Последний мастер по детству [Максим Шлыгин] (fb2) читать онлайн

Максим Шлыгин Последний мастер по детству

Последний мастер по детству

Максим Шлыгин

Каждый любопытный ребёнок, кто хоть раз подглядит в Дверь Взрослых, обратно в Детство уже не вернётся. Поэтому держите эту Дверь закрытой. И как можно дольше…

Расскажем про начало. Дедушка

***

Мы ещё в пути. Папа говорит, что ехать осталось минут тридцать. Мама – что даже и того меньше. Но я и мой братишка никуда не спешим, потому что точно знаем: камня на месте уже нет. Зато часы там, тикают и больше никогда не остановятся. Ну а фотографию, если она таки сохранилась, мы спрячем.

***

Что ж, история эта началась год назад… Аккурат прошлой весной. Как раз перестал дуть холодный ветер из соседнего леса и уносить по ещё сырой земле дым из закопчённых деревенских труб. Где-то неподалёку звучал стук топоров – соседи потихоньку восстанавливали прохудившиеся за зиму крыши покосившихся домов. То тут, то там, перегревшись на весеннем солнышке, горланили петухи.

Родители привезли нас в деревню на первые длинные выходные. Я обожала сюда приезжать. Максим, мой брат, был такой же и вместе со мной с нетерпением ждал момента, когда же папина машина наконец закончит петлять по еловым и сосновым лесам, пробираясь вдоль озёр и ручьёв по ухабистой дороге. И вот мы в деревне!

Здесь мы с Максимкой знали каждую собаку, каждую дырку в заборе, каждую тропинку, вилявшую по деревенским холмам, и каждый укромный заброшенный сарай. Но особенно мы любили крышу. Старую соломенную крышу дедушкиного дома. Крышу, куда вела канатная лестница с деревянными дощечками. А на самом коньке дедушка прикрепил маленькую лавочку, напротив того гнезда, которое свили аисты несколько лет назад. Сидя на потрескавшейся доске на лёгком майском ветерке, мы представляли, как где-то там, из-под заснеженной верхушки далёкой Седой горы, окружённой у подножья густым хвойным лесом, вырывалась бурлящая и шумная струя водопада. В деревне его называли водопадом Желаний. Он появлялся совсем ненадолго, буквально на пару-тройку недель. А потом бесследно исчезал, уже до следующей далёкой весны.

Считалось, что если загадать самое сокровенное желание и ночью прошептать его водопаду, то оно обязательно исполнится. Сидя на крыше, мы с Максимкой строили планы, как бы незаметно от взрослых туда добраться и рассказать водопаду всё, чего нам так хотелось. Максим наперебой перечислял список своих мальчишеских идей, широко размахивая руками. Ничего себе размерчик, нескромные у него хотелки! А вот я никак не могла придумать, чего же я больше всего хочу. Пока я думала, Максим быстро спустился с крыши и побежал носить сухие дрова из завалившейся за зиму поленницы¹ к пахнущей берёзовыми и дубовыми вениками низенькой бане.

Зима в этом году выдалась на редкость лютая. Дедушка даже и не помнил, чтобы такая зима вообще когда-нибудь приходила в наши края. Поговаривали, что забрала она с собой очень много стариков: бабушек и дедушек из соседних потемневших деревянных домиков, растянувшихся по обеим сторонам небольшой чистой и холодной речки.

Дед рассказывал, как когда-то в детстве, босоногими мальчишками и девчонками, они бегали на эту речку ловить раков. Варили их там же, на берегу, в старом закопчённом медном котелке с царскими печатями на боку. Этот котелок так и висел на ржавом гвозде в дедушкиной мастерской, прямо над сломанным велосипедом, со всех сторон увешанном завитками посеревших стружек. Деда в нём подшипники зачем-то хранил.

Прошлым летом старики любили посидеть и поболтать у дедушки в саду под яблонями. И за чаем из пыхтящего вкусным шишечным дымком старинного самовара они вспоминали, как засовывали друг дружке в портки² только что выловленных из речки раков. А потом с шумом и грохотом гонялись босиком по деревне, чтобы отплатить обидчику за пакость той же кусачей монетой.

Дедушка тогда громче всех смеялся и подливал гостям местного южного чаю в большие прозрачные стаканы, стоящие в покрытых зеленовато-серым налётом кольчугинских подстаканниках³. Ну а свойский белый клеверный мёд с дедушкиной пасеки был чем-то вроде местного липкого лакомства, к тому же очень полезного. Сладкий, кремовый, тягучий, он немножко кислил на языке и пах цветами. А по виду – что та сгущёнка!

Не шутка, но из пузатого фарфорового заварного чайничка с давно уже отколотой ручкой выливался такой крепкий и ароматный дедушкин чай, что некоторые гости разбавляли его кипятком по несколько раз. Я, помню, попробовала у них этого чайку: горький, терпкий, горячий. Не моё совсем, и язык обожгла. Как они вообще его пьют?! Мёд гораздо вкуснее. Дедушка, помню, смеялся.

Но теперь он был какой-то странный, не такой, как всегда. Плюс ещё и это…

Нет, нет, не подумайте, я не специально, как-то само так получилось.

Дедушка сидел на кухне за столом и чего-то бормотал себе под нос. Я не подслушивала, нет. Я просто лежала на ещё тёплой просторной белой печке и рассматривала картинки старой потрёпанной книжки. Сидела и, немного, совсем чуть-чуть прислонив ухо к стенке, читала и щёлкала засушенными на печных кирпичах семечками. В этом же нет ничего необычного, правильно: семечки во рту, а ушки греем на макушке. Как вдруг мне отчётливо послышались непонятные слова дедушки, которые меня и удивили, и озадачили.

– Зима, зима… – бубнил он себе под нос. – Забираешь ты нас потихоньку… Знать, и мне близко. Ты думаешь, я не смекаю⁴? Что ты. Отнюдь. Но видишь, сколько дел? Мне много-то не надо, внучат порадовать хочу. Я ж рядом с ними молодею, душой отдыхаю. Ты не по своей воле, тоже знаю. Они Хозяйки, когда скажут, тогда и придёшь. А я кто? Так, мастер простой, не тягаться мне с ними. Да и кукушки уже молчат… Ладно, где наша не пропадала. Сколько бы ни было ещё, и на том спасибо, – дедушка бодро хмыкнул в свою густую седую бороду и, невозмутимо насвистывая простенький мотивчик, отправился топить баню.

Сидя на крыше, глазея на водопад Желаний и вспоминая его странные слова, я не сразу услышала, как заскрипела коваными петлями деревянная дверь. На улицу, осторожно опираясь на деревянные перила из жердин, в залатанной овечьей безрукавке, простой деревенской льняной рубахе, штанах и дырявых разношенных валенках, вышел дедушка.

– Эй, озорница, ты опять на крышу влезла?! – прокричал он с порога.

– Ага! Сижу тут дом сторожу, – озорно ответила я.

– А-а-а. Ворон отгоняешь аль комаров с мухими?! Смотри не брякнись оттудова! – так же озорно ответил дедушка и добавил: – Слазь давай, сторожила, идём чаи пить. Максимка здесь уже, ждём тебя!

Я спустилась с крыши. Но перед тем, как поспешить на чаепитие, решила сделать ещё одно доброе и полезное дело. И пошла в дедушкин курятник. Куры ходили вокруг него на улице и, недовольно кудахча в мою сторону, что-то клевали с утоптанной гладкой площадки. На недоброе ворчание кур, как заправский воевода, отреагировал красивый тёмно-коричневый петух с красными и местами огненно-оранжевыми доспехами перьев. Он распушил хвост, приподнял крылья и так раздвинул пёрышки, что стал казаться раза в три больше обычного. Не ахти, конечно, какой рыцарь, но своего рода Кур Кихот.

В таком грозном виде он направился мне навстречу, бдительно контролируя доступ к яичнице. Но вопреки всем его стараниям я ловко проскочила в курятник и захлопнула за собой сетчатую дверь, показав крылатому контролёру вместо билетика обидную рожицу и длинный язык. И пока ошарашенный моей наглой выходкой защитник несушек яростно подпрыгивал вдоль закрытой двери, я с превеликим удовольствием засовывала руку на верх насеста, шарила там за жёрдочками и доставала из сена ещё тёплые, только что снесённые белые и рыжие яички. Насобирав их в подол с десяток, я с улыбкой оглядела собранный пёстрый урожай и прошмыгнула через узенькую внутреннюю дверцу из курятника в дедушкину мастерскую.

Вы знаете, у моего дедушки были золотые руки. В его старенькой, но просторной и светлой мастерской хранилось бесчисленное множество необычных ремесленных инструментов и прочей всячины. От всевозможных железячек и деревяшек до камней, ремней и другой, на первый взгляд абсолютно бесполезной, пыльной ерунды. В углу, рядом со столярным станком, на большом корявом дубовом пне, непонятно зачем здесь оказавшемся, даже лежал потемневший от старости кусок древнющего бивня. На стенах висели топоры различных размеров, ножи, напильники, ключи; на полках стояли какие-то запылившиеся пузырьки и бутылочки, а над потолком висели лубяные корзины и сверкающие в пробивающихся сквозь дырки в крыше солнечных лучиках верши⁵ из новенькой медной проволоки.

Дедушка мастерил всё. От колечек и бус до мебели и запчастей к его старому, но ещё рабочему трактору.

Этот старый дедушкин трактор был для нас с Максимкой чем-то сверхъестественным, завораживающим и до невозможности манящим. Сидя в сварочных круглых очках за тонким, но широким рулевым колесом этой маленькой красной тарахтелки без кабины, с большим, проржавевшем местами хромированным радиатором, Максим выглядел как заправский гонщик первой в истории деревенской «Формулы-1». А я, в белом ажурном платке, сделанном из куска кружевной занавески, вполне могла сойти за настоящую сельскую леди.

А как горели у нас глаза и расплывались в счастливых улыбках лица, когда дедушка доставал из мастерской какую-то кривую кочергу, вставлял её под ржавый радиатор и начинал раскручивать, заставляя старенький моторчик трактора нехотя, с треском и шумом, чихами и скрежетом, но всё же заводиться! Это было непередаваемое ощущение: дедушка, поочерёдно сажая к себе на колени за руль, катал нас с ветерком по разбитой дороге колхозного поля. И лишь когда старенький оранжевый кукурузник местного председателя начинал низенько и назойливо летать над нашим трактором, покачивая своими крыльями, как бы грозя «ай-ай-ай!», дедушка недовольно подавал громкий сигнал паровозным гудком и поворачивал домой, оставляя этот, как он говорил, «саранчовый опрыскиватель», в плотных клубах дорожной пыли.

Из мастерской в дом вела деревянная дверь, целиком сделанная из одной здоровенной доски старого дуба и висевшая на широких кованых петлях. Местами она осыпалась, сучки из неё повылетали, но при этом она была настолько тяжёлая, что никак не хотела открываться, как я ни старалась. Через окно было видно, как по улице, недовольно ворча, ходил туда-сюда яркий петушиный хвост. Туда мне было ну никак нельзя. А посему надо было-таки заставить эту дубовую штуку открыться во что бы то ни стало. Я дёрнула за ручку ещё раз. Потом ещё и ещё. Но дверь плотно пристала к коробке и словно проросла в неё своими дубовыми корнями. Поняв, что шансов её открыть у меня немного, я уже хотела заплакать и начать звать на помощь, как вдруг послышались быстрые шлёпающие шаги. Кто-то попытался зайти в мастерскую из дома, а когда дверь не поддалась с первого раза, раздался грохот удара и она, отлетев в сторону, широко распахнулась. На пороге, потирая ногу, стоял удивлённый Максим, наверное не ожидавший меня здесь увидеть.

– Ой, напугала, даже мурашки побежали! – вскрикнул он. – Ты что тут химичишь?

– Что, что, смотри сюда! – и я показала Максимке свой яичный сбор. – Тут штук десять, ещё тёпленькие!

– Ого, вкусняха какая, ничего себе! Неси их в дом, а я сейчас чугунок найду и тоже приду. Дедушка сказал, что он где-то здесь валяется. Картошку-нелупешку вечером в печке запекать будем. Солдатскую, в мундире!

– Давай ты быстренько его найдёшь, а я дверь подержу? С этой стороны её вообще не открыть, – наученная горьким опытом, предложила я. – А через улицу я бы пока ходить не советовала, – и показала на торчащий под окном огненно-рыжий петушиный хвост.

– А-а-а, старый знакомый, Кукарекидзе! Не дощипал я тебе пёрышки в прошлом году. Опять задираешься?! Ну-ка, птичка, иди-ка ты сюды…

И Максим, вскочив на подоконник, потянулся рукой в приоткрытую оконную створку. А уже через мгновение гордо сжимал в руке хвост задиристого петуха. Недовольная царственная пернатая особа, не ожидавшая такого наглого и вероломного нападения на самый ценный и красивый участок оперения, громко закукарекала, но поперхнулась от обиды.

– Ну что, попался, голубь ты мой босоногий! – победно воскликнул Максим. – Ты опять тут самый широкий ходишь? Ишь, раздулся как, от куриной своей важности. Сейчас пересчитаю тебе пёрышки, все ли на месте?!

На этих словах в коридоре послышались тяжёлые шаги. Скрипя половицами и кряхтя, кто-то шёл в мастерскую.

– Максим, дедушка! – крикнула я брату.

Состроив огорчённую гримасу, Максим мигом выпустил петушиный хвост и спрыгнул с подоконника на дощатый пол. Мне было видно, как хвост быстро удалялся от окна восвояси, сопровождая отступление колкими куриными ругательствами. В этот момент ко мне подошёл дедушка и заглянул в мастерскую.

– Внучики, вы что тут возитесь? Чугунок найти не можете, что ли? Дак вот же он, на ящике стоит, – и дедушка показал Максиму на стоящий у стены жестяной ящик, на котором красовался чёрный от копоти чугунок. – Бери его, бери ухват и пошли уже, чай стынет. Что-то петух сегодня раскричался, к дождю, похоже…

– Ага, точно-точно, дедушка, к дождю! – совершенно искренне поддакнул Максим.

Схватив чугунок с ухватом и прошмыгнув между мной и дедушкой в дверь, он как ни в чём ни бывало гордо пошлёпал в разношенных дырявых тапках по истёртому вязаному половику прямо на кухню.

Один – ноль в его пользу. Вот выбражуля⁶-то растёт!

– Дедушка, смотри, чего я насобирала, – и я приоткрыла подол. – А ты сваришь мне вот эти два рыженьких в мешочек?

Посмотрев на мой улов, дед улыбнулся и, утвердительно подмигнув, взял меня за руку и повёл на кухню, откуда уже раздавался подозрительный шорох. Похоже, Максим шнырил по дедушкиным ящичкам в поисках шоколадных конфет. А он уж если чего-нибудь вкусненькое найдёт, то наверняка же со мной поделится! По-братски, как говорится.

На кухне было тепло и вкусно пахло растопленной печкой, в которой, потрескивая, горели большие берёзовые поленья, заставляя яркие искорки иногда пробиваться через щёлку в печной полукруглой приставной дверце. От мазанной известью, местами основательно подкопчённой печки исходили такие приятные теплота и уют, что как-то само собой хотелось поскорее залезть на неё, укрыться лоскутным одеялком, пригреться там и крепко-крепко уснуть. Так я и делала, да не раз.

– Эй, шныра первостатейная, а ты чего там хочешь выведать? – спросил дедушка у Максима, который уже почти полностью, с ногами, торчал из сундука.

– Деда, спокойно! Это происходит разведка на местности. Местность местами незнакомая, приходится прочёсывать каждый уголок, – раздался задорный голос Максима со дна ящика.

– Слышь, будь ласка, вылезай ужо, любопытная варвара! Вынюхивает он тут мои уголки. Разведка окончена, вас обнаружили. Достаём паспорта, будем знакомиться, – парировал дедушка и добавил: – Шныра ты отличная, а вот разведчик – никудышный. Конфеты у меня в другом месте. Вылазь, тебе говорю!

Дедушка протянул руку к верхнему шкафчику и достал из него горсть шоколадных конфет с мишками, которые сидели на большом стволе поваленной ветром сосны. Мишки выглядели очень даже заманчиво.

– Вам столько хватит, сластёны?! – спросил дедушка, высыпая горсть конфет в вазу, стоявшую в центре круглого стола, где уже очень аппетитно лежали сушки-баранки и свежие сливочные вафли.

