую куртку-бомбер и готовлюсь выйти в ледяной ноябрьский вечер. Ветер беспощадно подбрасывает выбившиеся из-под шапки волосы. Люди спешат по домам, преодолевая путь, даже не поднимая глаз. Мечтаю побыстрее добраться до двери, залезть под теплый плед и смотреть всю ночь сериалы с ведром ванильного мороженного в руках.

Заворачиваю за угол и вижу, как от остановки отъезжает последний автобус.

— Замечательно, просто супер! — кидаю в след моего последнего шанса быстро добраться до теплой постели. Придется идти пешком. Впереди двадцать минут холодного пути по ледяным улицам. Тяжелые низкие тучи вот-вот раскрошатся мелким снегом или даже метелью. Поднимаю глаза к серому небу и тихонько ругаюсь.

Как я не уследила за временем? Или он уехал раньше? В этом районе транспорт ходит редко, не центр города все-таки, где через каждый пять минут ходят автобусы. Делать нечего, придется идти пешком.

Через пару кварталов дорога петляет вправо, уводя меня в узкий проулок между двух кривых домов. Погруженная в свои мысли, не сразу замечаю впереди небольшую компанию ребят, которую было слышно от самого угла.

А как только слышу их крики, встаю как вкопанная.

Инстинкт самосохранения бьет тревогу и настоятельно требует развернуться в обратную сторону. В темных переулках от такой компании ничего хорошего не жди.

Их человек пять, отсюда сложно разглядеть.

Но взгляд цепляется за высокую фигуру, стоящую в паре шагов от компании.

В черном капюшоне, натянутом на лицо. Внутри что-то дернулось.

Немой.

Фу, глупости какие. С чего ты взяла, что это вообще он? Мало ли мужчин ходит в таких же толстовках.

Только почему-то я так и стою на повороте, не в силах отвести взгляд. Чем дольше я вглядываюсь в фигуру, в движения руками, тем больше убеждаюсь, что это немой.

И что? Подойдешь и скажешь: «Привет, куда пропал?».

А он все равно не ответит.

Мой хоровод мыслей прерывает громкий возглас одного из компании.

— Чего тебе надо, громила, а ну пошел отсюда! Или ты ее собрался защищать? — тыкает рукой куда-то за спину немого.

Фигура в черной толстовке молчит.

— Ты говорить вообще умеешь? — спрашивает его собеседник. — Я тебе сейчас покажу, что бывает с теми, кто встает на пути Грегора!

А дальше все происходит так молниеносно, что просматривая это на видео, мне понадобилось бы сбавить скорость воспроизведения в два раза.

Первое. В свете уличного фонаря мелькает нож.

Второе. Грегор кидается вперед, резко выкинув руку с ножом в немого.

Третье. Позади немого слышится женский крик.

Четвертое. Немой делает шаг назад, упирается в стену и сползает на землю.

Спустя мгновение вся компания плохих парней уже несется по переулку прямо на меня. Растерявшись, я даже не попыталась отойти в сторону, продолжая пялиться на них. Парень с ножом, поравнявшись со мной, резко останавливается, отчего я слегка вскрикиваю и вжимаюсь в стену, мечтая слиться с ней в одно целое. Он машет перед лицом окровавленным лезвием ножа.

— Ты. Ничего. Не. Видела. Поняла?

Судорожно киваю, понимая, ЧЬЯ кровь на ноже. В противоположную сторону убегает какая-то девушка. Кажется, это она кричала.

Компания молниеносно скрывается за углом, оставив меня в растерянности. И тут я понимаю, что только что произошло.

Кидаюсь туда, где еще минуту назад была ссора. На земле, прижавшись к углу здания, сидит немой. Сомнений быть не может, это точно он. Правой рукой он зажимает рану в животе, а левой пытается снять капюшон.

— Господи, господи, господи! — аккуратно снимаю капюшон с головы, встречаясь с ним взглядом. Такие холодные черные глаза на секунду вспыхивают узнаванием.

— Твою мать! — выдыхаю, наблюдая, как он беспомощно пытается унять льющуюся кровь. — Тебя ранили, тебе срочно надо в больницу!

Кровь темными потоками течет по его руке. Глубокая рана. Если я не потороплюсь, то он умрет прямо у меня на руках.

Яростно трясет головой. «Не надо».

— Что? Я не понимаю! Постарайся не шевелиться, я вызову скорую.

Судорожно лезу в сумку, на дне которой потерялся мобильный телефон.

Немой резко хватает меня за руку, в его глазах столько решимости, что мне становится страшно.

Уже медленнее трясет головой.

«Не надо».

— Я не могу оставить тебя так, ты же истечешь кровью! — чувствую, как слезы жгут мне глаза. Ох, не так я представляла нашу с ним встречу, совсем не так. Он должен был появиться с букетом цветов и забрать меня в счастливое будущее, а не умирать на руках, запрещая отвезти его в больницу.

— Ты умрешь! Понимаешь! Умрешь!

Снова качает головой. «Нет, не умру». Отпускает мою руку, убедившись, что я не продолжаю поиски своего телефона, поднимает ладонь к моему лицу и большим пальцем аккуратно вытирает слезы.

Его рука такая теплая, а взгляд становится таким мягким, что я начинаю рыдать почти без остановки. Сердце вот-вот разорвет мою грудную клетку и ускачет галопом в дальние дали.

— Тебе нельзя в больницу? Ты же умрешь! Ты умрешь прямо тут!

Кивает. Нельзя в больницу. Значит, точно уголовник, скрывающийся от следствия.

Руки трясутся, а мысли, до этого муравьями ползающие у меня в голове, решают разом покинуть меня. Что делать? Что мне делать?!

— Твою мать! Тогда я отвезу тебя домой к себе, хорошо?!

Аккуратно кивает. Отлично, теперь он умрет не тут, а у меня дома.

Упирается в стену левой рукой и пытается встать. Кровь сквозь пальцы течет интенсивнее, пачкая все вокруг. Немой корчится от боли, и от вида его изможденного лица я понимаю, что внутри становится невыносимо больно. Я пропала.

Я окончательно пропала.

— Нет, стой! Позволь мне! — подлезаю под его руку, позволяя опереться на меня. От него пахнет кровью и цитрусом. И свежим ветром.

— Аккуратно, давай на меня. Я живу недалеко, сможешь дойти?!

Что я вообще делаю?! Почему иду у него на поводу? Это же ясно, как день, что без медицинской помощи он умрет к утру. Но что-то в его глазах заставило поверить и поступить именно так. Я очень надеюсь, что он знает, что делает.

Медленно кивает.

Так и идем. Я стараюсь максимально взять вес на себя, чтобы он потерял как можно меньше крови. Практически сразу за переулком начинается сквер, где на нас никто не обращает внимания. Подумаешь, жена тащит пьяного мужа домой.

Он тяжелый, а походка то и дело сбивается. Пытаюсь подстроиться под него, чтобы хотя бы довести до дома живым. Расстояние в два километра мне кажется непреодолимым. Мы не дойдем. Я не смогу спасти его.

Правым плечом чувствую, как неистово бьется его еще живое сердце под толстовкой. Неосознанно считаю ритм биения его сердца. Шаг за шагом. Заветное двухэтажное здание, где я снимаю жилье, все ближе. Добравшись до подъезда, понимаю, что ключи где-то в недрах сумки.

— Прости, мне надо достать ключи, — снимаю его руку со своего плеча и аккуратно прислоняю к стене. Его бледное измученное лицо словно светится изнутри. Молча смотрит, как я копошусь в ставшей бездонной сумке. Такой спокойный, словно не его десять минут назад пырнули ножом в живот. Словно не он истекает кровью.

Словно это с ним все далеко не в первый раз.

Наконец пальцы касаются связки ключей, достаю их и наспех открываю дверь. Помогаю немому зайти в подъезд и подняться на второй этаж. Ступеньки кажутся намного выше, чем обычно. С каждым шагом немой становится все тяжелее, и я уже серьезно задумываюсь, что мы не дойдем. Упадем на ступеньки и умрем: он от потери крови, я от ужаса.

Немой оказался на удивление крепким. Я не знаю, сколько он крови уже потерял, но держится, в любом случае, очень стойко.

Открываю входную дверь и аккуратно завожу его в пустое неприбранное жилище. Не разуваясь, веду его в спальню и не придумываю ничего лучше, чем уложить в свою постель.

Лишь когда он оказывается на кровати, его лицо разглаживается, и он теряет сознание.

Глава 11

Как хорошо, что у меня завтра выходной.

Немой отключился, стоило уложить его в постель. Больше всего я боюсь, что он уже не придет в себя. Хотя кровь шла уже заметно меньше, но это не отменяет того факта, что у него в животе дыра.

Присаживаюсь на край кровати и судорожно размышляю, как мне помочь ему. Минут пять решаюсь набрать номер скорой помощи, но что-то в его том взгляде, когда он схватил меня за руку, останавливает.

— Твою мать, Джес, что ты творишь…

Откладываю телефон в сторону. Быстро переодеваюсь, даже не удосужившись убрать вещи по местам. Наматывая круги вокруг кровати, то и дело кидаю на немого обеспокоенные взгляды. На мгновение кажется, что он просто спит — настолько мирным выглядит его лицо. Но огромное темное пятно на толстовке разубеждает меня в этом.

— Вспоминай, чему тебя учили! Вспоминай глупая!

Только вот ничему подобному сестры меня не учили!

Решаю, что, в первую очередь надо промыть рану. Беру в ванной ведро, набираю теплой воды и иду с полотенцем обратно в спальню. Только бы меня не вывернуло, я же очень боюсь всего этого. Как до сих пор не шлепнулась в обморок — остается загадкой. Воздух пропитывается запахом крови и цитруса, а казавшаяся когда-то просторной квартира сжимается до размеров спичечного коробка.

— А как мне тебя раздеть? — спрашиваю у пустой комнаты.

Приношу ножницы и аккуратно начинаю разрезать толстовку. Руки предательски трясутся, а на глазах снова проступают слезы. Больше всего я боюсь сделать еще хуже, сделать ему больно.

Когда с толстовкой покончено, мне приходится отойти от него к окну и стоять там какое-то время, переводя дыхание. Бывшая когда-то белой футболка была насквозь пропитана его кровью. Смесь медного запаха и вида порванной кроваво-красной футболки четко дали понять, что мне не хватает свежего воздуха.

Пытаясь перевести дыхание, я понимаю, что не справлюсь. Я не смогу даже промыть его рану. Я умру от ужаса.

А он умрет, если я этого не сделаю.

Простая до безобразия мысль заставляет вернуться и начать разрезать футболку. С ней дело идет намного быстрее. Раскрыв края порезанной ткани, моего взору предстает рана длиной почти в два дюйма. Из нее тонкой струйкой течет темная кровь, приходится зажать рот рукой, чтобы не стошнило.

Принимаюсь потихоньку обтирать его мокрым полотенцем, стараясь избегать рваных краев раны. Руки трясутся хуже прежнего, а сердце поднялось и бьется где-то на уровне горла. Слезы то и дело волнами атакуют меня, приходится сильно закусить губу, чтобы сдерживать их и рвотные позывы.

Когда вокруг раны кожа становится почти чистой, понимаю, что практически все его тело покрыто шрамами. На нем буквально нет живого места. Кожа бугристая и вся неровная.

— Господи, что с тобой произошло…

В ужасе рассматриваю картину шрамов на его теле. Такое ощущение, что его пропустили через мясорубку. Круглые, длинные, короткие порезы, мелкие звездочки шрамов образовывали странную картину. Картину боли.

Кто же ты такой? Что с тобой происходит?

Разглядываю результаты своей работы, судорожно размышляя, что дальше. Надо обеззаразить рану. Направляюсь на кухню и нахожу в аптечке медицинский спирт. Отлично, то, что нужно.

Закусив губу, выливаю немного спирта в зияющий рваными краями порез, а затем сразу прикладываю полотенце, чтобы не видеть, как разбавленная кровь с двойной силой покидает его тело.

— Прости, прости, прости…. Я убиваю тебя… Прости меня…

Немой сильно корчится, лицо его перекашивает маска боли. Молча, не вымолвив не звука, он сжимает простыню так сильно, что костяшки на кулаках моментально белеют.

— Прости, прости, прости…Господи, потерпи, пожалуйста…

Катастрофически трясутся руки.

— Прости, прости….

Это ужас! Это кошмар! В какой-то момент понимаю, что не справлюсь, бегу в туалет и меня тошнит. Все, что я сегодня ела на обед, оказывается в унитазе. Надо умыться и немного успокоиться. У меня почти получилось. Ну, во всяком случае, он еще не умер.

Умываю лицо ледяной водой. Поднимаю глаза и на секунду не узнаю себя в отражении. В зеркале на меня смотрит изможденная заплаканная девушка с перепуганными до ужаса глазами. Надо было вызвать скорую. Если он умрет, это останется на моей совести до конца жизни. Ледяная вода немного приводит меня в чувство, и я возвращаюсь обратно, вооружившись бинтами и широким пластырем.

Немой слегка успокаивается, но простыню не отпускает. Лицо расслабилось, но все равно видно, что ему больно. Очень больно.

Обмотать его вокруг тела у меня вряд ли получится. Буду заклеивать прямо так.

Убираю ставшее бардовым полотенце, и почему-то рана мне уже не кажется настолько ужасной. Складываю бинт в несколько раз и накладываю поверх зияющей дыры в его теле. Затем аккуратно приклеиваю по бокам широкими полосками пластыря, стараясь свести вместе рваные края.

В целом, не так уж и плохо получилось.

Следующие два часа я провожу около него, не отходя ни на шаг. Почему-то кажется очень важным сидеть рядом, словно если я отлучусь в туалет, он тут же испустит дух. Немой спит, его грудь медленно поднимается и опускается. Надо бы его накрыть чем-нибудь. Достаю из шкафа плюшевый плед и аккуратно накрываю.

— Надеюсь, я тебе помогла, — провожу ладонью по лицу, убрав взмокшую от пота прядь его темных волос.

Внутри что-то тихонько пищит. Какой же он красивый. Даже страшный шрам совсем его не портит. Только сейчас понимаю, что его лицо практически без шрамов, чего не скажешь обо всем остальном теле. Тонкий нос, густые брови и высокие скулы. Практически икона красоты.

Следующий час провожу за уборкой квартиры — мы прилично наследили. Засохшая кровь поддается не сразу, но мне удается оттереть полы до приемлемого вида.

Ночью я практически не сплю, подскакивая через каждые полчаса. В обрывчатых снах я вижу, как черная фигура в знакомо коридоре кричит, что он перестал дышать, и я в ужасе подрываюсь с дивана и бегу проверять. Но немой борется за эту жизнь, цепляясь за мою слабую помощь и собственные внутренние силы. Что-то мне подсказывает, что ему не привыкать страдать, как бы ужасно это не звучало. Я ни разу не врач, но форма и количество его шрамов указывают на то, что он практически никогда не обращался заквалифицированной медицинской помощью. Все заживало само.

Почти под самое утро изможденный усталостью организм берет свое, и я отключаюсь надолго.

Глава 12

Солнце пробивается через плотные шторы и настойчиво заставляет меня проснуться.

— Ты умер! — вскакиваю с криком на губах. Уставший разум снова терзали смутные кошмары, от которых остается во рту горькое послевкусие.

Подбегаю к дивану, но кошмары не сбылись. Немой спит. Ну, во всяком случае, грудь все так же поднимается и опускается. Он хотя бы все еще дышит.

Присаживаюсь на край кровати, кладу руку ему на лоб.

— Боже, да ты весь горишь! — ладонью ощущаю, как сильно его лихорадит. Дыхание частое и поверхностное. На лбу мелким бисером проступили капельки пота. Веки дергаются, а брови то и дело сходятся у переносицы от боли.

Надо было везти его к врачу! Теперь он умрет от инфекции. Дура, не стоило его слушать! Теперь до конца жизни не отмолишься за смерть человека.

Иду на кухню и выворачиваю аптечку на стол в поисках жаропонижающего. Должно же что-то быть! Названия на коробках разбегаются перед глазами. Наконец нахожу таблетки, которые в детстве мне давали в приюте. Также ему пригодятся антибиотики.

Или нет.

Можно ли в таком состоянии давать антибиотики? Как лечат инфекцию?

Какая же я глупая.

Выдавливаю из пластины пару таблеток жаропонижающего и одну антибиотика. Наливаю воды в стакан и почти бегу в комнату. Медленно усаживаюсь на край кровати и правой рукой приподнимаю его голову.

— Давай, милый мой, тебе нужно сделать пару глотков.

Не реагирует, глаза слегка приоткрыты, и я вижу лишь красные белки. Ему очень плохо.

— Прошу тебя…Попей…

Слезы. Привет. Давно вас не было.

— Ты должен, слышишь меня?

Сама руками открываю ему рот и засовываю туда все таблетки, затем начинаю потихоньку вливать воду. Сначала он никак не реагирует, потом все-таки делает пару глотков. Надеюсь, он их проглотил. Смазываю иссохшие губы водой, проведя пальцем по сухим коркам.

