На грани [Анна Александровна Кабатова] (fb2) читать онлайн

На грани

Часть первая

I

Моё имя – Томас Джеймс Бальдбридж. Мне немного за сорок, а меня уже признали самым безумным человеком в Соединённых Штатах. Если бы не Пит – мой самый верный товарищ, то я бы закончил самоубийством ещё тридцать лет тому назад. Только благодаря ему я стал по-настоящему счастлив. Он открыл мне жизнь заново.

Я понятия не имею, как долго мой мозг сможет трезво оценивать действительность. У меня осталось примерно несколько дней. Максимум – неделя. И пока мой разум ещё объективно воспринимает реальность, я хотел бы попросить прощения за всё, что сделал не так или и вовсе не сделал, хотя должен был.

Несмотря на то, что я никогда не верил в Бога, я прошу простить меня за все грехи мои. Холли, жена моя, передай детям, что я их люблю и всегда любил, как и тебя, мой ангел. Во всём, что случится после того, как вы получите это письмо, винить только меня. Почтите моего старого друга Пита Рейда хорошей памятью. Навещайте порой его могилу, ведь вы знаете, что кроме нас у него никогда никого не было. Обещайте, что не бросите меня даже в сплошном безумии.

Это не просто рассказ о моей жизни, это – история безграничного и постоянного поиска счастья. Это путешествие в глубины человеческого сознания, с той философией мира, которая изначально была заложена в нём. Это – жизнь на грани.

II

С тех пор, как я впервые встретил Пита, многое изменилось. Мы стали совершенно иными, во всяком случае я. Но мне не хотелось бы торопить события, поэтому обо всём по порядку.

Жарким июльским летом 1960 года, под палящим солнцем штата Аризона в небольшом городке с фермой на окраине, началась моя жизнь. Я бы многое отдал, чтобы вернуться во времена яркого беззаботного детства, когда не знал горя и печали, чтобы вновь оказаться под опекой родителей. Тем не менее, того времени не вернуть, как и мне уже не стать прежним.

В тот день мои родители получили ожидаемую ими уже 9 месяцев дозу счастья. А я стал обречён на жизнь, граничащую с безумием.

Следующие годы до моего первого отъезда я воспитывался в довольно необычной семье. Совместите учителя музыки с терапевтом, и вы примерно поймёте моё положение. Тяжело расти в идеальной семье, когда ты далёк от идеала. Каждое моё действие поддавалось жесткой критике. А как только появилась возможность присоединить меня к искусству, я был вынужден обучаться игре на рояле. Но я не хочу жаловаться, ведь это время, пожалуй, было одним из лучших в моей жизни.

Ещё с далёкого времени детства меня поразил тот факт, насколько ограниченным может быть наше сознание. Так, например, только спустя долгое время я увидел тот самый Большой каньон, которым так славится штат Аризона. Мы не видим той красоты, которая находится рядом, и это поразило меня ещё в далёких семидесятых.

Впрочем, есть некоторые события из детства, при воспоминании о которых по коже мурашки бегут. Одним из таких событий стал мой первый юбилей. Сейчас я прекрасно понимаю, что это был всего лишь праздник, но когда тебе десять, мир воспринимается иначе. Что может быть лучше, чем поход в нетронутые человеком места природы?

Другим ярким воспоминанием для меня стала школа. Даже несмотря на всех моих друзей, которые знали, кем хотят быть, я так и не знал, к чему стремиться. Я предпочёл просто плыть по течению, поэтому моя жизнь не особо была наполнена событиями. Предсказуемость и однообразность бытия меня вполне устраивали. Но школа стала для меня ярким воспоминанием не из-за этого.

Всё переменилось, когда пришло время переходить в старшую среднюю школу. Новые люди, новые помещения и даже другие учителя. Меня, как человека, смирившегося с серыми буднями, это напрягало. Тем не менее, очень скоро я убедился, что все мои страхи были напрасными. Новые люди оказались вполне неплохими, а манера преподавания новых учителей оказалась гораздо лучше и интереснее. Особенно меня привлекло искусство. Хотя что ещё можно было ожидать от парня, который с шести лет играет на рояле? Это время перемен стало для меня отличным уроком и одним из источников радости, потому что следующей моей радостью была Нэнси.

С ней мы познакомились в школе, что не есть удивительно. Нэнси была шикарной рыжеволосой девушкой на год моложе меня. Её голубые глаза были подобны морю, утонуть в котором не составит никакого труда. Легкие и грациозные движения её тела могли свести с ума кого-угодно, а любое слово из её уст звучало подобно плоду, пробовать который хочется вновь и вновь.

Оглядываясь сейчас на тот период, я слегка недоумеваю, каким образом наши отношения могли не то что продолжиться, но и вообще существовать. Она была подобна ангелу, спустившемуся с небес, а я был словно змей-искуситель, который губит чужое счастье. Однако, я не сгубил ничье счастье, кроме своего собственного. И, как я упоминал ранее, познакомились мы в школе.

Одним прекрасным апрельским утром, когда солнце было спрятано за серые грозовые тучи, а ветер то и дело пытался унести хоть что-нибудь, я не спеша шагал в школу. То ли механически, то ли осознавая вероятность дождя, в тот день я захватил зонт и очень кстати: через пять минут начался дождь. Не особо желая намокнуть с утра пораньше, да ещё и на пути в школу, мне ничего другого не оставалось, как достать и раскрыть зонт. Теперь я был в безопасности.

Нэнси же, кажется, вовсе не боялась намокнуть. Выражение её лица оставалось настолько спокойным, насколько это было возможно, и если бы позже я не узнал её довольно близко, то сказал бы, что она даже обрадовалась дождю. Видимо, совесть и сочувствие проснулись во мне, потому что спустя несколько минут, как она появилась в поле моего зрения, я всё же подошёл к ней. Нас под зонтом стало двое. Собрав в единое целое все крутившиеся в моей голове чувства и мысли, я начал разговор:

– Вот гляжу на вас и спорю сам с собой в догадках: заставил ли вас дождь расстроиться или же напротив, он вам по нраву?

– Пожалуй ни то, ни другое, – ответила она. Я удивлённо взглянул, но Нэнси продолжила: – Печально, конечно, что у меня с собой не оказалось зонта, но будь у меня зонт, кому бы я сказала «спасибо» за спасение?

– Не стоит благодарностей, – едва выдавил я из себя, но тут же продолжил, – мне кажется, что на моём месте так поступил бы каждый. Меня, кстати, Томас зовут. Надеюсь, нам по пути?

– Очень приятно, Томас. Меня зовут Нэнси, и если таким образом ты хотел спросить, куда я иду, то путь свой держу в школу святого Мартина. Уроки, знаешь ли, ждать не станут.

– Неужели? Вот же совпадение! – восторженно вырвалось у меня. – И как мы только не встретились раньше?

Вот чёрт, что я несу? Мой мозг, наверное, уже тогда отключился. Примерно в такой форме вопросов и ответов мы и дошли к нашей школе. Дождь к тому времени уже закончился. Миновав входную дверь, мы распрощались, а Нэнси поблагодарила ещё раз меня за помощь с надеждой встретиться в другой раз.

Проходя школьным коридором, я поймал на себе восхищённый и в то же время довольно удивлённый взгляд Джима – одного из моих одноклассников. Слегка недоумевая, я спросил:

– Что?

– Ты знаешь, кто это был? – слегка вздрагивая ответил он на вопрос вопросом.

– Девушка, которой я помог.

– Ты и правда не знаешь?

– Не знаю чего?

– Нэнси Грин – дочь директора этой школы. Она учится совершенно иначе, понимаешь? Это редкость, когда она бывает здесь. Девушки вроде нее учатся в частных школах, не так, как мы с тобой. Уж её-то семья может себе это позволить.

– Мне она показалась вполне обычной и простой, – ответил я, в надежде разубедить Джима в его взглядах.

– Держись от нее подальше, Том. И это не угроза. Это мой тебе дружеский совет.

К счастью, фразу его прервал звонок на урок. Так началу дня я ещё никогда не радовался. Могло ли быть утро лучше этого? Для меня – нет. Я радовался всем сердцем и от счастья не находил себе места. Вспоминая тот день сейчас, я понимаю, что начало наших отношений намного превзошло конец. Так вот она какая, первая школьная любовь? Сердце стучало так сильно, как только это было возможно, будто сейчас выпрыгнет из груди, а вот разум перестал работать с того самого момента.

Как это очень часто бывает, счастье не продлилось долго. Прошло три недели с того самого дня, как я встретил её. Как вообще между нами могло что-либо быть? Это были всего лишь небольшие встречи, разговоры и интересное времяпровождение. Спустя три недели, три самых счастливых недели за всю мою тогдашнюю жизнь, которые я упустил, я получил письмо от Нэнси:

«Дорогой Томас, по той причине, что я уезжаю в другую страну, предпочту сказать тебе всё это сейчас. Только не злись и не отчаивайся.

Мне кажется, что это были прекрасные дни, прекрасное время, проведённое с тобой. Как это свойственно большинству, ты хочешь большего, что не является возможным. При всей моей расположенности и симпатии к тебе, дальнейшее развитие наших отношений невозможно. Мы слишком разные, понимаешь? Моя семья решает всё за меня, а я – лишь пешка на шахматной доске. Всё предопределено: что я буду делать, с кем жить…

Я понимаю, что этим делаю тебе очень больно, но мне от этого не легче. Забудь меня, хорошо? Не пытайся отыскать меня и даже не думай о том, что всё наладится. Всё кончено. Прости за ту боль, которую я причиняю тебе этим письмом. Надеюсь на твоё понимание. И помни: всё будет хорошо. Ты ещё найдёшь ту единственную.

Прощай, твоя Нэнси»

Раз за разом я перечитывал это письмо и чем более я понимал, о чём идёт речь, тем больше меня терзали сомнения, что письмо это писала именно она. Всё как будто спланировано, а зная её три недели, чего вполне было достаточно, я глубоко сомневался, что это её мысли, её слова. Неужели она так относится ко мне? Или её заставили это сделать?

Как бы там ни было, я должен был всё узнать. Несколько вопросов к моим знакомым, и я уже точно знал, где она живёт. Тем самым вечером я был около дома Нэнси, но у меня не было желания выдавать себя, поэтому, как только я услышал чей-то мужской голос, спрятался за высоким и массивным стволом дерева. В темноте было мало что видно, да и не это было сейчас важно. Очень скоро в разговоре я узнал голос Нэнси, а второй голос был слишком молод, как для голоса её отца. Я даже не подозревал, насколько то, что я сейчас услышу, изменит мою дальнейшую жизнь.

– Ты отправила то письмо?

– Да, он уже должен был его получить. Послушай, Теренс, а если он поймет, что я вовсе не в другой стране? Мне страшно, понимаешь? Ведь я разбиваю ему сердце…

– Но ведь я рядом, верно? Нам нечего бояться. Ты любишь меня, я люблю тебя… Что ещё нам нужно для счастья?

– Правда. Зачем я только так подло обманула?

– Порой правда бьет очень больно. Ложь помогает облегчить правду, смирись с этим. Все лгут. Ты сделала лишь то, что должна была. Вот и всё. Забудь о нём. Ты же его не любишь, верно?

– Что ты, мне нужен только ты, а всё остальное не важно.

Тот ком, который подступил в моём горле, спас меня, а не то я бы очень громко закричал. У меня больше не было сил продолжить прослушивание этого разговора. Так же незаметно, как я сюда пришёл, я фактически сбежал оттуда. Скитаясь улицами ночного города, я вновь и вновь воспроизводил в голове тот разговор. Совершенно не понимая как, я всё же вернулся домой. Все уже спали, что было мне очень даже на руку. В конце концов я вспомнил слова Джима. А ведь он предупреждал меня! И пускай не лгут, что парни не плачут. Всё это сплошное враньё, как и всё то, что когда-либо объединяло меня и Нэнси.

III

Ту ночь я провёл в размышлениях и совсем не спал. Навязчивая мысль никак не отпускала, а наоборот, всё больше тревожила мою душу. Вот так, буквально за несколько часов, всё, что я когда-либо делал, вся моя жизнь – всё это потеряло смысл. Тот наивный возраст, когда тебе пятнадцать, почти всегда очень тяжелый. Моё сердце было разбито, я же был предан. Никто вокруг не знал о моих переживаниях, никто не должен был знать, что я чувствую.

Друзей у меня тоже не было, чему я радовался. Те отношения, которые люди называют дружбой, постоянно к чему-то обязывают. А основывается всё на стереотипе, что мы кому-то что-то должны. Должны вытаскивать человека из передряги, быть с ним в самые худшие минуты только потому, что он твой друг. Меня это совершенно не устраивало, как и ограниченность моего окружения. Мы выдели мир по-разному, поэтому между мной и миром стоял барьер, который никто не должен был пересечь.

Я никогда не считал себя особенным, тем не менее, все мои проблемы казались мне неразрешимыми. Семидесятые годы были совершенно иными. К антидепрессантам мало кто склонялся, потому что того количества депрессии тогда не было. А именно это меня сейчас и поражало. Одна ночь – теперь я в депрессии. Я остался один, мне не с кем было поговорить или посоветоваться. Один в поле не воин. Поэтому я пошёл путём слабости. Единственным выходом мне казалось самоубийство.

Как ни странно, но я никогда ещё не сталкивался со смертью так близко. Никогда подумать не мог, что приду к такому решению проблем. Мысли уже было не остановить. Если бы я хотел умереть, то какой смертью? Мне не хотелось каких-либо мучений или боли как таковой, всё что мне было нужно – быстрая и лёгкая смерть. Я не хотел причинять боль кому-то кроме себя. Так ко мне пришло решение – застрелиться.

Набравшись терпения, я пережил этот день адских мук. На следующий день я благополучно вышел на Рамиреса – местного торговца оружием. Любая услуга за твои деньги – для него это было главным. Нашёл я его в заброшенном здании старой церкви, где он часто бывал.

В распоряжении Рамиреса было буквально всё – от мелких пистолетов до снайперских винтовок. Мне нужно было хоть что-нибудь, и единственное, что он мог мне предоставить – старый Кольт, который прожил как минимум в два раза больше меня. Тем не менее, пистолет был рабочим, а это всё, что было для меня важно. Небольшой залог я оставил, следующие деньги я должен был отдать позже или же отработать.

После того, как он отдал мне потёртый пистолет, мы распрощались. Тогда я думал, что больше никогда его не увижу. Неподалёку от церкви было озеро. Прекрасное место не только из-за его красоты, но и из-за того, что людей там почти никогда не бывало. Те мысли, которые мелькали когда-либо в моей голове, слились воедино. Я был готов к последнему шагу.

Как будто специально в тот самый момент на озере пребывал ещё один парень, немного старше меня. Он закричал мне, увидев в руках пистолет:

– Эй, остановись! Что ты делаешь?

– Нет смысла больше, всё утрачено, – дрожащим голосом ответил я.

– Значит, ты один из них, да?

– В каком смысле?

– Ты один из тех, кто сдаётся при первой же неудаче. Один из тех, кто считает жизнь худшим, что придумало человечество. Один из тех, кто видит выход только в своей смерти. Но ты всё равно не сделаешь этого.

– Почему же, интересно знать?

– Ты трус. Ты один из тех, кто всегда боится чего-то нового. И раз уж я здесь, то я не допущу этого, даже если ты найдешь в себе силы перебороть свой страх.

– Ты считаешь меня слабым? Зря, очень зря, – ответил я и нажал на курок.

Но что случилось? Пистолет не выстрелил. Почему? Я забыл о патронах. Какой толк в пистолете без патронов? Тогда парень продолжил:

– Рамирес, да? Он никогда на продаёт заряженное оружие. Так почему же ты пришёл к такому решению? Любовь, друзья, родители?

– Любовь.

– Я даже не сомневался. Дай угадаю: вы не похожи, она тебя бросила? Всё как всегда.

Он подошёл ближе и, протянув руку, сказал:

– Вот эту вещицу лучше отдай мне.

Я послушно отдал ему оружие, после чего он продолжил:

– Ведь ты уже третий, кто приходит сюда именно за этим. Я лишь одного не могу понять: почему вам нужно покончить со всем именно тогда, когда я любуюсь здесь природой? Мало того, что наслаждение прерываете, так ещё и не доводите дело до конца. Глупые нынче подростки пошли, а? Чуть что – так сразу прячутся от своих проблем, сдаются. Зачем тогда вообще стоило что-либо начинать? Тебя как зовут-то?

– Бальдбридж. Томас Бальдбридж.

– Пит Рейд, – ответил он, протянув мне руку.

Я пожал её, после чего он продолжил:

– Я слегка недоумеваю, почему многие люди жалуются на свою жизнь. Мы все так несчастны, у нас нет денег, нас никто не любит… Так давайте все умрём! Счастье рядом, нужно лишь мыслить позитивно и всё. Научись принимать вещи такими, какими они являются. У тебя родители есть?

– Да, у меня полноценная семья. Отец работает учителем музыки, а мать – терапевт.

– И почему же ты здесь? – спросил он, присев на бревно, на котором сидел до этого, и, подвинувшись, добавил: – Присаживайся, не бойся.

– У меня и друзей-то нет, чтобы поделиться с кем-либо своими проблемами. Затем я влюбился, что в конце концов закончилось депрессией и чуть не закончилось здесь. Иначе говоря, моя жизнь – сплошной фильм ужасов.

– Это твоя жизнь – фильм ужасов? Посмотри на меня! Я бы многое отдал, чтобы хоть один день провести в нормальной семье с родителями, которые меня любят. Если бы я был в твоём возрасте, я бы… Не знаю, я бы просто жил. Потому, что кто не живёт, тот просто умирает. Это твоя-то жизнь ужасна? Скажи это детям в Африке, которые живут в полном голоде, болеют и даже не доживают до твоего возраста. Радуйся, что ты жив и здоров.

Пока что его слова не имели для меня совершенно никакого значения. Более того, я даже было подумал, что он сумасшедший, которого по ошибке выпустили из больницы. Когда он заметил моё выражение лица, то спросил без единой капли удивления в голосе:

– Ты тоже считаешь меня сумасшедшим?

– Нет, что ты, вовсе нет, – поспешил ответить я, но Пит явно мне не поверил:

– Да брось, не скрывай своих мыслей и эмоций. Не носи всё это в себе. А если честно, то я горжусь тобой. В отличие от тех двоих, которые приходили сюда задолго до тебя, у тебя ещё не всё потеряно. Ты гораздо взрослее от своих сверстников, которые так и видят мир сквозь розовые очки. А ты уже попробовал жизнь на вкус? Уверен, что да. В один момент всё тайное станет явным и однажды ты поймёшь, что я имею в виду. Депрессия случается со всеми, просто нужно переступить через это и идти дальше. И раз уж твои проблемы из-за девушки, то не переживай, ты найдёшь ещё нужную себе пару.

– Почти так же было написано и в письме, из-за которого я здесь. Но не столько из-за него, сколько из-за того, что я видел и слышал дальше.

– Но ведь это же истина, верно? Вот сам посуди: если ты расстаешься с человеком, разве это любовь? На мой взгляд, если человек любит, то люди будут близки независимо от расстояния. Тебе сколько лет, кстати?

– Пятнадцать… будет.

– Серьезно? – с недоверием и искрой удивления спросил Пит. – Я-то думал, что ты гораздо старше. Значит, ты ещё совсем мальчишка. Но это не проблема. Мне скоро двадцать будет, и пока мы отлично ладим, несмотря на разницу в возрасте, что хочу подчеркнуть. А сейчас я хотел бы, чтобы мы несколько минут помолчали, пока я не начну говорить вновь.

Мой взгляд переместился на часы, когда-то подаренные мне отцом, а ему – его отцом, то есть – моим дедушкой. Время близилось к полудню, и, несмотря на то, что на улице был май, было довольно тепло, но я бы предпочёл сказать жарко. Несколько минут мы сидели в полной тишине, и каждый погрузился в свои мысли. Но внезапно Пит сжал мою руку, и на вопросительное выражение моего лица указал пальцем на озеро. Бессознательно я перевёл взгляд на то место, куда он указал.

Картина была прекрасной – четверо лебедей, плавно снижаясь, приземлились на воду. Я никогда ещё не видел ничего более прекрасного, чем это. Белоснежные птицы со слегка золотоватым оперением на голове плавали на воде и время от времени что-то кричали друг другу на своём, непонятном нам, лебедином языке. Вот одна из птиц окунула свою голову в воду, чтобы немного охладиться от жары, а, возможно, чтобы смыть с себя пыль, осевшую на перьях во время перелёта.

Птицы плавали так некоторое время, а затем взлетели и, плавно паря в воздухе, исчезли так же неожиданно, как и появились. Только тогда Пит вновь осмелился вновь нарушить тишину:

– Они чудесны, не так ли? Каждый раз, когда я прихожу сюда, ровно в полдень они прилетают, плавают некоторое время и улетают. Если ты не знаешь, то это – лебеди тундры. Этим можно любоваться бесконечно. Меня всегда поражало, насколько их удовлетворяет однообразность. Раз за разом, когда лебеди прилетают, они произносят одни и те же звуки. Они счастливы от того, что имеют, им не нужно что-то иное или нечто большее. Я не сказал бы, что они счастливы, если бы не услышал ту радость бытия, которая звучит в их голосе. Вот почему мы не можем так же радоваться, как они? Ведь все наши беды и проблемы существуют лишь у нас в голове. Наша проблема в том, что мы слишком много думаем.

– Ты случайно не сумасшедший? – спросил я, но тут же захотел дать себе подзатыльник за этот вопрос. Пит вовсе не смутился, в отличие от меня, оказавшегося в очень неловком положении:

– Этот вопрос должен был рано или поздно прозвучать. Не бойся, я не обижаюсь на подобные вопросы. Всё дело в моём мировоззрении. Мы по-разному смотрим на мир и жизнь воспринимаем по-разному. Для тебя стакан всегда наполовину пуст, даже когда полон. Для меня же стакан полон всегда. Я научился принимать жизнь такой, какая она есть и поэтому не могу пожаловаться на какие-либо проблемы. Я всегда счастлив и радуюсь хотя бы тому, что жизнь дала мне ещё один день. А как бы ты описал свою жизнь, Том? Ещё недавно ты стоял с пистолетом в руках и был готов к «лебединой песне». Ты сдался. Без обид конечно, но какой девушке нужен парень, который при первой же проблеме сдаётся? И даже если у тебя появляется счастье. То ты не замечаешь его. В твоей жизни поэтому-то и нет смысла. Но не бойся, мы это исправим. А сейчас лучше бы тебе вернуться домой. Борись со своими проблемами, иначе станешь просто жертвой, Том. Держись, скоро увидимся.

– А ты разве не идёшь домой? – спросил я.

– Смирись, у меня нет дома. Мой дом – дикая природа.

– Ты мог бы пожить у нас…

– Мог, если бы хотел. Моя жизнь меня вполне устраивает. Однако, спасибо за предложение, – прервал меня Пит.

– Тогда пока. И спасибо за жизнь, – ответил я и очень быстро удалился.

Пит уже был довольно далеко, но я всё так же чувствовал его взгляд, провожающий меня. Интересно, он со мной попрощался? Да и как ему живётся?

Этот день закончился как обычно. Я был дома, за ужином с родителями мы обсудили день. Я решил не говорить о своей попытке. Вполне обычный день, не считая того, что было до моего возвращения домой.

IV

После того дня моя жизнь стала такой же серой, какой была до этого. Вновь школьные будни, обычная и привычная жизнь. Я был одним из лучших учеников школы, что успешно было подтверждено итоговыми экзаменами. После того дня время тянулось, на удивление, очень медленно. Из своей депрессии я так и не вышел. Летние каникулы предвещали быть очень скучными. Мне почему-то казалось, что несмотря на мою недавнюю попытку, я помру от скуки.

К огромнейшему моему счастью, на следующий же день после окончания учебного года я получил письмо. Адресант не был указан. «Значит, письмо положили непосредственно в почтовый ящик сегодня утром», – подумал я. В конверте лежал вдвое сложенный клочок бумаги. На нём была лишь короткая надпись: «В то же время на том же месте. Приходи смотреть на лебедей».

Нетрудно догадаться, от кого это письмо. Следовательно, Пит был здесь. Как он нашёл меня? Хотя, по правде говоря, не это сейчас меня интересовало. Пит Рейд хочет меня видеть, поэтому я должен прийти. Возможно, это что-то важное.

В полдень я пришёл к озеру. Ничего не изменилось, разве что Пита не было видно. Я сел на то же бревно, на котором сидел некоторое время назад. Это был прекрасный солнечный день, на небе не было ни единого облака, и лишь лёгкий ветерок время от времени пускал рябь по воде. Где же Пит? Я осмотрел глазами местность, но так и не нашёл его.

Внезапно раздался какой-то шум по ту сторону берега, словно в воду бросили что-то тяжелое. По той причине, что я был занят в тот момент совершенно иными вещами, то не увидел, что именно вызвало такой шум. Но в том, что в воду что-то прыгнуло или упало, не было никакого сомнения, что подтверждалось лёгкими кругами на поверхности воды. Примерно секунд через тридцать из воды прямо передо мной показалась голова Пита, а затем – и он сам. С улыбкой на лице он произнёс приветствие, всё так же глядя на моё удивлённое лицо:

– Ты всё же пришёл, Том. И кое-кто явно не ожидал меня встретить именно так. Я-то думал, что у тебя челюсть отвиснет, но ты, дружище, превзошёл все мои ожидания, – после этих слов он засмеялся.

В его смехе была слышна ребяческая радость, свойственная только детям. Как он это делает? Пока я осмысливал всё увиденное и услышанное, голый до пояса Пит выкручивал свою мокрую от воды кепку. Наконец я спросил:

– Ты всегда так делаешь? Я имею в виду твоё появление на другом берегу.

– Только когда вода позволяет. Иначе говоря, почти постоянно.

– Зачем?

– Я мог бы тебе сказать, что это полезно для здоровья, что есть чистой правдой, но на самом деле мне лень столько идти пешком, когда за считанные секунды можно оказаться на противоположном берегу.

– Не боишься намокнуть?

– Нет, я не только закалён, но и успеваю высыхать, любуясь лебедями или готовя себе ужин.

– Ладно, как бы там ни было, признаюсь, ты меня поразил. Но я хотел бы вернуться к тому, почему я здесь.

– Хорошо, раз уж ты сам об этом заговорил… Не хочу ничего скрывать от тебя, поэтому скажу всё как есть. Я не задерживаюсь долго на одном месте, мне постоянно нужно что-то новое. Боюсь, что однажды всё новое закончится, но пока мне есть что исследовать, я путешествую разными местами и испытываю различные образы жизни. Сумасшедший я или нет – решать тебе. Но через несколько дней я собираюсь покинуть Аризону. Ничего личного, это прекрасный и гостеприимный штат, да и городок мне ваш нравится. Но дорога ждать не станет. Это как зависимость, понимаешь?

– К чему ты клонишь? Я не совсем понимаю, о чём ты говоришь.

– Так получилось, что я встретил тебя – не какого-то там старика, а пятнадцатилетнего подроста, оказавшегося в трудном положении. Кто-то считает меня безумцем – возможно, так и есть. Но раз уж я встретил тебя, то я решительно настроен изменить твой взгляд на мир и, следовательно, изменить твою жизнь в лучшую сторону. Ведь у тебя свободны летние каникулы, верно?

– Абсолютно.

– Тогда мы можем начать с малого – осуществим путешествие материком. Но только в том случае, если ты согласишься.

– А как же мои родители?

– Они уже взрослые люди. Тебя не будет лишь несколько месяцев, поэтому проживут как-нибудь. К тому же, я ещё не видел человека, с которым не смог бы договориться. Итак, самый важный вопрос: ты согласен?

Что, вот так сразу? Я надеялся хотя бы на некоторое время для размышлений, которого мне, конечно же, не было дано. С одной стороны, перспектива разлуки и неизвестности меня пугала. Но ведь нельзя всё время жить в зоне своего комфорта! С другой стороны, я давно уже хотел познать нечто новое и путешествовать неизведанными землями. Я не мог отказаться от такого шанса изменить свою жизнь, поэтому принял решение, которое очень сильно повлияло на мою дальнейшую судьбу. Мой собеседник не мог больше ждать, поэтому я согласился.

Пит слегка подёргивал ногой, клацал пальцами и даже произносил какие-то звуки, подражая какой-то, одному ему известной песне. Впрочем, как я позже заметил, он делал это постоянно, каждый раз, когда ожидал чего-либо. Дождаться тишины от него можно было только тогда, когда Пит находился в полном контроле, на чём-то сосредоточившись. Даже во сне он не был спокоен – столько было энергии в нём.

– Да, – наконец нарушив тишину произнёс я.

– Отлично, тогда увидимся сегодня вечером, – радостно ответил он и исчез тем же необычным способом, каким появился. Неужели он не будет сегодня смотреть на лебедей?

Своё слово Пит сдержал. Как только солнце спряталось за горизонт и на улице стало постепенно, но всё же темнеть, во входную дверь нашего дома кто-то постучался. Гостей всегда встречал отец, поэтому и этот случай не стал исключением. Он был удивлён, так как никаких посетителей не ожидалось. Из своей комнаты я увидел Пита, стоявшего на пороге дома, одетого в джинсы и футболку.

– Добрый вечер. Меня зовут Пит Рейд и у меня к вам имеется довольно важный разговор. Позволите войти? – сразу начал говорить он, как только открылась дверь.

Лёгким и таким свойственным жестом руки отец пригласил Пита войти.

– Что вам нужно? – спросил отец.

– Мне кажется, что нам лучше присесть и поговорить в более спокойной обстановке.

– Что ж, раз так, то проходите, – ответил он, удивлённый таким нахальством.

Они прошли в гостиную, где моя мать занималась тем, чем так любила заниматься – читала книги. Пит сел в кресло напротив дивана, на который сел отец, присоединившись к матери.

– Так что вам нужно? – вновь прозвучал вопрос в адрес Пита.

– Я хотел бы вновь представиться. Меня зовут Пит Рейд. Возможно, я кажусь вам странным, но дело касается вашего сына. Мистер и миссис Бальдбридж, не переживайте, расслабьтесь. Тома я встретил несколько недель назад и выглядел он не самым лучшим образом. Хочу, чтобы вы знали: я здесь не для того, чтобы отнять его у вас. Напротив, я здесь для того, чтобы через несколько месяцев вернуть вам совершенно иного сына. Я хочу дать ему то, чего ему так не хватает. И это счастье. Он в таком возрасте, что влияние на него имеют только друзья, которых у него, разумеется, нет. Он в депрессии, а вытащить его может лишь тот, кто на собственном опыте пережил всё то, что он переживает сейчас. Вы с ним из разных поколений, и чем скорее вам удастся это понять, тем лучше будет для него же. Вы мне доверяете?

– Нет. Кто вы? – фактически единогласно спросили мои родители.

– Я тот, кто готов показать Томасу жизнь с совершенно иной, более прекрасной стороны, – в удивительном спокойствии говорил Пит. – Предлагаю вот что: несколько недель, начиная с ближайшего дня, он путешествует со мной по материку. Ровно через два месяца Том вернётся домой без единой царапинки, но с новыми впечатлениями.

– Вы сумасшедший? – не выдержав, спросила мать.

– С чего вы взяли, что мы вот так просто позволим забрать на два месяца нашего сына? – добавил отец.

– Может быть, стоит спросить самого Томаса? Вы никогда не задумывались, что нужно детям в его возрасте? Я отвечу: им нужна свобода. На вашем месте я бы радовался, что он нашёл друга со странностями, а не прибег к вредным привычкам вроде курения или наркотиков. Ему нужна свобода выбора, свобода действий, мыслей и многих прочих вещей. Предлагаю позвать его прямо сейчас. Эй, Том!

Из подслушивания я должен был перейти в непосредственное участие. Перейдя в соседнюю комнату, я наконец смог нормально разглядеть своего друга. Как и полагается настоящему джентльмену, одна его нога лежала на другой, а осанка была идеально ровной. Популярные в те времена джинсы слегка обтягивали его ноги, будто были ему малы. То же самое можно было сказать и про белую футболку, через которую был виден каждый рельефный изгиб его тела. Но несмотря на его простую одежду, которая главным образом из джинсов, футболки и кед, Пит производил впечатление человека из высшего общества. Слегка взъерошенные волосы на его голове, которые он то и дело пытался привести в порядок, говорили мне лишь об одном – ему вновь пришлось переплывать озеро, а не обходить его.

Когда я предстал перед сторонами беседы, словно пред судом, на котором решалась моя судьба, отец задал мне краткий и очень ясный вопрос:

– О чём говорит этот молодой человек?

Словно собрав в единое целое все мысли, которые в случайном порядке перемешались у моих родителей, я ответил:

– Я не хотел подслушивать, но он прав. Пит – пожалуй, единственный человек, которому я впервые за столько лет доверяю. И да, я действительно в депрессии. Возможно, вам в своё время было легче, но мы, дети современности, переживаем всё гораздо сложнее. Мне не помешала бы встряска и, если хотите знать, я уже согласился на это предложение.

За свою речь меня переполняла гордость, которой, увы, суждено было длиться недолго.

– Томми, сынок, мы всё, конечно, понимаем, но ведь тебе лишь будет пятнадцать! Пойми, что это – сплошное безумие! Как можно отпустить совсем ещё ребёнка в путешествие материком с совершенно незнакомым человеком?

– А что, если этот чудак прав? Что, если мы и правда не можем дать сыну то, в чём он действительно нуждается? – стал противоречить отец. Стал назревать спор, что само собой не предвещало ничего хорошего.

– Возможно всё, но, Джеймс, ему лишь четырнадцать! Перспектива того, что он встретит свой пятнадцатый день рождения где-то в дороге, или и вовсе в трущобах, неизвестно с кем, меня очень и очень пугает.

– Но ведь нельзя знать наверняка, так никогда и не попробовав! Ты, как доктор, прекрасно знаешь это.

– Да, но речь идёт о нашем сыне, Джейми.

– А что, если? Вряд ли кто-то из нас хочет, чтобы он вырос несчастным. Посмотри на нас с тобой! Я крайне сомневаюсь, что наша, так называемая «любимая», работа была нашей мечтой. Согласись, что это желание нам просто навязали. Так почему бы не дать мальчику осуществить это путешествие, если он этого действительно хочет?

Пока между двумя сторонами происходила не самая приятная дискуссия, я и Пит остались словно в тени. Время от времени мы смотрели друг на друга, ожидая завершения и окончательного решения. Однако, моя мать сдалась даже раньше, чем мы могли бы себе предположить.

– Делайте, что хотите, – ответила она на длинную речь отца и вскоре добавила: – если с ним что-то случится, то это будет полностью на твоей совести.

В глубине души я очень обрадовался, хотя моё лицо по-прежнему не отображало каких-либо эмоций. Спор был окончен и буквально через несколько минут, как только прозвучала нота благословения, Пит ушёл. Тем же вечером, как и следующим утром, меня ожидал довольно серьезный разговор, о котором особо распространяться не стану. Скажу только, что главной целью его было не что иное, как выражение беспокойства за меня и просьба беречь себя в далёком и неизвестном пути.

Согласно уговору, Пит должен был зайти за мной на следующий день, что он, собственно говоря, и сделал. Как только начало всходить солнце, а улицы начали понемногу оживляться, на пороге, словно призрак, который неожиданно появляется и исчезает, возник мой товарищ. Одет он был как вчера, и на какой-то момент мне показалось, что другой одежды у него нет. Возможно, это было правдой, так как, путешествуя с его рюкзаком не нужно много одежды. «В нашем деле, дружище, важно только то, что помещается в рюкзак, с которым можно очень быстро куда-то уехать. Остальные вещи – лишние», – позже научил меня Пит. Тогда я этого совершенно не знал, поэтому, помимо рюкзака за плечами, в руках у меня ещё был чемодан. Сам же я был одет как можно удобнее для путешествий и в чём-то даже стал похож на своего друга. Завидев меня в таком состоянии, невольно Пит спросил:

– Что в чемодане?

– Ничего особенного, – ответил я, – это всего лишь вещи.

– Ты имеешь в виду одежду?

– Абсолютно точно.

– Что ж, – потирая рукой лоб, ответил он, – это уже лишнее. Ты же не на курорт собираешься, верно? Чем меньше одежды, тем лучше. Поэтому, как мне кажется, чемодан лучше оставить дома.

С явной неохотой я поставил чемодан на его место. Затем прозвучал краткий вопрос, который так любил задавать Пит:

– Ты готов?

– Да, вполне, – ответил я.

– Береги себя, Томми, – сказали родители, когда я с ними прощался.

– Не волнуйтесь, я позабочусь о нём, – ответил Пит, когда я уже вышел из дому.

Стоит добавить, что в предвещании новых впечатлений я так и не уснул прошлой ночью, поэтому чувствовал себя очень уставшим. Даже не знаю, чему я радовался больше: тому, что покинул дом или же тому, что отправился в путь. А, может, это была просто иллюзия радости, навязанная мне сонным организмом. Однако, одну вещь я знал наверняка: приключения только начинались.

V

– Куда мы отправимся сначала?

– В Мексику.

– Но нас же могут не пропустить. Вряд ли я попаду в другую страну.

– Не говори так. Кого волнует, что нас не пропустят, да и кто вообще станет спрашивать чьего-то разрешения? Расслабься и наслаждайся приключениями.

Тем временем мы уже дошли до автобусной станции. Взяв билеты на первый же автобус, мы отправились в путь. Примерно через четыре часа пути в не самых лучших условиях мы оказались в Финиксе – столице Аризоны. Желания разглядывать это городок, каким бы прекрасным он не являлся, у нас не было, поэтому, подождав немного на дороге, мы нашли двух парней, которые лишь за несколько долларов согласились довезти нас до Тусона. Они были братьями, как я полагаю, и, возможно, именно поэтому не умолкали ни на секунду. Хотя для меня, не спавшего всю ночь, через полчаса болтовня этих ребят с Питом уже не была столь важной.

Проснулся я часа через три или четыре (определить было трудно) от того, что кто-то упрямо пинал меня в бок, желая вытащить из мира сновидений мой разум. Как оказалось, это был не кто иной, как мой друг. В Тусоне мы попрощались с двумя братьями, и больше я никогда их не видел.

Теперь у нас было два варианта: либо из Тусона сразу пересечь границу, либо же добраться до Эль-Пасо, а уже оттуда через Сьюдад-Хуарес попасть в саму Мексику. Так как нашей целью было объехать Северную Америку за два месяца, не удивительно, что выбрали мы именно первый вариант.

В Тусоне у Пита был друг, которого все звали Хромым Джо. Но его настоящее имя не знал никто, кроме его самого. Хромым его прозвали не потому, что он странно ходил или одна нога была больна, но скорее потому, что если к списку его проблем, недостатков и болезней добавить ещё несколько пунктов, то Джо был бы самым больным человеком в мире. А, быть может, его прозвали так из-за того факта, что все из деда-прадеда мужчины предыдущих поколений Джо были хромыми на левую ногу. Происходило это по разным причинам, но Джо не хромал ни на одну ногу.

Сам же Джо был довольно высоким и к тому же ужасно худым. Не сколько из-за этого, сколько из-за его длинных волос, порой Джо было трудно отличить от девушки. Его маленькое, круглое, да ещё и аккуратное лицо было похоже на лицо какой-то девушки. Даже в его одежде всегда было что-то, что выделяло Джо из толпы мужчин. Нередко из-за этого над ним подшучивали, а он смеялся вместе с другими. Джо не любил, да и не мог долго обижаться.

В Тусоне мы оказались к тому времени, когда уже не обед, но ещё и не вечер. Разыскав Джо на его привычном месте, то есть дома, мы хотели взять у него одну из машин и двинуться вновь в путь. Собственно, за этим-то мы и пришли. Джо занимался автомобилями, которые за определённую плату сдавал в аренду. Пит знал это и нередко пользовался услугами своего друга. Этот раз не стал исключением. Когда мы пришли к Джо, первой его фразой было не приветствие, а вопрос:

– Куда на этот раз, Пит?

– В Мексику. Хочу малышу показать жизнь во всех её красках.

– А что тут показывать-то? Ты или живешь, или нет. Либо ты счастлив, либо нет. Всё зависит от человека и его взгляда на мир. Мало хотеть обрести счастье, его нужно добыть путём совершенствования себя. Ну, это ты и сам ему поведаешь. Какую тебе машину на этот раз?

– Как обычно. Красный конь – это, пожалуй, лучшая из всех машин, что у тебя есть.

Мы прошли в кабинет Джо и, оформив все необходимые документы, через полчаса уже снова были в дороге.

Машина ехала плавно и ровно, практически бесшумно. Она легко повиновалась каждому движению руля, поэтому ехать в ней было сплошное удовольствие. Было видно, что Пит влюблён в эту машину.

Первое, что мы сделали после того, как получили машину – поели. В небольшом ресторанчике, что на окраине города, мы утолили свой голод, который появился после стольких часов в дороге. Как я полагаю, никто из нас не ел с самого утра.

Должен признаться, яичницу с беконом в Тусоне готовят бесподобно. А ещё у них были самые шикарные официантки, которых мне когда-либо приходилось видеть. Свой обед мы съели довольно быстро. Закончили мы кофе и пончиками, которые, кстати, тоже были очень вкусными.

Как только мы всё доели и допили, а Пит оплатил счёт, мы вновь прыгнули в «коня» и двинулись в путь. Так как ресторанчик был в самом конце Тусона, то выехали мы из города очень скоро. Оставшись одни на просторах дороги, мы делали что угодно, только не сохраняли спокойствие. Порой мы даже напевали составленную песню:

«Прощайте город и мой дом,

Не может больше ждать дорога,

Не сожалею ни о чём,

Да здравствуй жизнь, прощай тревога!»

Ехали мы примерно полтора часа и это при том, что Пит выжимал шестьдесят пять миль в час, что довольно-таки много, учитывая ограничения в сорок миль в час. Но для нас, двоих бродяг просторами Аризоны, не было никаких запретов и рамок. Если бы Пит захотел, то он выжал бы из ревущего автомобиля и всю сотню.

За окном мелькала природа. Фермы появлялись и исчезали одна за другой. Но чем дольше мы ехали, тем меньше становилось домиков и ферм, тем больше было между ними различий. Нетрудно догадаться, что мы приближались к долгожданной границе. Прощай, Аризона! Здравствуй, Мексика!

VІ

К вечеру мы уже были в Мексике и любовались её прекрасными дикими пейзажами и бескрайними просторами. Ещё через три часа, когда солнце уже начало скрываться за горизонтом, мы нашли пристанище в городке Эрмосильо, по размерам очень напоминавшем мне Тусон. После того дня Эрмосильо я называл бело-зелёным городом из-за его белоснежных зданий и зелёных пальм (ведь из большинства деревьев большинство составляли именно пальмы), учитывая, что как первого, так и второго здесь было очень много.

Остановились мы у Пауло – мексиканца по национальности, но бразильца по крови. Это было заметно даже по его внешности: тёмные волосы и карие глаза, но в то же время его кожа была светлее, чем кожа типичного бразильца. Эдакое соединение негроидной расы с европеоидной – вот краткое описание этого парня. На вид ему было около сорока, а на самом же деле Пауло не было и тридцати. Но независимо от того, какими были мы и каким был он, Мексика в лице Пауло приняла нас очень тепло, что запомнилось мне довольно надолго.

Расположились мы в небольшом номере наверху. Здесь стоял лишь базовый набор мебели: пара тумбочек, стул, две кровати по разные стороны комнаты и вазон с кактусом на окне. Хуже этих условий могла быть только улица. К тому же, близость тропического климата давала о себе знать настолько, что даже открытые настежь окна и вентилятор не справлялись с этой жарой, отчего духота ночью была неимоверная. Я, не привыкший к таким условиям, не мог уснуть, в отличии от пита, который уже храпел во всю. Попытки уснуть были напрасными, да и заняться больше было нечем, почему я и подошёл к окну. Но старые прогнившие доски под моими ногами скрипели настолько, что разбудили бы даже мёртвого. Проснувшийся Пит сразу же спросилменя:

– Далеко ли собрался?

– Ничего не могу с собой поделать. Не спится.

– Как же я мог забыть об этом? Ну и ладно, давай лучше поговорим.

– О чём? – с недоумением спросил я.

– О чём-угодно. О первом, что придёт тебе в голову.

И мы обсудили историю моей несчастной любви, а также немного поговорили обо мне. В темноте мексиканской ночи не видно было абсолютно ничего, однако я слышал, как Пит, уставший в дороге, сдерживал свою сонливость, слушая меня, и старался внимать каждому моему слову. Когда, казалось, наш разговор подходил к концу, внезапно даже для самого себя я спросил:

– Пит, а ты давно знаком с Джо?

– С Хромым? Фактически с детства. Мы ведь вместе выросли, буквально в соседних домах жили в Денвере. А затем мы уехали кто куда: я – в путешествие, а Джо осел в Тусоне и занялся бизнесом, который ты видел.

– Ты много стран объехал?

– Да нет, только основные: США, Канаду, Мексику, Югославию, СССР и Италию. Планирую ещё в Африке, Азии и Австралии побывать. Ну и Европу объехать до конца.

– И всегда спишь как убитый?

– Сейчас – да. А раньше у меня были те же проблемы, что у тебя сейчас. Но затем я узнал про одну методику и никакая бессонница мне не страшна. А если уж быть честным, то нет лучше снотворного, чем труд и усталость в течение дня. Вот тогда-то я и сплю по-настоящему без задних ног. При всём моём желании разговаривать с тобой ещё и ещё, Том, я очень устал и, надеюсь, ты не против, если все мы немного поспим? Попробуй уснуть любой ценой и не думай о том, что не можешь уснуть. Сконцентрируйся на чём-то весёлом и абстрактном.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил мне Пит.

Это показалось мне довольно странным, но сразу же после разговора я уснул, словно дитя.

Следующим утром разбудил меня не столько шум вокруг, сколько голод моего желудка, требовавшего еды. За окном уж совсем рассвело, а Пит к этому времени уже куда-то девался.

– Пит? – спросил я, тяжело открывая глаза и всматриваясь в освещённую солнцем комнату.

Но как я не старался разглядеть, моего друга здесь не было. В неизвестности я хотел было уснуть, но мой организм как будто говорил мне: «Хватит спать, дорога ждать не станет!». В тот самый момент, когда я встал и подошёл к окну, чтобы рассмотреть утренний Эрмосильо, вошёл Пит и сказал:

– Ты уже встал? Я думал, что вновь придётся пинать тебя в бок, чтобы разбудить.

– Скорее не я проснулся, а мой желудок, требующий еды, причём поскорее, – сказал я, ответив улыбкой на улыбку Пита.

– Именно поэтому я и пришёл. Здесь, у Пауло, уже завтрак подают, а ты всё спишь. Идём скорее!

Не успел я выйти из комнаты, как уже раздался звонкий и отчётливый стук кед по ступенькам. Мне пришлось догонять своего друга несмотря на то, что я так толком и не проснулся.

Всё было очень вкусным не знаю, отчего уж более: от мастерства местных поваров или же от того, что вчера я почти ничего не ел. Буррито и пицца – судя по всему, это был стандартный завтрак здесь. Отдохнув ещё малость, мы покинули и этот город.

Около восьми часов мы пробыли в дороге, не учитывая остановок. За эти восемь часов мы проехали Гуаймас, Эмпальме, Сьюдад-Обрегон, Навохоа и добрались до Лос-Мочиса. На этот раз из машины Пит выжимал все семьдесят миль в час, если не более. Мы ехали бы весь день и всю ночь, если бы к тому времени, как мы добрались до Лос-Мочиса, у нас не закончилось горючее.

Лос-Мочис оказался прекрасным городом на побережье Калифорнийского залива. В этом городе было всё то, что я когда-либо видел. Здесь были и каньоны со скалами Аризоны, и бело-зелёный репертуар Эрмосильо, и граница времени между прошлым и нынешним, подобно Тусону. Это был первый город, поразивший меня своей красотой. И если бы меня спросили о том, хочу ли я остаться здесь, то, несомненно, я бы согласился.

Ещё по пути в город я заметил, что наша машина вела себя малость странно. Пит же, разговаривавший со мной, едва ли успевал глядеть на дорогу, не говоря уже о спидометре. Наша машина летела с огромной скоростью, и, возможно, именно по этой причине бензина нам едва ли хватило до города. Тем не менее, в этом были и позитивные стороны. Во-первых, я никогда ещё не ехал на такой скорости. Во-вторых, если бы не скорость, то я не попал бы в Лос-Мочис.

На бензоколонке, пока Пит вливал бензин в бензобак, мы договорились остаться в этом городе на одну ночь. Мы могли бы ехать дальше, да и с ночлегом мы теряли слишком много времени. Но всё же мы путешествовали, а не просто добирались из пункта А в пункт Б.

В этот раз ночлег нам предоставил коренной мексиканец. Той ночью повторилось всё то же самое, что и предыдущей. На момент мне даже показалось, что я переместился назад во времени. Затем я точно также уснул, мы проснулись, позавтракали и снова двинулись в путь.

Продолжая своё путешествие вдоль побережья Тихого океана, на этот раз мы ехали пятнадцать часов фактически без остановок. Сначала, проехав Кульякан, через пять часов мы добирались к Масатлану – портовому городу на побережье океана, притом не менее красивому, чем Лос-Мочис. Далее мы стали удаляться от побережья и проехали Тепик. Затем мелькнули ещё несколько городов, но наибольшими были Гвадалахара и Морелия. Продолжая ехать, на ночлег мы остановились только за несколько минут до полуночи. Зато теперь мы были в столице – Мехико.

Как и любая другая столица, город поражал не только своей красотой, но и своими размерами. Для меня Мехико стал одним из тех немногих городов, которые запоминаются навсегда. А, быть может, так случилось потому, что это был самый большой город, который я когда-либо видел за свою, тогда ещё короткую, жизнь. Мне не хватит слов, чтобы объяснить эту красоту тому, кто ни разу не видел её. Ночью всё воспринимается совершенно иначе. Когда людей на улице почти нет, когда у всех машин выключен мотор, когда шум прекращается, а ты стоишь под звёздным небом в городе необычайной красоты, в котором ты ещё никогда не был, – вот тогда ты понимаешь, что жизнь прекрасна во всех её красках. Жаль, что я, ограниченный своей депрессией, понял это гораздо позже.

В Мехико, не считая той ночи, мы остались всего на один день, но провели его на славу. С Питом мы посетили несколько музеев, а затем – местные достопримечательности. Так как этой ночью мы спали в машине, всё моё тело ужасно болело. Поэтому курс расслабляющей терапии мы тоже не пропустили мимо себя. А какой массаж нам сделали эти красивые и по-своему чудные мексиканочки! Мехико стал городом, где для меня наиболее чувствовался весь мексиканский колорит. Как жаль, что этот день так скоро закончился! Мы вынуждены были ехать далее.

Подобно ребёнку, который постоянно открывает что-то новое для своего мира, я открывал для себя новую жизнь, как бы медленно это не происходило. Я открывал для себя новые города и новые страны, что, даже не знаю, каким образом, приблизило меня к моему персональному счастью.

Следующий день мы также провели в путешествиях и всего через некоторое время, которое было вчетверо или впятеро меньше того времени, что мы потратили, добираясь в Мехико, я и Пит добрались до Акапулько. Сначала я было подумал, что мы на каком-то курорте или острове посреди океана, но это была лишь Мексика. Белые пески, пальмы, а самое главное – океан. Здесь было всё то, о чём сейчас мечтает половина населения планеты.

В Акапулько мы остались на целую неделю и в путь двинулись абсолютно отдохнувшими и безмятежно счастливыми.

VII

После прекрасной недели, проведённой будто в раю, мы вновь поехали туда, куда глядели наши глаза. С момента начала моего путешествия прошло примерно две недели и близился мой пятнадцатый день рождения. Пит наверняка знал об этом, однако для меня он оставался человеком-загадкой почти до конца его жизни. Если он что-то и замышлял в честь моего юбилея, то лишь ему одному было известно, что именно это должно быть.

Несколько дней мы ехали через Мексику, чтобы добраться обратно в Америку. Мы вновь проехали Мехико и столь же долго, как из Лос-Мочиса мы добирались в Мехико, мы ехали из Мехико в Монтеррей, но оно того, по правде говоря, стоило.

В Монтеррее я заметил одну особенность: днём там делать нечего, хотя можно найти красоту и тогда, когда светит солнце. Но как бы там ни было, она не сравнится с той красотой, которая открывается в вечернем Монтеррее. Когда в городе не светит уже солнце, но и нет ни единой звезды, а небо обретает тёмно-синий цвет… О, это бесподобно! Словно с земной поверхности и вплоть до неба кто-то разлил все краски, которые существуют, словно все цвета радуги слились воедино, образуя гамму, в которой один цвет переходит в другой… Это был Монтеррей, в котором мы провели всего одну ночь.

И вот мы уже вновь были на дороге. Примерно через три часа мы пересекли реку Рио-Гранде и вновь оказались в Америке, штат Техас. По дороге в Остин, куда добрались только к вечеру, мы проехали город Ларедо, что на границе с Мексикой. Несмотря на те знаки и указатели на дороге, что говорили нам о местонахождении, то, что Ларедо был городком на границе, можно было понять и так по одной простой причине: смешанность особенностей двух стран. После Ларедо и всех мексиканских городов, которые мы видели до этого, у меня наконец сложилась полноценная, а самое главное – верная картина Мексики. Возьмите идеально белоснежные дома и добавьте зелёной растительности побольше. Вот и вся Мексика. Но Ларедо мог похвастать не только обобщающей картиной Мексики, так как было в нём нечто домашнее, американское, что-то, что я никак пока не мог определить из-за недостатка виденных городов США.

Задерживаться мы не стали здесь, так как дорога никогда не желала нас ждать. Поэтому Ларедо я видел через открытые из-за жары окна автомобиля и был на его земле только однажды, когда мы вновь остановились, чтобы заправить автомобиль и поесть.

Через несколько часов после этого мы были в Сан-Антонио, который находился на побережье одноимённой реки. Уже тогда город расширялся довольно стремительно. Появлялись первые многоэтажные здания, которые позже стали небоскрёбами, а Сан-Антонио увеличивал свои размеры, чтобы однажды стать вторым по величине городом Техаса.

Это был полноценный американский город со всеми свойственными особенностями: строгость, соединённая с изысканностью, и поражающая красота, проявлявшая себя в зданиях, в которые был вселён американский дух. Как бы нам не нравился этот город вместе с его прекрасным побережьем, мы направились в Остин.

Чтобы описать Остин, мне не хватит слов. Конечно, нынче он уже совсем иной, но даже тридцать лет тому назад, в далёких семидесятых, город поразил меня. Коротко описывая Остин, я всегда обращаю внимание на две вещи: Остин – город летучих мышей и Остин – Всемирная столица музыки. Добрались в город мы незадолго до заката, поэтому стали свидетелями вечернего рейда миллионов летучих мышей, отправляющихся на закате солнца на охоту. Прочитав об этом где-то в справочниках, Пит рассказал мне, что ежегодно летучие мыши селятся под мостом Энн Ричардс, так как его конструкция идеально подходит для их размножения.

Однако больше всего меня поразила красота города во время заката. Остин остается всего в двух цветах: рыжем и чёрном, и воды реки Колорадо окрашиваются в золотой цвет. Ночной город, как и дневной, ничем особо не выделялся, кроме как своими размерами и огромным количеством зданий. Но всё же красота его была и остаётся неописуемо разнообразной.

Что же касается Остина, как Всемирной столицы музыки, то прозвали его так из-за большого количества концертных площадок и пабов, из которых то и дело раздавался джаз, временами сменявшийся на кантри и порой даже на тяжелый рок.

В остальном Остин показался мне довольно скучным городишкой, который кроме своих размеров и красоты больше ничем не может похвастаться. Всё это я уже видел в Мехико, но там хотя бы был мексиканский дух. В Остине же не было ничего. Поэтому следующим утром, как только взошло солнце, мы уехали из столицы Техаса, не оставшись даже на завтрак. А направились мы в Даллас.

Даллас – город в северо-восточной части Техаса на реке Тринити. Все знают Даллас из-за убийства в шестьдесят третьем году президента Кеннеди. Я же знаю Даллас из-за его ковбойской славы. В те времена, когда ещё нигде не было ни то что небоскрёбов, но даже многоэтажных зданий, Даллас был одним из наиболее известных городов Дикого Запада. Но уже в ту пору, когда мы с Питом колесили по Северной Америке, от ковбоев не осталось и следа. Даллас напомнил мне Остин: красивый, большой и скучный. Здесь мы задержались лишь на несколько часов, чтобы поесть и поехать дальше. Тогда я ещё не знал, что безумец Пит решил проехать почти полторы тысячи миль без остановок.

Когда в Далласе он купил много еды, я удивился и спросил:

– Зачем тебе столько еды?

– Нас ждёт длинный путь до Майами-Бич, Том.

– Куда? Да ты явно рехнулся!

– Не плачь, это лишь двадцать часов в дороге.

– И как ты собираешься преодолеть почти полторы тысячи миль без сна?

– Вообще-то тысяча триста пятнадцать, если быть точным. А сделаю я это при помощи кофе, колы и огромной кучи еды.

Сказать, что я был удивлён – фактически ничего не сказать. Я не знаю, как этот сумасшедший человек смог уговорить меня поехать в путешествие. Если бы я тогда знал, что так будет, то не согласился бы ни за что на свете.

Двенадцать часов я держался молодцом и успел увидеть Шривпорт, Джексон, Мобил, Пенсаколу, Панаму Сити-Бич и Таллахасси. Затем я перелез на заднее сиденье и благополучно уснул. Таким образом я побывал в четырёх штатах, не считая Техаса: в Луизиане, в Миссисипи, в Алабаме и, конечно же, во Флориде.

Проснулся я следующим утром где-то около десяти часов утра. Пита, как обычно, не было. Солнце светило мне прямо в лицо. Он что, специально припарковал машину именно так? Однако, жаловаться мне было не на что, ведь к тому времени я уже выспался. И всё же мы были в Майами-Бич, что осознал я только когда вернулся Пит и я окончательно проснулся. К тому времени, как вернулся мой товарищ, я уже вышел из автомобиля и наслаждался пейзажами океана, несмотря на то, что где-то вдалеке ещё были Багамские острова. Пит подошёл сзади так тихо и незаметно, что его голос даже напугал меня:

– Доброе утро и добро пожаловать в Майами-Бич!

– Ты хотя бы спал сегодня ночью?

– Ночью? Нет. Зато я выспался утром. Я разбудил бы тебя раньше, но в этом не было никакого смысла.

– И где же, интересно знать, ты только что был?

– Во-первых, купил карту окрестностей, а во-вторых – набрал еды, чтобы позавтракать.

– А от вчерашнего запаса ничего не осталось?

– Ничего совершенно. А как по-твоему я должен был ехать ночью?

После этого мы позавтракали, сидя на горячем песке. Майами – город не из дешёвых. Однако этот завтрак стоил своих денег. После этого мы сели в машину и я удивлённо спросил:

– Неужели мы не останемся даже на несколько часов?

– Не сейчас. Сейчас есть дело важнее.

– Какое?

– Потом объясню. Где же эта улица? – спросил у себя Пит, глядя на купленную им карту. – Ага, вот она!

И, после того, как он завёл мотор, мы поехали по Майами в поисках чего-то, а чего – я даже не решался представить. Спустя какое-то время или же спустя двадцать три пальмы, которые я увидел, мы заехали в чей-то особняк.

На вид всё было очень роскошным и дорогим. Высокая вилла с бассейном на крыше была ограждена забором высотой минимум в шесть футов. Повсюду стояли охранники. Но общая картина была довольно красивой. Когда мы вышли из нашего автомобиля, некто из парковщиков вызвался припарковать машину на подземную стоянку. Вот тогда-то я удивился ещё больше.

Тем временем Пит показал мне жестом, чтобы я следовал за ним. Мы подошли ко входу и охранник, одетый в смокинг, не только не остановил нас, но даже открыл перед нами дверь и сказал:

– Проходите, мистер Рейд, хозяин уже ждёт вас.

И мы вошли. Внутри всё оказалось намного дороже, чем было снаружи. Картины на стенах, дорогие ковры, скульптуры и резьблёное дерево были повсюду. Прямо напротив входа находилась широкая лестница, позволяющая пройти на второй этаж и выше. Слева и справа были коридоры, ведущие во все комнаты первого этажа. Мельком я заметил, что комнаты не уступают по стоимости той роскоши, которую я видел при входе.

По широкой деревянной лестнице, которая совершенно не скрипела под ногами, к нам, однако, уже спешил, мужчина лет около тридцати, по всей видимости, хозяин. Из одежды на нём был только халат, под которым, судя по всему, никакой одежды не было вовсе. Он был молод, но короткие, по-армейски стриженные волосы уже начинали седеть. На лицо он был хорош настолько, что без труда был бы признан мистером красоты. Изящные движения были подобны движениям девушки, что ярко отражалось на его походке. Когда же его нога достигла последней ступеньки, парень спрыгнул, таким образом оказавшись прямо перед нами. С распростёртыми объятьями он набросился на Пита и закричал:

– Рейд! Давно не виделись! Какими судьбами?