– Конечно же… Конечно же, не хватит! – шутливо ответил Максим и громко чихнул, вылезая из пыльного сундука. Довынюхивался. – Но для начала, так и быть, сойдёт.

– Тогда, сударь и сударыня, прошу к столу. Сейчас мы посмотрим, сколько может съесть обычный маленький, но весьма и весьма прожорливый городской ребенок на свежем воздухе! – весело ответил дедушка, сажая нас поудобнее на мягкие простроченные подушечки, постеленные поверх деревянных табуреток.

Распивая ароматные дедушкины чаи, мы соревновались, в кого больше влезет. Максимка так набросился на конфеты, что после первой же съеденной был перемазан в шоколаде, как заправский геолог, только что добурившийся до нефти. Засовывая их в рот одну за другой, он мотал ногами с абсолютно невозмутимым и довольным видом, ещё больше размазывая рукой по лицу этот тягучий шоколадный битум счастья. Свинтус, одно слово.

А я точно знала, чего хочу, и это был никак не шоколад. Это были вафли! Берёшь вафельку, отламываешь от неё одну пластинку и слизываешь сливочную начинку языком, как с мороженки. А потом хрустящую плиточку в рот – и запиваешь сладким медовым чаем. И так – пластинку за пластинкой. Ням-ням. Можно и пальчики облизать.

Дедушка смеялся над нами и всё время как-нибудь подшучивал. Так мы и чаёвничали, смеясь и хохоча, рядом с тёплой печкой, болтая ногами на высоких табуретках. А за окном и правда собирались тучи.

И вдруг, когда дедушка в очередной раз подливал себе кипяточек, Максим ни с того ни с сего спросил с набитым ртом:

– Дедушка, а пощему люди штареют? Вот был щеловек молодой и бац – поштарел. Пощему так?

Дедушка взглянул на Максима и перестал улыбаться. Мне показалось, что вопрос брата застал его врасплох. За окном прогремел раскат весеннего грома, и его лицо вдруг стало серьёзным и каким-то немного грустным. Отставив на стол чайник, дед взял Максимку и меня на руки, посадил к себе на колени и как-то загадочно сказал:

– Почему люди стареют, спрашиваешь? Хороший вопрос. А вы правда не знаете?

Мы искренне завертели головами, показывая дедушке, что мы совершенно ничегошеньки не понимаем в этой теме.

– Ну что ж, раз вы сами задали этот вопрос, значит, вы уже достаточно взрослые, чтобы узнать ответ. Но это длинная и серьёзная история. Я, пожалуй, начну её вам рассказывать после ужина, на ночь. Добро⁷? – спросил дедушка и посмотрел нам в глаза с таким добрым и просящим видом, что, пусть нам и было до жути интересно, мы согласились. Хотя это и нечестно: дети ждать не умеют, не детское это дело.

– Хорошо, значит, вечерком вместо сказки и потолкуем. А сейчас мы с вами немного отдохнём и пойдём мыться в баню! – повеселев, произнёс дедушка. – Так что бегите пока, вещи свои чистые собирайте. А я пойду веники замочу и тазики достану.

Поставив нас с Максимом на пол и потрепав по затылкам, он пошёл, подкашливая, делать последние приготовления в уже натопленной бане. И опять я услышала, как, уходя, он бубнил себе под нос что-то непонятное про какое-то безжалостное время…

Расскажем дальше. Белая вишня

Мы очень любили слушать дедушкины сказки. Откуда он их вычитывал – было абсолютно непонятно. Но они были совершенно не похожи ни на одну из тех историй, которыми забиты книжные полки нашей городской квартиры в панельной многоэтажке. И были они такими настоящими и захватывающими, что, возвращаясь после лета домой, мы ещё очень долго не притрагивались к купленным в избытке обычным книжкам. А самое главное, и, наверное, в этом-то и было всё дело – в дедушкиных сказках героями были мы сами. Максимка да я.

И в какие только передряги мы не попадали, слушая рассказ и покрываясь тревожными мурашками под своими тёплыми одеялами! И какие только чудища и злюки нас с Максимкой не пытались атаковать, разлучить и победить! А вот фи-гуш-ки! В итоге все они ближе к концу историй получали от наших героев по всем своим вреднючим заслугам. А когда дедушка рассказывал нам, какими именно способами мы восстанавливали нарушенную справедливость, то мы могли дохохотаться не только до громкой икоты, но и, не удержавшись, даже… Ну да ладно, это не важно. А важно то, что теперь вы можете себе представить, как нам не терпелось, чтобы поскорее наступил этот вечер и зазвучал долгожданный дедушкин рассказ.

Обливаясь после парилки тёплой водой из погнутых местами жестяных ковшичков, мы с братом пытались придумать различные причины старения людей. Стареют, потому что телевизор много смотрят. Стареют, потому что на работе постоянно пропадают. Стареют, потому что каши мало едят. Но самую, на мой взгляд, смешную версию предложил Максим.

– Стареют, потому что перестают мыться детским мылом! – прокричал он сквозь шум воды, взбил мыльную пену в тазике и прилепил её к себе на бороду, брови и голову. Седой ребёнок!

– Дедушка! Смотри, какой я дедушка! – кочевряжась, кричал Максим, бегая от меня по помывочной комнатке до тех пор, пока дед не остановил эту кутерьму, вылив на нас обоих большой ушат холодной воды.

– А-а-а, холодно! Холодно! – завопили мы в один голос и побежали в парилку греться на влажной горячей соломе, разложенной дедушкой на полках под тоненькими льняными простынями.

Напарившись свежими душистыми вениками и намывшись до скрипа ароматным щипучим мылом, мы, закутанные до носов в мягкие банные полотенца, были отнесены в дом и десантированы сохнуть на печку, пока дедушка ходил мыться сам и прибирать в бане. Немного обсохнув и накинув чистую длинную футболку с котятами, я спрыгнула с печки в свои ушастые тапки и решила в неё заглянуть. Через щёлку в створке было видно стоящий в уголке чугунок с пекущейся рассыпчатой картошечкой, которую так и норовили облизнуть языки пламени, прорывающиеся раз за разом из почерневших и потрескавшихся от жара головешек. Яркие угольки то немного затухали, то вновь вспыхивали, освещая оранжевыми вспышками широкий арочный свод кирпичной топки. Зрелище, надо сказать, завораживающее, какое-то колдовское даже. Смотреть можно бесконечно, как семечки лузгать. Ох, а если и смотреть, и грызть…

За окном снова раздался крик петуха, только на этот раз уже какой-то не воинственный. Видимо, по дороге из бани дедушка пошёл загонять кур в курятник, а петух, весь день копивший свою птичью обиду, словно решил в итоге наябедничать ему на проказников-внуков.

Я закрыла глаза и отвернулась от печки. Иначе так бы и продолжала туда пялиться. Ступени крыльца заскрипели, и в дом вошёл краснощёкий и довольный дедушка.

– Ну что, проголодались, поди, после баньки-то?! Небось, уже проскочили через вас ваши конфетки. А ну, ребятня, марш за стол, сейчас ужинать будем.

Уже через несколько минут на дедушкином столе красовалась печёная румяная картошечка, глиняная крынка⁸ с парным молоком, ещё тёплый деревенский хлеб и собранные мною яички, сваренные, как я люблю, – в мешочек. Дедушка поставил на стол солонку с крупной, немного сероватой солью и, разлив по кружкам молока, стал чистить нам с Максимом горячее картофельное лакомство, то и дело катая жгучие клубни в ладонях и изо всех сил на них дуя. А ещё почему-то хватаясь за уши. Я взяла два яичка и стукнула их друг о друга острыми концами. Потрескалось то, что было в левой руке. С него я и начала, чуть-чуть макнув кончиком в солонку.

– Дедушка, а сколько тебе лет? – спросил Максим.

– А как ты думаешь? – ответил вопросом дед.

– Ну не знаю… – задумчиво протянул Максим, запихивая в рот половину ещё горячей картофелины. – Ты шедой, но не лышый, жначит, тебе ещё нету шта лет.

Дедушка засмеялся, поцеловал Максима в чистую после бани макушку, прямо в самый центр его пышной копны из золотистых локонов, и спросил:

– А если бы я был лысый и седой, что тогда?

– Тогда ты был бы дед за сто лет! А может быть, и за все тысячу, наверное. Ну, короче, очень старый… – на полном серьёзе ответил Максим, жуя картофелину и не понимая, почему дедушку так развеселил его вопрос.

– Ну ты загнул, тысячу! – недоверчиво произнёс дед. – Столько же дедушки не живут!

– А сколько живут? – спросила я.

– Обычно меньше, внученька, – ответил он, нежно посмотрев на меня.

– А ты сколько будешь жить? – спросила я и подсела к деду на коленку.

– Сложно сказать, внученька… Мне никто не говорил же. Но я вам обещаю, что постараюсь жить как можно дольше, – и он крепко обнял меня и подошедшего Максима.

– А я хочу, чтобы ты жил всегда, – глядя в дедушкины глаза, твёрдо сказал Максим. – Де-да, все-гда!

– Ну что же, дорогие мои, если вы оба так сильно этого хотите и просите меня, то я обещаю вам, что постараюсь убедить Хозяек Времени вернуть мне его капельку или хотя бы не забирать у меня то, что ещё осталось, как можно дольше, – ответил дед.

Но меня это совершенно не устроило.

– Кто такие Хозяйки Времени? – взволнованно спросила я. – И как они посмели у тебя его забирать?!

– Да, это ещё кто такие? – грозно повторил вопрос Максим.– Да я их за уши поймаю и на Луну выкину. Ишь, моду взяли, у деды моего чего-то отнимать!

– Так, малышня, доедаем ужин, умываемся – и живо по кроватям! – сказал дедушка, спуская нас на пол и вставая. – Я же вам обещал рассказать историю после ужина. Так что жду вас в постелях через десять минут. У матросов вопросы остались?!

Энергично дожевав остатки на столе, мы помчались к умывальнику и уже минут через пять лежали под одеялами в своих мягких пижамах. Я вытащила из подушки торчащее белое гусиное пёрышко и рассматривала его, крутя в пальцах. Дедушка погасил свет на кухне, зашёл в нашу комнату и сел на шаткую табуреточку между нашими кроватями. Было заметно, что он немного волновался.

Обычно дедушка рассказывал нам истории без книжек, как будто все сказки хранились у него в голове на специальных полочках. Но на этот раз он принёс с собой старый и немного пыльный альбом, на обложке которого виднелась чёрно-белая фотография какого-то светловолосого мальчика на маленьком трёхколёсном велосипедике. Когда дедушка стряхнул с альбома пыльный налёт, я взглянула на снимок повнимательнее и поймала себя на ощущении, что мальчик смотрит прямо на меня, глаза в глаза.

Я пригляделась. Круглое милашное личико с тёмными, воспалёнными от чего-то щёчками источало какое-то необычно глубокое детское спокойствие и умиротворение. Огромные серые глаза смотрели куда-то в глубь меня, словно изучая самые далёкие уголки моей души с абсолютно детской непосредственностью. На нижних ресничках левого глазика что-то поблёскивало. То ли это была маленькая невысохшая слёзка, то ли просто дефект старой фотографии, трудно было разобрать. Дедушка положил альбом рядышком с моей подушкой, накрыл нас получше одеялками и подоткнул их под нас, как он всегда это делал, со всех сторон. Стало очень мягко, тепло и уютно. Сев обратно на табурет, он надел потускневшие от времени очки со сломанным ушком, перемотанным изолентой, потом надел ещё одни, такие же старые, поверх первых и тихонько начал.

– Я хочу вам рассказать историю одного маленького-маленького мальчика, который жил здесь много-премного лет тому назад. Вот он, смотрит на вас с фотографии. Знакомьтесь. Как вы, наверное, уже догадались, это ваш дедушка, в далёком детстве. Да-да, Максимка, это я. Тот ещё пострелёнок и шныра.

Максим вылез из-под одеяла, сел на краешек кровати и, взглянув на фотографию поближе, удивлённо сказал:

– Какой упитанный карапуз. Дедушка, это что, правда ты?!

– Ага, я, собственной персоной, – мягко улыбнувшись, ответил дедушка.

– Сколько же тебе здесь лет?

– Я уже не помню, внучек. Наверное, даже поменьше, чем тебе сейчас.

– Велик у тебя какой старинный, никогда таких не видел, – добавил Максим, разглядывая крошечный велосипедик с непривычно тонкой рамой и такими же тонкими колёсиками. – А где он сейчас?

– Там же, где и этот мальчик, – ответил дедушка, погладив Максима по белокурым завитушкам волос. – В моём далёком детстве.

– А почему этот мальчик так грустно на меня смотрит? – приглядевшись к снимку, спросил Максим. – Он что, плакал?

– Не думаю. Мне кажется, он просто спокойный здесь, – ответил дедушка задумавшись. – Он вообще был очень спокойный, даже когда болел или озорничал. Странно, но у меня действительно нет фотографий, где бы он улыбался, – дед быстро пролистал страницы альбома, вглядываясь в выражения детского личика на старых снимках. – Но скорее всего, это потому, что тогда фотографа надо было специально приглашать. Вот представь, приходит к тебе совершенно незнакомый дядя с фотоаппаратом и пытается тебя сфотографировать. Наверное, мне просто не очень нравились незнакомые дяди, – добавил дедушка с улыбкой.

И действительно, разглядывая вместе с братом странички альбома, я не нашла ни одной фотографии, где бы мальчик улыбался. А дедушка между тем продолжал:

– Как-то раз со мной произошёл необычный и удивительный случай. Диковинный даже. Случай, который изменил всю мою дальнейшую жизнь. О нём я и хочу вам рассказать. Вы готовы? Потише мотайте головами, а то отвалятся, – подшутил он. – Ну, тогда начнём.

Дедушка подложил себе на табурет ещё одну подушечку, уселся поудобнее и начал рассказ.

– Как-то раз, давно очень, мы с друзьями, кстати такими же неуёмными пострелятами, как вы, решили залезть в соседский сад. Зачем? А там созрела крупная и вкусная белая вишня. Смешно вспомнить, но тогда у каждого в саду росли и вишни с черешней, и яблони с персиками, и крыжовник с виноградом, и тутовник – всё что угодно. Однако мне почему-то казалось, что самые вкусные ягоды росли именно на чужих огородах.

– Деда, я тебя понимаю, – мечтательно прошептал Максим. – Завтра полезу к соседу. Там черешня ранняя, обсыпная…

– Вот-вот, в этом-то всё и дело. Соседское – оно же самое вкусное, так глаза говорят. Да к тому же белая войлочная вишня созревает обычно чуть пораньше красной, во всяком случае в том году так было. И она росла, насколько я помню, только там, на соседнем участке, куда доступ босоногим сладкоежкам был строго запрещён. Мы так и ходили, заглядывая между жердей на соседскую вишню и облизываясь, пока как-то раз всё-таки не решились туда пробраться. Дело было ближе к вечеру. Мы возвращались с рыбалки с удочками и вёдрами, где в чистой речной воде поблёскивали чешуйками только что выловленные окушки⁹, карасики и даже налим.

– Дедушка, – не удержавшись, перебила я, – а мы пойдём с тобой на рыбалку?

– Обязательно пойдём! – тут же успокоил меня он. – Завтра возьмём удочки, накопаем червяков и поедем порыбачим.

– Ура! Деда, а можно я верши возьму? – обрадованный этой неожиданной новостью, спросил Максим.

– Даже нужно, – бодро ответил ему дедушка. – Для тебя же, непоседы, их и плёл. Ну что, давайте продолжать?

Мы закивали и закутались поглубже в одеяла.

– Так вот, возвращались мы с рыбалки… И, как раз проходя мимо соседского забора, я предложил: «Ребза¹⁰, а айда белую вишню лопать?!»