Смоченным в спирте полотенцем два часа почти без остановки протираю его торс, чтобы сбить жар. Бинт промок от крови и требует замены. Отрезая новый кусок, аккуратно пытаюсь отлепить пластыри. Рана на удивление выглядит весьма сносно, я бы даже сказала, она не похожа на свежую, вчерашнюю. Пару минут разглядываю слегка стянувшиеся края, пытаясь вспомнить из уроков биологии, возможно ли такое.

Немой практически не реагирует на все мои манипуляции, ну хоть жар мне удалось сбить, и теперь его трясет не так сильно.

Рассматриваю его исполосованное шрамами тело. Вот порез между ребер, — веду пальцем по хитросплетениям бугристых полос. Вот три одинаковые рваные звезды, плеть? А это круглая дырка под левой грудью похожа на пулевое ранение.

Как такое вообще можно пережить?

Ладно, подумаю об этом в следующий раз. Сейчас намного важнее спасти ему жизнь. Ему надо куриного супа. А ему можно вообще есть сейчас? В таком состоянии?

Полчаса, потраченные на магазин, казались вечностью. Обратно я практически летела, боясь, что найду его мертвым.

Проверить дыхание. Дышит.

Сварив легкий куриный бульон, решаю его напоить, но по возвращению в комнату нахожу немого в сидячем положении. От неожиданности вскрикиваю, чуть не выронив тарелку с горячим бульоном.

— Черт! Что?! Зачем ты встал?! Тебе надо отдыхать!

Молча смотрит. Так мягко и измученно, что сердце разрывается на куски. Его черные глаза больше не кажутся страшными и грозными. Они полны боли.

— Прости… я не знала, как надо это… — показываю рукой на неуклюже приклеенный бинт. — Я не врач, но я попыталась…

Какое-то время рассматривает сначала мое лицо, пока я как ненормальная стою с тарелкой посередине комнаты и пытаюсь оправдаться. Потом изучает самодельную заплатку на теле, потом снова меня и медленно кивает.

Огромный камень сваливается с души, словно мне только и нужно было подтверждение того, что я все сделала правильно.

Сажусь на край кровати и начинаю говорить почти без умолка.

— Ты умирал, понимаешь…Умирал! Я не знала, что мне делать! У тебя был жар, я дала таблеток… Я заклеила тебя как смогла… Я испортила твою одежду…И не факт, что ты все-таки выживешь! Не надо было тебя слушать! Ты полный болван!

Сжимаю края тарелки с бульоном, словно это моя единственная опора в данный момент.

— Ты потерял очень много крови. Тебя лихорадило…Господи, твое тело…Что вообще происходит? Откуда все эти шрамы? Кто ты вообще такой?! Я даже не знаю, как тебя зовут! Умрешь, а могила будет безымянной!

Мой поток оправданий прерывает его рука. Он медленно тянется к моему лицу, а я застываю, словно боюсь обжечься. Ладонь горячая, его все еще лихорадит. Большим пальцем медленно проводит по щеке. Так аккуратно и нежно, словно я хрустальная ваза.

А внутри что-то стремительно рушится и летит с головою вниз в омут его черных глаз.

Все принципы. Все устои. Все мысли.

Резко опускаю голову, пытаясь совладать с собой. Сердце птицей бьется о грудную клетку, а мысли сбились в большой комок и радостно улюлюкают. Не могу поднять на него взгляд. Если я посмотрю в бездну его глаз, то пропаду окончательно. И ничто уже меня не спасет.

— Тебе надо…поесть…Я…суп сварила…

Приподнимает мое лицо и смотрит одновременно строго и мягко. Словно надо бы меня отругать, но он не хочет.

— Не. Смотри. Так. На. Меня.

Смотрит.

— Умоляю…

Хватаю ложку и набираю бульон. Медленно подношу ко рту и остужаю.

— Давай, тебе это необходимо! Пожалуйста.

Неохотно открывает рот и съедает первую ложку. Со второй уже было заметно легче. Когда тарелка опустела, я заметила, что на лбу снова проступил пот.

— Теперь тебе надо отдохнуть, хорошо?

Кивает. Помогаю ему принять горизонтальное положение, и он выжидающе смотрит на меня.

— Знаешь, я тут подумала, если у тебя проблемы с законом или властями, — запинаюсь, пытаясь сформулировать свои мысли. — Я могу попросить приходских сестер поухаживать за тобой и спрятать на какое-то время. Они никому ничего не скажут! — быстро говорю на его поднимающиеся в удивлении брови.

И тут немой расплывается в такой улыбке, какой я прежде не видела. Он слегка качает головой, словно я только что выдала самый сумасшедший бред в его жизни.

Кажется, он даже издает беззвучный смешок.

— Что ты смеешься? Я серьезно! Я же вижу, что ты не простой парень! Это не мое дело, но они действительно могут укрыть тебя и позаботиться! Там вкусно кормят.

Он отмахивается от меня рукой, все еще продолжая улыбаться, затем отворачивается и закрывает глаза.

Пока я разглядываю его улыбку и размышляю над тем, что сейчас только что было, он отключается.

Сама наспех перекусываю, с этими событиями я совсем забыла, что мне тоже надо что-то есть. Куриный бульон кажется невероятно вкусным.

Дежурю около его кровати, почти не отрываясь. Наблюдаю, как он дышит, как дергаются его глаза, спирт закончился, и теперь полотенце приходится смачивать обычной водой, чтобы сбивать подскакивающую то и дело температуру.

В какой-то момент понимаю, что просто сижу и любуюсь им. Его исполосованным вдоль и поперек телом. Его шрамом на лице. Приоткрытыми глазами и тонкими губами. Сильными руками и мощным торсом.

Крохотная бабочка внутри расправляет крылья, но я моментально смахиваю головой, пытаясь прогнать это наваждение. Что я вообще делаю…

Ближе к вечеру раздается звонок в дверь. В звуках болезненной тишины, которой наполнена моя квартира, он звучит как сирена. Резко подрываюсь к двери, пытаясь сообразить, какие непрошеные гости ко мне пожаловали.

— Кто? Кто там?

— Это я, детка!

Боби. Твою мать.

— Что тебе надо? Зачем ты пришел?

Умнее вопросов не придумала?

— Открой, поговорить надо.

Судя по голосу, Боби изрядно пьян. Пришел мириться? Как не вовремя, только не сейчас! Если бы он провалился прямо сейчас сквозь землю, я была бы только рада.

— Нам не о чем разговаривать! Я не буду тебе открывать! Уходи! Все кончено, Боби! Уходи!

Повисает тишина, в которой я одновременно пытаюсь услышать, что происходит за дверью и дышит ли в спальне немой.

А затем Боби начинает колотить в дверь, грозя вынести ее с петель.

— Открывай! Я только поговорить хочу!

Твою мать, твою мать! Он его разбудит.

Черт с тобой. Открываю засов, оставив лишь цепочку ограничитель. Боби еле стоит на ногах, алкоголем от него разит на три километра. Стоит, упершись рукой в дверной косяк, и пытается сфокусировать взгляд на моем лице.

— Чего пришел? — стараюсь сохранить максимально невозмутимый вид, ведь Боби в таком состоянии бывает очень агрессивен.

— Детка, привет, — пытается просунуть руку в щель двери. — Я скучал по тебе. А ты?

— Нет, говори, зачем пришел.

— Помириться, детка! Мне тааааак плохо без тебя, давай снова сойдемся. Прости, я был тогда зол и неправ. Ты же простишь своего парня?

Бывшего парня.

— Боби, между нами все кончено. Мне твои извинения не нужны. Пожалуйста, уходи.

Приваливается к косяку двери и кидает взгляд мне за спину. В спальню.

— Это кто?

Ну, конечно, он его заметил. Немой занимают всю мою кровать, и Боби не мог не заметить его. Он моментально меняется в лице, фальшивое дружелюбие сменяется бешенством.

— Я не понял, Джес. Кто это?!

— А тебе какая разница? — чувствую, как напрягается его голос. — Мы же расстались, помнишь?

— Сука, это ты так меня любила?! Не успел я уйти, как уже другого притащила в нашу постель! Сука!

— В мою постель! И тебя это никаким образом не касается!

— Я убью его! — кричит Боби и начинает ломиться в дом. Слава Богу, мне хватило ума не снимать цепь ограничитель. — Пусти меня, тварь! Я его задушу! А следом задушу и тебя! Мелкая шлюха! Безродная сука!

Наваливаюсь всем телом на дверь, пытаясь не дать ему просунуть даже руку. Пульс подскакивает и бьет набатом по вискам, а в ушах шумит.

— Уходи, твою мать! Боби! Уходи! Это моя жизнь, которая тебя не касается!

А это мой умирающий немой на кровати, который тебя тоже не касается.

— Уходи, иначе вызову копов!

— Сука! Пусти!

Он хоть и тощий, как огородный шланг, все равно достаточно сильный. В какой-то момент понимаю, если так и продолжится, то дверь не выдержит. Он вынесет ее.

Петли трещат от натуги, а всего моего веса и силы не хватает, чтобы закрыть дверь до конца. Господи, пожалуйста, пусть он уйдет.

— Тварь! Сука такая! Я вас обоих задушу!

Внезапно слышу за спиной какое-то движение. Быстро оборачиваюсь и понимаю, что немой не просто проснулся. Он пытается встать. И для человека с дырой в теле у него это выходит достаточно ловко.

— Что?! Что ты делаешь?! Зачем встал!

— Так-так, кто это у нас там? — Боби оставляет попытки протиснуться в игольное ушко и внимательно изучает моего гостя, прищурив один глаз.

Шаги за спиной совсем близко. Чувствую за ухом запах болезни и цитруса. Кидаю быстрый взгляд на немого.

Если бы не весь идиотизм этой ситуации, я бы смело могла сказать, что он выглядел до безобразия сексуальным. Мокрые от пота волоса ниспадают на лицо, закрывая глаза. Приоткрытый рот и потрескавшиеся губы. Изуродованный многочисленными шрамами торс. Порезанная футболка так и висит на нем лохмотьями. Левой рукой опирается на стену, правую сжимает в кулак.

— А, привет, приятель! Давненько тебя не видел! — эта ситуация забавляет пьяного Боби. Но даже в таком состоянии он уложит немого, ведь тот серьезно ранен. — Так это ты новый ухажер Джес? Я смотрю, у вас было жарко, — он кидает еще один взгляд мне через плечо. — Ну, как она тебе в постели?

Немой сжимает руку сильнее и делает еще шаг к двери. Кажется, я слышу, как скрипят его зубы. Ему должно быть невыносимо больно стоять.

— Пожалуйста, уходи, Боби, — до немого я вряд ли достучусь, надо уговаривать бывшего парня. — Между нами все кончено. Просто уходи!

— Нет, уж, дорогуша. Дай-ка нам пообщаться с твоим новым приятелем! Я уверен, что мы сможем найти общий язык.

Внезапно немой отодвигает меня от двери. Так просто и уверенно. Заслоняет собой проем, перекрывая мне обзор.

— Привет, а, ты же немой, верно? — издевается Боби, отчего даже у меня возникает дикое желание начистить ему лицо.

Дежавю. Странное чувство, что это все уже было, поднимается изнутри и повисает на губах.

Как и в прошлый раз. Ровно пять секунд немой смотрит на Боби, после чего бывший парень делает шаг назад от двери.

— Ладно, ладно, не кипятись. Я ничего плохого не хотел, просто пообщаться, знаешь ли. Зашел помириться и все такое.

Молча наблюдаю за этим потрясающим явлением. Лишь один взгляд немого способен не только успокоить Боби, но и заставить отступить. Вспоминая, как мне было страшно смотреть на него при первых встречах, я не удивлена. Есть в нем что-то дикое и опасное.

— Все, я уже ухожу, — он кидает на меня полный злобы взгляд. — Ну, не буду мешать. Развлекайтесь, — он прикладывает руку к голове, словно отдавая честь, и спешно ретируется по лестнице вниз.

Тут же закрываю дверь на все замки, перепроверив их по два раза. Немой разворачивается, смотрит на меня как на провинившегося ребенка.

— Пожалуйста, не смотри так на меня! Он стучался, я боялась, что разбудит тебя! А тебе нужен покой.

И почему меня постоянно тянет оправдываться перед ним?

Он возвращается в постель, ложится и отключается, словно потратил все силы на это небольшое приключение.

Как по-дурацки все получилось.

В эту ночь я решаю лечь с ним.

Чтобы следить, жив он или нет.

Чтобы слушать, как бьется его сердце.

И быть уверенной, что оно все еще бьется.

Сворачиваюсь калачиком на краю кровати, аккуратно положив на него руку. Сон не идет. Почти всю ночь я считаю вздохи. Вверх-вниз. Вдох-выдох. И снова по кругу.

Прокручиваю приход Боби в голове, рассматривая все вдоль и поперек. Никак не получается найти ответ, что же такого Боби видит в глазах немого, какую угрозу он там встречает. За этим занятием не замечаю, как все-таки проваливают в страну быстрых и нелепых кошмаров.

Хлопнувшая дверь резко и бескомпромиссно выдергивает меня из сна. Под рукой пусто. Нет вверх-вниз. Нет вдох-выдох.

Умер.

Подскакиваю, как ужаленная и понимаю, что кровать пуста. В предрассветных сумерках лишь смятая простыня со следами крови насмехается надо мной.

Он ушел.

В полусне быстро оглядываю небольшую квартиру, словно бы он спрятался как ребенок под столом. Пусто. Ничего.

Молниеносно выскакиваю на улицу в одной футболке и шортах, надеясь успеть поймать его. Он сумасшедший! Куда он пошел?! Ночью! В таком состоянии!

Ледяной ветер кусает меня, пронизывая до костей. Обхватываю себя руками, стараясь сохранить хоть немного тепла. В свете тусклого уличного фонаря тихим пеплом падает снег. И ни одной удаляющейся фигуры.

Я его потеряла. Он ушел.

Пытаюсь разглядеть следы на снегу, но тщетно — от подъезда их идет несколько десятков.

А я даже не могу позвать его по имени.

Глава 13

Мне хватило десять минут, проведенных почти голышом на улице, чтобы замерзнуть окончательно. Ноябрьский ветер не оставлял шансов, он забирал с собой последнее тепло моего тела. Поиски не увенчались успехом ни на один процент. Я понятия не имею, куда он ушел.

В разорванной одежде. С дырой в теле и лихорадкой.

— Прекрасно, просто замечательно, Джес!

Вяло поднимаюсь на второй этаж, не переставая ругать себя.

Как я могла его упустить? Он просто встал и ушел, а я этого не услышала.

Взял и растворился в темной ночи, словно никогда тут и не был.

Лишь испачканные кровью смятые простыни напоминают, что мне это не приснилось. Усаживаюсь на край кровати, проводя ладонью по плюшевому пледу, которым укрывала его эти два дня. Аккуратно беру его и подношу к лицу. Пахнет потом, кровью и цитрусом. По спине пробегают мурашки, которых я вообще-то не звала.

— Зачем же ты ушел… — спрашиваю у пустой квартиры, а она лишь молчит в ответ.

Внутри невыносимо тоскливо, словно у ребенка, которому сначала дали игрушку, потом сломали ее, а затем и вовсе отобрали. Хочется плакать, но слезы не идут.

Решаю, что так просто это не оставлю. Он не мог уйти далеко, он же ранен.

Быстро надеваю на себя теплый свитер, плотные джинсы, зимние ботинки и куртку. Ключи в карман, телефон во второй карман.

Снег повалил с утроенной силой, что заметно усложняет мои поиски. Даже у подъезда следы уже почти припорошило белым крошевом.

Решаю сначала пройтись на запад, в сторону сквера.

Быстрым шагом преодолеваю расстояние до главных ворот. На вид, снег тут кажется совсем нетронутым. Но, на всякий случай, решаю обойти сквер по периметру. Вдруг, удастся найти следы ботинок. Или следы крови.

Хоть что-нибудь.

Очень холодно, чувствую, как трясутся руки, пока я обшариваю глазами каждый куст. Приходится светить себе фонариком на телефоне, так как в ночи почти ничего не видно.

Сквер пуст, что одновременно и пугает, и вселяет надежду, что если я увижу вдалеке фигуру, то это окажется немой. Кому еще взбредет в голову гулять по скверу в снег в три часа утра? Только такой ненормальной, как я.

— Давай же, где ты…

Ничего, полчаса потрачены зря. Сквер чист и ровен свежевыпавшим снегом. Он словно издевается надо мной своей гладкой нетронутой белизной.

Спешно возвращаюсь домой. На секунду мелькает мысль подняться в квартиру, вдруг немой вернулся.

— С чего бы ему возвращаться? Ты же прекрасно знаешь, что он ушел насовсем.

Да, знаю. Но не хочу себе признаваться в этом.

Поиски на востоке, куда от дома протянулся невысокий бетонный забор, огораживающий какое-то предприятие, тоже не принесли ничего полезного. Такой же нетронутый слой снега.

Либо начинающаяся метель действительно уже замела все следы, и я зря теряю время. Либо немой вышел из подъезда и испарился.

— Как такое возможно? — спрашиваю у лысых кустов, растущих вдоль серого забора.

Они лишь молча соглашаются со мной.

Ближе к пяти часам утра, когда в сквер потянулись первые собачники со своими питомцами на поводках, я окончательно выбиваюсь из сил. Последний час я уже просто слоняюсь вокруг дома, проходя в разных направлениях. Я уже не надеюсь его найти, но и уйти не могу. Картинка с немым, умирающим в снегу, прожигает мой мозг.