– Провожу путешествие для малыша в поисках счастья, – ответил мой друг и, взглянув на него, добавил: – Тебе стоило быть бы скромнее.

Запахнув халат, парень ответил:

– А что в этом такого?

– Это крайне неприлично и, думаю, не только меня это смущает.

– Ладно. Так что привело вас именно ко мне?

– Решили остановиться в райском городке, а жилье здесь дорогое. А ты, судя по всему, никак не прекратишь свои поиски?

– Да, всё никак не остановлюсь. Ты же меня знаешь…

– Простите, а что вы ищете? – смущённо спросил я.

– Как бы тебе это помягче-то? Образно говоря, я ищу воплощение женщины моей мечты и осуществляю свои потребности.

– То есть?

– То есть дарю женщинам любовь. Пит, а он славный малый. Не познакомишь нас?

– Том, это Патрик Рейнольдс. Патрик, это Том Бальдбридж, – с явной неохотой сказал Пит.

Мы дружески пожали руки, а затем прозвучал очень необычный вопрос:

– Это которая уже в твоём списке, Патрик?

– Пятьсот тридцать третья. На этот раз меня привлекли девушки Африки.

– Для вас это и есть счастье? – всё так же неуверенно спросил я.

– А почему бы нет? Я считаю, что счастье – это когда твои желания воплощаются в реальность. Пока я могу делать, что хочу, и оставаться свободным, почему бы не использовать свои возможности?

Патрик был странноват, хотя это ещё мягко сказано. Каждый день в течение недели, которую мы провели в Майами, перед комнатой хозяина стояла большая очередь девушек. Он ни в чём себе не отказывал. Если он хотел получить алкоголь, то это без труда организовывалось. То же самое происходило и со всем, что его окружало.

В Майами мы провели неделю. Были хорошие и просто отличные впечатления, но были и плохие моменты. Одним из них был момент, когда Патрик допился до чёртиков и стал играть со своим дробовиком. Хвала Господу, что мы остались живы после той ночи. Ещё одним неприятным впечатлением остался тот факт, что мы старались не оставаться в особняке днём по одной простой причине: женские стоны не давали нам покоя.

Одним вечером, когда время близилось к ночи, я лежал и молча глядел в высокий потолок нашей комнаты. Несомненно, в этом доме нашлись бы отдельные комнаты для всех людей, которых я знал, но почему-то даже здесь я не оставался один. С этого я и начал разговор:

– Почему мы постоянно спим в одной комнате?

– Таких как ты нельзя оставлять наедине с собой. Быть может, поэтому?

– Что со мной может случиться? Я в порядке. Только почему-то живу в одном доме с самым настоящим психом.

– Патрик? Нет, он не псих. Просто у каждого из нас своё представление о счастье. Мы не вправе судить человека по его выбору. Если он хочет так жить – пускай делает, как знает.

– А этот Патрик… Как вы познакомились?

– Это чудная история. Но в чём-то он прошёл со мной тот же путь, что я прохожу сейчас с тобой. Ведь когда-то я был таким же отделённым от жизни, как и ты. Я хотел бесконечно ехать, видеть мир, найти счастье и быть там, где не умолкает рок-н-ролл. Мои сверстники лишь хотели быть как все: завести семью, детей, работу и обеспечить себе старость. Это очень сильно ударило по моему отношению к окружающим. Я просто не понимал этого. Уровень моего жизнелюбия стремительно падал, пока однажды, совершенно случайно, я не встретил Патрика. Он был настолько безумным, что я, порой, даже побаивался, чтобы он не сделал чего со мной. Но потом он стал более смирным: нашёл выход в удовлетворении своих потребностей. Я же продолжил путь. Почему-то мне удалось избежать той испорченности, которая свойственна многим людям – удовлетворяться своим текущим положением. Мой поиск всегда направлен на что-то новое. Видимо, у судьбы на меня совершенно иные планы.

– А у тебя много ещё подобных знакомых?

– Нет, не особо. Наш вид стремительно исчезает. В мире всё больше становится смиренных людей, рабов общества и стереотипов. Современная молодежь живёт счастливо, ведь у них ещё есть шанс всё изменить лишь при помощи мысли. Большинство моих друзей выбрали спокойную жизнь, остановившись за шаг до счастья. Почему-то мне кажется, что следующие поколения будут гораздо… несчастнее, что ли. Я анализирую мир век назад и сравниваю его с жизнью сегодня. Я вижу, как развиваются технологии и в недоумении хватаюсь за голову. Как ни странно, но когда я думаю о будущем, то меня гложет страх. Поэтому я стараюсь не думать об этом.

– Почему бы тебе не перестать звать меня «малышом»?

– Ты обижаешься? Для меня это своеобразное название степени образованности.

– Но я же лучший ученик…

– Речь не о системе образования. Очень часто я думаю, что дети попусту тратят годы своей жизни. Они вынуждены ходить в школу и получать лишь второстепенные знания. Как ни странно, но нас никогда не учили быть счастливыми, мыслить позитивно и радоваться жизни. Вместо этого нам забивают голову знаниями и страхами о предстоящей жизни, убивают в нас то божественное, что заложено в нас изначально. Стереотипы разрушают нашу жизнь. Я же говорю о тех знаниях, которые достигаются путём познания и анализа. Вот кем ты собираешься стать, когда придёт время выбирать профессию?

– Родители говорят, что перспективно будет…

– Вот, это оно! – вскрикнул Пит и подорвался со своей кровати. – Нам навязывают чужое мнение, через нас осуществляют чужие мечты. Я почти уверен, что тебе никогда не приходила мысль о том, чтобы стать счастливым. Ты никогда не помышлял о том, чтоб выбрать творческую профессию?

– Например?

– Писатель, музыкант, художник. Думаю, что нет. Ведь ты считаешь, что у тебя не получится, верно? Ведь у тебя нет таланта… у тебя нет ничего. Именно на это и существует моя «система». Тебе кажется, что мы просто путешествуем, но это не так. Вскоре ты поймешь, в чём суть этих задушевных разговоров, безумных людей и постоянной езды. А сейчас давай спать. Я ужасно устал.

Следующие несколько дней не влекли за собой ничего особенного, чтобы распространяться о них здесь. Но как только представилась первая возможность, я настоял на том, чтобы сбежать с Майами.

VIII

Порой мне казалось, что Пит теряет контроль и не совладает со своим разумом. Мы всё реже останавливались и всё больше времени проводили в дороге. Мы перестали любоваться мелкими городами с их тишиной и спокойствием. Напротив, мы всё больше путешествовали в предвещании больших городов, ожидая чего-то невероятного. Но это невероятное, как правило, никогда не осуществлялось.

В тот день, когда рано утром мы уехали из Майами, мы ехали пятнадцать часов без каких-либо остановок. Чтобы поздно вечером оказаться в главном, как мне тогда показалось, городе. Мы, на своём красном автомобиле, миновали четыре штата: Джорджию, Южную Каролину, Северную Каролину и Вирджинию. Из всех штатов запомнилась лишь Вирджиния, ведь только здесь мы увидели более-менее большой город – Ричмонд. Мне понравился этот город, несмотря на краткость времени моего пребывания в нём. Эдакое соединение тишины и хаоса оставило во мне свой след. Ричмонд во многом похож на города Америки, которые так любят изображать в фильмах.

Поздно вечером мы приехали в Вашингтон, округ Колумбия. Этой ночью Пит не поленился взять нам приличный ночлег. Здесь было уютно и хорошо, но все дальнейшие наши пристанища никогда не были равны условиям в Майами.

Вот этот день наступил. Мне исполнилось пятнадцать лет отроду. Но все мои представления не шли ни в какое сравнение с тем, что сделал Пит. Было шесть часов утра. Я проснулся от того, что кто-то очень сильно тормошил меня. Едва ли я успел открыть свои глаза, как некто уже начал подымать меня на ноги. Открыв свой правый глаз, а затем и левый, я обнаружил, что нарушителем моего сна и покоя был никто иной, как мой приятель, вот уже три недели не дававший мне расслабиться. С лицом, будто его только что выпустили из специализированной лечебницы, он начал говорить что-то вроде того, что высплюсь на старости. В ответ я лишь пробормотал абсолютно не связанные звуки, которые чудом образовали слова:

– Дай мне поспать хотя бы в мой юбилей!

– Э, нет, приятель, так не пойдёт. Чем раньше встанешь, тем больше радости успеешь впитать в себя. К тому же, в восемь у нас встреча.

– Какая ещё встреча?

– Важная. С кем – увидишь сам.

Поневоле я встал, потому что шанс продолжить свой удивительный сон был упущен. Очень быстро пришлось одеваться и ещё быстрее – умываться, чтобы хоть немного взбодриться.

Таким ранним утром ни одна закусочная не работает, не говоря уже о ресторанах. Единственное что мы нашли – магазин 24/7 на заправке. Здесь мы набрали шоколадных батончиков и хлеба с овощами. Вот и весь сегодняшний завтрак и это на моё-то пятнадцатилетие!

Да и вообще, с самого утра я был зол на Пита. Он не только не поздравил меня с юбилеем, не вручил подарок, но и разбудил меня рано утром. Теперь ещё и накормил неизвестно-чем. Как оказалось гораздо позже, мой гнев, впрочем, как и всегда, был напрасным.

Мы заправили своего «верного коня» и двинулись длинными улицами Вашингтона. Время было раннее, поэтому препятствий в виде машин и людей практически не было. Лишь некоторые исключительные особи время от времени появлялись и исчезали на аллеях. Я так полагаю, что это были либо те, чей рабочий день начинается очень рано, либо те, кто до сих пор не ложился спать после ночи.

Вскоре на Пенсильвания авеню Пит выключил мотор и сказал:

– Всё, выходим.

Некоторое время мы ещё шли пешком. Через несколько минут мы остановились. Что я увидел? На самом деле, ничего особенного. Передо мной находилось нечто вроде парка. Через дорогу были магазины. И, по правде говоря, я очень сильно удивился, почему мы оставили автомобиль так далеко. Но ещё больше я был удивлён, когда оказалось, что мы уже пришли в нужное место.

– И куда же завела нас дорога на этот раз? – с удивлением и явным недоверием к происходящему спросил я.

– А ты просто обернись, – ответил он.

Верно, как же я сразу не догадался оглянуться? Очень зря, потому что стоило лишь мне переместить свой взгляд на всё то, что было позади, как моему взору открылось высокое белое здание. Это было не что иное, как Белый дом – резиденция президента США. Тогда я думал, что мы лишь пришли осмотреть достопримечательность.

– Чего застыл на месте? Идём, – сказал мой друг.

Я последовал за ним. Пару минут спустя, мы уже стояли перед входом. Охранников и телохранителей здесь было гораздо больше, чем в доме Патрика Рейнольдса. И я был вновь удивлён, или, скорее, даже потрясён тем, что и здесь хранители порядка знали моего, порой казавшегося сумасшедшим, друга.

– Добро пожаловать в резиденцию президента, мистер Рейд, – сказал охранник.

Вот мы были внутри. Роскошь излучалась отовсюду: идеально сделанные кабинеты были украшены портретами Линкольна, Франклина, Вашингтона и прочих известных политиков, и деятелей Америки. Здесь также была и дорогая мебель, в частности столы, диваны и стулья. В комнате обязательно стоял флаг государства.

Мы шли длинным коридором и наконец пришли в одну из комнат. Я так полагаю, что это была комната ожидания. Служащий остановил нас и медленно, но с полной серьезностью проговорил:

– Присаживайтесь, пожалуйста.

После того, как он удалился, мы прождали ещё примерно полчаса в полной тишине. Я уже было подумал, что это шутка, розыгрыш. Всё что угодно могло случиться: от простых подарков до чего-то очень непредсказуемого. В тот момент я больше склонялся к варианту чего-то очень удивительного, если не странного. К тому же, полная тишина заставляла меня нервничать, и я ничего не мог поделать со своим нетерпением. Зачем мы здесь? Что вновь задумал Пит? Ответы на все свои вопросы я получил лишь после мучительного ожидания.

Вот дверь распахнулась и перед нами предстал мужчина лет шестидесяти. Мы встали, но когда я присмотрелся, то чуть было не упал. Я потерял дар речи, ведь я узнал этого незнакомца, стоявшего напротив нас. Значит, в школе я учился не напрасно. Перед нами стоял президент Соединённых Штатов Америки.

Он был почти такой же, каким я запомнил его с фотографий: стареющий мужчина, который уже начал лысеть и на лице которого начали появляться морщины. Мистер президент, как и всегда, был одет официально: тёмный смокинг, слепяще-белая рубашка и идеально подходивший ко всему этому галстук.

– Мистер Рейд, – поспешил поздороваться глава государства, протянув руку.

– Мистер президент, – ответил Пит, пожав протянутую ему руку.

– Буду иметь за честь познакомиться с вами, молодой человек, – сказал, повернувшись ко мне, президент и протянул руку.

– Взаимно, мистер президент. Меня зовут Томас Бальдбридж, – ответил я, пожав его руку.

Вот это был подарок! Мы были в Вашингтоне, а передо мной стоял и сжимал мою руку никто иной, как президент страны. Но было во всём происходящем нечто неловкое, что-то, что меня смущало, и что я никак не мог понять. Всего лишь несколько недель назад я был самым обычным подростком, переживавшим тяжелый период. Теперь же я стоял в Белом доме рядом с президентом.

Уже тогда я начал понимать, что моя жизнь кардинально меняется, пускай это не заметно в данный момент. Я не только начал покидать депрессию, но и стал замечать за собой моменты радости и безмятежного счастья, которые с каждым разом длились дольше. Это был признак того, что я на верном пути, и что спонтанное решение отправиться в путешествие с незнакомцем не было ошибкой.

Ещё больше в своих мыслях я удивился, когда президент узнал моего друга, или, скорее, наставника. Неужели его весь мир знает? Тогда почему же я не знал его и почему он выбрал именно меня?

Я вновь был вынужден вернуться из своего мира мыслей в мир настоящий, где у меня накопилась масса вопросов и, увы, ни единого ответа. Однако, это вовсе не значит, что я собирался оставить эти вопросы нерешёнными.

Тем временем Пит с президентом почти единогласно звали меня, и когда я всё же отозвался, в мой адрес прозвучал вопрос:

– Заснул? Пора просыпаться.

– Нет, просто потерял контакт с реальностью. Задумался, иными словами, – поспешил ответить я, чтобы выйти из неловкого положения.

Далее мы, во всяком случае я точно, открыли для себя, что такое завтрак по-президентски. На столе стояло много блюд, подобно пиру в королевские времена. Прочие блюда ещё приносились прислугами, если того желал президент или его гости. Комната, называемая столовой, мало чем отличалась от кабинетов и коридоров. Единственной разницей, которую мне удалось заметить, была мебель. В остальном всё было то же самое.

Мистер президент встал и, взяв бокал белого вина, вымолвил тост:

– Кто бы что ни говорил, жизнь прекрасна. Разница лишь в том, как мы воспринимаем эту красоту. Кто-то находит счастье в любви, кто-то – в работе. Поэтому этот бокал прекрасного вина я хочу поднять за тебя, Томми, и пожелать, чтобы ты нашёл своё счастье. Не важно, в чём ты его найдёшь, главное ищи и наслаждайся жизнью. Тебе лишь пятнадцать, мне же несколько дней назад исполнилось шестьдесят два. Поверь словам старика. С Днём рождения, Томас!

Они выпили вино практически до дна и, увидев, что моё вино в бокале так и осталось нетронутым, с лёгким недоумением глава государства спросил:

– Почему же ты даже не попробовал?

– При всём моём почтении, мистер президент, я не пью алкоголя.

– Алкоголь? Брось, это всего лишь вино! Я не заставляю тебя пить, я лишь прошу попробовать. Не бойся, от одного глотка ничего не будет.

Я знал, что даже так называемый «один глоток» не пройдёт бесследно. Но всё же я не смог отказать и отведал из своего бокала вина. Напрасно я отказывался пробовать. Не потому, что алкоголь сделал меня чуточку веселее, а скорее из-за тонкого, изысканного вкуса белого вина. Попробовав лишь совсем немного, я осознал, что это вино прекрасно, несмотря на мой уровень знаний в этой области, который был равен нулю. Я понял, почему к столу подали именно это вино. Вначале я ощутил аромат зимней свежести, как будто напиток только внесли с мороза. Затем добавилась изысканная гамма весенних ветров, напоенных нектаром цветов и трав. А уже после первого глотка появился вкус первых летних ягод и плодов.

После завтрака ещё некоторое время я провёл с президентом. Мы весело поговорили и в конце он вручил мне упакованный подарок, попросив не открывать его, пока я вновь не окажусь дома. Судя по размерам, это было нечто довольно габаритное. Затем мы вынуждены были ехать, ведь у нас, и у президента были дела.

Моментально наш автомобиль появился около входа. Судя по всему, Пит дал ключи парковщику, так как иной идеи, как машина преодолела расстояние примерно в триста футов у меня не было. Мы сели и вновь уехали. Пока я прощался с президентом, он добавил:

– Не падает лишь тот, кто не идёт. Чтобы ни случилось, подымайся и иди дальше. Ведь я не стал президентом за один день, как и ты не станешь счастливее за несколько недель.

Философия так и излучалась от него, а, быть может, мне это показалось. Возможно, это мой друг его подговорил. Тогда я ещё думал, что эта встреча и есть подарок Пита. Однако, я ошибался.

Через несколько минут после нашего отъезда, мы остановились около книжной лавки. Над ней висела вывеска «Книги коротышки Стива». Типичный магазин, как по мне. С обеих сторон от двери находились стеклянные витрины. Слева были новые поступления, а справа – наиболее популярные книги. Но нас это не интересовало, ведь важно было лишь то, что находилось внутри.

Внутри магазин был гораздо больше, чем казался снаружи. Сперва я даже подумал, что это библиотека. Повсюду стояли самые различные книги: от классики прошлых веков до самых последних книг, выпущенных в мире. Неподалёку от входа сидел мальчик лет семи-восьми, который едва ли доставал до стола, за которым сидел. Справа от входа находилась стойка, за которой должен был находиться продавец, он почему-то отсутствовал. Мы подумали, что продавец – никто иной, как отец этого мальчишки.

– Привет, – сказал Пит к мальчику. – Что рисуешь?

– Море.

– Хм… Я люблю море, – ответил Пит и, взяв стоящий неподалёку стул, сел около ребёнка.

– А кто же его не любит? Оно прекрасно при любой погоде. Неважно, что происходит: дождь, шторм или просто ясная погода. Море всё равно будет поражать своей красотой.

– Это правда. Позволишь мне помочь?

– Нет, сэр. Я должен нарисовать всё сам.

– Тогда я лишь возьму ещё один листок и покажу тебе кое-что.

Он взял листок и достал из кармана пятицентовик. Положив его под лист, Пит стал рисовать поверх монеты. В результате у него получилась точная копия той стороны монеты, на которой лежал лист. А затем он добавил:

– И вот ещё кое-что. Ты делаешь штрих в разные стороны, а следовало бы делать их в одну сторону: либо вниз-вверх, либо же влево-вправо. Вот попробуй, получится красивее.

Я смотрел на них и вновь удивлялся тому, что видел и слышал. У меня сложилось впечатление, будто Пит – отец этого мальчика. В нём было столько отцовской любви, что на моих глазах слились воедино две души, два сердца, бьющиеся в унисон. Теперь я понял, кто же такой был Пит Рейд. Несмотря на его внешний облик и возраст, который он часто любил называть «двадцать без нескольких месяцев», в душе он остался всё тем же ребёнком лет семи-восьми. Он был таким же мальчишкой, который сидел рядом с ним. На это можно было смотреть вечно. Жаль, что это зрелище так быстро закончилось.

К нам вышел дедушка, который уже едва передвигался даже при помощи трости. Ростом он был ниже меня, учитывая, что мой рост составлял пять с лишним футов. На его голове практически не осталось волос, лишь кое-где виднелись седые волоски. Из огромного количества морщин на лице на нас глядели маленькие чёрные глаза, подобные бусинам. Он спросил нас:

– Вы ко мне?

– Да, сэр, мы к вам, – ответил я.

– Здравствуйте. Мы приехали за книгами, – подошёл очень тихо и незаметно Пит.

– Вы мистер Бальдбридж, я так полагаю? – спросил у него старик.

– Это я, – вырвалось у меня как реакция на неловкое молчание.

– Сейчас, одну минуту. Следуйте за мной.

Мы пошли за ним в помещение, напоминающее некую кладовку, в которой ничего почти не было. Лишь один большой сундук стоял в центре этой каморки. Мы подошли к нему и старик, вытащив ключ, который он всегда хранил при себе, открыл сундук. В центре его, точно как во всё этой комнате, лежала лишь одна книга, но какая именно я не знал. На обложке не было слов или прочих опознавательных черт.

Старик вытащил её и вручил мне. После этого я спросил:

– Что это за книга?

– Это – классика, – ответил мне Пит. – Что же, спасибо, сэр.

– Читайте с удовольствием и не забывайте про старого коротышку Стива! – на лице старика загорелась мимолетная улыбка, которая почти сразу же погасла.

Мы вернулись ко входу, но мальчика здесь уже не было. Вместо этого мы обнаружили его в своём автомобиле. До того, как я вышел и хотел попросить его покинуть автомобиль, старик остановил меня:

– Будьте с ним добрее, пожалуйста. Мальчик растёт без родителей.

Вся моя злость, которая необоснованно возникла тогда во мне, внезапно исчезла. Я почувствовал ту любовь, которую чувствовал к этому ребёнку Пит, а, возможно, это была всего лишь нота сочувствия где-то в глубине моей души.

В это время Пит отошёл на несколько десятков футов и купил мороженного ребёнку. В итоге это помогло и мальчик вернулся за свои привычные дела в магазине дедушки Стива.

Мы же вновь двинулись в путь. Ещё через некоторое время мы остановились около магазина музыкальных инструментов, который состоял из нескольких залов. В одних были непосредственно инструменты вроде гитар, саксофонов и скрипок, а в других – необходимое к этим инструментам оборудование. Второй зал не являл для нас надобности, так как всё, что нам было нужно – лишь один инструмент.

У прилавка стоял парень немного старше Пита и с огромной радостью, что за несколько недель сюда пришёл хоть кто-то кроме хозяина, поприветствовал нас:

– Добрый день! Я могу вам чем-то помочь?

– Да. Это мистер Бальдбридж, и он хотел бы забрать свой заказ, – проговорил в ответ не менее оживлённо мой друг.

– Конечно, сэр. Всё готово и упаковано, как и заказывали.

И парень отдал мне маленькую коробочку, в которой что-то лежало и при всяком движении тарахтело. Не будь у меня хоть капли приличия и вежливости, я вскрыл бы праздничную обёртку прямо в магазине. Но, как нетрудно догадаться, я этого не стал делать. Вместо этого мы покинули магазин, и я заметил, как постепенно на лице того молодого человека вновь нашли своё отражение не самые лучшие эмоции. Иными словами, он вновь начал грустить.

Нам же было не до грусти, ведь как только мы сели в машину, Пит проговорил те слова, которые я ждал с самого момента своего пробуждения ранним утром:

– Вот как-то так. С Днём рождения, Томми.

– Спасибо, конечно, но когда ты успел сделать всё это?

– С президентом было легко договориться. Однажды я спас ему жизнь, так что он в некоторой мере был мне обязан. Один звонок – и мы уже готовы к встрече. С книжной лавкой, как и с музыкальным центром, было ещё проще. Пока мы разгуливали по улицам и пляжам Майами, Патрик по моей просьбе договорился обо всём сам.

– А что внутри каждого подарка?

– Не открывать же мне перед тобой все свои карты! Открой и увидишь всё сам. Я советовал бы начать с последнего подарка.

Я открыл коробку, которую держал в руках. Внутри оказалась ещё одна коробка, украшенная так же. На какой-то момент мне показалось, что внутри ещё одна коробка. Но мне повезло: после этой коробки я добрался до самого подарка.

Это была губная гармошка, оригинал, сделанный в Германии. Не знаю, зачем он мне её подарил, но, видимо, я должен был научиться играть на ней. Попробовав сыграть несколько нот, я осознал, что обучение не будет лёгким.

Далее я открыл книгу. Наверное, в магазине она пролежала не один десяток лет. Я не ошибся. Год выпуска этой книги близился к началу ХХ века. Пит оказался прав – это действительно была классика мировой литературы.

Как и просил президент, я не стал открывать его подарка. Но всё же любопытство на какой-то момент превзошло все остальные чувства и я решил спросить у своего друга:

– А что в коробке президента?

– Честно говоря, даже не могу себе представить. Я лишь просил о встрече, аргументируя его долгом и твоим юбилеем. Я и не думал, что он тоже вручит тебе подарок. Поэтому здесь ничем не могу тебе помочь. Открой и узнаешь.

– Не могу. Он попросил не открывать, пока я вновь не окажусь дома.

– Значит, терпи и борись со своим любопытством.

После этого он включил мотор и мы вновь двинулись в далёкий и неизвестный путь.

IX

Мы ехали на север, что легко определялось без компаса лишь из-за изменения температур. К вечеру двадцать четвёртого дня нашего путешествия мы доехали до Балтимора. Расстояние между этими городами меньше сотни миль, но именно из-за моего юбилея, наверное, мы ехали гораздо медленнее чем в предыдущие дни. Видимо, Пит решил обезопасить этот день. Не удивительно, что добрались мы лишь к вечеру, так как из Вашингтона мы выехали тогда, когда время уже было далеко за полдень.

Балтимор – город штата Мэриленд. Он поразил меня лишь после заката, впрочем, как и все города, в которых я был за последние десять дней. Мне начало казаться, что все дневные города ужасно скучны, только если со мной не происходит ничего интересного. Однако, ровно так же все вечерние города были прекрасны для меня. Я любил закат, темноту ночи, но в то же время почему-то боялся смотреть на звёздное небо. Не всегда, конечно, но довольно часто ночное небо пугало меня. Меня пугала неизвестность того, что находится вне нашей планеты. Глядя на звёзды, по непонятной для себя причине, я часто задумывался о смерти, что пугало меня ещё больше. Возможно, я астрофоб, а, быть может, это была очередная волна моей депрессии. И всё же в Балтиморе меня одолела скука даже в мой пятнадцатый День рождения. В этом городе я совершенно не хотел останавливаться, ведь он был так близко от Вашингтона. Мы могли бы ехать дальше и добраться до Филадельфии или дажеНью-Йорка, которые были севернее по этой дороге. Но, видимо, судьба решила иначе.

Чтобы поужинать, мы остановились в одной из местных забегаловок, которая была почти пуста, не считая пары-тройки человек. Сев за столик у окна, мы подозвали официантку. Девушка, возрастом едва ли старше Пита, подошла к нам и спросила, чего мы желаем. Ни я, ни уж тем более Пит, который предпочитал простую еду, не стали выбирать что-то дорогое и изысканное, а ограничились простейшей и уже полюбившейся мне яичницей с беконом. Это блюдо напомнило мне о доме, и внезапно меня посетило чувство стыда, что почти за месяц своего путешествия я ни единого раза не связался с родными мне людьми. Я уже был готов бежать, но как всегда «заботящийся» обо мне Пит остановил меня:

– Постой! Куда же ты?

– Мне нужно позвонить домой.

– Позвонишь потом. Сначала ужин.

– Это важнее какого-то ужина, – ответил я и стал идти в направлении выхода, но Пит остановил меня за рукав:

– Да погоди же ты! Зачем тебе куда-то идти? Почему ты не можешь позвонить завтра, например? К тому же, в Аризоне, то есть в твоём маленьком городке этого штата, время гораздо более позднее, чем здесь. Кто знает: вдруг они уже спят?

– Значит, я их разбужу, – ответил на это я коротко и решительно вырвал руку из рук своего друга.

К счастью, на улице стоял телефон. Плати деньги и звони, сколько хочешь. Примерно через два гудка после того, как я набрал номер, в трубке я услышал голос самого родного мне человека в мире – моей матери:

– Алло.

– Привет.

– Томми! Как я рада тебя слышать! Как твои дела?

– Мне уже гораздо лучше, спасибо. Мы сейчас в Балтиморе, но несколько часов назад, в Вашингтоне, я встретился с президентом, и он подарил мне подарок.

– С ума сойти! И что же он тебе подарил?

– Не знаю, он попросил не открывать подарка, пока я вновь не окажусь дома.

– Здесь тебя тоже ждёт подарок. Раз уж ты за сотни миль от дома, то позволь нам с отцом сделать это по телефону. Мы поздравляем тебя с Днём рождения и желаем всего наилучшего.

– Спасибо. Так у вас дома всё хорошо? Просто у меня монеты заканчиваются и…

Договорить я не успел, так как именно в тот момент моё время закончилось. За моей спиной стоял незнакомец, взгляд которого едва ли был виден из-под шляпы. Наверное, он пытался изображать из себя ковбоя или мафиози.

– Прошу сэр, проходите.

Но он не дал мне выйти из телефонной будки. Более того, этот «ковбой» достал нож и сказал:

– Давай деньги.

– Но у меня нет денег. Всё ушло на телефон.

– Давай деньги, – повторил он так же, как будто внутри него находилась пластинка, на которой была записана лишь эта фраза.

– Извини, амиго, денег нет.

– Никто не называет меня амиго и не смеет называть.

Он ушёл, но в том месте, где я схватился за живот, что-то горячее стало согревать мои руки. В тот самый момент до меня наконец дошло, что я ранен.

Сквозь большое окно, возле которого мы расположились и напротив которого находился телефон, я увидел, как Пит, спокойный и невозмутимый, ел свою яичницу и думал о чём-то, лишь одному ему известном. Я хотел было войти внутрь помещения, но вдруг все мои силы куда-то девались, а ноги стали словно ватные. Обессиленный я упал на асфальт, ещё не остывший после палящего дневного солнца Америки.

Что было дальше я узнал лишь гораздо позже. Время от времени мои глаза с трудом открывались и очень стремительно закрывались вновь. Я с трудом различал происходящее вокруг. В один момент я потерял сознание окончательно.

Мне приснился очень странный сон. Я увидел своего дедушку, который умер около двух лет назад и сзади у него почему-то были крылья, подобно ангелу. Вокруг нас окружал лишь белый свет. Дедушка сказал мне:

– Подходи ближе, не бойся, Томми.

Я послушно выполнил просьбу, но одновременно спросил:

– Где я?

– Ты на промежуточной станции между жизнью и смертью.

– Почему я здесь?

– А как ты думаешь? Совет ещё не определился, оставить ли тебя живым или нет.

– Как я сюда попал? Что вам нужно от меня?

– Ты потерял сознание. Ты на грани, Томми. Я лишь хочу показать тебе кое-что. Присаживайся.

Моментально появились два кресла. Я сел и перед нами появился огромный экран. Видимо, на небесах старика научили пользоваться техникой. Он перемотал фильм вперёд и сказал:

– Теперь смотри внимательно.

Я увидел мальчика, который беззаботно играется в песке. Затем мальчик взрослеет и уровень его радости становится ниже. Он уделяет жизни всё меньше внимания. Постепенно его счастье угасает. Да, он отлично учится, но это, пожалуй, единственное, чем он может похвастать.

– Вот мой любимый момент, – сказал мой дедушка.

На экране появилась девушка, очень похожая на Нэнси. Это, на самом деле, и была она. Я ужаснулся, ведь всё это могло значить лишь одно: этот мальчик – я.

Далее парень переживает счастье, но очень быстро его теряет. Он готов пристрелить себя. Он в депрессии. Но случайно он встречает молодого человека. Это был Пит. И здесь его жизнь кардинально меняется. Он вышел за пределы зоны своего комфорта. Он наконец-то начал жить. Закончился фильм тем, что парня, то есть меня, ударяет несколько раз ножом некий незнакомец.

– Не знаю, как тебе, но мне в этом фильме нравится только то, что после момента встречи тебя и Пита. Взгляни на то, как ты жил и как живешь сейчас. Уверен, что тебе нравится последний вариант. В своей ограниченной тогда жизни ты вряд ли увидел бы президента и хотя бы половину городов, которые ты видел. Но, увы, я не могу оставить тебя среди живых.

– Почему?

– А зачем давать тебе жизнь, которую ты не ценишь? Ведь ты так и не научился ценить тот подарок, который имеешь. Твоя депрессия не служит твоим оправданием. Ты всё ещё подумываешь о смерти. Почему же ты не можешь быть счастлив? Что гложет тебя изнутри?

– Я правда не знаю. Но будь у меня ещё один шанс…

– И что же изменится?

– Изменюсь я. Это я с уверенность могу тебе обещать. Я не знаю с чего начать, но я постараюсь стать счастливым. Надеюсь, что Пит поможет мне в этом.

– Надежда умирает последней, да? Ладно, думаю, что Совет согласится со мной. Я готов дать тебе ещё один шанс. Но готов ли ты дать его себе?

– Несомненно.

– Тогда прощай. Ты же не думаешь, что мы больше никогда не встретимся?

После этого мой сон, если это можно так назвать, прервался. Я очнулся на больничной койке в палате с ещё двумя больными. Рядом с моей постелью на стуле сидел, опустив свою голову на руку, Пит.

Рядом стояли тумбочки, но ни в одной из них не было воды, которой мне ужасно хотелось. На соседней койке лежал старик с перемотанной головой. На койке напротив лежал мужчина ещё совсем молодо и, к тому же, я не видел, чтобы у него хоть что-то было перемотано.

У меня был полностью перемотан живот, который время от времени болел. Я даже не мог пошевелиться, чтобы хоть немного подвинуться. О том, чтобы встать, не могло быть и речи.

Тем временем за окном уже начало светать. Как только солнце стало появляться на горизонте и освещать нашу палату, молодой мужчина встал и начал делать зарядку. Я спросил:

– Который час?

– Половина шестого. А ты почему не спишь?

– Пить хочу.

– С этим придётся подождать. Это можно, если жизненно важные органы не задеты. А тебе повезло с другом.

– Почему же?

– Бедняга не смыкал глаз ни на секунду. Я едва ли убедил его поспать.

– А это кто? – спросил я, взглянув на старика, лежавшего на соседней койке.

– Это Редклиф. Он просто шёл по улице и из ниоткуда получил удар по затылку. Порой он бредит, но я привык и ты привыкнешь. К тому же, скоро его должны забрать родственники.

– Вам не вредно делать зарядку?

– Напротив, это даже полезно. Пулю, которую я случайно схватил в перестрелке, уже третий месяц не могут вытащить из моего тела. Видимо, я так и останусь жить в больнице. А ты почему здесь?

– По случайности. Мы ездим по Северной Америке с другом и попали в Балтимор. Какой-то псих с ножом напал только потому, что я назвал его «амиго» и у меня не было денег. И угораздило же меня попасть сюда в свой пятнадцатый День рождения!

– Да уж. Но не отчаивайся. Ты жив, это уже хорошо. Врач скоро придёт, он всегда приходит рано. А сейчас я могу посоветовать тебе лишь одно: расслабься и наслаждайся музыкой природы. Слушай это прекрасное пение птиц, чувствуй лёгкий ветерок, который входит и выходит сквозь открытое окно. Радуйся этим пустякам хотя бы потому, что ты живой. Ведь мёртвые больше никогда не почувствуют этого.

И в тот самый момент, когда этот, совершенно незнакомый мне мужчина, сказал эти слова, я наконец-то понял, чего мне так не хватало. Я просто не ценил жизнь. Ведь лишь теряя, мы понимаем истинную ценность всего. После того видения, после того дня в Балтиморе, когда я оказался, как сказал во сне мой дедушка, «на промежуточной станции между жизнью и смертью», я наконец понял, что я живой и что должен ценить это.

Слеза горькая и горячая потекла по моему лицу. Я жалел самого себя. Я пережил несчастную любовь, чуть не пристрелил себя… но лучше бы пристрелил. Теперь же я был ранен и лежал за сотни миль от дома в палате, где рядом сидел виновник всего происходящего. Сейчас мне хотелось умереть так сильно, как не хотелось никогда ранее. Всё вокруг перестало иметь какой-либо смысл.

– Убейте меня, – сказал я мужчине, который уже выполнял отжимания. Затем я повторил эту фразу так громко, как только мог мой обессиленный организм.

Но мужчина позвал медсестру, которая лишь беглым взглядом посмотрела на меня и спросила:

– Что он сказал?

– Он попросил убить его, – ответил мой сосед по палате.

Затем эта девушка вколола мне какой-то препарат и спокойствие стало проникать в меня. Я всё ещё был в депрессии, которая порой давала знать о себе в виде панических атак. Время от времени их сила возрастала, но я не терял надежды навсегда покинуть их. Сейчас я лишь медленно погружался в сон, но знал, что это состояние ещё вернётся. Никакой медицинский препарат не может вылечить болезни нашего разума.

Мне вновь приснился странный сон и я вновь видел своего дедушку, который покачал головой и сказал:

– Это твой последний шанс. После этого ты знаешь, что я буду вынужден сделать.

И вновь я очнулся в своей палате. Рядом со мной сидел человек в белом халате, по всей видимости, врач. Он был достаточно стар и я не удивился, если бы узнал, что он родился в прошлом веке. Его очки то и дело спадали с кривого носа, поэтому доктор почти постоянно дёргался, чтобы поправлять их. Волосы на его голове очень седые, почти всё лицо скрыто за морщинами, а с правой стороны на лице шрам – такую внешность имел мой доктор. Сам же врач был худой почти до костей, поэтому почти всякая одежда, которую я видел за курс моего лечения, висела на нём. Помимо всего этого он ещё хромал на левую ногу и вместо левой руки у него был протез. Для меня он стал примером человека, который сумел пройти испытания жизни и выйти из этой игры победителем. Я никогда не видел его грустным, ведь ко мне он всегда приходил на ноте оптимизма.

Оглянувшись вокруг, я увидел, что кроме нас двоих в палате больше нет никого. Редклифа, видимо, всё же забрали родственники, пока я спал, а остальных доктор, как он мне сказал, «попросил на выход». Когда я уже мог нормально воспринимать действительность, он коснулся моей руки и, пронзительно взглянув мне в глаза, спросил:

– Томас, ты нормально слышишь и чётко видишь меня?

– Да, вполне, – ответил я слабым голосом.

– Почему так слабо?

– Пить хочу, сэр.

– Неужели никто не подал тебе стакана воды? Ничего, сейчас мы это исправим.

Он поднялся и взял бутылку с водой, которую всегда носил с собой. Приставив ко рту мне бутылку, он сказал:

– Пей очень маленькими глотками. Не глотай всё сразу.

Когда мы выполнили этот пункт, он продолжил:

– Что же, судя по тому, что я вижу, жизненно важные органы не задеты. Нож повредил только кожу, мягкие ткани и несколько кровеносных сосудов. Через несколько дней мы поставим тебя на ноги и ты сможешь вернуться к своей привычной жизни. Уйти всех я попросил не поэтому. Я хотел бы поговорить с тобой о том, что произошло несколько часов назад. Ты можешь коротко описать своё состояние тогда?

– Что здесь описывать? Я хотел смерти, вот и всё. Не совсем уверен, но, кажется, и сейчас хочу. Вся моя жизнь не имеет смысла. Да и зачем всё это? Как вы можете помочь мне?

– Послушай, я лечил пехотинцев на фронте, которые после первого выстрела впадали в такую депрессию, какую твой разум не может представить. Поверь мне, после всего этого я уж как-то справлюсь с пятнадцатилетним юношей.

Далее беседа продлилась недолго и доктор посоветовал мне чаще нагружать тело физически, только не так, как сегодня, чаще бывать на свежем воздухе и заняться искусством. Выбор был невелик: писать, рисовать или же играть музыку. Почему-то изначально я не представлял себя художником, как и писателем. У меня была лишь губная гармошка… А, собственно говоря, почему бы нет?

После того, как доктор ушёл, ко мне пожаловал мой друг Питер Рейд. Первым делом он спросил о моём самочувствии. Когда он убедился, что я в полном порядке, Пит сел на стул и продолжил:

– На самом деле мне глубоко наплевать на всех людей. Но почему-то в тот день, когда ты впервые пришёл на озеро, моё мнение начало меняться. Я почувствовал некую привязанность к тебе и… я жутко волновался этой ночью. Я никогда ни с кем настолько не. Поэтому я хотел бы попросить прощения.

– А вот это уже интересно, – с оживлением в голосе ответил я. – И за что же?

– Я думал, что способен изменить чью-то жизнь, но даже не подозревал, что всё настолько серьезно. А взяв ответственность, я не смог уберечь тебя, как всегда заботясь лишь о своей эгоистичной шкуре. Я лишь хотел подарить счастье кому-то кроме себя.

– И у тебя это получилось. Мне кажется, что я на верном пути, а этот случай… лишь препятствие на пути к истинному счастью. Я не понимал, что делал, и вот к чему это привело. Не бойся, скоро я стану на ноги, и мы наконец-то сбежим из этого города несчастий. Это не твоя вина. Во всём виноват лишь мой разум, с пессимизмом настроенный на всё новое.

– Набирайся сил, тебе нужно отдохнуть. Если что, я буду неподалёку.

Следующие несколько дней, которые в сумме были равны неделе, я провёл в больничной палате. Я не ошибся: пока под действием морфия, или что там мне вкололи, я спал, Редклифа действительно забрали родные. Что ж, хоть в этом мне повезло: не придётся слушать бред человека с черепно-мозговой травмой.

С моим соседом по палате я познакомился почти сразу же, хоть он был столь же немногословен, как и я. Звали его Эндрю, и ему действительно не повезло. Кто же захочет получить пулю, просто беззаботно прогуливаясь аллеей прекрасным апрельским утром? Пит же настолько переживал, чтобы со мной не случилось чего, что смог уговорить доктора, чтобы занять соседнюю со мной койку. Длинными летними вечерами я читал подаренную мне книгу, а когда смог нормально ходить – прогуливался территорией вокруг больницы. Днём нередко я учился играть на своём музыкальном инструменте и уверен на все сто процентов, что Эндрю ужасно злили мои неудачно извлечённые ноты. Но за всё это время он не сказал мне ни единого слова, за что я ему благодарен.

Должен признаться, в больнице нас кормили лучше, чем во многих кафе и закусочных, которые мы посетили этим месяцем. Порой бывали и такие блюда, от которых невозможно было оторваться из-за удовольствия. Тогда у меня мелькнула мысль: «Зачем мне рестораны? Можно же неплохо поесть и в больнице!».

Через пару дней я свободно передвигался, а ещё через три дня боль полностью исчезла и раны стали заживать. Улучшение было очень заметно.

На седьмой день после нашего прибытия в Балтимор, доктор распрощался с нами навсегда. Следующим утром мы вновь двинулись в путь. К тому времени я уже дочитал свою книгу, но всё же хранил её в память о худших временах. А на гармошке я уже освоил азы и свободно мог играть несколько простейших мелодий.

Теперь же мы наверняка двигались в Филадельфию. Примерно два часа в дороге не прошли даром: глядя на пейзажи за окном, я задумался о настоящей причине всех моих несчастий и бед. В конце концов, я вернулся к фразе, сказанной Питом когда-то ранее: «Все наши проблемы лишь в нашей голове». Лишь после месяца, проведённого в дороге и после двух шансов, данных мне моим ангелом-хранителем, я по-настоящему начал ценить жизнь. Уже тогда я понял, что счастье… к нему нет пути. Счастье и есть сам путь. Ведь мы не живём ради смерти. Ведь мы не ездим городами, чтобы скорее закончить путешествие. Мы наслаждались каждой секундой, проведённой в дороге.

X

В Филадельфию, штат Пенсильвания, мы добрались ещё до полудня. И, признаться, я был поражён. Это был один из немногих городов, которыми я восхищался именно днём.

Филадельфия – один из старейших городов США. Меня поразила изысканность парков, которая то и дело перекликалась со строгостью зданий. Это было необычное соединение, словно соединили живое с явно неживым.

Мы предпочли не останавливаться здесь. Это было подобно рыбалке: чтобы поймать крупную рыбу, нужно пожертвовать мелкой. Так вот, Филадельфия была мелочью, а вот Нью-Йорк, в который мы так стремительно хотели – крупной рыбой.

Мы были в, пожалуй, наибольшем городе Америки. Мы были в городе Луи Армстронга и в городе, о котором так трогательно пел Фрэнк Синатра.

Ночлег мы нашли с трудом, так как вариантов в Нью-Йорке было очень много. Некий молодой парень, назвавший себя Дэвидом, предоставил нам ключи от нашего номера. Он так искренне улыбался нам, будто от нашего прихода зависела его жизнь.

Оставшуюся часть того дня мы провели в одном большом путешествии по Нью-Йорку. Мы увидели знаменитый Таймс-сквер, побывали на Бруклинском мосту, проходящем через пролив Ист Ривэр, побывали около статуи Свободы и просто отлично провели время. Наше путешествие Нью-Йорком затянулось настолько, что в наш номер мы вернулись лишь за час до полуночи.

Эта ночь не прошла для меня напрасно. В тот день я ясно осознал, к чему мне следует стремиться, а чего наоборот – избегать. С каждым днём я был ближе к своему счастью, что стало гораздо заметнее, нежели было.

Ещё несколько часов мы провели в утреннем городе, пока не взошло солнце. Большие и высокие здания, впитавшие в себя серину офисных будней, окрасились, как и небо, в ярко-золотистый цвет. Это было золото восходящего солнца. Мы остановились на одной из улиц с кафе, чтобы позавтракать. После этого наш автомобиль двинулся в дорогу в другой город.

Сложился некий замкнутый круг. Мы стремились попасть в Бостон и Монреаль, но навестить Детройт мы хотели не меньше. Пообещав, что мы ещё вернёмся в большой промышленный город, мы повели наш автомобиль вдоль дороги в Бостон. Несколько часов спустя мы миновали портовой городок Провиденс, который лежал на берегу Атлантического океана. Оттуда до Бостона было рукой подать.

И вот мы были в штате Массачусетс в городе, известном под названием Новая Англия. Но для нас он навсегда остался Бостоном, кто бы как его не называл.

Я был лишь аматором в путешествиях, но одно знал наверняка: любой город лучше познавать самостоятельно на своих двух. Бостон стал ярким примером этого. Вдвоём мы прошли маршрут длиной более двух миль, но город всё не заканчивался. Моё тело изрядно устало, ноги ужасно болели. Порой мне казалось, что я не выдержу больше ни единого шага и упаду на раскалённый асфальт Бостона.

Вся эта боль не была напрасной, ведь мы дошли до отличного места, из которого открывался прекрасный вид на город. Несомненно, лишь ради одного взгляда на эту красоту стоило пройти такое расстояние. Наконец-то я смог сполна насладиться моментом настоящего, не задумываясь о будущем. Я видел Бостон на фоне Атлантического океана и этого было вполне достаточно, чтобы позабыть обо всём на свете, даже о боли моего измученного тела.

Подобно всему хорошему и плохому, что когда-либо окружало меня, это созерцание также закончилось. Теперь нам нужно было преодолеть расстояние более двух миль вновь, с разницей лишь в направлении. С каждым шагом моя уверенность в том, что я обессиленный упаду на землю, увеличивалась. Но этого, к счастью, не случилось.

Почти пять часов мы ехали до Монреаля, провинция Квебек, Канада. Мы миновали «гранитный штат» Нью-Хэмпшир и Вермонт – невероятно красивый штат. Мы теперь были в Канаде. Вся Америка оставалась позади вместе с тем, что я успел узнать о жизни. И дорога привела нас в конце концов в волшебную страну – страну, колдовская сила которой нам и не снилась. Впереди нас ждал целый мир, ждали нас и высоченные заснеженные горы севера, которые мы видели только в кино. Последний взгляд на Америку, оставшуюся за яркими огнями границы, – и мы повернулись к ней спиной и задним бампером автомобиля и умчались прочь.

Спустя мгновение, наступившее лишь через четыре часа дороги, мы уже были в Канаде и за все пятьдесят миль, отделявшие границу и Монреаль не видели ни машины, ни огонька. Я наконец-то ожил, а ведь ещё в Бостоне я едва ли мог передвигаться. Теперь вся Канада была у наших с Питом ног. На улице вечерело. Как раз тогда над Монреалем забрезжила вечерняя заря и на небе стали появляться первые звёзды. В сумерках летнего города мы едва ли различали очертания зданий. И всё же после длительного поиска мы не нашли пристанища на эту ночь. Мы вновь расположились в машине. Пит, который, казалось, мог смириться с любыми условиями, безмятежно спал на переднем сидении. Я же заснул с трудом.

Усталость постоянно одолевала меня, но что-то внутри не давало мне уснуть. Какое-то беспокойство с возбуждением смешались с естественными эмоциями в моей голове. Но как только я ясно осознал, что это ни что иное, как нервная перегрузка и переизбыток эмоций, то уснул словно младенец.

Следующим утром я проснулся без чьей-либо помощи, чему изрядно удивился. Только открыв глаза и ещё не сосредотачивая взгляд на чём-то конкретном, я уже почувствовал прожигающий меня насквозь взгляд Питера. И я не ошибся: в зеркале заднего вида я заметил, что он смотрит на моё сонное лицо.

– Наконец-то ты проснулся. Не обращай внимания, сегодня я не в настроении и буду грубоват. К тому же, я плохо спал и всё тело моё болит. Вставай, хватит спать. Сегодня ты за рулём.

– Смешная шутка, – ответил я с улыбкой на лице.

– Неужели я похож на комика или клоуна? – с полной серьёзностью спросил он и сразу же продолжил: – За тридцать три дня, проведённые в дороге, я изрядно устал и несколько дней хотел бы отдохнуть от руля и от кресла, которое уже продавлено под очертания моего тела.

– Но ведь я даже водить не умею! – вскрикнул я, моментально проснувшись и удобно устроившись в положении сидя.

– На самом деле здесь нет ничего сложного. Главное – не путать педали, передачи и левую руку с правой. Вот и всё. Первые несколько часов я тебе помогу, а дальше ты и без меня справишься. Итак, твоя цель на сегодня – Оттава – столица страны. Если будем ехать со скоростью не меньше шестидесяти миль в час, то доберёмся менее чем за три часа. Расстояние на самом деле вовсе не большое – какие-то 190 миль по дороге.

Так началось моё обучение вождению. Для начала мы прошли азы: как работает машина, что важно, а что нет. Судя по его словам, в машине важны лишь несколько вещей: уровень бензина, уровень воды и масла, а также водитель. Притом важное внимание Пит уделил именно педалям и коробке передач. «Если ничего не напутаешь, то до столицы доберёшься живым».

– А если попадусь полицейским? – неуверенно спросил я.

– К чёрту полицейских! Главное смотри на дорогу, ну и по сторонам тоже можно иногда. Не смотри на спидометр – это глупая вещь. Никогда не понимал, зачем она нужна в машине. И обращай внимание на указатели, чтобы случайно не свернуть куда не нужно.

– Вообще-то существуют ограничения скорости и правила дорожного движения, которые…

– Когда ты наконец поймешь, что правила созданы для того, чтобы их нарушать? Если не нарушать правил, то мир превратится в сплошное добро. Ты даже не можешь себе представить, какой ад это будет. Но хватит разговоров. Заводи мотор.

Я завёл мотор, который громко заревел. Пит сказал:

– Зачем ты так вцепился в руль? Расслабься, незачем волноваться. Просто плавно заставь автомобиль ехать. Представь, что это продолжение тебя, что это не машина, а ты сам.

Я послушал совет и выполнил его. Наш автомобиль 1967-го года выпуска двинулся в путь под моим чутким руководством. Казалось, что всё было очень просто, но какое-то волнение внутри никак не давало мне покоя. Первые несколько часов за дорогой мы следили вдвоём, а затем Пит дал мне карту Канады и сказал:

– Надеюсь, мы доберёмся целыми и невредимыми. Главное не спускай глаз с дороги.

В тот летний день под горячим солнцем Канады я впервые почувствовал всю прелесть пребывания в дороге по-настоящему. Я дышал тяжелым воздухом, преобладавшем в нашей машине, порой дорога подбрасывала не самые приятны сюрпризы, но всё же я был безмятежно счастлив. Впервые, за все годы моей короткой жизни.

Очень скоро я решился на безумный поступок – увеличил скорость до сотни миль в час. Жаль лишь, что почти через мгноение я был вынужден тормозить. Из-за высокой температуры мне привиделся олень. То, что это был мираж, возникший на раскалённом асфальте, я понял только когда Пит начал кричать на весь салон:

– Чёрт подери, веди осторожнее!

Весь конфликт, собственно говоря, возник не только по моей вине. Пит забыл, что нужно пристегнуться, либо же просто пренебрёг этим, и, когда я резко затормозил, он едва ли не расшиб себе лоб. Виной здесь была и физика, из-за явления инерции которой мы пострадали.

К счастью, этот ворчун, который сегодня к тому же был не в настроении, злился на меня недолго. Мы увидели табличку, которая приветствовала нас в Оттаве. Теперь мы были в столице.

Столица Канады и один из интереснейших городов страны по праву считается одной из красивейших столиц мира. Умеренно континентальный климат давал о себе знать: стабильно жаркое лето и малое количество осадков посодействовали моей любви к водным объектам города. Я искренне обрадовался, как одноименной реке Оттаве, так и каналу Ридо – одной из главных достопримечательностей. Видели мы и башню мира парламента. Судя по тому, что я слышал, своей красотой город обязан первому франкоязычному премьер-министру страны. На самом же деле поразило меня не только это. Мы наконец-то сбежали от привычной строгости Америки и попали на свободу. Прекрасные зеленые деревья, на мой взгляд, придали бы большей красоты городу осенью, когда листья окрашиваются в желтый и красный цвета. Возможно, мы совершили ошибку, приехав сюда летом?

Пока мой друг временно провалился в сон, я решительно настроился миновать столицу и ехать куда-нибудь. Я понятия не имел, что ждёт меня впереди и зачем вообще еду, но, видимо, я тоже подхватил зависимость от дороги.

Конечно, Пит не упустил из виду моё необдуманное решение, однако, не сказал мне ни слова. Скорее всего, он был потрясён или даже поражён моей решительностью. Но было в нём некое чувство, которое я не мог отнести к чему-либо конкретно. Было ли это соединение гордости с ненавистью? Человек-загадка остался для меня таинственным навсегда.

Около семи дней мы колесили по Канаде и за всё это время не видели какого-либо большого города не считая Виннипега, Саскатуна и Эдмонтона. Не обошлось и без небольших поселений вроде Колд Лейк и Пламоднона. Преимущественно мы спали в автомобиле. Это были семь долгих и, порой, мучительных дней, которые мы прожили с огромным трудом. Иногда мы проезжали заснеженные горы и не могли пропустить это мимо себя. Изредка мы не только останавливались, чтобы полюбоваться горами, но и взбирались на их вершины. Вот тогда я чувствовал жизнь по-настоящему и радовался красоте, окружающей меня. Постоянно в таких случаях мне вспоминались слова Эндрю, моего соседа по палате: «Радуйся этим пустякам хотя бы потому, что ты живой. Ведь мёртвые больше никогда не почувствуют этого».

В конце шестого дня этой «мучительной дороги» мы вернулись в Америку. Это был север материка – штат Аляска. Ещё около дня безлюдного путешествия нам понадобилось, чтобы попасть в крайнюю северную точку США – мыс Барроу и город с тем же названием. Людей здесь было не более четырёх тысяч, что не удивительно для городка с площадью в пятьдесят квадратных километров.

Здесь было холоднее, чем в Канаде, и уж точно холоднее, чем в субтропическом климате штата Аризона. Близь берегов Аляски, расположенных около северных морей, постоянно плавали небольшие айсберги и ледники. Мы не задерживались надолго в каком-то конкретном населённом пункте, но и не упускали ни единой возможности сблизиться с природой. Это не была красота, которую мы привыкли видеть, нет. Это была та красота природы, которая существовала ещё до появления людей и до их вторжения в жизнь окружающей среды. Возможно, именно из-за этого мне не хотелось покидать это место со своим строгим характером. Но всё же я был вынужден.

Мы поездили по Аляске ровно неделю и всё никак не могли налюбоваться. Сначала мы видели плавающие в воде айсберги Северного Ледовитого океана близ берегов Барроу, затем побывали в огромной близости с Советским Союзом, находясь в городе Уэйлс, население которого не составляло и сотни людей. Этот городок с его мысом были западной точкой североамериканского материка. Дальше был только Берингов пролив и Чукотский полуостров евразийской земли.

Затем мы наведались к горам Кускакуим. Несколько местных жителей, по всей видимости, гораздо безумнее нас, вызвались провести нас к подножию горы Мак-Кинзи, а затем – и на её вершину. Тогда я не имел понятия, что это за гора, и какая её высота. Я не знал, что мне придётся пройти порядка четырёх миль вверх.

Первую милю я прошёл без труда, впрочем, как и окружающие на тот момент меня люди. Вторая миля далась сложнее, однако особыми сложностями не отличалась. На третьей миле одному из сопровождающих нас людей стало плохо – горная болезнь. Ветер, сухость горного воздуха и появление снега со льдом сделали своё. Мы остались вдвоём на высоте трёх миль от земли. Пути назад больше не было, поэтому мы двинулись дальше.

На высоте, которая близилась к вершине, горная болезнь начала охватывать и меня тоже. Мне становилось тяжело дышать, время от времени кружилась голова. Заметив мои симптомы, которые явно не предвещали ничего хорошего, Пит спросил:

– Продержишься до вершины?

– Постараюсь, если кислородное голодание не одолеет меня.

– Держись, я уже вижу вершину. Постарайся дышать чаще и глубже. Скоро всё это закончится.

Он вновь оказался прав. Когда я взглянул вверх, то увидел, что от самой вершины мы были отделены лишь несколькими десятками футов. Преодолели мы их гораздо медленнее, чем могли бы, будь я в нормальном состоянии. Но всё же мы взошли на этот пьедестал, мы взобрались на высоту горы Мак-Кинзи, равной примерно четырём милям.

Тот нелёгкий путь, который мы прошли, стоил того. Мне стало ещё хуже, но ничто не могло заменить тот пейзаж, который я видел. Вокруг лежал снег, холодный горный ветер взъерошил мои волосы, где-то вдалеке были видны другие горы, скрывавшиеся под облаками. Да, мы были выше облаков, мы видели то, что скрывает мир за этим белым и пушистым покрывалом неба. Я никогда не видел ничего подобного. До того момента, как я потерял сознание, я успел насладиться тем пейзажем, который раньше мы видели лишь на картинках и в кино. Теперь же всё было предо мной. Жаль, что я так скоро потерял сознание.

Когда меня вновь привели в чувство, ни о какой вершине не могло быть и речи. Я был у подножия горы и надеялся, что всё это схождение длиной примерно в четыре мили не было ещё одним сном. Некий молодой со столь же молодой девушкой стояли надо мной, а затем молодой человек, находившийся рядом, сказал:

– Ещё одна жертва кислородного голодания. Сколько ни говори людям, они всё равно гнут свою линию. Неужели так сложно понять, что перед схождением нужно готовиться? Не все приспосабливаются к горному воздуху, а горная болезнь существует для всех. И что, эти простые вещи сложно запомнить?

Его чтение морали всем «альпинистам», и мне в частности, продолжалось довольно долго. Даже когда меня уже поставили на ноги, и мы удалились в направлении оставленного автомобиля, до нас всё ещё доносились поучения «альпинистам», которые толком ничего не понимают «… и всё равно лезут в горы, надеясь, что удача спасёт их от горной болезни». Оглянувшись в последний раз на людей, собравшихся вокруг того места, где ещё несколько минут назад посчастливилось лежать мне, Пит сказал:

– Не обращай на это особого внимания. Это Аляска, суровые края, понимаешь? Здесь все озабочены лишь выживанием, людям некогда заниматься спасением других. Да ещё от того парня, что вовсю читает там мораль, вчера сбежала жена. Вот он и ходит злой, вымещая свои чувства на других.

– Откуда такая детальная информация?

– Природа наградила нас ушами, чтобы слушать. Вселенная награждает нас возможностями, чтобы их использовать. Я лишь стоял рядом с двумя местными людьми, обсуждавшими последние сенсации здешних краёв.

– С такими фразами тебе нужно книги писать, – с улыбкой на лице сказал я.

– О чём же, интересно знать?

– Да о чём хочешь. Вот хотя бы о своей жизни.

– Мои книги никто не захочет читать. Кто-то просто не поймёт, о чем я толкую, а кому-то не понравится огромное количество проклятий и нецензурной лексики, которые будут составлять половину моей книги. Таков я на самом деле. Не думай, что за шестьдесят один день путешествия тебе удастся понять меня. Не побывав в моей шкуре, тебе не разгадать мою загадку.

