"ЗА ОТСУТСТВИЕМ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ..." [Василий Фёдорович Гришаев] (doc) читать онлайн

ГРИШАЕВ Василий Федорович - член СП России, историк, краевед, лауреат Шукшинской и Демидовской премий. Автор книг "Дважды убитые", "За чистую советскую власть", "Бийчане рассказывают", "Алтайские горные инженеры", "Безвинно убитые" и др.

Василий ГРИШАЕВ
"ЗА ОТСУТСТВИЕМ СОСТАВА ПРЕСТУПЛЕНИЯ..."
1
До приезда в Бийск актёр Гай-Степной Евгений Сергеевич уже немало поколесил по театрам страны, нигде подолгу не задерживаясь. Он родился в 1902 г. в кубанской станице Тимашевской в семье бедняка. Путь его на сцену начался ещё в Красной Армии, куда он был призван в 1920 году. Командование приметило актёрские способности у молодого красноармейца, и он почти всю службу провёл при клубе - непременным участником всех культмассовых мероприятий, а под конец даже сам ставил спектакли в качестве режиссёра.
После демобилизации вернулся в родную станицу, был кооптирован в райком комсомола, но в 1926 г. сменил перспективную судьбу комсомольского активиста на кочевую и малохлебную провинциального актёра. Придумал себе сценический псевдоним - "Степной" и целых семь лет в составе возродившихся при НЭПе частных антреприз колесил по городам и весям Северного Кавказа.
В конце концов был замечен и приглашён в Ростов-на-Дону, в краевой передвижной театр. В том же году, как подающий надежды артист из пролетарских низов, был направлен в Ленинград, в студию при Большом драматическом театре. Через год вернулся, но в Ростове-на-Дону долго не задержался. Снова начались странствия: Сталинград, Новочеркасск, Орша, Вязьма, Керчь...
В Керчи женился (в третий раз) на актрисе Нине Шуваловой, "увёл" её от живого мужа, тоже актёра. Спасаясь от его преследований, молодожёны уехали в Москву, где у Шуваловой была комната в коммунальной квартире. Зарегистрировались как безработные в "театре-распределителе" (бюро по трудоустройству актёров). Получили несколько приглашений из разных городов, но всё порознь. Лишь Бийский колхозно-совхозный театр пригласил обоих. Но Шувалова ехать в сибирскую глухомань отказалась, а Гай-Степной согласился, тем более что условия предложили хорошие: должность актёра и режиссёра, персональную ставку 900 рублей, выслали приличные подъёмные. Причину столь лестного внимания к себе он узнал позже. Оказывается, директор театра В.А. Дальский, будучи проездом в Керчи, видел его игру, и она ему понравилась.
На семейном совете порешили: сначала он выедет в Бийск один, устроится, осмотрится, а потом вызовет её. Но сбыться этому было не суждено...


2
30 декабря 1938 г. Гай-Степной прибыл в Бийск. На вокзале его встретил главный бухгалтер театра Ефимовский Леонид Амвросиевич. Довёз на бойкой лошадке до гостиницы, помог перенести вещи в предварительно заказанный и оплаченный номер, напоследок вынул из кармана полушубка бутылку и предложил сбрызнуть приезд. Гай-Степной не стал возражать.
После первой выяснилось, что они оба украинцы и, следовательно, земляки. Ефимовский шумно этому обрадовался и перешёл на родную "мову". Гай-Степной поддержал.
О себе Ефимовский рассказал, что родился в Елисаветграде (ныне Кировоград), почти всю войну провёл в германском плену, вернулся в 1918-м, в 1920-1922 гг. командовал эскадроном в Красной Армии, демобилизовался по болезни. Женился неудачно. После развода подался в Среднюю Азию, работал бухгалтером в Казахстане, Узбекистане, с мая 1938 г. - в Бийске. Где-то растёт сын, но связи с ним установить не удаётся: бывшая жена воспитала его в духе ненависти к отцу.
Ефимовский не всё рассказал. Скрыл, что родом он из дворян, в армии был подпоручиком, в 1931 г. осуждён к пяти годам лагерей по обвинению в принадлежности к контрреволюционной организации; срок отбывал в Темниковских лагерях, там чуть снова не угодил под суд по ложному доносу сексота, полгода томился под следствием, наконец, был оправдан, в январе 1935 г. освобождён, но возвратиться на Украину ему запретили, потому и оказался в Средней Азии.