Я виновата. Я не уберегла. Я не вылечила. Я не спасла.

С такими мыслями, моя крыша точно скоро съедет окончательно.

От бессилья опускаются руки, и я понуро возвращаюсь домой.

Завариваю крепкий горячий кофе, сажусь на край кровати и смотрю на измятые простыни. Кто-то со стороны, взглянув на беспорядок, решил бы, что у нас была бурная ночь.

О, да! Скучной ее точно не назовешь.

Смотрю на пятно крови. А может отнести его образец ДНК в какую-нибудь лабораторию? А что мне это даст? Имя? А на каком основании я принесла простыню в крови? Как я буду это объяснять? А вдруг, он действительно уголовник или беглец, а я лишь навлеку на него лишние проблемы?

Как будто дыры в теле ему мало.

Голова пухнет. Отставляю кружку с кофе и укладываюсь в одежде на кровать. Пахнет цитрусом и свежим ветром. Одинокая слеза скатывается по щеке и теряется где-то в волосах. Быстро смахиваю непрошеных гостей. Надо взять себя в руки.

Все сама. Сама все придумала. Сама запала на него. Сама спасла. Сама упустила.

Сама теперь и страдай.

Глава 14

— Боже, Джес! Почти час! Ты опоздала на целый час! — Урсула стоит в проходе, не давая мне пройти внутрь. — Где тебя черти носят? Я больше не могу закрывать глаза на твои выходки! Это уже ни в какие рамки не вписывается! Ты вообще держишься за это место?

Так хотелось ответить, что нет. Мне плевать.

Ночные приключения не прошли даром. Я еле отодрала себя с утра от кровати, а опухшее лицо в зеркале и вовсе принадлежало не мне.

Поднимаю на нее зареванные отекшие глаза, обрамленные самыми темными кругами на свете. Та еще красотка получилась. Урсула делает шаг назад, тихонько ахнув.

— Господи, детка, что произошло? Ты выглядишь ужасно!

Стараюсь лишь отмахнуться. Ведь мне нечего ей рассказать. Она очень болтлива, а я не хотела бы, чтобы эти слухи выползли дальше моей спальни, какими бы странными они не были. Урсула бы сказала, что я бесконечная идиотка, раз не вызвала неотложку. И она была бы права.

Сжимаю пальцами переносицу, пытаясь понять, что мне вообще необходимо сейчас делать. Все мысли были далеко отсюда, а я даже не стараюсь их поймать. Пусть разбегаются.

Да и что я могу ей рассказать?

Ой, привет, Урсула. Ты знаешь, позавчера немого пырнули ножом в подворотне недалеко. Только я, бестолочь, не повезла его в больницу, а отвезла домой. Здорово, правда? Потом подлатала его, даже супом накормила. А потом он ушел в ночь. А как у тебя прошли выходные?

Нет, я не могла ей рассказать из этого вообще ни слова. Она не поймет.

— Не хочешь рассказывать?

— Да, прости, не хочу, — сухой безжизненный голос, которому даже утреннее кофе не в силах было помочь.

— Судя по твоим глазам, ты полночи плакала. Неужели, приходил Боби?

Да, спасибо, дорогая. Ты меня фактически спасла.

— Да, приходил. Снова поругались, — стараюсь сделать максимально грустное лицо, но, кажется, что даже стараться особо не придется. Бьюсь об заклад, выгляжу я крайне хреново.

— Оу, детка. Не стоит он твоих слез! — Урсула по-дружески обнимает меня. Он нее пахнет кофе и ванилью. — Он козел, каких поискать еще надо!

Не могу с ней не согласиться.

— Иди, умойся. Я прикрою.

— Спасибо. Я очень виновата.

— Брось, — она отмахивается от меня. — Давай, приводи себя в порядок и возвращайся.

Я безмерно благодарна ей, что не стала расспрашивать, что именно произошло, потому что обманывать ее мне не хотелось, но и выдавать свои похождения я была не готова.

Прихожу на кухню, где Берни и Дилан уже вовсю колдуют над кастрюлями. Белесый пар плотными клубами поднимается к потолку, а запах свежего супа с морепродуктами заставляет желудок сделать сальто. Когда я ела в последний раз? Кажется, куриный суп, сваренный для немого, это все, что я съела за последние сутки.

— Эй, Джес! Привет! Как дела?

Нет желания с ними разговаривать. Молча, не поднимая зареванных опухших глаз, прохожу в подсобку, отведенную нам для переодевания.

— Что это с ней? — спрашивает Дилан, но Берни не находит, что ответить. Ребята лишь наблюдают, как я скрываюсь в крохотной коморке.

Закрываю дверь и пару минут стою в темноте.

Темнота и тишина могут принести успокоение. Молчать иногда просто необходимо. Чувствую себя комфортно, позволяя темноте обнять меня мягкими руками. Она обволакивает каждую клетку моего организма, а я мечтаю раствориться в ней.

Постояв так еще пару минут, наконец, включаю свет и пугаюсь своего отражения. Черт, у меня ведь даже косметики толком нет, чтобы скрыть эту панду, которая смотрела на меня из отражения.

Переодеваюсь в форму, собираю волосы в тугой хвост, еще раз бегло оглядываю свое отражение и покидаю кладовку.

У двери меня ждет Урсула с пудрой в руках.

— Держи, попытайся хотя бы немного придать себе человеческий вид. Выглядишь ты из рук вон плохо. Напугаешь еще дядю Томи, он разнервничается. Не к чему это. Давай!

— Спасибо, — боковым зрением вижу, как ребята с интересом за нами наблюдают.

— Давай, жду тебя в зале. А вы чего уставились? За работу, ребята!

Пудра не способна скрыть все последствия этой ночи, но стоит отметить, что после нее я хотя бы стала похожа на живого человека, а не на труп с впалыми глазами.

Жалко, ею нельзя припудрить душу.

В зале за невысокой барной стойкой уже сидел дядя Томи.

— Привет, Джес, рыбка моя!

— Доброго вам дня, Томас! — как ни странно, но его я действительно была рада видеть. — Как ваше здоровье?

Кидаю взгляд на пустой угловой стол, и по телу пробегает дрожь. Трясу головой, пытаясь прогнать противные мысли. Вчерашняя ночь заставила многое переосмыслить. Например, что я не имею никакого права на мысли о немом. Он мне никто. Да, я спасла его, ну, по крайней мере, я хочу в это верить. Но больше ничего. Он мне ничего не обещал.

Я все придумала сама.

Поэтому, лежа в предрассветных сумерках на испачканной кровью простыне и вдыхая уже выветривающийся запах цитруса, я пришла к непростому решению. Немого я вряд ли еще хоть когда-нибудь увижу. Поэтому чем раньше я забуду его, тем всем будет легче.

Подумаешь, легкая увлеченность! Мне же не восемнадцать лет. Надо иметь голову на плечах.

— Отлично, рыбка моя. Вот зашел на кружечку-другую светлого!

— Это хорошая идея, — сажусь рядом с ним на высокий барный стул. Все равно посетителей, кроме нашего старого знакомого, больше не было.

— Ой, Джес. Прости, дорогая моя, но ты выглядишь неважно, — по его лицу я поняла, что он действительно переживает за мое состояние. Хороший все-таки дядька.

— Да, бурная ночь выдалась. Простите, что вам приходится видеть меня в таком состоянии.

— Нет, не извиняйся, — он по-приятельски похлопал меня по плечу, — я тоже был молодым. Помню, какого это, когда кровь кипит и сносит голову. Ух, замечательное было время.

С этими словами он пригубил еще пива.

Кровь кипит и сносит голову. Да, свою я точно потеряла где-то в складках мятой простыни.

Не могу перестать прокручивать эти два дня в голове. Все ли я правильно сделала? Помогла ли немому?

Вспоминаю, как застала его в сидячем положении. Как он коснулся ладонью моего лица. Теплоту его руки и ясность измученных глаз.

И самый главный вопрос этих двух дней: «Что это вообще было?»

Что за шрамы? Почему рана на вторые сутки уже выглядела стягивающейся? Что за взгляд? Куда он ушел?

Что, черт возьми, здесь происходит?

Нет, так я точно далеко не уеду.

Но, как оказалось, забыть его — это очень непростая задача.

Внезапно понимаю, что неосознанно провожу рукой по лицу, где он касался меня.

— Джес, рыбка моя, ты влюбилась? — проницательный взгляд дяди Тома видит меня насквозь. Даже Урсула отвлеклась и пристально смотрела на меня, ожидая ответа.

— Я? Что…Нет, я просто устала. И не выспалась, да.

И это было даже не вранье. Два часа быстрого сна сделали из меня плохо соображающий мешок с сеном.

Томас еще несколько минут смотрит на меня, слегка прищурив правый глаз, потом, удовлетворившись моим ответом, поворачивается к Урсуле и расспрашивает ее о чем-то.

Он оставил меня дальше вариться в собственных мыслях, чем я с радостью и занялась.

Глава 15

Рано или поздно, я знала, что это произойдет. Боби не мог оставить события той ночи просто так. Это не в его манере, не в его стиле, только теперь за меня некому заступиться. Я старалась как можно меньше думать об этом, но все еще лелеяла мысль, что он был сильно пьян и ничего не вспомнит.

Как же я ошибалась.

Мне, к слову, было все также больно от пустующего углового стола. Хоть я повторяю себе изо дня в день, словно мантру, что мне все равно, реальность далека от этих слов. Я постоянно ловлю себя на том, что почти болезненно вглядываюсь во всех посетителей, глупо надеясь увидеть знакомую фигуру. Когда кто-то заказывает двойной эспрессо, меня невольно передергивает. Да, подруга, крепко ты подсела на цитрус и черные глаза.

Сегодня Боби пришел в наше кафе, спустя почти две недели после ночного инцидента. Без предупреждения, без лишних любезностей и расспросов.

— Джес, а я тебя везде ищу! — громогласно прокричал Боби, не успев зайти. От его голоса внутри что-то противно скривилось, словно съев кислого лимона. Я была бы рада еще сотню лет его не слышать и не видеть.

Как я вообще могла с ним встречаться? Сейчас мне тошно от одного взгляда на него.

Краем глаза я заметила, как напряглась Урсула, проходящая мимо входа с подносом в руках. Она как раз закончила обслуживать посетителей в дальнем углу заведения и направлялась на кухню.

— Боби, привет, — она лучезарно ему улыбнулась, неосознанно пытаясь сгладить нарастающие острые углы. — Как твои дела? Погода сегодня отличная, ты не находишь?

Но он ее не замечал.

— Ах, вот где наша шлюшка! — говорит, глядя мне в глаза.

Даже мою боевую подругу такие слова застали врасплох. Сначала она слегка трясет головой, словно ей это все показалось.

— Что? Что ты сказал? — Урсула делает шаг навстречу моему бывшему парню. — Ты Джес сейчас так назвал?! Это конечно не мое дело, но я требую, чтобы тыизвинился!

Да, вдарь ему подносом по лицу, чтобы нос вошел обратно в череп.

— Ты права, это — не твое дело, Урсула, лучше не лезь! — он одной рукой отстраняет ее в сторону, но делает это слишком резко. У нее не получилось удержать равновесие, и в следующую секунду она уже сидит на полу, прижимая к себе поднос.

— Да как ты смеешь?!

— Господи! — вскидываю руки к потолку, — Да не трогай ты ее, больной ублюдок! — выпаливаю раньше, чем понимаю, что сказала. — Ты же ко мне пришел, а не к ней!

Боби с дурацкой ухмылкой направляется к барной стойке, за которой я уже пытаюсь сообразить, куда могу дать деру отсюда.

— Ты права, пе-чень-ка, — отчеканивает каждый слог столь ненавистного мной прозвища. — К тебе и пришел, шлюшка моя милая! Вот давай и поговорим! — понимаю, что ту ночь он не забыл. В его глазах сейчас плескалось столько дикой злобы, что мне даже стало страшно. Не могу припомнить, чтобы когда-нибудь я его видела в таком состоянии.

— Может быть, ты хочешь поговорить о своих «чувствах» ко мне? — пальцами показывает кавычки, приближаясь все ближе. — А? Не хочешь? О чем еще ты хочешь поговорить?! Тварь! Ты мне ответишь за все!

Он начинает сыпать на меня ругательствами. Еще шаг и нас будет разделять только лакированная барная стойка. А мне даже сбежать некуда.

— Перестань орать, как ошпаренный! Ты не имеешь никакого права меня так оскорблять! Если ты не умеешь разговаривать спокойно, это не мои проблемы!

— А как мне тебя еще называть?! После того, что ты сделала?! Как? Натрахалась со своим новым приятелем? — кидает мне в лицо острые слова, которые режут душу в лохмотья. Внутри зарождается злоба, раскручивая тугие витки спирали, что сковывала мое сердце все это время.

Урсула удивленно пялится на нас.

Твою мать, Боби, я тебе точно череп раскрою надвое. Он пришел не выяснять отношения, он пришел публично оскорбить и унизить меня. Ведь прошлых унижений ему было мало. Ему во что бы то ни стало, надо доказать, что я ничтожество. Это так низко и так похоже на Боби.

— Это. Не твое. Дело. — стараюсь говорить спокойно, но руки трясутся от злости. — Понятно?

— А чье же? Ты вроде как моя девушка!

— Была! Я БЫЛА твоей девушкой, пойми ты это! Если бы не вел себя как последний придурок, все было бы нормально!

— Это ты ловко придумала! То есть я виноват во всем этом дерьме? — налетает на барную стойку, обрушивая на лакированную поверхность сжатые кулаки. Я подпрыгиваю, а где-то за спиной на стеклянных полках звякают бутылки с алкоголем.

— Это все ты! За моей спиной спала со всеми подряд! А я! Я тебе верил! Любил тебя! — на этих словах меня чуть не стошнило. — А стоило мне отвернуться, уже шпилишься с первым попавшимся?

Желваки на его лице ходят ходуном, а в глазах застыла злоба и…обида? Или это говорит в нем чувство униженного достоинства? Сомневаюсь, что он действительно меня любил. Ущемленная гордость и вспыльчивый характер дают буквально взрывную смесь.

— Боби, я даже объяснять и оправдываться перед тобой не буду, все равно это бесполезно. Я не хочу с тобой больше разговаривать. Никогда! Просто уходи! Между нами все кончено! — вжимаюсь в стройные ряды алкоголя за спиной, желая увеличить между нами дистанцию. — Можешь считать меня кем угодно, мне все равно. Просто уходи.

Распахивается дверь кухни, и на наши крики вылетают Берни с Диланом. Берни держит увесистую сковородку над головой, а в руках Дилана покоится скалка.

— Что тут происходит?! — кричит повар, оглядывая сидящую на полу Урсулу, бешеного Боби, сжимающего до треска барную стойку, и меня, пытающуюся раствориться в воздухе словно дым.

Боби переводит на ребят бешеный взгляд.

— О! Твои дружки подоспели? С ними ты тоже трахаешься?

Лицо Берни вытягивается, а Дилан делает два шага вперед, мерно постукивая скалкой по ладони.

— Боби, кажется, сегодня ты ошибся адресом! Хочешь — выйдем поговорим? Со мной или моей деревянной подружкой! Чего ты тут разорался, как на футбольном поле? Выйди за дверь и ори сколько влезет!

— Значит, трахаешься! — Боби вскидывает руки в победоносном жесте. — Я же говорил, что ты шлюха!

Дилан делает еще один шаг, почти поравнявшись с Боби. Бывший, видя серьезный настрой моих друзей, отступает и пятиться к выходу, поднимая руки вверх.

— Ладно, хорошо, видать, трахаешься, раз так за тебя заступаются целыми пачками! Мне проблемы с вами, — он разворачивается в сторону поваров, — не нужны. Я уже давно все понял! Я пошел! Нравится шпилить ее по очереди — пожалуйста! Не мне вам запрещать! У нее дырка что надо! А что касается тебя, — он переводит взгляд на меня, — с тобой, тварь, еще не закончили.

Лишь когда за ним закрывается входная дверь, шумно выдыхаю, понимая, что последние минуты почти не дышала. Слезы подкатывают к глазам, но нельзя позволить им пролиться. Только не из-за Боби. Он того определенно не стоит. Нашла из-за кого плакать!

Ребята помогают подняться Урсуле, что все это время так и просидела на полу с подносом в руках. Она подходит к барной стойке, в которую я уперлась, пытаясь взять себя в руки, хлопает подносом по лакированной поверхности и шумно выдыхает.

— Нет, ну какой подлец! Каков говнюк! Просто хамло!

Закрываю глаза, слушая ее тираду, соглашаясь с каждым словом, но в ответ ничего не могу произнести. Я так хочу помолчать и побыть в тишине. Мне иногда кажется, что тишина это идеальный спутник — они никогда от тебя ничего не потребует, ни в чем не упрекнет. Она всегда будет рядом, надо всего лишь выключить свет.

— Эй, Джес! Как ты? — Урсула пытается заглянуть мне в глаза.

— Я… Я не знаю.

— Только не говори мне, что его слова задели тебя?

— Вовсе нет, просто… — поднимаю глаза на нее, не зная, что еще можно сказать в сложившейся ситуации.