С одной стороны, я был рад, что мой друг вернулся в прежнее состояние философа, а с другой… Мне показалось, что воспоминания о прошлой жизни очень опечалили его, нежели разозлили, будто в его раннем возрасте, его детстве, есть что-то, чего он стыдится и что проклинает по сей день. К счастью, это расположение духа охватило его ненадолго, и как только разговор зашёл о приятных для нас вещах, тот настрой и вовсе бесследно исчез, словно никогда и не существовал.

Мы окунулись в воспоминания о вершине и занялись тем, что длилось вот уже порядка пятидесяти дней – дорогой. Наша машина, как и свойственно металлу во время мороза, была холоднее льда, лежавшего у подножия горы. Но всё же она выдержала и это испытание, дав нам уехать из той местности. Неуверенно и с огромным недоверием к своей памяти, я осмелился спросить:

– Нет никакого сомнения, что мы взбирались на гору, но не была ли вершина моим очередным сном, фантазией моего разума? Не была ли та красота, что мы видели, лишь выдумкой? Ведь мы же добрались наверх, верно?

– Конечно. Я точно помню, что дышал горным воздухом и что ты держался, собрав последние силы, чтобы увидеть красоту гор. А ты сомневаешься в своих воспоминаниях?

– После всего того, что я видел и что пережил, я усомнился даже в своей жизни. Я даже не уверен, что всё это реально.

– Да, это со всеми бывает. Не переживай, вскоре это пройдёт, как твоя депрессия, и на замену придёт другое, более прекрасное чувство.

– Счастье?

– Не исключено, что да, но не сразу. Сначала ты просто начнёшь благодарить судьбу и жизнь, затем почувствуешь радость, а затем ты поймёшь, что никакого счастья не существует. Это лишь иллюзия, игра нашего разума. Счастья, как по мне, достигнуть невозможно, ведь оно и так живёт в нас. Просто мы заблокировали его сериной наших будней. Лишь избавившись от всего негатива внутри, мы вернёмся к исходной точке, с которой начали путь. Мы вернёмся в состояние ребёнка, который не беспокоится ни о чём, а просто живёт. Как по мне, это и есть то, к чему все так стремятся и что привыкли называть счастьем.

Не знаю насчёт счастья, но мы вновь вернулись в исходную точку: я был юнцом, переживавшим тяжелый период, а Пит был моим обезумевшим другом. Всё стало на свои места, ровно как и сорок восемь дней назад. Почти два дня мы полностью потратили на возвращение в Америку. Около семи часов мы выбирались из Аляски, и ещё около тридцати семи часов – из Канады. В общей сложности мы преодолели около двух тысяч миль, что в километрах, как я узнал позже, составило более трёх тысяч и нескольких сотен. К вечеру, а точнее, к глубокой ночи, следующего дня мы добрались до Ванкувера, а ещё через три часа мы с облегчением выключили мотор в Сиэтле, штат Вашингтон.

Проведя ещё одну, далеко не самую приятную ночь в автомобиле, мы двинулись дальше. Так как, несмотря на недавнее настроение, мой друг, или, скорее, наставник, вновь был мрачным и неразговорчивым, машину пришлось вести мне. Без опыта вождения я не мог позволить себе даже семидесяти миль в час, не говоря уже о сотне, поэтому в прекрасный город, о котором раньше я мог только слышать, мы добрались лишь во второй половине дня.

Дорогой мы миновали Портленд – городок штата Орегон, который, несмотря на своё сходство с многими небольшими американскими городками, поразил меня количеством зелёных насаждений. Моё желание сбежать от привычных городов Америки постепенно угасало, но странное чувство, очень подобное отвращению, ещё жило глубоко во мне. Я понял, что именно так раздражало меня. На самом деле, суть была даже не в городах, а в моём отношении к ним. Когда я задался вопросом о Мексике и Канаде, то осознал, что и там здания с городами были очень похожи друг на друга. Так почему же я так недолюбливал Америку?

Не то чтобы я не был патриотом своего государства, просто эти земли ассоциировались не с самыми приятными моментами моей жизни и, быть может, именно поэтому я испытал подобного рода чувства ко всем американским городам, которые мы проехали. Однако, чем больше близился финиш нашего путешествия и мы осознавали это, тем сильнее становилась наша любовь ко всему, что встречалось нам на пути. И если Пит мог ещё продолжить своё путешествие по миру, то я был вынужден вернуться к своей привычной жизни и скучнейшим будням. Поэтому я стал цепляться за любую возможность, за любой шанс побыть в дороге как можно дольше и начал бороться со своим чувством по отношению к американским городам.

После Портленда было ещё несколько менее значительных городов и затем мы добрались до штата Калифорния, в котором на побережье Тихого океана неплохо расположился город Сан-Франциско, куда мы и направлялись с самого утра. В тот день солнце было ярче, а небо голубее. Было в этом калифорнийском городе нечто такое, что моментально разрушало мою «любовь» к американским землям. Здесь мне понравилось всё: от трамвайчиков, наполненных людьми, до по-своему прекрасных автомобильных свалок, на которых нам довелось побывать. Повсюду нас окружали люди из поколения хиппи и простые рабочие. На улицах почти не было машин, чего нельзя было сказать о других больших городах. Даже местные люди со своим особым юмором понравились мне. Несколько людей, увидев, что в кафе рядом с ними находятся явно не жители Сан-Франциско, сказали:

– Эй, кого я вижу! Не иначе, как пара туристов пожаловала в наш скромный городок. Вы откуда, ребята?

– Аризона, – ответил я.

– Колорадо, – добавил Пит.

– А знаете ли вы, Аризона и Колорадо, что в нашем городе нельзя выходить из машины? Могут расценить как попытку бегства и подстрелить. Теоретически.

– Неужели? – с недоверием спросил кто-то, сидевший рядом с нашим собеседником.

– Замолчи, Кирк, – ответил тот, – не видишь, что я пытаюсь разыграть приезжих?

– Иди к чёрту, Майкл. Нечего пугать ребят, они ещё не привыкли к нашему юмору, – ответил Кирк нашему собеседнику, а затем, повернувшись к нам, спросил: – Не хотите ли присоединиться к нам? Лично я буду рад новым знакомым.

Мы присоединились к их скромной компании и довольно неплохо провели время до самой поздней ночи. Поведав историю своих приключений, ни я, ни уж тем более мой друг, не могли насытиться созерцанием отвисших челюстей наших новых друзей. Майкл и Кирк были простыми работягами, чья жизнь наполнялась красками лишь длинными вечерами пятниц. Поэтому не удивительно, что наш рассказ вызвал в них чувство гораздо большее, нежели просто восторг.

Они не могли похвастаться какими-то особыми историями, кроме как случаев в пабах, где они играли кантри каждую пятницу. Майкл и Кирк были теми людьми, чья жизнь, чье представление о мире ограничивалось лишь несколькими десятками квадратных километров – площадью их родного Сан-Франциско. И продолжалось это для них вот уже двадцать с лишним лет – до того дня, как мы заявились в город и встретились с ними в небольшом кафе на углу двух улиц.

Тот вечер мы провели на славу. Я потерялся в днях и в числах, поэтому забыл, что как раз была пятница – день еженедельного триумфа для наших друзей. Каждый вечер пятницы их так называемая «группа» выступала в наибольшем пабе города и, кажется, пользовалась необыкновенной популярностью. Спланировала ли так судьба или это была чистая случайность я не знал, но тем вечером играл вместе с Майклом и Кирком, заменяя на сцене их друга, слёгшего за день до этого с пневмонией. А когда наш концерт закончился поздней ночью, наши друзья согласились приютить нас на одну ночь. Роскошными эти условия, конечно, назвать было очень и очень трудно, но всё же это было лучше, чем ночлег в машине и гораздо лучше, чем условия многих гостиниц, в которых нам приходилось бывать. Одним словом, это была простая квартира, в которой явно не хватало руки девушки.

Следующим утром наши великодушные друзья провели для нас экскурсию по родному им городу. Не знаю, все ли достопримечательности мы успели обойти, но по городу бродили довольно долго. Моё тело, так и не привыкшее к долгим передвижениям пешком, постепенно тяжелело, а уровень усталости моих ног возрастал. Тогда меня мучил единственный вопрос: сколько ещё мы будем ходить?

Подобно всем людям, которые тяжело работают и не имеют времени для эмоций и жизни, Майкл курил. Затрудняюсь ответить, каково было остальным, но когда к моим смешанным чувствам добавился ещё и дым дешёвых сигарет, моё терпение лопнуло.

– Вы как хотите, а я пошёл обратно, – сказал я уже развернувшись и твёрдо намереваясь уйти.

– Да ладно тебе, здесь лишь несколько минут идти осталось, – сказал Майкл, намереваясь остановить меня, но моё намерение было слишком серьезным. Лишь Пит, который шёл позади всех, сказал мне:

– Постой, ну и куда же ты пойдешь? Вряд ли ты вернешься назад. Это не значит, что я в тебя не верю, просто если я запутался в улицах, то что уже говорить о тебе?

Всё как всегда. И где же та свобода, о которой так старался рассказать моим родителям этот человек? За пятьдесят дней нашего путешествия мне ни разу не удалось почувствовать эту самую «свободу». Особенно сейчас, когда асфальт раздражал мои ноги, а тяжелый табачный дым – мои дыхательные пути. Даже теперь мои инициативы… всё ещё не воспринимались всерьёз.

Внутри меня началась борьба между внешним спокойствием и неким чувством, подобнымвозмущению. Да, я осознавал, что до счастья мне оставалось совсем чуть-чуть, но если бы существовал экзамен по контролю эмоций, то я с треском провалил бы его. Мой разум вновь перестал совладать со мной. В ответ на удивление всех из меня вырвалась фраза:

– Я – не ты, я тот, кто я есть. Поэтому мне решать, что я буду делать дальше. Если я собираюсь идти, значит, я так и сделаю.

Я ушёл в том направлении, откуда, мне казалось, мы пришли. Двигаясь довольно быстро, я всё же услышал, как Пит сказал нашим новым друзьям, чтобы они нас подождали. Его шаги звучали медленно и поспешно одновременно, будто он хотел догнать меня и поговорить, но в то же время он вёл себя подобно охотнику, который не хочет спугнуть свою жертву. Внезапно я почувствовал, как кто-то взял меня за локоть и повёл за угол дома. Оказавшись в проулке, мы так и глядели друг на друга, пока Пит, не выдержав, не спросил:

– Ну и какого чёрта здесь происходит?

– Я хочу уехать из Сан-Франциско. Прямо сейчас.

– Зачем? Мы же ещё не видели город.

– Да, но… с таким успехом моему терпению скоро придёт конец. И, несомненно, мне нравятся эти люди, в некоторой мере, но я слишком устал. Тебе не кажется, что мы уже довольно долго идём? Как по мне, так мои ноги, да и я сам, жутко устали.

– Ладно. Но ведь мы не прошли и половины пути.

– Половины пути? – машинально и очень удивлённо спросил я.

– Да, половины. Но раз уж ты так хочешь вернуться, то давай вернёмся.

Неужели? Кто бы это ни был, заберите этого человека обратно и верните настоящего Пита. Что-то словно переменилось, ведь я с трудом вспомню хотя бы один раз, когда он шёл мне на уступки.

Ошеломлённые или слегка озлобленные и опечаленные парни, когда мы сказали им об этом, спросили:

– И вы вот так сразу бросите всё и уедете?

– Том хочет уехать. Я уважаю его решение, – ответил мой путеводитель и друг до сегодняшнего дня.

– Так вас провести обратно? – спросил Майкл, пытаясь смириться либо же осознать происходящее.

– Спасибо, не нужно. Мы сами найдём обратную дорогу, – поспешно ответил я.

Хоть и с трудом, но всё же мы вернулись к тому месту, где оставили автомобиль. Время было довольно-таки раннее, поэтому наш скромный экипаж ещё некоторое время осмотрел город. Мне стало заметно лучше после недавнего истощения, да и осматривать все краски из автомобиля было гораздо удобнее.

Вскоре мы уже летели по дороге на пути в Денвер. Мне всё ещё остаётся непонятным, зачем мы пожаловали в этот город. Была ли это моя очередная экскурсия или же Пит привёз меня туда лишь из-за собственных потребностей? Дорогой мы миновали несколько прелестных городов, названия которых, увы, я не запомнил. Безумец за рулём вновь захотел преодолеть порядка тысячи трёхсот миль без долговременных остановок. Конечно, я удивился, но после нашего путешествия из Далласа в Майами я не удивлялся таким длительным переездам. Скорее в моей голове мелькнула мысль: «Что? Неужели вновь?». При нашей так называемой «средней» скорости шестьдесят миль в час это должны были быть минимум восемнадцать часов в дороге, при условии, что мы не будем останавливаться надолго. В итоге, раньше ночи мы точно не остановимся для сна.

Как и всегда, без сна я продержался только до вечера. Дорога, признаться, неимоверно утомила меня. Но в этот день спать мне было не суждено.

Глубокой ночью, когда непроглядная темнота окружила нас, кто-то довольно упрямо толкал меня в бок.

– Что на этот раз? – ещё не открыв глаза, но догадываясь, кто является нарушителем моего покоя, спросил я.

– Садись за руль. Твоя очередь. Где-то здесь лежала карта. На дороге есть указатели. Надеюсь, не заблудишься в трёх соснах.

Затем он поспешно поменялся со мной местами и беззаботно, словно дитя, уснул. И вот я вновь находился за рулём этой машины, чье название с каждым днём всё больше приближалось к колымаге, вытащенной из свалки. Не удивительно, что она не прослужила нам долго, ведь ещё до этого Пит ездил на ней, задолго до нашей встречи. Да и вообще, любая техника требует ухода, а мы со своими замашками на двадцатичасовые переезды и вовсе не уделяли внимания автомобилю. Странно, как ещё мы не забывали заправлять его. Одним словом, мы были вовлечены в это путешествие, возможно, чрезмерно, о чём я сейчас откровенно жалел. Каждым атомом своего тела я молился, чтобы мы не заглохли посреди дороги. Я никогда не верил в Бога, но всё же знал о существовании некоторой силы, которая, я надеялся, поможет мне. Во всяком случае, мне не хотелось застрять в темноте ночи посреди безлюдной местности. Да и где мы вообще находились?

Ладно, так уж и быть, поеду прямо. При свете одного из уличных фонарей, вскоре повстречавшихся мне, на циферблате наручных часов я разглядел время. Было около двух часов ночи. То есть, ехать мне нужно было ещё примерно четыре часа. Не так уж и много, учитывая длительность всей поездки.

Через некоторое время мы оказались в Шайенне, штат Вайоминг. Расстояние между нами и штатом Колорадо, а вместе с тем и Денвером, стремительно уменьшалось. Постепенно непроглядно-чёрный туман ночи рассеялся и где-то далеко на горизонте загорелась ранняя заря. За окном начало светать.

Деревья на обочине, ещё недавно находившиеся в тени, необычайно ярко зазеленели под лучами утреннего солнца. Просыпались птицы и дарили миру свою песню, которая едва ли доносилась до меня из-за закрытых окон и шума мотора. Кажется, это был первый рассвет, который я встретил в одиночестве. Внезапно я почувствовал себя невероятно радостным. Да, я находился за тысячу и сотни миль от родительского дома, но то, что я познал в дороге, стало бесценным опытом. И пока мои сверстники попусту тратили драгоценное время, я нежился в лучах солнца, терял Луну, считая звёзды, встречал разных и, порой, странных людей, чувствовал боль и горе, которые заставляли меня ценить здоровье и счастье, и которые показали мне, во что превращается жизнь, когда теряешь внутреннюю гармонию. Я начал жить. А, возможно, я уже жил до этого, но не замечал счастья, которое окружает меня?

Давно я уже не говорил с кем-то о своём душевном состоянии. Даже с собой. Будто в мире существовала лишь моя оболочка, а душа тем временем погрузилась в глубокий сон. Сейчас же всё стало на свои места. И это необычайное свойство утра я замечал много раз. Это мистическое и по-своему целебное время помогло мне восстановить внутреннюю гармонию. Мне хотелось спать, но, опьянённый прекрасным утром, я лишь думал и глядел на дорогу. Я погрузился в состояние, когда весь мир теряет значение. Внезапно всё вокруг словно исчезло. Остался лишь я и момент великолепного времени. Ни прошлое, ни уж тем более будущее, совершенно меня не беспокоили. Неужели счастье наконец-то нашло меня? Или же это я постиг счастье?

Спустя несколько часов, показавшихся мне вечностью, мы оказались в Денвере. Я уж было подумал, что время остановилось. Но ничего такого не произошло, и как только работа двигателя была прекращена, я присоединился к своему другу и так же беззаботно уснул, расположившись на переднем сидении.

XI

Часа эдак через два я проснулся. Сначала я с трудом вспомнил, где мы находились, но отголоски этой ночи были настолько серьезны, что я поймал себя в состоянии, когда не знал ни кем являюсь, ни как попал сюда и что со мной произошло. Когда же память частично вернулась ко мне, то я обнаружил, что товарищ на заднем сидении всё ещё спит. С каких это пор я просыпаюсь раньше него?

Тем временем вокруг красовалась природа, а где-то вдалеке виднелись романтические Скалистые горы. За всем этим невозможно наблюдать из горячего салона автомобиля, поэтому мне пришлось выйти наружу. Впрочем, как и несколько городов до этого, Денвер ничем особым не отличался. Вокруг нас находились несколько небольших домов, а мимо них то и дело проезжали фургоны, водители которых постоянно оглядывались на нас с невысказанным вопросом о том, что мы здесь забыли. А ведь и правда, зачем мы здесь?

Вскоре Пит присоединился ко мне и какое-то время мы так и стояли, созерцая пейзаж вокруг. Позже, когда продолжать молчание не имело более смысла, он сказал мне:

– Зачем ты здесь стоишь?

– Наверное затем же, зачем и ты. И, видимо, по той же самой причине. А ещё я пытаюсь понять, для чего мы здесь и как так получилось, что ты проснулся позже меня.

– У меня сегодня ответственный день, поэтому мне необходимо было выспаться.

– И что же может быть настолько важным?

– Терпение, друг мой, терпение. Скоро сам всё увидишь. Сейчас лучше идём, позавтракаем по-денверски.

За все дни нашего путешествия Пит довольно редко посвящал меня в свои планы. Этот раз не стал исключением. Мы зашли в небольшой ресторан, с которого открывался потрясающий вид на реку Саут-Платт. Когда здешняя официантка по-дружески поздоровалась с Питом, а он ответил ей более чем взаимностью, меня это слегка удивило. И лишь когда мы сели за столик у окна, а наш завтрак был подан, я наконец не только понял, что происходит, но и осознал возможную причину, по которой мы были здесь. Мне вспомнился самый первый день путешествия и горячая летняя ночь в Эрмосильо, когда во время задушевной беседы в мексиканском номере Пит сказал мне, что вырос и долгое время жил в Денвере. Так, быть может, это было его возвращение домой?

После недолгого, или, если быть точнее, короткого завтрака, мы сели в машину и поехали вглубь города. Где-то далеко, видимо, на самой окраине Денвера, мы покинули средство передвижения и пошли пешком. Впервые за всё наше путешествие я был удивлён поведением Пита. Человек настроения и характера, каким я всегда его видел, к моему удивлению, вёл себя подобно параноику, убеждённому, что за ним следят. Он постоянно смотрел по сторонам, оглядывался и шёл ссутулившись, хотя почти всегда держал осанку идеально ровной. Возможно, ему есть, что скрывать?

Перед одним из домов, внешний вид которого не самым лучшим образом отличался от других на этой улице, мы остановились.

– Что это за дом? – спросило моё назойливое любопытство.

– Это…, – начал было Пит, но тут же замолчал. Затем, глубоко вдохнув и выдохнув, он сказал: – Когда-то это был мой дом. Только мой и моей семьи.

– Твоей семьи?

– Моих родителей и моего брата.

– У тебя есть брат? Кажется, ты не упоминал об этом…

– Потому, что тебя это не касается. Тебе достаточно знать того, что ты уже знаешь обо мне. Ладно, идём назад.

– И ты вот так уйдёшь, не войдя внутрь?

– Нет. Я не могу войти внутрь. Впрочем, как и четыре года до этого. Это я во всём виноват.

– Что? Я не совсем понимаю. В чём ты виноват? Что произошло четыре года назад?

– Остановись, Том. Для меня это слишком болезненные воспоминания. Я не могу и не хочу быть вновь в том состоянии, из которого я с таким трудом выбрался.

– Хорошо, тогда давай войдём вместе. У тебя есть ключ?

– Нет, дверь не заперта, но я прошу тебя не делать этого.

– А кто говорил мне не держать эмоции и чувства в себе? – спросил я и пошёл в дом.

Признаться, я ожидал увидеть лучшую картину. Тот факт, что вот уже четыре года Пит не входил сюда, давал о себе знать. Здесь было не столько грязно, сколько неприбранно: повсюду пыль, на потолках, антресолях и прочих предметах вверху находилась паутина, да и в целом картина будто говорила, что здесь произошла либо ссора, либо я не знаю…

Столы и несколько кресел были перевёрнуты, на полу лежали осколки стекла, видимо, из окна, которое было разбито. Там же на деревянных досках кое-где виднелись следы крови. До последнего момента я верил, что эта мрачная картина – лишь мой очередной кошмар, но я никак не просыпался.

– Зачем ты делаешь это со мной? – спросил вошедший за мной Пит ледяным и в то же время дрожащим голосом.

– Что именно? – с легким недоумением спросил я.

– Зачем ты вошёл сюда? Это место слишком… неприятное для меня. Мне очень и очень больно вспоминать тот день. Прошу тебя, не заставляй меня переживать всё это вновь.

– Я лишь помог тебе преодолеть твой страх. Или это больше, чем просто боязнь? Лучше расскажи мне. Уверен, что тебе станет легче.

– Всё случилось четыре года назад. Однажды вечером, в этот же день я вернулся домой после небольшого путешествия по Америке. Хотя, на самом деле, я лишь проведал родных в Шайенне. К моему удивлению, дом, всегда красочный и живой, превратился в мёртвое царство. Тогда я ещё не знал, что это сравнение наиболее удачно опишет произошедшие события. Двери здесь не было, видимо, её выбили. Внутри всё выглядело вот так, как это выглядит сейчас: окно разбито, мебель перевёрнута, на полу кровь… В тот же день я наведался в полицейский участок, как мне посоветовал некто из соседей. Я будто знал, что ничего хорошего это не предвещает. В полиции выяснилось, что своих родителей я больше никогда не увижу.

– Почему? Что произошло? – встревоженно задал я вопрос.

– Мой отец тяжело работал, поэтому иногда позволял себе очень сильно напиться. Случалось это крайне редко, но когда всё же случалось, то он становился неконтролируемым. Нам часто из-за этого приходилось терпеть его побои, но защищались мы так сильно, как только могли. За два дня до моего возвращения это случилось вновь. Тогда моему брату и матери надоело терпеть это и… по случайности пистолет в её руках выстрелил. Пуля попала в сердце, не оставляя ему шансов на выживание. Однако, я не могу сказать, чья это кровь – его или близких мне людей. Не захотев ждать и терпеть угрызений совести, в тот же день они пошли в полицию. Следующей ночью, не дождавшись суда, моя мать повесилась в камере.

– Что дальше?

– Мистер Бёрн, наш с Робом дядя, забрал нас под свою опеку. Жилось у него, конечно, довольно хорошо, но моя душа всё ещё была привязана к этому месту и к тем, кого я так скоропостижно потерял. К тому же, никто кроме родителей не поддерживал мои начинания, никто больше не прививал мне любовь к прекрасному. Более того, мистер Бёрн желал сравнять меня с серой массой людей вокруг, хотел утихомирить мою бунтарскую натуру. Так я впервые сбежал из дому, так познакомился с Патриком Рейнольдсом. Тогда я не знал, что больше не вернусь в тот дом, как и не знал, что постоянно буду возвращаться сюда, но так и не осмелюсь войти.

– Да уж, печальная история. Надеюсь, что тебе стало легче после этого признания.

– Нет, совершенно. Но кого это волнует? – ответил он и впервые за этот день улыбнулся.

– Неужели ты всё ещё боишься? К тому же, ты беспокоился за меня в Балтиморе. Пришло время отплатить той же монетой.

– Спасибо, конечно, Том, но я не стою этого. Я не стою твоих волнений и переживаний, я не хочу обременять тебя своими проблемами, ведь у тебя их и без меня хватает. Возможно, всё это зря? Что если всё то, что мы сделали – лишь пустая трата твоего времени? На самом деле, я очень счастлив, но моя нервная система настолько неустойчива, что при любом стрессе, любом сильном неприятном чувстве я вновь оказываюсь в депрессии. В своей душе я меланхолик, снаружи я самый уверенный человек в мире, а по своей натуре я самый настоящий безумец. Не бывает состояния счастья или уныния. Это лишь пики – после точки счастья сразу идёт спад эмоций, пик которого – уныние, депрессия, которая сразу же близится к состоянию счастья. Это как кривая, которая повторяется периодически на графике.

– Что за чушь ты несёшь? Весь страх – лишь иллюзия. Посмотри, чего ты достиг! Конечно, твои достижения нельзя выразить в материальном эквиваленте, но они выше этого. Ты познал гармонию настолько, что можешь быть счастлив. А ведь в наши времена это почти что уникальная возможность. Даже самые богатые люди мира изредка могут быть счастливы. Неужели ты никогда не задумывался, что не имея ничего у тебя одновременно есть всё?

– Конечно, задумывался. Но ведь это я! Лишь так я спасаюсь от постоянного стресса и напряжения, к тому же, это дает мне новый опыт. Так я познаю себя.

Мы могли бы спорить об этом довольно долго, но у меня не осталось ни аргументов, ни желания что-либо доказывать своему, и без того опечаленному товарищу. Решив уступить, я предложил уйти отсюда. Несомненно, ему удалось разжечь мой интерес к его прошлому, но раз уж он не хочет об этом говорить, то пусть не говорит – я давить не стану.

После той беседы что-то изменилось в Пите, но что это было довольно непросто понять. По непонятной мне причине, меня охватило волнение за своего напарника. Как бы с ним не случилось чего… Тот человек, который так упрямо убеждал меня в своей правоте и настаивал на том, чтобы я постиг счастье, куда-то исчез. Вместо него рядом со мной шла очередная жертва. И это лишь из-за дома, воспоминаний из прошлого? Или причина в другом?

Мне вспомнилась фраза, что этот день для него ответственный и вскоре я осознал, почему. Далее мы приехали в другой район Денвера, более шумный чем предыдущий. Вокруг нас находились большие и высокие дома. И это лишь для одной семьи?

Перед одним из таких и остановился наш автомобиль. Помимо того, что внешний вид этого строения был эстетически приятным, так ещё перед домом находился сад с небольшой зелёной лужайкой и всё это было ограждено высоким белым забором. На момент я понял, почему Пит навсегда сбежал отсюда, ведь, как я полагаю, это был дом того самого мистера Бёрна.

– На этот раз обойдёмся без лишних вопросов и пустой траты времени. Просто иди за мной и веди себя соответственно к ситуации.

Не успев сказать что-то более, мы уже вышли из старого автомобиля и направились ко входу. Дверь нам открыл почти седой мужчина, на чьем лице в больших количествах были видны морщины. Но сам он находился в отличной физической форме, что понятно было не столько по его телосложению, сколько по его спортивному костюму, в котором он предстал перед нами на пороге.

Сначала, увидев меня, он проявил недлительную ноту радости, отразившуюся на его лице, ведь потом он увидел моего спутника и от него вновь стал излучаться негатив, который, видимо, жил в нём и до моей с ним встречи. С явной неохотой говорить, он лишь спросил:

– Что на этот раз?

– Хочу забрать свои вещи и повидаться с братом.

– Брат в своей комнате. У тебя есть десять минут и время уже пошло.

Поспешно Пит оттолкнул стоящего на пороге мужчину. Всё же мои догадки были верны: передо мной стоял не кто иной, как мистер Бёрн. Возможно, только потому, что имел какую-либо связь с его наибольшим, как мне показалось, врагом, я в дом приглашён не был. Более того, так же грубо и строго, как и у Пита, он спросил:

– Ты ещё кто такой?

– Томас Бальдбридж, сер, – ответил я и протянул руку, ожидая, что он пожмёт её, а когда этого не случилось и я убрал руку, продолжил: – А вы, судя по всему, мистер Бёрн?

– Угадал. И зачем ты здесь тратишь моё время?

– Что вы, сер. Я не хочу тратить ваше время, я лишь ожидаю своего спутника, который лишь по ему одному известной причине привёз меня сюда.

После моего объяснения, входная дверь передо мной скоропостижно закрылась. Что мне оставалось делать? Не имея желания стоять под палящим солнцем целый десяток минут, ожидая Пита, я присел на одну из ступенек, ведущих ко входу, однако, ждать мне суждено было недолго. Через несколько минут дверь вновь открылась и уже с совершенно иными эмоциями мистер Бёрн пригласил меня войти. Его холод за эти несколько минут полностью исчез, а на его место стала теплота. Он протянул мне стакан холодного яблочного сока и указал на диван, стоящий неподалёку от входа.

Сразу напротив входа находилась, условно говоря, гостиная, состоявшая из диванов, кресел и невысокого стола. Слева от гостиной находилась кухня, размерами ничуть не уступавшая этой комнате. Справа же от меня находился кабинет – рабочее пространство кого-то из членов семьи и место, наполовину занятое полками с книгами. Прямо перед гостиной и входом находилась лестница, ведущая на второй этаж.

Я сел на один из двух диванов, мистер Бёрн же сел напротив меня. Неожиданно он спросил:

– Как давно ты знаком с этим… парнем?

– Пятьдесят три дня и несколько месяцев.

– Пятьдесят три дня? Считаешь время, проведённое вместе?

– Нет, просто это пятьдесят второй день нашего, так называемого путешествия, ещё один день до его начала и ещё я встретил его однажды до того.

– Путешествия?

– Колесим по североамериканскому материку. Даже не знаю, зачем я согласился поехать с им. Он такой непредсказуемый в плане… всего. Никогда не знаешь, что он придумает или предпримет в следующую секунду.

– Том, послушай меня очень внимательно. Всё это время, с того самого момента, как Пит стал жить у меня, я пытался понять его. Я пытался делать всё: заинтересовать его карьерой, учёбой… спортом в конце концов, но ему не нравилось ничего. Он предпочитал сидеть в своей комнате и лишь писать что-то. А вот его брат совершенно другой – он любит футбол, бейсбол, отлично учится и даже мечтает стать… кем-то в политической или экономической сфере.

– Пит – бунтарь и безумец по своей натуре. Не уверен, что ему что-то нужно, ведь он счастлив и сконцентрирован на сегодняшнем дне. Он объехал всю Северную Америку и часть Европы. Мне кажется, что это о чём-то должно свидетельствовать.

– Разве он не хочет завести семью, детей, друзей, работу?

– Простите конечно, но заводят автомобили и собак. Друзей, семью и детей… их добиваются, они не могут внезапно появиться. И я не уверен, нужно ли Питу что-либо из этого списка, кроме друзей. Он сумел отпочковаться от больного мышления общества, сумел побороть зависимость от материальных благ и постигнуть счастье, которое не каждому дано понять. Кстати, почему вы так суровы с ним? Злитесь за что-то?

– Поставь себя на моё место, Том. Представь, что Пит – твой ребёнок, которому всё безразлично, который замкнулся в своём внутреннем мире и никого в него не пускает. Он почти не разговаривал со мной. Конечно, у него было трудное прошлое, но ведь он так и не вернулся в наш мир. И вот вскоре, ты приходишь к нему в комнату, а его и след простыл. Лишь на столе лежит записка: «Хочу быть орлом, который может летать высоко и свободно. Не ищите меня, всё равно не найдёте». Прошло четыре года, и вот он сам заявляется к тебе на порог. И не раскаивается, не хочет вернуться, нет, он пришёл, чтобы забрать свои оставшиеся вещи и на этот раз исчезнуть точно навсегда. Какова была бы твоя реакция?

– Наверное, та же, что и у вас сейчас. Просто примите его таким, какой он есть. Он иной, но я бы на вашем месте радовался, что он не смешан с серой массой людей, а наоборот, стремится к самосовершенствованию. Не стоит бить тревогу, с ним всё в порядке… почти.

К тому времени Пит вернулся с дорожной сумкой в руке и сказал мне:

– Идём.

– Разве ты не хочешь попрощаться?

– Я не здоровался, чтобы прощаться.

После этого мы уехали из второго по счёту дома Пита. Когда мы уже собирались уезжать из Денвера в целом, Пит повернул машину и привёз меня в неизвестный квартал. Одно мне стало понятно – это квартал наиболее бедных людей Денвера. Около одного из парней Пит остановил машину и крикнул:

– Эй, Стив!

Он оглянулся, но когда увидел нас, то сказал:

– Какая интересная галлюцинация: прямо сейчас я вижу своего старого друга Рейда.

– Это не галлюцинация, чёрт тебя дери, Стив. Лучше садись в машину. У меня есть для тебя кое-что.

После того, как он присоединился к нам, Пит продолжил:

– Стив, это Том. Том, это Стив. На заднем сидении есть сумка, но, думаю, ты это и без меня заметил. Давай сейчас заберёшь себе всю одежду.

– Нет, Пит, ты же знаешь, что я не могу этого взять, – ответил Стив.

Ничего не добавив в ответ, Пит взял сумку с заднего сиденья и стал её разбирать. Он вытащил всё, но затем сложил большую часть, которая главным образом состояла из одежды, банки с деньгами, нескольких газет и запасов сухарей. Себе же он оставил записник, больше походивший на дневник, несколько газет и одну книгу, на которой не были указаны ни автор, ни название.

Удивлённый Стив спросил:

– Что мне делать со всем этим?

– Что хочешь, – ответил Пит. – Кстати, когда ты в последний раз был в приличном заведении?

– Когда ты навещал меня в последний раз.

Затем мы отвезли Стива в салон, где настоящий профессионал за небольшое относительно время превратил его из грязного, непричесанного и небритого бродяги в человека высшего общества.

– Как твои дела с Дженни? – спросил Пит, когда он вернулся.

– Всё плохо, Пит, фактически безнадёжно. Даже несмотря на взаимность наших чувств, мне никогда не жениться на ней. Какой отец захочет выдать дочь за простого бродягу?

– Стив, помнишь, что я тебе говорил? Угол зрения – неотъемлемая часть достижения успеха. И раз уж я здесь, позволь мне наладить твои дела. Возьми в сумке смокинг.

Всё это время мы ехали и останавливались, ускорялись и притормаживали. После цирюльника для Стива мы приехали к месту, где жила та самая Дженни. Дом был похож во многом на дом мистера Бёрна, и мне сразу стало понятно, почему Стив так пессимистически настроен относительно своей женитьбы. Он и она явно были из слишком разных социальных слоёв.

А пока мы добирались к дому Дженни, я успел как следует разглядеть Стива. На вид ему было примерно столько же, сколько и Питу. Разве что больше на несколько лет. Стив был относительно невысокого роста, но своё маленькое и хрупкое телосложение он успешно скрывал за мышцами. Да, у этого парня было и есть огромное количество времени, чтобы заняться собой. Ему не нужно было куда-то ехать, чему-то учиться, ведь всё необходимое он знал и без того. Когда живешь на улице, то невольно научишься, как жить и что делать.

Стив был темноволосым парнем, с голубыми глазами и прекрасным лицом. Ему только того и не хватало, что немного ухода за внешним видом и за собой в целом. Он то и дело смотрел то на меня, то на Пита. Но как я ни старался, мне не удавалось уловить настрой своего товарища, не удавалось подхватить его мысли да и вообще настроиться на его переменчивый ритм. Вот о думал об одном и чувствовал одного рода эмоции, а через несколько секунд в его мире всё меняется.

Со Стивом всё было то же самое. Пока он говорил какую-то фразу или предложение, то думал уже о совершенно ином. Поначалу мне казалось, что это следствие его проблем со здоровьем, если они, конечно, существовали для него, но потом я понял, в чём суть. Запинался и забывал он свои мысли, как это редко, но всё же бывало со мной, в силу скорости его мышления. Стиву нелегко было поймать за хвост хотя бы одну из сотни мыслей. Одновременно бушующих в его голове.

Когда наш герой-любовник был доставлен к ранее описанному мной дому, мы остались в машине одни. В воздухе словно находилась некая энергия, которая предвещала нам серьёзный разговор с глазу на глаз. Играло ли моими нервами любопытство? Несомненно, да. Хорошо, что я сумел благополучно, как мне показалось, скрыть это. И всё же Питу было достаточно единожды взглянуть на меня своим рентгеновским взглядом, чтобы понять мои чувства и мысли, потому он осмелился первым начать разговор:

– Почти уверен, что ты переосмысливаешь прошедшие сегодня события. А ведь я и сам не знаю ответа на вопрос, что сегодня произошло. Это просто… моё возвращение домой. Рано или поздно это всё равно произошло бы.

– А как насчёт… Стива? – спросил я.

– Длинная история, долго рассказывать. Мы просто помогаем человеку, нуждающемуся в этом.

Меня интересовало каждое слово, произнесённое им в этой нелёгкой и довольно напряжённой ситуации. При всём моём желании, которое постоянно сопровождало меня, знать больше, я предпочёл молчание, да и что время, что место были не самыми подходящими.

Через какое-то время наш парень вернулся, но не один. Как я думаю, это и была та самая Дженни, о которой раньше шла речь. Выглядели они прекрасно: казалось, что счастливее этой пары нет никого на свете. Сделав ещё один круг по Денверу, мы высадили их у церкви и распрощались.

Здесь нас больше ничего не держало, однако, нас это не остановило. За пятьдесят два дня, проведённые в дороге, я безумно устал от всего. Не знаю, можно ли с уверенностью то же самое сказать о моём друге, чья жизнь главным образом только из дороги и состояла, но его усталость от постоянных переездов также порой давала непроизвольно знать о себе. Поэтому тем вечером мы остались на ночлег в лучше гостинице Денвера. Сначала я задумался, почему мы не можем остановиться дома у его родственников, но скоро пришёл к выводу, что сложившаяся ситуация в его семье, возможно, сложнее, чем может показаться на первый взгляд. И подлежит ли она какому-либо решению?

Той ночью мне удалось поговорить с Питом, что называется «по душам», а бывало это не так уж часто.

– Так что же это за длинная история о Стиве? – спросил мой разум, не способный терпеть интригу.

– Он один из моих старых друзей, которых осталось совсем мало. Ещё с далёких времён наших школьных будней он не отличался высоким материальным достатком или спокойным характером. Все люди были полной противоположностью его жизни. Когда же мы достигли примерно твоего возраста, то Стив уже полноценно обосновался на улице. Я не особо знаю подробности или причины, да и он сам не очень-то много говорит по этому поводу. До того, как я покинул город, моё нынешнее мировоззрение уже благополучно начало формироваться. Не удивительно, что чему-то я успел научить и его. Но когда он стал ещё старше, появилась другая проблема: любовь. Он лишь простой бездомный, она же – дочь состоятельного отца. Я редко бываю в Денвере, но если я нахожусь здесь, то всегда считаю своим долгом помочь ему на пути к цели.

– А что касательно твоей сумки?

– Из неё я забрал лишь всё наиболее дорогое для меня, а деньги и одежда… Для меня это являет гораздо меньшую ценность, чем то, что я извлёк и оставил себе.

Судя по всему, он не собирался распространяться о содержимом, но так уж и быть, это его выбор. А звёздное небо в темноте ночи уже поглощало нас, ждало с распростёртыми объятьями, и лишь луна, далёкая и блестящая, освещала улицы и не давала мраку захватить этот городок. Подобно верному слуге, она оберегала нас, пока мы не провалились в сон.

Следующим утром мы уже стремились на юго-запад и к вечеру добрались до пункта назначения, побывав в штате Нью-Мексико и моей родной Аризоне. Затем мы вновь вернулись в Калифорнию, ведь нельзя быть в Америке и не проведать Сан-Диего. Мы вновь были близки к Мексике и к Тихому океану одновременно.

Город этот настолько огромен и разнообразен, что в него можно возвращаться много раз, открывая что-то новое. Здесь постоянно хорошая погода, прекрасные пляжи и тёплая вода, что мне необычайно понравилось. Я хотел бы жить здесь.

Немного прогулявшись по Сан-Диего, мы двинулись в путь и через несколько часов оказались в Лос-Анджелесе. Нередко Голливуд ассоциируется с киноиндустрией, хотя на самом деле это лишь один из районов города. Конечно, знаменитых актёров встретить мне не посчастливилось, но лишь тот факт, что я был в столице американского кинематографа, значил для меня многое. Гуляя по Аллее славы, я любовался городом, жадно поедая порцию своего мороженного. Здесь было тепло и уютно, словно никогда и не было тех тысяч и сотен миль, которые мы проехали, словно это и есть наш родной и любимый город, покидать который совершенно не хочется. По какой-то неизвестной для меня причине, я почувствовал некую глубинную связь с этим городом, словно я уже был здесь ранее.

Лос-Анджелес оказался городом, построенным на мечтах. Мечтах искателей и авантюристов о несметных богатствах, мечтах эмигрантов о новой лучшей жизни, мечтах начинающих актёров о блеске и роскоши Голливуда. Однако, не менее успешно он эти мечты и рассеивал. Главный козырь Лос-Анджелеса – его удобное и просто шикарное месторасположение на берегу Тихого океана. Сам город раскинулся на холмистой равнине, с одной стороны опоясан горами, с другой – упирается в океан.

Время было вечернее, на улице начинало темнеть, а вскоре город и вовсе исчез во мраке. Но нам не хотелось куда-то идти, ничто нас не останавливало, как, собственно, и не манило к себе. Здесь не было чего-то, к чему мы так привыкли и чего нам втайне хотелось. Мы, смирившиеся с вечным хаосом, жаждали его в глубине души, однако всё это время старались упокоить свой разум и насладиться тишиной. Это оказалось не таким уж лёгким заданием, но, на мой взгляд, нам это удалось. Найдя спокойное, укромное и уютное местечко на побережье, каждый погрузился в состояние безмятежности, нирваны. Шум морских волн, лёгкий и ненавязчивый свист бриза, а также невероятные пейзажи вокруг сделали своё дело. Так вот что искал Пит, любуясь лебедями при нашей первой встрече? Поэтому он так серьезно относится к прекрасным видам и явлениям природы?

После столь необычной медитации мы продолжили своё путешествие, скитаясь улицами уже почти что ночного Лос-Анджелеса. Необходимость куда-то идти, спешить и стремиться к неопределённой цели внезапно исчезла. В городе разбившихся мечтаний и несбывшихся надежд мы обрели покой, словно весь мир ограничился лишь нами – бродягами без цели и почти что без дома, но невероятно счастливыми и умиротворёнными.

Когда каждый из нас уже лежал в постели и пытался осмыслить последние несколько дней. В моей голове вновь стали мелькать пессимистические мысли, что случалось почти постоянно, стоило мне лишь почувствовать счастье. Всё моё настроение всегда периодически менялось именно так, как это в Денвере описал Пит: после счастья шёл спад, который заканчивался депрессией, а она, в свою очередь, переходила в безмятежную радость. И тогда я вспомнил, что у меня осталась лишь неделя. А это значит, что в эти семь дней нужно вложить столько позитива, сколько я, возможно, не чувствовал за всю свою жизнь.

Из темноты я услышал голос Пита, который рассуждал вслух:

– Наверное, хорошо быть диким лебедем, не привязанным к кому-то или чему-то… Просто летишь, а ветер несёт тебя в таинственные края, туда, где всё хорошо, где круглый год отличная погода…

– Это ты к чему? – с непониманием спросил я.

– Мы слишком… мы привыкли, что близкие люди с нами, привыкли настолько, что многое воспринимаем в порядке вещей. Мы так склонны не ценить то, что имеем… Вследствие этого и получаем то, что каждая проблема, каждое поражение сбивают нас с ног, не оставляя шансов, чтобы подняться… Бывает, идёшь рано утром по улице и нет никого рядом. И тогда многое вокруг как будто исчезает, оставляя тебя наедине с природой. Деревья на обочине словно что-то шепчут тебе своими листьями, утренняя свежесть уносит тебя в сказочную страну, в которой тебе ещё никогда не приходилось бывать. Отличные пейзажи окружают тебя, а душевная тревога внезапно покидает тебя. На её место приходит новое, более приятное чувство, которое люди называют счастьем. Чувствовал ли ты когда-то нечто подобное?

– Наверное, нет. Во всяком случае, раньше. А за последние дни всё настолько изменилось, что я с трудом осознаю не только происходящее, но и самого себя. Знаешь, порой я боюсь, как бы вся моя жизнь не оказалась сном. Мне не хотелось бы проснуться седовласым стариком, одной ногой находящимся на том свете и осознать, что те места, в которых я бывал, люди, которых я знал – они не умерли, не исчезли… Нет, всё гораздо хуже – они никогда не существовали. Я не хочу однажды утром проснуться и понять, что прожил жизнь зря, что у меня было счастье, которое я упустил, что у меня был шанс, который я не использовал.

Мне начало казаться, что мы потеряли контроль и больше не совладаем с разумом. Каждый говорил что-то, что было совершенно не понятно его собеседнику, но для каждого, тем не менее, это была заново открытая философия жизни. А, может, город разбитых мечтаний просто свёл нас с ума?

Проговорив почти до утра, мы многое успели обсудить. Но если бы кто-то увидел нас в тот момент или услышал бы хоть часть нашего разговора, то решил бы, что мы либо же очень пьяны, либо же приняли огромную дозу наркотических веществ.

Если бы несколько месяцев назад кто-то сказал, что мне суждено пережить столько событий, что мне придётся увидеть жизнь под другим углом и в корне изменить моё мировоззрение, то я бы от души посмеялся. Возможно, это прозвучит странно, но депрессия казалась мне чем-то нереальным, и я никогда бы не мог подумать, что события будут развиваться вот таким образом. Однако, всё это уже позади и больше незачем сожалеть о том, что осталось в прошлом…

Вскоре в наш гостиничный номер начали пробиваться первые солнечные луч, а мы всё ещё дискутировали о жизни. И лишь когда за окном полностью рассвело, мы наконец-то взяли перерыв для сна. Мой мозг, слишком перегруженный эмоциями и философией позволил себе отдых, да настолько большой, что я даже вернулся в прошлое, во времена, когда, не зная горя и печали, я радовался каждому новому дню и потрясающей природе, окружавшей меня. Каково же было моё разочарование, когда я осознал, что это был лишь сон! Но мне, ставшему на путь поиска счастья нельзя было печалиться или скучать о прошлом, так как я должен был полностью отдаться лишь настоящему моменту.

На улице тем временем бурлила жизнь. После полудня, в отличие от утра, когда я в прошлый раз выглядывал из окна, на улицах умножилось количество как людей, так и техники. Даже не знаю, как мой товарищ сумел абстрагироваться от шума и полностью предаться сну, но такие условия были не для меня. Как ни странно, но за пятьдесят три дня нашего путешествия, предшествующих этому, мы мирились с различными условиями: жара, внутренний страх и беспокойство, больничная койка и даже спали в автомобиле, однако в шуме спать ещё не приходилось никогда. Во всяком случае, мне.

Заняться мне было нечем, поэтому я не нашёл для себя выхода лучше, чем лежать и бездельничать. Порой я позволял себе мимолетный взгляд на своего спящего товарища и постоянно удивлялся, открывая что-то новое для себя в нём. Странно, но никогда ранее я не видел это чудесное сходство между ним и простым мальчиком, ведь в следствие своего раннего взросления и в силу происходящих вокруг него событий, он упустил несколько лет развития, а поэтому, несмотря на свой физический облик, в душе он остался мальчиком.

Говорят, что когда человек спит, то его лицо отображает душу. Возможно, это правда, но тогда истинным будет и то утверждение, что душа моего товарища очень неспокойна: во сне он что-то бормотал, мимика его отражала очень неприятные чувства или даже боль, а сам же он порой просыпался в холодном поту из-за своего крика во время очередного кошмара. Может, это хорошо, в какой-то мере, что я был рядом и не давал ему сходить с ума по ночам. Даже не могу представить, что стряслось бы, не будь я всё это время с ним.

Вот и сейчас произошло нечто подобное. Внешний покой его куда-то исчез, а на его лице нашли отражение как глубокая печаль, так и сильнейшая боль. Сам же он через несколько таких минут начал кричать:

– Нет! Вы не можете погибнуть. Дышите же! Чёрт, это я во всём виноват. Господи, забери мою жизнь и верни их!

И после его пронзительного крика из глаз моего спящего друга потекли слёзы. Возможно, ему снятся родители? Как бы там ни было, но эмоции, которые человек переживает во сне, столь же реальны, как и чувства во время привычной жизни. Несколько раз мне уже снились кошмары, и такого ужаса я не пожелаю даже врагу, поэтому я не счёл лишним разбудить своего наставника, чтобы прекратить его муки.

Когда я прикоснулся к нему, чтобы разбудить, то этим самым напугал его ещё больше, да так, что Пит даже подпрыгнул. Зато теперь он не спал. Весь в слезах и дрожащим голосом он сказал, скорее себе, чем мне, глядя прямо перед собой:

– Они все погибли. Господь забрал их всех, но почему тогда оставил меня? Все они погибли…

– Я знаю, – ответил я, держа его руку. – Я знаю… Всё хорошо, расслабься. Я рядом…

Несколько минут он пытался осознать реальность и вспомнить всё, а когда ему это благополучно удалось, Пит успокоился и счёл необходимым объясниться предо мной:

– Каждый раз, когда я вспоминаю о родителях, мне снится один и тот же кошмар вот уже четыре года… Спасибо, что осмелился разбудить меня, ведь когда-то я уже досмотрел этот сон до конца и не хочу более…

– Всё хорошо, расслабься. Я рядом, здесь.

– Кстати, который час?

Я посмотрел на свои наручные часы и ответил:

– Половина двенадцатого.

– Быть этого не может! Сейчас уже далеко за полдень и половина двенадцатого должна равняться минимум второму часу после полудня.

– Да, пожалуй, всё верно, – ответил я, осознав, в чём заключается суть ошибки – мои часы остановились.

Больше они не являли мне необходимости, поэтому я отправил их к себе в карман. Тем временем мой товарищ уже полноценно проснулся и стал собираться в далёкий путь. Я спросил:

– Разве мы не останемся здесь хотя бы на денёк?

– Я бы с радостью, но не забывай, что у нас осталась лишь неделя, а нельзя упускать ни одного города, нельзя терять ни минуты, – ответил Пит.

– Скажи, что пошутил, – с огромной надеждой проговорил я.

– Нет, я совершенно серьёзно. К тому же, ты увидишь то, после чего Лос-Анджелес покажется тебе лишь одним из тысячи городов. Поверь, ты не пожалеешь, что уехал.

– Что же, ты своего добился: я заинтригован.

Около получаса понадобилось нам, чтобы собраться и вновь оказаться на нашем, порой нелёгком пути. Потом мы ехали по городу. Как всегда прекрасный, он словно молил о пощаде, словно просил, чтобы мы не уезжали. Но нас было не остановить.

В нескольких милях от города мы остановились близ одного здания. Не было какой-либо вывески либо же надписи, чтобы понять, куда мы приехали. Пит завёл меня внутрь здания. Судя по всему, это был обычный жилой дом. Но если мы приехали в гости, то к кому?

Поднявшись на третий, кажется, этаж, мы постучали во входную дверь квартиры номер тридцать семь. Из-за двери услышали голос:

– Кто?

– Свои, – ответил Пит.

– Если вы свои, назовите пароль.

– Мышь съела зерно, кот съел мышь, а хозяин покормил и без того не голодного большого кота.

После этих слов дверь перед нами отворилась и на пороге возник совсем молодой мужчина. Со своими длинными волосами и особенной бородой с усами он напомнил нам пирата. Почти полностью раздетый, он так и стоял перед нами лишь в шортах. Его мускулы могли свидетельствовать о многом, но что из этого списка можно отнести к нашему герою? Спорт? Тяжелая работа?

Первым разрушить образовавшуюся тишину осмелился мой спутник:

– Здравствуй, Билли. Давно не виделись.

– Кого я вижу? Это же сам Питер Рейд! А где же ты потерял Рейнольдса?

– Теперь я исполняю его роль, а это, – указав на меня, ответил Пит, – мой так называемый «ученик». Пригласишь войти?

– Конечно, какие ещё могут быть вопросы?!

Не могу сказать наверняка, какие именно эмоции испытал Билл, но даже если он и радовался хоть немного, то своих чувств этот парень не выдавал. Интересно, все ли друзья и знакомые Пита вот такие неоднозначные люди-загадки, как и он?

– Так какими судьбами ты оказался в наших краях? Да и где вообще делся Рейнольдс? Что-то давно я его не видел, а он мне, между прочим, должен несколько сотен.

– Пару месяцевназад жил я в Аризоне. И вот приходит однажды этот малый и угрожает пристрелить себя. Так мы и познакомились. Но Том, на самом деле, очень славный, что ты скоро и сам поймёшь. Так и возник наш тандем в путешествии по североамериканскому материку. Вчера мы были в Лос-Анджелесе, а сегодня я решил напоследок заглянуть к тебе. Ведь ты не откажешь мне в удовольствии? А Рейнольдс тем временем беззаботно осел в Майами. Когда мы приехали к нему тридцать восемь дней назад, он как раз наслаждался пятьсот тридцать третьей девушкой своего списка. Сейчас, он, наверное, уже дошёл до шестисот. Насчёт долга можешь не беспокоиться – я верну тебе всё до последнего цента.

– Когда ты хочешь пережить это чувство вновь?

– Прямо сейчас. Я хочу, чтобы мы выдвинулись прямо сейчас.

Я с трудом понимал, о чём они говорят, пока Билли не привёз нас на поле к ангару. Я ожидал увидеть там лошадей, коров, курей в конце концов, но никак не самолёт. Затем я спросил Пита:

– Мы полетим на самолёте?

– Лучше. У нас будет возможность полетать без него, – ответил он.

И пока Билл не начал нас инструктировать, я не мог даже предположить, что шутка Пита о полёте без самолёта была вовсе не шуткой. На самом же деле нам предстоял прыжок с парашютом.

У Билла был обычный грузовой самолёт, в котором было практически не за что держаться, поэтому при взлёте нас немного потрясло. Кроме того, Пит был пристёгнут ко мне, и хоть я и был новичком в этом деле, но такой ход событий меня совершенно не удовлетворял.

Когда мы набрали высоту в несколько тысяч миль, раздался звук, вроде сигнала в автомобиле. С трудом мы открыли дверь и тут же оказались в воздушном пространстве Калифорнии. Мои ощущения нельзя передать словами. Я видел мир с высоты птичьего полёта и почему-то в тот момент мне вспомнилась записка, которую, перед тем как сбежать, оставил мистеру Бёрну Пит: «Хочу быть орлом, который может летать высоко и свободно…»

Я тоже почувствовал себя орлом, я летел словно птица и жаль лишь, что всё так быстро закончилось. На земле нас ожидала другая проблема: из-за потока воздуха, принятого называть ветром, мы приземлились не на поле, как ожидалось, а на дорогу неподалёку, где нас уже поджидала полиция Калифорнии. Связанные вдвоём, да ещё и с парашютом за спиной, мы были обречены на провал, но попробовать стоило.

Отсоединившись друг от друга и скинув парашют, мы что было сил начали убегать от полицейских, вопреки их угрозам открыть огонь. Я толком даже не понимал, что происходит, но всё же бежал, как и Пит рядом со мной. Бежали мы так несколько минут, пока не оказались в лесной местности. Уставшие и истощенные мы остановились, чтобы передохнуть. Тогда мы не знали, что этот отдых будет стоить нам свободы…

Птицы вокруг пели жалобную песню, словно провожали кого-то в последний путь. Это было так символично, словно мы уходим навсегда. Ошеломлённый я спросил у Пита:

– Почему за нами гонится полиция? Только потому, что мы приземлились не там?

– Билл… У него нет лицензии на взлёты и уж тем более на высадку людей с парашютами. Фактически мы с тобой сейчас преступники и нарушаем закон. Мы вторглись в воздушное пространство штата без разрешения, поэтому за нами и гонится группа местной полиции. С другой стороны, нужно смотреть на вещи позитивно. Считай, что это очередное приключение.

– Мне хватило Балтимора. Не хочу повторить тот опыт…

Договорить я не успел, так как шериф и несколько офицеров с ним уже догнали нас и окружили со всех сторон. Вот и отдохнули… Не знаю, законно ли они арестовали нас или нет, но я был уверен, что мы нарушаем порядок, поэтому должны понести за это наказание. Эту ночь нам предстояло провести в камере Лос-Анджелеса. Мы хотели уехать из этого города, а получилось, что вновь вернулись в него, хоть и не по своей воле. А птицы вокруг всё так же пели свою жалобную песню, провожая нас в нелёгкий путь – в тюремную камеру полиции Лос-Анджелеса…

XII

Через несколько десятков минут за наше правонарушение мы оказались в камере, куда нас посадили до выяснения обстоятельств. Шериф и его офицеры даже не повысили на нас голоса, не говоря уже о причинении какого-либо ущерба. Видимо, мы были далеко не первыми, кого местная полиция поймала за подобные дела. Мне кажется, что они даже знали, кто за всем этим стоит, ведь не зря же Билл у каждого гостя спрашивает пароль…

Удача не отвернулась: оставить нас без присмотра в камере почти что без замка, да ещё и сесть за письменный стол спиной к нам, было огромной ошибкой со стороны офицера. Теперь я открыл ещё одну, ранее неизвестную мне грань товарища. Присев в дальнем углу, он, казалось, опустил руки и потерял надежду на освобождение, однако внезапно, скорее ради интереса, чем ради конкретной цели, спросил:

– Ты можешь выяснить, в какой камере мы находимся?

– Без проблем.

После этого я, сидевший на полу в противоположном углу, был вынужден встать и, подойдя к двери, спросить:

– Офицер, не могли бы вы мне помочь?

– Чего тебе? Сиди себе да помалкивай, – ответил офицер, явно не довольствующийся тем, что его отвлекли от табачного изделия.

– Я бы с удовольствием, сэр, вот только мой товарищ уж чересчур верит в числа… Вроде того, что 13 – несчастливое число, а 7 – наоборот. Не могли бы вы подсказать, в какой камере мы находимся?

– Пятая, – недовольно ответил собеседник и вскоре добавил: – А теперь отстань, я занят.

Вернувшись в предыдущую позу, я увидел огонёк, внезапно загоревшийся в глазах моего наставника. Не в силах отвести глаз от двери, он сказал:

– Пятую камеру я люблю… несколько лет назад мне пришлось побывать здесь тоже из-за парашютного развлечения. Тогда, насколько помню, дверь можно было открыть, слегка приподняв её и потянув на себя. Кто знает, вдруг и в этот раз нам повезёт…

После этого он с той улыбкой, свойственной только великим затейникам, подошёл к двери. Не знаю, что он с ней сделал и выполнил ли озвученные действия, но спустя несколько минут раздался сигнал нашей свободы. Наивно полагать, что полицейские были столь глупыми, раз уж у нас появилась возможность сбежать. Нет, были и иные меры предосторожности, но ведь и мой друг не промах: если он уже сбегал отсюда ранее, то что помешает ему сделать то же самое теперь? Миновав сидевшего к нам спиной полицейского, всё ещё курившего свои дешёвые сигареты, мы оказались на свободе и, благополучно угнав одну из полицейских машин, наш дуэт вновь оказался в пути.

Вся сложность заключалась в том, что наша хоть и непригодная, но всё же машина была арендованной, а потому мы не могли вот так просто оставить её близ дома Билла. Или могли? К тому же, что мы этим теряли? Время? Комфорт? Деньги? Я уж точно не оставался в проигрыше… А всё-таки, с другой стороны, мы не могли оставить на произвол судьбы нашего верного друга, сопровождавшего нас повсюду. Поэтому мы вернулись к нашей верной машине, но всё ещё не знали, как нам поступить далее.

В результате мы нашли выход: на какое-то время оставить её Биллу, чтобы он присмотрел за ней, пока мы будем колесить на машине полиции. Но что же нам делать с угнанной машиной? Наверняка полицейские уже обнаружили пропажу, как и отсутствие автомобиля, а потому начнут искать нас. Для нас это означало лишь то, что от этой улики, свидетельствующей не в нашу пользу, следует избавиться. Здесь фортуна также не оставила нас: пока мы стояли на заправке, туда же подъехал элитный для тех времён автомобиль. С моей чрезмерной воспитанностью и нестерпимой совестью я никогда бы не посмел сделать то, на что отважился Пит.

Когда хозяин вышел из своего автомобиля, мой друг тотчас же подошёл к нему:

– Добрый день. Мы со стажёром издалека отметили вашу машину, так как она идеально подходит нам для спецоперации.