В Бийске он жил на правах родственника у бухгалтера районо Водовозова Алексея Ивановича: доводился дядей его жене Марии Ивановне Сулейман-Водовозовой. Водовозовы сами были квартирантами у одного из бийчан - снимали половину дома. У них было двое детей: 110летний мальчик от первого мужа Марии Ивановны и дочурка, только что родившаяся.
Алексей Водовозов тоже был "меченым": сын приказчика, бывший торговец, в 1922 г. исключён из партии за отказ выполнить какое-то поручение, сестра жила в Америке.
У Марии Ивановны, турчанки по национальности, биография была, с точки зрения органов, благополучней. Отец, рабочий нефтепромыслов в Батуми, в 1909 г. погиб от рук жандармов при подавлении забастовки, мать с детьми, и Машей в том числе, сослана в Нарым. После революции Мария стала комсомолкой, окончила губсовпартшколу в Томске, но из-за слабого здоровья продвинуться дальше администратора кинотеатра и буфетчицы не удалось. Да и с буфетом не повезло: за небольшую растрату два с половиной месяца отсидела в тюрьме. С первым мужем разошлась, в 1933 г. вышла за Водовозова. Часто болела, подолгу лежала в больнице...
Гай-Степной дважды побывал у Ефимовского в гостях, по его приглашению. Там познакомился с директором 11-й школы Ющенко Александром Андреевичем и командиром танковой роты Лиделевичем Владимиром Ивановичем, тоже украинцами. Оба раза не обошлось без выпивки (и Водовозов не отставал), говорили по-украински, песни родные пели...
В январе 1939 г. Ефимовский привёл к Гаю-Степному в гостиницу инспектора краевого отдела изобразительных искусств Розе Сергея Митрофановича, приехавшего для проверки работы театра. Розе был тоже родом с Украины.
Такая вот слабость была у Леонида Амвросиевича: собрать земляков, выпить по стопочке, погутарить всласть на родном языке, попеть родные песни, вспомнить ридну Украину, куда ему, если помните, въезд был запрещён...
Вполне возможно, что их разговоры, между рюмкою и песней, носили по тем временам опасный характер: о недавнем страшном голоде на Украине, перегибах с раскулачиванием и коллективизацией, массовыми арестами и высылками. Но дальше разговоров, притом в узком кругу, дело не шло, и никакой опасности для державы они не представляли.
Но бийским чекистам надо было показать перед своим начальством, что они недаром едят свой хлеб. Подходящий повод нашёлся. Ефимовский, как ранее судимый по 58-й статье, находился под их негласным наблюдением. Они бдительно отслеживали его знакомства и встречи, причём не только в Бийске. Им, например, стал известен даже такой факт. Ефимовский во время одной из поездок с бухгалтерским отчётом в Барнаул зашёл с Сергеем Розе к преподавателю рисования и черчения школы № 37 Мошкину Сергею Яковлевичу. Мошкин когда-то учился у Розе (тот преподавал рисование и черчение в школе), и с тех пор они находились в самых добрых отношениях. Посидели недолго втроём, "раздавили" бутылочку и отправились по своим делам. Чекисты же зафиксировали это как... очередное "контрреволюционное сборище". Из нескольких таких вполне безобидных "сборищ" и раздули целое "дело".
1 апреля 1939 г. Ефимовский был арестован по обвинению в сколачивании "украинской националистической группы", супруги Водовозовы и Мошкин - в принадлежности к этой группе. (Гай-Степной был арестован 27 июня). Та же участь грозила и директору театра Дальскому, но он ещё в марте уволился и куда-то уехал. У Марии Ивановны, не её беду, нашли при обыске два "антисоветских" стихотворения. В одном из них говорилось:
Чтоб была у нас коммуна,
Ни за что не соглашусь:
Ведь дочиста коммунисты
Разорили нашу Русь.
В другом:
Ох, зачем я на свет родилася,
Ох, зачем меня мать родила,
Лучше б в море меня утопила,
Чем в колхозную жизнь отдала.
Как ни доказывала Мария Ивановна, что эти стихи дал ей один знакомый ещё в Томске, авторство приписали ей.
Почему-то избежали ареста Розе, Лиделевич, Ющенко. Они даже не допрашивались.
В том же месяце был доставлен из Темниковских лагерей и присоединён к арестованным Юшков Александр Николаевич, отбывавший там наказание вместе с Водовозовым. (О нём - позже).