— Слушай, подруга, если хочешь, можешь пойти домой, я прикрою тебя. Не проблема, иди, прими горячий душ, выпей какао с мороженым! Давай!

Признаваться ей в том, что мы было страшно и одиноко возвращаться туда, где меня больше никто не ждет, я не стала.

— А можно я лучше ребятам на кухне помогу?

Они все еще стоят рядом и переглядываются между собой на мою просьбу, словно решая насколько опасно в таком состоянии мне доверить нож. Или увесистую деревянную скалку.

— Если обещаешь сильно не мешаться, — протягивает Дилан.

— Как скажешь! Я не буду отсвечивать!

— Тогда заметано!

Я закивала и скрылась за тяжелыми кухонными дверями следом за ними.

Ребята молча продолжили работать, лишь изредка бросая на меня косые взгляды. Дилан хоть и пытался иногда вставлять случайные фразы на подобие «какая сегодня погода» или «помидоры в последнее время приходят несвежие», ему никак не удавалось снять напряжение, повисшее на кухне.

— Хватит, не надо на меня так смотреть! — усаживаюсь на стул у дальней стены и обхватываю себя руками, чувствуя, как они все еще трясутся. Так и до нервного срыва недалеко. Хоть мне иногда и кажется, что он уже дышит мне в затылок. — Пожалуйста, перестаньте! Я не виновата, что он такой… такой…

— Он дебил, — коротко резюмирует Берни. От его умозаключения мне становится смешно. Вот так просто. Боби дебил. Кто бы мог подумать!

Издаю нервный смешок, а Дилан подхватывает меня, хохотнув в поднимающиеся из кастрюли клубы белесого пара.

Не могу удержаться и начинаю в голос истерично смеяться. От абсурдности ситуации, от отступающего липкого страха, от напряжения, сдерживающего мое нутро всего это время. Все эмоции последних недель обрушиваются на меня снежной лавиной.

Раненый немой. Лихорадка и запах крови. Скандал с Боби и хлопнувшая дверь. Тихая снежная ночь и утренние слезы. Невозможность изменить хоть что-то и уставшая безнадега в кармане. Все так стремительно полетело в тартарары, что я опомниться не успела.

Смеюсь все сильнее, не замечая, что ребята замолчали и странно смотрят. А мой смех постепенно перерастает в рыдания, которые истеричными всхлипами разрывают грудную клетку.

Прячу лицо в ладони и плачу навзрыд. Теплые слезы теряются в складках кожи, а губами я чувствую их соленый привкус. Слезы всегда будут солеными. Ребята молчат, только Берни медленно подходит и обнимает меня.

Позволяю себе уткнуться в его красный жилет, пахнущий корицей. Никогда бы не подумала, что именно он будет меня утешать.

Когда рыдания, наконец, стихают, а плечи перестают дергаться, опускаю руки. Берни все еще аккуратно держит меня в объятиях. Затем поспешно отцепляет руки и отходит к столу, словно ему резко стало неловко.

— Спасибо вам, ребята, — лучшее, что я придумала в данной ситуации. — Вы большие молодцы. Правда.

Дилан резко кивает.

— Брось, давно было пора надрать задницу этому говнюку. Я был бы не против засветить ему между глаз!

Да, ребятам он никогда не нравился.

Голову пронзает острая и приятная мысль. Боби ошибся. У меня есть друзья.

День закончился внезапно, выхватив меня из собственных раздумий. После окончания моих рыданий, ребята предпочли не трогать меня, позволив вариться в собственных размышлениях.

— Джес, ты идешь домой? — бросил Дилан из дверей кухни, уже успев переодеться. Я даже не заметила, как он прошел мимо, так интересно оказалось копаться в собственных мыслях. Я словно зачерпывала рукой песок из чаши и рассматривала каждую песчинку отдельно. Потом высыпала обратно, позволяя мыслям снова смешаться с одну большую кучу.

— Да, я…Я забылась, сейчас. Иди, не жди меня.

Дилан согласно кивает и уходит, оставив меня одну. Можно и завтра продолжить разглядывать свои песчинки.

Встаю, делаю глубокий вдох и направляюсь в подсобку.

Боже, девушка в отражении издевается надо мной осунувшимся лицом, потекшей тушью и опухшими веками. Я лишь печально смотрю на нее.

— Что же ты такая слабая? — спрашиваем одновременно с отражением. У обеих нет ответа.

Спешно переодеваюсь, выхожу в главный холл, где Урсула выключает низко висящие плафоны. Кафе постепенно погружается в полную темноту, окутывая углы непроглядной чернью.

— Пойдем, подруга. Пора домой, — она как-то устало опирается на стену, ожидая пока я накину куртку поверх вязаного свитера. — Слушай, Джес…

Заминается, пытаясь подобрать слова. Кидаю на нее грустный взгляд, предполагая, о чем она может спросить.

— О ком говорил Боби? Что за новый приятель?

Как же ты любишь слухи. Устало закрываю глаза, мечтая, чтобы этот дурацкий день закончился. Хочу домой, залезть под горячий душ и смыть всю ту гадость, что налипла на душе.

— Давай потом об этом поговорим? Не сегодня?

— Да, как скажешь. Пойдем, на улице начинается метель, — она снова молчит пару секунд и продолжает. — Ну, у тебя же кто-то есть?

В ответ лишь толкаю ее рукой вперед к выходу.

Заперев входной замок, коротко обнимаемся с Урсулой, так как идти нам в разные стороны.

— Джес! Все нормально? Ты дойдешь сама?

Лишь отмахиваюсь от нее.

— Конечно, я уже большая девочка, — выдавливаю подобие улыбки.

— Хорошо! Отдохни, детка! Тебе это необходимо!

— Обязательно, — шепчу одними губами в спину удаляющейся Урсуле.

Снег мелкими хлопьями падает на стылую землю, накрывая асфальт пушистым одеялом. Поднимаю голову, позволяя снежинкам таять на моем лице.

Домой. Горячий душ. Спать.

Вот только планам моим было не суждено сбыться.

Глава 16

Если бы я не задержалась у кафе, предаваясь играм со снегом, что хрупким конфетти падал мне на лицо, я бы успела на последний автобус. Но, я этого не сделала, и теперь мне остается лишь устало смотреть в след удаляющемуся автобусу.

— Да твою же мать!

Какой до безобразия дурной день. Все, что могло пойти не так — пошло. Все наперекосяк. Хочется отмотать его на утро и встать с кровати с правильной ноги.

Закрываю глаза, представляя в голове только горячие струи душа. Это все, что мне сейчас необходимо.

Сильнее натягиваю шапку на глаза и неспешно бреду в сторону дома. В голове полный кавардак, мысли юркими тараканами разбегаются во все стороны. Давай, поймай нас, смотри какие мы шустрые!

Все попытки составить их по парам, чтобы получилось что-то внятное, были обречены на провал. Как я ни старалась, цельного вывода сделать не могла.

— Ладно, к черту. Пусть все горит синим пламенем.

Люди проходили мимо, даже не удосуживаясь посторониться на узкой тропинке. Один мужчина так сильно задел меня плечом, что тело развернуло на сто восемьдесят градусов.

— Эй! Можно аккуратнее! — кричу в спину человеку в рыжем пуховике, но он не обращает на меня никакого внимания.

Внезапно за его плечом выхватываю до боли знакомую и противную походку.

Боби. И он идет целенаправленно за мной. Он меня преследует.

Паника резкими толчками поднимается изнутри, заставляя сердце биться с учащенным ритмом. Всплеск адреналина внезапно делает ум на удивление ясным.

Бежать. Прятаться. Он хочет убить меня.

Не дожидаясь, пока наши взгляды пересекутся, разворачиваюсь в противоположную сторону, резко ускорив шаг. Если побежать сейчас — поймет, что я его заметила.

На первом же перекрестке резко сворачиваю в переулок справа и перехожу на бег, мечтая оказаться на другом конце планеты за минуты. Среди серых мрачных домов кажется, что я мышь, загнанная в ловушку. Куда дальше, направо? Налево? Шапка слетела и потерялась где-то позади. Оглянуться не решаюсь, боясь увидеть, как Боби дышит мне в затылок.

Налево. Асфальтовая дорожка сужается до размеров скользкой обледенелой тропинки. Здесь редко ходят, поэтому городские службы не сочли нужным раздолбить наледь. Погоня превращается в бег с препятствиями.

— Стой, сука! — слышу за спиной намного ближе, чем предполагала. Дикий животный страх клокочетвнутри, наполняя мышцы невиданной силой.

Но даже они не в силах совладать с гравитацией. На очередном шагу за секунду понимаю, что правая нога поскользнулась. А в следующее мгновение я уже лечу вниз лицом.

Неуклюже брякнувшись на землю, резко пытаюсь подняться, но сзади по спине тут же прилетает тяжелый удар, вышибающий дух.

Как? Как он догнал меня так быстро? Он пнул меня? Что это было?

Все пропало.

— Думала, уйти от меня, сука! — еще один удар приходится между лопаток. Боль волной понеслась по позвоночнику, заставляя ныть все тело.

— Боби, стой! — пытаюсь развернуться и выставить руку перед собой как защиту. — Давай поговорим?

Надо встать. Всенепременно надо встать. Пока я валяюсь, он в выигрышном положении.

— Мы же сегодня уже поговорили, забыла?! Ты выставила меня полным идиотом и придурком!

— Пожалуйста, просто послушай меня! — начинаю медленно подниматься, опираясь на угол старого магазина.

— И что ты мне скажешь?! Что можешь все объяснить? Хватит с меня разговоров! Сейчас тебя точно некому защитить! Я покончу с этим раз и навсегда! Никто не смеет унижать меня! — замечаю в его глазах лишь такую сильную жажду мести, что если он мог убивать силой мысли, от меня бы уже мокрого места не осталось.

Тараканы в моей голове сбежались кучкой и сами сложились в две простые истины.

Его никто никогда не любил. Даже родители.

Настолько простой диагноз, что на секунду стало его жаль. Получите, распишитесь, принимайте по две таблетки — утром и в четверг.

— Боби, послушай! — от этих слов меня саму чуть не скривило, но это единственный шанс его успокоить. Вот только Боби так не думал.

В глазах его я видела только ненависть. Ко мне, ко всему свету, который его так не любил.

— Я любила тебя, это правда! — я все еще надеялась достучаться до его рассудка.

— ТЫ НИКОГДА МЕНЯ НЕ ЛЮБИЛА, СУКА! — прогремел он на весь кривой переулок. Эхо его крика отскочило от стен и понесло вскачь по ледяному асфальту. — И ТЫ ЗА ЭТО ПОПЛАТИШЬСЯ! ТЫ ПРЕДАЛА МЕНЯ!

И снова время остановилось, растянув этот момент в тугую резинку. Каждый стоп кадр отпечатывался на подкорке ярким шлепком.

Боби выхватывает из-за пазухи пистолет. Черное дуло смотрит мне в лоб. Но страха нет. Лишь одна мысль: «Вот так просто и глупо я умру». Шлеп.

Между нами было не более двух метров, промазать практически невозможно. Я закрываю глаза, принимая свою судьбу. Шлеп.

За долю секунды до выстрела, резкий порыв справа, принесший запах цитруса. Шлеп.

Выстрел, прогремевший прямо в моей голове. Шлеп.

А я все стою и жду, когда умру. Проходит одно мгновение. Шлеп.

Потом второе. Шлеп.

Гул от выстрела свинцовым шаром гуляет по черепной коробке, со звоном ударяясь об стенки и распугивая моих тараканов.

Первое, что я чувствую, как снежинка упала мне на нос и растаяла. Ни жгучей боли, ни темного тоннеля, ни света в конце.

Позволяю себе открыть глаза. Передо мной широкая спина в черной толстовке.

Немой. Последний штрих неровной картины. Шлеп.

— Что? — слышу голос Боби словно из другого мира. Его слова звучат гулко и за много световых лет от меня.

И тут растянувшаяся резинка резко схлопывается.

— Какого хера, чувак?! Тебя здесь не было! — в голосе Боби слышу нарастающую истерику. — Я не хотел! Нет, нет, нет… Это не я! НЕТ!

Немой делает шаг назад, и я ловлю его в свои объятия. Я не хочу понимать, что произошло. Я не желаю принимать, что Боби убил немого. Мне все это снится. Я умерла секундой раньше, а это мой личный сорт ада.

— Нет, нет, нет! Я ничего не делал! Ничего! — на этих словах он резко разворачивается и уносится прочь, оставив нас вдвоем.

И вот снова немой умирает у меня на руках. Только теперь по- настоящему.

Глава 17

Вдох-выдох. Чтобы понять, что сейчас произошло.

Вдох-выдох. Чтобы понять, что делать дальше.

Не позволяю немому осесть на землю, иначе я его уже не подниму. Обнимаю его со спины, всеми силами пытаясь удержать нас в вертикальном положении.

— Ну, уж нет, дорогой, я не позволю тебе умереть опять!

Мысли вызвать неотложную помощь даже не возникает. Он не позволит, я это знаю. Аккуратно, не переставая его удерживать, обхожу и встаю к нему лицом. Спокойно смотрит на меня и улыбается. Он улыбается! Ну, точно конченный!

— Да ты псих, твою мать!

От его улыбки все внутренности запели в унисон. Его предсмертный унисон с запахом цитруса.

— Ты тогда не умер, и сейчас не надейся!

Начинает улыбаться еще шире. Его черные как бездна глаза смотрят на меня спокойно, умиротворенно. А я мечтаю раствориться в них, окончательно потеряв себя.

Быстро оглядываю его, пытаясь понять, куда угодила пуля. А вот и дырка в черной толстовке. Под сердцем. Еще бы пару сантиметров выше, и он уже не улыбался бы.

— Сука! Ничего, ты справишься! — и откуда взялась эта дикая уверенность? — Я не позволю тебе умереть!

Сдергиваю одной рукой шарф и максимально туго завязываю прямо на пулевом ранении. Немой корчится, но не перестает так глупо улыбаться, словно выхватил самое вкусное мороженое!

Подхватываю его руку, перекинув через плечо, и осторожно веду по самому обледенелому участку переулка. До дома недалеко. Я успею. Я обязана успеть.

Пока мы, словно черепахи, преодолеваем расстояние шаг за шагом, не перестаю причитать.

— Ты псих. И я псих. Мы оба психи, ты знал об этом?

Дышит ровно, хотя мне и кажется, что я слышу какой-то посторонний свист при вдохе.

— Конечно, ты знал! Мы просто ненормальные!

И снова я веду его умирать в свою квартиру. Это становится какой-то странной шизоидной традицией. Мысль дотащить его до постели любой ценой маячит перед глазами, словно это единственный ориентир в моей жизни. Если он умрет — я никогда себе не прощу. И ему не прощу. Ему, правда, будет уже все равно на мое прощение, но все же.

Бесконечность спустя, мы оказываемся в моей маленькой квартирке, что встречает нас затхлым воздухом и висящим в воздухе вопросом «Что опять?».

Теперь я уже знаю, что надо делать. Укладываю на постель, ножницами разрезаю сначала толстовку, затем ставшую красной футболку. Спирт, полотенце, протереть от крови.

Прошлая рана от ножа выглядела совсем старой. На секунду останавливаюсь, рассматривая посветлевший рубец, оставленный уличными хулиганами. Он теперь выглядел ровно так же, как и все другие шрамы. Как такое возможно? Сколько прошло времени? Две недели?

Может ли рана зажить за такой короткий промежуток времени?

В голове на передний план выбежала одинокая мысль с табличкой: «Нет».

Не может.

— Да кто же ты, твою мать? — спрашиваю скорее у себя, а немой снова расплывается в улыбке. Он наблюдает за каждым моим действием с такой придурковатой улыбкой, словно ему пулей мозг повредило.

— Весело тебе? Помрешь — вот будет веселье.

В прошлый раз было проще. Сейчас мне необходимо достать пулю, что застряла у него под сердцем. Какое замечательное завершение столь прекрасного дня. Тьфу, и растереть.

— Послушай, мне нужно ее достать, понимаешь? Пулю? хорошо?

Пристально смотрит и медленно кивает.

— Это будет больно.

Снова кивает. «Да, я знаю».

— Это, конечно, здорово, что ты вроде как не против. Но…Сука! Как мне это сделать-то?!

Решаю сделать это пинцетом. Быстро приношу нужные инструменты из ванной: бинты, спирт, маленький пинцет и широкий пластырь. Щедро поливаю спиртом дамские щипчики.

— Тебе нужно обезболивающее, иначе ты можешь умереть от болевого шока! — говорю, поднеся пинцет совсем близко к зияющей ране. Она кровавым глазом словно издевается надо мной.

Качает головой, затем медленно поднимает руку и проводит большим пальцем по моей щеке. Прилив нежнейших чувств затопил меня, а на глазах проступили слезы. Затем кивает на пинцет в руках: «Давай, делай».

— Ладно, прости, мой хороший, но будет больно. Но ты же прекрасно знаешь, что делать. Поэтому — терпи.

Делаю короткий выдох и аккуратно погружаю пинцет в дырку. Из-за бесконечных потоков крови практически ничего не видно. Пытаюсь прочувствовать, упираются ли кончики во что-то.

Все напрасно. Ничего не получается. Как я не пытаюсь, я не могу нащупать пулю в его теле.