У меня тогда голос с возрастом ломался и был такой дребезжащий, козлячий, неприятный, как мне казалось. И меня это очень расстраивало, я же был заводилой в нашей компании. Сейчас это лидером называют. А какой ты лидер, с козлячим голосом? И мне, естественно, очень хотелось слыть самым дерзким, самым громким, самым бесстрашным и сильным. Слыть, да не быть… Ох, не понимал я этого тогда…

Соседский куст войлочной вишни хоть и рос недалеко от забора, но достать ягоды, просто просунув руку между жердинами, никак не получалось. А вишни-то добыть друзьям хочется! Стал думать, чего делать. Немного покумекав, я пробежал вдоль ограды и увидел, что в одном месте, у земли, одна из жердей намокла и прогнила. Присев на корточки, я схватил её двумя руками и с силой дёрнул на себя. И так я её сильно дёрнул, что прогнившая оглобля отломилась с неожиданной лёгкостью, и я полетел кубарем в траву. Открываю глаза: вокруг лопухи, эта палка трухлявая в руках, в волосах колючки, а со здоровенного листа лопуха на меня смотрит жирная такая, морщинистая ящерица. И хвостом вертит. Тут ребята подбежали, вытащили меня из лопухов, смотрим – а на том месте, где я жердь выломал, красуется совершенно удобная дырка. Взрослый не пролезет, а нам на карачках протиснуться можно, тютелька в тютельку. И хоть нам было боязно, но всё-таки мы туда полезли.

– Дедушка, а ящерицы сколько живут? – опять неожиданно перебил Максим.

– Вот вопрос так вопрос! Если честно, я даже не представляю. А почему ты спрашиваешь?

– А я просто днём видел у тебя на грядке со щавелем одну здоровенную морщинистую ящерицу. Может, это была та самая?!

– Может быть, и она, – тихонько усмехнувшись в бороду, ответил дедушка. – Ты когда её в следующий раз встретишь, позови меня. А её попроси меня дождаться. Хочу сам взглянуть. Привет передать. Добро?

Максим понимающе кивнул, и дедушка продолжил.

– Так вот, за соседским забором жили-были, прям как в сказке, старик да старуха. Старик был единственным в округе чучельником. Местные охотники часто заказывали у него чучела трофейной дичи и различного зверья. А вот старуха слыла по деревне очень сильной ведуньей. Почему-то считалось, что с ней лучше просто так не заговаривать. Люди обращались к этой ворожее за помощью или за советом в самых крайних случаях. Говорили, что она помогала только тем, кто за исполнение своей просьбы готов был отдать ей что-то очень и очень ценное. И по слухам, это что-то ценное она обратно никому и никогда не отдавала, как бы её ни умоляли и ни просили. Люди эту старуху побаивались. Однако при встрече всегда вежливо здоровались и никогда в деревенских сплетнях не обсуждали. Я, хоть и смутно, но помню ещё одну примечательную деталь. Ходила она по улице всегда с костылём, на который были намотаны пёстрые плетёные то ли верёвочки, то ли косички разной длины. И если старик по характеру был ещё более или менее нормальный, то вот старуха была ворчливая до невозможности. Всё время ходила чем-то недовольная и бухтела. Все у неё были виноваты. Старик её, соседи, все. Но самым главным вредителем, по её мнению, была, конечно же, шумная озорная деревенская малышня.

Бывало, мы, сидя на лавочке перед калиткой, нагрызём семечек на землю, так она потом несколько недель может жаловаться нашим родителям и гонять нас с этой лавочки.

А однажды мой бумажный самолётик подхватило ветром и он, перелетев через соседский забор, приземлился на ихний куст крыжовника, росший неподалёку от калитки. Она была не заперта, и я решил быстренько туды пробраться, забрать самолётик и тут же вернуться обратно.

Отворив дверцу, я осмотрелся, нет ли где этой неприятной старухи. Никого вроде бы видно не было, и лишь соседская чёрная кошка ходила под развешанным на деревянных прищепках мокрым бельём: в основном постельным, исподним¹¹ и ещё чем-то по мелочи. Я прошмыгнул через калитку и быстро направился к кусту крыжовника. Добравшись в два прыжка, я схватил свой самолётик и развернулся, чтобы поскорее улизнуть оттуда. И каково же было моё удивление, когда из-за широкой простыни, висевшей на веревке, вдруг показалась фигура ворчливой соседки с белым эмалированным тазом в руках, полностью набитым мокрыми тряпками. Я настолько перепугался её внезапного появления, что даже оцепенел на мгновение. В этот момент она как рявкнет на меня своим противным скрипучим голосом:

– Ах ты, поганец маленький! Кусты мои обдирать удумал. Ну, я тебе сейчас задам трёпку!

И как побежит мне наперерез! Я кинулся наутёк что было мочи, припустив к приоткрытой калитке. И, только я туда проскочил, как получил по спине шлепок тяжёлой мокрой тряпкой. Ни на мгновение не останавливаясь, я забежал на свой участок, залез на сеновал, и, спрятавшись там в укромном месте у дощатой стены, расплакался. Было чудовищно страшно, тошно от унижения и немного больно в месте удара. Но самое обидное – что мой самолётик выскочил у меня из рук по дороге от куста крыжовника до калитки и так и остался лежать на соседском участке. Вечером эта старуха поймала мою маму по пути из магазина и наябедничала на меня, придумав, что я ей ободрал в огороде весь крыжовник, облепиху да жимолость её каприфольную¹². Представляете?! Все пять кустов. Во какая фантазия. Мне, естественно, влетело по первое число, и я зарёкся вообще когда-либо появляться на соседском участке.

– Дедушка, а что случилось с твоим бумажным самолётиком? – сочувственно спросила я.

– Соседка его нашла, изорвала, скомкала да выкинула куда-то. Я лишь нашёл на следующее утро обрывок бумажного крыла, на котором я красной ручкой нарисовал звёздочку. В общем, мои отношения с соседями не сложились с самого начала. Внуки к ним приезжали очень редко и практически никогда надолго не задерживались. Наверное, поэтому нам, деревенским ребятишкам, так и не удавалось с ними подружиться.

И, пролезая через узкую дырку в заборе, я больше всего боялся, что ворчливая старуха меня увидит, поймает, огреет чем-нибудь да охáет на людях, чтобы засрамить. А друзья потом будут мне это вспоминать и подтрунивать. Но раз назвался груздем – полезай в кузов. Моя мания величия пересилила страх, поэтому я прополз через дырку и побежал, пригибаясь, к кусту вишни. Минута – и рядом со мной уже набивали ягодами свои чумазые рты мои босоногие друзья. Достаточно скоро мы налопались ягоды до отрыжки, да так, что даже смотреть на неё больше не хотелось.

И вроде ребята решили было лезть обратно под забор. Но вдруг этот самый сильный, бесшабашный и дерзкий как закричит из меня:

– А слабо к старухе в дом позырить?! Она, поди, в магазин ушла с дедом своим.

Вот баламут-то был, божечки мои… Егоза неугомонная, как тот ёрш непутёвый!

Надо сказать, что так как мы, голопузая деревенская шпана, были очень дружными, то бегали друг к другу в гости постоянно. Вот почему мы знали все дома и сараи в деревне как свои пять пальцев. Все. За исключением почерневшей от времени и завалившейся на бок избы моих соседей. Туда нам доступ был категорически воспрещён. Решиться идти и подглядывать в дом ворчливой старухи-ведуньи было в сотни раз страшнее, чем забраться к ним в огород лопать вишню. И ребята какое-то время даже не могли определиться, что же делать: идти за мной к дому или ползти к дырке. Но наверное, моя самоуверенность и их любопытство всё-таки победили. И, скрываясь за кустами малины, смородины и крыжовника, под тенью персиковых деревьев, мы на четвереньках стали пробираться к таинственному, манящему неизвестностью дому.

На этих словах мы с Максимом, не сговариваясь, покрылись слоноподобными тревожными мурашками и затихли на своих подушках так, что можно было, наверное, услышать, как эти мурашки бегают по нам волнами, туда-обратно. А дедушка продолжал.

– Прокравшись к самому дому, мы спрятались и затихли под стеной, откуда изба смотрела на улицу тремя глазами-окошками, обрамлёнными деревянными ставнями-наличниками, словно белыми ресничками. Быстро переглянувшись, мы повскакивали друг другу на плечи и стали пытаться заглянуть внутрь, подтягиваясь на подоконниках. Всем хотелось увидеть, что же такое очень ценное отдавали старухе люди.

И вдруг случилось то, чего я больше всего боялся. Нас обнаружили. В огороде соседей стоял старый сарай, тропинка к которому заросла высокой травой. Полынь, крапива да лебеда, ничего необычного. Наверное, поэтому я не обратил на него никакого внимания. А очень зря. Старая кривая дверь сарая внезапно со скрипом отворилась, и на пороге появился старик с чучелом то ли тетерева, то ли глухаря. Он стоял и ошарашенно смотрел прямо на нас.

Поняв, что нас увидели, мы бросились врассыпную, кто куда, и побежали за кустами в направлении спасительной дырки. Страх нас гнал с такой дикой силой, что мы неслись по огороду, едва касаясь земли, не замечая, что скачем по грядкам с огурцами, морковью, капустой, укропом и прочей полезной зеленью. Добежав до дырки, мы, толкаясь и пихаясь, стали в неё пролезать один за другим, слыша, как вслед нам кричит что-то угрожающее приближающийся чучельник. Просочившись под забором, мы забежали в мой сарай и затихли там как мышки, приникнув глазами к щёлкам между досок. Я примостился к круглой дырке, где когда-то раньше был сучок, и стал смотреть, что произойдёт дальше. Громко ругаясь, сосед с поленом в руке шёл вдоль забора и, подойдя ближе, остановился возле выломанной заборины.

– Ах ты, паразит! – закричал сосед. – Вот вредитель! Ну надо же, всех своих друзей-шалопаев сюда привёл! Все грядки мне истоптали, чтоб вас черти без соли съели! Боженьки мои, а бабкина вишня-то лысая вся! Ну, саранча, сейчас доберусь я до вас! Каждый получит по заслугам, а ты, соседушка, – шибче остальных!

Старик развернулся и быстро заковылял вдоль забора обратно, по направлению к калитке, в которую в этот момент входила его старуха.

– Эй, бабка, а ну-ка встань у соседской двери, чтобы эта саранча поганая не разбежалась. Все грядки нам перетоптали! Все кусты ободрали! – закричал старик.

Мы поняли, что главный путь к отступлению был перекрыт, к нам шли драть зад, и удрать через калитку никому из нас не удастся. Охваченные диким ужасом, мы выскочили из сарая и, сверкая пятками, помчались в противоположную сторону нашего огорода, где за забором начиналось большое поле, простиравшееся аж до самого леса. В панике я летел, наверное, быстрее всех, отчётливо понимая, что кому-кому, а вот мне точно появиться дома означало неминуемое и очень грозное наказание. И если вычислить остальных подельников надо было ещё постараться, то мои уши над этой проказой торчали выше всех остальных. Ведь с моего же участка мы к соседям залезли…

Дедушка тяжело вздохнул и почесал себе седой затылок. Было видно, что для него этот случай был настолько важным и запоминающимся, словно всё это случилось лишь вчера, а не много-много лет назад. Он кряхтя встал, подошёл к небольшому комоду, который стоял под зеркалом в его комнате, и, сняв одну пару очков, положил их на трюмо. На столешнице стоял серебристый жестяной поднос с хрустальным потускневшим от времени графином с водой и стаканчиками. Дедушка открыл верхний ящик комода, достал оттуда смятую бумажку с таблетками, выдавил себе две на ладонь, закинул в рот и, поморщившись, запил их водой. Потом снова пошарил в ящике и, достав оттуда какой-то полупрозрачный жёлтый камень с буро-красной сердцевиной, вернулся обратно на табуретку и продолжил, крутя странный камень в руке.

– Извините, внучики, пилюлки свои чуть не забыл принять. Всё делаю, как наш фельдшер велит, быть чтоб бодрым да здоровым. Я всё сдюжу, не переживайте, я крепкий. Ну а покамест продолжим…

Так вот, мы помчались. С перепугу спотыкались, падали, снова вставали и драпали рысью по грядкам и опять наворачивались и падали. Дыхания не хватало, ноги заплетались, но испуг был настолько сильный, что никто из нас ни на секунду не останавливался. Бежали молча к заднему забору. Там из огорода в поле вела небольшая калитка. Выскочив из неё, мы бросились кто куда. Тут уже каждый за себя думал. Зло глянув в мою сторону, друзья разбежались задними дворами по своим домам. А мне ничего не оставалось делать, как просто нестись куда глазаглядят. Ну я и полетел, прыгая по кочкам и кротовьим норам через поле в сторону Большого леса, окружившего плотным кольцом Седую гору. И чем дальше я убегал от дома, тем чётче разумел, что домой мне больше возвращаться нельзя. Никогда. Там наверняка уже старуха набрехала про меня родителям с три короба.

Только добежав до леса, я решил, наконец, остановиться и оглянулся. Никто за мной, естественно, не гнался. Горько смотря через поле, я видел вдали деревню и мой невысокий дом, а полевая трава, распрямляясь, на глазах стирала следы моих босоногих шагов. Расплакавшись от переживаний и отчаяния, что никогда больше не вернусь домой, утирая текущие реками слёзы, я пошлёпал по покрытой хвойными иголочками земле в глубь леса. Солнце уже заходило за горизонт и освещало последними лучами высокие стволы вековых елей. Так я и брёл, ревя, шмыгая и вытирая мокрый нос, пока не услышал вдалеке шум падающей воды.

– Водопад Желаний! – в один голос вскрикнули мы с Максимом, повскакивав на кроватях.

– Всё верно, мои хорошие. Я двигался к подножию Седой горы, к тому месту, куда с неё стекал водопад Желаний. До этого я, ей-богу, никогда его не видел, хотя в деревне про него ходило много легенд, сказок и даже пугалок. Ходила, например, страшилка, что если ты загадаешь водопаду что-то дрянное, пагубное, то поток воды в нём резко увеличится и тебя смоет, а потом полностью растворит между камнями. Мы с ребятами сюда не ходили: далеко очень. И боязно. Чего только про водопад не говорили, какими только свойствами его не наделяли: как хорошими, так и нет.

Но, подойдя туда, я был скорее озадачен. На нормальные водопады, которые я видел на картинках в книжках, этот был совершенно не похож. Тонкая струйка воды стекала по чёрным скалистым камням, формируя внизу довольно глубокую лужу. Из лужи вода утекала ниже в каменистый ручей, виляла по его руслу между деревьев и камней и пропадала из виду. Стояло начало лета, и снег на Седой горе уже давно стаял, оставив водопад подпитываться лишь короткими летними дождями.

Солнце уже село, и в лесу стало быстро темнеть – намного быстрее, чем в деревне. Я зачерпнул ладошками воды, умылся, попил и тут почувствовал, что у меня сильно разболелась голова. Ну, наревелся, набегался, нанервничался – вот оно и давало о себе знать. Тогда я желал только одного – чтобы случилось чудо, чтобы пришёл добрый волшебник и поскорее закончил весь этот сыр-бор, вернув меня обратно во времени в ту минуту, когда я побежал искать дырку в соседском заборе, будь он неладен… Говорила же мне мама после случая с самолётиком: «Сынок, сынок, когда же ты у меня повзрослеешь уже? Ну что это за детские шалости?». Ни за что бы я больше туда не полез. Но волшебника рядом не было. А из широкого разнообразия всяческих палочек, лежавших вокруг, не было ни одной волшебной.

Поэтому мне ничего не оставалось делать, как в сгущающейся темноте прошептать водопаду в отчаянии своё самое искреннее на тот момент желание:

– Милый водопад, помоги. Хочу вернуться обратно в прошлое и всё исправить, как будто ничегошеньки и не было. Не хочу быть виноватым. И хочу, чтобы я поскорее повзрослел уже…

Потом я устало прислонился к стволу большой ели, поросшей мягким серовато-зелёным лишайником, присел, потом прилёг. И, полежав так несколько минут, поджал под себя дрожащие коленочки и нервно уснул, ой…

Тут дедушка внезапно охнул и потянулся ладонью к груди. Оставшаяся пара очков соскочила с его носа и повисла на шее на пожелтевшей от времени резинке. А на правую щёку и бороду дедушки скатилась небольшая слезинка. Мы испуганно смотрели на него, не понимая, что случилось.

Он улыбнулся и больным взглядом обвёл наши притихшие личики, торчавшие из-под лоскутных одеял, и увидел, что на него смотрят две пары глубоко заинтересованных глаз, желающих только одного на свете – продолжения этой завораживающей истории. А за занавешенными окнами вовсю бушевала гроза. Под пугающие раскаты грома на стенах отражались яркие вспышки молний и крупные ливневые капли с гулким стуком ударялись по жестяным оконным отливам.