3
Из шести арестованных и осуждённых до реабилитации дожил лишь барнаульский учитель Сергей Яковлевич Мошкин. В январе 1959 г., в ходе реабилитации он показал:
"За что был арестован и осуждён, до сих пор не знаю. На предварительном следствии был обвинён в том, что у меня на квартире проходили контрреволюционные сборища, но это неправда. Лишь однажды зашли Розе с Ефимовским, распили бутылку водки и ушли. Никаких антисоветских разговоров не вели. Их выдумал следователь Кощеев. Протокол с "признательными" показаниями подписал потому, что он бил меня по ушам, отчего я оглох. Другой следователь, Мишин, не бил, но сажал копчиком на угол стула, что причиняло невыносимую боль. Когда я на них пожаловался, меня посадили на пять суток в карцер "за клевету", после чего я подписал у Мишина несколько листов чистой бумаги и больше на допрос не вызывался. Что напридумывал Мишин на этих листах, не знаю, ибо с материалами дела меня не познакомили, дали только подписать протокол об окончании следствия. Собирался обо всём рассказать на суде, но осудили заочно..."
Вряд ли ошибусь, если скажу, что у остальных обвиняемых "признательные" показания чекисты выбили тем же способом, а точнее - сами их сочинили. Только в их головы могла придти та дикая чушь, что якобы наговорил Ефимовский о своей племяннице Марии Ивановне, жене Водовозова. По его словам, она после смерти отца воспитывалась в Одессе у тётки - содержательницы притона, в Томске вышла замуж за сына крупного золотопромышленника, инженера Томской железной дороги Л.С. Буткевича; он знакомил её с "нужными" людьми, с которыми она, с его дозволения, вела себя "свободно": ходила с ними в рестораны и т.д. Потом, по решению райкома комсомола, она с мужем развелась.
Мария Ивановна показала на допросе тому же Калентьеву, что в Одессе никогда не была, тёток у неё в родне вообще нет, первый её муж - не инженер, а разносчик газет, позже - охранник на электростанции, и ушла она от него отнюдь не по решению райкома комсомола.
Несчастный Ефимовский, судя по всему, не вынес пыток и подписывал всё, что сочинял Калентьев, говорил всё, что тот ему приказывал. Так, на очной ставке с Гаем-Степным он показал, что тот - сын атамана кубанских казаков, и будто бы в разговоре с ним заявлял, что недалеко то время, когда Украина станет независимым государством, и Германия ей в этом поможет.
Гай-Степной назвал его лжецом и наотрез отказался подписывать протокол очной ставки. Правда, это ему не помогло...
В "деле" есть и протокол очной ставки Ефимовского с Мошкиным. Но Мошкин в ходе реабилитации показал, что её не было. Их лишь спросили, знают ли они друг друга и, получив утвердительный ответ, развели по камерам. А протокол сочинил Калентьев, он же и расписался за обоих.
4
Готовность Ефимовского оговорить любого и подписать что угодно не облегчила его участи. Чекистам хотелось раздуть "дело" погромче, и вот, они обвинили его в том, что в Темниковских лагерях он тоже занимался антисоветской агитацией, хотя, как уже говорилось, это обвинение там было снято с него за недоказанностью. Вот для чего и доставлен был в Барнаул из Темниковских лагерей Александр Юшков.
Дворянин, подполковник царской армии, участник русско-японской и германской войн, он в декабре 1917 г. добровольно вступил в Красную Армию. Своё решение на допросе в Барнауле объяснил мужественно и честно:
"Как большинство кадровых офицеров царской армии, я был до революции монархистом. К Февральской революции отнёсся отрицательно, считал, что она повлечёт поражение в войне и гибель государства. Становилось ясно, что Временное правительство недолговечно, оно не популярно ни в войсках, ни в народе и пользуется сочувствием только у интеллигенции. Его лозунги: война до победного конца, земельная реформа после созыва Учредительного собрания вызвали взрыв негодования в народе. Государство оказалось на краю гибели: от него отделились Финляндия, Украина, Кавказ. Передо мной встал выбор: или уехать за границу, или уйти в Красную или белую армию. Решил уйти в Красную - сражаться за советскую власть. Она стремилась восстановить Россию в старых границах. Это соответствовало моим убеждениям..."
В Красной Армии Юшков занимал немалые должности: был инспектором кавалерии 14-й Армии, которой командовал К.Е. Ворошилов, помощником инспектора, затем инспектором кавалерии Южного фронта, в 1922-1924 гг. комдивом (по-нынешнему - генералом) для особых поручений при командующем войсками Украины и Крыма М.В. Фрунзе, затем помощником инспектора кавалерии Украинского военного округа.