– Вы из полиции? Тогда представьтесь для начала, – ответил его собеседник, всё ещё с трудом веривший в правдивость услышанных слов.

– Прошу прощения сэр, мы секретные агенты и не имеем права разглашать наши имена. Служебная тайна. По этой же причине мы не в полицейской форме, а в гражданской. Всё, чего требует операция под прикрытием, – продолжал сочинять Пит.

– Так при чём здесь я и мой автомобиль? – с недоумением спросил водитель.

– Сэр, ваша машина точно такая же, как и нужная нам для операции. Если вы осмелитесь помочь полиции, наше руководство отблагодарит вас в материальном эквиваленте. Иначе говоря, вы получите неплохое вознаграждение. Так вы согласны помочь властям или нам применить силу?

– А что же, интересно знать, делать мне? Если я правильно понял, вы хотите отобрать у меня автомобиль?

– По этому поводу можете не беспокоиться. Мы дадим вам документ, подтверждающий вашу помощь.

– Ладно, делайте свою работу. Не хочу мешать властям во время исполнения их служебного долга.

Наши вещи, которые мы забрали, когда заезжали к Биллу, мы перенесли в наш новый транспорт. Затем Пит отдал так называемый документ и мы уехали в элитной машине.

О посчастливившейся нам роскоши можно было только мечтать: тонированные стёкла, кожаные сидения и мотор, издававший гораздо меньше шума, чему наши предыдущие машины. Сам же автомобиль был лёгок в управлении и элегантно ехал по дороге, чувствительно воспринимая любой наш каприз, будь то поворот или наше желание ускориться.

Когда мы отъехали на достаточно далёкое расстояние от той самой заправки, Пит наконец нарушил тишину:

– Том, ты видел когда-либо человека, более доверчивого? Ведь он поверил нам на слово, и, боюсь, у него даже не возникли какие-либо подозрения. Интересно, куда делись люди, которые хоть когда-то упираются рогом? В этом и состоит проблема как нашего, так и последующих поколений: их слишком легко обмануть. Они верят всему, что слышат, только потому, что более влиятельный, по их мнению, человек сказал, что это правда. И ни у кого даже не возникает идеи убедиться в правдивости навязанных мыслей. Вот любопытно будет: если врачи завтра скажут, что выстрелить в себя – путь обрести бессмертие, неужели все люди начнут убивать себя? Разве это не безумие – верить тому, что тебе говорят, даже не перепроверяя?

– Неужели тебе не жаль беднягу? Ты же фактически оставил его на произвол полиции!

– Конечно же, мне жаль всех, с кем я поступил плохо. Но сейчас тебе важно понять одно: выживает сильнейший. Я лишь ищу способ удовлетворить своё эго, чтобы остаться на свободе, продолжая своё безумие. Таков я. К тому же, не будь я столь эгоистичен, мы сейчас ехали бы на полицейской машине, а ты получил бы свой первый судебный приговор, когда нас всё же поймали бы.

Любой дальнейший спор с этим человеком, впрочем, как и всегда, был бесполезен. Он умел убеждать людей не меньше, чем упрямо отстаивать свою точку зрения. Я не стал спрашивать ни о наших дальнейших планах, ни о пункте нашего назначения. В моменты проявления эго и безграничной философии, моего друга лучше не трогать, в чём я уже убедился однажды.

Порядка трёх-четырёх часов мы ехали по дороге, преодолев примерно две с половиной сотни миль, чтобы вернуться в штат Невада и попасть в город, где люди проигрывают целые состояния. За окном уже наступила ночь, когда мы приехали в город казино – Лас-Вегас.

Кажется, я уже неоднократно упоминал ранее о моей любви к вечерним городам. Город покера и рулетки не стал исключение. Не знаю почему, но есть что-то манящее в темноте ночи и вечерних огнях, есть нечто неповторимое в звёздном небе, хоть я и являюсь в некоторой мере астрофобом.

Трудно представить этот мегаполис с огромной прибылью от туристов и азартных игроков в далёких семидесятых, когда о небоскрёбах, да и о казино в общем-то, не могло быть и речи. Но всё же к тому времени существовали места, где спокойно можно было проиграть все свои деньги и сбережения, без шанса когда-либо увидеть их вновь.

Стоило мне увидеть первое казино на горизонте, как я тут же неосознанно воскликнул:

– Я вижу казино! Скорее, поехали туда!

– Придержи свои амбиции. Я здесь не особо желанный гость.

– Это почему же ещё?

– Просто эти игроки толком не умеют играть в покер и скрывать своих эмоций, чем я всегда умело пользуюсь. После того, как несколько заведений подряд потеряли в сумме более двухсот тысяч долларов, меня перестали любить все казино города.

– За такое богатство можно купить целое состояние, обеспечив себе почти что безбедную старость.

– Конечно, я знаю, что ты с трудом поймёшь то, что я сейчас скажу, но деньги, да и любые материальные ценности в целом, – ничто по сравнению с богатством души. Я счастлив, находясь в дороге и знакомясь с новыми людьми. Мне не нужно богатство. Ты сам однажды сказал, что у меня нет ничего, но одновременно есть всё.. Для меня деньги – лишь бумажки с нарисованными на них картинками и цифрами. Ведь чтобы затеять что-то великое нужна фантазия, а не толстый кошелёк.

– Так где же ты дел свой выигрыш?

– Часть ушла на покрытие долгов. Несколько тысяч я потратил на себя и самосовершенствование. Часть денег я отдал людям, которых знаю, в том числе и моему отчиму, хоть он и был им лишь короткое время. Оставшиеся деньги я отдал на благотворительность людям, вроде Стива из Денвера или детям в Африке.

Никогда бы не подумал, что человек, которого за полсотни дней я старался понять, и который ещё несколько часов назад повёл себя столь эгоистично, способен на большое добро. Так кто же он? Оптимист? Человек с добрым сердцем? Безумец? Нет, он так и оставался всё тем же человеком-загадкой.

Но всё-таки мы пожаловали в одно казино, хоть оно и не имело официальной лицензии. Иначе говоря, мой товарищ привёл меня в подпольное заведение с сомнительной репутацией. Это были несколько комнат, полностью погруженные в дым дорогих сигар, смешанный с дымом от дешёвых сигарет. По одному только запаху легко было определить, кем являлись постоянные гости. Достаточно было лишь однажды заглянуть внутрь, чтобы догадка о контингенте подтвердилась. Все занимались чем угодно и как угодно: кто-то играл в «Однорукого бандита», одновременно принимая наркотики, кто-то был занят покером, не открываясь от алкоголя, а кто-то курил одну за другой сигарету, когда ставка не совпадала с числом рулетки.

Правила покера, пусть и поверхностно, я всё же знал. А вот мой спутник, судя по его рассказу, в азартных играх был просто профи. Не осмелившись рисковать, он выдал мне несколько долларов, чтобы на несколько минут я был занят игровым автоматом. Я уверен: он знал, что у меня нет шансов на победу, и что эти деньги составят прибыль владельцев. Когда мой «бюджет» закончился, я стал наблюдать за тем, что делал Пит, а именно – играл в покер.

Первые несколько партий ему не везло: с каждой раздачей он терял всё больше и больше денег. В какой-то момент я подумал, что рассказ о его успехе и доброте – лишь вымысел, его фантазия, которой нет места в реальности. Но я ошибся.

Спустя десять или более минут он выиграл, покрыв тем самым свои предыдущие проигрыши. Затем он побеждал ещё и ещё, а ставки тем временем стремительно вырастали. Все, кто был на тот момент в заведении, собрались вокруг одного-единственного покерного стола, чтобы посмотреть на безумца, которому непрестанно везёт. Не только игроки, но и зрители поймали этот импульс, эту волну азарта. Все одновременно и радовались каждой новой победе моего друга, и хотели, чтобы его соперники наконец-то отыгрались. Все болели за Пита, но в то же время каждый хотел увидеть его падение с вершины.

Когда его выигрыш составил примерно полмиллиона, у нас обоих совпало желание остановиться и уйти. Но заряженная зрелищем толпа не хотела останавливать представление. Все хотели продолжения. Пит уже решительно хотел выйти, однако зрители внезапно умолкли и игрок, едва ли сдерживающий свою злость и ненависть, сквозь зубы сказал:

– Если ты не трус то осмелишься играть на всё. Я ставлю на кон два миллиона и свою машину.

– Тогда я тоже ставлю всё – элитный автомобиль, стоящий снаружи и те деньги, которые я только что выиграл, – ответил мой товарищ.

Он обезумел? Неужели азарт взял верх и он утратил силы остановиться? Да и осознавал ли он тот факт, что проиграв сейчас, мы лишали себя транспорта?

При ставке на всё нет смысла скрывать свои карты. У нашего соперника была пара тузов. У Пита – пара двоек. Вот крупье раздаёт карты по одной и у нашего противника уже сильная комбинация, превосходящая нашу пару. Затем выпала двойка, но она ничего не меняет, ведь наши три двойки не ровня трём тузам. А затем выпала шестёрка и валет. Казалось, у нас нет шансов.

Но потом выпала ещё одна двойка. Каре – комбинация из четырёх карт одного ранга превосходит фулл хаус, получившийся у безумца, игравшего против нас. Мы выиграли и теперь у нас были два автомобиля и два с половиной миллиона долларов. Толпа восторженно заревела, мы были в восторге, и лишь наш соперник был в отчаянии. Возможно, сегодня он проиграл всё своё состояние двум бродягам, двум парням, которым нет и двадцати лет.

По той причине, что первый автомобиль был добыт не самым честным путём и потому нашим называться не может, мы решили нанять кого-то, кто мог бы вернуть его владельцу. С нашей суммой мы могли себе это позволить. Тот автомобиль, который мы выиграли, не шёл ни в какое сравнение со всеми предыдущими. Элегантный салон, лёгкость в управлении, новые технологии – и это далеко не весь перечень явных преимуществ, которыми обладало наше относительно новое транспортное средство. Описывать это чудо машиностроения можно довольно долго, но далее нас ожидали более интересные случаи.

Если мои воспоминания верны, то как таковой город являлся оазисом среди пустыни, а потому о какой-то особой роскоши или дорогих отелях, двери которых внезапно для нас открылись, не могло быть и речи. Вновь наша компания была вынуждена провести ночь пусть и в комфортабельном, но всё же автомобиле.

Той ночью, пока я напрасно пытался уснуть, мой разум стремился понять, что здесь происходит. Вегас, казино, победа, два с половиной миллиона… Полиция Лос-Анджелеса наверняка уже ищет нас. С завтрашнего дня останется ровно неделя до конца этой жизни в дороге. А что будет потом? Я вернусь к привычной жизни и вновь окажусь в окружении жертв обыденности? Увидимся ли мы когда-либо вновь? Лучше пока не думать об этом. Но почему я не хочу затрагивать эту тему? Уж не потому ли, что у меня возникла привязанность к этому безумцу? На самом деле, это довольно любопытный вопрос, потому что он непосредственно касается причины, по которой я находился здесь, и которую я всё это время пытался найти. Почему я позволил какому-то незнакомцу перечить моим, пожалуй, больше разбиравшимся в жизни, родителям, позволил ему увезти меня в неизвестную даль? Да и как я мог доверять ему? Несомненно, всё это время он проявлял заботу и хорошее отношение ко мне, но не было ли это лишь страхом перед моими родителями, которым он пообещал беречь меня? Полностью доверять безумному человеку, вроде Пита, нельзя, и с этой мыслью мне пришлось смириться, потому что именно так коварно и неправильно был устроен мой юношеский разум. Может, я так уважаю этого парня и считаю его другом потому, что его мир отличается от моего? Ведь это многое бы объяснило: к моему возрасту у меня уже сложились определённые представления о мире, картина, цветовая гамма которой, незадолго до нашей встречи, состояла из всех оттенков черного, и вдруг появляется человек, взгляды которого разрушают конструкцию, так бережно выстроенную мной в течение почти пятнадцати лет. То есть, я был в салоне автомобиля в Вегасе, да ещё и с миллионом и четвертью долларов, которыми я надеялся, Пит со мной поделится, только потому, что не сопротивлялся тому новому, что пришло в мою жизнь? Кто знает, возможно, моя проблема в том, что я ищу причины, ищу ответы на вопросы, искать которые не стоило бы. Да и не слишком ли много вопросов, как для простой летней ночи? Процесс поиска и мышления меня утомил, а потому, сам того не замечая, я провалился в безупречный мир своих фантазий или, иначе говоря, сновидений.

Не знаю, чувствовал ли Пит то же, что и я, или же он попросту читал мои мысли, но последнюю неделю мы провели на славу: побывали в ранее неизвестных мне городах, пережили несколько приключений, пусть и не столь увлекательных, как раньше, и, что самое главное, зарядились позитивной энергией. Да, за эти два месяца, сам того не осознавая, я привык как к необычайно яркой жизни в дороге, так и к безумцу Питу Рейду, всё это время сопровождавшему меня. Моё отношение к нему нельзя было ограничить каким бы то ни было чувством, ведь чего здесь только не было: и дружеская любовь, и уважение, и благодарность, и восхищение, и сочувствие.

До того момента, как неподалёку от моего дома в Аризоне Пит выключил мотор автомобиля, я и подумать не мог, что моя привычка быть в дороге превратится в зависимость и жажду большего. Когда пришло время прощаться, Пит повернулся ко мне и сказал:

– Вот и всё, шестьдесят один день позади. Знаешь, думаю, как и ты, я никогда никому не рассказывал о своих страхах и чувствах и никогда ещё не был ни с кем столь откровенен. Это хороший шанс превратить свою жизнь в открытую книгу, а потому вручаю её тебе. За эти два месяца у меня было много шансов и случаев, чтобы убедиться и понять, что я не ошибся. Надеюсь, ты поймёшь, если уже не понял, в чём суть всего этого путешествия. Думаю, мы ещё встретимся, а что касается денег… Лучше отдать их тебе, чем твоим родителям по той причине, что ты пока что не зависишь от этих цветных бумажек, а вот взрослые люди… Для них богатство подобно солёной воде: чем больше пьёшь, тем больше не можешь напиться. Мне кажется, с деньгами ты будешь спокойнее своего окружения. Больше мне добавить нечего, Том. Я постарался научить тебя всему, что знаю, и хотелось бы верить, что ты понял способ, каким я это сделал. Я изложил всё на своём языке. Дальше ты сам. У тебя хорошие способности к анализу, а потому проблем с этой «философией» у тебя возникнуть не должно. До встречи, Том. И последнее: никогда больше не смей так безответственно относится к своей жизни, впадать в депрессию и думать о смерти. Не грусти, ещё увидимся.

Время было позднее, на улице уже стемнело. Фары в последний раз сверкнули яркой вспышкой на горизонте, и автомобиль скрылся из поля зрения. Пит уехал. Стоя у своего дома, я надеялся, что сейчас он вернётся. Во всяком случае, мне так хотелось. Действительно, на горизонте начал мерцать огонёк, подобно свету автомобильных фар, который увеличивался, стремительно приближаясь ко мне. Моему разочарованию не было предела, когда оказалось, что это всего лишь сосед-фермер, который допоздна задержался на работе. Лишь стоя здесь и понимая, что, возможно, больше никогда не увижу своего единственного за множество лет друга, я вспомнил, что забыл попрощаться. Пожалуй, в тот момент, ни о чём на свете я так не жалел, как о двух вещах: о том, что забыл попрощаться и о том, что не ценил каждый миг, проведённый рядом с ним. Когда огонёк надежды в моём сердце окончательно погас, я тихо вошёл в дом, чтобы случайно не разбудить уже спавших к тому времени родителей. Мои же попытки уснуть оказались напрасными.

В темноте ночи, когда я принял горизонтальное положение в своей кровати, мне начало казаться, что рядом со мной в этой комнате есть ещё кто-то, а сам же я нахожусь где-то в Мексике. Перед глазами начали возникать картины первого дня этого путешествия, когда в горячем мексиканском городе Эрмосильо я начал постигать сущность своего товарища. Мне вспомнились ещё многие события: райская неделя в Акапулько, полное безумие, происходившее рядом с нами в Майами, мой юбилей в Вашингтоне, вынужденный больничный в Балтиморе, восхождение на гору где-то в Канаде, переживания в Денвере, тюрьма Лос-Анджелеса, в которую мы благополучно попали после невероятного прыжка с парашютом, казино Лас-Вегаса и, конечно же, тяжелое расставание после прощания.

Часто так бывает, что всю ценность чего-либо постигаешь лишь после потери. Нельзя сказать, что после грани между жизнью и смертью, на которой я уже был дважды, я научился ценить настоящий момент и полностью перестал думать о прошлом и будущем. Однако моему, ранее поглощённому обыденностью разуму, открылись многие прекрасные вещи, которые раньше не привлекали никакого внимания. Я чувствовал себя подобно ребёнку, который исследует этот мир и полностью увлечён своей жизнью, позволяя себе роскошь не думать о проблемах современности, отрицать которые было бы глупо. Наконец-то та истина, которую, как мне показалось, Пит оставил, полагаясь на мои аналитические способности, открылась и мне.

Это было словно просветление, которое время от времени снисходит на каждого из нас, и я внезапно осознал смысл пребывания в дороге, да и всех путешествий вообще. Я понял, что жизнь – это дорога. Здесь также бывают препятствия, но точно также бывает и их отсутствие, она бывает такой же лёгкой и сложной, ясной и тёмной, доступной и таинственной. В жизни, как и на дороге, встречаются различные люди, с которыми тебе либо по пути, либо же нет. В последние несколько недель нашего странствия, мы убедились в справедливости суждения: ехать ты можешь на любой машине, однако приятнее бесшумно ехать и проснуться отдохнувшим, чем смириться с постоянным шумом и пробуждаться от боли. Неважно, насколько развит твой разум, но приятнее хоть немного понимать мир, чем жить в неведении.

Ещё одно сходство жизни с нашим путешествием я обнаружил, когда вспомнил, как мы всё больше ехали в ожидании больших городов и чего-то невероятного. Но это невероятное, как правило, никогда не осуществлялось.

С огромным трудом я вынудил свой разум уснуть. Если так пойдёт и дальше, то мне перестанут сниться какие бы то ни было сны. Следующим утром, когда за моим окном уже пели птицы, но я ещё не открыл глаза, мой мозг вспоминал события предыдущего дня и более прошлого времени, что случалось постоянно. Сейчас я хотел лишь одного: чтобы наше путешествие не оказалось плодом моей фантазии. А когда я всё же осмелился открыть глаза, то обнаружил, что прожигающим взглядом на меня смотрят родители. Это для меня значило лишь одно: либо сейчас будет нравоучение, либо же огромная нежность. Если учитывать тот факт, что как первое, так и второе я терпеть не мог, можно сразу понять, что к этому разговору я отнёсся со всей опаской и неприязнью.

Не то чтобы я не любил своих родных и родителей в частности, просто понятие нежности и любви были для меня отдалёнными изначально. Почему-то у меня возник стереотип или даже пунктик касательно этого. Я не любил, чтобы ко мне как бы то ни было прикасались близкие люди, но в то же время я полностью позволял делать это особам, не столь близким ко мне и, фактически, чужим.

«Приступ нежности», как я иногда называл чрезмерную, на мой взгляд, любовь родителей ко мне, обрушился на меня с полной силой. Единственной вещью, которая хоть как-то обнадёжила мой хороший до того настрой, стал подарок на мой юбилей.

В тот же день мы добрались до реки Колорадо, которая на границе со штатом Юта образует нечто вроде огромного озера. Это действительно был подарок на славу. Красота природы, шум плещущейся о борта лодки воды и многое другое подарили мне ещё одно незабываемое впечатление.

Всегда во всём есть минусы с недостатками, и этот раз тому явное подтверждение – москиты, которые в тени не давали нам покоя с приближением вечера, стали недостатком. А вот минусом и глупой, на мой взгляд, со стороны родителей ошибкой было пригласить с собой друзей семьи, так как на самом деле они были друзьями моих родителей, но уж точно не моими. Я слегка недолюбливал семью «друзей», причиной чему была моя замкнутость и зависть. Всё это время мне казалось, что детей Сильверов, как и всю их семью, отец и мать любят даже больше, чем меня. Для этого мне было достаточно видеть, насколько тщательно, почти не жалея денег, Бальдбриджи-старшие выбирали подарки детям Сильверов. Эта поездка едва ли не вернула мою депрессию назад, почти прировняв наши достижения за два месяца к нулю.

Ещё когда мы были с Питом в дороге, я увидел, что мой гнев всегда был напрасным, чего нельзя было сказать о моей хандре и печали. Для меня каждый стресс имел как последствие пусть и кратковременную, но всё же депрессию. Вопреки всем предубеждениям, я видел важность и пользу таких состояний – новый опыт.

Вернувшись домой, я был подавлен. Да уж, подарок… В тот момент я вспомнил о других подарках, которые всё ещё таили в себе немалую для меня интригу. С огромной скоростью я отыскал место, где вчера в полной тьме оставил подарок мистера президента, а когда нашёл, то раскрыл его гораздо быстрее, чем сам того хотел.

Было это не что иное, как патефон – средство для прослушивания пластинок, несколько из которых прилагались к основному подарку. Ранее я уже видел это устройство у своего одноклассника Джима, когда заходил к нему домой после просмотра футбольного матча, а потому примерно знал, как работает эта штуковина. В тот момент я был очень благодарен не столько президенту, сколько Вселенной, которая наконец-то стала прислушиваться к моим желаниям.

У нас никогда ранее не было патефона. Не то, чтобы это была такая уж редкость, просто никто из нашей семьи не видел какой бы то ни было необходимости: я не особо любил музыку, матери, как терапевту, музыка была практически безразлична, а отец хоть и любил искусство, но музыки ему хватало и на работе. К тому времени, как я вернулся домой, волшебство нот и звуков уже полностью очаровало меня, а потому подарок президента оказался очень кстати. Как оказалось намного позже, через несколько десятилетий, когда появились и стремительно развивались цифровые технологии, виниловый звук незаменим. Это, наверное, некая магия, способная переносить каждого в иную реальность, так как иначе объяснить то, что со мной делала музыка, я не в силах. Когда слушаешь что-либо, мир каким-то образом сужается и больше нет ничего, кроме настоящего момента.

Согласно той философии, которой я начал следовать после нашего шестьдесят одного дня в дороге, настоящий момент и есть самым важным, ведь прошлое и уж тем более будущее – иллюзия. Поэтому к музыке я возвращался вновь и вновь. Это был единственно верный для меня способ убежать от проблем внешних и найти решения для проблем внутренних, найти ответы на вопросы моей души и моего разума. Как бы странно это ни звучало, но я никогда ранее не видел музыку в таком аспекте, а потому не имел возможности понять один из подарков Пита на мой юбилей. Получается, он просто хотел сконцентрировать моё внимание на настоящем моменте и помочь найти ответы на самые таинственные вопросы?

Мысль о том, кто научил меня и показал жизнь с иной стороны, такой, какой она является, долго не покидала меня. Нельзя забывать тех, кто о тебе заботился, а потому забыть моего единственного за столько лет товарища я бы просто не посмел. Счастье всё это время ходило за мной, и я вечно буду благодарен тому, кто научил ловить эту безмятежную радость бытия за хвост.

Часть вторая

I

«После событий этого дня я не уверен, есть ли смысл жить дальше. Я знаю, что это прозвучит странно или даже загадочно, но в этом холодном и жестоком мире я остался совсем один.

Насколько известно многим, у нашей семьи не так уж много родственников, большинство которых находится поблизости. Несколько дней назад я отправился проведать родных в Шайенне. Конечно, нет никаких сомнений в том, что пейзажи, созерцать которые мне счастливится каждую поездку, прекрасны. Но смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к дороге и к таким длительным переездам, если не целым путешествиям?

Мой автобус остановился, а, значит, моя каторга была окончена. Почему каторга? А как иначе можно назвать дорогу? Я распрощался с Гэри, водителем, который за все мои годы успел запомнить меня и неплохо изучить, и пошёл домой. Однако, там меня ждала жуткая картина вроде тех, которые описываются в скаутских страшилках: разбитое окно, окровавленный пол, повсюду сплошной хаос, а дверь, которая была изысканным штрихом красочного дома, и вовсе отсутствовала. К моему огромному удивлению, милый дом, с которым связанны самые яркие воспоминания моего детства, опустел.

В полном недоумении ничего иного мне не оставалось, как выйти на улицу и оглядеться вокруг, что я, собственно, и сделал. Добрая и отзывчивая миссис Куимби подозвала меня к себе. Я думал, что она вновь зовёт меня на чай, что случалось довольно часто, однако, у меня не было какого-либо желания успокаиваться и расслабляться. Единственной причиной, по которой я подошёл к ней, было моё желание узнать, что здесь произошло. Да и её намерения, как оказалось, были никак не связаны с чаепитием. Она посоветовала мне наведаться в полицейский участок, куда я и без того собирался идти. Именно после моего визита туда и началось всё самое страшное, что я когда-либо мог представить.

Я всегда любил своих родителей, пусть никогда и не говорил им об этом. Жаль, что понять это мне удалось лишь теперь, когда оказалось, что нам больше никогда не суждено встретиться. Алкогольные проблемы отца, о которых я неоднократно упоминал ранее, сделали своё дело. Пока родственники со всей свойственной им гостеприимностью обеспечивали мне интересное времяпровождение, здесь воплощался ад на земле. Вот и в этот раз из-за воздействия спиртного произошла очередная ссора, закончившаяся смертельным исходом. Пистолет в руках моей матери, не желавшей терпеть всё это более, выстрелил; пуля же попала в сердце, не оставляя шанса на выживание. Возможно, из-за угрызений совести или, может быть, по другим причинам, моя мать покончила с собой.

Судя по всему, под своё крыло меня, как и моего брата Роберта, возьмёт мистер Бёрн. Но, вопреки всему, я остался один.

Передо мной и раньше нередко возникали некоторые картины и моменты более ранних лет, но сейчас они предстают моему взору во всех ярких красках. Мне вспоминаются все те дни, когда мы вчетвером радовались жизни. Помню, однажды я получил плохую отметку в школе, а мои родители даже слова мне не сказали, ведь они оказались правы: за что мы получаем аттестат в школе – за заботу о своём классе, за верность в дружбе или «всего лишь» за то, что мы выучили наизусть множество всякой ерунды? Когда я захотел учиться игре на ударных, то получил немалое поощрение. Впрочем, его я получал всегда, независимо от затеи и ситуации. Даже не представляю, как буду жить дальше. До сегодняшнего дня я ценил родителей, как умел, уважал их, но лишь теперь понял, что это даже не любовь… На самом деле, я боготворю их.

Теперь мой мир рухнул. Есть ли смысл существовать дальше? И пока судьба готовит мне новые испытания для завтрашнего дня, я, в память о близких, которых утратил, проведу эту ночь в нашем родном и когда-то красочном доме. Ведь это единственное, что у меня осталось от них, не считая брата…»

Трясущейся рукой я судорожно отложил дневник Пита в сторону, закурив при этом сигарету. Франко пообещал, что они лучше, чем те, которые он подсунул мне в прошлый раз. Интересно, когда я перестану нервничать, читая эти записи в его дневнике, читая, по сути, его жизнь?

Своего первого друга, который позволил себе вытащить меня из дому, когда мне ещё и пятнадцати не было, я не видел вот уже почти шесть лет. Правда, время от времени я получал от него письма и, судя по тому, что он писал, свои путешествия он не останавливал. Увы, развитие технологий ему только вредило: последняя его попытка позвонить мне обошлась в несколько десятков долларов. Не имею ни малейшего понятия, что он сотворил с аппаратом, но деньги он потратил, ещё раз убедившись в удобстве и прелестях писем.

Когда наше путешествие по материку спустя шестьдесят один день благополучно закончилось, я ещё не знал, что буду делать дальше. Время прошло довольно быстро, поэтому я и оглянуться не успел, как вновь оказался за школьной партой. Каждый вечер дома у нас было прослушивание музыки: я успел полюбить не только патефон, но и рок-н-рольные пластинки, которые он без труда проигрывал. Не меньшей любовью у меня пользовался джаз. Свою губную гармошку я тоже не посмел оставить в прошлом, как и свои длительные упражнения на ней.

Курить я начал относительно недавно, да и только потому, что искал новых ощущений. Это было вредно для здоровья и только расшатывало без того неустойчивую нервную систему, вовсе не успокаивая меня. Тем не менее, остановиться уже было непосильным заданием.

О том, что Пит вместе с деньгами оставил мне свой дневник, я узнал только через две недели после возвращения домой, когда мне понадобилась пара сотен долларов. Рамирес, у которого я взял пистолет, когда был готов пристрелить себя, отыскал меня, и поздно вечером, при свете уличного фонаря, он пообещал мне: если на следующий день я не верну долг, то он покажет мне свой пистолет в действии. Вряд ли он отважился бы убить меня, но шутки с тем, у кого есть преимущество над тобой в виде оружия – не самая лучшая идея.

Примерно при этих обстоятельствах уже почти что ночью я обнаружил его дневник. Впервые прочитав эти мысли об утрате родителей, я подумал, что тоже никогда не говорил им, что люблю их, никогда не говорил, насколько они важны для меня и как я боюсь потерять их.

Мне захотелось взглянуть на самых близких мне людей. Я вошёл в комнату к ним. Они беззаботно спали так, как могут лишь влюблённые. Почувствовав силу своей благодарности и юношеской любви, я накрыл их ещё одним одеялом, чтобы они не замёрзли прохладной сентябрьской ночью.

Что же касается школы, то здесь моя успеваемость стремительно росла. Благодаря новой философии, которую я черпал теперь не только из воспоминаний, писем и дневника, но и с книг восточных мудрецов, мне удалось кардинально изменить свой мир. Нельзя сказать, что всё внезапно стало прекрасно – так, увы, не бывает. Однако, когда после очередного учебного года мои способности к анализу вновь заявили о себе, я обнаружил, что в сравнении с иными, предыдущими годами, достиг гораздо больших успехов как в учёбе, так и в личной жизни. А всё это произошло потому, как я подозреваю, что в моей жизни наступила осознанность, а значит и развитие. Каждая неудача, каждое падение сильно сбивали меня с ног даже вопреки моему пониманию, что это – неотъемлемая часть созидания.

Что же касается вышеупомянутых успехов на личном фронте, то новой любви я пока что не нашёл, ведь в глубине своей души всё ещё надеялся на возрождение первой. Вместо этого в моей жизни начали появляться выгодные знакомства и постепенно возникли отношения, которые более или менее походили на дружбу.

Так примерно и прошли первые несколько лет моей жизни без Пита: подсознательно я искал его подобие среди своего окружения, но в то же время создавал вокруг себя новый мир. За время своей адаптации к привычному серому миру родного города меня не покидало желание уехать куда-нибудь. Позже я поймал себя на мысли, что не направлялся куда-то конкретно, а лишь хотел ехать просто для того, чтобы быть в дороге.

Всё это время во мне противоречили две грани: нормальности и безумия. С одной стороны, время от времени я чувствовал себя изгоем, а потому хотел быть нормальным, быть как все, не выделяться, чтобы не увеличивать количество проблем. С другой же стороны, мысль о том, что я буду смешан с серой массой ничего не достигших людей, только больше питала во мне желание быть уникальным и успешным во всём, а также продлевать то, что благополучно было начато незадолго до моего пятнадцатилетия. Только по этой причине я был подобен канатоходцу, чей неверный шаг по лезвию ножа может привести к плачевным последствиям. Как учил меня Пит, везде важна золотая середина. Интересно, где он сейчас?

Судя по его письмам, он осуществил свои планы, объездив Азию и Европу до конца. Каждую неделю в почтовом ящике я находил новое письмо и каждый раз словно оказывался рядом с ним то на чайных плантациях Индии, то на рыбалке в Таиланде. Напрасно он не захотел податься в литературу: у него неплохие способности, да и взять хотя бы письма, которые написаны с таким талантом, словно это ты сейчас пробуешь на вкус корейских тараканов или пытаешься пересилить себя, употребляя сырую рыбу, что тебе её предложил один японец.

О моей пагубной привычке никто, кроме Пита, разумеется, не знал, а потому спокойно курить я мог лишь длинными ночами, когда при мерцающем огне свечи позволял перечитать пару-тройку писем или записей в дневнике, которые за годы почти знал наизусть. Всей душой я желал увидеть своего безумного товарища, но в то же время боялся этой встречи по той причине, что Пит пригрозил вычеркнуть меня из списка своих друзей, если я не избавлюсь от табачной зависимости. На словах это гораздо легче сделать, чем на самом деле.

Раз за разом я перечитывал дневник Пита. Так вот что он имел ввиду, когда сказал, что превратил жизнь в открытую книгу, которую вручает мне? Возможность побыть в чьей-то шкуре, прожить чью-то жизнь или же понять кого-то всегда искушает человека. Дневник Пита охватил самые тяжелые периоды его детства. Отчасти это помогло мне понять, как он стал тем, кем стал.

Как я понял из написанного, Пит родом из Денвера, как и его младший брат Роберт. Как и все дети, они учились в самой неприметной школе города, но было то, что выделяло их среди остальных детей. Нет никакого сомнения, что речь идёт о родителях. Пожалуй, это отчасти от них он унаследствовал взгляды на мир. Их семья берёт свой начало именно из этого города, и лишь некоторые родственники в поисках лучшей жизни обустроились в иных городах Америки. Мистер Бёрн, дальнейший опекун братьев, был не кем иным, как родным и старшим братом отца Пита, правда, намного лицемернее. Часть этих черт характера он получил в силу профессии юриста, основой которой является принцип «либо ты, либо тебя».

Лучшими друзьями Пита, по праву, могли называться многие: и Хромой Джо, и Стив, и прочие. Я наконец понял, что значила фраза «все мы были полной противоположностью жизни Стива». С малых лет Стив воспитывался лишь матерью, чья работа порой составляла двадцать четыре часа в сутки, но и этого тоже было недостаточно. Не имея денег, чтобы заплатить за жилье, они оказались на улице. Стив не знал ни о хорошей одежде, ни об устоях нормальной жизни, ведь, по сути, он её никогда и не знал. Зато он быстро приспосабливался ко всему новому, в том числе и к наркотикам, распространённым в его районе. Вряд ли кто-то из одноклассников Пита, как и он сам, могли представить и принять подобный образ жизни.

Мой товарищ любил и уважал своих родителей, даже отца, пьяные выходки которого надолго оставляли следы в виде синяков и шрамов. Когда он потерял их столь скоропостижно, то с трудом смирился с этим, да он и не старался. Три дня он в полном шоке жил в родном доме: в своём возрасте он уже умел готовить еду и обустраивать ночлег. На четвёртый день его обнаружила всё та же соседка, миссис Куимби, которая дала знать дяде об обнаружении пусть и пятнадцатилетнего, но всё же ребёнка. После этогоследующие несколько месяцев он провёл в семье мистера Бёрна, который то и дело пытался вернуть его в «настоящий» мир. А что касается того факта, что Пит замыкался в своей комнате и постоянно что-то писал, то было это не что иное, как чувства, которые он выражал словами в дневнике, но о которых, увы, не мог ни с кем говорить. В течение проведённых месяцев с дядей, Пит увидел «дьявола внутри него, который то и дело пытался сравнять сломанного судьбой юношу с серой массой людей-неудачников». Никакая карьера или спорт не были нужны ему. «Сломанному судьбой юноше» нужен был лишь покой, чтобы прийти в себя.

Когда в конце концов Питу надоели все эти замыслы его близкого родственника, то он хотел было прыгнуть под колёса первой попавшейся машины, но ему не повезло, ведь за рулём того самого автомобиля оказался Патрик Рейнольдс. Неделю спустя Пит сбежал из дому и отправился в путешествие длиною в жизнь. В дневнике сохранились некоторые записи времён того путешествия. Подумать только, ведь получается, что Пит был таким же сломанным подростком, каким относительно недавно был и я, а его попытки вознестись в моих глазах объясняются не чем иным, как недостатком внимания родителей в тяжёлый период по причине их отсутствия.

Сохранились и записи более поздних времён, в частности, его знакомство с президентом, восемнадцатилетие и путешествия Европой. Теперь понятно, откуда в нём интеллект и красноречивость. Когда ты можешь бесконечно узнавать что-то новое и не зависеть ни от кого. Чтобы полностью быть в ответе за свою жизнь, то ты по-настоящему счастливый человек. После того, как Пит сбежал из дому, обучение в школе для него также закончилось, поэтому все его знания черпались из личного опыта или же из книг, на чтение которых теперь было предостаточно времени. В конце концов, важны лишь те истины, которые ты познал сам.

Но любил ли он когда-нибудь и был ли любим кем-то, кроме родителей? В отличие от прошлого, на которое дневник пролил немало света, с этим всё было очень запутано. Нет никакого сомнения, что любовь всегда окружала его: в детстве это была любовь родителей, затем любовь родственников и друзей, а позже он имел возможность наблюдать за отношениями других людей, как вот история любви Стива и Дженни или же моё сердце, разбитое Нэнси. Однако, в его мемуарах я не нашёл какого-либо упоминания о симпатии к девушка и уж тем более об отношениях, выходящих за рамки дружбы. Пожалуй, это единственное, чего я не знал о своём друге, не считая, конечно, его внутреннего мира и характера. Что ещё можно добавить? Человек-тайна всё ещё был верен себе: я знал почти всё о его прошлом, но никогда не имел ни малейшего представления о его мыслях и чувствах.

II

Как только я со всей ясностью осознал, что скучаю по Питу и по нашим с ним приключениям, Вселенная услышала меня. С момента начала нашего путешествия прошло ровно шесть лет и несколько дней. К тому времени мне удалось смириться с тем фактом, что прошлая любовь бесследно исчезла и пора двигаться дальше. В дневниках Пита однажды я прочёл следующую фразу: «Нет смысла гнаться за чем-то: если ты куда-то торопишься – иди медленно. Вскоре то, за чем ты так бежишь, само начнёт бежать тебе навстречу». Этот человек был старше меня всего на пять лет, но почему-то я доверял ему и его философии. По этой-то причине, когда моё сердце отпустило несбыточную мечту о счастливой школьной любви, я не искал новых приключений в этом плане, чтобы не сделать ещё хуже. Я твёрдо верил: если мне суждено любить, то любовь сама найдёт меня.

Данное утверждение оказалось верным, и спустя несколько недель после моего знакомства с Франко, я совершенно случайно познакомился с одной девушкой, которая временно работала у него. Нет, табачные, а, порой, и наркотические средства, которыми Франко приторговывал в так называемой «конторе», находящейся не иначе, как у него дома, её не интересовали. Холли, а именно так её звали, нужны были какие-нибудь деньги, чтобы содержать семью, ведь её мать была тяжело больна, а братья ещё не выросли, чтобы устроиться на какую-нибудь работу. Отца в их семье не было: испугавшись ответственности за троих детей, он скоропостижно собрал вещи и уехал прочь. Поэтому мать вынуждена была на своих хрупких плечах поднимать и как-то содержать детей. До определённого времени ей это неплохо удавалось: Холли и двое её братьев никогда не голодали, но и достатка, как такового, тоже не знали. Вскоре оказалось, что мать имеет тяжелую болезнь, на лечение которой нужны немалые деньги. Даже если у Холли не хватило бы сил денег и времени на то, чтобы спасти самого родного ей человека в мире, она всё равно делала доброе дело, заботясь о своих маленьких братьях.

Ведь об этом написано в Библии: «Во всём я показал вам, что, так трудясь, вы должны помогать слабым и помнить слова Господа Иисуса, ведь он сам сказал: «Большее счастье – давать, чем получать»». Нет, я не решил стать на путь истинный, ведь кому как, а себе я оставался верен всегда. А вот мои родители на моё утверждение о том, что отчасти я являюсь атеистом, не только ответили, что в молодости все являемся ими, но и сочли необходимым учить меня Божьему слову. Мне это чертовски не нравилось, но иного выхода у меня не было.

Каждый раз мысленно возвращаясь к своей девушке, которой она теперь по праву могла считаться, я поймал себя на мысли, что и сам хочу помочь этой семье со столь нелёгкой судьбой. Но каким образом и насколько далеко я готов зайти мне ещё было неизвестно. Я мог бы пожертвовать всеми деньгами, которые остались от миллиона, если бы был точно уверен в верности своего решения. Да и любил ли я её по-настоящему? Увы, ответа на этот вопрос я пока не знал.

Тем не менее я не посмел прекратить наши свидания, пока не буду точно уверен либо в верности своих чувств, либо же в их отсутствии. К тому же, разбивать своё сердце во второй раз, а вместе с тем и ещё чьё-то, я не был готов. В неведении я оставался не много ни мало – несколько недель – ровно до того момента, пока не уехал вновь. Конечно, в том, что она была более чем симпатична мне, сомнений не возникало. Но мой разум, всё ещё недоверчиво настроенный к чему-либо новому, постоянно искал подвох, причём делал он это повсюду.

Мне было далеко до Патрика Рейнольдса, количество девушек которого было больше пяти сотен ещё шесть лет назад, а сейчас, наверное, это число уже равно нескольким тысячам. Но я и не хотел быть похож на него. На него, кто в свои почти что тридцать лет так и не любил никогда по-настоящему настолько сильно, чтобы никогда не расставаться с объектом своей любви. Быть может, он просто не готов к этому? Ведь он иной, один из тех, кого осталось так мало на нашей планете, и кто нашёл своё счастье. В конце концов, я вновь и вновь возвращаюсь к фразе Пита, которую он тогда сказал в Майами: «Мы не вправе судить человека по его выбор, ведь у каждого из нас своё представление о счастье. Если он хочет так жить – пускай делает, как знает».

Однажды вечером, когда на улице почти что стемнело, я нашёл дом Холли. Романтик, преувеличивший с количеством любовных пьес и историй. Глупец, начитавшийся сказок. Лицемер, считающий свои действия единственно верными и думающий, что знает, что именно необходимо девушкам. В тот момент всё это прекрасно описывало меня. Тогда я собрал свои силы и намерения воедино и взял небольшой камешек, который долетел бы до второго этажа и ударил бы по окну, не разбив стекла. После того, как мой «сигнал» благополучно подействовал, из окна мне показалось лицо Холли, которая затем открыла окно и с недоумением спросила, что я здесь делаю. В ответ я ничего не сказал, а лишь начал читать стихи, которые написал сам. Мне это, кстати, довольно дорого обошлось, ведь нет ничего дороже времени. На то, чтобы написать эту поэзию, у меня ушли несколько дней. Плох тот творец, который не хочет сделать своё творение лучше.

Ради улыбки на её измученном лице я отдал бы многое, поэтому никакие жертвы меня не страшили. Даже время. Любой иной человек с лёгкостью диагностировал бы у меня влюблённость, но я же, как всегда, ужасно разбирался в своих чувствах, особенно теперь.

Через несколько минут она спустилась ко мне и сказала:

– Прекрасные стихи. Кто их написал?

– Тот, кто тебе их прочитал.

– Продолжай в том же духе, у тебя неплохо получается. Куда ты хочешь меня отвести?

– Знаешь, здесь есть одно прекрасное место, и я верю, что тебе там понравится.

За всё это время, за те шесть с лишним лет, которые прошли с момента моей первой, и, надеюсь, последней попытки самоубийства, озеро ничуть не изменилось. Даже бревно, на котором мы тогда сидели с Питом, всё ещё лежало в точности на своём месте, хоть время и не пощадило его. Незадолго до того я сделал для себя открытие: на этом озере прекрасно не только днём, но ещё и ночью. Вот и сейчас, когда небо было ясным и ни одно облако не прятало от нашего взора звёзды, а луна отражалась в глади озера, мы сидели на бревне, с которым у меня связаны немалые воспоминания, и наслаждались моментом действительности.

Наш разговор длился довольно долго, и в нём больше преобладали весёлые ноты, но внезапно мы допустили неосторожность: разговор зашёл о её матери. Я, сам того не ожидая, спросил:

– Как она?

Холли жутко помрачнела, побледнела, казалось, что эта хрупкая девушка вот-вот потеряет сознание. Но она всё же ответила:

– Всё плохо, Том. Ей становится хуже и я не знаю, смогу ли спасти её, а если нет, то смогу ли пережить такую утрату, содержать и воспитывать братьев. Я не знаю, что делать, Том, просто не знаю. Ты же знаешь, что я работаю едва ли не до упада сил, но и этих денег всё равно недостаточно. Как мне быть?

– Не бойся, я обязательно что-нибудь придумаю.

И на этом моменте, именно на этой фразе, мой внутренний филантроп напомнил о себе. Пришло время действовать, ведь больше ждать я не мог. Той ночью мы были вынуждены довольно скоро разлучиться, но не спроста: на рассвете мы должны были встретиться на том же месте. Странную особенность моего организма мне довелось узнать тогда: если в течение ночи из мира сновидений я возвращался в мир реальный, то больше не мог уснуть. Вот и получилось, что той ночью я проспал лишь три с лишним часа.

Покоя мне не давали мысли о дальнейших действиях. Как поступить, что сказать – эти вопросы словно грозовая туча, от которой некуда деться, нависли надо мной. Так пришёл конец моей последней свече, что её я всегда оставлял до лучших времён. Видимо, времена настали. Помимо этого, мне каким-то образом нужно было написать письмо. На бумаге всегда легче изъясняться, чем рассказать о своих чувствах словами.

На озеро я пришёл задолго до рассвета лишь по одной причине: до обусловленной встречи всё должно было быть готово. Моим выбором было оставить все те деньги, которые у меня остались, а вместе с тем и письмо, которое вышло из-под моего пера той ночью. Сам же я был твёрдо намерен избежать встречи с девушкой. Всё, что я мог бы сказать, я уже изложил в письме, а для меня пришло время вновь покинуть родные земли, как это я сделал шесть лет назад.

Мой рюкзак всегда был готов – уроки, полученные с энтузиазмом, всегда запоминаются в первую очередь. Важно лишь то, что помещается в рюкзак, с которым можно очень быстро уехать – этот урок я запомнил надолго, если не на всю жизнь. Я вовсе не испугался серьёзных отношений, как и не стыдился своего поступка. И всё же, когда совершаешь добрые дела, нужно быть готовым к благодарности, что явно было не для меня: очень часто люди, которым я помогал, благодарили меня в материальном эквиваленте, даже не подозревая, что гораздо важнее для меня теперь были духовные ценности. Чего можно ожидать от девушки, чьей матери ты только что фактически спас жизнь? По правде говоря, всё, что угодно. Я же чувствовал необходимость и непреодолимое желание поразмыслить над всем этим ещё раз, только где-то вдалеке от дома: сейчас мой разум должен был не зависеть от обстановки и обстоятельств, в которых я нынче находился.

Что же касается письма, то в нём я попросил Холли потратить эти деньги с умом и ждать меня, если между нами что-то было. На мой взгляд, я предельно точно указал причину, по которой уезжал теперь, а, возможно, на самом деле, зависимость от дороги, что её я подхватил несколько лет назад, взяла надо мной верх.

Взяв книгу по психологии человека, первым дело, когда я двинулся в путь, счёл необходимым отправиться в Вегас. Всё было вполне логично: чтобы оказаться где-то за океаном, нужны деньги, которых у меня теперь не было, а ничего другого, кроме карточных игр и игровых автоматов, которые к тому же приносили быстрый заработок, я ничего не умел. Да у меня и денег-то не осталось: только и того, чтобы на автобусе уехать куда-нибудь и ещё пара центов сверху.

Раз уж мой бюджет был настолько мал, то иного выхода не было, как добираться с водителями, готовыми взять попутчика вроде меня. Долго ждать мне не пришлось: я уехал на первом же автомобиле, который появился на горизонте. Перемещаясь таким образом из города в город, вскоре я оказался в столь желанном мной теперь Лас-Вегасе.

Город был большим, и расстояние между казино едва ли составляло десяток футов. Совсем иной, и, судя по его истории, таким он является ещё с 1950-х годов. Так где же мы были шесть лет назад? Куда тогда привёз меня Пит, если настоящий Лас-Вегас, в котором я теперь находился слишком сильно отличался от того, сто я видел в прошлый раз? Как бы там ни было, важнее сейчас было другое. Первое попавшееся в поле зрения казино не оставило меня равнодушным. Мне показалось, что прошёл лишь час, максимум – полтора, но никак не четыре, которые, как оказалось, я провёл внутри. Вот что делает с человеком понятие времени, а точнее – его отсутствие.

Но всё это оказалось напрасным, ведь я не только ничего не выиграл, но и проиграл свои последние деньги. Так где же мы были? Действительно ли выиграли два миллиона? Было ли это явью, или это было заранее подстроено? Эти вопросы не желали оставлять в покое мой разум, и без того находящийся вместе со мной в отчаянии. У меня не было даже денег на еду, что уж тут говорить о ночлеге. К тому же желание продолжить игру пропало. Возможно, я совершил огромную и глупую ошибку, но поймав попутчика, вернулся домой.

Время приближалось к следующему рассвету. Я и сам удивился, как это я потерял так много времени на дорогу. А ещё от голода у меня сводило желудок, поэтому первое, что я сделал с огромным удовольствием – наелся настолько, насколько это было возможно. Затем о себе напомнила другая потребность человека – во сне. Раз уж у меня ничего не вышло с азартными играми, я радовался хотя бы тому, что могу вернуться домой, где всегда тепло и уютно.

Больше всего я терпеть не мог людей, чьи слова слишком расходятся с действиями, но в итоге сам оказался одним из них. Как я теперь посмотрю в глаза Холли, что скажу й, если внезапно встречу её на улице? Вернуться домой было не большей ошибкой, чем самовольно отправиться в город казино и открыто написать о своих планах в письме. Но а следующий день я получил весть от своего друга.

Всё было как обычно: он путешествует по миру, но вскоре планирует вернуться домой, в Америку. Моё внимание привлекла фраза, что он хочет навестить меня. Но навестит ли? Я так и не избавился от пристрастия к табаку, а потому слегка побаивался, хоть и понимал, что ту строчку Пит написал шутя. Было бы любопытно взглянуть на него теперь, когда мы пережили возраст авантюризма и, согласно стереотипу, должны стать гораздо серьезнее, да ещё и подумать о семье. Однако, я понимал, что он, как и я, остался верен себе, а потому не бросит то, к чему привык. Во всяком случае, сейчас мне хотелось в это верить.

Когда конкретно он соизволит меня проведать, указано не было, а потому всё это время я с нетерпением выглядывал в окно, по несколько сотен раз за день проверял почтовый ящик, с надеждой содрогался при каждом звуке, который издаёт автомобиль и первым добегал до двери, когда в неё кто-то стучал. И всё же дождался.

Неделю спустя в дверь постучались. Ожидая, что это снова назойливые и чрезмерно дружелюбные соседи, которые относительно недавно купили дом на нашей улице, особого внимания так называемым «очередным посетителям дома» я не придал. Но человек, который уж очень хотел войти внутрь, не собирался так легко сдаваться, а потому стук раздавался вновь и вновь ровно до тех пор, пока моё терпение в конце концов не лопнуло. Злой из-за прерванной нелёгкой работы, которая заключалась в ничегонеделании, я пошёл отворять дверь. Моему удивлению, как и радости, не было предела, когда оказалось, что гостем является мой старый друг Пит.

III

Кажется, он был рад видеть меня не меньше, ведь как только дверь открылась, лицо его сразу расплылось в широчайшей улыбке. Затем прозвучала фраза, которую я с нетерпением ждал всю эту неделю с лишним.

– Здравствуй, Том. Давно не виделись.

У меня же дар речи отняло. В один момент мне вспомнилось всё то, что когда-либо связывало нас. Вспомнилась первая встреча, шестьдесят один день, проведённый в дороге, нелёгкое прощание… да и вообще, вся жизнь словно пролетела у меня перед глазами. Но немая пауза длилась недолго, и уже через минуту мой товарищ вытащил меня из грёз:

– Позволишь войти? Не хотелось бы после длительного перелёта и поездки стоять на улице.

– Конечно, проходи, – едва удалось сказать мне несколько слов в ответ.

Эта встреча значила для меня очень много. И всё же я побаивался Пита даже не потому, что из-за моих пагубных привычек он мог навсегда меня покинуть, но потому, что он совсем не изменился. Тогда я подумал, что, возможно, никакого Пита и вовсе не существует, а мой разум лишь сыграл со мной злую шутку. Иного объяснения, почему за шесть с лишним лет мой друг совершенно не изменился, у меня не было. Так уж устроен человеческий организм, что с каждым годом он либо растёт, либо стареет, чего совершенно нельзя было сказать о нём. Каким уехал, таким он и вернулся. Неужели он – лишь моя иллюзия?

Тем временем наш разговор имел продолжение:

– Что же, рассказывай, как живёшь.

– Рассказывать по большому счёту и нечего. Всё это время я пытался свыкнуться с новой жизнью и, надеюсь, что у меня это получилось. Школа закончилась, и теперь я получаю профессию. Как видишь, всё так же живу с родителями, в надежде когда-то выбраться отсюда. Давно уже пора распустить свои крылья, вот только почему-то всё ещё не тороплюсь с этим делом.

– Мне показалось, или прозвучало слово профессия?

– Да, старина Том решил обрести работу. Рано или поздно мне придётся зарабатывать деньги, чтобы содержать семью. Мне изначально было понятно, что этот авантюризм, который заставлял нас ехать, не сможет длиться вечно.

– Почему же эта проблема обошла стороной меня?

– У тебя и семьи-то нет, но инстинкт самосохранения прекрасно обеспечивает тебе как беззаботную жизнь, так и путешествия. Ты иной, твоя жизнь такая же. Вот тебе и ответ. Знаешь, кажется, я знаю причину, по которой мы встретились впервые. Ведь любовь, разбитое сердце, ложь – всё это не так уж и важно, всё это можно было пережить, в отличие от моей депрессии, возникшей раньше, чем я потерпел фиаско на личном фронте. Задолго до того я осознал, что просто существую, мне не к чему стремиться и некуда идти. История о школьной любви лишь стала последней каплей, так как все проблемы и чувства больше не скрывались и не умалчивались моим сознанием. С тех пор не очень многое изменилось: мне всё ещё не к чему стремиться, я не знаю, кем и как быть, и всё же считаю, что профессия, которую я осваиваю, принесёт мне деньги. А там и до счастья недалеко.

– Кто бы ты ни был, уходи прочь и верни мне старого доброго Томаса, который радуется жизни и не боится чего-то нового, непредсказуемого. Неужели всё это было напрасным? Неужели ты забыл всё то, что я говорил тебе о деньгах, о жертвах общества и стереотипов?

– Нет, почему же… Всё это я прекрасно помню, и всё же не вижу выхода из своего положения. Когда пришло время выбирать будущую профессию, то ни одна из них меня не заинтересовала, ничто из списка мне не нравилось. Поэтому я пошёл на поводу у престижа и денег. Да брось, разве тебя не впечатляет моё будущее? Я получу профессию, буду каждое утро вставать на ненавистную работу, которая, теме не менее, будет приносить стабильный доход, моя душа постоянно будет тосковать по несбывшейся мечте, а я же стану одним из миллионов жертв рутины. В конце концов я буду жить как все, но на самом же деле скачусь до низов общества, что особо ярко будет видно в духовном плане. Как тебе такой сценарий?

– Довольно впечатляюще. Только я одного понять не могу: зачем тебе лишние проблемы в виде работы и семьи?

– А как иначе? Работа приносит средства для выживания, а семья способствует счастливой жизни. Во всяком случае, мне хотелось бы в это верить. Впрочем, довольно обо мне. Лучше расскажи о себе.

– Как я писал в письмах, моими следующими объектами путешествий стали Европа и Азия. Эх, дружище, как жаль, что тебя там не было! Только представь: я видел миллионы прекрасных девушек, и, что самое прелестное, ни одна из них меня не знает. Разве это не чудо? Хоть бери и сейчас же женись!

– И куда ты планируешь отправиться теперь?

– Для начала мне хотелось бы вернуться домой, а затем – в Австралию. Сейчас лето, а, значит, там очень хорошо. Только представь: пустыня, палящее солнце и лишь один единственный автомобиль движется по дороге.

– Было бы любопытно увидеть это. И, кстати, у тебя вроде бы нет дома?

После этого вопроса я подумал о его доме в Денвере. Я надеялся услышать, что он раскаивается и хочет наладить отношения со своим отчимом, что фраза касательно того, что Пит больше никогда не вернётся туда, была лишь очередной ложью. Неужели эти годы настолько изменили его? Спустя несколько секунд он пролил свет на эту пока что неизвестную для меня тему:

– Том, прошло как-никак шесть лет! За это время не только побывал в разных странах, но и несколько раз возвращался в этот городок. Возможно, покажется странным, что я ни разу не навестил тебя, но у меня либо не было причины, либо желания. Когда при нашем знакомстве ты «предложил» пожить у тебя, я задумался. Я знаю, что стал неким учителем в твоей жизни, но и ты сделал то же самое. Каждому учителю есть чему поучиться у своего ученика. Так вот, я подумал, что, пожалуй, хорошо, когда тебе есть куда вернуться, что где бы ты ни был и что бы не случилось, тебя будет тянуть в родное местечко. Поэтому, видя огромную важность и чувствуя потребность, я приобрёл дом.

– Дом? Где?

– На окраине соседнего города. Если ехать на автомобиле, то понадобится не более десяти минут. Как ты, надеюсь, помнишь, я умею читать людей. На этот раз Вегас встретил меня ещё более приветливо, нежели это было в прошлый раз, и, получив необходимое количество денег, я нашёл человека, который и продал мне дом.

– Кстати, раз уж ты сам заговорил об этом, то, быть может, скажешь, где мы были на самом деле?

– Что конкретно имеется ввиду? То, как мы слегка «ограбили» одно казино Лас-Вегаса?

– Брось, я прекрасно знаю, что в городе мы не были. Немного больше, чем неделю назад, мне были нужны деньги, поэтому я собственной персоной отправился попытать счастья в казино. Города не могут изменяться быстро. Конечно, шесть лет – не так уж и мало, но я видел фотографии. Вегас выглядит так уже гораздо более десятка лет. То, что я видел, слишком отличается от того, где мы были несколько лет назад. Так куда же ты привёз меня тогда?

– Ты был в Вегасе из-за денег? Почему же ты ничего не сказал мне?

– Кажется, я задал вопрос. К тому же, сейчас мы говорим не об этом.

– Так уж и быть. Я знаю, что поступил неправильно и, пожалуй, очень глупо, обманув тебя. Но у меня не было иного выбора. Знаю, что это прозвучит очень и очень странно, но всегда важно удивлять и удивляться самому. Поэтому мне столь важно было впечатлить тебя. От того, какое впечатление ты производишь на человека, от того, о чём ты заставляешь его задуматься и во что вынуждаешь верить, зависят твои дальнейшие с ним отношения. По этой причине я привёз тебя в город-сосед Лас-Вегаса, который тоже не беден на казино.

– Я надеюсь, что история о твоей филантропии, как и нелюбовь казино к тебе не была ложью? И как насчёт нашего выигрыша?

– Нет, всё из того, что ты перечислил – чистейшая правда. Эти заведения не пускают меня даже на порог, не говоря уже о допуске к азартным играм. А вот в соседнем городке никаких запретов нет и быть не может, ведь почти все казино, которые ты там видел – подпольные. Вот так мы с тобой и выиграли два с половиной миллион, да и автомобиль в придачу.

После столь искреннего признания я и сам не на шутку был переполнен эмоций, как это было заметно у Пита. Был ли я взволнован или восхищён – сейчас уже не важно, но в тот момент это стало главной причиной, почему я закурил очередную сигарету. Я видел, как мой приятель пытался сдержать себя, чтобы ничего мне не сказать, однако, сколько помню, рассудок всегда проигрывал в схватке с голосом его сердца. Быть может, именно поэтому, а, может, из-за того, что он был противником вредных привычек, мой друг сказал:

– Ты помнишь, что я говорил тебе о пристрастии к табаку? Пожалуй, нам лучше встретиться, когда с твоей зависимостью будет покончено.

– Я правда пытался, но… Видимо то, чего я так сильно боялся, действительно произойдёт. Раз уж нам не суждено продолжить жизненный путь вместе, значит, пришло время прощаться.

– И ты вот так с лёгкостью говоришь об этом? Возьмёшь и позволишь мне просто уйти?

– Мне довольно трудно говорить о подобных вещах, но если хочешь – дверь открыта. Первые два года я пытался понять, почему вопреки моим проблемам, порокам, страхам, недостаткам и ограниченности ты не бросил меня. Ведь нет в мире больших мучений, чем осознавать, что ты являешься бременем и лишь впустую тратишь чьё-то время. Но затем, когда я начал читать восточных мудрецов, понял, что можно любить сильно, как только можешь, но ни в коем случае нельзя привязываться, иначе при разлуке ты просто будешь сходить с ума из-за отсутствия «столь важного» человека рядом. Поэтому теперь я не считаю необходимым указывать кому-то, что делать, ведь это их жизнь. Если хотят уйти – пусть уходят. Выбор лишь за тобой. Конечно, мне будет больно, но, так уж и быть, как-нибудь переживу.