– Внучики, давайте, наверное, баиньки пойдём, – глухо прошептал дедушка, держась ладонью за грудь. – Поздно уже, да и подустал я. Завтра на рыбалку сходим, а вечерком расскажу вам продолжение. Отпустите деда отдохнуть немножко?

Мы понимающе закивали, несмотря на то что очень хотелось дослушать рассказ до конца. Дедушка, опершись на мою кровать, встал с табуретки, укрыл нас одеялками, поцеловал и, пожелав нам спокойной ночи, пошатываясь отправился спать.

Отходя ко сну под барабанную дробь дождя и отблески молний, я представляла себе, каково это – провести ночь одному в глухом лесу. И куталась глубже в своё одеяло, жутковато всё-таки. Максим тоже долго ворочался, и уснула я только после того, как он затих, распластавшись звёздочкой поперёк своей кровати.

Расскажем продолжение. День Нептуна

Вот бывает такое состояние, когда вроде бы ты проснулся. И вроде бы вставать пора. А глаза не открываются. Ну не открываются, и всё. Подушка крепко-накрепко держит голову своей мягкой манящей белизной, лучше любого мощного магнита. И хочется ещё чуть-чуть доспать, буквально пять минуточек, снова провалившись в сладкую утреннюю дрёму. Только по утрам такое бывает. Со мной, во всяком случае. Но солнышко уже ярко освещает комнату, и спрятаться от его лучиков, пробивающихся сквозь неплотно задёрнутые занавески, особо некуда. Под одеялом разве, но так дышать тяжело.

А в этих утренних полосках-лучиках, как планктон в море, кружатся какие-то маленькие пылинки, пушинки и тончайшие волоски, которых совершенно не видно в облачную погоду. Они парят, вьются в воздухе, то взлетают, то опускаются и, как только заплывают за пределы яркой лучистой струи, внезапно пропадают из виду. Можно немного, самую чуточку, приоткрыть один глаз и наблюдать. А посмотреть под настроение есть на что! Как будто под неслышную прекрасную музыку незаметного симфонического оркестра эти пылинки вальсируют в воздухе, сверкая в ярких лучах, словно маленькие принцы и принцессы в расшитых бриллиантами одеждах.

Сегодня утром я просыпалась именно так. Лежала и жмурилась, рассматривая танцующую пыль, пока один из солнечных бликов не стал назойливо щекотать мой едва приоткрытый правый глаз. Я начала ворочаться, пытаясь немного сместиться в тень, чтобы оттуда продолжить смотреть на бал пылищи. Но солнечное пятно словно прилипло к глазу, что ты с ним будешь делать?! Я плотно закрыла глаза: всё равно не встану, пока не наваляюсь. А луч вконец обнаглел и стал прыгать мне с глаза на глаз, как кузнечик: то туда, то сюда. Поморщившись, я услышала, как кто-то хихикнул. Тут, наконец, поняв, что происходит, и уже окончательно открыв глаза, я села на кровати, оперлась локтем на подушку и сделала строгое выражение лица.

А эта шкодина сидела напротив с ослепительной довольной улыбкой и крутила в руке моё же маленькое косметическое зеркальце.

– Вот ты ехидина вредная! – прорычала я Максиму.– Ну я тебе припомню этих солнечных зайчиков, каждого зайку! Ты у меня завтра проснёшься красивый-прекрасивый, будешь весь день зубную пасту с лица и из ушей вымывать. Да уймись ты уже, заноза! – и я кинула подушкой в этого довольного озорного прохиндея.

Завязалась ожесточённая подушечная битва. В ход пошли все мягкие предметы: подушки, одеяла, футболки, полотенца и даже плюшевые тапки с ушами. Всё летало в воздухе, поднимая ещё больше пыли, сверкающей на солнце.

Никто не хотел уступать, и визг стоял невообразимый, пока вдруг совершенно неожиданно и вероломно в Максима не прилетела здоровенная подуха из соседней комнаты. Ого, проснулся стан врага! Так это же совсем меняет дело. Утро перестаёт быть томным. Битву на подушках дети взрослым не проигрывали ой как давно. На абордаж, в атаку! Дед-супостат будет повержен!

Минут через пятнадцать свирепого сражения на дедушкиной кровати мы победили. Однако хитростью были схвачены в плен, расцелованы и отнесены в подмышках к умывальнику. Вот ты, деда, коварный! Под умывальником наш воинственный пыл был щедро остужен ещё не успевшей нагреться колодезной водой. Но есть ещё одна дисциплина, кроме кидания подушками, где нам с Максимкой не было равных. В плане побрызгаться – победа также осталась за нами. Два – ноль в нашу пользу! Но пижамы можно было хоть выжимать.

– Ну что, чертята?! Раз вы меня окатили всего, с ног до головы, может, устроим сегодня День Нептуна? – озорно улыбаясь, спросил отдохнувший за ночь дедушка, выжимая промокшую насквозь рубаху.

– Чего? День Нептуна? Да ладно! Ура! – закричали мы в один голос с Максимом.

– Деда, а что, и грязьбол будет? – спросила я.

– Будет, будет, – игриво ответил дедушка. – Как-то же мне надо на вас отыграться. Вот там-то вы от меня и получите! Ну а после обеда на рыбалку можно сходить.

День Нептуна, а это, надо сказать, знатные поплескушки, мы не устраивали уже пару лет. Всё как-то не получалось: то одно, то другое. Но в основном – потому что дедушке нездоровилось. Так что мы были в восторге от такой новости.

После скорого завтрака дедушка принёс нам самую драную и старую одежду, которую только мог найти, кусок белой простыни и набор масляных красок. Кто-то скажет, что это мусорный набор для бездомных попрошаек. Ну и пусть говорят. Значит, люди без фантазии.

Вскоре из куска простыни и красок два довольных и извозюканных оборванца изваяли официальный флаг нашего мероприятия. Дедушка разрешил нам нарисовать любую картинку. И мы, надо признаться, долго думали. В конце концов, решили сделать флаг, похожий на пиратский «Весёлый Роджер». Только мы его слегка видоизменили, самую капельку. Вместо пиратского черепа официальным лицом праздника стала сплющенная недовольная физиономия старого пирата, которому по щекам бьют два здоровенных рыбьих хвоста. А внизу – девиз: «Мокрее! Глубже! Грязнее!».

Как только флаг был готов, Максим полез на крышу по канатной лестнице и привязал его к телевизионной антенне. Когда последний узел был завязан, раздался его пронзительный громкий свист. Как он это делает, до сих пор не понимаю? У меня вот не получается. Ветру, наверное, в голове мало.

Итак, флаг гордо развевался на ветру, Максим сидел довольный на коньке и оглушительно свистел. А значит, пора было нашим друзьям-товарищам вылезать из своих домов и лететь к нам. Именно лететь. Потому что спокойно, размеренным пешочком, никто из нас почему-то не ходил. Считается, что шило так действует. Не знаю, шила там я ни у кого не видела… С разных концов деревни, даже с той стороны речки, стал доноситься приближающийся свист. Они действительно летели.

Я вышла в огород, где дедушка делал финальные приготовления для грязьбола. На месте бывших грядок с зеленью и ободранного нами в первый же день раннего недоросшего гороха он установил импровизированные футбольные ворота, сделанные из длинных жердин, и заливал из шланга эту футбольную площадку колодезной водой. Мощная струя размывала ещё рыхлые грядки, превращая их в прекрасную земляную кашу. Тут к нам стали собираться соседские мальчишки и девчонки, и мы побежали топтать затопленные водой посадки, превращая ещё недавно обычный деревенский огород в одну большую грязевую лужу. Огородное месиво – всё как мы любим! Максимка закончил свистеть и уже спускался к нам на этот замес. Такое он ни за что не пропустил бы.

Уже через несколько минут, по колено в грязище, стояло человек двадцать деревенских ребят. А за ними вдоль дома вытянулась вереница зрителей: ворчащих дедушек и бабушек, еле-еле отпустивших своих внуков и внучек и ещё не до конца представляющих куда.

Дедушка взял старый спортивный свисток и подал первый сигнал.

– Физкульт-хрювет, поросяты! Вы готовы к настоящему свинству?! – прокричал он в рупор, свёрнутый из куска плотного картона.

– Да! Готовы! Шайбу-шайбу! Бу-хрю-хрю!– раздались крики со всех сторон.

– Тогда делимся на команды и начинаем игру! – громко продолжил дедушка. – Внимание, команду-победительницу ждут различные ценные призы. Ну а проигравшая команда… А проигравшая команда отмывает команду-победительницу!

Поделив хохочущую толпу детей на две группы, дедушка снова громко засвистел.

– Итак, команды готовы, зрители заняли свои места, нервных просьба успокоиться и не бубнить. Мы начинаем! Сегодня состоится матч между командой «Грязнули» (справа) и командой «Чумазепы» (слева). Напоминаю правила игры: играем два тайма по пятнадцать минут, со сменой ворот. Побеждает та команда, которая забьёт больше всего мячей в ворота соперника. Если будет ничья, то победителями объявляются обе команды и им разрешается отнести судью на мыло и им хорошенечко отмыть! Можно играть ногами, руками, головой и что там у вас ещё есть. Нельзя дотрагиваться до соперника, выбивать мяч из рук, за нарушение – удаление до конца игры. В остальном – всё как в прошлый раз. Теперь, если правила понятны, можете поприветствовать команду соперника, и начнём.

– Команде соперника физкульт-привет! – по-боевому заорал Максим, который был выбран капитаном нашей команды «Чумазеп».

– Чумазой команде физкульт-привет! – так же браво закричал Валерка, капитан «Грязнуль».

Дедушка подозвал к себе Валерку и Максима, бросил монетку, определяя, какая команда начнёт. Мы заняли свои места на поле по щиколотку в тёплой густой огородной жиже, от которой солнышко отражалось причудливым болотным светом и немного слепило глаза. Дедушка, в растянутой старой майке «Динамо» и дырявых валенках с калошами, встал с мячом по центру, засунул свисток в рот, дунул с силой. И тут началось!

Вообще-то в нормальной жизни мы обычные и довольно спокойные дети. Играем себе в свои игры, никто не жалуется особо. Как-то держим себя в руках. Это в нормальной жизни. Но ничто так быстро не превращает детей в поросят, как возня за мячик чуть не по колено в грязи. О, это надо было видеть!

Бегать по мягкой, тобой же самим разбитой почве весело, но трудно. Бежишь, спотыкаешься, считаешь лицом грязные лужи, роняя мяч. Хлюп – и ты уже на человека непохож, свин и есть! Только тот, кто мячик подберёт, тоже далеко не уйдёт, чертика-с-два. Три-четыре прыжка сделает – и тоже летит мосей в насквозь промокшую кочку: ещё одним свином больше. Добежать до ворот получается лишь у самых опытных и выносливых. А надо же ещё вратаря переиграть! В общем, первые пятнадцать минут игрового времени были не сильно урожайными. Не, в плане свинства, конечно, тут-то как раз всё нормуль. Мы вымазались так, что было не только непонятно, кто есть кто, но и сложно было отличить девчонку от мальчишки. Такой свинюшник – умора, аж щёки сводит! Но забили всего лишь два мяча: один – один.

Дедушка, который судил матч, видимо убегавшись, мучился отдышкой, но озорно нас подбадривал весь перерыв. К середине второго тайма Максима вдруг осенило. Он изобрёл очень остроумный и немного сумасшедший способ передвижения с мячом по мокрому полю. На пузе! Разбежавшись как следует по ещё сухой кромке и с силой толкнувшись, он прыгнул животом на воду и полетел. Планируя пузякой по воде на приличной такой скорости, он буквально парил, как моторный катер, аккурат до противоположных ворот. В которые, кстати, и влетел вместе с мячом и вратарём, сорвав аплодисменты и восторженные крики зрителей. Два – один, в нашу пользу! Встал такой довольный и с хитрой ухмылкой пошлёпал по жиже к нам, поздравления принимать.

– Ну, иди же скорее сюда, дай я брата обниму по-нашему, по-свински!

Правда, радовались мы недолго. Его хитрый способ быстро взял на вооружение Валерка, и минут через пять он с таким же довольным чумазым лицом вылезал уже из наших ворот. Два – два. Мы попытались потом вырвать победу, но, видимо, набегавшись по грязи и вконец умаявшись, так и не смогли больше ничего друг другу забить. Пронзительный финальный свисток не дал нам выявить победителя. Под громкие аплодисменты чистых и обалдевших от увиденного зрителей победила с ног до головы грязная, уставшая, но довольная детская дружба.

– Уважаемые спортсмены и зрители, прошу внимания! В сегодняшнем матче победила дружба! Наш матч закончен. Мой огород уничтожен. Прошу поблагодарить спортсменов, – подвёл итог игры дедушка. – А опосля всех поросят прошу залезать ко мне в тракторную телегу, отвезу вас на речку отмываться. Зрители могут пока сфотографироваться с нашими героями. Сразу скажу, что лучшие фото с поросёнкими получатся только в обнимку. Так, а где тут среди вас мои два пятачка? Сфотографируйте нас кто-нибудь, пожалуйста, с этими свинтусами.

Завершив фотосессию и перемазав в грязи родителей, бабушек и дедушек, мы поскидывали изгвазданную за матч одежду, залезли к дедушке в телегу и, держась за борта и подпрыгивая на кочках, поехали на речку. Сама по себе речка была холодная: текла она собирая по дороге все ручьи с нашего предгорья. Купаться в ней было невозможно, ноги сводило моментом. Но в одном месте вода из речки заливалась в неглубокие плавни¹³ и стояла там небольшими озёрцами. В тёплую солнечную погоду эти озёрца хорошо прогревались и купаться там было сплошное удовольствие.

Отмывшись и накупавшись, мы выползли на берег обсыхать. И тут произошло то, что и должно было произойти. Смыв с себя грязь и усталость, мы освободили место для голода. Причём проголодались мы не просто сильно, а зверски. Поблагодарив нас и дедушку за игру, все разбежались по домам, сверкая пятками даже быстрее, чем по пути сюда. Ещё бы, аппетит-то нагуляли дикий! Мы с Максимом тоже были готовы отправиться домой на обед, как вдруг дедушка предложил:

– Ну что, внучики, набегались, поди, проголодались? Так может, не поедем никуда, а прям здесь пообедаем? Я и удочки взял, и верши. Сейчас рыбы наловим по-быстрому и уху на костре сварим. Вы когда-нибудь ели уху из топора?

Ого, это что-то новенькое! Дедушка никогда нас такой ухой не кормил. Даже обсуждать было нечего. Похватав удочки, мы сели на берегу реки таскать водившихся там в большом количестве рыбёшек. И уже через полчаса над подкопчённым котелком поднимался ароматный пар, который, смешиваясь с дымком от костра, становился таким аппетитным, что этот дым хотелось есть большой ложкой. Да из глубокой тарелки. Покидав остаток только что выловленной рыбы в котелок и досыпав туда грубо нарезанных овощей с лаврушкой, дедушка сделал странную вещь. Достал откуда-то небольшой топорик с деревянной ручкой, замотанный в чистое полотенце, и сказал мне:

– Аннушка, накося, возьми. Ты ближе, положи его прямо в котелок, пусть поварится. Будет вам, как я и обещал, уха из топора, по старинному солдатскому рецепту, – и он аккуратно протянул мне топорик. – Клади, клади его, бульон только вкуснее станет! Я тоже проголодался. Положила? Молодец! Чуешь, сразу дух другим стал. М-м-м, вкуснотища какая! Сейчас слюной захлебнусь, ей-богу, давайте лопать уже.

Наломав кусками на газетку чёрный хлеб от круглой приплюснутой буханки, дедушка снял с костра котелок, перемешал топором уху и стал наливать дымящийся ароматный супчик жестяной кружкой по глубоким тарелкам. О, как же это было вкусно! Вкусно всё вместе: устать, умаяться, проголодаться, а потом сесть у костра на берегу реки и лопать большой деревянной ложкой только сваренную уху из топора и свежевыловленной рыбы. Уха просто ух! Объедение, честное слово, аж за ушами потрескивало.

– Деда, а ты видал, как я сегодня мяч круто забил? – спросил, налопавшись, Максим.