Но настало время, когда бывших царских офицеров начали под разными предлогами изгонять из Красной Армии как "социально-чуждый элемент". В 1025 г. Юшкова за растрату на одном из конезаводов, находившемся в его ведении, приговорили к двум годам тюрьмы. Вина его, по-видимому, не подтвердилась, через год он был освобождён, но в 1930 г. вновь арестован органами ОГПУ как "участник контрреволюционной организации", сфальсифицированной чекистами, и осуждён к десяти годам лагерей.
И вот, когда срок уже подходил к концу, его сажают в тюремный вагон и везут в Барнаул якобы в качестве свидетеля по делу Ефимовского, а на самом деле - снова судить.
Напрасно Юшков уверял, что в лагере встречался с Ефимовским лишь по работе. Тот был заведующим продбазой, пока не проворовался, а он ведал столовыми и кухнями лагерного пункта.
- Ефимовский - пьяница, любитель похабных анекдотов и для меня интереса не представляет, - уверял Юшков.
- Лжёте! - напирал следователь Вагин. - По вашему заданию он после освобождения выехал в Алма-Ату для создания там контрреволюционной группы.
- Это сплошной бред.
Вагин вцепился в него по-бульдожьи, добивал доносами лагерных сексотов.
- Вы клеветали на Ворошилова, хвалили Троцкого и Тухачевского!
- Да, я отзывался о Троцком как о крупном военном администраторе, сыгравшем большую роль в гражданской войне. Тухачевский проявил себя способным военачальником. Ворошилов же лично храбр, но ему недостаёт теоретической подготовки.
- Вы сочувствовали убийце Кирова!
- Я лишь говорил, что это убийство тяжело отразится на осуждённых по 58-й статье.
Юшков, я думаю, прекрасно понимал, что судьба его предрешена до суда. Он царский офицер, брат расстрелянного в 1937 г. "врага народа", имеет родственников за границей: племянника, племянницу и бывшую жену, баронессу. Она уехала в Париж после того, как он вступил добровольцем в Красную Армию. Таким как он, нет места под советским солнцем, а потому решил держать себя с палачами мужественно, как подобает русскому офицеру. Он отверг все обвинения.
Его трагедия - трагедия многих русских офицеров, честно служивших и в царской, и в Красной армиях, а затем незаслуженно оклеветанных.
Забегая вперёд, скажем, что Александр Александрович Юшков умер в лагере в 1952 г., отбыв вторую "десятку" и, видимо, вновь осуждённый. Вторая жена его, проживавшая в Харькове, в 1956 г. обратилась к Председателю Президиума Верховного Совета СССР К.Е. Ворошилову с просьбой снять с мужа позорное клеймо "врага народа". "Вы и Фрунзе хорошо знали его. Он ни в чём не виноват", - писала она.
Красный маршал не счёл нужным даже ответить супруге попавшего в беду товарища по оружию.
5
"Уличающие" показания о Гае-Степном содержатся в протоколе допроса Марии Водовозовой-Сулейман. Допросил её следователь Калентьев. Этим всё сказано.
Она якобы показала, что в январе 1939 г. у них на квартире Гай-Степной и Ефимовский, выпив, пели "антисоветские националистические песни". Гай-Степной говорил: "Украина теперь не та, что до революции. Коммунисты выселяют украинцев пачками, вместо них вселяют русских. Но в будущем Украина всё равно вольётся в Польшу, и Германия нам в этом поможет".
И ещё добавила:
"Гай-Степной ведёт подрывную работу в театре. Патриотов советской Родины изображает пьяницами. Так, 8 марта 1939 г., на генеральной репетиции пьесы "Разлом", играя матроса Годуна, смазал роль партии, за что худсовет объявил ему выговор".
Вот так. На генеральной репетиции не была, на худсовете тоже, а всё знала. Поразительная осведомлённость. Вы догадались, читатель, кто ей в этом помог? Правильно, следователь Калентьев. Опытный фальсификатор, он понимал, что обвинений в одних лишь националистических высказываний, к тому же им самим выдуманных, да пении украинских песен, которые и русские любят не меньше украинцев, маловато для осуждения актёра. Надо, для пущей убедительности "уличить" его ещё и во вредительстве.
Повод нашёлся.