Не знаю, был ли Пит поражён или же обижен – его чувства всегда оставались для меня тайной. Выслушав сидевшего перед ним несовершеннолетнего философа с сигаретой до конца, он развернулся и ушёл, громко хлопнув входной дверью. Странно, но, кажется, я никогда раньше не видел, чтобы последнее слово было за кем-то кроме него, а сам Пит, не сказав ни слова, уходил. Психология – сложная вещь. Почему-то мне сразу вспомнились годы, когда я ещё учился в школе. Тогда я часто ссорился с людьми, которые были старше меня. Во многом происходило это потому, что они пытались навязать мне свою точку зрения. Разве не глупой кажется ситуация, когда меня попросили высказать своё мнение, а затем сказали, что оно является ошибочным?

Примерно так общество и воспитывает своих рабов, навязывая «единственно верный» стандарт. Так мы вскоре забудем, что такое собственное мнение. Я с любопытством побывал бы в будущем. Мне кажется, что процесс мышления людей, если, конечно, таковы ещё будут существовать, сведётся к минимуму, а все наши мысли будут «написаны» по одному и тому же шаблону.

Это была вторая причина, почему я часто ссорился с людьми. Часто у меня возникал вопрос о том, что я сделал не так. Сейчас же я думал лишь о произошедшем. Почему так случилось? Да и что, собственно говоря, это было?

Однажды мне попалось понятие, к которому и относилась эта ситуация. Меня смело можно было назвать снобистом, ведь разве я был неправ? Мои суждения были верны, а, значит, всё лишь из-за непринятия моего мнения?

Много мыслей побывали в моей голове, пока сигарета наконец не погасла. Затем я услышал шум заводящегося мотора и автомобиль, а вместе с тем и Пит, уехал. Весёлая выдалась встреча, не правда ли? Вскоре я воспользовался информацией, вспомнив наш разговор. Он собирался домой, значит, поехал не иначе, как в соседний город. Здесь мне и пригодились полученные в школе знания. Помнится, хоть отец и был учителем музыки, но отыскать карту штата и окрестностей нашего города в его кабинете не составило мне никакого труда. Учитывая, что средняя скорость автомобиля законопослушного гражданина примерно равна сорокам милям в час, то ближайший населённый пункт мне следовало бы искать в радиусе шести-семи миль. Такой город был лишь один. С моей скоростью ходьбы мне понадобилось около получаса, чтоб добраться туда, где, как мне казалось, должен находиться Пит.

Хорошо, что удача не отвернулась от меня, и спустя ещё пять минут поисков я обнаружил тот самый автомобиль, который мы когда-то выиграли в покер у одного и посетителей нелегального казино соседнего с Лас-Вегасом города. Сказать, что дом отличался роскошью или размерами можно было с огромным трудом. Скорее, напротив: это строение напоминало малую комнатушку с крышей, окнами и входной дверью.

Вот только я с трудом представлял то, что скажу, не говоря уже о причине, по которой я был здесь, и которой фактически не было. Я не хотел извиняться, ведь, по сути, было не за что. Я лишь не любил портить отношения с людьми. Мне было нелегко думать о том, что есть человек, обидевшийся или ненавидящий меня. Можно легко построить отношения и так же легко их можно прекратить. Но лучше жить в мире со всеми, нежели знать, что по своей вине ты обрёл врагов. Возможно, во многом я не прав, но у меня никогда не было желания убеждать окружающих в своей правоте: выбор лишь за человеком, поэтому не мне решать, разделит он мои мнения и взгляды, или нет.

Поднявшись над землёй на высоту четырёх ступенек, я нерешительно постучал в дверь. Я не на шутку удивился и испугался одновременно настолько, что даже слышал биение собственного сердца, когда мне отворила молодая девушка. Думаю, моё удивление не стоит объяснять, чего нельзя сказать о страхе. На самом же деле дозу адреналина мой организм получил из-за мысли, что, возможно, я ошибся, и мои расчёты не были столь верны, какими они мне показались.

– Я могу вам чем-то помочь? – она первой нарушила тишину.

– Да…пожалуй…Пит Рейд здесь живёт? – попытался я дать конструктивный ответ и ничем не уступающий ему вопрос.

– В зависимости от того, кто его спрашивает. Вы из полиции? – в её голосе появились ноты недоверия.

– Нет, я его друг… был когда-то. Надеюсь, что всё ещё являюсь им.

– А, ты Том? Пит много рассказывал о тебе.

– Неужели? Могу ли я поговорить с ним?

– Нет… Он сказал послать тебя к чёрту, когда ты явишься к нему домой, – с ехидной улыбкой ответила она.

– Элис, кто там ещё? – раздался голо Пита из комнаты.

– Никто. Этот человек ошибся адресом и уже уходит, – ответила девушка.

Дверь дома передо мной захлопнулась. Ещё недавно я думал о том, любил ли Пит когда-нибудь по-настоящему. Теперь же мне открыла красивая девушка. Она не была похожа на девушек лёгкого поведения, а, скорее, даже наоборот – на высокообразованного человека. Странно, что мой друг, каким я его считал, ничего не говорил мне об этом в своих письмах. Но, с другой стороны, чему я удивляюсь? Ведь я с трудом вспоминаю, чтобы Пит рассказывал мне что-либо о своей личной жизни или же о чувствах. Всё, что он когда-либо выставлял напоказ – его мысли, то есть мировоззрение, и то, что происходило в его физической жизни, то есть приключения.

Если я не мог встретись с товарищем, значит, он встретится со мной. До поздней ночи я просидел под дверью его дома, в надежде, что сейчас он выйдет и скажет, что всё осталось в прошлом и будет лишь так, как это было прежде. К сожалению, этого та и не случилось. Последующие два дня происходило всё то же самое: я приходил, просиживал целый день и, не дождавшись, уходил. Моё терпение лопнуло и больше к его дому я не приходил. Ладно, раз уж нам суждено пойти разными путями, то больше я не стану его беспокоить без причины.

Да, я лишился Пита, но у меня всё ещё был человек, который мог бы выслушать меня и, возможно, даже помочь. Уже прошло почти две недели с того момента, как мы с Холли виделись в последний раз. Порой приятно осознавать, что рядом с тобой есть ещё кто-то очень близкий, что ты не один. Так мне пришла в голову мысль навестить её, ведь это последний человек, которому я всё ещё мог довериться.

Следующим после моей неудачной попытки дождаться Пита утром я наведался домой к своей девушке. Я не хотел, чтобы она преждевременно заметила меня из окна, как и не хотел беспокоить её в такой способ. Поэтому в многоквартирный дом я вошёл через чёрный ход. Вскоре, примерно рассчитав, которой квартире принадлежит уже знакомое мне окно, я постучал в дверь. Несомненно, я мог бы воспользоваться входным звонком, но перспектива того, что я разбужу не только Холли, а и всю семью, меня слишком не устраивала. Сначала я подождал минуту, затем ещё одну. Мой кулак уже тянулся, чтобы постучать вновь, как на пороге передо мной явилась она. Вместо сотен слов, которые могли бы прозвучать, последовали крепкие объятья.

– Мои братья чтят тебя как героя. Ещё бы: ты же фактически спас наши жизни! Ты даже не представляешь, насколько все мы благодарны тебе!

Она была права: этого я точно не мог себе представить.

– Пустяки, – ответил я. – Если что-нибудь понадобится – обращайся, хорошо?

Но Холли уже не могла мне ответить, поскольку к тому времени е эмоции взяли верх и она заплакала. Надеюсь, что это были слёзы радости.

– Не хочешь пойти прогуляться? Мне кажется, что то место, о котором я думаю, идеально подойдёт.

Всё это время, пока я ждал её на улице, то и дело раздавалось пение птиц, шумели листья молодых деревьев, а лучи солнца с полной силой грели землю, так как ни одно облако на голубом небе не закрывало его от нашего взора. И мне в голову пришла мысль, вскоре изменившая мою жизнь навсегда. А ещё я думал о словах Пита, касательно работы. Уж не изменял ли я этим своему сердцу? В любом случае, он был прав, но как мне содержать себя, дом, семью, если такова будет, не работая?

Мои размышления касательно этого, которые я жутко не любил, но в которые мне, порой, доводилось погружаться, прервал вопрос:

– Посвятишь меня в свои планы?

– Нет, ни в коем случае.

Совершая утреннюю прогулку, мы много о чём успели поговорить, в том числе, и о моих разногласиях. Женщины всегда понимают истинную причину ссор. Возможно, потому, что сами нередко становятся их инициаторами? Обсуждая мои проблемы, мы обнаружили возможную причину, почем Пит ушёл: разочарование. Быть может, он ожидал иного, когда оказалось, что его друг и сам уже много знает, во многом он даже превзошёл его, а, значит, он больше не видел своей важности, окончательно разочаровавшись в своих ожиданиях. Что ещё Питу оставалось делать?

Говорили мы и о её семье. Мать шла на поправку, что не могло не радовать, братья тоже неплохо живут. Новости были просто отличными. И всё же я знал, что их можно сделать ещё лучше, а потому назначил встречу вечером, на столь богатом воспоминаниями для меня озере. На этот раз мне пришлось пообещать, что я приду, а не оставлю вместо себя письмо.

Как на иголках сидел я всё это время, дожидаясь вечера. Лишь несколько минут казались мне вечность. Ожидание едва не свело меня с ума, и только предвещание великого момента не дало мне умереть со скуки. К огромнейшему счастью, эти пытки длились не столь долго, как я того ожидал, но они заставили меня неплохо понервничать. Кроме того, мое положение ухудшало отсутствие табачного дыма и никотина в организме, поскольку с этой убийственной привычкой я начал борьбу. Было странно и даже неприятно сидеть, осознавая, что тебе нечем занять себя, а ускорить течение времени не является возможным. Даже музыка ни в каком виде не смогла помочь мне.

Когда столь мучительное время истекло, необъятная радость наполнила меня изнутри, словно я умер и родился вновь. В третий или даже четвёртый раз убедившись, что ничего не забыл, из дому я вышел абсолютно новым человеком. Глубоко внутри мои чувства были подобны заключённому, который лишь спустя десятки лет вновь обрёл свободу. Чувствуя себя отлично, как никогда ранее, я поспешил на нашу обусловленную встречу.

Сначала м довольно долго говорили, любуясь окружающей нас природой, слушая пение птиц и обсуждая всё, что только могли себе позволить. Это могло бы продолжаться необычайно долго, если бы в конце концов я не сказал то, что собирался:

– Послушай, я знаю, что мы не так уж долго знакомы, однако, когда я узнал о нелёгкой судьбе твоей семьи, то не смог остаться в стороне. Мои намерения были более чем серьезны, потому я готов был пожертвовать все деньги, которые только имел, если бы знал, что мои чувства верны. Когда речь зашла о том, что, возможно, вскоре ты потеряешь самого близкого человека в мире, моим сомнениям больше не осталось места, хотя, глубоко в душе, я всё ещё размышлял о правильности своего решения. После того, как в городе казино ничего не получилось, а мой, пожалуй, лучший друг не хочет меня видеть, больше мне не к кому идти, ведь кроме родителей никого и не осталось. Поэтому утром я кое о чём поразмыслил и сейчас должен задать лишь один-единственный вопрос. Холли, ты выйдешь за меня замуж?

IV

– Должно быть, это какая-то шутка. Том, ты отличный парень, и в твоей жизни ещё будут сотни девушек…

– Возможно, но мне нужна лишь одна.

– А дети? Я хочу детей…

– У нас будут дети. Сколько ты хочешь? Десять? Двенадцать?

– Том, я серьезно…

– Я тоже… Ладно тебе, Холли, ты выйдешь за меня или нет?

Дата нашей свадьбы была назначена через несколько недель. Приглашение быть моим шафером я отправил Питу, однако, за всё это время мы с ним не виделись, не говоря уже об общении. По этой причине моим, скажем так, запасным вариантом являлся Джим – мой школьный приятель, который изначально предупредил меня об опасности моей, тогда ещё первой, любви. Жаль, что тогда его словам я не придал никакого значения.

Вплоть до момента, когда священник уже собирался начать службу, все мы переживали, так как моего шафера не было. Лишь когда Джим уже был готов исполнять обязанности, дверь отворилась и Пит, как ни в чём не бывало, занял необходимую позицию.

Мне показался довольно странным тот факт, что как только я прекрасно себя чувствую или же у меня должен быть счастливейший день, жизнь тут же пытается сбить меня с ног: обязательно что-то пойдёт не так. Во время традиционного обряда мне пришлось сдерживаться, чтобы не уснуть, или, чего хуже, рассмеяться. Кажется, раньше я уже упоминал о моём отношении к религии, поэтому эта традиция стала для меня своего рода бременем, и если бы не любовь, ради которой мне пришлось это стерпеть, я ушёл бы из церкви сразу же после начал церемонии.

На большом праздновании собрались почти все наши родственники и друзья. С некоторыми из моих одноклассников я всё ещё поддерживал хороши отношения. Многие из них пошли на поводу у «более авторитетных и прибыльных профессий», но были и те, чья работа оказалась в точности, какой они себе её представляли. Одним из таких «мечтателей» был Марк. Сколько его помню, он всегда хотел быть детективом вроде тех, о которых так много написано в книгах. И ему это удалось.

Незадолго до величайшего праздника в моей жизни, я попросил его отыскать одного человека, и тогда на свадьбу мне иной подарок не нужен. Ведь нет ничего лучше, чем подарить счастье тому, кто тебе вовсе не безразличен, а совсем даже наоборот – очень близок. Излагая всю суть вкратце, я попросил Марка отыскать трусливого отца Холли. До того, как спустя много лет произошла встреча, я пытался понять или, скорее, предсказать, чем это закончится. Меня терзали сомнения. Что, если это испортит весь праздник? Что, если она ненавидит бросившего на произвол судьбы их семью отца?

Увы, так оно всё и случилось. Как только он явился и сказал, кем на самом деле является, мать, которой стало намного лучше, а вместе с ней и её дочь, едва не прогнали его, пока я не вступился. Каверзная, конечно, ситуация вышла. Вместо ожидаемой радости взамен я получил нашу первую ссору. Спасибо присутствующим дамам, не позволившим моей невесте сбежать со свадьбы. А пока эта ситуация не была решена мирным путём, мой отец предложил мне выпить виски, чтобы не так болезненно переживать события.

– Что я наделал? – задал я риторический вопрос, но всё же услышал ответ.

– Напортачил немного, да и всё. Не переживай, такое рано или поздно случается со всеми.

За моей спиной стоял не кто иной, как Пит.

– И всё же ты пришёл…

– А как иначе? Уж не думал ли ты, что я упущу возможность увидеть друга самым счастливым человеком на земле?

– Исходя из последних недель я даже не надеялся когда-либо увидеть тебя вновь.

– На то были иные причины, обсуждением которых не стоит портить торжество. Прими мои поздравления, Том. Мне очень хочется верить, что ты сделал правильный выбор.

– Кстати, тебе когда-то стоит попробовать нечто подобное.

– Ты делаешь мне предложение?

– Вовсе нет – отныне я женат. Надеюсь, она не сбежит от меня со свадьбы.

– Нет, это исключено. Я же не сбежал.

– Это потому, что я никогда не приглашал твоего отчима, которого ты терпеть не можешь, на твою свадьбу. Кстати, в тот день, когда я впервые наведался к твоему новому дому, дверь мне открыла девушка. У вас с ней всё серьёзно?

– Эх, Том, – сказала Пит и положил мне руку на плечо, – она просто без ума от меня. Странно чувствовать, что кто-то любит тебя больше жизни.

– А ты чувствуешь к ней что-то подобное?

– Нет, совершенно. Может, я просто не умею любить?

– Знаешь, какое-то время этот вопрос думал и меня. Почему бы тебе не жениться? Как видишь, в моём случае это сработало.

– Все хотят, чтобы я нашёл кого-то, женился и всю жизнь обременял себя заботами о ком-то ещё. Конечно, я люблю людей, но пока что я не встречал, женщины, которой нравился бы философ без образования и работы вроде меня. Да и довольно говорить о моей жизни. Лучше проведай свою невесту, иначе она точно бросит тебя прямо на свадьбе.

Почти все женины и девушки собрались в одной из комнат. Стоило мне лишь войти, как все они тут же исчезли, чтобы оставить нас наедине.

– Зачем? – спросила меня Холли.

– Вероятно, ты спрашиваешь, зачем я сделал это. Я ни в коем случае не хотел обидеть тебя, а совсем даже напротив, я надеялся, что ты захочешь повидаться со своим отцом.

– Который оставил нас страдать? Нет уж, этого простить нельзя.

– Конечно, я оказался неправ, когда совершил столь рискованный и необдуманный поступок, но посмотри на всё с другой стороны. Не брось отец вас в детстве, разве мы сидели бы здесь? Видишь ли, я хотел как лучше, ведь в душе надеялся, что прошлое не влияет на твою нынешнюю жизнь. И я ошибся, признаю. Но знаешь, ненавидеть может каждый, а вот умение прощать дано не всем. Почему бы тебе не закрыть глаза на твоё прошлое и не устранить неприязнь к отцу? Свойпоступок я совершил лишь из большой любви к тебе и не более.

– Даже если я дам ему второй шанс, мать всё равно захочет вытолкать его за дверь, а вместе с ним и меня заодно.

– И что? Насколько я помню, мы теперь женаты, а, значит, имеем право жить где хотим и как хотим. К чему нам эти разногласия и ссоры в самый счастливый день нашей жизни? Давай лучше вернёмся ко всем, пока на нас не обиделись гости.

Я настоял на том, чтобы праздник закончился ранее, чем начнётся ночь. Нет смысла праздновать часы напролёт и ложиться спать лишь с наступлением рассвета. Поэтому вечером, как и все нормальные люди, мы легли спать.

Следующим утром, когда пришло время открывать подарки, мы не только радовались, но и удивлялись. Особенно сильно мы были поражены подарком Пита, который подарил нам сумму, близкую к миллиону и написал: «Надеюсь, этого будет достаточно для начала вашей совместной жизни». Теперь я догадался, почему не видел его несколько недель. С другой стороны, на такой способ заработка много времени не нужно, выходит, причина, по которой мы не общались, в ином. Но в чём? Чтобы выяснить это, я проведал Пита сразу, как только мне представилась такая возможность. На этот раз он открыл мне дверь собственной персоной.

– Признаться, не ожидал увидеть тебя так скоро после свадьбы. Проходи, чего уж стоять на пороге.

– Пит, миллион долларов – это много, – продолжил я, когда мы вошли.

– Если быть точнее, девятьсот пятьдесят четыре тысячи и семьсот долларов. Можешь не переживать, они добыты честным путём.

– Ты снова играл в покер? Так и до зависимости недалеко!

– Мне? До зависимости от азартных игр? По этому поводу не волнуйся, ведь играю я довольно редко, да и то только для благого дела. А ты ведь здесь не только поэтому, верно? Что же тебя, друг мой, беспокоит?

– Мне кажется, молодо семье не нужно столько денег сразу. Это очень щедро с твоей стороны, но мы не можем принять твой подарок. Я считаю, что финансирование семьи должно лечь только на мои плечи.

– Что-то я не припоминаю, кем ты будешь работать? Бухгалтером? Многие говорят, что это очень надёжная профессия будущего, но я в это не верю. С ней ты никогда не позволишь себе жить так, как хотел бы. К тому же, я не уверен, что простой бухгалтер способен заработать столько денег. Сочти мой подарок как помощь вам в самом начале.

– Кажется, я не упоминал, что хочу стать бухгалтером, и хоть твои выводы верны, я хотел бы знать, на чём они основаны.

– Книги. Когда я был у тебя дома, то видел, на твоём столе в том числе, книги, которые читают либо бизнесмены, либо бухгалтеры. Жизнь научила меня обращать внимание на детали и делать выводы.

– Раз уж ты сам заговорил о том дне, может объяснишь, в чём дело?

– Представь себе картину: приходишь ты домой, а твоя жена курит сигарету и твердит о чём-то, словно показывая, что она поняла жизнь. Почти уверен, что ты разозлился бы и оставил её наедине с собой, пока она не поймёт своей ошибки.

– Возможно, но в чём моя ошибка? В том, что у меня есть своя точка зрения? Допустим, я не прав. И как тогда жить без семьи и работы? Каково будет мне просыпаться стариком и понимать, что я совсем один, да плюс ко всему ещё и не реализовал себя, ничего не достиг в жизни?

– А меня такая жизнь вполне устраивает: делаешь, что хочешь, живёшь, как хочешь, засыпаешь и просыпаешься, с кем хочешь, и, что самое главное, идёшь куда и когда хочешь. Я надеялся, что за несколько недель ты это поймёшь, но, раз тебе не удалось, предлагаю просто закрыть эту тему. Признаться, я был потрясён, когда получил приглашение на свадьбу. Вроде бы совсем недавно ты был потерянным в жизни мальчишкой, как уже совершаешь смелые шаги во взрослую жизнь.

– Тебя устраивает такая жизнь? А любил ли ты когда-либо кого-то, кроме своих родителей?

В ответ я получил молчание, а когда Пит осознал всю неловкость паузы, то сказал:

– Лучше я покажу тебе дом. На звание самого уютного или самого большого он, конечно, не претендует, но мне здесь хорошо, а всё остальное не столь важно.

Ему свойственно менять тему разговора, когда он не хочет о чём-то говорить, но мне кажется, что точно такую же особенность можно наблюдать у каждого человека. Разница лишь в том, как часто и насколько явно каждый из нас использует это в своих целях.

Осознав, что больше мне здесь делать нечего, я как можно скорее распрощался со своим товарищем. Хотя, в тот день я начал сомневаться, может ли он всё ещё являться им. Все обстоятельства вокруг складывались не лучшим образом, словно мир решил свести меня с ума, как это было во времена моей первой депрессии. Неужели со мной повторяется та же история? Ведь, кажется, нечто подобное уже случалось в моей жизни ранее, и тогда мне точно также было некуда идти, кроме дома. Что ж, зато теперь у меня больше не было иной дороги, а, значит, и выбора у меня не осталось. Либо мой путь был верен, либо абсолютно ложен. Всё это мне ещё предстояло узнать. По крайней мере, рядом со мной был человек, которого я любил.

V

Прошли недели и месяцы, прежде чем я увидел Пита вновь. В новом доме я с Холли довольно неплохо освоились, побывав до того на Гавайских островах во время нашего медового месяца. Это маленькое путешествие лишь сильнее дало понять, что сердце меня не подвело, и что я сделал правильный выбор, руководствуясь истинной любовью.

Среди подарков на нашу свадьбу было довольно много полезных вещей, благодаря которым наш дом стал тёплым и уютным семейным гнёздышком. А деньги, которых помимо подарка моего некогда товарища и без того было предостаточно, позволили нам сделать первые успешные шаги в нашей совместной жизни.

Однажды утром, когда мы ещё могли себе позволить выспаться, почтальон принёс утреннюю газету и несколько писем. Подобно птице, которая рано просыпается, чтобы подарить миру свою песню, к тому времени я уже не спал. Теперь же у меня появилась ещё одна причина встать с постели.

Проверив почтовый ящик, я обнаружил там газету, которую нам приносили каждое утро, счета за текущий месяц и запечатанное письмо. Вновь без адресата и адресанта. Любой иной человек начал бы что-то подозревать, однако, я был уверен, что знаю, кем является отправитель и что написано внутри. Возможно, именно поэтому я не стал читать письмо, а сразу отложил его в ящик стола.

Взглянув на свою супругу, которая всё ещё спала, я вновь понял, насколько она прекрасна и даже на какой-то момент подумал, за что мне выпало такое счастье. Ради этого стоило рано вставать по утрам, ведь этой красотой можно было любоваться целую вечность. Именно так проходило каждое моё утро час за часом напролёт. А когда её уже было пора вставать, я приносил ей кофе, которое она так любила.

Следующее утро прошло точно также, и я вновь получил письмо, которое не стал открывать. Правда, тот день не был столь прекрасен, поскольку совершенно случайно Холли обнаружила в моём столе письма от Пита, который никогда не оставлял подписи. Не знаю, почему, но у неё возникла мысль, что эти письма пришли мне от другой девушки. Поэтому дома меня ожидал скандал на почве ревности. Вернувшись с очередного собеседования, которое прошло более чем удачно, я обнаружил Холли сидящей за моим столом и читающей мои письма.

– Кто она? – ледяным тоном был задан мне вопрос.

– Не совсем понимаю, о чём ты говоришь, – с недоумением ответил я.

– Мы только несколько месяцев женаты, а ты уже заводишь романы на стороне?

– Какие ещё романы?

– Вот эти, – ответила она и бросила на стол письма Пита. – Так с кем ты должен был встретиться в полдень на «вашем месте»? Притом заметь, содержание вчера и сегодня одно и то же.

– Кажется, ты всё неправильно поняла. Позволь мне всё тебе объяснить.

– Уж постарайся.

– Для начала я задам тебе один очень важный вопрос: письма были запечатаны, когда ты взяла их в руки?

– Наверное… не помню. Какое это имеет значение?

– По-твоему, я умею читать записки сквозь конверты? Я понятия не имел, о чём там идёт речь. Да что уж говорить, если я даже не прикасался к ним?!

– Тогда зачем прятать их в ящике стола?

– Я спрятал их не умышленно, а лишь потому, что у меня не поднялась рука их выбросить. Письма, если их модно так назвать, мне пишет не кто иной, как Пит Рейд. Думаю, ты его помнишь. Наверное, он вновь задумал уехать куда-то за тысячи миль и хочет позвать меня с собой. Но хочу ли я? Несколько лет назад он уже присылал мне подобные записки. Я знал, от кого она, а потому и не стал даже открывать конверт, не говоря уже о том, чтобы читать содержимое. Поверь, у меня нет от тебя никаких секретов. Как мы можем жить вместе, не доверяя друг другу?

Быстро отыскав старые письма, на которых он соизволил подписаться, я положил их рядом с Холли, чтобы она убедилась в правдивости моих слов:

– Не кажется ли тебе, что их писал один и тот же человек?

Прошло около пяти минут, прежде чем я дождался какого бы то ни было ответа. Встав со стула за столом, она бросилась мне на шею, пытаясь сказать слова сквозь всхлипывания:

– Том, прости меня, пожалуйста. Я была неправа. Прости, что усомнилась… Я так виновата пред тобой.

– Эй, всё нормально, – попытался я утешить её. – Довольно, прекрати плакать. Ведь я же не какой-то там камень, я всё понимаю. Будь я на твоём месте, подумал бы точно также. Ты тоже прости меня, ведь я должен был показать тебе эти письма.

Через несколько минут, когда наша небольшая ссора была исчерпана, я продолжил:

– Кстати, у меня для тебя хорошие новости. Собеседование прошло довольно удачно, и вполне возможно, что кое-кого скоро возьмут на работу.

Так всегда было и так всегда будет: после неудач и падений должно быть что-то, во много раз лучше всякого поражения. Так в нашей маленькой семье произошёл ещё один счастливый миг.

На следующий день Пит пожаловал к нам собственной персоной, ещё с порога вместо приветствия сказав мне:

– Либо этот почтальон идиот, если он перепутал адрес, либо же ты не открывал письма, а если и открывал, то всё равно не пришёл, что значит лишь одно – видеть ты меня не желаешь. Я мог бы просить почему, но у меня нет на это времени. Корабль в Австралию отплывает завтра утром из Сан-Диего. Признаться, я зря ждал, что ты придёшь, поэтому вот твой билет. Можешь сделать с ним всё, что пожелаешь. Надеюсь, ты не ошибёшься в своём выборе. А теперь извини, но я должен идти.

– Мистер Рейд, разве вы не останетесь на чашечку чая? – спросила Холли.

– Мне казалось, что после свадьбы ты можешь звать меня просто Пит. Я бы остался, но, к сожалению, столь неотложные дела не станут ждать. Вынужден с вами попрощаться. Надеюсь увидеть тебя завтра.

Странно, но подобному повороту событий я нисколько не удивился. Когда мне было четырнадцать, Пит уже ставил меня перед фактом, давая на размышления лишь несколько минут. Теперь он сделал всё то же самое. Годы прошли, а он не изменился – всё тот же авантюрист, находящийся в постоянном поиске приключений и чего-то нового.

Далеко не самыми спокойными были для нас следующие несколько часов после ухода Пита. Главный вопрос, который мы обсуждали – ехать или не ехать. Я категорически отказывался бросать на неопределённые сроки свою жену, а вот она вовсе была не прочь отпустить меня в очередную поездку. Не представляю, зачем ей было необходимо поскорее выпроводить меня из дому, но Холли настаивала на своём:

– Он твой старый друг, Томас. Думаю, ты помнишь, сколько он для нас, а для тебя особенно, сделал, несмотря на все ваши разногласия. Пусть это будет своеобразной благодарностью Питу за все когда-либо совершённые поступки. Позволь впервые за многие годы происходить событиям не так, как тебе того бы хотелось. Я вполне понимаю твоё нежелание покидать меня, к тому же, оно взаимно, но всё же новые впечатления, как и смена обстановки, тебе не помешают.

– Почему ты хочешь, чтобы я как можно быстрее ушёл прочь? Что-то происходит за моей спиной, верно? Что-то, о чём я не знаю. Или же кто-то. Поэтому тебе так важно было уличить меня во лжи? Ведь тогда твоя совесть будет чиста! И кто же он, интересно знать? Не могу поверить, что женщина, которой я доверял, так поступила со мной.

Моей ярости не было предела. Ещё бы: от мысли, что с ней мог быть иной мужчина, мне становилось невыносимо больно на душе. Теперь же, мои опасения, по всей видимости, оказались не напрасны. Больше здесь оставаться я не мог. Сначала я ушёл в парк, чтоб хоть немного отдохнуть от свалившихся на мою голову проблем, а затем, когда уже стемнела, вернулся за необходимыми для путешествия вещами и деньгами.

Довольно быстро я осознал, что хочу остаться один на как можно большее время. Возможно, это и толкнуло меня на непредсказуемые действия: вместо билета до Австралии в моём кармане теперь лежал билет до находившейся рядом с ней Новой Зеландии. Больше жалеть было не о чём: на личном фронте я вновь столкнулся с предательством, с Питом происходило нечто истинно странное, работы, как таковой, у меня всё ещё не было, поэтому без всяких сожалений я распрощался с родными землями и на корабле из Сан-Диего отплыл в Новую Зеландию.

Жаль, что и здесь всё не обошлось без небольшой, но досадной оплошности. Оказалось, что корабль, на котором я находился и на который должен был попасть изначально – одно и то же судно. Чтобы не встречать Пита, мне пришлось выяснить, где находится его каюта. Но разведчик, как и конспиратор, из меня никудышный. Признаться, я испугался, когда из-за моей спины раздался голос того, кого увидеть сейчас хотел наименьше:

– От кого прячешься? Неужели от меня?

– Это, конечно, не самая приятная, но всё же правда, – ещё находясь в шоке, ответил я.

– Любопытный случай удался. И по какой же причине ты так усердно пытался избежать встречи со мной?

– В данный момент я предпочёл бы остаться в одиночестве. С твоего позволения, мне нужно идти.

– А мне почему-то кажется, что нам стоило бы поговорить. Пойдём, я кое-что тебе покажу.

Именно это меня всегда раздражало. Не только в друге, но и в каждом человеке в целом. Когда нам нужно побыть наедине с собой и своими мыслями, кто-то обязательно будет рядом, думая, что нам необходима поддержка. И наоборот: когда мы переживаем ужасные чувства, никого рядом, к сожалению, не оказывается, словно весь мир забыл о нас, повернулся спиной. Был ли сейчас один из таких случаев? Да. Навязчивость, которая был одним из нескольких недостатком моего некогда близкого товарища, проявила себя сполна.

Мне пришлось подчиниться, и вскоре мы оказались на верхней палубе, с которой открывался неплохой вид на окружающий нас океан.

– Пейзаж прекрасен, словно нарисован, в этому нет никакого сомнения, но, думаю, мне лучше вернуться к себе в каюту, – не покидал я попыток избавиться от общества Пита.

– Можешь идти, куда хочешь, только сначала ответь мне на один вопрос. По какой причине ты поссорился с Холли?

– С чего ты взял? Ты разговаривал с ней?

– Нет. Если бы между вами всё было нормально, то тебя бы здесь не было. Или же у тебя было бы хоть какое-то настроение, а не состояние, подобное апатии.

– Апатии?

– Иначе говоря, безразличие к чему бы то ни было. Так из-за чего вы поругались?

– Если женщина хочет как можно скорее выпроводить мужа из дому, значит, ей есть, что скрывать. До этого она пыталась поймать меня на лжи, используя твои письма. Я не удивлён: в таком случае её совесть будет чиста. Мне кажется, я столкнулся с предательством, с очередной изменой в моей жизни. А теперь прости, я вынужден тебя покинуть.

Тем же вечером под дверь каюты кто-то засунул мне письмо, на котором было написано, чтобы я открыл его через две неделю Как всегда, подпись отсутствовала, чтобы можно было сразу понять, от кого послание.

Четыре скучных дня спустя, наше судно прибыло в портовой городок Веллингтон, к тому же являющийся столицей Новой Зеландии. Конечно, ему было далеко до Сан-Франциско, не говоря уже о Нью-Йорке, но и здесь было где разгуляться и на что посмотреть. Сначала новая обстановка вокруг необычайно меня заинтересовала, поэтому несколько дней напролёт я исследовал местность, знакомясь с новыми людьми и рассматривая достопримечательности. Продлиться мои странствиям суждено было недолго: однажды на углу одного из домов, находившегося неподалёку того места, где я жил, произошла драка, привлёкшая моё внимание. После того случая и я стал частым гостем бара, возле которого двое мужчин устроили тогда кулачную дуэль из-за женщины, которую трудно было не заметить. Как оказалось позже, она работала официанткой в том заведении, куда я нередко стал заглядывать.

Но вскоре мне запретили посещать тот пар на углу, что неудивительно: в попытках утопить свои проблемы во множестве стаканов спиртного, я тоже стал инициатором одной из тех дуэлей, из-за которых я здесь оказался. Интересно получилось: причина, по которой я узнал об это месте совпадает с причиной, по которой мне пришлось его покинуть. Мне смутно помнятся дальнейшие события, но в моей памяти всё ещё хранятся слова охранника:

– Он пьян почти до потери сознания. Тебе, парень, нужно в Антарктиду: холод поможет остыть. В твоём случае это, видимо, лучший выход.

Это было полным безумием, но на следующий день я отыскал того, кто готов был доставить меня на самый холодный материк планеты, а ещё через день наш самолёт приземлился на сплошной лёд. Сказать, что я был поражён – почти ничего не сказать. Попасть сюда значило для меня гораздо больше, чем кто-либо мог себе представить. Наконец-то я находился там, где нет улиц и грязного воздуха города, где всё население составляют учёные. Здесь не было растений или мегаполисов, но эта территория оказалась своего рода оазисом среди пустыни заводов, стран и, конечно же, людей. Даже несмотря на ледники, занимавшие почти всё пространство материка, эти земли оставались неприкосновенными, чистыми, такими, какими их изначально создала природа. И я был там, а это что-то значило.

VI

Вместе с пилотом мне пришлось столкнуться с жутким холодом, и хоть на календаре была почти средина июля, на побережье температура достигала четыре градуса по Фаренгейту ниже нуля, а на континенте – все восемьдесят пять. Но, в отличие от меня, мой спутник Марти отнёсся к жуткому холоду с безразличием: за годы работы здесь он, пожалуй, привык к суровому климату Антарктики. А, с другой стороны, чего ещё можно было ожидать от этих земель?

На холоде нам пришлось провести всего несколько минут, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы я промёрз до костей. В паре сотен футов от нас было видно здание, видимо, научная станция одной из семи стран, занимавшихся тогда исследовательскими работами. Когда мы наконец-то преодолели заснеженную землю и приблизились к гораздо большему строению, чем казалось издалека, мой проводник, если его так можно назвать, сказал:

– Мы сейчас стоим на Южном полюсе. Отсюда все дороги ведут только на север.

Тогда мне стало любопытно, как люди здесь находят друг друга, ведь куда не иди – всё равно придёшь на север, а если в обратную сторону – то лишь на юг. Этому вопросу было суждено недолго просуществовать в моей голое, потому что спустя несколько секунд мы уже шлюзовались около входа в здание. Признаться, с теплом станции, ко мне вернулось внутреннее спокойствие, и хоть мои проблемы никуда не делись, во всяком случае, теперь можно было не бояться смерти от переохлаждения. Позже выяснилось, что пилот Марти является сотрудником этого научного коллектива американской станции Амундсен-Скотт. После того, как местные работники узнали, что я их земляк, все они сразу же попросили меня рассказать о том, какой теперь, в начале восьмидесятых, является Америка.

Кофе я категорически не любил, но от предложенной мне целой чашки напитка я не стал отказываться, ведь что-то должно было согреть меня не только снаружи, но и изнутри. Моей большой радостью оказалась неожиданная встреча здесь с моим другом последних школьных лет Хью. Он жил и работал вместе со своей женой, с которой познакомился после переезда в Антарктиду. Не менее внимательно, как слушал я, Хью внимал каждому слову о моей жизни. Когда же речь зашла о последней ссоре с моей возлюбленной, то он сказал:

– Проблема, конечно, имеет здесь место, Том, но всё это лишь пустые жалобы и предубеждения. Видишь ли, я тоже нередко сталкивался с подобными ситуациями и заметил, что мы предпочтём говорить о том, что что-то не так, нежели научиться делать так, как хочется нам. Кроме того, проблема всех нас, да и тебя в том числе, – наши предубеждения. Почему-то все заранее убеждены, что какая-либо идея заранее обречена на провал, даже не пытаясь воплотить её в реальность. Ты не пробовал поговорить со своей женой, насколько я понимаю, не старался выяснить всю правду, а просто взял и уехал. Кто знает: вдруг она невиновна вовсе?

– Почему же тогда она ни слова не сказала мне в ответ? И не хочешь ли ты сказать, что это ты стал тем самым третьим звеном в любовном треугольнике?

– Что? Нет, я вовсе не это имел ввиду, к тому же, отсюда на своих двух мне далеко не уйти даже при огромном желании. Плюс ко всему у меня есть жена, а сам я не имел ни малейшего понятия, где ты сейчас находишься, не говоря уже о твоей женитьбе. А насчёт твоей защиты… За несколько лет, что мы вместе с моей супругой, я неплохо узнал женщин и скажу, что часто всё вовсе не так, как мы о них думаем. Многое здесь решают эмоции, нежели какой бы то ни было здравый разум. Я не хочу сказать, что им не доступна рациональность, однако, когда дело доходит до чувств, то здесь они берут верх над логикой. Мне кажется, что та боль, которую ты причинил ей, надеюсь, не нарочно, стала комом в горле твоей Холли. Да что там говорить, будь я ней, я бы тоже ничего не сказал в свою защит – мои мысли были бы совсем о другом.

– О чём же?

– Это уже неважно. Главное, что тебе непременно стоит вернуться домой и поговорить в спокойной обстановке.

В самом холодно, пожалуй, месте планеты я провёл несколько дней во многом из-за желания хоть немного привыкнуть к окружающим меня льдам и жуткому холоду. А ещё здесь вживую мне удалось увидеть животных, о которых я лишь читал в книгах или слышал краем уха из чьего-либо разговора. Я видел зверей, которых не знал прежде, и имел возможность понаблюдать за китами, тюленями, буревестниками, альбатросами и, конечно же, за огромными стаями пингвинов. Их разноголосый гомон разносился над пустынными берегами материка, словно насмехаясь над его безжизненностью.

Медленно истекли две недели с того времени, как я получил на корабле тайное письмо. Признаться, я даже забыл о нём – так меня поразила природа вокруг. Мои догадки оказались верны – отправителем действительно являлся Пит. На целом листке. Находящемся в конверте, было написано лишь несколько предложений: «Уверен, что в глубине души ты знаешь, что Холли не виновна, и так оно и есть. Мне жаль, что вы разлучились на такой ноте, но все возможные повороты событий были учтены. Как я, так и она знали, что сильно рискуем. Это я подговорил её устроить скандал касательно писем, когда увидел их закрытыми, и посодействовать твоему решению поехать со мной в Австралию. Тебе лучше вернуться и попросить прощения за случившееся. Я же приношу свои извинения за вмешательство, но другого способа, как ты бы услышал меня, не было».

Иначе, как раскаяние, моё состояние после прочтения не назовёшь. Я осознал, какую ужасную ошибку совершил сгоряча, совершенно не подозревая, что правда окажется такой необычной. Для меня самым страшным было осознание того, что я кому-то незаслуженно причиняю боль. В данной ситуации это была моя жена, а ведь она вовсе не заслужила, на мой взгляд, той ссоры. Делая то, о чём её попросили, Холли подверглась опасности. И все эти жертвы только ради меня?

После раскаяния наступила злость. Теперь, пожалуй, до меня наконец-то дошло, что происходит в наших с Питом отношениях. Не желая терять человека, который доверял ему, то есть меня, он перешёл черту, которая, как мне кажется, должна существовать в дружбе. Глубоко внутри я был ещё и возмущён. Да как он посмел вмешиваться в мою личную жизнь, устраивать заговор за моей спиной и решать вместо меня моё будущее? Действуя в своих интересах, он противоречил тому, чему сам же учил меня. Разве не Пит постоянно твердил мне, что я должен поступать так, как считаю нужным и действовать, как гласит внутренний голос?

Несколько дней спустя, когда пилот Марти совершал очередной рейс на Новую Зеландию, я улетел вместе с ним. После того он познакомил меня с ещё одним местным пилотом, который ни слова не понимал по-английски, что было странно, но в тот же день он летел в американский город, находившийся по соседству с моим домом.

О какой-либо комфортабельности говорить было бесполезно, но это понятно: чего ещё можно было ожидать от самолёта, главное назначение которого – перевозка грузов? Спустя несколько часов путешествия по воздуху я оказался на родине, а спустя ещё какое-то время, пока мне удалось найти попутчика, я оказался дома. Вместо жены, ради которой мне пришлось проехать, проплыть и пролететь сотни, даже тысячи миль, я обнаружил письмо: «Мне следовало бы сказать тебе это лично, но, увы, я не знаю, где ты и когда вернёшься. Раз уж это письмо в твоих руках, значит, ты дома. Мне кажется, что между нами слишком много недоверия, ка для супругов. Думаю, ты уже знаешь о нашей тайне с твоим другом касательно той поездки в Австралию. С тех пор, как мы вместе, нам пришлось пройти через многое. Я знаю, что ты всегда хотел, как лучше, впрочем, позволь в этот раз решать мне. Сколько вы уже не общались с другом настолько близко? Тебе пора вернуться к прежнему порядку вещей, а мне пора вернуться домой к братьям и матери. Так будет лучше для каждого из нас».

Внезапно мне захотелось, чтобы все беды исчезли, и счастливой была хотя бы моя семейная жизнь. Если говорить откровенно, то в тот момент все эти интриги, проблемы и ссоры жутко надоели. У меня не было какого-либо желания идти к жене, извиняться и просить её вернуться, хотя это, несомненно, было бы самым верным поступком. Я просто лёг на кровать и, глядя в окно, размышлял о себе. Почему мне так свойственно причинять боль, отталкивать от себя тех, кто мне дорог? Начиная с времени, когда я впервые потерпел любовное фиаско, люди немало натерпелись от меня. Сначала это были родители, потом Пит, а теперь ещё и человек, которого я так сильно любил.

Сам того не замечая, я провалился в сон. Как и годы назад, мне вновь приснился ослепляющий белый свет и дедушка с крыльями ангела. Разговор он начал с фразы:

– Вот мы и встретились снова, Томми. Помнишь, что я тебе говорил? Тот твой шанс был последним. Теперь позволь мне отвести тебя в лучший мир. Просто следуй за мной.

Почти сразу же белая пустота сменилась на голубую бездну. Вот мы уже сидели на горячем песке и любовались океаном. Позади нас стоял большой дом, из которого выбежали несколько детей. Вслед за ними вышли взрослые – женщина и мужчина. Несомненно, это были мы с Холли.

– Что это? – ошеломлённо спросил я.

– Всё то, что ты сейчас увидишь – твои возможности. Это могло бы иметь место в действительности, но теперь тебе уже нечего исправлять.

За картиной моей семейной жизни последовали другие: наши счастливые путешествия всей семьей с Питом, мои радостные свидания с родителями, успех в работе.

– Теперь ты видишь, что потерял?

– Я искренне жалею, но разве это мне поможет? Раз уж ты снова со мной, а все мои шансы уже использованы, значит, мне осталась лишь одна дорога.

– То есть, ты добровольно отказываешься от своей жизни?

– Конечно же нет. Я хотел бы жить ещё очень долго, но ты сам сказал, что это невозможно.

– Насколько я помню, это точно не было сказано. Я лишь сказал, что твой шанс был последним, и что хочу отвести тебя в лучший мир. Возможно всё. Жаль, что ты всё ещё не понял этого.

На этом мой сон оборвался. Вместо ослепляющего света теперь я видел некоторые радостные сцены из своего прошлого. Вскоре и это закончилось. Открыв глаза, я обнаружил себя лежащим в неизвестном помещении. Всё было вычищено до блеска, а ко мне был подключён издающий неприятные звуки аппарат. Понятно, я в больнице. Но с чего бы вдруг?

Ко мне зашёл доктор, уж очень похожий на того, что был в Балтиморе. Всё верно, это он и был.

– Снова ты? – явно вспомнив меня, спросил доктор.

– То же самое могу сказать о вас.

– За эти годы меня перевели сюда. Это якобы единственное место, где я всё ещё могу работать. А ты, как я погляжу, прогрессируешь, причём не в лучшую сторону. Сначала ножевые раны, а теперь сердечный приступ.

– Сердечный приступ?

– Да, фельдшеры привезли тебя без сознания. Впрочем, лучше тебе услышать это от жены. Все эти несколько часов, пока ты находился здесь, она не смыкала глаз. Между тем, сейчас два часа ночи. Поэтому я пока уйду. Если что-то понадобится – медсестра всегда здесь. Встретимся утром.

После того, как мой знакомый доктор покинул палату, в неё вошла жена, с которой, что подтверждалось найденным мной письмом, мы находились в размолвке. Хотя она, кажется, не обращала в тот момент на всё, что произошло между нами в прошлом, внимания. Вместо того, чтобы что-либо упомянуть о ссоре, она села рядом со мной. Не знаю, запретил ли доктор ей меня волновать, или же ей сейчас было просто не до того, но Холли сказала:

– Привет. Как ты?

– Привет. Как видишь, со мной всё в порядке. Не понимаю, почему они привезли и удерживают меня здесь. А как обстоят твои дела?

– Если честно, то ужасно. Мы так и не попрощались, а последние наши слова и вовсе были произнесены во время ссоры. Поэтому после твоего отъезда я не находила себе места. А затем, подавшись эмоциям, написала тебе, скажем, прощальное письмо, и вернулась домой к семье.

– Почему же ты тогда находишься сейчас здесь, со мной?

– Вскоре я поняла, какую ошибку совершила, поэтому хотела вернуться раньше тебя, чтобы замести следы моего ухода. Но было слишком поздно. Ты опередил меня. Сначала, увидев тебя на кровати, я подумала, что ты спишь, но потом поняла, что это не так: твоя поза была слишком неестественной. Ты находился без сознания, поэтому мне пришлось позвонить в девять-один-один. Прибывшие фельдшеры сразу же поставили диагноз – сердечный приступ.

– В моём-то возрасте?

– Ты не представляешь, на что способны эмоции. Кроме того, разве ты каждый день до этого занимался физическими нагрузками? С твоих пропусков тренировок ничего хорошего не вышло, думаю, ты и сам это прекрасно понимаешь.

– Давно я здесь отлёживаюсь?

– Учитывая, что я нашла тебя почти сразу же, и ты после реанимации вновь продолжил жить, то именно лежишь ты несколько часов. Пожалуй, я пойду. После событий сегодняшнего дня нам всем необходимо хорошенько выспаться.

– Не уходи. Останься со мной, – искренне попросил я.

– Я бы с радостью, но ты же знаешь, что мне нельзя сидеть здесь постоянно. Кроме того, я ужасно устала и хочу спать, что советую сделать и тебе.

– Если хочешь, ты можешь лечь со мной.

– Разве это разрешено правилами?

– По-твоему, я собираюсь их придерживаться?

Холли послушно легла рядом со мной на больничную койку, а затем сказала:

– Пожалуй, за это я в тебя и влюбилась. Ты всегда был такой независимый, что ни говори, ты всегда поступишь по-своему. К тому же, тебе всегда было плевать, что подумаю другие, а это нравилось мне ещё больше.

После недлительной паузы я сказал:

– Прости меня. Я осознал, какую ошибку совершил – Пит рассказал мне о вашем заговоре.

– Надеюсь, с твоим другом всё нормально?

– Не знаю. Когда я видел его в последний раз, мы плыли на корабле, а о тайне я узнал лишь спустя две недели, находясь в Антарктиде, в то время как Пит, наверное, путешествовал по Австралии.

– Знаешь, ты тоже прости меня. Если бы я знала, что так случится, я бы ни за что на свете не согласилась на предложение твоего товарища отправить тебя с ним в Австралию, и уж тем более ни за что бы не написала то письмо.

– Поверь, если бы ты знала, что так случится, ты бы ни за что на свете не согласилась выйти за меня замуж.

Так мы с ней и уснули, встречая рассвет в палате, лёжа на больничной койке. Не знаю, почему, но медсёстры и доктор вместе с ними, позволили продлиться этому, пока мы не проснулись. Видимо ничто, а точнее, никто, не может устоять перед силой любви.

Некоторые из работников больницы в течение всех дней, проведённых мной здесь, то и дело хотели поставить рядом со мной ещё одну кровать, чтобы вовсе не разлучать нас с женой. Но они слишком уж дорожили своей работой, чтобы осмелиться пойти против правил. И хотя они позволяли Холли подолгу засиживаться у меня, но больше вместе мы здесь не спали.

Когда меня наконец-то отпустили домой, на столь долгожданную свободу, нашей радости не было предела. Хотя в моей душе была некая тревога, ведь теперь я не знал, чем заняться. На работу в компанию, попасть куда был шанс после удачного собеседования, меня теперь явно не возьмут, так как уже прошло несколько недель. Спустя пару дней я всё же нашёл работу по своей специальности в одной из компаний. Но Пит был прав: «бумажная рутина», как я иногда называл свою работу бухгалтера, совершенно не доставляла мне удовольствия, не говоря уже о доходе.

Поэтому ровно через месяц я ушёл оттуда. Мне пришлось помучаться, перебирая варианты, кем бы я хотел быть. Ведь я понимал, что никто из нас не рождён для безделья. Хорошо, что моя жена всё это время с терпением относилась к моим поступкам, служила для меня опорой и поддерживала во время поисков, не позволяя отступить или сломаться. За это я безгранично ей благодарен. Если бы не она, я никогда бы не подумал заняться работой моей мечты, сопровождавшей меня с детства, но которую я, к пребольшому сожалению, забыл в свои рутинные годы взросления.

Когда я был ещё настолько маленьким, что вообще о чём бы то ни было думать, к нам часто наведывался мой дедушка, работавший актёром в театре, и рассказывал о весёлых случая во время спектаклей. Тогда мне тоже захотелось стать, как и он: своей игрой влиять на чувства других людей. В то же время покоя мне не давало желание выразить себя через искусство. Учитывая, что кроме губной гармошки никаким другим инструментом я не владел, то мне пришлось как следует потрудиться, чтобы присоединиться к одной из местных музыкальных групп. Мы даже гастролировали два месяца по нескольким штатам, заработав за это время немного денег. Хотя по возвращении домой мне пришлось искать другую работу, поскольку из-за разногласий между музыкантами группа распалась.

Затем жребий пал на профессию комика, но после нескольких провальных и несмешных выступлений я понял, что это тоже не для меня. А актёрское мастерство, под влиянием которого я находился в детстве, совершенно мне не давалось, поэтому здесь меня даже не подпустили к сценарию спектакля.

Искусство было неотъемлемой частью моей жизни, и хотя меня всегда тянуло на сцену, попасть туда мне удавалось крайне редко. Поэтому так я пришёл к выводу, что мне нужна профессия, совместившая бы то, что я хотел, и то, что я умел. Даже если речь не шла бы о сцене, мне нужно было что-то, что совместило бы мой творческий и научный потенциал. Спустя неделю поиска я нашёл идеальный, как мне показалось, вариант – стать архитектором.

На то, чтобы обрести эту работу, у меня ушёл год, поскольку мне было необходимо самостоятельно и как можно скорее изучить то, чему других людей в университетах обучают несколько лет. Но оно то, на само деле, стоило, ведь как выражались непосредственно мои клиенты, таких смелых и любопытных проектов видеть им ещё не приходилось.

В промежутках между своей усердной учёбой мне приходилось работать на вплоть до трёх разных работах одновременно, да и спал я гораздо меньше – всего от четырёх до шести часов за день. Огромная усталость сопровождала меня постоянно, но мне нужно было убедиться, что нет чего-то другого, что заинтересовало бы меня ещё больше. Кроме того, я настаивал на том, что именно я должен обеспечивать нашу семью. Хотя после того, как я, работая поваром в небольшом ресторанчике, уснул стоя, этот жесткий эксперимент над собой мне пришлось прекратить. У нас всё ещё осталось немало денег со свадьбы, поэтому когда я вновь собирался утром на очередную работу, то моя жена меня просто не пустила, да ещё и приказала лечь спать. Мне это совершенно не понравилось, но она была права: мне стоило пожертвовать тем, кем я был для того, кем я хочу спать, а потому мне было необходимо бросить все работы, нормально высыпаться и уделять достаточно внимания учёбе.

С каждым днём, когда меня уже смело можно было назвать архитектором, я всё больше убеждался, что не ошибся со своим выбором. Эта работа приносила как удовольствие, так и доход, что было чрезвычайно важно. Теперь меня можно было смело назвать человеком своей профессии.

VII

Во время усердных поисков своего призвания мой круг общения ограничился лишь женой и родителями, да и тех я видел крайне редко: в лучшем случае, мы встречались раз в несколько недель. Что уж тут говорить о моём друге? Для себя тогда у меня почти не оставалось времени, поэтому я редко вспоминал о наших прошлых приключениях, а когда это случалось, то я искренне надеялся, что с ним всё в порядке. Так с момента нашей последней встречи прошло почти два года.

Пит не был бы собой, если б не приехал однажды утром и не сказал:

– Через неделю я улетаю в Австралию. Я знаю, что уже был там, но это место почему-то тянет меня к себе вновь. Не желаете присоединиться ко мне? Я буду рад любой компании.

– Пит, я бы с радостью, но сейчас как раз сезон, когда очень многим людям необходимы услуги качественного архитектора, поэтому работы у меня хватает. Я не позволю себе упустить эту крупную рыбу, – ответил я как можно деликатнее.

– А вот я вовсе не против уехать куда-нибудь, – внезапно добавила Холли. После паузы я продолжил:

– Не ждите от меня возражений. Я спокойно могу отпустить вас двоих за тысячи миль, ведь я не думаю, что без меня вы сделаете нечто истинно ужасное. Как я хотел бы быть там с вами, но и вы поймите: нельзя вот так внезапно бросить свою мечту, к которой я так долго и упрямо шёл.

Чемоданы моей жены были сложены и ровно через неделю мы уже прощались в ближайшем аэропорту, позволявшем улететь в Австралию. Я уже был готов помахать им рукой с земли, как внезапно Холли упала в обморок, и мы вынуждены были поехать с ней в больницу, но она настояла, чтобы ни я, ни уж тем более Пит не упускали своего шанса.

Она искренне верила, что так и должно быть, что мне пора немного отдохнуть от любимой, но всё же работы и воссоздать то, что мы сделали почти десятилетие назад. Поэтому во время следующего рейса мы обязаны были быть на борту самолёта. Когда мы оторвались от земли, пути назад не было. Точнее он был, но вернуться домой означало бы измену моему сердцу, желающему приключений.

Как только мы приземлились, первым делом я отыскал телефон. Тот факт, что Холли взяла трубку домашнего телефона, уже обнадёживал, значит, всё было нормально. Хотя в конце, якобы невзначай, она сказала мнее ошеломляющую новость.

Не зная, как поступить дальше, я подошёл к Питу и сказал:

– Когда следующий рейс обратно?

– Том, даже если бы я остановил время, мы не смогли бы увидеть всю прелесть страны так быстро. Собственно говоря, зачем он тебе нужен? Мы же только приземлились!

– Кажется, мне следовало бы быть дома, потому что… скоро я стану отцом.

– Неужели? Тогда я искренне тебя поздравляю. Не сочти мою фразу очень эгоистичной, но что с того? Я понимаю, что ты сейчас очень рад и ошеломлён одновременно, но следующие тридцать дней ты ей мало пригодишься, уж я об этом кое-что знаю. Единственное, чем ты сможешь ей помочь – сходить за покупками или помочь по дому, когда ей снова станет плохо. Уж лучше тебе потратить это время с пользой для души, чем с вредом для своих нервных клеток. Просто расслабься и наслаждайся пребыванием в дороге.

Когда, выйдя с аэропорта, мы стали искать такси, то я обратил внимание, насколько всё здесь было совершенно другим: другой воздух, иная обстановка, совершенно незнакомые люди. После, когда мы нашли того, кто довезёт нас в центр города, и сели в машину, Пит вновь заговорил со мной:

– Сейчас нужно найти автомобиль, поскольку у меня нет никакого желания путешествовать автобусом или искать попутчиков.

– С каких это пор ты посвящаешь кого бы то ни было в свои планы?

– Я вовсе не посвящаю тебя в свои планы, а просто пытаюсь отвлечь тебя от мыслей о доме, которые, уверен, не дают тебе покоя. Ведь я не сказал, что сейчас мы поедем вон туда, поговорим с тем человеком и возьмём тот автомобиль, а просто напомнил тебе о некоторых важных составляющих любой поездки.

Таксист довёз нас к большой стоянке автомобилей, находившейся почти в центре Сиднея. Получив свои деньги и щедрые чаевые, он уехал прочь, а мы же мысленно надеялись, что никогда не увидим его вновь. Возможно, если бы я лучше узнал его, то изменил бы своё мнение, но поскольку в его обществе мне пришлось провести лишь десять минут, во время которых он ни разу не выпустил сигары из рук, то как водитель, а, собственно, и как человек, симпатии он у меня не вызывал. Всё же в Австралии были выходцы из других стран. Вот взять хотя бы таксиста, который с сигарой и своими усами навевал на нас мысли о Испании, или же о Мексике, где, видимо, и находился его родной дом.

Здешнего хозяина Пит знал и приветствовал как своего старого друга, хотя я уверен, что с ним он познакомился во время прошлого пребывания здесь. Тот же, в свою очередь, относился к нам лишь как к очередным клиентам, вопреки его не скрытой симпатии к каждому из нас. Может быть, он провёл бы в нашем обществе часок-другой на досуге, но наши планы были слишком разными.

Нам пришлось довериться рекомендациям очередного знакомого Пита, поскольку мой друг мало разбирался в автомобилях, а я умел только водить, да и то было почти десяток лет назад, поэтому любой вопрос на эту тему довольно-таки немало меня озадачивал. Так у нас появилось средство передвижения, и хотя его внешнее состояние близилось к идеальному, мы всё же побаивались, как бы не совершить непредвиденную остановку посреди пустыни.

Наибольший город страны-материка был у наших ног теперь, когда два товарища вновь воссоединились, чтобы спустя годы повторить свои странствия в другой стране. Несмотря на наши разногласия и ссоры, мы вновь были вместе, как в старые добрые времена моей теперь уже далёкой юности. По пыльным горячим улицам города ехал ничем не отличавшийся снаружи от других автомобиль, и хоть почти все водители вокруг возненавидели нас за излишнюю медлительность, спешить нам было некуда – как и когда-то давно мы позволили себе хорошо рассмотреть город и уделить ему должное внимание.

Из жаркого салона выйти мне посчастливилось только когда после так называемой «экскурсии» мы нашли самый дорого отель. Наше удобство и эмоции были важнее любых денег, поэтому ещё задолго до приземления мы договорились ни в чём себе не отказывать и совершенно не экономить. Я был, пожалуй,наибольшим противником азартных игр, которого мне когда-либо приходилось знать, но отрицать очевидное было нельзя: благодаря умению «читать» людей, мой друг раз за разом выигрывал деньги, тем самым обеспечивая себе и окружающим хорошее времяпровождение. Не знаю, зачем Питу всё это вообще было нужно, но пока я мог не заботить ни о чём, а, наоборот, быть объектом заботы, моя душа в окружающем меня хаосе обретала покой.