– Ха, ещё бы! Такой гол разве забудешь. Ты брюхом своим по всем грядкам мне пролетел, как та черноморская торпеда. Молодец, хорошая идея, никогда бы сам не додумался, – потрепав жующего Максима по мокрым волосам, ответил дедушка. – Не поцарапался хоть нигде, шишак не набил?

– Не, я же по воде летел, – бойко ответил он. – Но грязи наглотался, аж до икоты. Невкусный совсем, дедушка, твой огород, – добавил, поморщившись, Максим, и мы громко рассмеялись.

– Ой, малышня, давайте доедать и до дому собираться, – вдруг сказал дедушка встревоженно, посмотрев на часы. – Я таблеточки свои забыл принять, тьфу-ты ну-ты. Ну надо же, вылетело из головы, совсем памяти нет. Надо возвращаться скорее. В следующий раз научу вас готовить «топорищи».

– Топорищи? А это что такое? – спросила я, так как тоже любила готовить, но о рецепте блюда с таким названием ни разу не слыхала.

– А это щи такие, тоже из топора, – улыбаясь, ответил дедушка.– А сейчас поспешим домой.

Максим побежал с ведром к речке воды наливать, чтобы костёр потушить. Дедушка пошёл заводить свой трактор. А я промокнула кусочком свежего хлеба оставшийся в тарелке бульон, смакуя, закинула его в рот и принялась собирать наши вещи. Вечерело, и становилось немного зябко: то ли от ветра, то ли потому, что от усталости сил уже не осталось. Денёк выдался на славу. Побольше б таких. Надо монетку бросить в воду и ехать домой, а то тучи снова надвигаются. Похоже, что опять гроза ночью будет.

Расскажем, как оно было потом. Сон, который не сон

Как-то в прошлом году дедушка рассказал историю, которая произошла с ним на самом деле. Однажды во время грозы он сидел дома и смотрел свой маленький старенький телевизор, накрытый сверху вязаной салфеткой. Как вдруг за окном появился небольшой, но очень яркий огонёк. Он плавно приближался и рос прямо на глазах. Дедушка не сразу понял, что на него, сверкая под проливным дождём, летела шаровая молния. Она словно искала что-то или кого-то, блуждая между ветвей садовых деревьев. И тут, словно заметив пристальный удивлённый взгляд дедушки, наблюдавший шаровую молнию впервые, она остановилась в одной точке, зависла там и, больше не мечась, полетела чётко в направлении его окна.

Перепугавшись, дедушка отскочил в сторону и прижался спиной к стене, укрывшись в тени занавески. Молния подлетела к ставням. И, словно от удара футбольного мяча, верхняя форточка лопнула, осыпая стеклянными осколками пол и тапки стоящего рядом дедушки. Огненный шар влетел в дом и, остановившись на мгновение, словно осматриваясь, рванулся вперёд и ударил в мерцающий экран телевизора.

Понятное дело, что экран взорвался и телевизор загорелся. Но молнии уже не было. Несчастный телевизор дедушка быстро потушил. Он и сейчас валяется обгоревший где-то в дедушкиной мастерской. Почему дедушка его не выкинет? Он говорит, что молния до сих пор там живёт и, раз она к нему прилетела, то, значит, хотела подружиться и что-то рассказать. А друзей не выбрасывают. Так он сказал. И не предают. Поэтому телевизора у дедушки с тех пор больше нет.

Вернувшись с рыбалки и отмывшись уже хорошенько с мылом и мочалками, мы с Максимом с первыми крупными каплями надвигающейся грозовой тучи забежали в дом и залезли на печку под потрёпанное разноцветное лоскутное одеяло. Стемнело уже: вечер, ну и тучи принесло аж чёрные.

Печка была тёплая, она у дедушки долго температуру хранила. За это он её очень любил. И часто повторял, что без неё он бы ни одну зиму не перезимовал. Нам тоже она нравилась: беленькая такая, подкопчённая. Во-первых, на ней ты выше всех и всё видно. Во-вторых, тепло и уютно. А в-третьих, если деда что-то вкусненькое готовит, то на печке это занюхивать вкуснее всего. Ну а так как уха из топора через нас уже проскочила, наши сопелки торчали с печки чётко в сторону кухонного стола, где дедушка, напевая какую-то старую мелодию себе под нос, чего-то там месил.

– Слушай, Анюта, чего это он там кухарит? – спросил у меня Максим. – Мне снова кушать хочется.

– Когда мы пробегали мимо из бани, то мне показалось, что он творог доставал из погреба, – ответила я. – Я бы тоже чего-нибудь съела, если честно.

– Деда, а ты чего там готовишь? – крикнул с печки Максим.

– А вы почему интересуетесь, молодой человек? – переспросил его дедушка. – Проголодались, что ли? Вот вы мои прожорки любимые! Но это даже хорошо. Я вам тут решил ватрушек с творогом испечь, уже тесто замесил. Сейчас дрова прогорят, маслом их намажу да запекать поставлю. Ты бы, мил друг, помог мне, а? Щепочек надо подкинуть в самовар. Он там, на улице под навесом стоит, я его разжёг уже. Как говорится, чайком с плюшками побалуемся, заместо ужина.

Просить Максима дважды пойти чего-нибудь поджечь было излишне. Ой, это тот ещё поджигатель! Чего-чего, а вот с горением у него управляться получалось очень хорошо. С огоньком парень растёт. Причём он так босиком бы туда и побежал, если бы дедушка не окрикнул вовремя.

А меня так на тёплой печке разморило, что, ей-богу, никуда не хотелось вылезать. Пятки горели, была б сытая – уснула бы моментом. Но жорка же в животе сидит, голодает, звуки гудящие издаёт. Тут ещё и запах запекающихся сдобных булочек из печки стал подниматься и в нос мне полез. Тут жрушка моя вообще всякий стыд потеряла и как заурчит – на всю кухню! Стыдоба. Даже дедушка услышал.

– Аннушка, это кого там тигры грызут!? – шутя спросил он.

– Дедушка, не смешно! И так кушать хочется, а тут ещё такой вкусной выпечкой запахло, что я слюной захлебнусь сейчас. Скоро там?

– Не гневись, внучка. Просто я удивился, что ты маленькая такая, а так громко урчит. Слезай уже, за стол садись. Сейчас ватрушки доставать буду. Да и Максима надо из-под навеса вытаскивать. Он мне всю поленницу так в самовар перепихает. Вода, небось, выкипела уже наполовину. Пойду чайник заварю, если осталось чем. Вот юный пожарник-то растёт!

А вы когда-нибудь пробовали ватрушки, запечённые в настоящей дровяной печке? Если нет, то вы много потеряли. Это что-то с чем-то! У дедушки был для выпечки специальный камень: чёрный, плоский, с неровными краями. Тяжёлый, не поднять. Как он с ним управлялся – ума не приложу. На нём дед выпекал хлеб и деревенские лепёшки с мясом и картошкой. А сегодня на камне, как на подносе, бородатый повар извлёк из печки румяное лакомство, пахнущее свежим печёным сдобным тестом, творогом и ванилью. Мы набросились на ватрушки, даже не дожидаясь, пока они хоть чуть-чуть остынут. Лопали прямо с пылу с жару, как с голодного края. Всё нёбо себе, помню, сожгла тогда. Зато как же это было вкусно!

– Дедушка, а ты сегодня дорасскажешь нам вчерашнюю историю? – спросил Максим, держащий от жадности в руках аж четыре ватрушки.

– А вы у меня дрыхнуть не завалитесь после ужина-то? – справедливо решил уточнить дедушка. – Поди, так умаялись, что вам только подушку покажи.

– Не, мы бы послушали, – сказала я. – Хотя бы чуть-чуть.

– Тогда долопайте, чай допейте, умываться – и по койкам. А я пока двери схожу закрою.

– Деда, а ты таблеточки свои не забыл выпить? – строго спросила я, памятуя, как мы быстро с речки собирались.

– Да, все лекарства принял, всё слава богу. Спасибо, что напомнила, а то путаться уже начинаю, какие утром пить, какие вечером. Проще горстью с утра все в рот закинуть, да врачи не велят. Ладно, доедайте, я сейчас вернусь.

Дедушка задержался и вернулся домой весь мокрый. Баню закрывал, под дождь попал. Пока мы укладывались под грозный грохот грома, я всё время поглядывала в окно. А вдруг там шаровая молния?! Я правда очень боюсь грозы. А шаровую молнию боюсь ещё сильнее.

Словно прочитав мои мысли, дед встал и задёрнул плотнее шторы. А потом вернулся, сел на свою табуреточку и начал.

– Так, на чём мы с вами давеча остановились? А, как я уснул возле водопада Желаний, по-моему. Так же? – и дедушка вопросительно посмотрел на нас.

– Да, ты набегался, наплакался и уснул там, – прошептала я.

– Ага. Всё верно. А вот знаете ли вы, внучики, чем отличается детский сон от сна взрослого? – спросил дедушка.

– Наверное, у взрослых все сны про работу? – предположил Максим. – Мама постоянно с кем-то во сне ругается.

– И такое бывает, конечно, но это не главное отличие, – возразил дедушка. – А ты как думаешь, внучка?

– Не знаю… Может, взрослые могут включать себе любые сны и перещёлкивать их, как каналы на телевизоре? – высказала я свою догадку.

– Нет, милая, так даже у взрослых не получается. Сны у взрослых и у детей во многом похожи. Вам иногда снится детский сад или школа, а вашим маме и папе – работы, заботы, вы снитесь. Но самое главное отличие не в этом. Взрослый сон всегда останется сном и наутро улетучится, даже и не вспомнишь, о чём он был. А вот у детей другая штука. Упрямая, надо сказать. Обычно сон так и остается сном: весёлым приключением или жутким кошмаром. Но – сном. Однако иногда он может происходить на самом деле. А то, что тебе приснилось, на самом деле уже и есть твоя жизнь.

– Это как это?! – удивлённо спросил Максим.

– А вот представь себе, что ты спишь и видишь сон. И вдруг тебя что-то напугало, и ты подскакиваешь на кровати, трёшь глаза, чтобы поскорее проснуться, и чувствуешь, как будто что-то изменилось. Всё вроде то же самое. Но ты ощущаешь, что сон никуда не делся. И все события, которые тебе снились, начинают с тобой происходить на самом деле. И это не шутка. Это твой сон ворвался сюда, в этот мир, где его никто не ждал. Не знал и я про такое, когда уснул, откинувшись на ствол дерева, росшего вблизи водопада Желаний. После всех моих злоключений, случившихся в тот день, трудно было ожидать, что мне будут сниться порхающие бабочки, прыгающие зайчики и добрые волшебники. Какое-то время я тревожно дёргался, проваливаясь в сон, и просыпался от этого пару раз. Но усталость взяла своё, и наконец я уснул. Или не уснул, и это был не сон. Я до сих пор не знаю.

Я помню только, что вдруг почувствовал, как меня, лежащего на земле, будто кто-то вяжет по рукам и ногам. Мне стало ужасно страшно. Я открыл рот, чтобы закричать что есть мочи. Но как я ни пытался, ничего не получалось, словно у меня отключили голос. Меня сжимало всё крепче и крепче, ноги уже не могли пошевелиться. Я попытался раздвинуть путы руками, стал брыкаться ногами, отчаянно пытаясь открыть отяжелевшие от усталости глаза. Но как будто какая-то неведомая сила навалилась на меня всем весом, не давая мне ни пошевелиться, ни закричать, ни взглянуть на неё. Собравши последние силы, я рванулся что есть мочи и почувствовал, как моя правая рука вдруг освободилась. Я протёр глаза, открыл их и оцепенел. Лежал я на том же месте, в корнях старой большущей ели, недалеко от водопада Желаний. Только вода лилась сверху мощным, громким и пенящимся потоком, падая в небольшое голубое озеро. Я поднял глаза и в испуге увидел, как передо мной промелькнуло чьё-то знакомое лицо. Быстро переведя взгляд на свои ноги, я тут же понял, что меня так опутало. Мои ноги были покрыты толстым слоем проросшего лишайника, этого гриба и водоросли одновременно, который разрастался и приковывал меня к стволу дерева, словно клейкой лентой.

– Держи его крепче, старый пень! – прозвучал откуда-то сзади хриплый, даже, наверное, трескучий, старческий голос.

Я обернулся и увидел, что позади меня у водопада стояли две тёмные женские фигуры: одна постарше, другая помоложе – и о чём-то шептались. А чуть дальше виднелся силуэт ещё одной женщины, совсем старой, нервно опирающейся на свою клюку. Она строго смотрела издалека на старую ёлку, в корнях которой я не оставлял попыток как-либо выскользнуть из-под плотного слоя лишайника.

Тут старуха начала двигаться ко мне. В темноте мне казалось, что она не идёт, а плывёт на меня, чертя по земле своим посохом. Я оцепенел. Старческая фигура становилась всё ближе и ближе. И тут я увидел её лицо, знакомое до боли. Такого опоясывающего ужаса я не испытывал никогда в жизни. Мне даже через щёлки зажмуренных от страха глаз стало понятно, что это была она. Моя соседка, старуха-ведунья. Она смотрела прямо на меня. Нет-нет, куда-то в глубь меня. А выражение её лица не предвещало ровным счётом ничего хорошего. В голубом свечении, исходящем от воды, этот пронзительный недобрый взгляд пробирал холодными колкими искорками до самых далёких мурашек. Меня аж передёрнуло там, под лишайником.

– Сёстры, идите-ка сюда! – скрипучим голосом позвала она тех двух женщин. – Знакомьтесь, вот этот мальчик просил водопад исполнить его желания.

Пока те шли, старуха пригнулась ко мне, опершись на свой посох, и небрежно смахнула с моего лица опавшие листья, которые, по-видимому, прилипли к нему, пока я спал.

– Погоди, да я тебя знаю! – старуха аж взвизгнула. – Так это ты, дрянной мальчишка, общался с водопадом?! Тогда тебе очень повезло, мальчик, что он решил исполнить твои просьбы и позвал нас. Обычно таких лгунов и хулиганов, вроде тебя, водопад вмиг смывает!

Тут к нам подошли женщины, которых старуха назвала сёстрами. Молодая присела на корточки рядом со мной и, осмотрев мои затёкшие под лишайником руки и ноги, повернулась к старухе и сказала:

– Сестра, прошу тебя, сними с него свой лишайник, он никуда не убежит, – и, посмотрев на меня строго, но с теплотой, спросила: – Ты ведь не смоешься, правда?

Страх меня ещё не отпустил, и нижняя челюсть дрожала и не слушалась, и зубы отстукивали быстрый ритм. Так что ответить я не смог, только кивнул и моргнул утвердительно.

– Ну вот, он убегать не будет. Отпусти его.

Старуха, недовольно ворча, пошарила в кармане передника и, достав оттуда какой-то светящийся порошок, сдула его с ладони в мою сторону. Проросший на мне лишайник стал растворяться и через мгновение осыпался под корни громадной старой ели.

– Ну вот, спасибо, сестра. Тебе лучше, мальчик?

– Д-д-д-да, с-с-с-с-пасибо, – дрожащим голосом ответил я.

Теперь, наконец-то, я смог пошевелить руками и ногами, которые от прилива крови закололо мелкими иголками, как от укуса маленьких пчёл или посещения крапивника. Мои глаза уже привыкли к темноте, я попытался встать, но коленки трясло так, что мне это не удалось. Тут заговорила женщина средних лет.

– Мальчик, ты можешь отвечать? – спросила она спокойным ровным голосом.

– Ага, могу, тётенька, – мой голос от пережитых волнений начинал приходить в норму, но ещё дребезжал.

– Хорошо. Это ты разговаривал с водопадом и просил его исполнить твои желания? – продолжила она.

– Да, тётенька, я. А что, я что-то плохое попросил? – и я стал лихорадочно копаться в памяти, безрезультатно пытаясь вспомнить, что плохого или обидного мог ляпнуть водопаду в панике.

– Ты попросил его о чём-то очень странном. Но, видимо, водопад тебя услышал и решил исполнить твои желания. И вот мы здесь. Ты знаешь, кто мы?