В подарок XVIII-му съезду ВКП(б) коллектив театра решил подготовить пьесу Бориса Лавренёва "Разлом". (Тогда такие "подарки" были в большом ходу). Режиссёром-постановщиком спектакля был назначен Гай-Степной, он же исполнял главную роль матроса Годуна - председателя судового комитета крейсера. На генеральной репетиции художественный совет на самом деле отметил ряд недостатков в режиссуре и в игру Гая-Степного, оформив это специальным постановлением, копия которого оказалась у Калентьева. Вот что в нём говорилось:
"...2. Признать стихийность в трактовке образа Годуна, признать, что Годун является сознательным организатором-вождём матросской массы. Годун проводит директивы партии как сознательный организатор и участник Октябрьского переворота. Предложить Гаю-Степному доработать образ Годуна в сторону чёткой волевой направленности образа как в его внутреннем, так и внешнем выражении как представителя партии большевиков.
3. В соответствии с вышеизложенным предложить режиссёру доработать массовые сцены в сторону организованной сознательности масс и серьёзного, осмысленного отношения к событиям".
Если я правильно понял, высокий совет требовал от Гая-Степного, чтобы он изобразил Годуна не живым человеком, а плакатным борцом за власть Советов, этаким добрым молодцем в пулемётных лентах и лихо заломленной бескозырке, который говорил бы лозунгами, на каждом шагу клялся в верности партии и толкал речи о борьбе с гидрой мировой контрреволюции. И чтоб под стать ему были матросы. Никакой стихийности, анархистских замашек, только большевистская идейность и целеустремлённость в каждом слове и поступке!..
Вряд ли способный режиссёр и актёр Гай-Степной был согласен с такой трактовкой образов революционных матросов, но спорить с худсоветом не решился: на дворе был 1939-й год. Лишь сказал в своё оправдание:
- Очень трудно быть одновременно и актёром, и режиссёром-постановщиком,
следить за гримом, игрою почти 40 человек, осветителями, рабочими сцены. К концу второго акта я охрип и выбился из сил.
Напрасный труд! Чекисты обвинили его в том, что он умышленно, с вредительской целью извратил образ Годуна. И нашёлся человек, который их обвинения поддержал. Это сделал коллега Гая-Степного, актёр Шугаев-Шугай Григорий Константинович, кстати, бывший матрос. На допросе он показал:
"Гай-Степной представил Годуна не как большевика, организатора и вдохновителя в борьбе за власть Советов, а как развязного матроса, смазал роль партии в революции".
Чекистов не смутило то, что спектакль десятки раз прошёл в Бийске, Барнауле, Уч-Пристани, Быстром Истоке в присутствии партийно-советского, профсоюзного руководства и везде получил прекрасные отзывы как "политически выдержанный". Коллектив театра выезжал с этим спектаклем в летний лагерь полка, дислоцированного в Бийске. По его окончании выступили командир полка, комиссар, они поблагодарили Гая-Степного и весь коллектив за прекрасный, "мобилизующий" спектакль.
Говорят, утопающий хватается за соломинку. Нечто подобное попытался сделать и Гай-Степной, оказавшись под арестом. Судите его теперь как хотите, но на одном из допросов он заявил, что в 1929-1932 гг. у себя на родине был секретным сотрудником под кличкой "Сергеев". Ещё показал, что его отчим, Бондаренко Сергей Матвеевич, убит белоказаками за то, что скрывал у себя комиссара станицы Кисляковской Лосева. Надеялся, видимо, заслугами отчима и службой в органах облегчить свою участь. Но провести чекистов не удалось. С помощью своих кубанских коллег они нашли комиссара Лосева, и тот показал, что Сергея Бондаренко никто не убивал, он умер от грыжи в 1921 году, и Лосев у него не прятался, а жил открыто до самого ареста и был, между прочим, не комиссаром, а помощником комиссара станицы.
Ещё легче была разоблачена выдумка о сексоте "Сергееве".
3 мая 1940 г. постановлением ОСО при НКВД СССР были приговорены:
К 8 годам ИТЛ:
Гай-Степной Евгений Сергеевич;
Ефимовский Леонид Амвросиевич;
Юшков Александр Александрович.
К 5 годам ИТЛ:
Водовозов Алексей Иванович;
Водовозова-Сулейман Мария Ивановна;
Мошкин Сергей Яковлевич.
В 1950 г., согласно сов. секретной директивы МГБ СССР № 66/241-сс, все отбывшие срок наказания по статье 58-й УК РСФСР, подлежали, без суда и следствия, ссылке в отдалённые районы Сибири.