— Сука! — в порыве злости на свою беспомощность отбрасываю пинцет в далекий угол комнаты. — Ладно, ладно! Сейчас, просто потерпи, хорошо?

Кивает. Немой даже почти не корчится от боли. Неужели он настолько привык к ней?

Понимаю, что выход может быть только один. Осторожно засовываю палец в пулевое ранение, чувствуя его горячую кровь. Это просто омерзительно, меня буквально воротит от мысли, что я делаю.

Надо довести дело до конца, если я сейчас отступлю, то больше не осмелюсь этого сделать. Миллиметр за миллиметром палец входит все глубже, пока не натыкается на что-то твердое. Стараюсь не смотреть на перекосившее от боли лицо немого.

— Нашла! Я нашла ее!

Пытаюсь просунуть палец сбоку от пули и подцепить. Целую вечность спустя, она внезапно поддается. У меня получилось!

Медленно вывожу ее из тела немого. Скользкая от крови она тут же выскакивает из пальцев, глухо брякнувшись об пол. Наспех вытираю окровавленную ладонь об полотенце и позволяю себе выдохнуть.

И снова медный запах крови и сладкого цитруса заполнили собой все пространство.

Немой медленно кивает мне. «Молодец».

— Теперь мне надо зашить рану? — пулю-то я вытащила, а что делать с зияющей пастью дыры? — Господи, как мне зашить-то ее?

Он медленно качает головой. «Оставь так».

— Хочешь сказать, она зарастет так же быстро, как и от ножа? — только сейчас я понимаю, что нервное напряжение уходит, ведь я смога, я справилась. — Слушай, я видела где-то или читала… В общем, неважно. Надо в пулевое отверстие засунуть женский тампон! Я сейчас, быстро!

Я уже почти подорвалась за женскими принадлежностями, но немой не резко, но достаточно быстро поднял руку в останавливающем жесте.

— Сама зарастет, верно?

Кивает.

— Да кто же ты такой, твою мать? Это же ненормально! — выкрикиваю в его черные глаза, словно он может ответить. — Раны так быстро не зарастают! Не зарастают! Это невозможно! Это против природы! Что ты за человек вообще такой?

Вместо ответа немой лишь закрывает глаза и откидывается на подушку.

— Ладно, это твое дело, в конце концов. А мне радоваться следовало бы, что все так быстро заживает, ведь хирург из меня так себе. Надо это безобразие хотя бы заклеить, — отматываю длинную полоску бинта и складываю в несколько раз, приклеивая по краям широким пластырем. Надо вокруг него обернуть и стянуть посильнее, раз зашить не позволил. Иначе рваные края раны еще долго не дадут ей зажить.

Кажется, он потерял сознание. Немой не реагирует на мои манипуляции, откинувшись на подушку. Волосы взмокли, а на лице бисеринками проступил пот. Ему больно, ему очень больно. Сколько из его страданий были доставлены моими руками, я даже думать не хочу.

Минут десять я просто сижу, рассматривая его тело, бесконечную вереницу шрамов, что накладываются друг на друга. Исполосованная грудь, словно созданная резцом неумелого скульптора, медленно поднимается и опускается. Накаченные мышцы под шрамами перекатываются. Господи, он до безобразия красив.

В порыве внутреннего голоса, резко наклоняюсь и коротко целую его в губы.

В последнюю секунду успеваю подумать, как он вкусно пахнет. А потом все меркнет.

Глава 18

Бесконечно яркий монотонный свет на многие километры ввысь. Я лежу на чем-то твердом, а перед глазами лишь огромная белая простыня. Вокруг — ни звука, словно меня поместили в вакуум. Кажется, я оглохла.

Или умерла. И одно, и второе звучит логично.

Где я? Что происходит?

Принимаю сидячее положение, оглядываясь по сторонам. На многие мили вокруг лишь белая бесконечность. Даже горизонта не видно. Белая твердь и белое небо. Ни звука, ни ветра. Тени и те отсутствуют, хотя тут их и отбрасывать нечему.

Поворачиваю голову назад и вижу того, кого точно не ожидала тут встретить. Немой.

Он сидит на земле, сложив ноги по-турецки. На нем белая свободная футболка и штаны. Волосы зачесаны назад, а черные глаза внимательно смотрят на меня. Шрам с лица куда-то пропал.

— Что? Где я? — резко подрываюсь на ноги, и начинаю ходить взад-вперед вокруг сидящего немого, обнимая себя руками.

Куда я попала? Что это за место? Почему он тут?

— Где я?

Внезапно немой отвечает.

— Добро пожаловать в мое личное Ничто, — низкий бархатный голос пробирает до сердца, вызывая мурашки по всему телу. Он обводит руками белое пространство вокруг. — Думаю, мы можем поговорить. Времени у меня здесь хоть завались, а у тебя наверняка, куча вопросов.

Которые моментально испарились, оставив в голове лишь перекати поле. Еще какое-то время расхаживаю вокруг, пристально смотря ему в глаза, словно если я моргну, он испарится. Или снова замолчит на веки вечные.

Я поняла. Я все-таки умерла. Боби убил меня, а это мое больное сознание попало в лимб, или постпростраство, или куда там еще попадают заблудшие души.

— Хорошо, где мы находимся?

— В моем личном Нигде, — его голос просто божественен. Он, словно патока, растекается по моим венам, заряжая кровь мелкими искрами.

— Охренительный ответ. Как тебя зовут?

— Майкл, приятно познакомиться, — он улыбается и протягивает мне раскрытую ладонь. Пялюсь на нее как на что-то запретное. — Ну же, давай. Я не кусаюсь.

Медленно подхожу и усаживаюсь напротив, тоже сложив ноги по-турецки, и жму протянутую ладонь. Он все также пахнет цитрусом. И здесь, где ветер отсутствует как явление, его запах обволакивает меня.

— Я Джес.

— Я знаю.

— Ну конечно… Майкл.

Майкл. Майкл. Смакую имя на губах, как сладкий запретный плод. Теперь я узнала, как его зовут, но от этого не легче.

— Я умерла?

Майкл громко хохочет, словно я сморозила несусветную глупость.

— Что? Я что-то не то спросила?

— Нет, ты не умерла. Ты…просто спишь. Давай называть это так.

— А ты?

— И я сплю. Меня почти убили, помнишь?

— Такое не забудешь.

Снова оглядываюсь вокруг, словно белое Ничто способно мне подсказать, как себя вести дальше.

— Хорошо, — потираю пальцами переносицу, усердно пытаясь сложить слова в нормальные вопросы. — Хорошо. Допустим, что все так, и я действительно не сошла с ума и не умерла. Эм…Я не знаю, что еще спросить… Я…Сколько тебе лет?

Умнее ничего не придумала?

Майкл снова смеется. Ну, натурально находится на самом смешном представлении в своей жизни.

— Очень много.

— А с виду и не скажешь, — меня задевает то, что он так потешается над моими словами.

А теперь самый главный вопрос.

— Кто ты?

Майкл перестает смеяться и внимательно смотрит. Улыбчивость улетучивается даже из взгляда его угольных глаз. Теперь-то я спросила то, что надо.

— Ты же не человек, верно? Я заметила, что рана от ножа затянулась и превратилась в шрам за каких-то две недели. Это невозможно.

— Да, я не человек.

— Так кто же ты, черт возьми?

— Джес. Я Ангел Хранитель.

Настала моя очередь смеяться.

— Что? Ангел Хранитель? Их же не существует! — какой же бред он несет.

— Ага, и раны сами собой заживают за две недели, — Майкл был спокоен, мой каламбур его ничуть не задел, либо он не показал виду, хотя еще пару минут назад его крайне забавляли мои вопросы.

— Я знаю, это просто меня сморила усталость, и это все сон. Хоть и бредовый, но все же сон! У Ангелов вообще-то крылья должны быть, а у тебя их нет.

— Джес, послушай, — от его мягких интонаций меня практически трясет. Нельзя, нельзя так реагировать на мужчину. Это просто немыслимо. — Я действительно Ангел Хранитель, и если ты послушаешь, я тебе все объясню.

— Давай, валяй. Можешь начать с самого начала. Ты сам сказал, что времени у тебя завались.

— Как ты думаешь, что происходит с человеком, когда он умирает?

— Ну…он попадает в рай или в ад, в зависимости от своих грехов. Хоть я не сильно верю во всю эту чепуху.

— Это не чепуха. После смерти нас действительно ожидает рай, но не так, как нам его расписывали все религии мира.

Медленно киваю.

— Хорошо, допустим, что после смерти меня действительно ждет что-то светлое и прекрасное, но ты-то здесь причем?

— Всю историю человечества люди считали, что ангелы оберегают их, ведут по правильному пути. Это правда лишь отчасти, — Майкл устремляет взгляд в бесконечную белизну. — Мы действительно спасаем людей, но немного по-другому.

До меня начинает доходить, головоломка складывается в единую картину абсурда.

— Вы умираете вместо них?

Майкл кивает.

— Но зачем?

— Понимаешь, Джес, — от того, как он произносит мое имя, внутри все поет, словно только на его губах оно звучит правильным. — Люди в большинстве своем прожигают эту жизнь просто так, не задумываясь о последствиях, много грешат. А когда они умирают, им дается шанс на искупление.

— Чтобы попасть в рай?

— Именно! Тебе дают возможность искупить свои грехи. А то, каким образом ты будешь это делать, зависит лишь от твоих земных поступков.

— В чем же ты согрешил?

Кажется, я знаю ответ, но не хочу в этом признаваться.

— Я убил человека.

Ну, я же говорила, уголовник!

Глава 19

Оцепенение было недолгим, я стряхиваю головой, пытаясь прогнать тяжелые мысли. Майкл молчит, позволяя мне переварить услышанное.

— Не ожидала?

Нервно пожимаю плечами. Я с самого начала чувствовала в нем что-то дикое, что заставляло трястись все поджилки. С самого первого появления в нашем кафе, мысль держаться от него подальше была единственно правильной.

— И когда я умер, мне дали шанс на искупление. Так как я оборвал чужую жизнь, мой путь был лишь один — тысяча чужих смертей. Я должен был умирать за других людей, но умереть я не мог физически.

— Потому что ты уже не человек?

— Все верно. Поэтому раны так быстро заживают. Я должен чувствовать всю боль этих людей, но не имею права умереть снова. Раз за разом, смерть за смертью я искупаю свой грех.

— Поэтому на тебе столько шрамов? — мне было очень тяжело это слышать. На секунду представила, какого это — постоянно умирать, и ужаснулась.

— Да, все раны заживают, оставляя на теле отметки, как напоминание, зачем я здесь.

— Кого ты убил?

— Ты действительно хочешь знать это? — он хмурится.

Коротко киваю.

— Да, если уж мы честны друг с другом, почему бы не знать первопричину твоих страданий.

— Однажды я ехал на машине домой после долгой командировки. Я работал региональным менеджером, что заставляло часто быть в разъездах. Тем вечером на заправке почти никого не было. Я залил полный бак и уже направлялся к машине, как услышал в кустах недалеко какую-то возню.

Его взгляд стал отстраненным, летая где-то в прошлой жизни.

— Там был мужчина в синем комбинезоне и маленькая девочка.

Его слова прибивают меня к земле.

— Он ее насиловал, а когда я закричал, чтобы он отпустил ребенка, мужик испугался и убежал. Я тут же подхватил девочку на руки и отнес на заправку, велел работникам вызвать скорую.

— Это скорее похоже на спасение, чем на убийство.

— Я сел в свою машину и помчался по трассе в ту сторону, куда он убежал.

— Зачем?

— Мною двигала жажда мести. Мою младшую сестру в девять лет изнасиловал и убил приезжий садовник. Его поймали и судили, а через полгода он повесился в своей камере. Но чувство беспомощности, что я ничем не смог помочь свой маленькой Эме, жгло меня постоянно с того времени. Поэтому… Я просто поехал за этим подонком.

— Ты нашел его?

— Да, в старом рыбацком домике у берега озера. Вооружившись молотком, я вершил правосудие, каким видел его, как считал правильным. Я думал, что имею право на это. Я бил и бил, пока его голова не превратилась в кровавое месиво.

— А потом?

Майкл устало вздыхает.

— Сдался полиции. Рассказал, все как есть. Девочка выжила и сейчас у нее все хорошо. Большая семья и любящий муж. Тот мужчина оказался педофилом, полиция смогла доказать его причастность еще к трем случаям растления детей.

— Майкл, это настоящий ужас… — меня глубоко потрясают его история.

— Мне приписали состояние аффекта, и один полицейский сказал, что хоть меня и будут судить, но они мне благодарны. Такие твари, как он не должны жить.

— Тогда почему же ты искупаешь этот грех? Ты же вроде как убил преступника, плохого человека.

— Потому что я не имел никакого права убивать его. Даже педофила. Не я дал ему жизнь, не мне ее забирать.

Минут пять мы молчим. Я пытаюсь переварить полученную информацию, которая, к слову, меня ни разу не радует. Я, конечно, предполагала, что он не такой, как все, но чтоб настолько. Да он даже не человек.

— Сколько раз ты уже умер?

— Восемьсот тридцать два раза. Вчера был восемьсот тридцать третий.

— То есть…тебе осталось немного…смертей?

Майкл кивает и внезапно улыбается. Его улыбка дышит горькой отрешенностью и смирением.

— Еще немного, и я буду свободен. По-настоящему.

— Значит, если бы не ты, Боби меня убил бы? Я была бы уже мертва?

Снова кивает. Осознание, что еще сегодня я прошла по лезвию бритвы, разрежающей бытие на жизнь и смерть, пронзает мой мозг. Я могла умереть. Я должна была умереть. Мой Ангел Хранитель спас меня. Мой Майкл.

— Лишь боль приносит очищение. Искупление. Страдание раз за разом воспитывают дух и заставляют многое переосмыслить. Пройдя через все эти смерти, ты рано или поздно понимаешь, что ты готов. Что вины больше нет. Тебя простили. Ты простил себя сам.

— А я уж думала, что ты просто убил невиновного человека, ради…

— Прихоти? Я что, по-твоему, похож на маньяка? — он находит этот вопрос смешным, а я лишь дергано киваю. — Серьезно?

— Ну, когда я тебя первый раз увидела, то подумала, что от таких лучше держаться подальше.

— И как? — опять смеется. — Получилось «держаться подальше»?

— Очень смешно! Послушай, а что с реальными убийцами происходит? Я имею в виду с теми, кто убивает по прихоти.

— Таким не дают шанс исправиться. Их уже не поменять, их человеческая натура сломалась и дала сбой.

— Они попадают в ад?

— Не совсем. Они просто перестают быть. Великое забвение, бесконечная пустота и парящая без времени душа изгоя, терзаемая муками совести. Их не ждет ничего: ни света, ни конца, ничего.

Киваю, считая, что это звучит, как минимум, справедливо.

— Сколько лет уже ты умираешь?

— Больше пятнадцати. Обычно раз в неделю меня снова и снова убивают.

— Поэтому ты тогда ушел? В первый раз?

— Да, рана зажила, и я не мог больше оставаться у тебя, как бы мне этого не хотелось. Я должен идти дальше, должен искупить свою вину до конца.

— А что будет потом? Когда ты дойдешь до тысячи?

— Меня не встретят апостолы около врат рая, если ты об этом. Никаких ворот-то и нет. Верховные просто дадут выбор — вернуться к жизни и прожить ее достойным человеком или отправиться дальше.

— В рай, — киваю сама себе.

— Только на моей памяти еще никто не выбирал первое. Я встречал несколько Ангелов, которым оставалось около десяти смертей. В их глазах было лишь ожидание заслуженного покоя. Они так устали от человеческой сущности, что сама мысль вернуться и жить среди людей казалась им абсурдом. И я с ними согласен.

Да, я бы тоже хрен на с два сюда вернулась снова.

— Ты тоже уйдешь? — от этой мысли внутри противно защемило.

— Конечно, ведь ради этого я все это и делаю. Но все же я знаю одного Ангела, которого отправили на перерождение, правда, не по его воле. Знаешь, кто был этим Ангелом?

Дергаю плечами — откуда мне знать.

— Ты, Джессика. Это была ты.

Глава 20

— ЧТОООО???? Ты совсем с ума сошел? — он так сильно шокировал меня этой мыслью, что я не смогла усидеть — резко вскочила и почти отпрыгнула от него, словно Ангел Хранитель — это заразная болезнь. — Что ты несешь? Это какая-то шутка? Ты что-то перепутал!

— Послушай, Джес… — он медленно поднимается на ноги и направляется ко мне. — Позволь, я покажу тебе?

С опаской смотрю на вытянутые в мою сторону руки.

— Покажешь что? Мою тысячу смертей? Мой грех? Ты понимаешь, что это бред? Я абсолютно точно помню свою жизнь до мельчайших подробностей, я не возвращалась от врат рая, чтобы прожить эту дерьмовую жизнь еще раз! Я бы точно выбрала Рай!

Начинаю распаляться еще сильнее.