Наверное, это была одна из причин, по которой я хотел вновь уехать надолго с Питом. С ним я чувствовал себя как ребёнок под защитой родителей, или как младший брат за спиной старшего. Вот уже несколько лет я жил самостоятельной жизнью, и, откровенно говоря, мне постоянно не хватало родительской опеки и домашнего уюта. Да, у меня была новая, ничем не уступающая той, что осталась в прошлом, семья, но я даже подумать не мог, что с этим тоже придётся свыкаться. Когда же я находился рядом со своим другом, то мои воспоминания снова оживали: его забота во многом была похожа на родительскую, а, может, и вовсе была такой же.

Что уж тут говорить о самом отеле, если даже его внешний вид был столь красноречив, и ещё с улицы казалось, что отсюда начинается моя новая и богатая жизнь, а, войдя в фойе, я почувствовал, что это именно то, о чём так давно мечтал. Вопреки тому, что у меня было предостаточно хлопот как о карьере, так и о семье, моя душа всё же скучала порой по тому шестьдесят одному дню, проведённому с Питом в дороге, однако, свои чувства я надёжно прятал за некоторыми отвлекающими от грёз рутинными делами.

Ещё больше я был поражён, когда увидел свой номер, который излучал роскошь, и из которого открывался чудесный вид на город. Хорошо, что хоть теперь мы находились в отдельных номерах, поскольку наше совместное проживание не только выглядело бы странно, но и доставляло бы каждому из нас колоссальные неудобства. В конце концов, теперь мне было не четырнадцать и бояться моей депрессии было незачем. Дорогая мебель, большие панорамные окна от потолка до пола, чувство домашнего уюта – далеко не полный перечень того, с чем мне, в хорошем смысле этой фразы, пришлось столкнуться.

Часовые пояса планеты сыграли со мной злую шутку: небольшим, казалось бы, перелётом, я потерял почти целые сутки, и пока на родине ещё был вчерашний день, здесь уже близился следующий полдень. Тогда меня удивило, что, находясь в Новой Зеландии, и уж тем более в Антарктиде, я не обратил на эту проблему никакого внимания. А, с другой стороны, чему здесь удивляться? Даже если мой организм и замечал эту перемену, то после выпитого алкоголя ему уже становилось всё равно, не говоря уже о южном полюсе, где с долгими ночами и днями мой естественный биоритм не чувствовал дискомфорта, к тому же, во время прошлого отъезда мои мысли были заняты совершенно другой проблемой, поэтому для времени в голове не оставалось места. И всё же, хоть из моей жизни и выпал день, у меня был повод порадоваться хотя бы тому, что день и ночь в Америке и Австралии примерно совпадали, и что когда мы будем возвращаться, наверстаем упущенное.

Сейчас было не самое подходящее время, чтобы отсиживаться или отлёживаться в душных номерах отеля. Осмотрев места, где нам сегодня придётся ночевать, мы поехали на автомобиле осматривать город, о красоте которого, как и о его существовании, я не имел ни малейшего понятия. Напрасно что-либо было говорить: все встретившиеся на нашем пути достопримечательности говорили сами за себя. Почти сразу по неизвестной причине мне, человеку совершенно незнакомому с прошлым страны, стало ясно, что ей пришлось пережить.

Вот мы и вернулись к прежнему порядку вещей: Пит вёз меня по городу, полному всяких необычных вещей, начиная с людей и заканчивая большими и самодостаточными архитектурными строениями. В тот момент было глубоко наплевать, что мне уже далеко не пятнадцать. Как однажды сказал некто из моего окружения: не важно, сколько тебе лет – пятнадцать, сорок, шестьдесят – никогда не поздно решиться на перемены и открыться хорошему. Вот и сейчас я снова был в дороге, и пока мне это доставляло удовольствие, не было никакого смысла что-либо менять или же прекращать все наши маленькие и большие путешествия. Конечно, некоторые черты моего характера довольно-таки немало изменились, да и количество проблем, не дававших мне теперь покоя, увеличилось, но всё же в душе я оставался тем самым ребёнком, остаться которых хотел на как можно наибольшее время.

После дня, проведённого за осмотром Сиднея, мы должны были вернуться в отель. Сказать нечего: мой номер своих денег стоил. Большая комната, окна, с видом на город с высоты птичьего полёта, огромная кровать, кондиционер, телевизор и много прочих чудес техники также находились в этом номере, полноценно походившем на квартиру или дом, только на высоте. Так называемая «антиэкономия», договориться о которой мы смогли задолго до того, хотя бы в моём случае пошла на пользу. Сначала я подумал о своём друге, о том, насколько я ему благодарен за то, что сейчас со мной происходило и что окружало. На какой-то момент мне даже захотелось проведать его, хотя время близилось к ночи. Как бы эгоистично это не прозвучало, но поискам Пита в отеле я предпочёл удобно устроиться на кровати перед телевизором, а вскоре и вовсе уснуть под его монотонный звук.

Странно, но никогда раньше мне не удавалось настолько отдохнуть всего за одну ночь. Я прекрасно помню, сколько городов Америки, Мексики и Канады мы тогда посетили, но ни в одном из них мне не было так комфортно и спокойно, словно я находился дома. Впрочем, особо удивляться здесь тоже нечему: в те времена каждая ночь, проведённая вне салона автомобиля, автоматически становилась хорошей. Сейчас же я собственной персоной чувствовал окружающую меня роскошь, не говоря уже о других причинах, вроде другой страны или прошедшие шесть с лишним лет.

Тем самым утром, которое до сих пор прекрасно помню, я был готов уехать домой. Понятия не имею, кто и как нашёл Пита, но в тот день, когда солнца на горизонте ещё не было, а звёзды светили уже не столь ярко, чтобы их можно было увидеть на небе, в мою дверь постучался некто из служащих отеля. Высокий и крепкий молодой человек, стоявший передо мной, сказал:

– Мистер Рейд, вам письмо.

Ему, видимо, было не столь важно знать, кто получил послание, так как сразу после того он, развернувшись, ушёл. Мне всегда нелегко смириться, что мой сон или мой отдых прерывают по неважным причинам вроде этой. Я не смог удержаться от соблазна узнать, о чём идёт речь в письме, ведь здесь не было даже конверта, словно тот парень из персонала в спешке пытался занотировать своим немного кривым почерком каждое слово, услышанное из трубки телефона.

Как оказалось, причина, почему меня разбудили так рано, была довольно весомой, поэтому я сразу же поспешил сообщить о ней Питу. Он, как и я несколько минут назад, крепко спал в своей постели. После нескольких стуков в его дверь, если неплохо прислушаться, можно было услышать, насколько он был недоволен. После того, как мне пришлось всё это выслушать, дверь открылась и Пит стал передо мной на пороге его номера.

– А где же делись твои обычные выражения вроде «Доброе утро»? – в свою очередь последовал вопрос с моей стороны.

– Я посмотрел, насколько добрым было бы твоё утро, если бы тебя так разбудили.

– А ты думал, я по своей воле сам проснулся и ещё тебе спать мешаю? Они перепутали номера и отдали мне письмо, адресованное тебе.

– Письмо? Понятно, спасибо, – ответил он и, отобрав у меня то самое послание, выбросил его из окна своего номера.

– Даже не прочитаешь? – удивлённо спросил я.

– Зачем? Это наверняка очередное сообщение от кого-то из друзей либо же очередная попытка родственников наладить со мной отношения. Ничего особенного.

– Не сочти меня плохо воспитанным, но я не смог удержаться и прочёл твою записку. Поверь, это не то, о чём ты мне только что рассказал. На мой взгляд, это намного важнее.

– Важнее? Неужели планета в опасности и лишь я могу спасти мир?

– Это вовсе не смешно, а скорее даже, напротив. Твой отчим погиб.

– По-твоему это действительно важнее тех писем, которые мне приходилось получать до этого?

– Разве нет?

– Только не для меня. Встретимся, когда наступит настоящее утро.

После этого дверь его номера передо мной захлопнулась, а я остался сам в тишине коридора. Раз уж у меня были ещё несколько часов, чтобы выспаться, мне не хотелось упускать подобную возможность, и без того редко случавшуюся. Я вернулся к себе и лёг спать дальше, хотя уснуть мне так и не удалось. Наши с Питом номера находились рядом, а поскольку стены здесь были ненамного толще, чем где-либо, я мог слышать всё, что происходило.

Сначала ничего особенного не случилось, впрочем, это было только затишье перед бурей. Примерно через несколько минут из-за стены начали доноситься самые разные звуки, среди которых порой можно было различить, как он проклинал всё и всех, а затем – как ломалась почти вся мебель, попав под горячую руку моего друга. Конечного результата увидеть мне не посчастливилось, но, думаю, что почти всё в его номере было разбито.

Никто из нас никогда не воспринял бы такую новость спокойно, и не знаю, злился Пит или был глубоко расстроен, но тогда я понял, что не бывает людей без чувств или слишком чувствительных. Есть те, кто притворяется и скрывает свои эмоции и те, кто выставляет их напоказ. Мой друг был одним из тех, кто обманывает себя. Возможно, мои выводы ошибочны, но когда он в самых напряженных ситуациях оставался спокоен, то лишь потому, что сам верил в своё спокойствие, считая это единственно верным. Вот и сейчас он верил, что смерть отчима никак его не затрагивает, однако на самом деле ему удавалось обманывать и убеждать себя в том, что это действительно так, в то время как истинный Пит, тот, кого он всегда прятал от людей и чей голос всегда приглушал, скорбил об утрате близкого человека. Несмотря на то, что им никогда сблизиться не удавалось, ближе у моего товарища больше никого не было. Возможно, кто-то спросит насчёт меня или его брата, но мы знакомы лишь с глубоким, постигнувшим счастье, философом, которого Пит из себя строил, а вот мистер Бёрн действительно хотел спасти сломанного жизнью парня, пусть сделать это он собирался по-своему. Эх, Пит, что же этот мир сделал с тобой, и что же наделал ты?

Когда наступило то самое настоящее утро, о котором шла речь, мне было не до сна. Мысленно я возвращался к разговорам и дням, когда я ещё видел его отчима живым и здоровым. Кроме того, мне было любопытно сравнивать два абсолютно противоположных рассказа о временах детства провидца, которым я считал в период депрессии Пита. Не знаю, взял ли мой возраст своё, но теперь мне было тяжело увидеть в нём кого-то кроме обычного человека со сложным характером и отличающимся от привычного мировоззрением. Немало времени провёл я тогда в раздумьях, порой даже не могу уснуть по ночам, а всё размышлял и вспоминал былые времена. Уж этого мне точно никто не мог запретить.

Вскоре мы покинули дорогостоящие апартаменты и двинулись в неизвестном направлении прочь из наибольшего города Австралии. Сложно было сказать, ехали мы на север, юг, восток или запад, поскольку каждый новый поворот и солнце то и дело сбивали мой воображаемый компас. К тому же, почти всю дорогу Пит молчал, а на любой вопрос с моей стороны отвечал кратко и нехотя, словно обидевшийся ребёнок лет пяти. Вот только если ребёнка развеселить было вполне возможно, то как поступать с ним я не имел ни малейшего понятия. И всё же моё уважение к себе перестало бы существовать, если б я не спросил:

– Куда мы едем теперь?

– Перт.

– Это же на западе, а поскольку мы на востоке, то это две с половиной тысячи миль! – дало о себе знать моё внутреннее возмущение.

В ответ мне удалось услышать только тишину. С другой стороны, подобное уже случалось ранее, и ничего странного, в целом, не произошло. И если бы Питу в тот момент было хоть немного не наплевать на происходящее вокруг, вряд ли он осмелился отправиться в столь нелёгкий путь. Но пока что изменить его планы было не в моих силах.

В дороге мы провели целую неделю, хотя если бы не останавливались так часто, то нам хватило бы и двух дней. В первый и во все последующие вечера я вспоминал о доме. Нет, ни о каком-либо пристанище на одну ночь только чтобы немного поспать или совершить нечто ещё более напрасное, а о доме, в котором я вырос, и каждый угол которого знаю наизусть. Пожалуй, моей внутренней энергии никогда бы н е хватило, чтобы пережить всё, что случилось с Питом. Тогда я неоднократно думал, что делал бы в такой ситуации и как поступил бы. Впрочем, длились подобные странствия в мире мыслей недолго, поскольку всё воображаемое пугало меня настолько, что я сразу же старался забыть об этом. Видимо, этого я точно никогда не смог бы пережить.

А как насчёт Холли? Слишком часто я злился на себя. Не нужно иметь много ума, чтобы оставить жену на неопределённый срок в полном одиночестве, к тому же в таком-то положении! Вот уже несколько дней я не слышал её чудесного голоса, всегда навевавшего на меня покой, не видел её и поймал себя на том, что начал забывать очертания её лица, хотя прошедшее время не равнялось и трём дням. Пожалуй, утратить её было бы для меня ещё страшнее, чем то, остальное, о чём я думал длинными вечерами, проведёнными на пути в Перт.

В течение первого дня, когда мы ещё не успели выехать за пределы штата Новый Южный Уэльс и оказаться вдали от ещё совсем недавно приютившего нас Сиднея, наш автомобиль начал давать небольшие сбои, но особого внимания этому мы не придали, поскольку сверху светило палящее летнее солнце, и не удивительно, что техника то и дело пыталась выйти из строя. Да и мы не были так же бодры, как это было утром, поэтому, учитывая, что единственным нашим желанием на тот момент было спрятаться и уснуть в тени, нам было не до мелочей, связанных с механикой, но в конечном итоге привёвших к гораздо худшим последствиям.

Проехав один из многих небольшой городок, название которого я сейчас уже и не вспомню, нашей машине, видимо, надоело ехать, и она остановилась окончательно. К тому времени солнце уже пряталось за горизонт, до ближайшего городка, что его мы так скоропостижно миновали, было как минимум несколько миль, а расстояние до Сиднея было почти таким же, как и до Брокен-Хилла – города на нашем пути в Перт, найти который на карте не составило никакого труда. О возвращении в начальную точку, как и о продвижении вперёд, соответственно не могло быть и речи, перспектива провести ночь в явно сломанном автомобиле посреди неизвестной местности нас совершенно не устраивала, поэтому иного выхода, как вернуться в ближайший населённый пункт, не было.

Всё так же молча Пит буквально выпрыгнул из-за руля наружу и, яростно ударив ногой колесо автомобиля, последовал в направлении ближайшего города. У меня не было никакого желания оставаться в одиночестве либо оставлять друга одного, поэтому я в спешке последовал за ним. Казавшееся маленьким расстояние оказалось довольно-таки большим, и в сумерках уже с трудом можно было различить чей-либо силуэт, а мы всё не останавливались. Вокруг ни души, дорогу можно было увидеть лишь как следует приглядевшись, отчаяние и усталость побуждали меня остановиться, надежды уже не осталось, но свой настрой я скрыл, и не зря: если бы я сдался, то остановился бы за несколько десятков футов от пункта назначения. Признаться, когда мы наконец0то пришли, огромная радость переполняла меня снаружи и изнутри, чего я совершенно не скрывал, ведь в темноте моих эмоций всё равно никто не смог бы разглядеть. А вот Пит всё так же молчал.

Люди, которые ещё кое-где находились на улице, недоверчиво оглядывались на нас, когда я пытался узнать о ближайшем ночлеге, который можно найти неподалёку. Мне кажется, что я и сам не захотел бы говорить с незнакомцами в столь позднее время, будь я тогда австралийцем. Кроме того, мой явный американский акцент вызывал немалые подозрения со стороны местных жителей, поэтому от некоторых из них нам пришлось держаться подальше, поскольку после опта в Лос-Анджелесе у меня не было никакого желания связываться с полицией вновь.

Правда, был один парень, который согласился проводить нас. Он упрямо отказывался называть своё имя, да и узнавать наши он тоже не спешил. Мы шли примерно пять минут и вскоре пришли в место, где не было ни людей, ни фонарей, которые могли бы хоть немного осветить территорию вокруг.

– Вот мы и пришли, – сказал наш проводник.

– Куда? – полюбопытствовал я.

– Теперь это уже не так важно. Сегодня у меня своего рода юбилей: вот уже десятый раз я повторяю одну и ту же фразу. Достаём деньги, снимаем украшения и вместе с прочими ценностями передаём всё это мне.

Как ни печально признавать, но единственный человек, который, как нам показалось, откликнулся на нашу просьбу, оказался всего лишь обыкновенным грабителем. Что ж, выбора он нам не оставил: если мы хотели жить и продолжить наше путешествия, а мы, определённо, хотели, то должны были отдать все ценные вещи, имеющиеся в наличии. Так мы с Питом лишились почти всех своих денег. Вот и остались два странника одни в совершенно незнакомом городе без цента в кармане. Впрочем, так думали только я и грабитель.

Когда нас наконец покинул этот преступник, а я пришёл в себя, то спросил Пита, хотя и не ожидал услышать ответа:

– Что будем делать дальше? Денег, как и сил, у нас не осталось.

– По-твоему, я совсем идиот? Несколько сотен ещё можно отыскать в машине, ещё тысячу – среди вещей. Но ты прав: большей части денег нам больше не видать. Теперь не мешало бы отыскать пристанище хотя бы на одну ночь.

Я обрадовался, ведь эта, пусть и не самая длинная, но всё же фраза, обнадёживала: мы не останемся на мели, а ещё Пит наконец-то нарушил молчание. После поисков, на которые мы потратили все оставшиеся силы, нам всё же удалось найти место, обеспечивающее нам крышу над головой на ближайшие несколько часов. На этот раз помочь нам согласился другой молодой человек, не имеющий никаких преступных намерений. Он указал нам, где мы можем лечь, показал дом и оставил нас одних. Нельзя сказать, что этот человек был дружелюбен к нашей компании, но и какой бы то ни было неприязни с его стороны тоже не последовало, что уже хорошо. За окном стояла глубокая тьма, и даже свет луны не был заметен столь поздней ночью. Я не стал выяснять отношения с другом, хотя имел такую возможность, да и вынуждать хозяина дома знакомиться с нами или что-либо рассказывать было не самое подходящее время, поэтому попытавшись уютно утроиться на полу, с трудом мне удалось уснуть. Во всяком случае, это лучше, чем если бы я остался в машине.

Утром, последовавшим за той долгой и нелёгкой ночью нас разбудил приютивший меня и Пита человек, позже представившийся Олли. То ли от того, что был так воспитан, то ли от хорошего отношения к нам, что его он, возможно, успел обрести за прошедшие несколько часов, хозяин дома предоставил нам изысканный, словно в ресторане завтрак. Я, конечно же, удивился этому неожиданному сюрпризу, впрочем, как позже объяснил сам Олли, ничего странного в этом не было. Порой одиночество сводит с ума, поэтому невольно начинаешь радоваться любому гостю в твоём доме, но эта радость словно одевает розовые очки, из-за которых невозможно различить настоящих друзей и тех, кто тебя попросту использует. По этой самой причине он неоднократно выпытывал у нас не являемся ли мы злоумышленниками, кто мы такие, куда держим свой путь и зачем, только чтобы убедить свой разум, что всё нормально. Но оно и не удивительно: ему было почти тридцать, а он жил в полном одиночестве.

Вскоре Пит отлучился на несколько минут. Мы подумали, что это одна из его очередных выходок, ведь в глубине души я всегда считал его странным, хоть и любил в качестве друга и наставника. Олли со мной согласился – не считать почти постоянно молчащего человека странным довольно нелегко. Но клянусь всем, что есть на свете: через минуту Пит вернулся и, тяжело дыша, сказал, стоя у двери:

– Я нашёл нам механика.

Не имею ни малейшего понятия, как ему всегда удавалось так быстро решать проблемы в своём внешнем мире, и куда он постоянно спешил, однако, раз за разом он дарил мне чувство приятного удивления, и мне это нравилось. В такие минуты я радовался, что у меня есть такой товарищ, которого невозможно вписать в какие-либо рамки, поскольку в жизни очень важно всегда удивляться чему-то новому и необычному, иначе она попросту потеряет всякий смысл.

Олли был удивлён не меньше меня, но, когда стало понятно, что пришло время прощаться, он совершенно не возражал, а лишь осторожно спросил, может ли он поехать с нами. Лично я не был против, а вот Пит сначала не соглашался, но потом всё же разрешил ему поехать с нами, при условии, что этот австралиец будет покрывать все расходы на бензин и содержание себя. Не желая более оставаться в стенах своего дома, наш новый друг согласился.

Таких людей вроде его мне приходилось встречать довольно часто, да что тут говорить: до поры до времени я и сам был таким же. Представители «офисного планктона», как теперь их называют, тоже мечтали стать моряками космонавтами и супергероями. Так почему же не стали? Никогда не поздно изменить свою жизнь, впрочем, для них это всего лишь пустые слова. Надеюсь, что Пит, как и я, радовался, что нам выпала честь встряхнуть чью-то ещё жизнь. Я творил добро, что не могло меня не радовать.

Тогда я задумался над собственной жизнью. С одной стороны, на моих плечах лежала ответственность за содержание семьи, а с другой, на какой-то момент мне показалось, что любимая работа архитектора тоже навязана мне обществом. Быть может, моё призвание – помогать людям? Вот только ранее мне никогда не приходилось слышать о такой вакансии, хотя она неплохо оплачивается – мне было бы приятно знать, что есть люди, безгранично благодарные мне за то, что я изменил их жизнь в лучшую сторону. Впрочем, кого волнует, скольким людям ты помог, если ты не можешь содержать семью и оплачивать счета? Пока что выхода из своего положения я не видел, да и было мне явно не до этого.

Как оказалось позже, наш новый путешественник неплохо разбирается в машинах с детства, когда отец брал его к себе в автомастерскую. Найти путь назад для нас оказалось легко: знай себе, что иди прямо и не сворачивай. Потом ещё около получаса Олли провозился с нашим железным конём, и все мы наконец-то двинулись дальше.

Ближе к вечеру мы прибыл в Брокен-Хилл. Пит уже спал, неплохо устроившись на заднем сидении, я сидел за рулём, а Олли, севший на пассажирское место всё не умолкал, то и дело повествуя мне о своей жизни, вплоть до считавшегося тогда вчерашним дня. Мне казалось, что это я прожил всю его жизнь, что это я работаю в офисе и единственное моё развлечение – эксперименты в области кулинарии.

– И давно у тебя такое нестандартное хобби? – с долей любопытства вырвалось у меня.

– Почти с юности, – ответил он. – Мне нравится готовить потому, что мне нравится есть. Кто-знает, возможно, это странно, но я предпочитаю наслаждаться каждой ноткой вкуса, а не смотреть на пищу как на источник энергии. Я не могу похвастаться успехом или яркой жизнью, но это помогает мне убежать от всяких проблем.

– То есть для тебя это что-то вроде отдушины?

– Вроде того. Между тем, ты знал, что во время процесса жевания у человека снижается уровень стресса? Согласись, как правило, мы едим в спокойной и безопасной обстановке, поэтому на рефлекторном уровне во время жевания у нас возникаю ассоциации об отдыхе, и мы успокаиваемся.

Не знаю, хотел ли он вызвать у меня симпатию, научить чему-то, или же возраст попросту взял своё. Впрочем, это уже было не столь важно, ведь как только я начинал скучать, как сейчас, например, то сразу переключался на свои мысли, а все звуки вокруг становились всего лишь монотонным шумом. К тому же, в поле моего зрения попал конечный пункт на сегодня, и в какой-то степени желание поскорей уединиться охватило меня.

«Дворец Марио» – единственные слова, которые я успел увидеть на вывеске о ближайшем отеле, и единственные слова, которые там были. Другого выхода, кроме как поехать туда, я не видел, поэтому ровно через несколько сотен футом, как и было обещано, все мы с радостью, а кто-то, возможно, с неохотой, покинули салон нашего автомобиля. Отличие этого города от шумящих столиц и пыльных улиц всех больших населённых пунктов сразу бросалось в глаза, когда дело касалось гостиницы здесь. О парковке тут, пожалуй, не слышали, поскольку все три машины, которые были, стояли на улице прямо перед входом, а само здание напоминало скорее простой дом, нежели роскошный отель. Впрочем, это было всего лишь моё первое впечатление.

Молодая девушка приветливо рассмотрела для нас все варианты и дала каждому ключ от своего номера. Городок не мог похвастаться своими размерами, поэтому цена нас приятно удивила. Хотя, что тут говорить: после того, как мы остались без денег, нас приятно удивляла любая цена, если она нам не только по карману, но и соответствует качеству. Здесь всё это было, и где-то в глубине души я обрадовался, как тому, что расходы на жилье в этот день у нас минимальны, так и тому, что не слишком обременяю Пита финансово.

Я пришёл в свой номер и сразу же захотел позвонить к Холли. Пришлось потрудиться, прежде чем оператор соединил меня с домом. Когда же это случилось, то, спустя пару совершенно неприятных моему слуху гудков, на другом конце провода я услышал её, как всегда очаровывающий, голос:

– Алло?

– Привет. Как ты?

– Том, это ты! Привет. У нас всё отлично, а как обстоят твои дела?

– Что ж, мы наконец-то добрались до Брокен-Хилла, и вот теперь я сижу в своём номере, пожалуй, единственного отеля в городе. Вчера нас ограбили, правда, тебе не стоит волноваться по этому поводу. С нами всё в порядке, ведь у нас ещё остались несколько тысяч. А что касается того парня, который лишил нас денег, – видимо, ему они нужнее. Кто знает, вдруг его дома ждёт семья? Кроме того, это даже к лучшему, поскольку мне всегда казалось, впрочем, кажется и сейчас, что прелесть путешествий далеко не в роскоши и вседозволенности.

– А в чём же тогда?

– Не знаю. Пожалуй, прелесть заключается в познании себя.

– Знаешь, у тебя прекрасно получается заинтересовать слушателя, пока ты что-то рассказываешь. А ещё мне всегда жутко нравилось, когда ты учишь чему-то, правда, порой, ты редко это замечаешь.

– То есть, тебе не нравятся мои так называемые «лекции»?

– Что ты, напротив, за них я люблю тебя ещё больше.

– Поверь, это далеко не предел. Мы вчера познакомились с одним австралийцем, его зовут Олли, вот уж кто действительно читает лекции во время разговора. Сегодня, например, он рассказывал мне о еде и стрессе.

– Посвятишь меня в то, как вы познакомились?

– Тогда слушай. Вчера наши планы были довольно амбициозны, поэтому Пит не хотел останавливаться раньше, чем мы доедем до Перта именно куда направляемся и сейчас. Хотя наш автомобиль решил иначе, поэтому в сумерках и паре километров от небольшого городка мы заглохли. В попытках найти крышу на одну ночь мы лишились большей части денег, но потом почти сразу же на наши поиски откликнулся Олли. Он-то нам и позволил остаться в своём доме. Признаться, я был поражён, когда следующим утром он спросил, может ли поехать с нами. Теперь нас трое.

– Рада слышать. Кстати, как там Пит?

– Я боюсь за него. Как бы он чего не натворил…

– С чего вдруг такие опасения?

– Вчера утром он узнал, что погиб его отчим. Но вопреки его внешнему спокойствию, я знаю, что внутри всё совершенно иначе. Сквозь тонкие стены сиднейского отеля я слышал, что мебели в его номере неплохо досталось. Потом он почти целый день молчал, да он и сейчас не особо разговорчив. Поэтому я опасаюсь за Пита.

– Возможно, тебе стоит поговорить с ним? Сделай первый шаг, прояви инициативу, поговори с ним по душам. Не дай ему шанса думать, что со смертью отчима оказалось, что и его друзья не такие уж преданные.

– Я посмотрю, что можно сделать. Впрочем, довольно говорить обо мне и событиях вокруг. Лучше расскажи, как дела дома.

– Твои родители каким-то образом узнали, что ты отсутствуешь, поэтому теперь они частые гости в нашем доме. Особенно твоя мать.

– Не удивительно. Она терапевт, это её работа, – с улыбкой ответил я.

– Допустим, они знают, что ты уехал, но как они узнали о ребёнке?

– По той же причине. Думаю, что если бы я был врачом, то тоже мог бы невооружённым глазом заметить твоё положение. А как насчёт твоих родных?

– С ними всё в порядке. Благодаря твоему появлению в нашей жизни, мой самый младший брат Ник сможет впервые пойти в настоящую школу.

– Сколько ему?

– Через месяц будет двенадцать.

– Не пойми меня неправильно, но я не думаю, что сейчас самое подходящее время для того, чтобы отдать его в школу.

– Что ты имеешь в виду?

– Его могут не взять в школу, а если и возьмут, то это будет не самое подходящее время и место для него. Представь, как люди твоего возраста относились бы к тебе, если бы ты не умела писать и читать? С детьми всё то же самое, просто они меньших размеров.

– Тогда как быть?

– Найти того, кто сможет обучить его знаниям, необходимым в школе в его возрасте. Уверен, что если хорошо поискать, то можно найти такого человека. Мне кажется, что начать стоит со школ: нередко учителя предлагают подобные услуги ради дополнительного заработка. Между тем, разве тебе не пора ложиться спать?

– Ты смеёшься, Том? Здесь же почти шесть часов утра!

– Странно, я думал, что дома тоже почти одиннадцать часов вечера.

– Часовые пояса. Боюсь, ты неправильно рассчитал время.

– Получается, что я тебя разбудил. Прости, я не хотел.

– Всё в порядке. Кажется, тебе пора готовиться ко сну.

– Лучше побудь со мной ещё хотя бы на связи.

– Позвони мне в другой раз, и я с радостью буду висеть на проводе сколько угодно. А теперь всем нам пора спать.

– Береги себя, – сказал напоследок я.

– Ты тоже. Желаю удачи, – последовал её ответ.

Было не очень приятно осознавать, что я ошибся, впрочем, я не помню ни одного случая, когда это было бы приятно. Часовые пояса ловко ввели меня в заблуждение: пока я думал, что разница во времени составляет сутки, на самом же деле она была лишь семь часов. Хотя сейчас это волновало намного меньше предстоящего разговора по душам с Питом.

Когда я осознал, что мои опасения намного страшнее того, что мне в действительности придётся сделать, моя рука постучала в дверь номера друга. Удивившись, что открыл мне Олли, я спросил:

– А где Пит?

– Он в моём номере. Расслабься, мы просто поменялись, потому что здесь ему что-то не понравилось. Понятия не имею, что бы это могло быть, но суть проста: ищи его в другом месте.

Далее он сразу же захлопнул передо мной дверь, а мне не оставалось выбора, как попробовать снова решиться. Долго убеждать себя мне не пришлось, и, проделав то же самое с дверью теперь уже наверняка номера Пита, я увидел его, стоящего на пороге передо мной.

– Что? – спросил он, разрушая неловкую паузу.

– Моя жена посоветовала мне поговорить с тобой, и я с ней совершенно согласен.

– Женщины… Ладно, входи.

Планировка и несколько деталей интерьера – пожалуй, единственные отличия между его номером и моим. В целом всё было таким же. Сев в кресло, товарищ предложил сделать то же самое и мне, а затем спросил:

– Так о чём ты хотел со мной поговорить?

– О том, что произошло вчера, начиная с момента, когда я получил твоё письмо.

– Разве что-то случилось?

– Пит, прекрати притворяться. Сквозь не самые толстые стены я слышал, что ты делал дальше. Затем целый день из тебя нельзя было вытащить слова, а потом, когда автомобиль сломался, я испугался, что ты разнесёшь его к чертям. И, признаться, я боюсь за тебя.

– Со мной всё нормально. Лучше иди спать.

– Почему ты просто не можешь рассказать мне обо всём? – вспылил я.

– Это мои проблемы и тебя они не касаются, – всё так же спокойно ответил он.

– Ты привык прятаться за своим персонажем, который всегда счастлив, жить не может без путешествий и имеет философский взгляд на мир. Но, пожалуй, только мы двое знаем, кто ты на самом деле, – последовал мой ответ, и дверь за моей спиной захлопнулась.

Это была далеко не самая приятная, но всё же правда. Каждый человек, повстречавший Пита, знал лишь его образ, укреплённый его умелой актёрской игрой, если это уместно так назвать. В душе он остался тем самым мальчишкой в юном возрасте. Не знаю, было ли это частью учения, которое он получил от Патрика Рейнольдса, придумал ли это он сам, или и вовсе никаких путешествий с ним никогда до нашей встречи не случалось, а вся история его жизни – сплошная ложь, но той ночью я понял одну очень важную вещь. Не важно, как сильно ты будешь стараться и какое представление о себе внушишь окружающим, но ты не сможешь бежать от себя вечно. Сердце не обманешь.

Иного выхода мой гнев, который я, порой, ненавидел, мне не оставил. Я лег на кровать у себя и долго смотрел в окно. Вскоре началась гроза и в тот момент о себе напомнила мысль, пришедшая мне в голову в возрасте восьми лет. Когда я был ещё настолько маленьким юношей, мне постоянно казалось, что, когда идёт дождь, в мире кто-то плачет. Возможно, это действительно так, но затем эту мысль заменили знания о природных явлениях с научной точки зрения, и до той ночи в Брокен-Хилле я о ней не вспоминал.

Внезапно в мою дверь кто-то постучал. У меня не было никакого желания даже на мгновение отвлекаться от картины за окном и на нём, но, так уж и быть, пришлось встать и открыть. Каково же было моё удивление, когда перед собой я увидел Пита. Нельзя сказать, что он злился или печалился, да и вообще не понятно, какие эмоции сейчас властвовали над ним, поэтому всё то время, пока он не решался нарушить молчание, я глядел на него и пытался понять, о чём сейчас думает Пит. Видимо, наконец собравшись со всеми своими силами, он спросил:

– Позволишь войти?

Открыв дверь шире, я привычным для нас жестом пригласил его внутрь. Сразу после того, как он удобно устроился на одном из стульев, мой друг продолжил:

– Хорошо, давай поговорим. Например, с чего ты взял, что во время приключений и вне их все знают моего персонажа, а не меня?

– Я уже говорил, но скажу ещё раз. Я всё слышал той ночью, если это, конечно, не уместнее назвать утром. Поверь, мне очень жаль. Я знаю, что вы были не очень близки, но…

– Твоё мнение ошибочно, – перебил он меня.

– Что ты имеешь ввиду?

– Тот факт, что мы не были близки. Это ложное утверждение.

– Что-то я не замечал между вами тёплых взаимоотношений, когда мы были в его доме, как и годы спустя после этого.

– А потом прошло ещё два года. Ты никогда не думал, куда я пропал?

– Нет.

– А стоило бы. За два года мы нашли общий язык, пожалуй, впервые за столько лет. В какой-то момент я понял, что он всего лишь хотел как лучше с той точки зрения, которую ему навевал образ жизни. В свою очередь, отчим наконец принял меня таким, какой я есть. А теперь мы уже никогда не сможем сходить на рыбалку вновь, чего он так хотел. Знаешь, в ту ночь или утро, как ты это обозначил, я чертовски возненавидел себя, что было в диковинку, ведь раньше мне не приходилось испытывать ничего подобного.

– Почему? – несмело спросил я, когда пауза, что её сделал Пит, вышла уж слишком неловкой.

– Потому, что я позволил истории повториться, вновь наступил на те же грабли. Думаю, ты помнишь, насколько велико было моё раскаяние, когда я не успел сказать родителям, как сильно люблю их. Теперь то же самое случилось с моим отчимом. Жаль, что осознать это мне удалось лишь после того, как никого из моих близких больше не осталось.

– Никогда не поздно повернуть всё в обратную сторону. Ты сам говорил мне об этом.

– Вот только в моём случае особо и поворачивать-то некуда. Скоро и ты окажешься вне моего влияния. Дети, семейная жизнь, работа, знаешь ли… Это не для меня, – после этих слов он встал и подошёл к окну, направив свой глубокий взгляд на дорогу снаружи, куда как раз выходили мои окна. А после, немного помолчав и поразмыслив над следующей фразой, Пит продолжил:

– Понимаешь, каждому из нас нужна власть. Например, в детстве мы любим быть главными в той или иной игре, в чуть старшем возрасте нам нравится командовать, а потом, когда у нас появляются дети, мы используем это. Мы говорим, что им делать и распоряжаемся их жизнью, пока они не станут слишком умными, чтобы избавиться от этого влияния. Средства массовой информации, как политика и религия, тоже недалеко ушли. Кто-то из верхушки общества каждый день указывает, как нам жить, в то время как мы считаем это своей волей. Знаешь, о чём я говорю?

– Не совсем. К чему ты клонишь?

– К тому, что всё устроено на зависимости. Мы как марионетки – стоит лишь дёрнуть за нужную ниточку. Боюсь, что все твои приключения, так или иначе связанные со мной, – лишь моя жажда власти и признания. Разве тебе никогда не казалось, что я навязываю свою точку зрения?

Всё также стоя у окна и слушая мелодию дождя, внезапно Пит замолчал, а спустя несколько минут и вовсе ушёл, объясняя это тем, что он хочет побыть в одиночестве.

Старина в конец запутался – мы оба почувствовали это. Было любопытно наблюдать, как произошёл конфликт между тем, чему он должен следовать и тем, что мой друг переживал глубоко внутри. В чём-то он был прав – то влияние, о котором ещё несколько минут назад шла речь, я всегда чувствовал повсюду, но относительно его власти надо мной вынужден не согласиться. Ведь это я решил впервые уехать с Питом и довериться его мировоззрению – во всяком случае, мне всегда так казалось. Возможно, это тоже была лишь часть того спектакля, который окружал меня. Впрочем, обсудить это с ним я не успел, как и напомнить о том, что у Пита по-прежнему есть брат.

Признаться, на момент и я запутался в происходящем. Мой друг пытался сделать мою жизнь лучше, отрицать этого нельзя, но вот он говорит, что навязывает мне свою точку зрения. Кроме того, нельзя не брать во внимание тот факт, что истинного Пит увидеть мне удавалось довольно редко, а всё оставшееся время он прятался за неким образом, который был известен каждому знающему моего товарища человеку.

Потом я понял, что нужно собрать все детали головоломки воедино, иначе все мы так и будем оставаться в растерянности. В итоге у меня получилось то, о чём я нередко догадывался, но почему-то не находил этой мысли до того дня места. Психолог из меня никакой хотя бы потому, что по образованию я архитектор, но аналитический склад ума, на который Пит, порой, обращал моё внимание, нередко меня выручал. Хотя если бы я всё же имел отношение к сфере психологии, то сделал те же выводы: конфликт между личностями. Не то, чтобы старина Пит страдал их раздвоением, но два противопоставленных мировоззрения было трудно не заметить. Первое – это юноша, которым он остался глубоко внутри в следствие стрессовой ситуации, то есть потери близких. Возможно, поэтому его дальнейшее взросление стало невозможным. А второе – это тот человек, которого все мы знали, и которым Пит хотел бы быть. По какой-то причине он подсознательно считал все свои знания едино верными, поэтому следовал им как можно чаще. Но когда случалось что-то, что заставляло его «юношу» напомнить о себе, то происходило то же, что и тогда в Сиднее.

Всё мы здорово запутались, пытаясь понять, что же происходит, но вскоре я предпочёл перестать думать об этом и предался Морфею. Ночь эта выдалась неспокойной – мысли в голове не давали мне покоя, поэтому даже во сне я размышлял о всё, что внезапно навалилось на наши с другом плечи.

VIII

Четвёртым по счёту утром, что его я встретил в Австралии, мы продолжили свой путь вглубь континента. И хотя температура вне автомобиля была не такой высокой, как где-либо ещё, воздух здесь всё же отличался своей сухостью, поэтому в какой-то степени нам становилось жарче с каждым последующим часом. Солоноватый привкус пота ещё долго сопровождал нас после того, а пейзажи вокруг не смогли никого оставить равнодушными.

В тот день недолго после того, как мы покинули Брокен-Хилл, наша компания пересекла границу штатов и оказалась в Южной Австралии. Кокберн – город, расположенный непосредственно на грани между Новым Южным Уэльсом и Южной Австралией, тепло принял трёх странников, пожаловавших сюда на завтрак. Название улиц были странными, так как отличались только деталями. В одном из кафе можно было найти трёх парней, или, вернее сказать, мужчин, которые вели себя странно и слишком выделялись среди окружающих. Это были мы.

Попивая чай из своей кружки, Пит то и дело украдкой поглядывал на меня, а затем, видимо, решившись продолжить вчерашний разговор, сказал:

– Мне кажется, что пора прекратить поездку, пока мои проблемы не зашли слишком далеко. Либо однажды я потеряю контакт с реальностью, либо захочу иметь ещё больше власти над окружающими. Уверен, что вам, и, в частности, тебе, Том, это не нужно. К тому же, рано или поздно, ваши семьи станут прежде всего, и я не хочу этому мешать.

– То есть это конец? – спросил Олли.

– Почти, – ответил Пит. – Сегодня я довезу вас до Порт-Огасты, там есть аэропорт внутреннего назначения. Доберётесь до Сиднея, а там уже кто куда.

Прежней моей радости, которая хоть и в незначительных размерах, но всё же присутствовала, словно не бывало. То, что мы только что услышали, означало моё возвращение не только домой, но и обратно в рутинную жизнь, из паутины которой мне удалось выбраться лишь на три с лишним дня. Я спросил себя о том, что буду делать дальше, но, увы, нужного ответа не нашёл. Думаю, что любой другой радовался бы на моём месте, ведь скоро мне суждено было стать отцом, но я почему-то видел в этом лишь предзнаменование самых тяжелых времён в моей жизни. Получается, что все мои попытки помочь другу оказались тщетны? Неужели психоанализом я сделал только хуже?

Как и обещал, Пит довёз нас до Порт-Огасты, что в четырёх с половиной часах езды оттуда или же почти в трёх сотнях миль. Вокруг меня в автомобиле вновь царствовала тишина. Мы даже попали в пустынную местность, и тайком страх во мне взял верх, потому как останавливаться в такую погоду из-за поломки машины не очень-то хотелось. А когда этого не случилось, то верх над моими эмоциями взяли радость и облегчение, которые, как и предшествующий им страх, остались для окружающих тайной.

И вот мы оказались в аэропорту. Олли, как и я, стоял в абсолютной растерянности, поскольку даже не представляли, что можно сделать, чтоб это только набиравшее обороты путешествие не заканчивалось столь скоропостижно. Было бы эгоистично с моей стороны, если бы я сказал, что в тот момент думал лишь о себе, тем более, что это не так. Вовсе нет, мои мысли крутились вокруг нашего австралийского друга. Меня ждала любимая жена, будущий ребёнок и какая-никакая, но всё же работа, а вот Олли предстояло вернуться в серый дом, обратно к одиночеству его жизни. Возможно, я глубокосочувствовал ему, ведь однажды мне уже приходилось переживать нечто подобное, хоть тогда меня и окружали родные.

Последнее слово, которое я услышал от Пита, было робкое «извини». Он слишком быстро распрощался с нами, поэтому я не успел уверить его, что ему не за что извиняться, что я восприму его таким, каков он есть. Разве не для этого были придуманы друзья?

Очередной инструктаж перед взлётом, симпатичная стюардесса, несколько посторонних людей вокруг, панический страх моего друга перед первым в его жизни полётом, и вот мы уже летим на высоте в несколько тысяч миль. Вокруг нас окружали лишь облака и несколько птиц, всё же отважившихся подняться так высоко. Австралийский спутник, сидевший слева от меня, крепко держался за своё сидение и ремень безопасности, хоть я, что было сил, убеждал его, что не о чём беспокоиться, и всё хорошо. Потом же, к моему большому удивлению, он сам пожелал сменить тему разговора и спросил:

– Куда ты теперь? Должно быть, домой?

– Да. Навещу жену, ведь я не видел её уже почти четыре дня. А как насчёт тебя?

– Вернусь обратно в свою конуру, включу музыку, приготовлю какое-то блюдо и попытаюсь забыть, насколько скучно живу. Знаешь, а ведь я искренне обрадовался, когда Пит позволил мне поехать с вами. Мысленно я даже начал представлять Перт, ведь я никогда там не был. Хотя, кроме своего городка и Сиднея, где получил образование, я нигде не бывал.

– Вообще нигде? – удивлённо переспросил я.

– Да, возможно, это хорошо, что у меня нет жены и уж тем более детей. О чём бы я рассказывал им на досуге? О технологии приготовления спагетти? Или о том, как недовольно рычит на меня соседский пёс?

– Разве мы в силах изменить что-то в твоей жизни?

– Каждый может встряхнуть чью-то ещё жизнь. Взять хотя бы тебя. Чем не пример счастливой жизни?

– После свадьбы, знаешь ли, я счастлив по-настоящему только дома, а в оставшееся время – только наполовину.

– А если бы я спросил, что ты больше хочешь, каков был бы твой ответ?

– Пожалуй, я пожелал бы, чтоб с Питом всё было хорошо, и мы всё так же спокойно двигались на запад страны. Вот только теперь это не является возможным.

– Насчёт твоего друга нельзя не согласиться, а вот касательно поездки я бы поспорил. Что, если нам продолжить путь вдвоём?

– Это не менее безумно, чем позволить всему так скоропостижно закончиться, а потому мне нравится твоя идея. Вот только придётся начать всё с начала.

– Во всяком случае, у нас хотя бы остался второй шанс.

Сойдя по трапу в Сиднее, мы даже представить не могли, как всё произойдёт, куда мы поедем, и что будем там делать, но именно эта спонтанность подстёгивала нас ещё больше, не давая бросить всё и разъехаться по домам. Видимо, мы тоже уловили то воодушевление и ту любовь к дороге, которыми был одержим Пит.

Оставалось лишь надеяться, что наших денег хватит, и мы в конце концов попадём на запад. Так уж вышло, что взять машину было бы слишком дорогим удовольствием, да и денег на бензин нам не хватило б, даже если бы нам пришлось отказаться от пристанищ и спать в неудобном салоне автомобиля. Нужно было искать более простой, но в то же время более удобный и менее утомительный вариант, нежели идти пешком. Хорошо, что задолго до нас кто-то смиловался и придумал брать с собой попутчиков.

Хотя любая денежная трата слишком не приветствовалась мной, всё же первые два австралийских доллара мы потратили на книгу. Она повествовала о уголках Австралии, которые следует посетить, и раз уж Пита с нами не было, этой книге предстояло выполнить важную миссию: стать нашим путеводителем.

Теперь, когда план стал менее спонтанен, это в какой-то степени лишило нас места для творчества, но я хотя бы знал, куда следовать в следующий момент: на север, на восток, на юг или же на запад. Признаться, нашему удивлению не было предела, когда первыми двумя точками, что из на карте-приложении соединяла дорога, были Сидней и Перт. Кроме того, я даже видел большую часть всех достопримечательностей, которые были там указаны. Кажется, эта загадка Пита теперь была разгадана.

Путь на запад, за пределы города, оказался не таким коротким, каким он показался на первый взгляд, и чтобы одолеть его пешком, нам пришлось неплохо поработать ногами, неся за спиной ещё и свои вещи. Вот честное слово: в тот момент я и сам уже не был рад, что набрал столько, возможно, лишних вещей, особенно, когда начали болеть мои ключицы. Кто бы мог подумать, что в обыкновенный рюкзак может поместиться столько разнообразных предметов одежды и прочих мелочей, что их я постоянно носил с собой и никак не мог с ними расстаться. Спрашивается: вот зачем мне в путешествии нужна пустая консервная банка и деревянная палка, которую я нашёл много лет назад? Порой, мне в голову приходил тот же вопрос, но в дороге это нехитрое приспособление заменяло нож. Также я дорожил своим музыкальным инструментом – как-никак, это подарок Пита, и единственное, что напоминает мне о тех далёких временах юности. К тому же, бывает, идёшь по улице или же по дороге неизвестной местности, и тут тебе в голову приходит мелодия, которая долго не даёт покоя. В таких случаях я использовал свою губную гармонь по назначению: и успокаивал свои творческие порывы, и развлекал окружающих. Казалось, что каждая вещь в моём рюкзаке чрезвычайно важна, вот только вместе они создавали немалую тяжесть для моего тела, да и просить своего спутника об очередном привале почти что каждые десять минут было не так уж приятно.

Должно быть, путь стал моим очередным испытанием, которое я с высоко поднятой головой одолел, хоть он и был далеко не самым лёгким. Мегаполис остался далеко позади нас, спереди были только дикие безлюдные просторы дороги. Не знаю, сколько ещё мы шли, прежде чем услышали шум первой машины. И пока я только хотел попытаться найти хоть кого-то, кто помог бы добраться в населённый пункт, являющийся целью на сегодня, Олли уже успел не только остановиться, но и сделать то же самое с проезжающим мимо автомобилем.

Водителем оказался кто-то из коллег моего спутника. Я впервые видел не только человека за рулём, но и остальных пассажиров фургона, впрочем, это не помешало им вызвать у меня доверие. Шестеро музыкантов, возвращавшихся в родной город после длинной-предлинной поездки по материку, непрестанно обсуждали новые идеи, а некоторые даже тренировались, надеясь улучшить технику своей игры. Сначала я всеми силами пытался вникнуть в темы их разговоров, но после мне уже стало абсолютно всё равно, и всем диалогам я предпочёл смотреть в окно. Мне понравилось видеть разные, постоянно меняющиеся картины за окном, порой, слушать музыку и думать о чём-то совершенно отдалённом от рутинной жизни, о чём-то своём. Странно, но раньше я никогда не обращал внимания на то, насколько тесно музыка связана со мной, будь то очередная навязчивая мелодия в моей голове или музыканты-попутчики, словно некий знак свыше. А, может, так Вселенная незаметно для меня намекала на иной путь, по которому я мог бы пойти в своей жизни. Впрочем, этого мне уже не узнать, да и не очень-то хотелось.

Не столько в знак благодарности, хотя и поэтому тоже, сколько из-за почти полнейшего нашего разорения, мы указали парням в фургоне дорогу к дому моего австралийского спутника. Возможно, если бы они принадлежали к иной субкультуре, то исход дальнейших событий можно было бы описать в трёх словах: алкоголь, наркотики и рок-н-ролл. Но так как эти перспективные, на мой взгляд, ребята упорно искали себя в тогда ещё только зарождавшейся «новой волне», то всё обошлось лишь парочкой их новых друзей и десятком пивных банок. Спасибо, что не пришлось ночевать снаружи из-за громкой вечеринки, хотя не назвать тот вечер так было бы ошибкой с моей стороны. Однако, они тоже были хоть и своеобразными, конечно, но всё же людьми, и, поэтому закончили раньше наступления ночи, ведь устали не меньше нас.

Веселье так и бурлило в жилах всех присутствующих тем вечером, к этому ещё добавлялись пара банок пива, но, в целом, на душе мне стало как-то тоскливо. Я не был одинок снаружи, но внутри было очень одиноко, как когда едешь где-то по дороге, и рядом нет никого: лишь ты, дорога, полупустынная местность и порой пролетавшее мимо перекати-поле. И хотя новых знакомых было хоть отбавляй, душа требовала либо-какую родственную душу рядом. Так я вспомнил о брошенных мной далеко за океаном родителей.

Мне нередко приходилось бывать в ситуации, когда вечером думаешь о чём-то важном, чего не хочешь забыть, и чрезвычайно радуешься, когда обнаруживаешь утром ту же мысль в целости и сохранности. И такая же радость была у меня следующим утром, когда после долгого сна я не забыл о своих намерениях и выводах, «родившихся» предшествующим вечером.

Приятно вспоминать о хороших моментах прошлого, ведь тогда я переживаю тот счастливый миг вновь, и столь мучительно вспоминать о чём-то плохом, ведь тогда я начинаю сожалеть и мучиться от того, чего уже не изменить. Так вот, ранним утром, когда на горизонте только-только начинало светать, я отправился в сердце города на разведку. Больше всего сейчас меня интересовала почта. И хотя открывалась она намного позже, мне несказанно повезло, ведь поблизости был не только почтовый ящик для писем, но и круглосуточная сувенирная лавка. Хозяин, видимо, не только работал здесь, но и жил, ведь когда он отворил мне дверь, то в скрытом за цветами углу я увидел спальный мешок, очевидно, бывший в постоянно употреблении. Однако, сейчас меня интересовали лишь открытки, ведь одну из таких я намеревался отправить домой в Аризону. Вскоре, после нелёгкого выбора, я остановился на самой прекрасной, как мне тогда показалось. Там были изображены силуэты большой и дружной семьи, созерцавшей закат где-то в большой пустыне вдали от шумных улиц города. На обороте, как и полагается, я указал адрес и попросил в своём послании позаботиться о близком для нас, но теперь по моей же вине одиноком, человеке, то есть, о моей супруге и, разумеется, нашем будущем ребёнке. Кроме того, не обошлось без строки, на которой я попросил их не беспокоиться и уверил, что у меня всё просто отлично.

Винить хозяина за столь явный грабёж я не стал: кто знает, вдруг такие высокие цены – это его хлеб? А, может, я просто слишком добр, порой, даже к тем, кто этого не заслуживает. Тем не менее, свой замысел я воплотил сполна, поэтому беспокоиться уже не было смысла о том, чего не изменить.

Какой-то промежуток времени спустя, проснулись все виновники вчерашнего спонтанного торжества. Головы их невыносимо болели настолько, что напрасными оказались даже выпитые таблетки небезызвестного аспирина. Конечно, в некой мере я сочувствовал им, но эта ситуация стала большим – она доказала мне правильность моих выводов. Да, именно выводов, прийти к которым мне довелось во время одной из праздничных вечеринок. Насколько помню, то тогда речь в моих мыслях зашла вот о чём: не делай то, что делают все – это один из лучших способов достичь успеха, ведь гораздо лучше бросить на проблему все свои силы. И, как ни странно, тогда я пришёл к этому тоже при помощи алкоголя: пока друзья родных что было сил пытались забыться при помощи спиртного, мне на душе пришёлся другой путь – воздержаться. В моём рту не побывало ни капли тех напитков, поэтому на следующий день я не испытывал никаких болей, как, очевидно, стряслось со всеми остальными.

О том, чтобы кто-то из моих попутчиков сел за руль, разумеется, не могло быть и речи – они не только были слишком пьяны для вождения, но это также было опасно если не для жизни, то для карманов, которым это грозило штрафом внушающих размеров за вождение в нетрезвом виде. Так за рулём оказался ваш покорный слуга Том. Моему взору вновь открылись знакомые пейзажи на дороге в Брокен-Хилл, хотя останавливаться здесь во второй раз у меня пропало всякое желание. Нельзя сказать, что мы полностью миновали его, ведь ради пары холодных напитков остановка была нашей необходимостью, но задерживаться надолго никто не стал, а перед наступлением вечера меня сменил почти целый день спавший после вчерашнего Филипп. Теперь близилась моя очередь отдаться своей фантазии и миру сновидений. Мне даже удалось ненадолго задремать, но, в целом, мелькающие за окном картинки я находил не менее интересными. А ближе к ночи наша компания прибыла в Порт-Пири, что в Южной Австралии, где и должна была остановиться на ближайшую ночь, если бы кто-то из моих спутников не нахамил на всё ещё пьяную голову местному полицейскому, и нам не пришлось делать оттуда ноги. Хорошо, что к тому времени прояснился разум у Олли, который сам сел за руль, ведь ещё немного, и Фил уснул бы вновь, а мы столкнулись бы с деревом. Ещё немного терпения, и я смог полностью расслабиться в отеле почти что близлежащей Порт-Огасты.

Ещё один день почти миновал, но ничего особенного почувствовать мне так и не удалось, словно меня несло невидимое течение жизни куда-то далеко за пределы моего разума. Оно заставляло пропылвать мимо красот бытия, видеть которых мне пришлось предостаточно, но я так ни разу и не имел возможности ухватиться за них на немного большее количество времени, чем было суждено. Может, жизнь и должна быть такой? Возможно, я глубоко заблуждаюсь, когда думаю, что всё должно быть иначе? А что, если моя судьба давным-давно написана, и исход моей жизни заранее предрешён?

Глубокая ночь стояла за моим окном. И, пожалуй, мысль о том, что кто-то далеко-далеко согревает сердце надеждой о моём возвращении, грела и моё сердце тоже. Не менее обрадовала меня мысль о разнице в часовых поясах, а, значит дома уже настало полноценное утро. Непреодолимое желание услышать голос любимой вновь пленило мою душу, поэтому даже не колеблясь я взял стоявший неподалёку от меня телефон. Хотя ничем, кроме разочарования, это не закончилось, ведь на другом конце мне так никто и не ответил. Печально, потому что сейчас мне нужен был рядом некто очень близкий. Меня словно охватила паника, потому что все и каждый вокруг были незнакомыми, да и сам я находился в неведении о том, сколько мы прошли и как далеко ещё добираться до запада.

Видимо, моим чувствам было суждено длиться не так долго, как могло бы показаться на первый взгляд, ведь через несколько минут на всю комнату раздался оглушающий звук телефона – теперь некто звонил мне. Я обрадовался, непередаваемо обрадовался, думая, что это звонок из дома. И, сняв трубку, я услышал голос, говорящий мне:

– Добрый день! Могу ли я услышать Жан-Пьера?

– Простите, его здесь нет. Мне жаль, но вы ошиблись номером.

– Но он сам дал мне этот номер!

– Во всяком случае, сейчас его здесь нет. До свидания.

Разочарование. Иначе мои следующие эмоции не описать. За окном уже давно была ночь, меня понемногу начало клонить в сон, хотя я всё ещё хотел поговорить с женой, а теперь ещё какой-то Жан-Пьер меня неплохо подставил, ведь через несколько минут эта дамочка позвонила вновь, а затем ещё пару-тройку раз. Возможно, она звонила ещё, возможно, я совершил ошибку и пропустил казавшийся чрезвычайно важным звонок, но после пятого такого вопроса о Жан-Пьере, мои нервы не выдержали. Будь у меня деньги, чтоб оплатить ущерб, я разнёс бы телефон в клочья, а так пришлось обойтись лишь его отключением от сети.

Затем последовал длинный остаток ночи, во время которого меня мучали мысли. Самые различные: о доме, о Пите, о родных и даже о детстве. Когда я смыкал глаза, что тоже не помогало, то вновь и вновь назойливые мысли не давали мне покоя. Долгая бессонная ночь, одна поза, десятки непонятных мыслей. Часы медленно били сначала первый час, затем второй и так дальше, пока не начало светать. Вот тогда-то сил, чтобы терпеть, больше не осталось. Сонный старина Том пошёл прогуляться улицами почти утреннего города.

Кажется, я упоминал ранее о моей боязни звёздного неба, но не говорил, как сильно боялся ночи, когда мне было около семи лет. Кто-то сказал мне, что именно в это время суток на улицах собирается вся нечисть, всё зло, которое только существует на планете. Теперь я нашёл подтверждение своим детским опасениям. И хоть это не был всеславный район красных фонарей, увидеть здесь можно было точно так же кого-угодно. Не знаю, хотелось ли мне выпить, или меня привлекла звучавшая изнутри музыка. Я оказался в баре. Теперь можно было себя не сдерживать – вести машину есть кому, денег мне нужно было не так много, поэтому оставшуюся часть, которую можно было себе позволить, я потратил на алкоголь.

Конечно, сначала не было и минуты, чтобы я не думал, насколько это вредно, или что подумают окружающие об этом, хотя выпил я не так уж много. Стоило мне только достаточно расслабиться, как тут же началась пьяная драка. Кое-кто не умеет проигрывать, кто-то не умеет решать споры без применения силы. Эти двое подрались всего из-за какой-то партии в бильярд, и бар разделился на тех, кто поддерживали первого, тех, кто поддерживали второго, и тех, кто решил попросту не вмешиваться. Последних оказалось только двое: я и ещё один парень, видимо, местный. Заметив единомышленника, он подсел ко мне и сказал:

– Шестая драка за неделю. Вон, видишь того большого парня? Это Джек, местный рабочий. Кричать на людей, чтобы ими управлять, – его работа, вот и нервы ни к чёрту. Бильярд за эту неделю стал его больной темой. А тот, второй, – это Лу – торговец китайской лапшой. Что возьмёшь с торговцев? Они никогда не умеют решать спор компромиссом. А ты кто такой? Раньше я тебя здесь не видел.

– Проезжали с попутчиками мимо, переночевать решили здесь, но меня жутко замучила бессонница и навязчивые мысли, и вот я, совершенно не свой здесь, решил зайти.

– А имя у «не своего» есть? Меня, кстати, Гарри зовут, – и он протянул мне руку, как принято делать во время знакомства. Я пожал её и ответил:

– Том.

– Так какими ты здесь, в Австралии, судьбами, Том?

– Долгая история. В целом, один безумный дружок вытащил меня из дому подальше от семьи, но потом отказался везти нас дальше, и мне пришлось свернуть обратно. Я вынужден был найти попутчиков, потому как не хочется бросать начатое. А как насчёт тебя, Гарри?