Этого удалось избежать Гаю-Степному и Водовозовой-Сулейман, но совсем не потому, что им повезло.
В справке о Гае-Степном говорится:
"После отбытия срока проживал в Рубцовске, где скомпрометировал себя в пьяных драках и скрылся в Среднюю Азию... В настоящее время проживает в Семипалатинске. Ввиду кровоизлияния в мозг и невменяемого состояния под директиву МГБ СССР не подпадает".
А вот справка о Водовозовой-Сулейман:
"По отбытии наказания 3 апреля 1944 г. освобождена, но оставлена на работе по вольному найму до окончания войны. Из лагерей выбыла 25 апреля 1947 года. Проживает в дер. Аникино Томского района. По заключению медкомиссии - миокардит, дистрофия, на тяжёлых физических работах использована быть не может. Аресту не подвергать, взяв её под агентурное наблюдение".
Несчастная женщина уже на краю могилы стояла, а органы всё ещё держали её под наблюдением...
После ареста Марии Ивановны её 11-летний сын и четырёхмесячная дочурка были отправлены в детдом НКВД. Что с ними стало, сведений нет.
Так же ничего не известно о судьбе Ефимовского и Водовозова. Вполне возможно, что они, как и Юшков, стали лагерной пылью...
5
Что же на самом деле представлял собою Евгений Сергеевич Гай-Степной как режиссёр и актёр?
Вот как отзывались о нём на допросах у следователя Калентьева коллеги по театру:
Г.К. Шугаев-Шугай: "Со слов директора театра Дальского, мы ждали Гая-Степного как одного из талантливейших актёров. Ему установили персональную ставку - 900 рублей. Но после его приезда у многих из нас сложилось о нём мнение как о проходимце. В феврале 1939 г. на общем собрании актёров Гай-Степной пытался создать мнение, что якобы он заслуженный артист Республики, работал в Камерном театре. Но Дальский зачитал официальную справку из Москвы о том, что Гай-Степной в этом театре не работал, но тот продолжал утверждать - работал!.."
Шугаеву-Шугаю вторил 26-летний выходец из комсомольских активистов, директор театра Червоненко Борис Николаевич, сменивший Дальского: "Гай-Степной за время работы проявил себя только с отрицательной стороны: разлагал коллектив, по-хамски относился к актрисам, в ряде пьес ("Разлом") выхолащивал их политическое содержание..."
Внёс свою лепту и администратор театра Селичевский Павел Иванович, показавший, что Гай-Степной капризничал при выезде труппы в Быстро-Истокский район, "пытался сорвать культурное обслуживание колхозов".
Вряд ли свидетели были объективны, скорее всего, совсем не объективны, но не спешите судить их, читатель. В делах реабилитированных можно найти сколько угодно примеров, когда свидетели в ходе реабилитации от первоначальных показаний отказывались, заявляя, что дали их под нажимом чекистов. Вполне возможно, что так поступили бы и люди, очернившие Гая-Степного, доживи они до реабилитации. Но Шугаев-Шугай умер в 1956 г. в Рубцовске, Селичевский ещё раньше - в Бийске, а Червоненко в 1940 г. был арестован за растрату и дальнейшая его судьба неизвестна.
Но и без того ясно, что Гай-Степной как человек и актёр был ими оболган. Доказательством этого служат показания артистов Бийского драматического театра, данные в ходе реабилитации.
Пашков Александр Иванович: "В Бийском колхозно-совхозном театре я работал в 1938-1939 гг. Гая-Степного знал как талантливого актёра. Завидовал его таланту, брал с него пример. Как актёр он пользовался большим авторитетом среди нас, хотя по характеру был высокомерным и самолюбивым. Гай-Степной был одним из лучших исполнителей роли Годуна. Недостатки в его игре, конечно, были, но они есть у всех..."
Сваровская Галина Андреевна: "Гай-Степной к работе относился добросовестно. Сужу по его отношению к нам, молодым актёрам. Я преклонялась перед ним. Он имел большой авторитет в коллективе..."
С большой похвалой отозвался о нём уже известный нам Розе Сергей Митрофанович (в 1959 г. - старший преподаватель Барнаульского педагогического
института): "Гай-Степной по тому времени был сильным актёром. Такой вывод я делаю потому, что видел его лично в некоторых постановках..."
В 1959 г. все шестеро осуждённых были полностью реабилитированы "за отсутствием состава преступления".
Такова эта рядовая, обычная история, случившаяся в Бийске в годы культа личности Сталина...