— Потому что с самого детства эта жизнь, кроме дерьма ведрами, мне ничего не дала. Приют, где меня били и обижали, когда мне надевали мешок из-под картошки на голову, связывали и запирали в чулане, пока сестры не находили меня рыдающей! Издевательства сверстников, когда они фотографировали у меня под юбкой, а потом всем показывали эти унизительные фото! Отсутствие родителей, как таковых, и материнской любви в принципе. Потом Боби еще этот с навязанным чувством вины, вечно обвиняющий меня во всех смертных грехах!

Майкл лишь молча слушает мою истерику, позволяя обиде и злости разгуляться на полную катушку.

— И после этого всего, ты хочешь сказать, что Я САМА выбрала снова ТАКУЮ жизнь?

— Нет.

— Тогда я вообще ничего не понимаю…

— Если ты успокоишься и сядешь, я тебе все расскажу. Обещаю.

— И ответишь на все мои вопросы?

— Отвечу.

Брякаюсь на землю, снова сложив ноги по-турецки, махнув на него рукой.

— Валяй, я слушаю. Можешь начать с того…Хотя не важно, начинай откуда угодно. Это, все равно, все большой бред умалишенного.

— Я же сказал, тебя отправили на перерождение против твоей воли. Ты не желала этого, но другого выбора не было. Я понимаю, что все это звучит неправдоподобно…

— Да все, сказанное здесь, — обвожу руками бесконечное Ничто без ветра и теней, — звучит неправдоподобно. Даже ты звучишь неправдоподобно.

— Я могу продолжить?

Молчи киваю, мне не остается ничего другого, как слушать его.

— Около двадцати трех лет назад, задолго до того, как я стал…

— Крылатым.

— Можно сказать и так. Ты была ученым химиком в секретной лаборатории, расположенной на юге страны. В период холодной войны, государство очень важно было иметь преимущества перед противником в вооружении. В том числе, в химическом или биологическом. Ты изобрела порошковую смесь, которую назвали «Голубой полет».

Допустим.

— Каково было ее действие?

— Если ее смешать с водой и оставить на воздухе, за пару минут воздух вокруг накалялся до такой степени, что люди… Практически сгорали заживо.

— Что-то вроде фосфорной бомбы?

— Да, вроде того.

— Ее применяли на живых людях? — кажется, я начинаю догадываться, в чем именно согрешила.

— Именно, но ты об этом не знала. Первое ее применение унесло жизни семидесяти семи человек в крохотной деревне в Конго. Второе применение забрало уже более пятисот человек.

— Боже мой! — это все звучит как дичайший абсурд, но подсознательно я почему-то ему верю. — Я, действительно, это сделала? Изобрела смертельное оружие? Я всю жизнь думала, что я настолько бестолковая, что даже грамматика для меня — это целая наука!

— К сожалению, да. Когда ты узнала об испытаниях этого порошка на живых людях, то попыталась уничтожить все формулы, но тебе не позволили.

— Меня убили?

— Да.

Вот так история. Вот это я дала жару.

— Знаешь…Это, конечно, все занимательно, но я…я тебе не верю. Откуда тебе-то знать, что со мной было? Ты же сам сказал, что это было задолго до того, как ты опернатился. Соответственно, ты не можешь знать, что со мной было!

Майкл снова замолчал, даже не пытаясь перебивать меня.

— О! Я знаю, знаю! Я спятила. Ты спятил. Ты давно умер, а я сейчас нахожусь в белой комнате с мягкими стенами и жую свои волосы.

Он делает резкий шаг ко мне, что я не успеваю отступить, и сильно прижимает ладонь к моему лбу. Голову прожигает острая боль, молниеносно проткнув черепную коробку с другой стороны. Еще секунду я вижу его горящие черные глаза, а потом мир меркнет.

Пронзительный холод обдувает мою душу, словно тела больше не существует. Меня больше не существует. Я ничего не вижу. Ничего не слышу. Душа несется по спирали вверх, без цели и смысла. Меня переполняет потрясающее умиротворение, что хочется плыть так целую вечность. В никуда, без конца и края.

В какой-то миг все вокруг замедляется, а впереди я начинаю различать фигуры, поддернутые серым туманом, и даже немного обижаюсь на них за то, что посмели прервать мой полет. Все размытое и смазанное, никак не получается сфокусировать зрение, но до меня сквозь бесконечную толщу воды доносятся голоса.

Постепенно очертания прорисовываются. Впереди на коленях сидит девушка с поникшей головой. Темные длинные волосы полностью закрывают ее лицо, ладони уперты в пол, а из груди доносятся хрипы. Она плачет?

— Ее душа сломана, — говорит высокая фигура справа, одетая в длинные сиреневые одеяния, струящиеся, словно лавандовое поле на ветру. Лицо закрыто опущенным капюшоном, а с ладоней льется тонкими струйками свет. — Посмотрите, Верховный, на ее Свет. Он почти погас.

Только сейчас замечаю над девушкой рваное лазурное сияние, пронизанное вдоль и поперек огромными дырами и лоскутами. Оно еле теплится, словно легкий туман, разгоняемый ветром.

— Кто с ней это сделал, Сестра? — спрашивает вторая фигура. Девушка все это время сидит неподвижно и будто не замечает исполинов, что стоят около нее. Лишь редкие всхлипы заставляют ее тело вздрагивать.

— Она сама. Ее смерти подошли к концу, но она не смогла простить себя, — снова в диалог вступает первая фигура. Утонченной ладонью она касается головы девушки, отчего лазурное сияние слегка усиливается, но сразу же почти меркнет. — Какой редкий Свет она несла… Только посмотрите на эту чистоту! Вы когда-нибудь видели что-нибудь прекраснее?

— Она не смогла себя простить?

— Не смогла, Верховный. Каждая положенная смерть вместо облегчения приносила ей лишь новую порция чувства вины, новый шрам на столь истерзанной душе. Она снова и снова убеждалась в том, что страдает заслуженно.

— Сестра, она даже не пыталась принять это как спасение.

— Все верно. Она приняла это как наказание… — фигура снова касается сияния девушки. Оно почти не отреагировала на прикосновение. — Ее Свет погас. К сожалению, ее душа настолько сломана и истерзана, что мы не можем отправить ее в рай, хоть она и искупила свой грех. Она никогда не сможет найти покой. Ее душа…Ее нет. Еще мгновение и этот изумительный Свет погаснет навсегда. Она слишком сильно погрузилась в истязание своего Духа, что в итоге сломала его окончательно.

Верховный, стоящий слева, какое-то время молчал, разглядывая, как лазурное сияние все больше превращается в подобие дымки.

— Мы отправим ее обратно, дав еще один шанс.

— В мир людей? Такое возможно? Она же не дала согласия.

— Да, Сестра. Это возможно, и в данном случае нам ее согласие не требуется. Мы лишь пытаемся спасти эту заблудшую искалеченную душу. Отправьте ее ребенком, чтобы она ничего не помнила, иначе преследующее чувство вины, которым она себя обрекла, снова сломает ее. Нельзя дать этому Свету погаснуть окончательно и бесповоротно.

Кадр на секунду меркнет, и я вижу до боли знакомый светлый коридор, убегающий в размытый горизонт тонкой змеей. Человек в черном ведет вперед ту самую девушку, осторожно поддерживая под руку. Она все еще не поднимает головы, ее ноги ступают тихо, беззвучно вздрагивают плечи.

Она сломана. Ее нельзя исправить.

Внезапно пара резко оборачивается, и земля окончательно уходит из-под ног. В человеке в черном я моментально узнаю Майкла с его бездонными глазами.

А затем наши глаза с девушкой встречаются. Ее взгляд несет столько неподъемной боли и всеобъемлющего чувства вины, что мое сердце рассыпается миллионами частичками ужаса. В ее глазах не осталось ни капли света, ни капли жизни. Взгляд абсолютно уничтоженного человека.

И самое ужасное в этом всем лишь одно.

Она — мое полное отражение.

Глава 21

Майкл убирает руку, и я как кукла брякаюсь обратно на землю, прижав ладонь ко лбу. Мне не хватает воздуха, мне катастрофически не хватает воздуха. Или я просто забыла, как надо дышать. После того, что я увидела, неудивительно.

Пульс раскатистым набатом бьет по вискам, а перед глазами пляшут зайчики. Зажмуриваю глаза настолько сильно, что становится больно.

Хочу все это развидеть обратно. Не знать, не вспоминать, не понимать.

ОН БЫЛ ПРАВ.

Он с самого начала был прав.

— Господи, Майкл, что это было… Что? Она? Я? — Я бы хотела сейчас разреветься, чтобы мне стало легче, но все слезы ушли. На их место пришло оцепенение. Словно это все мираж, это все сон. Это все не может быть взаправду. Лучше бы я действительно сидела сейчас в комнате с мягкими стенами и жевала свои волосы. Это почти невыносимо.

Слова застревают где-то на уровне горла, никак не желая собираться в осмысленные предложения. Я даже не представляю, что тут можно сказать.

Майкл садится рядом и аккуратно обнимает, прижимая к себе. От него знакомо пахнет цитрусом.

— Прости, это максимум, что я мог тебе показать. Если я посмел показать чуть больше, ты бы сломалась снова. Это непосильная ноша ни для кого.

— Это…Это все…Правда? — поднимаю на него глаза, мечтая, чтобы он сказал — нет, я все придумал.

Взгляд ТОЙ меня не отпускает. Эти мертвые глаза пронзают сердце раз за разом. Стоит мне прикрыть веки, как я вижу эту боль и безнадегу. Беспросветное смирение и бездонную тьму вокруг. Ни намека на надежду и свет.

— Да, прости, Джес. Но я должен был, иначе ты бы мне не поверила.

Он обнимает меня еще сильнее, а я лишь сижу как каменное изваяние. Мы молчим какое-то время, и я чувствую, как бьется его сердце. Мерно, ритмично. Интересно, а мое еще бьется?

— Это же ужасно… — шепчу после получаса тишины в его личном Нигде. — Почему я так сделала? Почему я не смогла простить себя?

— А ты сейчас-то часто себя прощаешь?

Даже обидно. Ведь он снова прав. Попал в самую точку. Я всю жизнь думала, что мое обостренное чувство вины — это следствие воспитания, каким бы странным оно не было. Но на самом деле, это тянется уже не одну земную «жизнь».

Начинаю потихоньку осмысливать все, что он мне показал. Пытаться сопоставить хоть какую-то информацию, сделать хоть какие-то выводы.

— Это ты проводил меня по тоннелю. Почему именно ты?

Майкл потирает пальцами переносицу и слегка краснеет.

Или мне показалось.

— Да, это был я. Я тогда только заступил на службу Ангелом, мой отсчет только начался. И Верховный отправил меня проводить тебя в мир живых, чтобы я лучше понял, как все у них устроено. Я ведь был совсем новичком, ничего не понимал и с трудом им верил. Как и ты сейчас. Это все звучало настоящим бредом.

— Получается, я всю жизнь видела во сне именно тебя.

— Я тебе снился? — он был крайне удивлен такому повороту событий.

— Не совсем. Мне снился белый коридор и человек в черном в конце. Но как я ни старалась, разглядеть его лица мне так и не удалось. Теперь я знаю, это был ты.

Майкл кивает.

— А откуда ты так много про меня знаешь? Про секретную лабораторию и мои химические достижения. Это же не просто так?

Нет, он действительно краснеет! Никогда бы не подумала, что эта тьма в его глазах умеет стесняться.

— Я…Эм, ну когда я впервые тебя увидел. Твой Свет…

— Лазурной сияние, как говорили… Верховные?

— Да, он…Очень необычный. Редкий. Когда мне поручили отправить тебя в мир живых, я не мог насмотреться на него, хотя от прежнего свечения почти ничего не осталось. Ты почти не сияла, угасала. Легкая лазурная тень. Но мне хватило, я решил изучить твою жизнь и понять, где ты оступилась. Что могло сломать такой свет. Ты всегда, кстати, была немного странной и…отбитой что ли. Поэтому когда ты говоришь, что мы психи, твои слова не так уж далеки от правды. Наверное, это меня и привлекло. Я залез в архивы и прочитал историю твоей жизни.

История моей жизни. Вот так просто. Живешь себе живешь, потом хлоп — умер. И все, что от тебя остается — история твоей жизни на бесконечных полках бесконечных архивов больших людей в сиреневых одеяниях.

— Я долго думал потом о тебе. Никак не мог забыть этот Свет. А когда я зашел первый раз в Топ-Крос, я даже глазам не поверил. Я видел тот же Свет, только в тысячу раз сильнее.

— Поэтому ты все время пялился на меня?

— Я не пялился! Я пытался понять, ошибаюсь я или нет. Но не может быть такой ошибки. Свет у всех людей разный, он почти никогда не повторяется. Поэтому я стал приходить снова и снова, пытаясь увидеть в тебе ТУ, что я отвел в мир живых.

— Забавное, должно быть, чувство, а? Встретить ТУ самую, что умерла и воскресла буквально у тебя на руках.

— Я долго не мог поверить. Потом нашел историю твоей ЭТОЙ жизни и понял, что все совпало. Тебя поэтому и отправили в приют, чтобы научить смирению и прощению. Ты должны была научиться прощать саму себя.

Прощать саму себя. Вот, оказывается, в чем цель моего существования. Не открыть новые планеты, не полететь в космос, не вылечить целую страну.

Простить саму себя.

Какое-то время молчу, понимая, что мы с Майклом сидим напротив друг друга. Он держит мои ладони в своих и слегка поглаживает большими пальцами.

— Ты следил за мной.

— Какое-то время. Я пытался понять, смогла ли ты сберечь свою душу или нет. Получилось ли у тебя в этот раз.

— И как? Я сберегла ее?

— Не мне судить.

— Еще не поздно все снова потерять. Знаешь, это все…Так странно. Я испытываю дикую горечь о том человеке, кем я была ранее. Это словно фантомная боль. Но это же не я.

— А что такое ты?

— Я — это я, — звучит, по крайней мере, логично. — Я — это мои воспоминания, мои принципы и устои. Мой характер — это тоже я.

— А твоя душа?

— Тоже я.

— Но твоя душа живет-то уже не первый раз. Поэтому все ДО твоего рождения — это тоже ты.

— Хоть я ее, то есть себя, и не помню тогда, мне так жаль, — говорю хрипло. — Я видела, как гаснет ее, то есть — мой свет. Это так…

— Это разбивает сердце, — закончил Майкл за меня.

Закрываю глаза, тяжело вздыхая. Не хочу их открывать, что-то думать, куда-то идти. Хочу остаться в этой бесконечной темноте.

Майкл осторожно берет мое лицо в свои ладони. Они сухие и теплые. Закрываю глаза, позволяя запаху цитруса заполнить мое сознание.

— Прости, не стоило тебе все это рассказывать. Тебя вообще не должно быть здесь. Прости…

Он все еще держит мое лицо в своих руках. Внезапно чувствую, как он целует меня. Легко, непринужденно, словно касание крыла бабочки. Открываю глаза и вижу эту сексуальную необъятную тьму в его глазах напротив, наполненную внутренним светом. Я впервые увидела свет в его ночи.

А ведь я попала сюда лишь потому, что поцеловала его.

Майкл снова аккуратно касается моих губ своими меня, и я неумело отвечаю на его поцелуй, словно никогда ранее не была близка с мужчинами.

Его губы мягкие и теплые, а дыхание огнем опаляет мне кожу. Следующий поцелуй уже более требовательный, словно он забирает то, что принадлежит только ему. Майкл медленно спускается на шею, и мне снова нечем дышать. Нет вокруг больше ничего, кроме его рук на моем лице и вкуса его губ.

Я чувствую себя крайне маленькой, но защищенной в его крепких горячих объятиях. Словно это именно то, чего мне так не хватало всю мою жизнь. Только это правильно. Только так и надо.

От ворвавшегося в тело возбуждения мне сносит крышу. Оно горячей волной зарождается внизу живота и проносится по всему телу, наполняя каждую клетку нестерпимым жаром. Обхватываю его лицо руками, не желая отпускать, не желая прекращать этот поцелуй. Наше дыхание сливается в одной целое. Будь, что будет!

Несмотря на все, что между нами было.

Несмотря на все, что я узнала.

Несмотря на все, что было ДО.

Гори все синим пламенем!

Я чувствую, как бьется его сердце. Как живое.

Резким порывом тащу футболку наверх, и Майкл послушно поднимает руки. Взгляд падает на накаченный торс без единого шрама. Видимо, в его личном Нигде он становится тем, кем был до смерти.

Майкл шумно выдыхает, когда я провожу ладонью по натянутым канатам мышц. В его глазах плещется безумие, и мне это чертовски нравится! Я готова сойти с ума вместе с ним в эту секунду.

Он снимает свитер, в котором я была, и осыпает мое тело горячими поцелуями, заставляя кожу в этих местах гореть огнем.

— Майкл, — шепчу ему в ухо.

— Тссс, не надо…

Ведь если я сошла с ума, почему мой бред не может быть таким, каким я захочу?

Глава 22

Почему мгновение не может остановиться? Хоть мне и кажется, что мы находимся в безвременном пространстве, я бы хотела никогда не покидать это место. Не покидать Майкла, что обнимает меня сзади, уткнувшись носом в волосы. Я не хочу возвращаться в свою реальность. Без него она мне больше не нужна. Тем более после того, что я узнала. Кажется, что жизнь разделилась на «до» и «после», и даже сложно сразу сказать, что лучше — до или после.