Я отрицательно замотал головой, оглядывая внимательно фигуры трёх женщин. Сейчас, когда они стояли близко и лунный свет стал ярче, мне были видны все детали их одежды. Старуху я разглядел ещё раньше, к тому же мне часто приходилось её видеть, с этим обмотанным пёстрыми косичками костылём. Единственное – сейчас она была одета не так, как обычно. Её диковинное облачение: то ли старое платье, то ли такой же древний халат – казалось, было откуда-то из далёкого прошлого, из другой эпохи. А странный вязаный чепчик и кожаный передник, из кармана которого она доставала свой порошок, создавали ощущение, что она только что пришла сюда из сказки про пряничный домик. Вторая, средних лет, напротив, была похожа на женщин из нашей деревни: платье в пёстрый горох, передник из грубой льняной ткани да светлая косынка на голове. Ничего необычного. Зато третья – совсем молодая девушка – одета была в какой-то блестящий инопланетный костюм. Сейчас космонавты в таких ходят разве. Он весь сиял и переливался холодным светом в падающих лунных лучах.

– Ты точно никого из нас не знаешь? – переспросила женщина средних лет.

– Её знаю, – боясь сказать что-то не то, показал я трясущимся пальцем на старуху.

– Сестра, а ты знаешь этого мальчика? – повернулась к старухе женщина.

– Да как же не знать соседушку. Ну что, охламон, обмишурился? – злорадно глядя в мою сторону, ответила старуха.– Этот воришка весь огород мне вытоптал с дружками своими и в дом хотел залезть. Благо дед мой их увидел. Поймать хотели, наказать, так ведь разбежались, мерзавцы, как тараканы. Не смотрите, что он сейчас сидит тише воды, ниже травы. На самом деле это гнида жуткая, хулиган и обманщик, оторви да брось. Не понимаю, как водопад его желания решил исполнить. Просто ума не приложу.

– Успокойся, сестра, не преувеличивай, – неожиданно вступилась за меня девушка. – Возможно, у тебя в Былом он и натворил чего-то, но я у себя в Грядущем его плохих дел не вижу. Так что, может, водопад и не ошибся. Что же ты попросил у водопада, мальчик?

И девушка присела на корточки и посмотрела мне в глаза. Я, окончательно запутавшись и уже ничего не понимая, снова почувствовал, как набегают слезы, и заныл.

– Тётеньки, отпустите меня, пожалуйста. Я, честное слово, больше так не буду!

– Прекрати ныть и не юли! – крикнула на меня старуха. – Если ты не понял ещё, то я тебе растолкую. Не мы тебя сюда притащили, ты сам сюда пришёл. И сам водопаду свою просьбу передал. А он тебя, дурня, услышал. И теперь мы с сёстрами вынуждены твои желания исполнить, хотим мы или нет. Вот мы и спрашиваем тебя, зачем ты припёрся сюда ночью и что ты хотел от водопада?

– Я ничего не понимаю, тётеньки, вы кто? – прорыдал я.

Тут девушка положила мне руку на плечо и, протянув платочек, стала меня успокаивать.

– Ну ты чего, мальчик, перестань плакать, мы не хотим тебе сделать ничего плохого. Сестра, перестань кричать на мальчика, ты делаешь только хуже, – и она стала помогать мне вытирать слёзы с заплаканного лица. – Всё-всё-всё, успокаивайся. Поверь, мы здесь только по одной причине – выполнить твои желания. Мы с сёстрами – феи, рожаницы¹⁴, хозяйки судьбы. Вот пожилая фея, она Хозяйка Былого. Вот фея средних лет, Хозяйка Настоящего. И я, Хозяйка Грядущего. Мы живём здесь, возле водопада, который вы называете водопадом Желаний, хотя это на самом деле не совсем верно. Наша работа – это определять судьбы всех живущих на планете людей. Вот видишь это старое дерево?

И молодая фея показала мне на крону ели, в корнях которой я так до сих пор и сидел.

– Это Дерево Жизни, – продолжила она. – Мы с сёстрами должны поливать его корни из водопада, чтобы оно не засохло. Работы много, но такая уж у нас задача, мы не жалуемся. Иногда к водопаду приходят отчаявшиеся люди и просят помощи. Водопад слышит не всех, а помогает уж тем более очень немногим. Почему водопад услышал тебя и решил тебе помочь, мы не знаем. Но раз он нас попросил, мы не можем ему отказать. И вынуждены выполнить твои просьбы, какими бы они ни были. У нас очень мало времени, мальчик. Людей на планете много, у каждого своя судьба, своё прошлое, настоящее и будущее. Мы должны спешить. Скажи нам, чего ты просил у водопада, мы это выполним и отпустим тебя.

После слов молодой феи мне стало гораздо легче, как будто камень с души свалился. Я-то думал, что они пришли меня наказывать, а оказалось наоборот. Эта новость так меня обрадовала, что слёзы и дрожь в коленках мгновенно улетучились и я, взявшись за руку молодой феи, смог наконец-то встать. Сидя в корнях старой исполинской ели на сырой земле, я затёк и сильно продрог.

– Извините, пожалуйста, я не хотел вас потревожить, – начал я. – Я попросил у водопада, только чтобы он помог мне всё вернуть обратно, как будто ничего и не было. И ещё – чтобы я поскорее повзрослел.

– А, так ты хочешь, чтобы всё вернулось обратно?! – завопила старуха. – Хочешь, чтобы я забыла, как ты, негодник, меня обворовывать лез? Ну уж нет, дружочек. Ты мне давно не нравился. Будешь теперь отвечать за свои поступки.

У меня снова упало всё внутри. Я понимал, что старуха ни за что не будет выполнять мои желания. Тем более что они и её касаются, причём в первую очередь. Ведь я-то хотел вернуться в прошлое, именно в тот момент, когда я вёл друзей с рыбалки мимо забора старухи. Я бы на этот раз ни за что бы к ней не полез, ни за какие пряники. И пусть бы обо мне чего угодно думали мои друзья-товарищи, но больше заводилой для них я быть не хотел. И вот весь мой план рушился прямо на глазах. Переведя молящий взгляд на фею Будущего, потом на фею Настоящего, я опять заплакал.

– Сестра, ты же знаешь, мы не можем отказать Водопаду, – обратилась к старухе фея Настоящего. Ему это не понравится, ведь такого не было никогда. Без его помощи Дерево Жизни может засохнуть.

– Я понимаю, сестра, – нервно ответила ей старуха. – Но ты же понимаешь, что этот мерзавец хочет, чтобы у меня память отшибло. Он думает, что за свои ошибки отвечать не надо. Он думает, что бывает второй шанс, что можно вернуться в прошлое и всё исправить. Но ведь такого не должно быть, сёстры!

– Мальчик, а ты хоть понимаешь, что, изменяя своё прошлое, ты меняешь своё настоящее и уж тем более будущее? – тревожно спросила меня молодая фея. – Ты понимаешь, что если ты перепишешь прошлое, то в будущем с тобой может случиться непоправимое? Ведь до тебя исправить своё прошлое никому не удавалось. Ты точно хочешь исказить былое?

Я понимал, что решается моя судьба. И я не знал, что делать. Мне было очень страшно. Ведь если до меня никому не удавалось вернуться в прошлое, чтобы исправить свою ошибку, то никто не знает, чем это грозит в будущем. И я не знал. Зато я чётко представлял себе, что будет, если ничего не делать и оставить всё как есть. Я представил себе разговор с мамой. Представил себе ремень папы. Представил себе своих друзей, которые после всего случившегося вряд ли вообще теперь будут со мной дружить. А скорее всего, не будут и другим не посоветуют. И, выбирая между известностью и неизвестностью, я выбрал то, что мне тогда казалось самым безобидным – неизвестность. И я сказал:

– Да, фея Будущего, я хочу вернуться в прошлое и изменить его.

– Сестра, нам надо спешить, время идёт, нас ждут другие судьбы, – произнесла молодая фея в сторону старухи, печально и с каким-то сожалением посмотрев на меня. – Надо что-то решать. Без тебя мы ничего сделать не можем.

– Решать, решать, – буркнула старуха, глядя себе под ноги. – А что тут решать, нету моего выбора. Воля ваша, надо выполнить просьбу водопада. Нельзя его обидеть. Но взамен я заберу у этого мальчишки то, что для него является ценным.

На этих словах старуха заковыляла ко мне и схватила меня за руку.

– Дай мне это, – показала она на отцовские командирские часы, висевшие у меня на запястье.

– Нет! – воскликнул я. – Только не часы. Это же папин подарок!

– Мальчик, тебе решать, – очень холодно и серьёзно сказала мне фея Настоящего. – Или ты отдаёшь сестре то, что она просит, или говоришь водопаду, что ты забираешь все свои просьбы обратно. У нас совсем закончилось время. Какое твоё решение?

Я понял, что всё, это тупик. Старые отцовские часы были не просто подарком – они были символом его мужества и стойкости в войну. Это была моя гордость. Теперь я на своём опыте узнал, что же такое самое ценное просила старуха за свои услуги. Она просила у людей то, расставание с чем причиняло глубокую боль. И, протягивая старухе браслет с отцовскими часами, я почувствовал такое опустошение и отвращение к самому себе, что слёзы сами накатились на глаза. Я закрыл лицо ладонями и, отвернувшись к стволу старой ели, горько разрыдался.

– Ага, всё-таки отдал,смотри-ка, – проскрипела мне в спину старуха. – Ну хорошо, я верну тебя в прошлое, хоть ты этого и не заслуживаешь. Ты лживый и малодушный мальчишка. Но за это я заберу у тебя твоё детство. Сёстры, не смотрите так на меня, он сам это попросил. Вы же слышали, он хотел поскорее повзрослеть.

– Сестра, тебе не кажется, что это очень жестокое наказание? – глядя на ревущего меня, спросила молодая фея.

– Ничуть. Этот сопляк сам попросил, сам получил. Я останавливаю часы его детства здесь и сейчас, – и старуха, видимо взявшись за заводное колёсико, щёлкнула им, и часы перестали тикать. – Вот теперь пусть возвращается в своё прошлое.

Я повернулся к ней и увидел, как она приматывала мои часы себе на клюку.

– Ну что ж, раз все получили то, что хотели, мы можем теперь исполнить просьбы мальчика, – произнесла Хозяйка Настоящего. – Сёстры, вы готовы?

Тут женщины взялись за руки и подняли их вверх, к кроне старой ели.

– Дерево Жизни, мы согласны выполнить его желания! – прокричала старуха. – Да будет так, как он хочет. Я меняю его прошлое и забираю взамен его детство.

На этих словах старуха с силой ударила своим посохом по камню, валявшемуся у неё под ногами, аж искры посыпались, и стала расплываться в воздухе. Силуэты двух других женщин тоже стали растворяться и исчезать. Тут корни большой ели расползлись в стороны под моими ногами, и я, не успев вскрикнуть, провалился в кромешную темноту.

Сколько я летел в этой темноте, я не помню. Но, пролетев какое-то время, пытаясь цепляться за пустоту, я вдруг почувствовал, что словно в холодную воду упал. Открываю глаза, весь мокрый, а передо мною стоит Серёга, друг мой, удочку держит и пустое ведро.

– Хорош дрыхнуть, всю рыбалку проспал. Дома будешь сны досматривать. Возвращаться пора. Ты хоть наловил чего?

И Серёга заглянул в моё ведро, где плескались пара окушков, пара золотистых карасиков и с пяток краснопёрок.

– Что-то негусто. А ещё хвастался, – укоризненно протянул Серёга. – Смотри и учись, как надо рыбу ловить!

И он сунул мне под нос своё ведро, где кишмя кишила всевозможная рыбёшка.

– Да меня что-то сморило, видать, после купания, – немного потрясываясь от неожиданной побудки и пытаясь собрать мысли в кучку, стал оправдываться я. – А сколько сейчас времени?

– Чего ты несёшь?! Ты же не пошёл с нами купаться, выдумываешь тоже. У тебя у самого часы есть. Собирайся. Поехали, я за велосипедом к реке – и вернусь. Сейчас и остальные прикатят.

И Серёга пошёл спускаться к реке. А я посмотрел на часы. Но часов, командирских отцовских часов, у меня на руке не было. Осталась белая незагорелая полоска на запястье. Вот так-то…

Конечно, в тот день ни за какой вишней я никого не потащил. Так, добрались до деревни да разъехались по домам. И старуха-ведунья не обратила на меня никакого внимания, когда я проходил мимо неё. Сидела и невозмутимо кормила свою чёрную кошку, наглаживая её и чего-то бормоча ей на ухо. Моих часов на завешанном верёвочками старухином посохе уже не было.

Как не было и моего детства. На его месте не осталось ничего. Опустошённость. Я повзрослел одним днём, всё стало другим. Ушла та лёгкость, с которой я ввязывался в любое приключение. Куда-то пропали искренний задор и моя природная озорная непосредственность. Всё осталось в прошлом. Так, как решили хозяйки моей судьбы. Как того хотела старуха, Хозяйка Прошлого. Как попросил я. Остался лишь необъяснимый, глубинный и неосознаваемый страх и обида, обида на самого себя.

С тех пор я начал взрослеть всё быстрее и быстрее с каждым годом. А сейчас годы летят так, что не успеваю даже опомниться как: раз – и год пролетел, раз – и второй. Теперь-то я понимаю, что нельзя тогда было в прошлое возвращаться. Нельзя было просить водопад. Не стоило мне встречаться с Хозяйками Времени. Свои ошибки надо признавать и исправлять их хорошими поступками. Надо было вернуться домой, во всём сознаться и прощения у всех попросить, как бы страшно это ни было. Но я струсил. Обманул самого себя, запутался и струсил. Хотел всё исправить, а сделал себе только хуже. И часы моего детства остановились навсегда.

Тут наступила тишина, дедушка замолчал, грустно рассматривая половик под ногами.

– Дедушка, ну зачем же ты отдал часы Хозяйке Прошлого? – спросил в повисшей тишине Максим, расстроившийся до глубины души. – Нельзя, ни в коем случае нельзя было отдавать их старухе. Что же ты наделал…

– Я знаю, Максимушка, знаю. Нельзя было этого делать, – ответил дедушка и посмотрел на Максима грустно-прегрустно. – Надо было отказаться от своих глупых просьб, и всё было бы по-другому. Но я не смог. Я обманул самого себя. А обманывать нехорошо.

– В этом случае – да, нехорошо. Но не всегда ведь обманывать – это плохо, – насупившись, вдруг возмутился Максим. – Бывают же случаи, когда обманывать можно и даже необходимо.

– Это какие же? – удивился дедушка, поправляя под собой подушку на табурете.

– Ну вот, например, Иван Сусанин. Он же соврал, что ведёт правильной дорогой. Но ведь он правильно поступил, верно же, когда соврал?! – оживился Максим и сел на кровати. – Или вот Мальчиш-Кибальчиш. Он же тоже соврал и не рассказал буржуинам главную тайну Красной армии. Кто он: врун или герой? Я думаю, что герой. А разведчик Штирлиц? Он же, по сути-то, постоянно врал, каждый день. И он очень хорошо врал. Потому и герой.

Было видно, что дедушка от таких мыслей немного опешил. А что, я с Максимом полностью согласна. Максим совершенно искренне посмотрел дедушке в глаза и ёмко завершил свою мысль:

– Так что, дедушка, я думаю, врать не всегда нехорошо.

– Внучек, я думаю, что и ты прав, и я прав, – укладывая Максима обратно на подушку, прошептал ему дедушка. – Жизнь же очень разная. И самое ценное, что есть у человека, – это как раз жизнь. Поэтому, конечно, надо делать всё, чтобы защитить её, своих родных, друзей, близких. И бесстрашно врать, если придётся, есть такое, не спорю. Только нельзя бояться признать правду, нельзя обманывать самого себя. Ведь, соврав самому себе, ты потеряешь себя. Поэтому надо быть сильным духом и оставаться честным с самим собой. Вот у меня в детстве этого не получилось. Но я надеюсь, что с вами такого не произойдёт.

И дедушка, мягко улыбнувшись в свою седую бороду, стал подниматься с табуретки.

– Всё, поздно уже, внучики. Давайте я вас поцелую – и спать. Утро вечера мудренее.

– Дедушка, погоди, – перебила я его. – А неужели ты никогда не пытался найти свои часы, стрелки которых остановила старуха? Ведь если их найти, то, может быть, у тебя снова получится перенестись обратно в прошлое? В тот самый миг, когда старуха останавливала стрелки. Перенестись туда и отказаться от своих желаний. Сказать этой ведьме «нет» и домой пойти!

– Аннушка, я боюсь, что второй раз вернуться в прошлое у меня уже не получится, – с горечью произнёс дедушка.