– Я здесь постоянный гость после развода. Каждую ночь одно и то же: приду, проведу время за стаканом и возвращаюсь домой, чтобы выспаться. Надеюсь, ты никогда не узнаешь, каково это. А ведь я искренне любил её, да и сейчас люблю. Но, видит Бог, её сердце принадлежит другому мужчине.

– Соболезную. Но почему ты решил переживать это именно в такой способ? Я, конечно, не доктор, но всё же…

– А как иначе? Кто-то курит сигареты, кто-то употребляет наркотики, а кто-то топит своё горе в спиртном, как это делаю я.

– Когда-то и мне досталось от любви. Пригнись, – сказал я, и вовремя: ещё немного, и летевшая в нас табуретка точно задела бы кого-то. После я продолжил:

– Тогда мой друг, тот самый, который отказался везти меня дальше, при помощи путешествий показал мне красоту жизни. Это меняет жизни людей. Вот взять в пример хотя бы моего австралийского друга, отважившегося поехать с нами. Куда девались его серые рутинные будни?

– Насколько же ты ещё наивен, Том. Боюсь, что твоя жизнь такая же. Сними наконец розовые очки: мир – это не только солнышко, травка и облачка, это очень грязное и беспощадное место. Ты думаешь, что твой друг спас тебя? Как бы не так! Он просто всегда отвлекал твоё внимание от реальности, потому что слишком много судеб ломались при столкновении со взрослой жизнь. На самом деле, всё хорошо лишь потому, что тебе хочется в это верить. Но если ты хотя бы на момент поборешь эмоциональную лень и взглянешь в глаза действительности, то, боюсь, ты ужасно удивишься.

– Я слишком устал, чтобы запомнить, и уж тем более, поверить в это.

– Эх, Том, одному лишь Господу известно, зачем он затеял эту жестокую игру с тобой.

– Гарри, кажется, это ты наивен. Не думал ли ты, что никакого Бога не существует?

– Ещё как думал. Однако, знаешь, мне нравится одно выражение, кажется, Карла Маркса: человек атеист ровно до тех пор, пока не случается нечто, что заставляет его поверить в Бога.

– Я не настроен философствовать. Нам всем не мешало бы хорошенько выспаться. Пойду-ка я лучше в свой номер.

На том мы вынуждены были расстаться, да и я уже валился с ног, но фраза «Повзрослей наконец!», которую Гарри сказал мне на прощание, преследовала меня даже во сне. Даже если он был прав, я упрямо отказывался в это верить: мне обязательно нужны были ещё какие-то доказательства его правоты.

Утром, когда ребята меня разбудили, чтобы поехать дальше, я почувствовал непреодолимое желание бросить всё, вернуться домой и жить нормальной, по мнению общества, жизнью. Если верить словам Гарри, то Пит совершил почти что героический поступок – спас меня от ранних проблем. Пожалуй, это было правдой, ведь кому, как ни ему, пришлось повзрослеть пораньше, кому, как не ему знать, насколько это больно, когда твоя трепетная детская душа разбивается о жестокую реальность? Но неужели я был столь слеп все эти годы, и если да, то почему ни разу не думал о подобном повороте событий? Наивный мальчишка – вот кем я был до того дня. А как же тогда все эти поездки, путешествия? Почему же тогда я был так счастлив в них? И вот я вновь оказался на перекрёстке, вновь запутался и растерялся, какой путь действительно верный. Пришлось пустить всё на самотёк, раз уж я не хотел лишиться рассудка. Лучше, если Вселенная решит за меня и просто укажет нужный путь.

Спасибо тем, кто оказался рядом со мной в тот день, потому как сначала я уснул, но потом от, видимо, некачественного алкоголя, моя голова стала жутко болеть, да настолько, что малейший шум или движение были невыносимой пыткой. Возможно, это уже знак, указывающий пока что на путь ожесточённой реальности? А, возможно, кому-то просто следовало бы более внимательно следить за своим психоэмоциональный состоянием, не поддаваясь каждый раз безумным идеям, так или иначе касающихся вредных для организма веществ. Право, я благодарен парням и Олли за то, что они так быстро смогли найти для меня болеутоляющее и отвлечь моё внимание от появившихся, казалось, внезапно и непредсказуемо, проблем.

Временами мы сменяли друг друга за рулём и, при необходимости, останавливались в ближайшем населённом пункте. Признаться, за время следующего переезда я дважды успел выспаться, пока наш фургон находился в пути. Хотя было время, когда о сне не могло быть и речи– это пока мы проезжали окраины Большой Пустыни Виктория в Южной и Западной Австралии. Вызывали мой интерес и озёра, правда, мне пришлось неплохо поднапрячь зрение, чтобы разглядеть их в сумерках и темноте. Не знаю, много ли потеряли тем, что ехали и ночью, зато к следующему полудню все уже благополучно прибыли в Перт.

Более чем обычный портовый городок на побережье океана по неизвестной причине казался мне чем-то гораздо большим. Или это только потому, что сюда направлялся Пит? Даже не представляю, где он был теперь, ведь за прошедшие несколько дней на меня огромной кучей навалились проблемы, хотя это, скорее всего, в следствие моих закрытых глаз, которые я упрямо отказывался открывать и видеть уже тогда небольшое скопление нескольких нерешённых дел. Не это ли второй знак сущности мира в пользу жестокой реальности?

Нам с Олли повезло: парни из группы позволили бесплатно присутствовать на концерте, ведь мы, в какой-то степени, стали считаться их друзьями. Их музыка меня очаровала, ведь ничего подобного мне не приходилось слышать раньше. Не это ли та самая «новая волна», законодателями которой они, в последствии, стали? Не могу поверить, что я настолько далёк от музыки, хотя средства для саморазвития и в этом направлении тоже у меня были всегда.

Музыка – это великолепное создание человека, здесь даже спорить не буду. Но когда это яркое торжество, если здесь уместно это слово, закончилось, то мы среди весёлой публики ушли разочарованными, ведь денег у нас больше не осталось. Странно, насколько пустота заставляет философствовать над вещами вроде того, что если хочешь наполнить карманы – сначала опустоши их, но мне же было не до подобных раздумий. Я стал чувствовать это даже своим долгом – найти правду и прийти к истине. Всего лишь маленькая грань истины – вот что такое правда. Поэтому истину можно было даже не искать, а лишь собрать грани и сложить фигуру воедино.

В Перт мы прибыли к полудню, плюс чуть более часа мы находились в ожидании и примерно столько же созерцали сам концерт. В итоге, к вечеру мы стали свободнее диких голубей и это, пожалуй, даже хорошо, поскольку большинство кафе, баров и магазинов закрываются раньше, чем наступит ужин. Казалось, что проку нам от всех этих заведений нет, денег-то у нас всё равно не осталось. Зато это, напротив, был идеальный способ заработка для нас здесь и сейчас. Услышав мои рассуждения Олли спросил:

– Мы собираемся ограбить всех их даже без оружия?

– Нет, мы не собираемся их грабить вообще. Вместо этого мы найдём себе здесь работу.

Прелесть моего плана состояла в том, что в любой более-мене приличном заведении, будь то бар, кафе или и вовсе магазин за углом, всегда будет что убирать. Не колеблясь, я выбрал кафе – здесь всегда есть горы посуды, нужно будет, пожалуй, вымыть ещё и столы, стулья и пол в зале, плюс ко всему, была вероятность получить бесплатный ужин. Почти беспроигрышный план. Нам повезло, и мы даже невероятно обрадовались, когда хозяину действительно нужны были помощники в уборке.

Работа, казалось бы, лёгкая, но тем не менее, отняла у нас немало времени, скорее из-за своих объёмов. Однако, свой ужин и ещё немного денег мы отработали сполна. Теперь следовало определиться с ночлегом. Хозяин кафе оказался добрым человеком, уже почти приютившим нас, если бы не его ворчливая жёнушка, из-за которой нам пришлось делать оттуда ноги.

Это не один из тех приятных фактов, которые мне пришлось признать за всю жизнь, но ту ночь мы провели на лавочках в парке. Холодно не было совершенно, да и одеты мы были соответственно – все необходимые условия для ночлега на улице, кроме, разумеется, подходящей поверхности. Говорят, что приятно спать под шум листьев и дождя, и хоть, благо, намокнуть необходимой возможности не выдалось, но засыпать пот звуки ветра, конечно, бесподобно. Назвать мой сон сладким необычайно тяжело только в силу внешних факторов. Однако, положенные восемь часов для человека, как позже мне вновь прочитал лекцию об этом Олли, я проспал.

Следующим утром стоило мне лишь открыть глаза, как перед собой я обнаружил своего австралийского друга, с нетерпением ожидающего, когда же наконец его спутник соизволит проснуться. Что ж, возможно, мы просто чувствуем присутствие и острый взгляд иного человека, даже когда находимся где-то далеко в снах? Мне ещё не удалось как следует проснуться, а он уже спросил:

– Куда мы отправимся теперь?

– Что ты, в ближайшие дни никакая другая работа, и уж тем более города нам не светят, – особенным голосом, который давал о себе знать лишь утром после ночного сна, ответил я.

Внезапно эмоции моего друга переменились и уже с совершенно другой интонацией и с другой громкостью он продолжил диалог:

– Знаешь, мне всё это надоело. Мы уже пятый день в пути, и пока что ничего интересного, кроме сплошных проблем с необдуманностью, так и не произошло. Пожалуй, поехать с тобой лишь тратой времени. Если от Пита можно ждать чего-угодно, то ты… слишком предсказуем. А я, как дурак, всё ждал и надеялся, но теперь вижу, что зря.

– В каком смысле я слишком предсказуем?

– Посмотри на себя – твои действия можно предугадать заранее. Ты как большой ребёнок, который не знает рад чего, но всё равно продолжает идти. Да, я лишь серая мышь, но свои глаза я стараюсь держать открытыми. Всё, что мне осталось добавить – прости и прощай.

Надеюсь, что он быстро добрался домой, и дальше его жизнь сложилась намного лучше, чем до нашей встречи. Жаль, что он так рано сдался, хотя, мне кажется, что будь я им, то в силу своей нетерпеливости бросил бы всё в самом начале. Увы, нам нужен лишь быстрый результат, терпения дойти до конца не хватает, даже если до финиша осталось только протянуть руку. Вот я снова остался сам-один.

Все вокруг говорили, что я лишь большой ребёнок. Интересно, правы ли они, могу ли я им верить? Не знаю, всё стало слишком запутанным. Я хотел бы жить в снах и мечтаниях тех, где все любят меня, а я люблю всех, где чертовски всё просто, и где нет проблем, где лишь я всемогущ и помочь могу всем. Немного лирики в этот момент мне действительно не помешало бы.

Думать в одиночестве подобно выживанию в пустынной местности – ты понятия не имеешь, в каком направлении двигаться, и вопреки пониманию, что бездеятельность приведёт к смерти, ты всё равно не действуешь, потому что боишься сделать хуже и испортить всё. Я не мог допустить мысли, что моё, уже сформировавшееся мировоззрение неверно, ведь это кардинально всё меняло. Это означало, что позитивное мышление и все эти приключения не работают, а вся моя жизнь строится таким образом только пока так хочет кто-то свыше. Это значило для меня перестройку мышления и стереотипов и подвергало сомнениям выбор не только профессии, но и любви всей моей жизни. И это возмутительно, потому как любые изменения всегда были для меня самыми тяжелыми заданиями, рано или поздно приводившие меня к угнетённым состояниям, нервным срывам и прочим депрессиям.

Жаль, что выход не пришёл ко мне раньше, до того, как в мире вокруг меня началась сплошная деструкция. Уже когда устрашающая своим внешним видом печаль стучалась в двери души, я вспомнил, как в школьные годы мы знакомились с работами различных философов. Столь незначительная фраза, которую тогда сказал кто-то в классе, спасла мне жизнь. «Мы знакомимся с философиями разных мыслителей, но это не значит, что они едино верны, как и то, что вы беспрекословно обязаны им следовать». Пожалуй, ещё одна польза от школы, помимо фундаментальной математики, навыков письма и уроков чтения. Не пора ли мне научиться принимать другую, отменную от моей, точку зрения, а не беспокоиться о том, кто и что обо мне подумает? Если меня обсуждают – не показатель ли это того, что я личность? В конце концов, как выразился Карл Густав Юнг: «Я то, что я с собой сделал, а не то, что со мной случилось». И плевать, что сейчас я остался один.

Впасть в депрессию и вернуться домой, признав свою неправоту, покориться серой жизни – мне это показалось слишком простым решением. Я подумал: «Нет, лучше я найду нужную игру». Поэтому мой путь по западному побережью продолжился. Заработанных ранее денег мне ненадолго, но всё же хватило бы, места для сомнений больше не осталось – город красив, спору нет, но мне следует продолжить путь.

Ещё одно благо, за которое я необычайно благодарен цивилизации, частью которой являюсь и по сей день, – это общественный транспорт. Не самый приятный, с точки зрения комфорта, способ путешествия, но это лучше и, на мой взгляд, безопаснее, чем ловить попутчика в одиночку. А началось всё с того, что я должен был стать отцом, и, значит, теперь мне следовало заботиться о своей безопасности и о своём здоровье. Оставить семью на произвол судьбы – не лучший исход событий, к тому же, меня это явно не устраивало.

Как правило, жизни я начинал радоваться не только когда происходило что-то хорошее, или я получал хорошую весть, но и тогда, когда мне удавалось созерцать нечто необычайно прекрасное, а я, в свою очередь, позволял этой красоте проходить через мою душу. Если кому-то когда-либо выпадало возможность поехать куда-то на восходе солнца, то он поймёт, о чём я говорю. Нельзя передать, насколько хорошо мне стало, когда я отвлёкся от пейзажа за окном и взглянул внутрь автобуса. Попадая сначала в лобовое стекло автомобиля, солнце освещало салон, а лица людей вокруг обрели необычно яркий оттенок, ведь само небесное светило снисходило своими лучами на всех нас. В воздухе стали видны частицы пыли, и хотя это, скорее, говорило о загрязнённости, но вместе эти детали и возникшая картина, вызвали у меня восторг.

Через два с лишним часа мы доехали до Сервантеса – города, находящегося севернее Перта. Остальные поехали дальше, я же сошёл на остановке здесь. Скажем так: остановиться здесь мне пришлось не столько по собственному желанию, сколько из-за пустыни Пиннакли, осмотреть которую собирался как можно скорее. А этот городок был ближе всех остальных, чтобы переночевать, на случай, если я не поеду дальше.

Пустыня как пустыня, что с неё взять… Пески, безлюдная местность, голубое небо и яркое солнце. Столь воспеваемый в путеводителе пейзаж меня совершенно не впечатлил. Видимо, поэтому Пит и делал ставку только на спонтанные остановки в случайных городах, хотя, уверен, что он планировал всё заранее, порой опираясь на официальные источники. Нельзя сказать, что предсказуемость всегда руководила им, когда речь заходила обо мне, но в большинстве своём так оно и было. Не стану скрывать, что в последующие дни, после того, как мы расстались, я нередко вспоминал о нём. Да и как можно забывать тех, кто появлялся в нужный момент, был с тобой в самые тяжелые времена и помогал нести ношу навалившихся проблем?

IX

Столь скучно было делать это в одиночестве, что спустя какие-то двадцать с лишним лет (а по моим меркам это действительно мало, как для воспоминаний), я мало что могу вспомнить ещё о моей поездке в Австралию. Национальный парк, Королевский каньон, Светящееся озеро – не спорю, предвкушение неоднократно брало верх, однако, когда я всё же добирался к пункту назначения сквозь безденежье, одиночество и дискомфорт, то чувствовал себя жутко разочарованным. Поэтому не буду тщетно тратить время, а вернусь ко дню, когда я вернулся домой.

Забавно, с какой скоростью могут работать наши пальцы, когда в душе царит нетерпение. И речь сейчас о том, как быстро я выстукивал услышанный когда-то в Сан-Франциско ритм пальцами одной руки о другую. Казалось, что перелёт длится целую вечность, а посадка – и того дольше. В какой-то момент даже люди вокруг стали мне противны. Странное чувство, конечно, но я почему-то думал, что трата моего времени – существенно лишь их вина. Рядом со мной в самолёте сидел некий молодой человек. В определённый час и он начал вызывать у меня чувство отягощённости. Неужели люди, окружающие меня, действительно думают, что мне интересны их рассказы о серой жизни и рутинных буднях?

И вот он настал, тот самый момент истины. Пожалуй, я обогнал около десятка людей, шедших спереди, работники и прочие люди в аэропорту уже смотрели на меня, как на идиота, но я старался отнестись к этому со всем возможным для меня безразличием, ведь невероятно хотел попасть домой. И после, когда в паспорте я получил штамп, а меня и мои вещи проверили охранники, Том побежал в сторону родного города, где был его дом. Будь это соседний город, я, уверен, непременно бы добежал и, как солдат, первый пробежавший марафон, упал бы обессиленным, но уже находясь дома. Однако, это не был тот случай, и мне пришлось вызвать такси.

Водитель, видимо, новичок, совершенно не знал дороги к указанному адресу, поэтому высадил меня в километре от дома, когда мне надоело постоянно показывать ему дорогу. И так всегда: то, что человек сидит в соответствующей машине, ещё не даёт ему права называться таксистом. Почему, интересно знать, подобные «не таксисты», особенно, когда дело касается не только этой профессии, встречаются именно на моём пути?

На мысли мне было плевать – главное теперь – это как можно скорее любой ценой добраться к пункту назначения. Снова бежать? Это истощило бы меня в конец, да и во второй раз с моим организмом этот фокус не пройдёт. А вот идея с такси всё ещё оставалась в силе. На этот раз, пожалуй, к огромному счастью, мне попался водитель гораздо опытнее. Я видел его, ещё когда был ребёнком, я видел его сейчас. Ничего не изменилось, лишь некоторые признаки старения стали теперь явны. Близки или знакомы мы не были, поэтому здороваться с незнакомым человеком я не счёл такой уж большой необходимостью, хотя, уверен, он тоже узнал меня.

Конец пути. Как правило, это всегда сложно. Это как проснуться после долгого томительного сна и осознать, что тот прекрасный фильм твоего воображения стоит досмотреть, но эта возможность уже упущена, поэтому приходится довольствоваться не менее захватывающей, вроде бы, реальностью. Вот я стоял перед дверью. Почему-то перед моими глазами пронесся весь месяц моей Австралии, словно каждое событие произошло именно вчера, словно это был один длинный день. Сейчас я постучу, и мне откроет жена. С одной стороны, хорошо, что я не взял с собой ключа, ведь тогда мог бы потерять его где-то там, а с другой стороны, это плохо, ведь теперь с багажом, пусть и далеко не тяжелым, я был вынужден ждать, пока мне откроют дверь моего собственного дома. Разве это не возмутительно? Порой, я и сам удивлялся своему терпению не меньше.

И как раз на этом моменте настал час для моего внутреннего ревнивого мужа, который немало возмутился, когда дверь мне открыл некий молодой человек примерно моего возраста. Думаю, на моём месте внутри у всех возникло бы то же самое чувство. Тебя не было месяц, кто сказал, что женщине легко прожить столь долгое время, да и в таком-то положении, без надёжного мужского плеча? Но, поборов тот ступор, который охватил меня в первый момент, я спросил:

– Добрый день. А Холли дома?

– Да, но мы немного заняты, – ответил он. – Возможно, ей нужно что-то передать?

– Скажите ей, что муж вернулся, на тот случай, если она об этом забыла, – мой внутренний градус повышался. – Ты-то вообще кто такой?

– Мистер Бальдбридж, меня зовут Билл.

Он не торопился говорить, кто он по профессии, и что вообще делает в моём доме, поэтому я, сам тому удивившись, сказал:

– Сейчас я чувствую себя чересчур ревнивым, но у тебя, Билл, пять минут, чтобы собрать свои вещи и смыться отсюда, иначе, думаю, ты догадываешься, что произойдёт потом.

Приятно иметь дело с понятливыми людьми. Уже через две минуты здесь и след его простыл. А вот мне за это время удалось не успокоиться, а ещё сильнее разозлиться.

– Итак, какого чёрта? – почти что криком спросил я.

– В каком смысле? – непонятливо переспросила она.

– Какого чёрта он делает в моём доме?

– Вот если бы ты хоть немного побыл женщиной в моём положении и понял, каково это, подобные вопросы у тебя бы не возникли. Мне двигаться тяжело, а ты ещё хочешь, чтобы я сама ездила к доктору на приём, когда он сам может приехать ко мне? Знаешь, ты любишь преувеличивать.

– Что ж, ты тоже любишь ревновать.

– И это мне говорит человек, который ещё несколько секунд назад едва ли не устаивал скандал.

– Было у кого поучиться, – ответил я.

Приятно осознавать, что после разговор принял более спокойные и позитивные тона:

– Как съездил?

– Я невыносимо скучал по всем вам. Любое действие, любой поступок и любой замысел, осуществлённый в одиночестве, влечёт за собой невероятное количество мучений. Как же я скучал по всем вам, особенно, после того, как расстался с Питом. Кроме того, навязчивые мысли о доме так и не выходили с моей головы.

– Всё это хорошо, но тебя искал твой босс. Твой отпуск закончился неделю назад, и он неоднократно грозился уволить тебя.

– Он может искать меня сколько угодно и столько же повторять свои угрозы – теперь мне уже всё равно. Я не собираюсь возвращаться туда.

– Как же так? На чём ты собираешься содержать семью?

– Я много думал об этом и пришёл к выводу, что идти на поводу у денег и стабильности – не в моём стиле. Поначалу, возможно, будет нелегко, но результат того стоит. Вместо того, чтобы получать заработанные деньги в качестве процента, я лучше получу сразу всё.

– А теперь переведи это на человеческий язык, – попросила она меня.

– Я составлю конкуренцию фирме, на которую работал раньше. Здесь мы сделаем немного ниже цены, пока не приманим клиентов и конкуренты не разоряться. Потом можно смело управлять этой отраслью так, как вздумается лишь нам.

– Одно но: для этого необходим стартовый капитал.

– Да, этого я не учёл. Но это не помеха, потому как деньги я найду. Самое важное сейчас, впрочем, как и всегда – при наилучшей идее не перегореть, подобно лампочке от падения напряжения.

– То есть это единственное, что ты хочешь сказать мне после столь долгой разлуки?

– Конечно же нет.

Кажется, всё вновь стало на свои места: мы снова могли проводить вместе ночи за разговорами и тишиной и делить на двоих рассветы. Как всё просто: мне нужны лишь эмоции и самореализация, а я почему-то проводил время в поисках сам не знаю, чего. Разве не поэтому все те разы я бывал в других странах? Это лишь длинный путь – мы бежим во внешний мир в поисках чего-то нового, чтобы, в конечном результате, прийти к этому же ранее неизвестному в мире внутреннем. Ловко всё-таки устроен наш разум.

Утро – наиболее ценная часть дня, во всяком случае, такой она стала для меня с недавних пор. Пока все спят, пока солнце не взошло, и пока улицы пустуют, можно побыть наедине с собой, что, как правило, невозможно в течение дня. Никогда не думал, что задам себе этот вопрос, но теперь мои мысли крутились вокруг того, как добыть деньги. Таким как я банк ни за что не выдаст кредит, поэтому пришлось искать альтернативу среди своего окружения.

Помнится, где-то у меня сохранился телефон одного сотрудника с работы. Я взял телефон и не колеблясь позвонил ему.

– Джейсон? – спросил я.

– Да, кто это?

– Это я, Том. Мы работали вместе.

– Ты с ума сошёл! Ты хоть знаешь, который час?

– Половина пятого.

– Ладно, чего тебе?

– Мне нужны деньги. Сто тысяч. Наличными. Как можно скорее.

– Ночью?

– Я бы сказал утром, но это не телефонный разговор. Мы можем встретиться?

– Не знаю… Перезвони мне позже, хотя… Постой, как насчёт обеда?

Внезапно я услышал женский голос, который сонно спрашивал, кто звонит.

– Том, ты уснул? – спросил друг.

– Что? Нет, прости, лишь задумался. Обеденное время мне вполне подходит. Тогда встретимся на нашем месте?

– Да. Можешь не благодарить. И ложись спать.

– Хорошо, спасибо. Тогда до встречи.

Я взял стул и присел возле стола. Подумать только, этот голос я не слышал со времён моей большой депрессии. Надо же, прошло семь с лишним лет, а её голос нисколько не изменился. Нэнси… Я словно смаковал это имя вновь, как тогда, грозовым апрельским утром. Перед моими глазами вновь пролетели события тех времён, наша первая встреча, счастливые дни, разбитое сердце… А также первая встреча с Питом и шестидесяти однодневная разлука с родным домом. Интересно, а как же тогда её тот самый тайный любовник Теренс? Видимо, она самая настоящая сердцеедка. Впрочем, так это было тогда. Кто знает, вдруг с Джейсоном у них всё более чем серьёзно?

После я пошёл прогуляться. Давно уже не был я здесь, возле того самого озера, которое дало начало моей новой жизни и моей любви. Интересно, что ещё начнётся здесь? Ещё чья-то жизнь? Больше лебедей видеть мне не посчастливилось. Не потому, что было лишь утро, но потому, что их больше не былоздесь. Красота, если она существует в чистейшем виде, не может существовать долго в силу своей трепетности и хрупкости. Вот и птиц больше не осталось.

По своей натуре, думаю, это уже не раз было подчёркнуто, я очень нетерпелив. Любое ожидание приравнивалось к пытке. С таким непередаваемым трудом я дождался обеда. В привычном уже кафе, как всегда, было людно. За столиком, которые многие уже звали нашим, сидел, в ожидании меня, мой коллега. Как только я сел, он подсунул ногой ко мне сумку, походившую больше на дорожную, чем на денежную. Самым спокойным тоном, который мне когда-либо удавалось от него слышать, он сказал:

– Здесь всё, как ты хотел. Ровно сто тысяч. Постарайся вернуть их как можно скорее.

– Огромное спасибо. Я постараюсь вернуть так быстро, как только возможно.

Я уже взял сумку и направлялся к выходу, как услышал вопрос в свой адрес:

– Между тем, зачем тебе столько и к чему такая спешка?

– У меня есть идея, поэтому я просто действую. Если хочешь, можешь присоединиться, но я не уверен, что ты захочешь.

– Захочу что?

– Составить конкуренцию нашей фирме: сделать цены немного ниже, заполучить клиентов и управлять этим рынком как-угодно.

– Том, ты самый настоящий псих. Не думаю, что это приведёт тебя к чему-то хорошему, а работать с безумцем у меня желания нет. Ты хоть понимаешь, насколько велик шанс провала и каков риск всё потерять?

– А ты понимаешь, что есть шанс и довольно приличная вероятность успеха? Вот только я бы убедительно попросил тебя забыть о нашем разговоре и никому совершенно не говорить о нём.

Хорошо, теперь у меня был капитал, идея и долг. Но как превратить это в бизнес? Я начал поиски решения задачи. Мне нужно было нечто чрезвычайно уникальное, чем простая фирма. Мне нужна была идея получше. Жаль, что со мной не было Пита – он не допустил бы долга и непременно придумал бы нечто невероятно интересное, а, возможно, он просто отказался бы думать на любую тему, так или иначе связанную с деньгами и работой. Интересно, где он был теперь, спустя месяц? Закончил ли он свою поездку по Австралии, нашёл ли новое увлечение, построил ли хоть какие-то отношения в конце концов?

Три дня спустя, не без помощи вышестоящих знакомых, моя пока ещё далеко не большая «компания» начала своё существование. Что самое интересное, так это налоги: я ещё ничего не сделал, но уже был обязан платить за это. Никогда бы не подумал, что меня охватит ступор в самом начале. Это подобно синдрому белого листа у писателей или отсутствию вдохновения у музыкантов. В любом случае, я не знал, что делать дальше, поскольку мой план начинался с того момента, когда компания уже успешна и процветает, а не с самого начала.

Ещё через день появилось название, благодаря моей супруге, а спустя неделю с момента старта, я уже начал работать. Пока что мне необходимо было звонить некоторым клиентам моей предыдущей компании, представляться, говорить от какой я компании и предлагать цену, намного сниженную. Разумеется, многие отказывались, поскольку они заранее рассчитались или же не доверяли моему, пока что неизвестному имени. Но были и те, кто давал мне надежду, те, кто стали моими клиентами. И я начал работу. Проекты необходимо было сдать как можно скорее – это была ещё одна особенность моей работы.

Долго продолжаться это не могло, и я знал, что рано или поздно моя тайна будет раскрыта, поскольку некоторые, слишком верные моему бывшему боссу, клиенты определённо расскажут ему о моём новом промысле и моём телефонном предложении. Поэтому через какое-то время я получил предложение о слиянии двух компаний, от которого, разумеется, отказался. Конечно, я поимел бы с этого процент, но, кажется, они забыли, что поэтому-то я и ушёл. К тому же, процент меня не устроил, и, помимо того, моя собственность перестала бы быть моей.

Через какое-то время я свыкся с мыслью, что без крупных затрат преуспеть мне не удастся. Первые клиенты были довольны, и они содействовали моему хорошему имиджу, но надолго меня бы не хватило. Пока что у меня было лишь четыре заказа, но из-за них я почти не спал и нередко лишал себя обеда. Спрашивается: кому нужна такая работа? Вот именно, что никому, поэтому нести ношу лишь на своих плечах я больше не мог.

Я невыносимо благодарен человеку, придумавшему газеты. Мне нужен был бухгалтер и несколько архитекторов в помощь. Где, как не в газете, можно найти необходимых людей? Теперь это более или менее походило на компанию. Помимо этого, нам нужно было помещение, которое выполняло бы роль главного офиса. А пока там шёл ремонт, собираться мы вынуждены были у меня дома. И последний, не менее важный пункт, о котором я задумался в самом начале – реклама. Отзывы довольных клиентов – это хорошо, но скольких людей это могло привлечь? Двух? Пятерых? Обо мне теперь говорил весь городок. Не с самой лучшей точки зрения: многие считали меня выскочкой и пророчили моей компании ранний крах. К моему огромному сожалению, я слишком часто слышал то, чего услышать не пожелаю даже своему злейшему врагу. Но жизнь есть жизнь, и отступать я не собирался.

Благодаря моему упрямству и невероятному терпению жены, которой совершенно не нравились собрания в нашем доме, ещё через месяц мы получили несколько крупных заказов, а как только завершили их, то и подчинённые, и я неплохо заработали на этом. Через неделю я смог сполна вернуть долг Джейсону, отблагодарив его при этом. Видимо, слухи доползли и до него, поэтому он сказал:

– Я слышал, вам уже доверяют серьёзные люди. В нашей компании нередко говорят о тебе и подумывают, как бы попасть к тебе на работу.

– Я набрал команду и мне пока что больше никто не нужен.

– Да, но, думаю, ты сам знаешь, к чему людей может привести отчаяние. Некоторые утверждают, что если так пойдёт и дальше, то они готовы даже на коленях умолять тебе. Но только не я. Я по-прежнему считаю, что это плохая затея. Мне кажется, что больше года не протянет. У тебя слишком неопытные сотрудники.

– Просто признай, что у тебя имеет место зависть. А касательно работников – в этом их плюс. Они не так давно закончили университеты, притом не на самый высокий балл, и в этом их колоссальное преимущество. Они не слишком глупы, но и не слишком умны. Они не знают некоторых важнейших деталей, но это лишь потому, что у них, в отличие от меня, есть своё видение и огромное место для творчества. Пойми, меня учили учебники, их же учила мечта. В наше время лишь мечта – единственное, что не предаёт. А заполнить их недоработки я и сам могу.

– Поверить не могу, что ты сделал ставку на их неопытность.

– Поправка: я сделал ставку на их фантазию и творчество. Ещё раз спасибо за деньги.

И когда я уже уходил из его дома, то столкнулся с ней… Семь лет миновали как одно мгновение, но она совершенно не изменилась. Впрочем, во многом изменилась моя жизнь, да и к тому же теперь я был женат, поэтому всё, на что я оказался способен, – это лишь робкое «привет» при встрече. Затем я пошёл домой.

Откровенно говоря, мне было плевать на мнения остальных, ведь у меня было своё мнение относительно происходящих событий. Быть может, именно это спасало меня от краха в минуты отчаяния. Не стану скрывать, что, порой, мне было чересчур плохо из-за перенапряжения или же от какой-то душевной боли. Даже доктора не советовали мне продолжать работать. Но как можно остановиться на полпути к своей цели, если душа твоя полна амбиций? Как можно остановиться, если до цели осталась лишь пара-тройка шагов?

По моей «убедительной просьбе» доктор Билл сошёл с дистанции, а его место заняла приятный доктор Кейт. Нередко Холли ревновала меня к ней, обвиняла в неприличных намерениях, из-за которых я якобы и поменял докторов. Но разве мог я? Разве мог я посметь предать жену, нарушить брачную клятву? В моём выборе не было задних мыслей, жаль, что не все окружающие меня люди понимали это. Ведь кому, как не женщине-доктору знать, что лучше предпринять в той или иной ситуации, учитывая её опыт в виде двух детей? Однако, мы не напрасно нашли друг друга в этом мире: я и Холли… мы были жутко упрямы, и она, как и я, порой, отказывалась верить в чистоту моей совести. Меня предупреждали о перепадах настроения. В моём случае знания были оружием, поэтому подобные вспышки ревности или прочих чувств я научился быстро подавлять.

Спустя 274 дня с момента начала моего путешествия по Австралии, или, проще говоря, через девять месяцев наступил ответственный день. Огромное счастье, что в тот момент доктор оказалась рядом. Даже не знаю, сколько стаканов воды я выпил, пытаясь успокоиться. Помимо этого, я старался морально поддержать жену, когда дошло дело до схваток и дыхательных упражнений, но Холли была права – мне следовало заткнуться.

Белый свет больничных ламп всегда подавляюще влиял на моё настроение. Теперь же я ещё жутко волновался. Что? Присутствовать при родах? Что вы, доктор, это же ещё хуже. Если во время ожидания я потерял сознание после окончания процесса, то присутствуя там, я упал бы в обморок ещё в начале.

– Разве она не прелесть? – раздался голос моей жены, перенёсший меня в реальность от воспоминаний.

– Это правда. Между тем, ты не думала, как мы её назовём? – отважился я спросить.

– Ещё нет.

– Как насчёт Ханны, в честь твоей матери?..

– Возможно. Нам ещё следует обсудить возможные варианты.

Мать Холли покинула свет незадолго до рождения нашей дочери. Как сказали доктора, причиной смерти стал рецидив болезни, от которой, как теперь оказалось, тщетно, я спас когда-то её. Честно говоря, я поражаюсь стойкости женщины, на которой уже давно женат. Судя по её эмоциям тогда, это стало сильным ударом для неё, но всё же она выстояла. Кто-то умирает, а кто-то рождается. Разве Вселенной не всё равно, при населении-то в семь с лишним миллиардов человек? Разве её не плевать на наши судьбы, если даже некоторым из нас плевать на них?

В моей семье началась новая жизнь. Да что там, я и сам стал жить иначе. Казалось, всё идёт превосходнейшим образом: у меня есть семья и у меня есть работа, чтобы эту семью содержать. И хотя многие пророчили мне ранний крах, я, не опуская паруса, выстоял на своём корабле. В конце концов, фирма, она же место моей прежней работы, как и Джейсона, обанкротилась. Воспользовавшись подходящим моментом, я получил не только их клиентов, но и прекрасное здание для своей компании.

Часть третяя

I

Неужели Пит – лишь плод моей фантазии?

– «В недавнем интервью Нью-Йоркской газете основатель и действующий глава компании «Бальдбридж Инк.» Томас Бальдбридж упомянул о своей длительной дружбе с неким Питом Рейдом. Как оказалось позже, ни в одном государстве, и уж тем более в Америке, официально такого человека не существует. Связан ли мистер Бальдбридж с человеком, живущим не под своим именем, или же глава компании с ранних лет болен шизофренией? Следите за новостями в нашей газете». Трудно даже представить, какие слухи расползутся, если об этом написали в утренней газете, – Холли бросила на стол передо мной свежую газету, которую лишь пять минут назад принёс почтальон.

В последнее время я часто сомневался в реальности того, что происходило со мной, когда рядом был Пит. Да и был ли он рядом? Существует ли он в реальности, или лишь в моей голове? И если он настоящий, то почему же тогда он не числится в базах данных, словно этот человек никогда и не рождался на свет? Я знаю, на что способны люди ради дорогих и любимых им людей, поэтому даже если бы я спросил Холли, видела ли она Пита, и ответ был бы положительным, я не мог в это верить. Кто знает, вдруг она бы просто захотела защитить меня от проблем и поэтому бы солгала? Но и к доктору я обратиться не мог: какой бы результат не дало исследование, меня устрашала даже вероятность того, что я болен. Мне нужен был кто-то, кто сказал бы мой диагноз наверняка, да так, чтобы о результатах, если вдруг они окажутся плохими, никто больше не узнал.

За этими мыслями я не заметил, как закончился мой утренний кофе, и я сидел над пустой чашкой. В конце концов, в последний раз эту иллюзию, этот образ моего разума, если он являлся таковым, я видел примерно десятилетие назад, и было бы странно, если бы один из немногих моих друзей пропал на столь длительное время. Да что там, Пит просто перестал бы быть собой. Не случилось ли чего с ним? Не случилось ли чего со мной?

За то время, которое я не видел Пита, моя жизнь кардинально изменилась, как и после нашего с ним знакомства. Теперь у меня было двое детей: помимо дочери, несколько лет спустя у меня родился сын, о котором я тайком мечтал. Не могу вспомнить, почему, но, обсуждая имя, мы остановились на Хэнке. А дочь мы всё же назвали Ирэн. Она так похожа на свою усопшую бабушку, что назвать дочь ещё и её именем было бы обречением на вечные мучения если не для меня, то точно для моей жены.

Фантазии в чистом виде подобны наркотикам: ты и оглянуться не успеешь, как начнёшь зависеть от них, ведь они так манят своей красочностью и безграничностью, ведь лишь они дарят тебе свободу, когда ты являешься пленником реальности. И я мог бы ещё долго оставаться в неподвижном состоянии, сидя над пустой чашкой, и думать о прошлом, и мечтать о будущем, надеясь, что мой товарищ вот-вот приедет, если бы моя дочь не отвлекла меня.

– Папа, разве тебе не пора на работу?

– Правда, что-то я замечтался. Спасибо.

Я уже направился к двери, но она всё так же стояла и смотрела на меня.

– Ты что-то хотела, солнышко? – спросил я.

– Я хочу зелёного мишку.

– Зелёного? Что ж, посмотрим, что я смогу с этим сделать.

Затем последовало то, что происходило каждый рабочий день вот уже десять лет: я прощаюсь с семьёй, добираюсь до работы, провожу день за бумагами и пустыми разговорами, а затем возвращаюсь домой. Разумеется, что о утренней просьбе Ирэн я позабыл. Видеть своего ребёнка плачущим – ещё одна пытка для меня. В подобные моменты, не стану спорить, что с каждым годом они случались всё чаще по моей вине, я чувствовал себя плохим отцом. А перед сном ничего лучше мы с женой не смогли придумать, как поссориться.

– Она всего лишь попросила тебя о плюшевом мишке, Том. Не о машине, не об очередном архитектурном проекте, а всего-навсего о маленькой игрушке, пусть и зелёного цвета. Неужели это так трудно запомнить?

– Что я мог сделать? Один из наших клиентов остался недоволен, и моя задача состояла в решении этой проблемы. Как по-твоему я должен был поступить?

– Прошу тебя, не надо. Не ставь работу выше семьи.

– Много ли ты понимаешь? Вы, женщины, понятия не имеете, каково это быть мужчиной! Моя жизнь – это непрекращающийся персональный ад, чьё имя – ролевой конфликт. Я хочу быть хорошим добытчиком, но, оказывается, что так я становлюсь плохим мужем, а о роли отца не может быть и речи. Если же я пытаюсь сдвинуть перекос в сторону семьи, то страдает доход, и я быстро становлюсь плохим добытчиком. Поверь, я искренне хочу быть хорошим, но само устройство реальности не позволяет мне быть тремя разными людьми одновременно. Поэтому всё время приходится чем-то жертвовать.

– Ты можешь сколько угодно двигать свои философские речи, но факт остаётся фактом: ты слишком много работаешь. И пока до твоего постоянно занятого несемейными делами разума это не дойдёт, в койке ты будешь мёрзнуть один.

Следующим утром я понял, что жутко хочу спать, потому как в одиночестве мне удалось уснуть лишь ближе к рассвету. К тому же, Холли словно пророчила: той ночью я действительно замёрз. А, может, моё тело просто начало леденеть вместе с моим сердцем? В любом случае, повторять эту ночь у меня не было желания, поэтому сделав вид, что как обычно отправляюсь на работу, я обыскал все магазины, пока в конце концов моё терпение не лопнуло, и я не сделал звонок другу, который занимался изготовлением различного рода игрушек. Он отработал сполна: к вечеру этот зелёный медвежонок уже лежал в моей руке.

А началось всё с того, что я, уставший от обыденности и отягощённый по своей же вине ролью добытчика, решил стать архитектором. Белизна потолка в темноте сводила меня с ума, а несколько минут спустя о себе дала знать другая проблема: с крышей явно были какие-то неполадки, и дождевые капли начали падать прямо на моё лицо. Мне вновь было одиноко и холодно, ведь мой разум всё ещё был занят работой, а, значит, Холли всё ещё спала отдельно от меня.

Эх, Том, какое же ты ничтожество. Я не в силах быть хорошим отцом, из меня далеко не самый лучший муж, да и хозяин из меня, откровенно говоря, никакой – взять хотя бы протекающую крышу. Что я сделал? Лёг на другую половину, куда не лилась вода. Но что больше всего угнетало, так это звонок другу. Уверен, что при желании я и сам бы слепил этого мишку, но почему-то предпочёл потратить деньги на подарок, в создание которого я совершенно не вложил души. А ещё я, скорее всего, был болен шизофренией.

Вот я вновь стою перед тобой, моя дорогая депрессия. Делай со мной всё, что сочтёшь необходимым. Пожалуй, такое жалкое существо, как я, заслужило это.

ІІ

Могло ли быть иначе? Пожалуй, я чудом избежал суицида, поскольку уже был в шаге от этого. С каждым днём нашего «расставания» с женой, я чувствовал себя всё больше и больше угнетённым. Затем наступил переломный момент: я вновь воспользовался услугами своего старого знакомого, Рамиреса, купив у него на этот раз дробовик с несколькими зарядами. Чудом в тот самый момент, когда я уже хотел нажать на курок, в комнату вошёл Хэнк. Я придумал отговорку, что готовлюсь к фотосессии, где нужно быть естественным. Хотя для него не это было сейчас важно и он сказал:

– Ребята на улице смеются надо мной.

– Почему?

– Кого-то отец возил за границу, кому-то купили новый скейт, а я только и делаю, что играю в песочнице с жестяными банками.

– Не вижу в этом ничего страшного. Мой отец растил меня так же.

– Папа, что с тобой происходит? В последние несколько недель ты стал чужим, – и он со слезами на глазах убежал от меня.

В те дни я познакомился с Чарли. Он работал в букмекерской конторе, а его сыну было шесть лет. Однажды утром я подстригал газон возле дома и вдруг увидел, как из соседнего дома в слезах выбежала девушка. Вслед за ней на крыльцо вышел не столь молодой, но и не старый человек, который крикнул ей вдогонку:

– Эй, ты забыла туфли!

– Оставь их себе, кретин! – крикнула она ему в ответ.

С улыбкой до ушей, с сигаретой в зубах, босый, обнажённый до пояса и с бутылкой пива в руке он подошёл ближе и остановился в нескольких шагах от меня. Он бросил женские туфли, что их он держал в другой руке, в мусорный бак и заговорил со мной:

– Газон подстригаешь? Да, это, определённо, важнее, чем времяпровождение с семьёй. Чарльз Бейтс, – он протянул мне теперь уже свободную руку.

– Томас Бальдбридж, – ответил я. Продолжая разговор, я спросил: – Ты давно здесь? Кажется, раньше я тебя здесь не видел.

– Нет, всего лишь неделю. Не знаю почему, но Дэну нравится этот район.

– Дэну?

– Ага, мой сынишка шести лет отроду. Ну, расскажи что-нибудь о себе.

– Я управляющий компании, женат, двое детей. Может, читал обо мне в газете? Конечно, там нет правды, но всё же…

– Газеты? Не смеши меня. В наше время почти обо всём можно узнать с экрана телевизора. Хотя у меня и того нет: разбил веселья ради. Ладно, не буду тебе мешать, а то ещё подстрижёшь неровно, и жена будет целую неделю пилить тебя.

Пару часов спустя он вместе с сыном вышел из дому и, увидев меня, крикнул:

– Поехали с нами.

– Куда и зачем?

– На рыбалку, ради отдыха. Поехали, не пожалеешь.

Я, конечно, согласился: не всё же мне сидеть дома. И хотя ничем хорошим, в целом, это не закончилось, я здорово повеселился. Чарли, а именно так теперь я мог звать нового друга, научил меня ловить рыбу, а Дэн показал мне, как определять, сидит рыба на крючке или ещё нет.

Когда они привезли меня домой, Холли уже поджидала нас у входа в дом. Я, разумеется, никому не сказал, что буду делать и куда отправлюсь, поэтому ещё с порога она сказала мне:

– По-твоему, мы не вправе знать, где и с кем ты развлекаешься?

– Вот только не надо вновь устраивать скандал. В конце концов, имею я право на отдых или нет?

– То есть вместе с семьём ты уже отдыхать не можешь, да? Теперь даже это стало для тебе бременем… – и после того, как с её ресниц упала первая слеза, она продолжила: – Убирайся прочь. Оставь нас в покое. Свои вещи заберёшь на работе.

Спорить с женщинами бесполезно – уж этому-то семейная жизнь меня научила. Полный разочарования и душевной боли я ушёл. Но куда мог я пойти, чтобы никого не отягощать, чтобы никто не знал, где меня искать? У Чарли меня бы сразу же нашли, у родителей остаться тоже возможности не было: уверен, они бросались бы из крайности в крайность, лишь бы помирить нас.

По неизвестной причине, первое имя, прозвучавшее в моей голове, – Пит Рейд. Да, я не знал, где он сейчас и что с ним, да, я понятия не имел о том, как он жил все эти годы, но я помнил, что происходило здесь много лет назад. Меня словно осенило: озеро, лес, Пит, пристанище. В этих словах и заключался план моих дальнейших действий.

Я вернулся к озеру, обошёл его длинной дорогой и попал в лес, который имел за честь скрывать когда-то в своих дебрях Пита. Разумеется, следов пребывания моего товарища в лесу я не обнаружил, зато, пусть и не сразу, но увидел высеченную на дереве пометку, говорившую лишь об одном: здесь он и жил. Также на дереве была стрелка, направленная вниз, и указывающая на корень растения. Не знаю, почему, но интуитивно я почувствовал, что это не чья-то шутка, что это послание, оставленное мне старым и добрым товарищем. И, не жалея своих рук, я начал разгребать ими землю и, что есть сил, копать глубже и глубже. Как оказалось, не зря.

Старый рюкзак пролежал здесь невесть сколько лет, но, признаю, отлично сохранился. Сама матушка-природа позаботилась об этих вещах. Внутри я нашёл записку: «Я знал, я верил и надеялся, что ты найдёшь моё послание, Том. Береги вещи, о ценности которых ты даже понятия не имеешь». Интересно, он написал это как свою очередную философскую мысль, или же ту самую невероятную ценность имели вещи, что их я обнаружил внутри? С виду, ничего ценного там не было: палатка, консервы, пустой резервуар для воды и учебное пособие о том, как не погибнуть в лесу. В действительности же эти вещи были невероятно старыми: палатка была родом из Германии времён Второй Мировой, резервуар примерно того же возраста, консервы были заложены самим Питом, книга была уже порядком потёртая и заношенная, а компас, о котором я забыл упомянуть, указывал лишь на север, ведь часть стрелки, указывающая на юг, отсутствовала. Что ж, Пит, и на этом спасибо.

Был как раз выходной, на работу мне необходимо было идти на следующий день. И я подумал, что Холли поступила неправильно: если я перестану помогать и нести ношу добытчика, как она будет содержать семью? Неужели она станет упрашивать Франко, который всё ещё оставался верен своему промыслу, чтоб он взял её работать обратно? Ну уж нет, этого допустить я точно не мог. Поскольку свой мобильник я утопил из личных побуждений, то мне пришлось выбраться в свет и найти телефон, чтобы позвонить в банк и упросить их немедленно обеспечить мою семью парой десятков тысяч долларов. Она даже представить не могла, на что способен мужчина, чья душа полна отчаяния.

Целый оставшийся день я надеялся увидеть хоть кого-то из лебедей или из небольших обитателей леса, но так и не дождался. Вместо этого Вселенная наградила меня – она подарила мне шанс увидеть закат, да ещё и в лесу! А как только начало темнеть, я понял, что долго без огня мне здесь не протянуть. Хорошо, что с собой у меня была коробка спичек, уже не помню, почему. Костёр развёл, палатку установил, консервами подкрепился, воду прокипятил – теперь можно устраиваться на ночлег. Пока остатки солнечных лучей освещали это полушарие, было хорошо, но как только местность вокруг охватили сумерки, начался ужас. Москиты повсюду пищали, приметив новую жертву. Хорошо, что для таких случаев в пособии указан порядок действий. Что ж, пусть и ненадолго, но трава в огне, а особенно дым от неё, помогли мне избавиться от назойливых насекомых.

Пять дней я жил в лесу, а по утрам ходил на работу. Не стану скрывать, что, порой, опаздывал, так как будильника у меня не было. Но разве не в этом прелесть слияния человека с природой? Следить за собой всё то время, пока мои вещи оставались в доме, я не мог, что, к моему сожалению, бросалось в глаза другим людям. Дошло даже до того, что я стал похож на бездомного, а окружающие, конечно же, не подозревали, что так оно и было. На шестой день я несказанно обрадовался, когда мои вещи наконец-то прибыли в офис. Что ж, теперь мне было во что запрятаться холодной ночью.

В тот же день меня проведал Чарли. В зубах он вновь держал сигарету, но на этот раз он выглядел приличнее. Не решаюсь даже предположить, как он узнал о моём местонахождении, но, словно заранее зная исход событий, Чарли пришёл один.

– Вот так прогресс: прошла только неделя, а ты уже сменил место жительства. Это достойно уважения.

– Ты-то что здесь делаешь? – нехотя спросил я у него.

– Могу то же самое спросить у тебя. Моё пребывание здесь оправдано – гулять ещё никто не запрещал, а как насчёт тебя?

– А я здесь живу. После нашей рыбалки я остался без крыши над головой.

– Ох уж эти женщины… Терпеть их не могу. Пока всё хорошо, они кажутся белыми и пушистыми, но как только приходит беда – виноват кто-угодно, только не они. Дай угадаю: ты слишком мало времени уделяешь семье, убирайся прочь?

– Абсолютно верно. Как ты…

– Даже не спрашивай, – перебил он меня. – На своём веку я видел предостаточно подобных случаев и всё надеялся, что однажды они прекратятся навсегда. Скажи мне, зачем человеку нужна семья?

– Несомненно, ради любви, духовной близости, общения и, конечно же, детей.

– То есть, по-твоему, вне семьи этот список существовать не может? Хочешь духовной близости и общения – заведи себе друга, хочешь любви – да сколько угодно, только оглянись по сторонам, а иметь детей можно и вне семьи. Взять хотя бы меня – никто не сможет помешать тебе воспитывать детей так, как вздумается, – он перевёл дыхание, а затем продолжил: – Я далеко не поклонник теории эволюции, а потому считаю, что человечество возникло под воздействием высшей силы. И раз уж у Всевышнего были планы касательно человека, то вне всякого сомнения тот факт, что он создал нас неравными. Кого-то он создал для видимости – тех, кто будет слепо верен партии, кто пойдёт на войну ради государства, которому нет дела до воина, кто будет ежедневно ходить на работу и создавать семьи для создания себе подобных, которые всю жизнь будут делать всё то же самое. А кого-то он создал ради протеста – тех, кто будет устанавливать баланс между этим «добром» и «злом» с их точки зрения, кто пойдёт вопреки установленной системе и будет жить лишь так, как вздумается ему. Для этого Всевышний создал меня, для этого и был создан ты.

– Знаешь, ты похож на моего друга Пита, который довольно часто тоже несёт понятный лишь ему бред.

– Да, я знаком с ним. Когда-то нам довелось побывать во многих интересных местах.

– Интересно, где он сейчас?

– Понятия не имею, да я и не хочу знать. Мне вполне достаточно своего общества. Вот чёрт, сигареты закончились. У тебя не найдётся хотя бы одной?

– Извини, бросил. Это вредно, да и какой пример теперь я буду подавать детям?

– Вся эта болтовня о примере и воспитании детей – всего лишь пустая трата времени. Да, пока дети ещё малы, чтобы думать своим мозгом, они запоминают картинку, но не более. Главное – это дать им право выбора, научить их бороться с проблемами и депрессиями, научить их достигать целей и осуществлять мечты. А самое главное – доносить до их ведома, что может быть вредно или опасно, но ни в коем случае не ограничивать их. Просто признай, что в глубине души все мы запрограммированны на саморазрушение.

– Что?

– Вот сам посуди: откуда, порой, в нас возникает тяга выпить, покурить, повеситься? Разве не признак это той самой программы, установки внутри каждого из нас?

– Послушай, Чарли, ты можешь сколько угодно выдвигать на моё рассмотрение свою оценку действительности. Но я не уверен, что ты пришёл сюда именно за этим.

– Хотя бы в этом ты, Том, абсолютно прав. Да, я знал, где тебя искать – буду честным, за тобой несложно проследить. А у меня как раз дом пустует. Чувствуешь связь?

– Пока нет. К чему ты клонишь?

– О, Бог мой, неужели это так трудно для восприятия такого человека, как ты? Конечно же, ни о чём ином, как о том, чтобы поселиться у меня, спросить я тебя не могу.

– Не сочти это за упрёк, но твой дом находится слишком близко с моим. А я не хочу, чтобы меня так скоро обнаружили. Уж лучше мне тогда остаться здесь.

– Твой вариант лучше только в том случае, если ты не планируешь задерживаться здесь надолго. Никто не может скрываться вечно.

– По-твоему, жить у тебя в доме – лучшая идея?

– Да. Подумай только: утром, когда ты уходишь, тебя ещё никто не видит, а вечером – уже. К тому же, тебе необязательно выходить из дому, ведь я могу сколько угодно обеспечивать тебя провизией.

– А что я должен дать взамен?

– Стань обществом для меня и матерью для моего сына.

– Признаю, это глупейшая затея, которую мне когда-либо приходилось слышать, но, так уж и быть, выбор у меня невелик.

Чарли был психом, хотя, я и сам недалеко ушёл от этого. И всё могло бы близиться к идеалу, если бы однажды ночью я не ответил на звонок:

– Мистер Бальдбридж, ваш офис… Всё разнесено в клочья из-за взрыва.

– Какого взрыва?

– Какой-то псих установил бомбу в главном здании. Все проекты и бумаги были уничтожены.

– Люди целы?

– Да, в здании, кроме охраны, никого не было, но она, право, не пострадала. Однако, нам теперь не избежать судебного иска.

– Как и ублюдку, стоящему за всем этим. Оставайтесь там, я сейчас приеду.

На место происшествия я прибыл довольно быстро, и сам немного тому удивился. Всё же, не зря я указал телефон в доме Чарли, в качестве своего контактного. На моих глазах догорали останки империи, которую я с таким трепетом создавал. Всё было утрачено. Всё сгорело дотла.

Я не помню, каким образом попросил пожарных не гасить это пламя. И они не стали, много раз перед тем убедившись, что огонь не перекинется на соседние здания, и что в один прекрасный момент это строение не взлетит на воздух. В тот момент какое-то животное чувство удовлетворения овладело мной. Мою грудь распирал воздух свободы и той жизни, где я наконец смогу посвятить себя семье. И хотя, с одной стороны, я ненавидел то исчадие ада, которое в пух и прах развеяло результаты моей упорной работы в течение долгих лет, с другой стороны, в глубине души, я был невыносимо ему ха это благодарен.

По возвращении в берлогу Чарли, я упал на кровать и закрыл глаза, а в уголках моего рта виднелась растянутая улыбка. «Всё кончено, Том», – сказал я себе, и это было самой что ни есть правдой. Всё же, тогда мой выбор, видимо, оказался ложным, и судьба, что есть силы, указывает мне на это. Больше нам не придётся работать: хоть я и заплатил слишком дорого – отношениями с семьёй – оно того стоило: вырученных денег, даже учитывая судебные иски, хватило бы на всю нашу оставшуюся жизнь. Я был богат, несказанно богат, однако, жизнь раз за разом давала мне понять, что материальные ценности – ничто, по сравнению с богатством души. Теперь у меня есть шанс убедиться в этом.

Неделю спустя меня обнаружили в доме Чарли полицейские, хотя, чего скрывать, они приехали за мной. Я крикнул:

– Чарли, звони моему адвокату, он непременно вытащит меня оттуда!

В участке меня посадили в комнату для допросов. Капитан, ненамного старше, чем я, очень плохо следил за своей физической формой. Что ж, пончики и кофе сделали своё. А потом я узнал в его облике человека, которого давно знал, и ужаснулся. Очередной знакомый, с которым мы вместе учились, но в кого он превратился? Что время сделало с ним? Хотя, чему здесь удивляться? Это не город с миллионным населением, здесь все друг друга знают. Разумеется, кроме некоторых персон, появлявшихся в нашем поселении и столь скоропостижно его покидавших.

– Итак, мистер Бальдбридж, – он с трудом сохранял невозмутимость и серьёзный тон, – вы знаете, за что арестованы?

– За переход улицы в неположенном месте? – в шутку спросил я.

– Если бы. Скажите, где вы были в ночь на прощлую субботу?

– Спал в доме у своего товарища. Затем мне позвонили, и я последовал к главному офису компании.

– Кто-то может это подтвердить?

– Да, мой товарищ Чарльз Бейтс и его сын Дэн. Кстати, где мой адвокат? Я же просил Чарли позвонить ему!

– Разве вы в чём-то виновны?

– Нет и не хочу им быть. Без адвоката я ничего больше не скажу.

По моей просьбе, адвокат прибыл. Только не мой персональный, а тот, которого мне предоставило государство. Хотя, позже он отказался от меня, не указав причины. Видимо, дело было уж слишком безнадёжным, и даже эта защита здесь бессильна.

Два дня спустя, Чарли попал ко мне в камеру.

– А тебя за что посадили сюда?

– По подозрению в соучастии.

– Почему ты не позвонил моему адвокату? И в соучастии чего ты обвиняешься? – возмущённо спросил я.

Но он лишь промолчал в ответ.

ІІІ

Ещё через три дня моя жена всё же согласилась навестить меня. В специально отведённой комнате, под присмотром охраны, словно я был заключённым преступником, мы начали говорить. За эти дни, что я её не видел, она изменилась. Было заметно, что виной всему – бессонные ночи, было видно, что её душа отравлена каким-то горем, причиной которому служит далеко не наше расставание.

– Почему меня держат здесь? – спросил я в конце концов.

– Всё очень плохо, Том. Прости, я не могу сказать тебе об этом, иначе попросту расплачусь. Лучше спроси об этом капитана.

– Это безнадёжно? Я имею ввиду наши отношения.

– Нет, конечно же нет. Как видишь, я всё ещё с тобой.

– Кто знает, я не могу даже себе доверять, не говоря уже о других людях. Не ради ли денег ты сейчас здесь?

– Как ты только мог обо мне такое подумать? Разве не мы клялись перед алтарём быть вместе и в горе, и в радости?

– Так виной всему лишь клятва?

– Том, когда же до тебя наконец дойдёт, что моя любовь искренняя?

– Сам не знаю. Наверное, тогда, когда я осознаю, что утратил.

– Главное держись. Тебе предстоят не самые лёгкие времена, и я хочу, чтобы ты был сильным. Ты обещаешь выстоять?

– Обещаю. Береги себя и детей. Если нужны будут деньги – ничего не бойся, – звони моему банкиру.

На следующий день капитан вновь стал меня допрашивать:

– Итак, где вы были в ночь на ту злосчастную субботу?

– Говорю же вам, я спал в доме у друга, а затем поехал к офису, сколько ещё можно повторять?

– А что вы, собственно, делали возле своего офиса ночью?

– Я спал, зазвонил телефон. Мне сообщили, что здание горит, потому как кто-то заложил бомбу. Никто не пострадал, с охраной всё в порядке. Я сказал, что приеду, и помчался туда. Конец.

– Вас не удивило, каким образом этот псих, как вы соизволили выразиться, попал в наиболее охраняемые места здания?

– Возможно, охрана знала виновника, потому и пропустила. Вы, должно быть, уже допросили моего друга Чарли? Он ведь находится в одной камере со мной. Говорю же вам, он и его сын могут подтвердить, что на тот момент я спал.