Его дыхание еще сбивчивое после бурного и одновременно нежного секса. Он любил меня так, как никто никогда не любил. Очень нежно, осторожно, томительно прекрасно. Оргазмы вспыхивали снова и снова, буквально утопив меня в диком наслаждении. Я готова была потерять голову от нахлынувшего счастья. Ощущать его внутри себя было высшей наградой.

Сижу к нему спиной, вглядываясь в бесконечную белизну горизонта.

Глубокое умиротворение растворяется во мне. И глубокая печаль.

— Майкл?

— М? — мурчит в затылок.

— Умирать больно? Я ведь этого совсем не помню, хоть и прошла через это минимум тысячу раз.

Он еще крепче обнимает меня, как будто я намереваюсь сбежать.

— Нет, если это не мученическая смерть. От болезни, например. Когда ты ничего не можешь изменить. Таких я спасти не могу. А если внезапная — нет, не больно. Ты даже понять ничего не успеешь.

Если бы не Майкл, я бы не успела понять, что Боби меня убил. Летела бы уже по бесконечному светлому коридору, оставив короткую земную жизнь за плечами.

— А почему ты всегда молчал? Я думала, ты немой.

— Если Ангелы заговорят в мире людей, человечество сойдет с ума.

Мы снова молчим, наслаждаясь моментом.

— А тебе ничего не будет за… — пытаюсь подобрать слова тому, что между нами было.

Майкл усмехается.

— Нет, мы же не в реальной жизни. Здесь не считается.

Не считается. Только вот у меня внутри все считается.

— Мне не чужды человеческие чувства и эмоции. Я же был человеком. Когда-то.

— А что ты чувствуешь? — я разворачиваюсь к нему, желая понять, что у него на уме. Что прячется за этой непроницаемой чернотой.

Смотрит прямым бескомпромиссным взглядом, заглядывая в самую душу. Когда-то я до истерики боялась этого взгляда, а теперь до дрожи боюсь его потерять.

— Джесс, — если так начинают ответ, то сейчас ты услышишь совсем не то, что хочешь. — Ты же знаешь, что я уйду.

Молчу, пытаясь совладать с бесконечной вереницей мыслей и чувств. Я знаю, что это не может продолжаться вечно. Я проснусь, а кровать рядом окажется пуста. Он искупит свой грех, а я останусь с неразделенной любовью в руках.

Он снова оказался прав. Я не имела права на эти чувства с самого начала.

— Ты уйдешь? — спрашиваю еще раз, словно то, что он только что сказал, в миг изменится.

— Да, Джес, я уйду.

Вот так просто. А ты живи, дорогая, как хочешь со своей любовью.

— Я не хочу, чтобы ты уходил.

— Я знаю.

— Я люблю тебя.

Признавшись, я повесила ему на шею свои чувства как великий дар. Только сейчас я поняла, что последнее время знала это внутри себя, но боялась признаться. Как крепко я в него влипла.

— Я тоже люблю тебя, — шепчет тихонько мне в самое ухо, обронив эти слова острыми осколками в душу.

— Но мы не можем быть вместе, верно?

— Нет, не можем.

— Ты же даже не человек. Ты мой Ангел.

— Джес, есть еще кое-что, что я должен тебе сказать.

— Господи, ну что еще? Ты еще не до конца сломал мой мир?

Разворачивает меня к себе лицом, заставляя смотреть прямо в глаза. Бесконечная печаль и любовь в этих черных омутах завораживает и пронзает больнее самого острого лезвия.

— Я не могу тебя отпустить с тем, что сегодня рассказал.

— Что это значит? Ты меня тут оставишь навечно?

— Нет, когда ты проснешься, ты все забудешь.

— Стоп!! Стоп!! Что? Зачем?!

Мой крик выпал ему в ладони, обжигая глотку.

— Пойми! Люди не должны этого знать. Если ты будешь помнить все, что я тебе рассказал и показал, ты сойдешь с ума. Рано или поздно. Но это случится неминуемо. Это сейчас тебе все это кажется настоящим, но по возвращению в свой мир, твой рассудок разделится. Одна часть будет противиться этим знаниям, потому что они противоестественны для людей, другая будет утверждать, что все это было на самом деле.

Ну, это же было все на самом деле! Было? Или нет?

— Но… — мой голос сбивается. — Это же было! Я же не идиотка!

— Твое сознание само воспротивится этой информации. Иначе нельзя.

— Но я не хочу забывать…Я не хочу потерять тебя.

— Я знаю, Джес. Я знаю.

Он прижимается лбом ко мне.

— Прости меня. Я не должен был давать волю своим чувствам. Я вообще все это зря затеял. Прости меня, прости…Прости…

А когда-то я так просила прощения у него, лежащего на моей кровати и истекающего кровью. Я извинялась за то, что причиняла ему невыносимую боль. Как и он мне.

Майкл нежно целует, словно боясь, что я оттолкну его. Но как я могу оттолкнуть его?

Нет, не смею.

— Я вообще забуду тебя?

— Да, словно меня никогда не существовало в твоей жизни. Так будет лучше. Ты не будешь страдать об этом!

Горько. Нестерпимо горько.

— А остальные?

— Они тоже меня забудут.

В горле стоит ком, а слезы щипают глаза так и просятся наружу. Прикладываю немалые усилия, чтобы загнать их туда, откуда они пришли. Не хочу, чтобы Майкл видел, как я плачу. Опять. Да я всю дорогу перед ним только и делаю, что рыдаю напропалую.

— А ты? Забудешь меня?

— Мне это не грозит, — тихонько произносит. — Я буду помнить тебя вечно.

— Обними меня…

Пододвигается ближе и заключает меня в свои объятия. Прижимаюсь к груди, слушая биение сердца и вдыхая терпкий запах.

— Это жестоко.

— Что именно?

— Отбирать у меня любовь, — поднимаю на него взгляд, и одинокая слезы быстро стекает по щеке. Не удержала.

— Я знаю. Но так будет лучше для всех. И для тебя тоже.

— Откуда тебе знать, что будет лучше для меня? Может, я хочу помнить тебя всю жизнь, как бы больно это не было? Ты понимаешь, чего ты меня лишаешь?

Молчит. Я понимаю, что он все равно сделает по-своему. И где-то внутри я понимаю, что так правильно. Понимаю, но не принимаю. Но я не хочу терять его, терять эти светлые чувства, что живут внутри.

— Это мои чувства, ты не имеешь право их отбирать! Не имеешь! — мое возмущение не знает границ. В какой-то момент хочется залепить ему пощечину, но он слишком крепко держит меня в своих объятиях. — Я имею право на страдание! Имею право на разбитое сердце! А ты забираешь у меня даже это?! Да кто ты вообще такой, чтобы решать за меня, что мне чувствовать?!

— Пойми, я не могу иначе. Прости, меня, прости. Это не мои правила… — его взгляд полон печали и сожаления.

— И что? Будешь с небес следить за мной? С кем я сплю, с кем рожаю детей?

Вместо ответа лишь сжимает челюсть.

— Ты же не сможешь не наблюдать за мной?

— Я лишь надеюсь, что ты справишься. И потом, в раю. Я найду тебя.

Он снова крепко меня целует.

И бесконечное Нигде растворяется перед глазами.

Глава 23

Какое дурацкое утро. Оно беспардонно влетело бесконечным звоном будильника в комнату и вырвало из туманных объятий сна. Мне снилось что-то хорошее, я пыталась поймать за хвост ощущение ускользающего счастья, но оно, словно вода, просачивалось сквозь пальцы.

Как я не пыталась, я не могла припомнить, что же мне снилось. Что-то белое и теплое. И безумно счастливое.

Жутко не хотелось идти на работу. Заставить себя встать с кровати было выше моих сил. Лежу, разглядывая потолок, и пытаюсь найти в себе мотивацию встать.

Внезапно необходимость идти на работу показалась столь незначительной и жалкой, померкнув на фоне чего-то великого, фундаментального.

Только я никак не могла сообразить, чего именно.

— Хорошо, детка. Деньги сами себя не заработают.

Пришлось буквально пинками гнать себя под душ. Если я опять опоздаю, Урсула вставит мне по первое число. Она и так была слишком добра ко мне в последнее время.

Последнее время.

Что-то не так было с последним временем. Я так сильно устала от этой работы, что события последних месяцев расплывались в сознании в размытую картину неопытного художника.

Выбравшись из душа, окидываю взглядом свое отражение. В этих глазах что-то изменилось. Они стали более…грустными? Более глубокими?

Так разве бывает?

— Совсем ты заработалась, подруга, — говорю своему отражению. — Надо будет попросить отпуск и сгонять отдохнуть с Боби куда-нибудь.

Боби. Что не так с Боби?

Размытая память услужливо показывает вчерашнюю ссору в кафе. Он прилюдно оскорблял меня, а Берни и Дилан встали на мою защиту. Как я могла забыть, что бросила его?

Бред какой-то. Невероятно дурацкое утро.

— Боже, Джес, ты пришла вовремя! — Урсула весело хлопает в ладоши, стоит мне показаться в дверях кафе за пять минут до начала смены.

— Кажется, ты обещала отметить этот день в календаре и молиться на него! — смеюсь с подругой, скидывая верхнюю одежду.

— Всенепременно, — Урсула берет красный маркер и обводит сегодняшнее число на висящем календаре. — Запомните этот день! Ведь именно в этот день Джессика пришла вовремя!

Мы смеемся в голос. Окидываю взглядом еще пустое кафе, пытаясь понять, что я вообще тут делаю. И главное — зачем. Взгляд останавливается на угловом столе, и внутри возникает отголосок странной мысли. Она, не успев сформироваться в полноценные слова, улетучивается легкой пылью.

— Что? — спрашивает Урсула. — Чего ты зависла? Что не так со столом?

Конечно, она заметила, как я пялилась на пустой стол, силясь понять, что с ним не так. Точнее, почему именно я считаю, что с ним что-то не так.

— Да нет, все нормально, я полагаю.

Только внутри ворочается мысль, что я упускаю что-то очень важное. Прямо наваждение какое-то все утро.

— Слушай, а мы же сильно вчера повздорили с Боби, верно?

Урсула смотрит на меня, словно я спрашиваю какие-то очевидные вещи.

— Еще как! Я думала, вы поубиваете друг друга.

И снова легкая тень неясной мысли проскочила внутри и затерялась в глубине.

— Да, действительно чуть не поубивали, — повторяю задумчиво.

— Ты не смотрела вечерние новости что ли?

А что я вчера вообще делала? Пришла с работы? Легла спать?

— Кажется, я все пропустила. Что-то случилось?

— Боби вечером напал на кого-то! Пистолетом угрожал! Я думаю, он окончательно съехал с катушек.

Мне становится дурно.

— Но его вовремя скрутили, и сейчас он прохлаждается в полицейском участке за незаконное ношение оружия.

— Боже, у него был пистолет? — мне с трудом вериться в это, но стоит признать, что я его очень плохо знала. Резкая вспышка в голове рисует картину, как черный зев дула смотрит мне в лоб. Это было? Или приснилось?

— Тебе несказанно повезло, ведь он мог напасть на тебя.

В глаза темнеет. Бред какой-то.

— Джес, все хорошо? Присядь, дорогая. Я сделаю тебе кофе.

Пока Урсула, напевая мотив несложной песни, делает мне капучино, снова кидаю взгляд на пустующий угловой стол.

Почему мне постоянно кажется, что я упускаю из вида что-то очень важное? Что-то на грани бокового зрения, стоит повернуться, моментально ускользает.

День проходит, словно в дымке. Все, что я делаю, отзывается лишь поверхностным сознанием, ведь мои мысли далеко отсюда. Постоянно ловлю себя на том, что вглядываюсь в каждого заходящего посетителя. Кого я ищу? Кого жду?

Наверное, я просто боюсь увидеть Боби.

И снова мысли уносятся в далекие дали. В моменты прошлого, которое я пытаюсь отмыть и разложить по полочкам. Что-то помнится ярко, а что как через мутное стекло: очертания размыты, главных героев не разглядеть, слова не расслышать.

Эта усталость погубит меня. Это ведь от усталости?

Урсула услужливо не теребила меня по пустякам, позволяя вариться в каше собственных мыслей.

— Джес, я знаю, что тебе пришлось нелегко, — говорит, по-дружески положив руку на плечо. — Если что, я готова тебя выслушать.

— Спасибо, дорогая. Но я пока сама не понимаю, что чувствую.

— Ну, если вдруг захочешь выпить в компании подруги, потрещать о всяком — я в твоем распоряжении.

— Спасибо. Буду иметь в виду!

Идея выпить показалась мне не такой уж и абсурдной.

Нарастающее чувство разочарования, возникающее при каждом новом посетителе, сбивало с толку. Чем сильнее я пыталась поймать ускользающие мысли, тем быстрее они убегали.

Следующая пара посетителей сразу попросили карту меню и прошли к угловому столу. Бросив на них короткий взгляд, я поняла, что это неправильно. Неправильно, что они сидят там. Их там быть не должно. Этот стол не для них.

Да что не так с этим столом?

Что не так со мной?

Придя домой, я надеялась хоть немного успокоиться и привести мысли в порядок. Как бы ни так. Вид смятой простыни заставил внутренности сжаться в тугой комок горечи и боли.

— Да что со тобой происходит, Джес? — кричу в пустую квартиру. — Что тебе надо?!

Растущее внутри чувство нестерпимой потери буквально разрывает мою душу, а я даже не могу понять, что я потеряла.

Закрыв лицо руками, тихонько плачу от бессилия. Слезы стекают по ладоням и капают на кровать, скрываясь в складках смятой простыни.

Глава 24

Прошел месяц.

Мне почти удалось справиться с постоянным чувством поехавшего рассудка, ведь причин такому поведению я, как ни старалась, найти не могла. Просто внезапно мой мозг решил, что он что-то потерял, но всячески отказывался мне объяснить, что именно.

Смена шла за сменой. Я стала выходить на работу чаще, чтобы занять свои сумасбродные мысли. Болезненно заставляла себя не искать ответ у молчаливого углового стола, который стал моим наваждением. Как и все посетители, в лицах которых я пыталась найти то, что считала утерянным.

Даже дядя Томас один раз заметил, что со мной что-то творится.

— Детка, рыбка моя, как ты себя чувствуешь? — спросил в одно утро наш постоянный посетитель. Пока я, как заведенная, в сотый раз протирала бокалы, мужчина с отцовской нежностью наблюдал за моими резкими движениями.

— Я… я не знаю, Томас. Правда, — подношу идеально чистый бокал к свету плафона, пытаясь найти на нем малейшую пылинку. Абсолютно бесполезное занятие, которое я повторяю из раза в раз. — Кажется, я схожу с ума.

Дядя Томас печально улыбается и кладет руку на мою ладонь.

— Все будет хорошо! Если ты действительно думаешь, что отношения с твоим молодым человеком расшатали нервную систему, я могу посоветовать хорошего врача.

Интересная мысль. Может, действительно стоит обратиться за помощью?

— Просто, меня словно перестало все радовать, понимаете? — смотрю в его старческие глаза и вижу, что он прекрасно понимает, о чем я.

— Да у тебя настоящая депрессия.

— Бросьте, дядя Томас, это все от безделья. Депрессия это не болезнь.

— Зря ты так говоришь, дорогая моя, — он неодобрительно качает головой. — Из-за нее не только подчас рушатся семьи, но и целые жизни. Не шути с этими чувствами, они могут погубить тебя.

В сто первый раз протираю и без того чистый бокал.

— Оставь его, рыбка моя, ты его затрешь до дыр.

Шумно выдыхаю и все-таки ставлю бокал на барную стойку.

— Все стало таким пресным и серым, как будто у меня отобрали главный смысл моей жизни. Я постоянно что-то пытаюсь найти, но ничего не получается.

— А что ты потеряла?

— Без понятия.

Его мой ответ даже не удивил.

— Так бывает, дорогая моя. Давай, я оставлю номер врача, а ты сама решишь, идти к нему или нет?

— Хорошо, спасибо.

Самое ужасное, что мне кажется, что никто ничего не замечает. У всех все нормально, жизнь идет своим чередом, лишь одна я падаю вниз по спирали безумия. Лишь моя жизнь стремглав летит с высокого небоскреба.

Подходит Урсула, только что принявшая заказ у молодой девушки, занявшей ненавистный угловой стол.

— Джес, сделай девушке двойной эспрессо, мне срочно в туалет надо, — она подмигивает, а меня словно дверью ударили по лицу.

Двойной эспрессо и угловой стол. Если две неправильные вещи сложить одну с другой, получается одна архи неправильная вещь.

С тихим ужасом приношу девушке кофе, а она даже не удосуживается поднять на меня взгляд, словно я пустое место.

Стоит ли говорить, что именно так я себя и ощущаю.

Мне понадобилось еще два месяца, чтобы набрать номер, что мне оставил в тот день дядя Томас. Каждый раз, услышав гудки, я бросала трубку. Если мне ответят, это будет значить, что я признала свое сумасшествие, которое осаждало меня с каждым днем все больше и больше.

Но потом случилось то, что заставило меня дождаться ответа на другом конце провода.

В то немноголюдное воскресенье в кафе зашла группа ребят. Я с силой заставляла себя не искать в посетителях то, чего не было. И у меня даже начинало это получаться временами. Вот только с угловым столом я пока не примирилась.