– Почему?! – возмущённо воскликнула я. – Ведь однажды у тебя это получилось. Надо немедленно разыскать твои часы. Если ты говоришь, что, когда ты возвращался с рыбалки, на посохе старухи их не было, значит, она либо успела куда-то их припрятать, либо потеряла где-то. Но ведь командирские часы – это не бумажка и не деревяшка. Они же до сих пор где-то лежат, не ржавеют и не портятся!

– Аня права, дедушка! – аж подпрыгнув на кровати, завопил Максим. – Часы не могли исчезнуть. Я знаю, командирские часы делают из специальной стали, они не промокают и не ржавеют, от них даже пули отскакивают. Дедушка, поверь, они сейчас просто где-то лежат. Нам надо непременно их отыскать и завести. И если получится их завести, ты снова сможешь перенестись в прошлое и изменить его, вернув своё детство. Ты понимаешь?

– Внучики, а это очень хорошая идея! – явно просветлев, ответил нам дедушка, но тут же помрачнел. – Только я уже пробовал их найти, но безуспешно.

– А где ты их искал? – спросила я.

– Года два спустя после этого случая в доме старухи случился пожар и он полностью сгорел, – ответил дед глухим шёпотом. – После пожара соседка со своим стариком переехали в соседнюю деревню, там у них какие-то родственники жили. Я помню, что тогда много было желающих отыскать свои ценные вещи на обгорелых остатках дома. Кто-то находил, кто-то нет. Перерыли там всё. Естественно, и деревенская малышня копалась в угольках вместе со взрослыми. А я больше всех. Под каждую головешку заглянул. Но своих часов так и не нашёл. Поэтому шансов их обнаружить, ребяты, ой как немного…

– Дедушка, а ты на водопаде Желаний их искал? – неожиданно спросил Максим.

– Нет, внучек, я после того случая никогда больше туда не ходил. А почему ты спрашиваешь?

– Да как же почему? – возбуждённо воскликнул Максим.– Ты же сам сказал, что после рыбалки твоих часов на посохе старухи уже не было, верно?

– Верно.

– А часы были на каком браслете? Тряпичном, кожаном или металлическом?

– На металлическом. Блестящем таком.

– Ну вот! Всё сходится, – серьёзно заключил Максим.

– Что сходится? – недоумевая, переспросил дедушка.

– Да то, что, скорее всего, твои часы так и остались лежать там, у водопада Желаний.

– Почему ты так считаешь? – уже с глубоким интересом задал Максиму вопрос дедушка.

– Ну как же ты не понимаешь, деда! – не удержавшись, вставила я. – Ты же сам сказал, что старуха прикрепила твои часы себе на посох. А потом ударила им по камню. Но костыль, как ты говоришь, был деревянный. Правильно?

– Да правильно, внучка, правильно. Но и что из того?

– Ну сам посуди, деда, ведь дерево не может высечь искры из камня при ударе! А ты говоришь, что видел искры. Так вот: это не палка их высекла! Это твои часы соскочили от удара и с такой силой грохнулись об камень, что даже искры посыпались!

И я с гордым видом села на подушку, ощущая приятную гордость от собственной дедукции.

– И правда, ребята, как же я раньше-то об этом не подумал?! Молодцы вы мои, вам бы сыщиками работать.

– Деда, решено. Завтра идём на водопад, – твёрдо и безапелляционно заявил Максим. – Я там всё облазаю. А сейчас, дедушка, иди спать. Дальнейшее расследование мы берём на себя. Утром ранний подъём.

И с этими словами Максим обнял его за шею, лёг на подушку и, по-солдатски чётко отвернувшись к стенке, затих. Дедушка подошёл ко мне, накрыл одеялком получше, поцеловал и пошёл ложиться спать в свою комнату. Брат, судя по мерному сопению, уже уснул. Гроза закончилась, и за окнами стояла тихая звёздная летняя ночь.

Расскажем чуть больше. Раскопки на водопаде Желаний

На следующее утро меня разбудило назойливое лязгающее бряцание, как будто кто-то шатался по дому с консервной банкой на пятке. Кошек в доме не было, собак тоже, а насекомые так не скачут. За исключением разве что одного маленького неугомонного клопа. Клопа по имени Максим. Вот ведь непоседа! Петухи ещё седьмой сон смотрят, наверное, а он уже на ногах. Пришлось вставать.

Умывшись и набросив на себя уличные шорты и футболку, я, растрёпанная и невыспавшаяся, потопала на скобяной шум. Дойдя до дедушкиной мастерской, я поняла, чтó это звенит. Просто Максим нашёл где-то старую солдатскую фляжку, прицепил её себе на пояс и шарил с ней по дедушкиным полочкам и ящичкам где-то под потолком.

– Доброе утро, – хмуро сказала я. – А я думала, кто тут шумит?

– Доброе! В поход собираюсь, – с горячим энтузиазмом ответил Максим. – Сейчас позавтракаем и пойдём на водопад Желаний дедушкины часы искать. Вот, вещмешок собираю. Как думаешь, нам напильник понадобится?

– Думаю, нет, – ответила я так же хмуро. – Как и вот этот набор инструментов. Они весят килограмм десять, наверное, а нужны разве что трактор ладить. Ты сам свои железяки потащишь, на меня не смотри. Лопатку с топориком взял?

– Взял, – недовольно буркнул в ответ Максим, доставая из рюкзака напильник и кожаный раскладной планшет, полностью забитый инструментами. – Ещё палатку взял, котелок, спички, верёвку толстую, алюминиевые кружки, ложки, вилки и тарелки. А, фляги ещё взял каждому. Как думаешь, чего ещё прихватить?

– Не знаю, вроде всё, – с сомнением сказала я. – Но только пусть дедушка проверит, он лучше знает. Ты не видел, он проснулся уже?

– Вроде спит ещё.

– Пойду я тогда, будить его пора.

И, оставив Максима в мастерской, я отправилась в комнату дедушки. Он крепко спал на своей кровати, прерывисто похрапывая в пышную бороду. Всхрапнёт – и затишье, как будто забывает, что дышать надо. Потом снова вздохнёт с храпом – и снова тишина.

– Дедушка, доброе утро! – поздоровалась я, подойдя ближе. – Мы встали уже. Максим там вещи в поход собирает, а я пришла тебя будить.

Но дедушка не просыпался и продолжал похрапывать. На самом деле я его понимаю. Я сама та ещё соня, меня с утра не добудишься, ведь под утро самый сладкий сон. Но на дедушку это было совершенно непохоже. Я даже не припомню, чтобы он проснулся когда позже меня или Максима. Наоборот, он всегда вставал рано и начинал выхаживать по скрипучему полу то туда, то сюда, суету создавал, спать мешал. Попутно ещё и звуки готовящегося завтрака издавал, словно нарочно. По нескольку раз по яичку стучал, чтобы расколоть. Сто пудов нарочно. А тут спал, как сурок.

– Де-е-е-душ-ка-а-а! – тряся его за плечо, протянула я. – Открывай глазки. Пора вставать. Завтрак проспишь.

Про себя я улыбнулась, потому что напомнила сама себе маму: это она меня обычно так будит. Дедушка, видимо не ожидав внезапного пробуждения, испуганно всхрапнул и открыл глаза, не отрывая голову от подушки.

– Анечка, внученька, это ты?! – обрадованно прошептал дедушка. – Радость-то какая. Ты своего дедушку будить пришла? Вот молодец. Дай я тебя поцелую, спасибо тебе большое!

Дедушка выглядел каким-то очень усталым. Но его заспанные глаза, под которыми темнели круги, лучились такой благодарностью и теплом, что можно было подумать, что я его не будить пришла, а подарок на день рождения вручила.

– Сейчас, сейчас, дедушка немного полежит, придёт в себя и вставать будет, завтрак вам приготовит. Какая же ты у меня умничка. Люблю тебя сильно. Слышу, Максим уже до чердака моего добрался, вот лазутчик. Встаю уже…

Дедушка никак отдышаться не мог после моей побудки и лежал, сопя и сосредоточенно глядя в потолок. Сама виновата, не надо было его трясти, напугала бедного. Резко будить вредно. Вон он даже вспотел от испуга.

– Дедушка, ты лежи, лежи, я сама всё приготовлю! – сказала я заботливо и вытерла платочком пот у него со лба. – Меня мама научила манную кашу варить, без комочков. Молоко, масло и творог я в погребе возьму. А Максима попрошу, чтобы самовар поставил, он только рад будет. Только можно я клубнику, перетёртую с сахаром, достану? Я у тебя её в погребе видела. Чего-то очень захотелось…

И я широко улыбнулась дедушке и построила ему глазки так просяще, что у дедушки лицо аж засияло и расплылось в нежной улыбке. Глазки я строить умею, тоже мама научила.

– Ах ты, куколка моя, ненаглядная! Ну ты хитрюля! Не может же дедушка устоять, когда такие глазки любимые его о чём-то просят! – и дедушка прижал меня к себе. – Ступай, доставай свою клубнику, чудо ты моё. И кашу свою вари, посмотрим, чему там тебя родители в городе полезному учат. А я немного поваляюсь ещё да и приду.

Но на самом деле валялся он сегодня долго: то сядет на кровати, то снова ляжет, и так несколько раз. Но это даже хорошо, потому что с первого раза каша у меня убежала и пригорела, пришлось второй раз к молочнице за молоком бегать и второй раз кашу варить. Максим успел, по-моему, два раза воду вскипятить, когда дедушка, немного пошатываясь, вышел на крыльцо.

– Дедушка, доброе утро! – закричал Максим. – А я тут воду для чая кипячу! Вон, видишь, пар, как из паровоза, валит. Хороший будет кипяток, крутой. Сейчас ещё немного надо его подогреть – и всё.

И на этих словах Максим запихнул в самовар такую охапку щепочек, на которой можно было, наверное, целую ванну воды вскипятить.

– Максюш, у тебя самовар взлетит сейчас, ей-богу, – хрипло прокричал ему дедушка. – Куда ж ты его так раскочегарил? Тебе же водичку надо подогреть, а не спутник вывести на околоземную орбиту. Хорош. На, держи чайник, я туда свеженького чайку насыпал. Залей-ка его скорее своим космическим кипяточком.

И дедушка протянул Максиму пузатый заварной чайник, до половины засыпанный сухими чаинками. Местный, южный крепкий чай, его лучше послабже наливать. Максим схватил чайник и побежал к самовару, все детали крышки на котором уже подпрыгивали и дребезжали.

Завтрак для своих мужчин я готовила впервые, поэтому очень волновалась. Подсев к дедушке на скамейку, я спросила, не скрывая удовольствия:

– Ну что, пойдёмте завтракать? Я всё приготовила! Манная каша и бутерброды с маслом на столе. Творог свежий, сегодняшний, сама к соседке-молочнице за ним ходила. Хотите – просто так его кушайте, хотите – со сгущёнкой, хотите – с клубникой в сахаре. Ни в чём себе не отказывайте!

– Ну-ка, ну-кася, идём скорее, – с интересом произнёс дедушка. – Очень любопытно всё поскорее попробовать! Максим, давай я чайник сам понесу, а то он тяжёлый и горячий, аж огненный. Чего доброго, обожжёшься ещё. Потопали. Завтрак стынет.

Вот не помню, съела ли я тогда хоть что-то? Ведь смотреть, с каким аппетитом мужчины уплетают еду, которую ты только что им приготовила, само по себе неописуемое удовольствие. Они же так мило и смешно причмокивают, вокруг тарелок всё перемажут, крошками весь пол усыплют, во как уминают! А у дедушки же ещё и борода, там половина продуктов оседает. В голодный год не пропадёшь с такой бородой. Умора, короче, честное слово! Так бы сидела бы и смотрела на них, и никакого телевизора не надо.

Не, по-моему, творог с клубникой я всё-таки захомячила тогда, потому что пятно на платье клубничное осталось. Хрюшка, чего уж тут. Но есть же в кого. Максим – тот вообще кашей и сгущёнкой перемазался так, что пришлось всю одежду менять. В общем, завтрак удался на славу, я могла собой гордиться. Мужчины меня похвалили и развалились, как коты, на скамейке под навесом.

Через полчаса мы, сытые и довольные, катили на велосипедах через поле в сторону Большого леса. Погода стояла облачная, пыль ночным дождиком прибило к дороге, так что катилось нам в удовольствие. Голова только кружилась от кузнечиков. Так стрекочут, аж не слышно, как педали крутятся. И звук этот мало того что объёмный, со всех сторон, так он ещё и будто вьётся вокруг тебя на ветру. Недавно я тут поймала одного. Всего его обсмотрела: и сверху, и снизу – везде. Но так и не поняла, чéм этот мелкий зелёный попрыгунчик трещит. Говорят, хвостом. Не знаю, не уверена, хвост у него слишком маленький, чтоб так громко трещать. Да, собственно, у него там всё маленькое.

А меж тем мы докатили до кромки леса и слезли с велосипедов. Нет, тропинка здесь была ровная, натоптанная, сюда часто захаживают грибники и охотники. Но просто это же неправильно – приехать в лес и не налопаться душистой земляники! И не только. Черника же созрела, её тут обсыпные кусты. В общем, просидели мы на них, на кустах этих, не меньше часа. Тут главное – налопаться до отвала, что называется, до «не могу». Иначе двинуться дальше просто невозможно, ведь чем глубже в лес, тем крупнее и аппетитнее ягода. А когда живот полный, джем чуть не из ушей лезет, то глаза как-то проще на это лесное объедение смотрят. Уже не так сильно тянет у каждой ягодной кочки останавливаться. Усявкались знатно, особенно в чернике. И как клоуны поехали дальше, прям парад-алле¹⁵, без слёз не взглянешь. Зато довольные!

Дорога к водопаду Желаний была каменистой, с большими проросшими корнями хвойных деревьев, и вела всё время вверх, по небольшим оврагам и перевалам. Велосипеды уже не помогали – наоборот, приходилось слезать и везти их на подъёмы пешком. А мы же с полными животами ещё, пока добрались – вымотались все. Быть может, от этого первое впечатление от водопада было не ахти. Тонкая струйка, что-то вроде горного ручья, стекала по отполированной водой скале в небольшую каменную чашу, окружённую по периметру тонкой травой. В этой чаше вода немного бурлила и пенилась, создавая характерный шум падающего потока. Но впечатляющим этот поток назвать было нельзя. Повсюду вокруг, на траве, валялось много острых камней разного размера и поломанных деревьев. Дедушка, уставший сильнее нас и мучившийся отдышкой, сел на один из камней и расстроенно сказал:

– Да, опоздали мы, похоже, ребяты. Камнепад был недавно, всё засыпало тут. Давно такого не было. На моей памяти – ни разу. Если тут что и лежит, то надежды найти – никакой.

– Деда, не унывай! – твёрдо сказал Максим и осмотрел место, зрительно прикинув план раскопок. – Да, камней много, но нет ни одного настолько крупного, чтобы его нельзя было сдвинуть с места. К тому же я взял с собой мощный магнит. Сейчас примотаем его на палку и начнём шарить под камнями. Нам же их поднимать-то не надо, достаточно откатить немного. Ты не помнишь, в каком месте старуха ударила посохом об землю?

– Да, ты прав, очень больших камней здесь немного, – по-видимому, тоже оценивая масштаб разрушений, ответил дедушка. – Но место я сейчас уже не вспомню, столько лет прошло. Да и такое ощущение, что тут что-то поменялось. Во-первых, мне казалось, что озеро под водопадом было больше в размерах. А во-вторых… – тут дедушка на мгновение задумался и осмотрелся по сторонам. – А во-вторых, куда-то делась огромная старая ель. Она тут где-то должна была расти, я же около неё стоял, когда с сёстрами разговаривал. Странно всё это…

– Дедушка, а ты ничего не путаешь? – вмешалась в разговор я. – Деревья здесь все приблизительно одного и того же размера и на старые совсем не похожи. Может, тебе эта большая ель и озеро приснились?

– Может быть, и так, внученька, может быть, и так… – задумчиво прокряхтел дедушка, который до сих пор никак не мог отдышаться. – Плюс лет сорок назад, если я не путаю, жара стояла летом невыносимая. И Большой лес шибко горел. Не весь, правда, а местами, куда огонь ветром сносило. Он тут хвойный в основном, вот и вспыхнул как спичка. Может, пламя тогда и до водопада добралось. Уже и не скажет никто. В общем, места я не укажу, ребятки. По-моему, если глядеть на водопад, то с левой стороны где-то. А точнее не помню, уж простите.