– Мистер Бальдбридж… – ему всё труднее было сохранять беспристрастность, – Том, либо ты очень умный преступник и умело притворяешься, либо у тебя огромные проблемы.

Всё так же ничего не говоря, он отправил меня обратно. Затем вновь вызвал, попросив повторить историю теперь уже при докторе. Я, полностью повинуясь, повторил слово в слово всё то же самое, что за несколько часов до этого изложил ему.

– Должен вам сказать две новости. Одна хорошая, а другая – плохая. С какой мне следует начать? – спросил присутствующий доктор.

– Начните с хорошей, – сказал ему капитан.

– Мистер Бальдбридж говорит чистейшую правду: на момент случившегося он действительно спал.

– Я же говорил вам! – чувствуя небольшое ликование, проговорил я, впрочем, оно довольно быстро развеялось после того, как я спросил, какая же новость является плохой.

– Плохая же новость в том, что ваш друг Чарльз, в отличие от вас, тогда не спал. Капитан, мы можем посмотреть то видео, которое вы мне показывали, вновь?

– Ладно, – ответил капитан. – Пройдёмте за мной.

Они увели меня в другую комнату, где находилось оборудование и множество экранов.

– Дело 5-42. Начни с 2:14 после полуночи.

Человек включил нам фильм, если это можно так назвать. Я узнал офис – это было видео с камер наблюдения, которому чудом удалось уцелеть. А когда в поле зрения начал появляться молодой человек, доктор, наверняка запомнивший, что в этом видео произойдёт дальше, сказал:

– А плохая новость, мистер… Том, в том, что Чарльз и вы, – а когда человек повернулся лицом к камере и начал устанавливать взрывчатку, добавил: – Это один и тот же человек.

Я не на шутку ужаснулся. Значит, мои опасения были не напрасны: у меня действительно прогрессировала шизофрения. И когда до меня наконец дошло, о чём с такой заботой предупреждала Холли, я осознал, насколько плохи мои дела.

– Что будет дальше? – спросил я ледяным голосом, к тому же у меня пересохло во рту. – Меня посадят, капитан?

– Будем ждать решения суда, – ответил тот. – Скорее всего, своё наказание ты будешь отбывать в лечебнице.

IV

Капитан оказался прав: решением суда я был приговорён к году лишения свободы и отбыванию срока в психиатрической лечебнице. Поскольку в моём городке подобного заведения нет, то государству пришлось потратиться на мою транспортировку.

Уже своим мрачным видом, неизвестно-когда построенное здание навевало чувство угнетённости и печали, но уж точно не счастья. Меня сопровождал всё тот же доктор и двое полицейских. Когда пришёл удобный момент, я отважился у него спросить:

– А там, внутри, страшно?

– Поначалу многие не выдерживают и первой ночи. А, в целом, люди у нас хорошие, просто их окружение так не считает.

По прибытии меня вынудили принять душ и остричься, а затем я, заключённый номер 11075, получил свою одежду и проследовал за санитаром к изолятору. Теперь я должен был носить идеально белую одежду, хотя, по правде говоря, она лишь слегка была приближена к заветной белоснежности. Да и стены были в подобной цветовой гамме. Сначала мне показалось, что эта гробовая тишина и эти цвета потолка со стенами сведут с ума даже самого здорового человека. А вообще, как только переступил порог своего места жительства на целый год, перед моими глазами пролетела картинка ночи, когда я хоть и был в размолвке, но всё же с семьёй и всё же дома. Вспоминаются слова доктора: «Таких, как вы, нужно лечить, а не осуждать. Им необходима наша помощь, но никак не отрешение от них лишь потому, что их проблемы более заметны. В конце концов, каждый из нас уже псих. В больницах находятся лишь те, у кого проявления стали слишком очевидны».

Я благодарен полицейским, ведь они привезли меня очень даже вовремя: час спустя здесь был обед, а затем многим из нас позволили выйти на прогулку. Также я благодарен полицейским, за то, что они поймали меня и, пусть принудительно, но вынудили лечиться. Да, я был вдали от дома и абсолютно не знал никого из людей вокруг, но, пожалуй, я должен поблагодарить фатум за это испытание, выпавшее на моём нелёгком пути.

Невероятно, насколько прав оказался доктор касательно первой ночи, что её я провёл здесь. Ты один, вдали от дома и семьи, находишься в замкнутом пространстве и не знаешь, доживёшь ли до следующего утра. Эта обстановка вызвала у меня паническую атаку, в разгар которой из ниоткуда вновь появился Чарли.

– Исчезни, ты лишь иллюзия, – крикнул я ему.

– Ты сам меня создал, сам только что захотел меня увидеть, – невероятно спокойным тоном ответил он. – Я – твоя защита. Каждый раз, когда мир захочет тебя обидеть или тебе будет очень плохо – я буду возвращаться вновь и вновь, пока ты, Том, не научишься защищаться.

– Исчезни, – криком повторил я ему.

– Страшно оставаться наедине со своими мыслями, наедине с самим собой, не так ли?

Спасибо, что в тот момент вошли двое санитаров, которые накачали меня успокоительным, и пару минут спустя я уснул.

Через две недели я уже неплохо освоился и знал большую часть братьев по несчастью. К тому времени уже активно продолжалось моё лечение. Не знаю, помогало ли оно, ведь пока я находился в безопасности, моё второе «Я» было не страшно.

Это поразительно: люди бегут по утрам на работу, сидят там до потери сознания, затем возвращаются домой, вновь работают, ложатся спать, а утром нехотя подымают руку, чтобы отключить прозвеневший в пятый раз будильник, и снова всё по кругу. О какой семье здесь вообще может идти речь? То ли дело мы: подъём и отбой в одно и то же время, завтрак, обед, ужин, а, порой, кормят и в промежутках, притом между приёмами пищи ты можешь делать всё, что угодно: выйти на прогулку, прочитать одну из книг огромной библиотеки, сыграть с кем-то в карты или шахматы и так далее. Конечно же, только если ты не занят процедурами своего курса лечения. А ещё иногда приходится помогать на кухне или убирать территорию. На эти задания допускают лишь наиболее адекватных, и я был одним из них. Не вижу ничего в этом плохого: труд облагораживает человека. Так кто из нас ещё псих, а, поглощённые буднями людишки?

Я довольно быстро и довольно неплохо освоился здесь, хотя одного места всё же побаивался. Коридор на третьем этаже соединял палаты наиболее опасных или безнадёжных больных. Итого их было семеро – одна палата почему-то простаивала без дела. Все двери были закрыты несколькими дверными замками. Поговаривали, что некоторых из них держат здесь насильно, накачивая психотропными веществами и провоцируя явления, которые потом списывают на болезнь. Так поступают лишь с теми, кто добровольно попал сюда: ради новых ощущений или желая убежать от реальности. Поначалу это является частью прикрытия, чтобы государство ничего не заподозрило, а потом «курс» просто не останавливают, продолжая делать это ради денег их «клиентов». Остальные же больные в тех палатах – жертвы своих болезней, как и каждый из нас, вот только эти проявления уж слишком опасны если не для окружающих, то точно для самого больного.

Даже здесь, в этом жутком, на первый взгляд, месте, я не был один. Даже здесь Вселенная наградила меня другом. Однажды, когда на мою долю выпала задача, состоявшая в уборке третьего этажа ещё с несколькими ребятами, я не смог удержаться и смотрел внутрь каждой из палат. Кто-то неподвижно лежал, кто-то создал напротив окна баррикаду из кровати, чтобы защищаться от монстров, кто-то непрестанно смотрел в окно. Почему-то именно эта особа вызвала у меня наибольший интерес. Эта осанка, эта поза и даже движения, время от времени невольно проявлявшиеся, показались мне невероятно знакомыми. Я подозвал напарника и спросил:

– Ты его видишь?

– Да, а ты? – задал он мне ответный вопрос.

– Да, вижу. Ктоон?

– Имени его я не знаю, но Дикки говорил, что он один из тех, кого держат здесь не по своей воле. Бедняга, пожалуй, совсем спятил. В прошлый раз, когда мы здесь были пару недель назад, он делал всё то же самое.

– А с ними можно говорить? – поинтересовался я.

– Не знаю, но, кажется, нет. Нужно спросить у доктора.

– И на том спасибо, Кевин.

Кевин был одним из заключённых. Он уже давно здесь, знал почти каждого. А попал он сюда из-за навязчивых голосов, которые иногда слышит по ночам. Однажды этот голос вынудил его убить сразу троих невиновных, за что его поймали. Он часто раскаивался и невероятно стыдился этого, а каждую субботу ходил молиться своему Богу, прося у него прощение за грехи. Что же касается того, человека в палате, то лопни мои глаза, но я так и знал – это был Пит. Я знал, я верил, что он не плод моей фантазии, и что всё то, что с нами случалось когда-либо – самая настоящая, что есть на свете, правда и реальность. Но потом наша работа была окончена, задача – выполнена, а, значит, пришло время возвращаться по своим палатам или же в «места отдыха».

Мне пришлось нелегко: доктора ещё целых два дня не было на месте, поэтому свою нетерпеливость в предвещании чего-то великого я должен был побороть в одиночестве. Но кто мог уверить меня, что и это всё, что моя жизнь, вплоть до сегодняшнего дня, – не иллюзия? Вдруг, эти мои похождения и намерения – лишь один большой сон? Тогда, как могу я открыть глаза, узреть реальность? Меня всё чаще беспокоили подобные мысли. Лечение брало своё – та реальность, где нет места моим фантазиям, – что в ней хорошего? Мои паршивые отношения с друзьями и близкими, отсутствие работы, напряженность – это вводило в депрессию.

Впрочем, как можем мы, люди, судить о реальности? Каждый думает, что способен видеть мир таким, какой он есть, в его настоящем подобии. Но можем ли мы? Настроены ли наши сенсорные органы? Нет. Взять хотя бы самое простое дерево. Любой предмет может быть либо маленькой вещью очень близко, либо большой, но очень далеко. Что, если каждый из нас и без того знает китайский, умеет играть на музыкальных инструментах и практикует всё, что досталось ему от предыдущей жизни? Что, если мы уже умеем и знаем всё, но эта информация надёжно скрыта от нашего сознания своего рода сейфом?

Ещё никогда прежде мне не приходилось так радоваться началу рабочей недели. Наконец-то в здании вновь находился доктор. Мне нужно было поговорить с ним. Я сделал так, чтобы мы якобы случайно встретились во время выполнения мной очередного «задания» на всё том же третьем этаже. Я поговорил с Кевином, а тот, в свою очередь, уговорил других, чтобы они согласились поменяться со мной. Как-никак, моё задание в тот раз было намного легче, чем уборка целого этажа. Каждый из них хотел пораньше освободиться, вот и согласились с огромной радостью. Когда много времени проводишь в замкнутом пространстве или попросту в одном месте, то способы нашего развлечения, такие как библиотека или прогулки, – единственное, что не давало сойти с ума по-настоящему.

Другой парень, которому не посчастливилось поменяться со мной, прекрасно знал о моих намерениях, поэтому мы, на самом-то деле, лишь выжидали подходящий момент. И вот он настал. Парень сказал:

– Он идёт, Том.

Подобно тому, как это было в первый раз, вот только теперь не по-настоящему, я стал напротив интересующей меня двери и изобразил завороженный с неким любопытством взгляд. На этот раз, доктор был не сам, как это обычно случалось, а с одним из санитаров. Я знал его – он один из тех, кому приходится наблюдать за мной. К моему огорчению, атмосфера между ними была далеко не дружеская, а совсем даже наоборот – ещё издалека был слышен их спор. Я же удосужился попасть под горячую руку.

– Чего стоишь, словно истукан? – спросил он меня. – Сейчас же за работу!

Возражений не могло быть. Я знал, что в спорах лучше сохранять спокойствие. Да и перечить человеку, от которого сейчас напрямую зависит твоя жизнь – далеко не самая лучшая идея. Что ж, раз этот замысел не сработал, то мне остаются лишь крайние меры – либо добиться разговора с Питом, либо говорить с ним здесь и сейчас. Я и без того вызывал жалость даже у себя, но хуже мне уже точно не будет, поэтому из двух доступных вариантов, отдал предпочтение второму.

– Они накачали меня психотропными. Видимо, живым отсюда меня не выпустят, – сказал он скорее, призывая о помощи, нежели рассказывая о своих делах, когда я всё же дождался его с другой стороны двери.

Не знаю, как долго его держали в таких условиях, но вид его, честно говоря, был не очень. В состоянии, похожем на наркотическое опьянение, он едва передвигался и с трудом мог составить даже простейшее предложение. Не удивительно, что на осознание моих слов у него, человека, на которого я ровнялся и кем гордился, уходило намного больше времени, чем обычно, а мой голос, как и стоявшего перед ним человека, он и вовсе не узнал. Но, к огромному сожалению, ничем помочь ему я не мог. А касательно своего небольшого подвига, то за него я поплатился: около месяца просидел в тёмном помещении. Конкретный срок сказать не могу, потому как потом потерял счёт дней.

За то время, которое я провёл в темноте, мои глаза сильно отвыкли от света, поэтому после выхода оттуда он даже ослепил меня. Терапию всё это время мне проводил, вкалывая какие-то препараты, да и кормили там паскудно. Хотя было и хорошее – полное уединение и тишина. Подумать только, на что способны люди в погоне за деньгами. Они готовы буквально идти по головам, получать прибыль на чужом несчастье. И то ли это я был слишком наивным, то ли эти люди так ничего и не поняли в жизни, считая деньги важнейшим благом, из всех когда-либо придуманных человечество. Но ничего: наступит ещё мой час, и все они заплатят за это.

Затрагивая тему денег, к которой я нередко возвращался за последние годы, вспоминается детство. Не решаюсь даже предположить, сколько крови я тогда выпил у родителей. Сейчас я, конечно, понимаю из. Любой родитель желает самого лучшего своему чаду и хочет, чтоб его ребёнок ни в чём не нуждался. Однако, объяснить это мне пятнадцатилетнему было не так-то просто, впрочем, никто и не старался. В те времена меня интересовали лишь путешествия, мечты, приключения, любовь, Пит и рок-н-ролл. Да, славное было время. Согласен, тогда период был далеко не лёгким, поэтому во многом взгляды их я разделяю. Но что управляло мной тридцатилетним? Я всё так же гнался за деньгами, которых и без того было предостаточно. Вот ведь дурак: выбирая между семьёй и работой, я, как правило, выбирал работу.

Теперь становится понятно, почему многие ребята в полном рассвете сил идут служить в армию. Они слишком ленивы на эмоциональном уровне: зачем беспокоиться о семье, работе, деньгах и крыше над головой, если можно попасть в ряды вооружённых сил, где всё ясно: приказали бежать – бежишь, сказали стрелять – стреляешь. А потом ты ещё и деньги за это получаешь. Иллюзия востребованности и самореализованности затуманивает разум, который может никогда больше не проснуться. И куда, спрашивается, делся юноша, мечтающий стать космонавтом?

Я, в образе Чарльза Бейтса, оказался прав: оставаться наедине с самим собой, со своими мыслями – страшно, но это только поначалу. Потом же это грозит постоянным одиночеством, ведь после того, как человек остаётся сам, он учится, пусть и на горьком опыте, способностям делать всё самому и самореализовываться. Мне доводилось видеть мужчин, которые готовили, стирали, убирали, заботились о детях, и женщин, которые с закрытыми глазами могли перебрать карбюратор, починить приборы и вкрутить лампочку. И, что самое удивительное, это происходило из-за их же лени. После расставания с партнёром, представителем противоположного пола, по каким бы причинам это не происходило, они опускали руки и поддавались нежеланию вновь кого-то искать, вновь чувствовать эмоции. Вместо этого они находили короткие пути, учились изворачиваться. И, казалось бы, всё отлично, но эти личности были обречены на вечное одиночество.

Разве не поразительно, насколько ясным становится разум, насколько быстро работает наше соображение, если поместить себя в дискомфорт и позволить себе избавиться от любых проявлений влияния внешнего мира, от любых внешних факторов?

Потом моё наказание, каковым оно перестало казаться ближе к своему завершению, закончилось. Думаю, что уже сказал, как ослеп на несколько минут после выхода в свет. Всё стало как прежде: день сменял ночь, разговоры сменялись книгами, развлечения сменялись очередными заданиями. Моя жизнь в этой тюрьме вернулась в прежнюю колею, из которой ненадолго выбилась. Да, я далеко не сразу заметил, что почти на каждом окне находились решётки, чтобы никто не удосужился сбежать, что территория охранялась по всему периметру вооружёнными солдатами, а забор был обнесён колючей проволокой, видимо, для надёжности. Всё в точности, как в тюрьме. Только режим здесь был немного мягче, и нам хоть как-то пытались помочь палачи в ослепляюще белых костюмах.

Иногда мне казалось, что всё в моей жизни слишком просто, что все проблемы решаются чересчур чудесным образом, а желания воплощаются в реальность очень быстро, что никак им не свойственно. И довольно часто я пытался разобраться, где же прячется подвох, тот самый подводный камень моей жизни. Порой я уже приближался к разгадке, но затем она снова ускользала от меня. С другой стороны, противоположности притягиваются, спасибо за эти знания здешней библиотеке, поэтому за каждое благо, снисходившее на меня, я должен был платить. Каждый раз взымалась разная плата, будь то моё здоровье, чья-то жизнь или какие-то материальные вещи. Так случилось и на сей раз: я встретил старого друга, но потом порядка месяца просидел в тёмном изоляторе.

Моё спасение было близко, я это чувствовал, вот только не знал, когда именно и в каком виде оно наступит.

V

Каждый из нас подобен бесстрашному герою. На самом деле, никто ничего не боится, и лишь наши фантазии, наше воображение способны сбить нас с ног, заставить отступить. Ведь если бы мы не воображали, что будет после падения, то не боялись бы высоты, если бы не фантазировали об укусах насекомых и последствиях, то не боялись бы этих маленьких и, порой, беззащитных невинных созданий. К чему я говорю всё это? К тому, что во всём виновата лишь наша голова вместе с рассудком, о чём мне, ещё находясь в нормальном состоянии, непрестанно твердил Пит. Именно из0за страха мне пришлось сполна отбыть свой срок, а не сбежать на его половине.

Однажды я и тот самый Дикки, который много чего знал об этом заведении, выполняли задания на кухне. И пока надзирателям нужно было ненадолго отойти, я позволил себе немного пофантазировать:

– Интересно, как там сейчас на свободе? Должно быть, уже многое изменилось с тех пор, как я попал сюда…

– Могу устроить тебе свободу, только это будет недёшево, – помолчав, ответил он.

– Как? Убежать отсюда невозможно, а по своей воле никто не станет меня выпускать.

– Ничего невозможного нет – запомни это. В твоих словах есть доля правды – живым тебя отсюда не выпустят, а вот мёртвым…

– Если ради свободы умирать, зачем же тогда жить?

– Ради свободы других. Умрёт один – спасутся тысячи. Какой же ты эгоист. Но дело не в этом. Встретимся сегодня в библиотеке, там всё увидишь сам.

Вот есть такие люди, которые даже простейшими вещами могут заинтриговать. Был ли я пленён своим любопытством? Да, без этого не обошлось. Поэтому наша работа ускорилась, ведь мне непременно было необходимо попасть в эту кладезь знаний на четвёртом этаже.

– Если смешать всё в тех же пропорциях, как здесь написано, то получим сильнодействующее успокоительное. Оно замедлит сердце настолько, что все будут думать, будто ты мёртв. Но мы-то знаем, что это не так, – сказал один из окружения Дикки.

– Это всё хорошо, но как ожить уже на свободе?

– Здесь нам пригодится доступ к моргу. Туда везут всех мертвецов. Он расположен в подвале. После вскрытия и подписания необходимой документации, тело могут забрать родственники для дальнейшего захоронения. Нам нужно, чтобы патологоанатом был заодно и мог оживить кого следует, чтобы потом выпустить на свободу, – продолжил сам Дикки.

– Эти паталогоанатомы меняются там как перчатки. Никогда не знаешь, чьё дежурство будет в тот или иной день. Нет, с этим мы точно прогадаем.

– В любом случае, нужны деньги. Для начала потратим их на связь с внешним миром. У кого-то есть надёжные люди снаружи, которым можно доверять?

– Можно доверить дело моей жене, – сказал я.

– После того, как ты сбежишь, она будет первой, кто попадёт под подозрение. Уверен, тебе это ни к чему. Ещё идеи? – спросил первый.

– В любом случае, нужен тот, кого подозревать не станут ни за что.

Спасти безумцев мог лишь другой ничем не лучше человек, находящийся на свободе. В моей памяти была лишь одна ассоциация и лишь одно имя: день четырнадцатый, город Майами, Патрик Рейнольдс. И хотя все вокруг поддержали мою идею, возникла другая проблема: как нам связаться с ним? Ничего, кроме города, где он жил много лет назад, я не знал.

Не решаюсь предположить, каким образом всем им удалось связаться с миром. Наверное, те деньги, которые я позволил им потратить, ушли в карман надзирателя, который ничего не видел и не слышал в течение двадцати минут. Несколько дней, а, может, и целую неделю спустя, к нам пожаловал сам бывший наставник Пита. Поскольку меня здесь считали наименее опасным из всех обитателей, то время от времени мне разрешали свидания с реальными людьми, правда, ко мне почти никто не приходил. Не знаю, наведывала меня Холли так редко из-за душевной боли или из-за размолвки, которая произошла, как оказалось, вследствие моего нездорового разума, но за прошедшее время мы виделись лишь раз – в полицейском участке.

– Эй, я знаю тебя! Ты тот самый парень, которого Пит привозил ко мне чёрт знает сколько лет назад! Вот только ты вырос. Не скажу, что изменился, ведь, если присмотреться, до сих пор видны черты твоего детского лица, но слегка постарел, – сказал сидевший передо мной Патрик Рейнольдс.

– Вы здесь только поэтому?

– Если бы. Врывается ко мне, значит, какой-то неизвестный и, одновременно корчась от боли благодаря моей охране, кричит во всё горло, что нужно кого-то спасать. Конечно, я уже хотел приказать выбросить его на улицу, но он начал зачитывать имена. Закончив на Пите, он всё также стоял лишь при помощи охраны. «Ладно, отпустите его», – сказал я им. Потом тот самый гость в моём доме упомянул, куда следует ехать и что делать. Образно говоря, это он, указывая дорогу, привёз меня сюда. Итак, как все вы оказались здесь? Так и знай: если Пит попал сюда из-за тебя, то на свободе в живых я тебя не оставлю.

– Я не при чём, меня упекли сюда за преступление, а вот Пит оказался здесь по собственному желанию. Теперь он не в состоянии выбраться отсюда.

– Но при чём здесь я? Думаю, ни для кого не секрет, что бежать отсюда нереально.

– Это вы так думаете. У нас здесь своего рода заговор, поэтому нам необходим человек на свободе. Времени осталось не так уж много, поэтому буду краток.

Я сказал ему, какую книгу и на какой странице следует открыть, а также в каком количестве нам нужно это вещество, как и противоядие. На том наша встреча закончилась.

Всё это время меня не покидала фантазия о том, как я вернусь и какие радостные лица детей застану дома. Лишь одно не давало мне покоя: жива ли ещё наша любовь? После всего, что с нами случалось, я уже не мог быть уверен в этом. Я слишком мало времени уделял семье, слишком много работал, вёл себя как последний кретин, жил какое-то время вне дома, обвинялся в преступлении, болел шизофренией, и, возможно, не был верен. Кто знает, был ли Чарльз Бейтс лишь моей фантазией, или все его действия совершал я? В любом случае, при первом нашем знакомстве, он определённо н был один. И всё же, несмотря на все эти проблемы, я старался, я правда старался быть хорошим мужем, сыном и отцом. Но удавалось ли это, мне не узнать.

Люблю людей, чьи слова никогда не расходятся с действиями. Или почти никогда. Ещё одну часть денег мы потратили на акт коррупции – заплатили охраннику, чтобы он «не видел», что нам передали посылку со «свободного мира». Хотя, какой он свободный? Моё второе «Я» было право: люди превратились в рабов. Они слепо следуют тому, что им говорят делать. Они постоянно от кого-то или чего-то зависят, будь то босс, жирная пища или магазин на диване. Верх над сознанием берут партии, техника и даже еда. И Пит говорил мне не напрасно: даже школы направлены на создание однотипных людей с разной внешностью – тех, кому будет важно лишь собственное благополучие, и рабов общества, которые не посмеют перечить или сказать хоть одно слово в сторону своих кукловодов. И хотя он говорил мне об этом очень давно, с каждым годом это становилось всё заметнее, а его слова находили всё больше подтверждений. Возможно, именно за эти чересчур свободоустремлённые мысли он и сидел сейчас в той палате под тремя замками.

Идеальным для побега было время уборки или прочие наши задания. Договорившись с другими больными на несколько пачек сигарет, все мы, кто был членом заговора, собрались в одном и том же месте – на третьем этаже. Не знаю, каким образом кто-то из моих сообщников смог открыть замки наглухо запертых палат, повредив перед этим все камеры видеонаблюдения. Лишь потом я понял, насколько умным решением это было: никто так и не узнает, кто виновен, а кто нет.

– Давай, Том, теперь твоя очередь, – сказал мне кто-то из окружающих.

– Нет, я не могу. Это слишком рискованно. К тому же, вам нужен кто-то, кто вытащит вас отсюда.

Признаюсь, я испугался риска. Вдруг именно мне не удалось бы проснуться? Вдруг именно я умер бы по-настоящему? Мне не хотелось никого и ничего терять, и жаль, что я понимаю это лишь перед лицом страха или смерти. И хотя мне к тому времени стукнуло лишь тридцать с лишним, для смерти я был ещё слишком молод. Но я не из тех людей, кто выставляет свои эмоции напоказ, а, скорее, подобен Питу – делаю вид, что всё нормально, и лишь наедине с собою даю волю чувствам. Впрочем, так было не всегда, однако, я отступил от побега исключительно из-за страха перед чем-то новым и довольно быстро изобрёл убедительную отговорку.

Пока парни решали, кто от чьих рук уснёт, я незаметно пробрался в морг. Пронизывающий до костей холод морозильных камер, кровь, стекающая с трупа на столе, заспиртованные органы и жуткий запах гнилой человеческой плоти. Атмосфера напоминала мне фильмы ужасов, набиравшие в те времена популярность, и остужала мою кровь с моим телом, пронизанным страхом. Не удивительно, что главенствующие этой часть лечебницы врачи менялись, словно перчатки. Хотя, именно это сыграло мне на руку. Пока настоящий работник этого места куда-то отлучился, я приметил висящий халат и попытался сделать вид, что работаю здесь. В любой момент могли прибыть псевдомертвецы, но точно также в любой момент могло быть разоблачено моё прикрытие.

Мужчина, работавший здесь, определённо выбрал не самое подходящее время для возвращения на место. Поэтому мне пришлось избавиться от него и спрятать лишённое сознания тело в один из шкафов. Несмотря на то, что моего лица этот работник не видел, тем не менее, риск увеличивался, а наше время сокращалось. В конечном итоге, шестеро людей, которых я знал или изредка видел, теперь лежали передо мной, и именно от моих действий зависела их судьба.

– Раньше я тебя здесь не видел. А где Чак? – с подозрением спросил привёзший людей санитар.

– Он заболел. Попросил подменить его сегодня.

– Ладно, допустим. В конце концов, вы всё равно меняетесь слишком часто. У нас здесь почти что массовая смерть, и доктор очень недоволен. Он требует незамедлительного вскрытия и ждёт результатов как можно скорее.

Кажется, обошлось. Теперь нужно было оживить всех их. Среди привезённых был Пит. Думаю, он неоднократно благодарил этих парней, которые вытащили его и ещё одного насильно удерживаемого человека, впрочем, как и я. Если ты не можешь быть счастлив, то нет ничего лучше, чем дарить счастье другим. То же самое касается и всего остального, включая свободу. Из школьного курса анатомии я только и помнил, что о строении человеческого тела. Спасибо Дикки, который проинструктировал меня и показал, куда необходимо вводить наше противоядие. Спустя примерно десять минут, четверо борцов за свободу и двое их подопечных в тяжелом состоянии ожили. Оставалось дело за малым – скрыться из этого порочного места. Когда я узнал, что им это удалось, то был невероятно счастлив, хоть и остался коротать свой срок дальше, боясь рискнуть.

Никто из нас даже не подозревал, насколько известным станет этот скандал. Санитар, несколько охранников и патологоанатом лишились работы, и лишь доктору чудесным образом удалось удержаться. Меня неоднократно допрашивали, в том числе и полицейские, но ни я, ни кто-либо другой из обитателей, ничего не знали о том заговоре. А доказательств нашей лжи ни у кого не было. Никто не завидовал сбежавшим. Напротив, каждый из нас гордился ими, ведь они не побоялись рискнуть, использовать свой шанс.

VI

Спустя несколько месяцев, меня выпустили на свободу. Официально, как и в действительности, я был здоров. И хотя мои некогда друзья так и не были пойманы, а их судьбы сложились наилучшим образом, ещё в тёмном изоляторе я поклялся, что не оставлю поступки этих подлых людей безнаказанными. На это у меня ушло немало времени, но в конце концов я упёк доктора и его соучастников за решётку. Само государство проводило ревизию в лечебнице ничем не примечательного, на первый взгляд, города и обязалось сделать условия ещё лучше. Выходит, маленький человек при большом желании, может многое?

От беглецов совсем не было вестей, поэтому я не знал, где они были, каковы их дела. И так длилось несколько лет. Чтобы не терять напрасно времени, мне пришлось услышать зов сердца и начать работать уборщиком. Моя карьера началась в одной из местных забегаловок. По ночам здесь нередко устраивали кровавое веселье: разбитые носы, выбитые зубы, если они у кого-то были, красны пятна на полу и мебели. Да, работы после драк хватало. И хотя платили не так много, как владельцу компании по созданию архитектурных проектов, этого сполна хватало на проживание. Это, скажем, было своего рода хобби, ведь задолго до того я уже обеспечил семью финансами.

Странно, но бары ночью – единственные места, где их гости были собой. Попроси их в обычной жизни спеть или спародировать кого-то – они ни за что не согласятся. Лишь в состоянии алкогольного опьянения люди обретают свободу. Я никогда не соглашусь пропагандировать подобный образ жизни, но это заставило меня задуматься. Что же тогда мешает им жить так вне подобных заведений? Дневные смены, как правило, были скучны, а вот ночь определённо вызывала у меня чрезвычайный интерес. Это возможность наблюдать за истинной жизнью, это возможность стать частью чего-то важного. Может, я преувеличиваю. А, может, люди попросту не замечают того, на что обращаю внимание я.

Продолжилась моя карьера на улице, после того, как меня уволили с прежнего мета работы. Никто не смеет оскорблять тех, кому нужна помощь. Иными словами, меня выгнали за драку. Так вот, будь за окном адская жара, влажность или жуткий мороз, но утром я должен был находиться на рабочем месте, которое менялось едва не каждый день. Не много почёта у работников вроде меня, да я в нём и не нуждался, ведь моё отношение к этому было иным. Не нужно много ума, чтобы вставать вместе с солнцем, наслаждаться жизнью и делать этот мир лучше. И будь ты простой продавец, офисный клерк или важный босс – важно лишь желание. При желании можно найти массу возможностей.

У многих посетителей моего дома вызывал умиление тот факт, что я смотрю мультики вместе с детьми и читаю им сказки на ночь. Так уж сложилось, что и на это у меня был не такой взгляд, как у окружающих. В это жестокое и нелёгкое время для нас и уж точно для наших детей, это единственное, что может заставить поколение преследователей материального обогащения поверить в чудо. Во всём, если постараться, можно увидеть пользу: я старался обогащаться духовно, а люди видели во мне любящего отца.

Временами, когда наступала осень или весна, я промокал до ниточки. Но теперь моё положение было значительно лучше, чем когда-то: дома меня ожидал в такие дни горячий чай и любящая жена. Видимо, не так уж трудно достигнуть счастья. Семья, любовь, реализация себя, обеспеченность – что ещё мне было нужно? Ответ, думаю, вы и без меня знаете.

В один из очередных жарких июльских дней, несколько лет спустя после моего освобождения из больницы, мне исполнилось тридцать пять. Собрались все мои родственники, друзья и коллеги. Да уж, Холли постаралась во имя этого сюрприза на славу. Чего только мне не пришлось получать в подарок, начиная одеждой и заканчивая чем-то действительно значимым. Следующим утром я был совершенно свободен, поэтому праздник продлился до рассвета, пока кто-то не уснул от опьянения или усталости. В самом конце какая-то высшая сила, иначе это и не назовёшь, вынудила меня проверить почту. Как всегда, не напрасно.

Там вновь лежало, как и когда-то давно, оставленное письмо от Пита. Многих деталей я уже и не вспомню, но в целом он надеялся, что это письмо я получу вовремя. После побега его реабилитировали несколько китайских целителей, с которыми Дикки и несколько его друзей встретились по пути на свободу. Затем все они составили большую дружную компанию, проживающую где-то в горах. Длинными вечерами каждый рассказывал истории из своего прошлого. Не трудно догадаться, чьи именно рассказы преобладали. Также он поздравлял меня с юбилеем, желал счастья побольше и приказал не унывать. В конце старина Пит лишь добавил, что собирается приобщиться к намерениям своих азиатских друзей отправиться в паломничество.

Я был рад, что у него всё сложилось наилучшим образом. Надеюсь, он был счастлив. Мне было нелегко противостоять настойчивости гостей, и на мой бедный организм выпала немалая часть алкоголя, поэтому днём, после того, как я провалился в сон и снова проснулся, моя голова давала знать о себе, посылая сигналы в виде жуткой боли. И никакое обезболивающее не могло мне помочь. Вновь проявление того, что за всё следует платить.

VII

Это было обычное дождливое октябрьское утро. Тридцатипятилетний работник по имени Том что было сил убирал одну из улиц, на которую его отправили в тот день. Как всегда, я размышлял о том, какую книгу начну читать сегодня и какой подарок подарить на День рождения сыну. Параллельно я пытался слушать болтовню никогда не умолкавшего напарника. Но в один прекрасный момент раздался звонок на мой телефон. Холли просила как можно скорее вернуться домой. Я знал: что-то случилось, иначе и быть не могло. Много раз убедившись, что напарник справится один, и что босс одобряет моё освобождение на сегодня, я помчался домой.

– Что случилось? – взволнованно спросил я.

– Тебе письмо пришло. Ты же знаешь, некоторые послания вызывают у меня особое подозрение или интерес, поэтому изредка я читаю их. Но на этот раз ты будешь благодарен мне за это.

Это было письмо от Дикки. Спустя три дня после начала пути Пита и нескольких друзей, его застало врасплох, как и меня, пока я читал это письмо, известие о смерти моего друга. Дикки пришлось немало потрудиться, чтобы связаться со мной, поэтому наиболее надёжным оказался способ с письмом. И раз уж я читал это письмо, то старания оказались не напрасны. Но я физически не мог оказаться сейчас там, не зная, где именно. Спасибо Дикки, что он позаботился об этом, поэтому настоял на транспортировке тела ко мне в город, отправив человека, которому доверял, в качестве сопровождения.

После вскрытия, присутствовать на котором никому из нас не хватило сил, коронер указал причину смерти – передозировка наркотиков. И хоть все мы, всё его окружение знали, что он никогда не стал бы убивать себя в такой способ, да и вообще травить свой организм, для капитана полиции это не стало убедительным аргументом. Всем было глубоко наплевать на то, как он жил, и кем он был, сколько привнёс добра в этот мир и сколько изменил жизней. Для них он стал очередным мертвецом, а для людей – человеком, словно не существовавшим. И только я, моя семья и некоторые из его друзей знали настоящего Пта Рейда. Между тем, он мог бы ещё очень долго жить, так как ему было всего лишь сорок. Его жизнь только начиналась…

Не знаю почему, но в тот день планету покинул ещё один хороший человек. Поскольку теперь его тело не могло быть использовано ни одним медицинским учреждением, как он сам того хотел, ничего другого нам не оставалось, как кремировать его. Могила Пита, его прах в урне находится под огромным старым деревом возле озера, где мы впервые встретились. Надеюсь, что она простоит там ещё долгое время.

Но не только это осталось от него. Незадолго до смерти он говорил, что после паломничества собирается в очень долгое путешествие, во время которого не планирует останавливаться, а лишь объезжать весь мир. Что ж, я решил выполнить его последнюю волю сам.

– Ты не можешь вот так взять и брось семью, – сказала моя жена, когда я сообщил ей о плане.

– Это правда, но я и не собираюсь её бросать. Думаю, что будь Пит здесь, он хотел бы этого.

– А как же дети? Каково по-твоему расти без отца?

– Они ещё слишком малы. Уверен, никто даже не заметит моего отсутствия. В конце концов, в подобных делах ты смыслишь намного больше меня.

– И… куда ты отправишься сначала?

– В горы. Хочу увидеть Дикки с его компанией и догнать сопровождающих Пита.

– А потом?

– А затем отправлюсь вокруг света.

– Не иначе, как ты с ума сошёл. Отправиться за тысячи миль сквозь неизвестность только из-за того, что это был план твоего друга?

– Я слишком долго лгал всем вокруг, себе в том числе. Он был для меня намного больше чем просто друг. Прости, но тебе никогда этого не понять. И, прошу, не нужно скандалов. Я не думаю, что это сейчас уместно.

Первым же рейсом я отправился в Китай. Там, не без помощи знающих английский людей, я нашёл транспорт, чтобы добраться до Тибета. За окном было чуть больше тридцати пяти градусов по Фаренгейту. Иными словами, здесь наступали ноябрьские холода. Своего спутника я попросил помочь мне найти место, из которого Дикки отправил письмо. А дальше мне пришлось выкручиваться в одиночку. Я ни слова не понимал на китайском, и уж тем более на тибетском, которым владела внущающих размеров часть людей. Как объясняться – никто не знал. И хотя девушки и парни внешне выражали чрезвычайную приветливость, мысленно я был готов послать всех их к чёрту. И как, спрашивается, найти здесь нужных людей?

– Это бесполезно, они не понимают иностранных языков, – сказал сидящий за одним из гостевых столов старый человек.

– Как же мне тогда отыскать товарищей? – с досадой спросил я и сел напротив него.

– Лучше спроси у Вэйжа. Он всё знает.

– Как мне попасть к нему?

– Если не пожалеешь денег, я помогу тебе.

– Что угодно, только бы поскорее добраться.

Мы шли долго, около часа. В конце пути я сунул старику десятидолларовою купюру, и хотя это явно не то, чего он ожидал, каждый из нас остался доволен.

– Что дальше? – спросил я.

– Зайди в хижину, и сам поймёшь, – ответил старик и скрылся.

Это строение действительно больше походило на лачугу, нежели на какой-либо дом. Внутри стоял странный запах. Что-то подобное я уже чувствовал в магазинах, когда кто-то зажигал ароматические свечи. Сам же Вэйж, это точно был он, сидел с закрытыми глазами и, по всей видимости, предался медитации. Когда-то и я пробовал расслабляться подобным образом, но преимущественно засыпал. Поэтому сейчас было трудно сказать наверняка, спит ли он или просто слишком сосредоточен. Пока я находился в неизвестности, то решил осмотреться здесь, но Вэйж внезапно нарушил молчание, чем не на шутку напугал меня:

– Я вижу, ты спешил сюда с дальних краёв. Присядь, отдохни, путник.

– Вы знаете, кто я? – удивлённо вырвалось у меня.

– Разве старик Фанг не сказал тебе, что я знаю всё?

– Да, но откуда?

– Я вижу, что ты здесь не из-за этого вопроса. Так что тебя привело ко мне?

– Я ищу друзей. Они прибыли несколько лет назад, и я уже давно их не видел.

– Твоя душа полна благих намерений. Но не забывай, кем являешься именно ты. Иди на юг, и пускай ветер укажет тебе дорогу.

Я удалился, лишь догадываясь, о чём говорит этот человек. Видимо, придётся идти на юг. Лишь от других людей я потом узнал, что Вэйж слепой на оба глаза, но видит намного больше всех остальных. Ветер и правда нёс меня на юг, чтобы я, чего доброго, не заблудился. Порой встречные прохожие с улыбкой встречали меня и показывали в сторону видневшейся далеко на горизонте деревушки, словно мы давно были знакомы, а остальные пытались делать вид, будто попросту не замечают меня.

Место, в которое я пришёл, называлось Ланьнгацзхоинкан. Сама же деревня оказалась дальше – около половины мили на юг. Это были животные, свободно разгуливающие по улицам, люди, спрятавшиеся в своих домах, которые существовали, наверное, ещё со средних веков, и полнейшее отсутствие цивилизации. Да уж, далеко не то, что я представлял себе об этих краях.

После долгого пути мне хотелось пить и, решив вновь послушаться старого мудреца, вошёл в дом по направлению ветра. Глупая, конечно, затея, но что оставалось делать? Я надеялся, что встречу здесь Дикки и его друзей. Вместо этого в доме оказалась приятная девушка азиатской внешности, которой удалось понять мои жесты, и которая не отказала мне в простейшей потребности каждого человека без исключения. В неловкий момент вошёл молодой парень, видимо, её муж, который тут же начал кричать на меня, а затем на неё, и вскоре добрался до важной части любой ссоры – нападения и драки. Выбирая между бить или бежать, я принял решение бежать, но ревнивого человека даже это не остановит. Из своих домов начали выходить местные жители, пока вокруг меня не собралась толпа мало что понимающих, но в то же время злившихся людей.

Пока в мой адрес по-прежнему доносились упрёки и крики, что было понятно по интонации, чья-то рука схватила меня за воротник и протащила сквозь стену людей, к которой я стоял спиной. Едва перебирая с такой скоростью ногами и недоумевая о том, что происходит, я повиновался чьей-то силе. Когда мы уже достаточно отошли от всех, я взглянул на того, кто меня спас. Это был человек европейской внешности, давно уже не следивший за собой – он ходил почти что в лохмотьях и носил длинную, по моим меркам, бороду. «Волшебник, ты ли это?» – подумал я, но тут же опомнился – это же не страна чудес, а лишь Тибет. Здесь это нормально.

– Что ты здесь забыл? – спросил он наконец меня.

– Я ищу друзей. Хотелось бы побольше узнать о последних днях погибшего друга.

– Иди за мной.

Мы прошли ещё где-то с четверть мили, пока он не завёл меня в какой-то старинный дом. Из другой комнаты доносился разговор нескольких мужчин на тибетском языке, а тем временем мой спаситель вошёл сказать им, что привёл гостя. На меня выглянули четверо лиц, детально разглядывавших меня с ног до головы.

– Должно быть, это ни кто иной, как сам Том Бальдбридж пожаловал к нам, – сказал один из них, а затем добавил: – если, конечно, моё зрение ещё не так плохо.

Первая мысль, пронёсшаяся в моей голове: кто все эти люди? Особый интерес у меня вызывал не похожий на местных жителей пожилой человек. С трудом среди морщин, обвисшей кожи на лице и впавших жёлтых глаз я смог разглядеть черты того самого Дикки, которого когда-то знал. Он протянул мне свою хрупкую руку, чтобы поздороваться. На ощупь я не почувствовал ничего, кроме костей, не менее уязвимых, как и весь человек, стоявший передо мной. Собеседники послушались его просьбы и покинули дом, чтобы зайти позже.

– Что с тобой случилось? – с огромной жалостью к нему спросил я.

– Пустяки, это ненадолго. Рад тебя видеть. Приятно осознавать, что ты проделал весь этот путь, только чтоб повидаться со мной.

– Почему ты не писал мне, что болен? Я пришёл бы раньше.

– Это бесполезно. Мне не помочь, даже если бы я обратился к лучшему доктору. В конце концов, не все истории имеют счастливый конец. Должно быть, ты здесь из-за своего друга?

– Не только, но, в целом, да.

– Хочешь чаю? Поверь, это лучший из всех, которые ты когда-либо пробовал.

Я хотел ему помочь, но он что было силы в его ослабленных руках оттолкнул меня и заставил сесть. В этой жизни не врут лишь люди при смерти и дети, пока они ещё малы для лжи. Это правда был лучший чай в моей жизни. Пользуясь, наверное, последней возможностью, я попросил Дикки рассказать подробности о побеге.

– Мы прошли по специальной заброшенной шахте под больницей и в полумиле оказались на свободе. Признаться, нам просто крупно повезло. Все силы, которые были в наших относительно молодых ногах, мы потратили на движение к свободе. В кафе на углу тридцать пятой и третьей улиц мы встретили двух китайцев, которые спорили о том, кто лучше преуспел в иглоукалывании. Может, они и не были китайцами – я никогда не разбирался в людях азиатской внешности. А затем я пообещал по сотне долларов каждому, если они смогут привести в нормальный вид этих двух жертв лечения. Потом мы больше двенадцати часов мучились в грузовом самолёте и к концу дня сами стали пахнуть как рыба. В конце пути мы высадились неизвестно где, взяли что-то похожее на машину и ехали, куда глядели глаза, пока не закончился бензин, чтобы попасть в самую глушь. Только неделю спустя нам удалось понять, что находимся где-то в Тибете. Если бы ты был с нами, то тоже выучил местный язык за столько времени. Между тем, мы часто вспоминали о тебе добрым словом. Надеюсь, эти убийцы в халатах никому больше не причинят вреда.

– Уж за это не беспокойся – вряд ли им удастся это из-за решётки. Я дал слово, что упеку их в тюрьму, и я его сдержал. А ещё мой рассказ стал настоящей сенсацией, поэтому специальные службы и даже некоторые представители власти лично проверяли заведение.

Он ничего не ответил, а лишь молча взглянул в окно. Затем я спросил:

– Давно ты в таком состоянии?

– Два или три месяца. Поначалу я думал, что попросту старею – от этого никто не застрахован, но затем местный целитель сказал, что мне недолго осталось. Уж этим лекарям я верб. Знаешь, я всегда относился к смерти с каким-то безразличием. Умер человек, и что с того? Но лишь теперь, когда костлявая с косой наступает мне на пятки, я понял, насколько скучаю по всем этим людям. Мне жутко их не хватает. Могу ли я попросить тебя о кое-чём?

– Да, конечно.

– Где-то там, за океаном, осталась любовь всей моей жизни. Её зовут Бетти. Передай ей вот это, и скажи, что мне очень жаль, – сказал он и снял с шеи свой амулет в виде пули.

– Почему ты не связался с ней? Уверен, она непременно была бы с тобой.

– Не знаю, я слишком боюсь этой встречи. Нет ничего хуже для мужчины, чем казаться слабым в глазах любимой женщины. Во всяком случае, таким это было для меня во время жизни с Бетти Уильямс. Надеюсь, семья была счастлива увидеть тебя вновь.

– Да. Но почему ты не вернулся к семье, если она была у тебя?

– Сначала это был чересчур рискованный поступок, а потом стало слишком поздно. Видимо, такова цена моей свободы. Может, поговорим о чём-то другом?

– Расскажи мне о последних днях Пита, если это не будет тебе трудно.

– Я стар, я болен, и моё тело становится слабее с каждым днём, но память всё ещё живёт. И пока я помню слова, послушай, что я тебе расскажу. Поначалу Пит не проявлял к нам интереса, постоянно держал всех на расстоянии, и временами я думал, не зря ли взял его с собой. Но потом он оказался отличным малым, и мы полюбили его. Не каждый день встретишь подобных людей. Со временем Пит всё больше стремился к свободе и независимости. Он рассказывал о своих прошлых путешествиях, о намерениях, о жизни. Однажды группа местных жителей собиралась к горе Кайлас – здесь это популярный путь паломничества. Недолго думая, он присоединился к ним. Отсюда до горы порядка сорока с лишним миль. Насколько я знаю, наиболее преданные паломники проползают все тридцать две с половиной мили вокруг горы, некоторые просто проходят путь. Но взбираться на гору запрещено. Пит же плевать хотел на все запреты, поэтому он погиб, когда упал с обрыва. Сам понимаешь, если бы кто-то узнал, что он нарушил закон, ничем хорошим это явно не закончилось бы. Проводники принесли его почти мёртвым, за всё время он пришёл в себя лишь однажды.

– Он что-то говорил?

– Попросил облегчить его смерть. Он хотел умереть, смеясь. Мы знали, что долго ему не протянуть, вот поэтому я дал дозу, несовместимую с жизнью. А ещё Пит просил передать тебе, что он ни о чём не сожалеет, даже о ваших ссорах. Последние его слова были: «Всё в порядке. Теперь я свободен, как та стая лебедей».

Я поблагодарил Дикки за всё, но остаться с ним не мог, и он меня понимал. Найти проводников, которых я никогда не видел, взобраться на вершину горы, найти девушку умирающего друга, увидеть мир – внезапно у меня появилась масса задач, решение которых было нелегко найти. Это как читать книгу, не зная букв, или пытаться считать, не зная элементарного. Один среди незнакомой местности.

Он был особенным, теперь даже местные жители знали об этом. Он слишком рано взлетел на невиданную высоту, но обжёгся. Его жизнь стала борьбой между устройством мира и тем, что он считал едино верным. И если бы меня спросили, как бы я описал своего друга, то сказал бы, что ему удалось перевернуть мой мир с ног на голову. А потом жизнь взяла плату за, пожалуй, слишком счастливое бытие Пита. Даже в последние секунды существования своего тела, он был верен своему мировоззрению. И пока я проходил те сорок с лишним миль, на которые отважился, мою душу охватило раскаяние. Мне хотелось попросить прощения, за все наши ссоры. За всё то, что я ему наговорил, и за то, что не был с ним в последние минуты. Но передо мной была лишь дорога в тёмную неизвестность.

Местность вокруг медленно поглощалась мраком. Темнело всё больше и больше. Всё, что у меня осталось – лишь деньги, но какой от них прок теперь, когда я остался один в диких условиях? Раньше мне казалось, что выхода нет – нравится тебе это, или нет, но без этих бумажек долго тебе не протянуть. Дурак, да и только. Если бы я только мог, то жил бы где-то далеко за городом, и пускай мои дети не знали цивилизации, они также не имели бы и проблем. Однако, моя зависимость от людей была слишком велика. Когда же ты тет-а-тет со своей истинной сущностью, мир виден совсем под другим углом.

Подумать только: дети – это не только власть, пока они ещё слишком глупы, но и обречение ещё одной души на муки. Почему рождение детей не является грешным делом, разве обречение кого-либо на страдания не является грехом? В первую секунду, ту самую секунду рождения, каждый из нас подобен Богу, в чьём существовании я всегдасомневался, но к мысли о котором неоднократно возвращался. Со второй секунды начинается влияние внешнего мира. Наши дети должны терять лучшие годы своей жизни ради знаний, которые им не пригодятся, получать работу, которая вызовет депрессию, но принесёт деньги, и размножаться, чтобы было кому продолжать этот цикл. Остановите планету, я сойду.

Тишина – коварная вещь. Несомненно, она помогает услышать свой внутренний голос, но, когда она настигает тебя ночью в открытом пространстве, а ты будто оказываешься в вакууме – это уже повод насторожиться. Нет никаких строений поблизости, нет рюкзака с самыми необходимыми вещами, но нужно было как-то пережить эту ночь. Пока моё сердце продолжало тревожно биться в груди, мне не следовало останавливаться. Посидев немного на холодной земле под звёздным небом, я пошёл дальше. Без фонарика, без компаса или проводника, вглубь Тибета.

Не знаю, сколько сил должно было быть в моём стареющем, как не прискорбно это признавать, теле, чтобы почти без остановок идти порядка десяти часов. Порой, усталость брала своё, и моя скорость снижалась, но, тем не менее, путь был окончен, и когда на горизонте просыпалось солнце, я всё больше погружался в транс. А когда проснулся, то солнце было прямо надо мной и слепило глаза, которые болели после резкого перехода от длительного мрака к яркому свету. Помимо этого, болела одна половина лица – ей досталось больше всего, ведь это ей я упал на землю и проспал так длительное время. Не обошлось и без пары-тройки камешков, оставивших след на моё теле, особенно на коже. К тому же, я замёрз. А в полумиле виднелась Кайлас.

Здесь также находилось небольшое поселение в трёх с половиной сотнях футов от меня. Я прошёл немало миль за одну ночь, но совсем чуть-чуть не дошёл до более-менее приличного ночлега. Но здесь, в отличие от предыдущего населённого пункта на пути, не было ни моих друзей, ни подобных им, поэтому миновать это место, на мой взгляд, было разумным решением. Чем дольше я шёл, тем больше возрастало моё желание взобраться на вершину, которая погубила моего друга. Почему-то теперь она притягивала и манила меня с невероятной силой. Порой, думаю, это ни для кого не секрет, мне приходилось останавливаться в силу физиологических причин, вроде голода или жажды. Теперь я мог себе позволить это.

Вблизи гора казалась ещё выше – четыре с половиной мили, или около того. Вспоминая свой далеко не удачный опыт в Аляске, когда высота горы была примерно такой же, меня охватывал пронизывающий страх. Кто спасёт меня теперь, если что-то внезапно пойдёт не так? Кто избавит меня от паники или позаботится о семье или моём бездыханном теле, если мне суждено встретиться со смертью здесь? Вынужден признать, мыслить позитивно и сохранять ум трезвым не так уж легко, особенно когда тебе в затылок дышит опасность. А ещё мне нужно было отыскать тех самых проводников.

Стоял полдень, я надеялся на более или менее тёплый день, но температура всё снижалась, а ветер заставлял меня дрожать. Внезапно недалеко появились несколько людей, чьи фигуры ещё несколько минут назад отсутствовали на моём горизонте. Я начал что-то кричать им, всё больше глотая чистый воздух, но они не слышали меня. Тогда мне пришлось ускориться – я должен был догнать их, или хотя бы попытаться. Надежда – одна из тех, кому суждено умирать последней.

Первое, что бросалось в глаза – эти люде не были местными. Удивлённо смотря на задыхающегося меня, они начали что-то рассказывать мне на тибетском. С трудом восстановив ритм привычного дыхания, я донёс до их ведома, что не понимаю языка. Парень с девушкой, которые, очевидно, были не так уж давно вместе, кажется, обрадовались мне. Позже от Мишель и Дина, а именно так звали моих новых спутников, я узнал не очень много. Медовый месяц и паломничество… Интересно, какой итог, по их мнению, должен был получиться? Он родился в Тибете, а затем семья переехала в Австралию. Она же родом из Канады. Вместе они проходят этот путь ради новых впечатлений, поэтому совершенно ничего об этих краях не знают.

Вдох за выдохом, снова вдох. Мои пальцы крепко сжимали первую за много лет сигарету. Возвращаться к старым привычкам подобно наркотику, словно находишь вещь, которую любил, и о которой забыл. Эхом отбивалось потрескивание дров в костре. Где-то далеко раздавался грозовой гром, а затем далеко на горизонте появлялась молния и, открываясь моему взору лишь на долю секунды, снова исчезала. Простое природное явление, но как способно завораживать холодными ночами. Мы проходили по семь и изредка по восемь миль в день, за что я дико ругал своих спутников в мыслях, когда шёл спать. Пожалуй, сигарета, на которую я уговорил Дина, единственная польза от этой парочки. Стояла ночь третьего дня моего паломничества. Больше так продолжаться не могло – я терял слишком много времени.

Эти двое меня удивляли. Они целый день проявляли нежнейшие чувства друг к другу, что вызывало у меня отвращение, так как сам я не слишком эмоционален, а с наступлением вечера им непременно следовало поссориться, чтобы лечь спать в размолвке. Мы менялись несколько раз за ночь – приходилось спать в палатке по очереди, так как сам я почти ничего не имел за плечами. Даже не знаю, почему они не бросили меня. Видимо, я был их развлечением в скучные дни. Потом мне это надоело, и даже не дождавшись своей очереди сна, ушёл дальше. Не думаю, что им удалось бы догнать меня даже при огромном желании. Не спорю: я уже был староват для подобных пеших спринтов, но пока мои лёгкие наполнялись воздухом, о пощаде не могло быть и речи.

Оставшиеся десять миль я прошёл за час с лишним, и когда вернулся к исходной точке, начал размышлять о подъёме наверх. У меня не было необходимой экипировки, я не был готов физически, да и вообще собирался играть в рулетку с жизнью. Но моя гордыня не позволила отступить – я дал слово Питу, и я не посмею совершить нечто обратное. За время моего возвращения к началу, дождь добрался и до горы. Никаких деревьев, чтобы укрыться, и никаких вещей, чтобы защититься. Нарушение правил Пита повлекло за собой проблему – я весь промок. И как только мы поднялись на вершину пятую часть века назад?

Дышать становилось тяжелее, мне не хватало кислорода, ноги то и дело застревали в снегу, обнажённые конечности замерзали на ветру, и с каждым шагом мышцы лица всё меньше подчинялись командам организма. Я прошёл всего полторы мили. Страшно представить, что случится со мной на вершине. Условия медленно начинали щекотать мои нервы. К заветной цели необходимо было идти ещё порядка нескольких часов. Однако, внезапно раздался звук, громким эхом отбивавшийся от других вершин. И это был не гром.

Лавина. Иначе и быть не могло. Поначалу мне показалось, что это не таит опасности, но тут земля со снегом начала уходить из-под моих ног. Пару секунд спустя меня несло вниз с невероятной скоростью, а воздействие природы оказалось столь велико, что тело стало неподвластно командам. Любое сопротивление слишком бесполезно. Неужели мой час настал?

Трудно сказать, когда конкретно очнулся вновь, после того, как в потоке лавины ударился головой о камень. Вокруг было темно. Я погребён заживо или так выглядит жизнь после смерти? Хотя нет, свыше доносятся какие-то звуки, возможно, я ещё жив. Пальцы рук радостно поздоровались друг с другом – они работали, и это уже хорошо. Что касательно ног? Они, вроде бы, тоже неплохо себя чувствуют. Но затылочная часть головы после удара болела. Интересно, со мной ли мои вещи, или их унесло вместе со снегом?

Перевернуться мне удалось легко – значит, моё пространство не очень ограничено. Затем я встал на колени. Вновь ничего не произошло. Отважившись испытать себя, я стал на ноги. Ладно, для этого тоже достаточно места. Так где же я, и что произошло со мной без сознания? Затем пришло ещё одно мудрое решение – ходить из стороны в сторону, чтобы примерно понять размеры свободного пространства. Рядом со мной вещей не оказалось. Радиус моей свободы ограничивался площадью семь на десять футов, а высота примерно была вровень с моим ростом. В какой-то момент я нащупал снег, а потом что-то ещё холоднее – видимо, лёд. Опустившись обратно на колени, я понял, что это и есть мои вещи. Как хорошо, что по непонятной причине у меня с собой были спички. Уж освещение мне бы точно не помешало.

То, что я считал льдом, оказалось камнем, а тёмная загробная пустота – лишь пещерой с перекрытым снегом входом. Во всяком случае, уже спокойнее. Запасов мне пока что хватало, поэтому поводов для беспокойств не было. Теперь следовало бы убрать снег, мешающий продвижению. О лопате не могло быть и речи, поэтому эта нелёгкая задача выпала на судьбу моих рук, которые иногда немели от холода. Но и силы мне, само собой, следовало беречь.

В пещере становилось страшно. Что, если я так и останусь здесь? Хотя нет, следовало отгонять подобные мысли от себя. Двух-трёх дней мне точно хватит, чтобы убрать снег. Тем временем снаружи был слышен отчётливый шум дождя. Была ночь, хотя сложно сказать, сколько времени я провёл без сознания. Наручные часы, подарок отца на юбилей, даже они перестали работать в этих условиях.

Прошёл примерно день, прежде чем я выбрался из этой норы. Одиночество нагоняло на меня что-угодно, начиная паническими страхами и заканчивая оптимистичными порывами, пропитанными философскими мыслями. Наконец-то мои глаза вновь узрели солнечный свет. Пришла пора продолжить путь. Где-то там, у подножья, собиралась группа спасателей. Не думаю, что кто-либо знал о моих намерениях – скорее это очередное выполнение своих обязанностей. Своей же безопасности ради, мне пришлось вернуться назад, в пещеру. Не знаю, касательно других, но я точно не хотел быть пойман раньше, чем достигну вершины. И Пит, хоть он и не был рядом, но всегда жил в моей душе, меня в этом поддерживал.

Пока солнце медленно плыло по небу, вновь появившись после дождя, я непрестанно шёл вверх, когда все спасатели и местные обитатели удалились. Дыхание всё больше и чаще прерывалось, с воздухом была сплошная напряжённость. С каждой очередной четвертью мили вверх всё больше двоилось в глазах. Иногда приходилось останавливаться и совершать привал, тратить и без того скудные запасы еды и воды, а порой обходиться даже снегом, но всё же я должен был продолжать, ещё не время останавливаться. А потом идти стало некуда. Вершина была достигнута.

VIII

Оглавление

Часть первая

Часть вторая

Часть третяя