Сохраняя максимально возможное спокойствие, я принялась принимать у них заказ.

— Добрый день, ребята. Чего желаете?

Онибыли дружелюбны и начали наперебой спорить, что выбрать из меню.

— Но я не хочу яичницу! — не переставал возмущаться долговязый парень в клетчатой рубашке. — Сэт, если бы я хотел яичницу, я попросил бы маму!

— Только и можешь, что мать просить, — отозвался низкий пухлый парень с редкой рыжей бородой. — Пора самому научиться готовить, Майкл.

Через мое сознание пропустили электрический ток. От звучания имени Майкл вышибло дух, а сердце забилось с такой силой, что я чуть не выронила блокнот для заказа.

Да я в жизни не знала никаких Майклов! Почему меня это так задевает? Почему это имя набатом пляшет у меня в голове?

— Извините, с вами все хорошо? — спросил псевдо-Майкл. Было что-то иррациональное в том, что его так звали.

Это не твое имя, парень.

— Да, простите. Так что вам принести?

Оставшийся вечер я бросала на ребят косые взгляды, пытаясь рассмотреть в парне в клетчатой рубашке призраки своего прошлого. Но чем больше я старалась, тем больше истина ускользала от меня. В какой-то момент я пришла к выводу, что все напрасно.

Я ничего не помню. Я ничего не понимаю.

Я схожу с ума.

Это и подтолкнуло меня снова набрать номер, написанный рукой Томаса.

Три мысли огнем жгли мои мысли, пока я слушала гудки.

Угловой стол. Двойное эспрессо. Майкл.

Это невыносимо. Так продолжаться больше не может.

Если сложить все три детали в один ряд, внутри вспыхивало противное чувство горечи и бесконечной потери.

Глава 25

— Добрый день, Джессика, проходите, доктор уже ожидает вас, — приветливая девушка провела меня по белым коридорам с картинами неизвестных художников на стенах. Высокие потолки, белый холодный свет люминесцентных ламп должны вселять покой, но я нервничала все больше, чем ближе мы подходили к кабинету.

— Спасибо, — плохо различаю ее слова.

Сейчас я переступлю порог, и врач скажет, что я ненормальная. Мое место в психушке в комнате с мягкими стенами.

Где я буду сидеть и жевать свои волосы.

Я почти научилась игнорировать внезапно появляющиеся фразы в голове, не относящиеся к настоящему. Может, они относятся к моему размытому прошлому?

— Добрый день, присаживайтесь, — высокий статный мужчина в очках указал мне рукой на стул напротив него. — Меня зовут Абрахам. Я готов вас выслушать и помочь вам.

Я послушно села, не переставая теребить ручку сумки.

— Что вас беспокоит?

— Если честно, я понятия не имею, с чего начать.

Доктор понимающе кивнул и предложил мне воды.

— Можете начать с того момента, когда, как вам кажется, все пошло не так. Ведь признание проблемы — это первый шаг на пути к выздоровлению.

Так и хотелось закричать ему в лицо, что у меня нет никакой проблемы. Только умом я понимала, что есть. Да еще какая. Сделала короткий глоток воды и быстро выдохнула.

— У меня был парень. Боби.

Я молчала. Что еще сказать, ума не приложу.

— Если вам будет удобнее, я могу задавать наводящие вопросы.

— Да, спасибо, так будет лучше.

— Можете рассказать о нем? Что он за человек? Чем увлекался, какие фильмы любил?

В голове лишь белый шум. Я точно это должна знать про своего бывшего парня? Я это вообще знала когда-нибудь?

— Да я собственно даже не знаю. Мы недолго встречались, ничего особенно в нем выделить не могу. Парень как парень, каких сотни. Разве что вспыльчивый характер. И очень любил быть выше.

— Где вы познакомились?

— На благотворительном обеде в церковном приюте. Я там выросла, а он пришел с родственниками.

Доктор кивает и делает пометку в своем блокноте. Так хотелось вырвать этот блокнот и посмотреть, написал ли он уже «Чокнутая» или еще нет.

Ты всегда была немного отбитой.

Встряхиваю головой, прогоняя очередную колкость памяти.

— Вы расстались?

— Да, я его бросила.

— Что послужило причиной такого решения?

— Ммм…не сошлись во взглядах. Он вспылил и прилюдно меня унизил.

— Вас это задело?

— Его слова? Вовсе нет, просто я поняла, что не хочу иметь с ним никаких дел.

— Можете рассказать больше про ваши отношения? Какие они были?

Долго жую ответ, пытаясь сформулировать так, чтоб он не звучал, как оправдание.

— Странные. Мы часто ругались, но стоило мне извиниться, как ссора сходила на нет. Он сразу успокаивался. И постоянно называл меня печенькой, хоть мне это и не нравилось.

— Он мог специально спровоцировать ссору?

— Да, мне кажется, он часто это делал.

— Как вы думаете, зачем он это делал?

— Сделать меня виноватой? На самом деле, без понятия, что у него там в голове творилось.

— За ним наблюдалась подобная привычка навязывать вам чувство вины?

— Да, пожалуй. Он часто любил еще тыкать меня тем, что я из приюта, а он якобы дал мне билет в жизнь.

Доктор что-то снова записал в записную книжку и вернулся к разговору.

— Что вы испытали после того, как расстались с ним?

— Это должно быть прозвучит странно, но я испытала облегчение.

— Вы понимали, что ваши отношения ни к чему не приведут.

— Именно, но…

Я оглянулась на окно, за которым уходящая зима уступала место свежей весне. Доктор терпеливо ждал, когда я продолжу.

— Проблема в том, что в одно утро я проснулась и поняла, что что-то потеряла. Понимаете? Что-то очень важное.

— Вы любили его?

— Боби? — а кого я еще могла любить? — Нет. Не любила.

— Тогда к чему вы можете отнести чувство потери? Вы потеряли комфорт? Или опору рядом с собой?

Все не так. Он задает слишком глупые вопросы.

— Нет, в том-то и заключается самая большая проблема. Я не знаю, что я потеряла. Я этого не помню, словно кто-то взял и вырвал часть воспоминаний, словно страницы книги. В одно утро я проснулась и поняла, что жизнь больше не имеет смысла. Если вообще когда-то имела. К н и г о е д . н е т

— Очень интересно.

— Это точно не связано с Боби. Мне, по сути, плевать на него и на наши отношения. Но в то утро я поняла, что из меня вырвали огромный кусок внутреннего тепла, и у меня никак не получается восполнить эту пустоту.

— Потому что вы не знаете, чего ищете.

А вот это уже ближе к теме.

— Именно так! Я словно слепой котенок тыкаюсь по углам, пытаясь понять и выстроить внутренний мир, который стремительно полетел черти куда.

— Вас пугают большие скопления людей, Джес?

Его вопрос заставил меня призадуматься.

— Нет, скорее нет, чем да. Но в них я чувствую себя…мммм…

— Некомфортно?

— Да, странно. Словно это не мое место.

— Словно вы живете чужой жизнью?

Беру предложенный доктором в начале приема стакан воды и снова делаю большой глоток.

— Словно я раньше жила настоящей жизнью, а сейчас нет. Все выглядит как дешевая подделка. Лишь острое чувство боли и тоски внутри кажется настоящим. Я как примечание на полях собственной жизни, ничего не значащее и ничего не меняющее.

Доктор долгое время молчит, разглядывая свои записи.

— Пожалуйста, продолжайте.

Сказать или нет? Про те самые три столпа, на которых держится мое сумасшествие.

— Есть еще три вещи, которые вызывают во мне бурю эмоций.

— Вы бы отнесли эти эмоции к прошлой «настоящей» жизни?

— В точку. Как бы я ни старалась забыть о них, мое подсознание настойчиво запоминает их все сильнее. Это стало каким-то наваждением. Я ищу того, чего нет. Жду того, кого не знаю. Полный бред.

— Расскажете о них?

— В кафе, где я работаю, есть стол в углу справа. Почему-то меня постоянно тянет смотреть на него, словно там кто-то должен быть, а его нет. А если туда садится какой-то посетитель, но все мои внутренности выворачивает от неправильности. Понимаете? Они не должны там сидеть.

— Как вы считаете, почему они не должны там сидеть?

— Понятия не имею. Если бы я знала ответ на этот вопрос, меня бы тут не было. Это просто…неправильно.

— А вы знаете, как должно быть правильно?

Болезненно пожимаю плечами. Откуда мне знать.

— Еще имя Майкл.

— Если вы слышите, что кого-то называют этим именем, вам это тоже кажется неправильным?

— Да, это звучит глупо, верно?

— Нет, вовсе нет, Джессика. Это вполне нормально, — доктор делает еще одну запись, затем проводит ручкой черту.

Устало гляжу на него, пытаясь распознать, вынесли ли мне только что смертный приговор.

— И каков мой диагноз?

— Смею предположить, что нервная работа, постоянная усталость и расставанием с парнем привели к нервному срыву. У вас было такое, что вы не помнили, что делали вечером? Или пришли с работы, и весь вечер провалялись в постели?

Киваю. Было.

— Это последствия нервного срыва. Организм, таким образом, пытался восстановить запас сил и выровнять эмоциональный фон, который пошатнулся.

— Это понятно. Это все относится к Боби. А что же со столом и Майклом?

— Джес, скажите, вы хоть что-нибудь помните о том, почему для вас это важно?

— Ни капли. Просто хлоп, и знаю. Угловой стол, Майкл и двойной эспрессо. Только это меня выбивает из равновесия. У меня в жизни не было ни одного знакомого с таким именем. Я даже придумать никого не могу, кого могло бы звать также.

— Боби вас избивал?

— Нет, что вы. И о потери памяти тоже речи быть не может. Хоть она местами и смазана, но я точно помню, что делала, а чего нет. Сотрясение я точно не получала.

— Я считаю, что никакого Майкла не существовало. Понимаете, — он отложил записи в сторону, — при серьезных моральных и психических потрясениях человеческий мозг пытается найти место, куда ему можно спрятаться, словно в раковину. Зачастую люди в таком состоянии придумывают себе то, чего не было, пытаясь спрятаться за обманом, как за каменной стеной. Это их маленький выдуманный мир, в котором им комфортно, безопасно. А настоящая жизнь кажется некомфортной, постоянно ощущается тревога и беспомощность.

О, да! Беспомощность стала моей сестрой за эти месяцы.

— Значит, я все-таки сумасшедшая?

— Бросьте, мы не ставим таких диагнозов. У вас было серьезное потрясение, вызванное рядом факторов. Они привели к тому, что вы выдумали себе образ идеального парня, который должен был вас защитить.

— От Боби?

— И от него тоже. От целого мира. Ваше подсознание услужливо нарисовало образ идеального партнера, пытаясь придать устойчивость расшатанной нервной системе. Вы уцепились за него, как за спасительную соломинку. Ваш мозг заставил вас поверить в то, что это было.

— Но так как это ничего не было, возникло чувство потери?

— Именно.

Говорит убедительно. Выводы делает убедительные. Только почему-то мне кажется, что со мной все не так, как доктор описывает.

— Вы мне выпишите лекарства?

— Конечно, ведь я всеми силами желаю вам поправиться.

Глава 26

Препараты заставляли меня смириться, что никакого Майкла не существовало.

Препараты заставляли меня понять, что я не сумасшедшая.

Препараты заставляли перестать искать смысл там, где его нет.

Не было больше раздвоенной жизни. Я всеми силами пыталась удержать убегающий рассудок, потому что препараты лишь убирали последствия.

Они не убирали причину. Я все еще вздрагивала, когда кто-то заказывал ненавистный двойной эспрессо. Все еще разглядывала угловой стол, желая материализовать там все свои мысли. Иногда я подолгу сидела за ним, пытаясь услышать малейшие отголоски прошлого внутри, но ничего не приходило. Зияющая пустота внутри не хотела заполняться.

Я старалась вспоминать слова доктора и повторять себе, что все именно так и было. У меня случился нервный срыв, который привел к таким неоднозначным последствиям. Признаваясь и доказывая себе, что это действительно так, я удерживала сознание на плаву, не давая ему раздвоиться.

Но в глубине души я понимала, что это все вранье.

Потому что чувство безмерной потери и боли никуда не ушло. Оно лишь притупилось, и сидело теперь на подсознании, постоянно вызывая тоску и непрошенные слезы.

А плакала я часто. Очень часто. Никогда бы не подумала, что я такая плакса.

Я оставила попытки понять, что случилось с моим смазанным прошлым. Кусочки мозаики никак не складывались, они совсем не подходили друг к другу. Поэтому я решила, что если мой мозг считает, что лучше чего-то не помнить, значит, так будет лучше для нас обоих.

Чем больше я гнала назойливые мысли прочь, тем больше понимала, что это все неправильно. Вся моя жизнь неправильная. Я словно тень самой себя.

И лишь боль была настоящей.

В это крайне дождливое для весны утро, кафе было почти пустым. Урсула сегодня взяла больничный, а новый сменщик еще не пришел. Я устало перекладывала чистые столовые приборы из одного ящика в другой.

Пришел дядя Томас и сел на свое любимое место за барной стойкой.

— Джес, рыбка моя, я смотрю, ты стала выглядеть лучше.

— Да, я была у того доктора, чей номер вы оставили.

Томас довольно кивает.

— Он хороший врач, знает свое дело. Надеюсь, он помог тебе справиться с твоими демонами.

Не уверенна. Совсем не уверенна. Но озвучивать вслух не стала, чтобы не расстраивать старого приятеля.

— Да, он мне действительно помог. Вам как обычно?

— Да, плесни мне пива, дорогая.

Входная дверь открывается, впуская новых посетителей. В этот момент руки меня подводят, и я роняю бокал на пол. Он со звоном разлетается в тысячи мелких осколков.

— Твою мать! Извините, Томас, вас не задело?

— Нет, рыбка, все хорошо! Тебе помочь?

— Нет, нет, все в порядке, — пытаюсь ему улыбнуться. — Я сейчас!

Скрываюсь за барной стойкой, сгребая салфеткой осколки в одну кучу.

— Привет, приятель, пришел отведать пива? — спрашивает Томас у посетителя.

— Нет, пришел повидать кое-кого, — низкий бархатный голос прошибает до дрожи и выбивает землю из-под ног, и я неуклюже падаю на пол.

Чувство тоски взвинчивается в голове острой пулей, голося словно сирена. Руки трясутся, а я не понимаю, что случилось.

До меня доходит запах туалетной воды посетителя.

Цитрус.

Тут я окончательно теряю самообладание, понимая, что только что нашла четвертый столп своего скрытого безумия. Буря эмоций теперь не просто голосит, как сирена, она вопит во все горло и буквально заставляет меня резко встать и встретиться лицом к лицу с обладателем этого запаха.

Высокий молодой человек в черной толстовке, натянутой на лицо. Могу видеть лишь его лучезарную улыбку, от которой в животе бабочки взрываются миллионами радостных трелей.

— Привет, меня зовут Майкл, можно мне двойной эспрессо?

От этих слов мое сердце пропускает удар. Или два. Или все удары на свете. Пусть остановится, и я умру прямо тут, так как не смогу этого всего вынести.

— Майкл, — шепчу одними губами. А парень продолжает так лучисто улыбаться, что у меня сводит скулы. — Меня зовут Джес…

— Я знаю.

Все резко встает на свои места, словно невидимая рука сама сложила назойливую мозаику воедино. Осознание в миг схлопывается, словно отпущенная резинка, заставляя раздвоенную душу соединиться и петь в унисон.

Внутри рождается потрясающее чувство узнавания и безмерного тепла, поднимающееся из самых темных глубин моей души.

Не могу отвести от него взгляд. Не хочу отводить взгляд. Все в нем кажется до парализующей боли знакомым. Все правильным, идеальным. Даже имя Майкл подходит ему и только ему.

Майкл скидывает капюшон с лица. Его черные, как бездонный космос, глаза смотрят с такой невероятной теплотой, что меня буквально плавит под его взглядом.

В голове пулей проносится одна единственная настоящая мысль: «Я так тебя ждала».

— Ты даже не представляешь, от чего я отказался, чтобы быть с тобой.

Я, наконец, обрела себя.

Я, наконец, обрела его.

Зияющая пустота внутри, пожирающая мой рассудок, оказалась не пустотой вовсе, а свободным местом, которое занять мог только он. Все это время душа болезненно ждала именно его.

Больше нет ощущения, что я неправильная или поломанная. Ведь стоило услышать его голос, как я поняла, что только он настоящий. Его улыбка, его черные омуты глаз, его имя.

Майкл.

— Ты согласишься сходить со мной на свидание? — так мягко улыбается, что я чуть не теряю сознание.

— К-к-к-конечно. П-пойду.

— Тогда я заберу тебя после смены, — Майкл разворачивается и направляется к угловому столу, ожидая свой кофе.

Вот теперь все четыре столпа: угловой стол, двойной эспрессо, Майкл и запах цитруса, — слились в единую опору, не оставив недосказанности, раздвоенности.

Я не сошла с ума. Ты действительно существуешь.

Наконец я нашла то, что искала. Надежную опору, на которую я смогу смело опереться, и не бояться снова потерять себя.

Не бояться снова потерять тебя.

КОНЕЦ

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26