– Это уже неплохо, очень неплохо, – энергично прокричал Максим, забравшийся на ствол сломанной камнепадом небольшой сосны. – Как раз все самые крупные камни находятся справа от водопада, а наша зона поиска – слева. Ну что, за работу! Предлагаю начать поиски от кромки воды и далее к деревьям.

– Внучики, начинайте без меня пока, – покашливая, сказал дедушка. – Чего-то мне пока нездоровится. Я тут, у водички, посижу, глядишь, полегчает. А как смогу, я к вам присоединюсь. Добро?

– Дедушка, миленький, отдыхай, пожалуйста, и ни о чём не переживай! – закричала я ему с другого края воды. – Мы всё сами сделаем. Верно, Максим?

– Да, деда, сиди и не беспокойся. Работы тут много. За сегодня, конечно же, не справимся, – поддержал мои слова Максим. – Но если не найдём твои часы сегодня – придём завтра и продолжим. Завтра не найдём – так послезавтра придём. Я тебя уверяю, за неделю мы тут с Аней всё перероем, под каждый камень залезем!

– Вот-вот, прочешем тут каждый сантиметр с магнитом! – с таким же энтузиазмом подхватила я. – Часы здесь! Точно говорю, у меня чуйка на такие вещи.

– Хорошо, ребятки, – сказал дедушка, растворяя какие-то свои капли в ладони с водой. – Только аккуратнее там, милые мои, камни острые и тяжёлые. Коленки и локти берегите и тяжести не поднимайте, – дедушка сложил губы в трубочку и выпил воду из ладони. – Тяжёлые камни помечайте мелом, я их вам потом помогу откатить.

Дедушка прислонился спиной к большому круглому камню и стал за нами наблюдать. Ну а мы времени зря не теряли. Максим взял топорик и смастерил себе большую палку из ствола молодой сломанной ели. А потом стал откатывать с её помощью камни, как рычагом. А я залезала магнитом под каждый из них и несколько раз проходила там, кое-где подкапывая сапёрной лопаткой, ведь прошло очень много времени, и часы вполне могло занести листвой и землёй.

Так мы провозились часа три, но ничего не нашли. Зато где-то треть от всей площади поисков мы зачистили, помечая каждый проверенный камень специальной меткой – зелёной краской – с разных сторон. Это на всякий случай, чтобы дождём не смыло. Спина уже ныла от напряжения, ноги не слушались от постоянных приседаний и подъёмов. Максим вообще мозоли натёр на руках своей палкой. Поэтому на сегодня поиски решено было приостановить. Тем более что дедушка так и не смог к нам присоединиться, у него голова кружилась.

Наспех перекусив молоком и бутербродами с сыром, мы сели на велосипеды и отправились домой. Я за дедушку очень переживала, чего-то он сегодня неважно себя чувствовал. Но так как дорога обратно шла под уклон вниз, а с горочки катиться куда легче, чем в горочку, то путь домой занял не больше получаса лёгкой велосипедной прогулки. Быстро и с ветерком докатились. Дедушка даже не запыхался, только вилял немного по дороге.

Подъехав к дому, мы заметили, что дедушкина калитка почему-то открыта, хотя я сама лично её закрывала. Я точно помню: и проволочку накинула, и деревянную крутящуюся щеколду поворачивала. Странно. А ещё у забора была припаркована чья-то незнакомая машина. Ещё страннее.

Мы, не сговариваясь, переглянулись. У нас в деревне не принято так без спросу заходить. Нет, не из-за боязни, ни в коем случае, тут вообще никто даже двери на замок не запирает. А если и запирает, то ключ у всех и всегда только в одном месте, под половиком. Просто как-то не принято без спроса в чужой дом входить.

Но, завезя велосипеды во двор, мы огляделись, и всё наконец стало понятно. У нас гости. А этим гостям можно и без спроса входить, им всегда тут рады. Это мама и папа неожиданно приехали, на новой машине!

Расскажем завершение. Птица синяя

– Ух ты, внучики, ваши родители приехали! Радость-то какая, господи! – воскликнул счастливый дедушка. – Вот уж приятная неожиданность! Максим, видишь, вон папа в бане стоит, ищет чего-то. Бегите, обнимите их скорее! Только давайте договоримся, про тайну нашу – молчок! Это наш с вами секрет. Идёт?

– Да, дедушка, не переживай! – прокричали мы, уже несясь по огороду к папе. – Папа-а-а!

Накрутившись на шее у папы, мы выяснили, что, во-первых, мама ушла к молочнице за свежим молоком, сыром и сметаной и скоро вернётся. А во-вторых, мама с папой взяли отпуск и завтра мы на нашей новой машине отправляемся с ними в курортный санаторий на море. До самого конца лета! Вот это подарок! Мы с Максимом аж завизжали от восторга. И мама с папой счастливые, с улыбками такими довольными стояли. Только дедушка, по-моему, расстроился, но виду не подал. А может, мне показалось просто, он устал сегодня, ему весь день нездоровилось.

Вечером были шашлыки. Мама накрыла стол в беседке, папа туда лампочку прикрутил и мяса на углях нажарил. Они очень сочные получились, папа же хорошо умеет с мясом обращаться. Это у него наследственное, как дед говорит. А так как утренняя каша, лесные ягоды и бутерброды через нас уже проскочили и все успели основательно проголодаться, то мы чуть не загрызли повара, пока он мясо на мангале переворачивал. Если бы не мама, то съели бы кока его «любимые спиногрызы». Ну а чего он таким вкусным дымком так долго дразнил? Издевался, не иначе. «Протяните мне четыре вон тех кусочка. С томатным соусом, пожалуйста!»

Дедушка, покушав, повеселел. Ему с наступлением вечера получше стало. Стал подшучивать за столом: то над нами с Максимкой, то над папой с мамой. Я хохотала, аж до икоты. Потом воды пришлось полграфина выпить, чтобы её остановить. Папа стал с дедушкой песни петь под гитару, они очень красиво вдвоём поют, песни и шуточные, и лирические. Тепло так, душевно: темнота, небо всё в звёздах, в костре дрова горят потрескивая, и музыка. Пусть соседи завидуют. Такая вот моя семья.

Жаль, недолго посидели, сегодня все умаялись, все с дороги. Папа с мамой пошли мыться в баню, а нас решено было просто умыть и отправить спать. Дедушка обнял нас за плечи и повёл в дом, повесив Максиму гитару за ремень на шею.

– Учись играть, внучек! – похлопав его по плечу, сказал дедушка. – Папу попроси, он тебя научит. У нас все на гитаре играют и поют. А научишься – мы в три гитары споём. Как тебе, Аннушка, такая идея?!

– Ой, просто отличная! – восхищённо воскликнула я. – Вы когда с папой вместе поёте, у меня аж мурашки все выбегают послушать. А если ещё и втроём будете петь, так они вам подпевать начнут!

– Деда, не переживай! – зевая, продолжил Максим. – Папа меня уже учит. Ты, главное, не болей. И продолжай поиски своих часов, пока мы на море будем. Не забудешь?

– Что ты, внучек, ни за что не забуду! – потрепав Максима по волосам, ответил дедушка. – Мне обязательно надо их найти, вернуться в прошлое и всё исправить. Вы, главное, не повторяйте моих ошибок. Договорились?

– Договорились, дедушка, конечно, договорились, – прижавшись к нему, ответила я. – Мы всё сделаем, ты только их найди.

– Буду искать. Тем более вы чуть не половину поляны сегодня перерыли, – ответил дедушка, разуваясь на пороге дома. – Пойдёмте я вам кое-что покажу.

Мы зашли в дом, и дедушка повёл нас на кухню. Надо будет посуду с утра перемыть, а то позавтракали и в спешке всё на столе оставили. Дедушка остановился перед печкой и сказал:

– Вот здесь, внучики, у меня хранится мой маленький тайничок.

И дедушка ступил один шаг за печку и присел. Там, недалеко от края печки, из неё немного высовывался один кирпич. Дедушка пошевелил его и вытащил, оставляя на полу кучку песка.

– Здесь я храню остатки своего детства, внучики. Вот тут лежит мой детский альбом. Тут раскраски, на которых я каляки малевал в детстве. Тут стопочка детских фотографий, всё никак руки не доходят их разложить по альбому. Сюда же, если найду, я постараюсь положить часы.

– Дедушка, а что это за жёлтый камень, с красноватой серединкой? – спросила я, внезапно заметив в уголке тайника знакомый предмет. – Он тоже из твоего детства?

– Внучка, а ты, оказывается, очень внимательная, – достав камень, не замедлил с ответом дедушка. – Этот камень оказался у меня в руке, когда меня Серёга разбудил ведром холодной воды. Сперва я думал, что успел его схватить, когда под корень большой ели проваливаться стал. Но потом мне стало казаться, что мне его молодая фея, Хозяйка Будущего, успела в ладонь вложить. А значит, она знала, что в будущем он мне зачем-то пригодится. Она же нить будущего ткёт, кому его знать, как не ей. Я вот думаю, что если я найду-таки часы, то мне их надо забрать, а этот камень оставить. Поменяться как бы, так я думаю.

– Мне кажется, что это фея тебе его вложила, – прошептала я. – Он поможет тебе и часы найти. Видишь, у него сердцевинка красная, а сам он желтоватый и полупрозрачный. Скорее всего, находясь рядом с часами, эта сердцевинка подаст тебе сигнал как-то. Максим, ты как думаешь?

– Да сто процентов, это она ему камень дала, тут даже думать нечего. Что же ты раньше-то не сказал, деда, – с укором обратился к дедушке Максим. – Мы сегодня уже нашли бы часы, с камнем этим.

– Не переживайте, внучики, за меня. Не переживайте. Теперь я знаю, что у меня появился шанс снова вернуться в прошлое! – вкрадчиво сказал дедушка, как будто хотел сообщить нам какую-то тайну. – Сегодня, когда я сидел у водопада, а вы трудились, я увидел синюю птичку!

– Что за синяя птица? Что это значит? – удивлённо, с большим интересом задал вопрос Максим.

– Тихо! Ваши родители возвращаются. Всё, рты на замок. То, что мы с вами знаем, – это наша тайна, – оборвал разговор дедушка и стал складывать вещи обратно в тайник. – Давайте, мои хорошие, дуйте умываться – и по кроватям. Через пять минут приду проверю. Кто будет лежать в кровати, того поцелую и одеялком подоткну.

Синяя птица… Что бы это могло значить? Ноги какие горячие под одеялом. Сами меня несут туда. Прыжок, ещё прыжок, длинный такой, летящий. Там, у воды, она чистит свои пёрышки. Какая же она красивая!..

С утра папа очень торопился, и снова пришлось вставать очень рано. Да что ж такое, не каникулы, а чёрт-те что. Ну доехали бы мы до санатория на час попозже, кому от этого хуже-то? Я-то проснусь, а вот вы попробуйте сегодня Максима разбудить. Два дня подряд рано утром он не встанет никогда. Спящего на руках положить в машину – это пожалуйста. Меня бы кто так положил. Как же спать хочется…

– Дедушка, до свидания! – сказала я заспанным голосом, обнимая дедушку. – Дай я тебя поцелую: и за себя, и за Максима. Он дрыхнет в машине, даже глазом не моргнул, как его ни будили.

– До свидания, внученька. До свидания, моя любимая, – приговаривал дедушка, расцеловывая мне лицо. – В добрый путь, в добрый час. Отдохните там хорошенько на солнышке, в море побольше поплавайте. Дедушку своего вспоминайте.

Тут дедушка немного не сдержался, глаза его заблестели, и по бороде стали катиться мне на лицо большие и солёные слёзы. Горячие слёзы. А он всё не останавливался и продолжал меня целовать, крепко прижимая к своей груди.

– Дедушка, не плачь, пожалуйста, а то я сама сейчас расплачусь, – сказала я и, не сдержавшись, тоже заплакала. – Ну вот, теперь мы вместе плакать будем. Прекращай давай. Ты первый начал!

Папа уже завёл двигатель, а мама, сложив последние вещи в багажник, подошла к дедушке попрощаться. Расцеловав и её, дедушка поднял меня на руки и отнёс до машины. Максим спал там, на заднем сиденье, с совершенно безмятежным видом, причмокивая во сне. Только он так сладко умеет спать. Дедушка протиснулся в машину и, дотянувшись поцеловать это спящее чудо, снова, похоже, распереживался. Чего-то долго шептал ему на ушко, шмыгая носом. А потом, посадив меня рядом и пристегнув, шлёпнул мне ладошкой по ладошке, подмигнул левым глазом и, захлопнув пассажирскую дверь, пошёл прощаться с папой.

– Мама, а кто такая синяя птица? – спросила я, когда наша машина тронулась, оставляя машущего нам вслед дедушку в облаке дорожной пыли.

– Синяя птица? – переспросила мама. – Птичка-пеночка, что ли, весничка? Ну, считается, что это птица счастья, она приносит добрую весть или надежду. Давно таких не встречала. А почему ты спрашиваешь, дочка?

– Да так, ничего особенного… – задумчиво ответила я маме и помахала удаляющемуся силуэту дедушки.

Мне кажется, он увидел. Поэтому так и продолжал стоять перед калиткой и махать нам до тех пор, пока не скрылся из виду.

***

Мы уже доехали. Папа говорит, что быстро добрались и он практически не устал, хотя глаза все красные. Мама велит нам выходить из машины и заходить в дом, только аккуратно: нельзя наступать на еловые ветки.

Пока родители ковыряются в машине, мы бежим в дом, лезем за печку и вытаскиваем кирпич. Камня нет. Зато на альбоме, прямо поверх фотографии мальчика, лежат, поблёскивая, старые командирские часы и тикают. Тикают!

Мы с Максимом заговорщически переглядываемся и расплываемся в широких улыбках. Он всё-таки их нашёл! Он всё-таки смог ещё раз вернуться, чтобы всё изменить!

Я беру альбом, и мне кажется, что мальчик на фотографии изменился. Больше нет слёзки под глазом, он не грустный, и, похоже, ему нравится фотографироваться. Он улыбается!

Заходят мама и папа, о чём-то говорят. Плохо слышно, они говорят не громко, но, по-моему, мама думает, что кому-то что-то надо рассказать. На что папа отвечает, что не стоит и что какой-то добрый сказочник, похоже, придумал сказку и в неё ушёл.

Ничего не понятно. Они, наверное, фильм какой-то обсуждают. Не до них сейчас.

Прилетала же птица, синяя птица. И он их нашёл и завёл!

– Максим, это мужские часы, я не могу их носить, – шепчу я и протягиваю брату часы, прижимая к груди альбом и раскраску. – Носи их ты. Он у себя в детстве уже. Никому их не отдадим и родителям тоже не скажем. И в наших руках часы его детства будут тикать вечно!

Примечания

1

Поленница – дрова, сложенные правильными высокими рядами.

(обратно)

2

Портки – то же, что штаны.

(обратно)

3

Кольчугинские подстаканники – подстаканники, произведённые на знаменитом Кольчугинском заводе. Многие из нас видели такие в российских поездах.

(обратно)

4

Смекать – догадываться о чём-л.; понимать, соображать.

(обратно)

5

Верша – рыболовная снасть в виде корзины конической формы с узким входом.

(обратно)

6

 Выбражуля – воображуля.

(обратно)

7

 Добро – здесь: ладно, хорошо.

(обратно)

8

Крынка – глиняный горшок для молока.

(обратно)

9

Окушки – окуни.

(обратно)

10

Ребза (сленг) – ребята.

(обратно)

11

Исподний – нижний; надеваемый подо что-л. другое (об одежде).

(обратно)

12

Каприфоль – вьющийся кустарник семейства жимолостных, с душистыми розовыми или жёлтыми цветками.

(обратно)

13

Плавни – затопляемые весной низкие берега рек и островки, поросшие камышом и кустарником.

(обратно)

14

Рожаницы – у древних славян-язычников: женские божества, спутницы Рода или бога грозовых бурь, присутствующие при рождении младенцев, определяющие их судьбу при появлении на свет и покровительствующие роду, семье, домашнему очагу.

(обратно)

15

Парад-алле – в цирке: торжественный выход на арену всех участников представления перед его началом.

(обратно)

Оглавление

Расскажем завершение. Птица синяя

*** Примечания ***